Избранные труды. Норвежское общество. [Арон Яковлевич Гуревич] (pdf) читать онлайн

Серия «Письмена времени» основана в 2004г,
v',··",

" , .

,

Время-движущееся подобие
вечности

,,~:..- ~ fI!,';
~~
. ".0._'

~""':,.'

. . . . I!~

,

.~

1'/'

'_~'.'!

ПЛатон

'\

-

Арон

Гуревич
, •••••••

или «пле!>lенная» точка зрения на изображаемые в нем со­
бытия? В самом деле, англосакс

-

автор «Беовульфа,>

-

воспевает дея­

ния гаутов и данов, упоминает фризов, континентальных англов, фран­

ков и ... «забывает» о жителях Брiпании! В героических песнях исланд­
иев герои

-

бургунды, готы, гунны, но не скандинавы. Неверно, конеч­

но, объяснять это неразвитостью «племенного» самосознания: «своих»

И «чужих» различали очень хорошо. достаточно вспомнить всеuело дат­

ские по духу «деяния датчан» Саксона Грамматика или прославление
исландuев в сагах о норвежских конунгах,

написанных исландuами.

Автор «Песни о нибелунгах», по-видимому, австриеu, воспевает бур­
гундов и гуннов, но не забывает назвать своих соседей-ба варов «разбой­

никами» и «грабителнми». Не следует ли связать эту черту героической
поэзии с эпической дистанuией, которан отделнла мир, воспеваемый в

песнях, от аудитории, и прежде всего с установкой на показ общечело­

веческих конфликтов, безотносительно к племени, народу, местности
и времени') Во всяком случае, это обстоятельство, по-видимому, проти­
воречит трактовке германских песней о героях как исторических.

Ученые давно и упорно ищут исторических прототипов не только

для Гибихунгов

-

бургундских королей, но и для Сигурда-Зигфрида,

Брюнхильд и других легендарных персонажей героической поэзии и

стараются вскрыть действительные события, которые легли в основу
песней о битвах между гуннами и готами. Но все эти «исторические ре­
конструкuии» предельно гадательны и шатки. Даже в тех случаях, ког­
да, казалось бы, «фактическая основа», к удовлетворению исследовате­
лей, прощупываетсн, от этого ровным счетом ничего не выгадывает ис­

торическая наука. Ибо туманные обрывки воспоминаний о некогда
происшедшем не могут быть включены в канву исторического пове­
ствования.

Если подходить к героическим песням, как к произведениям, кото­

рые выполннли функuию исторических памятников, то пришлось бы
признать, что у германиев была довольно плохая память

-

факты исто­

рии в них настолько запутаны и искажены, что добраться до них без
помощи иных источников невозможно. Однако картина существенно

меняется, когда мы обращаемся к сагам. И в них история предстает в
сильно переработанном виде, но степень искажения здесь совершенно
иная. Главное же отличие саг от песней о героях

33

-

в этом смысле

-

зак-

лючается в том, что авторы саг, прежде всего саг о конунгах, ставили

перед собой задачу правдиво воспроизвести ход событий, отсюда их ин­

терес к заслуживающим доверия свидетельствам. Снорри Стурлусон,

специально говоря в прологе к «Хеймскрингле» «, или К «персонализации» исто­

рии, при которой народы заменены их владыками, а государственный
интерес последних выступает в виде частных интересов, симпатий и

вражды, верности и предательства (так, Я. Де Фрис пишет, что в геро­
ической поэзии «политическая история упрощена до семейной хрони­

ки>, )2. Вероятно, причина лежит глубже. Героическая песнь вряд ли ста­
вит перед собой цель изобразить исторические события, даже в тех слу­

чаях, когда в ней слышатся их отголоски. Персонажи героических пес­
ней одиноки, не образуют никаких групп или коллективов, и даже их
привязанности не определяют полностью их поступков).
Героическую поэзию привлекали в истории не победы и триумфы,
но неудачи, поражения, гибель исторических персонажей, как бы абст­
рагированных от их коллективов и рассматриваемых в единоборстве с
судьбой. Г. Шнайдер приводит формулу Я. Гримма (с которой он, по-ви­
димому, не согласен): «Нужно искать не историческое в «Песни О нибе­
лунгах>" но нибелунгово в истории>,4. Гримм, мне кажется, ближе подошел
к истине, чем Шнайдер; романтики вообще острее чувствовали особенно­
сти героической поэзии, нежели ученые-позитивисты последующего вре­

мени. Но в чем именно заключается это «нибелунгово» начало?
Сложность и даже противоречивость трактовки германским эпосом
исторических событий и раскрывающихся в них героических ценнос­
тей связана, на мой взгляд, с тем, что в нем спрессованы, слиты воеди­
но разные пласты действительности в ее истолковании древним поэти­

ческим сознанием. «Старшая Эдда>" дошедшая до нас в записи

XIII

в.,

представляет собой, как известно, последнюю стадию чрезвычайно дли­
тельного, многовекового существования эпоса,

и поэтому возникает

вопрос об ее многослойности, о том, что в ее песнях должны были за­
печатлеться следы сдвигов в мировосприятии германских народов на

протяжении эпохи, начало которой следует отнести к векам, предше­

ствующим Великим переселениям, а конец приходится на Высокое
Средневековье. Попытаемся подойти к этой проблеме «археологии со­
знания>, (в самом первом приближении). Мне хотелось бы расчленить

эти слои с тем, чтобы докопаться, если удастся, до наиболее архаичес­
кого

-

так сказать, «допесенного>,

-

слоя. Естественно, что стиля, сю­

жета, структуры песней, их языка я не затрагиваю.

34

***
Рассмотрим некоторые героические песни. Остановимся прежде всего
на эддическом цикле об Атли, Гуннаре, Хёгни и Гудрун.

Существуют две песни, в которых рассказывается о предательском
приглашении Гуннара и Хёгни гуннским владыкой Атли, замыслившим
захватить их золотой клад и погубить братьев, - «Гренландская Песнь
об Атли» (Atlakvioa) и «Гренландские Речи Атли» (AtlamaJ). Первая счи­
тается одной из древнейших героических песней «Старшей Эдды», вто­
рую обычно относят к поздним песням. Она более чем в два раза пре­
вышает по объему первую песнь

(105

строф против

43).

Тот же сюжет

излагается в ней намного подробнее, насыщен новыми деталями, появ­
ляются новые персонажи и сцены, темп действия замедлен. А. Хойслер
полагал, что сопоставление «Песни об Атли» С «Речами Атли» демонст­
рирует развитие героической песни в эпопею посредством «разбухания»

ее. У. Кёр говорит, что отношение «Речей Атли» К «Песни об Атли» та­

кое же, как отношение Еврипида к Эсхилу; автор «Речей Атли» возме­
щает интеллектуальным усилием нехватку у него оригинального и спон­

танного воображения, его недостатки

-

это недостатки учености, пр а­

вильности и зрелости. Некоторые исследователи отмечают различия в
трактовке героев в обеих песнях: в старшей песни перед нами выступа­
ют типы, в позднейшей песни им придается более сложный характер.

Меняется и социальный антураж: неопределенно-легендарный фон, на
котором развертывается действие «Песни об Атли», вытесняется «кре­

стьянской средой» «Речей Атли»; здесь супружеские пары обменивают­
ся длинными речами и нет уже упоминания несметных богатств, какие
прежде Атли предлагал Гуннару и какими похвалялся сам Гуннар.
Сплошь возвышенному тону первой песни противостоит смешанный
возвышенно-низменный тон второй. Ученые высказывали предположе­
ние, что «Песнь об Атли» возникла при дворе норвежского короля Ха­
ральда Прекрасноволосого (конец

IX -

начало Х в.), в самый разгар

походов викингов, позднейшая же песнь, скорее всего, сложилась в

среде «крестьянской аристократии»

XI-XIII

ВВ., которая мыслила более

узкореалистично и «заземленно», нежели общество викингов с их более
широким кругозором.

Нет необходимости производить фронтальное сопоставление обеих
песней. Я хотел бы остановиться на нескольких ключевых эпизодах. В
первую очередь на мотивировке поездки Гуннара и Хёгни в гости К
Атли. Согласно «Песни об Атли», гуннский вождь посылает к Гуннару
«хитрого мужа», который должен заманить Гьюкунгов в его владения.
Он обещает им всяческие богатства, однако Гуннар спрашивает своего
брата Хёгни, существуют ли сокровища, которыми они не обладали бы
в изобилии. Хёгни высказывает подозрение, что Атли коварен: почему

его жена, а их сестра, Гудрун, прислала им кольцо, в которое вплетен
волчий волос? «По волчьему пути придется нам ехать», Т.е. «нас ждет
предательство». Родичи и воины Гуннара также не советуют ему прини­
мать приглашение. И тогда Гуннар на пиру, в великом возбуждении,
охваченный горделивыми азартом, «сказал так, как надлежит конунгу»:

«Пусть волкам достанется наследье Нифлунгов, старым серым шкурам,
коль Гуннар уклонится; стаи буро-лохматых медведей будут рвать клы-

35

ками, коль Гуннар не поедет»

(Akv, 9, 11).

Он клянется, что поедет, ина­

че да будет он проклят!5 Остающиеся дома провожают братьев с плачем,
но не рещаются их отговаривать. Но как только браТЫI прибывают во
владения Атли, они узнают от выщедщей им навстречу Гудрун о преда­

тельстве; она призывает их спасаться. Гуннар, однако, отвечает, что те­
перь поздно искать удалую дружину

-

она далеко, на «красных холмах

Рейна». Он был немедленно схвачен и закован, а Хёгни, после того как
оказал

героическое сопротивление и сразил нескольких врагов, также

оказался в руках коварных гуннов. В ответ на требование Атли отдать
золото и тем откупиться от смерти, Гуннар ставит условием смерть Хёг­
ни, а когда ему подают на блюде кровавое сердие брата, объявляет Атли,
что тому никогда не видеть сокровищ Нифлунгов, и погибает в змеи­
ном рву. Гудрун мстит за братьев своему мужу. Так излагается легенда

о гибели Бургундского королевства в «Песни об Атли».

Какова же веРСИ51 «Речей Атли»? гониы гуннского монарха прибы­
вают к Гьюкунгам с приглашением в гости. Они привозят С собой уже
не кольuо Гудрун, а некое послание, начертанное рунами,

-

в нем она

хотела предостеречь братьев, но Винги (посол Атли) спутал руны, преж­
де чем передать их Гуннару. Гуннар спрашивает у Хёгни совета, но тот

отвечает, что пусть решает Гуннар. Таким образом, тут уже нет речи о
внезапном и спонтанном решении короля,

-

вопрос остается понача­

лу нерешенным. Жена Хёгни Костбера заподозрила в рунах неладное и
после НО'/И, полной зловеших снов, обращается с предостережениями

к мужу. Хёгни пренебрежительно и беспечно замечает, что им ни'IТО не
может грозить в гостях у Атли, И неверно истолковывает ее сны.

TO'I-

но так же пренебрегает вещими снами своей жены и Гуннар, однако в

конне конноя он гопорит: «Поздно раздумывать,

//

так решено уж;

//

судьбы не избегнуть, / / коль в путь я собрался; / / похоже, 'ПО смерть / /
суждена нам скоро» (Аm, 29). Тем не менее проножающие силятся от­
говорить БР;ПI,ев, а посол Атли клянетс}!, что в приглашении нет обма­

на. Гуннар и Хёгни расстаются со сяоими домашними, оставив б6ль­
шую

'lacTb

дружинников дома. «Так решила судьба» (Аm,

отплывают в страну гуннов (в более ранней версии они
через ~1ec МЮРКВИJ~) и гребут

CTO;lb

36).
cKa'IYT

Братья
верхом

яростно, что ломают полкиля, кру­

шат уключины и рвут ремни; причалив к берегу, они не привязьшают

корабля. Это символизирует их решимость не отступать и принять свою
судьбу в стране гуннов (В «Песни О нибелунгах» после переправы вой­
ска бургундов через Дунай Хаген разбивает в щепы ладью, на которой
он пере вез соратников 11 пределы Этuеля). Когда бургунды приблизи­
лись к усадьбе Атли, Винги открывает им обман и советует бежать, но
они убивают предателя. не страшась того, что их ожидает. После обме­

на враждебными речами с воинами Атли гости вступают с ними в бой,
который занял утро и полдень, вечер и ночь, но в конце концов их схва­

тывают и они Jlоги6ают. Все это описано несравненно подробнее, не­

жели IЗ «Песни об Атли».
Нетрудно заметить, что в этой более распространенной и поздней
версии ссылки на судьбу встречаютсн чаще, чем в первоначальной: на

нее указывает жена Гуннара ГлаУМII~Р; о ней, как ЧЫ видеЛIf

говорит

сам Гуннар; о решении судьбы знает 11 :1I\ТОР песни; о ней Жl: гтюрит

3()

Гудрун, встречая братьев в усадьбе своего мужа Атли; упоминает судь­

бу и Атли после гибели гостей. В одном случае судьба бургундов даже
названа

rQc raglla

(Аm,

22):

выражение, применяемое в песннх о богах

к концу мира, к трагической судьбе асов. ГеРОИLIескан смерть Гьюкун­
гов как бы приравниваетсн к гибели богов.

Может показаться, что и в ранней «Песни об Атли» принятие Гун­
наром приглашенин Атли таj

Сперва Гуннару подают сердце Хьялли, но Гьюкунг сра­

//

острым ножом

//

//

(Akv, 21).

сына конунга,

//

дце кровавое

зу же распознает обман: «Это не сердце
блюде

//

лежа, дрожит оно')

(Akv, 23).

//

//

из груди исторгну­

смелого Хёгни,

-

даже на

И тогда вырезают сердце из гру­

ди не ведающего страха Хёгни. Гуннар мотивирует теперь свое требо­
вание тем, что, пока был жив брат, его донимало сомнение

-

отныне он

один знает, где в Рейне сокрыто золото, и там оно и останется: «Атли, ты

радости

//

так не увидишь,

/ / как не увидишь / / ты наших сокровищ! / /
/ / если Хёгни убит, / / знаю, где скрыто / / сокровище
(Akv, 26).

я лишь один,
Нифлунгов!,>

Но здесь есть явная несообразность: с чего взял Гуннар, что Хёгни
мог бы выдать местоположение клада? Ведь только что он, увидев на
блюде сердце Хёгни, сказал: «Тут лежит сердце

не сердце

//

трусливого Хьялли,

как не дрожало

//

//

/ / это
/ / лежа на блюде, / /
(Akv, 25). У Гуннара не было
//

смелого Хёгни,

оно не дрожит,

и прежде, в груди его!,)

никаких оснований предполагать, что Хёгни, стараясь спасти свою
жизнь, выдаст клад гуннам. Когда ему рассекали грудь и вынимали из
нее сердце, Хёгни смеялся, страха не ведая! Мало этого, ведь сокрови­

ща Нифлунгов были надежно спрятаны братьями еще до отъезда к
Атли. Поэтому, казалось бы, проше всего Гуннару было ответить на
требование Атли, открыв ему правду: золото утоплено в Рейне. Поведе­

ние Гуннара в этом эпизоде «Песни об Атли» странно и нелогично, не
говоря о его необъяснимой жестокости.

И это, очевидно, понял уже автор «Речей Атли», отказавшийся от
подобного мотива. Здесь инициатором расправы над Хёгни выступает
сам гуннский владыка: он приказывает заживо взрезать ножом грудь

Хёгни И бросить Гуннара в яму со змеями. Затем следует сцена с трус­
ливым Хьялли и мужественным Хёгни, который просит отпустить раба

38

и заявляет: «Смертные муки

//

С'lитаю игрой» (Ат,

64).

После муже­

ственно перенесенной пытки Хёгни погибает, а связанный Гуннар
встречает свою смерть в змеином рву, где ногами играет на арфе, пока

не гибнет от жала змеи. Никаких требований убийства брата он не выд­
вигает, да Атли и не вступает с ним в переговоры, сразу же обрекая обо­
их на смерть для того, 'lтобы вызвать великую скорбь у их сестры Гуд­
рун. Таким образом, мотивировка смерти Хёгни изменилась 7 , но обсто­

ятельства его гибели, как и гибели Гуннара, остались и во второй пес­
ни прежними.

Нетрудно видеть, что главное в песни

-

это МУ'lительная гибель Хёг­

ни и мужество, проявленное им при пытке. Возникает вопрос: даже

если б Гуннар и сомневался в МОЛ'lании Хёгни, ПО'lему он потребовал
столь жестокой смерти брата?!

Этот мотив ставит в тупик современных исследователей. Приведу
несколько примеров. Г. Неккель, смущенный требованием Гуннара по­
дать ему сердце, вырезанное у живого брата, единственно возможное
объяснение усматривает в том, что В «Песни об Атли» искажен перво­
на'lальный смысл предания, который он обнаруживает в «Речах Атли»:
гунны сами вырезали сердце у Хёгни и принесли его Гуннару

-

отсю­

да якобы впоследствии придуманное требование его!К Неккель вообще

отказывается видеть в «Песни об АтлИ» СТИЛИСТИ'lеское или смысловое
единство. Но и У. Дронке, которая, напротив, подходит к «Песни об
Атли» именно как к единству, не находит более удачного объяснения,
чем следующее: добиваясь жестокой смерти брата, Гуннар ... способ­

ствовал созданию его немеркнущей славы 9 • Г. Кун в свою очередь выс­
казывает сомнения относительно этого эпизода. Бессмысленно-мра'l­
ным кажется ему требование Гуннара вырезать сердце из груди Хёгни,
и Кун преДПО'lитает трактовку соответствующего мотива в «Песни О
нибелунгах», где Хаген требует, 'lтобы ему принесли голову Гунтера.
Выход из трудности Кун ищет в предположении о том, что В данном
СЛУ'lае автор «Песни об Атли» использовал сказо'lНЫЙ мотив о «подсо­

вываниИ» сердца зверя, героизировав его на скандинавский ладlО. Б.
Альмквист, отметив параллель между этим мотивом эпоса о Нифлунгах
и ирландским сказанием о викингах, отце и сыне, не выдавших ирлан­

дцам тайны приготовления пива, С'lитает требование Гуннара нелепым.
Он с удовлетворением констатирует, что в «Речах Атли» эта «несообраз­

ность» устранена, и то, что Снорри (в пересказе предания о Нифлунгах
в «Младшей Эдде») преДПО'lел вариант именно «Ре'lей Атли», а не

«Песни об Атли»,

-

по мнению Альмквиста, «хорошая рекомендация»".

Ина'lе выходит из затруднения Г. Айс: он утверждает, что требова­
ние клада в «Эдде» И В «Песни О нибелунгах» якобы вплоть до деталей
повторяет мотив латинской литературы о преследованиях христиан при

римских императорах

III

и на'lала

IV в.

(отказ МУ'lеника выдать сокро­

вища, смех и шутки его, отпускаемые в то время, как его поджаривают

на вертеле)12. Айс упустил одну «деталь», которая встре'lается только в

«Песни об Атли», но не в повести о страстях св. Лаврентия, а именно:
требование МУ'lительной смерти брата! Вся сцена в агиографии, на ко­
торую ссылается Г. Айс, имеет совершенно иной характерlз, и парал­
лель, им проводимая, ничего не доказывает. Наконец, К. Гоцман и это-

39

му поступку Гуннара «нашла,) ЮРИДИLJеские причины: нручение ему

сердца, вырезанного из груди брата, означало ... «формальное призна­
ние,) Гуннара единственным владельцем клада и не менее формальное
расторжение связи между ним как господином и Хёгни как его дружин­
ником. Отныне Гуннар вправе свободно распоряжаться сокровишами и
пожеРТRовать собой для их спасения l4 . Даже в тех случаях, когда Гоц­
ман не может пройти мимо явных указаний н (}. Эй нар Оулав Свейнссон показал связь между рассказом о

сновидении Флоси «}, гл.
алогов>} Григория

1;

133)

и повествованием из «Ди­

в данном случае налицо прямое влияние латинско­

го обра:ща на автора саги 6 •

Но приходится признать, что при всех влияниях и заИМСТIJOванинх
(они особенно ясно видны при сопоставлении житий Олава Святого с
сагами об этом конунге) бесспорна самобытность саг как культурного
и литературного явления, как специфического, ни с чем не сравнимо­
го жанра средневековой словесности.

И дело не в тех или иных внешних воздействиях (латинских, анг­
лийских, ирландских или французских)7, ибо ничего существенного в

92

саге при помощи этих влияний объяснить все-таки невозможно. Более

принципиально важен самый факт конфронтацuи на исландской куль­

турной почве XII-XIII вв. исландского и иностранных языков. Пока
такого диалога разных языков не было, прозаИL[еский язык вообще вряд
ли мог оформиться в язык литературный. Он существовал лишь на
уровне разговорной речи, языком же культуры и культа был, собствен­

но, только язык поэтическиJ1. Проза, как известно, продукт более по­
зднего и сложного развития, нежели поэзия. Границы прозаического
языка,

а следовательно,

и

внутренняя структура его,

начинают ощу­

щаться на том этапе развития, когда культура утрачивает свою замкну­
тость и изолированность,

-

ведь границу можно осознать лишь при

восприятии того, что происходит и по ту ее сторону. Несщ[ненно, ис­
ландцы стали по-новому относиться к собственному языку, когда
встретились с чужим, который, однако, не мог восприниматься исклю­
LlИтельно в качестве чуждого: латынь религиозных текстов, будучи чу­

жим языком, вместе с тем представляла собой сакральный нзык всех

христиан. С этого времени родной нзык не мог не осмысляться в про­
тивостоинии И В сопоставлении с латынью. Сочувственно процитиро­
вав слова У. 8иламовица-Меллендорфа: «Лишь знание языка с иным
мышлением приводит к надлежащему пониманию собственного язы­
ка», М.М. Бахтин замечает: «взаимоосвешение С чужим изыком» рас­
крывает и объективирует внутреннюю форму собственного языка, де­
лает его «конкретным И не пере водимым до конца мировоззрением»Х.

Таковы процессы, происходившие в античности, равно как и в Средние

века. Полагаю, что не иначе обстояло дело и на скандинавском Севе­
ре. Поэтому вряд ли столь уж плодотворны поиски языковых заимство­
ваний или прямых влияний латыни в языке саг, хотя они и имели ме­
сто. Куда существеннее было бы осмыслить ту общую ситуацию, в ко­
торой совершалось оформление языка исландской прозы, саг в первую

очередь. Только тогда, когда исландский язык и латынь оказались в по­
"10жении «взаИМООСllешения», пересечения обоих изыков в одном со­
знании (ибо как бы мы ни представлили себе процесс записи или сочи­
нении саги, его осушествляли люди, знакомые с латынью, получившие

образование в пеРllЫХ исландских монастырских школах), родной язык
островитян был, наконец, воспринят ими как нзык литературы, как
мощное средство пластического изображения бытии.

Исландская культура

XlIl

в. была столь же мало самодовлеюща и

изолирована от большого средневекового европейского мира, как и

сами исландцы. ННШ[ЗЫLIЮIЯ среда была дли них реальностью, и пра­
вильно оценить прозу исландской саги можно, лишь полностью прини­
:'1ан в расчет тот диалог языков, в процессе которого она возникла и

оформилась,

-

диалог с латынью. Но не только. Не меньшее ЗШI'[е[[ие

имело сопоставление «абсолютной,) прозы с «абсолютной') поэзией в

пределах самого исландского нзыка и, собственно, в рамках самой саги.
Уже подчеркивалось, что в сагах приводятсн фрагменты СКС\ЛI>Ю[L[ССКОЙ

IIOЭЗИИ, ПРИL[ем в некоторых сагах весьма обильно. Любопытно, что,
например, в «Хеймскрингле,), где в общей сложности процитировано

около

600

таких отрывков, они обычно не дают чего-то существенно

нового по сравнению с прозаическим сообщением, к которому присо-

93

единены. Они как бы иллюстрируют его, доказывают его правильность

(ЭТО -

своего рода эквивалент научного аппарата), но не расширяют

наших знаний об обсуждаемом предмете. Независимо от намерений
автора, насышающего сагу скальдическими висами (он мог стремить­
ся обосновать свое сообщение ссылкой на очевидца или современника,
каким был скальд, а мог и просто украшать рассказ поэтическими ци­

татами), в результате подобного цитирования в тексте про изведения
возникает разительный контраст двух языков: прозрачно ясной прозы

и предельно вычурной, «герметичной» ПОЭЗИИ. Вряд ли средневековые
исландцы не понимали этого контраста. Но тогда нужно констатиро­
вать, что прозаический язык в саге едва ли воспринимался самим ее
творцом, а равно и аудиторией, как простой разговорный язык: в нем

видели столь же рафинированный и отшлифованный язык, как и язык
скальдов,

-

только как бы с обратным знаком.

Язык саги соотнесен, наконец, и с языком эддической ПОЭЗИИ. В неко­
торых сагах встречаются прямые цитаты или указания на песни «Стар­

шей Эдды» либо аллюзии на них. Но дело даже не в этом. Сагу непра­
вильно было бы изучать в качестве обособленного феномена, абстраги­

рованного от всего массива культуры Исландии Средних веков. Ее над­
лежит рассматривать именно как неотъемлемую составную часть ислан­

дской культуры. Мир саги сосуществовал в культурном сознании эпо­
хи с миром скальдической и эддической ПОЭЗИИ, с мифом, который, не
заполняя всего духовного универсума исландцев, тем не менее оставал­

ся важнейшим арсеналом их поэтических образов и представлений. Язык
саги звучал для исландцев вместе со всеми этими другими языками, и

только в таком широком контексте может быть правильно оценен.

Поэтому безыскусственность саги, простота ее языка, обиходность
и обыденность речей ее персонажей

-

такая же иллюзия, как и пред­

ставление о том, что саги воспроизводят заурядные ситуации из ислан­

дской жизни. Сага являет собой особый, ни с чем не сопоставимый
жанр исландской литературы, питающийся фольклорными истоками,
не порвавший своих генетических связей с эпосом, но тем не менее

вполне самобытный и резко обособленный по отношению к жанрам

скальдики или «Эдды». Сага в такой же мере, как и поэзия,

-

произве­

дение высокого искусства, с собственной поэтикой и законами бытова­

ния. Если вспомнить, что на протяжении целой исторической эпохи
литературы на германских языках вообще не знали прозы (исключая

деловую), то возникновение саги нужно расценивать как одно из наи­
более замечательных достижений исландской культуры.

***

Констатируя исключительность саги, нужно вместе с тем отметить ее
принадлежность к эпосу, несмотря на то, что целый ряд признаков от­
личает сагу от иных эпических жанров.

В саге сравнительно немного эпических преувеличениЙ. Даже свер­
шая героический поступок, ее персонаж редко выходит за пределы че­
ловеческих возможностей (хотя нередко герой достигает предела этих
возможностей, когда, сражаясь один против многих, побеждает их или

обращает в бегство). У авторов саг нет тенденции нагнетать число уча-

94

стников боя (ср. хотя бы «Сагу о Вёльсунгах», где Гуннар и Хёгни воз­
главляют небольшой отряд, с «Песнью О нибелунгах», в которой фигу­
рируют тысячные массы воинов).

В других произведениях эпоса от истории остались одни имена ге­
роев и королей, пере несенные в эпическое время и в эпическое про­
странство; в сагах же действуют некогда в самом деле жившие люди,

действуют в реальных обстоятельствах, на своей родине, во времени,
которому нельзя отказать в историчности.

Но особенно ярко отличается сага от других родов эпоса своей сти­
листикой, изобразительными средствами, приближающимися к роман­

ным. Если иные произведения эпоса написаны языком, который сам
по себе создает у слушателей, читателей уверенность в существовании

непреодолимой грани, отделяющей изображаемый мир от привычного
мира аудитории, то подкупающе простой, обыденный язык саги, точ­
ный, лишенный каких бы то ни было возвышенных красот, напротив,

способствует стиранию этой грани. Точнее сказать, он не уничтожает этой
грани, ибо она налицо, но безыскусный язык порождает сильнейшую
иллюзию близости и коммуникабельности обоих миров

-

эпохи саг и

эпохи Стурлунгов. То, что сага функционировала в обществе, живо
ощущавшем свою непосредственную связь

-

историческую, генеалоги­

ческую, территориальную, культурно-психологическую

-

с миром саги,

в высшей степени усиливает эту иллюзию у читателя Нового времени.
Ведь мы привыкли к тому, что в эпосе воспевается далекое прошлое,

некое «когда-то». Между тем наряду с сагами об исландцах, посвящен­
ными событиям

1030 п.),

IX -

первой половины ХI в. (точнее

-

между

870

и

существовали саги о конунгах, захватывавшие и более позднее

время «IO.
Разумеется, дистанция, отделяющая аудиторию от героев эпоса, и
дистанция, отделяющая ее от героев родовых саг, весьма различны. Раз­
личие обусловлено не только неодинаковостью временных интервалов,
но и природой героев германского эпоса в одном случае и исландских

саг в другом. Но, признав это различие, мы вместе с тем должны при­
знать и то, что в сагах дается эпическая трактовка героя.

Герой германского эпоса, за редкими исключениями, погибает.
Причины гибели Сигурда, Беовульфа, Гисли или Гуннара разные, но
смерть героя

-

закономерность, соблюдаемая неукоснительно. Эпичес­

кий герой гибнет «по своей природе». Ибо у него есть судьба, изменить
которую невозможно, и именно в гибели до конца проявляется его эпи­

ческая целостность. Как мы видели выше, в смерти этот герой полно­
стью исчерпывает себя, раскрывая свою сущность и непротиворечи­

IЮСТЬ. Эпический герой не может стать героем иной судьбы. Вспомним,
что в разных версиях сказания о Сигурде-Зигфриде перебираются раз­
ные возможности его убийства: в постели, на охоте, во время поездки
на тинг, точно так же как по-разному в этих песннх погибает Хёгни­
Хаген: ему отрубают голову, вырезают сердце, но общее и неизменное

одно: герой гибнет. Иной судьбы у него нет и не может быть.
Эпический герой отличается исключительной цельностью, ясен и
закончен; он не представляет собой проблемы или загадки. Принадле­
жа абсолютному прошлому, он и не может быть иным. «Между его под­
линной сущностью и его внешним явлением нет ни малейшего расхож­

дения ... Он стал всем, чем он мог быть, и он мог быть только тем, чем
он стал ... В нем все открыто и громко высказано, его внутренний мир

97

и все его внешние черты, проявления и действия лежат в одной плос­

кости. Его точка зрения на себя самого полностью совпадает с точкой
зрения на него других, - общества (его коллектива), певца, слушате­
леЙ»". Разве это наблюдение М.М. Бахтина не соответствует тому, что
мы видим в сагах об исландцах? Достаточно вспомнить, что все оцен­
ки удачи или невезения того или иного персонажа саги одинаковы,

высказаны ли они им самим или другими людьми.

Когда, скажем, Скарпхедину несколько человек, не сговариваясь,
заявляют, что, судя по его внешности и повадкам, он невезучий, не­
удачливый и что счастье, как видно, скоро ему изменит и ему недолго

осталось жить, Скарпхедин на это ничего не может возразить, он и сам
это знает. Если он и бранит тех, кто говорит о его несудьбе, то лишь
потому, что они на этом основании отказывают ему в помощи на аль­

тинге (а также потому, что взаимный обмен обвинениями и оскорбле­
ниями представляет собой распространенный у исландцев вид пере­
бранки, «сравнения мужей»). В одном случае он даже сам признается,
что неудачлив, парируя мрачное предсказание Гудмунда Могучего сло­

вами: «Мы оба с тобой неудачливы, но каждый по-своему». Судьба
Скарпхедина, таким образом, известна как автору саги, так и самому
Скарпхедину, другим персонажам саги и аудитории, которая заранее
знала сюжет саги и судьбы ее героев.

Точно так же доблесть героя одинаково готовы признать и его дру­
зья, и его враги

-

двух мнений быть не могло! Всякий поступок в саге

получает оценку, основывающуюся не на субъективном мнении того

или иного персонажа (и, разумеется, не автора), но на суждении обще­

ства, коллектива. После того как Ньяль с сыновьями погибли в огне,
один человек, подъехавший к Флоси и его людям, которые стояли у сго­
ревшей усадьбы, сказал: «Большое дело вы сделали». На что Флоси от­
вечал: «Люди будут называть это и большим делом, и злым делом».
Здесь участник убийства судит себя, исходя из предполагаемой оценки
другими, причем это предположение равно абсолютной уверенности.

Мне кажется, перечисленные черты саги, сближающие ее с эпосом,
как и признаки, отличающие сагу от иных видов эпоса, следует иметь

в виду при обсуждении проблемы соотношения традиции и индивиду­
ального авторского вклада в саге.

Эпос ставит авторское творчество в определенные рамки, исключая
индивидуальное суждение, оценку изображаемого и вообще вмешатель­
ство автора в повествование: абсолютная эпическая дистанция априор­

но исключала расхождения в оценке прошлого. Эпос предопределяет

характер конфликта, подлежащего изображению и прославлению. Эпос
предполагает однозначность и цельность героев, равных самим себе, не
мучимых сомнениями, не стоящих перед необходимостью выбора,

-

они

разыгрывают сценарий, заранее им данный, они исполняют предначер­

танное им судьбою. Здесь источник и их величия, и их ограниченности.
Автор саги выполняет все указанные требования. Но, оставаясь тем
самым в пределах эпической традиции, он волен ее обновлять, и он,

действительно, обновляет ее, когда варьирует и отрабатывает сюжет
саги, когда шлифует диалог и дает индивидуальные характеристики
своим героям, когда включает в текст саги целые куски из судебников

98

(как в рассказе о тяжбе на альтинге в «Саге О Ньяле») и из других ис­

точников или заимствует легендарные сведения из агиографии и раци­
онализирует их в стиле саги, когда, наконец, объединяет в одну сагу

несколько более или менее самостоятельных повествований. Эта дея­
тельность, в одних сагах более заметная и важная, в других

менее су­

-

щественная, невозможна, на мой взгляд, без сознательного намерения,
без прилежного применения ума и таланта. Авторская активность в са­

гах вряд ли была «неосознанной,), поскольку она была целеустремлен­
но направлена на материал, по-своему оформляемый автором, разуме­
ется, в рамках традиции.

Иное дело

-

отношение автора саги к самому себе, самооценка его.

Своеобразие древнеисландского понимания авторства, как приме­
нительно к саге и вообще к прозаическому произведению, так и при­
менительно к поэзии (где понятие «автор» только И существовало, но лишь
в сфере скальдической поэзии), убедительно раскрыто М.И. Стеблин­
Каменским при помощи семантического анализа слов, относящихся к

авторской деятельности l2 • Исландцы не мыслили сочинение прозаичес­
ких произведений как творчество, как создание чего-то нового и при­

надлежавшего тому, кто сагу составил. Только сочинитель скальдичес­
кой висы, вступая в сферу магии слова (магии в прямом, а не в фигу­
ральном смысле, ибо скальдическая поэзия имела непосредственное

отношение к магии), осознавал себя автором, оперирующим «связан­
ной речью,) и решавшим нелегкие формальные задачи. Что же касает­
ся саги, то сколь бы ни был отшлифован и афористически точен ее
язык, он оставался близок к разговорному, и это обстоятельство, по­

видимому, было одним из препятствий к тому, чтобы сочинитель мог
видеть в себе творца.

Скальд, как правило, говорит об актуальном, о только что проис­
шедшем событии (сражении, гибели или победе вождя, о полученном
подарке, о собственных переживаниях и т.п.),

-

автор саги, как и вся­

кий эпический автор, говорит о прошлом, отделенном от современно­

сти эпической дистанцией. Скальд толкует о своем отношении к пред­
мету, им воспеваемому (похвала конунгу, поношение врага, прославле­
ние дара, приверженность к тому или иному божеству или разрыв с ним
связи),

-

эпический автор собственного отношения к предмету не име­

ет, ибо предмет этот

-

не факт его жизни, вызывающий субъективное

переживание, а коллективное предание, в отношении которого не до­
пускаются индивидуальные точки зрения: существует одно монолитное

мировоззрение, разделяемое равно и автором, и его персонажами, и его

аудиторией.
Очевидно, авторская активность, воздействие на текст, создание его,

с одной стороны, и авторское самосознание, представление об этой ак­
тивности, об ее природе, рамках и значимости, с другой,

-

ные. Активность автора обращена на материал, самооценка

веши раз­

-

на твор­

ца произведения. Творческая инициатива автора не исключалась при­
родой эпического произведения. Оформляя устный рассказ, автор, ес­
тественно, стремился придать ему законченность и убедительность и с
этой целью использовал все наличные средства, которые ко времени

записи саг были достаточно разнообразны. Но поскольку форма, сю-

99

жет, герои, событии, место и времи изображаемого действии были ему

заданы, так же как и мировоззренческие установки, этика, самый пафос
саги, то ему не могло прийти в голову, что он и есть автор, создатель,

-

он

воспринимал себн самого как записывающего, как составители саги,
как звено в длинной цепи коллективной традиции.

Стиль и композиция саги
Хоти все саги об исландцах, несомненно, несут на себе отпечаток одно­

го жанра, каждая из них имеет и собственные особенности; кроме того,
возникнув в разное время и в неодинаковых условиях (в частности,
одни саги ближе к устному рассказу, а другие дальше ушли от него),
саги в раЗЛИ'II-IОЙ степени сохранили «чистоту» жанра. Поэтому все
обобщения можно принимать с оговорками, они имеют сугубо предва­
рительный характер.

Современному читателю нелегко удержать в памяти содержание
саги. В крупных сагах число персонажей очень велико

-

многие десит­

ки, иногда (как в «Саге О Ньиле») сотни; в «Саге О Стурлунгах» более
трех тысяч участников! События в саге описаны сжато, без особых под­
робностей, с упором на главное и существенное дли дальнейшего хода

повествования. При этом зарождение конфликта и самый конфликт
обычно излагаютси с равной мерой детализации, в том же темпе; автор

не стремитси превратить центральный конфликт саги (если таковой
имеется) в фокус всего повествования

-

во всяком случае, не путем из­

менения фактуры письма. Он, как хронист, фиксирует факты, значи­
мость же их вырисовывается из них самих и из последствий, ими вы­

зываемых. Тон изложения на нсем протяжении саги остается деловым,
строго фаКТИlII-IЫМ.

Стиль саги характеризуется экономностью средств, при помощи ко­
торых обрисовываютси персонажи, ход событий и все детали.
Изложение н саге

-

исключительно насыщенное. В ней не часто

упоминаются событии или предметы, которые не имеют касательства к

рассказу о конфликте, распре и мести 1. Поэтому изложение до преде­
.1а целеустремленное. Иной читатель современного романа может про­
пустить описании природы или батальные сцены, ЛИРИllеские или фи­

лософские экскурсы, но перипетии в жизни главных героев он тем не
менее уловит. Читатель же саги, пропустив какого-либо BHOВl, введен­
ного персонажа, не заметив какую-то кажущуюся неважной деталь, не
проверив имен по списку в конце тома и полеНИIJШИСЬ взглянуть на

карту, которая обычно прилагаетси к изданиям саг, рискует лишить

себи возможности поюlТЬ ход главных событий.
В самом начале «Саги О НЫlле» упоминаются длинные и красивые
волосы Халльгерд; затем это упоминание повторяется. Но смысл его

-

вовсе не в том, 'IТобы показать ее красоту или сделать более запомина­

ющейся ее внешность. В сцене гибели Гуннара в его доме, когда он обо­
рониетси, осажденный врагами, ему перерубают тетину лука, ~П которо­

го он стрелял. Между ним и его жеНl1l'i ХаЧЛl,герл происходит слелую-

\()()

щий диалог. «Он сказал Халльгерд: "Дай мне две пряди из пюих волос и
сплети мне вместе с матерью из них тетиву". "Это тебе очень нужно'!"

говорит она. "От этого зависит мон жизнь,

говорит он,

-

-

-

потому что

им не одолеть меня, пока я могу стрелять в них из лука". "Тогда я при­

помню тебе пюю пощечину,

-

говорит она.

-

Мне все равно, сколько

ты еще продержишься". "Всякий по-своему хочет прославиться ,

ворит Гуннар.

Больше я у тебя просить не буду"» (гл.

-

77).

-

го­

И погибает.

В первой главе «Саги О Ньяле» упоминаютсн еще «воровские глаза»
Халльгерд, удивляющие ее дндю Хрута. Много времени спустя (гл.

48)

рассказываетсн о краже припасов у НЬЯ,lЯ, которую соденл раб Халль­
герд по ее приказанию. Таким образом, и эта черта ее начинает в саге
играть свою роль в завязывании и усугублении конфликта.
Меч Серый Клинок, фигурирующий во вводной части «Саги О Гис­
ли», затем перекованный в наконечник копьн, играет роковую и вмес­

те с тем символическую роль в конфликте. Точно так же копье, вручен­
ное матерью убитого Асбьёрна его родственнику Ториру Собаке, через
сто с лишним глав «Саги об Олаве Святом» появлнется вновь: Торир
пропарывает им живот конунгу Олаву, слуга которого был убийцей Ас­
бьёрна (гл.

123

и

228).

В той же саге упоминаютсн рабы другого знатно­

го норвежца, Эрлинга, сына Скьяльга, и рассказано, как они вели хо­
знЙство. Подобная тема в контексте саги о короле кажется чужеродной,
но впоследствии эти рабы понвляются в повествовании вновь в качестве
продающих зерно упомянутому Асбьёрну, что послужило источником
конфликта между знатными людьми.

Все детали, как правило, «работают». Оружие редко упоминается,
если далее оно не будет пущено в ход, и так же все остальное.

Когда говорит об исключительной объективности саги. то имеют в
виду не только отсутствие в ней явно выраженной авторской позиции

или оценки. Мы понимаем объективность, естественно, как противо­

положность субъективности. Авторское вторжение в ход повествования
может принимать в современной литературе, например, такую, форму,
как свободное обращение со временем, нарушающее принцип последо­

вательности и необратимости. Подобное манипулирование временем
повествования,

которое

опирается

на

расхождение,

разрыв

между

объективным временем и временем литературным, в высшей степени
характерно для современной литературы: прошедшее активно вторгает­

си в настоящее, куски того и другого перемежаютси, образуя причудли­

вый контрапункт или амальгаму. Это экспериментальное обращение со
временем рассказа имеет аналоги и в других сферах искусства, и в на­

уке, в философии и психологии ХХ в.
Ничего подобного не знает средневековая литература.строящаи
свои временные схемы по образцу анналистики. Принцип «сначала

-

потом» незыблем и единственно естествен для эпического сознания.

Этот принцип строжайше соблюдается и в сагах. Автор саги не может
\1енять течения времени и излагает события в неизменной однолиней­

ной временной последовательности. Этот запрет наложен на его созна­
ние законами эпоса, он врнд ли им осознается, скорее это

-

априорное

условие мировосприятия. Отсюда кажущаяся нам внезапной смена, пе­
ребивка «кадров» в сагах; повествование время от времени прерывает-

101

ся для того, чтобы можно было ввести в него новых персонажей или пе­
реключиться на другие события, происшедшие как раз в тот момент, до
которого добрался автор (особенно часто это имеет место в сагах о ко­

нунгах, где повествование усложнено). Он не возврашается назад, к бо­
лее ранним событиям (это возможно лишь в речах героев саги) и не за­

бегает вперед. Он рабски следует за ходом времени 2 •
В «Саге О Гисли» имеется такой эпизод. Эйольв, преследующий по­
ставленного вне закона Гисли, приходит в дом к его жене Ауд и пред­
лагает ей выдать мужа, обещая за это большую сумму; он тут же высы­

пает серебро на колени Ауд и уговаривает ее пойти на эту сделку. Ее
воспитанница Гудрид выходит из дому, разыскивает Гисли и сообщает
ему о происходящем. Гисли в ответ сочиняет и произносит вису, в ко­

торой выражает свое отношение к словам Гудрид (он не верит, что жена

предаст его). Затем девушка возвращается в дом, где все это время Эй­
ольв пересчитывал серебро (гл.

31-32).

Действие в доме Ауд «останов­

лено» автором, которому нужно было отвлечься.
Сказанное не означает, что в саге последовательно изображается
все, что происходило в жизни ее героев, без всяких пропусков. Напро­
тив, повествование в саге скачкообразно. Ибо в повествование попада­
ют только те эпизоды жизни персонажей саги, которые имеют отноше­

ние к сюжету, т. е. к распре, мести, тяжбе, остальное же пропускается.

Поэтому те отрезки времени, которые безразличны к сюжету, когда
ничего существенного не происходит, минуются в саге, о них так и го­

ворится: «И В следующую зиму ничего не произошло, все было спокой­
но». Иногда такие пропуски могли быть весьма обширными.
Но все скачки в сагах совершаются лишь в одном направлении

-

от

более раннего времени к последующему. При этом индивидуальная

временная перспектива персонажа саги всецело подчинена общему те­
чению времени повествования, не выделена из него

-

время не субъек­

тивировано, оно монолитно, едино для всех «участников»

саги.

Объективность саги еще более выпукло выступает при анализе объе­
ма авторской компетентности, осведомленности. Здесь обнаруживает­
ся одна из самых примечательных особенностей саги, которую она раз­
деляет с другими видами эпоса, но, пожалуй, нигде эта особенность не
видна столь же рельефно, в качестве существеннейшего принципа по­
вествования, как именно в саге. Речь идет о том, что может и чего не
может знать автор саги.

Современный автор вездесущ и всеведущ. Он одинаково хорошо
знает и то, что происходит в его романе на людях, и то, что происходит

за закрытой дверью, и мысли, и чувства героя, даже если они не выс­

казаны и никак не выражаются вовне. Более того, ему ничего не стоит
прочитать в душе героя нечто, неведомое самому этому герою. Позиция

современного автора

-

и над повествованием, и внутри его. Для него

нет никаких преград, он суверен, демиург в мире своего повествования.

Когда автор показывает, что он чего-то про своих персонажей не зна­
ет, ему нельзя верить, ибо он знает, но скрывает от читателя.

Такая позиция всеведения и вездесущности совершенно чужда авто­
ру саги. Он не ставит себя в особое, привилегированное положение

-

он не над событиями и персонажами и не «внутри» их сознания; как и

102

любой другой человек, он знает о людях и поступках их только то, о чем

известно или могло стать известным и всем прочим. Он не более как
свидетель, тот, кто видел и слышал то, о чем рассказывается в саге, либо

услышал об этом от других свидетелей. Согласно древнескандинавско­
му праву, всякая сделка или тяжба должны происходить при свидетелях;
по истечении определенного срока эти свидетели обязаны были пере­

дать свое свидетельство другим лицам, чтобы их показания не были за­
быты или искажены,

-

процедура, неизбежная в бесписьменном обще­

стве, не знакомом с документом. Подобные же свидетели хранили и ге­
неалогические, и местные предания, саги, рассказы о предках и собы­

тиях. Автор саги именно так понимает свою функцию.
Но свидетель может поведать лишь о том, что действительно проис­

ходило при нем или при других свидетелях, о том, что было сказано

внятно и ясно в чьем-то присутствии. Неразглашенных секретов он
знать не может. Когда во время состязания в мудрости и знаниях меж­
ду Одином и Вафтрудниром первый (скрывающийся в «Речах Вафтруд­

нира» под именем Гагнрада) задает великану заключительный вопрос:
«Чту сыну Один

//

поведал, когда

//

сын лежал на костре?»

