Истории, в которых точно кто-то умрет [Анастасия Голикова] (fb2) читать онлайн

Анастасия Голикова Истории, в которых точно кто-то умрет

Новый господин

— Что? — растерялся я, позабыв, о чем спрашивал.

— Что? — не понял Мортимер.

Наверно, я сказал какую-то чушь, потому-то дворецкий и оторопел. А что он мне ответил, кстати? Не могу сообразить…

Это все Барри! «Посиди со мной. Я не алкаш, чтоб пить один». Тьфу!

— Мне… сейчас идти… дальше убирать листву, да? — я с трудом подбирал слова, стараясь не дышать в сторону Мортимера и выглядеть естественно.

— Именно! — воскликнул дворецкий с явным облегчением. — Мистер Клод звонил. Он прибудет к семи. — На меня глянули очень многозначительно. — Вместе с наследником. Постарайтесь управиться к этому времени, мистер Ллойд.

Странное ощущение дежавю растаяло, уступив место маленькому довольству. Мадам, упокой Господь ее душу, звала нас по именам, а наводнившие поместье после ее смерти свидетели динозавров — две сестры и один зять — по фамилиям. Но дворецкий, обращаясь ко мне, Карлу и Барри, никогда не забывал отметить, что говорит именно с «мистером». И это было чертовски приятно!

Я вернулся к своим обязанностям садовника, думая о том, какой Мортимер милейший человек. Взять хотя бы то, как он расстраивается и переживает, если читает в газете об очередных исчезнувших из соседних деревень. Очень трогательно. Мы-то все здешние и привыкли к такому: в графстве и волки, и болота. Но справедливости ради Мортимеру освоиться было сложнее: с тех пор, как он стал работать у мадам, люди начали пропадать намного чаще.

Наследник, молодой симпатичный мужчина, приехал в семь вместе с адвокатом покойной. Мне новый господин показался вежливым и приятным, он явно не собирался никого увольнять и чинить свои порядки.

Весь следующий день господин праздно и бесцельно бродил по особняку, пристройкам и саду. В желании городского американца разглядывать интерьер английского поместья не находилось ничего странного, но в самом «разглядывании» неестественности было хоть отбавляй. Господин вставал у какого-то предмета почти в упор, молча смотрел на него, не прикасаясь, и просто уходил. А потом возвращался и снова пялился на эту же вещь. Я мог понять, если бы он разглядывал картины, доспехи, вазы и прочий антиквариат, которого в доме в избытке. Но господин мог застыть у телефона, мусорного ведра или моих резиновых сапог.

А еще он ни черта не помнил. Иначе зачем ему задавать по несколько раз в день одни и те же вопросы о мадам, о пропавших в округе людях, об истории имения? Не просто уточнять какие-то факты, а спрашивать слово в слово. Иногда мужчина протягивал фотографии или письма, которые уже показывал, и интересовался чужим мнением. Приходилось повторяться. Зачем же расстраивать человека? Мортимеру, как дворецкому, было тяжелее всех. Мало того, что ему нужно было ухаживать за капризными сестрами покойной, так господин еще и забывал, какие распоряжения собирался ему дать. Подзывал, а потом говорил: «Нет, ничего». И так раз десять за день!

Вдобавок ко всему мы хватались очень многих предметов. Но не драгоценностей или чего-то ценного. В основном Барри жаловался на исчезнувшие инструменты, потом и у меня испарилась лопата на пару с сапогами, Лидия сетовала на утрату заколок, хотя их она, скорее всего, просто потеряла. Апофеозом всего стала пропажа огнетушителя.

Я, Лидия и Карл больше часа шептались на кухне после ужина, пытаясь понять, что происходило с господином, но разобрались, только когда к беседе присоединился дворецкий. Он утомился, выслушивая очередные воспоминания госпожи Анны, но нашел в себе силы все нам объяснить. Мортимер предположил, что господин болен, и оттого мадам завещала имение столь дальнему родственнику, внуку покойного брата. Хотела порадовать молодого человека, которому, очевидно, недолго осталось.

«Может, опухоль мозга, может, последствия травмы. Симптомы могут быть самые разные. Провалы в памяти, ужасное зрение, даже клептомания», — подводил итог дворецкий, когда на кухню ввалился Барри. Он был сильно напуган и еще сильнее пьян.

— Я видел господина! И огнетушитель!

— Барри, успокойся. Мы знаем, что он его украл…

— Молчите и слушайте! Я был в сарае…

— Где ты прячешь бутылочку?

— Да не в этом дело! Господин вошел без ничего! А потом здоровенный огнетушитель возник у него в руках! Из ниоткуда! Я своими глазами видел. Но так не бывает. — Барри трясло.

— Может, он нес его в руке, а потом поднял на свет?

— Нет! Огнетушитель просто появился. Я не вру! И я не спятил! Черная магия!

Барри выскочил на улицу, хохоча, Мортимер с Карлом кинулись следом, Лидия разрыдалась, и я остался ее утешать. Бедный Барри! Бутылка все же его сгубила.

Когда Лидия успокоилась, мы присоединились к остальным, пытающимся отправить Барри на боковую. Он все орал, что физика больше не работает и что он легкий, как перышко, и вот-вот полетит. Стоило Барри захрапеть, как мы с облегчением разошлись по нашим каморкам.

После такого долгого дня я заснул, едва голова коснулась подушки. Ночью, правда, разок проснулся: чтоб вдохнуть снотворное, пропитавшее тряпку, которую кто-то прижимал к моему лицу.

Очнувшись в следующий раз, я не понял, где нахожусь и почему не могу двигаться. Голова гудела, перед глазами плыло, но постепенно все отчетливее вырисовывался дворецкий с пилой в руках.

— Не волнуйтесь, мистер Ллойд. Больно будет только в начале. Потом вы потеряете сознание.

Мортимер был хорошим человеком, он не стал бы мне врать. Но, к сожалению, даже он мог совершать ошибки. Больно было очень долго. До самого моего конца…

Выронив метлу, я кинулся в дом и сразу натолкнулся на дворецкого: он стоял посреди холла с крайне бледным, даже испуганным лицом. Я мгновенно понял, что он — как я. Тоже в шутку озвучил какое-то глупое желание странному незнакомцу, не ожидая исполнения.

— Я сказал, что не прочь жить в игре, — выпалил я. — А все вывернулось в какую-то больную иронию! Я хотел стать крутым и неумирающим протагонистом. Понимаешь? Это я должен был быть американцем, который обнаружит и победит тебя, а не второй безликой жертвой с парой реплик! Тем более в квесте!

Дворецкий почти минуту ошарашенно таращился на меня. Наконец, он тихо ответил:

— Я не очень понимаю, что значит «игра» и «протагонист» в ваших словах. Но я знаю слово «ирония». И она в том, мистер Ллойд, или как вас там…

Я не помнил «как меня там».

— … что больше всего на свете я ненавижу две вещи. Стариков. И англичан.

— Что ты пожелал? — задал я вопрос, уже не зная зачем. Меня наполняли только смятение и чувство дежавю.

Дворецкий ответил с улыбкой, почему-то заставившей меня подумать о пиле.

— Вечность заниматься любимым делом безнаказанно.

— Что? — растерялся я, позабыв, о чем спрашивал.

— Что? — не понял Мортимер. Его лицо вытянулось.

Наверно, я сказал какую-то чушь, потому-то дворецкий и оторопел. Он хмурился, будто силясь что-то вспомнить. А что Мортимер мне ответил, кстати? Не могу сообразить…

— Мне… сейчас идти… дальше убирать листву, да? — промямлил я, стараясь выглядеть естественно.

— Именно! — воскликнул дворецкий. Его лицо расслабилось. — Мистер Клод звонил. Он прибудет к семи вместе с наследником. Постарайтесь управиться к этому времени, мистер Ллойд.

Странное ощущение дежавю растаяло, я вернулся к своим обязанностям садовника.

Секрет

Сережа Воронецкий одинаково комфортно чувствовал себя и за городом, и дома. Воображение позволяло мальчишке пускаться в волшебные приключения откуда угодно. Для его старшей сестры Кати дача всегда была мучительной неизбежностью, имеющей только один плюс — возможность позагорать. В эти майские праздники девятиклассница также большую часть времени проводила на небольшом квадрате газона, ограниченном стеной дома, грядками, кустами и дорожкой из скользкой плитки.

Девушка лежала на спине, наслаждаясь совершенно безоблачным днем, и предвкушала завистливые взгляды одноклассниц, когда чья-то тень легла прямо ей на лицо, лишив единственной радости. Не открывая глаз, Катя быстро вычислила злодея:

— Серый, отойди! Солнце загораживаешь.

Кроме брата это могли быть только дед или бабка, но их голоса доносились из настежь распахнутого окна кухни.

— Блин, мелкий, ты оглох?! — разозлилась девушка, когда препятствие между головой и солнцем не исчезло. За секунду до того, как она открыла глаза, откуда-то со стороны кустов смородины донеслось Сережино «Че?».

Над лицом девушки нависла клыкастая морда Василия Федоровича. Катя, вскрикнув, мгновенно оказалась на ногах. Она побаивалась этого огромного старого кота. Его длинный рыжий мех, массивную львиную челюсть, торчащие желтые клыки, омерзительные огрызки ушей, единственный глаз и длинный хвост трубой знал весь поселок. Словно издеваясь, грязная бродячая тварь, которую местные почему-то очень любили, улеглась на расстеленное полотенце и принялась остервенело чесаться, оставляя кругом клочья линялой рыжей шерсти.

— Какой ты противный, — прошептала девушка, отойдя в траву на пару шагов. Прогонять кота она не рисковала.

— Ого! Ты такая бледная, будто и не жарилась попой кверху все время, — встрял прибежавший брат. — Че? Ты его испугалась?

Мальчик хотел погладить Василия Федоровича, но зверь, застыв с поднятой задней лапой, одарил Сережу тем непередаваемым взглядом, который знаком каждому исцарапанному владельцу кошки. У Воронецких животных не было, но Катин младший брат оказался достаточно сообразительным, чтобы медленно убрать протянутую руку еще до того, как сестра прошипела «Не надо».

— Я его уже гладил, — похвастался Сережа. — Он просто сейчас не хочет, чтобы его ласкали. А ты, правда, его боишься?

— Я не боюсь! — возмутилась Катя, надеясь, что между «троганьем» грязного кота и каким-нибудь прикосновением брата к ней все же нашлось время для мытья рук. — Он просто мерзкий.

— Не согласен. Вот если бы он «подарок» принес, ты могла бы обвинять его в марзкости.

— Мерзости, — поправила девушка, но мелкий будто не услышал.

— Женщины такое не любят. Я часто вижу, как он что-то носит: птицу, крысу, лягушку. Паука огромного один раз поймал. Он точно столько съедать не может, хоть и большой. Да и подкармливают его все, — Серый, тараторивший громко и бойко, как отличник, боящийся, что его прервут и он не успеет продемонстрировать все знания, вдруг резко замолк. На его лице проступило осознание по меньшей мере всех тайн Вселенной: — Значит, не для выживания убивает, а для чего-то другого.

Василий Федорович встал, выгнулся и, высоко подняв хвост, покинул общество Воронецких, медленно направившись через грядки к забору.

— Будто и приходил только, чтобы мне гадость сделать, — пробормотала Катя себе под нос. Поднимая порыжевшее полотенце двумя пальцами, девушка обратилась к брату: — И для чего же, ты считаешь, он это делает?

Если бы у нее поинтересовались, зачем коту лишний раз убивать, она, не задумываясь, ответила бы, что кошкам просто нравится охотиться. Пять лет назад Катя сказала бы, что Василий Федорович носит еду жене с котятами. Но мозги ее десятилетнего брата работали совершенно в другую сторону, а сестринский долг требовал если и не участия в безумных похождениях, то хотя бы проявления к ним интереса.

— Возможно, эти маленькие жертвы для кого-то, кто пока слишком слаб и кому важна каждая пролитая капля крови, независимо от ее происхождения, — Серый начал рассуждения медленно, но с каждым словом раззадоривал себя все сильнее. — Всякие бессмертные твари могут почти полностью лишиться тела, но продолжать жить и восстанавливаться веками. А завладеть разумом животного им — раз плюнуть! Хотя… Он не выглядит, как безвольный раб. Значит, им овладели не полностью, и он сам хочет освободиться от своего хозяина и только и ждет достойного человека, чтобы его спасли!

Сережа, являющийся человеком самым достойным, многозначительно поднял вверх указательный палец и, повернувшись спиной к сестре, припустил к калитке.

— Я гулять! — крикнул он в окно.

— За вами же отец скоро приедет. — Между синими занавесками появилось лицо бабы Наташи.

— Через четыре часа, — заныл Серый, сверившись с телефоном. Женщина махнула рукой, а потом поглядела на внучку: — А ты, Катюш, оденься. Начало первого — солнце уже опасное.

Чтобы скоротать последние часы на даче, Катя тоже решила прогуляться, предварительно убив немало времени на прическу и макияж. Вдруг какой симпатичный мальчик захочет познакомиться?

Поросшая камышом и рогозом река с илистым дном не пользовалась популярностью у детей Воронецких как место для плаванья, но рядом с ней находился лесок, по которому действительно было приятно бродить, особенно если подобрать хороший плейлист.

Входящий вызов выдернул Катю из волшебства любимой песни. Взглянув на экран, девушка с легким раздражением провела по нему пальцем. Разумеется, в неподходящий момент мог позвонить только мелкий.

Недовольство резко сменилось тревогой — из динамика раздавалось хныканье.

— Серый? Что случилось? Все хорошо? Ты где?

— У к-ка-кааааарьера… Иди сюда бы-быстрее… Пожалуйста…

— Бегу! Говори со мной! Ты упал? Тебя кто-то обидел? Надо звонить 112?

— Нет! Не звони! Никому не звони! Просто приходи!

Связь прервалась.

Пока Катя, слушая монотонные гудки, спешила к покрытому высокой травой пустырю, в центре которого находился полный бетонных блоков и ржавых арматур котлован — след заброшенного строительства и любимое место всех мальчишек, почему-то называемое ее братом «карьером», — она немного успокоилась. Серый наверняка порвал или заляпал одежду, может, порезался обо что-нибудь и теперь боялся, что на него будут ругаться.

— Наконец-то! — выдохнула Катя, когда вместо гудков раздался всхлип.

Запинаясь, мальчик попытался объясниться. Он потерял Василия Федоровича у «карьера» и уже не надеялся найти зверя в зарослях, но вдруг раздался крик, вернее, тоненький писк. Побежав на звук, мелкий застал кота с трепыхающейся добычей в зубах. А рядом был камень, но в нем оказался штырь…

Младший из Воронецких снова расплакался, но Катя теперь слышала брата не только через динамик. Нырнув в траву, она легко нашла его: Сережа сидел на земле и одной рукой держал телефон у уха, а другой прижимал к животу что-то, завернутое в насквозь пропитанный кровью нижний край футболки. Рядом валялся угловатый кусок бетона размером с крупное яблоко, из него торчала какая-то железка, тоже в крови.

Заметив сестру, мальчик выронил телефон, а Катя опустилась на колени и дрожащими руками взяла брата за плечи. Ей хотелось обнять Серого, но она медлила из-за багрового свертка, один вид которого вызывал дурноту.

— Я вытащил ее у него из пасти. Но не успел… — Из глаз мальчика лились слезы.

Катя резко обернулась: ей почудилось какое-то движение сбоку. Наверно, ветер играл в траве.

— Где кот? — спросила она.

— Я ему башку раскроил, — ответил Сережа очень тихо. — Он в отключке был, а потом встал и, шатаясь, ушел. Я не хотел его бить так сильно, но она все кричала. И кричала… Она…

Катя прижала к себе брата, невольно вздрогнув от прикосновения к горячему и мокрому.

«Платью конец. Не отстирается», — подумала девушка, и ей тут же стало противно от самой себя.

Как не стыдно думать об одежде, когда для ее брата только что случилось самое страшное потрясение в жизни?! Он не спас несчастную птичку от кота, да еще причинил вред живому существу. А возможно, даже убил.

— Покажешь? — прошептала Катя.

Сережа, затравленно оглядываясь, развернул футболку. Девушка отпрянула.

— Выбрось это! Оно уже мертво!

Брат непонимающе переводил взгляд с сестры на то, что держал в руках. Катя смотрела только на лицо мальчика: мгновения было достаточно, чтобы оценить всю мерзость мертвой твари, и Воронецкая не хотела видеть ее снова. Уродец был размером с ладонь и походил на голую бугристую деформированную крысу или крота. На его белой складчатой коже отчетливо выделялись треугольные ранки от кошачьих зубов.

Не справившись с отвращением, девушка выбила трупик из рук брата, и тушка плюхнулась на землю.

— Это явно было что-то больное! Вымоешь руки так, как в жизни не мыл! — закричала она. Сережа таращился на нее огромными глазами. — Пошли!

Сестра схватила мальчишку за руку и встала, потянув его за собой, но он ловко выскользнул, схватил с земли отвратительное тельце и кинулся прочь.

— Серый! — Катя бросилась следом, но на втором шаге споткнулась и растянулась на земле. — Серый! Сережа! — звала она брата, но тот не вернулся. Катя тяжело вздохнула. Ей снова стало стыдно. Наверное, это был просто какой-то голый и слепой новорожденный зверек: может, кролик, может, крот, а может, и птица какая-то. И не было в тушке ничего настолько противоестественно гадкого, как ей почему-то показалось.

Что подумает о ней брат? Навечно заклеймит бессердечной стервой?

Катя попыталась дозвониться до мелкого, но музыка из заставки мультсериала раздалась в траве рядом. Девушка подняла брошенный гаджет и покачала головой: «Даже про телефон забыл! Ну и дела».

Не имея ни малейшего представления, куда сбежал Серый, Катя медленно двинулась в сторону дома, периодически останавливаясь и внимательно оглядываясь. Но с появлением прохожих ей стало очень неуютно из-за грязи на коленях и пятна на платье, и она поспешила к их участку, прекратив высматривать младшего Воронецкого.

Брат ждал у калитки, ковыряя палкой гравий дорожки. Не успела Катя подойти, как Сережа буркнул, что выкинул дохлую зверюшку в помойку, и попросил все оставить в секрете. Девушка кивнула. Разумеется, их внешний вид не ускользнул от внимания бабки, но невнятная история про сбитую машиной птицу ее устроила.

Через час приехал отец, и настало время для типичного дачного обеда перед их отъездом. Наталья Елисеевна стремилась накормить сына и внуков так, словно они больше никогда в жизни есть не будут; беззлобно отшучивалась в ответ на подколы мужа — те же, что и всегда; и постоянно на что-нибудь сетовала: то «Коленька» выглядит уставшим и похудевшим, то пирог — отличный на самом деле — получился «не таким», то куда-то делось кухонное полотенце, «совершенно новое с синими птичками», «в нижнем ящике на дне было», а она хотела его «Свете передать».

Степан Сергеевич с упоением рассказывал «гаражно-рыбацкие» истории, все больше краснея от домашней наливки, и вздыхал, что его отпрыск «за рулем». Только Серый был незаметнее обычного.

Они, как всегда, уехали позже, чем планировали. На выезде из поселка Катя заметила знакомого рыжего хищника, ловко трусившего по чьему-то штакетнику.

— Гляди, — сказала она брату. — Василий Федорович жив-здоров. Даже голова не кружится.

Серый, задев ее брюки грязными кроссовками, залез коленями на сидение и уставился на взлохмаченное животное через заднее стекло. Катя думала, что брату станет легче, когда он поймет, что с котом все в порядке, но мелкий не расплылся в улыбке, а лишь закусил нижнюю губу.

Отец хмуро глянул в зеркало заднего вида и велел «Сергею» сесть нормально. Он все еще сердился на сына за то, что тот перестал ходить в футбольную секцию.

Младший Воронецкий был молчалив и задумчив весь вечер, даже следующим утром во время суетных сборов оставался непривычно тихим. Катя знала, что должна что-то ему сказать, но никак не могла придумать, что именно. До школы, где Сережа доучивался последний — четвертый — класс, дошли, как часто бывало, вместе.

— Послушай… — начала девушка, так до конца и не подобрав слова.

— Не надо. Все нормально, — кивнул мальчик. И удивительно серьезно, как-то по-взрослому добавил: — Ты просто не видела. Не могла видеть.

Он повернулся и пошел к бело-голубому трехэтажному зданию, а девушка осталась стоять в некотором смятении. Складно излагать странные мысли ее брат был мастер, а вот привычки мысли странно формулировать за ним не водилось.

«Не могла видеть? Мелкий считает, что, если бы я застала, как кот раздирает добычу, то прониклась бы к уродливой жертве? И поэтому не осуждает меня?»

Катя вспомнила премерзкую тушку и вздрогнула.

«Хорошо, что он уверен в моем милосердии, потому что я — нет. Главное, — про себя подвела итог Воронецкая, глядя на то, как супергеройский рюкзак Серого скрывается за дверями школы, — он сам вроде справился».

В то утро Катя говорила с братом в последний раз. Мальчик исчез, и для всей семьи Воронецких солнечный май превратился в мрачное, черное наваждение: полицейские, расспросы, деланое и искреннее сочувствие, бесчисленная расклейка объявлений, нескончаемые сайты о пропавших и много-много слез.

Было известно, что Сережа вернулся из школы, разогрел и съел обед, оставил рюкзак и пошел гулять с Юлей Чиреньковой, его лучшей подругой еще с детского сада. Они, как обычно, бродили по округе до шести вечера, попрощались у подъезда девочки, и больше мальчика никто никогда не видел.

Май сменился июнем, затем — июлем, а Воронецкие продолжали жить во мраке черной весны, избегая друг друга и квартиры, где в огороженной шкафом-стенкой части большой комнаты был альков Сережи. Отец снова стал ездить в командировки, мать набирала все возможные дежурства, а Катя всерьез занялась подготовкой к поступлению — сама нашла нескольких репетиторов и зарылась в книжки. С началом учебного года она переключилась на школьную программу, хотя в десятом классе, казалось, даже учителя не относились к образовательному процессу серьезно.

Черная весна поглотила все лето и растянулась до конца осени, но к началу зимы над семьей пропавшего мальчика стали изредка проглядывать неуверенные теплые лучи, что светят тем, кто нашел силы жить дальше.

Охладев к учебе и сблизившись с Игорем, не самым популярным парнем в классе, который оказался довольно прикольным как друг, Катя чуть ли не поселилась в торговых центрах. Каждый день после школы она шла в один из трех любимых и торчала в нем почти до закрытия. Часто ей компанию составляли подружки, иногда Игорь, но и в одиночестве она находила, чем себя занять, возвращаясь в тихую, часто пустующую квартиру только для сна.

В конце апреля родители Кати начали заниматься какими-то юридическими делами, связанными с приближающейся годовщиной, если это слово вообще применимо к пропавшим без вести. Наблюдая за ними, девушка вдруг осознала, что все последние месяцы солнце светило лишь ей, а мать с отцом так и остались в вечной темноте прошлогоднего мая. Катя безуспешно пыталась как-то помочь им, отвлечь, а в итоге сама заразилась болью, с которой, как она думала, уже распрощалась.

Хотя мысли о братике часто мучили ее, откликаясь на любые события, девушка была полна решимости бороться с унынием.

Когда Игорь предложил однокласснице прогулять контрольную по геометрии и пойти в кино, Катя, не раздумывая, согласилась. Фильм оказался невероятно глупым и плохо сделанным фэнтези, парочка громко смеялась и подтрунивала над его нелепостями как во время сеанса, так и после.

— …Когда появился дракон… — давился смехом Игорь, присаживаясь напротив с подносом в руках. — «Ты мой сын!» Ахахаха! Откуда? Почему? Как?!

— По крайней мере, было неожиданно, — заметила Катя, макая картошку в соус. — Что огромный плюс, ведь фильм собрал все клише на свете, но так и не понял, что с ними делать. Взять того парня, стереотипного «не такого, как все». С чего он вдруг заметил тролля? У него-то драконьего родства не было! Просто взбесило! И этот тупой трюк повторяется из раза в раз, будто других завязок нет.

— Ха! Не «тупой трюк», а классика! Хорошо аргументированная, между прочим, если копнуть. Credendo vides. Ты видишь потому, что веришь. Фразочка тоже из второсортного кинца, но неплохо объясняет, почему с всякими мечтателями творится всякое. О! В ужастиках про вуду такая штука тоже встречается. Типа жертву возможно проклясть только после того, как она поверит в темную магию. Кать, ты чего?

Девушка вытерла слезы.

«Да что же это такое?! Теперь и на людях плачешь? Год прошел. Год! Возьми себя в руки!»

— Ничего. Извини. Я сейчас.

Она побежала в туалет умываться. Ее растрогали заумные рассуждения о какой-то фантастической чуши: Серый все время так делал. Он мог часами сравнивать сказки между собой или даже рисовать схемы, чем русалки из одних игр отличаются от русалок из других. Если кто-то, кроме Игоря, и слышал о теории, что не верящий в сверхъестественных существ не может их видеть, то только Сережа.

Девушка уставилась на отражение своего красного лица в растекшейся туши. Как же мелкий сказал? И был таким серьезным. Ее еще смутило, что он использовал именно эти слова, говоря о том, что увидь она, как кот терзает уродца, то без всякого отвращения тоже кинулась бы на помощь. Что же…

«Ты просто не видела. Не МОГЛА видеть».

Есть ли шанс, что тем утром Серый подразумевал что-то вроде кридендо штуки? Он точно захотел бы обсудить «волшебное создание» с особенным, «способным видеть» человеком и, возможно, что-то предпринять.

«Нет, чушь какая-то. Глупо пытаться. С Юлей много раз говорили… Хотя о фантастических тварях ни полиция, ни родители у нее стопроцентно не спрашивали… А вдруг это та самая единственная зацепка, которая поможет поставить точку? Которая сделает маму и папу прежними…»

У Кати не было телефона Юли Чиреньковой. Можно было связаться с ней через соцсети, но Воронецкая не представляла, каким образом уговорить девочку встретиться. Она бы на месте Юли увиливала любыми средствами. Подойти к ней в школе? После прогула возвращаться туда желания не было, а ждать до завтра не было терпения.

Поэтому девушка решила просто подкараулить пятиклассницу у подъезда, хотя и не знала, сколько у той уроков и как долго предстоит ждать.

Следующие несколько часов Катя просидела на детской площадке у дома Чиреньковой, постепенно примерзая к скамейке. Сообщения с назойливыми расспросами от Игоря вначале помогали скрашивать время, а потом стали откровенно злить. Да, она ушла, не попрощавшись, но ведь потом отписалась, что возникли срочные дела. Чего он докопался?

Девушке оставалось только набраться терпения и надеяться, что холодный ветреный апрель, который не спешил радовать людей ясным небом, но и осадками не досаждал, сегодня не решит выплеснуть на нее всю месячную норму дождя.

Наконец, уже не чувствующая пальцев Катя заметила Юлю. Девочка шла одна, смотря под ноги и держась за лямки большого рюкзака. Интересно, были ли у нее друзья, кроме Сережи? Как она перенесла все это? Кате вдруг стало очень неловко: она никогда не задумывалась о переживаниях маленькой Чиреньковой.

Девочка прошла еще несколько метров и повернула к подъезду, и Воронецкая, злясь на себя и жутко стыдясь своего эгоизма, все-таки окликнула ее.

— Юль, постой! — Катя подошла к девочке. — Привет.

— Привет, — тихо ответила пятиклассница, глядя на свои цветастые резиновые сапоги.

Воронецкая вдруг поняла, что за несколько часов не попыталась придумать, как начать разговор.

— Как дела? — спросила она.

Юля пожала плечами.

— Нравится учиться? — улыбнулась Катя, чувствуя себя идиоткой.

Девочка подняла на нее голубые удивленные глаза:

— Ты чего-то хочешь?

Воронецкая продрогла до костей, но от этого вопроса будто мгновенно покрылась потом.

«Какая умная. Мелкий не дружил бы с дурой. Ух. Сейчас или никогда. Серый называл ту тварь «Она». Точно».

