Наследство огня [Юлия Мидатовна Аметова] (fb2) читать онлайн

Юлия Аметова Наследство огня

Глава первая. Час победы

– Свершилось! Вот она, великая прародина! – Мадор взмахнул рукой, и ручка мыслеприема взлетела к потолку. Геранд подхватил ее мыслью и молча спрятал в карман. Не надо портить Мадору радость, ведь если подумать, удивительно не то, что ручка сломалась, а то, что она до сих пор работала.

– Вот оно, наше начало! – продолжал Мадор во всю силу голоса. – Вот исток величия и силы повелителей вещей! Отсюда наши предки прилетели на Нимелор!

Голубой шар с радужным краем заслонил половину черного звездного неба в окне. Над синими морями и черной сушей вились белые вихри облаков. Предки – это хорошо, и величие тоже, но сейчас вести их корабль должен именно Геранд, и лучше бы Мадор его не отвлекал. Геранд ухватился за свои ручки мыслеприема, вслушиваясь в мысленные сигналы двигателя, но кристаллы не сообщили ему ничего нового.

– Именно здесь вышли из живого огня наши перворожденные предки, – снова загремел над ухом Мадор. – Недаром планета называется Живой Огонь!

По облакам побежали золотистые отблески и вспышки. Что это – природная гроза или какая-то техника? Гаранд никогда не видел такого, и в учебниках ни о чем подобном не читал. Если бы он был опытным инженером или пилотом! Но он студент-механик, и ему приходится вести корабль по своему разумению.

– Живой Огонь! Ты понимаешь, что это значит? – не умолкал Мадор. – Наука Нимелора до сих пор не знает, где зародилась разумная жизнь! На Нимелоре нет никаких следов ее развития! Зато все со школьных лет знают древнюю литературу, а в «Неукротимом» прямо сказано: жизнь вышла из живого огня!

Больше такого не было дня,

Не было в мире рожденья

Тех, кто пришел из живого огня

В славные дни творенья!

Я нашел древний звездный корабль, на котором наши предки прибыли на Нимелор, восстановил его и привел сюда, и я докажу всем, что это и есть наша прародина! Наступает великий час победы!

Геранд молчал. Он отлично знал, что корабль нашли в пустыне разведчики месторождений мыслесилы, откопали и восстановили его рабочие, а привел его к Живому Огню он сам, Геранд. А Мадор только вкладывал огромные деньги, которые достались ему в наследство, ну и конечно, подталкивал всех и заставлял работать. Без этого Мадор никогда бы никуда не полетел, ведь он не ученый и не инженер, а только богатый человек, любящий историю.

Когда звездный корабль нашли и отчистили, кто бы мог подумать, что он сможет снова взлететь? Он должен был стоять, как памятник предкам, а по его образцу собирались построить точно такой же. Но выяснилось, что строить на Нимелоре не из чего, таких веществ просто нет, а для того, чтобы зарядить мыслесиловые кристаллы двигателя, пришлось собирать мыслесилу из лесов живорастений почти два месяца. И тогда только Мадор смог убедить всех, что корабль надо восстановить, и его восстановили. А потом, когда не могли найти водителя с такой мыслесилой, чтобы древние ручки мыслеприема ее воспринимали, только Мадор нашел того, чьи команды легко принимал старинный корабль. И нашел очень быстро, потому что студент-механик Геранд, приходился ему двоюродным племянником и мыслесилы у него хватало на двоих.

Геранд до сих пор удивлялся, как в древности управляли звездными кораблями через такие ручки мыслеприема. То ли тогда у всех мыслесила была больше, то ли предки ее чем-то усиливали. Но как бы то ни было, теперь Геранд вел древний звездный корабль к прародине и уже прикидывал, как опишет в своем выпускном трактате великие изобретения предков, которые найдет на Живом Огне. Отличный будет трактат!

– Где-то здесь рядом Голый Камень, святыня нашего народа! Слышишь, Геранд, тот самый камень, о который великий воитель Мадор Неукротимый ударил двурогим рампером и обрел великую силу мысли и духа!

Час нашей победы тогда наступил,

Час горя врагов иноземных!

Ну, все! Мадор взялся за историю жизни своего древнего тезки, и теперь вряд ли замолчит. Кстати, если судить по древней книге, история Мадора Неукротимого и его оружия закончилась как-то странно – он утратил свой рампер там же, где получил. Но чтобы для теперешнего Мадора вместе с Герандом тоже наступил час победы, а не наоборот, надо благополучно сесть на Живой Огонь.

А как сесть, если снова бегут по белым вихрям облаков золотые вспышки? Что это, и можно ли сажать корабль, когда такое делается?

– Мы найдем рампер Правого Дела! Я знаю, где он должен быть – в шахте близ Голого Камня, так сказано в «Неукротимом», а значит – это правда! Славные предки великого народа не лгали! Год из четырехсот дней, снежная зима на севере, жаркое лето, бесконечные леса и невероятные запасы мыслесилы – все это описано в «Неукротимом» и есть на Живом Огне! Подтверждено сегодня, сейчас! И все остальное тоже будет подтверждено!

Да, мыслесила на Живом Огне явно была, и было ее куда больше, чем в лесах живорастений на Нимелоре, в этом нимелорские ученые соглашались с Мадором. Но только в этом! А он собирался убедить их в истинности всей остальной стихотворной повести.

Ручки на пульте нагрелись – видимо, Геранд от волнения слишком старательно нажал мыслесилой, но давать команду на посадку было еще рано. Золотые отблески снова побежали по облакам, переливаясь и вспыхивая. Он еще раз осмотрел пульт, прислушался к мыслесиле. Все спокойно – ручки мыслеприема работают, разноцветные кристаллы неярко мерцают, двигатель в порядке, мыслесила источников дает сильный, но ровный и спокойный сигнал. А как у других? Он повертел головой, пытаясь увидеть в овальном окне, окруженном ярко-синими камнями, другие летательные корабли, но не увидел ни одного. Странно! Две тысячи лет назад на Живом Огне их было много, а теперь нет ни одного!

– Ну, давай же, садись, в конце концов! – недовольно повернулся к нему Мадор. – Что ты труса празднуешь?

– Надо разобраться, можно ли. Вон те вспышки очень странно выглядят, – попытался объяснить Геранд.

– Прекрати! Трус! Позор предков! – загремел Мадор не хуже своего древнего тезки-воителя.

Надо бы еще подумать, но, в конце концов, весь этот полет – риск, придется рискнуть еще раз.

Руки Геранда сжали ручки мыслеприема, и они нагрелись, принимая его мысленный приказ, голубые кристаллы замерцали ярче. Живой Огонь за окном вырос и тут же пропал в пышных белых клубах и вихрях. Облака сгустились в золотистый туман, золотистые вспышки ударили в глаза, откуда-то донесся гул, переходящий в частый стук, крепления отрывались от стен, полки перекосились, вещи с них загремели по стенам. Что происходит?

Вокруг стало темно, от грохота заложило уши, Геранд почувствовал, как кресло уходит из-под него, а горячие ручки мыслеприема вырываются из рук. Желтая мутная пелена поплыла от усилия перед глазами, разноцветные кристаллы беспорядочно замигали. Он попытался выровнять корабль, но страшная волна мыслесилы обрушилась на него, а перед глазами поплыла золотистая пелена. Да это же силовой удар! На Нимелоре им пользуются во время войны, но редко, потому что мыслесилы на удар требуется слишком много. Так рассказывал один старый преподаватель в училище на Нимелоре, но на Живом Огне мыслесилу, как видно, не берегут, ее на все хватает.

Краем глаза Геранд увидел, как вздрогнул и поник в своем кресле Мадор. Да, его мыслесилы не хватает ни для управления кораблем, ни для стойкости к мыслесиловым ударам. Хорошо еще, что Геранд еще не лежит без сознания. Он из последних сил сжал ручки мыслеприема. Еще немного вперед, вверх, выровнять высоту… Новый удар, рывок, желтая муть мысленного усилия в глазах и оглушительный грохот вокруг. Что это взрывается? Или это не взрывы?

Корабль бросило вниз, Геранд ударился головой о потолок, но ручек не выпустил. Скорее тормозить! Ручки мыслеприема раскалились под ладонями, корабль снова тряхнуло, а потом перевернуло несколько раз. Мадор вылетел из кресла, снеся по пути полку с вещами, и отлетел в задний конец корабля. Мерцающее сияние залило окно. Тормоз, малый ход, освещение… Еще немного, еще… Как тяжело бороться с этими силовыми ударами! Желтая пелена в глазах превратилась в сплошной золотистый свет. Ровнее! Тормози еще! Что-то гремело и сверкало по ту сторону стекла, облака сияли золотым светом, корабль подпрыгивал и кувыркался, но постепенно выровнялся и начал спускаться, замедляя полет. Черно-синие полосы мелькнули за окном, аппарат затрясся мелкой дрожью, в последний раз перевернулся и с грохотом ударился о землю, сбросив путешественников на то, что в полете было стеной. Желтая пелена снова заволокла все вокруг, и стало темно.

Он с трудом открыл глаза и разжал сжатые в кулаки руки. Что это, он был без сознания? Ну ладно, по крайней мере, жив и, кажется, ничего не болит, только очень холодно, и напряжение во всем теле после силового удара. Но это пройдет, во всяком случае, так написано в учебнике по технике безопасности.

А что там, снаружи? Окно оказалось внизу, через него виднелись какие-то синие помятые листья, обгоревшая черная земля и что-то розовое у самой синей каменной рамы окна. Цветы? На Нимелоре цвели только хлебные деревья и сонник, да и то невзрачными мелкими цветочками. А эти – крупные, яркие, прямо как в старинных стихах, которые так любит Мадор!

А где он сам? Да вот же он, под сумкой с инструментами и слетевшим со своего места креслом. Мысленным усилием Геранд отодвинул в сторону кресло, и оно со всего размаху ударилось о стену. Ого! На Нимелоре даже в лесу живорастений у него так не работала мыслесила! Значит, на прародине она еще больше усиливается от растений? Или от чего-то другого? Надо разобраться, но это потом. Он ощупал голову и шею Мадора. Холодный какой! И сердце колотится, и руки будто окоченели, даже кулаки не разжимаются! Но это, наверное, тоже от силового удара – у Геранда только осталось небольшое напряжение, а Мадор совсем без чувств. Что там говорилось в учебнике по технике безопасности? Согреть пострадавшего, а если невозможно, то растереть ему кожу. Геранд принялся обеими руками растирать холодную сухую кожу Мадора на груди и животе. Рад-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Руки Мадора расслабились, глаза открылись.

– Синие травы, вспомните ль вы,

Грозные громы сраженья?

– слабым голосом проговорил он и сел. Ага, если сидит и читает «Неукротимого», значит, все в порядке! Пошатываясь и опираясь на стены, Мадор пробрался к выходу и мысленным приказом открыл входной лаз. Ну вот, хотя бы выйти отсюда они смогут. Геранд взялся за ручки мыслеприема, едва держащиеся на своих местах. Вперед… торможение… свет… Нет, не отвечают ни на один приказ. Хуже того, они даже не нагрелись! И голубые камни управления потемнели, стали серыми, и ни на какой мысленный приказ не отвечают. Похоже, управлять кораблем невозможно, а самое скверное – связи с Нимелором нет, и не предвидится. А что двигатель?

Геранд заторопился и вслед за Мадором вылез наружу. Горький запах гари, смешанный с острым духом раздавленной травы и незнакомыми запахами цветов, ворвался в сознание. Вот он какой, Живой Огонь! Мадор выпал из лаза и, постанывая, сел среди зарослей голубой и синей травы с резными листьями. Геранд спрыгнул на черную, обгорелую землю и побежал к двигателю. Далеко бежать не пришлось. Прямо над головой зияла в боку корабля огромная, обгоревшая черная дыра, а в ней виднелись искалеченные, покореженные части мыслесилового двигателя. Что с ним случилось, ведь взрыва не было? Ну да, не было, но силовой удар был, и такой, о каком Геранд даже не слышал. Впрочем, он много еще о чем не слышал.

– Мадор! – позвал он. Тот мечтательно оглядывался по сторонам.

– Смотри, Геранд, какая красота! Вот это величие, вот это родина, достойная славного народа! Какие горы, какие леса на них! Какие травы, какие деревья!

Горы и вправду были хороши – невысокие, покрытые густым черно-синим лесом, стояли совсем близко. За ними поднимались другие, окутанные голубоватым туманом, а еще дальше рвались в небо серые скалы в черных трещинах и белели в синеве снежные вершины. И луг был хорош – качались под ветром голубые и синие травы, с длинных, лежащих в траве, тонких черных лоз глядели красные цветы величиной с ладонь, с пятью лепестками и черной серединкой. На Нимелоре ничего подобного не было, только живорастения высотой не больше человеческого роста, шевелящие коричневыми и розовыми мягкими лапами, желтый пустынный песок да бесконечное, розовое от живности, море. Но если что-то не предпринять, они никогда туда не вернутся, и, между прочим, Геранд так и не напишет свой блестящий выпускной трактат.

– Мадор, послушай! Двигатель взорвался, управления нет, связи нет, обшивка пробита – в общем, звездного корабля у нас нет, – собравшись с духом, объявил Геранд.

– Замолчи, трус! Тем более мы здесь останемся! Мы вернем себе землю великих предков, она должна принадлежать тем, кто ее достоин! И то, что мы не сразу вернемся, только даст нам время заявить здесь о себе во весь голос и взять то, что нам принадлежит по праву рождения! Здесь, на родине Неукротимого, мы повторим его подвиг и вернемся со славой!

– Но на чем? Может быть, как в древности, здесь есть звездные корабли и связь, но пока ничего не видно.

– В жизни ты не сомневайся ни в чем,

Верь – и высот достигнешь.

Выход найдешь ты рукой и мечом,

Мыслью высокой постигнешь.

Честь выше жизни, сражайся за честь

С рожденья и до костра.

Оружие к бою, пока оно есть,

Покуда рука быстра!

Это снова «Неукротимый» или Мадор сам начал говорить стихами?

Кстати, а это кто там, в небе? Геранд пригляделся. Над ними летело небольшое существо, покрытое чем-то вроде мягкой чешуи огненно-рыжего цвета. Два крыла медленно помахивали и замирали, распрямившись в одну линию, а голова с острым клювом вытянулась вперед на длинной шее. Это же птица, настоящая сказочная птица с перьями! Птица сделала круг над горой, чего-то испугалась, завопила противным голосом и стремительно полетела в другую сторону. Похожа на огневика из книги детских сказок. Как там было? Храбрый огневик на огонь летел, да крылья опалил? Ну, этому огневику ничто не грозит, а они сами уже все себе опалили… Ну ладно, может быть, и удастся найти связь и корабль для возвращения, а пока надо осмотреться и разобраться, что здесь есть.

Геранд встал среди высокой травы. Со стороны гор никого нет, с другой стороны река, а за ней – голубая равнина с разбросанными кое-где синими и серыми кустами. А это что? Темно-синий куст с резными черными листьями и красными цветами зашевелился, и из него, перебирая шестью мохнатыми когтистыми лапами, выбралось покрытое настоящей густой рыжей шерстью существо ростом по пояс человеку. И росла эта шерсть не на коже, как волосы у людей, а на сложенных твердых крыльях, накрывающих туловище. Посередине гребнем поднималось прозрачное крыло, которым существо помахивало, подставляя солнцу. При этом оно важно шевелило мохнатыми, почти в руку длиной, усами и время от времени неспешно наклоняло косматую и бородатую голову, чтобы сжевать пучок голубой травы.

– Какая мерзость! Семикрыл, их только бездарные разводили! – брезгливо скривился Мадор.

– А почему он семикрыл? Крыло-то одно! – удивился Геранд. Мохнатый зверь, часто стуча по земле ногами, подбежал к воде, расправил твердые шерстистые крылья, а из-под них вырвались еще шесть, прозрачных и трепещущих. Ага, вот теперь крыльев именно семь, но что это он делает? Семикрыл начал мелко трястись, наружные мохнатые крылья задрожали все сильнее, и наконец, отделились от туловища и с грохотом упали в траву. Оставшись без мохнатого панциря, он расправил отливающие радугой прозрачные крылья и взлетел.

Мадор нажал кнопку на мыслесиловом излучателе.

– Зачем ты его хочешь оглушить? Он же тебе не мешает! – проговорил Геранд, но, как оказалось, он беспокоился зря – после силового удара оружие действовать не желало.

– Вот дрянь! – Мадор в сердцах бросил в зверя бесполезный излучатель, а семикрыл величественно сделал над ним круг и улетел.

Геранд проверил свой излучатель, но его оружие было тоже непригодно.

– Это от силового удара все разрядилось, – проговорил он вслух. – Но, может, еще удастся зарядить?

– Ничего! – легко согласился Мадор. – Либо найдется чем зарядить, либо она вообще не понадобится. Воевать тут не с кем, у мохномордых и хвостатых рабство в крови, они нас и без оружия примут, как повелителей! Повелителей вещей, как нас когда-то здесь называли, и их собственных повелителей тоже!

Стайка небольших летучих существ, треща кожаными перепончатыми крыльями размером в ладонь, опустилась на растение с красными цветами и принялась что-то высасывать из цветов вытянутыми хоботками.

– Ну, все! Идем и будем владеть прародиной, как предки ею владели, и вернемся со славой! Через полмесяца дома узнают о нашей победе!

Это если удастся заново зарядить кристаллы. Но здесь их наверняка можно зарядить, ведь заряжали же как-то предки…

– А какого месяца половина? Здешнего или нимелорского? – спросил на всякий случай Геранд.

– Как сказано в Хрониках переселения, сутки примерно одинаковы, что на Живом Огне, что на Нимелоре, но здесь, на прародине, год длиннее – десять месяцев по сорок дней. Теперь надо правильно считать, по старым созвездиям и старым годам!

Но как ни считай, на Нимелоре их уже дней через десять сочтут погибшими, если они не дадут знать, что они живы и долетели. И честно говоря, никто горевать не будет: Мадор не женат, у Геранда после смерти мамы вообще никого не осталось, а остальным родственникам до них дела нет. Может, вообще никто не вспомнит, ведь на службу Мадор не ходит, а у Геранда от всего ученья только выпускной трактат и остался. Ну ладно, может, еще здесь найдется связь? Мадору, кажется, это уже и неважно, разглядывает серебристые цветы размером в пол-ладони.

– Смотри, это светосборы! О них говорится в «Неукротимом»!– обернулся к нему Мадор, показывая цветок. – Они светятся в темноте, в древности ими освещали дома! А вот сонник!

Он ткнул пальцем в огромный куст, и Геранд подошел посмотреть. Это действительно был настоящий сонник, на котором писали в старину. Серые, будто седые, листья высотой в человеческий рост пучком поднимались прямо из земли. Ровные участки без жилок, на которых полагалось писать, были в длину не меньше локтя, хоть «Неукротимого» переписывай целиком! На Нимелоре сонник тоже был, переселенцы привезли его с собой, но за две тысячи лет он, похоже, изрядно измельчал.

– Смотри, там стена! – Мадор показал на серые скалы вдали, окутанные туманом. По горам, сбегая в ущелья и обходя вершины, вилась широкая каменная стена из серого камня – серая, мощная, с зубцами по верхнему краю.

– Каменная стена, как на рисунках к «Неукротимому»! Вот он, дом наших предков, который мы вернем! Помнишь, как сказано об этом в «Неукротимом»?

Вскоре он горных изгнал подлецов,

Предателей покарал он.

Дом их стал домом его сынов,

Славы народа началом.

Смотри, как птицы взлетают над дорогой! Родина предков приветствует и встречает нас!

Летучие создания с кожаными крыльями стаей взлетели над лугом, рыжие птицы с противными криками заметались над лесом. В лощине между горами что-то задвигалось, застучало, раздались человеческие голоса. Из темной лощины вышла вереница людей в белых одеждах. Черноволосые, крепкие, со сверкающими копьями и мечами в руках, они выглядели как на рисунках к «Неукротимому», но ростом были не выше синих кустов светосбора. Процессия сошла с дороги и сейчас же скрылась из глаз – над верхушками синих высоких трав были видны только наконечники копий. Странно! Трава здесь, конечно, высокая, но Геранду она едва доходит до пояса, а этих за ней и не видно!

– Что это за люди, Мадор?

Мадор мрачно повернулся к Геранду.

– Это не люди, а рудоделы! Предатели! Неукротимого забыли, места своего не помнят!

Ах, вот это кто! Знаменитые рудоделы, сами себя называвшие горными мастерами! Да и какие они предатели? Предать можно только своего, а для рудоделов повелители вещей, соплеменники Мадора и Геранда, всегда были противниками в войне. Но сейчас, судя по оружию, со связью у них дело плохо – одни мечи да копья. У одного, кажется, даже сказочный рампер в руках, только небольшой. Где же познания, которые привели настоящих людей на Нимелор? Где летающие аппараты, где звездные корабли? Даже обыкновенных самоходов на мыслесиле, как на Нимелоре, здесь нет. Но почему рудоделы не сохранили прежнего мастерства? Конечно, две тысячи – а по здешнему счету, тысяча семьсот – лет это немалый срок, но для знаменитого Неукротимого они строили летающие колесницы, значит, знали все, что знал народ повелителей вещей! Почему все забыто? В этом надо разобраться!

Процессия приблизилась. Горные мастера оказались кудрявыми, круглолицыми, светлокожими и темноглазыми, а в ушах у них – и у мужчин, и у женщин – блестели и качались ярко-голубые камни.

– Они носят усилители! Противно смотреть! – проговорил Мадор, брезгливо морщась.

– Наши предки их тоже носили, и ты сам носишь серьгу, только она обычная.

– Это другое дело, это память, а у них – оскорбление! У наших предков была мыслесила, чтобы усиливать ее, а у этих – ничего нет!

– Я читал, что они могут то, чего не можем мы – сращивать живое с неживым и вкладывать душу мастера в вещь.

– Сила с бесчестьем сливалась в одно,

Жизнь с неживым сроднилась,

Выстоять им все равно не дано

В битве, что там разразилась, –

прочитал Мадор. – Какая разница, что они могут, если они рабы от рождения? Наши рабы, и мы ими будем повелевать!

Весь вопрос, как это сделать, когда в руках даже мыслеизлучателя нет? Но может быть, Мадор знает? Рудоделы были уже рядом, и Геранд ясно увидел черные фартуки, свисающие сзади с поясов у всех мужчин, золотое шитье на их белых кафтанах, черные жилеты и яркие голубые камни в серьгах. На картинке в старом издании «Неукротимого» они были одеты именно так.

– Почему они в белом, Мадор?

– Белы одежды, черна темнота

В шахтах подземных у них,

Не для красы у них та чистота

Светится в недрах земных.

Дети сырых подземелий живут

В страхе пред силою гор,

В белых одеждах под землю идут,

Чтобы во тьме видел взор

Тех, кто на фартуках спустится вниз,

Как малые дети с горы.

Точно! Геранд вспомнил – фартуки нужны рудоделам, чтобы съезжать на них в шахту, а там уже можно и повернуть их вперед для работы. А что они там кричат, почему так волнуются, как бы понять? Вроде бы попадаются знакомые слова, одно даже часто, но в целом ничего не разобрать. Надо бы их успокоить. Геранд протянул вперед руки ладонями вверх – пусть видят, что он без оружия и пришел с миром.

– Ты что – разговаривать с ними собрался? Они же только силу понимают, проклятые!

Проклятые? Так вот что это за слово! Проклинать, проклятие, прокляты… А кто проклят? Это они с Мадором прокляты! Значит, вражда продолжается спустя две тысячи лет! Надо уговорить рудоделов, только как можно спокойнее.

– Мы – мирные путешественники, – медленно заговорил Геранд.

– Проклятый! – крикнул кто-то из толпы, и теперь Геранд хорошо понял слово. Коротышка-рудодел вылетел вперед и замахнулся на Геранда коротким, будто игрушечным, мечом с яркими камнями на рукояти. А это еще зачем? Геранд повернулся к нему, собрал мыслесилу на маломерное оружие, вывернул его из маленькой руки, как палку в драке с хулиганами, и отбросил в сторону. Процессия сбилась в толпу, рудоделы закричали еще громче. Палки, копья и мечи замелькали перед глазами, Геранд отталкивал их мыслью, и оружие отодвигалось от него вместе со своими обладателями.

– Что ты с ними церемонишься, Геранд? – Мадор подхватил мыслью летящий меч, перебросил в руку и замахнулся. – Пусть рабы видят, что повелители вернулись!

Геранд перехватил его руку.

– Да хватит тебе! Просто не давай им себя ударить и объясни, что мы с миром.

– Что им объяснять? У них другая природа! – он вырвал руку и снова поднял оружие. – Разве ты не видишь, это же недоразвитый народ!

Камень величиной с кулак просвистел совсем рядом, Геранд едва успел отвести его вверх мысленным усилием. Внезапно толпа умолкла, расступилась, и появился старик, держащий в руке посох высотой почти в человеческий рост. Посох звенел глубоким красивым звоном при каждом прикосновении к земле. Старый рудодел с головы до ног был одет в белое, только черные брови и глаза темнели на круглом бледном лице, да голубая серьга блестела из-под седых кудрей. Старик остановился перед Герандом и сильно ударил посохом в землю. Снова раздался звон, а за ним мягкий, слегка гнусавый, как у всех рудоделов, голос, размеренно произносивший непонятные слова.

– Мы прилетели с планеты Нимелор, – так же отчетливо ответил ему Геранд и для наглядности показал на небо.

– Ты что с ними разговариваешь, они только обнаглеют! – проговорил Мадор, поворачиваясь к рудоделам. – А ну, молчать!

Рудоделы закричали, зашумели, а из-за их спин появились рослые фигуры воинов в круглых старинных шлемах. Настоящие люди? Соплеменники? Но почему они с мечами и в кольчугах, как будто и не было никогда летающих машин и звездных кораблей? Тяжелые шаги, рычание, звон упряжи – и на луг выехали всадники на ящерах. Но что это были за ящеры! Не серые низкорослые работяги с гладкими спинами, как на Нимелоре, а огромные красавцы с блестящей зеленой чешуей и гребнями на хвостах.

– Боевые! – проговорил Мадор. – Те самые, из «Неукротимого»! Но на них же не люди, это бездарные! Смотри, у них и бороды, и усы!

Действительно, у воинов, появившихся вслед за толпой, на нижней части лица и над верхней губой росли волосы, да и ростом они были велики только рядом с мастерами-рудоделами. На самом деле самый высокий из них был на полголовы ниже Геранда. Бездарные приблизились, раздвинув толпу рудоделов.

– Грозны бездарные только числом,

Но каждого силы ничтожны.

Рази их без жалости верным мечом,

Вернуться не дай ему в ножны.

Стихи сыпались из Мадора, как из прорванного мешка.

– Ты посмотри только, что за мерзкие рожи! Внизу лохмы, а бровей нет! Противно!

Геранду было не противно, а интересно, да и брови у бездарных были. Правда, куда реже и тоньше, чем у повелителей вещей, поэтому лоб казался каким-то голым. Всадник с рыжеватой бородой и усами, хрипло крикнул что-то, и двое пеших воинов подтащили к нему, держа под руки, еще одного бездарного – тощего и длинного, в широкой синей рубашке. Какие-то бледные, телесного цвета, полотнища покрывали его спину, высовываясь из прорезей на спине рубахи. Воины выволокли беднягу вперед и поставили на ноги. Он покачнулся, полотнища за его спиной резко поднялись, и Геранд увидел, что это кожаные перепончатые крылья. Сказочный летун! Совсем юный, не старше двадцати нимелорских, а точнее – семнадцати здешних лет! Бородатый всадник закричал, один из воинов ударил летуна по лицу, тот утерся рукавом и шмыгнул разбитым носом. У летуна не было ни усов, ни бороды, а брови над прозрачными голубыми глазами такие же тонкие, как у бездарных.

– Глаза, будто бельма у слепого! – проговорил Мадор, брезгливо кривя губы. Геранд отвращения не испытывал, хотя голубые глаза видел впервые в жизни – на Нимелоре даже темно-карие, как у Мадора, считались светлыми, а у большинства, как и у самого Геранда, в черных глазах почти не было видно зрачков.

Летун еще раз шмыгнул носом и задал какой-то вопрос, в котором понятно было только что-то вроде «пришел». Наверное, спрашивает, откуда они.

– Нимелор, – снова произнес Геранд, указывая на небо. Летун что-то сказал рыжебородому начальнику, а тот пнул его сапогом со шпорой в плечо. Что за дикость? Старый горный мастер возмущенно ударил посохом о землю, но торжественный звон только больше разозлил бородатого. Тот что-то крикнул, и из-за деревьев появился на двух ногах дракон ростом втрое выше бездарного воина. Дракон был будто на картинке из «Неукротимого» – те же когтистые руки и ноги, рога на голове, перепончатые крылья и закрученный хвост. Одежды на драконе не было, но на крыльях виднелись следы краски – в легендах драконы расписывали свои крылья узорами. Рядом с ним вприпрыжку бежал молодой бездарный в длинном коричневом балахоне, темноволосый, лохматый и светлоглазый, с кудрявыми усами и короткой бородкой. Дракон встал на четвереньки и вытянул шею, но даже так оказался выше боевого ящера. Бездарный в балахоне подтащил к нему летуна, дракон подхватил крылатого парнишку одной рукой, пристроил у себя на спине между крыльями, и все трое повернули по дороге назад, в ущелье.

Старый рудодел снова зазвенел своим посохом и отдал какую-то команду. Десяток рудоделов с мечами окружили обоих путешественников и повели их следом. Похоже, войско горных мастеров берет их в плен. Ну, ничего, может быть там, куда их ведут, они смогут во всем разобраться?

Глава вторая. Рампер Правого Дела

– Надо бежать! – услышал Геранд над самым ухом. – Эти убогие ничего не забыли, они будут нам мстить! Над нами устроят судилище, или даже без суда казнят.

– А если убежим, так и не разберемся, куда мы попали и что здесь происходит.

– Мы вдвоем сильнее всей этой толпы! Прорвемся! – Мадор вырвал мыслесилой меч у одного из низкорослых бойцов и бросился вперед. Несколько рудоделов бросились на него, Геранд мыслью перехватил мечи и отбросил далеко в траву. От напряжения желтый туман поплыл перед глазами, но он видел, как Мадор рубит мечом пожилого рудодела в черном жилете, и тот падает на траву. Двое молодых бойцов набросились на Мадора со спины, у одного из них в руке блеснул нож, и Мадор, вскрикнув, упал на колено. Его левая штанина потемнела от крови, Геранд прыгнул к нему, загораживая собой от рудоделов и отталкивая мыслесилой оружие.

– Не трусь, прорвемся! – Мадор попытался вскочить, но тут же упал. Над головой Геранда взлетела в небо сеть с крупными ячейками и упала, опутав его руки и ноги. Веревки сами собой обернулись вокруг запястий и затянулись так, что Геранд не мог двинуть даже пальцем. Геранд попытался разорвать сеть мыслесилой, и чуть не потерял сознание от боли – сеть и веревки приросли к коже. Так вот как мастера соединяют живое с неживым! Его подняли на ноги, обшарили карманы и все складки штанов и рубашки, потом подтолкнули в спину, и он поплелся за четверкой рудоделов, тащивших Мадора. Белая пыльная дорога несколько раз повернула между горами, и уперлась в огромные черные ворота, окованные металлом. В них, пожалуй, мог бы войти даже дракон, встав во весь рост и раскинув крылья. Хорошо бы разобраться, зачем низкорослым рудоделам такие ворота? По обе стороны ворот стояли караульные башенки, крытые пластинками из камня-сланца, от них расходились высокие каменные крепостные стены с обходными путями, накрытыми такой же крышей.

За воротами оказался маленький старинный городок, будто созданный для детской игры или сошедший с картинки к «Неукротимому». Маленьким было все: круглая площадь с часами на круглой каменной башенке, дома, построенные вокруг нее в несколько ярусов, черные кованые двери, ведущие куда-то под гору. Все в городке было чем-нибудь украшено. Стены домов выбелены и расписаны узорами из листьев и цветов, по башенке с часами вились бесконечные ряды белокаменной резьбы, на всех окнах – узоры из цветного стекла и резные каменные наличники. Из открытых окон глядели круглые черноглазые лица рудоделов и взлетали по ветру вышитые занавески.

Часы на резной башенке зазвенели и дважды повернули свои блестящие медные круги, украшенные с разноцветными цифрами. Стрелка из зеленого металла приблизилась к надписи «Утро» на одном круге и цифре «два» на другом. На Нимелоре в общественных местах везде были такие же часы, только металл был белый, а стрелки черные. Мадор оказался прав, корни народа повелителей вещей именно на Живом Огне!

Старик рудодел с посохом что-то сказал своим воинам, и процессия с пленниками двинулась к одной из черных дверей в горе. Закругленный верх и украшенные зубастыми драконьими головами, столбики доставали Геранду только до пояса. Как он сюда войдет? Тут и рудоделам приходится наклоняться!

Кто-то сильно ударил его по затылку, в глазах снова поплыла желтизна, он согнулся пополам и каким-то чудом пролез в низкую и узкую дверцу. В тесном и темном проходе за ней невозможно было ни выпрямиться, ни обернуться, и он, согнувшись, поплелся вперед. Рядом с его плечами мерцали на стенах желтые светильники, их света явно не хватало для такого длинного прохода, который шел то вверх, то вниз. Постепенно глаза привыкли к полутьме, и Геранд различил неровные черные стены, потолок и грубые каменные ступени и пороги под ногами. В последнюю дверь ему пришлось вползти на четвереньках, вслед за ним охранники-рудоделы бросили Мадора. Он повалился на остро пахнущую подстилку из жесткой травы, громыхнул пустым ведром в углу, а рудоделы захлопнули дверь. Стало совсем темно и тихо.

Может быть, попробовать разорвать веревки мыслесилой, она наверняка здесь больше, чем дома? Геранд сосредоточился, желтый туман поплыл в глазах, сросшиеся веревки так врезались в кожу, что он закричал от боли. Оттуда, где лежал Мадор, раздалось сопение и стоны – видимо, он тоже пытался освободиться. Нет, так просто это не получится, надо подумать.

Геранд привалился спиной к стене, ощутив холод камня и неровные бороздки от инструментов, которыми его рубили. Неровности есть, но перетереть о них веревки не удастся. Резать нечем, складные ножи и прочие инструменты рудоделы вытащили у них из карманов еще на лугу. Мыслью веревку не разорвать, руками тем более, но ее можно пережечь! Кожа, конечно, пострадает, но другого выхода нет. На Нимелоре зажигать огонь на пальцах умеет каждый школьник, этому и учиться не надо, только дождаться, когда мыслесила достаточно подрастет.

– Мадор, я придумал!

Ответа не было. Морщась от боли и сжимая в руках, связанных за спиной, клок сухой травы, Геранд отполз на голый пол. Вперед! В глазах поплыла желтая пелена, волна мыслесилы пробежала по ладони, собралась в раскаленную точку на сжатых концах пальцев, и трава вспыхнула, рассеяв темноту. Запахло гарью, отчаянная боль разлилась по коже – как жжется, а он-то надеялся! Но отступать было некуда, и он только крепче сжал догорающую траву. Ну, наконец-то! Снова наступила темнота, веревка натянулась – и лопнула, в последний раз рванув кусочки кожи с запястий.

Боль сразу стала меньше. Геранд пережег веревку еще в нескольких местах, и руки окончательно освободились. Обгоревшие обрывки, конечно, еще оставались на коже, но с ними можно будет разобраться потом. А теперь освободить Мадора! Вздыхая и постанывая, родственник вытерпел всю процедуру, не пытаясь помочь. Ну, это было понятно, он ведь ранен, да и старше по положению и по возрасту! Наконец, руки Мадора освободились, и Геранд упал на траву, борясь с болью в обожженных пальцах.

– Ну, что ты сидишь! – услышал он голос Мадора. – Руки свободны, так надо бежать скорее! Не дожидаться же, пока нас убьют!

– Сначала надо разобраться, как это сделать, – пробормотал Геранд, прогоняя остатки желтого тумана в глазах.

– Что тут разбираться! Дождемся ночи, откроем дверь – у них на замках не может быть большой мыслесилы, ты в один миг взломаешь. Или дверь разобьем мыслесилой – дерево старое, уже давно не живое. А потом оглушим часовых, выбежим наружу …

– Но ты ранен в ногу, как ты побежишь на одной ноге?

– Ты меня понесешь на спине!

– На четвереньках, не зная дороги, я донесу только до первых часовых, – возразил Геранд.

– А ты что, сидеть тут хочешь до конца жизни?

Мадор заворочался, шурша подстилкой, и принялся постукивать обеими руками по стене.

– Что ты ищешь? – Геранд подполз ближе, ощупал стену. Бороздки от инструментов, отвесная стена – это не просто пещера, это нарочно вырубленное помещение. Запахов никаких нет, сухо и чисто. Должно быть, когда-то рудоделы здесь жили или работали.

– Щель! Здесь всегда жили наши предки, эти стены наверняка от них остались, а где-то здесь рядом – Голый камень, память народа, его сила и святыня!

– А это что за камень?

– Мадор Неукротимый ударил рампером по этому камню, и из него изошла великая сила. С тех пор она передавалась всем истинным людям, которые приходили поклониться святыне.

Силы великие он пробудил,

Те, что в горах разлиты.

Час победный славу родил,

Славы дни не забыты!

Геранд так и не понял, что именно изошло из Голого камня, но сейчас все камни вокруг были голые, и из них не исходило ничего. Он принялся прощупывать стену сам. Вот угол, а вот другая стена, ровная и гладкая, будто сложена из обтесанных каменных плит. Где эти плиты соединяются, может быть, между ними есть швы? Геранд повел руками вдоль стены, крепко прижимая к ней ладони и сосредоточившись на мысли об отверстиях и швах кладки. Мадор пополз за ним. А вот и шов! Руки Геранда замерли, стена дрогнула, мелкая пыль посыпалась из-под ладони, и один палец провалился в щель с ровными краями, а из нее потянуло какими-то нежными благовониями. Как это она так легко открылась, ведь там не было ни замка, ни дверного притвора? Должно быть, священный Голый камень действительно близко! Геранд просунул в щель сначала одну ладонь, а потом другую, раздвигая ее края. Что там, дальше? В глубине открывшейся щели мутно засветилась узкая полоса, он приник к ней глазом. Что там? Высокая, освещенная комната, и в ней никого нет, во всяком случае, не слышно ни голосов, ни стука оружия. Он сосредоточился, перед глазами снова поплыла желтизна, и щель превратилась в широкую низкую дверь. Геранд выбрался в нее и оказался в большом круглом зале, освещенном мягким серебристым светом. Мадор, волоча за собой раненую ногу, вылез за ним следом и мыслью закрыл дверь за собой.

Что это за место? Просторный зал со сводчатым потолком был не меньше восьми локтей, то есть двух человеческих ростов, в высоту. Посередине зала стояла невысокая загородка с белокаменной резьбой, за которой в полу темнел провал. Резьба была такая же, как на башенке с часами. В нишах у стены стояли засушенные цветы светосбора, они освещали зал таким приятным светом и давали едва заметный нежный запах. Между нишами помещались сундуки из черного дерева с коваными замками и резьбой на боках. Над ними на стенах виднелись картины, созданные то ли из цветного стекла, то ли из самоцветных камней, а может, из того и другого вместе. Стены между картинами были расписаны красными цветами, синими листьями и желтыми птицами. Краски картин были ярче, росписи на стенах выглядели фоном для картин, подобранным с отменным вкусом, и все это искрилось и переливалось в нежном свете светосборов. Картины рассыпали искры, но это разноцветье и сверкание не резало глаз, а только придавало выразительности изображениям

– Вот что создали здесь наши предки! – в полный голос заговорил Мадор. – Помнишь, как в «Неукротимом»?

И победил он тогда мастеров,

Предателей покарал он.

Дом их стал домом его сынов,

Славы народа началом.

– Тише! Но сначала это был дом рудоделов! – шепотом возразил Геранд. Конечно, рудоделы не особенно человеколюбивы, но все же расписать этот зал могли и они. Во всяком случае, несколько дверей, окованных черным металлом, в разных концах зала были явно сделаны рудоделами, а узоры из цветов и листьев, идущие по наличникам и широкому засову, были точно такие же, как на стенах. Но что там изображено на картинах? Если разобраться в этом, сразу станет ясно, кто их создал!

Геранд пригляделся к одной из картин. На ней малорослый, но коренастый, рудодел с голубой серьгой в ухе ковал молотом на наковальне что-то раскаленное, с двумя длинными зубцами, а рядом стоял высокий воин в шлеме и кольчуге, с мечом на поясе и длинными волосами, заплетенными по-старинному в четыре косы. В ухе воина тоже блестела ярко-голубая серьга, а лицо его с яркими черными глазами и широкими черными бровями сразу показалось Геранду знакомым. На кого-то он похож, этот древний воин! Геранд присмотрелся. Нет, ни на кого знакомого он не похож, просто это повелитель вещей, такие лица Геранд каждый день видел на Нимелоре – в училище, на улице, и по утрам в зеркале тоже!

– Смотри, Геранд! – снова громко заговорил Мадор. – Двурогий рампер! Это же предатель Гавор кует рампер Правого Дела, а ждет его сам Мадор Неукротимый!

Грозный рампер мастер сковал,

Во славу правого дела.

А для бесчестия силы не дал,

Рука чтоб подняться не смела.

И завершая тяжелый свой труд,

Сказал он: служи народу,

Новые силы из бездны придут,

Хватит их людям на годы!

Ну да, стихи были известные, «Неукротимого» проходили в школе, Геранд еще тогда удивлялся, как оружие отличало правое дело от неправого. Наверное, кузнец вкладывал в него свой собственный взгляд на вещи, хотя какой именно, никто, кроме него, не знал. Не хотел бы Геранд воевать оружием, у которого есть собственное мнение!

На других картинах виднелся городок рудоделов, рядом – всадники на ящерах и горы, покрытые синим лесом. На картине из стекла, выложенной в середине потолка, Геранд снова увидел рампер, но теперь оружие было в руках горного мастера. Что там у них в книге случилось? Мадор начал читать стихи во весь голос, и Геранд не стал его останавливать.

– Мастер вложил в тебя мысль свою,

Чтобы за правду ты бился,

Сил придавал господину в бою,

Годами чтоб не тупился.

Славный рампер, верный в боях,

Как ты с героем расстался?

Как, много лет бывший в славных руках,

В грязные лапы отдался?

– А как? – спросил Геранд.

– Предатель Гавор хотел бросить князя Мадора в шахтах на верную гибель от голода, но Неукротимый даже без оружия оставался великим воином и убил предателя. А князь Мадор освободился и вышел к источнику мыслесилы, который когда-то сам вызвал из Голого камня ударом рампера.

Да, интересная легенда. А с точки зрения горных мастеров это ведь не предательство, а подвиг самопожертвования – ведь заведя врага в шахту, мастер Гавор не рассчитывал остаться в живых.

– Гибель нашел он во тьме под горой,

Предательству нет прощенья.

В бездну столкнул его славный герой -

Вот как пришло отмщенье.

– читал Мадор. Надо бы разобраться, где эта бездна, а то, пожалуй, найдется другой герой из рудоделов, чтобы столкнуть в нее пленников. Геранд подошел к белокаменной резной загородке посередине зала и заглянул в темный круглый провал. Сыростью не пахло, в провале было сухо. Может быть, это и есть та самая «бездна»? Внизу что-то блеснуло, как видно, дно там все же было. А что на дне? Геранд сосредоточился, собрал мыслесилу, и над легендарной бездной взлетело что-то маленькое, сверкающее узором из самоцветов. Покачиваясь в воздухе, вещь легла на край ограждения рядом с Герандом. Это оказалась крошечная, сшитая на горного мастера, а может, и мастерицу, жилетка из черного бархата с вышитыми золотой и красной нитью яркими цветами. За ней выплыл из темноты длинный кинжал с большойрукоятью, выложенной шероховатой кожей с золотыми украшениями. Потом появилась картина из кусочков мореного дерева в резной раме, следом – вышитая сложным узором скатерть, два браслета, уздечка для ящера и множество других, совершенно новых вещей. Но почему их бросили в колодец? Может быть, это обычай, как на Нимелоре приносят лучшие создания своего труда в жертву Огню? Надо бы тогда их вернуть на место, но там, кажется, еще что-то большое… раздвинув висящие в воздухе вещи, со дна колодца взлетел и повис перед Герандом огромный рампер из зеленоватого металла, двурогое оружие сказочной старины. Прочные и длинные зубцы были расставлены на ширину ладони и могли пробить человека насквозь, толстая коричневая рукоять блестела от долгих прикосновений руки, крупные заклепки по обе стороны крепления сверкали, как серебро. От неожиданности Геранд ослабил мыслесилу, и все вещи, кроме рампера, полетели туда, откуда явились.

– Ввергнут с оружием в бездну Гавор,

Рукой могучей и смелой.

И не видал никто с этих пор

Рампера Правого Дела,

– торжественно прочел Мадор. Так это что, в книге действительно описано то, что было на самом деле? Да не может такого быть! Но с другой стороны, все картины на стенах изображают сцены из этой легенды, так почему бы и рамперу здесь не быть?

– Дай мне его! – скомандовал Мадор. Оружие качнулось в воздухе, повернулось зубьями вверх, и древко неспешно легло в ладонь счастливо улыбающегося Мадора.

А что здесь еще есть? Геранд подошел к сундуку, стоящему у стены, и постучал по замку, собрав мыслесилу на костяшки пальцев. Крышка сундука, окованного в несколько рядов полосами черного металла, поднялась, стряхнув с себя замок и большой засов с широкой проушиной. Яркий блеск золота ударил в глаза. Геранд заглянул в сундук, и ему навстречу немедленно вылетел золотой огонек, повисший на тонком стебельке. Золотая серьга с камнем, как на картине! Но где же камень? Ладно, разобраться можно потом! Геранд протянул руку и взял изящную вещицу из воздуха. Мадор тоже потянулся к сундуку, но крышка сама собой захлопнулась.

Мягкий свет лепестков светосбора заколебался, дрогнул, и начал разгораться, все ярче освещая круглый зал. Самоцветы на стенах заблестели, серьги засверкали голубым пламенем. Одна из резных окованных дверей распахнулась настежь, стукнув замком и засовом, послышалось торжественное пение многих голосов и знакомый звон посоха. Похоже, сюда шло чуть ли не все население города рудоделов под предводительством старого то ли правителя, то ли жреца с посохом. Мадор крепче сжал древко рампера, Геранд потянул его к их самодельному входу.

– Опять в тюрьму? Нет, ни за что! Пробьемся! – крикнул Мадор. Один раз он уже пробивался, и вот к чему это привело…Нет уж, скорее в щель!

В дверях показался старик с посохом, за ним шествовали в два ряда охранники с обнаженными мечами, между ними несколько молодых рудоделов, несущих в руках какие-то вещи, а за ними в темноте прохода терялась целая толпа. Увидев Мадора и Геранда, тянущих друг друга за рукава, старик поднял посох и возмущенно закричал. Остальные подхватили крик, стражники бросились на Мадора с мечами, но рампер в его руке, казалось, обрел собственную волю, и, повернувшись зубцами вперед, с тупым стуком ударил в грудь одного из стражников. Опрокинутый ударом, стражник упал, а рампер отлетел назад, хотя Мадор даже не пытался его вернуть. Еще четверо стражников подбежали с двух сторон, а рампер снова нанес удар. Когда это Мадор научился так сражаться древним оружием? Или это не он сражается, а сам рампер? Хорошо, что пока чудо-оружие на их стороне! Но и чудесам бывает предел, стражников тут не меньше двух десятков! Геранд собрал мыслесилу, сорвал замок с ближайшей двери и, схватив Мадора за руку, потащил к ней.

– Бежим!

– Отстань! Пробьемся!

Но пробиться было уже невозможно, толпа окружила их, прижимая к стене, и это было куда хуже, чем днем, потому теперь что каждый рудодел был готов убить пленников на месте. Левая штанина Мадора промокла от крови, он пошатывался, но чудо-рампер сам двигал его рукой, не подпуская противников ближе, чем на два шага.

Серьга была еще в руке, Геранд сжал ее крепче, сдвинув золотую крышку, и голубой огонь ударил ему в глаза. Мыслесила мгновенно вырвала оружие из рук всех стражников и бросила в провал. Со звоном вылетел из рук старика посох, гремя и сталкиваясь, полетели в бездну мечи, слетели с поясов и завертелись вихрем черные кожаные фартуки. Что это? На Нимелоре у Геранда была изрядная мыслесила, но не такая же! Неужели серьга так усиливает? Или Голый камень? Разбираться было некогда.

Геранд потащил Мадора вместе с рампером Правого Дела в ближайшую открывшуюся дверь, захлопнул ее и заклинил замок мыслесилой. Наклонившись в низком проходе, он потащил Мадора вместе с рампером. Бежать стало на удивление легко, даже согнувшись, – похоже, рампер помогал не только Мадору, но и тому, кто пытался его спасти. Вслед беглецам несся грохот – это рудоделы пытались открыть дверь. Геранд хотел поудобнее подхватить Мадора, схватился в темноте за древко рампера, и чудесное оружие потащило их обоих вперед, как будто вело к давно известному месту.

Геранд был вымотан так, что без рампера не смог бы двинуться с места. Но, наконец, в лицо повеяло свежестью, впереди смутно забрезжил дневной свет, и рампер вытащил их на склон горы, покрытый сине-черным лесом, с синей травой и серыми камнями под ногами. Из леса послышались голоса рудоделов. Три стражника в кольчугах и круглых шлемах выскочили им наперерез. Геранд протянул к ним руку с серьгой, и два меча, вырвавшись из рук хозяев и столкнувшись в воздухе, улетели в кусты. Вот это мыслесила! Геранд не успел ничего сообразить, когда сильный удар в бок едва не сбил его с ног. Третий стражник! Голова закружилась, Геранд едва не упал, схватившись за рану в боку, а рампер, развернувшись в руке Мадора, пробил насквозь кольчугу стражника и отбросил его далеко за деревья. Остальные двое, без оружия, побежали спасать его.

Рампер развернулся в руке Мадора так, чтобы Геранд тоже мог держаться за него, и так потащил их обоих вперед. Держась за рампер, зажимая свободными руками раны, спотыкаясь о корни и падая на камнях, они заковыляли по лесу. Каждый шаг давался Геранду все труднее, дыхание прерывалось, он двигался из последних сил. Дойдя до какой-то скалы, Геранд оперся о нее, оторвал рукава от своей рубашки и отдал один рукав Мадору.

– 

Помоги перевязать, а потом я тебя.

Боль, кровь на руках, желтая пелена в глазах от мысленного усилия, облака в небе над деревьями, недолгий отдых – и все началось сначала. Подъемы и спуски, серые скалы и хилая бело-голубая трава, черно-синий лес и какие-то мелкие твари, снующие под ногами. Толстый черный червь длиной в руку пересек тропу прямо перед ними.

Мадор пнул противное безногое существо, и оно в то же мгновение вцепилось в его ногу острыми зубами. Мадор закричал, Геранд попытался оторвать червяка от ноги, но мерзкое существо снова изогнулось и укусило – на этот раз его собственную руку – прежде чем он успел отбросить его в серый куст сонника.

Теперь они не ковыляли, а почти ползли, и давно упали бы посреди леса, если бы не рампер. Но лес, наконец, кончился, и с каменистой площадки, заканчивающейся крутым откосом, они увидели пустынную каменистую долину, окруженную синеватыми скалами. На ее краю рассыпались вдоль дороги дома, похожие на небольшие башенки, а ближе к подножию горы виднелась самая высокая башня из дикого серого камня, окруженная таким же серым каменным забором. За забором росли пышные деревья с черными листьями. Это было жилье, и жили тут явно не рудоделы, а кто-то почти человеческого роста. Мадор отпустил древко рампера, покатился вниз по склону, Геранд последовал за ним, а рампер полетел вперед. Они скатились к подножию горы. Две человеческие фигуры, смутные и расплывчатые, будто в тумане, приблизились к ним, и Геранд, уже теряя сознание, успел проговорить:

– Помогите!

Глава третья. Дела государственные и прочие

По синему небу летели белые облака, над черными вершинами деревьев летали рыжие птицы, над крепостным частоколом Град-Пилея мчался летун-гонец в голубой рубашке и с кожаной сумкой для писем на груди. А Торик летать не мог. У него были крылья, но он не мог лететь! Может, сегодня получится? Сидя верхом на коньке навеса над обходными мостками крепостной стены, он раскрыл крылья и попытался ими взмахнуть. Ой, больно! Нет, сегодня точно не получится, лучше посидеть спокойно. Он попытался сложить крылья, и опять едва не свалился с навеса от боли. Отчаянно болело все – крыло, разорванное месяц назад ядовитой носатихой, плечо, в которое осьмицу назад пришелся пинок воеводы, и даже разбитые губы, по которым Торика лупили пилейские вояки.

До чего он дожил на восемнадцатом году! Пленный калека, не способный раскрыть крылья! Переводчик пилейского воеводы Гошара! Вернуться в Страну Высоких Скал он не сможет теперь никогда: по последнему указу князя Горианта потеря крыльев – это позор, лечение – малодушие, а сдача в плен – предательство, которое можно искупить только смертью. Но Торик не сдавался, он просто потерял сознание от яда носатихи и упал! Но никто ему не поверит, он один на свете – отец погиб, мать умерла, брат Регир из-за него опозорен. Региру легче, он не в плену, и крылья у него в порядке – улетел в Рошаель и теперь служит гонцом в столичном городе Рошане.

Град-Пилей понемногу просыпался. Открылись городские ворота, потянулись в них деревенские возы с головицами и корзинами хлебной щепы. Рогатые многоноги вопили и упрямо скребли землю всеми восемью ногами, а хозяева шли рядом, ведя их за раскинутые в стороны рога.

Из храма Огня тянуло горьковатым запахом горящих хлебных веток, на пороге стоял священник в золотистой хламиде до пят и высоком колпаке, закрывающем лицо. Священник благословлял проезжающих, широко разводя руками, рукава были такие длинные, что не видно было даже пальцев. На Сенном Рынке уже торговали, до Торика долетали терпкие запахи горских корешков, квашеных самоспелов и подземных грибов-подкореньев.

Укротитель вывел из стойла двух ящеров и принялся чистить их – от острых зубов до гребней на хвостах. Один ящер был боевой – зеленый, с гладкой спиной, крепкой крупной чешуей и мощными когтями, другой – рыжий тяжеловоз в мелкой чешуе, на крепких ногах, длинный, как вставший на четвереньки дракон.

А кстати, где дракон? Торик огляделся. А, вот он, лежит на боку в тени под стеной, драконам всегда жарко, и они ищут тень. А когда они так изранены, как Алтот, то вообще готовы в землю зарыться. И что это воевода так взъелся на дракона? Чуть что – велит не то, что бить, а мечами рубить! Осьмицу назад, когда возвращались от рудоделов, Алтота едва не убили, а ведь он не пленник, как Торик, а вольнонаемный дракон!