Вафтруд­

-

нир признает свое поражение: никто, кроме Одина, не мог знать, что
сказал он умершему Бальдру «потаенно»; поэтому Вафтруднир и дога­
дывается о том, что состязался с самим Одином. Вафтруднир

-

мудр, но

и он не всеведущ. Всеведущи прорицатели.
Когда персонажи саги беседуют между собой без свидетелей, наеди­
не и не рассказывают сами кому-либо о содержании разговора, то это

содержание выясняется только из их последующих поступков. Точно
так же события, происшедшие без свидетелей, остаются неведомыми,
если о них затем не сообщат их участники. Закончив краткое описание

боя, автор «Саги о Ньяле» (гл.

145)

прибавляет: «Хотя здесь и рассказы­

вается о некоторых происшествиях, на деле случилось гораздо больше,

но об этом не сохранилось рассказов». Автор саги констатирует обыч­
ную для него и в высшей степени естественную ситуацию: раз нет рас­

сказов о происшествии, о нем ничего нельзя сообщить. На Храппа
Убийцу напали шестеро, троих он убил, четвертого

-

Транда

-

смер­

тельно ранил, двое убежали в лес, «так что они не могли рассказать ярлу

(Хакону, дело происходит в Норвегии) о случившемся». Как же стало
известно о происшедшем? Оказывается, Транд успел перед смертью обо
всем этом поведать (там же, гл.

88).

В той же саге подробно изложен

разговор между Хродню и ее братом, происходивший наедине; по окон­
чании его Хродню рассказала Ньялю «обо всем их разговоре» (гл.
Таким образом, необходимы свидетели

-

124).

основной источник ин­

формации и гаранты ее истинности, доброкачественности. Опять-таки
сошлюсь на древнескандинавское право: человек, совершивший убий­

ство, должен был в пределах установленного срока оповестить об этом
жителей соседних хуторов; утаивший этот свой поступок ставил себя
тем самым вне закона. Персонажи саг в подобных ситуациях, как пра­
вило, спешат известить соседей или заинтересованных лиц об умерш­
влении ими своего противника.

Иными словами, способ изображения событий, мыслей и чувств
людей в сагах можно назвать (вслед за Эйнаром Оулавом Свейнссоном)

103

симnтоматичеСКlIAl. Автор фиксирует их постольку, поскольку эти со­
бытия и душевные состояния нашли выражение в каких-то явных сим­

птомах и поскольку симптомы эти кем-то были наблюдаемы и засвиде­
тельствованы. По таким симптомам аудитория могла реконструировать
планы, намерения и эмоции лиц, совершивших соответствующие по­

ступки 3 Это И понятно. Если автор саги не считает себя ее творцом и
не придумывает ее содержания, но фиксирует традицию, до него до­
шедшую, если он пишет только правду (правду, которая, как мы уже
знаем, включала в себя на самом деле и скрытый, неЯlmый вымысел,

осознававшийся автором саги тоже в качестве правды), то ДШl него, ра­
зумеетсн, абсолютно исключена возможность занять по отношению к
материалу саги такую позицию, какую занимает романист по отноше­
нию к романному повествованию.

Известно, что и автор романа может не выступать на его страницах

в качестве всеведущего наблюдателя; он тоже может прибегать к спосо­
бу бесстрастной фиксации симптомов, предоставляя llИтателю самому

судить о смысле тех или иных поступков или слов персонажеЙ. Но
сходство между антором саги и современным романистом при этом чи­
сто внешнее. Ведь недоговоренность в современной литературе

-

не

более как прием, придаюший повествованию большую напряженность,
активизирующий читательскую мысль. Автор при этом все равно при­

сутстнует

-

со своей индивидуальной интонацией, знаниями, фантази­

ей, манерой повествованин, лексикой. Например, Фолкнер, Хемингу­
эй или Гамсун могут время от времени прибегать к «симптоматическо­
му» показу героев, и тем не менее на каждой странице их про изведений

отчетливо виден автор. Полностью спрятатьсн от llИтателя современный
автор не может (и, вероятно, не хочет).

Объективность романиста

-

специальный прием, осознаваемый на

фоне всего опыта предшествовавшего развития литературы, тогда как
объективность автора саги

органическое свойство эпического жанра,

-

равно как и свойство мышления 'lеловека того времени. Эту объектив­
ность автор саги сохраняет и в тех случаях, когда пишет о весьма близ­
ких ему во времени, непосредственно касаюшихся его событиях. При­
мером может служить «Сага О Сверрире». Король Сверрир, сказано в

предисловии к саге, сам говорил Карлу Йонссону, аббату, первым за­
писавшему эту сагу, что именно надлежит ему писать. Казалось бы, в
саге должна была проявитьсн тенденциозность в изображении борьбы,
которую узурпатор Сверрир вел против норвежского короля МаГllуса

Эрлингссона и его отца. Между тем сага эта

-

отнюдь не «пропаганди­

стское оружие,), как утверждали некоторые историки, и в ней с большой

объективностыо показаны события гражданской войны в Норвегии 11
конце Х[[ в. Объективность

-

функцин эпического жанра. Сага как бы

«сама себя рассказывает». Автор в ней почти неошутим~.

* **
Объективность саги проявлнется и в том, как в ней раскрываетсн внут­
ренний мир человека, его чувства и переживанин. По мнению отдель­
ных исследователей, такого рода описанин в сагах совершенно отсут­

ствуют, так как саги об исландцах якобы не ставили себе подобной за-

[О4

дачи: человеческая личность, согласно этой точке зренин, еше не на­

столько привлекала к себе внимание, чтобы стать объектом изображе­
ния в литературе, и в сагах описываются, собственно, не люди сами по

себе, но события

распри, вражда, месть 5 •

-

Трудно, однако, назвать великие произведения литературы, в кото­
рых человеческая личность не являлась бы объектом изображения.

Способы художественного исследования личности могут быть самыми
разнообразными

от героической песни до психологического романа,

-

от библейской «Книги Иова» до «Фауста», как неодинаковы и самые
типы человеческой личности, формируемые разными культурами.
Если говорить о том, что личность, изображаемая в сагах,

-

иная,

нежели личность героя современной литературы, то это бесспорно. Но
столь же неоспоримо и то, что в сагах об исландцах проявляется самый
пристальный интерес к человеку и к его внутреннему миру.

Во-первых, распри, которые, действительно, стонт в центре внима­
нин автора саги,

-

это конфликты между людьми, вызванные их стра­

стями и интересами, это человеческие события, в которых вынвляются

качества и характеры их участников. Распрями измеряется достоинство
героев

саги,

в

них

проверяется

ценность человека,

его

сушность.

Вспомним, как описаны эти распри. Они мотивированы человечески­
ми характерами. интересами, и если эти мотивы не всегда вполне лич­

ные, индивидуальные, то не потому, что личность не имела ценности в

глазах общества, но потому, что самая эта личность не была вполне
обособлена в недрах группы и руководствовалась в своих поступках и

мыслях ее установками. В мотивах, толкающих человека на столкнове­
ние с другими, всегда на первом месте

-

забота о чести и достоинстве,

о доброй славе его самого и его семьи, круга сородичей и друзей.

Далее, при описании акта мести, вооруженного конфликта в цент­
ре внимания стоит ОШIТь-таки человек. Автор сосредоточивается на де­

монстрации мужества героя, его силы и боевой сноровки. В основе та­
ких бесчисленных описаний в сагах неизменно лежит мысль: в схват­
ке с врагами герой переживает жизненную кульминацию, этот момент
есть высший и центральный момент его жизни

-

пото~[у-то вокруг этих

эпизодов строится любая сага об исландцах.
Во-вторых, с мыслью, что в сагах нет описаний чувств и пережива­
ний их персонажей, трудно согласиться потому, что на самом деле эти

эмоциональные состояния изображаются, но изображаютсн они не так,
как в современной литературе, не путем аналитического описании внут­

реннего мира и психологических состояний героев, а опнть-таки «сим­
птоматически», через поступки, слова людей, изменения в их лицах,

смех и Т.д. Из этих симптомов переживания становнтся очевидными.
Когда Бергтора, жена Ньялн, передает сыновьям, что их назвали
«навознобородыми», а их отца «безбородым», Скарпхедин отвечает:
«Нашей старухе нравится подстрекать нас», и ухмыляетси, (,но на лбу у

него выступил пот, а щеки покрылись красными пнтнами. Это БЫ,10

необычно». Ночью же Ньяль услышал звон снимаемой со стены секи­
ры и увидел, что щитов нет на обычном месте, где они висели «(Сага О
Ньнле», гл.

44).

Слова о том, что сыновьн Ньяля были вне себя, разгне­

вались, пылали жаждой мести и Т.П., уже излишни.

105

Пастух рассказал Гуннару, что враг поносит его и утверждает, буд­

то Гуннар плакал, когда тот наехал на него. «Не стуит обижаться на сло­
ва,

-

сказал пастуху Гуннар.

-

Но с этих пор ты будешь делать только

такую работу, какую захочешь». Гуннар седлает коня, берет щит, меч,
копье и надевает на голову шлем. Копье громко зазвенело, это услыша­
ла мать Гуннара и сказала: «Сын, ты В сильном гневе. Таким я тебя еще
не' видела». «Гуннар вышел, воткнул копье в землю, вскочил в седло и
ускакал» (там же, гл.

54).

Переживания, чувства и намерения Гуннара

совершенно ясны и подтверждаются схваткой с врагами, которая опи­
сывается далее.

Асгерд и Ауд, персонажи «Саги О Гисли», обмениваются фразами,
имеющими большое значение для дальнейшего конфликта; но все, что
прямо сказано о связи Асгерд с Вестейном, заключено в словах Ауд:
«Ты навряд ли стала бы просить меня об этом (о том, чтобы скроить
рубашку.

-

А.г.), если бы надо было кроить рубашку для моего брата

Вестейна» (гл.

9).

Рубашка становится знаком, свидетельствующим о

чувствах, о которых сага прямо не говорит.

Примером крайней сдержанности в изображении глубоких пережи­
ваний героев, равно как и «симптоматического» способа их демонстра­
ции может служить следующая сцена из «Саги О Сыновьях Дроплауг».

После убийства Хельги, сына Дроплауг, его младший брат Грим в тече­
ние нескольких лет ни разу не засмеялся. Наконец, ему удалось умер­
твить главного своего врага и, избежав преследования, вернуться до­
мой, где его спрашивают о новостях, но он говорит, что ничего не про­

изошло (типичная для персонажей саги героическая сдержанность!). На
другой день, когда Грим играл в шахматы с пришедшим к нему гостем,

вбежавший в помещение мальчик, сын Иорун, нечаянно столкнул фи­
гуры, испугался и со страху издал неприличный звук. Грим расхохотал­
ся. Тогда Иорун подошла к нему и спросила: «Что же на самом деле
произошло во время твоей поездки прошлой ночью, и какие новости ты

принес?». Грим отвечает несколькими стихами, из которых становится
ясным, что он отмстил убийце брата. Современный читатель может и не
связать причину смеха Грима с замечанием о том, что тот не смеялся
после гибели брата, но женщина в его доме немедленно безошибочно
реагирует на поразивший ее хохот Грима. Шахматная игра и конфуз
вмешавшегося в нее ребенка играют роль «спусковой пружины», И В

смехе Грима выявляется разрядка того напряжения, в каком он пребы­
вал, пока не умертвил врага. Художественный эффект точно рассчитан
и действует безошибочно.

Можно заметить, что наибольшую сдержанность саги проявляют
именно в те моменты, когда переживания героя достигают наибольшей

силы. Узнав о гибели близкого родственника или друга, человек молчит
и не выражает горя. Объясняется это не эмоциональной бедностью и не
отсутствием интереса к переживаниям или к личности в саге, напротив,

это молчание и уход в себя

-

показатели углубленной и интенсивной

внутренней работы чувств и мысли: человек думает о главном, а глав­
ное

-

не оплакать убитого, но отмстить за него! Поэтому в сагах не раз

описывается сцена, когда жена, старик-отец или маленький сын при

вести о смерти мужа, сына, отца без слез и стенаний хватаются за ору-

106

жие, если виновник рядом. Сдержанность, проявляемая в сагах, когда
подразумеваются бурные чувства,

-

своего рода «минус-прием».

Склонность К «симптоматическому» показу переживаний проявля­
ется в употреблении в сагах такого эпического приема, как бы контра­
стно дополняющего и оттеняющего этот «минус-прием», как гипертро­

фия внешних признаков эмоционального возбуждения. На Эгиле лопа­

ются при горестном вздохе .одежда и чулки. Флоси, которого Хильди­
гунн призывает к мести, впал в такое волнение, «что лицо его делалось

то красным, как кровь, то бледным, как трава, то синим, как смерть»

(. Заложен в ней комический эле~'lент или же это
лишь впечатление современного читателя, не имеющее ни'[его общего
с восприятие~f средневековыми скандинавами рассказа о встрече Тор­
стейна с черто,

')

Мне кажеТС5f важным обратить внимание на следующие ~!OMeHTЫ,
Во-первых, сцею, с чертом происходит в отхожем месте, и '[ертенок,
беседуя с исландцем, постепенно подбираетсн поближе к Торстейну,
пересаживаясь с одного сидения на другое, Трудно удержаТЬС}1 от ~!ыc­

ли, что перед нами

-

сознательное «снижение,> образа

воплощение зла, низменного на'lала,

'lepTa.

Нечисть

-

выходец из «нижнего царства,>,

здесь оказывается еще и завсегдатаем нужника. Это «снижение» стано­
вится еще более явным в момент, когда звонит колокол: черт про вали­

вается сквозь пол, «и долго был слыщен гул (или «стон'>'?

-

А,Г) от него

внизу в земле». Куда он проваливается'? Непосредственно под полом
расположено было отхожее место

-

отправился ли бес в ад или в нечи­

стоты') Или то И другое нераздельно?

117

Во-вторых, вопли черта, или «ЖИВОГО мертвяка», демонстрирующего
крики терзаемых в аду, должны были производить смешанное впечат­

ление. Сколь ни страшны эти вопли, то, что черт выбивается из сил,
дабы удовлетворить любознательность Торстейна, вряд ли могло не ве­

селить читателя или слушателя. Дикие крики беса в нужнике комичны.
Но вместе с тем он имитирует страдания Старкада, который хуже всех
терпит муки в аду, и это изображение мучений живо напоминает об
ужасах, ожидающих грешников 1U • Рядовые христиане были особенно
восприимчивы именно к обещанию загробных мук для нарушителей
церковных заповедей. Не следует ли предположить, что если эта сцен­
ка и исполнена комизма, то комизма, смешанного с ужасом?
Таким образом, видеть в этой «пряди» только комическое, действи­
тельно, значило бы «вчитывать» В нее современное отношение к сказ­

кам о черте. Но рассказ этот не просто комичен

-

он трагикомичен,

смешное неразрывно переплетено, сплавлено в нем со страшным. Заг­
робный мир в любом случае

-

и как языческая Хель, и как христи­

анский ад (если вообще их различали)

-

был для средневекового че­

ловека серьезнейшей реальностью, следовательно, источником интен­

сивных эмоций и живых конкретно-чувственных картин. То невырази­
мо-страшное, что связывал ось с образом пекла, можно было эмоцио­

нально преодолеть только комическим его «снижением». В этом раз­

венчании ада я вижу смысл «Пряди О Торстейне Мороз-по-коже». Сме­
ховая трактовка черта была вообще характерна для средневековой
литературы.

Но если мы приходим к заключению, что в повествование о Тор­
стейне Мороз-по-коже комическое не «вчитывается» современным ис­
следователем, ибо присутствует в нем изначально в сложном и проти­
воречивом комплексе, в сплаве с инфернально-жутким, то это не озна­
чает, что мы вообще застрахованы от опасности «вчитать» юмор В древ­
неисландские тексты, его не предполагавшие. Например, в рассказе о
стычке между двумя кликами исландских бондов, происшедшей из-за
притязаний одной стороны на право справлять нужду на поле судебного

собрания и отказа другой согласиться на такое осквернение священного

места «. «И если один из нас пошлет друго­

му свою половину, это будет значить, 'lТO его жизнь в опасности. Есть
у меня предчувствие, что не миновать нам такого обмена, хотя бы сами
;\IЫ и не встре~ились» (гл.

8).

Так все и П j ')изошло, ибо все предсказания и предчувствин в сагах

обязательно осу"tествляются.
Выше была

01,.le LleHa

противоположность отношения к семейной

чести Гисли и Торкеля. Но их характеры вообще совершенно различны.
Гисли был очень трудолюбив и прилежен, Торкель же «очень важничал

и ничего не делал по хозяйству,>. Вел он себя эгоистично. Ему принад­
лежит выражение: «Всяк сам себе товарищ,>, и его поведение в саге оп­
ределяется именно этой максимой.

Вскоре Торкель подслушал разговор между Ауд, женой Гисли, и Ас­
герд, своей собственною женой, из которого, при всей сдержанности и

немногословии женщин, явствовало, 'lТO Асгерд неверна мужу и близ­
ка с ВестеЙном. Однако попытка Торкеля отказать жене в праве делить
с ним супружеское ложе была тут же пресечена Асгерд, пригрозившей

125

ему немедленным разводом, на что он не решился. Показательно: тут

нет никакой сцены ревности, происходит лишь беглый обмен очень
сдержанными репликами, и все, как будто, улаживается. О противоре­
чивых и бурных чувствах Торкеля можно лишь догадываться.
Но эти сцены, характеризующиеся обычной для саги умеренностью
выражений и потаенностью внутренних переживаний героев, отмечены

роком. Торкель, узнав неприятную для него правду, восклицает: «Слы­

шу слова ужасные! Слышу СЛОiШ роковые! Слышу слова, чреватые гибе­
лью одного или многих!» (это, очевидно, скрытая цитата из какого-то
поэтического произведения). Гисли в свою очередь, узнав о случившем­
ся, очень озабочен и вновь повторяет: «Устами людей гласит судьба, и

чему быть, того не миновать». Упоминание судьбы

-

своего рода реф­

рен в «Саге О Гислю>.
После этого начинается

-

точнее, получает ускорение

-

движение

конфликта. Торкель отделяется от Гисли и переселяется к своему зятю
Торгриму. Затем они вместе с другим Торгримом, искусным колдуном И
кузнецом (опять то же сочетание!), изготовляют копье из обломков меча

Серый Клинок и насекают на нем тайные знаки, т.е. изготовляют магичес­
кое оружие. Из связи событий ясно, что это оружие предназначено для
умерщвления Вестейна, которьsй как раз возвратился в Исландию.

Узнав оприезде Вестейиа, Гисли пытается предостеречь его, но гон­
цы, которым Гисли вручил свою половину монеты для передачи ему,
настигают Вестейна слишком поздно, и тот отказывается возвратиться

с пути, опять-таки ссылаясь на судьбу: «Теперь текут все воды к Фьор­
ду Дюри, и я поскачу туда же» (гл.

12).

Для современного читателя

сравнение пути человека с мчащейся водой не более, чем поэтическая кар­

тина, но в «Саге О Гисли» вряд ли это лишь поэтическая картина. А. Вольф
усматривает здесь аналогию между внешним миром и человеческим

поведением: вид потоков внушает Вестейну чувство неудержимости,
они «диктуют ему свой закон», и он не свободен принять иное решение.

Так или иначе, но отказ Вестейна прислушаться к предостережению и
сойти со своего пути невольно напоминает спонтанные решения неко­

торых эддических героев, например решение Гуннара принять пригла­
шение Атли, хотя ему совершенно ясно, что эта поездка чревата для
него гибелью. В саге, в отличие от «Песни об Атли», нет клятв и само­
заклятий, герой скуп на слова и жесты, но пафос ситуации тот же, он
только выражен в саге с помощью иных средств.

Узнав о решении Вестейна, Гисли говорит: «Значит, так тому и бытЬ»,
смиряясь С неизбежностью. Вестейн привез из-за моря подарки сестре,

Гисли и своему побратиму Торкелю, однако последний отказывается
принять дар, говоря: «Маловероятно, что Я отдарю Вестейна», и Гисли
опять подумал, что «все идет одно к одному». Дар требовал отдариванья,

и обмен дарами влек за собой установление дружеских отношений или
предполагал их наличие, укрепляя дружбу. Отказ принять дары был
равноценен разрыву связей, и так он и был истолкован Гисли.

Далее начинается то, что на современном языке называется детек­
тивом. После дурных предзнаменований и зловещих снов, троекратно
тревоживших Гисли, совершается таинственное убийство Вестейна.
Перед рассветом кто-то подошел к его ложу и вонзил ему в грудь копье.

126

Почувствовав удар, Вестейн успел произнести слова: «Прямо В сердце»,

и упал мертвый с лавки, а убийца удалился. Кто убийца

-

неизвестно.

Из дальнейшего содержания саги это так и остается не вполне опреде­
ленным, и мнения толкователей разделились. Одни полагают, что Ве­
стейна убил Торкель, другие

-

что убийцей был скорее Торгрим, хотя

и признают, что окончатеЛЬflО эту загадку, возможно, никогда не уда­

стся разрешить. Между тем это вопрос далеко не второстепенный с точ­
ки зрения толкования поведения Гисли и его этических требований, его
роли во всей этой истории. Я бы сказал, что это вопрос концепции саги.

Свершилось подлое убийство

-

так древнее скандинавское право

квалифицировало умерщвление человека «не по правилам»: Вестейн
убит ночью, без предупреждения, т.е. лишенный возможности защи­
щаться; к тому же убийца не объявляется и впоследствии. Гисли выни­

мает копье из раны Вестейна и, никому не показав его, бросает в ларь.
Тот, кто вынул оружие из раны, принимал на себя обязанность мстить.
Гисли ясно, что убийца приходил из дома Торгрима, и он посылает

свою воспитанницу разузнать, что там делается. «Там все на ногах и
вооружены»: Торгрим, Торкель и колдун-кузнец Торгрим Нос. Воспи­
танница рассказала Гисли, что «Торгрим сидел во всех доспехах, в шле­
ме и при мече. Торгрим Нос держал в руках топор, а Торкель обнажил
на пядь свой меч». Итак, они ожидают ответной мести. А. Холтсмарк,
ссылаясь на «закон эпоса», согласно которому особую значимость име­
ет число «три», высказывает такое предположение: раз при описании

сидящих в доме троих вооруженных людей Торкель назван последним,
значит: он-то и есть убийца!
Торкель и Торгрим приходят на погребение Вестейна, и Торгрим,
напомнив об обычае обувать покойника в «башмаки Хель», чтобы он в
них вошел в Вальхаллу, производит этот обряд над ВестеЙном. Смысл
ритуала, по-видимому, в том, чтобы мертвец не возвратился с того света
(Хель

-

богиня загробного мира и название самого этого мира мертве­

цов). Однако о реакции Ауд на смерть брата с большой настойчивос­

тью, дважды (что производит необычное впечатление, если помнить об
общей сдержанности персонажей саг на слова) спрашивает Торкель.

Эта особая озабоченность Торкеля, неспособного сдержать свои чув­
ства, также служит, с точки зрения А. Холтсмарк, доказательством его
виновности в смерти Вестейна.
Симптоматично, что обвинение в убийстве Вестейна никому не
предъявляется и Гисли, горюющий из-за его смерти, ничего до време­
ни не предпринимает. Если убийца

-

Торкель, его брат, это объяснимо.

Некоторое время спустя во время игр в мяч Гисли и Торгрим про­
являют взаимную враждебность и толкают друг друга. При этом они
обмениваются многозначительными краткими висами, а Торгрим по­
глядывает на курган Вестейна. Торкель, как кажется, подогревает их
ссору.

Следует упомянуть, что, помимо всего прочего, Торгрима и Гисли
разделяло теперь и отношение к языческому ритуалу: Гисли «не прино­

сил больше жертв», хотя и устраивал пиры при наступлении зимы (гл.
а Торгрим во время осеннего пира приносил жертвы Фрейру (гл.

Различие немаловажное!

127

10),
15).

и вот, готовясь к пиру, Торгрим вспоминает о тех тканях, которые

н свое время Вестейн хотел подарить Торкелю, и посылает за ними к

Гисли воспитанника Торкеля ГеЙрмунда. Тот не хочет идти, и тогда
Торгрим дает ему пощечину. Гейрмунд повинуется, но не скрывает сво­
его намерения рассчитаться с ним за обиду. Гисли, узнан об этом про­
исшестнии, использует его для того, чтобы попросить Гейрмунда оста­
нить незапертыми двери в доме Торгрима, и Гейрмунд, осведомившись

лишь о том, не повредит ли это Торкелю, соглашается.
Глава

1б

саги, в которой описывается ночной визит вооруженного

копьем Серый Клинок Гисли в дом Торгрима, завершившийся убий­
ством последнего, заслуживает того, чтобы ее процитировать почти

полностью. Сцена эта поразительна по наглядности, она, если можно
так выразиться, «кинематографична».

(' Вот

се_1И люди в Холме вечером пить, а потом ложатся по лавкам и

засыпают. Гисли сказал своей жене Ауд: "Я не задал корма коню Тор­
келя Богача. Выйдем вместе, и ты запри за мной и, пока я хожу, не ло­
жись, а когда вернусь. отопри мне". Он достает из .1аря копье Серый
Клинок. На нем синий плащ поверх рубахи и холщовые щтаны. Он идет
к ручью, протекающему между обоими хуторами: в обоих хозяйствах
брали оттуда воду. Он идет по дорожке к ручью, потом идет вброд до той

дорожки, что вела к другому хутору. Гисли знал в Морском Жилье все
ходы и выходы, потому что сам его строил. Там был вход через хлев, туда

Гисли и пощел. С каждой стороны СТОН.l0 по тридцати коров. Он свнзы­
вает им попарно хвосты, запирает за собой хлев и прилаживает запор

так, чтобы нельзя было открыть, если кто захотел бы выйти. Потом он
идет в жилую часть дома. Гейрмунд сделал свое дело: засовов на дверях

не было. Вот входит Гисли и запирает двери, как они были заперты с
вечера. Он делает все очень медленно. Заперев дверь, он стоит и прислу­
щивается, не проснулся ли кто, и убеждается, что все спнт. В доме было

три огня. Вот он берет с полу охапку тростника, скручивает его в жгут
и бросает в один из огней. И огонь гаснет. Потом он стоит и ждет, не
проснется ли кто, но ничего не слыщно. Тогда он берет другой пучок

тростника и бросает его в следующий огонь, и тот гаснет. Тут он заме­
чает, что спят-то не все. Ему видно, как к самому дальнему светильни­
ку тянется рука юнощи, снимает светильник и тущит свет. Тогда он идет
в г.lубь дома к спальной нище, где спали Торгрим с его сестрой. Двер­
ка нищи была не заперта, и оба лежали в постели. Вот он идет туда, ща­
рит впотьмах перед собою и касается рукой груди Тордис: она спала с

краю, Тордис сказала: "Почему у тебя такая холодная рука, Торгрим?"

-

и разбудила его. Торгрим сказал: "Хочещь, я повернусь к тебе?". Она­
то думаю\, что это он положил на нее руку. ГИС-1И пережидает немного
и согревает руку у себя под рубахой, они же оба засыпают. Тогда Гисли
тихонько касаетсп Торгрима, чтобы тот проснулся. Торгрим думал, что
это Тордис его рюбудила, и повернулсп к ней. Тут Гисли одной рукой
срывает с них одеяло, а другою насквозь пронзает ТОРГРИМi\ Серым

Клинком, так что острие засело в дереве. Тордис закричала: "Люди, все,
кто есть здесь, ПРОСЫПi\йтесь! Торгрима убили, моего мужа"'. Гисли по­

спешно БРОСi\ется назад к хлепу, выбегает, как он и ДУМi\Л, из дома и

128

плотно затворяет за собой дверь. Потом он той же дорогой возвращает­
ся к себе домой, и после него не остается следов. Когда он прищел, Ауд
отодвинула засов, и он идет прямо в постель и держитсн как ни в чем не

бывало, С,10ВНО бы он ничего и не сделал. Все люди в Морском Жилье
были пьяны и не знали, что делать. Убийство застало их врасплох, и по­
тому они не предприняли ниче~о толкового" (пер. О.А. Смирницкой).

Этот текст, в высшей степени характерный для стиля исландских
саг, помимо всего прочего, очень наглядно показывает следующую осо­

бенность их языка: прошедшее и настоящее время в саге перемежают­

ся как в соседних фразах, так подчас и в пределах одной фразы. На пер­
вый взгляд, такое чередование глаголов в

praesens

и в ргаеtегitl1П1 может

по казаться произвольным и служить свидетельством того,

что сага

представляет собой запись устного рассказа, в котором подобная непос­

ледовательность вполне естественна. Но перемежающееся употребле­
ние прошедшего и настоящего времени в сагах вовсе не случайно. Ак­
туальное действие, которое выступает на первый план и привлекает

наибольшее внимание повествователя, передается в настоящем време­
ни, тогда как действия второстепенные, лишенные актуальности, изоб­

ражаются глаголами в прошедшем времени'. В результате достигается
большая «выпуклость,> главного действия, оно воспринимается как «си­
юминутное», читатели или слушатели саги ( при описы­

ваемом событю). Рассказ получает дополнительную убедительность,
«документальность,>, протокольность. Это неплохо видно из приведен­
ного отрывка, где драматизм происходящего, сосредоточенный в Гис­
ли, подчеркнут соответствующим употреблением времен 1 .
Еще один комментарий к тексту. Может возникнуть вопрос, что оз­
начает связывание хвостов коровам? Считают, что этот акт лишен вся­
кого практического смысла. Безусловно. Но, на мой взгляд, сага не упо­
мянула бы этого, если б поступок Гисли был вообще бессмысленным.
В исполненной напряженности сцене едва ли уместны такие лишенные

значения факты. Другое дело, мы можем не расшифровать смысл это­
го поступка. В данном случае я склонен полагать, что связывание Гис­
ли хвостов трем десяткам пар коров в чужом хлеву, Т.е. в помещении,

непосредственно примыкающем к дому, где он намерен совершить тай­

ное убийство, имело смысл: Гисли хотел продемонстрировать свое бес­
страшие. Ведь на эту процедуру должно было уйти немало времени.

Гисли действует (до нанесения удара Торгриму) крайне неторопливо,
что прямо подчеркнуто в цитированном отрывке. Р. Принц дает другое
объяснение, ссылансь на сходный эпизод из «Саги О Сыновьях Дропла­
уг,>: Гисли связывает хвосты коровам, чтобы затруднить преследование
его обитателями дома после того, как он совершит убийство. Но дело в

том, что никакого преследования не было, и Гисли ушел из дома Тор­
грима, никем не замеченный!
Современные комментаторы (т. Андерссон) находят в сцене убий­
ства Торгрима указания на скрытый эротизм отношения Гисли к сво­
ей сестре

-

ведь он касаетсн груди ТОРДис 4 • На этом основании Х. Пал­

ссон строит теорию, согласно которой Гисли убивает Торгрима отчас­

ти и из ревности: он ревнует к Торгриму не только свою жену, которая

129

встречалась с ним до выхода замуж за Гисли, но и собственную сестру!
Палссону мало, однако, такого подозрения, он полагает, что отношения

Гисли с Вестейном имели также извращенный характер. Убийства Ве­
стейна, Торгрима и Гисли, пишет Палссон, происходят в момент сме­
ны лета зимой, и это обстоятельство истолковывается им как скрытая
форма языческого ритуального жертпоприношения богу плодородия

ФреЙру5. Подобные толкования, свидетельствующие об остроумии ис­
ландского исследователя, все же кажутся надуманными.

В отличие от эпизода с гибелью Вестейна, сцена убийства Торгри­
ма написана так, что убийца известен с самого начала,

-

известен чи­

тателю, но не жителям дома Торгрима. Впрочем, Торкелю это стало из­
вестно. Когда люди из Морского Жилья приходят в усадьбу Гисли, они
застают его в постели. Торкель воше,1 первым и увидел замерзшие и
заснеженные башмаки Гисли, и «он пихнул их подальше под лапку,
чтобы не увидели другие» (гл.

17).

Сам Гисли до поры скрывает свою

роль. На погребении Торгрима он прибегает к обряду, по своей сути

аналогичному тому, какой выполнял Торгрим при похоронах Вестейна:
он приносит огромный, как скала, камень на погребальный корабль, на

который положили тело ТОРГРИJ\ra и который затем засыпали в курга­
не на языческий манер. Как и «башмаки Хель», камень, водруженный
на погребальный корабль, должен был помешать мертвецу возвратиться

в мир живых, чтобы отмстить убийце. Иными словами, Гисли сделал
для Торгрима то же, что Торгрим сделал для Вестейна, а поскольку нам
известно, что Гисли

-

убийца Торгрима, логично заключить, что Тор­

грим убил Вестейна. Симметричность поступков и ситуаций вообще
характерна для этой саги.

Мысль о том, что убийца Вестейна именно Торгрим, хочет, по мне­
нию А. Холтсмарк, внушить всем Гисли. Она пишет: Гисли уверен, что
убийuа Вестейна

-

Торкель, но мстить брату невозможно, и Гисли ста­

раетсн его выгородить, свалив вину на Торгрима. Он совершает убий­
ство последнего для того, чтобы отвести подозрения от брата. Таким
образом, и в данном случае, как неоднократно раньше, Гисли выступает

в качестве стража семейной солидарности. Убийство Вестейна Торке­
лем для Гисли трагично: оно порождает конфликт между долгом, нала­
гаемым дружбой и побратимством, с одной стороны, и родственным

долгом, с другой. Взнв вину на себя, умертвив Торгрима, Гисли всем
рискует, и действительно. его обънвляют вне закона и в конечном сче­
те он гибнет. При этом Торкель не оказывает ему, несмотря на нео­
днократные призывы Гисли, никакой помощи. Конфликт, в высшей

степени многозначительный для человека той эпохи! Гисли, с точки
зрения А. Холтсмарк, трагическая фигура переходного времени, когда
происходила смена традиционных uенностей нопыми. Родовое чувство
вытесняется индивидуализмом.

Но посмотрим, как развивались события дальше. Брат Торгрима
Бёрк платит колдуну Торгриму Носу за то, чтобы тот наворожил несча­
стье убийце его брата, между тем как жертвы rюкойного Торгрима, при­

несенные в свое время Фрейру, видимо, снискали расположение к нему
этого божества. Всё против Гисли. Мало того, его сестра Тордис выхо­
дит замуж за брата покойного мужа, подобно тому как прежде замуж за

]30

Гисли Старшего вышла вдова его брата. Тордис разгадывает смысл
висы, произнесенной Гисли: он признался, что убил Торгрима. Она от­

крывает это Бёрку. Тем самым сестра, поставленная силой обстоя­
тельств между братом (Гисли) и мужем (Бёрком), принимает сторону
мужа. За этой изменой сестры семейному долгу, изменой, которую Гис­
ли тут же клеймит висой, где говорит, что не уподобит Тордис эддичес­

кой Гудрун, отмстившей мужу за смерть братьев, следует измена и бра­
та: Торкель отступается от Гисли, ссылаясь на убийство им Торгрима,

своего зятя и побратима. Затем он четырежды отвергнет просьбы Гис­
~1И о помощи,

И тот предречет ему смерть, которая

последует прежде

смерти самого Гисли.
Гисли, объявленный вне закона, из-за колдовства Торгрима Носа не
в состоянии заручиться поддержкой могущественных людей. И хотя он

долгое время ускользает от врагов, «не было ему счастья» (гл.

27).

Меж­

ду тем Торкеля убивают сыновья Вестейна, и Гисли, несмотря на пре­
дательство брата, готов за него отмстить, но мальчики скрываются.
Гисли прожил, после того как его объявили вне закона, дольше, чем

кто-либо в Исландии, не считая одного лишь Греттира, сына Асмунда,

-

тринадцать лет. Но судьба его решена, и он знает о ней от посещающих
его во сне женщин

-

доброй и злой. По-видимому, это зримые вопло­

щения его родовой судьбы, и недобрая женщина пересиливает 6 • В кон­
це концов он героически гибнет 11 бою, где ПрОТИII него сражаются

15

че­

ловек, а помогает ему одна лишь его жена. Только после смерти Гисли

его сестра Тордис вспоминает о своем родственном долге. Она пытается
(правда, без успеха) отмстить его убийце и разводится с мужем.
В заключение сообщается, как младший брат Гисли Ари убил сына
Вестейна,

-

того, который ранее умертвил Торкеля. Все счеты сведены,

и на этом сага о Гисли, сыне Кислого, заканчивается.
Пересказ саги, разумеется, не может претендовать на то, чтобы пе­
редать мастерство, с которым она написана. Исключительно велико
искусство ее построения, умение автора вводить параллельные, симмет­

ричные эпизоды. Повторение в саге ситуаций, обрисованных во всту­
пительной части, создает впечатление «архетипичности» всего происхо­

дящего; все описываемое в ней, собственно, уже имело место прежде:

и до Гисли был Гисли, который подобно ему, стоял на страже принци­
пав рода и его чести и так же, как герой саги, мстил поснгавшим на нее;

и прежде было магическое оружие Серый Клинок. Но «архетипы» саги
восходят к еще более древнему пласту жизни. Конфликт между побра­
тимами, завершающийся убийством одного из них,

-

тема цикла легенд

о Сигурде. Гуннар и Хёгни, связанные клятвами верности с Сигурдом,

не могли поднять на него оружия и натравили на него своего брата Гот­
торма, который не был ему побратимом. Формально клятвы ненаруше­
ны. Нетрудно допустить, что автор саги имел в виду эту эддическую си­
туацию, когда строил конфликт саги. Ведь другой эпизод из этого же

цикла отношении автора саги к материалу, к ее по­

строению, к композиции, изобразительным средствам?

Но возвратимсн к «детективной» стороне саги. Трудно сказать, со­
знательно ли старалсн автор заинтриговать своих читателей, скрыв имя

убийцы Вестейна, либо тогдащняя аудитория, в отличие от современ­
ных исследователей и читателей, нисколько не заблуждалась на этот

счет 7 • Скорее всего, здесь перед нами одно из проявлений «симптома­
тического" способа изображения событий и переживаниЙ. В саге нема­
ло указаний на убийцу Вестейна, но они таковы, что позволяют подо­
зревать как Торгрима, так и Торкеля. Аргументы А. Холтсмарк, УЛИ'lа­
ющие Торкелн, частично уже были упомянуты. Добавим еще, что сыно­
вья Вестейна убили Торкеля, и Холтсмарк полагает, что они-то долж­
ны были знать, кто убийца их отца; если б убийцей Вестейна был Тор­
грим, они удовольствовались бы его смертью. далее, норвежскан иссле­
довательница подчеркивает: Торкель знал, что Вестейн

жены; убит Вестейн был Серым Клинком

-

-

любовник его

наследственным оружием

Гисли и Торкеля; наконец, спрятав копье, вынутое из сердца Вестейна,
и никому его не показав, Гисли хотел избежать осуществления мести,
невозможной против брата. Гиели выбрал Торгрима в жертву в качестве
«козла отпущенин», чтобы отвлечь внимание от подлинного убийцы

-

Торкеля. К тому же Торгрим раньше дружил е женой Гисли, а такая
дружба, не завершившанся браком, позорила девушку. Центральный
конфликт саги, по Холтемарк, - это конфликт между братьями с их
разными идеалами и кодексами поведенин. Гисли, который прикрывает

собой брата, но не получает от него помоши,

-

поистине трагический

герой, борющийся е судьбой. «Сага о Гисли», заключает Холтсмарк, это

132

,) по своим героическим установкам, по демонстрируе­

\IЫМ в ней конфликтам, образам действующих лиц и идеалам, которые
их воодушевляют, по роли, отведенной в ней судьбе, стоит на том же

уровне, что и ЭДДИLlеские песни о Сигурде и «Песнь О нибелунгах>}ll.

***
Из всей разнообразнейшей литературы Средних веков сага восприни­
\Iается COBpeMeHHЫ~( читателем с наименьшими трудностями

-

произ­

ведения этого жанра, который давно завершил свою историю, оказыва­

ЮТСЯ куда более созвучными нашему художественному вкусу, нежели
рыцарский роман или песнь трубадура. Памятники средневековой ли­
тературы для нас

-

прежде всего именно памятники чужой эстетики,

далекой по своему мировосприятию. Сага обладает большей жизненно­

стью. Как это объяснить? Причина заключается, очевидно, в том, что в
саге была полностью решена та задача, которую три четверти тысячеле­
тия спустя пытаютсн решить иные мастера современной литературы. Я
имею в виду стремление многих авторов романов самоустраниться из
повествования, отказавшись от роли всеведущего и вездесущего деми­

урга. Идея Флобера: писатель должен уподобиться Богу, который все
сотворил, но нигде не виден,

-

идея, полностью недостижимая в усло­

виях господства индивидуального авторства,

-

оказалась реализованной

с наибольшим успехом и последовательностью в исландской саге. Макси­
l\lально возможнан объективность изображенин героев и событий; полней­
шее отсутствие авторских оценок и вообще какого бы то ни было вмеша­
тельства автора; драматичность диалога с богатейшим «подтекстом>),
обусловленным предельной сдержанностью выражений

LIYBCTB

и мыс­

"1ей; раскрытие внутреннего мира человека исключительно L(ерез показ

его поступков и иных внешних симптомов, без «залезания» ему в душу;
исключение из повествования всего, что прямо к сюжету не относится;

простота языка, лишенного вснкой метафоричности и субъективной
образности,

-

все это было достигнуто на заре европейской литературы.

И если ныне те или иные черты жанра саг созвучны тенденциям но­
вейшего романа, то эти сближения весьма интересны в типологическом

аспекте. Видимо, определенные точки на разных витках «спирали,) раз­
вития литературы как-то соотнесены. Такая связь обостряет наш инте­
рес к саге. Но она, разумеется, не может затушевать коренных различий
между сагой и романом Нового времени. Различия эти
противоположность

-

-

более того,

объясняются прежде всего разными авторскими

установками. Автор саги предельно безличен, автор Нового времени
предельно индивидуалИСТИL(ен. Именно по этой причине автор саги мог
черпать материал в устной народной повествовательной традиции, ра­

створяя в ней свою личность в такой мере, что, ОLlевидно. не сознавал

себн в качестве автора. Он был тот, кто «записал,), «составил,) сагу. Про­
заические произведения не создавались, а фиксировались

-

такова

была иллюзия эпохи. Но нынешнему исследователю саг незачем эту
иллюзию разделять. Высокие художественные достижения вряд ли воз­
можны без целенаправленных, вполне сознательных усилий.

Сага как жанр древнеисландской литературы, конечно, не родилась
из простой записи устных рассказов, и для того LlТобы возникли столь

135

совершенные произведения, нвно было недостаточно готовности их за­

писать, как мало было для этого и изобилия пергамента, перьев и зим­
него досуга. Своеобразие авторства в отношении саги заключается не в
том, '!ТО ее создатель действовал «бессознательно,) или «неосознанно»,
а в том, что свою вполне обдуманную ТВОрLlескую деятельность он не
воспринимал как полноценное личное творчество, Т.е.

не смотрел на

себя, как на суверенного создателя нового произведения, ибо пупови­

на, соединявшая написанную им сагу с устным рассказом, была для
него совершенно ясна. Автор саги видел в себе передатчика тех сведе­
ний, которые и до. и помимо него были известны; но в этом акте пере­
дачи он, точно так же как и поэт, который исполнял песнь с традици­

онным содержанием, должен был выявить все свои способности и зна­
ния: именно потому, что сюжет саги был всеобшим достоянием, он

обязан был изложить его наилучшим образом. «Изучая саги,
Халлдор Лакснесс,

-

-

говорит

мы можем в полном объеме понять подлинные

красоты литературы,). И добавляет: «Ведь саги

-

это лучшее, что знает

мировая литература»l). Во всяком случае, таково мнение исландца.

Послесловие
в книге я коснулся лишь некоторых проблем истолкования . с.
19

78).

В датских легенлах, которые изложены Снксоном Гра~1МНТИКО~f, как и в пес­

нях. использонанных датским ИСТОРИКО~f, встречаются и измена сестры брату,
которого по ее наущению убивает ее муж, и братоубийство, и кровосмеситель­
ство. и уxtерщвление ДРУЖИННИКО.\! своего господина.

2О Сгаu:;
21

F. ОЬсг dic sоgспаппtс gегшапiSС]lС ТГСLlе. - Historica. Ргаlш, 1959, yol. 1.

Григорий Турский (Н.

F., lll, 8),

рассказывая о смерти Ирминфрида (rep~feH­

фреда). ограНИ'lИвается сообщением о том, что неведомо кто столкнул его с го­
родской стены, как пере/швали, по наущению Теолорихн. Это все, что извест­
но историку УI в., или то. о чем Григорий Турский как историк, н не собира­
тель преднний, сче.l нужным упомянуть. Об этой легенде см. также:
Iгiпgсs

Wcg. - Zcitscl1l'itt

1liг

deLltscl1es

AltеrtLlШ Llпd

deLltscl1e

Litегаtщ

Meissnu R.

1919, Bd. 56;

See К. VOI1. Gегmuпisсl1С Нсldспsаgс, S. 168 t'.
22Schneider Н. Gсгшапisсl1С Неldспsаgе. Всгliп; Lcipzig, 1934, Bd. 11, 2. Abt., S. 140,
146 [.
23 В первой, наиболее ранней песни об Атли Гудрун, умертвин сыновей и мужн,

спн,1ив усадьбу со всеми до~!Очаднами, видиxtо, уничтожает и себн. В других
песнях этот фина.1 был изменен, ПОЯВ,lЯIOТСЯ повествонания о дальнейших пе­
рипетиях ее жизни. См.:

Becker J. Dic Atli-Licdef' def' Edda.

НаНе

a/S., 1907, S.

Н. GСfJ1шпiSС]lС Неldспsаgс, 1928, Bd. 1, S. 197.
24 Хойслер А. Германский героический эпос и сказнние о Нибелунгнх. М.,
с. 59, 86.

8з

[.

Schneide,.

2; Hцflel' О.

УОП К.
26

Deutsc]1C Hc]dcl1sagc. - 111:
HaLlck. Darmstadt, 1965, S. 69.

Zш gегmаl1iSС]1dСlltsсllСП

1960,

Hcldcnsagc / Hrsg.

В "Речах Атли». по-видимому, еще сохранились следы ритуалн: СЫНОАЫI Гуд­

рун, УС.lышав от нее о н;шерении умертвить их, отве'fают мнтери: «Принеси

детей в жертву

(bl6t),

коль желаешь,> (Аш,

78).

27 О ритуальной основе волшебной сказки см.: Проnn В.я. Исторические корни

волшебной сказки. Л.;
Огата.

1946. Ср.: Pl1illpotts В. E]dcr Eddu слелано из чтения С,10В: «Он". шарит впотьмах перед собой и

касается рукой груди Торлис: она спала с краю>,. Автор саги прямо объясняет,
почему Гисли коснулся сестры.
Н. Oeatll ill АlItllтп: Тгаgiс Eleтellts in Early Icelandic Fictioll. - BibliograpllY
ofOld Norsc-Icelalldic Stlldics 1973. Сорепlшgеп, 1974, р. 14 [, 19.

