Все, что у меня есть, чтобы сделать вас счастливее [Виктория Олисова] (fb2) читать онлайн

Виктория Олисова Все, что у меня есть, чтобы сделать вас счастливее

ПРЕДИСЛОВИЕ

Все, что у меня есть, чтобы сделать вас счастливее — небольшая книжечка для людей, которые устали от повседневной суеты, от забот, от работы, учебе в школе или университете. Однако я не буду говорить о том, как с этим справиться, потому что это пособие не по психологии. Эту книгу я намеренно не ставлю в категорию детских, потому что думаю, что она вполне может заинтересовать и взрослого человека.

Людям нужно дарить счастье. Каждый человек создает это счастье по-разному. Вы, дочитав до этого момента и взяв книгу с полки, уже сделали чуточку счастливее меня. Я распечатала 1000 экземпляров на своем собственном принтере, раскрашивала картинки на каждом из них с надеждой на то, что эти небольшие рассказы заставят хоть одного человека улыбнуться. Все иллюстрации выполнены мной и моими любимыми друзьями, которые не отказали мне в помощи. Их имена вы можете увидеть в конце этой книги. Раскрою вам секрет: эти рассказы были написаны не для того, чтобы пустить их в печать. На протяжении нескольких лет я участвовала в литературных конкурсах и оставила свои рассказы на память. Буквально вчера я задалась вопросом: «А что я могу сделать сейчас, чтобы сделать людей счастливее?» Так и появилась эта книга.

Посвящаю это всем людям на земле, которые делают добро.

ОРАНЖЕВЫЙ СВИТЕР

Я помню мамины рыжие волосы. Когда я был маленьким, я постоянно спрашивал у нее: "Почему у тебя рыжие волосы?". Но никогда не слышал ответа. Я всем говорил, что моя мама самая красивая на свете.

Вечерами сидел у нее на коленках около батареи, смотрел в окно и пытался согреться. Это была поздняя зима. Февраль…

Мои друзья играли в снежки, катались на коньках, наслаждаясь последними деньками зимы, а мне как-то не хотелось этой суеты… Мы с мамой оба были заняты: она вязала, а я следил за тем, как в её руках появляются аккуратные узоры.

"Сюда, потом сюда, здесь, нитку вперёд на спицу."

Я пытался запомнить этот, казалось бы, бесконечный ряд петелек, но постоянно сбивался. Клубок оранжевых ниток становился все меньше и меньше. Мама вязала мне свитер, о котором я мечтал. Но мечтал не потому что такой был у всех и даже не потому что холодно. Я мечтал, потому что мама мечтала связать мне его. Она с трепетом рассказывала мне про какие-то накиды, лицевые, изнаночные и я ничего не понимал кроме того, что она была счастлива.

Мы могли так сидеть очень долго. Даже в полной тишине.

В квартире резко и неприятно запахло. Я поначалу подумал, что мама передержала на плите наш ужин, но этот запах я чувствовал впервые и даже не мог понять, на что он был похож. Треск. Искры. Мама бросила на пол спицы, схватила меня насколько это можно быстро и рванула прямо к двери. Я не понимал, что происходит. Пока мы выбегали, я краем глаза увидел в кухне настоящий пожар. Это был первый раз, когда я увидел пожар. Огромное пламя расстилалось около плиты. Штора загорелась, за ней занавески…Я крепко-крепко зажмурил глаза от ужаса. Я испугался. И мама испугалась. Когда я открыл глаза, мы стояли уже на улице. Пожарные выясняли с мамой возможную причину возгорания.

Забыла выключить плиту.

Люди, столпившиеся около дома, чтобы поглазеть на пожар, торопили спасателей.

Неужели, — думал я, — своими криками они помогают пожарным?

Люди ахали и охали, некоторые женщины кричали, прикрывая руками рты. Страшно.

Из нашего окна шёл чёрный густой дым. Мама пыталась меня успокоить, но, кажется, я был спокоен. Только переживал за маму.

Она плакала.

— Свитер.. — пронеслось неотчетливое мамино словечко после долгого молчания.

Это я запомнил на всю жизнь.

С нами провели беседу по пожарной безопасности. Кроме забытой включённой плиты, в квартире была ужасная проводка и спасти все было просто невозможно.

Квартира сгорела. Мы переехали, и всё наладилось.

После этой истории я тушил все. Я тушил свечку, тушил окурки на улице, выключал газ, тушил костры. И дотушился до дома. Я вырос и стал пожарником.

Однажды я пришёл к маме в пожарном костюме и принёс ей тот самый оранжевый свитер… Только уже перевязанный. По памяти. Я пытался сделать его таким же, как и тридцать лет назад.

"Сюда, потом сюда, здесь, нитку вперёд на спицу…"

И мама улыбнулась, такой же улыбкой, как и тридцать лет назад.

Вот мне исполняется 50. Мамы уже нет в живых. Я все также работаю пожарником, каждый день спасаю сотни людей, и под свой пожарный костюм всегда надеваю тот самый мамин оранжевый свитер.

Мама всегда говорила береги себя и не забывай сберечь тех, кому ты можешь помочь.