— Я хочу поговорить с тобой. О ней.

— Что? — голубые глаза стали еще больше.

— О Ней, — повторила Катя с нажимом. — Я тоже Ее видела. Ведь Сережа, — Катя запнулась, — Сережа наверняка тебе о Ней рассказал в тот день.

Юля заметно побледнела, а Катя показалась себе омерзительным человеком. Она же сейчас попросту пугала ребенка!

— Вы Ее обсуждали? — все же не отступила девушка. — Вы поняли, чем Она была?

— Я не знаю, о чем ты! Мне надо идти! — Девочка развернулась и побежала бы к подъезду, если бы Катя резко не схватила ее за руку.

— Стой! Пожалуйста! Мне нужно знать!

— Отпусти! Я буду кричать!

— Мне нужно знать!

— Мне больно! — взвизгнула Юля.

Пальцы Кати разжались, ноги подкосились, и она расплакалась. Не было никакой зацепки. Была только шестнадцатилетняя дылда, наоравшая на ребенка.

«Дура! Сама же себя довела! Теперь еще и рыдаешь, как ненормальная, и успокоиться не можешь! Да что с тобой не так?!»

Словно где-то очень далеко раздался писк домофона. С трудом оторвав ладони от лица, Катя с удивлением обнаружила, что Юля не спряталась в подъезде: она стояла в проеме, схватившись за дверь.

— Не плачь, пожалуйста, — тихо попросила девочка. Она смотрела на Катю с жалостью. — Я не могу. Это секрет.

У Воронецкой мгновенно кончились слезы. Угадала. Что-то все-таки случилось в тот день. Сейчас было важно не оттолкнуть Юлю.

— Но я же тоже Ее видела, — начала Катя ласково. — Поэтому это мой секрет с Сережей в той же степени, что и твой с ним. Только у меня не было возможности обсудить Ее с моим братом. Юля, пожалуйста. Мне важно сохранить то, что у меня от него осталось.

Девочка переминалась с ноги на ногу, на маленьком круглом личике медленно проступала решимость. Юля открыла рот, но потом ее глаза расширились, она пискнула и скрылась в подъезде, захлопнув дверь.

Промедлив пару секунд, Катя обернулась. Несколько мамаш, сидевших на лавочке на детской площадке, уловили ее взгляд и сразу обратились друг к другу: видимо, они следили за школьницами после крика Чиреньковой. Совсем маленькие дети в толстых, заляпанных песком комбинезонах играли вокруг качелей; на низкой оградке, окружающей площадку, устроилась парочка голубей; вдоль дома шла по своим делам кошка, иногда недовольно оглядываясь на компанию десятилеток, отстающую от нее на пяток метров.

У тут Катя увидела его — типа, идущего от остановки. Вроде бы обычный мужик: в очках в роговой оправе, с залысинами на лбу, в куртке с грязным воротником, но интуиция подсказывала девушке, что с ним было что-то не так. Он буквально испускал злобное напряжение. Стараясь не перейти на бег, Воронецкая поспешила домой.

Но, оказавшись в пустой квартире, девушка поняла, какую глупость совершила: теперь подозрительный тип мог догадаться, где она живет.

Прижавшись спиной к закрытой двери, Катя грызла ноготь и пыталась придумать план. После появления напугавшего Чиренькову мужика все сомнения улетучились — девушка была уверена, что идет по верному пути и вот-вот с помощью Юли разгадает тайну случившегося с младшим братом.

Подумав, Катя решила написать обо всем Игорю. Две головы лучше одной, а она заодно сможет несколько раз перечитать перед отправкой длинное сообщение и убедиться, что все это не выглядит бредом сумасшедшего.

Девушка выуживала из памяти образ мерзкого животного и никак не могла вспомнить детали, кроме той, что тельце вызывало резкое отвращение, когда неожиданно пришло сообщение от Юли.

Увиденное в столбце переписок начало текста «Пожалуйста, удали, как…» — заставило сердце Кати заколотиться с такой частотой, будто она секунду назад установила рекорд в стометровке. Воронецкая открыла сообщение July Cherry.

«Пожалуйста, удали, как только прочтешь. Это был их секрет. И они не простили Сережу за то, что он раскрыл его мне. Ты видела ее. Мы решили, что она фея. Никому никогда ничего не рассказывай. Иначе они и тебя заберут. Мы похоронили ее в тайном месте».

Катя перечитала сообщение несколько раз, пытаясь понять его смысл.

«Мы решили, что она фея».

Как дети могли принять ту тварь за фею? У нее что, еще и крылья откуда-то торчали? Значит, это был какой-то птенец-мутант. У феи же должны быть крылья. Хотя Серый мог сказать, что в какой-то части какой-то игры феи бескрылые. И уродливые?

«Мы похоронили ее».

Получается, Сережа не выкинул тушку, а привез с собой, чтобы показать подруге. Вот почему он был такой тихий.

«В тайном месте».

Здесь все было очевидно: речь шла о кустах сирени на углу третьего дома. Можно ли придумать более подходящий склеп для феи? Серый с Юлей постоянно лазили под ветками, когда все было в цвету. О, как ее бесила любовь детей к этим зарослям, ведь ей приходилось следить за мелкими, а там даже лавочки близко не было.

У Кати защипало глаза, но она быстро заставила себя сконцентрироваться на тексте.

«Их секрет». «Они и тебя заберут».

Здесь, наоборот, очевидностью и не пахло. Идей было слишком много: от подшутивших старшеклассников, которые напугали Юлю и не имели к исчезновению брата никакого отношения, до представителей секретной лаборатории, которая располагалась недалеко от поселка, и чей опытный образец каким-то образом попал в зубы к коту.

«Кто они такие?» — написала Катя девочке и стала ждать, прохаживаясь по квартире, хватаясь то за одно, то за другое, грызя ногти и проверяя телефон каждые несколько минут.

July Cherry была в сети 20 минут назад.

Возможно, стоит выкопать останки животного и проверить, насколько они странные на самом деле? Глупо ориентироваться на секунду, которая едва осталась в памяти, и восприятие детей-фантазеров.

July Cherry была в сети 40 минут назад.

Что за мужик напугал Юлю? Прохожий? Или он, правда, следил за ними? Катя выронила ложку, которой лениво ковырялась в стаканчике пудинга. Тип мог оказаться педофилом, который поговорил с детьми, суетящимися под сиренью, подыграл их выдумкам, а потом просто подстерег Сережу! Такой сумел бы наплести что угодно и про секреты, и про волшебство!

Удастся ли ей убедить Юлю выдать типа следствию, объяснить ей, что пугающие россказни маньяка — лишь сказки, призванные заставить жертв молчать?

July Cherry была в сети час назад.

«Ну почему я не знаю ее номер?! Нужно что-то делать, иначе я просто свихнусь! Пойду и вырою эту «фею», будь она неладна! Хоть какая-нибудь ясность во всем появится!»

Полная решимости Катя вышла на балкон. Наверное, из-за общего напряжения ставшее уже привычным стальное небо показалось ей каким-то зловещим и чересчур давящим. Будто лишь тонкий белый лист отделял землю от всепоглощающей беспощадной тьмы. Редкие прохожие семенили внизу быстрыми шагами, словно боялись, что скрывающаяся чернота вот-вот раздавит их. Никто не курил в засаде и даже не смотрел в сторону ее дома.

Девушка долго рылась в балконном хламе, порезалась о гвоздь и, наконец, нашла пластиковое ведерко с вложенными в него формочками и лопатками; выбрала самую крупную из них.

«Мне казалось, она больше. Все лучше, чем копать руками».

Продолжая сборы, Катя поменяла юбку на джинсы, смыла косметику, надела некрасивую, ни разу не ношенную куртку, которую когда-то передала бабушка, и изъяла из самых недр шкафа какую-то дурацкую шапку и старый мамин шарф. Теперь она будет совсем на себя не похожа. На всякий случай. Даже если речь не о заговоре и тайных организациях, один потенциальный маньяк в роговых очках — уже повод перестраховаться.

July Cherry была в сети два часа назад.

На улице Катя старалась не вертеть головой, чтобы не привлекать внимания. Идти было недалеко, но то ли из-за промозглого ветра, быстро развеявшего дух приключений, то ли из-за яростно отрицаемой, но крепко засевшей на подкорке убежденности, что она занимается бессмысленной ерундой, которая никогда не сможет вернуть ей брата, девушка за время пути успела поменять свое решение в обе стороны несколько раз.

Глядя на жмущиеся к стене, едва умещающиеся на маленьком пятачке земли кусты сирени, Катя все же склонилась к эксгумации лжефеи.

«Будь ты Серым, где бы ты ее закопала? Конечно, между корнями центрального куста, где же еще».

Девушка вздохнула и на четвереньках пролезла под низкими ветками. Наверное, когда над головой был купол из фиолетовых цветов, это место и могло казаться волшебным, но сейчас голые ветви с только начавшими набухать почками лишь подчеркивали унылый вид пустых бутылок, окурков и каких-то бумажек. Сжав зубы, Катя начала ковырять землю пластмассовой красной лопаткой.

И тут полило! Да так, что за несколько секунд Воронецкая вымокла насквозь. Терять стало совершенно нечего, и девушка, нервно посмеиваясь над своим занятием, бесстрашно подключила левую руку к разгребанию грязи.

Катя надеялась, что десятилетние дети не смогли закопать тушку глубоко. Если вообще зарыли ее здесь.

Нащупала. Маленькое и твердое, как пластиковая игрушка, завернутое в тряпку, в которой с трудом узнавалось кухонное полотенце с едва проступающими гжельскими птичками. Взяв почти невесомый сверток, Катя грустно улыбнулась.

Что помешало бы двум фантазерам символически похоронить игрушку? Сережа был таким… таким…

Покрытые грязью пальцы медленно разворачивали истлевшую ткань, с каплями дождя на руки падали слезы. Последний виток. Глубокий вдох.

Катя уставилась на ссохшееся тельце. Недоумение быстро сменилось почти что священным ужасом. Феей девушка никогда бы это не назвала, но это было… было чем-то. Вода смывала с трупика землю и придавала тонкой мумифицированной коже восковой блеск. Дрожащими руками Катя спешно завернула нечто обратно в тряпку. Она разберется позже. Здесь слишком темно. И грязно. Может, она сейчас не в себе? Лучше даже посмотреть завтра. Такого… такого просто не бывает.

Прижимая к груди сверток, девушка выкарабкалась из кустов и, встав, поспешила домой. Ей всего-то и нужно было: пройти вдоль длинной десятиэтажки, немного срезать через детскую площадку, завернуть за угол и войти в свой подъезд. Но в тот момент это расстояние показалось Кате Воронецкой огромным. И не только из-за дождя.

Все люди благоразумно прятались от непогоды — по крайней мере, она никого не видела, — но девушка всем нутром чувствовала чей-то неотрывный взгляд. Справа за горкой мелькнула тень, на втором этаже длинного дома дрогнула штора, но там никого не было. Не выдержав, Катя бросилась бежать, то и дело оборачиваясь так резко, что мокрые волосы хлестали ее по лицу. Никого. Только мелькающие, улавливаемые лишь боковым зрением, черные тени, скользящие в серебристой стене воды, как рыбы.

Катя вбежала в подъезд, грянул гром.

Когда за спиной захлопнулась входная дверь квартиры и оба замка были закрыты, страх немного отступил. Стянув мокрые кеды и верхнюю одежду, девушка бездумно положила сверток в раковину в ванной и прошлась по комнатам, оставляя влажные следы на ламинате и включая везде свет. Было около пяти вечера, но из-за ливня в квартире царил полумрак.

Справившись с простой первостепенной задачей и создав себе иллюзию безопасности, Воронецкая «зависла», тупо уставившись на маленькие лужицы, которые медленно натекали на пол с одежды и волос. Нужно было решать, что делать дальше, но голова шла кругом от вопросов.

Что это были за быстрые тени? Были ли они на самом деле? Связаны ли они с исчезновением Сережи? Связана ли штука, теперь лежащая в ванной? Что она такое?

Поняв, что в одиночку не справится, Катя решала позвонить Игорю и попросить его приехать. После первого гудка в голове всплыли слова из сообщения Юли: «Никому не рассказывай. Иначе они и тебя заберут».

— Алло? Неужели ты хочешь извиниться? — раздалось насмешливо-жующее из динамика.

— Нет. Да. Послушай, ты можешь прийти ко мне?

— Сейчас?!

— Да… Это очень важно! — Катя медленно вышла из своей комнаты в большую, пытаясь найти хоть какую-то адекватную причину, по которой молодой человек должен был пройти три автобусные остановки в такую погоду. — Я хочу тебе кое-что показать…

— Эээ, — Игорь замолчал, но через несколько секунд выдал протяжное и глубокомысленное: — Аааа… Блин! Блин! Я бы с радостью, но, если опять прогуляю репетитора, меня реально убьют. Скажи, ээээ, а твое предложение будет действовать завтра? Или, например, ближе к девяти?

Катя покосилась на проем, ведущий в коридор, откуда ей был виден край закрытой двери в ванную. Девушка включила свет и там, но вряд ли заставила бы себя войти в эту комнату в ближайшее время. Особенно в одиночестве.

— Кааать? Ты тут? — голос в телефоне прозвучал взволнованно.

— Да, можно и к девяти, — ответила Катя после паузы. Ей с трудом удалось отвести взгляд от светло-бежевого куска двери. — Родителей сегодня нет.

В ухе раздалось глуповатое «хех», а потом Игорь выпалил:

— И ну, типа, мы официально станем парой?

— Что?

Диалог быстро прокрутился в голове и расцвел всей своей двусмысленностью. Злость и отвращение мгновенно отбросили страх.

— Я тебя не с этой целью зову, пошлый придурок! Мне действительно нужно тебе кое-что показать!

— Аааааа, — протянул Игорь. Катя отчетливо представляла, как у ее друга, имеющего, как оказалось, на нее отнюдь не дружеские виды, краснеют уши.

«Ну как же не вовремя, а!»

— Знаешь, я не уверен, что сегодня у меня получится зайти. Прости, — закончил молодой человек прохладно.

Воронецкая была в ярости:

— Конечно! Если девушке нужна помощь, то она может и подождать! А если есть возможность перепихона, то так сразу: и в снег, и в дождь, и вообще… Пошел ты! Понял?! Свободен! Без тебя обойдусь! А то обломили его, несчастного…

Игорь отключился, напоследок назвав ее ненормальной. Катя швырнула телефон в стену и расплакалась. В тот момент девушка искренне ненавидела своего друга, злясь на его мужскую природу и мелочную обидчивость, но спустя какое-то время всхлипов и шумного втягивания воздуха Катя начала понимать, что во всем виновата сама.

Во-первых, это же она так нелепо и двусмысленно вела диалог, а, во-вторых, ей бы легко удалось перевести все в шутку и замять щекотливую ситуацию вместо того, чтобы называть одноклассника придурком. Воронецкая закрыла лицо руками, и по пустой квартире разнеслось набирающее громкость поскуливание.

А уж когда пришла мысль, что она лишилась единственного адекватного варианта действий и вернулась к тому, с чего начала — то есть к полному незнанию, что делать дальше, — Катя заревела в голос, как раненый кит.

Следующий шаг пришел на ум внезапно, и девушка мгновенно перестала плакать. Вытирая сопли, Катя начала обходить комнату за комнатой, осторожно выглядывая в окна в поисках преследователя. Дождь становился тише на глазах, а холодный и мокрый мир обретал четкость. Из общей комнаты виднелась пустая детская площадка, чуть вдалеке от нее под крышей беседки столпилось много промокших людей: одни неуверенно высовывали руки под редеющие капли, другие смеялись. И никто не казался подозрительным типом, который мог быть как-то связан с останками непонятного существа, лежащими в раковине.

Дождь кончился, но небо продолжало наливаться черным металлом, и спрятавшиеся в беседке начали быстро расходиться.

Из комнаты родителей людейзаметно не было. Две кошки умывались рядом с клумбой, еще одна сидела на капоте синей «Хонды» и смотрела куда-то вверх. Скорее всего, они прятались под машинами, пока шел дождь. Окна кухни с балконом выходили на ту же сторону, что и окна родительской спальни, поэтому Катя, ежась от холода на балконе и глядя вниз, мысленно обозвала себя идиоткой. Разумеется, пейзаж не изменился, только на капоте нарисовалась вторая кошка.

В проулочке, который был виден из окна ее комнаты, тоже не притаился тот подозрительный мужик и не скрывались типы в широкополых шляпах. Людей вообще не было — только трусила по лужам крупная бродячая собака, частый гость помойки у магазина. Вдруг мокрая псина остановилась, потопталась на месте и рванула прочь. Мурашки побежали по спине, но вжавшаяся в стекло Катя так и не заметила никакого движения, кроме прыгающих по веткам ворон.

Губы девушки растянулись в неуверенной улыбке.

«Какая глупость! Никогда бы не подумала, что я такая трусиха. Да еще и с настолько богатым воображением».

Катя поправила волосы и вдруг поняла, что она с ног до головы мокрая.

«Дурочка», — беззлобно сказала она самой себе и принялась приводить себя в порядок.

Переодевшись — мокрая одежда осталась лежать на полу — и высушив голову свежим полотенцем из шкафа, Катя пошла на кухню включить чайник. Проходя мимо закрытой двери в ванную, она невольно ускорилась.

«Ну сколько можно трусить? Сейчас выпьешь чаю, съешь вкусняшку, залипнешь в сериальчик, а потом зайдешь в эту чертову комнату, где при свете рассмотришь новорожденного уродца какого-то мелкого зверя. А утром просто выкинешь тельце в помойку. Оно связано с исчезновением Сережи только тем, что из-за его похорон твой брат привлек внимание какого-то ублюдка».

Чайник почти вскипел, и Катя, злясь на себя за невольное ускорение шага в коридоре, пошла в свою комнату, чтобы включить компьютер. Пока неновая железка будет загружаться, она как раз успеет заварить чай. Процессор тихо загудел, а девушка неуверенно покосилась на окно. Желая доказать себе, что бояться нечего, она подошла к стеклу.

«О как, никого нет. Какая неожиданность!»

Катя уже начала отворачиваться, когда внизу что-то мелькнуло. Приглядевшись, девушка увидела в траве полосатую кошку, которая смотрела вверх.

«Теперь ты думаешь, что она таращится именно на тебя. Приплыли».

Поколебавшись, Воронецкая открыла створку и выглянула, пытаясь рассмотреть, что происходит у самой стены.

На узкой асфальтовой дорожке между домом и газоном сидели, подняв морды, четыре кошки. Медленно засунув голову обратно в квартиру, девушка закрыла окно и задернула шторы.

«Нет. Это бред. Сдалась ты им! Кто-то, наверно, поставил птичью клетку на подоконник».

Ноги начали подкашиваться, но Катя все же решила проверить двор из окна большой комнаты. Пустая беседка. Безлюдная детская площадка, а на газоне у дома — «Мама!» — шесть, восемь, двенадцать? Серые, черные, полосатые, гладкие, пушистые — все сидят и смотрят вверх.

«Они просто пялятся на небо. Не на тебя. Может, там птицы беснуются? С ними в непогоду чего только не случается».

Ноги совершенно не слушались, с трудом отрываясь от пола; руки болтались вдоль тела, как грузные раздутые в воде макаронины; голова гудела, но была пустой. Внутри этого неладного и словно ставшего чужим тела все тряслось в лихорадочной дрожи. На припаркованной со стороны родительской спальни синей «Хонде» устроились шесть неподвижных кошек, превратив машину в подобие витрины с сувенирами. У каждой статуэтки морда была поднята.

Непослушными пальцами, как в полусне, девушка повернула ручку и высунулась, чтобы посмотреть вниз. Прямо под стеной тоже сидели кошки. Катя даже не удивилась этому. Она медленно подняла голову и уставилась вперед невидящим взглядом. Будто в задумчивости, только вообще без мыслей. Взгляд сфокусировался, вернув ее в реальность из абсолютного вакуума в голове. Что-то, что до этого билось и дрожало где-то внутри, лопнуло, разлив ледяную слизь по животу и груди — в доме напротив практически в каждом окне виднелось по кошке.

«Просто игра воображения… Что-то, ведь наверняка цветочный горшок или какая-нибудь игрушка… Ведь наверняка!»

Из глаз потекли слезы, падая с пятого этажа на асфальт между силуэтами застывших маленьких хищников.

В каком-то нездоровом азарте Катя, чуть ли не вываливаясь из окна, оперлась на водоотлив, нагнулась и, выкручивая шею, попыталась рассмотреть стену собственного дома. Большинство окон были закрыты в непогоду, но несколько остались распахнутыми. В них на мокрых железных пластинах всем телом или лишь передними лапами расположились кошки. В окнах справа животные смотрели влево. В окнах слева — вправо.

Девушка засмеялась и, развернувшись, выгнулась, вжимаясь в раму лопатками и рискуя выпасть. Сверху тоже торчали кошачьи морды.

Кате стало не хватать воздуха, она беззвучно открывала и закрывала рот, а потом истошно завопила, таращась на бездушные зеленые глаза, которые следили за ней с седьмого этажа. Продолжая кричать, девушка ввалилась в комнату, рухнула на колени, проползла два метра на четвереньках, прямо с пола стала залезать под одеяло родительской кровати и, оказавшись в темноте, свернулась в позе эмбриона и затихла.

Через какое-то время в ее совершенно пустой голове начал вырисовываться образ распластанного на земле человека. Кадр за кадром орды кошек подступали к телу со всех сторон, запрыгивали на него, вцеплялись острыми зубами в губы, пальцы, щеки, уши… Абстрактный человек превратился в Сережу. Джинсовая куртка, которую мама заставила его надеть, ведь по утрам еще было прохладно, вся пропиталась кровью. Он рыдал и звал ее, Катю, пока сотни клыкастых ротиков выгрызали из него по кусочку, пока его жрали заживо.

Девушка лежала под одеялом не в силах шевельнуться, не в силах плакать, но жуткая сцена потихоньку расплывалась, уступая место крохотной здравой части Воронецкой.

«Позвони кому угодно. Хоть в полицию. Пусть кто-то приедет. Объяснение найдется. Ведь есть собачьи свистки, которые люди не слышат, а собаки…»

Пум! Брык! Что-то упало с подоконника.

«Ты не закрыла окно», — прокомментировала здравая часть с беспощадным равнодушием и исчезла под натиском новой волны безумия.

Мягкие, но тяжелые лапы наступили через одеяло на ее голени. Горячее мускулистое животное уселось у нее на боку.

— П-п-пожалуйста…

Как быстро кошки могут съесть тело целиком?

«…никому никогда не говори…» «…заберут…»

— Я не скажу… Никому не скажу… Пожалуйста…

Сколько их нужно, чтобы от человека не осталось и следа?

Пам! Прыг! Лапы надавили на спрятанное под одеялом лицо.

Сколько кошек живет в одном доме? Сколько бродячих в одном дворе, подвале, на чердаке?

— Заберите его… Оно в ванной… Оно ваше… Пожалуйста…

Они были со всех сторон. Ходили, прижимались, терлись.

— Никому не скажу! Никогда не скажу!

Знают ли они, где именно находится сонная артерия, чтобы ее перегрызть? Что еще они знают? Что еще могут?

— Пожалуйста!

Мокрый нос дотронулся до руки.

«Они под одеялом!»

Катя потеряла сознание.

На следующий день девушка проснулась намного раньше будильника. В раковине ничего не лежало, окна были закрыты, а случившееся накануне казалось дурным сном. Только Катя Воронецкая понимала, что сном оно, увы, не было. В школе она помирилась с Игорем и старалась вести себя как обычно. Даже ближе к полудню, когда все только и говорили о том, что пятиклассница Юля Чиренькова пропала.

Со временем Катя превратилась в Катерину, а потом и в Екатерину Николаевну. Она научилась жить каждый день, каждую секунду ощущая взгляды: предостерегающие, испытующие, любопытные, насмешливые, угрожающие, желтые, оранжевые, зеленые, голубые, смотрящие из-под машин, из-за подвальных решеток, с веток деревьев, с заборов, из окон домов, из теней, сбоку, снизу, сверху.

Теперь она знала: человека, невольно вмешавшегося в их дела, кошки могут простить, но не оставить без присмотра. К тому, кто рискнет разболтать хоть один кошачий секрет, они будут беспощадны.

Гадание по металлу

Гадатель жил в спальном районе с дефицитом парковочных мест. Клавдии пришлось оставить машину за несколько домов от нужного и лавировать между лужами. Указанная в сообщении пятиэтажка не отличалась от соседних, подъезд пах мочой, а снизу фанерной двери в квартиру виднелся пыльный отпечаток ботинка. Зажав в кулаке висящий на шее золотой кулон в виде птицы, женщина боролась с желанием уйти.

«Но ведь не могло же у Людки все само так складно повернуться? И если уж этот… специалист по металлу… ей помог, то и мне поможет. Но совушку ни за что не отдам».

Взявшаяся для нажатия на звонок решительность полностью испарилась, стоило двери в квартиру распахнуться.

Черная толстовка с принтом пентаграммы, всякие руны на массивных, грубо сделанных железных кольцах — если мужчина и хотел произвести впечатление человека, связанного с потусторонним, то сделал это крайне лениво.

— Роман? — неуверенно обратилась Клавдия. — Я от Людмилы.

— Заходь, — посторонился гадатель.

Его захламленная однушка тоже казалась скопищем вещей, призванных произвести впечатление на наивных дурачков бюджетными средствами: всюду на стенах какие-то демоны, черепа, с трудом читаемые, непонятные слова… но все это на простых бумажных плакатах. Роман указал женщине на потрепанный диван, а себе притащил табурет с кухни.

Между ними — обшарпанный журнальный столик, на столике — череп. Разумеется, не настоящий, чуть ли не аквариумное украшение. Гадатель взял череп, откинул макушку-крышку, и поставил его на место. Клавдия увидела внутри пепел.

— Вы собрались жечь мой кулон? Я не согласна!

Роман ухмыльнулся и закурил. Свободной рукой роясь в смартфоне, он стряхнул пепел в череп.

— Может, приступим? Я на работу опаздываю, — попыталась Клавдия спрятать смущение за раздражением.

— Ща, — ответил гадатель, не отлипая от телефона. Неожиданно он протянул свой Хiaomi с паутинкой трещин Клавдии. Экран показывал плейлист на несколько сотен композиций с названиями «Дорожка 001», «Дорожка 234» и так далее. — Выбери любую. Потом переключи на другую, как захошь. Повторяй, пока не надоест.

После первого нажатия телефон начал издавать мерзкие, неописуемые звуки. Клавдия испугалась и, прокрутив ленту списка, выбрала другую дорожку. Вой по меньшей мере настоящей банши разнесся по квартирке, а потом вдруг началась музыка. Просто тяжелая музыка.

«Что? Серьезно? Этот металл?! Да он сумасшедший. Или ряженый».

Машинально тыкнув в экран еще раз, Клавдия положила телефон на стол и демонстративно скрестила руки на груди.

— О, Abbath, — хмыкнул Роман, потом глубоко затянулся и обратился к женщине: — Я вижу два пути. В одном ставки на пределе, другой — безопасный, но долгий. В обоих случаях тебе нужно будет сделать то, что я скажу. В точности. Какой выберешь?

— Первый, — с вызовом ответила Клавдия. Теперь она видела в мужчине только шутку подруги.

— Деньги.

Гадатель взял протянутые купюры и, не пересчитывая, небрежно засунул их в карман.

— Попёхаемся?

— Простите?!

— Чпокнемся. Ну, потрахаемся. Это поднимет тебе настроение и даже понравится, учитывая, как давно у тебя мужика не было. Да и много времени не отнимет, хех.

«Вот Людка, вот сучка. Не прощу».

— Я скорее соглашусь на более народные средства. Голой разбрызгивать козью слюну в полночь в лесу или неделю носить подмышкой абрикос, — ответила Клавдия.