; Pd//son

6 Впрочем, выдвигались и иные толкования: в них вилели олицетворение двух

ре,lИГИЙ

-

валькирию и ангела-хранителя

-

либо отражение психологическо­

го конфликта в душе Гисли. Х. Па,lЛСОН пишет, что нигде в сагах нечистая со­

весть не исследована с такой глубиной, как в «Саге О Гисли>,; эти сны он ин­
терпретирует как КО/Jшары, ~Iучающие убийцу.
7

Х. Палесон предполагает, что в намерение автора входило оставить нераскры­

тым. кто из полозреваемых, Торкель И,lИ Торгри.\I, действительный уБИЙllа Ве­

стеЙна. Правла, он признает необычность такого приема в древнеисландской
литературе.

А. StLldics ill tllc Gisla saga, 1951, Bd. 2, 6.

Sшdiа

, Holtsmm'k

Norvegica etllllologica et folkloristica,

9 Andasson Н.М. Soтc Aтbigllities iп

Gisla Saga. - BibliograpllY 01' Old Noгsc­
lcelalldic StLldies 1968. СорепllаgСll, 1969.
'" Могут спросить. а откула же автору саги известны все подробности убийства

Торгрима, совеРlJlенного ГИС-lИ·.' Об ЭТО~I люли могли впоследствии частично
узнать от самого ГИС.1II, частично

-

от Гейрмунда, который наблюда,l поступ­

ки Гисли, наконен, от Тордис, и из показаний всех этих лиц могла составить­
ся картина. изложенная в 16-й главе саги. Я подчеркиваю: «.\lогла". а следова­

те,lЬНО, требование. преЛЪЯВ.1яе~юе к излагаемым в саге фактам
детельствоваННЫ.\lИ

"

-

-

быть засви­

в данном случае не нарушено.

Как утверждает Х. Па,lССОН, Гисли .\lожет служить опровержением теории о

том. что в сагах выражены героические идеалы языческой поры, ибо он, по
оценке Палссона. не человек чести, а хладнокровный убийца; лишь смерть его
героична, жизнь же Гисли представляет собой смесь трусости и упрямого

стре~ления Уllелеть

(Pdlson

Scalldinavia. 1974. Bd. 7.

р.

Н. Iсеlапdiс

64 [.).

Sagas

апd

Medieval Etllics. - Mediaeval

На это можно возразить, во-первых, что для

гер~шнцев честь и готовность совершить убийство не представляли никакого
противоречия. Во-вторых, героическое поведение в эпосе и в саге, разумеется,
не идентично. В частности, герой песни не будет спасать свою жизнь, а прямо
пойдет на С.\lерть, тогда как исландеll саги будет отстаинать свою жизнь, пока

возможно, но из этого никак не следует, что Греттир или Гисли не были геро­
Я.\lИ в глазах авторов саг и их аудитории!
12

В «Песни О нибелунгах" зафиксирована та же самая ситуация, что и в «Саге

О Гис,lИ": жена убитого ~стит братьям нместо того. чтобы, в соответствии с ар­
хаической этикой, держать сторону своего рода против чужака-мужа. Ситуация
та же, поэтика эпопеи и саги

-

-

разные. По Г. Гейнрихсу, различие между «Эд­

дой" И «Сагой О Гисли" состоит в том, что для Гудрун эддических песней нет
никакого конфликта ~lежду ее любовью к мужу и верностью роду, тогда как в

«Саге О Гис.lИ" этот конфликт Тордис осознает
Lшd

(Heinrichs

Gisla saga. - 111: Beitrage ZLIt' Oeutscllell Llпd Nordiscllel1
Leopold Magoll. Вегlill, 1958, S. 25).
13 Иностранная литература 1978 NQ 3, С. 277, 278.

146

н.м. NiЬеlLшgепsаgс
LiteratLIГ.

Festgabe

Юг

Литература

Переводы древнеисландских памятников
на русский язык
Старшая Эдда, превнеисландские песни о богах и героях

/

Пер. А. И.

Корсуна; Ред., вступит, ст. и ком мент. М.И. Стеблин-Каменского.
М.; Л.,

1963.

Беовульф, Старшая Эдда, Песнь о нибелунгах. М.,

1975

(Библиотека

всемирной литературы).

Младшая Эдда /Изд. подгот. О.А.Смирниuкая, М.И. Стеблин-Камен­
скиЙ.Л.,

1970.

Исландские саги /Ред., вступ. ст. и примеч. М.И. Стеблин-Каменского.
М.,

1956.

Исландские саги, ирландский эпос. М.,

1973

(Библиотека всемирной

литературы).

Сага о Греттире

Изд. подгот. О.А. Смирниuкая, М.И. Стеблин-Ка­

/

менскиЙ. Новосибирск,
Сага о Волсунгах

/

1976.

Пер., предисл. и примеч. Б.И. Ярхо. М.; Л.,

1934.

Жuрмунскuu В.М. Народный героический эпос. Сравнительно-истори­
чески е очерки. М.;Л.,

1962.

Макаев Э.А. Песни Эдды и устная традиuия.

-

В кн.: Проблемы срав­

нительной филологии: Сборник статей к 70-летию ЧЛ.-кор. АН
СССР В.М. Жирмунского. М.; Л.,

1964.

Мелеmuнскuй Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М.,
Мелеmuнскuй Е.м. Поэтика мифа. М.,

1968.

1976.

Пеmрухuн В.Я. К характеристике представлений о загробном мире у
скандинавов эпохи викингов

(JX-XI

нn.).

-

С. Э.>

1975, NQ 1.

Снuрнuцкая О.А. Функuия глагольных временных форм в «сагах об исландuах» (к поэтике саги).

-

Вестник МГУ. Филология.

СmеБЛUН-КШllенскuй м.и. Культура Исландии. Л.,
Сmеблuн-КамеНСI(UU м.и. Мир саги. Л.,

1976, NQ 2.

1967.

1971.

Сmеблuн-Каменскuй м.и. Миф. Л., 1976.
Хоuслер А. Германский героический эпос и сказание о НибеЛУНГdХ. М.,

1960.
A/mqvist Во. Noгron niddiktning: Traditions11istoriska stlldicr i versmagi, 1
StockllOlm ctc., 1965.
Anderssol1 Th. М. The Icelandic Family Saga: Ап Апаlуtiс Rсаdiпg, Саm­
bridge, Mass., 1967.
Baetke W Das Hcilige im Gспnапisсhсп. ТйЫпgсп, 1942.
Band/e О. Dic Vcrfasserfragc in den Isliiпdегsаgаs. - Zcitschrift fiir delltsche
Pllilologie, 1965, Bd. 84, Н. 3.

147

Вауе/жhmidt С. F

Thc EIcПlcnt of thc SlIРСП1аturаl in the Sagas of'Icclandeгs. Stlldics. Essays prcscl1ted to Ог. Н.С Lcach. Seattlc, 1965.
Becka 1. Oie Atli-Licdcr der Edda. Halle a/S., 1907.
Culbert Т. Tlle СопstГllсtiоп ofthc Gisla saga. - Sсапdiпаviап Stlldics, 1959,
vol. 31, N2 4.
Dallie//i М. Т l1itiation CcrCПlonial [гот Norse Litсгаtше. - Folk- Lorc, 1945,
vol. LVT.
Dl"Ol1ke U. Thc Poctic Edda. Hcroic PocПlS. Oxford, 1969, vol. 1.
DU/1u!zil с. Aspccts dc la fопсtiоп gllcrrierc CllCZ Ics Тпdо-сшореепs. Paris, 1956.
Dumezil с. Mythc et ерорес. т. 1. Paris, 1968; Т. 2, Paris, 1971.
Dumezil с. нсш et таlllСШ dll gllerгicr. Aspects mythiqllCS de la fonction
gllcггiere chcz Ics Т пdо-сшореспs. Paris, 1969.
Dumezil с. Оll Illythe аll готап. La saga dc HadingllS (Saxo GralllПlatiCllS Т,
V-VIIТ) et alltrcs cssais. Paris, 1970.
Foote Р. Ап Essay оп the Saga о!" Gisli апd its Icelal1dic BackgГOllnd. «TI1C
Saga of Gisli,>. Toгonto, 1963.
Gel1zma F. Оег Oichter der Atlakvioa. - Arkiv [ог nordisk filologi, 1926,
Bd.42.
Grimstad К. А COlllic Rolc ofthc Vikiпg in thc Family Sagas. - Тп: Stlldies [ог
Еiпаг Наllgсп. The HagLlc; Paris, 1972.
G/'ol1bech W. КlIltш lInd Religion dcr Gспnапеl1. Darlllstadt, 1961, Bd. 1, 2.
Hallberg Р. Mcdeltidslatin och sagaprosa. Nagra kOllllllcntarcr till Lars Lопп­
гoths stlldicr i dеп islandska sаgаlittсгаtшсп. - Arkiv [ог погdisk filologi,
1966,bd.81.
Неmреl Н Аtlаlllаlllпd gerlllanischer Stil. - Germanistische АЬhаl1dll1пgеп.
Breslall, 1931, Н. 64.
Heusla А. Oic аltgспnапisсhс Oichtllng. (2. AlIfl.) Оапnstаdt, 1957.
Holtsmark А. KOl1g Atlcs cdcr. - Мааl og Illinne, 1941, bd. 33.
Holtsma,.k А. Stlldies il1 the Gisla saga. - Stlldia Norvegica ethl1ologica et
folkloristica, 1951, Bd. 2, 6.
Hofla о. KlIltische Gchcilllblinde dcr Оегтаl1СI1. Fгаl1kfшt а/М., 1934.
Hofla о. Oas Opfcr im Sстпопепhаil1 1I11d die Edda. - Тп: Edda, Skaldcn,
Saga. Festschrift Felix Gспzтег. Heidelberg, 1952.
Hofler о. Sicgfried, АпniпiLlS lInd die SYlllbolik. - Тп: Festschrit! fiir F.R.
Schrodcr. Hcidelbcrg, 1961.
Hofla о. OClltsclle Heldcl1sagc. - Тп: ZLlГ gcrlllal1isch-delltschcn Hcldcnsagc/
Н rsg vоп К. Н allck. Оапnstаdt, 1965.
Hofla о. G6ttcrkolllik. ZLlГ Sclbstrclativierllng dcs Mythos. - Zcitschrift [йг
dClltschcs AltcrtLllll lInd dClltschc Litсгаtш, 1971, Bd. С, NQ 5.
Нуmаl1 S.E. Т\1С Ritllal Vicw of Myth and Mythic - JOLlГnal of Alllcrican
Folklorc, 1955, vol. 68, N2 270.
KOl1ig F.H TI1C Comic in tllC Tcclal1dic Family Saga: А Thcsis. Univ. offowa,
1973.
Kuhn Н ОЬсг nordischc lIпd delltschc Szепспгеgiс iп der Nibclllngendichtllпg. - Тп: Edda, Skaldcn, Saga. Fcstschrift Felix Gcnzmer. Heidelberg, 1952.
Liestol К. Thc Огigiп of thc Icclandic Family Sagas. Oslo, 1930.
Ljul1gbag Н. Trlla. Еп ordhistorisk lIndersokning till dcn погdiskа religionshistогiсп. - Arkiv for nordisk fiIologi, 1947, bd. 62.
Lonnroth L. ЕLlГорсап Sошссs of Tcelandic Sagc-Writing. Stockholm, 1965.
т п: Sсапdiпаviап

148

Lonnroth L. Det 1itteriira poгtriittet i latinsk historiografi OCl1 isliil1dsk sagaskrivl1iпg - еп kошрагаtiv studie. - Acta pi1ilologica scandil1avica, 1965, bd.
27, Н. 1-2.
Lonnroth L. Njit1s Saga. А Critical Intгoductiol1. Berkeley etc, 1976.
Markey TL. Nordic niovisLIГ. Ап il1stance of ritllal il1versiol1? - Mediaeval
Scandinavia, 1972,5.
Neckel G. Beitriige zur ЕddаfогsСlшпg. Dагшstаdt, 1908.
Neumann Е. Das Sci1icksa1 in der Edda. Giеssеп, 1955, Bd. 1.
Nordal S. is1el1zk шеl1пil1g. Reykjavik, 1942, Bd. 1.
Nordland О. Опnеgагdеl1. - Yikil1g, 1949, bd, 13.
Olrik А. Dаl1шагks Heltedigtnil1g, Bd. 1, Kobenl1avn, 1903; Bd. 2, КоЬеп­
havn, 1910.
Pdlsson Н. Deatl1 in Аutuшп. Tragic Еlешеl1ts iп Early lcelal1dic Fictiol1 Bibliograpl1Y of 01d Norse-lcelal1dic StLldies, 1973. Copenl1agel1, 1974.
Pdlsson Н. lcelal1dic Sagas and Medieva1 Ethics. - Mediaeval Sсапdiпаviа,
1974,7.
Р(шl F. Zш Poetic der Isliiпdегsаgаs. Еiпе Веstапdsаllfl1аl1ше. - Zeitsc1Hift fi.ir
deutscl1es Altегtшn lIl1d deutsche Litегаtш, 1971, Bd. С, Н. 3.
Phifipotts B.S. The E1der Edda and Апсiеl1t Scandinavial1 Dгаша. Call1bridge,
1920.
Piekarczyk S. Barbarzyncy i clHzescijanstwo. KOl1fГOl1tacie spoleczl1ycl1 postaw
i wzorc6w u Gегшаl16w. Warszawa, 1968.
Prinz R. Die Scl1i:jpfung der Gis1a Saga Sшssопаг. Bres1au, 1935.
Schach Р. Sоше Fопns of Writer lntrllsion il1 t11e islепdiпgаsОgш. - Scal1diпаviаl1 Stlldies, 1970, vol. 42, Ng 2.
Schneider Н. Gennanische Heldel1sage, Bd. 1, 11, 1. lInd 2. Abt. Berlin, Leipzig,
1928,1933,1934.
SC/1roder F.R. He1gi lIl1d Sigrlll1. - lп: Stlldia gепnаl1iса tilliigl1ade Е.А Kock.
LUl1d; Kopel111agen, 1934.
Scl!rijder F.R. Das SушроsiLl111 der Lokasel1na. - Arkiv [ог l10rdisk fi1010gi,
1952, bd. 67.
SC/1rij{ler F.R. Die Sage vоп Hete1 lInd Hilde. - Delltscl1e Уiегtеljа1шsсl1Гift
fi.ir Literaturwissenschaft lIl1d Geistesgesc11ichte, 1958, Bd. 32, Н. 1.
Sch,'oda F.R. Sigfrieds Tod. - Gепnаl1isсl1-ГОl11аl1isс11е M0l1atssc1Hift, 1960,
Bd.41.
Schroder F.R. Муt1юs Lll1d Heldensage. - lп: ZLIГ gеПllаl1isс11dеLltsсl1еl1
Heldensage. Чгg. уоп K.Hauck. Darl11stadt, 1965.
See К. von. Gerl1lill1iscl1e Heldensage: Stoffe, РгоЫеl11е, Met11Odel1. Fral1kfuгt
а/М., 1971.
Slrom F. Loki, ein l11уtlюl0gisсl1еs РгоЫеl11. Goteborg, 1956.
Sveinssol1 E.Of. Njats saga: kllnstverket. Bergen, Os10, 1959.
Thompson С. W Gis1a saga: the ldel1tity of Yesteil1's Slayer. - Arkiv [ог nordisk
filo10gi, 1973, bd. 88.
Тооm М. С. van den. ZLIГ StruktLIГ del' Saga. - Агюу [ог l10гdisk fi101ogi, 1958,
bd.73.
Tveital1e М. Ешореisk pavirkl1ing ра del1 погнше sаgаlittегаtllгеп. N оеl1
synspunkter. - Edda, 1969, Н. 2.
Tllrville-Petre E.O.G. Myth and Religion ofthe Noгtll. LOl1don, 1964.
Vries J. de. The Ргоblеш of Loki (F F СОШШLll1iсаtiОI1S, Ng 11 О). Неlsiпki, 1933.

149

Vries J. de. Betracl1tLlI1gel1 ZUI11 Miircllel1 besonders in seinel11 Verlliiltnis ZLI
Heldensage Lll1d Mythos (F. F. COl11l11unications, N9 150). Helsinki, 1954.
Vries 1. с/е. Loki ... ul1d keil1 El1de. - Festschrift fur F.R. SclHoder. Heidelberg,
1959.
Vries J. de. Heldel11ied Llпd Неldепsаgе. Вегп, Мuпсllеп, 1961.
Vries 1. с/е. А1tпогdisсllе Litегаtшgеsсllichtе. 2. АuП. Ber1in, 1964, 1967, Bd. 1-2.
Vries 1. с/е. А1tgеПШll1isсllе Religiol1sgescllicl1te. 3. АLlП. Вегliп, 1970, Bd. 1-2.
Wi/sul7 R.м. Comedy of Cllaracter iп tlle Iсеlапdiс Fal11ily Sagas. - Medieval
Litегаtше апd Civilizatiol1. Studies il1 Меl1lОГУ of G. N. GаППОl1swау.
LOl1dOI1, 1969.
Wo(( А. ZLI Gestaltlll1g 1I11d FLll1ktiol1 der Rede il1 gеппаl1isсllег Неldеп­
dicl1tLlI1g. - Litегаtшwissеl1sсllаftliсhеs JalHbllcll, N. F., 3, 1962.
Wo(( А. Gеstаltllпgskегпе LlПd Gestaltlll1gsweisel1 il1 der аltgеппаl1isсllеп
Heldel1dicl1tlll1g. М Liпсllеl1, 1965.

Сокращения
Лkу

- AtlakviOa

Аш

-

Atlal11й1

НН.

- Helgakvioa HLll1dil1gsbal1a il1 fyrri
ННУ. - Helgakvioa Hiorvarozsol1ar
Н 111 - Hal11oisl11al
Ls - Lосаsеппа
H.F. - HistOl·ia FгаПСОГLlI11
Sg. - Siguroarqvioa iп SCal11111a
С. э.

-

Советская этнография

Норвежское общество в
раннее Средневековье

Введение
Проблема, источники

Р

абота над этой книгой была начата давно; статьи по вопросам,
в ней обсуждаемым, публиковались уже во второй половине 50-х

и в 60-е годы. Разумеется, ныне все заново переработано. Ав­
тор, изучавший последнее время проблемы средневековой куль­
туры, стремился по возможности отразить в книге эти свои но­

вые интересы. Не мне судить о том, в какой мере удалось синтезировать
различные подходы к познанию социальной структуры древней Сканди­
навии. Однако хотелось подчеркнуть, что я вижу в своих работах, чему бы
они ни были посвящены, определенное внутреннее единство. Пытаясь
приблизиться к пониманию природы и своеобразия общества эпохи

раннего Средневековья, я полагаю, что эта цель может быть вернее
достигнута при многоаспектности исследования и при привлечении исто­

рических источников разного рода. Само по себе такое исследование еще
не дает синтеза, но, надеюсь, могло бы быть шагом к его достижению. На­
сколько я могу судить, в современной норвежской историографии ин­
терес к некоторым темам, обсуждаемым в данной работе, либо утрачен
(это относится к проблематике земельной собственности, отчасти

-

со­

циальной стратификации), либо почти не возникал (имею в виду по­
пытку связать социально-экономическую жизнь с культурной в рамках

целостного рассмотрения). Я благодарен коллегам за советы и критику.
Периоды истории, содержанием которых является возникновение
классовой структуры общества, в частности переход от родового строя
к феодализму, вызывают живейший научный интерес. Путь к решению
этой проблемы пролегает через исследование истории отдельных наро­
дов на соответс. :lующей стадии развития. Более широкие обобщения
чего-либо стоит лишь в тех случаях, когда они опираются на конкрет­
но-исторические штудии.

Обращение автора к истории Норвегии в раннее Средневековье
вызвано прежде всего стремлением внести посильный вклад в разработ­
ку этой проблемы. Норвегии находилась в тот период в особых услови­
ях, если сравнивать ее со многими странами, переживавшими тогда ге­

незис феодализма. Скандинавы вступили на историческую сцену по­
зднее большинства европейских народов, социальное развитие их по­

щло медленнее и в высшей степени своеобразно. В Норвегии архаичес­
кие отношении изживались очень долго, что позволяет ближе познако-

153

~lИться С начальными этапами процесса классообразования, неже~lИ в

других регионах Европы, особенно там, где происходил интенсивный
«романо-германский синтез,).

Строго говоря, эта архаика так и не была полностью преодолена.
Средневековая Норвегия

-

страна с лично свободным крестьянством и

с относительно слаборазвитыми феодальными институтами. Каковы же
условия, предопределившие эту специфику и незрелость классовой

структуры') Отсюда тема книги

-

дофеодальное обшество в Норвегии 1.

Эта монография непосредственно примыкает к книге «Свободное
крестьянство феодальной Норвегии» (М., «Наука,), 1967)2. Собственно,
она должна была бы предшествовать этой книге, посняшенной анали­

зу процесса фОР~1Ирования феодального строя и отношений между дер­
жателями и крупными землеВ,lадельцами, между крестьянстном и госу­

дарственной властью J Главной целью книги «Свободное крестьянство
феодальной Норвегии') было обоснование правомерности определения

социального строя этой страны в

XII-XII!

вв. как феодального и, далее,

раскрытие места свободного крестьянства в рамках таким образом оха­
рактеризонанной социальной структуры. Аюор и ныне придерживает­
ся по основным нопроса\1 взглядов, изложенных в упомянутой книге.

Однако дальнейшее исследование поднятых в ней проблем склоняет
меня к более осторожной формулировке некоторых тезисов. Подчерки­

вая отсутствие в средневековой Норвегии ряда признаков «классичес­
кого» феодализма, я делал упор на специфичности норвежского соци­
ального строя. но возражал против акцентировки его недоразвитости.

Возможно, более точным было бы объединить оба эти явления и видеть
в «незавершеННОСПI'). слабом развитии феодализма источник своеобра­

зия социальной структуры средневековой Норвегии" Именно потому, что
значительная

LlaCTb

норвежских бондов сумела сохранить сушественные

элементы своей личной свободы и ЭКОНО~lИческой самостоятельности и

господствуюшему классу Норвегии не удалось подчинить крестьян ча­
стновотчинной власти в такой степени (и в таких формах), как это про­
изошло в ведущих странах феодального Запада (а несколько позднее и

в Дании), феодальные отношения получили здесь сильную государ­
ственно-политическую окраску: как и везде в средневековой Европе, в

Норвегии крестьянство превратилось в объект эксплуатации, но глав­
ным субъектом последней в первую очередь была королевская власть 5 .

Присматривансь к формам эксплуатации населения, при менявшим­
ся государством

11

служилыми людьми, мы опять-таки встречаемся с

трансформированны~1И и приспособленными к новым условиям арха­
ическими институтами: поборы и ренты (нейuла), взимаемые с бандов
короленскими агента:-.н!, или лендрманами «, подобно «Законам Гулатинга», в сво­
ем пер во начальном виде и были компиляцией записей сохраненных
лагманами правовых обычаев, возникшей в первой половине или сере­

дине ХН в. 25 Уже в то время эти записи были известны под названием
«Законов Олава Святого'>. При короле Магнусе Эрлингссоне, в период
между

1164

и

1174 П.,

сборник подвергся переработке, в результате ко­

торой в него были включены закон о престолонаследии и церковное

право архиепископа Эйстейна, известное под названием «Золотое перо,>

(Gllllfjoor).

Однако во время последовавших затем гражданских войн

противник Магнуса Сверрир, пользовавшийся поллержкой верхушки
населения Трандхейма, отверг как закон о престолонаследии, так и цер­
ковное право Эйстейна; вследствие этого при Сверрире и его преемни­
ках «Законы Фростатинга,> существовали в двух разных редакциях: при­

нятой королевской властью (и известной под названием GП1gаs)26 и той,
которой придерживался католический клир, пока в

1244 гУ

король Ха­

кон Хаконарсон (внук Сверрира) не пришел к соглашению с архиепис­
копом Сигурдом относительно единого официального текста судебни­
ка. В основу легла редакция Магнуса Эрлингссона (с некоторыми

структурными изменениями). Наконец, в

1260

г. состоялась последняя,

третья по счету, официальная обработка «Законов Фростатинга»; при
этом была заново составлена

VI

глава (о вергельдах)2R и написано новое

введение. В этой редакции судебник и известен современным исследо­
ватеоlЯМ; от редакции же

1244 г.

сохранились лишь небольшие фрагменты.

Однако, несмотря на несколько пересмотров, которые претерпел

судебник в ХII и ХIII вв., основные его постановления переходили в
более поздние редакции из предыдущих, по-видимому, без существен­

ных изменениЙ 29 • Даже тогда, когда в него вносились новые постанов­
ления, находившиеся в противоречии со старыми и отменявшие их, эти

ранние постановления не исключались из текста Зn • Объясняется это от­
части неизжитостью старых порядков в тот период, когда королевская

власть предпринимала попытки внести право вые новшества, отчасти же

-

традиционализмом средневекового права, которое воспринималось как

«исконное", освященное седой стариной и именно в ней черпало свою
добротность.

Относительно судебников восточной и южной частей Норвегии
имеются очень скудные сведения вследствие того, что они утрачены

целиком, за исключением церковного права Боргартинга и Эйдсива­

тинга. Время их записи неизвестно, предполагают, что они относятся к
концу ХI - началу XI 1 в. В них перемежаются постановления сравни­
тельно позднего времени с фиксаuией архаических порядков. Церков­
ное право здесь переплетено с народными обычаями J1 •

Областные законы применялись вплоть до 70-х годов ХIII в., когда
были заменены первым общенорвежским законом короля Магнуса Ха­

конарсона. В этот «Ландслов»

-

наиболее ранний общегосударсгвен-

160

ный свод права во всей Европе

-

были включены многие положения

судебников, прежде всего из «Законов Гулатинга».
Как можно видеть из изложенного, в областных судебниках наряду
с позднейшими наслоениями и нововведениями обнаруживаются более
ранние пласты, восходяшие зачастую к периоду, очень отдаленному от

времени их редактирования по приказу короля. Изучение судебников

не оставляет сомнения в том, что в них отражаются (и несравненно бо­
лее подробно и широко, чем в варварских Правдах) старинные народ­
ные обычаи. При осторожном изучении этих памятников и выделении
в них разных редакций, а также путем сопоставления судебников мож­
но не только обнаружить следы чрезвычайно архаичных отношений, но

в какой-то мере и наметить этапы эволюции обшества. Областные су­
дебники

-

важнейшие источники по социально-экономической исто­

рии Норвегии в раннее Средневековье)).
Однако здесь возникает вопрос о соотношении норм права и дей­
ствительности, за ними скрываюшейся,

-

вопрос исключительно слож­

ный и, я бы сказал, каверзный. Судебники и сборники законов говорят
в первую очередь не о том, что сушествовало в жизни, а о том, что дол­

жно быть. «Зазор» между первым и вторым может быть весьма велик.

Сошлюсь на наблюдения А. Хойслера, который предпринял анализ по­
рядка уплаты и получения вергельдов в Исландии «эпохи саг», сопос­
тавляя нормы юридических памятников с сообшениями нарративных

источников. Хойслер обнаружил кричашие противоречия между древ­

неисландским судебником «Грагас» и сагами. Размеры возмешений,
установленных судебником, как правило, не соблюдались семьями, ко­
торые искали примирения, ибо за убитых сородичей стремились полу­

чить максимально возможные виры. Судебник запрешает родовую
месть, тогда как саги свидетельствуют о широком процветании кровной

вражды, не только не изживавшейся с течением времени, но, наоборот,

получившей в ХН и ХIП вв. новые стимулы в связи с ростом могуше­
ства знатных родов. На основе материала родовых саг Хойслер подсчи­
тал число случаев, когда было достигнуто примирение враждовавших
семей, случаев обрашения в суд, но без доведении процесса до закон­
ного приговора, и случаев, когда спор решался насильственным путем.

Оказывается, судебное решение было достигнуто в
в

9

50

случаях, тогда как

случаях процесс был прерван его участниками, а в

вел к примирению сторон; зато в

297

60

случаях при­

случанх спор решилсн силою ору­

жин без обрашения на тинг. Таким образом, противозаконное поведе­
ние споряших и кровная месть явшrлись наиболее распространенной
нормой поведения героев саг, отвечавшей, без сомнения, их идеалам и
этическим требованиям, тогда как соблюдение предписаний права
было исключением)).

К выкладкам и выводам Хойслера нужно относиться с оговорками.
Саги об исландцах, естественно, рассказывали прежде всего о распрях,
драматических коллизинх. Видеть в них прямое отражение действитель­

ности Х-ХI вв. было бы ошибкою. Сравнение «королевских саг», пове­
ствуюших о Норвегии, с предписанинми норвежских судебников так­

же обнаруживает глубокие различия между правом и жизнью. Эти раз­
личия необходимо постоянно иметь в виду. Но, разумеетсн. нельзя их

161

-

и абсолютизировать, ибо правовые записи все же

идеализованной форме

в нормативной,

выражали реальные отношения. Кроме того,

-

следует учитывать особый характер древнескандинавского права как
продукта законоговорения лагманов: систематическое оглашение поло­

жений судебников на тинге, в присутствии народа, должно было при­
водить правовые нормы в известное соответствие с действительнос­

тью J4 Даже в тех случаях, когда лагман добросовестно старался воспро­
извести правовую традицию, он, помимо своего сознания, мог внести
в

нее кое-какие новшества: в устном воспроизведении текст менялся

непроизвольно.

«Королевскuе саги». Саги о норвежских конунгах, или, «королевские
саги»

(kollullga

sоgш),

-

одна из разновидностей исландских (и норвеж­

ских) саг, наряду с родовыми сагами (или «сагами об исландцах»,

is1el1dil1ga

soguг), «сагами О епископах»

(byskupa

sоgш), сагами о собы­

тиях в Исландии в ХII-ХIII вв. и «романтическими сагами»J5. Под на­
званием «королевские саги» объединяется большая группа повествова­
тельных источников, излагающих истории норвежских королей. Они
были написаны в основном в течение столетия, характеризующегося

расцветом исландской прозаической литературы (середина ХII

-

сере­

дина ХII! в.), и могут быть в свою очередь подразделены, по современ­

ной классификации, на две подгруппы: «саги О прошлом»
содержащие жизнеописания королей, живших в

IX-XII

(fortidssagaer),
1177 г.),

вв. (до

и «саги О современности» (sаmtidssаgаег) -о королях конца ХII и ХН] в.
Познавательная ценность саг обеих подгрупп, разумеется, неодина­

кова. «Саги О современности», при известной тенденциозности и неко­
торых других особенностях, в основном все же относительно достовер­
ные исторические источники, тогда как «саги О прошлом»

де всего произведения искусства, сочетающие

стерством

-

-

-

это преж­

подчас с большим ма­

элементы вымысла с сообщениями о фактах действитель­

ности. В художественном отношении именно эти саги, и среди них об­
ширный свод «королевских саг», приписываемых исландскому полити­

ческому деятелю и писателю Снорри Стурлусону,

Heil1lskril1g1a,

пред­

ставляют наибольший интерес. Но как памятники истории они требу­
ют чрезвычайно осторожного подхода и вызывают у современных ис­
следователей сильнейший

-

и во многом оправданный

-

скептицизм.

Основоположниками древней скандинавской историографии были
исландцы Сэмунд Сигфуссон

(1067-1148

(1056- 1133

п.) и Ари Торгильссон

гг.). Предполагается, что Сэмундом была написана на ла­

тинском языке первая краткая история норвежских королей, начиная с

Харальда Прекрасноволосого и кончая Магнусом Добрым (конец УХ

-

середина Х] вв.); эта книга не сохранилась и известна лишь по упоми­
наниям позднейших историков. Упор в ней, по-видимому, делался на

хронологию. Сохранилась «Книга об исландцах» (Jslendillgab6k) Ари
Торгильссона, содержащая сведения по истории заселения Исландии,
о ее древнейшем законодательстве и судоустройстве, о введении на ос­

трове христианства и первых епископах. Книга Ари

по истории Исландии до

1120

-

важный источник

Г., но кое-что сообщает и о норвежских

конунгах. Ари первым, по словам Снорри, писал на исландском языке;
он считается «отцом исландской историографии». Как рассказывает сам

162

Ари в прологе к своему труду, первоначально им была написана другая

книга об исландцах, переработанная затем по совету местных еписко­

пов и Сэмунда, причем в новую редакцию не были включены состав­

ленные им генеалогии и жизнеописания норвежских королей (AttartOlu

ok

kОПllпgа

revi),

но сделаны некоторые добавления]Ь. Первоначальная,

ныне утраченная, редакция, относящаяся примерно к

1125

г., была из­

вестна последующим авторам «королевских саг», которые ее использо­

вали J7 . Возможно, Ари принадлежали и некоторые другие сочинения по
истории. Ему приписывается, в частности, «Книга О заселении Ислан­

дии» (LапdшiшаЬ6k islапds), и часть ее, по-видимому, он действительно
написал.

Сэмунда и Ари исландцы называли

fr60ir

шеl1П. Этот термин означал

не только «умный» или «мудрый», но И «ученый», «знающий человек,).

С. Нордаль выделяет древнейший период в истории исландской лите­

ратуры саг (примерно до

1170

г.) как «период мудрых, ученых людей».

В этот период были заложены основы для появления впоследствии «ко­
ролевских саг,), выработана хронологическая канва, некоторые принци­

пы изложения материала. Но, в отличие от своих последователей, первые
исландские историки более критично относились к сведениям, которыми
они располагали; повествование их более сухое и сдержанное, они чуж­
ды художественному вымыслу и стремлению к занимательности]Х.

«Королевские саги» сохранились далеко не полностью, и в совре­
менной науке существует множество гипотез относительно утраченных
саг, использованных известными нам средневековыми авторами, а так­

же о соотношении и взаимозависимости сохранившихся «королевских

саг»]У. Так
автора

Morkil1skil1l1a и Неiшskгil1glа упоминают Эйрика Оддссона,
Hryggjarstykki, произведения, использованного в этих «королев­

ских сагах», но неизвестного помимо них. В этой саге, судя по имею­

щимся данным, повествовалось о норвежских королях начиная с
(или

1139)

г. и вплоть до

1161

1130

г.

В Норвегии в конце ХН в. появляются некоторые произведения ис­

торического содержания. Около

1180

г. была написана монахом из Ни­

дархольма (в Трандхейме) Теодриком
Nоr-vаgiепsiшп

Histor-ia de al1tiquitate [egum

проникнутый церковной идеологией краткий обзор

-

истории норвежских королей от Харальда Прекрасноволосого и до Си­
гурда Крестоносца 4и .
Наиболее ранняя из сохранившихся «королевских сар> на древнеис­

ландском языке

-

«Сага О Сверрире». Первая часть ее (объем точно не

установлен), излагающая события начиная с

1177

г., написана исланд­

ским аббатом Карлом Йонссоном в 1185-1188 гг., возможно, при уча­
стии Сверрира. Закончена сага была в начале ХН! в., после смерти это­

го короля

(1202

г.). События времени гражданских войн второй поло­

вины ХН и начала ХН! в. дали сильный толчок историографии. В этот
период и непосредственно после него и были созданы основные «коро­
левские саги,>. Ни одна из саг о конунгах предшествующего периода не

затрагивает времени после

1177

г.

-

года первого выступления Сверри­

ра на норвежской политической арене (и, соответственно, года, с кото­
рого начинает свой рассказ сага об этом короле). Вместе с тем упомя­

нутые саги по большей части доводят повествование как раз до

163

1177

г.

По-видимому, их авторы, знакомые с «Сагой О Сверрире,), видели свою
задачу в том, чтобы нарисовать историю норвежских правителей

-

предшественников Сверрира, и подобное понимание преследуемой
ими цели неизбежно должно было оказать влияние на развиваемую от­
дельными авторами «королевских саг,) концепцию истории Норвегии в

IX-XH

вв., придав ей известную тенденциозность 41 . Во всяком случае,

это обстоятельство необходимо иметь в виду при использовании «коро­

левских саг,) как ИСТО'IНИКОВ по истории Норвегии IX-ХIl вв.
Первой сагой из группы «саг О прошлом» была так называемая

«Древнейшая сага об Олаве Святом')

(1Eldste saga

от

01af den hellige),

от

которой сохранились фрагменты. Время ее возникновения точно не ус­

тановлено, и исследователи относят его к 60-м или 70-м годам ХН в. 42
Несколько позднее возникла «Легендарная сага об Олаве Святом,) (Legendariske saga от 01af del1 hellige), возможно, написанная в Норвегии. «Сага
об Олаве Трюггвасоне,) исландского монаха Одда Сноррасона из мона­

стыря \Jiпgеугаklаustг была написана не позднее

1190

г. Другая сага об

этом же короле принадлежит перу Гуннлауга Лейвссона, современни­
ка Одда и монаха того же монастыря. Гуннлауг использовал произведе­

ние Одда, однако его сага, завершенная около

1200

г., более обширна.

Обе саги были написаны по-латыни, но дошли до нас (вторая в отрыв­
ках) в исландских переводах, сделанных, возможно, самими авторами

или под их наблюдением. Около 1190 г. возникла хроника Лgгiр а!'
N6regs kOl1LlI1ga sоgшп (,
с.

88, след.
О типологии авторства в архаических литературах, преимущественно имен­
но на скандинавском материале, см.: Стеблuн-Каменскuй М.и. Миф. Л., 1976,

61

с.
63

82, след.
О кеннингах СМ.:

Meissner R. Oie

Кеппiпgаг

der

Skаldеп. ВОПI1 uпd

Leipzig, 1921

и цит. работы М.И. Стеблин-Каменского (там же литература).
64

Например:

(,Zcitschrift
орfаtпiпg ау

Bugge А. Oie Еl1tstеl1Uпg ul1d Glaubwi.irdigkeit der isliiпdisсhеl1 Saga. deutsches Аltеrtuш uпd deutscl1e Literatur,>, 1909; Koht 11. Sаgаегпеs
уог gamle I1istorie. - Н. Т. (Oslo), 5. R., 11. Bd. 1913; idem. Катреl1 ош

[йг

175

magtcl1 i Norgc i sagatidcll. - Н. Т. (Oslo), 5. R., 'V. Bd., 1920: Schrei/ler J. Saga og
oldtill1l1. Sttldicr till Norges eldstc 11istorie. - Skritier t1tgitt ау Det Norske Vidcl1skaps Akаdсшi i Oslo». 11. Hist. - Filos. Кlasse, NQ 4. Oslo, 1927: idem. Olay dCI1 Hellige og
Norges sашlillg. Oslo, 1929. Из шведских историков нужно назвать Л. Вейбюлля,
создателя так называемой .1УНДСКОЙ школы, характеризующейся гиперкритикой

в отношении саг (см.
аг

1000. LUl1d, 1911).

Weibull L. Kritiske

t111dегsбkllil1gаг

i Nordcl1S I1istorie

ошkгil1g

Среди русских историков В.Г. Васильевский (Варяго-рус­

ская и варяго-английская дружина в Константинополе Х/-Х// вв.
В.Г. Васильевского,), т.

1.

СПб.,

(908)

-

ХО. При этом исходили
из того, что передача земли во владение короля делала практически не­
возможным ее выкуп прежним владельцем.

Не следует ли рассматривать эту обязанность предлагать продаваемую
землю в первую очередь своим родственникам, прежде чем можно было

обратиться с подобным предложением к посторонним лицам, как изме­
нение более раннего порядка, при котором владелец земли должен был

просить у своих одальманов разрешения продать ее? Так или иначе,
право одаля, перестав быть правом коллективной собственности на
землю после раздела хозяйства большой семьи, продолжало существо­

вать в форме права преимущественной покупки земли родственниками.

194

Отчуждение земли было обставлено и другими ограничениями. В
изучаемом титуле указывается далее, что, если купивший одаль будет
его продавать, он должен предложить его опять-таки лицу, у кого он его

приобрел, «если это его одаль».

Как видим, продажа земли не сопровождалась немедленно ее окон­
чательным переходом в собственность купившего, так как прежний
владелец сохранял в течение довольно длительного срока право ее вы­

купа. В норвежском праве, отражавшем тогда еще весьма архаические
общественные отношения, долго отсутствовало понятие полного отчуж­
дения земельной собственности, ее можно было передать лишь в
пользование на срок. Приведенные постановления свидетельствуют о
том, что при переходе земли в другие руки право одаля на нее остава­

лось за прежним владельцем. В другом титуле судебника указывалось,
что о праве выкупа проданной земли необходимо было объявлять в те­

чение

20

зим в фюльке, где расположена земля; в противном случае

продавший землю лишался возможности ее выкупить К1 . При выкупе
следовало возвратить такую же сумму денег, какая была уплачена при
ее продаже, если только на земле не были возведены какие-либо стро­
ения, за что нужно было уплатить компенсацию.

Для осуществления права выкупа земель

Uaroarbrigo)

следовало на­

чать осенью (когда урожай был снят) процесс в суде. Истец должен был
выставить свидетелей, которые могли бы подтвердить, что «он, вне со­
мнения, тот, кто имеет право выкупить землю, и что одаль принадле­

жит ему»К2. Из этой формулы явствует, что право выкупа ранее продан­
ной земли было обусловлено правом одаля, сохранявшимся, несмотря
на ее продажу, за прежним владельцем.

Рассматривая порядок выкупа одаля, следует иметь в виду, что ипо

истечении

20

лет после продажи земли ее новый владелец не мог еще

приобрести на нее полноты прав, соответствовавшей праву одаля, ко­

торое возникало только через три поколения (в Трёндалаге) или даже
через пять поколений (в области Гулатинга). Это открывало для прежних
одальманов возможность оспаривать права купившего землю. Упомяну­

тое выше постановление о тяжбе из-за обладания землей Ю , предполагая
возможность столкновения притязаний на одно и то же владение со

стороны одальмана и лица, купившего землю, отдает безусловное пред­

почтение претензиям первого. Таким образом, право на купленную
землю не считалось бесспорным до тех пор, пока потомки лица, кото­

рое ее приобретало, не стали одальманами. Это дает некоторые основа­
ния для предположения, что первоначально право одаля на проданную

землю сохранялось в течение более длительного срока, чем

20

лет. Та­

кое предположение подтверждается анализом «Законов Гулатинга».
Право одаля начало пониматься преимущественно как право выку­
па земли. На это указывает, в частности, постановление, содержащее

перечень предметов, которые можно было отдавать в счет уплаты вер­
гельда. Наряду с домашними животными, деньгами, оружием, тканями
и рабами, здесь названа и земля; однако лишь «одаль, но не купленная
земля»К4. Это ограничение, вероятно, объяснялось тем, что у родичей,
принимавших участие в уплате виры, сохранялась возможность выку­

пить одаль. Но допустимо и другое объяснение. В перечне предметов и

195

существ, которые могли быть включены в сумму вергельда, всякий раз

указывается, что они должны быть безупречного ка'[ества: корова дол­
жна быть не старой и вполне здоровой; также без изъянов должны быть
и конь и другие животные; корабль, если он пойдет в уплату, не должен
нуждаться в ремонте; оружие не должно быть повреждено; рабы долж­
ны быть мужского пола и молодые и Т.п. В этом контексте и содержится
указание, что виру можно платить одалем, но не «купленной землей».

Следовательно, одаль отличается, с точки зрения авторов судебника,
полнейшей доброкачественностью, чего нельзя сказать о благоприобре­

тенной земле. Настоящая земельная собственность, очевидно, такая,
которая наследственно принадлежит семье и не переходила в чужие

руки; земли же, котораи служит объектом купли-продажи, не может

считаться полноценным владением!
Дальнейшее укрепление индивидуальной собственности также на­

шло отражение в судебниках. Оно проявилось в облегчении отчуждения
одаля, в приравнивании к нему других форм земельной собственности и
в связанном с этим частичном изменении самого содержания понятия

«одаль». Ломка старого права была столь значительна, что возникла по­
требность в том, чтобы определить, на какие категории земель распрост­
раняется право одаля. В «Законах Гулатинга» дан целый перечень видов зе­
мельных владений, которые надлежало считать одалем, причем их круг

был явно расширен. «Нужно перечислить, какие земли должны счи­
таться одалем. Первое

-

земля, которая переходит от человека к чело­

веку на протяжении поколениЙ. Второе
латы вергельда. Третье
тое

-

-

-

земля, котораи отдана в счет уп­

наследство, полученное от подопе'IНОГО. Четвер­

почетный дар. Пятое

-

за гостеприимство. Шестое
за прокормление. Седьмое

земли, полученная от короля в качестве дара

-

земли, полученная в виде вознаграждения
если землю одали обменяли на другое вла­

дение. Эти [виды земельных владений] должны передаваться по наслед­
ству как одаль, а также все земли, поделенные при посредстве

между братьями и сородичами; а все другие

-

60alsskipti

как купленные»Х5.

Одалем теперь считались весьма различные по своему происхожде­
нию земельные владения. На первом месте все же остается наслед­

ственное владение. Здесь не указано число поколений, которые долж­
ны были владеть землей, прежде чем она становилась одалем Х6 .

Составителям судебника было важно подчеркнуть сам принцип на­
следственной передачи земельного владения. На первоначальное зна­
чение одаля указывает и заключительная фраза рассматриваемого по­
становления

-

об Oдalsskipti, разделе одаля в обособленную собствен­

ность между родственниками. Среди них на первом месте названы
«братья», очевидно, сыноны[ владельца, после смерти которого они на­
следовали землю.\7. При их отсутствии владение переходило к другим

сородичам в порядке, с которым мы уже знакомы. «Сестры»-дочери
здесь не названы. Таким образом, одаль

-

наследственное владение и

в этом постановлении не равноценно индивидуальной собственности,
наследуемой также и женшинами. Как видим, и после

6oalsskipti,

разде­

ла земельной собственности большой семьи, выделенные владения ин­
дивидуальных семей оставались подчиненными праву одаля, Т.е. насле­
довали их преимушественно лица мужского пола, при продаже их над-

196

лежало предлагать в первую очередь родственникам, наконец, их мож­

но было выкупить.

Земля, отданная в счет уплаты вергельда, считалась одалем по той
очевидной причине, что, как упоминалось выше, из земельных владе­

ний один только одаль и можно было давать в возмешение за убийство.
Случай перенесения права ·одаля на владение, приобретенное в обмен
на землю одаля, свидетельствует о том, что право одаля было связано не
столько с определенным участком земли, сколько с группой родствен­

ников, им обладавших.

Однако наряду с наследственной собственностью большой семьи в
титуле

270

«Законов Гулатинга» к категории одали отнесены совершен­

но иные виды собственности. Прежде всего это касается земельных
владений, которые определены здесь как подарки

(laun).

Детальное изу­

чение этого вопроса в данный момент не входит в нашу задачуSS, и я ог­

раничусь краткими замечаниями. Дарения, пожалованные королем, к
которым, наряду с пятым видом одаля (dгесkLllаuп)S9, возможно, отно­
сится и четвертый

(11eiolaun)9°,

свидетельствуют о начавшемси уже вме­

шательстве королевской власти в отношении землевладения 91 • Третьи раз­
новидность одаля

- branderfD,

определена в другом постановлении «Зако­

нов Гулатинга» таким образом: когда человек берет другого на свое со­
держание до самой смерти 92 . Покровитель приобретал право наследо­
вать имушество, в том числе и землю подопечного. Не исключено, что
подобные отношении покровительства могли в определенных случаях
служить источником возникновения личной и экономической зависи­

мости. К этому, по-видимому, были близки и отношении, свизанные с
шестой разновидностью одали,

barnfostr

lаuп; в них втигивались лица,

экономически необеспеченные и лишенные поддержки родственников.

