Влюблённые [Лина Вальх] (fb2) читать онлайн

Лина Вальх Влюблённые

Пролог. Тишина

Август, 2022

Будь у тишины голос, она бы кричала.

Она бы взрывалась сиренами, ударами капель о водное зеркало озера и немыми укорами направленных на него глаз. Тишина не звенела, нет, она пульсировала в ушах, оглушая своей неотвратимостью. Телефон вибрировал в руке. Идиотский телефон в розовом чехле с котятами. Он вибрировал и сводил с ума, пока несколько десятков глаз смотрели на него. Тихого и застывшего, сбрасывавшего капли с концов упавших на глаза волос.

Александр Куэрво мог только искать взглядом сестру, как потерявшийся на вокзале ребёнок, сжимая в руках идиотский розовый телефон.

Они впервые в машине молчали. Впервые не ругались, а с его губ не срывались язвительные колкости — только холодные заученные фразы, за которыми можно было легко спрятать себя. Жирные капли дождя разбивались о лобовое стекло, пальцы нервно сжимали руль, иногда отпуская и пробегая кончиками по кожаной поверхности, а нога то и дело соскальзывала с педали газа, заставляя машину рычать и бросаться вперёд рывком. Конечно, сестра привычно ворчала на него за это. Наверное. Александр этого не слышал, не видел, как ее лицо испуганно морщится, а затем она отворачивается, чтобы спрятаться в растрепавшихся от дождя волосах. Он видел только дорогу и снующие туда-обратно дворники, скрывающие реальность за размытой плёнкой воды.

«Я приеду позже. Есть дела…»

Интересно, она действительно доверилась ему? Он уже никогда не узнает.

Тишина взрывалась на разбитых костяшках маленькими капельками и вдавливала в багровый бархат коридоров особняка. Тишина разбилась осколками журнального столика о вычурную плитку внутреннего двора. Все равно он никогда не нравился Александру. Да и интерьер в комнате давно пора было поменять. Тишина разбивалась криками прислуги и недовольными возгласами матери, столкнувшись с запертой деревянной дверью. Это так бессмысленно и глупо — делать вид, что тебе все равно, делать вид, что ты ничего не чувствуешь, только потому что так принято вокруг. И еще более бессмысленно объяснять, почему книга, брошенная на стол вчера, все еще лежит нетронутая с самого утра. Впереди ведь выпускные экзамены.

Тишина тонула в лимонном запахе одеяла и простыней, забивалась в лёгкие и затягивала сознание мягким туманом. Разбит? Наверное. Александр не был уверен в своих эмоциях, терялся в лабиринтах ощущений и не мог найти выход, как слепой, брошенный один на один с самим собой. Кажется, у него был подходящий случаю черный костюм. Но он будет думать об этом завтра, заливая остатки эмоций текилой и прячась за пожелтевшими листами книг, которые тоже пахли лимоном и весной.

А пока он хотел слушать тишину, кричащую вместо него своим молчанием, и разглядывать идиотский розовый мобильник с котятами, последний раз вспыхнувший экраном блокировки.

Интересно, он вспыхнет так же, чтобы навеки потухнуть, или будет медленно тлеть в собственном беспомощном отчаянии?

Александр Куэрво проворочался на кровати до самого утра. Он не слышал ни недовольных перешёптываний родителей в соседней комнате, ни знакомого звонка будильника. Или он его даже не ставил? Понедельник вплыл в город туманными сумерками и тишиной. Александр не слышал ничего. В его ушах стоял только звон разбившейся на осколки надежды и посуды. Кажется, там во дворике дома должны покоиться останки хрустальной вазы и стеклянного столика.

Губы Александра нервно дёрнулись, когда пальцы дотронулись до щеки, — слабое, едва ощутимое покалывание пронзило кожу.

Забавно. Его лицо было все таким же ровным, если не считать мелкой щетины, проступившей сквозь маленькие едва заметные поры, но кончики пальцев все же нащупали невидимый рубленый шрам на щеке. Кажется, ее шрам остался именно на этом месте. Или чуть левее? Нет, определённо именно здесь. Пальцы оглаживали кожу, словно это была не его щека. Дышал Александр рвано, ворочаясь в кровати и сминая одеяло под собой. Июль в этом году выдался невыносимо жарким, он налипал на кожу маленькими прозрачными капельками пота и скатывался по остро очерченной челюсти, чтобы замереть на секунду на кончике подбородка, собраться с силами и рухнуть на тёмный паркет. Александр ворочался, скользя кончиками пальцев второй руки по полу, изредка одёргивая их, как от разряда тока, когда они касались заброшенного под кровать телефона.

Он не помнил, как прожил эту неделю, скрываясь в книгах и утопая в собственном страхе посмотреть в зеркало.

Но, кажется, сегодня ему предстояло впервые проснуться.

***

— Я пришёл попрощаться.

Иссиня-черный костюм давил, галстук тугой удавкой на шее стягивал кожу, а выйти из автомобиля казалось Александру непосильной задачей. Небольшая толпа приглашённых гостей ютилась вдали, прикрываясь от дождя черными зонтами, среди которых он заметил знакомый темно-изумрудный зонт сестры. Разумеется, она была в первых рядах скорбящих, умывалась слезами и причитала, какого замечательного человека потерял этот мир. Его милая старшая сестрица, у которой вместо сердца — кусок кровавого льда.

Асфальт захлюпал под ногами Александра свежими лужами, стоило тому высунуться из машины. Зонт никак не хотел открываться, и он остервенело тряс его, бездумно жал на кнопку и чертыхался, проклиная всех создателей зонтов и одного конкретного создателя в частности, решившего, что в этот день только дождя не хватает для и без того скорбного настроения. Александр Куэрво никогда не был истово верующим человеком, в церковь ходил, лишь потому что заставляли родители, а заунывным молитвам предпочитал хорошую книгу. Амелия, его сестра, была иного мнения о религии — забавно, ведь именно она, по мнению церкви, должна была гореть в аду, существуй он, за все свои маленькие прегрешения.

Губы Алекса изогнулись в едкой ухмылке, — он Алекс, не Александр, как каждый раз повторяли ему родители, указывая на семейный герб и значительные суммы в банке, — стоило только вспомнить то, с какими раскрасневшимися щеками Амелия однажды вылетела из кабинета отца. Маленькие секреты сестры с возрастом прекратили быть таковыми, стоило Александру намекнуть родителям на то, что с их любимой дочкой что-то не так. Жалел ли он об этом? Ни одной секунды своей жизни. Да, Амелия, уже не Мэлли, определённо возненавидела его за это, но быть предателем в глазах сестры, казалось Александру лучшей участью, чем лицемером перед самим собой.

И все же он почему-то боялся смотреть в зеркало всю эту неделю. Проснулась совесть? Или же он просто устал от самого себя?

Амелия стояла перед ним, скрываясь в тени зонта, и закрывала притихшую за спиной подругу, чьи огненно-рыжие волосы то и дело выглядывали из-за плеча сестры. Амелия стояла перед ним, по-сестрински прекрасная в своём гневе, и прожигала своим взглядом, пока очередной знакомый семьи высказывался, каким чудесным человеком была Э… Александр поморщился: имя скользнуло по нервам раскалённым ножом, сорвалось когтями по школьной доске и наконец вонзилось маленькими иголочками в сознание. Эйлин Маккензи — имя замерло на кончике онемевшего языка.

— Попрощаться? — голос Амелии был тихим и вкрадчивым, она шипела, как взъерошенная змея, и зло трясла завившимися от воды волосами. — Ты уже попрощался, Алекс. Или ты забыл? Уходи, пока никто тебя не заметил.

Не заметить Александра Куэрво было так же трудно, как белую кошку в ясный день. Он возвышался над всеми на голову, одним только своим видом показывая, насколько он здесь лишний.

Его взгляд метнулся к трибуне, из-за которой выступали гости, — и Александр тут же закатил глаза. Если отец Эйлин и скорбел, то его траур закончился еще несколько дней назад. Улыбка Алана Маккензи прорывалась сквозь тщательно натягиваемое на лицо печальное выражение, глаза ехидно смотрели на присутствующих, а слова, произносимые не от чистого сердца, казалось, раздражали только одного Алекса. Алан Маккензи не скорбел, нет, он только отлично играл еще одну роль из своего длинного послужного списка, пока стоящий рядом с ним высокий мужчина то и дело толкал «скорбящего» отца в бок, заставляя не слишком яростно улыбаться. Но даже отсюда Александру было видно, как блестят глаза мужчины, как он подбирает слова, дающиеся с большим трудом, — конечно, нельзя радоваться на похоронах, если не хочешь, чтобы люди не поняли все неправильно, — и как его друг едва удерживается от того, чтобы провалиться под землю на уровень вырытой для гроба ямы и лечь рядом, лишь бы не испытывать этого стыда еще несколько минут.

Александр сглотнул горький, застрявший в горле комок и тряхнул разметавшимися темными кудрями. Капли воды плавно скатились по полукруглым спицам зонта, повиснув на их кончиках и сорвавшись на приподнятое лицо Амелии. Рыжая копна волос позади неё нехотя повернулась, открывая Александру миловидное веснушчатое лицо Ланы Блейк. Висок тут же пронзила острая боль, стоило встретиться с девушкой взглядом, и Алекс поспешно отвёл глаза, но из достойных внимания объектов он мог найти только Алана Маккензи или свою сестру. И он решил остановиться на последнем варианте.

— Не только ты любила Эйлин, — Александр снова раздражённо тряхнул головой, и его взгляд метнулся на Лану, а затем обратно на лицо Амелии. — Я имею такое же полное право находиться здесь, как и ты.

Амелия ответила не сразу. Она долго — как показалось Александру — смотрела на него, недовольно поджимала губы, напоминая их мать, и стискивала пальцами до побелевших костяшек рукоять аккуратного зонтика. Амелия прожигала его взглядом учителя, которой хочет, чтобы ты сам осознал свои ошибки. Но Александр не видел их. Он не понимал, в каком направлении ему нужно двинуться, чтобы разглядеть тот маленький огонёк света, что приведёт его к сути происходящего с его жизнью. И сколько бы он ни прислушивался к себе — в ответ доносилась лишь тишина. Его мысли были пусты, а лицо человека в зеркале казалось чужим.

Александра Куэрво не существовало. Была лишь его погрязшая во лжи оболочка.

— Ты никого не любишь, Алекс, — когда губы Амелии разомкнулись, слова ядовитыми каплями повисли на его пиджаке, прожигая ткань ровно напротив сердца. — Ты любишь только себя. Ты самый эгоистичный человек, которого я когда-либо знала. Ты ценишь только себя. И не пытайся убедить меня в обратном. Я слишком хорошо тебя знаю. А теперь пошёл вон. Тебе здесь не рады.

Александр едко хмыкнул и, сделав шаг вперёд, почти вплотную приблизился к сестре.

— Неужели ты даже на секунду не можешь предположить, что ошибаешься? — прошипел он, нависая над Амелией. — Моя милая старшая сестричка. Ты не идеальна и не знаешь всего. Очень жаль тебя разочаровывать. Ты так же лицемерна и эгоистична, как и остальные. Тебе не нужна была такая подруга, да? Ведь это расстраивало родителей. Но так ты могла раздражать их еще больше. Не пытайся убедить меня в обратном, Амелия. Не тебе упрекать меня в эгоизме. Ты не смеешь говорить мне хоть что-то после того, как использовала всех вокруг себя.

Хлёсткая пощёчина, казалось, привлекла к себе внимание всех, кто находился рядом с ними. Александр жмурился, ощущая, как толстые ледяные капли дождя обжигают щеку. Лана стояла прямо перед ним, выскочив из-за спины Амелии, как черт. Она стояла прямо перед ним, сжимая руку в кулак. Было глупо с его стороны на мгновение подумать, что Мэлли — имя застряло у него в горле низким грудным кашлем — сможет поднять на него руку. Нет, это было не в ее стиле. Она была такой же, как родители. Она ранила каждым словом, срывающимся с губ и вылетающим из-за этой миловидной маски лица. Если кто-то и мог хранить честь семьи, как то полагалось с рождения, то это Амелия.

Александр же был лишь эмоциональной обузой, от которой оказалось проще избавиться, отправив сначала в частную школу в Испании, а затем в университет в другой штат.

Единственным преимуществом перед сестрой оставалось то, что их отец слишком хотел сына.

Останавливаться сейчас означало проигрыш в их незаметной вечной борьбе. Поэтому Александр скользнул пальцами свободной правой руки по левой щеке, огладил челюсть, словно проверял, не вывихнул ли ее уверенный и поставленный удар Ланы. Бросив на неё предупреждающий взгляд, Алекс мог поклясться, что кончики волос девушки вспыхнули огоньками, а вокруг заплясали искры. Её яркие золотистые глаза опасно блеснули в сумерках набежавших на небо туч, а маленькие тёмные звёздочки вокруг зрачков поплыли, закручиваясь в спиралевидные узоры. Но нет, он моргнул — и все это осталось лишь в его памяти. Волосы Ланы мокрыми и потемневшими от дождя прядями свисали с ее головы — только сейчас Александр заметил, что в последнюю их встречу девушка была брюнеткой, — а Амелия безуспешно пыталась втянуть ее обратно под зонт.

Шаркнув ногой, Александр нервно мотнул головой в сторону сокрушающегося в наигранных слезах Алана.

— И да, я вижу, как расстроен ее отец, — едко оскалился Александр. — Улыбка так и не слезает с его лица.

Желваки под кожей на лице Амелии заходили. Она сжимала челюсть с такой силой, что Александр практически слышал, как скрипят ее зубы. Лана замахнулась еще раз — на этот раз Алекс успел поймать ее руку, удерживая небольшой кулак, в нескольких сантиметрах от своего лица.

— Ведите себя прилично, на нас все-таки смотрят люди, — рассеянно пробормотала Амелия.

Александр повернул голову — несколько ближайших гостей действительно смотрели на них. Рука отпустила кулак Ланы, и девушка тут же нырнула обратно за спину Амелии, словно та была ее защитным магическим плащом. Алан Маккензи уже закончил свою проникновенную речь, и на его место пришёл тот, что до этого все время толкал отца Эйлин в бок. Александр видел его первый раз в жизни, но не мог не отметить, какие взгляды они с Аланом бросали друг на друга, как закатывались глаза мужчины, стоило ему взглянуть на севшего в первом ряду Алана, и как напряженно он сжимал руками края деревянной трибуны.

Интересно — этот человек действительно переживал о произошедшем или просто играл лучше Алана свою роль?

— Я не знаю, что сказать. Эта потеря, — мужчина смолк на мгновение, напряженно сглатывая, — эта потеря оставила след на каждом из нас. Мы…

Взгляд Александра соскользнул на небольшой портрет перед гробом. Сердце резко сжалось, болезненно ударяясь о грудную клетку. Он чувствовал на себе взгляд сестры, но предпочитал больше не смотреть в ее сторону. Он вслушивался в произносимые мужчиной слова, но не мог разобрать ни одного из них. Воздух вокруг него стал густым, липким, наполненным душной смолой. Александр вздрогнул, когда сестра оказалась рядом с ним, выглянула из-за плеча и, приподнявшись на цыпочках, прошептала на ухо:

— Уезжай, Хано. Так будет лучше для всех нас.

***

— Что ж вы так не бережёте себя, мистер… Куэрво? Мешать текилу, вино и пиво — не самая лучшая идея. Даже в таком юном возрасте.

Знакомый мужской голос доносился до Александра из-за плотной густой пелены тумана. Знакомый голос раздавался совсем рядом, укутанный непроницаемым водяным куполом, и, кажется, на секунду запнулся об его фамилию. Если бы Александр мог, он непременно усмехнулся. Открывать глаза было больно — голова раскалывалась от каждой мысли, бьющейся о черепную коробку, а пляшущие перед взглядом оранжевые круги разносились волнами по трещащим швам. Глаза чесались, Александр попытался поднять руку и тут же уронил ее — кожа натянулась чем-то острым и длинным, а тупая ноющая боль разлилась по предплечью.

— Осторожней, мистер Куэрво. Вы же не хотите пораниться.

Чьи-то мягкие и заботливые руки в перчатках обхватили его за запястье, придерживая его, пока пальцы поправляли раздражающий острый предмет под его кожей. Недовольно прокряхтев, Александр все же разлепил сначала одно веко, тут же зажмурив его от яркой лампы прямо над головой, а затем и второе, на этот раз уже удерживая его открытым, несмотря на трещащую черепную коробку. Он помнил, как уехал с кладбища, — Амелия накричала на него, когда Александр отказался по-хорошему. Он помнил, как вернулся домой, стянул с себя душный могильный костюм и открыл семейный бар, выгребая из него первые попавшиеся под руку бутылки. Последним, что подкидывало его воспалённое от бессознательности состояние, был гранёный стакан, в который Александр ото всей своей широкой души плеснул текилу.

Алекс дёрнул головой, когда прямо перед его носом возник маленький и остро-яркий фонарик, которым ему тут же затыкали в глаза, оттягивая уверенным движением веки. Глаза задёргались, Александр пытался проморгаться, ощущая, как слизистая быстро сохнет под горячим искусственным светом, или хотя бы увернуться, от вездесущих лампочек.

— Что ж, вы пришли в сознание, это уже радует. — Наконец свет исчез, глухо щёлкнув выключателем и утонув в одном из карманов халата. — Вы что-нибудь помните, мистер Куэрво?

Что-нибудь было весьма обширным понятием. К своему сожалению, Александр помнил слишком многое. А о некоторых своих поступках предпочёл бы и вовсе забыть.

Взгляд через силу сфокусировался на замершем в ожидании ответа враче. Ему было не больше тридцати, а лицо казалось знакомым. Александр видел его, совсем недавно. Или же ему это просто казалось?

Еще раз повторив свой вопрос, мужчина обошёл койку, остановившись около надоедливо пиликающего экрана, и навис над Александром тучей неизбежного ответа.

— Не делайте вид, что вам есть дело до моего самочувствия, — слова надрывным хрипом вырвались из горла Алекса. — Вас волнует только счёт моих родителей и ваша зарплата.

— Как жаль, что вы такого обо мне мнения. Меня как раз-таки беспокоит ваше самочувствие. — Врач приложил руку ко лбу Александра и недовольно покачал головой, оставляя какие-то заметки на своём планшете. — Я хочу, чтобы вы побыстрее поправились и встали на ноги. Иначе я себе этого просто не прощу.

Простить можно было многое. И по отстранённому лицу мужчины было ясно, что Александр не первый, кому он это говорит. Врач продолжал делать записи, пока Алекс бесстыже его разглядывал во все глаза. Темные волосы, темно-синие глаза, искривлённый сломанный нос и аккуратно очерченные губы. Александр никогда не позволил бы себе так пристально рассматривать чужого человека, если бы не беспомощное положение, в котором он оказался. Вариантов, чем заняться, когда лежишь на больничной постели, оказалось не так много, как Александр себе предполагал. В этой палате даже не было телевизора. А ширма по соседству открыто кричала, что он оказался в приёмном покое, да еще и с соседом.

Александр попытался привстать, но вместо этого смог только с усталым выдохом повалиться обратно на койку, мысленно сгорая от стыда под насмешливо-понимающим взглядом доктора.

Бросив на мужчину взгляд, Алекс закатил глаза, нервно дёрнул рукой и снова поморщился, наконец заметив прозрачную трубку, отходящую от его кожи к висящему на штативе прозрачному пакету с размеренно капающей жидкостью.

— Советую не двигать слишком сильно рукой. Швы, которые мне придётся наложить, если вы поранитесь, — меньшее, с чем мы можем столкнуться. Не говоря уже о том, что пузырьки воздуха, попавшие в вашу кровь, приведут к медленной и мучительной смерти.

Врач говорил, глядя на Александра неморгающим взглядом, и все же он отвлёкся, заметив выглянувшую из-под его приоткрывшегося рукава намотанную на кожу плёнку. Интересно, какие татуировки набивают себе врачи? Наверняка что-то в духе «Здоровья Гиппократу» или «Юристов на мыло». Александр слабо ухмыльнулся сквозь боль: скоро он сам станет проблемой для всех сотрудников этой клиники. Нужно было просто сделать последний шаг к карьере адвоката — и можно было бы спокойно судиться за неправильно назначенные счета на лечение или не слишком хорошее отношение персонала.

И своего врача он уже хотел отправить на скамью за слишком ехидную ухмылку. Это было жестоко по отношению к страдающему от похмелья Алексу.

— Знаю я вас, — пробубнил Александр, отвернувшись. — Мой дед был таким же, как вы. Прикрывался заботой о человечестве, пока это было удобно.

— Не понял? — мужчина захрустел листами, шумно переворачивая их.

— Он был врачом. Вправлял людям мозги. — Александр посмотрел на доктора и взмахнул рукой, на этот раз здоровой, вычерчивая в воздухе круги около своего виска. — Какое тупое занятие. Людей нельзя исправить. Тем более тех, у которых вместо мозгов кашица. Разве что он находил это постоянным и устойчивым источником заработка. В конце концов, прийти к нему было дешевле, чем заказывать гроб и место на кладбище.

— Он был психиатром? — не отрываясь от записей, обронил врач.

— Что-то вроде того.

На несколько долгих секунд в палате повисла тишина, нарушаемая только шорохом царапающей бумагу ручки. Александр все так же морщился от яркого света больничных ламп, напрягал уши, словно это могло заставить его огородиться от стрёкота аппаратов, и хотел расчесать руку, сквозь которую в его организм вливалась спасительная жидкость, до крови, вырвав иглу вместе с куском мяса — лишь бы больше не чувствовать этого горения в вене.

Мужчина закончил свои записи через несколько минут, которые они провели в молчании. Врач то и дело хмурился, не обращая внимания на Алекса, покусывал нижнюю губу, рассматривая собственные заметки на жёлтых листах, и размашистыми росчерками оставлял новые пометки, иногда посматривая на подключённые к Александру аппараты. Когда же он закончил, опустив планшет, его тёмные глаза впервые за все это время показались светлыми и тёплыми.

— Поверьте мне, мистер Куэрво. Людей нельзя исправить, но можно помочь им быть лучше, оставаясь собой, — он говорил мягко и вкрадчиво, его тёплый голос укутывал Александра одеялом лучше больничной простыни и пятнистой пижамы, бывшей ему на несколько размеров больше. — Возможно, вам это покажется глупым, но без таких людей, как ваш дед, многие наверняка бы потеряли силы жить и двигаться дальше, предпочтя более простые методы решения своих проблем.

— Откуда вам знать?

— В конце концов, я тоже врач, мистер Куэрво, — уголки губ мужчины растянулись в мягкой улыбке. — Я знаю, зачем я живу и что делаю.

Он лгал? Александр этого не знал, но спорить с доктором у него просто не было сейчас сил. В другое время он наверняка бы вывел этого мужчину на открытые дебаты, растянув разговор на несколько часов, но сейчас все, чего он хотел, — это спать. Веки были тяжёлыми, глаза наверняка раскраснелись — ему все еще хотелось их чесать, но Александр держался, смахивая выступавшие в уголках песчинки слез. Врач смотрел на него еще несколько долгих секунд, а затем развернулся, чтобы уйти, но вместо этого замер.

Дверь в палату приоткрылась и из коридора внутрь просунулась взлохмаченная голова Амелии. Алекс скривился, словно от неспелого лимона, и поспешил отвернуться — встречаться с сестрой глазами он не хотел, но знал, что вскоре его оставят с ней один на один и разговора избежать не получится.

— Когда мы сможем его забрать? — Амелия нырнула в палату, щёлкнув замком, и нетерпеливо смотрела на доктора, ожидая от него ответа. — Родители не хотят, чтобы он слишком долго находился… здесь, — последнее слово она выделила с таким усердием, что было сложно не услышать за ее холодным сдержанным тоном истеричные нотки матери.

Оскалившись собственным мыслям, Александр даже позволил себе повернуться, чтобы посмотреть на схватку двух титанов. Увы, открывшаяся картина была более чем прозаична: возвышающийся над Амелией врач удивлённо вскинул бровь, глубоко вздохнул и, подняв исписанные мелким убористым почерком листы к глазам, пробежался по ним взглядом.

— Все его анализы в норме, — Александр только сейчас заметил, как он забавно говорит, растягивает звуки и, кажется, имитирует актёров старого кино, — так что думаю, мы понаблюдаем вашего брата еще несколько дней, а затем отправим его восвояси. Если бы мы держали тут каждого подростка, страдающего от несчастной любви, — врач оглянулся на Алекса с такой насмешливой ухмылкой, что захотелось подскочить на койке и бросить в него чем-нибудь тяжёлым, например, той странной металлической тарелкой, что стояла на тумбочке рядом, — больница была бы переполнена.

— Я не подросток, — обиженно просопел Алекс, складывая на груди руки и морщась, потому что игла в очередной раз дёрнула чувствительную раздражённую кожу. — И я не страдаю от несчастной любви, много вы понимаете.

— А ведёте себя, как подросток. Впрочем, — мужчина развёл руками, — не буду мешать. Наверняка вы хотите побыть с сестрой. Загляну чуть позже.

Врач аккуратно обошёл Амелию, бросая ручку в нагрудный карман, и уже нажал на ручку двери, как его снова позвали, обращая на себя внимание:

— Спасибо, доктор Белл. — Амелия остановилась в ногах Александра, глядя на замершего доктора.

Тот улыбнулся и уже хотел было уйти, но снова остановился, на этот раз глядя на приподнявшегося на кровати Алекса, чей голос показался чужим ему самому:

— Я вас знаю, — слова царапали горло, вырываясь сухим воздухом по сдавленным стенкам горла, и Александр зашёлся громким низким кашлем.

Он повалился на кровать, прикрывая рот кулаком, и раздражённо отмахнулся от протянутого бросившейся на помощь Амелией платка. Доктор Белл смотрел на Александра удивлённым взглядом, но, к счастью, его брови оставались на месте, не насмехаясь, несколько секунд, а затем все же сдвинулись к переносице, так что между ними пролегла глубокая складка.

— Прошу прощения?

— Я видел вас на похоронах. Вы… — Александр снова громко несколько раз кашлянул. — Вы все время были рядом с отцом Эйлин. Разговаривали с ним. Что-то обсуждали.

Держать веки открытыми становилось сложнее с каждой секундой, и Александр Куэрво мог бы поверить в то, что ему незаметно подсыпали в капельницу снотворное, если бы не тот факт, что он все время следил за суетящимся вокруг него доктором. Он видел, как врач переглянулся с Амелией, а затем, словно Александр был маленьким неразумным ребёнком, снова мягко улыбнулся и, прежде чем дверь и веки Алекса окончательно закрылись, выдохнул:

— Уверен, вы ошиблись, мистер Куэрво. Я вижу вас первый раз в своей жизни.

Часть I. Перевёрнутые главы. Глава I. Сопрано

Сентябрь, 2022

Двести шесть. В среднем в организме двести шесть костей, и, если сломать каждую из них, можно доказать происхождение человека от слизней.

Радио тихо шипело, разгоняя поток непрошенных мыслей. Часы минутной стрелкой медленно отсчитывали еще один час до нового тридцать пятого года, а толстый слой снега, замерший на самом краю крыши, опасно свисал, грозя обрушиться на головы прохожих. Виски пульсировали в такт размеренному дыханию, а пересохший язык изредка отлипал от нёба, чтобы дать лёгким вдохнуть очередную порцию так необходимого кислорода. Кажется, если бы можно было не думать, Уилл с радостью выбрал эту возможность, потому как каждая попытка связать беспорядочные образы в сознании вызывала лишь новый приступ головной боли и тошноту, подкатывавшую к горлу вкусом горелых макарон.

До нового тридцать пятого года оставалось всего несколько долгих часов, и Уильям Белл все еще не выбрал, в который из них он, наконец, наберётся смелости проверить одну единственную вещь в этой жизни.

С какой вероятностью ему достанется пустая позиция в барабане отцовского револьвера?

Взгляд темных глаз внимательно проскользил по втиснутым на свои места патронам, а кончик большого пальца очертил круг, зацепляя края каждого. Громкий щелчок, и барабан скрыл от Уильяма маленькие спасительные пилюли от этой боли. Трещотка вращающихся патронов и ощущение холодного металла, прижимаемого к раскалённой от жара коже. Триггер врезался в палец, наверняка оставляя на нем глубокие покрасневшие полосы, и Уилл только с большей силой сжал рукоять, унимая пробивающую руки дрожь. Казалось, это было так просто: задержать дыхание и выстрелить.

«Никто не может убить тебя. Кроме меня…»

Интересно, он и на этот раз солгал ему?

Маргарет наверняка возмутится тому, как его кровь заляпает семейные фотографии, и будет еще не один месяц припоминать ему это, оттирая с обоев следы его маленькой слабости, но почему-то сейчас хочется проверить лишь одно. Он действительно не может? Слюна с хрипом скатилась по горлу, зубы затрещали друг о друга, и Уилл замер, бросив взгляд на часы в последний раз.

Без пяти минут десять.

Выстрел острой вспышкой боли пронзил его сознание, и Уилл распахнул глаза, бездумно уставившись в потолок над его кроватью. Пятый раз за этот месяц. Пятый раз он видит один и тот же сон, словно кому-то нравится напоминать ему об этом. Взгляд проследил за тонкой полоской света, пробивающейся из-за неплотно задёрнутых штор, и затем упал на электронные часы на тумбочке около окна. Шесть часов утра встретили Уильяма Белла головной болью от двухчасового сна, невозможностью снова заснуть и навязчивым шумом телевизора из гостиной.

Он попытался перевернуться, задевая левой рукой одеяло, и поморщился — кожа под тонкой прозрачной плёнкой воспалилась, тупой пульсирующей болью напоминая о том, что еще позавчера на ней не было такой знакомой фразы «С меня хватит». Проворочавшись еще минут десять, Уилл все же принял решение не пытаться насильно уснуть — бешеный поток мыслей, забивших голову, этому не способствовал, а первые лучи солнца напоминали, что хоть он и врач — день существует для того, чтобы бодрствовать; и, натянув домашние клетчатые штаны, выполз в ванную.

Ледяная вода бодрила не хуже поставленного удара в челюсть, как его обычно встречали больничные двери. Маленький жёлтый стикер на зеркале горел в утреннем свете, отпечатываясь в памяти черными чернилами и коротким «Час дня. Доктор Калверт». Ах да, он уже и забыл, что сегодня стоило снова заглянуть на этот бесполезный приём, из которого Уильям вынес классическое «Во всех наших проблемах виноваты родители». Он и сам выучил это довольно давно — но поговорить с кем-то, кто не будет агрессивно давить на тебя хотя бы пять минут, оказалось полезно. Да и лекарство Уилл сам себе выписать не мог — он всего лишь хирург и вырезать душу, или же ее остатки, просто не был в состоянии.

Кажется, с того момента, как Алан Маккензи снова ворвался в его жизнь, прошло чуть больше недели — другой жёлтый стикер, уныло отклеившийся одним концом с налипшим на него пылью и пухом, напоминал сходить на кладбище. Уильям смотрел на него несколько долгих мгновений, прежде чем с остервенением сорвать и бросить в мусорку под ногой, попутно зацепив и едва не опрокинув ее. Уилл хотел бы сказать, что лечение ему помогает, но ни таблетки, которые он жадно глотал в надежде, что милый доктор Калверт наконец увеличит ему дозу или выпишет что-то посильней старого доброго прозака, ни задушевные разговоры не помогали, когда каждый день в твоей гостиной ошивался Алан Маккензи.

Кажется, он вообще не спал. Хотя с чего Уильям решил, что он должен?

Гостиная встретила Уилла надрывными завываниями какой-то полной женщины на экране, а Алан, заметив его появление в дверях, тут же переключил на канал с обнажёнными женщинами, пробуждая в Уилле желание отключить у себя кабельное. Авось тогда Алан и сам съедет обратно в своё жилье.

— О, ты сегодня рано! — Алан просиял, как новенький цент, оглянувшись на Уильяма и перекинув руку через спинку дивана.

Уилл нахмурился, коротко хмыкнул и, собирая разбросанные по полу вещи, прошаркал к кухне.

— А ты, как я погляжу, даже не ложился.

— Помято выглядишь. Ты сегодня вообще спал? — Алан и сам знал, что заснуть под идиллическое сопрано некоторых женщин было просто невозможно. — Или снова сидел, уткнувшись в свои медицинские журналы, как будто за два дня человеческая анатомия поменяется?

— У меня бессонница. — Уилл швырнул вещи в плетёную корзину у окна, схватил со стола стакан и, дёрнув кран, плеснул в него воды. — И постоянное желание взять отпуск, съездить на Ниагару и скинуться с одного из водопадов. — Он резко развернулся, опершись бедром о столешницу, и опрокинул в себя все до последней капли. — Как думаешь, кому придётся разбираться с моим телом: канадцам или нашим?

Алан ответил не сразу. Он помедлил с таким выражением, словно прикидывал в голове возможные варианты, а затем оскалился, не глядя перещёлкивая каналы.

— Я думаю, что тебя поболтает, как в стиральной машинке, ты начнёшь жалеть, что все это задумал, и вспоминать, что я был прав, сказав, что убить тебя, могу только я. Ты ведь уже не раз проверял, да? — его серые, почти бесцветные глаза опасно блеснули в утренних сумерках гостиной, а затем его лицо просветлело, черты смягчились, и он кивнул на валяющуюся на столе картонную коробку. — Съешь пиццу — станет легче.

Алан Маккензи даже не пытался сделать вид, что ему было жаль нагло жить в квартире Уилла. Как не пытался сделать правдоподобный вид, будто он действительно скорбит по погибшей дочери. От одного воспоминания о минувших похоронах Уильяму хотелось пробить головой стену в накатывающем приступе стыда, но сейчас все, что он смог сделать, это устало приподнять бровь, сделать несколько глубоких вздохов и, опустив стакан на дно раковины, отправиться дальше собирать разбросанные вещи.

Пнув по дороге пылесос, Уилл удовлетворённо отметил, как тот зажужжал и, несколько раз пронзительно пикнув, отправился в путешествие по квартире, собирая в себя попадающийся мусор, пыль и обёртки. Алан хмыкнул, закинув ноги на журнальный столик, и жестом попросил принести ему еще один кусочек пиццы. Закатив глаза, Уильям все же выполнил просьбу: бросил на колени Алану всю коробку, пропитавшуюся масляными пятнами. Возмущение Маккензи ласкало слух — Уилл знал, что ему ничего за это не будет, а потому, бесцеремонно скинув ноги Алана со стола, сложил разбросанные журналы в ровные стопки и смахнул пыль на пол, где ее все равно всосёт маленький помощник.

— Ты мог хотя бы прибирать за собой.

— Не дави на меня, — Алан ткнул в него куском пиццы. — У меня траур.

— Только не пытайся сказать, что будешь торчать у меня еще тридцать три дня.

— Нет, думаю, это будет чуть дольше.

Обворожительно наглая улыбка Алана была его беспроигрышным вариантом заставить Уилла делать то, что хочет Маккензи. Если не считать выворачивающихся наизнанку органов, кровавой пены на губах и сломанных костей, которыми Алан доносил обычно высшую степень своего недовольства. К счастью для Уилла, он испытал на себе только первые два способа, а в последние несколько десятков лет по какой-то неведомой причине это существо на его диване, которое всегда звало себя Аланом, пребывало в слишком хорошем расположении духа, предпочитая перекидываться колкостями, а не ножами, пулями и умерщвляющими все живое взглядами.

Нет, Алан Маккензи и мухи не обидит. Если та, конечно, будет приносить ему еду и ездить на другой конец города в три утра после тридцатишестичасовой смены посмотреть подобранного на улице щеночка.

И все же Уильям решительно не понимал, почему именно он должен страдать за грехи человечества и собственные ошибки молодости.

— Неужели ты уже успел все запачкать своим присутствием в своей квартире, что ошиваешься тут? — выровняв завалившиеся набок книги в стеллаже, Уилл наконец устало рухнул в глубокое мягкое кресло и потёр переносицу.

Алан поджал губы. Рука с зажатым в ней куском пиццы бессильно упала на колени, и он перевёл на Уильяма застекленевший взгляд пустых глаз. Кажется, именно так для него выглядела скорбь: его и без того светлые глаза потянулись молочно-розовой плёнкой, за которой разглядеть можно было только тёмную, почти черную окантовку радужки. Он смотрел на Уильяма долго и, кажется, не дышал.

— Там скучно, — он попытался разомкнуть губы Уилла, чтобы это произнести, но тот собрал все оставшиеся силы, чтобы упрямо мотнуть головой и заставить Алана произносить эти слова вслух самостоятельно. — Эйлин умерла — и теперь мне там слишком одиноко и грустно.

— Ну а тут, конечно, очень весело, — насмешливо хмыкнул Уилл, запрокинув голову на спинку кресла.

— Тут есть ты. — Уголки губ Алана дёрнулись в подобии улыбки, и он, отсалютовав Уиллу куском пиццы, свернул его в трубочку и за один раз откусил половину, продолжив с набитым ртом: — И твоё бесконечное нытье, что я не убираюсь в доме. Меня это забавляет.

— Алан, с похорон прошла неделя. Если ты думаешь, что я и дальше буду терпеть тебя в своём доме — ты сильно ошибаешься.

— Ты терпел меня до этого три года. С перерывом на двухгодичный обед. Как будто тебе не нравится со мной жить! — сглотнув, искренне удивился Маккензи, сведя к переносице светлые брови.

Руки сжались в кулаки, и Уилл, подскочив на ноги, навис над Аланом.

— Алан. Я. Хочу. Личное. Пространство.

Это определённо должно было произвести на неожиданного постояльца квартиры нужное впечатление, но Алан только с безразличным видом дожевал остаток своего куска и, махнув рукой в сторону спален, парировал:

— У тебя есть своя комната! Этого мало?

— Ты создал целый мир, чтобы это было твоим личным пространством, — будь у Уильяма силы, он запрыгал бы по комнате, в красках описывая Алану все то, что было в его распоряжении, но вместо этого он мог только стоять и размахивать над головой руками, пытаясь донести всего одну единственную мысль. — А мне предлагаешь довольствоваться комнатой?

— У нас разные весовые категории, мой дорогой Уилл. Весь этот мир — моя личная комната. Правда я давно не делал в ней ремонт.

Искренность, с которой Алан говорил, всегда подкупала. Он действительно верил в то, что произносил, и переубедить его удалось лишь однажды, когда он захотел завести еще и собаку. Пришлось напомнить, что у него уже есть ребёнок и друг, в чьей квартире он живёт и который не хочет выслушивать жалобы от соседей из-за домашней живности. К счастью для Уилла, это действительно сработало, но порой он начинал думать, что уж лучше бы в гостиной жила собака, а не Алан Маккензи.

Собака, по крайней мере, понимает слово «нет».

В последний раз всплеснув руками, Уилл запустил пальцы в волосы, пропуская между ними тёмный пряди и взъерошивая. Если в этом мире и было что-то постоянное, так это то, с каким спокойствием Алан Маккензи воспринимал происходящее вокруг него. Если только оно не касалось… её. К удивлению Уильяма, на этот раз Алан еще ни разу не заикнулся про причину своего приезда в город, говоря, что его просто пригласили на работу. Впрочем, верить человеку в футболке с надписью «Режиссёр сосатб» было бы крайней степенью неразумности, поэтому Уилл просто ждал, когда друг сам все расскажет. Увы, Алан молчал, подшучивал над Уильямом и продолжал делать вид, что его ничего больше не беспокоит.

Отпихнув ногой вывалившиеся из-под дивана носки, Уильям обошёл его и направился в коридор с твёрдым намерением пойти прогуляться, но остановился, услышав слабый оклик Алана.

— Уилл, мне кажется, у тебя депрессия, — Маккензи снова оглянулся, но на этот раз только немного повернул голову, глядя на Уильяма в профиль из-за плеча. — Сходил бы ты к врачу.

— И что натолкнуло тебя на такие мысли? — Уилл сложил на груди руки. — Банка прозака в шкафчике над раковиной или мой внешний вид?

Алан слабо ухмыльнулся.

— Нет. Твоё новое тату. К слову, оно тебе идёт. Я уж думал, ты набьёшь одинокого волка или розочку на пояснице. Но ты оставил мне веру в человечество, — едко отозвался Алан, уворачиваясь от брошенной в него небольшой подушки с одного из стоящих рядом с Уиллом стульев.

Для этого утра Уильям уже превысил свою норму общения с Маккензи, а значит, нужно было срочно выбираться из ставшей невыносимо душной с ухода Эйлин квартиры. Почему-то, даже когда они жили тут втроём, ютясь в двух комнатах, на Уилла никогда не давили эти стены, а фотографии на комоде не корчили рожицы, словно живые. Сейчас же каждый уголок напоминал ему о той, что больше никогда не зайдёт к нему в кабинет и не вывалит на голову все скопившиеся за неделю подростковые проблемы, не расскажет об очередном парне или не пожалуется на брата лучшей подруги, что все время донимает её.

Тишина разорвалась сначала негромким вздохом со стороны дивана, а затем осипшим голосом Алана:

— Мне плохо.

Он сидел спиной, но даже так Уильям видел, как осунулись его плечи, как его голова наклонилась, а все тело била мелкая дрожь. Он еще никогда не видел Алана в таком состоянии. И, если признаться честно, предпочёл бы и не наблюдать, как то, что может уничтожить вселенную и человечество, содрогается в невидимых конвульсиях. Алана бил озноб, и Уилл осторожно подошёл к дивану, присев около него на корточки. Острый профиль Маккензи светился в пробивающихся сквозь занавески лучах, приоткрытые губы втягивали сквозь себя воздух, как если бы нос Алана был заложен, а растрепавшиеся волосы слиплись от неожиданного проступившего на лбу пота и упали на прикрытые веки.

— Прости, что? — Уилл дотронулся до его руки, едва не одёрнув ее: до того кожа Алана была горячей.

Но Уильям не имел ни малейшего представления, как помочь.

— Мне очень плохо, Уилл. И я сейчас не пытаюсь давить на жалость. Ты наверняка думаешь, что я только прикрываюсь тем, что меня пригласили сюда по работе, но это действительно так. Мы с… Эйлин приехали, потому что театр хотел увидеть меня на сцене. Но, — Алан тяжело выдохнул и, сжав пальцами переносицу, потёр ее. — Вселенная не терпит вмешательства. Тем более временного. — Он повернул к нему голову, но его глаза все еще смотрели вбок, передвинувшись в глазницах только через несколько секунд, отчего по позвоночнику Уилла пробежали ледяные мурашки, а волоски на шее зашевелились. — Видишь, в каком я состоянии? Я не могу сейчас оставаться один. Я даже не всегда могу контролировать свои глаза. Еще напугаю кого-нибудь. Или распылю. К тому же, когда она в городе.

— Что?

— Она, Уилл, — с раздражением ответил Алан. — Она в городе, я знаю, кто она, и она очень часто оказывается рядом. А это… может плохо на меня влиять. Особенно сейчас.

Он криво усмехнулся и, громко кашлянув, повалился на бок, с жалобным видом протянув Уиллу пустую коробку. Алан Маккензи был невыносим, но даже он заслуживал того, чтобы кто-то принёс ему таблетку жаропонижающего и стакан холодной воды — вот у кого точно не будет проблем в старости от недостатка внимания.

Бросив быстрый взгляд на часы, Уилл вручил Алану пачку таблеток и со звоном опустил стакан на журнальный столик.

— Вот видишь, как бывает полезно разговаривать ртом, правда?

***

В итоге из дома Уильямвышел только в одиннадцать, провозившись несколько часов с лихорадочно бредящим Аланом. Тот напрочь отказывался мерить температуру и тем более пить лекарство, заявляя, что ему это не поможет, и все же удалось скормить почти всю пачку Алану — по подсчётам Уилла этого должно было хватить, чтобы хоть немного сбить температуру. Оставлять горящего Алана дома оказалось боязно, словно это был маленький ребёнок, который в беспамятстве пойдёт и воткнёт столовую серебряную вилку в розетку. Успокаивало только то, что даже это причинит больший вред дому, чем самому Алану Маккензи.

Часы показывали без пяти минут час, когда автобус высадил Уилла на другом конце города перед серо-коричневым офисным центром. Подняться на третий этаж пешком заняло у Уильяма еще две минуты, и он повалился на узкий кожаный диванчик около дверей кабинета, из-за которых доносились голоса. Вслушиваться Уилл не стал, отучая себя от вредной привычки везде и всегда совать свой нос в чужие дела — он уже заработал из-за этого в своё время проблем, — и позволил себе расслабиться на несколько минут. По счастью, предыдущий пациент задержался, обеспечивая колотящемуся сердцу Уилла лишние пять минут спокойствия. Когда же двери открылись, из-за них появилась удивлённая огненно-рыжая макушка доктора.

— Мистер Белл, вы уже пришли! — женщина открыла шире дверь, пропуская мимо себя невысокую клиентку лет сорока. — Проходите. До следующей недели, миссис Морриган!

Кабинет пах ванилью, бергамотом и табаком. Доктор Калверт была миловидной женщиной, и в первую их встречу Уильям дал ей чуть больше тридцати лет, чтобы буквально через два сеанса узнать, что ей далеко за сорок. Впрочем, не Уиллу было судить о возрасте по внешности. Кабинет пах уютом и доверием, которого Уильям всё еще не научился испытывать к людям — последний его порыв закончился тем, что его бросили в одиночестве посреди Парижа без цента в кармане, и это всё еще временами напоминало о себе дёргающимся при звуках французской речи глазом.

— Итак, — доктор Калверт опустилась в кресло рядом с низенькой кушеткой, на которую Уилл недоверчиво покосился (в прошлый раз ее здесь не было), и приветливо похлопала по ней, — на чем мы в прошлый раз закончили?

Смирившись с участью пациента, Уилл опустился на жёсткую поверхность, вытянув ноги, и сложил на груди руки. Куртку он бросил еще на стул у входа, и теперь то и дело слышал доносящуюся приглушенную вибрацию телефона.

— Вы хотели поговорить о моей семье, — кашлянул Уилл, прижимая к губам сжатую в кулак ладонь. — Хотя скорее о моем отце. Вы очень отчётливо на это намекнули, когда мы закончили обсуждать других моих родственников.

— Что ж, — женщина развела руками, как будто ей нечего было возразить, — в таком случае предлагаю начать сразу с этого. Что для вас отец? Какой он человек? Почему вы так сильно избегаете разговоров о нем? Что заставляет вас… скрываться от этой части себя? Ведь в каждом из нас…

— Живёт частичка родителей, — оборвал ее Уильям. — Да, знаю.

Слышать, что кто-то говорит о Генри Белле, как о живом, было неожиданно. Внутри все сжалось, а сердце подпрыгнуло, как на резком подъёме, ударяясь о лёгкие. Горький миндальный привкус налип на язык плотной плёнкой, приклеивая его к нёбу. Или же это сам Уилл удерживал себя от того, чтобы вывернуть наружу остатки своей души этому незнакомому человеку перед ним? Пусть это и был уже, кажется, десятый их сеанс, в первые разы Уильям предпочитал отшучиваться и уклончиво рассказывать о своих сёстрах и матери. Об отце он предпочёл умолчать — и, Алан ему свидетель, Уилл не хотел даже вскользь упоминать имя Генри Белла в стенах этого кабинета.

И все-таки он проболтался.

— Мой отец был… — нехотя начал Уилл и тут же осёкся, подбирая с какого бока будет лучше начать. — Он рос в очень патриархальной семье. Его родители воспитывались в суровое время, и мой отец считал, что его методы воспитания единственно правильные.

— Понимаю, — кивнула доктор Калверт. — После войны время было достаточно тяжёлое. Все молчаливое поколение¹ такое, уж поверьте. Да и бэби-бумеры² не слишком отличаются от них. Мои родители тоже испытали это на себе. Как и многие жители этой страны. В конце концов… до великого поколения³ нам все еще очень далеко, но мы стремимся. Например, разговорами в стенах этого кабинета.

Уилл слабо усмехнулся.

— Да, спасибо за небольшой экскурс в терминологию социологии. Что же до моего отца… — Уилл снова запнулся, медленно выдохнул и продолжил, еще сильнее переплетая пальцы на груди в замок: — Он был суровым, уверенным в себе и деспотичным. По-семейному деспотичным, если вы меня понимаете, доктор.

Женщина снова медленно кивнула, закинула ногу на ногу и обхватила руками колени. Она слушала внимательно, вникала в каждое слово, что выдавливал из себя Уильям. Говорить об отце было невыносимо, и все же он находил в себе силы это сделать.

— Отец всегда был опорой нашей семьи. И я думал, что, когда вырасту, стану таким же. Уверенным в себе, влиятельным и упёртым. В хорошем смысле. Я… правда хотел, чтобы он мной гордился. Я даже ходил в церковь, потому что он сказал, что каждый уважающий себя Белл посещает церковь и ходит на исповедь. — Уилл замолк, ощущая, как глупо сейчас звучат его слова. — Он воспитывал нас, как умел, как воспитывали его, и это… Мой отец умер, доктор Калверт. По моей вине, — уже тише добавил Уилл. — Я этого не хотел. И все же… Я подвёл его. Наверно. Он видел во мне старшего сына и наследника, а я не смог дать ему ни того, ни другого. Я даже не смог жениться, чтобы загладить свою вину перед родителями.

— Уверена, у вас все еще впереди, — улыбнулась доктор. — Вы достаточно молоды. Но брак это не попытка извиниться. Это осознанный выбор, а не способ управления людьми. Надеюсь, вы это хорошо понимаете.

— Да, доктор. Но иногда мы вынуждены делать то, чего не хотим.

«И любить не тех, кого хотим», — фыркнул голос в его голове, и Уильям едва сдержался, чтобы не закатить глаза.

«Я не лезу в твою жизнь, и ты не лезь…»

«Мне скучно. Ненавижу быть беспомощным», — прокряхтел Алан, просачиваясь в каждую мысль Уильяма, копошась в ней своими длинными вездесущими пальцами и вытаскивая на свет все самое интересное.

«Если тебе вдруг полегчало, можешь убраться в доме.»

Уильям знал, что это сработает. Это срабатывало каждый раз: стоило только заикнуться о том, что пора сметать пыль и вытаскивать на божий свет пылесос, как Алан делал большие испуганные глаза и вопрошал, за что Уилл так его ненавидит. Вот и сейчас вместо ехидных комментариев в голове воцарилась тишина и ни одно чувство, развившееся за эти годы, не выдавало присутствия Алана. Кажется, он обиделся.

— Когда отец умер, я остался единственным, кто мог поддерживать нашу семью на плаву. Им пришлось продать старый дом и переехать в пригород, поближе к сестре. Её муж работ… работает в банке. Достаточно успешно, но этого все равно недостаточно, чтобы прокормить семью из десяти ртов. — Уилл закатил глаза, словно считая что-то в уме. — Если я никого не забыл посчитать. Возможно, даже больше.

Доктор Калверт молчала долго. Она смотрела на Уилла, словно пыталась пробраться в его голову, как Алан, и считать все страхи и воспоминания. Она раскачивалась вперёд-назад, все так же обхватывая руками колено, и негромко напевала под нос рождественскую мелодию, заставлявшую все внутри Уилла холодеть — именно эта песня играла по хрипящему колеблющимися частотами радио в ночь её смерти.

— Ваша сестра поддерживает вас?

Уильям поперхнулся воздухом, едва не подскочив на кушетке.

— Почему вы спрашиваете?

Доктор Калверт растянула губы в по-матерински тёплой улыбке.

— Из ваших слов можно сделать вывод, что с родителями вы были не слишком близки. По крайней мере, с отцом, а значит… кто-то заменял вам их. — Голос доктора Калверт был спокойным и мягким, он переливался хрустальными колокольчиками. — Вероятно, вы проводили больше времени со своей сестрой и…

— Сёстрами, — холодно поправил ее Уилл. — У меня две старших сестры. Было.

— Ну вот видите, — наконец всплеснула руками женщина, — вы начинаете говорить об этом. Это значительный шаг вперёд.

Для Уильяма это был шаг назад, который он не хотел делать.

— Маргарет, — пересохшие губы разомкнулись, выдавливая из горла знакомое имя, — моя старшая сестра. Я был третьим ребёнком. До того, как умерла Анна. — Он через силу сглотнул набежавшую в рот слюну. Глаза зачесались, и он рассеянно потёр один из них, сухой, как будто он несколько минут смотрел на солнце, стоя посреди снежного поля. — Ей было двадцать. Неудачные роды. Эклампсия. Их не спасли, — помрачнел Уилл, чувствуя, как дрожит его горло.

— Соболезную.

Кажется, ей действительно было жаль.

— Вы любите оперу, доктор Калверт? — неожиданно даже для самого себя выпалил Уилл.

— Не поняла?.. — женщина изумлённо заморгала, явно не ожидая такого поворота разговора.

— Оперу, обычную старую добрую итальянскую оперу.

Доктор Калверт поджала губы, нахмурила аккуратный миниатюрный носик и повела головой, отчего ее рыжие волосы разметались по плечам.

— Не любитель. Мой муж спит каждый раз, когда в программе музыкальный вечер или старые фильмы, — мягко рассмеялась она. — Так что никогда не было возможности посетить театр. А к чему этот вопрос, мистер Белл?

Если бы только Уильям знал. Он ловил себя на мысли, что все происходящее с ним — очередной эпизод какого-то сериала. Он ходит на работу, убирает квартиру за нерадивым соседом, ощущая себя чьей-то женой, а затем отправляется к врачу и жалуется на жизнь, коллег и родителей. И не то чтобы у него не было ни одной причины это делать, но и отвешивать за каждый сеанс крупную сумму он позволить себе не мог, так что то и дело переносил приём по разным причинам. Иногда выдуманным, иногда реальным.

Как в тот раз, когда ему пришлось пропустить встречу, потому что Алану приспичило поиграть в доктора и подлить в кофе Уиллу чистый спирт со словами «Ну я же не могу оскорбить даму водкой».

И все же он должен был поделиться с доктором Калверт странными умозаключениями своего сознания. Уилл чувствовал себя сумасшедшим, соединяя абсолютно несвязанные между собой понятия, но… возможно, именно так и работал мозг Алана? Именно так в его воспалённом сознании появлялись образы, отравляющие жизнь Уилла? Впрочем, он не слишком на это жаловался.

— Есть одна опера, — начать Уильям решил немного издалека. — «Паяцы». Несчастная любовь, смерть, грустный клоун… — усмехнулся он, пытаясь уцепиться за сбегающую от него мысль. — Тони Сопрано⁴ никогда не был им. Он больной ублюдок, который не считается ни с кем вокруг себя, включая детей. Но, — вздох, — даже ему далеко до моего отца, доктор Калверт. — Уильям уставился на потолок, отмечая, что разводы от воды на нем закручиваются в весьма причудливые узоры. — И моего соседа по квартире. Иногда мне кажется, что я проснусь посреди ночи, а вокруг ничего нет. Только иллюзия реального мира и спокойной жизни. Только тела и потоки крови, в которых я захлёбываюсь. Нет, конечно, он сказал, что завязал, а его недавняя потеря сильно на него повлияла, но…

— Вы же понимаете, что должны, — холодно прервала его доктор Калверт.

Уилл нахмурился и, слегка приподняв голову, посмотрел на неё.

— Должен что? — он старался, чтобы его голос звучал не слишком ехидно, но получилось это с большим трудом. — Должен позвонить в Бюро и сообщить интересующую их информацию? Бросьте, доктор Калверт. Там нет ровным счётом ничего, что могло бы их заинтересовать.

«По крайней мере, не в это время…»

Вряд ли сотрудников ФБР могли заинтересовать незаконные дела Алана по провозу алкоголя и чего покрепче через канадскую границу где-то в тридцать первом году. Скорее они бы посмотрели на Уилла, покрутили пальцем у виска и отправили лечиться уже не в офис к милой и понимающей женщине, а к кому-то выше, сильнее и с белой рубашкой. Только одна мысль о том, чтобы загреметь в подобное учреждение — а существование рядом с Аланом грозило когда-нибудь к этому привести — приводила Уильяма в ужас: внутри всё замирало, сердце переставало биться, а сознание рисовало картины, как его будут насильно кормить горстями таблеток, превращая в сухофрукт.

— Мой… друг недавно потерял единственную дочь. И переживает это очень своеобразным способом, — скривившись в болезненной гримасе, протянул Уильям.

— Алкоголь? Или наркотики? — напряглась доктор Калверт.

— Нет, — Уильям замотал головой и несколько прядей растрепавшихся вьющихся волос упали ему на лоб, — всего лишь тройная гавайская пицца. Он заказывает тройную гавайскую, а сверху кладёт ещё несколько ананасов из консервной банки. И пепперони. И он знает, что я ненавижу, когда так делают.

— Это… весьма красноречиво, — хохотнула женщина и поменяла ноги местами. — И этот человек, как вы выразились, сосед по квартире, он ваш друг? — она прищурила свои по-лисьи раскосые глаза. — Или нечто большее?

— На что вы намекаете, доктор? — раздражённо-обиженно не то рявкнул, не то поперхнулся воздухом Уильям. — По-моему, я ясно выразился, назвав его своим другом.

Доктор замолчала. Снова. Кажется, она нагло и бесцеремонно прощупывала слабые места Уильяма, а он позволял ей этим пользоваться. И все же Алан был не тем, о ком хотелось сейчас говорить, зная, что его могут подслушать. С любой стороны этой реальности.

Часы медленно бежали, показывая без пяти два, щёлкали секундной стрелкой, и доктор Калверт заёрзала на стуле, опустив наконец обе ноги на пол. Она внимательным карим взглядом рассматривала распластавшегося на кушетке Уилла, пока он рассеянно чесал правое предплечье, где в причудливых геометрических узорах чернил скрывалась светлая кожа. Будь зарплата врача чуть больше, Уилл бы забил себе еще что-нибудь, но вся нынешняя премия ушла на покрытие долгов по кредиткам — жизнь его ничему не учит, — а остатка хватило только на лаконичную фразу «С меня хватит», выведенную аккуратным старомодным почерком.

Который принадлежал самому Уиллу.

— Все хотела спросить, — доктор Калверт прервала затянувшееся молчание. — Кем вы работаете, мистер Белл?

Уильям ждал этого вопроса с самого первого сеанса.

— Забавно. Мы ведь с вами практически коллеги. — Он приподнялся на кушетке и в несколько рывков принял сидячее положение, вцепившись ладонями в острый край мебели и согнувшись пополам в хриплом кашле. — Я хирург в приёмном покое окружной больницы. К счастью для меня, ваша область значительно преуспела за эти годы. Было бы жаль, подключи вы меня к электрическим проводам. — Он недобро усмехнулся, крепче сжимая пальцами кушетку, чтобы доктор не заметила, как они мелко задрожали. Воздуха стало резко не хватать, как бы глубоко Уилл его не втягивал. Грудь словно сдавили, а накатывающий страх пришлось прятать за напускной беспечностью: — Или если бы вы сказали, что для выздоровления мне нужно удалить пару органов.

— Ну, медицина действительно не стоит на месте. Лекарство помогает?

— Если бессонница входила в план лечения, то да.

— Вас мучают кошмары? — встрепенулась доктор Калверт, с беспокойством смотря на Уилла.

Он помедлил. Взгляд метнулся на часы, которые, к его счастью, уже показывали практически два часа дня, и Уильям, поджав губы, мотнул головой.

— Нет, доктор Калверт. Я уже давно не видел снов.

Глава II. Благотворительность

Начинать новый день с очередной истерики Элеонор Куэрво уже становилось традицией.

Алекс громко закряхтел, переворачиваясь на бок и накрывая голову подушкой. Голос матери стал приглушенней, но он все еще слышал, как каждый ее крик вбивается в барабанные перепонки, словно кто-то стреляет прямо над ухом. В характере Элеонор стрелка всегда колебалась между безграничной любовью и раздражением, а накануне благотворительного вечера, который отец Алекса решил неожиданно устроить, оповестив детей за день до всего, настроение матери понеслось на американских горках вниз.

Нет, разумеется, она была чудесной женщиной. Но не тогда, когда Александр очень хотел спать.

— Опять всю ночь читал и с друзьями шлялся?

Дверь в его спальню распахнулась, ударившись о стену, и Алекс мог поклясться, что Элеонор прожжёт в его подушке несколько дыр, если он не обратит на неё своё внимание. Нехотя Александр отнял подушку от головы, перекатился на спину и, приподнявшись на локтях, посмотрел на мать слипшимся взглядом уставших глаз.

— С чего ты это взяла?

— Уже восемь утра, а ты все еще в постели! — женщина недовольно рявкнула и, посторонившись, пропустила вперёд прислугу, поспешившую распахнуть тонкие занавески на окнах.

Алекс тут же вскинул руку, прикрывая глаза и покосился на мать.

— Побойся бога, сейчас всего лишь еще восемь утра. К тому же суббота.

— Не делай вид, что ты болен, Алекс. — Подлетев к кровати Элеонор практически стащила с него одеяло, и Александр только в последний момент успел его перехватить, прикрывая все, что матери в этом возрасте видеть уже было не положено. — Твоя маленькая поездка в больницу из-за твоего… характера обошлась твоему отцу в круглую сумму.

— Не волнуйся, отработаю. Когда вас в последний раз беспокоили деньги?

Элеонор открыла было рот, чтобы ответить, но тут же сомкнула губы. Алекс хмыкнул, сел на кровати и немного примял одеяло, свесив ногу с края. Мать еще несколько секунд обводила его изучающим взглядом, а затем снова вспыхнула и, прежде чем вылететь из спальни, гаркнула:

— И приведи себя в порядок, Александр Куэрво!

Горничная неловко переминалась с ноги на ногу около окна, пока Алекс безразлично пялился на место, где еще недавно стояла его мать, пока не понял, что одеяло все-таки сползло на пол. Закатив глаза, он шикнул на девушку, жестом выгоняя из комнаты — через секунду ее уже не было поблизости. Потерев слипшиеся после трех часов сна глаза, Алекс сел на край кровати, едва не наступив на валяющийся под ней мобильный. Он нахмурился и быстро схватил телефон с пола, вертя в руках. Дёрнув ручку верхнего ящика на прикроватной тумбочке, он бросил розовый гаджет в него и резко захлопнул. Стоило попытаться снова заснуть, но как только его голова коснулась подушки, материнский крик вновь разрезал умиротворённую атмосферу особняка Куэрво, заставляя Александра возненавидеть все живое на этом свете.

Найти что-то в завалах одежды оказалось трудной задачей. И все же Александру удалось выхватить распаренные детали домашнего костюма, посчитав, что никто сейчас не будет осуждать его за красные штаны и неоново-жёлтую кофту — и кто только купил ему это?

Столовая встретила его тишиной, какой на удивление не было наверху. Отца не наблюдалось, мать, судя по топоту и тому, как тряслась люстра, подгоняла слуг на втором этаже, а единственной собеседницей Алекса оказалась Амелия. И при таком раскладе он предпочёл бы завтракать в одиночестве, нежели видеть недовольно-кислое выражение лица старшей сестры.

Прислуга тут же подоспела, протянув Александру заполненную почти до краёв чашку кофе и бутерброд.

— Что, опять возился полночи со своей рухлядью? — не отрываясь от книги, поинтересовалась Амелия.

От возмущения Александр едва не поперхнулся кофе. Назвать выкупленную недавно с аукциона на свалке машину рухлядью у него не поворачивался язык, потому что это был практически уникальный в своём роде экземпляр автомобилей тридцатых. Даже в сносном для возраста и условий хранения состоянии. Разве что Алекса раздражали выбитые на руле инициалы «НК», но даже это можно было пережить. Как и непонятный тайник под приборной панелью, в который мог с лёгкостью поместиться небольшой чемодан.

— А ты опять полночи изображала пай-девочку, чтобы родители не заблокировали твои карточки? — едко парировал Алекс, отставив в сторону чашку. — Или придумывала, чем еще шокировать родителей на этот раз, раз твоя девушка… она же была твоей девушкой, да?

— Заткнись, Алекс, пока я не… — процедила сквозь плотно сжатые зубы Амелия.

— Пока ты что? Пожалуешься на меня? Брось, Мэлли, мы все прекрасно знаем, что ты этого не сделаешь. А если ты думаешь, что я буду благодарен тебе за то, что ты сидела со мной в больнице — закатай губу и меньше мечтай. Я скорее буду ночевать на свалке, чем с тобой в одной комнате. Жаль, в больнице не было возможности избавиться от тебя, — уже тише оскалился Алекс. — Смотреть на твоё лицо было хуже, чем блевать в тазик и на халат этого докторишки.

— Доктор Белл хороший врач. Он тебя спас.

— А я просил меня спасать? — холодно бросил Алекс, залпом допивая свой кофе.

Конечно, просил. Он просил себя спасти каждую секунду нахождения в этом доме, даже когда выгребал все барные запасы отца. Он просил спасти себя, но окружающие всегда были глухи к нему. И слепы, как покупатели в черную пятницу. Куэрво не могут плакать. Куэрво не занимаются глупостями, как остальные люди, — они ведут серьёзный бизнес и обязаны поддерживать имидж семьи. Никаких проступков — все сразу окажется в новостях. Никаких слабостей — это могу использовать против тебя. Удивительно, но Алекс не видел еще ни одной новости про свою поездку в больницу. Наверно, это мать и подразумевала под крупной суммой.

Губы Алекса скривились в болезненной ухмылке — они готовы заплатить журналистам, лишь не было скандала, но наверняка порадовались, что он оказался в самой дешёвой больнице города. Родительская любовь — странная штука.

— Мистер Куэрво.

Пожилой дворецкий, сведя к переносице свои седые кустистые брови, навис над Алексом коршуном.

— Что такое?

— Ваш отец хочет вас видеть. Он в кабинете.

Алекс помедлил, ухватившись взглядом за то, как Амелия посмотрела на него, прежде чем снова уткнуться в утреннюю газету. Отец почти никогда не приглашал ее в кабинет, предпочитая проводить разговоры с дочерью в библиотеке. Коротко кивнув, Алекс вытряхнул из чашки последние капли кофе, игнорируя недовольное лицо Амелии и смирившееся подобным отсутствием манер дворецкого, и неспешно направился наверх, останавливаясь около каждой картины, рассматривая каждую ступеньку под ногами и иногда просто возвращаясь назад, чтобы проделать заново весь путь. Желудок при этом надрывно урчал, намекая, что неплохо было бы все-таки съесть предложенный бутерброд, но гордость не позволяла Алексу вернуться.

На втором этаже он все-таки столкнулся с матерью и, прежде чем она успела отвесить ему замечаний из-за внешнего вида, скрылся за приоткрытой дверью кабинета отца.

Воздух в комнате был душный, затхлый и старый. Все, как Алекс и помнил. Он не был тут с прошлого лета и надеялся, что встретится с отцом в этой обстановке еще нескоро, потому как каждый подобный визит заканчивался для Александра Куэрво нежелательными последствиями, будь то отъезд в частную школу, подобранный для обучения университет или же новости, что он будет проходить практику в семейной фирме. Каждый раз Алекс с замиранием сердца ждал, что родители придумают на этот раз, чтобы еще больше отдалить от себя своё ненаглядное чадо.

Но Александра Куэрво не жаловался. Отсутствие родительского внимания он с лихвой покрывал деньгами, сигарами и девушками. Как оказалось, страдать, обложившись пачками долларов было намного приятней, чем с парой центов в кармане.

Отец ссутулился над столом. Его некогда черные волосы теперь были белыми, как только выпавший снег, напоминая Алексу насколько он далёк от того, кем когда-то был его отец. Диего Куэрво было без одного месяца семьдесят лет. Он женился достаточно поздно, и Александр не мог решить, чем это было: деловой практичностью или же глупостью выжившего из ума старика. Диего не сразу заметил его приход: он продолжал копошиться в бумагах, поднося их практически к самому лицу, словно так ему могло хоть что-то быть видно.

Рука Алекса слепо зашарила по стене, и через секунду щёлкнул выключатель. Диего вскинул головой, прищурился, а затем его побелевшие — даже они выцвели за эти годы — губы растянулись в улыбке. Он дрожащей рукой указал на кресло напротив и отложил в сторону перьевую ручку. Он даже не заметил, в каком виде Алекс заявился в его кабинет. Но это было и к лучшему.

— Садись, Александр. Нужно серьёзно поговорить.

Алекс недовольно покосился на стопку бумаг на самом краю стола и, пока отец нагнулся к ящику, осторожно передвинул ее.

— Твой дед, Даниэль, — прокряхтел Диего, копошась в столе, — был хорошим человеком. Тебя назвали в его честь.

— Знаю. Ты каждый раз мне об этом напоминаешь. — Александр надеялся, что его голос звучит не слишком раздражённо, но отец его даже не слушал.

— Поднял нашу семью на ноги после смерти брата. Положил жизнь на то, чтобы мы с тобой могли сейчас сидеть и разговаривать. Он ведь поздно женился. В сорок четвёртом. На очень милой родственнице из Испании. Жаль только, что детей она ему так и не родила. Ну это ты и сам знаешь.

Наконец Диего выпрямился и, сдунув пыль со старого фотоальбома, открыл его где-то на середине. Свадебная фотография его деда: Даниэль Куэрво, его жена Анна и шафер в военной форме, чьё лицо по неумелости фотографа смазалось, так что рассмотреть его было невозможно. Внизу маленькая подпись «Июль, 1944» и размашистая роспись — такая же была у самого Александра. Диего ткнул пальцем на задний план, где за спинами сбоку примостилась невысокая смуглая женщина — ее аккуратные черты лица выделялись на фоне крупного носа невесты, и подходила она Даниэлю намного больше, чем Анна.

— Моя мать была пуэрториканкой. — Диего еще раз ударил пальцем по смуглой женщине за плечом Даниэля. — Вроде. Любовница отца даже после его свадьбы. Была с ним с тридцать третьего. Но я никогда ее не видел. Это и к лучшему. Твоя бабушка святая женщина. Воспитывала меня, как собственного ребёнка.

— Ты этого никогда не рассказывал, — Александр был искренне удивлён, но все же не смог стереть со своего лица насмешливое выражение и поспешил перевести тему на основателя их небольшой династии: — А твой отец? Каким он был?

— Мой отец? Сильный. — Диего откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Любил, конечно, иногда завести шарманку про вот эти все психологические штучки. Тяжело было с ним. Он на все находил медицинское объяснение. Никакого тебе подросткового бунта, никаких попыток манипулировать родителями. Он видел меня насквозь и все время предвосхищал каждое моё действие. Воспитывал меня по старым порядкам. Подзатыльником и ремнём. Я ведь поздний ребёнок, как и ты. Отца видел молодым только на фотографиях. Жаль его. И жаль, что ты не застал его. Восемьдесят четвёртый и инсульт его не пощадили. Уверен, он бы смог справиться с твоей сестрой. Какой позор…

Александра Куэрво хотел бы дожить до восьмидесяти шести лет в своём уме в окружении семьи. Жаль только, что проживи Даниэль дольше, Алекс все равно не смог бы с ним встретиться.

Диего вздохнул и, подняв веки, посмотрел на Александра взглядом своих темных карих глаз — единственного, что осталось у него невыцветшим от времени и каждодневной работы.

— Когда-нибудь я умру, Александр, и все достанется тебе. Этот дом. Наш бизнес. Партнёры.

— Ха, — прыснул Алекс, закатывая глаза, и закинул ногу на ногу, — очень смешно. Партнёры. Говоришь так, словно у вас там организованная преступность, а не налаженные официальные поставки драгоценных камней и металлов. — Он прикусил язык, заметив, как отец нахмурился от его слов. — К тому же Амелия старше. Она первая в очереди, а не я. Уверен, с этим ты не можешь поспорить.

— Амелия — женщина. Я не могу доверить ей все, что мы с твоим дедом заработали на благо семьи. Она по-женски глупа и не смыслит ничего в бизнесе.

— Да ты сексист, — изумлённо присвистнул Алекс.

— Следи за языком, Александр. Я еще и твой отец.

— Тогда зачем вы отправили ее в бизнес-школу, а меня в юридический? Неужели надеетесь выбить из Мэлли ее женскую глупость и научить вести бизнес по-мужски? Не смеши меня. Ты такой же лицемер, как и все мы, пап. Просто признай это, — смакуя на языке каждый звук, протянул Алекс.

Диего ничего не ответил. Он сложил на груди руки, переплетя пальцы в замок, и поджал губы. Как бы Александр Куэрво ни любил портить жизнь Амелии, он никогда не хотел забирать то, что было ее по праву. Первый ребёнок, которому должно достаться все — это Амелия, не он. К тому же Алекс уже давно выбрал, что ему нравится больше всего в этой жизни: старые автомобили и секреты, которые можно было в них найти.

Поняв, что дожидаться от отца ответа он будет до второго или даже третьего пришествия, Алекс хлопнул себя по коленям и поднялся.

— Ты куда собрался? — встрепенулся Диего, сурово и недоверчиво уставившись на сына.

— Пойду проветрюсь, — Александр в несколько широких шагов пересёк комнату и схватился за ручку двери. — У меня нет никакого желания находиться здесь и слушать, как ты разочарован в Амелии. И уж тем более в этом доме. Или ты хотел еще что-то мне рассказать? Давай уже как-нибудь в другой раз. Позови, когда снова вспомнишь истории из жизни деда. С удовольствием послушаю, — язвительно отозвался Алекс, закрывая за собой дверь в кабинет.

Отец крикнул что-то еще ему вслед на испанском, но познания Александра в этом прекрасном языке — который снился ему по ночам в кошмарах — были столь скудны, даже за годы учёбы в Испании, что оказалось проще заскочить в свою комнату и вбить услышанное в переводчик, чтобы убедиться: Диего Куэрво в этой жизни ненавидел больше всего темнокожих жителей Штатов и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Нетрадиционной по мнению самого Диего Куэрво.

Стрелки часов только подползли к девяти утра, а Александр уже чувствовал желание впрыгнуть в автомобиль и сбежать из города, пока никто его не хватился. Он даже переоделся в джинсы и рубашку, сочтя это достаточно подходящей одеждой для загородной прогулки, но был остановлен у лестницы доносящимися снизу голосами.

Перегнувшись через перила, Алекс прислушался: его сестра с кем-то говорила, но разговор этот был односторонним.

— Я понимаю, что тебе тяжело, но, пожалуйста, не оставляй меня сегодня одну. Я бы позвала Эйлин, но…

Тишина. Внутри Алекса все сжалось, как перила под его пальцами, вдоль которых он медленно двинулся, спускаясь по лестнице. Тишина и только тишина — собеседник Амелии не торопился отвечать на мольбу старшего из отпрысков Куэрво.

С другой стороны лестницы появился дворецкий, и Алекс жестом подозвал его к себе.

— С кем это она? — понизив голос до заговорщицкого шёпота, спросил он.

— Мисс Блейк пожаловала. Мисс Амелия хочет пригласить ее на сегодняшний вечер. Ваши родители в курсе и не против увидеть ее, если вдруг вас это интересует, — опережая следующий вопрос Алекса, спешно добавил дворецкий, заставляя его тут же сомкнуть губы и проглотить заготовленные слова. — Насколько я понимаю, мисс Блейк нравится им больше мисс Эйлин. Впрочем, я придерживаюсь иного мнения. Еще какие-то вопросы?

Александр только приторно улыбнулся, тряхнул темной шапкой кудрей и процедил сквозь зубы:

— Нет, спасибо большое за информацию. Она мне обязательно пригодится.

Старый дворецкий не стал останавливать Алекса, когда тот, ловко обогнув слугу, слетел по лестнице. Александр двигался плавно, как пантера, вымеряя каждый шаг и каждое движение своего тела, чтобы раньше времени не выдать сестре и ее подруги своего присутствия. Он двигался быстро и уверенно, как хищник, заметивший жертву.

Жаль, что обычно он и был этой жертвой.

Лана сидела на диване, поджав под себя ноги, и нервно теребила пальцами воротник темной водолазки. Даже в летнюю жару девушка предпочитала закрытую одежду, и Алекс мог поклясться, что ни раз не видел ее открытых плеч или шеи. Лана сидела напротив кресла, в котором со сложенными в молебном жесте руками сгорбилась Амелия.

— Лана, прошу…

— Да, Лана, мы просим оказать нам эту честь.

Его голос ехидно оборвал Амелию. Александр замер в дверях, опершись плечом о дверной косяк и сложив на груди руки. Он взирал на двух девушек с высоты своего почти двухметрового роста, только чудом не задевая затылком потолок. Амелия переменилась в лице, стоило ей заметить Алекса. Лана же не обратила на него никакого внимания. Она продолжала теребить край воротника и нервно покусывала нижнюю губу, как будто Алекса не было одной с ними комнате.

— Расскажете, о чем речь? И кстати, — насмешливо заметил Алекс. — Я не слышал звонка. Когда она успела прийти. Или… она ночевала в доме?

Амелия открыла было рот, но Лана ее опередила, резко повернув голову и уставившись на Александра:

— Не все, что есть в этом мире, дано познать человеческому мозгу.

Лана его пугала. Нет, не так. Лана до чёртиков заставляла его ощущать первобытный страх. Говорила она всегда мало и невпопад. Чаще просто действиями показывала недовольство — висок пронзило фантомной болью. Но стоило ей открыть рот, как любой ее жест оказывался пылинкой на фоне пространных философских размышлений. Возможно, кто-то сидел в ее голове и подсказывал, что сказать в следующую секунду?

Напряжение, возникшее между Алексом и Ланой, взорвалось дверным звонком. Никто из прислуги его не услышал, и Амелия, вздохнув, кивнула ему в сторону входа.

— Алекс, будь добр, посмотри, кто там пришёл.

— Я схожу. — Лана вскочила с дивана быстрее, чем Алекс даже успел возмутиться.

Подруга Амелии пролетела мимо него, толкнув плечом, и Александр ойкнул, болезненно схватившись за него. Кожу обожгло раскалённым маслом даже сквозь одежду, а воздух стал неожиданно горячим. Немного отклонившись назад, Алекс выглянул в коридор, где Лана уже распахнула дверь и теперь смотрела на притихшую гостью.

— Добрый день, я к мисс Маккензи…

Алекс отлип от стены. В несколько шагов он оказался позади Ланы, разглядывая низенькую девушку перед ней. Огненно-рыжие волосы, россыпь веснушек на кукольном лице и большие карие глаза, напомнившие Алексу оленёнка. Незнакомка была милой, но слишком маленькой — лет пятнадцать, — так что он только присвистнул и фыркнул:

— Удивлён, что вы ищете ее здесь. Но если захотите — могу подсказать вам местечко, где можно ее найти.

— Алекс. — Появившаяся позади Амелия, шикнула на него и сдвинула в сторону, протискиваясь вперёд. — Постыдись.

— Ну, конечно. Мисс гордость родителей. Жаль, что любят они тебя не так сильно, чтобы смириться.

Он отошёл, недоверчиво косясь на склонившихся над девушкой сестру и Лану. Бедняжка, ступившая на порог дома Куэрво, едва не дрожала от охватившего ее волнения, сжимала поочерёдно тонки запястья в ладонях и никак не решалась посмотреть прямо в глаза кому-либо из них. Пока наконец не замерла, уставившись на плечо Ланы.

— Простите, пожалуйста. Меня зовут Мэри-Кейт. Мэри-Кейт Калверт, если точнее, — она неловко усмехнулась, подняв взгляд на Лану. — Я из театральной студии. Эйлин у нас преподаёт и сегодня должна была быть репетиция, но она не пришла. Мы забеспокоились. В школе сказали, что она часто бывала у вас, потому что отсюда ближе.

— Эйлин здесь нет, она…

— Умерла, — отстранённо продолжила за Амелию Лана. — Утонула. Жаль ее.

Алекс вздрогнул: даже для него сказать подобное было слишком. Он до сих пор ни разу за неделю не сказал себе, что Эйлин мертва. Нет. Он всячески избегал этого слова, предпочитая считать, что ее просто не существовало в его жизни. Лана Блейк была более категорична в высказываниях и даже переплюнула его своей циничностью.

— А вы… — осторожно начала Мэри-Кейт, заглядывая Лане в глаза.

— Нет, мы не знакомы. — Та слегка толкнула гостью плечом, выходя из дома и, не оборачиваясь, бросила через плечо: — Прости, Мэлс. Мне пора. Увидимся вечером.

Амелия и Мэри-Кейт удивлённо смотрели вслед Лане, пока рыжие волосы той не скрылись за поворотом увитых пожелтевшей зеленью ворот.

— Прекрасные манеры, — скептично заключил Алекс. — Впрочем, как и всегда.

Амелия с глубоким вздохом обернулась на него и, отойдя в сторону, кивком пригласила Мэри-Кейт внутрь.

— Что ж, раз уж ты пришла, проходи. Выпьешь чаю. А то мне даже неловко.

— Да-да, — закатил глаза Алекс. — Так неловко, что сквозь землю скоро провалится от своей неловкости. Она ведь у нас просто обожает благотворительность. Защитница сирых и убогих.

— Сначала научись нормально выражаться, а потом будешь учить меня.

Амелия тихо закрыла дверь за спиной Мэри-Кейт и, приобняв девушку, направила ее в сторону столовой. Она бросила на Алекса недовольный взгляд, пока гостья рассматривала во все глаза обстановку дома. А сам Александр наивно понадеялся, что ему удастся скрыться до того, как мать вернётся со второго этажа.

Стоило только ему сделать шаг в сторону двери, как торопливый топот маленьких туфель Элеонор Куэрво раздался со стороны лестницы. Вскоре в холле появилась и сама она в сопровождении нескольких слуг, которые тут же кинулись передвигать мебель поближе к стенам, а единственный небольшой диванчик, поставленный по центру комнаты самой Элеонор, оказался вероломно сдвинут в сторону.

— О, Алекс, как чудесно, что ты оделся и привёл себя в порядок, — окликнула его мать. Алекс замер, негромко выругался и, растянув губы в приветливой улыбке, развернулся к ней. — Скорое начнут прибывать гости. Основная часть будет вечером, но твой отец хотел встретиться с некоторыми из них в более неформальной обстановке. Ты должен будешь ему помочь.

— С какой стати? — возмутился Алекс, обернувшись на мать.

Элеонор замерла, сжимая в руках схваченную с дивана подушку, и улыбнулась.

— Ты Куэрво, сынок. А значит обязан всем этой семье.

Глава III. Спаситель

— Назови мне хоть одну причину, почему я должен идти в дом, где знаю уже каждый уголок?

— Потому что на моем пригласительном написано «Алан Маккензи плюс один».

Возразить на это у Уильяма просто оказалось нечего.

Возвращаться в старые места оказалось тяжелей, чем Уилл себе предполагал. И приезжая десять лет назад обратно в Чикаго он понимал все риски. Внутри теплилась слабая надежда, что последние связи с прошлым уже давно оборвались, но реальность отвесила ему пощёчину в больничной палате, когда ему пришлось стоять у изголовья умирающей сестры. Теперь же Алан притащил его туда, где для некогда молодого Уильяма все началось.

Казалось, особняк Куэрво за прошедшие годы ничуть не изменился. Разве что его перекрасили в ужасный жёлтый цвет, а деревянные рамы заменили дешёвым пластиком. Никто даже не загнул торчащий сбоку от калитки гвоздь, и Уильям привычно изогнулся в противоположную сторону, боясь зацепить пиджак.

Всю дорогу Алан чихал и кашлял. Перед входом в дом он задержал дыхание и разразился громким «Апчхи!» перед самым носом дворецкого, по-дружески похлопав его по груди. Уильяму пришлось привычно извиняться за манеры друга.

Внутри дом Куэрво был все таким же безвкусным. На смену уродливым африканским маскам пришли абстрактные картины — художники даже не старались, просто обмакнув кисточку в банку с краской и как кадилом тряхнув ею на холст.

— С чего они вообще пригласили тебя? — Уилл схватил с подноса бокал шампанского и протянул его Алану. — Ты не родственник и не представитель бизнеса. Да просто посмотри на себя! — он тут же одёрнул руку, стоило Алану громко и смачно чихнуть. — Ты лекарство пьёшь?

— Конечно, пью. — Алан насупился, как маленький ребёнок, вытащив из кармана носовой платок. — И они, как я и говорил, ничуть не помогают.

Щеки Уильяма запылали румянцем, стоило Алану начать сморкаться практически в центре зала, и он поспешил увести его в угол, нервно отпивая вино. Когда же Маккензи закончил демонстрировать, насколько он болен и несчастен, то осипшим голосом продолжил:

— Декан каким-то образом прознал про этот вечер. А так как эта семейка выделяет деньги университету и театральной студии при школе рядом с домом, он решил отправить меня. В надежде, что я уговорю их организовать стипендию имени Эйлин. Капитализм иногда меня удручае… апчхи!.. ет. — Алан зажмурился, запихнул платок в карман и наощупь вытащил оттуда блестящий серебряный портсигар.

— Будь здоров. И здесь нельзя курить.

— Почему? Раньше можно было! — казалось, он искренне обиделся, как если бы у него отняли любимую конфетку.

Алан все же вытащил из коробки одну из самокруток и зажал ее зубами, игнорируя спокойно-разъярённый взгляд Уилла. Сжав пальцами переносицу, он медленно втянул воздух, надеясь, что это поможет.

— Раньше луна была больше. А еще алкоголь был вне закона. Соберись, Алан. На тебя все смотрят. Как маленький ребёнок.

— Мне нравится, как ты злишься. Зная, что мне на это плевать, — ухмыльнулся Алан и, щёлкнув зажигалкой, все-таки подпалил кончик сигареты.

Да. Злиться на Алана и пытаться переубедить его в чем-то всегда оказывалось бессмысленной задачей. И каждый раз Уильям попадался в этот капкан. Он искренне верил, что скажи он Алану не курить свои сигареты посреди наполненного людьми зала, тот не послушает и сделает это нарочито вызывающе. Впрочем, Уильям не мог исключать возможности умышленного причинения Аланом вреда его нервам и адекватности окружающих.

Уилл вынырнул в реальность ровно в тот момент, когда Алан прицелился и попытался выдохнуть ему в лицо сладкое облачко. Он несколько раз махнул в воздухе рукой, разгоняя надоедливый запах, и пробежался взглядом по залу — ни одного знакомого лица. Даже в больницу никто кроме младшенького Куэрво не заглядывал. Да и тот предпочёл бы дорогую частную клинику, а не государственную палату с соседкой-старушкой.

— Ты же в курсе, что недавно учудил их младшенький? — Уилл кивнул на стоящего поодаль вместе с сестрой Алекса.

— М-м-м? Нет. Мне было немного не до этого. Понимаешь, траур там. — Затяжка. — Похороны. — Затяжка. — Скорбь. — Алан пожал плечами, выпуская дым через ноздри.

— Не заставляй меня жалеть о нашем знакомстве снова, — помрачнел Уилл, бокалом указав на друга.

— Как будто тебе не нравится, — хохотнул Алан. — Так что там с Александром? Решил вскрыть себе вены? Наглотался таблеток? А хотя стоп. Сейчас угадаю. Нажрался как свинья всем, что было в доме и чуть не откинулся из-за алкогольного отравления? Я прав?

Осознание пришло к Уильяму через несколько долгих мгновений. Сначала он смотрел на Алана, пока маленькие шестерёнки в его голове крутились, роботизированными руками складывая кусочки в паззл. Затем он медленно поднёс бокал губа и залил в себя все до последней капли. Сунувпустое стекло проходящему официанту, Уилл взял новый фужер, опустошив и его, а затем в упор уставился на Алана, сделав шаг вперёд и нависнув над ним.

— Ты знал.

— Конечно. Я ведь знаю все, — хохотнул Алан, вертя в руках сигарету. — Просто мне плевать, что на Александра, что на его вымученные эмоции. Несчастный и непонятый. Вечно мрачный и страдающий непонятно от чего. Кажется, именно такие нравятся девушкам. И некоторым парням. Да, Уилл?

— Предпочитаю несчастных и невыносимых.

Несчастным назвать Алана Маккензи не повернулся бы язык ни у одного присутствующего в зале. А вот невыносимым он был в той же степени, что и сотрудник коммунальных служб, обливающий тебя с утра грязью из лужи. Алан был везде, любил влезать в личные границы, а когда чувствовал себя плохо, его вездесущесть только усиливалась. Наверно, единственным, кто мог сравниться с ним по вызываемому в Уильяме возмущению, был Александр Куэрво. Смотреть на него было так же больно, как зашивать раны близкого человека.

Уильям нервно повёл плечами и холодно бросил:

— Он так похож на Даниэля.

— Да. Тоже все мозги ушли в волосы, — кивнув, понимающим тоном протянул Алан.

Третий бокал оказался в руках Уилла, и он, закатив глаза, поспешил отвернуться, чтобы не видеть довольное выражение лица Алана, и пригубил сладкий искрящийся пузырьками напиток. Взгляд Уилла перебегал с одного гостя на другой, пока пытливый ум придумывал историю возникающего перед ним человека. Наверняка, каждый из них нажил своё состояние не слишком честным путём. Некоторые группки были больно похожи на мексиканцев, а еще в паре человек Уильяма узнал представителей ирландской диаспоры — они частенько попадали в приёмный покой, после неудачных вечеров, подобных этому. Еще пара человек выглядела так, словно они попали в этот случайно, и Уилл чувствовал солидарность их потерянным взглядам и опустошённым лицам. Они так же как он вливали в себя бокал за бокалом, бродя от одной группки к другой, словно что-то вынюхивали. Почти как…

— А она что тут делает? — Алан разорвал цепочку выстраивающихся мыслей Уильяма, толкнув его в плечо.

Уилл рассеянно огляделся.

— Я не очень понимаю, о чем ты. И о ком. Но догадываюсь, что каждого в этом доме сегодня пригласили.

— Подержи. Скоро вернусь.

Еще раз чихнув, Алан рассеянно вручил Уильяму наполовину скуренную сигарету и скрылся в толпе перед ним. Прикурив, Уилл громко закашлялся, прикрывая рот кулаком, — он хотел бы сказать, что дым для него был слишком сильным, но подозрительная лёгкость, что тут же заволокла его разум, навевала на совсем другие мысли. Уильям знал, что он пожалеет о следующей своей идее, но стоять и ждать Алана, как покорный пёс, у него сейчас не было желания.

Пробираться сквозь плотную толпу суетящихся людей оказалось нет трудно, когда ты выше их почти на голову. Амелия и Александр Куэрво стояли около одной из тонких декоративных колонн, выставленных на этот вечер. Кажется, они должны были придать зало греческий шарм, но вместо этого только кричали об отсутствии вкуса у владельцев дома.

— Какого черта я тут с тобой трачу время?

— Ты поддерживаешь имидж семьи, Алекс. Ты товар, который родители будут усердно продавать своим друзьям. Смирись.

Уильям подкрался к ним практически на цыпочках, пряча за спиной сигарету, и выглянул из-за колонны. Они бы заметили его, не будь они слишком заняты перепалкой друг с другом. Александр недовольно одёргивал край пиджака, иногда кивая проходящим мимо людям. Амелия же не пыталась изображать гостеприимство и то и дело отворачивалась от подходящих гостей, словно была чем-то занята. Неожиданная сторона этой милой и приветливой девушки. Уильям знал ее уже почти десять лет, но такой… он еще никогда не видел Амелию.

— Просто посмотри, как он жалок, — Александр надменно хмыкнул, указывая бокалом на одного из гостей. — Неужели он действительно думает, что у него хоть что-то получится? Да она ему в дочери годится!

— О чем ты, Алекс? — Амелия, стоя в полуоборот к Уильяму, вопросительно выгнула бровь.

— Об Алане Маккензи. — Этого было достаточно, чтобы Уильям заинтересованно вытянулся и чуть сильнее выглянул из-за колонны, которая не так чтобы и скрывала его от людей. — Просто посмотри, как он неуклюже флиртует. Удивлён, что хоть кто-то дал ему, а потом еще и родил ребёнка.

— Алекс! — Амелия с силой наступила брату на ногу, заставив Уилла сдавленно ухмыльнуться.

Этого оказалось достаточно, чтобы оба младших члена семьи Куэрво синхронно обернулись на него. Алекс, кажется, снова не узнавал Уильяма, в то время как Амелия, просияв, бросилась ему на шею, позабыв все правила приличия этого вечера. Поймав на себе непонимающий взгляд Алекса, Уилл пожал плечами и, приобняв Амелию, снова затянулся сигаретой Алана.

Кажется, ему этого очень сейчас не хватало.

— Уильям, вы пришли! Но… почему?

— От Алана практически невозможно скрыться. Достанет в любом уголке этого мира.

Уильям рассмеялся, когда Амелия отпрянула, за затем быстро выхватил взглядом из толпы светлую макушку Алана и грязно-рыжее пятно рядом с ним. Опять. Маленький червячок внутри подсказывал Уильяму, что, возможно, это не она, но Алан никогда не ошибался. Радар Алана никогда не давал сбоя, и если он направился именно к Лане Блейк — жди беды. Разве что Уильям еще не представлял, кто пострадает от неожиданного треугольника отношений больше: он, Алан или Лана, утаскивая их обоих за собой на булькающее огнём дно.

Амелия, заметив, что Уилл уже переключил своё внимание на что-то позади него, неловко махнула рукой перед его лицом.

— Ох, я… — кажется, она забыла, что хотела сказать, но спохватилась и, обернувшись к брату, позвала его рукой. — Алекс, иди сюда. Мой брат должен извиниться перед вами. Он вёл себя очень грубо в больнице, хотя вы спасли ему жизнь.

— Я вёл себя нормально. — Насупился Александр.

— Тебе так сложно?

Младший Куэрво недовольно повёл плечами и, сделав шаг вперёд, протянул руку в примирительном жесте, хотя его лицо не выражало ни одной секунды раскаяния.

— Ладно. Простите, что нагрубил вам. — Губы Александра исказили лицо в уродливой гримасе дружелюбия, когда Уилл пожал ему в ответ руку. — А что это в вашей си…

— Не волнуйся, Алекс, — оборвал его Уилл, затягиваясь. — Я на тебя не злюсь. В конце концов, каждый заслуживает спасения.

«Хотя тебя я предпочёл бы не спасать…»

Хватка у Александра была уверенной и твёрдой, так что уже через несколько секунд Уильям перестал ощущать пальцы. Когда же он смог выдернуть ладонь, кончики пронзили маленькие тупые иголочки, — он несколько раз встряхнул руку, продолжая улыбаться Александру. Амелия неловко переминалась между ними, сжимая тонкими пальцами ножку фужера.

Смерив Уильяма долгим изучающим взглядом черных глаз, Александр отвернулся, оставив тому неприятное липкое ощущение дежавю. Взгляд у младшего Куэрво был тяжёлым, в нем не было ни единой искры юношеского задора. Только тоска и страх, скрытые под толстым слоем напускного снобизма и искусственного превосходства. Александр Куэрво жил в коконе из кошмаров и выплёскивал свою паутину на окружающих. Он был опасен, но сладкий дым, окутывающий Уильяма притуплял это ощущение.

Негромко кашлянув Александр привлёк к себе внимание.

— Кажется, кто-то провёл не очень удачный рейд по захвату женских сердец. — Он указал на устремившегося к ним Алана.

Как он?.. Верно, кивнул своим мыслям Уильям, не увидеть его в этой толпе было невозможно. К тому же, когда он стоял рядом с Александром, бывшим его на несколько сантиметров выше.

— Конечно, ведь он пытается делать это словом, а не насилием, — едко отозвался Уилл, затягиваясь. — Говорят, это более действенный способ.

— Говорят, что не вам учить меня, как обращаться с женщинами, доктор Белл. Или вы внезапно стали и в этом разбираться?

— Советую не поворачиваться ко мне спиной, — рассмеялся Уилл и выдохнул в лицо Алексу облачко сладкого дыма.

Кажется, он не должен был этого говорить, но слишком хотелось.

Ему слишком хотелось начистить эту симпатичную мордашку, доставившую его любимой Эйлин столько слез и боли, оставшихся на бледной коже девушки уродливым рваным шрамом. Ему хотелось подкараулить Алекса в подворотне и битой научить, как обращаться с девушками, но снова оказаться в тюрьме — было не слишком привлекательно. Поэтому Уилл мог только отсчитывать секунды до того, как Алан вернётся и отнимет у него эту чёртову сигарету.

Алан был недоволен. Уильям видел это за улыбкой Алана, за напряженными мышцами и за тем, как его пальцы зачёсывали назад растрепавшиеся волосы. Алан был недоволен, но никто кроме Уилла не видел этого или же просто не хотел замечать.

— А еще меня назвал ребёнком, — Алан выхватил у Уилла почти что окурок и недовольно покосился на него. — Не заставляй меня применять меры.

— Да брось, Ал. Кого ты обманываешь? Ты можешь меня убить, но не сделаешь этого, потому что тогда тебе будет скучно. Эйлин нет. А значит, я остался единственным, кто посвящён в твои маленькие секретики. — Уилл склонился над Аланом, выдыхая слова ему в губы. — Ты скорее сожжёшь эту вселенную, чем избавишься от меня. Ведь кто тогда будет разгребать за тобой дерьмо?

— Будем считать, что я этого не слышал.

Алан недовольно осмотрел окурок и, бросив его на пол, вдавил подошвой, игнорируя устремлённые на себя взгляды Куэрво и лакеев. Он поздоровался с Амелией и, потянув за собой Уильяма, направился обратно в угол зала. Там никто не мог их заметить — идеальное место, чтобы перемыть кости всем присутствующим и выведать у Алана правду. Уильям знал, что он услышит искусно заготовленные слова. И все же, опершись плечом о стену, он преградил Алану путь на кухню.

— Зачем она тебе?

— Ты о чем? — состроил непонимающий вид Алан, открывая портсигар и вытаскивая еще одну сигарету.

— Девушка. С которой ты пытался только завязать отношения.

Девушка. У этой девушки было имя, и на этот раз оно было известно Уильяму заранее. На этот раз ему не нужно было выискивать ее, преследовать и находить нужные слова, чтобы не спугнуть, как лань. На этот раз добыча сама пришла в руки Алана, и Уиллу было интересно только одно — почему? Почему сейчас она не бежала от него, ища любой способ скрыться? Почему сейчас она спокойно стояла рядом с ним и лишь проявляла сдержанную холодность, без раздражения и налёта агрессии? Почему она чувствовала себя рядом с ним… комфортно?

Прищур Алана выдал его попытки пробраться в мысли Уильяма. Увы, сейчас они были для него закрыты, заставляя Маккензи сгорать от любопытства сразу по двум причинам: о чем думает Уилл и как он научился прятаться от него?

— Ерунда, — хмыкнул Алан, постукивая кончиком самокрутки по портсигару. — Это Лана Блейк. Подруга Эйлин. Она просто хотела еще раз принести мне соболезнования.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в следующую секунду согнулся. Портсигар выпал из его рук. Сигарета распалась мелкими высушенными травами, а Алан вцепился рукой в стену. Он дышал медленно и отрывисто, хватался за грудь, словно ему не хватало воздуха. Пальцы схватились за узел галстука, оттягивая его, и Алан разразился осиплым кашлем. Несколько людей оглянулись на него, но, вероятно, посчитали, что Алан Маккензи перебрал на этом вечере.

В отличие от Уилла.

— Эй, с тобой все хорошо? — он подхватил Алана, чьи колени подогнулись, и несколько раз встряхнул.

— Д-да, я просто в полном порядке.

Алан сглотнул. Не его лбу снова выступил пот. Маккензи дышал тяжело, его тело бил озноб и ноги не хотели держать его. Алан оказался тяжелее, чем Уильям помнил, и к тому же сопротивлялся, пытаясь вырваться их его хватки.

— А вот мне так не кажется. Нужно увести тебя отсюда. И побыстрей. Ты весь горишь. У тебя снова лихорадка? — Уилл приложил ладонь ко лбу Алана, но тот только упрямо увернулся и замычал.

— Да все со мной хорошо! Просто отстань. Я поправлюсь. Когда-нибудь. И мне уж точно не нужно, чтобы ты сейчас вертелся вокруг меня, как будто я немощный старик.

— Это было грубо.

— Выпишешь мне таблетки от грубости.

Алан взглянул на Уильяма исподлобья, заставляя себя отпустить. Он сделал это. Но только убедившись, что ноги Алана больше не дрожат, а сам он вполне уверенно на них держится. Стена оказалась идеальным костылём для немощного Алана, пока Уильям спешно собирал рассыпавшиеся по полу сигареты, и пытался замести ногой рассыпавшийся табак под угол персидского ковра. Определённо, Куэрво еще не скоро это заметят, судя по слою пыли между шерстью и полом.

Алану стало легче через несколько минут. Его лицо разгладилось, дыхание стало ровнее, а маленькие капельки пота испарились с кожи, оставив после себя только лёгкий блеск. Алану стало легче, но Уилл ощутил в голове странное вращающееся чувство. Он было заозирался, но понял, что мир вокруг него начал медленно раскручиваться, как детская карусель. Люди подпрыгивали на невидимых имбирных лошадках, а единственной постоянной точкой в этом пространстве оставалась копна грязно-рыжих от смывшейся краски волос, неумолимо приближающаяся к Уильяму. Мир крутился вокруг неё, сворачивался в спирали и ускорялся, чтобы выбросить Уилла на берег. Желудок скрутился, горечью отдаваясь на языке, и его вывернуло в стоящую рядом на полу металлическую вазу. Уильям Белл определённо был уже слишком стар для подобных аттракционов.

— Помогите мне.

Алан вздрогнул — видимо он не ожидал, что кто-то подкрадётся к нему со спины незамеченным и обернулся. Они с Ланой едва не столкнулись носами, так что Алан отступил на шаг и попятился в проход.

— Прости, что?

— Помогите. Мне. — Выделяя каждое слово, девушка приблизилась к Алану, не отводя взгляда, как будто пыталась его загипнотизировать или выпросить хорошую оценку за экзамен.

— А-а-а…

Алан не успел ничего сказать: Лана, приподнявшись на цыпочках, схватила его за воротник, притянула к себе и поцеловала. Неловко, неуклюже, стукаясь с Аланом носами и зубами, так что Уиллу даже стало неудобно находиться при столь интимном моменте. Он безуспешно бегал взглядом по залу, ища, что же так напугало девушку, пока не заметил стоящую прямо перед ним невдалеке доктора Калверт с девочкой, лет пятнадцати, и, судя по всему, мужем. Все трое были рыжими, как будто их только окунули в чан с краской. Веснушчатые и бледные, они напоминали призраков. Разве что волосы горели над их головами нимбами.

Ангелам было не место в этом месте. Но у рыжих нет душ. Так говорил учитель Уилла в воскресной школе.

Уильям негромко кашлянул, нервно вертя в руках металлическую коробочку с самокрутками: Алан и Лана тут же отпрыгнули друг от друга, и девушка начала болезненно заламывать за спиной руки.

— Здесь есть выход через кухню. — Уилл кивнул на коридор, в который отступил Алан, и протянул ему портсигар. — Ты должен его помнить. Уходите и ждите меня на улице. Я возьму на себя доктора Калверт.

— Спасибо, — одними губами прошептала Лана, спешно утягивая Алана в глубь небольшого коридора, с другого конца которого доносились ароматы приближающегося ужина.

Брать на себя доктора Калверт Уильям хотел в последнюю очередь, но длинный язык снова загнал его в ловушку обещаний. Нарушать которые Уилл не привык.

Мир вокруг продолжал слегка покачиваться, особняк превратился в дрейфующий корабль, и даже хрустальные подвески на переливающихся радугой люстрах раскачивались из стороны в сторону. Доктор Калверт не видела Уильяма: она стояла спиной, разговаривая о чем-то с девочкой подростком и мужем. Помявшись немного в стороне, Уильям набрался решимости и в несколько широких шагов оказался позади своего врача.

— Доктор Калверт! — Уилл пожалел, что притронулся к сигарете Алана; текила на голодный желудок и то была бы более милосердна к его сознанию. — А вы тут какими судьбами?

Женщина подпрыгнула и обернулась. Несколько секунд она рассеянно вглядывалась в лицо Уильяма, пока ее собственное не просияло и она улыбнулась.

— Мистер Белл, вот так приятная встреча. Мы… — она вдруг стала слишком серьёзной и нахмурилась, рассматривая Уильяма своими золотистыми глазами. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Я? — немного удивлённо переспросил Уильям, зная, куда наверняка клонит доктор Калверт. Он бы и сам задался таким вопросом, увидь перед собой человека в таком состоянии. — Да. Я в полном порядке, если вас это, конечно, действительно беспокоит. И если это не очередная попытка вывести меня на разговоры об отцах и детях. Я чувствую себя лучше, чем когда-либо. — Он даже для наглядности вдохнул полной грудью, зная, что выглядит сейчас как дурак.

— Ваши зрачки, — не унималась Доктор Калверт. Она смотрела на Уильяма пристально, а затем шагнула вперёд, привстала на носочках и все равно едва достала ему до подбородка. — Посмотрите на люстру, мистер Белл.

— М-м-м, — Уилл прищурился, отвёл взгляд в сторону, словно прикидывая варианты, и отрицательно мотнул головой. — Не-а. И вы не ответили на мой вопрос, доктор Калверт. Что вы здесь делаете?

Если лучшей тактикой было нападение, то Уильям ее успешно провалил. Он все время улыбался. Держаться на ногах прямо тоже оказалось нелёгкой задачей, а взгляд доктора Калверт так и кричал: «Я вижу тебя насквозь! Кого ты пытаешься обмануть?» Впрочем, продолжать свой допрос она не стала. Вместо этого пригласила Уильяма пройти вместе с ее семьёй в центр зала, где уже начинали нетерпеливо толпиться люди, а музыка постепенно стихала.

— Мистер Куэрво попечитель нашей клиники. Если вы не заметили, на входе висит табличка с его именем. Он поддерживает нас, и нет ничего удивительного, что он пригласил сегодня всех ведущих специалистов. Кажется, планируется аукцион. Распродажа антиквариата. Посмотрите, мистер Белл. Может вы найдёте, что-то и для себя?

— Не уверен, но спасибо за совет. — Уилл нервно, но вежливо улыбнулся.

Они пробрались в первый ряд — наверняка из-за спины Уильяма ничего не было видно, — из которого было лучше всего видно длинный старинный стол. Поверхность его была усеяна старыми пластинками, сломанный патефоном, шкатулками с украшениями, открытками и всяким другим ненужным мусором, который навевал на Уильяма тоску. Он все это видел на блошиных рынках, на чердаке очередного съёмного дома или в собственных коробках, тщательно охраняющих пожелтевшие сепией фотографии.

Скрипки в последний раз громко простонали и смолкли. Диего Куэрво — побелевший от времени, но не потерявший своей осанки, спустился с лестницы и остановился прямо перед этим столом. Хозяин дома обвёл каждого внимательным взглядом, пряча дрожащие руки за спиной, и негромко прокашлялся.

— Я рад приветствовать вас сегодня здесь. Этот аукцион важен для меня не только, как для главы этого дома, но и как для преданного сына. Большая часть представленных здесь вещей принадлежала моему отцу. Вряд ли кто-то из вас его знал вживую — столько люди не живут, но…

«Определённо не живут. И ребёнком ты мне нравится больше, Диего Куэрво», — хмыкнул про себя Уилл, заливая в себя целиком выхваченный у официанта бокал шампанского.

— Мой отец, — продолжил Диего, — был поистине великим человеком. Мне жаль, что я не застал его молодым, но я уверен, он бы заставил многих из присутствующих здесь понервничать своим проницательным умом и хваткой. Когда это касалось денег, разумеется.

«Максимально не рекомендую. Только если не хотите оказаться в долгах…»

— И начать этот аукцион я бы хотел с этих часов. Они мне дороги, но тем ценней будет ваш вклад в наше общее дело. Так что я даже попытаюсь продать вам их, — Диего негромко рассмеялся. — Хотя я ничего не понимаю в маркетинге. Но… часы покрыты сусальным золотом. Оно немного откололось за эти годы, моя вина. Да и отец ими часто пользовался. Они все еще работают. Швейцарское качество. Переживут всех нас собравшихся в этом зале. Внутри есть тонкая памятная надпись, — Диего щёлкнул замком и прищурился, — «1926. На долгую память. Спасибо за все. У.Г.Б.». Всего было интересно, кто ему их подарил, — тише добавил он, а затем уже громче продолжил: — Наверняка одна из его многочисленных женщин.

Зал взорвался дружным хохотом.

Уильям же побледнел. Его руки задрожали, мелко и напряженно, как будто это он был дряхлым стариком, а не Диего Куэрво. Взгляд не хотел отрываться от часов в руках хозяина дома, на которые уже объявилось несколько желающих, вскидывающих таблички с номерами после объявления новой цены. Во рту пересохло — и сколько бы Уильям ни пытался сглотнуть, комки слюны только царапали до крови горло, стекали вниз к желудку и снова взлетали вверх, горьким привкусом приближающейся тошноты.

Он едва смог поставить на поднос пустой фужер — голова кружилась, — а сфокусироваться на рассматривающей товары докторе Калверт ему удалось только спустя минуту, когда чей-то громкий молоток объявил, что часы проданы.

— Простите. Мне нужно идти.

— Вы не останетесь? — доктор Калверт удивлённо выгнула тёмную бровь, пытаясь ухватиться за локоть Уильяма, который он при всей нынешней неуклюжести ловко вывернул из ее хватки.

— Мне здесь больше нечего делать.

Пробираться сквозь толпу обратно было невозможно. Уильям толкался, но люди вокруг словно плотнее сжимались вокруг него, тисками обхватывая горло, ударяя под дых и вжимая в себя. Уильям шёл вперёд, но, казалось, он стоит на месте, пока глухие люди вокруг слепо бежали за очередной блестящей побрякушкой семьи Куэрво.

«Спасибо, Уилл. Ты не должен был… Я… я никогда не расстанусь с ними…»

Слова раскалёнными буквами впечатались в его память, как клеймо на лоб вору. Маленький магазинчик на углу — Уильям уже не помнил его адреса. Старый продавец в кипе⁵ и его дрожащие руки. Даже мир вокруг Уилла дрожал, когда память вытаскивала из длинного деревянного ящика часы и заботливо клала их на багровую бархатную подушечку. Гравировка — всего несколько лишних долларов и мастер нанесёт на внутреннюю сторону хоть обнажённую женщину, лишь бы заказчик был доволен.

Когда Уильям заметил темнеющий проем коридора, в котором скрылись Алан и Лана, он тут же нырнул в него. Воздух там был спокойней, а толпа людей сплошной стеной сомкнулась за его спиной, приглушая выкрики гостей и раздавшуюся из патефона музыку. Повара удивлённо смотрели на Уилла, когда он неожиданно выскочил посреди кухни и, раскланиваясь, извинялся за беспокойство. От аромата еды у него свело желудок, и Уилл поспешил распахнуть дверь в небольшой садик, за которым шумел ночной город.

Но стоило только Уильяму шагнуть наружу, как он замер. Около стены дома, скрытые в тени крыши и живой изгороди, Алан и Лана о чем-то возбуждённо шептались. Точнее, Алан все время говорил, а девушка только красноречиво хмыкала, пока тонкие пальцы Маккензи не взяли ее за подбородок. Немного приподняв голову, Алан наклонился, накрывая чужие губы своими, а Уильям мог только стоять и безмолвно, как выброшенная на берег рыба, открывать рот. Внутри что-то сжалось — он никогда не ощущал этого прежде — а затем резко распрямилось пружиной, рухнув вниз и утягивая за собой беспокойное сердце.

На этот раз они целовались иначе: они растягивали каждое касание губ, слизывали повисшее на них капельками дыхание и взрывались искрами. Грязно-рыжие волосы Ланы вспыхнули огоньками. Они плясали вокруг неё, тлели на кончиках пальцев и взрывались фейерверками, когда Алан нежно покусывал ее губы, вжимая в стену. Это не было похоже на ту неловкость несколько минут назад. Теперь они походили на двух давних любовников, встретившихся спустя долгие годы разлуки. Кончики пальцев Алана обводили острые скулы девушки, очерчивали линию челюсти, ласкали ее щеки и игрались с прядями волос, освещавшими все вокруг, как факел. С каждой секундой, что Алан целовал ее, Лана разгоралась с новой силой, будто в неё подливали бензин, а кто-то щедро щелкал зажигалкой.

Но держалась она все еще скованно, сложив на груди руки и упрямо вытянув подбородок. Словно ей это и не было нужно.

— Я вам не помешал? Не знал, что соболезнования приносят в подобной форме.

Яд в словах обжигал губы Уильяма. Алан лениво, нехотя отлип от Ланы, позволяя свету уличного фонаря очертить его лицо, а затем аккуратным жестом заправил прядь волосы за ушко девушки.

— Не люблю, когда меня прерывают, — Алан мягко рассмеялся. — Что ж, до следующей встречи. И еще раз спасибо, что помогла Эйлин.

— Не имею ни малейшего представления, о чем вы.

Лана говорила отчуждённо, словно действительно не понимала, о чем идёт речь. Огонь мгновенной погас, стоило Алану от неё отпрянуть, и все погрузилось в ночной мрак, развеваемый лишь уличными фонарями. Она вынырнула из-под руки Алана и быстрой лисьей тенью прошмыгнула мимо Уильяма, а затем и вдоль дома в сторону сада с фонтаном. Алан зевнул и потянулся — он выглядел довольным, хотя на его лбу снова проступил горячечный пот, а кожа побледнела. Уилл видел под ней каждую вену, а сосуды под глазами чернели полумесяцами бессонницы.

— А ты зря времени не теряешь, как я погляжу, — язвительно отозвался Уильям, делая шаг вперёд.

Он уже не боялся, не дрожал перед Аланом, и взгляд, которым его наградили, не вызвал ничего, кроме еще одной вспышки незнакомого чувства. Кажется, люди называли это ревностью? Но это было смешно. Уильям Белл не любил Алана и не мог ревновать его к подруге погибшей дочери. Это было так же абсурдно, как и утверждение, что у Алана есть душа.

Серебристые глаза Алана сверкнули в ночи, и он повторил жест Уилла — шагнул ему навстречу, оставляя между ними несколько сантиметров. Напряжение искрилось в воздухе, подогреваемое мерцанием фонаря. Алан улыбался, смаковал на языке свою победу и не спешил делиться ею с Уиллом. Это была она. Теперь Уильям был точно в этом уверен — и взгляд Алана подтвердил его догадки. Это была она, и это ставило под угрозу весь тот маленький мир, который Уильям выстраивал вокруг себя последние девяносто лет. Лишняя переменная, о которой он уже успел забыть, но от которой зависело решение всего уравнения.

И теперь лишним оказался Уильям.

Алан бросил короткий взгляд на выглянувшую из-за туч луну и, вытащив из кармана портсигар, рассмеялся:

— Конечно, Уилл. Потому что, кажется, на этот раз я наконец-то, кажется, успел.

Глава IV. Театрал

Длинные алые языки пламени взметались ввысь. Они жадно облизывали мечущееся в дыму апельсиновое небо и обгладывали обгоревшие кости деревьев, попадавшихся на пути всепожирающего пожара. Он аплодировал крикам людей хрустом ломающихся домов и агонией мечущихся в западне животных, медленно, но верно продвигаясь вперёд по растянутому белому полотну экрана.

Хуже спецэффекты Уильям видел разве что в девяностые, когда в руки умельцев попали первые графические редакторы, а некоторые режиссёры решили, что больше графики — лучше фильм.

Как показала практика, это мнение было ошибочным.

Низкий покосившийся дом с проломившейся крышей стал невольным свидетелем царившего вокруг него безумия. Он молчаливо наблюдал за всем пустыми глазницами окон и тихо поскрипывал ставнями в такт резким порывам искусственного ветра от огромного закулисного вентилятора. Маленькие фигуры суетились на сцене. Они подпрыгивали, танцевали и, кажется, всеми силами пытались изобразить сумасшествие.

Но вместо этого у них выходили только припадки людей на подступах к магазинам в черную пятницу.

Музыка резко смолкла, и из-за тёмного бархата появился невысокий юноша. Уильям приподнялся в кресле и подался вперёд: с заднего ряда ему было на слишком много видно, и все же он рассмотрел, как сидящий на краю сцены Алан тут же возбуждённо подскочил на ноги и отошёл на несколько шагов.

Парень хмурился, одёргивал тогу и переминался с ноги на ногу, пока Алан не рявкнул на него и кто-то не подтолкнул подростка — ему было не больше шестнадцати — на середину сцены. Искусственный картонный огонь, подсвечиваемый прожекторами, отбрасывал на белые одежды юноши оранжевые всполохи. Парень сделал еще несколько неуверенных шагов, пока не остановился около сидящей на табурете девушки. Рука потянулась к ее щеке и тут же рухнула, когда та отвернулась.

Это была худшая актёрская игра за всю жизнь Уильяма. Нет, он был уверен, что встречались ситуации и похуже, но даже его возраста оказалось достаточно, чтобы убедиться в несостоятельности Алана Маккензи на посту режиссёра.

Парень на сцене снова потянулся к девушке, и та подскочила на ноги, в несколько шагов оказавшись в недосягаемости от чужой руки. Она смотрела на партнёра с яростью, зло трясла огненно-рыжим париком и что-то шипела — кажется, они пытались разыграть что-то напряженно-трагичное. Но шоколадный батончик в руках Уильяма, недосып и противный голос в голове, не затыкавшийся все последние недели с аукциона у Куэрво, превратили греческую трагедию в комедию.

Изображение на экране погасло, как и весь свет в зале. Несколько разочарованных голосов недовольно забормотали. Алан же, обернувшись, прикрикнул на кого-то за спиной Уильяма. Развернувшись из интереса, он заметил сидящего за пультом конопатого паренька в очках — тот судорожно бил сразу по всем кнопкам, пока Алан не подошёл, не перегнулся через весь стол и не нажал одну единственную большую синюю кнопку. Раздался щелчок, проектор снова негромко загудел, выводя на белую ткань заставку операционной системы, а Алан подмигнув Уиллу, вернулся к своим подрастающим актёрам.

По правде говоря, предложение Алана сходить в театр, Уильям воспринял немного по-другому. Он даже нашёл костюм, чтобы выглядеть солидно. Но все же время спектакля в два часа дня настораживало, и Уильям с опаской перешагнул порог школьного театра, еще по запаху плесени и старого помещения, узнав эту студию.

Театральный кружок Эйлин.

В том, что Алан принял на себя руководство не было ничего удивительного. Ни для Уилла, ни для попечителей этой самодеятельности. Хотя лицо Элеонор Куэрво, выходившей ему навстречу из зала, не вызвало ничего, кроме желания поскорее вымыть себе глаза с мылом, купить билеты в Казахстан и больше никогда не появляться в Чикаго. Лишь бы не видеть еще хоть раз лицо любого носителя фамилии Куэрво. И пока на сцене расставляли реквизит, а школьники суетились под руководством Алана, Уилл успел найти ближайший рейс до Астаны.

Но его попытки сбежать закончились вместе с последним процентом зарядки на телефоне. Поёжившись от холода и выругавшись на идиотский мобильный, Уилл сунул его в карман и смирился со своей участью первого зрителя.

Кривой венок из картонных виноградных лоз. Искусственные кусты винограда вокруг. Кажется, к Дионису местные школьники относились с меньшим уважением, чем древние эллины. Уильям вздрогнул: пронзительный крик оглушил зал, и несколько людей выбежали на сцену. Они тряслись, плясали, извиваясь своими телами и выкрикивали бессвязные слова. И чем дольше длилась эта сцена, тем яростней становился их танец, а огонь на экране расползался все сильней.

Что-то хрустнуло. В последний раз вскинув руки, танцоры упали на пол. Нарисованный на экране дом взорвался ярким сиянием, выплюнул сквозь пустые окна оранжевый воздух, а затем огонь стих. Теперь его длинные языки лишь робко касались сухих веток, еще не тронутых пожаром стен дома и не смели подступить ближе к ногам девушки. Кривой птичий крик разорвал повисшую в зале тишину.

Молчание казалось Уильяму неестественным, но он даже перестал нервно играться с вытащенной из кармана зажигалкой. Юноша на сцене стоял напряженно: его плечи приподнялись, и он переступал с ноги на ногу, взметая в воздух клубы пыли. Юноша улыбался, рассеянным взглядом бегая по сцене. Алан недовольно качал головой, но молчал, опустившись на подлокотник кресла.

Вентилятор тихо загудел, и лёгкий порыв прохладного ветра промчался по сцене. Девушка задрожала, обхватив себя руками. Уилл закатил глаза: еще одна худшая сцена слез в его жизни. Она медлила несколько мгновений, прежде чем броситься в объятья юноши, перескакивая через развалившихся на полу коллег. Тот сразу начал что-то шептать ей на ухо, целовать протянутые к нему руки, а затем Уильям смог наконец расслышать первую реплику за все время:

— Остановись…

Измазанные серой гуашью волосы девушки безвольными прядями струились по ее спине. Маленькая ладошка дотронулась до руки юноши, переплетаясь с ней пальцами, и актриса прижалась к сухой груди.

— А теперь она скажет, что не может остаться.

Уильям вздрогнул: он не заметил, как Алан оказался рядом с ним. Закинув ноги на спинку впередистоящего кресла, он сложил на животе руки и улыбался, косясь на Уильяма.

— Писал сценарий? — Уилл хмыкнул, поудобней усаживаясь в кресле, и сжал в ладони зажигалку.

— Ага.

Алан ответил обескураживающей улыбкой, снова напомнив Уильяму, с кем он говорит. Взгляд снова метнулся на сцену, где облачённая в короткий хитон и ближайшего магазина костюмов на Хэллоуин девушка продолжала вздрагивать и прижиматься к партнёру.

— Ты ведь знаешь, что я не могу.

Алан прыснул в кулак, но актёры на сцене все равно услышали это громоподобное хмыканье и обернулись. Актриса вздрогнула: юноша кончиком носа скользнул вдоль ее шеи, — и резко отстранилась. Дом позади них на экране заскрипел и накренился. Вентилятор заработал с новой силой, и девушка, наконец выпустив руку партнёра из своей, отступила на несколько шагов, едва не повалившись, когда запнулась о ногу одного из массовки.

— Лисса!

Юноша протянул руку, но схватил только воздух, безмолвно наблюдая, как девушка медленно уходит за занавес, пока нарисованный на экране огонь разгорается с новой силой, словно разделяя их. В последний раз всколыхнувшись своими языками к небу, огонь стих, унося с собой тень очертания девушки, а затем во всем зале погас свет. Наступившую тишину разрывал только отрывистый звук метронома.

Но вскоре стих и он.

Окружившая Уильяма тишина давила. Происходившее на сцене выглядело неестественным. И не потому что актёрам можно было только пожелать совершенствоваться. Нет, сама сцена была болезненной, надрывной, и Уильям, глухо скользивший кончиком большого пальца по колёсику-кресалу, не мог не уловить сходства с тем, что Алан ему рассказывал.

Это был их история. И она была неправильной.

Тишина утонула в громких и медленных хлопках Алана. Он все еще сидел рядом, и каждая встреча его ладоней сопровождалась болезненными ударами в голове Уилла. Свет вспыхнул щелчком выключателя. Все актёры уже выстроились на сцене, напряженно рассматривая аплодирующего им — весьма иронично — Алана. Когда же звук хлопков стих, плечи всех выступающих опустились, а колени едва не дрожали. Уиллу даже стало жаль этих бедолаг. На маленькую долю секунды. После он вспомнил, что потратил на этот спектакль несколько часов своей жизни, в которые мог бы поспать или изучить очередные иски от недовольных пациентов.

— Я бы сказал «браво», — он говорил тихо, и все же этот тон в зале казался громом, — но это даже в половину не соответствует тому, что вы умеете. Эйдан, разберись пожалуйста, с этой идиотской тогой. Она просто… апчхи… отвратительна. Вообще я хотел, чтобы он кричал, что любит ее, а она в ответ не верила этому, но… посчитал это слишком вторичным.

Только сейчас Уилл заметил стоящего поодаль в углу около сцены молодого мужчину. Он был высоким. Его острыми скулами можно было легко вскрыть столетнюю банку тушёнки, а щетина едва не перешла в бороду. Уильям прищурился, разглядывая Эйдана. Кажется, он уже встречался с ним, но никак не мог вспомнить когда и при каких обстоятельствах.

Услышав слова Алана, Эйдан лениво отлип от стенки, которую подпирал все это время плечом: он даже не выглядел как человек, чьи плечи и ноги затекли. Двигался Эйдан плавно, каждое его движение было выверенным. В отличие от трясущейся группки актёров на сцене. Интересно, кто запугал их больше: Алан своими творческими порывами или мрачный Эйдан, напоминавший больше студента-переростка, проведшего несколько лет в академическом отпуске.

— Ну как тебе?

Алан говорил возбуждённо. Его взгляд горел, а лицо едва не прилипло к лицу Уильяма — пришлось отклониться, чтобы расстояние между ними увеличилось хотя бы на пару сантиметров. Алан заглядывал Уиллу в глаза, как щенок в ожидании похвалы, что было неожиданным. Уильям нахмурился: вблизи лицо друга показалось ему более молодым, чем он запомнил на похоронах. Морщинки разгладились, взгляд потеплел, а покрывшаяся сорокалетними порами кожа затянулась. Теперь Алану можно было дать от силы лет тридцать пять. Маленький ехидный голосок в голове напомнил о чудесах пластической хирургии, но Уильям прекрасно знал ответ.

Алан Маккензи ненавидел быть старым.

Все то время, что они были знакомы, Алан не выглядел старше двадцати пяти, а последние десять лет, что ему приходилось стариться вместе с Эйлин, наводили на него тоску. И он не упускал случая похныкать Уильяму о том, как ужасно, когда у тебя в уголках глаз морщины, кожа начинает отвисать, а живот сам собой выкатывается из-за любви к алкоголю. Баллов к внешнему виду не добавляли и увлечения Алана собственными сигаретами — покрасневшие глаза на сорокалетнем лице выделялись сильнее, крича о своём происхождении.

Сейчас же Уильям в прямом эфире наблюдал «Загадочную историю Алана Маккензи».

— Весьма… — Уилл медленно вздохнул, подбирая самое корректное слово, на которое был способен, — монументально. Но я не уверен, что это именно то, что нужно детям в их возрасте.

— Да брось. — Алан отмахнулся и, отпрянув от Уилла, откинулся на спинку кресла. — Кому не нравятся греческие мифы?