— Ща обидно было. Я просто вижу ключевые события, а ты выбрала крутую дорогу и была предупреждена.

— Ах! И что же случится, если я тебе не дам?

— Ты скоро сдохнешь, — ответил Роман. Внутри у женщины все похолодело, она резко поднялась с продавленного дивана, а гадатель добавил: — В окружении десятка кошек.

Страх исчез.

— Очень смешно. Обхохочешься просто. Мудак.

Клавдия решительно зашагала к выходу, готовая в любой момент выхватить перцовый баллончик. Благо она не разувалась, входя в этот свинарник. Пока Люда на работе, до нее трудно дозвониться, но она уж постарается. И все выскажет этой юмористке.

Когда за гостьей захлопнулась дверь, Роман нахмурился. Чудесная акустическая находка в виде сочетания звуков пилы с приглушенными ударами колокола закончилась, заиграл «Sverdets Vei» — «Taake», но мужчина не дослушал даже до тарелок.

«Я не позволю!» — рычал он, влезая в берцы. Роман не был уверен, что успеет спасти ее.

Трижды обещав бросить курить и едва не схлопотав инфаркт, он добежал до соседней улицы и разбил нос зализанному типу в лакированных туфлях. Взяв чужой портфель под взглядом оцепеневших прохожих Роман запустил его в одну из луж, после чего, мурлыкая под нос «а man lies in the corner, covered with blood», довольный, побрел к дому.

Наука гадания по металлу здорово облегчала жизнь, но, к сожалению, навсегда лишила Романа возможности просто наслаждаться чудесными песнями о неповторимой природе Норвегии.

* * *

Пока шофер вел его серебристый BMW по «спальнику», пытаясь миновать взявшуюся из ниоткуда пробку, Иван Конин пребывал в философско-похмельной меланхолии. Почему-то именно сейчас, дождливым осенним понедельником в 11:44 утра, ему стало невыносимо тошно от окружающих его тупых кукол.

Ему бы женщину работящую, зрелую, но еще миловидную, совсем не из его круга. И чтоб познакомиться не в дорогом отеле, а, например, в парке. Она бы читала книгу, которая ему нравится, и он бы подошел, завязалась беседа… Воображение рисовало аккуратную даму в строгом платье, но с парой выбившихся из прически прядей, легким румянцем и блеском в глазах.

«Как бывает у баб после того, как их славно отжарят, — подумал Иван, и такая формулировка нисколько не умалила его возвышенного настроя. — Вот прямо сейчас шла бы такая, а Саня ее обрызгал! Я бы велел остановиться, вышел извиняться. А она бы смущалась. Тут у нее зазвонил бы телефон, и это была бы моя любимая песня…» — совсем замечтавшийся Конин выглянул в окно, но шофер Саня окатил водой из лужи только какого-то помятого металлиста.

* * *

«Удивительны переплетения судеб», — думал Роман, показывая средний палец облившей его тачке. Если бы его клиентка вышла на двадцать минут позже, смущенная и довольная, то ее знакомство с будущим мужем стало бы одной из тех милых романтических историй, услышав которые бабы говорят «Ооооо…».

А так, полная ярости и негодования, Клавдия орала в телефон за рулем и, проскочив на красный, влетела в грузовик службы по отлову бездомных животных. Насмерть. Один из пострадавших в аварии, но сбежавших псов, похромав на запах самой вкусной шавермы в городе, улегся без сил прямо перед ларьком. Сердобольный Джамиль вышел за прилавок, ужаснулся состоянию собаки, взял оглушенную животину на руки, намереваясь отнести ее в ветклинику, но вспомнил, что надо закрыть дверь и выключить огонь.

Со скулящим грузом он вернулся на свое рабочее место, и это был бы не лучший момент для визита санитарного инспектора с на редкость мерзким характером и в крайне плохом настроении. К счастью, тот был занят разглядыванием мокрых документов, которые теперь даже для подтирания зада не годились, в очереди в травмпункте.

Шавермачная, которую Роман любил всем сердцем, была спасена.

Страна оборотней

Пламя костра вздымалось высоко над головой. Иногда отдельные искры, устремляясь еще выше, пронзали магическим блеском черное небо, а после, вспыхнув особенно ярко, исчезали.

Я пришел к костру первым.

Обычно мне нравилось, убивая время, освежать в памяти рецепты порошков и эликсиров или читать загадочные сопроводительные записки к редкому оружию, несмотря на то, что эти занятия неизменно перетекали в нервное разглядывание пожитков и терзание себя вопросом: «А не следовало ли взять с собой нечто иное?»

Но сегодня подобное развлечение не скрасило бы моего ожидания, ведь я знал свой скарб досконально: с прошлой охоты он остался без изменений. Скудного гонорара за порешенных тогда щенков не хватило на пристойные обновки, хотя, с другой стороны, и тратить ничего не пришлось. Оставалось надеяться, что эта охота пройдет успешнее.

Вынырнув из тьмы, по ту сторону костра появилась женщина. Ее черное платье с широкими рукавами наводило на мысли о летучих мышах, а подол длинной юбки — о грязной половой тряпке. Маска с темными стеклами в прорезях для глаз скрывала верхнюю половину бледного лица, испещренного сеткой синих вен — последствие многих экспериментов над собой. А стоило приглядеться, и в спутанной гриве кудрявых черных волос, помимо заколок из черепов и костей мелких животных, я заметил двух огромных пауков, лениво переставляющих мохнатые лапки по своим всклокоченным владениям.

Ее звали Атланта. Она имела значок из рутениевого сплава, то есть была на ранг ниже меня. И, без сомнения, являлась ведьмой. Что ж, с первым компаньоном для предстоящей охоты мне повезло: колдуны и ведьмы были ученым народом и владели массой любопытных фокусов. Не говоря уже о том, что они являлись лучшими лекарями после, разумеется, самих лекарей.

— Приветствую в священном походе против сил тьмы, Атланта, — я развел руки в стороны и наклонил голову в торжественном приветствии.

— Даже так, — ведьма, кокетливо улыбаясь кривыми желто-зелеными зубами, изобразила подобие книксена. — Для человека, которого кличут Мистером Пармезаном, ты весьма официально ко всему подходишь.

— В этом есть свой шарм, — я ничуть не смутился.

— А ты, значит, — женщина направила мне в грудь палец, увенчанный ногтем, который не уступал в длине или остроте ни одному из моих когтей, — зараженный. Никогда с такими не охотилась. Что ты умеешь?

Не успел я ответить, как слева от меня продекламировали громким голосом поддатого конферансье:

— Приветствую всех участников шоу! И бла-бла-бла!

Ни одна другая гильдия не могла похвастаться столь ярко выраженным единством среди своих членов, как гильдия арлекинов. Все циркачи, ее члены, являлись эпатажными пошляками, для которых не было большего удовольствия, чем спровоцировать ругань и драку, доведя спутников до белого каления. Я знал некоторых охотников, которые, несмотря на вред репутации, отказывались от похода, если к группе присоединялся циркач.

Внешне новоприбывший арлекин не отличался от ему подобных: грязное красно-синее трико обтягивало бесполое поджарое тело, алые волосы были забраны в хвост, а белая кожа и черные глаза без белков делали его лицо похожим на маску. Выбор оружия тоже оказался весьма характерным для таких, как он: внушительный, непропорционально огромный молот на длинной тонкой рукояти. Отличался наш циркач ни много ни мало — платиновым значком и, разумеется, прозвищем.

— Королевские Подштанники?! Серьезно?! — Ведьма закрыла лицо ладонью.

— Мое имя кажется тебе странным? — спросил арлекин, добавив в голос поддатого церемониймейстера ложечку обиды и встав на голову. — А сама зовешься в честь рода моллюсков.

В этот раз новые охотники помешали ответить уже Атланте: почти одновременно к пронизывающему черноту ночи пламени с противоположных сторон вышли двое мужчин. Один — чуть пошире, другой — немного повыше, но оба были бородаты и в одежде предпочитали потрепанный мех. Следопыты.

— Приветствую всех, — в поклоне откидывая плащ из шкур, начал более плечистый из заросших пришельцев, но резко осекся, увидев меня. — Пармезан!

— Брусничка!

Пока мы с приятелем мяли друг другу бока, радуясь случайной встрече, до меня доносилось бормотание ведьмы, сопровождаемое характерным изломом голоса:

— Барон Брусничка. Ребят, да вы все тут просто охтличные юмористы.

Второй следопыт — АльфаБетаГамма, значок из сплава с иридием, как и у меня, — поцеловал ручку смутившейся женщине и подошел к арлекину, все еще стоящему на голове.

— Эм, послушайте, господин Подштанники…

— Королевские Подштанники, попрошу! — циркач легко перехватил инициативу в идиотичном официозе.

— В общем. Завязывайте с этим. Тут нервных малолеток нет. Спровоцировать никого не получится. Пожалуйста, ведите себя нормально.

— А кто мне истолкует, что есть норма? Ты? — Арлекин перевернулся с головы на ноги, а через мгновение здоровенный молот перестал спокойно висеть у него за спиной и оказался в руках. — Попробуй!

Циркач с легкостью замахнулся массивным оружием, но лишь для того, чтобы резко опустить его на землю рукоятью вверх. АльфаБетаГамма остался невозмутим. Тогда Подштанники уселся на головку молота, вытянул ноги, а руками обхватил находящуюся за спиной рукоять, при этом выразительно выгнувшись. В этой позе его андрогенное тело стало довольно женственным.

— Ну давай же. Прояви строгость и властность, — практически замурлыкал он. — Мы сможем опробовать все, на что хватит твоего воображения. Хочешь стать сегодня большим папочкой?

— Хорошая попытка. По крайней мере, смотритесь симпатично, — хохотнул АльфаБетаГамма. — Я салютую, — он отсалютовал, — вашему упрямству, сэр.

— Не хами. Я же дама.

Следопыт махнул на арлекина рукой и принялся разбирать свой скарб. Не обращать на циркача внимания действительно было лучшим вариантом, поэтому мы с Бароном разговорились, благо давно не виделись и нашли предостаточно тем. Разумеется, я оценил новый золотой значок Бруснички, потом мы обсудили, что с каждым последующим рангом разброс в опыте между владельцами одинаковых значков становится все заметнее, вспомнили пару интересных охот и, в конце концов, перешли к болтовне о мирских делах.

В это время арлекин творил весьма эффектные непристойности, используя рукоять молота вместо шеста, а ведьма наблюдала за ним. Арсенал его шутовства был поистине неисчерпаем, но вскоре наскучил Атланте, и сознанием она покинула нашу компанию, принявшись играть с пауками в своих волосах. А солнце все не собиралось вставать.

— Приветствую в священном походе против сил тьмы!

Перед нашими взорами предстал странник по имени МаркХ. Арлекин спрыгнул со своей импровизированной сцены, сделав тройное сальто в воздухе, и поклонился опешившему пришельцу. Будущая жертва издевок была слишком очевидной, выдавая себя ярко-красным плащом с капюшоном.

Я вздохнул, одновременно и жалея паренька, и злясь на него. От железного значка до медного охот десять-пятнадцать, но повторно блеснуть остроумием, вспомнив героиню сказки, никому не захочется уже после первой. Дело в том, что красный плащ отлично проглядывается в лесу, бесполезен в защите и не шибко-то и забавен, учитывая то дерьмо, с каким мы сталкиваемся.

— Ну, здравствуй, новичок, — протянула Атланта.

— Я не новичок! — возразил МаркХ, прозвучавшей в голосе обидой вырыв себе могилу. Крохотная вероятность, что под личиной странника в красном прятался решивший поразвлечься опытный охотник, стала равна нулю.

Арлекин сделал мостик и, не меняя стойки, начал обходить костер, приближаясь к тому, кого собирался терроризировать весь путь. Новоприбывший попятился, таращась на острые зубы циркача, но дорогу арлекину перегородила ведьма:

— Оставь его в покое! У всех когда-то был первый раз.

— Мне не впервой охотиться, ясно?! — зло крикнул МаркХ. — Так что не надо всей этой ебрунды! — последнее слово он произнес немного другим голосом.

— Ерунды? — Барон явно разозлился. — Чтоб ты понимал, странник, я объясню тебе ситуацию максимально прилично и доступно. Ты умеешь считать? Помимо тебя, тут пять охотников, и у каждого за плечами достаточно выходов, достижений и наград. Даже у этого ведущего себя, как полный придурок, клоуна, — он кивнул в сторону Подштанников, который переключил свое внимание на сердобольную ведьму. — Солнце не всходит, старик не приходит, значит, мы ждем еще охотников. То есть мы, скорее всего, идем в настоящий пи, — его голос характерно изменился, — лохое место, — пришел в норму. — И выжившим явно захочется сполна насладиться наградой по возвращении. А ты ее уменьшаешь, потому что на твои поминки придется скидываться. Не говоря уже о том, что вместо тебя тут мог оказаться кто-то нормальный.

— Если бы вы тут были такими охчень крутыми для меня, то меня бы и не призвали для этой охоты, так?

Взбудораживший всех, кроме отстраненного АльфаБетаГаммы, МаркХ не собирался сдаваться и признавать свою некомпетентность. Это склонило мои смешанные чувства в сторону злого раздражения.

— Да забей, Марк, — я махнул рукой. — Ты здесь, потому что у тебя ох, — мой голос немного сломался, — чень хорошая, — стал прежним, — пушка «Былых времен».

О, да! Эту детку я заметил сразу. Она была невероятно хороша, имея сравнительно малый вес для оружия такой разрушительной мощности и, что самое главное, не требуя никаких особых умений. Но у пушки «Былых времен» было и два больших минуса. Первый — цена, из-за чего накопить на нее только вознаграждениями за волков на нижних рангах было невозможным. А о втором я сообщил МаркуХ:

— Купил и молодец. Только слушать или читать надо было внимательнее. Тогда бы знал, что с таким заявленным оружием тебя сразу будут посылать на стаи не твоего уровня. Хочешь ее протерять, пожалуйста! Но не надо корчить из себя неведомо кого.

Если бы лицо новичка могло покраснеть, сейчас оно сливалось бы с плащом.

— Ладно, все! — Атланта хлопнула странника по плечу. — Мы не дадим тебя в обиду и научим, чему сможем. Надеюсь, ты умрешь не сразу и что-то понять успеешь. Скажи, ты хоть с теорией знаком?

Закрепляя традицию мешать своим появлением чужому ответу, в круг света вошел еще один следопыт. Стоило нам поздороваться, как небо начало стремительно белеть, а костер — угасать. Восходящее солнце осветило одно из многочисленных мест сбора охотников, расположенных на перевалах невысокой горной цепи, именуемой Волчьим хребтом. Разглядеть что-то за пределами поросшего низкой сухой травой пустыря было невозможно: по утрам здесь стоял густой туман, но мы знали, что с одной стороны под нами был кишащий торговцами и авантюристами городишко, а с другой — начиналась полная страшных развалин и непроходимых лесов Страна оборотней.

— Семеро, значит. Стремно, — заметил явившийся последним следопыт по имени Лекскс, оглядывая нас. — Хотя, считай, шестеро.

МаркХ не своим голосом объявил, какие мы все славные ребята и как он рад оказаться с нами в одной команде.

Пришел старик.

— Помните! Охотитесь не только вы, но и в равной степени на вас, — древний дед резко замолчал.

— Эк, его, — присвистнула Атланта.

— Семь человек уже многовато для бедняги. — Я покачал головой с притворной грустью.

Неожиданно Королевские Подштанники в прыжке замахнулся своим огромным молотом по застывшей сгорбленной фигуре. Предсказуемо промахнулся, однако, все услышали вскрик «не новичка» Марка.

— Братья-охотники! — ожил старик то ли самому по себе, то ли потому, что обладающий платиновым значком арлекин знал, что делал, когда бил по старой развалине. — Спасибо, что откликнулись на наш зов! Стая из четырех особей повадилась пересекать Волчий хребет и лютовать на землях ни в чем не повинных людей! Трижды уже пытались с ней расправиться! Видные охотники нашли свою погибель в острых клыках! В стае по-прежнему осталось четыре волка. Надеемся на вас и уповаем. Помните! Охотитесь не только вы, но и в равной степени на вас! — он указал рукой вправо от себя, и все повернули головы.

Туман рассеялся, и нам открылась протянувшаяся внизу лесистая долина, в которой одному из нас точно было суждено «найти свою погибель». Когда мы вновь обратились к старику, тот уже исчез, зато прекрасно был виден спуск в охотничьи угодья. Как сегодня отмечалось не канонично дважды, не только наши.

— Что-то он совсем того, — заметил я, показывая Брусничке появившийся на руке браслет, инкрустированный семью камнями. Обычно привратник говорил, что нам нужно понимать, живы ли наши товарищи, после чего картинно взмахивал рукой, и только тогда на запястьях сами собой возникали украшения.

Мы начали спускаться по узкому серпантину. Впереди шествовал арлекин, закинув молот себе на плечо, за ним — МаркХ и Атланта, потом я с Брусничкой. Замыкали нашу компанию два следопыта. Барон и я вновь вернулись к обсуждению мирских дел, ведь мы практически не пересекались вне охоты, хотя раньше были очень хорошими друзьями. Довольно быстро исчерпав все знаковые события быта, мы с приятелем замолчали. Я прислушался к беседе следопытов, которые, в отличие от нас, вели речь исключительно об охоте, делясь разными случаями.

— Знаешь, в чем самая большая беда охотников на оборотней? — спросил Лекскс. — Отсутствие трофеев. Вот, все другие прям мужики-мужики вешают в своих усадьбах головы оленей, бизонов, приносят своим дамам шкуры медведей, на которых пораженные силой охотника девы тут же им отдаются. А мы? Вот, принесешь так таксидермисту не кого-нибудь, а голову твари породы рэйдж, достанешь из мешка, а там отрок какой-то веснушчатый и курносый лет пятнадцати отроду. Мастер смотрит на тебя, ты — на него, и вы оба понимаете, что что-то здесь не так. То есть он верит, что ты действительно убил волчару размером с буйвола, и знает, что они трансформируются перед смертью, но все-равно какое-то напряжение в ваших отношениях появится. Как и со всеми, кто увидит этот трофей, висящий у тебя над камином.

Я засмеялся вместе с АльфаБетаГаммой, а Барон почему-то стал хмурым.

— Три следопыта, — пробормотал он. — Гильдий более тридцати, а у нас трое из одной. Не уверен, что это хорошо.

Я не нашел нужным отвечать, сосредоточив внимание на диалоге ведьмы и странника. До этого Атланта рассказывала новичку о сегодняшних особенностях старика, а теперь переключилась на волков, видимо, тоже услышав речь Лекскса.

— Разделение их на породы не такое четкое, как у нас на гильдии. Умения у них, за редким исключением, одинаковые, только одним развитие некоторых способностей обходится легче и дешевле других, — поучала Атланта.

— Я читал, что есть твари, которые ждут, когда кто-то вызовет помощь, и идут встречать новую группу в человеческом облике. Среди них есть такие, кого вообще не отличить от охотников, пока они не нападут со спины. То есть у них есть имя, ранг, одежда, они даже разговаривают. Это правда?

— О, на этот счет не волнуйся. Во-первых, все, кто был до нас, мертвы, об этом сказал привратник, поэтому других людей мы не должны встретить. — Ведьма весело подпрыгнула. — Во-вторых, у нас есть зараженный, а он своего собрата почует, насколько бы по-человечески тот не выглядел.

Мы спустились к подножию Волчьего Хребта. Барон Брусничка раскрыл карту.

— Слушайте. У нас три следопыта, поэтому я предлагаю разделиться на три группы и начать поиск следов. Выясним, где схоронились эти твари. Ведьма, у тебя наверняка есть что-нибудь для телепатической связи. Раздашь тем группам, к которым не будешь принадлежать.

Женщина скрестила руки на груди, недобро прищурившись. Похоже, она была не в восторге от того, что ей так бесцеремонно приказывают.

Настроенный крайне серьезно Барон, видимо, этого не заметил и продолжил:

— Со мной пойдут МаркХ и Атланта. Я, конечно, следопыт, но вдарить могу так, что мама не горюй, а кому-то все равно придется защищать очередную Красную Шапочку. Черт с ними, с деньгами, но репутацию его кончина нам подпортит. А Атланта неплохо с ним нянчится.

Все сказанное Брусничкой было верным. За исключением арлекина, которого и на пушечный выстрел не стоило подпускать к новичку, мой друг был самым опытным и, вероятно, самым сильным из нас, но учитывать человеческий фактор он не умел. А ведьма и странник уже были готовы растерзать его не хуже волков.

— Вы двое, — Барон указал на следопытов. — Тот, кто лучше исследует, но слабее, возьмет клоуна как силовую поддержку, другой — Пармезана. Он может заметить то, чего никогда не найдем мы, но боец он не самый эффективный.

— Спасибо, приятель, — буркнул я. Теперь даже мне не хотелось вставать на его сторону. Я мог быть очень хорошим бойцом, правда, один раз за охоту.

— Все согласны? Мне кажется, так будет наиболее рационально.

— Я не согласен! — МаркХ сделал шаг вперед, потом назад, а затем поднял руку. — Во-первых, я не хочу идти с тобой.

— Я тоже считаю, что пареньку с вами нечего делать, — перебил АльфаБетаГамма. — Мне кажется, Барон, что вы печетесь о его оружии больше, чем о его безопасности.

— Пусть я и не так силен, как вы, но я не пойду с клоуном. Принципиально, — Лекскс вставил свою палку в колесо плана Бруснички. — Мне только молотом по башке получить не хватало.

— А я считаю, что мы вообще не должны разделяться! Стая не из слабых, — вставила свое слово ведьма.

— Я не понял, — начал сердиться непризнанный стратег, — что значит «не хочу», «не пойду»? Мы не в песочнице, тут главное — успех охоты и наименьшее количество жертв. Без обид, парень, но даже ценой избавления хорошего оружия от непутевого владельца. Атланта — единственная из вас, кто выдал умную мысль. Мы обязательно сразу объединимся, как только поймем, с чем имеем дело и куда направить силы.

— Может, разделимся на две группы? — предложил я. — Мы пока ничего о них не знаем, а встретиться, будучи в меньшинстве, со стаей, пережившей без потерь столько охот…

Еще некоторое время поспорив и едва не перейдя на личности, решили, что группа из меня, Барона, Атланты и Марка пойдет на восток, два следопыта и арлекин — на запад. Мой друг свернул карту, и тут все заметили, что безразличный к тактическому планированию Королевские Подштанники уже довольно далеко ушел на север.

— Э-э-э-э-эй! — крикнул Брусничка. — Какого черта?!

Обернувшись, циркач игриво помахал нам взявшемся из ниоткуда кружевным платочком, вытер несуществующие слезы и скрылся за деревьями.

— Вот так сюрприз! Кто бы мог подумать, что клоун не станет следовать плану и что-то учудит, — хмыкнул Лекскс.

Чтобы вновь не заводить долгих обсуждений, было решено разделиться так же, как и собирались до ухода арлекина, и незамедлительно встретиться, как только кто-то найдет свежие следы. Пользуясь своим положением все-таки-друга, я не дал Барону Брусничке разглагольствовать о не самом эффективном составе групп, но не смог удержать его от попыток взять со следопытов слово, что те будут тише воды и не полезут на рожон. При этом он выяснил кое-что о своей матери и выслушал совет впредь учить жизни только Красных Шапочек.

Атланта занялась налаживанием связи. Как и любой зараженный, я нашел силы справиться со своим проклятьем в церкви, и история обязывала меня с недоверием и опаской относиться к богохульным ритуалам. Но я лишь затаил дыхание в предвкушении, ведь каждый акт колдовства ведьм был проявлением настоящего театрального искусства.

Опустившись на колени, женщина достала из глубин своего наряда живую жирную жабу и тонкую серебряную спицу, испещренную рунами. Ловким движением Атланта прошила вязальной иглой амфибию вдоль хребта насквозь. Большими и указательными пальцами — оттопырив остальные, как будто брезгливо, — ведьма взяла тушку за концы «шпажки», торчащие из пасти и промеж задних лапок жертвенного создания. Раскачиваясь, женщина то шепотом, то негромким напевом взывала к сущностям, которых слуги божьи принять не могли. Ее длинные пальцы медленно перемещались к шее жабы, словно два аккуратных паука, шествующих по паутине. С пронзительным криком Атланта завершила свое колдовство, вонзив ногти в плоть амфибии и резко разведя руки. Голова жабы осталась в кулаке ведьмы, сдернутое со спицы тельце отлетело в сторону и плюхнулось на землю, а вязальная игла, поблескивая алым, осталась висеть в воздухе.

Потрясающе! Я даже захлопал, снедаемый белой завистью. Хотя, говорят, моя трансформация — тоже впечатляющее зрелище.

Атланта дала Лексксу окровавленную спицу, которая теперь величалась «мертвым языком» и являлась частью амулета, позволяющего следопыту при желании связаться с нами. Вторая часть — голова жабы на цепочке, вставленной сквозь щеки, — «мертвый голос», уже висела у ведьмы на шее. Мы разошлись.

Чем глубже наша группа заходила в лесистую долину, тем сильнее нарастало напряжение. Все притихли. Я чувствовал дух стаи, ощущал чужую силу, вожака, подавляющего мою волю. Но мне нужны были конкретные зацепки — следы, свежие запахи, чтобы узнать о наших противниках. Барон Брусничка тоже пока ничего не видел. МаркХ вцепился в ствол «Былых времен» и вздрагивал от каждого шороха, а Атланта то тихонько беседовала сама с собой, то срывалась в сторону за очередной особой травкой.

— Вы двое слишком громкие. Особенно ты, новичок. Без обид, — вздохнул мой друг, обращаясь к страннику и ведьме. Мы уже забрались вглубь чащи, и то и дело приходилось перебираться через поваленные стволы или воевать с острыми ветками.

— Да что я тебе сде… — возмутился было новичок, но Атланта его перебила.

— Отлично! Давно хотела кое-что попробовать, но случая не доводилось!

Она протянула МаркуХ руку:

— На! Бери! Молодец. Теперь экипируй.

— Но оно не активно…

— Я знаю. Экипируй, тебе говорят!

В петельке жилета странника теперь красовалось крупное воронье перо. Такое же торчало из безумной прически ведьмы, и один из пауков тянул к нему свою мохнатую лапку.

Атланта пропела какое-то заклятье, сложив руки в странном жесте. Внезапно усилившийся ветер взлохматил ее волосы и заставил трепыхаться алый плащ МаркаХ. Ко мне и Барону стихия была равнодушна. Когда все улеглось, Атланта забралась на сухой пень и несколько раз подпрыгнула, с силой опускаясь на свой постамент. Прыжки оказались совершенно бесшумными, и она рассмеялась:

— Шаг теперь легкий, как перышко!

Ведьма снова захохотала.

— Может, стоило быть просто аккуратнее? — спросил Барон, почему-то опять недовольный. — Не уверен, что тебе следовало тратить силы на это.

— Твой приятель — зануда та еще, да? — поинтересовалась у меня Атланта так, чтобы никто больше не слышал. Я не нашел нужным отвечать.

— В общем, — из жабьей головы раздался голос Лекскса, — у нас есть хорошая новость и плохая. Хорошая — за эту стаю мы сорвем небывалый куш, даже разделив на шестерых, и покроем себя такой славой, что торгаши сами за нами бегать будут. Плохая, — он сделал паузу и заговорил несколько тише: — Мы стоим над трупом паладина в благословенной броне, вскрытой, как консервная банка. А рядом валяется меч «Всех Святых», разломленный пополам. И, судя по следам, это работа только одного волка.

На меня словно вылили ушат холодной воды.

— Это следы рэйджа?! — крикнул я.

— Дорогой, он не может тебя слышать, — пояснила ведьма, немного удивленная моей реакцией. Она взяла голову-амулет в кулак и повторила мой вопрос предположительно жабе на ушко.

— Понятия не имею, друг, — раздалось из раззявленной пасти.

Этот ответ меня не устраивал.

— Следы большие? Второй палец длиннее остальных? Видно, что он опирается в основном на задние конечности? На передних по пять пальцев?