Распространение права одаля на все эти категории земельных вла­
дений было вызвано стремлением придать им такую же прочность, ка­
кой отличалси одаль, и наделить их обладателей полнотой прав на зем­

лю, которая была характерна дли одальманов. Недаром в другом поста­
новлении судебника в перечне дарений (шауег), которые должны сохра­
нять свою силу, наряду с королевскими дарениими упомянуты f6stгlаuп
и Ьагпf6stгlаuп

-

платежи на содержание неимущего человека или несо­

вершеннолетнего 9J . Прибавим, что в «Законы Фростинга» в середине
ХН в. было внесено положение о том, что церковь приобретала право
одали на свои земли уже после

30

лет обладания ими

-

опять-таки с

целью упрочить ее собственнические права.
Подобное расширенное понимание одали лишало его того содержа­

нии, которое вкладывалось в него ранее. Но с другой стороны, на все
категории земельных владений, не упоминутые в титуле

270

судебника

Гулатинга, в том числе и на земли, являвшиеся объектом купли-прода­
жи, право одали не было распространено: его особенности отчасти все
же сохранялись. Различия между одалем и аша заключались, суди по
всему, не только в полноте прав владения, присущей одалю, но и в от­

сутствии той легкости, с какой происходило отчуждение «купленной

земли». Одаль так и не стал свободно отчуждаемой собственностью 94 •
Эволюция института одали, вызванная изменением семейных отно­
шений, ростом имущественного неравенства в среде бондов, внутрен-

197

ней колонизацией, в немалой мере ускорялась под влиянием таких но­

сителей феодализации, как государственная власть и церковь. Это вли­
яние проявилось в разрешении дарений имущества.

В вопросе об отqуждении земельных владений церковь

ница идей римского права

-

-

носитель­

вступала в прямой конфликт с народны­

ми правовыми традициями. Отношение к земле как неограниqенной и
отqуждаемой собственности, как к объекту свободного распоряжения

было совершенно qуждо скандинавам и вообще германцам 9S . Нельзя
упускать из виду и своеобразное понимание в древнем скандинавском
праве передаqи имущества в другие руки:

последняя не могла носить

характера одностороннего дара, но требовала равноценной компенса­

ции. В «Законах Гулатинга» имеется формулировка этого принципа:

«Каждый

имеет право [отобрать] свой подарок

(giot),

если он не был

возмещен лучшим платежом; дар не сqитается возмещенным, если за

него не дано равного

(engi

ег 1аипад пета

jammikit kome igegn sem gevet

уаг)96. Естественно, что при этом всякая передача имущества одним ли­
цом другому по форме была близка к обмену иди купле-продаже, хотя

бы она и совершалась на время.
Судебники рисуют небезуспешные попытки духовенства пересмот­
реть старинное народное право в направлении отмены ограничений

при распоряжении землею. Так, в раздел, определяющий порядок на­
следования, было внесено добавление, упоминающее дарения, в состав

которых могла входить и земля. «Дарение должно сохранять силу, если
о нем знают свидетели, хотя бы и не было окончательной передачи иму­

щества»97. Эта оговорка об отсутствии скейтинга свидетельствует, по­
видимому, о том, что дарение первонаqально рассматривалось как пе­

редача имущества лишь в пользование. Такого рода оговорки, скорее
всего, вызывались сопротивлением со стороны лиц, которые в резуль­

тате распространения практики дарений лишались наследства. Поэто­
му в постановлениях, разрешавших дарения, указывалось, что они не

должны производиться без ведома наследников. В другом постановле­
нии читаем: «Всякий, кто желает так поступить, может подарить деся­
тую долю своего имущества и передать ее, кому пожелает, будь он в
добром здравии или нет, для того чтобы тот, кому он передаст это иму­
щество, употребил его для спасения души подарившего; а также четвер­

тую часть благоприобретенного добра. Но нельзя брать больше из сво­
его имущества, чем здесь разрешено, Т.е. четверти имущества, без со­

гласия наследника»98. Что касается четверти благоприобретенного иму­
щества и десятой доли наследственного владения, то их можно было
дарить без согласия наследников,

принятом в

1152

-

подчеркивается в постановлении,

г. по требованию высшего духовенства 99 .

Естественно, церковь спешила закрепить за собой земельное иму­
щество, приобретенное в виде дарений, закладов, покупок и другим

путем. Чрезвычайно показательно постановление о том, что «церковь

приобретает право одаля [на землю] после обладания ею в течение

30

зим, если это могут засвидетельствовать жители прихода»lnn. Тем самым
духовенство получило важную привилегию: в то время как миряне при­

обретали право одаля на землю по истечении нескольких поколений,

церковь достигала этого в несравненно более короткий срок. При этом

198

изменялось само понятие одаля. Одаль утрачивал характер наследствен­
ной собственности, ибо церковь владела имуществом по праву «мерт­

вой РУКИ», а земли ее были благоприобретенными. Смысл присвоения
церковью права одаля на свои земли заключался, насколько можно судить,

в установлении по отнощению к ней неограниченной собственности, сво­

бодной от всяких притязаний со стороны кого бы то ни было, в том чис­
ле и со стороны прежних владельцев, их наследников и родственников.

Если сопоставить это распоряжение с приведенным выше постановле­
нием о том, что дарения земель, переданных без процедуры скейтинга,
должны тем не менее сохранять свою силу, ТО можно прийти к заклю­

чению, что духовенство стремилось окончательно прибрать к рукам зем­
ли, которые передавались ему на определенных условиях или на время.

Одаль утрачивал связь с учреЖдениями родового строя; понятие ода­
ля стало приближаться к поюIТИЮ индивидуальной собственности. От­
'IaСТИ одаль сделался объектом купли-продажи, которая со временем
была до известной меры освоБОЖдена от стеснений, связанных с пра­
вом родичей на преимущественную покупку земли и с правом ее выку­

па. Землей можно было уплатить долг. Так, опекун над малолетними с
ведома родичей должен был уплатить все имевшиеся долги и отдать в
счет их погашения землю, если не было другого имущества lU1 . К полно­
му ОТЧУЖдению земли мог привести ее залог в обеспечение долга, если
должник был лишен возможности возвратить ссудуlU2.
Превращение одаля в собственность индивидуальной семьи откры­
ло доступ к наследованию и обладанию им для женщин, до того имев­
ших на него весьма ограниченные и практически редко осуществляе­

мые права. Вспомним о девушке

- baugrygr,

получавшей, при отсут­

ствии братьев, наследство. При изучении порядка наследования по «За­
конам Фростатинга,> мы видели, что женщины уже заняли место среди
родственников, имевших право на получение имущества, в тех случаях,

когда не было мужчин соответствующей степени родства. Женщины
могли наследовать и землю, хотя их права в этом отношении все же ус­

тупали правам мужчин. При продаже полученного по наследству одаля
женщина должна была предлагать его своей сестре, но не могла предло­
жить купить его мужчине, точно так же, как и мужчина не должен был

предлагать землю женщине lUЗ . Запрещение мужчине продавать одаль
родственнице-женщине можно объяснить стремлением избежать отчуж­
дения наследственного земельного владения (при выходе этой женщины
замуж). Что касается запрещения женщине, получившей одаль по наслед­

ству, продавать его мужчине, то следует иметь в виду, что близкие род­
ственники со стороны отца могли его выкупить у нее: так, при отсут­

ствии сыновей прежнего владельца, его внуки могли выкупить одаль у

его дочери lU4 . Следовательно, указанное запрещение имело силу лишь
в отношении дальних родствеННИКQВ, поскольку женщина могла унас­

ледовать одаль при условии, что не было близких родственников муж­

ского пола. Это запрещение, по-видимому, преследовало цель воспре­
пятствовать переходу земли за пределы семьи, но уже «малой,>!IU5
в отличие от большой семьи у других германских народов, сравни­

тельно быстро растворившейся в «земледельческой,>, а затем оконча-

199

тельно в соседской общине, большая семья у норвежцев сохранялась в

течение длительного периода и играла весьма существенную роль в обще­

ственных и производственных отношениях. На основании данных архе­
ологии и топонимики можно предположить, что распад больших семей
на индивидуальные хозяйства «малых» семей получил распространение

в; Норвегии примерно в

VIII-IX

но даже и в более позднее вре­

BB. 1U6 ,

мя хозяйства домашних общин не представляли исключения lU7 •
Можно наметить две стадии в эволюции большой семьи, отражае­
мые в той или иной мере в «Законах Фростатинга». На первой стадии
велось совместное хознйство большой семьи, представлявшей, таким

образом, производственный коллектив. Однако наличие в составе этой
домовой общины нескольких семей делало возможным выделение во
временное пользование каждой из них доли из совместной земельной

собственности. Подобные доли выдавались, по-видимому, лишь на год,
после чего мог последовать новый раздел земли в пользование отдель­

ных семей. Можно предположить существование практики более или
менее периодических разделов земли в пределах семейной общины.
Переход от совместной обработки земли к возделыванию ее силами от­
дельных семей, входивших в состав домовой общины, не приводил, од­
нако, непосредственно к ее распаду: хозяйственным целым оставалась

все же большая семья.
Тем не менее начавшееся обособление индивидуальных семейств в
хозяйственном отношении приводило рано или поздно к разделу со­

вместной собственности большой семьи и к выделению индивидуаль­
ной собственности на землю. Но вследствие замедленности процесса

социального развития Нор веги!,,!, особенно Трёндалага, даже и раздел
одаля не сопровождался немедленным прекращением всех притязаний

на землю бывшей семейной общины со стороны выделявшихся из нее

индивидуальных хознев. Последние длительное время сохраняли неко­
торые права на землю

-

в виде права преимущественной покупки про­

даваемой земельной собственности и в виде права выкупа проданного

одаля. Эти ограничения препятствовали окончательному ОТ'lуждению

собственности за пределы большой семьи. Вследствие этого право ода­
ля, несмотрн на неизбежную эволюцию в сторону превращения из пра­

ва коллективной соБСТlIенности на землю в право индивидуальной соб­
ственности, осталось специфическим институтом, сохранявшим отли­
чия от права более свободного распоряжения иными видами земельной

собственности.
Хотн «Законы Гулатинга" сохранились в редакции ХI1 в., а имею­
щийся текст «Законов ФростаТИНПI,' относится к

XII1

столетию, этот

последний хранит более ясные указания на раннюю стадию существо­

вания одаля и большой семьи, стадию, которан в судебнике Гулатинга

уже почти не прослеживается. Действительно, в «Законах Фростатин­
га,) еще удается вскрыть указания на совместное ведение хозяйства чле­

нами домовой общины, прибегавшими
тически

-

-

может быть, даже не система­

к выделению на времн пахотных участков в пользование от­

дельных семей. Между тем «Законы Гулатинга" рисуют хозяйство боль­
шой семьи, в которой входившие в нее «малые"

семьи уже поделили

землю между собой и более не знают коллективной ее обработки. при-

200

бегая еще, однако, к спорадическим или регулярным переделам участ­

ков. Вся совокупность приведенных выще данных свидетельствует о
том, что обособление индивидуального хозяйства и, следовательно, раз­
витие отношений индивидуальной собственности зашли в Юго-Запад­
ной Норвегии несколько дальше, нежели в Трёндалаге.
В заключение необходимо подчеркнуть, что изложенным не исчер­
пывается анализ отношений,. которые охваты вались термином

ooal.

В

других разделах работы мне придется возвращаться к его дальнейшему

рассмотрению

-

уже под несколько иным углом зрения. Дело в том, что

привычное для современного сознания вычленение института земель­

ной собственности применительно к исследуемому периоду

-

процеду­

ра, не лишенная определенного риска. Собственность, семейные и род­
ственные связи, с одной стороны, и миропонимание скандинавов,

включая миф, религию, магию,

-

с другой, не были четко разграниче­

ны, объединяясь в более или менее целостную культурную «модель»,
отражавшую в идеализированном виде их социальную практику и вме­

сте с тем налагавшую на нее свой неизгладимый отпечаток. Одаль при­
надлежал как к сфере семейных и имущественных отношений, так и к
сфере культуры и идеологии, и только будучи изучен во всех этих ас­
пектах, он может раскрыть нам свои тайны.

Крестьянские общности. Община
Изучение основной социальной и хозяйственной ячейки раннесредне­
вековой Норвегии

-

большой семьи и постепенно выделяющейся из ее

состава «малой» семьи неизбежно ведет нас к постановке вопроса о
формах взаимодействия между отдельными ячейками, о разного рода
общностях, в рамках которых осуществлялось это взаимодействие. Ибо
крестьянское хозяйство не пребывало в изоляции. Отношение кресть­
янина к земле также нельзя правильно понять, если не учитывать меж­

крестьянских отношений,

-

земельная собственность отдельного хо­

зяйства была лишь одной из разновидностей землевладения. Поэтому

проблему семьи и ее земельной собственности в Норвегии в период
раннего Средневековья мы должны рассматривать внепосредственной

связи с проблемой общины и ее специфики в Скандинавии.
Но и община как коллектив домохозяев-соседей, свизанных общей
собственностью на землю, коллективными распорядками и сервитута­

ми, в свою очередь представляла собой только одну сторону крестьян­

ской жизни. Наряду с ней существовали иные виды социальных общ­

ностей, в которые включались бонды. В Норвегии эти общности, как
правило, не совпадали с общиной в узком смысле слова: их составляли

люди, между которыми не было никаких поземельных связей. Если по­
пытаться рассмотреть отношения в среде бондов в целом,

-

не ограни­

чивансь хозяйственными их аспектами, но включан сюда и админист­

ративные, судебные, полицейские, военные, религиозные функции,
которые они исполннли, а равно и их отношения с государственной
властью, короче говоря, все проявления их социальности,

-

то мы по­

лучим несравненно более сложную и многообразную картину обще-

201

ственной жизни бондов. Вероятно, лишь в этом широком контексте мож­
но было бы вполне оценить и значение собственно общинных связей.
В качестве свободного человека, главы семьи, несущего ответствен­
ность за лиц, которые входили в ее состав, и осуществлявшего опеку над

ними, бонд выполнял разного рода обязанности и пользовался довольно

широкими правами. Все эти социальные права и обязанности могли
быть реализованы только в составе определенных общностей, участни­

ком которых он являлся. Назовем важнейшие из этих общностей.
Средневековая Норвегия

-

страна широко развитого местного само­

управления, истоки которого отчасти восходили к эпохе господства

доклассового строя. Жители отдельных местностей (bygoiг), границы
которых в большой мере определялись природно-географическими
факторами, были объединены в союзы по охране порядка. В их функ­
ции входило следить за тем, чтобы никто не нарушил обычаев и право­
вых норм, преследовать преступников и решать все дела, представляю­

щие общий интерес для бондов, которые населяли эту местность. Цен­
тром округи, где регулярно сходились все взрослые мужчины, был тинг­

судебное собрание. Предписании судебников в значительной мере по­
священы вопросам регулирования отношений между бондами-сосе­

дями. Судебники содержат всякого рода предписания относительно
поведения людей, сотрудничающих или сталкивающихся на своих сход­

ках. Их взаимодействие, собственно, и послужило толчком к выработ­

ке, а впоследствии и записи обычного права, зафиксированного в об­
ластных судебниках. Будучи низовыми единицами самоуправления,
bygoiг являлись вместе с тем основными объединениими бондов. В их
пределах главным образом и протекала социальная жизнь населения,
жившего по отдельным хуторам.

Несколько bygoiг объединялись в округ
«Ыгао» происходит от слова

herr -

-

херад (ЫгаО). Термин

«войско», «отрид». Однако в средне­

вековых норвежских источниках херадом обычно называлась сельская

местность в противоположность городу. Ясно, что подобная интерпре­
тация понятий не могла быть исконной и сложилась относительно по­
здно, ибо поселения городского (или хотя бы (,полугородского») типа,
появившиеся в эпоху викингов, стали играть заметную роль в обще­

ственной жизни Норвегии только с ХП-ХIJI вв. Между тем общности,
выполнявшие военные функции, издавна занимали важное место в орга­
низации бондов. При морские части Норвегии, где сосредоточивалась
основная масса населения, были разделены на корабельные округа, жите­

ли которых сообща снаряжали боевые корабли и выставляли их экипажи
и провиант для них. Все свободные мужчины, имевшие право носить
оружие

-

неотъемлемый признак их свободы и полноправия,

-

были

военнообнзанными и должны были принимать участие в ополчении,

когда оно созывалось королем. В том виде, в каком организация воен­
ной службы бондов рисуется нашими источниками, она, без сомнения,
была уже творением королевской власти, но создать эту систему госу­
дарство сумело лишь потому, что использовало более древнюю органи­
зацию свободного вооруженного народа.

для несения военной службы в ополчении и во флоте бонды долж­
ны были вступать в отношения как с представителями вышестонщей

202

власти, так и между собой, организуя определенным образом сотрудни­
чество, распределяя среди местных жителей расходы по постройке кораб­

лей и др. Корабельные округа, так же как и судебные общности, не совпа­
дали с крестьянскими общинами и основы вались на соверщенно ином
принципе: в состав такого округа входило определенное число хозяев,

обязанных совместно построить на свои средства боевой корабль.

Несколько херадов в свою очередь включалось в более обширные
объединения, они именовались

fylki,

или

land.

Названия этих округов

указывают на то, что их население, по крайней мере в давние времена,

характеризовал ось этнической общностью,

-

во всяком случае, фюльк

считался осевшим на определенной территории племенем. Названия
некоторых округов содержали слово

riki -

свидетельство того, что во

главе этой территориально-племенной общности стоял правителы
к • . В
период, когда конунг Харальд Косматый объединял под своей властью
Норвегию, рассказывают саги, в разных фюльках правили самостоя­
тельные конунги, херсиры и ярлы, которых он сместил, подчинил себе,

либо изгнал и истребил.

Однако, судя по описаниям тех же саг, правитель не бьш господином
на тинге

-

решения принимались всеми присутствующими. Херсир или

ярл, возглавлявший фюльк, был прежде всего военным предводителем;
возможно, он руководил также языческими ритуалами и приношения­

ми (поскольку, согласно древнескандинавским верованиям, вождь на­

ходился в особой близости с сакральными силами). Судебная власть
ему не принадлежала

-

к начальному периоду объединения страны эта

функция еще не была отчуждена от народа.

Тинг фюлька решал дела, которые остались спорными и не смогли
найти удовлетворительного решения на местных тингах, либо вопросы,
затрагивавшие интересы всего населения округа.

Наконец, Норвегия делилась на большие области

-

«лаги». «Лаг»

(log)

означал одновременно и право, обычай, уложение, и правовую общность,
область, на которую распростраюvlOСЬ это право. В изучаемых нами сбор­

никах

-

«Законах Фростатинга» и «Законах Гулатинга» объединены пра­

вовые нормы таких областей, а Фростатинг иГулатинг бwlИ высшими су­
дебными собраниями.
Таким образом, Норвегия в раннее Средневековье представляла со­
бой совокупность довольно обособленных мирков неодинакового объе­

ма. Основная общественная жизнь бондов сосредоточивал ась в отдель­
ных округах

-

херадах; необходимость организации военного дела и

охраны порядка обусловливала их сотрудничество в пределах фюльков
и областей.
Религиозная жизнь в изучаемый период лишь условно, для удобства
анализа, может быть обособлена от иных форм социального общения.

И действительно, то, что нам известно о языческих праздниках и сход­
ках, в свою очередь подтверждает вышеприведенные наблюдения: об­
рядовые встречи и жертвоприношения происходили, как правило, в хе­

радах и фюльках; именно здесь были расположены языческие капища.

Правда, остается невыясненным, созывались ли тинги, находившиеся
под покровительством богов, неподалеку от мест, где совершались ре­

лигиозные ритуалы. Что касается Исландии, древнее социальное уст-

203

ройство которой, при всей его самобытности, первоначально, по-види­
мому, отчасти воспроизводило порядки, существовавщие на прежней

родине большинства поселенцев на этом острове, то известный ислан­

дский медиевист Оулав Лауруссон решительно отвергает предположе­
ние о территориальной совмещенности тинга и места отправления язы­

ческого культа l 1!9. Но, независимо от решения этого вопроса, нет осно­
ваний сомневаться в том, что в религиозной организации норвежских

бондов не могла в той или иной мере не повторяться та же система их
общения, какую удается реконструировать при изучении их судебного
и военного строя. После христианизации Норвегии церкви стали стро­

иться опять-таки в херадах и фюльках. Показательно, что основные
узлы социального общения бондов, названные в судебниках, запись
которых была произведена в христианское время,

-

это тинг, церковь

и место, где пируют.

В правовой максиме, которая вместе с тем была народной поговор­
кой: «На прав е страна строится, а беззаконием опустошается,) (тео 16guш

skal1and byggja еп

шео 610guш

eyoa)IIO -

с предельной четкостью выражено

понимание средневековыми скандинавами значения права как упоря­

доченной связи между людьми, объединяющей их в общество 111 • Пожа­
луй, еще более ярким, чем Норвегия, примером действия права как со­
циализующей силы может служить Исландия, где до второй половины

XHI

в. не было государственной власти и единственной общностью в

масштабах всего острова была судебно-правовая общность. Централь­
ным органом самоуправления служил альтинг

-

общее собрание сво­

бодных бондов. На альтинге специальный законоговоритель ежегодно
оглашал право, сохранявшееся вплоть дО ХН в. В устной традиции, здесь

разбирались спорные тяжбы, которые не нашли решения на местных
тингах. Именно альтинг являлся важнейшим и единственным центром
культурной и общественной жизни исландского народа. Остальное вре­
мя года население Исландии жило на обособленных хуторах. Местное уп­
равление, организованное по «четвертям,) И локальным тингам, опять­

таки объединяло население на судебно-правовой основе. Адам Бремен­
ский писал об исландцах:

«Apud illos

поп

est

гех,

l1isi tal1tum lex»

112.

Эта

правовая сторона общественных отношений, выступающая в Исландии
в «чистом» виде, в Норвегии постепенно была затемнена ростом госу­
дарственной власти, которан надстроилась над народным самоуправле­

нием и все более подчиняла его себе, приспосабливая его органы к соб­
ственным интересам. Тем не менее бонды продолжали принадлежать к
упомянутым выше тинговым общностям в отдельных районах, округах
и судебных областях. Местные тинги, естественно, посещали люди,
живщие по соседству (хотя в Норвегии самое понятие «соседи,) прихо­
дится понимать очень растяжимо: хозяева, дворы которых были распо­

ложены в одной долине или по берегу фьорда и могли отстоять один от
другого на несколько или даже много километров), но не члены одной
сельской общины.

Я не останавливаюсь здесь более подробно на упомянутых видах со­
циальных общностей, игравших огромную роль в организации бон­

дов l13 • Этот краткий обзор был необходим для того, чтобы более пра­
вильно понять место крестьянской общины в жизни норвежских бон-

204

дов. Подчеркну еще раз: община была одним из многих аспектов их со­

циальных связей. Отличие ее от перечисленных выше форм организа­
ции населения состоит в том, что только в общине можно найти неко­

торые элементы хозяйственной общности; общинные отношения были
связаны с земельной собственностью. Это обстоятельство не могло не
придавать общине особого характера, отличавшего ее от иных коллек­
тивов, лишенных экономической основы. Но вместе с тем не следует
упускать из виду, что норвежская община не была носительницей боль­

шей части судебных, полицейских, военных или религиозных функций,
каковые принадлежали иным типам социальности. В этом, по-видимо­
му, состоит ее немаловажное отличие от несколько иначе организован­

ной континентальной средневековой сельской общины.

Дело в том, что в противоположность крестьянству большинства стран
Европы, для которых характерной формой землевладельческого поселе­
ния является деревня, норвежское крестьянство живет по преимуще­

ству в обособленных дворах. Это в значительной мере объясняется при­
родными условиями, трудностями обработки почвы. Крестьянам при­
ходится возделывать сравнительно небольшие участки земли в тех ме­
стах, где возможно, и селиться изолированно друг от друга. Впрочем и в
Норвегии существуют поселения деревенского типа. Поэтому, когда нача­
лось изучение аграрной истории Норвегии, некоторые ученые высказы­
вали предположение, что в этой стране, как и у других германских на­

родов, деревня была изначальной формой поселения. Такова точка зре­

ния А. Мейцена l14 и А. XaHceHa l15 , к ним присоединился также А. Та­

paHrepl16.
Однако О. Улавсен на основании углубленного изучения местного ма­
териала показал, что, например, в Хардангере (Юго-Западная Норве­
гия) первоначальных поселений деревнями не было: там, где в

существовали деревни с

10-20

хозяевами, в

xrv в.

xrx

в.

имелись лишь одно­

дворные или двухдворные поселения ll7 . М. Улсен, изучавший данные
топонимики и археологии, распространил этот вывод на всю Норве­

гию ll8 • Это не означало тем не менее возврата к точке зрения П.А. Мун­
ка, который еще в середине XIX в. утверждал, что двор землевладельца
в Норвегии раннего Средневековья был совершенно обособлен и хо­
зяйство его носило самодовлеющий xapaKTepll? Улавсен, Улсен и дру­
гие ученые отмечали связь дворов отдельных землевладельцев с хозяй­

ствами их соседей, которые вместе использовали неогороженные зем­

ли. Особенно большое значение для ведения крестьянского хозяйства

имело пользование общими землями, так называемым альменнингом l2n .
Было установлено, что в древних дворах жили большие семьи; увеличе­
ние числа их членов приводило к разделам и к превращению однодвор­

ного поселения в групповое. Подобные разделы часто происходили в
Западной Норвегии. В восточной части страны и в Трёндалаге обособ­
ленные усадьбы проявили большую устойчивость. Препятствием на
пути

превращения однодворного

поселения в деревенское служило

здесь отсутствие достаточного количества земли, пригодной длн возде­

лыванин, поэтому при разделе большой семьи двор не дробилсн и но­
вые дворы возникали в результате выселок l2I . Селение, возникшее н ре­
зультате увеличения числа жителей одного двора, вокруг которого со

205

временем появилось несколько новых, часто вплоть дО
в. сохраняло название

6

и т.д.) хозяйств»

gaard (двор). Отсюда
(gaardel1 раа 4, 6 brl1k)122.

XJX -

начала ХХ

выражения: «двор на

4

(или

Для изучения устройства норвежской общины много сделал К. Эст­
берг. Он показал наличие в ней некоторых хозяйственных связей, вы­
явил элементы самоуправления и присущие ей обычаи. Материал, при­

водимый в его работе, как и в работе о. Улавсена, относится преиму­
щественно ко времени не ранее ХУ' в., а сплошь и рядом

XJX BB. 123

-

к XVJП и

В какой мере отмечаемые им явления имели место в норвеж­

ской общине раннего Средневековья и, главное, каково своеобразие
общины в тот период ее существования, остается недостаточно ясным.

Начиная с 30-х годов нынешнего столетия исследование крестьян­
ской общины стало основным объектом деятельности Института срав­

нительного изучения культур в Осло

forskl1il1g).

(1l1stitl1ttet for sammel1ligl1el1de

ktlltl1Г­

Программу для целой серии дальнейших конкретных иссле­

дований составил крупный норвежский историк Эдв. Бюлль. Им был
намечен ряд проблем, подлежащих дальнейшей разработке. В частно­
сти, Бюлль справедливо подчеркнул необходимость изучения соседских

связей, которые играли немалую роль и при однодворном поселении l24 .
Он полагал также, что известное сходство хозяйственных методов в
ряде областей Норвегии и в альпийских землях Австрии и Швейцарии
делает небесполезным их сопоставление. Особенно настоятельно, по
его мнению, нуждается в исследовании проблема земельной собствен­
ности в раннюю эпоху норвежской истории. Бюлль обратил внимание
историков на важность анализа прав собственности как на пахотные
земли, так и на пастбища и луга, находившиеся в общинном обороте. В

связи с этим необходимо изучение роли скотоводства в сельском хозяй­
стве Норвегии. Бюлль подчеркивал важность выяснения различий в
правах крестьянина на отдельные категории земельных владений

(усадьба; земля, принадлежавшая усадьбе, но лежавшая за пределами
ограды; земля, находившаяся в распоряжении коллектива соседей), так

как эти различия слабо учитываются историками права Ш . Бюллем со­
бран большой конкретный материал о порядке использования кресть­
янами земель, необходимых для скотоводства, подмечены особенности

права владения альменнингом в отдельных областях Норвегии, в част­
ности различия между Трандхеймом и Вестландом .. Отмечая важность
изучения первых норвежских судебников, БIOЛЛЬ использовал их, одна­
ко, лишь в незначительной мере.

Институт сравнительного изучения культур организовал широкое
исследование истории норвежской общины и ее пережитков, сохранив­
шихея вплоть до настоящего времени. При активном содействии насе­
ления, проявляющего живой интерес к местной истории, был собран

весьма обширный материал. Опубликован ряд исследований, среди них

книги л. Рюннинга 126 , л. Рейнтона 127 , С. Сульхейма l2Н и др. Накопленную
массу сведений частично обобщили в своих статьях А. Холмсен, Х. Бьерк­

вик иР. Фриманнслюнн 129 • В их статьях содержится краткий отчет о ра­
боте, проделанной Институтом. Здесь отмечается, что в свете новых
данных приходится пересматривать некоторые взгляды, казалось бы,

уже установившиеся в науке. В частности, вызвавший в свое время

206

большую полемику вопрос о том, какова была первоначальная форма

аграрного поселения в Норвегии, по мнению А. Холмсена, не может
ныне считаться окончательно решенным. Новые археологические рас­

копки обнаружили остатки групповых поселений, относящихся к ран­
нему железному веку. Если некоторые современные деревни восходят
к хуторам ХУI и ХУН вв., то не исключена возможность, что на месте
последних в более ранний период, до сокращения населения в

XIY

в.,

существовало по нескольку хозяЙств l3U . Собранные в этих статьях све­
дения об устройстве крестьянской усадьбы и структуре общины пред­
ставляют несомненный интерес 131; однако проведенные Институтом об­

следования носят преимущественно этнографический характер и опи­
раются на данные, сохранившиеся до настоящего времени, либо восхо­

дящие к

XYII-XIX

вв. Между тем специфика норвежской общины в

более ранние периоды таким ретроспективным путем вряд ли может

быть вскрыта с должной полнотой. Большой интерес в этом отношении
представляют данные археологии и ТОПОНИМИКИ IJ2 •
Мне кажется важным определить особенности норвежской общины
на наиболее раннем этапе развития норвежского общества, который

может быть более или менее обстоятельно изучен по письменным ис­
точникам, и разобраться в характере собственности на разные виды зе­
мель, входивших в состав крестьянского двора и общинной территории.

Изучая землевладение большой семьи, составлявшее основу института
одаля, я рассматривал отношения между ее членами. Теперь попробу­
ем выяснить, в каких отношениях находилась большая семья, населяв­
шая отдельный двор (или бывшие ее члены, которые владели соседни­
ми усадьбами), с другими подобными хозяйствами.

Изучение под таким углом зрения древнейших записей норвежско­
го права

-

областных судебников Фростатинга иГулатинга

-

представ­

ляет значительный интерес для понимания общинных отношений в

Трёндалаге и Вестланде. Характер источников, а равно и самый пред­
мет исследования вынуждают уделить большое внимание анализу ряда
терминов, встречающихся в судебниках, таких, как аlmеппiпgг,

grannar, grend, sambuo

garor,

и др.

Что представляло собой крестьянское хозяйство в Норвегии ранне­
го Средневековья? Крестьянский двор охватывал группу строений, со­
ставлявших хозяйственный комплекс, и участок земли, иногда также

расположенный в пределах ограды. В состав усадьбы могло входить и
несколько пахотных участков. Имея вследствие особенностей почвы
небольшие размеры, эти участки нередко оказывались разбросанными

в разных местах. К усадьбе примыкали луг, лес и, если она была распо­
ложена на берегу реки или на побережье моря или фьорда, соответству­
юшие воды.

Центр крестьянского владения составлял, разумеется, дом, вернее,

группа строений, где жил бонд со своей семьей и работниками lJJ • Дом
находился под особой охраной обычного права, позднее

-

закона, и нару­

шение неприкосновенности жилища каралось особенно строго. I9J. Таков общий принцип
пользования этими утодьями. Ими пользонались как общей собственно­
стью l94 . Между тем в судебниках последовательно проводится положе­
ние, согласно которому собственником альменнинга является король.Так,
усадьба, созданная кем-либо на расчистке в пределах альменнинга, счи­
талась собственностью короля l95 . Равным образом, и кит, убитый и выб­
рошенный на берег, принадлежал королю, если то была земля альменнин­
га, тогда как если бы кита убили у берега индивидуального владельца,

то он достался бы последнемyi96. 3анимать участок земли из альменнин­
га можно было только с разрешения короля l97 , который, как гласят «3а­
коны Фростатинга», имел право передавать эти земли в пользование
отдельным хозяевам l9Н . Ясно, что это право короля на общинные зем­
ли не носило характера неограниченной собственности, так как сочета­
лось с пранами крестьян совместно пользоваться пастбищами и иными

угодьями, входившими в альменнинг. Правильнее, видимо, было бы
считать собственность короля выражением общинных прав на эти зем­
ли в условиях существования государства, присвоившего власть над об­
щинами и взимавшего в свою пользу доходы с общинных земель

-

при

сохранении прав пользования ими за всеми крестьянами.

Судя по имеющимся данным, леса, участки которых выделялись в
пользование отдельных домохозяев, не входили в состан альменнинга,

хотя не составляли и частного владения. Иными словами, можно обна­
ружить две различные категории общинных владений: одни принадле­

жали группам соседей, называемым gгепd, тогда как другие общинные

земли считались собственностью короля. Угодьн, принадлежавшие дво­
ровым или соседским общинам, как мы видели выше, находились
обычно в индивидуальном пользовании хознев, при котором, однако, и

другие соседи могли в определенных случаях их использовать. В отли­
чие от этого альменнингом обычно пользовались совместно все общин­
ники, населявшие тот или иной район.
Пользование угодьнми, принадлежавшими отдельным общинам,

было непосредственно связано с пользованием альменнингом. Это хо-

215

рошо видно из предписания «Законов Гулатинга» относительно сроков
выпаса скота на горных пастбищах. Здесь говорится, что выгонять скот
с приусадебных лугов на «верхние пастбища» необходимо не позднее
конца второго месяца лета, Т.е.

14

июня (лето считалось с

14

апреля).

Если же кто-либо из соседей задерживал своих животных долее на

«нижных пастбищах», он мог быть обвинен в грабеже и незаконной па­
стьбе скота. Очевидно, это вызывало протест со стороны соседей, опа­

савшихся, что общинные земли, расположенные около их дворов, бу­

дут объедены скотом. Такое же наказание угрожало общиннику в слу­
чае, если он возвращал своих животных с горного пастбища домой

раньше окончания пятого летнего месяца, Т.е. до

14

сентября, так как

трава, выросшая на нижних пастбищах за время отсутствия скота, при­
надлежала в равной мере всем, и никто не смел начать пользоваться ею

раньше других под угрозой обвинения в краже травы l99 • Крестьян забо­
тило в первую голову пользование приусадебными землями, предназ­

наченными для пастьбы скота и заготовки фуража на зиму; нарушение

установленного здесь порядка влекло штрафы и возмещения, тогда как
пользование альменнингом было более свободным от ограничений.
Альменнинг является не только общинным пастбищем, но служил

еще и земельным фондом, за счет которого могли быть расширены ин­
дивидуальные владения крестьян и создавались новые хозяйства. Как
уже упомянуто, король передавал часть общинных земель отдельным

крестьянам. «Король может давать общинные земли, кому пожелает, и
тот, кто их получит, обязан огородить землю в течение первых

12 меся­

цев и не имеет права впоследствии передвигать изгороди»200. Установ­
ление изгороди означало, по-видимому, приобретение владельцем пра­

ва собственности на выделенную землю. Действительно, в предыдущем

титуле «Законов Фростатинга», озаглавленном «Об альменнингах», ука­
зывалось, что «если возникнет спор и один [из спорящих] будет утвер­
ждать, что эта земля

-

его собственная, а другой, что она общая», то

следует обратиться на тинг, который был компетентен решать подоб­

ные дела. Свидетели должны были под присягой показать, была ли эта
земля в действительности собственностью

(eign)

или альменнингом.

Содержание присяги было следующее: «Я слышал, что эта граница про­
ходит между собственностью крестьян (eignaг

buanda)

и общинной зем­

лею (almellllillgг), и я не знаю ничего более верного в этом деле»201. Из
дальнейшего текста видно. что оспариваемая собственность была выде­
лена из земли, входившей ранее в состав альменнинга: арман (управи­

тель короля) обвиняет собственника в том, что его земля расчищена в
общинных владениях без разрешения короля; если владелец докажет,
что эта земля была расчищена «прежде времени трех королей, из кото­
рых ни один не правил в стране меньше, чем] О зим», то претензии к

нему отпадают. Таким образом, земельное владение могло возникнуть
в результате расчистки части общинных земель.

В предписании «Законов Гулатинга» о том, что, «если сделана рас­
чистка в альменнинге, она принадлежит королю»Znz, имеется в виду рас­

чистка на общинных землях, произведенная без разрешения короля.

Выделение земли из альменнинга разрешал ось, но присвоить можно
было не любое ее количество, а, по-видимому, лишь столько, сколько

216

крестьянин был в состоянии обработать. «Если человек построил изго­
родь вокруг своего поля и своего луга, он может владеть землей на та­

ком расстоянии от изгороди, на какое он способен бросить свой серп,

но то, что лежит дальше, является общим владением,)2UJ. Трудовой
ПРИНЦИП присвоения земли в альменнинге лежит в основе соответству­

ющих титулов судебников. В цитированном выше постановлении «3а­

конов Фростатинга,), разрешавшем огораживать землю в альменнинге
с согласия короля, указывается, что крестьянин «может соорудить из­

городь в пределах, до которых он в состоянии добросить свой нож во

всех направлениях». Точно так же и право пользования лугом в альмен­
нинге принадлежало тому, «кто первый положит свою косу на траву,)204.

Если же двое в одно и то же время выйдут косить траву, каждому дос­
танется то, что он скосит. Равным образом разрешалось нарубить в об­
щинном лесу столько дров, сколько можно вывезти до сумерек, иначе

они считались общей собственностью (В отличие от более крупного лес­
ного материала, который можно было оставлять в альменнинге в тече­

ние года). Право собственности крестьянина вытекало из факта прило­
жения им своего труда к земле.

Таким образом, крестьянский двор мог возникнуть в результате за­

имки на территории общинных земель 2U5 . Разрешение короля выделить
участок из альменнинга в индивидуальное владение, по-видимому, ста­

ло обязательным уже в период составления или редактирования судеб­

ников. Это предположение вытекает из приведенного выше текста из
«3аконов Фростатинга», в котором говорится, что в ответ на выдвину­
тое управляюшим короля обвинение относительно неразрешенной за­
имки земли в альменнинге владелец мог сослаться на свое право давно­

сти 2U6 и указать, что оспариваемая у него земля была расчищена «прежде
времени трех королей, из которых ни один не правил в стране менее,

чем

10

зим,)2U7. В этом случае разрешения короля не требовалось; по­

скольку три его предшественника не возбуждали иска против захватив­
шего участок на альменнинге, то его владелец мог и впредь им обладать.
Историческая традиция приписывает первому объединителю страны
Харальду Прекрасноволосому «присвоение,) всех земель в королевстве

(в том числе и общинных владениЙ)2UХ. Некоторые ученые полагали, что
согласие короля на заимку в альменнинге стало требоваться именно с

этого времени 2U9 • Однако убедительных оснований для того, чтобы от­
носить возниКl 'овение верховных прав короля на общие земли к кон­

цу

lX -

началу Х в., не существует; при Харальде Прекрасноволосом

процесс объединс'ния Норвегии под властью единого государя лишь
начинался, и вряд ли в то время все альменнинги могли оказаться под

его контролем. Ко времени записи судебников Гулатинга и Фростатин­
га подчинение общих владений королевской в,тасти было уже совер­

шившимся фактом 2lU •
Возникает вопрос: каковы были права крестьянина на участок, вы­

деленный в его владение из обшинных земель') Из приведенных выше
титулов судебников, как кажется, можно сделать вывод о том, что такая

земля становил ась индивидуальной собственностью. Однако более вни­
мательное изучение памятников вынуждает сушественно уточнить этот

вывод. Дело в том, что в «3аконах Фростатинга,) и в «3аконах ГУ.1атин-

217

га» при описании владения бонда проводится различие между двумя час­

тями усадьбы. Одна из них называется «двором», местом, обнесенным
изгородью, и обозначается термином

«innangaros»,

буквально

-

«в пре­

делах двора», тогда как земля домохозяина, расположенная за предела­

ми изгороди, определяется как земля

«utangaros».

Какой смысл вклады­

вается в это противопоставление?
В отдельных титулах судебников оба термина употребляются, по­
видимому, для описания всех возможных видов владений, входивших в

состав усадьбы. Так, в постановлении «Законов Гулатинга», согласно
которому родственники мужского пола имели право выкупить землю
одаля у женшины в случае, если они находились с нею в достаточно

близком родстве, указывается, что они должны были произвести оценку

земли и с этой целью осмотреть ее «как внутри ограды, так и вне»2II.
Равным образом, в «Законах Фростатинга» мы встречаем подобное же
описание усадьбы: в состав ее входит земля «в пределах двора или сна­
ружи»212. В этих титулах не удается обнаружить различия в правах вла­
дельца на разные категории земель.

Иначе обстоит дело в других случаях. В разделе «Законов Фроста­
тинга», где перечисляются преступления, обвинение в которых можно
было отвести с помощью очистительной клятвы, упоминается поджог
чужого дома или нивы «в пределах двора», когда под угрозой пожара

оказывалась вся усадьба. Это преступление считал ось одним из наибо­
лее тяжких, и для очищения от обвинения в нем требовалась присяга,

даваемая с

12

соприсяжниками Ш . Возникает предположение, что пра­

во собственности на владение, расположенное в пределах ограды, было

более полным и, соответственно, было лучше защищено законом, чем
право владельца на его землю, которая находилась за пределами двора.

8

«Законах Гулатинга» различие в характере собственности на землю в

пределах ограды и за ее пределами выражено самым недвусмысленным

образом. Здесь устанавливаются размеры возмещений, которые полага­
лось платить собственнику в случае потравы, незаконной запашки зем­

ли, покоса сена или иного нарушения его права владения землей. Раз­
мер этого возмещения (lапdшim) определялся прежде всего социальным
статусом владельца, и по мере повышения статуса возмещение удваи­

валось. Далее сказано:

«8

пределах усадьбы

право, как я установил; вне усадьбы

(innangaros) каждый
(utan garos) имеют право на

имеет
поло­

вину меньшее»214. Это различие в размерах возмещений за нарушение
права владения в зависимости от того, произошло ли такое нарушение в

пределах усадьбы или за ее пределами, несомненно, свидетельствует о
неодинаковости прав собственника по отношению к земле

«innangaros»

и к земле «Utапgш·Оs».

Определяя размеры возмещения за кровопролитие в чужом владе­
нии, составители судебника предписывали взимать с виновного допол­
нительный платеж, если это нарушение совершал ось в пределах усадь­

быШ.

8

другом постановлении «Законов Гулатинга» речь идет о правах

людей различного общественного положения на убитого кита 216 . При
поимке кита на той части морского побережья, которая являлась чьим­

либо частным владением и находилась в пределах ограды

(innan garos),

кит, независимо от своей величины, доставался собственнику земли.

218

Права последнего на этой территории были неограниченными и нео­
споримыми. Иначе обстояло дело, если речь шла о его владении за ог­
радой, окружавшей его усадьбу
большую, чем

18

(utan garos):

здесь, если кит имел длину

локтей, владелец должен был отдать половину добы­

чи королю. В следующем титуле читаем: «Если кит подплывет к берегу
альменнинга, он принадлежит королю ... ,>2J7. Очевидно, право на кита
принадлежало тому, кому принадлежала земля, у берега которой он был

убит. Поскольку земля «iппапgагоs,> была собственностью отдельного
хозяина, то и кит, пойманный у ее берега, целиком доставался ему. По­
скольку же альменнинг считался собственностью короля, то и кит, уби­
тый у берегов общинных земель, должен был принадлежать королю.
Сложнее обстояло дело при поимке кита у берега той земли, которая
являлась индивидуальным владением, но была расположена за преде­

лами двора. В этом случае кита делили пополам.
Следовательно, владелец земли

«utangaros»

имел на нее более огра­

ниченные права, нежели на землю «iппапgагОs»Ш. Чем это объяснить?
По-моему, ответ можно почерпнуть в приведенном постановлении.
Владения «utапgагоs» представляли собой как бы переходную форму от
общинной земли (альменнинг) к индивидуальной собственности. Имен­
но поэтому, очевидно, право владельца на землю

«utangaros»

было ограни­

ченным, но зато король также имел на нее некоторые права, в данном

случае право на половину выловленного кита 2l9 .
Неполнота прав бонда на ту часть его земельного владения, которая
была расположена за оградой усадьбы, объясняется тем, что этот участок

был выделен из общинных земель. В подтверждение можно сослаться на
титул 19-й вводной части «Законов Фростатинга», относящейся к 1260 г.:
«Что касается земли, которая, как говорят, лежит за пределами двора
(йtап

stafs)

и выделена из общих земель, то мы желаем, чтобы между ко­

ролем и крестьянином

(karl)

соблюдались такие законы и обычаи, ка­

кие существуют в южной и восточной частях королевства, и чтобы ис­

полнялись такие повинности, какие там назначит король»22n. Упомина­
емые здесь

stafar -

это столбы, на которых держалась ограда усадьбы;

иначе говоря, термин «Мап
видим, владение

lttan stafs

stafs»

равнозначен термину «йtап

garos».