Торику в тот день тоже досталось, и тоже зазря. Кто же мог знать, что два этих здоровенных иноземца и есть Проклятые из летописей? Торик только спросил, кем они прокляты и за что, а рудодельский советник Дагор за неприличный вопрос дал ему по спине своим посохом, еще и по больному крылу попал, а Гошаровы вояки добавили…

Ну, насчет проклятия Торик еще узнает, он уже записал все это в свою особую тетрадку. Ведь если он выздоровеет и улетит отсюда, он будет где-нибудь служить и соберет много историй о том, что видел, и напишет свою собственную летопись. У летунов летописцев нет, только сказители и певцы, но он все же попробует. А почему нет? Торик уже видел и Страну Высоких Скал, и Пилей, и рудодельское Подгорье, и настоящие летописи читал! Он знает четыре языка – свою родную небесную речь, человеческий пилейско-рошаельский, язык рудоделов и даже научный финнибиан. Кстати, в языке этих Проклятых есть слова из финнибиана…Эх, только бы вылечиться! Может, Сольгейн все-таки поможет?

А вот и он, уже размешивает большой деревянной ложкой в ведре какое-то синее тесто из лечебных трав и клея!

– Ну, когда будет готово? Может, я его огнем разогрею? – спросил дракон, заглядывая в ведро с лекарством. Перевода не требовалось, драконы с рождения говорили на человеческом пилейском языке.

– Нельзя. Если живичный клей разогреть, он свернется, а если свернется, то на твоей чешуе не удержится!

– Но я же побыстрее хочу!

Мыследей перестал мешать.

– Слушай, Алтот, я же тебе объяснял. Если хочешь вылечиться быстро, нужен мыследей-целитель, его мыслесила передается больному и помогает травам и снадобьям его лечить. Но при дворе Град-Пилея такого нет, а я только мыслеслушатель и внушатель, у меня мыслесила для другого приспособлена.

Вот, значит, как! Торик никогда не задумывался над этим, а ведь, действительно, у каждого мыследея – своя мыслесила и свой талант. Кто исцеляет, кто растит живое, кто слушает мысли. А вот если…

– Скажи, ученый брат Сольгейн, а бывает, что у мыследея много талантов? – не удержался Торик.

– Бывает, но тогда они невелики. Лучше, если вся мыслесила направлена на что-нибудь одно. Вот если бы тут был знаменитый ученый брат Алевиовин Шестирукий, он вылечил бы тебя за два дня, такая у него мыслесила целителя! Но сейчас он уже старый и живет на покое у родственников в поместье. Давай, переворачивайся!

Дракон перевернулся на живот, раскинув крылья, и Сольгейн принялся той же ложкой намазывать целебное тесто на краснеющие между разрубленных чешуй раны на спине дракона.

– А почему он Шестирукий? У него и в самом деле их шесть? От природы или он их сам себе вырастил? – начал расспрашивать Торик.

– Если бы не война с Сегдетом, ученый брат Алевиовин до сих пор имел бы обычное для мыследея или человека телосложение. Только с хвостом, конечно, как и положено природному мыследею…

– А у тебя хвост есть, ученый брат? Ты из-за него балахон этот носишь?– снова не удержался Торик. Кажется, ему сейчас достанется и от Сольгейна за такие вопросы.

– У меня нет, но это не обязательно – объяснил мыследей. – Природных чистокровных мыследеев мало, их род смешан с обычными людьми, у которых хвостов нет. А длинный балахон называется хламида. Ее носят все выпускники Училища Мыследеяния в Рошане в знак того, что они настоящие мыследеи.

– А шесть рук у почтенного Алевиовина от чего получились?

– От подавления жизни, это такое действие мыслесилы. Во время войны с Сегдетом сорок лет назад ученый брат Алевиовин был военным мыследеем, и три вражеских мыследея одновременно пытались его подавить. Если бы ученый брат Алевиовин не имел такую силу мысли, какая у него есть, его убили бы непременно. Но он собрал все свои жизненные силы, и не только остался жив, но и получил новые руки от такого противодействия. И так постарался, что теперь даже он сам не может их убрать.

– А если найти еще мыследея и убирать руки одновременно, как подавляли его те, из Сегдета?

Сольгейн обошел дракона и принялся замазывать тестом раны с другой стороны.

– Тут надо подбирать, чтобы и талант был тот же, и мыслесила похожа, а у нас при дворе вообще целителей нет.

Торик вздохнул. Неужели никакой надежды?

– А если бы я добрался до Шестирукого, мое крыло он бы смог вылечить?

– Вполне. Там же только яд носатихи, хотя и усиленный кортольским мыследеем.

– А где живет Шестирукий? – Торик взмахнул крыльями и тут же сморщился – острая боль пронизала левое крыло от спины до последнего сустава.

– В княжестве Синие Горы.

– Синие Горы? На тройной границе?

Торик прекрасно знал тройную границу – место, где между Страной Высоких Скал, Подгорьем рудоделов и Пилеем было зажато крошечное княжество – усадьба, деревня в десяток домов да каменистая долина между горами. Наверняка кто-нибудь из соседей рано или поздно завоевал бы Синие Горы, но они не были нужны никому.

– Те самые, – подтвердил Сольгейн. – Только возьмется ли тебя лечить ученый брат Алевиовин? Еще и осьмицы не прошло, как его племянник с женой упали вместе с каретой в пропасть.

Торик знал эту историю, и еще до поездки в Подгорье записал ее в свою тетрадку с летописью. Хозяева Синих Гор, дальние родичи княгини Лидоры Пилейской, погибли в ущелье, свалившись с весьма надежной дороги в прекрасную погоду. Дело было подозрительное, но говорить об этом вслух в Град-Пилее было опасно. Но если старый мыследей согласится… Да, теперь Торик знал, куда ему идти!

– Эй, как лечение, ребята? – из тени чешуйника вышел высокий дородный человек в бархатном красном кафтане с золоченым поясом, на котором висели связки ключей. Это был Вариполли – главный ключник пилейской Дворцовой Управы. Это было начальство, а потому Торик спрятался за коньком навеса, не покидая, однако, своего места. Вариполли всегда знал все обо всех, и мог рассказать что-нибудь, достойное летописи.

– Если продолжать лечение без изменений, Алтот будет здоров через осьмицу, а если позвать мыследея-целителя, то через два дня, – сообщил Сольгейн.

– Лечи сам, и за два дня! – скомандовал Вариполли. – С талантом целителя и дурак вылечит, а ты без него сумей!

Вариполли искоса взглянул на вымазанную синей мазью спину Алтота.

– Вот так и живем – бьем своих, чтобы чужие боялись, жги их Огонь в пепел! – ругнулся Вариполли. – Может я и плох, но не настолько, чтобы своих подчиненных мечами рубить! Пойду в храм, а потом в подвал, может, крылатый мальчишка уже нашел что-нибудь! А тебя, ученый брат Сольгейн, воевода к себе требует!

Они оба ушли, а Торик едва не свалился с навеса. Как он мог забыть! Княгиня и советник приказали ему искать летописи в старых сундуках с книгами, а он даже еще не заходил в подвал княжеского дома!

С площади донесся звук трубы. Сейчас княгиня пошла в храм Огня, потом устроит утренний смотр войску, а после этого потребует к себе Торика! Он соскользнул с навеса, едва не упав на больную спину Алтота. Дракон хлопнул крыльями от неожиданности. Хорошо ему, крылья целы, улететь может, а главное, и Торика взять с собой. А если спросить?

– Алтот, хочешь полететь к ученому брату Алевиовину?

Дракон выдохнул дым и сел на траве, задевая рогами и поднятыми крыльями нижние ветки чешуйника.

– Хочу, а как?

– Взять да полететь!

Алтот шумно печально выдохнул струю дыма.

– Не могу, договор у меня с воеводой Гошаром, словом купеческим скрепленный и пальцем на соннике припечатанный!

– А как так вышло, что ты его припечатал?

Дракон снова выпустил дым. Ну что он так медленно, Торику надо в подвал!

– Папаша мой купец Полдис, многоноговым мясом да кожами торгует, вот и послал меня на ярмарку в Рошану кожи продавать. Я продал, сорок золотых выручил, домой собрался, да в трактир зашел, ящеричного жаркого поесть. А тут мужик из людей подошел, угостил меня полуведром вина из пьяного корня. Конечно, лучше было бы, если бы горским самоспеловым, но когда хороший человек угощает, даже от пьяного корня отказаться неловко. Ну, я выпил, а он мне еще ведро самоспелового … Ну в общем, в себя я пришел уже здесь, в Град-Пилее, без сорока золотых и с договором на службу. А ведь договор дороже денег, если улечу, папаша за нарушение мне всю чешую со спины сожжет за нарушение слова, да еще за сорок золотых добавит!

– А не улетишь – Гошар со света сживет! – объявил Торик, вертя во все стороны головой, не показалась ли княгиня. – И вообще, обманом подписанный договор ничего не значит, это и папаша твой поймет! А почтенный Алевиовин нас обоих вылечит, и полетим по всем ветрам!

– А платить чем за лечение? – мрачно спросил дракон. – Жалованья-то мне Гошар еще ни разу не выдал!

– За лечение мы с тобой отработаем! Я переведу что-нибудь, а ты, например, привезешь что-нибудь тяжелое! Давай сегодня вечером полетим, пока считается, что ты еще больной!

Ну что он вздыхает! Соглашался бы скорее, пока Лидора не вышла из храма!

– Ладно, давай во втором часу вечера, когда темнеть начнет!

На площади закричали, застучали, завопил пронзительным голосом перепуганный многоног. Что там такое? Лидора идет? Торик побежал на площадь, стараясь держаться в тени златоцветов. Толпа княжеских придворных уже стояла на площади перед храмом. Все блестело – узорчатые медные двери, золоченые княжеские латы и шлем, драгоценные камни на рукояти почетного меча и даже серебряные шипы на черных кожаных перчатках ее светлости Лидоры Пилейской. За княгиней, выставив рыжеватую бороду, шествовал воевода Гошар в блестящем шлеме, а следом – три десятка воинов в красно-зеленых пилейских мундирах.

Вопли многонога не умолкали, толпа расступилась, и на площадь влетела телега. Многоног, запряженный в нее, метался из стороны в сторону, хлеща себя по бокам хвостом и поднимая пыль восемью ногами. Шкура на его шее собралась в складки, голова закинулась, а мужик-хозяин схватился за рога, пытаясь остановить испуганную скотину. Большие корзины подпрыгивали в телеге и, наконец, выкатились прямо к ногам княгини, осыпав площадь хлебной щепой. Десятник с золотой бляхой на груди оттолкнул мужика, выхватил меч и одним ударом перерубил шею кричащему многоногу. Хозяин многонога рванулся к княгине, но его сбили с ног, и он упал на колени.

– Помилуй, твоя княжеская светлость! Многоног не мой был, я свою и соседскую хлебную щепу на мельницу вез…

– Молчать, соплежуй навозный! – зазвенел металлом голос княгини. Ого! Если Лидора Пилейская всерьез разозлилась, лучше не попадаться ей под руку. – В присутствии княгини, воеводы и военачальников Пилея не держишь свою вонючую скотину! Это измена, покушение на княжескую жизнь и честь! Эй, охрана! Несите колоду!

Сейчас будет расправа, лучше не смотреть. Торик осторожно выбрался из кустов и тихо ступая ногами в мягких сапогах без каблуков, пошел вдоль стены храма. Скорее обойти храм и забраться в подвал, пока Вариполли не закрыл его!

– Измена отечеству хуже смерти! – продолжала говорить ровным металлическим голосом княгиня Лидора. – Радуйся, мерзавец, что один подохнешь, семьи я твоей не знаю и знать не хочу! Эй, охрана, сопли не жевать, работать!

Воины подхватили хозяина многонога и поставили на колени перед колодой. Он поднял голову и заговорил твердо и четко.

– Десять лет я служил в войске твоей княжеской светлости, Пилею был верен и с людьми честен, а ты смешала мое честное имя с грязью. Пусть и к тебе, твоя светлость, грязь прилипнет в твой последний час!

Вот это молодец, держится не хуже крылатого! Однако княгиня ему такого не простит! Лидора не спеша вытащила из ножен почетный меч и отрубила мужику голову так спокойно, как он сам, должно быть, рубил дрова для печки. Два охранника унесли мертвое тело, а еще четверо прибрали грязь на площади. Народ еще молча расходился, боясь сказать лишнее слово, а Торик уже был возле княжеского дома. Ну, где она, эта дверка в подвал?

– Гошар! Немедленно ко мне! – крикнула княгиня. Торик остановился. Что еще теперь будет?

– После обеда приду, – невозмутимо отвечал воевода. Интересно, почему Гошар всегда разговаривает с Лидорой Пилейской, как будто она давно ему надоела? И почему она его терпит, а не приказывает казнить при всем честном народе, как хозяина многонога? Надоела она, конечно, всем, но кто же такое покажет наружно? Разве что тот, кому надоела не только Лидора, но и жизнь.

– Жирного слюнтяя Вариполли ко мне через час с летописями и переводчиком! – приказала княгиня.

Ура, у него есть еще час! Низкая грязноватая дверца была не заперта, и Торик нырнул в подвал. Ну и темнота! Должен же здесь быть пучок светосборов или хотя бы служебный светляк? Торик посвистел, и на его плечо сел комок розовой светящейся шерсти, слетевший с окна во втором этаже. Но это же не служебный белый светляк, а породистый, розовый, из покоев самой княгини! Она за это одно может отрубить Торику голову!

– Через час, и чтоб не сопли жевал, а выполнял приказ! – услышал он голос Лидоры. Согнувшись пополам и прижав к спине крылья, Торик побежал в глубину подвала. Ладно, может, все еще обойдется! Светляк перебирал лапками у него на плече, освещая розовым светом пыльное подполье. Под ногами шмыгали ногочерви, охотясь на вредителей-листоедов. В подвале без ногочервей не обойтись, иначе листоеды погрызут и книги, и свитки, и любые вещи, им все равно.

Но где же летописи? Может быть, здесь, где потолок повыше? Торик разогнулся и огляделся. У стен стояли расписные сундуки, на них – растрепанные корзины, слева – медное зеркало высотой чуть ли не в пять локтей, а впереди – куча сломанных полок. Ну, и что тут, в сундуках? Ветхие платья и помятые котлы, кованые рошаельские клетки для светляков, деревянные игрушечные ящеры с тележками, слежавшиеся от старости занавески.

А вот и книги! В тяжелых кожаных переплетах, в синих обложках из дешевого сонника, в деревянных коробках, украшенных самоцветами – каких только нет! Может быть, он успеет найти среди них за этот час хотя бы одну летопись? Торик вытащил за кожаный золоченый корешок толстую книгу и раскрыл ее посередине. Пряное жаркое из ящерицы с горскими корешками, каша из чернопальцев с солеными подкореньями, листья драконова следа квашеные с самоспелами… Ах, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Поваренная книга! А эта, в обложке из серого сонника? Фирон Рошанский, «История Трехлетней войны с точки зрения рошаельской военной науки». Тоже не нужна, Пилей эту войну Рошаелю проиграл, за такую летопись Лидора точно снесет Торику голову! Вот еще книга, с украшениями из самоцветов, на рошаельском. «Правила поведения при дворе в присутствии его величества императора, а также его ближайших родственников до девятого колена. Перевод с сегдетского». Опять не то! А вот на финнибиане: «Двухвостая ящерица как вид живого существа, не имеющего подобия в природе». Раньше на финнибиане говорили только природные мыследеи, а теперь на нем пишут научные трактаты все ученые, но в жизни не говорит никто. Впрочем, трактат о ящерице – это явно не летопись. А это что за громадина в деревянном переплете? «Домоводство, добродетелями украшенное, молодым женам в поучение». Опять не то! Сейчас Торика позовут к княгине, а у него вместо летописей – ящеричное жаркое и добродетельное домоводство!

А что это на стене над сваленными в кучу сломанными стульями? Пустая полка под самым потолком, а над ней прямоугольная дверца. Что там? Раскрыв для равновесия крылья, Торик полез по стульям, светляк беспокойно зашевелился на плече. Что-то он не так ярко светит, голодный, что ли… Еще выше, еще…Торик протянул руку к дверце и потянул за ручку. Снизу послышался писк и шуршание. Ах, чтоб вас приподняло да шлепнуло! Это ногочервь погнался за листоедом! Как бы голодный светляк не погнался за ногочервем! Ах ты, чтобы тебя! Розовый свет метнулся перед лицом Торика, он отшатнулся, взмахнул руками и крыльями, и загремел по всем полкам вниз, не выпуская из рук оторванной дверки.

Лежа на спине и задыхаясь от боли в крыльях, Торик увидел светляка, сидящего на полке с ногочервем в зубах, а выше – черный провал в стене за дверкой. Неужели тайник? И там что-то есть? Вот оно! В черном отверстии виднелись туго свернутые свитки с темными шнурами и кожаный корешок большой, с коваными медными уголками, книги. Из последних сил Торик добрался до книги и, вытащив ее, поднял тяжелую обложку, обтянутую черной многоноговой кожей. Четкие буквы выстроились стройными рядами стихотворных строчек на языке рудоделов.

Пишу сказание тех дней,

Что повелители вещей

Во тьму и ужас превратили,

Чтобы потомки не забыли,

Как может быть страшна война…

Вот это да! Летопись рудоделов Подгорья! Может быть, даже отрывок из их Священной Книги! Торик выбежал из подвала, подхватив одной рукой светляка, а другой прижимая к себе находку.

– Где ее княжеская светлость? – завопил он на весь двор. – Ведите меня к княгине, я нашел летопись!

Глава четвертая. Далеко идущие планы

– Среди извечной пустоты,

Из холода и темноты

Само собой явилось пламя,

Путь времени открыв пред нами.

В огне лежит времен начало,

Сбылось, что прежде не бывало.

Так из огня взошла звезда,

Земля в нем встала навсегда,

Потом родились, ветры, воды

И силы грозные природы.

Создался мир, и наконец,

Явилась жизнь – всему венец.

Торик перевел дух и облизал губы. Вот бы попить! Но княгиня Лидора такого баловства не допустит, и сама сидит в кресле ровно, как статуя, слушает, не моргнув. Хорошо, хоть окно открыто, не так жарко.

– Животворящего огня

Во тьме ночей и в свете дня

Струя несла из недр на землю

То семя, что земля приемлет.

Живой огонь на землю лился

С тем, чтобы из него родился

Червь, человек или дракон…

А это правда или одни только рудоделы верят, что вся жизнь рождена из какого-то живого огня? Священники Огня говорят, что она рождена из огня обыкновенного, который горит в печи или в костре, в Сегдете считают, что из света звезд, а на самом деле?

-Лишь раз бывает изверженье,

Перворожденных появленье.

От них пошли все племена,

Чья жизнь и ныне нам видна.

О перворожденных Торик слышал с детства, отец даже показывал им с братом место, из которого явились перворожденные летуны, но никакого живого огня они там не видели. А перворожденные были детьми или сразу взрослыми? Наверное, взрослыми, если от них пошли все племена, но где они росли до того, как явились?

Царят меж облаков драконы,

Дыша огнем, в груди рожденным,

А их соседи, летуны,

Не знают жизни без войны.

Ну, мирная жизнь у летунов иногда бывает, но редко.

– Есть рудоделы под горой,

Хранят сокрытое землей,

И мудрость высшая миров

Жива средь горных мастеров.

Сразу видно, что это Священная Книга рудоделов, летописец своих земляков не обидел, но какая у них там высшая мудрость? Свои мысли в вещи вкладывают, но это их природный дар, а не высшая мудрость…

– Единожды случилось горе –

Забушевал огонь, как море,

Перворожденные явились,

В них мертвое с живым сроднилось,

И вещи слушались их слова

Или движения простого.

Их грозный вид пугал безмерно,

Была жестокость беспримерна.

Владели великаны силой,

Что все народы покорила

И унесла потомков их

Туда, где звезд лишь золотых

Сияет вечный ясный свет.

С тех пор прошло немало лет.

Что страшный тот народ создал,

То, кроме них, никто не знал,

Все уничтожено заклятьем

На них самих лежит проклятье…

Великаны и проклятье! Вот почему старый советник Дагор сразу счел двух иноземцев проклятыми! И появились они очень подходяще – Торик сам видел и слышал, как что-то с грохотом падало с неба! Правда, никакой особенной силы у них не замечалось, но ведь что-то их принесло к Подгорью!

– Эй, что замолк! Читай дальше! – услышал он металлический голос княгини. Нет, передохнуть не удастся, а впереди еще десятка два таких стихов. Торик обмахнулся здоровым крылом и придвинулся поближе к окну, под которым стоял расписной сундук в красно-зеленых цветах и синих листьях. Такие же сундуки стояли вдоль всех стен.

Дальше в Священной книге долго и нудно излагалась история рудоделов, называющих себя горными мастерами. Княгиня Лидора мрачно слушала, а Торик читал заплетающимся языком, мечтая о кружке воды и здоровых крыльях. Эх, улететь бы отсюда! Вылететь в окно, промчаться над крепостной стеной, а дальше – по всем ветрам!

-Пишу сказание тех дней,

Что повелители вещей

Во тьму и ужас превратили,

Чтобы потомки не забыли,

Как может быть страшна война.

Род проклятых в те времена

Сильнее всех был знаньем старым,

Но и соседи их недаром

Учились жить и воевать,

Пришло их время побеждать.

Торик забыл о воде и больной спине. Сейчас он такое узнает!

– Страшна была война святая!

Горел огонь, не угасая,

Железные летели птицы,

Чтоб в прах и пепел обратиться.

В дверь постучали, и в дверях появилась грузная фигура ключника Вариполли.

– Замолчи! – княгиня махнула Торику и повернулась к двери. – Что такое?

Ключник с низким поясным поклоном протянул ей свиток из простого сонника.

– Имею честь просить твою княжескую светлость, да благословит тебя Огонь, подписать сей приказ и выдать сорок золотых сегдетскими десятками на выплату плотникам, резчикам и печникам за пристройку к главному дому.

– Совсем спятил, толстый сальник?

Княгиня вскочила с кресла. Лицо ключника перекосилось от злости, и Торик его понимал – тупее толстого ящера-сальника существа нет.

– Я должен расплатиться с людьми за пристройку, которую они строили по твоему княжескому приказу, а для этого нужны деньги.

Княгиня размахнулась и влепила Вариполли тяжелую пощечину.

– Переживешь! С деньгами и дурак построит, а ты так обойдись!

Ключник молча поклонился и вышел вон, прижав к себе свиток. За открытым окном мелькнули перепончатые драконьи крылья. Что, Алтот тоже слушает Священную книгу?

– И воеводу Гошара сюда немедленно! – крикнула княгиня ему вслед. – А ты что замолчал, дармоед? Читай дальше или попробуешь вот этого!

Княгиня достала из-под кресла ящерную плеть с медным наконечником и многозначительно показала Торику. Опасная штука! Медная насадка на конце до крови пробивает шкуру ящера или многонога, а спину летуна или больное крыло… Нет, лучше даже не думать! Торик начал очередной стих.

– Но проклятая мыслесила

Дотла край горный разорила.

По руслам рек вода вскипала,

На склонах гор земля пылала,

И скалы в щебень рассыпались,

Война пожаром разгоралась.

И повелители вещей,

И их соседи гибли в ней.

И сказка превратилась в быль –

Повергли гордых в прах и пыль.

А как это получилось, что никогда никто не мог с проклятыми справиться, оружие у них какое-то было особенное, и вдруг их разбили?

Но торжество омрачено –

Им рампер вновь открыл окно,

И вознеслись по небу к звездам

Покинув мир, остатки грозных.

Но след их страшный в мире есть –

Не каждого настигла месть.

Черны глаза потомков их,

И кудри черные у них.

Точно! Те двое у Подгорья – настоящие проклятые, особенно тот, что повыше! Таких черных глаз Торик в жизни не видал! Но как же удалось их победить много лет назад, если они и реки, и горы подчиняли себе? За дверью загремели шпоры, воевода Гошар вошел без поклона и уселся на сундук, основательно расставив ноги в узорных сапогах. Торик остановился, княгиня подняла плеть.

– Их кладом осквернен простор

В долине возле Синих Гор…

В Синих Горах были проклятые, и от них остался клад?

– То место проклято навечно.

И дети гор, и человечьи

Потомки, летуны, драконы -

Все, кто обычай и законы

Душою чтит, там не бывают,

Его обходят, облетают.

И если кто найти сумеет,

В безумной гордости посмеет

Захороненья зла коснуться -

От тех пусть семьи отвернутся!

Болезни пусть их тело гложут,

Пусть совесть их покой тревожит,

И пусть не будет в жизни им

Ни дня, ни сна, ни лет, ни зим!

– Стой! – закричала вдруг княгиня. Торик остановился, облизывая пересохшие губы сухим языком. За окном снова зашевелились крылья. – Синие Горы – это же поместье покойного четвероюродного братца Аригата? Значит, мы не только землю, но и долину с кладом получим? Слышишь, Гошар? Вот что значит действовать решительно! Теперь клад наш, ищи – не хочу!

– Там еще девчонка осталась, хозяйская дочка, она по закону владеет поместьем, – заметил Гошар.

– Какая девчонка? Так ты что, соплежуй, упустил ее? Я же сказала, свидетелей не оставлять!

– Ну не поехала она в карете, да какая разница? Ее к рукам прибрать – не вопрос!

Лидора Пилейская нахмурила красивые темные брови.

– Ну ладно, эту соплю всегда можно к Огню отправить, одно только плохо – долина большая, и этот клад можно полгода искать. Ты, Гошар, отыщи мне таких умельцев, чтобы и клад найти смогли, и двери открыть! Ведь если там захоронение, там и замки могут быть, как у рудоделов, с мыслесилой, и двери такие же.

Воевода Гошар оживился.

– Есть такие умельцы! Видел я недавно таких двоих у рудоделов, на вид точно как тут сказано: и глаза черные, и волосы кудрявые, и здоровенные оба, как трехлетние ящеры! Надо их к этому кладу приспособить, они и найдут, и откроют, жги их Огонь!

– А потом обоих отправить к Огню, их же только двое! Вот и дело сделано, и свидетелей не будет! Берись завтра же! – Лидора взмахнула плетью.

– Но если это особое оружие, может, оно только этих проклятых и слушаться будет, жги их Огонь? Может, они нам помогут, воевать им наших ребят научат?

– Сначала найди оружие, Огонь тебя сожги, если оно вообще там есть! Может, клад этот и не оружие вовсе, а дом какой-нибудь сгнивший! А мне оружие нужно, причем немедленно!

Торик замер. Надо как можно скорее предупредить об опасности молодую родственницу княгини и ученого брата Алевиовина! А тому, кто предупредит их, они обязательно помогут – и укроют, и вылечат! Только бы Алтот куда-нибудь не улетел!

– Эй, ты, читай дальше! – княгиня ткнула в больное крыло ручкой плети, Торик дернулся. – И не все подряд, а про войну и оружие! И чтобы место было названо точно, а не как тут – в долине возле Синих Гор, а долина – двести переходов в длину!

Торик проглядел несколько страниц. Вот оно!

– Симпатр, известный вождь Пилея

О чести воинской радея,

Решил поход свой предпринять,

И без труда отвоевать

Нагорный Рошаель цветущий,

И изобильнейшим слывущий.

Дошел Симпатр со всем отрядом

До крепости Нагорной, рядом

С которой высилась гора -

Сражению пришла пора.

Под той горой их ожидали

Вояки местные, едва ли

Способные им дать отпор.

Но вдруг средь боя косогор

Обрушился. Симпатра люди,

Не ведая, что дальше будет,

Метались в страхе под горой.

На них скалу свалил герой –

Дарот Хозяин, князь Нагорный,

Воитель смелый и упорный.

Какая сила помогла

И Рошаель уберегла,

До сей поры никто не знает,

Гора в себе ее скрывает,

И мыслесила не случайно

Там под запретом …

– Стой! – снова взмахнула плетью княгиня. – Вот там и есть их оружие! До Синих Гор два шага, а разведка доносит, что Громовая гора и теперь гремит!

Торик замер на месте, пытаясь вжаться в пол. Что же делать, куда деться? Они государственные дела обсуждают, а он – только переводчик, к тому же пленный! Ой, слетит с плеч его голова, точно слетит!

– Подумай сам! Старый князь Ленорк год назад умер, сын его, тоже Ленорк, в княжестве бывает раз в год, мыследеяние запрещено – чего еще надо? Я, с хорошей охраной, конечно, приеду в гости к молодому Ленорку, поздравлять его со званием князя. Если действовать быстро, а не сопли жевать, мы получим оружие из-под горы в первый же день!

Гошар покашлял в кулак и поправил усы.

– Теперешний король Ригидон – это не прежний святоша Виальт! Если молодой князек пожалуется на твои действия, король устроит расследование, гори оно ясным пламенем! Тогда все выйдет наружу, и хорошо, если без войны с Рошаелем обойдемся!

– Ты воевода или слюнтяй из обоза? Кто смел, тот и съел! Пусть расследует, оружие будет уже у нас, а жаловаться будет некому, свидетелей не оставим!

– Перебить деревенщину не вопрос, но после такого рошаельский король точно пришлет войско, и чем ты с ним воевать будешь? Войском нашим, которое уже полгода без жалованья?

– Не распускай слюни! Было бы оружие, а деньги у любых купцов найдем!

Гошар покачал головой.

– Оружие там то ли есть, то ли нет, жги его Огонь ясным пламенем! Неизвестно, что там этот Симпатр, жги Огонь его душу, наврал, чтобы оправдаться за поражение! А в Синих Горах, оружие наверняка найдется, хоть и не сразу. Надо за эту усадьбу и девчонку взяться основательно.

Княгиня подняла брови.

– Да ты сопли не жуй! Девчонку оприходуешь, и можно выморочное владение брать в казну.

– Не выйдет, Вариполли мне тут список с завещания показал, так там еще родни куча, только не в Пилее они, а в Рошане, в Рошаеле. Один уже в усадьбе сидит, старый, правда, зато с шестью руками и правом на опекунство, а в Рошане своей очереди ждут еще с десяток бедных родственничков, жги их всех Огонь!

Княгиня вскочила и затрясла кулаками перед лицом воеводы.

– Сколько можно? Я что тебя, всю жизнь учить буду? Почему это завещание еще читают всякие ключники? Почему купеческий недоделок Вариполли его видел? Как ты это допустил?

Гошар только отмахнулся.

– Вариполли в княжеском совете Пилея набрал сторонников, кто с деньгами да со связями, и копает под меня не первый месяц. Самому ему я до Рошаны доехать не дал бы, только подлинник завещания погибшего Аригата ему в королевской имущественной службе в Рошане другие нашли. Одного-двух я бы, конечно, остановил, но их там не меньше десятка, да и земля чужая, а шум ни мне, ни тебе не нужен. Бить-то их надо, но так, чтобы нам в ответ не досталось.

– Я княгиня, и войско пока что у меня в руках! А завещание даже из Рошаны украсть можно, если в голове не головичная кваша, а мозги!

Воевода покачал головой и снова поправил усы.

– Войско в руках у того, кто жалованье заплатит и к делу приставит. На Синие Горы надо наложить руку так, чтобы и наследники не сунулись, и Вариполли с приятелями заткнулись.

– Да засечь этого Вариполли ящерной плетью, и дело с концом! – княгиня Лидора взмахнула плетью, как будто уже расправлялась с управляющим.

Воевода Гошар посмотрел так, будто впервые увидел княгиню.

– За Вариполли стоят богатейшие купцы Пилея и полковники с родней в Рошаеле, это серьезная сила. Казнишь Вариполли – придет другой такой же. Надо сделать так, чтобы Синие Горы были мои законно, и чтобы родственников рошанских обойти.

– Это с чего они твои будут? И как ты родственников обойдешь?

– Я женюсь на девчонке, а потом унаследую поместье после нее!

– Женишься? – взвизгнула Лидора и хлестнула воздух плетью, воевода отскочил. – А ты забыл, что по пилейским законам жена бывает одна, и что твоя жена – это я?

– Что ж ты тогда это двадцать лет скрываешь? И почему сама об этом не вспомнила, когда сватов засылала к сыну сегдетского императора? – фыркнул Гошар, шевеля усами и бородой. Торик открыл рот от страха. Что же это такое? Он уже услышал столько, что не доживет до вечера!

– Глупость, совершенную в юности, княгиня Пилея обязана держать в тайне ради блага отечества! – отчеканила княгиня своим обычным металлическим голосом.

– Думаешь, сегдетской разведке о твоих глупостях неизвестно?

– Замолчи! – княгиня выхватила из-за пояса нож и бросилась на воеводу, но тот не зевал. После недолгой драки они уселись рядом на сундук, переводя дух, и только теперь заметили Торика.

– А это что такое? – уставился Гошар на онемевшего от ужаса летуна. – Он что, все слышал?

Воевода потянул из ножен меч, Торик вскочил на ноги и бросился к окну. Третий ярус, но может быть, одним крылом он замедлит падение? Меч свистнул над ухом Торика, оцарапав здоровое крыло. Будь что будет! Зажмурившись от боли, Торик приподнял оба крыла, качнулся вперед и прыгнул в открытое окно, на лету лягнув Гошара в грудь обеими ногами. От боли потемнело в глазах, зазвенели разбитые стекла, кровь потекла по здоровому крылу.

– Держи его! – заорал сверху воевода. Торик изпоследних сил расправил крылья, пытаясь перевернуться в воздухе, но огромные руки с когтями подхватили его на лету и вознесли в небо. Алтот прилетел!

– Стреляй в них, ребята! – донесся до них крик Гошара. Что-то коротко загудело, обоих тряхнуло, и Алтот начал заваливаться на правый бок, кренясь под тяжестью огромной стрелы. Самострел!

Крылья судорожно хлопали, Торик вцепился в руку Алтота, а тот летел из последних сил, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Они уже были далеко от Град-Пилея, и деревенские жители только с удивлением смотрели на едва дышащего дракона с огромной стрелой под крылом. Впереди виднелся черный лес на горном склоне, рядом по гребням гор бежала зубчатая стена Подгорья, черная на красном закатном небе.

– Потерпи до границы!

Дракон еще раз попытался взмахнуть крыльями, но только заскользил по ветру, все ниже и ниже. Темные ветки деревьев хлестнули по ногам Торика, затрещали на драконьих крыльях, ударили по плечам, и вот уже беглецы упали на землю. Алтот выдернул стрелу из раны, и кровь полилась ручьем. Торик бросился затыкать ее оторванным подолом своей рубашки, постепенно кровь остановилась, и обессиленный Алтот задремал. Торик прислушался – погони как будто не было, но где-то впереди что-то гремело и гудело. Может быть, это было то самое оружие, из Синих Гор или из Нагорного Рошаеля? Он не знал и ничего не мог сделать. Оставалось только заснуть.

Глава пятая. Вот стоит гора

Хорошее время – начало лета! Ярко голубеет небо, еще ярче синяя трава на лугу, грядки зеленчуков разбежались по косогору у деревни и радуют глаз ярким цветом. Из-за каменных заборов на склоне весело глядят красные цветы драконовых очей, по камням оград раскинули пышные синие листья самоспелы, а над ними шумят черно-синие кроны златоцветов. Шустрые носатихи так и трещат крыльями, кружась над вершинами хлебных деревьев. Мелькнул между облаками одинокий летун, стайка птиц отпрянула с его пути, а со всех сторон встают горы, покрытые синими лесами, будто одеялом. Среди лесов поднимаются неровной грядой серые голые скалы, а дальше встают снежные вершины Станового Хребта. Весело и хорошо так, что петь хочется! Ну вот так, хотя бы…

Дом стоит под красной крышей,

А гора над домом выше,

Тучи выше гор.

Ветер мчится над горами,

Выше крыш, за облаками,

Мчится на простор…

А как дальше? Ничего не выходит! Вот бы сочинить такую песню, чтобы все пели и радовались! Ведь все песни, которые теперь поют, кто-то когда-то придумал, так почему бы и Нарике не сочинить такую? Пока, правда, не получается, да и матушка за пение ругает – дело делать надо, а не пустяками заниматься!

Вот и мост через речку Каменку, холодная вода зеленоватая вода журчит на черно-серых камнях, а за ней – серая, как скалы, поднялась к облакам Нагорная Крепость, родовое владение князей Нагорного Рошаеля. Вот красно-белая Лучникова башня с воротами, а над воротами – высеченная из красного камня птица-огневик с раскинутыми крыльями, как на гербе Рошаеля. Рядом – самая новая башня крепости, Вышка, а за ней – Кузнечная, где стучит молотком оружейник, и Надровная, почти повисшая надо рвом.

Нарика пробежала в ворота Лучниковой башни и помчалась по мощеному въездному двору. Вот слева Хлебная башня, где лежат запасы муки, соли, головиц и вяленых подкореньев для крепости. Дальше – Водяная, в ней, по слухам, есть подземный ход к реке, но его никто не видел. И в дальнем углу – сложенная из огромных серых камней, Слуховая башня. Отец говорил, что ее строили для Нагорного Рошаеля настоящие рудоделы из Подгорья, а он точно знает, он княжеский писарь и сам читал это в летописях, которые лежат в подземелье Слуховой башни! А еще в Слуховой на стенах подвешены медные листы, они дрожат и гудят, если идет враг или кто-то устраивает подкоп. Когда осьмицу назад гремело за горами у рудоделов, листы тоже гудели.

Нарика подбежала к Слуховой башне и остановилась около двери караульни. Дверь в караульню была закрыта, из-за нее был слышен голос старшины-от-ворот Борка. Войти или нет? Вроде никаких тайных писем старшина отцу не диктует, но о чем они разговаривают? Пожалуй, она не будет прерывать, хоть это и невежливо.

– Опять гудит Громовая! Не к добру это!

– Ну, это как посмотреть, господин старшина, – Нарика узнала голос отца. – Говорят, что это Князь-под-горой проснулся…

Князь-под-горой? Ну да, конечно, спаситель и защитник Нагорного Рошаеля, о нем даже песня старинная есть!

Вот стоит гора,

На горе той лес,

Корни у реки,

Листья до небес…

Ой, чуть не запела вслух, подслушивая под дверью! Глупее не придумаешь! Впрочем, если бы и запела, все заняты своей работой, никому до Нарики дела нет.

– Сказки это, Нар, старые сказки, – вздохнул за дверью старшина. – Восемьдесят лет живу на свете, а ни разу этого князя не видал. Может, и нет его вовсе…

А если все-таки есть? Не может же такого быть, чтобы и песня была, и даже гром, а Князя-под-горой не было! Все знают, что он спит внутри Громовой горы, Нарика даже знает, где именно – там, где серая каменная скала поднимается над каменистой площадкой, а дальше – обрыв в глубокое ущелье. Нарика сегодня же сходит туда, когда будет выпасать семикрылов, и посмотрит, не проснулся ли Князь! Семикрылы в этом году никак перелинять не могут, их надо гонять по горам, вот Нарика и погонит на Громовую!

Вот что! Сейчас она войдет, скажет отцу то, что матушка велела, и скорее домой! Надо пойти в горы и все проверить! Вряд ли, конечно, Князь-под-горой при ней проснется, но ведь был же отчего-то этот гром? Нарика потянула тяжелую дверь. Старый Борк повернул к ней седую голову и продолжал свою речь, шевеля длинными горскими усами.

– Вот Рике, девице молодой, сам Огонь велел песни петь и сказкам верить, а ты, Нар, княжеский писарь, человек грамотный! Сам подумай, ведь если Князь-под-горой – это спаситель Нагорного Рошаеля, Дарот Великий, то как он может одновременно и лежать пеплом в гробнице, и жить под Громовой?

– Но гора гудит, это ведь что-то значит? – не уступал отец.

– То и значит, что это не к добру! – проворчал старшина.– Конечно, может быть, это не на наших землях, а у рудоделов гудит. Там осьмицу назад и дым валил, и грохотало… землетрясение, может быть?

– Нет, господин старшина, не землетрясение это, гул не тот, – проговорил отец. – Думаю, это мыследейство оружия Дарота Великого, Князя-под-горой!

– Тихо ты, Нар! Замолчи! – вскинулся старшина Борк. – Ты что говоришь такое, да в самой Нагорной! Какое мыследейство? Мыследейства в Нагорном Рошаеле нет, запрещено указом Дарота Великого, двести лет как запрещено!

– Запрещено – это не значит, что нет, – возразил отец. – У нас Дарот Великий двести лет как и мыследейство, и танцы запретил, а в других княжествах Рошаеля люди и пляшут, и мыслесилой лечат, а рудоделы так вообще мыслесилой своей в неживые вещи живую душу вкладывают!

У Нарики упало сердце. Конечно, в других землях и княжествах мыследейство разрешено, но Громовая гора – в Нагорном Рошаеле, и как же Нарика теперь туда пойдет? Что о ней подумают? Еще и песни ей припомнят, что она поет! Ведь по указу Дарота Великого вместе с мыследейством запрещены и танцы, поэтому даже хлопать в ладоши под пение в Нагорном Рошаеле неприлично – где хлопают, там и ногами притопнуть могут, а это уже почти танец! И, самое страшное – за танцы, как и за мыследейство, полагается казнь! Нарика вспомнила, как еще при суровом старом князе били ящерной плетью мыследея на лугу перед крепостью, а все жители деревни в назидание должны были на это смотреть.

Нет, на Громовую идти страшно! И разговор у отца со старшиной какой-то жуткий! Сказать бы все, что матушка просила, да и уйти!

– Ладно, поживем – увидим, – вздохнул, наконец, старшина Борк. – Даст Огонь нам сил все это пережить! Прочти-ка мне письмо сегодняшнее…

Отец развернул скрученный лист сонника и начал громко читать. Нарика села на лавку у двери. Не прерывать же его! И любопытно, что там такое?

– «Старшине-от-ворот Борку Младшему от князя его Ленорка Четвертого Нагорно-Рошаельского. Писано года восемь тысяч шестьсот двадцать девятого, месяца Воительницы пятого дня. В Дедов День сего года прибывает в Нагорную крепость ко мне, для поздравления со вступлением на престол княжеский и личного знакомства, высокородная княгиня Лидора Пилейская, которую я буду принимать, как положено главе княжества».

– Что это она только теперь собралась поздравлять молодого князя? – нахмурился старшина Борк. – Старый князь уже год, как умер, упокой Огонь его душу, а она поздравлять! Не к добру! Конечно, молодой князь бывает в Нагорье только по большим праздникам, не застанешь, но княгиня Лидора могла бы его и в Рошане поздравить, там он круглый год. Читай дальше, Нар!

– «А посему к Дедову Дню, – продолжал читать отец, – повелеваю приготовить в наилучшем виде угощение и все, что надобно для приема государыни Пилея со свитой из сорока всадников…»

– Это что же за свита такая – сорок человек на боевых ящерах! – снова прервал чтение старшина. – Что она, снова воевать с нами собралась?

Вот интересно будет посмотреть на пилейскую княгиню с ее воинами! Наверное, все красивые, в латах из семикрыловых крыльев! А если они в гостях, может быть, они будут петь свои пилейские песни? Вот бы послушать, песни же никто не запрещал!

– «Государыня пилейская увлечена историей моего преславного предка Дарота Великого, – читал отец дальше, – а потому повелеваю Нару-писарю старые летописи и записи разобрать к ее приезду. Князь Ленорк Четвертый собственноручно подписал».

Летописи Дарота Великого, Князя-под-горой? Вот бы Нарике хоть одну почитать! Она грамотная, разберется, и это вовсе не нарушение закона! Но отец никогда не разрешит посторонним копаться в летописях, а Нарика не на княжеской службе, а значит, посторонняя.

– Один Огонь святой знает, как мы все это успеем! – заворчал у нее над ухом старшина. – Уже третий час утра, а Виргалия-повариха готовит только для своих! И места в крепости для чужих бойцов у меня нет! И главное, с чего это летописи наши княгине Лидоре понадобились? Оружие Дарота, что ли, ищет? Говорил же я, все сегодня не к добру!

Ну все, пора уходить! Нарика вскочила с лавки.

– Пап, матушка велела тебе передать срочно, чтобы ты прямо сейчас домой зашел, у мельника Геммина какое-то дело! – выпалила она. Старшина Борк грозно обернулся к ней.

– Это что за вздор со всех гор? Никаких отлучек, никаких дел до вечера, еще чего придумали! – отрезал он. – Ты, Нар, останешься здесь, я скажу, что надо делать. А ты, Нарика, ступай домой! Вы с мамашей и сами можете с мельником разобраться!

Ну и ладно! Зато потом она все-таки сходит на Громовую, до пений как раз успеет. Ведь ходила же раньше, и с семикрылами, и за диким чешуйником, и никто ничего не говорил. А семикрылов действительно надо погонять по горам, ведь сброшенные летом крылья и собранная с них шерсть – это деньги семье на всю зиму, матушка будет продавать пряжу на ярмарке в Растеряй-городке до Нового огня.

Выскочив из караульни, Нарика помчалась домой. Ворота, мост, берег, вот уже и голубой луг пестрит розовыми кустиками средилетнего листа и красными драконовыми очами. А вот и дом! В огороде из низеньких синих кустиков торчат желтые незрелые головицы, с карниза дома свисают синие листья и лиловые ягоды самоспела. Окна настежь распахнуты, вышитые цветами занавески вьются по ветру, а из открытой двери так и тянет свежим хлебом и вялеными самоспелами. А вот и Геммин, сидит на лавке у печи, прямо под веревкой с сохнущими самоспелами. Матушка важно сидит напротив, держа в руках вышитое полотенце. Что это она с лучшим полотенцем, уж не сватовство ли здесь затеяли? Кого это ей Геммин надумал сватать, если у него оба сына женаты и живут в Растеряй-городке? Нарика сбросила на крыльце кожаные туфли, откинула занавеску в двери, вошла и села рядом с матушкой. Разговор не прерывался.

– Так что же за дело у тебя, хозяин Геммин? – церемонно спрашивала мать, расстилая полотенце на коленях во всю длину.

– Да вот оно, дело-то, хозяйка Рина, Огонь его сожги…– пробурчал мельник, посмотрев на печку и нещадно дернув себя за ус. – Жена у меня померла, работы в доме полно, гори она ясным пламенем, а у тебя вон девка старая, двадцати лет, как там тебя… В общем, женюсь, гори она ясным пламенем!

Что? Он ее за себя сватает, не зная, как ее зовут, зато считает ее старой и желает сгореть?

Мать заулыбалась, поднимая развернутое полотенце. А матушка? Она согласна и хочет связать полотенцем их руки? Но ему же только работница в дом нужна, а на саму Нарику он даже не глядит! Нарика отскочила к двери.

– Нет, хозяин Геммин! Нет, матушка!

– То есть как это «нет»? – матушка даже уронила полотенце.

– А так, что за хозяина Геммина я замуж не пойду!

Матушка подхватила с полу полотенце и пошла с ним на Нарику.

– Да ты что говоришь такое? Совсем с ума сошла? Не слушай ее, хозяин Геммин!

– Если бы сошла с ума, то согласилась бы за него, а так – нет! – вставила Нарика.

– Ну, теперь уж точно нет, хозяйка Рина! – вскочил с лавки мельник. – Благодарствуй, огонь тебя сожги! На что мне девка такая супротивная, что с самого сватовства мужу перечит! Другую присмотрю, попокладистей!

И, боком проскочив мимо Нарики, хозяин Геммин помчался на улицу. Матушка замахнулась полотенцем.

– Ты что меня позоришь, Рика? Чего тебе еще надо? Ростом вымахала выше двери, ума Огонь не дал, язык без костей, кто такую за себя возьмет, кроме вдовца? И так стыд и срам, младшую сестру уж два года как выдали, а ты несешь вздор со всех гор!

– Мам, это он вздор несет! Ты слышала, что он говорил? Он даже имени моего не потрудился узнать, а живет рядом и видит меня каждый день!

– А тех, кто имя помнил, вы с отцом от дома отвадили!

– Это каких, мам? Сигор-косарь пришел – сам неграмотный, двух слов связать не может, и с порога объявил, что жена должна грамоту забыть и при муже молчать! А старосты племянник явился пьяный, и пока вас с отцом ждал, все сундуки наши облазил – все проверял, богаты ли мы, как будто всю жизнь с нами в одной деревне не прожил!

– Если проверял, это хорошо, хозяйственный парень, даже если пьющий, хорошая жена его от питья отучит, а грамота вообще дело десятое! Это только отец твой строит из себя грамотного! Я когда за него выходила, думала, люди правду говорят, будто он князьям нашим родня, а он как был писарем смолоду, так и остался! И нечего тебе от женихов отказываться! Что о тебе подумают, ты же как в крепость пойдешь, так все какие-то грамоты для старого Борка строчишь, в огороде возьмешься работать – песни распеваешь, каких никто не знает, а как семикрылов пасти – целыми днями шляешься по горам! Какой жених такую тебя возьмет, кому ты вообще нужна?

– Мам, я пошла семикрылов гонять, к пениям вернусь! – объявила Нарика, сделав вид, что ничего не слышала, и помчалась к хлеву. Одно было занятно – что это матушка о княжеском родстве говорила? Какой-то вздор со всех гор, должно быть, очередная сплетня! Любит же матушка их собирать!

Налетел ветер, со златоцвета посыпались на крышу хлева розовые недозрелые плоды. Пролетел, треща прозрачными крыльями, дикий серый семикрыл. Ну вот, дикие семикрылы уже перелиняли, шерстистые наружные крылья сбросили, а ее домашние так и бродят мохнатыми! Сейчас она будет их гонять по горам, чтобы линяли скорей.

Нарика распахнула дверь хлева, и во двор, толкаясь высокими гребнями на спине, выбежали огромные мохнатые жуки ростом немногим ниже самой Нарики, а длиной раза в два больше. Великан, Серый, Забияка, Забава и Малышка – все пятеро на месте. А как куколки? Она заглянула в угол хлева, где в мягких гнездах из златоцветовых листьев лежали мохнатые куколки семикрылов длиной чуть больше локтя. Личинки уже шевелились в них, но вылупливаться пока не собирались. Вот ведь как устроено в жизни, личинки небольшие, сейчас там внутри у них ни крыльев, ни шерсти нет, а вылупятся из них молодые жучки и за два года вон в каких вырастают!

Ой, что семикрылы там делают, они сейчас ворота снесут! Скорее открывать! Нарика подхватила длинную хворостину, открыла ворота и погнала жуков на луг. Раскрылись мохнатые крылья, высвободились из-под них внутренние прозрачные, и семикрылы помчались на луг. Вперед, вперед! Надо спеть им что-нибудь такое, чтобы побегали подольше! Нарикины семикрылы под песню всегда хорошо бегут и никогда не разбегаются, любят ее пение, что ли? Она как раз вчера придумала песню! Конечно, эта песня тоже еще не то, что настоящая старинная, такая, чтобы все любили ее и пели, но все-таки надо попробовать ее спеть! А ну-ка…

-Черны кудри, черны очи,

Не дают покоя,

Ярче звезд, чернее ночи,

Жгут сильнее зноя.

А если кто-нибудь услышит, как она распевает о черных очах? Она и сама не знает, чьи они, нет еще таких очей, чтобы не давали ей покоя, но соседи ведь все, что угодно, могут сказать! Ну и ладно, она тогда скажет, что в Растеряй-городке слышала песню в Ярманный день. И вообще, если кто хочет гадости говорить, тому не угодишь, хоть платком рот завяжи, в мешок залезь и в амбаре запрись! А вот семикрылам, кажется, песня по душе! Постукивая крыльями, семикрылы ускорили бег. Носатихи с треском разлетались в стороны, голубые травы ложились под топающие трехпалые ноги, по шести у каждого мохнатого жука. Хорошо бежать за ними, кажется, еще немного, и взлетишь над горами и лесом, над Нагорной крепостью и над Отбитой, над перевалом и пилейской степью!

Луг начал подниматься к горам, и бежать стало труднее. Нарика догнала старика Серого и запустила руку в густую шерсть. Нет, даже он не прогрелся, а значит, сбрасывать крылья не будет! Может быть, все-таки сходить на гору? Не на Громовую, конечно, а куда-нибудь пониже. Все будет хорошо, не бывало еще, чтобы семикрыл не послушался Нарикиного пения!

– Если глянут в сердце очи,

Сердце не закроешь.

Полюбить оно захочет –

Ничего не скроешь.

После яркого солнечного луга в лесу показалось темно и холодно. Красные стволы диких златоцветов поднимались над зарослями чешуйника, над головой между черными кронами едва виднелись клочки голубого неба. Под ногами вилась тропа, корни то и дело попадали под ноги. Семикрылы замедлили бег, с треском пробираясь через кусты. Ничего, хотя они и медленнее идут, чем по лугу, зато тратят больше сил. Тропа кружила по склону, Нарика уже не понимала, куда завели ее семикрылы.

А это что такое? В лесу потемнело еще больше, загрохотал гром. Великан, бежавший впереди, зашипел, Забава и Забияка подхватили противный звук, а Серый и Малышка кинулись в кусты. Нарика подняла голову. Вот так раз! Вместо веселого голубого неба в просветы между листьями глядела мрачная лиловая туча. Гроза! Сейчас семикрылы разбегутся от страха! Что же делать? Обычно пастухи на такой случай носили с собой длинные колья, молоток и моток крепкой веревки, но Нарика всегда надеялась на свое пение. Вот и допелась! Гром ударил снова, первые тяжелые капли зашуршали по листьям, ветер зашумел по вершинам. Семикрылы в страхе бросились вперед по тропе. Стойте, стойте! Чем же их успокоить? Надо что-нибудь грустное спеть! А, вот же хорошая песня, все ее знают!

– Вот стоит гора,

На горе той лес,

Корни у реки,

Листья до небес…

Пошли шагом – это хорошо, вон там, впереди, как будто светлее.

– В небе облака,

На земле сады,

Спит там князь, пока

Нет нигде беды…

Вот уже и деревьев меньше, вот и площадка свободная возле серой высокой скалы. Куда же это они забрались? Место открытое, под площадкой – обрыв, и далеко внизу – засыпанное огромными острыми камнями ущелье. Справа за рекой виднеется Нагорная крепость, слева, у самой пилейской границы – Отбитая, ее сто лет назад отбили у Рошаеля пилейцы, а потом снова вернул себе Рошаель. Так это Громовая! Та самая площадка! Вот беда, надо уходить не хватает еще, чтобы семикрылы упали под откос, в ущелье! А они могут, домашние же не летают! Нарика пошла вокруг площадки, напевая песню, чтобы семикрылы развернулись вслед за ней.

– Сон его глубок,

Нет к нему пути,

Коль не минул срок,

Князя не буди.