— Слушай, зараженный, — вспылил следопыт после того, как ведьма повторила мои вопросы, — я не могу тебе этого сказать. Я так не умею. Я скажу тебе, что он тут лежит уже несколько дней, что он из первой команды охотников, что к нему дважды возвращались, чтоб покушать и подлечиться, но не та особь, что его убила. По ее следу мы сейчас и пойдем. На юг. Вам бы тоже сворачивать в этом направлении.

— Спасибо, ребята, — сказала Атланта, — у нас пока ничего, держите в курсе и… не делайте глупостей, если найдете следы посвежее. Дождитесь нас.

Жабья голова буркнула, что ей нравятся наши охчень полезные советы, и перестала разговаривать.

— Ты же не думаешь, что это он? — спросил у меня Брусничка тет-а-тет. — Это очень маловероятно.

— А много ты знаешь тварей, которым под силу вскрыть броню паладина? Да и с тобой, например, мы же пересеклись совершенно случайно. Если это он, для реванша у меня все готово.

Я изобразил зловещую улыбку, позволив своим клыкам несколько удлиниться. Мой друг ответил скептической миной.

— А эти святая броня и благословенный меч — сильные штуки? — встрял МаркХ.

— Просто питрясающе насколько, — ответила ведьма. Ее голос тоже звучал тревожно.

Дальше шли молча. На нашем пути все еще не было следов стаи. Неожиданно по лесу пронесся самый прекрасный звук, какой может быть на охоте: смесь визга и рыка, переходящая в протяжный человеческий крик. Минус один.

— Это не мы, — отчиталась голова амфибии.

— И не мы, — шепнула в нее ведьма.

— Ха! — Барон Брусничка подпрыгнул и вскинул руку. — А клоун свое дело знает! Спроси-ка у Лекскса, что он теперь о шуте думает. Платиновые значки так просто не достаются.

Источник звука был далеко, да и предсмертная агония искажала чистоту воя, но я кое-что понял. Эта была достаточно опытная самка, из пород, предпочитающих ловкость и хитрость грубой силе. Возможно, даже лиса. Вот только арлекины не просто стойкие к иллюзиям, но еще и способны сами их насылать. В любом случае волчица не была вожаком и уж точно не смогла бы в одиночку убить паладина. Я поделился своими выводами с остальными, и мы продолжили путь. Несмотря на поднятие боевого духа, все еще двигались скрытно.

Через некоторое время новичок перестал дергаться от любого шелеста. Потом МаркХ начал бестолково натыкаться на поваленные бревна, врезаться в стволы и подавать прочие признаки того, что он уже не совсем с нами. Во мне росло раздражение. Есть специальные рейды для начинающих, которые позволяют точно понять: твое это или нет. Потом приходит опыт, средства на особые штучки, слава, благодаря которой с тобой начинают общаться продавцы этих самых штучек. Но буквально купить место на охоте такого уровня, а потом идти и откровенно скучать, не понимая, в чем прикол… Это просто как-то неуважительно ко всему, чем мы занимаемся.

К счастью для новичка — потому что не я один потихоньку закипал из-за подобного отношения, — мы вышли на небольшую прогалину, на которой развернулась сцена, наглядно демонстрирующая МаркуХ, что если уж не азарт охоты должен его вести, то желание не повторить участь несчастных.

— Вот черт! Вот блог мой! Это же еблки зеленые просто! — Странник в красном плаще резко выпрямился, и глаза его остекленели.

Солдат лежал на спине, головой в барсучьей норе, картинно раскидав конечности. Одна нога врылась носком в землю, а другая лежала на бревне в метре от тела; правой руки нигде не было, зато левая нашлась метрах в трех на груди колдуна. Колдун был более «собран», не считая неестественного промежутка от его торчащих ребер дообнажающего кишки живота. Широкий кровавый след тянулся к пышному кусту ежевики, на его ветки был нанизан клишированный красный плащ с запутавшейся в нем арбалетчицей.

Я буквально видел, как неопытная охотница отползает, пытаясь найти целебный эликсир, который поможет ей встать, несмотря на раны. Один волк хватает ее за ногу и волочет по поляне, а другой вцепляется в горло. Они долго перетягивают, тормошат, отнимают друг у друга добычу, пока в итоге не зашвыривают ее в куст: играют, расправившись с действительно серьезными соперниками.

— Вы больные, — ожил МаркХ. — Это жесть какая-то. Я понимаю, если увидеть такое на картинке, на плоскости. Но это… Прямо перед тобой… Это жесть!

— Не бойся, они ничего не почувствовали, — сказала Атланта, но, поняв, что это прозвучало язвительнее, чем задумывалось, только пожала плечами и пошла обшаривать трупы.

— Ты не читал соглашение перед тем, как попасть к нам, да? Там есть пара строк о том, что ты совершеннолетний, психически устойчивый, и что ни ты, ни твои родственники не будут иметь претензий, если тебя разорвут на кусочки или вышибут мозги, — Барон Брусничка даже не пытался скрыть злорадства. Закончив речь, он принялся изучать следы.

МаркХ повернулся ко мне в ожидании еще одной колкости. Честно говоря, я не хотел, но раз уж он ждал:

— И что ты здесь забыл? Шел бы печь кексики или выстраивать их по цветам.

Ругая себя за явно неудачную ремарку, я стал обнюхивать место бойни.

Пока мы пускали в ход умения наших гильдий, ведьма мародерствовала, а МаркХ таращился, на наших браслетах треснул один из камней.

— Блин! Бли-и-ин! БЛИ-И-И-ИН! — завопила жаба, и сразу раскололся еще один.

Следопыты были мертвы, а по лесу разлился вой. Хотя, нет. ВОЙ. Протяжный, глубокий, победоносный, полный силы и уверенности. Ему вторили два других, но мне уже было не до них: перед глазами все менялось. Каждая травинка обретала небывалую четкость, сумрак от закрывающей солнце хвои развеивался, цвета блекли, а мои озирающиеся по сторонам спутники становились все медленнее. Моя воля была сломлена.

— Не-ет, ну-у-у-у ка-а-а-а-ко-о-о-о-го-о-о-о… — невыносимо растягивая слова, начал Барон. То есть он, скорее всего, произносил их нормально, но ускоренный я воспринимал все иначе.

Воля вожака направляла меня к МаркуХ — самому слабому. Два рывка — все окружение смазалось — два прыжка — я стоял прямо перед новичком в красном. Его плащ был единственным ярким пятном в черно-белом мире. Я легко выбил пушку из рук МаркаХ, а самого охотника повалил на землю. Чужая воля не давала мне ни единого шанса остановиться, я видел свою удлиняющуюся верхнюю челюсть, видел, как на чужое лицо падали капли моей слюны.

Неожиданно у меня в боку оказался дротик.

— Хе-е-е-е-ех. Зна-а-а-а-ла-а-а-а, что-о-о ко-о-гда-а-нибудь пригодится, — голос Атланты постепенно ускорялся, то есть становился нормальным, а физиономия МаркаХ обретала цвета. Я вернул контроль над собой.

— Здорово! Не знал, что травник продает настой цветка папоротника не только зараженным. — Я поклонился ведьме.

— Места знать надо. — Женщина кокетливо поправила полную живности прическу. — Не благодари!

— И в следующий раз, Пармезан, — голос моего друга был отнюдь не дружелюбным, — свои антидоты сразу раздавай окружающим. Что б такого не повторялось.

Я стыдливо сковырнул носочком землю. Случившееся, действительно, было моей ошибкой. Глупой и непрофессиональной. Но встречи со способными доминировать надо мной волками происходили все реже.

— Раны глубокие? — поинтересовался я у МаркаХ, который разглядывал кровавые борозды на своих предплечьях.

— Настоящие оборотни такие же стремные? — спросил он.

— Пф, — я фыркнул, — тот, кто порешил следопытов, намного хуже. Рэйдж, — теперь я обращался ко всем, — уровень угрозы — «демон», не меньше. Более слабый так легко меня бы не сломил.

Я указал пальцем на Барона Брусничку и дважды кивнул. Не самый подходящий жест, но следопыт понял мою замену многозначительному взгляду.

— Мало ли таких, — ответил он. Но в его голосе было куда меньше уверенности, чем когда мы обсуждали мертвого паладина.

Во мне же не осталось сомнений: встреча со старым врагом была неизбежна. Но я подготовился. Пока новичок под руководством ведьмы поднимал пушку и лечился, я достал святую гранату и активировал ее молитвой.

— Интересной ход, — прокомментировал мои действия Брусничка. — Я не скажу, что он хороший, но интересный.

— Один из двух моих козырей, — пояснил я.

К нам подошли Атланта и МаркХ.

— Что будем делать? — спросила ведьма.

— Ты нашла что-нибудь полезное? — задал ответный вопрос Барон, подразумевая обыск тел.

— Изъяла несколько органов, но тебя это вряд ли интересует.

— Ясно. Смотрите, это, — мой друг обвел рукой окрашенную кровью прогалину, — прошлые охотники, вернее, самая долго протянувшая их часть. Все следы легко читаются и раскрывают много интересного. Волки ушли в том направлении. Один из них сильно хромал: его раны были слишком тяжелыми, чтобы он мог залечить их только поеданием падали. Все указывает на то, что твари направились в логово. Можем двинуться к их убежищу. Что скажете?

— Согласен, — кивнул я и внес свою лепту в знания команды: — Здесь развлекались три оборотня. Лиса и два рэйджа.

— Арлекин лису убил, — заметила Атланта. — Но два рэйджа… Ух! В любом случае помирать — так с музыкой. Я согласна идти к логову.

— Рэйджей и три может быть. Породу одного волка мы пока не знаем, — напомнил я.

— А зачем нам искать логово? — уточнил МаркХ.

— Волки не могут развиваться вне охоты: им не нужно ходить к учителям, мастерам и торговцам. Все, что им нужно, — это уютненько свернуться калачиком в логове и стать чуть-чуть лучше. Соответственно, если уничтожить логово, то они никак не смогут использовать опыт, полученный на этой охоте. Этакий вклад в будущее.

— Но лично нам это мало поможет, да? — спросил странник.

— Бою все равно быть. Какая разница где.

— Значит, решено! — МаркХ поднял свою великолепную пушку над головой, призывая всех к действию. Будто его мнение что-то для нас значило.

По пути к логову мне все время приходилось подкрепляться бесполезной, но ничего не весящей мелочью — ягодами, грибочками, травками. Но мое самочувствие все равно ухудшалось быстрее, чем я рассчитывал. Барон, зная, в чем дело, откровенно посмеивался, МаркХ не замечал ничего необычного.

А Атланта в какой-то момент не выдержала:

— Эй, Мистер Пармезан! Что за ерунда? Это последствия трансформации или что?

— Экипированная святая граната, — пояснил я, врезавшись в дерево, так как в этот момент искал, чего бы еще легонького съесть.

— Эм, что? — не поняла ведьма.

За меня ответил Брусничка:

— Только церковники могут активировать святую гранату, но, как понимаешь, к волкам даже на толику она беспощадна.

— Такого удара не ожидают ни от кого, кроме монахов. Ну или от охотников в компании монаха. Но точно не от меня, — озвучил я свой план.

— Эта штука тебя прикончит раньше оборотней. Погоди, сейчас, у меня тут кое-что есть.

Я с радостью принял целебные дары, подивившись как щедрости, так и запасливости ведьмы. Особенно порадовали смолы, обладающие продолжительным животворным эффектом.

— Послушайте, а здесь водятся привидения? — вдруг задал вопрос МаркХ. — Или весь это пиршивый вид вокруг оттого, что мы приближаемся к логову?

— Что?

— О чем ты?

— Э?

Никто из нас не понял вопроса новичка.

— Ну, шепот. И шорохи. И все такое блеклое…

— А, ты об этом. — Барон поскреб бороду. — Не-а. У нас все еще поют птички, и щелкают орешки белочки.

— Тебе самому не надоело надо мной издеваться?! — закричал МаркХ.

— Он не шутит, парень. — Я встал между следопытом и странником. — Это твой боевой дух сильно снизился. Тела других охотников, полученный урон от союзника — все это бьет по психике. А оттого, что ты неопытен, бьет весьма чувствительно.

Я старался говорить как можно спокойнее и мягче, понимая, что новичок взвинчен больше обычного: мир в его глазах стал серым и тусклым, полным страшных шепотков и зловещих теней, напоминающих чудовищ.

— Да в этой Стране оборотней есть хоть что-то хорошее?! — МаркХ зло пнул оказавшийся под ногой камень.

Мы не нашли, что ответить, поэтому просто двинулись дальше. Вскоре послышалось шумное течение быстрой реки, а затем след вывел нас на крутой каменистый берег. Логово представляло собой пещеру, вход в которую зиял страшным черным провалом, прикрытым нависающим над ним камнем. Рядом валялись два изувеченных тела — монахини и бандита.

— Их перетащили сюда специально, — сказал Барон Брусничка, бегло оглядевшись.

— Нас ждали? — спросила ведьма.

— Не думаю, — ответил я. — Просто хотели напугать решивших разрушить их нору. Или делали запас еды.

— Часть про «напугать» сработала, — Барон указал на новичка.

МаркХ, и так бывший на грани психоза, упал на колени, закрыл лицо руками и шумно разрыдался. Что ж, молодые волки, на которых должны набивать руку начинающие охотники, так впечатляюще разделывать добычу не умеют. И каким бы оружием ты ни обладал, опыта оно никогда не заменит. Эта стая была предназначена для, действительно, опытных охотников. Странник в красном плаще по-прежнему вызывал во мне жалость и раздражение одновременно.

— Ща поправим, — произнесла Атланта и присела рядом с новичком.

Мы же с Брусничкой занялись телами. Как и раньше, экипированное оружие оказалось сломанным, но нам повезло найти кое-что полезное в инвентаре. Барону досталась благословенная «Святая Мария», хотя его вера и не позволяла выжать из этого пистолета все, что смог бы я, но мне вполне хватало медленно умирать из-за гранаты. Я же прибрал к рукам отличный арбалет, которым, судя по количеству стрел, даже не успели воспользоваться. Техника дальнего боя не относилась к моим талантам, но обернуться волком дважды за день я не мог. Да и с таким вожаком это было бы просто ударом по своим.

Тем временем ведьма, что-то нашептывая, выдернула пробку из пухлого пузырька, наполненного жидкостью болотного цвета, дала густому пару тонкой змейкой просочиться из горлышка и покружиться вокруг головы МаркаХ зеленоватым облаком.

— Зря она на него силы тратит, — заметил Барон, чтобы слышал только я.

— Спасибо. — Новичок поднялся с колен. — Это было странно. Но шепот все еще остался.

— Ну, знаешь… Скажи спасибо, что я тебя хоть настолько смогла вытащить из того эмоционального минуса, в котором ты оказался.

— Я же сказал «спасибо»!

— Ты могла бы найти своим силам более достойное применение, — уже не скрываясь, фыркнул Брусничка.

— К слову об этом, — женщина перебила высказывание МаркаХ о том, как ему нравится работать с Бароном. — Я давным-давно изучила один свиток и думала, что он мне никогда не пригодится, но всегда хотела попробовать. Я могу затуманить твой разум, — женщина повернулась ко мне, — чтобы ты не чувствовал их вожака. Это получится ненадолго и почти полностью истощит меня, но, я думаю, силовая поддержка будет нам кстати.

— Круто! — я было обрадовался, однако сразу поник: — Но я уже обращался сегодня.

В отличие от меня, ведьма умела глядеть очень многозначительно.

— Погоди.

Я проверил дважды, чтобы убедиться. Это какая-то ошибка?

— Но как?

— Смолы, что ты ел. Они еще «способствуют восстановлению отрицательной сущности». Это оказалось не про мои силы, так что…

— А как ты поняла, что сработало?

— Дорогой, я же ведьма. Я вас всех насквозь вижу.

Оставалось только крепко обнять Атланту, продолжая удивляться ее запасливости и радуясь, что я был первым зараженным, с которым она встретилась и на которого потратилась.

Мы приступили к обсуждению плана. Первым делом выяснили, что являемся группой самонадеянных идиотов, так как у нас не оказалось ничего, чем можно было уничтожить логово. Это жутко разозлило Брусничку и рассмешило меня и ведьму. А дальше все выглядело довольно прозрачно.

— Итак, — подвел итог Барон, — Пармезан обращается, находит волков и по одному заманивает их сюда. А здесь мы с ними расправляемся.

— Только пока он обращен, я буду в ритуале и драться не смогу, — пояснила Атланта.

— Ясно, — кивнул Брусничка и обратился к МаркуХ: — Значит, это твой звездный час, парень. Ты встанешь прямо у входа в пещеру на видном месте: спрятаться у тебя все равно не получится, несмотря на твой «легкий шаг». Пушку уберешь, чтоб она в глаза не бросалась.

— Я не хочу быть наживкой!

— Не перебивай меня, дерогой друг. Я спрячусь в тех кустах и выкину болу или сеть, она задержит волка, а ты выхватишь ствол и уложишь его практически в упор. Эта детка одним выстрелом любого прикончит, даже находясь в твоих руках.

На том и порешили. Ведьма с ехидной улыбкой вырвала у меня несколько волосков и села колдовать. На наше счастье, чем бы ни занимались сейчас оборотни, к логову они не спешили.

Атланта развела маленький костерок и закинула в него какие-то травки, после чего извлекла из глубин своего балахона потрепанную куклу, к которой воском прикрепила мои волосы, жестом потребовала от меня руку и ржавым скальпелем рассекла протянутую ладонь, обагрив тряпичное убожество кровью. Костерок тем временем не разгорался, но выпускал струйку дыма, тот из светло-серого становился все более фиолетовым.

Ведьма на вытянутой руке занесла куклу над дымом и, кивнув мне, начала речитативом плести богохульную речь. Я не почувствовал ничего необычного и вопросительно глянул на Брусничку.

— Была не была, — пожал тот плечами, и, не очень способствуя моей уверенности, вооружился «Марией».

На всякий случай я отошел подальше, к самой кромке деревьев, бросил там поклажу с одеждой и начал превращаться, до последнего не веря, что мне удастся вторая трансформация за охоту. Колдовство сработало: я смог обратиться до конца и в этот раз сам управлял своим телом. Сделав в начале несколько неуклюжих движений — слишком все было по-другому — я кинулся в лес на поиски запахов оборотней.

Чужая воля накатывала волнами, размывая мир перед глазами, но потом возникала фиолетовая вспышка, и сознание возвращалось в норму. С каждым разом периоды «ясности» между помутнениями становились короче. Несмотря на старания ведьмы, времени у меня было мало.

Я шел по следу мокси — некрупной и весьма ловкой породы оборотней — и встретил ее очень скоро. Грациозная черная с подпалинами хищница сразу же бросилась в атаку при моем приближении. Сейчас я был быстрее людей, но горло от острых зубов едва успел спасти. Мокси нападала снова и снова, давая возможность изучить ее довольно однообразную тактику. Я расслабился: уровень угрозы едва ли перевалил за «черта». Не атакуя, а лишь отскакивая, чтобы переигрывать не столько ее, сколько самого себя, я пытался уклоняться в самый последний момент. Наконец решив, что смог показать себя везучим слабаком, я кинулся наутек в сторону логова.

Хищница настигла меня в считанные мгновения, и мне пришлось-таки проявить мастерство, не просто спасая лапу от укуса, но и хорошенько лягнув волчицу в морду. Она взвизгнула и немного отстала. Неожиданно я почуял впереди другого волка — рэйджа, но не вожака. Он двигался мне наперерез, потом резко повернул к логову. В надежде, что остальные справятся, я дождался очередной атаки мокси и, крутнувшись юлой, сам вцепился ей в загривок.

Воля вожака мешала мне все чаще, я чувствовал, что мне нужно обращаться обратно, но не мог сделать этого в середине боя. Мокси была всего лишь быстрее, я — сильнее и опытнее. Но, несмотря на то, что драка в волчьем облике заточена больше на реакцию и довольно проста в техническом плане, мне просто не было: я получил пару чувствительных укусов перед тем, как покончил с соперницей. Ее предсмертный вой, переходящий в человеческий крик, разнесся по округе. К сожалению, его окончание потонуло в другом вое — победном. Кто-то из охотников был убит.

Прислушаться и понять, кому из волков принадлежал знак триумфа и где он примерно находился, возможности не было: воля вожака грозила сломить меня повторно, пришлось срочно трансформироваться. Охота близилась к финалу, общее напряжение нарастало, но, восстановив облик и побежав к логову, я все же не мог не посмеяться над тенями, идеально прикрывшими мой пах. Каждый раз веселило.

За несколько секунд до того, как я выбежал на каменистый берег и увидел, что происходит, оглушительный выстрел и последовавший за ним звере-человеческий рев возвестили о нашей победе. Судя по всему, все прошло по плану: серебристая туша оборотня, запутавшегося в сети, валялась прямо перед МаркомХ, из ствола пушки «Былых времен» шел дымок, тело зверя начинало уменьшаться, принимая человеческие черты. Все были живы, и из этого следовало, что смерть настигла арлекина с платиновым значком.

У меня не было детей, но, глядя на новичка, я ощутил поистине отеческую гордость. Его лицо выражало уверенность и самодовольство, как, впрочем, у всех странников, руки держали красивое оружие, словно на параде, красный плащ развевался на ветру. И все это на фоне заката — когда остается один волк, всегда закат. Зрелище достойное быть увековеченным в краске!

Но тут у МаркаХ за спиной, на прикрывающем вход в логово камне, словно начала расти тень. Огромная черная тень со злобным красным глазом, ощеренной пастью и небольшими торчащими ушами. Как и все рэйджи, он был раз в пять крупнее среднего охотника, имел широкую грудную клетку и сильные передние лапы, куда больше напоминающие мохнатые человеческие руки. Но ЕГО образу, как ни одному другому рэйджу, соответствовали многочисленные шрамы и сверкающий молочным бельмом слепой глаз. Я встречал только одного зверя, который, невзирая на размер, был способен незаметно подобраться к четырем охотникам.

Мои ожидания оправдались: за спиной МаркаХ стоял сам Вельзевул.

Новичок удивил нас всех: еще до того, как Атланта, бросив теперь ненужное колдовство, крикнула «Сзади!», он уже начал разворачиваться, прицеливаясь. Ствол «Былых времен» уперся Вельзевулу в живот. У меня перехватило дыхание… Выстрел!

— Промазал! Как ты смог промазать?! — вопль Бруснички прозвучал тихо после оглушительного грохота пушки.

То ли МаркаХ подвела мораль, то ли действительно дрогнула рука при виде нависающей над ним твари, страшной, как сам дьявол, но он промахнулся. Если честно, я не был уверен, что даже выстрел из пушки «Былых времен» мог сильно навредить Вельзевулу. Последний, кстати, ошибок не прощал: голова новичка целиком скрылась в огромной пасти, а потом отделилась от тела вместе со значительной частью позвоночника. Оборотень выпрямился и, глядя на нас, плотнее сомкнул челюсти. Раздался хруст, из пасти брызнула кровь, половина тела в обнимку с пушкой повалилась на землю, моя мораль разом упала где-то на четверть.

Пока я подбегал к своему имуществу, прикрывал наготу и вооружался, ведьма обходила оборотня по дуге, рисуя в воздухе какие-то руны, и, как мантру, повторяла «твою мать, твою мать, твою мать», а Барон снова и снова нажимал на спусковой крючок «Святой Марии». Но поток его пуль и чуть позже добавившийся к нему град болтов из моего арбалета встречали лишь воздух: оборотень передвигался слишком быстро и, казалось, в совершенно случайных направлениях. Одним из огромных прыжков он сбил с ног ведьму, навалившись на нее всеми четырьмя когтистыми конечностями, и затем с силой оттолкнулся от тела. Этим он почти убил ее и не дал завершить заклинание, после чего ловко взобрался по стволу и скрылся в верхушках сосен.

Да как рэйдж может быть таким проворным?!

— Нормуль, — заверила Атланта и встала. Разведя руки, она прочитала исцеляющее заклятие, тратя, судя по грустнеющей живности в волосах, последние остатки сил.

— Ты его чуешь? — спросил Брусничка, глядя вверх и то и дело разворачивая корпус.

— Если я скажу, что он где-то над нами, тебя это устро…

Договорить я не успел, зато успел отпрыгнуть: когти мохнатой твари врезались в землю в полушаге от меня. А вот на удар наотмашь вовремя среагировать я не смог, опрокинувшись и проехавшись спиной по камням. Чудовище тут же оказалось сверху, и мне только и оставалось, что кое-как подставлять под зубы арбалет и надеяться на команду.

— Кажется, самое время доставать козыри!!!

С этим криком Барон прыгнул на спину волку, вогнал ему под лопатку кинжал и выстрелил в затылок из «Марии». Вожак взвыл и, отпустив меня, принялся стряхивать следопыта. Зная, чего от меня ждет Брусничка, я откатился в сторону настолько быстро, насколько позволяли раны. Под лапами оборотня остался мой подарок. Конечно, в своих мечтах я не помирал, побеждая Вельзевула, но, если говорить об этом волке и ситуации, в которой мы оказались, забрать тварь с собой на тот свет выглядело прекрасным вариантом.

Я не видел, что происходило у меня за спиной, но по смеху Барона догадался: Вельзевул заметил свою и мою погибель. Райские горны и ангельский хор, белый свет, застилающий все на свете… И вдруг вновь расплывающийся перед глазами лес.

— Я жив! Я ЖИВ!!! Я ЖИ-И-И-И-И-В!!! — исступленно завопил я. — Одно очко осталось! Одно! Это очень хорошо! Очень здорово! Я счастлив!

Чем человечнее волк, тем меньший урон ему может нанести святая граната, но все равно такой, что мало не покажется. Ее опасность для зараженных трудно переоценить, а для рэйджей — самых физически сильных и самых «волчьих», «демонических», в общем, крайних по шкале, на другом конце которой люди, — нет ничего страшнее этого оружия.

Продолжая не верить в свою удачу, я встал и повернулся к месту взрыва. Из-за искалеченной головы все то и дело расплывалось, но открывшаяся сцена впечатляла. Огромная обгоревшая туша, от которой шел дым, придавила Брусничку. Торчащие из-под тела оборотня голова и руки следопыта были кошмарно изуродованы, но не гранатой: для людей она была не более чем световой. Вельзевул многое успел за секунды, потраченные на мою атаку.

Первой засмеялась Атланта, потом Барон. Я тоже начал смеяться, игнорируя странную тревогу. Чего-то не хватало. Старик, который должен был вот-вот явиться за нами, опаздывал — это случалось. Тем более, нас вначале было аж семеро. К сожалению, мысль о том, что последний волчий вой не разлился по округе, пришла ко мне ровно в тот момент, когда Вельзевул поднялся.

Он выглядел жутко. Действительно, жутко. МаркуХ повезло, что он этого не увидел. Половина морды представляла собой голый череп, одна из передних лап безвольно болталась, держась на нескольких сухожилиях и клочке шкуры на уровне плеча, а вместо кожи и шерсти на брюхе и груди — кровоточащая обугленная корка. Вельзевул был страшен и очень зол.

Я еще даже не успел подумать о том, что собирался предпринять, а оборотень уже добил Барона Брусничку и повернул ко мне свою изуродованную морду. Будто изувеченного ВСЕГО было недостаточно, меня еще и сковал ужас.

— Пилохо. Я в ступоре!

В Стране оборотней ты поистине учишься радоваться мелочам. В данной ситуации я был доволен, что, когда меня полностью парализовал страх, мое лицо оказалось повернуто в нужном направлении, и я смог увидеть, как ведьма не теряла времени зря. Стремглав она бежала к безголовому телу в красном плаще, а точнее, к огромной пушке, в которую оно вцепилось. Оружие исчезло из мертвых пальцев и спустя мгновение возникло в руках ведьмы.