В ГОСТЯХ У ВОЛШЕБНИЦЫ ГАЛИНЫ

Моя бабушка Галя — учительница литературы. У нас дома есть ее собственная небольшая библиотека. Бабушка так гордится книгами, что каждый гость, бывавший у нас, наизусть знает одну очень интересную обложку фиолетово-зеленого цвета. Эта книга, которую бабушка показывает всем снаружи, но никогда не рассказывает, о чем она. На полках у нее много старых изданий, и всегда, когда мама хочет выкинуть их, бабуля говорит: “Беря в руки старую книгу, которая была опубликована еще при жизни писателя, ты погружаешься в мир и время созданного творения, что благородно ведет тебя к познанию твоих корней, твоих истоков, к познанию твоей истории.” Мне всегда казалось, что бабушка знает что-то такое, чего не знает никто из нас. Я не скажу, что она была волшебницей, но она точно не была обычным человеком, иначе как объяснить ее везение в самых простых вещах вроде вчерашней выигрышной лотерее или в позавчерашнем ужине с начальством. Правда в моем классе так не считали. Когда она читала сказку, мои одноклассники хихикали над ее выражением лица. Ее не слушали, все занимались своими делами, и очень часто из-за шума бабушку не было слышно. Мне было неприятно всякий раз, когда с бабушкой так поступали. Она ничего им не говорила, а класс и был этому рад. В один день на уроке литературы я решительно встал и сказал:

— Это моя бабушка. Вам так трудно проявить уважение к взрослому человеку? Книги — это же жизнь. Почему вы никогда не читаете их? Почему вы не хотите принимать помощь, когда вам читают их?

Бабуля посмотрела на меня очень рассерженными глазами оттого, что я заговорил с бестактными людьми, но я видел, что ей было приятно слышать то, о чем я говорю.

Главарь нашего класса Федя Окунев громко рассмеялся и сказал:

— Мишка! Да кому нужны твои книжки! У нас завтра матч по футболу, а ты мне про свои книжки говоришь. Твои книжки хоть мяч пинать умеют? А на воротах стоять? Может тогда завтра на турнире с собой их возьмешь, выиграешь сразу же.

Весь класс рассмеялся.

— Возьму.

Прозвенел звонок. Я поцеловал бабушку, схватил портфель и быстро побежал домой. Я зашел в библиотеку бабушки, откопал на полках бумажный квадратик с буквой и принялся долго и упорно искать книжку для самых начинающих игроков. Прострел, подсечка, аут, угловой, бисиклета, навес…. Столько терминов. Да и кто бы мог подумать, что автобус это не только транспорт, но и футбольная тактика, при которой важнее всего не дать забить сопернику, то есть “поставить у ворот автобус”. Рано утром следующего дня я достал с чердака мяч, взял три книги и принялся за практику. Там было подробно описано, как мяч нужно правильно пинать и как уклоняться от нападающего. В руках у меня книга, в ногах мяч. Глаза сначала в книгу, потом на ноги, потом снова в книгу и снова на ноги. Я бегу и забиваю. Пока самому себе.

Вечером был турнир. На улице было очень шумно, болельщики поддерживали свои команды. А меня пришла поддержать бабуля. Я давно не видел, чтоб она так широко улыбалась. И ведь я даже не знал, отчего ей так хорошо.

— Эй, книжкочитатель, готов принимать поражение?

Спросил у меня Федя, слегка толкнув плечом.

Я промолчал и просто улыбнулся.

Перед игрой я узнал у всех участников моей команды их сильные стороны (так было написано в книге) и расставил всех так, чтобы эти сильные стороны могли помочь в игре всей команде.

Свисток. Мяч где-то посредине поля. Мой напарник отбивает мяч у Феди. Я около ворот противника. Меня закрывают. Мяч приходит ко мне. Товарищи по команде машут мне руками, делают зигзагообразные рывки, просят мяч. Но я не спешу, я выжидаю, хочу избрать наилучшее направление атаки. Я обхожу Витьку и отдаю пас своим. Обхожу Федю, мне пасуют и я… Забиваю свой первый в жизни гол. Бабушка кричит: “Молодец, Миша!”Федя не понимает, что происходит. Он ругает свою команду и пытается найти нарушения у нашей.

Второй тур. Я не жду паса, я иду к Феде отбирать мяч. Отобрал, забил издалека. Играем час. Счёт пять/шесть в нашу пользу. Решающий.

Я забиваю. Весь двор начинает кричать моё имя, радоваться за мою победу. Я забываю обо всем на свете и бегу к бабушке. Она стоит и также широко улыбается, как и в начале матча, только слезы на глазах, от счастья наверное.

Федя Окунев очень злой и грустный. Он же всегда был самым главным футболистом двора, которого никто никогда не мог победить. На следующий день бабушку слушали все. На самом деле все было не так просто. У меня не было желания проучить Федьку или стать главным футболистом двора. Я понимал, что футбол — не моё. Мне не нравится этим заниматься, да и Федя играет в сто раз лучше меня. Я просто хотел показать ему, на что способны книги.

Можно выучить весь мир, читая книги. Научиться делать все, что ты захочешь, читая книги. Можно научиться жить. Я тогда понял, что было необычного в моей бабушке, когда я чуть ли не стал думать, что она волшебница. Моя бабушка просто знает, на что способны книги. Теперь и я тот самый волшебник.

Волшебником я стал не один. И Федя стал волшебником. Мы сдружились с ним, я подарил ему те самые три книги, которые помогли мне выиграть в матче. И что самое забавное, сейчас Федька — мой самый лучший друг. Мы уже взрослые, нам сейчас по тридцать лет, и мы со смехом вспоминаем ту детскую футбольную историю, которая нас обоих научила жить. Меня — что никогда не поздно исправить свои ошибки, его — что книги это самое драгоценное сокровище.