— Мне. Предпочитаю Египет. Тема жизни после смерти всегда казалась мне весьма занятной. Жаль, что вместо Анубиса, я встретил тебя. — Он с удовольствием отметил, каким кислым стало выражение лица Алана за секунду до того, как он снова зашёлся болезненным кашлем. — Хотя суд пером я вряд ли смог бы пройти.

— Как ты плохо о себе думаешь, Уилл, — Алан хрипло, но мягко рассмеялся, прикрывая кулаком рот.

— Я слишком хорошо себя знаю.

Взгляд снова скользнул по залу и остановился на собирающем реквизит Эйдане. Он шуршал картоном кустов и подметал пол концами своего длинного серого шарфа. Школьники уже скрылись за кулисами, и лишь несколько голов попеременно выглядывали из-за плотного занавеса, чтобы узнать, ушёл их надзиратель или нет. Алан смотрел в потолок, запрокинув голову, и только перебирал сцепленными в замок пальцами по костяшкам.

— Что это за парень, который тебе помогает? — Уилл вытащил из кармана помятую пачку и вытащил из неё одну сигарету. — Эйдан, кажется.

— Ревнуешь? — светлая бровь Алана надломленно выгнулась, а губы растянулись в ехидном оскале.

Уилл закатил глаза, зажал в зубах кончик сигареты и уже было поднёс зажигалку, но остановился, поймав на себе испытывающий взгляд Алана.

— Вот еще. — Уилл приглушённо хмыкнул. — Чтобы ревновать, нужно любить. Не припомню, чтобы любовь к тебе, Алан, входила в мои обязанности.

— Осторожней, я могу и обидеться.

— Как хочешь.

Уилл передёрнул плечами и все же щёлкнул колёсиком. Кончик тут же слабо задымился, а на языке осел знакомый терпкий привкус. Кажется, и в этом теле он пожалеет о своём пристрастии к никотину, но это был единственный доступный для него сейчас способ успокоить нервы. Избивание людей карается законом, найти партнёра в карты уже не так легко, как прежде, а Алан… просто игнорировал все намёки Уильяма.

— Это парень Эйлин, — неожиданно, после нескольких минут молчаливого курения Уилла, протянул Алан. — Последний. Очень милый молодой человек, хотя и кажется мне для неё староватым. К тому же он учился у меня, ему нужна была работа, а родители участников уговорили руководство не закрывать студию — школьникам она безумно нравится. Я даже начинаю гордиться Эйлин — она смогла привить им любовь к сцене. Впрочем, любовь к нормальным парням она себе привить не смогла.

— Конечно, ведь она должна была тебя спросить.

— Да. Уж я-то разбираюсь в парнях. Тебе ли не знать.

Алан резко развернулся посмотрев на Уилла, и он подавился втянутым сигаретным дымом. Ударив несколько раз себя кулаком в грудь и прокашлявшись на весь зал, Уильям смог выдохнуть. Глаза слезились, и он поспешил стереть проступившие на ресницах капельки, пока Алан мерзко хихикал под боком.

— Что случилось, Уилл? Не в то горло попало? — Счастье Алана, что под рукой Уилла не было ничего тяжёлого, кроме огнетушителя. Но и его он не был сейчас в силах поднять. — И не кури. Здесь есть датчики. В отличие от дома Куэрво.

— Прекрасно. Могу наконец выйти из этого склепа.

Не глядя на Алана, Уилл подскочил с нагретого и продавившегося под его весом места. Пепел с кончика сигареты тут же опал на спинку впередистоящего кресла серой пылью. Алан сказал что-то еще, но Уилл уже не слышал: он развернулся и широкими шагами, на смотря вперёд, направился к выходу. Чья-то тень мелькнула в свете коридорной лампы, и Уилл едва не столкнулся с кем-то в дверном проёме. Когда же он поднял голову, оторвавшись от созерцания своей обуви, натянутые струны нерв оборвались.

— Прошу прощения, мистер Белл.

Золотистые глаза Ланы Блейк пробирались своим взглядом в каждую мысль, скручивали ее и смаковали, как трдельник⁶ на городской площади. Они замерли в дверном проёме, разделяемые только сигаретой Уилла и давящим чувством в груди. Он дышал медленно, ощущая, как новый приступ головокружения подбирается все ближе. Он пытался отвести взгляд, но вместо этого лишь больше тонул в усыпанных маленькими звёздами-веснушками радужках глаз Ланы. Они плыли, плясали в своём водовороте и утягивали за собой Уилла. Она смотрела на него, кажется, слишком долго, хотя секундная стрелка на часах показала всего лишь пятнадцать секунд, а мир уже начал скручиваться в спираль. Пока Уильяма из этого водоворота не вырвал знакомый голос:

— О, Лана, не знал, что вы придёте!

Он обернулся: Алан приветливо улыбался, и девушка, еще раз извинившись, проскользнула мимо Уилла. Липкое чувство дежавю с новой силой нахлынуло на него. Алан никогда не был столь же мил с ним. Все, что получал Уилл — приказы. Иногда за ними следовала похвала, как собаке, а иной раз лишь молчаливый укор за несделанную работу. Алан никогда не был с ним добр. Разве что исчезал иногда на двадцать лет, давая Уильяму вдохнуть полной грудью. И то, в такие моменты, Уилл начинал тосковать по своему несносному другу. И считал дни до его возвращения.

Аланраскланивался Лане, хотя на этот раз она активно делала вид, что ей все равно до него. И все же она пришла в театр — Уилл надеялся, что не из-за Алана, — и медленно кивала каждому произнесённому Маккензи слову. Они направились в сторону сцены, оставив Уильяма наедине с сигаретным дымом и разъедающим странным чувством злости.

Смяв пальцами кончик сигареты, Уилл затянулся и вздрогнул, от раздавшегося над ухом тихим голосом:

— Простите, но здесь нельзя курить.

— А… — он оглянулся, рассеянно скользя взглядом по незнакомке перед ним. — Да, я уже ухожу.

Он шаркнул ногой и, прежде чем уйти, зацепился глазами за огненно-рыжую копну перед ним. Знакомая россыпь веснушек, хитрый прищур и лицо, которое он уже недавно видел. Уилл несколько раз моргнул, гадая, наваждение ли девушка перед ним или же он просто уже путает между собой всех встреченных за жизнь людей. Она стояла перед ним, пристально разглядывая его лицо, а затем широко улыбнулась, подпрыгнула и хлопнула в ладоши, едва не закричав «Эврика!».

— Это вы! Вы разговаривали с мамой на аукционе, да? Я Мэри-Кейт. — Она протянула Уиллу руку. — Мэри-Кейт Калверт, а вы…

— Уильям Белл. — Он нехотя ответил на рукопожатие, затягиваясь, и то и дело напряженно поглядывая на односторонний разговор Алана с Ланой.

— Да. Мне даже немного неловко. — Мэри-Кейт заправила рыжую прядь за ухо, опустив взгляд. — Мама так и не представила нас.

— Не представляю, зачем это было бы нужно. — Уилл повёл плечами. — Учитывая, что это нас с ней связывают исключительно рабочие дела. Ты же не представляешь родителям каждого своего учителя.

— Действительно. — Мэри-Кейт неловко усмехнулась, шаркнув ногой.

Они замолчали одновременно. Уилл хотел еще что-то сказать, но забыл, поморщившись от неожиданно пронзившей голову боли. Бросив на Алана взгляд, он едва не смял в руках все еще тлеющую сигарету: Маккензи подмигнул ему и жестом пригласил Лану пройти дальше по залу. В сторону гримёрок. Уилл нахмурился: пальцы нервно мусолили сплющенную бумагу, обветренные губы срывались кровавыми корочками, а Мэри-Кейт как назло пялилась на него своими большими зелёными глазами. Кажется, она чего-то ждала. И сделать первый шаг нужно было Уиллу.

— Мне кажется, — он лениво качнулся с пятки на носок и вышел из дверного проёма обратно в зал, — вы куда-то очень торопились.

— Да, я… — Мэри-Кейт замялась. Она нервно покусывала нижнюю губу, прятала за спиной руки и раскачивалась из стороны в сторону. Наконец, она шагнула вслед за ним, и теперь свет из коридора нимбом освещал ее голову. — Я хотела спросить у вас. Я видела, как вы общались с мистером Маккензи. Вы с ним друзья?

— Предположительно.

— Значит вы знаете, что за девушка стоит рядом с ним?

Вопрос Мэри-Кейт кислым привкусом отразился на лице Уилла, и он скривился. Интерес подростка перед ним к Лане был столько неестественным, как и желание Алана поскорее с ней сблизиться. И все же что-то неуловимо похожее было в Мэри-Кейт и Лане, что-то общее, скрывающееся за россыпью веснушек, по-лисьи раскосыми глазами и упрямым подбородком. Уилл мог бы даже поверить, что они сестры, не знай он, что Лана — сирота.

По крайней мере именно так говорила ему Эйлин Маккензи.

Выпустив вверх струйку сизого в полутьме дыма, Уилл нехотя ответил:

— Кажется, это Лана Блейк. Подруга Эйлин. По крайней мере я с ней лично никогда не был знаком, а вот Алан… — Уилл осёкся, подбирая слова, чтобы они прозвучали не слишком по-сексистски и не вызвали у Алана проблем из-за домогательств, — питает к ней творческое любопытство. Возможно, это последствия травмы от потери дочери. А возможно, Алан просто не может смириться с тем, что ему уже не двадцать, находя утешение в молоденьких девушках.

— Но вы тоже молодо выглядите. И вы с ним… — заключила Мэри-Кейт, — друзья.

— Случайность. Он был другом моего отца. Если можно так сказать. Отец умер. А Алан достался мне. — Хочешь врать — говори правду. Уилл не соврал ни единым словом. Анхель Куэрво действительно казался ему в своё время отцом, будучи с настоящим ровесниками. И он умер. Как и все, кого знал или любил Уилл. — Теперь приходится терпеть его… Что?.. — странный навязчивый писк раздался над головой Уилла, и он заозирался в поисках источника. — Что это еще за звук?

Он не успел среагировать: писк раздался еще несколько раз, прежде чем на Уилла с потолка обрушился поток ледяной воды. Сигарета уныло опала в его руках, волосы налипли на лоб, а язык только успевал слизывать стекающие по лицу струи. Мэри-Кейт, успевшая впрыгнуть обратно в коридор, хихикала. Чего нельзя было сказать о попавшем под неожиданный противопожарный дождь уборщике и Уилле, чьё хорошее настроение смывалось с кожи вместе с сигаретным запахом.

— Здесь все-таки нельзя было курить, мистер Белл, — подавив огромную ухмылку, протянула Мэри-Кейт.

***

— Виски?

— Водку.

Клуб укутывал своей толпой. Затеряться здесь было намного проще, чем в безлюдном зале школьного театра. Волосы Уильяма уже почти высохли. А вот разъедающее изнутри чувство жгло грудь, как и содержимое принесённых ему стопок. Клуб укутывал в сизые оттенки, смешивал краски бьющихся в эпилептических припадках людей — кажется, сейчас они называли это танцами, — и прятал от посторонних глаз заалевшие румянцем щеки Уилла, когда он заметил в углу активно прижимающуюся друг к другу парочку. Закинув ногу, он поморщился, — сидеть с каждой секундой становилось неудобней, и Уильям опрокинул в себя еще одну стопку. Может быть, хоть так получится отвлечься.

Что-то щёлкнуло, и на деревянную поверхность перед Уильямом опустился плещущийся прозрачной ледяной жидкостью бокал на длинной изящной ножкой. Маленькие кристаллики соли по краю играли радугой в свете мечущихся по помещению прожекторов, а кусочек лайма зазывно приглашал опробовать себя.

— Я не заказы… — Уилл попытался отодвинуть от себя причудливого вида маргариту, но бармен с усилием удержал бокал на месте, мазнув кончиками пальцев по его руке.

— От того паренька. — Мужчина кивнул на другой конец стойки. — Просил передать, что у вас очень красивые волосы.

Еще раз словно случайно дотронувшись до пальцев Уилла, бармен отошёл. Смотреть на неожиданного спонсора алкоголизма не хотелось, и все же Уильям повернул голову, чтобы в следующую секунду вцепиться пальцами в тонкую ножку бокала. От другого конца стойки медленно отлипла тень — разглядеть лицо парня было практически невозможно в беспорядочно мечущихся цветах клуба. Незнакомец приближался неспешно, позволяя Уиллу насладиться каждой секундой ожидания. Когда же он остановился рядом, Уилл смог только медленно сглотнуть, облизать пересохшим языком губы и припасть к подаренной маргарите.

В помещении стало слишком жарко, когда парень сел за стойку рядом с ним, касаясь локтем.

— Что, плохой день? — его мягкий голос тонул в ледяном напитке и шуме клуба и разбегался по коже маленькими мурашками.

— Плохая жизнь, — хрипло ответил Уилл и отвернулся. — Прости, я не в настроении сейчас болтать. Так что предлагаю найти кого-нибудь, кто сможет удовлетворить твоё любопытство. Я не лучший собеседник.

Он снова мельком взглянул на подсевшего к нему юношу. Внутри все похолодело, стоило заметить кудри, оказавшиеся не каштановыми, а темно-рыжими. Уилл спешно зачесал пальцами растрепавшиеся волосы и, подорвавшись, бросился в сторону выхода, не обернувшись на расстроенный голос парня:

— Ну хоть номерок оставь!

Уилл не обратил внимания на удивлённо поднятые брови бармена, не махнул ему привычно в ответ рукой и не остановился, чтобы выпить напоследок еще одну стопку. Вместо этого он едва не утонул в наступившей на него толпе, услужливо направившей к выходу из клуба. Тяжёлая металлическая дверь поддалась не сразу: Уилл дёргал ее, нервно бился плечом и толкался, пока не понял, что нужно просто нажать на ручку и ночной холодный воздух сможет обжечь его кожу отрезвляющей пощёчиной.

Город гудел, перемигивался огнями окон и расплывался в полицейских сиренах. Он почти не поменялся за эти годы. Разве что рекламных баннеров стало больше, а магазины на ночь не превращались в черные пустые помещения — теперь над каждой дверью светилась неоновая вывеска, а некоторые заведения предпочитали исключительно ночной режим работы, предлагая больше, чем Уилл мог когда-либо себе представить. Но даже их ассортимент удовольствий не смог бы удавить вертящегося в груди червяка, который словно от яблока откусывал от Уильяма по маленькому кусочку каждый раз, когда в памяти вспыхивала копна грязно-рыжих волос и золотистые глаза.

Он уже давно не ходил этим маршрутом: не было времени, сил, желания или всего и сразу. Но скорее Уильяму просто было… стыдно? оказаться снова рядом с ними, смотреть в их глаза и проглатывать накопившиеся за годы слова обид и боли. И все же очнулся он только перед поросшими мхом каменными надгробиями. Девять молчаливых плит, за которыми спрятано слишком много секретов Уильяма Белла. Девять молчаливых плит, по стёртым надписям на которых едва ли можно было вспомнить лежащего глубоко в земле человека.

К счастью — к счастью ли? — самый крайний камень оказался слишком свежим, а буквы на нем еще не успели стереться. Мэри. Уилл глотнул подскочивший к горлу комок, когда его взгляд зацепился за короткую эпитафию, а затем скользнул ниже, остановившись на высеченных цифрах 2012. Воспоминания больничным писком аварийных сирен взорвались в голове — он хотел бы отвести взгляд, но смог только сжать зубы до скрежета и двинуться дальше. Мэри. Маленькая и подвижная Мэри, для которой он был последним, что она увидела, прежде чем изломанная линия на экране выровнялась, как морщины на ее постаревшей коже. Три следующих камня — Маргарет, Брайан и Алекс, — едва ли отличались друг от друга: пожелтевшие от дождей и наросших слоёв мха, оставлявших для постороннего глаза только даты последнего вздоха своих владельцев. Пятьдесят восемь, сорок четыре и тридцать девять. Это должен был быть он сам, Уилл, а не сгоревшая за месяц от болезни любимая сестра, погибший во Франции брат и случайная жертва перестрелки. И все же он не решался сделать следующий шаг, чтобы остановиться перед камнем, что насмехался над ним близким расположением к двум родительским — Уильям должен был уйти первым. Но вместо этого он только бесцельно слонялся по этой земле в поисках прощения.

Опустившись на корточки перед пёстрым гранитным надгробием, Уилл дрожащими пальцами содрал с него налипшую грязь и размокшую от дождя траву.

«Прощай весна, я больше не влюблюсь…»

Уильям Генри Белл

23.04.1906–27.07.1956

Он даже умереть нормально не смог. Сломанный уродец, который никогда не будет способен на что-то хорошее в этой жизни. Уголки губ Уилла дёрнулись, и он нервно посмотрел на соседний камень, разглядев въевшееся в кожу «Генри Реджинальд. Май тридцать второго». Нет, его отец был прав только в одном — Уильям был сломан. И вина за это лежала только на нем самом.

— Просто посмотри на себя. До чего ты докатился, мой дорогой Уильям?

Он вздрогнул: не нужно было оборачиваться, чтобы узнать владельца этого голоса. Алан Маккензи никогда не упускал случая напомнить о своём существовании в самый неподходящий момент. И все же Уильям нашёл в себе силы подняться на ноги и посмотреть в знакомые серебристые глаза, когда Алан поравнялся с ним, насмешливо рассматривая поросшие годами запустения могилы.

— Уже говоришь сам с собой? — бровь Алана насмешливо выгнулась, и он хмыкнул. — Или это инновационный метод терапии? Прости, я не очень в этом разбираюсь.

Он говорил это с привычным невинно-виноватым видом, но в его глазах не было ни капли сочувствия или уважения. Напротив, все, что Уилл мог сейчас разглядеть на лице своего друга, — искреннее удовольствие от издевательств над другим. Это было в природе Алана, и все же он уже давно не вёл себя… подобным образом.

— Как ты меня нашёл? — слова вырвались из горла Уилла гулким эхом, потонув в ночном воздухе.

— Ну, я решил сесть и задаться вопросом, куда ты можешь пойти. А потом просто вспомнил, что я вроде как Идеал, — язвительно отозвался Алана, — и могу просто подглядеть за тобой. Прости, но мне было слишком интересно. Жаль, что с тем парнем не вышло. Он был милый.

— Не делай вид, как будто не следишь за мной каждую секунду, Алан.

— Нет. Не буду. Потому что мне действительно неинтересно, смотреть за каждым мгновением твой жизни. Это, — Алан помедлил, прежде чем выдохнуть самое подходящее слово для описания всей жизни Уилла, — скучно. Никаких сюрпризов, а ты к тому же из-за этого… становишься слишком скованным. Мне это не нравится. Я за свободу воли и творчество. В разумных пределах. И с моего одобрения.

— И поэтому ты здесь.

— Поэтому здесь мы.

Уилл поёжился: холодный сентябрьский ветер забирался длинными пальцами под лёгкое пальто, а открытое пространство кладбища не могло предоставить им даже деревца, за который можно было бы спрятаться. Единственным напоминанием о некогда существующей здесь растительности оказался пень старого дуба: он был настолько объёмный, что встань Уилл и Алан с противоположных стороны, их пальцы никогда не смогли бы дотронуться до кончиков друг друга. Увы, даже это дерево постигла судьба людей — оно оказалось сломлено, выстояв не одно столетие, по чьей-то глупой прихоти.

— Решил-таки завести себе надгробие? Ой, прости, кенотаф⁷?

Алан мягко рассмеялся, но это вызвало у Уильяма только разгорающееся раздражение. Он прожигал собственную могилу взглядом, сжимал ладони в кулаки и медленно дышал, чувствуя, как ледяной воздух обжигает его ноздри. Он давно ничего не чувствовал, но сейчас, стоя здесь, Уилл впервые осознал, насколько много он оставил позади себя ради прихоти безумного божка. Ой, то есть Алан Маккензи.

— Я просто шучу, Уилл. Не нужно быть таким серьёзным. И не стоит обзываться. Божки сидят в другом мире, прячутся за своим предводителем и боятся сунуть сюда носа. А жаль, — Уилл заметил, как Алан притворно вздохнул, поднял взгляд к небу и пожал плечами. — Я был бы рад встретиться с ними. Снова.

— Я смотрю ты поправился. — Яд невольно просочился сквозь слова Уилла, когда он повернулся и заглянул в бледные глаза друга. — Головные боли больше не мучают? Лихорадка? Может быть, сводить тебя к настоящему врачу, а не… — он рывком обвёл себя насмешливым жестом, едва сдерживаясь, чтобы горько не усмехнуться, — этому уродливому подобию, в которое я превратился?

— Ты слишком самокритичен, Уилл.

Уильям ничего не ответил. Он молчал, глядя себе под ноги, и продолжал сжимать кулаки. Кончик языка скользнул по ставшими неожиданно солёными губам, и Уилл вздрогнул, возвращаясь в реальность. Восемь могильных плит и одна, ждущая своего часа.

— Я похоронил их всех. — Голос показался Уиллу чужим; губы едва шевелились, когда слова одно за другим начали вылетать из горла, растворяясь в воздухе молочными облачками. — Сначала сестру. Мне было четырнадцать, и я думал, что господь просто наказывает меня за непослушание. Я недостаточно молился, перечил родителям, а затем…

— Превратился в отъявленного грешника, — хохотнул Алан, обходя Уильяма со спины. — Погрузился в пучину отчаяния и хаоса. Стал разочарованием и позором семьи. Наверняка, твоему отцу было стыдно смотреть в глаза знакомым, да? — он разочарованно выдохнул прямо на ухо Уиллу, несомненно привстав для этого на носочки. — Но я не замечал, чтобы ты и сам был против… подобной жизни.

Уильям едва не столкнулся с его лицом, когда повернулся посмотреть в эти бесстыжие бледные глаза — хотелось их выцарапать, запихнуть в банку с формалином и вечность смотреть на их тёмную окантовку. Все равно Алану они были ни к чему — Уилл даже не был уверен, что он умеет ими пользоваться. Даже сейчас взгляд Маккензи несколько затянувшихся секунд блуждал по лицу Уилла, прежде чем наконец остановиться на его нахмуренных бровях и затем спуститься чуть ниже. Губы Алана исказили лицо ухмылкой, и он повис у Уильяма на плече, как какая-то девица, ожидающая подарка.

— Потом отца с матерью. Затем пришла очередь братьев, — продолжил перечислять Уилл; он был слишком близко от губ Алана, выдыхая в них каждое слово, пока тот делал вид, что ему очень интересно слушать чужое нытье. — Война не пощадила никого. Потом были моя старшая сестра и лучший друг. Они умерли у меня на руках, но даже не помнили меня. Я был для них призраком. Последней была Мэри. Ее внуки принесли ей в палату куклу. Я подарил ей ее на Рождество.

Алан лживо закивал — или же это просто Уильяму показалось? — и еще сильнее приподнялся на цыпочках, впиваясь пальцами в плечо.

— И во всем этом только твоя вина, Алан. — Уилл понизил голос до шёпота. — Ты эгоистичен и жесток.

— Вот как. — Алан цокнул языком, отпустил его и уже через секунду оказался перед ним, ткнув пальцем в грудь Уиллу. — А я думал, что это был твой выбор. Мне припоминается что-то такое. Потому что ты был слишком эгоистичен, чтобы умереть.

— Что? Я такого никогда не делал!

— Ты хотел смерти, но когда она оказалась в твоих руках, ты… испугался. — Алан рассмеялся, громко и сумасшедше, запрокинув голову и отступив на шаг. — Вечность со мной — это твой осознанный выбор, Уилл. Не нужно перекладывать на меня все свои грехи и ошибки. У людей для этого предусмотрена совесть. Ты ее не лишён. По крайней мере ее остатков.

Сжатая в кулак ладонь взметнулась в воздух, и пальцы Уилла пронзила боль.

— Ауч! — Алан согнулся пополам, схватившись за челюсть. — Не вынуждай меня играть грязно, мой милый Уилл. Мы ведь оба знаем, как это закончится.

Он еще несколько секунд прожигал Уильяма взглядом, затем распрямился, огладил в последний раз пальцами покрасневшую кожу, и его глаза побледнели, потянувшись молочно-розовым туманом. Алан моргнул, и длинные воздушные пальцы соскользнули с ресниц, удлиняясь и вытягиваясь в сторону Уильяма. Он не успел отступить: плотный туман со спины обхватил его, сжал грудную клетку и хрустнул рёбрами. Дышать стало больно, привкус железа скользнул по языку, и Уилл попытался отереть липкую густую жидкость с губ, но вместо этого рухнул на колени, отхаркивая лёгкие. Органы горели. Невидимые руки сжимали их, растягивали в стороны и отбивали, как кусок мяса на кухонном столе. Уильям кашлял, царапал руками грудь, пока Алан стоял над ним, кажется, впервые за долгие годы упиваясь своим безумием. Уильям хотел впиться ногтями в кожу и разорвать ее, вытащить ребра и проложить воздуху путь к истрёпанным лёгким.

— Надеюсь, ты понял предупреждение. Если думаешь воспользоваться моей слабостью, ты сильно ошибаешься.

Все резко прекратилось. Туман исчез вместе с давно забытым чувством страха. Уилл стоял на коленях, тяжело дышал и смотрел в молочно-розовые глаза Алана.

— Да пошёл ты. — Он выплюнул слова на ботинки Маккензи и поднялся, держась из последних сил на дрожащих коленях.

Алан протянул ему руку, но Уилл раздражённо отмахнулся, видя за спиной друга только образ знакомых рыжих волос. Мир кружился, прыгал по спирали и рассыпался на осколки калейдоскопа, пока Уилл пытался сфокусировать на лице Алана. Но и оно плыло, смазывалось красками и рассыпалось, стоило зацепиться взглядом за какую-нибудь деталь. Алан стоял перед ним один, тумана больше не было, но Уилл ощущал кожей чужое присутствие, что-то, что невидимыми руками держало в своей хватке его друга. Он поднял взгляд чуть выше, и едва смог удержать рот закрытым: над головой Алана тонкими струями короны расходились оранжевые полупрозрачные всполохи. Они оплетали затылок лозами виноградного венца и впивались в кожу, просачиваясь внутрь.

— Увидимся дома. — Алан приветливо улыбнулся Уиллу и отряхнул с ботинок грязь. — Надеюсь, этот маленький инцидент не испортит мой тебе подарок.

— Что?.. — Уилл моргнул: призрачный венок исчез, словно его никогда и не было на светлых волосах Алана.

— Сегодня наша годовщина. — Кажется, Алан даже не понял, на что смотрит Уилл. И все же щёлкнул у него перед носом, привлекая к себе внимание. — А годы упорной и верной службы должны быть награждены.

Он заигрывающе подмигнул Уильяму и тут же обвёл скептичным взглядом, покачав головой.

— Только приведи себя в порядок, Уилл. Выглядишь весьма жалко.

Глава V. Молчание

Кондиционер тихо жужжал, разнося по помещению ледяной воздух, заставляя плотнее кутаться в куртки.

Эйлин Маккензи негромко кашлянула, скрывая за приложенным ко рту кулаком довольную ухмылку, и откинула за спину конец светло-голубого шарфа. Ее однокурсники развалились в мягких креслах аудитории-амфитеатра, закрыв глаза и пытаясь постичь искусство актёрского мастерства. Доступно оно было, по словам преподавателя, только избранным в этом мире.

И студентам Алана Маккензи.

По мнению же Эйлин они просто пытались отоспаться после вчерашней вечеринки на кампусе. Она и сама с трудом разлепила глаза, превозмогая трещание от похмелья швов черепной коробки, закинула в себя несколько таблеток, молясь, что смешивать нейролептики и «антивеселин», как его называл Алан, было не самой плохой идеей в ее жизни. Уж точно не хуже того, что она сегодня задумала.

— Учтите, я вижу, все, что вы делаете, — пробормотал под нос Алан достаточно громко, чтобы студенты это услышали.

Он сидел на краю преподавательского стола, болтая в воздухе ногами. Единственный, кто оставался в рубашке и не мерз в осенней аудитории. Палец с остервенением тыкнул в экран телефона: отец Эйлин безуспешно пытался пройти уровень в игре, зависнув на нем уже третью неделю. Но, надо отдать должное, упорства Алану было не занимать. Не отрываясь от мобильного, Алан кашлянул, пародируя кашель Эйлин и громко прокряхтел:

— Эйлин, и уж точно я вижу, что ты халтуришь!

Она закатила глаза и продолжила быстро набираться на телефоне сообщение. Эйлин знала, что зачёт она спокойно сдаст. Экзамен же ждал ее только через девять долгих месяцев, во время которых она сможет убедить отца, что именно ей нужно поставить наивысший балл. Как минимум потому, что она единственная из всего курса может съесть его любимую тройную гавайскую с пеперони и не поморщиться. Алан был неприступен и принципиален, когда заходил в стены университета. Но даже к нему можно было найти верный подход.

— Вы медленно погружаетесь в единение с тем, что вы хотите изобразить, абстрагируясь от посторонних мешающих этому мыслей… — нудный голос Алана, вводил в состояние сна, чем настраивал на необходимый в данный момент лад и уж точно не погружал сознание начинающих актёров в лёгкое медитативное состояние.

Алан нахмурился, бросив на Эйлин суровый взгляд, когда она достаточно громко хихикнула в ответ на промелькнувшее сообщение «Все будет пучком». Несколько человек по соседству открыли глаза, покосившись на неё, но тут же замерли: дверь в аудиторию медленно приоткрылась. Сначала показались старомодные шляпы — Эйлин едва не разбила ладонью лоб, но сдержалась, — а затем и двое мужчин в суровых костюмах федералов. Чтоб она еще раз просила Эйдана с чем-то помочь!

— Вы Алан Адриан Маккензи?

Эйдан шагнул вперёд, нависнув над Аланом, и быстро ткнул ему в лицо удостоверением. Отец Эйлин только рассеянно смотрел в точку, где еще пару мгновений назад была корочка федерала, и быстро моргал.

— Да, это я, — сдержанно кивнул Алан. — Чем могу помочь?

— Я детектив Тернер, — представился Эйдан, — это детектив Уайт. У нас к вам будет парочка вопросов, но мы надеемся, что это не займёт много времени.

Он широко улыбнулся, и если бы на улице было солнечно, то он точно бы ослепил присутствующих белизной своих зубов. Ну или выжег бы им глаза. Все, скорее всего, бы от угла падения солнечного луча на поверхность его зубов, — кажется именно так говорил школьный учитель Эйлин. В любом случае Эйдан выглядел как типичный федеральный агент из дешёвых сериалов: наглый, уверенный в себе и немного самовлюблённый.

И Эйлин была готова убить его за это.

Алан нервно улыбнулся, спрыгнул со стола и выпрямился. Он убрал телефон в карман брюк и сложил на груди руки. Нервничая, Эйлин не заметила, как начала грызть кончик ручки. Она видела, как все остальные студенты напряжённо ждали, чем закончится этот маленький визит к их любимому преподавателю. И надеялась, что Эйдан ничего не испортит.

— Я всегда с радостью отвечу на вопросы наших доблестных агентов. Вы ведь каждый день помогаете нам, простым людям. Защищаете нас. — Смакуя каждое слово, Алан надменно вздёрнул подбородок, скользнув по Эйлин таким взглядом, что было ясно: он уже все прекрасно понял, и одной тройной пиццей она не отделается.

Эйдан улыбнулся и прошёл к первому ряду, который в данный момент пустовал за неимением смельчаков, готовых остаться один на один с Аланом. Отец Эйлин всегда имел привычку первыми вызывать к себе тех, кто по неосторожности расположился на первом ряду, и саму Эйлин. Заняв одно из свободных мест, Эйдан достал из кармана маленький блокнотик с ручкой. Его напарник остался стоять в дверях, исподлобья посматривая на Алана недовольным взглядом.

— К сожалению, котиков с деревьев мы не спускаем. Надеюсь, вы нам простите эту оплошность, — едко хохотнул Эйдан. — Что ж, мистер Маккензи, — не прекращая улыбаться, он пробежал взглядом по испещрённому мелким почерком листку, и, как бы Эйлин не старалась, она не могла ничего разглядеть, высовываясь из-за плеча Эйдана, — как вы относитесь к психотропным препаратам?

Алан вопросительно поднял бровь.

— Я? Крайне отрицательно.

Эйлин дёрнулась, чуть не сбив телефон рукой с маленького столика перед ней, и нервно поправила сползшие на кончик носа очки. Нужно было поработать над выдержкой. А то актриса из ее выйдет никудышная.

— То есть вы никогда не употребляли чего-то, что могло бы находиться в списке запрещённых на территории нашего штата веществ? — уточнил Эйдан, черкая ручкой в блокноте.

— Мистер Тернер, покажите мне кого-нибудь в этой аудитории, кто в молодости не пробовал чего-то запрещённого, — с невинной улыбкой ответил Алан, обведя жестом расположившихся перед ним студентов.

Одобрительный ропот прокатился по аудитории. А некоторые, самые смелые, даже позволили себе смешки и громкие комментарии. Эйдан обернулся, смерил студентов пристальным истинно полицейским взглядом и, остановившись на Эйлин на несколько секунд, вернулся к записям в блокноте.

— Вы уверен в своих словах?

Голос Эйдана был ровным и спокойным. А по выражению лица его напарника можно было подумать, что он напечатал его на принтере и просто принёс с собой — до того картонное и бездушное оно было. Впрочем, и на лице Алана не выражалось ничего кроме скуки и усталости от происходящего. Кроме того, его удивлённо вздёрнутая бровь намекала на лёгкую степень озадаченности, да и помятая рубашка так и кричала о хорошо проведённом накануне вечере, после которого Алан даже не успел никоим образом сменить одежду, а, следовательно, скорее всего ночевал не дома. Губы Эйлин изогнулись в ухмылке, когда взгляд зацепился за свежее кофейное пятно на рукаве — в окружении Алана был только один вечный любитель кофе.

— Абсолютно, мистер Тернер, — Алан не моргая смотрел в глаза Эйдану и довольно улыбнулся, как кот, когда заметил, как у того задрожала ручка.

Помедлив, Эйдан вздохнул, закрыл ручку и вместе с блокнотом убрал во внутренний карман. Его плечи напряглись — Эйлин едва удержалась от того, чтобы податься вперёд и помассировать их, — и он медленно поднялся. Подойдя к Алану, он снова навис над ним, глядя сверху вниз. Эйдан молчал, затягивая и без того долгую паузу, а Алан нисколько не мешал ему в этом, смакуя каждую секунду.

— Что ж, в связи с некоторыми обстоятельствами я вынужден попросить вас проехать с нами, — наконец смог выдавить из себя Эйдан, отходя на пару шагов в сторону.

— Я арестован? — саркастично отозвался Алан, вытягивая вперёд обе руки.

— Нет, что вы, — Эйдан улыбнулся и вскинул ладони в примирительном жесте, — это всего лишь формальность. Нужно будет просто подписать пару бумаг, и вы будете свободны.

Алан негромко присвистнул себе под нос. Прищурившись и прикинув что-то в уме, он обошёл преподавательский стол и взял висящий на спинке стула пиджак. Он тут же накинув его на плечи и, остановившись на секунду взглядом на обеспокоенном лице Эйлин, Алан тепло ей улыбнулся.

— Думаю, на этом сегодняшняя лекция будет закончена. Спасибо, что пришли. Увидимся через неделю, — Алан игриво подмигнул студентам и проследовал за двумя агентами, оставив переполненную студентами аудиторию за тяжёлой захлопнувшейся дверью.

Стоило им покинуть аудиторию, как воздух сразу наполнился возбуждёнными голосами студентов, наперебой предлагающих варианты по спасению любимого преподавателя. Среди идей Эйлин услышала денежный залог и напильник в хлебе, едва не заработав себе косоглазие — настолько сильно она пыталась закатить глаза. Некоторые из однокурсников даже успели уже выбрать того, кто будет носить Алану передачки.

Сама же Эйлин подпрыгивала от скопившейся внутри нервозности, словно ей было неудобно сидеть, и стучала пальцами по столу, через каждые пять секунд жадным глотком опустошая стоящую рядом с ней бутылку воды. В горле пересохло, а в груди все опасно болезненно сжалось.

Несколько минут все сидели на своих местах. Кажется, все думали, что Алан с агентами просто вышли покурить, а потому все рассуждения о напильниках велись исключительно шутливым тоном. Но когда минутная стрелка прошла половину циферблата, а Алан все еще не вернулся, чтобы продолжить свою лекцию, которую каждый знал уже наизусть, все резко подорвались со своих мест, знакомыми коридорами бегом направившись к деканату, который проклял тот день, когда взял Алана Маккензи на работу. Да и то, что он устраивал потом в стенах альма-матер многих талантливых людей, уму было не постижимо. Чего только стоила их с дочерью выходка два года назад!

Подорвались все, кроме Эйлин Маккензи. Дождавшись, когда группа самых отважных и преданных студентов достигла заветных дверей, чтобы сообщить о случившемся с их профессором несчастье, она выскользнула в соседний коридор. Сквозь открытое окно с улицы доносился мужской смех и тянуло сигаретным дымом. Схватившись за ручку, Эйлин надавила на стекло, повернула пластиковый рычаг и распахнула окно настежь. Она перегнулась через подоконник и свесилась, разглядывая курящего внизу отца.

— Так чья это была идея, Эйдан? — вдавив окурок ботинком и достав новую сигарету, поинтересовался Алан.

— Эйлин, — хмыкнув, ответил Эйдан. — Сказала, что напишет все, что надо будет сделать, а нам остаётся только сыграть так, чтобы все поверили.

— И почему я не удивлён, что это идея Эйл? Но, — Алан многозначительно замолчал, подняв вверх указательный палец, — я всегда знал, что ты один из моих если не лучших, то самых талантливых учеников, Эйдан. Я практически поверил в то, что ты настоящий федерал! Но над выдержкой ещё надо работать. Тебя выдают детали. Хотя с походкой ты справился блестяще. Настоящий примерный агент. Солнцезащитных очков только не хватает. Чтобы ходить в них даже ночью.

Алан хотел было ещё что-то сказать, но вместо этого крякнул: его прервал пронзительный вопль декана, сопровождавший семью Маккензи актёра уже который год:

— Маккензи! Быстро ко мне в офис!

***

Конец сентября подкрался к Александру Куэрво незаметно. Он вошёл на цыпочках и напомнил о себе звонками начальства, упрёками родителей и бьющимся в глаза розовым телефоном Эйлин Маккензи. Нет, наверняка у неё был нормальный чехол, — просто именно в тот день она решила позлить его, выбрав самое стереотипное, что мог придумать ее мозг. Уголки губ Алекса дёрнулись в ухмылке — он выкинул его вчера. Как и книгу, что читал перед ее приходом.

Озеро блестело в свете полной луны, отбрасывая на берег маленьких зайчиков. Деревья раскачивались, вызывая у подвыпившего Алекса тошноту. Машину он оставил у дороги, предпочтя весь путь пройти на ногах, проветривая голову. Осеннее твидовое пальто не грело так, как сжатая в руках бутылка. Ссора с родителями и очередная попытка затащить его в семейный бизнес снова закончилась побегом из дома. Как же он жалок — двадцать пять лет, а все еще живёт с родителями и пляшет под их дудку.

— Какой сегодня отвратительный день, чтобы утопиться в этом озере. — Александр упал на холодный песок, залпом отпивая из обмотанной бумажным пакетом бутылки пиво. — И ни одного ограничителя. — Он скользнул взглядом по покосившимся, блестящим от слизи на них деревянным настилам. — Они даже мостки не поменяли. И как обычно не сделают ничего, пока не случится еще одна смерть. И почему кто-то должен умереть, чтобы эти жирные толстосумы начали шевелиться?

— И тебе добрый вечер, Александр.

Он вздрогнул: чуть поодаль от него замаячила рыжая макушка, а затем яркие золотистые глаза обвели его внимательным взглядом. Лана Блейк. Как иронично встретить ее именно здесь, там, где несколько недель назад они оба стояли над черным бездушным мешком. Интересно, а у Ланы Блейк была душа? Или ее пустой отстранённый взгляд, полный презрения и безразличия ко всему вокруг результат дыры внутри?

Отсалютовав Лане бутылкой, Алекс сделал еще глоток.

— Какие люди. Что, неужели принесла еще одну табакерку, чтобы показать ее мне?

— Пресс-папье.

— Прости что?

— Это было пресс-папье. И если понадобится… — Лана замолчала на несколько мгновений, прежде чем продолжить: — я сделаю это снова. Будет очень жаль, если ваш висок не переживёт еще одного падения с лестницы. Наверно, было очень больно?

Рука Алекса дёрнулась, и он едва смог удержать пальцы, чтобы не дотронуться до пульсирующего болью виска. Уродливая гематома, несколько дней в больнице и наседка-мать впились в его память своими когтями. Удар у Ланы был поставлен хорошо, и желания проверять снова Алекс не испытывал.

— Ну разумеется. Вы все думаете… ик… обо мне одно и то же. Неудачник. Бледная тень старшей сестры. Зазнавшийся урод без души. — Он хмыкнул, выливая в горло последние капли тёплого пива, и поморщился: большей гадости он в жизни не пробовал. Мысленно, он поставил себе галочку никогда не покупать алкоголь у ирландцев. — Вы даже не смотрите на меня. Как будто меня здесь и нет. Скажи, я действительно настолько уродлив?

Алекс повернулся в сторону Ланы, но она уже смотрела перед собой, обхватив руками колени и слабо улыбалась. Ее взгляд пробегался по поверхности озера, и девушка раскачивалась из стороны в сторону в такт шумящим за их спинами деревьям. Челюсть Ланы была напряжена: Алекс видел как под кожей двигаются мышцы, когда она неслышно скрежетала зубами под его взглядом.

Грустно вздохнув и посмотрев на пустую бутылку, Алекс откинул ее в сторону и повалился на землю спиной. Облака уже начали расходиться, открывая мириады прячущихся за ними звёзд.

— Молчишь? — вырвалось молочным облачком сквозь его губы. — Ну и продолжай молчать. Ведь все мои проблемы — это исключительно мои трудности. Нет друзей? Это твои трудности, Алекс. Твою игрушечную машинку сломали? Это твои трудности, Алекс. Давать свои игрушки чужим людям нельзя, Алекс. Увлекаешься машинами? Что за идиотское занятие для Куэрво, Алекс?! — ворча от бессильной злости, выплюнул он. — Как я мог забыть, что моя жизнь — это исключительно мои трудности? Ничего вы не понимаете. Вы все. Вам не плевать только на себя.

Звезды перед его взглядом кружились, сворачивались в спирали и разлетались, словно он следил за рождением этой вселенной. Маленькие светлячки на тёмном полотне мироздания, вырвавшиеся из тьмы кусочки, за которыми скрывались чьи-то жизни. И кто вообще придумал, что отголоски мёртвых звёзд могут определять судьбу людей? Будь история мира написана на небе, люди наверняка бы это уже давно разгадали.

Злость клокотала в груди Алекса, дрожала и заставляла сердце сжиматься. Мелкая дрожь била его тело, он хватал воздух ртом, но все равно задыхался, ощущая на коже чужие прикосновения призрачных рук.

— Я ведь ее действительно любил. Жаль, что понял это только, когда потерял…

— Вы путаете любовь и одержимость, Александр, — сухо и холодно оборвала его Лана, впервые за все это время вновь подав голос.

— Вот как? — Он приподнялся на локтях, выгнул дугой бровь и уставился на Лану в ожидании ответов. — Неужели ты можешь мне что-то об этом рассказать, мисс замкнутость и невинность? Неужто мотоцикл нашептал тебе ночью, что такое настоящая любовь? Посмотри на себя. Не представляю, как мистер Маккензи может вообще испытывать что-то к такому… куску недельного багета? Или вы используете WD-40⁸ не только для мотоциклов? — Алекс мерзко хихикнул, заметив, как напряглись плечи Ланы.

Это было низко. Даже для него. И все же на этот раз Лана не шелохнулась: только в начале хотела подскочить, но тут же осела, прижавшись к земле, словно кто-то невидимый запретил ей трогать Александра, отдавая команды. Она яростно сжимала кулаки, разминала костяшки и продолжала смотреть перед собой.

— Любовь — это определённо не попытка изнасиловать другого человека, Александр, — наконец выдохнула Лана, не глядя на него.

Он бы соврал, скажи, что слова подруги Эйлин его не зацепили. Голова немного кружилась, и все же ночной ветер начал рассеивать алкогольный туман в его мыслях. Ограничиться одной бутылкой было его лучшим решением. А вот поесть все же не помешало бы.

— Ее телефон все еще у меня. — Соврал Алекс, проглатывая отдающий ужином комок. — Она приходила. Накануне. Сама. Я не помню ничего о том, что было… — он осёкся, покусывая нижнюю губу, — тогда. Но воспоминания последней ночи слишком отчётливы. Они кажутся мне такими настоящими. Я определённо выгляжу сейчас как идиот, рассказывая это все тебе. Тебе ведь плевать на меня. Ты сидишь, смотришь на эту водную гладь, а в твоей голове происходят никому неизвестные процессы. Как у маленького компьютера. Гадаешь, как бы еще уколоть меня своим высокомерием. Считаешь себя выше остальных. — Он осклабился, когда девушка вскочила с земли, развернулась и широкими шагами направилась прочь, и поднялся на ноги, крикнув вслед: — Ты такая же лицемерка, как и все мы, Лана. Или лучше звать тебя… Джанет?

Лана замерла. Губы Алекса изогнулись в победной ухмылке — он попал точно в цель. Лана, нет, Джанет, медленно обернулась. Ее золотистые глаза, казалось, пылали в ночи, их окантовка посветлела и пылала, а зрачки быстро раскрывались и сужались, словно кто-то то и дело наводил ей на лицо фонарь и тут же убирал. Она продолжала сжимать ладони в кулаки. Кончики волос же посветлели, как и остальные пряди, перетекая у корней в грязно-сизые оттенки.

Александр хмыкнул и закатил глаза.

— Не нужно так смотреть на меня. Я навёл о тебе справки. — Он начал медленно вышагивать перед Джанет, отмечая, как она внимательно следит за каждым его движением. — Сейчас не тридцатые, чтобы можно было легко скрыться, стереть о себе всю информацию и не появляться на радарах. Документы, которые ты показывала Амелии, фальшивые. Ты сбежала из дома в пятнадцать. Почти сразу после переезда из Канады. И все же иногда навещаешь родителей… Да, я не зря отучился в университете. К тому же у меня есть некоторые знакомые. Они быстро пробили информацию о тебе. Джанет Мари Калверт.

Если можно было представить, что человек способен превратиться в пылающую спичку, то Александра Куэрво наблюдал это сейчас перед собой. Волосы Джанет вспыхнули и резко погасли, словно девушку облили водой. Но взгляд продолжал прожигать Алекса: ее глаза светились в темноте двумя золотистыми обручами, пульсируя и заставляя его ладони потеть. Воздух вокруг них становился горячее, а Джанет начала медленными шагами приближаться, пока не остановилась в нескольких метрах от него.

Александр был выше ее, и все же сейчас именно Лана, — он тут же поправил себя, — Джанет смотрела сверху внизу.

— Самоутверждение — лишь один из путей к человеческому падению.

— Мне не нужно самоутверждаться за твой счёт. — Он отёр рукавом стекающие со лба капельки пота. Находиться рядом с Джанет неожиданно оказалось слишком тяжело. — Мне просто стало интересно, что может связывать угасающего актёра и молоденькую студентку-математика. Как оказалось — ничего.

Он развёл руками, словно извинялся в своей беспомощности, и вытащил из кармана пачку сигарет. Пальцы щёлкнули колёсиком зажигалки, и на пару секунд Александр замер и вытаращился на ярко вспыхнувший кончик сигареты, готовый поклясться, что он загорелся ещё до того, как пламя коснулось сухих листьев. Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и с наслаждением затянулся, позволяя дыму отогнать гложущую изнутри тревогу.

Джанет смотрела на него. Ее волосы изредка вспыхивали на кончиках, и даже глаза потухли. А значит было самое подходящее время, чтобы нанести следующий удар.

— Но должен заметить, — Алекс ухмыльнулся, выпуская вверх струйку сизого дыма. — Я восхищён тем, как ты его отшила.

И снова точно в цель.

Джанет поджала губы. Стянувшиеся в тонкие обескровленные полоски, они задрожали от сдерживаемой девушкой ярости, когда она глухо ответила охрипшим голосом:

— Вы слепы, Александр.

— Ой ну хватит! — Он всплеснул руками и тут же зашипел: несколько тлеющих крошек пепла опали на рукав пальто, оставляя на нем маленькие дырочки. — Мы столько лет знакомы. Уже пора бы перейти на «ты».

— Нет.

Она говорила холодно. И не смотрела на него. Больше не смотрела. Ее взгляд снова устремился куда-то поверх плеча Алекса, он бегал по поверхности озера, черты лица Джанет расслабились. И она, кажется, снова погрузилась в мысли, едва слышно бормоча что-то себе под нос. Она стояла в нескольких шагах от него, но между ними была непроницаемая стена. Воздух колебался, — Алекс это видел и недоверчиво покосился на отброшенную бутылку; кажется, его слишком сильно накрыло с одного пива, — он стал густым и плотным. Хотелось поднять руку и почувствовать его под кончиками пальцев. Но вместо этого Александр продолжал курить, следя, как плотный сизый дым замирает на поверхности воображаемой стены, чтобы в следующую секунду раствориться под порывом ветра.

— Что хуже, Джанет? — Дым тонкими струями вырвался из его носа, и Алекс чихнул. И даже никакого «Будь здоров» в ответ. Как жестоко. — Быть загнанным в ловушку или самому загнать в неё себя? Я переоценил силы, когда решил, что могу потягаться за внимание с ее отцом, и проиграл.

— Вы проиграли,потому что для эмоций нужно сердце. — Если несколько минут назад Алекс хотел, чтобы Джанет на него посмотрела, то сейчас предпочёл спрятаться: ее глаза вновь запылали. — А у вас — обугленный кусок мяса.

— Твоя правда. — Он криво оскалился, покачнувшись в неловком реверансе. — У Куэрво нет сердца. Только разум и деньги.

— А вот это я могу исправить.

Алекс не успел среагировать: Джанет оказалась перед ним в одно мгновение, ее руки с силой сжали его голову, пальцы ногтями впились в виски, и сознание пронзило вспышкой боли. Прикосновения были слишком обжигающими. Казалось, они плавят его кожу, чтобы добраться до мозга. Думать становилось все тяжелее. Что-то липкое и вязкое потекло из его носа — кажется, кровь, — вымазало собой губы и устремилось к подбородку. Джанет держала его голову, приподнявшись на цыпочках, и не давала пошевелиться. Ноги стали ватными — Алекс не понимал, как он все еще не упал на землю. Он пытался думать, осознавать происходящее, но все, на что сейчас его хватало, вспомнить своё имя. Мысли разрозненными бессвязными словами разлетались по сознанию. Он пытался за них схватиться, но чем больше прикладывал усилий, тем сильнее кровь бежала из его носа. Алекс двинул рукой, чтобы отереть влажные дорожки, но тело не отозвалось.

Джанет улыбалась. Она сильней надавила на его голову, заставляя истошно закричать от боли. Джанет улыбалась безумно, наслаждаясь его страхом: он был заперт в теле и не мог ничего сделать.

А затем Джанет резко его отпустила, отпрыгнув, как от раскалённой плиты. Ноги подкосились, и Алекс рухнул на колени, но теперь, по крайней мере, он видел, как его пальцы царапают ногтями землю. Они казались ему чужими, а каждое движение было замедленным.

— А-а-ай! Ты… — Он попытался зажать ноздри ладонью, но кровь просто хлынула по ней, опадая на землю тяжёлыми каплями слипающегося песка, — ты что сделала?..

— Мисс Блейк, мне нужно отвести вас домой. Мистер Маккензи будет недоволен, если я не отпишусь ему через час. Что происходит?..

Джанет обернулась. Сквозившая отголосками боль в голове исчезла, и Алекс смог поднять голову, чтобы упереться взглядом в мужчину. Он не мог назвать его парнем или молодым человеком — на вид ему было чуть больше тридцати лет. Серые глаза, черные волосы, острые скулы и трёхдневная щетина. Он хмурился, глядя то на Джанет, то на Александра, так и держа руку поднятой — кажется, он хотел посмотреть на часы. Его тёмное пальто и длинный безвкусный серый шарф свисали, словно его плечи были вешалкой. И будь Алекс в другой ситуации, он несомненно высказал незнакомцу все о чувстве элегантности в одежде.

Хотя сам Александр уже давно измазался в крови и песке.

Джанет посмотрела на него всего на мгновение, тряхнула рыжими волосами и в несколько шагов оказалась около незнакомого мужчины.

— Эйдан, познакомься. Это, — она повернулась и жестом указала на Алекса, — Александр Куэрво. Уверена, тебе не нужно объяснять кто он. А это, — она указала Алексу на Эйдана, — молодой человек Эйлин. Наверняка она не говорила тебе о нем.

Эйдан удивлённо повёл головой, вылупившись своими водянистыми глазами: он не имел ни малейшего представления, кем был Алекс. Джанет тоже поняла это. Она раздражённо выдохнула, сжала пальцами пересечённую шрамом переносицу и помассировала ее. Отойдя на несколько шагов от Эйдана, девушка сделала несколько глубоких вдохов, а затем распахнула глаза. Алекс поперхнулся воздухом: вместо ярких золотистых, они стали бледными, розоватыми и потянулись старческой пеленой. На всякий случай приложив ладонь ко лбу Александр убедился, что у него нет жара, а кровь из его носа перестала течь.

Эйдан же стоял, растерянно моргая. Он наконец опустил руку, но теперь вся его фигура напряглась. Он следил за тем, как Джанет победно вскидывает голову и приближается к нему, как ее пальцы мягко касаются его плеча, и она начинает обходить его со спины.

— Наверняка ты пропустил все самое интересное, — голос Джанет мягкий и звонкий разлился колокольчиками по пляжу, но теперь в нем прослеживались хриплые въедливые нотки, — поэтому просто расскажу. Буквально только что он в красках рассказывал, как они с Эйлин развлекались накануне ее гибели. — Она остановилась за спиной Эйдана и приподнялась на цыпочках, посмотрела на Алекса и с силой сжала плечи Эйдана, чтобы выдохнуть ему на ухо: — Как он вдавливал ее в кровать, а она стонала его имя, прося больше. Они думали позвать его сестру, чтобы хорошенько развлечься, но Алекс такой собственник, что предпочёл сделать все в одиночку. Они переписывались у тебя за спиной. Играли с тобой. Устроили представление, будто он пытался ее изнасиловать, чтобы ты впустил Эйлин в свою жизнь, а потом насмехались над тобой. Ведь манипулировать влюблённым идиотом так просто.

Эйдан хмурился. Александр смог наконец подняться на ноги и теперь отряхивал с колен налипший на них песок. Когда же он распрямился, то обнаружил, что Эйдан был одного с ним роста. Они прожигали друг друга взглядом, пока кулаки мужчины сжимались и разжимались: он не мог решить, что делать. Джанет тем временем плавно выскользнула из-за его спины, как хищница, и остановилась перед Эйданом, заискивающе переминаясь с ноги на ногу.

— Что за бред ты несёшь? — осторожным тоном подал голос Эйдан. — Знаешь, даже у мистера Маккензи не настолько идиотские реплики в сценарии. Иногда в них проскальзывает логика.

— Мой бред — ключ к тому, что ты сейчас сделаешь. Я хочу, — Джанет подалась вперёд, пристала на носочки и выдохнула Эйдану в губы, — чтобы ты убил его. — Она отстранилась и добавила: — И перестал называть сценарии мистера Маккензи идиотскими. В отличие от тебя он хотя бы старается что-то делать. А ты нахлебник. Гнилая опухоль на теле этой вселенной. Я дала вам жизнь. Я дала жизнь тебе. Но вам мало. Вам всегда будет мало того, что есть. Пытаетесь насытиться, получить больше, но вместо этого только ломаете. Ты не приносишь никакой пользы, Фос. Только пляшешь под дудку старших братьев, пока они пожинают все плоды, а тебя считают уродцем, приносящим одни несчастья. Вспомни, кто отправил тебя сюда и подумай хорошенько, кто из вас двоих с мистером Маккензи больший идиот.

К последнему слову Джанет лицо Эйдана исказилось от ярости. Приятные черты скривились уродливой гримасой. Он дёрнулся, хотел было кинуться вперёд прямо на Джанет, но та схватила его за лицо — как сделала это буквально несколько минут назад с Алексом, — и поцеловала. Нахмуренные брови Эйдана разгладились. Казалось, он видел очень долгий и приятный сон, но стоило Джанет отстраниться, как внутри Александра все похолодело: глаза Эйдана, серые и пустые налились кровью, радужка побагровела, а кожа рук начала дымиться.

Через мгновение Джанет уже не было перед ним, а Эйдан, размяв шею, уверенно двинулся на Алекса, тесня его к сырым скользким мосткам. Удар. Алекс едва успел увернуться от просвистевшего мимо него кулака. Еще удар. На этот раз костяшки Эйдана встретились со скулой Алекса — что-то хрустнуло, и Куэрво покачнулся, удачно увернувшись от следующего удара. Эйдан запнулся и едва не повалился на землю, чем воспользовался Алекс: он отпрыгнул в сторону, морщась от боли. Еще один удар — на этот раз он перехватил кулак Эйдана свой рукой, удерживая в нескольких сантиметрах от своего носа.

— Какого хрена? — зло прошипел Алекс, чувствуя затылком прожигающий взгляд Джанет. — Парень, остынь! Я тебя даже не знаю!

В ответ Эйдан зарычал. Его глаза светились в темноте, как и кожа. Пальцам неожиданно стало слишком больно касаться кулака Эйдана, и Алекс спешно отпустил его. Он снова отпрыгнул и взмахнул руками, балансируя на скрипящих досках мостков. За спиной надвигающегося на него Эйдана мелькнула рыжая макушка Джанет и тут же скрылась. Он надвигался на Алекса, медленно теснил его к краю мостков. Александр запнулся, повалившись на деревянный помост. Тень Эйдана нависла над ним. Занесённый кулак и…

…Прежде чем Алекс смог что-то понять, перед ним снова возникла рыжая макушка. Послышался всплеск воды — Эйдан повалился в воду. Он бил руками по поверхности, пытаясь выбраться к берегу, но намокшее пальто мешало, а концы длинного шарфа обмотались вокруг его шеи удавкой, а затем кто-то невидимой рукой зацепил его за железную подпорку мостков. Здесь было достаточно глубоко — около шести метров, вроде ты так сказали полицейский, — но Эйдан был сильнее Эйлин, чтобы просто позволить озеру забрать себя.

— Держи его! — Джанет рухнула на колени, руками надавливая на макушку сопротивляющегося Эйдана. — Нельзя дать ему выбраться.

Все еще ничего не понимая, Алекс подполз к краю и с силой надавил на плечи Эйдана. Чужие пальцы вцепились в его запястья, пытаясь утащить за собой, но в этот момент вода вокруг начала пузыриться, словно закипая, а над поверхностью поднялся молочный слой пара. Джанет давила на голову Эйдана. Кожа на ее руках покраснела, из носа тонкой струйкой потекла кровь, а глаза, все еще молочно-розовые, начали проясняться.

Через несколько мгновений Эйдан затих. Его тёмная макушка скрылась под водой, как и спавший с мостков шарф.

Алекс дышал тяжело, глядя на свои руки, а затем резко отполз от Джанет, выпучив глаза.

— Ты что сделала?!

Она не смотрела на Алекса — только пялилась на ставшую спокойно поверхность озера. Дышала Джанет медленно, поджав под себя ноги и сложив руки на коленях. Ее глаза стали снова золотистыми — Алекс видел это, — а волосы снова потемнели, приобретя рыжий оттенок.

— Он услышал слишком много. Он знал слишком многое. Ему это не понравилось. А мне — тем более. Я должна… Я должна оберегать его. Что? — Джанет нахмурилась, а Алекс заозирался в поисках того, кто мог задать ей вопрос. Увы, на пляже все еще были только они. И все же Джанет к чему-то долго прислушивалась, потом согласно кивнула, а ее губы тронула лёгкая улыбка. — Да, мне понравилось. Но меня это пугает.

— Кому это не понравилось? О чем ты? — непонимающе протянул Алекс, вцепившись пальцами в шершавые края мостков.

Голова Джанет медленно повернулась в его сторону, но смотрела девушка поверх его плеча, в даль озера.

— Если расскажете о произошедшем хоть кому-то, Александр, он убьёт вас. Впрочем, вам все равно никто не поверит, — губы Джанет изогнулись в ехидной насмешке. — В вашей крови будет слишком много алкоголя. Потому что после этого вы вероятней всего поедете в бар и напьётесь. А чего не привидится в горячечном бреду.

Алекс нахмурился. Сознание начало ускользать от него, потянувшись молочным туманом — таким же, что заволок собой яркие золотистые глаза Джанет. Рука сама собой поднялась, а пальцы, что зашевелились, двигались не потому что им приказывал Алекс. Он не чувствовал, своего тела, словно был в нем сторонним наблюдателем.

Джанет нарочито громко хмыкнула, встав с мостков, и, прежде чем уйти, холодно процедила:

— И да. Ваши информаторы сказали обо мне не все. У меня есть брат. Уверена, он будет рад с вами встретиться.

Глава VI. Влюблённость

Октябрь, 2022

— Ты куда?

Единственная кровать в доме Уильяма Белла вздохнула с облегчением облачком пыли, когда Алан подскочил, едва электронные часы показали шесть вечера. Смена закончилась шесть часов назад. Еще час Уилл прожигал взглядом шкафчики в ординаторской, поедая остывшую китайскую лапшу. Возвращаться домой не хотелось: Алан наверняка снова начнёт отвешивать глупые шутки, намекая на то, как быстро его простили после произошедшего на кладбище. И все же Уилл нашёл в себе силы потратить полтора часа, чтобы добраться до дома — на автобус он опоздал, залюбовавшись уточками в парке, и пришлось ждать следующий. А затем едва не проехал свою остановку, задремав в поезде.

Из оставшихся двух с половиной часов поспать Уиллу удалось только два. Он повалился на кровать прямо в одежде, и не удивился, когда где-то через час сна Алан, кряхтя, все-таки стащил с него обувь и одежду, не забывая напомнить, что Уилл врач и не должен притаскивать грязь с улиц в кровать. Та скрипнула, когда Алан завалился рядом с ним и негромко зашелестел страницами книги.

А теперь, спустя оставшиеся свободные полчаса, Алан подскочил как ужаленный и забегал по квартире.

— Есть дела. Нужно не опоздать. — Прыгая, на одной ноге, он натягивал на вторую носок под озадаченный взгляд Уилла: сесть на край кровати или стоящее в углу кресло облегчило бы это дело. — Не стоит портить впечатление на первом же свидании.

— Сви… Что? — Уилл поперхнулся воздухом, привстав на локтях, и рассеянно потёр рукой шею, на которой яркими уродливыми отметинами выделялись следы неудачного рандеву в баре.

— Не делай такое лицо, Уилл. — Справившись с носком, Алан рухнул в кресло, вытянул перед собой ноги и зачесал волосы пальцами. — У меня свидание с милой Ланой Блейк. Не поверишь, скольких усилий мне стоило вытащить ее в ресторан. Нет, конечно, это не совсем свидание. Ей интересны принципы работы актёрских факультетов с точки зрения математических алгоритмов, — произнёс это Алан таким тоном, что было сложно определить доволен он или нет, а затем скривился: — Похвально. Почему ты так на меня смотришь? Как будто сам не был на подобных встречах.

Уилл честно пытался оставаться спокойным. Он молча вздохнул, расслабил нахмуренные брови и сел. Домашние штаны оказались привычно закинуты под кровать, и Уилл поспешил натянуть их.

— Знаешь, — он вздохнул, не глядя на Алана, и закинул помятую футболку в комод, — даже вечности недостаточно, чтобы понять, как ты, выпрыгнув из одной постели, тут же бежишь в другую. К тому же мясо все еще слабо прожарилось.

— Вот как? — Уилл был уверен, что Маккензи привычно выгнул бровь в насмешливом выражении, а через секунду почувствовал его дыхание около уха. — А по мне как раз в самый раз. Полностью прожаренное. И почти без сока. Не волнуйся, мой дорогой Уилл. Меня на всех хватит. К тому же… — он сделал паузу, словно это могло произвести на Уильяма впечатление, — мы можем закончить готовку, когда я вернусь.

Определённо тихий голос Алана, его заговорщицкий тон и придыхание могли повлиять на настроение Уилла. Раньше. Сейчас же он просто стоял, глядя в открытый ящик комода, хмурился и покусывал нижнюю губу. Пальцы с силой сжали матовые ручки, и Уилл захлопнул отделение, так что маленькая вытянутая вверх вазочка на краю покачнулась и едва не рухнула на пол.

— Пока ты вернёшься, все мясо уже стухнет.

Уилл вылетел из комнаты, не дождавшись очередной колкости Алана.

Холодильник приветливо гудел и вздрогнул, когда Уилл резко дёрнул его за ручку. Мясо приятно холодило кожу. И менее приятно хлюпнуло о поверхность стола, заставляя щеки Уилла вспыхнуть. Кажется, Алан говорил что-то про какой-то плов и невнятно бормотал о рисе. С подобным Уильям никогда не был знаком, поэтому придётся Маккензи довольствоваться банальной отбивной или стейком. Смотря, насколько еще он успеет разозлить Уилла.

Выхваченный из ящика нож плавно скользнул по мясистой поверхности, рассекая волокна, словно это был скальпель. Надрез. Еще один. И еще. Тонкий слой мяса жира был откинут в сторону: Уилл никогда не покупал мясо в магазине, предпочитая знакомых мясников из маленьких лавочек. У их продукции даже вкус отличался, хотя приходилось отваливать за это удовольствие намного больше, чем если бы он просто сходил в «Уолмарт»⁹.

Победитель получает все.

Увлёкшись разделкой, Уилл начал негромко напевать себе под нос. Лезвие отсекало один кусочек от другого. Пальцы скользили по чуть шершавой поверхности, подцепляя очередной полупрозрачный лоскут. Кажется, стейк или отбивная все же отменяются — толщины отрезаемых Уиллом кусочков хватило бы только на специфичного вида бутерброд. Уилл тщательно отмерял каждый надрез, прицеливаясь, чтобы в следующую секунду с силой надавить на нож и прорезать мясо с характерным звуком. Зарываться кончиками пальцев в него казалось приятным, хоть они уже все измазались в крови.

Чувствуешь ли ты то же самое, когда она называет твоё имя?

Щеки загорелись, а по коже пробежали мурашки, когда Уилл понял, что уже несколько минут просто разминает в руках небольшой оставшийся кусок, то сжимая, то отпуская скользкое мясо. Кажется, он пытался вытянуть его, но вместо этого только раздражённо дёргал, как верёвку. Бросив мясо на стол, Уилл снова схватился за нож и размахнулся, чтобы со злостью вонзить сталь в податливые ткани, но вздрогнул от скрежещущего звонка входной двери.

— Уилл, открой дверь!

Голос Алана был приглушенным и донёсся откуда-то из ванной. Но даже этого хватило, чтобы поднял внутри Уильяма новую волну старческого ворчания.

— Конечно. Ты же слишком занят, чтобы оторваться от своего лучезарного лика в зеркале. — Уилл с раздражением отёр полотенцем кровь с рук и закинул его на плечо.

Класть нож на стол он не стал — сморщился от одной мысли, что придётся отмывать еще и запачкавшееся багровыми пятнами дерево. Поэтому ничуть не удивился оторопевшему взгляду золотистых глаз, когда приоткрыл дверь, опершись о косяк зажавшей нож рукой. Лана Блейк стояла перед ним в своей привычкой кофейной водолазке и прятала кисти в оттягиваемых рукавах куртки. Вспыхнувшие на мгновение эмоции тут же потухли, и гостья смотрела то на Уилла, то на орудие в его пальцах бесстрастным взглядом.

— И тебе добрый день. Как понимаю, ты к Алану.

Гостья выдержала паузу, прежде чем медленно кивнуть и ответить:

— Да.

Они прожигали друг друга взглядом: Уилл не хотел открывать дверь шире, чтобы не давать надежду, что он впустит девушку в свою квартиру, а Лана ждала, когда он сдастся под напором ее ярких золотых глаз. Гостья немного покачивалась вперёд-назад, с пятки на носок, тихо мычала и, не моргая смотрела на Уилла. Пока коридор за ее спиной не покрылся лёгкой рябью. Ульям моргнул. Уходящие вниз ступени дрожали, как мармеладные. Стены покрылись светящимися трещинами, а Лана оставалась единственным ярким и незыблемым пятном в этой безумной картине. Поплывшие перед взглядом канареечные и оранжевые пятна сворачивались в спирали, и Уилл ойкнул, схватился пальцами за переносицу и немного сполз по стенке, отпустив ручку двери.

— Уилл, кто там? — выкрикнул Алан из-за скрипнувшей двери ванной комнаты.

Заскребя пальцами по стене коридора, Уилл смог выпрямиться и поспешил отвернуться: мир все еще кружился вокруг него. И потому он не стал церемониться, негромко рявкнув около ванной:

— Твоя новая игрушка.

Озадаченное лицо Алана тут же появилось из-за двери, и он поспешил расплыться в извиняющейся улыбке перед застывшей в дверях Ланой.

— Это он шутит, мисс Блейк. Не обращайте внимания. У него депрессия. Врач прописала таблетки. Из-за них он становится несколько… — Алан взмахнул руками, выписывая в воздухе бритвой круги, — неуправляемым. И не всегда думает, что говорит.

Уилл закатил глаза. Лана же красноречиво промолчала, закрыв дверь. Она не стала разуваться и прошла вперёд, остановившись около них. Уилл нахмурился и уже было собирался уйти доделывать мясо, как рука Алана неожиданно схватила его за плечо, удерживая рядом с собой. Кожа там, где пальцы держали его, казалось, раскалилась, но Уилл не подал вида, только вопросительно выгнув бровь и посмотрев на друга.

— Развлеки ее, пока я собираюсь, — ядовито протянул Маккензи.

Уилл нервно дёрнул плечом, освобождая его из хватки Алана, и поджал губы.

— Сам ее и развлекай. Я тебе не мальчик по вызову.

— Действительно. Как я мог забыть, — Алан едко улыбнулся, привстав на носочки, и прошептал: — Ты мой мальчик на постоянной основе, да? — Он отскочил быстрее, чем Уилл успел обдумать сказанное, и махнул Лане рукой. — Подождите меня на кухне, мисс Блейк. Уильям с радостью составит вам компанию.

Алан медленно похлопал его по плечу и скрылся за щёлкнувшей замком дверью. Лана смотрела на Уилл не скрывая своей надменности во взгляде, что раздражало: отец всегда смотрел на него подобным образом, учитель в школе не упускал случая поставить юного ученика на место, а затем каждый новый начальник предпочитал сомневаться в способностях Уилла, хотя тот уже мог проводить операции с закрытыми глазами. Если бы только не мучившие его с периодичностью головные боли, после которых память рассыпалась и ускользала меж пальцев, как песчинки. Уильям забывал. И порой он даже не мог вспомнить, что из его прошлого потерялось на этот раз, какой паззл оказался вытащен из кривой картины жизни. Имена выцветали, лица на фотографиях смазывались, а Уилл путал банальные вещи, раздражался и начинал учиться всему заново.

Единственным, что он никогда не забывал, были карты. Да и они с каждым годом пригождались все меньше.

Лана рухнула на стул напротив сваленных в кучу кусочков мяса и сложила перед собой руки.

— Может стоило взять разделочную доску? Это было бы более гуманно по отношению к столу, — предположила она, глядя за тем, как Уилл остервенело начинает нарезать оставшийся кусок на кубики.

Зачем? Уилл и сам не представлял.

Он не ответил Лане, оставив кухню утопать в лязганье стали, тиканье часов и собственном хриплом дыхании. Воздух со свистом вырывался из его носа, как будто Уилл обиженно сопел — что было некоторой правдой. Лана продолжала сидеть напротив него, следя за каждым движением, что оставляли руки Уильяма. И через несколько минут молчания, когда он бросил нож, отвернулся и начал распахивать каждый шкафчик в поисках миски, Лана негромко спросила:

— Вы живете вместе?

Уилл замер, держась рукой за открытую дверцу и бегая взглядом по полкам. Во рту пересохло, когда голос гостью колокольчиками отразился в его ушах, и он через силу разомкнул слипшиеся губы.

— Иногда.

— И спите тоже вместе.

Лана не спрашивала. Она утверждала. И ждала реакцию Уильяма.

Сделав медленный и глубокий вдох, он схватил с полки полупрозрачную стеклянную миску в зелёный цветочек, кинул в неё пластиковую банку с мукой, вытащил из холодильника канистру бутылку яиц и прежде чем вернуться к столу снял со стены венчик. Стекло миски звякнуло о стол, когда Уилл одним махом все на него опустил. Полотенце, о котором он уже успел забыть, едва не соскользнуло с плеча, и Уилл поспешил снова вытереть руки и кинуть его на край стола.

— У меня в доме сейчас одна кровать. — Пальцы с силой открутили крышку бутылки. — Так что это очевидно. Я не могу положить его на коврике, а на диване он спать не хочет.

Банка с мукой отправилась на стол, и Уилл с силой плеснул бледно-жёлтую жидкость в миску. Отставив бутылку — хотя она больше смахивала на канистру, — он схватился за венчик и принялся яростно взбивать жидкие яйца, бренча о стеклянные стенки миски.

— То есть вы любовники?

Звон стих вместе с вопросом Ланы. Пальцы разжались, чтобы в следующую секунду снова стиснуть рукоять венчика, а рука задвигалась с еще большей скоростью. Удивительно, как он еще не разбрызгал все вокруг — нервная ухмылка тронула губы Уилла, стоило ему вспомнить недовольное лицо Алана, когда последняя попытка готовить закончилась смертью его пиджака. Но мог бы сказать спасибо, что Уилл в принципе научился делать что-то сложнее яичницы и тостов.

— Нет. Мы друзья. — Скинув крышку, Уилл бросил немного муки в миску и продолжил взбивать пузырящуюся смесь.

Он не видел выражения лица Ланы, но мог поклясться, что скорее всего она ухмылялась его неловким попыткам уйти от этого разговора. Она вздохнула и пробежала кончиками пальцев по столу, негромко ими цокая.

— Друзья, которые живут вместе. Понятно.

— Что тебе понятно?! — наконец, не выдержав, взорвался Уилл, взмахнув венчиком и забрызгав себя кляром. — Что Алан мой друг и я беспокоюсь о нём? Что ваши с ним… — он запнулся, выдавив из себя следующее слово: — отношения могу кинуть тень на его репутацию и лишить его работы? Не забывайтесь, мисс Блейк. Если для вас положение Алана безразлично, мне не все равно, что он окончательно сядет на мою шею. Помните о девятом разделе¹⁰, мисс Блейк. Люди могут не так понять. — Он ткнул в бесстрастно смотрящую на него Лану венчиком и прищурился. — Не слишком ли быстро развиваются ваши отношения? Что это вообще за бред? В этом нет никакой логики!

Его лицо горело. Он снова почувствовал это — детскую обиду и злость от одного вида сидящей перед ним девушки. Лана смотрела на него, как преподаватель на идиота-студента. Она ставила себя выше, насмехалась над всеми вокруг в своей мнимой исключительности — Эйлин часто рассказывала об этом. И пусть Лана не всегда была столь разговорчива, как сейчас, она никогда не упускала шанса продемонстрировать окружающим, насколько они для неё скучны, в своих маленьких проблемах и маленьких заботах. Если Алан пытался быть человеком, то Лана просто предпочла оградиться, насмехаясь над остальными.

Даже сейчас ее губы были плотно сжаты, как будто она не испытывала никаких эмоций, а внутри у неё была дыра вместо сердца. Человек не мог быть настолько спокоен, как Лана. И уж точно человек не мог настолько спокойно сказать то, что Уилл услышал в следующую секунду.

— Не беспокойтесь. — Лана поднялась со стула, обошла стол и остановилась рядом с Уиллом, скользнув пальцами по рукояти ножа. — Мой интерес к мистеру Маккензи исключительно научный. И, пожалуйста, отложите сейчас венчик в сторону, возьмите вот этот нож и порежьте себе руку. Люди бывают так неуклюжи, вам так не кажется?

Она смотрела прямо ему в глаза, продолжая оглаживать разделочный нож. И почему-то Уилл уже знал, что будет дальше. Он не смотрел вокруг себя: за краем его зрения уже начали плясать оранжевые круги, как у двери. Мир начал покрываться рябью, как будто он был отражением на поверхности воды, а Лана — маленьким овальным камушком, брошенным в него. Часы стали тикать медленней, а маленькие коричневые веснушки в глазах Ланы закружились в безумном хороводе.

Уилл уже все это видел.

И сейчас впервые смог отвести взгляд сам.

Он отложил заляпанный в немного густом светлом кляре венчик на стол и бросил в миску несколько кусков мяса.

— Не знаю, о чем вы сейчас, мисс Блейк, — сквозь плотно сжатые зубы процедил Уилл. — Но советую не играть со мной в эти игры. К тому же я уже опаздываю, а заплатить придётся, как за полный. Час. Можете убрать мясо в холодильник, а можете… — он схватил миску и сунул ее в руки впервые растерявшейся за это время Ланы, — сами пожарить его Алану. Уверена, из ваших рук оно будет намного вкуснее.

После стольких-то лет.

***

— Вас что-то беспокоит?

— Я… ревную.

Уилл никогда не думал, что скажет подобное, развалившись в неудобном жёстком кожаном кресле перед своим психотерапевтом. Кушетку, к которой он уже привык, вынесли еще в конце прошлой недели за ненадобностью — Уилл был единственным, кто ей пользовался. Поэтому теперь приходилось нервно перебирать пальцами по холодным подлокотникам, а отвести взгляд было намного труднее.

Доктор Калверт сидела, обхватив руками колено, и смотрела на него золотистыми глазами. Забавно, он никогда не замечал, какие у этой женщины интересные глаза: пятнистые и яркие. Почти как у…

— И кого же? — доктор прервала его медленную цепочку умозаключений, заставив перевести взгляд с часов на письменном столе на неё.

Нехотя, Уилл приподнялся в кресле и хмыкнул:

— Своего лучшего друга.

— Того самого, что живёт с вами в квартире. Я ведь правильно помню? Но вы говорили, что вы с ним просто друзья. Или вы все же мне солгали?

— Да. То есть нет. Он мой друг. Но я вам не лгал. Ревность друзей к другим друзьям естественна для людей, просто…

Уилл осёкся. Слов повисли на кончике языка, и Уилл поспешил проглотить их, закинув ногу на ногу, а руки сцепив перед собой в замок. Доктор Калверт недовольно нахмурилась и покачала головой. Уголки ее губ растянулись в мягкой улыбке, и женщина напомнила Уиллу в этот момент скорее заботливую мать, нежели специалиста с большим опытом.

— Не надо закрываться от меня. — Она отпустила колено и развела руками, демонстрируя открытость к разговору. — Я начинаю беспокоиться, ту ли проблему я лечу все это время. Усталость от работы и происходящего вокруг никогда не сравнится с теми страхами и установками, которые прячутся в вашей голове, мистер Белл. Попробуйте начать с самого начала. — Доктор Калверт заглянула ему в глаза. — Прошу.

Просить было проще, чем давать. Уилл очень хорошо это узнал, за годы жизни в родительском доме. С отпрысков семьи Белл только спрашивали. В ответ Уильям получал в лучшем случае три — он каждый раз считал — хлопка отцовской руки по макушке и скупое «Хм», за которым скрывалось не то нежелание признавать успехи сына, не то собственная уязвлённая гордость — Уильям никогда не был похож на него. «Порка, строгость и смирение», — кажется именно так всегда говорил отец о собственном детстве. И хотя Уилл никогда не понимал, чего в нем было больше, сам предпочитал не следовать ни одному из отцовских правил.

Пусть и знал последствия.

— Мне было шестнадцать. — Он сжал пальцами жёсткие подлокотники кресла. — И я учился в школе, когда…

— Продолжайте, мистер Белл. Иногда разговор — лучшее лекарство.

— Как и время. Но оно никогда не сможет вылечить меня, — Уилл нервно усмехнулся. — Я слишком глубоко погряз в собственном отрицании. Даже сейчас. Мой отец был прав, когда говорил, что я…

— Ваш отец ошибался, мистер Белл. Что бы он вам ни говорил, сейчас я хочу услышать вас. Пожалуйста. — Доктор Калверт смотрела на него умоляюще, кажется, выискивая в его усталом взгляде намёк на желание продолжать этот разговор. — Здесь нет ни вашего отца, ни вашей матери, ни ваших друзей. Только я. Но, если вам будет легче, я могу отвернуться или выйти. Только не вздумайте выпрыгивать из окна.

Она собралась подняться, но Уилл тут же остановил ее жестом, а затем зачесал пальцами волосы: кажется, он и сам не был уверен, что хотел, чтобы она не уходила.

— Нет, останьтесь. Я не смогу снова говорить это в одиночестве.

Доктор Калверт медленно моргнула, откинулась на спинку кресла и положила руки на подлокотники. Максимально расслабленная поза — Уилл читал что-то подобное на одном из недавних курсов. Кажется, это должно было расположить его к себе. Но вызвало лишь короткую горьковатую ухмылку на лице и сводящую челюсть боль, когда он начал сжимать ладонь в кулак, не решаясь никак начать.

— Я встретил шестнадцатилетие в школе, — слова тихим хрипом вырвались из горла Уилла. — У нас было частное обучение, религиозные преподаватели. Каждое воскресение в церковь, молитва перед сном и иконы в каждой комнате. Не слишком располагающая к… грехам атмосфера. — Уилл нервно сглотнул и ослабил узел галстука: воздуха стало резко не хватать. — Я… — он опустил взгляд, усмехнувшись, и взмахнул руками, — я не понимал, что со мной происходит. Мой сосед по комнате все время сбегал по ночам в соседний городок — у него там была невеста. А я зарывался в книги. Знаете, я правда думал, что мне это поможет. Учёба, подработка. А потом…

— Продолжайте. Что было потом?

— Я влюбился.

Да, кажется, это чувство называлось именно так. Но от воспоминаний о нем у Уилла сводило челюсть, нос начинал пульсировать болью, а сердце подпрыгивало и тут же срывалось в пропасть, как на качелях. Что-то давило на него внутри, сжимало и оседало в горле солёным привкусом. Завтрак из соседней с работой забегаловки подкатил к горлу горьким комком, и Уилл несомненно решил бы, что отравился, не будь в его пальцах мелкой уверенной дрожи. Он поймал на своих руках взгляд доктора Калверт, и сжал их в кулаки.

Женщина молча поднялась с кресла и, подойдя к окну, открыла его, не спрашивая, нужно ли это Уилл. Холодный вечерний воздух ворвался в кабинет, и Уильям поёжился. Неприятное чувство все еще давило на его грудь, но спутавшиеся мысли начали медленно раскручиваться в длинную и ровную цепочку из запрятанных в памяти страхов. Уилл проследил взглядом за врачом: она медленно развернулась, оправила резким движением узкую юбку-карандаш и уже через несколько шагов снова оказалась в кресле напротив, ожидая продолжения истории.

— Я пытался делать вид, что ничего не происходит, — неловко крякнул Уилл, взъерошив затылок. — Я продолжал учиться, потому что так хотел отец. Хотя, знаете, заниматься, когда ты смотришь в книгу, но вместо скелета человека и исторических заметок видишь… — он снова сглотнул, — чужие руки, сжимающие смычок, не так-то просто. Я никогда ни до, ни после не испытывал подобного. Вы спрашивали, снятся ли мне сны. Я вам соврал. Да, иногда мне снится прошлое. Но я не могу вспомнить ни одного лица. Я… — Уилл растерянно уставился на доктора Калверт, — не помню ничего. Только руки и то, как мне было тепло. Мы никогда не пересекались, знаете. Разные классы, разный возраст, разные компании. А потом было как в дурацкой комедии — мы столкнулись в библиотеке.

— Это очень романтично, — женщина улыбнулась, но в ее улыбке не было ничего добродушного: взгляд миссис Калверт, как взгляд коршуна, следил за каждым жестом Уилла, за тем, как он хмурится и куда отводит взгляд, когда рассказывает ей о произошедшем.

— Хах, действительно, — Уилл едко усмехнулся. — Только ничего романтичного не было. Мы виделись еще несколько раз, а потом… Потом, я думаю, вы знаете, что было.

— Я хочу, чтобы вы сказали это вслух.

— Мне кажется, терапия работает немного не так.

Уильям пытался скрыть раздражение, но оно сочилось в каждом произнесённом слове. Доктор Калверт же, напротив, продолжала улыбаться — как и все врачи перед пациентом, которых встречал сейчас Уилл, — а затем упрямо повела подбородком и отрезала:

— Но в вашем случае, думаю, это поможет.

Впервые Уильям пожалел, что Алан не ошивается в его голове двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Тишина, повисшая в кабинете, давила своей пустотой. Ветер с улицы практически перестал залетать внутрь: листья стоящего на полу причудливого цветка не раскачивались, а лёгкие занавески свисали с карнизов своими естественными фалдами¹¹. Тишины звенела об опустевшее сознание, и Уилл отдал бы сейчас все за то, чтобы мысленно пререкаться с Аланом, а не смотреть в эти золотистые глаза напротив так похожие на глаза…

Нет, это было просто невозможно. Должно быть ему просто показалось. Уилл нахмурился, вглядываясь в лицо доктора Калверт, и вздрогнул, когда женщина словно издевательски выгнула рыжую бровь и кивнула на часы на стене. У них оставалось пятнадцать минут из положенного часа, за который Уилл заплатит в любом случае. Даже если опоздал на двадцать минут.

Язык скользнул по пересохшим губам, и они разлепились нарочито громко, будто насмехаясь над колотящимся в груди сердцем. Уилл отвёл взгляд: он не хотел говорить, не хотел позволять словам вырываться из него и предпочёл бы проглотить их навсегда, если бы это помогло засыпать ту яму внутри него землёй. Но вместо этого Уилл сделал глубокий вдох и посмотрел на доктора Калверт.

— Мы переспали. Мы встречались некоторое время. Никто не знал об этом. Иногда мы… — он поджал губы, слова не хотели срываться с языка, и все же он выдавил из себя: — занимались сексом. — Уилл замолчал, погрузившись в свои мысли. — А потом нас застукали. На следующий день родители забрали меня из школы.

Вздох сочувствия пощёчиной обжёг щеку Уильяма. Доктор Калверт смотрела на него с грустью, как будто имела хоть какое-то представление о его чувствах и том, что ему пришлось пережить. И все же, ему самому неожиданно стало легче. Он всегда боялся подойти к этой двери и открыть ее: казалось, эта кладовая была до потолка набита костями скелетов прошлого, которые обрушатся на голову, стоит только открыть дверь. Вместо этого Уильям обнаружил лишь маленькую горстку пепла, оставшуюся от сгоревшего «я», которым некогда был Уилл. Маленький слой пыли, избавиться от которого было немного проще, чем он предполагал.

Он нервно оттянул ворот галстука и прохрипел:

— Мне кажется, мы немного отошли от темы.

И это было полнейшей правдой. Уилл перевёл взгляд на окно, за которым опустившийся на карниз голубь пытался оторвать силиконовый герметик с другой стороны стекла.

— Да, немного. Что ж… — скользнув взглядом по пустому кабинету, Уильям посмотрел на доктора Калверт, — теперь я ревную своего лучшего друга. К женщине.

— И почему же?

Знай Уильям ответ, он бы не пришёл в этот кабинет. Но сейчас разгадка казалась ему настолько очевидной, но хотелось посмотреть в зеркало и рассмеяться самому себе в лицо, от банальности испытываемой злости к Алану.

Губы Уильяма растянулись в кривой усмешке, и он рассеянно пожал плечами.

— Я делаю для него все. Выполняю любую его прихоть и поддерживаю каждый раз, когда ему становится плохо. Я выслуживаюсь и унижаюсь перед ним, но в ответ не получаю ничего. Только новые укоры, холодность и чувство обыденности. Словно я всегда буду рядом, готовый подхватить ситуацию в свои руки. — Уилл вздохнул. — Наверно, я просто слишком люблю этого засранца.

И все же это чувство не было похоже на то тепло, что он чувствовал раньше. Теперь вокруг Уильяма был только холод, а эмоции, к которым он привык, превратились в кривое зеркало человечности. Порой он не узнавал даже самого себя, глядя в отражение, но не понимая, что за человек стоит перед ним. Он видел свои руки, чувствовал под кончиками пальцев холод инструментов, но эти руки не были его.

Уильям не понимал, что с ним происходит, и все же спустя время нашёл простое и очевидное объяснение.

— Но скорее всего я просто медленно схожу с ума.

Глава VII. Близость

Александр всегда знал слабые места старшей сестры. Он всегда наслаждался, видя ее искорёженное гневом лицо или же подглядывая за тем, как Амелия сама отдаёт себя в руки палачей-родителей.

Поэтому не был удивлён, когда застал сестру в столовой в обнимку с утренней газетой, красными распухшими как две кесадильи глазами и растрепавшимся пучком на голове.

— Чего такое кислое лицо? — Александр скрипнул стулом, сев напротив Амелии и тут же подтягивая к себе миску с булочками. Амелия не посмотрела на него, продолжая пробегать взглядом по строчкам новостей. — Мать опять доставала наставлениями? Или, — Алекс расплылся в ехидной ухмылке, — ты вдруг поняла, что тебе в жизни не хватает простого женского счастья в виде чл…

— Еще одна смерть на озере, — холодно оборвала его Амелия, поджала губы и с хрустом перевернула страницу. — Какое неприятное совпадение. Полиция не смогла найти тело — только одежду. Эксперты считают, что несчастного съели рыбы. Хотя прошла всего неделя.

— До костей? — Подоспевший лакей поставил перед Алексом дымящуюся чашку кофе. — А почему не дикое животное? Ведь именно так обычно объясняют загадочные смерти в твоих любимых сериалах.

Александр рассмеялся и отпил горячий напиток. Амелия хмыкнула. Ее брови нахмурились и сдвинулись к переносице, отчего между ними пролегла неглубокая милая складка. Амелия сморщила острый, немного вздёрнутый нос, словно почувствовала неприятный запах, а затем подняла взгляд на Александра.

— Очень смешно, Алекс. Я больше переживаю, как мистер Маккензи это воспримет. Вторая смерть за месяц, а власти ничего не делают, чтобы предотвратить новые случаи. Ты видел эти мостки? А их подпорки?! А эти… — Амелия скривилась, отложила газету и, подняв чашку, допила свой кофе, — водоросли, налипшие слизью на настил. Там можно оступиться даже просто засмотревшись вдаль. Чего уж говорить, если ты немного пьян? — она взмахнула чашкой, описав в воздухе круг.

— Не думаю, что мистеру Маккензи есть какое-то дело до этих мостков и новой смерти. Не припомню, чтобы на похоронах он скорбел. Его жалкие потуги изобразить сожаления позорили гильдию актёров. Да и все внимание мистера Маккензи было занято немного другим объектом.

Игнорируя направленный на него взгляд сестры, Алекс потянулся через весь стол за небольшой миской с хлебом. Несколько мгновений перебирая нарезанные машиной тосты, он остановился на самом подгоревшем — и как только эта прислуга все еще работает здесь? — и бросил его на свою тарелку. Принесённый йогурт он сразу же отодвинул в сторону — этот пресный вкус был хуже, чем у лепёшек в мексиканском кафе около школы.

Амелия же продолжала смотреть на него, сложив локти на стол.

— Ты сам понимаешь, что говоришь, Александр?

— Лана, — развёл руками Алекс, словно это был само собой разумеющийся и очевидный ответ в мире, а затем закинул в рот кусочек оторванного хлебного мякиша. — Ты разве не видела, как он на неё глазел? А аукцион? Не делай вид, что не заметила его кривого флирта. Мистер Маккензи может быть и скорбит, но только из-за своей импотенции. Сомневаюсь, что Лана захочет ждать час, пока он соберётся с мыслями.

— Александр!

Щеки Амелии вспыхнули возмущённым румянцем.

— Что Александр? — писклявым голосом спародировал он сестру. — Я говорю очевидные вещи. Глупо засматриваться на молоденьких девушек в его возрасте и надеяться, что они будут с тобой по большой любви. Там может быть разве что любовь к деньгам. Но тут уже либо деньги, либо виагра. — Он взмахнул рукой над столом, указывая на два невидимых человеческом глазу выбора, которые словно лежали перед ним в миске с хлебом и на тарелке. — Как понимаешь, у мистера Маккензи вряд ли есть хоть что-то из этого списка. Скорее он заставит ее оплатить все свои долги.

Взгляд зелёных, почти изумрудных глаз Амелии потемнел. Она хмыкнула, привычно скрывая за этим своё раздражение — Алек уже давно выучил все ее жесты. Помедлив еще немного, она откинулась на спинку стула, сложила на груди руки и качнулась, балансируя на двух ножках.

— Ты ничего не знаешь о мистере Маккензи.

— Я знаю достаточно о его дочери. И о Лане, чтобы делать выводы. И тебе бы посоветовал иногда думать, — шёпотом протянул он, указывая на Амелию куском тоста. — Или вас на менеджменте этому не учили?

— Ты слишком хорошего о себе мнения, Александр.

— Я просто реалистично смотрю на многие вещи. Например, на наше положение в семье. Ты же в курсе, что отец ни копейки тебе не оставит? — он выгнул бровь, не донеся новый кусочек хлеба до рта. — Этот старый хрыч повернут на патриархальных замашках. А ты, к сожалению, не сын, чтобы гордиться первенцем. Увы, — Алекс ехидно оскалился, — первый блин комом.

— Второй тоже, Алекс. И с каких пор тебя начало беспокоить моё положение?

Спустить Амелии булыжник в свой огород было непросто, но все же Алекс глубоко вздохнул и подняв глаза к потолку, словно на нембыла написана предвыборная речь, пожал плечами.

— Ну, ты моя сестра и я обязан знать, что мне не придётся содержать тебя в старости. Впрочем, когда отец умрёт, и все перейдёт ко мне, я буду рад видеть тебя в правлении. Это семейный бизнес и все такое. А мы — Куэрво и должны держаться вместе, несмотря на наши небольшие разногласия. — Алекс перевёл взгляд на сестру с самой милой улыбкой, на какую только был способен. — К тому же, ты знаешь что-нибудь об отцовских парт?..

— Простите, мисс Амелия. Анна нашла это в мусорке несколько дней назад и пыталась вынести с собой. Я же посчитал, что вы должны сами увидеть.

Дворецкий появился из-за спины Алекса неожиданно, держа в руках подозрительно знакомый телефон. Идиотский. И розовый.

Недоеденный кусок тоста безвольно смялся под хваткой Алекса, когда ладонь сжалась в кулак. Взгляд неотрывно следил за каждым действием прислуги. Он прожигал лежащий в руках дворецкого телефон и не смог погаснуть даже, когда гаджет оказался в руках удивлённой Амелии. Она несколько долгих секунд рассматривала его, пока Алекс растирал в кулаке хлебные крошки, а затем выражение ее лица стало непонимающим, и она поспешила посмотреть на дворецкого.

— Что?.. Телефон Эйлин. Где она его нашла?

— На заднем дворе. — Старик бросил на Алекса быстрый взгляд — как будто он мог ему о чем-то сказать без слов. — Вместе со старыми книгами и ненужными вещами с чердака, которым не нашлось покупателей. Анна сказала, что раз хозяевам эти вещи не нужны, то она может забрать их себе. Я не поддерживаю эту позицию, но… — дворецкий закряхтел, сложив за спиной руки и перекатившись с пятки на носок, — я не могу запретить прислуге вытаскивать книги из мусорных пакетов. Как и бездомным разгребать их, когда они оказываются за пределами нашего особняка.

— Да, я понимаю… — рассеянно протянула Амелия, вертя в руках телефон Эйлин. — Книги она может взять. Нужно было просто подойти ко мне и все. Я могу отдать ей еще несколько своих экземпляров, которые не читаю. Там детские сказки. Эйлин подарила.

— Да ты сама щедрость, Амелия. Всем бы у тебя поучиться.

Слова вырвались из Алекса быстрее, чем он успел это понять. Оставив горький миндальный след на губах, они вонзились в каждую клеточку тела, заставляя Александра принять боевую стойку: его плечи приподнялись, пальцы продолжали разминать то, что осталось от тоста, а брови нахмурились. Амелия тихонько хмыкнула, закатила глаза и посмотрела на дворецкого, который, казалось, вертелся на раскалённой сковороде, едва сдерживая себя от того, чтобы рассказать еще и закопать Александра Куэрво еще больше. У них всегда были напряженные отношения, а вот Эйлин Маккензи старый дворецкий просто обожал, считая маленькую настырную блондинку верхом интеллигентности и начитанности.

Даже когда она пьяная валялась на диване в гостиной в обнимку с Амелией.

Сестра вздрогнула, как от невидимого электрошокера, и снова посмотрела на дворецкого. Ее брови свелись домиком к переносице, и она прищурилась.

— Анна сказала что-нибудь еще? Возможно, мы можем позвать ее и…

— Нет, я отправил ее домой. Бедняжка разнервничалась. Едва могла связать слова. Но она вспомнила, — дворецкий низко наклонился к Амелии и понизил голос, хотя Алекс прекрасно расслышал его заговорщицкий шёпот: — что видела этот самый телефон под кроватью господина Александра, когда убиралась в его комнате. Она не стала его трогать, но затем телефон оказался на его тумбочке. А сейчас Анна нашла его в мусорке. Ей очень стыдно, что она не рассказала раньше, но…

— Все хорошо, правда, — резко оборвала старика Амелия и вскинула взгляд на Александра. — Алекс, откуда у тебя телефон Эйлин в спальне?

Он знал ответ. Но не сказал бы его сам, даже предложи ему кто-то миллион долларов. Как минимум потому, что тот у него и так был, а свою шкуру Александр Куэрво любил слишком сильно, чтобы вот так просто подставлять себя. Нужно было уехать на другой конец города и бросить этот проклятый телефон под гидравлический пресс. А потом закопать где-нибудь в лесу и надеяться, что никто и никогда не решит закопать там же труп. Чтобы случайно не нашли этот идиотский розовый мобильник Эйлин.

— Должно быть она выронила его, когда приходила к тебе, — безразлично пожал плечами Алекс, пряча за приподнятой чашкой натянутые от напряжения губы. — Я нашёл и собирался отдать.

— То есть ты хочешь сказать, что она неделю ходила без мобильного, на который я ей звонила, и она мне отвечала?

Алекс помедлил, прежде чем ответить, а затем скупо кивнул:

— Да.

Амелия была в ярости. Нет, даже не так. Она каждой клеточкой безмолвно плевалась в Александра ядом. Ее пальцы нервно сжимали мобильный, а взгляд не моргая смотрел на брата. Она знала, что Алекс врёт. Ему никогда еще не удавалось скрыть от Амелии свои проступки, начиная от сломанной фарфоровой куклы и заканчивая проваленными экзаменами.

— Ты можешь хоть раз в жизни не врать мне, Александр Куэрво?

Слова сестры холодными льдинками сорвались с губ. Алекс сглотнул через силу. Пальцы била мелкая дрожь — он едва смог скрыть это, вцепившись в ручку чашки так, словно она должна была через секунду рассыпаться от этого жеста осколками, — а на лбу, кажется, выступили капельки пота. От взгляда Амелии хотелось спрятаться, но Александр продолжал смотреть сестре в глаза, не заметив, как дворецкий снова дёрнулся и отступил на шаг от стола.

— Прошу прощения, мисс Амелия, но я думал, что вы знаете.

— Знаю что? — заинтересованно обернулась к нему она.

— Накануне… накануне трагедии мисс Маккензи приходила сюда. Я сообщил ей, что вас нет, но она… Она приходила не к вам, мисс Амелия.

Если Александр Куэрво и допускал мысль, что его сестра никогда об этом не узнает, — он был самым большим идиотом на свете.

Он не успел подскочить со своего места, как стул под Амелией опрокинулся, а розовый мобильный пролетел мимо его головы, разбившись за спиной об стену. Руки Амелии тряслись, как и сама она, опираясь на край стола. Взгляд суетливо бегал по расставленным перед ней предметам сервиза, и Алекс поспешил вскочить и отойти на пару шагов, поближе к стене. И не зря. Уже через секунду пальцы Амелии обхватили тонкую ручку, и она замахнулась.

— Как ты мог?! Жалкий. — Чашка со звоном просвистела мимо уха Алекса и разбилась о стену. — Никчёмный. — Еще одна. — Кусок. — И еще одна: Алекс едва успел от неё увернуться, отступая в сторону гостиной. — Дерьма! — Амелия истерично взвизгнула, отправляя в сторону Алекса последнюю фарфоровую чашку из семейного сервиза, которую слуги по глупости сегодня выставили на стол.

— Мисс Амелия, успокойтесь, пожалуйста… — дворецкий попытался было дотронуться до плеча сестры, но Амелия только нервно дёрнула плечом, уворачиваясь от прикосновения.

— Она была моей подругой! Как ты вообще мог подумать, что можешь… что можешь…

— Подругой ли? Не обманывай себя, Амелия. Эйлин не любила тебя. Как и ты ее. Позлить родителей, нарочито выставить себя и напомнить, что ты не оправдала их надежд, — это все, для чего тебе нужна была Эйлин. Ты Куэрво, Мэлли, — Алекс нарочито медленно растянул каждую гласную в имени сестры, — ты используешь людей, когда тебе от них что-то надо. Что ж, со мной в постели Эйлин была хороша. Не знаю, как с тобой. Хотя язык она стереть не успела, а ты большую часть времени ходишь недовольная. Вижу между этими двумя факторами коррел… Ай!

Он пошатнулся: ложка прилетела ему прямо в лоб. Зашипев, Алекс потёр кожу, ощущая, как к ушибленному мету приливает кровь: оно горело, а звенящая боль растекалась по всему черепу.

— Ты переспал с ней! — Амелия снова замахнулась уже следующей ложкой, но на этот раз не стала кидаться ею, предпочтя замереть в угрожающей здоровью Алекса позе.

— Хороша девушка, что прыгает в постель к другому. И к тому же она все уши нам протрещала про своего нового парня. Так что я был просто четвертым углом в этом кривом квадрате отношений, — криво хмыкнул Алекс; осколки хрустнули у него под подошвой, и он опустил на секунду голову, разглядывая мелкую крошку фарфора. — Ты же не была так наивна, чтобы думать, что Эйлин ограничится только мной?

— Ты пытался ее изнасиловать!

Слова Амелии пощёчиной отпечатались на его щеке. Алекс замер, слегка замахнувшись носком на крупный осколок чашки: он хмурился, силясь понять и вспомнить то, в чем его обвинила сестра. Но как бы он не напрягался, вместо чёткой картинки прошлого, он видел только размытые образы и засвеченные негативы прошлого. Кадры сменялись слишком быстро, чтобы он мог ухватиться хоть за один из них, а некоторые просто вспыхивали и рассыпались пеплом, скрывая за собой что-то ужасное и болезненное. Но он не помнил, что именно.

Алекс медленно поднял взгляд на сестру и растерянно пробормотал:

— Я… я этого не помню.

— Не нужно прикидываться, Алекс. Ты все прекрасно помнишь. Если бы Лана не подоспела, ты бы… ты бы… — Амелия хватала ртом воздух, сжимала пальцами ткань блузки на груди и задыхалась.

— Что здесь происходит?! Что вы себе позволяете? Совсем стыд потеряли? Устроили представление перед чужими людьми. Где ваше воспитание. Собирайтесь. Отец ждёт вас на ужин.

Александра и Амелия одновременно обернулись ко входу в столовую. Мать замерла. Она рассматривала рассыпанные по полу осколки. Ее рот открывался и закрывался, пока она в немом ужасе пересчитывала взглядом количество разбитых чашек.

Амелия недолго ждала реакции матери: тряхнув собранными в хвост волосами; она выбежала из столовой, толкнув Элеонор плечом, и скрылась на лестнице, перескакивая через ступеньки — это было слышно по тяжёлым хлопкам подошвы.

— Куда ты пошла, Амелия? — мать запоздало развернулась и закричала вслед дочери. — Амелия! Живо вернись!

Алекс смог на это только хмыкнуть. Пнув в сторону отколовшуюся ножку чашки, он сел обратно за стол и принялся нервно разламывать еще один тост. Он чувствовал на себе тяжёлый взгляд матери, а потому поспешил разбавить повисшую в столовой после немого игнорирования криков Элеонор тишину:

— Разумеется, она вернётся. — Алекс пожал плечами и стряхнул с пальцев крошки. — Мы же Куэрво. Вы каждый день повторяете нам это. А то вдруг забудем.

Он обернулся на мать и едко улыбнулся, продолжая разрывать хлеб на маленькие кусочки. Ни один мускул на лице матери не дрогнул. Губы стянулись в привычную дежурную ухмылку. Элеонор поджала челюсть, отчего под ней появился мешкообразный второй подбородок, и стала походить на навязчивую утку-наседку, с важным видом прогуливающуюся по берегу. Разве что ходила Элеонор Куэрво пока еще не вразвалку.

— Разберись со своей сестрой, Александр, — холодно процедила мать и развернулась на каблуках, бросив ему напоследок: — И не смейте опаздывать.

Конечно, он не имел права опоздать. Ведь он был Куэрво.

***

— Вы снова поссорились?

Хмурый взгляд отца метался с лица Алекса на Амелию, пока мужчина ковырял вилкой в тарелке. Зубцы наматывали на себя длинные нити пасты, как Алекс терпение Диего Куэрво на кулак. Отец был раздражён, но, кажется, ресторан смягчал его недовольство детьми. Устраивать очередную ругань в ресторане не было в планах ни одного члена семьи Куэрво, поэтому оставалось только косо переглядываться, недовольно сопеть и ёрзать на стуле, потягивая уже третий бокал красного вина.

— Нет. У нас возникло некоторое недопонимание, — криво усмехнулся Алекс, касаясь пальцами двух глубоких ссадин на лбу. — Не могли выбрать мне галстук. Мэлли предлагала бордовый, а я хотел канареечный.

Диего хмыкнул, закинул в рот шарик из спагетти, медленно пережевал его и негромко рыгнул, заставив щеки Алекса покраснеть от беспардонности поведения отца.

— Канареечный, — хрипло протянул тот с выражением лица, словно перед ним на тарелке лежал раздавленный таракан, которого нужно было съесть, но смотрел Диего на сына. — В твоём возрасте уже можно было развить чувство вкуса, Александр.

«В твоём возрасте можно было развить чувство прекрасного».

«В твоём возрасте можно было найти себе взрослое занятие».

«В твоём возрасте нужно бросить свои игрушки и заниматься бизнесом».

«В твоём возрасте должно жениться и завести семью».

Александру Куэрво было без месяца двадцать шесть, а список из его «можно было», «нужно» и «должно», которые он слышал от отца, расширился до размеров настольной библии. И перечитывать ее он должен был каждый вечер перед сном. Чтобы не забыть ничего важного.

Александру Куэрво было без месяца двадцать шесть, а единственным, что он выбирал в своей жизни сам, были дорогой алкоголь и шлюхи.

Рассеянно пожав плечами, Алекс вернулся к своей тарелке, тщательно избегая направленных на него взглядом родителей следующие минут десять. Он лениво ковырял свою порцию болоньезе вилкой и рассматривал зал, опершись локтем о стол — к неудовольствию матери — и подперев кулаком щеку. Алекс знал каждого в этом зале и с лёгкостью мог поклясться, что и без чтения мыслей сможет угадать, кто и о чем сейчас разговаривает на другом конце зала. Иногда он лениво отправлял очередную порцию пасты себе в рот и продолжал рассматривать гостей ресторана.

Пока не наткнулся на знакомые светлые выцветшие волосы и грязную ржавую копну рядом.

— Смотри, кто там сидит, — встрепенулся Алекс и слегка толкнул сестру локтем, тыкая вилкой в направлении знакомой парочки. — Наши милые влюблённые голубки.

— Алекс, — Амелия закатила глаза, — успокойся уже. Мистер Маккензи поддерживает Лану. Ей сейчас очень тяжело. Психологически. Мы потеряли близкого человека.

— Тогда почему ты не с ними сейчас? Или тебе не нужна поддержка?

Он улыбался приторно-ядовито, той самой ухмылкой, от которой у Амелии обычно сводило челюсть, а желание убить Алекса возрастало в несколько десятков раз. Сестра смотрела на него бесстрастно, затем отодвинул локоть и продолжила разделывать кусок стейка на своей тарелке.

— Потому что сейчас я ужинаю со своей семьёй. Это лучше, чем…

— Чем флирт Алана Маккензи? — хохотнул Алекс.

Отец зыркнул на него из-под сведённых к переносице бровей, мать обиженно поджала губы, а Амелия с незаинтересованным видом отправила маленький кусочек мяса себе в рот, пережёвывая с такой яростью, словно это был кусок резины.

Алекс снова вернулся взглядом к расположившимся невдалеке Алану Маккензи и Джанет. Зубчики вилки царапнули поверхность блестящего фарфора, когда он попытался намотать новые нити макарон, не отвлекаясь от Алана и его нового увлечения. Мистер Маккензи разговаривал очень долго и нудно: Алекс видел с каким скучающим выражением Джанет смотрела на него, безучастно помешивая принесённый суп. Алан разговаривал достаточно громко, чтобы слышать его голос, но недостаточно, чтобы разобрать произносимые слова.

И Александру Куэрво слишком сильно хотелось испортить им настроение.

— Если хочешь, я могу узнать, почему тебя не позвали, — он обернулся к сестре, нервно тряхнул вьющимися волосами и осклабился.

— Александр, не забывай о приличии, — предупреждающе бросила мать, нанизывая на свою вилку несколько листьев салата и спешно отправляя их себе в рот.

— А что такого? — брови Алекса удивлённо изломились. — Я просто подойду и поздороваюсь с нашими знакомыми. Мне казалось, что вам всегда нравился мистер Маккензи. Это же вы предложили театру пригласить его сюда. Разве нет? И даже выделили деньги на постановку. Так что… — он поспешил отложить вилку и, скрипнув ножками, отодвинул стул, — пойду выражу ему нашу признательность за эти десять лет знакомства.

— Алекс!

— Я быстро.

Кажется, они кричали ему вслед что-то еще, но он не оборачивался. Алекс видел перед собой только ржавые волосы Джанет и мельтешащую перед ней макушку Алана Маккензи. Он активно размахивал руками, жестикулировал, как заправский итальянец, подтверждая каждое своё слово, а Джанет только медленно кивала, безучастно слушала и то и дело отвлекалась на окружающих ее людей.

И именно она первой заметила подплывшего к столику Алекса. Ее плечи напряглись, и девушка поспешила дотронуться до руки Алана — пальцы несколько секунд колебались, то сжимаясь, то разжимаясь, — и все же она обратила на себя внимание мистера Маккензи в тот самый момент, как спинка его стула скрипнула под весом облокотившегося на неё Алекса.

— Какое приятное совпадение! Мистер Маккензи, не думал вас сегодня здесь встретить!

Алан даже не посмотрел на него. Он взял бокал, лениво покружил в нем вино и заглянул внутрь, вглядываясь в отражения лампочек.

— Действительно. Обычно я не посещаю… подобные места. И к тому же я надеялся больше никогда тебя не увидеть в своей жизни. Но, — Алан отпил из бокала вино, — вселенная полна загадок и непредсказуемостей.

— Пути господни и все такое, да-да, — раздражённо отмахнулся Алекс.

Алан скривился в усмешке.

— Я ничего подобного не говорил. Я лишь заметил, что никогда не знаешь, какая тропинка приведёт тебя именно в это место и в это время. Ты мог продолжать сидеть за своим столиком и наслаждаться издевательствами над сестрой, но вместо этого твой маленький никчёмный мозг решил испытать моё терпение. — Голос Алана понизился настолько, что слышать его теперь мог только Алекс и сидящая рядом Джанет. — Увы, оно у меня не так безгранично, как у мисс Блейк. Вы же с ней знакомы?

— Да, весьма тесно.

— Ну не тесней, чем с моей дочерью.

Алекс дёрнулся, как если бы Алан действительно его ударил. Сердце в груди колотилось, воздуха не хватало, но Александр продолжал нависать над мистером Маккензи, испытывая его терпение. Джанет, поначалу напряженно пялившаяся на Алекса, отвернулась и теперь нервно покусывала нижнюю губу. Ногти срывали облупившийся черный лак друг с друга. А Алан продолжал пить вино, словно ничего не происходит и это не он сейчас бросил Александру в лицо обвинения в отношениях с Эйлин.

Ножка фужера глухо звякнула о стол, и Алан наконец повернулся к Алексу, перекинул руку через спинку стул и, развалившись на нем, посмотрел снизу вверх взглядом, от которого хотелось поскорее спрятаться: липкого, давящего и насмешливого.

— Так зачем ты пришёл? Явно не обменяться со мной любезностями.

— Моя сестра утверждает, что вы решили… — Алекс оглянулся на замершую за столом Амелию, — морально поддержать мисс Блейк в это трудное для всех нас время. Я же придерживаюсь иного мнения. — Он наклонился ниже к спокойно улыбающемуся Алану, который, казалось, только и ждал того, что Алекс скажет дальше. — Что милый и любимый всеми мистер Маккензи просто решил подержаться за прелести мисс Блейк. Удивительно. Эйлин всегда рассказывала про… как же его там звали? — Он замолчал на несколько мгновений, вспоминая вертящееся на языке имя. — Уильям, кажется. Да, она все время бубнила про своего дядю Уилла, с которым вы живете. Неужели потянуло на что-то другое? Решили вспомнить каково это — трахать женщину?

Александр победно замолчал. Но Алан вместо того, чтобы смутиться или оскорбиться, только шире улыбнулся. Хотя его улыбка и была острее ножа: Алексу показалось, что по его виску потекла горячая тягучая дорожка, но, стоило дотронуться пальцами до кожи, как он понял, что это было только в его воображении.

Алан улыбался, неотрывно глядя в глаза Алекса. Пальцы мистера Маккензи стучали кончиками по деревянной столешнице. Алан думал — это было видно по тому, как он медленно дышит, а его зрачки, несмотря на то, что смотрел он практически на лампочку — тень от Алекса падала на его лицо, — были раскрыты так, словно они находились в тёмном помещении без единого источника света. Джанет молчала и не смотрела ни на Алекса, ни на Алана. Кажется, она чувствовала себя неуютно и не так комфортно, как когда…

Александр растерянно заморгал. Снова то же самое. Он помнил разговор с Джанет, в котором сказал, что ему известно о ней многое. Он помнил, как угрожал ей, а она угрожала ему в ответ. Он помнил, как она сказала ему о брате. Но… он не помнил ничего, что было между. Сознание врезалось в невидимую кирпичную стену, и смутные образы так и оставались заблокированными фрагментами памяти, для которых, кажется, стоило выполнить еще несколько дополнительных квестов.

Длинные тонкие пальцы Алана обхватили ножку бокала, и он отпил из него, вульгарно причмокнув.

— Хах, а ты забавный. — Мистер Маккензи отсалютовал ему вином. — Правда. Мне будет даже жаль, если с тобой случится что-то очень неприятное.

— Вы мне угрожаете?

— Я предупреждаю.

Говорил Алан пугающе спокойно. Он продолжил потягивать вино, пока на дне бокала не осталась одна капля, которую мистер Маккензи опрокинул на высунутый язык. Алан вёл себя, как пьяный, но ни одна черта его лица об этом не говорила. Он был спокоен и трезв настолько, насколько в принципе может быть трезвым человек, не выпивший ни капли. И все же он изображал из себя пьяного. Или же пытался произвести на Алекса подобное впечатление.

Алекс пару раз оглянулся на столик своей семьи, но никто кроме Амелии не смотрел на него: отец был занят поданным десертом, а мать с кем-то разговаривала по телефону, вызывая на себя шквал осуждающих взглядом. Семейство Куэрво во всем его благородстве и достоинстве. Лучше и быть не могло.

Алан опустил бокал на стол, лениво обвёл взглядом окружающих в зале и уже было собирался отвернуться и дотронуться до руки скучающей от их маленькой перепалки Джанет, как Алекс неожиданно для самого себя — он был уверен, что в итоге пожалеет об этом, — положил руку на плечо Алану и, наклонившись еще ниже, сумбурно пробормотал под нос:

— Да бросьте, мистер Маккензи. Мы все знаем, что вы бесхребетный порочный актёришка, который не упустит ни одной юбки или члена. Вы едва ли можете противопоставить мне хоть что-то. У моего отца есть деньги и связи. А что есть у вас? Кроме былой славы и жалости общества из-за смерти… Эйлин?

Бровь Алана остро выгнулась, в уголках глаз пролегли морщинки, а взгляд продолжал улыбаться, крича, что «сейчас кому-то будет очень больно, если ты не заткнёшься».

— Раздутое самомнение всегда было слабым местом Куэрво. Вы всегда думаете, что стоите больше, чем есть на самом деле. Но по факту… единственное, что вы можете, — строить наполеоновские планы по захвату общественного туалета и получить пару десятков пуль в брюхо. Твой двоюродный дед, — Алан состроил лицо, будто что-то вспоминал, — Анхель, вроде бы, погиб именно так, да? Был недавно в библиотеке. Читал вырезки из газет. Бедняга. Через него можно было макароны промывать.

Алекс было дёрнулся, но Алан оказался быстрее — он подскочил со стула, выпрямившись перед Александром и все так же глядя на него снизу вверх. Он был на голову ниже его, и все же пришлось нехотя отступить, когда ладонь Алана насмешливо-успокаивающе похлопала его по груди.

— Ну тише, тише. Предлагаю выйти и продолжить наш разговор на свежем воздухе. Кажется, тебе нужно хорошенько подышать, Александр. Да и по твоему внешнему виду заметно, что… — взгляд Алана метнулся на раздувшуюся на лбу Алекса шишку, и мужчина осклабился, — ты уже сегодня достаточно наговорился.

— Мне не нужно никуда выходить, чтобы сказать вам, что вы будете лизать мне ботинки, если я предложу вам сотню другую зелёных. Почти как ваша ненаглядная дочь.

— Ну я же предупреждал, — сунув одну руку в карман штанов, Алан потёр подбородок, сжав зубы и нервно ухмыляясь. — Почему вы никогда не слушаете?

Увернуться Алекс не успел: его челюсть хрустнула от точного удара каменного кулака Алана, — и он повалился на натёртый до блеска пол. Морщась, он успел заметить, как свет от лампы закрыла чья-то тень, а подувший от вентилятора воздух донёс до Алекса знакомый мужской парфюм. Алан склонился над ним, заглядывая в глаза своими блеклыми серебристыми глазами. И Алекс был готов поклясться, что сейчас они были не просто бледно-серыми, но потянутыми молочно-розовой плёнкой, словно кто-то вылил на них кислоту.

Алан рассматривал его лицо. Рывок — и пальцы вцепились в воротник рубашки Алекса, притягивая его ближе к мистеру Маккензи. Они едва не столкнулись лбами: Алан успел вовремя отпрянуть, тряхнув головой — на лоб упало несколько светлых прядей. Время замедлилось, и Алекс не понял, когда хватка Алана разжалась, а сам он выпрямился, нервно сжимая ладони в кулаки.

— Уверен…

Удар в скулу.

— …твои родители…

Снова удар ногой куда-то в район рёбер.

— …каждый вечер…

Еще один.

— …жалеют…

На этот раз ботинок Алана встретился с носом Алекса.

— …что ты вообще родился.

Наверно, это Алекс должен был сейчас жалеть. Жалеть, что вообще полез к Алану Маккензи вместо того, чтобы продолжить ужинать с семьёй.

Удары были точными и выверенными — каждый сопровождался скрипящей болью во всем теле. Снова схватив Алекса за воротник, Алан опрокинул его на соседний столик: люди взвизгнули и, кажется, отпрыгнули. Алекс же чувствовал только как чужая вилка тычется ему в спину своими зубцами, словно он был отборным стейком.

— Вызовите полицию! И скорую! Быстрее!

Он не помнил и половины ударов Алана. Тело онемело. Пальцы едва могли сжаться в кулак, чтобы тот тут же бессильно опал. Что-то хрустнуло, но Алекс не смог повернуть голову, чтобы посмотреть: боль парализовала его, пока Алан продолжал беспорядочно наносить удары. Никто не решался подойти к ним ближе, и Алекс только успел заметить мелькнувшую сбоку рыжую голову Джанет, как она тут же скрылась за спиной Алана.

Пальцы Алана дрожали, сжимая рубашку Алекса, и он наклонился ниже, так, что между их лицами остались несколько сантиметров. Дышал Алан тяжело. Он кипел от скопившейся внутри него ярости. И все же Алекс едва ли мог сфокусировать взгляд на лице мистера Маккензи, пока тот его не встряхнул так, что Алекс ударился затылком о поверхность стола.

— Ты не стоишь и реснички Эйлин, Александр Куэрво. — Шипящий голос Алана напоминал змею, просачивался в уши и вонзал свои маленькие клыки в разум Алекса. — А твоё существование — ошибка природы. В тебе нет ничего человечного. Ты опухоль, которую нужно вырезать. Никто даже не вспомнит, если ты исчезнешь. Ты не оставишь после себя ничего, Александр Куэрво. Но ты умрёшь не сейчас, нет. Это внесёт дисбаланс. Ты должен быть здесь и сейчас. Потому что сначала, я хочу посмотреть, как ты будешь страдать от ненависти к себе, как ты будешь умолять этот мир убить тебя. Но ты слишком слаб, чтобы это сделать. Потому что ты трус, Александр Куэрво.

Он смотрел в глаза Маккензи, но не видел ничего. А потому смог только развязно хмыкнуть и выплюнуть вместе с кровью тому в лицо:

— Идите к черту.

Алан ухмыльнулся.

— Жаль тебя разочаровывать. После смерти нет ни Рая, ни Ада. Только пустота, забвение и… — улыбка Алана стала безумной, а взгляд забегал по лицу Алекса, прежде чем губы растянулись в две тонкие обескровленные полоски, — я.

Он тряхнул Алекса и скинул на пол. Легкие сжались, низкий чахоточный кашель вырвался из них и светлый пол окрасился багровыми брызгами, пока Алекс корчился на нем, пытаясь выплюнуть все свои важные органы. Он видел мельтешащих вокруг людей с телефонами, что снимали его. Он чувствовал на себе взгляд Алана Маккензи. Он слышал полицейский сирены с улицы. Но даже они не смогли заглушить боль и хруст ломающейся левой руки.

Нога Алана вдавливала раздробленную кость в пол. Каблук ботинка крутился, словно это был окурок от сигареты. А Алан смотрел на Алекса сверху вниз, прикуривая тонкую самокрутку.

Мир плясал перед глазами яркими вспышками. Алан Маккензи возмущался, когда его повалили на пол рядом, скрутили руки и надели наручники. Но Алекс мог только рассеянно моргать и смотреть на все, как под сильным наркозом, едва ли различая окружающих его людей. Женские каблуки вибрацией разнеслись по полу — Амелия рухнула перед ним на колени, убирая налипшие на лоб кудри.

— Алекс, ты меня слышишь? Алекс!..

Алекс моргнул и голос сестры потонул в ослепившей его боли, оказавшейся на деле лампочкой медицинского фонарика. Его куда-то везли. Лица мельтешили перед ним назойливыми мухами, а проклятый фонарик продолжал тыкаться в лицо, пока не исчез и перед Алексом не возникло знакомое лицо врача.

— Вы меня слышите, мистер Куэрво? Я доктор Белл. Внимательно следите за моим пальцем.

Он проигнорировал руку врача, как и вытянутый перед ним палец. Узоры на потолке оказались намного интересней: они сплетались в причудливые трехспиральные символы, шипели, извивались раздвоенными языками и роняли жирные липкие капли на пол. Лица людей вокруг него исказились, превратившись в уродливые шаржевые маски. Они смеялись над ним, глумились и тыкали пальцами в раздробленную руку. Палата вращалась, и вскоре Алекс оказался привязанным к потолку, а врачи продолжали суетиться внизу над пустой каталкой. Он вздрогнул и в ту же секунду рухнул в объятья уродливых масок.

Единственным нормальным лицом среди них, к проснувшемуся неудовольствию, оказалась физиономия доктора Белла, мельтешащая перед самым носом у Алекса. Захотелось поскорее избавиться от этого настырного насекомого: Александр даже заметил за затылком у доктора маленькие мушиные крылья.

Он хотел было прихлопнуть его, но смог только невнятно промычать и ухватиться за выцветающий в обступающей его тьме голос:

— В шестую палату его. Мистер Куэрво… Мистер Куэрво!

Глава VIII. Увечья

Ноябрь, 1922

— Эй, вы что это себе позволяете? Немедленно отойдите от него!

Кровь жирными каплями стремительно окрашивала свежевыпавший снег, стекая по зажимающей ноздри ладони. Ребра болели, а голова кружилась, пока он пытался не упасть навзничь. Чьи-то громкие тяжёлые шаги пронеслись мимо, и он успел только мельком заметить скрывшихся за поворотом одноклассников.

Трое против одного — не слишком честный расклад. Но Уильям Белл уже привык к оказываемой жизнью несправедливости.

Он обернулся и, прицелившись, осел на ближайшие ступеньки черной лестницы. Слуги шумели за окном, гремели посудой и ругались. Уилл же в такт им громко кашлял и безуспешно запрокидывал голову: кровь все равно продолжала бежать, и через секунду ему пришлось с силой податься вперёд, чтобы не запачкать рубашку.

— Увижу вас еще раз сегодня, отправлю в полицию! Будьте уверены! — мужчина топнул ногой, как будто одноклассники могли его сейчас услышать или тем более увидеть. Помедлив, он обернулся и бросился к Уиллу, приобнимая за плечо. — Эй-эй, ты как, парень?

— В-всё в порядке, — Уилл расцепил сшившиеся от крови губы. Кровь немного стихла. Кожа ладони стала липкой. Нос пульсировал болью, а дышать стало тяжело. — Не стоило вам вмешиваться, правда. Мы просто немного повздорили. Вот и все. Это не стоит внимания полиции. И вашего беспокойства.