Поворачиваясь, Великан прижал Нарику к поросшей мхом скале. Мох пополз под рукой, как будто ждал этого прикосновения. Снова загремел гром, и Забияка едва не свалился с площадки. Серый и Малышка подняли головы, и их шипение перешло в оглушительный свист. Твердые крылья под жесткой шерстью заскрипели. Не хватает еще, чтобы они здесь начали линять!

– Встанет грозный князь,

В небе голова

Сердце горячо,

А душа жива…

Прямо над горой ударил гром, Нарика подпрыгнула от испуга, Забава засвистела, Великан подхватил, и полил дождь. Рубашка и юбка вмиг промокли насквозь, мокрые косы прилипли к спине, а семикрылы продолжали толкаться на площадке. Продолжая петь, Нарика подошла вплотную к скале, семикрылы потянулись за ней. Хорошо, пусть они подальше от обрыва отойдут!

Огонь святой, а это что? Или почудилось? Смытые потоками воды, остатки мха сползли со скалы, скала дрогнула, и между струями дождя побежали по камню трещины, будто рисуя что-то на ней. Кто это? Нарика запрокинула голову, и увидела человеческое лицо, вырастающее из серого камня. Над закрытыми глазами взлетают крыльями брови, густые кудри упали на лоб, сжатые губы большого рта, кажется, готовы заговорить… Кто ты? Князь-под-горой? Проснись! Расскажи! Ну что же он молчит? Что сказать, что сделать, чтобы он ожил?

– Встанет среди гор,

И уйдет беда,

Не вернется тьма

Больше никогда.

Продолжая петь, Нарика подняла руку, провела по камню, дотянулась до лица. Посыпалась пыль, мелкие осколки скалы полетели, будто из-под резца. То ли снова почудилось, то ли вправду дрогнули строгие черты и замерли снова, будто проснулось что-то, да не хватило сил до конца разогнать мертвый сон!

Нарика застучала кулаком по серой мокрой скале. Откройся же, выпусти его! Кулак заскользил по мокрому камню, трещины побежали за ним, под горой загудело. Неужели это мыследейское оружие гудит? Что теперь делать, бежать? Но тогда она никогда не узнает, что случилось с Князем-под-горой! Страшно, но если все-таки еще спеть? Пусть потом хоть казнят, но это же Князь-под-горой, и она его разбудит!

– Встанет грозный князь,

В небе голова

Сердце горячо,

А душа жива…

Под горой загудело сильнее, площадка под ногами качнулась, семикрылы заворочались, развернулись и, задевая Нарику мокрыми шерстистыми крыльями, и помчались по тропе в лес. Скала дрогнула, трещины раскрошили вековой камень, и он гремящей кучей осколков обрушился на площадку. Нарика отскочила, споткнулась об осколок, да так и осталась сидеть в луже между камней, глядя, как из скалы появляется каменный человек – очень высокий и худой, с непокрытой кудрявой головой, в воинском доспехе, с длинным ножом и большой пряжкой в виде птицы-огневика на широком поясе. Князь-под-горой! Над закрытыми глазами взлетают крыльями ровные брови, подбородок решительно поднят, сжатые губы большого рта готовы заговорить… Но он не просто спит, он окаменел! Голова, плечи и руки уже свободны, но ниже пояса он еще в скале! Что еще сделать, как разбудить его? Нарика вскочила на ноги, прикоснулась к холодному камню.

– Проснись, Князь-под-горой! Посмотри на меня, отзовись!

Неподвижное лицо дрогнуло, глаза открылись, и на Нарику взглянули угольно-черные живые глаза.

– Отзовись, князь Дарот!

Сжатые губы дрогнули, и Нарика услышала неясный, будто со сна, голос.

– Я не Дарот!

Подземный гул превратился в грохот, деревья закачались, как от ветра, из леса раздался свист семикрылов, площадку тряхнуло, и Нарика покатилась по тропе, хватаясь за траву.

Она остановилась только в лесу, скатившись под ноги остановившихся семикрылов. Земля снова ушла из-под ног, камни градом посыпались с горы, деревья заскрипели и закачались, семикрылы бросились под гору, и Нарика помчалась за ними. Мелькнули уходящие тучи, засверкали голубые клочки неба среди черной листвы, и, наконец, забрезжил свет впереди между стволами.

Семикрылы бросились вперед по мокрому лугу, Нарика мчалась за ними, скользя по мокрой траве, но земля под ногами уже не дрожала, и гул из-под горы утих! Что же это было? Почему проснулся Князь-под-горой? Она же не мыследея, и не танцевала, и не делала ничего запрещенного, но из горы появился и ожил окаменевший человек! Может, дело в песнях? Нет, лучше даже не думать об этом! Лучше скорее бежать домой, а то вдруг семикрылы начнут линять прямо здесь, на лугу? Ой, так и есть! Линяют! Старик Серый остановился у дороги и задрожал мелкой дрожью, стуча наружными крыльями. Сейчас сбросит! Малышка прямо на лугу уже скинула в придорожную канаву четыре наружных крыла и радостно помахивала прозрачными внутренними. Ладно, грязную шерсть можно отмыть…

– А ну, пошли, пошли домой!

Нарика замахала хворостиной, пытаясь согнать Серого с дороги. Он сделал пару шагов и ловко скинул одно крыло по ту сторону. Хорошо, еще немного! Нарика пнула старого семикрыла под заднее крыло, но он только крепче уперся в дорогу всеми шестью ногами. Ладно, пусть стоит, а где все остальные?

Нарика оглянулась и онемела. Что они делают? Громадный рыжий Великан взбежал по насыпи на дорогу и с грохотом сбросил с себя все шесть крыльев разом. Забияка выскочил за ним и задрожал с ног до кончиков усов, освобождаясь от своей последней пары. Куда же он сбросил остальные? И где Забава? Ах, вот она, устроилась рядом с Великаном и размахивает всеми крыльями разом, раскидывая их по дороге.

А если кто-нибудь сейчас поедет, а дорога перегорожена крыльями, и виновата в этом именно она, Нарика! Ну вот, так и есть! Уже едут!

По дороге двигалось диковинное шествие. Впереди на черном породистом многоноге ехал высокий, худой молодой человек в расшитом золотом кафтане, бархатных штанах-обтяжках и всаднических сапогах с выпуклым золоченым узором. Продолговатое лицо его украшали тонкие усики, а широкополую столичную шляпу венчал большой букет цветов. Молодой князь Ленорк прибыл из Рошаны! Рядом с князем на зеленом боевом ящере ехала нарядная и воинственная госпожа. Позолоченные латы из семикрылового крыла, кожаные перчатки с шипами, длинный меч с самоцветами на рукояти, золотые кудри из-под блестящего шлема… Вот она какая, Лидора Пилейская! За ней ехали на таких же ящерах воины в красно-зеленых плащах поверх кольчуг и зеленых штанов. Один из боевых ящеров оскалил зубы, принюхиваясь к лежащим на дороге крыльям. Великан развернулся и затрещал прозрачными крыльями, ящер оскалил зубы и двинулся на него. Загрызет, точно загрызет!

– Кыш, кыш отсюда! – Нарика встала перед горячо дышащей зубастой мордой, держа наготове хворостину и упираясь спиной в мохнатый лоб Великана.

– С дороги! – зазвенел металлом женский голос с мягким пилейским выговором. Нарика схватила Великана за усы и потащила с дороги.

– Безобразие! Убрать! – продолжала Лидора Пилейская. Двое красно-зеленых всадников спрыгнули на дорогу. Ой, сейчас убьют, если не Нарику, так Великана! Тяжелая рука в перчатке одним ударом отбросила Нарику в канаву, Великан и Забава спрыгнули за ней, а следом полетели сброшенные крылья. Княгиня потянула из ножен меч и двинула ящера к Серому, молодой князь Ленорк учтиво приподнял шляпу, обернувшись к ней.

– Прошу прощения, твоя княжеская светлость! – заговорил князь. – Стоит ли отвлекаться от прекрасной старины ради глупой девки и деревенской скотины?

– Ну, тогда скорее покажи мне, где воевал воевода Симпатр! – потребовала княгиня, убирая меч. Она определенно ищет оружие Князя-под-горой! А если она увидит его самого?

– Симпатр обломал зубы на Громовой горе, где разбил его мой предок Дарот Великий, Князь-под-горой! – торжественно объявил Ленорк, плавно указывая рукой туда, где совсем недавно гремело землетрясение. Нарика вздрогнула. Но Князь-под-горой – это не Дарот Великий! Он сам сказал, что Нарика ошибается, когда она назвала его Даротом!

– Выбирай выражения, князь Ленорк! – Лидора снова взялась за меч, но повоевать ей так и не пришлось – навстречу знатным гостям от крепости двигалось торжественное шествие. Впереди, с выцветшим сине-белым знаменем крепости у седла, ехал на ящере рослый знаменосец Рейт, в простых семикрыловых латах. За ним на смирном сером многоноге ехал старшина Борк в таких же латах, с большим резным блюдом в руках. Блюдо тоже было сделано из крыла семикрыла, а на нем лежал большой круглый хлеб, окруженный ярко-красными ранними златоцветами. Следом двигалось все ополчение – восемьдесят парней в кольчугах и стеганках, надетых поверх праздничных вышитых рубашек, – а дальше нестройной толпой шли жители деревни.

– Нарика, скорее, петь пора!

Кто-то потянул ее за рукав. Ирта, сестренка, и ее муж Хорт рядом, и все певцы! Сколько же Нарика пробегала по горе? И как она теперь будет петь – мокрая, грязная, в порванной рубашке, в туфлях, из которых течет вода!

– А крылья линялые Хорт увезет, пошли!

Нарика оглядела свою грязную юбку, но Ирта решительно потянула ее за рукав, и они нырнули в толпу встречающих. Все замолчали, и старшина Борк начал приветственную песню.

– Славен день на земле родной,

Славен князь под знаменами…

Стоя среди певчих, Нарика старательно подпевала. Голос у нее был высокий, звонкий, как раз для основного напева, отец вместе с другими певцами-мужчинами выводил второй голос. Тем временем ополченец помог старшине-от-ворот спешиться, и Борк понес блюдо навстречу князю.

– Славно войско победами,

Славна крепость славой дедовой…

Так, сейчас князь тоже сойдет на землю, с поклоном примет знаки богатства и процветания Нагорного Рошаеля, а потом поведет все шествие в крепость. Однако князь Ленорк, не сходя с многонога, отломил кусок хлеба и сунул в рот.

– А теперь, Борк, веди меня с княгиней Лидорой Пилейской к месту сражения! – скомандовал князь. Ополченцы замерли на месте, деревенские жители ахнули. Старшина Борк, не выпуская из рук блюда с хлебом, почтительно поклонился князю. Морщинистое лицо его сморщилось еще больше, будто он жевал незрелый самоспел.

– Честь имею напомнить, твоя княжеская светлость, что в Дедов День прежде всего положено предкам почтение оказать, а только потом – гостям уважение.

Грозная княгиня снова схватилась за блестящую рукоять меча, но старшина как будто ничего не заметил. Князь Ленорк взмахнул шляпой.

– Прости, княгиня Лидора, я в Рошане совсем забыл обычаи деревенские. Попрошу пожаловать сегодня в крепость, а завтра уже на гору!

Княгиня недовольно промолчала, певчие старательно продолжали песню.

– Честью славен великий князь,

И богатством славна земля…

От волнения у Нарики перехватывало дыхание. Что-то еще сейчас будет? Шествие миновало красно-белую Лучникову башню с каменной птицей-огневиком и не спеша втянулось в ворота. Старшина-от-ворот вопросительно оглянулся на князя Ленорка, но тот как будто ничего не заметил, и старый Борк запел новую песню.

– Как на небе звезда,

Как в колодце вода,

Как зерно под землей,

Слава вечно с тобой,

Это была молитва Огню в память предков, певчие подхватили ее на три голоса, и князь Ленорк тоже запел. В Нагорном Рошаеле никогда не было священников Огня, праздничные молитвы пел старший по званию, но на князя Ленорка надежды не было – он даже сейчас то и дело забывал слова. Впрочем, все остальное он помнил хорошо и, торжественно забрав блюдо с хлебом у Борка, поехал в дальний угол двора, к Надровной башне.

Возле башни помещался храм Огня, а рядом – княжеские гробницы, где хранились прошедшие через огонь останки князей в каменных кувшинах. На самой высокой гробнице золотыми буквами вилась надпись: «Вечная память Дароту Великому. Года 8484-го, месяца Серпа, 3-го дня». Князь Ленорк ловко сошел с многонога, изящно преклонил колено перед гробницей и, отломив кусок хлеба, положил его вместе с большим златоцветом на резную полочку над дверью. В толпе одобрительно зашептались: молодой князь наконец-то делал все правильно.

Глава шестая. Из времен Дарота Великого

Князь Ленорк раскладывал дары и молился Огню еще часа два, певчие пели, а деревенские жители подпевали. Княгиня Лидора Пилейская откровенно зевала, ее люди вывели своих ящеров за стены крепости и принялись устраивать их там на ночь. Наконец, все закончилось, и старшина Борк поманил к себе Нарику. Она подошла, одергивая юбку и рубашку, они уже высохли, но чище от этого не стали.

– Вот что, Рика, ты ведь грамотная, верно?

Нарика кивнула. Ладно, с рубашкой она потом разберется, тут что-то особенное намечается!

– Летопись от любовного вздора отличишь?

– Отличу, господин старшина!

– Тогда иди в хранилище и собери все, что найдешь, о князе Дароте Великом, его оружии и Громовой горе, потом я отца твоего пришлю за ними.

Нарика закивала и помчалась в Слуховую башню. Конечно, она найдет и прочтет! Непонятно, зачем это надо старшине именно сейчас, но сегодня она должна обязательно узнать, кто такой Князь-под-горой!

Через два часа наступили сумерки. Нарика сидела в полутемном подземелье с медными листами на стенах, вокруг нее стояли сундуки и корзины с книгами и свитками, но о Дароте или о Князе-под-горой в них не оказалось ничего. Читать в полутьме было уже невозможно, хотелось есть, пить и уйти домой, но вот этого как раз делать было нельзя.

Со двора крепости донеслась музыка. Зазвенели струны гудца, мужские голоса подхватили напев, а медные листы подземелья загудели в лад. Что за вздор они поют, что за песня там у них?

– Кабы мы живали сами

Да на небе вверх ногами

Мы бы по морю ходили

Да по полю бы поплыли…

Около окошка появились ноги в красных пилейских сапогах и начали притоптывать, другая пара сапог ловко выворачивалась в разные стороны, стуча по камням то пяткой, то носком. Но это же танцы! А вот и еще чьи-то ноги в сапогах рыжей кожи с высокими каблуками и выпуклым золоченым узором, так и притоптывают, так и выстукивают дробь! Это сапоги молодого князя! Ой, он танцует! Что же теперь будет? Может быть, и ничего не будет, это же не грозный Ленорк Третий, а его молодой сын! А вот рядом еще чьи-то ноги в нарядных сапогах со шпорами.

– Что это ты, князь Ленорк, пляшешь в своих владениях, словно при дворе в Рошане? – зазвенел над окном женский голос с пилейским выговором. Княгиня Лидора! – Указом Дарота Великого в Нагорном Рошаеле танцы запрещены, а ты нарушаешь?

– Твои люди тоже вон пляшут, – князь Ленорк остановился, притопнув сапогом.

– Мои люди не подданные Нагорного Рошаеля, – спокойно возразила княгиня. – И я ничего не потеряю, даже если сейчас сама станцую. А вот твоя честь пострадает, если я расскажу в Рошане о том, как ты нарушаешь законы своих предков! Что тогда скажет король Ригидон? Что скажут другие князья-выборщики?

– Да ничего они не скажут! Они меня и так на балах в Рошане видели! – возразил Ленорк.

– В Рошане, где танцы никто никогда не запрещал! И если после этого я расскажу, что ты не ходишь в храм Огня, и изменяешь вере дедов и отечеству, что тогда скажут король и выборщики?

– Никто тебе не поверит! – голос молодого князя дрогнул от досады.

– Поверят, и даже очень. Как может быть верен королю тот, кто неверен закону своих предков? Какие еще законы нарушит и кому еще изменит тот, кто забывает молитвы Огню и законы прадедов? Кто сегодня не мог вспомнить ни одной молитвы без подсказки, вряд ли вспомнит о чести родины!

– Ничего я не забываю и все помню! – крикнул князь Ленорк совсем, как мальчишка. Нарика затаила дыхание. Как эта пилейская княгиня все повернула, будто князь Ленорк чуть ли не изменил Рошаелю? А о чем она еще толкует?

– Но я могу забыть о совершенной тобой измене, если ты поделишься со мной тайной оружия Дарота Великого… – металлическим своим голосом закончила княгиня Лидора. Но ведь не было же никакой измены! Но с этой княгини станется, она и не такого наговорит! Неужели молодой князь Ленорк согласится? А как же Князь-под-горой?

– Не знаю я никаких тайн! А если бы и знал, оружие это не для Пилея, а для Нагорного Рошаеля! – крикнул молодой князь.

Что бы еще придумала пилейская княгиня, осталось неизвестным, но совсем рядом с окном раздались шаги, потом звон струн гудца заглушил разговор, и звучный голос сотника Рейта прямо рядом с князем и княгиней громко завел знакомый напев.

– Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой.

Но это же «Огонек», ее поют и в Рошаеле, и в Пилее! А знает ли эту песню Князь-под-горой? Она очень старая, при нем ее, наверное, тоже пели. И сотник Рейт молодец, теперь княгиня замолчит, а князь Ленорк уйдет от нее. Ополченцы и пилейские бойцы запели не хуже певчих, ловко разбившись на три голоса, Нарика тоже принялась подпевать.

– Светит на небе звезда ,

Кто-то ждет любя.

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя.

Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно.

Сапоги князя Ленорка исчезли, но княгиня так и осталась стоять рядом с окном. Что ей здесь еще понадобилось?

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Песня кончилась. Голос старшины Борка позвал всех на торжественный пир в княжеский зал, и все потянулись к Хлебной башне, а в окне появилась вторая пара пилейских сапог. Кто это рядом с княгиней, десятник ее, что ли?

– Он уперся, значит, будем действовать сами. Будь готов к третьему часу ночи, – проговорил над головой Нарики приглушенный голос княгини Лидоры. – Берешь тридцать человек и в открытую выезжаете из ворот, ясно?

– А если часовые не выпустят? Или князь Ленорк поднимет войско, а людей у нас мало! – спросил мужской голос с пилейским выговором.

– А голова на что? Я устрою так, что некого будет поднимать!

Песок зашуршал под подошвами, и княгиня со своим сотником отправилась на пир. Что она собирается устроить? Куда поскачут тридцать всадников? А если добывать оружие Князя-под-горой? Он не сможет помешать им, стоя сонный в камне! Как же его предупредить? И как спасти оружие? Она же так ничего и не узнала, так и не нашла записей времен Дарота Великого! В сундуках были записи намного старше, на полках – намного новее, но именно тех, которые были нужны, не было видно нигде. Не в стену же их замуровали! А почему нет? Нарика двинулась вдоль стены, ведя по ней пальцами. Вот холодный гладкий камень за полкой, вот шершавый шов между камнями, вот крюк, вбитый в стену над сундуком, а это что гладкое? А, это уже слуховой лист начинается!

Раздалось негромкое гудение, это лист отозвался на что-то, и тут же соседний загудел другим тоном, немного надтреснутым. Почему он дребезжит? Может, за ним что-то есть? Нет, не может быть! Вот бы его снять и посмотреть! Но он высотой в человеческий рост, и Нарика его не поднимет. А если попробовать? Все равно больше делать нечего.

– Светят окна под горой,

Светят до утра.

Ждут тебя ночной порой

Нынче, как вчера.

Он пела, держась за дребезжащий лист обеими руками, а лист гудел все громче.

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Тяжелый лист дрогнул, качнулся и с грохотом сам упал со стены. Как это получилось? И что там за ним? Нарика ткнула пальцем в широкую белую полосу извести между камнями, и известка со стуком посыпалась, как камни из скалы во время землетрясения. За ней открылась щель шириной в ладонь, и из нее показались какие-то свитки, толстая пачка листов сонника и еще что-то твердое. Нарика подхватила все разом и бросила на стол.

Медные листы снова загудели, Нарика обернулась. Упавший лист сам собой поднялся, а в полу открылась черная дыра, и из нее появилась клетка со светляком, а потом корзинка, из которой пахло хлебом и самоспелами.

Отец пришел! Нарика подхватила корзинку и клетку, а отец выбрался из-под земляного пола.

– Ты откуда?

–Из дома. Старшина велел проверить подземный ход, а я в нем двадцать лет не был.

– А куда он идет?

– К Водяной башне и к реке, когда-то по нему ходили из крепости за водой. А ты зачем сняла лист? Под ним было что-то?

– Было, но я сама не знаю, что. Пап, а откуда ты знал о подземном ходе?

Отец начал разбирать то, что нашла Нарика.

– В детстве бабка рассказала, а двадцать лет назад я сам весь ход прошел и доложил старшине Борку. Сегодня он велел мне проверить ход, ведь Лидора Пилейская неспроста сюда явилась…

– Да, я слышала, как она велела своим людям выехать из крепости за час до рассвета, и собирается что-то сделать, чтобы задержать их было некому!

– Так, – помрачнел отец. – Надо сказать Рейту!

Он встал на сундук, открыл окошко и посвистел каким-то особым свистом. В окне показались огромные сапоги сотника Рейта, и, пошептавшись с ним, отец вернулся к столу.

– Гору трясет, листы гудят, – сказал он, садясь. – Может, и вправду Дарот Великий просыпается?

– Он не Дарот! – вставила Нарика.

– А ты откуда знаешь?

– Он сам мне сегодня сказал, но он не может выйти из горы!

Отец недоверчиво посмотрел поверх свитков.

– Подожди, подожди! Так ты что, видела Князя-под-горой? Он действительно там, под Громовой?

– Он в скале на Громовой горе, – зачастила Нарика, – раньше там ничего не было видно, а сегодня осыпались камни, и он был там! Он даже проснулся, открыл глаза, черные такие, сказал, что он не Дарот, и опять заснул!

Отец задумался, покачивая головой и постукивая свитком по столу.

– Непонятно, почему это все началось, и гул на Громовой, и Князь-под-горой, и княгиня Лидора в нашей крепости, и поиски оружия. Оружие надо найти, если оно существует, этого от нас хочет старшина Борк. Но мы ничего не найдем и не сможем ничего сделать, пока не разберемся во всем этом, – отец кивнул на гору свитков на столе. – Открывай, посмотрим, что за свитки.

Нарика пододвинула на середину стола клетку со светляком и вытащила из кучи один свиток.

«Я, Дарот Великий, Князь-выборщик от Нагорного Рошаеля, Княжеским словом Своим повелеваю» – начала читать она грамоту, написанную четким писарским почерком. – «Отныне и навеки на земле Нагорного Рошаеля строжайше запрещается как подданным его, так и кому бы то ни было, отправление мыследейских обрядов, равно как и любое мыследейство. Также запрещаются танцы, мыследейство сопровождающие, равно и прочие. Любой нарушитель сего указа наказуется ящерной плетью до смертного конца, без различия пола, возраста и звания.

Князь Дарот Великий.

Писано года 8431-го месяца Пятизвездия третьего дня».

– Этот указ всем известен. Этот тоже, к тому же это не подлинник, а список, – заметил отец, передавая Нарике другой свиток.

– «Завещание, – прочитала она. – Я, Верг, сын Фионта, Князь-выборщик от Нагорного Рошаеля, находясь в здравом уме и твердой памяти, объявляю свою волю. От времени моей смерти, идалее во веки веков, в Нагорном Рошаеле по смерти правящего князя следует передавать княжение старшему из потомков его, здравствующих на время смерти означенного князя, независимо от пола и обстоятельств рождения этого родственника».

– А зачем нужно было такое завещание? – Нарика свернула свиток.

– У князя Верга не было законных детей, и он хотел оставить княжество своему побочному сыну Гиарту, который был на то время старшим из возможных наследников.

Отец принялся разворачивать один за другим остальные свитки, а Нарика вытащила из кучи тяжелый сверток, который показался из щели последним. Внутри оказалась книга в деревянной обложке, обтянутой дешевым красным ростовиком. Что тут? Кажется, доходы и расходы. Узким, острым почерком кто-то записывал прибыль и траты на зеленоватых листьях дешевого сонника, помечая день, месяц и год каждой записи. Нарика начала читать вслух.

«Года 8425-го месяца Дракона 18-го дня.

За укрепление ворот Лучниковой башни мастеру Нейту из Подгорья 140 золотых», – значилось наверху страницы, рядом стояла корявая подпись мастера, а под ней тем же острым почерком, что вся страница, еще одна подпись – «Князь Дарион».

– Пап, кто правил до Дарота Великого?

– Его отец, князь Гиарт Узаконенный, ради которого князь Верг писал завещание.

– А князь Дарион это кто?

– Князь Дарион? – Отец заглянул в книгу. – Дарион? Странно!

Он полез в корзинку и принялся что-то искать в ней. Нарика продолжала читать.

«Года 8425-го месяца Дракона 40-го дня.

Князю Дароту на покупку боевого ящера пилейской породы зеленой масти – 250 золотых. Князь Дарион».

Похоже, князь Дарион был истинным хозяином крепости, если нанимал мастера для укрепления крепостных ворот и выдавал деньги на расходы князю Дароту.

А это что? Нарика развернула еще один свиток – роскошный, на полированной деревянной ручке, с золотыми и красными заглавными буквами.

«Года 8427-го месяца Воительницы 1-го дня.

Княжеским словом и честью нашей от сего дня и во веки веков обязуемся соблюдать границу между Княжеством Пилейским и Княжеством Нагорного Рошаеля по реке Материнское Прощенье и Черному Перевалу, не нарушая ее нападением или переходом подданных наших в ту или другую сторону.

Подписано: Князь Нагорного Рошаеля Дарион, сын Гиарта

Князь Пилея Вефинт, сын Агрена

Свидетели: Князь Дарот, сын Гиарта младший

Княгиня Хали, дочь Агрена»

Князь Дарион был старшим братом Дарота Великого и правил до него, но почему о нем никто не знает? Отец вытащил из корзинки хлеб, самоспелы и, наконец, небольшую тетрадку в таком же старинном переплете, как у расходной книги.

– Вот, нашел! Смотри, даже почерк тот же! – открыв ее, сказал отец.

– Это что, наша?

– Наша, ты читай, я ее наизусть знаю.

Отец отдал ей тетрадь. Ну, конечно, эта тетрадка всегда была у них в доме и лежала в сундуке, завернутая в большой платок. Отец записывал в ней рождения, свадьбы и смерти, вынимал только по большим праздникам и никому не давал к ней прикоснуться. Такие тетради были во многих грамотных семьях.

Тетрадь сама открылась на последней странице, записи семейных дел шли в ней с конца и начинались со слов песни о Князе-под-горой, записанных крупным круглым почерком. Значит, ее сочинил кто-то из семьи Нарики? Да, вот как ей надо сочинять, и почему только так хорошо у нее не получается? Но что это здесь записано? Сначала все обычные слова из песни о Князе-под-горой, те, которые в Нагорном Рошаеле любой знает с детства. А вот в конце что-то такое, чего Нарика никогда не слышала.

Страшный враг в горах

Сгинет навсегда,

Не придет с войной

Больше никогда.

И неверный брат

Сгинет в свой черед

Кто предать был рад,

Тот навек уйдет.

Неверный брат? Предатель? Кто он, и почему о нем говорится в песне? Может быть, тут еще что-нибудь есть? Да, вот: «Месяца Серпа 21-го дня в праздник Нового Огня рожден Нар, сын Нарики и Ардона, на самом деле князя Дарота». И следом уже другой рукой: «Нарика, дочь Симлона, умерла в ночь 25-го дня месяца Серпа».

– Пап, а от чего она умерла, та Нарика?

– Да кто же теперь скажет? От родов, должно быть…

Или от того, что знала что-то о предательстве. Но кто кого предал? И кто спит каменным сном в скале на Громовой, Дарот Великий или его брат Дарион? Может быть, с другой стороны тетради есть объяснение? Нарика перевернула тетрадь и перелистала густо исписанные страницы. Но это же писал князь Дарион, вот его быстрый, острый, почерк!

«Года 8419-го месяца Котла 10-го дня.

Дарот во второй раз не выдержал испытания в Училище. Сестра Дарка пробралась на испытания под видом мальчика, все выдержала, но ее не взяли, потому что девица».

– Пап, а про какое Училище пишет князь?

– Училище Мыследеяния в Рошане. Когда-то от нас, из Нагорного Рошаеля, туда многие ездили учиться, а теперь даже говорить об этом нельзя. Нарика перевернула несколько страниц.

«Года 8421-го месяца Дракона 3-го дня.

Защитил выпускной трактат, «Действие пения и танца на лечение больных», звание мыследея-целителя».

Пение влияет на лечение больных? И ученые люди поверили доказательствам князя? Значит, хорошая песня это не только развлечение, и танец это не только нарушение закона! Вот бы матушке сказать это! Но она бы все равно не поверила, только бы ругалась до вечера.

«Года 8421-го месяца Дракона 6-го дня.

Отец погиб вчера под Гервалом, старшина Гинд отдал мне его пояс с гербовой пряжкой. Уезжаю в Гервал с четырьмястами всадников, Дарот в Нагорной с матушкой и сестрами».

–А что такое гербовая пряжка?

– Триста лет назад князья Рошаеля объединили княжества в одно государство и выбрали короля. В знак того, что они свободно выбирают королей, гербом Рошаеля сделали птицу-огневика, которая ни дня, ни часа не живет в неволе. Эта птица до сих пор у князей-выборщиков на пряжках.

– Я видела такую пряжку у… ну, в общем… у Дарота Великого была такая?

Отец покачал головой.

– У князей Нагорного Рошаеля после Дарота Великого вместо пряжки – кинжал с огневиком на рукояти. Читай дальше!

«Года 8424-го месяца Двух Треножников 1-го дня.

Защитил второй трактат, «Соединение мыследеяния». От волнения случайно сбросил мыслью чернильницу на хламиду председателя Ученого Совета. Чуть не выгнали за способности повелителя вещей, но, в конце концов, дали звание мыследея-исследователя».

За окном стало совсем темно и тихо, только шаги часовых были слышны. Где же здесь об оружии? Или о сражении хотя бы?

«Года 8428-го месяца Двух Треножников 15-го дня.

Купил голубой камень у златокузнеца в Растеряй-городке. Усиливает мыследеяние вчетверо. Боевой шлем на голове уменьшает поток мыслесилы почти вдвое, придется отказываться от шлема, если воевать мыслесилой. На Громовой горе без шлема с этим камнем обрушил мыслью скалу высотой в пятнадцать локтей. Дарот возмущен до драки, получил по заслугам».

А эти голубые камни, которые усиливают мыследеяние, может быть, они и есть оружие?

« Года 8428-го месяца Змеи 9-го дня.

На горе, с крыльями и с голубым камнем в руке, удалось пролететь тридцать локтей. Может быть, дело не в крыльях, а в моей наследственности летуна? Все-таки князь Фионт, отец деда Верга, был настоящим летуном, а мыслесила летунов и драконов помогает им летать.

Г ода 8429-го месяца Воительницы 11-го дня.

Запустил с крыльями и голубым камнем обычного человека. Прислуга Нарика вызвалась сама, пролетела 30 локтей благополучно.

Года 8429-го месяца Воительницы 11-го дня.

Сего месяца 8-го дня пролетел 150 локтей, упал на камень и сломал ногу. Лечил себя сам, сначала соединял мыслесилу с деревенским лекарем, при пении потоки соединяются лучше».

Вот и тут пение! Значит, Нарика права, ей просто надо стараться сочинять хорошие песни, а они не только радость, но и пользу людям дадут! А что еще тут написано?

«Месяца Воительницы 10-го дня лечил себя один, но с пением и двумя голубыми камнями, сегодня уже вставал на больную ногу. Утром приходил из деревни Симлон, отец Нарики, она ждет ребенка от Дарота. Ребенок от него, убытки у всех. Ардон из деревни за нее сватается, дать Нарике в приданое 20 золотых».

– Значит, мы с тобой, пап, точно потомки Дарота Великого?

– В десятом поколении, дочка, но говорить об этом вслух неразумно. Князья незаконных родственников не терпят, особенно имея в виду завещание Верга, которое стало законом. Не вздумай мечтать ни о княжении, ни о почестях! Мы, десять поколений потомков Нарики и Дарота Великого, потому только и прожили эти двести лет, что не требовали признания нас частью княжеской семьи.

А ведь могли бы, они даже внешне похожи на князей Нагорного Рошаеля – черноглазые, кудрявые, рослые. И Князь-под-горой такой же! А каким еще он может быть, если он князь? Но если он не Дарот Великий, значит, он князь Дарион?

« Года 8429 месяца Воительницы 31-го дня.

Приезжали послы из Пилея, предлагали невесту. В 27 я мог бы, наконец, жениться, но условия для Рошаеля невыгодны. Отказался».

Значит, князь Дарион никогда не был женат, даже по государственным соображениям, и не завел семьи в чужих краях. Но он и не умер в Нагорном Рошаеле, ни на одной из княжеских гробниц его имени нет, но стоит на Громовой горе скала, а в ней – Князь-под-горой, защитник и спаситель. Конечно, это он!

Отец посмотрел в окошко на небо.

– Третий час ночи, и мы не успели ничего узнать. Ни про оружие под горой, ни про самого князя, а Лидора сейчас выйдет со своими головорезами.

– Князь-под-горой наверняка знает, что это за оружие! – проговорила Нарика. – И вообще, он защитник, он поможет!

– Насчет великого защитника – это только песня, но Князь-под-горой сейчас единственный, кто знает правду. Скорее к нему, кто бы он ни был! – схватив тетрадь и расходную книгу, отец засунул их в щель, повесил на место медный лист и полез в подземный ход. Нарика подхватила клетку со светляком, и полезла за ним. Из-под земли тянуло сыростью и гнилым деревом, ступеньки поросли скользким мхом. Прижав к себе светляка, Нарика двинулась по проходу. Отец закрыл лаз и пошел следом. Под ногами скользило что-то гибкое и упругое, кажется, земляные змеи, по стенам росла скользкая светящаяся плесень, вода сочилась между камнями стен. Что-то скрипнуло, и слева, в кирпичном своде потолка, открылось круглое отверстие, из которого потянуло свежим воздухом. На фоне звездного неба виднелась черная фигура часового.

– Как бы не вошли! – прошептал отец. – Что бы ни было, Рика, ты должна дойти до Князя-под-горой, без него пилейцы найдут оружие. У тебя есть способности, в мирное время ты должна их скрывать, но сейчас используй все, что можешь, ничего не пугайся и беги скорее, чтобы добраться до Князя-под-горой.

– Какие способности?

Ответа она не услышала – к черной фигуре часового подкрались две другие, такие же темные на ночном небе. Удар, вскрик, что-то упало совсем рядом, подбежал кто-то еще, началась тихая драка.

– Эй, гляди, что тут у них за дыра? – услышала Нарика приглушенный мужской голос с пилейским выговором, и в круглом отверстии появились еще две головы.

– Я их отвлеку, беги! – отец выскочил в отверстие и бросился на одного из пилейцев. – Эй, Нагорная! Поднимайтесь все! Старшина Борк, сотник Рейт, князь Ленорк! Поднимайтесь, тревога, тревога!

Крик отца захлебнулся, Нарика видела, как он падает, как другая черная тень с силой бьет и бьет его раз блестящим длинным ножом. Папка погиб! Нарика чуть не закричала от ужаса, но тут же зажала рот рукой. Нет, кричать нельзя, ее заметят! Сверху посыпались камни, что-то затрещало совсем рядом. Это же клетка сломалась! Светляк выбрался из клетки и заметался под потолком. Улетел! Как же она теперь без света? И ее сейчас тоже заметят, они поймут, что светляк среди ночи просто так никуда не полетит! Да вот уже две черные тени бегут прямо к ней, закрывая звезды на небе! Да чтоб вас завалило!

Потолок снова затрещал, посыпались струйки земли, за ними загремели кирпичи, а черные тени забарахтались, размахивая руками. Круглая дыра закрылась, и свод с тяжелым ударом обрушился в проход, Нарика едва успела отскочить. что это, ее желание подействовало или случайно обвалился старый свод? Неважно, скорее бежать! Кирпичи вылетали из ступенек, стены подземного хода дрожали и обваливались, осколки стучали по полу и били по ногам. Натыкаясь на стены, она вслепую бросилась вперед по подземному ходу, и тут загудела Громовая гора. Согнувшись пополам и натыкаясь на стены, Нарика уже не бежала, и не шла, а почти ползла по подземному ходу. Скользкий пол под ногами ходил ходуном, мокрый мох на стенах расползался под пальцами, рубашка промокла, грязный подол юбки путался в ногах, плетенки увязали в грязи.

Скорей, скорей! Она рыдала, кашляла и захлебывалась. Хоть босиком, хоть ползком, но дойти до Князя-под-горой, папка для того и вышел на верную смерть, чтобы она дошла! Он погиб, и крепость, наверное, тоже скоро погибнет, и старшина Борк, и Рейт, и матушка, и Князь-под-горой, и оружие! Все, все пропало!

Грязь облепила босые ноги, Нарика в очередной раз поскользнулась и ухватилась за мох на стене. А ведь он светится! Просто теперь глаза привыкли к полутьме, и видно, что немного света в подземном ходе все-таки есть – весь этот мох светился, и довольно заметно. Скорее, пока видно хоть что-то, а ход обязательно выведет ее к реке! Князь-под-горой там, в скале, и прежде, чем он сможет помочь Нагорной крепости, Нарика должна помочь ему!

А это что? Как будто затхлый воздух стал свежее! И, кажется, здесь уже можно разогнуться, это какой-то другой проход! Нарика разогнулась. Она обязательно дойдет до Князя-под-горой, иначе зачем было все?

Впереди что-то засветилось. Нарика из последних сил бросилась на свет и с разбегу ударилась о низенькую дверь, в щели которой сочился синий предрассветный свет. Заперто! Если бы у нее были такие способности, как у князя Дариона, и она могла бы что-нибудь открыть или сломать мыслями! Но их нет. А точно ли нет? Что там папка говорил про какие-то способности? Какие они, мыследеяние или, может быть, мыслесила повелителей вещей? Сошел же у нее со стены медный лист! Нарика обеими руками нажала на дверь в том месте, где обыкновенно бывают замки. Скорее открыть, скорее к Князю-под-горой!

Вот стоит гора,

На горе той лес…

С первым же звуком песни что-то заскрипело, и дверь со скрипом открылась! Нарика выскочила наружу. В предрассветной синеве мерцали на небе звезды. В крепости кто-то кричал, гремело оружие, ревели ящеры, вопил чей-то напуганный многоног. Скорее, скорее! Холодная роса под ногами сменилась ледяными, скользкими корнями деревьев – Нарика вбежала в лес. Ноги подкашивались и скользили, лицо горело, изодранные в кровь руки хватались за ветки. Громовая гора слабо гудела и дрожала, лес отвечал грозным шумом. Загребая ногами траву и землю, Нарика, полезла вверх по мокрому склону.

Глава седьмая. Неприличное поведение

Геранд открыл глаза и ощупал раненый бок. Рана больше не болела, и вообще там не было никакой раны, на ее месте был длинный жесткий шрам. Неужели так быстро зажило или он так долго спал? Он приподнялся и повернулся, чтобы посмотреть шрам, но под спиной что-то заскрипело, будто собираясь развалиться на части. Он снова лег и огляделся. Голова лежала на подушке, туловище – на коротком ложе, а ноги на стуле с высокой резной спинкой возле приоткрытого окна. Где это он оказался? Ого! И стул, и рама окна, и полка с книгами – все деревянное. На Нимелоре такую роскошь можно увидеть только в музее, большие деревья там не растут. А здесь даже у небогатых хозяев все деревянное, хотя и не новое – потолок в трещинах, кожаные переплеты книг вытерты до белизны, а по полке с книгами вьется какое-то синее растение.

А где Мадор? Вот он, похрапывает, уткнувшись носом в пеструю подушку, на сундуке, расписанном красными цветами, а рампер Правого Дела стоит рядом. Сундук ему короток, и под ноги Мадора подставлена высокая стопка старинных книг в деревянных переплетах с застежками. Кто-то накрыл его коротким меховым одеялом и подвязал отросшие волосы ремешком. Геранд провел рукой по своим собственным волосам – тоже ремешок. Сколько же времени они тут спят, что чисто выбритые головы успели обрасти? Не меньше пяти дней, определенно. И что это гудит снаружи?

Геранд подошел к открытому окну. Перед ним волнами плыл туман, а дальше вставали темные скалы и покрытые лесом горы, которые он видел с верхнего яруса какого-то дома. Должно быть, он в том самом доме-башенке из серого камня, который виднелся на горе в день их с Мадором бегства от рудоделов. Ровное мощное гудение исходило как будто из-под земли, пол едва заметно вздрагивал, будто работал какой-то мощный двигатель. В этом надо разобраться, может быть, это какой-то древний механизм? Для выпускного трактата это бы пригодилось.

Достигнув оглушительной силы, гул снова начал стихать, превращаясь в неясный тревожный звук. Наконец, и он пропал, а Геранд услышал голоса, доносящиеся с нижнего этажа. Кто это, хозяева дома? Низкий мужской голос бурно возмущался, и в нем слышалось старческое дребезжание. Ему отвечала мягкая, нежная речь, при звуке которой Геранд сразу представил себе молодую девушку, говорящую со своим почтенным родственником. Но почему Геранд их понимает, это же не язык Нимелора? Конечно, нет! Он оглядел себя и комнату – никаких чудесных приспособлений, никакого переводчика. Как и когда он успел научиться этому языку? Может быть, он что-нибудь поймет из разговора хозяев? Подслушивать неприлично, но что еще делать? Он сел и прислушался.

– Опять гул и гром, опять туман, а я ничего не могу понять! – возмущался старик.

– Я тоже, – вставила девушка.

–Однажды я слышал такое в Нагорном Рошаеле…

– Так может, это оттуда слышно?

– Совершенное недомыслие! До Громовой горы пятьсот переходов!

– А может, это снова княгиня Лидора? – голос девушки задрожал, но старик возмутился еще больше.

– Полное отсутствие разума! – сердито рявкнул старик. – Лидора Пилейская не имеет власти над природными явлениями! И не смей бояться этой убийцы, Сафи!

Кажется, тут надо разбираться не только в механизмах, но и в явлениях природы, и в преступлениях. А девушку, оказывается, зовут Сафи.

– Она не отступится, дядя Аль! Мама и отец погибли, я следующая, и еще это гудит…

Кажется, она уже плачет! Геранд шагнул к двери. Но тогда они поймут, что он совершенно неприлично подслушивал…

– Невероятное убожество мысли! – снова возмутился старик. – Кто предупрежден, тот вооружен! А жители Нагорного Рошаеля подземный гул считают отзвуком оружия Князя-под-горой, их защитника!

– Защитник, как подземный витязь в «Нире и Хозяине гор»? – заинтересовалась Сафи и перестала плакать. Подземный гул затих, зато загремел голос старика.

– Что? «Нира и Хозяин гор»? Ярко выраженное скудоумие!

– Почему, дядя Аль? – не уступила девушка. – Ты послушай, какие стихи!

Некогда к дому дорога вела,

А в доме ждали друзей,

Там молодая княгиня жила

Из рода славных князей…

– Сам знаю, какие! Преглупые и скучные! Это же надо столько вздора понаписать – в руке тяжеленную книжку не удержишь! А ты в двадцать два года могла бы и поумнее что-нибудь почитать! – загремел дядя.

Ей двадцать два по здешнему счету, Геранду двадцать шесть по счету Нимелора, значит, они ровесники.

– Сколько раз я говорил Аригату, – продолжал старик, успокаиваясь. – Хочешь найти клад Синих Гор – читай научные трактаты, а не вымыслы сказочников вроде Лунтиса Сегдетского! Но ты, Сафи, не горюй! Если надо, и клад найдем, и хозяйство наладим, и, Огонь даст, с княгиней Лидорой справимся…

Хорошо бы еще разобраться, что такое этот клад Синих Гор. Может быть, что-то из древней науки? Старик прав, тут нужен научный трактат. Может быть, научные труды есть на этой полке? Геранд мыслью снял небольшую книжку, и она раскрылась у него в руках. Незнакомые рукописные буквы, гладкие страницы из сонника, а вот и картинка – красавица с цветами в волосах, стоящая под цветущим деревом, и воин в кольчуге и с боевым топором. В двух других на картинках были обнимающиеся влюбленные пары и девушки с цветами в руках. Геранд понял, почему возмущался старый хозяин дома, а тот все еще поучал юную родственницу.

– Если клад искать, хоть из истории что-нибудь прочла бы! Не великого Хианиса из Велебода, его тебе не одолеть, а хотя бы Вергаса из Рошаны! Даже от него пользы больше! А то вон живут в доме путешественники, настоящие повелители вещей, а ты и знать о них ничего не хочешь!

– А если они убийцы, если их наняла княгиня Лидора?

– Ну что ты говоришь! У Лидоры, конечно, полностью отсутствует воспитание и образование, но она вовсе не глупа. Она не стала бы нанимать таких заметных убийц, к тому же не знающих пилейского языка!

– Но почему они именно повелители вещей? Повелителей нигде нет, их никто не видел, откуда ты знаешь, какие они должны быть?

Как это – нигде нет? На земле предков нет ни одного родича? А как же наука, открытия, источники мыслесилы, наконец?

– Ты видела, как эти парни снимали рубашки, когда я их лечил?

Геранд не помнил, как снимал свою рубашку с оторванными рукавами, но полагал, что как всегда.

– А я помню! – объявил старик. – Ни пуговиц, ни шнурков, а пальцем как проведут по груди, так рубашка и раскроется сама собой. Такого никто, кроме повелителей, не сделает! А когда тот, что постарше, вскрикнул от боли, у тебя все чашки со стола попадали, он их случайно мыслесилой сбросил. Как у мыследея мысленная сила действует на все живое, так у них – на неживые вещи. Потому и повелители вещей!

– И они теперь у нас наверху? Они хотели погубить мир, покорили все народы, и только воля святого Огня избавила от них мир! – снова испугалась Сафи. Почему здесь так боятся людей, то есть, по-здешнему, повелителей вещей? Но предки Геранда не только не погубили этот мир, а, наоборот, сами покинули его и улетели на Нимелор! Тут надо подумать и разобраться. А что там еще рассказывает старый хозяин дома?

– Лучше бы ты финнибиан как следует выучила, если тебе все старинное нравится! Уж на что старее – язык мыследеев, на котором наши прадеды говорили, пока не смешались с людьми! А образованному человеку он тем более необходим – язык науки, на котором пишут не вздоры в стихах, а серьезные книги!

Так значит, хозяин дома – мыследей? Но они ненавидят настоящих людей, и всегда только строили им козни и всячески вредили! Правда, этот мыследей привел их с Мадором в свой дом, лечит, и никакой ненависти вроде бы не проявляет. Может быть, именно он поможет Геранду разобраться в том, какая здесь теперь наука?

– Дядя Аль, но не все же стихи вздор! Вот «Старые стены» – это же сочинение самого Синда Альванского! – тем временем убеждала старика Сафи.

– Неотесанный неуч твой Синд, его и в руки брать не стоит! Так бы и кинул его глупости в печь, если бы не уважал труды переписчиков! Лучше подумай об ученье, ты же мыследея, у тебя отличные способности мыслеслушательницы, слышишь не только на людях, но и на вещах…

Интересно, как можно услышать мысли на вещах или хотя бы на людях?

– Мама всегда говорила, что девушке княжеского рода учиться мыследеянию неприлично, – проговорила девушка.

– А оставаться ни с чем – прилично? Поместье разорено, приданого нет, вся прислуга со страху в Град-Пилей подалась, а налогов деревня не платила с позапрошлого года! До того все прилично, что глаза бы мои на это приличие не глядели! Ну, все, Сафи. Продадим поместье, и повезу тебя учиться в Рошану. И не хватай меня за руки, все равно не замолчу! Теперь девиц берут в Училище, у тебя прекрасные способности мыслеслушательницы и небольшие – целительницы, так что учиться без разговоров!

– Дядя Аль, но ведь ты сам не хочешь ехать? Ты же думаешь, что найдешь клад Синих Гор и восстановишь поместье! Верно?

Снизу раздался хохот старого мыследея.

– Так вот зачем ты меня за руки хватала! Правильно говорят, что мыслеслушатели, как гнилые зеленчуки – ни тех, ни другие нельзя руками трогать!

Вот, значит, как слушают мысли – прикасаясь к человеку руками! Интересно живут мыследеи на Живом Огне!

– А что, может, и в самом деле есть этот клад, – продолжал старик. – Место здесь историческое, кто только в Синих Горах ни воевал, кто только ни жил, могли и клад закопать. Но учиться ты будешь все равно. Будешь вести хозяйство, а я пока научу тебя тому, что умею – целительству и внушению. Способностей к этому у тебя меньше, чем к мыслеслушанию, но тем нужнее обучение. Начнешь с наших путешественников. Девушка сдавленно пискнула.

– Ой! Дядя Аль, а может, не надо? Я их боюсь! Особенно того, большого, который молодой! Он такой огромный, просто чудовище какое-то! Лицо бледное, а брови широкие, черные, и глаза, будто угли…

Ну, вот и дослушался! Надо было вести себя прилично. Кто подслушивает, обязательно услышит гадости о самом себе, это в детстве каждому объясняют.

– То, что тебя пугает, всего-навсего ярко выраженная внешность повелителя вещей, – услышал Геранд голос мыследея. – Помнишь, что сказано у Хианиса Велебодского?

Вещей огромный повелитель

В те годы был в горах правитель,

Куда ни кинет черный взгляд,

Там искры к небу полетят…

– Но они же прокляты, их знания безнравственны!

Так это что же, здесь считают великую науку древности безнравственной? И как же при этом Геранд будет искать старинные механизмы и собирать сведения для выпускного трактата? Внизу старый мыследей сердито фыркнул.

– Ну, вот что, Сафи. Я – ученый, а не безграмотный трус, а потому не верю в этот вздор о проклятии и безнравственной науке. Наука – только средство, которым пользуются для познания мира, а как использовать познания – вот это уже вопрос морали и нравственности. Для нас же с тобой жестокости княгини Лидоры куда опаснее повелителей вещей! В общем, неси из кладовой головицу, и мы ее испечем целиком, тут даже не надо уметь готовить.

– А если я встречу кого-нибудь из повелителей на лестнице? – снова испугалась девушка.

– Вежливо поприветствуешь его, как приличествует княгине Сафиане Синегорской. Ступай!

Снизу потянуло дымом – видимо, старый мыследей взялся растапливать печь. Пора идти к ним, разобраться в том, чего он еще не знает, и, наконец, увидеть девушку Сафи с ее чудесным голосом. Где вещи? Ага, вот они, висят на стуле, и башмаки тут под стулом. Но рубашка уже не его, а другая, должно быть, хозяйская. А где серьга из подземелья рудоделов? И она здесь, в кармане новой рубашки, должно быть хозяева позаботились, а он еще их подслушивает. Он быстро оделся, и даже чужая рубашка пришлась впору, только немного коротковата. Ну вот, теперь можно идти. Может быть, взять с собой Мадора, ведь он и по возрасту, и по положению старший в их путешествии? Геранд подошел к сундуку, но Мадор перевернулся на бок и захрапел с новой силой. Ну, ладно, Геранд ему потом все расскажет, а теперь – вперед, пора вести себя прилично.

Глава восьмая. Выяснение отношений

Лестница была узкая. Плечи Геранда упирались то в стену, то в косые лестничные балки, деревянные перила трещали под рукой, а ступеньки скрипели под его тяжестью. Неудивительно, что девушке он кажется чудовищем! Впрочем, он и на Нимелоре выглядел крупным человеком, точнее, повелителем вещей. Хорошее старинное имя, не то, что прозвание «проклятых». Но если никого из его соплеменников здесь не осталось, то где же их города, книги, наука, любые следы их жизни? А может быть, клад Синих Гор – это их наследство? Вот бы найти его и во всем этом разобраться! Но если за прошедшие столетия никто его не нашел, наверное, это не так просто…

Эй, куда? Геранд подхватил мыслью пеструю картинку в деревянной рамке, сбитую со стены его разыгравшимися мечтами. Под картинкой обнаружилась синяя плесень, а рядом из щели между камнями проросли синие гибкие стебельки с золотистыми листьями. На втором ярусе виднелось окошко, затянутое чем-то твердым и прозрачным, как крылья летучего зверя семикрыла, и окруженное резным белокаменным наличником. Резьба на одной стороне была отбита, а на другой закрыта синими вьюнами. Похоже, старый мыследей возмущался не зря – в доме был полный развал. Может, подновить им резьбу? Геранд неплохо рисовал и вполне мог воспроизвести узор. Он собрал мыслесилу на пальцы и принялся постукивать по обломанным остатками резьбы. Камень сдвинулся под рукой, рассыпаясь в крошку, собираясь в складки и восстанавливая каменные листья. Новый камень Геранд, конечно, создать не мог, новая резьба наличника получилась более плоской, чем была старая, но получилось очень похоже.

Геранд спустился ниже. Синяя дверь, увитая очередным растением, приоткрылась, повинуясь случайному движению мысли. За ней оказалось темноватое помещение, заставленное большими корзинами, от корзин горьковато пахло хлебной щепой. На полках лежали ярко-желтые круглые плоды величиной с человеческую голову, разделенные каждый на четыре части бороздками. Поверх плодов, подозрительно перекосившись, лежал наподобие подноса перевернутый воинский щит из чего-то, похожего на кость. На полках справа в беспорядке были раскиданы старинные рукописные книги. Значит, здесь до сих пор переписывают книги от руки? Но как при такой деревенской отсталости они смогли победить вооруженных наукой повелителей вещей, проклясть их и изгнать с Живого Огня?

Лестница закончилась, внизу виднелась темная деревянная дверь с засовами и ушками для замка, окованная черным металлом, как у рудоделов. Перед дверью стояло ведро, а из него торчали серо-белые листья, увядшие, почерневшие цветы и скрученные синие стебли, все это шевелилось и фыркало. Геранд подошел ближе, и из ведра, осыпав его мокрыми разноцветными огрызками, с шумом вылетело что-то светящееся. Это еще что такое? Он замахал руками на светящееся существо, зверь сделал пару кругов над его головой, сел на плечо и забил коротким хвостиком, царапая коготками рубашку. Кто это и как он летает без крыльев? Может быть, у него такая мыслесила? Геранд осторожно снял зверька, посадил на перила и вышел из двери.