С криком «Да сдохни, наконец!» — она развернулась в сторону несущегося на нее огромными прыжками зверя, но выстрелить не успела. Из-за черной, покрытой тлеющим мехом спины я не увидел концовку, однако пушка отлетела далеко в сторону, а звук треснувшего камня на браслете подтвердил наихудшие опасения. Мне оставалось только стоять и слушать пробирающий до глубины души хруст и мерзкое чавканье, с которыми зверь лакомился мутировавшей от экспериментов плотью ведьмы, исцеляющей нелюдей лучше другого мяса.

Стоило моей пошатнувшейся психике прийти в норму и позволить мне двигаться, я тут же побежал во всю прыть, на которую было способно искалеченное, медленное, плохо управляемое тело, к призывно блестящей пушке «Былых времен». Я должен был успеть! Иначе…

Не понимая, почему огромная рычащая тварь не попыталась прервать мой нелепый забег, я схватил легендарное оружие, и оно развалилось на две бесполезные половинки. Дела становились совсем плохи: Вельзевулу достаточно было дотронуться до меня, чтоб пережить еще одну охоту, и он, получив от трупа Атланты все, что мог, двинулся в мою сторону.

Зверь все еще выглядел раненым, но уже не напоминал пережаренный и наполовину сервированный кусок волчатины. Пора было доставать из рукава второй козырь, хоть я и никогда ничего подобного не использовал и имел очень смутное представление о том, как это сработает.

Иногда после успешной охоты в заброшенных строениях охотники прихватывают с собой случайные вещицы. Обычно это нечто полезное или, по крайней мере, дорогое. Но в одном случае из сотни находка может оказаться бесценной, как, например, доставшийся мне уголь из праха Паллидия Мученика — артефакт, который должен «создавать защиту от любого зверя лютого». А уж продать его можно было за столько, что хватило бы на полноценный боевой сет имперского ассасина.

Жаль было тратить древнейшую редкость, но когда еще, если не в бою с Вельзевулом? Я применил артефакт, сев и начертив вокруг себя линию. Уголь словно прорезал землю, рассыпаясь в борозде, и к концу рисунка у меня в руке осталась только черная пыль, которую тут же унесло ветром.

Я выпрямился, поглядел на медленно приближающегося огромного монстра и почувствовал себя полным дураком, который в бою с настоящим чудовищем вдруг решил, что он «в домике». Защита не проявлялась никаким образом: не было переплетающейся сеточки молний, золотистой, перламутровой или какой другой вуали или хотя бы подрагивания воздуха. Вообще ничего!

Оборотень остановился перед кругом и посмотрел на меня, возможно, с недоумением. Я бы на его месте точно недоумевал. Вельзевул сделал еще один шаг и уперся в невидимую стену. Внутри у меня все ликовало, но я не рисковал даже шевелиться, ведь имел дело с волком уровня угрозы «султан демонов». Оборотень медленно обошел преграду на задних лапах, ведя когтями передних по моему магическому убежищу. Ни звука, ничего, словно он просто рассекал воздух.

Волк многократно пытался пробить стену, укусить ее, наскакивал со всех сторон, даже прыгал сверху, однако врезался в преграду на любой высоте. При каждой попытке у меня замирало сердце, но вскоре я успокоился: мы оба поняли, что оборотню защиту не преодолеть.

— Заканчивай, псина! Этот круг начертан прахом самого Паллидия Мученика, ни одному зверю не перешагнуть через него. Но если хочешь развлекать меня своей искусной пантомимой, можешь продолжать, — сказал я наиболее высокомерным тоном и напыщенно рассмеялся.

Красный глаз заблестел совсем уж по-страшному, будто наливаясь самим адским огнем. Это был, без сомнения, прилив ярости. Отсюда следовал неутешительный вывод: нас он разметал даже без усиления. Нанеся ряд ударов, один вид которых уронил мой боевой дух, и, не приблизившись к цели, Вельзевул обрушил свои когтистые кулаки на почву перед начерченной линией. Огромная черная тварь решила подойти к проблеме кардинально: если тебе мешает что-то на земле, то нужно убрать землю.

Речной берег содрогнулся, трещины разбежались во все стороны, закачались близстоящие деревья, однако, нарисованный круг сохранил абсолютную четкость.

Наше дальнейшее противостояние носило комичный оттенок. Я не рисковал выходить, а он не мог войти.

Оборотень испробовал все свои атаки, комбо-атаки и супер-комбо-атаки; я истратил все арбалетные болты и метательные ножи и, отчаявшись, пустил в ход камешки, монетки и непонятный оранжевый мох. Но, даже если бы Вельзевул стоял смирно и все мои снаряды достигли цели, этого все равно оказалось бы мало, чтобы его завалить.

Ну почему волк не получал урона при соприкосновении с невидимой стеной?!

В конце концов, оборотень задрал лапу и нассал на круг. На самом деле, если бы это могло размыть линию и поломать защиту, было бы просто обалденно, и Страна оборотней перешла бы на какой-то совершенно новый уровень. Но, как и ожидалось, довольно грубый жест ни к чему не привел.

— Случаем не собираешься сдаваться? — спросил я, понимая, что волк мог бы задать мне такой же вопрос. Ничьей быть не могло.

Я рассеянно бродил взглядом по себе и окружению, пытаясь найти хоть какие-то идеи. И действительно нашел, когда мой взор уперся в полный треснувших камней браслет. Ну конечно! Помощь.

Я расстегнул украшение и показал его лежащему на пузе и игриво виляющему хвостом монструозному волку, после чего кинул под ноги. Медная объемная гравировка тут же начала отделяться от основы бесчисленными лапкам. Гладкая металлическая поверхность разделялась на множество наскакивающих друг на друга пластин, под которыми щелкали крошечные шестеренки, до тех пор, пока браслет не стал механической сороконожкой. Маленький неживой помощник каждого охотника без каких-либо трудностей зарылся в каменистую землю.

— Может, я и не получу славы и денег, но я могу призывать помощь снова и снова, пока целая охчень впечатляющая армия не надерет твой мохнатый зад. А я с удовольствием полюбуюсь на это.

Вельзевул отнесся к моей речи довольно странно: встал на четыре лапы и несколько раз прыгнул из стороны в сторону, словно собака, упрашивающая кинуть ей мячик.

Пока механическая сороконожка не вынырнула из почвы у меня под ногами, мы с оборотнем дразнили друг друга буквально всеми жестами, какие только были нам доступны. Я подобрал затейливое изобретение, и насекомое замкнулось у меня на запястье медным браслетом, украшенным девятью драгоценными камнями.

Я издевательски развел руки:

— Ну что, Вельзевул? Еще девятерых в одиночку завалишь? С неполным-то здоровьем?

Я мог поклясться, что эта огромная тварь начала лыбиться. То есть я знал, что они так не умеют: могут попрыгать, повилять хвостом, оскалиться, но не улыбаться. Но мне все-таки показалось, что…

Вельзевул словно начал ссыхаться, густой черный мех втягивался, морда укорачивалась, и происходили прочие изменения, которые могли происходить со многими оборотнями, но с рэйджем — никогда.

Тем не менее Вельзевул продолжал трансформацию, пока не предстал передо мной в образе высокого широкоплечего мужчины, не обделенного растительностью ни на лице, ни на теле, обнаженного, но с благопристойной тенью между ног. Черные волосы и рассекающий белый глаз шрам вкупе со многими другими рубцами и свежими ранами напоминали о его ином облике. Он — уже безо всяких «казалось» — расплылся в страшной улыбке и шагнул внутрь круга, будто тот был не больше, чем просто рисунком.

Я не успел опомниться, как мускулистая рука схватила меня за горло и оторвала от земли. Происходящее далее я видел со стороны: мужчина в монашеской рясе с заостренными ушами щерится клыками и пытается разжать пальцы, сдавливающие его шею, дрыгает оторванными от земли сандалиями. Потом резко замирает — его руки и ноги безвольно обвисают, а голова отклоняется набок.

Не успел я подумать, что все выглядело довольно невинно, как Вельзевул не по-человечески широко раскрыл рот с заостряющимися зубами и откусил почти все лицо охотника. Возникшая надпись «Вы мертвы» не дала полностью насладиться картиной, ставшей черно-белой.

Как это случилось?!

Мне было плевать на статистику и полученные утешительные награды, которые я мог распределить между другими своими охотниками. Я вырубил всю технику значительно грубее, чем устройства того заслуживали, и вылетел из комнаты, привычно стукнувшись о дверной косяк: голова после «Страны оборотней» кружилась почти всегда. Некоторое время я просто метался по дому, ругаясь с несуществующими собеседниками, а звонок от Макса, Барона Бруснички, лишь подлил масла в огонь. Первую минуту разговора тот только истерично ржал и повторял что-то невнятное о моих козырях и Вельзевуле, сделавшем «это снова».

Когда мы оба справились с эмоциями — по крайней мере, Макс, во мне-то злость еще клокотала — мы, не прерывая связи, начали выяснять, что произошло. Поиск информации быстро поднял мне настроение: все же я обожал «Страну оборотней». С ее вечно меняющимися фишками и нюансами, забавной цензурой, строгой политикой запрета внеигровой коммуникации и всеми глупостями вроде той, что волки не слышат речи охотников, но слышат хруст веток у тех под ногами.

Оказалось, что рэйджи могут уменьшить свой штраф к трансформации после семьдесят пятого уровня — уровня, разграничивающего «демона» и «султана демонов», сопоставимого по прокачке с платиновым значком охотника. При условии, если в Разрушенном Замке, куда еще надо умудриться попасть; в алхимической лаборатории, которую могут открыть только охотники-оккультисты, найдут Амулет Человечности и сожрут его на теле какого-нибудь несчастного.

У меня в голове пронеслось смутное воспоминание двухнедельной давности: выкрик о том, что в лаборатории произошло что-то странное. Но я тогда был слишком уставшим и особо не слушал… Еще немного поболтав с Максом о том о сем, мы договорились в скором времени обязательно встретиться вживую. Потом я пошел готовить обед.

Когда я философски рассуждал о смертельной для человека дозе соли, у меня за спиной по полу застучали босые пятки. Саша стукнулась о косяк и, немного шатаясь, засеменила ко мне. Она выглядела сонной и мило щурилась, отходя от виртуальной реальности. Я прижал к себе ее пухленькое драгоценное тело, чувствуя горячий воздух от ее дыхания на своей груди.

— Не проиграла? Просто перерыв? — спросил я, немного покачиваясь из стороны в сторону в объятиях. Она закивала. И хотя Саша все еще прятала лицо в моей футболке, я мог поклясться, что паршивка выглядела очень довольной.

— Это немыслимо, — продолжил я. — Чтобы научиться трансформации для рэйджа, столько всего надо было сделать. И не ври мне, что все произошло случайно, а ты никаких гайдов не смотрела и ни с кем не договаривалась.

— Не-а. Все само получилось, — тихо ответила Саша куда-то в область моего солнечного сплетения.

Я начал гладить ее по голове, по светлым волосам, заплетенным в две растрепанные косы.

— Когда-нибудь я тебя завалю, — твердо сказал я.

Саша подняла голову и уперлась в меня подбородком. Я никогда не мог наглядеться на это круглое лицо, серые глаза, чуть вздернутый нос. Она выглядела особенно красивой, когда была счастлива. Саша улыбнулась и произнесла самым любимым голосом на свете:

— Даже не надейся. Кишка тонка.

Тетерев

На одном большом и значимом производстве, мечтая об отпуске уже три года, работал маленький начальник. Трудился он много, хотя любил и у кулера посудачить, и в столовой посидеть. Но однажды случилась странная оказия: зашел к нему ранним утром в кабинет один из семи подчиненных, а начальник — тетерев.

Быстро все на предприятии прознали о невероятном превращении, немало удивились, но делать ничего не стали. А что тут сделаешь? Сотрудник-то никаких предписаний не нарушал и, даже будучи птицей, со своими обязанностями справлялся: на кого надо квохтал, в монитор с умным видом таращился, на совещаниях смотрелся серьезно и даже угрюмо.

Но вскоре обычно тихий и смиренный маленький начальник стал досаждать коллегам, перекраивая размеренную жизнь предприятия. Он, распушив хвост, атаковал столь любимый ранее кулер почти ежедневно, пока один из средних начальников не сообразил, что надо подчиненному поилку специальную обустроить. А однажды, попав в столовую, тетерев так нервно и жалобно раскудахтался, что сразу все поняли: надо из меню птицу убирать, а то неправильно это как-то получается.

Недолюбливать стали простые работяги тетерева, а начальство его, наоборот, кичиться стало перед другими начальствами: какое у них, мол, производство передовое, и какой особый маленький начальник трудится.

Позеленели от зависти руководители других производств и тоже решили себе птиц нанять. Да каких выбирали — что там нашему тетереву! Были то и роскошные павлины, и прекрасные райские птицы, а в одном аналитическом бюро засел настоящий императорский пингвин. Разумеется, маленьким конторкам и частным фирмам, чтобы не отставать, тоже приходилось брать на работу пернатых, правда, они могли себе позволить только голубей, ворон да воробушков.

Увы, в отличие от тетерева, который уже много лет трудился маленьким начальником, другие птицы стажа не имели и не всегда со знанием дела подходили к своим обязанностям. Могли по неопытности и полную глупость учудить: помет на рабочем столе оставить, коллегу клюнуть, гнездо начать из важного документа вить.

А на одном вертолетном заводе страус даже лягнул фрезеровщика насмерть. С недоверием относились высокие начальники к высказываниям о том, что птицы по природе своей тунеядцы и работать совершенно не желают. Как же не желают, если сидят на местах безвылазно, к семьям не стремятся и об отпусках не заикаются?

Догадались начальники, что все жалобы преувеличены и преследуют цель очернить новых перспективных сотрудников из страха недостойно выглядеть на их фоне. Лишения премий и несколько выговоров вернули трудовой процесс в прежнее, если не лучшее, русло. Наиболее продуктивными были те центры и отделы, где птица имела должность административную, а то и начальственную, с отдельным кабинетом или даже секретарем. Это лишний раз подтверждало высокую ценность новых сотрудников.

Казалось бы, пусть все идет своим чередом, но тут из одного центра занятости Наверх поступил тревожный звонок. Сообщали о голубях, столпившихся у здания и занявших даже некоторые крыши. Неужели все из-за того, что им никогда не полагалось пособия по безработице, или дело не только в этом? Наверху заволновались и, сделав несколько звонков для прояснения ситуации, пришли в ужас. Пернатые оказались настолько организованными, что смогли начать несанкционированные митинги в каждом городе — у каждой конторы, на всех площадях и в каждом парке!

Сколько же трудностей пришлось перебороть чиновникам и министрам, чтобы сгладить получившуюся ситуацию и избежать вооруженных столкновений! Были введены льготы для всех предприятий, где больше половины сотрудников являлись птицами, а для тех, где их было меньше десяти процентов, установлен новый налог; ДТП с участием птицы стало «уголовно» приравниваться к ДТП со смертельным исходом; был рассчитан прожиточный минимум для каждого вида пернатых; велись масштабные работы по поводу страхования и регистрирования…

Не забыли Наверху и о культурном аспекте, но, несмотря на штрафы, увольнения и общественное порицание, то тут, то там всплывали неприятные ситуации: многочисленные суды с птичьими хозяйствами, не желающими закрываться, «яичные забастовки», прения с музеями и частными коллекционерами по поводу чучел, появление активистов с совершенно бредовым лозунгом «Рептилии ничем не хуже птиц!» и черт знает что еще.

К счастью, общество могло спокойно продолжать функционировать, ведь взамен уволенных, бастующих, арестованных и погибших в результате участившихся несчастных случаев кадров-людей теперь всегда можно было найти отличного кандидата-птицу, готового работать за меньшие деньги и на меньшей площади. Вскоре каждый оперившийся индивид не только имел возможность трудоустройства, но и располагал богатым выбором будущих профессий. Разумеется, передовая общественность понимала, что мало какие изменения для всеобщего блага проходят гладко, и изолировалась на своих островах и виллах, чтобы дать менее сознательным лицам свыкнуться со сложившейся ситуацией.

Эти события отразились на жизни гражданина Н, который, отдыхая на морях, и слыхом не слыхивал о происходящих переменах, пока не пришла пора возвращаться домой. В аэропорту он узнал о первых птицах-диспетчерах и бессовестном саботировании работы пилотами, по каким-то причинам отказывающимися понимать указания от новых сотрудников.

Многие месяцы, в течение которых человечество сталкивалось с трагическими «шероховатостями» на пути к лучшему будущему, не рискнувший лететь самолетом Н пытался добраться домой. Немало пережил он приключений, терялся в джунглях, дрался с бродячими собаками и даже надолго застрял в бомбоубежище из-за, как сказали в новостях, «упреждающего подавления неочевидного восстания» генералом-туканом.

Когда же проклинающему свой первый за три года отпуск бедолаге удалось прибыть в родной город и, отчаянно нуждаясь в средствах, вернуться на большое и значимое производство, где он уже много лет трудился маленьким начальником, Н с удивлением обнаружил в своем кабинете птицу.

— Курлык, — то ли с насмешкой, то ли извиняясь, сказал тетерев, непонятно как однажды оказавшийся на производстве.

Сосед сверху

Было ровно два часа ночи. Сон не шел. Галина в целом чувствовала себя странно: она явно не была бодрой, готовой встать с постели и занять себя чем-нибудь до утра или до тех пор, пока глаза не начнут слипаться. Но каких-то причин вроде боли в суставах, тяжести в сердце, тревоги или еще чего-то, мешающего погрузиться в сон, тоже не было. Безуспешно проворочавшись, казалось бы, целую вечность, попив воды и на всякий случай сходив в уборную, женщина, вернувшись в постель, вновь посмотрела на время. Два часа четыре минуты. Ситуация становилась невыносимой.

Лежа «солдатиком», Галина Олеговна Краснова, у которой за все неполные шестьдесят лет жизни не было проблем со сном, с ненавистью уставилась на белую спираль энергосберегающей лампочки. Она не знала, что могло ее разбудить, и не понимала, что теперь делать.

— Раз, овца, — с раздражением обратилась к темной квартире женщина. Она где-то слышала, что счет овец помогает при бессоннице. — Два, овца. Три, овца. Четыре, старая овца, которая не может заснуть.

Издав невеселый смешок, Галина повернулась на бок и, глядя на задернутые шторы, хотела уже продолжить бесполезный счет, но осеклась: сквозь тонкий хлопок проступало свечение. У него могли быть сотни причин, поэтому думать о его источнике смысла не было, следовало просто закрыть глаза и попытаться заснуть. Но женщину почему-то заворожил этот свет. И чем дольше она смотрела на загадочный голубоватый ореол по ту сторону штор, тем больше причин отметала, и тем неспокойнее становилось у нее на душе. В конце концов, она зажмурилась.

Галина понимала, что бояться глупо, что в темноте может многое почудиться, что существуют всякие тамзеркально-световые явления и что ей просто показалось, что свечение исходит с ее подоконника. Ведь оно наверняка шло из квартиры этой возмутительно близко отстроенной многоэтажки напротив. Убедив себя, что бояться открывать глаза — смешно и нелепо, женщина вновь посмотрела на окно, после чего резко перевернулась, уткнувшись лицом в подушку, и натянула на голову одеяло. Свет точно был на ее подоконнике. Прямо за шторой, самое дальнее — сразу за стеклом на «внешнем» подоконнике.

Галина была почти уверена, что источник света — небольшое работающее устройство, да вот только ее телефон лежал рядом с ней, а других подобных штуковин у нее не было.

«Там кто-то есть! Он снимает меня на камеру. Но кто? Зачем? Как он там висит?»

В голову начала лезть совсем какая-то чертовщина, когда наверху неожиданно хлопнула дверь, заставив женщину вскрикнуть. Послышались шаги на лестнице. Сердце, и без того колотившееся как иступленное, начало ощутимо покалывать. В дверь постучали. В дурацкую дверь из тонкой фанеры, которую, наверно, можно было бы пальцем проткнуть. О, сколько Катька говорила, что ей нужно поставить хорошую железную дверь, а она только отшучивалась, мол, «кому я сдалась»! Дура.

Галина вцепилась в подушку. Стук повторился настойчивее.

Закричав для храбрости, женщина рывком откинула одеяло и, на бегу щелкнув выключателями в комнате и прихожей, грузно врезалась во входную дверь. Мутная линза глазка открыла ей лестничную клетку. Страх отступил. Может, из-за того, что квартира больше не была погружена во тьму, а может, потому что незваный гость оказался щуплым светловолосым пареньком лет от силы двадцати пяти.

— Чего надо? Ты знаешь, который час?!

— Простите ради бога! — раздался неожиданно хриплый голос. Несмотря на доставляющую хлопоты слышимость в доме, речь молодого человека с трудом проникала за тонкую дверь. — Мне ужасно неловко. Я телефон уронил. И он сейчас каким-то чудом держится на самом краю водоотлива на вашем окне.

Несколько секунд Галина Олеговна переваривала услышанное, а потом рассмеялась. Попросив смутившегося юношу подождать, она вернулась в комнату и смело раздвинула шторы. Свисая наполовину с «внешнего» подоконника, названного юношей как-то по-другому, явно дорогой смартфон призывно светил экраном, словно посылая сигнал о помощи.

— Радуешься, что напугал меня, маленький негодяй? Вот сейчас как скину тебя, — женщина погрозила пальцем технике и открыла окно. Ворвавшийся в квартиру воздух был невероятно холодным для майской ночи, а корпус телефона промерз настолько, что на ощупь показался ледяным: от прикосновения к нему все тело Галины покрылось мурашками, и она едва не выронила дорогую игрушку. Женщина не сомневалась, что от неуклюжего соседа даже «спасибо» не дождешься, а сломай она телефон — тут же начнется скандал с вымогательством. Нынешние дети абсолютно уверены, что все окружающие им должны.

Скорбя о потерянном поколении, женщина вернулась к входной двери и уже взялась за замок, но что-то ее остановило. Она знала почти всех жильцов подъезда, пусть не по именам, но в лицо. Молодого человека за дверью она не помнила. Да и странно он был одет: приталенный длинный пиджак, обтягивающие брючки и лиловый шелковый шарф. У них так не ходили. И таких дорогих игрушек уж точно не имели. Вдруг это какой-то психопат, и он специально все подстроил? Выследил от автобусной остановки одинокую пожилую женщину и вбил себе в голову черт знает что.

В бесящихся с жиру, поехавших малолеток Галина Олеговна уж точно верила больше, чем в привидений или пришельцев, поэтому она сказала следующее:

— С твоим телефоном все в порядке. Я оставлю его у вахтерши по пути на работу. Утром заберешь.

— Нет. Он мне нужен сейчас. Это так сложно?

«Вот вам и «простите» и «ужасно неловко». Тьфу!»

— Я тебе не открою.

— Да ты совсем…

— Сам уйдешь, или мне милицию вызвать? — перебила Галина, не желая выслушивать оскорбления от малолетки.

За дверью стало тихо, и женщина вновь прижалась к глазку. Светловолосый молодой человек стоял, прижав кулак к губам. Прочитавшая не один десяток детективов, Галина Олеговна подметила отсутствие перчаток и была очень довольна как своей внимательностью, так и тем, что потенциальный убийца перед ней неважный.

— Простите… — и без того тихий голос сейчас стал едва слышен. — Я вел очень важную переписку с людьми из Америки. Я готов заплатить вам за помощь. Я не могу позволить себе ждать до утра.

Галина поджала губы. Скандала из-за проваленной сделки от этого «мамкиного бизнесмена» ей уж точно не хотелось.

— Спустись на восьмой этаж, — сказала женщина, кое-что придумав.

— Что?

— Я услышу, что ты ушел достаточно далеко, а ты услышишь, как я захлопну дверь, оставив телефон на пороге.

Конечно, видимость в глазке была паршивой, но Галина не сомневалась, что лицо сопляка полностью соответствовало лицу человека, который проглатывает фразу вроде: «Как ты с такой паранойей на улицу выходить не боишься, карга старая?»

Некоторое время паренек переминался с ноги на ногу, а потом принялся спускаться на два этажа вниз, как было велено. Слыша постепенно удаляющиеся шаги, женщина почувствовала мрачное довольство: ей всегда хотелось сбить с Келвина спесь.

«Точно, Келвин!»

Вспомнив имя соседа сверху, Галина испытала некоторую неловкость за то, что просто не передала телефон из рук в руки. Но менять свое поведение было бы глупо, поэтому женщина слегка приоткрыла дверь и, быстро положив телефон за порог, громко захлопнула ее. Наблюдая в глазок за тем, как молодой человек подбирает и внимательно осматривает дорогую игрушку, а потом кладет ее во внутренний карман пиджака и поднимается к себе, Галина хмыкнула. Разумеется, ни платы за помощь, ни даже «спасибо».

Радуясь благополучному завершению странного события, в котором не участвовали пришельцы, привидения или маньяки, женщина уснула, едва ее голова коснулась подушки.

Весь следующий день Галина Краснова летала как на крыльях, рассказывая всем и каждому о ночном происшествии. Последней благодатной аудиторией на маршруте «дом-работа-магазин-дом» была восьмидесятипятилетняя старуха, которую сын с трудом уговаривал выходить дышать воздухом хотя бы к подъезду. Это в их семье называлось вечерним променадом.

— Здрасьте, Анастасия Николаевна! — поздоровалась Галина, подходя к лавочке и ставя пакеты на асфальт. — Что читаете?

— Да не вижу я ни черта, чтоб читать, — сварливо ответила старуха, сворачивая газету. — Развлечешь меня, пока мой дурак обсуждает со своей стервой, как от меня лучше избавиться? Что у тебя, Галюня, нового?

— Да случай вот забавный ночью приключился.

Старуха похабно усмехнулась.

— И страху, кстати, я натерпелась немалого, — продолжила Галина, нагнетая обстановку. — А все из-за этого малолетнего Келвина.

— Коли?

— Нет. Келвина.

— Ужас какой. И надо было мальчику жизнь портить. Коленька звучит намного лучше.

Затем последовало продолжительное обсуждение того, как же убого сейчас называют детей. Галина так увлеклась, вспоминая совершенно нелепые имена, что даже не пыталась вернуться к рассказу о ночном событии, пока Анастасия Николаевна неожиданно не заявила:

— Только я не знаю никакого Келвина.

— Да как не знаете-то? Блондин такой щуплый и неприятный. Надо мной живет.

— Эх, старой я, верно, стала. Подросших не узнаю, а малых забываю. Но я была уверена, что ты на последнем этаже живешь! В маразме я, видимо. Прав с…

— Да нет же, — перебила Галина, — все правильно. Я живу на десятом, а Келвин, — женщина осеклась. По телу пробежала дрожь.

— Мне надо идти. Не сидите тут долго. Сегодня ветер холодный.

До лифта добралась быстро, но кнопку своего этажа не нажимала долго, смотря на два верхних прямоугольника, венчающих кнопочные столбики. «9» и «10». Нет. Она не сошла с ума. Последние сорок лет она жила в этой десятиэтажке на десятом этаже. Поднимаясь на лифте, Галина уже представляла, что увидит на своей лестничной клетке: то же, что и сегодня утром, и в течение всей жизни.

Вот четыре двери. Лифт и лестница. Закрытая на замок, тяжелая металлическая решетка и сетка сбоку, ограждающие ступени, которые ведут на крышу. Но она же слышала, как хлопнула дверь сверху! И шаги… Долгие с разворотом, как с другого этажа. Да и видела она в глазок, как Келвин поднимался по лестнице! И решетки никакой не было!

«Келвин… Такое имя, да в наших краях? Неужели мне все это приснилось? Но я же знаю, что не спала».

Вместо привычного чтения или просмотра сериалов Галина Олеговна Краснова посвятила вечер попыткам разобраться в произошедшем. Помогали ей в этом три рюмки коньяка и Катька на телефоне. Коллективными усилиями загадка была решена. Молодой человек, видимо, лазил по чердаку или крыше, снимая какую-то программу для интернета. А то, что он ее сосед с таким странным именем, Галине лишь придумалось спросонок, из-за чего она и не обратила внимания на привычные решетки: тем более что глазок мутный, а юноша все равно поднимался наверх.