Голос ударялся в нос и, не находя там выхода, задыхался, отчего Уилл звучал, как пьяный француз. Незнакомец хмурился, напряженно рассматривал его лицо, а затем сел рядом.

— Немного повздорили? — мужчина попытался скрыть язвительность, но вышло отвратительно. А в следующую секунду, когда Уилл попытался остановить новый поток крови, дёрнул его за плечо и нагло отвесил подзатыльник: череп тут же затрещал болью, и переулок потонул в багровой вспышке. — Так, не смей запрокидывать голову. Ты сделаешь только хуже. Вот, — он вытащил из кармана платок. — Не шевелись.

Он развернул лицо Уилла к себе, приподнял голову за подбородок и, отцепив его руку от лица, запихнул свёрнутую ткань ему в ноздрю. Несмотря на ярое сопротивление Уильяма. Подождав немного и провернув все то же самое со второй, мужчина огляделся, схватил горсть снега и с победным видом вручил ее Уиллу.

— Приложи и подожди немного. Я, конечно, прогуливал эти занятия, но что-то все-таки помню. Так и за что они так тебя, парень? Явно не за красивые глазки и милую улыбку. Не поделили девушку?

— Нет. — Уиллу стало неуютно: он повёл плечами, поёжился и незаметно для себя немного отодвинулся от незнакомца. — Они считают меня… больным.

Больным неполноценным уродцем, которого было бы неплохо исключить из этого общества. Кажется, именно так ему сказал директор, пока отец не вывалил на стол пятьсот долларов и фотографии с любовницей, на которых достопочтенный учитель и наставник позволял… Уилл почувствовал, как его щеки загорелись на холодном воздухе от одного только воспоминания об увиденном.

И чтобы скрыть это, поспешил закрыть лицо приложенной к носу ладонью со снегом.

Замять, отвесить прокурору кругленькую сумму и на ближайший вечер отправить под руку с дочерью губернатора, чтобы разогнать затхлое зловоние школьных сплетен, — кажется, у его отца был именно такой план. И он развалился, когда Уилл исчез посреди вечера, выйдя покурить.

Мужчина рядом как-то индифферентно хмыкнул — Уилл не смог бы даже под дулом револьвера, объяснить, что значило это «Кхмхм». Кажется, все мужчины в его окружении делали так, когда о чем-то глубоко задумывались. Вот только то, что обычно они говорили после, заставляло Уилла сомневаться, что подобный жест не служил обычным способом избавиться от навязчивого характера жён и подростков.

— Боюсь их разочаровывать, — мужчина щёлкнул неожиданно появившимся у него в руках портсигаром, — но если у них нет диплома, ставить диагноз они не имеют никакого права. Дай посмотреть лицо. — Он махнул на Уилла рукой с зажатой между пальцев сигаретой. Когда же тот повернулся, резко подался вперёд и прищурился, жестом указывая, куда поворачивать голову. — Тут небольшие ссадины, но они быстро заживут. А твои костяшки… — Взгляд незнакомца упал на сцепленные в замок руки Уилла. — Мальпаридо¹², а ты похоже свои красивые глазки и милую улыбку умеешь отстаивать?

Снег быстро таял под пальцами, и Уилл поспешил отереть влажную руку о штанину, а затем попытался дотронуться кончиками пальцев до разбитого носа: кожа пылала, а каждое прикосновение раскалённой кочергой вбивалось в сознание.

— Да, — Уилл нервно усмехнулся, растирая кровоподтёки на содранной коже пальцев, — наверно.

— Не дрейфь. — Мужчина похлопал его по спине, а затем, покрутив в руках сигарету, выбросил ее, так и не прикурив. — Нос, к счастью, не сломан. Кажется. Я не хирург, не разбираюсь в таких тонкостях. Ну и занятия прогуливал, да-да. Кажется, я уже об этом говорил.

— Он сломан. Это… мой не первый раз, — прогнусавил Уилл и, приложив руку под нос, убедился, что кровь, кажется, перестала идти. — Сколько вы выпили?

— Я? Выпил?! — незнакомец рассеянно тряхнул головой, и Уильям только при этом заметил его тёмные вьющиеся волосы. — Ты что, малец, забыл, что у нас Сухой закон и трезвенность? Алкоголизм будет искоренён в этой погрязшей в разврате и разлагающейся стране, ибо все спиртное это проделки Сатаны. Ну или парочки толстосумов, мясников и шулеров, — он хихикнул и тут же стих, загибая пальцы и пришепётывая под нос. — Бокалов пять. Но я закусывал. Скажи-ка мне лучше, как тебя зовут, парень. Я твою жизнь спас. Будь ты девушкой, пришлось бы жениться.

— Уильям. Уильям Белл.

Новый знакомый рассматривал его долго. И Уилл не был уверен, что послужило тому виной: его имя или же то, что сфокусировать взгляд на лице, на удивление, именно сейчас у мужчины никак не получалось.

— Уильям Белл, — он задумчиво протянул имя, взял Уилла за подбородок двумя пальцами и продолжил вертеть его лицо из стороны в сторону, как какой-то раритетный череп ацтеков. — Это не твой папаша сейчас двадцать минут распинался о том, как он ловко защищает бутлегеров?

— Да. Он самый.

Конечно, этот мужчина знал. Все знали Генри Белла в этой части города. А, возможно, и за пределами штата. И отец просто не мог себе позволить, чтобы хоть одна соринка легла на репутацию его семьи. Особенно если не он сам положил ее.

— Что ж, — незнакомец вздохнул и протянул Уилл руку, — в таком случае рад представиться. Даниэль Куэрво. Кузен того самого бутлегера, которого твой папаша недавно выгораживал перед судьёй и присяжными.

— Вы выглядите не слишком довольным этим фактом. — Уилл неуверенно ответил на рукопожатие, поморщившись от боли в пальцах. Первый запал адреналина уже спал, и теперь каждая клеточка тела просила оставить ее в покое на ближайшую неделю, если Уилл хочет дожить до пятидесяти.

Впрочем, Уильям Белл не был уверен, что он доживёт хотя бы до двадцати шести. А в двадцать семь, по плану его отца, лучшие двери города уже должны были быть открыты перед молодым наследником.

— Будь Анхель твоим братом, ты бы тоже захотел увидеть его за решёткой. Хотя бы на пару месяцев. Вот помяни моё слово: никогда не позволяй ему стать твоим другом. Проблем не наберёшься. Будешь? — Даниэль вытащил из внутреннего кармана флягу, открутил крышку и протянул Уиллу.

Тут же активно запротестовав, он отвернулся, позволив Даниэлю насладиться мнимой интимностью момента связи между ним и горлышком фляжки. Только булькающие звуки выдавали, с какой жадностью спаситель Уилла выхлёбывал виски, коньяк или водку из металлической ёмкости. Пил Даниэль долго, его кадык, казалось, глухим стуком отвечал на каждый глоток, а затем мужчина рыгнул. Громко и вульгарно: отец Уильяма наверняка покрылся бы пятнами, сделай он что-то подобное.

Но пока краснеть Генри Беллу приходилось только от рассказа школьного воспитателя о том, чем его сын занимается вместо молитв и уроков. Если бы только они знали, как Уилл хотел скрыться в книжках от устремлённых на него взглядов и стереть пальцы, исписывая страницу за страницей. Лишь бы не чувствовать липких разговоров за спиной на своей коже и не оглядываться, проходя мимо вчерашних товарищей. Хотя, кажется, щедрое пожертвование в благотворительный фонд одного из знакомых вновь расположило его сына к Уильяму, а следом и его дружков. Жаль, их не было на сегодняшнем вечере — так он не чувствовал бы себя одиноким, стоя посреди кипящего людьми бального зала.

Воротник тугой удавкой обхватил шею, и Уилл просунул за него два пальца, пытаясь оттянуть накрахмаленный воротник. Даниэль сделал последний глоток, потряс флягу, высунув язык, словно на него еще могли упасть несколько капель драгоценной жидкости, а затем разочарованно выдохнул, закрутил крышку и спрятал пустую ёмкость обратно во внутренний карман.

— Ладно, — он хлопнул в ладоши и слишком резво для выпившего подскочил на ноги, — пойдём. А то нас обоих начнут искать. Мне еще невестку развлекать придётся весь вечер, пока мой кузен занят слишком важными и деловыми вещами.

— То есть курит сигары и пьёт бренди?

— Да. Как заправский пассажир первого класса. Будь у меня возможность, купил бы ему билет на «Титаник». По доброте душевной.

Даниэль мягко рассмеялся и помог Уиллу подняться. Он отряхнул его костюм и, жестом предложив пройти обратно к гостям, поспешил открыть дверь на кухню, из-за которой доносился запах еды, сворачивающий желудок в бараний рог. Уилл понял, что не ел с самого утра, а маленькие канапе не могли удовлетворить юношеского голода до сытной пищи.

Зал встретил их выстрелами хлопушек, шумными официантами, разбивающими фужеры об пол благодаря шатающимся гостям, и покрывшимся от злости багровыми пятнами лицом отца Уильяма. Он возник перед щурящимся от яркого света Уильямом слишком внезапно, чтобы можно было увернуться от цепких пальцев, схвативших его за ухо.

— Ты где шлялся, бесстыжий мальчишка? — отец с силой выкрутил хрящ, заставляя Уилла беззвучно закричать от боли — вокруг были люди, и привлекать внимание еще и своим криком означало бы навлечь на себя еще больший гнев отца. Молчание и смирение. — И что у тебя за внешний вид? Посмотри на себя! — Генри Белл наклонился и, продолжая выкручивать ухо, зашипел Уильяму в лицо: — Чтоб завтра же избавился от своей чёлки. И приведи себя в порядок. Не заставляй мать стыдиться. Надеюсь, хоть на это у тебя совести хва…

— Простите, мистер Белл. — Рука отца стала неожиданно еще более тяжёлой чем обычно, и Уилл пригнулся вслед за ней, выворачиваясь и пытаясь рассмотреть, что происходит. — Это я его задержал. Даниэль Куэрво. — Чужая рука пролетела в сантиметре от лица Уилла навстречу отцовскому рукопожатию. — Вы наверняка знакомы с моим братом. К слову, ваш сын просто чудесный собеседник. Давно не встречал таких начитанных школьников.

Генри Белл резко отпустил Уилла. Отскочив от отца, он прижал руку к горящему от боли уху и нервно начал его растирать. Как будто это могло ему сейчас помочь. Даниэль стоял напротив хмурящегося отца, держа руку протянутой, и как-то коротко намёками кивал на неё, мол, было бы неплохо ее уже пожать. Генри Белл же в ответ только сверлил Даниэля взглядом, а затем хмыкнул и, раздражённо поджав губы, бросил взгляд на Уильяма.

— Хм, что ж. Хоть на что-то он сгодился.

Будь у Уилла возможность — он тут же провалился бы под землю. Только бы не краснеть от слов отца и ощущения собственной ненужности. Лучшая частная школа штата, учителя, бегающие вокруг него на цыпочках, и личная гувернантка в детстве, казалось, должны были сделать из Уильяма человека. Как считал его отец. Вместо этого из Уилла вырос своевольный мальчишка, не заботящийся о чести и репутации семьи, для которого личное было важнее общественного, а понятия долга просто не существовало.

Кажется, отец говорил ему что-то еще, но Уильям перестал его слушать ровно в тот момент, как они вместе вышли из кабинета директора, а единственным вопросом, который крутился в голове, был: «Что теперь будет с… со мной?» Слишком эгоистично для человека, который еще неделю назад признавался кому-то другому в любви. Но Уильям давно принял правила этой игры.

Отец дышал тяжело и медленно. Его плечи вздымались вместе с грудью, и он вздрогнул, когда рука Даниэля легла ему на плечо и медленно похлопала.

— Ну будет вам, мистер Белл, так говорить о сыне, — Даниэль расплылся в приторно-вежливой улыбке и выхватил у проходящего лакея бокал шампанского. — Мне кажется это излишним.

— Излишним? А позорить семью своим внешним видом не кажется вам излишним? — отец поперхнулся воздухом от возмущения.

— Вы тоже были молоды, мистер Белл. Кажется, вы примерно ровесники с моим братом. Вспомните, себя в… — Даниэль взмахнул руками с такой силой и энергией, что вино выплеснулось из бокала прямо на полосатый костюм Генри Белла, а затем посмотрел на Уильяма: — сколько тебе лет?

— Семнадцать, — насупившись, буркнул Уилл.

— Вот! — громко выкрикнул Даниэль на ухо отцу Уилла, так что некоторые люди вокруг них обернулись, услышав вопль несмотря на раздающуюся со сцены музыку. — В семнадцать лет! Юность! Прекрасно время, чтобы совершатьошибки и находить свой собственный путь.

— К счастью для него, искать путь не придётся. Уильям готовится поступать в Джорджтаун. Будет лет через десять прокурором Чикаго.

Отец сиял каждый раз, как произносил эти слова перед друзьями, а Уиллу оставалось только усердно делать вид, что ему интересна юриспруденция, по ночам с фонариком зачитывая до дыр учебник по биологии и повторяя идиотские растения, их строение и разницу между покрытосеменными и голосеменными. Хотя не представлял, как это сможет ему пригодиться в дальнейшем.

Даниэль скептично заглянул в бокал, словно там могло что-то плавать на дне — кроме будущего Уильяма в фамильном доме, — и хмыкнул:

— Не рановато ли ему?

— В самый раз. В тридцать у любого уважающего себя мужчины уже есть семья и куча ребятишек. Вот через пару лет женится и порадует своих стариков.

— Что ж, я всегда знал, что мы с Анхелем не слишком уважаем себя. — Даниэль насмешливо хмыкнул. — Ему тридцать три, а он только собрался жениться.

— Вовремя от спохватился. Вот я считаю…

Договорить отцу Уильяма не дали. Высокий девичий смех разнёсся по залу, ударившись о барабанные перепонки, и растворился в пузырьках бокалов. Уилл обернулся: прямо на них мерцая расшитым стеклярусным кружевом бежала миниатюрная блондинка. Она обернулась и не заметила, как врезалась в него — пришлось схватить ее за плечи и чудом сбалансировать, чтобы не повалиться на пол. На радость отцу. Дышала девушка тяжело. Большие оленевидные глаза метались взглядом по сторонам. Маленький вздёрнутый носик смешно раздувал крылья с каждым вдохом, а пухлые губы были приоткрыты. Она была симпатичной. Достаточно симпатичной, чтобы привлечь к себе внимание Уилла.

Даниэль возник рядом с Уильямом неожиданно, едва не наступив на ногу.

— Мария, что?..

— Мы с подружками так… — она осеклась и быстро заморгала ресницами, перебегая взглядом с лица Уильяма на Даниэля и обратно, — так…

— Что вы делали?

— Мы… бегать.

— Бегать?

— Ага. Бегать. Очень много. И быстро.

— Вы очень много и быстро бегали и…

— Твой брат. Я убе… убегала от твоего брата.

Казалось, этот маленький диалог дался девушке с большим трудом: ее лицо напряглось, она медленно дышала и открывала рот, чтобы подобрать слова, а затем разразилась на Даниэля громкой и длинной тирадой на испанском, из которой Уильям — выслушивающий все это прямо в своё лицо — понял только «друг» и «Даниэль». Остальная речь Марии оказалась для него непередаваемой какофонией корриды и фламенко.

Даниэль слушал ее спокойно и кивал через каждое слово. Когда же Мария замолчала, он медленно отпил шампанского из бокала, закатил глаза и, пожав плечами, выдохнул:

— А, ну это все объясняет. Порой мне и самому хочется сбежать от Анхеля. Но он найдёт меня даже на том свете.

Что объясняла речь Марии, Уильям не понял. В отличие от Даниэля, чьё лицо теперь выражало вселенскую скорбь, как и половина лиц жителей Чикаго в ночь принятия Сухого закона. Разве что тогда она через секунду сменилась алкогольным безумием и вечеринками до утра.

Отец недовольно хмыкнул и залпом осушил свой бокал.

— Практически, как тот немец, — он выплюнул последнее слово с такой же силой, как маленький Уилл выплёвывал овсянку с топлёным маслом. — Слыхали какую он недавно резню устроил в еврейском квартале? Опять не поделили бухло. Еще и Нью-Йорк лезет в наши дела. Коллеги поделились, что они ввозят через порты товары несколько другого сорта. Хотя у них есть некоторые… проблемы с Филадельфией. Иногда я радуюсь, что мы от них далеко.

— Это не наше с вами дело, мистер Белл. — Даниэль обворожительно улыбнулся, и неожиданно Уилл почувствовал, как вместе с его носом начали гореть и щеки, и поспешил переключить своё внимание на притихшую перед ним Марию. — И уж тем более не моё. Я врач, вы адвокат. Давайте делать свою работу, а нашпиговку свинцом оставим профессионалам. Помяните моё слово, скоро начнётся резня, на фоне которой все капризы этого немца окажутся детскими играми. К слову, — Даниэль снова взмахнул руками, облив отца Уильяма вином, — кто-нибудь вообще знает, как его зовут?

— Нет. — Генри Белл скупыми движениями отряхнул повисшие на пиджаке капли. — Его даже никто не видел. Некоторые говорят, что он бывший офицер прусской армии. И дезертир. Сбежал и теперь запугивает нас здесь. Я же считаю его обычным сумасшедшим. Кажется, — Уилл услышал едкие насмешливые нотки в голосе отца, — это по вашей области, мистер Куэрво.

— Предпочитаю быть бедным, зато без подобных клиентов.

Даниэль ответил ему той же интонацией и той же манерностью, от которых у Уилла по коже пробежали мурашки. Никто не осмеливался так разговаривать с Генри Беллом в приличном обществе. А в неприличном отец Уильяма появлялся только для юридических консультаций и сокрытия улик, которые могли бы опорочить доброе и честное имя его клиентов.

Уильям было отвернулся, чтобы попросить взглядом помощи у приплясывающего рядом Даниэля, но слабые настойчивые подёргивания за рукав, обратили на себя его внимание. Мария заглядывала ему в глаза, как маленький преданный щенок, и приподнималась на цыпочках, чтобы оказаться поближе к лицу Уильяма, как бы он ни пытался отстраниться.

— А вы… Как вас звать?

Она улыбнулся. Кротко и нежно, чуть засмущавшись и опустив взгляд в сторону.

— Уильям… Белл, — Уилл неловко кашлянул; слова сухим скрежетом пробрались по его горлу, врезались в забитый кровью и кусочками ткани нос — стоило скрыться в туалете и избавиться от них, но Уильям совершенно забыл — и наконец спрыгнули с его губ прямо в распахнутое настежь сердце девушки.

Что было совсем некстати для Уилла.

— Уи-ильям, — Мария протянула его имя, как горячую карамель, но едва ли обожгла об него язык.

— А вы кем будете? Ой, простите мне мои манеры. — Уилл поёжился, и пригнулся, когда рука отца пролетела в миллиметре от его макушки. — Могу я поинтересоваться вашим именем?

— Это, мой друг, — вклинился Даниэль и, приобняв девушку за талию, наконец отцепил ее от Уильяма, — Мария Алехандра Фернандес де Сантьяго. Моя невестка. Будущая жена Анхеля. Если он, конечно, не проспит с похмелья собственную свадьбу.

Даниэль громко и похабно рассмеялся, продолжая придерживать Марию за талию, и Уилл поспешил поклониться, чтобы хоть немного сгладить ворочающуюся в душе неловкость от направленного на него умоляющего взгляда девушки.

— Замечательно. Рад знакомству, Мария.

Он коротко поклонился ей, а затем, взяв протянутую руку, оставил на ней лёгкий поцелуй. Уилл мог поклясться, что ему не понравилось то, как дрожала при этом Мария — так дрожат невесты в ожидании первой ночи, но никак не благовоспитанные барышни в присутствии незнакомцев. Впрочем, Уильям не был джентльменом, чтобы переживать о подобном, а честь Марии была в безопасности под надёжным и уверенным надзором природы, обладавшей порой слишком больным чувством юмора.

Музыка стихла, и единственным, что слышал Уилл, были перешёптывания за спиной да собственное сердце, бьющееся слишком громко. Что-то захрустело, трубы несколькими громкими залпами выдохнули, и негромкий мелодичный голос певца на сцене завёл новую песню. Лицо Марии тут же просияло. Она подпрыгнула на месте, заозиралась, а затем с раскрытым ртом уставилась на сцену.

— Это же!.. — она с восхищением смотрела на темнокожего певца.

— Апрельские дожди, да, — Уилл вежливо улыбнулся, хотя Мария этого не увидела. — Люблю эту песню.

— И вы тоже! — она снова подпрыгнула, хлопнула в ладоши и посмотрела на Уилла. Её взгляд блеснул нездоровым огнём, но Уильям решил, что ему просто показалось. — Я… очень люблю Эла¹³. Он, — Мария взмахнула руками, явно подбирая слова из своего скудного запаса, — поёт как соловей.

— Ну, до соловья ему далековато, — хохотнул Даниэль. — Но поёт он действительно отменно.

— Отменно? — девушка нахмурилась.

— Да. Это означает «великолепно» или «превосходно».

— Отменно, — еще раз повторила Мария, смакуя слово.

Увы, улыбалась Мария недолго, радуясь новому выученному термину. Уже через секунду ее лицо погрустнело, плечи осунулись, и Мария растерянно заозиралась по сторонам, словно кого-то искала. Даниэль отлип от неё достаточно быстро: стоило только любопытству уняться, а отцу Уильяма завести снова разговор о бизнесе и деньгах.

В помещении стало неожиданно душно: Уилл оттянул немного ворот рубашки и поправил съехавший на бок галстук. Ситуация становилось слишком неловкой: Мария продолжала кого-то высматривать взглядом в толпе, а Уилл топтался рядом, перекатываясь с пятки на носок и размахивая вдоль тела руками, пока не спрятал их за спиной, чтобы не раздражали. Наконец, набрав в лёгкие побольше воздуха, а себе пожелав мысленно смелости, Уильям шагнул вперёд и, нависнув над Марией, спросил:

— Что-то не так, мисс?

Она обернулась так резко, что едва снова не врезалась в грудь Уильяма. Но на этот раз она отшатнулась, заламывая руки, как заправская актриса в кино.

— Мой жених где-то пропал. А сейчас… все танцуют. Или будут танцевать, — уже менее уверенно поправила себя девушка.

Уилл почувствовал толчок в спину и обернулся, заметив многозначительный взгляд отца, брошенный на Марию. Долго объяснять не пришлось — к счастью для Уильяма, намёки отца он всегда понимал с первого раза. Вот только не всегда собирался их претворять в жизнь. Максимум на что его хватало — поддержать семейный вечер и не выставлять грязное белье на всеобщее обсуждение. Хотя порой хотелось взять всю эту плетёную корзину боли и обид и водрузить на обеденный стол перед холеными гостями Генри Белла.

Жаль, что толку от этого не будет.

— Что ж, в таком случае, — набрав в лёгкие воздуха, Уилл стукнул каблуками друг о друга, поклонился и, протянув Марии руку, выдохнул: — вы разрешите пригласить вас на танец?

***

Октябрь, 2022

— Ты просто очарователен в этом… оранжевом костюме. Это дизайнерский или масс-маркет?

— Не стоит так ехидничать, Уилл. Тебе не идёт.

— Я просто не думал, что когда-нибудь увижу тебя на этом месте. Занятно, правда? Иногда жизнь бывает очень иронична.

Сидеть напротив Алана на месте для посетителей, оказалось для Уильяма… непривычно. Да, вероятно, это было самое подходящее слово, чтобы описать всю ту язвительность, что копилась внутри, пока Уилл ждал Алана в комнате для встреч, рассматривая круглые серые часы на такой же серой стене. За это утро у него уже набралась не одна причина, чтобы забыть осторожность в присутствии Маккензи. И главное было то, что поспать после смены Уильяму не дали: полицейские достаточно громко колотили в дверь в семь утра, угрожали ее выбить, а когда она открылась, оттолкнули Уилла к стене и перевернули квартиру.

Прекрасное начало субботнего дня после трёхчасового сна.

Алан заёрзал на жёстком стуле и бросил быстрый взгляд на стоящего поодаль офицера. Уильям же смотрел только на него, ожидая объяснений происходящего. Нет, конечно, он был не против увидеть Алана Маккензи за решёткой — это обеспечило бы несколько спокойных лет жизни, — но при этом Уилл слишком хорошо понимал, чего ему это будет стоить. Лучше терпеть физическое воплощение Алана рядом с собой, чем беспрерывно слышать его голос в голове. Даже в душе. Даже когда ты слишком занят, а твоё сознание начинает ехидно кричать «Оле-оле-оле!» или «Давай, я в тебя верю! У тебя все получится!» — тут нервы сдадут даже у Уильяма Белла.

— Тебе не идёт изображать меня. — Алан криво усмехнулся, сцепив руки перед собой в замок. — Маловато харизмы.

— Зато у тебя ее хватит, чтобы очаровать судей, прокурора и присяжных, если их позовут, — устало выдохнул Уильям, откинувшись на спинку стула и качнувшись на нем. — Тебе повезло, что на казнь наложили мораторий пару лет назад. Я бы посмотрел на то, как ты медленно умираешь.

Алан промолчал. Он едко улыбался и разглядывал Уилла, нервно постукивая кончиками пальцев по костяшкам, пока тот не произносил ни слова в ответ. Уильям устал. И иногда он не понимал, чего в нем было больше: психологической усталости от происходящего вокруг и людского идиотизма или же просто физического недостатка сил. Вероятно, у него просто был передоз от Алана. Во всех возможных смыслах этого слова.

— Твой психоаналитик плохо на тебя влияет, — наконец спустя несколько минут молчания и игры в гляделки бросил Алан.

— Почему это? — брови Уильяма удивлённо приподнялись, и он оттолкнулся ногой от пола, чтобы в следующую секунду замереть, балансируя на двух ножках стула. — Мне посоветовали не держать все в себе. Проговаривание проблем вслух помогает с ними справиться, Алан. Возможно, тебе тоже стоит попробовать. Доверие там, взаимопонимание, умение слыша…

— Ты собираешься меня отсюда вытащить?

Алан резко хлопнул ладонями по столу, и от Уилла не укрылось, как дёрнулся полицейский у стены, но остался на месте. Алан смотрел не моргая, прожигал взглядом своих бледных глаз и поджимал губы. Как будто это могло возыметь над Уиллом нужный эффект.

— Вот это поворот, — присвистнул Уилл и, резко опустив стул на все четыре ножки, подался вперёд, перегнувшись через стол и заглядывая Маккензи в глаза. — Неужели есть что-то, что Алан Маккензи не в силах разрулить сам? Что ж, тебе повезло, что есть такой хороший друг, как я. Нанесу парочку визитов, проведу дружескую беседу моего кулака с чьей-нибудь щекой и вытащу тебя. А, нет, — он резко отпрянул, так что стул стукнулся об пол, подпрыгнув; потёр подбородок и наигранно-виновато посмотрел на Алана, — погодите-ка. Сейчас же не тридцать второй. Прости, не думаю что судебная система одобрит подобный подход. Придётся надеяться на то, что попадётся не совсем глупый адвокат. Как было у меня.

— Да ты сама оптимистичность, Уилл.

— Прозак действует.

Не знай Уильям Алана слишком давно, он бы подумал, что тот флиртует. Казалось, Алана не смущает ни то, что они находятся в комнате для свиданий, ни то, что у него все еще нет адвоката, ни то, что сегодня утром полиция обыскивала квартиру и нашла заначку Алана «на черный день». По быстрой оценке содержимого взглядом профессионала, Уилл понял, что черный день в жизни Алана должен был длиться несколько столетий. Хотя исключить возможность, что Маккензи истратил бы все намного быстрее, он не мог.

А теперь Алан сидел напротив него, смотрел то в его глаза, то на губы, невротично облизывая собственные, и то и дело поигрывал светлыми бровями.

— Так что там с адвокатом? Когда он приедет?

От наглости Уилл подавился воздухом и подпрыгнул на стуле, несколько раз с силой ударив себя кулаком в грудь. На глазах выступили слезы, и он поспешил смахнуть их.

— Мне сейчас послышалось? Адвоката? Откуда ему взяться, Алан? Ты безработный актёр, который все же находит откуда-то средства, чтобы существовать! — Уилл взмахнул руками и ткнул было пальцем в грудь Алана, но тут же убрал руки после предупреждения офицера. — К тому же не слишком безбедно. Ты еще подожди — скоро к тебе нагрянет налоговая. Я бы забеспокоился.

— Повторюсь, — невозмутимо протянул Алан, а затем уже лично перегнулся через стол и, оказавшись у самого лица Уилла, понизил голос до хрипловатого шёпота, от которого по коже каждый раз бегали мурашки, — тебе не хватает моей харизмы.

— А тебе не хватает ума.

Выпалил это Уильям быстрее, чем понял, что взгляд Алана потемнел: окантовка его бледных серебристых глаз стала практически черной, зрачки расширились, несмотря на бьющий в них с потолка лампочный желтоватый свет, а желваки под кожей заходили, когда Алан сжал с силой челюсть. Он еще несколько секунд обжигал лицо Уилла своим дыханием, а затем лениво, как кот, откинулся на спинку стула, сложил на груди руки и хмыкнул:

— Ошибочные суждения характерны для людей. Не вини себя за это, Уилл. — Алан улыбнулся снисходительно, почти как отец, и скулы от этого свело, а пальцы нервно сжались в кулак, так что Уильям тут же начал спешно искать в карманах зажигалку и пачку сигарет, чтобы не оказаться в соседней камере с Аланом. — Так где мой адвокат?

— Нет у тебя адвоката, — Уилл рявкнул это чуть более раздражённо, чем хотел, шлёпнул пачкой по столу и выкинул рядом зажигалку. — Будет либо государственный защитник, а он сразу предложит во всем сознаться, взять все висяки за последние двадцать лет и пойти на сделку с прокурором, либо… Какая-нибудь богатенькая фирма удостоит тебя своим вниманием. Я слышал у них есть норма благотворительности, которую необходимо выполнять. Вдруг тебе повезёт и ты попадёшь в число счастливчиков.

Пальцы ловко вытащили из коробки сигарету, и Уилл поспешил ее прикурить, щёлкнув зажигалкой и зажав кончик зубами. Объявления о запрете он на входе не увидел, датчиков пожарной сигнализации не было, а офицер продолжил невозмутимо стоять около выхода, явно отсчитывая минуты до конца свидания. Лицо Уильяма скривилось: «свидание» — слишком неподходящее слово для этой встречи.

Как и для любой другой в обществе Алана Маккензи.

Алан оскалился:

— Действительно. Ты ведь не попал.

— Это был мой выбор.

— Твой выбор притащить пациента в больницу посреди смены, а не к себе домой для… — Алан закатил глаза, — незаконных операций?

Уильям поджал губы, пытаясь скрыть за этим жестом свои раздражение и досаду, но дрожащие пальцы и опадающий от этого сигаретный пепел кричали о нежелании вспоминать прошлое. Он выдохнул сигаретный дым тонкой струйкой вверх, не сводя при этом взгляда с Алана: тот улыбался, выстукивал кончиками пальцев по поверхности стола старую мелодию — кажется, это было что-то из Фреда Астера¹⁴, — и сиял, как новенький цент. Разве что он только вышел из душа, но, памятуя о том, что там обычно происходит — Уилла аж передёрнуло, и он резка выпрямился на стуле, — вряд ли понравилось бы даже Алану.

— Больше я такой ошибки не совершаю. Только домашние приёмы, — Уилл приторно-ядовито улыбнулся, стряхивая пепел с кончика прямо на пол.

— Ты же в курсе, что нас слушают?

— Конечно. Но никто не запрещает мне работать семейным врачом. Частная практика и все такое.

«Частная практика и все такое» — идеальное название для маленького бизнеса Уильяма, о котором лучше было не знать даже Алану Маккензи. Хотя скорее всего, как предполагал Уилл, Алан уже давно обо всем догадался, но предпочитал играть роль ничего не сведущего о делах своего соседа дурачка. И предпочитал не замечать, как посреди ночи к Уиллу иногда вваливались неказистые мексиканцы или подростки и все время что-то требовали в обмен на стопку купюр.

Качнувшись на стуле, Уилл затянулся, позволяя дыму заволочь не только лёгкие, но и сознание, от которого, уверенно виляя пушистым рыжим хвостом, убегал образ Ланы Блейк, встреча с которой закончилась для Алана сначала полицейским участком, а потом и городской тюрьмой в ожидании адвоката.

— Ты выглядишь слишком довольным для человека, — Уилл негромко хмыкнул и закинул ногу на ногу, — который может сесть лет на двадцать.

Скривившись, Алан улыбнулся, как будто Уильям был для него куском кислого лимона в бутылке «Доктора Пеппера»¹⁵. Вроде бы и не так чтобы плохо, но ожидал немного не этого.

— Что ж, — Алан развёл руками и хлопнул в ладоши, тут же откинувшись на спинку стула, — у меня есть две новости. Одна плохая, а другая… — он прищурился, словно вспоминал что-то не слишком значительное, но важное, — чуть менее плохая. С какой хочешь начать?

— Подозреваю, что с менее плохой. Хотя ты так улыбаешься, — нахмурившись, пробормотал Уилл, — что мне начинает казаться, будто они обе одинаково ужасны.

— Отчасти ты прав. Но только отчасти. — Алан улыбнулся уже шире, и поспешил продолжить, понизив голос до заговорщицкого шёпота: — Более хорошая новость — это действительно она. Как я и предполагал. Пусть меня немного и напрягает ее открытость к общению и разговору. Это… не слишком было характерно для неё последние две тысячи лет. Поэтому у меня закрадываются некоторые смутные сомнения на ее счёт, но пока… Пока я не вижу ничего, что опровергло бы мои слова.

— И какая тогда плохая?

Возможно, он и сам прекрасно знал ответ на этот вопрос. Возможно. И все же маленькая вероятность и надежда на то, что на этот раз Алан сможет его удивить, теплились в груди Уилла, как огонёк теплился на кончике его сигареты, подбираясь все ближе к мягким чувствительным пальцам.

Алан рассеянно повёл плечами и снова навалился всем весом на стол, сцепив перед собой руки.

— Мне не стоило находиться с ней рядом слишком долго. Я, — он замолчал на мгновение и отвёл от Уильяма взгляд сначала побледневших и тут же потянувшихся белой пеленой глаз, — надеялся, что она ослаблена, и это будет играть мне на руку, но… В конце концов это только напомнило, почему я от неё ушёл, изменил ей и предал.

— Ясно… Что? — Уилл поперхнулся дымом и поспешил несколько раз с силой стукнуть себя кулаком в грудь, прокашливаясь и смаргивая выступившие на глазах слезы. — Погоди секунду. Ты сказал, что ты ее обидел.

— Ну… — Алан хотел бы сделать виноватый вид, но вместо этого он походил на нашкодившего ребёнка, которого мать застала со сломанной игрушкой соседа, — да. Я немного соврал. Самую малость. Я действительно ее обидел. Никогда не приводи собственных жриц в чужой храм и не устраивай там с ними оргий, если не хочешь заработать себе геморрой на ближайшие несколько тысяч лет.

Алан резко подался вперёд и, когда Уилл отнял сигарету ото рта, выхватил ее, тут же затянувшись. Уильям смог только молча вскинуть брови, тяжело вздохнуть, мысленно вопрошая когда эти мучения прекратятся, и вытащить из пачки на столе новую набитую табаком трубочку. Уилл крутил ее в руках, нервно постукивал кончиком по столу и смотрел, как Алан с безмятежным видом докуривает, выпуская в воздух идеальные колечки, как герой мультфильма или видеоигры.

Впрочем, ожидать чего-то другого от Маккензи не приходилось. Он даже курил всегда идеально.

— Спасибо за предупреждение. — Уилл нервно щёлкнул зажигалкой и зашипел: пламя обожгло кончик пальца. Он тут же бросил ее на стол и затряс рукой, обиженно косясь на Алана. — Боюсь, мне уже поздно переживать за свою пятую точку. Только ответь мне на один вопрос: в какой из возможных реальностей этого мира ты решил, что вот именно это будет хорошей идеей? Как ты вообще смог прийти к мысли, что она будет рада смотреть, как ты развлекаешься с другими, даже не пригласив ее? К тому же в ее же храме. Я понимаю, почему она тебя кинула. Но не понимаю, почему этого все еще не сделал я.

— Потому что ты стоишь на более низкой ступени эволюции, а я слишком хороший любовник, и второго такого же ты в этой вселенной не найдёшь, — самодовольно скалясь, протянул Алан и тут же в примирительном жесте вскинул руки под усталым взглядом Уилла. — Ладно, шучу. Я был молод и глуп, Уилл. Я заглянул в пару реальностей, посчитал все возможные исходы и… выбрал тот самый вариант, на который не обратил внимание. Выучил все билеты кроме одного, и именно он мне достался на экзамене. Очень жизненно неправда ли?

— Зачем ты это сделал?

Самоуверенность на мгновение схлынула с лица Алана, и Уилл успел рассмотреть на нем… пристыженность? Нет, это было слишком сильным словом для того, кто был Маккензи. Алан никогда не испытывал подобных эмоций, и вряд ли сейчас что-то изменилось. Нет, кажется, это зрение подводило Уильяма, но как бы он ни моргал, как бы не вглядывался в лицо Алана — он продолжал видеть на нем застывшие в безжизненном античном мраморе испуг от потери и вину.

— Она сводила меня с ума. Я испугался. Уйти — показалось мне самым простым вариантом. Глупо? Возможно. — Алан вздохнул и, бросив сигарету на пол, наощупь вдавил ее носком. — Теперь я понимаю, что предал ее после всего, что она для меня сделала. После того, как она… — он осёкся, выдавливая из себя следующие слова через силу, нехотя и настолько тихо, что Уиллу пришлось прислушаться: — спасла меня и дала жизнь. Но вот я здесь! — Алан взмахнул руками, обведя камеру для свиданий. — Снова сбежал. На этот раз в тюрьму. В первый раз на кладбище я думал, мне показалось. После стольких лет было бы наивно полагать, что я сразу замечу ее влияние. Потом я решил проверить снова, но все пошло немного… не так, как я планировал. Впрочем, было бы глупо отрицать возможность побочного влияния на окружающих и их поведение. Как там молодой Куэрво?

— Прекрасно, — натянуто улыбнувшись, процедил Уилл. — Лежит в гипсе. Больница благодаря тебе обогатится на круглую сумму — процедуры уже вышли за рамки даже его страховки.

Алан хотел было сказать что-то еще, но вместо этого уголки его губ дёрнулись в горькой усмешке, и он поспешил отвернуться и рассматривать часы над входными дверьми. Его слова не сцеплялись в единую картину, маленькие паззлы не вставали на свои места, и Уильям насильно вдавливал их пальцами сознания, заполняя сюжетные дыры истории Алана. Ему должно было стать спокойней, он должен был почувствовать облегчение, услышав, наконец, истоки своих мучений, но вместо этого… он ощутил лишь гложущее как собака кости разочарование.

Слова застряли в горле, а когда Уилл попытался выкашлять их, вместо них на ладонь упали жирные кровавые капли, которые он тут же поспешил спрятать, сжав кулак. Руки чесались: свежее тату напоминало о себе каждую секунду рядом с Аланом, пульсируя очертаниями его почерка, выведшего на коже «I’m fuckin done»¹⁶, старое же, на правой руке, казалось ему сейчас тюремной решёткой, за которой он пытался спрятать себя, свои проблемы, и своё прошлое.

— Ты столько лет гонялся за ней, — Уилл сглотнул, — заставлял меня ее искать…

— Ты и сам был не против на минуточку, — вскинув палец, заметил Алан.

— Да без разницы. Факт в том, что когда ты наконец получил то, чего хотел, ты… — Уилл растерялся, не понимая, какие слова будут звучать сейчас менее обидно и за что ему потом придётся меньше извиняться, и спустя три рассеянных подёргивания плечами продолжил: — повёл себя как последний трус и сбежал. Как ты сам это назвал.

— За последние минуты я решил, что тактическое отступление будет более верным определением, — хохотнул Маккензи.

— Тактически отступил в тюрьму, чтобы что?.. — с несдержанным раздражением выплюнул Уилл.

Алан ответил не сразу. Он молчал несколько долгих секунд, разглядывал сцепленные перед собой в замок руки, а затем выдохнул:

— Чтобы не уничтожить этот мир.

Уильям держался ровно три щелчка секундной стрелки. Комната для свиданий взорвалась его истеричным хохотом. Он едва успевал смахнуть выступающие на глаза слезы и припадочно хлопать ладонью по столу. Уилл даже не совсем понимал, что его так рассмешило: сами слова Алана или его серьёзный вид, за которым несомненно в очередной раз пряталась шутливая улыбка и попытка подловить друга на новой сказке про конец света. Уильям смеялся, не замечая, как на него смотрит Алан, а когда наконец смог вздохнуть — сморгнул последние слезинки, громко и демонстративно прокашлялся.

— Что ж, если это все и ты не собираешься демонстрировать мне уничтожение мира прямо в этой комнате… я, пожалуй, пойду на работу. Нам еще платить за аренду через неделю.

В конце концов единственным официальным источником доходов в этом доме был Уильям.

***

— Доктор Белл!

Гомон приёмного отделения, писк приборов и стойкий запах стерильности окружили Уильяма сразу же, как он, укутанный первым снегом, ввалился в коридор. Спокойно размотать шарф ему не дали: несколько медсестёр тут же обступили Уилла, наперебой рассказывая о поступивших пять минут назад пациентах и тыкая ручками в больничные листы; а на их фоне студенты безуспешно пытались выспросить, чем им сейчас лучше заняться — промывать желудок туристам из Германии или осмотреть пациента с воспалением простаты. Последнему несчастному Уильям захотел искренне посочувствовать: три пары любопытных глаз, устремлённых в твой задний проход, вряд ли именно то, чего ожидаешь в подобном положении.

Отбиться удалось только на подходе к ординаторской, за дверью которой он смог наконец стянуть с себя промокшее насквозь от внезапного снегопада пальто, рухнуть в кресло и закинуть гудящие ноги на стол. Где-то в коридоре остались несколько старушек, к которым Уилл обещал непременно зайти на чай, потому что он «очень милый и обходительный юноша», — он едва не расхохотался в голос, тактично умолчав о том, что этот юноша годится им в деды. А на столе его уже поджидали оставленные коллегами дела.

И стоило Уильяму на секунду закрыть глаза, как тихий кроткий стук взорвал тишину ординаторской, а следом дверь приоткрылась и в проёме показалась маленькая светлая одуванчиковая голова одной из медсестёр в компании Дерека — вечно роняющего все интерна. Благо, он не был студентом Уильяма, и беспокоиться было не о чем. Разве что юноша был слишком навязчивым, и Уилл уже устал повторять, что у него есть невеста. Но и это со временем надоест обоим: Уильям просто напишет ему плохую рекомендацию по доброте душевной, а интерн уйдёт в гомеопатию и будет лечить пациентов хиропрактиками. Кажется, в последний раз все именно так и произошло.

— Доктор Белл, — негромко позвала медсестра, кажется, думая, что Уилл спит.

Нехотя прокряхтев, он сполз с кресла и жестом показал, что ему нужно две минуты. Шкафчик звякнул проржавевшим звонком, когда Уилл дёрнул его за ручку и распахнул. Сапоги отправились на нижнюю полку, пальто обвисло на плечиках, а Уилл уже через полминуты натягивал на себя рабочую одежду. Бросив короткий взгляд в зеркало, Уилл зачесал пальцами завившиеся от влажности и снега волосы и, потирая шею, вразвалку вышел в коридор, одним только взглядом спугнув надоедливого интерна.

— Чувствую, что все самое интересное достанется в начале смены именно мне, — Уилл неловко усмехнулся, прикрыв за собой дверь.

— И ваше чутье вас не подводит, — медсестра хмуро черкнула что-то на листе и вручила планшет ему в руки. — Скоро привезут девушку. Пожар в кафе. Поражение — восемьдесят процентов. Парамедики не уверены, что она доживёт, пока они приедут. Пробки. Но коллеги делают все возможное.

— Что-нибудь еще?

— Пациента из восьмой выписали, его соседка возмущается, что теперь не с кем смотреть бейсбол. Разгар сезона. Сами понимаете, — девушка закатила глаза и хмыкнула, пока Уилл пытался разобрать ее быстрый и убористый почерк: буквы сливались друг с другом.

На одной строчке он завис: адрес был слишком знакомым. Кажется, он не раз бывал в этом кафе с… Эйлин, когда она ждала Амелию после школы. Нахмурившись, Уилл мотнул головой и цокнул, оставляя на полях для себя мелкую пометку «Внимание!» — верный знак того, что интуиция его не подведёт и на этот раз. Пусть Уильям и хотел ошибиться в своей пугающе-ужасающей догадке.

— А как?.. — он не успел задать вопрос про пациента из тринадцатой, как медсестра тут же его прервала.

— Парень с переломом уже все нервы нам вымотал. Он оказался левшой. И думаю, правой рукой он не делал ничего в своей жизни, — она едко прыснула от смеха. — Ноет и спрашивает, когда его отправят наконец домой из нашей богадельни.

Уилл нахмурился и, оторвавшись от записей в больничном листе, покосился на неё вопросительным взглядом. В ответ он получил лишь очередное закатывание глаз — на секунду ее глаза развернулись внутрь настолько сильно, что Уилл не видел ничего кроме белков, и от этого зрелища по позвоночнику пробежали липкие пальцы знакомого ужаса; — и короткое движение плеч, словно это должно было намекнуть на что-то очевидное и понятное.

— К нему подложили раввина. Милый дядечка. Когда молчит. Уже который день вещает ему о боге, каком-то великом исходе и великой тайне, о которой не рассказывают человечеству. Мы уже позвонили коллегам из психиатрии. Это явно их пациент, — понизив голос и оглянувшись, словно ее кто-то мог подслушать, протянула медсестра. — А мы ведь выбирали между ним и местным пастором из прихода святой Екатерины. Второй вариант точно понравился бы этому мажорчику больше. Их община радеет за своего наставника и регулярно устраивает песнопения. Выгнать не можем — сразу побегут жаловаться на притеснения по религиозному признаку. Слышала, их покрывает какая-то элитная адвокатская контора.

Брови Уильяма удивлённо поползли вверх. Александр Куэрво был занозой в заднице всей окружной больницы — настолько же капризного пациента еще нужно было поискать, а нервы сдавали уже даже у самых бывалых врачей клиники. Уильяма, к счастью, участь тесного общения с Александром уже во второй раз за полгода пока что миновала — он принял его, но бессознательный парень едва ли походил на достойного собеседника, все время невнятно мыча от боли и пытаясь вырваться. Синяки от хватки санитаров у него пройдут еще не скоро.

— Есть еще что-то важное или я могу перекусить? — Уилл махнул ручкой, оставляя свою подпись в отведённой графе и оглянулся на часы над стойкой регистрации. — Через сколько привезут ожоги?

— С учётом пробок… — медсестра поджала губы и что-то прикидывала в уме, — минут пятнадцать. Но я бы особо не рассчитывала.

— Известите ожоговый центр.

— Уже.

Девушка с важным видом цапли забрала из рук Уильяма планшет, на этот раз уже лично утыкаясь в лист взглядом, и уже собралась уходить, как грохот со стороны улицы заставил окружающих людей засуетиться. Сирена кареты скорой помощи донеслась до Уильяма, будто он стоял рядом с машиной, выгружая будущих пациентов. Они с медсестрой обернулись синхронно — он только сейчас понял, что забыл ее имя, — и тут же кинулись к регистрации, около которой уже появились черные костюмы спасателей.

— Скорее! — один из них с силой толкнул каталку, расталкивая персонал в стороны. — Привезли пострадавших. Объехали через переулки… Вот черт! Не смей отключаться!

Уильям не видел ничего, кроме блестящей фольги, укрывавшей человека на стремительно приближающейся к нему койке. Санитары суетились, расчищая путь, медсестры кинулись в ближайшую свободную операционную, а ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы оторваться от обгоревших длинных темных волос на голове пострадавшей. Он моргнул — каталка оказалась уже совсем рядом, — и бросился к ней, направляя в сторону нужных дверей операционной. Смотреть на лицо девушки перед ним Уильям просто не мог найти сил. И все же один неловкий взгляд предал его — скользя по покрывшемуся волдырями лбу, он зацепился за яркие изумрудные глаза, заставляя сердце в груди Уилла болезненно сжаться. Дышать стало больно — Уилл не мог сглотнуть воздух: ребра тут же обжигало и резало раскалённым скальпелем.

— Доктор Белл! — один из спасателей дёрнул его за рукав, привлекая к себе внимание.

— Что у нас?

— Ожоги третьей степени, — затараторил юноша, толкая каталку и отирая измазанное в саже и пепле лицо. — Изменение сознания. Очнулась после пятнадцати литров кислорода. Не смогли поставить капельницу. Узнать давление тоже. Пульс слабый. Вытащили ее из дома и сразу к вам.

Уилл сдержанно кивнул. Он оттеснил спасателей, вталкивая каталку в операционную, и приказал ждать снаружи новостей. Люди суетились, приборы пищали, а маленькие скальпели и ножницы звенели в своих начищенных до блеска стерильных поддонах.

— Осторожно. Перекладывайте. Раз. Два. Три. — Уильям с силой приподнял носилки: койка прогнулась под весом пострадавшей. Уилл навис над девушкой, ловя взглядом ее взгляд: он блуждал, пытался зацепиться за что-нибудь, но только безвольно соскальзывал. Кажется, она была в бреду. — Амелия! Амелия, ты слышишь меня? Это доктор Белл из окружной больницы. Я Уильям — дядя Эйлин. Ты меня узнаешь? Черт, она отключилась.

Кардиомонитор подозрительно пискнул, а секундное замешательство стоило Уиллу находящейся в сознании Амелии.

— Кровь на газы, углерод, общий анализ. Биохимия. Свёртываемость. Мочу на белок. Две капельницы. Одну в бедро. — Уильям спешно нацепил защитный халат, перчатки и очки, пока кто-то из коллег спешно впихивал в горло девушке трубку для интубации. — Сразу в вену.

— Пульс 65.

— Десятый скальпель.

— Какой ужас, что произошло? — растерянно пробормотала медсестра, рассматривая покрытое рубцами и ожогами лицо Амелии.

— Десятый скальпель, Мередит! — раздражённо рявкнул Уилл, протягивая руку.

Девушка суетливо схватила ланцет. Еще секунда — он оказался в руках Уильяма. Слишком тесно. Слишком много людей и слишком мало времени, чтобы принимать решения.

— Водород в крови семь и четырнадцать. Кислородное давление шестьдесят.

Прибор мельтешаще запищал: Уилл вздрогнул — он уже отвернул покрывало из фольги и примерился, чтобы сделать надрез. Писк усилился, отражаясь кривым эхом на барабанных перепонках.

— Брадикардия. Пульса нет. Гипервентиляция лёгких. Реанимация! — Уилл отбросил скальпель в руки стоящего рядом студента и, нависнув над Амелией, несколько раз с силой надавил ей на грудь. — Дозу эпинефрина. Миллиграмм атропина.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

Практически как вальс. Уильям давил, снова и снова, ритмично повторяя перекатывания сердца. Забавно — когда-то это был единственный способ спасти пациента. Сейчас же приходится каждый раз делать сложный выбор между множеством доступных вариантов, вместо того, чтобы быстро выбрать один нужный.

Кардиомонитор коротко пискнул. Затем еще раз. И еще раз. Уже медленней и спокойней.

— Отлично, — резко выдохнул Уилл, не сводя взгляда с изломленной линии на экране и продолжая зачем-то методично толкаться в сердце Амелии.

— Пришли из ожогового центра!

— Что тут у вас?

Они ввалились в операционную, даже не застегнув халаты или надев защитные костюмы. Как всегда вальяжные и расслабленные — у Уильяма свело от их приторности челюсть, — специалисты ожогового центра приходили на первый этаж, когда все уже было практически сделано, чтобы вильнуть хвостом, улыбнуться и забрать несчастных доживать свои минуты под надёжным присмотром в комфорте.

— Девушка, на вид двадцать шесть лет. Обширные ожоги третьей степени. Поступила в сознании. Но теперь… — Мередит поджала губы, — сами видите.

— Спасибо за работу. Дальше мы сами.

Они оттолкнули Уильяма. Бесцеремонно. Бросив дежурное «спасибо». Впрочем, он и не ждал от них большего. Операционная выплюнула его в коридор. Покрытые сажей и кровью руки тряслись: Уильям едва мог унять этот тремор, пока стягивал измазанные перчатки. Он даже не заметил, как сбоку появилась чья-то высокая и подозрительно знакомая тень.

— Амелия?

Низкий хриплый голос мурашками пробежал по коже Уильяма, зацепился за каждый нерв и заставил медленно поднять голову. Александр стоял рядом, прижимал к груди перебинтованную гипсом руку и дрожал, как молодое тонкое деревцо под осенним ветром. Он смотрел сквозь стекло операционной, подавался вперёд и, кажется, был готов броситься на суетящихся вокруг его сестры врачей. Как будто это могло ей помочь.

— Амелия! — Александр попытался шагнуть, но вместо этого только покачнулся и едва не упал: загипсованная нога дала о себе знать, а костыль, зажатый подмышкой, обиженно рухнул на пол, будучи забытым своим владельцем.

Уилл выскочил перед ним, поддерживая и не давая ворваться в операционную. Александр Куэрво был выше его — ненамного, но все же достаточно, чтобы его взгляд мог смотреть поверх головы Уилла туда, где его сестра вскрывалась уродливыми пузырями ожогов на больничной койке. Александра дрожал: его плечи сотрясались от немых всхлипов, и он попытался снова дёрнуться, но смог только повиснуть на Уильяме — ноги расползлись, и не удержи его Уилл, вторую Александр тоже бы сломал.

— Эй-эй, погоди, — сбивчиво пробормотал Уильям, поудобней перехватывая Александра.

— Что с моей сестрой? — сиплый голос юноши с трудом слышался в шуме больничного коридора, а крик больше напоминал попытки спастись из холодных вод Атлантики: — Амелия!

— С ней все будет хорошо. Специалисты ей помогут.

Хотел бы Уилл в это и сам верить. Александр смотрел на операционную пустым взглядом. Его глаза потемнели, мокрые волосы налипли на лоб, и он открывал рот, словно кукла, которую дёргают за ниточки. Он что-то бормотал, но Уилл не слышал этих слов: он видел лишь как шевелятся губы в беззвучном потоке фраз, о смысле которых оставалось только догадываться. Пальцы с силой сжали предплечье Уилла — они дрожали так же, как и остальное тело юноши.

— А… — Александр покачнулся, осел у Уильяма в руках, отчаянно цепляясь пальцами здоровой руки за медицинский костюм, и прохрипел: — …мелия.

В этот день жизнь решила преподать урок не только Алану Маккензи. Но он хотя бы сам выбрал дисциплину.

А за Александра Куэрво все было решено намного раньше.

Глава IX. Процедура

— Мистер Маккензи…

— Можно просто Алан.

— Мистер Маккензи, скажите, гараж номер 352 на углу Запад-Север-авеню и Север-Кингсбери-стрит принадлежит вам?

— М-м-м, насколько я помню, да. Это мой гараж.

— Тогда как вы можете объяснить то, что мы нашли в нем пятьдесят килограммов кокаина?

— Пятьдесят? Не может быть. Там должно было быть семьдесят!

Александр Куэрво понял, что этот день войдёт в список худших дней его жизни, стоило только оповещателю в лифте прозвенеть, нежному голосу женщины сообщить, что он прибыл на двадцать восьмой этаж, а дверям распахнуться, открыв перед собой суетящийся юридический офис. Все предыдущие недели он провёл в больнице, пользуясь предоставленным больничным, цокая костылями по опустевшим коридорам и не отходя от безмятежно спящей сестры.

Говорить себе, что Амелия скоро проснётся, казалось Александру самым очевидным и безболезненным. Пусть даже каждый раз, глядя на неё, он чувствовал, как во рту набегает солёный привкус, горло начинает дрожать, а слова, подбираемые несколько предыдущих часов, беззвучно булькают внутри. Две недели Александр Куэрво провёл в стенах клиники…

…чтобы сегодня узнать, что компания нашла для него нового бесплатного клиента.

Алан Маккензи бесцеремонно развалился на металлическом стуле, разглядывая потолок над собою, и полностью игнорировал перебирающего перед ним документы помощника прокурора. Александр опоздал на допрос на пятнадцать минут — пробки в это время дня были невыносимыми. Впрочем, основной причиной было то, что он и не особо спешил. В офисе Александр несколько раз открывал дело Алана, пробегал взглядом по первым строчкам и откладывал папку. Норма благотворительности действовалаАлександру Куэрво на нервы, но угрозы начальства и ежедневные нотации родителей, напоминали, зачем он устраивался в эту фирму.

Как минимум, чтобы что-то доказать. Но вот что именно — даже Александр не мог ответить самому себе на этот вопрос.

Когда же Александр появился в дверях небольшой комнатки для допросов, Алан Маккензи лишь на секунду взглянул в его сторону, закатил глаза и продолжил раскачиваться на двух ножках стула. Он даже не сразу откликнулся на обращение помощника. Хотя лучше бы он так и продолжал пялиться в потолок и ужасно исполнять свою роль раскаивающегося подзащитного. Вместо этого Алан попросил закурить и скривился, стоило Александру отказать.

— Мистер Маккензи, я вынужден попросить вас немного помолчать, если вы не хотите признаться в чем-нибудь еще, — рассеянно пробормотал он, перелистывая разрозненные отчёты специалистов.

Стул скрипнул: Алан раздражённо простонал, сложил на груди руки и с силой оттолкнулся от пола. Он идеально балансировал на двух ножках, пускай это и отвлекало Александра. Мелкие строчки плясали перед его глазами, убористый машинный шрифт сливался в заборчик из букв, а термины, упоминаемые в текстах, не говорили Александру ровным счётом ничего. Он впервые почувствовал себя как на экзамене, и криво усмехнулся, вспомнив, что своё показательное дело он с треском проиграл перед вымышленным судьёй и вымышленными присяжными.

Александр замер: начинающий прокурор напротив вскинул голову и воодушевлённо заёрзал на стуле, так же быстро, как и Алекс, принявшись перелистывать листы, пока его палец с победным «Ага!» не впился в какую-то из строчек. Александр спешно отбросил в сторону несколько прошитых шнуром отчётов и прошипел — острый край бумаги, как нож, прорезал его масляную от пота кожу. Едва заметная царапина, доставляющая столько боли.

«Практически, как ты, Эйлин…»

— Да, мистер Маккензи, к слову об этом. Мисс Келли Эбигейл Синклер. Это имя вам о чем-нибудь говорит?

Алан замер. Его стул едва заметно покачивался, но этого было достаточно, чтобы Александр заметил лёгкое движение вперёд-назад, после чего Маккензи с силой подался к столу, с грохотом опускаясь на все четыре ножки. Келли Эбигейл Синклер. На лице Алана не проскользнуло ни одной эмоции при этом имени, и все же Александр видел, как светлые серебристые глаза потемнели, их окантовка стала практически черной, а зрачки то нервно расширялись, то быстро сужались, словно кто-то щелкал перед ними фонариком.

— Хм, нет, господин прокурор. Первый раз его слышу.

Келли Эбигейл Синклер.

Эйлин Келли Маккензи.

Пальцы мелко задрожали, и Алекс поспешил сжать их в кулак, перелистывая документы все еще плохо слушающейся другой рукой. Еще несколько листов, и взгляд Александра уперся в таблицу, идентичную той, что он видел перед собой на бумаге перед клерком. Тот улыбнулся натянуто и отталкивающе.

— Я помощник прокурора. А вам бы стоило немного освежить свою память. — Он коротко кивнул на сцепленные в замок руки Алана. — У вас на пальце кольцо.

— И что? — с искренним удивлением протянул Алан, прокручивая золотистый обруч на безымянном пальце. — Многие люди носят кольца.

— Обручальное кольцо. А вот запись из приходской церкви городка Хелмсдейл и местной ратуши о браке некоего Алана Адриана Маккензи и мисс Келли Эбигейл Синклер, — помощник прокурора развернул лежащий перед ним лист и, подтолкнув его к Алану, ткнул ручкой в первую строчку, — заключённого 28 сентября 1995 года.

Алан молчал несколько долгих мгновений, рассматривая свидетельство о браке с видом опытного антиквара — как если бы документ перед ним был настолько древним, что несомненно требовал к себе внимания профессионалов и экспертных сотрудников музея. Но нет, двадцать семь лет едва ли давали право этой бумажке оказаться среди экспонатов. А вот на столе перед окружным прокурором и его помощниками — да.

Алан Маккензи молчал, а затем, безмятежно улыбнувшись, прикрыл глаза, откинулся на спинку стула и, сложив на груди руки, согласно кивнул:

— Хах, действительно. Запамятовал.

— Бывает, мистер Маккензи. Поэтому я здесь, чтобы напомнить вам о некоторых важных событиях вашей жизни. Вы ведь не против? — Короткий кивок Алана заставил Александра втянуть голову в плечи: до того он был сухой и скупой на эмоции, как кусок двухнедельного багета. — Отлично. Тогда, — следующий листок лёг на стол перед Аланом, — прошу посмотреть вот сюда. И вот сюда. Это копии. Разумеется. Мы сделали запрос в Соединённое Королевство, а Скотланд-Ярд, воодушевившись нашим интересом к вам, мистер Маккензи, с радостью передал все имеющиеся документы. Мисс Синклер… ой, простите, миссис Маккензи скончалась полгода спустя, 24 марта 1996 года, от внезапно развившейся из-за передозировки окситоцина гипонатриемии¹⁷. Понимаю, вам, скорее всего неприятно об этом вспоминать. Прошло уже столько лет, но… нужно прояснить все детали вашей биографии.

— Вам это доставляет удовольствие?

— Как и вам, мистер Маккензи. Иначе вы бы остановили меня еще в начале.

Помощник прокурора улыбался натянуто-вежливо, как делал всегда, когда пытался расположить к себе собеседника. Алан же медленно дышал, не сводя с мужчины напротив взгляда. Напряжение висело в воздухе, разбивалось об него осколками и опадало на выложенные перед Александром листы бумаги. Находиться рядом с мистером Маккензи оказалось неожиданно неуютно: он поёжился от пробежавшего по коже холода и захлопнул папку. Странное жужжание налипало на плечи, лицо и забиралось в уши, словно черви — Александр спешно замотал головой, отгоняя это наваждение, но ничего не вышло.

А затем все смолкло. Только гудение лампочки под потолком разбавляло эту тишину.

— Может быть, возьмём перерыв? — встрепенулся Александр, подпрыгнув на стуле, но тут же был остановлен жестом Алана.

— Нет, пусть продолжает. Мне действительно интересно, куда он попытается нас привести.

Улыбка на лице помощника прокурора стала еще шире. Он подался вперёд и облокотился о стол, сцепив руки перед собой в замок.

— А мне интересно, мистер Маккензи, то, что после скоропостижной смерти вашей молодой жены неожиданно скончались родители мисс Синклер, ее сестра с семьёй, а так же несколько жителей города, в том числе полицейский. За пять минут до смерти он передал в участок сообщение, — клерк вытащил одну из бумажек и, прищурившись, всмотрелся в записи на ней, — цитирую, «Здесь, кажется, бездомный заблудился. И у него маленький ребёнок. Сейчас разберусь и вернусь».

— Ну и как? — светлая бровь Алана изогнулась, а насмешливый тон жирными ядовитыми каплями опал на стол перед ним. — Чем все в итоге закончилось? Помог он этому бездомному?

— А это, — хмыкнул помощник прокурора, — лучше вы мне расскажите, мистер Маккензи. Это ведь вы были тем бездомным с ребёнком.

Лицо Алана скривилось. За секунду полуобернувшийся на него Алекс успел разглядеть калейдоскоп перемешавшихся эмоций: раздражение, ярость и бессилие, которые за тем сменились показушным равнодушием и надменностью. Его губы стянулись в тонкие полоски, и Алан повернулся к Алексу.

— Что там мне положено по закону?

Александр даже завис на несколько секунд от такого поворота: он даже и не надеялся, что Алан Маккензи будет воспринимать его своим защитником. Особенно после недавних событий.

— Вы, — медленно протянул Алекс, отведя взгляд и нервно постукивая кончиками пальцев по папке перед собой, — можете не отвечать на его вопросы, пока не обсудите все со своим адвокатом.

Алан сразу резко отвернулся: на Алекса пахнуло приторными травами, — и хлопнул ладонью по столу, так что собранные на нем в стопки документы подпрыгнули.

— Я не буду отвечать дальше на ваши вопросы, пока не обговорю все со своим адвокатом.

— Замечательно, — помощник прокурора пожал плечами, скрипнул стулом и, отодвинувшись, поднялся на ноги. — Тогда я вас оставлю. У вас есть двадцать минут. Удачи.

— Подождите. Я хочу себе адвоката.

— Он уже есть у вас, мистер Маккензи, — брови прокурора удивлённо поползли вверх, а выражение его лица нужно было запечатлеть в века на фотографии.

Алан оглянулся на Александра: его лицо при этом снова исказила кисла мина, подбородок поджался, а губы от натуги побледнели. Он выглядел разочарованным. Но скорее от того, что теперь нужно было довериться Александру Куэрво без возможности, выпотрошить прямо тут, на этом самом месте.

— А, точно, — губы Алана разомкнулись с неприятным сухим хлюпаньем. — В таком случае я хочу себе другого адвоката.

— Боюсь, это не возможно. — Помощник прокурора развёл руками и, прежде чем покинуть комнату, бросил через плечо: — Развлекайтесь.

Александр поёжился — понятия развлечений у Алана Маккензи были весьма специфичными, и валяться еще несколько недель в больнице, потому что подзащитному стало скучно, Алекс не хотел. Он покосился на Алана и, схватив все свои вещи, осторожно пересел на место помощника прокурора. Теперь они сидели друг напротив друга, сверлили друг друга взглядами и пытались понять, что же написано на лице оппонента. Даже зарывшись в предоставленную копию дела, Александр чувствовал на себе пронзительный взгляд Алана, которым тот прожигал его макушку. Боковое зрение изредка ловило мерные покачивания Маккензи на стуле, а буквы плясали перед Алексом. Он не понимал ни одной детали дела, как и того, куда клонит следствие. Медицинские страховки, свидетельства о браке, рождении и смерти, и даже несколько похвальных грамот какого-то местечкового театра. Все, что идеально описывало Алана Маккензи, как убийцу.

Сжав пальцами переносицу, Алекс потёр ее и вскинул голову, устало уставившись на Алана.

— Что ж, мистер Маккензи, думаю, нам нужно прояснить несколько дета…

— Ты спал с моей дочерью.

Воздух застрял в горле Алекса комком, несколько раз дёрнулся и вырвался хриплым кашлем.

— Простите, что? — Алекс непонимающим взглядом уставила на Алана, быстро заморгал и нахмурил лоб, отчего на нем пролегли глубокие складки.

— Ты спал с Эйлин. Я ведь прав? — осклабился Маккензи, навалившись на стол и плотоядно рассматривая Александра.

Пальцы задрожали, и их едва удалось взять под контроль, смяв угол одного из листов, оказавшихся в руках Алекса. Алан смотрел на него, не моргая, ухмылялся и тёр заросший мелкой светлой щетиной подбородок. Алан был слишком близко. Он наклонялся вперёд, заставляя Алекса отстраняться, пока спинка стула не впилась в кожу своими металлическими краями. Сделав глубокий вдох, Алекс медленно закрыл глаза, надеясь, что когда распахнёт их снова, Алан будет стоять у другой стены, а его лицо с застывшей гримасой ужаса не окажется в нескольких сантиметрах от его собственного. Как у уродливых ангелов.

— Мистер Маккензи, это не имеет никакого отношения к вашему делу, — медленно выдохнул Алекс, подняв на Алана взгляд. К счастью или сожалению, Маккензи сидел, замерев в одной позе: пальцы сцепленные в замок, насмешливое выражение лица и ссутуленные плечи, на которых повисла тюремная футболка. — Поэтому вынужден попросить оставить ваши шуточки на случай, если вас выпустят. А я начинаю в этом сомневаться.

— А мне кажется, сейчас самое подходящее время поговорить о тебе и… — Алан помедлил, растягивая слова, как раскалённую карамель, и роняя их на кожу Алекса болезненными ожогами, — твоих отношениях с моей дочерью. До этого у нас было слишком много свидетелей. Ты так не считаешь?

— Эм, нет. Мистер Маккензи, прошу, давайте…

Алекс не успел закончить: Алан снова с силой хлопнул ладонью по столу и прошипел:

— Давайте обсудим то, что ты маленький заносчивый ублюдок, считающий, что все должно достаться тебе на золотом блюдечке? Ты ведь именно это хотел предложить? Не стесняйся, Алекс. Я ведь знаю, — он едко улыбнулся, растягивая губы в тонкие обескровленные полоски, — ты влюблён в Эйлин.

Что за бред? Даже воспалённый от алкоголя разум Алекса не смог бы придумать нечто подобное. И заявлять это с самым спокойным выражением лица. Нет, Алекс никогда не был влюблён в Эйлин Маккензи. Эта заносчивая девица его раздражала, заставляла ладони сжиматься в кулаки и выводила из себя одним только присутствием. И Алекс едва ли мог объяснить, почему сердце в груди начинало сильнее биться при виде ее — несомненно от злости; он именно так себя и убеждал, — а штаны становились слишком тесными, так что приходилось стремительно нестись в туалетную комнату.

— Мистер Маккензи, ваша дочь мертва. Не нужно говорить о ней так, словно она войдёт через секунду в эту комнату. — Алекс глубоко вздохнул и на всякий случай оглянулся на дверь, за которой то и дело маячила фигура помощника прокурора. — Итак, я просмотрел материалы вашего дела и…

— Как рука, не болит? — неожиданно снова оборвал его Алан, пожирая взглядом неуклюже перебирающую пальцами левую руку.

— Вы можете не перебивать меня хотя бы пять минут?!

Алекс взорвался. Он подпрыгнул на месте, опрокинув стул, сам не понимая почему. Дышать стало тяжело: воздух забился в лёгкие. Волосы на руках и задней стороне шеи зашевелились, как от маленьких электрических разрядов, а по всему телу разливались странные горячие волны. Алекс никогда не чувствовал себя подобным образом, но почему-то сейчас все вокруг плыло, покрывалось фиолетово-голубоватой дымкой, а лицо Алана искажалось, шло рябью и причудливыми дендрическими узорами. Свет в комнате замигал: сначала медленно, словно прислушиваясь к сердцу Алекса, а затем все быстрее, пока он сам цеплялся пальцами за край стола. Лампы кряхтели, скрипели и трескались от напряжения.

Алекс ойкнул и осел на пол: правая рука скользнула по краю металлического стола, разрезая вспотевшую кожу. Кровь тонкой струёй устремилась по ребру ладони, собралась на краю и, прежде чем опасть на пол, затекла за рукав белой рубашки и темно-синего пиджака.

Теперь на лице Алана читался интерес. Он рассматривал Алекса, как диковинную игрушку в музее, затем цокнул языком и посмотрел на лампы на потолке.

— Как интересно, — Алан прикусил щеку изнутри, осматривая длинные светящиеся трубы-светильники. — Здесь никогда не было скачков напряжения. Такой силы.

— Наверное, подстанция барахлит.

— Да. Наверное.

Алан говорил неуверенно, но Алекс не придал этому значения. Он наспех отёр неглубокую царапину на руке, поморщился и, поднявшись, поспешил к висящей на стене аптечке. Трясущимися пальцами он щёлкнул замком, ощущая затылком презрительно-надменный взгляд Алана на себе, схватил первую попавшуюся бутылочку и, зубами отцепив крышку, плеснул раствора на ладонь.

— Так что насчёт твоих чувств к Эйлин?

Алекс зашипел. Он не знал от чего больше: от вопроса Алана или от боли, пронзившей его руку до сведённых судорогой пальцев от пенящейся в ране крови.

— Мистер Маккензи, — сквозь зубы процедил Алекс, не обернувшись к нему, и вытащил из аптечки эластичную повязку. Какая странная допросная. И зачем только тут повесили аптечку? Алекс никогда не видел их в подобных помещениях, — вам вменяют хранение и сбыт крупной партии наркотических средств. А еще, если я правильно понимаю, полиция Соединённого Королевства планирует обвинить вас в убийстве своего сотрудника, а также вашей жены и всех ее родственников. Я хотел предложить вам вариант экстрадиции в Англию с запретом на въезд в Штаты, но теперь понимаю, что это просто невозможно. Как только вы окажетесь в Лондоне — за вами придут.

— Ох, ты так обо мне беспокоишься. Я польщён. — Алекс не видел, но знал, что Маккензи снова по-лисьи ехидно улыбается. — Не думал, что ты способен испытывать эмоции помимо скуки от бытия богатым наследником и раздражения.

— А я не думаю, что сейчас уместно с вашей стороны говорить подобное.

— Да брось, Алекс. Мы оба прекрасно понимаем, почему ты сейчас передо мной. Здесь. В этой комнате.

Алекс замер. В голове гудело, как если бы кто-то с силой ударил его. Ноги окаменели и приросли к полу: он пытался пошевелиться, но вместо этого мог только слабо дёргать коленями и смотреть, как смешавшаяся с лекарством кровь капает на светлое напольное покрытие. Он хотел бы обернуться на Алана, но смог только сглотнуть и едва ворочающимся языком выдавить:

— Ну, удивите меня.

Ответ последовал не сразу. Привычка Алана медлить начинала раздражать Алекса — ему и без того хватало недомолвок в семье и тайн, от которых хотелось лезть на стену. Сейчас же каждая секунда молчания Алана Маккензи заставляла струны нервов вибрировать. И смазать канифолью смычок было некому.

— Потому что твоя семья не может дать тебе ничего, кроме имени, — наконец выдохнул Алан; его голос прозвучал прямо над ухом у Алекса, и он резко обернулся, но тот продолжал сидеть за столом и только наслаждался замешательством своего адвоката. — И требует взамен слишком многое. Я угадал?

— Нет. Мимо.

Алекс зло разорвал упаковку бинта и несколько раз обмотал ладонь тканью. Взгляд слепо забегал в поисках ножниц, но как оказалось, их в кабинете не было, а потому пришлось докручивать полную пачку, так что рука перестала в какой-то момент сгибаться. К счастью, на этот раз левая рука оказалась свободной, и Алекс, уложив все обратно в аптечку, сел перед Аланом, схватил ручку и начал быстро делать пометки на первом попавшемся листе.

Алан наблюдал за его действиями, как кот, которому выгребают лоток. Разве что не проверял, насколько чисто Алекс вылизывает доверенное ему дело. Но стоило Александру поднять на него взгляд, как тут же отводил свой, словно и не интересует его то, чем занят новоиспечённый адвокат.

— Что? — наконец не выдержав, бросил Алекс, отложив ручку в сторону.

Он быстро зыркнул на настенные часы и к ужасу обнаружил, что от стандартного пятнадцатиминутного перерыва прошло всего семь минут, за которые он успел уже выйти из себя, поранить руку и исчиркать всю копию свидетельства о рождении Эйлин. Слишком непрофессионально, но успокаивающе.

— То есть у Куэрво еще осталась не только гордость, но и немного состояния, чтобы покрыть все долги? Как продвигается бизнес? Слышал, сейчас в моде больше бижутерия, нежели настоящие драгоценности. А район, в котором у вас основные магазины… он ведь сейчас под местным пастором баптисткой церкви. Ну и как, жители бедного черного района охотно покупают ваше золото? — Алан выгнул бровь и качнулся на стуле, сложив на груди руки.

— Не поверите, но да. Мы прекрасно живём. Вот недавно ремонт сделали.

— Ага, заменили качественную древесину пластиком. Дорого-богато, ничего не скажешь.

— Говорит мне человек, живущий в квартире у своего друга.

— По крайней мере у меня есть друзья. А кто приютит тебя, Александр Куэрво, уйди ты из дома из-под тёплого крылышка родителей?

Слова Алана пощёчиной обожгли кожу, и Алекс хотел было открыть рот, но Маккензи, чьё лицо неожиданно возникло совсем близко от его собственного, пресёк это, хмыкнув, презрительно вздёрнув ровный острый нос и упрямо поджав подбородок.

— Что ты вообще знаешь о своей семье, Александр Куэрво? Кем был твой дед? Кем был его отец? Что у вас вообще за семья? Первые переселенцы или недавние иммигранты, въехавшие на волне европейских революций? Ты носишь английское имя, но твоя семья так и не сменила испанскую фамилию. И при этом ты даже двух слов не можешь связать по-испански. Много тебе дала твоя частная школа около Мадрида, если там с тобой никто не говорил кроме как на английском? Ты даже не знаешь, кто ты сам.

Нет, Александр знал, кто он. Он наследник, гордость семьи и старший сын из… двух отпрысков семьи Куэрво. Он знал, чего от него ждут. Знал, что он должен делать. Каждый его поступок был результатом долгих лет воспитания и нравоучений. А каждый проступок — пагубным влиянием общества и внутренних страхов, от которых Александра тщательно прятался, не в силах порой смотреть на собственное отражение. Уродливое и кривое, оно напоминало ему клоуна в цирке, чьего лица было не видно за гримом.

— В принципе, — продолжил Алан, не дав Алексу даже вдохнуть новую порцию воздуха, и взмахнул руками, — я удивлён, что ты вообще смог привлечь к себе внимание Эйлин. Жалкий, вечно ноющий неудачник. Ты все время жалуешься на то, как жизнь к тебе несправедлива. Прячешься в своих машинах и оскорбляешь окружающих только за тем, чтобы не казаться самому себе ничтожным. Самоутверждаешься, да? Тот случай в старшей школе… — Алан на секунду смолк; на его лице отразилось удовольствие от вызванного у Алекса замешательства, а следующие слова раздались уже в голове Александра: — что тебе сделала эта девушка? Ты растоптал ее на глазах у друзей, унизил и довёл так, что она наглоталась таблеток. Жаль, она была красивой. Ты чувствовал от этого удовлетворённость, Александр Куэрво? Осознание, что ты можешь менять жизни других людей принесло тебе облегчение от твоей личной бесполезности? Прыщ на теле общества. Богатенький и глупый. Я бы ни за что не стал встречаться с таким, как ты.

— Откуда… откуда вы знаете про?..

Сухие слова скреблись по горлу. Александр пытался разомкнуть губы и выдавить из себя звуки, но вместо этого закрывал рот и продолжал пялиться на Алана Маккензи. Он улыбался, привычно нахально, самоуверенно, с чувством вседозволенности, пусть он сейчас и был прикован за лодыжку к ножке стола. Он чувствовал себя свободней, чем Алекс, по телу которого с каждым новым словом мистера Маккензи растекалась злость. Александра трясло. В груди что-то вибрировало, дрожало, подкатывало комом воздуха к горлу и затем растекалось по плечам мурашками озноба. Он держался, сжимал в кулак руку и слышал тихий наэлектризованный треск в ушах.

— Ты бы никогда не смог быть с моей дочерью. Ни в этом мире. Ни в каком-либо еще. Ты мнишь себя богом, но на деле — всего лишь кукла в руках родителей. Кукла, которая любит манипулировать другими. Практически как я. Мы с тобой очень похожи, Александр Куэрво. Только у меня есть силы признать, что мне нравится быть таким. — Алан нервно повёл плечами с обезоруживающей улыбкой, и будь Александр Куэрво женщиной, он несомненно купился бы на подобный жест. Но сейчас движения Алана, его голос и даже то, как он дышит, вызывали внутри Александра негодование, страх и… ненависть. — А ты… винишь всех вокруг в том, что вырос маленьким лицемерным ублюдком. Тебе ведь не нравится быть адвокатом. Родители отправили в юридический, чтобы ты принял по наследству фирму. Но там нет людей. Лишь бумажки. Бездушные и пустые. Тебе нравится решать чужие судьбы, нравится главенствовать и ощущать власть. А будучи юристом фирмы ее не так много, да? Настоящей, реальной власти. Ты сейчас стоишь и думаешь о том, что моя судьба сейчас в твоих руках. И только от тебя зависит, выйду ли я или нет. Но ты обломал зубы. О мою дочь. Потому что даже секс у вас был, — он подался вперёд, неожиданно выдохнув слова молочным облаком, как будто они стояли на морозе, — когда она этого захотела.

Пальцы на кровоточащей правой руке свело судорогой: Александр попытался схватиться за запястье, но тут же одёрнул ладонь — кожа ударила ее током. Лампы на потолке снова начали мигать, рвано и судорожно, как будто пытались дожить на полную несколько оставшихся минут своей жизни. Громких хлопок… и кабинет погрузился во тьму. Свет пробивался только через стеклянные мутные оконца дверей, за которыми все еще маячила тень помощника прокурора.

— Прекрасно. — Александр нахмурился, покосившись на потолок. — Теперь у них выбило пробки. Надеюсь, вы довольны. Оттягивали время, как могли.

— Да, — Алан согласно кивнул, — я абсолютно счастлив. Потому что я узнал очень интересную вещь. Которая, впрочем, меня теперь весьма и весьма напрягает.

— И что же это?

— Твоё существование в этом мире, Александр.

Слова звенели в ушах Алекса протяжным надрывным эхом, но он, кажется, не слишком понимал их значение. Он смотрел на лицо Алана, но оно плыло перед ним, расплющивалось, как кусок теста, а затем сжималось. Оно выпирало причудливыми волдырями и тут же всасывало их в себя до морских воронок. Лицо Алана перекатывалось через невидимые подкожные валики, изгибаясь и вытягиваясь, словно кто-то оттягивает от него кусок рукой, а затем перевязывает резинкой. Оно смазывалось и, стоило Алексу моргнуть, снова принимало другую форму. Александр пытался сосредоточиться, но все, что он слышал — шум, сплошной стеной накрывший его. Руки перестали дрожать, язык прилип к небу, а ноги нервно постукивали по полу.

— Знаете, — Алекс перевёл взгляд на бумаги, но боковое зрение все равно ловило волнообразные па лица Алана Маккензи, — была бы у меня возможность отказаться, я бы передал ваше дело другому адвокату. Но никто не хочет с вами связываться после того, как вы уже трех довели до нервного срыва своими шуточками. Я, пожалуй, пойду. Поработаю дома. Увидимся перед предварительным заседанием. Попробую придумать, как вас вытащить хотя бы под залог. И кто вообще согласится его за вас внести.

Он небрежным жестом смахнул все документы по делу в свою папку, а затем, неловко придерживая портфель раненой рукой, запихнул толстую стопку листов внутрь. Алан не сводил с него взгляда: Александр чувствовал на себе эту пристальность. Ему казалось, что маленькие мошки налипают на его кожу, копошатся на ней, жужжат и щекочут своими лапками. Он даже несколько раз дотронулся до своего лба — будто бы невзначай, — но ничего кроме жирных капель пота на нем не обнаружил.

— Что ж, к счастью, — Алан негромко прокашлялся, — домашнее задание у тебя уже есть, Александр Куэрво. Подумать над тем, что досталось тебе от семьи. Например, можешь начать со старого пыльного чердака. Кто знает, что ты там найдёшь. Обычно, люди хранят там очень много хлама.

— Вряд ли я найду там ключ к вашему освобождению, — бесстрастно парировал Алекс, наконец подняв на Алана взгляд: лицо того на этот раз было спокойным, не ходило волнами и не напоминало Александру глупый детский фильм, где у злодея было три дополнительных крючковатых лица. Его даже передёрнуло от этих воспоминаний. — Всего хорошего.

Александр щёлкнул замками портфеля и скрипнул стулом. Из-за приоткрывшейся двери в кабинет подул прохладный воздух, и Алекс, обернувшись, заметил заинтересованную физиономию помощника прокурора, во все глаза разглядывающего их с Аланом. Короткий кивок, и Александр уже оказался в коридоре, расслышав донёсшийся вслед крик Алана Маккензи:

— И захвати в следующий раз сигареты!

Глава X. Ценности

Ноябрь, 2022

— Кто это?

Если Алан Маккензи и был способен хоть на что-то помимо вечного раздражения окружающих, так это неожиданно застревать в памяти, крутиться волчков в сознании и заставлять ненавидеть себя еще больше, чем до этого.

Слова Алана несколько дней копошились в мозге Александра Куэрво, врезаясь в стенки черепа, закручиваясь спиралями полупрозрачного дыма и напоминая о себе каждый раз, как Алекс смотрел на своё отражение, насколько ярко, что он даже забыл про свой день рождения. Темные кудри, тёмные глаза и тёмная кожа. Кажется, даже душа была у него темной. Не оправдавший ожиданий сын, тщетно выслуживающийся перед родителями. Он был другим, совершенно другим, но ни престарелый отец, ни тонущая в собственном самолюбии мать, казалось, не замечали этого. Кроме Амелии. Но теперь и ее не было рядом.

Пыльный чердак несколько раз чихнул перед Александром облачками пыли. Сначала — стоило только открыть дверь в забытый Куэрво и богом мир прошлого. Затем, когда Алекс стянул старое рассыпающееся в руках одеяло, под которым скрывалась стопка старых книг, бухгалтерия и пожелтевшие от прошедших лет письма. Третий раз небольшой туман из пыли поднялся от зашелестевших страниц старого альбома, испещрённых черно-белыми порыжевшими фотографиями. «Май двадцать пятого, Чикаго», «Июнь сорок первого, Чикаго», «Сентябрь сорок четвёртого, Чикаго». Под некоторыми из снимков виднелись небольшие убористые подписи. Другие лаконично вещали о произошедшем в жизни Куэрво: «свадьба», «именины Алехандры», «помолвка, двадцать третий», «похороны, …четвёртый». Некоторые надписи просто стёрлись от времени, а где-то альбомный картон был протёрт практически насквозь — Александр даже мог предположить, что прорезан, — словно кто-то пытался вычеркнуть событие из жизни семьи.

Снова знакомые лица на снимках. Дедушка Анхель, дедушка Даниэль и… Александр нахмурился. Кажется, вывеска над головами запечатлённых людей когда-то светилась — она скрывала в своей тени все, что оказалось в кадре. Сейчас бы такого фотографа просто вычеркнули из контактов, кинули в черный список и оставили отрицательные отзывы. При большом желании еще и в суд бы обратились за невыполнение условий договора. Алекс усмехнулся: жизнь за прошедшие сто лет несколько усложнилась. И все же, его взгляд продолжал пристально изучать вставленную в дурацкие бархатные уголочки фотографию. Свет накрывал его дедушек и третьего человека тенью, но стоящего рядом торшера оказалось достаточно, чтобы исправить эту ситуацию. Осторожно вытащив фотографию из альбома, Алекс поднёс ее к глазам, рассматривая кажущееся таким знакомым лицо третьего человека.

Он не отличался от стоящих рядом Анхеля и Даниэля: идиотская плоская плетёная шляпа, полосатый костюм и трость. И судя по смеющимся лицам, эти трое изображали кого-то для фотографа. Он… выглядел таким знакомым, но как бы Александр ни напрягал память, как бы ни пытался вспомнить, где видел это в меру серьёзное, но приятное лицо молодого мужчины, образ ускользал от него, ловко взмахивал хвостом и стирал за собой следы.

— Это? Твой дядя Анхель.

Найти Элеонор Куэрво оказалось не так сложно: она привычно сидела в библиотеке, перелистывая старые томики на французском, и изображала, что хоть что-то понимает в этом языке. Увы, на французском она знала только два слова: «принеси» и «уйди». Причём обычно более точных указаний официантам она не давала — только активно размахивала руками и повышала голос, как будто усиление звуковых частот способствовало вбиванию ее желаний в разум несчастных. Старый фотоальбом — впрочем, он был вполне в новом состоянии, видимо потому что никто не удосужился за эти годы его открыть, — рухнул на стол перед носом матери Александра, распахнутый на развороте с фотографиями троицы, а вытащенное из него изображение аккуратно легло на свое место.

— А это? — Алекс ткнул пальцем в стоящего рядом с Анхелем Даниэля, решив, на всякий случай, проверить память матери.

— Твой дед. Боже, Александр, ради всего святого, ты как будто в первый раз видишь фотографии своего деда. Побойся Бога. — Элеонор с ужасом перекрестилась, посмотрев на сына. — Это просто неуважительно к его памяти и…

— А кто тогда это? — Он переместил палец на следующего мужчину, несколько раз постучав по его лицу кончиком.

Элеонор нахмурилась. Длинные узловатые пальцы потянулись к фотографии и, подцепив ее за один край, поднесли поближе к лицу женщины. Она морщилась, дёргала носом, как над головкой изысканного французского сыра, и щурила глаза, рассматривая явно незнакомого ей мужчину. Наконец, спустя минуту пристального изучения «объекта», она причмокнула и покачала головой.

— Не имею ни малейшего представления, — с презрительным видом бросила Элеонор, переворачивая фотографию. — Ах, смотри, тут есть подпись. Кажется, это рука Даниэля. Твоего дедушки. — Она снова прищурилась, вчитываясь в мелкие буквы на жёлтой бумаге: при всем уважении к деду, даже Алекс едва мог различить между собой буквы. Врачебный почерк, чтоб его. — Никогда не понимала испанский. — Еще и не на английском. — С Анхелем и… и У… Уиллом. А… август двадцать седьмого, — наконец смогла прочитать все слова Элеонор. Она еще немного рассматривала задник фотографии, затем развернула ее обратно лицевой стороной и, вдохнув, отложила обратно на страницу альбома. — Что ж, видимо это какой-то друг твоего дедушки. Никогда о нем не слышала, если честно. Да и фотографию эту вижу в первый раз. Твой дед порой был таким сентиментальным.

Перевернуть фотографию. Это оказалось до банальности просто и очевидно, но Александр, возбуждённый проснувшимся любопытством, был слишком увлечён поиском истины, чтобы сделать самую логичную вещь в этом мире: покрутить фотографию и найти обычные для того времени пометки с обратной стороны. Вместо этого он поспешил к матери и теперь выслушивал от неё упрёки в своём невежестве по отношению к семье и ее ценностям. На последнем слове Александра передёрнуло, и он поспешил опуститься на стол рядом с Элеонор, подтянуть к себе альбом и снова впериться взглядом в фотографию.

— Кажется я уже его видел. На свадьбе дедушки. Но там его лицо стёрлось, — Алекс задумчиво потёр подбородок, попытавшись постучать пальцами правой руки по столешнице и тут же болезненно зашипев: свежая рана дала о себе знать резким ударом между локтевых костей. Как будто Алекс врезался ими в угол стола. — Почему здесь изображение такое чёткое?

— Не знаю. Возможно фотограф заставил всех стоять по стойке «смирно», чтобы ничего не испортили. А может просто твой дед не пролил на неё водку. Да и какая разница? — хмыкнула Элеонор. — Это было почти сто лет назад. Никогда не понимала тяги твоего деда хранить дома столько старья. Надо бы разобрать это все и выкинуть. Пылесборники.

— Нет. Пусть останется. Я хочу… — Алекс сглотнул, выдавливая из себя слова, — побольше узнать о нас. Прежде чем стать частью компании.

— Где-то случилось землетрясение, что Александр Куэрво снизошёл до нас и решил стать частью… семьи?

Алекс и Элеонор вздрогнули одновременно и обернулись ко входу в библиотеку: застывший в дверях Диего Куэрво казался призраком ушедшей эпохи, все еще высокий, он горбился, приподнимал плечи и иногда кашлял, цепляясь трясущейся рукой за дверной косяк.

— Отец, — едва слышно подал голос Алекс.

— У нас гости. — Диего жестом прервал его и, спешно шагнув вперёд, пропустил внутрь невысокого рыжеволосого мужчину. Кажется, Алекс и его уже видел. На аукционе. Забавно: это мир так тесен или просто Алексу так невероятно везёт на одних и тех же людей вокруг. — Это детектив Калверт. Он хотел задать нам несколько вопросов. Об Амелии.

Нет, все просто не могло быть настолько складно, словно он очутился в детской сказке. Алекс не был книжным персонажем и никто не писал за него реплики, а люди, появляющиеся в его жизни, просто не могли быть нарочно подкинуты, чтобы узнать какой-то высший замысел. И все же детектив стоял перед ним, мял в руках папку и переминался с ноги на ногу, чувствуя себя явно дискомфортно в темной библиотеке Куэрво. Забавно, но волосы у него были другими. Алекс прищурился: они не отдавали грязным ржавым отливом, а напоминали скорее яркий фломастер. И с огромной уверенностью можно было сказать, что у него наверняка было столько же веснушек на лице. Жаль с такого расстояния этого было не видно.

— Детектив… — Александр нахмурился, наигранно выдерживая небольшую паузу, чтобы затем несколько удивлённо выдохнуть: — Калверт?

— Да. — Отец обогнул гостя, жестом пригласил его за собой и в несколько широких шагов подошёл к длинному столу, за которым сидели Элеонор и Алекс. — Он занимается расследованием трагедии, произошедшей недавно в кафе. Он, — Диего осёкся на секунду, его сморщенные старческие губы шлёпнули друг о друга с сухим призвуком, и он вздохнул, — согласился побеседовать с нами и поделиться некоторой информацией. Которой располагает следствие. Поэтому… он бы хотел побеседовать со всеми нами.

Отец остановился прямо напротив него, и Александру пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть в тёмные чужие глаза. Диего, казалось, не обратил внимания на разложенные на столе фотографии, — только поджал губы, несколько презрительно, стоило его взгляду скользнуть по черно-жёлтым листам. Александр ощущал, как дыхание его матери рядом замедлилось, она практически не дышала, следя за каждым движением супруга. А детектив продолжал стоять в дверях, действуя Алексу на нервы своими рыжими волосами. Они вспыхивали в его памяти яркими огоньками, но ничего, ни одно воспоминание не вылезало белым кроликом из шляпы фокусника, как бы Александр не напрягал свои маленькие извилины.

Наконец, не моргнув ни разу за долгое переглядывание с отцом, Алекс переключился на детектива, резко захлопнул фотоальбом и, схватив его, вспрыгнул со стула.

— Не уверен, что это будет разумно.

— Почему? — сизая поседевшая бровь отца изумлённо выгнулась. — Александр, твоя сестра…

— Позвольте мне, мистер Куэрво. — Голос у детектива оказался мягким, тихим и понимающим. Наигранно понимающим. Совсем не таким, как у Джанет. — Уверен, ваш сын осознает, почему это сейчас так важно. Присядем?

Детектив улыбался. Слишком мило и натянуто. Как они всегда делают, пытаясь вытащить из тебя показания. И все же Александр опустился обратно на свое место, пока детектив Калверт любезно отодвигал его отцу стул. Горький комок из завтрака подступил к горлу, отдавая лицемерием и лизоблюдством, но, надо было отдать должное детективу, играл свою роль хорошего полицейского он отменно. Присяжные наверняка поверят всему, что он скажет, даже если этими словами будет «Алан Маккензи инопланетянин, прилетевший на нашу планету, чтобы уничтожить человечество».

Толстая папка выпала из рук детектива на стол. Пальцы детектива неожиданно мелко задрожали, когда он вытащил наружу несколько листов, а затем мужчина замер, рассматривая их. Его взгляд по несколько секунд останавливался на каждом из разложенных перед ним документов, пока Александр нервно стучал ногой под столом и продолжал обнимать старый фотоальбом. Мать недовольно сопела рядом с ним, а сидящий напротив отец молчаливо разглядывал корешки книг на стеллажах за спиной Алекса. Наконец, подцепив ногтем один из листов, детектив подхватил его и поднёс поближе к лицу.

— Думаю, — голос детектива был глухим от поднятого вверх документа: он отражался от него, не долетая до Александра или его матери, — вы все видели новости о недавнем аресте Алана Маккензи. Впрочем, насколько мне известно, вы послужили этому причиной.

Лист согнулся пополам, и Алекс едва заметно вздрогнул от направленного на него взгляда ярких карих глаз. Детектив посмотрел на него в упор, не моргая, и мягко улыбнулся, кивнув на сросшуюся левую руку. Как будто он действительно мог знать, что произошло с Александром — никто не распространялся о случившемся, все официанты и менеджер ресторана любезно отрицали вопросы полиции, а Диего Куэрво и семейный адвокат оказались весьма сговорчивыми, выслушав трагичную речь Алана Маккензи о нервном срыве.

— Рад, что вы поправились.

— Ага. Спасибо.

Тон Александра был холодным и колючим. Он и сам напоминал себе в этот момент маленького ёжика, свернувшегося в комок из игл. Затылком он почувствовал направленный в его сторону взгляд матери, но не повернулся — продолжал смотреть на детектива Калверт, ожидая, кто из них сдастся первым.

Полицейский даже не попытался поддержать эту немую игру. Он вдохнул, приподняв плечи, переложил несколько бумаг перед собой и, сцепив в замок руки, посмотрел на этот раз по очереди на Диего и Элеонор.

— Что же, мистер и миссис Куэрво, — он коротко кивнул им и снова перевёл взгляд, — Александр, у следствия есть основания полагать, что Алан Маккензи причастен к смерти своей дочери.

От прокатившегося по горлу смешку Алекс зашёлся сдавленным кашлем. Глаза защипало от проступивших на них слез, и он поспешил быстро смахнуть их, пока детектив и родители смотрели на него взглядом посетителей зоопарка перед вытворяющей трюки обезьянкой. Отец едва ли не закатывал глаза от раздражения, мать продолжала поджимать подбородок и недовольно вести носом, а детектив просто сочувствующе смотрел, как Александр пытается выкашлять лёгкие, и наконец предложил свою помощь. От которой Алекс, разумеется, отказался. Не хватало еще показать перед родителями свою слабость.

Несколько сильных ударов в грудь, и Александр быстро и хрипло выдохнул, ощущая, как влажная пелена спадает с его горла, давая сделать вдох.

— С чего, кхм, — он еще раз громко выдохнул через рот, прикрывая его кулаком, — возникли подобные мысли, детектив? Вы нашли у него дома пособие «Как отучить ребёнка плавать»?

— Очень смешно, Александр, — Элеонор прошипела прямо у него над ухом, ущипнув за локоть. — У детектива явно нет времени на твои глупые детские шутки.

— Да нет, миссис Куэрво. Все в порядке. Вопрос вашего сына разумен и имеет место быть. — Детектив достал из папки исчерченный графиками и таблицами листок и положил перед собой, подняв взгляд на Алекса. — Было бы глупо с моей стороны, без веских оснований, утверждать подобное в вашем присутствии.

— В моем присутствии? — тёмная бровь выгнулась, и Алекс оскалился, подавшись вперёд. — Я связан с Аланом Маккензи только штатом проживания. Почему бы вам в таком случае не рассказать мне об Альфонсе Капоне или Эллиоте Нессе? Они тоже жили здесь в конце концов.

— Александр!

— Я уже двадцать пять лет Александр. — Взгляд переметнулся на отца, но боковым зрением он продолжал следить за каждым движением детектива. Благо, это было нетрудно с его-то рыжими волосами. — Выучи другое слово, чтобы привлекать к себе внимание. Подскажите, детектив, а… в полиции просто не нашлось никого кроме вас, чтобы вести это дело?

— Нет. У меня освободилось время, поэтому этим занимаюсь я.

— А федеральные агенты в курсе?

— Не уводите разговор, мистер Куэрво, — слова неожиданно маленькими льдинками сорвались с губ детектива и со звоном разбились о деревянный стол, запульсировав в раненной ладони. — Я занимаюсь свои делом, федералы пусть занимаются своей работой. Если им и есть, чем заинтересоваться в доме мистера Маккензи, они наверняка уже об этом давно знают.

«Наверняка об этом знают», — губы Алекса исказила ядовитая ухмылка. Если они и знали о чем-то, то определённо предпочитали держать полицию и дальше в неведении, дав возможность детективу развлекаться глупыми допросами и умозаключениями. И все же столько неожиданных совпадений напрягали Александра. Сначала Лана Блейк, неожиданно оказавшаяся Джанет Калверт. Теперь детектив, похожий на неё, с той же фамилией и таким же цветом волос. Осталось только достать из рукава мать Джанет, как волшебного белого кролика, и продемонстрировать публике. Сценаристу этой истории нужно было оторвать руки и запихнуть в… Алекс нервно повёл плечами — разумней было считать это простым совпадением, нежели отсутствием у вселеннойфантазии.

— Продолжим, — мистер Калверт мягко улыбнулся. — У вас были близкие отношения с дочерью Алана Маккензи. Свидетели утверждают, что бывали стычки, но, скажем так, — детектив взмахнул руками, выписывая в воздухе несколько больших кругов, — некоторые полагают, что вы таким образом добавляли в отношения… Кхм, подождите, я так сразу и не вспомню. Я где-то записал ведь… — он спешно перелистнул несколько страниц в лежащей рядом записной книжке, нервно облизывая при этом губы, и с победным возгласом ткнул пальцем в одну из строчек. — А, вот оно! «Добавляли в отношения страсти и перчинки, чтобы не погрязнуть в скуке бытовых повседневностей».

— Простите, что? Кто вам это сказал?

— Мы не раскрываем наших источников.

Рука нервно сжалась в кулак — Александр едва сдержался, чтобы не расплющить прямой нос детектива за его елейную улыбочку. Калверт смотрел на него, невинно моргая глазками, теребил края зажатых в руках листков и растягивал губы, натужно и искусственно. От этой улыбки сводило челюсть, по позвоночнику бежал холод, и на секунду Александр отпрянул: вместо лица детектива он увидел Алана Маккензи. Он спешно заморгал, и вот напротив снова сидел детектив Калверт, лыбился и ждал от Алекса подтверждения отношений с Эйлин Маккензи.

Отношений, которых не было. Отношений, о которых наверняка написан не один слезливый женский роман.

— В таком случае, — стул скрипнул под Алексом, когда он подался вперёд, вытягивая перед собой руки и сцепляя пальцы в замок, — ваш источник ошибся. Мы с Эйлин в лучшем случае были заклятыми друзьями. Между нами… — короткий взгляд на отца, и Алекс сглотнул сухую слюну, — не могло быть близких отношений.

Повисла неловкая пауза. Только листы детектива шуршали в этой библиотечной тишине, да Диего Куэрво недовольно сопел, наверняка осуждая холодные ответы сына. Но Александру было все равно: он смотрел на детектива перед собой. Тот спешно перелистнул несколько листов бумаги, вытащил из кармана ручку и раздражающе несколько раз щёлкнул ей.

— Вот как. — Он прикусил щеку и тряхнул рыжими волосами. — Ладно. В любом случае я продолжу. — Детектив выложил вперёд один из нижних листов и быстро пробежался по нему взглядом. — Алан Маккензи вспыльчив. Он несдержан и судя по всему принимает некие психотропные вещества. Какие именно — мы пока не знаем.

— Судя по всему? — тёмная бровь Александра удивлённо выгнулась, а сам он даже не попытался скрыть сочившейся в голосе язвительности.

— Да, к сожалению, у нас нет все еще результатов токсикологической экспертизы, поэтому мы не можем утверждать на сто процентов, что он употребляет наркотические вещества. Однако наши специалисты отмечают некоторые особенности его поведения, которые указывают на это. Впрочем, вы и сами наверняка замечали… — детектив осёкся, нахмурившись и беззвучно открывая рот, — специфичность в общении с мистером Маккензи.

— И как это связано с гибелью мисс Маккензи, детектив?

Очевидный вопрос Александра, кажется, поставил детектива в тупик. Он немного рассеянным взглядом уставился на него, бездумно моргал, а затем растрепал волосы на затылке, выдохнув с негромким стоном.

— Да, точно. Что ж, около полугода назад мистер Маккензи неожиданно застраховал свою жизнь и жизнь дочери.

— Какая неожиданность, — ядовито выплюнул Алекс, откинулся на спинку стула и, сложив на груди руки, оттолкнулся ногой от пола. — Люди в этой стране страхуют свои жизни. Вы не знали об этом?

— Разумеется. Но не так поспешно и не с такими выгодными для себя условиями. Видите ли, — детектив развернул лист и подтолкнул его к Алексу, — по договору в случае неожиданной смерти в течение года одного из членов семьи, второму полагаются крупные выплаты. И эти суммы… несколько отличаются от тех, что привыкли получать в таком случае родственники.

Острый взгляд Алекса сразу зацепился за выделенные жирным черным шрифтом цифры, и стул с грохотом приземлился на все четыре ножки.

— Вы полагаете, что мистер Маккензи убил свою дочь, чтобы получить страховые выплаты и провести остаток жизни безбедно где-нибудь в Лос-Анджелесе? — присвистнул Алекс, пробегаясь дальше по мелким строчкам. — Мне кажется, ему для этого нужно просто взять кредит и сходить к пластическому хирургу. У него смазливая мордашка, и все женщины после сорока непременно станут его ярыми фанатками. Если он немного омолодится.

— Да, это действительно было бы намного проще. Но, вы конечно слишком абсолютизируете мои слова, мистер Куэрво. Алан Маккензи не утопил свою дочь. Если вы вдруг подумали об этом…

— Именно так, я и подумал.

Александр и сам не знал, чего было в его голосе больше: язвительности на слова детектива или непонятно откуда взявшейся грусти, тянущим чувство отдающей где-то в районе груди. Алан Маккензи никогда не казался окружающим примерным отцом, но сросшаяся левая рука кричала Александру, что вряд ли отец Эйлин был способен причинить ей зло. Скажи Алекс, что Эйлин шлюха — Алан скорее переломал бы ему все кости, а на голову дочери водрузил самолично сделанный нимб. Пусть даже слова Алекса были бы сущей правдой, о которой знали все в окружении.

— Согласно нашим записям, весь последний год мисс Маккензи посещала специалиста и принимала выписанные лекарства. У неё были, — детектив прищурился, вглядываясь в очередной новый лист в руках, — посттравматический синдром, начальная стадия депрессии и… «склонность к суицидальным мыслям». К счастью, это все лечится при должном внимании. И вот что интересно — за два месяца до смерти врач выписал ей удвоенную дозу, хотя до этого количество принимаемых препаратов постепенно снижалось.

— Так бывает. — Алекс беспечно пожал плечами и отвернулся, переведя взгляд на висящую над небольшим камином в углу голову оленя. И кто только додумался поставить камин в комнате, где все вспыхнет за секунду? — Видимо что-то пошло не так.

— Или просто кто-то сделал это намеренно, вступив в преступный сговор.

Элеонор, до этого все время молчавшая, издала победное «Ха!» — Александр так и не понял, чему его мать так восторжествовала, но скорее всего она была одной из немногих, кого смерть Эйлин Маккензи если не обрадовала, так ввела в лёгкое состояние приподнятого настроения. Будучи весьма консервативных взглядов, она никак не могла смириться с тесными отношениями ее дочери и лучшей подруги, которую та в один день привела в гостиную к родителями со словами «Познакомьтесь, это Эйлин. Она моя подруга». Алекс оскалился, вспомнив лица родителей в этот вечер и последовавший за этим скандал — он еще никогда до этого не видел Амелию настолько же уверенной в себе и неуступчивой. Он был даже готов ей поаплодировать, если бы ему глаза не мозолила Эйлин Маккензи.

— Детектив, смерть Эйлин была несчастным случаем. — Отец Алекса звучал хрипло и недовольно, словно ему было физически неприятно произносить имя дочери Алана. — Она оступилась на мостках и упала в озеро. Помочь ей, к сожалению, не успели.

— Да, оступилась. Но согласно опросу свидетелей она выпила не так много, чтобы достичь нужного для потери координации состояния. Мы считаем, что Алан Маккензи намеренно накачивал дочь таблетками, зная, к чему может привести их смешение с алкоголем. Несчастный случай — и крупная сумма уже у него в кармане.

Александр держался долго. Он даже досчитал до десяти, пока детектив и родители еще что-то говорили, но уже через секунду после того, как все смолкли, библиотека взорвалась его истеричным смехом. Александр смахивал выступившие на глазах слезы и прикрывал рот рукой, сотрясаясь в припадочных конвульсиях. Он задыхался от накатившего на него хохота и трясся над столом, хлопая себя по колену, как безумный, пока детектив и родители смотрели на него расширившимися от непонятных эмоций глазами.

Первым не выдержал детектив: он несколько раз снова щёлкнул ручкой и негромко прокашлялся — этот звук потонул в непрекращающемся смехе Алекса, и все же он остановился, подавив в себе последнее конвульсивное вздрагивание.

— Вас что-то рассмешило, мистер Куэрво?

— Александр, — прошипела над ухом мать, снова ущипнув его за руку.

— А-ха-ха, да вы просто послушайте себя. Алан Маккензи, — Алекс задохнулся воздухом и зашёлся низким грудным кашлем, несколько раз с силой вытолкнув воздух из легких в прижатый ко рту кулак, — договаривается с неким психиатром, тот выписывает Эйлин двойную дозу таблеток, и этими лекарствами Алан Маккензи травит ее. Вы… вы где вообще такую фантазию нашли?

— Не волнуйтесь, могу поделиться ею с вами при большом желании. Лучше расскажите мне, мистер Куэрво, не знаете ли вы причины подобного состояния Эйлин Маккензи? Все опрошенные утверждают, что в последний год она очень сильно изменилась. Все опрошенные нами знакомые утверждают, что это чувствовалось в ее поведении. Вам что-нибудь известно об этом? — детектив слегка подался вперёд, заглядывая Александру в глаза. — Что произошло год назад?

Смех мгновенно стих. И в библиотеке, и в голове. Словно его никогда и не происходило. Молча смотреть в глаза собеседнику всегда давалось Александру Куэрво с трудом. Но сейчас ему просто было нечего ответить. Пустота звенела в его голове, а маленькие оранжевые круги проплывали перед глазами, отдаваясь на языке желчным привкусом. Глухой тяжелый удар — висок пронзила резкая боль. Рука тут же вскинулась, и пальцы скользнули по абсолютно гладкой коже, единственным изъяном на которой были несколько жирных капель пота. Тихий вскрик — сердце забилось быстрее. И скрип закрывающейся двери. Кажется, он что-то забыл, что-то, скрывающееся за этими отдалёнными образами. Он хмурился, но думать оказалось физически больно: каждая попытка ухватиться за воспоминание, отдавалась в пальцах рук, в пояснице и между рёбер. Дышать стало больно. Александр пытался сделать вдох, но вместо того, только замирал, пока резкие электрические импульсы разливались под его кожей, вгоняясь иголками во все, до чего могли дотянуться.

Здесь было что-то важное. Что-то, чего он не должен был забывать.

— Вам, — слова хрипом вырвались из горла, раздирая его в кровь, — было бы лучше расспросить об этом мою сестру. Амелия бы с радостью рассказала все подробности личной жизни мисс Маккензи.

— Увы. — Мистер Калверт развёл руками и поспешил поджать губы, как будто ему действительно было жаль из-за произошедшего. — Надеюсь, мисс Куэрво скоро поправится. Это большая трагедия. — Он повернулся к отцу Алекса, коротко кивнув. — Искренне вам сочувствую.

— Врачи делают все, что в их силах. Мы, — Диего протянул руку через стол, беря ладонь жены в свою, — благодарны каждому, кто молится за Амелию.

— Господи, ну что за бред. Ну какой во всем этом смысл?

Три пары глаз разом посмотрели на сжимающего переносицу Алекса. Боль растекалась от носа прямо по лбу, огибала виски и растворялась где-то на затылке, стоило ему только тряхнуть с силой головой. Три пары глаз посмотрели на Александра своими сузившимися от сочившегося сквозь высокие окна в библиотеку струистого света зрачками. Он же мог только громко дышать, скрипеть зубами и продолжать сжимать переносицу, словно это могло хоть как-то облегчить неожиданно свалившееся на него ощущение ватности и подавленности. Словно он пробежал километров десять без разминки, а теперь еще и должен отжаться двести раз на время.

— Просто послушайте себя, — едва скрывая бившую его злость, процедил Алекс, поднимая голову. — Хватит говорить об Амелии так, будто вы ее уважали. Посмотрите на себя. Стайка лицемеров. «Врачи делают все, что в их силах», — писклявым голосом спародировал он отца. На расширившиеся от возмущения глаза Диего он только махнул рукой и продолжил: — Вы наивны или просто притворяетесь, что не понимаете? Вы… За эти недели вы не сказали ни слова об Амелии. Вы начали ремонт в ее комнате. Вы даже ни разу не были у неё в больнице, чтобы узнать, как она и что она все еще каким-то чудом жива. При всей тяжести ее состояния. — Алекс горько усмехнулся и покачал головой, пытаясь оторвать от подлокотника деревянного стула тонкую полосочку отделочного материала. — Зато искренне принимаете сочувствие от окружающих. Лучше бы проявляли его к тем, кому оно действительно было нужно. А вы, детектив, из всего города именно вы взялись за это дело. Именно вы, зная, что…

Алекс осёкся. Язык пересох, прилип к небу и отказывался отрываться от него, чтобы повернуться и сказать то, что застыло на его кончике. Нет, он не должен был говорить всего этого, он не должен был терять над собой контроль и показывать эмоции. Которых у него никогда не было. И все же пальцы мелко дрожали, отчего Алекс нервно сжимал их в кулаки под столом, а тёмный взгляд по очереди перебегал с лица детектива на отцовское и обратно.

— У вас есть дети, детектив?

Детектив замер. Его опешившее выражение лица еще долго будет являться Александру во снах. Он попал в точку и кажется, задел нечто болезненное для мужчины: на секунду на его лице проскользнула ярость, которая в следующее мгновение сменилась растерянность и отстранённостью. Он словно пытался сделать вид, что вопрос был задан не ему. Даже отвернулся, но уже через несколько негромких стуков секундной стрелки, снова посмотрел на Александра.

— Что? — словно не поняв, переспросил Калверт. — Ах. Да. Есть. Две дочери. Младшей пятнадцать. Подросток. Гормоны, бунт и «Папа, я вернусь только к утру».

— А старшей?

И еще одно попадание прямо в точку. Алекс бил наугад, не зная, подтвердит он свои догадки или же опровергнет, вогнав себя в неудобное положение, выбираться из которого впрочем не доставило бы никакого труда. Но, к счастью, теперь плечи детектива приподнялись, он втянул шею, а бледная веснушчатая кожа на лице и руках покрылась неровными красными пятнами.

Он оттянул узел галстука и крякнул:

— Она сбежала из дома. Когда ей стукнуло шестнадцать.

— О, поздравляю, детектив, у вас есть еще год, чтобы закрепить полученный эффект во второй раз.

Александр улыбался. Он наконец смог перетянуть эту небольшую игру на свою сторону и белый флажок каната практически пересёк черту, грозя скорую победу. Он чувствовал на себе взгляды родителей, но продолжал ухмыляться в обернувшееся бесстрастным лицо детектива Калверт. Его левый глаз слегка подрагивал, губы стянулись в тонкую бледную полоску, а под кожей шеи вздулись вены. Он сдерживал себя, но Алекс предпочёл бы иное развитие событий. Превышение полномочий прекрасно вписалось бы в картину уголовного дела против Алана Маккензи. И не в пользу полиции.

Листы негромко зашуршали — детектив смешно собрал их в одну кучу и попытался запихнуть в папку. Вместо этого они смялись по краям. Раздалось подозрительное шуршание разрываемой бумаги, и детектив уронил их обратно на стол, посмотрев на Алекса.

— Как моя личная жизнь относится к этому делу, мистер Куэрво? Я не очень понимаю.

— Уверен, что вы прекрасно понимаете, к чему я клоню, детектив. У вас есть дети. Две дочери. — Александр заёрзал на стуле, не сводя с собеседника взгляда, словно разорви он этот зрительный контакт, все его усилия окажутся напрасными. — И вы наверняка безумно любите их обеих. Пусть и не видели старшую уже… сколько лет?

— Десять, — сухо бросил детектив.

— Десять лет. Так вот, детектив, — Алекс рукой прижал последний лист документов к столу, не давая Калверту забрать его с собой, — Алан Маккензи был лучшим отцом, которого только можно найти в этом мире. Он один воспитывал дочь, давал ей все, чего она захочет, и он очень болезненно воспринял ее утрату. Вы должны понимать, что такой отец, как он, никогда бы не причинил время своему ребёнку. Единственному. И любимому. Кому угодно, но только не ей. И я еще жив только потому, что…

Он замолчал. Он был еще жив только потому, что забыл что-то важное. Висок запульсировал болью, и Алекс рассеянно мазнул по нему. Он моргнул — лицо детектива перед ним исчезло, библиотека погрузилась в полутьму, а копна длинных светлых волос, казалось, светилась в темноте. Вместо карих глаз полицейского на него теперь сквозь толстые стекла очков смотрели мокрые от слез васильковые глаза Эйлин Маккензи. Она сидела напротив него, намного ближе, чем детектив Калверт. Алекс мог рассмотреть и маленький старый шрам через бровь — кажется, она рассказывала о нем Амелии, — и то, как уродливыми краями зажила свежая рана на щеке. Он нахмурился: он не помнил этого шрама, когда они только познакомились.

Эйлин сидела прямо перед ним, глупо моргала своими большими близорукими глазами и то и дело облизывала искусанные до крови губы. Иногда она морщилась, и края раны расходились, позволяя крови проступить сквозь них на светлую кожу. Александр подался впредь и протянул руку, чтобы стереть их со щеки Эйлин…

…и тут же замер, когда его запястье перехватила крепкая рука детектива. Выражение его лица было сложно описать доступными словами: удивление, лёгкое презрение и понимание. Он держал руку Алекса в нескольких сантиметрах от своего лица, а затем уверенным движением опустил ее на стол.

— Не думаю, что мы достигли подобного уровня отношений, мистер Куэрво. Держите себя в руках.

Щеки загорелись от прилившей к ним крови — Александр поспешил скрипнуть стулом, вскакивая на ноги. Он схватил злополучный фотоальбом, совершенно позабыв, зачем его брал и что ему было нужно от матери в библиотеке. Отец побледнел: шутки про предпочтения его детей всегда давались главе семейства Куэрво тяжело. И пусть за Александра можно было не переживать, Диего Куэрво, кажется, считал, что он должен всегда оставаться на чеку, чтобы не позволить подобному «несчастью» произойти с его семьёй снова.

— Если у вас больше нет ко мне вопросов, — рассеянно пробормотал Алекс, едва не повалив на пол стоящий позади него стул, — я пойду работать. Дело само себя не рассмотрит.

В несколько широких шагов он преодолел расстояние отделявшее его от двери и взялся за изящную резную ручку, замерев. Фотоальбом обжигал бок, напоминая о себе, как и васильковые глаза, вспыхивающие в памяти уродливыми пятнами. Чёртова девчонка — Александр не мог бы уже отомстить ей за бессонные ночи и болезненную ссору с сестрой. И все же… в любом случае компания Алана Маккензи не доставляла ему ни малейшего удовольствия. А мировое соглашение не обещало от Алекса прощения всех доставленных «неудобств».

Если Алан так хотел, чтобы Алекс получше ознакомился с семейными ценностями Куэрво, он мог бы… получить парочку уроков.

Александр с силой нажал на ручку двери и обернулся, бросив напоследок:

— Вот мистер Маккензи удивится, когда окажется за решёткой. Вы так не считаете, детектив?

Глава XI. Соглядатай

Ноябрь, 2022/Мунихион, 2775

— Как пройти на ту сторону?

Порой понять, чего от тебя хочет Алан Маккензи, было настолько же сложно, как найти воспалившийся аппендикс. Он многозначительно кашлял в кулак, закидывал ногу на ногу и выгибал дугой бровь. Очередная услуга, о которой Уильям будет жалеть следующие лет тридцать. И Алан несомненно верил, что он сам догадается о цели поручения.

Иногда Уильям чувствовал себя персонажем игры, который из недели в неделю делает одни и те же ежедневные задания, получая за них палку.

— Кто-то считает, что нужна кровавая жертва. Человеческая. Кто-то предпочитает ягнят. Некоторые, особо фанатичные, полагают, что для этого нужно провести сложный ритуал: жертве вырезают сердце и взамен вкладывают горящее чужое. Подмена сердца — смена миров. Но на самом деле… — Алан игриво подмигнул закатившему глаза Уильяму, — нужно просто умереть и отчаянно желать жить. Или быть мной.

«Или быть мной». Уильям не был Аланом. Ни в коей мере. И даже не хотел предполагать, что тот имел в виду, десятилетия назад рассказывая о тонкой границе меж двух сокрытых друг от друга миров.

— Желание жить?

Желания жить у Уильяма Белла не было. И вся авантюра, о которой он задумался спешно в ночи, казалась ему абсолютно безнадёжной. Практически такой же, как и все попытки вести нормальную жизнь — рядом с Аланом Маккензи любые начинания оборачивались не так, как планировалось, а все провалы оказывались исключительно твоими личными. Пусть даже косячил сам Алан.

— Да. Увы, но барьер — это тебе не граница между штатами. Просто так шастать через него никто не позволит. — Алан хохотнул, лениво откинувшись на спинку металлического стула, и постучал кончиком сигареты о металлический футляр. — Иногда он сам выбирает себе жертв, приманивает и всасывает. Я называю это автоматической дефрагментацией. Ты становишься частью барьера и поддерживаешь его существование. Но иногда… иногда появляется маленькая лазейка, чтобы выскользнуть из его цепких лап. Разве что плата за это действительно есть. Впрочем, выглядит это скорее, как обгон, разрешённый только для одной из полос: приходя в этот мир ты отдаёшь часть себя, уходя — забираешь ее обратно. Люди не могут пересечь барьер. Они растворяются в нем, распадаются на атомы и обеспечивают его существование.

Тихий и хриплый от сигаретного дыма голос Алана все еще отражался в голове Уильяма, пусть сейчас их и отделяли несколько десятилетий.

— Но тебе, мой дорогой Уилл, — голос Алана неожиданно раздался у него над ухом, а ладонь скользнула по предплечью, — нужно просто найти слабое место и почувствовать, как барьер расходится под твоей ладонью, обтекает тебя и ты ныряешь в него с головой. Представь, как он обволакивает твои пальцы холодом, щекочет за ушком и оставляет румянец на щеках. Подними руку, а теперь немного надави. Видишь его?

Озеро Мичиган встретило Уильяма завываниями холодного зимнего ветра, тихим потрескиванием деревянной набережной и розоватыми лучами закатного солнца. Брать с собой вещи было глупо — за несколько «скачков» Уилл уже выучил: единственное, что останется на нем невредимым, это волосы. А шокировать неосторожных туристов своим внешним видом было уже чем-то обыденным. Возможно, Алан не оставил вкладыш с инструкцией, как сохранять одежду. Или же ему просто нравилось наблюдать за тем, как Уилл неловко смущается и спешно ищет брошенный туристами рюкзак, чтобы в коротких штанах и летних мокасинах хрустеть снегом до ближайшего секонд-хенда.

Бегать между мирами превратилось в нездоровую привычку. Как и навещать Алана в окружной тюрьме последние три недели и слушать причитания о невкусной еде, жёстких койках и абсолютном отсутствии внимания со стороны других заключённых.

— Неважно выглядишь, Уилл. Кто-то из родственников скончался? Неужели богатая тётушка и теперь у тебя есть огромное состояние? — Алан ловко перехватил брошенную ему пачку сигарет и оскалился.

«Неважно выглядишь» было самым глупым способом описать впавшие в череп от бессонницы глаза, сизо-фиолетовые круги под ними и потрескавшиеся губы, сдирать корочки с которых хотелось уже не только зубами, но и пальцами. Лишь бы не чувствовать, как они царапают, колют и раздирают до крови нежную кожу. Уильяму потребовалось около недели, чтобы собраться с силами и впервые с того вечера подняться на несколько этажей выше приёмного отделения.

— Очень смешно. — Стул омерзительно громко звякнул под Уиллом, а скрежет ножек по полу, когда он подвинулся ближе к столу, завибрировал на барабанных перепонках. — Амелия, она… — Воздух комком застрял в горле, распирая его изнутри, утыкаясь в кадык и выдавливаясь наружу. Слова налипли на него иголками. Уилл через силу сглотнул, морщась от боли, и рассеянно прохрипел: — Лана считается погибшей. В кафе был пожар. Амелия… серьёзно пострадала. Лежит в реанимации и все еще…

— Каким-то чудом жива? Да, Уилл, чудеса иногда случаются. Посмотри календарь, возможно, сейчас какой-то религиозный праздник.

Теперь скрип деревянного настила казался Уильяму чужим. Он стонал под его шагами, прогибался и трескался корпусом выброшенного на скалы корабля. Длинные деревянные половицы разносили по округе весть о скором происшествии, что снова потрясёт тихий и уютный район северного Чикаго. Жаль, что на этот раз от несчастного найдут только уходящие на мостки следы, пару обуви и наскоро накинутую на бумаге предсмертную записку, за расплывшимися буквами которой никто не узнает почерка Уилла. Он так делал уже не раз. И с каждым новым выдумывать легенду становилось сложней.

— Только не говори мне, что ты приложил к этому руку.

Он резко подался вперёд, заглядывая в наглые холодные глаза Алана. Маккензи улыбался: ни одна черта на его бледном осунувшемся лице не дрогнула, когда кончик носа Уильяма оказался рядом с его собственным. Алан выглядел усталым — почти как и сам Уилл, — но не отметить то, что он снова стал чуть моложе, было практически нереально. Теперь на смену тяжёлым опухшим мешкам под глазами пришли просто тёмные круги под натянувшейся кожей. Ослабшие мышцы под подбородком сократились и втянулись. А глубокие морщины на лбу разгладились.

— К пожару? Нет. Конечно же нет. — Алан тут же обиженно поджал губы и запротестовал, вскинув руки. — Я бы никогда не причинил вреда этому милому созданию. К тому же они с Эйлин всегда были очень близки. — Он пожал плечами и заговорщицки подмигнул. — И не делай такое понимающее лицо, Уилл. Тебе не идёт.

Воздух колол кожу первыми зимними снежинками, а унёсшийся в прошлое октябрь только грустно напоминал о себе пожухлыми листьями да голыми уродливыми деревьями. В первый раз Уильям наивно полагал, что его посиневший раздувшийся труп испугает какого-нибудь туриста. Увы, по возвращению он не обнаружил ни одной новости о трагическом происшествии на озере, а единственной приобретённой травмой было питье уксусного огуречно-помидорного рассола на утро после приезда в указанное Аланом место. Бумажная работа. Когда Маккензи с таинственным видом подмигивал ему в перерывах между кислотными вспышками прожекторов в клубе, Уильям успел представить себе самые ужасные вещи, на которые только был способен его извращённый разум, но только не копание в старых пыльных архивах и сверку поданных руководству отчётов.