Как

выделено из альменнинга. В цитированном

постановлении оно названо

eigl1

(собственность), но существенно отли­

чается от земли, входившей в состав двора крестьянина: за землю, вы­

деленную из альменнинга, ее обладатель был обязан исполнять повинно­
сти в пользу короля и подчиняться установлениям, которые были введе­

ны королевской властью для всей страны, не только для ТрандхеЙма.
Ранее мы уже убедились, что заимки из альменнинга могли про из­

водиться с разрешения короля. Если крестьянин занимал необработан­
ную землю, то ему предоставлялись льготы в отношении исполнения

обязанностей перед государством на первые несколько лет: так, он ос­

вобождался от обязанности принимать участие в береговой охране, ле­

жавшей на всех землевладельцах. С другой стороны, если крестьянин

хотел передать эту землю кому-нибудь для обработки, то закон 1260 г.
рекомендовал сдавать ее на 6 лет также на льготных условиях, а имен­
но, без уплаты ренты. Получивший землю лейлендинг должен был воз­

делать пашню, привести в порядок луг и возвести строения 221 • Однако

219

на владельца заимки возлагалась с самого начала повинность по содер­
жанию нищих, распространявшаяся на всех землевладельцев, и он дол­

жен был являться в местное судебное собрание по всем вызовам. Об ис­
полнении своих обязанностей он договаривался с «теми, кто живет бли­
же всех к этой необработанной земле, на условиях, которые сведущие

люди сочтут справедливыми»Ш. В постановлении предусматриваются
два возможных случая заимки. Во-первых, «человек жнет, но не засе­
вает необработанную землю», владельцем которой он считается. На
владельца возлагалась здесь лишь часть названных выше обязанностей;

от участия в охране морского побережья он был свободен. О втором
возможном случае сказано: «Но если он не только жнет, но также и за­
севает землю, то он обязан принимать участие в ополчении (leioallgг»>.
Очевидно, при этом за данным владельцем уже признавалось право

собственности на землю; по крайней мере, оно делалось более полным

в результате возделывания земли. Здесь мы снова сталкиваемся с пред­
ставлением о том, что право собственности крестьянина на землю вы­
текало из факта ее обработки.
Насколько можно судить по данным областных законов, освоение

новых земель поощрялось. Не только король давал льготы лицам, брав­
шим в альменнинге невозделанную землю для обработки, но и частные
владельцы, отдавая такие участки лейлендингам, делали им некоторые

уступки. Так, если лейлендинг засевал уже обработанную землю, а за­
тем покидал участок, он не получал ничего. Если же он возделывал но­
вую землю в пределах усадьбы, ему, в случае ухода, возвращали цену

семян. Но если он поднимал новь вне усадьбы, то ему причиталась уже

половина урожая, даже если он покидал землю до наступления жатвы Ш .
При этом в судебнике делается характерная оговорка: «если он огоро­
дил землю». В результате подъема нови происходило увеличение разме­
ров усадьбы. Подобным образом в пределах усадьбы мог оказаться и
участок, выделенный из горного пастбища. Поджог ограды вокруг этого
участка, равно как и поджог чужого урожая или двора, карался уплатой

возмещения за нарушение права собственности. В «Законах Фроста­
тинга» подчеркивалось, что приведенное предписание касалось тех уча­

стков горного пастбища, которые были огорожены, Т.е. не принадлежа­

ли к альменнингу224.
Следовательно, выделение участка из общинных земель в пользу от­
дельного хозяина могло пройти две стадии. На первой, охарактеризо­
ванной выше, выделенная доля оставалась землей lItапgагоs или йtап

stafs,

хотя она более не входила и в состав альменнинга Ш . Как уже от­

мечалось, король сохранял на этой стадии часть своих прав на участок,

что свидетельствует о неполном выделении земли из общинной собствен­
ности. Недаром относительно прав на участки, расположенные tItallgaгos,

зачастую возникали споры. Как сказано 13 «Законах Гулатинга», «когда
бы ни возник спор из-за горного пастбища (s,

YllI, 1956; он же. Архаические фор­
VI]]-X вв. - «Уч. зап. Кали­
нинского пеДИНСтитута,>, т. 26, Калинин. 1962.
16 См. Vinogl'l1{!(jff Р. Gescl1lccl1t LlI1d Yerwal1dtscl13fl im altl1orwegiscl1cl1 Recl1tc. - ZSWG.
YII. Bd., 1900; Маигег К. Yorlesul1gel1 ... 111. Bd., 1908.
-

мы зе.\1левладения в Юго-Западной Норвегии в

17

Проб_lема соотношения обшинно-производственной и кровнородственной

фУНКI(ИЙ в первобытном обlllестве сложна и продолжает вызывать споры ис­
следователей. См. Крюков М.В. О соотношении родовой и патронимической (кла­
новой) организаllИИ (К постановке вопроса).

-

СЭ,

1967, N9

б; Козлов с.я. К ха­

рактеристике некоторых социальных структур родового обшества (Заыетки в
связи с дискуссией).
рода.

-

-

СЭ,

1970, N9 5;

Тумаркин дд К вопросу о сущности

Там же. См. статьи Н.А. Бутинова, В.Р. Кабо и других авторов в сбор­

нике «Пробле~IЫ истории докапиталистических обшеств", кн.

1. М., 1968.
P!Jillpotts B.S. Кiпdl'сd апd Сlап iп tl1e Middle Ages al1d Aftel·. А Study iп tl1e
Sociology oftl1c TeLltol1ic Raccs. CUl11bJ'idgc, 1913, р. 55, 61, 63, 66-67. Иначе и, на
мой ВЗГЛЯД, Becl,Ma неосмотрительно, толкует терыин «,ctt" В древнешведских
источниках С,Д. Кова.lевскиЙ (Образование классового общества .. , с. 115, след.).
l'

19 См. Закс В.А. Правовые оБЫ'lаи и представления в Северо-Западной Норве­

гии XIl-ХIlI вв.

- "Скандинавский сборник,>, ХХ, 1975, с. 42.
2О М.О. Косвен определяет патрони~IИЮ как широкую группу родственников,
связанных ХОЗiIЙСТВСННЫМИ, СОl1иа.1ЬНЫ~И и идеО_l0гически:vIИ отношениями;

она предстаВЛЯ.lа собой «ограНИ'lенный круг действия права родства,>, членов
которого объеДИНЯ,lИ право ~Iести и соответствующее право композиции, ин­
ститут соприсяжничества и не имеет достаточных оснош\ний (Lorson L.M. Т11С Eaгliest NоГ\vсgiап
Laws, р. 178). Ср. Robbel'stad К. Т11С Odal Rigl1t ассordiпg Со сl1е 01d Nоrwсgiап Laws. . Нistогisk-апtikvагisk rekke. Bergcl1, 1956, s. 35, t'.
'7 Ср. ТО.lкование А.И. Неусыхиным термина fratres в титуле 59 "Салической
правлы,> (НеусЬ/хин А.и. Возникновение зависимого крестьянства .. , с. 110-112).
" См. Гуревич А.я. Проб.lемы генезиса феодализма .... с. 66-82; он же. Катего­
рии средневековой ку.1ЬТУРЫ. М., 1972, с. 201 след.
'9 DreckLl1aun - от drecka, пить, устраивать пир, и 1aLlna, вознаграждать. Очевид­

но, этот вид дарения представлял собой королевское пожалование в вознаг­
раждение за устроенное в честь короля угошение (c~[.

N. g. L., У, 2. G1ossariLlm,
s. у. drekku1aun. Ср. Schultze А. Zur Recl1tsgesc11ic11te deг gеГП13пisсl1еп Вгiidегgешеiп­
sc113ti, S. 307-308). Этот вид дарения встречается и в Англии в ХI В., Т.е. в пе­
РИОд, когда на господствовавших в ней социально-прановых отношениях ска­

ЗRЛОСЬ скандинавское влияние. В записи праВR. относяшейся к области 1. bd.,
NQ 29. Имеется в виду, очевидно, 6Oalsskipti. В средневековой Норвегии значи­
тельное распространение ПОЛУЧИ_l0 право asa:tesrett: наследники не делили владе­
ние с тем, чтобы не дробить хознйства, а один из них (asa:tesll1anl1) получал цели­
ком усадьбу с обнзате_1ЬСТFlОМ FlыплаЧИFlать друтим РОДСТFlенникам, имевшим права
на долю в наследстве, часть дохода с земли, обычно в виде поземельной ренты,
собираемой с держате_lей

(FroSI J. Das 110rwcgischc l3аtlСГI1СГЬГССЫ. Odels - tInd
Aasiitesrecht. Jclla, 1938, S. 18, ff.; Borgedal Р. Оег Batlerllbctrieb tl\ld die Ваtlсгп-fаmi1iе
a1s G1ied der Sozia1verfasstl\lg, S. 154; idem. VOIll Aasetesrccllt tl\ld VOIll Odelsrecll!. . Подобные постановле­
ния встречаются, как известно, и в варварских Правдах. Однако у других наро­
дов они относятся лишь к началу раннего Средневековья, в то время как в
Норвегии платежи скотом практиковались даже в ХJI-ХНI вв. не говорю уже о
периоде после Черной смерти середины

XIV

в., когда роль скотоводства в Норве­

гии еще более возросла. Не только арендные платежи, но даже государственные
налоги в то время уплачивались в виде маС.lа, сыра. мяса и других продуктов.

1"

G. 6.
F. ХШ, 21.
F. 11,27.

149

См. например,

146

147 Ср.

G. 299; F.
157 сл.

Н,

33.

Подробнее об имуществеННО~1 положении

бондов см. ниже, с.
I;U

В судебниках, защищавших интересы собственников, регламентировались

праВИ.1а пользования землей лейлендингами и определялись их обязанности
(см. Гуревuч А.Н Норвежские лейлендинги в Х-ХН вв.

ник'>, УН. Таллин,
1;1

F.

ХН],

1.

1963.

с.

-

«Скандинавский сбор­

9-11).

В Тр.:ндхеЙме сальд (~Iepa сыпучих те.l) был IJjjвое больше, чем в

Вестланле, где он Ра sculu аlliг epti!' 11illU!11 bczta шаlllli

taca. ]Jeilll

ХШ,

ег

i jБГОll а ... ,)

18.
19.

17О На то, что входившие IJ

крестьяне вели раздельные хозяйства, указы­

salllbL10

вает и следующее постановление: «Если оставленное под паром поле одного
человека находится рядом с лугом или нивой другого, он обязан огородить его
крепкой изгородью,)
171

F. XHI, 23.

(F. -

ХIIl,

22).

Часто гранину между участками разных хозяев не обносили П.1ет­

нем и не отмеча.1И камнями, а опреде.1ЯЛИ на глаз. В некоторых областях Нор­
вегии вплоть J!O нещшнего вреМеНИ сохранялся следующий обычай установле­
ния и проверки такой границы. Владельuы шли ВJ10ЛЬ ыежи и, останавливаясь
в опреде.1енных местах, сек,ш подростка. которого захватывали с собой,

-

счи­

та.1ОСЬ, что побои, ПОЛУ'lенные им при обходе граниuы, помогали ему запом­
нить ее местоположение
172 F. ХIII, 23, 25.

m F. XIV, 15:

(O/sen

М.

Farms al1d Fal1cs ... , р. 12).

«Если кто-либо едет по дороге на коне и есть трава около доро­

ги, он может, если надобно, взять, сколько нужно, чтобы прокормить коня; но,
если он возьмет сено с собой и это обнаружится, он будет вором,).
174 G. 19.
175
176

G. 82.
G. 89:

«Если люди не согласны относительно гранины в пределах усадьбы,

будь то граница пахотной земли или луга, и один говорит, что он обработал

246

лишь ту землю, какую он имел право обрабатышпь, но IдрУгой обвиннет его в

том, что он] украл землю, вырыв пограНИчные камни, они до_1жны обратитьсн
к тем, кто лучше знает границу между ними ... " и Т.д. Ср.

G. 264.

m G. 81.
m G. 82.
179 Holтsel1 А.,

Bjorkvik

н.,

F"imal1l1sluncl R.

Ор.

cit.

"о СМ. Анохин г.и. Общинные традиции ... , гл.
lXI

Olafsell

О. JогdГазllеsskаЬ ... ,

s. 73;

3.

описание состава владений усадьбы

Opcdal

в

Ullепsvаl1g (Хардангер).

lю Haff К. Oic altnorwcgiscl1Cll Nacl1barscllartcn \ll1d ilHc markgcnosscl1scllartliche Organisatiol1. - VSWG, 22. Bd., НеГ! 1, 1929, S. 194-195.
ш F. ХН, 25.
,"4 На этом особенно настаивает А. Тарангер (ТШШIf!,е/" А. Udsigt ... , Н, 1, s. 27).
Если одна усадьба принадлежала неСКО~lЬКИМ собственникам, которые не вели
в ней своего хозяйства, но передавали землю под обработку арендаторам, то

раздел поля на обособленные участки мог не производитьсн. Каждый собствен­
ник идеальной ДО_1И получал соответствующую часть ренты. Лейлендинги же
образовывали своего рода общность и иногда жили в одном доме, причем в

"Ландслове» укззывалось, что двор и дома следовало делить таким образо~[, что­
бы каждый имел равное право ПОЛЬЗ0ватьсн дверьми

(MLL, VII, 15).

IН; Врнд ли можно согласиться с утверждением сд. Ковп.1евского, исхошrщего
из шведского ~[атериала.

во многом сходного с норвежским, о том. что в слу­

чанх сегментации больших семей «сельская община ВОЗНИК:Jла непосредствен­
но из родовой общины» (Ковалевский с.Д Образование классового общества и
государства в Швеции, с.

138,

ер. с.

265).

Нужно подчеркнуть со всею опреде­

ленностью, что исследователи германских (в том числе и скандинавских) древ­
ностей не располагают какими-либо свидете.lьствами сохранения у этих

H:JPO-

дов родовой общины в период, который нашел ОТРi1жение в письменных источ­
никах.

'"" G. 81. Зимой практиковалось стойловое содержание скота.
ш G. 84. Подобное выражение встречаетсн также в памнтниках исландского,
датского и шведского обычного права (Вu" E(!l!. Vсгglciсl1Сl1dс St\ldicl1 ... , S. 51).
'" См. F. ХН!, 21.
'" G. 90.
"'11 Ср. F. XIV, 7.
")1 О сетерном хозяйстве см.: So/lleim S. Norsk s, 2. Bd. егliп, 1968, S. 306; Vагапgiuп Problcl11s. - «Scal1doSlavica,>. SllррlСl11спtШl1 1. Сор пlшgеп, 1970, р. 39, 1'. (О. Кlil1d-Jспsеl1), 47 (К. Rallbek
SClll11idt), 107, [. (О.М. Wi1s ).
2;9 О несовместимости ча

ной собственности и большой семьи C~I.: Косвен М.О.

Семейная община и па10НИ~IИЯ, с. 76.

I

253

""

Критику этих взглядов см. в кн.: Гуревич А.я. Проблемы генезиса феодализ­

ма, гл.

1, § 1;

гл.

111, § 1.

ш Не С.lедует, однако, упускать из виду перемены, происшедшие в римском
праве в

IV- У

вв.: помутнение его классических норм, в частности сглаживание

И.1И исчезновение понача,lУ четких различий между собственностью и пользо­

ванием (см.

Levy

Е.

West

Rошап

Vu1gar Law. Philade1phia, 1951).

Ш Подобное различие сушествовало и в Швеuии: аегtpаjоф, f'аеlJегпis jоф, fогпа
в ПРОТИВОПО,lОЖНОСТЬ kбреjоф, аflil1gаjоф

frepril1i -

(Beauchet L.

ар.

cit.,

р.

112-114).

ш Запрешение отчуждать паТРИМОНИ, вып. IX, 1957; ер. Kosminsky
History of Епg1апd iп t11e Тhirtеепtl1 Century. Oxford,

-

(,Средние века,>, вып.

начале Х! в.

Studies iп t11e Аgгагiап
1956, р. 279-281). Видимо,

обрисованные выше явления в какой-то степени

сходны с «окняжением,> земель свободных крестьян на Руси. Об известном
сходстве условий, в которых протекали в тот период исторические процессы в

Скандинавских странах и в Киевском государстве, см.: Шаскольский и.л. Про­
блемы периодизации истории Скандинавских стран. - «Скандинавский сбор­
ник'), VIIl. Таллинн, 1964, с. 354-355, 357, прим. 22; с. 359, прим. 24.

254

Глава вторая

Норвежское общество в

XI и ХН веках

в предшествующих разделах я стремился выяснить характерные для

раннесредневековой Норвегии формы поземельных отношений и соб­
ственности. Исходя из констатации процесса распада больших семей и
перехода к хозяйствованию силами малой семьи, можно высказать
предположение, что основной слой населения

-

бонды

-

В этот пери­

од истории Норвегии был весьма неоднороден и внутренне расчленен.

Степень и характер этой неоднородности состава бондов пока усколь­
зают от взора исследователя. Имеются ли средства ближе рассмотреть
общественную структуру и, в особенности, положение бондов?

Возможность изучения проблемы социального строя Норвегии в
очень большой степени зависит от оценки имеющихся исторических
источников. Насколько верно и полно судебники и саги отражают со­
циальную действительность и к какому времени следует приурочивать

их сообщения? Относительно «королевских саг,> возникает еще одно
сомнение: могут ли вообще быть использованы при изучении проблем
социальной истории Норвегии источники, бульшая часть которых на­
писана исландцами? Не исходили ли их авторы при изображении исто­

рии Норвегии в 'Х-Х' вв. из привычных им представлений о современ­
ном им исландском обществе ХН и начала

XII'

в.?

Что касается судебников, то, как мы видели, в своей основной час­

ти они содержат материал обычного права, складывавшегося в течение
столетий, сохранявшегося и передававшегося на тингах лагманами

-

знатоками права, которые руководствовались им в своей деятельности,

пока в конце Х' или в начале ХН в. эти обычаи не подверглись записи,
а в более позднее время - новой редакции. То, что историк обнаружи­
вает в судебниках, наряду с данными, относяшимися к Х" и

XIII

ВВ.,

многочисленные указания на более архаические отнощении, внемалой

мере объясняется медленным их изживаниеl\l. Но вместе с

Tel\l

мы, не­

сомненно, имеем дело с характерным для судебников традиционализ­
мом: даже в поздних редакциях содержатся постановления, уже утра­

тившие силу вследствие изменения условий жизни.

Так, несмотря на исчезновение рабства в Норвегии в течение Х" в.,
судебники и в конце этого столетия и даже в середине следующего со­
храняют многочисленные детальные постановления, касающиеся поло­

жения рабов. Разительным примером сохранения в судебниках старых

постановлений, утративших свою силу, могут служить титулы «Законов

Гулатинга», в которых содержатся предписания конунга алана, допол­
ненные или отмененные конунгом MarHYCOM i . Олав Снятой на самом
деле не был их автором

-

ссылка на него как бы заменяла ссылку на

очень древнее право, а конунг Магнус не кто иной, как Магнус Эрлин­
гссон (1163-1184 п.), в чьей редакции «Законы Гулатинга» и сохрани­
лись 2 • Как видим, эта позднейшая редакция отчасти содержала старые

постановления, не только фактически утратившие свою силу, но и фор­
мально отмененные.

Таким образом, Иl>lея в виду, что в судебниках в нынешней их фор­
ме содержатся слои,

относяшиеся к разному времени и отражаюшие

различные стадии общественного развития, мы можем
шой осторожностью

-

-

хотя и с боль­

привлекать эти памятники при исследовании

стоящей перед нами проблемы.
Однако, будучи сборниками обычного права, применявшимися на
тингах при разрешении всякого рода тяжб и споров, судебники, разу­
меется, отражают социальную действительность преимущественно в

одном аспекте. Обшественная жизнь рисуется ИI>IИ однобоко: создает­
ся иллюзин,

что все ее стороны и проявленин регулируются правом.

Между тем знакомство с сагами порождает противоположное впечатле­
ние, а именно, что в этом обществе господствовали скорее не закон и
правопорядок,

перед которыми все склонялись, а «право сильного»,

нарушавшее формальные предписания. Перед тингами, на которых «го­
ворилось» право, зафиксированное со временем в судебниках, есте­
cтneHHo, возникали вопросы, касавшиеся преимущественно бондов. Их
взаимоотношения с верхушкой общества могли найти в записнх обыч­
ного права лишь частичное и очень одностороннее отражение. Мы ви­

дим, например, в «Законах Фростатинга» постановления, продиктован­
ные стремлением бондов защитить себя от посягательств короля и зна­
ти. Но в какой мере реализовались эти постановления, узнать из судеб­

ников невозможно. Отношения между бондами и могущественными
людьми вряд ли регулировались одним только правом, и при выясне­
нии реального соотношения социальных сил помочь могут преимуще­
ственно (,королевские саги».

При рассмотрении вопроса об имущественном составе бондов мы
также не получим от судебников сколько-нибудь полного ответа. И в
этом случае в силу своей специфики областные законы и саги отража­
ют социальную действительность под разными углаl>lИ зрения; для ха­

рактеристики материального положения бондов каждая из этих групп
источников дает неодинаковый I\laтериал. В частности, из памятников
права скорее можно почерпнуть сведения о низших имущественных

группах, тогда как прослойку преуспевающих бондов по ним конкрет­

но представить довольно трудно. Бедняки в судебниках упоминаются в
связи с судебными тяжбами, вызванными их неплатежеспособностью,
или

в связи со льготами,

которые им приходилось предоставлять при

выполнении государственных и церковных повинностей и платежей, и

в других подобных случанх (например, помощь нищим). Что же каса­
етсн более состонтельных бондов, то все нормы права распространялись

на них безотносите~lЬНО к степени их зажиточности. В результате сбор­
ники права скрывают от нашего взора богатую общественную верхуш­

ку. Наоборот, в «королевских сагах» мелкий люд упоминается лишь
спорадически, и в той мере, в какой их авторы говорнт о бондах, в цен­
тре их вниманин неизменно находнтсн представители знати или так на­

зываемые могучие бонды, люди родовитые, богатые и влинтельные.

Все сказанное заставлнет историка с крайней осторожностью отно­
ситься и к юридическим памятникам, и к сагам о норвежских королнх.

В данной связи нет необходимости подробно вдаваться в полемику от­
носительно истории возникновения и достоверности «королевских саг»,

256

которая с давнего времени ведется в норвежской и вообще в скандинав­

ской историографии. Упомяну только, что в ходе этой полемики обсуж­

дались две группы вопросов. Во-первых, можно ли доверять Снорри и
другим авторам саг о норвежских конунгах, КОГда они сообщают те или

иные исторические факты? Здесь усилиями ряда ученых, подвергших
«королевские саги» внутрен.неЙ критике, сопоставлению их между со­

бой и с иностранными источниками, был обнаружен LUIИННЫЙ ряд оши­
бок, измышлений и анахронизмов, в результате чего доверие к сагам

как к памятникам истории Скандинавских стран было серьезно подо­
рвано. Среди историков существуют разногласия относительно возмож­
ности использования саг: некоторые полагают, что с учетом всех необ­

ходимых поправок и уточнений они все же могут быть использованы
(такова, в частности, точка зрения Г. Сторма, Э. Херцберга, Ю. Скрей­

нера, Х. Кута), тогда как более радикальные критики склонны отвергать
их совершенно (например, шведский исследователь Л. ВеЙбюлль). Но
речь и у тех и у других идет прежде всего об оценке «королевских саг»

как источников по политической, фактической истории. Эта сторона
дела в данном случае менее интересна, ибо подход к сагам в настоящей
работе иной: мне важно установить, могут ли «королевские саги» дать
заслуживающий доверия материал дЛИ характеристики социальных от­

ношений в Норвегии в Х! и

XII

вв.

Но в норвежской историографии с начала 20-х годов утвердилась
иная точка .зренин на «королевские саги», которая центр тнжести спо­
ра о достоверности их содержании переносит с вопроса о неточностях

и ошибках в конкретных сообщениях на вопрос о рисуемой в них об­
щей картине, о том, как исторические представления и мировоззрение
авторов саг отразились на их содержании, на группировке и освещении

материала. По этому вопросу также не достигнуто единства мнений.

Если Х. Кут и его последователи считают, что Снорри изображал исто­
рию Норвегии в 'Х-ХII вв., исходя из мысли о борьбе между королев­
ской властью и аристократией, свидетелем которой он сам ивлялся в

начале

XIII

в., и соответствующим обра.зом строил свое изложение, то

другие ученые (Ф. Поске, О.А Ёнсен) не находят в «королевских сагах»
такой тенденции. Можно, однако, говорить об известном согласии со­
временных исследователей в TOI\I, что (,королевские саги»

-

малодосто­

верные источники по истории Норвегии в 'Х-ХI вв., ибо их авторы
невольно изображали этот период, исходя из представлений о социаль­

ной действительности конца Х" и начала

XIII

в] К тому же они, воз­

можно, привносили В рисуемую ими картину некоторые черты ислан­

дской общественной жизни и собственные представления об исландс­
ком обществе 4 •
Можно ли в таком случае вообще использовать содержащиеся в «ко­
ролевских сагах» данные о социальном строе для изучения обществен­

ного развития Норвегии в Х' и Х" вв.? Я полагаю, что можно и нуж­
но. Настоятельная необходимость их привлсчення объясняется уже от­
меченной выше односторонностью юридичеСКI1Х памятников, которых

мы не можем дополнить актовым материалом. Мы не настолько бога­

ты источниками, чтобы позволить себе роскошь пренебрегать частью
их, тем более что «королевские саги» чрезвычайно содержательны. Речь

257

идет не о том, пользоваться сагами или нет, а о том, как ими пользо­

ваться, чтобы не впасть в ошибку5.
Первое, что необходимо отметить: «королевские саги», в силу свой­

ственной им модернизации эпохи IХ, Х и ХI вв., лишь в очень ограни­
ченной степени можно привлекать для ее изучения. Здесь, по-видимо­
му, известного доверия заслуживают преимущественно только те дан­

ные, которые подтверждаются ссылками на скальдов, обильно цитиру­

емых Снорри и другими тогдашними авторами". По мере приближения
повествования саг к

XIIJ

в. это ограничение отчасти утрачивает силу.

Но и материал из саг о первых норв~жских конунгах, очевидно, можно

использовать для уяснения развития в более позднее время,

-

именно

в силу наличия анахронизмов в этих описаниях.

Во-вторых, поскольку авторы ряда «королевских саг» были исланд­
цами, мы не можем не предположить, что этим в известной мере опре­

делялись их представления об общественном строе, с какими они под­
ХОДИЛИ к изображению норвежского общества. Им, вероятно, недоста­

точно ясны были некоторые особенности социальной структуры Нор­
вегии, чуждые исландскому «народоправству», что могло отразиться на

употребляемой в сагах терминологии. В центре их внимания почти не­
изменно находятся конунги и другие могушественные люди Норвегии,
но так как в самой Исландии в то время королевской власти не суще­
ствовало, не исключено, что отношения между государем и знатью так­

же не уразумевались ими вполне точно.

Вместе с тем, как кажется, нет особых оснований и преувеличивать

возможности искажений подлинной картины социальной жизни в Нор­
вегии ХН в. «королевскими сагами» исландского происхождения. Связи
между Исландией и Норвегией были тогда тесными и многообразными,
авторы саг, в частности Снорри, посещали Норвегию, где и получали,
кстати сказать, стимул написать ее историю. При составлении историй
норвежских конунгов они располагали источниками: песнями скаль­

дов, историческими и агиографическими сочиненинми, составленны­

ми как в Исландии, так и в самой Норвегии в более раннее время (с
конца ХI или начала ХII в.), генеалогинми государей, устными сказани­
ями и родовыми сагами, которые, вероятно, также возникали не толь­

ко в Исландии, но и в Норвегии 7 . Осведомленность авторов «королев­
ских саг», часто использовавших местную традицию, иногда была вели­

ка. Сведенин об общественной жизни Норвегии, содержащиесн в этих
сочинениих, весьма обильны, и достоверность их (относительно второй

половины ХI и ХII в.) внушает меньше подозрений, чем их рассказы о
более раннем времени. Сопоставление «королевских саг», повествую­
щих об этой эпохе, с сапн..!И о норвежских королнх второй ПОЛОВИНЫ

ХII и пеРIЮЙ половины

XII)

в. (саги о Сверрире и его преемниках), Т.е.

с сагами, посвищенными современности Н , позволяет сделать вывод, что
первые не грешат серьезными анахронизмами.

Наконец, следует иметь в виду, что структура исландского общества
в эпоху составлении «королевских саг» все же не столь существенно от­

личалась от структуры норвежского общества, чтобы серьезно поме­

шать их авторам правильно понять эту последнюю. Однако большая

примитивность общественных отношений в Исландии могла послу-

258

жить причиной невольной архаизации норнежского социального ус­
тройства.

Напрашивается вывод: изучение «королевских саг» может суще­
ственно дополнить картину общестненного разнития Норвегии в ХI и

Xll

вв., рисующуюся по судебникам, если, разумеется, пользоваться

этими сагами критически и осторожно. Избранный н книге аспект их
исследования, думается мне, исключает то гиперкритическое к ним от­

ношение, которое порождено подходом к ним как к источникам по по­

литической истории (но и не только этим обстоятельством). Не столь
существенно, точно или неточно изображены Снорри и другими авто­
рами конкретные события, важнее, что их участники на страницах саг
вступают во нзаимоотношения, прандоподобие которых не нызывало
сомнений ни у автора, ни у его сонременников

цев

Xll

-

норвежцев и исланд­

или начала ХШ в. 9

Как уже говорилось, судебники и «королевские саги,), в силу свой­
ственных им особенностей и стоявших перед их составителямизадач,
рисуют норвежское общество под разными углами зрения и позволяют
вскрыть разные его пласты, в основном

кий, судебники

-

лежащий

13

-

саги о конунгах более высо­

глубине. Поэтому СОl3мещение их сведе­

ний в одной картине было бы неоправданным. Более осторожным и
пра130мерным мне представляется раздельное изучение источников, от­

личающихся столь больщой спецификой; скорее должны быть сопос­
тавлены выводы, к которым приведет обособленное их исследонание.

Анализу разных категорий источников будут посвящены отдельные раз­
делы этой главы монографии.

Имущественный состав бондов
Норвежские бонды в ХI и

Xll

вв. отнюдь не составляли единой нерас­

члененной массы ни по своему положению в производстве, ни в иму­

щественном отношении, ни по правовому статусу. Понятие «бонд» не
было социально определенным. Поэтому весьма существенным пред­
ставляется вопрос о характере и степени социального расслоения в их

среде и о результатах, к которым оно приводило. Источники

-

записи

обычного права и саги (поэзия скальдов почти совсем не содержит дан­
ных на этот счет)

-

до некоторой степени позволяют нарисовать раз­

личные социальные типы, объемлемые термином «бонд»
ранняя форма

- buandi, b6andi).

(b6ndi,

более

Термин этот первоначально обозначал

домохозяина; затем, когда возникло различие между жителями города

и сельской местности, он стал прилагаться к крестьянам, в отличие от

горожан

(boeiar

шепп). Однако в памятниках

XII

и

XllI

вв. бондом

обычно называется не всякий сельский житель, но лишь домохозяин,
владелец усадьбы, глава семьи, в отличие от человека, лищенного зе­

мельной собственности или своего жилища (einleypr таог, recs pegn).
Понятие «бонд,) предполагало свободного человека, ведущего само­
стоятельное хозяйство, и именно бонды составляли основу норвеж­
ского общества в X-Xlll вв. (как и в более поздний период Средне­
вековья) lU.

259

Если же обратиться к нопросу об имущестненном положении бон­
ДОН, то здесь мы сталкиваемся с крайне сложной картиной. Среди них

были и богатые, крупные собстненники, и мелкие обедненшие люди.
Для более конкретных суждений о том, что именно нужно пони мать
под богатством и бедностью в данном обществе, необходим критерий,
и источники дают его. Когда Н «Законах Гулатинга» заходит речь об
обязанности каждого бонда участнонать нместе со своими соседями Н
варке пива к празднику, что было связано с расходами, антор постанов­

ления (сохранил ось в редакции, относящейся к 60-м годам

Н.) де­

XIl

лает оговорку: «Но tIелонек, который имеет в хозяйстве менее шести

коров или тратит менее

6

сальдов посенного зерна, может варить пиво

только в том случае, если он пожелает»ll. Очевидно, в Юго-Западной
Норнегии владение шестью коровами было в то время нижним преде­

лом обеспеченности хозяЙства l2 . В Остланде эта норма была несколько
ниже. Обладатель хозяйства в четыре и более голов крупного скота сtIИ­
тался tIелонеком достаточно состоятельным для того, чтобы соблюдать
церковные предписаНЮI без всяких скидок l3 .

Что касается Трандхейма, то «Законы Фростатинга» содержат следу­
ющие постановления. В возмещение человеку, у которого злонамерен­
но выбили глаз, виновные обязаны предоставить хозяйство с

нами,

2 ЛОlllадьми

и

3

12

коро­

рабами l4 . Термин Ьй, употребленный здесь длн

обозначения этого хозяйства, вероятнее всего, н данном случае пре­

дусматривал лишь скот и рабов, но не усадьбу с постройками и землей,
ибо далее говорится, что в случае, если «это хозяйсТlЮ вымрет», виновные

должны были дать ему другое такое же хознЙство. Это постановление, по­
видимому, предполага~10 нечто большее, нежели минимальное обеспе­
чение домохознйстна,

-

компенсацию за причиненное увечье, ибо в

другом постановлении чип!ем: «Если нападут на бонда и учинят грабеж
его усадьбы и отнимут у него трех коров и более или имущество ценою н
три коровы, ТО это будет считаться разбоем, но при условии, что они

возьмут именно такое количество; однако в случае, если он сверх трех [ко­
ров] больше [скота] не имеет, то разбоем будет считаться даже увод од­

ной

KOPOHbI»15

За увод меньшего колиtIества скота у хознина, имевше­

го больше трех голов крупных домашних животных, судили не как за раз­

бой, а как за кражу. Очевид.НО, в Северо-Западной Норвегии, подобно Ос­
тланду, хозяйство с треми коровами считалось уже бедным. Но в относя­

щемся к

XIII

в. церковном праве Фростатинга содержится предписание,

несколько иначе устанавливающее норму обеспеченности крестьянско­
го хозяйстна скотом. Хотя рыбная ловля, как и всякая работа, в дни,
отведенные церковным праздникам, воспрещалась, ею можно было за­

ниматься и в эти дни бедным людям, нуждавшимся в пише. К их чис­
лу отнесены лица, которые живут в «голодном доме,)

(i slIlltz l1Llsi)

и име­

ют только одну корову или скот, по цене равноценный короне; эти люди

ловят рыбу ДЛ51 того, чтобы есть, а не для хранения или продажи, и они не
должны подвергаться наказанию за нарушение канона. Но подлежали

наказанию те из преступивших его, кто имел больше cKoTa l6 Это поста­
нонление можно рассматривать как свидетельство более строгого (по
сравнению с «Законами Боргартинга» ) применеНИ51 церконного права,
делающего теперь уступки уже только COBce~1 обедневши~[ ЛЮДЯ~I.

260

Все приведенные постановления, при прочих различиях, сближает
то, что норма обеспеченности хозяйства определяется преимушествен­
но наличием в нем известного количества скота. Это объясннетсн боль­
шой ролью скотоводства в хозяйстве Норвегии. Но в связи с развити­
ем арендных отношений постепенно склады вались и иные представления

и оценки об относительной обеспеченности хозяина доходом. В том же

церковном праве Фростатинга сказано, что денарий св. Петра должен
платить ежегодно каждый, кто обладает имушеством стоимостью в

3

марки, не считая оружия и пары одежды 17 Так как большинство насе­
ленин в то времн занималось сельским хознйством, возникает вопрос:

как оценивалась в деньгах земля, которой владели бонды? На этот счет
проливают свет другие постановленин судебников

XII

и

XIII

вв., но н

приведу из них лишь одно, имеюшее прямое отношение к вопросу о

норме материальной обеспеченности бонда. В «Законах Гулатинга» ус­
танавливается, какие средства должны быть выделены опекунами для
обеспечения малолетних: на каждого следовало давать по полмарки из
получаемой арендной платы (iaгoaг

1cigu),

ибо «если несовершеннолет­

ний имеет усадьбу вполмарки,) (11a1fгaг тегсг Ьо1), то он обладает доста­

точными средствами lН . денежная оценка земли, по крайней мере с

XII

В.,

определнлась размерами уплачиваемой с нее арендной платы l9 • В Вестлан­
де на одиночку-несовершеннолетнего приходилось по норме полмарки

земельной ренты. В Трандхейме, как мы видели, эта норма была более
высокой (очевидно, потому, что в данном случае имелся в виду глава се­

мьи, а не одиночка): способным платить денарий св. Петра считался

всякий с имуществом стоимостью в

3 марки 20 •

Такое имущество в ХНI в.

считалось достаточным длн того, чтобы получить разрешение заняться
торговлей. В связи с нехваткой работников в сельском хозяйстве поста­

новлением, приннтым в

1260

г., было запрещено уходить в летние ме­

сяцы торговать люднм, имевшим имущества менее, чем на

3

марки. Ав­

торы этого постановления, очевидно, исходили из той мысли, что сель­

ские жители с меньшим имуществом должны были наниматься на ра­

боту к хозяевам (если они не имели собственного хознЙства)21. В пере­
воде на скот

3 марки

составлнли цену от

9 до 12

коров (по оценкам, су­

шествовавшим в Вестланде).
Приходится предположить, что крестьянин, в хозяйстве которого
имелось даже несколько голов крупного рогатого скота (не считан овец

и другой мелкой живности), мог вовсе еще не считатьсн не только за­
житочным, но даже просто обеспеченным человеком. В стране с ярко
выраженной скотоводческой направленностью сельского хозяйства

(при оседлом земледелии на относительно небольших участках) это
было вполне естественно 22 •
Обладание значительным количеством скота не было, однако, един­
ственным критерием имущественного положения бонда. Другим важ­

нейшим признаком материальной обеспеченности в ту эпоху было на­
личие в хозяйстве вспомогательной рабочей силы. Ознакомление с са­
гами не оставляет сомнения в том, что у ка.жr)ого самостоятельного

60//-

да, за исключением явных бедняков, в хозяйстве lIAlелuсь ра6ы лuбо слу­
ги. Авторам саг казалось это настолько само собой разумеющимся, что
они, характеризун имущественное положение того или иного нор веж-

261

ца или исландца, указывали на наличие у него рабов и прочих работни­
ков лишь в тех случаях, когда их число было необычайно велико (не­

сколько десятков); обладание же двумя-тремя работниками или даже
несколько бульшим их числом казалось самым обычным явлением.
Из представлений о наличии в хозяйстве бонда зависимых людей

исходили и авторы судебников. Рабы и слуги бондов упоминаются в

них постоянно. Выше уже было приведено постановление о том, что
человеку, потерявшему глаз, виновные должны были дать компенсацию
в

12

коров,

2 лошадей

и

3

рабов, по-видимому, приставленных ходить

за этим скотом. В церковном праве Эйдсиватинга и Боргартинга, ког­
да речь заходит о запрещении работать по праздникам, первым делом
предусматриваются наказания, угрожавшие бонду в случае, если он за­

ставит своих рабов трудиться в такие дни (совместно с ним или од­
них)2). О работе бонда в поле вместе с его сыном и рабами свидетель­

ствуют и «Законы Фростатинга»24. Можно было бы привести массу от­
рывков из судебников, говорящих о рабах в хозяйствах бондов. Много
раз упоминаются и сохраняющие снободу работники бондов, бедняки,
нередко стоявшие перед выбором: служить другим или нищенство­

вать 2 >. Арендатор чужой земли, поскольку он был домохозяином, также
мог иметь рабов 2 '. Постановление «Законов Гулатинга» о порядке уча­
стия населения в обороне страны в виде особого случая предусматри­

вает возможность, когда у бонда не было рабов; более вероятным соста­
вителям судебника кажется наличие в хозяйстве бонда одного или не­

скольких зависимых людеЙ 27 •
Крестьянин, работающий в одиночку (еiпугki, еiпviгki), считался ма­
ломощным хозяином, пользовавшимся вследствие этого некоторыми

льготами при исполнении государственных повинностей, например

при комплектовании экипажа военного корабля 2Н • Такие хозяева в
Трандхейме были оспобождены (по-видимому, в ХН в.) от необходимо­

сти являться на Эйратинг

-

всеобщий тинг, где провозглашали конун­

га Норвегии 29 • В Вестланде еiпviгkiаг должны были посещать только
тинги, созывавшиеся по делам исключительной важности; на осталь­

ные тинги они могли не ходить. При этом в судебнике разъяснено, что
еiпviгki считается такой хозяин, которому в работе помогает кто-либо,

не достигший 15-летнего возраста, будь то его сын или сын другого че­
ловека)n. Подобные хозяева не причислялись к полноценным бондам, и

в прапе проводилось разграничение между

fuller

Ьопdе и еiпviгki: с пер­

вых подати в пользу церкви взимались полностью, со вторых

-

в умень­

шенном размере)l.

Нетрудно видеть, что представления о том, каково должно быть кре­
стьянское хозяйство, способное обеспечить достойный жизненный уро­
вень его обладателя, не были едиными для всей Норвегии и подчас су­
щественно варьировались по отдельным областям (Юго-Западная, Се­

веро-Западная и Восточная Норвегия); кроме того, они, несомненно,
изменялись с течением времени. В частности, немалое влияние на по­
ложение части бондов оказало сокращение численности рабов по окон­
чании походов викингов, а затем (по-видимому, к концу ХН в.) и по­

чти полное их исчезновение. Отчасти место рабоп в качестве вспомога­
тельной рабочей силы в хозяйствах крестьнн (и главной рабочей силы

262

в хозяйствах знати) заняли вольноотпущенники и их потомки, в тече­
ние нескольких поколений после выхода из рабского состояния оста­
вавщиеся в зависимости от семьи своего господина; отчасти же возрос­

ла роль труда свободных работников J2 , положение которых, поскольку
они не вели собственного хозяйства и находились в услужении, мало
отличалось от положения рабов JJ .

Однако нет никаких сомнений в том, что рабочей силы с исчезно­
вением рабства стало в сельском хозяйстве недоставать 34 • Отсюда поста­
новления областных законов, обязывавшие бедняков, которые не вели
собственного хозяйства, работать на других. В титуле «Законов Фроста­

тинга», озаглавленном «О здоровых бродягах», сказано: «Все люди, ко­
торые бродят от дома к дому и не состоят в зависимости (ос его

pyrmsla

eigi

mепп), если они здоровы и не хотят работать, должны уплатить

штраф, каждый в

3

марки, как мужчина, так и женщина. И арман

(должностное лицо короля) или другой человек должны задерживать таких
лиц в присутствии свидетелей и доставлять их на тинг. Его родственники
могут выкупить его за

3 марки,

в противном случае тот, кто доставил его

[на тинг], волен извлечь из его труда пользу для себя»J5. Иными слова­
ми, предусматривал ось прямое принуждение к труду бедняков и бродяг.

Постановление

1260 г.

в летние месяцы, «ибо,

запрещало мелкому люду заниматься торговлей

-

гласит оно,

-

ничто не причиняет нашему го­

сударству в течение долгого времени большего опустошения, чем то,
что в сельской местности нельзя достать работников»J6. Это «рабочее за­
конодательство»

свидетельствует о тяжелом положении, в котором ока­

зались многие сельские хозяева, не сумевшие приспособиться к новым
условиям, создавшимся в результате сокращения численности рабов.

Наличие рабов и других зависимых людей в хозяйствах не только
представителей аристократической верхущки, но и массы бондов, в пери­
од, когда совершались постоянные военные экспедиции в другие страны,

не представляло специфики Скандинавских стран: повсюду в Европе
рабство долго играло немалую роль в процессе подготовки феодализ­

Ma J7 • Однако можно предположить, что особенную устойчивость герман­
ское рабство проявило в тех странах, где феодальное подчинение свобод­
ного крестьянства происходило медленно; возможно, здесь значение

рабства как первой, наиболее примитивной формы зависимости вре­

менно даже возрастало. Судя по всему, так было у скандинавов JХ . Воз­
никает вопрос: если у весьма значительной части бондов имелись зави­
симые люди (разумеется, в большинстве хозяйств в весьма ограничен­
ном числе), то каково было количественное соотношение свободных и

несвободных в норвежском обществе в эпоху викингов? На этот вопрос
невозможно дать обоснованного ответа. Принимая во внимание все име­
ющиеся данные, следовало бы воздержаться от утверждения, что в произ­

водстве было занято свободных людей намного больше, чем зависимых.
Положение должно было измениться, когда рабство в Норвегии стало

приходить в упадок, т.е. с конца

XI

или начала ХН в. С этого времени

роль лично свободных крестьян в производстве, несомненно, возросла.

Выше было указано на глубокое имущественное расслоение бондов.
Не говоря уже о существовании наряду с одалем земель, обозначаемых

в судебниках

eign

и представлявших собой объект свободного распоря-

263

женин (в отличие от одаля, все еще подчиненного в этом отношении
ряду ограничений), следует иметь в виду, что практически и те земли,
на которые их владельцы сохраняли право одаля, тоже нередко могли

продаваться, покупаться, служить закладом и Т.д.)9 Разумеется, облада­
тель одал}], вынужденный прибегнуть к отчуждению своей земли, мог
сам или с помощью родственников даже по истечении довольно дли­

тельного времени возвратить себе землю, уплатив выкуп. Этим правом
пользов,шись и его наследники. Но сплошь и рядом оказывалось, LПО
право выкупа земли, равно как и право преимущественной ее покупки,

принадлежавшее сородичам, существовало лишь теоретически. для его
осуществления у одальмана должны были иметься в наличии матери­
альные средства. Между тем именно их отсутствие или недостаток
сплошь и рядом и являлись причиной отчуждения одаля. Одальманы,
практически лишенные возможности выкупить свою землю, теряли ее

безвозвратн0 4U •

Кроме того, в связи с распадом больших семей само право одальма­
нов выкупить землю, заложенную или проданную их родственником,

меняло свой характер. Пока между сородичами поддерживались общ­
ность хозяйства и взаимопомошь, выкуп ими одаля мог приводить к
возвращению земли ее прежнему обладателю, которому пришлось ее

продать или заложить. Когда же имущественные и хозяйственные свя­
зи между сородичами стали расторгаться, положение изменилось. В то

время как обедневшие одальманы теряли свои земли, не имея возмож­
ности их вернуть, их преуспевающие родственники нередко приобре­
тали эти земли, пользуясь преимущества ми предпочтительной покуп­

ки или выкупа. Право одаля не во всех случаях могло предохранить от
разорения мелких бондов и само отчасти превращалось в источник уси­
ливавшейся дифференциации в среде одальманов 41 . Земельная соб­
ственность зачастую преврашалась в предмет упорной борьбы и дли­
тельных тяжб между прежними ее обладателями, оказавшимися неспо­

собными сохранить ее в своих руках, и новыми владельцами, которые
правдами и неправщши ухитрялись присвоить ее. В судебниках и сагах
упоминаются случаи прямых захватов чужих земель, передвижки погра­

ничных камней на чужие владения 42 .

Судебник для Вестланда предусматривает возможность перенесения
тяжбы из-за земли из одного суда в другой вплоть до высшей инстан­

ции

-

областного суда Гулатинга 4 ). В судебнике зафиксированы три

формулы ответа на требование возвратить землю ее собственнику, оче­

видно, наиболее распространенные в поземельных тяжбах 44 . Наряду с
отказом отдать землю вследствие необоснованности притязаний

IlcTua

«,Х;.

Вместе с тем авторы саг проникнyrы гордым сознанием независимо­
сти свободных исландцев от норвежской знати и конунгов. Они стара­
ются показать, что исландцы, прибывавшие в Норвегию, вели себн
здесь гордо и с большим достоинством, хотя бы и не принадлежали к

знатным семьям и не отличались богатством ХХ .

Поскольку сведения о незначительных, небогатых бондах в «коро­
левских сагах»

встречаются преимушественно в связи с повествовани­

ем о конунгах и знати, подробных данных о таких люднх
временного исследователя

-

-

к досаде со­

найти в них невозможно, ибо они не пред­

ставляли для авторов самостоятельного интереса. В многократно цити­

рованном в литературе рассказе Снорри о том, как Харек Эйвиндссон

завладел всеми землями на о-ве Тьотта в Халогаланде, мы находим
лишь упоминание, что на острове жили многочисленные мелкие бон­

ды, а после того как Харек купил там одну усадьбу, он в течение не­
скольких лет вытеснил всех бондов и завел крупное хозяйствоХ'!. Каким

образом удалил Харек бондов с их земель, согнал ли их насильственно,
скупил ли у них земли, получил в заклад или поступил как-либо ина­
че, остается, к сожалению, неизвестным,- внимание автора приковано

к Хареку, а не к мелким бондам.
Собранный материал, касаюшийся имушественного расслоения
бондов, как уже было подчеркнyrо, страдает неполнотой и односторон­

ностью, которые обусловлены спецификой источников. Тем не менее
можно утверждать, что термином «бонд» в изучаемый период могли
быть обозначены представители весьма различавшихсн между собой

обшественных групп. Судебники не дают возможности проследить вы­
деление зажиточной верхушки бондов и позволяют раскрыть преиму­
шественно лишь одну сторону процесса дифференциации свободного
населения

-

отслоение малоимуших и вовсе разоренных людей.