“Бабушка Галя была бы очень рада увидеть, как мы оба изменились.” — сказал Федя. “Она видит, бабушка все видит.” — ответил я, и по моим щекам потекли слезы. Мы с Федей, вернее уже сказать, с Фёдором Александровичем, доделали бабушкину библиотеку. Оставили те же самые старые экземпляры, те же полки с бумажными квадратиками, но перевезли в другое здание. Починили старые стулья, сделали читательный зал, красиво украсили лестницу

второго этажа. На открытии библиотеки было очень много людей, она называлась “В гостях у волшебницы Галины.”

Может кому-то показаться, что оно длинное и глупое, но мы с Федей чувствовали, что по-другому она называться просто не может. На торжественном открытии прозвучали строчки, которые мы нашли на последней странице фиолетово-зелёной книги

«Читайте докторов чудесных Куприна,

Которые десятки ног и тысячи сердец спасают.

И если в чьей-то жизни кутерьма,

Конец трагический началом заменяют.

Читайте письма Лихачевские о доброте,

Останетесь один однажды,

Тогда в морозной полуночной тьме

Захочется читать все сразу,

дважды…»

Оказывается, та самая фиолетово-зелёная книга была книгой бабушки про нашу футбольную историю.

У МЕНЯ ДОМА ЖИВЕТ АМУРСКИЙ ТИГР

"Это он пока маленький — милый и безобидный, умещается в ладошку и мурлыкает, как кошка, а когда вырастет, станет самым настоящим и даже опасным хищником на всем белом свете!", — говорили мне родители, когда я каждые выходные, приходя в зоопарк, просил себе домой полосатого амурского тигренка.

Однако предела у моей фантазии не было никогда и я представил себе как бы это существо уживалось со мной в одной квартире. Вставали бы с ним рано утром и шли гулять. Только представьте себе: иду по улице с тигром в пять раз больше меня, все соседи разбегаются от страха в разные стороны, а тигр как оскалит зубы, да как зарычит. Все в школе меня бояться будут! Побояться обидеть! Потом с Витькой футбол пойдем гонять и тигра с собой возьмём, научим его в кольцо кидать, да пас давать хозяину, вырастим из него настоящего футболиста! Где-то я читал, что ему мясо много нужно, килограмма три-четыре точно за раз съедает. Сходим в магазин, дам ему в зубы, пусть сам свою еду несет, мне тяжело. Потом придем, я ему около кровати постелю, будем мультики смотреть и в компьютер играть. Думаю, со мной он точно никогда бы не соскучился!

Всё-таки маленькие тигрята быстро растут и превращаются во взрослых тигров. Сложно мне с ним будет в будущем. А Амурских у

нас и так мало. Пусть они живут в своем доме — в лесу, там, где им нравится. Главное, чтобы люди их не убивали.

Они же украшение нашей дальневосточной тайги, это же самое красивое животное в мире! Хорошо, что сейчас эти прекрасные животные находятся под защитой закона и их популяция только увеличивается! Я не могу себе представить наш Дальний Восток без этих красавцев — амурских тигров.

ТИГРЫ ТОЖЕ УМЕЮТ ЛЮБИТЬ

Это было давным — давно, когда многое на нашем свете было по-другому, когда от рук браконьеров ежегодно гибли амурские тигры, когда из-за бесконтрольного отстрела этих животных их популяция уменьшалась.

Жили были Тигр Аксель с тигрицей Умкой. Жили так дружно и счастливо, что мог позавидовать каждый человек. Прогулки по лесу, беседы о хорошем, совместная охота — все то, что окружало жизнь молодой пары. Время, проведённое вместе, пробегало незаметно. Умка стала для Акселя больше, чем просто подруга. Он оберегал тигрицу, переживал за нее, любил. Но и Умка не была к нему равнодушна. Если посреди ночи Аксель уходил на поиски добычи, она вслушивалась, не попал ли он в беду, не зовет ли ее на помощь? Бывало, они просто лежали в объятиях друг друга; Умка много болтала, спрашивала у тигра, что он видел на охоте, а, услышав ответ, долго хохотала и удивлялась его историям. Ее поведение у Акселя вызывало улыбку, несмотря на то, что он, как дикий зверь, в большинстве своем, старался скрывать свои эмоции. С ней тигр был по-настоящему счастлив. Им обоим было так спокойно и сладостно, как никогда не было ни у одного из них прежде.

Шли минуты, дни, недели. Они поняли, что пора создавать семью. Тигрица родила на свет прекрасного детёныша. Малыша назвали Тимкой. Умка стала самой самоотверженной матерью, а Аксель самым заботливым отцом. Он старательно охотился и добычу поедал в малой мере. Пообедал раз-другой, а остальное намеренно оставлял своей семье. Так и проходили их дни: тигрица возилась с Тимкой, обучала его тому, что необходимо для выживания, а Аксель ходил в глубь леса за добычей. Однажды ночью Аксель пошел на охоту. Когда забрался он в чащу, добыча была совсем рядом, но тигр не стал спешить, заметил чужеродный запах в своем лесу. Это был запах человека. Тогда он забыл о добыче. Аксель испугался, никогда прежде у него не было схватки с ним. "Как же позвать на помощь Умку? Что же делать?" — раздавалось в голове тигра. Он принял решение с осторожностью подбираться все ближе и ближе к своему дому. Аксель оглядывался и чувствовал не прекращаемые сзади шаги человека. Он