Он до сих пор не знал, зачем Алану понадобилось расковыривать местечковые производственные раны, но послушно выполнил просьбу. А потом еще. И еще. И еще. И вот он уже скакал между мирами, как на работу, только и успевая оттачивать навыки Робин Гуда — быть лесным вором и отбирать у богатых туристов то, что предназначено бедному путешественнику во времени и пространстве.

— Что же до произошедшего, — Алан развёл руками, — увы, но все до сих пор, кажется, идёт по плану. Практически минута в минуту. Пусть даже Джанет Калверт, ой, прости, — он театрально прижал ладонь ко рту, словно он не должен был этого говорить и с виноватым видом наклонил голову чуть набок, — Лана Блейк слишком непредсказуема, чтобы все просчитать. К сожалению, рассказать больше не могу — ты можешь разболтать все случайно не тем людям, а тогда… Нет, я, конечно, смогу все исправить, но придётся вставать с дивана, делать кофе и работать ручками. А я предпочитаю автоматизированные процессы и удалённое управление.

— Джанет… что?! — Уилл подавился воздухом, подпрыгнув на стуле, и уставился на Алана расширившимися от непонимания и охватывающего его ужаса глазами.

— Не делай такое лицо, мой дорогой Уилл. И только не говори, что ты не заметил этого поразительного сходства между милой Ланой и твоим психологом. Кстати, как тебе врач? Не зря я его посоветовал?

Алан лыбился, довольный собой, — от этого выражения лица у Уилла сводило скулы, и он морщился, как от манной каши с комочками и растопленным маслом. Нужно было сразу догадаться, еще когда Алан елейным голосом протянул «У меня для тебя подарок» и вручил флаер на бесплатный сеанс у врача. Нужно было сразу догадаться, но Уильям ухватился за эту возможность, как за полуразварившуюся нить спагетти, одним концом утопающую в солёном кипятке.

— А я-то уж подумал, что ты это сделал по доброте душевной, — негромко фыркнул под нос Уилл.

Пачка сигарет в кармане жгла даже сквозь плотную ткань джинс. Уильям сложил на груди руки, напоминая себе, что уже скурил сегодня половину, а лёгкие липко хлюпали в груди лающим кашлем.

— Ага. И все, что происходило, всего лишь удивительное совпадение. Одно за другим. Сценарист, должен признаться, у этой пьесы просто ужасен. Диалоги унылые, а сюжетные ходы разгадал бы даже ты. Будь ты чуть более внимателен и чуть менее занят собственными душевными терзаниями.

Душевные терзания уже давно не беспокоили Уильяма — он даже не мог точно сказать, в какой момент его желание копаться в себе проиграло банальным лени и усталости. Физической усталости и осознанию нездоровости отношений, в которые он каждый раз вляпывался снова и снова. Он даже был несколько удивлён, когда дружеские попытки поддержать дочь Алана не вылились в очередную болезненную созависимость, а приглашение на выпускной было просто приглашением.

— Жаль, конечно, Александра. Он мне никогда не нравился, но… — Алан скривился, — видеть его кислую физиономию еще несколько месяцев рядом с собой мне не улыбается. Был у меня уже три раза и все три раза молчал, пялился в бумаги и делал замечания помощнику прокурора. И я был бы не против, но все, что он просил, было «Не курите, пожалуйста». Иногда люди меня пугают, Уилл. Правда.

Тёмная, практически черная гладь озера Мичиган, раскинувшаяся перед ним, уже не пугала Уильяма. Старый друг, который только и ждал момента, чтобы вновь принять Уилла в свои объятия. Не больше и не меньше. «Ничего личного. Это просто деловое предложение», — жаль, вода не могла ему ответить. Она только обнимала, давила, скользила по коже и позволяла длинным уродливым водорослям обвиваться вокруг его ног, пока руки безвольно били по поверхности. Удивительно — никто не обратит на это внимания. Снова. Рядовой случай, третья смерть, и ни одной газетной заметки. Он даже не получит шести слов на странице с некрологами и собственного музыкального номера. Только ехидную улыбку Алана в отражении и дружеские подшучивания.

Вода давила на грудь, стискивала ее, выплёвывала из легких кислород и душила. Вода окружала Уильяма черными туманными щупальцами. Она накрывала своей тьмой и убаюкивала затухающее сознание. Он чувствовал, как водоросли послушно оплетают его ноги, оставляя на коже спирали ожогов, как его утаскивает все глубже. Альвеолы лопались, разрывали его грудную клетку и дёргали диафрагму за ниточки. Уильяму икнул, но вместо звука из его горла вылетели маленькие пузырьки, тут же растворившись в окружившей его тьме. Он хотел бы вцепиться в ускользающую от него реальность, но вместо этого рука лишь невесомо покачивалась в зеленоватой озёрной воде.

С каждым разом становилось все проще.

И это пугало Уильяма.

— Чего ты хочешь?

Уильям нервно запустил руку в карман и глухо щёлкнул картонной крышкой, вытаскивая из-под неё сигарету. Курить ему не хотелось, но занять руки было лучшим решением: его ломало от желания отвесить Алану оплеуху за все, что тот устроил в последнее время. Глупая стычка с Алексом, стремительный мезальянс и несколько обвинений. Слишком много для, кажется, трех месяцев, прошедших со смерти Эйлин. Даже Уильям смог выдержать сорок дней со смерти отца, прежде чем завалиться в очередной бар и обобрать подвыпивших работяг с завода.

— М-м-м, яхту за пару миллионов, — Алан поднял глаза к потолку и начал разгибать пальцы, — звезду с неба и, — он замер и перевёл взгляд на Уилла, — Джанет Калверт. Не волнуйся, слышишь меня сейчас только ты. Полицейским кажется, что мы ссосёмся, но они слишком боятся сделать замечание и получить выговор за угнетение наших прав. Давно я не игрался с сознанием. Даже забыл, как это весело, — ухмыльнулся Алан, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Найди Джанет Калверт. И приведи ее ко мне. Два несложных пункта. Одна нога здесь, другая там. Зашёл и вышел.

Маккензи хлопнул в ладоши, а затем взмахнул руками, словно приглашая Уильяма в гости. Слова осели на языке Уилла горечью, и он поспешил поднести зажигалку к зажатой в губах сигарете.

— И в чем подвох? — сквозь сжатые зубы пробубнил Уилл, с опаской косясь на датчики дыма по углам комнаты.

Алан помедлил. Он несколько секунд смотрел на Уильяма, хмурился и покусывал щеку, недовольно поджав губы, стоило только тому выпустить вверх струйку полупрозрачного дыма. Алан наблюдал за ним, ловил взглядом каждое движение, а затем резко подскочил и выхватил из пальцев полускуренную сигарету.

— Уверен, — он сделал затяжку, — ты и сам догадываешься.

— И что потом? — бровь Уильяма надломленно изогнулась, и он отобрал свою сигарету обратно, швырнув в сторону Алана новенькую пачку сигарет. Маккензи поймал ее, пришпилив ладонью ко столу, и хищно оскалился. — Будете жить долго и счастливо и умрёте в один день?

Хриплый грудной смех прокатился по помещению, отразился от стен и потонул в ушах Уильяма.

— Я еще не решил. Но, думаю, мы обойдёмся без смертей. По крайней мере моей.

Удивительно, но там все еще была весна. Апрель, как сказал Уильяму потрёпанный бумажный календарь в мотеле, где его ждал проплаченный на несколько месяцев вперёд номер. Развешанные повсюду плакаты с пасхальным кроликом навевали тоску — не помогла даже корзина шоколадных яиц, оставленная администратором около двери. В прошлый раз они неплохо поладили.

Жаль на этот раз нужно было снова лететь через всю Атлантику за одной несчастной справкой — Уильям разочарованно крякнул, глядя на протянутые в аэропорту билеты, и покрепче прижал к груди французский разговорник. Париж был переоценён, а вспыхивающие в памяти воспоминания о первой и до последнего времени единственной поездке туда с Аланом только усиливали кислое выражение лица, с которым Уилл вошёл в здание воздушного порта, до невыносимо отвращённого. Мягкие кресла салона, бизнес-класс и вежливые бортпроводники не скрашивали семичасовой перелёт, за который у Уильяма успели затечь шея, ноги, спина и даже кончики пальцев. Несколько воздушных ям подарили надежду на скорый конец, но мягкий успокаивающий голос стюардессы по-французски элегантно разбил ожидания Уильяма, сообщив, что «самолёт успешно преодолел зону турбулентности и продолжит полет в штатном режиме».

«А ты… игрался с моим сознанием?»

Уильям не заметил, как задремал, а собственный голос, раздавшийся в голове, подёрнулся тонкой пеленой первой дрёмы. Неожиданный вопрос вспышкой промчался по его сознанию, оставив после себя только звенящую пустоту. Уильям чувствовал свое тело, но не мог пошевелиться. Он видел свое отражение в иллюминаторе поверх зефиристых облаков, но не мог моргнуть. Он дышал медленно и ритмично, отмеряя каждый стук своего сердца, пока, наконец, тихий вкрадчивый голос не растёкся в его мыслях навязчивым эхом шёпота:

«Только когда ты меня об этом просил…»

Уилл подскочил на кресле и заозирался. Давно пора привыкнуть к проказам Алана, но каждый раз он безуспешно искал его взглядом, натыкаясь лишь на молодую мать с младенцем, застывшую, как Мадонна Рафаэля, или же на истекающего слюнями сенбернара, чьи маленькие жирные глазки неотрывно смотрели на Уильяма. Мир вокруг него замер — только облака продолжали плавно течь за стеклом самолёта, солнце опускалось за горизонт, а огни города внизу становились с каждой секундой все ярче. Уильям моргнул: теперь напротив сидел он сам, нервно поправляя галстук на рубашке и постукивая пальцами по подлокотнику, не сводя с Уилла вопросительного взгляда.

«Ну, и чего мы ждём?..»

— Прошу прощения. Могу я задать вам несколько вопросов?

Мужчина в штатском появился за его спиной, когда Уильям уже толкнул тяжёлую стеклянную дверь и практически вывалился на свежий зимний воздух. Невысокий пухлый офицер — Уилл был в этом уверен несмотря на гражданскую одежду — перекатывался с пятки на носок и маленькими выпуклыми глазками то и дело косился на сложенные за спиной руки Уильяма. В теплом шерстяном пальто становилось несколько жарко, ткань колола кожу сквозь рубашку, а обтянутые кожей пальцы сжимали ручку двери. Уилл напрягся, готовый в любую секунду толкнуть бедром отделявшее его от остального мира стекло и броситься наутёк, подальше от этого мужчины и его увесистой, рассыпающейся листами документов папки в руках.

Видимо, почувствовав исходящие от Уильяма напряжение и насторожённость, мужчина добродушно улыбнулся. Уилл нервно сглотнул в ответ и оттянул узел галстука, пропуская в лёгкие побольше воздуха.

— Чистая формальность, — офицер махнул рукой на улицу и шагнул немного в сторону, приглашая Уильяма пройти с ним. — Ничего сложного и противозаконного. С нашей стороны. Если это вдруг вас беспокоит. Можете даже не звать адвоката. Нам нужно только уточнить пару маленьких деталей.

Последний раз, когда Уильяма попросили уточнить пару маленьких деталей, на его запястьях оказались наручники, а затем прокурор очень долго пытался доказать, что хранящиеся в доме вещества Уилл планировал реализовать за крупную сумму денег. Подоспевший Алан спас положение, любезно подсунув адвоката. Уильям только закатывал глаза от разворачивающейся «трагедии» и причитал, что Маккензи мог бы и поделиться с полицейскими долей, «а не захапывать все в одну морду». Раскидываться деньгами Алан не планировал, так что…

Несколько недель Уильяму пришлось вновь протянуть на жёсткой металлической кровати, уворачиваясь от косых взглядов в свою сторону.

— Итак… — вплыв в ближайшее кафе, офицер плавно опустился на стул и кивком жестом подозвал официантку. — Алан Маккензи ваш сожитель?

Ножки стула надрывно заскрипели — Уильям поспешил придвинуться ближе к обшарпанному столу и схватить с него меню, в котором было не больше десяти позиций. В руках офицера мелькнули исписанные черными печатными чернилами листы в руках сотрудника департамента, на одном из которых Уилл разглядел свою фотографию, но он их тут же спрятал во внутреннем кармане пальто.

Спинка прогнулась, когда Уильям откинулся на неё и, глядя на офицера не моргая, сухо бросил:

— Нет. Мы с ним просто… друзья.

«Да. Если вы понимаете, о чем я…» — ехидно отозвались у него в голове.

Голос Алана преследовал его. Оставшиеся три часа полёта Уилл то и дело оглядывался, всматривался в каждое лицо и чувствовал себя параноиком. Он слишком долго был знаком с Аланом, и все равно вёл себя настолько глупо, привлекая к себе внимание остальных пассажиров. Парочке из них он вежливо улыбнулся, на других только бросил хмурый взгляд, а стюардессу вообще предпочёл игнорировать, как и ее гремящую едой каталку, — его мутило, запах сэндвича у соседки отдавал плесенью и железом. Солнце за стеклом садилось слишком быстро, и, вылетев из Чикаго в середине дня, Уильям стремительно погружался в наступавший из-за горизонта сумерки.

Официантка быстрыми росчерками записала в блокноте два эспрессо и рогалик с корицей для Уилла, прежде чем перейти к следующим посетителям. Кафе грустно перемигивалось покачивающимися люстрами, освещавшими покоцанную обстановку в стиле пятидесятых. Ряд отделённых друг от друга небольшими стенками «кабинок», состоящих из стола и четырёх стульев, тянулся вдоль окна. Красный автомат с колой подмигивал Уиллу с другого конца кафе, а бело-черная шахматка на полу приятно сочеталась с короткими жёлтыми платьями официанток. Даже барная стойка, за которой парочка подростков распивали высокие молочные коктейли, казалась Уильяму такой же старушкой, как он, видавшей не одно поколение городских жителей.

— Что ж… — офицер улыбнулся, — мистер Белл, посмотрите внимательно вот сюда. Все правильно?

Мужчина выхватил из внутреннего кармана один из листков и, перевернув, протянул Уильяму. Заметив, что Уилл не спешит брать его в руки, детектив неловко не то крякнул, не то вздохнул и, положив бумагу на стол, вдавил его пальцем, нервно оглянувшись. Он смотрел на Уилла исподлобья и напряженно втягивал шею в плечи, ожидая, когда тот сверит всю информацию о себе, от которой с каждым новым словом по позвоночнику пробегал мороз, а волосы на задней стороне шеи вставали дыбом.

Детектив знал о Уильяму слишком много.

И Уиллу это не нравилось.

— Да. — Уилл медленно кивнул, закинув ногу на ногу, и поднял голову от листа. — Какие-то проблемы?

— А это вы нам расскажете, мистер Белл, — губы детектива сжались в тонкую полоску, и уголки дёрнулись в уродливом подобии улыбки. Мужчина, чьё имя до сих пор оставалось для Уильяма тайной, выхватил лист у него из-под носа и спрятал поглубже в пальто. — Где вы работаете?

Музыка негромко бормотала из небольшого проигрывателя на столе, и Уилл нервно ткнул пальцем в кнопку переключения. Тюремный рок ¹⁸ . Слишком иронично.

Сухой комок застрял у Уильяма в горле — он отдавался на языке вкусом подгоревшей яичницы, растопившегося свиного сала и апельсинового сока, — и все же ему удалось несколькими усилиями мышц протолкнуть завтрак обратно в желудок. Рука рассеянно потянулась к галстуку, но узел на нем уже и так был расслаблен. И когда он только успел?

— Вы меня в чем-то подозреваете? Я знаю свои права и не скажу ничего без адвоката.

— Мистер Белл, — голосом уставшего от жизни и детей учителя протянул детектив, — это всего лишь уточнение некоторых деталей. Так где вы работаете?

— Я хирург. В окружной больнице. Работаю в неотложке.

— Должно быть тяжело пахать по тридцать шесть часов за копейки?

— К чему вы клоните?

Детектив открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но смолк, стоило официантке опустить перед ними поднос заказом. Вежливо кивнув девушке, Уилл потянулся к своей чашке и тут же замер, занеся над ней руку, стоило ему пересечься взглядом с офицером.

Уильям напрягся. Слова детектива летели в него тупыми кинжалами, ржавым лезвием разрезали плоть и вонзались в неё. Казалось, скажи офицер что-то еще, и он провернёт рукоять каждой брошенной фразы, раскрамсывая свежие раны до истекающего фарша. Проще было сразу сунуть руку в мясорубку системы, чем сидеть и выслушивать недвусмысленные намёки от человека, который знает об Уильяме только то, что ему позволяют знать.

— Мистер Белл, не заставляйте меня вытаскивать все ваше грязное белье. Что вы можете рассказать нам об Алане Маккензи?

Уильям мог рассказать об Алане Маккензи многое. Но ничто из этого незначилось в списке десяти причин, по которым Алан мог бы полюбить его еще больше. Или по крайней мере зауважать. Нет, каждый пункт, от которого у Уильяма чесался язык, истекал ядом, отчаянием и раздражением. Каждый пункт просил, чтобы о нем кричали, чтобы донесли всему миру и чтобы спасли его от напасти по имени Алан Маккензи. Но вместо этого Уилл продолжал хранить молчание, скрываться за толстой стопкой фальшивых паспортов и менять одну краденую кредитку на другую. Кажется, он уже и сам полюбил этот образ жизни и отказываться от него в пользу законопослушного пребывания на кладбище не планировал.

— Милейшей души человек, — елейным тоном протянул Уилл, уверенным движением обхватывая горячую чашку. — Иногда бывает вспыльчивым. Злопамятен. — Он отпил горький кофе, ухмыльнувшись. — И обворожителен как черт.

— Пытаетесь играть, мистер Белл? Что ж, в таком случае, что вы скажете насчёт этого? Трансплантация органов. — Один из листов опустился перед Уильямом на стол. Чеки, выписки и короткие сообщения из мессенджеров. — Рецепт на сильнодействующие обезболивающие без предписаний. — Сверху прилетело несколько пожелтевших листов, на которых Уиллу было трудно не узнать свой почерк. — Кроме того еще и провоз людей через границы штатов с целью привлечения их к незаконной сексуальной деятельности. И вишенка на торте, — офицер с победным видом выложил на стол с десяток копий паспортов Уильяма, как на ярмарке «выбирай — не хочу», — фальшивые удостоверения личности. В базе о вас нет данных, мистер Белл. Ваш паспорт и страховой полис фальшивки. Хоть и очень искусно сделанные. Ваша лицензия будет аннулирована, когда это все всплывёт. С другой стороны, — он повёл плечами и, отпрянув от стола, сложил на груди руки, — вы можете рассказать нам все, что знаете о… бизнесе Алана Маккензи и получить защиту.

Если до этого детектив просто проводил над Уильямом рутинный эксперимент на определение аллергии, неловкой рукой оставляя на коже разрезы, то сейчас он забивал гвозди прямо в ладони Уилла, пришпиливая к столу, растерянного и пойманного врасплох. Умирать за грехи Алана было бы худшей идеей в мире.

К тому же он даже религию в твою честь не создаст.

Детектив ждал, медленно потягивая свой кофе из белой керамической чашки, не сводя с Уилла выжидающего взгляда. Часы противно щелкали на стене, а музыка в проигрывателе бездумно сменялась одна за другой под уверенным пальцем Уилла.

— Я бы на вашем месте очень хорошенько подумал, мистер Белл, чего вы хотите больше: комфортабельный одноместный номер с видом на океан или с видом на обтянутый проволокой внутренний двор.

— В следующий раз я буду разговаривать только в присутствии моего адвоката.

Голос Уильяма был тихим и хриплым, он скрежетал по горлу, разрывал его, и пришлось несколько раз с силой сглотнуть, чтобы избавиться от этого ощущения. Тупая боль разбивала виски. Ноги стали ватными и прилипли к полу — Уильям придержался за край стола, боясь рухнуть на пол прямо тут. И главным вопросом для Уилла оставался один:

Почему его так беспокоит то, что кто-то копается в его жизни?

— Что ж, дело ваше, — детектив улыбнулся, собирая все бумаги в стопку, и поднял на Уильяма взгляд. — Буду с нетерпением ждать следующей встречи.

Париж встретил его ванильно-сливовым запахом цветущих магнолий, тихим перешёптыванием безлюдных улиц и вонью заплывшей тиной Сены. Забавно, Уилл никогда не замечал подобного в родном Париже, заполненном ароматом выпечки и толпами мигрантов. Два одинаковых города, за пожелтевшими фасадами которых скрывалось гнилое нутро. Цветы не могли перекрыть гниющую рыбу, как и внешняя приветливость не могла отменить поджидавших за углом опасностей. Этот Париж был другим: ярким, переливающимся огнями, оглушающим. Он был столицей империи, услышав о которой в первый раз Уильям опешил и поспешил в книжный за географическим атласом. Этот Париж был кривым зеркалом его собственного мира, а родной страны и вовсе не существовало — только огромный кусок карты одного цвета с маленькими островами чуть выше Франции.

— Я сваливаю.

— Что? Нет, ты не можешь сейчас свалить!

Отражение быстро перескочило на дверцу шкафа и обиженно уставилось на него.

— Нет, Алан, могу, — раздражённо рявкнул Уильям. Руки тряслись, пока он спешно вытирал пыль с кухонных тумб, небольшого журнального столика и грустно обвисшего в углу цветка. — Не знаю, что ты там снова устроил за моей спиной и в какие картели вписался, но ты хоть знаешь, сколько мне грозит, если они вытянут в суд всё, что нашли на меня? Нет? — Он резко вскинул голову, так и замерев перед зеркалом с поднятой рукой. Алан стоял прямо напротив него, недовольно хмурился и, сложив на груди руки, смотрел бледными серыми глазами, на дне которых не было ничего, кроме детской обиды. — Так вот, могу с уверенностью сказать, что не одно пожизненное точно. Меня не прельщает идея сидеть за решёткой до конца моих дней. А наступят они очень и очень нескоро. Я уже был там один раз, и мне не понравилось. Ты хотя бы знаешь, что случилось спустя всего один день моего пребывания там? Нет?

— А я думал, тебе понравилось.

— Иди к черту, Ал. И даже не думай сейчас говорить мне, что в эту версию мира Ад не завезли. Я сомневаюсь, что он вообще существует. — Уилл принялся яростно натирать мутное пятно прямо в районе щеки Алана, периодически нервно пшикая на него средством для уборки. — Боже… Они вспомнили даже твоих шлюх, которых мне пришлось тащить из Монтаны, потому что тебе захотелось почувствовать сельской жизни! А почему не Лос-Анджелес или Аляска?

— Потому что если бы я захотел парня в юбке, я бы просто трахнул тебя. И насколько я помню, ты сам это предложил!

Если бы отражение можно было ударить, Уилл точно сделал бы это. Но вместо этого его щеки загорелись румянцем от возмущения, и он только сильнее начал натирать зеркальную поверхность, словно пытался проделать в Алане дырку.

— Ты невыносим, — он нервно смахнул несколько налипших пылинок с лица Алана, а затем присел на корточки, проходясь тряпкой по краям стекла.

— Я знаю. — Он лыбился, это слышалось в его голосе. И наверняка свой привычной мерзкой ухмылочкой с видом «Ну я же говорил, что все именно так». — Но это все еще не оправдывает то, что ты сбегаешь. А как же поддержка?

— У тебя прекрасный адвокат, — раздражённо рыкнул Уилл, безуспешно пытаясь избавиться от какого-то мутного пятна на зеркале. Кажется, оно было прямо в стекле, между несколькими слоями тонких пластинок. Он тёр стекло настолько яростно, что в какой-то момент ему послышался слабый хруст. — Уверен, он справится с таким лёгким делом, а присяжные поверят твоим невинным глазкам. Но я, пожалуй, пас. К тому же ты сам только говорил, что… ее нужно найти.

— Но я не думал, что ты так быстро примешься за дело! Тебя обычно с ровного места не сдвинешь, пока ты морально не соберёшься! И не три так сильно! Меня это начинает… интриговать.

Уилл поперхнулся воздухом и шлёпнул тряпкой по блестящей поверхности.

— Что ж, радуйся. Я морально собрался не встречаться с федералами. Так что не скучай. — Уильям резко подскочил на ноги. Пальцы разжались, выпустив влажную от моющего средства ткань. — И в следующий раз предупреждай, если организуешь очередную подпольную группировку с криминальными целями. Я хотя бы буду осторожен со своими делами.

— М-м-м, мой милый маленький Уилл занимается чем-то незаконным? — елейным голос мурлыкнуло отражение, или скорее образ? Алана. — Надоело играть в хорошего мальчика?

Сдержать тяжелый вдох оказалось трудней, чем Уильям мог себе когда-нибудь представить. Хороший мальчик. Последним человеком, кто считал его хорошим мальчиком, была его… Нет, мать никогда не считала его хорошим мальчиком. Он был ее сыном, гордостью, надеждами. Но никогда не был хорошим. Нет. Анна. Кажется… ее звали именно так.

Или это была Маргарет?

Уилл нахмурился. Он помнил. Или по крайней мере пытался. Но лишь глядя на холодные и безмолвные каменные плиты. Тишина в голове приносила облегчение, стоило ступить с гравийных дорожек на мокрый городской асфальт. Он хотел помнить, но забвение было слишком сладким и манящим, чтобы не поддаться ему. Он забывал. И от этого становилось свободней дышать.

— Хорошие мальчики любят девочек, заводят семью и детей к тридцати. И не сводят своих родителей в могилу. Я определённо не хороший мальчик и никогда им не был. Глупо ожидать от меня покорности, раболепия и смирения. Я стряхивал с людей последние центы, после чего те бросались с моста в реку или отправляли себе пулю в висок. Хорошие мальчики так поступают? Не думаю.

Париж встретил его неожиданной для весны жарой, от которой плавился не только асфальт, но и собственные мысли, а образы людей вокруг плыли как в пламени пожара. До главного офиса нужно было преодолеть десять лестничных пролётов, два моста и бесконечное желание бросить все прямо здесь, в эту самую секунду, купить билет на другой конец мира и дожить свой бесконечный век где-нибудь на банановой плантации в окружении сорока котов. Да, это звучало для Уильяма, как идеальный план, но главным изъяном было лишь одно — каштановые глаза напротив, смотрящие на него слишком пристально, вместо того чтобы изучать предоставленные после недолгого отсутствия отчёты.

— Ключ я оставлю в щели между дверью и стеной. Как выпустят — можешь пожить у меня. Только не разнеси квартиру до моего возвращения…

— Как я рад всех вас сегодня здесь видеть!

У него был ужаснейший французский акцент и самая приторная улыбка из всех, какие Уильяму доводилось видеть в своей жизни. Шарлю Делакруа было двадцать пять лет, но он уже достиг высот, о которых другие члены Ордена могли только мечтать. Личный кабинет, личный водитель и даже личный демонический секретарь, заведующий такой же личной библиотекой. И поверх всего Шарль ставил свою любимую кружку с надписью «Мои собаченьки — мои правила», из которой ежеминутно попивал кофе, отдающий запахом шотландского виски.

Уильям видел его третий раз в жизни, и в третий раз у него сводило клыки от боли, словно он съел приторный торт своей матушки. Это ощущение было сложно забыть.

Пустое офисное помещение давило на Уильяма. Длинный стол, за которым восседало восемьдесят четыре человека — Уильям подсчитал каждого, пытаясь успеть записать вслед за Шарлем их имена, должности и департамент — тянулся по диагонали, плотно заставленный стульями и заваленный бумагами, записными книжками и чайными пакетиками. Уильям успел занять место лишь в последний момент, оказавшись, кажется, на самом «почётном» — сразу рядом с Шарлем, снова показавшимся милым и адекватным.

До того момента, как не начал говорить.

— Как некоторым из вас уже известно, со вчерашнего дня в нашем отделении работает наша коллега из Восточного департамента. Саша Зв… Зву… — Шарль приблизил листок к глазам и прищурился, шлёпая губами, как старик, пытаясь выговорить незнакомую Уиллу фамилию. — Зви… В общем, не столь важно. — Он рассеянно махнул рукой, отложил бумажку и откинулся на спинку стула с довольной ухмылкой объевшегося сметаной кота. — Я предпочитаю звать ее нашей маленькой медведицей.

Уильям заметил, как лицо женщины скривилось, а губы, прежде чем стянуться в обескровленную полоску, пробормотали что-то, отдалённо напомнившее «дебил» — она сидела достаточно близко, чтобы попытаться расслышать выраженное вслух недовольство. Немного поодаль от Уилла, Саша ёрзала на своём стуле и нервно теребила кончик свисающего на плечо хвоста. Ей было чуть больше тридцати — морщины вокруг глаз и недовольное выражение лица выдавали в ней человека, достаточно уставшего от происходящего вокруг него бедлама, чьим единственным желанием был небольшой загородный домик, внушительных размеров Chevrolet и парочка кубиков, перекинутых через зеркало заднего вида.

— Саша получила повышение за выслугу лет и, не побоюсь этого слова, mes amis, — Шарль красноречиво подмигнул и развёл руками с видом, мол, «Ну вы и сами все прекрасно понимаете», — за спасение нашего мира от очередной катастрофы. Поэтому нами было принято решение приобрести столь ценного сотрудника в своих стенах. Прямо здесь, в нашей священной Капелле. Так сказать, позволим ей поделиться своим опытом с нами. — Уилл с трудом подавил вырывающийся наружу смешок, спрятав его за одной из выложенных перед ним толстых папок с цифрами «1» и «2». Шарль тяжело вздохнул и сжал пальцами переносицу. — Но, к сожалению, это единственные хорошие новости. Переходим к основной теме нашего разговора. Погасите, пожалуйста свет. И закройте двери. Все, что будет сказано в этом кабинете, должно остаться в этом кабинете. Как бы вам ни хотелось поделиться с друзьями, родственниками или… — он перевёл взгляд на Сашу, — ле-заман¹⁹.

Щелчок разорвал пафосную тишину зала, и помещение тут же погрузилось во тьму. Уилл щурился, силясь рассмотреть Сашу или Шарля, но видел только свои пальцы и светящиеся в темноте белые листы бумаги. Роллета зашуршала — через секунду яркий экран ослепил Уильяма. Чья-то тень мелькнула перед опустившимся экранным полотном, а затем ряд небольших прожекторов подсветил возвышающегося над возникшим изображением Шарля. Он зачем-то взял указку и кому-то кивнул, чтобы в следующее мгновение на белой ткани шаблонное синее изображение сменилось приветливой оранжево-багровой заставкой и стандартным переливом, возвещающим о начале работы приложения. Еще один кивок, и на весь экран перед Уильямом на весь экран возникла фотография…

Эйлин Маккензи.

— Как вы уже все хорошо знаете, — кончик указки Шарля уперся прямо в лицо Эйлин и с силой вдавился в него, — несколько недель назад последовательно произошло две сильных вспышки электромагнитной энергии в районе озера Мичиган. И нет, это не привидения, как в каком-нибудь глупом сериале. — Делакруа метнул на кого-то в темноте взгляд, но Уиллу не удалось проследить, кто успел своим смешком рассердить начальство. — Наши специалисты прибыли на место практически сразу же. «Объект 1», — указка несколько раз шлёпнула по лицу Эйлин, — сопротивления не оказывал, пребывая без сознания. Что ж… «Объект 2» проявил повышенную агрессию и возбудимость внешними раздражителями. Мы потеряли нескольких лучших сотрудников. Объект успел скрыться.

Слушать Шарля со всей серьёзностью было сродни задаче спасти человека, чьё сердце изрешечено дробью. Он говорил еще и еще, нервно перелистывал слайды жестами, тыкал концом указки в лицо Эйлин Маккензи, а Уилл не мог сосредоточиться ни на чем, кроме только одной мысли:

Алан Маккензи знал, что его дочь жива.

И ничего для неё не сделал.

Мир подёрнулся для Уильяма тонкой молочной пеленой тумана и замедлился, опустив на него невидимый купол… Или должен был так сделать, но вместо этого внутри Уильям не чувствовал ничего. Он смотрел на изображение Эйлин, но вместо злости на Алана или облегчения, чувствовал только усталость и желание поскорее все закончить. Он снова ощущал себя куклой, набитым опилками игрушечным медведем, которого вскрыли скальпелем и выпотрошили прямо на пол. Даже ощущавшаяся несколько недель назад… ревность? казалась Уильяму неправильной и надуманной. Он словно был от рождения глух, но пытался говорить, выдавая лишь механические искусственные звуки.

И это впервые за многие годы напугало Уильяма Белла.

Часы размеренно тикали за спиной у Уилла, пока весь офис тонул в ярком свете экрана. Где-то справа раздался негромкий храп и последовавший сразу за ним шлепок — как будто кому-то отвесили пощёчину. Недовольное бормотание на немецком завершило эту небольшую сценку вне поля зрения Уильяма, но он прекрасно понимал несчастного: слушать Шарля Делакруа можно было только под страхом увольнения или смерти. Уилл, увы, делал это самостоятельно и добровольно. Он не хватал каждое слово, вылетавшее изо рта Шарля, но пытался слушать и даже что-то записывал, не без удовольствия отмечая тот факт, что никто до сих пор не спросил Уилла, что он здесь делает и из какого он департамента.

Это давало некоторый простор для манёвров.

Ручка, которой Уилл вычерчивал бессмысленные круги на бумаге, между которых то и дело проскальзывало слово «Эйлин», замерла, стоило следующему слайду с огромными черными буквами, сложившимися в заголовок «Объект 2», появиться на экране, а светлым блондинистым волосам дочери Алана измениться на огненно-рыжие, те самые, что вызывали у Уильяма непреодолимое желание тут же встать и выйти. Но он остался, с силой впился шариком ручки в бумагу и двинул рукой вниз, чувствуя, как страница разрывается.

— И… что ну дэвон²⁰ делать?

Голос раздался практически рядом с Уиллом, и он сквозь силу оторвал взгляд от экрана — ему показалось что его глаза вросли в него, слиплись и отцепиться от рыжих волос Ла… Джанет Калверт можно было только впившись пальцами в глаза и вырвав их вместе дурацкими нервными окончаниями. Да, это было бы большой потерей для хирурга, но Уилл знал, что это ненадолго. Алан Маккензи не любит, когда его игрушки портятся, и сразу пытается их починить.

Пускай иногда и очень болезненным способом.

Саша смотрела на Шарля, подпирая кулаком щеку, и нервно стучала карандашом по столу. Ее скучающий вид навевал желание широко зевнуть, пододвинуть поближе толсты папки и улечься на них спать, только бы исчезнуть из этого средоточия веселья и жизни. Загробной, разумеется. Кажется, даже на похоронах деда Уильяма было намного веселей — посреди церемонии к их дому подкатила цыганская повозка и милая девушка нагадала Уиллу жизнь полную приключений и открытий. Знала бы она в тот момент, насколько мимо было каждое ее слово. Приключения Уильяма находил только на свою пятую точку, а открытия, пошатнувшие его религиозные убеждения, он предпочёл бы никогда не делать, прожить жизнь истовым католиком и умереть в окружении нескольких изданий Библии, медицинских журналов и внуков.

— Очень хороший вопрос, — Шарль неловко усмехнулся. — Если бы я сам знал это.

Он мялся на месте, бегал взглядом по скрытым полутьмой присутствующим и неловко кашлял. Несколько слайдов переключились сами собой — словно кто-то нарочно это сделал — и остановились на карте проекции земли. Уильям нахмурился и немного подался вперёд: изображение напомнило ему сводку погоды на неделю — некоторые участки были окрашены в красный, остальные же почти полностью покрылись синим налётом с отметками температур. Минус восемнадцать, минус двадцать восемь, плюс шесть, ноль — только часть из тех мелких цифр, что Уильям смог разглядеть со своего места, судорожно переводя цифры в голове в знакомые Фаренгейты.

— Что ж, кхм, как всем присутствующим известно, — Шарль покосился на возникшую за его спиной карту и снова принялся расхаживать из стороны в сторону, так что иногда изображение возникало на нем самом, а не на белом тканевом экране, огибало его и искажалось кривой линзой, — за последние десять лет температура начала стремительно падать. Не то чтобы у нас до этого не было с этим проблем, но обычно, кхм, вовремя принимаемые меры способствовали некоторому, — он неопределённо взмахнул в воздухе рукой, а затем растопырил пальцы, вывел кистью круг и тут же сжал ладонь в кулак, будто бы поймал маячившую перед носом муху, — выправлению ситуации. К сожалению, теперь этого уже недостаточно. разрывы становятся слишком сильными. Имперские посланники сообщают о лёгком обледенении Тибра и всего побережья вокруг Апеннин. С Востока… — Шарль осёкся и глубоко вздохнул. — С Востока тоже удручающие новости. В среднем температура по всему миру упала на три градуса. Что будет дальше… одному только богу известно.

По помещению прокатился взволнованный ропот. Тени вокруг Уильяма тут же зашевелились: кто-то склонился к соседу, кто-то начал что-то активно записывать на своём планшете, а некоторые подорвались и уже хотели было выскочить из кабинета, но возникший у дверей двухметровый громила рассказал, какие у них на самом деле сейчас желания. Шарль коротко кивнул охраннику и снова устало потёр переносицу. Он устал. Из всех присутствующих только Уильям и Саша продолжали вглядываться в карту.

— А есть хоть какие-то предположения, с чем это может быть связано? — наконец напомнил о себе Уильям, не моргая глядя на Шарля. — Ну, кроме очевидных причин.

— Кроме очевидных причин? Нет. — Он пожал плечами. — Мы теряемся в догадках. Около одиннадцати лет назад была похожая ситуация. Резкое падение температуры. В тот раз все разрешилось нашими силами и необъяснимой резкой вспышкой тепловой энергии. Датчики зашкаливали. Почти сразу после этого все показатели выровнялись и держались около полутора или двух лет. Все наши дальнейшие попытки спасти ситуацию лишь усугубляли ее, — нехотя протянул Шарль и тут же спешно добавил, несколько раз шлёпнув указкой по ладони: — Как мы выяснили сейчас. Кроме того архивариусы подняли данные за… мне даже страшно смотреть на это количество лет. Падение температуры, резкая вспышка энергии и «штиль» — все это повторяется из раза в раз. Никакой систематичности. Разное время, разные места. Порой несколько вспышек за сто лет, а иногда два века спокойствия. Мы не знаем, что это такое, но… нам придётся с этим работать.

— Почему вы задумались об этом только сейчас? — бровь Уилла скептично выгнулась, и он откинулся на стуле, закинув ногу на ногу.

— «Объект 2». Мы склонны считать, что он может быть связан с недавними вспышками. Кроме того с момента обнаружения нами «Объекта 2» температура выровнялась и уже несколько дней наблюдается стабильный рост показателей. Однако, приборы зафиксировали еще слабую вспышку тепловой энергии: в некоторых местах наблюдаются провалы. Я в этом слабо разбираюсь, но на картинках появилось много синих пятен. Специалисты говорят, что это места с резко пониженной температурой. Потенциальные минимумы нашего мира с минимальной энергией. Какие-то сложные для меня термины, — Шарль неловко усмехнулся. — Я все-таки предпочитаю возиться с законами и их исполнением. Науку я оставляю… тем, кто в ней больше разбирается.

Делакруа еще несколько секунд рассматривал температурную карту перед ним, затем мотнул головой и отвернулся.

— Ну так… есть соображения? — Шарль вернулся к столу и, отложив указку, оперся о край столешницы ладонями. — Что нам со всем этим делать, пока начальство не настучало нам всем по головам?

Поднявшийся несколько минут назад ропот тут же стих. Уилл заметил, как несколько человек боязливо вжали шею в плечи, еще несколько попытались прикинуться мебелью и смотрели куда угодно, но только не на Шарля. Сидящая же напротив Саша продолжала смотреть на Делакруа, выстукивая кончиками пальцев какую-то мелодию, напомнившую Уильяму «Боже, храни Королеву».

Он негромко усмехнулся в кулак от этой мысли, тут же спешно напомнив себе, что в этом мире лишь отдельные страны были ему знакомы, а политическое устройство оставалось загадкой. Империя-конфедерация с тремя столицами, полуживой Франкенштейн на развалинах Римской империи, Французская Республика, гордо возвышающаяся среди монархий; и фиктивное Содружество. Этот мир напоминал Уильяму недостающий паззл, вставь который в его собственную вселенную, и картинка только тогда станет полной.

— Рискну заметить, — голос Саши мелодично растекался английскими словами, пусть и звучал несколько грубо, — что мы до сих пор обладаем слабой информацией об «Объекте 2». К тому же… — Саша взглянула в развёрнутый перед ней блокнот, — у меня была информация об еще одном инциденте.

Лицо Шарля скривилось, и он нехотя кивнул в знак согласия.

— Да. Спасибо, что напомнила, Саша.

Делакруа отодвинул стул и плюхнулся на него мешком с картошкой. Разве что не зазвенел от этого костями.

— Станислав… — он перелистнул несколько разложенных перед ним листов и, найдя нужный, пробежался по нему взглядом, прежде чем ткнуть пальцем в одну из граф, — Вознесенский. Он же Агриэль. — Палец проскользил дальше по строке, отмеряя каждое слово и артикль. — Демон первого ранга. Крайне агрессивен, опасен и абсолютно точно убьёт вас, как только заметит.

Краем зрения, Уильям заметил, как Саша дёрнулась, услышав имя. Ее замешательство продлилось несколько мгновений — ждать со следующим вопросом она не стала.

— Как вы установили личность?

— Наши медиумы использовали немного своего волшебства и умений, чтобы связаться со средним миром. Иногда духи бывают очень разговорчивыми. Так вот, — он переключил слайд щелчком мыши, — три года назад он исчез после череды весьма странных обстоятельств. Оболочка — Станислав… — Шарль снова запнулся на фамилии мужчины и посмотрел в бумаги, — Вознесенский, бывший сотрудник нашего Ордена. Первоклассный охотник с десятилетней выслугой. Мы заметили его на подъезде к Чикаго две с половиной недели назад. Он двигался в направлении от озера к центру города. Затем он снова объявился уже в районе Лондона. Еще через день он был уже около Лох-Несса. После мы потеряли его след. Полагаю, Саша, твой приезд связан с этим происшествием. Ведь именно вы вели его дело.

— Негласно.

— В Ордене даже негласные дела тщательно записываются. Уж тебе ли не знать, — растёкся в ухмылке Шарль и ткнул пальцем в папку перед ним. — Все здесь. Каждый шаг. И… — Его взгляд неожиданно стал слишком мягким и сочувствующим, — прими мои соболезнования. Димитрий был чудесным следователем. Увы, наша работа не слишком оздоравливает. И мне жаль, что все обернулось именно так.

— Как будто могло быть иначе.

Уильяму было неловко. Он словно участвовал в чем-то интимном, известном только этим двоим. Но оглянувшись, Уилл неожиданно обнаружил, что, кажется, только он один оказался не в курсе произошедшего. Саша молчала, исписывала листы своего маленького блокнотика и только хмурила тёмные брови. Шарль нервно постукивал пальцами по столу. Уильям же рассеянно водил взглядом вокруг, гадая, к какой из возникших внутри кабинета групп он относится скорее всего. Возможно, вот к тем скучающим на другом конце зала японцам или сидящим напротив них туркам, что тихо переставляли фишки в нардах. Еще одна группа рядом с ними уже достала карты начала раскладывать пасьянс, от чего глаз Уилла нервно задёргался, и он поспешил отвернуться.

В полумраке помещения лицо Шарля казалось еще более хмурым, чем оно было на самом деле. Выдохнув, Делакруа негромко кашлянул.

— Вы все так молчите, словно я сказал, что через пять минут на нас упадёт ядерная бомба или в землю врежется астероид размером в пять футбольных полей.

Он рассмеялся, тихо и неловко, словно ему и самому было стыдно от своей шутки. Парочка голосов вторила ему, но тут же смолкли, стоило Шарлю посмотреть в сторону, откуда доносились звуки.

— Позвольте уточнить, — вкрадчиво и негромко протянула Саша. — «Объект 1» находится в распоряжении Ордена? — Шарль скупо кивнул, и она удовлетворённо растянула губы в улыбке, черкнув на листке галочку. — Отлично. «Объект 2» скрылся, так?

— Абсолютно верно. Максимальный уровень угрозы. Поэтому мы здесь, — Шарль красноречиво развёл руками, мол, это было и так очевидно. — Говорить, что Орден вас не забудет, будет восхвалять в веках и так далее и тому подобное, примись вы за это задание, я не буду, потому что добрыми словами на это дело не затащишь ни одного из вас…

— Я согласен.

Слова вырвались из Уильяма раньше, чем он это осознал. Шарль и Саша тут же обернулись на него, синхронно и с одинаково озадаченными выражениями лиц. Помедлив, они переглянулись, кивнули друг другу в немом ответе, и Шарль немного наклонился в сторону Уилла, заглядывая ему в глаза.

— Советую подумать еще немного, мсье Бельфлёр. — Уилл поморщился: ему не нравилась фамилия деда, но почему-то он назвал именно ее, первый раз оказавшись в Ордене. — Взвесить все риски, все за и против. Подготовить завещание в конце концов, а не кидаться сломя голову на дело, о котором даже у меня нет полной информации. Будь «Объект 2» просто элементалистом, я бы и слова не сказал, но…

— Что «но»?

— Наши медиумы пытались выйти на след «Объекта 2». Но каждый раз им удавалось подобраться лишь на небольшое расстояние, прежде чем впасть в глубокий транс. Несколько из них подключены к системам — иначе им не выжить. Еще два человека… сгорели изнутри. Их внутренности обуглились, кожа бурлила, а кровать под ними просто расплавилась от этого жара. Мы никогда еще такого не видели. У остальных тоже состояние не лучше. Даже те, кто не участвовал в поисках, бредят, ходят кругами и повторяют одно и то же «Найти, найти, найти» или «Я должна вернуться». Поэтому… я не могу заставить ни одного из вас заняться этим делом. Только добровольцы.

— Я согласен, — уверенно повторил Уилл, не отрывая взгляда от Делакруа.

Он был уверен в своём решении, пусть и чувствовал, что сейчас за него говорил Алан: его губы тянули в стороны невидимые пальцы Маккензи, на горло давили, вжимая кадык, а слюна комками застревала в горле. Это было не его решение, но он уже смирился с ним. Он… не чувствовал ни беспокойства, ни озабоченности возможными последствиями. Слова Шарля должны были напугать, предостеречь от необдуманных поступков, но пустая констатация фактов вызвала в Уильяме только равнодушное любопытство. И с момента, как он переступил порог этого мира, пустота внутри него только усиливалась с каждой минутой, проведённой вне родного дома. Он чувствовал себя живым, но происходящее вокруг вызывало лишь скуку стареющего бога. Он чувствовал себя…

Аланом Маккензи.

Уилл поёжился, по коже пробежал мороз, и он втянул шею в плечи, ощущая, как волоски на коже встали дыбом, а на задней стороне шеи зашевелились от невидимого холодного ветра. Проскользнувшая вспышкой мысль о том, что он это Алан Маккензи, исчезла так же быстро, как и появилась, оставив после себя лишь зияющую дыру в сознании. Уильям смотрел на Шарля, но его лицо казалось ему чужим, оно плыло, и он поспешил перевести взгляд на Сашу, хмуро уставившуюся в свой блокнот. Она снова жевала кончик ручки, морщила нос и что-то неразборчиво бубнила под нос, чтобы через секунду вскинуть голову и, посмотрев на Шарля, сухо бросить:

— Я тоже присоединюсь к нему. Не думаю, что найдётся еще смельчак.

Делакруа вздохнул, подняв глаза к потолку, словно просил терпения и сил у высших существ, что следили за ними сейчас. Он отёр пальцами уголки губ и затем хлопнул ладонями по столу.

— В таком случае…

Шарль поднялся. Медленно и степенно. Белый экран за его спиной немного погас, погрузив помещение в еще больший мрак, но Шарля было все так же хорошо видно: незаметные прожектора осветили его возвышающуюся над столом фигуру. Он смотрел на всех сверху вниз, останавливался взглядом на каждом присутствующем и наконец громко произнёс, поочерёдно посмотрев на Уильяма и Сашу:

— Я, Шарль Делакруа, именем Ордена белой лилии и в священных стенах Капеллы одобряю выдвинутые Советом кандидатуры. И пусть каждое ваше решение будет идеальным.

Часть II. Прямые главы. Глава XII. Кислород

Мунихион, 2775

Ошибка… Потеря связи с сервером… Критическая температура… Повторное подключение… Ошибка… Принудительная перезагрузка…

Тусклый желтоватый свет обжигал глаза. Ноги пульсировали мешком с иголками. Лампочка рвано мигала где-то под потолком, холодные стены промозглостью оседали на коже, а жёсткий матрас асинхронно впивался в ребра своими пружинами. Кажется, она слышала мерное тиканье настенных часов, — жаль, полуслепые глаза так и не смогли найти ничего, что оставляло после себя в ушах назойливый стрёкот.

Только раскачивающегося перед кроватью мужчину с белёсыми волосами, ярко-синим планшетом и облачёнными в черные перчатки руками — единственное, что она смогла рассмотреть, не прищуриваясь.

— Привет.

Кажется, он улыбался. Да, наверняка именно так оно и было. Его голос показался немного высоким для его возраста. Слишком молодым для отжившего свое человека. Он с силой отталкивался от пола, замирал на несколько мгновений и опускал стул на все четыре ножки так, чтобы грохот падения эхом отражался от влажных стен. Нет, он точно улыбался — она видела это, видела то, как исказилось его размытое за мутной линзой близорукости лицо, как он подался вперёд и оперся локтями о лежащий на коленях планшет.

— Мне сообщили, что ты пришла в сознание, — он заигрывающе цокнул, а его белеющий склерой глаз на секунду скрылся в складках кожи: кажется, он ей подмигнул, — и я тут же поспешил проведать нашу гостью. Надеюсь, тебе здесь нравится. Не пятизвёздочный отель, но… — мягкий смешок разлился по комнате, — в целом сойдёт. Наверно. Я не слишком силен в человеческих предпочтениях. Итак, у меня будет к тебе пара вопросов. Для начала, — он перелистнул записи на планшете и, снова прищурившись, вгляделся в него, — как тебя зовут?

Как ее зовут? Что за глупые вопросы. Она точно знает, кто она, какое носит имя и сколько ей лет. Или… Она точно это помнила.

Имя. Глупое имя, вертящееся на языке, как маленькая острая юла, царапающая своей иглой его кончик. Имя, за которым, кажется, скрывалось слишком многое, чтобы забыть его. Но как бы она ни силилась, вместо себя в голове раздавался шум ушедшего на профилактику телевизора. Навязчивый, жужжащий, как шмель, он нарастал, заполняя собой каждую мысль. Неожиданно она обнаружила себя сидящей на кровати, вцепившись пальцами в волосы: ногти впились в кожу головы, но эта боль только на мгновение заставила жгучее жужжание отступить, давая путь единственному имени, которое она помнила.

— Эйлин… Маккензи.

Лицо белобрысого мужчины — или скорее юноши? — оказалось совсем рядом с её лицом, и она, подняв голову, чуть было не столкнулась с ним лбом. Он лыбился, должно быть, еще шире, чем раньше, пока Эйлин щурилась до боли в глазах, силясь рассмотреть его получше. Длинный шрам, рассёкший серебристую бровь и глаз с неожиданно черным зрачком, — не такой аккуратный и детский, как ее собственный от падения на горку деталей конструктора, но рука все равно дёрнулась и пальцы спешно огладили щеку…

…Не обнаружив на ней криво заросших краёв.

Парень еще немного поразглядывал ее лицо, а затем резко отпрянул, щёлкнул вытащенной из кармана ручкой и сделал несколько пометок на своём листке, вновь превратившись для Эйлин в бесформенное размытое пятно. Она подалась вперёд — и тут же вцепилась пальцами в холодный край кровати-кушетки, едва не повалившись на пол.

— Замечательно. Какое красивое имя. Греческое? — взгляд метнулся на Эйлин, но она смогла только рассеянно повести плечами. Незнакомец спросил что-то еще, но она не разобрала ни слова — голос накрыла волна жужжания, заставившая её зажмуриться и сильнее вцепиться в металлический каркас. — Что ж, ладно. Перейдём к следующему вопросу. Где ты родилась, Эйлин?

Ошибка подключения… Переадресация…

Метель. Обрывистый утёс. Разбивающиеся об него внизу волны. И пронзительный ветер. По… полицейский? Да, офицер лежал на снегу в окружении алых роз, скрытый ото всех длинной тенью указателя. До Инвернесса шестьдесят девять миль²¹. Если не сворачивать и не отвлекаться на еду. Почему… почему ей так холодно, глядя на безвольно замершего офицера, пусть чьи-то тёплые руки и согревают плечи, несильно сжимая их? Почему на ней дурацкий клетчатый плед? Она… Кажется, его зажевал барабан стиральной машинки. Она уже давно избавилась от него.

Эйлин обернулась. За спиной была только обитая заплесневелой тканью стена, от которой тянуло кладбищенской тоской и безнадёжностью, и она поспешила обхватить себя руками, нервно растирая предплечья — они все еще горели, как и плечи, от невидимых прикосновений. Эйлин хмурилась. До Инвернесса было шестьдесят девять миль, но название городка словно кто-то нарочно замалевал черным уродливым граффити. Она поёжилась: по коже пробежался морозный сквозняк, хоть в комнате и не было ни одного окна. Только надоедливо мигающая лампочка, покосившийся стол и кровать, с которой Эйлин свесила ноги. Она вглядывалась в лицо человека напротив, но оно исчезало в потухающем свете, а затем вспыхивало физиономией замершего у обочины полицейского.

Нужно было только подойти поближе и рассмотреть. Нужно было только…

…смазать ладонью закрывающую надпись черную краску.

— Шотландия, Ин… — Эйлин осеклась и, зажмурившись, мотнула головой, — Хелмсдейл. Это на севере.

Она попыталась проморгаться, но вместо этого ее глаза потянула липкая солёная плёнка, которую она спешно стёрла. Еще несколько секунд она смотрела в пол, видя только свои ноги-пятна, сжимала пальцами кушетку и считала удары собственного сердца, как неожиданно подпрыгнула и, выпучив глаза уставилась на незнакомца. Кажется, ей стоило раньше задать вопросы, от которых могла зависеть ее жизнь, но мозг работал слишком медленно: каждая мысль проходила несколько кругов, прежде чем быть утверждённой внутренней бюрократией разума Эйлин Маккензи. Голова налилась ртутью, она гудела и пульсировала в висках, на затылке и макушке. Швы, сцепляющие череп, скреблись друг о друга, словно пытались спилить сломанный ноготь о наждачку.

Еще несколько секунд наедине со своими мыслями, и Эйлин сойдёт с ума.

Загрузка компонентов…

— Простите, кто вы? И где мои очки? — она рассеянно заозиралась, водя руками по кушетке.

Со стороны незнакомца раздалось удивлённое хмыканье, но через мгновение чужая рука протянула знакомый нежно-голубой футляр. Судя по раздавшемуся в нём от столкновения с раскрытой ладонью Эйлин грохоту и последовавшему звону, очки были на месте. Футляр щёлкнул замком, а новенькие дужки блеснули в тусклом свете лампочки. Она едва не выронила очки дрожащими пальцам, но еще секунда — и носовые подушечки мягко обняли переносицу. Теперь Эйлин могла во все четыре глаза рассматривать мужчину напротив, подтверждая свои предварительные наблюдения. Правда, улыбка его теперь была более мерзкой, чем она могла представить: мужчина напоминал школьного учителя, допрашивающего её о том, кто макнул новенькую девочку головой в унитаз, и почему Эйлин сняла все, кроме лица «преступника».

— Вопросы тут задаю я. — В мягком голосе скользнуло раздражение, и он, положив планшет на колени, нехотя стянул перчатку с руки. Черная, она показалась Эйлин обуглившимся куском мяса. До того момента, как парень вытащил платок и протёр ее от мнимого нагара. — Кто послал тебя, Эйлин Маккензи?

— Кто меня… — не отрываясь от того, как он методично протирает каждый палец, Эйлин поперхнулась воздухом и подняла взгляд выше, — послал? Я… я не понимаю.

— Эйлин. Не нужно играть. Ты скверная актриса, знаешь ли.

Если бы от возмущения можно было задохнуться, эта незавидная судьба несомненно бы её постигла.

Поджав губы, Эйлин одним пальцем резко насадила сползающие очки обратно на переносицу и с подозрением продолжила повторять взглядом движения незнакомого ей мужчины. Который так и не назвал своего имени. Верх некультурности!

— Наверно, я немного неверно выразился. — Он отряхнул платок, натянул на очищенную руку перчатку и стащил вторую с другой руки, принявшись так же методично стёсывать чернь с тонких узловатых пальцев. — Мы хотим знать, какая группировка послала тебя к нам, Эйлин Маккензи. Видишь ли, твоё появление носило несколько… — он замер, разглядывая грязные ногти, и вздохнул, — спонтанный характер. К тому же, твой вероятный сообщник, как ни прискорбно, сбежал. Поэтому вся надежда на тебя. Пойми, — он посмотрел на Эйлин серебристыми глазами, яркими и пустыми, словно ребёнок закрасил радужку единственным серым карандашом, — если ты ничего не расскажешь, я не смогу тебе помочь. Чем дольше ты упорствуешь и молчишь, тем больший гнев на себя вызовешь. Тебе лучше рассказать, как ты попала в этот мир. Видишь ли, гости у нас бывают не так часто. А если выражаться точнее, у нас ни разу не было подобной… ситуации. Как ты осталась жива?

Жива? Почему Эйлин должна… Она нахмурилась, резко оборвав поток всколыхнувшихся зелёной пресной водой воспоминаний. Скользкие мостки, рыжие всполохи на берегу, скрипящие доски. Она была там, пыталась сделать вдох, но вместо этого глотала воду. Ноги сдавило невидимыми водорослями, а вверх подлетели полупрозрачные пузырьки газа, лопаясь прямо перед лицом Эйлин. Мостки, пиво и гроза. Кажется, накануне был дождь. Мэлли. Она сидела прямо перед ней, болтала ногами в воде и смотрела на закат. Кто-то еще… Там был кто-то еще. Брови сильней сдвинулись к переносице; а отточенным за годы движением она поймала попытавшиеся слететь от такого очки и водрузила их обратно на положенное место. Огненно-рыжие всполохи сквозь мутную поверхность воды. Она уже видела это лицо, но чем больше напрягала память, разбрасывала все невидимые записи в голове, тем призрачней оно становилось.

— О чем вы? Я помню… — Эйлин осеклась, уставившись на свои ноги, а затем сумбурно выдохнула, дёрнувшись, как от электрического разряда от стойки с продуктами в молочном отделе магазина: — Я помню, как упала в озеро.

— Да, это согласуется с показаниями выехавшего за тобой отряда. Тебя нашли на берегу озера Мичиган. Абсолютно… — рот мужчины исказился в чем-то похожем на усмешку, и он даже оторвался от почерневшей руки, чтобы посмотреть на Эйлин и хмыкнуть: — голой. Не слишком располагающая к плаванию погода, ты так не считаешь?

— Я не умею плавать.

Интересно, она говорила это больше для себя? Она говорила это, чтобы убедиться в том, что и так прекрасно знала все эти годы? Эйлин Маккензи не умела плавать, а единственных исходом ее встречи с водными поверхностями мог быть морг. Не самое привлекательное свидание — она вздрогнула и с силой сжала металлический каркас кровати, с удивлением отметив, как он легко продавился в нескольких местах под ее пальцами. Словно картонный.

— Вот как. — Серебристая бровь незнакомца надломилась, и он со скучающим видом продолжил вычищать ногти от черни. — Занятно. Так что же подтолкнуло тебя прыгнуть в озеро? Несчастная любовь?

— Я оступилась. Помню, что хотела… — Эйлин судорожно втянула воздух, бегая взглядом помещению, — хотела над кем-то подшутить. Или нет… Мы немного выпили, понимаете. А потом… потом… Там была Амелия. Она сидела прямо на мостках. И… Лана. Я пошла к ней, да. — Она нахмурилась, сморщила острый прямой носи сжала губы, бессильно цепляясь за ускользающие воспоминания. — Двое парней. У них были идиотские красные стаканчики. Они… толкнули меня. Они знали, что я не умею плавать, но все равно толкнули меня!

Кулак с силой ударился о кровать, оставив небольшую вмятину под удивлённым взглядом сидящего напротив мужчины. Увлечённая бессмысленной погоней за собственной памятью, Эйлин не заметила, как он надел вторую черную перчатку и методично записал все, что ему говорили вплоть до этого момента. Он следил за ней — так же, как она следила за ним, — но его взгляд напоминал хищника, готового вцепиться в лицо своей жертве в любую секунду. Во рту пересохло. Эйлин болезненно сглотнула, схватившись рукой за горло, и царапнула изломанными ногтями по коже.

Как будто это могло помочь ей избавиться от застрявшего комка воздуха.

Ошибка…

— Это определённо достойно осуждения, но вопрос остаётся открытым: как ты прошла через барьер? — Кончик ручки нетерпеливо постучал о бумагу, оставляя на ней несколько ярких цветных дыр.

— Прошла через что? — Висок Эйлин запульсировал; боль растеклась от него по лбу, стягивая глаза и кожу, а затем перебросилась на затылок, обхватив раскалённым обручем всю голову. В ушах зазвенело, под кожей зачесалось, а из-за стены донеслись тихие отдалённые голоса. — Послушайте, это определённо очень глупая шутка. Если это больница, то вам стоило бы навести небольшой порядок в палатах. Аскетизм — это хорошо, но не настолько же. Кстати, а где мы?

Почти пустая комната ничего не говорила Эйлин о ее расположении, на стене не висело огромного цифрового табло, как в аэропортах, чтобы поприветствовать, а единственное маленькое окошечко где-то под потолком навевало мысли о катакомбах. Слишком очевидно и банально, но голова от этого болеть начала только сильнее. Она гремела клубными басами, взрывалась неоново-оранжевыми кругами перед глазами, и людских голосов вокруг становилось все больше: они перешёптывались, хихикали, что-то рассказывали Эйлин, но она не понимала ни слова, цепляясь одной рукой за голову, а другой царапая горло. Словно эта боль могла отпугнуть голоса.

— Я уже говорил, что вопросы тут задаю я. — Щелчок ручки хлопнул, а шорох листов походил больше на шум самолётного двигателя. — Но на этот могу ответить. Мы в крипте Ордена белой лилии. В Париже.

— В Па… Но как?

— Как что?

— Как я оказалась здесь? Я очнулась в мотеле. И тот парень!..

— Какой парень?

Эйлин замерла на мгновение. Мотель, парень, их поездка. Она помнила каждую деталь, но не знала, что из этого было правдой. Голоса не смолкали. Некоторые из них внезапно заговорили на английском, перекрикивая друг друга, отражая от стенок черепа и растворяясь в разуме, опутывая своими длинными черными щупальцами. Эйлин… не помнила внешности того парня: кто-то одёргивал нить, стоило ей только потянуться пальцами к очередному кусочку мозаики, — но чужое имя легло на язык в ожидании, когда же его назовут.

— Джеймс. Его звали Джеймс.

Сидящий напротив мужчина напрягся: его плечи распрямились, спина натянулась тетивой, а секундный испуг во взгляде был готов в любую секунду сорваться с невидимого лука и стрелой пронзить Эйлин.

— Джеймс. Это весьма… — он что-то чиркнул, закинув ногу на ногу, — интересная информация. Но мы все еще не выяснили главное. Как ты оказалась здесь? Как прошла через границу?

— Почему они не замолкают?

Казалось, вопрос Эйлин застал ее «инквизитора» врасплох. Он открывал и закрывал рот, как рыба, пока она стискивала виски пальцами. Да, это определённо могло помочь избавиться от боли — не сдавливай сейчас собственная рука дыхание, Эйлин бы без сомнения посмеялась собственной глупости. Но обруч сжимался, кости черепа хрустели, а голоса становились только громче. Они окружали Эйлин, дотрагивались до ее плеча и обращали на себя внимание. Они хотели, чтобы она заметила их, ответила и… Нет, это было бредом. Ладонь судорожно дотронулась до ледяного лба — у Эйлин не было жара, а значит и бредить она не могла.

Парень на стуле оглянулся и, не найдя никого, обвёл её скептичным взглядом.

— Кто? Мы здесь одни.

— Голоса. Эти, — Эйлин оперлась локтями о колени, снова схватилась руками за голову и зарылась пальцами в короткие волосы, — голоса. Они не затыкаются. Я не хочу их слышать. Почему они просто не могут заткнуться.

— Что они говорят?

Ей хотелось взвыть от боли. Хотелось стянуть с черепа этот бесполезный волосатый кусок кожи, разломить кости по швам, как орех, и выкинуть. Лишь бы только эта пытка прекратилась. Ногти впивались в кожу, входили в неё, оставляя раны, и Эйлин чувствовала, как по пальцам потекли тонкие струйки крови. Голоса становились громче, сливались в единую какофонию уродливой суспензией. Они царапали ее сознание, разрывали его яркими всплесками и подпитывались болью. Они гоготали, кричали и плакали, сцепляясь в единое целое. Как маленький ребёнок, что не в силах определиться, чего он больше хочет: есть или новый подгузник. Кто-то снова пытался окрикнуть Эйлин в этой толпе звуков, но она слышала только собственный воющий от боли голос.

— Я… пусть они просто заткнутся. Это так сложно? Вы можете мне помочь? — Она резко вскинула голову, едва удерживая себя в сознании, и уставилась на незнакомца. — Прошу.

Ошибка…

— Как же больно.

Повторная инициализация…

— Пусть оно прекратится.

Слабое соединение с сервером…

— Хватит!

Связь прервана…

Темнота оказалась спасением. Она тонула в ней, пока та вытягивала из неё боль. Темнота была другом, в котором даже мягкий пушистый снег был способен смыть с рук всю кровь. Эйлин смотрела на указатель перед собой, нервно поправляла очки и выпускала вверх колечки сигаретного дыма. До Инвернесса шестьдесят семь миль, а машина назло заглохла. Полицейский остался где-то там, в двух милях от неё, он лежал в снегу, припорошившем его тёплым одеялом. Наверно, нужно было помочь ему. Но вместо этого Эйлин продолжала тонуть, цепляясь пальцами за полы кофейного пальто.

Темнота была для неё спасением.

Но ненадолго.

— О, ты снова очнулась! — незнакомый голос раздался в ее голове интонациями диктора во время матча.

Чья-то рука мягко похлопала ее по щеке, заставляя распахнуть веки и уставиться в незнакомые ярко-голубые глаза. Темные каштановые волосы, ямочки от лёгкой полуулыбки, застывшей на лице, и внимательный взгляд — кажется, он уже успел остановиться на каждой детали Эйлин Маккензи, прежде чем вернуться к ее вытаращенным глазами.

— Отлично. — Мужчина распрямился, нависая над распластавшейся на койке Эйлин и скользя взглядом по всему ее телу: она только сейчас поняла, что кроме идиотской больничной рубахи на ней абсолютно ничего не было. — С тобой хотят поговорить. Очень срочно. Прости, я бы хотел, чтобы это отложили на некоторое время, но… — он притворно поднял взгляд к потолку и вздохнул, — у нас его практически нет. Они знают о тебе, и хотят больше информации. Лучше расскажи, как ты прошла через барьер.

— Прошла через что?

Если бы Эйлин давали доллар каждый раз, как она слышала сегодня про какой-то барьер, шоколадный батончик из ближайшего автомата уже был бы ее. Она вытаращилась на стоящего перед ней человека сквозь толстые стекла очков, ощущая, как ноги слабо вибрируют маленькими иголочками, прежде чем заметить возникшую позади него серебристую макушку ее предыдущего дознавателя. Тот уверенно отодвинул своего коллегу от кровати Эйлин и, склонившись к ней, свёл брови к переносице и впился бледными глазами в ее собственные.

— Через барьер. Я пытался расспросить тебя об этом, но ты заговорила о каких-то голосах и упала в обморок, — он резко вцепился Эйлин в плечи и поднял на кровати. Еще несколько пар рук тут же подхватили ее и поставили на ноги. Она только и успела, что заметить мелькнувших за спиной людей, облачённых в странные тёмные балахоны. Словно они с какого-то собрания «Ку-клукс-клана наоборот» пришли выпить кофе и помочь старому другу. — Мне жаль тащить тебя куда-то в таком состоянии, но приходится. Долг превыше всего. А долг перед этим миром заставляет меня поспешить. — Он щёлкнул пальцами, и дверь за его спиной распахнулась. — Она твоя, Шарль. Постарайся не ударить в грязь лицом. Снова.

Темноволосый мужчина поёжился и нервно сглотнул. Он недовольно покосился на Эйлин и, махнув фигурам в балахонах рукой, широкими шагами направился прочь из комнаты. Или правильней будет назвать это камерой? Эйлин не успела определиться с ответом, потому как тяжелый кусок металла за ее спиной захлопнулся — она едва успевала шлёпать босыми ногами и озираться, разинув от удивления рот.

Они действительно были под землёй: прежде чем Эйлин начала пристальней всматриваться в окружающую обстановку, они успели пересечь несколько «перекрёстков», из которых отходило по пять, а то и шесть длинных темных коридоров. В воздухе тянуло сыростью, мхом и плесенью — Эйлин громко чихнула и недовольно хлюпнула носом. Иногда мимо промелькивали яркие фонари, освещавшие небольшие лесенки, ведущие к современным дверям с табличками. Увы, рассмотреть надписи она не успевала, но запоминала цвета дверей. Непонятно, зачем — это вряд ли помогло бы ей выбраться из этого непонятного места.

Быть героиней дешёвого фэнтези-романа было не так здорово, как могло показаться. А задавать вопросы не было ни сил, ни возможностей — любая попытка пресекалась недовольным цоканьем и вскидываемой вверх рукой. Шарль быстро шагал вперёд, подгоняемый брошенным в спину напутствием светловолосого дознавателя. Иногда они останавливались, и Эйлин досматривали встречающиеся по дороге охранники в черной форме. Что веселило и раздражало её одновременно, потому как под непонятным куском ткани в горошек, в который ее нарядили, не было абсолютно ничего. К тому же, один из сопровождающих уж очень тщательно исследовал ее грудь, мял так, будто внутри могло что-то храниться. Трижды. Эйлин считала, гадая, через сколько они начнут проверять, не спрятала ли она что-то внутри себя. Правда, тогда жанр книги, в которую она попала, резко бы сменился. Да и увы, но Шарль не походил на горячего и властного мужчину. Скорее, на его лучшего друга.

Наконец, длинные земляные коридоры сменились неожиданно высоким светлым холлом. Стены медного цвета были отделаны листами металла с огромными уродливыми заклёпками, потолок поддерживали высокие прямые колонны, а в нишах рядами располагались стеклянные сосуды с зеленоватой жидкостью, в которых плавали… люди. Эйлин вздрогнула и попыталась попяться назад, но ее удержали, толкая вперёд за Шарлем. Некоторые из людей в колбах были похожи на саму Эйлин, другие скорее могли претендовать на место экспоната в музее уродцев: две головы, три глаза или шесть рук поворачивались, следили за ней или махали вслед. Кожа покрылась мурашками — трудно сказать, от чего больше: холода или глядящих на неё живых «экспонатов». Казалось, этот холл бесконечен, он тянулся вслед за Эйлин, то расширяясь на несколько проходов, в каждом из которых стояли зелёные сосуды, то снова сужаясь. Помещение давило на Эйлин, сгущалось над ней, угрожало сделать одним из своих постояльцев, если она не расскажет про какой-то «барьер».

На выходе, когда они практически уже шагнули на уходящую вверх винтовую лестницу, плавающий в одной из «чаш» парень приветливо улыбнулся и помахал Эйлин. Его грудная клетка была вскрыта, на месте сердца виднелась маленькая коробочка с проводами, а от спины вверх отходили трубки, подающие внутрь него тёмную, почти черную жидкость.

— Где мы? — охрипший голос Эйлин едва слышно вырвался из горла, но этого хватило, чтобы Шарль остановился.

Он обернулся и, сжав губы в тонкую обескровленную полоску, покачал головой.

— Не задавай вопросы, ответы на которые ты не хочешь получить.

— Не решайте за меня, что я хочу знать, а чего нет.

— Ты…

Соединение с сервером установлено…

— Что за срочность? Почему нас вызвали?

Снова чужой голос, прорвавшийся сквозь вспышку яркого света. Эйлин моргнула. Она уже не стояла около лестницы вместе с Шарлем, но ее ноги сгибались в коленях, словно она поднималась по ступеням. Она шагала на месте, а вокруг вместо отливающего зелёным холла вырос просторный отделанный слоновьей костью зал. Высокие витражные окна тянулись вдоль стен, люстры под потолком переливались золотом и хрусталём, а выложенный черно-белой шахматкой пол блестел. Посреди зала тянулась отороченная золотом бордовая дорожка, в конце которой возвышался постамент с шестью бронзовыми креслами. Казалось, этот зал выскочил прямо из эпохи рококо, грозя затащить и Эйлин в это безумие вычурности и безвкусицы. Она продолжала куда-то идти, но видела лишь этот светлый зал и вырисовывающиеся в воздухе фигуры. Облачённые в длинные мантии с капюшонами, они кружили в пространстве, поправляя маски, как у чумных докторов, пока не замерли, заняв отведённые им места, словно кто-то из съёмочной команды пометил их идиотскими крестиками на полу.

— Шарль Делакруа. — Облачённая в синюю мантию фигура с мужским голосом быстро прошла мимо Эйлин, слегка задев плечом. — Парижский департамент. Утверждает, что у него есть для нас очень важная и срочная новость. Надеюсь, оно того стоит. Его репутация подпорчена за последние несколько лет. Слышал, он не справляется. — Фигура остановилась около одного из кресел, — Эйлин только сейчас заметила, что каждой мантии соответствует свое место на «пьедестале» — и опустилась на него, опершись локтями об один подлокотник и закинув ноги на второй. — Сначала история с восточным департаментом, затем восстание элементалистов в Афинах. Кажется, были еще небольшие вспышки волнений по Империи, но они были подавлены, а все мятежники преданы суду и казнены. Увы, среди бедолаг это не прибавило очков в пользу Шарля.

— Как будто ему есть до этого дело. — Жёлтая фигура недовольно повела плечами, распрямляясь в своём кресле. И почему Эйлин не заметила ее сразу? Ее женский голос казался искажённым маской, и все же было трудно не расслышать в нем мягкие девичьи нотки. — Он выполняет нашу волю. Он несёт людям нашу волю.

— Людям плевать на нашу волю. Они хотят слышать голос всемилостивого и всепрощающего бога. И мы им его даём.

Фигуры замерли, их силуэты замерцали, как на изношенной кассете, а затем поменялись местами, — Эйлин не успела даже моргнуть, как диспозиция на шахматном поле преобразилась, будто кто-то вставил в проектор новый слайд с фотографией. Теперь на постаменте восседали все та же синяя фигура и присоединившаяся к ней бордовая. Даже за маской Эйлин чувствовала надменное выражение лица и презрение к окружающим — до того у неё была ровная и втянувшаяся по струнке спина, что позвонки Эйлин заныли от боли. Жёлтая фигура теперь стояла в центре. Подёрнутая рябью, она ходила из стороны в сторону, заложив за спину руки, и трясла головой.

— Все протоколы нарушены, все правила перевёрнуты с ног на голову.

Фигура приблизилась к Эйлин, и поднявшийся порыв ветра донёс до ее обоняния вонь, словно кто-то страдает от несварения или решил приготовить себе яишенку из тухлых яиц. Но уже через мгновение, вновь зарябив, жёлтая фигура оказалась почти у самых кресел, обращённая к ним своей уродливой маской.

— А дальше что? — прошипела она, всплеснув руками, и из-под широких рукавов показались изящные женские запястья в ярких золотистых татуировках. — Будем выходить к людям и жить среди них, как свои?

— Королева драмы в здании. — Синяя фигура запрокинула голову, глядя на жёлтую снизу вверх. — Ты слишком бурно на все реагируешь, сестра. Тебе бы охладиться чуть-чуть. И не встречаться в ближайшее время с нашим дражайшим братом, а то мало ли что. Еще, не дай я, взорвёшься. — Юноша хохотнул, но смех этот больше походил на карканье, вырывающееся из-под его маски облачками бледно-бурого дыма.

— Язык отрастил, а изъясняться им так и не научился. Шут горо…

— Я смотрю, здесь все по-прежнему. Не думал, что за моё короткое отсутствие все настолько сильно… не поменяется.

Эйлин вздрогнула и на мгновение остановилась. Голос показался ей знакомым. И это… было безумием. Она все еще не знала, где она, как она здесь оказалась и через сколько она сможет вернуться домой, где за неё непременно переживает отец. От мысли о страдающем без неё Алане в компании тройной гавайской пиццы с двойной порцией пеперони внутри Эйлин все сжалось от жалости к беспомощному отцу. Единственной надеждой был дядя Уилл, — он бы точно не позволил Алану посадить желудок вредной едой и сигаретами перед завтраком. Как минимум потому, что лечить отца пришлось бы именно мистеру Беллу.

Кто-то толкнул ее в спину, и Эйлин обернулась, снова не найдя никого позади себя. А вот фигуры в зале снова поменяли свое расположение. К ним добавились две новые: одна, в серой мантии появилась рядом с бордовой, другая же, фиолетово-зелёная, стояла теперь рядом с жёлто-золотой, возвышаясь над ней минимум на голову. Синяя подскочила на кресле, опуская ноги с подлокотника, и с нескрываемым интересом подалась вперёд.

— О, возвращение блудного брата. Как тебе твоё маленькое путешествие? — едко протянул парень в синем, откинулся на спинку такого же синего кресла и сложил на груди руки. — Узнал, что люди живут и за пределами Парижа, и у них даже нет вшей, ручных медведей и третьего глаза посреди лба?

— Ты все так же туп, как и раньше. Я все еще не понимаю, почему ты здесь. Может, мне попросить Сэма вывести тебя из игры? — облачённый в фиолетовое гость, повёл плечами, и вся его фигура напряглась. — Хотя бы на время.

— Замолкните!

Высокий женский голос раздался из-под бордовой маски, а длинные тонкие пальцы сжали подлокотники, выдавая плохо скрываемое раздражение. Несколько ярких розовых прядей — кажется, Эйлин и сама красилась в похожий цвет, — выглядывали из-под капюшона, спадая на плечи.

— Ведёте себя как стайка драчливых людей. Проявили бы хоть немного уважения к этим священным стенам.

— Священным? — фиолетовая фигура обернулась к ней, выплюнув это слово с большим презрением, чем дядя Уилл зачитывал выдержки из гомеопатических журналов и новости астрологии. — Они таковые лишь потому, что ты назвала их священными, сестра. Мы все знаем, что это бред. Церковь, запретные тексты, предсказания апокалипсиса и Страшного суда. Как мы вообще до этого додумались? Сколько еще мы будем играть в эту иудохристианскую чепуху, изображая непорочных ангелов?

— Не волнуйся так. Не тебе же приходится их изображать. — Синяя маска хмыкнула, на этот раз закинув ногу на ногу, и кивнула в сторону серого балахона. — Это вот нашему твёрдому любителю блистать охота нарушать все запреты. Которые сам же и придумал.

К удивлению Эйлин, фигура в сером никак не отреагировала на замечание в свою сторону. Она медленно поднялась со своего места и, подойдя к фиолетовой, посмотрела снизу вверх, вздёрнув острый вороний нос.

— Религия есть самый верный способ управлять толпой. Тебе ли этого не знать, Фос. До меня тут донеслись некоторые слухи о твоей связи… — из-под полумаски Эйлин впервые заметила сверкнувшую победную ухмылку, — с нежелательными элементами.

— Да? А я-то думал, почему ты проткнул мою несчастную тушку и отправил на гибель в эту мясорубку.

— Для фарша ты выглядишь весьма… цельно.

— Вы выглядите жалко.

Высокая фигура, скрывавшаяся до этого в тени, отлипла от стены и шагнула на свет. Светлые волосы, почти пшеничные, холодные голубые льдинки вместо глаз, остро очерченные черты лица, правильные пухлые губы и надменный взгляд. Она не видела, чтобы кто-то еще нёс себя с такой же статью, сложив за спиной руки, чтобы смотрел на всех свысока с такой же уверенностью во вздёрнутом подбородке, отчуждённостью во взгляде и раздражением в поджатых губах. Даже ее отец на сцене выглядел менее… пафосно, чем этот человек, вышагивающий среди облачённых в причудливые наряды фигур. Единственный, кто не скрывал свое лицо и предпочёл остаться в светлом сером костюме, — его красная мантия висела на спинке одного из кресел, возвышавшихся на постаменте, рядом с явно скучающей от происходящего розововолосой женщиной.

Он остановился перед собравшимися, медленно повернулся на каблуках и размеренной походкой подошёл к стоящему в углу, позади кресел, зеркалу, посмотрев сквозь него на стоящую за его спиной Эйлин.

— Дайте мне терпения. — Тяжелый, полный усталости вздох. — Вы все полнейшие идиоты, если не заметили, что за нами подглядывают.

Он стоял прямо напротив Эйлин, заглядывал ей в глаза и ухмылялся. По телу пробежали маленькие электрические разряды, кожа начала гореть, и Эйлин вздрогнула. Быстро заморгав, она отпрянула и врезалась в спину своих сопровождающих. Тихий вскрик — Эйлин обернулась, встретившись лишь с черными пустыми масками, а затем ее резко развернули. Шарль выглядел обеспокоенным. Он вглядывался в ее лицо, кусал свою щеку и хмурился.

— Ты в порядке?

Голос парня доносился до Эйлин как из-под толстого слоя воды. Он был приглушенным, раскатывался по коже жирными каплями, собирался в более крупные и затем стекал вниз, прячась за дурацкой больничной одеждой, в которой легко можно было заболеть. А значит, ни о каком барьере они в принципе не смогут у неё узнать. Но, вероятно, забота о подопечных здесь была не в почёте. Им больше нравилось притаскивать людей в просторные холлы, отделанные мрамором и сусальным золотом, походившие на интерьеры Букингемского дворца. Как Эйлин оказалась здесь — оставалось только догадываться и уповать на то, что хоть немного из пройденного пути отложилось в ее голове, пока она случайно подглядывала за таинственной встречей не менее таинственных фигур, которые были ни разу не подозрительными.

Француз вкрадчиво говорил что-то еще, а Эйлин только рассеянно кивала, потрясая светлыми волосами, лишь бы отделаться от него, как от назойливого учителя танцев, вечно кружащего вокруг неё мухой.

— Да. — Она перевела взгляд сначала на массивную дверь за спиной Шарля, а затем снова на его лицо и уже более уверенно повторила, заметив сомнение в его глазах: — Да, все в полном порядке.

— Ты витаешь в облаках. Соберись. Твоя судьба решится через несколько минут.

— Не делайте вид, что от меня тут что-то зависит. — Эйлин закатила глаза с такой силой, что стало физически больно, но вид вычурной старинной лепнины на потолке немного притупил это ощущение.

Шарль цокнул с раздражением и едва не топнул ножкой по полу, заламывая руки, как какая-то барышня из девятнадцатого века. Эйлин была с ним всего несколько минут, но манерность, с которой он делал все, казалась ей… чрезмерной. Он был немного навязчивым — если не в поведении, то в интонациях, пафосных словах и репликах, за которые иному сценаристу наложили бы за шиворот тухлых яиц и в таком виде отправили на вручении очередной антипремии. Возможно, пройди еще минут пять, и Шарль бы нацепил на нос прищепку, как у пловцов, надел на голову стоящий в углу металлический мусорный бак и, драматично дыша через рот, сообщил о их неожиданных родственных связях.

Главное обойтись в этот момент без отрубленных рук.

Почему-то мысль о Шарле с мусорным баком на голове заставила Эйлин прыснуть от смеха во весь голос, и она неловко подавилась слюной, тщетно пытаясь задержать ее плотно сомкнутыми губами. Вместо этого тонкие струйки потекли по подбородку, и Эйлин вырвала руку из хватки сопровождающего, тут же вытирая похолодевшую от влаги кожу. Она даже смогла найти в себе силы проигнорировать тяжелый вздох Шарля и скрещённые на груди руки, — правда, это не спасло ее от нового приступа слюноизвержения при мысли о Шарле в костюме плейбоя и филантропа.

— Зависит, — сухо бросил он, разворачиваясь в пол-оборота. — А если ты считаешь иначе, то ты глупа, как пробка. Впервые вижу настолько же самонадеянного человека.

— А я впервые вижу человека, который ходит на работу с засосами на шее. Вы бы хоть галстук затянули потуже. Не бойтесь, вы не задохнётесь от этого. Возможно, вам даже понравится.

Щеки Шарля можно было сравнить разве что с красным платком в нагрудном кармане его пиджака или рубинами на запонках. Он нервно одёрнул воротник, пытаясь скрыть следы весело проведённой ночи, расцветавшие на смугловатой коже, но сделал только хуже. Теперь Эйлин открылся вид на уверенную дорожку из покусываний. И если бы она могла еще сильнее играть бровями, чтобы смутить француза, то без промедления этим бы воспользовалась. А пока что она удовлетворённо следила за тем, как лицо Шарля покрывается неровными пятнами, как он тяжело дышит, сопит, пытается поднять воротник и закрепить его старомодным узлом галстука. Кажется, Эйлин уже где-то видела такой спо…

Короткую попытку вспомнить прервал быстрый стук каблуков. Только сейчас Эйлин заметила небольшой коридор, откуда к ним быстрыми шагами семенила ссохшаяся от времени старушка. Черная юбка-карандаш, белая блуза и увесистая брошь, скрепляющая две половинки светлой ткани вместо пуговицы — она напомнила Эйлин секретаршу очень важной секретной организации. На ходу вытащив лист из толстой папочки для документов и вчитавшись в написанное, старушка подбросила его в воздух. Повиснув на несколько мгновений перед её лицом, лист сначала вспыхнул по краям, а затем, по мере того как пламя тлеющими оранжевыми полосами наступало в его центр, медленно опадал на пол. И, к удивлению Эйлин, когда последний кусочек пепла осел на белом жилистом мраморе, на месте старушки стояла уже девушка, и пуговицы её блузы — хлипкая линия обороны — едва удерживали выпяченную вперёд грудь.

Не будь у Эйлин пары и не стой она сейчас под конвоем, она бы предложила сходить вечером выпить кофе. Но, кажется, единственный напиток, который ей сейчас светил, был из ее же нервов и мозгов.

— Они готовы вас принять. — Девушка остановилась около Шарля, нарочито облизав вымазанные алой помадой губы и тряхнув черными волосами. — Но будьте осторожны. У них… не самое хорошее расположение духа.

— Понял. Спасибо, Луиза.

Они несколько долгих мгновений играли в гляделки, прежде чем Шарль медленно вздохнул, потёр пальцами переносицу и, потянувшись в карман, не вытащил из него сизую куриную ножку. Зрачки Луизы тут же расширились, и девушка нетерпеливо переминалась на месте, пока Шарль не бросил ножку в сторону двери, из-за которой та появилась несколько минут назад. Эйлин моргнула — лёгкий ветерок прошёлся по коже, и Луизы перед ней уже не было. Даже папки или хотя бы листика бумаги не осталось. Как и пепла на полу.

Краем зрения Эйлин заметила, как Шарль покачал головой и жестом отдал людям за ее спиной приказ. Затёкшие и ноющие от грубого обращения предплечья отпустили — ощущать себя беспомощной Эйлин Маккензи предпочитала только в постели, остальное время оставаясь занозой в заднице для всех окружающих. «Маленький Алан в юбке», — кажется, именно так однажды высказался кто-то из знакомых отца в ответ на очередную выходку Эйлин. Что послужило причиной, никто уже не сможет вспомнить, но ощущение единства с Аланом с того момента становилось только сильнее, и на взгляды окружающих Эйлин стала обращать меньше внимания.

Сейчас же она чувствовала внутри пустоту. Резко оборванные нити, казавшиеся до этого натянутыми чьей-то невидимой рукой.

Она обернулась: фигуры в темных балахонах бесшумно отошли на значительное расстояние, оставив Эйлин один на один с Шарлем. Он оказался близко слишком неожиданно, чтобы можно было среагировать, схватил Эйлин за запястье и, нервно поправляя галстук, потащил ее к высокой двустворчатой мраморной двери. Через каждый шаг он останавливался, отчего Эйлин врезалась в его спину, и проглатывал скопившуюся во рту слюну — его кадык каждый раз при этом забавно дёргался. Они не могли преодолеть несколько метров около десяти минут, пока из-за маленькой двери в углу снова не появилась голова Луизы и не шикнула на них с заметным раздражением. «Депешэ-ву!»²² — кажется, она советовала им поторопиться. К несчастью, Эйлин прогуливала в школе уроки французского, предпочитая вместо этого зависать на заднем дворе школы и скрываться от заместителя директора с очередным ухажёром.

Когда же дядя Уилл пытался помочь ей исправить все «E» и «F» и научиться грассировать, она только скучающим взглядом прожигала учебник, закатывала глаза и решала, достаточно ли вульгарно будет набить где-нибудь на пояснице ядовито-розовую бабочку. К счастью, Уильям Белл обладал удивительным даром убеждения. Хотя это не спасло Алана от наказания в виде десятка баночек мороженого, когда единственная и любимая дочь все-таки добралась до салона пирсинга несмотря на протесты дяди.

Штанга в языке резко врезалась в зубы, напоминая Эйлин о своём существовании.

— Не смотри на них, пока они не позволят.

На этот раз Шарль остановился около самой двери, подняв руку и замерев в нерешительности. Он колебался несколько мгновений, прежде чем снова посмотреть на стоящую рядом Эйлин.

— Немного склони голову. — Он наконец отпустил ее запястье, но только чтобы надавить ладонью на затылок, заставляя опустить голову, и растянул губы в довольной ухмылке. — Да, вот так. Теперь просто прекрасно. И самое главное: отвечай только когда они тебя спросят. Никакой инициативы. Только почтение и кротость.

— Это точно собрание с начальством, а не религиозная секта? — ехидно с сомнением протянула Эйлин, искоса поглядывая на Шарля.

— Советую воздержаться от подобных замечаний. Не у всех такое тонкое чувство юмора, как у меня.

— Я бы поспорила, что у вас тонкое, мсье… как там вас?

— Невоспитанная девчонка.

— Невоспитанный тут только вы, — пожала плечами Эйлин, одёргивая загнувшийся край больничной робы. — Вы облапали меня трижды, пока проверяли, не пронесла ли я с собой парочку кинжалов. Увы, нет. Найти их в комнате с мягкими стенами, где есть только матрас, достаточно проблематично. Особенно, когда ты только пришёл в себя, а тебя уже допрашивают. Если вам так хотелось оценить мои си… мою грудь, могли просто попросить. Мне не жалко.

Эйлин пожала плечами и, не дав Шарлю возможности ответить, резко дёрнула ткань робы вверх. Реакция француза была молниеносной: его широкая ладонь ударила ее по руке, — пальцы сами разжались, выпуская материю. Эйлин обиженно ойкнула, сведя к переносице светлые брови, и хмуро покосилась на Шарля. Его лицо оставалось невозмутимым, хотя красные от недовольства пятна переливались градиентом по его щекам, подбородку и лбу, расползались и прятались где-то в волосах. Он прокашлялся, подтянул узел галстука и взялся за ручку двери.

— Постарайся не высказываться в таком же тоне перед ними. И не делай ничего… аналогичного. Ты мне нравишься, но отскребать тебя от пола будет весьма грустно. Еще и рапорт придётся писать о потере подозреваемого.

Ответить Эйлин не успела. Уверенным движением человека, ступающего на эшафот, Шарль повернул ручку: замок тихо скрипнул, щёлкнул, а затем по периметру двери поползли маленькие змеи, которых до этого Эйлин не замечала. Белые мраморные створки были усеяны прожилками, оказавшими на деле изображением планет, созвездий и мифологических картин. Они сменяли друг друга, гипнотизируя и заставляя голову Эйлин идти кругом. Проступившие в мраморе образы двигались: девушка бежала, держа в руках яркую сияющую звезду; трещина растекалась, поглощая другие объекты; планеты вращались вокруг солнца. Изображения сменялись слишком быстро, чтобы Эйлин могла рассмотреть их подробней, а затем двери распахнулись, ослепляя ярким дневным светом…

…помещения, в котором Эйлин была не больше получаса назад.

Рука Шарля снова схватила её за запястье и потянула за собой. Сам француз согнулся почти пополам и мелко засеменил вперёд, уставившись на бордовую бархатную дорожку. Он не смотрел перед собой и только сбивчиво прошептал:

— Ниже. Наклонись ниже. Быстрее. И стой позади. — Он отпустил Эйлин, как только двери за спиной щёлкнули замком. — Я махну тебе рукой, чтобы ты подошла.

— Какие все-таки французы странные.

Шарль промолчал. Быстро оглянувшись на Эйлин, он поспешил пройти вперёд, где стоял уже знакомый постамент с шестью креслами-тронами. На этот раз каждый из них был занят мантией соответствующего цвета, и Эйлин заметила, с высоты своей четырёхглазости, что на месте серого дорогого костюма теперь восседала кроваво-красная мантия, лениво закинув ногу на ногу и игнорируя бросаемые бордовой в ее сторону взгляды. Почти все, кроме фигуры в красном, сидели словно приколоченные — спины идеально ровные, подбородки вздёрнуты — и походили скорее на кукол, дурацких марионеток, выставленных в витрине магазина, нежели на живых людей.

— У тебя должна быть веская причина, чтобы выпрашивать встречи с нами, Шарль. Некоторые из нас… весьма скептично относятся к подобного рода нарушениям протокола.

Шарль остановился. Он склонился еще ниже, отставил назад левую ногу и приложил к груди правую руку. Постояв в такой позе несколько секунд, он продолжил двигаться к постаменту, пока его не остановили поднятой рукой: мощный поток ветра вырвался из ладони, едва не снеся Шарля с ног, и раздул ночнушку Эйлин. Пришлось спешно придерживать ее руками, ощущая себя героиней идиотского фильма про женатых семь лет мужчин, которым захотелось пощекотать нервы интригой на стороне.

— Прошу прощения, — лебезяще отозвался Шарль, снова застыв в театральном поклоне, — но вы знаете, что ситуация носит безотлагательный характер. Я, как ваш поверенный, храню равновесие и мужественно несу возложенные на меня обязательства. Я помню каждое слово клятвы и знаю, чем для меня грозит потеря вашего доверия. Но сейчас… все зашло уже слишком далеко. Этот мир, — он склонился еще ниже, прижимая к груди руку и отставив ногу так далеко, что еще немного и он несомненно растянулся бы в шпагате, и с придыханием бросил: — вы находитесь в несомненной опасности. И мой долг, как магистра, за…

Смех вырвался из Эйлин раньше, чем она смогла протолкнуть его обратно в грудь, а на ресницах повисли маленькие слезинки. Ее высокий чистый голос разнёсся по залу, врезавшись во вскочившего и развернувшегося на каблуках Шарля, забывшего обо всех правилах приличия, о которых сам рассказывал до этого Эйлин, и замершие с интересом в своих креслах фигуры. Секунда — и Шарль подлетел к ней, схватил за плечо и несколько раз тряхнул, пока смех не смолк, раскатистым эхом отразившись где-то под арочным потолком.

— Ты что делаешь? — склонившись к ней, прошипел Шарль.

— Ну это же смешно. Магистр. У вас тут типа орден? Как у тевтонцев? А нет, постойте, мы же в Париже. Значит, — Эйлин подавилась еще одним смешком, — вы тамплиеры?

— Что ты себе позволяешь? Ты…

— Достаточно, Шарль. Мы вняли твоему беспокойству. А теперь ответь, что здесь делает эта девица?

Голос бордовой фигуры не допускал ответного сопротивления. Уверенный и мягкий, он прокрадывался в каждую клеточку сознания и оттого пугал до ужаса. Эйлин ощущала этот голос своей кожей, чувствовала, как он с другого конца зала ласкает ее лёгкими порывами воздуха. Она попыталась отступить обратно к мраморным дверям, но оказалась удержана от этого Шарлем. Тот неожиданно резво стукнул каблуками друг о друга и потащил Эйлин к шестёрке. Остановившись примерно в паре футов от них, он толкнул ее в спину и прочистил горло.

— Это и есть причина, по которой мне пришлось просить вашей аудиенции. «Объект 1». Найден несколько дней недель назад в Иллинойсе и спешно переправлен сюда. Она… оттуда.

Перед последним словом Шарль сделал нарочито драматическую паузу. Он произнёс «оттуда» таким голосом, что Эйлин невольно представила себе выпученные глаза на его лице и взгляд, как у городской гадалки бомжеватого вида, что пристаёт у метро в надежде заполучить пару долларов или вытащить у тебя из кармана телефон в обмен на обещания богатого жениха и счастливого будущего, где ни казённого дома, ни дороги извилистой. Вот только убедиться в этом Эйлин не могла. Направленные на неё сквозь прорези масок взгляды приковывали к босые ступни к полу, и она могла только переминаться с ноги на ногу, ёжась и растирая покрывшиеся мурашками от холода плечи.

Наконец, жёлтая фигура отлипла от кресла и закинула ногу на ногу.

— Ты бредишь. Оттуда еще никто не приходил. Оттуда нельзя прийти, вы ведь тщательно заделываете все трещины. Или нет? — Маска слегка перекосилась, выдавая вздёрнутую вопросительно бровь.

— Что вы, что вы. — Шарль шаркнул ногой и тут же оказался рядом с Эйлин, снова склонившись в глубоком реверансе. Она же покосилась на него, затем с подозрением обвела взглядом остальных и небрежно присела в лёгком книксене, оттянув края больничной рубашки в стороны. Несколько фигур дёрнулись, а Шарль едва слышно зашипел; его лицо снова покраснело, и он сбивчиво продолжил, отвлекая от Эйлин внимание: — Орден послушно выполняет возложенную на него обязанность уже больше полутора тысяч лет. И готов служить вам еще столько же. Но элементалисты, они… В последнее время мы получаем слишком много информации о диверсиях с их стороны. Они пытаются нарушить равновесие. Мы работаем на износ, и все же…

— Значит плохо работаете, — рявкнула жёлтая мантия. — Если для вас сложность — разобраться с кучкой недомерков, возомнивших себя богами.

— Смею заметить, что за эти полгода мы потеряли ряд лучших сотрудников в стычках с этими, — Шарль едва слышно хмыкнул, не поднимая на шесть фигур перед ним взгляда, — недомерками. Лучших сотрудников, отдавших свои жизни за…

— Видимо они были не такими уж и лучшими. Орден распустился. Без должного управления. Если бы кто-то лучше за ним следил…

— Я слежу за Орденом, как положено. Мой Орден, мои правила, сестрица. Не тебе решать, что мне с ним делать.

Резко раздавшийся голос заставил Эйлин вздрогнуть, а колени подогнуться: он был знакомым, пробирающимся в каждую мысль и распутывающим клубок сбивчивых воспоминаний. Серая маска не смотрела на неё, но она слышала теперь этот голос намного отчётливей. Он не был искажён кривым сознанием и пространством, в котором оказался заточен разум Эйлин на несколько долгих минут. Теперь он звучал предельно чисто и громко, чтобы она могла с уверенностью сказать, что знает это. Поэтому она просто не могла не посмотреть на фигуру в сером, надеясь на ответный взгляд. Увы, вместо этого она получила только короткий мазок по своему лицу и выглядывающие из-под маски поджатые губы.

— Вы всегда можете оставить свое недовольство в книге жалоб и предложений. Шарль с удовольствием вам ее предоставит. Только попросите. Так чего ты от нас хочешь? Зачем она нам?

— Ну, как же… Она… Барьер… — неожиданно значительно тише начал мямлить Шарль.

— Полагаю, Орден столкнулся с неразрешимым противоречием. Вся его работа оказалась напрасной, поскольку трещины расползаются и из них уже поползли твари.

— Эй! Я все слышу! — обиженно вскрикнула Эйлин.

Если бы она могла, то несомненно топнула бы ножкой. Но вместо этого Эйлин только смотрела в прорези глаз бордовой маски, гадая, кто скрывается за этим нежным женским голосом, и почему исходящие от неё волны заставляли все внутри неё сжиматься от незнакомого ей до этого мгновения ужаса.

— Как это… — голова слегка наклонилась набок, а уголки губ дернились в полуулыбке, — очаровательно. Займёшься ей?

Фигура повернулась к сидящей рядом алой мантии, что все это время молчала, просто наблюдая за разыгрывающейся сценой. Лениво потянувшись, как сонный кот, мантия подалась вперёд, отлипнув спиной от резного дерева, и неопределённо взмахнул рукой.

— Я похож на палача?

— Ты похож на того, кто знает об этом больше, чем мы, — хмыкнула бордовая фигура. Пожалуй, Эйлин стоило бы назвать ее «сливой», а соседнюю с ней «клубничкой». Главное, случайно не сказать это вслух. — Я бы сделала это и сама, но, боюсь, могу случайно лишить Орден их новой игрушки. Ты же у нас… — «слива» наклонилась и, вытянув руку вперёд, пощекотала ногтями алую фигуру под подбородком, — мастер пыток и наказаний.

— Только в фантазии людей. — «Клубничка» резко дёрнулся от чужой руки, как от заразной.

— Брось, я знаю, на что ты способен и в реальности. Не скромничай. И не преуменьшай свои способности. Будет жаль, если такой талант, как у тебя, будет пылиться на полке.

Бордовая и алая фигуры еще несколько секунд играли в гляделки, пока последний не хлопнул ладошами по подлокотникам и не вскочил со своего места, в несколько широких шагов оказавшись перед Эйлин. Он был выше ее, намного выше. Его холодные глаза внимательно изучали каждый сантиметр ее лица, а холодные пальцы аккуратно взяли ее за руку, скользя по пупырчатой от мурашек коже и обводя краснеющие следы от чужих рук. Фигура в сером едва заметно дёрнулась, когда мужчина поднёс запястье Эйлин к своему лицу и, практически уткнувшись в запястье носом, втянул воздух смешно расширившимися от этого ноздрями. Пришлось призвать всю выдержку, чтобы не засмеяться снова.

Второго раза Шарль не переживёт.

Буквально.

Алая фигура подняла голову, на этот раз заглядывая в глаза Эйлин. Губы стянулись, и он шагнул ближе, заправляя светлую прядь ей за ушко.

— Кто ты?

Слабый сигнал…

— Ну, отвечай.

Повторная попытка соединения…

— Эйлин Маккензи.

— Э-эйлин.

Он протянул ее имя таким тоном, что оно стало противно ей самой. Он протянул имя Эйлин так, словно оно было сокровищем, за которое можно было убить, которое нужно было узнать любыми способами. Говорят, зная истинное имя, можно управлять другим человеком, но Эйлин никогда в это не верила. Сейчас же, продолжая находиться в непонятной комнате, совершенно без сил задавать какие-то вопросы, начинало казаться, что назваться этому мужчине было самой большой ошибкой в ее жизни.

— Ты ведь знаешь, Эйлин, что обманывать не хорошо? — Его бархатистый голос укутывал и согревал. — Ложь — это смертный грех, за который ты будешь гореть в Аду. Так говорят люди. Мы же даём тебе возможно искупить вину за все, что ты могла вольно или невольно сделать в этой жизни. Покаяться и рассказать нам, как ты прошла с той стороны.

— Я… Я не понимаю о чем вы.

— Барьер. Как ты через него прошла? Что ты здесь делаешь? Тебя послал… он?

— Да бросьте опять нести чушь, про него! Придумайте что-нибудь поинт… — жёлтая фигура не успела договорить, потому что «клубничка» резко остановил ее, вскинув руку.

— Тише, сестра. — Он посмотрел на сидящих на тронах и коротко мотнул головой. Когда же алая мантия обернулся к Эйлин, оннесколько секунд молчал и вдруг щёлкнул пальцами, словно что-то вспомнил. — Может быть ты хочешь… Как там говорят люди? Сделку? Информация в обмен на твою свободу. Что может быть заманчивей?

— Я не знаю, о чем вы. — Казалось, Эйлин уже убедила в этом только себя. Почему-то окружающие продолжали неустанно игнорировать тот факт, что она не знает, она ничего не может им дать и они ничего не могут от неё требовать в ответ. — Я не знаю никакого барьера, никакой той стороны и уж точно не знаю никакого его, который, кажется, наводит на вас страху больше, чем пауки на Мэлли. Большие и серьёзные, а боитесь, кажется, даже собственной тени. Я не знаю, о чем вы, и, если позволите, хотела бы отсюда уйти. Тут прохладно. Выбирайте в следующий раз более отапливаемое помещение для конференц-залов. Сидеть на холодных камнях опасно. Так и до цистита недолго.

— Азазель уже допрашивал ее таким образом, — осторожно подал голос Шарль. — Она… она ничего не ответила. Говорит, что не знает, не помнит, не понимает. Мы в тупике.

Тишина прокатилась по залу, чтобы уже через секунду взорваться смехом алой фигуры. Он смеялся, запрокинув голову, как сумасшедший. И от этого внутри все сжималось. Обычно после такого главному герою приходилось мужественно превозмогать и спасаться от очередной трудности на своём пути. Сейчас же Эйлин могла разве что расшибиться о закрытые за спиной двери, надеясь, что силы ее разбега хватит для того, чтобы превратиться в лепёшку и героически растечься по полу.

— Вы, — смешок, — люди, — еще один смешок, на этот раз уже полный яда, — такие забавные в своих ограничениях. Не бывает тупиков. Бывает отсутствие возможностей. На колени.

— Что?..

Возразить приказному тону «клубнички» оказалось просто невозможно: алая фигура резко оказалась за спиной Эйлин, схватила ее за плечи и надавила на них, роняя ее на холодный пол. Колени пронзила боль, а в глазах Шарля Эйлин на мгновение успела заметить сочувствие. Но только на мгновение, потому что уже вскоре мир подёрнулся молочным туманом, а силуэт Шарля скрылся, — чужие руки схватили Эйлин за голову, впились ногтями в виски и прорезали тонкую кожу.

— Сейчас будет больно. Очень больно. — Прошептал мужской голос где-то над ухом Эйлин, шёл рябью, кряхтел и шипел, как телефон, пытающийся найти сеть рядом с колонками. — Возможно, твой мозг расплавится до состояния каши, но это всего лишь маленькая плата за спасение этого мира. Ведь, ты действительно очень хочешь нам помочь разобраться в этой ситуации. Не правда ли?

Даже если Эйлин и хотела помочь — она не представляла, чем.

Что-то липкое скользнуло по ее ушной раковине, и Эйлин подпрыгнула на месте, поняв, что это был кончик чужого языка. Что за сборище маньяков-извращенцев? Она не видела такой же концентрации отвращения и стыда со времён братств в университете, где каждый участник пытался перещеголять другого. Сейчас же фигура в алом делала непонятные для разума Эйлин манёвры. Когда же к кончику языка добавился и второй, касающийся той же самой раковины с другой стороны, Эйлин рванула, пытаясь вырваться из налипающего на кожу наваждения. Впившиеся в виски ногти удержали ее. Сердце забилось быстрее. Чужие пальцы медленно пробирались внутри расплывающегося от подскочившей температуры сознания. Жар внутри нарастал, низ живота сжимался и завязывался в тугой узел. Хотелось сдвинуть ноги, зажав между ними идиотскую короткую больничную ночнушку и скинуть копящееся напряжение.

Это допрос или съёмка порно?

Выполняется дефрагментация…

— Вот дьявол!

Перезапись файлов памяти…

— Что?… Что это за?..

Доступ запрещён…

Накатившее на Эйлин оцепенение резко исчезло, оставив после себя пустоту. Растворилось так же, как и пальцы алой фигуры: мужчина быстро отпрянул от Маккензи. Воздух застрял в груди Эйлин. Она повалилась, громко кашляя, слизывая с губ металлический привкус и сплёвывая тянущиеся нити белой слюны. Легкие горели, желудок ныл от изжоги, пальцы била мелкая дрожь. Виски пульсировали, а потянутое туманом сознание никак не хотело проясняться. Эйлин вело, пол перед ней кружился, и расползающаяся по лбу боль уже перекинулась на макушку и затылок. Похмелье от текилы на голодный желудок и то было более милосердно к Эйлин.

Чья-то мантия зашуршала, и следом взволнованный пробормотали:

— Ты что-то видел?

Жёлтая фигура. Да, это определённо была она. Ни у кого больше Эйлин не запомнила столько же желчи и ядовитого любопытства в голосе.

— Черта с два. — Мужчина за спиной тяжело дышал. Его хриплый голос вырывался из-под маски всхлипами клокочущей в венах крови. — Я едва успел коснуться ее сознания. Это… Энергия блокирует меня. Она выдавливала из ее сознания. Я никогда не…

— Давай я попробую. — Жёлтая фигура сделала несколько шагов, взмахнув полами около самого лица Эйлин.

— Нет! — О, а вот и серый «кардинал» присоединился. Интересно, насколько ему было сейчас безразлично то, что происходит с Эйлин? — Мы не будем рисковать второй раз. Уж точно не тобой.

Низкий хриплый рык вырвался из горла алой фигуры, и через секунду Эйлин схватили за шкирку, поднимая над полом и ставя на ноги. На этот раз маски на алой фигуре не было, и она могла рассмотреть сквозь линзы очков замершее около ее собственного лицо намного лучше, чем в искажённой картинке их «предварительного собрания». Да, он без сомнения был слишком красив. Пусть все и портил то и дело по-змеиному выскальзывающий из приоткрытого рта язык.

Эйлин моргнула. Бывший раздвоенным секунду назад язык сейчас был обычным человеческим, но уже через мгновение снова был располовиненным. Мужчина, ровесник Эйлин, высовывал его, словно пытался поближе изучить свой «объект».

— Я хочу знать больше, — по-змеиному прошипел алая мантия. — Я этого хочу. И не вздумайте меня останавливать. Ни один из вас. Даже ты, сестра. — Он сверкнул взглядом на вставшую со своего места бордовую фигуру, продолжая удерживать Эйлин за грудки. — Каждый член этого Совета равен друг другу. Я имею полное право решать, что мне сейчас делать.

— Но некоторые из нас немного равнее, — скучающе протянула фиолетовая фигура.

— Ты что-то сказал?

— Нет, валяй. Покажи всем, какой ты большой и грозный папочка. Расплавь ее мозг, пытаясь самоутвердиться. Просто признай, что сегодня у тебя не встал и все. Делов-то. — Фиолетовая мантия едко хохотнула, пожала плечами и развела руками, явно насмехаясь над своим «братом». — С кем не бывает. Только не пытайся произвести на нас впечатление. Это выглядит… жалко.

Глаза мужчины напротив на секунду вспыхнули алым, и он тут же вернул все свое внимание к притихшей Эйлин. Нет, она никогда не хотела оказаться в подобной ситуации. Не то чтобы она и до этого не напрягалась из-за пробуждения в непонятной палате, странных людей вокруг и того улыбающегося ей парня в зелёной жидкости, но сейчас… Мужчина напротив был опасен. Его пальцы цеплялись за Эйлин, обжигая кожу даже сквозь ткань, а горящий безумием взгляд сводил с ума и ее саму.

— Ну же, куколка, последний раз предлагаю рассказать мне свои маленькие секретики. Что ты скрываешь? Что хранится в этом маленьком человеческом мозге такого важного, что ты прячешь это от меня?

— Я… Я ничего не знаю.

— Все вы так говорите. Пока не начинаете умолять меня прекратить ваши мучения. Пока не начинаете разбалтывать даже то, о чем никогда и не подозревали. Ну же, Эйлин Маккензи, откройся мне.

Его лицо приблизилось слишком быстро. Ощущать чужие губы на своих собственных казалось чем-то привычным, но сейчас вместе с этим пришло чувство страха. Сердце снова заколотилось, пытаясь выпрыгнуть из костяной клетки рёбер. Пальцы онемели, маленькие иголочки пробивали их насквозь, пускали кровь и оставляли уродливые шрамы. Неожиданно даже губы Эйлин онемели и казались теперь чужими, оторванными от ее тела.

Алая мантия жадно целовал ее, покусывал губы, царапал неожиданно острыми клыками и слизывал капельки крови. Он прижимал ее к себе, пытаясь своими длинными невидимыми пальцами пробраться глубже ей в голову.

Ошибка соединения…

Ноги свело судорогой. Колени подкосились. Держаться самой и дальше становилось практически невозможно. Эйлин вскрикнула и повисла на чужих руках. Пальцы изломились в суставах, мышцы непроизвольно сокращались, а мужские губы продолжали ее терзать, выдыхая воздух в ее рот. Кровь шумела в ушах. Кто-то с постамента пытался его окликнуть, но Эйлин не могла разобрать ни слова. Вместо этого она слышала гул голосов — почти как в палате. Но теперь вцепиться в волосы, рвать их из себя вместе с наваждением и кричать о помощи она просто не могла. Только безвольно висеть на чужих руках, пока ее мозг медленно растекался внутри головы и сворачивался в комочки, которыми тут же перекидывались незнакомые голоса. Они умоляли, они плакали и взывали к ней ураганом слов и интонаций.

Слишком много запросов…

Руки не отпускали ее. Гул накатывал волнами, пока неожиданно не стих, и среди него не раздался тихий язвительный смешок, больше похожий на кашель или фырканье.

«Э-эйлин… Как… Интересно… И бестактно с моей стороны… Вот так вот врываться… Тебе должно быть очень… больно…»

Больно? О нет, ей не было больно. Эйлин ничего не чувствовала. Кажется, ее лёгкие превратились в два маленьких уголька, от которых вскоре совсем ничего не останется. Пальцы не слушались, уродливыми сломанными ветками свисая с кистей. А расширившиеся зрачки мешали сосредоточиться на лице напротив.

В отличие от вновь раздавшегося в голове мужского голоса:

«Ты же можешь это прекратить… Убей его… Ты ведь именно так решаешь все свои проблемы?..»

Еще один болезненный укус губы. Дрожащая рука — Эйлин удалось с ней совладать, — ткнулась алой мантии в грудь. А затем снова вспышка. Спину пронзила боль, на голову повалились куски дешёвой лепнины, и Эйлин поспешила свернуться в калачик. Пол под ней задрожал от ринувшейся в противоположную сторону группы — Эйлин слабо приподняла голову, но и этого было достаточно, чтобы заметить оставшегося около своего трона-кресла серого «кардинала».

«А здесь ничего не меняется…»

— Сэм!

Жёлтая фигура первой подлетела к мужчине в алом, но он отмахнулся от неё, как от навязчивой мухи, поднимая на ноги и отряхиваясь.

— Я в полном порядке. Тупая девчонка. Ненавижу людей.

— Ты слишком резок. Иногда они бывают весьма… — хмыкнула серая фигура, — полезными.

Сэм ничего не ответил, тяжело дыша и прожигая дрожащую на полу Эйлин взглядом. Пальцы продолжали мелко трястись, сердце иногда останавливалось, чтобы затем сбивчиво нагнать упущенный ритм, а кровь медленно собиралась на кончике подбородка, опадая каплями на пол. Да, вид у неё был сто процентов самый привлекательный из всех возможных, — мечта любого подростка на выпускном вечере. Сегодня Эйлин Маккензи определённо была королевой вечера. Или дня? Она только сейчас осознала, что не знает, какое сейчас число и месяц.

Бордовая мантия развернулась, взмахнув полами, посмотрела на Шарля и кивнула в сторону Эйлин.

— Вы свободны. Она абсолютна бесполезна. Уверена, ты знаешь, где ей найдут применение.

— Ты спятила? Она нам нужна.

— Она нам не нужна такой. Это моё решение. Вы получили указания. Так выполняйте.

— Да. Приношу… свои извинения.

Шарль шаркнул ногой в последнем глупом реверансе, и Эйлин вздрогнула, проваливаясь во внезапно обступившую ее темноту, в последний раз увидев перед этим вспыхнувшую в сознании противным компьютерным писком надпись.

Связь с сервером потеряна…

— Шарль, тот греческий артефакт, он у тебя?

Очередной незнакомый голос прорвался сквозь окружившую Эйлин толщу воды, раздражая мягкостью и слишком наигранной вежливостью. Каждое слово незнакомки сочилось льстивостью и фальшью. Звуки складывались в слоги, а слоги сплетались в предложения алыми нитями, за которыми не было ничего. Только отстранённость и равнодушие.

— Не уверен, я не брал его…

— Проверь свои штаны. Наверняка, опять завалялся где-то в карманах. Не понимаю, зачем тебе вообще штаны. Ходи без них. Глядишь, найдёшь себе богатую невесту. Или жениха.

Кто-то подавился воздухом, и следом раздалось несколько размашистых ударов по спине. Веки вздрагивали в такт каждому хлопку, но Эйлин не решалась открыть глаза, прекрасно осознавая, что не увидит ничего дальше своего прямого и надоедливого носа: очков на переносице не ощущалось, а значит она снова осталась один на один с размытым сломанным фокусом миром.

— Почему они отправили ее сюда? — Через мгновение кончики чужих волос защекотали щеки Эйлин. — Говоришь, они были напуганы?

Тяжелый вздох.

— Первый раз видел страх в их взглядах за этими уродливыми масками. У них даже голоса дрожали. Всего секунду, но… — Шарль замолк. Что-то звякнуло, как подброшенная вверх связка ключей. — Она не на шутку их напугала.

— Тогда зачем? Не лучше было бы держать ее где-то под боком и наблюдать?

— Кажется, они не знают, что она такое. И это выводит их из себя. По крайней мере их вспыльчивую часть. А когда ты не знаешь, с чем имеешь дело и боишься этого… ты хочешь поскорее от этого избавиться. Как от назойливого таракана.

— Прихлопнешь — и проблема решена, — понимающим тоном пробормотала под нос женщина, продолжая щекотать лицо Эйлин.

— Именно.

Повисшая пауза напрягла Эйлин. Она изо всех сил пыталась понять, где находится, не выдав вернувшегося к ней сознания. Кажется, идиотская больничная ночнушка-наволочка все еще была на ней. Запястья что-то сдавливало — Эйлин попыталась пошевелить руками, но обнаружила, что они прикованы к поверхности, на которой она лежала. Как и лодыжки. Попыталась слабо повести головой в сторону — острый край кожаного ошейника опасно уперся ей в горло, не позволив двигаться. Оказаться связанной вот в таком положении никогда не входило в планы Эйлин, но и выдать себя, поцарапавшись из-за щекотки, она сейчас просто не могла.

Наконец женщина отступила, в последний раз мазнув кончиками волос по подбородку и открытому кусочку кожи на шее Эйлин.

— Ты ведь знаешь, да? Ну, — незнакомка слегка замялась и значительно тише, понизив голос до едва различимого шёпота, продолжила: — что они здесь делают.

— Теоретически, — неохотным зевком отозвался Шарль. — Информация засекречена, но у меня есть доступ к некоторым данным. И я с радостью поделюсь ими с тобой. Не за просто так, разумеется. Мне не хочется оказаться на эшафоте по твоей неосторожности или из-за слишком длинного языка без козырей в кармане.

— И чего же хочет твоя подлая французская душонка? Поддержки на очередной забастовке? Напомнить, чем закончилась ваша последняя попытка поднять себе зарплату? — не скрывая скептицизма, хмыкнула женщина.

— Ой, ну вот зачем начинаешь опять этот разговор? — в голос простонал Шарль. — Нормально же общались! Нет, приспичило вспоминать этот инцидент. Просто найди информацию по своему напарнику. Координатору. Хочу знать все. Где родился, кто родители, сколько родинок на теле, когда первый раз лишился девственности…

— Первый?

— Ты меня поняла.

— Разве этого нет в личных делах?

Кажется, очевидный вопрос загнал Шарля в тупик. Эйлин слегка повернула голову и приоткрыла один глаз, сквозь маленькую щёлочку наблюдая за размытыми силуэтами фигур. Толку от этого было мало, но определить, где сейчас находятся ее «компаньоны» не составило труда: Шарль восседал на краю стола, качая длинными ногами, на месте которых были просто размытые пятна, а невысока женщина с тугим хвостом расхаживала из стороны в сторону, то и дело останавливаясь и мотая головой. Рядом с собой Эйлин заметила небольшой медицинский столик с несколькими металлическими медицинскими чашками, упаковкой новых шприцев и заполненными жидкостью ёмкостями. Не сказать, чтобы это заставило Эйлин расслабиться: дышать стало тяжело, а соотнести два и два в голове оказалось намного проще, чем она могла себе представить.

Женщина тем временем, наконец, перестала маячить, позволив Эйлин сосредоточиться на своём образе. Шарль наклонил голову набок, вертя на пальце связку ключей, и пожал плечами.

— Я не верю ни единому слову оттуда. Поэтому мне и нужно, чтобы ты узнала про него больше. Ты ведь ведущий следователь. Скоро и до верховного доберёшься такими темпами, Саша. М-м-м, разве это не предел мечтаний для рядового сотрудника? Доступ ко всем знаниям мира, проход во все отделы. Даже… — он сделал многозначительную паузу, — сюда.

— Мне нравится и на моем месте. Ремонтники меня пугают.

Мягкий раскатистый смех Шарля пронёсся по прохладному помещению, укутывая Эйлин в свои объятия, успокаивая и словно говоря, что все будет хорошо. Или ей просто хотелось в это верить, потому что холодные иголки в его голосе впивались в кожу, царапали ее и оставляли после себя длинные разрывы, сквозь которые наружу проступали маленькие багровые капельки.

— Жаль. Ты ведь знаешь, что последнего верховного обезглавили неделю назад. За профнепригодность. И убийство. Второе, разумеется, не столь важно. Жаль, он мне искренне нравился. Трудно найти другого человека, готового посреди рабочего дня запереться в подсобке и читать с тобой личные дела других сотрудников, чтобы найти на них компромат, — рассмеялся Шарль. Саша же с раздражением не то шикнула на него, не то рыкнула, но тон мужчины сразу стал серьёзней: — Шучу-шучу. Не надо испепелять меня взглядом, Саша. Так ты поможешь?

Секундная заминка.

— Да.

— Замечательно! — хлопнул в ладоши Шарль, но Саша тут же подняла вверх руку.

— Теперь твоя очередь. — Она опустилась на стоящий рядом стул, откинулась на его спинку и, сложив на груди руки, оттолкнулась ногой от пола, балансируя на двух оставшихся металлических прутьях стула. — Что за проект так тщательно скрывает Орден? Наших местных ремонтников сорвали с места, и мы их уже полгода не видели. А работа стоит, между прочим. Стену латать надо. Да и в конце концов, вся деятельность филиала оста…

— Медиумы.

— Прости, что?

— Они создают медиумов. Шестёрка решила, что будет неплохо обзавестись собственными кадрами, а не вылавливать их среди элементалистов в надежде успеть раньше, чем им вырежут сердце и принесут в жертву. Это надёжней и определённо практичней. Медиумы нынче мрут, как мухи. Даже не успевают сознание перенести. К тому же, — Шарль соскочил с края стола, — как я уже говорил, мы лишились части сотрудников. Тебе прекрасно известно, насколько медиумы редкие кадры. Найти одного за десять лет это уже большая удача. А вы лишись около десятка. Там даже были старожилы. Видели еще восстановление Штатов в виде колоний Англии в девятнадцатом веке. Это были… сильные медиумы. Очень. Поэтому… — он вздохнул, — проект был ускорен. Всех, кто хоть немного подходит, отправляют сразу сюда. Без разбирательств. Поэтому, красавица, ты оказалась здесь. Прости, я бы хотел тебе помочь, правда. Но долг зовёт.

Эйлин не заметила, как размытое пятно Шарля где-то в нескольких футах от неё неожиданно превратилось в достаточно чёткие плечи, ехидную ухмылку и лицо, склонившееся прямо над ее собственным. На долю секунды в его взгляде проскользнула… жалость? Нет, ей должно быть показалось.

— Шарль, артефакт, — нетерпеливо повторила Саша, встав с боку от мужчины, и протянула руку ладонью вверх, несколько раз согнув пальцы в требовательном жесте.

— Ах да.

Он тут же спешно зашарил руками по карманам, но не успел ничего из них достать: дверь на другом конце помещения распахнулась, и сквозь неё внутрь стремительно влетело фиолетовое пятно. Точно такое же, как Эйлин видела на собрании шестёрки. Следом за этим комнату наполнило несколько подозрительного вида людей: разобрать хоть что-то со своим «минус восемь» она едва ли могла, но голубую медицинскую форму она узнала бы, даже если полностью ослепла. Как и запах латексных перчаток.

Маленький голос внутри ее разума кричал, что это все не к добру, но Эйлин могла лишь следить за фиолетовым ураганом, разносящимся по… операционной? Она только сейчас заметила яркую лампу, возникшую прямо над ее головой, как в кабинете у дантиста, перемигивающиеся длинные палки на потолке, кажется, бывшие еще одним источником освещения, и ударивший в нос запах спирта. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу — она хотела бы закричать, но голос беззвучным сипением застрял в горле. Сухой кашель вырвался из него, царапая когтями слизистую, а кожаный ошейник тут же поцарапал ее кожу. Рядом тут же появилась фиолетовая фигура.

— Отлично! Она очнулась. Можно начинать! Подготовьте все к операции.

Голубые медицинские пятна засуетились за спиной фиолетовой фигуры. Он стоял над Эйлин, нависал над ней, изучал взглядом и кажется… раздевал. Нет, это было бы уже слишком для одного дня. Очнуться в непонятном месте, практически голой, было полбеды. Подвергнуться двум допросам — тянуло на просто плохой день. Но злодей-извращенец было уже из ряда вон выходящим. Читать женские романы Эйлин любила, но всегда предпочитала горячим альфа-злодеям милых и начитанных барышень, с которыми можно было хоть поговорить по душам, а не выслушивать по двухсотому кругу, насколько «он» был сегодня хорош, сколько героев убил, сколько женщин покорил и сколько сыновей у него родится в будущем.