Бедннки, объект упомннугого выше «рабочего законодательства», пре­
врашались в лейлендингов, слуг и работников в хознйствах зажиточных
собственников и представляли собой беспокойный, а по временам и мя­
тежный обшественный элемент, который сыграл, в частности, немалую
роль в социальных конфликтах второй половины ХН и начала

XIII

ВВ.'JfI

Хольды и бонды
Имушественнан неоднородность свободных не была единственным по­
казателем сложности состава бондов. Мало того, анализ судебников и
саг, в частности их терминологии, заставляет усомниться в том, 'по ма­

териальное положение было решаюшим для определения обшественно­

го статуса. Современники были склонны руководствоваться более

269

сложными и многообразными критериями при социальной оценке че­

ловека. В их глазах люди не делятся только на богатых и бедных. Более
существенной представлял ась традиционная противоположность сво­

бодных и рабов. В среде свободных выделяли знатных и незнатных, родо­
витых и нероДовитых, причем знатный и родовитый оставался таковым и

в том случае, когда он не был имущественно состоятельным, а человек не­
значительного рода не приобретал знатности, даже обзаведясь богат­

ством 91 • Это членение по происхождению сочетал ось с противоположно­
стью «могущественных» людей и «мелкого люда»

-

могущество первых

заключалось в обладании властью, общественным влиянием, богатством,
широкими связями с другими «сильными»

персонами, наличием значи­

тельного числа сородичей, друзей, приверженцев, слуг, зависимых, дру­

жинников, арендаторов. Наконец, знатный, могущественный человек
отличался в глазах современников от всех других тем, что обладал «уда­
чей», «счастьем»

-

качествами, которые лишь отчасти были обусловлены

его личными доблестями, но в большой мере проистекали из его особо тес­
ной связи с сакральными силами: знатным покровительствовали боги, в
этих людях как бы персонифицировалась судьба, в которую верили
скандинавы (от веры в нее они далеко не сразу отказались и много време­

ни спустя после принятия христианства)92. Эта уверенность в том, что вож­
ди и «могучие» люди обладают «удачей», в свою очередь являлась немало­
важным фактором общественной жизни; сознание, что некий могуще­

ственный муж «богат удачей», побуждало многих искателей славы и до­
бычи вступать к нему на службу, дабы приобщиться к его «везенью».
Социальный анализ состава норвежского общества в период раннего

Средневековья был бы неполным и односторонним, если б исследова­
тель отвлекся от упомянутых сейчас критериев и воззрений. Самосоз­
нание членов этого общества, социальная рефлексия средневекового
человека

-

неотъемлемая часть общественной структуры и важный

ключ к ее пониманию 9J .
Поэтому очередная задача нашей работы

-

это исследование соци­

альной терминологии средневековых норвежских памятников, терми­

нологии, отразившей внутреннее размежевание в среде широкой и нео­

днородной массы бондов. Прежде всего это проблема соотношения по­
ЮIТИЙ «бонд» и «ХОЛЬД».

Слово «ХОЛЬД» (Ilallldг, 110ldг) по своему первоначальному содержанию
означало мы находим сходные предписании отно­
сительно погребениЙ. В отличие от приведенного выше постановления
«Законов Боргартинга,> здесь упомянут не только сам лендрман, но и
его дети и жена, их всех следовало погребать близ церкви. Далее идет

речь о хольдах, затем олейсингах,

frialsgjafi

и, наконец, о рабах и рабы­

нях lUJ • Плата за погребение и здесь варьировалась в соответствии со ста­

тусом покоЙного lU4 • Отличие этого постановления от соответствующе-

271

го предписания «Законов Боргартинга» состоит в том, что разница в
платежах за погребение хольда и лендрмана здесь меньше. Несмотря на
некоторую неясность этого текста, можно высказать предположение,

что дети лендрманов пользовались здесь (подобно тому, как то было в
Западной Норвегии) такими же правами, 'IТO и хольды.
Рассмотрение судебников Восточной Норвегии приводит к выводу,
что правами хольдов пользовались в этой части страны в период запи­
си судебников все свободнорожденные люди, среди ближайших пред­

ков которых не было вольноотпущенников l1J5 • Однако, хотя хольдами
здесь называли бондов, эти два термина все же не являлись взаимоза­

~1еняемыми и равнозначными. Термин «хольд,) встречается лищь при
перечислении социальных градаций, и в этих случаях термин «бонд,) не

употреблнется ll J(,. Зато во всех остальных сохранившихся разделах судеб­

ников Боргартинга и Эйдсиватинга в качестве свободного полноправ­
ного человека фигурирует бонд. Таким образом, в Восточной Норвегии
в

XI

и начале

XIl

в. хольды составляли не особую социальную катего­

рию, а luирокую Л1GССУ свободного полноправного населения. Интересно,
что нерасчлененность

-

в отнощении юридических прав

-

слоя свобод­

норожденных бондов сочеталась с резкой обособленностью их в этом

же отношении от других категорий населения, обособленностью, столь
последовательно проводивщейся, что она сохранялась даже при пorре­

бении представителей той или иной категории населения. Это обстоя­
тельство, как мне кажется, объясняется не развитием классовых или
сословных отношений, а скорее, наоборот, устойчивостью старинных

общественных градаций (знать, свободные, несвободные), которые со­
хранились от дофеодальных времен и с которыми приходилось считать­
ся и церкви. На более поздней ступени развит ин норвежского общества

указания относительно подобной практики погребений не встре'IaЮТСН.
Эту следующую ступень отражают судебники западной части стра­
ны. Термин «хольд,) употребляется в «Законах Фростатинга,) тоже, как

прапило, лишь тогда, когда заходит речь о размерах возмещений или об
объеме прав, принадлежавщих представитеЛЯI\1 отдельных социальных
разрядоп, Т.е. в тех сравнительно немногих случаях, когда составители

судебников обращаются так или иначе к вопросам, касающимся струк­
туры общества. В этих случаях хольд упоминаетсн наряду с лендрманом,
с ,iгЬогiПl1 111301' (свободнорожденным человеком, имевщим несколько

меньшие права, нежели хольд)IU7, с

recs реgп,

стшшщим еще ниже на соци­

альной лестнице, чем 114.

Когда в судебнике определяются размеры возмещений или устанав­
ЛИВ::Iется объем прав отдельных социальных категорий, хольды оБЯЗ::l­
тельно упоминаются, тогда как преДСТ::Iвители других слоев могут быть

и не наЗВ::IНЫ. Очевидно, составители судебника считали необходимым
в первую очередь зафИКСИРОВ::IТЬ постановления, касающиеся хольдов

K::IK

наиболее важной категории населения. В разделе судебника, в ко­

тором изложен порядок уплаты вергеЛЬД::l, имеется в виду опять-таки

вергельд хольда. Таким образом, через «Законы Фростатинга,> проходит
мысль о ТОМ, что хольд действительно является той фигурой в обществе,
с которой связывалось представление о полноправии; его вергельд и
иные возмещения лежали в основе шкалы компенсаций, уплачивав­

шихся в пользу представителей всех других социальных разрядов li5 •

T::IKOe

приурочение правовых норм к хольдам может, естественно,

породить мысль, что эта категория населения и в Трандхейме в пери-

274

од составления «Законов Фростатинга» была основной, пключала в себя
главную массу членов общества, подобно тому как мы это наблюдали в
судебниках Восточной Норвегии (ср. с носителями правовых норм у
других германских народов, Правды которых отражают их соuиальный
строй). Между тем хольды отнюдь не составляли (по крайней мере, ко

времени записи «Законов Фростатинга») OCflOBbl свободного наСеления.
На этот счет судебник содержит недвусмысленные указания. Определяя
порядок принесения в суде очистительной присяги с помощью сопри­

сяжников, составители сборника указыпали, что

валась

6-

n случанх,

когда требо­

или 12-кратная присяга, присягапщие должны были предста­

вить на судебное собрание соответствующее число хольдов

(6

или

12)

из

того фюлька, где разбиралась тяжба. В этих постановлениях делается
важная огопорка,

предусматривающая возможность за~1ены хольдов

, возмещения и иные платежи, установлен­
ные для представителей отдельных категорий населения (лендрман,
хольд,

шении

arborinl1 I11аог, recs pegn, вольноотпущенник), находились в отно­
12 (9) : 6 : 4 : 3 : 2. Общее правило, формулировку которого мы

находим в этом судебнике, гласило, что от хольдов возмещения возра­

стали и понижались на
меЮIЛИСЬ в пропорции

. По судебнику же Гулатинга, возмещения из­
2: 1 и отношение платежей, положенных для

278

лендрмана, хольда, бонда и вольноотпущенника, выглядело так:

12:6:3: 1

(2). На это можно было бы возразить, что и в lущество Ульва и хотел лишить его самого прав свободного человека,
ссылаясь на то, что якобы один из предков Ульва, будучи рабом, поку­
шался на жизнь и власть предка Харальда. Лишь вмешательство род­
стненников жены избавило Ульва от пренращения в раба; конунг согла­
сился оставить ему один из его дворов 22I • Версия о рабском происхож­
дении Ульва, выдвинутая конунгом, вряд ли заслуживает доверия: я
склонен видеть в этом рассказе проянление политики репрессий и кон­

фискаций, пронодимой Харальдом против непокорного населения Уп­
планда. Несомненно лищь, что перед нами

-

незнатный человек, тем

не менее имевший в собственности значительное земельное владение.
В тогдашних условиях обладатель полутора десятков дворон считался
крупным землевладельцем.

О другом богатом бонде из Уппланда, Транде, автор Могkil1skil1па
рассказывает, что он пригласил к себе на пир конунга Магнуса Добро­
го. Но к Транду плохо относился конунг Харальд Сигурдарсон (дядя
Магнуса). Завидев неподалеку от своей усадьбы войско, Транд вообра­
зил. LПО это конунг Харальд, и созвал бондов со всей округи, «и все
были готовы помочь ему, ибо он дружил с бондами, и собралось боль­

шое хорошо вооруженное войско». Оказалось, что то был конунг Маг­
нус, и Транд поспешил его достойно принять. Транд, по-видимому,
обладал значительным земельным владением; сообщаетсн о его работ­
никах, трудившихсн в поле одновременно в нескольких местах Ш .
Как можно убедиться, «могучие бонды», упоминаемые в Могkil1skil1па,
обладают некоторыми иными чертами, нежели «могучие бонды», фигу­
рирующие в Неimskгiпglа или Fаgгskiппа. У Снорри, как уже отмеча­
лось, это

-

родовитые люди, высокое общественное положение и вли­

яние которых, вероятно, уходят корнями в отдаленные времена. Меж­
ду тем, в МогkiпskiПl1а под именем «могучих бондов» выступают зажи­
точные земельные собственники, обладатели нескольких, а то и многих
усадеб, отнюдь не отличающиесн родовитостью (даже не придавая зна­

чения словам конунга Харальда о происхождснии Ульва от раба, придет­
ся признать, что подобного обвиненин нельзн было предънвить знатно­

му человеку). Можно ли сомневаться в том, что в принадлежащих им
дворах сидели арендаторы-лейлендинги? В тех случанх, когда в Могkiп­
skiппа заходит речь о способе эксплуатации земли крупными собствен-

298

никами, в ней упоминаются земельная рента (iundscylldir) и сдача зем­
ли держателям (leiga)22J. «Могучие бонды», фигурирующие в Неiшskгil1g1а,

с одной стороны, и в

Morkil1skil1l1a -

с другой, кажутся принадлежащи­

ми к двум разным стадиям социального развития.

Между тем

Morkil1skil1na,

отражающая более позднюю стадию, была

написана до Неiшskl'il1g1а и послужила для Снорри одним из источни­
ков при составлении им истории норвежских конунгов. Чем же в таком
случае объясняются эти различия? Можно заметить, что заимствован­

ные нами у Снорри сведения о «могучих бондах» относятся к «язычес­
кой эпохе», к Х и первой трети ХI в. Ш , тогда как данные
принадлежат к несколько более позднему периоду

-

Morkil1skil1113

второй половине

ХI в. Пожалуй, более существенно то, что родовитые бонды обнаруже­
ны нами преимущественно в Трандхейме, тогда как

Morkil1skil1113

рису­

ет в качестве богатых землевладельцев «могучих бондов» Уппланда и
Вика, областей, где социальное развитие шло быстрее, чем в Трандхей­
ме, характеризовавшемся известным консерватизмом социальной и

экономической жизни.

Что касается сделанных выше оговорок о достоверности «королев­
ских саг», то, имея в виду исландское происхождение их авторов, нуж­

но вместе с тем вновь отметить использование ими местной традиции

в Норвегии, в частности Снорри и автором
а автором

Morkinskinl1a -

Fagrskil1l1a -

трандхеймской,

остландскоЙ.

Нет оснований, однако, абсолютизировать указанное различие в
изображении «могучих бондов» отдельными «королевскими сагами»;
если такое различие и сушествовало в действительности, то оно было
относительным. Среди «могучих бондов» Восточной Норвегии, несом­
ненно, были и родовитые люди. Вместе с тем Снорри не идентифици­
ровал верхушку бондов со знатью: выше отмечалось, что, по-видимому,
он усматривал разницу между лендрманами и другими «могушествен­

ными людьми» (гikismепп), с одной стороны, и «крупными бондами»

-

с другой.

Изучение материала о «могучих», или «лучших», бондах, как кажет­
ся, дает основание предположить, что они не составляли однородного

социального слоя Ш ни по своему имушественному положению, ни по
происхождению. Наряду со сравнительно недавно разбогатевшими хо­

зяевами, обладавшими несколькими или многими дворами (отмечу по­

путно чрезвычайно существенный факт, что некоторые бонды были
обязаны своим обогащением и возвышением в обществе королевской
милости)226, среди них видную роль играли родовитые, знатные люди,
всем своим образом жизни связанные с доклассовым общественным
укладом. Родовитая верхушка бондов смыкалась здесь с собственника­
ми, выдвинувшимися в процессе дальнейшей трансформации обше­
ства; иными словами, «могучие», или «лучшие», бонды «королевских

саг» не идентичны хольдам и «лучшим бондам» судебников, но эти пос­
ледние, по-видимому, включались в число первых, составляя одну из их

прослоек. По мере разложения патриархальных порядков и углубления
имущественного и социального неравенства удельный вес хольдов, бо­

гатых одальманов в среде «могучих бондов» неизбежно должен был воз­
растать. Несомненно, что параллельно с упадком части знатных родов,

299

вызванным глубокими изменениями в хозяйственном и общественном
устройстве Норвегии после прекращения экспансии викингов, другая
их часть приспосабливалась к новым условиям, превращаясь в земле­

владельцев феодализирующихся. Поэтому кажушаяся устойчивость
слоя «могучих бондов,}, упоминаемых сагами и в Х-Х! и в ХН-ХН! вв.,
не должна скрывать от нас серьезных перестановок в его составе в связи

с изменениями его экономической основы и общественной роли Ш .
Решительным контрастом к обильным упоминаниям «сильных бон­
дов,} В Трандхейме и Остланде служит бедность соответствуюших дан­
ных для Вестланда 22Х • Возможно, что причина в какой-то мере заключе­
на в специфике «королевских саг,}, авторы которых не использовали
(или слабо использовали) традицию, исходившую из Юго-Западной

Норвегии. Но не кроется ли причина умолчания саг о верхушке бондов
Вестланда в особенностях социального строя этой области? В то время
как в Трандхейме и Юго-Восточной Норвегии сравнительно значитель­
ные слои бондов сохраняли свою экономическую самостоятельность и

активность в политической жизни вплоть до второй половины
на'Jaла Х/Н В., -

XII

и

В области Гулатинга превращение мелких собственни­

ков в леЙлендингоJ.J, рост крупного землевладении и сопровождавшее

его усиление власти аристократической части общества на протяжении
Х! и

XIl

вв. сделали большие успехи. Здесь некоторые выходцы из чис­

ла «могучих бондов,} возвысились до положения королевских лендрма­

нов, остальная же масса крестьян Вестланда авторами саг обычно не
дифференцируется. В этой части страны роль вожаков бондов играли

представители родовой аристократии, такие как Эрлинг Скьяльгссон Ш .
Как свидетельствует приведенный материал, не может быть ничего
более ошибочного, чем считать всех бондов крестьянами. Крупные
бонды, несомненно, ими не были. Их сыновья, подобно сыновьям

знатных людей, участвовали в викингских походах 2 !U, служили в дружи­
нах крупных хёвдингов и KOHYHrOB 2J1 , отправлялись в торговые поезд­

ки в другие страны. Об их хозяйственной деятельности можно говорить
лишь постольку, поскольку они организовывали работы в своих усадь­

бах и следили за их проведением Ш . Трудились в их хозяйствах много­
'Jисленные домочадцы, слуги, рабы, вольноотпущенники. На'lИная со
второй половины

XI-XII

в. доходы всех сколько-нибудь состоятельных

собственников в немалой мере составлялись из рент лейлендингов, си­

девщих на их землях2:\). И многие представители, родовой знати, и вы­
ходцы из слоя возвысипшихся бондов, В особенности, если первым уда­
валось укрепить свое привилегированное положение

службу к конунгу, а вторым

-

вступлением

приобрести его таким же путем,

-

на

вклю­

'шлись В состав формировавшегося господствующего класса. Не сим во­
ЛИ'IНО ли, что еще и в первой половине

XIII

в. отдельные могуществен­

ные люди, которые играли видную роль в политической жизни страны,

занимая посты лагмзнов и сюсельманов (как Дагфинн, один из руково­

дителей биркебейнеров), не стыдились носить прозвише

bOl1di?

Но :пот процесс, как он рисуется источниками, был далек в то вре­
мя от своего завершения, а потому сохранялись и различия между ста­

рой знатью и новыми преуспевшими собственниками. В основе этого
различия по-прежнему оставались благородство происхождения, при-

300

надлежность к «лучшим родам»

первых и «меньшая знатность» или от­

сутствие ее у вторых. Как свидетельствуют все источники
дения скальд~в

JX- XJJ

вв., и саги, и областные законы,

-

и произве­
происхож­

дение от выдающихся предков, родовитость на протяжении всего рас­

сматриваемого периода играли роль одного из важнейших факторов,

определявших положение чеJJовека в обществе. Нет никаких сомнений
в том, что понятие знатности было патриархально-родовым, восходя­
щим к глубокой древности, а не понятием феодальной знатности бога­
того или служилого человека, хотя постепенно создавалось и такое по­

нятие. Однако вплоть до конца изучаемого периода знатность или ро­
довитость сохраняет в глазах членов норвежского обшества свои пре­
имущества перед достоинством служилого человека. Конунг, разумеет­
ся, мог возвысить банда, дать ему титул вместе с богатством и Te~! ра­
дикально изменить его общественное положение, но первыми людьми
в стране все еще считались представители старинной родовой аристок­

ратии, многие из которых поступили на службу к конунгу, следователь­
но, вливались в служилую знать, отчасти сохранян прежние основания

своего могущества, не зависевшие от королевской власти. В сагах нео­
днократно пронвляется высокомерное, презрительное отношение родо­

витых к «новым люднм»

на службе у государн, милости которого они

были всем обязаны 2J4 •
Выше уже говорилось о том, что в представлении норвежцев и ис­
ландцев того времени общество делилось на «сильных'> И «незначитель­
ных» людей. «Сильный»

-

ЭТО часто не только богатый и влиятельный

человек, но и принадлежащий к знатному роду (st6r~ttaor). «Малень­
кий» человек

-

человек, не принадлежащий к уважаемому роду, чело­

век незначительного происхождения.

Права человека, как они зафиксированы в судебниках, определялись
прежде всего его происхождением Ш . В соответствии с этим в юриди­
ческих памятниках проводится разграНИLIение между а~ttЬогiпп тепп или

агЬогiпп тепп, людьми, принадлежащими к роду свободных, праIЮ на­

следования коих безупречно; 60аlЬогiпп тепп (или 6оаlsпаL1tаг), свобод­
ными, которые принадлежат к роду владельцев одаля; и руЬогiпп теl1П,

людьми смешанного происхождения (от свободного и рабыни). !ЕttЬогiпп
тепп постоянно противопоставляются вольноотпущенникам и рабам,
причем обладание личной свободой связывается с принадлежностью к
роду. Быть свободным, пользоваться полноправием мог лишь тот, кто

нвлнлся членом соответствующего рода Ш . ПОЭТОМУ, например, приоб­
ретение незаконнорожденным сыном свободного человека и рабыни
прав свободного осуществлялось посредством llведения его в семью от­

цом или другим полноправным ее членом. Этой процедуре должно
было предшествовать освобождение его от состояния несrюбоды 2J7 Раз­
граничение между отпуском на волю и «введением В род»

свободных

свидетельствует о наличии определенных переходных состояний меж­

ду несвободай и свободой полнопраllНОГО человека. Условием, при ко­
тором потомки вольноотпущенника могли приобрести статус свободно­
го человека, было наличие у них определенного числа предков по вос­

ходящей линии, не являвшихсн несвободными. При спорах о том, при­
надлежит ли данный человек к свободнорожденным

301

(arborinll)

или за-

висимым (pyгmsla тСI1I1), от неготребовалось доказать с помощью сви­
детелей свободного происхождения, что он может насчитать четырех

снободнорожденных предкон (lal1gfcoг

Sll1a til

агЬогil1па mаПl1а) и сам яв­

ляется пятым в роду свободных Ш . Наличие среди предков, хотя бы с
одной стороны, несвободных ущемляло полноправие человека, а неред­

ко бросало тень и на его личные качества и способности 2J9 .
Саги пестрят упоминаниями о родонитых людях. При характеристи­
ке таких лиц авторы ('королевских саг,> никогда не забывают указать

прежде всего на знатность их происхождения. В прологе к (,Хеймскрин­
гле,> Снорри указывает, что н качестве одного из источников для напи­
сания им истории норвежских конунгон он использовал родословные

(kупslооiг,

lal1gfcogatal)

конунгов и других родовитых людей (st6гa::ttaoiг

тСI1I1), где прослсжинается их происхождение

(kYI1 sitt)240.

Некоторые из

таких родословных и перечней имен (pt11uг) сохранились или дошли

упоминания о них 241 .
Между знатными родами не было равенства, одни из них считались
более благородными, чем другие. Наибольшем родонитостью обладали
конунги

-

потомки Инглингов, от которых вели сное происхождение пра­

вители и Швеции, и Норвегии 242 Исключительное благородство конунгон
многократно воспевали скальды, постоянно применявшие к ним все­

возможные определения знатности 24J . Сигхнат Тордарсон гонорил об Олаве
Харальдссоне, что он принадлежит к лучшему роду среди скандинавов 244 .
Роду норвежского конунга все другие, даже самые знатные, уступали в

благородстве 245 Как и у других германских народон, у древних сканди­
навон королевская власть приобрела на определенной стадии развития

сакральный характер. По тогдашним, представлениям, от конунга зави­

село благополучие и процветание страны 24 (,. Естественно, государем мог
сделаться только представитель рода конунгов (kопt1пgЬогiПI1). Люди,
которые были потомками конунгон, но не принадлежали сами к правя­

щей семье, тем не менее считались наиболее РОДовитыми 247 .
Источники второй половины хн и начала ХН) вв. отражают двой­
ственное представление о знатности, поскольку в них, с одной сторо­
ны,

находит отражение прежняя

концепция знатности, сложившаяся

еще при родовом строе, а с другой

-

уже пробивает себе дорогу новая

точка зрении, COr)laCHO которой источником высокого достоинства и
положения человека является не только его происхождение. но и пожа­

лование титула государем. Такая двойственность объясняется прежде
всего уже отмеченной незавершенностью процесса перестройки нор­

вежского общества в Х" и начале ХН) в., но не только этим. Необхо­
димо также иметь в виду, что служила и аристократия в Норвегии (В не­
малой мере вербовавшанся из верхушки бондов) отчасти пополнялась за

счет включении в нее выходцев из старинных знатных родов. По мере
укреплении королевской власти им все труднее становилось сохранять
свою самостоятельность; вместе с тем оппозиции по отношению к ко­
нунгу лишала родовую знать возможности использовать те источники

доходов, КОТОРЫI\IИ распорнжалсн лишь он один. Все это побуждало по­
томков херсиров и мелких конунгов вступать на службу к государю и

домогаться у него высоких титулов 24Х . Однако эти люди обладали и
(,собственной,> знатностью, могуществом, источники которого корени-

302

лись в их прежнем положении независимых или полунезависимых гос­
под, и такое свое положение они пытались сохранить, заручившись по­

кровительством короля Ш .

Отмеченная двойственность в понимании знатности выразилась, в
частности, в той терминологической путанице, которую допускают ав­

торы саг, когда говорят об аристократах. В

XII

в. высший слой господ­

ствующего класса состаВШIЛИ лендрманы. Это были служилые люди,
получившие, от конунга пожалование (обычно в виде вейцлы) и обя­
занные нести в его пользу военную и иную службу. Управление страной

(до тех пор пока в конце

XIl

в. не укрепился новый институт сюсель­

MaHoB 25U ) в основном осуществлялось через их посредство. Первое из­
вестное мне упоминание источников о лендрманах относится к само­

му нач, было глубоко неоднородно как в имушественном, так и в со­

циально-правовом отношениях. В среде бондов мы обнаружили пря­
мых бедняков, лишенных всякой собственности; мелких крестьян, Р(l3меры владений которых не удовлетворяли тогдашним представлениям

о материальной обеспеченности; владельцев ,, наконец,
родовитых, зажиточных, крупных хозяев, именуемых ,. К0ЬС1111аvп, 1g71; i(lem. Sпоггс SlшlаSSОllS Нistогiсskгivпiпg, еп kritisk
UпdсгsОgсlsс. КjоЬспl1аVll, Ig73; Sc/rreiner J. Tradisjon og saga от 01ау dеп 11cllige. "Skriflcr lItg. аУ Oet Norske Vidепskарs - Akademi i Oslo» 11. Hist-filos. Кlassc, 1926, NQ 1,
0510, 1926.
, НilnОМНЮ, что (Fаgl'skiппа,

kap. 13).

По тогдашним представлениям, одна из ('низких» профессий, которой зани­

упомянут Торлейв Мудрый, владевший

усадьбой

Mcoaldal «

(rikr

mаог
1"

"9 В другой рукописи саги В.место слов , из Гулатингслага, они оказываются представителями родовой или служи­

лой знати (см. Saga 61а!Б Tryggvas., kap. 54, 55).

318

Ш О его роли предводителя бондов Вестланда см.:

Hkr: 61Ms s. Tryggvas., kap. 57.

Соглашение его с конунгом привело к принятию христианства всеми бондами.

Ср. Fagrskilllla, kap. 28. По мнению Г. Сандвика, Снорри, изображая Эрлинга
и других хёвдингов В качестве защитников бондов против притеснений конун­
га, создает собственный идеал исландского MarHaTiI начаЛil ХНI в. (Sandvik С.
НОVdiпg.оg kопgе i Неimskгiпglц, s. 36, 44, 49, 51).
2311 Hkr: 01afs s. helga, kap. 181: «Долгое время в Норвегии было в обычае. чтобы
сыновья лендрманов или могущественных бондов уезжали

HiI

военных КОРilб­

лях и приобретали БОГilтства, заНИМilЯСЬ грабежом за предеЛilМИ страны или

внутри нее». Ср. Hkr: 61Ms s. hclga, kap. 130; Fagrskinna, kap. 112.
ш Hkr: 61Ms s. helga, kap. 91 и др.
ш Ср. Sfeellsfrup J.HR. Dеп dапskе

Bonde og Fril1edcn. Kj.,bel1havl1. 1888. s. 8; ОЛЬ­
75. след. (о БОГilТЫХ бондах

геЙРССIJН Э. Из ПРОШ,10ГО ИСЛilНДСКОГО нарОДil, с.
Исландии).

2ЗЗ СМ. Гуревич А.я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии, с.

65.

след.

В ЦИТИРОВilННОЙ выше работе о верхушке траидхеймских бондов Ю. Скрейнер,
подробно анализирующий их роль в политической борьбе в Норвегии в УХ-ХI
вв., совсем не останавливается на вопросе о СОЦИilЛЬНОЙ природе «могучих бон­
дов»

и, на мой взгляд, неправомерно по существу сливает их воедино с родо­

вой аристократией. Экономическая

OCHOBiI

могущества этого общественного

слоя преДСТilвляется e~fY. по-видимому. неизменной на протяжении всего пе­

риода вплоть до Сверрира. Но при такой ПОСТilновке вопроса не,lЬЗН правиль­
но понять и роль «могучих бондов» В политической жизни Норвегии. В са~fOМ
деле, всегда ли они добивались лишь сохранения самостонтельности Трёндалага
от королевской власти? Именно «могучие бонды» ТрёндаЛilГil поддержали бир­
кебейнеров и Сверрира в их борьбе за укреП,lение РilннефеОДilЛЬНОГО государ­
ства, и из их среды вышли многие С,lужилые люди королн. Подобное измене­
ние позиции этой «крестьянской аристократии» нужно обънсннть, по-видимо­

му, сдвигами в ее экономическом и общественном ПО,10жении (см. Гуревиц А.я.

СОЦИilльная борьба в Норвегии .... с.
2J4

В

«Cilre

29, 32, 34. 37, 4347,48).

О Хilральде Суровом ПРilвителе» содержится рilССКаз о бонде Хегни

из ТрандхеЙма. Его посетил конунг и, будучи доволен оказilННЫМ ему приемом
и угощением, предложил пожаловать ему титул лендрмана. Хегни, однако, от­
казалсн от этой чести, ССЫЛilЯСЬ на то. что другие леНДРМilНЫ CTilHYТ над ним

насмехатьсн как HiIд выскочкой из бондов. Поэтому он выразил пожелание ос­
татьсн и впредь бондом. согласно происхождению. предпочитан, чтобы бонды
на своих СХОДКilХ говорили бы о нем. что он из них первеЙшиЙ. Конунг нкобы

(Haralds Hardrada saga. kap. 62. FОП1l11аl1l1а sОgш. 6. Bd ..
Kal1pmannah0fl1, ISЗ1. S. 278-279).
Ш «Каждый имеет право на такое возмещение. KilKoe положено e~IY по рожде­
нию» (Sem таог сг ЬогiПI1 til) Р. IX, 17; Х, 38.
ш Р. Х, 47. Сын свободного и рабыни (Sl1ПГ pYboril1l1). получивший свободу до
одобрил это намерение

достиженин трехлетнего возраста и ог6дг Kolbcinsson. Eiriksdrapa, 6 и Fagгskinl1a, kap. 4; Hkr: 61Ms
s. Tryggvas., kap. 113. (,Могучих бондов» Х в. источники тоже иногда называют
лендрманами (см. Fagrskilllla, kap. 20). В трактате о скальдической поэзии Снор­
ри

говорит О подчиненных конунгу правите.1ЯХ:

зовутся херсирами или лендрманами, в Германии

на СКilНДИНilНСКОМ

-

юыке они

графами, в Англии

-

баро­

нами (Snоп-i Slur/uson. Edcla. Sk:ildskaparl11al, 50, (53).
Ш Названные выше мнтежные лендрманы Торир, Эгиль и Скьнльг не принад­
лежали к родовой аристократии, а были выходцами из верхушки бондон. Мо­
жет быть, поэтому в висе Торкелн и употреб.1ен термин
обычно,

lelldirmelll1,

а, не, как

11crsar.

255 Поэтому авторы «королевских саг» пишут, что при Олзве Харальдссоне лен­

ДРМilНЫ «очень ЗilНОСИЛИСЬ». Они считали, что ('им не нужно долго ВЫСЧИТЫВilТЬ
своих предков для того, чтобы дойти в родословных до людей, рожденных с

достоинством

KOHYHfil И,lИ другого крупного хёвдинга'> (Fagrskil1l1i1, kap. 27. Ср.
Hkr: 61Ms s. 11clga, kap. 46). Эта картина, несомненно, очень стилизована, HiI са­

мом де,те леНДРМilНЫ были весьма различного происхождения, юlк видно из тех

же саг, но существенно то, что у представителей служи,той аристократии было
сильно стремление подчеркнуть свою принадлежность к благородным семьям
в стране: очевидно, авторитет старой знати стоял еще очень высоко.
2% Другой вопрос, В какой мере это слинние было успешным. Многие выход­
цы из родовой ilристократии пытались ИСПО,lьзовать королевскую власть ДЮJ

СОХРilненин и упрочения своей самостоятельности, что вело к острым конфлик­

там между НИ~IИ и конунгом. Немало представителей крупнейших старинных
радон в Норвегии так и не сумели включиться в состав служилого слон и ПаЛИ

в борьбе с государственной властью.

321

'57

Morkil1skil1l1a, s. 130- 142.

Ср. рассказ Снорри о лагмане Швеции Торгнире,

который на тингах говорил с конунгом, ярлом или епископом от имени бондов,

во всем его поддерживавших (Hkr: 01Ms s. helga, kap. 78, [Г.).
'" Bal1g А.С/и·. 0111 Dale-Glldbral1d. - , 36 bd., 3- 4. h., 1920, s. 326-334.
" Ketill, Klyppr, K,

принаюежали к знатному роду херсиров из Хордаланда IJ Западной Норвегии.
Они фигурируют н сагах, повествующих об Олане Трюггвасоне иОлане Свнтом.

и, следовательно, приурочены к кониу Х И началу Х! в. Поэтому в литературе
высказывалась ыысль, что «Песнь О Хюндле» IJOCneBaeT некоего исландuа
потомка Хорда-Кари (см. Вjбт

MaglllIssoll Olsell.

Нуаг СПI Eddllkva~oil1

til ordin? -

"Timarit hins [slel1zka bokmcl1ntareJags,>, 15. 1894. Ср: также H, что в обеих песнях тайны и знание о про­
шлом изрекает прориuательниuа (см. Вое,' R.C. Beitragc ... , S. 255). ЕС.1И (,Песнь
о Хюндле,> была сочинена в ХН В., Снорри вполне мог ее знать.
15 Перевод по изданию: «Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и ге­
роях,>. Перевод А.И. Корсуна. Редакция, IJступительнан статья и комментарии
М.И. Стеб.lин-Каменского. М.; Л., 1963, с. 164-169.

353

16

Но И те исследователи, которые предприняли реконструкцию родословной

Опара со стороны матери, не идут далее пятого поколения по восходящей ли­

нии (см.
17

'к
19
11)

Boer R.C. Bcitrage ... , S. 228, 229. 232, 235).
Grol1becll W Ор. cit., 1. Bd., S. 376, 386.
G. 266.
G. 270.
MLL YI. LапdаЬгigdi, 2. 1. Шведские рунические

надписи ХI в. в ряде с.l)'чаев

содержат перечни родственников по восходящей линии в пяти и даже семи по­

колениях. Возможно, что целью этих перечней было не только увековечение
памяти о предках, но и закрепление прав владельцев одаля посредством указа­

ния на его родословную (см.

Janssol1 S.B. F. Tlle Rt1пеs of Swcdel1. Stockholm,
1962, р. 74-75, 78-80).
2) MLL. Landabrigdi, 16, 1.
22 Kong Haakol1 MagnllSs6ns Rettcrbod от Odelsl6sning (1316 Г.). Norges gamle Love
indtil 1387,111. Bd. Christial1ia, 1849, S. 121.
2.1 Bjom РоrSlеiШSОI1. islenzka pjodvcldid. Reykjavik, 1953, bis. 79, 97.
24 islendil1gab6k. 2. kap. , 10' аI1ПСС, N2 4; 1955; Dumezi! G. Rсшагчuсs cOl11parativcs sш Ic
diell Sсапdiпаvе Heimd, 8, 1959).
'(, Идею «улучшения рола» можно обнаружить и в других скандинавских па~!Ят­
никах (сагах, записях права): сын мог своего ОТllа, повысив соб­
ственный соuиаоlЬНЫЙ статус. Такого человека называли ЬеtгIСi)Пll1gг.

;) Ср. Вегктаnll F.M. Rig's Spriicllc (R1gs шaI) ШН! das HYl1dlalicd (HYl1dlu liбd). Zwci
sozial-ctl1iscllc Gcdicl1tc dcr SаСПllll1ds-Еddа, S, 1711".; Pinnur J6nssoll. Dеп oldl1orskc og

356

oldislandskc LittcraltIrs Historic, S. 194; Paasche F,·. Norgcs og Islands
lltgangen ау middelaldcren. Oslo, 1957, s. 77.
s, Williaтs С. о. ТllгаldоПl in Ancient Iceland, р. 74-81.

littегаtш

;9 По мнению У. Кера, см.: Ме­
леmинскuu Е. М. «Эдда» и ранние формы эпоса, с. 1] 6 след. Ср. Dumezi/ С. Gods
oftl1e Al1ciel1t Nortl1l11el1. Berkcley - Los Al1gclcs -Lol1dol1, ]973, р. ]24 f.

358

О возможности интерпретации скандинавской мифологии, исходя из прин­
ципа двоичной классификации, см. Hallgen Е. TI1e Mytl1ical Stгuсtше of the

"1

Ancient Scal1dinavians: Some ThOLlgl1t оп reading Dumezil. - «То Нопог Roman
Jakobson», Yol. 11. TI1C HagLIe - Paris, 1967, р. 860-867; Мелетинский Е.м. Скан­
динавская мифология как система. - «IХ Международный конгресс антрополо­
гических и этнографических наук». М., 1973.
~2 Хотя в обращении к слушателям, которым открывается «Прорицание вёль­
ВЫ», люди И названы «детьми Хеймдалля» (Убlusра, 1), среди кеннингов этого
бога не встречается подобных указаний (его именовали «сыном девяти мате­
рей», «стражем богов», «белым асом», «недругом Локи», «тем, кто добыл оже­
релье Фрейи», «сыном Одина»). По всей вероятности, наименование людей
«детьми Хеймдалля» не следует понимать буквально. Главное же, идентифика­
ция Рига с Хеймдаллем имеется только в l1розаическом вступлении к «Песни О
Риге» и внушает сомнения.

'З См. выше генеалогию Оттара в «Песни О Хюндле».

'4

Предпринимались попытки согласовать языческие генеалогии королевских
- автор «Англосаксонской хроники» расши­

династий с христианством. Монах

рил родословную королей Англии: первоначально они вели свой род от Бода­

на, но затем сам Бодан оказался отдаленным потомком Адама! (см.

Рагаllеl.
Yol. 11, р. 4

Plummer Ch. Two ofthe Saxon CIHonicles

16 [., 24, 34, 38 [., 42 [., 50,

ср. р.

66;

Earle J. and

Oxford, 1892-1899, Yol. 1,
f).

р.

2 f.,

'5 Обзор точек зрения по этой спорной проблеме см.: Пекарчик С. СаКР:L1ЬНЫЙ

характер КОРО,lевской власти в Скандинавии и историческая действительность.
«Скандинавский сборник», Х. Таллинн,

1965.

-

Автор, отведя «Песнь о Риге» в ка­

честве исторического СВИдетельства как позднюю (он датирует ее, вслед за К. фон
Зе, ХНl в.), совсем не использует ее при анализе природы сакрализации влас­
ти скандинавских государей

Migne J. -

Patrologiae cursus complettls, t. CXLI, соl. 781-782.
(Piekarczyk St. Zur Frage der interl1en und ехtеrпеп Funktiol1en des
fruhmittelalterlicl1el1 Staates ul1d der 1deologie verscl1iedel1er Gesellschaftsscl1icl1tel1 im
Licl1te der Skal1dil1aviscl1el1 Quеllеп. - «L'Europe аих [Х'-Х1' siecles.), s. 440) справед­

'6

Р.

"7 С. Пекарчик

ливо отмечает, что свободные бонды, насколько можно судить по песням
«Старшей Эдды», обнаруживали тенденцию не противопоставлять себя высше­
му слою, а, напротив, уменьшать ощушение социальной дистанции, отделяв­

шей их от знати. Uенности, воплощаемые в песнях «Старшей Эдды», воспри­
нимались в скандинавском обществе в качестве общего духовного достояния.
См. в этой связи интересные замечания С. Пекарчика о переходе в средневековой
Скандинавии от «моносемантичной» К «полисемантичной» культуре:

Piekarczyk St.

Stare i nowe w kulturze SkапdУl1аwii па poczqtku chrzescijaiJskiego sredniowiecza. Tuulse А. Skandynawia romanska. Warszawa, 1970.
хн Ср. David М. Ор. cit., р. 107 sq.
'9

1п:

Б «Беседе» англосаксонского церковного писателя Эльфрика фигурируют

представители различных профессий: сапожник, СО,lевар, повар, кузнец, золо­
тых дел мастер, мастер по серебру, медник, плотник, пахарь, купец. Каждый из
ремесленников, участвующих в беседе, говорит о необходимости его труда для
общества. Кузнец: «Где возьмет пахарь лемех или починит резец, у которого нет

острия, если не будет моего ремесла? Откуда достанет рыбак крючок, сапожник
свое шило, портной иглу, не благодаря ли моей работе?» Плотник: «Как обой­
детесь вы без моего ремесла при постройке домов, при ИЗГОТОВ,lении всяких

предметов, при строительстве кораблей и без всех вещей, которые я изготов­
ляю?» Однако мудрец, отвечая на вопрос, какое занятие он ставит выше всех
других, говорит: «Земледелие, ибо пахарь кормит нас всех». Соглашаясь с куз­
нецом, что его профессия полезна, мудрец продолжает: «Однако мы все пред­

почтем жить с тобой, пахарь, чем с тобой, кузнец, ибо пахарь дает ним хлеб и

359

питье; а что ты в своей кузнице можешь дать нам, кроме искр, стука MO~1OTKOB

и нетра из мехов?) Свою речь он заключает слонами: «Пусть каждый помогает
другому своим ремеслом и всегда пребынает н согласии с пахарем, который нас
кормиТ»

(;Elfric's Co11oquy, ed.

Ьу

C.N.

Gагшопswау.

London, 1959, 11,220 ff).

Вот

причина игнорирования ремесленников западными схемами строения общества

в Х-Х' ВВ.!
~O Трудно согласиться с теми исследователями, которые находят в «Песни О Риге.)
низкую оиенку труда (см.

Meissner R.

Ор.

cit., S. 118; Scher s.P.

Ор.

cit.,

р.

401 [.).

~I Вероятно, поэтому н «Старшей Эдде.) мы иногда встречаем противопоставле­
ние знати рабам, при кажушемся игнорировании рядовых свободных. Так, в
«Песни О Харбарде.> Один, скрываюшийся под обликом переlЮ1чика Харбарда,
вспоминая о вызванных им войнах, поддразнивает Тора: , полной частной

собственности, препятствует уяснению особенностей феодальной и
раннефеодальной общественных структур. Мы нередко забываем о том,
что «свободная частная собственность на землю

-

факт совсем недав­

него происхождения,> 1, что лишь капитализм превращает землю в то­

вар2. Переносить эти понятия, характеризующие институты буржуазно­
го общества, в Средневековье, тем более в раннее Средневековье

-

со­

вершенно ошибочно. Неточность воззрений на поземельный строй
раннего Средневековья частично вытекает из непродуманного пользо­
вания такими категориями, как «собственность», «владение,>, «товар'>. В
результате ставят знак равенства между понятиями «землевладение ма­

лой семьи,> и «частная собственность на землю,>, не учитывая, что такая

форма собственности предполагает чрезвычайно развитые товарно-де­
нежные отношения, наличие земельного рынка, свободное и ничем не
ограниченное отчуждение земли, т.е. явлений, глубоко чуждых обще­

ству раннего Средневековья. Следовательно, понятие частной соб­
ственности на землю, когда речь идет об этом периоде, употребляется
в несобственном смысле, что влечет за собой не только терминологи­

ческую, но и фактическую путаницу и порождает целую систему непра­
вильных построений относительно генезиса феодализма.

В основе товара лежит вещное отношение между товаровладельца­
ми; между тем поземельные связи и в дофеодальный период, и в эпоху
феодализма имели непосредственный, личный характер. В частности,
«трудящийся субъект,> в дофеодальном обществе варваров относится к
земле, на которой ведет свое хозяйство, не как к объекту, а скорее как

к «неорганической природе своей субъективности,>] Отношение инди­
вида к земле, обусловленное его принадлежностью к коллективу, пред­

ставляло собой тесное, неразрывное единство. Это единство было окон­
чательно разрушено лишь историческим процессом отделения непос-

•

Впервые опубликовано в кн.: Средние века. Вып.

385

30.

М.,

1967.

С.

61-83.

редственных производителей от средств производства в эпоху «перво­

начального накопления капитала». Формы присвоения земли, господ­
ствовавшие в докапиталистических обществах, отличаются глубоким

своеобразием. На это обстоятельство справедливо указывает М.В. Кол­
ганов в своем очерке исторических форм собственности 4 • Естественно,
проблема отношений землевладения в раннее Средневековье может
быть решена лишь путем вдумчивого применения общесоциологичес­
ких категорий к конкретному материалу источников.

Нам представляется целесообразным сравнительное исследование

трех институтов: франкского аллода, англосаксонского фолькленда и
древненорвежского одаля. Выяснение общих им всем черт и особеннос­
тей каждого из них, возможно, помогло бы приблизиться К более правиль­
ному пониманию проблемы землевладения в дофеодальном обществе.
В настоящей статье главным объектом исследования служит англий­
ский фолькленд, рассматриваемый в связи с двумя друтими институтами.

***
Сущность фолькленда слабо раскрывается в источниках, вследствие
чего в научной литературе имеются разногласия относительно его ха­

рактера. Как известно, до конца ХIХ в. историки, изучавшие экономику
и общественный строй донормандской Англии, считали, что фолькленд
представлял собой владение народа, земельный фонд, находившийся в
распоряжении государства, своего рода

ager pl1bIicl1S,

из которого от­

дельные лица могли получать доли во временное пользование. Главным
основанием для подобного суждения служила этимология термина, пе­
реводившегося этими историками как «народная земля», «земля, при­

надлежащая народу». В своем классическом исследовании о фольклен­
де 5 п.г. Виноградов убедительно продемонстрировал несостоятельность
такого взгляда. Внимательный анализ сохранившихся документов, в
которых упоминается фолькленд, привел его к заключению, что этот

вид земельной собственности не представлял собою «земли народа» или
государственной земли, а являлся обычной, нормальной в то время
формой землевладения; наделы свободных кэрлов принадлежали им по

праву фолькленда. Фолькленд
му народному праву

(foIcright),

земля, которой владели по старинно­
возникшему еще в условиях родового

строя.

Выдвинутая п.г. Виноградовым точка зрения на фолькленд находи­
лась в полном согласии с общей развиваемой им концепцией, соглас­

но которой Англия в наиболее ранний период, освещаемый судебника­
ми Кента и Уэссекса (т.е. в УН в.), была страной свободных общин.
Пытаясь про никнуть в существо «народного права», лежавшего в осно­

ве права фолькленда, Виноградов высказал мысль, что собственность на
землю принадлежала не отдельному индивиду, но коллективу родствен­

ников, вследствие чего хозяин, пользовавшийся земельным наделом, не

мог им свободно распоряжаться, завещать, дарить или продавать его по

своему выбору. Для того чтобы освободить свое владение от тех ограни­
чений, которые налагал на него родовой обычай, обладатель земли дол­

жен был, по мнению Виноградова, приобрести королевскую грамоту:
пожалование такой грамоты давало ему неограниченное право распор я-

386

жения землей, что подтверждается формулой, содержащейся в боль­

шинстве дошедших до нас королевских грамот. Так фолькленд превра­

щался в бокленд

-

полную, ничем не ограниченную частную собствен­

ность. Установления народного права стали казаться стеснительными в
тот период, когда в Англии появилась католическая церковь и стало
распространяться христианство. Стремление новообращенных англо­
саксов спасать души при помqщи земельных дарений встретило препят­

ствие в виде права сородичей на земельное владение. Однако под вли­
янием римских правовых норм, которые церковь принесла в Англию,

в практику стало входить свободное дарение. Условием, делавшим воз­
можным такое дарение, и явилось превращение фолькленда в бокленд
путем пожалования грамоты, составленной в королевской канцелярии.