Сквозь синие высокие кроны пробивался золотой свет, деревья качались шумели под ветром, какие-то блестящие существа трещали на лету перепончатыми крыльями. Откуда-то повеяло незнакомым запахом, что это? Геранд завернул за угол дома-башенки. Две прочные двери из толстых досок виднелись в нижнем этаже дома. Черные засовы были закрыты, но земля под правой дверью подозрительно шевелилась. Еще один зверь? Через мгновение на свет показались копающие лапы с когтями, покрытая черной чешуей голова с тремя желтыми глазами, и наружу выскочило шустрое чешуйчатое и хвостатое существо длиною в руку. Увидев Геранда, существо запищало и оскалило зубы, как непослушный ящер. Да это и есть ящер, только маленький! Кажется, в «Неукротимом» говорилось что-то о ящерицах, которых на прародине держали в хозяйстве, для еды. Точно, это ящерица! Ящерица еще раз пискнула и убежала, под дверью снова показались бешено копающие лапы, и вылезла еще одна такая же и, остановившись перед Герандом, начала торжественно, не спеша откладывать яйца в ямку.

Это еще что такое? Одни разбегаются, другие продолжают свой ящеричный род! Надо навести порядок! Ловить убежавших и пугать эту мамашу он не будет, но других надо закрыть. Геранд перешагнул торжество материнства, мыслью выдернул из широких проушин один из засовов левой двери, руками пристроил его под правую дверь, перекрыв щель у земли, и привалил камнями. Все, теперь они не скоро смогут вылезти!

Но что там за левой дверью, удержит ли ее оставшийся засов, не убежит ли оттуда еще какая-нибудь скотина? Геранд повернулся налево, но было уже поздно. Дверь, вместе с засовом, слетела с петель, послышались невнятные стоны, переходящие в рычание, и на свет из темного проема выскочил иссиня-черный зверь с блестящей гладкой шкурой, скаля зубы и пытаясь стряхнуть дверь, насаженную на его огромные рога. Он сопел, рычал, стонал и взрывал землю когтистыми ногами, а ног этих у него было… четыре, шесть, восемь! Спина создания приходилась по пояс Геранду, округлые бока тяжело поднимались, он бил ногами в разные стороны, а черные глаза грозно косились на чужака. Да это же сказочный многоног, на них ездили и до сих пор, наверное, ездят! И он сейчас либо сам покалечится тяжелой дверью, либо покалечит кого-нибудь!

– Стой, стой! – Геранд бросился снимать дверь, удерживая мыслесилой и руками, но мощные рога крепко засели в пробитой двери. Зачем только Геранд снял засов с этой двери, надо было сначала посмотреть, кто там за ней! Но если он выпустил эту скотину, сам и вернет на место! Он потянул сильнее, многоног забил ногами и закрутился по двору, Геранд метнулся в сторону, а черный зверь отчаянно заревел.

Ну нет, так дело не пойдет! Геранд сосредоточил мыслесилу, уловил мгновение и крепко схватился за рога зверя, сдвигая мыслесилой с рогов доски и засов двери. Дверь затрещала, многоног снова заревел и дернул головой, пытаясь освободиться. Повиснув на рогах, Геранд пнул многонога в бок, но тут же получил сдачи когтистой ногой. Ах ты поганец, когтем по штанине, но не отпускать же его! Доска под нажимом мыслесилы затрещала, засов оторвался, и край двери вместе с Герандом обрушился на землю. Многоног победно заорал на весь двор, но Геранд подхватил мыслью следующую доску, подтянул к себе и снова повис на рогах. Вторая доска оторвалась легче, но многоног не давал снять дверь до конца, упираясь всеми ногами и цепляясь длинным гибким хвостом за ствол дерева. Щепки двери, кора и навоз летели во все стороны, наконец, Геранд мыслью сорвал остатки двери с рогов и снова получил удар когтями, на этот раз по руке. Многоног завопил так, будто ударили его самого, подскочил и принялся выплясывать по двору, выбрасывая в стороны все восемь ног. Ящерица, только что отложившая яйца, невозмутимо продолжала сидеть на них, не двигаясь с места. Он же и ее сейчас раздавит!

– Стой, Черный, стой! – крикнул женский голос, и из двери дома выскочила девушка в сером платье. Княгиня Сафи? Но эта скотина сейчас и ее покалечит! Геранд снова бросился на многонога и ухватил его за рога, тормозя ногами по камням и пыли. Многоног изогнулся, выворачивая голову и роя когтями землю, хвост бешено захлестал по блестящим черным бокам, но Геранд держался крепко. Девушка вскрикнула и испуганно отскочила за синие кусты у забора, в ужасе глядя вовсе не на буйного многонога, а на Геранда. Лицо у нее было круглое, с коротким носом и мягкими, слегка приоткрытыми, губами, глаза прозрачно-серые, а волосы – невероятно светлые и пушистые, заплетенные в две косы до колен.

Ох, как же опять неприлично вышло! Такая девушка смотрит, а он, обросший и грязный, пытается удержать за рога упрямую скотину. Многоногий зверь снова дернулся, пытаясь укусить Геранда, он ударил коленом в круглый бок и услышал голос старого мыследея.

– Держи его, уважаемый, только спокойно! И ты Сафи, успокойся, сейчас ты будешь учиться мыследеянию. Очень подходящий случай для обучения! Повторяй за мной, как можно спокойнее, как будто хочешь спать!

Тишина лежит на всем,

В тихом поле тихий дом,

Все спокойно, ясен день,

Ветер тих, прохладна тень…

Геранд посмотрел в сторону старого мыследея и остолбенел. Старик выглядел внушительно – рослый, грузный, в длинном узорчатом красном балахоне до щиколоток, с седыми кудрями до плеч и такой же седой бородой во всю грудь, он шагал неторопливым шагом, но дело было не в этом. В двух руках он держал кожаный ремень с колечками, еще в двух нес кусок хлеба и веревку, а двумя верхними помахивал, отбивая такт. У старого мыследея было шесть рук! Впрочем, ни девушку, ни многонога это не удивляло. Девушка выпрямилась за кустами и подхватила незамысловатый стишок.

– В мир молчание идет,

Добрый сон с собой ведет,

Не нарушится покой,

В душу ляжет тишиной.

Шестирукий старик, все так же не торопясь, подошел к многоногу и нанизал колечки сначала на один рог, потом на другой. Сунув конец ремня в руку Геранда, старик снова начал свой стишок, похлопывая по голове зверя обеими верхними руками. Хорошо здесь все-таки, спокойно. Геранд с удовольствием зевнул и разжал онемевшие от напряжения пальцы. И что он так разволновался? Вот же стоит смирная скотина с ремешком на рогах и не собирается никого калечить, лениво помахивает головой и безропотно бредет за старым мыследеем к черному стволу высокого дерева, а тот ловко привязывает многонога на веревку нижними руками, подсовывая ему в рот средней рукой кусок хлеба. Как это у него выходит справляться со столькими руками? Геранд зевнул еще раз, девушка посмотрела на него с удивлением. Какая необычная и как хороша! Таких длинных кос он еще никогда не видел, а прозрачно-серые глаза в окружении черных ресниц так ясны, что можно смотреть в них хоть целый день, не отрываясь. А у него и рукав порван, и рука в крови, даже неловко!

– Дядя Аль, подойди сюда! – дрожащим голосом позвала девушка, указывая на Геранда, он нехотя стряхнул с себя сонную одурь. Шестирукий с любопытством заглянул ему в лицо.

– А, так это я усыпил тебя вместе с многоногом! Полный успех!

Значит, все это устроил старик-мыследей? И красота девушки тоже от его мыслесилы? Почудилась в сонной одури или… да нет, не почудилась, девушка так хороша, что захватывает дух!

– Позволь представиться – преподаватель Училища Мыследеяния, что в Рошане, ученый брат Алевиовин Шестирукий! – продолжал старик. Геранд зевнул в последний раз и пришел в себя. Преподаватель какого-то училища? Значит он ученый-мыследей. Что там говорилось в «Неукротимом» о мыследеях, кроме упоминаний о кознях и злобе? Кажется, у них должны быть хвосты, но если у Шестирукого хвост и есть, его не видно под длинным балахоном.

– Расскажи и ты, уважаемый, кто ты и откуда? – продолжал старик, Глаза у него тоже были прозрачные, серые, хотя и не такие красивые, как у княгини Сафи.

– Помоги ему, дядя Аль, он не может… – проговорила она. Прозрачные глаза смотрели уже не со страхом, а с сочувствием. Ради такого взгляда Геранд был готов промолчать хоть целый день.

– Как это не может? – возмутился Шестирукий. – Я с ним целую осьмицу разговаривал, внушал пилейский язык! Это же не финнибиан! Пусть говорит! Выученная беспомощность ведет к полному отупению ума! В учениках это особенно ясно проявляется!

Геранд мрачно молчал. Целую осьмицу? Это он столько проспал? И чему его научили с помощью этого внушения? Впрочем, если он хочет увидеть науку предков и написать свой трактат, он должен говорить хотя бы на одном из языков прародины, каким бы способом его ни учили.

– Меня зовут Геранд, я прилетел со звезды Нимелор, – проговорил он медленно, сам удивляясь своим новым познаниям.

Знает ли мыследей, что родину Геранда можно увидеть только на ночном небе? Старик взмахнул четырьмя руками сразу.

– Невежество посрамлено целиком и полностью, мои догадки подтвердились! Вот откуда явились эти повелители вещей! И до сих пор называют свою родину так, как ее называли в старину здесь!

Родина? Но настоящая родина Геранда здесь! Во всяком случае, так говорит Мадор, и судя по «Неукротимому», так и есть! А что там спрашивает шестирукий старик?

– Как называется твой народ, уважаемый?

– Люди, – проговорил Геранд на родном языке, но только теперь понял, что похожее слово есть в том языке, которому его научил мыследей. Надо сказать Мадору! Где он, кстати? Как раз и руку поможет перевязать, а то болит очень, и кровь не останавливается.

– Я видел, как ты дверь без рук с рогов снимал, у вас все так умеют? Те, кто мыслесилой управляет вещами, в старину назывались повелителями вещей.

– Почему только в старину? – вопрос на чужом языке вырвался у Геранда сам собой, будто он всю жизнь говорил на нем. Вот, оказывается, какое обучение бывает у мыследеев, только бы это не было вредно людям!

– Потому что теперь из твоих родичей здесь никого нет. Должно быть, все улетели на ваш Нимелор.

Но до Нимелора долетели только тридцать первых переселенцев, а остальные что же, неужели погибли здесь или в пути?

– От них осталось что-нибудь? Дома, вещи, машины? – этот вопрос получился нескладным, но и на родном языке Геранд не знал, как его задать. Шестирукий посмотрел с сомнением.

– Никогда не видел и даже не слышал о них, – проговорил он. Значит, связи у Геранда в ближайшее время не будет, а о злополучном выпускном трактате лучше даже не вспоминать.

– А зачем они тебе?

Зачем? Лучше бы Мадор отвечал на такие вопросы! Ну, как тут скажешь? Чтобы потом вернуться сюда и здесь жить? Непохоже, чтобы здесь обрадовались потомкам тех, кого однажды уже изгнали и уничтожили.

– Я хочу их изучать.

– Ты исследователь? Что ты исследуешь, ученый брат?

Ученый брат? На Нимелоре тоже так обращаются, но только к настоящим ученым. Снова стало неловко, он же всего лишь студент…

– Работу машин.

– А твой спутник?

А это вообще объяснить трудно, если не врать, ведь Мадор ничего не изучает, просто хочет за свои деньги найти сокровища старой науки и истории, а потом переселиться на прародину.

– Историю нашего народа.

Кажется, ответ понравился Шестирукому. Мыследей кивнул, а Сафи смотрела уже не со страхом, а с жалостью. Похоже, она смотрит на его руку, которую разорвали когти буйной скотины. Правой верхней рукой старик сделал знак девушке.

– Сафи! Продолжаем! Вот тебе первый урок целительства – заживить раны на руке.

Она нерешительно посмотрела на старика.

– Дядя Аль, ты ведь мне поможешь? Ты когда-то говорил, что иногда соединяют мыслесилу…

– Соединить можно, только моя сила забьет твою, и получится, что лечить буду только я. Учись лечить сама.

Она протянула маленькую пухлую ручку к руке Геранда, повернула ее и осмотрела рану.

– Но тут же грязь, вымыть надо… – она замолчала и потянула его к каменной стене, подпирающей горный склон, из которого бил родник. Чистая вода лилась в каменную чашу, а потом переливалась и утекала под забор. Геранд и Сафи вымыли руки.

– Теперь действуй, – скомандовал Шестирукий. Сафи плотно прижала раны от когтей холодной мокрой ладошкой, и до Геранда донесся ее нежный, едва слышный голос.

– Жизнь приходит светлым даром,

Молодым мила и старым,

Не иссякнут жизни силы,

Не забудется, что было…

Она сжала его руку крепче, заговорила увереннее, будто поверила в свои силы.

– Воздухом, огнем, водой

Жизни вечно молодой

Восприми скорей дыханье,

Облегчи свои страданья…

Боль стала меньше, раны зачесались, а мокрая рука высохла и согрелась, но Сафи вдруг печально вздохнула и отпустила ее.

– Не выходит, дядя Аль…

– Что? – снова взорвался старый мыследей. – Как не стыдно, Сафи! Полное отсутствие целеустремленности! Вот что, давай-ка песню!

– Какую песню?

–Какую любишь! Надо, чтобы ты сосредоточилась!

В этом надо разобраться! Если пение собирает мыслесилу целителей, то и у повелителей вещей это может получиться!

Сафи запела своим тоненьким голоском – сначала вполголоса, потом все громче иувереннее.

– Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой.

Рука снова зачесалась и разогрелась, но теперь так сильно, что Геранд едва терпел. Ему представилась ровная нимелорская степь, вспомнился острый запах песка на дороге, черные вершины хлебных деревьев и золотистые огоньки далеких домов в сумеречной полутьме. Шумело в памяти море, шлепали лапами-корнями и шуршали песком подвижные нимелорские леса, мигали во тьме маяки на каменных причалах.

– Светит на небе звезда ,

Кто-то ждет любя.

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя.

Сафи посмотрела на него снизу вверх. Что с ней? Ах, да, она же мыслеслушательница и держит его за руку, она услышала его мысли о Нимелоре!

– Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно.

Она закончила песню, и Геранд посмотрел на свою руку. Раны от когтей многонога и ссадины от двери полностью зажили, даже не чесались. Вот это мыследеи!

– Прекратить! Отпустите его! – загремело на весь двор на языке повелителей вещей. Шестирукий удивленно оглянулся, Сафи выпустила руку Геранда, а многоног завопил, пытаясь перекричать Мадора.

– Ты что делаешь, Геранд? – Мадор подбежал к ним, возмущенно сопя. – Ты хоть понимаешь, что это мыследеи?

– Меня лечат, и я жду, когда заживет.

– Их поганой мыслесилой? – крикнул Мадор.

– Это что такое? Полное отсутствие воспитания и манер! – взорвался Шестирукий на своем родном языке. – В княжеском доме так себя не ведут! Ты понял меня, почтенный путешественник?

Мадор охнул и замер с открытым ртом.

– Почему я понимаю их скотский язык, Геранд? Это они мне вбили в голову?

Да он что, с ума сошел? Можно не доверять незнакомым, можно с опаской относиться к мыследеям, но не хамить хозяевам дома! Сначала надо во всем разобраться и подумать.

– Они вылечили тебя и научили языку.

– Этот мохномордый вылечил? Ну и нечего с ним тут торчать, немедленно уходим!

Что он говорит! А старый мыследей, похоже, понимает …

– Зачем оскорблять, есть же достоинство хозяев… – пробормотал Геранд, ему было очень неловко говорить такое старшему родственнику.

– Они о достоинстве не имеют понятия! Это скоты с хвостами, они даже боли не ощущают! – Нахмурившись, он внимательно посмотрел в глаза Геранду. – Или ты из-за бабы уже предал свой народ? Так посмотри, с кем ты снюхался!

Мыслесила Мадора сработала в один миг. Широкая серая юбка с синей каймой взлетела, как от ветра, рванулась вверх, набедренная повязка упала. Сафи присела, прижимая к ногам юбку, но перед глазами Геранда уже мелькнуло то, что Мадор хотел ему показать – хвостик длиной не больше ладони.

– Невежа! Полное отсутствие воспитания! Вон из дома! – старый мыследей подбежал к Мадору, размахивая всеми шестью руками. Мадор бросился на него, сжав кулаки, Геранд втиснулся между ними.

– Успокойся, Мадор!

Не говоря ни слова, родственник размахнулся, и от удара в лицо Геранд едва не откусил себе язык. Ну, хватит! Ответный удар был куда сильнее, но Мадор успел увернуться и кулак Геранда попал ему только в плечо.

– Слюнтяй!

– Хам!

Пыль завертелась вокруг дерущихся повелителей вещей, в разные стороны полетели щепки и мелкие камни, напуганный многоног завопил, дергая веревку. Что же они делают? Устроили драку в чужом доме! На земле прародины!

Геранд собрал мыслесилу на рубашке Мадора, пытаясь скрутить ему руки, однако Мадор тоже был не новичок и сопротивлялся изо всех сил. Мыслесила Геранда была намного больше, а сам он крупнее и тяжелее противника. Не обращая внимания на удары по ногам, он скрутил рукавами руки Мадора и, тяжело дыша, прижал его к дереву.

– Как ты мог настолько потерять честь и достоинство? – Геранд не отпускал, и глаза Мадора широко раскрылись от внезапной догадки. – Нет, это не ты! Это они тебя опоили или внушили свой бред!

– Ты не вей, ветер мой с небес,

Не качайся, мой темный лес,

Не шуми ты, мой синий луг,

Засыпай, милый старый друг,

Шестирукий больше не возмущался и не ворчал. Старческая рука легла на спину Геранда, и драка потеряла для него всякий интерес. В конце концов, Мадор позорит только себя, а тратить силы на глупые драки взрослым людям не к лицу. Да и сам он тоже начал успокаиваться. Старый мыследей бормотал стихи, похлопывая обоих противников по спинам всеми шестью руками. Да он же внушает им, как злобному многоногу! И если честно, оба вели себя не лучше рогатой скотины. Геранд отпустил рубашку Мадора – надо было кончать неприличную сцену. Мадор отскочил в сторону, стряхнув с себя руку мыследея.

– Не прикасайся! Отпусти Геранда, подлец!

Мыследей как будто ничего не заметил, лицо его было спокойно и сосредоточенно, стихи текли все так же размеренно, смиряя боевой пыл.

-Не печалься, беду забудь,

Ясно небо, спокоен путь.

Воздух нежен и светел день,

Ярко солнце, прохладна тень.

– Ты меня не одурманишь, я не сдамся! Геранд, за мной! – крикнул Мадор, бросаясь к воротам. – Мое дело правое!

И будто отозвавшись на знакомые слова, из окна третьего яруса вылетел рампер Правого Дела и сам прыгнул ему в руку. Старое оружие ударило зубцами по воротам, и ворота распахнулись настежь. Что это? Мадор так ловко управляется со старинным оружием или рампер действует сам? Разобраться в этом Геранд не успел.

– Куда ты?

– Не поддавайся им, Геранд, я вернусь и освобожу тебя! – крикнул в последний раз Мадор. Мелькнули над каменным забором зеленоватые зубцы, взлетело темное крепкое древко, за которое держались руки Мадора, рампер поднимался все выше, неся на себе своего нового хозяина.

Геранд выбежал за ним на дорогу. Белая пыль завивалась вихрем над ней, а вдали, в просвете между деревьями, чуть виднелась темная фигура, летящая, поджав ноги и крепко держась за рампер. Как могло получиться, что древний рампер полетел? Ведь в нем не было никакого двигателя, Геранд почувствовал бы! Значит, рампер летит только на мыслесиле? Но какова же должна быть эта сила! Хороший, видно, мастер был этот рудодел Гавор!

И куда же теперь полетит Мадор – один в чужой стране? Пусть это родина предков, но как он будет жить, если здесь любого человека, то есть повелителя вещей, здесь ненавидят и проклинают! А Мадор презирает и ненавидит всех местных жителей еще больше, и даже с таким рампером его в лучшем случае ждут склоки и мордобой, а в худшем его просто убьют. Его надо вернуть, и как можно скорее!

Геранд побежал по дороге через деревню, пыля ботинками, но рампер уносил Мадора все дальше. У поворота дороги он окончательно потерял своего родственника из виду и остановился. Впереди стояли горы, каменистая, неровная дорога уходила в ущелье между ними.

А может, Мадор прав? Доверять потомкам былых врагов опасно. Если Мадор и Геранд, как и все жители Нимелора, с детства слышали о коварстве мыследеев и тупости бездарных, то и жители Живого Огня, должно быть, так же сильно ненавидят повелителей вещей. Проклятыми их не от большой любви называют! Может быть, все-таки догнать Мадора и пойти вместе с ним? Но куда? Старый ученый и его юная родственница из дома-башенки не побоялись их принять, поселили у себя и вылечили, но другие местные жители могут оказаться так же непримиримы, как Мадор, и куда тогда идти, кто поддержит проклятых повелителей вещей? Никто. А к Шестирукому и Сафи возвращаться стыдно, Мадор все испортил. Устроил скандал из особенностей телосложения хозяев! Подумаешь, хвост!

Геранд прошел ущелье, миновав узкий проход между горами, поднялся по тропе над обрывом и огляделся. Справа поднималась гора, покрытая сине-черным лесом, между горой и дорогой виднелся яркий голубой луг. Дорога поворачивала налево, продолжая свой путь над обрывом, а дальше расстилалась до горизонта голубовато-седая равнина. Мадора и рампера не было видно. Может быть, он еще вернется, полетает на древнем трезубце, успокоится и захочет поговорить? Или решит освободить от дурного влияния уже сейчас?

В небе неожиданно потемнело, тучи сгустились и легли на вершины гор. Ветер засвистел в ушах, деревья зашумели и закачались, и к этим звукам присоединилось что-то, чего он сначала не заметил. Чуть заметный зуд, скорее дрожь, чем звук, превратился в ровное мягкое гудение, гудение переросло в низкий гул, а потом в отчетливый грохот, напоминающий отдаленные взрывы. Гремело так же сильно, как утром, но откуда доносился этот звук, Геранд не понимал и теперь. Грохот заглушил все прочие звуки, земля дрогнула под ногами, от края обрыва оторвался кусок и обрушился вниз, а со склона горы покатились мелкие камни.

Еще один толчок, деревья на склоне закачались, и в их черноте что-то блеснуло гибкой сверкающей линией. Пожалуй, к лучшему, что Мадор не собирается возвращаться! Кажется, тут назревает новый силовой удар! И что это там блестит? Вьющиеся отблески разбегались по черной листве, взлетали над лесом и терялись среди туч. Сверкая и кружась, они вытягивались в ленты. Некоторые приближались к Геранду и бросались вперед, пытаясь ударить в лицо. Тихий звук, похожий на шипение, вплелся в грохот подземных ударов, а строй сверкающих лент становился все плотнее. Изгибаясь и шипя, они окружили Геранда и принялись теснить его к обрыву, он хватался за кусты, но ленты оказались на удивление сильными.

Что делать? Сейчас они его столкнут! Геранд из последних сил отбросил от себя шипящие ленты и помчался вниз по тропе. Ноги скользили на круглых камнях, склоны подозрительно гудели и дрожали. Ветки деревьев били по лицу и голове, кусты цеплялись колючками за штаны, со склона послышалось шипение и посыпались мелкие камни. Прикрыв голову руками и отталкивая камни мыслесилой, Геранд бросился бегом на дорогу. Вот она, может, теперь они отстанут? Ленты не собирались оставлять его в покое, они летели, то и дело нагоняя его, пытаясь обвить и захватить в свои подозрительные объятия. Геранд бросал в них камни, поднятые мыслью с дороги, но ответом было только шипение, гул горы и сверкание новых лент.

Надо возвращаться в поместье, но сейчас Шестирукий выгонит Геранда, и разбираться не станет! Мадор, конечно, всегда говорил ,что повелители вещей – это высший народ, и другие не идут с ним ни в какое сравнение. Но одно дело рассуждать об этом на Нимелоре, а другое – хамить тем, кто спас и вылечил тебя! И что теперь думает о повелителях вещей милая Сафи? Ничего хорошего, но в любом случае надо ее предупредить, надо рассказать об этих блестящих лентах, жителям усадьбы может понадобиться помощь. Ведь Шестирукий еще утром не знал, от чего начинается этот гул и грохот, значит, и про блестящие ленты он не знает, а если они опасны, старому мыследею и юной женщине не справиться с таким нашествием. Решено, Геранд вернется и извинится за хамство Мадора, а потом расскажет то, что видел и возьмется хотя бы укрепить старый дом! И как можно скорее!

Геранд уже задыхался от быстрого бега, а ленты не отступали, шипя и мерцая перед глазами. А если они не отстанут до самой усадьбы? Хорошо будет его извинение, если он приведет ленты в поместье! Может, сначала будет лучше пробежать по дороге мимо? Но для этого надо хотя бы миновать лес!

В густом черном лесу мерцание блестящих лент стало мягче, напоминая золотое сияние, которое Геранд видел на облаках, гул стал тише, зато шипение лент так и било в уши. Еще полперехода в тени черных крон, и впереди засветилось голубое небо. Ленты, как по команде, отстали и скользнули в темноту леса, а вдали показался дом-башенка за каменным забором. Ни одной светящейся ленты рядом не было, шипение исчезло, но гул не умолкал. Прихрамывая и задыхаясь, Геранд подбежал к воротам. Отчаянные вопли многонога и писк ящериц смешивались с грозным грохотом, слышным с севера. Может быть, там был тот самый Нагорный Рошаель, о котором утром говорил Шестирукий, Геранд не стал задумываться над этим.

Во дворе было шумно. Многоног ревел, Шестирукий бранил его на чем свет стоит, а побледневшая и напуганная Сафи торопливо пыталась закрыть ворота. Геранд вбежал в последнее мгновение и запер за собой ворота. Потом он привязывал многонога, чинил мыслью двери, прибивал гвоздями засовы, и рассказывал Шестирукому и Сафи о блестящих лентах, которых они, действительно, никогда в жизни не видели. О Мадоре все будто забыли, но может быть, оно было и к лучшему?

Глава девятая. Встанет грозный князь…

Какая темнота! Почему он ничего не видит, ведь вчера он уже открывал глаза! Ни огонька, ни звезды, ни искры, только непрестанный гул и едва заметная дрожь земли под ногами. Тьма преисподняя! Чудище, или кто там был под горой, рвалось наружу, враги были рядом, а он стоял беспомощный, не в силах справится со сном, который сам себе внушил! Проснуться, немедленно проснуться! Дарион снова попытался открыть глаза, но не смог. А если с камнем, у него же был в руке голубой камень? Хотя бы на ощупь найти его! Он напряг руку, пытаясь крепче сжать голубой кристалл, но бесчувственная рука не послушалась его. Нет, не выходит! Почему спину и ноги охватывает холод, почему все тело так неподвижно, как будто срослось с каменной скалой? Или он уже мертв, и мысленное усилие не помогает? Нет, он определенно жив! Он мыслит, чувствует, вчера даже видел и говорил, когда ему помогла эта красивая деревенская девчонка с семикрылами! Но может быть, сбрасывая скалы и стараясь усыпить подгорное чудовище, он и сам обратился в камень? Нет, он не только мыследей, он повелитель вещей, он сможет раздвинуть скалу, хотя мыслесилы у него явно не хватает, даже с голубым камнем. Если бы снова пришла та девчонка с ее звонким, легким голосом и незнакомыми песнями! Как хорошо она вчера помогла ему!

Дарион прислушался. Никого нет, и никто ему не поможет. Зато он сможет спеть, хотя бы в уме, и тогда мыслесила начнет работать! А если то, что ворочается и гудит под Громовой, снова проснется и поползет к крепости? Наверняка проснется, но если он не придет в себя, не откроет глаза и не поймет, что происходит, он не сможет справиться с этой силой, чем бы она ни была. Что он пел, когда сбрасывал скалы на пилейцев? Кажется, «Огонек», эта песня всегда ему хорошо помогала.

Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой.

Перед глазами встал последний бой, неравный и страшный – отряд разведки в сорок человек не мог выстоять против пятисот пилейских всадников. Дарион и его бойцы держались до последнего, но помощь не приходила. Брат Дарот стоял с тремястами всадников возле Нагорной, но не двигался с места. Разведчики, лучшие солдаты, которых выучил Дарион в Нагорной крепости, гибли один за другим на Громовой горе. Они уже забрали с собой не меньше сотни наступающих врагов но пилейцев было слишком много, а помощь не приходила. Они отступили на площадку, висящую над ущельем. Из сорока разведчиков оставалось десять, а пилейцы все шли и шли, вытекали бесконечной рекой из покрытого лесом ущелья, проходили под скалами Громовой и двигались к Нагорной крепости. Этого нельзя было допустить, отступать было некуда, и тогда Дарион вытащил голубой камень, сжал его в руке и побежал к краю обрыва, над которым опасно нависали три скалы.

В темном поле огонек

Светит, не сгорит,

Сколько ни пройди дорог -

К дому путь лежит.

Воспоминания слились с настоящим, перед глазами побежал золотистый туман. Кажется, мыслесила повелителя вещей начинает работать! Дарион сосредоточился. Как было тогда? Он ведь свалил мыслесилой скалу в тридцать локтей в высоту!

Тогда скала упала так, как надо, со всего размаху обрушившись на две стоящие ниже, и все три, круша деревья и ломая подлесок, в потоке обломков и осколков, полетели в ущелье. Враги не успели понять, что происходит, а за упавшими скалами посыпались камни горной дороги, увлекая за собой половину склона, а потом обрушился весь склон горы, похоронив под собой большую часть пилейского отряда. Враг не должен был пройти к Нагорной, и он не прошел. Оставшиеся в живых пилейцы повернули ящеров к границе, но Громовая гора вновь задрожала и загудела, совсем как гудит теперь.

Светят окна под горой,

Светят до утра.

Ждут тебя ночной порой

Нынче, как вчера.

Что там было? Дарион вспоминал. Гора гудела, потом начала греметь, земля в ущелье приподнялась, рядом с похоронившим пилейских бойцов обвалом вырос рыхлый холм и задвигался, будто огромный червь пытался проползти из глубины горы к выходу из ущелья. Неведомое существо, ломая деревья и сдвигая скалы, двинулось к Нагорной крепости, но оно тоже не должно было пройти! Сжав в руке голубой камень, Дарион пытался усыпить подземное чудовище, но внушения не хватало, и земля по-прежнему вздымалась над упрямо ползущим к крепости холмом. И тогда он решил успокоить неизвестное существо, как делал с больными во время лечения. Сосредоточившись на сне, он попытался успокоиться сам, успокаивая чудовище. Но сам он заснул, а что теперь делает этот зверь, неизвестно.

За светящимся окном

Кто-то ночь не спит,

Кто-то помнит о былом -

Огонек горит.

А это что? Вроде бы ноги согрелись, и в левой руке как будто чувствуется небольшая продолговатая вещь. Кажется, воспоминания и «Огонек» помогли! Он попытался разжать кулак. Нет, пока не получается, надо попытаться еще. Чудовище, конечно, тоже проснется, но, судя по гулу, оно уже не спит.

Светит на небе звезда,

Кто-то ждет любя.

– пропел он вслух скрипучим, хриплым голосом и открыл глаза. Он все еще стоял на площадке над обрывом, черный густой лес качался под ним в ущелье. А ведь во время боя падающие скалы там все деревья поломали! Сколько же он тут проспал? А что крепость? Нагорная по-прежнему чернела на звездном предрассветном небе, врага не было видно, а гудящая гора притихла. Получилось! Вчера ему помогала девчонка с мыслесилой, а сейчас он уже сам открыл глаза и запел! Конечно, таким голосом, что и старый многоног лучше споет, но все-таки! А ну, еще!

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя,

– пропел он, и на этот раз голос послушался его. Со стороны Нагорной крепости донесся грохот, рев ящеров и крики людей. Тьма преисподняя, что у них там, неужели опять враг? У ворот Лучниковой башни заметались огни – не тихие огоньки светляков, а пляшущие огни факелов. А вот и тревогу трубят! Но это пилейский напев! А вот рошаельский! Кто же в крепости, свои или враги? Вчера он слышал с горы, как кто-то, но это был не брат Дарот, принимает в гостях пилейцев. Действительно они в гостях и с миром, или это военная хитрость? От волнения согрелись руки, левая ладонь ощутила зажатый в ней округлый камень с кожаным ремешком, щеки почувствовали холод ветра, а плечи – тяжесть доспеха и тепло стеганки.

Что это ему мешает двигаться? Кажется, кругом камень. Что такое? Он действительно прирос к скале, около которой стоял, когда усыплял подземное чудовище! Но разве так бывает? Неважно, бывает или нет, главное, сейчас есть, и он должен освободиться! Голос обрел привычную силу и легко взлетел в синюю предрассветную темноту над черным лесом, руки свободно задвигались, отряхивая ладони и удобнее пристраивая голубой камень, спина понемногу согревалась, но ноги по-прежнему были закованы в камень, такие же бесчувственные и холодные, как скала. Конечно, если немного отдохнуть и дождаться кого-нибудь хотя бы с небольшим даром мыследеяния, рано или поздно он сможет сбросить с себя камень, и ноги оживут. Но у него нет времени! Гудящее подземное чудовище, тревога в крепости… Нет, надо скорее! Он ничего не сможет сделать, пока будет торчать здесь, как памятник самому себе!

А это кто внизу? Под обрывом в предрассветном тумане чудилось какое-то движение. Дарион подождал несколько мгновений, и к ровному гулу горы присоединился треск веток и чье-то тяжелое дыхание. Человек скользил и падал, то и дело срываясь на скользком склоне. Послышались стоны и рыдания, голос был женский, но плачущая особа не сдавалась и лезла вверх, приближаясь к нему. Да ведь это же она, та самая девчонка, которая разбудила вчера его и приняла за брата Дарота! Девушка выбралась на площадку перед скалой и едва передвигая ноги, всхлипывая и шмыгая носом, подбежала к нему. Наконец-то!

– Что случилось, красивая?

– Проснись, Князь-под-горой! Пилейцы идут за твоим оружием!

Те самые пилейцы, которые вроде бы в гостях? И за каким оружием они сюда явились? Не за тем ли, что грохочет в глубине горы? Но он не больше этой деревенской девчонки знает о том, кто живет под Громовой, и даже не знает, оружие ли это. Но рассуждать не время, надо скорее выходить!

– Тогда помоги мне выйти!

– Как?

–Держись за мою руку, пой со мной и разрабатывай мыслесилу на нагрев тела и приведение в чувство!

Даже в полутьме он увидел, как она открыла от удивления глаза и рот.

– Но это же мыследеяние, этого делать нельзя!

– А пилейцев сюда пускать можно?

Она замотала головой, мокрые косы запрыгали по плечам.

– Мыследейство запрещено, меня убьют ящерной плетью…

Что за вздор со всех гор? Молодую девчонку бить ящерной плетью за лечение мыслью? Только бы выйти из скалы, и он со всем этим разберется!

– Я все возьму на себя! Главное, сейчас пой громко со мной вместе!

Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно…

Девушка вцепилась в его правую руку теплыми руками и, шмыгая, запела охрипшим от слез голосом.

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Трещины побежали по скале, посыпались каменные осколки и пыль, вот уже и голову можно повернуть. Дарион почувствовал тепло на плечах от лучей взошедшего солнца и жесткие кожаные шнурки на штанинах своих кожаных штанов-обтяжек. Девушка отскочила в сторону от летящих камней, но не выпустила его руки. Еще немного! Они допели «Огонек» до конца, и начали заново. Горячая волна пробежала по спине и разлилась по телу, добралась до ног, и камни покатились от сапог Дариона по всей площадке, а земля рванулась из-под ног, как норовистый ящер из-под седока. Скала затрещала, и новые куски камня, откалываясь от скалы за его спиной, со стуком посыпались на площадку. Ну, еще немного!

Из крепости снова донеслись крики. Ну что у них там? Перекрывая гул проснувшейся горы, пронзительным звуком заскрипели ворота крепости, заревели сразу несколько ящеров, закричали люди. В золотисто-розовом свете стало видно, как из ворот крепости выезжает отряд всадников в красно-зеленых рубашках и блестящих кольчугах. Ясно, пилейцы, тридцать человек.

– Смотри, Князь-под-горой, это они! – быстро проговорила девушка, – Я слышала вчера, как Лидора Пилейская приказывала своему десятнику на рассвете ехать сюда, а мы с папкой пошли предупредить, нас заметили, и он велел мне бежать к тебе, а его убили…

Она зарыдала в голос, размазывая рукавом по лицу слезы и грязь.

– Тихо! Прекрати плакать и отвечай. Почему пилейский отряд в Нагорной крепости?

– Княгиня Лидора Пилейская в гостях у князя Ленорка, а это ее охрана.

Охрана, тьма преисподняя! Это не охрана, а отряд разведки! А что за князь Ленорк? Должно быть, Дарион долго спал на горе!

– Какое оружие они ищут?

– То, которым ты устроил обвал двести лет назад, и которым защитишь Нагорную крепость…

Она снова принялась лить слезы, утираясь рукавом. Так это что, он проспал в скале двести лет? Под горой громыхнуло с новой силой, и Дарион не стал расспрашивать дальше. Ладно, сейчас надо выйти из скалы, пока здесь нет пилейского войска, и защищать Нагорную крепость, как положено князю!

– Хватит разводить сырость! – строго приказал Дарион, и гора на мгновение притихла, а девушка от удивления перестала плакать. – Отец тебя не ради пустяков сюда послал, а чтобы ты мне помогала. Давай дальше!

Светит на небе звезда,

Кто-то ждет любя.

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя.

Срывающийся тонкий голос начал подпевать, фальшивя от волнения. Дарион почувствовал, как тепло подходит к ногам, теперь он чувствовал обмотки на ногах и неровности площадки под сапогами. Песня продолжалась, скала дробилась и осыпалась, теперь уже вокруг его сапог.

А это что за разношерстное войско врассыпную спешит из ворот? Что, это у них теперь ополчение такое? Впереди на хорошем ящере скачет худой долговязый молодец, блестя высоким шлемом, бляхами на кольчуге и картинно поднятым мечом – должно быть, тот самый князь Ленорк. За золоченым князем едва поспевал на многоноге древний вояка в кольчуге и помятом шлеме, то и дело оглядываясь на остальное воинство. Это у них что – старшина крепости такой? Ему бы до горы доехать, а не то, что сражаться! Следом за стариком растянулись цепочкой рослый молодец с бляхой сотника на шлеме, долговязый парень на огромном рыжем ящере с сине-белым рошаельским знаменем у седла и десятка два всадников на простых упряжных ящерах, более пригодных тащить за собой телегу, чем топтать врага в битве. Длинные копья торчали во все стороны, будто собирались заколоть соседа, а не противника. За ними торопился едва не бегом пеший отряд в латах из семикрыловых крыльев, человек сорок, из оружия у них были только короткие мечи – как они будут сражаться ими с пилейцами на ящерах? Тьма преисподняя, какой позор! А Дарион Нагорно-Рошаельский стоит на горе и не может сдвинуться с места, зато чудовище гудит так, что камни на площадке подпрыгивают!

– Помогай, помогай, красивая! – проговорил он. Девушка старалась, но ее мыслесила была небольшой, а обучения она явно не проходила. Но как при этом она на него смотрит! Он такого сразу сил прибавляется! Однако надо пристроить поближе к телу голубой камень, если он вообще работает, пролежав в темноте двести лет. Дарион размотал ремешок, надел на шею и спрятал камень под рубашкой. Чудовище заворочалось под горой так, что по площадке перед скалой побежали трещины. А если обвалится? Он схватил девушку за руки и подтянул к себе. Теперь только бы ноги освободить!

– Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно.

А пилейцы не дураки, быстро переправились верхом через Каменку и встали полукругом, развернувшись лицом к ополченцам. Князь Ленорк замахал мечом и в облаке брызг влетел в реку, остальные последовали за ним. Что же они делают? Противник заманивает их за реку, чтобы разбить и не дать отступить. А князь и старшина – неужели они не понимают, что происходит? Пусть лучше пилейцы залезут на гору, чем губить ради предполагаемого оружия своих людей!

Дарион рванулся из скалы, сделал шаг и едва не упал, запутавшись в шпорах на сапогах – ноги были будто чужие, приращенные неумелым мыследеем.

– Стойте! Не переходите Каменку! – закричал он, но было слишком далеко, и молодой князь Ленорк уже бросился в бой. До Дариона донесся его неясный крик, молодой князь поднял меч и кинулся на десятника пилейцев, за ним бросились в бой остальные. Зарычали ящеры, зазвенели мечи, закричали люди – все слилось в знакомый шум и грохот сражения, на время заглушив гул и гром чудовища под горой. Рошаельские ополченцы бились отчаянно, престарелый старшина командовал точно, направляя в тяжелые места лучших бойцов, но силы были неравны. Сжав кулаки, Дарион смотрел, как отчаянно рубится против троих противников огромный сотник на сером упряжном ящере-тяжеловозе, как ловко дерется рядом с ним небольшой шустрый паренек без шлема и как долговязый знаменосец уже не защищает знамя, а бьет его древком врага, потому что копье давно сломалось в его руке.

Но что они могли сделать против выученных молодцов на отличных ящерах! Вот упал под ударами десятника-пилейца молодой князь, вот исчез под ногами ящеров старик-старшина, и уже не видно рошаельского сине-белого знамени! Обезумевшие от схватки ящеры метались по долине, отчаянно рыча, хлеща хвостами всадников и топча когтистыми лапами упавших на землю раненых. Пилейцы окружили остатки рошаельского отряда.

Тьма преисподняя, какой позор Нагорному Рошаелю! Скорее надо встать по-настоящему, времени совсем нет! Еще петь, еще!

– Светят окна под горой,

Светят до утра.

Ждут тебя ночной порой

Нынче, как вчера.

Скала за спиной качнулась, по площадке побежали трещины, что-то сдвинулось под ногами, и тепло разлилось по всему телу, Дарион почувствовал, как ноги сами легко и упруго шагнули вперед. Стукнули каблуки, зазвенели шпоры, гора загрохотала с новой силой. Скорее что-то делать, сейчас пилейцы перебьют остатки рошаельского ополчения! А если попробовать, как двести лет назад? Зверь окончательно проснется, но не оставлять же своих на верную гибель!

– Эй, ополчение, отходи! Отходи назад, тьма преисподняя! – закричал Дарион, прижимая к груди голубой камень. Ага, камень разогрелся, еще работает, отлично! Усиленный голос загремел, перекрывая шум боя и гул горы.

Рошаельский десятник глянул вверх и сделал знак своим бойцам отходить в сторону от скалы. Молодец, понял! Какую теперь скалу сбрасывать? Может, сразу всю площадку? А куда деться самому и куда бежать девчонке? Самого себя в таком бою не жаль, но девчонку зачем губить?

– А ну, красивая, быстро наверх!

– Ты один не сбросишь скалу, я помогу!

Вот еще храбрая нашлась! Некогда ее уговаривать, пилейцы не будут ждать, пока он их завалит! Если сбросить площадку сейчас же, они уйдут!

– Держись и пой дальше! – приказал Дарион.

– За что держаться?

– За меня! А ну, начали!

За светящимся окном

Кто-то ночь не спит,

Кто-то помнит о былом -

Огонек горит.

Мыслесилу сосредоточить и направить на скалу, сжать голубой камень крепче… Вот закачался крупный валун на краю площадки, задрожала скала, возле которой они стояли, гора громыхнула еще раз, трещины побежали по площадке, превратились в пропасти, и с грохотом, заглушившим крики людей, площадка обрушилась на пилейский отряд. Рошаельский сотник рванул поводья, поворачивая ящера, пешие рошаельцы отбежали к берегу Каменки. Взрыв рева и криков, донесшийся снизу, показал, что пилейский отряд если не полностью уничтожен, то воевать уже не сможет. На первый раз хватит. Забравшись на ближайший крепко стоящий камень и прижав к себе девушку, Дарион смотрел, как пилейский десятник и остатки его отряда бегут по ущелью в сторону границы.

Победа? Но почему тогда рошаельский отряд не только не преследует уцелевших врагов, но даже не смотрит на них? Ах, вот оно что! Из ворот крепости вылетел еще десяток всадников в красно-зеленом на свежих, отдохнувших ящерах. Предводитель пилейцев вел их прямо к тропе, по которой двести лет назад можно было подняться верхом к самой площадке над обрывом. Так вот они что задумали! Оружие, есть оно или нет, должен был искать именно второй отряд, а первый только отвлекал внимание! Ну что ж, они хотели увидеть оружие, так они его увидят, но в руки не получат, потому что нет у него никакого оружия, кроме него самого!

Топот ящеров по тропе становился все ближе, Дарион уже видел скачущего впереди предводителя в сверкающих золоченых доспехах. Тьма преисподняя, женщина! Должно быть, та самая Лидора Пилейская!

– Вот площадка! Скорее, сожги вас Огонь!– крикнула княгиня-воительница, указывая туда, где стояли Дарион и Нарика. – Оружие здесь, где обвал! А этих с камня убрать, быстро!

Сомнения не было – убирать будут немедленно и без пощады. Но лучников у них вроде нет, у всех только мечи, уже хорошо. Надо чем-то перегородить тропу! Он посмотрел наверх – ни одной подходящей скалы или камня! Или устроить провал на тропе? Но как тогда самому с девчонкой отсюда выбираться? Будто услышав его мысли, чудовище под горой заворочалось и загремело, будто пытаясь вырваться на волю из-под камней горы. Поперек тропы рванулись широкие трещины, разлетелись в разные стороны камни, и открылся провал, из которого повалил горячий пар. Ящеры заревели, замотали головами и попятились, бойцы натягивали поводья изо всех сил.

– Вперед, трусы, сожги вас Огонь! – Пилейская княгиня ударила шпорами в бока ящера, он вытянул шею и помчался прямо на площадку. Скорее расширить трещину, край потянуть мыслью на себя… Дарион прижал к себе голубой камень, чудовище заворочалось внизу, и бездонный провал с грохотом раскрылся возле самой площадки. Из провала вырвался столб горячего пара, запахло чем-то острым и горьковатым, засверкали золотые отблески. Что там, тьма преисподняя?

Ящер княгини Лидоры заревел и растопырил лапы, пытаясь замедлить ход, княгиня рванула поводья, стараясь его остановить на краю, но тот с ревом полетел в горячую пропасть, увлекая за собой всадницу. Еще два всадника последовали за своей госпожой, не в силах удержать перепуганных ящеров, остальных Дарион уже не видел. Из провала выплеснулась пышущая жаром и сверкающая на солнце густая желтая жидкость, залила площадку до самых его сапог, а из золотистых глубин вынырнула темно-синяя чешуйчатая змеиная голова с рогами и огромными желтыми глазами. Оглушительный рев вырвался из пасти, чудище рванулось вверх. Тьма преисподняя, крылатый змей! Так вот кто там был все эти двести лет! Что делать, как спастись от чудища? Снова усыпить? Вряд ли получится, но может быть, змей хоть успокоится немного?

– Тихо, змей, тихо, враги ушли, все хорошо, – заговорил Дарион, пытаясь успокоиться сам. Синяя сверкающая шея изогнулась, страшная голова повисла прямо перед лицом, светящиеся желтые глаза с узкими зрачками глядели не мигая. Может, спеть ему?

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

– Держись за меня, твоя княжеская светлость Дарион Нагорно-Рошаельский! – проревел змей грозным, гудящим голосом. Тьма преисподняя, чудище говорит на человеческом рошаельско-пилейском языке, да еще называет его полным титулом! Змеиная голова приблизилась, желтые глаза разгорелись, длинный язык забегал по острым зубам длиной чуть не в локоть. Девушка вскрикнула, схватилась за кафтан Дариона, а он прижал ее к себе, прыгнул и с размаху упал на шевелящуюся чешуйчатую шею.

Желтая бурлящая жидкость залила полуразрушенную площадку и потекла вниз по склону. Пар клубился над ней, поднимался к вершинам скал и расплывался над горами. Дарион обхватил ногами в сапогах змеиную шею, девушка в страхе поджала босые ноги над огненным потоком и вцепилась в чешую, Дарион прижал ее к себе и схватился за змеиные рога. Синее чешуйчатое тело выгнулось и рванулось вперед. Что-то сверкнуло под ногами, хлопнуло и развернулось по обе стороны змеиной спины, заслонив солнце. Крылья! Пара ярких сине-голубых крыльев била по воздуху, поднимая чудовище над склоном, по которому разливались волны густой золотистой жидкости. Сверкающий поток заливал склон и широкой рекой выливался на луг, покрывая позолотой залитую кровью траву.

Но ведь это живой огонь! Вот о чем говорилось в легендах летунов о сотворении мира, в преданиях Кортола и Рошаеля, в Священной Книге горных мастеров! Громовая гора – одно из мест исхода перворожденных! И перворожденный здесь – летучий змей с крыльями, умеющий говорить на человеческом языке! Но много ли их там?

– Я один, твоя княжеская светлость! – не поворачивая головы, прорычал змей. Как он понял, тьма преисподняя?

– Я слышу то, что ты думаешь!

Ну, это уже через край! Мыслеслушатель длиной, по меньшей мере, в тридцать локтей! Капли живого огня срывались с крыльев, осыпая седоков золотыми блестками, гибкое змеиное тело изгибалось в воздухе, взмывая вверх и ныряя, как будто пробуя свои силы.

Пилейские воины заметались по лугу, забираясь на спины перепуганных ящеров, и не оглядываясь, помчались по ущелью к границе. Змей пустил им вслед струю огня, которой позавидовал бы любой воин-дракон, и пилейцы прибавили ходу. Несколько красно-зеленых бойцов спрятались в маленькой полуразваленной крепостце у дороги – двести лет назад она называлась Отбитой – он пустил струю и туда, спалив крытые деревянными плашками крыши двух башен. Дарион вцепился в змеиные рога, придерживая девушку впереди себя на шее змея. Синие крылья хлопали за их спинами, ветер с запахом гари бил в лицо, а змей то набирал высоту, то стрелой летел вниз, выпуская огненные струи. Да что он, стряхнуть их с себя решил, что ли? Надо его успокоить!

Но не успел Дарион сосредоточиться и начать петь, как змей изогнулся и с разгона лихо сел на луг между Каменкой и горой, ловко сложив вдоль туловища сверкающие крылья. Полет закончился.

Глава десятая. Князья старого и нового времени

Дарион отпустил змеиные рога и спрыгнул с шеи чудовища. Голубой камень грел кожу под рубашкой, ноги отлично слушались его. Скорее к провалу, надо рассмотреть живой огонь! Такого же никогда не бывало – мыследей-исследователь видит настоящий исход, а ведь исхода перворожденных не было почти две тысячи лет! Или в последние двести лет были? Неважно, научное наблюдение лишним не бывает! Гремя шпорами и стуча каблуками, он побежал вдоль реки туда, где с высоты площадки лился густой золотой поток. Вот он какой, живой огонь! Сверкающие волны набегали одна за другой, горячий пар распространял непривычный острый запах. Поток живого огня становился все мощнее и шире, заливая весь луг между горой и рекой и подбираясь все ближе к берегу. Какой же он горячий, от него так и пышет жаром! Но перворожденным не вредил этот жар, вот и синему змею он как будто нипочем. Чудовище сидело под уцелевшим обрывом, свернувшись кольцом, расправив крылья, и старательно вылизывало чешую длинным гибким языком. Желтые глаза светились ярко, как живой огонь, чешуя блестела, сверкающие крылья слегка помахивали.

Но огонь зальет поле боя, то самое, которое Дарион видел сверху, а на нем до сих пор лежат раненые и убитые! От крепости их отделяет Каменка, а от горячей волны живого огня – ничего. Срочно надо переправить их хотя бы за реку! Где сотник, где десятники? А, вот они! Раненный в руку сотник, тяжело опираясь на стремя, стоял возле своего серого ящера, шустрый паренек, которого Дарион приметил сверху, держал под уздцы еще двух скакунов. Князь Ленорк в своей роскошной кольчуге с золочеными бляхами лежал без сознания ближе к берегу. Шлем скатился с его головы, а в трех глубоких черных бороздах, видневшихся между правым плечом и шеей, скапливалась темная кровь. Дарион приложил палец к шее князя – живой, сердце стучит, хорошо! Шагах в двадцати лежал в разорванной когтями ящера кольчуге изуродованный до неузнаваемости мертвый старшина. Его многоног пасся рядом с двумя ящерами-тяжеловозами, качая рогами и косясь на горячий поток. Еще десяток раненых в грязных, изрубленных доспехах, сбились в кучку, держась друг за друга и беспокойно оглядываясь на живой огонь, остальные стояли, будто чего-то ждали. До потока живого огня оставалось не больше двадцати шагов. Почему никто ничего не делает? Или им команда нужна? Ну, так они получат команду!

– Отряд, слушай мою команду, тьма преисподняя! – закричал Дарион, не давая бойцам усомниться в том, что он имеет право отдавать распоряжения – Ты, ты, и вы трое, поднимайте тех, кто не может идти, кладите на ящеров и везите через реку. Вы двое – заберите князя Ленорка! Кто старший?

– Сотник Рейт из Растеряй-городка! – с отозвался великан с серым ящером.

– Идти можешь? Собери всех ходячих, и у камней быстро переходите Каменку вброд, покойников заберем потом!

– Будет сделано, Князь-под-горой!

– И срочно пошли человека в Нагорную, пусть пригонят все телеги, какие найдут, возить раненых! И кто у вас целитель или домашних лечит, всех немедленно сюда! – продолжал Дарион.

– Будет сделано! Эй, Зентин, быстро в крепость!

Долговязый знаменосец помчался к крепости со всех ног, остальные без единого слова бросились исполнять, как будто всю жизнь мечтали повиноваться приказам неизвестного командира. Впрочем, горячий золотистый поток, затопляющий луг, подкреплял приказы вполне убедительно. Здоровые бойцы грузили на ящеров тех, кто не мог идти, собирали с травы брошенное оружие, и шли по камням через реку. Дарион тоже подхватил с земли короткий всаднический меч, бой еще мог начаться снова.

Ходячие раненые устремились к броду, и, держась друг за друга и за ящеров, вошли в воду, тут же разлившуюся, будто весной в половодье. Ну скорей, скорей! Сейчас живой огонь подойдет к берегу!

Огибая кочки и кусты, вязкий желтый поток разливался по лугу, закручиваясь воронками вокруг одиноких деревьев, кружась у кустов, заполняя ямы и канавы. Пар поднимался над ним, распространяя горьковатый запах. Если он вольется в русло реки, пар от воды наверняка всех обожжет! Как остановить живой огонь в месте исхода? Дарион не знал, этого не было ни в научных трудах, ни в сказаниях, ни в песнях. Может быть, помогут способности повелителя вещей? Но если это живой огонь, он должен нести в себе жизнь, значит, нужны способности мыследея! Или и то, и другое вместе? Так, шлема на голове нет, передавать мыслесилу ничто не мешает, теперь сосредоточиться! До огня уже не больше десяти шагов, а бойцам надо хотя бы четверть часа, чтобы перевезти лежачих, перевести ящеров и перейти самим. Он прижал голубой камень к груди. Нет, этого мало! Надо петь, надо танцевать, и не ему одному!