— Маленькая, маленькая глупая пташка в клетке. — Эйлин дёрнулась, уворачиваясь от протянутой руки, но та все равно опустилась ей на голову и, как собаку, погладила по волосам. Голос мужчины был резким, скрежещущим и шипящим. Его рука в перчатке холодила кожу даже сквозь пожирневшие от нескольких дней без душа пряди, а дыхание душило своим зловонием. — Тебе стоило ответить на все вопросы сразу. Зачем ты упрямишься, Эйлин? То, что сделал мой брат, покажется тебе комариным укусом по сравнению с этими ребятами. Они хоть и люди, но… Мы все знаем, что самые ужасные преступления совершаются людьми. Во имя высшего блага. С именем бога на устах. И с абсолютной убеждённостью в непогрешимости тех, кто эти деяния совершает. Так ответь мне, Эйлин Маккензи, — он наклонился ниже, заглядывая ей в глаза, — стоит ли оно того, чтобы продолжать упрямо хранить молчание и отнекиваться? Мы ведь все равно узнаем все, что нам надо. Разница лишь в том, останешься ли при этом нетронутой ты.

«Смею заметить, что отвечать на вопросы незнакомцев в первые пять минут, да еще и привязанной к койке — не самая очевидная и оригинальная идея. Впрочем, это лишь моё скромное замечание, и решать определённо долж…»

— Поцелуй меня в зад. — Эйлин не знала, кому она отвечает в первую очередь: елейному голосу в своей голове или оказавшему совсем близко от неё лицу. Но молча ждали продолжения оба из них. — Сколько еще раз мне нужно повторить, что я ничего не знаю, чтобы вы мне поверили?!

Кожаный край впился в шею, затёкшие позвонки подозрительно хрустнули, а лоб с силой встретился с носом фиолетовой фигуры. Размах был слабый, но небольшого расстояния между лицами хватило, чтобы из носа мужчины хлынула кровь, и он отшатнулся, прижимая ладонь к носу.

«Впрочем, такой вариант ответа вполне подойдёт…»

Мужчина в фиолетовом молчал несколько мгновений, несколько долгих мгновений, во время которых единственным, что слышала Эйлин, было биение сердца в ее груди. Казалось, что даже оно стало звучать тише, замедлило свой ритм, лишь бы подстроиться под замершие фигуры вокруг. А затем резко сорвалось вперёд, врезаясь в ребра. Часы на стене защёлкали секундной стрелкой слишком быстро. И разлившийся поверх этого хохот обжигал кожу на руках невидимыми прикосновениями, — хотелось выть от боли, и, приподнявшись, Эйлин заметила на запястьях расползающиеся пятная пенящейся кожи.

— Сколько страсти. Побереги силы. Они тебе понадобятся, когда они, — он обернулся и кивнул на группу людей за спиной в черных монашеских балахонах и голубых костюмах врачей, — с тобой закончат. Я был любезен, они не будут.

— Это что, хороший и плохой полицейский?

— Считай, что да.

— Тогда боюсь, вы в пролёте, — хмыкнула Эйлин, надеясь, что ее сжатые в кулаки пальцы дрожат не слишком сильно. — Предпочитаю плохих парней.

«Не поверишь, я тоже», — невозмутимо протянул голос в голове.

Интересно, он издевался или серьёзно считал, что это поможет Эйлин продержаться еще несколько минут без накатывающей на неё истерики?

— Чего вы ждёте?! Приступайте! — рявкнула фиолетовая фигура.

Эйлин не видела ничего, но чувствовала суетящихся вокруг неё «сотрудников», ощущала на коже ветерок от их движений и нервно водила глазами, пытаясь уследить за их торопливыми действиями. Черный круг неожиданно перекрыл свет от ярко горящей над Эйлин лампой, а затем две латексные руки растянули веки на правом глазу. Легкие струйки воздуха и прорывающегося сквозь маски дыхания сушили роговицу и покалывали ее раздражением. Эйлин лежала неподвижно, слабо дёргая руками, словно пыталась вырваться; ее глаза непрерывно вращались, пытаясь уследить сразу за всеми.

Пальцы держали ее веки еще около минуты — так сказали часы на стене, — а затем на смену им пришёл холодный металл. Он царапал глаза, впивался в кожу и растекался по вискам слабой болью. Черный круг исчез. Теперь на его месте снова была яркая лампочка, на которой Эйлин безуспешно пыталась сфокусировать взгляд. Теперь латексные пальцы принялись за левый глаз. Что-то блеснуло в свете лампы, и Эйлин едва успела заметить длинную иглу, впившуюся прямо под правым глазом.

— Что… что вы делаете? — она пошевелила глазами, но к своему ужасу поняла, что может теперь смотреть только вперёд, на идиотскую яркую лампу, от которой вокруг теперь плясали оранжевые круги. Игла снова воткнулась в неё, на этот раз где-то под скулой. Зрачки расширились, и теперь перед Эйлин было уже несколько кружащихся в хороводе ламп. — Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет. Прекратите!

«Какой печальный… конец…»

Бить кулаками по койке бессмысленно — она от этого не развалится, а наручники неожиданным образом не превратятся в пыль. Сердце выскакивало из груди, разгоняло по телу кровь и только иногда замирало, чтобы вновь пуститься в бешеный пляс. Эйлин стало жарко, щеки горели, и по телу прошёл озноб. В районе солнечного сплетения завязывался тугой узел. Мышцы сводило судорогой, каждая клеточка тела напрягалась, готовая в любую секунду взорваться. И когда ей показалось, что сейчас яркая вспышка ослепит каждого в этой комнате…

Ничего не произошло.

Только низкий смех над ухом Эйлин. А затем чужая ладонь опустилась ей на живот.

— Помещение защищено от любых возможных всплесков энергии. Не пытайся вырваться. Это бессмысленно. О, вы еще здесь? — мужчина, кажется, только сейчас заметил Шарля и Сашу. — Жаль, наказание за наблюдение за ремонтниками отменили. А то бы вы последовали за бедняжкой.

Вторая игла прошла совсем рядом от левого глаза и с лёгким уколом вошла в плоть. Эйлин видела, как палец надавил на поршень, чувствовала, как жидкость распирает себе путь изнутри и как ее дёргающийся глаз замирает в ожидании чего-то, о чем Эйлин предпочла бы никогда не знать.

— Нет, — умоляюще захныкала она. В уголках глаз нестерпимо жгло солью, но ни одна слезинка не стекла вниз по носу. — Пожалуйста, не надо!

— Нравится? — мужчина над ней снова посмотрел на замершую за спиной парочку. — Мне безумно. Приятно осознавать, что этот полусгнивший Орден продолжает работать хотя бы на небольшую часть. Наслаждайтесь. Не каждому дано увидеть работу ремонтников вживую и не умереть после этого!

— Прошу. Отпустите. Я ничего не знаю. Ни-че-го. Хватит!

— Знаешь, что самое забавное? — он обернулся к Эйлин, и его троящееся лицо приблизилось, скрывая прожектор лампы. — Элементалисты считают медиумов осквернёнными без права на жизнь. Мы же считаем выродками элементалистов. И вот ирония — чаще всего медиумы рождаются в чистокровных семьях элементалистов, в тех кланах, что ведут свои родословные от самых первых хранителей стихий, от тех, кому, как они утверждают, сами Верховные вручили силы, чтобы управлять стихиями. Смешные, ты так не считаешь? То, чего больше всего боятся элементалисты, пожирает их изнутри. Увы, развязки ты не увидишь — все медиумы слепы, как новорождённые котята. А вот твои милые глазки хоть и близоруки, но все еще прекрасно видят этот мир. Это… несколько усложняет твою связь с другими медиумами. Кто знает, может быть ты станешь первым удачным экспериментом?

— Что вы несёте? — оторопев, пробормотала Эйлин, и вздрогнула, когда крышка бутылька в руках одного из «монахов» отщёлкнула.

Лица людей плыли, их кожа оранжевела, меняла свои цвета за секунду, а затем они все исчезали в цветастом калейдоскопе. Эйлин должна была бежать, все кричало ей об этом, но она могла только хрипеть, умолять и жалко дёргать конечностями, пока ее голос не сорвался на беззвучный плач.

«Нет! Отпустите меня! Прошу! Не делайте этого! Нет!»

«Они тебя не слышат, Э-эйлин…»

Толстая прозрачная капля сорвалась с кончика замершего над ее глазом пластикового бутылька, но прежде чем роговица Эйлин зашипела неощущаемой болью, за спиной мужчины в фиолетовом мелькнул серый плащ, заставляя сердце сжаться.

Джеймс?

Глава XIII. Платина

Декабрь, 2022

— И таким образом, ваша честь, я прошу освободить моего клиента под залог под поручительство… мистера Уильяма Белла. Он согласился обеспечить явку моего клиента на заседание. Кроме того мистер Маккензи проявил себя, как сознательный член общества…

— Мистер Маккензи, не единожды был арестован за езду в нетрезвом виде, но все еще не лишён прав. И даже ни разу не отбывал исправительные работы. Удивительное совпадение, правда?

Начинать свое утро в зале суда уже становилось для Александра Куэрво неприятной привычкой. Найдя место стажёра в одной из чикагских фирм, он к своему неудовольствию обнаружил, что настроение многих судей склонно портиться во второй половине дня. По независящим от Алекса причинам и даже без его непосредственного участия. Александр же, напротив, испытывал необъятное желание членовредительства исключительно в утренние часы и особенно тогда, когда накануне он почти весь вечер провёл с друзьями в баре.

А это утро было ужасным сразу по нескольким причинам. Заседание началось в восемь, судьёй был бывший преподаватель Александра, а его подзащитным — Алан Маккензи.

Вселенная точно ненавидела Александр Куэрво, если допустила подобное совпадение.

— Не поверите, госпожа прокурор, я и сам в шоке от этого, — едко заметил Алан где-то слева от Алекса.

Лицо судьи скривилось в недовольном отвращении, а пальцы с силой сжали деревянный молоточек в его руке. Залог. Александру всего лишь нужно пройти эту формальность. Выплатить любую сумму Алан Маккензи вряд ли сможет — Алекс внимательно изучил его счета и не нашёл на них ничего крупнее трёхсот долларов. Но эта сумма была смехотворной. Ворам и то назначали больший порог для выплат. Здесь же над Аланом Маккензи дамокловым мечом висела угроза загреметь в тюрьму до конца своей жизни и полутора тысячами было не обойтись. Как минимум понадобилось бы три.

— Если ваши коллеги плохо выполняют свою работу, это не мои проблемы, едко отозвался Александр, посмотрев на прокурора. — Сейчас мы рассматриваем незаконный арест моего клиента…

— Незаконный?! Пятьдесят килограммов кокаина…

— А должно было быть семьдесят… — скучающе протянул Алан, закинув ногу на ногу на скамье за дырчатым прозрачным стеклом.

— Который еще не факт, что принадлежит моему клиенту, — поспешил с важным видом заметить Алекс и поднял указательный палец, как будто это должно было произвести на окружающих большее впечатление. — Ваша честь, виновность мистера Маккензи еще должна быть доказана, в иначе…

— Ваш клиент сам признался, что это его наркотики! — вспыхнула прокурор, махнув рукой в сторону безмятежно наблюдающего на происходящим Алана. — И нужно еще выяснить, куда делись оставшиеся двадцать…

— А ну все тихо!

— Зачем ты это делаешь?

— Делаю что?

— Защищаешь Алана Маккензи.

Отец опустился в кресло напротив тихо, почти бесшумно, без привычного кряхтения и ворчания, которым он сопровождал каждое свое действие. Отец появился перед Александром слишком неожиданно и будто волшебным образом — он редко спускался к сыну в гостиную, чаще предпочитая звать его в свой кабинет. Сейчас же Диего Куэрво, в темно-бордовом махровом халате с поясом и таких же багровых тапочках, напоминал не главу крупной ювелирной компании, а любящего дедушку с подарками. Жаль только, подарки отпрыски Куэрво получали не так часто, не чаще, чем выговоры за плохие отметки, домашние аресты и нескончаемые напутствия о «ценностях семьи Куэрво».

Александру до сих пор никто так и не сказал, в чем они заключались. Но продолжали упорно требовать их выполнения.

— Это моя… — поджав подбородок, задумчиво протянул Алекс и взболтнул в стакане кубики льда, прежде чем пожать плечами, — работа.

Работа или обязанность?

Или глупое подростковое желание отомстить мнимому обидчику?

— Да брось, Александр, — отец мягко рассмеялся и махнул на него рукой. — Ты мой сын и я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не видеть: ты что-то задумал. Ну же, расскажи своему старику, зачем тебе было связываться с Аланом Маккензи и его шайкой.

— Его шайкой? — переспросил Александр.

Диего напрягся и тут же выпрямился в кресле. На секунду в отблеске старого камина могло показаться, что его отцу не семьдесят, а всего сорок, пролёгшие на лице морщины — результат бесчисленных бизнес-схваток, и серость его облика, подсвеченная оранжевым огнём, — некачественная плёнка, что пыталась запечатлеть минуты триумфатора. Но нет, стоило Александру моргнуть, как фигура его отца сгорбилась, он обмяк в кресле, утонув в спинке, и, опершись рукой о подлокотник, закрыл ладонью лицо.

— Прости отцу это бессвязное старческое молчание. — Его приглушенный голос был тихим и пугающе холодным, а затем Диего вскинул голову и посмотрел на Александра своими выцветшими глазами. — Так что там с твоей работой. Еще не надумал ее бросить и уйти к нам? Ты же понимаешь, эти ваши фирмы… — он сделала неопределённый жест рукой, — они пустышки. Сколько таких уже вырастало и исчезало у меня на глазах! Я и сам когда-то был партнёром.

Он мягко рассмеялся. Александр засмеялся в ответ, чувствуя от этого странную неловкость, и поспешил скрыть ее в выплеснутом щедрой рукой в стакан виски.

— Дай угадаю, тебя выгнали? — он посмотрел на отца поверх края стакана, следом опрокинув в себя все содержимое.

— Нет, — Диего закинул ногу на ногу, грея подошву тапка об огонь камину, — твой дед подсуетился и выкупил фирму. Теперь она — часть нашего семейного бизнеса. Те самые юристы, которые вытаскивали твою задницу из неприятностей, когда ты об этом даже не догадывался, улаживали все конфликты и обеспечивали тебе место в правлении на случай моей внезапной, хотя как она может быть внезапной в моем возрасте, смерти. — Он смотрел на Александра, увлечённо изучающего перекатывающиеся по дну кубики льда. — А ты теперь даже не хочешь к ним присоединиться. Нехорошо это, Александр. Ой как нехорошо. Подумай. Может твоё решение немного… изменится?

— Мисс Эдельштейн, — судья негромко прокашлялся и оттянул ворот мантии, — я понимаю ваш пыл правосудия и желание выслужиться перед начальством, но умерьте несколько свои аппетиты. Мистер Куэрво… — он обернулся к Александру.

— Да.

— Не перебивайте меня. Мистер Куэрво, — губы судьи расплылись в улыбке от вспыхнувшего на щеках Александра пристыженного румянца, и он продолжил: — я склонен удовлетворить ваше ходатайство. На каком размере залога вы настаиваете?

— Пять тысяч долларов.

— Что?! — прокурор подавилась воздухом от возмущения. — Ваша честь, должна напомнить, что в штате Иллинойс размер залога определяется рыночной стоимостью хранимых наркотиков. Поэтому обвинение настаивает минимум на миллионе трёхстах тысячах.

— А может мне сразу продать все почки присутствующих в этом зале? — громко подал голос из-за стекла Алан. — Или тогда мне предъявят обвинения в незаконной торговле органами? Кстати, если есть незаконная торговля, то должна быть и… законная? Что нужно сделать, что законно торговать человеческими органами на рынке, ваша честь? Зарегистрировать фирму и платить налоги? В этой же стране больше всего боятся прихода налоговых офицеров?

— Мистер Маккензи, — резко повернувшись к Алану и сжав дрожащие кулаки, прошипел Алекс, — держите себя в руках и не мешайте мне вас защищать.

— Да? А мне показалось, Александр, что ты хочешь упечь меня за решётку. Или ты уже передумал?

Упечь Алана Маккензи за решётку? Да, у Александра были подобные мысли. И он сам был бы не прочь раскопать на Алана материалы, от которых суд несомненно пришёл бы в восторг. Но руководство фирмы было несколько иного мнение. Почему-то они цеплялись за дело Маккензи и всячески направляли Александра в русло оправдательного вердикта против его воли и воли закона.

— Ваша честь, — сделав глубокий вдох, Александра схватился за край судейской трибуны, и продолжил: — мой клиент не обязан нести ответственность за халатную работу полиции. Если бы детектив Калверт лучше выполнял свою работу…

О, если бы детектив Калверт лучше выполнял свою работу, Александру Куэрво не пришлось бы портить зрение в опустевшем юридическом офисе, разглядывая мутные фотографии экрана с камер наблюдения гаражного склада. Ему бы не пришлось потеть и спешно ехать домой, удерживая в голове одну единственную мысль: на видеозаписи были не люди Алана Маккензи, а…

…люди его отца. Александр видел их почти каждый день в родительском офисе фирмы, обедал и ужинал за одним столом на званых вечерах, а теперь смотрел на них, выкрашенных в серые цвета и тащащих несколько деревянных коробок в гараж мистера Маккензи.

— Нам нужно поговорить.

Стучаться в кабинет отца Александр не стал: влетел, распахнув дверь, и тут же рухнул на закряхтевшее под ним кресло. Диего только свёл к переносице брови, сжал длинными старческими пальцами-крюками бумажки и искоса уставился на сына.

— Если это может подождать до утра…

— Я видел запись, — перебил отца Алекс. — Гараж мистер Маккензи. Там было несколько твоих… знакомых. И те коробки. Думаю, ты и сам прекрасно помнишь, что в них обнаружили.

Диего промолчал. Он смотрел на сына не моргая, жевал нижнюю губу и растирал под пальцами зажатую в них бумагу. Возможно, Александру не стоило так резко нападать на него, но неожиданность совершенного открытия потрясла Александра Куэрво, как дубинка дикаря Колумба, как только тот высадился на берег. Неизбежно и неумолимо.

— Не понимаю, о чем ты, Александр, — наконец, спустя несколько минут напряженного молчания и переглядок, выдохнул Диего. — Советую тебе меньше работать допоздна. А то может еще что-то привидеться.

— Спасибо, но я в полном порядке. Я знаю, что я видел и чего я, — Александр осёкся и сжал пальцами подлокотники кресла, когда взгляд отца вцепился в него когтями орла, — не видел. Я не видел там мистера Маккензи. Я не видел, как он принимает заказа в обозначенное полицией время. Но я видел, — Александр подался вперёд, — твоих людей, отец. Наших людей, которые…

— Наших людей? — переспросил Диего, с особым напором выделив первое слово, чтобы даже Александру стало понятно, на что намекает отец. — И давно ли ты стал считать себя частью семьи? Помнится мне, ты только и делал, что отнекивался от всего, что мы с матерью пытались дать. То вместо изучения испанского шлялся по барам. То в гараже своём пропадаешь, ковыряясь в машине, как какой-то реднек ²³ . То…

— Не думал, что моя любовь к автомобилям может заставить тебя считать, что я отрёкся от семьи. Разве не твой отец коллекционировал машины?

— Коллекционировать и выбираться из-под них перемазанный машинным маслом, гарью и грязью — немного разные вещи, Александр. Мы с матерью хотели дать тебе только лучшее.

— Вы мне его и дали! — щеки Александра вспыхнули, и он едва не подскочил на ноги, чтобы обиженно стукнуть кулаком по столу. — У меня есть перспективная работа, за которую хорошо платят. Я живу в доме, о котором только можно было мечтать, и я твой наследник. Так с чего бы тебе…

— Но ты копаешь по своих же, Александр. — На этот раз отец оборвал его, глубоко вздохнув, прикрыв глаза и сжав пальцами переносицу. — Алмазы. Платина. Неужели ты действительно верил в эти сказки о семейном бизнесе? Ни твой дед, ни до этого его брат никогда не славились хорошей репутацией в обществе. Хотя мой отец и пытался оградить себя от этого. Увы, безвременная кончина кузена подкосила его, и он вынужденно вступил в права наследования, а затем… — голос Диего сорвался, и отец махнул на Александра рукой, заставляя сердце молодого юриста сжаться.

— Отец…

— Если бы ваш клиент не хранил у себя в гараже кокаин, он бы не оказался здесь!

Голос прокурора вырвал Александра из неожиданно нахлынувших на него розовато-молочным туманов воспоминаний, и, коротко оглянувшись на… довольно ухмыляющегося? за стеклом Алана Маккензи, он поспешил быстро парировать:

— А вот это еще надо доказать!

— Замолчали оба! — судья хлопнул ладонью по столу, заставив Александра и открывшую было снова рот прокурора тут же опешить и слегка отшатнуться, а затем махнул рукой от себя, будто прогонял их обоих. — И отошли за черту. Не надо на меня давить. — Он подождал, пока Александр и прокурор, недовольно переглянувшись, не отойдут за проведённую на полу линию, и продолжил: — Мисс Эдельштайн, халатность детектива Калверта имеет место быть. Вы не можете это отрицать. И не нужно возражать. Однако, мистер Куэрво, — судья посмотрел на Александра, — разбираться с этим мы будем на следующем заседании. А пока что я назначаю залог в пять миллионов долларов. — Молоточек с силой ударился по деревяшке, и до Алекандра тут же донеслось недовольное возмущения Алана. — Если ваш клиент сможет его выплатить, буду за него рад. Пока же он останется в окружной тюрьме. Поторопитесь, мистер Куэрво, если вы действительно так беспокоитесь о благополучии своего клиента. Заседание окончено!

Возмутить Александру попросту не дали. Подоспевший адвокат следующего подсудимого уверенно оттеснил Александра, и он едва успел собрать все свои документы втолстую папку, прежде чем двери зала заседаний захлопнулись перед его носом, а прокурор уже приступил к рассмотрению остальных дел. Что ж, в любом случае Алан Маккензи до сих пор был в тюрьме, что не могло не радовать, но взгляд, который тот бросил на Александра прежде чем скрыться за тяжёлой металлической дверью, неприятной болью отозвался в сросшейся руке и собравшихся по кусочкам нервах.

За спиной присвистнули, и чья-то ладонь заставила Алекса обернуться. Девушка. Темные волосы, голубые глаза, ямочки от улыбки и знакомое лицо, которое он уже где-то определённо видел. Кажется, она была его ровесницей, но в школе они определённо вместе не учились. Состроив непонимающее выражение лица и прищурившись, Александра тряхнул шапкой темных кудрей, давая понять, что неожиданно собеседница может продолжать вторжение в его личное пространство, если ей что-то нужно.

— Кого я вижу! — губы девушки растянулись в кривой усмешке. — Сам великий и неподражаемый Александр Куэрво. Что заставило тебя почтить нас своим присутствием? Не думала, что доживу до момента, когда увижу тебя в суде.

Маленький колокольчик уведомления в голове щёлкнул, и Александра сбило с ног последним воспоминанием из колледжа. Да, это точно была она.

— Мэделин! — Александр расплылся в ответной улыбке, раскрыв руки для объятий, но та только закатила глаза и махнула рукой, отказываясь. — Не думал, что в принципе тебя увижу. Живой. Последний раз, помнится, ты лежала среди кучи бессознательных и блюющих тел на выпускном. Как ты смогла оттуда выбраться?

Выражение лица девушки тут же скисло, и она тряхнула волосами, сдув несколько упавших на лицо прядей.

— Твоими молитвами, Александр. Твоими молитвам. Как видишь, прогрызла себе путь наверх. За тридцать восемь кусков в год. А ты, я погляжу, — она оценивающе осмотрела его, — все такой же мажор. Все на шее у родителей? Или… — короткий бросок взгляда на левую руку и разочарованный вздох, — а нет, кольца нет. Неужели никто не хочет брать такой кусок дерьма на свою шею?

— И я тебя обожаю, Мэделин. — Александр послал девушке воздушный поцелуй, опершись плечом на косяк дверей зала заседаний. — Надеюсь, мы никогда не встретимся в суде.

— Ой, да брось, Александр. В прокуратуре весело.

— Весело работать за три тысячи в месяц? — тёмная бровь вопросительно выгнулась, и Александр хмыкнул. — Спасибо, нет. Предпочту сидеть «на шее у родителей» и с партнёрами. Там платят лучше.

— Боишься, что не хватит на дурь? — понизив голос до шёпота, протянула Мэделин и рассмеялась, заметив вытянувшееся лицо Александра. — Да шучу я. Шучу. Не надо сразу делать такое выражение, Алекс. Я помню твоё мнение насчёт наркоты. Поэтому мне и стало интересно, как ты докатился до защиты… Алана Маккензи.

Александр хотел ответить, но пришлось уворачиваться от вылетевших из зала суда людей, после того как один из них с силой толкнул Алекса в плечо. Мэделин как-то разочарованно покачала головой, исподтишка показав вслед ушедшим адвокатам средний палец, и кивнула, приглашая Александра пройти вместе с ней. Сопротивляться он не стал — не каждый день еще выдастся встреча с одногруппницей. А иметь плохие отношения с прокурором — подписать смертный приговор для каждого своего подзащитного. Путь даже Алекс и не отличался сильным альтруизмом.

— Да я смотрю он местная знаменитость в прокуратуре! — немного наклонившись к Мэделин, пробормотал Алекс. — Не поделишься, чем он так не даёт вам спать по ночам?

— Не могу. Это засекреченная информация, — уклончиво улыбнулась она в ответ.

— Не смеши меня. Шутка про дурь и то была смешней. Есть что-то, что мне надо знать, пока я окончательно не погряз в этой «бесплатной помощи нуждающимся», черт бы ее побрал?

Они остановились перед кабинетом, с небольшой серебряной табличкой, на которой черными буквами было выбито имя Мэделин. Несколько мгновений она колебалась, переминалась с ноги на ногу и прижимала к груди папку с документами, пока ехидно не прищурилась и не протянула:

— А-а-а, так вот оно что. Благотворительность. Чем богаче фирма, тем больше она хочет уйти от налогов. Понимаю, — девушка медленно кивнула.

— А чем беднее прокурор, тем больше он хочет не быть пойманным на коррупции, — шагнув к Мэделин, съехидничал Александра. — Что, стоит нам ждать очередного сексуального скандала или обойдёмся на этот раз просто предупреждением? — Он небрежно заправил за ушко девушки прядь, заставляя на этот раз щеки той вспыхнуть румянцем. — Погрозим пальчиком и все такое?

— Ты хочешь знать больше о своём клиенте или продолжишь язвить?

Александра долго просить не пришлось. Он тут же отпрянул от Мэделин, в сдающемся жесте вскинув обе рук и издевательски-покорно опустил голову.

— Уговорила. Поведай мне тайны прокурорского двора.

Александру всегда казалось, что у него обворожительная, но почему-то соглашались с ним все, кроме Амелии, Эйлин и Мэделин. Последняя даже не преминула сообщить ему это кислым выражением лица, как будто ей под нос сунули скандинавскую протухшую рыбу, и поспешила распахнуть дверь своего офиса, пуская Александра в святая святых вершащегося правосудия.

Оказавшуюся на деле небольшой кладовкой, с двумя заваленными бумагами шкафами, компьютерным столом с моноблоком, низеньким пластмассовым креслом и серыми стенами. Выключатель хрустнул ярким тёплым светом, и Александра только сейчас заметил важную деталь интерьера.

Или скорее ее отсутствие?

— А офиса с окном не нашлось? — едко протянул он, закрывая за собой дверь.

— Нет. — Маделин сунула свою папку в один из шкафов и опустилась в кресло, жестом указав Александру на стоящее напротив. Удивительно, но его он тоже не сразу приметил. Наверно, потому что оно было старым, потрёпанным, и сидеть на нем приходилось с большой опаской за свою пятую точку. Но сесть пришлось. — И если продолжишь в том же духе, я запру тебя, вызову полицию и обвиню в домогательствах и расизме.

— Меня? В расизме? Не смеши, пор вафор²⁴.

Александр попытался опереться на спинку, но кресло тут же качнулось на своей одинокой ноге, и он подскочил, широко расставив ноги и вцепившись пальцами в край стола Мэделин. Удостоверившись, что сидение под ним не собирается в ближайшее время разваливаться, Александр немного расслабился, вспомнив, зачем его вообще позвали в эту обитель дьявола и пыли.

— Так что там с Аланом Маккензи?

— Пор фавор²⁵.

— Не понял.

— Это пор фавор, a не пор вафор, тупица, — Мэделин прикрыла ненадолго глаза рукой и откинулась на спинку кресла. — Ладно, не важно — Она, не глядя, распахнула один из ящиков, вытащила толстенную папку и швырнула ее на стол, подтолкнув к тут же поймавшему ее Александру. — Федералы следят за ним уже почти десять лет. Они почти не делятся с нами информацией, но… Недавно они заинтересовались кругом его знакомых. И ты, Александр, тоже в него входишь.

— Вот как? — он отвернул обложку, любуясь на физиономию Алана Маккензи, прикреплённую скрепочкой в верхнем углу.

— Да. Ты, а еще, — Мэделин наконец открыла глаза и, сорвав один из стикеров на мониторе, вчиталась в него, — некий Уильям Белл. И если тобой они интересуются по вполне очевидной причине — ты его адвокат, то с мистером Беллом достаточно… интересная ситуация. Я знаю, что его недавно допрашивали. Не знаю, чем закончилось дело, но мой знакомый из ФБР высказал некоторое воодушевление по поводу дела Алана Маккензи.

— Что такого в Алане Маккензи, что ФБР за ним следил? — Александр перелистнул несколько страниц, со скучающим видом рассматривая уже знакомые ему записи о дате и месте рождения. — Разве что…

— Разве что, — продолжила за него Мэделин, согласно кивнув и поджав губы, — он действительно причастен к некоторым незаконным делам.

— Нет. Это бред. Я видел видеозапись.

— Видеозапись? Какую видеозапись?

Мэделин подскочила в своём хлипком кресле, как ужаленная, и с не скрываемым интересом уставилась на Александра. Она оперлась локтями о пластиковую поверхность стола и положила подбородок на сцепленные в замок пальцы, пока нога нетерпеливо стуча, действуя Алексу на нервы. Закрыв папку и еще раз безуспешно попытавшись откинуться на спинку, Александр все-таки нашёл самое равновесное положение и замер. Взгляд, которым его прожигала Мэделин раздражал, и хотелось, чтобы она побыстрее нашла себе новый объект для изучения.

— С камеры наблюдения. На ней неустановленная группа людей выгружала неопределённого содержания мешки в гараж моего клиента. Я не знаю, что в них, но они похожи на те самые улики, которыми оперирует полиция. И я подозреваю, — он бросил взгляд на папку в своих руках, — что руководит всем этим расследованием далеко не полиция. Они хотят передать дело в федеральный суд?

Короткий кивок, и Мэделин улыбнулась.

— А ты догадливый, Александр. — Она щёлкнула пальцами, подмигнув. — Да. Федералы хотят забрать это дело окончательно себе, если полиция докажет, что наркотики в гараже принадлежали Алану Маккензи. Тогда бы это объяснило несколько счетов в Швейцарии и на Кипре с… — она что-то прикинула в уме, сложив губы уточкой, — довольно крупными суммами. Увы, власти не хотят идти нам навстречу по этому вопросу. И фальшивый паспорт. Ты ведь знаешь, что твой клиент не только нелегал, но еще и нарушил законодательства нескольких стран?

Знал ли об этом Александр? Конечно же знал! Это было первым, что он поспешил выяснить для своего начальства и безуспешной попытки протащить стратегию депортации. Которая оказалась под угрозой, потому что Алан Маккензи успел, кажется, насолить не только федеральным властям, но и полиции королевства. И судя по выражению лица Мэделин, она тоже была прекрасно осведомлена обо всем, что происходит в деле его подзащитного.

— Как… — Александр еще раз пробежался взглядом по папке в руках, делая как можно более незаинтересованный вид, и отложил ее на край стола, — занятно.

— Не то слово. Я могу еще много чего интересного рассказать, — Мэделин резко подалась вперёд и дотронулась до руки Александра, которая все еще держала папку с делом Алана. — Приходи к нам, Алекс. Ты будешь замечательным прокурором.

Она смотрела в глаза Александру слишком долго, чтобы завладеть его вниманием. Но все еще недостаточно, чтобы он не успел выдернуть руку из-под ее легких поглаживаний, и ухмыльнуться.

— Предлагаешь променять уютное кресло, офис с, — он отклонился в сторону, словно выглядывал что-то из-за спины Мэделин, и медленно вернулся в исходное положение, чувствуя, что еще чуть-чуть и кресло-стул рухнет прямо вместе с ним, — окном и зарплату в сто тысяч в год на возможность сажать преступников и делать этот мир лучше? Боюсь, этому городу нужен герой, но им буду точно не я.

Александр хлопнул по коленям и, схватив папку, подскочил на ноги. Он еще несколько секунд смотрел на Мэделин сверху вниз, пока не развернулся на каблуках. Не хватало еще только, чтобы прокуратура и федералы указывали ему, как работать и вести защиту или же обвинение клиента. И уж точно он не собирался провести остаток жизни заваленный горами бюрократических бумажек, отчётов, но зато работая на благо общества. Александр Куэрво не был альтруистом, и рассчитывать на подобное означало лишь одно.

Собеседник абсолютно не знал Александра.

Он остановился у выхода, несколько мгновений раздумывал, а затем резко развернулся и указал на Мэделин своей папкой с бумагами, для пущего эффект немного потрясся ею в нос девушке.

— Было занятно с тобой пообщаться, Мэделин. — Он прищурился и покачал головой. — Надеюсь, мы встретимся в суде и я смогу размазать тебя по стенке, когда ты в следующий раз вздумаешь угрожать моему клиенту.

На прощание Александр улыбнулся и, толкнув дверь, вывалился в коридор. Он уже не услышит ни возмущения Мэделин, ни ее жалких второсортных попыток уговорить его перейти в прокуратуру. Сейчас все мысли Александра Куэрво были заняты даже не делом Алана Маккензи, а проклятой фотографий, заботливо спрятанной между листами доверенностей, свидетельских показаний и справок о полнейшей вменяемости подсудимого.

От предложения Мэделин Александр в любом случае собирался отказаться. А вот от горячего чая из автомата — нет.

Пластиковый стаканчик хрустел под пальцами Александра, когда он сжимал его раскалённые от чая бока, едва не выплёскивая на себя цитрусовый кипяток. Лавировать между пешеходов оказалось не такой лёгкой задачей, как Алексу показалось изначально, но брать такси или дёргать со стоянки машину виделось глупой затеей, если можно пройти пару кварталов, сесть на автобус и оказаться в окружной больнице Чикаго. К счастью для Александра Куэрво его рост и длинные ноги позволяли идти намного быстрее остальных, а угроза получить кипятком прямо на макушку несколько поубавила пыл особо ретивых сограждан.

Двери лифта на пятом этаже больницы встретили Александра приветливым звоном уведомления. Пластиковый стаканчик согревал руки, как и накинутое на плечи черное пальто, а стойка регистрации ожогового центра практически нос к носу врезалась в Александра, как только он вышел из кабины.

— Мистер Куэрво! — дежурная медсестра слишком радостно отреагировала на его появление. Впрочем, он уже привык. — Как поживаете? Вы к Амелии? К сожалению, сейчас это невозможно. Процедуры. Но я могу записать вас на любое ближайшее время, если вы подождёте несколько минут…

— Нет, — Александр вчитался в бейджик медсестры, — Салли, я не к сестре. Не сегодня. Это рабочие вопросы. Мне нужно увидеться с доктором Беллом. Он лечил мою сестру и…

— Доктор Белл не работает в ожоговом центре. Он хирург приёмного покоя. Так что советую обратиться на стойку регистрации у них. Это на первом этаже сразу у входа. Но мне казалось, вы это и так знаете. Вы ведь были его пациентом, когда Амелия только поступила к нам.

Салли притихла, ожидая реакции Александра, пока он пытался понять: почему он решил искать доктора Белла именно на пятом этаже, если прекрасно помнил, как этот надоедливый врач кружил на ним коршуном, раздражал своим акцентом и присутствием. Он не упускал случая отпустить ехидные шуточки в сторону Алекса и пару раз, кажется, даже не зашёл к нему на осмотре. И по-хорошему Александру уже давно стоило подать на него в суд за халатное отношение к работе, но что-то продолжало удерживать его от этого.

Но ноги сами привели его на пятый этаж. Прямо к палате Амелии.

— Да, простите. Вы правы. Я… — Александр сморщился, словно пытаясь что-то вспомнить, и коротко улыбнулся. — Я перепутал. Спасибо.

Последний раз он испытывал такую же неловкость, оказавшись на каком-то еврейском празднике друга своего отца, где несколько взрослых мужчин радостно с песнями сделали младенцу обрезание. И от мысли, что Александр — единственный мужчина в комнате, не считая отца, у которого нет приобретённой травмы от подобном бесчеловечности, — стало неуютно. Сейчас же он неожиданно почувствовал себя идиотом, забыв, на каком этаже работает доктор Белл, чем вообще по жизни занимается, кроме общения с отцом Эйлин, и почему он вообще сюда пришёл.

А вот фотография в кармане об этом очень хорошо помнила.

К счастью Александра, лифт еще не успел уехать на один из восьми этажей клиники. Алекс старался не смотреть в сторону медсестры, изучая инструкцию по эксплуатации лифта и нервно нажимая кнопку закрытия дверей, пока лифт наконец не позволил спрятаться за ними.

Путь до первого этажа показался ему вечностью. Чай успел остыть, а Александра несколько раз прокрутил в голове несуществующий разговор с доктором Беллом. «Здравствуйте», «Я нашёл вашу фотографию…», «Нет, не так…», «Я хотел узнать у вас об одной фотографии…» — он размышлял слишком активно, так что, когда двери снова звякнули открывшись, его голова ответила на это тупой пульсирующей болью. На выходе из лифта Александра едва не сбили с ног каталкой и койкой с очередным пациентом приёмного отделения, а добраться до стойки регистрации оказалось еще более сложной задачей, чем не навестить Амелию, находясь от неё в нескольких шагах.

А чай он все-таки немного пролил. Прямо на свое черное пальто.

— Добрый день. — Александр швырнул стаканчик в мусорку, положив папку на стойку и немного перегнувшись через неё, чтобы получше увидеть невысокую медсестру, лет пятидесяти. — Мне сказали…

— Джерри, — резко рявкнул она, отчего Алекс зажмурился, и подскочила, высматривая кого-то в толпе; когда же ей это удалось, она махнула рукой, подозвав к себе какого-то студента. — В пятой палате пациент с диареей и рвотой! Осмотри его, пока он нам подвал не затопил. — Вручив ему планшет с ручкой, она повернулась к Александру. — Да, я могу вам как-то помочь?

В другой раз в их книге жалоб и предложений появилась бы запись от Александра Куэрво, недовольного оказанному ему вниманием. Но сейчас он выдавил самую приветливую улыбку и напомнил себе, что он просто обязан получить все необходимые сведения.

Даже если для этого придётся терпеть хамство малообразованных людей, ниже его по классу.

— Спасибо, что обратили на меня внимание, сестра… Смит. — Он коротко кивнул медсестре. — Мне нужен доктор Белл.

— Его нет, — коротко бросила женщина, вернувшись к перебиранию бумажек.

Выхватив несколько планшетов, папок и каких-то листов, она быстро направилась прочь от Александра, остановившись перед группкой интернов. Уже через секунду у каждого из них в руках оказалось по планшету и листку для анамнезов, а медсестра Смит направилась дальше по коридору, едва не затерявшись в толпе посетителей. Сунув свою папку подмышку, Александр в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и поравнялся с замершей у палаты женщиной.

— Как это нет? — Александр поддержал попытавшуюся выскользнуть из рук медсестры папку.

— Спасибо. Взял срочный отпуск по семейным обстоятельствам за свой счёт и не отвечает на наши звонки. Впрочем, — она пожала плечами, вручив папку пробегающему мимо стажёру, — меня мало волнует, как коллеги проводят свое свободное от работы время.

— А он… — Алекс рванул вслед за вновь куда-то направившейся медсестрой, жалея, что пальто он не оставил в гардеробе. Рубашка начала прилипать к спине, а галстук пришлось немного оттянуть, чтобы не так давил: — он что-нибудь сказал?

— Сказал? — непонимающе переспросила медсестра, приподняв светлую бровь.

— Куда едет, например. Насколько долго. Может быть есть кто-то, кто владеет этой информацией, или может предположить. Просто… — Александр выдохнул, заметив подозрение во взгляде женщины, — я адвокат. Его друга. И мне нужно срочно поговорить с мистером Беллом.

Выражение лица женщины сразу стало каким-то понимающим. Правда уже через мгновение оно сменилось на сосредоточенно серьёзное, и она прикрикнула на какого-то санитара, вручив две последние папки проходящим мимо врачам с короткими комментариями по каждому из пациентов. Удивительно слаженная работа — Александр вряд ли бы так смог. Впрочем, он и не пошёл в медицину.

— Увы, — медсестра Смит повернулась к нему и хлопнула в ладоши, — ничем не могу помочь. Он взял десять дней, но что-то мне подсказывает, что он не вернётся.

— Что вы имеете в виду?

— Он выгорел, — уклончиво протянула женщина, сложив на груди руки. — Это нормально для работы в экстренных службах. К тому же, Уилл… — она осеклась, прикрыв на мгновение рот рукой, и поправила себя: — простите, доктор Белл, почти все свое время проводил на работе. Удивлена, что у него были друзья. Или вы про того странного мужчину, с которым они частенько курили перед входом? Блондинчик такой. С мерзкой ухмылкой.

Блондинчик с мерзкой ухмылкой. Кажется, Алан Маккензи как никогда подходил на эту роль, и Александр поспешил активно закивать, цепляясь за возникшую в голове ниточку произошедших событий:

— Да. Алан Маккензи.

— Хм, возможно. В любом случае, — медсестра снова развернулась на каблуках и зашагала обратно к стойке администратора, но уже намного медленней, не убегая от Александра и не пытаясь оградиться, — удивительно, что он успевал еще где-то общаться с людьми и заводил знакомства. С его-то графиком. Мы, знаете ли, — она понизила голос, немного наклонившись в сторону Алекса и едва не ударившись головой об его грудь, — делали в последние недели даже ставки на то, сколько Уильям сможет спокойно отдохнуть. Увы, я всегда проигрывала. Я верила, что он позволяет себе выходные, но нет. Он даже на них приезжал частенько на работу и помогал нам. Бедняга. Вот так выглядит полное отсутствие личной жизни. А мог бы записаться на гольф. Или крикет. Мы не раз его звали.

От воспоминаний о крикете, по коже Александра пробежали мурашки, волоски встали дыбом, а сердце на мгновение замерло, напоминая о самом ужасном виде спорта, какой можно было только представить. Хуже был только кёрлинг, который Алекс все время в шутку называл «уборщиками». Поэтому не мог осуждать доктора Белла за отказ участвовать в этих скучнейших мероприятиях. Светские завтраки, походы с отцом в гольф-клуб или же дружеские посиделки с друзьями семья — все всегда заканчивалось невыносимой скукой до сведённой зевотой челюсти.

— Надеюсь, я ответила на все ваши вопросы?

Александр вздрогнул. Они уже добрались почти до самого выхода из больницы, и теперь по спине пробегал морозный ветер каждый раз, когда автоматические двери открывались, впуская внутрь зимний воздух. Медсестра стояла прямо перед Александром, но он не видел ее лица. Он вглядывался в него, но вместо этого видел только размытое пятно, потянувшееся туманом. Голова внезапно закружилась — он будто выпил слишком много на голодный желудок, и Александр тряхнул ею. Удивительно, но наваждение тут же отступило, робко отбежало, словно и не хотело накатывать на Алекса.

Просто его заставили.

— Да, спасибо, мисс Смит. — Александр поднял воротник пальто, прячась в нем, и вытащил папку из-под руки. — Было приятно с вами пообщаться. Если ваш коллега вернётся, передайте ему, что я хочу поговорить и мою визитку. — Он вытянул маленькую картонку из внутреннего кармана и вручил ее не сопротивлявшейся медсестре. — Всего хорошего.

Она даже не попрощалась с ним: сунула визитку в карман и повернулась спиной, вернувшись к перебиранию важных для ее работы бумажек. Больше здесь делать Александру было нечего. Фотография продолжала жечь его сквозь ткань пальто, пиджака и рубашки, а встретившая его на улице метель щипала за щеки, впивалась в них маленькими иголочками и оседала инеем на смуглой коже.

Пачка сигарет нашлась сразу, как и зажигалка, а недовольно покосившиеся на него сотрудники больницы, не могли отговорить от того, чтобы закурить прямо перед учреждением, где когда-нибудь Алекс окажется из-за своей любви к слишком дорогим сигарам и слишком дешёвым сигаретам. Пепел оседал на свежевыпавшем снеге, как слова медсестры о докторе Белле. День только начался, а уже принёс Александру одни только разочарования. Впрочем, он не мог жаловаться, потому что Александр Куэрво очень хорошо знал одно.

Невиновные иногда сбегают, боясь за свою жизнь.

Но не так спешно, как это сделал мистер Уильям Белл.

Глава XIV. Координатор

Мунихион, 2775

Далёкие раскаты грома разрывали летнюю тишину ночи, пробивали крышу прохудившегося сарая и скрывали за собой надрывные детские слезы еще не созревшего юноши.

Кусок оборванной верёвки с неровной петлёй валялся посреди размокшей соломы, лампочка болезненно мигала, то потухая на несколько долгих секунд, то тут же вспыхивая вновь и не принося с собой облегчения. Лампа размеренно покачивалась размахивая неровно оборванной верёвкой, а табуретка отлетела на другой конец сарая.

Знай он об этом, то не ужинал бы так плотно.

— А ты чего тут сидишь? Хочешь схватить воспаление лёгких? Ты ведь только выздоровел. Не заставляй маму еще больше за тебя переживать.

Дверь негромко скрипнула, впуская внутрь свет от уличного фонаря. Электрификация очень быстро добралась до их небольшого городка, и теперь скрыться было гораздо труднее, чем в детстве. Теперь приходилось забиваться в угол, подтянув к себе колени и обхватив их руками, надеяться, что получится слиться с этим дурацким старым сундуком по соседству.

— Не хорошо молчать, когда с тобой разговаривают, Билли, или ты забыл все свои манеры?

Манеры. Манеры не помогали, когда тяжёлая рука отца снова замахивалась, чтобы отпечататься следом на его щеке. Манеры кричали зажмуриться и отвернуться, чтобы она не видела его распухших от слез глаз и раскрасневшегося лица. Губу все еще саднило, и стекающие слезы раздражали израненную кожу. Жирный тупой урод, которому достанется все, — да, его отец снова был прав.

Та солома, что не успела промокнуть от льющегося с небес дождя, негромко зашуршала, когда она подошла к нему и опустилась рядом, приобнимая за плечи. Анна была слишком хорошей, слишком похожей на ангелов. Маргарет, она… она была сильной и упёртой, прячущейся в коконе своих эмоций и за масками общественного приличия. Маргарет была слишком взрослой, чтобы возиться с ним, у неё была своя семья и успешный муж-банкир. Анна же была совершенной. В ней не было ни одного изъяна, ни одного греха, который можно было бы исповедать приходскому священнику.

И теперь даже ангел его покинул.

— Почему ты плачешь? — Анна мягко развернула его к себе, разглядывая внимательным взглядом небесно-голубых глаз лицо.

— Он… он… — воздух застрял в горле, не давая сказать, а те немногие звуки, что вырывались из него, тонули в скрипе раскачивающейся лампы.

— Он снова тебя ударил?

Снова. Опять. В очередной раз. Какое это имело смысл сейчас? Их редкие встречи с сестрой растворялись в памяти разъярённым лицом отца, когда он снова позволял себе начать разговаривать за столом без разрешения. А короткая поездка уже практически закончилась — возвращаться в школу было невыносимо, но все же лучше, чем провести еще хоть один день в этом доме. Они встретятся с Анной только через полгода, на Рождество. Наверняка, тогда все уже будет по-другому…

Он всхлипнул, снова отворачиваясь от сестры, но она перехватила его лицо за подбородок и развернула к себе заглядывая в глаза.

— Ну ты чего? — Анна искренне удивилась, а ее тёплая ладонь, горячая на фоне ледяных слез, погладила его по щеке. — Такие милые мальчики, как ты, Билли, не плачут. Они разбивают девичьи сердца. Вырастешь, от невест отбоя не будет, вот увидишь. К тому же, кто тогда будет играть со своим маленьким племянником или племянницей?

— Я жирный тупой урод. — Слова гулко заклокотали слезами и ударились в заложенный нос, вылетел из него сипом.

Анна улыбнулась, прижав к себе.

— Ты милый пухлый подросток, которому еще только предстоит вырасти. Вспомни нас с Мэгги в твоём возрасте. Ты просто должен это пережить, Билли. Впереди тебя ждёт прекрасная счастливая жизнь.

Она отпрянула от него, с улыбкой разглядывая. Наклонившись, Анна оставила на его лбу тёплый поцелуй и прижала к груди. Всхлипы тонули в приятной шершавой ткани ее блузки, дрожали ещё детскими плечами и прорывали себе путь наружу снова закровоточившей губой. Анна успокаивала его, гладила по спине и шептала что-то на ухо, но он слышал только своё разрывающееся от боли сердце и слова отца…

…пока рука Анны не замерла на его спине, а дыхание не стало тише. Он знал, что она заметила. Там, в самом центре сарая, оборванная верёвка кричала лучше любых слов, что так и не смогли сорваться с его языка. И все же секундная задержка Анны сменилась мягким движением ладони по его взъерошенным волосам, мокрым от дождя, и еще более крепкими объятиями сестры.

— Это останется нашим маленьким секретом. Я никому не расскажу. Обещаю.

Шёпот ее голоса раздался у него над самым ухом, навсегда впечатываясь в память раскалённым железом. Их маленький секрет был большой трагедией для молодого сердца. И все же рядом с Анной становилось спокойней. Он обязательно поговорит с ней снова — когда увидится на Рождество.

— Отец тебя любит…

…просто он никогда не умел выразить свою любовь.

— Никогда не замечал в тебе такой склонности к сентиментальности. К слову, как продвигается твоё маленькое расследование, мой дорогой… — низкий мужской голос раздался совсем рядом, там, где еще недавно до него доносился сопрано его сестры, — Билли?

Уилл вскинул голову, тут же столкнувшись не с тёплыми голубыми глазами Анны, а с двумя холодными серебристыми льдинками Алана. Забавно, у обоих имена начинаются на «А», но только от взгляда Маккензи хочется собственноручно вырыть могилу, лечь внутрь и попросить присыпать себя землицей, чтобы никогда больше не просыпаться. Отпрянув от Алана, Уилл отполз в угол, заметив, что теперь он выглядел взрослым, а его детский костюм: рубашка и бриджи на подтяжках, — увеличились вслед за ним. Он походил скорее на студента на Хэллоуин, нежели на взрослого мужчину, но этого оказалось достаточно, чтобы привести Уильяма в чувства.

— Да иди ты, — раздражённо выплюнул он, отирая со щёк мокрые дорожки.

Появление Алана сбило весь мелодраматичный настрой и желание порыдать в грудь сестры.

— Сколько в голосе драмы! — недовольно цокнул Алан, закатив глаза. — Никогда не думал пойти на актёрское?

— Нет. — Уилл шмыгнул носом, отерев рукавом рубашки потёкшую под ним влагу. — Не буду отбирать у тебя хлеб. Ты и так не можешь нормально найти себе работу. А с повышением конкуренции — совсем сдашь позиции. Да и возраст у тебя уже не тот.

Светлая бровь Алана недломленно выгнулась, и он, отряхнув колени, с громким кряхтением поднялся на ноги, нависнув над Уиллом огромной жёлтой горой в цветочек.

— Тебя Эйлин укусила или что? Обычно шутки про возраст это по ее части. Знала бы она, что ошибается на пару… — Алан сложил на груди руки и скривил задумчивое выражение, взмахнув одной из кистей, словно пытался что-то прикинуть в уме, — миллиардов лет.

— А тебе совсем скучно в тюрьме, что ты решил докапываться до меня в моем же кошмаре?!

Алан осклабился. Ответа Уиллу уже не требовалось: быстро сменившееся скучающее выражение лица Маккензи намекало на то, что ему действительно нечем заняться, поэтому он вновь пришёл по грешную душу Уилла. Алан с громким хрустом распрямил спину, повёл плечами, а затем опустил их с силой мешка с картофелем, упавшего к его ногам. Взгляд метнулся на оборванную верёвку, и Маккензи коротко кивнул в ее сторону подбородком.

— А это… — Алан покосился на Уилла, сунув руки в карманы, — действительно было?

Когда-нибудь щеки Уильяма перестанут вспыхивать каждый раз, как Алан попадал своим невидимым луком меткости в болезненные мишени на его теле. Когда-нибудь он не будет так болезненно реагировать на простые вопросы любопытства, раздирающего Алана Маккензи. Когда-нибудь. Но сейчас он снова почувствовал, как кровь прилила лицу, раздражая кожу под глазами, натирая ее изнури и пульсируя в маленьких сосудах. Слишком яркие ощущения для сна. Это ведь был сон?

Это ведь правда был сон?

И Уильям мог в любой момент его прекратить?

— Конечно нет! — он подпрыгнул, как от воткнутого в пятую точку маленького гвоздя, и подорвался на ноги. — Ты должен знать, как работают сны. Ты ведь их придумал!

— Технически, — драматично вздохнул Алан и помолчал несколько секунд, нагнетая волнение внутри Уилла, — нет. Это не моя заслуга. Всегда считал сновидения пустой тратой человеческих ресурсов. Мозг может совершать невероятные вещи, — он подошёл к стоящему рядом высокому деревянному ящику и присел на его край, закинув ногу на ногу, — производить сложные расчёты, но вместо этого предпочитает преобразовывать все потаённые страхи и пережитые эмоции во что-то нереальное. Вот скажи, разве можно всерьёз воспринимать сны с летающими свиньями и ластоногими кенгуру? Кажется, Эйлин как-то рассказывала, что за ней во сне гонялся парящий в небе огромный глаз, все время напевающий «Вот еще один обратился в пыль».

Не будь сейчас Уильям слишком занят тем, чтобы придумать, как выгнать Алана из своего сна и нормально поспать оставшиеся несколько часов, он бы заценил уровень абсурдности снов младшей из семьи Маккензи. Однако он был слишком хорошо знаком с анамнезом Эйлин и забирал ее с вечеринок достаточно часто, чтобы подозревать, что летающий глаз был навеян ей чем-то тяжелее пива.

Удивительно, но присутствие Алана Маккензи во снах Уильяма каждый раз ухудшало качество сна — Алан тянул из него силы, всасывал их маленькими струйками, оставляя после себя на коже Уилла глубокие сизые мешки под глазами. Он даже начал пользоваться косметикой — помогало слабо, но не вызывало у медсестёр столько вопросов из списка «Что доктор Белл делал на прошлой неделе?».

В сарае стало слишком тихо. Уильям хватался за грудь, сжимал пальцами отвлажневшую рубашку и тяжело дышал. Ему не хватало воздуха. Увеличившиеся в размерах детские ботинки на его ногах промокли — кажется, он случайно высунул ступню из-под одеяла. Да и окно на ночь стоило все-таки оставить открытым. Жара его душила. Но не настолько, как взгляд болтающего ногами на ящике Алана Маккензи. Наконец, его друг спрыгнул на землю и через одно быстрое моргание оказался уже перед Уильямом, запрокинув голову и заглядывая в глаза.

— Нужно поторопиться.

— Прости что? — медленно, по слогам переспросил Уилл. — Я только прибыл в этот мир! Я только вновь вернулся к этой идиотской работе надзирателя в этой чёртовой секте так, чтобы никто не задавал мне больше лишних вопросов, а ты говоришь мне поторопиться?! — Он взмахнул руками, взывая к здравому смыслу Маккензи, но не увидел в глазах ничего, кроме насмешливой издёвки. — Прошло три дня, Алан! Три чёртовых дня, за которые я успел сходить на большее количество совещаний, чем за всю свою жизнь. А теперь ты приходишь и мешаешь мне упиваться собственными страданиями? И почему на тебе платье моей сестры?!

Уилл только сейчас заметил идиотское жёлтое платье в мелкий белый цветочек, внатяжку облегающий плечи Алана. Квадратная талия сразу переходила в бедра, а из-под подола неожиданно выглядывали волосатые мужские икры. Довершал все белый форменный воротничок вокруг жилистой шеи Маккензи. Он мог бы уверенно претендовать на звание лучшей ученицы школы, если бы не выглядел как хулиган-переросток, примеривший одежду девочки, что ему нравится.

— Потому что я и есть твоя сестра! — слишком радостно для своего положения воскликнул Алан и сразу же притих. — То есть не совсем она. Я лишь образ, который ты сам себе представляешь. Мы ведь сейчас в твоей голове. Можешь представить меня любимым порно-актёром или, — он взмахнул рукой, выводя ею круг в воздухе, — тем милым мальчиком из кофейни напротив дома. Я видел, как он строил тебе глазки.

— Вот еще! Ничего он мне не строил!

— Ах точно, — Алан с важным видом вскинул указательный палец, — он сразу перешёл к решительным действиям и дал номер своего телефона.

Если это и был сон Уилла, то управлял им точно не он. Последние минут пять мысль, что в его руке огромный и немного бесполезный по точности автомат Томпсона, не помогала материализовать оружие, чтобы расстрелять Алана — или все-таки просто его образ? — на месте.

Глубоко вздохнув, Уилл рассеянно почесал переносицу и покачал головой.

— Прекрати. Пожалуйста.

— Нет, это весело, — расплылся в едком оскале Алан. — Но, увы, в этом сне мальчик-бариста будет выглядеть, — он обвёл взглядом окружающую обстановку, — не очень уместно, поэтому довольствуйся своей сестрой. Хотя сеновал наверняка где-то тут поблизости, — хохотнул Алан, заигрывающе поиграв светлыми бровями. — И к слову тебе идут эти бриджи. Очень… стильно.

Ответить на это Уилл не успел: за спиной у него что-то зашуршало, а первые крики петухов подходили скорее на переливы колокольчиков нежели на птицу, которой хочется за настырность оторвать голову, лишь бы только она заткнулась.

Алан продолжал стоять прямо перед ним, запрокинув голову и раскачиваясь с пятки на носок. Алан продолжал стоять прямо перед ним и лыбиться, теребя рукава жёлтого платья, от которого неожиданно пахнуло свежей выпечкой и горячим кофе. Далёкие раскаты грома теперь походили на тихое шуршание мыши, а сарай вокруг них начал медленно раскучиваться по спирали. Удивительно, но ни одна коробка, ни одна соломинка не покинула своего места, а идиотская верёвка продолжила покоиться посреди сарая напоминая о произошедшем.

Или ему это все то же привиделось?

Рука сама дёрнулась к шее, обхватывая ее и несильно сжимая. Лёгкое чувство кашля неожиданно вернулось, стоило Уильяму вспомнить о нем, а пальцы нежно поглаживали кожу, пока взгляд продолжал сверлить кусок переплетённых нитей. Он помнил, как пришёл в сарай, он помнил как притащил идиотскую табуретку с собой… Взгляд заметался по помещению, но ее нигде не было. Во рту пересохло, и ладонь только сильнее сжала шею, возвращая в чувство низким грудным кашлем.

— Катись уже нахрен из моего сна, Алан, — прохрипел Уилл, через силу опустив руку. — Пока я не представил тебя в образе дождевого червя. Будет интересно распилить тебя на несколько частей лопатой и наблюдать, как они извиваются.

— Согласен. Но тогда вместо одного меня будет целых четыре, а то и пять! — нараспев протянул Алан и, крутанувшись на каблуках, отошёл обратно к коробкам. — И мы все будем говорить одновременно.

Схватившись за голову и зарывшись пальцами в волосы, Уильям надрывно простонал и осел на усыпанную соломой землю. Спасения от Алана не было нигде: ни во сне, ни в душе, ни даже в могиле, из которой он тебя непременно достанет при большом желании. Алан Маккензи был вездесущим, и если бога в их мире не было, то Алан успешно справлялся с ролью надоедливого посланника небес, у которого на все была одна и та же отговорка про «неисповедимость» и «профнепригодность».

Которой он и сам любил частенько пользоваться, недоговаривая, обманывая и скрывая от Уильяма слишком многое, чтобы доверять ему по своей воле.

Но почему-то осознание этого накатывало на Уильяма, только когда он переступал границу миров. Реальность окатывала его, как водопад, смывая с кожи липкий туман наваждения Алана и заставляя выпутываться из илистой сети его цепких рук, желаний и капризов.

Сарай кружился вокруг него. Уильям вскинул голову, но единственным, что оставалось неподвижным — был стоящий посреди помещения Алан. Он смотрел на Уилла своими бледными водянистыми глазами, но теперь не разглядывал ни его одежду, ни его лицо — он смотрел сквозь него, как делал это каждый раз, когда рассказывал о ней.

Интересно, он когда-нибудь относился к Уильяму так же, как он относится к Алану?

Он когда-нибудь задумывался, сколько боли причиняет своим безразличием?

Губы Уилла скривились в усмешке: Алан Маккензи был слишком занят делами вселенной, чтобы обращать внимание на столь низменные человеческие проблемы. Весь мир — его игрушка, а Уилл — просто кукла с набитой соломой головой и шарнирными конечностями, выверни некоторые из которых и он уже никогда не сможет подняться.

«Он слишком эгоистичен, чтобы о таком думать…»

Все резко остановилось. Взгляд Алана отстранённый смягчился, и Маккензи шагнул в сторону Уилла, сложив за спиной руки. Он слегка наклонил голову на бок, как заинтересованный чем-то щенок, и, прежде чем сарай потянулся темным туманом пробуждения, до Уильяма донёсся расплывчатый тихий голос Алана:

— Поторопись, Уилл. Все становится действительно слишком серьёзно…

— Проснись и пой, Уильям Белл! Тебя ждёт еще очень много дел. А вот я ждать в отличие от них не люблю.

Кто-то дёрнул штору и в глаза Уиллу ударил яркий солнечный свет. Зажмурившись он перевернулся на другой бок и накрылся одеялом с головой, надеясь хоть таким образом спастись от наглого нарушителя его спокойствия. Но вместо того, чтобы оставить Уильяма и дальше нежиться в кошмарах, чья-то рука бесцеремонно схватила его за одеяло и стянула его вместе с Уиллом на пол, несмотря на недовольное бурчание.

Шарль Делакруа никогда не отличался правилами приличия и завалиться посреди ночи в чужую спальню было для него чем-то настолько же простым, как для Уильяма прооперировать перекатывающееся под руками сердце или наощупь найти в мышцах пулю. Шарль Делакруа хорошо делал в этой жизни только две вещи: руководил вручёнными ему сотрудниками Ордена и занимался сексом. Возможно, между этими двумя фактами была определённая связь, но Уильям не горел желанием проверять на себе.

— Знаешь, я всегда считал вас другими.

Голос Шарля раздался над ухом копошащегося в одеяле Уилла. Кажется, он случайно попал ногой в пододеяльник и теперь не мог выпутаться из этого тканевого монстра.

— О чем ты? — голова Уилла наконец смогла выглянуть из-под безразмерного куска одеяло, и он сонно-рассеянным взглядом слипающихся от влаги глаз попытался сфокусироваться на маячившем перед ним лице Шарля.

Француз улыбнулся и отпрянул, отряхнув с пиджака пылинки. Занятно. Он уже оделся.

— Вы, — он ткнул в Уилла пальцем, — американцы, обычно слишком замкнутые в себе пуритане. По крайней мере все, кого я встречал были именно такими.

— Уверен, если забраться в заброшенную французскую деревушку, тебя примут за дьявола и сожгут тут же на костре.

Уильям попытался снова выбраться из одеяла, но только несколько раз раздражённо взмахнул руками и обессиленно рухнул на пол, сдаваясь на волю этому жестокому миру. Ему давно не было так же спокойно, как сейчас, лёжа на полу посреди прохладной спальни закутанным в глупое одеяло. Без бубнежа Алана над ухом. Без его ехидных комментариев. Уилл даже не чувствовал на себя его пристального вездесущего взгляда. Казалось, Алана Маккензи никогда не было в его жизни, а Уиллу всего лишь двадцать лет и впереди у него еще вся жизнь. Он давно не чувствовал себя так же умиротворённо, пускай ему и снился кошмар, половины из которого он уже не мог вспомнить.

Кроме Алана в жёлтом платье в цветочек.

— Очень… забавно, — цокнул Шарль и, ленивой походкой проплыв к вычурному старинному креслу, рухнул в него, закинув ногу на ногу. Он смотрел на вертящегося на полу Уилла, сцепив перед собой руки в замок, а затем неожиданно спросил: — Кому ты мстишь?

Уильям замер, нахмурился и с недоверием покосился на Шарля, вопросительно выгнув одну бровь и стряхивая с руки пододеяльник.

— Мщу?

— Да. Ты всегда такой… — Шарль замер, обдумывая подходящий эпитет, и его лицо едва не засветилось, когда он подскочил вкресле, подобрав нужное определение, — напряженно-сосредоточенный. Обычно с таким лицом люди кому-то мстят. Ну, — он подался вперёд и насмешливо поманил Уилла к себе жестом, как маленького щенка, — кто заставил тебя ощетиниться? Уверен, у тебя должна быть веская причина. Иначе бы ты не пришёл… ко мне. К слову сказать, я весьма удивлён твоему неожиданному возвращению. И даже не через пять лет.

Впервые за многие годы Уилл действительно почувствовал себя пристыженным и даже опустил взгляд, продолжая свою проигрышную борьбу с одеялом.

— Прости.

— Ни записки, ни сообщения. Даже рапорт не написал, хотя обещался! — обиженно вскинулся Шарль, но тут же обмяк в кресла, махнув на Уилла рукой. — Исчез с радара и теперь всего лишь говоришь «прости»? Чем вы там занимаетесь в американском департаменте? Если ты из него, конечно.

— Что за идиотские вопросы? — раздражённо рявкнул Уилл. — У тебя есть что мне сказать? Тогда говори, а не устраивай театральное представление. Ненавижу, когда со мной играют в загадки.

Уилл наконец смог выбрать из одеяла и теперь пытался рукой нащупать закинутую под кровать одежду. Плохая привычка, за которую ему всегда влетало сначала от нянечек, потому от матери, а в последние годы еще и от Эйлин Маккензи, для которой уборка квартиры превращалась в самый сложный квест в жизни. Ни Уилл, ни Алан никогда не отличались порядком в комнатах, а потому недовольное ворчание младшей по дому всегда сопровождало их воскресный вечер.

В субботу Эйлин никогда из принципа не убиралась, но не по религиозным взглядам, а из-за похмелья. В воскресенье утром же она просто предпочитала валяться в постели или куда-то нестись по своим супер-важным театральным делам. Так что каждый последний вечер недели оказывался для семьи Маккензи-Белл маленьким понедельником.

Штаны наконец были найдены с другой стороны кровати, и Уилл, поднявшись на ноги, несколько раз встряхнул их от налетевшей за ночь пыли. Рубашка оказалась закинута на спинку стула, а носки сюрреалистично распластались на краю старинного камина, напоминая собой знаменитую картину про течение времени. Он даже смог отыскать подтяжки, обмотанные вокруг бюста какой-то дамы. Кидать хмурые, полные гнева взгляды в сторону Шарля у Уильяма не было никакого настроения, но все же он фыркнул в его сторону, как обиженная лошадь, которой единственной не досталась в стойле морковка.

Шарль в ответ на это только улыбнулся и в примирительном жесте вскинул руки.

— Остынь, — мурлыкнул он, — я пошутил. Твоё досье чисто, как мысли Бертрана после ночной смены в лазарете. Даже не к чему придраться. Похвально. Я и то не так безгрешен, как вы, мсье Бельфлёр.

Уловить толстую иронию в голосе Шарля было несложно, и все же Уильям нашёл в себе силы не отвечать. Он уже успел полностью одеться: затягивал потуже свободный узел галстук, поправлял разметавшиеся волосы в аккуратную причёску и скептичным взглядом оценивал отросшую за несколько дней щетину, рефлекторно чеша ее пальцами. Он выглядел слишком неопрятно, чтобы исправить что-то в своём внешнем виде. И это ему даже нравилось. Помятый пиджак, заляпанная кофейными пятнами рубашка и носок, сквозь дыру в котором он то и дело пальцем касался замшевой подложки ботинок. Он чувствовал себя слишком… знакомо и одновременно чуждо, но не сопротивлялся этому, позволяя тонким нитям свободы просачиваться сквозь его кожу.

В последний раз оценив свой «студенческий» вид, Уилл схватил с камина пачку сигарет и, игнорируя прожигающий взгляд Шарля, направился прочь из комнаты, остановившись только когда голос француза раздался у него за спиной.

— Ты куда?

— Я… — Уильям повёл головой, морщась от телевизионного шума в ушах. — Мне нужно работать. Если хочешь поговорить по душам — давай как-нибудь в другой раз. Если я выживу.

Дожидаться тирады Шарля о безумстве согласия на эту авантюру, Уилл не стал, хлопнув дверью и тут же свернув на узкую винтовую лестницу, пробитую прямо в стене. Помещения Ордена пробуждали в Уильяму неведомую доселе клаустрофобию, а отсутствие поручней просило натравить на местное руководство инспекцию по охране труда.

Пальцы скользили по мокрым стенам, ноги едва не съезжали по покрытым мхом и слизью ступеням, а последние Уильям решил просто перепрыгнуть, опасаясь за свою жизнь: края камней стесались настолько, что их едва ли можно было назвать острыми или покатыми. Нет, это был один большой спуск, прокатиться на котором у Уилла не было желания. Он знал, куда идёт. Точнее, он знал, где он должен сейчас оказаться, иначе никогда себе этого не простит. Возможно, у Алана Маккензи было специфичное видение отцовства — губы Уилла исказились в едкой усмешке при мыслях хоть о каком-нибудь видении Алана, — но он все же оставался для Эйлин единственным кровным родственником. Пусть даже к нему она приходила со своими проблемами намного реже, чем к «дяде Уиллу».

— Разрешение?

Пробасив, охранник возник перед Уиллом внезапно, намекая на начало коридора, чьи непосредственные владельцы питали особую слабость к секретности и тайнам. Мужчина был на голову выше Уильяма, что уже было подвигом при росте последнего, а его тёмная мантия смешно доходила лишь до щиколоток, словно он снял ее с какого-то школьника и нацепил на себя.

Закатив глаза, Уилл вытащил из кармана пропуск, тут же ткнув им в лицо охраннику.

— Доступ первого уровня. Поэтому, если не против, — Уилл приподнялся на цыпочках и заглянул за его спину, — я пройду. Мне нужно заполнить документы. Разумеется, в случае если вы не хотите сделать это сами или нести ответственность перед мсье Делакруа за сорванную операцию. Так что лучше отойдите в сторону и не мешайтесь.

Уильям говорил холодно и отстранённо — как это обычно делало с ним его собственное начальство то в больницах, то в армиях, то дома, требуя тройную гавайскую с двойным слоем пепперони. Уилл старался держаться, сжимал бьющиеся мелкой дрожью пальцы в кулаки и слегка толкнул отошедшего в сторону охранника плечом, вскинув гордо подбородок. Шагать так, словно вместо позвоночника у тебя раскалённая кочерга, которая ни в коем случае не должна коснуться органов, было намного проще, чем нажать на дверную ручку палаты и толкнуть кусок пластика внутрь, чтобы наконец увидеть ее.

— Эйлин.

Американские горки были более милосердны к Уильяму, чем его глаза в этот момент. Дыхание перехватило, а внутри все резко замерло и полетело вниз, как будто он катился в машине на большой скорости с горы, на которую до этого с таким трудом съезжал. Пальцы цеплялись за ручку, перебирали по ней заледеневшими кончиками и отдавались в остальном теле электрическими разрядами. Лёгкий порыв ветра, как от мантии, пробежался по волосам Уилла, и он попытался повернуть голову, но чья-то невидимая рука схватила его за загривок и щипком сжала кожу, как мать-кошка сжимает в зубах котёнка. Уилл не мог пошевелиться. Его пальцы сами разжались, а затем ноги, не сгибаясь в коленях, неуклюже понесли его в центр комнаты, позволив двери, грохоча, закрыться. Мышцы сводило судорогой, язык распух во рту, грозя вывалиться сквозь плотно сжатые губы, и Уильям чувствовал себя ожившими рыцарскими доспехами, которые никто не смазывал уже несколько столетий.

Когда же он оказался около койки Эйлин, его ноги так же неуклюже согнулись в коленях — рукам пришлось вцепиться в них и надавить изнутри, выгибая сустав, и тело Уильяма плюхнулось на простынь в ногах девушки. Он хотел бы что-нибудь сделать, но его тело сопротивлялось, мышцы напряглись до предела, а попытки повернуть голову приводили только к болезненным спазмам в шее.

Алан Маккензи был здесь.

И он был не слишком доволен поведением Уильяма.

— Я… — Уилл почувствовал, как мышцы его рта напрягаются, а затем горло самое делаем нервное движение, проталкиваю слюну глубже в гортань, — не привык это говорить, но видимо пора начинать. Мне жаль. Того, что с тобой случилось. Того, что с тобой еще случится. И того, что происходит. — Рука поднялась, и тело Уилла, подавшись корпусом вперёд, опустило ладонь на светлые волосы. — Все должно было быть не так, но я, кажется, снова облажался. Хреновый из меня отец, правда? — усмешка вышла неожиданно горькой, но скорее всего лишь потому, что это был голос Уильяма. — Хотя кружку «лучший папа в мире» я все еще не разбил. Правда не представляю, где она валяется. Последний раз видел ее лет пять назад. Прости, соврал, что все еще из неё пью, когда ты не дома. Ты сильная. Возможно, даже слишком для того, кто только учится всему в этом мире. И возможно, это приведёт к некоторому… насилию. Но ты справишься. Ты всегда справлялась.

Рука Уилла гладила Эйлин, как послушную собаку, ждущую от хозяина сладкую косточку. Смотреть на лежащую на койке девушку было больно. Горький комок подкатывал к горлу Уилла, но он не мог его сглотнуть, пока Алан бы этого не захотел. Белая повязка на глазах не скрывала ран на коже и кровавых подтёков на щеках. Обычно румяная кожа побледнела, а дышала Эйлин практически незаметно. До такой степени неразличимо, что стоящая в палате тишина позволяла определить это только по тихому сопению девушки. И иногда раздувающимся от воздуха ноздрям. Эйлин казалась Уильяму беззащитной пациенткой, которой было нужно срочно оказать помощь, но он мог лишь наблюдать за очередным витком семейной драмы Маккензи.

И, к слову, он был бы не против, посвяти его в это чуть подробней.

«Что… О чем ты говоришь?»

«Личность Эйлин — иллюзия, — голос Алана, мягкий и приглушенный, прокатился по телу Уильяма едва различимыми волнами. — Роскошь, которой я позволил ей обладать. Но чем дольше она в этом мире, те тоньше грань между ней и мной. И они сами поспособствовали этому. Ее зрение — лишь отголосок моей слепоты. Когда-нибудь она лишилась бы его окончательно, но мне хотелось, чтобы она запомнила мир так, как его видят люди. Теперь же… — он замолчал на мгновение, в котором Уилл неожиданно почувствовал слишком много тепла, чтобы не дотронуться до собственного лба. — Теперь же она экстерном закончила несколько классов и ближе ко мне, чем я сам из прошлого.»

Слышать Алана таким — было редкостью. Видеть же его в подобном состоянии оказалось на деле восьмым чудом света из семи.

«У нас гости…»

Контроль над телом вернулся к Уиллу слишком резко, и он едва не повалился вперёд, но вовремя схватился рукой за каркас кровати, подскочил на ноги и схватил висящую в ногах карту Эйлин именно в тот момент, как дверь в палату распахнулась и на пороге возникла облачённая в официальную форму Ордена Саша. Не будь Уильяму все равно, он бы тоже примерил выданную белоснежную форму координатора, начищенные до армейского блеска сапоги и даже поморщился бы от переливающихся золотом эполетов, кажущиеся ему архаичной вкусовщиной. Он смог бы даже простить галифе, вид которых навевал Уильяму непонятные воспоминания — с ними явно было связано что-то важное, но разум упорно отказывался раскрывать все карты прошлого.

Саша же стояла в серой форме, сложив за спиной руки и приподняв одну из бровей с видом величайшего разочарования и удивления одновременно. Юбки были не самым практичным видом одежды, но Орден решил, что узкий «карандаш» — самый подходящий вариант для беготни за монстрами по городу без остановки. В остальном же, форма Саши напомнила выданную ему. Разве что эполетов не было — вместо них серые погоны с тремя золотыми полосами и имперским черным орлом. Кажется, форму координаторов делали с надеждой, что монстры заметят их первыми и у остальной команды будет время сбежать. Иначе Уильям никак не мог объяснить этот ужасающий сознание белый цвет и золото.

— Что вы здесь делаете?

Наверняка, ее тон был бы еще острей, окажись Уильям одним из молодых стажёров под ее руководством. Проникновение в секретный отдел, неподчинение приказам высшего руководства и своеволие — главные характеристики мсье Бельфлёра, которые сходу назвал бы каждый член Ордена, знакомый с рассеянным чудаковатым координатором.

— Я? — Уилл оторвался от листа, на котором еще даже не успел сосредоточиться, но уже состроил напряженное выражение лица, и посмотрел на Сашу. — Осматривал «Объект 1». Мне доложили о некоторых, — Уильям негромко прокашлялся, прочищая горло, — интересных вещах, произошедших здесь. Я должен был удостовериться, что все идёт согласно протоколу исследований.

— Да, — коротко кивнула Саша, — все прошло в точности, как и было запланировано. Осталось только дождаться, чтобы объект пришёл в себя. Не так сложно, да? — Она отошла в сторону и мотнула головой, приглашая Уилла пройти вслед за ней. — Пойдёмте.

Вздохнув, Уилл аккуратно положил карту с анамнезом на место и поморщился: мышцы все еще сводило, и двигаться приходилось через силу. Казалось, что он полежал на каждой конечности пару тройку часов, а затем позволил Эйлин попрыгать на них. Он даже не был уверен, что идёт лучше, чем когда его телом управлял Алан — схватиться за колено и перемещать ноги вручную виделось не самой худшей идеей. Однако к выходу из палаты каждый позвонок хрустнул и вернулся на место, каждая мышца разогрелась, а выбитое когда-то плечо перестало ныть.

Александра ждала его в коридоре вместе с небольшим сопровождением из местной охраны. Среди них Уилл заметил пропустившего его ремонтника, с виноватым видом опускающего глаза. Нервным движением поправив галстук, Уильям приблизился к Саше, то и дело поглядывая на ее сопровождение. Как будто это могло помочь, реши они скрутить его прямо здесь и сейчас за какой-нибудь надуманный повод. Уилл заметил, что в Ордене это было весьма популярной практикой, а слишком горький кофе на столе Шарля мог оказаться если не причиной потерять голову, то как минимум оказаться в опале и ссылке в самый бедный департамент на Багамах.

Впрочем, пока у них с Шарлем хорошие дружеские отношения, ему это не грозило.

— Что у вас? — Уилл остановился перед Сашей, едва заметно вздрогнувшей, когда мужчины за ее спиной расступились.

Экзорцист мягко улыбнулась, склонив голову набок, и медленно выдохнула.

— Можно на «ты», — негромко протянула Саша по-французски, следом тут же перейдя на английский. — Конечно, если вы сознательно не держите эмоциональную дистанцию из-за почти стопроцентной летальности нашей миссии, — недобро усмехнулась она и, развернувшись на каблуках, направилась в сторону массивных полупрозрачных изумрудных дверей, за которыми заканчивался отдел ремонтников. — Я все понимаю. Не хочется привязываться к человеку, которого через неделю может уже не быть. Уже был неприятный опыт?

Уголки губ Уильяма коротко дёрнулись.

— К счастью, пока нет. Так… — он замолчал, одёргивая себя, чтобы не обратиться снова на «вы», и зашагал чуть медленней, давая Саше возможность поспевать за ним. — Что у тебя?

— Элементалисты. — Саша повела плечами, вышагивая рядом с Уиллом едва ли не вымуштрованной строевой походкой. Разве что туфли на высоком каблуке мешали это делать и заставляли лишний раз задуматься о целесообразности женской формы Ордена. — Я просматривала записи архивов и нашла несколько заметок о похожих случаях. Последний был около десяти лет назад, но тогда объект был успешно ликвидирован Орденом без серьёзных последствий. Пара человек погибла, но общая оперативность действий способствовала положительным оценкам со стороны руководства. Все есть в этой папке. Так вот, я…

— О, манифик²⁶, вы оба здесь! Мне невероятно повезло!

Шарль появился из-за распахнутых изумрудных дверей с пафосным грохотом, напоминая Уильяму, почему находиться рядом с верховным координатором Ордена больше пяти минут становилось пыткой. Он шёл с широкой улыбкой, а за спиной у него маячил взъерошенного вида паренёк. Уилл видел его первый раз, но уже хотелось усадить в ванную, вымыть и привести в божеское состояние. Его ошалевший взгляд бегал по коридору, пока не остановился сначала на Уилле, а затем на Саше, и уголки губ незнакомца как-то нервно дёрнулись, словно он хотел улыбнуться, но это доставляло ему дискомфорт. Он следовал за Шарлем послушным щенком, пока они оба не остановились перед Уиллом: парень остался чуть позади со сцепленными за спиной руками, прямо как Шарль, — одинаково раскачиваясь с пятки на носок.

— Что-то срочное? — отчеканила Саша, резко распрямившись: вот только позвоночник от этого вытягивания хрустнул у Уилла.

Шарль бросил на Уильяма загадочный взгляд и повёл головой, откинув упавшую на лоб чёлку.

— Нет-нет, — он всплеснул руками, протестуя, — я просто хотел представить вам вашего помощника в расследовании. Вьян иси!²⁷ — Шарль жестом махнул в сторону паренька за спиной, и от тут же подскочил, встав сбоку и вздёрнув подбородок. Делакруа оценивающим взглядом обвёл его, поправил черную охотничью куртку и разметавшиеся светлые волосы, а затем снова довольно улыбнулся. — Вот так, отлично. Что ж, господа, для меня честь вас познакомить. Это Андрэ, ваш персональный помощник на ближайшие несколько дней. Или недель. Тут уж как повезёт. Андрэ наша новейшая разработка. Автоматизированная система жизнеобеспечения. В его мозг вшиты маленькие чипы, позволяющие напрямую связывать с главным штабом из любой точки планеты. Вся доступная нам информация находится прямо тут. — Он ткнул пальцем в висок Андрэ. — Вам нужно только запросить ее. Повышенные рефлексы. Уникально тонкий слух и зрение, способное видеть в ночи так же, как днём. А, и самое главное! — Шарль для наглядности, если вдруг окружающие не совсем так поняли его эмоцию, хлопнул себя ладонью по лицу. — Заблокированные воспоминания! Никаких разговоров о предыдущих делах, о том, что случилось на прошлой неделе и прочей ерунде. Андрэ живёт здесь и сейчас. У него нет прошлого и нет будущего. Поэтому… пользуйтесь на здоровье. В случае поломки — просто сообщите нам.

Уилл и Саша с недоверием переглянулись, а затем экзорцист слегка подалась вперёд, разглядывая стоящего перед ними «охотника».

— Это что-то типа… — она перевела взгляд на Шарля, — андроида?

— Да, практически. — Тот радостно хлопнул в ладоши. — Только намного лучше. Андрэ, — Шарль повернулся к охотнику и похлопал по спине, — поздоровайся со своими новыми коллегами!

Андрэ выглядел… озадаченным? Да, наверно, это было лучшим описанием того, как в этот момент несколько эмоций одновременно отразились на его лице. Казалось, он не мог определиться, что именно нужно испытывать, и вместо того, чтобы привычно представиться, развернулся на каблуках и размашистыми шагами зачеканил к изумрудным дверям из-за которых они с Шарлем появились не больше пяти минут назад. Уилл, Саша и Шарль одновременно посмотрели друг на друга, а затем перевели взгляды на удаляющуюся спину Андрэ. Его черная охотничья куртка сливалась с полумраком коридора, и только начищенные сапоги изредка блестели от падающего света настенных светильников. Правда коридор Андрэ не покинул: остановился около дверей, сложив за спиной руки и подняв голову, словно он офицер, охраняющий покой самой английской королевы.

Шарль тяжело фыркнул, складывая на груди руки.

— Он немного стесняется. Это временное. Наверно. Но! — он поднял вверх указательный палец, не давая открывшей было рот Александре хоть что-то возразить. — Скоро он привыкнет к вам, пообтёсывается и станет уверенной единицей вашего маленького и, надеюсь всеми святыми, жизнеспособного коллектива!

Привстав на цыпочки и потрепав напоследок Уилла, как маленького ребёнка, Шарль обогнул его, слегка зацепил плечом и показательно громко выдохнул, подняв взгляд к потолку. Возразить своему гениальному решению обернувшимся ему вслед Уиллу и Саше он просто не дал, тут же скрывшись за толпой охранников отдела ремонтников, расступившихся перед ним как море перед Моисеем и слившиеся в сплошную стенку, как футболисты перед лицом штрафного удара. Шарль Делакруа был невыносим, но без этого, как подозревал Уилл, он бы никогда не достиг своего положения.

Дождавшись, когда Шарль окончательно исчезнет из виду, Саша коротко кивнула на замершего у дверей Андрэ и, понизив голос до заговорщицкого, прошептала:

— Пройдём в мой кабинет. Чтоб без лишних ушей.

Несколько винтовых лестниц, пара пролётов и снова знакомый ряд полупрозрачных офисов. Никакой секретности, никакой интимности рабочего процесса. Уилл чувствовал себя экспонатом, за которым сразу наблюдает несколько десятков глаз. И каждый сотрудник не упускал возможности поздороваться и отвлечь от дел. Уилл был бы не против подобных любезностей, если бы это не происходило каждые несколько десятков секунд — один раз он решил засекать время каждый раз, когда ему приветственно кивали, и заносил данные в таблицу. Когда же он в несколько кликов добрался до среднего арифметического, волоски на его шее встали дыбом, а маленький бухгалтер в голове подсчитал реальную зарплату в случае, если об его фактическом рабочем времени узнают в начальстве.

Когда дверь за спиной Уильяма захлопнулась, он рухнул на гостевой диван вместе с Андрэ, предпочитая устало развалиться, закинув ноги на стоящий рядом стул.

— Ты остановилась на элементалистах, что там…

— Элементалисты, — оборвала его Саша, опускаясь в глубокое мягкое кресло. — Уровень наблюдения — высокий. Уровень опасности — высокий. Особенности: склонны в бою не использовать физическую силы предпочитая прибегать к древней магии. Крайней скрытны и осторожны. Внутреннее деление отсутствует…

— А вот это уже наглая ложь. Но что взять со старых справочников и мемуаров парочки координаторов и охотников, пережившим нахождение среди элементалистов?

Никто не слышал, как дверь открылась. Никто не видел, как четвёртый собеседник появился в офисе, но он сидел прямо перед ними, вальяжно сложив ноги на край стола и размеренно покачиваясь на одноногом крутящемся кресле-стуле. От него веяло Аланом Маккензи, но он ни разу им не был. И по тому, как вытянулось лицо Саши, она была с ним знакома.

— Джеймс, очень приятно познакомиться. Со всеми вами. А вы должно быть… — он посмотрел Уильяма и улыбнулся, — Уильям, я прав? Ведущий координатор Ордена, отличник учёбы и просто сын маминой подруги. Кажется, именно так мне вас описывал Шарль, предлагая повышение до должности его заместителя.

— Да, — заскрежетал зубами Уилл, опуская ноги на пол. — Это Саша и Андрэ.

— Какая приятно… — Губы Джеймса растянулись в ядовитой усмешке, — неожиданная встреча. Так чему посвящён разговор? Мне до жути интересно узнать все ваши маленькие тайны и планы, а потом пойти и слить их Шарлю.

Он мерзко рассмеялся, заставляя лицо Саши покрыться неровными пятнами.

— Все, что говорится в этом кабинете — конфиденциально. Поэтому я прошу те… — она поперхнулась воздухом и несильно похлопала себя на груди, — вас выйти, закрыть за собой дверь и больше никогда не возвращаться. Если вы собираетесь сказать, что можете предоставить нам информацию, то спешу вас сразу огорчить — у меня есть свой информатор. И в ваших услугах мы не нуждаемся.

На лице Джеймса не дрогнуло ни одной мышцы. Его улыбка, наигранная, стала только шире, а затем он резко подался вперёд и щёлкнул пальцами прямо перед носом у Саши.

— Сколько пафоса и злости. Не хмурь так носик, Александра, тебе не идёт. — Он шутливо погрозил ей, отчего теперь вся кожа Саши была полностью красной. — Да и к тому же, что я сделал, чтобы заслужить подобное отношение? Мне казалось, мы разошлись хорошими друзьями. Разве нет?

Саша повела головой, схватила со стола ручку и, поджав подбородок, холодно процедила:

— Мы недостаточно знакомы, чтобы я могла поделиться подобного рода мнением. Увы.

Кажется, Уильям чего-то не знал. Чего-то очень важного и необходимого, чтобы понять, почему холодное лицо Саши закаменело при виде Джеймса, а он только лыбился и разглядывать ее форму, рабочий стол и портрет Шарля за спиной. Огромный парадный Делакруа преследовал Уильяма в каждом кабинете, словно нарочно следил. Впрочем, у всех в этой стране была нездоровая любовь к портретам начальников в своих кабинетах — даже у местного дворника в комнате висело фото домовладельца. Это было странно и пугающе… знакомым для Уилла, откидывая в детство и комнату отца, где огромный портрет Рузвельта висел прямо за резным дубовым креслом.

Хмыкнув, Джеймс развёл руками и откинулся на спинку.

— Могу я хотя бы посидеть и послушать? Не вынуждай меня пользоваться всей полнотой моей власти в Ордене, Александра. Лучше согласись по-хорошему, пока у меня… — он на мгновение замолчал, а затем мягко и опасно протянул: — приемлемое настроение. Ну же, Александра. Порадуй меня. По старой дружбе и в память о том чудесном времени, что мы провели вместе.

Джеймс мурлыкнул это настолько интимно, что Уиллу показалось, будто это их связывало нечто большее? чем просто дружба двух коллег. Саша ёрзала в своём кресле, перекладывала пачки с одного конца стола на другой, а затем разочарованно выдохнула, сжала пальцами переносицу и, задержав дыхание выпалила:

— Ладно. — Она подняла взгляд на Джеймса и тут же повернулась вместе с креслом в сторону Уилла и Андрэ. — Я начала работать над материалами дела до того, как Шарль выбрал добровольцев. Я… — она уклончиво повела головой, — в некотором роде догадываюсь, с чем мы имеем дело. Несколько лет назад мы вели один объект. Неофициально. Шарль об этом упоминал. И в тот раз все закончилось не самым лучшим образом.

— Тебя приставили к награде, — скучающим тоном заметил Джеймс.

— Я этого не просила. Это была исключительно инициатива начальства, — холодно выплюнула Саша, тряхнув собранными в тугой хвост на голове каштановыми волосами. — Так же я не просила восстанавливать меня в должности и звании.

— Не благодари. Хотя, — Джеймс снова щёлкнул пальцами и крутанулся на стуле, — от бутылочки хорошего виски я бы не отказался.

Саша хотела было что-то сказать, но вместо этого просто открывала и закрывала рот, словно ее только что облили ледяной водой на выходе из душа. Она кусала губы, бегала взглядом по столу и всячески избегала направленного на неё внимания Джеймса, как это делает человек… испытывающий угрызения совести? Кажется, Саше было неловко, но она не могла сама определиться, почему: ее лицо перекосилось, подбородок дрожал, а один из уголков губ опустился и подёргивался, будто кто-то тянул его за ниточки в определённое время. Ее лицо походило на гипсовую маску, замершее и отчуждённое, за которым едва ли можно было разглядеть настоящие эмоции женщины.

— Так… — прервал недолгое молчание Уилл, потерев сухой от недосыпа глаз и прикрыл кулаком неожиданно напавший на него зевок, — может быть ты расскажешь чуть больше? Как эта история связана с нашим «Объектом 2»? Или их связь — просто твоё предположение?

— Пока только моё предположение. Но все сходится. «Объект 2» проявил яркие способности элементалистов. — Саша вытащила папку из стопки и, положив перед собой, ткнула в неё пальцем. — Просмотренные мною материалы доказывают существование аналогичных ситуаций в прошлом. Ошибки просто не может быть. К тому же неожиданное возвращение…

Саша запнулась и нервно сглотнула, чем тут же вызвала ехидную ухмылку на лице Джеймса.

— Давай, произнеси его имя. Это не так сложно, как тебе кажется, — едко нараспев протянул он.

Тихий писк донёсся до слуха Уилла. Как от кардиомонитора. Словно что-то медленным неровным ритмом считывал биение чужого сердца. И повернувшись, он заметил как под серой рубашкой Андрэ просвечивают красные огонёчки, некоторые из которых складывались во вполне различимые цифры, похожие на пульс человека. Когда же писк на секунду смолк, Уилл услышал скрежет, несколько щелчков, а затем огни погасли, отчего лицо Андрэ побледнело, приобретя болезненно сизый оттенок. Охотник едва заметно качнулся, стукнул себя кулаком в грудь, и огни снова вспыхнули с протяжным громким писком.

— Простите, — он виновато посмотрел на Уилла. — Такое иногда случается. Проблемы с питанием.

Уильям смог только состроить понимающее лицо и, подняв брови, с многозначительным кивком поджать губы. Словно он действительно уже смог смириться со всем, что происходит вокруг.

— Агриэля, — выплюнула Саша. — Возвращение Агриэля. В одно время с появлением «Объекта 2» выглядит слишком подозрительным совпадением, чтобы я могла закрыть на это глаза. Я не верю в случайности. Только не на этой работе. Поэтому я смею сделать вывод, что «Объект 2» — элементалист огня. Весьма редкое явление в их среде. И как мы убедились — весьма опасное.

— А если бы мадемуазель не прервала меня, — едва ли скрывая рвущийся наружу сарказм, протянул Джеймс, — вы бы непременно узнали, как к подобным личностям относятся среди самих элементалистов. Что? — Его тёмная бровь изогнулась, и он удивлённо уставился на Сашу. — Ходят слухи, они не в почёте среди остальных кланов. На них даже иногда объявляется, — Джеймс загадочно ухмыльнулся и зачесал упавшие на лоб кудри, — охота. Конечно, если они доживают до зрелого возраста. Обычно таких убивают еще в первые минуты их жизни. Ах нет! — Уилл подпрыгнул от раздавшегося хлопка, когда ладонь Джеймса встретилась с его лбом. — Не убивают. Вот я идиот! Все опять попутал и забыл! Нет. Их просто приносят в жертву, как священных агнцев. И вот, — он развёл руками, — история закончена. Добро пожаловать в неизбежность.

Джеймс хлопнул в ладоши и замолчал, оставляя на губах горькое послевкусие, как от микстуры, которой Уилла пичкала нянечка. Все тело зачесалось как от твидового пиджака, и Уильям, чтобы унять желание расцарапать предплечье в кровь, взъерошил волосы и сбивчиво выдохнул:

— Неизбежность чего?

— Судьбы. Предназначения. Несправедливости, — загибая пальцы, перечислил Джеймс. — Я бы прочитал вам лекцию по иерархическому строению элементалистов, но ни у меня, ни у вас нет на это сейчас времени, как я полагаю. А некоторые даже смотреть на меня не хотят. У-у-ух, вот это у тебя все-таки глазищи, Александра. Не смотри на меня, — он сделал паузу, чтобы затем негромко и томно выдохнуть: — так. Впрочем, чувствую, вопросов ко мне нет. В таком случае я вас покину. Аривидерчи. Или, как говорят, элементалисты, тьиха²⁸. Могу подарить вам словарик на всякий случай — вдруг попадёте в беду.

Он исчез так же внезапно, как и появился, и, кажется, из всех присутствующих это беспокоило только Уилла. Привыкший к выходкам Алана, он не удивлялся ничему, но возникающие из ниоткуда на ровном месте люди не были чем-то обыденным даже для этого мира, где на центральной площади людям отрубали головы, а всем руководила кучка религиозно-милитаристских фанатиков. Нет, подобное было достаточно странно и… Уиллу показалось, что голос Джеймса был ему знаком.

Они сидели в молчании, буравя взглядами все еще равномерно покачивающийся стул. Никто не решался подать голос: Саша нервно щелкала ручкой и стучала ногой по полу, Андрэ рассеянно бил себя в грудь, а Уилл мог только вопрошать, зачем он вообще во все это вписался.

— И что мы… — тихий голос раздался рядом с Уиллом, и он метнулся взглядом на Андрэ, — будем делать?

Тяжелый вздох Саши упал на пол раскатами соборных колоколов в нескольких десятках метров прямо над ними.

— Мы должны найти ее. И уничтожить. Даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни.

Глава XV. Джеймс

Мягкие и тёплые пальцы почти невесомо скользнули по ее коже. Эйлин дышала медленно и прерывисто, как бы пропуская несколько вдохов, и длинные пушистые ресницы едва заметно подёргивались.

Она была без сознания уже несколько долгих и томительных часов.

И все ещё не приходила в себя.

Кончики пальцев мягкими плавными движениями коснулись бледного длинного шрама на щеке, обвели остро выведенную линию челюсти, скользнули над немного приоткрытыми розовыми губами и едва ощутимо дотронулись до кончика острого носа. Эйлин нахмурилась. Её дыхание участилось, стало несколько сбивчивым, а затем и вовсе остановилось на мгновение. А в следующую секунду она, сделав глубокий сдавленный вдох, распахнула. Она часто и нервно заморгала, со слезами жмурясь от болезненного яркого летнего солнца, как в следующее мгновение чья-то широкая тёмная фигура полностью отрезала от неё свет, дав наконец возможность нормально видеть. Нормально — в пределах доступных для близорукого человека возможностей.

— Что… как я здесь оказалась? Где я? — её голос хрипел, рвался сквозь пересохшее горло и эхом отражался в звенящей пустоте головы; а потрескавшиеся губы саднило маленькими кровоточащими трещинами.

Все так же лёжа, Эйлин растерянно заозиралась по сторонам. Полуоторванные полосатые обои, склонившийся над ней парень, загадочно улыбающийся белозубой улыбкой. От него пахло свежей выпечкой и алкоголем, отчего в желудке заурчало.

— Ты была без сознания, — безэмоционально отозвался незнакомец, продолжая улыбаться. — Я гулял неподалёку. Увидел, что тебе нехорошо и… принёс сюда.

Парень был симпатичным: карамельно-каштановые непослушные волосы, глаза цвета расплавленной карамели и россыпь мелких темных веснушек. Эйлин довольно улыбнулась, а затем резко замерла, будто что-то проскользнуло в её сознании, словно что-то очень важное и значимое всплыло в ее памяти. Переменившись в лице, она растерянно забегала полуслепым взглядом по комнате.

— Мне… мне нужно домой. К отцу, — нервно заёрзав, она подскочила на скрипящей кровати, тут же слепо зашарив руками в поисках чего-то. — Он же без меня совсем пропадёт. Он же плохо чувствует себя последнее время. Мне нужно срочно к нему вернуться.

Незнакомец добродушно усмехнулся. Эйлин ещё несколько секунд пыталась найти что-то наощупь, а затем вскочила на ноги, опасно пошатнулась, — перед невидящим ничего взглядом все поплыло и пошло кругом, — и тут же была повалена обратно на кровать крепкой хваткой. Сердце в груди болезненно сжалось.

— В таком состоянии ты точно никуда не пойдёшь, — покачал головой парень, прижимая ее руки к кровати. — Ты несколько часов провалялась в постели, чтобы теперь я тебя куда-то вот так вот просто отпустил.

По ее телу прошла мелка дрожь. Она сжалась. и болезненно замерла.

— Отпусти меня. Пожалуйста.

— Прости, — парень несколько виновато улыбнулся и тут же отпустил ее руки, отступая на пару шагов. — Я побоялся, что ты упадёшь и разобьёшь себе что-нибудь.

Эйлин ничего не сказала: лишь пристально следила за движениями его размытой фигуры, что юноша расценил как приглашение и присел рядом на кровать.

— Тебя как зовут-то? — заглядывая в глаза, поинтересовался он и заправил ей за ушко одну светлую прядь.

Она немного нахмурилась, недоверчиво покосилась и несильно мотнула головой, уклоняясь от его прикосновений.

— Эйлин, — хмуро протянула она. — Эйлин Маккензи.

Его губы растянулись в довольной ухмылке. От него не исходило угрозы, и все же Эйлин было некомфортно рядом с ним. В конце концов вместо того, чтобы позвонить в больницу и сообщить обо всем её отцу, он просто несколько часов просто смотрел на её бессознательное тело и ждал.

Как минимум это было слишком… странным, а как максимум — наводило на мысли о серийных убийцах и вампирах-школьниках.

— И где ж ты живёшь, Эйлин Маккензи? — мягко усмехнулся он, подавшись вперёд, так что их лица снова оказались в нескольких сантиметрах друг от друга.

— Чикаго, штат Иллинойс, — Эйлин выдала ему уже заученную до дыр фразу.

Голова раскалывалась. Эйлин ещё пару мгновений близоруко пялилась в лицо незнакомцу, а затем отвела взгляд, рассеянным жестом мазнув по переносице, словно поправляя очки.

Кровать скрипнула: незнакомец поднялся на ноги и, подойдя к грязному окну, выглянул на улицу из-за занавески.

— Где мы? — прищурившись, Эйлин уставилась на парня.

— Где-то, хм, — задумчиво протянул он, — около границы с Канадой. Вашингтон. И… — парень замер, обернулся к Эйлин и поджал губы, — как же ты оказалась так далеко от дома?

Вопрос застал Эйлин врасплох. Эйлин Маккензи любила находить себе приключения на пятую точку, а спонтанные вечеринки, на которых она была частым гостем, регулярно заводили ее за пределы штата.

Но никогда настолько далеко.

— Я… Я не знаю, — испуганно пробормотала Эйлин, оторопев на мгновение. Несколько глубоких вдохов, и она наконец встрепенулась, задавая логичный вопрос: — А… как тебя-то вообще зовут? — она слепо пялилась на размытые очертания фигуры ее невольного «спасителя», с ужасом ожидая ответ.

Парень замер, придерживая рукой потрёпанную жизнью занавеску, а затем вновь обернулся к Эйлин и добродушно улыбнулся.

— Джеймс, — пожал плечами он, и через секунду оказался рядом с ней, снова продавив собой кровать.

На этот раз Эйлин не отпрянула. Она вглядывалась в яркие золотистые глаза, в эти добродушные морщинки в уголках глаз и в эту притягивающую к себе улыбку. Он был ее ровесником, но казался намного старше ее самой.

— Почему ты не вызвал скорую?

Вопрос Эйлин, казалось, позабавил Джеймса: его губы растянулись в ехидной ухмылке, а сам он игриво дотронулся до кончика острого носа Эйлин.

— До ближайшего города несколько десятков миль, а на подстанции произошла авария. Во всей округе нет электричества. Так что пришлось обходиться своими силами, безграничным терпением и надеждой, что ты все-таки придёшь в себя раньше, чем я поседею, — ухмыльнулся Джеймс.

Верилось в его слова не больше, чем в слова Алана в усыпанной следами губной помады рубашки, когда он уверял дядю Уилла, что у него ничего с этими женщинами не было. Но Эйлин оставалось только довериться Джеймсу, пока память продолжала возвращаться к ней отрывисто, маленькими острыми осколками вонзаясь в сознание.

— Ты вообще что-нибудь помнишь? — тихо и вкрадчиво протянул Джеймс; Эйлин даже показалось, что она услышала в нем невесомые нотки заботы.

Она не помнила ничего, кроме стоявшей перед глазами плотной стены обволакивающей воды. Легкие горели, а склизкое чувство обвивающихся вокруг рук водорослей навязчиво преследовало Эйлин. Липкий и тягучий туман заполнял собой образующиеся в памяти пустоты, а разум болезненно пульсировал, отзываясь на каждую попытку подобраться к воспоминаниям резью в глазах и замиранием сердца.

— Мы были на вечеринке, — неуверенно протянула Эйлин, с усилием копаясь на задворках собственной памяти. — Нас было трое: я, Мэлс и Лана. Лана не хотела идти, но мы ее уговорили. Ещё все мои однокурсники и знакомые знакомых. Ещё там был Эйдан. Мы с ним немного повздорили. А еще было озеро…

Эйлин замолчала, нервно теребя край покрывала. Ее полуслепой взгляд перебегал с немного озадаченного в этот момент лица Джеймса на окно и обратно. Что-то не складывалось во всей этой истории, где-то она потеряла часть паззла, и этот маленький недостающий фрагмент искажал тщательно выстраиваемую цепочку происходивших с ней накануне событий. В памяти всплывало совсем не то, что ей хотелось вспоминать в первую очередь, а последним, что Эйлин помнила, были длинные деревянные мостки, несколько пошатывающиеся от времени и местами склизкие от налипших на них озёрных водорослей. Она помнила черную гладкую поверхность воды, мельтешащих вокруг знакомых и пронизывающий до костей холод.

— Ладно, окей, я поняла, — устало протянула Эйлин. — Это все подстроено? Эйдан все-таки меня напоил и попросил тебя подыграть ему. Уверена, где-то в этом номере стоит скрытая камера, а этот засранец сейчас сидит и ржёт надо мной. Не знаю, что он так задумал, но предлагаю все это закончить и разойтись по домам.

Джеймс лишь несколько озадаченно вскинул брови.

— Не понимаю, о чем ты, — поджав губы, произнёс он и с самым невинным видом развёл руками.

Плотная пелена тумана в голове начинала медленно расступаться перед Эйлин. Мысль о пробах, на которых она должна была быть, яркой вспышкой пронеслась по её сознанию.

— Все ты понимаешь. Вези меня домой уже. Мне ещё документы нужно забрать. И у меня прослушивание. Если мы поторопимся, хм, — Эйлин осеклась, а затем улыбнулась, — то сможем через два-три дня уже быть в Чикаго. Как раз успею к пробам. Ещё даже время останется. Разумеется, если мы действительно сейчас в Вашингтоне, а не в Висконсине или Индиане.

— Нет, — как-то упрямо мотнул головой Джеймс. — Если я куда и отвезу тебя, то в ближайшую больницу.

Давящее чувство в груди Эйлин тянуло, ныло и не давало спокойно сидеть на месте. Она что-то упускала из вида, не замечала чего-то невероятно важного для неё. Вместо этого все ее мысли кружили лишь вокруг всплывающего в памяти лица отца и его обиженного выражения, когда он поймёт, что это она съела последний кусочек его любимой пиццы.

— Мне… мне правда очень нужно домой, — уже значительно тише добавила Эйлин, умоляюще глядя на Джеймса. — Отец наверняка очень сильно обо мне переживает и места себе не находит. Ну, отвези, — она резко дёрнулась в сторону Джеймса, вцепляясь в его плечо. — И мне… мне нужны линзы. Или очки.

Джеймс несколько долгих секунд изучал лицо Эйлин, а затем вздохнул.

— Ну что ж, — Джейми смолк, выдерживая слишком мучительную паузу, а затем вскочил на ноги и хлопнул в ладоши, — поехали в Чикаго. Давненько я там не был.

Он протянул Эйлин руку, за которую она тут же ухватилась, а затем потянул ее к выходу, на ходу хватая лежащие на маленьком столике около входа ключи. Эйлин лишь успела нацепить свою куртку, прежде чем покинуть душный номер мотеля. Джеймс продолжал что-то говорить по пути к машине, но Эйлин не могла разобрать ни слова — они тонули в обдувавшем ее воздухе. Пальцы Джеймса были слишком горячими — или же это просто кожа Эйлин была настолько ледяной? — обжигая своим прикосновением, а солнце заставляло болезненно морщиться.

Эйлин знала Джеймса не больше нескольких минут, но почему-то села к нему в машину, что должна была отвезти ее домой.

К отцу.

Глава XVI. Травница

Настройки подключения успешно обновлены…

Эйлин очнулась на софе. На плоской каменной софе, от которой раскалывалась спина, ныли ребра, а голова запрокидывалась, утыкаясь носом в какие-то листья. Воздух потянулся едким запахом красного вина, травы и влажности, неизменно сопровождавшей каждое подвальное помещение или катакомбы, по которым Эйлинпротащили несколько часов назад. Или это было вчера? Или?..

Она попыталась открыть глаза, но веки слиплись от долго сна, хрустели. Эйлин зажмурилась — когда же она смогла распахнуть взгляд, мир вокруг неё замерцал, подёрнулся телевизионной рябью, и она едва могла ухватиться за окружающих ее людей, как за якорь реальности. Мир плыл, покачивался и выцветал, словно старые фотографии, а люди на них кружились вокруг Эйлин. На секунду ей даже показалось, что она попала на какую-то кислотную вечеринку, оставаясь единственным трезвым человеком в компании. Несколько девушек остановились рядом с ней: их глаза закатились, так что оставались видны только белки, — и затряслись в судорогах. Еще одна группка, замирая через каждые несколько шагов, приблизилась к алтарю, неся в руках разорванных на части змей.

Эйлин попыталась прищуриться, чтобы разглядеть их получше, но изображение зашипело, несколько раз дёрнулось, и голову пронзила острая пульсирующая боль. Глаза горели, чесались — хотелось вцепиться в них и расцарапать ногтями, как кожу, если бы это могло избавить от разъедающего их раздражения. Когда же Эйлин проморгалась и смогла снова оглядеться, то поняла, что никого, кроме неё в зале не было. Факелы тускло мерцали, то вспыхивая, то полностью растворяясь в обступающей Эйлин темноте. Она видела их очертания, но чем дольше смотрела на них, тем расплывчатей становились их силуэты, — будто Эйлин забывала их, словно кто-то вымарывал из ее сознания малейшее воспоминание о форме и жаре горящих кусков дерева. Она попыталась пошевелиться, но ее ноги оказались привязаны к каменной софе длинными виноградными лозами: грозди свисали с них, некоторые оттягивали зелень до пола, другие же покоились рядом с самой Эйлин. По позвоночнику прошёл холод — стоило факелам вновь вспыхнуть, а скорчившимся в припадках образам людей появиться в комнате, как огонь осветил серые мраморные очертания Эйлин.

Она не лежала на каменной софе.

Она была ею — холодной безжизненной статуей.

«Где я?» — слова растворились в наступающем на сознание тумане тихим эхом.

Ждать ответ было бессмысленно, но в следующую секунду низкий, чуть насмешливый голос вспыхнул маленькими огоньками вокруг неподвижной Эйлин-статуи:

«Подозреваю, что там же, где мы были в последний раз. Не уверен, что смогу точно назвать место, но спешу с полной уверенностью в своих словах выразить недовольство столь жёсткой кроватью и запахом плесени. Впрочем, не уверен, что ты столь же привередлива к условиям содержания, как и я…»

«Что?..»

Огни парили вокруг Эйлин: казалось, кто-то поджёг свечи и запустил их в воздух. Воск расплавился — пламя же продолжало освещать свой недолги путь. Огонь не обжигал ее кожу, приближаясь к лицу — она чувствовала лишь лёгкое тепло, как от нагретого июльской жарой камня.

«Как… — наблюдая за крутящимися вокруг в экстатическом припадке девушках, пробормотала Эйлин, — как это прекратить?»

«Будь я на твоём месте, без сомнения, поспешил бы найти пистолет, но, кажется, он будет бессилен…» — голос мягко рассмеялся.

А в следующую секунду огни вспыхнули, ослепив Эйлин. Она вздрогнула — щека царапнула что-то мокрое и землистое, глаза заныли от боли, когда Маккензи попыталась их снова разлепить, а повязка давила на глаза. Откуда-то сверху доносился шум и топот, как от стада слонов, но Эйлин это не беспокоило. Подскочив на скрипнувшей койке, она слепо ткнулась в сторону, стукнувшись лбом обо что-то твёрдое. Кажется, это была стена.

— Что здесь вообще происходит? — рассеянно пробормотала Эйлин, шаря рукой по влажному камню.

— Медиумы, — глухо донеслось из-за стены, и Эйлин подалась вперёд, прижавшись к ней ухом. — У них сегодня какой-то праздник. Религиозный. — Голос зевнул. — Орден разрешает им его справлять. Обеспечивает безопасность, что, как по мне, сущая глупость. В их состоянии они опасней, чем все охотники Ордена вместе взятые. Вообще-то я собирался поспать, но… Видимо не судьба.

Она пыталась открыть глаза под повязкой, но каждый раз сдавалась, когда слипшиеся веки опасно хрустели, ныли и отказывались разлепляться. Из-за стены раздался усталый вздох, и Эйлин, отвернувшись от неё и раздражённо рыкнув, вцепилась пальцами в край затвердевшей ткани, потянув ее вниз, мимо губ и подбородка, пока обруч не повис безвольно у неё на шее. Кончики пальцев дрожа скользили по коже лица, по сухим липким дорожкам, по распухшим от гематом скулам, по ноющему носу, пока не добрались до век. Которые больше напоминали по ощущениям равиоли. Наверняка, тереть их было самой идиотской идеей, и дядя Уилл несомненно поругает ее, когда она придёт жаловаться на попавшие в глаза соринки, но сейчас это было единственное, что пришло Эйлин на ум. И, к ее удивлению, дало свои результаты — немного похрустев, корки и забившийся меж век песок осыпался на щеки и ладони, и Эйлин медленно открыла глаза, оглядываясь.

Вокруг неё была темнота.

Она еще несколько раз моргнула, но ничего не поменялось. Только жужжание, тихое и навязчивое раздалось у неё над ухом, а затем мимо пролетел рой маленьких светящихся огонёчков, облепивших, кажется, какой-то столик. Эйлин повернула голову: огоньки это заметили и метнулись вслед за ней, на этот раз облепив ручку входной двери, кажется, серебристую, и небольшую пробковую доску, не то коричневого, не то горчичного цвета — оттенок переливался градиентом, словно светлячки не знали, на котором стоит остановиться. И куда бы Эйлин не повернула голову, эти маленькие навязчивые огоньки следовали за ней, не давая рассмотреть комнату целиком.

Через мгновение из-за стены раздалось ненавязчивое покашливание.

Подскочив, Эйлин резко развернулась и припала ухом к стене. Огоньки метнулись за ней, но разбились об тёмную землю, как кожа на щеке Эйлин снова поцарапалась об острые выступы не то гранита, не то застрявшего между слоями щебня. Она не видела, что тупой болью утыкалось ей в скулу, но чувствовала горячую дорожку, стекавшую по щеке вниз, вдоль линии челюсти и затем к подбородку, с которого тут же срывалась за воротник прямо на грудь. Должно быть она все еще была в больничной одежде, потому как ветер легко проникал под ткань, заставляя кожу покрываться мурашками, а Эйлин ёжиться.

— Ты кто? — прохрипела она и негромко прочистила горло.

— Я? — голос за стенкой звучал не то удивлённо, не то обиженно, словно он был кем-то, кого Эйлин непременно должна была знать, но по своей глупости упустила этот момент и теперь пребывала в неведении. — Я Феликс. Вампир-нелегал. По крайней мере так записали в протоколе ареста. Я же предпочитаю «свободный вампир».

— Ва… — Эйлин подавилась воздухом и выпучила глаза, — что?!

— Вампир. У тебя такой удивлённый голос, словно ты никогда вампиров не встречала. Мы типа как бы мертвы, а как бы нет. Кровь там пьём и все такое, — скучающим тоном протянул собеседник. — Солнечного света боимся — хотя это полный бред. Мы сами это придумали, чтобы люди не ожидали встретить нас днём. Удобней охотиться. Иной раз сидишь дома, желудок сводит, хочется кем-нибудь перекусить, а на улице полдень. Так и с голоду помереть недолго. А так сказал, что не можешь выходить на солнце, и они сами к нам лезут. Разве что на крема приходится много тратить. Кожа чувствительная. Я вот тут как раз недавно купил себе такой тюбик увлажняющего… Теперь всем советую. Сама-то как тут оказалась?

— Я… — Эйлин запнулась, ощущая на языке привкус озёрной воды, ила и собственных промокших волос, — утонула.

— Утопленница, значит. Понимаю-понимаю. Не думал, конечно, что вас тоже заставят регистрироваться. Хотя судя по тому, что мы в соседних камерах, ты решила податься в свободное плавание, как и я. Прости за каламбур. Тогда не очень завидую тому, что тебя ждёт.

«Мог бы рассказать чуть больше, чем ничего. Некоторые люди слишком склонны недоговаривать, пытаясь сохранить завесу тайны, превращающуюся в итоге в мокрое одеяло.»

«Он сказал, что он вампир», — растерянно протянула про себя Эйлин.

«А я Элементаль Огня, — хмыкнул голос в ее голове, обжигая каждую мысль густым черным дымом. — Будешь верить каждому первому встречному? Я бы советовал не быть настолько наивной и подходить к анализу получаемой информации чуть более критически. Как минимум было бы неплохо собрать данные за последние несколько тысяч лет. Или хотя бы столетий, чтобы воспользоваться доказательной базой и подтвердить полученные выводы. Я, конечно, все понимаю, потому что навёл справки у определённых личностей. Ты только недавно родилась, и подобное детское поведение вполне логично, но… — голос вздохнул настолько устало и тяжко, что Эйлин подумалось, будто на его обладателя свалилась вся тяжесть этого мира, как на тех атлантов, что держали небо на своих плечах. — Предлагаю ускорить твоё взросление.»

«Мне двадцать шесть.»

«А выглядишь на все пятнадцать миллиардов.»

«Что?..»

— …а потом я сделал подкоп. Ты вообще меня слушаешь?!

Феликс с силой ударил в стену с другой стороны, отчего Эйлин дёрнулась, заставляя еще одну тонкую струйку стекать по щеке.

— Прости, я… — Маккензи повела головой и посмотрела в сторону, где должна была быть дверь; огоньки тут же метнулись за ее взглядом, облепляя собой стол и небольшое окошко под потолком, сквозь которое пробивался желтоватый свет, — а затем снова прильнула к стене, — отключилась. Со мной такое бывает.

— Недостаток кислорода. В общем, я это все о чем. Я сделал подкоп. На поверхность. Могу взять тебя с собой. Если, конечно, ты не планируешь стать ритуальной жертвой для этих сумасшедших.

— Ритуальной жертвой? — подавилась воздухом Эйлин, и кожа на лице болезненно натянулась, засочившись новыми тёплыми струйками, теперь, кажется, разбегавшимися от ее глаз. — Кажется, мне не стоило оскорблять того священника. Возможно, мой личный ад выглядел бы не настолько безумно.

«Безумно? По-моему, все весьма обыденно. Для тебя…»

Эйлин вслепую отмахнулась от голоса, как от назойливой мухи, и могла поклясться, что пальцы на секунду почувствовали под собой что-то похожее на короткие гладкие волосы. Быстрый взгляд в сторону руки — темнота, сквозь которую слабыми оранжевыми огонёчками пробивались светлячки, вытягиваясь в несколько длинных нитей на коже. И если бы Эйлин не была уверена, что рядом никого нет, сказала бы, что это чьи-то пряди. Но нет, уже через мгновение светлячков поглотила тьма, и они растворились, оставляя растерянную Эйлин один на один с холодом и пустотой.

— Так ты… — Она нервно сглотнула, сжимая и разжимая пальцы, проступавшие перед ее взглядом слабыми очертаниями. — Ты сказал что-то про подкоп.

— Да. Выкопал его. Прямо до самых внешних стен Ордена. Благо, это не так далеко, как могло оказаться.

— Да ты прям аббат Фариа²⁹.

— Кто?

— Э-э-э, — на несколько секунд зависла Эйлин и тряхнула взлохмаченными волосами, словно собеседник мог ее увидеть, — неважно. И когда… — она ойкнула, прикусив язык за любопытство, и все же продолжила: — ты собираешься сбежать?

— Сейчас. Поэтому советую думать быстро. Другой шанс у тебя вряд ли будет. Через несколько минут у них сменится сначала караул, а затем начнётся новый рабочий день. Не сразу, конечно. Там еще будет очень долгая и нудная процедура передачи полномочий и так далее и тому подобное. Если честно, — приглушённо проворчал голос, — никогда не понимал важности этих ритуалов. Как будто они защитят, напади элементалисты на Капеллу. В любом случае, у нас есть примерно полтора часа до того, как они придут. А это еще нужно перетащить тебя к себе. И добраться до поверхности. Там тоже охрана будет, но там уж легче. У меня почти отросли клыки.

— Отросли? — нахмурилась Эйлин и тут же пожалела об этом: глаза защипало, а светлячки собрались перед ними в небольшие оранжевые круги, как если бы Маккензи надавила пальцами на закрытые веки.

— Да. Они вырвали мне их, как только повязали. И мятной пастой натёрли десны. Изверги. Четыре дня уже мучусь.

Феликс за стенкой звучал весьма возмущённым этим фактом. Эйлин же больше беспокоило, что будет с ней через несколько часов, останься она в этой самой палате — это ведь была палата, правда? — и, немного отпрянув от стены, она осторожно пропищала:

— А если я не соглашусь?

В ответ раздался нервный смешок, и Феликс, кажется, заёрзал на своей койке: что-то зашуршало, напоминая Эйлин ткань.

— Они торжественно сбросят тебя в грот под Капеллой. Там самое тонкое место, в котором вечно происходят разрывы. Вода в целом не настолько прочный материал для барьера. А здесь еще и большая концентрация энергии — мы прямо на месте старого языческого капища элементалистов. Слышал, до основания Ордена и великого Исхода, они справляли на этом самом месте свои ритуалы. С человеческими жертвами. Для своих жестоких богов. Но, конечно, же это все всего лишь россказни полоумных старушек. Но здесь слишком большое количество энергии. Мне даже становится как-то… дискомфортно.

«Экскьюзе-муа³⁰, — возмутился голос в ее голове, — но это едва ли что-то большее, чем досадная неприятность. Дискомфорт — это скорее неспособность быть хозяином собственным мыслям. И весьма навязчивым мыслям, к слову. Ты так не думаешь?»

«Я даже не знаю, кто ты.»

«Оскорблён до глубины души.»

Был ли в этом голосе действительно сарказм, или Эйлин только показалось, она не знала. Но вот за стеной снова послышалось непонятное шуршание. Эйлин уже открыла было рот, чтобы спросить, что это за Орден и великий Исход, как неожиданно ее тело прошибло электрическими разрядами. Мышцы свело, и она повалилась на кровать, глядя на корчащиеся пальцы. Она не чувствовала конечностей — ее руки изгибались сами по себе, спина ныла, выгибаясь с такой силой, словно хотела переломиться пополам, а чуждые непонятные образы вспыхивали в сознании.

Выходящее из берегов озеро, уродливый шрам на небе и горящая в агонии вселенная.

Поляна с кругом из камней, парящие в воздухе огни и пушащиеся от влажности леса рыжие волосы.

Аромат новой кожаной обшивки автомобиля, длинный изящный мундштук и серое больничное здание за окном, тонущее в оранжево-красных лучах заката.

Мягкая колышущаяся от сильного ветра трава, острый утёс над пенящимся барашками морем и небольшой храм в долине за спиной.

Еще одна вспышка — и Эйлин обмякла, вжимаясь лицом в мокрую от сочащихся слез и еще чего-то, о чем даже не хотелось думать, подушку. Дыхание рвано вырывалось из груди, пальцы сжимали шершавую ткань, а пересохшее горло с трудом пыталось собрать всю оставшуюся во рту слюну, чтобы загасить разъедающее стенки жжение. Эйлин трясло, она безуспешно душила рвущиеся наружу хрипы подушкой, напоминая себе тех несчастных, что были на каждой вечеринке уже готовыми к ее начало несколькими коктейлями и экстази. Оранжевые круги продолжали плясать перед ее взглядом и каждый раз, как они сталкивались, Эйлин вздрагивала, а пальцы снова сводило судорогой.

Вот только долго упиваться своей слабостью, ей не собирались позволить.

— Ну так что? — Феликс постучал с другой стороны стены, словно это была дверь и Эйлин могла бы ее открыть. — Согласна? Я человек занятой, поэтому лучше обговорить все сразу. И плату, разумеется, тоже.

— Плату? — искренне удивилась Маккензи. — За побег?

— Конечно! Я же рискую своей жизнью!

— Ты ведь… вампир. Ты мёртв.

— У нас свободная страна. — Казалось, Феликс недовольно заворчал и пару раз фыркнул, как обиженная отсутствием сена лошадь. — И я не позволю оскорблять себя по жизненному признаку. Некоторые люди мертвее меня. К тому же, у меня все еще есть голова на плечах. А вот у тебя ее может и не оказаться, если останешься сидеть на заднице ровно и ничего не делать. У Ордена разговор со всеми короткий. Сначала обезглавят, а потом сбросят в грот. Или наоборот. Я уже точно не помню. Но живой ты отсюда уже вряд ли выберешься.

«А ведь заманчиво звучит. Если ты умрёшь, я буду очень… — голос смолк на секунду, чтобы затем, расплывшись в невидимой ухмылке, добавить: — разочарован.»

«Мне показалось, я тебя раздражаю.»

«Конечно. Поэтому я просто не могу позволить тебе лишить меня возможности рассказывать глупые анекдоты и вспоминать всех твоих парней.»

Перспектива эта была весьма заманчивой, потому как и сама Эйлин никогда не была против перемыть косточки всем своим бывшим пассиям, но все же желание пожить еще немного пересиливало отсутствие денег на оплату услуг вампира и шевелящееся внутри к нему недоверие.

Сделав глубокий вдох, Эйлин кивнула сама себе и уверенно ответила в стену:

— Я согласна.

— Отлично! — Раздался хлопок, как от встречи двух ладоней в аплодисментах. — Жди. Лучше, конечно отползти к другой стене. Ради твой же безопасности. А то мало ли что. А я пока разберусь с первой частью нашей небольшой проблемы.