приблизился к месту нахождения Умки и принялся защищать себя от опасности. Тигр, как кошка, подбежал к кусту, где должен лежать человек. "Точно, вот он! Вот этот браконьер, преследовавший меня всю дорогу!" — подумал тигр. Аксель тянул время, заигрывал с человеком, изредка стонал, чтоб Умка смогла услышать его, старался отвлечь его внимание, но на минуту не останавливался, потому что понимал: одна остановка его тела и человек сразу сможет начать схватку. Он прыгал ближе к охотнику, то отпрыгивал дальше, ложился и, смотря на него, качал из стороны в сторону своим громадным хвостом. Вместе они подходили все ближе и ближе к дому. Умка услышала зов Акселя. Она поняла, что ему угрожает опасность, уложила спать Тимку и побежала на помощь, чтобы окружить соперника. Умка оказалась сзади человека, а Аксель спереди. Всё это продолжалось до тех пор, пока охотник, по обычаю, не крикнул презрительно тигру: — Принимай мое копье. Аксель издал громкий жалобный вой, увидев оружие, которое в десятки раз сильнее любой стаи тигров. "Умка, беги!" Играться больше времени не было, браконьер повернется назад — пострадает Умка, вперед — Аксель. В то же мгновение тигр бросился на охотника и, встретив копье, зажал его крепко в зубах. Тимка проснулся и, оглянувшись, не увидев никого рядом с собой, решил бежать по следам матери. Тут, с нечеловеческой силой, охотник повернул свое копье и просунул его Акселю прямо в горло и тигр упал мертвый на землю. — Аксель…. Нет…. Аксель… Тигрица со всех сил набросилась сзади на человека, вцепилась в его шею, пытаясь выхватить копье зубами. Человек громко закричал от боли, но копье по-прежнему оставалось у него в руках. — Тимка, Тимка, беги отсюда, беги! — воскликнула Умка, увидев малыша. Тигрица понимала, что ей уже не спастись и дала понять тигренышу, что ему придется выживать самому, самому учиться охотиться, самому учиться жить. "Береги себя, Тимка!" — виднелось в глазах у тигрицы. Такова она материнская любовь, один взгляд способен дать понять многое. Размер материнской любви невозможно измерить, это огромная сила, движущая всем живым на планете. Тигренок Тимка пустил слезу, но навсегда запомнил этот отважный взгляд умирающей матери. Он быстро убежал. Браконьер повернулся так, что копье у Умки оказалось прямо в сердце. Тимка, еще такой маленький, еще не все в этом мире понимающий, остался совсем один. Умка не успела приучить его к самостоятельной жизни в тайге, а Аксель не успел даже научить охотиться. Но они успели дать ему самое главное, дать любовь и заботу, показать, что в семье жить гораздо легче, что обретая семью, тебе обеспечена счастливая жизнь на долгие годы, и что хорошая семья — это дом, в котором все друг друга уважают, ценят и ждут. Малыш не

растерялся, он каждый день бродил по лесу и с огромной долей любопытства наблюдал за теми животными, в которых он не чувствовал опасности. Тимка наблюдал за природой, он помечал для себя, что съедобно, а что нет; где нужно быть осторожным, а где это вовсе необязательно. Тигренок был в тайге совсем один, но он не привыкал к этому, а старался заводить новых друзей. Тимка сам себя воспитывал.

Когда он вырос, он тоже обрел семью. Обрел семью, которая спасла его от одиночества, подарила безграничную любовь и поддержку. Тимка со своей тигрицей был счастлив также, как когда-то были счастливы его родители. Тигры — дикие животные, но они нуждаются в семье, любви и заботе, так же как и все люди. Радует, что теперь тигры находятся под защитой закона, их популяция только увеличивается и никому не приходится расставаться со своей семьей, со своими самыми близкими в мире людьми.

ЗЕМНОЙ АД ДЛЯ АНГЕЛА

“Как-то раз на уроке истории нам показали очень страшный фильм. Мы с моей одноклассницей руками прикрывали глаза, поднимали брови трагическими запятыми и закрывали уши каждый раз, когда из колонок компьютера раздавался боевой оглушающий выстрел. Я поделилась эмоциями о фильме со своим дедушкой, своими горькими недоумениями о том, откуда в людях было столько жестокости? Может быть, они были под гипнозом? Может быть, их никто не научил, как нужно дружить, не сказал, какой великой ценой обладает человеческая жизнь?

— Не знаю, — задумчиво ответил дедушка. — Давай я расскажу тебе про зеленую реку. А ты суди сама…

Однажды давным-давно светило яркое апрельское солнце. Весна. Пели птицы, под окнами мяукали коты в ожидании чего-нибудь вкусненького. Все говорили, что эти коты бездомные, но деревенские бабушки кормили их, как своих родных. Ставили мисочки с супами, с рожками, с курицей около подъездов. Коты ходили жирные-жирные, сытые вдоволь. Один мальчик как-то называл их внучатами всех бабушек деревни, и ведь он был прав…Никого кроме котов у них тогда и не осталось.

Ранним утром деревню окружили нацисты. Все замерло. Гитлеровцы выгоняли людей из домов, отбирали у бабушек и мам детей и подростков, а затем садили их в большие автобусы и увозили. Не было возможности ни попрощаться, ни сказать что-то, ни спросить. Слышались только крики матерей, плач их маленьких девочек и мальчиков, которые прекращались после выстрела какого-нибудь немца в небо, в пол, или в …Дети от испуга молчали в автобусе, переглядываясь друг на друга, как бы спрашивая: "Что происходит? Куда нас везут?"

Автобус подъезжает к речке, детей раздевают и заставляют мыться холодной водой.