– Подожди меня, Князь-под-горой! Я помогу! – услышал он за спиной. Огромные восторженные черные глазищи в мохнатых ресницах, черные кудри выбились из косы… Да это же его спасительница, он совсем про нее забыл! А она бежит босиком чуть ли не по живому огню! Совсем с ума сошла!

– Танцевать умеешь?

Что за ужас на лице?

– Но это запрещено, у нас нет танцев…

В Нагорном Рошаеле, на родине лучших танцоров королевства, нет танцев? Не может такого быть!

– Кто запретил? Почему?

– Княжеский указ запрещает и мыследеяние, и танцы, – быстро проговорила девушка. – За мыследеяние полагается смертная казнь ящерной плетью и тому, кто сам мыследей, и всем, так и сказано, участникам действа, без различия пола, возраста и звания. И за танцы то же самое…

Ящерной плетью засекают насмерть за спасение и за веселье!

– Чей указ, какой князь это приказал?

– Дарот Великий, после того, как победил пилейцев!

Как он сразу не догадался? Единственный князь в Нагорном Рошаеле, который мог запретить мыследеяние, это братец Дарот! Знал, что Дарион усиливал мыследеяние танцами, и запретил их тоже! Как только рука у него поднялась подписать такой указ? А очень просто поднялась. Увидел, что под горой все успокоилось, пилейцы больше не вернутся, а Дарион то ли спит, то ли без сознания, Дарот тут же объявил старшего брата погибшим в бою. А чтобы брат не вернулся хотя бы случайно, запретил то, что могло вернуть его к жизни, и присвоил его победу. Дарот Великий! Ну, больше этого не будет, во всяком случае, Дарион Нагорно-Рошаельский сделает все, чтобы не было!

– Что хочешь делай – топай, хлопай, пой, только попадай в такт! – распорядился он. Танцевать придется одному, но это ничего, можно усиливать мыслесилу голубым камнем, тем более, что на Громовой она всегда хорошо работала, наверное, потому, что это местоисхода. Ну, вперед! «Рошанскую двойку», простецкий танец на два шага с дробью, да так, чтобы каблуки отлетели!

– Кабы мы живали сами

Да на небе вверх ногами

Мы бы по морю ходили

Да по полю бы поплыли.

Ноги сами вспомнили знакомые движения «двойки», руки поднялись, прищелкивая пальцами, каблуки глухо застучали по неровной земле, попадая то на кочки, то в ямы. Здоровые и раненые смотрели во все глаза, не понимая, что это такое и зачем нужно плясать на поле боя. Не переставая петь, Дарион двинулся навстречу золотому потоку. Поток живого огня выгнулся и замер, вздымаясь волной навстречу одинокому танцору, клубы пара плыли в солнечных лучах, горький запах витал над ними.

– Кабы речка закипела,

Тут бы нам уха поспела,

Нет веселья без вина

Пей до дна!

Живой огонь, текущий потоком с горы, остановился и собрался в золотое озеро, занявшее почти весь луг между Каменкой и обрывом. Так, остановился, но этого мало, надо отвести его в сторону. Танец продолжался, по золотому озеру побежали мелкие волны, и живой огонь разлился в стороны двумя потоками. Ручьи, текущие с горы, закружились водоворотами вокруг камней и кочек, впадали в эти потоки, и оба они текли к реке, теперь далеко огибая брод и переправляющихся людей. Отлично! Плохому танцору всегда сапоги жмут, а хороший и по горячим углям спляшет! Раненые закричали и зашумели, огромный сотник, кажется, что-то сообразил, схватил копье и застучал древком в землю в лад стуку каблуков. Девушка запела и захлопала в ладоши, не сводя с Дариона влюбленных глаз. Нашла, когда глазеть! Молодой князь, которого уже переправили через реку, пришел в себя, полулежа на спине ящера, и смотрел удивленно. Две реки живого огня растекались все дальше, обходя переправу.

– Переходите, пока я его держу! – крикнул Дарион, переводя дыхание. – Быстро, тьма преисподняя! И дальше от берега уносите раненых!

Князь Ленорк снова закрыл глаза, кажется, потерял сознание. Бойцы принялись переносить на руках и перевозить на ящерах тех, кто не мог идти. Ну, ничего, только бы переправиться, а там придет помощь из Нагорной, и можно будет лечить! Как только обойтись без помощников-мыследеев, тут же раненых человек двадцать? Ну ладно, кто-то же найдется, а как избежать тех кар, которые обещаны в указе братцем Даротом, он придумает потом.

Дарион танцевал и пел, пока сам не перебрался на другой берег реки вместе с девушкой и сотником Рейтом. Первые языки живого огня лизнули воду реки, над водой поднялся пар, а потом золотистая жидкость начала заполнять речное русло, густея и застывая на глазах. Вот, оказывается, как это бывает – исход перворожденных! То есть одного перворожденного, но невелика разница. Наконец все перешли Каменку, а раненых отнесли подальше от берега. Дарион остановился и перевел дыхание. Тотчас перед ним появился великан-сотник Рейт, опирающийся на копье.

– Все бойцы Нагорной крепости благодарят тебя, славный и почтенный Князь-под-горой! – торжественно заговорил он, с трудом кланяясь Дариону. – Спасибо тебе, Князь-под-горой, за победу и спасение! Не зря мы тебя всегда ждали и надеялись на тебя!

Князь-под-горой? Это он, что ли? Дарион уже слышал что-то такое, когда девчонка пыталась его разбудить, кажется, была у нее такая песня, но откуда все это взялось, тьма преисподняя? А Рейт уже повернулся к девушке, на этот раз без поклона.

– И тебе, Нарика, спасибо! Жаль, отец твой тебя теперь не видит…

Так девушку зовут Нарика? И она кудрявая, черноглазая, ростом только на ладонь ниже Дариона, и способности мыследеи у нее есть, и дар повелительницы вещей… А не родственница ли она? Не далекая ли правнучка Дарота? Ту девчонку, которую пришлось срочно выдавать с ребенком замуж в деревню, тоже звали Нарикой, а в Нагорном Рошаеле даже в простых семьях имена передаются из поколения в поколение. А что за девушка эта далекая правнучка, загляденье! Грязная, измученная, в изорванной рубашке, с засыпанными землей и пылью волосами, все равно красавица! И откуда только взялась такая храбрость – ночью помчалась на гору, добежала, предупредила его… Тьма преисподняя, стоило простоять двести лет под горой, чтобы дождаться такую! А как она на него смотрит, да еще что-то объясняет…

– Это песня такая старинная, про то, как Князь-под-горой спит веками, но когда наступит время, он проснется, чтобы защитить Нагорный Рошаель. Я вчера ее тебе пела, а ты проснулся и сказал, что ты не Дарот.

– А кто ты на самом деле? – высунулся из-за спины огромного сотника шустрый парнишка-ополченец, держащий ящеров.

– Диго, отставить разговоры! – прикрикнул сотник, но видно было, что он, как и шустрый Диго, и Нарика, и раненые, сидящие на ящерах, тоже хочет все узнать до конца.

– Я Дарион, князь Нагорного Рошаеля.

Никто не удивился, слушатели согласно закивали головами, будто восприняли и его появление, и звание, как должное.

– Настоящий Князь-под-горой! Смотрите, все так и получилось, как в песне поется! – объявил Диго с таким довольным видом, как будто сам сложил эту песню и предсказал появление князя-защитника.

– Встанет грозный князь,

В небе голова,

Сердце горячо,

А душа жива…

– пропел он. – Когда совсем худо стало, ты вышел из-под Громовой горы и всех спас вместе со своим змеем! А мы и не знали, какое у тебя оружие! Это ведь он и есть?

Ну вот, змея уже считают его собственностью и даже оружием, а он сам не знает, что это такое вылезло из-под горы, как не знает и почему он сам окаменел на двести лет. Впрочем, Дарион не спешил их разубеждать, пусть верят, пока он сам ничего себе не уяснил. А где этот перворожденный? Змей уже вылизал крылья и сидел, глядя немигающими желтыми глазами на золотое озеро, разлившееся по берегу Каменки. Живой огонь еще вытекал из провалов и трещин, но уже не парил, и не испускал горький запах, а замедлил течение, постепенно остывая и густея на открытом месте.

Дарион уже видел такую желтую грязь, застывшую тысячи лет назад на месте исхода перворожденных людей. Это место нашли еще в его прежней жизни, в годы его учения. Тогда мыследеи рошанского Училища Мыследеяния считали, что исходов перворожденных больше никогда не будет. Последние исходы были еще до знаменитой войны с повелителями вещей около полутора тысяч лет назад, и, похоже, с тех пор перворожденных нигде не было, иначе теперь хоть кто-нибудь понял бы, что происходит. Но почему Громовая гора проснулась после многовековой спячки именно сейчас? И почему Нарика, которая не раз ходила с семикрылами на Громовую гору, смогла разбудить его только теперь? И еще одно! Почему двести лет назад змей пополз под землей к Нагорной крепости? Что он хотел сделать?

– Я хотел помочь тебе, твоя княжеская светлость, – прорычало чудовище.

Кажется, вопросы змею можно вообще не задавать, он и так слышит мысли. Но в чем он хотел помочь? Если в войне с пилейцами, то врагов возле крепости не было! Он что, не понимал, куда ползет, когда половину горы сдвигал?

– Там был князь Дарот, я знал его мысли. – прорычал змей. – Он хотел твоей смерти, он надеялся, что пилейцы разобьют твой отряд, поэтому не давал приказа войску идти тебе на помощь. Я хотел тебе помочь, вот я и начал на него гору двигать.

Гору двигать? Ну, это змей перестарался, конечно. Но мысли Дарота вовсе не новость. В памяти Дариона всплыло худощавое молодое лицо с черными глазами, так похожее на его собственное. В детстве их различали только по росту, а когда они повзрослели, их часто путали. Да и что такое разница в год? Вот только для княжеских сыновей она решает все. А Дарот всегда завидовал старшему брату, хотя сам мог во многом преуспеть. Но своего пути не искал, а всегда хотел именно того, что было у Дариона – именно таких способностей мыследея, точно таких же военных успехов и того же положения старшего сына в княжеской семье. Потому и не пришел брат к нему на помощь, потому и появился пресловутый указ, и запрет на мыследеяние и танцы! Дарот прожил всю жизнь, боясь возвращения брата, видя в каждой плясовой или лечении мылесилой угрозу своей власти. А ведь Дарот был тоже на редкость даровит, только способности его были другие. Управляющий хозяйством или старшина Нагорной крепости из него мог получиться куда лучше Дариона, но Дарота его не радовало. Он завидовал и добивался своего теми способами, какими мог, а цена оказалась велика не только для него самого, но и для княжества. Но больше Нагорный Рошаель за его зависть платить не будет!

Скрип и громкие женские голоса отвлекли Дариона от размышлений. От Нагорной крепости спускались к реке тележка и княжеская карета на огромных колесах, а три телеги, нагруженные одеялами и горшками, катились из деревни через мост. Хозяева нахлестывали многоногов, торопились на помощь. Вот они замедлили ход и остановились возле раненых. Две деревенских хозяйки в вышитых рубахах, с заплаканными лицами, похожие друг на друга, как отражение в зеркале, только с разницей в двадцать лет, вытащили из передней тележки большой горшок с подозрительно пахнущим горячим варевом и понесли к раненому князю Ленорку, лежащему на пригорке с закрытыми глазами. За ними невысокий крепкий парень тащил рыжее деревенское одеяло из семикрыловой шерсти.

– Давай, Ирта, пока не остыло, князя лечи в первую голову! И не глазей по сторонам, а то много сейчас набежит желающих! Отца нет, кормить нас некому, так не зевайте, поворачивайтесь! А ты, Хорт, одеяло ему, одеяло! Вот зятя-то Огонь послал, ничего не умеет! – подгоняла деятельная деревенская тетка. Она огляделась по сторонам и, увидев Нарику, бросилась к ней и ухватила за рукав.

– А ты здесь что делаешь, Рика? Отец погиб, а ты ночь прошлялась, неведомо где! Мужики кругом, а моя дочь – в рваной юбке, босая! Ступай домой! Мало того, что отец из-за тебя погиб, так ты и огненных дней не начавши, уже с любовником!

Это еще что за вздор со всех гор? И вообще это кто? Мамаша Нарикина, что ли? Девушка покраснела до слез и дернулась, пытаясь освободиться.

– Да ладно, тетя Рина! – вмешался зять. – Лучше скажи, князя Ленорка кто раздевать будет? Слуг из крепости ждать или мне самому?

– Сам раздевай, Хорт! – ответила за женщину ее молодая копия по имени Ирта, должно быть, ее вторая дочь. Она помешала в горшке палочкой, и гнусный запах поплыл над рекой. Дарион поморщился.

– А ну, тихо! Чем князя Ленорка лечить собрались, отвечайте!

– А ты кто такой, чтобы княжеское лечение знать? – возмутилась тетка.

– Мам, тише, это сам Князь-под-горой! – вставила Нарика, выдернув, наконец, рукав из материнских пальцев.

– Здравствуй, твоя княжеская светлость! – быстро поклонилась Ирта. – Средство верное, все его знают! Две кружки листа средилетнего, носатихи помета одна кружка, два яйца хвостатовых, да еще шерсти, с семикрыловых куколок нащипанной, и того нароста, что у них на когтях бывает, по целой горсти, все в кипятке заварено!

– Мы много сварили, всем хватит! – вставил Хорт.

Все умные мысли мгновенно вылетели из головы. Тьма преисподняя! Они что, собираются этим лечить раненых? Прямо здесь, на лугу, где живой огонь в любой миг может политься снова? С ума посходили! И этим их средством они в лучшем случае ничего не смогут сделать, а в худшем уморят, загонят заразу в раны и будут удивляться, что раненые умирают от лихорадки!

– Эй, люди, слушать приказ! Это я говорю вам, Князь-под-горой! – крикнул он. Они боятся мыследеяния, но князя из песни послушаются непременно. – Грузите раненых, кто на ногах не стоит, на телеги, на ящеров, и везите всех в крепость! Хозяйка Рина, немедленно вылить все из горшка, хозяин Хорт – накопать разбоевника и одолеи по два ведра корней и средилетнего листа ведро набрать, это тоже неси в крепость. Рейт, пошли часовых к Отбитой и к воротам Нагорной! Четверых, кто не ранен, поставь у провала в горе. Диго! Приведи мужиков из деревни человек десять с лопатами, отводные канавы сделать от горы до берега. Скажи, что Князь-под-горой приказал. Остальные, кто на ногах, за мной!

Дарион зашагал в гору, к воротам Лучниковой башни, над которыми раскинул крылья каменный огневик. Теперь надо срочно лечить мыслесилой, но один он с двадцатью ранеными не справится, тут никакой мыслесилы не хватит, даже с голубым камнем. Надо соединять мыслесилу, зря он писал свой трактат, что ли? Кто тут еще имеет дар целительства? Он посмотрел поверх голов идущих людей. Даже если спросить, никто не скажет, они своих талантов не знают, и боятся узнать. Но есть средство определить хотя бы просто большую мыслесилу! Где этот чудо-змей? Как там у него с мыслеслушанием на расстоянии?

Оказалось, что на расстоянии у змея с мыслеслушанием не хуже, чем под горой. Тотчас захлопали крылья, горьковато запахло живым огнем, перворожденный змей опустился на траву и пополз рядом, глядя на Дариона то одним, то другим огромным глазом. Дарион сосредоточился на мыслесиле, стараясь думать медленно и четко.

«Змей, ты мысли слышишь у всех одинаково или у некоторых они сильнее?»

– Слышу всех, некоторых лучше других, вот как тебя, твоя светлость, – пророкотал змей.

Так, мыслесилу он различит, теперь что он вообще понимает?

– Я все понимаю, я научился говорить еще до того, как заснул вместе с тобой, твоя светлость.

Все понимает, отлично. Если бы Дарион был мыслеслушателем, он мог бы тоже слушать мысли змея, и разговор был бы полностью тайным. Но и как сейчас, тоже неплохо, вряд ли кто поймет, что он задумал.

«А теперь пролети над всеми, кто тут идет и едет, да пониже, и крыльями хлопай погромче. Скажешь мне потом, чьи мысли сильнее и будут слышны лучше, понял?»

– Понял, твоя княжеская светлость!

Змей взмахнул блестящими крыльями, сверкнул на солнце вычищенной и вылизанной чешуей и свечой взлетел в небо. Дарион, прикрывшись от солнца рукой, смотрел, как он кувыркается над лугом и горой. Наконец, змей сделал пару кругов, забираясь повыше в небо, разогнался, помчался следом за вереницей телег, ящеров и ополченцев. Крылья захлопали над головами, горький запах живого огня ударил в нос, гибкий змеиный хвост закрутился в воздухе, пугая ящеров. Ящеры заревели, раненые закричали, прикрывая головы руками, здоровые ополченцы выхватили мечи.

– Стой, змей, стой! Опять перестарался! – Дарион замахал руками. Змей сделал петлю в небе, медленно пролетел еще раз над людьми и, плавно опустившись на траву, пополз рядом с Дарионом.

– Вон тот боец, что ведет многонога с тележкой, вон те двое впереди, а еще сотник Рейт, Нарика и тот, который князь, эти лучше всех, – доложил змей вполголоса, сдерживая рычание. Шум, впрочем, стоял такой, что его никто не услышал. Ну, вот и помощники нашлись! Князь Ленорк и Нарика – это неудивительно, родственники как-никак, наверняка целители. Рейт и остальные – вполне возможно, целители, но выяснится это только опытным путем. Вот и Лучникова башня, и въездной двор. Выглядит неплохо, надо только левую опору ворот починить и петли ворот смазать. А вот крепостные стены, похоже, не перестраивали с тех пор, как он сам приказал надстроить Вышку.

– Всех во внутренний двор, ящеров остановить и не расходиться! Кто на ногах, раненых раздевайте, чтобы раны были открыты и чтобы я видел! Двое – быстро чистые тряпки найдите и порвите на бинты!

Ополченцы завели телеги во внутренний двор и принялись ворочать раненых с боку на бок, снимая изрубленные кольчуги, сдирая залитые кровью рубашки, открывая раны и ушибы. Дарион, прижав плотнее к груди голубой камень, пошел вдоль ряда телег. Рубленые, колотые, рваные раны, от мечей, копий и зубов одна за другой сменялись перед ним. У молодого князя окровавленная белая рубашка не скрывала рваной раны между шеей и правым плечом – ясно, ящер прихватил зубами, рана не столько опасная, сколько болезненная. Сейчас надо передать ему столько мыслесилы, чтобы он пришел в себя и начал лечиться сам, на это у него сил хватит.

Он отыскал глазами Рейта, Нарику и троих ополченцев, на которых ему указал змей. Хорошо бы внушать им, хорошие внушатели могут держать в своей власти хоть сто человек, но Дарион – обученный целитель, а вот внушатель он не самый сильный. Танцевать никто здесь не умеет, значит, соединять мыслесилу надо пением, а песню такую, чтобы ее знали не только все здесь, но и он сам. Тут выбора нет, только «Огонек»!

– Слушать меня! Все, кто может говорить, повторяйте и пойте вместе со мной!

Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой…

Нарика и три ополченца воодушевленно подхватили напев, сотник Рейт загудел грозным низким голосом, пристукивая древком тяжелого копья по мостовой, Ирта старательно повторяла, определенно не понимая, что к чему. Дарион пошел вдоль телег с ранеными. Вот у этого парня только рука разодрана когтями да ушиблено плечо. Достаточно приложить руки, разработать мыслесилу на сжатие кожи, а дальше пойдет само. Готово!

– В темном поле огонек

Светит, не сгорит,

Сколько ни пройди дорог –

К дому путь лежит.

Вот с этим бойцом дело хуже – ранение в живот, загрязнение… Где Нарикина мамаша? Травы нужны! А, вот она, уже выходит из кухни с ведром, а за ней – повариха и зять, тоже с ведрами.

– Эй, хозяйка Рина! Неси новый отвар сюда и промывай этому парню раны!

Хозяйка Рина быстро взялась за дело, Дарион снова запел и сосредоточенно вслушался в голоса поющих людей. Так, сейчас руку на край раны, если попадет отвар, не страшно, сначала разработка на изгнание посторонних веществ и действий, потом разработка на усиление.

– Светит на небе звезда,

Кто-то ждет любя.

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя.

Желтизна разлилась в глазах, мыслесила накрыла все вокруг, будто небо упало на землю, в ладонях закололо. Ух, какой поток! Обычно мыслесила не давала ему таких видений, но сейчас это не только его собственная, а всех, кто поет вместе с ним! Вот это опыт научный, хоть новый трактат по нему пиши!

Зубастая голова синего змея выглянула из-за крепостной стены, и желтоватый свет исчез. Ну, что этому мыслеслушателю надо в самое ответственное время?

– Я скажу тебе, если появятся воины из Пилея, а теперь улечу, пока светит солнце.

А зачем ему солнце? Может, ему лучше поесть?

– Я не знаю, зачем, но на солнце мне хорошо, и прибавляется сил. А что такое есть, я не знаю.

Будет голодный – сразу узнает, только бы не объел всю округу! После войны, даже такой небольшой, кормить такого будет накладно. И вот еще что – держаться за его рога и неудобно, и жутковато. На будущее надо будет пристроить змею на спину ремни и обшитую кожей раму, вроде укладки, на которой носят груз драконы, иначе рано или поздно он кого-нибудь уронит с высоты. Змей взмахнул своими блестящими крыльями и улетел. Дарион снова прижал руки к ране больного, и потоки мыслесилы потекли через его сознание.

– Светят окна под горой,

Светят до утра.

Ждут тебя ночной порой

Нынче, как вчера.

Как там другие раненые рядом? Вот этого, который ранен в ногу, надо только немного подправить и дать отвара внутрь, у него уже все заживает, он сам себя лечит. Сотник Рейт завернул штанину, поднял рукав и удивленно смотрит на свои заживающие раны – сам не ожидал, хорошо! Князь Ленорк пришел в себя и сел, потирая плечо здоровой рукой. Рваная рана у него уже уменьшилась на треть. Пожалуй, сейчас он сам сможет лечить других, и те, у кого мыслесила меньше, тоже помогут, они же тоже теперь поют! Действительно, во дворе крепости пели уже все – воины, прислуга, хозяева деревенских телег. Дарион не мешал, сосредоточившись на самых тяжелых раненых. Руки на раны, скрутка, стяжка мыслью, проникновение в ткани, теперь лечебный раствор, принесенный поварихой… Раны на глазах затягивались, становясь все меньше, теперь их уже можно было перевязывать. Вот уже один из раненных в ногу попытался сесть в телеге, вот рядом с ним другой, с бессильно повисшей рукой, открыл глаза и приходит в сознание.

Дарион перевел дыхание. Как же он устал! Но без голубого камня и соединения мыслесилы он не смог бы и десятой доли того, что сделал за последние два часа. Теперь осмотреть тех, кто сидит на скамье возле кухни, а потом еще раз заняться самыми тяжелыми.

– Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно.

А как там князь Ленорк? Дарион перестал петь и внимательно пригляделся к молодому князю. Напевая, молодой князь, скосив глаза на собственное левое плечо, в очередной раз потер кожу вокруг раны, и рваные края сжались. Ополченцы, сидящие рядом на телеге, смотрели на исцеление князя во все глаза. На других его не хватает, но сам себя он лечит, и все это видят!

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Желтизна снова в глазах, но теперь уже не такая яркая, как сначала, да и уколы мыслесилы в ладонях стали едва заметны – люди уже устали, и сам он вымотан донельзя, но расслабляться нельзя, главное будет, когда князь Ленорк поймет, что здесь происходит.

– Эй, а ты кто такой? Ты что тут делаешь? – на весь двор закричал резкий молодой голос. Ага, молодой князь уже начал понимать! И это – вопрос жизни и смерти! Ну, была не была! Дарион перестал петь, замолчали и другие, ожидая, что теперь будет.

– Я Дарион Нагорно-Рошаельский, Князь-под-горой!

– Какой Князь-под-горой? Князь здесь я – Ленорк Четвертый! – князь Ленорк был более, чем возмущен, и стало видно, что он очень молод, не старше двадцати. Впрочем, в его возрасте Дарион уже водил войска и выигрывал сражения.

– Отвечай, самозванец, на кого работаешь?

– Я князь Нагорного Рошаеля по праву рождения, и надо мной нет начальников, кроме короля Рошаеля, – Дарион старался говорить хладнокровно и уверенно, хотя не был уверен ни в чем.

– Нар, Борк, Рейт, кто-нибудь! Объясните, кто это, и что здесь происходит? – озадаченно потребовал князь Ленорк.

– Старшина Борк и писарь Нар погибли, еще восемнадцать бойцов погибли тоже. Князь-под-горой снова обрушил гору на пилейцев, вызвал летающего змея и обратил их войско в бегство, а потом спас наших раненых от того потока, который вышел из горы, – обстоятельно доложил сотник Рейт, украдкой потирая заживающие раны.

– А теперь что этот самозванец делает в крепости?

– Я лечу раненых, их раны заживают, – сказал Дарион.

– Мыследейство – это нарушение закона! – поглаживая правой рукой заживающую рану, объявил молодой князь не совсем уверенно. Кажется, мальчишка и сам понимает, что этот указ давно пора отменить. Но какой князь в здравом уме и твердой памяти будет отменять законы двухсотлетней давности по требованию первого встречного? Надо ему помочь! Как там его рана? Ага, полностью затянулась, но широкий красный шрам отлично виден. Прекрасно! Из всех окон и дверей крепости выглядывали люди, ополченцы молча слушали, не зная, что думать. Много свидетелей – это хорошо, Ленорк быстрее согласится.

– Но если ты правящий князь, Ленорк, то не должен ли ты сам соблюдать закон?

– Что ты несешь, самозванец? – молодой князь решительно взмахнул левой рукой, движение далось ему легко и свободно.

– Я четверть часа разговариваю с тобой, в это время тебя никто не лечил, а твоя рана до конца затянулась, и это видели все, кто здесь стоит! Ты сам лечишь себя мыследеянием, – все удивленно воззрились на мыследеяние князя Ленорка и закивали головами.

– Князья Нагорного Рошаеля всегда были людьми! – крикнул молодой князь, скосил глаза на собственное плечо и удивленно открыл рот.

– Конечно, они были людьми, – охотно согласился Дарион. – При том, что родоначальником семьи был повелитель вещей Пеарн Чернобровый, через два поколения после него правил летун Фионт Крылатый, а женой его сына Ленорка Строителя была мыследея-целительница Рикола Великая. Именно от нее все князья Нагорного Рошаеля, и ты сам в том числе, унаследовали дар мыследеяния. Сейчас ты всем показал, как действует дар целителя.

Князь Ленорк растерянно посмотрел на свое левое плечо. Теперь все зависело от его самообладания.

– Но это же случайно получилось … – проговорил князь и замолчал. Самообладания у него и так было немного, а после ранения не осталось никакого.

– Мыследеяние в Нагорном Рошаеле всегда было и есть, мыслесила дала нам победу над сегдетским войском в Гервальском сражении больше двухсот лет назад, и над пилейцами двести лет назад на Громовой горе, и сегодня без мыследеяния обвал не завалил бы пилейский отряд, и не провалилась бы под гору княгиня Лидора Пилейская.

– А она провалилась? – еще больше растерялся молодой князь.

– Провалилась в горячий поток, когда из него появился летучий змей. От мыслесилы нашей земли пошла мыслесила ее жителей, в Нагорном Рошаеле она не меньше, а много больше, чем где бы то ни было. Все княжества Рошаеля ценят эту силу и используют ее во благо, и Нагорью нельзя отрекаться от этого дара судьбы и наказывать за него!

За дар судьбы, может, и нельзя наказывать, а за крамольные речи – вполне можно. Сам Дарион, если бы хотел сохранить в неприкосновенности свое княжеское достоинство, на месте Ленорка давно бы велел запереть самозванца-мыследея в подвал Кузнечной башни, а уже потом отменял бы или не отменял старые законы. Но, к счастью, он на своем месте, а Ленорк – на своем, и надо использовать единственную возможность отменить указ. Тем более что и деревенские жители, и сотник Рейт со своими воинами, слушают очень внимательно и как будто с одобрением.

– Ты, князь Ленорк, волен решать – наказывать себя самого или сделать жизнь Рошаельского Нагорья такой же, как во всех княжествах Рошаеля,– спокойным, рассудительным голосом закончил Дарион и остановился на полуслове – пусть молодой князек додумает сам. Ленорк еще раз потрогал здоровой рукой на неровные ярко-розовые шрамы на левом плече, вздохнул и оглянулся по сторонам.

– Где писарь Нар? – проговорил он. – Ах, да, погиб. Ну, так кто грамотный, кто будет писать?

– Я напишу, твоя княжеская светлость! – Нарика нырнула в караульню и выскочила оттуда с двумя листами сонника, кистью и чернильницей.

– Пиши! Я, князь Нагорного Рошаеля Ленорк Четвертый, повелеваю от сего дня и во веки веков мыследеяние всякого рода считать на земле Нагорного Рошаеля действием законным и разрешенным, равно как танцы и прочие действия с ним связанные, – Ленорк вполне сносно сочинил новый указ. Пока Нарика переписывала его дважды красивым почерком, а князь подписывал обе грамоты, Дарион, вполголоса напевая «Огонек», продолжал лечить тяжелораненых.

Подписав, князь свернул листы в трубочку, отдал сотнику Рейту, зевнул, а потом, при всем честном народе улегся в телеге на рыжее семикрыловое одеяло и заснул. Понятно, мыследеяние без усталости не бывает, а князь Ленорк еще и был тяжело ранен.

А Князь-под-горой теперь по-настоящему вернулся в Нагорный Рошаель. Но вернуться – это только половина дела. Он может быть хоть десять раз героем и защитником родной земли, но для княжеской семьи он только нежелательный соперник, не больше и не меньше. И ему самому не мешает выяснить, почему он проспал под горой двести лет. Конечно, на Громовой горе мыслесила всегда работала лучше, чем в других местах, но ведь не настолько! Что-то здесь еще есть! Но с этим он справится потом, а сейчас надо скрутить последнюю рану от зубов ящера у лежачего раненого, и пойти поесть. Повариха уже дважды звала всех обедать, а он не обедал двести лет.

Глава одиннадцатая. Исцеление крылатых

Сафи заглянула в большой горшок, стоящий на лавке. Закваска – ярко-желтые шарики – плавала в остатках сыворотки на дне. Она опять не уследила, и вся головичная кваша закончилась. Как только мама и кухарка раньше успевали за всем уследить и все сделать! И на обед была не только печеная головица и яичница из хвостатовых яиц, они и хлеб пекли, и пироги, и кашу из чернопальцев варили, и откуда-то брали подкоренья! А теперь родителей принял святой Огонь, а кухарка уволилась, чтобы вместе с хозяевами не попасть в немилость к Лидоре Пилейской. Остались только они с дядей, а он умеет только головицу в печку ставить. Печеную ее есть, конечно, неплохо, но не каждый же день две осьмицы подряд! А покупать еду в деревне дядя Аль не разрешает, говорит, что так они всю усадьбу распродадут и проедят.

Ну ладно, все равно надо что-то делать. Сначала отмыть горшок от старой кваши, а потом переложить ее в чистый горшок вместе со свежей толченой головицей. Целая головица уже лежала почищенная рядом на лавке. Сафи переложила закваску в сито и промыла чистой водой. Теперь горшок. Она с трудом подняла глиняную посудину размером с ведро и понесла к печке. Ну и тяжелый, как бы не уронить…

– Здравствуй, княгиня Сафи, – гулкий, как большой колокол, голос загремел от двери над самым ухом Сафи, старательно выговаривая слова. Ой! Горшок со стуком упал на кирпичный пол кухни и разбился на три куска, а сыворотка разлилась по полу. Она в ужасе замерла. Повелитель вещей, огромный и взлохмаченный, вошел в дверь, слегка пригнувшись, и занял собой половину кухни. Как с ним разговаривать после того неприличия, что было вчера? Дядя Аль говорит, что во всем виноват старший повелитель вещей, который улетел на старинном двузубом рампере, но все-таки это было совершенно ужасно! А если она сейчас не поговорит с этим повелителем, это будет еще более неприлично! Сафи нерешительно посмотрела в лицо проклятого, а он как будто тоже боялся на нее смотреть и быстро присел около осколков горшка.

– Сейчас я поправлю, это ничего, это быстро, – смущенно прогудел он, и три куска сами собой взлетели над полом прямо ему в руки, сложившись в подобие горшка. Но как же их соединить? Ведь глины нет, и обжечь тоже негде. Он сел на лавку, сдвинув широкие брови, держа сложенный горшок в руках и медленно проводя пальцами по сложенным краям. Рука двигалась по круглому глиняному боку, будто лепя горшок заново, и сложенный шов срастался, а куски накрепко соединялись.

Сафи схватила большой лист мягкого, переросшего сонника, вытерла с пола сыворотку и сунула сонник в печь – вот и растопка есть, а дрова уже лежат, можно будет кувшин с водой нагреть. Глиняный кувшин уже стоял наготове на лавке, но сонник не загорался, и поленья лежали на полностью остывших углях. Ясно. Придется зажигать огонь заново, где огниво и сушеная домовика? Огниво на лавке, а домовика… Вот она, в углу, и, кажется… Точно! Совершенно мокрая!

Повелитель вещей поставил починенный горшок на лавку и посмотрел на Сафи. Какой же он страшный! Как Хозяин Гор из книги про Ниру и Хозяина. Угольно-черные глаза блестят в тени мрачных бровей, губы сжаты, хорошо еще борода у него не растет!

– Готово, – прогудел он, похлопав по боку горшка. Вроде и не кричит, а голос, кажется, всюду слышен. Огромная рука вынула мокрый пучок травы из руки Сафи, на огниво страшный повелитель даже не обратил внимания. Он наклонился перед открытой дверцей печи, потряс домовику в раскрытой ладони, и от нее поднялся легкий парок. Повелитель вещей сжал пальцы в щепоть, на их концах пробежала искра, язычок пламени метнулся к подсохшей траве, потянуло дымом. Еще мгновение, и горящий пучок домовики плавно влетел в печь.

Вспыхнул лист сонника, затрещали дрова, дверца закрылась сама собой, а повелитель вещей простодушно заулыбался. А он ведь и в самом деле совсем молодой, может быть, даже моложе Сафи, она-то уже в годах, целых двадцать два! Но надо его поблагодарить, а то снова получится неприлично!

– Спасибо, Геранд, – проговорила она, с трудом выговорив его имя, а он все не уходил, без слов командуя кухонной посудой. Повинуясь его мыслесиле, вылетал из печи кувшин с горячей водой, чтобы отмывать и ополаскивать горшок, а потом горшок поворачивался на лавке так, чтобы Сафи было легче его мыть и толочь в нем головицу. Вот как, значит, повелевают вещами!

И надо же, он проклятый повелитель вещей, по природе своей враждебный человеку, а ей помогает. Может быть, это какая-то хитрость? Наверное, какие-то его мысли можно услышать на горшке, не зря же дядя Аль говорит, что у Сафи хорошие способности. Она прислушалась к мыслям проклятого, оставленным на горшке. Сафи не понимала языка, но чувства слышались вполне отчетливо – повелитель вещей был смущен, ему было за что-то стыдно, но он не хитрил, не рассчитывал и не гневался. И еще что-то было, теплое и приятное, но Сафи не поняла, что именно. Наконец, она высыпала в горшок закваску, размешала и накрыла тряпочкой. Готово, теперь пусть квасится. Но если все так хорошо получается, так может, еще и хлеб испечь? Мука, топленое ящеричное сало и два хвостатовых яйца есть, вода тоже.

Через полчаса хлеб уже доходил на противне в печи, а Сафи сидела на лавке и вслух читала страшному повелителю вещей «Ниру и Хозяина гор» – ей так захотелось ее перечитать, а дядя Аль еще не успел объяснить ему пилейскую грамоту. Вот она и будет объяснять пилейскую грамматику по переводу сочинения Лунтиса Сегдетского. Если честно, говорить о грамматике Сафи совсем не хотелось, хотелось просто читать дальше. Ведь Хозяин гор – это настоящий повелитель вещей! Книге почти триста лет, а легенда, по которой она написана Лунтисом Сегдетским, еще старше. Но как Сафи будет читать ее вслух до конца? Ведь дальше Хозяин гор влюбится в Ниту, а она – в витязя Боригора, и Хозяина в конце убьют… Но может быть, к тому времени, как они до этого дойдут, Геранд сможет читать сам? А пока Сафи будто в первый раз читала знакомые стихи.

– Горы высокие вечно хранят

Гордость его и покой.

Дом свой Хозяин скрыл, словно клад,

Под непроглядной землей.

И под скалою двурогой земля

Может, доныне хранит

То, что погубит леса и поля,

То, что миру грозит…

Ей не удалось прочитать даже о первой встрече Ниры и Хозяина. Из-за окна послышалось хлопанье крыльев, крики и рычание. Геранд вскочил, едва не опрокинув стол, и выбежал за дверь, Сафи бросилась за ним следом. Что за жизнь началась в Синих Горах! Каждый день то несчастье, то что-нибудь удивительное! Что сегодня?

Выбежав во двор, Сафи увидела сидящего под черными златоцветами рыжего молодого дракона с едва зажившей рваной раной на боку. Дракон сидел, опустив рога и свернув складками природный воротник из собственной кожи на шее. Крылья раскрывались косо, огромные руки и ноги он расставлял в стороны, чтобы не прикасаться к едва зажившим ранам на боках и совсем не зажившей под крылом. От него пахло дымом, но огнем он не дышал, а только громко сопел, изгибая шею и разглядывая раны. Вид у него был совсем больной. Рядом с ним стоял худой, хрупкий, совсем юный летун с косо расставленными крыльями и говорил без умолку.

– Почтенный ученый брат Алевиовин Шестирукий – это ведь ты, уважаемый? – спрашивал он, встряхивая русыми волосами, – Тебе передает поклон придворный мыследей Сольгейн из Град-Пилея.

Летун говорил на пилейском совершенно чисто, как никогда не говорят летуны. Но если он из Град-Пилея, значит, он служит княгине Лидоре? А кто такой мыследей Сольгейн?

– Ученый брат Алевиовин Шестирукий – это я, – сказал дядя. – И я помню ученого брата Сольгейна из Пилея, он окончил Училище Мыследеяния десять лет назад, прекрасные способности мыслеслушателя…

Летун и дракон одновременно закивали головами. У Сафи упало сердце. Они явились от придворного мыследея Лидоры Пилейской, значит, они убийцы!

– А сами вы кто такие и откуда? – спросил дядя Аль. Почему-то он совсем не боялся крылатых гостей.

– Я – Торик из Страны Высоких скал, сын тысячника Горта, брат сотника Регира, – отвечал летун. – А это Алтот, сын купца Полдиса! Ему воевода Гошар обманом подсунул договор!

Через полчетверти часа неуемной болтовни и бесконечных объяснений летуна Сафи немного успокоилась – вряд ли княгиня Лидора Пилейская стала бы давать тайные поручения таким болтливым слугам.

– Ученый брат Сольгейн лечил нас, то есть меня и Алтота, – закончил летун. – Отравление усиленным ядом носатихи он вылечить у меня не смог, но он говорит, что ты, ученый брат Алевиовин, сможешь такое сделать очень просто!

– Это верно, – согласился дядя Аль. – Дар целительства у него невелик, я тоже не всесилен, однако попробую. А ну-ка, Сафи, иди сюда! Начнем с больших, но простых ран. Ты заживляешь на ладонь от нижнего края, а я – все остальное.

Дядя подошел к дракону, тот шумно вздохнул, выпустив клуб дыма, и начал поднимать и поворачивать крылья, давая лучше рассмотреть раны. Сафи стояла, не решаясь подойти. Дракон – это еще страшнее, чем повелитель вещей, вдруг он будет дышать огнем? А она вообще не целительница, что она будет делать? Но бросить больного человека, то есть летуна, без помощи – это попросту неприлично! К тому же она мыслеслушательница, она легко услышит мысли дракона, если во время лечения он будет думать об убийстве или другом вреде жителям Синих Гор.

Дядя Аль приложил четыре руки к ране на драконьем боку, двумя оставшимися поддерживая раскрытое крыло у себя над головой. Из-под крыла послышались неразборчивые слова стихов. Дракон осторожно поднимал крыло все выше, Сафи подошла ближе и нырнула под пахнущее дымом крыло. Где тут этот нижний край раны? В бормотании дяди прорезались знакомые слова, она принялась подпевать, и тут же поняла, что именно ей надо заживлять. Но сначала надо было прослушать мысли! Положив руку на бок дракона, она прислушалась и запела так, как будто от этого зависела вся ее последующая жизнь.

-Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Родным языком драконов был все тот же рошаельско-пилейский, на котором говорили люди, и под песню Сафи прекрасно понимала все, о чем думал купеческий сын Алтот. А думал он вовсе не об убийствах, и не о войне, и даже не о княгине Лидоре, а о том, как ему хочется выпить хорошего самоспелового вина. Сафи с облегчением перестала прислушиваться к воспоминаниям о пьяных драконьих радостях и взялась за лечение.

Дядя успел заживить четыре раны, а Сафи все сидела у нижнего края раны на драконовом боку и думала, что у нее никогда ничего не выйдет, но вот края раны стянулись, поверхность подсохла, и она стала постепенно заживать. Получается! Они спели «Огонек» еще шесть раз, а когда песня закончилась в седьмой раз, дракон поднял оба крыла, поднял рога, распустил кожаный воротник на шее и весело выдохнул вверх струю огня. Обожженные листья на златоцвете разом свернулись в трубочки и посыпались, Сафи отскочила в сторону, а дядя невозмутимо разглядывал блестящие темные шрамы, как только что законченное произведение искусства. Сафи смотрела на маленький уголок раны в боку – у нее тоже получилось! И это уже не следы от когтей на руке повелителя вещей, и не мелкие ушибы, а значит, ее целительский дар не так уж плох!

– А теперь ты, юноша, покажи, что там у тебя, – повернулся он к Торику, едва переведя дух. Летун, морщась, приподнял одно крыло, заставив его обнаружить все свои увечья. Странно, а ведь обычай запрещает летунам лечиться! Сафи вместе с дядей приложила руки к коже летуна, стараясь услышать его мысли. Обида, боль и надежда сменяли друг друга, но все были на небесной речи Страны Высоких Скал. Сафи знала на языке крылатых соседей не больше сотни слов, но и этого было достаточно, чтобы понять – лету, как и дракон, не выполняет никаких тайных заданий.

Дядя Аль осторожно ощупал крылья, прошелся пальцами по сморщенной кожаной перепонке между изогнутыми костями. Потом он крепко надавил на воспаленную рану, прощупал ее со всех сторон, отошел и поискал кого-то глазами.

– Все ясно, я знаю, как лечить, но усиление яда было очень серьезное, и мне надо соответственно подкрепить мыслесилу. Ученый брат Геранд! У тебя была серьга с голубым камнем в кармане рубашки, когда мы тебя нашли, не дашь ли ты мне ее?

Повелитель вещей заговорил, путаясь в словах.

– Она здесь… где-то… сейчас достану!

Он похлопал ладонями по своей рубашке. Из нижнего кармана справа вылетело что-то небольшое, сверкающее золотом, и повисло перед его лицом.

– Но это же не мастеров серьга, у них серьги голубые, а эта золотая! – подскочил к нему летун, и тут же всем в глаза ударил яркий голубой блеск. Нет, она не золотая, а просто с золотой крышкой! Сверкая на солнце сдвинутой крышечкой и ярко-голубым камнем, серьга подплыла к старому мыследею и опустилась в подставленную руку. Уши у него не были проколоты для серег, и дядя Аль начал заплетать из своих длинных волос косичку повыше виска. Вплетя в нее крючок серьги, он закрутил и переплел волосы так, чтобы серьга была прижата к коже.

– Ну что же, посмотрим, как она будет действовать. Сейчас я буду залечивать рану, а ты, Сафи, только смотри и слушай, поможешь потом,– сказал Шестирукий, поправляя серьгу. – У нас в Училище ученые братья этот способ не признают, поэтому никому не говорите, что я это сделал. Сначала снимем усиление яда, а потом все остальное.

И он осторожно начал растирать крыло летуна вокруг мерзкой, гноящейся раны.

-Жизнь приходит светлым даром,

Молодым мила и старым,

Не иссякнут жизни силы,

Не забудется, что было.

Сафи ловила каждое слово и смотрела во все глаза. Простенькая песенка, которую она знала с детства, повторялась раз за разом, сосредоточивая внимание и силы старого мыследея. Голос дяди то усиливался, то затихал до шепота, а голубой огонь серьги то разгорался, то угасал.

– Воздухом, огнем , водой

Жизни вечно молодой

Восприми скорей дыханье,

Облегчи свои страданья…

Маленькая на вид рана сопротивлялась гораздо дольше больших ранений дракона, и яркий голубой камень в серьге сначала посветлел, потом стал голубовато-серым, и, наконец, почти белым, как зола в печи. Но к тому времени дядя Аль уже закончил. Он провел рукой по крылу сверху донизу, будто стирая с него что-то, и отошел, внимательно глядя на то место, где еще недавно гноилась рана, а теперь не оставалось даже шрама. Дядя смотрел устало, еще более усталым казался сам летун. Казалось, он вот-вот упадет.

– Ну все, яд ушел, однако теперь больного надо поддержать, – проговорил он, наконец, поворачиваясь к Сафи. – Вот для тебя простейшая работа – передай больному мыслесилу с разработкой через руки.

Еще одно странное занятие!

– А как ее передают с разработкой?

– С разработкой – это значит с сосредоточенностью на чем-то, у тебя – на руках. Прижимаешь обе руки к его коже и сосредоточенно думаешь о том, чтобы твоя сила перешла в него.

Торик покачнулся и сел прямо на траву, раскинув крылья, лицо его побледнело, как у покойника. Нет-нет, такого допустить нельзя! И сначала его надо уложить.

– Торик, – нерешительно заговорила Сафи. – Может, ты лучше ляжешь лицом вниз, тогда я прямо в крылья передам мыслесилу?

Летун зашевелил крыльями и с трудом повернул к ней лицо.

– Не надо! Стыдно крылатому лечиться носом в траву! А я уже могу летать, хоть сейчас по всем ветрам, спасибо ученому брату Алевиовину! Ой!

И он начал заваливаться набок. Дракон Алтот усадил летуна себе на спину, крепко ухватил руками его ногив мягких сапожках, потом подставил под крылья Торика свое собственное крыло и лег, вытянув шею.

– Я его держу, твоя княжеская светлость!

Сафи ухватилась за больное крыло. В мыслях Торика была только усталость и какое-то равнодушие. Она расправила крыло и запела, сосредоточившись на передаче мыслесилы. Как понять, переходит она больному или нет? Дядя даже не объяснил, но он и так устал. В ладонях и пальцах закололо, может быть, это и есть мыслесила? Сафи прислушалась к мыслям летуна – Торик вспомнил о княгине Лидоре, о каких-то летописях, мысли становились все отчетливее, и вот он открыл глаза, заулыбался и зашевелил здоровым крылом.

– Сиди неподвижно! Что за нетерпение! Полное отсутствие рассудительности и научного упорства! – заворчал на него дядя Аль. – Сейчас моя племянница закончит, а после этого ты будешь сидеть еще не меньше часа!

– Жизнь идет, беда уходит,

Время лечит, пятна сводит.

Боль и зло забыть сумей,

О минувшем не жалей.

Сафи допела, и на душе стало легче, на мгновение показалось, что в жизни все хорошо, что они с дядей всегда будут счастливо жить в Синих Горах, и будут к ним прилетать и летун, и дракон, и еще вместе с ней будет… Кто? Сафи улыбнулась, но сейчас же увидела лицо повелителя вещей и снова испугалась. Нет, конечно, не он! Ей захотелось немедленно уйти, скрыться, исчезнуть, но нельзя же просто так сбежать, это слишком неприлично! И уйти не получится, дядя Аль уже что-то заметил!

– Благодарю тебя, ученый брат Геранд! – подошел он к повелителю вещей. Тот посмотрел смущенно, будто сделал что-то неприличное. – Сейчас ты камень этот не закрывай от света, он получит силу от солнца, станет снова ярким и будет работать.

Дядя расплел свою косичку на виске, голубая серьга выскользнула из волос и, описав дугу, прицепилась к воротнику рубашки Геранда. Повелитель вещей выдернул ремешок из волос и принялся старательно заплетать косичку из своих длинных черных кудрей. Надо же, осьмицу назад он был обрит, как сегдетский купец, а сейчас мелкие черные кудри уже ниже плеч. Как это получается у повелителей вещей – бороды и усов нет вообще, как у рудоделов, а волосы растут быстрее, чем усы и бороды у людей?

– Подожди, не надо! – остановил его дядя Аль. – Себе я так делать не стал, потому что серьга не моя, а тебе сразу дырочку сделаю.

Дядя подхватил серьгу одной из верхних рук, приложил концом крючка к уху повелителя вещей, и через несколько мгновений ухо было проколото мыслесилой, серьга висела в нем, а крови вовсе не было видно. Вот это дядя Аль! Как ловко у него получилось!

Серый камешек повис в ухе, повелитель вещей смущенно улыбнулся. Сафи смотрела во все глаза – он, действительно, не такой уж и страшный, если улыбается! Но это же неприлично – девушке княжеского рода разглядывать постороннего мужчину, да еще проклятого повелителя вещей! Впрочем, жизнь в Синих Горах стала такой странной, что соблюсти приличия просто невозможно.

Глава двенадцатая. Синегорское сватовство.

Геранд вышел из-под златоцвета, щурясь от яркого солнца. Было жарко, как дома, на Нимелоре, золотой свет заливал все вокруг, не хватало только острого запаха моря и шороха прибрежной волны. Серьгу нельзя было закрыть, и звуки и ощущения, усиленные камнем-усилителем, так похожим на кристаллы управления, переполняли сознание. От запахов незнакомых цветов и листьев чуть кружилась голова, резкий голос крылатого мальчишки отдавался в ушах пронзительным звоном.

– Спасибо тебе, ученый брат Алевиовин! Отработаю тебе, чем и сколько скажешь, я теперь тебе до последней скалы обязан! И тебе, твоя княжеская светлость Сафиана! – болтал он, помахивая крыльями. Кажется, мыслесила княгини Сафи действительно к нему перешла. – Я ведь еще не сказал вам самое главное и для вас интересное! А если уж час просидеть надо, так я вам сейчас и расскажу!

– И что же это? – спросил Шестирукий,

– Позавчера княгиня Лидора Пилейская заставила меня читать ей вслух летописи рудоделов, их Священную Книгу, – увлеченно начал Торик. – Княгиня Лидора ищет клад, чтобы разбогатеть, ей денег на войну не хватает. Правда, ключник Вариполли из Когета говорит, что клады – глупости, а главное для войны – это хозяйство, потому что вилы почтеннее рампера, так у них в Когете говорят! Когет – это такая область в Пилее, если не знаете, а княгиня Лидора даже слушать про хозяйство не хочет, ей все воевать надо.

Опять княгиня Лидора! Но что же он узнал из летописей?

– И вот пока я ей читал о сотворении мира и об исходах перворожденных, все было спокойно, а как дошел до войны повелителей вещей, она так и подскочила! – продолжал Торик. – Там как раз было сказано, что со времен великой войны, когда были разгромлены повелители вещей, остались места, где они жили или делали что-то, не знаю.

Но торжество омрачено –

Им рампер вновь открыл окно,

И вознеслись по небу к звездам

Покинув мир, остатки грозных.

Но след их страшный в мире есть –

Не каждого настигла месть.

Черны глаза потомков их,

И кудри черные у них.

Их кладом осквернен простор

В долине возле Синих Гор!

Возле Синих гор – это значит здесь или где-то совсем рядом! Конечно, клад может оказаться чем угодно, домом, сундуком с драгоценными украшениями… И что там за рампер открыл окно? Не тот же рампер, что они с Мадором нашли, мог отправить на Нимелор последних повелителей вещей? Но удар двурогого оружия о Голый камень вызвал к жизни источник мыслесилы, может быть, в стихах говорится о том, что добытой мыслесилой зарядили звездные корабли? Но клад мог быть и звездным кораблем, и кристаллами управления или хотя бы устройством связи! И если Геранд разберется, он сможет дать знать на Нимелор, что они живы! А там можно будет и поискать другие звездные корабли, и может быть, вернуться, и в жизни Геранда снова будут и родной дом на песчаном берегу, и маяки в тумане, и розовое море, и даже выпускной трактат… Он должен найти этот клад!

–Где эта долина? – заговорил Геранд, от волнения с трудом подбирая слова.

– Вон там, на севере, – махнул крылом Торик. – Но там ничего не видно! Я, когда маленький был, там тысячу раз пролетал! Я тебе покажу! Может быть, ты этот клад и найдешь, раз его твои родственники закопали! И я тоже с тобой полечу – мне это нужно увидеть, чтобы рассказать в своей собственной летописи! Но главное, княгиня Лидора хочет сама найти этот клад, то есть оружие, чтобы отвоевать у Рошаеля богатое Нагорье или у Сегдета что-нибудь! И она пошлет сюда кого-то или сама приедет искать!

Геранд увидел, как разом побледнело и осунулось круглое лицо Сафи, как округлились прозрачные глаза и скривились губы. Она сейчас заплачет! Да и Шестирукий озадаченно сдвинул седые брови и поджал губы в мрачном раздумье. Так, надо сначала разобраться. Нет, он должен защитить от жадности пилейской княгини не только сокровища своих предков, но и жителей Синих Гор. Другого выхода у него нет. Лидора, которая уже подсылала сюда убийц, обязательно пришлет кого-то еще, чтобы найти клад. Кстати, что это слышно там, вдали?

Похоже, камень-усилитель в серьге уже отчасти восстановил свою силу. Геранд почувствовал едва заметную дрожь земли под ногами, сквозь шелест листьев пробился легкий шум и тут же превратился в отчетливые голоса. Говорили на пилейском языке. Он понимал не все, но часть слов удалось разобрать. «…Синие Горы… Доложи воеводе Гошару… Сейчас на стоянку и отдыхать…». Скрип седел, стук когтей, шарканье хвостов по дороге и негромкое рычание дополняли слова – кто-то ехал на ящерах, на Живом Огне ящеров можно услышать издалека не хуже, чем на Нимелоре. И их там не меньше двух десятков. Похоже, сюда идет какой-то отряд – неужели люди местной княгини уже едут за наследством его предков? Но тогда надо готовиться их встретить!

– Что там, уже едет кто-то? – услышал он голос Торика.