Назвать сложившуюся ситуацию небольшой проблемой у Эйлин Маккензи не поворачивался язык. И все же она отползла наощупь — светлячки неожиданно покинули ее в самый неподходящий момент, оставив в густой липкой темноте, — подальше от стены, разделявшей ее и камеру Феликса и входной двери, из-за которой через некоторое время раздались крики, боевой сигнал и забористая французская ругать.

«Полагаю, мы собираемся довериться этому… вампиру, потому что что?» — вежливо с сочащейся из каждого слова иронией поинтересовался голос.

«Потому что у нас нет другого выбора? Как же чешутся глаза, аргх…» — Эйлин прижала ладони к векам и с силой потёрла их.

Увы, от этого слизистая стала только сильней зудеть, доставляя болезненный дискомфорт и ощущение металлической пыли, осевшей на глазах.

«Смею предположить, что выбор есть всегда. Но не могу не согласиться с тем, что у нас его сейчас лишнего скорее всего не найдётся и придётся отдать себя на растерзание воле судьбы.»

«Ты просто мой внутренний голос, который может заткнуться в любую секунду…»

«Еще этот внутренний голос может петь песни, читать стихи на французском и задекламировать значение числа пи, если мадмуазель это, разумеется интересно. Иногда по выходным я даю бесплатные уроки вышивания или провожу сеанс психотерапии. Бывает очень полезно разобраться со своими внутренними тараканами, прежде чем выходить в свет и…»

Договорить голосу не дали. Несколько взрывов затрясли стены, и Эйлин вздрогнула, когда дверь с грохотом распахнулась и металлическим лязгом врезалась, кажется в стену. Лёгкий порыв ветра — и чужая рука уже схватила ее за запястье, поднимая на ноги и утягивая за собой.

— Бежим!

Феликс не дал Эйлин ни секунды, чтобы осмыслить происходящее. Она перебирала ногами, пытаясь успеть за его мельтешащей вперёд светлыми мотыльками макушкой. Он захлопнул дверь своей камеры за спиной Эйлин прямо перед носом подоспевшего подкрепления для охраны. Толчок в спину — и она уже летела вперёд головой в какой-то широкий тоннель. И наверняка успела показать Феликсу все, что могла, из-за идиотской больничной одежды.

К счастью, Феликс оказался слишком занят побегом, чтобы обратить внимание на внешний вид спутницы. По крайней мере Эйлин так себя успокаивала, едва успевая следить, куда на этот раз повернула белобрысая макушка пробравшегося вперёд вампира. В полумраке она светилась, как яркая неоновая лампочка, указывая Эйлин путь.

До поверхности они шли недолго — минут десять, за которые Маккензи успела пожалеть, что согласилась на это маленькое приключение. Ноги гудели, ступни ныли от впивающихся в кожу камней, и даже голос в голове не составлял ей в этот момент компанию. Он смолк, когда они проходили через небольшой грот, кивнув на водоём в котором, Феликс многозначительно прошептал Эйлин: «Тот самый», — и пока больше не объявлялся.

Казалось, у Феликса действительно все было продумано в его гениальном плане побега: точным ударом вышиб дверь, с хрустящим звуком ломающейся шеи обезвредил охрану и вытянул Эйлин на поверхность…

…оглушившую свежим запахом весны и фонтанов.

Они были в самом центре города, и прохожие пялились на них. Некоторые вытащили из карманов мобильные телефоны, тут же направив на Эйлин и Феликса камеры. Раздались щелчки затворов — о да, это было именно то, о чем Маккензи мечтала сейчас. Оказаться в топе публикаций с пометкой «Дороти и Тотошка³¹ уже не те». В далеке завыли полицейские сирены, и Феликс, схватив Эйлин за руку, утянул ее в подворотню, петляя между плотно прижавшихся друг к другу кривых домов.

— Постарайся не отставать.

— Я… — задыхаясь, пробормотала Эйлин, — пытаюсь.

Они бежали квартал за кварталом, иногда натыкаясь на патрули Ордена. Город был тесным. Он давил на Эйлин, как Феликс давил на неё, утягивая рукой за собой, а светлячки, складывающиеся в его очертания, ненавидели тёмные цвета. Оставалось догадываться, это перед тобой ровная и прямая улица, или вот тот провал в реальности — это все же черный столб с указателем улиц.

«Давай. — Голос резко возник в ее голове, когда они с Феликсом, кажется, нарезали уже третий круг по площади, пытаясь нырнуть под нужную арку, около которой все время ошивался кто-нибудь из Ордена, пока остальными гнались за ними с пистолетами, электрошокерами и дубинками. — Ты сможешь. Вот так. Влево. А теперь вправо. Да, именно сюда. Ой, — наигранно беспокойно пробормотал голос, когда Эйлин врезалась лбом во что-то черное, холодное и металлическое, — неловко получилось. Кажется, это был фонарь.»

«Ты ничуть не помогаешь.»

«Помнится мне, я никогда не выражал желания оказывать тебе помощь.»

На одном из поворотов, Феликс резко поменял направление и рванул в переулок. Эйлин этого не успела: она на всех порах, шлёпая по асфальту босыми ногами, пронеслась мимо него, успев только растерянно крикнуть в пустоту:

— Постой! Куда… куда ты?!

В ответ никто ей не ответил. Феликс исчез посреди небольшой улицы прямо на глазах — этот каламбур был ужасен даже по ее мнению, — у Эйлин. Резко остановившись и едва не спикировав носом прямо в широкую сияющую на солнце лужу, Маккензи вернулась немного обратно и заглянула в переулок в поисках вампира. Увы, ничего кроме мусорных ящиков, рядов плотно стоящих машин и потрёпанной вывески на одном из домов «банк». Даже тишина в переулке стояла настолько густая и ощутимая, что, вытяни Эйлин сейчас руку, она бы почувствовала воздух под кончиками пальцев.

Скрыться за зелёным мусорным контейнером в этом переулке, Эйлин успела за секунду до того, как из-за угла появился догонявший их отряд. Сердце бешено колотилось. Она вжималась спиной в пластмассу, притянув колени к груди, и дрожала, вслушиваясь в шаги за спиной. Нет, никого, кто мог бы заинтересоваться подозрительно развевающейся между двух колёсиков мусорки больничной робы.

«Кажется, наш милый кровососущий друг решил последовать голосу разума и скрыться побыстрей. Не могу его винить в столь поспешных решениях, но все же для начала он мог бы проявить вежливость и помочь нам найти дорогу до ближайшего безопасного ночлега.»

«Он… не наш друг. Он просто предложил сбежать вместе с ним.»

«И ты согласилась.»

«Эй! Ты тоже был не против! Забыл? Если ты умрёшь, — писклявым голосом передразнила про себя Эйлин, — я буду весьма разочарован. Это были твои слова!»

«Каюсь, но живой ты мне действительно нравишься больше.»

«Потому что можешь дольше меня доставать?»

«Проницательности вам не занимать, миледи! Браво! К слову, хотелось бы спросить: голоса больше не мучают? Головные боли отступили и нет чувства, словно по тебе несколько раз проехался каток?»

«Откуда ты…»

«Не благодари. Пришлось израсходовать все свое природное обаяние, но результат того стоил. Видишь ли, окружающая меня обстановка не слишком располагает к мирным семейным вечерам у камина, а твоё появление оставило неизгладимый след на всех нас. К сожалению, не все умеют держать себя в руках и тут же поспешили выразить тебе свое почтение… Шучу, они просто хотели свести тебя с ума. Старые обиды, семейные склоки и проблемы с итоговым завещанием.»

«И ты… ты тоже этого хочешь? Свести меня с ума?»

Голос ничего не ответил: многозначительно хмыкнул и замолчал.

«И куда нам идти?»

Ответа не последовало.

Медленно поднявшись, Эйлин осторожно выглянула из-за мусорного контейнера. Как будто она действительно смогла бы увидеть приближающегося к ней стражника Ордена раньше, чем он достанет электрошок и угостит ее парочкой разрядов. К счастью, ни одного преследователя в переулке не оказалось — Эйлин обползла контейнер со стороны каменной стены дома и, рассеянно разгладив короткую больничную ночнушку, поёжилась. Все же для прогулки по городу стоило подобрать более подходящий наряд. К тому же с другого конца подворотни на неё накатил холодный ветер, тут же поднявший лёгкую ткань.

Голос в голове прыснул от смеха — Эйлин раздражённо шикнула на него и быстро засеменила по мощёной улочке, заглядывая в каждую арку внутренних дворов. Через несколько проёмов удача улыбнулась Маккензи: растянувшись между домами, несколько толстых верёвок поддерживали висящую на них одежду. Разглядеть, что именно сушили хозяева удалось только подойдя практически вплотную — Эйлин нащупала несколько длинных мокрых простыней, спрятавшись за ними, когда из черного хода показался, вероятно, один из жильцов. Вскочив на небольшой деревянный ящик, Эйлин замерла, задержав дыхание. Мужчины прошёл практически рядом с ней, несколько раз останавливался, харкнул на землю и громко выругался на кого-то в окне дома напротив. Простынь колыхалась перед лицом Эйлин, ударяя по лицу, но пошевелиться себе Маккензи позволила, только когда калитка захлопнулась и с той стороны раздался щелчок закрывающегося замка.

Холодный пот прошиб Эйлин — калитка захлопнулась. Та самая калитка, через которую она сюда попала. Вырезанная в каменной стене калитка, преодолеть которую можно было бы только вырыв под ней проход — и то, Эйлин не была уверена, что на пути не возникнет бетонных заливок или древних кладок.

Соскочив с деревянного ящика, она заметалась по двору, ощупывая каждую висящую вещь. Увы, почти все было только постиранным, кроме темно-синего спортивного костюма. Мужского спортивного костюма, оказавшегося Эйлин на несколько размеров больше. Он даже на ощупь был похож на спортивный костюм. И все же это было лучше, чем тонкая больничная одежда, пользы от которой было не больше, чем от фиговых листов на картинах Эпохи Возрождения. Фантазия выкручивалась на максимум, а практичность стремилась к нулю.

Водрузив на голову еще и небольшую кепку, Эйлин подлетела к захлопнувшейся калитке. Маленькие светлячки снова не хотели ей ничего показывать, кроме собственных светлых рук и белых стен вокруг. Эйлин чувствовала под пальцами решётку и замок, но не видела их, как бы не щурила чешущиеся глаза. Наконец, она раздражённо вскрикнула и пнула ногой калитку, о чем тут же пожалела: большой палец заныл, и Эйлин осела на землю, прикусив щеку от боли.

«А ведь это все, потому что воровать нехорошо, юная леди.»

«Сказал мне голос, ворующий моё личное пространство.»

«Я мог бы продолжить хранить молчание, если, конечно, ты не хочешь узнать, что на первом этаже одного из этих мэзон ³² есть маленькая забегаловка, через которую ты сможешь выбраться.»

«Эм… — Эйлин не была уверена, как ей нужно реагировать на такую внезапную заботу со стороны вторгшегося в ее сознание голоса, и все же, сглотнув, она медленно кивнула: — Спасибо.»

Доковылять на полутора ногах до небольшой двери, ведущей на кухню ресторанчика, оказалось более сложной задачей, чем проскочить мимо удивлённо уставившихся на неё поваров и официантов. Эйлин морщилась от боли, наступая на увеличившийся в размерах палец, но все же смогла широко улыбнуться и, не сбавляя хода, крикнуть бросившемуся в ее сторону менеджеру: «Никому не двигаться! Это внезапная проверка от шефа Рамзи! У вас кошмары на кухне!»³³. Интересно, что больше подействовало на сотрудников, заставив замереть и растерянно смотреть н Эйлин: ее экстравагантный внешний вид, больше походивший на жителя криминального района, или то, что сказала она это по-гэльски³⁴?

Вылетела Эйлин на улицу быстрее, чем кто-то из посетителей и сотрудников успел среагировать, а ее желудок — съесть самого себя от аромата свежей выпечки, горячего кофе и марципана.

Солнце слепило, что показалось Эйлин удивительным. Оранжевые круги плясали перед глазами — она приложила к бровям ладонь, потому что небольшой козырёк кепки никак не спасал от яркого сияния и замерла. Она стояла посреди широкого переулка, практически у самой большой площади, на которой возвышался мраморный памятник ведущей за собой толпу с влагами женщины. Удивительно, что белый материал сразу же вспыхнул в сознании Эйлин яркими образами, и, немного приблизившись она смогла его получше рассмотреть. За памятником виднелся другой берег с набережной и маленькими кафе — оглянувшись, Эйлин заметила с другой стороны такую же картину, что означало только одно.

«Это ведь…»

«Да, это Иль-де-ла-Сите ³⁵ , и скорее всего тебя разрывает от любопытства узнать у меня, почему здесь не стоит величественного собора?»

«Нет. Я просто увидела рекламу донера», — рассеянно пробормотала Эйлин.

— Потерялась, Эйлин Маккензи?

Он появился за ее спиной с тихим глухим хлопком принеся запах травяных приправ, жареного окорочка и горячей картошки. В любой другой ситуации желудок Эйлин непременно скрутило бы от голода, но сейчас она замерла, боясь пошевелиться и мысленно подсчитывая, когда она ела в последний раз. В животе было пусто, но ничего не посылало в мозг сигналов «Срочно накорми нас и никто не пострадает!», стенки желудка не сокращались с утробным воем, а слюна во рту не набегала при мысли о сытной еде. Эйлин не хотела есть, и это пугала ее больше всего.

— Тшш, ты дрожишь так, будто я сейчас возьму тебя за ручку и отведу обратно в Орден. — Хотела бы Эйлин сказать ему, что она дрожит от мысли, что не чувствует голода, а не от его присутствия рядом, но язык неожиданно распух и грозил вывалиться изо рта, издай она хоть звук. — Конечно, я мог бы это сделать, но пока что мои планы расходятся с планами мсье Делакруа. Все, что интересует его, — он медленно обошёл ее и, остановившись перед Эйлин, огладил костяшками пальцев ее щеку, — заделать очередную дыру в Барьере. Мне же больше интересно найти ее источник. И ты мне в этой можешь очень сильно помочь, Эйлин Маккензи.

— Отпусти, а не то… — она сглотнула невидимую слюну, отступив на шаг.

Она не видела его — светлячки предательски исчезли, стоило мужчине нарушить ее одинокую компанию с голосом в голове. Она чувствовала его присутствие, уводила голову от навязчивых прикосновений, но не могла сбежать, запертая в темноте. Должно быть, его это забавляло, потому как громкий смешок донёсся до слуха Эйлин, а затем рука с силой схватила ее за челюсть, поворачивая голову из стороны в сторону. Как будто она была дорогим товаром.

— А не то ты разозлишься и отбросишь меня к стенке, как моего глупого брата? — хмыкнул он. — Я бы мог забрать твоё мило тельце и использовать в своих коварных планах, но, боюсь, ни тебе, ни мне это не достанет удовольствия. Может быть слиться с тобой? — он будто бы небрежно заправил за ухо под съехавшую набок кепку прядь волос Маккензи. — Нет, Эйлин, лезть в твою голову и испытывать судьбу я не хочу — у меня еще есть слишком много дел, которые нужно сделать до того, как ты попытаешься меня убить.

«Какой обворожительный джентльмен, — саркастично отозвался голос. — Боюсь, ни одна дама не сможет перед ним устоять, но, кажется, сейчас самое время подключиться к громкой связи и объявить, что Эйлин Маккензи ждёт своих родителей у стойки с информацией. Потому что мне не нравится, куда движется этот разговор…»

— Я не хочу тебя убивать. Я даже не знаю… — Эйлин снова сглотнула, морщась от того, как слова шипами раздирают горло. — Я даже не знаю, кто ты, Джеймс.

— Ложь. — Джеймс наклонился, прижавшись головой к голове Эйлин так, что его губы выдыхали слова прямо ей на ухо низким шёпотом. — Очень сладкая и навязчивая, но все-таки ложь. Видишь ли, Орден — чрезвычайно сложная система с агентами на всех уровнях власти, за которыми я обеспечиваю непрерывное наблюдение для тех, кого пытались создать из тебя.

— М-медиумы?

— Именно. Увы, живут они не слишком долго. — Он отстранился и пожал плечами. — Физически. А перенос сознания отнимает у них слишком много сил, чтобы они могли сразу приступать к своей работе. Но я немного отошёл от темы. Орден невозможно найти и его нельзя покинуть, не получив на это разрешение сверху. То же касается и любого входа и выхода из Капеллы. Ты ведь понимаешь, к чему я клоню?

Не понять это можно было только живя полностью без мозга, но даже с врождённой самокритикой Эйлин никогда бы не подумала, что это мог быть ее случай. В принципе сама концепция мышления и обработки информации противоречила подобной вероятности, а сейчас ей и вовсе казалось, что ее мозг превратился в маленький портативный компьютер: воспоминания быстро сменяли друг друга, тасуясь, как карты в руке умелого игрока, и были слишком яркими и образными, приходя в самые неподходящие моменты. Вот сейчас Эйлин не видела лица Джеймса перед собой, но мозг услужливо подкинул ей его образ: каштановые волосы, карие глаза и нахальная ухмылка, искажающее лицо. Он стоял перед ней в ядовито-розовой квартире, осматривался и небрежно хрустел рассыпанными по полу осколками стекла.

Но они стояли сейчас посреди переулка, и все, что Эйлин видела, было лишь ее воображением.

— Ты знал, что Феликс пытается сбежать. И специально позволил ему это сделать.

— Да, — Джеймс кивнул, но Эйлин не знала, был ли это кивок воспоминания, или она наконец смогла сфокусировать на нем все свое внимание и светлячки вернулись, — ты определённо столь умна, как мне показалось в нашу первую встречу. Надеюсь, ты не в обиде, что все вот так вот произошло. Я люблю красивых женщин, но свой мир я люблю еще больше, чтобы не допускать в него проникновение подозрительных чужеродных объектов. Пусть и с очень красивыми… глазами. Ох, — притворно ужаснулся он, взяв теперь лицо Эйлин в ладони, — какая грубая работа. Ремонтники всегда отличаются слишком буйным нравом. Особенно, когда чем-то расстроены. Или обижены.

— Я видела тебя. В той комнате. Ты стоял за спиной…

— Показалось, — парировал Джеймс, поглаживая подушечками большого и указательного пальцам подбородок Эйлин. — Ни один побег не будет удачным, если на него не будет моего разрешения. И теперь нам осталось только решить, что со всем этим делать. Я знаю, куда он отправился — было весьма низко с его стороны бросать тебя посреди улицы, да еще и в таком виде, — и, возможно, я бы мог просто одолжить твоё очаровательное тельце, но… Как я уже сказал, мне моя жизнь еще дорога. Боюсь даже представить, что ждёт меня, окажись я один на один с твоими воспоминаниями о розовой квартире с тройной гавайской пиццей с пепперони.

«Боюсь, нам вдвоём будет несколько тесновато в одной голове…»

— Да иди ты… — она слишком прытко для слепого человека извернулась от прикосновений Джеймса и попыталась шагнуть в сторону.

Но вместо этого запнулась и повалилась на шершавые булыжники. Ладони засаднило, и Эйлин болезненно ойкнула.

— Не груби мне, Эйлин, — он резко схватил ее за плечи, поднял и, развернув, с силой вжал в стену, тряхнув, так что она болезненно ойкнула, когда голова мотнулась и затылок ударился о тёплую стену. — Я могу запросто уничтожить, просто представив, как твоё тело разлетается на маленькие кусочки или вдавив в эту стену, пока она не обрушится на тебя.

— Не сомневаюсь, — Эйлин вцепилась в запястье Джеймса, ощущая, как кончики пальцев похолодели. — Но, боюсь, это не входит в мои планы.

Все звуки затихли. Даже сердце стало биться медленней, словно кто-то сменил его настройки. Рука занемела. Эйлин пыталась разжать пальцы, но безуспешно: они будто врастали в кожу Джеймса, не позволяя разорвать эту связь. Эйлин дёргала рукой — в ответ донеслось только шипение Джеймса и странный кипящий звук. Как будто кто-то кинул кусок натрия в воду. Теперь уже пальцы горели, раскалывались иголочками, а испуганное лицо Джеймса вспыхивало в сознании Эйлин. И на этот раз она была уверена — это не воспоминание, она видит его, она чувствует его страх и застывший в глазах ужас. Она перевела взгляд на их сцепленный руки, где из-под ее пальцев уже расползались длинные черные струи-черви, обматывающиеся вокруг предплечья Джеймса. Кожа его стала серой, лишённой ярких оттенков, словно он был персонажем немого кино, а все цвета тянулись в кончикам пальцев Эйлин, чтобы всосаться в них и исчезнуть.

Маккензи наблюдала за этим, как заворожённая, пока не вскрикнула: выхватив свободной рукой из внутреннего кармана кинжал, Джеймс полоснул им ровно между кончиками пальцев Эйлин и собственной кожей, кажется, срезав небольшой слой с обоих. Эйлин зашипела и, прижав к груди ладонь, отшатнулась. Как и Джеймс. Он смотрел на свое вернувшее цвет запястье, а затем перевёл взгляд на Эйлин.

— Ты… Ты что сделала?

«Браво, мадмуазель Маккензи, вам удалось с небывалой скоростью пробудить внутренних демонов, которые едва не разрушили добрую половину этого города! Однако, на будущее, я бы советовал избегать сильных эмоциональных перегрузок и не браться в эти моменты за конечности существ, если они могут их внезапно лишиться. Впрочем, этому нашему другу, подобное вряд ли бы грозило…»

— Дай свою руку.

Она не успела увернуться: рука Джеймса схватила ее за запястье руки, которой Эйлин несколько мгновений назад держала его собственное, и стиснуло, холодное лезвие вжалось в кожу и с хлюпающим звуком углубилось. Лёгкое шипение донеслось до слуха Эйлин — она опустила голову. На этот раз светлячки не облепили лишь ее руку: они равномерно распределились по земле, пастельным стенам переулка, кожаной куртке Джеймса и истекающему черной кровью запястью, впервые открывая Эйлин полную картину окружающего ее мира. Лезвие кинжала сильнее вжалось в пенящуюся кожу, и Маккензи вскрикнула:

— Что ты делаешь?! Прекрати!

— Нет, этого просто не может быть.

Джеймс отшатнулся, и светлячки практически без задержки последовали за его фигурой, сохраняя образ в голове Эйлин. Он смотрел то на стекающую по ее запястью сквозь стягивающиеся края раны черную жижу, в которую превратилась кровь, то на лицо Эйлин, не выбирая, на ком остановиться чуть дольше. Наконец его глаза расширились от ужаса, и он заглянул в чешущиеся от раздражения глаза Эйлин.

— Что ты такое?

«Всегда любил подобные моменты в фильмах.»

Эйлин разомкнула пересохшие губы:

— Я не знаю.

К ее удивлению, Джеймс удовлетворился этим ответом. Возможно, он действительно ей поверил. Или же он был слишком занят разглядыванием своей восстановившейся руки — Эйлин заметила, что и ее кончики пальцев на ощупь казались прежними, круглыми и мягкими, хоть их немного и сводило от боли, — чтобы думать об этом. Многозначительно хмыкнув, щёлкнул пальцами. Секунду ничего не происходило, светлячки продолжали переливаться золотисто-карамельными оттенками, как вдруг заметались из стороны в сторону. Они вытягивались, расширялись, занимая собой все вокруг Джеймса, меняли свои оттенки и жужжали в голове Эйлин. Она не знала, что происходит, но чувствовала, как мысли суетятся, пытаясь сложиться в связную картинку. Голова, казалось, перегревается, как старенький ноутбук, на котором Эйлин пыталась запустить последние игры AAA-класса³⁶. В одну секунду она видела перед собой Джеймса, но его образ тут же устраивал все огранённые черты, растекался, как блинное тесто по сковороде, и собирался заново.

Все внезапно прекратилось. Джеймс вытянулся над ней на голову выше. Его кожа побледнела, приобретя болезненно серый оттенок со слишком ярким румянцем на щеках. Светлые, почти пшеничные волосы, насыщенные зелёные глаза и ровные, будто только от дантиста, зубы. Теперь он выглядел, как…

…Феликс.

Джеймс поправил увеличившуюся на размер куртку и протянул Эйлин руку.

— Что ж, в любом случае отступать от изначального плана — моветон. Да и плана «Б» я не продумывал, так что, — он вздохнул, настойчиво тряхнув рукой, приглашая Эйлин принять его приглашение. — Идём Эйлин Маккензи. Не только тебе придётся играть чужую роль. И все же… я надеюсь, ты не станешь им рассказывать о маленьком подарке, который принесёшь с собой. В самое сердце Двора чудес. Ведь так?

Нокаутировать кого-нибудь ударом лба в нос и ногой в пах становилось уже плохой привычкой. И все же Эйлин попыталась проделать это снова. Колено тут же подозрительно предательски хрустнуло, болезненно заныло и начало пульсировать распухающими по тканям волнами — пах Джеймса оказался твёрже, чем стена, об которую он приложил Эйлин несколько минут назад.

Джеймс отшатнулся, посмотрев на Эйлин взглядом, будто сомневался в ее адекватности. Он медлил несколько секунд, а затем ринулся вперёд, заламывая Эйлин руки и перехватывая их за спиной. В глазах потемнело — как бы это ни звучало каламбурно в случае Эйлин, — сознание потянулось наползающим молочно-розовым туманом, а невидимая рука тут же зарядила Маккензи невидимую пощёчину, оставляя на коже горящий след.

«Эй! Не вздумай отключаться!..»

Увы, отключаться — стало второй плохой привычкой Эйлин за прошедшие несколько дней, что она прибывала в сознании. Поэтому, покачнувшись, Маккензи потеряла равновесие и, рухнув в объятия блондинистого Джеймса, провалилась в темноту.

***

— С ней все будет в порядке?

— Да. Я сейчас сделаю повязку с настоем. Она должна облегчить боль. Я в принципе удивлена, что она смогла прийти в себя и еще пробежать столько от Капеллы, будучи в сознании. Не представляю, насколько это должно быть больно.

— Возможно… Кхм… Впрочем, неважно. Спасибо за помощь.

— Это всего лишь входит в мои обязанности. Но, если вам нужно что-то еще — всегда можете доплатить. Я достаточно сговорчива. При определённых условиях.

Голоса прорывались сквозь плотную пелену дурманящего обморока. Тихие и приглушенные, они все же были достаточнонастырными, чтобы заставить Эйлин прислушаться к себе. Но недостаточно упёртыми, чтобы она полностью пришла в себя и открыла глаза.

«Просыпайся.»

Голос в голове пронёсся по сознанию рёвом гоночного автомобиля, врезался в бетонные ограждения и растворился в полудрёме, одолевающей Эйлин. Она попыталась перевернуться на другой бок, но вместо этого скатилась с металлического края кровати и, ударившись выступающей тазовой костью, повалилась на пол, зашипев от боли.

«Идеал?..» — растерянно-сомневающимся тоном протянул голос.

— Эйлин.

Ее уверенно подхватили, и в нос тут же ударил знакомый запах машинного масла, лаванды и сандалового дерева. Она знала этот аромат, но… столкнуться с ним здесь, в таком знакомом и неправильном мире казалось настолько неожиданным, что Эйлин была готова поверить в существование каких-то высших сил.

Но, безразлично отметила Эйлин, скорее всего, она просто была уже давно мертва, а последние секунды тянулись дольше, чем вся ее жизнь.

Руки не позволили Маккензи валяться на полу и потянули вверх, усаживая на кровать. Пружины скрипнули, и рука мягко погладила Эйлин по голове, заставляя повернуться в свою стороны — вокруг все еще была темнота, и ни один светлячок не спешил Эйлин на помощь.

— Тшш, — руки притянули Эйлин, и знакомый вкрадчивый голос успокаивающе зашипел на неё, — я здесь. Я рядом. Все будет хорошо. Ты в безопасности.

— В безопасности, — голос Феликса был едва ли на него похож, а накатившие волной воспоминания заставили Эйлин вздрогнуть, как от вида старинных медицинских шприцов в доме дяди Уилла, — конечно. Рядом с ней никто не в безопасности.

«О, моя милая прекрасная Джанет. — В голосе неожиданно проскользнула слишком горькая тоска, напрягшая Эйлин. Его владелец был знаком с Ланой? Но… почему он назвал ее другим именем? — Сколько мы не виделись, а она все так же тянет в дом всех сирых и убогих в надежде как-то им помочь. Жаль, на этот раз она во второй раз притащила в дом черную мамбу вместо ужа. Никогда не была сильна в герпетологии…»

Руки Ланы продолжали прижимать Эйлин и поглаживать по голосам. От девушки растекалось тепло, мягкое и убаюкивающе. Лана бормотала ей что-то на французском, но Эйлин не понимала ни слова. Единственное, что она отчётливо осознавала — почему-то от голоса Ланы ей становился спокойно, тело перестаёт болеть, а мысли из шипящего клубка змей превращаются в уложенные ровными рядами линии, послушные и тихие.

— Не нужно быть таким злопамятным. — Незнакомый женский голос раздражённо раздался в нескольких шагах от Эйлин. — Все имеют право на ошибку. К тому же, не будь меня здесь — кто бы помог твоей новой знакомой? Неужели кто-то из верховных жрецов? Или может быть сбегаешь к послушникам? Они мигом облегчат ее страдания. Просто и навсегда. Но нет, в итоге, вы приходите к травнице, потому что знаете, что я лучшая в своём деле и умею хранить секреты.

— И хоронить людей, — согласно вторил ей «Феликс».

«Никогда не был поклонников слишком кардинальных мер решения проблем. Но сейчас я склонен согласиться — подобный подход мог бы с лёгкостью решить очень много навалившихся на нас проблем…»

«Почему мой собственный голос хочет меня убить?»

Вопрос, оставшийся без ответа, но мучивший Эйлин все это время. Голос в ее голове был уверенным и, казалось, вездесущим. Он копошился в мыслях и воспоминаниях Маккензи, вытаскивал самые подходящие и обмусоливал, прежде чем выплюнуть обратно. Эйлин ему не нравилась, но почему в таком случае он просто не мог… уйти?

«Уйти? Это слишком просто, моя дорогая Эйлин. К тому же, я склонен думать, что у нас впереди целая вечность наедине друг с другом. День за днём, год за годом, пока наши собственные “я” не сольются в одно целое, так что ты и сама не сможешь понять, где твои мысли, а где моё желание. Занимательная перспектива, ты так не находишь?»

— Где я?

Эйлин попыталась оглядеться, но только слепо поворачивала голову: вокруг неё все так же была темнота.

— Двор Чудес. Кажется, они зовут его именно так, — безразлично хмыкнула Лана. — Дурацкое название.

— Да. Одни цыгане и воры.

— Глупышка.

В стороне кто-то хлопнул шкатулкой — кажется, по звуку деревянной, — и к Эйлин приблизились чьи-то шаги.

— Сейчас я наложу повязку. — Травница легко отцепила Эйлин от Ланы, укладывая обратно на кровать. — Скорее всего будет достаточно больно. Я с таким не сталкивалась, поэтому только предполагаю, но… Лучше вам ее подержать. Чтобы не дёрнулась. У меня больше нет трав и будет жаль, если настой зря пропадёт.

Лане и «Феликсу» повторять два раза было не нужно. Мужские руки обхватили лодыжки Эйлин, пока ее подруга вжимала ей плечи в кровать. Глаз коснулось тёплая мокрая ткань, опустившись на веки тяжёлым грузом. Эйлин лежала неподвижно, боясь пошевелиться…

…а затем она взвыла от взорвавшейся в висках боли. Глаза горели. Все, чего Эйлин хотелось — сорвать повязку и вырвать глаза, лишь бы это прекратилось. Казалось, они распухали, давили на глазницы и, пульсируя, выкатывались из-них. Прокатывающиеся по костям черепа волны тонули где-то на затылке, и только удерживающие ее руки не позволяли Эйлин вскочить и сделать все, о чем она уже успела подумать. Она должна была уже давно лишиться чувств, но вместо этого продолжала жадно хвататься за сознание, приносившее с собой только растекающуюся по телу агонию. Сердце ударялось о ребра, желудок съёжился, а в легких как будто застрял воздух и чем больше Эйлин вздыхала, тем тяжелее ей становилось.

Вниз от глаз по скуле и виску потекло что-то горячее и липкое. Кровь. Эйлин уже выучила это чувство.

— Ее глаза, они… — пробормотала Лана.

— Будет ли она видеть? — прервала ее травница. — Нет. Орден действует наверняка. И как всегда глуп, как пробка. Подозреваю, что ее отправили в выбраковку. Все еще пытаются создать медиума. Искусственно. И удивляются, когда ничего не получается. Они заживут, возможно даже немного вернут свой цвет, но видеть — нет. Мне очень жаль.

— Тебе жаль только себя, — фыркнул «Феликс», немного ослабив хватку вокруг лодыжек Эйлин.

— Полечи свое эго, Феликс. Ты прекрасно знаешь, как работает Орден. Ты был его частью. А теперь открещиваешься, как от больного ребёнка. Они сумасшедшие ублюдки, пускающие людей в расход ради высших идеалов, но чудовище тут я, да. Не смотри на меня так. Я говорю лишь то, что вижу. Увы, ваша подруга слепа. И этому не помогут ни припарки, ни… — травница на секунду замолчала, чтобы затем едко выплюнуть в сторону «Феликса», — мой волшебный ахалай-махалай. Могу сделать расклад, но, боюсь, карты лягут в слово «Идиоты». Думаю, трактовать его значение мне не нужно. Я ничем не могу помочь. Едва ли она сможет увидеть хоть что-то.

«Как думаешь, где сейчас настоящий Феликс? — Голос воспользовался небольшим окошком, во время которого боль отступила от головы, сосредоточившись только в глазах. — Подозреваю, он слишком… мёртвый, чтобы умереть окончательно, и все же меня не покидает чувство, что в радиусе нескольких кварталов его нет. И это чувство не похоже на то, что бывает, когда человек просто уехал, не предупредив.»

«О чем ты? Он?..»

«Не могу сказать это с уверенностью, но бесследно человек может исчезнуть только в одном случае. Ну или вампир, если мы говорим о нашем скользком кровососущем друге.»

— И я тоже был рад тебя видеть. Марьяна, — ехидно протянул «Феликс».

Травница хмыкнула и отступила от кровати. Она снова хлопнула деревянной шкатулкой, зашуршала грубой тканью, и затем ее шаги начали удаляться. Когда же девушка замерла на секунду, до Эйлин донёсся полный надменности и яда голос травницы:

— Бросьте бессмысленные надежды, что-либо исправить, если не хотите потом жалеть о потраченном впустую времени. Она больше ничего и никогда не увидит. Даже в своих мечтах. Медиумы не видят снов. Они почти не спят и в итоге сходят с ума, бормоча бред, выбалтывая чужие мысли и изрекая кривые пророчества, понять которые в силах только они сами.

Дверь негромко скрипнула и захлопнулась, прежде чем холодный от сдерживаемой ярости голос Джанет… нет, Ланы процедил сквозь сцепленные зубы:

— Это мы еще посмотрим.

Глава XVII. Фемида

Январь, 2023

— Мистер Маккензи! Мистер Маккензи!

Александр Куэрво все же оказался не прав в этой жизни в двух вещах: университетский курс Алана Маккензи пользовался огромной популярностью, а сам Алан был объектом внимания большого количества его слушателей. Столько же влюблённых взглядом Александр видел последний раз разве что… Он даже не мог точно вспомнить, где и когда, но собранный вокруг Алана кружок из студенток и студентов всех возрастов напоминал ему какой-то культ, вхожим в который он сам не был. Всю дорогу по коридору его преследовали перешёптывания о недавно освобождённом профессоре Маккензи, а несколько афиш с его именем красовались на доске объявления о грядущих студенческих постановках греческих трагедий в честь дня святого Валентина.

Прорвать сквозь толпу верещащих студенток оказалось еще сложнее, чем доказать судье, что внесённые за Алана деньги были получены законным путём.

С Маккензи Алекс не виделся почти месяц. На заседание Алан не пришёл, угодив в тюремную больницу, а сам Александр после уплаченного залога помчался к одному жадному коллекционеру раритетных автомобилей, чтобы еще одна «старя рухлядь» поселилась в его гараже и погасила возможные вопросы отца, куда делись деньги с личного счета Алекса. Наверняка финансовый консультант сейчас во всю визжал сквозь телефонную трубку об этом старому Куэрво.

— Мистер Маккензи, — запыхавшись, тяжело выдохнул Алекс, хватаясь за бок и опираясь другой рукой о преподавательский стол.

Папка с документами по делу неожиданно стала слишком тяжёлой для Александра, и он бросил ее на стол, прямо перед замершим в удивлении Аланом. Он уже почти собрал собственные отчётные листы и махнул на прощание нескольких последним студентам, лениво покидавшим аудиторию с кислыми минами на лице и почему-то всем с мокрыми волосами. Проследив за мрачными взглядами учеников, Алекс заметил возвышающийся прозрачный бассейн, до краёв наполненный водой. Паркет вокруг него был заляпан мокрыми следами босых ног, а небольшая лестница примостилась сбоку, ожидая следующую жертву изощренной фантазии Алана Маккензи.

— О, Александр! — вскинул голову Алан, удивлённо уставившись на него. — Какая неожиданная встреча! Не думал, что когда-нибудь тебя здесь увижу. Решил взять парочку уроков по актёрскому? — Он оперся руками на край стола, так что тот заскрипел и накренился.

— Нет, нам нужно серьёзно обсудить ваше дело.

Алекс раскрыл папку и, быстро пролистав несколько прозрачных файликов, вытащил нужные бумаги.

— Моё дело? — недоуменно нахмурился Алан, и через мгновение его лицо просияло. — А, моё дело. И зачем это мне?

Непосредственность, с которой Алан это спросил, обескураживала.

— Вы… — Алекс запнулся, ощущая, как застрявшие в горле слова, копошатся в нем клубком шипящих рассерженных змей. — В смысле зачем?!

— Зачем. Это. Мне. — Медленно, разделяя каждое слово и с особой интонацией выделив последнее, повторил Маккензи. — Меня выпустили, — пожал плечами Алан. — Разве нет?

— Под залог.

— Но выпустили. Считаю, на этом можно остановиться, — едко оскалился Алан. — Спасибо, Александр, было приятно с тобой поработать, но теперь, пожалуй, за дело примутся другие ребята. Тебе еще рано в такое влезать.

Обычно это Александр оставлял собеседников недоуменно моргать, чертыхаться и перебирать в голове все возможные повороты, на которых разговор принял неправильное развитие. Сейчас же Маккензи смеялся ему в лицо, раскладывая работы студентов по папкам с надписями «Можно что-то сделать», «Совсем безнадёжные» и «Заберите их кто-нибудь», что, вероятно, означало крайнюю степень разочарованности преподавателя в своих учениках.

— Что? О чем вы? — растерянно пробормотал Алекс, сжимая в руках черно-белые снимки экрана Я хотел обсудить с вами видеозапись с камер наблюдения. Я знаю, что она была в доступе у детектива Калверта, но он никак ею не воспользовался. Нам нужно доказать, что люди на записи никак с вами не связаны и тогда…

— Боже, Алекс, заткнись, пожалуйста! — вскинулся Алан, взмахивая руками.

Резкий порыв воздуха подхватил едва удержавшегося на месте Алекса, пронёсся по аудитории и захлопнул хлипкие пластиковые двери. Нет, это никак не было связано с мистером Маккензи. Тем более под потолком было открыто окно, которое… Алекс нервно сглотнул. Которое Алекс не заметил, когда вошёл.

— Конечно они со мной связаны! — Алан с силой бросил папку с работами разочаровавших его студентов, и из неё высунулся кусочек анкеты с фотографией Эйлин на ней. — Или ты наивно думал, что детектив Калверт просто халтурно делал свою работу и не заметил на видео партнёров твоего отца?! Давай так. Я скажу тебе это только один раз. Да, ты видел людей своего отца. Нет, в этом помещении нет прослушки федералов, иначе я бы об этом знал. В целом, я бы даже сказал, что здесь ее и не может быть, мой маленький человеческий друг, потому что ты в моем сознании. Хотя я даже в этом сейчас не уверен, — уклончиво повёл головой Алан. — И нет, твой отец не подсылал этих людей мне навредить. Видишь ли, я не уверен, что твой отец знает об этому маленьком… происшествии. Но вот незадача, в любом случае кроме нас с тобой о том, что твоя семья непричастна, не знает больше никто. А самый большой секрет в том, — он подался вперёд, оставив между их лицами несколько сантиметров, — что это я заплатил им, чтобы они засветились на том видео. Неужели можно было так умело попасть под все возможные камеры, не воспользоваться слепыми зонами и безмятежно тащить двадцать килограммов сам знаешь чего, будучи повязан в этом деле всю свою жизнь?

Маленькие пазлы криво встраивались в имеющуюся у Алекса картину происходящего, поддевали за уголки другие части и выкидывали, тщетно пытаясь встать на их место.

— Зачем… — Алекс сглотнул; кровь отлила от его лица, и он отступил от Алана. — Зачем вы мне все это говорите?

Алан ухмыльнулся, уложил бумаги в портфель и, захлопнув его, щёлкнул замками.

— Теперь ты это знаешь, а адвокатская тайна плотно держит твои руки связанными. Кажется, наш милый Александр оказался в безвыходном положении: опубликовать запись и подставить семью или же держать ее при себе и защищать безнадёжно погрязшего в преступлениях и разврате подсудимого? — с интонациями закадрового рассказчика протянул Алан, выходя из-за стола и вертя на пальце ключи от кабинета.

— Вы сказали, что я больше не ваш адвокат.

— А вот договор считает иначе. Он истекает в полночь, и все, что будет сказано в следующие, — Алан поднёс руку к лицу, вглядываясь в блестящий циферблат часов, — пять часов, автоматически попадает под адвокатскую тайну.

— Я не буду вас защищать и дальше, — продолжил обороняться Алекс.

— Боюсь, — пожал плечами Алан, — у тебя не будет выбора. Я как раз еду на милую встречу с твоим начальством, чтобы подписать новые условия. Не переживай, на этот раз ты будешь работать за двести пятьдесят в час. Неплохо, ты так не находишь?

Он ухмыльнулся и собрался уже было уходить, как Алекс спохватился, стряхнул напавшее на него окоченение и одеревеневшими руками спешно зарылся в бумагах.

— А фотография?!

Алан замер спиной к Александру. Все в нем выдавало заинтересованность, которую Маккензи пытался спрятать, но даже удивлённое выражение лица, с которым Алан повернулся к нему было театрально-преувеличенным: ставшие большими, как монеты, глаза и поднятые брови гиперболизировано выделялись на фоне скучающе-опущенных плеч и поджатых губ.

— Какая фотография? Ах, точно! Я и забыл, что ты ее нашёл. Как некстати и невовремя, но ничего не поделаешь. У вселенной причудливое чувство юмора. Но я рад, что вы не забыли выполнить домашнее задание, мистер Куэрво! — уже значительно громче добавил Алан, словно кто-то в коридоре мог их подслушивать. — Покажи ее. Она ведь не даёт тебе покоя. И ты наверняка пытался найти изображённого на ней человека, но он — сюрприз! — бесследно исчез. Уехал в срочный отпуск.

— Откуда вы?..

— Я знаю многое. А теперь, — Алан требовательно протянул руку ладонью вверх, — фотография.

Кусок пожелтевшей бумаги обжигал кончики пальцев и вибрировал. Держать его с каждой секундой становилось больно, и Алекс, негромко вскрикнув, бросил его в Алана. Маккензи, не изменившись в лице, перехватил фотографию, поднёс ее поближе к лицу и, нахмурившись, недолго разглядывал изображённых на ней людей.

— Ох, — с коротким смешком бросил Алан, ткнув пальцем в мужчину, напомнившего Алексу мистера Белла, — Уильям здесь определённо выглядит более выспавшимся. Отдам ее ему при первой возможности. Он любит ностальгировать по молодости.

— Что?..

— У каждого свои секреты, мистер Куэрво. Мой в том, что я все про всех знаю. Уильяма — в том, что он умеет хранить чужие тайны лучше своих. А в чем твой секрет, Александр? Все никак не могу понять. — Алан разочарованно вздохнул. — Думаю, бутылочка бургундского поможет решить эту проблему. Возможно, вскоре вы и сами найдёте ответ на этот вопрос.

Согнув одну ногу в колене, он поднял ее и уместил на ней чемодан. Замки щёлкнули, и Алан уронил снимок в тонкую приоткрывшуюся щель. Бумага рухнула на дно с неестественно барабанным грохотом, заставив Александра отшатнуться. Присутствие Алана давило, но понять, почему он никак не мог. Внешний шум доносился до него сквозь невидимый купол, окруживший аудиторию, а дыхание Алана и шум ветра вокруг были слишком чёткими, слишком громкими и пульсирующими в перепонках.

— Но поздравляю, мистер Куэрво, — Алан захлопнул сумку — звон пронёсся по голове Алекс, несколько раз эхом отразился внутри и рассеялся вибрацией по черепу — и шутливо отсалютовал ему, — ваши актёрские навыки беспримерно улучшились с нашей прошлой встречи. Мне доставила удовольствие эта маленькая сценка. Обязательно приходите еще — дам вам еще парочку советов и порепетируем. Если вы, разумеется, не против.

В последний раз обворожительно улыбнувшись, Алан широкими шагами направился к выходу и скрылся за захлопнувшейся дверью, оставив после себя лишь недоумение и запах дорогого парфюма. Однако, тосковать по Маккензи у Александра долго не получилось. Уже через несколько секунд ключ в замочной скважине сначала сделал полтора оборота, затем замер и после нескольких секунд раздумий, со щелчком повернулся обратно. Дверь приоткрылась, и из-за неё в аудиторию пролезла светловолосая макушка Алана Маккензи.

— Боюсь, при всем моем желании запереть вас здесь, охрана мне «Спасибо» не скажет. К тому же вы, мистер Куэрво, скорее всего будете визжать, как девчонка и угрожать рассказать обо всем отцу. Поэтому, — Алан по-кошачьи расплылся в улыбке, — пожалуйста, соблаговолите покинуть помещение, сеньор Куэрво. Пор вафор.

Алекс вздрогнул от того, насколько Алан точно изобразил его собственные интонации, сделав ту же самую ошибку в банальном «пор фавор».

Или это не была ошибка?

***

— Мистер Куэрво…

Голос дворецкого долетал до Александра сквозь лёгкую сладкую дымку сна откуда-то сверху, с высокого нависающего над берегом утёса. Амелия бросала неподалёку мелкую гальку: они поспорили, кто сможет заставить камень пропрыгать как можно дальше, и пока что Александр проигрывал очередной раунд. Он должен был поднапрячься, должен был показать, кто тут хозяин ситуации, но мог только смотреть на улыбающуюся сестру, такую же прекрасную, как и в их последнюю встречу. Она подняла несколько камней в берега и обернулась, протянув их Алексу.

— Твоя очередь, ми эрманито³⁷.

Алекс отшатнулся. На него смотрела только половина лица Амелии: закрытая до этого его часть покрылась алеющими ожогами, в некоторых местах вместо кожи он видел обугленное мясо, а на скуле зияла закоптевшая кость. Ресниц и брови не было, как и век — глаз вертелся в черной дыре, иногда сокращаясь, словно пытался моргнуть. Амелия улыбалась, и от этого ее обожжённые губы растягивались и пускали по коже множество кровоточащих трещин, расползающихся блестящей на солнце плотью. Две независимых половинки лица. От которых Александру хотелось спрятаться.

— Мистер Куэрво!

На этот раз голос старого слуги раздался слишком громко и рядом. Вздрогнув, Александр подскочил и ударился лбом о дно автомобиля — забравшись под него, он даже не заметил, как задремал, выронив из рук инструменты и позабыв о технике безопасности. Машина угрожающе нависала над ним, шея затекла, а ноги дворецкого маячили, закрывая рвущийся с улицы в гараж свет.

— Ай! — Александр потёр ушибленный лоб и, оттолкнувшись, выкатился из-под машины. Старый дворецкий навис над ним, как всегда ухоженный и больше походящий на владельца дома, чем измазанный в масле и грязи Алекс. — Что еще? Если это очередная глупая просьба мамы, то, пожалуйста, только после того, как я напьюсь. Воспринимать всерьёз ее идеи на трезвую голову становится уже сложно.

— Нет. — Старик поджал губы и выпрямился. — К вам посетительница. Говорит, что ей нужно очень срочно с вами поговорить.

— Да? И что же ей нужно? — прокряхтел Алекс, поднимаясь на ноги и схватил с крыши машины грязную порванную в нескольких местах тряпку.

— Она не сказала. Только уточнила, что это очень, — хмыкнул дворецкий, — срочно. Она ждёт в гостиной.

Гости к Александру в дом Куэрво приходили довольно редко: с друзьями он предпочитал встречаться в клубах, с клиентами в офисе, а коллеги доставали его везде, кроме родных стен. Поэтому в гостиную он практически бежал, не оставляя дворецкому шансов догнать его — длинные ноги почти двухметрового Алекса несли его, подгоняемые адвокатским любопытством и наследственной надменностью и самолюбием.

— О нет, — едва зайдя в комнату протянул Александр и уже занёс было ногу, чтобы развернуться, но все же остановился и посмотрел примостившуюся в одном из кресел Мэри-Кейт Калверт. — Прошу прощения, но я предпочитаю женщин постарше.

— Что? Я… — девушка подскочила с дивана, замешкалась, а затем ее щеки заалели. — Нет… Мистер Куэрво, прошу, мне нужна ваша помощь!

Так заинтересовать Алекса еще никому не удавалось. Недолго помедлив, он подошёл к Мэри-Кейт, жестом пригласил ее сесть обратно на диван, а сам развалился в новом кресле матери под недовольные взгляды дворецкого и горничной. Наверняка его одежда оставит после себя масляные следы на дизайнерской ткани в огурчик, которую сам Алекс считал верхом безвкусицы.

— Моя помощь? — закинув ногу на ногу и вытирая руки порванной тряпкой, он посмотрел на Мэри-Кейт. — Не представляю ни одной ситуации, в которой ты могла бы ко мне обратиться. И советую звать меня Александром, если, разумеется, ты не хочешь получить двойной счет за меня и за некоего «мистера Куэрво».

Мэри-Кейт мялась, перебегала взглядом с Алекса на дворецкого и обратно. Ее покрывшееся пятнами лицо побледнело, отчего румянец на щеках казался искусственным, нанесённым толстым слоем детской краски на лицо куклы макияжем. Она медлила, раздражая Алекса, и снова подскочила, когда он опустил ногу на пол и привстал, словно боялась, что потеряет его внимание. И это было отчасти правдой.

— В общем… — Мэри-Кейт нервным движением заправила за ушко рыжую прядь. — Я знаю, что у вас есть знакомые частные детективы. Мои родители наверняка будут против и…

— Ближе к делу. У меня есть еще дела. — Алекс бросил тряпку на стеклянный столик перед собой и откинулся на спинку кресла, съехав пониже и практически ложась в нем.

Мэри-Кейт отвела взгляд и робко прошептала:

— Помогите мне найти сестру, ми… Александр.

Алексу показалось, что ему немного послышалось. Он приосанился и поджал губы.

— Прости, что?

— Моя сестра, — намного уверенней повторила Мэри-Кейт. — Я хочу найти ее.

— Да, это я понял. А дальше что? — Алекс рявкнул несколько раздражённой, чем это должно было быть, но заметил это только по дёрнувшейся и тут же скукожившейся на диване Мэри-Кейт. Глубоко вздохнув, он сжал пальцами переносицу и уже мягче продолжил: — Я адвокат, Мэри-Кейт, а не полицейская ищейка, чтобы идти по следу аромата грязных носков. Максимум пороюсь в грязном белье клиентов, если потребуется. Остальное — увольте.

— Прошу. — Мэри-Кейт вскинулась, вытащила из-за дивана рюкзак и, затрещав молнией, вытащила кипу разноцветных бумаг, фотографий и справок. — Я собрала вот здесь все, — она положила ее на столик рядом с тряпкой, — что смогла найти сама. Вдруг то как-то поможет.

— Как, например? — едко отозвался Алекс, все же подтянув к себе выложенную Мэри-Кейт папку.

— Я… Я не знаю. Попросите кого-нибудь побольше разузнать. Я знаю, что моя сестра жива и она в этом городе. Я видела ее с вами. Иногда.

— Со мной? — он вопросительно вскинул бровь.

Изумление далось ему нелегко. Смотреть же на запыхавшуюся от разрывающих ее эмоций Мэри-Кейт было больно.

Он знал, что она знает.

Он знал, что она знает.

Но согласиться, сказать ей правду и втянуть себя в очередную бесполезную работу, он просто не мог. Ему хватало проблем с Аланом Маккензи, чтобы добавлять к нему еще и поиски мертвецов и давать надежду Мэри-Кейт.

— Мэри-Кейт…

— Я видела ее! — обиженно вспыхнула девушка, топнув ногой и хлопнув себя ладонью по колену, но тут же ойкнула и втянула голову в плечи. — И с вашей сестрой. И… — Мэри-Кейт шмыгнула покрасневшим носом, — с мисс Эйлин. Поэтому я и прошу вас помочь. Это важно не только для меня, но и для моих родителей.

Алекс ядовито хмыкнул.

— Боюсь, ты не можешь позволить себе оплату моих услуг, Мэри-Кейт. Час моей работы стоит сто пятьдесят долларов. — Он сжал ладонь в кулак и разогнул большой палец. — Следователь берет девяносто. — Теперь разжатым оказался указательный. — Итого — двести сорок долларов за то, — он закончил умственные подсчёты оттопыренным средним пальцем, — чтобы потратить свое и моё время на бессмысленную работу. И это еще не считаю непредвиденных расходов.

— Значит, мы будем работать всего один час! — не унималась Мэри-Кейт. — Но один очень плотный и продуктивный час. Я устроилась на работу в магазин и откладываю карманные деньги. Я смогу заплатить за вашу работу! Прошу, — она с надеждой заглянула ему в глаза, сведя свои светлые рыжие брови к переносице с такой силой, что на коже пролегла глубокая морщинка.

Видимо упрямство было отличительной чертой Калвертов.

Сев в кресле, Алекс прикрыл глаза. Согласиться помочь Мэри-Кейт он не мог. Нет. Это было против адвокатской этики, которой он и так с трудом придерживался, соглашаясь на все авантюрные дела или же смиренно принимая их из рук начальства. Выгнать девушку из дома ему не позволяло воспитание — и с чего же он вдруг о нем вспомнил? — и направленные на него пристальные взгляды прислуги. Смотреть ей в глаза он не мог: слишком она напоминала Джанет. Все в ее жестах, мимике и поведении всколыхивало в памяти надоедливую подружку Амелии, доставившую ему столько неприятностей и… Висок пронзило болью — он снова не мог вспомнить, что-то важное, что-то, о чем ему твердили все окружающие.

Но только он не понимал, в чем была его вина.

— Ты несовершеннолетняя, Мэри-Кейт, — наконец выдохнул он и открыл глаза. — Я могу работать только с твоими родителями или по их просьбе. Будем считать, что этого разговора не было и ты не заняла моё свободное время. Я не возьму с тебя денег. Считай это подарком. Но не строй иллюзий. Моя сестра, — слюна стала вязкой, как патока, и он с трудом заставил язык ворочаться и выплюнуть ненавистное слово: — мертва. Твоя — тоже. Я не буду тебе помогать не потому что не хочу твоих денег, нет. Просто я, — Алекс горько усмехнулся, — не волшебник. У меня нет волшебной палочки. И я не могу воскрешать мёртвых.

Пусть ему и очень хотелось это сделать.

Грудную клетку пронзили разряды боли. Они прокатились между рёбрами, сковали лёгкие и не давали Александру сделать вдоха. Он не был в больнице у сестры уже несколько месяцев. Он избегал разговоров о ней, как и все в доме Куэрво, и начинал понимать позицию родителей: отпустить было проще, чем продолжать верить и надеяться, что все наладится. Семейного счета было достаточно, чтобы обеспечивать существование Амелии, пока ее органы медленно отключаются один за другим — никто не хотел брать на себя ответственность за ее судьбу, предпочитая отмахиваться и уповать на волю божью и врачебные ошибки.

В детстве Александр никогда не понимал, как старшие так легко забывают других людей. Бабушки, дед, несколько друзей-подростков — их уход впечатывался в маленькое сердечко Алекса, покрывая плёнкой обгоревшей плоти. Он не спал по несколько дней, ворочался в постели и ждал, что откроется дверь и они войдут. Он винил родителей в чёрствости и безразличии, но сам сейчас ничем от них не отличался. Работа захватила его, Александр грыз себя каждый вечер, проведённый вдали от Амелии, проклинал коллег, начальство и клиентов за нерасторопность и потерянное время, а затем забывался с друзьями и алкоголем. Он крутился в водовороте повседневности и рутины, вытесняющих из памяти лицо Амелии, ее голос и горечь произошедшего.

Взрослые не забывали никого из ушедших. У них просто не было времени на страдания и сожаления. Иначе они были бы следующими в этом бесконечном списке вычеркнутых имён в приглашении на праздник жизни.

Горький комок подобрался к горлу Алекса, царапая изнутри солёными слезами. Мэри-Кейт смотрела на него, и от этого взгляда ярких карих глаз хотелось спрятаться. Маленький оленёнок в капкане — он не был сейчас охотником и это не была его добыча.

— Мисс Калверт уже уходит. — Алекс посмотрел на дворецкого. — Будь так добр проводить ее. Хотя нет. — Он жестом остановил двинувшегося старика и только негромко усмехнулся под нос на послышавшееся ответное бурчание. — Я сделаю это сам, чтобы убедиться, что она не спрячется у нас в подвале и не проберётся ко мне посреди ночи, приставив к горлу нож.

— Ваша сестра не была такой… — дрожащим голосом протянула Мэри-Кейт, забирая собранные бумаги, и поджала трясущуюся выпяченную нижнюю губу.

— Моей сестры нет. А я, увы, не она, — холодно парировал Алекс, сдерживая неровно бьющееся при мыслях об Амелии сердце. — Поэтому, пожалуйста, иди домой и забудь об этом разговоре.

— Но!..

— Никаких «но», Мэри-Кейт. Всего хорошего. Передавай привет своему отцу и напомни, что мы очень скоро встретимся с ним в суде. Надеюсь, он подготовится к этому лучше, чем в прошлый раз.

Алекс оскалился — обычно этот жест срабатывал и собеседник старался побыстрее уйти от направленной на него агрессии. Но Мэри-Кейт только упорно продолжала смотреть на него, пакуя папку в рюкзак. Она нервно запихивала документы, не сводя с Алекса взгляда, который практически заставил сдаться и уступить. На несколько дней уступить в этой маленькой игре и найти доказательства, что Джанет Калверт действительно мертва. Или же опровергнуть мнение Мэри-Кейт в том, что Лана Блейк была ее сестрой. Оба варианта казались достаточно привлекательными и непыльными, разве что…

— Александр.

Он вздрогнул от прогремевшего с верхней ступеньки лестницы голоса отца. Все мышцы натянулись, и Алекс, повернувшись, сглотнул и посмотрел на Диего. Даже Мэри-Кейт замерла, так и не застегнув свой распухший от втиснутой в неё папки рюкзак.

— Да?

— Зайди ко мне, нужно… — старший Куэрво запнулся, — нужно обсудить несколько семейных вопросов. Касательно твоей сестры.

— Когда?

— Сейчас.

Хуже безразличия членов семьи Куэрво, была только их заинтересованность в тебе, как в потенциальном вложении средств.

И это Александр выучил еще в детстве.

Глава XVIII. Гавайи

Июль, 2012

Палящее летнее солнце слепило глаза, аромат ярких цветов дурманил разум, а невыносимая жара не позволяла нормально спать, несмотря на расставленные вокруг кровати вентиляторы и выкрученный на максимум кондиционер. Удушающая же влажность забивалась в лёгкие, заполняла собой каждую клеточку и лишала возможности дышать.

Уильям предпочёл бы сейчас купаться зелёных водах Мичигана, а не жариться до состояния «аль денте», лёжа на одном из многочисленных гавайских пляжей.

— Ну же, Уилл, неужели тебе настолько здесь не нравится?

В голосе Алана привычные насмешливые нотки, на которые Уилл уже давно прекратил обращать внимание, а на губах едкая язвительная улыбка, вызывающая у примерно столько же боли, сколько и каждое неловкое движение, напоминающее Уиллу, что намазаться солнцезащитным кремом стоило еще в салоне самолёта, не замечая косые взгляды других пассажиров, прежде чем ступить на трап.

— Нет, — Уилл хотел было отвернуться в другую сторону, но вспомнил, что он вообще-то обгорел, а смотреть на Алана всяко приятней, чем на распластавшегося жиром по двум шезлонгам бородатого байкера.

Предложение Алана слетать в отпуске на острова показалось Уильяму весьма заманчивым и интересным, но он снова забыл маленькую деталь изменившуюся в жизни обоих мужчин — у Алана появилась дочь. Поэтому большую часть времени Уильяму приходилось слушать рассказы о том, кто из братьев Сальваторе круче и почему стоит посмотреть «Аббатство Даунтон». На последнее Уилл обычно мягко улыбался, мученически вздыхал и терпеливо смотрел с Эйлин очередную серию, стараясь не цокать недовольно языком и не комментировать все подряд.

— Ну же, улыбнись, — Алан поправил съезжающие с носа солнцезащитные очки и закинул ногу на ногу. — Сегодня последний день, когда ты можешь насладиться этим прекрасным солнцем.

— Если бы я не знал тебя, я бы подумал, что ты мне угрожаешь, — сквозь сводящие от боли мышцы пробормотал Уилл.

— А кто тебе сказал, что я не угрожаю? — приспустив очки, Алан скептическим взглядом посмотрел на друга и рассмеялся бархатным голосом.

Две недели в Раю, как обещал Алан, действительно были не самым худшим в жизни Уильяма, — ему было с чем сравнивать, и в отеле хотя бы была мягкая кровать, — а расслабляющая атмосфера смогла заставить хоть ненадолго, но погрузиться в свои мысли, отправиться по течению отдыха и достигать берегов наивысшего блаженства…

…каждый раз когда он видел накрытый шведский стол.

— Мы слишком давно знакомы, чтобы я поверил в то, что ты действительно собираешься меня убить, — Уилл распластался по своему шезлонгу, наконец найдя положение, в котором ему не хотелось молить Алана о смерти, а небеса о хотя бы одном маленьком облачке. — Кто тогда будет выслушивать твои пьяные разговоры в три ночи?

— Эйлин? — Алан изящно приподнял светлую бровь. — Для чего-то же я ее растил.

Уильям усмехнулся и поправил ставшие за две недели активного поглощения пищи маленькими шорты.

— Так я и поверил, что она будет слушать, как ты развлекался с барышнями в Версале или с Кайзером в Германии накануне Первой мировой, — Уилл покачал головой, а затем немного приподнялся на локтях и немного осмотрелся в поисках обычно вездесущей дочери Алана. — Кстати об Эйлин. Куда она делась?

Маккензи неопределённо отмахнулся, продолжая наслаждаться теплом островов, которого было недостаточно в Чикаго, несмотря на достаточно мягкий климат и тёплое, а иногда и жаркое лето.

— Скорее всего снова с этим, как его там… — Алан замялся, делая вид, что вспоминает имя, хотя Уильяму было хорошо известно, что Маккензи помнит все. Иногда даже с излишком. — С Лиамом. Вот.

— Я слишком много знаю, чтобы ты сейчас делал вид, будто не в курсе, где твоя дочь, — покачал головой Уилл. — Ты Идеал или кто? Не ты ли говорил мне, что видишь каждый уголок этой вселенной каждую секунду? Или кто-то растерял хватку?

Алан оскалился. Его черты заострились, и он приспустил очки, посмотрев на Уильяма взглядом полуслепых, затянувшихся розовато-молочным туманом глаз.

— Конечно, вижу, — хрипло отозвался Маккензи. — Но в данный момент я предпочитаю оставить ее без присмотра. Это не совсем то, что я бы хотел видеть в своей жизни. Не сейчас.

Алан вздохнул, нацепил очки поглубже и начал напевать под нос, выстукиваю кончиками пальцев отрывистый ритм. Уильям удовлетворился ответом Алана и уже было хотел вернуться к тому, чтобы продолжить превращаться в варёного омара, — серьёзные последствия ему в любом случае не грозили из-за лежащего рядом с ним Маккензи, — как маленькая мысль назойливым колокольчиком прозвенела в его голове.

Уилл тут же вскочил и практически не взвыл, прикусив щеку, из-за пронзившей все тело боли.

— Подожди, что? — Уилл во все глаза уставился на безмятежного Алана. — Ты же не хочешь сказать, что…

— Уилл, ей пятнадцать. Она уже взрослая девочка.

— Ей всего пятнадцать!

— Ты слишком старомоден, — скривился Алан.

Уильям насупился и опустился обратно на шезлонг, медленно, без резких движений. Порой Алан становился слишком невыносимым, а его методы воспитания детей хоть и вызывали у Уилла довольно много вопросов, но держать их он предпочитал при себе, позволяя Алану делать все так, как он хочет. В конце концов Эйлин была дочерью Маккензи, а не его, и принимать столь активное участие в ее воспитании Уильяму не было никакого смысла.

Поэтому Уилл промолчал и решил оставить Алана один на один со взглядами на жизнь.

— Ну давай, — спустя несколько минут пляжной тишины не выдержал Алан, — скажи это. Я же вижу, как тебя распирает.

Уилл повернул голову в его сторону, приспустил солнцезащитные очки и смерил Алана удивлённым взглядом синих глаз.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Что вот в твоё время детей воспитывали по-другому, — язвительно ответил Алан, цокнув языком и покачав головой. Его голос стал немного писклявым, и Маккензи явно кого-то передразнивал — не сложно было догадаться кого: — Вот в моё время девочки в пятнадцать лет еще с нянечками ходили и учились отдельных школах для девочек. — Алан зашёлся кашлем, и его голос тут же упал не несколько тонов вниз, снова становясь привычно бархатистым и грудным. — Да у тебя это на лице написано. Думаешь, я не вижу?

— А зачем мне это говорить, если ты и так это знаешь? — рассеянно пожал плечами Уилл.

Взгляд, которым наградил его Алан, наверняка бы заставил многих похолодеть от ужаса, но только не Уилла, за долгие годы общения с Маккензи повидавшего, испытавшего и узнавшего столько, что материала хватит не на одну книгу, способную стать бестселлером. И Уилл знал, что сейчас Алан ничего не сделает, потому что его и так уже жизнь наказала, заставив находиться под огромной оранжевой звездой большую часть времени.

— Да, в моё время детей воспитывали по-другому. Меня воспитывали по-другому, и я прекрасно это помню, — устало вздохнул Уилл и прикрыл глаза. — Я знаю, что сейчас не тысяча девятьсот двадцатые, но и не считаю, что стоит столь легкомысленно относиться к тому, чем занимается Эйлин.

— А кто сказал, что я отношусь к воспитанию Эйл легкомысленно?

Уилл не видел, но слышал улыбку Алана. То, с какой интонацией мужчина произнёс имя дочери, заставило все внутри Уильяма сжаться от болезненных воспоминаний: с точно такими же нотками к нему обращалась его собственная мама, когда Уилл болел испанкой, а она день и ночь проводила у его постели, боясь самого худшего и все время бормоча под нос молитвы.

Уильям выжил и выучился на врача.

Но он не всегда был уверен, что это было к лучшему.

— Я просто надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь.

Не то чтобы Уильям переживал об Эйлин или же боялся за ее жизнь. Нет, конечно, он не беспокоился по-отечески о том, жива ли она или же ее уже съела акула, потому что младшая Маккензи неловко соскользнула с доски для сёрфинга в море. Конечно, нет. Уильям не был ее отцом, и беспокоиться должен был Алан, а не он, Уилл. Ему вообще было все равно на то, что творится между единственными двумя членами семьи Маккензи.

Или же Уильям безуспешно пытался себе это внушать.

Его беспокоило многое с тех пор, как вся его жизнь начала крутиться вокруг Алана Маккензи, а затем и его дочери.

Уильяма беспокоило, как состояние Алана, так и то, что происходит с Эйлин. Он с нетерпением изо дня в день ждал, когда она заглянет к нему в кабинет после занятий в школе, чтобы обсудить последние сплетни или же получить от лучшего друга отца совет. И каждый раз переживал, если Эйлин не приходила: сознание начинало рисовать страшные картины того, что могло произойти с ней в огромном шумном мегаполисе, но затем Уилл делал пару глубоких вдохов и вспоминал, кто отец Эйлин.

Правда иногда Уильяму начинало казаться, что он беспокоится об Эйлин больше, чем Алан.

В человеческом понимании этого слова.

— Почему ты мне сразу не рассказал о том, что у тебя теперь есть ребёнок? — вопрос давно крутился на языке у Уилла, но с самого приезда Алана в Чикаго он так и не решался его почему-то задать.

Алан пожал плечами.

— Хотел сделать тебе сюрприз, — с улыбкой ответил Маккензи.

Сюрприз ворвался в жизнь Уильяма неожиданно парой голубых глаз, ехидной ухмылкой несмотря на вывих лодыжки и слишком знакомыми чертами лица в приёмном покое. А вскоре появился и сам Алан, вишенкой на торте завершив сложившуюся в голове у Уильяма картину. В тот день он еще долго не мог вытолкать соскучившегося за десять лет Алана сначала из кабинета, а затем и из квартиры.

— И что дальше? Что ты будешь делать, когда она вырастет?

— Расскажу ей все, — отмахнулся Алан, даже под темными очками жмурясь от яркого солнца. — А затем, она составит нам компанию в этом увлекательном путешествии под названием «Вечность». Будет жить где-то рядом со мной, — задумчиво протянул он и зевнул. — Нет, разумеется, не прям рядом со мной, — тут же, словно спохватившись, добавил Алан и всплеснул руками. — Моё бедное старческое сердце этого не вынесет. Рядом, но… где-то в пределах этого мира. Возможно, найду ей кого-то, кто сможет выдержать ее характер. Как меня выдерживаешь ты, Уилл.

Он лучезарно улыбнулся Уильяму, и тот поморщился: еще пара приёмов у стоматолога и Алан сможет пускать своей улыбкой солнечных зайчиков. И почему-то Уилл был уверен, что Маккензи именно этого и добивается — характер у Алана был не сахар, но вызвать тяжёлые для организма болезни вполне мог.

Уилл вздохнул ипоправил все время съезжающие на кончик острого носа очки.

— Ты говорил, что дети предают…

— И я все еще не отказываюсь от своих слов, — Алан вскинул вверх указательный палец и с видом мудрейшего из мудрейших учителей воззрился на Уилла. — Я учёл ошибки прошлого и сделал из них определённые выводы. Эйлин меня не предаст. Потому что ее воспитываю я, — он ткнул себя пальцем в грудь.

В скромности Алану никогда не было равных, однако даже он не всегда приходил к верным решениям. Или же просто заставлял все свои решения быть верными и исключительно правильными, идеальным, потому что по-другому просто не могло быть.

Уилл ловко увернулся от пролетевшего мимо волейбольного мяча и бросил в сторону играющих детей осуждающий взгляд, сопроводившийся тихим мягким смехом Алана. Уилл обернулся к другу и поджал губы.

— То есть ты решил, что все дело в воспитании? — скептицизм сочился из каждого звука, слетавшего с губ Уилла, но он даже не пытался этого скрыть.

— Ну разумеется, — едко усмехнулся Алан.

Два слова, интонации которых хватило, чтобы Уильям не стал задавать оставшийся ворох крутящихся на кончике языка вопросов. Взгляд сквозь тёмное стекло, в молочно-розовом тумане которого читалась скрытая за несколькими толстыми слоями угроза. Улыбка, которая до сих пор приходила к Уильяму в его ночных кошмарах, подёрнутых сизым дымом остывающего оружия и надрывными криками полицейских сирен.

Но один вопрос все же проскользнул мимо пристального надзора.

— Кстати, ты так и не рассказал мне, — осторожно подбирая слова, начал Уилл. — А другие родственники Эйлин?

— Они мертвы, Уилл, — беспечно повёл плечами Алан. — Все до одного.

Маленькие мурашки пробежали было по коже Уильяма, но тут же растворились, оставив после себя в напоминание лишь лёгкое немеющее покалывание в кончиках пальцев и чувство расползающейся глубоко внутри пустоты. Уилл знал, какой получит ответ и все же спросил, все же рискнул узнать, чтобы в очередной раз убедиться, что перед ним сидит самый настоящий Алан Маккензи.

Который не будет размениваться на сантименты и фамильные ценности.

— Но…

Уильям хотел бы что-то возразить, но тут же был прерван прижатым к губам длинным и изящным пальцем Алана.

— Никто не сможет претендовать на Эйлин, — понизив голос до заговорщицкого шёпота и растягивая каждое слово протянул Алан. — Она моя дочь. Она моя.

Алан скользнул кончиком языка по потрескавшимся губам и отстранился от него, мазнув пальцем по красной от ожога коже, — Уилл не оценил этого и обиженно зашипел. Маккензи лишь язвительно усмехнулся, снял тёмные солнечные очки и, резко изменившись в лице, приветливо помахал кому-то с тёплой улыбкой. Уилл тут же проследил взглядом за Аланом и практически подскочил на месте, когда его глаза заметили мелькнувшую неподалёку фигуру в знакомом розовом купальнике и смешных глупых нарукавниках с уточками, которые они выбирали втроём перед поездкой. Сквозь боль он смог поднять руку и помахать радостно подпрыгивающей, чтобы привлечь к себе внимание, Эйлин.

В последний раз подпрыгнув, Эйлин послала им воздушный поцелуй, и запрыгнула на спину стоящего рядом с ней высокого смуглого парня, что неловко покачнулся, но устоял на месте и понёс ее куда-то в сторону, послушно выполняя роль человеческого пони. Короткие светлые волосы Эйлин слиплись от воды, и издалека младшая Маккензи слишком напоминала Алана.

Уильям любил Эйлин, как собственную дочь. И не всегда был уверен, что так и должно быть. Были ли виной тому золотистые волосы и яркие васильковые глаза, так напоминавшие Уиллу об его сестре, или же все лишь потому что Эйлин проводила с ним слишком много времени? Уилл не знал ответа.

Он просто любил этого маленькое и беззащитное создание, как хотел бы, чтоб любили его.

— Она идеальная дочь, Уильям, — с гордостью произнёс Алан. — И в этом её главное отличие от всех остальных детей.

Глава XIX. Лазаир

Эйлин не понимала, почему до этого так боялась Лану Блейк.

Обычно отстранённая и замкнутая в себе девушка сейчас казалась Эйлин идеалом дружелюбия и заботы. Нет, Лана не изменила своим привычкам: она все так же многословно молчала, бормотала под нос и иногда невпопад бросала фразы в ответ на бесконечную неловкую болтовню Эйлин, — и все же найти кого-то, с кем ты был знаком до этого, казалось для юной Маккензи невероятной удачей судьбы. Пусть и напоминало лишний раз — это все плод ее агонизирующего разума.

Она мертва, а это лишь предсмертные попытки мозга успокоить свою владелицу.

— Так вот ты какая настоящая.

Снова тот же сон. Эйлин лежала на каменном постаменте, увитая виноградными лозами. Люди вокруг казались маленькими тенями на фоне ее собственной фигуры, но теперь она видела их лучше, чем в прошлый раз. Их образы складывались в голове намного быстрее, а темнота, сквозь которую они пробивались, отступал намного охотней. Хотелось сказать спасибо Лане за помощь и поддержку, потому что для образа в умирающем сознании Блейк была необычайно живой и тёплой. Иногда Эйлин казалось, что на фоне подруги она холодный труп, существующий по инерции. Все мысли казались Маккензи заученными, все действия — заведёнными в протокол, а обычно живое воображение сменилось бесконечными чужими образами, всплывающими в ее голове.

Но сейчас все было по-другому. Перед ней стоял Джеймс. Этот маленький — пусть и выше Эйлин, — невыносимый Джеймс, напоминающий о том, что даже после смерти тебя могут предать. Губы изогнулись в сардонической усмешке — Эйлин никогда не умела выбирать партнёров. И только лишний раз в этом убедилась.

— Какая? — она надеялась, что ее голос прозвучал не слишком резко, хотя ее это не заботило.

Джеймс шагнул ближе. Он был все так же красив: каштановые кудри, золотистые глаза и ехидная ухмылка, исказившая его лицо. Эйлин сглотнула — кажется, любовь к кудрявым мужчинам была у неё наследственной. Пусть даже дядя Уилл всегда укладывал волосы, недовольно шипя и бранясь на закручивающиеся от влажности пряди.

— Неприступная, — Джеймс снова сделал шаг, — дикая, — еще один, — холодная. Упивающаяся болью этих людей. — Казалось, это Джеймс упивается ее скривлённым в гримасе лицом, говоря эти слова. — Они ведь даже не видят тебя, но ты все равно здесь, смотришь на них и потешаешься. Как над дурачками, что слепо верят в своего маленького и жестокого бога.

Собрав в кулак всю свою оставшуюся волю, Эйлин процедила:

— Не припомню, чтобы я интересовалась твоим мнением, что и как мне делать. Как не помню и того, что приглашала тебя сюда, предатель.

— О, моя дорогая Эйлин, чтобы предать — нужно принести клятву. Я же, помнится, просто обещал помочь.

Яд стекал из каждого слова Джеймса, он шипел и обжигал Эйлин своими парами, а она могла только смотреть на него, продолжая послушно исполнять роль жертвенного алтаря. И все же Эйлин не могла ничего возразить — Джеймс действительно обещал ей лишь предоставить свою помощь и отвезти домой. Он никогда не клялся ей в верности, и уж тем более было глупо рассчитывать, что плод твоей фантазии будет вести себя как послушное домашнее животное. Пусть это и ощущалось с лёгкими нотками детской обиды.

— Что, маски сорваны, Джеймс? — Эйлин постаралась хмыкнуть как можно надменней, но вместо этого поперхнулась попавшей не в то горло слюной. Маккензи громко прокашлялась, но никто из людей вокруг ее не услышал, и хрипло продолжила: — Хотя это ведь не твоё настоящее имя, я права? Жаль только мне плевать, как там тебя звать на самом деле. Ты всего лишь маленький наглый лгун.

— Следи за языком… — не скрывая угрозу в голосу протянул Джеймс.

— А то что? — Эйлин приподнялась, оборвав его на полуслове. Ее щеки горели, и она не была уверена, почему. — И его меня лишите?! Давай. Может быть это будет первым правдивым лицом, которое ты мне покажешь.

Джеймс в ответ на это только хмыкнул и начал медленно обходить Эйлин вокруг алтаря, заложив за спину руки.

— Ты слишком спокойна. Для человека, который оказался… — он взмахнул руками, — здесь. Не бьёшься в истерике, не задаёшь вопросы, хотя наше маленькое поисковое приключение закончилось ничем.

— Я мертва. Не думаю, что мне нужно знать больше о своём положении. Я смирилась с этим. И просто жду, когда все закончится.

Бровь Джеймса удивлённо выгнулась, и он замер.

— Закончится? — присвистнул он. — А мне казалось, все лишь началось. Они ищут тебя. Ищут, чтобы предать суду и казнить. Это в лучшем случае. И мой тебе совет — оставайся там, где ты сейчас находишься. Не высовывай носа и позволь мне делать мою работу.

— А если я этого не сделаю?

Эйлин подалась вперёд, игнорируя пульсирующие вокруг неё огни факелов. Джеймс раздумывал недолго: на мгновение поднял взгляд к потолку, поджал губы, а затем кивнул собственным мыслям и уверенно вынес свой вердикт:

— Тебя убью я.

Эйлин хотелось рассмеяться. Ей хотелось забиться в истерике, потому что все, что она сейчас ощущала — пустота. Пустота, какая возможна только, когда ты уже обречён. Эмоции внутри неё путались, подменяли друг друга, а чувство страха за секунду сменялось эйфорией. Эйлин казалось, что она просто разучилась чувствовать, и это пугало — слишком незнакомые ощущения, вслед за которыми приходило лишь разочарование в себе.

— Я мертва, — снова, как попугай, повторила заученную фразу Эйлин, не в силах сделать хоть что-нибудь, чтобы избавиться. — Что еще ты можешь сделать со мной? Терзать до конца моих и без того не оставшихся дней? Или Ад все-таки существует и ты мой личный палач? Где это небытие и забвение, которое мне обещали?

— Забвение? Кто тебе рассказал о нем?

Джеймс выглядел не столько озадаченным, сколько заинтересованным в словах Эйлин. Он шагнул ближе к ней, заглядывая в глаза, и теперь его образ едва ли был чем-то большим, чем просто переливающимся в наплывающей тьме пятном. Он размывался, словно кто-то уронил на его свежий акварельный портрет несколько капель воды, и напоминал буквы на приёме у окулиста, которые Эйлин не смогла бы разглядеть без очков даже приблизившись к нему вплотную. С каждой секундой Джеймс становился все прозрачней, пока от него не остались лишь пробегающие коричной рябью вспышки перед взглядом Эйлин.

Она притихла. Ее окаменевшее тело напряглось, и Маккензи медленно сглотнула, прежде чем дать ответ.

— Папа. Он всегда говорил, что после смерти людей не ждёт ничего. Ни Рая, — она облизала пересохшие губы, — ни Ада. Только пустота и небытие. У людей нет души — только тела. Поэтому, если сейчас вы пытаете меня в Аду — я хочу вернуться и приготовить ему самый отвратительный куриный суп, который только могу сделать, потому что он меня обманул!

Джеймс хмыкнул.

— Он тебя не обманывал.

— Что?!

Факелы вокруг алтаря вспыхнули с новой силой, обдав Эйлин волной жара и хрустом растворяющихся в воздухе искр, и Джеймс зашаркал ногами, попятившись — каждый его новый шаг становился тише предыдущего, — а золотистое пятно зарябило и всколыхнулось: кажется, он вскинул руки в сдающемся на милость младшей Маккензи жесте. Тело Эйлин под толстым слоем камня задрожало, размытые силуэты беснующихся вокруг неё людей замерли в неестественных позах, а в следующую секунду задрожали в исступлении с новой силой, выгибаясь, скрючиваясь и растворяясь во тьме.

— Оу, Эйлин. Спокойней. А не то ты… — он помедлил, прежде чем уже значительно тише добавил: — убьёшь их.

— Убью собственные фантазии? Назови мне хоть одну причину, почему я могу быть жива.

Ответ последовал не сразу. Он вырвался из образа Джеймса молочным облачком и тут же растворился в ушах Эйлин:

— Потому что ты все еще жива.

Она смутилась, недовольно тряхнула головой и хмыкнула:

— Это… эм… какой-то новый способ самовнушения?

Джеймс мягко усмехнулся.

— Нет. — Он поднял на неё взгляд и пожал плечами. — Просто я не имею ни малейшего представления, что говорить в таких ситуациях. Для меня сам факт жизни является весьма субъективным понятием, и объяснить тебе, почему это не Ад и не Небытие, я просто физически не могу. Знаю только, что это не так, и сейчас мы оба находимся в твоём сознании. Очень плохая шутка судьбы, но по-другому я просто не могу с тобой поговорить. Увы, Вселенная полна загадок. И одна из них, как объяснить человеку из вне, что его мир не единственный и он не сошёл с ума.

«А красавчик дело говорит.»

«О нет, — обречённо протянула Эйлин, — ты проснулся.»

«И тебе доброго утра. Я бы прислал в честь этого открытку тебе на мобильный телефон, но, увы, я всего лишь надоедливый голос в твоей голове, поэтому могу лишь спеть песню и пошутить про Вьетнам, с вашего разрешения, конечно же…»

Эйлин мысленно отмахнулась от голоса, как от назойливой мухи, открыв глаза, но Джеймса перед ней уже не было. Не было вообще ничего, что напоминало бы о темных катакомбах, освещаемых одними лишь тусклыми факелами. Нет, Эйлин стояла на балконе своей квартиры в Чикаго, небрежно сбрасывала с сигареты пепел и смотрела поверх рыжей макушки перед собой. Дым неспешно заполнял ее лёгкие, пока губы сами по себе размыкались — она что-то говорила, но не слышала ни звука, словно кто-то оглушил ее, заткнул уши самыми тугими берушами и сверху еще надел три мотоциклетных шлема.

«Джанет Калверт, посмотри на меня сейчас же!»

Чужие слова все еще эхом отражались в мыслях Эйлин и взрывались россыпью мелких веснушек в золотистых глазах напротив. Она продолжала курить, вальяжно опершись бедром об ограждение балкона, пока Лана хмурилась, покусывала губу и смотрела в даль города, иногда едва заметно дёргая уголком губ.

«Ее зовут Лана Блейк, Кейт. Не Джанет…»

«Она сменила имя, потому что она ненавидит прежнюю себя. Она красит волосы, потому что ненавидит оранжевый цвет — от него у неё приступы. Она… Она… Джен, посмотри на меня, пожалуйста!»

Низкие серые тучи набегали на горизонте, грозя пролиться на землю сплошной стеной дождя, но город не спешил утихать ни на секунду. Эйлин бросила мимолётный взгляд внутрь квартиры — тут же столкнувшись с осуждающим взглядом собственных васильковых глаз из-за полуприкрытых жалюзи. Она помнила этот момент. Она должна была помнить.

«Я уйду, но… Неужели ты правда думаешь, что он одобрил бы это?»

— Люди удивительно способные, когда дело доходит до того, чтобы все портить, — она выпустила вверх струйку сигаретного дыма, ощущая, как приторный привкус осаждается на языке.

Лана коротко повела плечами и, не обернувшись, кивнула:

— Да.

Хотелось подойти ближе. Хотелось бросить эту сигарету на пол, вдавить ногой и наконец дотронуться до неё. Лана стояла в нескольких мгновениях от неё, но что-то останавливало Эйлин. Она чувствовала исходящий от кожи подруги жар, она видела, как криво изгибаются ее губы, когда та смотрела вниз с балкона, она испытывала… вину? Странное чувство, разъедающее изнутри, от которого хотелось кричать. Оно подстёгивало Эйлин, хлестало по щекам и шептало: «Сделай это».

— Должно быть это просто ужасно, — негромко начала Эйлин, сделав осторожный шаг к Лане, — чувствовать себя одинокой, никем не понятой и преданной. И ты имеешь полное право ненавидеть меня за это.

Рука осторожно поднялась, дотронувшись костяшками пальцев до щеки Ланы. Эйлин замерла, каждая мышца ее тела напряглась, словно в ожидании нападения, но его не последовало. Нет, Лана стояла рядом, медленно и тяжело дышала, но не делала ничего, чтобы отступить или скинуть с себя чужие прикосновения. Ее кожа была нежной, мягкой и бархатистой, послушно отзываясь на движения пальцев Эйлин слабой, едва ощутимой дрожью.

Голос в голове что-то недовольно пробурчал на французском — Эйлин не обратила внимания, сосредоточенно наблюдая за бровями Ланы, сдвинутыми к переносице, за колышущимися от порывов ветра короткими темными волосами и плотно сжатыми губами. Лана стояла совсем рядом, но, казалось, все еще слишком далеко, чтобы быть правдой.

— Прости.

— Поцелуйте меня, мистер Маккензи.

Эйлин замерла. Лана повернулась слишком быстро, отчего костяшки мазнули по ее приоткрытым губам. Казалось, ее подруга и сам не верила в то, что только что сказала: в ее глазах застыли растерянность, страх и слепая уверенность в том, чего она действительно хочет. Она снова подняла руку, дотронувшись кончиками пальцев до подбородка Ланы, скользнув выше и замерев около скулы — Блейк сама подалась к ним, ластясь, как маленький котёнок в поисках защиты. Ее кожа была тёплой, слишком горячей для человека, но не обжигающей, а маленькие искорки, пробегающие между ней и рукой Эйлин, казались вспышками бенгальских огней: яркие и холодные.

— Поцелуй меня, Алан, — уже уверенней и настойчивей повторила Лана, заглядывая в глаза Эйлин снизу вверх.

Губы у Ланы были сухими, потрескавшимися и обкусанными. Они пахли кровью сорванных корочек и бензином, машинным маслом и гарью лесных пожаров. Эйлин чувствовала, как жар от тела Ланы усиливается, и все же только крепче сжала ее плечи, прижимая к себе, так неловко и неуместно. Как два школьника в коридоре после уроков, они слепо искали губы друг друга, кусали их и улыбались сквозь поцелуй. Она таяла в ее руках, послушно отзывалась на каждое касание и приподнималась на цыпочках, пытаясь потереться кончиком носа об ее собственный…

Сознание Эйлин раскололось со звоном разбивающегося цветочного горшка. Мышцы свело — она едва могла стоять на ногах, хоть и понимала отдалённо, что это всего лишь воспоминания, отголоски чужого разума, ступить в который Эйлин разрешили лишь по абсолютно случайной случайности. Ее мутило. Мир вокруг кружился, трескался, как стекло, рассыпался осколками и разрывал кожу на руках неровными шрамами. Легкие горели, горло клокотало кровью, и губы покрылись жирной плёнкой металла. Если бы от воспоминаний можно было умереть — Эйлин сделала бы это прямо сейчас.

— Вы зовёте это Большим взрывом…

Голос Ланы прорвался сквозь плотную багровую пелену, окружившую Эйлин, и она вздрогнула. Боль отступила, приведя на освободившееся место ощущение внезапной эйфории спокойствия. Блейк стояла около окна спиной к Эйлин, выделяясь на фоне всей окружающей мрачности и глухости комнаты ярким оранжевым пятном.

«Ох ты ж… — Эйлин поморщилась, прижимая ладонь ко лбу. — Ты не мог бы хоть на секунду оставить меня один на один с собой? Что это вообще было?!»

«Увы, тут я бессилен, мадемуазель. Жестокая судьба связала нас прочной нитью, и теперь я вынужден смотреть на результат тысячелетий эволюции, проигравший низменным человеческим гормонам.»

«То есть ты просто ревнуешь.»

«Возможно.»

— Эйлин, с тобой… с тобой все в порядке?

Голос Ланы отвесил Эйлин хлёсткую пощёчину, отразился в кончиках пальцев болезненным покалыванием и отпечатался пульсирующей термическим ожогом кожей. Она смотрела на Эйлин — это ощущалось каждой клеточкой, — и требовала ответа.

— Да, прости. Я… — Маккензи прикусила губу, быстро соображая правдоподобный ответ, что оказалось не слишком сложно: — Я отключилась. Абсолютно случайно.

— Абсолютно случайно. Ты стала слишком часто даже для себя витать в облаках. Ты что-то… видишь? — задумчиво протянула Лана таким тоном, словно стоило ей чуть-чуть надавить и Эйлин расколется прямо здесь и сейчас, выдав все явки и пароли от своих соцсетей.

Разве что Маккензи прекрасно знала, что Блейк не пользуется ни фильтрами для фотографий, ни видеоредакторами для монтажа бесконечных поездок с отцом за город, в лес или в горы на пикники.

— На чем мы остановились? — поспешила сменить тему со своего провала в чужое прошлое Эйлин, с заинтересованным выражением уставившись на Лану.

— Большой взрыв. Так его зовут люди. Я же зову это казнью. Я сохранила то немногое, что мне удалось спасти во время этого… несчастья. Я надеялась, однажды оно пригодится. — Лана замерла, и вся ее напряженная фигура обернулась к рассеянно шарящей по комнате слепым взглядом Эйлин. — Я тебя пугаю?

За прошедшую неделю, потребовавшуюся Эйлин, чтобы смириться с тем, что она действительно попала в Ад или как минимум в Чистилище, обычно молчаливая и не слишком словоохотливая Лана Блейк открылась ей с совершенно иной стороны. Не сказать, чтобы Эйлин была рада ее компании — нет, внутри каждый раз от ее близости все сжималось, и все же нельзя было не отметить, что в ее же присутствии боль от заживающих ран отступала, а мир вокруг казался намного ярче, чем раньше. Лана была для Эйлин ярким факелом, ведущим сквозь тёмную узкую пещеру. Каждый раз, когда Блейк касалась ее руки, образы вспыхивали в ее сознании, слеплялись в единую картинку, как пластилин, но все равно оставались тусклыми, выцветшими и серыми. Ничего общего с тем, каким мир был раньше, до…

Эйлин нервно сглотнула, сжимая ладонью правое запястье, чтобы унять бьющую его дрожь.

— Нет.

— А вот они меня боятся. Проклятая. Осквернённая. Рыжая. Когда я наткнулась на их коммуну здесь, практически под носом у… Ордена, я была не слишком воодушевлена. Впрочем, мои опасения были напрасны — это всего лишь сборище отщепенцев, уголовников и антисоциальных элементов. Вряд ли при слове «святилище» ты представишь себе притон, но, увы и ах, все так и есть. И вот мы здесь, — Лана вздохнула. — Мы снова два изгоя посреди врагов. Но бежать нам некуда.

«Ох, — голос в голове натужно вздохнул и, кажется, закатил глаза, — Джа… Погоди секундочку. Чьи?.. Чьи это были воспоминания?»

«Не знаю. Но догадываюсь.»

«Неужели я ошибся? — растерянно пробормотал голос в голове. — Ха. Нет, этого просто не может быть. Какая неприятная оказия. Кажется, я буду вынужден принести свои искренние извинения, мадемуазель за доставленные неудобства. И все же мне очень интересно узнать, кому принадлежат столь… пикантные мысли?»

«Моему отцу», — сдавленно пробормотала Эйлин.

«Отцу…»

На этот раз голос погрузился в свои мысли. Маккензи негромко усмехнулась себе под нос: часть ее сознания погрузилась в собственное сознание. Интересно, сколько еще раз можно было провернуть подобное? Делится ли подсознание на еще несколько маленьких подсознаний и если да, сколько мыслей можно уместить в один ящичек? Или это все же был огромный грузовой контейнер? А может быть жёсткий диск от компьютера?..

— Эйлин!

— Да слушаю я! — взорвалась Эйлин и тут же стихла, ощутив под кончиками пальцев прошедшую по полу, стенам и ее собственному телу дрожь.

Лана замерла. Ее образ сейчас слабо пробивался сквозь плывущее волнами сознание — навязчивые светлячки нравились Эйлин больше. Они были быстрыми, напоминали ее привычное размазанное близорукостью зрение и придавали миру красок. Сейчас же… Сейчас же для неё все было серым, пустым и безжизненным. Эйлин знала, что Лана стоит у окна. Она чувствовала под кончиками пальцев неровную шершавую поверхность, зашипела от маленьких вонзающихся в кожу заноз и сжала ладонь в кулак. Она видела, как Лана нервно заправляет за ухо выбившуюся прядь, как лихорадочно горят ее щеки, и медленно дышала от нехватки воздуха: температура в комнате несмотря на сырость с каждой секундой молчания Блейк ползла вверх, и Эйлин рассеянно смахнула со лба толстые капли пота.

— Они считают нас… — Лана тряхнула волосами, — такими же. И это все затрудняет. Прими они нас за врагом, все закончилось бы еще несколько недель назад, теперь же, — она вздохнула, — боюсь, все стало слишком сложным и проблемным. Ты должна понимать, насколько они опасны. И насколько нам надо быть осторожными, если хотим выбраться отсюда домой живыми.

Эйлин в своей жизни с большой долей уверенности понимала таблицу умножения, систему времён английского языка — по мнению Маккензи абсолютно бесполезную и беспощадную — и то, что стоит прямо говорить, если не успеваешь за умными мыслями собеседника, чтобы не давать ему ложной надежды и веры в твои способности.

— Эм, нет, — Эйлин виновато улыбнулась, глядя в ту сторону, где, как ей казалось, стояла Лана. — Прости, я вряд ли смогла понять хотя бы треть из того, что ты мне рассказала.

«Давай, я уже соединил все факты и нашёл разгадку. Значит и ты сможешь…» — не то к Эйлин, не то к Лане обратился голос.

— Что из моих слов ты запомнила?

— То, что ты рыжая, — несколько пристыженно протянула Эйлин, отворачиваясь от голоса Ланы, словно та действительно могла заглянуть ей в глаза и упрекнуть своим ярким взглядом золотистых глаз.

Красноречивое хмыканье и то, как воздух в комнате потеплел еще на градус, напомнили черные жирные буквы в автомобиле, предупреждающие, что сажать ребёнка на переднее кресло небезопасно. Впрочем Алана Маккензи это всегда мало беспокоило, и он с лёгкостью шёл на поводу у больших васильковых глаз своей дочери за толстыми стёклами очков.

— Возможно, — осторожно подала голос Эйлин, — стоит начать с самого начала. Можно заново познакомиться друг с другом! Мы делали такое упражнение на актёрских занятиях. Никогда не думала, что оно пригодится. Итак, я начну, — Эйлин коротко прочистила горло. — Я Эйлин, мне двадцать шесть и я начинающая актриса.

— Джанет, двадцать пять, сгорающий от любопытства элементаль огня. Для друзей просто — Лазаир³⁸.

— Ой, — только и смогла пробормотать Эйлин, чувствуя, как все тело обмякает и она оседает на краю кровати, едва не сползая по ней на пол.

«Всегда любил эффектные представления. Они сразу добавляют искры в разговор. Помню, как-то я познакомился с очень приятным и обходительным в общении врачом, даже подумывал, что будет неплохо узнать его поближе, но… Не судьба», — голос в голове сладко зевнул, нагоняя на Эйлин полудрёму.

— Ты удивлена? — Лана… Джанет шагнула в ее сторону, и Эйлин непроизвольно отклонилась назад, цепляясь пальцами за кровать и думая, что это уже становится не смешно.

Все, что она делала все эти дни — изображала мебель, валялась на кроватях или же сидела на них. Абсолютно. Ничего. Полезного. Еще одна галочка в список «Причин, по которым я определённо мертва». Потому что обычно главным источником суеты и беспокойства в доме Маккензи была сама Эйлин, возвращавшаяся невовремя, говорившая невпопад или же решающая, что станцевать на хлипком журнальном столике — самая гениальная идея, приходившая когда-либо в ее светлую голову. И забавно, но это вызывало на лице отца лишь снисходительную улыбку и напускные упрёки, за которыми не скрывалось ничего кроме скучающего веселья.

— Если отвечу, что да, ты скорее всего многозначительно хмыкнешь и кивнёшь головой. Как будто за этим скрывается какая-то большая тайна мирового масштаба, понять которую я не в силах, — с лёгкими нотками раздражения ответила Эйлин и наконец спрыгнула с кровати, начав расхаживать по комнате, ловко уворачиваясь от всех возникающих у неё на пути препятствий. Помещение оказалось чуть больше, чем Эйлин казалось, и все же слишком маленькое, чтобы быть апартаментами в пятизвёздочном отеле во Флориде. — Последние несколько дней я пытаюсь найти причины, чтобы окончательно убедить себя в собственной смерти, а ты смогла сделать это всего лишь за одну короткую фразу. Элементали, подпольные организации, бред с магистрами и Орденами. Да кто вообще мог до такого додуматься?! Это просто низкопробный сценарий подросткового сериала!

— В котором мы теперь играем главные роли, — Джанет медленно и глубоко вздохнула, отойдя от окна. — Эйлин, ты не мертва. Ты находишься… — она цокнула языком, прикусив губу, и задумалась на мгновением, — в тюрьме. В тюрьме на всех уровнях организации этого мира. В маленьком уродце, ставшим для меня худшим ночным кошмаром, из которого хочется поскорее выбраться. Если тебе казалось, что домашний арест или ночь в участке — худшее, что есть в жизни, то…

— Банановые начос, — резко выпалила Эйлин, отчего по коже прошли мурашки, а пальцы скрючились от привкуса лимона во рту. — Хуже этого только банановые начос.

— И этот мир. Добро пожаловать в… Я даже не уверена, что у него есть название.

А вот Эйлин была уверена, что назвать это место «Мир моего безумия», было бы столь же поэтично, как давать животным человеческие клички или фильмам пафосные слоганы. Она слепо обвела взглядом комнату, задержав дыхание, когда уткнулась в пульсирующий яркими цветами образ Джанет. Шестьсот десять³⁹ для волос и четыреста восемьдесят⁴⁰ для клетчатой шершавой рубашки с маслянистыми пятнами от мотоцикла. Лана… Джанет даже здесь нашла, чем себя занять.

— Почему мы вообще здесь? То есть, я могу предположить, почему здесь я, — Эйлин ткнула себя пальцем в грудь, — но…

— Нет, Эйлин, ты не мертва, — снова упрямо повторила Джанет. — Пока что. Поэтому прекрати вести себя, как… Идеал. Не нужно перетягивать все время на себя одеяло внимания. Мир не крутится вокруг тебя. — Она повернулась к Эйлин, одарив ее оценивающим взглядом. — Почему ты так на меня смотришь? Не понимаю, почему мне приходится заново объяснять тебе то, что нам обоим и так прекрасно известно. — Она в несколько шагов оказалась перед Эйлин и, взяв ладонями ее лицо, немного приподняла его, заглядывая в глаза. — Это акклиматизация? Неужели, ты впервые решил начать все с нуля или ты просто очень упрямо делаешь вид, что ничего не знаешь? — Она вертела лицо сопротивляющейся Эйлин из стороны в сторону, словно пыталась что-то прочитать на нем. — Ты… О, — голос Джанет засквозил озарением, — Ты не он.

«Моя девочка», — довольно мурлыкнул в голове голос, растекаясь по мыслям, как сметана по коту.

— Да, — Эйлин выгнулась, выворачиваясь из хватки Джанет, и отскочила к окну, покачнувшись и вцепившись пальцами в подоконник, — я поняла это с первого раза. Кто не я и кто я не? И что еще за идиот?

— Идеал. — Джанет мягко улыбнулась. Несвойственно себе и от этого слишком пугающе для хрупкой ранимой натуры Эйлин, сейчас чувствительно реагирующей на малейшие изменения температуры в воздухе. Лана хмыкнула, и лёгкий звон отразился в ушах Эйлин сложившись в единую картинку: она была невероятно счастлива, что-то вспоминая. Разве что Маккензи не могла залезть в голову подруги и посмотреть, что же там было собственными глазами — Эйлин негромко крякнула от сложившегося каламбура. — Мы назвали его именно так.

— Не слишком ли скромно?

— В самый раз, чтобы описать его слепую веру в собственную правоту и непомерный эгоизм, — неожиданно ехидно протянула Джанет, и тут же спешно добавила: — по мнению моих многочисленных родственников. Они…

— Почему я тебя вижу? — Эйлин не дала Джанет продолжить. — Почему я вообще что-либо вижу, несмотря на… — Она взмахнула рукой, обводя свое лицо, и тут же устало уронила ее, хлопнув по бедру. — Ну ты понимаешь.

Эйлин чувствовала себя бесполезной, обузой, от которой все пытались поскорее избавиться, сломанной игрушкой, которую не могли решиться выбросить. Все, что она делала последнюю неделю — спала, ела, бесцельно шаталась по пустой комнате и снова спала. Иногда к ней заходила Ла… Джанет, садилась рядом и, снимая с глаз пахнущую травами повязку, накрывала их свой тёплой ладонью, отгоняя боль. Голос в голове в такие моменты недовольно хмыкал и демонстративно самоустранялся, даря Эйлин те немногие часы спокойствия и умиротворения.

Тем не менее, Эйлин не покидало чувство, что окружающие носятся с ней, как с дорогой фарфоровой вазой какой-нибудь древней китайской династии: Лана то и дело справлялась о ее здоровье, едва скрывая в голосе благоговение, иногда появлявшийся в ее комнате Джеймс отвешивал едкие замечания и держался на расстоянии, а травница, обрабатывавшая ее раны, делала это с такой педантичностью, что порой хотелось встать и отвесить ей пинка, чтобы шевелилась.

Эйлин стала раздражительной и не знала, что послужило тому причиной: потерянное зрение, преследующая ее беспомощность или усталость от бессмысленности происходящего.

Джанет приблизилась к ней, оперлась бедром о подоконник и привстала на цыпочках, разглядывая лицо Эйлин.

— Теперь и мне это интересно, — пальцы Джанет мягко, с заботой прикоснулись к коже на щеках Эйлин, обдавая ее теплом. В воздухе послышался треск маленьких искр, как от распаляющегося костра, и Эйлин слегка повела головой, оставляя между собой и кончиками пальцев Джанет небольшое расстояние. — Я чувствую… его. Я вижу его. Но ты не он.

— Возможно, если ты расскажешь мне чуть больше, я и сама смогу ответить на твои вопросы. Ты назвала себя элементалем Огня. Ты ведь… — Эйлин попыталась подобрать подходящее слово, но все, что приходило в голову, были либо нецензурным, либо непонятным выросшей в другой языковой среде Джанет, — пошутила? Правда пошутила?

Лана не ответила. Вместо этого она резко отпрянула от Эйлин, криво ухмыльнулась и зашагала прочь — звук от ее кроссовок эхом затухал в ушах Эйлин, — остановившись у небольшого скрипящего от каждого движения столика. Она хмурилась и покусывала губу — Эйлин чувствовала это на своей собственной, — а затем обернулась и снова внимательным и изучающим взглядом осмотрела ее.

— Да, — наконец медленно протянула Джанет, подтверждая свои неизвестные Эйлин выводы кивком, — ты определённо не он. О природа! я была глупа, если подумала, что такое создание, как он оставит себя без собственных воспоминаний. Конечно нет. Помешанный на контроле…

«…лишённый эмпатии…»

— …вечно капризный…

«…и бесконечно эгоистичный…»

— …Идеал, — закончили в унисон Джанет и голос в голове Эйлин, удивительным образом слившись друг в друга настолько, что стали одним целым, звуча чистой октавой.

Она не открыла дверь — рука слабо хлопнула по зазвеневшей ручке. Вместо этого Джанет рухнула на стоящий рядом табурет, покачнулась и уронила голову на грудь. Ноги ощущались набитыми ватой. Грудь сжималась на каждом вдохе пронизывающей ребра болью. Но Эйлин смогла преодолеть это небольшое расстояние, разделявшее их с Ланой, унимая выдававшую ее волнение дрожь в пальцах, нервное покусывание щеки и заложенный от нервов нос.

Нужно было поговорить с ней. Нужно было показать, что она рядом и не отпус… бросит ее. Иррациональный порыв казался логичным желанием. Она тянулась к Джанет, одёргивала руки и ловила каждый ее вдох, затаив дыхание. Нужно было защитить ее и уберечь от происходящего. Нужно было… Нужно было сделать все правильно.

— Расскажи мне о нем, — слегка гнусавя, Эйлин опустилась на колени рядом с подругой, аккуратно беря ее руку в свою и медленно массируя горячие пальцы Джанет. — Прошу.

Та нехотя повела головой и что-то промычала. Руки у Джанет были тёплые, пульсирующие под холодной кожей Эйлин, намного более горячие, чем руки обычного человека. Она дышала медленно и тяжело, иногда рассеянно трясла волосами и бормотала под нос, пока Эйлин продолжала стоять около неё, рассеянно выводя на ее коже круги и спирали. Возможно, нужно было уйти, нужно было оставить Джанет и заняться очередной порцией самокопания, но червяк любопытства внутри Эйлин не давал этого сделать. Ей казалось, что информация, которую скажет ей Джанет, будет важна. Но возможно ей это только казалось.

Наконец, Джанет еще раз судорожно втянула в себя воздух и, скрипнув покосившимся под ней стулом, прочистила горло.

— Я думала, я смогу помочь ему, направить, сделать лучшей версией того, кем он был. Удивительно, но он был в некоторой степени… невинен? как ребёнок. И как ребёнок жесток, — с горечью усмехнулась Джанет. — Все его существование обязано собой моим братьям и сёстрам. Они… Моё влияние распространилось и на них. Удивительно. Их тяга создавать выходила из-под контроля. Они не улучшали то, что было. Только создавали, создавали и создавали. Бесконечный круг. А когда хаос вокруг них достигал предела, приходила я, и все начиналось заново. Вечный цикл рождения и смерти, который нужно было замедлить, позволить мирам существовать и перестать их множить, плодить как виноград на ветвях, но это… было слишком сложно.

Мокрый мох, отдалённое тиканье часов, запах свежих булочек из кофейни на углу, перекрикивание птиц за пределами крепостных стен. Мальчик, бросающий свой мяч в стену соседского дома. Капающее мыльной пеной на асфальт белье и отборная французская брань. Бьющие себя по бокам хвостом коровы и кот на подоконнике. То самое чувство, когда читаешь книгу, но мыслями уносишься слишком далеко от происходящего и едва можешь вспомнить последнее прочитанное тобой слово — Эйлин пыталась сосредоточиться на Лане, на неё словах и интонациях, но вместо этого каждую долю секунды ловила себя на том, что вместо этого в ее голове возникают все новые и новые картинки незнакомых ей городов и раздражающие нервы ссоры людей. Она щурилась, медленно дышала, вглядывалась в темноту перед собой, сквозь которую просачивался мутный образ Джанет, и молилась, чтобы через секунду на месте ее подруги не оказался ведущий какого-нибудь юмористического шоу.

Приторная пудра парика. Треск костров. Вой людей и животных. Эйлин засасывало в бесконечный пёстрый тоннель. Картинки сменяли одна другу, пока она тщетно ловила их удочкой без лески и крючка. Программа новостей и детский мультик про бурундуков. Огненный гриб. Маленькое тесное раскалённое помещение наполненное жужжащими мухами. Запястья зачесались. Хотелось вырваться и скинуть с груди каменную плиту. Хотелось сделать хотя бы маленький глоточек свежего воздуха. Стекающая по эшафоту кровь. Взлетающие в небо семена одуванчика. И прицепившийся к вещам чертополох. Эйлин подавила рвотный позыв от накатывающего головокружения. Пар от автомобиля. Ржание лошадей и морской прибой. Она неслась вперёд на бешеной скорости, обдирала руки об узловатые стены реальности и щурилась от слишком яркого света. Свежее белье, шиповник после дождя и корица. Мокрый асфальт. Радужные разводы на лужах и скошенная трава. Шелест деревьев. Стрекочущие светлячки и каменный алтарь посреди леса.

— Один раз, — голос Джанет прорывался сквозь смешивающиеся потоки чужих голосов, хватал Эйлин за руку и утягивал за собой к поверхности расходящейся кругами реальности, обратно в небольшую сырую комнату, ставшую ей уже родной за несколько дней, — они уже избавились от него, разорвали на маленькие кусочки и раскидали по всему уголкам Вселенной. Он… — Джанет сглотнула, — он медленно восстанавливался, но эти миры, эти создания, бесконечные разрушения и попытки поддержать то немногое равновесие, что устанавливалось, подпитывание результатов нашего созидания, это все… Уничтожало его. Этот мир один из немногих, что все еще существует. И он же самый древний. Именно здесь все началось. Бесплотная материя едва ли может противостоять облачённым в кости и кровь Духам на пике расцвета их сил. И мы создали его — идеальное создание, сосуд по подобию человека, наполненный знаниями всего мира. Я вложила в него тот кусочек, что сохранила. Я вдохнула в него жизнь, распалила внутренний огонь. Но я не могла предположить, что моё создание обернётся против меня.

Джанет замолчала на несколько мгновений, с силой сжимая руки Эйлин. Кончики ее пальцев стали горячее, распалились и готовы были обжечь кожу Маккензи, оставив на той красные пятна — но Эйлин лишь поджимала губы, ощущая, что оттолкни она сейчас Джанет, и пути назад уже не будет.

Джанет молчала, потому что была обижена. Она имела на это полное право, но оставлять Эйлин в неведении было полным преступлением. После всего, через что они вместе прошли, после всего, что их связывало, вот так сидеть и молчать оказалось для Эйлин сродни предательству, сродни… Она тряхнула головой, бессильно хмурясь от зияющих в памяти черных пятен. Там было что-то важное, что-то, связывавшее их двоих прочнее, чем просто десять лет знакомства. Джанет была обязана помочь ей вернуть эту память, но вместо этого она молчала, как будто столь долгого расставания было для неё мало.

— Он сильнее, даже ослабленный он остаётся тем, кто внушает ужас всем высшим существам, кто может уничтожить этот мир щелчком. Пусть я и… — Джанет повела плечами, и ее ладонь выскользнула из руки Эйлин, — внесла некоторые изменения в конструкцию его сосуда. Его тело всего лишь слабая человеческая оболочка. Его сознание — бесконечная вереница событий и вероятностей, он видит все и абсолютно ничего, он находится в каждой точке этой вселенной, но не видит стоящей перед носом кружки с кофе. Он сильнее меня, но его разум нет. А люди склонны совершать безумные поступки.

Эйлин хотела было хмыкнуть: большего оскорбления она в жизни не слышала. Джанет делала вид, что ее просто нет. Говорила о ней так, будто ее не было рядом, словно она не сидела и не заглядывала ей в глаза, ловя каждое слово.

— Ты его любишь? — неожиданно для себя выпалила Эйлин: эти слова не были ее собственными, она не чувствовала, как ее губы шевелятся, но голос явственно раздался в ушах, а Джанет рассеянно хмыкнула. — Что?! Не смейся! Я слышу, как ты говоришь о нем. Я не представляю, кто он и где сейчас, но, уверена, что он…

— Ты сейчас сидишь передо мной, Эйлин. Не говори мне то, чего не знаешь. Если бы он любил, то — Джанет осеклась. — Неважно.

Джанет пахла цитрусами, она покалывала на языке кисло-сладким привкусом и вспыхивала в сознании ярким образом. Она погрузилась в свои мысли, заламывала руки и смотрела куда угодно, кроме лица Эйлин. Хотя Маккензи этого даже не могла видеть — только чувствовала и сдерживала полуулыбку, представляя, насколько сейчас она жалко выглядит: стоящая на коленях, в чужой вытянутой одежде и с раздражёнными слепыми глазами.

И все же образ Ланы… Джанет то и дело пробивался сквозь темноту, искрился и тут же гас, стоило Эйлин попытаться поймать взгляд подруги.

— Чего ты хочешь? — просипела Эйлин, осев на пол.

— Как и ты, — рассеянно пожала плечами Джанет. — Вернуться домой. И помочь мне это сделать можешь только ты, Эйл.

«Только ты можешь помочь нам», «Этому городу нужен герой» и «Народ никогда не забудет твою жертву» — кажется, именно так всегда говорили героям-неудачникам, на которых резко сваливались сверхспособности и всемирная слава. Неудачницей Эйлин себя не считала, да и славу планировала добиться другим способом — через сцену и немногочисленные на первый взгляд, но достаточно существенные связи отца. Но почему-то чувство, что на неё пытаются взвалить ответственность за весь мир только сильней укоренялось в сознанииЭйлин.

И ее пугало лишь то, насколько внутренне она была к этому апатична. Словно это было очередной домашней работой, которую нужно выполнить к пятнице, а не то мистер Дженкинс будет расстроен и вызовет ее «безалаберного отца к директору». Она безуспешно пыталась найти ту самую кнопку на тумблере тревожности и паники, ту самую кнопку, за которой последует истерика осознания и беспомощности, но вместо них перед ней лежал лист бумаги, испещрённый кривыми зигзагообразными линиями шумящего телевизионной профилактикой сознания. Ничего. Только болезненная ухмылка на губах, темнота и опускающиеся от одиночества плечи. Ничего, что могло бы скрасить ее пребывание внутри собственного опустевшего сознания.

«О нет. Нет-нет-нет, — запротестовал голос в голове с такой силой, что Эйлин непроизвольно потянулась рукой к виску, прижимая к коже кончики пальцев и массируя пульсирующую чужим возмущением вену. — Нет. Ты не должна позволить ей это сделать!»

Как же назойливо. Словно маленькая вездесущая муха, от которой нельзя было спрятаться.

Голос звучал слишком экспрессивно для обычно ненавязчиво-ироничной манеры незримого собеседника. Эйлин вздохнула — мир вокруг неё начал затухать, погружаться в полумрак уплывающего кадра; голос Джанет звучал приглушённо, из-под нескольких толстых одеял, а все внимание Маккензи теперь было направлено внутрь себя, растекалось по венам и преследовало неуловимый голос, пока не зацепилось за его яркую вспышку где-то на самом краю сознания, заставив прервать свой импровизированный побег и поговорить.

«Почему?» — осторожно потребовала Эйлин, прикусывая щеку.

«Я… — голос осёкся. — Не могу. Ты не должна позволить ей вернуться обратно. Она не должна совершить эту ошибку и снова…»

Джанет ждала — Эйлин чувствовала на себе ее пристальный изучающий взгляд. Тот самый взгляд, которым она всегда смотрела, сделай она что-то не так. Тот самый взгляд, которым награждали всякого, что собирался усомниться в силе Джанет.

— Я не думаю… — Маккензи мотнула головой; несколько прядей налипли на мокрый от пота лоб. — Я не думаю, что я смогу тебе в это помочь. Я даже не знаю, кто я, — голос сорвался на хрип, и Эйлин зашлась кашлем, подавившись скопившейся от долгого молчания слюной.

Ложь. Она знала, кто она. Он жаждала быть собой, но вместо этого глупо строила глазки каждому, терпела разливающийся в сознании чужой голос и молила о помощи первого встречного. Слабая и жалкая Эйлин Маккензи, отрицающая очевидные вещи.

«Снова встретиться с моим отцом? У тебя ведь именно из-за этого такая реакция? Что он сделал? — не давая голосу ответить на один вопрос, тут же затараторила Эйлин. — Этот поцелуй — он был на самом деле? Почему мне кажется, что я это помнила, а потом…»

«А потом словно кто-то усиленно заштриховал это событие? — усмехнулся голос, и его тон сквозил горечью. — Да, этот поцелуй, этот балкон — они реальны. И именно поэтому я вынужден настаивать на том, что ты не можешь позволить ей вернуться.»

«Боюсь, если Лана… Джанет, — Эйлин раскатала настоящее имя подруги по языку, морщась от притворно горького вкуса, — захотела что-то сделать, я не смогу никак помочь.»

«Тогда, — голос с сожалением? вздохнул, словно он и сам был не рад это говорить, — мне будет очень жаль делать это с тобой.»

«Что?..»

Что-то невидимое ударило ее в солнечное сплетение, выбивая из легких весь воздух. Она повалилась на бок, сворачиваясь калачиком и прижимая к животу руку. Внутренности горели. Вены пузырились под кожей от закипающей в них крови, а Эйлин не могла вдохнуть. Она дрожала, судорожно открывала рот, но только выдыхала, хрипела и скребла ногтями по полу. Сердце разогналось, болезненно ударяясь о ребра. Язык скользнул по губам, слизывая проступивший на них металлический привкус, а раздражённые глаза горели — она смогла лишь плотно сжать их, спасая от раскалённого воздуха, — они слезились и текли слезами, кровью и чем-то еще, чем-то слишком густым для того, чтобы принадлежать человеку.

— Эйлин?.. — обеспокоенный голос Ланы скользнул по краю сознания Эйлин.

— Ну как здесь наша гостья?

Кто-то нажал на кнопку, подняв невидимую заслонку и пустив в ее лёгкие воздух. Накапливающееся внутри напряжение резко спало, но сейчас Эйлин была едва ли этому рада, повалившись на спину и с булькающим звуком втягивая в себя кислород. Глаза сочились, слипались и стягивались песчаным швом век, но ей не нужно было смотреть на вошедшего, чтобы узнать этот голос. Запах чеснока и яркие вспышки зелёного перед слепым взглядом складывались в разоруживающую для Эйлин картину: если она действительно была мертва, то не хотела бы встретиться в Аду с Эйданом.

Худший кошмар последних лет. Он проводил больше времени с ее отцом, нежели с Эйлин. Лучший выпускник курса, человек, с первой попытки сдавший не сдаваемый зачёт у Алана Маккензи, стриптизёр и сотрудник ФБР по выходным, он был причиной, по которой Эйлин всегда хотелось найти бумажный мешок и вывернуть в него свой желудок. Хотя, возможно, лучше было бы вывернуть в него желудок Эйдана, избавив мир от его удручающе скучного существования.

Он шагал медленно, преодолев расстояние между дверью и ими с Дж… с Ланой за непозволительные двадцать семь с четвертью секунды. Кожаные лакированные ботинки, вонь разлагающейся плоти и мужской парфюм — сочетание, от которого Эйлин будет тошнить еще очень долго, разворошившее палкой муравейник все время ускользающей от Маккензи, вертящейся на воображаемом языке логичную мысль.

Признавать которую она не хотела.

«Мой отец. Кто он?»

«Ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, Эйлин Маккензи, — устало, скучающим тоном протянул голос. — Это насколько очевидно, что мне даже было бы стыдно вставлять это в экзаменационный билет для молодых элементалистов…»

«Идеал», — пробормотала Эйлин, чувствуя, как ее щеки холодеют от осознания произнесённого имени, впечатывающегося в каждую мысль в голове.

Идеал. Чёртов Идеал. Эйлин не знала его, не была с ним знакома, а данное ему имя звучало в ушах насмешкой надо всем живым в этом мире. Оно отдавалось на языке привкусом железа и миндаля, въедалось в кожу кислотой и, казалось, только и ждало момента, когда Эйлин произнесёт его, когда признает его существование, чтобы полностью захватить это маленькое человеческое тело. Идеал. Пальцы свело, мышцы на ногах прошли мелкой судорогой, и только спинка стула помогала Эйлин не повалиться на пол. Если все тело могло онеметь за секунду, превратиться в живую каменную статую и покрыться непроницаемой корочкой льда — это был тот самый момент.

Идеал. Великий Идеал. Эйлин знала его Эйлин дышала с ним одним воздухом и смотрела на один и тот же мир восхищёнными глазами. Имя растекалось по телу мягкими волнами, шумело в ушах морским прибоем и просило произнести себя еще раз. Оно отпечатывалось в ее сознании, мягко вырисовывалось на запотевшем стекле автомобиля и взмывало вверх лёгкими струйками приторного дыма. Идеал. Сознание потянуло молочным туманом, расслаблено обмякло и позволило всего одному слову захватить себя в приветственные объятия. Эйлин не шевелилась, боясь спугнуть секундное наваждение, за которым маячил знакомый силуэт мужчины. Его образ плыл, дёргался, как на зажёванной кассете, и менял свои очертания, пока не сложился в невысокую женскую фигуру. Идеал.

«Пять очков Гриффиндору, мисс Маккензи, — едко отозвался голос. — Вы как всегда проявили невероятную выдержку при обдумывании ответа, а ваши дедуктивные способности поражают воображение…»

«Заткнись», — сухо бросила Эйлин.

«Нет.»

«Да.»

— Она абсолютно бесполезна, — холодно отчеканила Джанет. Стул скрипнул и она поднялась на ноги. — Я изучаю ее уже неделю. Никаких признаков улучшений. Она не сможет открыть барьер.

Эйдан кашлянул и через секунду навис над Эйлин, обдавая своим зловонием и духотой. Он смотрел на неё — она видела себя в его глазах, видела дрожащее от отступившей боли тело, медленно вздымающуюся грудь и распахнутые голубые глаза, слепым взглядом шарящие по чужому лицу. Она пыталась найти на нем хоть что-то человеческое, но натыкалась только на животный оскал, выглядывающие из-под воротника края ран и пятна от ожогов на щеках.

Нужно было избавиться от него при первой возможности. Вместо этого она дала ему шанс на жизнь.

— На этот случай у меня всегда есть план «Б», — немного разочарованно протянул он. — Но смею напомнить, что у нас был уговор — твоя помощь в обмен на…

— Возвращение домой, — громким фырканьем оборвала его Джанет. — Раз мы проводим обмен любезностями — ты обещал сделать все, чтобы не допустить моего жертвоприношения.

— Жертвоприношения? — пискнула Эйлин, подав наконец признаки жизни.

Эйдан и Джанет уставились на неё, затем переглянулись и брови ее бывшего парня вопросительно взметнулись вверх.

— Ты ей не сказала?

— Ты нас прервал. — Пожала плечами Джанет. — Они убивают всех рыжих. И всех медиумов. Полагаю, Эйлин, тебе не трудно догадаться, каковы наши шансы выжить, если мы останемся в этом месте.

Дважды два — четыре. А один рыжий человек и один предположительно медиум равно жертвоприношение. Степень его успеха была относительной и стремилась практически к нулю, существование Эйлин в качестве медиума подвергалось сомнению даже ей самой, а дискриминация рыжих людей казалась вопиющей бестактностью. Из всех возможных вероятностей событий ни одна не приводила к проведению упомянутого события, а разложенные по папочкам воспоминания и мысли были одинаково бесполезны, когда Эйлин попыталась найти в них хоть что-то полезное. Ничего. Только пустота.

Пустота, которую скорее нужно было заполнить.

— И где этот ваш… — прокряхтела Эйлин, поднимаясь на ноги, и с самым возможным для своего состояния дерзким выражением лица уставилась в сторону, где стоял Эйдан: — Барьер?

Губы Эйдана дёрнулись в слабом подобии улыбки, от которого у Эйлин свело челюсть — как от попавшего на оголённый нерв зуба сахара. Парящие в воздухе светлячки. Хлюпающий под ногами мох и каменные рисунки в центре леса. Шелест деревьев. Хлопки птичьих крыльев, перешёптывание голосов и запах свежей травы. Эйлин знала это место. Она там уже была.

— Ближайшее слабое место — в сердце Капеллы, — он протянул это плавно и слишком пафосно для обычно посредственного актёра. — Но мы пока еще не свихнулись окончательно, чтобы лезть в самое пекло, хотя это было бы не тем, чего от нас ожидают. Нет, это было бы слишком глупым, поэтому… мы отправимся в Шотландию. — Он шагнул к ней, нависнув и приблизившись слишком близко к ее лицу, как любил делать всегда, обжигая своим дыханием кожу на ее щеке. — Ты ведь хочешь оказаться снова дома, Эйлин Маккензи?

Должно быть, он выглядел достаточно устрашающе, чтобы напугать ее, заставить забиться в угол и утверждать, что она сделает все, лишь бы они не убивали ее. Но вместо этого она только апатично смотрела в лицо Эйдана, слепо водила по нему и выстраивала в голове знакомую картинку его черных волос, темных серых глаз и раздражающей щетины, которую он никогда не мог сбрить. Отвратительно жалкое создание.