Несмотря на то, что всему нашлось логическое объяснение, женщина ложилась спать с ощущением смутной тревоги. Впрочем, это не помешало ей, как всегда, быстро и крепко заснуть.

Проснулась она резко. Галине понадобилось около минуты, чтобы сообразить, что за жуткие звуки ее разбудили: в квартире сверху двигали мебель. Судя по грохоту и скрежету, там просто таскали туда-сюда какой-то огромный шкаф, диван или еще что, задевая им все косяки и другие предметы обстановки, периодически пытаясь поднять, но все время роняя, да так, что побелка сыпалась с потолка и все стены ходили ходуном. На часах было два пятнадцать.

— Да что вы там совсем с ума посходили?! Или они думают, что раз под ними живет одинокая женщина, то она и ругаться не будет?!

Натянув джинсы, Галина накинула прямо на ночнушку с утятками спортивную куртку и уже собиралась выходить из квартиры, чтобы выяснять отношения с этим в край обнаглевшим Келвином, когда пришло осознание: наверху никто не жил, а блондина, возможно, даже не существовало.

Стоя перед закрытой дверью в полной растерянности, Галина начала неосознанно сцарапывать краску с замка.

«Что происходит? И откуда эта дурацкая уверенность, что всему виной странный тип, которого совершенно точно зовут Келвин? Почему никто из Семеновых не выходит на лестничную клетку? Уж они-то, живущие через стенку, должны слышать этот кошмарный шум, от которого трясется весь дом! Вызвать пожарную? Милицию? А вдруг все кончится, когда они приедут? Может, это какая-то ночная ремонтная работа, объявления о которой я не прочитала? Что-то с трубами, поэтому и кажется, что звук идет сверху».

«А вдруг дом падает?! — неожиданно подумалось Галине. — С этими новостройками вечно какие-то трагедии случаются. А эту построили слишком близко. Может, земля осела, и теперь наш дом рушится? И кренится какая-то балка именно рядом с моей квартирой, поэтому никто и не проснулся!»

Перепуганная женщина выскочила за дверь с твердым намерением будить Семеновых, а если придется, то и весь подъезд. Но, оказавшись на лестничной клетке, Галина замерла и громко рассмеялась, а из глаз ее потекли слезы: решетки, перекрывающей путь на крышу и чердак, не было. Обычное продолжение дома, как если бы за спиной осталась квартира Алены Михайловны, живущей на шестом.

Медленно подходя к ведущему наверх лестничному пролету, женщина судорожно хватала ртом воздух. Появись перед ней сам черт или какая другая страшилка, Галина не испугалась бы ее так сильно, как увиденной площадки с цветком на подоконнике, банкой из-под кофе, имитирующей пепельницу, и цилиндром мусоропровода.

«Я что же… схожу с ума? Надо… надо разбудить соседей. Пусть они что-то скажут. Надо… надо вернуться за телефоном. Надо… это сфотографировать. Я же знаю, что не сплю».

Несмотря на разумные мысли, Галина медленно, шаг за шагом, поднималась по лестнице, которой не могло существовать. Она ощупывала ногой каждую новую ступеньку, прежде чем перенести на нее вес, трогала стену, перила и не могла найти чего-то неправильного в этой лестнице, кроме самого факта ее наличия. Чем выше она поднималась, тем холоднее становилось и тем сильнее менялся страшный шум. Громкие удары все чаще перетекали в мерзкий скрежет, а потом и вовсе исчезли. Скрежет же делался более протяжным и менее мучительным для слуха, вначале став похожим на визг пилы, потом на вой ветра, и с каждой секундой приобретая явную мелодичность.

Когда Галина стояла перед дверью несуществующей квартиры, находившейся над ее собственной, она слышала лишь игру флейты.

Зажмурившись, женщина толкнула легко поддавшуюся дверь и сделала шаг в неизвестность. Она не хотела открывать глаза. Боялась, что если сделает это, то окажется не у себя в постели под раздражающий писк будильника, а где-то, где она уж точно никак не могла бы оказаться.

К флейте добавилось пение птиц, потеплело, и даже с закрытыми веками становилось ясно, что в помещении, где она теперь находилась, очень светло.

Галина открыла глаза и охнула. Все, что она могла видеть перед собой, занимали две горизонтальные полосы: ярко-голубая и до рези в глазах белоснежная. По шву, разделяющему два цвета, искусной оборкой шла балюстрада. Ноги будто сами продолжали идти вперед, а мозг подмечал разные детали, будучи не в силах собрать их в единую цепочку мыслей: «это балкон из белого мрамора», «ясное голубое небо», «на полу золотые прожилки», «но сейчас же ночь, да и весь день было пасмурно», «невероятно огромный балкон», «на перилах кто-то сидит».

Страстно желая оказаться дома и забыть обо всем случившемся, женщина почему-то была не в силах перестать приближаться к краю балкона, но смогла заставить себя обернуться. Сзади, закрывая небо, находилась такая же белая, как пол, стена, на которой бездонной чернотой резко выделялся проем высокой узкой арки, украшенной странной резьбой.

«Я пришла точно отсюда, но никакой двери нет».

Ощутимый удар поперек живота — «перила» — заставил женщину вновь смотреть перед собой. Вернее, вниз. Ведь там, очень далеко внизу, — «Это двадцатый? Тридцатый этаж?» — раскинулась панорама самого чудесного города, который она только могла вообразить.

Старинные здания из белого камня с красными черепичными или золочеными крышами, узкие улочки, многочисленные речушки, пересекаемые маленькими ажурными мостиками, роскошные, но запущенные сады. Завороженная неповторимым видом, женщина забыла о том, что всего этого просто не могло происходить.

— Прекрасное место, не правда ли? Этот город настолько хорош, что, поговаривают, даже некоторое время являлся обителью земных Богов, — раздался тихий хрипловатый голос — почти шепот — справа.

Галина с трудом оторвалась от изумительного пейзажа и повернула голову в сторону звука. На широкой балюстраде из белого мрамора сидел печально знакомый блондин и выжидательно смотрел на нее. Не выдержав взгляда, слишком тяжелого для юноши его возраста, женщина уставилась на руку блондина, ласково опускающую на перила серебряную флейту. У Келвина были блестящие, отполированные ногти просто неприемлемой для мужчины длины.

— Я рад, что ты услышала мой зов и смогла добраться сюда так быстро. Рад… и удивлен.

Растерянность и тревога накинулись на Галину с прежней, если не с большей, силой. Но страх не возвратился, оставшись где-то на несуществующей лестнице в сумерках подъезда. Женщина, не придумав ничего лучше, больно ущипнула себя: в кино всегда так делали, чтобы проверить, реально ли происходящее. И, как и неизменно случалось в фильмах, ничего не поменялось.

— Чушь какая-то. Этого не может быть, — зашептала она, будучи не в силах повысить голос. — Я что, сплю? Это что, мой сон?

— О, нет, — улыбнулся Келвин. Хотя Галина все еще смотрела на его тонкие бледные пальцы, в выражении чужого лица можно было не сомневаться: уж слишком явно ощущалась проскользнувшая в тихом голосе насмешка. — Это одно из моих любимых мест в Мире Грез. Я нахожу этот город идеальным для прогулок и размышлений.

— Да что ты несешь?! — не выдержала женщина и принялась нервно расхаживать по балкону. — Наверно, у меня случился инсульт, и я сейчас в коме. Или я умерла и на том свете. Или, — она повернулась и указала дрожащим пальцем на Келвина, — это все ты, богатый проходимец! Киберманьяк! Я читала в газетах об этом вашем даркнете! Вы накачали меня какой-то дрянью, подключили к очкам виртуальной реальности и транслируете это на каком-то запрещенном сайте! Наверняка, когда я отдавала якобы уроненный телефон, твой дружок спустился с крыши и украл запасные ключи. Хотя нет! Постой-ка! Мне тогда уже привиделось, что ты ушел по лестнице вверх, а этажей-то надо мной нет! Мы это и с Анастасией Николаевной, и с Катькой обсуждали! Значит, твой друг со спины меня как раз тогда-то наркотиками и накачал. Шоу они тут устроить хотят! Вот вам! Выкусите! — Галина Олеговна принялась показывать во все стороны средний палец.

Несмотря на малую вероятность описываемых событий, они куда больше соответствовали мироощущению Галины Олеговны Красновой, чем постинсультные видения или странный вариант загробной жизни. Пока она произносила уличающую тираду, лицо Келвина было совершенно невозмутимым, он смотрел на нее скорее с усталым сожалением, чем с какой-либо другой эмоцией, но на последних предложениях его голубые глаза расширились, а светлые брови поползли вверх.

— Ты обсуждала с кем-то нашу первую встречу? В реальности? Я поражен. Обычные сноходцы, просыпаясь, забывают произошедшее. Мир Грез ревностно хранит свои тайны. Очень редкие способны воспроизводить единичные и чаще всего чувственные воспоминания и уж почти никто — досконально запомнить сон.

— Ну хватит уже нести этот бред! — взмолилась Галина, но вдруг осознала, что верит Келвину.

Она не поняла, что конкретно имел в виду молодой человек, но его последние слова не показалось ей чуждыми и противоестественными. Будто юноша очень заумно сказал, что Земля круглая или что существует четыре времени года.

От осознания правдивости пускай и очень необычных, непонятных вещей сразу стало спокойнее, но одновременно женщина отчетливо ощутила нарастание какой-то новой, не связанной со странностью происходящего тревоги. Словно она забыла что-то важное: выключить утюг или закрыть на ключ входную дверь.

Как и коварный, кажущийся прекрасной сказкой город внизу, который на деле являлся лишь пожираемыми лесом руинами, все вокруг словно пропиталось липкой, вязкой опасностью, ничем не выдающей своих мотивов и от этого еще более зловещей. Сестра-близнец лжи, она сияла вместе с белоснежным мрамором на солнце, скользила в голубом небе и ни капли не боялась быть обнаруженной, скрываясь на самом видном месте.

Этих смешанных чувств хватило, чтобы в сердце женщины вернулся страх. Ведь ей в принципе были не свойственны как такие сложные эмоции, так и яркие художественные образы. Во рту резко пересохло, а ладони вспотели.

«Да что же происходит? Здесь… И со мной».

— Я находил многих, — вновь подал голос блондин. Поглощенная внутренними переживаниями Галина вздрогнула от неожиданности, чудом не вскрикнув. — Проникал в чудесные, красочные сны, звал их создателей за собой, показывал им Мир Грез, путешествовал с ними, раскрывал тайны Вселенной, рассказывал, где искать карты к другим мирам и ключи, способные открывать двери иных времен. И всегда все было одинаково: они шли за мной, готовые слушать. Знающие, что им всю жизнь чего-то не хватало, страдающие взаперти одного-единственного доступного мира, стремящиеся изучать и создавать. Ученые, писатели, художники, мечтатели — юные творцы, способные привлечь меня в свой сон. И вот я нашел тебя. Тебя, сумевшую каким-то образом дойти до Мира Грез в первую же ночь. Но при этом такую старую, почти лишенную воображения, не готовую и не способную слушать, примитивную, глупую, жалкую…

— Следи-ка за языком, сопляк! — закричала Галина, пытаясь не дать слезам обиды прыснуть из глаз. — Да, я институтов не заканчивала и пока еще не понимаю, что здесь, черт возьми, происходит, но не смей говорить со мной в таком тоне, Келвин!

Юноша резко спрыгнул с балюстрады, подскочив к женщине, обхватил ее голову холодными ладонями и притянул к своему лицу. Наверно, со стороны это выглядело картинкой с обложки романа, где пылкий любовник вот-вот должен был «слить» свои губы в поцелуе с невинной девой, нежно запустив руки ей в волосы. Однако Галине казалось, что Келвин сейчас раздавит ее череп или оторвет голову от шеи. Но до того как, ошеломленная нападением, она успела начать сопротивляться — вдарить козлу между ног — молодой человек отпустил ее и медленно, шатаясь, словно пьяный, попятился.

— Ты что творишь, припадочный?! — завопила Галина.

Сердце колотилось как бешеное, из глаз прорвались-таки слезы, а выставленные перед собой — чтобы защититься, если мужчина опять на нее накинется, — руки предательски дрожали. В голове испуганной женщины, где в калейдоскопе мелькали ужасные вещи, которые мог с ней сотворить блондин, вдруг возникла странная мысль: «Она ляпнула чушь, которой здесь совершенно не место».

К счастью, Келвин, похоже, ее не услышал: он застыл, уставившись вдаль совершенно пустым взглядом. Галина испытала явное облегчение, ведь ей не хотелось подтверждать чужие слова о собственной глупости. Потому что блондин не был подростком, попавшимся ей на лестничной клетке с сигаретой в зубах, или школьником, залезшим на лавку прямо в грязной обуви: у него были причины так себя повести, а вот у нее не было никакого права кричать на него или же отчитывать.

Келвин, вопреки внешности, был намного старше нее. И очень умным. Не как Катькин сын — терапевт — или внук Алены Михайловны, подавшийся в политику, — а еще умнее. Женщина знала это, как знала его имя. Ей неожиданно стало стыдно за то, какой ничем не интересующейся, погрязшей в быте, необразованной буфетчицей она была. Руки Галины Олеговны безвольно опустились.

«Ну сколько можно плакать!»

— Как интересно… Такая примитивная форма… Я бы и не заметил… — пробормотал Келвин. Его глазам вернулся живой блеск, и теперь молодой человек откровенно разглядывал женщину, как некую диковинку. Через несколько унизительных секунд он обратился уже к Галине, а не к собственным мыслям: — Ты обо мне знаешь, потому что помнишь. Мы раньше встречались. До того, как ты… эм… спряталась. Да, это подходящее слово.

Он улыбнулся, а женщина вдруг поняла, что должна вернуться к себе. В свою квартиру. Через арку. Немедленно. Ведь там безопасно. Никто не сможет войти туда без приглашения. Даже такой могущественный сукин сын, как Келвин Арчер.

Сбросив мешающиеся тапки, Галина Краснова побежала к арке. Чувствуя, как стучит кровь в висках, как горят требующие воздуха легкие, ожидая в любой момент удара, она не могла не проклясть архитектуру заброшенного дворца в дебрях леса Мигда-ала с его практически тридцатиметровой смотровой площадкой.

Когда же до черного зева арочного проема оставалось всего несколько шагов, к ней навстречу из темноты вышел все также неприятно улыбающийся блондин.

— Уже уходишь, Грета?

В неудавшейся попытке то ли отпрянуть от непонятно как оказавшегося здесь мужчины, то ли просто затормозить Галина не удержала равновесие и плюхнулась на пятую точку.

Келвин рассмеялся. Даже расхохотался. Его смех был громким, басовитым и пробирающим. Он шел прямо из глубины груди, и казалось очень странным, что в таком худом теле прятались настолько могучие легкие. Галина видела человека с похожим голосом в каком-то из многочисленных шоу талантов по телевизору: тот был настоящим оперным певцом.

«Да, подобные голоса есть только у лучших певцов и наисильнейших жрецов, так как при проведении ритуалов важны не только правильные слова, но и особая подача».

Галина Олеговна коротко вскрикнула, испугавшись мыслей в своей голове. Арчер перестал смеяться и выжидательно посмотрел на нее, сидящую перед ним на полу, закрывшую рот руками и выпучившую глаза.

— О, несмотря на в целом ничтожный вид, в твоем пустом взгляде появляется намек на разум, — произнес жрец с издевкой. Он уже не прятал свой глубокий, пробирающий голос за шепотом. От такого невольно бежали мурашки: неудивительно, что Келвин предпочитал скрывать его в начале знакомства. — Ну же, Грета! Что ты уже вспомнила?

Память ощущалась толстым, полным ярких рисунков фолиантом, страницы которого слишком быстро перелистывались. За одни иллюстрации взгляд едва успевал зацепиться, но другие воспроизводились в мельчайших деталях.

Жрецы, оккультисты, алхимики, астрологи, колдуны, ведуны, гадалки, предсказатели, шаманы, целители, еретики, некроманты, святые, ученые, гении, безумцы, чудаки, пророки, убийцы — в разные времена в разных краях по-всякому называли людей, по крупицам собирающих тайные знания об искусствах и науках, что пришли в их мир Извне. Опьяненные полученной силой они объединялись, искали последователей, образовывали культы, религии, становились у власти целых народов и никогда не останавливались в своих исследованиях. В поисках начала, первоосновы, подобной христианскому Господу или Большому Взрыву, такие люди часто приписывали эту роль Древним, пытаясь в своих трудах связать Великих в единый пантеон и с каждым новым «открытием» все дальше уходя от истины. У них попросту не было шанса понять суть вещей, о которых они узнавали по буквам и рисункам, изредка встречая странные предметы или существ, напуганных чуждым миром и оттого агрессивных.

Но были и другие. Сноходцы. Те, кто умел покидать свои собственные сны и находить путь в Мир Грез, через который проходило множество дорог в самые удивительные из реальностей. Странствующим, меняющим тела от мира к миру сноходцам доводилось общаться с существами из плоти и крови, которые владели недоступными земному царству технологиями; вступать в контакт с загадочными разумными газами, обладающим психическими свойствами светом или чем-то даже более удивительным, подчиняющимся совершенно особым законам логики, физики и самого мироздания. Умелый сноходец мог прожить несколько жизней во время послеобеденного сна. Лучший сноходец — принести в свой мир знания, которые он накопил во время странствий.

И Келвин Арчер был угрозой для каждого из них.

Блондин обошел Галину и направился в центр белоснежной площадки, демонстративно посмеиваясь. Женщина, все еще оставаясь на полу, неловко развернулась: она не собиралась упускать мужчину из виду. Навалившийся поток мыслей и образов словно обладал физическим весом, не давая ей встать. Или таковой была воля единственно истинного жреца Древнего?

Древние, или Великие, были созданиями, превышающими возможности человеческого восприятия и понимания. Были ли они сгустками космической энергии, обладали ли разумом и эмоциями, имели ли какую-то цель: сноходцы знали достаточно, чтобы не пытаться искать ответы на эти вопросы. Попытки мастеров тайных искусств, никогда не видевших Мира Грез, связаться с Древними часто приводили к разрывам ткани реальностей, появлением на Земле пришельцев Извне и ложно трактовались в качестве ответа на мольбы или даже принимались за нисхождение самого Великого. Попытки некоторых упрямых сноходцев постичь суть Древних заканчивались исчезновением непокорных и всех следов их существования в любом из миров. Единственное, что от них оставалось, — это воспоминания в Мире Грез. Но однажды одному из сноходцев удалось.

Галина Краснова затрясла головой, чтобы отогнать образы, мешающие думать. Она чувствовала, что времени мало, и понимала, что ей нужно вернуться в свою квартиру — в свой сон — куда не сможет проникнуть этот подонок. Там у нее будет время во всем разобраться и решить, что делать дальше. Через несколько минут она вспомнит больше, и воля жреца уже не сможет ее сдерживать. Женщина знала это так же ясно, как свое собственное имя.

Грета Хейккиннен.

Арчер одним движением сбросил пиджак на пол и, развязывая шарф, кинул на женщину насмешливый взгляд. Словно читая ее мысли — «Лишь словно?» — он кивнул на башню у нее за спиной, а затем выразительно покачал головой. На его лице все это время царила мерзкая улыбка.

Обернувшись, Галина-Грета увидела сплошную гладкую стену. Сердце рухнуло куда-то вниз, а по дряблому старому телу одна за одной побежали мелкие волны дрожи. Арка исчезла. Путь к отступлению был отрезан. Женщина разрыдалась, потому что не была готова сразиться с Келвином Арчером. Сейчас она боялась его больше всего на свете.

Вспышка эмоций закончилась так же резко, как и началась, и взявшей себя в руки женщине удалось вновь сосредоточить внимание на жреце: тот к этому времени уже избавился и от рубашки. Галина Краснова уставилась на голый поджарый торс, почти такой же белый, как окружающий мрамор. Она не могла знать намерений мужчины и вдруг испугалась за свою честь. Память, как назло, преподнесла тошнотворные образы с жертвоприношениями, извращенными половыми актами, и какими-то немыслимыми омерзительными существами. Ее вырвало, и… ей полегчало.

Страх быть опороченной Келвином теперь казался смехотворным, а собственная брезгливость перед ритуалами — примитивной. Ведь жертва чаще всего уже готова уйти и жаждет этой чести, граница смерти легко пересекается в обе стороны, а иногда физическое воздействие на тело — единственный способ достигнуть необходимого психического и эмоционального состояния. Перекроенные личность и память восстанавливались, а низведенная жажда к познанию оживала: поставленный барьер стремительно разрушался. В нем больше не было необходимости, ведь она сама возвела его много лет назад. Для защиты от Келвина Арчера.

Громогласный голос жреца разнесся над брошенным городом. Ни в одной стране Мира Грез не говорили на этом языке, и даже там, где была рождена эта проклятая речь, ее почти забыли. Правую руку Келвин резко поднял над головой, выгнув кисть ладонью вверх, словно изо всех сил упираясь в невидимый потолок, чтобы не дать тому упасть. Левой рукой блондин медленно, раз за разом проводил по хорошо очерченной вертикальной борозде на животе. В какой-то момент его длинные ногти до крови расцарапали бледную плоть. Движение многократно повторялось, и с каждым разом пальцы все глубже вонзались в тело, превращая глубокую царапину в страшную рану. Из глаз жреца текли слезы, его лицо искривилось от муки, но хорошо поставленный голос ни разу не дрогнул.

Небо над мужчиной стремительно чернело.

Грета с трудом поднялась на ватные ноги. Она еще не вспомнила, а возможно, и никогда не знала всех произносимых жрецом слов, но перевела «ключ» и «путь», часто повторяемые хвалы и мольбы. Всем нутром Грета ощущала неповторимый ритм ритуала призыва. А потом мужчина произнес имя, от одного звука которого его ноги подкосились, а тело содрогнулось. Женщина же и вовсе рухнула ничком на мрамор, а ее сердце замерло, неуверенно затрепыхавшись лишь через несколько полных боли секунд.

Такова была мощь истинного имени Вечно Голодного Зверя, Живущего Меж Мирами.

Судорожно хватающая ртом воздух Грета Хейккиннен поняла, что настоящей причиной ее страха все это время был Древний. Что она никогда не боялась жреца и до последнего считала, что обезумевшему ублюдку нужно дать бой. Вспомнила, как ее долго уговаривали согласиться с этим глупым, не сработавшим планом. С дурацкими, бесполезными прятками. Не она первая перестала доверять Арчеру, но именно ей много раз повторяли, что не стоит его недооценивать.

Наступила режущая слух тишина. Прекративший разрывать небеса древней речью жрец стоял неподвижно и тяжело дышал. Вдруг его правая рука рванула вниз и с омерзительным хлюпающим звуком вошла в брюшную полость по самое запястье. Келвин согнулся и упал на колени в лужу собственной крови. Несколько невероятно долгих мгновений его скрюченное взмокшее тело издавало вскрики и стоны, а потом он вынул из себя кулак, сжимающий Ключ, и поднял его над головой. Похожий на анх плоский предмет из красного кристалла застывшей крови блестел, словно от солнечных лучей, хотя небо давно заволокли черные тучи. Самоповреждение было воспринято благосклонно, а приглашение услышано.

Женщина вскочила. Действовать надо было немедленно. Рванув к стоящему на коленях мужчине, она отметила возвращение своего привычного для Мира Грез облика. Келвин поднял заплаканное лицо, блеснули голубые глаза, и ее просто отшвырнуло! Несколько раз перекатившись по полу, Грета сразу вскочила — двадцатилетнему телу подобное было нипочем, — но жрец уже замахнулся Ключом, как кинжалом, и вонзил его в белый мрамор с золотыми прожилками, сокрытый под растекающейся черно-бордовой лужей.

— Нет! — только и успела вскрикнуть Грета.

Словно в замедленной съемке она видела, как твердый камень натянулся под давлением Ключа будто резиновый, а потом граница реальностей лопнула со звуком, напоминающим и бой набата, и удар грома. Ключ исчез. Ритуал был завершен.

Келвин тихо рассмеялся и, приложив невероятные усилия, встал. Вот таким — согнутым, красным, мокрым, дрожащим, зажимающим огромную рану на животе, — он все равно чувствовал себя победителем, все равно одаривал ее гадкой улыбкой.

— Всегда готова действовать… — прохрипел жрец. — Хотя твоя истинная личность не вернулась даже настолько, чтобы помнить, на каких этапах еще возможно вмешаться в ритуал. Я восхищен твоей страстью к борьбе и рад, что именно тебе выпала честь стать первой из вашего тесного кружка, кого мне удалось найти… Ты надолго насытишь Его, — Арчер снова засмеялся, но смех быстро превратился в приступ кашля.

В воздухе сильно пахло озоном. Едва уловимые шепотки, звучащие словно лишь в голове, становились то тише, то громче; легкие иллюзорные тени скользили по белому мрамору, будоража фантазию своими очертаниями: так размывались границы миров.

— И это даже немного печалит, — продолжил жрец, кое-как выровняв дыхание. — Я предпочел бы побыстрее разделаться и с твоими друзьями.

За чужими словами потянулись образы, за образами — идеи и суждения, а за ними — гнев.

— Как ты смеешь? Ты, предавший себе подобных, — тихо начала та, чьей последней личиной стала небогатая приземленная россиянка. — Ты притворялся наставником, советником. Подталкивал людей исследовать сны, тайны, а затем раз за разом пересекать границы миров. Делая нас более ценными, хранящими больше знаний, впечатлений и отпечатков многих реальностей, времен и событий. Просто выращивал, как свиней на убой… Неужели ты не понимаешь, что не можешь знать Его истинных желаний и мотивов? Неужели ты настолько безумен, что не предполагаешь, что твои действия могут привести к катастрофе?

Балкон, башня, небо — все заколыхалось крупными и мелкими волнами, будто каждая плоскость была лишь рисунком на флаге, что вот-вот сорвется ветром.

Женщина повысила голос, стараясь скрыть растущий страх:

— Мы верили, что Вечно Голодный Зверь сожрет своего раба, когда тот не сможет приносить ему ценную добычу! Как ты смог выжить?! Неужто несчастных юнцов, едва изучивших Мир Грез, хватало твоему хозяину, чтобы он не избавился от тебя?! Как ты нашел мой сон?! Тот предмет… верно? Тот, что, повинуясь правилам моего примитивного и бытового сна, стал телефоном. Ты отыскал меня с его помощью? Что это за артефакт? Отвечай, раб Зверя!

Раздражающая улыбка на окровавленных губах расширилась:

— Раб? Ты разочаровываешь меня, Грета Хейккиннен, Ведьма Истока Кристальной Реки. Нуждается ли человек в раболепстве муравьев? Разумеется, нет. А я… Я всего лишь пытаюсь привлечь к себе немного внимания. Зверь щедр на дары и знания, а на его могучей спине можно добраться до мест, что не снились ни одному из людеее-аааоооооох!

Поддавшись настрою собственной высокомерной речи, Келвин начал горделиво выпрямляться, но, закричав, вновь согнулся. Проскальзывающие между пальцами алые капли на несколько секунд слились в миниатюрный водопад, низвергающийся в бордовое озерцо.

Женщина злорадно усмехнулась. Как бы ей хотелось, чтобы сукин сын страдал вечно. Или хотя бы истек кровью прямо здесь и сейчас. Но Ведьме Истока Кристальной Реки было хорошо известно, что с телом жреца в их реальности все в порядке. А эта оболочка вернется в норму во время следующего путешествия. Пришельцы не могли умереть в Мире Грез, они лишь просыпались.

Женщина резко кинулась к краю балкона, готовая спрыгнуть вниз. Память и знания возвращались быстро, но намного медленнее, чем хотелось бы.

Она не успела. Врата раскрылись прямо перед ней.