– Военный отряд на ящерах, – собственный голос, и без того громкий, усиленный камнем, отдался в ушах грохотом. Пожалуй, не надо закрывать крышку, сейчас может понадобиться много мыслесилы и усиление не помешает.

–  Пустите, я уже долго просидел! Я посмотрю, кто это! – летун выскользнул из рук дракона, взмахнул крыльями и рванулся вверх. Круг над крышей дома-башенки, взлет свечкой над черной кроной самого высокого дерева во дворе – и вдруг беспомощные хлопки крыльями, странный кувырок в воздухе… Да он же едва держится! Торик, тяжело хлопая крыльями, опустился на траву рядом с драконом, но тут же, не переводя дыхания затараторил.

– Это Гошар едет за кладом повелителей вещей! Наверное, увидел деревню, усадьбу и хочет остановиться… Ой, я дурак! – завопил он еще громче, со звонким шлепком хлопая себя по лбу. – Самое главное я же не рассказал! Гошар же едет за кладом не просто так, а чтобы сначала жениться на ее княжеской светлости Сафиане! Чтобы завладеть Синими Горами законно, а потом все приданое на себя перевести, а потом….ой!

Торик зажал себе рот рукой, но Геранд уже понял, к чему он вел. И Сафи поняла, иначе не побледнела бы до синевы, прижав руки к груди, и не налились бы слезами снова ее ясные глаза!

– Тихо, Сафи, что это такое? Полное отсутствие самообладания и рассудительности! – заворчал старый мыследей, обнимая и встряхивая девушку за плечи. – Если это и впрямь сватовство, то последнее слово по закону Пилея будет за мной, старшим родственником и опекуном, и ты понимаешь, что я никогда…

Вокруг Геранда закружилась пыль и камешки, серьга закачалась в ухе. Он не позволит!

– Не пугайся, твоя княжеская светлость, не в этом дело! – завопил летун, хлопая крыльями перед Сафи. – Воевода Гошар на тебе не женится, потому что уже пятнадцать лет женат на княгине Лидоре, а в Пилее берут только одну законную жену и только одно приданое! Я это сам слышал! Они с княгиней меня еще и за это убить хотели! То есть не за то, что они женаты, а за то, что я об этом знаю! Они скрывают это зачем-то, а я услышал и в окно выпрыгнул!

Шестирукий замахал всеми руками и затряс седой головой.

– Вот о чем ты должен был рассказать сразу! Полное отсутствие организованности в мыслях!

– Воевода убьет меня! – прошептала Сафи, но губы уже не дрожали, но слез в ее глазах уже не было. Что-то надо предпринимать! Кажется, она боится, но Геранд не знал, что еще сделать. Он шагнул к девушке и встал за ней, и она не испугалась, а только крепче прижала руки к груди. И ей, и Шестирукому надо уезжать отсюда, женщинам и старикам не место в сражении, а сражаться придется. Если бы Мадор был здесь, вдвоем они сообразили бы, как найти клад предков, чем бы он ни был. Тогда усадьба Синие Горы будет в безопасности, а они лучше, чем здешние жители, смогут разобраться со своим наследством. Но Мадор улетел, а что-то делать надо. Что там снова болтает летун? Кажется, сейчас он знает о надвигающейся беде больше всех.

– Гошар не просто клад ищет, ученый брат Геранд! – частил Торик. – Они с Лидорой ищут оружие твоих предков, ведь ты из повелителей вещей, верно? Черны глаза потомков их, и кудри черные у них – вот как сказано в летописи мастеров! Так что ты тоже осторожнее, они на все способны! Они обычными ножами и ядом всех своих родственников доконали, а ты представляешь, что начнется, когда они получат оружие твоих родичей? А я лечу отсюда по всем ветрам! Гошар меня живым не оставит, если увидит!

– Куда ты полетишь? Удивительная самонадеянность и легкомыслие! – возмутился Шестирукий. – Зря, что ли, мы лечили тебя по последнему слову науки? Выносливости у тебя сейчас никакой, ловкости тоже недостает, я видел, как ты летал, полное отсутствие сил, тебя только мыслесила Сафи еще держит! Ни по каким ветрам ты не полетишь! Прячься, если на глаза ему не хочешь попадаться!

Ну ладно, от крылатого мальчишки пользы для защиты Синих Гор и их хозяев совершенно никакой, но может быть, дракон поможет? Была же в «Неукротимом» картинка, на которой двое бездарных летели, сидя на спине дракона. На драконе были еще какие-то кожаные ремни, вроде тех, которыми в старину грузчики крепили на спине вещи. Может, такие и в Синих Горах найдутся? Но у дракона оказалось на сей счет собственное мнение.

–  Я тоже спрячусь! Ученый брат Алевиовин, где у тебя можно спрятаться? – прорычал он, окружив себя облаком дыма. – Если Гошар с солдатами опять мечами меня не порубят, так папаша узнает, как я нарушаю договор, и прилетит, отсюда уже до дома недалеко. Он мне всю чешую со спины спустит!

Трус! Ему-то как раз, кроме папаши, вообще мало что грозит – взмахнул крыльями, и улетел. Но лучше пусть прячется здесь, чем улетает. Может быть, удастся его уговорить, чтобы помог Сафи?

– Что за скудоумие! Какой договор может быть с этим убийцей Гошаром! – пробурчал шестирукий мыследей, торопливо шагая к широким двойным створкам в нижнем ярусе дома. – Но если уж ты так хочешь, Алтот, вот тебе каретный сарай. Ученый брат Геранд, помоги открыть!

В ворота каретного сарая могли пролезть сразу два таких дракона, как Алтот. Геранд отодвинул широкий черный засов, и принюхался. Чем это пахнет, надо прикрыть золотую крышку серьги, терпеть невозможно! Дракон оттеснил Геранда и заглянул внутрь, от волнения шевеля носом, поднимая рога и топорща природный кожаный воротник вокруг головы, а потом быстро, будто за ним уже гнались, на четвереньках нырнул в дверь.

–  Эй, Алтот, постой! Ты же опять напьешься! Не пускайте его, ему туда нельзя! – заметался летун, хлопая крыльями. – Ученый брат Алевиовин, там вино – запах даже от дверей чувствуется!

– Ну да, вино, – согласился Шестирукий. – Отличное самоспеловое, еще кухарка моего племянника делала, три горшка по полторы тяги, и большой кувшин на полтяги.

Дракон разгреб сено, лежащее в углу, и уселся у задней стены, весело похлопывая хвостом по земле.

– Но он же все выпьет, а как его потом оттуда вытаскивать и в чувство приводить? – причитал Торик. – Он пьющий, он не перестанет пить, пока не упадет! Ладно, я сам с ним сяду! Или уговорю не пить, или сам буду пить, чтоб ему меньше досталось!

Да, если все так, как говорит летун, на помощь пьяницы надежды мало, а если еще и Торик напьется, то спасать придется еще и его. Геранд открыл крышку серьги – разговоры всадников, постукивание оружия и фырканье ящеров превратились в грохот, он закрыл крышку, и тут же услышал голоса и рычание совсем рядом – на дороге, по которой возвращался вчера. Пилейский отряд был возле усадьбы, и кто-то уже колотил в ворота, кажется, древком копья, а может, и ногой.

– Полное отсутствие воспитания! – недовольно проговорил Шестирукий, подходя к воротам. – Но придется открыть, чтобы не выломали ворота. Надо понять, что они задумали на самом деле.

Он открыл ворота, и во двор старой усадьбы, будто при штурме крепости, с рычанием влетели огромные зеленые ящеры. Геранд видел такое только на картинках к сказкам. Всадники натягивали поводья, и ящеры вставали на дыбы, размахивая когтистыми лапами в воздухе. Наконец, воины спрыгнули со своих скакунов, выстроились в два ряда, и на свободное место въехал на рыжем ящере их бородатый начальник, которого Геранд видел в первый свой день на Живом Огне. Поверх бархатной рубахи с золотыми пуговицами на нем была стеганка и доспехи с золотыми бляхами, на боку висел меч в ножнах, усыпанных драгоценными камнями, а поверх всего этого богатства – бархатный плащ с золотой вышивкой. Рыжая с сединой борода воеводы решительно топорщилась, брови подозрительно сдвинулись, а глаза цепко оглядывали усадьбу, будто в ожидании опасности. Одна рука держала поводья, другая лежала на рукояти ножа, заткнутого за пояс. Женатый жених, похоже, ждал нападения.

Геранд перевел взгляд на Сафи. Она снова побледнела, будто собиралась вот-вот упасть без сознания. Как ей помочь, и примет ли она помощь? Но если Геранд отдаст ее этому скоту, его уже никакой клад не порадует! Или порадует, но это будет уже совсем не та радость…

А это что такое? Вслед за воеводой, неуверенно подпрыгивая в седле и подняв древний зеленый рампер, во дворе усадьбы на ящере появился Мадор. Ну вот и помощь! Наконец-то свой человек! Полетал по округе и вернулся как раз тогда, когда надо. Прекрасно, вдвоем они и помогут жителям Синих Гор,найдут клад предков и во всем разберутся!

– Мадор! – позвал Геранд, но тот даже не повернул головы, картинно отставив в сторону рампер. Что он из себя изображает?

– Мир дому, почет хозяевам! – отрывисто, будто отдавал команду перед строем, гаркнул воевода Гошар. С ящера он так и не сошел.

– Мир путнику, будь гостем, – осторожно ответил Шестирукий. Видимо, это было обычное на земле прародины приветствие. По знаку воеводы Гошара его бойцы сделали несколько шагов по двору и перестроились так, что Сафи оказалась отделена от него спинами крайней мере троих рослых вояк. Что они задумали? Как будто в плен ее взять собрались! Отступив в глубину двора, Геранд двинулся в ту сторону, где виднелась между серыми шлемами и кольчужными плечами воинов светловолосая голова Сафи.

– Что так смотришь на меня, княгиня Сафиана? – услышал он голос воеводы. – У меня дело серьезное, я жениться на тебе собираюсь!

Кажется, соблюдать вежливость воевода больше не собирался.

– Ты, почтенный, представься хозяевам дома прежде чем заговаривать с незамужней хозяйкой и проявлять полное отсутствие воспитания! – ровным голосом произнес Шестирукий. – Я – Алевиовин Шестирукий, преподаватель Училища Мыследеяния и законный опекун княгини Сафианы Синегорской. Я имею право знать, кто приехал за ней и по какому праву.

– А ты как будто сам не знаешь, старый многоног? – рявкнул воевода. – Гошар из Кортола, воевода ее светлости княгини Лидоры Пилейской, известен всем, а кому не известен, тот долго не живет.

– Я недавно приехал из Рошаны и до сих пор имел чести познакомиться со всеми невежами Пилея, – по-прежнему спокойно сообщил Шестирукий. – А ты, ученый брат Мадор, отчего не здороваешься, или забыл нас со вчерашнего дня?

– Не твое дело! Молчи, пока тебя не спрашивают! – рявкнул Мадор, ударив древком рампера о землю. Кем он себя вообразил? Он на самом деле служит этому бородатому хаму или притворяется, чтобы помочь Геранду и жителям усадьбы? На всякий случай Геранд продолжал пробираться к Сафи, раздвигая мыслесилой кольчужные спины бойцов.

– А ты, князь Мадор, тоже помолчи! – гаркнул Гошар. Командует Мадором, будто подчиненным, но при этом величает князем – это что такое?

– Каким это князем Мадором ты сделался, уж не Мадором ли Завоевателем? – ядовито осведомился Шестирукий. Мадор приподнял рампер, и начал переворачивать его, как будто собрался пригвоздить зубцами к земле дерзкого собеседника. Повинуясь едва заметному кивку воеводы, двое бойцов Гошара подошли к Шестирукому с боков. Геранд отодвинул еще одного и оказался рядом с Сафи. Другой пилеец попытался оттеснить его, но Геранд встал прочно и не собирался отступать.

– Прошу простить меня, твоя милость воевода Гошар, но я не буду твоей женой, потому что это неприлично, – дрожащим голосом проговорила Сафи. Головы всех воинов, как по команде, повернулись к ней, старый мыследей сдавленно охнул. Откуда только взялась у нее эта храбрость? Она боялась и дракона, и повелителей вещей, а теперь, когда этот негодяй может убить ее в одно мгновение, осмелилась возражать! Сейчас что-то будет. Геранд оглянулся в поисках подходящего оружия, но ничего не было.

– Не теряй мое время, подписывай свадебную грамоту, опекун, гори ты ясным пламенем! – скомандовал Гошар Шестирукому, не обращая внимания на Сафи, как будто ее тут не было.

– Мои родители ушли в огонь две осьмицы назад, почтенный воевода, семья должна соблюсти Огненные дни печали, устраивать свадьбу неприлично! – настаивала своим тоненьким голоском Сафи.

– Серьезные дела так не делаются, почтенный, – старый мыследей говорил спокойно, но все шесть его рук дрожали. – Жена у тебя уже есть, единственная в соответствии с законами Пилея, ее княжеская светлость Лидора Пилейская, чего же тебе надо?

– Заткни свою девку, Шестирукий! И не болтай глупостей! Если будешь сопротивляться, так тебе и до свадебного обеда не дожить, сожги тебя Огонь дочиста!

По знаку воеводы один из бойцов Гошара быстрым движением приставил нож к шее Шестирукого, а другой нацелился мечом ему в бок. У Шестирукого вытянулось лицо, а Сафи едва держалась на ногах. Геранд осторожно подставил руку ей под спину, и девушка не отстранилась – должно быть, уже не понимала, кого ей больше бояться.

– Я достаточно пожил, делай как надо, Сафи… – прохрипел мыследей Алевиовин. Геранд усилием мысли отодвинул ножи от его тела и выбросил за забор усадьбы, но зеленый рампер тут же подлетел к груди старого мыследея. Что делает Мадор? Зачем вмешивается, да еще помогает негодяю? Геранд уже хотел открыть голубую серьгу, чтобы отбросить рампер, но Сафи торопливо шагнула вперед.

– Я согласна, почтенный воевода Гошар, если ты отпустишь моего дядю, – проговорила она решительно. – Я выйду за тебя завтра же, если ты отпустишь его сейчас.

Воевода захохотал.

– Вон чего захотела! Думаешь за ночь сбежать, жги тебя Огонь! Ну уж нет, ночью ты будешь спать рядом с законным мужем, как и положено жене, Огнем обожженной! А после я еще подумаю, отпускать твоего урода или нет!

Над черными вершинами деревьев захлопали чьи-то крылья, мелькнула стрелой быстрая тень, и рослый, темноволосый летун в красно-зеленой рубахе и с кожаной сумкой для писем на груди приземлился около воеводы Гошара.

– Письмо от советника Вариполли, твоя светлость! – отчеканил он, вынимая из сумки свиток с лакированными ручками из темного дерева, со свитка свисала на красно-зеленом шнуре красная печать. Не сходя с ящера, воевода выхватил нож, полоснул по шнуру, раскатал свиток и принялся читать, шевеля губами. На середине листа он нахмурился, потом брови его приподнялись, усы зашевелились и он заулыбался. Потом спрыгнул с ящера и закричал на весь двор так, что ящерицы, лежавшие на солнце около сарая, разбежались по кустам.

– Эй, ты, многоног старый! И ты, девка, и все, кто тут есть, слушай меня! Вот в этом письме говорится, что ее княжеская светлость Лидора Пилейская погибла в Нагорном Рошаеле при обвале на Громовой горе, провалилась в какую-то желтую грязь! Я овдовел, и свадьба будет сейчас! Мне некогда ждать завтра, сейчас обожгут руки, и можно ехать в Град-Пилей! Государственные дела не ждут!

Гонец хлопнул крыльями в знак прощания и улетел. Гошар, спрыгнул с ящера и схватил нареченную невесту за руки так решительно, будто она была пленником, и он собрался ее бить. Сафи попыталась освободить одну руку, но воевода дернул так, что стало ясно – да, так и есть, собрался! Вот скотина! Геранд собрал мыслесилу в точку, и этой точкой был воротник гошаровой рубахи. Золотые пуговицы посыпались, воевода оглянулся на Мадора, но ничего не сказал – ему было не до пуговиц.

– Обжигать руки немедленно! – командовал воевода Гошар. – Свадебную грамоту сюда! И священника Огня!

– В усадьбе нет священника, – проговорил сиплым голосом Алевиовин Шестирукий – рампер давил одним из зубцов на его горло.

– Ну, так из деревни ведите, или где они тут есть! – крикнул воевода, делая знак одному из бойцов. – Возьми с собой двоих, найди святошу и веди сюда немедленно. Пусть сразу берет свой хворост и чашу, или голову долой! Жалко, что мы не в Нагорном Рошаеле, там бы любой деревенский староста спел бы нам пару молитв и обжег руки!

Он повернулся к Шестирукому.

– А ты, старый, распорядись собирать на стол! Быстро! Бойцы голодные, а через час ехать надо! Мне некогда, до темноты я должен вернуться с женой в Град-Пилей.

– С рампером у горла дядя ничего не сможет собрать, – проговорила Сафи, отодвинувшись, наконец, от жениха. – А кроме того, у нас нет ничего, даже хлеба.

Не отпуская руки Сафи, Гошар двинулся в дом, а Мадор убрал рампер. Шестирукий побрел в кухню, откуда уже давно тянуло горелым – видимо, хлеба и в самом деле уже не было.

Да, Лидора Пилейская, которой страшились жители Синих Гор, больше не существовала, но воевода Гошар оказался куда опаснее. Что же делать, как избавить Сафи от этого замужества? Какой-нибудь Мадор Неукротимый или Хозяин гор перебил бы отряд злодея и его самого каким-нибудь чудо-оружием, а потом сам женился бы на красавице. Но это все в книгах для девушек, а чудо-оружие теперь помогает Мадору, а значит, и воеводе. А вот и Мадор.

– Приветствую, – Мадор подошел к Геранду, не выпуская из рук рампера.

– Здравствуй.

– Вот видишь, что значит прародина! Один день прошел, а я уже во главе отряда, и есть виды на завоевание Голого Камня. Он, оказывается, не в подземельях у рудоделов, а снаружи, почти над тем местом, где мы нашли рампер. В общем, отвоевать его у подземных недоростков – дело двух-трех дней!

Геранд не знал, что сказать. Это все надо было обдумать и разобраться. План действий Мадора выглядел столь блестяще, что вызывал опасения.

– И отряд воеводы Гошара пойдет за тобой, чтобы что-то отвоевывать?

– А почему бы им не пойти? Они же рабы со времен исхода, их только напугай – уже на все согласны! Я назвался повелителем вещей, прилетел на рампере, убил парочку из тех, кто пытался меня остановить, и готово! Мохномордый воевода зовет меня князем, и все бездарные относятся ко мне, как к высшему по рождению!

Это выглядело еще более сомнительно. Не может быть, чтобы головорез Гошар, бывалый воевода, муж княгини Пилея, вот так сразу доверил свое войско чужаку. За дверью каретного сарая завозились, послышался голос летуна, потом что-то невнятно пробурчал дракон. Как бы Мадор не услышал их! Надо его отвлечь!

– Ты думаешь, воевода тебе доверяет?

– А как же? Я человек, а не мохномордая скотина, он обязан мне доверять, и доверяет! Сразу же рассказал, что идет искать то, что осталось в долине Синих Гор от наших предков, там и наука, и оружие. Рабья душонка! На все готов, чтобы завоевать мое расположение!

Похоже, воевода готов на все, чтобы завоевать клад Синих Гор, а что станет с Мадором, когда клад будет найден, никому не известно.

– Все отлично складывается! Войско идет за ним беспрекословно, клад вот-вот будет у нас в руках! Вот какой нам союзник нужен, а не шестирукий урод с толстой девицей!

А разве Сафи – толстая? Да нет, приятного телосложения круглолицая девушка, что это Мадор глупости говорит! Но как же выручить Сафи, какого бы сложения она ни была? Ведь нельзя же отдать ее в жены этому головорезу, это просто невозможно!

Двери тележного сарая задрожали, негромко стуча засовом. Это что, Мадор от воодушевления трясет их мыслесилой или дракон задел крылом? Дракон за дверью снова зарычал. Так и есть, задел дверь крылом, а может, и еще чем, видимо, уже успел напиться, как предупреждал Торик. Но теперь пьяный Алтот не сможет взлететь, и помочь Сафи бежать будет некому!

– Ты вон за единственную серьгу ухватился, будто это клад, даже в ухо уже воткнул, а там, в долине, будет такое, чего еще никто не видел на Нимелоре! – продолжал Мадор. – И ты мне поможешь все это получить, а потом придумаешь, как связаться с домом и вернуться за новыми поселенцами. Все у нас получится, в этом кладе наверняка есть звездный корабль! И связь! А Гошар поможет восстановить наши права на весь Живой Огонь!

Еще подозрительнее! Головорез, ради выгоды убивший хозяев небольшого поместья, вряд ли будет кому-то помогать завладеть всей землей Живого Огня. Он использует Мадора, а потом избавится от обоих повелителей вещей, тем более, что здесь от них уже один раз избавлялись, опыт есть.

– Он вот так и сказал, что поможет?

– Он дал понять, – сказал Мадор. – Тупой, но понимает, кто достоин владеть Живым Огнем! Короче, он готов мне служить, как служили высшему народу все умные …

– Предатели, – закончил Геранд. Мадор снисходительно улыбнулся.

– Может, и так, но предавать меня ему невыгодно. Он хочет быть правителем или наместником, а когда я встану здесь во главе государства нашего народа, повелителей вещей, он станет моим управляющим. Он знает местную жизнь и государственные дела, на первое время пригодится, а избавиться от него я всегда успею.

– Если воевода Гошар не избавится от тебя первым, найдя оружие наших предков из клада Синих Гор.

– Вот единственное оружие предков, которое мне нужно! – Мадор тряхнул рампером. – А ты не трусь, неужели ты думаешь, что бездарный решится обмануть настоящего человека? Даже если он может соврать, у него рабская натура, он просто не посмеет!

– При этом рудоделы, бездарные и мыследеи живут на Живом Огне так же, как жили до войны, а повелители вещей почему-то с него улетели…

Мадор рассмеялся.

– Да хватит тебе! Улетели осваивать новые земли! А теперь мы снова станем повелителями Живого Огня, когда найдем оружие из клада!

Мадор не успел договорить. Дверь каретного сарая загремела, и из-под нее раздался грозный, хотя и несколько невнятный вопль.

– Пусти меня, Торик! Пусть откроют дверь! – громыхал голос Алтота. – Я ему покажу, как достойных мыследеев брать в заложники, я ему покажу, как бесчестить благородных девушек!

Возражений Торика не было слышно, но судя по тому, как дрожали створки ворот и гремел тяжелый засов, они были совершенно бесполезны.

– Да я эту дверь единым духом вышибу! – загремел дракон, и дверь затрещала. Чем он ее – хвостом, ногой или пьяной головой? И что делать? В ворота уже входили бойцы Гошара, тащившие за собой священника Огня в блестящем желтом балахоне, с узорчатой медной чашей в руках. Священник путался в балахоне до пят и длинных рукавах, под которыми не видно было пальцев. Сам воевода стоял среди своих вояк, но Сафи не было видно. Где же она? Геранд открыл голубую серьгу. Звуки, свет и запахи с отчаянной силой ударили по чувствам, зато он услышал знакомый шепот старого мыследея.

– Беги, Сафи, пока он отпустил тебя переодеться! Этот разбойник играет на твоих родственных чувствах, но меня он убьет в любом случае, если я не найду способа скрыться. А без тебя скрыться мне будет легче. Алтот и Торик могут тебе помочь, беги!

Откуда это слышно? Геранд поворачивал голову, пытаясь найти, в какой комнате говорит Шестирукий. Кажется, вот тут, левее тележного сарая и во втором ярусе. Там есть окно, а в нем… Среди смутных отблесков неба и отражений облаков мелькнула женская фигура в светлом платье. Сафи открыла окно и потрогала подоконник. Хочет спрыгнуть? Но ее увидят воины Гошара, и она переломает себе ноги!

Пьяный дракон рвался наружу, забыв свой страх перед папашей и воеводой Гошаром. Дверные петли трещали, засов гремел в скобах. Мысленным усилием Геранд выдернул засов, дверь распахнулась, и во двор вывалился размахивающий крыльями Алтот и покачивающийся Торик. Насколько был пьян Торик, Геранд понять не смог, но дракон был пьян вдребезги. Впрочем, на свежем воздухе Алтот начал приходить в себя, сложил крылья, выпустил пару струй дыма в сторону пилейских вояк и подбоченился, расставив ноги.

– Где этот подлец Гошар? Я его сожгу! Я вам не яйцо невылупленное, а честный купеческий сын, я не позволю ни над кем издеваться! – загремел он так, что было слышно по всей долине Синих Гор. Вытянув шею и замахав крыльями, дракон выдохнул облако густого перегара и черного дыма, закрывшего дом и окно, у которого стояла Сафи. Мадор бросился на него, подняв рампер Правого Дела, но зеленые зубцы почему-то отворачивались от огромной цели. Камни полетели из-под ног Мадора прямо в глаза дракону, дверь захлопала, будто от сильного ветра.

– Бей его, князь, жги тебя Огонь! – крикнул от дома воевода Гошар. – Стой, стой, куда ты!

Захлопали крылья летуна, Торик, переваливаясь с боку на бок, влетел в облако дыма и устремился к окну. Он хочет помочь Сафи, но он же пьян, он ее не удержит! Геранд бросился за летуном. Налетевший ветерок отнес дым в сторону, и Геранд увидел, как Сафи, встав на подоконник, прыгает вниз, Торик подхватывает ее, и они оба приземляются возле каретного сарая. Оказывается, летун не так уж прост!

– Держи ее! – завопил воевода. Зычный голос ударил в уши, Геранд закрыл мыслесилой крышку серьги и выхватил руками засов из скоб на воротах сарая. Схватив засов, как дубину, Геранд замахал им, очищая вокруг себя место. Сафи спряталась за его спину, солдаты остановились, Торик взлетел, а Мадор, упираясь в землю и схватившись за древко рампера обеими руками, пытался удержать рвущееся из рук оружие. Из кухни, кашляя от горького драконовского дыма выскочил Алевиовин Шестирукий, широко разводя всеми руками сразу перед красной от злости физиономией воеводы Гошара.

– Тишина лежит на всем,

В тихом поле тихий дом…

Шестирукий пел тихо и спокойно. Гошар потянул из ножен меч, но как-то лениво, его вояки подбежали на помощь, но остановились на полпути, рассеянно глядя по сторонам. Алтот дымил, не переставая, из облака дыма стрелой вылетел вполне трезвый Торик.

– Бери Сафи и лети! – крикнул Геранд дракону, размахивая засовом и удерживая мыслесилой мечи. Вояки Гошара с трудом поднимали оружие, едва успевая уклониться от засова. Как бы не убить кого-нибудь случайно!

– В мир молчание идет,

Тихий сон с собой ведет,

Не нарушится покой,

В душу ляжет тишиной…

– распевал Шестирукий, зевая от собственного внушения. Бойцы Гошара перестали бороться с мечами, Мадор равнодушно отпустил свой рампер, а тот перевернулся зубцами вверх и встал рядом с ним, Гошар попытался выхватить меч, но остановился и принялся чистить запылившееся золотое шитье на плаще. Геранд вытянул перед собой руки с засовом, открыл крышку серьги и представил себе лежащее на земле оружие. От напряжения перед глазами поплыла желтая пелена, но сквозь нее он четко увидел, как выпадают мечи из рук солдат, а роскошный меч воеводы улетает за каменный забор, на дорогу. Бойцы благодушно зевали посреди двора, однако успокоительное заклинание действовало не только на них, Геранда тоже клонило в сон. Алтот, зевая во весь зубастый рот, подхватил Сафи одной рукой и усадил себе на спину между крыльев.

– Летим, я покажу дорогу! – крикнул сверху летун. То ли на такой высоте на него внушение мыследея не действовало, то ли бурные чувства Торика было вообще трудно усмирить. Что он придумал, куда хочет их отвести?

– Садись! – когтистые драконовские руки подхватили Геранда и посадили верхом на чешуйчатую шею. С десяток пилейских бойцов появился из дома, решительно размахивая мечами. Похоже, они были слишком далеко и внушения не почувствовали. Они сбили с ног Шестирукого и бросились на дракона. Остальные в одно мгновение пришли в себя и схватились за оружие. Кто-то подбирал копья, у одного из бойцов в руках появился лук. Геранд широко размахнулся засовом, выбил копье из рук ближайшего бойца, а другого сбил с ног увесистым ударом.

– Держитесь, взлетаю! – зарычал Алтот, и захлопал крыльями. Полетела пыль и сухие листья, завопили пилейцы, хрипло закричал Гошар, ища потерянный меч. Удерживая засов мыслесилой, Геранд ухватился одной рукой за драконий рог, Сафи вцепилась в его рубашку, и они полетели. Тяжело хлопая крыльями, полупьяный дракон перелетел через забор и двинулся по долине на север вслед за светлыми крыльями Торика. Внизу кричали пилейцы, выбегая из ворот на дорогу и хрипло выкрикивал команды Гошар. Было видно, как Шестирукий открывает сарай, хватает за рога многонога, садится без седла и, погоняя хворостиной, скачет в открытые ворота.

– За мной, за мной! – кричал сверху Торик, указывая рукой на север. Алтот захлопал крыльями, распустил кожаный воротник на шее, пару раз перевалился с боку на бок, и устремился за ним.

Теперь Геранду была видна сверху узкая дорога, по которой он накануне пытался догнать улетающего Мадора, а совсем рядом с ним гудела и гремела покрытая синим лесом гора. Опять она проснулась! Серебряные и золотистые ленты, как и вчера, мелькали над дорогой и черно-синими вершинами леса, били светом в глаза и описывали в воздухе кольца и петли. Что это – часть великой науки, оружие предков или какие-то неизвестные обитатели Живого Огня?

Геранд собрал мыслесилу в одну точку на конце засова и выставил его вперед. Назад, назад и вниз, в лес! Вместо того чтобы послушаться мысленного приказа, две ленты рванулись вперед, обвили засов и с неожиданной для таких легких созданий силой рванули его из рук Геранда. Это еще что такое? Отдайте! Геранд отпустил рог Алтота и схватился обеими руками за свое единственное оружие. Ленты раздулись в небольшие светящиеся облачка, дрогнули, рассыпались искрами и исчезли, а гул горы перешел в гром и грохот. Значит, они живые, но можно ли с ними объясниться?

– Эй, вы кто такие? – рыкнул на блестящие ленты Алтот. – А ну, вон отсюда!

Он решительно захлопал крыльями, набирая высоту и нацелившись когтистыми руками на подлетающие ленты. Что он делает, как он будет воевать, наполовину пьяный и с тремя седоками на спине?

– Алтот, прекрати!

Дракон рванулся вверх, Геранд крепко сжал засов в руках. Десяток блестящих лент вылетел из леса. Опять нападают! Что им нужно? Дракон рванулся вперед, и Геранд услышал, как прерывисто вздохнула Сафи, прижавшись к его спине. Золотой блеск засверкал вокруг, слившись в сплошное кольцо, и это кольцо все ширилось, превращаясь в волнистое облако. Геранд собрал мыслесилу на конце засова и, не глядя, ткнул им в самое блестящее место облака. Тонкий звон присоединился к грохоту горы и рычанию дракона, снова посыпались и разлетелись в стороны искры, , превратившись в чуть видное при солнечном свете сияние. Кольцо разомкнулось, и Алтот рванулся в свободное пространство.

– Скорее, Алтот!

Ныряя в воздушные ямы, дракон помчался над долиной на север, а оставшиеся светящиеся ленты повернули в сторону усадьбы. Оглянувшись, Геранд увидел между машущими крыльями дракона, как ленты кружатся вокруг дома-башенки, а бойцы Гошара отбиваются от них мечами и стрелами из луков. Но почему их так мало? Где остальные, сам Гошар и Мадор?

Так вот они, уже скачут по дороге, но вовсе не в сторону долины, а назад, к Безымянной горе! Вот и воевода впереди, и Мадор, выпустивший из рук древний рампер! Чудо-оружие так и летает, отгоняя от хозяина блестящие ленты! А что там кричит Гошар? Геранд сдвинул мыслесилой крышку серьги.

– А ну, вперед, там такой клад, ребята, всем достанется! – донесся до него голос воеводы.  Интересно, почему он вдруг решил, что клад там? Из-за гула? Ну, пусть ищут на Безымянной, тем дольше они не вспомнят о Сафи! Везет же все-таки Мадору на земле предков – сначала присвоил древнее оружие, с которым не знает, как справиться, а теперь ищет клад в сомнительном месте, в сомнительной компании головореза-воеводы, с которым тоже справиться трудно.

Впрочем, нельзя спасти того, кто не хочет быть спасенным, а теперь главное дело – найти клад, пока он не попал в руки воеводы Гошара. Что делать с наследством предков, Геранд не знал, но в руки головореза этот клад попасть не должен, чем бы он ни был. Торик, кажется, знает, куда лететь, однако надо бы как-то укрыться от гошаровых вояк. Или хотя бы укрыть Сафи. Может быть, можно вон за теми голыми скалами справа? Там широкие площадки и видны какие-то пещеры…

– Давай направо, Алтот! – крикнул Геранд.

– Нельзя, там летуны-пограничники! Подстрелят и не спросят, кто такой! А я домой хочу долететь…– дракон выпустил огромный клуб дыма, от которого Сафи немедленно принялась кашлять и чихать.

Торик почти исчез в небесной голубоватой дымке над ущельем. Усталый дракон летел все ниже, редко взмахивая крыльями. А если клад – это тот самый дом Хозяина гор, о котором говорилось в старинной повести? Конечно, это всего лишь пересказ легенды, но какие-то крупицы правды там могли быть! Может, надо искать именно подземный дом под двурогой скалой, и там всем укрыться? Но точное место не названо ни в повести, ни в летописи рудоделов, а долина…

Геранд посмотрел вперед и даже вздохнул – долина была огромной. Синие горы, а точнее, невысокие голые скалы, по которым получило название все вокруг, были действительно синие и тянулись по обеим сторонам долины, насколько хватало взгляда. Где же среди них двурогая скала?

Алтот устал, да и похмелье начинало давать себя знать. От напряжения дракон начал дышать дымом, но и это не помогало. Из-за скал справа показались две легкие крылатые фигуры с летящими по ветру волосами и мечами у пояса. Один из крылатых воинов рванул из-за спины лук, и стрела мгновенно впилась в бок дракона. Алтот захлопал крыльями, рванулся вверх, пытаясь удержаться на высоте, но тут же резко пошел вниз, прямо на синие скалы в белых прожилках. Что там за стрела? Вроде чешую даже не пробила толком, но Алтот и так почти без сил! Сафи запела что-то целительское, но дракон продолжал снижаться. А если упадет?

Тогда выход один – спускаться на мыслесиле! Геранд вытянул вперед руки с засовом и собрал мыслесилу на концах тяжелой металлической полосы. Так, теперь вверх! Засов поднялся, приподнимая его над шеей дракона. Теперь Алтоту будет легче, а если еще и Сафи поднять за платье? Только хватит ли мыслесилы?

– Держись за меня крепче, Сафи! – крикнул Геранд, притягивая мыслесилой платье. Дракон был уже локтях в двадцати над скалами и продолжал снижаться, из последних сил взмахивая крыльями. Сафи обхватила Геранда обеими руками. Пятнадцать локтей, десять… Ну, пора!

Геранд повис на засове, Сафи – на нем самом, а дракон с облегчением хлопнул крыльями и метнулся в сторону. Едва удерживая засов мыслесилой, Геранд спускался над острыми скалами, пытаясь найти ровное место. Шесть локтей, полтора человеческих роста…

– Прыгай! – крикнула Сафи, отпустила его пояс, прыгнула и покатилась по мелким камням. Геранд оттолкнул засов в сторону и решительно прыгнул к подножию бело-синей полосатой скалы.

Глава тринадцатая. В долине возле Синих Гор

Сафи села и огляделась. Ни стука оружия, ни звона сбруи, ни криков воеводы Гошара. Кажется, погони нет. Но где же все? Куда делся Алтот, где Торик? И где повелитель вещей, она же держалась за него до последнего мгновения? Сине-серая скала поднималась над ней раздвоенной вершиной, будто огромный рампер, за ней вставали бесконечными рядами другие скалы, но над ними никто не летел, и рядом тоже никого не было, только легкий гул слышался неизвестно откуда. А где дядя Аль? Кажется, он уехал на многоноге, но сейчас и его не видно. Что же она будет делать здесь одна, да еще когда за ней и за кладом повелителей вещей охотится воевода Гошар? Кстати, эта скала очень похожа на ту, что в повести о Хозяине Гор!

И под скалою двурогой земля

Может, доныне хранит…

Что же она хранит под этой скалой? Сафи встала, осторожно пошла вдоль подножия двурогой скалы, завернула за выступ и замерла. Что это? Геранд лежал, закрыв глаза, с другой стороны синей скалы-рампера. Что с ним, он жив? Крови как будто не видно, вот только на лбу немного. Сафи осторожно прикоснулась к твердой теплой руке, сжав пальцы на запястье, ощутила биение крови. Жив! Но ни одной мысли, даже никакихощущений, он определенно без чувств! А если воевода и его люди сейчас их догонят? Надо скорее привести его в чувство, вдвоем не так страшно! Но как она будет это делать, она не ничего не знает и у нее мало способностей! Ах, да какая разница, больше все равно лечить некому! Как дядя Аль приводил в чувство потерявших сознание больных? Кажется, надо положить больного лицом вверх, руки положить ему на плечи и тереть по направлению к шее и голове, передавая ему свою мыслесилу. Но он лежит лицом вниз, как его перевернуть, такого большого и тяжелого? И какие стихи петь? Ладно, любые, а потом он сам перевернется, только бы пришел в себя!

– Жизнь идет, беда уходит,

Время лечит, пятна сводит.

Боль и зло забыть сумей,

О минувшем не жалей.

Ах, если бы дядя Аль был сейчас здесь! У него и волшебная сила намного больше, и он настоящий целитель, не то, что она!

-Воздухом, огнем , водой

Жизни вечно молодой

Восприми скорей дыханье,

Облегчи свои страданья…

А это что? Кажется, мысли! Мысли повелителя вещей были на его родном языке, но Сафи поняла отдельные слова, те, что были из финнибиана: «хорошо», потом «тепло» и «где». Получилось! В следующее мгновение он открыл угольно-черные глаза в мохнатых ресницах, перевернулся и сел. Значит, ему уже не так плохо!

– Куда мы упали? И где Алтот? – голос у него тоже был как прежде, низкий и гулкий, но даже приятный, как она раньше этого не замечала?

– Не знаю, Торика тоже не видно, а дядя, наверное, еще не успел доехать. Но надо найти, куда спрятаться!

Повелитель вещей вскочил на ноги, слегка покачнувшись.

– Надо найти… – он подумал, подбирая слово из пилейского языка. – Укрытие. Дом.

Сафи еще раз огляделась. Где же он, этот дом Хозяина Гор? Скала вот она, стоит, но есть ли что-то под ней? Или это все только глупая сказка, как говорит дядя Аль? И успеют ли они найти хоть какое-то укрытие до того, как явится воевода? Куда здесь прятаться? Камни да чахлая бело-голубая трава красавка, едва покрывающая сухую землю, даже черный чешуйник здесь растет не деревом, как ему положено, а низенькими кустами. А что там нашел повелитель вещей? Геранд ковырял носком башмака землю под листьями красавки. Пыль, синие камешки и белые сухие листья красавки закружились вокруг его колен, открывая что-то красноватое, длинное и ровное, как каменный наличник. Земля и камни полетели во все стороны, красноватая полоска расширилась, удлинилась, уходя в глубину, и вот уже она превратилась в край ровной дороги, вымощенной плиткой из красноватого камня!

– На Нимелоре такие дороги. – сказал повелитель вещей. – Здесь ходили и ездили, значит, и дом здесь мог стоять, надо просто подумать и разобраться, где может быть в него вход.

Сафи посмотрела вверх. Вот они, два рога скалы!

– И под скалою двурогой земля

Может, доныне хранит

То, что погубит леса и поля,

То, что миру грозит

Сафи громко прочитала стихи и огляделась. Где же вход? Сейчас она была согласна и на тайник с кладом из летописи, и на дом Хозяина Гор, только бы туда не смог войти воевода Гошар.

– Торик тоже читал что-то такое про отлет повелителей вещей с Живого Огня! – вспомнил Геранд. – Там было «им рампер вновь открыл окно»!

– Это, наверное, про то, что здесь было место, откуда они начали путешествие!

Геранд сдвинул со своей серьги золотую крышку, и голубой камень сверкнул, как звезда. Повелитель вещей осторожно пошел вокруг скалы, прислушиваясь и присматриваясь, будто пытался отыскать какой-нибудь знак, Сафи пошла за ним. Он даже ощупывал скалу, как будто пытаясь найти замок, щель или край двери, но ничего не нашел и через полчетверти часа остановился.

– Так мы ничего не найдем, надо еще подумать, – проговорил он. Теперь пилейские слова давались ему намного легче. Сафи остановилась рядом. Что она читала о входе совсем недавно?

– Геранд, я, кажется, знаю! В книге сказано, как открывается это место!

– В какой книге?

– «Нира и Хозяин Гор». Лунтис Сегдетский, который написал ее, на самом деле был не стихотворец, а летописец!

– И как оно открывается?

– Нет ни дороги к нему, ни дверей

В доме его без окон.

Тайное слово сказав, вместе с ней

Просто в свой дом входит он…

Геранд помрачнел, Сафи вздохнула. Да, легко сказать, когда сидишь дома у печки и читаешь книгу, а сейчас надо на само деле открыть дверь. А если… если они говорили слово, они могли прикасаться к двери или к стене при этом, может быть, даже случайно прикасаться, и тогда на рогатой скале остались следы их мыслей! Может быть, еще не все потеряно? Она приложила руки к шершавому камню. Мыслям этим уже тысяча семьсот лет, после войны здесь никого не было, и мысли наверняка затерты прикосновениями птиц, носатих, а может, и людей. Но все же…

Вот они! Слово на языке, похожем на финнибиан, мелькнуло на неровной поверхности, а вместе с ним нетерпение, досада, гнев… И это не мысли Геранда, он еще не прикасался к этому месту, и его мысли слышались бы куда четче! Сафи медленно двигала ладонь, ища самый четкий след. Геранд молча вынул серьгу из уха и вложил ей в свободную руку. Усиление? Действительно, теперь она отчетливо слышала все мысли, оставшиеся на камне, но понимала только одно слово из трех. Сафи повторила вслух первую фразу.

– Враги близко, открывай скорей, – перевел Геранд.

Сафи вздрогнула. Теми врагами были ее предки, а открывали двери проклятые повелители вещей. А теперь она хочет открыть убежище для их потомка, и у них общий враг, и он тоже близко, но не предательство ли это? Может быть, она губит весь мир своим мыслеслушанием? Но сейчас с ней Геранд, а может прийти его непристойный попутчик вместе с воеводой Гошаром! Они тоже могут привести мыслеслушателя, и тогда будет совсем плохо! Но какая разница, один повелитель вещей или другой? Оба одинаково опасны, они же потомки проклятых…

– Не помогай мне, если не хочешь, – прогудел серьезный голос Геранда. Он уже все понял по ее лицу! Мама всегда говорила, что выдавать свои чувства неприлично, а Сафи так и не научилась сдержанности! Что же делать? Проклятые уже на Живом Огне, оба могут открыть убежище, и этого не изменить. Но лучше пусть это будет ученый брат Геранд, чем тот, с рампером!

Сафи продвинула руку чуть дальше, и поняла все, что услышала, они звучали точно так же, как на финнибиане.

– Три длинных, семь коротких, – перевела она вслух.

Серьга тут же выскользнула из ее ладони и повисла на ухе повелителя вещей, он быстро повел рукой сверху вниз вдоль невидимой линии, остановился где-то на высоте глаз и нащупал место пальцем. Три нажатия длинных и семь коротких. Что-то зашуршало, заскрежетало, и в каменной стене появилась тонкая прямая щель, как в приоткрытой двери. Это действительно дверь! Щель увеличивалась, уходя в землю – видимо, за столетия ветер и дожди нанесли в долину немало земли и пыли. Скорее! Геранд скрипнул зубами, пытаясь раздвинуть щель руками, Сафи уперлась рядом, что-то хрустнуло, и вот дверь полностью открылась!

Геранд заглянул в темноту, и тут же загорелся нежный свет, осветивший гладкие серые стены и зеленые плитки на полу, на локоть ниже травы и камней долины. Они спрыгнули в узкий проход без дверей, но на каждой его стене слышались следы былых прикосновений. Сафи провела руками по стене напротив входа, где следов было больше всего.

– Что здесь, Геранд?

Он приложил руку к гладкой стене, в ней открылась дверца, и перед их глазами замерцали мягким серым светом какие-то круглые полупрозрачные камни. Это был шкаф, а камни лежали на полках, висели связками на крючках, а несколько были небрежно рассыпаны по дну шкафа. Видимо, враг был слишком близко, и никто уже не думал о порядке. Геранд снял серьгу и поднес ее к связке камней.

– Это такие же? Но почему они серые? – прошептала Сафи, будто боясь потревожить хозяев древнего дома.

– Все эти годы они лежали без света, – так же вполголоса ответил Геранд. Теперь свет был, и камни с каждым мгновением разгорались яркой голубизной, обретая силу. Геранд взял с полки крупный камень размером с половину его кулака и поморщился.

– Тебе больно? Плохо?

– Нет, просто камень слишком усиливает чувства…

– А я ничего не почувствовала, когда ты мне давал свой камень.

– Может быть, усиливает чувства только у повелителей вещей? – предположил Геранд. – Я тоже мало об этих камнях знаю.

Он положил камень на место и пошел дальше. В проходе начиналась лестница, которая вела только вниз, под землю. Теперь, когда они были внутри, двери сами открывались перед ними. За одной из них оказался круглый зал, где не было ни столов, ни лавок, ни даже сундуков, но мягкие кресла выросли прямо из пола при их приближении, а перед каждым креслом развернулись небольшие столы с парой белых, будто костяных, ручек на каждом. С потолка свисали в сетке серебристых нитей, разноцветные прозрачные кристаллы, но не маленькие, как кристаллы соли, а больше человеческой головы. Между ними плавали белые шары, а кристаллы мигали, будто что-то передавая друг другу.

Геранд сел в среднее кресло и взялся за белые ручки, как будто всю жизнь этим занимался. А может, и в самом деле занимался? На белой стене, обнимающей весь зал по кругу, появилась вид долина, звуки тоже были слышны. Вот полосатая скала-рампер, и негромкий гул все так же слышен. А это что? Под скалой-рампером, с ее обратной стороны, мирно спал в тени пьяный дракон Алтот, накрыв голову крылом, и храпел, издавая тот самый гул. Вот он где! В тот же миг мирный сон Алтота был нарушен.

–  Ты что тут делаешь, мерзавец, когда я тебя по всем горам ищу убитого, а? – зарычал со стены толстый пожилой дракон. На руках у него блестели браслеты, а на шее – ожерелье и огромное монисто из сегдетских золотых. Он возмущенно топал ногами и дышал огнем. Второй дракон, молодой, ярко-рыжий, с воинскими узорами на крыльях, без церемоний хлопнул Алтота хвостом по спине. Ну нельзя же так! Сафи повернулась к двери.

–  Хочешь улететь с ними? – прогудел голос повелителя вещей. – Иди, я открою двери.

Вот так уйти? Даже если повелитель вещей что-то замышляет, надо присмотреть за ним и за подземельем, а потом рассказать дяде или Торику! И вообще она не хочет уходить!

– Я лучше останусь.

Черные глаза снова посмотрели на нее, будто спрашивая о чем-то, но она не понимала, о чем. А драконы на стене продолжали выяснять отношения.

– Ты что натворил, яйцо невылупленное? – гремел старший дракон. – Где сорок золотых? Где три воза зеленчуков? Где ты сам был три осьмицы, я тебя спрашиваю? Мать больная лежит от горя, у брата крылья отваливаются от усталости!

– Папаша, но я же не виноват, это все Гошар подпоил меня, я же…– Алтот высунул нос из-под крыла, но струя отцовского огня опалила ему воротник и крылья.

–  Не «ты же», а я с тебя, паршивец, всю чешую спущу! Я – купец первой статьи, от самого короля Пеора награжден за заслуги, а ты?

– Я был на службе у пилейского воеводы Гошара, я палец поставил на договор, так не мог же я…

–  Мог, да еще как! – вступил в разговор брат. Крылья у него не отваливались, а решительно хлопали. – Ты что, не знаешь, кто такой воевода Гошар? Или ты был так пьян, что себя в зеркале не узнавал?

Дракон-воин выдохнул широкую струю пламени поверх головы брата.

–  Да ладно тебе, Анден, ты и сам на заработки летаешь, самого-то разве не обманывали?

–  Нет! А тебя, чтобы больше не обманули, мы сейчас домой заберем. Где ты опять напился?

– В тележном сарае у ученого брата Алевиовина Шестирукого! – гордо ответил Алтот. Брат начал решительно поднимать его на ноги.

–  А это что за шрамы? – снова зарычал отец. – Кому ты, яйцо невылупленное, ранить себя позволил? Молчи, это я к слову! Анден, тащи его!

Отец и брат подхватив Алтота под крылья, поднялись в небо. На стене мелькнули три хвоста, и семейство исчезло.

Сафи повернулась к Геранду. Повелитель вещей сидел в кресле, держался за белые ручки на столе и что-то рассматривал на других картинах, плывущих по стене. Вместо долины появились непонятные чертежи, а за ними изображения каких-то механизмов. Повелитель вещей сидел спокойно, большие руки двигались неторопливо и уверенно, глаза блестели, он улыбался и был здесь как дома. Но он же и вправду дома, то есть в доме своих предков! Но эти предки когда-то завоевали весь мир, и исчезли только волей божественной стихии Огня, как говорят священники в храмах! Неужели он так же страшен? Или не более страшен чем всякая большая природная сила – море, водопад или землетрясение?

Вот одна картина остановилась на стене – черное звездное небо, а по нему летит и светится окошками что-то высокое, как дом-башенка.

– Что это, Геранд?

Он встал с кресла, отпустив белые блестящие ручки.

– Это – звездный корабль, Сафи. Я прилетел на таком же, только меньше.

Его рука дотронулась до ее пальцев, и Сафи услышала спокойную радость в мыслях на его родном языке, похожем на финнибиан. И от ее прикосновения в них ничего не изменилось, он не боялся и не презирал ее. Если бы все повелители вещей были такими! Но может быть, это ей только кажется? Может быть, на самом деле он замышляет что-то страшное? И что было во время той войны?

Геранд в одно мгновение стал серьезен и печален, Сафи поняла, что сказала последние слова вслух.

– В этом надо разобраться. И я обязательно разберусь. – пообещал повелитель вещей.

Глава четырнадцатая. Военные действия

Геранд снова уселся за ручки мыслеприема. Сидеть было удобно, работать за столом тоже, и ручки пришлись в точности по его большим рукам, они и были сделаны для повелителей вещей! Но где здесь дальняя связь, и есть ли она вообще? Ведь в то время на Нимелоре не с кем было связываться, а на Живом Огне – только со своими, значит, недалеко. Он попытался сосредоточить мыслесилу на ручках и найти дальнюю связь, но связь не ответила. Похоже, дальней связи здесь нет, потому что никогда не было. Оставалась надежда найти звездный корабль и просто вернуться на Нимелор, но существует ли этот корабль?

А что делают эти шары под потолком? Один из шаров, будто поняв его, вылетел из зала. На стене было видно, как он вылетел из-под земли, врезался в правый зубец скалы и взорвался, а силовой удар отозвался у Геранда желтизной в глазах. Понятно, это снаряд на мыслесиле, на Нимелоре такие тоже есть, но куда мельче, там никогда не было столько мыслесилы! А есть ли еще такие подземелья на Живом Огне? Ручки мыслеприема поняли команду, и на стене появилась карта.

– Смотри, мы вот здесь! – Сафи показала пальцем в самый центр, кажется, она совсем перестала бояться повелителей вещей и подземелья, – Смотри, вот Безымянная гора, вот наш дом, а вот и долина!

На стене появился чертеж, изображающий горы и какие-то подземные ходы под ними. Посередине виднелась долина Синих Гор, снизу подземный ход, а по нему как будто текла синяя жидкость. Слева была отмечена скала-рампер, а под ней – подземелье, в котором они сейчас были. Подземный ход присоединялся коротким проходом к подземелью снизу и шел дальше, туда, где находилась местность, обозначенная как Нагорный Рошаель. Там, в конце подземного хода, спокойное течение жидкости сменялось огненно-красным кипением. Нарисованное кипение выплескивалось на поверхность и растекалось по земле ярко-желтым потоком.

Справа от подземелья такое же огненно-красное подземное озеро кипело и вытекало под Безымянную гору, но не выходило на поверхность. Что это? Это творение человеческих рук или явление природы? И какое к этому имеет отношение гул под Безымянной горой? На Нимелоре не было ничего подобного, но и здесь никто ничего не знает.

За Безымянной горой подземный ход продолжался, но был спокойным и синим, а на конце его виднелся темно-зеленый ствол, отделенный от синего хода черной линией. Сверху на ствол указывала стрелка с надписью «Голый Камень» и изображался рампер, зеленый, на коричневом древке, с зубцами, раздвинутыми на ширину ладони. Вот он где, этот знаменитый камень, святыня и источник силы, о котором так мечтает Мадор! Вот почему соединения для передачи мыслесилы на Нимелоре делают по два, и обязательно раздвигают не ширину ладони! Традиция древних времен! А раньше Геранд считал, что это просто суеверие!

Но из зеленого ствола должна исходить мыслесила, если верить легендам о Неукротимом и Мадору! Но на чертеже ничего такого не видно, Голый камень даже отделен от всего остального. Может быть, он стал опасен и к нему нельзя пройти? Что-то ведь означает эта черная линия? Ну, об этом можно подумать и потом.

А вот звездных кораблей на чертеже вообще нет, но корабль – вещь подвижная, может быть, они просто не обозначены? Однако если путь к Голому камню закрыт, значит, надо оставаться здесь. Что тут есть в подземелье?

В подземелье было много всего – это было ясно видно на новом чертеже. Мелькнули названия «жилая комната», «умывание» и «арсенал». Это хорошо. Если жить в подземелье, это все пригодится, а жить здесь придется хотя бы для того, чтобы безутешный вдовец воевода Гошар сюда не явился. Интересно, не явился еще?

– Ой, смотри, Геранд, вон дядя Аль и Торик! – закричала Сафи, показывая на стену. – Наверное, нас ищут!

На стене снова показалась долина. Высоко в небе летели птицы, а за ними – одинокий летун с луком за плечами. Что он делает здесь? Может быть, это разведчик или пограничник?