Эйлин смотрела на него, невинно моргая ресницами, вскинув брови и по-дурацки улыбаясь. Маленькая заводная обезьянка в цирке, призванная развлекать гостей, она икала от подкатывающего к горлу хохота, пока через секунду не согнулась пополам, хватаясь за шерстяную ткань на груди Эйдана.

— Простите, вы… — Эйлин хватала от смеха ртом воздух, задыхаясь в беззвучной истерике. — Это просто… Это все просто смехотворно. Понимаете, я… Я ничем не смогу вам помочь. Я умерла, а вы все — всего лишь моё воображение. Это во-первых. Во-вторых, — она смахнула с глаз невидимые слезы и распрямилась, — я не вижу ни одной объективной причины, почему это все должно быть реальностью. А в-третьих…

— А в-третьих тебе подробно объясню я, — зарычал Эйдан, хватая ее за шею и прижимая к стене. Он дышал тяжело, его ноздри раздувались каждый раз, когда он втягивал в себя воздух, а губы плотно сжались в обескровленную полоску. Он пах чесночным соусом и лучком, Ты сейчас закрываешь свой милый ротик и делаешь так, как я тебе скажу, Эйлин Маккензи.

Каждое его слово — агония. Каждое действие — попытка сохранить иллюзорную власть над ситуацией. От его зловонного дыхания хотелось отмахнуться и посоветовать пользоваться ополаскивателем или хотя бы жевать жвачку перед близким общением с другими людьми, но что-то подсказывало, что раньше от Эйдана не исходило ауры любителя острой пищи — он едва переносил карри и острые колбасы, а от сладкого и вовсе воротило, чему всегда радовался Алан, понимая, что нет ни одного претендента на его тройную гавайскую пиццу с пепперони.

Эйдан выглядел жалко. Эйлин же улыбалась ему в губы и скалилась, вцепившись рукой в запястье.

— А в-третьих, — она медленно отцепила его руку от своей шеи и отвела в сторону, — ты сейчас отпустишь меня. Жалкий ты кусок говна, Эйдан. И если моя совесть решила надо мной подшутить, она могла выбрать и кого посимпатичней тебя. Даже Але…

— У тебя ужасный вкус, Эйлин. — Эйдан вырвал руку из хватки Эйлин и отскочил в сторону, судя по грохоту зацепив табурет. — И мы оба всегда это знали.

«Он начинает мне надоедать, — скучающим тоном протянул голос в голове Эйлин, но в каждом его слове скользила неприкрытая угроза. — Неужели мы действительно должны слушать весь тот бред, что он сейчас будет заливать тебе в уши? К слову, посмотри на его руки… Ах, да, как это грубо прозвучало с моей стороны. На заметку: они все в ужаснейших язвах. Ему бы показаться дерматологу, а не хватать всех подряд за шею. Вдруг это заразно?»

— Да, — Эйлин медленно кивнула, растирая горящую на шее кожу. Свежий воздух врывался сквозь открытое окно совсем рядом от неё, пробегая по маленьким волоскам на руках. — Он несомненно ужасен, если я умудрилась потратить на тебя три года своей жизни, не замечая, насколько ты бесполезен и никчёмен. И актёр из тебя всегда был еще ужасней, чем из моего отца.

— К слову о нем.

Эйлин заинтересованно замерла, выгнув одну бровь дугой. Она чувствовала, как улыбается Эйдан, видела его самодовольное от собственного превосходства лицо, и попыталась выглядеть как можно более незаинтересованной: привалилась спиной к стене, оперлась о неё согнутой ногой и сложила на груди руки, уставившись куда угодно кроме Эйдана или Джанет.

— Ты действительно думаешь, что это ты выбрала меня? О, Эйлин, — рассмеялся Эйдан, — ты невероятно глупа, если считаешь подобным образом. Я наблюдал за тобой, следовал по пятам, записывал в памяти каждого, с кем ты встречалась, общалась и спала. — Он снова подошёл к ней, на этот раз опершись о стену плечом и наматывая на палец светлую прядь полос. — Втереться в доверие к декану не составило труда, потому что я, в отличие от моего братца-растяпы, почувствовал его. О, такую тёмную ауру очень сложно спутать с кем-то другим. Он тянул меня к себе, и я был несказанно рад, узнав, что мне не придётся слишком долго придумывать способ подобраться еще ближе. Ведь у него есть такая красавица дочь. И теперь у меня есть к тебе деловое предложение. — Он с силой потянул на себя зашипевшую Эйлин за волосы. — Твоя помощь в одном маленьком дельце.

— Каком? — зло процедила Эйлин, косясь на Эйдана.

Он ответил не сразу. Сначала он смотрел на неё, изучал своими неожиданно ставшими красными глазами — интересный оттенок, если забыть, что еще секунду назад его глаза были холодного серого цвета, — а затем рассмеялся. Его хохот заполнил собой каждый уголок небольшой комнату, отпечатался на коже Эйлин липким налётом пота, а затем зашипел на губах металлический привкусом.

— Открыть Барьер. — Он отпустил Эйлин, оттолкнув от себя. — Ты отправляешься с нами в Шотландию, открываешь проход и поддерживаешь его нужное мне время. После чего ты свободна. Хочешь — возвращайся к своему ненаглядному папаше. Хочешь — к не менее ненаглядной зазнобе. Ты будешь вольна делать, что твоей темной душеньке удобно.

«Ой, нехорошо это все. Очень нехорошо…» — взволнованно пробормотал голос в голове Эйлин.

Кажется, неделю назад он называл себя элементалем огня, как и Джанет. Интересно.

«Что?.. — Эйлин потёрла пульсирующую от натяжения кожу головы, вцепившись пальцами другой руки в подоконник. — Что нам делать?»

«Зависит от результата, который необходимо получить. — Голос зевнул, пока Эйдан о чем-то шёпотом стал переговариваться с Джанет, словно отделив Эйлин от них непроницаемым куполом. Или же это она сама не хотела их слышать? — С одной стороны мы можем продолжить быть единственными зрителями в этом театре одного актёра и наслаждаться столь незамысловатой и посредственной игрой твоего… бывшего? Поправь меня, если я что-то путаю. С другой… мы можем немного развлечься, раз уж выбора у нас все равно никакого нет. Я испытываю глубочайшее неудовольствие от того факта, что сейчас звезда он, а не ты.»

«Твой сарказм настолько жирен, что претендует стать национальным исландским блюдом.»

«Ох, боюсь, местные жители не слишком знакомы с приправой из яда змей. Интересно, в Исландии тоже нет змей, как и в Ирландии?..»

«Мы отвлеклись», — холодно отозвалась Эйлин.

«Мы, — как-то слишком медленно протянул голос. Он будто пробовал это слово на вкус, рассматривал его как диковинку и пытался вынести свой вердикт — что же теперь ему с этим делать? — Забавно. Моя компания уже не так докучает тебе, как прежде, Эйлин Маккензи? Или это особая форма мании величия?»

«Либо говори по делу, либо заткнись.»

Язвительный, саркастичный и недовольный компанией Эйлин. Голос в голове производил странное впечатление загнанного в обстоятельства существа, которому приходилось мириться со своим надоедливым соседом. Как старые супруги без шанса на развод. Возможно ли было, что?..

«Убей его.»

Будничный тон, с которым это было произнесено, заставлял скорее усомниться в собственном слухе и восприятии, нежели в том, что он действительно предлагал Эйлин убить человека. Ну, или не совсем человека.

«Что?!» — Эйлин едва не вскрикнула вслух, пытаясь сохранять спокойное выражение лица.

«Убей его. — Ей показалось, будто ее плечи сами зашевелились, и голос пытался ими пожать. Спокойно и без беспокойства о том, что кто-то может это увидеть. — Кажется, я выразился достаточно чётко и понятно. Закончи все прямо здесь и сейчас. Сфокусируйся на его образе, ауре или что ты там видишь у себя в голове обычно, а затем просто ударь. Как сделала бы это в реальности. Пока он не будет ползать на коленях и умолять тебя остановиться, пощадить и позволить загладить свою вину, потому что он всего лишь бесполезное низшее создание, способное только раболепствовать и…»

«Я поняла. И я… — слова застряли в горле Эйлин, вырвавшись из него негромким глухим кашлем, — не могу.»

«Не хочешь или не можешь?» — с каким-то подозрением переспросил голос.

«Не могу.»

Эйлин смотрела в сторону Эйдана и Джанет, гадая, о чем она сама думала в тот момент, когда отказала внутреннему желанию, ответив «Не могу». Не может убить Эйдана или не может помочь ему открыть Барьер? От мысли о последнем в голове пронзительно зазвенело, словно кто-то разом ударил внутри ее черепной коробки по десятку оркестровых треугольников, затем прикрыл это все боем литавр, а на бис заиграл на челесте⁴¹. Этот звон усиливался, разносился внутри Эйлин одним единственным словом «Барьер», пока не растворился в мягком убаюкивающем молочном тумане, окружившем ее в темноте.

«Это меня радует. Ответь ты иначе, и я бы уже подумал, что дочь Идеала — мягкотелая тряпка, способная лишь идти на поводу у желаний других и потакать их пагубным низменным склонностям.»

«Эй!»

«Я любя.»

«И я не сказала, что не хочу этого делать», — сухо пробормотала Эйлин, удовлетворённо отметив озадаченное присвистывание в голове и то, как голос многозначительным покашливанием прочистил горло. Как будто оно у него было.

— Ты чего это там притихла? Только давай без этих своих фокусов. Не выношу, когда тихони вроде тебя выделываются. Так мы договорились? Твоя помощь в обмен на возвращение домой. Просто открой для нас барьер и все. Ты вернёшься к отцу, к друзьям и продолжишь жить обычную жизнь. Тебе нечего делать в этом мире, Э…

— Нет, — холодно процедила Эйлин.

Эйдан с нескрываемым непониманием уставился на неё.

— Я не ослышался?

— Нет. Я не буду помогать ни тебе, ни, — Эйлин сглотнула, — тебе, Лана. Прости. Даже если все это правда, я… — она смолкла; лёгкие в груди сжимались, ее скручивало от одной только мысли разрушить этот их «Барьер». Пальцы скрючивались, сжимались в кулаки и сминали ткань какой-то просторной кофты, надетой на Эйлин. — Я не буду этого делать. Я не могу. Это неправильно. Так не должно произойти, это… Это противоестественно. Он… — Эйлин согнулась, опершись локтями о бедра, схватилась руками за голову, закрыла уши и зажмурила с силой глаза, словно пыталась укрыться от вертящегося вокруг неё шума. — Барьер должен стоять.

В комнате повисла тишина, разбавляемая только тяжёлым сиплым дыханием мопса, вырывающимся из груди Эйдана.

«А вот этого я не предугадал.»

— Что ж, — хлопнув в ладоши, слишком радостно протянул Эйдан, — тогда мы переходим к плану «В». В котором я не буду спрашивать твоего желания помочь нам, Эйлин Маккензи.

Она чувствовала, как Эйдан улыбается, даже сквозь его подрагивающую зелёным ауру Плотно стянула губы в тонкую полоску и сжала кулаки, готовясь нанести удар, как будто могла что-то противопоставить нависшему над ней мужчине, пока голос в ее голове не зевнул в последний раз, растворяясь в сознании молочным облачком:

«И почему мне кажется, что нам это не понравится?»

План «В» не входил в планы Эйлин ни до этого, ни тем более сейчас. Оглянувшись, она оценила разделявшее ее от земли расстояние, оказавшееся чуть больше, чем она рассчитывала. Но это было только на пользу — шансы, что она выживет при падении были минимальные, а если все пойдёт не по плану, она убедится в правильности своих выводов. Идеал, элементали и Барьер звучали слишком безумно, чтобы быть реальностью.

И слишком знакомо для того, кто первый раз об этом слышал.

— Ну, было приятно с вами познакомиться, но у меня немного другие планы на ближайший вечер, — Эйлин полубезумно хихикнула, медленно присев на подоконник и поёжившись от усиливавшегося прохладного ветра. — Кажется, говорят, что если ты умрёшь во сне, то больше никогда не проснёшься в реальности. Возможно, это работает и после смерти?

В нос ударил отдалённый затхлый запах реки. Курлыканье усеявших карнизы голубей заглушало полицейские сирены и проснувшиеся голоса в голове. Мир вокруг Эйлин начинал медленно кружить, мешая сосредоточиться на одном единственном образе. Она чувствовала спиной лишь открытое окно, манящее к себе свободой, и нагретый солнцем асфальт, разбиться об который ей сейчас было нереально.

— Что ты?.. — Джанет напряженно замерла, готовая в любой момент сорваться на Эйлин.

Сердце подруги билось слишком быстро, слишком рвано и прерывисто. Оно мешало. Мешало сосредоточиться, дышать и думать. Оно раздражало Эйлин своим пронзительным частотным писком. Хотелось его остановить. Хотелось схватить его, разорвать и выжать из него все, лишь бы оно заткнулось. Эйлин тряхнула головой — комната замедлила свое вращение, — и посмотрела в сторону Ланы.

— В эфире рубрика «Эксперименты» и сейчас мы проверим… — Эйлин снова хохотнула. Кровь щекотала ее вены, разносила по ним спокойствие и умиротворённую уверенность в принятом решении. — Не знаю, что я планирую проверять, но точно не границы моей адекватности. Чао!

Эйлин не дала им опомниться. Зелёное пламя вспыхнуло перед ее лицом на долю секунды позже, чем она выгнулась в спине и, с силой качнувшись назад, выскользнула в окно. Полуразрушенная башня не успевала складываться в отчётливые образы, пока Эйлин стремительно летела вниз, к приближающейся мощёной земле, об которую уже через несколько мгновений она разобьётся. Шум ветра заглушал окружающие звуки, но только не сочащийся сарказмом голос в голове, решивший напоследок напомнить о своём важном и необходимом мнении.

«Смею вставить свое ничтожное мнение, но ты просто безумна, Эйлин Маккензи.»

«Не больше, чем все происходящее.»

Глава XX. Исход

Таргелион, 2775

— Я подозреваю, мы пришли сюда не просто так. Разве что в вас неожиданно проснулось желание показать мне все знаковые места Парижа.

Париж встретил Уильяма запахом весны и маленькими тесными улочками, напоминавшими гравюры эпохи революции. Париж был таким знакомым и… чужим, что в первый приезд Уилл успел заблудиться в пределах одного квартала не в силах догадаться, что дом тринадцать надо искать на до дома семнадцать, а внутри двора между третьим и восьмым номерами. Он никогда не страдал географическим кретинизмом, но уворачиваться от летящего на голову мусора, массивных низеньких вывесок и одновременно смотреть в карту — достаточно сложная задача даже для хирурга с таким большим опытом.

Этот Париж был слишком… другим. И стоящая посреди какой-то небольшой площади гильотина лишний раз напомнила об этом Уиллу. Правда, кажется, они называли ее каким-то другим образом. К своему стыду, Уильям так и не запомнил, но это длинное название определённо включало в себя «удивительную машину» и «безболезненность». Рука сама дёрнулась к шее, напомнившей о не слишком приятном опыте первого посещения местных достопримечательностей. Повезло, что Алан Маккензи, кажется, продумал все, и обезглавливание входило в список непредвиденных ситуаций. Но вспоминать об этих нескольких часах беспамятства Уильяму не слишком хотелось.

— Увы, — пожала плечами Саша, останавливаясь перед невысоким жёлтым домиком с кривыми прорезями окон, — сейчас не лучшее время. Конвент запретил весь туризм на год в знак траура.

— Траура? — Уилл запрокинул голову и приложил ладонь ко лбу, разглядывая скрытую в солнечных лучах крышу.

— Да. У тебя такая интонация, будто ты впервые об этом слышишь. Хотя о чем это я, — поправилась Саша, вытаскивая из кармана скомканную бумажку. — Возможно, проблемы французов волнуют исключительно самих французов. Год назад одна фанатичка убила видного политика. Увы, службы ничего не смогли сделать. Ни предотвратить, ни среагировать вовремя. Виновная была наказана, однако для власти это оказалось очень… болезненным событием. Показательный процесс и все такое.

— Как интересно. — Уилл покачнулся, когда его слегка в плечо толкнул наконец догнавший их и остановившийся рядом Андрэ. — Я уже слышал похожую историю.⁴²

— Тогда ты должен понимать, что без последствий просто не могло обойтись. Так что. Никаких экскурсий. Пока что. И к слову, — Саша быстро развернула сложенный в шесть раз листок и поднесла его поближе к лицу, — мы на месте. Проезд Гюстава Лепё, дом 6. Возможно мы найдём здесь ответы на все интересующие нас вопросы. А возможно, просто уйдём с пустыми руками. Как обычно. Впрочем я склонна доверять своему информатору.

— У него есть причины врать? — тоном бывалого следователя поинтересовался Андрэ, наклоняясь вперёд и глядя на Сашу из-за Уилла.

— У Феликса? — она задумалась на секунду, одёрнув рукой серый пиджак. — Нет. У него нет абсолютно ни одной причины дать мне неверный адрес. Потому что иначе я подвешу его за чл… руку к потолку и оставлю одного в комнате, кишащей тараканами. Поверь, больше них он боится только смерти. Что весьма… необычно для таких, как он. Мне так кажется. Проживи я столько же лет, сколько и он, сама бы искала повода наконец нормально отдохнуть. Если вы понимаете, о чем я.

О, возможно, Уильям понимал это лучше всех из их троицы. Конечно, если он правильно интерпретировал слова Саши и ее дражайший информатор страдал знакомой для Уилла болезнью — бессмертием.

— Что мы знаем?

— Мари Барбо. — Саша рассеянно сунула бумажку обратно в карман пиджака и перемнулась с ноги на ногу; теперь на ней были штаны и черные лакированные оксфорды. Практичность все-таки победила желание обрядить весь женский состав Ордена в неудобные юбки. — Семьдесят пять лет. Не замужем. Детей нет. Ведёт уединённый образ жизни. Все соседи описывают ее как милую старушку и иногда просят посидеть с детьми. Проблем со здоровьем нет, но несколько лет в молодости она наблюдалась в психиатрической клинике…

— И это вы называете «нет проблем со здоровьем»? — с сомнением протянул Уилл, покосившись на Сашу.

— Так точно. Консилиум врачей пришёл к заключению, что Мари абсолютно здорова. Однако по нашим сведениям ее поведение попадает под действие положения «Об особо опасных существах».

— Это как? — Андрэ неожиданно оказался рядом с Сашей, обдав Уилла лёгким порывом прохладного ветерка.

— Неконтролируемые всплески агрессии, эпилептические припадки и голоса в голове. Врачи ничего не нашли, но только потому что она им не позволила этого сделать. Я нашла несколько записей о Мари в архивах Ордена, — экзорцист подняла голову и, прищурившись, всмотрелась в одно из окон: Уилл тут же проследил за ней, заметив, как занавеска за одним из стёкол колыхнулась, — но после шестьдесят восьмого года она словно исчезла из этого мира. Никаких упоминаний, никакого привлечения к работе, никаких…

— Она работала на Орден? — удивился Уилл.

— Да, была штатным медиумом с шестьдесят третьего по шестьдесят седьмой. Затем подала в отставку и еще около года помогала на безвозмездной основе. После этого ее следы обрываются. И вот мы здесь. Неожиданный поворот событий, вы так не находите?

— Определённо.

Подъезд встретил их тихим шуршанием крыс, запахом выпечки и падающей на голову штукатуркой. Квартира Мари оказалась на последнем этаже прямо под крышей — Уилл слегка наклонился, чтобы не удариться головой об откос. Обшарпанные стены, отошедший дверной косяк: все именно так, как он представлял себе подобные покосившиеся дома. Саша аккуратно постучалась и, приблизившись к двери, громко прокричала:

— Мари, жё сьюи Александра. Жэ ву… Жё вузэ аппэле иер.⁴³

Уголки губ Уилла дрогнули — акцент Саши был настолько обворожителен, что не будь он слишком занят работой и попытками жить, он мог бы рассмотреть вариант пригласить ее на свидание. В какой-нибудь другой реальности.

За дверью послышалось невнятное шуршание, а затем она распахнулась, выплеснув на площадку яркий свет от лампочки. Саша отпрыгнула, наступив зашипевшему Андрэ на ногу, а в проёме появилась странной формы женская голова, похожая больше на змеиный клубок вокруг клубней картофеля. Лицо хозяйки квартиры зеленело самым ярким цветом, розовый халат кокетливо подмигивал Уиллу белым горошком, а закрытые тапочки на ногах в нескольких местах прохудились, позволяя пальцам с ярко жёлтым маникюром заигрывать со своими гостями. Клубни в волосах оказались всего лишь бигудями — Уиллу нужно было просто проморгаться от плывущих перед глазами оранжевых кругов, — а сама женщина оказалась приятного вида старушкой. Несколько мгновений рассматривая троицу через толстые стекла очков, она всплеснула руками, словно вспомнила что-то важное.

— Ой, что ж вы без предупреждения-то! Я бы вам чаю налила.

— Спасибо, нам немного некогда. Мы к вам… — Саша заглянула через плечо женщины вглубь квартиры, но по прищуру глаз было ясно, что ничего интересного она рассмотреть не смогла, — по одному делу. Личного характера. Понимаете, мой знакомый сказал, что вы можете снять порчу.

— Да что за глупости вы говорите! — запричитала старушка, пятясь обратно в небольшую прихожую. — Какую порчу? Вот еще выдумали. Порчи снимать я умею. То же мне шутники. — Она уже схватилась за ручку и начала закрывать дверь, как резко остановилась, сузила и без того маленькие бесцветные глаза и посмотрела на Сашу с подозрением. — А какой знакомый вам это сказал?

— Феликс.

Имя оказало чудодейственный эффект на старушку: ее зелёное лицо стало чуть светлее под глиняной маской, перекошенное беззубой улыбкой.

— А-а-а, Феликс. Что ж, тогда проходите. Негоже держать гостей на пороге.

Старушка пошире распахнула дверь и махнула, приглашая всех в квартиру. Саша коротко кивнула и тут же просочилась между женщиной и дверным косяком, а следом за ней внутрь влетел и Андрэ, оказавшийся более проворным, чем Уиллу до этого казалось. Когда же он занёс ногу, готовый переступить порог, старушка возникла прямо перед ним, привстала на носочках и сделала несколько быстрых глубоких вдохов. Как полицейская собака, когда в его машине искали наркотики по дороге из Канады. Уилл не знал, что нашла старушка, недовольно поджав губы, но вот овчарка оказалась более удовлетворённой поисками, как и полицейский, выслушивавший, откуда на обивке следы марихуаны и кокаина.

— От тебя пахнет смертью, мальчишка, — по-змеиному прошипела женщина, опускаясь на полную стопу и ткнула Уиллу в грудь пальцем.

— А от вас корвалолом и марихуаной, — парировал он, убирая от себя руку женщины. — Но я же не ставлю вам это в упрёк.

— Ты как будто в гробу пролежал с десяток лет. Бледный и… тухлый. Не пробовал карму почистить?

— Боюсь, мне ни один чёток не хватит, чтобы замолить все мои грехи.

На секунду ее бесцветные глаза вспыхнули серебристыми ободами, и, привстав на колени, она выдохнула ему на ухо:

— А я и не о них говорю, Уильям Белл. Не забывай, зачем ты здесь. И не отвлекайся. Тебе ведь не нужны проблемы, верно?

Отстранившись, она подмигнула Уиллу, развернулась и по-старушечьи засеменила вслед за Сашей и Андрэ вглубь квартиры.

Нафталин, сгнившее сено и приторный запах старушки — все, что полагалось найти в жилище отставного медиума преклонных лет. Уильяма не мог припомнить ни одного жилища милых бабушек, где бы не он не морщил нос от удушающих сознание ароматов. Маленькая кухня, облезлые стены, сквозь которые виднелись деревянные перекладины, и скрипящий под гостями пыльный диван, выдохнувший из себя клубок пыли, стоило всем троим опуститься на него в ожидании долгожданных ответов.

Мари опустилась напротив, в низкое полинявшее кресло, взяла со столика рядом тарелку с заполненной чаем чашкой и отпила. Удивительно, но ни зелёная маска на ее лице, ни бигуди не дрогнули, когда фарфоровый край коснулся губ, а голова наклонилась вперёд. Женщина несла себя с элегантностью закоренелого гангстера. Не хватало только маленького Томми-гана в углу и стопки поддельных гроссбухов⁴⁴.

— Зачем пришли? — Мари улыбнулась. — Если только вас действительно не мучает порча. Понос или?..

— Мы хотим знать все о… — Саша заглянула в блокнот, — фью эшьянь⁴⁵?

— Да вы сразу перешли к делу! — старушка попыталась всплеснуть руками, но ей удалось только расплескать горячий напиток по ногам. И снова удивительно: она даже не обратила на это внимания. — Мне нравится этот подход, дьюишть⁴⁶.

Глаза Саши расширились по пять центов, и они с Уиллом переглянулись.

— Э-э-э, — коллега спешно залистала записи в поисках подсказок, но не нашла ни одной; что было слишком очевидно, — кажется, стоило взять у Джеймса словарь. Простите, мы не говорим на вашем языке.

— На моем языке? О нет, милочка, — старушка раскатала слово словно тесто по столу, — этот язык далеко не мой родной. Это язык отступников и убийц. Тех, кто готов положить собственных детей на алтарь выдуманных богов. Но если вы хотите узнать о них больше, — Мари отставила в сторону чашку, откинулась на спинку кресла и, закинув ногу на ногу, заигрывающе помахала Уиллу своим жёлтым маникюром, — я с радостью расскажу все, что знаю.

— Вот так просто? — скептично хмыкнул Уилл, лениво обводя взглядом полуразвалившуюся кухню. — То есть, простите мне мою бестактность, но столь поспешное развитие событий меня несколько настораживает.

Вся обстановка вокруг них настораживала Уильяма. Комната выглядела так, словно хозяйка отсутствовала здесь по меньшей мере лет пятьдесят. Полки на стеллажах развалились и накренились под тяжестью жестяных консерв, витражное стекло покрылось настолько толстым слоем пыли, что стало матовым, а над горой посуды в раковине, Уилл мог в этом поклясться, кружил рой маленьких жужжащих от возбуждения мух.

Он бы несомненно поморщился от этого зрелища, если бы не видел вещи похуже.

Например, туалеты в мужских тюрьмах.

— Неужели? — в руках женщины неожиданно возникла помятая пачка сигарет, которой, Уилл был уверен, еще минуту назад там не было. — Вы завалились в мой дом. Даже не разулись! И в итоге что? Вы потревожили меня, только чтобы снять порчу? А у вас интересное чувство юмора. Спрашивайте. — Мари закурила, выпустив дым через нос. — А я попробую направить вас в ваших поисках. Вы ведь ищете элементалиста. Очень редкого и опасного. Настолько смертоносного, что даже его сородичи считают таких, как он — проклятыми детьми и спешат избавиться от них. Да?

— Откуда вы… — открыл было рот от удивления Андрэ, но тут же смолк, стоило старушке посмотреть на него.

— Эта империя лжи держится на нас, красавчик. На медиумах, проклятых и осквернённых. Мне семьдесят пять лет, и кто знает, сколько еще я смогу прожить. — Она взмахнула в воздухе рукой и пепел с зажжённой сигареты опал на ее розовый халат. — Быть может я найду подходящее тельце и переселюсь в него. А может быть тихо засну в своей постели и сольюсь со вселенной. Это мне неведомо. Вы в Ордене считаете нас бессмертными, но мы лишь ветви на одном большом дереве. И иногда мы умираем, если за нами не ухаживать. Посмотрите на меня. Я постарела и иссохла, как роза без воды. И все благодаря им.

Уильям и Александра снова переглянулись, но на этот раз к ним присоединился еще и Андрэ. Он смотрел на них так, словно быстро что-то искал в своей голове, что не могло не быть правдой, а затем повернулся в сторону Мари.

— Элементалистам?

— А он быстро схватывает, — с какой-то гордостью заметила Мари, кивнув в сторону Андрэ. — Да, они самые. Быть медиумом — худшая судьба в нашем мире. Если у тебя нет поддержки, а Орден не берет на работу, ты обречён. Элементалисты презирают нас. Почему? Возможно, все дело в том, что мы безумно красивы. Ну вот, хотя бы улыбнулись. Смотреть на ваши постные лица просто тошно. Значит, теперь я могу перейти к сладкому.

Мари подтянула к себе стеклянную пепельницу с небольшого кухонного столика и скинула в него длинный пепельный конец сигареты.

— В священных текстах есть легенда о самом тёмном дне человечества.

Уилл вздрогнул: вместе со словами Мари свет в комнате стал приглушенней, белые облака за скошенным окном мансарды посерели, а лица Саши и Андрэ слева и справа от него казались неестественными.

— Луна, — продолжила Мари, — серебристая и бледная, скрыла солнце. День стал ночью. А тьмы, что опустилась на землю, не видели ни прежде, ни после. Элементалисты зовут это великим Исходом. Не многие уцелели в тот день. Те же, кто выжил, лишились сил. Кто-то ослаб и спрятался. Но каждый из них — это воспоминание об ушедших днях. И они гласят, что некогда каждый в этом мире был элементалистом. Свободным. Полным первородной энергии. Каждый человек был источником природной силы, а природа подпитывала его, учила и укрывала. Пока не пришла тьма. Она ползла по земле, и все, к чему тьма прикасалась, выцветало, иссыхало, разрушалось, словно из него высасывали саму жизнь. А впереди шло оно. Создание, уродливое и противоестественное, прекрасное и желанное, подобное человеку, но несущее лишь смерть и зло. Оно создано из тьмы и противоположно природе элементалистов. Холод, исходящий из него, парализовывал, — прохрипела Мари, затягиваясь сигаретой, и выпустила сквозь ноздри две тонкие струйки дыма. — Отцы и Матери попытались защитить своих детей, но… с тех пор мы сами по себе. Сначала мы лелеяли надежду, что они вернутся. Но они безмолвны к нам. Не одно поколение положили свои жизни, чтобы слиться с Родителями, стать единым целым и освободить из вековых оков. Создание же исчезло вместе с ними. Но следы его все еще в нашем мире. Оно осквернило нас, заразило грехом и прокляло на вечные страдания. — Старушка снова стряхнула пепел в хрустальную вазочку. — Те, кого вы ищите — чудовища. Не в прямом смысле, разумеется. Они люди, из плоти и крови. Она у них даже багровая. Не то что моя осквернённая, — Мари хрипло рассмеялась и тут же зашлась тяжёлым чахоточным кашлем. — Они люди, но их стремления, их мысли и вся жизнь направлена только на то, чтобы выйти из тени. Их преследуют, их загоняют в резервации, их уничтожают, как раковую опухоль человечества. Не знаете, почему?

— Они несут угрозу, — бесстрастным тоном отозвался охотник. — Орден был создан для борьбы с их влиянием и дабы держать существ подобных им под контролем.

— Существ подобных им, — повторила за Андрэ старушка. — Кто большее чудовище: существо, что несёт за собой смерть, или Орден, что пытается уничтожить это существо любым способом? Орден не создан для борьбы с элементалистами. Орден сам кишит ими.

— Простите что? — поперхнулась воздухом Саша.

На секунду в комнате повисло неловкое молчание. Уилл нервно перебегал взглядом по скудной разваливающейся мебели кухни. Консервы наверняка были его ровесниками. Посуда не мылась со времён последнего короля, а окна покрылись таким толстым слоем жира, что к нему прилипло несколько десятков закончивших свою короткую жизнь комаров, парочка бабочек и один толстый и пушистый шмель. Уильям только сейчас заметил покачивающуюся под потолком лампочку — она тускло мигала спиралью, отчего на кухне и царил этот гнетущий полумрак, а маленький паучок медленно спустился параллельно ей на тоненькой паутинке, остановившись прямо напротив лица Уилла.

Уильям был слишком трезв и все-таки не мог не заметить, какими серебристыми были фасеточные глаза этого маленького создания. Если бы он еще не шевелил своими жвалами и лапками, то сходство с Аланом Маккензи было бы едва уловимым.

— Шрам у тебя за ухом, — ехидно отозвалась Мари и кивнула. — Ты ведь никогда не обращала на него внимание.Ты не помнила, как получила его и почему он именно там. Тебе казалось, он часть тебя. Я угадала?

— Мадам Барбо…

— Мадемуазель Барбо. Осторожней, а то я могу и оскорбиться.

Старушка улыбнулась, будто флиртовала, но улыбка эта смогла вызвать только ощущение ползающих по коже муравьёв, которых хотелось поскорее скинуть с себя прямо здесь и сейчас. Из-за спины раздалось кошачье мурчание, походившее на какофонию, и следом по ногам Уилла пробежал холодный зимний ветерок.

— Прошу прощения, — Саша замялась и с максимальной вежливостью и осторожностью продолжила: — мадемуазель Барбо. Не могли бы вы говорить чуть менее запутанно. Пожалуйста. У нас слишком мало времени и нас интересует только одно: элементалисты. Кто они, где мы можем их искать. Какие у них цели? Все, что может быть нам полезно.

— Что ж, тогда слу…

Мари задрожала. Ее и без того ссохшиеся старушечьи губы посинели и покрылись мелкой розоватой пеной. Сигарета выпала из пальцев и, в последний раз вспыхнув на кончике оранжевыми огоньками, потухла на круглом дырявом коврике. Старушку подбросило в кресле. Ее спина неестественно выгнулась. Из горла вырвались утробные рокочущие звуки. Мари несколько секунд парила в воздухе, а затем упала в кресло. Вскинув голову, старушка выпрямилась и уставилась на Уилла побледневшими налившимися кровью глазами, а затем перевела взгляд на Сашу.

— Опять влезла, куда тебя не просят, Александра? — скрежещущий голос напоминал звук когтей по доске, а зловонное дыхание вырывалось изо рта зеленоватым облачком. Полуслепой взгляд блуждал по лицу следователя и через секунду переметнулся на Андрэ. Губы изогнулись в кривом оскале. — О, они все же смогли его восстановить. Никогда не думала, что Орден склонен к некромантии. Обычно это приписывают нам, элементалистам.

Старушка попыталась рассмеяться, но вместо этого снова зашла кашлем, спугнув висящего на ниточке паучка вырвавшимся зелёным дымом. Саша побледнела, с силой сцепила руки перед собой в замок и поджала губы.

— Маленькая глупенькая Александра, — прохрипела Мари, — которая вместо того, чтобы спасти одну душу, загубила сразу пять других. И какой результат? Добилась того, что хотела? Получила повышение и новую должность? Неужели ты действительно настолько поверила в свои силы, что готова броситься в бой против того, о чем не знаешь?

— Кто ты? — бесстрастно процедила Саша.

— Твой худший кошмар. Шучу. Неужели не узнаешь меня? — казалось, искренне удивилась Мари, но яд в ее голосе сочился из каждого слова. Губы старушки пенились кровью, иссыхали и втягивались внутрь ее беззубого рта. — Или не в правилах Александры запоминать тех, чьи жизни она разрушила на пути к улучшению своей? Должно быть я всего лишь маленький незначительный этап твоей бессмысленной и никчёмной жизни. Я помогала тебе, а ты предала. Ты уничтожила мирок, который я с таким трудом строила. И ради чего? Ради собственного блага? Ты эгоистка, Александра. Даже если не признаешь этого.

— Ты…

— Держись подальше от нас, — старушка выплюнула слова вместе с пеной в лицо Саши, — от наших семей и от всего, что с нами связано. Тебе не рады здесь, Александра. И если ты считаешь себя в праве вершить наши судьбы, для начала разберись с собой. Ты предала всех, кто тебе доверял, а теперь хочешь уничтожить мой дом, людей, ставших для меня самым ценным. Ты позор Ордена, Александра. Ты позоришь саму себя своими жалкими попытками что-то доказать остальным. Выбила разрешение на въезд в Париж? — едко протянула Мари. — Молодец. Надеешься добраться до меня? Увы и ах, это невозможно. Так что советую собрать вещи и уезжать, пока еще жива. Ты не сможешь остановить ни нас, ни наши стремления. Ты лишь маленькая проблема на пути к справедливости. Мы учли все ошибки прошлого раза и второй раз такой оплошности не допустим. Не вставай у меня на пути, Александра. Не вынуждай меня применять меры. Тьиха.

Все, что случилось дальше, Уильям будет вспоминать еще долго. Неделю, максимум две, если не найдёт, чем себя занять, потому что все равно ничто не сравнится с видом того паренька, что решил покончить с собой из дробовика в лицо.

Мари замерла. Ее лицо скривила гримаса боли. Кровяная пена с губ опадала на дымящиеся колени. А из коридора в кухню влетело два белоснежных измазанных в пыли кота. Пальцы старушки затряслись. Она подняла руки к лицу и, нацелившись длинными когтистыми ногтями на глаза, вцепилась в них, зарываясь под веки и вытягивая с хлюпающим звуком. По щекам побежали кровавые дорожки, пока старушка все глубже проникала пальцами в глазницы. Скудный завтрак свернулся в желудке Уильяма и подпрыгнул к горлу горьким комком, когда Мари дёрнула руками.

Два покрытых кровью белоснежных яблока остались зажатыми в ее пальцах, размеренно покачивая оборванными нервами.

— Больше никто не посмотрит этими глазами.

Мари улыбалась. Никто из троицы не шевелился, молча наблюдая, как старушка подзывает к себе подоспевших на трапезу котов, а затем протягивает им свои глаза. Уилл зажмурился, но сделал только хуже: нарочито громкие чавкающе-мурчащие звуки бились в барабанные перепонки. Коты ели ее плоть, как элитный кошачий корм, изредка мяукали, а затем мазнули хвостами по ногам Уильяма и вылетели в коридор. Только тогда Уилл решился открыть глаза, сразу же врезавшись взглядом в два размазанных по полу и коврику кровавых следа.

Мари еще несколько мгновений смотрела на него своими зияющими багровыми дырами, сделала резкий глубокий вдох и обмякла в кресле. Ее грудь медленно и редко поднималась. Руки свисали по бокам кресла плетьми, а ногти с жёлтым маникюром продолжали заманивающе сверкать сквозь прохудившиеся тапочки.

Выдержав ради приличия десять секунд, Уилл медленно повернулся к Саше и, коротко кивнув на Мари, выгнул бровь.

— И что будем теперь делать?

Саша сглотнула. Ее подбородок задрожал, и женщина подскочила на ноги. Она прохлюпала по следам от котов, остановилась на пороге коридора и схватилась рукой за дверной косяк. Саша не обернулась к ним, но Уилл видел, как дрожат ее напряженно поднятые плечи, как ногти впиваются в дерево дверей и как подкашиваются колени следователя.

— Нужно доложить в Капеллу, — поперхнувшись слюной, прохрипела Саша. — Кажется, у нас огромные проблемы.

***

— Надеюсь, есть хорошие новости?

— Боюсь, что нет.

Поговорить с Шарлем им удалось только через две недели бессмысленных шатаний по библиотеке, взлетающих в воздух облачков пыли и многозначительных переглядываний. Делакруа исчез, взял вещи и уехал в отпуск, как сказал его секретарь. Заместители ничего толкового не рассказали ни Уиллу, ни Саше, перекидываясь противоречащими друг другу утверждениями. Заместитель по воспитательной работе Ордена — да, глаза Уильяма расширились до двух старинных монет, когда он узнал об этой должности, — утверждал, что Шарль уехал на север на побережье. Его же коллега по работе с персоналом настаивал на более южном маршруте путешествия Делакруа.

И только Уилл знал, что Шарль наверняка заперся в своей квартире и слушает старые пластинки, потягивая вино.

По крайней мере сам Уилл поступил бы именно так.

— Закройте дверь и жалюзи. Нам ведь не нужны лишние уши и глаза, верно? Что там у вас по «Объекту 2»?

Шарль не выглядел отдохнувшим. Круги под глазами, казалось, стали только больше. Пальцы дрожали. Запястье было наскоро перебинтовано каким-то любителем — Уилл подавил в себе желание кинуться и переделать повязку «от себя». А обычно уложенные волосы свисали на лоб грязными жирными патлами.

Делакруа рухнул в глубокое кресло, вытащил сигарету и закурил, недовольно покосившись на мигающую на потолке красную лампочку сигнализации.

— Мы навестили Мари Барбо, — Саша остановилась перед его столом и оперлась о край, — она была…

— Медиумом в нашем департаменте, — нервно взмахнул зажатой в руке сигаретой Шарль, оставляя после себя спираль из оранжевых огоньков. — Я помню ее личное дело, да. Зачем она вам понадобилась, если только вы не собирались звать ее обратно на работу? — Шарль подался вперёд, заглядывая Саше в глаза.

Уилл проскользнул мимо стола Шарля и опустился на примостившийся в углу стул, на котором восседал каждый координатор, чьих подчинённых распинал Делакруа во время набегающих туч плохого настроения. Андрэ же остался стоять около входа: сначала юноша попытался шагнуть вперёд, но остался на месте, занеся ногу над полом, словно что-то помешало ему закончить движение. Он растерянно посмотрел на Уилла и, сделав глубокий вдох, отступил к стене.

— Мы… — Саша замялась, — я получила информацию, что она может вывести нас на след «Объекта 2».

— Ты, Саша? — Делакруа не дал ей сказать следующую фразу, хотя женщина уже открыла рот и набрала в лёгкие воздуха. — С каких пор ты позволяешь себе вести личные расследования в обход своего координатора, — он ткнул пальцем сначала в сторону Уилла, а потом в свою грудь, — и меня? Когда тебя приняли обратно в Орден, Саша, мы обговаривали все эти моменты. Никакой личной ответственности, никакого самовольства и сокрытия информации от коллег. Ты поклялась на Кодексе, — для пущей убедительности Шарль ткнул еще и в лежащую на краю стола толстую книгу, напомнившую Уиллу Библию, — что будешь соблюдать все его пункты. Учти, Саша, Орден второй раз не прощает. Тебе разрешили вернуться в Орден на условиях Ордена, и то только потому что Дж…

Шарль осёкся, Уилл сделал мысленную пометку «Узнать об этом больше», а Саша резко изменилась в лице. Она прищурилась, наклонила голову на бок и поджала губы:

— Что?

Делакруа мотнул головой и откинулся на спинку кресла. Закинув ногу на ногу, он качнулся и выпустил вверх струйку дыма.

— Не важно. Что еще? — Шарль сидел в пол-оборота к Уиллу, и тот едва ли мог рассмотреть выражение лица магистра, но напряженная челюсть, хищно приподнявшиеся плечи и нервозность всей его фигуры кричали об отвратительно проведённом отпуске. — Мари Барбо должна быть уже при смерти. С чего ей знать хоть что-нибудь о нашем деле?

— Она… рассказала много интересного. Пока не вырвала себе глаза.

— Простите, что?

Шарль выглядел и звучал так, словно не верил тому, что услышал. И сомневаться в искренности его эмоций было тяжело. Будь Уильям на его месте, он бы решил, что стоящий перед ним сотрудник бредит.

Саша переглянулась с Уиллом и, получив от него молчаливое одобрение кивком, опустилась на стул перед столом Шарля. Она сцепила руки перед собой в замок и начала свой рассказ. Некоторые моменты женщина успешно обходила, иногда приукрашивала действительность, утверждая, что Мари пыталась на них напасть, но Андрэ мужественно спас ее от свихнувшегося медиума — и откуда в ней столько какой-то непонятной материнской заботы к этому охотнику? — а о чем-то вообще предпочитала сохранить молчание. Например, о визите к ним в кабинет Джеймса.

Уильям же с интересом для себя обнаружил, что шею координатора на этот раз обрамляло ожерелье из кровоподтёков. Некоторые из них напоминали следи от человеческой пятерни. Другие же походили на зубы. Было ли это результатом добровольного мазохизма — оставалось только гадать.

— Все шло по плану, мы расспрашивали ее об элементалистах, но в какой-то момент она изменилась. Кажется, ее телом овладел другой медиум. Или элементалист. — Саша взмахнула руками с такой силой, что едва не свалилась со своего стула. — Все произошло так быстро, что мы не сразу смогли среагировать. Она… Она сошла с ума, начала нести какой-то бред про мою ответственность и вину в произошедшем, про то, что я охочусь за ней и…

Саша замолчала. На секунду выражение ее лица приобрело испуганно-зеленоватый оттенок человека, который вот-вот вывернет свой желудок наизнанку прямо на этот дорогой персидский ковёр. Экзорцист нахмурилась, уставилась на свои руки и покусывала нижнюю губу.

— Хочешь сказать еще что-то, Саша? — мягко протянул Уилл, оторвавшись от разглядывания засосов на шее Шарля.

Сглотнув, Саша закрыла глаза. Ее ресницы дрогнули, и по щекам скатились несколько жирных капель, оставляя после себя мокрые дорожки. Плотно сжатые губы дрожали, ногти впивались в кожу рук, и Саша едва удерживала себя от того, чтобы зарыдать.

Кажется, это был идеальный момент, чтобы взять инициативу в свои руки.

— А потом она вырвала себе глаза и скормила двум домашним сфинксам, — скучающим тоном протянул Уилл, разглядывая украшенный лепниной потолок. — Ничего нового. Обычный рабочий день Ордена.

После которого хотелось завалиться в бар и нажраться до беспамятства.

Шарль, казалось, не был этим особо впечатлён. Он повернулся к Уиллу, ровно три удара сердца смотрел на него, а затем выдохнул, будто на него в одну секунду свалилась вся тяжесть этого мира.

— Что ж… Пока вас не было, произошла одна неприятность. — Он сделал затяжку. — «Объект 1» сбежал.

— Что?!

Саша и Уильям воскликнули это одновременно. Единственная стабильная вещь в этой жизни — Эйлин, запертая в палате под несколькими замками, — пошатнулась. Тихий голос в голове мерзко захихикал, и Уилл ущипнул себя за руку, возвращая все внимание своего сознания на Шарля.

— И еще несколько заключённых. — Делакруа несколько раз стукнул кончиком сигареты по дну стеклянной пепельницы. — Часть из них мы отловили, как и главного зачинщика, но вот «Объект 1» скрылся. Мы не знаем, где она. Собаки не взяли след, брошенные на поиски охотники тоже потеряли ее из виду, когда добрались до центра. Смею предположить, что она сейчас где-то около элементалистов, но они ее долго терпеть не станут. Разве что они не…

— …планируют какое-то крупное дело. Да. Я, — Саша помедлила, — догадываюсь, кто разговаривал с нами в квартире мадмуазель Барбо, и все равно… Мне кажется это все бессмыслицей. Они уже пробовали один раз напасть на Барьер. Зачем им нужно повторять это снова? Чёртова Барбо сказала все и в то же время ничего.

— Она сказала, что пришла тьма, — задумчиво пробормотал Уилл, прокручивая в голове разговор с медиумом.

«Элементалисты всегда любили пафос, мой дорогой Уилл.»

— Да, и что? — Шарль удивлённо выгнул бровь, глядя на Уильяма исподлобья.

Он в ответ на это смог только открыть рот, как выброшенная на берег рыба, несколько раз невнятно шлёпнуть губами и разочарованно вывести руками в воздухе непонятные никому фигуры.

— Она твердила о порождении холода и смерти, — продолжила за него Саша, — о тьме, поглотившей весь этот мир. Что это может значить?

«Ну я даже не знаю…»

— Нам нужно покопаться снова в архивах, — рассеянно пробормотала Саша. Ее лицо стремительно бледнело с каждой секундой, но никто кроме Уилла не обращал на это внимания. Как и на то, как надломленно дрогнул голос женщины. — Возможно, мы сможем найти хоть что-то об этой… тьме.

— Разумное решение, — задумчиво кивнул Шарль. — Андрэ, тебе есть что добавить?

Охотник, до этого с интересом рассматривавший свои начищенные до зеркального блеска черные сапоги, вскинул голову и немного удивлённо уставился на магистра. Он пялился на него, не моргая, из его ушей едва не шёл пар, а красные огни под рубашкой на его груди начали беспорядочно перемигиваться, меняться в цвете и заполняли невидимую шкалу загрузки. За время, что Андрэ молчал, Уильям бы уже успел найти нужную информацию в интернете или посмотреть глупые видеоролики в онлайн-сервисах, но был вынужден изображать из себя важного и умудрённого опытом координатора, хотя все внутри него кричало «Помогите!» и «Я не понимаю, что я здесь делаю!».

В целом, это хорошо описывало всю жизнь Уильяма, начиная с рождения и заканчивая той поездкой в Румынию, в которую Алан затащил его, пообещав показать колья, которыми Влад Цепеш пронзал своих жертв. Колья он показал. Но их гладкая новая древесина и свежеокрашенный вид намекали на достаточно современное происхождение орудий. Зато они встретили настоящих вампиров, а воспоминания о начавшейся на их укусы аллергии до сих пор преследовали Уильяма в кошмарах.

Хуже румынских вампиров были только румынские комары.

Наконец Андрэ подал признаки жизни и завершения обработки данных, негромко запищал огоньками на груди и мотнул головой.

— Простите, но в моей базе данных нет ничего по запросам «тьма», «холод» и «смерть». Я даже пробовал делать сложные запросы, но все время только отсутствие ответов и «Попробуйте поискать что-то еще». — Он грузно выдохнул. Его плечи опустились, и Андрей понуро уронил голову на грудь. — Я сейчас бесполезен.

— Нет, ты… — Саша осеклась, поняв, что на неё смотрят теперь три пары глаз, и стушевалась. — Ты не бесполезен.

Андрэ криво усмехнулся, не глядя на неё, и поправил загнувшийся край черной куртки.

Шарль молчал. Несколько минут, во время которых все, что нарушало тишину и покой кабинета магистра, было жужжанием шальной мухи, залетевшей на яркую люстру, настенных круглых часов в изображением апельсиновой дольки и нервным постукиванием ноги Уилла.

Наконец Делакруа вздохнул.

— Смею предположить, если все действительно так, как вы описываете, времени у нас есть только до новой луны. — Он развернулся вместе с креслом и посмотрел на висящий на стене календарь. — Цикл начнётся уже через три дня, и медлить нельзя. Соберите лучших следователей департамента. Если надо, подключите коллег из других офисов. Возможно, в их архивах есть сведения, способные пролить свет на цели элементалистов и…

— Мсье Делакруа!

Дверь распахнулась, и в комнату влетел взъерошенный кучерявый экзорцист. Щеки переливались болезненным румянцем, несколько прядей прилипли к вспотевшему лбу, а руки тряслись. Он был симпатичным. Даже слишком милым для Ордена — Уилл успел разглядеть ямочку на его подбородке и маленькие впадинки у уголков губ. Кажется, его звали Матье, и кажется Уильям уже с ним встречался, но уверенности в этом не было — Уилл хмурился, вглядывался в лицо экзорциста и пытался припомнить, какое из бессмысленных дел Ордена им могли поручить, чтобы неприятное липкое чувство потерянных воспоминаний не покидало Уильяма каждый раз, как он смотрит на сотрудников вокруг него.

Шарль недовольно зашипел и повернулся к вошедшему подчинённому.

— У нас совещание. Ты слепой или просто не видишь этого?

— Я… да… совещание, — забормотал парнишка, оглядев Уилла, Сашу и обернувшись на Андрэ, а затем резко выдохнул и выпалил: — У нас есть сигнал от Ревизора. Мы нашли их.

Театральному молчанию и удивлённому морганию Шарля могла позавидовать любая актриса золотой эры Голливуда. Он медленно опускал и поднимал веки, делал глубокие вдохи и смотрел на Матье. Делакруа выглядел ошарашенным принесённой ему новостью, но все же пытался сохранить лицо. Прокашлявшись, он хрустнул плечами, распрямился в кресле, закинул ногу на ногу и, вздёрнув по-начальнически подбородок, — его россыпь засосов на шее снова бросилась Уильяму в глаза, — сухо бросил:

— Ты шутишь.

— Нет, — активно замотал руками и головой Матье. — В нескольких кварталах отсюда. Сообщение пришло очень чёткое и ясное. С координатами, паролями и всеми тайными ходами. К ним даже можно попасть прямо отсюда. Из грота.

Ждал Шарль шесть ударов пульса — Уилл от скуки прижал пальцы к запястью, чувствуя себя абсолютно лишним здесь. Это был не его мир, это была не его страна, это была не его работа — он постоянно бесил Шарля своими неразборчивыми отчётами, прочитать которые мог только сам Уильям. Чаще всего он писал в них на латыни случайные названия лекарств, болезней или крылатые выражения из пацанских каналов.

Делакруа подскочил, едва не перевернув массивный деревянный стол — впрочем, это было бы удивительно, — сжал ладони в кулаки и отчеканил:

— Все подразделения привести в боевую готовность. Вынужден огорчить, но ваш поход в архив отменяется по независящим от меня причинам. Собирайтесь. Выдвигаемся через три часа.

Никто не шелохнулся: ни Саша, ни Андрэ, ни застывший перед столом Шарля Матье. Уилл снова вернулся к рассмотрению лепнины на потолке, оказавшейся на деле искусным объёмным изображением. Игнорирование распоряжения магистра было настолько очевидным, что Шарль, негромко прочистив горло, вкрадчиво и холодно поинтересовался сквозь сжатые зубы:

— Я не ясно выразился?

— Нет, что вы, магистр, но разве… — Матье смолк и звонко сглотнул. — Разве нам не нужно разрешение от всех хранителей?

— Мне не нужно разрешение этих напыщенных идиотов, которые и пальцем не пошевелят, чтобы выделить нам финансирование. Только пользуются нашими успехами для поддержки собственных шатающихся тронов. Они ведь даже не суверенны! А считают себя в праве диктовать мне, мне, что я должен и не должен делать в моем же Ордене!

— При всем уважении и моем согласии, мсье Делакруа, но это необходимая процедура.

— Да, знаю. Просто… Просто отправь им запросы и приступаем.

— Уже сделано.

— И?

— Ответили все, кроме…

Матье не решился продолжить фразу, оставив ее неозвученной, словно это было что-то и без того очевидное Делакруа. Парнишка переминался с ноги на ногу и смотрел на все, что угодно, кроме лица магистра. Он даже несколько раз на долю секунды останавливался на Уильяме, хмурился и тут же отводил взгляд. Затишье перед бурей — идеальное определение того напряжения, что повисло в кабинете магистра.

Пока не было прервано самым грубым образом.

— Да вашу ж мать! — Шарль с силой ударил кулаком по столу: пепельница, пресс-папье и чашка на блюдце со звоном подскочили, бумаги из сложенных по периметру папок спланировали на пол, а Саша вжалась в спинку гостевого стула, цепляясь пальцами за подлокотники в виде львиных лап. — Упрямые северные козлы! Что они придумали на этот раз? У председателя умерла мама? Нужно просто переклеить обои в офисе? Что?!

— Нет, они просто воспользовались положением Ордена, по которому им отводится три дня на принятие решения. Сказали, что должны собрать это свое вече, все обсудить и прислать официальный ответ. Я не сомневаюсь, что он будет положительный, но, — Матье сцепил за спиной руки и качнулся с пятки на носок, — им надо показать свою значимость.

— Новгород всегда показывает свою значимость, когда это не нужно, — рыкнул Шарль. — Ладно, сообщи, когда что-нибудь изменится.

Он рассеянно махнул Матье — тот отвесил короткий поклон, несколько раз шаркнул ногой и спешно попятился к двери. Андрэ лениво шлёпнул по дверной ручке, открыв коллеге дорогу, и закрыл за ним дверь, когда Матье снова поклонился, развернулся на каблуках и зашагал прочь.

Шарль закрыл глаза и сжал пальцами переносицу.

— Вы все слышали, — не глядя ни на кого из троицы бросил Делакруа. — Встречаемся через три дня.

Из кабинета их ненавязчиво вытолкала секретарша Шарля: хлопнула дверью и пробормотала забористые проклятья на французском. Возможно, она была ведьмой. Но выяснять это у Уилла не было времени. Сейчас его интересовало только одно.

Закончить свое задание и вернуться в мягкую и тёплую постель в Лэйк Вью.

«Он говорил, что Эйлин может быть рядом с ними. Есть ли… — Уилл закрыл дверь рабочей спальни и, оттянув узел галстука, повалился на свежезастеленную кровать, — такая вероятность?»

Уилл был уверен, что заметил отражение Алана в начищенной серебряной вазе на камине. Но стоило моргнуть — светлоликий образ Маккензи сразу растворился солнечными зайчиками от хрустальной люстры и взметнувшейся от порывов уличного ветра сквозь открытую форточку пылью. Уильям был один в спальне. Даже охрана Ордена имела некоторую степень тактичности — обыскав комнату, они впустили Уильяма внутрь, заперев дверь на ключ снаружи.

И все же он не вздрогнул, когда кровать рядом с ним прогнулась, а над самым ухом раздался знакомый бархатный голос самого искусного во всей вселенной манипулятора:

«Не исключено.»

«Значит… — Уилл стянул распустившийся галстук с шеи и кинул на стоящее рядом с кроватью кресло, — я могу вернуть Эйлин домой и избавить от всего этого ужаса?»

Алан ответил не сразу. Он что-то невнятно промычал, хмыкнул, а потом низко рассмеялся, заставив кожу Уилла покрыться маленькими мурашками.

«Даже я бы не смог позаботиться о себе так, как это делаешь ты, мой дорогой Уильям.»

Глава XXI. Чикаго

Тёплая кожаная обшивка машины пахла лимонной полиролью, а толстые капли дождя нещадно били в лобовое стекло, пока колеса несли старенький Форд навстречу Чикаго. Город уже сиял вдалеке разноцветными огнями даже сквозь непрекращающийся уже несколько дней дождь.

Эйлин каждую свободную минутку ныла Джеймсу, что ей нужно срочно попасть домой, а иначе ее отец умрёт с голоду, потому что сам он способен к самостоятельной жизни точно так же, как Эйлин к спортивной карьере в плавании, а терпение дяди Уилла ограничено.

— Значит, твой отец — актёр? — Джеймс резко выкрутил руль, объезжая возникшую у них на пути глубокую лужу.

Новые очки то и дело съезжали на кончик носа Эйлин, отчего ей приходилось все время поправлять их или спешно ловить из-за очередной кочки или лужи на дороге. За эти почти два дня, что они провели вместе, Эйлин Маккензи успела из растерянной и ничего не понимающей девушки превратиться в источник язвительных шуток и едких замечаний по поводу водительских навыков Джеймса. И все же сейчас она промолчала, водрузив очки на положенное им место на аккуратном носу, и вновь отвернулась к окну.

— Да, — спустя несколько минут нехотя ответила Эйлин, рассматривая мелькавшие за окном неоновые вывески. — Точнее, был им. Сейчас он преподаёт в университете и всячески мешает мне с первого раза сдать зачёты и экзамены, — она неловко хихикнула, вспомнив любимое задание Алана с бассейном. — Если не пытается отравить меня своими кулинарными шедеврами.

Джеймс хохотнул, покосившись на Эйлин в отражении на стекле, и резко ударил по тормозам, останавливая машину на перекрёстке. Стекло запотевало, и Эйлин безуспешно давила на одну из кнопок в надежде включить вентиляцию, но все безуспешно. Вздохнув, Маккензи небрежно ладонью прочертила на стекле чистую полосу, сквозь которую тут же ударил яркий свет от ближайшего билборда.

— А… Амелия и… Лана, да? — неуверенно произнёс Джеймс, хмыкнув в ответ на короткий кивок Эйлин. — Ты о них упоминала, тогда, в мотеле. Они твои подруги?

Эйлин пожала плечами, выводя на запотевшем стекле маленькие сердечки.

— Да, — Эйлин выдохнула на стекло, покрывая его лёгким молочным туманом. — Мы знакомы больше десяти лет. С Мэлли. Она была первым человеком в этом городе, кто смог понять, что я говорю, не прибежав перед этим с дикими криками к моему отцу, — она неловко улыбнулась, наконец обернувшись к Джеймсу. — Помогала мне здесь освоиться, хотя мы живём в разных районах. У неё частная школа — у меня борьба за место чирлидера с местной красоткой государственной школы. У неё собственная конюшня — у меня дома вместо ездовой лошади дядя Уилл. У неё… У неё все, о чем можно мечтать и одновременно ничего. По правде говоря, у Мэлс удивительная способность помогать другим, какой бы сложной не была их ситуация. И при этом она не может помочь самой себе, — уже значительно тише добавила Эйлин. — Это она свела нас с Ланой.

Взгляд Эйлин рассеянно скользил по нависшими небоскрёбами, и она каждый раз оборачивалась, заслышав сквозь приоткрытое окно знакомый треск грузно перекатывающегося старенького поезда.

— О чем ты? — вопросительно вскинул бровь Джеймс, пялясь на Эйлин сквозь зеркало заднего вида, и плавно повернул руль, направив машину на одну из небольших и уютных улиц Лэйк Вью.

Эйлин помедлила, нервно выстукивая пальцами на коленке ритм.

— У неё… весьма специфическая семья, — довольно уклончиво ответила Эйлин, словно вся семья Куэрво сейчас сидела сзади и слушала ее рассказ. — Древний род, семейные традиции. Лучший особняк в Буэна Парке ⁴⁷ , семейный бизнес, — Эйлин закатила глаза и хмыкнула. — И все время, что мы с ней общались, она считала их мнение важнее своего собственного. Я понимаю, что семья превыше всего. Для меня тоже благополучие моей семьи будет всегда стоять на первом месте. Но ее семья… разрушает Амелию. А Мэлс ничего не делает для того, чтобы это исправить. Она слишком добрая для этого, слишком покладистая и ответственная, чтобы позволить себе быть бунтаркой. Хотя у неё есть все задатки для этого, — хихикнула Маккензи.

Распространяться об отношениях в семье Куэрво Эйлин не любила и почти никогда этого не делала. Обычно, если об этом заходил разговор с кем-то кроме отца или дяди Уилла, Эйлин тяжело вздыхала, возводила глаза к небу, поднимала руки над головой и картинно сокрушалась, что ей точно так же ничего не известно о происходящем за дверьми особняка Куэрво. Но почему-то сейчас она пошла против своих же правил, вываливая на Джеймса всю информацию.

— Ты тоже придерживаешься «семейного бизнеса», — пожал плечами Джеймс, сворачивая на узкую тёмную улочку. — Ты же стала актрисой, как и твой отец.

— Актрисой? — удивлённо усмехнулась Эйлин. — Пока что единственные пробы, на которые меня позвали, это в «Ненормальных» на роль появляющегося раз в пятилетку персонажа.

— «Ненормальных»?

— Ну да. «Паранормальное», — вздохнула Эйлин. — Ты должен был его видеть — всё-таки столько лет крутят. Ну там организация занимается отловом особо опасных существ, руководя сетью своих агентов, а две сестры-сотрудника колесят на стране, живут от одного конца света до другого и… имеют очень тесный сексуальный контакт с банковской системой и всей жизнью в целом, — для пущей убедительности Эйлин взмахнула пару раз руками. — Ты определено не мог не видеть этого сериала. Сколько он уже идёт? Двадцать лет?

Джеймс, не отрывая от дороги внимательного взгляда, почесал голову, а затем задумчиво протянул:

— А-а-а, этот сериал, — как-то понимающе, с издёвкой улыбнулся Джейми и кивнул. — Конечно, видел.

Сложно было сказать, действительно ли Джейми издевался или же по-настоящему сочувствовал всем поклонникам сериала, но Эйлин неожиданно почувствовала себя до глубины души обиженной. Она тут же отвернулась обратно к окну, сложила на груди руки и обиженно надула губы. Она знала, что в отражение видно ее лицо, и не сомневалась в том, что Джеймс обратит на это внимание.

Он же только многозначительно кашлянул и промолчал, позволив гнетущей тишине захватить салон старенького автомобиля.

— На самом деле мне жаль актёров. Всю жизнь играть одну и ту же роль без возможности проявить себя, — пробормотала Эйлин, тут же хихикнув: — Триста каналов, а играть негде.

Следующие минуты они ехали молча, бросая друг на друга хмурые и изучающие взгляды и нервно выстукивая кончиками пальцев ритм: кто по кожаной обшивке двери, кто по гладкой поверхности руля. Разговор не клеился, и Эйлин не знала, что было тому причиной: ехидная колючая усмешка, застывшая на губах Джейми, или же ее собственная тонкая душевная организация.

Вскоре небоскрёбы сменились менее высокими кирпичными домами. Город дышал зелёными лёгкими, выдыхая серые ровные струи сверкающих на солнце высоток, спрятавших в самом сердце Чикаго его прошлое, его настоящий облик и молчаливый характер. Именно он, — а не распухший от своих жителей Нью-Йорк или погрязший во лжи льющихся фонтаном денег Лос-Анджелес, — хранил на страницах своей истории кровавые росчерки города, чьи улицы утопали в крови, а на алых стенах домов полицейскими сиренами расплёскивалась чья-то жизнь.

— Приехали, — торжественно объявил Джеймс, резко направляя машину в лужу у бордюра, и заглушил мотор.

Красный дом навис над ними семью этажами. Эйлин не спешила покидать спасительную теплоту машины, вглядываясь сквозь мутное стекло в окна на последнем этаже. Дыхание лёгким облачком вырывалось сквозь приоткрытые губы, а пальцы рассеянно чертили прозрачные полоски на окне.

Джеймс выскочил из машины и, обойдя ее, открыл Эйлин дверь, приглашая выйти на улицу. Лёгкая тонкая куртка совершенно не грела и почти сразу же промокла насквозь. Запахло сыростью и старым кирпичом. Что-то запищало, и Эйлин вздрогнула, сделав шаг назад, но ее взгляд не находил никого в темноте.

— Это всего лишь крыса, — мягким успокаивающим тоном протянул Джеймс, заглядывая Эйлин в глаза.

Сдавленно кивнув в ответ, Эйлин безуспешно поискала взглядом источник шума, но наткнулась ли на ободранные стены и перекатывающийся по асфальту мусор. Осторожно сжав ладонь Эйлин, Джеймс увлёк ее в полумрак узкого подъезда. Пол заскрипел. Эйлин поморщилась: еще никогда ступеньки не казались ей настолько высокими, а лестничные пролёты такими бесконечными. На самой последней ступеньке она замерла, рассеянно шаря ногой по деревянной поверхности.

— Странно, — нахмурившись, пробормотала Эйлин. — Здесь был гвоздь. Я всегда зацепляла его, когда поднималась.

И тут же она болезненно ойкнула, наткнувшись ногой на криво выпирающий из дерева гвоздь.

— Ай, — Эйлин скривилась и на всякий случай ещё раз пнула торчащий гвоздь, чтобы убедиться, что ей не померещилась эта резкая боль в большом пальце ноги.

Джеймс цокнул, осторожно перепрыгнув ступеньку. Эйлин тем временем уже нервно исследовала все свои карманы — ключей нигде не было.

— Он точно должен быть где-то здесь, — Эйлин спешно начала обследовать все щели около двери, а потом заглянула под коврик, с победным видом схватив лежащий там ключ и продемонстрировав его Джеймсу. — Есть!

Всунув ключ в скважину и с серьёзным видом высунув язык, Эйлин начала сосредоточенно ковыряться в заедающем замке. Раздался щелчок, и дверь со скрипом отворилась. Цифры номера квартиры дёрнулись, качнулись и перевернулись, превращаясь в «99».

Внутри было тихо и безлюдно. Пугающе в своей пустоте заставленных мебелью комнат и душного запаха табака, резко ударившего в нос. Прохудившийся от времени паркет скрипел, а промокшие от дождей обои местами отстали от стен, открывая грязно-серую мёртвую штукатурку. Шестьдесят пять квартир осталось позади, а дрожащие пальцы Эйлин Маккензи схватились за ручку именно этого жилища.

Джеймс присвистнул, остановившись у входа в гостиную. В этой квартире было слишком много розового: затёртый розовый ковёр посреди комнаты, прожжённый розовый диван и глупые розовые занавески на грязных окнах. Даже видневшийся холодильник и тот был розовым. Едкий запах дешёвых сигарет раздражал глаза, а на языке оставалось вяжущее горькое послевкусие дешёвого спиртного.

Эйлин поморщилась: в ее доме всегда пахло сладковатыми травами и благовониями, как бы дядя Уилл не проветривал квартиру в отсутствие ее отца. В ее доме был идеальный хирургический порядок в мягких молочно-кофейных тонах с глупым цветком на подоконнике, который ни она, ни Алан никогда не поливали. Кажется, дядя Уилл просто покупал новое растение, идя к только одному ему известной цели стать величайшим садоводом. В ее доме была негромкая музыка, и перепалки отца с лучшим другом, после которых они оставались в квартире Белла еще на несколько месяцев, оттягивая отъезд.

Она была уверена, что найдёт все это за покрашенной в несколько слоёв дверью с вечно переворачивающимися цифрами. Но вместо этого нашла жилище какого-то лишённого вкуса человека, который обожал розовый цвет и ненавидел уборку.

Из-под дивана на неё зазывно выглянула помятая коробка из-под пиццы, и Эйлин не без какого-то мазохистского удовольствия вытащила ее на божий свет.

Что ж. По крайней мере житель этой квартиры питал такую же страсть к просрочке, как и Алан Маккензи.

— Приятно осознавать, что что-то остаётся в этом мире постоянным, — Эйлин с отвращением подняла надкусанный кусочек. — Ананасы, анчоусы и вишня. И маслины, — мрачно добавила Маккензи, закончив изучение куска теста. — Даже у моего отца не такой отвратительный вкус, когда дело касается пиццы. Максимум на что хватает его фантазии это ананасы с двойной порцией пеперони.

Кусок пиццы с мокрым шлепком отправился обратно в коробку, которая тут же нервным движением была отправлена обратно под диван, дожидаться своего часа и привлекать своим удушающим ароматом грызунов. Холодильник оказался пустым, как и все ящики и шкафчики на кухне. Даже соли не было. В пепельнице на столе покоилась недокуренная сигарета, а рядом гордо возвышалась початая бутылка какой-то дешёвой водки. Под столом Эйлин обнаружила ящик с инструментами, среди которых она смогла узнать только гаечные ключи и пару сантехнических прокладок.

— Не знал, что ты живёшь… в такой обстановке, — скептично протянул Джеймс, подпирая собой стену, и мягко рассмеялся…

…тут же смолкнув, стоило Эйлин вздрогнуть всем телом и выронить из рук тяжёлый гаечный ключ.

— Это… это не мой дом.

Ее плечи напряглись и резко опустились вниз. Тяжелый воздух забивался в лёгкие. Все казалось Эйлин чужим и неправильным. Все было похоже на ее квартиру, но только маленькими намёками и подсказками. Все давило на неё своим молчанием немых стен и сжимало в своих крепких объятьях.

— Должно быть, — сдавленно пробормотала Эйлин, — мы просто ошиблись квартирой. Или даже домом. В этом районе несколько одинаковых домов. К тому же уже очень поздно. Нужно вернуться завтра и все ещё раз проверить.

— Не думаю…

— Зато я так думаю, — неожиданно вспыхнула Эйлин. Сердце колотилось в груди, дышать стало тяжело, и накатившая волной злость заставила ее обернуться и посмотреть на Джеймса. — Скорее всего тут какая-то ошибка, — слова маленькими холодными льдинками вонзались во все, до чего могли дотянуться. — Мало ли людей хранит ключ под ковриком перед входной дверью?

Джеймс хмыкнул.

— В этой стране? Каждый первый, — тут же осклабился он, встретившись взглядами с Эйлин.

Эйлин сдавленно зашипела. Запихнув гаечный ключ под розовый диван вместе с полуоткрытым ящиком, она с неожиданной для себя силой вытолкала Джеймса за порог квартиры, игнорируя его вялые попытки сопротивляться.

— Ты всегда такая?

Эйлин нахмурилась, непонимающе уставившись на Джеймса и захлопнула за спиной дверь. Пальцы дрожали. Эйлин тщетно пыталась вспомнить, тщетно пыталась понять, почему квартира, в которой всегда был смех и веселье, в которой всегда фонтаном била жизнь, сейчас оказалась пустой и нелюдимой. Наполненной лишь завываниями холодного ветра, да разбегающимися в разные стороны насекомыми. Вместо комнат — серые унылые камеры, в которых оказалась заперта Эйлин. А колючая проволока из тишины обвила хрупкие запястья, впиваясь в кожу.

Ключ со звоном выпал из замочной скважины.

— Какая? — Эйлин скользнула взглядом по расслабленной фигуре Джеймса.

Он неопределённо пожал плечами. Эйлин дрожала, напрасно пытаясь скрыть рвущуюся наружу растерянность. Она была уверена в своих словах, уверена в том, что именно в этом доме, именно за этой дверью ее ждёт отец.

Но вместо этого получила… ничего.

— Вся такая… — Джейми помедлил, расплываясь в ехидной ухмылке, — дерзкая. Или только со мной?

Эйлин хмыкнула. Взгляд снова пробежал по Джеймсу поверх толстых линз очков и остановился на непослушных темных волосах. Уголки губ дёрнулись в слабой улыбке, и Эйлин резко выдохнула.

— Не говори глупостей, Джейми, — Эйлин мазнула пальцами по его щеке, на непозволительно долгое мгновение встретившись взглядом с его глубокими янтарными глазами. — Я не дерзкая. Я такая всегда.

Диалог достойный лучших подростковых сериалов, о котором ей еще очень долго будет стыдно вспоминать. Сердце пропустило удар. Эйлин глубоко вздохнула и быстрым шагом, не оставляющим Джеймсу шанса догнать ее раньше машины, преодолела лестничные пролёты. Огни вывесок слепили и переливались в зеркальных поверхностях соседних домов. Шпили далёких небоскрёбов прорезали ночное небо, дотягиваясь до самых звёзд. Холодный ветер с озера тут же распушил волосы Эйлин, а навернувшиеся на потемневшие в лунном свете глаза слезы были надёжно укрыты от Джеймса высоким воротником куртки и опущенными ресницами.

Машина негромко зарычала мотором и захрустела шинами по мокрой щебёнке на месте снятого асфальта. Жирные тяжёлые капли дождя продолжали неумолимо разбиваться о лобовое стекло, но Эйлин Маккензи не могла заставить себя потянуть металлический рычаг и впустить в тёплый салон холодный дождевой воздух, продолжая сидеть и пялиться на пробегающие мимо них дома сквозь разводы на стекле автомобиля.

Чикаго не изменился ни на второй приезд, ни на пятый. Дни проходили, покрытые розоватым молочным туманом, а квартира в красном кирпичном доме оставалась пустой и чужой. Пицца продолжала валяться под диваном, разбитую рамку никто не убрал, а розовый цвет, в который было обёрнуто все в жилище, не потускнел ни на йоту, вызывая у Эйлин приступы головной боли и рези в глазах.

Ее дом — не был ее домом.

А ее квартира оказалась пустым пристанищем пищевого извращенца.

Не то чтобы Алан Маккензи не страдал от различных пищевых девиаций, однако даже для него было не свойственно заказывать гавайскую пиццу с тройной пеперони и запивать все это колой с двойной порцией сахара. Угасающая звезда театральных подмостков не теряла надежды возобновить былую славу разбивателя женских сердец, а жирок на боках мог быть для этого серьёзным препятствием.

Они ехали в молчании куда-то не север уже полчаса. Может и час. Эйлин не следила за временем. Возможно, они уже пересекли границу соседнего штата и сейчас на всех парах неслись в направлении канадской границы. Эйлин этого не знала. Все, что ее сейчас интересовало, это розовая квартира на одном из верхних этажей, в которую она безуспешно вламывалась уже неделю подряд, но ни одна деталь не хотела подчиняться воле Эйлин и возвращаться на круги своя.

Эйлин видела краем зрения отражение Джеймса в запотевшем стекле, видела пристальный взгляд, которым он прожигал ее, но не отвечала на него — продолжала гипнотизировать окна снятого ими номера, в котором они за прошедшие дни ни разу не переночевали.

— Так и будем сидеть в машине или может наконец остановимся, — он кивнул на показавшуюся впереди вывеску мотеля, — и лишим этот номер девственности?

Сарказм в голосе Джеймс даже не пытается скрыть, и Эйлин прекрасно его понимает: машина была комфортной, но недостаточно, чтобы в ней можно было полноценноспать. Проводящий почти все своё время за рулём, он уже не раз намекал Эйлин, что пора бы сделать перерыв и хорошенько отдохнуть, но она лишь с большим упорством продолжала возвращаться в квартиру, несколькими оборотами отпирать замок и убегать оттуда спустя пару долгих и мучительных мгновений.

— Его уже давно ее лишил какой-нибудь старый лысый дальнобойщик из Канады, — хмыкнула Эйлин, прижимаясь щекой к холодному стеклу. — Ты не покажешь этим занавескам ничего такого, чего бы они до этого не видели.

— А вдруг? — хмыкнул Джеймс, вывернув на минимум обогреватель салона.

Прохлада укутывала своим одеялом и заставляла не заснуть. Эйлин поёжилась: ее одежда совсем была не приспособлена для низких температур, но ей все еще не хотелось нырнуть под багровую черепичную крышу, не хотелось укутаться в тяжёлое одеяло и забыться сладким сном.

Она должна было найти отца. Чего бы ей это ни стоило.

Вывеска приближалась слишком быстро, чтобы они могли затормозить на мокрой скользкой дороге и свернуть на небольшую парковку. Эйлин закрыла глаза, а когда снова посмотрела за окно, мотель красными огнями подмигивал ей в боковое зеркало, удаляясь, пока совсем не скрылся за крутым поворотом. Джеймс снова молчал, и ее это устраивало. Веки потяжелели, голова казалась Эйлин набитой ватой, и сон, кажется, наконец-то подступился к ней. Автомобильная печка грела, и Маккензи, обхватив себя посильнее руками, устало уронила голову на грудь, сквозь наползающий туман сна расслышав негромкое:

— Мы еще встретимся, Эйлин Маккензи. И это будет очень и очень скоро.

Глава XXII. Инспекция

— Возможно, стоило рассказать мне чуть раньше о том, что вообще происходит.

— Возможно, но тогда это не было бы так интересно.

***

Скорости, с которой весь французский департамент организованно собрался по выданному Шарлем сигналу, мог позавидовать даже увидевший разом всех своих кредиторов Даниэль Куэрво.

Последний необходимый ответ был получен ровно через три рабочих дня, минута в минуту по истечению допустимого срока рассмотрения, и Делакруа предпочёл не терять времени даром, вытащив Уильяма из постели, а Андрэ, кажется, из машинного отделения — вся рубашка охотника была в жирных черных пятнах и пахла бензином. Саша уже ждала их на выходе в серой камуфляжной форме с коричневой сумкой для бумаг наперевес, словно собиралась зачитать элементалистам всех их права и обязанности и записать имена готовых идти на сотрудничество.

Найти место для засады из нескольких отрядов порядка пятидесяти человек оказалось достаточно сложно, но Шарль успешно справился с поставленной задачей. Как ему самому, скорее всего казалось. Уильям же придерживался мнения, что вся затея Ордена обречена на провал с момента, как топот ног поднятых по тревоге охотников раздался в низких влажных коридорах полуразрушенной крепости где-то около центра Парижа.

— У меня есть примерно, — Уилл что-то прикинул в голове, — девяностопроцентная уверенность в том, что нас отсюда прекрасно видно и слышно.

— Если ты не будешь через каждые десять секунд ёрзать, как будто у тебя… — едко отозвалась Саша, подползая ближе к краю, — черви в заднице, то возможно нас и не заметят.

— Соблюдайте субординацию.

Саша ойкнула под негромкий смешок Шарля и прижалась сильнее к земле.

— Я думала это Андрэ.

Они оказались, кажется, под несколькими слоями грунтовых вод, парочкой древних захоронений и остатками надежд Уильяма успеть домой к ужину. Никогда не замечавший за собой особой тяги к активным приключениям — всегда предпочитая раздражать сидящих напротив за столом людей удачными комбинациями карт, лёгкой ухмылкой и спокойным выражением лица, — сейчас Уилл не испытывал ничего, кроме ощущения дискомфорта. Впрочем, возможно, виной тому был каменный потолок прохода, прижимающийся практически вплотную к спине.

— Итак, какой у нас предварительный план? У нас же есть план? — Уильям с сомнением покосился на затаившегося в дорогом костюме животом в грязи Шарля, ощущая то самое чувство, когда Алан звонит посреди ночи с очередной абсолютно гениальной идеей, за которой скрывался испанский стыд. — Пожалуйста, скажите, что у нас действительно есть план и мы будем его придерживаться. Потому что прийти сюда после нескольких дней обсуждений и…

— Да-да, успокойся, — отмахнулся Делакруа, — у нас есть план. Схватить, как можно больше элементалистов.

— А потом?

— А потом написать про это красочный отчёт и получить звёздочку от начальства. Можешь для них приписать парочку нулей в числах. Главное не перестарайся.

В ответ на это Уильям мог только растерянно моргать, пялясь в вырисовывающиеся постепенно в темноте очертания лица магистра.

— Вы же в курсе, что работа не ведётся подобным образом, мсье Делакруа?

— Вы же в курсе, что ваша карьера, как и жизнь сейчас висит на волоске, мсье Бельфлёр? — понизив голос, угрожающе прошептал Шарль. — У меня есть пара вопросов про ваше прошлое, координатор. Про семью, профессию и так далее и тому подобное. Вы ведь не будете против уделить мне несколько минут своего времени? Ничего серьёзного. Просто обычная проверка.

— Разумеется, — расплылся в натянуто-наигранной улыбке Уилл, ощущая как уголки его губ бьются в нервной судороге.

Он слишком привык к регулярной отчётности, невозможности подделать результаты своей работы перед коллегами и оттого испытывал невероятное желание закурить.

Что несомненно выдало бы с головой их пребывание в самом сердце логова элементалистов.

Если не считать узкого прохода примерно в метр высотой, через который они ползли около получаса, перешедшего в не менее небольшое пространство вокруг зала, место сбора элементалистов оказалось вполне приятным для глаза невысоким помещением, поддерживаемым тринадцатью мраморными колоннами. Несколько каменных рядов амфитеатра расходились в стороны от каменной статуи в центре. Он уже видел похожую в Ордене в крыле медиумов, но не мог подумать, чтобы элементалисты поставили копию у себя в «городе». Застывший на постаменте мужчина очень отдалённо кого-то напоминал Уильяму: острые скулы, надменно вздёрнутый подбородок и поджатые губы, — но каждая черта в образе памятника казалась ему чужой. Диванчик из белого мрамора был увит разукрашенными красками виноградными гроздьями, резко контрастирующими с бледной кожей статуи и ее черными волосами. Вокруг центра зала кругом располагались факелы, в свете которых песок отдавал багровым оттенком венозной крови.

Во рту резко пересохло. Уилл наощупь оттянул узел галстука и сглотнул.

— Итак, для начала, было бы неплохо рассказать, где мы.

— Двор Чудес, — мотнула головой Саша, слегка выглядывая из-за острого с рваными краями камня. — Пристанище всех отвергнутых обществом. Элементалистов, преступников и содомитов.

Уилл попытался сделать вид, что не подавился от неожиданности воздухом, скрыв свой надломленный кашель в кулаке.

— Простите, — он с виноватым видом покосился на Шарля, — подавился слюной от неожиданности. Это просто… — Уилл спешно перебирал все вертящиеся на языке эпитеты, чтобы не выглядеть неловко в сложившей ситуации, когда ответа от него ждали не три пары глаз, а еще и замершие за спиной подразделения ордена, — мерзко.

— Согласен. — Трудно было точно сказать, с чем согласен Делакруа, учитывая, собранное на него Уиллом досье, но от его короткого кивка у Уильяма отлегло. — К счастью для нас, удобно, что они все собираются в одном конкретном месте. Это облегчает задачу.

— Тихо, — шикнула на них Саша. — Я ничего не слышу.

Она несильно толкнула Уильяма в бок и кивнула на несчастный памятник.

Шумевшая под ними толпа притихла, стоило в поле зрения Уильяма возникнуть долговязой фигуре в черном плаще с длинном сером шарфе, концы которого волочились за своим владельцем по земле. По позвоночнику Уилла пробежали мурашки: Эйдан. Он уже не раз видел этого заносчивого молодого актёра. Последний раз — в приёмном покое, куда его в достаточно неадекватном состоянии привела Эйлин. Кажется, после того раза они расстались, но Уильям никогда не был точен в границах понятия «отношения», когда дело касалось членов семьи Маккензи. Алан считал другом человека, которого бросал с регулярной частотой разгребать наведённый в жизни, доме и мире бардак, а Эйлин волне счастливо чувствовала себя в одновременных отношениях с тремя людьми, каждый из которых был уверен в том, что он тот единственный. Удивительным образом внимания Маккензи хватало на всех, будто бы она никогда не могла сосредоточиться на чем-то одном, каждые пять минут находя себе новые занятия, придумывая безумные планы на выходные и получая в ответ от врачей стопку диагнозов и таблеток, которые подрастающему организму нужно было принимать по часам, чтобы не пугать окружающих. Уилл же всегда отменял их своей доброй отеческой рукой, прекрасно понимая, что у Алана просто не могло родиться другого ребёнка.

Но степень драматизма и накал эмоций, с которыми Эйлин и Эйдан расстались, выглядели достаточно убедительными, чтобы поверить в том, что это навсегда и надолго.

Но сейчас он был здесь. В нескольких метрах от Уилла и замерших членов Ордена, медленно вышагивающий вдоль застывших рядов элементалистов. Парочка зрителей резко отпрянули от Эйдана, вжавшись в спинки сидений с такой силой, что еще чуть-чуть и их спины хрустнут, и зажав в отвращении носы. Выступающего это нисколько не задело: Уилл заметил на его лице проскользнувшую тень ухмылки, а затем он резко остановился.

— Я знаю, — его ровный спокойный голос пронёсся поверх голов собравшихся, отразился о каменный свод и эхом растворился в многочисленных подземных коридорах, — что многие ждут от меня речи, которой, увы, не будет. Я не ваш лидер и тем более не друг. — Эйдан стянул с одной из рук перчатку, и его кожа тут же вспыхнула ярким зелёным пламенем, заставив толпу оторопело охнуть. Саша судорожно выдохнула где-то рядом с ухом Уилла, а Андрэ только тихо пищал цифрами на своей груди. — Долгие годы мы стояли с вами по разные стороны баррикад. С каждым из вас. Но всему приходит конец. День сменяется ночью, а после наступает новый рассвет. Зерна всходят, чтобы дать шанс будущим жизням и тут же увянуть под ветром. Люди рождаются и умирают, замыкая бесконечный цикл, из которого невозможно вырваться. Нынешнему миропорядку тоже должен прийти конец. Логичный и справедливый. Тот конец, что позволит вам перестать бояться собственной тени и, — Эйдан медленно шёл вдоль рядов присутствующих, среди которых Уилл заметил огненно-рыжую макушку рядом с короткими платиновыми волосами, — нас. Признаю, я не испытываю любви ко многим присутствующим, — по залу прокатился недовольный ропот, и он тут же поднял руку, отчего любой звук в мгновение смолк, — но это не обязывает нас ненавидеть друг друга. Грехи и ошибки прошлого едва ли можно изменить, но мы можем построить новое будущее, сломав настоящее.

— Пи… говорит, прям, как дышит, — едко процедила Саша.

Эйдан остановился около статуи и поднял голову вверх, будто бы осматривая верхние ряды зрителей в амфитеатре, но затем его взгляд остановился поочерёдно на Уильяме, Саше и Шарле, тут же пригнувшихся ниже и слегка отползших назад, прямиком в скукоженных от узости пространства охотников-телохранителей.

— Черт, он нас заметил, — пискнула Саша в несвойственной себе слишком экспрессивной манере.

— И кажется, его это нисколько не удивило, — пробормотал Уилл, осторожно выглядывая обратно в зал, где Эйдан уже снова что-то говорил собравшимся.

Вот только Уильям не слышал ни слова из его новой речи. Эйдан открывал рот, но вместо слов из него вылетало бульканье. Воздух вырывался сквозь его губы пузырьками и всплывал, взрываясь у самого носа запахом чесночного соуса. Некоторые из элементалистов подались вперёд, проглатывая каждое слово Эйдана. Уиллу же только оставалось догадываться, о чем сейчас им вещает мессия⁴⁸. Купол, опустившийся на Уильяма, кажется, настиг не только его одного, но и всех коллег: Саша растерянно вертела головой, шипела, задевая макушкой мокрые острые камни, и чертыхалась, Андрэ постукивал себя по уху, как если бы у него были вставлены беспроводные наушники — чего Уилл не мог с уверенностью хирурга отрицать, — а Шарль хмурился и спешно раздавал жестами указания охотникам за спиной.

Купол тяжелел. Он давил, вминал барабанные перепонки тяжёлыми подушками. Голова Уилла пульсировала, наливалась свинцом и гудела, как трубы отплывающего парохода.

…а затем пузырь лопнул, оставив после себя звон в барабанных перепонках и писк не выключенного старого телевизора.

— Одумайтесь, — один из элементалистов из первого ряда вскочил; его глаза закатились, так что видны остались только белки, — и покайтесь!

Градус пафоса в его голосе, словах и позе: горделиво поднятый подбородок, вытянутая вперёд дрожащая рука и медленные неуверенные шаги, — не оставляли выглянувшему из засады Уильяму сомнений в том, кто был причастен к происходящему. И отчасти это вселяло маленькую надежду на успех спонтанного набега Ордена на местных элементалистов, потому как внезапно все внимание оказалось приковано к одному единственному человеку в центре зала. Даже Эйдан с интересом рассматривал выступившего на импровизированную арену элементалиста с землистого цвета волосами, неспешно обходя его кругом.

— Смерть, — прошипел голос в горле элементалиста, механический и безжизненный, как испорченная пластинка на старом граммофоне. — Вас всех ждёт смерть! — Юноша трясущейся рукой указал на сидящих перед собой людей и качнулся вперёд, заставив их отпрянуть от себя. — Совсем скоро она ступит на ваш порог. Заберёт каждого, кто был вам дорог и поглотит без остатка. Покайтесь в своих грехах, пока не поздно. Тьма в ваших душах рядом, она витает вокруг вас и жаждет насытиться, поглотить вас без остатка.

Он продолжал свой медленный импровизированный крестовый поход, не замечая, как Эйдан повторяет его движения, все время оказываясь у элементалиста за спиной.

— Покайтесь и примите прощение за свои проступки, ибо бог все видит. Он милосерден и, — элементалист зашёлся кашлем, едва не заставив Уилла закатить глаза с такой же силой, что и этот несчастный, — добр к каждой заблудшей душе. Примите его в свои сердца, а инач…

Слова булькнули у него в груди, глаза вернулись в нормальное состояние, и голова медленно опустилась, капая на выглядывающую из груди чужую руку толстыми жирными каплями крови. Багровая струйка из уголка губ очертила квадратный подбородок, собираясь на одном из раздвоенных бугров. Не верящее выражение лица было искренним, но смотреть на него долго Уильям не смог — тут же переключив все внимание на зияющую в груди элементалиста дыру. Накренившись, мужчина рухнул ничком на землю, откуда его тут же спешно утащило несколько человек в серых балахонах.

Совсем таких же, что Уилл видел в Ордене.

— Какой печальный конец. Продолжение вы узнаете в следующей главе, — со скучающим видом протянул Эйдан, отирая с руки кровь протянутым носовым платком.

Сердце с характерным звуком влажной свежей плоти плюхнулось у его ног, пачкаясь в песке, еще слегка бьющееся и булькающее кровью, и Эйдан, бросив на него короткий взгляд, пнул ненужный орган в сторону кучки молодых девиц.

— А теперь, — он широко улыбнулся, — у нас гости. Обеспечьте им самый лучший приём. Как мы и планировали.

Как мы и планировали.

— Это ловушка, — спешно пробормотал Уилл…

…но было уже поздно.

Крики раздались сразу с нескольких сторон. В центр зала тут же полетели яркие вспышки молний от оружия ворвавшихся внутрь охотников, которые впрочем задевали все, что могли, кроме Эйдана. Он продолжал стоять, методично, с видом умудрённого опытом врача, оттирая с пальцев кровь. Шарль закряхтел и ползком попятился: охотников-телохранителей за ним уже не было, — а вслед за ним исчезла и Саша, оставив Уилла один на один с направленными на себя несколькими парами глаз элементалистов.

Выбраться из узкого прохода оказалось легче, чем прорваться сквозь ряды разъярённых людей. Рухнув на землю наверно где-то с высоты в два метра, Уилл едва смог подняться на ноги. Его толкали, пинали, оттесняли к стене и придавливали своими телами. Кости хрустели, ребра врезались в лёгкие, и сделать вдох было практически невозможно. Уильям был окружён, и несколько десятков чужих рук уже тянулись к нему, хватали за волосы и оттягивали голову назад. В одной из кистей что-то блеснуло, напомнив нож, и кадык Уилла дёрнулся — это было не самым лучшим завершением выходных.

Он резко вздрогнул: лоб ударился о чью-то макушку, а нос прошила пульсирующая острая боль, тут же отпечатавшаяся во рту кислым привкусом. Державшие его руки исчезли — их владельцы отпрянули от Уилла, уставившись на него, тяжело дышащего и помятого. Ни Шарля, ни Саши не было нигде видно, но за толпой на мгновение мелькнула знакомая рыжая макушка, стремительно отдаляющаяся от Уильяма. Отерев стекающую по губам черную липкую кровь, он шагнул на окруживших его людей.

— Прошу прощения, но…

Выстрел раздался прямо у него над ухом. Элементалисты бросились в рассыпную, и Уилл только и успел заметить дружелюбно помахавшего ему Андрэ, прежде чем тот снова скрылся в одном из длинных узких коридоров подземелья.

Джанет нигде не было. Как и Эйлин.

Коридоры бесконечно петляли, иногда сужаясь настолько, что Уиллу приходилось наклонять или присаживаться на корточки, чтобы преодолеть небольшой участок пути. Поворот. Еще один. И еще. Следы, следы и снова следы. Каждый раз коридор заканчивался небольшим холлом, ничем не отличающимся от предыдущего. Как будто он ходил все время по кругу.

Уилл привалился к стене, тяжело дыша и прислушиваясь к отдалённому топоту. Грудь сдавило — он был слишком стар для подобных забегов, — и он попытался расстегнуть верхние пуговицы рубашки. Пальцы не слушались: петли оказались слишком тугими, — и Уилл громко выругался, тут же замерев.

За спиной что-то хрустнуло.

Он чувствовал на затылке чужой взгляд и инстинктивно поднял вверх руки. Ноги налились свинцом и приросли к полу — оторвать их и повернуться оказалось слишком сложно. К разочарованию Уилла, никто не держал его на мушке. Обернувшись, он лицом к лицу столкнулся к привалившейся, как и он, к стене девушкой. Тяжело дышащей и загнанной. Она раздражённо отдирала налипшие на мокрый от пота лоб яркие малиновые волосы, не обращая никакого внимания на смотрящего на неё Уилла. Он не видел ее среди собравшихся в зале, но не сомневался, что она была к ним причастна: от подскочившего давления ее лицо покрылось красными неровными пятнами, зелёная клетчатая рубашка прилипла к спине, а небольшой кулон на груди оказался практически закинут на плечо, — разглядеть его мешали взъерошенные волосы.

Наконец, незнакомка облегчённо выдохнула, прикрыла глаза и уткнулась головой в стену.

Всего лишь на мгновение.

Распахнув глаза, она сначала несколько раз моргнула, разглядывая Уильяма, а затем резко отпрыгнула назад, выставляя перед собой руки. Лёгкий порыв ветра, пронёсшийся по одному из коридоров, превратился в песчаный вихрь, впечатывая Уилла в стену, забивая его нос и лёгкие песком, проникая под кожу и сдирая ее с открытых участков. Щеки саднило, открыть глаза было бы приговором собственному зрению, а сквозь скрежещущий шум Уилл смог расслышать глухое:

— Саша, хватай ее! Чего ты стоишь?!

Удерживающая его невидимая сила исчезла, позволив вздохнуть полной грудью и приоткрыть глаза.

Саша стояла в проёме напротив него, держась рукой за стену и судорожно втягивая в себя воздух. За ее спиной в неожиданно просторном коридоре маячило недовольное лицо Шарля, а напавшей на Уильяма девушки нигде уже не было видно. Делакруа что-то недовольно прошипел на ухо экзорцисту, оттолкнул ее в сторону и бросился в коридор, из которого прибежал Уилл. Растерянное выражение лица Саши говорило только об одном — она не смогла что-то сделать.

Коридор за ее спиной оказался светлым и достаточно широким, чтобы можно было легко рассмотреть все происходящее на всем его небольшом протяжении, поэтому Уилл, заметив единственную огненно-рыжую копну волос на все собрание элементалистов, ринулся в ее сторону. На этот раз уже лично оттолкнув оторопевшую Сашу в сторону.

— Приношу свои извинения, — спешно пробормотал Уилл дежурную со времён юности фразу.

Джанет и Эйлин лишь немного опережали его, петляя по коридорам и только чудом не исчезая из вида Уильяма. Эйлин прихрамывала, замедляя подругу и делая их лёгкой добычей для высыпающих из прилегающих коридоров охотников. Несколько раз девушки останавливались, и Уилл быстро нырял либо обратно за угол, либо в небольшие ниши, мысленно сочувствуя несчастным, встававшим у этой парочки на пути. Обугленные тела, запах горелой плоти и витающий в воздухе мелкий пепел — он шёл по дороге из жёлтого кирпича и белых костей.

Он гнался за ними минут пятнадцать, то теряя из виду, то вновь нападая на след, пока наконец девушки не упёрлись в высокие из почерневшего дерева ворота, из-за которых доносился шум метрополитена.

— Эйлин! — Уилл споткнулся, наступив ногой в захрустевшую грудь какого-то еще дымящегося тела.

Она обернулась. С покрасневшим и опухшим от слез лицом и полинявшими васильковыми глазами. Она искала его взглядом, но могла слышать только, как Уилл чертыхается, пытаясь высвободить ногу из ловушки грудной клетки.

— Дядя Уилл?!

Он победно охнул, пнув тело в сторону и шагнул вперёд. Джанет не смотрела на него: она ковырялась в замке дверей, но воздух вокруг неё искрил маленькими разрядами, температура медленно ползла вверх, а кончики волос уже начинали пылать. Громко выругавшись по-французски, Джанет распрямилась, откинула назад волосы и с силой прижала ладонь к висящему в петле тяжёлому амбарному замку. Металл быстро покраснел, расползаясь ярким светом по дужке и окружающему пространству, а затем и вовсе побелел, тут же рухнув на землю. Несколько жирных расплавленных капель упали рядом с ним, шипя и расползаясь в стороны на холодной мокрой земле.

Смахнув со лба капли пота, Джанет обернулась, и мир тут же медленно поплыл вокруг Уилла. Нет, он не позволит ей снова провернуть этот трюк. Покачнувшись, Уилл сделал еще шаг и протянул Эйлин руку, глядя в глаза Джанет. Ее плечи были неестественно ровными, а спина, за которую она сложила руки, неестественно прямой. Змея, готовящаяся к атаке, и то выглядела бы в этот момент дружелюбней, чем Джанет Калверт.

Уилл негромко кашлянул, прочистив горло, и перевёл взгляд на Эйлин.

— Идём со мн…

— Бежим.

Джанет не дала ему договорить: вытянув перед лицом ладонь, как для воздушного поцелуя, она подула на неё, направляя в сторону Уильяма сноп маленьких огненных искр, как от болгарки. Они вонзались в кожу, прожигали ее с отвратительно знакомым запахом. Он попытался отмахнуться, но искр стало лишь больше: они атаковали его роем маленьких пчёл, от которых было невозможно отбиться. Он вертелся на месте, перескакивал через разбросанные по земле тела охотников и случайных жертв побега Джанет и Эйлин, несколько раз врезался в стену. Бровь засаднило, веко начало слипаться от стекающей на него крови, но Уильям все равно ничего не видел сквозь кружившие вокруг него водоворотом вспышки огня.

Спустя минуту ему практически удалось разогнать от себя рой этих маленьких настырных насекомых и с облегчением выдохнуть.

А затем Джанет оказалась прямо перед ним, привстала на цыпочки и сдула с ладони еще один сноп искр прямо в глаза.

***

— Ну так что? А теперь мне расскажут, почему наша операция сорвалась из-за… тебя?

Лазарет Ордена этой ночью кишел изувеченными охотниками, среди которых Уильям чувствовал себя белой вороной. Единственный пострадавший координатор, на которого, казалось, стёкся поглядеть весь Орден.

Очнулся Уилл уже на кушетке, со слезящимися от жжения глазами, пульсирующей надбровной дугой и ноющим носом. Он определённо был уверен, что будучи в сознании его и без того изломанный за прошедшую жизнь нос был целым, но знакомая боль в нем кричало обратное. Джанет. Он погнался за Джанет и Эйлин и даже смог их настигнуть, если бы не… Он нахмурился, отчего глазные мышцы заныли с новой силой, посылая разряды по каждой косточке черепа. Даже в ушах что-то срезонировало гулким шумом крови в перепонках.

Он едва видел снующих вокруг себя людей, пока они осматривали его, светили фонариком в пылающие глаза и о чем-то переговариваясь. Спрашивать его мнения не стали: раздвинули пальцами веки и закапали тут же зашипевшую в глазах жидкость, от которой впрочем боль тут же отступила. Стекающие по щекам капли оставляли после себя холодные дорожки. Его веки и глаза были где-то там, куда прикасались чужие пальцы знахарей. Вокруг него кружили уродливые морды птиц, так и норовя выклевать блестящие глазные яблоки.

Анестезия успокаивала, но Уилл знал, что это ненадолго.

Что было в каплях знахарей Ордена Уильям мог только догадываться, но его глаза, смогли нормально видеть уже через два часа, во время которых люди в масках ястребов продолжали обрабатывать его раны какими-то причудливыми способами. На столах были разбросаны раскрытые книги, все кушетки ломились от бинтов и ступок с мазеобразными субстанциями ядовитых цветов, а напротив за главным столом сидели Саша и Шарль, общаясь на повышенных тонах.

— Марианна Адамович. Моя… — Саша запнулась, — бывшая подруга и коллега.

— Бывшая? — прокряхтел Уилл, несмотря на возражения знахарей, усаживаясь на кушетке.

— Да, бывшая. — Экзорцист с силой поджала челюсть. — Она ушла из Ордена несколько лет назад. Мы продолжали общаться — она помогала нам вести дела, консультировала и иногда выполняла разные мелкие поручения, на которые мы не могли отправить команды официально. Либо это было слишком хлопотно, либо не в нашей компетенции, либо этого не было прописано в регламенте Ордена.

— А потом, как всегда что-то произошло, — понимающе кивнул Уилл, поджав губы, и раздражённо отмахнулся от протянутого к нему лекарем ватного тампона. — Я в порядке. Это всего лишь маленький шрам. Наложите швы и я пойду. Устраиваете представление из простой медицинской манипуляции.

Саша помедлила, прежде, чем ответить.

— Да. Произошло.

Экзорцист поднялась из-за стола и аккуратно обошла его, но все-таки зацепила лежащую на краю книгу. Грохот захлопывающихся страниц гулко отразился от кафельных стен лазарета, но Саша лишь бросила на неё безразличный взгляд и прошла к окну. Щёлкнул замок, и свежий воздух ворвался в пропитанное лекарствами помещение.

— Вскоре после ее ухода, я тоже покинула Орден. — Саша обхватила себя руками. — Это было моё личное решение и я понимала, какую ответственность буду нести всю оставшуюся жизнь. Орден — это не маленькое увлекательное приключение, на которое ты отправляешь по выходным. Орден — это жизнь. Твоя семья, друзья, все близкие, кого ты знаешь. Он забирает, поглощает, перемалывает тебя изнутри, уничтожает все, что тебя окружает, пока вас не останется на свете лишь двое: ты и Орден. Ты и те, кому ты будешь служить беспрекословно, выполнять приказы и подчиняться. Некоторые из нас попытались сбежать, обосноваться в новом для нас мире, но это… — она повела головой, — слишком непривычно. Это было все равно что, — Саша вздохнула, — сбежать из родительского дома, когда тебе пятнадцать. Запоздалый бунт подросткового возраста, которого у меня никогда не было.

— И что потом? — Уилл рассеянно похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет и зажигалки.

— Ничего особенного, — пожала плечами Саша. — Заурядная жизнь обывателя. Кот. Зарплата два раза в месяц и интервью у старушек. Иногда я сталкивалась со старыми знакомыми, сигнализируя о них, через Марианну. А затем, — ее взгляд метнулся на Андрэ, которого Уилл до этого не заметил, и Саша вздохнула. — А затем у меня появился стажёр. Студент. Специфичный парень, который уже в первую неделю нашей работы смог натворить столько, сколько я за всю жизнь не смогла бы себе представить. И… я впервые не знала, что мне делать. Стучалась во все двери, но без толку. Верить собственным знаниям и опыту тоже не хотелось, и…

— Итак, что же я могу сказать? Браво. Я еще ни разу в своей жизни не видел настолько же кривой операции.

Джеймс возник перед ними снова неожиданно, чем начинал вызывать у Уильяма лёгкие приступы раздражения: даже Алан обычно звонил, прежде чем приехать, пускай и за минуту до раздающегося на всю квартиру дверного звонка. Джеймс же имел отвратительную привычку появляться в самый неожиданный и ненужный момент, как будто только его все и ждали. Пускай Уилл и видел его второй или третий раз в жизни.

Шарль побледнел и спешно замямлил:

— Прошу позволить мне объяснить…

— Объяснить? — взорвался Джеймс и, подлетев к Шарлю, схватил его за грудки. — Я преподнёс вам на блюдечке копошащееся прямо под носом змеиное гнездо, на которое вы не могли выйти больше полутора лет. Я собрал для вас всю нужную информацию об их планах и сообщил, когда лучше всего атаковать. Я сделал тебя магистром, Шарль, — он поднял Делакруа со стула и впечатал в стену, хорошенько встряхнув, — и я же могу исправить эту глупейшую ошибку в своей жизни. Надеюсь, я ясно объяснил, почему я не хочу сейчас слышать твой голос и твои глупые бессмысленные оправдания?

— Д-да, мсье.

Джеймс резко отпустил его и обернулся к остальным.

— А теперь, — он ткнул пальцем поочерёдно в Уилла, Сашу и Андрэ, — назовите мне хотя бы одну причину, по которой я не должен распылить вас в пепел прямо здесь и сейчас? М-м-м? Неужели у вас действительно есть столь весомое оправдание просранной операции, что вы сидите и нагло смотрите мне в лицо!

— Прости, но я даже все еще нормально не знаю, кто ты такой, — пытаясь проморгаться от неожиданно набежавших слез, хмыкнул Уилл.

— Мне показалось или что-то пропищало? — прищурившись, процедил сквозь зубы Джеймс и медленно приблизился к Уильяму. — Да ты хоть знаешь…

— Предполагаю, что знаю, — согласно кивнул Уилл, наконец найдя в кармане брюк помятую пачку.

— Держи свой рот на замке, а не то…

— А не то вы посадите меня на кол, вырвите глаза, сварите в котле с кипящим маслом и так далее и тому подобное плюс примечания мелким шрифтом, — устало зевнул Уилл и почесал слезящиеся глаза. — Знаем — плавали. Но, должен заметить, вы слишком халтурно относитесь к сохранению рабочих кадров. Ну вот убьёте вы меня — а кто придёт на моё место? — развёл руками Уилл, вытащив из пачки сигарету. — Где вы за столь короткий срок найдёте себе нового координатора? Может быть стоило попытаться хоть немного думать головой? — Для наглядности он даже постучал И, знаете ли, маркетинговая кампания у вас тоже хромает. Откуда желающие вступить в ваши ряды смогу о вас узнать? Закрытые общества обречены. И ваше, увы, уже одной ногой в могиле.

Он снова отмахнулся от одного единственного смелого знахаря, решившего проскользнуть к Уильяму вперёд сияющего — буквально — от ярости Джеймса, и принялся на этот раз искать зажигалку или хотя бы спички, потому как в последний раз настолько же сильно после всего произошедшего Уильяму хотелось закурить только в семьдесят четвёртом.

Джеймс приближался медленно, как кот к добыче. Его глаза, до этого яркие карие, почти карамельного цвета, теперь были иссиня-черными. Зрачок слился с радужкой, а белки покраснели, наливший кровью. Уилл даже мог разглядеть маленькие пульсирующие под слизистой сосуды, выступающие сквозь прозрачный барьер.

— Я заставил весь мир поверить в то, — понизив голос, угрожающе протянул Джеймс, — что женщины способны размножаться партеногенезом⁴⁹, сколотил на этом культ, превратившийся в религию, а теперь получаю внушительные авторские с этого каждое воскресенье. И ты еще будешь учить меня маркетингу?

— Да, я, — невозмутимо ответил Уилл, соскакивая с кушетки и нависая над Джеймсом. — То, что тебе один раз повезло, еще не делает тебя знатоком рекламных кампаний. Даже у архангелов иногда бывают провалы. Да, Габриэль? — Уильям выдохнул имя ему в лицо сигаретным дымом.

Джеймс едва доходил Уиллу до плеча. Кажется, он был одного роста с Аланом, но смотреть на Уильяма свысока, как это делал Маккензи, у него не получалось. Он пялился ему в лицо, задрав голову, желваки ходили под кожей его челюсти, а сжатые кулаки то и дело разжимались, чтобы в следующее мгновение снова сжаться.

— Какие-то претензии? — Уилл скептично выгнул бровь. — Обратитесь к начальству, уверен, вы с лёгкостью сможете уладить все возникшие между нами недопонимания.

— Побойся бога… — побледнев, пробормотала Саша.

— Бога нет, — коротко бросил Уилл, чиркнув спичкой и подпалив кончик сигареты. Он медленно поднял голову, обведя полным безразличия взглядом уставившиеся на него четыре пары глаз. — Как я это понял? Путём долгих и усердных наблюдений и сопоставлений фактов. Бога нет. Ни в этом мире, ни… — он усмехнулся, аккуратно отодвинув металлические лотки, несколько шприцов и банки с мутной белёсой жидкостью, и присел на край медицинского столика на колёсиках, — в других мирах. Если их, разумеется, больше одного. Другой вопрос, как вам удалось скрывать это так долго. Вы столько сил потратили на создание религий, культов и, — Уилл взмахом обвёл помещение вокруг себя, — всего этого, что мне даже интересно, зачем? К тому же, — он выпустил вверх струйку сигаретного дыма, — тот товарищ, руководивший ритуалом, он ведь один из вас. Это предательство, гражданская война или все-таки очень ловкие политические ходы, понять которые мы не в силах? — Уилл почесал отросшую на подбородке щетину, прикидывая, насколько далеко он может зайти в своих размышлениях до того, как его отправят на эшафот или Алан расстроится. — Интересно, если от бога оторвать один из кусков, будет ли он таким же единым, как прежде?

— Замолчи, — сдерживая ярость, процедил Джеймс.

— Я просто размышляю, — пожал плечами Уилл. — Ничего больше.

Он втянул дым, на несколько секунд задержал его внутри, плотно сжав губы, а затем выпустил через ноздри, чувствуя себя огнедышащим драконом. Неожиданно странные сравнения, от которых ему хотелось зарыться в библиотеке с книгами по германским мифам и до утра читать истории про древнее золото и героев. Сейчас же его золотом были знания, а героем — отключившееся чувство самосохранения. То самое, что предательски оставило его в вечер знакомства с Аланом.

Он зашёл уже слишком далеко, чтобы отступать, и теперь у него снова оставалось только два варианта: проиграть или блефовать ва-банк.

— Ты знакома с ним, да? — Называть имя, глядя на Сашу, было бессмысленно. Они оба прекрасно знали, о ком идёт речь. — Это то самое тайное задание, которое ты вела несколько лет назад. Я угадал?

Саша сдержанно кивнула, пуская по телу Уильяма разряды удовольствия от собственной догадливости.

— Что ж, — хмыкнув, Уилл смахнул пепел прямо на пол, — к несчастью, я тоже с ним немного знаком. Думаю, говорить о том, что я не координатор, уже не стоит. Вы и сами догадались, да?

— Продолжай, — все так же холодно процедил, Джеймс, словно общество Уильяма доставляло ему нескончаемые муки.

— Поверь, мне твоё общество доставляет не меньше дискомфорта, заурядный юноша с заурядной внешностью, но очень красивыми глазами. Кажется, он сказал именно так. — Уилл стряхнул пепел на этот раз в ближайший лоток и закинул ногу на ногу, отчего-то наслаждаясь промелькнувшим на лице собеседника замешательством. — Чего скрывать? Мне нужен «Объект 2». Уверен, вы будете рады узнать, что он исчез из поля вашего зрения еще на несколько тысячелетий. Это небольшая плата за спокойствие. Поверьте, мне не доставляет удовольствия находиться здесь и я в принципе не понимаю, почему я сейчас рассказываю все это, но терять мне особо нечего. Если и делать ставки, то только по-крупному, — расплылся в улыбке Уилл. — Не будет ее, вы сможете разобраться со всеми своими… внутренними проблемами. Тяжело сохранять контроль над массами, даже если в руках есть все оружие мира, я угадал?

— У тебя слишком длинный язык и слишком мало мозгов, чтобы о подобном размышлять, — процедил Джеймс.

— Может быть у меня и слишком длинный язык, но я в отличие от вас умею с ним обращаться, — пожал плечами Уилл. — Ну так что? Ваша безопасность в обмен на моё душевное состояния. Идёт?

Джеймс раздумывал настолько натужно, что Уилл видел как из его ушей выходят маленькие белые струйки пара. Буквально. Он жевал щеку, поджимал губы и прожигал Уильяма взглядом, как будто он от этого изменил бы свое предложение. Уилл же продолжал курить, наплевав на все медицинские правила и недовольно копошащихся в стороне знахарей со швабрами наизготовку.

Глаза Джеймс немного посветлели. Теперь они напоминали Уильяму скорее отходы жизнедеятельности, нежели черный, но и до привычного светлого оттенка им еще было далеко. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, затем закрыл его, раздражённо рыкнул и резво повернулся к Уиллу спиной.

— Хорошо. Делайте, как посчитаете нужным.

И исчез. Порывом ветра заставив огонёк на кончике сигареты Уильяма вспыхнуть с новой силой.

Шарль, все это время вжимавшийся в стену, отлип от неё, заученным движением бывалого магистра поправил галстук, зачесал пальцами разметавшиеся волосы и опустился на свое место.

— Нам поступил сигнал о помощи, — негромко прохрипел он, жестом остановив знахарей. — Местный филиал уже не справляется с коррозией Стены. Погибло слишком много наших людей, Саша. Ты знаешь, что в таком случае положено…

— Не нужно мне лишний раз об этом напоминать, — едва разомкнув губы, просипела экзорцист. — Как понимаю, времени на подготовку у нас, как обычно нет.

— Ты абсолютна верна в своих предположениях, Саша. К тому же, — взгляд Шарля на мгновение метнулся в сторону Уилла, — вероятно решить эту проблему вы сможете с помощью «Объекта 2». Ремонтники исследовали Двор Чудес. Количество элементальной энергии там зашкаливает.

— Не удивительно, — пожала плечами Саша. — Там разом собралось несколько сотен элементалистов. Они построили прямо у вас… у нас, — тут же поправилась она, — под носом целый подземный город с собственной инфраструктурой, если это можно так назвать. А мы столько лет не могли на них выйти.

Шарль помрачнел и мотнул головой.

— Нет, Саша. Количества элементальной энергии, обнаруженное ремонтниками, достаточно чтобы обеспечить жизнью еще тридцать таких же подземных городов. Элементалисты не могли оставить после себя такой след. Эта энергия, — он потёр шею сзади, — совершенно иной природы.

Тишина в лазарете давила. Она впивалась в кожу и вырывала из неё куски, причмокивая свежим отчаявшимся мясом. Шарль медленно поднялся из-за стола и подошёл к цифровой доске. Постучав по ней несколько раз, он вывел ее из спящего режима и открыл карту, на которой яркой красной точкой мерцал один из дальних уголков Британских островов.

— И в какую же задницу мира мы должны отправиться теперь? — зевнула Саша.

Они с Шарлем переглядывались, пока Уильям чувствовал, как воздух вокруг него становится слишком тёплым, обжигающим щеки и оставляющим на них красные дорожки от невидимых пальцев, из-за спешно отлившей от лица крови. Он смотрел на прибитую кнопкой точку на карте, задавливая любую возможность засомневаться в том, что видит перед собой. Нет, если это было простым совпадением, то вселенная знала, как послать ему нужный запрос для правильного ответа. Но совпадений не бывает. Уильям слишком хорошо выучил это за проведённые рядом с Аланом Маккензи годы. Каждое действие — всего лишь результат предыдущих трудов. Каждая случайность — точка пересечения всех сделанных тобой выборов.

Медленно разомкнув губы, Уильям облизнул их пересохшим кончиком языка и выдохнул:

— Инвернесс.

Глава XXIII. Ева

Ее отцом был не Алан Маккензи.

Ее отцом был Идеал.

Все еще кажущееся безумством происходящее разбивалось о медленно зарастающую после падения сломанную ногу и здравый смысл, кричащие, что Эйлин не была мертва.

Для Эйлин Алан Маккензи всегда был человеком исключительных способностей и возможностей, ярчайшим и талантливейшим актёром и самым лучшим отцом на земле. Она помнила каждую скрипящую ступеньку в подъезде и привычно споткнулась на самой последней с выпирающим из хрупкого потемневшего от времени дерева гвоздём. Пальцы сами нащупали в темноте дверную ручку, а ключ, все так же покоившийся под ковриком, плавно вошёл в замочную скважину, тремя поворотами открыв заскрипевшую дверь в пустую квартиру. Лёгкий прохладный ветерок невесомым шёпотом пробежал по белёсым стенам и небольшому столику у порога.

Едкий сладковатый запах обволакивал, тянул назад, в воспоминания, и усыплял измождённый безуспешными поисками истины разум.

Его здесь не было.

Застывший в воздухе полупрозрачный дым закручивался в мелкие, едва заметные морщинки в уголках глаз нестареющего Алана Маккензи. Дым закручивался в мягкие волны светлых платиновых волос, очерчивал его подтянутую фигуру и опускался тяжёлым одеялом на дрожащую Эйлин.

Все было так реально и так чуждо сейчас. Казалось, словно бы ей все привиделось, будто бы ничего из того, что Эйлин помнила никогда не существовало, а эта улыбающаяся с фотографии на стене девушка — вовсе не она, вовсе не Эйлин Маккензи, прилежная ученица своего отца и его гордость. Разрозненные кусочки воспоминаний калейдоскопом плясали перед ней. Все произошедшее казалось игрой воображения, плодом бурной фантазии, не останавливающейся ни на секунду.

Дым скрутился в мягкое дыхание у неё над ушком, чтобы в следующее мгновение выдохнуть ее собственное имя, с придыханием, с той самой интонацией, от которой сердце болезненно сжималось в груди, легко перескакивало с одного яркого полного красок и эмоций осколка ее жизни на другой и пропускало удар за ударом.

Медленные неторопливые шаги за дверью подучились лишь на мгновение всколыхнув в сознании картины выжженной земли, увядающих цветов и затянутых бледной пеленой слепых глаз. Резкие движения, искривлённые в такой знакомой усмешке уголки губ, тихий голос, проникающий внутрь тебя, заполняющий разъедающую изнутри пустоту, заставляющий безуспешно метаться в поисках места, где тебя никто не найдёт. Ивсепоглощающий страх, что высасывает из тебя все силы, а затем заполняет собой все твоё существо.

Это не мог быть ее отец.

Но он им был.

Эйлин оглянулась: вместо квартиры, теперь она бесцельно бродила из угла в угол старого мотеля, иногда останавливаясь и нервно чиркая зажигалкой. Джанет была совсем рядом: она видела ее огненно-рыжие волосы, усыпанное веснушками лицо и яркие золотистые глаза. Она видела, как она, развалившись на кровати, перекидывала между пальцев маленькие огоньки, пускала их по своей коже и сдувала, как пылинки. Или Эйлин казалось, что она ее видит.

Дешёвый номер пах средством от тараканов, нафталином и растворимым кофе. Иней на окнах разрастался из нижнего угла, закручиваясь в спирали, устремляясь маленькими иголочками вверх, туда, где за окном цвела вишня. Старомодные цифровые часы на тумбочке, полинявший ковёр с геометрическим принтом и обитые дерматином кресла на тонких ножках. Пузатый лучевой телевизор и две покосившиеся кровати. Играясь со штангой в языке, прикусывая ее от нервов зубами и упираясь металлическим шариком во внутреннюю сторону зубов, Эйлин даже могла рассмотреть за окном низенькие покатые машины, взирающие на неё своими грустными круглыми глазами-фарами. Она подняла руку, чтобы отодвинуть занавеску и несколько широких пластмассовых браслетов глухо звякнули у неё на запястье.

Эйлин помнила взгляд отца, тёплый, полный заботы, ловящий каждое ее движение, каждый ее шаг. Взгляд, полный гордости и восхищения ее успехами, ее первым маленьким победам в жизни. Она помнила его напряженным, когда она болела. Она помнила его заразительный смех. Она помнила нежную улыбку и мягкие руки отца, трепетно касавшиеся ее волос перед очередным.

Она помнила каждую его деталь.

Идеал — не злодей, пусть окружающие и твердят обратное. Они молчали при ней, но она слышала каждую их мысль, рылась в их воспоминаниях и искала ответы. Вечный герой любовник, вечный студент, распущенный преподаватель. Ей всегда казалось, что она знает своего отца лучше, чем кто-либо другой на земле, возможно, даже лучше, чем он сам. Но чем дольше она думала об этом, тем больше начинала сомневаться в правильности своих мыслей. Сейчас ее отец казался ей загадкой, разрозненными кусочками мозаики, из которой она до сих пор так и не смогла сложить единого целого. Ей не хватало всего одной маленькой детали, которую она упорно пыталась отбросить в сторону, которая казалась ей несущественной и глупой, лишённой права на существование, и столь важная, чтобы наконец принять жестокую и горькую правду об отце.

Идеал.

Едкий дым, практически растворившийся в воздухе и слившийся со всем вокруг, раздражал глаза, протягивал к ней свои руки, утягивал в свои липкие объятья и застилал пеленой полуслепые глаза Эйлин. Идеал был слеп, — какая ирония! сдавленно усмехнулась Эйл, — ее отец был слеп.

Но не так, как все это время была слепа она.

Если бы она только раньше заметила блуждающий порой взгляд Алана, то, как иногда он словно бы искал глазами стоящую прямо перед ним дочь или же слишком медленно, слишком чопорно (Эйлин всегда считала это насмешкой над повадками людей из высшего общества) двигался, то, как раз за разом ему поступали отказы от студий, а режиссёры и операторы сыпались на него проклятьями…

Если бы она только сложила все воедино намного раньше.

— Эйлин, зачем ты спрыгнула?

Маккензи вздрогнула. Комната вокруг неё снова изменилась: вместо причудливых геометрических узоров вокруг неё теперь были знакомые стены мотеля, в который ее притащила посреди ночи Джанет, двуспальная кровать и стойкий запах средств от насекомых. Не будь Эйлин слишком погружена в свои мысли, она бы отвесила несколько едких замечаний насчёт крадущегося вдоль стены таракана, чьи усы-антенны исследовали с интересом ножку кресла и брошенный бумажный пакет с булочками. Ни Эйлин, ни Джанет так и не притронулись к еде.

— Не поздно ли об этом спрашивать?

Эйлин надеялась, что ее тон был не слишком резким для человека в ее состоянии и положении, но все же она и сама хотела бы узнать ответ на этот вопрос. Лететь до земли оказалось не так далеко, и, отделавшись сломанной ногой, парочкой вывихов и испугом, Эйлин уже через несколько часов снова была в комнате-камере. Только теперь под надзором нескольких громил-элементалистов. Эйдан приказал убрать из помещения все, чем она сможет себя покалечить, кроме себя. Его ядовитая кривая улыбка проникала под кожу, царапалась и отравляла все, до чего могла дотянуться. Он пытал Эйлин своей компанией, и это было хуже любого компьютерного вируса, который Алан иногда подцеплял на сайтах для взрослых.

Увы, дяди Уилла, чтобы отчитать их обоих за неподобающее поведение не было.

И Эйлин не поверила, когда услышала за спиной его голос.

— Я должна знать, почему ты задержала всех нас своим опрометчивым поступком, — хмыкнула Джанет, рассматривая немногочисленные книги и журналы в стеллаже.

— Мне просто стало интересно, — пожала плечами Эйлин. — И немного скучно в компании мистера-все-взгляды-на-меня и его гениального плана по порабощению мира. Или о чем он там говорил.

— И все?

— А должна быть еще причина?

Джанет медленно кивнула.

— Да. В каждом твоём решение есть логика. Я в этом уверена, — она пожала плечами, наконец поворачиваясь к Эйлин. — Вероятности, события, прошлые версии произошедшего и то, что никогда не случится в реальности. Все в твоей голове высчитывает каждую деталь, как маленький компьютер, поэтому не пытайся убедить меня, Эйлин Маккензи, что ты прыгнула из чистого любопытства.

— Иногда событие нужно протестировать, чтобы узнать его истинность, — криво усмехнулась Эйлин, заправляя за ухо прядь.

Выпрыгнуть, повернуться или сбежать. Каждое действие привело Эйлин в эту комнату мотеля, где они с Джанет уже несколько дней бесцельно бродили из угла в угол, повторяя, кажется, один и тот же диалог. Бесконечный день сурка наяву, единственным отличием которого был прогноз погоды: аномальные заморозки по всей Европе с понижением температуры до минус десяти. Иронично, учитывая то, что в нескольких метрах от Эйлин сейчас находилась сама тёплая точка всего земного шара.

«Тот человек, что звал тебя, — голос неожиданно вынырнул из глубин сознания Эйлин. — Уильям… Белл.»

«Ты с ним знаком?»

«Мы… встречались с ним пару раз.»

Эйлин парализовало. Она смотрела на Джанет, но вместо неё видела Уилла. Моложе и не такого уставшего от работы и присутствия в доме сразу двух Маккензи. Он смотрел на неё в ответ, опешивший и растерянный, в своём замызганном халате, который хотелось взять и сжечь, чтобы не видеть. Время текло медленно, растекалось патокой по венам, и Эйлин заметила, как ее короткие волосы удлинились и окрасились в насыщенно-рыжий. Она будто парила в воздухе, глядя на пялящегося на неё Уилла, замерев на одной ноге, а затем шагнула вперёд, на неожиданно возникшую ступеньку, за которой пришёл безумный водоворот ярких красок. Воспоминания, отрывки и чужие слова кружились вокруг Эйлин кривым калейдоскопом. Осколки резали, впивались под кожу и растекались кровавыми дорожками вниз.