Грета упала на спину, перевернулась на живот и в панике отползла назад, пока не нашла в себе сил встать. Она никогда бы не заставила себя обернуться, чтобы своими глазами увидеть Великого: к такому невозможно подготовить разум. Всем естеством ощущая приближение Живущего Меж Мирами, растущий безумный страх, течения межпространственных материй и волн межвременной тьмы, в которых плавал Вечно Голодный Зверь, Грета Хейккиннен сжала кулаки и до боли закусила губу. Под тяжестью навалившихся чувств ей приходилось буквально заставлять себя осознавать и воспринимать что-то еще. Например, Келвина, в исступленном экстазе глядящего ей за спину.

Но прозванная Ведьмой Истока Кристальной Реки больше не чувствовала себя беспомощной: она вспомнила самое главное. Слова.

Когда-то и в мире людей слово обладало весом, силой творить и разрушить. Но одни слова забывались, другие коверкались, а третьи входили в повседневность, теряя хоть какую-то власть. Ныне в том мире само понятие власти слова имеет лишь метафорический смысл. Но это вовсе не значит, что подобных слов не осталось. Просто самые могущественные носители тайных знаний однажды решили спрятаться от того из них, кто пошел на страшную сделку. А новые… новые не успевали узнавать достаточно. Но здесь и сейчас с этим можно было покончить.

Выставив руку вперед, Ведьма Истока Кристальной Реки стала произносить заклинание и схватила Арчера за запястье, несмотря на то, что между ними было не меньше трех десятков шагов. Рывками она начала тянуть его к себе.

Не в силах отнять вторую руку от изувеченного живота, шипя от боли, Келвин, скрюченный почти пополам, медленно приближался к ней, не собираясь делать и шага без сопротивления. Хотя внешне хранители тайных искусств не соприкасались, Грета Хейккиннен чувствовала под своими пальцами чужое запястье, мокрое от пота и крови, и едва не нарушила вскриком вязь древних слов, когда на ее предплечье выступили пять глубоких царапин-полумесяцев: Арчер запустил в нее свои длинные острые ногти.

Притягиваемый ей он тоже пытался подобрать правильные слова, от некоторых из них виски Греты словно пронзали раскаленные гвозди, но Келвин явно был не в том состоянии, чтобы давать отпор. Истощенному ритуалом и духовно, и физически, ему не хватало ни сил, ни сосредоточенности, ни воли. Его дыхание то и дело сбивалось, а плетение заклинания ломалось от непроизвольных стонов. Жрец паниковал, прекрасно понимая, что могущественное существо не будет сдерживать свои аппетиты ради какого-то «муравья». Все, что он действительно мог, — это царапать чужую руку в жалких попытках освободиться.

Тьма достигла ног женщины. Не приносящая ничего, кроме холода, отчаяния и сосущего ощущения пустоты, не имеющая постоянной формы она то закручивалась в щупальца, то взбиралась по ее телу десятками человеческих рук, то стекала вниз шипастыми волокнистыми стеблями. Теперь конец был неизбежен.

Галина Олеговна Краснова, рожденная семьсот сорок восемь лет назад под именем Грета Хейккиннен, прозванная Ведьмой Истока Кристальной Реки, не тешила себя верой, будто внутри Зверя может ждать что-то еще, будто ее человеческая суть объединится с его внепространственным естеством и сможет постичь тайны нового удивительно бытия. И не надеялась она, что огромная пасть Живущего Меж Мирами являлась лишь вратами к чему-то новому, к обратной стороне известной им Вселенной. Она не могла вообразить, что именно ждало ее в скором времени, но ужас, который читался на лице Келвина, когда тот таращился ей за спину, был лучшим доказательством самой страшной из возможных участей. Жрец уже изодрал ее предплечье до костей, но так и не смог заставить ее ошибиться хоть в одном слове заклинания и не смог вырваться.

Черные шипы-щупальца потянулись к Арчеру откуда-то из-за ее спины. И пусть они больше напоминали неспешно плывущих морских змей, чем совершающих смертельный бросок гадюк, до вытянутой руки жреца им было меньше метра.

Ведьма Истока Кристальной Реки вдруг поняла, что победила. Что своей жертвой она спасла не только двадцать шесть других сноходцев, но и всех новых, кому еще только суждено родиться. Что творцы и мечтатели, многие из которых в реальности даже не помнили бы рокового знакомства с Келвином Арчером, теперь будут в безопасности.

Последним, что женщина увидела перед тем, как все окутала тьма, был рот жреца, искривившийся в ненавистной улыбке.

Последним, что Галина Краснова услышала, был смешок. Краткий, громкий и унизительный — как пощечина.

Последним, о чем Ведьма Истока Кристальной Реки успела подумать, прежде чем соприкоснуться с Вечно Голодным Зверем, было то, что она упустила шанс проснуться. Ведь с возвращением памяти и мастерства одного ее желания было бы достаточно для пробуждения. Но Ведьма даже не подумала об этом: Келвин Арчер умело провоцировал ее, играл с чужим желанием избавить от него миры и ни на секунду не дал усомниться, что расправа над ним возможна и уже близка.

Последним, что Грета Хейккиннен почувствовала, было то, как горячая, скользкая от пота и крови рука жреца исчезла.

Где-то в пригороде Бостона в очень старом, но добротно отремонтированном особняке, просторные комнаты которого закрывались тяжелыми портьерами от лучей полуденного солнца, богатый мужчина, о котором почти ничего нельзя было найти в медийном пространстве, проснулся.

КАМОВНП

— О, новое лицо! Не смущайтесь и следуйте за мной. Вы рано. Скажите, откуда вы о нас узнали?

— Эммм… на одном сайте. Я там кое-что покупаю. Некоторые снотворные препараты….

— Ни слова более! Ах, чудеса технологий! Раньше о собраниях приходилось сообщать шифрами в газетах и «звонками сумасшедших» на радио… Пришли. Вот, держите. Напишите, как к вам обращаться, и приклейте к одежде, а потом занимайте любое место.

Криво накарябав на бейдже-стикере «Билл» — первое пришедшее на ум имя, — новоприбывший устроился на одном из стоящих кружком дешевых пластиковых стульев и неуверенно кивнул сидящей черезместо девчушке без наклейки на блузке. Кроме них, в подвале был еще мужик, который стоял в углу и бился головой о стену.

Народ постепенно подтягивался. Толстяк с протезом кисти обрадовался «потенциальному клиенту» и всучил Биллу визитку частной клиники, потому что «анонимность анонимностью, а никогда не знаешь, где найдешь своего лучшего пациента». Элегантная старуха по имени Роза села рядом с Биллом и тут же защебетала с девушкой о всяких женских вещах и о том, что многое бы отдала за кожу Честера — типа, который встретил Билла на пороге заброшенного дома и проводил к месту сбора.

«Он творит с ней что-то совершенно непотребное. Ты видела татуировку? — возмущалась старуха. Никаких наколок на неприкрытой миниатюрным коктейльным платьем коже Билл не заметил. — Её место под стеклом в моей галерее, — не унималась Роза, — ты согласна?»

Но бледной девчушке явно не хотелось продолжать беседу, и она придумала ловкий способ уйти от ответа, проткнув себе язык пилочкой для ногтей.

Чем больше людей приходило, тем неуютнее становилось новичку, а когда в подвале собралось девять мужчин и две женщины, всё началось.

— Очередное собрание Клуба Анонимных Маньяков, Оказавшихся В Неловком Положении, объявляется открытым! Для тех, кто запамятовал, я Честер, — мужчина указал пальцем на свой бейдж и многозначительно кивнул.

— Привет, Честер! — отозвался нестройный хор.

— Сегодня у нас пополнение. Подбодрим же Билла аплодисментами, ведь, чтобы поделиться своими проблемами, нужна недюжинная смелость!

Все захлопали, многие добродушно заулыбались новенькому. Это было приятно, хотя Билл предпочел бы, чтобы Вик с разрезанным ртом и Тони с треугольными железными зубами этого не делали.

— Я предлагаю, — продолжил Честер, — дать первое слово Младшему, — он поманил в круг типа из угла. — У тебя случилась какая-то неприятность, да?

— Да, — плаксиво ответил лысый уродец с набухающими на лбу шишками. — Пару месяцев назад я подкараулил сопляка. Все проходило, как обычно: он висел на крюке в моей комнате, очнулся, начал кричать, я стал показывать свои инструменты, и тут он резко затих. Я подумал, что он потерял сознание, потыкал его паяльником, но он был мертв. Просто взял и умер! Представляете? А я уже не мог сдерживаться, мне надо было кого-то расчленить и… и… — Младший начал бить себя кулаками по лицу, но его тут же схватили за руки.

— Что ты сделал? — подался вперед Честер.

— Искал хоть кого-нибудь, был неосторожен, вышел из леса, — Младший завыл. — Я вернулся, как только услышал зов мамочки, но она все равно на меня сердится! Говорит, что я плохой мальчик, что отец предпочел бы второй раз на электрическом стуле поджариться, чем увидеть, что из меня вы-вы-ро… — дальнейшая речь потонула в рыданиях.

Многие вставали со своих мест, чтобы обнять Младшего, а потом все принялись давать ему советы. Однорукий ЭрДжей, например, признался, что работает только с людьми, чьи медицинские карты видел, и уверен, что у его подопытных не случится внезапной остановки сердца. Но самыми полезными, без сомнения, оказались слова близнецов Рэда и Грэя, которые не понаслышке знали, что такое жить в большой семье, имеющей общее хобби.

— …А про сравнение с батей даже в голову не бери. В конце концов, твоя мамка за него замуж вышла, поэтому то, чем он ее покорил, навсегда останется для нее самым лучшим, — закончил Рэд пространную и очень мотивирующую речь, во время которой Билл незаметно мял и пытался порвать в кармане полученную визитку.

Младший шумно высморкался:

— Спасибо, друзья. Полегчало.

— Мы тогда продолжим? — спросил Грэй. — У нас весьма неординарная ситуация.

Близнецы переглянулись.

— Компашка студентиков у нас дома. Классика. И Карл, один из них… короче… Он почти сбежал через кухню, но потом споткнулся о свою подружку в коридоре и… подвинул ее труп к стене, поднял стул, поправил картину и… начал мыть посуду. Было видно, что он хочет уйти, но просто не может остановиться. Мы ржали до колик, а мамке он очень понравился. «Помощник, — сказала, — будет». Это случилось год назад. А теперь… теперь он женится на нашей сестре!

— Это ненормально! — завопил Рэд, брызжа слюной, будто не он так складно и разумно учил жизни Младшего минуту назад. — Что за наследственность у детей будет с его энтой болячкой: ОРК или ОКР, как там? В нашей семье отродясь всяких больных на голову не было! — вопил он. Вдруг близнец успокоился также внезапно, как и взбеленился: — Кроме, двоюродного дяди. Чудак был. Он всё про теорию струн загонял, но за всю жизнь так ни на чем и не сыграл.

— Зато он мог раз тридцать в тело ножик всадить и ни одного важного органа не задеть, — вступился за дядю Грэй. — А Карл… Он до сих пор блюет, если кишки увидит.

— Знаете, я пойду, — не выдержал Билл.

В подвале стало очень тихо: только генератор трещал, подпитывая скудное освещение заброшенного дома.

— Если всё в себе держать, может стать хуже, — заметил Честер.

— Нет. Вы не поняли. Мне кажется, я ошибся мероприятием. Видите ли, я, ну, знакомлюсь с девушками, опаиваю их и привожу к себе. Там я делаю всякое, много фотографирую, а на утро не отрицаю, что у нас был секс, но делаю вид, что тоже всё смутно помню. Больше я с ними не встречаюсь.

— Простите, уважаемый, — подал голос беззубый старикашка с ожерельем из высушенных человеческих голов, — не могли бы вы пояснить? Вы их расчленяете во время фотосессии или уже утром?

— Я не расчленяю. — У Билла пересохло во рту. Он стыдливо добавил: — И вообще не убиваю.

— Как не убиваете? — изумилась пожилая Роза. — Даже чуть-чуть?

Близнецы сидели с открытыми ртами, бледная девчушка выглядела полностью потрясенной, Честер почесывал затылок, открыв рисунок дракона на боку кожаного платья телесного цвета, а вечно улыбающийся Вик задумчиво переводил взгляд с Билла на мачете в пятнах не-ржавчины, что держал на коленях.

Новоприбывший вдруг осознал, насколько фатальной для него может стать клубная путаница. Уронив стул, он бросился бежать через ступени, темные комнаты, запущенный сад… Билл гнал во весь дух и, проносясь мимо очередной машины члена КАМОВНП-а, проклинал себя за то, что ради скрытности припарковался так далеко.

Трясущимися руками несчастный открывал свой форд, когда на плечо ему легла чья-то кисть. Он в ужасе обернулся и увидел улыбающегося Честера. Тот был безоружен.

— Я дам вам брошюру. Вот. Здесь вы найдете, куда податься, и последние актуальные контакты. Не ошибитесь снова! Ищите клуб для себя где-то на четвёртой-шестой страницах, ближе к стеснительным эксгибиционистам и слепнущим вуайеристам. Всего хорошего!

Рев земли

Яркий Круг вот-вот должен был вырасти из земли. Тихий Шаг понял это по тому, как черное небо, видневшееся между стенами ущелья, постепенно становилось серо-розовым. Он занервничал: горький опыт научил загонщика опасаться Яркого Круга. Если охота не начнется немедленно, травля будет тяжелой. Тихий Шаг огляделся, но никто на уступе, казалось, не разделял его волнения: Белая Шея спала, свернувшись под отвесным склоном; Длинные Ноги выцарапывал на стене охоту; два мальчонки, увязавшиеся за ними на свою первую загонку, сцепились в игре.

Раздраженно шикнув, Тихий Шаг отпихнул детей от края обрыва и подошел взглянуть на работу Длинных Ног — ему нравилось наблюдать, когда сородич делал картинки. Тихий Шаг понимал, что вытянутый овал с треугольником — громадина, что линии снизу овала — ее лапы, а линии сверху — острые кости, вонзенные охотниками. Однажды восторженный зритель тоже пытался нацарапать добычу, но ничего не получилось, поэтому он всегда с трепетом относился к работе собрата. Еще Тихий Шаг заметил, что если Длинные Ноги перед охотой рисовал, то последняя проходила успешно. В стае мало кто понимал, что делает Длинные Ноги, когда царапает твердый склон. Или им это было не интересно. Тихий Шаг не мог этого знать.

Яркий Круг начал свое шествие по небу, где-то далеко-далеко оторвавшись от земли. В это время даже на дне ущелий его свет приносил тепло, дарил успокоение и наполнял силами. А здесь, Наверху, он и вовсе заставлял зажмуриться от блаженства. Тихий Шаг лег на спину, обнажая перед целительными лучами ободранный во время карабканья живот и разбитое колено; Длинные Ноги, не отрываясь от своего занятия, сладко потянулся; даже мальчонки, до этого носившиеся друг за другом, застыли, застигнутые неповторимым теплом. Белая Шея, красиво выгибаясь, покинула тень склона и устроилась рядом с сородичем, подставляя Яркому Кругу нежную спину с неярким узором. Тихий Шаг, погружаясь в дремоту, ощущал исходящий от нее особенный сладкий запах. Еще слабый, но означающий, что на следующую охоту женщина уже не выйдет. Охота. Загонщик надеялся, что она начнется как можно быстрее, но расслабляющее тепло не позволило ему опять заволноваться.

Внизу только Источник дарит подобные ощущения, но он всегда безопасен и не может причинить вред. А когда Круг добирается до самой высокой точки и его становится видно между отвесными склонами, если не спрятаться, быстро станет плохо: заболит голова, начнет тошнить, тело перестанет слушаться и даже при самой удачной охоте кусок в горло не полезет. А здесь, Наверху, на выступе, нет укрытий.

Пораженный новым чувством, подаренным пока не опасным Ярким Кругом, один из мальчат начал карабкаться выше. Ведь прежде ему был знаком только Бледный Круг, не дающий ничего, кроме слабого света. Трое взрослых лениво наблюдали за его продвижением. Новоявленный загонщик управлялся весьма ловко, умело цепляясь за трещины загнутыми коготками, а не бессмысленно стирая их о каменную стену. Серо-коричневый склон, становясь все круче, почти не крошился под маленькими пальцами, и восхождение проходило весьма успешно.

Почти каждый член стаи, движимый любопытством, хоть раз в жизни пытался залезть Наверх до конца. У некоторых, в том числе когда-то у Тихого Шага, это получалось. Перед их взорами представала растрескавшаяся серо-коричневая скорлупа земной поверхности, которая тянулась во все стороны и врезалась вдали в бело-розовое небо, наливающееся краснотой в вышине. Трещины ущелий, где-то узкие, где-то широкие, разрывали землю тут и там и ничем не выдавали, что на их дне и склонах есть кто-то живой. Увиденное явно не стоило рискованного обнажения перед Ярким Кругом. Тихому Шагу потом было очень плохо, даже кожа слезала болезненно.

Мальчонка забрался достаточно высоко, когда красноту над головой разорвали белые линии, и небо громко заревело. Никто из взрослых не обратил на это внимания. Когда земля рычит, можно почувствовать вибрацию, но если она рычит громко и близко, то со склонов падают камни, а дно ущелья может даже попытаться проглотить члена стаи. Когда же рычит небо, не происходит ничего. Но, разумеется, детям, впервые ушедшим от Источника без матерей и оказавшимся как никогда в жизни близко к небу, еще предстояло это понять.

Заснувший под теплыми лучами начинающий загонщик в испуге, прижимаясь пузом к камню, подполз к Тихому Шагу и Белой Шее и начал протискиваться между ними. Второй кубарем полетел со склона и врезался в Длинные Ноги, за что тут же с шипением был отброшен. Ползком, подобно первому, второй мальчонка обогнул рассерженного взрослого по большой дуге и прижался к Тихому Шагу с незанятого бока. Ребенок плохо упал и теперь кряхтел, из уголка рта сочилась кровь.

Глаза Тихого Шага и Длинных Ног встретились. Облепленный молодняком загонщик знал, что его собрат захочет еще раз проучить ребенка за то, что тот влетел в него, и за то, что тот пока был меньше и не мог дать сдачи. Тихий Шаг не планировал препятствовать, признавая вину мальчонки, но Длинные Ноги сразу отвернулся. Даже некоторые женщины были крупнее него, поэтому возможных ссор со взрослыми сородичами он предпочитал избегать.

Больше ничего не происходило, и Тихий Шаг начал погружаться в дремоту, когда воздух принес долгожданный запах громадины — вкусный, терпкий аромат самой желанной, но и самой опасной добычи. Почти сразу к душку жертвы прибавился дух стаи. По вкусу воздуха Тихий Шаг различал почти всех загонщиков, задыхающихся в пыли, которую поднимали лапищи громадины; многих женщин, следующих поодаль и тащащих за собой и на себе молодняк, еще не доросший ни до чего толкового. Охота добралась до них.

Загонщики вскочили и схватились за вбитые в основание уступа длинные кости. Принялись выдергивать и вновь с силой загонять в стену эти длинные грудные кости громадин, создавая и расширяя отверстия, но место, казавшееся идеальным, не поддавалось. Они чувствовали нарастающую вибрацию от топота конечностей добычи и легкую поступь десятков ног стаи, ощущали стремительное усиление запахов. Тихий Шаг краем глаза видел, как Белая Шея в панике начала вбивать ребро крайне бестолково, как Длинные Ноги заклацал клыками перед носами растерявшихся, путающихся под ногами детей. Если они не обрушат кусок склона, добыча может не повернуть и не попасть в западню. Охота пойдет насмарку.

Теперь уже слышался жуткий рев отрезанной от стада громадины и пронзительный вой стаи, мешающий ей ориентироваться. Стремительно приближалось по дну ущелья облако пыли, чувствовался ее горький запах. Весь склон, казалось, дрожал от топота погони, когда группа загонщиков, наконец, ощутила долгожданную вибрацию уходящего из-под ног камня. Они прыгнули вверх по склону, цепляясь когтями, и начали медленно сползать вслед набирающему скорость, стремительно растущему, а самое важное, сопровождающемуся физически неприятным сотрясением поверхности оползню. Любопытный мальчонка не удержался и полетел вниз второй раз за сегодня. Другой мальчонка хорошо балансировал, повторяя за опытными загонщиками.

Они опоздали. Куча песка, щебня, камня и пыли, что должна была рухнуть перед громадиной и заставить ее повернуть, упала прямо на грязно-коричневую тушу. Первые бежавшие резко остановились, некоторые упали, кувыркаясь вперед, следующие ряды врезались в них. Трое совершивших ошибку и ребенок съехали со склона, съеживаясь под разозленными взглядами в наступившей пронзительной тишине. Некоторые сородичи широко открывали пасти, демонстрируя клыки. Тихий Шаг, хоть и не любил выражения силы, в долгу не остался. Это могло случиться с любым!

Неожиданно верхушка насыпи пошатнулась и рассыпалась. Перед подавшейся назад стаей предстал живой и полностью ошарашенный мальчонка. Он скатился к ногам стоявших ближе других загонщиков. От него сильно пахло кровью. Серый от пыли, шатаясь и хромая, ребенок побрел в сторону, откуда доносился запах женщин, искать утешения у матери. Он пока еще имел на это право.

Тихий Шаг подумал, что так будет правильно, и подтолкнул второго мальчонку в ту же сторону. Тот непонимающе посмотрел на загонщика, затем перевел взгляд на кучу, которую, казалось бы, оставалось только разобрать и добраться до долгожданной плоти. Тихий Шаг зашипел и клацнул зубами, мальчонка тут же пустился наутек. Другие загонщики тоже начали прогонять удивленный молодняк. Дети не понимали, что ускорение боя сердца громадины возникло не от предсмертной агонии, а то, что они не чувствовали запаха крови, было связано не с мешающим улавливать запахи завалом, а с отсутствием у добычи ран.

Громадины слепы, но слышат намного лучше стаи. Грохот оползней вкупе с воем и стуком костей о склоны им неприятен, они бездумно убегают от него по узким ущельям. Чаще всего замыкающую удается отделить от стада, и загонщики ведут ее к охотникам. Но если случается длинный перерыв между рокотом рушимых стен, добыча успокаивается и начинает ориентироваться, у нее появляется возможность дать отпор охотникам. А сил у громадин предостаточно.

Подняв столб пыли, из насыпи выросла безглазая треугольная морда в пластинах, по цвету и твердости напоминающих камни. Стая завыла, затопала, заколотила костями по склонам, по дну ущелья. Тихий Шаг вопил во всю глотку, ему самому стало нехорошо от воя и вибрации, поднятого собратьями. Громадина выбиралась из обломков, вытаскивая одну за другой длинные лапищи с многочисленными узловатыми суставами, каждая из которых была раза в два толще самого крупного из стаи. Добыча не выглядела напуганной, ошарашенной или раненой.

Продолжая кричать так, как никогда раньше, Тихий Шаг беспомощно отступал назад вместе со всеми. Оказавшись на свободе, громадина широко раскрыла пасть: пластины на нижней челюсти разъехались в стороны, а между ними осталась болтаться склизкая перепонка. Окатив жаром своего дыхания загонщиков, страшная туша протяжно взревела, заглушив все старания стаи. Закрыв пасть, она выставила вперед пластинчатую голову в острых наростах и непоколебимо побрела прямо на стаю, словно живой кусок стены ущелья. Без обвалов все было бесполезно: их криков явно не хватало. Они провалили охоту.

Громадина шла, стая затихала и карабкалась на стены, никто не хотел быть растоптанным или раздавленным. Каждый буквально вжимался в склон, затаив дыхание, когда добыча проходила под ним. Глядя на удаляющийся тяжелый пластинчатый хвост, Тихий Шаг задумался о том, сколько предстояло голодать, пока стадо не вернется.

Зачем Длинные Ноги вдруг прыгнул на громадину, Тихий Шаг не понял. Хлипкий, худой, добирающийся до мяса одним из последних, спящий дальше всех от Источника. Страх, потому что громадина поравнялась с ним и несколько камешков упали на бронированную спину, уйдя у него из-под ног? Голод, потому что после следующей охоты истощенная стая едва ли оставит ему пропитания? Наивное желание поднять свой статус, не будучи охотником и не зная, куда бить? Или же он просто упал на нее?

Ошибочно приняв Длинные Ноги за угрозу, громадина побежала вперед, стучась о крутые склоны ущелья своим огромным телом, ревя и подпрыгивая. Расстояние между разъяренной добычей и Тихим Шагом стремительно увеличивалось, но даже он едва удерживался на высоте от чудовищной тряски, вызванной могучими ударами. Загонщики, прямо под которыми махина с кошмарной силой врезалась в стену, валились ей под ноги или шлепались на спину. Не многим везло упасть за нее. Поднялся невыносимый вой, который могли издавать только смертельно раненые, неожиданно заглушившийся рыком земли. Стены заходили ходуном, сверху полетели камни, а громадина закрутилась на месте и кинулась бежать в обратном направлении.

Всего несколько мгновений понадобилась уцелевшим, чтобы понять: добыча несется куда нужно. Окрыленные удачей загонщики подняли шум и кинулись за ней, будто охота шла по задуманному. Брюхо и лапы громадины багровели кровью, с ее боков слетали ошметки чужой плоти, Тихий Шаг ясно видел бледно-сетчатый клочок кожи, болтающийся у основания огромного покрытого пластинами хвоста, — все, что осталось от Длинных Ног. Вскоре он перестал что-либо различать глазами из-за пыли, ориентируясь только на запахи и дрожь земной поверхности.

Стая гнала добычу еще два поворота, два обвала, две присоединившиеся группы загонщиков, не понимающие, почему охота затянулась практически до высшей точки Яркого Круга. Запах крови сородичей на громадине, на ногах стаи, исходящий от тел раненых, плетущихся после женщин, придавал сил и азарта. Нет. Они не будут голодать. Не в этот раз.

Тихому Шагу стало не хватать воздуха, грудь начала болеть. Пыль забилась в ноздри, в рот, прилипла к языку, заглушив своей горечью другие запахи, он все еще ничего не видел, а рев громадины и смесь воя и шипения стаи не давали ориентироваться на слух. Его вели только дрожь дна ущелья и опыт, подсказавшие о приближении последнего поворота, за которым узкая расщелина выходила на самый широкий участок в их угодьях — место, где ждали охотники.

Ни у кого из сородичей не было настолько длинных клыков или когтей, чтобы ими можно было дотянуться до мягкой плоти громадины, скрытой под толстыми пластинами. И ничто на свете не смогло бы пробить ее броню. Но как загонщики находили наиболее податливые выступы и пользовались длинными, чуть загнутыми костями для их обвала, так и охотники обтачивали и обламывали свои орудия, чтобы успешно пронзать добычу в известных только им точках промеж пластин. Первый удар всегда был за вожаком.

Острый Клык прыгнул на громадину сверху, занеся длинную, заточенную о камни кость. Исполнившие свое назначение загонщики не выходили на Широкое Место. Изможденные, они падали на колени или даже на четвереньки, ловя ртами воздух, некоторые и вовсе забывались коротким сном. Одни стирали пыль с глаз, прочищали носы, отплевывались и кашляли, другие массировали шеи, чтобы унять резь, возникшую после воя. Но все, кто остался в сознании, трепеща, наблюдали за финалом охоты. За тем, как кость Острого Клыка проехала по пластине и соскользнула со шкуры громадины.

Вожак, балансируя хвостом, спрыгнул с несущегося на стену, в тупик, ожившего камня, а со склонов на покрытую шипами спину уже летели другие охотники. Чтобы ударить, отпрыгнуть, увернуться, вскарабкаться за новой костью и вновь лететь вниз на огромную тушу. Они повторяли это раз за разом, пока разъяренная добыча металась, врезалась в склоны, ревела и убивала.

Тихий Шаг, забыв об усталости, завороженно смотрел на работу лучших членов стаи. Он относился к охотникам с благоговением и страхом, всегда во всем уступал им. Загонщик не представлял, как можно быть такими ловкими, быстрыми и сильными, как можно снова и снова добровольно кидаться на опасную махину.