По камням, прихрамывая на три ноги из восьми, брел черный многоног, на нем, держась за рога, ехал ученый брат Алевиовин Шестирукий, а выше летел усталый Торик, едва хлопая крыльями. Подземелье доносило их голоса, и судя по карте, они были совсем рядом, переходах в трех от скалы-рампера.

– Полное отсутствие здравого смысла! – вяло ворчал Шестирукий. – Надо было к драконам ехать, Алтот наверняка их туда отвез, а я-то поверил крылатому мальчишке!

– А почему же мне не верить, ученый брат? – не смущался Торик. – Я сам их сюда отвел, и если повелителю вещей надо то, что «оскверняет простор» в долине, то он уже давно здесь, и Сафи с ним вместе!

– А что гудит под Безымянной горой? – оживился мыследей. – Тоже, должно быть, оружие или убежище! Недаром Гошар сразу туда бросился, полное отсутствие выдержки и терпения! Лучше бы, конечно, он и не возвращался!

– Значит, Гошар к Безымянной уехал? – переспросила Сафи за плечом Геранда. Светлое нежное ее лицо снова было испуганным и печальным. Геранду очень хотелось сказать, что негодяй уехал раз и навсегда, но уверенности в этом у него не было. У Торика тоже.

– Сначала там оружие найдет, а потом сюда вернется, – мрачно объявил со стены Торик. – Он ведь на Безымянную уехал, потому что наших увидел, у князя Горианта отряд в сто мечей!

– А ты что к ним не полетел, близко же были?

Торик вздохнул.

– Я для них все равно что умер – искалечен, лечился, да еще в плену был. Я теперь крылатый без чести, я должен прыгать со скалы или мечом себя… Со мной теперь никто даже говорить не имеет права! – голос летуна дрогнул.

– Глупость какая, полное отсутствие здравого смысла! Ваш князь Гориант сам может покончить с собой, если будет ранен, но принуждать к этому других он не имеет права! Быть победителем или не жить вообще – это хорошо в героической песне или глупой книжонке для девиц! А на войне так не бывает, я сам воевал! – и Шестирукий для наглядности взмахнул всеми руками. – Видел бы ты, сколько крылатых служит сейчас королю Рошаеля!

– Мой старший брат там служит, я тоже полечу! – отозвался летун уже веселее. – Если бы не воевода Гошар, я бы и при пилейском дворе остался, там и советник Вариполли начальник хороший, и мыследей Сольгейн, и летописей много! А княгиня Лидора, я слышал, как бойцы пилейские сейчас говорили, в какую-то щель с грязью провалилась! А ведь ей так и предсказал один человек которого она без вины казнила! Кончишь, говорит, свои дни как я, в грязи!

– Что за легковерие! – снова заворчал Шестирукий. – Совершенно ненаучный подход! Это не предсказание, а следствие жизненного опыта: кто в грязи и бесчестье живет, тот в них и погибнет!

Шестирукий и Торик были уже под скалой-рампером.

– Может быть, я схожу за ними? – спросила Сафи. Ну нет! В такое время и на полперехода ее нельзя отпускать одну. Геранд снова взялся за ручки мыслеприема, наверняка ближняя связь тут есть и громкоговоритель тоже.

– Ученый брат Алевиовин! Торик! Сверните направо! – проговорил Геранд. Из-под скалы-рампера, видной на стене, вылетели два белых шара и закружились вокруг путешественников, и повторили слова Геранда на всю долину. Через полчетверти часа путники были уже в подземелье.

На стене зала снова виднелись синие скалы и долина между ними. Все было тихо и пусто, лишь одинокий летун-разведчик кружился над скалой да черный многоног бежал домой, забыв про усталость и хромоту. По залу, хлопая крыльями от восторга, летал Торик, не умолкая ни на миг.

– А зачем шары? А зеленые кристаллы? А голубые камни – это те самые, для усиления? – тараторил он в восторге, хлопая крыльями. – Ученый брат Геранд, на твоем Нимелоре тоже так?

Он вылетел из зала и через мгновение уже стоял возле шкафа с камнями.

– Это тоже для усиления? И для мыследеев подходит, как тогда, когда меня лечили?

Геранд вышел за ним и встал перед шкафом с голубыми камнями. Не хватает, чтобы любопытный летун что-нибудь испортил! Но если эти камни действительно увеличивают любую мыслесилу, как его серьга сегодня утром, то если подумать… если подумать, то Геранд с помощью предков сможет отблагодарить старого мыследея! А вот и он сам.

– Никогда в жизни не видел столько усилителей!

– Скажи, ученый брат Алевиовин, ты хотел бы убрать лишние руки?

Старик вздохнул.

– Устал уже хотеть, чего только не пробовал! Во время войны сегдетцы сделали на меня разработку мыслесилы с подавлением, я сопротивлялся, как мог, только потому и остался жив. Но слишком хорошо сопротивлялся, теперь на всю жизнь остался с шестью руками и с сопротивлением любому лечению мыслесилой. Мыслесила у меня большая, поэтому никто не может этого сопротивления преодолеть.

– А если с камнями-усилителями, как ты делал сегодня утром?

Шестирукий даже руками замахал.

– Ты что, ученый брат, ты что! Наши ученые в Училище от одного упоминания твоих родственников в обморок упасть готовы, а не то, чтобы их камни на себя надевать! Вражеские камни нельзя, мыслесилой действовать на неживое тем более нельзя, сочетать одно с другим – оскорбление науки! Совершенное отсутствие здравого смысла! Утром я рискнул, и правильно сделал, но никто, кроме меня, за такое не возьмется!

– Я возьмусь! – Сафи вынырнула из-за его плеча, схватила за руки старого мыследея и Геранда. – Дядя Аль, не возражай! Если это тебя вылечит, я возьмусь! Я тут единственная мыследея, кроме тебя!

Геранд задумался. А если это будет ей вредно, что, если не зря это запрещено? Может быть, эти усилители вредны для мыследеев? И хватит ли сил у Сафи?

– И за меня не беспокойтесь! Я надену много камней и сделаю все быстро! Вот это ожерелье подойдет!

Она схватила с полки короткое ярко-голубое ожерелье из открытых камней, расстегнула ворот платья и надела на открытую шею.

– Пойдем, дядя Аль, ты сядешь в кресло…

Вздыхая, Шестирукий вернулся вслед за ней в зал, снял свой красный балахон и в нижней рубахе без рукавов сел в одно из кресел. Сафи встала рядом, а Геранд – за ее плечом, чтобы в случае чего сдернуть с нее ожерелье. Сафи вздохнула, крепко взялась за верхние руки старого мыследея и решительно, будто прыгала в холодную воду, начала песню целителей.

– Воздухом, огнем, водой

Жизни вечно молодой

Восприми скорей дыханье,

Облегчи свои страданья…

Сначала ничего не менялось, но вдруг Шестирукий вздрогнул, сморщился от боли и закрыл глаза.

– Что, дядя? Болит? Тебе плохо? – Сафи встревоженно отняла руки.

– Нет, наоборот, действует… – проговорил он. – Как ты сама?

Сама Сафи, похоже, была в полном порядке, она снова взялась за руки дяди и продолжала лечение. Геранд смотрел во все глаза. Нижние руки старого мыследея начали понемногу сморщиваться и укорачиваться, на них исчезали пальцы, а потом и ладони. Он морщился, стонал и передергивал плечами, но Геранд осторожно удерживал его, положив руки ему на плечи. Сафи наклонилась посмотреть, ожерелье из голубых камней прикоснулось к одной уменьшающейся руке, и она перестала уменьшаться.

– Убери камни! Мешают! Я сопротивляюсь через них! – пробормотал мыследей. Сафи прижала камни к себе.

– Жизнь приходит светлым даром,

Молодым мила и старым,

Не иссякнут жизни силы,

Не забудется, что было.

Через полчаса мыследей Алевиовин Шестирукий остался Шестируким только по имени. Морщины старого лица стали резче от перенесенной боли, но он вскочил с кресла, сдернул с шеи Сафи ожерелье из голубых камней и сунул в руки Геранда, а сам принялся прослушивать и простукивать едва стоящую на ногах Сафи. Торик в восторге летал по залу и хлопал крыльями, обещая все записать в поюробностях для будущей летописи. Геранд повесил потускневшие камни на ручку мыслеприема. Наверное, теперь надо дать им обоим воды? Где здесь то самое «умывание»?

Умыться никто не успел. Торик вдруг остановился возле стены, захлопал крыльями и закричал на весь зал.

– Смотрите! Наши летят! Крылатые, сам князь Гориант их ведет!

Геранд посмотрел и бросился в кресло перед столом с ручками мыслеприема. Да, тот одинокий летун действительно был разведчиком, и уже привел своих. Отряд крылатых летунов тянулся из-за гор бесконечным ровным строем. Сколько же их? Подземелье поняло его с полуслова, точнее, с полумысли. Несколько прозрачных шаров с легким шипением описали круг под потолком и вылетели в щели у его верхнего края, а летуны на стене стали видны крупно и отчетливо.

Воины летели парами, ровно взмахивая блестящими на солнце загорелыми кожистыми крыльями. Длинные, очень светлые волосы развевались по ветру, жесткие худощавые лица с длинными острыми носами и выгоревшими бровями были мрачны и решительны. Кольчуг на летающих воинах не было, вместо них каждый был одет в кожаную безрукавку с нашитыми на нее металлическими пластинами. Крылья высовывались в прорези на спине, к широким поясам были пристегнуты короткие мечи, у некоторых в руках были луки. Непонятно было, как они летают с таким грузом, но летели они легко и стремительно, а из-за горы появлялись новые пары летунов.

Летящий впереди невысокий воин опустился на среднюю вершину скалы-рампера и выхватил из ножен короткий меч, подняв его над головой.

– Князь Гориант, – проговорил Торик почти шепотом, как будто грозный князь мог его услышать. Отряд замер перед князем, слегка трепеща крыльями. Суровые лица со шрамами, крепко сжатые губы, страшное, холодное спокойствие и готовность уничтожить любого, идя в бой за своим командиром. Никто не казался старше тридцати пяти лет и мало кто был старше Геранда. Заостренное, как у всех летунов, горбоносое, светлоглазое лицо Горианта было мрачно, голос зазвенел, будто князь едва сдерживал охвативший его гнев.

– Те, кто устроил взрыв на этой скале, попрали честь гордой Страны Высоких Скал! Эти подлые враги понесут наказание, и кара будет страшной!

Гориант говорил на пилейском, и Геранд его понимал. Не понимал он одного, почему военачальник воодушевляет своих воинов на чужом языке?

– Мы знаем, что они нарушили мир и спокойствие на наших неприкосновенных границах! Мы знаем, что среди них подлый трус, ведущий позорную жизнь калеки, унизившийся до плена и мольбы об исцелении своего увечного тела! Те, кто укрывает труса и незаконно находится на земле Страны Высоких Скал, вместе с ним примут позорную смерть!

Князь летунов поднял меч, будто принося присягу, и его воинство так же приветствовало его.

– Полнейшее отсутствие понятия о законах! – возмущенно вскочил с кресла Шестирукий. – В Тройном договоре точно обозначены границы, и долина Синих Гор принадлежит князьям Синегорским! И говорит он это нарочно по-пилейски, чтобы не его бойцы вдохновились, а мы тут испугались!

Похоже, грозный Гориант этой цели уже достиг. У Сафи уже дрожат губы – еще бы, встретиться с проклятыми повелителями вещей, сбежать от воеводы Гошара, летать на драконе, а теперь выслушивать смертный приговор – такое не только тихую домашнюю девушку напугает! Вон и на Торика, побывавшего на войне бойца-летуна, жалко смотреть – побледнел, вытянулся в струнку, делает вид, что спокоен, но это у него плохо получается. А кто будет спокойно сидеть, когда прежние товарищи и родственники дружно желают ему смерти?

– Выходите немедленно, трусы, – закричал со стены князь Гориант. – Примите честное предложение и умрете с честью, а если нет – будете казнены с позором!

Геранд взялся за ручки мыслеприема. Где здесь оружие? Обязательно же должно быть! Чертежи поплыли по стене, показывая какие-то устройства, светящиеся шары и странного вида снаряжение. Наверное, это все поможет, как помогало две тысячи лет назад, но как же стыдно действовать взрывающимися шарами против луков и мечей! А если они войдут сюда? Им-то стыдно не будет! И что тогда будет с Сафи, Шестируким, Ториком?

Может быть, можно убежать отсюда другим путем, не выходя в долину? Подземелье снова сменило чертеж, но выход оказался только один. Что же делать? Может быть, переговоры помогут? Ручки мыслеприема нагрелись, золотистый шар повис перед лицом Геранда, другой выплыл наружу и подлетел к князю летунов. Надо говорить? Геранд колебался, зато заговорил Шестирукий, и его слова загремели по всей долине.

– Твоя княжеская милость, князь Гориант, Тройной договор вместе с тобой десять лет назад подписали от имени своих княжеств владетели Пилея и Синих Гор. По этому договору земля долины Синих Гор принадлежит только княжеству Синие Горы, и твои посягательства на нее незаконны и недопустимы.

– Князя Аригата в Синих Горах уже нет, княгини Лидоры Пилейской тоже нет, значит, и договора нет! Я с князьями договариваюсь, а если нет их, долина моя! – крикнул князь Гориант. Покрытые шрамами крылья хлопнули, жилистая рука взмахнула мечом. – Я узнал твой голос, Шестирукий! Хоть раз в жизни вспомни о чести, вылезай из своей ямы и убери эти глупости, если думаешь, что я их испугаюсь!

Ударом меча князь сбил золотисто мерцающий шар, плавающий возле него над скалой. Шар вспыхнул, изображение помутнело, но вновь прояснилось. Почему эти устройства так уязвимы? Как защитить тонкие приборы, пока летуны их не уничтожили? На стене показалась надпись «арсенал» и изображение темного мрачного помещения. Под потолком его виднелись белые и золотистые шары размером от кулака до головы взрослого человека. рядом тянулись длинные трубы, кажется, предназначенные для выстрелов, и две тележки с колесами, двигателями и крыльями. Похоже, они летают, это настоящие механизмы, не то что простенькие самоходы и лодки на мыслесиле, которые строят на Нимелоре! Но если в руках у него такое оружие, то просто стыдно будет бросаться в бой по любому поводу, как этот дикий князь! Надо попытаться воздействовать на его разум.

– Никто не нарушает границ, – спокойно сказал Геранд. – А ты вредишь науке.

– Мы не признаем науки, которая трусливо скрыта от глаз! Вперед, бойцы, покажем, как могут постоять за себя крылатые! Пленных не брать!

Летуны как будто ждали – с криком и шумом бросились на дверь, будто собирались одновременно вбежать в нее. Геранд еще раз проверил запоры – нет, отсюда они не войдут. В изображениях на стене замелькали покрытые шрамами руки с блестящими мечами, хлопающие крылья, молодые лица, горящие азартом легкой победы. Через полчетверти часа князь Гориант отозвал свое воинство.

Несколько летунов собрались вокруг него, отгоняя ударами мечей блестящие шары наблюдения. Умные устройства теперь сторонились оружия, но и услышать Геранд ничего не смог. Похоже, летуны замышляли осаду. Но как ее выдержать и сколько времени это будет длиться? Как переживут это испытание старый мыследей и нежная женщина? Сафи и без того напугана так, что даже плакать не в силах. Стоит молча, сжав на груди руки, и смотрит на стену огромными прозрачными глазами. А Торик – не начнет ли он помогать своим соплеменникам, пытаясь доказать, что он не предатель?

Изображение на стене замелькало, зашумело, князь Гориант что-то кричал со скалы, с десяток бойцов куда-то улетели и вскоре вернулись, разбившись на пары и тяжело хлопая крыльями. В руках у них были какие-то бочонки, выкрашенные в зеленый цвет и тяжелые даже для двоих. Донеся до скалы, летуны принялись бросать бочонки с высоты на землю. Один врезался в землю около двери и с грохотом взорвался, другой загремел где-то на расстоянии. Картинка на стене опять помутнела, изображение арсенала почернело и казалось провалом в стене. Геранд выпустил еще два шара наблюдения и увидел, как еще шестеро летунов несут новые бочонки.

– Это что за бочонки? – спросил Геранд у стоящего рядом Торика.

– Снаряды, их все у рудоделов покупают, – проговорил тот. Вот это новость! Но почему подземелье, пережившее войну, так чувствительно? Или за много веков в его защите что-то нарушилось?

Новый взрыв тряхнул все подземелье, вызвав на стену искаженный чертеж подземных ходов. Еще два взрыва громыхнули одновременно, пол под ногами дрогнул, что-то зашуршало и посыпалось, и снаружи загремели камни. На картинке появились горы, но скалы-рампера среди них уже не было – остался только один зубец, на котором, торжествующе подняв крылья, стоял князь Гориант. От нового взрыва что-то заскрипело, заскрежетало, в стене открылась какая-то дверь, ведущая в глубину подземелья, и из-под нее полилась вода. Невежды! Губят то, что было создано великой наукой! Они сейчас разнесут все подземелье! Геранду больше не было стыдно. Он не будет сидеть и ждать, пока неучи уничтожат все, в чем не в силах разобраться! Как войти в арсенал? Геранд подошел к Сафи, взял за холодную руку.

– Помоги мне открыть двери.

Она успела только кивнуть, а от нового взрыва зазвенело все подземелье. Свет померк, зато снова засветилась стена, открыв картину разрушения. Не зная, где противник, летуны взрывали свои бочонки, как попало. Еще два взрыва слились в один, дождь разноцветных осколков посыпался с потолка. Сафи вскрикнула, прикрыв голову руками, Геранд быстро прижал ее к себе, закрывая от сыплющихся обломков. Что же они делают?

Пригибаясь под дождем обломков, они выбежали в темный коридор, мыследей с Ториком заторопились следом. Дверь арсенала и ее замок пришлось искать на ощупь, но цифры и буквы прочитались легко. В темном зале зажегся свет, ручки мыслеприема на сером блестящем столе заработали по первому приказу, а стена четко показала окрестности. Арсенал работал, и его приборы как будто не замечали взрывов. Геранд видел, как метались наверху летуны, расставляя новые снаряды. Стучали тяжелые бочонки, мелькали жилистые руки и веселые, злые лица – лица победителей, знающих, что противник сломлен.

Геранд крепко сжал ручки мыслеприема. Чем там стреляют эти черные трубы? А ну, вперед! В потолке открылось окно – квадратный клочок голубого неба с облаками и летящими бойцами. Огненные стрелы рванулись в небо, за ними вылетели белые шары, выпуская огненные струи. Летуны бросились на нежданных врагов с мечами, но шары легко уходили от ударов, а огонь без труда сжигал и мечи, и бойцов. Лучники били стрелами в упор, но стрелы мгновенно сгорали. Струи огня метались из стороны в сторону, летуны теряли высоту и падали на камни, хлопая наполовину срезанными крыльями. Двое молодых бойцов бросились на шар с двух сторон, и тут же исчезли в белом пламени. Из арсенала вылетела целая туча мелких шаров, они взрывались посреди летучего войска, обожженные и оглушенные летуны падали один за другим. На стене мелькнуло юное лицо летуна и тут же исчезло во вспышке взрыва.

– Это Лорен погиб! Мы с ним учились! – отчаянно закричал Торик, показывая на стену. – Меня считают предателем, но я никого не предавал! Пустите меня туда, я не хочу сидеть здесь, когда они гибнут, я умру вместе с ними!

Торик рванулся вверх, к окну, струи огня из труб угрожающе зашипели.

– Стой! – Геранд подтянул к себе мыслесилой рубашку Торика вместе с ним самим и крепко схватил воротник. Он больше не держался за ручки мыслеприема, арсенал продолжал сражение самостоятельно. Вот еще один хлопок взрыва, и на стене падают, роняя оружие, храбрые воители. А другие, израненные, из последних сил держат в руках мечи, обращенные острием к себе, и погибают от собственной руки, чтобы не посрамить свою честь.

Геранд стоял посреди арсенала, держа за воротник Торика и растерянно глядя на стену. Что он наделал! Зачем было нужно это побоище? Чем он лучше неуча Горианта? Воспользоваться случайным преимуществом в силе и уничтожить более слабого противника – что за победа, какая в ней честь? Но не должны же были погибнуть его друзья и наука подземелья из-за того, что князь Гориант ради своей выгоды решил использовать время, когда в ни в Пилее, ни в Синих Горах нет князей? Но это не отменяет того, что он, Геранд – виновник гибели двухсот бойцов. Ему этого никто не простит, и сам он себе не простит!

Геранд оглянулся на Сафи. Она стояла посреди арсенала, снова закрыв лицо руками и ничего не замечая вокруг. Не плакала, не кричала, не возмущалась, как Торик – просто не хотела ничего видеть. Геранд тоже хотел бы так, но не мог. Шестирукий спокойно смотрел на стену, затыкая за пояс красного балахона лишние рукава.

Бой закончился сам собой – отряд летунов был перебит полностью. Древний арсенал втянул в окно свои огненные трубы и забрал целые шары. В изображении на стене еще были видны последние живые бойцы-летуны, покалеченные взрывами. Из последних сил они карабкались на скалы, складывали за спиной крылья и бросались вниз.

– Пусти меня, пусти! – снова крикнул Торик, пытаясь вывернуться из руки Геранда. – Если я не смог погибнуть с ними, так и здесь жить не буду!

Летун рванулся, оставив в кулаке Геранда кусок рубашки, и исчез в голубом квадрате неба над арсеналом. Геранд смотрел на стену, там было видно, как летит и исчезает вдали легкая фигурка с крыльями. Потом изображение сменилось, видимо подлетел другой шар, и Геранд увидел, как на одинокую скалу взобрался князь Гориант и застыл, подняв к небу единственное крыло. Князь требовал смерти для других калек и не хотел пощады для себя. Выпрямившись и глядя твердым спокойным взглядом прямо перед собой, Гориант прыгнул вниз. Геранд смотрел на стену, и ему хотелось вернуться в обыкновенный дом на мирный Нимелор и писать самый обыкновенный выпускной трактат. Но именно этого он сейчас и не мог.

Глава пятнадцатая. Безымянная гора

Мадор покачивался в седле в такт ровному ходу боевого ящера. Мир прародины, мир «Неукротимого», наконец, принял его так, как положено было встретить возвращающегося наследника великого народа. Рампер Правого Дела покачивался у седла, за спиной слышался стук когтей и звон сбруи, переговаривались бойцы. Вокруг упирались в небо покрытые сине-черным лесом горы, громоздились крутые скалы, покрытые трещинами, как морщинами. Черные тени скрывали пещеры и ущелья, а над дорогой, в золотой солнечной дымке трещали кожаными крыльями носатихи и мелькали серые и рыжие крылья птиц. Горьковатый запах тревожил обоняние, желтые плоды покачивались на ветвях между синих листьев. Это были настоящие горы, настоящие птицы и настоящие златоцветы из «Неукротимого»!

Победа была окончательной и бесповоротной. Княжество Синие Горы теперь принадлежало Мадору, во всяком случае, в княжеской усадьбе не осталось никого из прежних хозяев. Грязные твари с хвостами и крыльями трусливо сбежали при виде настоящего хозяина этой земли, и больше не вернутся обратно. Конечно, оставались мохномордые, те, которые сейчас переговаривались гнусавыми голосами у него за спиной, а один из них панибратски ехал на своем ящере вровень с Мадором, но этот постыдный союз ненадолго. Только до тех пор, пока Мадор не найдет наследство своих предков. Тогда появится и связь с Нимелором, и звездные корабли, и оружие, с которым управится сумасбродный мальчишка Геранд. Правда, сейчас он летает на драконе неизвестно где, но никуда не он не денется, вернется и поможет Мадору, благородная кровь былых владык скажется и в этом глупом юнце.

Дорога повернула в тенистое ущелье, заросшее черными высокими деревьями и густыми кустами с гроздьями красных цветов. Среди деревьев поднимались рассеченные трещинами скалы, оттуда доносился негромкий гул, и в темноте трещин мелькало что-то длинное, отливающее серебристым блеском. Не те ли это ленты, которые вились вокруг него, когда вчера он летел на трезубце? Ущелье сужалось, скалы подступали все ближе к дороге, заросли уже мешали двигаться по двое. Отчасти Мадор был этим доволен – мохномордый воевода отстал от него и ехал позади, уступив княжеское место тому, кто был его достоин.

Дорога превратилась в тропу, вытоптанную среди кустарника, и, наконец, уперлась в черную высокую скалу с глубокой черной пещерой у подножия. Нарастающий гул слышался из пещеры, Мадор ударил каблуками по бокам ящера, но тот уперся. Что такое?

– Пошел! – прикрикнул Мадор на ящера, но блестящая серебром лента тотчас вылетела ему навстречу из пещеры. Безымянная гора оглушительно загудела и загрохотала вокруг, со скалы покатились крупные камни и пыль. Десяток серебряных лент вылетел навстречу Мадору, сверкая под солнцем. Ящер метнулся в сторону, зарычал, оскалив зубы и встав на дыбы. Мадор дернул поводья, ящер завертелся, забил хвостом, и сбросил Мадора на тропу. Мерзкая тварь! Мадор отскочил подальше от когтистых лап, а рампер Правого Дела вылетел из петли у седла и упал ему в руку. Есть! Блестящая лента выметнулась из черных зарослей и с шипением обвила зубцы. Что это, змеи Живого Огня?

– Отдай! – Мадор отпрянул, а рампер сам ударил по ленте, сбив ее на тропу, и вернулся в его руки. Вторая блестящая мерзость со свистом и грозным шипением устремилась прямо на Мадора, обдавая лицо жаром, еще две налетели слева, на лету раздуваясь в переливающиеся облака.

Мадор крепко схватился за рампер обеими руками, и началось сражение. Он не знал приемов боя, но рампер сам вел за собой его руки – колол, бил, защищался. Он взлетал, уходя от ударов блестящих лент, разил, падая с высоты, и вновь возвращался, накрепко прирастая к рукам. Блестящие ленты метались вокруг зеленых зубцов, мерзко шипя и превращаясь в блестящие облачка не больше двух локтей в длину. Облачка переливались, меняли цвет и золотились под солнцем, напоминая пелену, которая плывет в глазах от мысленных усилий. Отсветы золотых вспышек освещали темноту пещеры, от шипения хотелось зажать уши, тени метались по черным стенам.

Бездарные теснились на тропе где-то позади, как и положено трусам. Ну, сейчас он им покажет, что такое настоящий бой истинного повелителя этой земли! У него в руках рампер ПравогоДела, и он добьет эти нелепые облака! Удары рампера участились, сбитые облака вспыхивали с неясным звоном, похожим на звук гудца в руках неумелого музыканта. Некоторые успевали снова превратиться в ленты, а ленты, извиваясь в воздухе, то и дело обхватывали руки Мадора.

– Давай, князь, давай! Сколько лет войском командую, а такого не видел! – услышал Мадор хрипловатый голос за спиной. Воевода! Хоть бы помог, морда мохнатая! Но ленты, они же облака, отступали в пещеру, а Мадор шел за ними в темноту, разя рампером Правого Дела. Сейчас он расправится с ними, чем или кем бы они ни были! Одна из лент метнулась над головой Мадора, завертелась, зашипела и вылетела наружу. Вспышка обдала спину жаром, раздался дружный рев мохномордых и крик боли.

– Вперед, ребята! Наших бьют! – послышался голос воеводы. Вот как? Теперь – наших, а где был этот вояка, когда Мадор сражался в одиночку? Поведение, достойное бездарного! Пусть только эта рабья душонка поможет укрепиться на Живом Огне настоящему владыке этой земли, и с ним можно будет расстаться!

Бездарные ворвались в пещеру вслед за Мадором, ленты закрутились вихрем, рампер вылетел из руки и помчался за ними по кругу в смертельном танце. В блеске золотых облаков и серебряных лент мелькали перекошенные рожи бездарных, их закопченные кольчуги и блестящие мечи. Воевода Гошар стоял стены, прикрывшись щитом и ловко сбивал мечом подлетающие ленты. Сколько же их здесь? Даже рампер Правого Дела не может с ними сразу справиться! Ну, сейчас они узнают, что такое настоящий бой! Пусть даже это будет последний бой Мадора, он закончит свою жизнь с честью, недаром он носит имя великого воина древности!

Их – двести сорок, а он лишь один,

Но, во всей силе и славе,

Неукротимый разит господин

Безумцев без чести и права.

Мадор с Нимелора будет сражаться до конца! Рампер снова влетел в его руку и повел своего хозяина в бой, сбивая золотистые облака одно за другим. Черная пещера заполнилась дымом и запахом гари. Что это, «Неукротимый» помогает? Мадор не чувствовал рампера в руке, все делалось будто само собой. Так вот что такое упоение битвой! Вот как, наверное, бился с врагами Мадор Неукротимый! Звон усилился, превратился в мерзкое шипение, и острая боль ударила в левую руку. От боли потемнело в глазах, и Мадор крепче вцепился в древко рампера.

Грозный рампер в могучих руках,

Бьет их неудержимо.

Начал свой бой и остался в веках

Витязь неукротимый.

Блестящие ленты превратились в облака, собрались в единое облако вокруг Мадора, зазвенели, зашипели и закрыли от него весь мир. Где-то рядом орали и двигались бездарные, он чувствовал мерзкий дух давно не стираных рубах и винного перегара, смешавшийся с острым запахом гари от сбитых облаков и лент. Сверху надвигался черный, закопченный потолок, будто старался помочь блестящим тварям.

Выхода нет, только сила и честь.

Мощью мысленной силы

Сдвинулись стены – свершается месть,

Помнится то, что было…

Прижавшись к стене, Мадор размахнулся рампером и ударил наугад прямо перед собой. Золотое облако дрогнуло, шипение превратилось в грохот, и наконец, разразился оглушительный взрыв. Золотое облако охватило Мадора, силовой удар сбил его с ног, и он полетел куда-то вниз, не выпуская из рук рампера. От мысленного усилия поплыла желтая пелена в глазах, потом все потемнело.

Когда Мадор пришел в себя и огляделся, горячего шипящего облака вокруг уже не было, а он лежал у подножия по узкой каменной лестницы. Наверху мутно светилась открытая дверь, которую Мадор сам открыл силой мысли в пылу боя. Кто там наверху? Свои или чужие? И кто здесь ему свой? Мадор нащупал рядом с собой несколько круглых предметов, кажется, камней. Ну пусть подойдут, просто так он не сдастся …

От мысленного усилия снова пожелтело в глазах, круглый белый камень вырвался из руки и с оглушительным грохотом взорвался наверху лестницы. Это не камень, а старинный снаряд! Он только в книгах читал о них, они берут слишком много мыслесилы, и на Нимелоре на такое мыслесилу не тратили. Вот он, старинный клад чудо-оружия! Под руку подкатился еще один шар, за ним другие. Сейчас эти ленты, или облака, получат свое! А ну, вперед! Снаряды взвились над ступенями лестницы и наверху вспыхнули ярким белым огнем. Взрывная волна и новый силовой удар слились в одно целое, у Мадора потемнело в глазах, а когда он пришел в себя, клубок сверкающих лент и облаков со свистом вылетал из пещеры где-то высоко над головой. Теперь не вернутся!

Бездарные вошли в пещеру только после взрыва, и, пока Мадор боролся с холодом и головокружением после силового удара, они перевязывали друг другу раны и вправляли вывихнутые суставы. Сидя у стены под лестницей , он прислушивался к их разговорам, но убогие умы могли родить только убогие речи на грубом и невыразительном языке. Впрочем, знать этот низменный язык тоже было полезно, хорошо, что шестирукий мыследей вбил его в голову Мадора. В конце концов, будущий повелитель этого края должен был знать язык своих рабов и сомнительных союзников.

Что-то твердое упиралось в ногу Мадора. Что такое? Он отодвинулся в сторону. Между камнями-снарядами лежала трубка длиной в две ладони, укрепленная на деревянном основании с рукоятью и углублениями для пальцев. Мадор взялся за гладкую рукоять и мгновенно понял – это старинный мыслесиловой излучатель! Мадор узнал его сразу. Равного ему на Нимелоре нет до сих пор, такие только находили в пустыне возле обломков звездных кораблей переселенцев. Такой излучатель способен не только оглушить силовым ударом, но и убить, но сколько же мыслесилы нужно зарядить в него!

Это, конечно, не, то что рампер Правого Дела, благородства в этом оружии куда меньше, но и этот излучатель завоевал его народу славу, которой до сих пор гордится Нимелор. Слава завоевателей и путешественников, доблестных воинов и мудрых государей, первооткрывателей и победителей! А теперь Мадор Нимелорский последует за своим великим тезкой и вернет своему народу его древнюю честь. Ни один бездарный язык не посмеет произнести бессильное проклятие, ни один косой взгляд мыследея не оскорбит потомков Неукротимого, возвращающихся на свою истинную родину. Только победоносное возвращение должно быть целью любого путешествия на Живой Огонь!

Мадор повернул излучатель дулом в пол, обхватил обеими руками и нажал на кнопку. Огонь! Излучатель щелкнул, но ничего не произошло. Почему он не работает? Даже излучатели, найденные на Нимелоре, большей частью работали, так почему не работает этот? Должно быть, разряжен, но, наверное, остались и заряженные.

Опираясь на рампер, Мадор встал на непослушные ноги и огляделся. Да вот же, в руках мохномордого воеводы! Негодяй сидит с перевязанной ногой и разглядывает то, чем никогда не сможет воспользоваться. Какая мерзость! Оружие, служившее доблестным и могучим людям, в руках у жалкого подобия человека!

Два мохномордых бойца непонятно бранились у стены, стоя над чем-то длинным и поблескивающим в смутном свете двери. Мадор подошел ближе. Так вот он, хозяин излучателя! Перед ним лежал выбеленный временем скелет, одетый в древний красный военный мундир. Такие мундиры Мадор видел на Нимелоре, они столетиями лежали в музеях, не теряя прочности и блеска, мерцая нашивками на рукавах и пряжками на поясе. Однажды он сам нашел такую вещь в подвале старого дома у моря. И вот еще одна находка, теперь на древней прародине, на Живом Огне! Ну, теперь-то ему поверит весь Нимелор! Он вернет повелителей вещей на их прародину!

Рука скелета сжимала еще один излучатель, но он тоже оказался разряженным. Вот значит, что здесь произошло! Эта пещера была укреплением, здесь сражались насмерть, до последней капли мыслесилы, и гибли, не дождавшись помощи! Больше это не повторится!

Мадор еще раз прошел вдоль стены пещеры. Ни дверей, ни лестниц больше не было. Кажется, это круглое, не приспособленное для жилья или работы, неудобное место было только последним убежищем обреченных. Он присмотрелся к полу – везде нетронутый камень, никаких щелей, углублений, тайных замков или кнопок. Сильно рванул мыслью наугад – может быть, что-то сдвинется, откроет тайник с кладом защитников убежища – нет, ничего. Тем более ничего настолько мощного, чтобы гудеть под горой и сотрясать скалы. Так может быть, это другое место? А от чего тогда гул именно здесь? Он терялся в догадках.

Бездарные принялись грабить останки защитников пещеры срывая с поясов блестящие пряжки и разыскивая между костями блестящие золотые серьги с едва мерцающими голубовато-серыми камнями. Мундиры падали на пол измятыми тряпками, скелеты рассыпались на части в наглых руках, зато длинные ножи с красивыми рукоятками мгновенно обретали новых хозяев. Как смеют бездарные прикасаться к этим вещам?

– Дай сюда! – Мадор быстро шагнул к одному из мохномордых, с шутовским видом примерявшему серьгу. Слова гнусного языка дались с трудом, но человеческой речи негодяй не понимал. Да на родном языке не желал ничего понимать – ухмыляясь, он сунул серьгу в карман. Мадор поднял рампер.

– Там еще есть, тебе хватит! – прогнусавила мохнатая пасть.

И он еще предлагает Мадору заняться грабежом? За кого он принимает настоящего человека? Тупой удар рампера, короткий крик – мерзавец даже не понял, что умирает! Его приятели бросились к Мадору с мечами, он снова поднял рампер Правого Дела.

– Прекратить! – рявкнул со своего места воевода Гошар. Бездарные столпились вокруг Мадора, опустив мечи. – Князь своих защищает, и правильно делает!

Гошар перевел взгляд на Мадора.

– А ты, князь, руки не распускай. Этот, – он кивнул на убитого Мадором солдата, – подлец был, туда ему и дорога, но больше чтоб я такого не видел! И лучше скажи мне, это все ваши были? Проклятые?

Как он смеет произносить здесь это подлое название? Мадор хотел возразить, но голова снова закружилась, все-таки он еще не полностью пришел в себя после силового удара. Он лишь молча кивнул в ответ на слова воеводы и спрятал серьгу в карман, подальше от жадных глаз.

– Как думаешь, князь, это и есть то самое место, про которое пишут в летописи? – неожиданно спросил воевода. – Вроде и сходится с тем, что в тех стихах – последнее укрытие проклятых, в долине Синих Гор, оружие осталось… Да что-то мало тут оружия для клада!

Вот как, мохномордый научился рассуждать? Ну да, ненасытная алчность этого племени еще больше, чем у рудоделов, это отмечено и в «Неукротимом», и в хрониках переселенцев! Но кажется, мерзавец подошел слишком близко к истине.

– Это было последнее убежище, потому и упоминается в летописях, клад добавлен летописцами для красоты рассказа, – сказал Мадор.– А оружия здесь осталось достаточно, и оно очень сильное.

Это тоже могло быть правдой, летописцы рудоделов не меньше мохномордых любили возбуждать низменный интерес.

– Может, и много, только оружие-то уже не годится, верно? За таким никто не станет полторы тысячи или сколько там лет охотиться! – ухмыльнулся Гошар.

Может быть, солгать? Обмануть низменных тварей ничего не стоит, пусть считают излучатели действующими и смертельно опасными?

– Это как за него взяться, оно еще может… – начал Мадор, но воевода тут же перебил его.

– Не годится, я сам видел, как ты ничего с ним сделать не мог! А моя-то змея Лидора надеялась на клад! Значит, ты будешь мне другой клад искать! Может, он вовсе не здесь, а к северу от Синих Гор!

Он остановил свои излияния и прислушался. За стенами пещеры, в глубине горы, что-то снова загудело и загремело, стены дрогнули. Кажется, Безымянная гора снова проснулась, и к блестящим лентам это не имело отношения. Но что заставляет гору так дрожать, почему сверху гремят сыплются камни, что случилось? Воевода не стал размышлять.

– А ну, все наверх! – крикнул он. – Быстро! И меня вынесите!

Солдаты бросились к начальнику, подхватили его на руки и вытащили наверх по ступенькам. Грохот усилился, от стен повеяло жаром, как еще недавно от золотистого облака. На Мадора никто не обращал внимания, и он принялся карабкаться по лестнице сам, опираясь на рампер.

Наверху светило солнце и веял ветер, а горы громыхали со всех сторон. По склонам бежали трещины, камни катились с горы, сбивая старые деревья, а те падали, перегораживая тропу и дорогу. Трещины в склонах становились все глубже, в них что-то заблестело, забурлило, и наконец, наружу из недр горы потекла густая, золотистая, сверкающая на солнце жидкость.

– Уходим! – крикнул воевода. Два солдата взвалили его в седло, остальные разом прыгнули на своих ящеров и с криком помчались по голубой степи, оставив Мадора под обрывом. Где же ящер? Ящера не было, земля качалась под ногами, ручьи желтой жидкости заливали долину, а камни катились по склонам, грозя сбить с ног в любое мгновение.

Мадор сжал рампер обеими руками, и в тот же миг почувствовал, как его ноги отрываются от земли. Нет, он не позволит бросить себя, как ненужную тряпку, он догонит Гошара! Мадор перекинул ногу через древко рампера, сев на него верхом, и оружие поднялось над заливаемой жидким огнем долиной. А теперь вперед, за Правое Дело!

Гора загремела с особенной силой, и Мадор почувствовал еще один мыслесиловой удар. Откуда такое здесь берется? Он посмотрел с высоты в глубину ущелья. Поперек тропы пробежала трещина, раскрылась, превратилась в огненный провал и излила из себя новый поток сверкающей на солнце золотом жидкости, испускавшей острый, горький запах. От жидкости веяло теплом, но раскаленной она не была, трава, как ни в чем не бывало, высовывала из нее свои голубые листья. Что это? Не тот ли живой «огонь творенья», о котором говорится в «Неукротимом»? Мадор летел вдоль ущелья, и под ним открывались все новые провалы, и новые потоки теплого золота сливались в один, заливший ущелье от края до края. Поток рос и расширялся, становился глубже, по нему пошли волны, они плескались, били в скалы, и вот уже в них зашевелилось и затрепетало что-то живое. Неужели явление перворожденных? Вот, значит, как это было! Но что родится сейчас – новые люди, птицы, чудовища?

Плеснула золотистая волна, и что-то темное и шарообразное взлетело над ущельем. Рампер взмыл вверх, а за первым существом вылетело второе, третье… Раздуваясь и поводя боками, летучие существа с брызгами вылетали из золотистого потока и собирались в тучу, заслоняя собой полнеба. Они зависали в воздухе, толкались и сбивали друг друга, а новые существа уже рвались из живого огня в высоту за ними следом. Мадор видел их круглые бока в складках кожи, с которых стекала жидкость, и бесчисленные темные глаза, смотревшие из глубины этих складок. Перворожденные! Взрослые существа, вполне готовые к жизни, как и говорится во всех сказаниях и песнях. Но что это за перворожденные! Омерзительные складчатые зеленые шкуры, тупые злобные глаза… Что породил Живой Огонь? С чем придется теперь сражаться героям? Шарообразные существа летели тучей, так же, тучей, опускались на траву, садились и присасывались к ней вырастающими из тела воронками кожи. Они ползли по траве, беспрестанно шевеля воронками, и за ними не оставалось даже корней – одна голая черная земля, залитая зеленоватой слизью. Да они же все пожрут! Один огромный шар, больше человеческого роста в поперечнике, подлетел к Мадору, выставив вперед сразу три воронки. Можно ли напугать их силой оружия?

– Вперед, за правое дело! – крикнул Мадор. Рампер послушно подскочил и ударил в зеленый бок, едва не сбросив Мадора. Фонтаном брызнула мерзкая слизь, и десятки собратьев налетели на раненого перворожденного, разрывая его на части и пожирая. Пугаться они не умели или были слишком голодны для того, чтобы бояться.

Скорее отсюда! Рампер в несколько мгновений поднялся выше горы, унося Мадора в ту же сторону, куда ускакали на ящерах Гошар и его отряд. Туча зеленых созданий клубилась над горой, но ни одно из омерзительных существ не бросилось в погоню. Из последних сил держась на древке, Мадор пролетел не меньше тридцати переходов прежде, чем увидел отряд, скачущий впереди. Рабы, гнусные трусы! Он догнал их во дворе небольшой усадьбы с таким же серым домом-башенкой, как в Синих Горах. Всадники въехали во двор и остановились. Никто не удивился, когда Мадор приземлился во дворе, но емму было уже все равно.

– Значит, так, – услышал он хриплый голос воеводы Гошара. – Здесь мое поместье, будем здесь, пока меня не вылечат, а потом пойдем в Синие Горы. Девка тамошняя, хоть и не успел я на ней жениться, так просто от меня не уйдет. Не хотела добром за меня выйти и в наследство мне усадьбу оставить, так я усадьбу и как наследник своей жены получу. Синие Горы должны быть мои, тогда и клад найдется!

Мохномордые скоро сами запутаются в своем родстве! Какой он князь? Возится в этой грязи, и думает, что решает государственные дела!

– Мне твои дела неинтересны, – проговорил Мадор, отворачиваясь.

– Хочешь, чтобы я тебе помогал искать твое наследство, так помогай мне получить мое! – объявил воевода Гошар.

Потерпеть еще пару осьмиц позорный союз – небольшая цена за наследство предков. Хорошо бы еще Геранд начал скорее искать Мадора! Настоящий родич, если даже это всего лишь размазня-студент, все же лучше мохномордого раба. А что это затевает Гошар? Мадор прислушался.

– Ты привезешь мне сейчас мыследея, и найди какого получше, Огонь тебя жги! – раздавал приказы Гошар. – А ты поедешь в Град-Пилей прямо сейчас и выяснишь там…

Он наклонился к уху бойца и долго что-то объяснял шепотом, а когда закончил, посланец, не говоря ни слова, прыгнул на своего ящера и ускакал.

– А ты, князь, оставайся, гостем будешь! – повернулся воевода к Мадору. Ну что ж, после силовых ударов и боев отдохнуть несколько дней не помешает.

Глава шестнадцатая. Исход перворожденных

Сафи сняла с шеи ожерелье из голубых камней и положила на стол. На стене арсенала была видна долина и мертвые тела на ней – изломанные, с беспомощно раскинутыми крыльями. Войны с летунами бывали в Синих Горах и раньше, но Сафи никогда не видела войну вблизи. Вот как это бывает! Смерть, ненависть, гибель – страшно погибать от вражеской руки, но видеть гибель врагов тоже страшно. А когда-то было еще страшнее! Что если повелитель вещей своим древним оружием теперь начнет войну со всеми подряд? А она сама ввела его в это подземелье!

Запах гари и смазки повеял на нее сверху. Черные стволы огненных труб втягивались в окно на потолке, белые шары ложились ровными рядами в ящики на полках. Ученый брат Геранд бродил между полками, будто искал еще не испытанное орудие убийства. Взлохмаченная кудрявая голова наклонилась над большим серым ящиком, оттуда поднялось и поплыло над полом странное сооружение, похожее на белую открытую коляску с крыльями по бокам и какими-то поджатыми щупальцами снизу, но запрягать в нее никого не надо было, она летала сама. Летающая машина! Ну да, он же говорил, что изучает машины… ученый брат Геранд…Да какой он ученый! Ученый – мирный человек, а это настоящий проклятый! Не надо Сафи с дядей здесь быть, надо немедленно уезжать в Рошану, может быть даже надо предупредить королевских воевод! Пусть она опозорена предательством, но Торик прав – какое бы ни было пятно на чести, нельзя делать его еще больше! Где дядя Аль?

Алевиовин Шестирукий, у которого теперь было две руки, стоял рядом и с интересом оглядывался вокруг. Сафи подбежала и схватила дядю за руку. «Да, повоевали мы сегодня, – вздыхала его мысль. – Тридцать лет я на войне не был, а вот на старости лет снова пришлось воевать, теперь уже за Синие Горы. Много летунов полегло, но они бы нас тоже не пожалели. Плохо все, с какой стороны ни посмотри, но это война. Что же, теперь вместо Горианта будет править его сын, летун спокойный и разумный, не в пример отцу. А вот что будет в Пилее после гибели княгини Лидоры, пока неясно, у нее детей нет. Хорошо, что ученый брат Геранд быстро разобрался в этом оружии! Да и во всей этой науке было бы хорошо разобраться. Вот этот кристалл, скажем…»

Так значит, дядя не считает ее предательницей? Но как во всем этом разобраться? Что же это происходит? Сафи услышала шорох и поскрипывание, это дядя и повелитель вещей выкатили из угла еще одну тележку. Она стояла в углу, и на ней лежал огромный, мерцающий всеми оттенками розового и фиолетового цвета, кристалл высотой до пояса стоящему человеку.

– Что это за камень, ученый брат Геранд? – дядя разговаривал с повелителем вещей, как будто ничего не случилось. – Для чего он?

– Для собирания мыслесилы, – отвечал повелитель вещей своим гулким голосом. – Но я никогда не видел таких больших.

Сколько раз она слышала этот голос сегодня, и всякий раз это было спасение! Как ей все-таки не стыдно! Слушать голос врага и считать его приятным! Но враг ли он? Этого никто не знает.

Она протянула руку к мерцающему кристаллу, и ее рука столкнулась с рукой Геранда. Ой, о чем это он думает! Язык почти непонятный, но такая в этих мыслях печаль, такое мучение, вот как у нее самой! А вот и радость, и успокоение… Нет, его мысли ее не касаются, и вообще это неприлично, слушать мысли можно только для исцеления! И он так же смущен, как она, и его волнение все сильнее! А может быть, он ее любит? Ведь в «Нире и Хозяине Гор» Хозяин Гор был наверняка повелитель вещей, и он любил Ниру! Нет-нет, какая любовь, какие мысли? Надо бежать отсюда в Рошану и звать на помощь!

– Сафи, послушай-ка вот на этом кристалле, что там найдется? – заговорил дядя Аль. Нет, ну почему он так спокоен, неужели не боится? Старинное оружие в руках повелителя вещей – это же страшно! Но если она сейчас откажется, повелитель вещей все поймет. Нет, этого допустить нельзя! Сафи старательно повторила вслух то немногое, что нашла, но из этого стало ясно только то, что у кристалла нет какого-то «соединителя» и взять из него мыслесилу не удастся.

За кучей ящиков со взрывающимися шарами нашлось еще одно чудо – белая блестящая бочка, закрытая с обоих концов, только растрепанные красные волокна торчали из них по два, на расстоянии ладони. Мысли на ней попадались только кровожадные – о взрывах гор или разрушении города. Должно быть, она тоже должна была взрываться.

Сафи наскучило заниматься орудиями убийства, да и естественные надобности уже давать о себе знать. Она подошла к двери арсенала и толкнула, но дверь не поддалась. Геранд подошел, приложил ладони к створке, но ни рукам, ни мыслесиле дверь не поддалась. Дверь заклинило после взрывов, и теперь они были заперты. Единственным выходом осталось окно в потолке.

Геранд забрался в крылатую машину, взялся за белые ручки впереди и замер, глядя вверх. Квадрат синего неба начал расти, стали видны золотистые облака. Белая машина тихо зажужжала, приподнялась над полом и вылетела в него, блеснув крыльями. Куда полетел повелитель вещей? Может, он их тут нарочно оставил одних? Сафи посмотрела на дядю, но Шестирукий рассматривал какие-то белые волокнистые нити, которые висели между серым ящиком и серым железным сундуком.

– Дядя Аль! Не трогай, а то что-нибудь вылетит!

– Безобразие и полное отсутствие образования! Здесь работать может только тот, у кого есть способности повелителя вещей.

– Значит, только жители Нимелора?

– Или потомки повелителей вещей, которые живут у нас.

– А разве они не все погибли?

Дядя по привычке взмахнул руками, но теперь их было только две, и выглядело это как-то непривычно.

– Вреднейшее заблуждение! Невозможно бесследно уничтожить целый народ, хотя в свое время для этого было сделано все. Скажем, родоначальником княжеского рода Нагорного Рошаеля был именно повелитель вещей по прозвищу Пеарн Чернобровый. Как я могу предполагать, прозвище весьма точно изображало его внешность.

– Ой, точно! Так и в книге сказано!

Не было в мире чернее очей,

Не было взгляда суровей,

Грозно на Ниру глядит чародей,

Хмурятся черные брови.

– Да что же это такое! Я тебе об истории, а ты мне снова о выдумках! – рассердился дядя. Мелькнули белые крылья, и улыбающийся Геранд выскочил из крылатой машины. Алевиовин Шестирукий посмотрел на него.

– А можешь ли ты отвезти нас в Рошану, ученый брат Геранд?

Улыбка исчезла, но через несколько мгновений они уже летели над долиной, и ветер трепал их волосы, как утром, когда Сафи сидела на спине дракона. Повелитель вещей крепче сжал белые ручки, и ветер вдруг прекратился, будто поднялась невидимая стена, даже птицы отлетали от нее, отброшенные ударом.

– Силовая завеса, – сказал Геранд, делая круг над окном в арсенал. Оно закрывалось, повинуясь его мыслесиле, и вскоре стало совсем незаметно, покрытое камнями.

– Не разглядеть, – подтвердил, глядя вниз, дядя Аль. – Да и кто будет смотреть, разве только летуны прилетят забирать своих покойников…

Убитые летуны почти сплошь покрывали землю и скалы вокруг подземелья. Похоже, с людьми было бы то же самое. Но как же им всем удалось победить повелителей вещей в старой войне? Что тогда случилось?

Судя по облакам, теперь был первый час вечера, солнце только еще начинало клониться к закату. Может, попросить ученого брата Геранда залететь в Синие Горы, чтобы собрать вещи? Или он враг, и его просить ни о чем нельзя? Детские какие-то вопросы, но без них и взрослой жизни не получается. Деревенские домики и серая башенка Синих Гор были хорошо видны на фоне темного черно-синего леса, покрывающего склон. Дорога белой лентой убегала в темно-синие кудрявые заросли под горой, а дальше виднелось что-то странное и даже попросту страшное!

Вместо Безымянной горы, из-под которой утром вылетали серебряные ленты, поднималась бесформенная, шевелящаяся и гремящая, черно-зеленая туча. Туча мерцала золотыми искрами, вздувалась, росла и заслоняла небо, но из чего она состояла, невозможно было понять. Она покрывала собой горы и скалы, выползала на обрывы и падала в степь. Ровный грохот не умолкал ни на мгновение, а из-под основания Безымянной горы, как родник из-под камней, бил источник этого зеленого, клубящегося мрака.

Потоки зеленого вещества извергались из-под земли, поднимались по склонам и растекались по дороге. То и дело в небо взлетали брызги и сгустки чего-то темного и явно живого. Сгустки дышали и шевелились, сливались и распадались на части, они поднимались все выше над горой, а туча под ними не редела. Золотистый туман окружал ее, золотом отсвечивали ее края, золотая река текла по степи впереди зеленого потока.

Геранд повернул машину вправо, к Синим Горам, но зеленые клубы вытянулись в длинный язык и растеклись по склону горы, накрыв усадьбу до самой крыши.

– Что это, ученый брат Алевиовин? – проговорил Геранд, крепче ухватившись за ручки машины.

– О таких существах я даже не читал, нигде не упоминаются даже, полное неведение! – уверенно сказал дядя. – А этот золотой поток – определенно живой огонь!

– Живой огонь? Но это же давно было, и только один раз… – проговорила Сафи.

– Полное невежество! И не только у тебя! – отрезал дядя Аль. – Все начитались молитв и легенд, и думают, что все перворожденные родились в один день. Ничего подобного, еще перед войной с повелителями вещей был исход полосатых горюнов! Больше, правда, с тех пор исходов не было, но то, что мы видим сейчас, это определенно исход!

Ну и перворожденные! Лучше бы такие не рождались! Зеленая туча вставала стеной, вершины деревьев дрожали, будто перед бурей. По дороге разливался густой золотистый поток, над ним поднимался пар, а следом текла река зеленых шевелящихся шаров, то раздувающихся, то сжимающих бока, дышащих и толкающих друг друга.

Повелитель вещей направил летучую машину правее потока, Сафи смотрела поверх крыла – живой огонь закручивался воронками и вихрями, зеленый поток вздувался и бурлил, заливая лес до самых вершин. Геранд заставил летучую машину немного снизиться. Из темного бурлящего потока вырвались несколько круглых зеленых брызг и подлетев к машине, рванулись ей навстречу. Живые! Сафи отшатнулась, дядя вцепился в кресло, на котором сидел.