Ее тело ей не принадлежало.

И это пугало.

«И вам тоже до свидания!»

Чужой голос прорвался сквозь калейдоскоп. Глухой и отдалённый, он тут же потонул в новом потоке, накрывшем Эйлин с головой. Она сидела в мягком кресле, нервно покачивала ногой и чувствовала на себе пристальный взгляд со спины. Мужчина перед ней улыбался, смуглый, белозубый и кудрявый. Все, что Эйлин так любила и ненавидела, сидело прямо перед ней и что-то говорило, пока чужие глаза продолжали изучать ее макушку. Волосы на затылке зашевелились, воздух в помещении стал неожиданно густым и все вокруг потемнело, выцвело на несколько оттенков превратившись в плохое черно-белое кино, пахнущее нафталином и старыми носками. Дышать становилось тяжело, капельки пота выступали на лбу — ей было жарко, но она могла только наблюдать, чувствуя чужого в этой комнате, человека, с которым никогда бы не захотела встречаться.

«Я бы предпочла, чтобы пришёл только… Уильям, да?»

Эйлин качнуло, а в следующую секунду чужая рука с силой сжала ее бедро. Лицо Алана Маккензи оказалось всего в нескольких сантиметрах от ее собственного. Он дышал в ее кожу, вёл в расплавленном танце и заставлял желать только одного: поскорее все это прекратить. Скрип музыкантов прорывался сквозь цветастый вихрь чужих воспоминаний, но его было недостаточно, чтобы перекрыть звук собственного голоса.

«Вы отвратительно танцуете, мистер Кёниг.»

На этот раз внутри все клокотало. Обида смешивалась с миндальным привкусом амаретто и сигарет. Она снова была в кабинете, пялилась на ряд увешанных табличками шкафов и едва ли могла разобрать хоть что-то из этих написанных куриным почерком переученного обратно левши слов. Она горела изнутри, тяжело дышала и смотрела на Уильяма, ощущая покрывающуюся ледяной корочкой ярость, из-за которой видела лишь его темно-синие глаза, глубокие и утягивающие за собой. Он был красив, но что-то внутри заставляло желать их выцарапать, вцепиться и вырвать, чтобы больше никогда не видеть, потому что…

«Это ведь вы были с мистером Кёнигом. Я вас запомнила. Снова пришли донимать меня по указке своего босса?»

Потому что она не знала, почему.

Воздух ворвался в лёгкие с силой, сгибая Эйлин пополам и вырываясь из ее горла хриплым кашлем. Джанет нахмурилась, ее аура задрожала и на секунду ее образ растворился, чтобы тут же собраться воедино, но чуточку выше, с короткими волосами в мужской одежде. Всего на мгновение перед Эйлин стояла мужская копия Джанет. Она смотрела на Маккензи несколько долгих мгновений, а затем усмехнулась, подмигнула и исчезла, оставляя на месте себя знакомую Эйлин девушку, не менее удивлённую и взволнованную резким изменением состояния подруги. Джанет дёрнулась, но Эйлин остановила ее, распрямилась и с силой втянула в себя воздух.

«Что это было?»

Кажется, ее вопрос прозвучал слишком требовательно, слишком громко и надломленно, чтобы быть отвеченным. Голос в голове молчал, долго и театрально, пока не вздохнул, как самый настоящий человек и не выдохнул:

«Прошу прощения.»

Чужие воспоминания. Чужая жизнь, прошитая сквозь твоё тело ненужными отрывками. Чужая ответственность и история, которую никто не должен был нести кроме владельца. Эйлин поморщилась: быть хранителем чьей-то жизни и памяти казалось ей всегда слишком утомительным, слишком напряжённым и ответственным, чем-то, что можно было с лёгкостью скинуть на другого или вообще отказаться, сославшись на здоровье. Она никогда не чувствовала в себе желания запоминать что-то за других, а школьные задания она всегда предпочитала спрашивать у других, не утруждаясь записью или систематическим ведением заметок. Если же речь заходила о работе за другого, Эйлин Маккензи была первым человеком, который исчезал из комнаты еще до того, как ее мнением поинтересуются.

И сейчас, тяжело дыша и приходя в себя от карусели чужих воспоминаний, Эйлин не ощущала ничего кроме раздражения за то, что ее попытались в это втянуть. Ее жизнь только для неё. Ее память — только для ее собственных фантазий. Ничего лишнего.

— Долго мы еще будем здесь торчать? — Эйлин осторожно раздвинула пальцами жалюзи, выглядывая на улицу. — Мне скучно.

Бровь Джанет скептично выгнулась.

— Выпытываешь у меня информацию для анализа? — хмыкнула Джанет и смахнула появившийся на кончиках пальцев огонёк в кулак.

— Нет, — Эйлин привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до единственного не заиндевелого участка стекла, — пытаюсь понять, ждать мне или сразу повеситься в холодильнике.

«Для мыши ты слишком… — мягко хохотнул голос, — крупная.»

«То, что у меня бедра широкие — не делает меня крупной.»

«Увы, мадемуазель, как бы некоторые твои части тела не были привлекательны, я не смогу в полной мере оценить их достоинства, даже если ты сядешь мне на шею.»

«Ты голос. У тебя нет шеи», — буркнула Эйлин.

«А могла бы быть!»

Эйлин вздохнула: спорить с воображаемым собеседником было еще сложнее, чем с Аланом Маккензи. Да и желания особого сейчас не было.

— Чего мы вообще ждём? — Эйлин отвернулась от окна, скользнув кончиками пальцев по створкам жалюзи, как по струнам, и, состроив требовательное выражение лица, уставилась на Джанет. — Сбежали из этого гадюшника, бросили дядю Уилла там одного, а теперь торчим… Где мы кстати? — Клитур. — О, спасибо!

— За что? — несколько удивлённо переспросила Джанет.

Эйлин притихла. Голос в голове не был похож ни на голос ее ставшего привычным за последние несколько недель собеседника, ни на ее собственный. Тихий и механический, он напомнил ей программу для чтения вслух в текстовых редакторах или того самого робота, что зачитывал ей произношение французских слов перед школьными контрольными. Бездушный и отчуждённый, он принёс на блюдечке нужную ей информацию, заискрившись в сознании стремительно увеличивающейся картой Франции. И даже услужливо поставил на нужном городе иглу с красным наконечником, чтобы Эйлин не потерялась в множестве незнакомых названий.

Поэтому объяснить Джанет, что она разговаривала сама с собой, казалось Эйлин слишком сложной задачей.

— За… — мысли бешено метались из стороны в сторону, бились о своды черепа и звенели в ушах, пытаясь найти подходящую отмазку, пока Эйлин не встрепенулась и уверенно не выпалила: — За твою поддержку, да. Большое спасибо, что помогаешь мне, Джанет.

«Браво, — важным тоном протянул голос. — Думаю, этот диалог можно номинировать на парочку премий за лучшую драматургию.»

«Кто бы говорил! Сам сначала бубнишь в моей голове, а потом еще отвешиваешь свои едкие замечания.»

«Вот только сейчас я молчал.»

— Лаконично, — с мягкой полуулыбкой протянула Джанет. — Ничего не скажешь.

— Не пытайся сменить тему, — невозмутимо выпалила Эйлин, чувствуя, как еще больше зарывает себя в и без того зыбучие пески неловкого разговора. — Дядя Уилл. Наш побег. Твоё желание вернуться домой. Для чего я тебе действительно нужна? Чего ты хочешь от меня? Мы никогда не были близки, Джа… Лана. С Амелией, да. Вы были подругами. Меня же ты просто терпела. Маленькая назойливая Эйлин Маккензи, которая все время вертится вокруг и мешает всем жить. Я же видела. Вы именно так все и думали. Так почему сейчас ты пытаешься играть мою лучшую подругу?

Щеки Эйлин горели. Сердце быстро билось в тяжело вздымающейся грудной клетке, а в ушах шумело морским прибоем. Эйлин ломало, голова трещала, а желание высказать Джанет все, что она о ней думала превалировало над разумным спокойным диалогом. Даже внутренний голос казался Эйлин неправильным: он срывался, хрипел и тонул в проносившемся по сознании крике чаек. Она говорила быстрее, чем это осознавала. И боялась этого.

Нога заныла, напоминая о неудачном эксперименте по прыжкам с высоты, и Эйлин неловко проковыляла к обитому дешёвой тканью в цветочек креслу, на всякий случай ощупывая все вытянутой рукой. Комната плыла перед ее взором, то исчезая во тьме разума, то вновь вспыхивая перед ней яркими образами. Иногда картинки подёргивались шумом, как изображение на старом телевизоре, и Эйлин приходилось до боли в слепых глазах напрягаться, чтобы сосредоточиться и найти нужный для неё объект окружающего пространства.

— Потому что без тебя я просто не смогу пройти через Барьер. — Голос Джанет прорвался сквозь шум бурлящего вокруг Эйлин роя. — И к слову, я не пыталась сменить тему, Эйлин. Ты точно сейчас себя хорошо чувствуешь? Твоё поведение… — она негромко причмокнула пересохшими губами, — оно немного нелогично.

«А кто такая Амелия?» — задал еще более нелогичный и неожиданный вопрос голос.

«Мэлли? Моя подруга.»

«Подруга, — как-то странно протянул голос в голове. — Понятно.»

— То есть теперь, — проигнорировав все вопросы Джанет, продолжила Эйлин, — мне нужно не только открыть проход между двумя мирами, что уже противоречит здравому смыслу, который едва начал ко мне возвращаться, так еще я должна взять и провести тебя за ручку?

— Нет. Все… несколько по-другому, — Джанет вздохнула. — Ты… Идеал создал этот Барьер. На разделение миров ушло множество человеческих жизней и огромное количество поглощённой энергии. Энтальпия⁵⁰ разрушения Барьера будет… слишком неподъёмной для существующей реальности. Эти люди, — она скривила лицо, — элементалисты положили жизни, чтобы исправить ошибку собственных прародителей. Но материя, о, она идентична той, что каждый раз создаёт новое тело Идеала, она идентична той, что сейчас внутри тебя и внутри… дяди Уилла. Раз он здесь. Но не моей. Если я попаду в Барьер, то просто растворюсь в нем. Моё человеческое тело исчезло, а то немногое, что я успела зацепить пролетая между мирами, скоро растворится, выжжется и я снова превращусь в яркое пламя. Увы, такова плата за… — Джанет нахмурилась, словно пыталась что-то безуспешно вспомнить.

«Такова плата за тысячелетия спокойной жизни вдали от Идеала. Бессмертное тело в обмен на свободу. Небольшая цена, правда?» — горько усмехнулся голос в голове Эйлин.

Увы, решение проблем с людьми для Эйлин Маккензи обычно сводилось к добавлению в черный список и активному обсуждению со всеми общими знакомыми в первых рядах, чтобы исключительно ее точка зрения была правильной. Маленький негласный лидер мнений в школе и университете, она всегда стремилась быть в центре внимания всеми способами вызывая на лицах сверстников кислые мины и улыбку у Алана.

— Остальные, как ты. Они в Барьере, ведь так? — Эйлин негромко выстукивала кончиками пальцев ритм по стеклянному журнальному столику рядом с собой. — Что с ними будет, если открыть проход?

— Точно не милые семейные посиделки перед камином с какао, печеньем и долгими разговорами за жизнь. Шутка, — невесело хохотнула Джанет, присев в кресло напротив. — Для прохода между мирами не нужно ничего, кроме маленькой царапины в границе, одного сломанного кирпичика, от которого все равно ничего не изменится. Поэтому не стоит об этом волноваться. Мы вернемся домой, Эйлин.

— Или нет, — негромко выдохнула она. — Ты заключила сделку.

— Ты тоже, — коротко осклабилась Джанет. — Они надеются найти в Барьере источник бесконечной силы, способный сокрушать миры, создавать новые формы жизни и перестраивать само мироздание. Ты спрашивала, что будет с остальными, если Барьер разрушится? Тысячи, сотни тысяч, миллионы существ, поглощённых им, вырвутся наружу в поисках пристанища. Силы, которые были затрачены на его создание, будут нуждаться в новых владельцах. Природа выйдет из-под контроля. Стихийные бедствия, катаклизмы и движения плит — меньшее, что нужно ждать человечеству в этом случае. Духи, — Джанет на секунду замолчала, и Эйлин была готова поклясться, что подруга нахмурилась; ее аура дёрнулась, а образ смазался, — весьма капризны по своей природе. А еще обидчивы. И злопамятны. Как думаешь, на кого они первыми обрушат свой гнев: на человечество, ставшее разменной монетой в их борьбе, или на одного единственного, виновного во всем? — Она с лёгкостью перехватила вскинувшуюся руку Эйлин за запястье у самого лица, обжигая кожу кончиками пальцев. — Разве что их не перехватят в самом начале, еще ослабленных и измождённых веками заточения.

Осознание медленно доходило до спутанного разума Эйлин, пробиваясь острыми кольями сквозь опутывающий ее молочный туман. Когда же маленькие кусочки мозаики встали на свои места, кое-как скреплённые хрупким яичным цементом причинно-следственных связей, тело Эйлин обмякло, стало ватным и неподвижным, и она смогла только медленно сглотнуть, кивая собственным догадкам.

— И в этом их план.

— Да, Эйлин. В этом их план. Открыть Барьер, всунуть в небольшую трещину лом и нажать. Бух. И все погрузится в хаос. Тебе дискомфортно от этой мысли? — Джанет дотронулась до скрюченных судорогой пальцев Эйлин.

— Да, — только и смогла коротко кивнуть Маккензи.

«И мне тоже.»

От тона голоса Эйлин стало не по себе. Мысль о вырвавшихся на свободу Духах заставляла ее дрожать, хотя она никогда в своей жизни с ними не была знакома. Пальцы била мелкая дрожь, во рту пересохло, а комната поплыла, закручиваясь вокруг Эйлин в спираль, как в воронку. Нужно было собраться. Нужно было держать себя в руках, а иначе…

— И что понадобится тебе от меня? — неуверенно и тихо пробормотала Эйлин, выворачивая руку из хватки Джанет.

Но та и не стала ее удерживать, отпустив и позволив развалиться в скрипнувшем от слишком резких телодвижений кресле.

— Кровь. И моральная поддержка. Мы должны успеть до того, как они приступят к своей части плана. К счастью, их ритуал пойдёт несколько не так, как планируется. Все-таки…

— Они идут.

Эйлин резко распрямилась, ощутив как все позвонки встают на место и хрустят. Изумрудные вспышки чужих образов молниями метались по комнате. Будущее смешивалось с настоящим, и, когда дверь открылась, на пороге возникла четвертая девушка с малиновыми волосами на ряду с теми тремя, что уже носились по номеру мотеля. Гостья вошла осторожно. Сначала внутрь просунулась ее голова, затем показались плечи, а следом и сама владелица всех частей тела. Эйлин видела ее, в самый первый день во Дворе Чудес — она обрабатывала ей раны.

Она сказала, что Эйлин никогда больше не будет видеть.

Как только дверь за спиной травницы закрылась, пахнуло чесноком, и посреди комнаты в столпе яркого зелёного пламени появился как никогда довольный собой Эйдан.

— Ну что ж, — он хлопнул в ладоши, посмотрев на Эйлин и Джанет. — Наши маленькие друзья из Ордена заглотили наживку и теперь несколько в сложной ситуации. Нехватка сотрудников больно ударит по ним после неудачной облавы. Всего лишь двадцать задержанных! — он слишком экспрессивно всплеснул руками. Алан наверняка бы поставил за такую игру «неуд». — Какой позор для великого Шарля Делакруа. Между прочим магистра Ордена!

— Он может быть разве что магистром ночного горшка, — едко отозвалась травница, бросая на кровать распухшую от набитых внутрь вещей сумку, и тут же принялась что-то в ней искать. — И все же двадцать для нас — это слишком дорогая плата за выигранное время.

— Зато, — Эйдан развернулся, медленно подошёл к девушке и приподнял ее двумя пальцами за подбородок, заглядывая в глаза, — никто не будет суетиться под ногами, моя милая, Марианна. И мы сможем спокойно завершить начатое. Надеюсь, на этот раз все произойдёт так, как надо?

Марианна сглотнула так громко, что этот звук перебил даже стук часов. Она нервничала: ее дрожь передавалась Эйлин, и стоило той моргнуть, как в нескольких сантиметрах перед глазами оказался Эйдан. Он стоял совсем рядом, рассматривал ее лицо и ухмылялся. Это было единственной веселящейся деталью его лица: хмурый взгляд из-под сведённых к переносице темных бровей заставлял все внутренности холодеть, а радужка суетливо меняла свой цвет с красной на зелёную, затем на фиолетовую и обратно на кровавую, будто бы не могла определиться, какой цвет ей больше подходит. Бледная кожа напоминала папирус: в нескольких местах на ней виднелись уродливые мокнущие язвы, а зеленоватые вены на шее пульсировали. За его спиной Эйлин увидела вжавшуюся в спинку кресла и вцепившуюся пальцами в подлокотник себя.

Она смотрела на все глазами Марианны.

И это было неуютно.

— Разумеется, — коротко хмыкнула в стороне Джанет. — Не вижу ни малейшей причины, чтобы что-то пошло не так…

— Скучали?

Голос ворвался в номер мотеля трелью птиц, звоном разбитого стекла и запахом несвежих яиц. Эйлин выбило из головы Марианны, и она жадно глотала ртом воздух, надеясь, что никто не заметил ее маленького путешествия по чужим разумам, пока нарушитель их маленькой идиллической атмосферы восседала на подоконнике с картонной кружкой кофе из забегаловки и ядовито-розовым глазированным пончиком. Ее аура разъедала воздух, впивалась в кончики пальцев Эйлин и забивалась в лёгкие ядовитыми парами. Дышать стало больно — каждая попытка втянуть воздух заканчивалась режущей болью между рёбер.

В горле запершило, и Эйлин хлюпнула носом, ощущая себя неожиданно невероятно болезненной особой в поисках носового платка. Которого рядом не оказалось.

— Мне подумалось, — хихикнула незнакомка, отхлебнув из стаканчика, — что нужно разбавить вашу напряженную атмосферу и поторопить вас. В конце концов Барьер не будет стоять вечно и ждать, когда мы поможем ему рухнуть. Всем, с кем не знакомы, чао! — она игриво помахала Эйлин и Джанет зажатым в руке пончиком. — Я Суль. Но можете звать меня просто сестричкой.

Эйдан хмыкнул, оттолкнул от себя Марианну и, развернувшись, закатил глаза.

— Ты как всегда невероятно пунктуальна, сестра. Жаль только ты забыла, что рассказывать каждому встречному об этом не стоит.

— Каждому? Ты меня удивляешь, — хмыкнула Суль, болтая на подоконнике ногами. — Если бы каждый, с кем я вела подобные беседы, продолжал после этого ходить по земле, здесь было бы больше восьми миллиардов людей. Итак, — она закинула ногу на ногу, развернулась корпусом в сторону Эйлин и откусила здоровый кусок пончика: — расскажите мне, кто это. Не терпится познакомиться поближе с той, что заставила Сэма страдать. Должна признать, ты заставила нас понервничать, Эйлин. Он давно не был в таком бешенстве. Едва не разнёс весь зал, как тебя увели. Признавайся, как ты это сделала?

— Никак, — чихнув, безразлично отозвалась Эйлин. Голос гостьи ее раздражал, как маленькое жужжащее насекомое. — Он слишком много о себе думает. К тому же, Сэ-эм, — Эйлин выплюнула его имя, высунув язык и издав звук, словно ее выворачивает наизнанку. — Что за идиотское имя? Знала я одного Сэма. Ни умом, и внешностью не блистал. Зато самомнение было на уровне телевизионной вышки. Они с вашим другом не родственники?

Гостья несколько долгих мгновений рассматривала ее, пережёвывая свой пончик так, что вся розовая помадка падала ей в вырез ярко-канареечного, как ее волосы, платья. Эйлин вспомнила: шестая жёлтая мантия на глупом собрании, куда ее притащил Шарль. Шесть мантий: два женских голоса и четыре мужских. Джеймса и Сэма здесь не было. Четвёртому было слишком скучно. Значит Эйдан…

Невидимая рука выбила из легких Эйлин весь воздух. «Мясорубка», — голос Эйдана хрипом старой плёнки выбрался из полустёртых воспоминаний подсмотренной встречи. Третья мантия, фиолетовая, была на другой стороне Барьера. Эйдан. И после, в маленькой операционной, он стоял над ней в ожидании операции. Ногти впились в обивку дивана, которая тут же съёжилась, иссохла и начала рассыпаться прямо под кончиками пальцев Эйлин.

Эйдан все знал. С самого начала. Все произошедшее не было случайностью.

— А-ха-ха, — Суль рассмеялась, хлопая в ладоши. — Она просто очаровательна! Я сразу поняла, что нам с ней не будет скучно. Такой потенциал, такие силы в маленьком тщедушном тельце, я хочу познакомиться с тобой поближе. Ты…

— Барьер, — сухо оборвала ее Эйлин, посмотрев сначала на сжатый в руке гостьи стаканчик, а затем и на ее лицо. — Я не буду помогать вам. Вы должны поддерживать этот мир, а не…

— А не стремиться его разрушить? Нам просто скучно. Этот мир стагнирует слишком долго. Не считай нас злодеями, Эйлин. Ничто новое не может возникнуть из ниоткуда. Энергия не исчезает. Материя тоже. Но пора дать Вселенной новый толчок. А тут появилась такая удивительная возможность совместить приятное с полезным.

— Приятное для вас?

— Разумеется, — беспечно пожала плечами Суль и сделала глубокий глоток. — Эти людишки такие забавные. Они искренне верят, что их божкам не плевать на них. Они им поклоняются, хотя те едва ли сделали больше для их рождения, чем Уран для Афродиты. Но довольно разговоров! Мы только зря теряем время. Надеюсь, в этот раз ты не налажаешь, братец. Остальные должны понять, что это неизбежность и всего лишь вопрос времени. Мир ждёт новая эра, и мы станем ее предвестниками.

— Нет.

Время замерло. Оно стало патокой переливаться вокруг Эйлин, пригвоздило Эйдана и копошащуюся в сумке Марианну к полу и впечатало Джанет в кресло. Время обволакивало и успокаивало, позволяя рассмотреть каждую деталь внутри Суль. Человеческое сердце — слишком хрупкое, чтобы пройти мимо него. Желудок — наверняка кофе в нем сейчас булькало в кислоте. Легкие — альвеолы взрывались пузырьками кислорода и кровавыми сгустками. Нужно было просто…

Суль поперхнулась. Тонкая струйка крови потекла из уголка ее рта. Еще одно сдавленное икание, и гостью вывернуло кровавой рвотой на небольшой круглый коврик. Она покачнулась и рухнула вперёд, распластавшись в луже. Стаканчик с кофе расплескался, откатившись в сторону. Остаток пончика размок аморфной массой рядом со своей хозяйкой. Потоки крови вперемешку со слизью, кофе и едой продолжали вырываться из Суль. Эйлин была ни при чем. Она просто как маленький ребёнок трогала все, до чего могла дотянуться своим пытливым умом. Возможно, если сжать сердце, получится совершенно новый результат.

Эйлин не заметила, как ее губы изогнулись в полубезумной усмешке. Она сжала пальцы в кулак, и щеки Суль побледнели, а затем порозовели и пошли неровными уродливыми пятнами. Она дрожала, отхаркивала багровые сгустки воняющей серой крови, а затем взвыла, как не смог бы взывать ни один живой человек.

— Эйлин! — Джанет схватила ее за руку и с силой сжала запястье.

Предплечье пронзила тупая растекающаяся боль, и Эйлин взвыла. Время сорвалось с места, врываясь в ее голову криком Эйдана, испуганным писком Марианны и хриплыми сдавленными судорогами Суль. Все прекратилось — только растекающаяся по полу лужа была свидетельством произошедшего. Эйдан бросился к сестре, но она недовольно от него отмахнулась, поднимаясь на не слушающихся ногах и отирая из-под носа кровь.

Взгляд ее ярких жёлтых глаз уставился в прижимающую к груди обожжённую руку Эйлин, а затем Суль утробно прорычала:

— Нам не нужно твоё согласие, чтобы провести ритуал. Ты всего лишь побочная жертва. — Она повернулась к Эйдану и, отерев об его пальто окровавленную руку, схватила брата за воротник и притянула к себе. — У тебя нет права на ошибку. Не после такого.

Она с силой оттолкнула его от себя и испарилась ядовитым облачком бурого дыма. Рука Эйлин все еще горела, глаза слезились, а напряженное выражение лица Джанет говорило о том, что произошло что-то серьёзное. Что-то, о чем Эйлин будет еще очень и очень долго жалеть.

Если бы только Эйлин знала, что только что было.

— Что ж… — осторожно подала голос Марианна, с застёгнутой сумкой и красными от раздражения глазами выныривая из-за плеча Эйдана. — Как мы попадём в Шотландию?

— Держитесь крепче, если не хотите потеряться по дороге.

Эйдан улыбнулся, и это было последнее, что Эйлин увидела, прежде чем вся комната мотеля исчезла в ярком зелёном пламени.

Глава XXIV. Эдем

Кажется, Уильям Белл опоздал даже на свои похороны.

Они провозились непозволительно долго в шотландском департаменте частично по вине бюрократических проволочек, частично по причине банального языкового барьера. Саша не владела в достаточной мере английским, чтобы коммуницировать с коллегами, а Уилл едва ли мог разобрать местный акцент, несмотря на почти десять лет общения с Эйлин. Даже она на фоне шотландских сотрудников говорила на чистейшем английском, когда нервничала.

Все же разница между двумя мирами была ощутимее, чем Уильяму иногда казалось.

В итоге получить необходимую информацию смог только Андрэ, весьма бодро зачитавший местным представителям сначала сообщение от Делакруа, а затем перешедший на незнакомый Уильяму язык. Возможно, вариант гэльского языка из этого мира. Он улавливал в речи охотника отдельные слова, который он иногда слышал от Эйлин, но не более. Ни общей картины, ни понимания происходящего они ему не дали.

Зато уже через два часа они мчались на старом проржавевшем джипе через бескрайние просторы покрытого пожухлой травой и усеянными мелкими белыми цветками камнями. Инвернесс был слишком грубой точкой назначения. Промчавшись сквозь город, они еще около часа петляли на узкой дороге, с трудом разъезжались с другими водителями и чертыхались, потому что Андрэ водил рывками. Возможно, причиной тому была механическая коробка передач. А возможно и полное отсутствие у охотника каких-либо навыков вождения. Но в отличие от Саши и Уильяма он с радостью впрыгнул на водительское кресло, вырвал из-под руля несколько каких-то проводков и, немного повозившись с ними, завёл это чудище, именуемое автомобилем.

— А… — начала было Саша, стоило автомобилю несколько раз свернуть с основной и без того не слишком широкой дороги.

— Все координаты забиты сюда, — Андрэ постучал по виску, — я успел считать информацию, пока мы были в штабе. Они неплохо ее зашифровали. Не хотели, чтобы мы нашли точное место. Но я, — он нервно хихикнул, и что-то внутри него пронзительно запищало, — справился. И весьма успешно, как мне кажется.

Саша смолкла на мгновение, а затем, бросив на Уильяма короткий взгляд в зеркало заднего вида, побледнела.

— Если они спрятали эту информацию, то…

— Вероятно, они не слишком-то хотели, чтобы мы вовремя успели, да, — кивнул Андрэ. — Я сейчас обмениваюсь данными с… — он запнулся и, сглотнув, крутанул руль, уводя машину на заснеженную — в мае — просёлочную дорогу, — другими. Такими как я. Один из охотников работал в этом департаменте.

— И? — подал голос Уилл.

Андрэ ответил не сразу, позволив тяжёлой давящей тишине повиснуть в пропахшем лимонной ёлочкой салоне. Он смотрел на дорогу, поджав губы и вцепившись в руль побледневшими пальцами.

— Департамент вырезали полтора года назад. Всех, до единого, — севшим голосом просипел Андрэ. — Осталась только Дженни.

Уилл вцепился пальцами в спинку сиденья Саши и, уперевшись об него, подался вперёд.

— Об этом известно в Ордене?

Снова напряженное молчание, прежде чем Андрэ мотнул головой.

— Нет. Она не успела передать эту информацию, прежде чем ее отправили на лечение, а затем в, — он повёл головой, — отдел экспериментов. Они считали, что департамент все еще функционирует. Дженни заблокировали воспоминания, но она смогла получить к ним доступ за… выслуги лет.

— Но кто, — пробормотала Саша, — кто тогда с нами разговаривал?

Машина резко дёрнулась: Андрэ нажал на тормоза и крутанул руль, уводя автомобиль от выбежавшего из леса оленя. Промчавшись еще несколько метров по извилистой колее, автомобиль остановился на самом краю обрыва.

Лох Мидгейл спрятался в неглубокой лощине, заросшей высокими лаптистыми елями. Почти весь берег был усеян мелкой отполированной галькой, идти по которой было еще той сложной задачкой. В том, что они опоздали, не было никаких сомнений. И все же Уильям лелеял надежду успеть к открытию барьера и свалить из этого мира, как можно быстрее. Он в принципе не особо понимал цель их экспедиции, как и принцип работы Ордена, кроме: делай или умри. И не слишком поддерживал подобные установки. Его тяга к саморазрушению подкидывала более занятные способы свести счёты с жизнью, нежели умереть от лап какого-то монстра. А бесполезность Ордена была очевидна каждому, кроме самих сотрудников Ордена.

Уильям мог поклясться, что после того как им вручили несколько банок с бьющими о стенки странными мохнатыми мотыльками, которых Саша назвала призраками, и выдворили за порог шотландского ордена, в спину донеслось несколько сбивчивых молитв.

Никто не верил в них. Даже сам Уилл.

Машина несколько раз чихнула, зарычала вдавленной педалью газа и наконец заглохла не в силах подняться на крутой холм, за которым начинался спуск к озеру. Они побросали все вещи, взяв только баночки с призраками, но одного взгляда на озеро было достаточно, чтобы понять одно: масштаб трагедии никто не смог предугадать. Воздух над поверхностью приобрёл тёмный багровый оттенок венозной крови. Он подёргивался, как от жара костра, а от водной поверхности его отделяла только тонкая прослойка молочного тумана, сквозь который нельзя было разглядеть ничего дальше своего носа. И чем ближе Уилл спускался к озеру, тем сильнее на него наступал туман. Он тянулся своими длинными щупальцами, опутывал покрывалом, пока совсем не скрыл от Уильяма Сашу и Андрэ, шедших всего лишь в нескольких шагах от него.

— Не расходимся! — голос Саши раздался сразу со всех сторон, глухой и тонущий в тумане. — Иначе он нас раздавит.

— Как любезно с твоей стороны, — голос Эйдана раздался совсем рядом, он был намного громче голоса Саши, а затем в тумане в нескольких местах взорвались яркие зелёные вспышки, — Александра, в этот раз никого с собой не приводить. Два твоих маленьких друга не считаются. Мне было бы очень жаль, получи мы слишком много бессмысленных и ненужных смертей. — Он звучал одновременно отовсюду и из ниоткуда, его голос эхом разносился в тумане, взрывался изумрудными фейерверками и гнал Уильяма ближе к берегу. — Демография в империи и так показывает слишком отрицательные значения, а разбрасываться людьми было бы неразумно.

Туман сгущался. Он подталкивал Уильяма вниз по небольшому склону, и тот бездумно побежал, прижимая к груди несколько банок с метавшимися внутри сущностями, которые хотелось скорее выпустить, нежели позволить им стать еще одними жертвами. Озеро приближалось пресным запахом ила, и чем ближе оно было, тем плотнее становился туман. Видневшийся берег то и дело исчезал в тумане, чтобы в следующую секунду выплыть из него черными блестящими опалами гальки, а молочное покрывало стеной встало перед Уильямом, разъедая глаза и кожу. Пройти сквозь него казалось безумством, и все же, разбежавшись, Уилл задержал дыхание и прыгнул вперёд, приземляясь практически в центр тонкой прибрежной полосы, ограждённой полуразрушенной стеной из массивных поросших мхом булыжников.

Саша стояла неподалёку, взъерошенная, потерявшая своих призраков и растерянная. В ее распустившихся волосах застряло несколько мелких веток. Лицо покрылось ссадинами, а нижняя губа распухла и кровоточила.

— Ты не собирался проводить никакого ритуала в тот раз! Ведь так?! — выкрикнула Саша, кружась и оглядываясь на одном месте.

Эйдан появился за ее спиной в зелёном пламене, состроил большие от удивления глаза и притворно ахнул.

— Не может быть! Ваш информатор вам солгал! При следующей встрече передайте моему братцу, что он отвратительный актёр. А обмануть его легче, чем отобрать у ребёнка конфетку.

— Ты просто чудовище… — прошипела Саша.

— Да. Согласен. — С невозмутимым видом кивнул Эйдан. — Отбирать конфеты у детей — преступление.

Он хлопнул в ладоши и позади него в таких же ярких столпах зелёного пламени появились Джанет и Эйлин и розововолосая девушка, с которой Уилл столкнулся в бесконечных лабиринтах во Дворе Чудес. На лицах всех трех застыла растерянность при виде, судя по всему, неожиданной для них компании. Выражение позеленевшего лица Эйлин не выражало ничего кроме желания желудка вывернуться наизнанку, а Джанет смотрела сквозь Уильяма, куда-то поверх макушек самих деревьев, над которыми сгущался кроваво-красный воздух.

— Но… — растерянно пробормотала Эйлин, — когда мы отправлялись, был еще день.

— Ах, эти пространственно-временные искажения, — наигранно вздохнул Эйдан, обернувшись к ней. — Да, иногда при перемещении можно улететь на несколько часов в будущее, а иногда и на несколько дней, застряв в тоннеле, через который проходишь. Иногда, можешь даже случайно оказаться в прошлом. Тогда у тебя возникнет ощущение дежавю и придётся вновь проделывать весь путь до нужной точки. — Он повернулся и сложил за спиной облачённые в черные перчатки руки. Алан имел обычно ту же привычку, а воспоминания о ползущих по коже случайных жертв черных прожилках намертво впечатались в память Уильяма и подкидывали мысли, что он бы не хотел, чтобы Эйдан снял свои перчатки. — Надеюсь, вы меня простите. Я немного осмотрелся и подготовил это чудесное место к нашей небольшой вылазке. И прежде чем мы перейдём к взаимному нанесению телесных увечий, из которого вы выйдите проигравшей стороной, предлагаю ввести вас немного в курс происходящего здесь.

— Что?.. — опешив, пробормотала Саша.

— Пожалуйста, Александра, хоть раз не лезь вперёд и не перебивай старших. Иначе я перестану быть таким добрым. Марианна, разберись с ней. А его, — он указал на Уильяма, — пока не трогай. Он ничего не сделает. Я достаточно за ним следил, чтобы в этом убедиться. Мальчик на побегушках.

Эйдан приторно улыбнулся — Уильям даже попытался обидеться на слова о собственной бесполезности, но не нашёл, чем их опровергнуть, — снова повернулся корпусом в сторону девушки с малиновыми волосами и хлопнул в ладоши. Та коротко кивнула и, оказавшись рядом с Сашей слишком быстро для человека, прижала к ее вискам пальцы. Экзорцист взвыла и рухнула на колени. Уильям же, дёрнувшись, обнаружил, что его ноги прилипли к берегу. Буквально. Подошва его ботинок расплавилась тонким слоем и прилипла к гальке, делая любую попытку шагнуть сложнейшим упражнением на икроножные мышцы. Он дёрнулся, но не смог даже отлепить локти от боков: воздух плотно прижимал их, не давая сделать даже маленькой попытки пошевелиться. Уилл стоял в узкой невидимой коробке, и чем больше он пытался из неё вырваться, тем сильнее она сжималась вокруг него.

— С Марианной ты уже знакома. Для остальных — она исключительных способностей ведьма. Вышивает крестиком, может убить вас газовой эмболией и создать сложный ритуал, который на этот раз наверняка сработает, — сквозь улыбку угрожающе протянул Эйдан.

— Боюсь, он уже сработал, — холодно отозвалась Марианна, продолжая удерживать Сашу и кивая в сторону замерших в неестественной позе Джанет и Эйлин. — Даже без моей помощи.

Уильям не успел ничего заметить. Он не успел понять в какой момент в руках Джанет блеснул нож, в следующую секунду вспоровший тонкую бледную кожу предплечья Эйлин. Но он ясно видел, как пенясь и шипя сквозь раны просачивается черная густая кровь. Она налипала на кожу, собиралась на острых косточках запястья в крупные капли, чтобы в следующую секунду сорваться и рухнуть на мокрую гальку, шипя и поднимаясь в воздух черным испаряющимся дымом. Кровь струилась покамням к краю озера, пока не достигла поверхности, смешиваясь с чистыми горными водами. По зеркалу глади прошла мелкая рябь, стоило первым черным ручейкам влиться в водоём.

А через секунду из него вверх ударил грязный черный фонтан, расползаясь в стороны по невидимой стене. Она была тонкой, полупрозрачной, и все же в нескольких местах Уильям заметил глубокие разрывы, сквозь которые виднелся другой берег озера, укрытый горным снегом.

Эйдан, как заворожённый, смотрел на разверзшиеся над ним черные небеса, а затем его взгляд метнулся на Джанет.

— Знаешь, я ведь очень долго думал и не мог понять, почему у нас ничего не выходит. Ритуал воссоздан в точности по древним манускриптам. Все ингредиенты правильные, и мы даже пробовали проводить его в разные фазы луны, потому что в оригинальном тексте про это ничего не сказано! — Он вскинул вверх большой палец, медленно развернувшись на каблуках и шагнув в сторону едва держащейся на ногах и покрывшейся испариной Эйлин и Джанет. — А потом я понял. Когда попал на другую сторону. Проблема была не в нас и не в наших стараниях. Барьер. Все дело в его несовершенстве.

Уильям сглотнул. Саша стояла всего в нескольких метрах от него, а он продолжал держать в руках несчастных призраков. Светловолосая макушка Андрэ мелькнула за деревьями: кажется, охотник тоже потерял свои банки, и теперь Уильям чувствовал себя вдвойне глупо, стоя посреди раскрывшегося черно-алого Ада с мечущимися из стороны в сторону призраками и не зная, что делать.

— О сделке я знаю лишь косвенно. Сильнейшие Духи, прародители всего живого во вселенной доставили моим братьям и сёстрам немало хлопот в свое время. — Еще один шаг. — Их конфликт разросся настолько, что в попытках защитить человечество и все оставшиеся миры, которые еще не пали к тому моменту из-за катаклизмов и направленного уничтожения, старшие из нас заключили сделку. Мы знали, что вокруг нас есть что-то еще. Мы все время чувствовали это давление, этот взгляд из пустоты, который следит за каждым нашим действием. И мы знали, что разорвав небо, Духи обезопасили все сущее от угрозы низвержения до атомов. Старый добрый миф про Урана. Если бы только люди знали, насколько они близки к истине.

Джанет поджала губы до двух обескровленных полосок. Вся ее фигура напряглась. Она продолжала поддерживать Эйлин одной рукой, спрятав вторую за спину, и если это не было ловушкой для Эйдана, то Уильям был готов разочароваться в той, кто столько лет была причиной его страданий и необходимости терпеть рядом с собой Алана. Он не чувствовал от Джанет той угрозы, что она источала в их мире. Она не вызывал в нем желания разбить голову об стену, вскрыть вены тупой ложкой или прыгнуть с ближайшего моста. Нет. Сейчас она была загнанным зверем, охотником, попавшимся более крупному хищнику, но еще не сдавшимся. Она держалась. Она оглядывалась на Эйлин. Она…

…боялась.

Секундное осознание прошило каждую конечность Уильяма. Джанет боялась сразить собой Эйлин, боялась того, что будет после. Слепой дезориентированный взгляд Эйлин блуждал по берегу, и Уилл в ужасе отшатнулся: яркие васильковые глаза Маккензи медленно затягивались молочно-розовой дымкой тумана.

— А еще мы знали, что без помощи нам с Духами не справиться. В детали меня не посвящали, но я знаю одно: все до одного они должны были быть заключены в Барьере. — Эйдан улыбался: это ощущалось по тому, как он ехидно растягивает слова. — Этот, самый первый изначальный мир был выбран в качестве жертвенного агнца, мира, который ляжет в основу стабильности и процветания вселенной. И казалось бы, все прошло, как надо. Барьер стоит, миры никогда не пересекутся. Но все время что-то шло не так. Барьер с каждым годом истончался, а наш мир периодически переживал снова и снова малый ледниковый период. Ничего страшного, — он взмахнул рукой, обходя Джанет и Эйлин по полукругу. — Всего лишь пара сотен прохладных лет, за которыми наступала невыносимая жара. И я задавался вопросом: почему. Почему Орден тратит столько сил на поддержание Барьера, который должен стоять сам по себе, а элементалисты безуспешно пытаются вскрыть его? А потом я встретил тебя. И вся картинка наконец сложилась в моей голове.

Он остановился, медленно стягивая с руки перчатку. Андрэ снова мелькнул в лесу, но Уильям разительно не понимал, чем занимает охотник. Удерживать банки с призраками становилось невыносимо: они с силой бились в стекло, одно из которых пошло под пальцами Уилла мелкими трещинками. Он дёрнулся — невидимые путы слегка ослабли, словно тот, кто их накладывал отвлёкся и перестал следить за Уильямом. Еще одно движение — и они спали, позволив Уиллу медленно поставить банки с призраками на землю. Он был полнейшим дураком, стоя с ними все это время, но не большим, чем Эйдан, угрожающий Джанет Калверт.

— В Барьере заперты все Духи. Все, — Эйдан замер на мгновение, словно раздумывая, продолжать ли ему свой рассказ, а затем хмыкнул, — кроме одного, Джанет Калверт. Ты не элементалист, как уверяла меня все это время. Ты, — Эйдан бросил стянутую перчатку за спину, — Пламя. Пламя, ушедшее вместе с ним. Но почему… Почему ты ничего не помнила об этом, когда Эйлин нас познакомила? Это игра или?.. — Эйдан замолчал, нахмурился и скупо кивнул сам себе, словно подтверждал какие-то одному ему известные догадки. — Ты стёрла себе память. Ты сбежала.

— Очень занятный рассказ, но твоё время вышло, — осклабилась Джанет, поведя плечами. На ее лице нельзя было прочесть ни одной эмоции, но вокруг ее головы распалялся маленький светящийся нимб. — Боюсь, я не могу позволить себе потратить еще несколько минут на твои бессмысленные попытки вычисления правды. Есть гораздо более интересные для этого занятия. Интегрирование. Дифференцирование. Нахождение вероятности того, что ты сможешь остановить меня сейчас, если все это время я водила тебя вокруг носа.

— Ты… — подавился воздухом Эйдан, словно для него это было неожиданной информацией.

— Прости, Эйл, — Джанет не посмотрела на Маккензи, обойдя ее и встав перед подругой, — я не могла рассказать всю правду даже тебе. Ты уязвима. Тобой легко манипулировать, и ты абсолютно точно сейчас едва ли сильнее котёнка.

Огромный огненный шар вылетел из-за спины Джанет и врезался Эйдану прямо в район солнечного сплетения быстрее, чем Уильям успел заметить, как девушка вскинула пылающую ярким пламенем руку, направляя ее в сторону противника. Шар откинул Эйдана в деревья, опадая на рухнувшего на землю парня горящей кроной, а ударная волна разбила поставленные Уильямом на землю банки, выпустив призраков на волю. Долго ждать мохнатые светлячки не стали и тут же взмыли в небо, растворяясь в низких сизых облаках.

Рука Джанет раскалилась добела. Она светилась, как спираль лампы накаливания, долетая своим жаром до стоящего поодаль от них Уильяма. Бросив в зашевелившегося Эйдана еще несколько сгустков пламени и убедившись, что на этот раз он, кажется, отключился, Джанет обернулась к растерянной и дезориентированной Эйлин, с предплечья которой все еще тонкими струйками стекала черная липкая кровь, окрашивая собой гальку под ногами и впадая в озёрные воды. Вскрик — и запах горелой плоти заполнил собой весь берег. Рука Джанет дымилась, прожигая себе путь сквозь кожу и мышцы на теле Эйлин.

— Не бойся, — прижавшись лбом к ее лбу, пробормотала Джанет, проворачивая кисть в животе Эйлин. — Твоё тело легко регенерирует, а мне этот кусочек — не помешает.

Она с силой дёрнула руку, вытащив белеющий кусок кости. Ребро. Будь Уильям в другой ситуации, он нашёл бы это забавным и смешным, но сейчас он подавлял в себе порыв бросить оказывать Эйлин первую помощь без угрозы быть испепелённым заживо на месте. Он дёрнулся — ветка под его ногой хрустнула в лучших традициях дешёвых ужастиков, и Джанет обернулась. Обведя Уильяма оценивающим и одновременно скучающе-апатичным взглядом, она хмыкнула и сосредоточила все свое внимание на зажатом в руке ребре. Эйлин, покачнувшись, рухнула на колени и прижала к верху живота ладонь, словно это могло остановить сочившуюся из зияющей дыры кровь.

Черные ручейки на земле стали толще, и взметнувшийся до небес водоворот пошёл рябью, на мгновение стих, а затем с новыми силами разверзся, расползаясь во все стороны, как вода по стенам и потолку. Джанет крутила в руках ребро, осматривала со всех сторон и вздыхала. Все было слишком медленным, но Уильям, прижав к запястью пальцы, знал, что прошло не больше минуты. Наконец, сведя к переносице нахмуренные брови и поджав губы, Джанет подняла погасшую руку и, тряхнув запястьем, заставила его запылать, как головку спички. Поколебавшись еще несколько секунд, она впилась пальцами в собственную плоть, разрывая ее и выпуская наружу взрывающиеся языки пламени. Джанет горела изнутри. Ни одного живого человеческого органа — Уилл шагнул немного в сторону, чтобы рассмотреть ее, — только чистый огонь, в который тут же отправилась покрытая черной кровью кость Эйлин.

Джанет покачнулась. Глаза вспыхнули золотом, лицо побледнело, а затем покрылось красными пятнами. Берег под ее ногами начинал плавиться, воздух закручиваться, а около самой кромки воды появился крупный разрыв, достаточный, чтобы пропустить сквозь себя взрослого мужчину ростом с Уилла. Окружающая действительность начала кружиться. Лица девушек, Марианны, Саши и Эйдана начали закручиваться в воронки, утягивая его за собой. Волны жара пульсировали вокруг Джанет. Она светилась, горела и освещала собой багровый воздух озера, быстро затухая.

Когда же последняя вспышка огня на ее коже растворилась еще через пять ударов пульса, Джанет обошла согнувшуюся пополам Эйлин, остановилась перед разрывом и бросила через плечо:

— Увидимся на той стороне.

— Лана! — имя вырвалось из горла Эйлин смешанным с липкой кровь хрипом.

Джанет не обернулась: она уверенно шагнула в разрыв, из которого тут же появились длинные черные щупальца, опутавшие девушку, и через мгновение исчезла в захлопнувшейся за ее спиной расщелиной пространства.

Уилл неуверенно шагнул вперёд. Эйлин стояла на коленях, вздрагивала всем телом и качалась, как маятник. Подходить ближе было боязно, а когда она резко вскинула голову, устремившись взглядом слепых глаз на Уильяма, он отшатнулся, громко бормоча все известные молитвы. Верующим Уилл перестал быть очень давно, но почему-то сейчас единственным, что могло спасти его от раненного и изувеченного… Идеала? — это было слишком смелым предположением, но он прожил достаточно рядом с Аланом, чтобы знать, как выглядят эти «приступы», — мог быть только несуществующий бог.

— Так-так-так, — губы Эйлин растянулись в улыбке, — кто это тут у нас? Мистер Уильям Белл.

Во рту пересохло, и он сглотнул.

— Мы знакомы?

— Зависит от того, с какой точки хронологии мира на это смотреть. — Эйлин не то крякнула, не то хихикнула. — Мы с вами не встречались. Увы, обстоятельства сложились так, что моё присутствие на этой земле закончилось чуть раньше положенного срока. Но теперь у нас есть возможность исправить эту досадную оплошность.

Она медленно, покачиваясь, поднялась на ноги. Кровь сочилась сквозь ее плотно сжатые пальцы, стекала по разорванной ткани футболки, джинсам и стопам. Взгляд Маккензи блуждал по лицу Уилла, и что-то в нем было неправильным. Молочно-розовый туман на глазах Эйлин то и дело на долю секунды вспыхивал оранжевыми огнями. Ее взгляд горел, болезненный румянец на щеках уродливыми пятнами выделялся на фоне бледной кожи, а потрескавшиеся губы кровоточили.

— Да, все именно так, как я и запомнила, — Эйлин улыбнулась. — Разве что мне казалось, что вы несколько выше, мистер Белл. Возможно, все дело в относительности сравнительного измерения. Сейчас и я чуть выше, а следовательно, с вероятностью девяносто пять процентов, разница между нами будет меньше, чем в прошлый раз. Вы подкачались? — Она остановилась и несколько раз сжала пальцами проступающие сквозь рубашку мышцы руки Уильяма. — О, какая интересная татуировка! — Эйлин наклонилась ниже и, ловким движением расстегнув пуговицы на рукаве, чуть ли не носом проползла вдоль геометрического рисунка на правом предплечье. — Вам идёт, мистер Белл. Интересно, а?..

Она не договорила: быстро привстала на цыпочки, схватила Уильяма за подбородок и, притянув ниже к себе, впилась в его губы. Уилл несколько секунд растерянно пялился в покрытые мелким рисунком голубоватые вены перед собой, прежде чем оттолкнуть Маккензи от себя и отпрыгнуть.

— Эйлин! — возмущённо зашипел он, заглядывая в пугающе знакомые потянувшиеся розоватым молочным туманом глаза Эйлин.

— Прощайте, мистер Белл, — наклонив голову набок, мурлыкнула она. — Надеюсь, вы танцуете лучше, мистера Кёнига.

Это не было вопросом — утверждение, которое Эйлин с язвительной кривой ухмылкой бросила ему, как подачку нищему.

— А это мне тоже понадобится, — немного подумав и как-то грустно вздохнув, добавила Эйлин…

…в следующую секунду с силой вонзив острые ногти в бок рядом с зияющей от вырванного ребра дырой. Она впивалась пальцами глубже, морщилась от боли, а затем обхватила что-то. Неприятное морозное ощущение пробежало по телу Уилла, как от жёсткой, случайно задетой пальцами замши. Хруст, звук хлюпающей крови и протяжный вой Эйлин. Он не принадлежал человеку: низкий, утробный и отдающий чем-то потусторонним. Он скрипел на зубах сахарным песком и скрипом когтей по школьной доске, заставляя волоски на руках Уильяма шевелиться.

Еще одно ребро мелькнуло своей белизной в багровом воздухе. Эйлин недолго крутила его в руках, а затем повернулась, замахнулась и, прицелившись, бросила кость в одну из трещин, тут же взорвавшуюся маленькими фейерверками и затянувшуюся, словно ее никогда и не было.

Эйлин несколько мгновений продолжала стоять, покачиваясь. Повернувшись к Уильяму, она едва смогла сфокусировать на нем взгляд, прежде чем ее глаза закатились и она, описав вокруг себя полукруг, как в мультфильмах, повалилась животом на гальку, все вокруг заливая густой черной кровью. Некоторые из тонких ручейков потекли в обратном направлении, возвращаясь в тело Эйлин, но новые потоки только подпитывали ставшую видимой стену.

Наконец совладав с собственным телом, Уильям бросился к ней, примечая ближайший к ним и самый невысокий разрыв, и оказался сбит с ног ударной волной. Нос пронзила боль от приземления лицом в землю. Новенькие конверсы⁵¹ — или что у них тут было популярно в этом мире? — возникли у него перед самым носом, а затем над ним навис и сам их владелец, закрывая собой Эйлин.

— Занимайтесь Барьером, — Джеймс шагнул назад, позволяя Уиллу подняться на ноги. — Я выполнил свою половину сделки. «Объект 2» ушёл и больше нас не беспокоит. Но вы все еще координатор Ордена и уйти с этой должности сможете лишь посмертно. Так делайте свою работу.

— Эйлин… — Уилл отёр из-под носа кровь, тяжело сопя.

— Останется здесь. — Гость резко развернулся на каблуках и, подойдя к Эйлин, взял ее на руки, словно она ничего не весила. — О ней речи не шло. Вы получили, чего хотели. А теперь выполните свои обязанности и убирайтесь. Разве что… — Джеймс замер, поудобней перехватывая полубессознательную Эйлин, и бросил через плечо: — Нет, это невозможно. Вы знаете больше, чем хотели бы, мистер Уильям Белл. Я вас узнал, как и вы меня. Поэтому я спрошу лишь одну вещь: она, — развернувшись, он кивнул на Эйлин, — может закрыть эти разрывы?

«Она справится, Уилл. Она со всем справится…»

«Разбей себе об голову кружку «Отец года», может быть это напомнит тебе хоть немного, что значит быть родителем», — едко отозвался Уилл.

Алан рассмеялся, мягко и хищно, как неслышно подбирающийся к растерянной добыче зверь.

«Меньше показывай зубки, а то кариес появится.»

Уильям нехотя вздохнул, сжимая ладони в кулаки.

— Возможно.

— Она опасна?

— Смертельно.

Джеймс помолчал несколько секунд, глядя на Уильяма и прикусив щеку. Выражение его глаз менялось слишком быстро, чтобы можно было уловить одну эмоцию или крутящуюся в его голове мысль, и все же Уилл не мог не заметить натянутого облегчения в том, как напряжение спало с его мышц, как разгладились морщины на лбу и как безмятежно он тряхнул головой, откидывая упавшую на лоб чёлку.

— Тогда делайте свою работу, координатор. А она останется здесь. После всего произошедшего нам понадобится ее помощь. Уверен, — его губы исказила сардоническая ухмылка, — мы сможем договориться и в этот раз, несмотря на… некоторые недопонимания в прошлый раз. Только если…

— У нас не было приказа доставить вас в Орден живым!

Голос Андрэ раздался со стороны леса, а вслед за этим послышался писк выходящих из строя электрических приборов.

— А кто вам сказал, что я собираюсь с вами идти? — апатично поинтересовалась Марианна, сильнее сжимая в руках голову обмякшей Саши.

Он вынесся из леса и сбил Марианну с ног, повалив на землю и пытаясь перевернуть на живот. Замерев на мгновение, ведьма с силой оттолкнулась руками от земли, взмыв на несколько метров в воздух, сбросила с себя Андрэ и, перевернувшись, мягко опустилась на ноги. Еще один поток подхватил охотника, несколько раз, будто невидимой рукой, ударил его о землю, и подвесил за шкирку. Взгляд Уилла метнулся на Марианну, сомкнувшую большой и указательный пальцы, словно она держала ими какую-то вещь. И этой вещью был Андрэ.

— Нужно было сразу тебя убить, — шмыгнула носом Марианна и, вскинув руку, отбросила охотника мощным потоком воздуха.

А затем озеро взвыло.

Рёв нескольких десятков волн поднялся в секунду, сбивая Уильяма, Джеймса и Эйлин с ног. Вода, до этого мирно набегавшая мягким приливом на отполированную годами гальку, теперь наступила на берег сразу на несколько метров. Тень опустилась на лес, и Уилл, подняв голову и прищурившись, смог только беспомощно открывать и закрывать рот, глядя на нависшую над ним стену из воды, грязи и камней.

И на фоне этого ярким пятном выделялась фигура Саши, парящей в воздухе. Нет, не парящей. Стоящей на широкой платформе из воды. Экзорцист медленно открыла глаза, фокусируя взгляд на Марианне, выставила перед собой руки, вокруг которых уже собирались мощные потоки воды, и с криком банши устремила их в сторону берега. Утонуть не входило в планы Уильяма — воду он не слишком любил, а регулярные путешествия через Барьер путём собственного утопления, изрядно надоели, — но убежать у него просто не было шанса. Даже Джеймс уже подпёрший плечом ствол ближайшей вековой ели, смотрел на Сашу и приближающийся поток воды неверящим взглядом.

Волна врезалась в невидимую стену, растекаясь по ней в разные стороны, огибая и заливая окрестные пролески, чащи и полуразвалившиеся домики. Озеро стремительно мельчало, и единственным, что удерживало Сашу, была Марианна. Выставив одну ногу вперёд, она пыталась остаться на месте, но отъезжала сквозь гальку назад, распихивая пятками мелкие камушки. Поток воды толкал ее, и исходивший из рук ведьмы ветер едва сдерживал рвущуюся из Саши силу.

— Не люблю лишнюю драму. — Хриплый голос Эйдана снова раздался одновременно со всех сторон, потонув в красном воздухе и стелющемся молочном тумане. — И почему ты всегда все усложняешь, Александра? А теперь прошу простить меня. Нужно закончить начатое. На этот раз я не допущу промашки.

Обгоревший, покрытый ожогами и язвами Эйдан возник за спиной Саши, ласково обнял ее голову ладонями и с резким щелчком свернул шею. Вода остановилась, как и рухнувшая на колени, тяжело дышащая Марианна. Экзорцист застыла на несколько мгновений в воздухе, неестественно выгнулась в спину и — в месте с потоками воды, стремительно повалилась на землю с глухим ударом, разметав по черной гальке волосы и измазавшись в грязи. В открытых глазах все еще читался первобытный ужас, и Уилл был даже рад, что приземлившийся рядом с ней Эйдан, носком ботинка перевернул ее голову на другую щеку. Все-таки видеть мёртвых Уильям, как хирург, привык с закрытыми глазами.

— Нет!

Крик раздался над самым ухом у Уильяма, и он вскинул голову, едва не столкнувшись с застывшим рядом с ним в воздухе призраком. Фигура молодого мужчины светилась красноватым оттенком, его конечности медленно вырисовывались черным дымом, а щупальца из Барьера отходили из его спины, как трубки питания.

— А ты еще кто? — рассеянно пробормотал Уильям, поднимаясь на ноги.

— Можно просто Феликс. Я не в самом лучшем виде и… Где я? Почему?.. Что происходит? Это озеро не должно так выглядеть, — пожало прозрачными плечами существо, паря в воздухе и вперившись взглядом в наступающую на маленькие прибрежные каменные домики воду. — И Саша… — голос призрака вздрогнул.

Феликс попытался подплыть к замершей замертво экзорцисту, но вместо этого вляпался своими бесплотными ногами в черную жижу на гальках.

— Что за?..

— Долго объяснять. И мы еще не закончили, — Уилл развернулся к склонившемуся над Эйлин Джеймсу. — Эйлин. Пойдёт. Со. Мной.

— Нет.

— Тогда я вынужден принести свои искренние извинения.

— За что?

Ответом Джеймсу послужил впечатавшийся в его нос кулак Уильяма. Рука запульсировала болью, но Уилл лишь замахнулся ею для следующего удара, на этот раз пролетевшего в нескольких сантиметрах от увернувшегося противника. Секунда — Джеймс возник сзади него и ударом по ногам подрезал Уильяма, повалив на землю. Чертыхнувшись и скользя на влажной гальке, Уилл поднялся на ноги и нанёс новый удар. На этот раз в район солнечного сплетения. Бить Джеймса было похоже на драку с камнем: каждое столкновение кулака Уильяма с ним было болезненней предыдущего, а сам ангел — если его можно было так называть, — казалось, менял плотность своего тела, испытывая предел прочности костей Уилла.

Удар. Еще один. Уиллу показалось, что что-то хрустнуло, но быстрый анализ обстановки выявил всего лишь проломившуюся под его ногой ветку, стоившей пропущенного удара от Джеймса.

Сильный взмах чего-то невидимого прилетел Уильяму прямо в грудь, сжимая в своих объятьях сердце и откидывая его в ствол ближайшего дерева. Он рухнул на землю мешком картошки. Металлический привкус растёкся во рту, и Уилл поспешил сплюнуть собравшуюся слюну. Дышать было больно. Ребра горели, и внутренне чутье подсказывало, что в них были как минимум трещины помимо растекающейся гематомы. И даже если бы Уильям сейчас смог подняться, против возвышающегося в нескольких метрах от него Джеймса у него не было никаких шансов.

«А жаль. Это был красивый бой…»

«Заткнись, Алан.»

Джеймс занёс ногу, чтобы сделать шаг, и замер: пронзительный вой тысячи голосов вырвался из разверзшихся в воздухе над озером расщелин. Эйдан стоял чуть дальше от них по берегу, одной рукой поддерживая бездыханное тело Саши, но Уильям отсюда мог заметить зиявшую в ее груди дыру. Сердце экзорциста лежало на второй ладони Эйдана. Он игрался с ним, подкидывал в воздух, а затем прицелился и бросил остановившийся орган в одну из ближайших трещин…

…которая в следующую секунду взорвалась шумом тысячи самолётных двигателей.

Уилл едва успел отвернуться, прикрыв лицо рукавом от ударной волны. Джеймс же остался невозмутимо стоять на месте, непоколебимый, как скала, и только прожигающий взглядом Эйдана.

— Берите, кто хочет! — Эйдан подхватил Сашу под обе руки. — Еще совсем свежая!

— Ублюдок, — сдерживая рвущуюся наружу ярость, процедил Джеймс. — Она уже была мертва. Тебе было этого мало?

Оглянувшись на Уильяма, он как-то странно ухмыльнулся, зачесал пальцами растрепавшиеся волосы и, взметнув вокруг себя воздух, яркой вспышкой понёсся в сторону Эйдана.

Взрыв прозвенел на барабанных перепонках Уильяма. Тело Саши взметнулось в воздух и рухнуло в одну из трещин в воздухе, наполнившимся смесью золотых и изумрудных искр. Джеймса с Эйданом не было видно, но поднявшийся над озером ураган сметал все на своём пути. Этот убийственный праздничный смерч поднимал в воздух тысячелетние валуны, как гальку, вырывал с корнями деревья и метал их как копья. Иногда Уильяму удавалось выхватить из этого беспорядка вспышки золотых глаз Джеймса или яростные выкрики Эйдана, но затем они снова тонули во всепоглощающей какофонии. Вскоре изумрудные вспышки сменились ярким синим пламенем, поднимавшимся все выше в небо вместе с закручивающейся воронкой смерча.

Воздух пах яблоками и свежескошенным сеном.

Трещины ползли в воздухе, тянулись к зеркальной глади озера, а из самой большой показалось несколько черных уродливых щупалец. Они зацепились за края разрыва и с силой надавили на него, растягивая и расширяя. Уильям не знал, что было между, кроме скормленных Орденом существ и запертых Аланом Духов, и не горел желанием получить эту информацию.

Эйлин лежала совсем близко от него, скребла дрожащими пальцами по гальке и вздрагивала, пытаясь закрыть рукой рану на животе. Черные тонкие струи вместо крови бежали вниз по пологому берегу, переплетались между собой и впадали в озёрные воды, вместо того чтобы латать повреждения в теле Эйлин. Барьер питался от неё, он высасывал ее силы и трещал по швам, уродливыми щупальцами прорывая путь для узников на свободу.

Уильям резко припал к земле: одно из брошенных в схватке деревьев пролетело над него головой, срезав другой ствол и повалив его рядом с Уиллом. Смертоносный смерч из Джеймса и Эйдана теперь был совсем над ним, закрывая собой обзор на разрывы в воздухе, из которых появилось несколько ярких светящихся шаров. Они парили, кружили, поднимая озёрные волны, а затем, собравшись в крупную фигуру… Саши? Да, проморгался Уилл, это была Саша, сотканная из воды, полупрозрачная и парящая в нескольких метрах от поверхности.

— Ты!

Взревев, фигура устремилась к Эйлин, разрастаясь и освещая собой все вокруг.

— Эйлин!

Уильям не успел к ней подползти. Ударная волна откинула его, подбросила в воздух как лёгкий шарик, и он с ужасом заметил быстро приближающуюся к нему трещину. Он не мог обернуться, не мог убедиться, что с Эйлин все в порядке, и все же еще одна сила оттолкнула его в сторону, развернув и позволив на мгновение заметить закрывшую Эйлин потрёпанную и покрытую мелкой блестящей крошкой фигуру Джеймса, прежде чем Уилл рухнул в притянувшую его воронкой крупную расщелину.

Тьма всегда была гостеприимна к Уильяму.

Но сейчас она выталкивала его из себя яркими вспышками света и ощущением приближающегося конца.

Эпилог. Коалесценция

Февраль, 2023/Скирофорион, 2775

Клуб тонул в неоновых розовых огнях, и Александру казалось, что он тонет вместе с ним.

Разговор с отцом никак не шёл из его головы даже спустя две недели, а открывшаяся Аланом Маккензи правда о деле заставляла молодого адвоката забываться в бутылках дорого вина и сигарах. Доля в семейном бизнесе, половина от Амелии, переданная ему отцом, знакомство с партнёрами и ответственность уже давили на Александра списком обязанностей и привилегий, и даже початая бутылка текилы не могла избавить от неприятного предчувствия надвигающейся катастрофы. Он слышал разговоры за спиной, слышал, как друзья отца шепчутся о его назначении Александра преемником Диего Куэрво в семейном бизнесе. «Сопляк на троне», — кажется, это было самым ласковым из того, как его называли.

В воздухе пахло озоном. Неоновые лампы перемигивались, а набегающий сон становилось все тяжелее отгонять от себя.

— Схожу принесу еще бутылку, — зевнул Алекс, поняв, что никто вокруг не заметит его отсутствия, даже если сейчас он возьмёт и уедет домой.

Пробираться между полубессознательных тел друзей было не такой сложной задачей, когда ты один оставался все еще достаточно трезвым, и все же несколько раз Александр попытался упасть, запнувшись за слишком длинные ноги каких-то девиц. Одного взгляда на них хватило, чтобы определить, чем они тут занимались, а белые дорожки на столике перед посетителями могли с лёгкостью обеспечить Александра Куэрво работой на несколько месяцев вперёд

В конце концов его контракт предполагал гонорар и за проигранное дело.

— Всем выпивку за мой счет!

Александр едва успел увернуться от несущегося на него мужчины. Он был среднего роста — чуть ниже самого Алекса, — его тёмные волосы казались в полумраке бара черными, но падающие лучи прожекторов подсвечивали шоколадный оттенок прядей. Полосатый костюм казался абсолютно неуместным в окружающей их обстановке, но Александр не успел рассмотреть его получше: взгляд уже метнулся на лицо, смутно казавшееся ему знакомым, а затем из-за спины незнакомца показались еще две фигуры, заставившее сердце в груди сделать сальто назад и повиснуть на сосудах, как Иисус на кресте.

— Какого хрена? — пробормотал Александр, с раскрытым ртом уставившись на пролетевших мимо него в сторону барной стойки троицу.

Он знал их. Он видел их. На фотографии, до сих пор валяющейся у него между рабочих бумаг. Анхель Куэрво, Даниэль Куэрво и… Александр набрал побольше воздуха в лёгкие, кажется, в надежде, что они от этого разорвутся и избавят его от пузырящегося от напряжения мозга.

— Наша тётушка наконец померла и оставила тебе наследство? Почему тогда я не в курсе? Где моя доля?! — наигранно возмутился Даниэль.

Он поспевал за Анхелем, чего нельзя было сказать о Уильяме Белле. Он неловко плелся самым последним, крутил в руках соломенную шляпу с бордовой лентой и выглядел не больше, чем на двадцать лет, отпечатавшиеся гладкими чертами лица без морщин, сломанным носом и вьющимися волосами. Почти как у самого Алекса — разве что его кудри пытались самостоятельно завязаться в узлы. Волосы же Уильяма небрежно разметались по его голове, упав несколькими прядями на покрытый маленькими блестящими капельками пота лоб.

— За что пьём? — Даниэль лениво облокотился о барную стойку, уставившись на отдающего бармену приказы Анхелю.

Александр поперхнулся воздухом: вместо молодого татуированного парня он смотрел на зрелого мужчину, лет сорока. Он почтительно раскланивался с Анхелем и Даниэлем, не обращая никакого внимания на стоящего чуть в стороне от них Уильяма. Александр обернулся на своих друзей, но ни один из них, казалось, не заметил изменившейся вокруг них обстановки: залитый неоном плиточный пол медленно сменялся на наплывающую тёмную древесину, металлическая барная стойка скруглилась и постарела, а прожектора вдруг оказались яркими хрустальными люстрами. Старый потрёпанный бар наплывал на окружающую обстановку плавно, следовал за неожиданными гостями и оставлял после себя все тот же неоновый бар. Александр чувствовал себя героем фотографии «Сегодня и сто лет назад», вот только он единственный видел происходящее вокруг.

— За что? За нашего малыша Уилли! — Анхель подался вперёд, похлопал Уильяма по плечу и расплылся в ехидной ухмылке. — Сегодня он станет мужчиной. А скоро еще и выдающимся врачом! Да, Уилли?

— К сожалению, нас больше учат вытягивать из пациентов деньги, а не лечить их, — стушевался Уильям.

— Поэтому ты решил их сразу резать? — Анхель рассмеялся. — Веселей, Уильям, ты все же не на похоронах. Когда еще к нам придёт партия такого же восхитительного ирландского виски?

— Вы очень добры, мистер Куэрво, но я все же вынужден настаивать на том, чтобы уйти. Я признателен за приглашение, но это все же лишнее.

— Лишнее? Ты о чем, дружище?! В наше время полезно иметь связи, а хороший хирург каждому пригодится! Никогда не знаешь, когда поймаешь шальную пулю! — Анхель хохотнул и, схватив со стойки стаканы с виски, протянул их Уиллу и Даниэлю.

— Главное, не в голову, Анхель, — взяв из рук брата напиток, поучительным тоном протянул Даниэль и покачал головой, — не в голову.

— Ты прекрасно знаешь, что я переживаю не за голову, — Анхель хлопнул ладонью по стойке, отчего стакан подпрыгнул и расплескал немного янтарной жидкости. — Лучше остаться без мозгов, чем без члена. Так, никуда не уходите. Хочу кое с кем вас тут познакомить.

Он снова хлопнул Уильяма на этот раз по спине, так что тот поперхнулся пригубленным виски, и широкими шагами ускакал куда-то вглубь помещения, где должны были быть туалеты. Стон, вырвавшийся из Уилла, Александр услышал даже сквозь прорывающуюся через окруживший его плотный купол барную музыку. Белл умоляющим взглядом уставился на Даниэля — тот только пожал плечами и, как и кузен, похлопал его по плечу.

— Мужайся. Если Анхель вбил себе что-то в голову — это надолго. — Даниэль залпом опрокинул в себя весь стакан. — Удивительно на самом деле, потому что вбиваться там не во что.

Уилл и Даниэль молчали несколько долгих секунд, прежде чем одновременно взорваться громким смехом. Уильям даже приложился снова к своему стакану, слегка поморщившись от выпитого напитка и крякнув. Белл переминался с ноги на ногу, покачивался, мял в руках поля шляпы и всем своим видом показывал, что ему некомфортно находиться здесь. Улыбка исчезла с его лица, стоило полосатой фигуре Анхеля возникнуть на другом конце зала в сопровождении трех девушек. В принципе, их короткие платья, яркий макияж и то, как они висли на Анхеле, намекало на весёлое продолжение вечера. Правда, Александр сомневался, что Анхель Куэрво, при всем своём эффектном внешнем виде, был способен за один раз удовлетворить трех женщин сразу.

— Господа, представляю вам лучших шлюх всего Чикаго. Кэролайн, Джейн, — Анхель по очереди посмотрел на двух девушек, держащих его под локоть по обе руки, и кивнул на Уилла, — обработайте этого парня так, чтобы он свое имя вспомнить завтра не мог.

Уильям поперхнулся воздухом и спешно отставил в сторону стакан, запротестовав:

— Это уже излишне, мистер Куэрво. Я не смогу с вами расплатиться.

— Ну-ну, — Анхель подтолкнул женщин к Уильяму, — не протестуй. Это мой подарок за успешно сданные экзамены! К слову, девочки, знаете, кто это?

Взяв Уильяма под локти, как до этого они держали Анхеля, проститутки переглянулись и лениво потянулись. Одна из них — рыженькая, — наматывала на указательный палец выпущенный из собранной на затылке причёски локон и, кажется, жевала жвачку.

— Нет. А кто это? — развязно протянула вторая, рассматривая Уильяма.

— Это, — Анхель понизил голос, так что Александру пришлось приблизиться на несколько шагов, боясь, упустить что-нибудь важное, — Уильям Ротштейн.

— Ротштейн? Тот самый? — рыженькая обвела Белла скептичным взглядом. — Не, сомневаюсь. У того рожа такая мерзкая. Такая…

— Еврейская, — подсказала ей подруга.

— Да, еврейская. А ты слишком сладенький. — Она привстала на цыпочки и, схватив Уильяма за челюсть, попыталась его поцеловать.

Надо отдать Уильяму должное — он очень ловко выгнул спину и увернулся от направленных в его сторону алых губ.

— Довольно разговоров, — расплылся в мягкой улыбке Анхель. — Развлеките его, девочки, пока у него из ушей от напряжения дым не пошёл.

Возмутиться Уильяму не дали: женщины тут же перехватили его за запястья и потянули к неожиданно возникшей перед ними лестнице. Ступенька появлялась из воздуха, стоило каблукам проституток коснуться их, и исчезали, когда ноги Уильяма неловко переходили на следующую.

— И сделайте все, что он захочет! — крикнул вслед троице Анхель, прежде чем вернуться к поданному барменом новому стакану виски.

— Александр!

Кто-то дёрнул его за локоть, и наваждение тут же испарилось, вместе с образами давно умерших людей.

Алекс обернулся, тупым взглядом уставившись на переминавшуюся перед ним Мэри-Кейт Калверт. Подросток неловко мялась, то и дело оглядывалась, и что-то в ней казалось Александру неправильным. Высокие каблуки, глупый начёс на голове, напомнивший о восьмидесятых, и яркий макияж, прибавивший Мэри-Кейт несколько лет жизни. Она не выглядела взрослой, но, кажется, этого образа хватило, чтобы проскользнуть мимо зазевавшейся охраны.

Сжав пальцами переносицу, Алекс шагнул навстречу Мэри-Кейт, нависая над ней, и недовольно сжал губы.

— Опять ты? Я уже сказал, что ничем не могу по…

— Я видела сестру! — не дав ему опомниться, выпалила Мэри-Кейт. — Она здесь, в городе!

Александр опешил. Он смотрел на девушку перед собой, гадая, что она могла принять, чтобы увидеть мёртвую сестру, а заодно перебирал в голове все, что он выпил за этот вечер. Двое людей, увидевших призраков, уже не было глупым совпадением или фантазией экзальтированной любовными романами девицы. От выпитого алкоголя мозг работал слишком медленно, но и этого было достаточно, чтобы Куэрво тряхнул головой и с подозрением исподлобья покосился на Мэри-Кейт.

— Что? Но… — он хмыкнул. — Этого просто не может быть.

— Я бы не примчалась, если бы не видела ее собственными глазами. Нужно срочно послать за ней кого-нибудь, — затараторила Мэри-Кейт, будто ее время было ограничено и высказать всю необходимую информацию она должна была именно сейчас и именно в этом месте. — Или приставить следить, пока она снова не исчезла. Или может быть нам поехать и поговорить с ней. Или?…

— Хорошо. Стоп. — Алекс остановил ее жестом, глубоко вздохнул и, бросив взгляд на веселящуюся без него компанию, спросил единственный беспокоящий его сейчас больше призраков вопрос: — Кто тебе сказал, что меня можно найти здесь?

Мэри-Кейт стушевалась. Она отвела взгляд и уклончиво повела головой.

— Это неважно, — уже значительно тише пробормотала девушка, теребя в руках маленькую женскую сумочку ужасного неоново-малинового цвета. — Теперь вы поможете мне вернуть мою сестру?

— Мэри-Кейт. — Александр шагнул на неё, заставив неловко отступить на несколько шагов. — Кто тебя ко мне послал? Кто сказал, что ты найдёшь меня именно в этом клубе и как ты прошла мимо охраны?

Мэри-Кейт колебалась. Она бегала взглядом по клубу, не останавливаясь ни на ком дольше нескольких секунду, а затем, не глядя на Александра выдавила из себя настолько негромко, что пришлось податься вперёд, чтобы расслышать хоть что-то из ее слов:

— Мистер… Мистер Маккензи. Он попросил пропустить меня и сказал, что у него есть еще дела на этот вечер, — Мэри-Кейт взмахнула рукой, сделав ею какой-то непонятный выпившему Александру жест, — поэтому он не сможет поговорить с вами лично о моей просьбе.

Если Александр Куэрво и понимал что-то в этот момент, то только то, что не имеет ни малейшего понятия о том, что происходит. Он еще раз обернулся, оглядев место, где еще несколько минут назад перед ним стоял его дед с кузеном и Уильямом Беллом. Неожиданно простое дело приобретало слишком много поворотов, о которых Александра Куэрво никто не предупредил. Казалось, Алан Маккензи наслаждался с ним игрой в «кошки-мышки», то подкидывая подсказки к разгадке, то задавая только больше вопросов, на которые Алекс не мог ответить в силу своей некомпетентности

Увы, с призраками он никогда не имел дела.

И все же внутренний голос, проснувшийся от выпитого алкоголя, шептал, что это хорошая возможность засунуть свой нос как можно дальше в дело Алана Маккензи и раскопать на него не только связи с преступностью, но и что-то более значимое, что-то, что…

Александр тряхнул головой: ему рано было об этом думать. Сейчас его клиентом был не Алан Маккензи, а растерянная и смущённая Мэри-Кейт. И сделав глубокий вдох, он заключил с самим собой сделку, о которой наверняка еще пожалеет.

— Хорошо, Мэри-Кейт Калверт. Я подумаю, что смогу для тебя сделать.

***

— Ну, привет!

Эйлин жмурилась, словно от яркого солнечного света, хотя вокруг неё была темнота. Жгучая давящая темнота, расползающаяся под рёбрами там, где еще недавно не было зияющей дыры и хватало еще одной пары из костей и хрящей. Дышать было больно. Эйлин едва могла сделать даже слабый вдох: грудь сразу сковывало спазмами, отдающимися в кончиках пальцев покалыванием. Руки дрожали, даже лёжа колени подкашивались, и Эйлин, скрежетая зубами, поднялась на кровати, свесив ноги с края. Она цеплялась дрожащими пальцами за металлический каркас, вертя головой и ища слепым взглядом своего собеседника, но слышала в установившейся тишине только хлюпанье капель по полу да тихие шаги.

И худшим было то, что она абсолютно ничего не видела. Как бы Эйлин не напрягалась, как бы не пыталась сосредоточиться на голосе рядом с собой, она видела вокруг себя лишь темноту, в которой тонуло все, до чего чуткий слух Маккензи мог дотянуться.

— Ты?.. — Эйлин сглотнула. — Твой голос. Я его знаю.

Он был совсем рядом. Этот знакомый голос, раздававшийся теперь не внутри ее мыслей, не донимающий ее круглые сутки, а около неё, прямо над ухом.

Кровать ощутимо прогнулась, когда владелец голоса опустился рядом с Эйлин, уверенным движением заправив ей волосы за ушко.

— Да, наконец-то судьба выдала нам шанс увидеться вживую. — Эйлин не видела его, но ощущала каждой клеточкой кожи, как владелец этого голоса улыбается прямо в ее щеку. — Не скажу, что я ждал этого момента все эти годы, и все же не могу не радоваться предоставленной возможности. Нейт Калверт к твоим услугам, Эйлин Маккензи. Приношу глубочайшие извинения за доставленные неудобства, пусть и не жалею об этом ни секунды.

По голосу Нейта действительно можно было с уверенностью сказать, что он не жалел ни об одном мгновении, которое потратил на разговоры с Эйлин, глупые шуточки и попытки вывести из себя высокопарными фразами, словно он был высокообразованным придурком из колледжа.

Впрочем, сейчас Эйлин было немного не до того, чтобы выяснять отношения с внезапно обрётшим плоть и кровь собеседником. Она едва могла сидеть на краю кровати, но, надо было отдать Нейту должное, он поддержал ее, когда Маккензи попыталась спикировать носом в отдающий холодом и сыростью пол.

— Где я?

— Кажется, — задумчиво протянул Калверт, растягивая каждую гласную, — мы снова в центре Ордена. Я нахожу это весьма ироничным. Сбежать вдвоём, чтобы снова оказаться здесь. На самом деле я должен был находиться в соседней камере, но благодаря природному обаянию и некоторым тайным китайским учениям, — Нейт рассмеялся, — шучу, благодаря собственным способностям мне удалось убедить охрану в том, что нам жизненно необходимо находиться не дальше метра друг от друга. Забавно, правда? Я всегда старался быть от тебя как можно дальше, а теперь сам поспешил уничтожить стену, что могла бы нас разделять. Не скажу, что они были сильно против. Это входит в их эксперимент. И, знаешь ли, достаточно некультурно не смотреть на разговаривающего с тобой собеседника. Только если ты не… Ты меня не видишь?

Эйлин сглотнула сухую слюну, поморщившись от того, как расцарапанное горло защипало.

— Нет. Я не вижу ничего.

— Сэ… кюрьё.^{href="#note_52" title="">52}

— Любопытно? — щеки Эйлин вспыхнули, и она обернулась на голос, едва не столкнувшись с Нейтом лбами. — Я для тебя всего лишь очередная любопытная игрушка?

— О, — Нейт, кажется, немного отклонился назад; Эйлин почувствовала это по изменившейся просадке матраса под ней, — мадемуазель Маккензи понимает по-французски? Ты открываешься для меня с неожиданной стороны, Эйлин.

— Я учила его в школе, — насупившись, буркнула она. — И понять настолько простые фразы смогу.

Она хотела отвернуться и показать всю степень своей обиды на Нейта, но смогла только недовольно промычать, повертеть головой и в итоге устало вздохнуть, поняв, что сил на нужное выражение лица у неё едва ли хватит. Эйлин ощущала каждой клеточкой, что Калверт это понял — а торжествующий смешок парня заставил Маккензи заёрзать на краю и вновь обернуться к нему, тряхнув спутавшимися от влаги волосами.

— Чего ты хочешь?

— У тебя… — Нейт осёкся, словно не хотел ей ничего рассказывать, но затем вздохнул и хлопнул ладонями по коленям. Кажется, по звуку, на нем были джинсы. — У нас очень большие неприятности. И боюсь, ни ты, ни я, в одиночку с этим справиться не сможем. Удивительно, но ты мне нравишься, Эйлин Маккензи. Даже не ожидал этого. К тому же, как бы не было прискорбно, но тебе уже очень скоро понадобится моя помощь.

— О чем ты?

Спросить, почему Нейт был так уверен в своих словах, Эйлин просто не успела.

Как и засомневаться в них.

Лёгкая боль в висках нарастала с каждой секундой, пока не заполнила собой каждую клеточку мозга Маккензи. Переносица ныла — Эйлин казалось, что она не может дышать, жадно хватая ртом воздух. Череп трещал и, кажется, не фигурально. Во рту металлическим привкусом отзывался собственный кашель, а губы слипались с каждым выдохом. Кожа чесалась — Эйлин хотелось вцепиться в неё ногтями и сорвать с себя, снять липкий от пота слой, но, когда она дотронулась до собственных запястий, обнаружила, что все руки испещрены тонкими липкими ранами. Они разрастались прямо под ее пальцами, горели и пенились. Легкие пузырились, взрываясь в носу, как газы от быстро выпитой газировки, а горло саднило. Эйлин кашляла, но каждый выдох лишь сильнее царапал раздражённую гортань.

Желудок скрутило. Невидимая рука ударила Эйлин под дых, и Маккензи скрючилась на краю кушетки, сплёвывая на пол горькую, похожу на лакрицу, слюну. Глаза саднило от слез. Захотелось чихнуть, но вместо этого Эйлин только содрогнулась и попыталась повалиться вперёд.

Сделать этого ей не дал Нейт.

С силой сжав Эйлин за плечи, он вернул ее в вертикальное положение, а затем спрыгнул с кровати — продавливающая матрас тяжесть исчезла, — и в два шага оказался перед Маккензи. Лёгкий ветерок обдал ее горящее в лихорадке лицо. Эйлин качало. Она цеплялась ослабевшими пальцами за острый металлический край, чувствуя, как кожа ладоней расходится под ледяным холодом металла, но не могла их разжать. Тихие голоса в голове нарастали. Они укутывали Эйлин плотным коконом, не давая услышать такой близкий голос Нейта. Они кружили вокруг неё, топотались на месте нескончаемым гомоном и взрывались семенами кукурузы на сковородке.

А затем чужие ладони мягко взяли Эйлин за лицо, приподнимая его. Удивительно — руки у Нейта были не такие, как у сестры. Нежные и бархатистые, они скорее напоминали ей музыканта или художника, не державшего в своей жизни ничего грубее лакированного древка кисточки.

— Прости, — он скользнул подушечками больших пальцев по мокрым от слез щекам Эйлин, размазывая по ним липкие горячие дорожки. — Сейчас так будет лучше для тебя.

Не дав Эйлин опомниться, он перенёс руки выше, стискивая пальцами ее голову. Раскалывающая на части череп боль отступила. Мир на секунду выровнялся, чтобы затем заиграть перед слепым взглядом Эйлин радужными кругами. Набежавшая лёгкость оттесняла бурлящие недовольством голоса. Тело обмякло — Нейт тут же подхватил ее, опуская на кровать. Казалось, она парила, погружаясь в мягкие объятия ненавистной воды. Если бы она могла — несомненно закричала бы от охватившего ее чувства восхищения. Но вместо этого язык едва ворочался у неё во рту, превращая все, что пыталась сказать Эйлин в неразборчивую кашу.

Эйлин кружилась в мыслях, калейдоскопом проносившимися перед ней воспоминаниям, пока не наткнулась слепым взглядом на веснушчатое лицо перед собой. Острые лисьи черты, золотистые глаза и огненно-рыжие волосы. Она его видела. Хотелось приподняться на дрожащих локтях, прищуриться и рассмотреть склонившегося над ней Нейта поближе. Но вместо этого Эйлин глупо захихикала, сочащейся от разорвавших кожу ран рукой отерев распухший нос. Нейт негромко хмыкнул и снова взял ее лицо в свои ладони, наклонившись чуть ближе.

— Это ты. Ты больше… — неожиданно глупо хихикнула Эйлин и икнула: ее собственный голос двоился в голове, отзывался мужским эхом, так похожим на голос отца, — не злишься на меня?

Нейт смутился и нахмурился. Он смотрел на Эйлин озадаченным взглядом, пока она продолжала тихо хихикать и щуриться, разглядывая лицо перед собой. Морщины на лбу Нейта разгладились, и он подался вперёд, заглядывая ей в глаза.

— Нет. — Нейт мягко улыбнулся. — Я не злюсь на тебя, Эйлин Маккензи.

А затем она провалилась в убаюкивающую тьму.

***

Возвращение в реальность оказалось болезненней, чем Уилл это помнил.

Его разматывало между мирами, как белье в неисправном барабане стиральной машинки, заставляя наконец понять, что испытывает человек, спрыгнувший с Ниагарского водопада, пока он не ударился головой о металлические ножки мостков в озере Мичиган. Почему именно там? Уильяма слишком хорошо знал каждую выбоину на проржавевшем металле, чтобы быть уверенным — барьер выплюнул его не в Шотландии.

И это пугало.

— Удивительно, но я бесконечно рад тебя видеть, Уилл. Правда, я не рассчитывал, что ты вернёшься так скоро.

— Произошли… кха… некоторые непредвиденные изменения в намеченных планах. Прости, я… Я не смог.

Нужно было догадаться, что все пойдёт не так, еще когда Уилл, очнувшись увидел над собой лыбящееся лицо Алана Маккензи. Тот навис над ним с подозрительно объёмным мешком из «Уолмарта», расширенными зрачками и слишком дружелюбным выражением, что обычно было не свойственно Алану. Тем не менее выбирать Уильяму было не из чего, и он, будучи человеком разумным, решил что отказываться от единственной протянутой ему — буквально — руки будет верхом глупости.

— Какая поразительная самокритика, Уилл! Однако, сегодняшний вечер слишком прекрасен, чтобы посвящать его разбору всех твоих промахов в этой миссии.

— Что…

Уилл рассеянно заозирался, но закончить мысль ему не дали: вручили объёмный пакет и активно похлопали по плечу.

— Переодевайся. У нас с тобой есть на сегодня еще одно дело. Будешь моей валентинкой, — хихикнул Алан.

Уилл с сомнением покосился на содержимое полиэтилена, заметив там футболку «Лучший в мире папочка», которая наверняка была ему мала на пару размеров — все-таки в отличие от Алана он хотя бы раз в неделю ходил в местный фитнес-зал и бассейн не только в попытках наладить свою личную жизнь, — неоново-жёлтые спортивные штаны и малиновые кроссовки. К счастью, тут они с Аланом делили один размер обуви, чем Маккензи все время пользовался нагло влезая в ботинки Уилла.

— Отвернись, — сухо бросил Уилл, бросая пакет на землю и стягивая с шеи мокрый развязавшийся галстук, казавшийся ему сейчас скорее железной цепью.

Алан обиженно засопел.

— Да брось, Уилл. Чего я там не видел? Неужто за время своего маленького путешествия, ты отрастил себе еще несколько пар сосков? Или у тебя открылся… третий глаз? — Маккензи кокетливо поиграл бровями.

— А ты, как посмотрю, так и не научился шутить, как нормальные люди.

Закатив глаза, Алан все-таки отвернулся.

Как Уилл и предполагал, футболка скорее походила на удлинённый топик, а лишние движения грозили превратить ее в лохмотья. И все же это было лучше, чем прозябать холодной ночью в мокрой рубашке. Штаны Маккензи превратились в бриджи, а сам Уилл в малиновых кроссовках теперь напоминал персонажа-неудачника из какого-нибудь симулятора жизни, где твои умения зависели от одежды, а игрок не особо задумывался, как ты в итоге выглядишь. Не хватало только рыцарского шлема с забралом, чтобы повысить «харизму» и «славу» на максимум и привлечь всех в радиусе нескольких миль к своей персоне.

— Как ты узнал, где я?

Уилл все же не вытерпел, когда дверные замки в машине Маккензи защёлкнулись и колеса плавно закрутились, вывозя внедорожник на шоссе. Алан тихо напевал под нос нудную песню с радиостанции, постукивая пальцами по рулю, а Уилл выкручивал кондиционер — ему все еще было холодно, а мокрая кожа покрывалась мурашками от попадавших на неё холодных струек вентиляции.

— О мой… — Алан на секунду завис, — я, Уилл! Ты как будто забыл, с кем разговариваешь! Конечно мне было любопытно узнать, где тебя выплюнет на этот раз. Потому что после твоего внезапного визита в сердце Сахары, я решил, что бросать все на самотёк будет крайне безответственно. К счастью, — Алан неопределённо взмахнул сразу обеими руками, отчего автомобиль тут же вильнул, а Уилл едва успел схватиться за руль, удерживая тот в одном положении, — ты объявился даже в границах штата, а то пришлось бы разбираться с прокурором, а видеть кислое лицо младшенького из Куэрво не входит в мои планы на ближайшие недели. Идиотский браслет, — раздражённо процедил Алан, сбросив руку Уилла с руля. — Не нужно мне помогать. Я и сам справлюсь. Но, вот я здесь и даже привёз тебе чистую одежду! В конце концов мы не чужие друг другу люди.

— Не заметил, — хмуро бросил Уилл, отвернувшись к окну.

Внутри что-то сломалось. Он смотрел на отражение Алана в стекле, но не чувствовал ничего — только опустошение, тоску и потерянность. Уилл все еще мутило после перехода, голова кружилась, а взгляд с трудом удавалось сконцентрировать на чем-то одном. Мысли хаотично мешались, слипались в кривой снежный ком и наваливались на Уильяма. Он пытался их раскрутить, пытался разобрать на отдельные тонкие ниточки, проследить до их истока, но виски от этого раскалывались только сильнее, а воспоминания даже вчерашнего дня смазывались, как фотография в трясущихся руках.

Что-то в воздухе было не так. Даже в машине пахло озоном, а лицо Алана казалось наигранно дружелюбным — его взгляд выдавал беспокойство и замешательство.

— Какая муха тебя укусила? — спустя минут десять молчаливой поездки под шипящее профилактикой радио не выдержал Алан. — Что они там с тобой такое сделали, пока меня рядом не было?

— Дали быть собой.

«Быть собой» Уильям пытался всю свою жизнь. Сначала в родительском доме, затем в школе — пальцы с силой сжали ручку над дверью, — а потом и на работе, где каждый день приходилось балансировать между собственными желаниями и пустым холодильником. Несколько раз Уилл срывался: бросал все и уезжал в глухой провинциальный городок, где его могли узнать лишь залётные из Чикаго комары. Да и те жили до первого хлопка ладонями. Сейчас же ему казалось, что все происходившее до этого — одна большая ужасная шутка, низкорейтинговый сериал, где его персонаж должен был умереть еще в пилотной серии.

И это было… странно. Как будто он первый раз был один на один со своими мыслями. Он не чувствовал присутствия Алана — только морщился от его крепкого парфюма. Но его мысли — бесконечный путанный монолог, разобраться в котором было не под силу даже университетскому профессору. Уилл моргнул и тупым взглядом уставился на собственное отражение в боковом зеркале. Он знал это лицо. Он уже видел его. Но не помнил, как зовут… его.

Будь паника осязаемой, он первым бы узнал ее.

Он забыл собственное имя.

Машина подпрыгнула на кочке, и теперь человек в зеркале казался незнакомцем. Привлекательным незнакомцем, глядя на которого внутри все болезненно сжималось. Наверняка, они уже встречались. Может быть даже вчера. Кто-то сзади посигналил, и его ослепило яркими огнями фар. Он зажмурился, а когда вновь открыл глаза на него из зеркала смотрело испещрённое морщинами лицо старика. Волосы были похожи на его, только белые, как свежевыпавший снег. Глаза выцвели — кажется, когда-то они были темно-синими. Все черты лица опустились, повисли под тяжестью лет и сморщились. Он потянулся пальцами к собственному лицу, но нашёл кончиками только покрытые небольшой щетиной щеки и гладкую кожу. Стоило ему улыбнуться, как отражение отвечало ему тем же. Мир вокруг выцветал, превращаясь в черно-белое кино, и даже его руки становились серыми.

— Ладно. — Голос раздался совсем рядом, и он обернулся на него. Водитель тоже казался ему знакомым. — Мы еще поговорим об этом, Уилл, — Уилл? — а пока у нас есть… некоторые проблемы. К которым я даже не приложил ни одного своего пальца! Заранее предупреждаю, чтобы ты не вздумал меня обвинять!

Он хмурился: Уилл. Уильям. Он вновь вернулся к отражению — теперь в зеркале он снова видел молодого мужчину. Он видел… себя. Это его водитель назвал Уиллом.

Он зажмурился. Уильям… Белл. Тысяча девятьсот шестой год. Уилл тряхнул головой — мир резко стал ярким, обивка машины вернула свой бежевый цвет, а загоревшие на солнце руки — смуглый оттенок. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, а дыхание стало слишком учащённым. Уилл не понимал минутного наваждения. Ему было страшно вновь отводить от отражения взгляд: вдруг через секунду он снова увидит в нем старика. И все же Уильям медленно повернул голову, уставившись на проносящиеся мимо деревья, дома и полуразрушенные доки.

Он знал этот район. Он помнил этот район. И он абсолютно точно был уверен, что его квартира была в нескольких десятках кварталов отсюда.

— Куда мы едем? — Уилл обернулся на Маккензи, сосредотачивая на нем всю оставшуюся после перехода и бултыхания в барьере концентрацию.

Алан усмехнулся.

— Ты ведь знаешь, что у людей есть своеобразный… гей-радар?

— Что? — скривил в смешанных удивлении и разочаровании лицо Уилл. — Что это еще за бред?

— Некоторые считают, что могут определить, есть ли у них шансы с человеком, просто посмотрев на него. Думал, ты тоже так умеешь.

— Не умею, — буркнул Уилл. — И не отходи от темы, Ал. Что происходит?

По лицу Маккензи пробежала мрачная тень. Алан с силой сжал автомобильный руль и повёл плечами.

— Ал? Ты никогда не называл меня подобным образом.

— И больше никогда не назову, если не ответишь на мой вопрос.

Алан вздохнул и медленно зарулил на импровизированную парковку позади старого здания из красного кирпича. Он что-то высматривал в маленьких черных конах-глазках под самой крышей и молчал. Долго. Напряженно. Иногда он дёргался, словно что-то замечал в полуразвалившемся доме, а затем оседал в мягком кресле внедорожника. Наконец, он потёр красные от раздражения глаза, щёлкнул ручным тормозом и распахнул дверь.

— Она здесь. Снова. Видимо вы разминулись и… — он обернулся на Уильяма. — Мы на месте. Я ее чувствую.

— Ты уверен, что тебе, — Уилл вылез из машины, с опаской покосившись на Алана, — стоит находиться рядом с ней?

— Абсолютно. — На этот раз Маккензи не посмотрел на него, широким шагом направившись к виднеющемуся неподалёку переулку, так что Уиллу пришлось немного ускориться, чтобы догнать его. — Я прошёл ускоренный курс психотерапии и теперь полностью готов к встрече с неизбежностью. — Он остановился перед металлической аркой, на которой виднелось несколько еще держащихся букв, но установить по ним предназначение здания оставалось невозможным. — Ты не сможешь попасть под пагубное воздействие, если уже будешь под ним.

— Сколько ты принял?

— Достаточно, чтобы видеть перед собой трех Уильямов, двое из которых фиолетовые в розовую крапинку.

Алан обворожительно улыбнулся, оглянувшись на Уилла через плечо.

— И почему я не уди?..

Договорить Уильям не успел. Что-то резко толкнуло его, подхватило под руки и потянуло за собой вверх. Уилл брыкался, несмотря на растерянность, и через секунду повалился на землю в нескольких метрах от Алана. Не будь Уилла возможность умереть только от руки Вселенной, он бы наверняка разбился или заработал себе больше проблем, чем пара синяков и ушибов. Мир перед глазами кружился. Уильям попытался подняться, но руки подкосились и он рухнул лицом в шершавый асфальт.

Маккензи, кажется, пребывал не в меньшем замешательстве от происходящего, пока его взгляд рассеянно блуждал по пустой парковке. Обычно и без того слепой Алан сейчас казался окончательно дезориентированным в пространстве. Он слабо покачивался, вертел головой и только слабо охнул, когда и непонятное существо и его оттолкнуло в стену с такой силой, что кирпичная кладка ворот продавилась под телом Маккензи и обрушилась на него.

Только сейчас Уилл его заметил. Высокое, долговязое и обтянутое поверх костей кожей существо направлялось к нему со слишком быстрой для человека скоростью. Оно немного волочило ногу — кажется, Уилл попал именно по ней, — а оскал сиял белоснежным рядом зубов с острыми, как лезвия, клыками.

Вампир.

Подскочив к Уиллу, существо схватило его за воротник захрустевшей по швам футболки и подняло с земли. Вампир оказался на голову ниже его, но от этого, казалось, тот был только в большем восторге, оказавшись напротив пульсирующей вдоль шеи артерии. Ударив Уильяма под дых, существо схватило его за волосы, открывая себе для укуса шею, и запрокинуло голову, готовое нанести удар, как вдруг замерло и побледнело. Все краски схлынули с лица вампира, и без того тонкая кожа покрылась черными прожилками. Знакомые изящные пальцы обхватили голову монстра, и от мест, где кончики касались его, по телу разбегались тёмные трещины.

Алан Маккензи не терпел вторжения в личное пространство.

— Прости, малыш, — он покачнулся, не отпуская замершего вампира, и хрипло кашлянул, — но это мой мир.

Пальцы слегка сдавили существо: немой крик застыл в его глазах, — и оно рассыпалось. Распылилось, осев на землю серым пеплом. Уилл снова упал на асфальт, прямо в то, что осталось от незадачливого охотника за людьми. Дышал он тяжело и тут же попытался отползти в сторону, но тело не слушалось: болезненные спазмы после падения напоминали о себе пульсирующими ушибами, а слабость от перехода через Барьер стала лишь более ощутимой. Уиллу казалось, что его накрыли тяжёлым одеялом, и единственное, что сейчас нужно было сделать, — лечь и уснуть.

Он нашёл в себе силы сфокусироваться на Алане и пошевелить языком.

— Что происходит? Эта тварь…

— Барьер, — мрачно просипел Алан. — Он разрушается. Потому что кто-то не умеет держать свои руки в штанах. Иначе бы… — Маккензи покачнулся, подняв голову к небу, и его бледное лицо показалось Уиллу таким же серым, как и оставшийся после вампира невесомый пепел. — Помоги мне.

Как он смог подскочить и, подхватив Алана под руки, оттащить в переулок, где заприметить их было бы сложнее, Уильям не знал. Маккензи все время, что Уилл тащил его, смотрел на небо, кусал губы и хмурился. Он бормотал что-то бессвязное и охнул, стоило Уильяму прислонить его к стене, как фарфоровую куклу к деревянной подпорке. Лицо Алана позеленело, глаза налились кровью, и выглядел Маккензи не лучше больного самой запущенной формой кишечного гриппа.

Наконец, голову к небу поднял и Уилл. О чем тут же пожалел. Увидеть Млечный путь в городе обычно было трудной задачей, но в этом районе звезды всегда были особенно яркими, не скрытые яркими огнями мегаполиса, а выделяющееся облако галактики казалось горным хребтом на карте неба. Сейчас же вместо него на Уильяма устремил свой взор багровый сияющий разрыв. Казалось, что никого кроме них с Аланом он не напрягает, но растекающиеся в стороны по небу алые трещины напоминали, что это лишь погрешностью восприятия и скоро неизбежное настигнет каждого в этом городе на этой планете. Чем дольше Уилл смотрел на разрыв, тем отчётливей он видел взрывающиеся вулканы, разливы океанских вод и землетрясения, тем ясней был картинка — словно в дорогом телевизоре. Тут и там по небу проносились метеориты, падающие за горизонтом, и Уилл был уверен, что среди них наверняка были сородичи почившего вампира.

А затем его ослепило мощным взрывом.

Которого, кажется, снова не заметил ни один житель Чикаго, кроме них с Аланом.

— Ты в порядке? — когда яркий свет стих, Уилл обернулся к нему, продолжая инстинктивно прикрывать предплечьем глаза.

— Да, в полном. Кха. — Алан зажмурился, зайдясь низким клокочущим в груди кашлем, словно его лёгкие наполнились водой. Или кровью. — Но не уверен, что остальная часть меня с этим согласится. Миры схлопываются, Уилл. Этот вампир… кха… это только начало. Но это не самое ужасное. Прошлое, оно, кха, уже совсем рядом…

— Можно меньше пафоса? И не вздумай отключаться! — Уилл рассержено залепил Алану пощёчину.

— Уилл, ты должен…

Но Маккензи так и не договорил: он еще раз покачнулся и рухнул прямо на протянутые для поддержки руки Уилла.

Алана разрывало.

Он корчился, царапая ногтями шершавую кирпичную стену. Его губы побледнели. Выступившие на них черные капли стекали вниз, задерживались на кончике острого подбородка и падали на шипящий от этого соприкосновения асфальт. Кожа расползалась глубокими рваными ранами, сквозь которые сочилась густая тёмная кровь Маккензи. Алан корчился и кашлял. Он отхаркивал скапливающуюся во рту кровь, цеплялся за руку Уильяма и отмахивался, когда тот пытался наклониться и помочь. Иногда Алан отталкивал его от себя и тут же с силой начинал расчёсывать предплечье, глубже раздирая расползающиеся по коже черные прожилки.

Уилл еще никогда не слышал такого низкого утробного воя, что заполнил собой весь переулок. Он молился всем возможным в этой Вселенной существам, чтобы никто не решился заглянуть за угол и узнать, кто там так болезненно надрывается. Уилл еще никогда не видел, чтобы Алану было настолько же больно. И даже осенние приступы лихорадки теперь казались ему всего лишь лёгкой формой простуды.

Наконец после очередного приступа кашля, желудок Алана вывернуло наизнанку, и он обрушился на новые ботинки Уилла тягучей дурно пахнущей жижей. Отступить Уильям не успел — пришлось поддерживать едва соображающего хоть что-то Алана, пока Маккензи не прижался к стене и не сполз по ней, обиженно зашипев от удара затылком о неё.

— Алан!

Уилл безуспешно хлестал Алана по щекам, заставляя Маккензи сфокусировать взгляд на нем. Увы, серые, почти бесцветные глаза смотрели куда угодно, кроме взволнованного лица Уилла. Воздух в переулке начал нагреваться, покрылся мелкой рябью, как от жара костра. Кто-то негромко приближался к ним, крадясь почти на цыпочках — Уильяму не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто на этот раз был их незваным гостем. Довольная улыбка Алана Маккензи сама прекрасно справлялась с ответом на этот вопрос.

— Я помогу.

Джанет легко оттеснила опешившего от наглости Уилла и уверенными движениями усадила Алана ровнее. От неё не исходило того напряжения, что было в их последнюю встречу. Напротив, девушка с какой-то неожиданно заботой и теплом поддерживала Алана, поправляла упавшие на лоб влажные пряди волос и водила ладонями по испещрённым ранами предплечьям, словно пыталась их залечить. И к неудовольствию Уилла, края трещин и разрывов действительно начали подпаливаться, замедляя расползание кожи.

— Это ты, — с рассеянной блаженной улыбкой пробормотал Алан, безуспешно фокусируя взгляд на лице склонившейся над ним Джанет. — Ты больше не злишься на меня?

— Не волнуйся за него, — Джанет коротко взглянула на Уилл, тут же вернувшись к обработке ран Алана. — Возможно, он немного бредит.

— Возможно, — скептично выгнул бровь Уилл.

— Делай, что он попросил.

— Но он ещё ничего не сказал!

Уилл едва не топнул ногой от недовольства и осёкся, стоило рассеянному взгляду Маккензи остановиться на его лице.

— Ты должен снова отправиться к нашим соседям за… — Алан кашлянул с такой силой, будто пытался выплюнуть собственные лёгкие, — теперь уже поребрик между нами и другим миром и вернуть Эйлин, пока не стало слишком поздно. Этот мир, этот барьер, — он на секунду скривился, — я знаю, что будет дальше. И ей опасно быть там одной. Приведи ее.

Возможно, Уильяму это только послышалось. Он не был в этом до конца уверен. Алан содрогался в руках Джанет Калверт, заглядывающей в его глаза, теперь сжимающей руками его голову и что-то шепчущей ему на ухо. Он смотрел на Уилла, ожидая привычной покорности и готовности исполнить все, что Маккензи ему прикажет. Алан смотрел на Уильяма своими бесцветными глазами, крича, что он абсолютно серьёзен в своей просьбе.

Как и Уилл был серьёзен в своём решении.

— Иди на хер, Алан Маккензи.

Глоссарий

Заметки великого магистра Ордена белой лилии Шарля Делакруа об Ордене белой лилии для начинающих

…Основанный девяносто четырьмя священными семьями-основателями в середине первого тысячелетия после великого Исхода, с течением времени Орден разросся, разделив семьи не только по статусу, но и по отделам, закреплённым за основателями. Появлялись новые потомственные участники, а семьи-основатели начали называться Священными семьями. Некоторые из них за полторы тысячи лет существования Ордена вымерли, а на их место пришли самые амбициозные новички. Со временем количество потомственных семей в каждом отделе также увеличилось до девяносто четырёх, а переход сотрудников из одного направления в другой затруднили с помощью внутренних уставов и порядков.

Всего по миру насчитывается девяносто четыре Департамента Ордена. Самыми престижными считаются Первый, Шестой, Седьмой, Восьмой, Пятнадцатый и Шестнадцатый, подчиняющиеся напрямую Священным Шести. Первый департамент располагается недалеко от Афин в Греции. Шестой же в Париже и является головным департаментом Ордена, попасть в который — карьерный рост к которому стремится каждый сотрудник…

Заметки великого магистра Ордена белой лилии Шарля Делакруа об иерарархии Ордена белой лилии для начинающих

…Официально возглавляет Орден белой лилии совет Священных Шести, однако напрямую с сотрудниками никто из никогда не встречается. Связь между советом и Орденом осуществляет Великий магистр, выбираемый из числа наиболее отличившихся на службе координаторов.

Священные Шесть — их имена священны для любого, вступающего на должность координатора. Их именем он приносит клятву и их именем его проклянут, если он нарушит обеты, данные Ордену белой лилии.

Координаторы — верхушка организационной иерархии Лихобор. Занимаясь руководством всех нижестоящих кадров, они обеспечивают бесперебойную работу Ордена, распределяя нагрузку и отчитываясь совету Старейшин, так же состоящему из координаторов, которыми руководит Великий магистр. В настоящее время совет Старейшин сохранил свое название как дань традициям и истории, однако сейчас в нем заседают пробившиеся на вершину карьерной лестницы координаторы из всех существующих департаментов. Попасть в совет — мечта каждого координатора.

Обучение координаторов заключается в изучении юридической составляющей сверхъестественного мира: нет никого, кто знал бы законы мироздания лучше, чем координаторы. Кроме изучения кодексов и теоретической части по монстрам, координаторы обеспечивают связь Ордена со Священными Шестью. Не многие удостоились чести лицезреть их лично, однако через посредников координаторы очень часто общаются с ними.

Обычно координаторы не выходят из своего офиса, приглаша экзорцистов и охотников для раздачи заданий лично к себе. В обязанности координаторов также входит поощрение сотрудников за отличную работу, или же вынесение выговоров и применений штрафных санкций вплоть до увольнения.

Экзорцисты — главные дознаватели Ордена белой лилии согласно официальному названию. Изгонять демонов они не умеют, зато очень хорошо умеют расследовать преступления сверхъестественного характера. Кроме того экзорцистами их прозвали после того, как пару раз видели, что демон покидает тело несчастного. Увы, это был просто результат очень хорошей психологической работы с подозреваемым.

Экзорцисты делятся на белых и черных, как христианское духовенство. Белые экзорцисты “договаривают” с сущностями, монстрами и прочими существами с помощью кадила, молитвенника и прочих религиозных принадлежностей. Черные экзорцисты обычно используют психологические приемы, знание законов и своим связи.

Через три года после начала работы с охотником, экзорцисты должны выбрать к какой стороне примкнуть и какой стиль работы они будут использовать. В случае, если они не могут определиться, им дают дополнительное время для раздумий. Однако, как ни странно, это лишь формальность, чтобы развести потоки экзорцистов по разным отделам и снизить нагрузку на координаторов

Знахари занимают промежуточное положение между экзорцистами и медиумами в иерархии уровней доступа Ордена. В арсенале умений знахарей обычно оказываются знания о лечении травм, нанесенных сверхъестественными существами. Тихие, незаметные, знахари обычно скрываются в тени организации, однако именно они являются хранителями почти всех накопленных Орденом знаний. Все их обучение состоит из теоретического образование с небольшими вкраплениями практики на настоящих пациентах.

Работают знахари, однако, не так долго. В тридцать их обычно уже отправляют либо в архив, либо в библиотеку Ордена, располагающуюся под Парижем, где они проводят остатки своих дней, копаясь в книгах или же следя, чтобы молодые сотрудники Ордена не вынесли что-нибудь запрещенное из священных стен.

Внутри себя знахари делятся на несколько групп, каждой из которых присвоего название в честь птиц. «Вороны», «ястребы» и «попугаи» разделены по своим функциям. Происхождение столь специфичных названий связано с парадной формой знахарей — костюмом чумного доктора, напомнивашая одному из координаторов клюв вороны. До сих пор «ворон» кидают в самую гущу событий на борьбу со сверхъестественными недугами. «Ястребы» отвечают за работу в лазарете и обеспечивают карантинные меры. «Попугаи» же — носители теоретических знаний, настолько древних, что не всем старейшинам-координаторам они известны. Парадная одежда знахарей отличается по цвету, однако в повседневной жизни они просят светлые мантии, похожие на врачебные халаты.

Медиумы — самая малочисленная и малоизвествная структура Ордена белой лилии.

Чтобы стать медиумом, нельзя пройти обучение. Медиумами рождаются, и даже сами координаторы не представляют, как так получилось, что люди способны к некоторого рода магии и при этом не являются иногда элементалистами. Медиумы способны проникать в сны людей, заглядывать в прошлое и будущее, предсказывать судьбы людей и существовать «между реальностями».

Кроме того, медиумы способны общаться с призраками. Иногда медиумы умеют читать мысли других людей, так как мыслительные процессы протекают на более высоком уровне, нежели физическая оболочка, а все люди во вселенной, по мнению медиумов, связаны с единым мозгом.

Живут медиумы достаточно долго. Вероятно, связано это с тем, что сила медиумов проистекает из их сознания, которое его владельцы, в свою очередь, могут переносить из одного тела в другое.

Ремонтники — в иерархической структуре Ордена белой лилии находятся выше координаторов, однако обычно для новоприбывших членов их всегда ставят отдельно, выносят в сторону и не упоминают их без особого повода. Упомянуть ремонтников в суе — к беде.

Попасть в этот отдел можно несколькими путями. Один из них — умереть. Второй способ никому не известен, как неизвестны и критерии, по которым отбирают сотрудников. Среди остальной части Ордена ходят слухи, что ремонтники — всего лишь еще один подкласс Знахарей. Однако сами ремонтники ничего на это не отвечают.

Взаимодействуют с ними обычно только координаторы. Делятся ремонтники на два класса. Один выполняет повседневные функции и помогает координаторам поддерживать основную задачу Ордена — кормить Барьер сущностями. Именно они приводят осужденных к ней и не уходят, пока все трещины не затянутся.

Попасть во второй класс могут только самые отличившиеся в работе ремонтники или же знахари. Перешедших на новую должность сотрудников больше никогда не видят, потому как располагаются они под Парижем. Вампиры, оборотни и многие другие существа — результат их неустанной работы на благо Ордена. Как и элементалисты без способности использовать магию, которыми является каждый сотрудник Ордена белой лилии.

Охотники — низшее звено Ордена белой лилии. Специализируются на грубой силе, чаще всего занимаются непосредственным отловом тварей и их уничтожением.

Обучение с наставником включает охоту на существ и применение практических навыков в реальной жизни. Кроме того у охотников дополнительно осуществляется углубленный курс физической подготовки и финальный экзамен включает как полосу препятствий, так и обезвреживание монстра. Никто заранее не знает, кто ему достанется, поэтому тестируется так же способность быстро оценивать ситуацию, определять существ по их отличительным особенностям и ориентироваться в событиях для успешного выполнения задания…

Заметки великого магистра Ордена белой лилии Шарля Делакруа о календарь Ордена белой лилии

…В настоящее время Орден использует два, закрепившихся в документации календаря: афинский для официальных документов и римский для ежедневной деятельности. Кроме того в региональных департаментах возможно использование местных форм календарей с обязательным дублированием в афинскую форму! Ниже для удобства приведено сравнение афинских месяцев с указанием периодов для римской формы записи и Восточного департамента.

Гекатомбеон: июль — август (рим.), червень — зарев (вост.)

Метагейтнион: август — сентябрь (рим.), зарев — рюен (вост.)

Боэдромион: сентябрь — октябрь (рим.), рюен — листопад (вост.)

Пианопсион: октябрь — ноябрь (рим.), листопад — грудень (вост.).

Мемактерион: ноябрь — декабрь (рим.), грудень — студень (вост.).

Посейдеон: декабрь — январь (рим.), студень — просинец (вост.).

Гамелион: январь — февраль (рим.), просинец — сечень (вост.).

Антестерион: февраль — март (рим.), сечень — сухий (вост.).

Элафеболион: март — апрель (рим.), сухий — брезозол (вост.).

Мунихион: апрель — май (рим.), брезозол — травень (вост.).

Таргелион: май — июнь (рим.), травень — изок (вост.).

Скирофорион: июнь — июль, изок — червень (вост.).

Примечание: Отчётный год Ордена начинается в середине июля.

Примечание к примечанию: Не забывайте в документах указывать год не от Рождества, а от Великого Исхода! Для этого к году от Рождества прибавляйте еще 753 года!

Заметки великого магистра Ордена белой лилии Шарля Делакруа об элементалистах, их природе и верованиях для начинающих

Элементалисты. Уровень наблюдения — высокий. Уровень опасности — высокий. Обладают склонностью к магии, использованию сил природы и базовых процессов, лежащих в основе всего сущего: горения, текучести, остывания и т. д. Законы Ордена белой лилии предписывают преследование элементалистов с дальнейшим заключением в тюрьму Ордена.

Элементалисты помешаны на чистоте. Будь то генетическая чистота, физическая или моральная. Вступить в ряды ордена элементалистов можно только будучи девственником. Браки между элементалистами разных кланов запрещены. Так как в настоящее время элементалистов и без того осталось мало (благодаря эффективной и качественной работе нашего Ордена) и по своей природе элементалисты Верховных являются носителями рецессивных генов, их браки между собой и с потомками Низших запрещены.

Самыми немногочисленными на данный момент являются кланы Верховных, среди которых реже всего встречаются элементалисты огня. Их рождение происходит раз в несколько столетий и считается предзнаменованием бед для всего человечества и страданиями. Элементалисты огня почти всегда обладают огненно-рыжими волосами, из-за чего некоторое время назад очень многие дети-элементалисты, даже не обладая стихией огня, оказались убиты из-за цвета волос.

Считается, что убийство элементалиста огня может отвести беду. Базовый аспект веры элементалистов — принесение священных жертв (животных или своего сородича).

Кроме того среди элементалистов встречается «выбраковка», чем нужно непременно пользоваться. Такие дети рождаются нечасто, а их глаза в детстве всегда бледные, водянистые, как у альбиносов. Со временем дети становятся похожи на окружающих, но скверна, как это называют элементалисты, никуда не исчезает и только ждёт момента, чтобы вырваться на свободу. Среди элементалистов считается что это последствия смешения ветвей, но никто не может объяснить почему в таком случае подобные дети рождаются только в чистокровных семьях (нас это тоже не особо беспокоит).

Элементалисты со скверной обладают способностями медиумов.

В настоящее время сохранилось не так много записей о происхождении элементалистов, однако Ордену достоверно известны имена четырёх Верховных, являющихся их главными божествами:

Ушке, Талав, Йермэлч и Лазаир.

Согласно поверьям элементалистов в Барьере скрываются эти высшие «существа-спасители», которые придут и освободят их от гнёта остальных людей (то есть нас, Ордена). Элементалисты верят, что это позволит им править миром, как об этом рассказывается в мифах. Они верят, что когда-то все люди на земле были элементалистами, обладали способностями и властью, но затем произошло бедствие и большинство потеряло свои силы. И чтобы все снова стало как прежде — необходимо разрушить барьер.

Примечание: Увы, большей информацией Орден на данный момент не располагает.

Каждый сотрудник согласно последнему постановлению получит персональный разговорник и учебник по ускоренному курсу изучения языка элементалистов, однако я поспешу добавить от себя основные слова, которые вы должны запомнить:

тьиха — здравствуйте, прощай, до свидания;

атчь — привет, пока;

эех — спасибо;

Фья сэ фрьонье! — Это проверка!

Шкрьяк грюэдьюрд! — Ни с места!

Надеюсь, эта информация пригодится вам в вашей работе!

Именем Ордена белой лилии и священной Капеллы

Великий Магистр Делакруа

Примечания

1

Молчаливое поколение — поколение людей, родившихся примерно с 1928 по 1945 год.

(обратно)

2

Поколение бэби-бумеров — термин, применяемый к людям, родившимся в период примерно с 1946 по 1964 годы.

(обратно)

3

К великому поколению относятся люди, рождённые в 1900–1927 годах (по другой версии, в 1901–1919 годах).

(обратно)

4

Энтони Джон Сопрано — персонаж сериала «Клан Сопрано».

(обратно)

5

Кипа — еврейский головной убор, ермолка.

(обратно)

6

Традиционная выпечка в ряде стран Центральной Европы. Представляет собой выпечку из дрожжевого теста, наматываемого на вертел из дерева или металла (трдло) по спирали

(обратно)

7

Кенотаф, также ценотаф — памятник, считающийся надгробным, но находящийся там, где не содержатся останки покойного, своего рода символическая могила.

(обратно)

8

WD-40 — американская компания и торговая марка известного аэрозольного препарата, разработанного Норманом Ларсеном в 1953 году для «Rocket Chemical Company» в Сан-Диего, Калифорния.

(обратно)

9

Walmart, Inc. — американская компания, управляющая крупнейшей в мире сетью оптовой и розничной торговли, действующей под торговой маркой Walmart.

(обратно)

10

Раздел IX — федеральный закон США, запрещающий дискриминацию по половому признаку в рамках образовательных программ.

(обратно)

11

Фалда — трубкообразная продольная складка на одежде, шторах и т. п.

(обратно)

12

Malparido (исп.) — Ублюдок

(обратно)

13

Эл Джолсон — американский эстрадный певец и киноактёр.

(обратно)

14

Фред Астер — американский актёр, танцор, хореограф и певец.

(обратно)

15

«Доктор Пеппер» — Dr Pepper (англ.); безалкогольный газированный напиток.

(обратно)

16

Я чертовски устал (англ.)

(обратно)

17

Гипонатриемия — состояние, при котором концентрация ионов натрия в плазме крови падает ниже нормы. Типичные симптомы: головокружение, рвота, головные боли и общее недомогание. По мере углубления гипонатриемии могут возникнуть путаница мыслей, оцепенение (ступор) и кома.

(обратно)

18

Тюремный рок — Jailhouse rock (англ.). Песня, исполненная впервые Элвисом Пресли в одноименном фильме в 1957 году.

(обратно)

19

Les amants (фр.) — С любовниками.

(обратно)

20

Nous devons (фр.) — Мы должны.

(обратно)

21

69 миль равны 111,04 км.

(обратно)

22

Dépêchez-vous (фр.) — Поторопитесь!

(обратно)

23

Реднеки (жарг.) — белые фермеры или жители сельской глубинки США. Аналог русского «деревенщина», «колхозник», однако применяется в качестве ругательного слова.

(обратно)

24

Por vafor —Пофалуйста.

(обратно)

25

Por favor (исп.) — Пожалуйста.

(обратно)

26

Magnifique (фр.) — Великолепно

(обратно)

27

Viens ici! (фр.) — Иди сюда!

(обратно)

28

Tithag (элем.) — привет, здравствуйте, прощай, до свидания.

(обратно)

29

Герой романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо».

(обратно)

30

Excusez-moi (фр.) — Прошу прощения; извините.

(обратно)

31

Дороти и Тотошка — герои книги «Удивительный волшебник из страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума.

(обратно)

32

Maison (фр.) — жилой дом.

(обратно)

33

«Кошмары на кухне» — телевизионная программа в котором шеф-повар Гордон Рамзи по приглашению владельцев ресторана пытается возродить их разоряющийся бизнес. Российский аналог телепередачи — «На ножах».

(обратно)

34

Шотландский или гэльский язык — один из кельтских языков, распространён в горной Шотландии.

(обратно)

35

Île de la Cité (фр.) — Остров Сите, или Ситэ, один из двух сохранившихся островов реки Сены в центре Парижа и вместе с тем старейшая часть города. На острове находятся собор Парижской Богоматери, Сент-Шапель, Консьержери и Дворец Правосудия.

(обратно)

36

AAA-класс — неформальное обозначение высокобюджетных компьютерных игр.

(обратно)

37

Mi hermanito (исп.) — Мой младший брат.

(обратно)

38

Lasair (ирл., гэл.) — Пламя.

(обратно)

39

610 нм длина волны, соответствующая оранжевому цвету.

(обратно)

40

480 нм длина волны, соответствующая синему цвету.

(обратно)

41

Челеста — клавишный ударный инструмент с металлическими пластинками, по технике игры и внешне напоминающий небольшое пианино.

(обратно)

42

Уильям ссылается на убийство французского политического революционного деятеля Марата Шарлоттой Корде в 1793 году в Париже.

(обратно)

43

Marie, je suis Alexandra. J’ai vous… Je vous ai appelée hier. (фр.) — Мари, я Александра. Я вас… Я звонила вам вчера.

(обратно)

44

Одна из основных бухгалтерских книг, дающая сводку всех счетов и приходо-расходных операций.

(обратно)

45

Fú ésian (элем.) — Элементали.

(обратно)

46

Dúist (элем.) — Малышка (dú — девушка, ist — уменьшительно-ласкательный суффикс).

(обратно)

47

Исторический район в пригороде Чикаго. Изначально застраивался в качестве района для представителей высшего класса.

(обратно)

48

Мессия — ниспосланный с Небес спаситель.

(обратно)

49

Партеногенез — «однополое размножение» или «девственное размножение», при которой женские половые клетки развиваются во взрослом организме без оплодотворения.

(обратно)

50

В первом приближении и грубыми словами энтальпия — это количество теплоты либо поглощённое, либо выделившееся в ходе протекания реакции.

(обратно)

51

Converse (англ.) — «Конверс»; американская компания, наиболее известная своими кедами.

(обратно)

52

C'est… curieux (фр.) — Это… любопытно.

(обратно)

Оглавление

Пролог. Тишина

Часть I. Перевёрнутые главы. Глава I. Сопрано

Глава II. Благотворительность

Глава III. Спаситель

Глава IV. Театрал

Глава V. Молчание

Глава VI. Влюблённость

Глава VII. Близость

Глава VIII. Увечья

Глава IX. Процедура

Глава X. Ценности

Глава XI. Соглядатай

Часть II. Прямые главы. Глава XII. Кислород

Глава XIII. Платина

Глава XIV. Координатор

Глава XV. Джеймс

Глава XVI. Травница

Глава XVII. Фемида

Глава XVIII. Гавайи

Глава XIX. Лазаир

Глава XX. Исход

Глава XXI. Чикаго

Глава XXII. Инспекция

Глава XXIII. Ева

Глава XXIV. Эдем

Эпилог. Коалесценция

Глоссарий

*** Примечания ***