Громадина переваливалась по Широкому Месту все медленнее, количество костей, торчащих у нее из спины, увеличивалось, и вот, после очередной атаки Яростного Удара она упала на бок, молотя лапищами воздух. Стая наблюдала, как замирали конечности, прервавшие жизни не только многих загонщиков, но и нескольких отличных охотников: размозжившие хребет Большим Глазам, раздавившие череп Короткого Хвоста, раскрошившие половину тела Тяжелого Бега.

Охота прошла успешно.

Над головами появился Яркий Круг, и стая прижалась к стенам, превратив все тени Широкого Места в скопления переплетающихся тел. Многие сородичи сидели с широко открытыми ртами, кое-как остужаясь в самое жаркое время. Более опытные, включая Тихого Шага, предались дреме, более молодые — не сводили с туши голодных немигающих глаз, готовые накинуться на нее, как только опасность исчезнет.

Когда Яркий Круг наконец покинул полосу неба, красневшую между склонами ущелья, часть стаи рванула к еде, и Тихий Шаг смог улечься удобнее. Его очередь придет не скоро. В начале подросший до участия в травле молодняк будет обламывать когти, пытаясь отделить пластины. Это поможет понять слабые места тем из них, кто вырастет достаточно крупным, чтобы стать охотником. Нынешние охотники будут ходить кругами, шипеть друг на друга и на нетерпеливых загонщиков. Когда одна из пластин оторвется, молодняк либо сам отбежит в сторону, либо его снесут с туши, пока самые сильные члены стаи будут утолять голод. Загонщики отберут пластину, чтобы съесть с нее остатки плоти, а детям ничего не останется, как раскрывать путь к недоступному для них мясу в других местах.

Потом подойдут женщины и молодняк, родившийся в прошлом сезоне, доплетутся некоторые раненые. Наевшиеся охотники проследят, чтобы те тоже утолили голод, пока молодые загонщики будут шипеть, нервно покачивать хвостами, приближаться к добыче со всех сторон, отталкивать юных и мелких — то есть совсем мальчат. Ведь, когда женщины начнут уходить, чтобы приступить к трапезе, тень покинут зрелые загонщики, вроде Тихого Шага. И снующим вокруг нетерпеливым придется еще подождать.

Первая пластина была оторвана с брюха громадины, столпившиеся охотники спешили проглотить самые лакомые потроха. Тихий Шаг даже сквозь дрему слышал шипение и клацанье зубов, когда сталкивались нацеленные на один кусок лапы Острого Клыка и Яростного Удара. Дважды за свою жизнь ему доводилось чувствовать подобное напряжение, он догадывался, что за этим последует.

Охота, едва не обернувшаяся провалом, унесла жизни многих членов стаи. Оставшимся же пищи оказалось вдоволь. Уже высоко горел Бледный Круг, когда сородичи, объевшиеся и заторможенные, доплелись до Источника. Многие принесли с собой не только хорошие кости, но и остатки мяса, на которое сейчас уже никто не покушался.

На первый взгляд ответвление лабиринта ущелий, куда раз за разом возвращается стая и где рождаются все сородичи, отличается от других разве что ступенчатыми склонами и множеством неглубоких уютных каверн. Но живут они здесь не из-за удобных стен.

Источник представляет собой основание одного из склонов. На отличном от всего окружающего черном камне светятся зеленоватые прожилки, что особенно видно в темноте. Когда небо из красного становится черным и появляется Бледный Круг, этот камень согревает стаю. Рядом с ним всегда спокойно и становится легче, если что-то болит. Не говоря уже о том, что чем ближе кладка к Источнику, тем больше вылупляется яиц.

Расположившись вокруг черно-зеленого камня согласно иерархии и попрятав кто-куда остатки мяса, стая была готова приступить к продолжительному сну, который неизменно следовал за успешной охотой. Предостерегающее шипение и два последовавших друг за другом щелчка зубов прозвучали совершенно не так, как во время обычной склоки. Сытой дремоты, еще мгновение назад охватившей стаю, и след простыл. Многие тут же поднялись и напряглись. Тихий Шаг тоже быстро встал и, вытягивая шею, попытался разглядеть то, о чем опыт подсказал ему ранее.

Острый Клык лежал у основания Источника, прижимая к себе Мягкую Кожу, дурманящий запах которой не оставлял сомнений о намерениях вожака. В двух шагах от переплетшейся хвостами пары стоял Яростный Удар. Вожак и лучший из охотников застыли, не сводя друг с друга глаз. Коричнево-янтарные Острого Клыка против золотых Яростного Удара. Зрачки обоих сузились до едва заметных черных палочек. Словно завороженные, члены стаи медленно приближались к повздорившим, пока вокруг тех не собрались, казалось, все. Но никто не подходил слишком близко, никто не пересекал невидимых границ, никто не смел вмешиваться.

Тихий Шаг понимал, что уязвленный как собственным промахом, так и точными ударами молодого охотника, Острый Клык, подогреваемый запахом женщины, захотел напомнить Яростному Удару, где его место. Но, внезапно зашипев на охотника, готовящегося ко сну неподалеку, он не ожидал получить отпор. Мягкая Кожа удивленно оглядывалась, не понимая, почему никто не спешит проучить выскочку и позволить вожаку вернуться к прерванному занятию. Она горела от желания и не хотела ждать. Стая, врезаясь друг в друга плечами, сформировала полукруг, который упирался в стену. Наверху плотной массой также сидели сородичи. Так образовался круг, из которого нельзя будет выйти, не решив вопроса. Завершение охоты видели все.

Продолжая глядеть в золотые глаза Яростного Удара, вожак зашипел. Не резко, совсем не так, как спровоцировал молодого охотника. Шипение было тихим, протяжным и холодным. Он давал Яростному Удару шанс одуматься, уйти от боя, оторвать взгляд, признать свое место. Несколько охотников и один загонщик вторили этому тихому угрожающему звуку. Столь незначительная поддержка оскорбила томящуюся Мягкую Кожу и она, вскочив, ощерилась на Яростного Удара, но тут же отступила. Последний не сводил глаз с вожака.

Легкая Рука выдернул женщину из круга, зажав ее между собой и Тихим Шагом. Иногда зарвавшихся юнцов стоит проучить, а иногда времена должны меняться. Сегодня Острый Клык промахнулся. Сейчас он отвел взгляд первым.

Яростный Удар прыгнул на не успевшего подняться вожака. Мягкая Кожа вздрогнула и прислонилась к Тихому Шагу. Мало ему было терпкого сладкого требующего запаха, а теперь еще и это прикосновение! У загонщика перехватило дыхание, а мышцы у основания хвоста характерно напряглись. Его мысли унеслись очень далеко от происходящего решения судьбы стаи.

Мягкая Кожа. Сколько раз она доставалась вожаку? А в те редкие сезоны, когда его внимание обделяло ее, охотники демонстрировали себя, казалось, готовые действительно поубивать друг друга. Ей не было нужды смотреть на кого-то ниже самых сильных членов стаи. И вот ее горячее готовое тело прижималось к Тихому Шагу. Несчастный загонщик понимал, что он может, действительно может, прямо сейчас овладеть этой женщиной. Но если уж стоящий рядом охотник Легкая Рука не рисковал пользоваться ситуацией, то чего уж говорить о Тихом Шаге. Все же демонстрация силы мужчин, достойных Мягкой Кожи, была очень наглядной.

Выставив вперед ноги с растопыренными длинными пальцами, увенчанными загнутыми белыми когтями, Острый Клык перекинул через себя Яростного Удара, оставив кровавые борозды у того на животе. Охотник сгруппировался и, ловко перекатившись, вновь оказался на ногах. Когти вожака прошли вскользь, отметины были незначительными, кровотечение обещало вскоре прекратиться. Острый Клык тоже перекатился и теперь стоял, выпрямившись в свой немалый рост. Борющиеся застыли, их глаза вновь встретились. По ущелью разнеслось жуткое шипение.

Запах прижавшейся к нему женщины, ее нежная чешуя с черно-белым узором на желтоватом фоне сводили Тихого Шага с ума. Он уже едва мог объяснить себе, почему не берет Мягкую Кожу. Это было бы самоубийством, когда рядом мужчины, превосходящие его по размерам в два раза, не просто душат и давят друг друга, а пускают в ход когти и зубы.

Яростный Удар, угрожающе поигрывая мышцами, начал медленно обходить своего противника. Острый Клык не сводил с молодого охотника взгляд, поворачиваясь к нему лицом. Кончик хвоста старшего из сражающихся несколько раз дернулся из стороны в сторону. Признак волнения. Признак слабости, не ускользнувший от внимания претендента на титул вожака. Прыжок и резкий удар по ногам в скольжении, несколько быстрых укусов, перекат, и вновь противники застыли лицом друг к другу, словно ничего не произошло. Только с морды Острого Клыка стекала кровь.

Танец смерти всегда разыгрывался одинаково: демонстрация силы и непосредственно атаки; шипение, плавное покачивание головы, стремление показаться выше противника, постоянный зрительный контакт и ряд быстрых, резких выпадов, ударов, укусов. Острый Клык и Яростный Удар повторяли это цикл за циклом. Оба источали крепкий запах — силы, лидерства, статуса. Такой аромат заставлял других мужчин бояться, а женщин — стремиться к его обладателю с началом сезона.

У Тихого Шага внутри все сжалось: Мягкая Кожа откровенно потерлась о его бедро. Такая красивая, такая плодовитая, такая доступная. Ему вдруг подумалось, что он не сделает ничего плохого, ведь бой идет за положение в стае, а не за женщину. Он будет быстрым и уступит при первых признаках угрозы.

После очередной атаки Острый Клык вовсе не выдержал взгляда противника и, хромая, попятился к границе круга. В спину ему донеслось шипение. Пришло время перемен. Время принять судьбу. Яростный Удар в очередной раз оправдал свое имя мощным выпадом, сбившим Острого Клыка с ног. Охотник не позволил вожаку подняться, придавив его со спины, и широко раскрыл пасть, давая клыкам полностью выпрямиться. Острый Клык дико извивался и жалобно шипел, когда на его затылок и шею посыпался град укусов. Все почти кончилось.

Не колеблясь больше ни мгновения, Тихий Шаг овладел Мягкой Кожей. Завалившись на стоящих позади членов стаи, они терлись друг о друга, их шеи и хвосты переплетались раз за разом, она тихо и нежно шипела, словно шелест чешуек в движении связанных тел; он крепко держал ее руками и ногами. Не его одного одурманил запах Мягкой Кожи и не только он осознавал всю опасность и неправильность ситуации, но все больше тел наваливались рядом и сверху, надеясь оттолкнуть Тихого Шага. Охотники обычно предпочитали единолично владеть женщиной, продемонстрировав силу, и не опускались до клубков, свойственных загонщикам. Но в эти мгновения часть стаи вокруг Мягкой Кожи словно лишилась разума.

Несмотря на бывшую ранее установку, Тихий Шаг не собирался отдавать женщину и злобно клацал зубами на оказавшихся поблизости. Он не понял, что Острый Клык перестал дергаться, что постыдное высокое шипение, с которым тот уходил из жизни, стихло; не знал, что Яростный Удар медленно выпрямился и огляделся, а стая, показывая подчинение новой воле, расходилась, припадая к земле. Не осознал Тихий Шаг и того, что тела вокруг исчезают отнюдь не из страха перед ним. Но то, что он щелкнул челюстями перед оказавшимся рядом носом нового вожака, загонщик осмыслил мгновенно — к сожалению, уже после сделанного.

Вырвавшись из объятий женщины так резко, что боль пронзила низ живота и основание хвоста, Тихий Шаг откатился под звук угрожающего шипения. Трясясь всем телом, он отползал назад, буквально волоча брюхо по дну ущелья и вертя головой, чтобы не встретиться взглядом с Яростным Ударом. Молодой вожак сделал несколько шагов в его сторону, продолжая зловеще шипеть. Загонщик всем видом выражал полное повиновение и отсутствие желания претендовать на что бы то ни было.

В свою очередь Мягкая Кожа оказалась рядом с Яростным Ударом и начала медленно подниматься, нежно касаясь своими изгибами ноги, бедра, бока сородича, не сводившего золотых глаз с дерзкого загонщика. Тихий Шаг понял, что его обманули: женщина использовала его, чтобы первой привлечь к себе нового лидера. Однако ее задумка не удалась, так как Яростный Удар был поглощен выскочкой, посмевшим ему дерзить сразу после повышения статуса.

Загонщик отползал, вожак медленно шел следом, шипя все громче, женщина безуспешно пыталась добиться заинтересованности, а стая с интересом наблюдала за ситуацией. Насколько бы вкусно и сильно ни пахла Мягкая Кожа, она мешала Яростному Удару укрепить свое положение. Он разозлился и укусил ее. Тихий Шаг, расценив это как очень, очень плохой знак, вскочил и побежал прочь. Молодой вожак бросился следом.

Тихий Шаг был загонщиком. Бежать, не задыхаясь от пыли громадины, не тратя воздух на вой, да еще будучи сытым, ему казалось, что он сможет быть быстрее всех существ на свете. Но выложившийся во время охоты, только что дравшийся насмерть, покрытый глубокими царапинами сородич стремительно сокращал расстояние между ними. Охваченный ужасом Тихий Шаг увидел узкий разлом. Наверное, Внутрь — единственный выход.

Члены стаи залезают в стены только в случае невыносимого голода, когда громадины долго не возвращаются. Мелкие очень редко покидают Внутрь, ведь в ущельях они не могут застать сородичей врасплох и становятся легкой добычей, но в пещерах, особенно небольших, вибрация искажается и услышать мелкого становится очень сложно, а увидеть его в темноте — и вовсе невозможно. Остается ориентироваться по запаху, но чем глубже залезать Внутрь, тем горче и всеобъемлюще становится собственный запах земли, заглушая все остальные. А мелкого нужно укусить так, чтобы не уколоться. После укуса он быстро подыхает, и тогда можно оторвать ему острый хвост и съесть остальное. Но уколешься — и маленький бескровный след будет долго сильно болеть и не исчезнет даже после смены кожи.

Тихий Шаг имел такой и Внутрь не совался. Он много раз видел собратьев, вернувшихся больше, чем с одной свежей отметиной. Они, казалось, плохо понимали, что происходит: пытались залезть на самые освещенные выступы или брели прямо к Источнику, каким бы ни было их положение в стае; без причины падали, шатались и не доживали до смены Кругов. Но Тихий Шаг боялся Яростного Удара больше, чем острых хвостов мелких.

Он начал протискиваться в узкий разлом, прижав к телу конечности и извиваясь. Лишь оказавшись внутри маленькой полости и едва успев подобрать хвост, за который его чуть не схватил Яростный Удар, провинившийся загонщик смог оценить, что в другой ситуации никогда бы не протиснулся в эту щель.

Вжимаясь в дальнюю стену каверны, Тихий Шаг ощущал ветер от разрывающих воздух когтей, слышал гневное шипение Яростного Удара, когда тот просовывал то одну, то другую руку, но никак не мог дотянуться до загонщика. Мелких не чувствовалось. Через некоторое время, несмотря на непрекращающиеся попытки вожака проучить сородича, Тихий Шаг начал успокаиваться. Дыхание выравнивалось, сердце замедлялось, язык перестал произвольно выстреливать изо рта чаще необходимого для распознания запахов. Когда же Яростный Удар отдалился от щели, позволив проникнуть туда свету Бледного Круга, загонщик даже оторвал от стены спину, сильно содранную при проникновении в укрытие.

Все складывалось не так плохо. Сейчас Яростный Удар уйдет, сорвет злость на ком-то другом, обратит внимание на Мягкую Кожу, поспит и потеряет к нему интерес. А Тихий Шаг просто в следующий раз будет умнее.

Каверна содрогнулась, крохотные камешки посыпались на голову и шею загонщика. Мускулистое тело вожака оторвалось от стены и снова разгонялось для удара. Еще одно страшное сотрясение. Часть узкого прохода рассыпалась, расширяя его. Тихий Шаг забивался в самый дальний угол, его рука провалилась в небольшую дыру. Еще один толчок, и свет исчез. С хрустом и скрежетом доламывая проход, Яростный Удар протискивался в полость. Загонщик когтями судорожно пытался расширить единственный возможный путь к спасению, протиснуться головой еще глубже, дальше Внутрь.

Он пролез на треть шеи туда, куда и мальчонка не просочился бы, когда Яростный Удар дернул виноватого на себя. Тихий Шаг беспомощно обмяк, надеясь на милость собрата, заполнившего собой всю каверну. Почувствовав кольцо могучей шеи вокруг своей, обвивающий его торс, он испытал некоторое облегчение. Быть придавленным и удушенным, конечно, унизительно, но так у него больше шансов выжить, чем если бы вожак использовал зубы. Когда кольца чужого тела сжались, дыхание перехватило, а спину пронзило болью, мнение загонщика резко поменялось. Он даже не понял, откуда взял силы, чтобы отрывать голову от земли, делать какие-то движения, оказывая подобие сопротивления, ерзать в этой узкой каверне, стуча по ее стене хвостом. Затем Тихий Шаг перестал дышать, по груди разлилась острая боль, он почувствовал, как одна за одной ломаются поперечные кости.

А потом земля заревела. Совсем близко. Кольца Яростного Удара тут же ослабли. Рев повторился. Все вокруг зашумело и затряслось, но до того, как два члена стаи распутались, земля взревела третий раз так громко, как ни один из них не слышал. Ее черная пасть разверзлась, и они кубарем покатились вниз.

Тихий Шаг переворачивался, падал, скользил, бился о что-то твердое, что-то мягкое, что-то рассыпчатое и что-то колкое, о тело вожака, пока очередной удар не лишил его сознания.

Когда Тихий Шаг очнулся и сел, все тело отдалось болью. Вокруг стояла беспросветная тьма. Раздвоенный язык высовывался из пасти, пробуя воздух, и прятался обратно, привычно скользя по ямке на небе. Тихому Шагу еще не доводилось ощущать столько горечи: она поглощала абсолютно все другие запахи. Загонщик нащупал лежащего рядом Яростного Удара, скользкого от — дотронулся языком до мокрой ладони — крови. Почувствовав прикосновение, вожак угрожающе зашипел, но не шевельнулся. Он явно перенес падение хуже сородича. Тихий Шаг задрожал от страха: он с трудом улавливал вибрацию от собственных движений, все вокруг, казалось, текло и двигалось, но при прикосновении было неподвижным, сухим и колким. Со всех сторон доносилось глухое урчание земли, довольной проглоченной добычей.

Загонщик прильнул к спине вожака не в силах справиться с ужасом. Тот не прогнал его. Довольно долго они просто лежали рядом, а потом поползли. Ориентироваться в этой постоянно сотрясающейся горькой черноте было невозможно, но Тихий Шаг понимал, что нужно лезть вверх, Наружу. Он не был уверен, что ведет Яростного Удара правильно, но они не прекращали движения. Что им еще оставалось?

Сколько смен Кругов они провели Внутри Тихий Шаг не знал. Он был очень рад, что оказался в подобном положении сытым и что в чреве земли было тепло. Со временем вожак все больше отставал, и Тихому Шагу приходилось самому раскапывать проходы, а не рассчитывать на грубую силу сородича. Это утомляло, но он не злился. Отдыхая, загонщик прекрасно слышал плохое клокотание и хрипы из тела, к которому прижимался. Тихий Шаг очень боялся остаться один.

В какой-то момент тепло приобрело знакомую составляющую. Загонщик ускорился. Он не чувствовал, что они приближались к Снаружи, но в этом он мог ошибаться. А в том, что впереди был Источник — не мог. Зеленое свечение, режущее глаза после тьмы, усиливало его радость. Вывалившись из очередного лаза, Тихий Шаг застыл, пораженный увиденным. Он не ошибся ни в чем. Это было не Снаружи и это был Источник. Но другой.

Прожилки в стенах пещеры, свод которой тонул во тьме, сияли зеленым светом со всех сторон, дно пещеры было завалено странными камнями разных размеров, пылью и грязью, смещающимися, когда член стаи проходил по ним, но не отдающими четкой вибрацией из-за ставшего уже привычным урчания земли. Спокойствие и уверенность овладевали Тихим Шагом, он помог Яростному Удару выбраться из лаза. Вытянувшись вдоль целебных стен, они заснули.

Последний раз Тихий Шаг прижимался к Источнику еще до того, как научился ходить. Проснувшись, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Полный сил, загонщик принялся осматриваться. На одной из стен он нашел широкий лаз — даже Яростный Удар пролезет без сложностей. Отверстие было очень высоко, а раз они падали, значит нужно вверх. Начав карабкаться и спустившись, Тихий Шаг остался доволен, когти цеплялись хорошо, несмотря на нависающий склон. Все складывалось отлично. Он хотел показать вожаку свою находку, но тот все еще спал. Тихому Шагу оставалась только ждать.

На дне пещеры оказалось много костей. Загонщик испугался бы подобному виду в ущелье: решив, что это чье-то логово, он поспешил бы убраться. Но в умиротворяющем тепле черно-зеленых камней он проявил любопытство, а не осторожность, принявшись внимательно рассматривая находки.

Это были не кости стаи, хоть и чем-то походили на них. Тихий Шаг никогда не видел ничего подобного. Существа, умершие здесь, погибли давно, так как кости едва отличались по вкусу от камня и почти не пахли костями. Некоторые даже застряли в твердой породе, словно вросли в нее. Эти создания были двух размеров с разницей на треть или на половину, видимо, мужчины и женщины. Но даже самый большой из обнаруженных скелетов был не больше двухсезонного мальчонки. Судя по черепам, существа имели совершенно тупые плоские морды, много крупных, но каких-то бесполезных зубов и срощенную поперек нижнюю челюсть. Черепа держались на невероятно коротких шеях, переходящих в короткие тела почти без поперечных костей, а те немногие, чтобыли, соединялись спереди в одну. Их хвосты, очевидно, были настолько тонкими, что от времени превратились в труху. Две пары конечностей казались несоразмерно длинными в сравнении с будто обрезанными телами. Тихий Шаг был не удивлен, что эти нелепые твари не смогли выбраться, когда их проглотила земля.

Помимо скелетов загонщик нашел много странных камней разных размеров и необычных форм. И на ощупь, и на вкус они были новыми для него. Тихий Шаг вознамерился взять один или несколько с собой, чтобы показать членам стаи. Хотя не был уверен, что хоть кто-то разделит его восторг. Он бережно стирал грязь с каждой находки, но, увидев новою, сразу забывал о предыдущей. Одни со страшным скрежетом сгибались, другие рассыпались на куски прямо в его руках, третьи были покрыты непонятными узорами, которых не бывает и на чешуе самых красивых женщин.

Очередной непонятный камень рассыпался на мелкие кусочки, кроме внутренней части. В этот момент Яростный Удар судорожно дернулся во сне, заставив загонщика взглянуть в свою сторону. Движение не повторилось, но все равно, рассматривая оставшийся кусок в зеленом свете, Тихий Шаг тревожно поглядывал на вожака. В какой-то момент, поднимая взгляд с находки на сородича мимо двух скелетов, он вдруг понял: в руках у него была картинка. Как делал Длинные Ноги.

На рисунке изображалось существо, кости сородичей которого валялись вокруг. Но вместо охоты зачем-то изображалась линька. На верхней половине тела создания все было нормально, но кожа вокруг ног жутко куполообразно вспучилась. Существо приподнимало ее нижнюю часть руками, видимо, собираясь снять через голову, вместо того чтобы выползти из нее. Хотя, как можно выползти, если кожа лопнула не у рта? Еще был нарисован странный ошметок, повторяющий стопу. Он остался стоять, а обновленная конечность, видимо, вынималась из него. Зачем вообще делать картинку линьки?

Запах, перебивающий горечь земли, заставил Тихого Шага выронить находку. Четко-улавливаемая вибрация. Сильная, страшная. Что-то большое двигалось с той стороны, откуда они пришли. Что-то двигалось по их следу. Загонщик кинулся будить вожака, но тот уже не спал. Яростный Удар все-таки оставил Тихого Шага одного.

Вверх. Только вверх. Быстрее. Забравшись в лаз, он не стал оглядываться, хотя источник запаха и вибрации был уже на дне пещеры. Загонщик карабкался, протискивался, куда-то взбирался, срывался и цеплялся снова. Быстрее. Наконец, он перестал чувствовать этот жуткий смрад. Свернувшись клубком, Тихий Шаг задрожал. Что это было? Оно больше не появится? Почему раны Яростного Удара оказались такими тяжелыми? Почему Другой Источник не помог ему? Что теперь делать? Что он сможет сделать один?

Вперед и вверх, копать, царапать, пробивать. Вверх. Наружу. Ползти, копать, ломать. Проснуться и продолжать. Неприятная нескончаемая вибрация. Протяжно, негромко и постоянно ревет земля. Темно и горько.

К тому моменту, как в окружении Тихого Шага вновь что-то изменилось, его уже грыз голод. Загонщик полз в сторону нарастающего тепла и боялся, что опять приближается к пещере с костями, хоть и не ощущал Источника. Но что ему еще оставалось?

Поток воздуха. Настоящее движение воздуха. Он ускорился, часто высовывая язык, чувствуя, как уменьшается горечь. Луч света из крошечного отверстия в тупике! Тихий Шаг бил, царапал, отгребал песок и камни. Он был так возбужден, что не заметил бы и громадины. Очередной схваченный камень, оказавшийся мягче, чем другие уколол его в тыльную сторону ладони. Теплый сок заструился по руке, а хвост с загнутым жалом впился в кисть еще трижды, пока не застыл. Сдавивший мелкого Тихий Шаг понимал свою ошибку: опасную добычу нужно было сразу отбросить. Но это не страшно, ведь он уже почти выбрался. Загонщик оторвал хвост и проглотил мелкого. Его уже жалили однажды. Может, и в этот раз все будет хорошо.

Яркий Круг. Красное небо. Много неба. Куда не кинь взгляд. Никаких стен, никаких склонов. Он наконец-то Снаружи, но где? Куда идти, где укрыться? Тихий Шаг полз на четвереньках, не понимая, почему щели под ним либо слишком узкие, либо ведут Внутрь, а не в привычные ущелья, где можно спрятаться от Круга. Руки и ноги постепенно теряли чувствительность. Загонщик радовался этому, так как левая кисть нестерпимо болела. Он полз все медленнее, начиная заваливаться и не понимая, почему Яркий Круг не жжет голову и спину и почему ему так холодно. Тихий Шаг упал на бок, не в силах двигаться дальше. Оторвав взгляд от земли, он увидел вдалеке коричневые отвесные стены. Он понял, что это ущелья Сбоку, хоть и не знал, что так бывает. Ущелья. Стены, где можно укрыться. Но зачем, если Круг не жжет? Зачем, если так холодно?

Вибрация. Легкая поступь. Много. Стая? Здесь? Зачем?

Незнакомый запах. Похожий, но все же незнакомый. Ее лицо совсем близко. Он не помнил ее в стае. Что странно, ее было бы легко запомнить. Совсем маленькая, с темной чешуей, с узором почти таким же красным, как небо. Зачем у нее на голове кусок пластины громадины? Зачем она шипит на него? Зачем шипит так странно, кратко, насильно обрывая звук, не давая понять, чего хочет? Зачем сдавливает ему руку выше локтя? Зачем опутывает ее куском кожи? Чья это кожа? Зачем все это, если так холодно?

Дорогой читатель!

Раз уж Вы добрались до этих строк, то, скорее всего, прочли все истории до конца. Возможно, некоторые Вам даже понравились. Дайте весточку! Поставьте оценку, черкните отзыв — и автор начнет недельное празднество, а потом кинется рисовать для Вас новые миры, лепить героев и плести сюжеты.

Страница автора в ВК, где можно поблагодарить за рассказы рублем или даже подписаться ради редких мемов сомнительного качества:

https://vk.com/nespeshnyi_art

Страница художника, нарисовавшего потрясающую обложку:

https://vk.com/zelievarvar

До новых встреч!

Оглавление

Новый господин

Секрет

Гадание по металлу

Страна оборотней

Тетерев

Сосед сверху

КАМОВНП

Рев земли

Дорогой читатель!