— Машка, Машка. Не переживай. Нас осмотрят, и мы поедем домой, — шепотом сказал один мальчишка девочке, которая, едва ли не задыхаясь от слез, пыталась ладошками зачерпывать ледяную воду.

Всех под конвоем повели в палатки на осмотр. Дети выстроились в две колонны, одни — замерять рост, другие — замерять вес.

— Фамилий! — громко кричал противный немец, когда кто-то подходил к нему, записывал левой рукой фамилию, опускал планшетку на голову ребенка и снова кричал: "Следющий!".

В другом углу сидела молодая девушка лет 20 и готовила приборы для забора крови. Дети перешептывались. Все боялись, и те, кто постарше, всех успокаивали. Каждому давалась бирка с указанием личных данных и группы крови.

— У меня 2. А у тебя что написано?

— А у меня 1, — слышалось со всех сорон.

Когда осмотр закончился, повели всех в большое здание лечебницы. Там было несколько лабораторий. Окровавленные немцы с перебинтованными головами лежали на койках, кричали от боли беременные женщины-немки, милые медсестры в белых колпаках несли на подложке кружки с каким-то лекарством, то ли с малиновым соком, то ли с …, и только группа здоровых, чистых, во всех смыслах, детей шла по длинному коридору позади своего нового вождя в белом халате.

Лицо вождя резко переменилось с обычного нейтрального выражения на злобное и беспощадно радостное, и, дойдя до нужной двери, он повернулся к детям и со своим ужасным немецким акцентом вскрикнул пуще прежнего, делая паузы после каждого своего слова: "Хай гитлер. Дети с бюмажкой, где одинь. Сюда", — сказал он и показал на стеклянную дверь. Дети входили медленно, осторожно.

— Что же тут особенного? — удивилась я. Я слышала, что в войну врачи должны были помогать всем в экстренных ситуациях вне зависимости от нации или пола.

— Да, — согласился дедушка. — Но, понимаешь ли, дело в том, что это совсем была не помощь русским детям. Гитлеровское руководство решило в массовом порядке превращать детей в доноров. В доноров для немецкого умирающего народа. Причем делали они это очень жестокими путями. Детей морили голодом, иногда давали маленький кусочек хлеба. Особое внимание при донорстве уделялось девочкам, потому что чаще всего они обладали первой группой с положительным резус-фактором, которая универсальна. Было 16 девочек с первой группой. Одна была очень смелой, хотя было ей всего лет 10 на вид. Она знала немецкий язык и постоянно пыталась заговорить с кем-то, чтобы узнать, что происходит и постоянно говорила: "Почему не возвращаются те, которых уводят кормить кашей с малиновым соком?» Один служащий медик, заприметив эту девочку, подозвал к себе, сам сел на колени перед ней, все рассказал, в конце дал карандаш и сказал: "Потом исправишь на 3 группу.”

— А что в итоге стало с этой девочкой? — испуганно спросила я.

— Подожди, дослушай.

Самое ужасное в истории то, какими методами забирали кровь у детей. Их подвешивали за подмышки, сжимали грудь для большего оттока крови. Стопы глубоко надрезали, кровь начинала стекать в специальные емкости. В некоторых случаях со ступней полностью удаляли кожу, или вообще…

Фашисты брали кровь в таком количестве, что не то, что у ребенка столько нельзя брать, столько у взрослого нельзя брать. Брали целыми ведрами, пока ребенок не погибнет. Был мальчик еще один, хитрый. Натер между пальцами какой-то травой (кажется, крапивой), и у него появились волдыри, напоминавшие чесотку. Он чесал, чесал. Кровь у него брать не стали, но стали лечить. Некоторые врачи догадывались, что мальчик на самом деле лгал, но молчали… Он так оттянул время.

Дедушка замолчал, по его щекам потекли слезы.

— Дедушка, а что стало с этим мальчиком?

А этот мальчик сейчас сидит перед тобой, смело совершивший побег из страшного концлагеря "Зеленая река". А та девочка — твоя бабушка. Мы выбрались оттуда, когда нам было по 14 лет по такой же счастливой случайности, как и встреча с докторами, которые нас спасли. Было очень много жертв концлагеря "Зеленая Река", и каждому хотелось найти тот карандаш судьбы, чтобы нарисовать линию своего счастья. Мы с твоей бабушкой там и познакомились, и, кажется, наша с ней любовь встала выше фашистского беспорядка.

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ

Два дня я лежал неподвижно с высокой температурой и послушно пил все лекарства, что давала бабушка. Только бы снова гулять с Мишкой во дворе и не ощущать этой жуткой головной боли. С вечера я спал крепко, температура начала спадать. Проснулся я с хорошим самочувствием и сразу побежал на кухню. С бабушкой мы были одни, родители уехали на ночное богослужение, которое длилось до раннего утра. Как только я вошел в кухню, запах ванильной задорности и душистости удивительно вкусного праздничного стола взбудоражил меня. Кажется, он всюду проникал, и впоследствии весь дом стал так пахнуть.

Меня предупредили о том, что сегодня будет что-то грандиозное, но увидеть самые обычные яйца, которыми я завтракал каждый день в разных цветах и необычных узорах, было для меня настоящим потрясением. А пирог! Пирог, который мама готовила на каждый праздник, изменился в размерах и был усыпан бусинками, как у божьей коровки.