Наряду с фольклендом стала распространяться свободная частная соб­

ственность на землю 6 .
П.Г. Виноградов, несомненно, правильно решил вопрос о фольк­
ленде как форме землевладения, обусловленной народным правом. Он
доказал, что фолькленд был обычным видом земельной собственности
в начальный англосаксонский период, когда распоряжения землей еще

не существовало. Выводы его, подтвержденные тонким и убедительным

исследованием источников, были приняты большинством ученых 7 , в
частности их подтвердил дополнительным анализом Ф. МэтландХ. На­
ряду с этим, однако, в выдвинутой П.Г. Виноградовым концепции со­
держал ось глубокое противоречие: оно заключалось в истолковании
соотношения фолькленда и бокленда. Считая, что переход от собствен­
ности на землю, ограниченной правом родичей, к полной частной соб­

ственности был возможен только в результате пожалования королевс­
кой грамоты, п.г. Виноградов неисторично подходил к вопросу о зако­
номерностях развития землевладения. В действительности возникнове­

ние частной собственности на землю не могло быть продуктом одного
лишь римского влияния. Виноградов не замечал внутренней трансфор­
мации фолькленда, происходившей независимо от распространения

королевских пожалований. Большинство грамот, оформлявших пожа­
лования королями земель в бокленд, было выдано церкви, а не светс­
ким лицам; если принять точку зрения Виноградова, то останется со­

вершенно непонятным, каким образом духовенство могло приобрести
эти земли. Нельзя объяснить тогда и другое: какой был для церкви смысл
превращать ее владения в свободно отчуждаемую собственность

-

ведь

она обычно своих земель не отчуждала?
Эти возражения возникают в связи с тем, что Виноградов, на наш

взгляд, неправильно истолковывал королевские пожалования в бокленд:
он опирался на представление о частнособственническом характере зем­
левладения в средние века, иначе говоря, переносил в прошлое соци­

ально-экономические категории, свойственные буржуазному обществу.

Высказанные выше соображения приводят к необходимости даль­
нейшего анализа фолькленда. Исходя из того понимания его, которое
выдвинул П.Г. Виноградов, мы хотели бы попытаться установить ос­

новные этапы развития этого вида земельной собственности на протя­
жении англосаксонского времени, так как убеждены, что с УН-УН! ВВ.,
когда основную массу населения составляли свободные общинники, по

387

IХ-ХI ВВ., когда укрепились феодальные отношения, фолькленд не мог
не претерпеть существенных изменений. Помимо этого, представляется
небесполезным задаться вопросом о том, каковы были отличительные
признаки фолькленда в наиболее ранний период истории англо-саксов.
Поэтому дальнейшее изложение подразделяется на две части: фольк­
ленд как владение «по народному праву,) и эволюция фолькленда в СШI­
зи С общим развитием англосаксонского общества.

Значение исследования фолькленда для уяснения истории англо-саксов
столь же велико, как аллода

-

для понимания истории франков. Пони­

манию сущности этого института препятствует крайняя скудость сведе­

ний о нем, содержащихся в документах. Несколько упоминаний в гра­
мотах и законах

-

вот и все, что имеется в распоряжении исследовате­

ля. Поэтому имеет смысл обратиться предварительно к рассмотрению

аналогичной, на наш взгляд, формы землевладения в Норвегии, где в
силу замедленности социально-экономического развития архаичные
поземельные отношения сохранялись дольше, чем в других странах, и

нашли более широкое отражение в памятниках права. Речь идет об ода­

ле, специфической скандинавской разновидности дофеодального зем­
левладения, которая, однако, наряду с только ей одной присущими чер­

тами имела и важные признаки, общие и с франкским аллодом и с ан­
глосаксонским фольклендом. Во всяком случае, сопоставление этих
институтов могло бы способствовать, по нашему мнению, лучшему уяс­

нению существа и особенностей каждого ·из них. НеоБХОДИllюе условие
сравнения социальных явлений из истории разных народов

-

одинако­

вая степень изученности сравниваемых объектов. Мы решаемся при­
бегнуть к сопоставлению фолькленда с одалем, отправляясь от проде­
ланного нами исследования последнего на материале древнейших па­

мятников права Норвегии

-

так называемых областных законов, запи­

сей обычного права отдельных областей, которые отражают раннюю
стадию развития земельной собственности 9 .
Задача, стоящая перед нами в данном исследовании, позволяет ог­
раничиться краткой характеристикой основных черт одаля.

1.

На самом раннем этапе своего развития, нашедшем отражение в

памятниках права, одаль представлял собою собственность патриар­
хальной семейной общины, в которую входили родственники трех по­
колений: отец с матерью; их дети; члены семей взрослых сыновей, а

иногда и семьи замужних дочерей; кроме того, в состав общины могли
включаться также братья отца со своими семьями, не выделившиеся из
этого коллектива. Все эти родичи совместно вели хозяйство на земле
одаля, вместе жили (норвежскими археологами обнаружены жилища

таких домовых общин, рассчитанные на два-четыре десятка жителей).
Прбва собственности на землю тогда, строго говоря, вообще не суще­

ствовало, как не было и свободы распоряжения ею. Сородичи участво­
вали в обработке земли и пользовались ее плодами, находясь в том про­

изводственном коллективе, вне которого ведение хозяйства было про-

388

сто невозможно. Большая семья являлась частью рода, охватывавшего
более широкий круг родичей (вплоть до шестой степени родства), и на­
чала выделяться из него по мере разрушения родовых связей и утраты

им хозяйственных и частично общественных функций. Поэтому мож­
но сказать, что одаль как владение семейной обшины явился в Норве­
гии переходной формой от землевладения родовой общины к индиви­
дуальному землевладению.

2. Одалем называлась н·е только земля, принадлежавшая семейной
общине, но и самое право на эту землю. В отличие от других категорий
владения, коль скоро таковые возникали, право одаля характеризова­

лось чрезвычайной полнотой обладания землей. Но эта полнота прав
членов семейной общины не имела ничего общего с правом частной

собственности

Uus utendi et abutendi).

Право одаля предполагало нера­

сторжимость связи между землей и владевшей ею большой семьей.
Даже если ее члены (одальманы) по той или иной причине были вы­
нуждены расстаться со своим владением, они в течение длительного

времени не утрачивали права одаля и имели возможность вернуть себе

землю, уплатив выкуп. Продажа одаля (в то время, когда она сделалась
возможной) была ограничена: сородичи владельца, продаюшего свою
землю, имели преимушественное право на ее покупку, что способство­
вало сохранению земли в пределах определенного круга родственников.

Такой же характер носил и порядок наследования одаля: он распрост­
ранялся прежде всего на родственников по мужской линии и мужско­

го пола. Со временем лишь дочь и сестра также приобрели право насле­
довать землю, но близкие родственники

-

мужчины могли ее выкупить

и у них. Принцип тесной связи большой семьи с земельным владени­
ем нашел свое выражение в правиле, согласно которому земля делалась

одалем лишь после того, как находилась в обладании по крайней мере
трех последовательных поколений родственников мужского пола и по

мужской линии и перешла к четвертому, т.е. стала собственностью всех
возможных членов большой семьи (нередко требовалось, чтобы земля
находилась в руках родственников даже на протяжении пяти поколе­

ний). Поэтому для доказательства наличия прав одаля на землю, оспа­
ривавшихся в суде, достаточно было перечислить соответствуюших род­
ственников, обладавших ею в течение ряда поколениЙ.

Как видно из изложенного, одаль был наследственным земельным
владением. «Право собственности» основывалось на наследственном
обладании землей, а не на каких-либо документах, которые в то время
еше не были знакомы норвежцам.

3.

Переход от коллективного землевладения больших семей к инди­

видуальному происходил в Норвегии относительно медленно, и можно
наметить некоторые промежуточные его стадии. При сохранении вла­
дения большой семьи могли происходить разделы земли для обособлен­
ной ее обработки в течение определенного срока силами индивидуаль­

ных семей, входивших в состав семейной обшины. Эти разделы, на­
сколько можно судить по имеющимся в судебниках данным, не носи­
ли

характера периодических

переделов;

выделенные во

временное

пользование участки затем могли быть вновь возврашены для совмес­
тного пользования ими всем коллективом большой семьи. Однако ка-

389

кими бы причинами подобные временные разделы ни обусловливались,
они расширяли возможность личного накопления и, следовательно,

усиливали тенденцию к окончательному разделу семейной общины на

хозяйства отдельных «малых» семей. Такие разделы в

VIII-IX

вв. при­

обрели широкие размеры.

Но и раздел владения большой семьи между выделявшимися из нее
индивидуальными хозяевами не вел к утверждению частной собствен­

ности на землю. Одаль переставал быть общим владением большой се­
мьи, распадавшейся в результате раздела. Но тем не менее это не озна­
чало формирования частной собственности на землю (если разуметь
под нею право свободного распоряжения вплоть до полного отчужде­
ния). Как уже отмечал ось, порядок наследования земли исключал лиц
женского пола; принимая во внимание, что родичей-одальманов обыч­

но было много, можно считать, что землю у того, кто ее продавал, дол­

жен был купить преимущественно кто-либо из этих родичей; даже если
земля была продана на сторону, сам продавший или его сородичи мог­

ли ее выкупить. Таким образом, и после превращения земли в индиви­
дуальное владение бывшие члены общины (большой семьи), уже не
ведшие совместного хозяйства, сохраняли на нее широкие права, вслед­
ствие чего она практически долгое время оставалась неотчуждаемой;

точнее, обращение этой земли не выходило за пределы круга родствен­

ников, ранее составлявших большесемейную общину.

4.

Характерная для одаля полнота прав обладания землей не исклю­

чала того, что часть дохода, получаемого с нее, уплачивалась в виде вся­

кого рода даней и иных взносов в пользу местного правителя-конунга

или херсира, а после объединения Норвегии

-

в пользу короля или его

представителей. Конунги разъезжали по области, находившейся под их
властью, и собирали «угощение» со всех жителей. Когда король прибы­

вал в один из своих дворов, разбросанных по стране, жители округи
привозили туда продукты, которые шли на содержание короля, его сви­

ты и дружины. Наряду с этим короли требовали от крестьян выполне­
ния всевозможных работ: ремонт дорог и строительство мостов, укреп­
лений, домов в королевских владениях, снаряжение кораблей, снабже­
ние их экипажа продовольствием, несение сторожевой службы, испол­
нение всяческих поручений, поездки в качестве гонцов от двора ко дво­

ру, поставка лошадей, возниц и гребцов. «Угощения», предоставляемые
бондами королю, по мере усиления его власти утратили характер доб­

ровольных приношений и стали обязательными. Они не являлись на­
логами в прямом смысле слова. Не существовало, по-видимому, твер­
до установленных норм обложения, кормления не взыскивались регу­
лярно; взимались они самим королем, который с этой целью постоян­

но разъезжал по стране. дальнейшее развитие система таких даней-рент
получила после объединения страны, когда произошло увеличение вся­

кого рода поборов. К. Леманом доказано, что уплата кормления

-

вей­

цлы, сделавшейся всеобщей повинностью, распространялась и на вла­
дельцев одаляl~.

Следовательно, одаль, сохраняя еще связь с учреждениями родово­
го строя (патриархальная большая семья), приблизительно с Х в. сде­
лался отчасти объектом эксплуатации со стороны складывавшегося

390

раннефеодального государства, которая осуществлялась его главой

-

королем. Король считал себя «обладателем всей земли и всего одаля».
И это не было фикцией, ибо король реализовывал свои права на зем­
ли бондов, взимая с них дани и повинности. Можно сказать, что наря­
ду с сохранением владельческих прав бондов на их земли стало возни­

кать право феодальной собственности на те же земли у короля как
представителя формирующегося господствующего класса. Поскольку
король не вмешивался в отношения землевладения, не ограничивал тех

прав, которыми обладали бонды на свои участки, его «верховная» фе­
одальная собственность не был сопряжена с ликвидацией старинной
формы поземельных отношений

одаля и как бы «надстраивал ась» над

-

ним (однако, грозя в дальнейшем осуществить такое вмешательство в
интересах господствующего класса, стремившегося узурпировать крес­

тьянские права на землю) 11.

Отмеченные характерные черты одаля имели своей основой тот спо­
соб ведения хозяйства, который был присущ норвежцам в раннее Сред­

невековье. Они жили обособленными дворами, деревенское поселение
не было распространено в силу специфических природных условий.
Поэтому не происходило растворения большой семьи в сельской общи­

не. Но указанные черты одаль сохранял на протяжении всего Средне­
вековья. Изначальное соединение бонда с землею, можно сказать, не­
расчлененность субъекта и объекта владения было столь сильно, что
даже католическая церковь не сумела внедрить римское право в сферу
землевладения в Норвегии и добиться свободы земельных дарений в
свою пользу. Отчужденная земля

(kaupa joro)

оставалась в Норвегии

чем-то неорганичным и противоречащим коренным правам населения.

Одаль окончательно превратился в товар, в неограниченную частную
собственность только в ХУII! и

XIX вв.

***

Обращаясь теперь к рассмотрению англосаксонского фолькленда, мы
считаем возможным сравнивать его с норвежским одалем вследствие

того, что оба эти института представляли собой переходную форму соб­
ственности, возникшую в обществе, которое переживало разложение

общинно-родового строя и зарождение феодализма. При сравнении в
первую очередь возникает вопрос: можно ли и фолькленд, подобно ода­

лю, считать владением большой семьи?
«Правды» Кента и Уэссекса, относящиеся к

YIl

в., а также записи

обычного права более позднего времени определенно говорят о сохран­
ности родовых отношений, выражавшихся в уплате-получении вергель­

да сородичами, о соприсяжничестве и некоторых иных формах поддер­

жки, оказываемой члену родственной группы. Однако состав рода (или

патронимии, у некоторых народов заменившей род при его распаде)
остается неизвестным: указания памятников на этот счет весьма рас­

плывчаты. Ничего не говорят они и о том, что сородичи вели совмест­

ное хозяйство. Во всех случаях, когда говорится о домохозяйстве, гла­
вой его является индивидуальный хозяин, и вряд ли можно сомневаться
в том, что в действительности малая семья, входившая в земледельчес­

кую общину, вела уже обособленное производство.

391

Но как должен быть решен вопрос о большой семье? Существовала
ли она у англосаксов н ранний период их истории? Прибегнем нновь к
параллели с норвежскими социальными порядками той же эпохи.

С состаном семейной общины у древних норнежцев мы знакомим­

ся преимущественно по шкале уплаты вергельдон н областных судебни­
ках, в которой из широкой массы сородичей ныделяется более узкая и
сплоченная группа так называемых
щих R уплате и получении
вергельда.

Baugr

baugr,

visel1dr

или

baugal11el1l1,

участвую­

первого и основного платежа н счет

представлял собою золотое кольцо, в данном СЛУ, а понятие собственно­
сти на вещи развилось из отношения между ЛИllа.\\И

(F. Me::.gl'Г. ZLlr Fгiil1gcsc11icl1te уоп Freil1cit L111d Fricdel1. - (,Fгаgеп LlПd Fогsсlшпgсп iш Всгсiсl1 L1пd
Uшkгсis der gсгшапisсl1сп Pl1ilologic. Festgabe flir Тl1еоиог Fгil1gs.>. Всг!iп, 1956,
S. 15, 16).
5' R. C/easby, С. Vigfusson, W.A. Cmigie. Ап IссlClпdiс-Епglisl1 Diсtiопагу, р. 447.

429

59 Само собой разумеется, параллели между первобытными народами, изучае­

мыми этнографией, и европейскими народами раннего Средневековья нельзя
вести слишком далеко: последуюшее развитие Европы, совершавшееся в обста­
новке взаимодействия между населявшими ее народами и в условиях синтеза с

античной цивилизацией, серьезно ослабило архаические черты строя варваров.
(,о Подробнее см. нашу статью: "Индивид и обшество в дофеодальный период,).
61 Эти проблемы затрагивает наша работа «Начало эпохи викингов. Проблемы

духовной жизни скандинавов

1967.

IX

в. (Факты и гипотезы),).

-

СС, ХН. Таллин,

Индивид и общество
в варварских государствах*

ентральной проблемой исторического знания на современ­
ном этапе его развития нам представляется проблема целос­

тного охвата исторической действительности. К этой пробле­
ме историки не могут подойти, будучи IJооружены одними
лишь традиционными, собственно историческими методами

исследования. Рассмотрение указанной проблемы предпола­
гает также и социологическое истолкование исторического материала.

Разумеется, при этом имеется в виду не перенос в историю вопросов и
методов социологии, имеющей дело с современным, живым обще­
ством, а разработка проблематики и исследовательской методики исто­
рической социологии.

Проблема социально-исторического целого требует изучения двух
связанных между собой, но все же различных комплексов проблем.

Первый комплекс

-

проблемы социальной структуры. Их содержание

хорошо известно историку, это прежде всего IJОПРОСЫ социально-эко­

номических отношений и отношений собственности. Но это также и
проблемы всей иерархии общественных структур, составляющих обще­
ство,

-

от классов и других больших групп и вплоть до малых групп,

микроструктур.

Второй комплекс проблем

-

проблемы культуры. В плане изучения

социальной системы в ее целостности культуру можно понимать как

своего рода регулятивный механизм социальных связей, воплощаю­

щихся в принятых данным обществом нормах поведения, этических
ценностях, социальных идеалах, в коммуникативных системах и в со­
ответствующих учреждениях итворениях.

Между социальной структурой и культурой существует определен­

ный способ взаимосвязи. Эта взаимосвязь происходит через своего рода
«средний член», принадлежащий и социальной структуре, и культуре,

-

через человеческую личность, представляющую, по определению Мар­
кса, совокупность всех общественных отношений.

Таким образом, проблема человеческой личности

-

необходимая

составная часть основной проблематики социологии и социальной ис­
тории. Как только что было отмечено, речь идет о социальном аспекте

•

Впервые опубликовано в кн.: Проблемы истории докапиталистических об­

ществ. Кн.

1.

М., Наука,

1968.

С.

384-424.

431

человеческой личности, или, выражаясь иначе, о проблеме отношения

индивида и общества.

В этой проблеме приходится различать две стороны. Во-первых, об­
щество как социально-культурная среда формирует личность, создает те

или иные возможности для ее становления и развертывания. Личность
должна быть объяснена через систему общественных отношений и
культуру. Во-вторых, существует проблема отношения личности к об­

ществу и к культуре. Поэтому личность с ее исторически обусловленны­
ми качествами может служить критерием самих общественных отноше­

ний и культуры. Лишь при учете обеих этих сторон можно вскрыть сред­
ства, при помощи которых общество формирует индивида и в свою оче­
редь получает определенный отпечаток его деятельности.

Значение исследования проблемы «индивид и общество,> исключи­

тельно велико для исторической науки. Нет «человека вообще,>, неиз­
менного в своей социальной природе на протяжении всей истории. Су­
ществуют исторически и социально обусловленные системы личност­
ных отношений, соответствующие определенным общественным струк­

турам и с ними увязанные. Следовательно, функционирование самих
общественных структур в немалой мере зависит от того, какой тип че­
ловеческой личности в них складывается, какова «модель мира», созда­

ваемая членами данного общества в процессе их социальной практики,
каковы нормы поведения, моральные ценности, общественные идеалы,

доминирующие в этом обшестве.
Введение в историческую науку проблемы соотношения индивида и
социальной структуры не означает простого расширения социально­

экономической проблематики, позволяющего историку «оживить» со­
здаваемую им картину развития общества некоторыми дополнительны­

ми штрихами о людях и нравах. Постановка названной проблемы дол­
жна, по нашему убеждению, открыть новый аспект рассмотрения самой
этой структуры и составляющих ее элементов. При таком подходе ока­
залось бы возможным понимание социально-исторической системы
как целостности.

Проблемы исторической социологии по сути дела еще почти не ста­
вились медиевистикой в исследовательском плане. Между тем их нераз­
работанность все более оборачивается серьезным препятствием на пути
к уяснению социальных структур Средневековья и их специфики.

***
Задача нашего исследования

-

рассмотреть некоторые черты, характе­

ризующие человеческую личность в дофеодальном (варварском) обще­

стве и формы ее отношения с обществом. Личность немыслима вне об­
щества; индивид, его сознание, поведение представляют собой обще­
ственный продукт, обусловлены системой социальных связей, прису­

щей данному типу общественной структуры. Но из этого еще не следу­
ет, что, определив тип структурного целого, выяснив способ производ­

ства, систему собственности и строящуюся на ней систему обществен­
ных отношений, мы тем самым достаточно полно и глубоко исследова­
ли обшество. Необходимо рассмотреть формы интеграции индивидов в
социальное целое, отношения между ними. Эта постановка вопроса

432

приведет нас затем к попытке выяснить, в каких формах происходило
отражение социальных связей в сознании варваров, каковы были те
системы представлений, в которых члены общества осознавали себя как
таковые.

Социальные отношения в дофеодальном обществе (как, впрочем, и
во всяком докапиталистическом обществе) в значительной мере имели

форму личных связей, не заслоненных и не фетишизированных отно­
шениями вещными. Непосредственное отношение человека к земле, в
которой он находил прямое продолжение своей собственной природы
и к которой он еще не относился просто как субъект к объекту, внеш­

не ему противостоящему, было функционально связано с его непосред­
ственными отношениями в обществе: с тесными, органическими отно­
шениями с сородичами, соплеменниками, подзащитными, зависимы­

ми людьми, а позднее, в раннефеодальном и феодальном обществе,
также и с личными отношениями господства и подчинения.

Не исследуя этих вопросов

-

а в известной нам литературе по исто­

рии европейского общества в раннее Средневековье они ставятся ред­
ко,

-

историк, может быть, невольно исходит из одной из двух проти­

воположных друг другу предпосылок. Первая сводится к тому, что че­
ловек всегда, на любой стадии своей истории, «равен самому себе,>,
вследствие чего мы не совершаем ошибки, представляя людей отдален­
ной от нас эпохи такими же, как и мы, что личность в любом случае
идентична и ее отношения с миром строятся на одних и тех же основа­

ниях. Разве не эта предпосылка, например, лежит в основе мнения о

том, что поведение людей эпохи раннего Средневековья в той же мере
и в такой же форме определял ось экономи'!ескими соображениями и

побуждениями, как и поведение современного 11Ото оесопошiсus? В
самом деле, в рассуждениях о том, '!то крупные землевладельцы той

эпохи всегда стремились увели'!ить размеры феодальной ренты, а зави­
симое крестьянство с самого начала его существования как класса бо­
ролось за свое освобождение, нетрудно усмотреть взгляд, согласно ко­

торому обладание земельной собственностью имеет лишь экономи'!ес­
кий смысл, '!то стремление к свободе имманентно присуще '!еловеку и

т.п. Высказывалась даже мысль о том, '!то, если бы не классовая борь­

ба крестьнн, сопротивлявшихся эксплуатации, феодалы низвели бы их
до положения рабов, превратившись сами в рабовладельцев. Насколь­
ко истори'!еск.\ оправдан такой подход, это особый вопрос

-

в любом

слу'!ае мы види \1 здесь проблему, а не аксиому.
ПротивополL, ·ная точка зрения признает коренное отли'!ие людей

раннего Средневекvвьн от современных. Человек раннего Средневеко­
вья, согласно такому предположению, не был ли'!ностью В прямом
смысле слова: ее становление на'[инается (и то лишь в ограни'!енной
степени) в рамках средневекового города, в условиях развивающихся

товарно-денежных отношений; в эпоху Возрождения человек раскрепо­
щается от всеобъемлющего средневекового конформизма. Что же каса­
етсн более раннего времени, то перед историками, собственно, не вста­

ет вопрос о '!елове'!еской ли'!ности, и они ограни'!иваются соображени­
ями о силе родовых и семейных коллективных уз и связанной с ними
традиции, о застойности и консервативности общества, жившего в рам-

4ЗЗ

ках натурального хозяйства. Но ответ ли это? Правомерно ли представ­
ление о полном подчинении индивида коллективу, о растворении его в

группе, к которой он принадлежал? Очевидно, этот вопрос тоже нуж­
но исследовать, а не решать его априорно, исходя из одних лишь общих
соображений.
По-видимому, то обстоятельство, что проблема человеческой лично­

сти и ее места в дофеодальном и в раннефеодальном обществе обычно
не изучается, в немалой мере объясняется трудностями, которые неиз­
бежно встали бы перед такого рода исследованием. Прежде всего, како­
вы те источники, анализ которых дал бы возможность поставить эти

вопросы? Ведь ИЗУ'1ение положения человека в обществе, как правило,
проводится по литературным памятникам. Трагедия и лирическая по­
эзия, переписка и мемуары и Т.П. могут пролить яркий (хотя подчас и
односторонний!) свет на человеческую личность. Но ничего подобно­
го для Европы первых столетий Средневековья не существует. Произ­
ведений изобразительного искусства тоже немного, их явно недостаточ­
но, чтобы получить внятные ответы на эти вопросы!. Кроме того, при

исследовании произведений ли'1НОГО ТВОР'1ества с целью обнаружения
в них особенностей духовной жизни и психического склада людей эпо­
хи, к которой относятся эти памятники, всегда остается открытым воп­

рос, в какой мере в том или ином творении '1еловека отразились общие
для его среды представления и в какой мере

-

спеЦИфИ'1еские, характер­

ные преимушественно для его творца. Ибо все произведения литературы
и искусства

-

продукты сознательного творчества индивидов. В творе­

нии никогда не заКЛЮ'1ено только то, что присуше лишь его создателю,

однако соотношение общего и спеЦИфИ'1еского установить исключи­
тельно трудно, и потому всегда реальна опасность произвести разграни­

'1ение этих категорий не там, где оно в действительности проходило.

Сказанное не озна'1ает, '1ТО произведения сознательного индивиду­
ального творчества не могут быть использованы для изучения данной
проблемы. Но для того '1тобы они могли дать ответы на интересуюшие
нас вопросы, необходимо выработать такие методы их исследования,
которые позволили бы раскрыть в субъективно окрашенных творениях
объективные системы отношений. Видимо, нужно было бы попытать­
ся вскрыть в произведениях поэта, художника, ремесленника применя­

емый ими художественный язык, который они не творили произволь­
но, но заимстновали в своей среде, в обшестве и который единственно

и был принят и поюпен в этом обшестве. Тогда мы сумели бы выйти за
рамки индивидуального творчества, увидеть в его произведениях ВОП­

лошение основных представлений и ценностей, принятых данным об­

шеством 1 .
Другой путь, по-видимому, нужно искать в исследовании памятни­
ков массового ТВОР'1ества

-

в народной поэзии, сказаниях, мифологии,

произведениях прикладного искусства. Здесь моменты личного творче­
ства, прошедшие через механизм массового восприятия и воспроизве­

дения, опосредованы коллективным творчеством, как бы деперсонали­
зованы, им придана сила традиции, превратившей их во всеобшую эс­

теТИ'1ескую ценность 3 . Содержание памятников такого рода относи­
тельно более объективно. Все эти категории памятников отражают раз-

434

ные стороны отношений индивида и общества, неодинаковые слои на­
родного сознания, а потому нуждаются в раздельном анализе. Лишь

после его завершения можно было бы перейти к обобщениям более
высокого порядка.

Но не одни лишь памятники культуры (в традиционном ее понима­
нии) должны быть исследованы для решения проблемы «индивид и об­

щество». Собственно, в любом историческом источнике при соответ­

ствующем к нему подходе мог бы быть найден материал, проливающий

свет на эту проблему. Чем шире охват источников, тем более убедитель­
ным было бы ее решение.

Однако, когда мы находимся в самом начале подобного исследова­
ния, очень важно выделить категорию исторических памятников, ана­

лиз которых помог бы наметить возможную методику работы над ними,
памятников, которым могла бы быть задана серия вопросов, связанных
с нашей проблемоЙ.

К категории памятников, в которых в более непосредственной фор­
ме запечатлена массовая деятельность, следует в первую очередь отне­

сти варварские «правды» западноевропейских народов и племен ранне­

го Средневековья. В «правдах» В целом фиксируется не законодатель­
ная инициатива государей (хотя ее следы в ряде судебников явственно
видны), а прежде всего и по преимуществу народный обычай. Его осо­
бенностью была чрезвычайная устойчивость, неизменяемость. К нор­
мам обычая относились как к нерушимым, подчас сакральным установ­
лениям, которые пользовались тем большим авторитетом, чем древнее
они казались. «Старина» обычая придавала ему силу. Разумеется, в дей­
ствительности обычай не оставался неизменным, с течением времени
он трансформировался, но механизм этих изменений был особого рода.
До момента записи обычай хранился в памяти соплеменников, знато­
ков права, излагавших содержание его на народных собраниях и судеб­

ных сходках. При этом содержание обычан исподволь менялось, отра­
жан перемены в жизни племени, но очень существенно то, что переме­

ны совершались по большей части помимо сознания людей, и в их па­
мяти обычай оставался все тем же. Отношение общества к обычаю было
таково, что радикальные изменения в приюпой норме не Допускались.

Да и традиционный образ жизни варваров, менявшийся более на по­
верхности, чем по существу, исключал какие-либо серьезные сдвиги в
праве. Обычное право

-

право консервативное.

Поскольку обычное право, отражаемое в ранних германских юриди­
ческих записях, в основном сложил ось и функционировало в доклассо­
вый период, естественно, что оно было общезначимым длн всего обще­

ства. Основные нормы, закрепленные этим правом, были общими для
всех членов племени (необходимые уточнения этого положения будут
сделаны ниже). Социальный опыт варваров

-

по преимуществу опыт

всего племени. Народное, племенное право устанавливало формы по­
ведения, обязательные для всех соплеменников и воспринимаемые ими
как саморазумеющиеся стандарты, уклонение от которых исключалось.

При анализе варварских «правд» мы сталкиваемся по преимуществу
не с частными моментами, степень распространенности которых ни­

когда не известна историку, а с общепринятыми и повсеместно повто-

435

рявшимися явлениями. При всех особенностях отдельных судебников
запечатленное в них обычное право имеет общую основу.
Эти черты «правд» не могут не привлечь внимания исследователя,
занятого поисками памятников, которые дали бы ему возможность по­

ставить проблемы социологии дофеодального общества, увидеть в них
отражение социального опыта варваров.

Содержание германских судебников хорошо известно. Оно многократ­
но и детально исследовано историками-юристами, занимавшимися древ­

негерманским правом и его учреждениями. Н'п. Грацианский, А.И. Не­
усыхин и их ученики вскрыли важнейшие стороны социальной струк­

туры варварского общества, опираясь в своем анализе опять-таки на ма­
териал «правд». Глубоко изучены важнейшие институты варварского об­
щества

-

большая семья, община, аллод, раскрыто содержание и соотно­

шение таких социальных категорий, как собственность и свобода, раз­
личные градации той и другой, а также широкий спектр форм зависи­

мости, характерных для дофеодальной общественной структуры и для пе­
рехода к раннему феодализму. Характернейшей особенностью исследова­
ния народных судебников советскими историками можно считать внима­
ние к динамике социальных изменений, вполне понятное в свете общей
проблемы генезиса феодализма, которая стоит в центре внимания мар­

ксистской историографии по проблемам раннего Средневековья.
Но, спрашивается, можно ли обнаружить человеческую личность
при анализе таких памятников, как варварские «правды»? Нет, конеч­
но. Но можно сделать другое: изучить те нормы, которым следовал че­
ловек варварского общества и при посредстве которых он включался в
общественную структуру. Можно попытаться установить отношение
индивида к этим нормам и через него подойти к вопросу об отношении
индивида к самому обществу, к вопросу о степени поглощенности его
коллективом и о возможности проявления личности, обособления ин­
дивида в коллективе.

Следующее ниже представляет собой попытку наметить методику
такого исследования и показать возможность ее применения к варвар­

ским «правдам». Нам хотелось бы указать на новые вопросы, которые,
очевидно, можно задать этим источникам в свете интересующей нас про­

блемы «индивид и общественная структура». Самое же решение этой

проблемы возможно, повторяем, лишь на основе исследования многих
видов источников.

Какова предполагаемая методика подобного исследования? Необхо­
димо выделить в источниках какие-то объективные моменты, облада­

ющие повторяемостью или объединяющиеся сходством своей природы
и общественной роли, ими выполняемой. Только при соблюдении это­
го методологического требования полученные выводы могли бы иметь
научную значимость и доказательную силу. Нам кажется, что варварс­
кие «правды»

представляют исследователям такую возможность, в дол­

жной мере еще не оцененную и не использованную. для того чтобы
изучить социальные нормы дофеодального общества, нужно выявить и
систематизировать все данные о процедурах, ритуалах, формулах, сим­
волических действиях, которые применялись в обществе и выражали

узлы социальных связей, характерных для этого общества. Важно по

436

возможности установить, какую функцию выполняла каждая процеду­

ра и все они как система, ибо эти многоразличные символические акты,
вне сомнения, объективно складывались в относительно связную сис­
тему и лишь перед взором современного исследователя выступают в

виде разрозненных фрагментов.

Для изучения такой системы нужно было бы подвергнуть детально­
му анализу каЖllУЮ из «правд»

В отдельности и только затем можно

было бы сопоставлять их материал. Однако прежде, чем приступать к

подобному углубленному фронтальному исследованию, мы считаем
возможным рассмотреть

-

в сугубо предварительном порядке

-

сведе­

ния о нормах варварского права, почерпнутые из нескольких правовых

записей разных племен. Допустимость такого общего рассмотрения, на
нащ взгляд, может быть оправдана тем, что судебники как определен­
ная разновидность исторических источников обладают общими черта­

ми. Мы относим к ним своеобразный стиль мышления варваров, нахо­
дящий свое объективное и вполне конкретное выражение в структуре
правосознания, запечатленного в «правдах». Напомним о предельной
казуистичности правовых норм всех варварских «правд», об отсутствии

в них общих положений права, которые были бы сформулированы в
абстрактно-обобщенной форме, о неизменной тенденции к перечисле­
нию всех подробностей и мельчайших деталей любого преступного
акта, упоминаемого в судебниках, а равно и каждой из судебных про­

цедур, в изобилии в них фиксируемых; вспомним о наглядности и об­
разности описания действий, о крайнем формализме варварского пра­
ва, цепко державшегося за строгое, совершенно неизменное соблюде­

ние всех формул, действий, предписанных для каждого конкретного
случая: малейшее отступление от этого «ритуального клише,) было рав­

ноценно нарущению всего акта. Все перечисленные черты, выступаю­
щие в «правдах» С необычайной яркостью и выпуклостью, еше не полу­

чили в литературе должной оценки. Между тем совершенно ошибочно
видеть в них лищь вызывающие любопытство раритеты, «этнографи­
ческие красоты», лишенные внутреннего смысла детали, которые ниче­

го не добавляют по существу к социально-экономическому анализу.
Также и сакральный характер многих древнегерманских правовых норм

не есть какая-то второстепенная их черта, которую якобы достаточно
походя упомянуть с тем, чтобы заняться вплотную более серьезными

материалЬНЫ~l.( сюжетами. Названные сейчас особенности суть не что
иное, как особенности общественного сознания варваров и как таковые

приобретают пр,_ fЦИПИальную важность для исследователя~.
Вот этот стиль l\1ЫШ~1ения варваров можно обнаружить (нередко под
чуждыми ему посторонними или позднейшими наслоениями) во всех
записях обычного права. Он чрезвычайно устойчив и консервативен.
Именно в указанном аспекте варварские «правды,) нас сейчас и интере­

суют 5 . «Архаическое» сознание варваров нашло свое выражение также
в народной поэзии и литературе, в орнаментальном искусстве раннего

Средневековья и во многом другом. Следы этого стиля мышления не­
трудно найти и в гораздо более позднее время. Однако судебники дол­
жны быть рассмотрены особо, ибо, как уже было отмечено выше, в них
иначе, чем в памятниках литературы и искусства, выступает отношение

437

субъективного и объективного моментов. Второй момент явно преоб­

ладает над первым, что делает исследование записей обычного права
особенно перспективным для знакомства с общественным сознанием
дофеодального общества и, следовательно, для выявления отношения

между индивидом и обществом, для характеристики формируемого
этим обществом индивида.

Рассмотрим несколько ближе и подробнее упомянутые сейчас осо­
бенности варварских «правд» как исторических памятников. При этом
можно констатировать некоторые общие положения.
Варварское право насквозь символично. Его отправление сопровож­
дается применением всякого рода символов. В качестве подобных сим­
волов могут употребляться самые разнообразные предметы и вещи:
щит, ветвь, разламываемая палка, выбиваемый из рук денарий, гривна,

кусок дерна, горсть земли, столбы, поддерживающие хозяйское сидение
в горнице, боевое оружие, обувь, напитки, пища, кровь, огонь, волосы
и многое другое". Необходимо сразу же оговориться, что символ в на­
родном праве не знак или условное обозначение, а замена действитель­

ного предмета или явления его подобием. Так, передача куска дерна
владельцем в руки другого лица означала отчуждение земельного вла­

дения. Показательно, что у многих народов, в том числе у англосаксов
и скандинавов, обычай передачи дерна сохранялся даже тогда, когда

дарение или продажа земли оформлялись грамотой: последняя рассмат­
ривалась как свидетельство о сонершении акта, но для реального отчуж­

дения владения нужно было буквально передать его из рук в руки. Нор­
вежский

skeyting

(шведский

sk6tnnig,

от

skaut -

«пола») представлял со­

бой обряд бросания в полу земли, собранной «из четырех углов очага,
и из-под почетного сидения [хозяина в доме], и с того места, где пахот­
ная земля встречается с лугом и где лесистый холм соприкасается с вы­

гоном. И пусть он [владелец земли] представит тингу свидетелей того,
что прах был взят как положено, наряду с другими, которые удостове­
ряют покупку земли. Затем, если показания этих свидетелей будут со­
чтены удовлетворительными, участники тинга должны передать ему

землю, потрясая оружием

(vapnatac).

В каждом случае, когда покупаю­

щий и продающий согласны в том, что прах был взят должным обра­

зом, сделка с'/Итается состоявшейся, а равно и

skeytil1g»7.

Земля, дерн и некоторые другие подобные символы представляли со­
бой часть, идентифицировавшуюся с целым. Другие символы (ветвь и т.п.)
были связаны ассоциациями с теми явлениями, которые они символи­

зировали (наПРИl\1ер, имущество). в любом случае мы имеем здесь дело
с особым, отличающимся от современного, типом символизации и,
следовательно, с иным, типом мышления, нуждавшимся в наглядном,

чувственно-осязаемом воплощении абстрактных ПОЮIТий х .

Можно высказать предположение: не была ли связана склонность
варварского сознания идентифицировать часть с целым, заменять об­
щее частным и наглядным с положением личности в дофеодальном об­
ществе, а именно, с неотдифференцированностью ее от коллектива,

более того, с поглощенностью ее родом, общиной, большой семьей,
вследствие чего индивид не мыслил себя отдельно от группы, его лич­

ный статус растворялся в статусе группы, к которой он I1ринадлежал?

438

Эта черта варварского мышления постоянно проявляется в записях
обычного права. В высшей степени показательно, что германские тер­
мины (частью латинизированные), нередко встречаюшиеся в латинских
текстах (. Так, в титуле ХХУТ ,
ноотпущенниках,>

-

-

«О воль­

речь идет об отпуске на волю чужого лита или раба:

злоумышленник освободил «через денарий, в присутствии короля,>, не
принадлежавшего ему зависимого человека. Акт явно незаконный, ули­
ченный преступник карается уплатой большого штрафа и возмещения.
Но тем не менее отпущенный им лит или раб не может быть возвращен
в свое прежнее состояние,

и вопрос о возврате его , даже не возникает. Потерпевшему возвращаются лишь вещи лита

и взыскивается возмещение за причиненный ущерб. Очевидно, проце­
дура отпуска, сопровождавшаяся всеми формальностями и произведен­
ная к тому же перед лицом главы племени, не может быть отменена и
ее последствия для статуса отпущенного на волю лита (или раба) неуп­
разднимы]О, хотя налицо злостное нарушение права собственности гос­

подина на принадлежавшего ему несвободного. Норма нарушена, но
восстановить ее в данном случае невозможно и не только потому, что
в отпуске на волю участвовал сам король, но прежде всего потому, что

ритуальное действие вообше необратимо! Все сделки, заключенные при

соблюдении соответствуюших норм, считались нерушимыми]].
Однако утверждение о том, что процедура была важнее нормы, вряд
ли было бы точны!'>!: предполагается при этом, что норма и процедура

представляли собой две различные категории. В действительности же
скорее нужно мыслить дело так, что юридическая норма не сушество­

вала без соответствующего символического

caKp отчасти еще находит отра­
жение принцип групповой ответственности за преступления, совер­

шенные одним человеком. Он ясно выступает в случаях уплаты и полу­
чения вергельда, компенсации, шедшей от рода к роду. Перемещение

тяжести уплаты виры с группы на отдельное лицо, наблюдающееся в
«правдах,>, было результатом распада рода.

Тем не менее принцип ответственности группы за своего члена не
был изжит, и если обнзанность платить вергельд ложилась на убийцу,
то после исчерпания им всех собственных средств она перекладывалась

на его сородичей. Кроме того, значительная часть свободного населе­
ния (не говоря уже о несвободных и о полусвободных) не несла полной

ответственности за свое поведение перед обществом. В Скандинавии
таких людей называли

umagar;

к этой категории относили несовершен­

налетних, престарелых, бедных, Т.е. всех, кто не мог отвечать за себя
самостоятельно и состоял под чьим-либо покровительством или нуж­

дался в нем. Строго говоря, только взрослый мужчина, хозяин дома,

глава семьи, был полноправным лицом. Он нес ответственность как за
себя, так и за всех своих домочадцев и подопечных. Но и такой человек
подчас нуждался в помощи, защите и содействии сородичей.

Человек дофеодального общества

-

это человек группы, органичес­

кого коллектива, в котором он рождался и к которому принадлежал на

протяжении всей жизни, и лишь будучи членом этого коллектива, он

являлся правоспособным. Более того, только в качестве члена группы

он был человеком. Глубокий смысл имело убеждение скандинавов, что
человек, нарушивший мир и примирительные клятвы и поставленный

вне закона, переставал быть человеческим существом, становился вол­
ком, оборотнем

(vargr,

ср.

wargus).

Система обычного права, опиравшаяся на детально разработанную
и всеобъемлющую ритуализацию его норм, представляла своего рода

444

механизм включения индивида в общество. Субъектом социальной де­
ятельности здесь перед нами выступает скорее не индивид, а группа, к

которой принадлежит индивид, выполняющий предписанные ему тра­

дицией функции, следующий категорическим императивам поведения.

***
Отмечая господство конформизма в варварском обществе, мы вместе с
тем должны подчеркнуть, что ни на какой, даже самой примитивной

ступени своего существования человек не обладал «стадным сознани­

ем,>. Как бы сильно ни был он интегрирован в коллективе, всецелого
порабощения традицией и полнейщего его бессилия перед ней никог­

да не могло быть. С большим основанием можно предположить, что в
«примитивном» обществе складывалось своеобразное, подчас легко на­

рушавшееся равновесие между общим, нормативным, обязательным
для всех способом поведения и индивидуальным поведением, проявле­
нием личной воли, нередко характеризовавшимся известными отклоне­

ниями от нормы. Первое
императива, второе

-

-

норма поведения

поведение индивида

-

-

имело силу этического

было эмпирической реаль­

ностью JМ . Несомненно, член варварского общества, как правило, следовал
традиции, не размышляя, автоматически подчинялся освященному време­

нем порядку. Для проявления личной инициативы в обществе с неразви­
тыми социальными отношениями оставалось немного места. Но лич­
ность все же имела определенные возможности обнаруживать себя.

Вспомним хотя бы слова Тацита о том, что древние германцы выбира­
ли вождей «по храбрости», по-видимому, за выдающиеся личные каче­
ства, разумеется, воинские отличия в первую голову (в отличие от «ко­
ролей», для которых было обязательно благородство происхождения)J9.
Мы наблюдаем в «правдах»

индивида преимущественно в образе

преступника, нарушителя нормы. Совершенно естественно, что в об­
ществе вырабатывался механизм подавления подобных нарушений.
Любое уклонение от нормы было равнозначно преступлению и кара­

лось как таковое. В судебниках не раз как бы подчеркивается злой умы­
сел, своеволие лиц, виновных в проступках. Очевидно, составители су­
дебников не надеются на скорое и безболезненное умиротворение сво­

евольных индивидов. Переселенец в чужую виллу, не получивший со­
гласия на свое проживание в ней у всех местных обитателей, не поки­
дает ее, несмотря на трехкратное предупреждение, и не хочет «слушать­

ся закона,>, и лишь граф силою выдворяет его с того места, где он раз­

местился 4П • Человек, взявший на себя обязательство, не желает вернуть
долг и подвергается насильственной конфискации имущества: этот ти­
тул «Салической правды» не предполагает тяжелого материального по­

ложения или несостоятельности должника, как, например, в титуле «О
горсти земли»,

-

он говорит именно о нежелании должника выполнить

обязательств0 41 • В «Законах Гулатинга» (Норвегия) подробно изображе­
на тяжба из-за земельного владения, вызванная упорным нежеланием
человека, держащего его в своих руках,

вернуть землю законному ее

собственнику. В одном случае даже предполагается, что захватчик не

ищет никаких законных отговорок или юридических уверток (как это
было обычно); он прямо заявляет: «Пока Я жив, ты эту землю у меня не

445

отнимешь!» Своеволие лиц, склонных к нарушению закона и обычных
норм, предполагается в судебниках очень часто. Особый интерес пред­
ставляют строжайшие запрещения браков между свободными и зависи­
мыми (литами, рабами), подтверждающие наличие подобной практики.
Их трудно было бы объяснить хозяйственной и правовой деградацией
свободных, решавшихся на такой мезальянс: в неравные браки скорее
могло выливаться сопротивление обычаю, сковывавшему индивида в
проянлении его личных склонностей и чувств. Первой формой прояв­
ления личности оказывается преступное своенолие

-

преступное, с точ­

ки зрения общества.

Исследователи отмечали явную несообразность штрафов и возмеще­
ний, зафиксированных народными «правдами»: за малейший просту­
пок полагается суровое наказание, высокое материальное взыскание.