Вскоре вернулись родители. Долго я слушал папины рассказы о том, что было в церкви. Он поведал мне о молитве священника, о невероятном пении церковного хора, о том, как колокол звонил с отчаянным весельем, и его медные дрожащие звуки неслись, трепеща, так, что слышно его было и за пределами церкви. Откровенно говоря, самым моим большим желанием на тот момент было оказаться там, слушать волшебные звуки колокола, песни хористов, но я не стал прерывать папины истории.

— Христос Воскресе! Мы освятили пасху и яйца в церкви, угощайся. — сказала мне мама, появившись в проеме двери.

Только так я и не понял, пасха — это праздник или пирог, покрытый цветной ветрянкой и изумлению моему не было предела.

Тогда я вовсе стал ничего не понимать и поинтересовался у родителей:

— Папа, а что за праздник такой сегодня? Почему у нас такие необычные яйца и мама нарядная?

— Как что за праздник! Это же Святая Пасха!

— А яйца зачем освящать? Им что темно?

— Ну как зачем, так принято еще с древних времен. Принято освящать пасхальные куличи и яйца в храмах. Батюшка читает молитвы и окропляет святой водой пищу прихожан. Освящая что-то, мы посвящаем это Богу, испрашиваем на это Божие благословение.

— Но красить, красить-то зачем?

— Дорогой, для христиан пасхальное яйцо — это напоминание о Воскресении Иисуса Христа, о спасении его и Вечной жизни. Красный цвет, в который чаще всего окрашивают яйца, означает страдания и кровь Христа, который ради спасения всего человечества отдал себя в жертву. Вот и красят яйца, что тоже стало традицией.

— Получается, Христос страдал за всех? И за меня тоже?

— Да, сынок. Его воскресение означает величайшую победу добра над злом, зримый символ того, что любовь и вера гораздо сильнее, чем ненависть и страх.

— И теперь мы должны отмечать его воскресение как великий праздник, правильно папа?

— Правильно, правильно говоришь. Этот день настолько светел и чист, это торжество, символизирущее безоговорочную победу света над легионами тьмы. Справляя этот праздник, мы приближаем к своим сердцам нетленное блаженство пребывания рядом с Всевышним. Чтобы сохранить величие этого праздника, мы должны говорить "Христос Воскресе!", а в ответ должны провучать слова "Воистину Воскресе!".

— Христос Воскресе, папа!

— Воистину Воскресе, сынок!

Так, папа рассказал мне еще очень много интересных историй, связанных с этим праздником. Весь день мы провели в кругу любимой семьи в Светлый День Пасхи!

ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ПРЕКРАСНЕЕ НА СВЕТЕ, ЧЕМ РИСОВАТЬ?

Что может быть прекраснее на свете, чем рисовать? Карандашом мы можем исполнить все свои мечты на бумаге, а красками раскрасить их в разные цвета. Наша квартира напоминает художественную галерею, потому что в каждом углу комнаты можно встретить хотя бы один рисунок. На холодильнике висит мой самый любимый: рисунок нашей семьи. Там под одним огромным зонтом стоим мама, я и папа, а на зонтике голубой акварелью написано: «Самая счастливая семья!»

Мой папа очень часто ходит в храм. Я никогда не знал, что это такое, но папа говорит, что это место, где живёт Бог. Папа стал чаще его посещать, когда заболела наша мама, и у меня сложилось ощущение, что это волшебное место, которое исполняет желания. Так это или не так, я решил проверить и попросить папу взять меня с собой. Поначалу он был удивлён моим жгучим любопытством, но, оказывается, и сам давно хотел познакомить меня с Богом. По дороге папа рассказал мне, что Храм также называют церковью.

— У каждой церкви есть название — по имени святого или значимого события, в честь которого освящён его главный престол, — начал папа свой рассказ.

— А для чего вообще нужны церкви? — спросил я.

— Церкви — это особенные места для встречи с Богом каждого человека, для молитв за здравие или за упокой.

— То есть сегодня я увижу Бога? Буду разговаривать с ним? А как он выглядит, папа? Вдруг мы перепутаем его с кем-нибудь другим.

— Сынок, ты почувствуешь Бога, но не увидишь его. Он поможет тебе и даст силы, необходимые для того, чтобы ты смог перенести любые невзгоды. Даже болезнь нашей мамы. Мы поставим с тобой свечку за здравие и почитаем молитвы об исцелении.

— И маме станет лучше?

В глазах моих загорелась искра, потому что выздоровление мамы на тот момент было моим самым главным желанием.

— И маме станет лучше, — ответил папа.

Я выдохнул с облегчением, улыбнулся, посмотрел вперёд и увидел здание, которое очень сильно отличалось от всех остальных. Белоснежные стены, высокие окна, золотой крест на верхушке здания. Мне сразу захотелось его нарисовать. Я бегал и смотрел со всех сторон, как выглядит храм, как выглядят люди, выходящие из него и запоминал. Несмотря на то, что само здание большое, мне казалось, что оно очень легкое и воздушное, отдавало спокойствием и тишиной. И только мы заходим внутрь, я чувствую приятный аромат маминого печенья, а с ним и смолу дерева, какой-то цветок, затем корицу и запах воска.

Сразу бросился в глаза небольшой магазинчик. Было написано: "церковная лавка". А затем: "Не торговля — а распространение. Не цена — а пожертвование." Кто-то брал свечи, кто-то брал сувениры, а кто-то просто рассматривал.

— Папа, а если у меня будет больше свеча, то это значит, что Бог быстрее услышит мои молитвы? — спросил я

— Нет, сынок. Господь обращает взор не на свечу, а на наше сердце и душу.

Внутри церкви я почувствовал себя, как в сказке. Очень много красочных картин, на которых изображены люди. Кажется, нет слов, которые могут описать то, что я видел. Эти люди, наверное, особенные. Ещё мне это напомнило наш дом с моими рисунками, и я представил, как бы выглядели мои картины внутри этого здания. На высоко стоящий круглый подсвечник мы поставили с папой свечи за здравие нашей мамы. Батюшка рассказал мне, что Господь всех людей учил жить в мире и любви друг к другу, и тогда я понял, что не очень далёк от этого, что добро всегда было внутри меня, а значит и Бог был всегда внутри меня. Когда мы вышли из церкви, мне казалось, что я совершил что-то важное, что-то единящее. И то первое посещение Храма, осталось для меня тёплым, сказочным воспоминанием. Вернулись домой и я быстро сел рисовать храм, в котором мы были. Я взял гуашь, акварель, пастель, цветные карандаши. Сначала строил на бумаге свой храм при помощи четких линий, потом раскрашивал, потом строил ещё что-то и опять раскрашивал. Раздался звонок в дверь.

— Почта, — подумал я и продолжил рисовать.

А папа пошёл открывать дверь. Слышу родной запах, слышу родной голос. Голос мамы.

— Мама приехала с больницы? — закричал я.

Я бросил краски, схватил рисунок, побежал к двери, как только можно было быстро, обнял маму крепко-крепко и был уверен в том, что она выздоровела, потому что мы поставили с папой свечку.

— Смотрите, что я нарисовал.

И я показал родителям рисунок того храма. Они сказали, что этот рисунок можно будет поставить на выставку во время Светлой Пасхи.

Мы стояли и обнимались все вместе, как раньше. Тогда я понял, что Бог — вовсе не человек, Бог есть любовь, которая живёт в каждом из нас. Я нашёл ответ на свой вопрос. Есть кое-что прекраснее на свете, чем рисовать — любить и видеть, как улыбаются твои родители.

ОДИССЕЯ НАСТОЯЩЕГО ДАЛЬНЕВОСТОЧНИКА

Когда все дети только знакомились с картой мира, изучали материки и океаны, пятилетний Володя с отцом уже отмечал на этой карте военные базы противника. Он рассматривал маршруты движения войск, запоминал названия городов, которые становились центрами военных действий. Это был 1877 год, год русско-турецкой войны.

С тех пор и началась великая карьера путешественника, военного разведчика, писателя и просто удивительного, на мой взгляд, человека, Владимира Клавдьевича Арсеньева. Исполнение его мечты — взглянуть на Дальний Восток, которое впоследствии, превратившись в исследование, стало делом всей его жизни, началось с того, что ему пришлось долгое время просить начальство перевести его в Восточную часть России. На это ушло два года и, наконец, Владимир Арсеньев получил звание поручика и долгожданный перевод на Дальний Восток. Владимир Арсеньев — это уникальный человек и плоды его путешествий бесценны. Он никогда не считал свои неудачи и говорил: “Ничего не делается сразу, ко всему надо приспособиться и присмотреться.” В честь Владимира Клавдьевича и его заслуг перед

отечественной наукой был назван город Арсеньев. Существует легенда о том, что во время одной из своих экспедиций он стоял на вершине сопки Увальной и, глядя на раскинувшееся перед ним село, сказал о том, что когда-нибудь здесь появится город. Так и произошло. Владимир Арсеньев открыл людям Уссурийский край и написал книгу об этом, которую так и назвал “По Уссурийскому краю”. Его произведения — отчеты о его

путешествиях, целые дневники, где он повествует о своих эмоциях и Оды, обращенные к Дальнему Востоку. Несмотря на то, что выражение его лица слишком быстро приняло строгий вид, Владимир Арсеньев не утратил своего светлого взгляда, взгляда созерцающего и открытого. Именно это больше всего поразило меня: его необыкновенное видение природы, видение простых и обыденных вещей по-особенному, как бывает часто у детей, которые впервые заметят что-то и не потеряют возможности дофантазировать увиденную картину. “В этой игре света и тени лес имел эффектно-сказочный вид. Так и казалось, что вот-вот откуда-нибудь из-за пня выглянет маленький эльф в красном колпаке с седой

бородой и с киркой в руках.” Это цитата, взятая из книги Владимира Арсеньева “Сквозь тайгу” отражает то тонкое отличие описания природы путешественника от описания природы любого другого человека. Я говорю сейчас о путешествии не как о профессиональном долге, а как о способе познания мира и изысканном удовольствии. Даже чайки в представлении Владимира Арсеньева — это не просто птицы, это “кокетливые” существа со “стройными ножками” и “равнодушными” взглядами. Он стремился отправиться на Дальний Восток еще с самого юношества. Только представьте себе: если бы не его упорство и непреклонность, вызванные огромной любовью к этим краям, сколько бы мы не увидели, сколько бы мы не услышали и сколько бы мы не почувствовали…

ЛОШАДЬ С ГОРБОМ

На рассвете Федя Окунев радовался солнцу, днем — траве, а ночью любовался звездным небом. Таких людей редко встретишь особенно потому, что для счастья они просят совсем немного. По обычаю своему, он сидел и писал сказку, вообще он любил сочинять сказки. На столе стояла большая свеча в графитовом подсвечнике и старая чернильница, как будто переданная Окуневу кем-то, а этому "кем-то" — целым поколением.

Семья Паратынских, больше известная из-за матери, которая всем в деревне вязала на зиму варежки и носки, недавно переехала в новый дом.