Это противоречие не кажущееся, ибо сравнение варварского права с
правом феодального общества обнаруживает разницу: в период феода­
лизма таких высоких, явно разорительных штрафов не взимали. Поэто­

му возникает потребность как-то объяснить это несоответствие разме­
ров штрафа и платежеспособности преступника в народных судебниках:

По мнению н.п. Грацианского, необычайная суровость наказаний, ус­
танавливаемых «правдами», была выражением стремления имущих сло­
ев феодализировавшегося общества защитить свою собственность от

посягательств бедняков. Следовало бы, на наш взгляд, учесть то, что при­
верженность к старине вела к сохранению в раннее Средневековье тради­
ЦИОННЬ[J( норм права, в том числе и системы наказаний, сложившейся еще

в доклассовом обществе, где они падали на род, а не на индивида. Воз­
можно, однако, что штрафы росли и вводились новые возмещения, ра­
нее не существовавшие. Но нельзя всякий раз объяснять эти явления при­
чинами, на которые ссылается ГрацианскиЙ 42 . Все-таки нужно помнить,
что варварское право

-

это не классовое законодательство, оно до конца

(т.е. до тех пор, пока производились записи обычного права) сохраняло в
той или иной степени общенародный, общеплеменной характер.

Можно привести постановления «правд», которые легче было бы
истолковать как выражение стремления защитить слабых и бедных от

притеснений со стороны могущественных людей·). Но это не основание
видеть в судебниках фиксацию воли одних лишь рядовых членов обще­
ства. На наш взгляд, н крайней суровости и разорительности штрафов
и возмещений, характерных для всех записей народного права, по-ви­

димому, можно усмотреть тенденцию поданить своеволие, от кого бы
оно ни исходило, носстанонить нарушенное ранновесие между обще­
ством и личностью, заявляющей о себе преступлениями и неуважени­
ем старинного права.

Речь идет не о целенапранленной политике законодателя, а о дей­
ствии механизма «социального контроля», существующего в той или

иной форме в любом обществе. Этот механизм складывается у варваров
скорее стихийно, чем сознательно, как ответ на преступные действия
своевольных лиц.

Одним из критериев классификации преступлений, который отчет­
ливо прослеживается во всем древнегерманском праве, было соответ­

ствие или несоответствие поведения индивида понятиям чести. Само

446

по себе убийство, LlЛеновредительство и некоторые иные проступки не
считались несовместимыми с нравственными нормами. В обществе, где

не существовало публичной защиты жизни и интересов человека и где
господствовал принцип самозащиты рода,

семьи и отдельного лица,

указанные деяния были неизбежны; они рассматривались как преступ­
ления, карались вирами, возмещениями, штрафами, но не осуждались

как бесчестившие тех, кто их совершил. БьuIO, однако, необходимо, что­
бы убийство или ранение не оставались тайными, чтобы они не были со­

вершены таким образом, что попиралось личное достоинство лица, под­
вергшегося нападению, чтобы нападение не происходило в форме, не­
совместимой с представлениями о личном мужестве и чести. Иначе го­

воря, если уже нельзя было избегнуть преступлений (а подчас это было
невозможно, опять-таки в силу общепринятого понятия чести рода, семьи

и их членов,

-

тогда бесчестным считал ось поведение лица, не прибегав­

шего к мести), то они также должны были совершаться согласно твердо
установленным правилам. Наказание, следовательно, зависело не только
от размеров нанесенного ущерба, но и от поведения преступника 44 •
В древнегерманском праве существенную роль играло понятие пуб­

личности проступка. Законное убийство было деянием, совершенным
при свидетелях, при свете дня, требовало проявления личного муже­

ства, не сопровождалось бесчестящими актами. Злостное убийство

-

это убийство из-за угла, ночью или нападение на безоружного, слабо­
го, убийство многими одного, с надругательством над трупом, преступ­

ление, при совершении которого виновный обнаружил трусость. Кро­
ме того, существовало понятие «равной мести»: нельзя было мстить

обидчику неумеренно, несообразно размерам причиненного ущерба 45 •
Нарушитель этих стандартов преступал моральные нормы, лишался че­
сти и подвергался моральному осуждению, равно как и суровому нака­

занию. Такого человека называли «подлым негодяем»

(nioingr),

его

объявляли «вне закона», лишенным «мира,), изгоняли из общества, вся­

кий мог и должен был его убить, он более не считался человеческим
существом. Так появлялись преступные «индивидуалисты», люди, по­
рвавшие все социальные связи и поставленные перед необходимостью

жить, полагаясь исключительно лишь на свои собственные силы. То,
что разрыв отношений с подобным злостным преступником считался в
варварском обществе самым страшным наказанием, само по себе сим­
волично: человек без сородичей и друзей, не пользующийся никакой
поддержкой, уже не человек, он мертв. Люди, которые шли на полный

разрыв со своей средой, тем самым заявляли о своем своеволии 4б • От­
вращение к такого рода нарушителям чести распространял ось и на тех

свободных, которые вступали в брак с несвободными: они лишались

свободы, т.е. всех прав и средств социального общения 47 •
Но народные «правды» возникают, в тот период развития «традици­

онного» общества германцев, когда оно переживало состояние дезин­
теграции, перестраивалось на новой основе, когда разрушались органи­

ческие коллективы, посредством которых в него включался каждый

индивид. Окончательное разрушение рода, распад большой семьи, пе­
рестройка общины из земледельческой в соседскую, наконец, переход
от племенного строя к территориальному

447

-

все это показатели далеко

зашедшего процесса ослабления тех ячеек, которыми прежде поглощал­

ся отдельный человек. Следовательно, не могла не изменяться мера
обособления индивида в группе. Нужно попытаться как-то установить
эту меру и уточнить, в каком именно смысле можно говорить о выде­
лении индивида в рамках целого.

Прежде всего на ум приходит титул «Салической правды» «О жела­
юшем отказаться от родства,}

-

симптом указанного процесса. Вряд ли

здесь имеется в виду разрыв индивида со всеми и всякими родственни­

ками: скорее нужно предположить выделение индивидуальной семьи из

большой семьи, обусловленное какими-то материальными причинами
(например, нежеланием богатого человека поддерживать бессмыслен­

ную для него и обременительную связь с бедными родственниками), а
может быть, и распрей. Но и разрыв традиционных связей производил­

ся в традиционной ритуальной форме (разламывание над головой оль­
ховых палок мерою в локоть и разбрасывание их в четыре стороны),
причем опять-таки в публичном собрании и в присутствии тунгина.

Отрицание традиции было вместе с тем в определенном смысле и ее
подтверждением.

Обилие в «правдах» многочисленных предписаний, устанавливав­
ших кары за различные преступления: членовредительство, убийство,

кражу, поджоги, грабеж, насилие, похищение свободных людей, потра­

-

вы, оскорбление и многое другое

не может удивлять, перед нами су­

дебники, которыми пользовались при разборе дел о правонарушениях,
и естественно, что именно эта сторона жизни дофеодального общества
наиболее полно в них представлена. Конечно, правомерно видеть в не­
которых из этих постановлений отражение роста неравенства в обше­

стве, обнишания части его LlЛенов и стремления возвышавшейся и бо­
гатевшей другой его части поставить свою собственность под зашиту
закона. Но, может быть, справедливо было бы взглянуть на предписа­
нин «правд,} О преступлениях и наказаниях еще и с иной точки зрения.

Некоторые проступки, упоминаемые в судебниках, были, как мы
видели, проявлением индивидуальной воли, в них воплошался отказ

совершивших их людей подчиниться нормам права. Тем самым в них
могло выразиться сопротивление отдельных индивидов всепоглошаю­

шему конформизму «традиционного,} обшества, объективный, может

быть, не во всех СЛУLlанх осознанный протест, который сам по себе сви­
детельсТlJOВал об ослаблении скреплявших это обшество связей.

Сказанное, разумеется, ни в коей мере нельзн истолковывать в том
смысле, что мы обнаруживаем в подобных ~шлениях «раскрепошение
личности'} И становление автономной человеческой индивидуальности.

Не то времн, не то обшество!

PeLlb

идет о переходе от одной обшествен­

ной системы к другой, следовательно, от одного способа включенин
индивида в обшество, характерного длн родового строя С его органичес­
кими, естественно сложившимисн коллективами, к иному способу под­
чиненин Llеловека социальному целому, к тому способу, который станет

специфической формой социальности феодальной эпохи. Ибо хорошо
известно,

что люди,

выходившие

из разрушавшихся родовых групп,

включались в новые социальные Я'lейки

-

обшины, зашитные гильдии,

соседства, мирки сеньориального господства и Т.д.: потребность в заши-

448

те, помощи и

-

прибавим

-

во внутренней социально-психологической

интеграции в группу была, видимо, глубоко присуща человеку ранне­
го Средневековья.
То, что в «правдах» личность заявляет о себе преимущественно пре­
ступным своеволием, объясняется, по нашему мнению, не одною лишь

спецификой судебников; мы допускаем возможность рассмотрения не­
которых из этих фактов как показателя кризиса «традиционного» обще­

ства, когда баланс между нормой и реальностью все чаще нарушался и
когда он мог быть восстановлен только насильственным путем, при по­
мощи суровых наказаний.

В варварском обществе никогда не было полного подчинения инди­
вида обществу в смысле его всецелой поглощенности, однако и воз­
можности воздействия личности на социальный процесс были крайне
ограничены.

Разумеется, приходится постоянно иметь в виду специфику наших
источников, в которых социальная действительность могла найтилишь

частичное и в немалой мере одностороннее отражение. Всегда остает­
ся вопрос: каково было соотношение норм права и реального поведе­
ния людей? Может возникнуть сомнение: была ли традиционность их

поведения столь же велика, как и традиционность права?
Для того чтобы ответить на такие вопросы, нужны другие источни­
ки. В этом смысле совершенно исключительное значение приобретает
исследование исландских родовых саг. Записанные много позднее, чем
«правды», саги тем не менее подобно им рисуют общество дофеодаль­

ное. Но здесь способ его изображения иной: это рассказы о жизни и
поступках индивидов, их семей и об отношениях между ними. По­
скольку саги не были простым средством развлечения для средневеко­

вого исландского общества, но представляли в своеобразной реалисти­
ческой, наглядной форме эталоны человеческого поведения, принято­
го в этом обществе, в них можно найти ответы на поставленные нами

вопросы. Такое исследование еще не произведено. Однако одно общее
положение можно высказать: индивид в сагах обладает широкой воз­
можностью для проявления своей инициативы, личной воли, в том чис­

ле и противозаконной. Вместе с тем большая часть его поступков зара­
нее предопределена системой нравственных норм, условностей, стан­

дартов, нарушение которых было практически немыслимо и решитель­

но осуждал ось обществом как аморальное, сурово каралось. Мы найдем
здесь противоречия между правовыми нормами и действительностью.

Тем более интересно, что даже нарушение правовых предписаний не
было индивидуализировано, оно диктовалось строгими кодексами по­

ведения. В ситуациях, требовавших моральных решений, перед инди­

видом обычно не вставал вопрос, как поступить. Ответ на создавшую­

ся ситуацию следовал почти автоматически. Саги являют нам своего
рода «сценарии» жизненного поведения людей варварского общества.

***

Социальное целое не состоит из отдельных лиц. Обшество представляет
собою сложную систему групп разного объема, со своими структурны­
ми особенностями. Собственно говоря, индивид входит в группу и уже

449

через нее в общество. Но он входит не в одну только группу, а в целую
иерархию социальных структур.

Каковы же социальные группы и структуры варварского общества?
Выяснение этого вопроса необходимо для понимания способа включе­
ния человека в общество.
Мы можем выделить несколько категорий таких групп, различаю­

щихся по своей структуре и основе, на которой они функционируют.

Основными микроструктурами варварского общества были семья и

другие родственные группы. Как известно, семья в этом обществе име­
ла свои особенности. То была большая семья (домовая община), состо­
явшая из ближайших сородичей трех поколений, совместно живших и

ведших одно хозяйство. В ее оболочке, а отчасти уже и вне нее суще­
ствовала малая семья, постепенно выделявшаяся из домовой общины,

но далеко еще не обособившаяся от нее полностью. Структура семьи­
домохозяйства отличалась сложностью и разнородностью своего соста­

ва. В нее входили не одни только ближайшие родственники, происхо­
дившие от одного отца: наряду с ними мы найдем в ней и иных соро­

дичей и свойственников, нахлебников и зависимых людей, рабов. В
скандинавских памятниках все люди, входившие в домохозяйство, име­

нуются «домочадцами», их число нередко было довольно велико. Есте­
ственно, что среди домочадцев не было равенства и роль их в хозяйстве
была весьма неодинакова. Элементы отношений эксплуатации можно
обнаружить в пределах большой семьи не только в связи с наличием в
ней рабов, но и внутри круга родственников. Всякое сколько-нибудь
крепкое хозяйство свободного человека обрастало связанными с ним
или зависевшими от него хозяйствами маломощных и нуждавшихся в
защите и помощи людей как свободных, так и несвободных или полу­

свободных (вольноотпущенников). В известном смысле семья дает нам
в миниатюре картину варварского общества.
Семья в любой форме, большая или малая, представляла важней­
шую реальную социальную группу, в которую входил индивид. Но на­
ряду с семьей сохранялись и иные группы, строившиеся на родствен­

ной основе: пережиточные формы рода, патронимии, союзы, возникав­

шие вследствие брачных связей. В недрах этих родственных групп и
протекала прежде всего жизнедеятельность членов варварского обще­
ства. Карнальные связи играли огромную роль в обществе, еще не пе­
рестроившемся на классовой основе. Все основные жизненные соци­
,L1bHbIe отправлении членов этого общества были свизаны с принадлеж­

ностью их к кругу родства. Не включенный в карнальную группу инди­
вид был попросту немыслим.

Нариду с родственными коллективами существовали коллективы,

имевшие территориальную основу. К их числу принадлежала община.
Земледельческаи община, опиравшаися на коллективное землевладе­
ние, трансформировалась в соседскую общину

-

марку, представлив­

шую собой совокупность отдельных самостоятельных домохозиев. Гер­
манскаи община была внутренне противоречивым коллективом с ирко

выраженными центробежными тенденциями и антагонизмами. Тем не
менее роль ее как социальной структуры была очень значительна. Хотя
община и распределила участки и угодьи и, следовательно, оказывала

450

немалое влияние на хозяйственную деятельность входивших в нее вла­
дельцев, производственным единством она, конечно, не была. На наш

взгляд, необходимо подчеркнуть наличие внеэкономических связей
между соседями-общинниками, объединявшимися в силу общих инте­
ресов самозащиты и поддержания правопорядка, отправления культа и

празднеств. К территориа.i1ЬНЫМ группам относились также округа

-

сотни, области и т.п.

Члены дофеодального общества входили в этнические общности

-

племя, союз племен. В этой связи существенно отметить, что даже при
переходе к территориальному строю племенная общность не исчезала

в течение очень длительного периода. Она сохранялась не только в но­
менклатуре этнической принадлежности и в топонимике, но и в созна­

нии варваров. Самосознание их в большой мере оставалось племенным.
В самом деле, чем вызывалась необходимость фиксации обычного пра­
ва? Впервые она произошла у тех племен, которые, завоевав римские
провинции, переселились на их территорию. Возможность записи пер­
вых германских , в зависимости от племенной

принадлежности и от личного статуса 5З . Строго говоря, социальный статус
лица (исключая людей, занимавших пост на службе короля) был не лич­
ным, а наследственным. Быть знатным

453

-

нобилем, эделингом, эрлом,

хольдом, ярлом, херсиром, конунгом

-

или рядовым свободным

ком, фрилингом, ариманном, кэрлом, бондом

-

фран­

значило принадлежать

-

к определенному роду, вести свое происхождение от знатных предков

в одном случае и от незнатных, но свободных

в другом. Права чело­

-

века устанавливались на основании его происхождения, родословной.

Варвары проявляли напряженный интерес к генеалогиям и родовым

сказаниям. Это не просто естественный интерес к прошлому, он прежде
всего имел практическое значение. Знатный

-

это человек именитый,

прославленный благодаря своим предкам и сородичам. Следовательно,
в основе социального статуса лица лежал родовой статус. Личность и в

данном случае не мыслилась обособленно от группы, к которой она
органически принадлежала. Разграничение дофеодального общества на
знать, рядовых свободных и зависимых в известной мере условно, ибо
ни в среде знатных, ни в среде незнатных на самом деле не было равен­
ства. Были роды более или менее знатные; эти градации, подчас недо­
ступные взору исследователя, были вполне реальны и очевидны для

членов дофеодального общества, в котором существовала детально раз­

работанная шкала благородства и доблеС11и 54 . НалИ!"l'И't': в каждой из
«правд» более или менее че11КОЙ и еДИНОQбразНКDЙ ШКa:LIiЫ вергельдов не
должно вводить нас в заблуждение. Такое единооброоие было скорее
нормой, нежели осуществЛШlОСЬ на практике.. Хорошо известно, что
вира сплошь и рядом устаНa:lJлмалась в каждом отделш.ном случае не на

основе этой шкалы или не 1ГО1ШloКО на ее лишь ()СНОВе', а е учетом конк­

ретных условий и

ocOOeHH0€.1!'eK полmк:еНI!I!Я

ро;ца или семьи убитою и ее

взаимоотношений с семьеЙ~I: УJIa.НFIj)бардов

generositatem,

поЫlitЗilIеm JJCТSO'llae,

- secnndum qualitatem,
id est in angargatt1liJJungi 55 ; в средневе­

ковой Норвеrии существOJВшm особые QщенЩJlКИ, OIШJI'ICДелявшие разме­

ры вергел~ согласно ПРOlllСХOOlЩению mща 56 • у ислatJ:LЩeВ величина воз­
мещения устанавливалась,

&

хоце перегOlJЮРОВ между враждующими семь­

ями и при участии ПОСРeдlНИlШВ (о чем свидетельC1П!l;УЮТ и приведенная
выше формула клювы Ф соблюдении мира, и исландские poдoBьre

саги)57. При этом принималось во внимание и положение данного ли.а

в его собственном роде,

1160 и члены одного

рода не бьmи paBHoцeHHЫ~

Таким образом, верD'eЛI,Ц был скорее показателем индивидуалЫI0Й
оценки социального cт.mтyca члена данного рода, нежели простым при­

знаком принадле:жносТllf к социальному слою в целом (может быть, пра­

вильнее было бы сказarrь, что он бъm и тем, и другим). Вергельд, как и
другие возмещения,

-

не только компенсация за понесенный ущерб;

его уплата и получение были теснейшим образом связаны с сознанием
социального престижа семьи. Наряду с легко объяснимым стремлени­
ем потерпевшей стороны получить максимальное возмещение (как ма­
териализованный признак родовитости) мы можем обнаружить в ряде
случаев готовность и даже стремление представителей виновной в пра­

во нарушении стороны уплатить высокое возмещение. Таков принцип
«активной градации»

(Aktivstufung),

выражавшийся в том, что размеры

пеней устанавливались не по происхождению пострадавшего, а в зави­
симости от родовитости виновного, вследствие чего знатные лица дол­

жны были платить более высокие возмещения за совершенные ими

преступления 59 . Нечто подобное наблюдалось у скандинавов, когда не-

454

знатные предпочитали уплачивать повышенные возмешения постра­

давшим с тем, чтобы доказать свое благородное происхождение 6U .
В возмещениях и пенях, которыми «обменивались» варвары, нужно
видеть материальное выражение социальной оценки, даваемой ими са­

мим себе и другим. Самосознание рода или семьи нуждалось в обще­
ственном признании. ЭТОТ,момент необходимо учитывать при объясне­
нии необычайно высоких вергельдов и штрафов, фиксируемых в вар­

варских «правдах». В расчет брали не реальную платежеспособность
преступника, а статус людей и семей, которых эти возмешения должны

были охранять.

Самосознание представителя той или иной семьи опирал ось, есте­
ственно, не на одно лишь чувство принадлежности к ней и понимание

ее знатности, родовитости или полноправия. Самооценка связана и с
относительной оценкой, Т.е. с оценкой самого себя и своей группы по
отношению к другим социальным группам, с осознанием различий

между группой «Мы» И группами «Оню), «Другие». Социальные груп­
пы, не представлявшие разных классов общества и ни в коей мере не
совпадавшие с имущественными прослойками (наряду с богатыми
знатными были и небогатые; существовали зажиточные люди и среди
рядовых свободных и даже среди вольноотпущенников и полусвобод­
ных)61, опирались на ясное осознание разделявшей их социальной ди­
станции. Только учитывая это обстоятельство, можно правильно понять
«военную демократию,) варварских племен, не перенося на нее совер­

шенно чуждых тому обществу современных представлений о равенстве,

демократии и свободе.
Личная свобода, которой обладала основная масса членов дофео­
дального общества, первоначально представляла собой полноправие.
Но вместе с тем это полноправие не содержало представления о неогра­

ниченности правовых возможностей носителей свободы. Обладание
статусом свободного налагало ограничения не только в том смысле, что
реальным содержанием личной свободы была совокупность определен­
ных прав-обязанностей, но и постольку, поскольку человек данного

статуса должен бьш вести себя соответствующим образом, подобаюшим

его статусу и происхождению, и никак иначе.

Noblesse oblige ...

Людям дофеодального общества присуше обостренное чувство соци­

альной дистанции, связанное с постоянной оценкой самих себя отно­
сительно других и с оценкой этих других, Понятие знатности, родови­

тости всегда воспринималось как понятие относительное: А более ро­
довит, чем Б, род В знатнее рода Г, брак между представителями двух
семей считается достойным, так как обе семьи одинаково знатны, или

наоборот, брак нежелателен либо недопустим, будучи унизительным
для одной из сторон в силу ее более высокого происхождения, чем дру­

гой. В тех случаях, когда источники достаточно подробны и в особен­

ности когда их терминология отражает богатство понятий, употребля­
емых в этом обществе (как, например, у скандинавов), можно восста­
новить целую иерархию понятий большей или меньшей родовитости,

знатности, отношения к свободе.
В норвежских судебниках мы встречаем следующие обозначения

знатности:

konungborinn

(из рода конунгов),

455

lendr таог, lendborinn

(рож-

haulldr maor (человек, обладающий правом
hal1z rett), ooalborinn maor (рожденный с правом одаля), beztr

денный от лендрамана),

хольдов,

maor (лучший человек); обозначения полноправия и свободы: [иllи
borinn (обладающий полноправием от рождения) pegn, frials maor (сво­
бодный), arborinn, людей и в «незна­
чительности» «маленьких» людеЙ 63 • Могущественный человек благоро­
ден, богат друзьями, гостеприимен, смел, доблестен. Человек же не­
знатного происхождения .редко мог сравниться со знатным не только

своими богатствами, но и личными качествами. Дети знатных мужей,
рожденные от вольноотпущенников и рабынь, уступают в моральном

отношении своим братьям, матери которых были свободны. Никто не

предполагает, чтобы они могли обладать теми же доблестями, что и их
благородные сородичи.

Исландские источники

-

саги, записи обычного права

-

обнаружи­

вают богатую гамму определений знатности и свободы. Сознание соuи­
альной дистанuии столь развито, что она могла сушествовать даже в
пределах одного рода и одной семьи: сын мог приобрести большую ро­
довитость, чем его отец, и, наоборот, потомок мог деградировать по
сравнению с предком.

Повышенное внимание к установлению и соблюдению соuиальной
дистанuии отчетливо проявляется во всех народных «правдах,> В много­

численных и детализированных титулах о вергельдах, возмещениях и

всякого рода правах представителей разных слоев общества. Подобные

градаuии имеют для них исключительно важное значение. Ведь при их
помощи определялось положение в обществе каждой семьи, любого

индивида. Человек без статуса совершенно немыслим в дофеодальном
обществе; во всех случаях, когда статус неясен или неизвестен, его спе­
шат установить,

-

идет ли речь о живом или мертвом Llеловеке, об отце

незаконнорожденного ребенка или об иноплеменнике. Одним из тяже­
лейших наказаний в таком обществе было лишение статуса, Т.е. пора­
бощение свободного, лишение его права на возмещение, объявление
его вне закона. Такой человек полностью выпадал из системы статусов,

а следовательно, и социальных связей и, как уже упоминалось, вообше
переставал считаться человеческим существом.

Варварское право, по-видимому, не терпело никакой неопределен­

ности в вопросах, связанных с положением человека в обществе, ибо
неизвестно было, как надлежит относиться к такому человеку неясно­
го статуса. Стремлением исключить все подобные сомнительные случаи

и продиктована значительная часть содержания судебников. Так, на­
пример, проблемы социальной стратификации доминируют в англосак­

сонских «правдах». Условием ведения судебной тяжбы и вообще при­
менения судебника неизбежно являлось установление социального ста­
туса заинтересованных лиц, а равно и привлекаемых ими соприсяжни­

ков И свидетелей; ведь от их статуса зависело ведение процесса и все

действие права. Однако в «правдах» обычно не упоминается процедура
установления статуса (исключение, пожалуй, составляют случаи, когда
дело касалось чужаков), очевидно, он и так был известен УLlастникам
судебного собрания. И действительно, жители одного округа и даже

просто соплеменники должны были лично знать друг друга, знать про­
исхождение и обшественное положение всех людей, присутствовавших

на сходке 64 • Это значило, что вполне конкретные представления о соци-

457

альной дистанции, существовавшей между различными членами племе­
ни или жителями данной местности, постоянно присутствовали в их

сознании, были как бы неотъемлемой чертой их мышления.
С этим связан вопрос о понятии чести. В литературе многократно
подчеркивалось, что среди «истинно германских» доблестей честь зани­
мала особое место. Оставляя в стороне идеалистическую и национали­
стическую трактовку этого вопроса многими немецкими и скандинав­
скими историками, писавшими о древних германцах, нужно признать,
что в центре морального кодекса германцев, и в частности скандинавов

(ибо о них лучше известно из источников), стояли категории чести и

славы. Здесь было бы излишне и неуместно широко обсуждать эту осо­
бую проблему. Мы упомянули ее лишь постольку, поскольку она про­
ливает свет на интересующий нас вопрос об отношении личности и об­

щества в дофеодальный период. С понятием чести сталкивается и ис­
следователь варварских «правд»65.
Нет, конечно, никаких оснований видеть в обостренном чувстве

чести и в сознании моральной необходимости ее защищать какую-то
врожденную отличительную особенность германцев

-

то же самое можно

было бы найти и у других варварских народов в периоды переселений
и завоеваний, когда повышается их агрессивность и воинственность.

Это чувство чести, питавшееся как принадлежностью к роду, так и чув­
ством личного достоинства, являлось формой осознания индивидом сво­
ей личности. Конечно, это «родовая личность» И родовая честь, оскорбле­
ние, нанесенное одному человеку, ложилось пятном на всю его родню.

Но опять-таки неправильно было бы недооценивать в этом отноше­
нии и индивидуального момента: на данного индивида возлагалась обя­
занность очиститься от позора и тем самым защитить честь рода, семьи;

каждый член рода, заботясь о его чести, неизбежно должен был болез­
ненно реагировать на любые посягательства на свое личное достоин­

ство. Институт родовой, семейной чести был своеобразной школой вос­
питания чувства личного достоинства каждого его члена.

Вряд ли можно сомневаться в том, что повышенное чувство чести
культивировалось в первую очередь знатью. В этой среде родовые тради­
ции вообще держались гораздо дольше, чем среди рядовых свободных.
Таким образом, мы обнаруживаем основные детерминанты челове­
ческой личности в дофеодальном обществе. Первый

-

это социальная

структура в целом. В обществе, еще не расчлененном на антагонисти­
ческие классы, этот общий момент должен был играть чрезвычайно
большую роль в формировании индивида, большую, чем в классовом

обшестве. Дуализм земледельческой общины, коренившийся в проти­
воречии между коллективным и индивидуальным началами, неизбеж­

но должен был отражаться и на отношении личности и общества. С од­
ной стороны, можно говорить о подчинении индивида коллективу

-

племени, общине, роду, большой семье, об известной степени погло­
шенности его индивидуального сознания сознанием группы.

С другой стороны, однако, нужно помнить о господстве мелкого,
обособленного производства, об антагонизме, то и дело грозившем
вспыхнуть между родами и соседями,

-

в этих условиях человеку при­

ходилось полагаться прежде всего на свои собственные силы.

458

Нечего и говорить о том, что в аграрном обществе, основанном на
натуральном хозяйстве, существовало специфическое отношение чело­
века к природе: особенно тесная его с нею связь (Маркс отмечал, что

земля представляла для человека такого общества «неорганическое про­
должение его субъективности»). Полностью отдифференцировать себя
от своей естественной среды человек был не в состоянии не только в

раннее Средневековье, но и много позднее. Видимо, в той или иной
мере это общая черта ВСЯК0ГО доиндустриального общества. В таких ус­
ловиях личность получает некоторые черты, ОТЛИ'ffi1Oщие ее от лично­

сти, формирующейся в обществе городском или промышленном 66 •

Кроме того, НУЖН(i)' предположить, что в доклассовом обществе че­
ловеческая личность. еще не подверглась воздейетвию процесса «отчуж­

дения», которое в ТОЙ!ИЛИ иной мере характеризует человека в обществе

классовом и связано € общественным разделением труда. В дофеодаль­
!юм обществе человек бьш одновременно и «трудящимся субъектом», и,
воином, и членом НЩlЮдного собрания, и участником судебной сходки.

FI!одобное сочетание' в его лице различных оо.щес'ЫileННЫХ функций
было следствием еJL1iбой их дифферонцировЗlННОСТИ. Относительная
нерасчленеНFlОСТЬ,СОЦИальной деятеЛl/НОСТИ rtр'идавала личности опре­

деленную цельность.. Но эта многосторонность содержания обществен­
ной практикоИ! Ba~Bapa быЛЗI вместе с тсм' и Щj)IIIIЗНаком ее бедности и не­
развитости; Человеческая личность еще: не' была сконцентрирована в
самой себе;. как li)ыла распылена и ее.деяrrеJИIНОСТЬ.
Поэтому~то стмь важен был и вroРOlЙi ДС1rерминант личности в до­
феодальном; О.бщecrве

-

принадлежН(~с'F& ИFI!дJIвида к семье или' к роду

и при ПОср1Щстве этой орraнической, прynпы к определенному СОIЦиаль­

ному раЗI1ЯДУ. РаЗ!lИЧИЯ между обществе'IIШЫМИ слоями заключались,
конечно, не то:лыш в их юридических пр,иrmaкaх (в этом плане они про­
ецирую'ОСЛ а «правдах»

):

они шли глубже, постоянно проявляясь в их

материальЫiОМ положении, в быту, социальных навыках, обычаях, по

большей части ускользающих от Иl:следователя. Но если невычnенность
человеческой личности из социальной структуры (в той мере и форме,

в какой Э1"О наблюдается на даНJlОЙ стадии) можно, по-видимому, от­
нестИ! к специфическим условиям существования человека в доклассо­
вом ооществе, то обусловленность его положения социальным разря­

дом

-

через принадлежность к «малой группе»

-

не есть особенность

однorо лишь этого общества: ~ecь мы сталкиваемся с явлением более
УНИJleрсальным. Нужно только принимать во внимание характер и сте­
пень этой обусловленности. Лишь учитывая указанные моменты, мож­

но в какой-то мере при близиться к уяснению места человека в обще­
стве и тех возможностей, которые это общество создает для его разви­
тия 67 • Тем самым мы несколько ближе подходим к уяснению и самой
общественной структуры.

Изложенное, разумеется, не решает поставленных нами вопросов. Мы
хотели лишь наметить возможные пути их исследования и подчеркнуть

значение постановки проблемы .личность и общественная структура».
Если же попытаться подвести самые предварительные итоги уже

проделанной работы, то, по-видимому, можно было бы высказать сле­
дующие предположения.

459

В варварском обществе включение индивида в социальное целое

«

(C~I. «СаЛИ'lеская Правда,>. М.,

1950, стр. 56; К.А. Экхард - '.
Pactus Legis Sa1icae. Berlin, Frankfuгt, 1955, S. 343). Ср.: А. Heus/er. InstitLltiodes dCLltsc11en Privatrec11ts. 1. Leipzig, 1885, S. 76, ff. Ср.: J. Ва/оп. Ius Medii
Aevi, 3. Traite de Droit Sa1iqLle, t. 1. Nаmш, 1965, р. 557.
); Lex Sa1., LVIII.
)6 Ср.: J. Grimm. Deutsc11C Rес11tsа1tе11l1iiше!', 1. S. 91, 153.
17 Lex Sa1., XLIV.
" Су шествует предположение, 'lТО эти три первона'lальных проuесса были фик­
тивными, Т.е. носили 'IИСТО проаедурный характер. См.: G. WailZ. Das a1te Rec11t
deI' sа1isс11еп Fгапkеп, 1846, S. 145, 146. Г. Бруннер прелполагает сакральный ха­
рактер этой ПРОllедуры. См.: Н. Brunne/·. DeLltsche Rec11tsgescl1icl1te, 1. Leipzig,
1906, S. 146.
[9 ОБЫ'lай потрясания оружием - vарпаtас, восходящий еще к танитовским вре­
См.
пеп

менам, играл столь большую роль в скандинавских судебных порядках, 'lТО в
заселенных нор,чаНЮIМИ областях Англии административные округа ПО,lУ'lИЛИ
назнание wаерепtаkеs.
2"

Высказывалось преДПО.1Ожение, 'lТО щит БЫ,1 СИМВО.l0М (,властной судебной

451 к изданию Д.Н. Егорова «Lex Sa1ica,>.
Lcx Sa1., L, 3.
22 Lex Sa1., XLVI.
23 Е. Go/c/mal1l1. С11ГепеСГLldа. Stlldien ZLlm Tite1 58 der Lcx Sa1ica. - «DcLltsc11
гес1нliс11С Beitrage,). Hrsg. vоп К. Веуег1е, Bd. ХIII, H.I. Hcidc1berg, 1931.
lаlllИТЫ,>. C~l. прим.

2)

24

Р. 30М отме'lает, 'lТО истец проигрьшал ПРОllесс, если не употреблял требуе­

~lblX прав()м выражений и не при менял должным образо.\! ,.

30М прямо СНЯlынает Малбергскую глоссу ,.
New Ser., yol. 39, NQ 2, 1937, р. 283-284. Ср.: С. von Schwerin. Dег Gcist des altgcrтапisсhсп Rechts - «Gспnапisсhе WiсdегсгstеIll1пg.>. Hrsg. УОП Н. Nollall. Hcidclbcrg, 1926, S. 222.
27 J. Huizinga. Нот о LlIdепs. А Sttldy ofthe Play Еlетепt iп Сн1tt1гс. Lопdоп, 1949,
р. 78, ff.
2К IIr Aethelred, 13, 2: «И ТОl' приговор пусть имеет СИ.1У, который тэны едино­
2(,

душно постановили; а если они спорят (между собой), то пусть имеет силу тот
приговор, за который высказ.
58; Fгоstаtl1iпgs-lоу, IX, 1.
292: «Передача собственности,

произведеннан в церкви, в хар­

чевне или на корабле с полным экипажем и наСТО,lЬКО Д.1ИННОМ, что его назы­

вают по числу скамей (для гребцов), имеет такую же силу, как если бы ее про­
извели

H, т.

26. Кафедра истории. Калинин, 1962.
Lex Rib., 31, 3,4; 61, 2. См.: Н. Brunner. DeLltschc Rec11tsgesci1ichte, 1, S. 387,
If. 281; R. Schroder, Е. v. KiinjJberg. LehrbLlc11 der dClltsc11en Rec11tsgesci1ic11te. 6. ALlfl.
Ber1in LlПd Leipzig, 1929, S. 249, [[.
54 См. Lex Baillv., 11, Г,1ава ХХ: «О родах (genea10giae), именуемых HlIosi, T1lrozza,
Sagana, Habi1inga, Aennion: они - первые после Агило.1Ьфингов, происходят из
53

герцогского рода, двойную им полагаем мы '!есть, а посе~у взимать [и~1 виру
Д!JОЙНУЮ. За Агилольфинга же до герцога взимать виру вчетверо, ибо они

-

выс­

шие князья между ваиЙ ... Герцог же, который предводительствует в народе, все­
гда [бывает] и ДО.lжен быть из рода Агилольфингов. И в силу того. '!то он

- гер­
цог, воздавать ему большую '!есть, нежели про'!им родичам его; посе~у прибав­
лять третью часть сверх того, '!то платится за его роди'!еЙ.>.
55
5(,

57

Ro, 11, 14,48,74,75,141,378.
Landslov. IV, 12.
Ср. Lex Saxoll, ХХ. Нобиль, виновный

В продаже нобиля за пределы страны,

в случае его возвращения, должен дать ему компенсанию «в таком размере, ко­

торый сможет его удовлетворить.>.
5' У варваров существовали, кроме того, еще и возрастные классы: в зависимо­

сти от возраста изменялся размер виры. Так было, например, у готов

(Lex WisiAntiqlla, VIlI, 4, 16).
59 Lex SaxOll, XXXVI: «нобиль за кражу платит 12 солидов, свободный- 6, лит - 4
солида.>, Capit Saxon, 111; «угодно было всем caKca~!, '!тобы в тех случаях, ког­
да франки должны платить по закону 15 сол., саксы из рода нобилей П.lатят 12,
свободные - 5, литы - 4.>; Capit, de partibus Saxoll, XIX: за несвоевременное
крещение младею\а штрафы нобиля 120 солидов, С!Jободного - 60 и лита - 30
солидов; ibid., ХХ: за нарушение бра'!ных запретов штрафы нобилей - 60 СО.1.,
свободных - 30, литов - 15 сол.
gоthОГLIШ

6u

Из грамот Сен-Галленского картулярия явствует, что знатные лина приобре­

тали право выкупа своей земли, подаренной аббатству, за гораздо более IJЫСО-

465

кую плату, чем мелкие собственники, иногда даже за сумму, равную по вели­

чине их вергельду. См.: Е.д. Романова. Прекарий на землях Сен-Галленского
аббатства в YIlI-IХ вв. - (,Средние века,>, вып. ХУ, 1959, стр. 71-72.
6' Согласно «Фризской Правде», были свободные люди, впадавшие влитскую

зависимость от нобилей, свободных и даже от литов. См.:

Lex Fris., XI, § 1.

Ср.

там же,

1, 21.
62 Pactlls 1egis
mcdiocris).

63

XIY, 6-11 (minot1idus,

mсdiаПLlS);

А.я. Гуревич. Норвежские бонды в Х1-Хll вв.

1964,
6j

А1аm.,

стр.

(ll). -

Lex

Вшg.,

Il, 2

(miпог,

«Средние века,>, вып.

26,

6-7.

Нередко для подтверждения своего статуса требовалось перечислить ряд пред­

ков. Так, ХОЛЬДО.\I-одальманом в Норвегии считался человек, три или даже пять
поколений предков которого владели родовой землей, и при доказательстве в

суде прав на оспаривае.\lое владение необходимо было перечислить этих пред­
ков. Согласно законам

XIll

В., земе,1ЬНЫЙ собственник был обязан перечислить

всех предков, обладавших правом одаля, вплоть до языческих времен (букваль­
но

-

(,когда хоронили в курганах,»

6; См., например,

Lex

(Lапds10v,

YI, 16,1; (, ... ti111atlgooa1s at tclia ... »).

5а1., ХХХ: О словесных оскорблениях. Свободный, на­

звавший другого ('уродом,>, (,грязным,>, (,зайцем,> или ('волком'> или обвинивший

че,lОвека в том, что он бросил в сражении свой шит, и не доказавший этого, уп­

лачивает возмешение. Любопытно не только то, что подобные клички и инвек­
тивы казались свободным франкам наиболее затрагивавшими их честь воинов
и храбрецов, но и ТО, что в этом перечне за ряд оскорбительных выражений
назначалось одно и то же возмешение

- 15

солидов; очевидно, дать обобщен­

ную норму составители судебника были не в состоянии!
66

Высказывал ось мнение, что средневековый человек вследствие ограниченно­

сти средств ориентации в мире отличался повышенной нервной возбудимос­
тью, неустойчивостью психики, (,визуальной отсталостью» (преобладанием С,1У­
ховых и осязательных восприятий над зрительньши) с рядом вытекавших отсю­

да важных ПОС,1едствиЙ. См. работы Л. Февра, Й. Хейзинги, М. Блока, Р. Ман­
дру, З. Барбу (м. Вlocll.

La 50ciete teoda1e. Уо1. 1-2. Paris, 1939-1940; L. Febv,·e.
Lc pl"obli:me de l'iпсгоузпсе au XYle sii:cle. La ге1igiоп de Rabe1ais. Paris, 1947;
J. HlIizinga. Le dесliп dtl Моуеl1 age. PaJ'is, 1932; R. Mand,·oll. 111trodtlcti0l1 а 1а
Fгапсе mоdегпе (1500-1640). Essai de psycl1010gie i1istoriqLle, Рагis, 1961; Z. Barbll.
Problcms of histol"ica1 psyc1101ogy, New Yoгk, 1960). Многие из этих предположе­
ний кажутся правдоподобными, но они нуждаются во всесторонней проверке;
пока что они не обоснованы достаточно широкими исследованиями источни­

ков, самая методика подобного исследования еще не разработана. По нашему
убеждению, в настоящее время пора перейти от общих рассуждений о психо­
логии ,1юдей минувших эпох и более или менее остроумных догадок к развед­

ке в области прие~юв изучения исторических памятников, приемов, которые
могли бы привести к получению относите,1ЬНО объективных результатов.
67

В плане изучения отношения личности к дофеодальному обществу было бы

веСЬ.\lа существенно исследовать вопрос о переходе варваров от язычества к

христианству. Смена ре,1ИГИИ была тесно связана с переходом от варварства к
цивилизации, следовательно, и с разложением доклассовой социальной струк­

туры. Прежде всего остается неясным, происходила ли замена языческих веро­
ваний христианскими индивидуально или КОЛ,1ективно. Смена культа, несом­
ненно, носила характер общественный. Но поскольку культ и вера переплета­
лись, то можно предположить, что и сдвиги в сознании, сопровождавшие пе­
ре.\lены в религиозных верованиях и сопровождавшиеся ими, навязывались

индивиду коллективом. Конечно, могли иметь место и случаи индивидуального

выбора верований, но скорее всего первенствующую роль здесь играло подчи­
нение авторитету вождя и знати, решавших, придерживаться ли им веры пред-

466

ков или принять христианство. Собственно, и отказ принять новую религию и
приверженность язычеству после официального крещения племени (о чем сви­
детельствуют и «правды») обусловливались не личными убеждениями, а силою
традиции, Т.е. опять-таки социальным конформизмом. Религиозное и полити­

ческое устройство варварского общества были неразрывно связаны и в равной
мере исключали индивидуальное поведение человека. Важно, однако, понять
характер духовного кризиса, 'который возникал при перемене религии и кото­

рый мог стать содержанием индивидуального сознания (см.
Adaptacja-synkгetyzm-mediwalizacja.
6S

S. Piekarczyk.
- «ElIhemcr». 1964, NQ 1, 2, 4).

НО не исключена возможность того, что и в результате всестороннего (на­

сколько это допускает имеющийся материал) изучения проблемы «индивид и
общество» применительно к дофеодальному периоду мы не получим ответа,
который ясно обнаружил бы специфические черты человеческого сознания и

поведения в этом обществе. Не окажется ли, что во всех доиндустриальных об­
ществах (во всяком случае, в достаточной мере архаичных) будут вновь и вновь
обнаруживаться приблизительно сходные структуры сознания, формы поведе­
ния, способы включения индивида в социальное целое?

Список сокращений
ANF - Aгkiv [ог noгdisk filologi.
В - W Birch. Cartlllaгillm Saxonicllm. Vol. I-Ш. Londoll, 18851893.
ВJS - TI1e Bгitish Jошпаl of Sociology.
Е - J. Earle. А Handbook of the Landcl1arteгs and Otl1cг Saxonic
DocLlments. Londoll, 1888.
EHR - Ellglish Historical Review.
EcHR - The Economic Нistory Review.
GA - Die Gesetze deг Allgelsachsen. Hrsg. уоп F. Licbermann.
Bd. 1-111. Halle а. Saale, 1898-1903.
KHL - КlIltшhistогisk leksikon [ог Ilordisk middelaldcr.
M.L.L. - Maglllls Lagaboeters Landslov. - Norges gamle Love
il1dtil 1387. Bd. 11. Christiania, 1848.
Т-В. Tho/pe. Diplomatarillm Anglicllm. London, 1865.
TRHS - Transactiol1s oftl1e Royal Historical Society.
ВИ - Вопросы истории.
ВФ - Вопросы философии.
ИН - Исторические науки.
НДВШ - Научные доклады высшей школы.
СВ - Средние века.
СС - Скандинавский сборник.
СЭ - Советская этнография.

467

Содержание
Почему я скандинавист? Опыт субъективного осмысления некоторых
тенденций развития современного исторического знания

................ 5

«3дда» и сага ......................................................................................... 13
Предисловие

........................................................................... 15

I. «Эдда» ................................................................................... 18
Героический эпос, миф и ритуал ............................................. 18
О природе героического в поэзии германских народов ............ 31
Герои и мир вещей ................................................................. 52
О природе комического в «Старшей Эдде» ............................... 62
II. Сага ..................................................................................... 77
Сага как феномен исландской культуры ................................. 77
Сага и эпос ........................................................................... 80
Стиль и композиция саги .................................................... 100
«Сага о Гисли». Опыт анализа .............................................. 122
Послесловие

........................................................................... 137
.............................................................................. 147
Переводы древнеисландск.их памятников на русский язык .... 147
Сокращения .......................................................................... 150

Литература

Норвежское общество в раннее Средневековье ......................................... 151
Введение. Проблема, источники

.......................................... 153

Глава первая. Архаические формы землевладения
и семейной организаuии

...................................................... 177

Большая семья и одаль

................................................................ 179
Крестьянские общности. Об шина ......................................... 201
Несколько обших замечаний ...................................................... 223
Глава вторая. Норвежское общество в

XI

и ХН веках

.......... 255

Имущественный состав бондов

.................................................. 259
Хольды и бонды ................................................................... 269
«Могучие бонды» И знать ............................................................ 289
Глава третья. Мифо-поэтический образ древнего
скандинавского общества

..................................................... 323

«Эдда» и право

............................................................................. 325
Тгiрш1itiо Cllristialla - Tгipartitio scalldillavica. Опыт сравнения
двух средневековых «социологических схем» .......................... 338
Заключение

........................................................................... 361
.................................................... 366
Список сокращений ............................................................. 367
Uитированные источники

468

Скандинавский феодализм .. .................................................................. 369
о некоторых особенностях норвежского феодализма .........

371

Англосаксонский фолькленд и древненорвежский одаль.
Опыт сравнительной характеристики дофеодальных форм

землевладения

.................................................................................. 385

Богатство и дарение у скандинавов в раннее средневековье.
Некоторые нерешенные проблемы социальной структуры

дофеодального обшества ..................................................................
Индивид и общество в варварских государствах

Список сокращений

41 О

................. 431

............................................................. 467

Научное издание

Арон Яковлевич Гуревич

Избранные труды.
Норвежское общество

Главный редактор т.Н. Пескова
Корректор П.М. Аркадьев
Компьютерная верстка О.А Зотов
Художник ПЛ. Ефремов

Гарнитура Newton. Формат 60х90 1/16. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Усл. печ. л.
Уч.-изд. л.

35,3.

Тираж

Подписано в печать
Отпечатано в

]07014,

000

29.

экз. Зак.

12 февраля 2009

N2 18.
года.

"Издательство МБА"

Москва,ул. Рубцовско-Дворцовая,Д.

000
14]070,

1000

2

"Традиция"

Московская область, г. Королев, ул. К.Маркса, д.3 оф.

Для оптовых и мелкооптовых заказов тел.:
Е-шаi]:

trad@podlipki.rtl

8-926-814-37-62

51