И вот однажды их сын Мишка подошел к отцу и говорит:

— Папа, папа. Вот здесь прочитай. Я хочу себе такую же лошадку… Нет! — отрезал он сразу после своего же высказывания.

— Хочу не просто лошадку, хочу себе такого друга, чтоб он мне во всем помогал и мне было не грустно одному, папа! — продолжал Мишка. Ребенок положил книгу папе в руки, не отрывая от страницы свой маленький пальчик в том месте, где было описание той самой лошадки, о которой мечтал мальчик.

— Чушь! Я не буду это читать! Начитаешься сказок, а потом этим бредишь…Как Окунев мог подражать такому низкопробному жанру?! — отрезал отец.

— Папа, но ведь это разве имеет значение? Мне казалось, что лошадка и мальчик в сказке — это пример настоящей дружбы. Разве это не так? –

Мишка внимательно посмотрел на отца снизу вверх.

Паратынский молчал и со своей "взрослой крутостью" и надменность отводил взгляд, когда сын разговаривал с ним. Мишка давно хотел себе друга. Сказка показала ему, что все в этой жизни прекрасно, когда рядо есть верный друг и товарищ. Мишка заплакал, как заплакал бы любой другой человек, если бы его надежды рухнули. Он жаловался самому себе ходил по комнате один и представлял своего друга рядом с собой. Миша даже выходил на улицу и спрашивал у прохожих:

— Вы не видели моего друга?

А затем показывал им изображение лошадки, которое он нарисовал по ее описанию из сказки. Люди проходили мимо, не обращали внимания на мальчика, но он мечтал и ни капли не сомневался в том, что найдет своего друга.

— Я тебе обещаю, лошадка, что мы с тобой обязательно встретимся! — говорил он, смотря на звездное небо.

Была уже ночь. Окунев все еще писал. Писал до тех пор, пока к нему не заявился его друг Ивановский. Он зашел к нему без стука, без приветствия, как бывает только тогда, когда заходишь к своему родному человеку. Наступило минутное молчание и совсем не неловкое, а скорее нужное, как отдых перед разговором, от которого они оба устанут.

— Я не представляю себе, друг мой, — начал Окунев. — Мои рассказы перестали читать, они никому неинтересны. Тишина после "Бабкиной шапки". Тишина после "Летних ночей". Все, что я писал после "Лошадь с горбом", людям не приносит плоды. Их не читает никто и нигде их не хотят печатать, — закончил свою речь Окунев жалобным голосом с продолжительным вздохом.

— Я, кажется, тебе уже говорил, — начал Ивановский. — Не нужно было подражать вычурным стилям вроде Клоповского. Ты оторвался от своей почвы, от народа, который дал твоему творчеству такие могучие соки. Ты писал изумительно-тонкий детский фольклор, ты совершил ошибку и не стал разрабатывать этот стиль, а пытался подражать модному, чуждому людям стилю…

— Детский фольклор? — удивился Окунев. — Я писал вовсе не для детей, с чего ты это взял?

— Понимаешь, мышлению детей свойственна образность, в каждой твоей строчке есть материал для художника, а каждый ребенок — художник. Как ты не понимаешь, Окунев, взрослые такого не ценят, их мир настолько отсырел, что, увидев красочное описание гривы лошади, они тотчас же швыряют эту книжонку своему дитя. Они не понимают, что все мы — это и есть те добрые и злые волшебники, все мы — золотые рыбки и говорящие щуки, Иваны-дураки и Емели.

— Может ты и прав, это слишком вычурно по сравнению с рассказом "Лошадь с горбом". Я оторвался от народных традиций, юмора, потерял связь с истоками, и это погубило меня.

— Я рад, мой друг, что ты понял. Искрой твоего вдохновения всегда служило народное творчество. Ты найдешь верный путь, только если сам останешься верным своему светлому таланту сказочника.

Они помолчали.

— Хотел спросить, ты видел сына Паратынского? — спросил Ивановский так, как будто за этим последует интересная история.

— Давно нет, а что?

— Он вчера подошел ко мне и показал рисунок, где была нарисована твоя лошадь с горбом. Он спросил, не видел ли я его друга.

— И что ты ему ответил?

— Ответил, что друг уже мчится к нему на своих волшебных копытах.

На следующий день пришел Окунев к Паратынским, постучал в дверь.

Дверь открыла мама и настороженно улыбнулась.

— Позовите Мишку? — попросил Окунев, наклоняясь чуть-чуть вперед, как будто за спиной он прятал что-то большое.

— Здравствуйте, дядя Окунев, — сказал расстроенный Мишка, появившись в проеме двери. Окунев кивнул в знак приветствия, широко улыбнулся и достал из-за спины игрушечную лошадку. Точь-в-точь как в его сказке. С горбом, ростом в два вершка и очень умными глазами.

— Твой друг пришел к тебе.

Мишка не мог удержать слез счастья, он крепко-крепко обнял свою лошадку, своего нового преданного друга. Он посмотрел своему другу в глаза и сказал: “Я же обещал тебе, что мы встретимся. А настоящие друзья держат обещания!”

Для детей сказка Окунева оказалась очень нужной, и сам Окунев был рад, что ему удалось привнести в такой особый детский мир что-то новое и чудесное. Окунев больше не копировал стиль тогдашней высокой поэзии и понял, что детское и народное — синонимы. Бывало, он даже приходил к Паратынским, подолгу разговаривал с Мишкой, с его новым другом и учился у них чему-то новому, учился познавать мир, яркий и красочный, мир детства.