Зеленые кожаные шары ростом с человека, покрытые буграми и впадинами, блестели от золотистой жидкости, то поднимаясь, то опадая, как тяжко дышащая грудь. Бугры превращались в воронки или выпускали короткие толстые щупальца. Щупальца тянули к воронкам ветки и листья, а те жадно раскрывались, как черные глубокие рты и проглатывали еду, хлюпая зеленой слизью. Из складок кожи между буграми глядели бесчисленные черные глаза, разглядывая людей так, как будто считали их своей добычей.

Не говоря ни слова, Геранд развернул машину назад, к подземелью повелителей вещей. Кажется, сейчас можно было надежно укрыться только там. Зеленые существа напирали на крылатую машину, и им мешала только невидимая защита, которую повелитель вещей называл силовой завесой. Они прижимались к ней воронками, как будто пытались всосать в себя, и когда это не получалось, вцеплялись друг в друга. Более крупные хватали щупальцами тех, кто помельче, и с влажным хлюпаньем втягивали их в свои воронки. Раздувались зеленые бока, текла темная слизь, перворожденные поедали друг друга.

– Да это живоглоты какие-то! Ничего не соображают, друг друга жрут! От чего только такие получаются! – проворчал дядя Аль. Сафи молчала, не в силах выговорить ни слова. Только бы выдержала эта самая силовая завеса!

Машину тряхнуло, что-то ударило по ней снизу, она провалилась, будто в яму, но потом резко рванулась вверх, и четыре живоглота отлетели в разные стороны. Сафи вскрикнула, но увидев мрачные глаза повелителя вещей, зажала себе рот. Ну конечно, это Геранд нарочно трясет машину, чтобы избавиться от этой гадости! Но машина сейчас перевернется! Геранд снова сжал руки на белых ручках, выше правого крыла сверкнуло пламя, и обожженные живоглоты полетели на землю.

Крылатая машина рванулась вперед, оставляя живоглотов позади, но новые волны врагов снова догоняли ее. Тяжелые шлепки круглых мягких тел сотрясали машину, сосущие, чмокающие звуки заглушали все другие звуки. Потоки огня жгли живоглотов, но их не становилось меньше. Как же выходить, когда силовую завесу надо будет снять? Ах, о чем она думает? Для того, чтобы выйти, надо сначала долететь, а туча страшных зеленых шаров становится все больше!

– Сафи, надо послушать, соображают ли они!

Что придумал дядя, где она будет слушать мысли этих чудовищ?

– Сядь на пол и слушай на дне, я видел, как они присасывались снаружи.

Сафи посмотрела на Геранда, и повелитель вещей молча повел машину ровно по прямой. Сафи осторожно сползла на пол, села рядом с его ногой и прижала руки к полу. Волны удовольствия и гнева попеременно проникали в ее сознание. В них не было ни раздумий, ни сомнений, волны не становились сильнее или слабее. Только отчаянная тоска и тупое удовлетворение, похожие на чувства голода и сытости, а временами – неистовая злоба, не находящая себе выхода. Но вот промелькнул смертельный страх, как было бы хорошо узнать, чего они боятся! А вот рядом – довольное спокойствие.

– Они не думают, только чувствуют, и то самое простое – голод, сытость, злость, удовольствие,  – сказал она, снова садясь на скамейку. – Но напугать или отогнать их можно.

Под крылом машины мелькнула крыша синегорской усадьбы. Златоцветы стояли без листьев, как в разгар зимы, а посреди двора белели кости – все, что оставалось от многонога. Возле родника сидел живоглот и объедал траву. Вместо кустов чешуйника виднелась бугристая, шевелящаяся черно-зеленая масса – должно быть, живоглоты дрались там за еду.

– Да, внушать без усиления таким тяжело – соображения у них мало, а их самих очень много. Но откуда они взялись? Неужели новое место исхода? Этого не было почти тысячу семьсот лет…– проговорил дядя Аль. – Ученый брат Геранд, если можешь, дай мне несколько камней для усиления мыследеяния, когда мы прилетим.

Повелитель вещей кивнул, его взгляд не отрывался от огоньков, загоревшихся на концах ручек. Должно быть, огоньки означали что-то плохое, потому что в его лице появилось что-то отчаянное. Они были уже недалеко от полосатой скалы, но машина летела все медленнее, и живоглоты начали догонять улетающую от них добычу.

– Геранд, что случилось? Почему мы так летим? – тихонько спросила Сафи.

– Кончилась мыслесила, – сдавленным голосом ответил он. Голос повелителя вещей был такой, будто он держал что-то тяжелое. – На моей летим.

Сафи стало страшно. На его мыслесиле, а он сегодня не ел! Дядя Аль говорил, что мыследей-целитель должен поддерживать свои телесные силы едой, чтобы мысленной силой спасать больных, у повелителей вещей, наверное, тоже так. Что же делать?

– Сафи, слушай внимательно. – услышала она голос дяди. – Вместе со мной передавай мыслесилу Геранду, возьми его руку и передавай, что сможешь, пока не долетим до подземелья.

– В поле светлый огонек –

Ждет нас дом родной,

Сколько б ни было дорог,

Все ведут домой…

Живоглоты навалились на невидимую завесу, воронки чмокали над самым ухом. Сафи ухватилась за твердую руку повелителя вещей.

– Светит ясный огонек,

К дому нас ведет.

Будет путь твой недалек,

Если кто-то ждет.

В подземелье их никто не ждал, но оно уже казалось родным домом, и до него надо было долететь, дойти, добраться во что бы то ни стало! Полет машины выровнялся, она прибавила скорости. До скалы, прежде бывшей рампером, осталось не больше половины перехода. Геранд вцепился в белые ручки, Сафи чувствовала, как у нее кружится голова от усталости.

Вот уже скала совсем рядом, живоглоты ползают по кустам, и там, где они проползли, не остается ничего живого. Машина грузно села на землю, Геранд приподнялся, глядя поверх крыла, и квадратное окно в арсенал открылось. Живоглоты напирали на завесу со всех сторон. Дядя встал во весь рост в машине.

– Бери девочку, ученый брат Геранд, и прыгайте вниз. Я удержу их внушением.

– Но ты сам говорил, что таких глупых не удержать! – крикнула Сафи.

– Молчи, выхода нет! – прикрикнул мыследей.

– Прыгнем вместе! – Повелитель вещей тоже встал, слегка наклонив голову – завеса, которую он поддерживал своей силой, еще держалась. Окно в камнях раскрылось больше, Геранд крепко обхватил Сафи и мыследея, прижав к себе.

– Снимаю завесу!

Он прыгнул, увлекая за собой обоих, подтолкнул Сафи, и она плавно полетела с высоты в темную глубину. Наверху послышался вскрик, возня, страшное мокрое чавканье…

– Отпускай меня, Геранд, прыгай! Они не слушаются! – закричал Алевиовин Шестирукий. Четкую речь сменил дикий крик, Сафи с размаху ударилась о черный пол арсенала и потеряла сознание.

Когда Сафи открыла глаза, светлого оконца в крыше уже не было, а на полу вокруг нее подсыхали остатки зеленой слизи и лужица чьей-то крови. Где дядя, где Геранд? Ах, вот он! Повелитель вещей, держа на весу обмотанную рубашкой левую руку, правой держался за белую ручку на столе и что-то приказывал подземелью, шевеля губами. А дядя, куда он делся? И кто кричал, когда Сафи прыгала в арсенал? Неужели… Слезы застилали глаза, ноги подкашивались, Сафи с трудом встала и подошла к Геранду.

– Где дядя Аль, что с ним? Он жив? Или…

Повелитель вещей не отрываясь, смотрел на стену, где шевелилась зеленая живая масса. Густые брови сдвинулись, рот приоткрылся, шумно дыша.

– Он не… они схватили… – хрипло проговорил он, не отрывая глаз от стены, потом повернулся и посмотрел в лицо Сафи. – Упал и погиб…я не удержал…

Он снова повернулся к стене, кривя рот от отвращения. На ней слившиеся в шевелящийся клубок живоглоты рвали на части друг друга, а из воронки одного из них виднелся край дядиной красной хламиды. Сафи стало трудно дышать, слезы полились по щекам, из горла вырвались какие-то хриплые звуки. Нет, нет, как же это? Наверное, дядя Алевиовин просто бросил им рукав, а сам он сейчас найдется, ему надо только переждать, пока Геранд не прогонит живоглотов каким-нибудь огнем! Но повелитель вещей только растерянно смотрел на стену, где чудовища рвали в клочья тела мертвых летунов и обсасывали кусты, заливая все вокруг себя зеленой слизью. Чавканье и чмоканье заглушали все звуки долины. Туча двигалась по земле, и за ней не оставалось ничего, кроме слизи. Нет, здесь не смог бы выжить никто, кроме самих живоглотов! А дядя так и не успел пожить, наконец, с двумя руками!

Картинка погасла – должно быть, живоглоты испортили следящий шар. Сафи почувствовала, что снова теряет сознание, но Геранд подхватил ее, пачкая и без того грязное платье кровью. Что у него с рукой? Наверное, ее надо лечить! Сафи мгновенно пришла в себя и размотала рубашку на руке повелителя вещей. Рана была какая-то странная, будто кожу содрали с руки широкой полосой от запястья до локтя. Но это же от присоски живоглота! Как он вообще еще стоит на ногах! И у них совсем нет еды, чтобы восполнить силы!

– Воздухом, огнем, водой

Жизни вечно молодой…

Голос сорвался, ноги Сафи задрожали, голова закружилась, и только руки Геранда помешали ей упасть снова.

– Возьми камни, – проговорил он. Ожерелье из голубых камней поднялось со стола и повисло перед ее лицом. Сафи надела его и снова взялась за раненую руку.

– День идет, и ночь уходит,

Время лечит, пятна сводит…

С камнями сил хватило не только на то, чтобы унять кровь и вырастить новую кожу на раненой руке – она и сама как будто поела и отдохнула. Что за сила скрыта в них? Что они такое? Этого даже дядя не знает…То есть, не знал… Дяди нет, и теперь у нее никого не осталось! Нет, какие-то родственники в Рошане есть, но она их даже никогда не видела! Что ей делать теперь, куда идти? Но если честно, то пока наверху живоглоты, она вообще ничего не может сделать, кроме как погибнуть в их прожорливых воронках! Но куда она идет сейчас? Сафи даже не заметила, как это произошло. Поддерживая, Геранд подвел ее к столу усадил на ящик, а сам снова взялся за белые ручки на столе. Сафи уже не плакала, но не могла думать ни о чем, кроме живоглотов. Дядя Аль сказал, что это исход, что золотой поток, текущий по дороге в долину, это живой огонь, но тогда…

–Геранд, а если живоглоты действительно перворожденные?

Геранд дал подземелью какую-то команду, и на стене появился чертеж, который она уже видела в зале. Да, вот Безымянная Гора, вот проход под ней и выход наружу… А вот ярко-красное кипение в подземных ходах под Безымянной и золотистые выплески наружу. Это они, живоглоты, те, кто отнял у Сафи все! И они определенно перворожденные, а Безымянная – место исхода.

Геранд всматривался в чертеж, будто искал там надежды и совета, и Сафи поняла – он так же напуган, как она. А кто не испугался бы, когда бессмысленные скоты грозят сожрать все вокруг! И вдруг, будто получив, наконец, совет, повелитель вещей взялся за белые ручки на столе и начал отдавать беззвучные команды.

Огненные трубы выдвинулись со своих мест и поднялись к потолку, взрывчатые шары встали в цепочку, готовые к бою. Окно открылось, и огненные струи, прорезав толщу зеленой тучи, рванулись вверх. Шары полетели за ними, один за другим вылетая из окна и взрываясь прямо над ним от прикосновений живоглотов. Изображения, переданные следящими шарами на стену, становились все более неразборчивыми и мутными, как будто шары со всех сторон покрывались слизью. Золотые лучи огня метались по зеленой туче, прорезая в ней окна, но те мгновенно затягивались новыми живоглотами.

Чертеж был все еще на стене, красное кипение в углу не утихало, Безымянная извергала новых перворожденных, и этому не видно было конца. Трубы жгли зеленую тучу огнем, белые шары вылетали и взрывались один за другим. Наконец, огонь одной из черных труб побелел, стал слабее, будто спрятался от живоглотов, и пропал совсем. За нею последовали все остальные трубы, а потом кончились шары. Живоглоты уже давились в окне, пытаясь пробраться внутрь, и Геранд закрыл его. В подземелье начал мутнеть и меркнуть свет, картины на стенах побледнели и расплылись, Сафи встала с ящика.

– Что нам делать? Может быть, позвать драконов? Они же смогут сжечь их своим огнем, у короля Пеора почти пятьсот драконов-воинов!

Геранд смотрел на гаснущий чертеж горы.

– Нет, это не поможет, надо перекрыть им выход.

Сафи тихо вскрикнула.

– Прекратить исход перворожденных? Геранд, но ведь исход – это воля святого Огня, об этом никто ничего не знает, это божественное…

– Божественное – в живоглотах?

Он прав, в них нет ничего божественного, скорее живоглотов породила та самая тьма преисподняя, чьим именем бранятся!

– Дядя Аль говорил, что божественность Огня – это человеческая выдумка, – сказала Сафи. – И живой огонь из священных книг – это вообще не огонь, а жидкость такая, явление природы…

– Мы сами сегодня видели эту жидкость, и я взорву то место, откуда она течет, – объявил Геранд решительно.

– Но снарядов уже нет, и огня нет, и вообще ничего нет, а там такая сила…

– У нас есть кристалл!

Прекрасный розово-лиловый кристалл подкатился к их ногам на тележке, выполняя мыленный приказ. Поврежденное летунами и осажденное живоглотами, подземелье было еще живо. Но ведь, кажется, на кристалле были мысли о том, что взять из него ничего нельзя? Белый снаряд, похожий на бочку, подплыл к ним и опустился на пол рядом с кристаллом. Здесь тоже что-то было не в порядке… Сафи почувствовала, как холодеют от страха руки и ноги.

– Что ты хочешь сделать, Геранд? Разве они могут работать, там даже твои… родственники не смогли ничего сделать, я слышала следы мыслей! И как ты будешь взрывать гору, ведь крылатая машина разбилась, а что еще туда долетит? Может, они уйдут из нашей долины, и тогда мы выйдем, ведь даже в книгах об исходах перворожденных сказано, что исходы заканчиваются, а потом живые существа размножаются… Ой!

Сафи остановилась, пораженная мыслью.

– Они же будут еще рождать живоглотов!

– Они уже рождают, но гору все равно надо взрывать, – Геранд показал в угол мутной картины на стене. Крупный живоглот извергал из себя одного за другим свои мелкие подобия и накрывал своим телом, стремясь защитить от соседей. Несколько новорожденных живоглотов все же послужили едой ненасытным взрослым, но большая часть уцелела под брюхом родителя. А долго ли они растут – может быть, так же быстро, как едят? Тогда они уничтожат все живое!

– Но как ты взорвешь?

– Я точно не знаю, но читал в книге… – он проговорил что-то на своем языке, наверное, название. – Там стихи были про силу земную, это мыслесила, в древности ее пропускали через себя. У кристалла нет соединителя, я буду вместо него.

Сафи в ужасе посмотрела на кристалл. Такой большой! Как же такая сила пройдет через одного человека, то есть повелителя? Он же умрет! Он готов отдать свою жизнь за жизнь тех, кто живет здесь, на чужой ему земле, а она ничем не может помочь!

– Не надо, это опасно!

– Мы не можем ждать, пока нас съедят!

Он начал собирать и сплетать висящие повсюду белые волокна.

– Через них пропускают мыслесилу, у нас на Нимелоре тоже такие делают, из живорастений. И мыслесилу тожеберут у живорастений, на Нимелоре из них целые леса. Живорастения сплетаются лапами, подвижными корнями, телами даже, по такому лесу нельзя пройти. В них ставят кристаллы, похожие на этот, но небольшие, и в них собирают мыслесилу.

Сафи представился лес из странных существ, сплетающихся лапами, но думать об этом не хотелось. Как сейчас вообще о чем-то думать? Повелитель вещей сплел из белых волокон какую-то сеть, накинул ее на кристалл, а на концах сделал петли для пальцев. Такие же петли он связал с красными разлохмаченными волокнами на торцах снаряда-бочки.

– А как бочка пролетит мимо живоглотов?

– В учебнике военного дела сказано, что она будет очень горячая, когда полетит. В общем, она их прожжет.

Он сел на пол между снарядом-бочкой и кристаллом, продел пальцы в петли и замер, сцепив руки и сосредоточившись на какой-то мысли. Нет, это опасно! Может быть, еще не поздно его остановить?

Было уже поздно. Кристалл замерцал, в его глубине заколебался разбуженный свет и залил все грани переливами розового и лилового света. Свечение становилось ярче, картины и чертежи на стене окончательно исчезли, свет в арсенале погас. Белая бочка приподнялась над полом, засверкав красными волоконцами на боках, от нее повеяло жаром. Геранд крепче сжал руки, его лицо мучительно исказилось, а по белой сети побежали отблески лилового огня. Сияние кристалла померкло, он едва мерцал, но на волоконцах бочки вспыхнул яркий свет и бочка, сорвав петли с руки Геранда, со свистом рванулась вверх, в открывшееся на мгновение окно.

Геранд упал рядом с едва мерцающим кристаллом. Тело изогнула судорога, он рванулся, будто хотел освободиться, и замер на полу, страшно оскалив зубы, сжав кулаки и закинув назад голову. Что с ним? Умер? Нет, не может быть, чтобы еще и он!

Сафи бросилась на колени рядом с повелителем вещей. Петли сети еще опутывали пальцы одной руки, Сафи начала их снимать, разгибая сжатый кулак. Рука была горячая, но жив ли он еще? Она прижалась ухом к его груди – сердце билось медленно и слабо. Что с ним? Определить она не могла, да и времени не было. Как учил дядя Аль? Когда целитель не может точно определить болезнь, он должен начать с общего укрепления сил, отдав часть своей мыслесилы. Но чем укреплять, когда у нее уже теперь кружится голова от голода и усталости? Может быть, опять помогут камни? Ожерелье по-прежнему висело у нее на шее.

– Воздухом, огнем , водой

Жизни вечно молодой

Восприми скорей дыханье,

Облегчи свои страданья…

Она приподняла голову Геранда, погладила по щеке, и лицо расслабилось, страшный оскал сменился сонным выражением, голова склонилась набок. Сафи ухватилась за камни одной рукой, другую приложила к груди Геранда. Будь что будет! Он отдал все, что у него было, и подземелье своих предков, собственную свою жизнь ради тех, кого даже толком не знал. А она еще рассуждала, не будет ли предательством помощь ему. Не будет! И она поможет, а если не сможет помочь, и повелитель вещей не выживет, зачем тогда ей оставаться на свете совсем одной?

– Пусть надежно будет слово,

Не вернутся беды снова.

Не иссякнут жизни силы,

Не забудется, что было…

Сафи бормотала слова заклинания, пока у нее не закружилась голова. В глазах потемнело, кристалл угас, и она упала без чувств.

Глава семнадцатая. Голубые камни

Погребальный костер сложили, как и двести лет назад, на лугу перед воротами Нагорной крепости. Полили поленья головичным маслом, положили хворост вокруг, а под него – охапки сухой домовики, готовые загореться в любое мгновение. Дарион обошел костер еще раз – все правильно, сотник Рейт и его ребята не подвели. Огниво лежит возле узкого конца костра, факел прислонен к бревнам, цветы-светосборы насыпаны так густо, что почти полностью закрывают мертвые тела.

Вот они лежат, ровно, будто в строю. Старик старшина, храбрец-копейщик, трое совсем молодых бойцов, незнакомые всадники, а рядом худой долговязый писарь – погибший под завалом отец Нарики. Изорванные когтями ящеров тела, изуродованные лица с закрытыми глазами – хорошо воевали рошаельцы, только нехорошо закончилось. Плохо обученные, вооруженные старьем, они бились, как могли, и смогли немало, но погибших могло быть вдвое меньше. Впрочем, завтра уже можно начать учить всех уцелевших после сражения – они совсем не плохи, если выстояли, и даже живого огня не побоялись. А потом можно будет набирать новых.

Ну и развал устроили в Нагорной крепости старый Борк и молодой князь! Никто ни за чем не следит, везде что-то валяется, стены еще целы, но ворота скрипят на всю округу, запасы есть, но никто их не проверяет. В оружейной порядок, но все старое, чиненое-переделанное, свитки и книги в архиве целы, зато запасы хлебной щепы изгрызли листоеды. В кладовой листоедов нет, зато на полках среди головиц гнездятся ногочерви. И если бы только это!

Ополченцы умирают от ран, потому что нет обученных целителей, а у одного обученного и двух едва осознавших свой талант мыследеев не хватает сил на четыре десятка раненых. Хорошо еще, что Нарика и Рейт не побоялись помогать Князю-под-горой в день сражения, иначе потери были бы еще больше. Кстати, там еще был паренек из деревни, совсем мальчишка, сильный мыследей, но сам своего дара боится. Ладно, привыкнет со временем, да и князь Ленорк, возможно, заинтересуется новым для себя делом и таким своим талантом. Хотя это вряд ли. Ленорк ничем, кроме собственного спокойствия и развлечений, не интересуется, даже военным делом. А вооружать отряд и обучать ополченцев надо, и не раз в год, приезжая из Рошаны, а каждый день в Нагорной крепости. Дарион фыркнул при одном воспоминании о сегодняшнем смотре бойцов, на котором князь Ленорк так и не появился.

А кстати, где он? Пора начинать молитву Огню и поджигать костер. Уже вся деревня плачет вокруг костра, и певчие стоят, глотая слезы, как только петь будут… А синий подземный змей лежит поодаль, чтобы не пугать людей и смотрит, будто пытается разобраться в людской жизни. Разберешься тут…

А вот, наконец, и Ленорк. Быстро подошел к узкому концу костра, встал возле факела, снял свою широкополую шляпу с цветами, бросил на землю, протянул руки вперед. Что, он уже петь собрался? А приветствовать Огонь? А поклон людям – сначала мертвым, потом живым? Или только двести лет назад полагалось это делать, а теперь уже не принято? Нет, все-таки поклонился.

– Родилось солнце из Огня,

И вечный совершает путь.

Шел человек, свой путь храня,

В конце он может отдохнуть,-

запел князь Ленорк, поклонившись. Голос у него был верный и ритм он чувствовал хорошо, да иначе быть не могло – в княжеской семье Нагорного Рошаеля всегда все пели и плясали. Действовал он тоже правильно – князь должен был начать один, потом подхватывали певчие. Дарион негромко подхватил напев вместе с певчими, потом запели остальные. Охрипшие от слез голоса слились в один звук, вот уже поют ясно и отчетливо. Хороший это обычай – петь поминальную молитву всем вместе – люди начинают думают не только о горе, но и о возвышенном, у них от этого и сил прибавляется, чтобы жить дальше.

Но что там князь Ленорк запаздывает с новой строчкой? Дарион оглянулся на князя, певчие посмотрели тоже. Важность на лице князя сменилась некоторым смущением, он вздохнул, как будто собираясь, наконец, начать, но так и не запел. Тьма преисподняя, он слова забыл! Вон шустрый ополченец Диго уже шепчет ему страшным шепотом, как студент, который подсказывает приятелю на зачете, но князь Ленорк ничего не может вспомнить. Ну ладно, положение Князя-под-горой, спасителя и героя, в мирной жизни тоже может выручить. Пора петь самому!

– Гори, Огонь, пока идет

Душа заоблачным путем,

Навек пусть слава тех найдет

Кто пал на поле боевом…

Дарион начал, и певчие стройно подхватили продолжение молитвы. Деревенские подпевали вразнобой, но старательно, Ленорк, наконец, вспомнил слова. А помнит ли он, что пора поджигать костер? Помнит! Ленорк наклонился, взял огниво и зажег факел. Загорелась чистым, бездымным пламенем сухая трава, занялся облитый маслом хворост, огонь охватил поленья и поднялся над мертвыми телами, заслонив их от живых.

– В Огонь вернется человек,

Душа пройдет Огня пути

Чтоб вновь отмеренный свой век

Под солнцем мира провести.

Дарион не слишком верил в возвращение души в прежнюю жизнь, но измученным горем живым людям становилось от этой веры почему-то легче, для того и поют. Серьезно гудел молитву сотник Рейт, растерянно смотрел шустрый ополченец Диго, всхлипывали через слово молодые хозяйки, утирала рукавом распухшие глаза Нарика, рыдала в рукав ее сестра, а их боевая мамаша пела, зорко оглядывая окружающих.

Князь Ленорк был спокоен – он мало знал здешних жителей. Дарион их вовсе не знал, а потому занялся делом – взял бутыль с головичным маслом и пошел вокруг костра, поливая плохо горящие места, вылил все и остановился точно рядом с Нарикой. Он ничего не говорил, только молча стоял рядом, пока не догорел костер, и люди не потянулись к пеплу с каменными кувшинчиками.

Ну вот, печальное дело сделано, завтра с утра надо сказать князю Ленорку, чтобы выдал деньги семьям погибших, он и об этом может забыть. А сейчас пусть все идут спокойно на поминальный обед в крепость.

– Рейт!

– Здесь! – сотник вытянулся перед Князем-под-горой, как перед большим начальством. Неудивительно, он раньше служил в Рошане, и знает настоящую службу. Хорошо, когда есть такой сторонник, но плохо, что он этого не скрывает, князь Ленорк – мальчишка обидчивый.

– Поставь шестерых часовых на стены, у кого нет погибших родственников, чтобы не отвлекались. Двоих – на ворота, но ворота оставь открытыми.

– Будет сделано! – великан-сотник отправился распоряжаться.

– Ты что себе позволяешь, самозванец? – прервал его размышления юношеский голос. Чем князь Ленорк опять недоволен? Дарион оглянулся, молодой князь указывал пальцем на его Дариона.

– Как ты смеешь носить гербовую пряжку в присутствии законного князя?

– Я ношу герб на поясе по праву, унаследовав его от отца, – отчетливо произнес Дарион. – А почему этот вопрос мне задает князь без огневика?

Мальчишка-князь растерялся, да и любой из потомков братца Дарота растерялся бы, даже не зная всех обстоятельств.

– В семье Нагорного-Рошаельских князей огневик на кинжале! Вот он! Ничего другого не нужно! – закричал князь Ленорк, показывая рукоять кинжала в ножнах. Ну да, братец ничего другого передать не мог, вторую пряжку никогда не делают, семья выборщиков передает ее только от князя князю. Но портить отношения с молодым Ленорком в открытую еще рано. Князь-под-горой – это только песня и слава, но это еще не сила. А мальчишка уже сжал кулаки и готов броситься в драку! Зачем? Дарион повернулся боком и на всякий случай нащупал рукоять ножа. На них уже оглядывались.

– Если хочешь драться, князь Ленорк, отойди от костра, имей уважение к мертвым.

– Наглец! Вон из Нагорного Рошаеля!

Как бы сказать, чтобы не уходить, но и не устраивать драку, которая кончится плохо для неумелого мальчишки?

– Мне незачем уходить со своей родины, князь Ленорк, – слова были упрямые, но Дарион постарался сказать их спокойно и миролюбиво.

Ну, если мальчишка теперь прикажет отобрать пряжку и запереть его в подвале Надровной башни, или куда теперь сажают преступников, он сделает правильно, однако Дариону придется худо. Кажется, это все понимают. Ополченцы смотрят во все глаза, поселяне уже не плачут, и Нарика, не отрываясь, смотрит на него встревоженным и восторженным взглядом через головы сестры и зятя, не замечая, что мать дергает ее за рукав. Под таким взглядом он не отступит, даже если рискует головой!

Князь Ленорк неожиданно развернулся и направился к воротам.

– Я напишу его величеству королю Ригидону, в Рошане завтра же будет известно об оскорблении власти!

Дарион перевел дыхание. Обошлось! Если бы он сам был на месте Ленорка, то предполагаемый самозванец уже давно прохлаждался бы в подвале. Но мальчишка, как видно, еще не обучился действовать самостоятельно, только и знает, что оглядываться на старших да жаловаться. А королю написать, между прочим, и Дарион может.

Да, именно так! Возвращение Князя-под-горой, будь он хоть сто раз спаситель Нагорного Рошаеля и хозяин пряжки с огневиком, ущемляет интересы и князя Ленорка, и княжеской родни. Пока Дарион жив, с ним будут бороться всеми средствами, даже если он сам бороться не захочет. И бороться ему придется не за доходы и власть над Нагорным Рошаелем, а за свою жизнь, хочет он этого или нет. Пора писать письмо королю! К тому же надо разобраться с архивом, для этого нужен помощник или друг, который знает дело. А друг и помощник из людей у него пока только один, точнее, одна влюбленная подруга. Не раз так у него бывало, да видно, на роду ему написано, чтобы помогали князю Дариону влюбленные женщины.

– Всем разойтись, а ты, красивая, оставайся. Пойдем.

Нарика не спросила, куда и зачем, просто подошла и схватилась за его руку, как за последнюю надежду, в последний раз шмыгнув носом. Горюющие хозяйки мгновенно подняли склоненные головы и осуждающе воззрились на девушку заплаканными глазами. А ведь заедят девчонку! Уйти от погребального костра за руку с незнакомым мужчиной, пусть он и Князь-под-горой – такого ей не простят!

– Покажешь мне, где работал старшина с твоим отцом, где лежат записи дел и расходные книги. Потом перепишешь еще раз княжеский указ о мыследеянии, – сказал он громко и отчетливо, чтобы слышали все сплетницы, и, перехватив покрепче руку Нарики, решительно зашагал к воротам. Стук когтей заставил Дариона отскочить на обочину дороги, а взмах хвоста едва не сбил с ног. На мгновение перед глазами мелькнуло злое лицо князя Ленорка, без жалости погоняющего ящера, следом за ним пролетели еще четыре всадника. Так, правящий князь отправился в столицу жаловаться, а с ним охрана. Ну и пусть едут в Рошану. Эту охрану Дарион в бою не видел, а те, кого видно только возле начальства в мирное время, в Нагорной крепости не нужны.

Он уселся за столом в большой полутемной караулке и начал сочинять прошения теперешнему королю Ригидону. Первое прошение ставило все на свои места. Писать в таком случае можно было только правду, поскольку именно она привлечет внимание и убедит. «… пробыв во сне, созданном мыследеяниием, под Громовой горой двести лет, с 8429-года месяца Воительницы 15-го дня до сего времени, прошу о восстановлении моих прав на звание князя Нагорного Рошаеля …» Даже если король не захочет удовлетворить эту невероятную просьбу, он по крайней мере обратит внимание на необычного просителя. А вот над вторым прошением требуется еще подумать и кое-что выяснить, хотя вряд ли деревенская девчонка знает такие вещи.

– Скажи, Нарика, сколько времени теперь рассматривается в королевском суде наследственное дело?

Смущаясь, она принялась накручивать прядку выбившихся из косы кудрей на палец. Ну, ничего, это ненадолго. Такого еще не бывало, чтобы красивые девушки его боялись!

– Ну так сколько?

– Я не знаю точно, но старшина Борк говорил, что полгода.

Ну что же, старик, скорее всего, и в самом деле знал, а у девочки память хорошая, так что можно считать, что действительно полгода, как и двести лет назад. Дарион отдал письмо Нарике, чтобы переписала, подвинул к себе следующий лист сонника.

«Поскольку для подтверждения прав на звание князя нужно полгода времени, прошу назначить меня на должность старшины-от-ворот Нагорной крепости, потому что во-первых, старшина Борк Младший, служивший до сих пор, погиб в сражении, во-вторых, я восемь лет был князем Нагорного Рошаеля и хорошо знаю эту службу, а в-третьих, я уже делаю в крепости все, что должен делать старшина-от-ворот».

Ну, конечно, не все он делает, все он просто еще не успел, но пока грамоты попадут к королю – как его там? Ригидону, – пройдет не одна осьмица, и слова будут соответствовать истине. Грамота закончена, подписана, теперь главное – кто ее отвезет? Гонцам крепости такое доверять нельзя – песня и слава это одно, а служба – совсем другое, они не станут возить письма явившегося неизвестно откуда Князя-под-горой. Посылать Нарику глупо, девочка не доедет до Рошаны, остановить ее может любой ополченец или разбойник. Пусть лучше перепишет второе письмо. Кто еще? А вот кто – перворожденный змей! Снаружи раздался человеческий крик, шорох чешуи, и в окне появилась синяя усатая голова.

–  Я помогу тебе, твоя княжеская светлость.

Но не в обиде ли змей за двухсотлетнюю задержку с появлением на свет?

–  Нет, я спал и ничего не знал, – проревел змей. Ну и на том спасибо.

–  Как тебя звать?

– Не знаю, меня никто никак не звал.

Змей свернулся кольцом, синяя чешуя сверкнула на солнце голубым отблеском. На что-то это похоже… Дарион вытянул из-под рубашки голубой камень. Он был ярче и светлее, но блеск был тот же. На финнибиане такой камень называется дирт, в Кортоле еще двести лет назад эти камни так называли. Для змея подходяще, только…

– А ты мужчина или женщина? Родить кого-нибудь можешь?

– Не знаю, я один.

– Ну ладно, со временем выяснится, а пока будем звать тебя Дирт, как камень. Согласен?

Змей вытаращил желтые глаза и помигал ими.

– Согласен, твоя княжеская светлость.

Ну что же он такой вежливый? Впрочем, пусть проявляет уважение, а там, глядишь, и люди проявят.

– А сейчас отнеси письма в Рошану, в королевский дворец…

Как бы ему объяснить, чтобы понял? Может быть, мысленно? Дарион представил себе путь в Рошану таким, каким помнил его, и вскоре синие крылья вознесли в небо змея, спрятавшего в своей вместительной пасти два прошения государственной важности. До чего все-таки дожил Дарион Нагорно-Рошаельский! Никому, кроме деревенской девчонки и крылатого чудища, не может доверять! Впрочем, он и двести лет назад доверял не многим. А теперь – за дело! Если правящий князь Нагорного Рошаеля не желает заниматься делами, то ими займется Князь-под-горой! Надо же в конце концов оправдывать ожидания! За следующий час он просмотрел вполне приличные и без следов подчисток и подделок расходные книги, сам распорядился насчет денег семьям погибших и нашел две сотни рошанских и сотню сегдетских золотых в стенном тайнике, который помнил еще со времен своего детства. На хозяйство Нагорной крепости этого хватить не могло, но на сегодняшний день было довольно, и пора было заниматься Громовой горой – чего от нее ожидать сегодня, завтра и в будущем. Это даже важнее, чем выяснить, кто будет править Пилеем после княгини Лидоры.

А для мыследея-исследователя то, что произошло вчера на Громовой, это единственная возможность изучить место исхода сразу после выхода перворожденного. Таких исходов не было, если судить по преданиям и легендам разных народов, самое меньшее, полторы тысячи лет. От чего зависит исход перворожденных, как они живут под землей до выхода – ничего этого наука двести лет назад не знала и, похоже, до сих пор не знает. Какая сила помогает мыследеянию на Громовой горе? И не она ли дает Нагорному Рошаелю его прославленное плодородие и изобилие? И почему под ней можно окаменеть и проспать в камне двести лет? А что такое голубые камни? Почему они усиливают мысленную силу? И где сильнее становится мыследеяние – на поверхности горы или в ее недрах? Может быть, и это станет ясно в подземном жилье перворожденных? Сколько вопросов, а ответы на них только там, в темном, залитом живым огнем, ходе! В общем, надо идти и изучать то место под горой, откуда вчера утром вышел Дирт. Дарион вышел во двор крепости.

– Сотник Рейт!

– Здесь!

– Я иду под Громовую гору, найди двух добровольцев!

Сотник задумался. Дело понятное, Громовой горы после вчерашнего все боятся, но в таком настроении брать с собой помощника нельзя.

– Я пойду! – крикнул звонкий, легкий голос. –Я умею лечить, я знаю горы, я могу помочь!

Тьма преисподняя, Нарика! Он оставил ее в караулке, а она уже рядом – руки в чернилах, косы растрепаны, кудрявые прядки волос свисают вдоль щек. Но лазить под горами – не ее дело, такая девушка должна ждать, когда вернется ее избранник, а Князь-под-горой должен спасать себя сам. Но с другой стороны, у него нет никого, кому он верил бы так, как этой девочке, а она уже побывала с ним и на горе, и на спине змея.

– Хорошо!

– Я пойду! Меня зовут рядовой Диго! Вот ящера отведу, и хоть сейчас! – всунулся между ними вчерашний бойкий парнишка с огромным ящером в поводу. Рейт повернулся с недовольным видом.

– Ладно! Но чтобы приказы выполнять с полуслова!

– Я тоже иду, потому что девушка тут не в счет, – солидно добавил сотник Рейт. Ну, если сам додумался, пусть идет.

– Рейт, будь при оружии, возьми лопату побольше и мешок домовики. Диго, неси двух светляков!

– Будет сделано, Князь-под-горой!

Через час они шли по золотистому, залитому застывающим живым огнем. На пожухшей траве лежала золотистая кора, в ямах живой огонь еще прилипал к подошвам. Река огибала длинные языки застывшего живого огня там, где они прорвались вперед. По этим застывшим языкам можно было идти, но корка иногда потрескивала, и ноги проваливались в вязкую глубину, еще хранящую тепло извержения.

Дарион поковырял носком сапога жесткую кору на поверхности, потом потрогал пальцем вязкую жидкость в глубине ямки. Живой огонь потянулся за пальцем длинной ниткой. Дарион попытался отрезать его ножом, но зловредное вещество только прилипло к лезвию. Светляк на плече завозился, будто пытаясь отстраниться, наверное, ему не нравился запах, живой огонь пах чем-то горьким и пыльным, как придорожные травы, но более резко. Что теперь делать с этой грязью? Может быть, хоть он и называется живым огнем, его можно сбросить мысленной силой повелителя вещей? Мыслесила сработала легко и быстро, нитка свернулась в мягкий комок, отлетела шага на два и шлепнулась на желтую кору. Кстати, мыслесила работает намного лучше, чем в крепости, а змея Дирта сейчас на горе нет. Вот ответ на один вопрос – дело не в змее, а только в горе. Надо идти дальше.

Дарион первым подошел к черному провалу в склоне горы. Проход напоминал ходы, которые проделывают в земле черви, но был в человеческий рост высотой и выглядел жутковато. Такой он и должен быть, если из него вылетел такой громадный перворожденный! Но если змей прожил там несколько столетий, то жить там можно, а значит, можно и сейчас уцелеть. Придерживая меч на боку и светляка на плече, Дарион решительно двинулся в проход.

Черные тени метались по неровным стенам, живой огонь тускло желтел под ногами. Слой живого огня под ногами становился глубже, под горой он еще не застыл, и ноги проваливались чуть не по колено, и даже конец меча был весь в желтой грязи. Приходилось то и дело сбрасывать живой огонь мыслесилой, но здесь это было куда легче, чем на лугу. Видимо, мысль усиливалась внутри горы тем сильнее, чем глубже они заходили в подгорный проход, но от чего так получается, Дарион не понимал. Чем-то он напоминал шахты и ходы Подгорья, но там они были облагорожены многолетним трудом рудоделов, а здесь все было, как в день исхода. Но чего он хочет, день исхода здесь был вчера!

Он оглянулся на своих спутников. Нарика при каждом шаге вылавливала из полужидкого потока слетевшие с ног вышитые туфли. Дарион подхватил ее под локти и приподнял, как будто случайно прижав к себе. Как хороша! Гибкая, ловкая, с огненными черными глазами – так бы и не выпустил из ее рук, если бы не исследование! Похоже, девчонка всерьез занимала его воображение. Что ж, ради такой можно и изменить старому правилу – не связываться с деревенскими. Однако связаться на время, а потом бросить тоже не удастся – совесть замучает, что такую девчонку обидел, он же не Дарот… Но должен же у него быть еще кто-то, кроме синего крылатого змея! А кроме Нарики, у него нет ни друзей, ни родни в этой новой жизни. Точнее, как в старом присловье – родня-то есть, да хочет съесть. Должен же кто-то встать с ним спина к спине в бою, какой бы это бой ни был. Даже если с чем-то неизвестным под Громовой горой.

– Не бойся, красивая, а живой огонь сбрасывай мыслями, ты можешь!

Нарика сосредоточилась.

– Дом стоит под красной крышей,

А гора над домом выше,

Тучи выше гор…

Она пела вполголоса, и живой огонь разлетелся брызгами из-под ее мягких деревенских туфель. Умница, сообразила, что песня поможет, и все у нее получилось! Дарион и Нарика двинулись вперед, раздвигая мыслями живой огонь. Рейт и Диго двигались следом, наступая на расчищенные места. Светляки не тревожились и совсем по-домашнему светились мирным розовым светом.

Стены казались каменными, но в свете светляков блестели как-то маслянисто, будто чем-то смазанные, и явно не имели отношения к серо-черным скалам Громовой горы. Дарион поднес светляка ближе к стене. Поверхность была гладкая, будто хорошо отшлифованная. Время от времени из нее ребрами выступали на локоть или два полосы обычного серого камня, как ножи, разрезающие поперек копченый хвостатовый хвост.

Круглый проход привел их в большую круглую пещеру. Потолок у нее тоже был круглым, как купол старинного здания где-нибудь в Альване Кортольской, в тех краях любят так строить. Высоко вверху виднелось неровное окно, а над ним – синее небо. Столб света падал на беспорядочную кучу камней, земли и застывшего живого огня.

Похоже, именно здесь был тот провал, в который упала пилейская княгиня со своими всадниками. Из кучи торчали изломанные хвосты и когтистые лапы убитых ящеров, серые кольчуги и помятые шлемы. Под узким лучом света виднелась придавленная камнем откинутая рука судорожно сжавшая поводья. Из-под руки глядело пустым взором мертвое лицо, а дальше виднелся залитый живым огнем шлем. Воин без шлема, но в кольчуге, был виден из земли только по пояс. Кажется, он не был ранен, а погиб от удара о камни. Скверное дело, но теперь ему ничем не поможешь. А это кто, справа? Зло оскаленные зубы, сдвинутые брови и светлые, пересыпанные землей завитки светлых волос…. Да это сама Лидора Пилейская, вчерашняя воительница! Сегодня же написать в Град-Пилей, пусть пришлют людей за покойницей да сожгут скорее, вид уж очень скверный. Тьма преисподняя, сколько же сегодня покойников!

– Разреши обратиться, Князь-под-горой, это ты устроил провал и эти ходы или твой змей? – спросил Диго. Дарион был согласен присвоить себе змея Дирта, но врать о явлениях природы не стал.

– Провал устроила сама гора, здесь место исхода, а Дирт – перворожденный, и ходы, я думаю, созданы местом исхода.

– Вот оно как, место исхода! – проговорил Рейт. Рассудительный сотник как будто не удивился. – А разве такое сейчас бывает?

– Ну видишь, это же точно природой создано и само по себе живет! – сделал свои выводы шустрый Диго, мрачное подземелье изрядно действовало на его воображение. – Вон стены какие гладкие и ходы такие круглые, будто в ящеричных кишках, которые вымыты для колбас. А вдруг и вправду мы в кишки чьи-нибудь забрались? Оно убить может, и родить, и, наверное, дышать, и живой огонь течет вроде как кровь…

Дарион не стал останавливать разговорившегося рядового. Предположение было не хуже всякого другого, а другого пока не было.

– Отставить разговорчики! – недовольно проговорил сотник Рейт. – Еще скажи, что оно оживить может…

– А что? – заявил Диго, глядя на парня с мечом. – Вот сейчас войдут в него силы этого места, поднимется он, руками задвигает, ногами…

Лучше бы он здесь этого не говорил, вчера Дарион видел его отличные способности целителя, а здесь они только усиливаются! Он не успел остановить Диго, а камни и земля уже посыпались, зашуршали и застучали, и пилеец с мечом в руке вскочил на куче земли. Ожил? Но ведь сердце только что не билось! Дикий взгляд на вооруженных незнакомцев, прыжок, и пилеец со всех ног бросился к проходу.

– Держи его! – закричал потрясенный Диго, но от удивления не сдвинулся с места.

– Это тебя, дурака, надо держать, чтобы глупостей не делал!– Дарион выхватил свой меч, в два прыжка догнал беглеца, но тот, развернувшись, сильно ударил мечом, целясь в шею. Да он же только что лежал бездыханным телом! Дарион метнулся в сторону, развернулся, пропустив меч противника мимо себя, сильно ударил сам и замер, глядя, как бьет из раны живая кровь и падает с криком дважды убитый боец. Неужели Диго оживил убитого? Но даже лучшие мыследеи из Училища Мыследеяния не могут оживлять мертвых! Или это двести лет назад не могли, а теперь могут? Кто может сказать?

– Рейт, Диго, вы видели когда-нибудь, чтобы мыследей оживлял мертвого?

Потрясенный Диго замотал головой. Рейт заговорил, но результат был не в пользу Училища и его ученых братьев.

– Когда я служил в Рошане, там были мыследеи даже из знаменитого Училища Мыследеяния, которые других мыследеев учат, но чтобы мертвого оживить, об этом даже слышать не приходилось.

Получается, что это снова усиление, которое он замечал на горе еще двести лет назад, и причина этому – сама гора, нечто, скрытое в ее глубинах. Поэтому внизу оно и работает в десятки раз сильнее. Может быть, в недрах горы есть какая-то основа, сердце мыследеяния, которое придает дополнительную силу? Но откуда под горой такая сила и где еще она проявляется? Может быть, в других местах исхода? Ведь не зря они считаются священными и целебными что у рудоделов, что у летунов или сегдетцев…

– Рейт, Нарика, Диго! А ну, слушать меня! – скомандовал Дарион. Три пары глаз посмотрели на него. – Под горой любое мыследеяние усиливается во много раз. А потому язык держать за зубами, не болтать, не петь, и мыслям тоже воли не давать! Ясно?

– Но я же не мыследей… – проговорил Диго.

– Вчера ты им был, и хорошо лечил раненых! А мыследеяние – это сила мысли. Мысли есть даже у круглых дураков, только глупые, поэтому глупостей никому не думать, не говорить и не представлять! И пока не выйдем из горы, не петь, не притоптывать, не идти в ногу – ничем не помогать мыслесиле! Всем ясно? А теперь пошли дальше!

За пещерой начинался новый ход, такой же темный и круглый, как первый, но намного ниже. Невысокий Диго еще мог идти, выпрямившись во весь рост, но Нарика почти доставала головой до свода, а Дарион и Рейт шли пригнувшись. Светляки летели следом за людьми. Бесконечные ходы становились ниже и уже, живой огонь под ногами становился все жиже, как будто перворожденный только что родился из него. Непонятно было только, как здесь помещался синий змей. Может быть, ходы все-таки живые и растягивались, когда он здесь проползал? Дарион осторожно ударил о стене рукоятью ножа – глухой жесткий стук, похоже на сплошной камень. Нарика подошла к нему, осторожно вытягивая ноги из живого огня, и вдруг вскрикнула, споткнувшись обо что-то. Дарион быстро подхватил ее, попутно успев погладить по спине и сообразить, что она не против.

– Что случилось, красивая, устала?

– Под ногу что-то попало, круглое… – она наклонилась над слоем живого огня, в котором стояла по колено, и нерешительно протянула руку.

– Подожди.

Он нащупал в вязкой жидкости носком сапога что-то круглое, лежащее на дне. Рядом было еще несколько таких предметов, похожих на обкатанные водой речные камни. Может быть, камни и есть? Хорошо бы поднять их силой мысли, но кто знает, что сделает в таком случае гора? Дарион засучил рукав и вытащил три грязных камня, покрытых совсем жидким живым огнем. Сбросить бы его… Дарион не успел подумать, а живой огонь уже слетал с пальцев, разбрызгиваясь вокруг. Вот это усиление! Не зря он всех предупреждал… А сам первым нарушил свой собственный запрет. Но это неважно, а важно то, что даже самое малое движение мысли под горой превращается в серьезную силу. Но что это за камни?

Дарион повертел их в руке. Ощущение было знакомо, они что-то напоминали. Нарика заглянула через плечо, осторожно потрогала камни кончиком пальца. Ох, как мешают чувства исследованиям! Разве можно думать даже о самых загадочных камнях ,когда к твоей руке прикасается такая тонкая легкая ручка, и завитки легких кудрявых волос трогают твою щеку? Это же кем надо быть, чтобы перебирать камни, когда рядом такая живая красота? Но сейчас надо быть исследователем! Дарион с трудом заставил себя смотреть на камни. Все три округлых камешка умещались на ладони, при свете сидящего на плече светляка они были серые, один почти черный, а поверхность удивительно гладкая. Светляк слетел с плеча Дариона и сел на сгиб руки, обнюхивая странные предметы. В белом свете светляка мелькнул голубой отблеск, камешки замерцали, налились светом и засверкали яркой голубизной. Тьма преисподняя, драгоценный голубой камень! Усилитель любой мыслесилы! Откуда они здесь?

– Держи камешки, красивая! И ничего вслух не говори!

Дарион сунул усилители в руку Нарике и снова начал шарить в живом огне. Пять, восемь, двенадцать камней, и это еще не все! Похоже, они здесь насыпаны так же щедро, как самоспелы на ярмарке в Растеряй-городке, но говорить об этом вслух не надо. Рейт и Диго вроде ребята честные, но промолчать о камнях не смогут, а настоящая цена этих камешков кого угодно введет в соблазн. Двести лет назад Дарион платил по сто сегдетских золотых за каждый такой камень, а рудоделы ни за какие блага мира не продают и не меняют свои голубые камни, всю жизнь нося их в серьгах. Поэтому об истинной ценности камней лучше помалкивать – чего другие не знают, того и не выдадут.

– Я никому не расскажу, князь Дарион. – тихонько проговорила Нарика. – Я понимаю.

Вроде не мыслеслушательница, но с полуслова понимает! Стоило спать двести лет под горой, чтобы дождаться такую! Дарион спрятал камни в карман кафтана, стараясь уложить так, чтобы они оказались подальше от тела, а потом снова осторожно постучал по стене. Звук был везде одинаков, но в одном месте изменился. Неужели пустота?

– Смотри, князь, это выход, наверное!

Дарион посмотрел в ту сторону, куда указывала Нарика. А еще говорят, что красивые девчонки – непроходимые дурочки! Надо же, что нашла! Действительно, углубление в стене напоминало круглый вход или заросшее дупло дерева, в которое мог бы пролезть взрослый человек. Дарион положил руку на край углубления, сплошь заполненного полупрозрачной упругой желтой корой.

– Смотри, как красиво! Живой огонь как смола хлебного дерева, когда ее собирают весной! – восхищенно улыбаясь, проговорила Нарика. – Наверное, если сейчас дупло откроется, отсюда живой огонь польется, смотри, здесь даже раздвигается!

– Молчи! – крикнул Дарион, но было уже поздно. Отверстие в стене раскрылось, и из него плеснул, залив путешественников по пояс, поток жидкого, теплого живого огня. От густого, резко пахнущего пара сразу стало трудно дышать. Светляки взлетели к потолку, заметались и забились о стены. Диго отскочил к стене, Рейт вытащил меч.

– А ну, прекратить! – крикнул Дарион.

Поток живого огня прекратил течение, открыв черную дыру, а за ней пустое пространство. Ополченцы подошли ближе, светляки по одному начали возвращаться, один из них влетел в отверстие, и в черной дыре что-то блеснуло. Дарион заглянул внутрь. Стены круглой, похожей на внутренность шара, пещеры слегка мерцали при свете светляка. Вогнутый пол еще сохранял следы живого огня, но выгнутый кверху потолок и округлые стены были совершенно чистыми. По поверхности потолка и стен вились изогнутые, ветвящиеся линии, как жилки древесного листа или голубые жилы на человеческой руке.

– Ждите, не входя! – Дарион подтянулся на краю отверстия и влез внутрь. Стены пещеры заколебались, жилы на стенах зашевелились, мягко извиваясь по поверхности. Ноги Дариона скользнули по шевелящемуся мягкому полу, он проехался на подошвах сапог, как зимой катаются по льду, и остановился на середине шарообразной пещеры. Пещера тоже замерла. Потолок оказался выше, чем казалось сначала – даже при своем росте Дарион не мог достать до его верха рукой. Жилы на стенах, прежде выглядевшие гладкими, показались теперь покрытыми шерстью или мхом – чем-то мягким на вид. Дарион подошел к стене, осторожно протянул руку. Жила на стене вздулась под рукой, и мягкая бархатистая поверхность, казалось, на глазах обросла шерстью. Упругая поверхность то уступала нажатию руки, то приподнималась, распушив шерсть. Дарион прижал обе ладони к поверхности стены – сначала между жилами, потом к их пушистым бокам. И стены, и жилы были холодны, но прогибались под рукой, как живая кожа. Теперь это определенно был не камень, а часть чего-то живого, вросшего в камни горы. А сможет быть, это камни вросли в живое тело неведомого существа, слившись и смешавшись с ним?

– Князь Дарион! Можно мне туда? Я тебе помогу!

Он оглянулся – Нарика уже наполовину всунулась внутрь пещеры-шара, а за ней уже были готовы влезть ополченцы. Ну что с ней поделаешь? Мало того, что хороша до головокружения, так еще и влюблена без памяти! Рвется охранять и спасать его даже здесь. Ладно, пусть забирается, верный помощник ему очень нужен, и не только здесь. Дарион подошел к входу, молча подхватил девушку и втянул внутрь. Нет, определенно стоило ждать ее двести лет!

Но надо и делом заняться, если попал в самое сердце Громовой горы. Нарика осторожно пошла вокруг пещеры, легко ступая на цыпочках и благоговейно прикасаясь к гладкой стене кончиками пальцев, поглаживая и ощупывая мохнатые бока жил. Стены остались неподвижны, жилы мягко прогнулись под легкой женской рукой. На мгновение Дариону снова стало не по себе. Куда он завел девочку? В этой глубине, рядом с несокрушимой силой горы она казалась особенно живой и уязвимой. Скорее вывести ее на свет, здесь красоте не место!

Но сначала разобраться с усилением, а для этого еще раз нарушить собственный запрет. Дарион вытащил из ножен нож и мысленным усилием перебросил его из руки в руку. Нож отлетел к стене, но Рейт быстро отбил его мечом. Молодец! Неизвестно, что было бы с этой пещерой от укола ножом!

Такого усиления он еще не видел и не думал, что такое бывает. Возможно, именно внутри пещеры-шара и было то самое сердце, которое он хотел найти – источник живого огня. Во всяком случае, стены и пол пещеры впитывали остатки живого огня на полу, как мочалка из цветов поползухи впитывает воду. Вскоре пол стал совсем чистым, живой огонь полностью ушел из пещеры, оставив на полу только несколько округлых серых камней. Нарика отошла от стены, потянулась подобрать их, Дарион знаком остановил ее.

– Нам столько не нужно, оставь.

Все вместе они еще раз обошли пещеру, но больше ничего не произошло. Все молчали, боясь неосторожным словом снова взбудоражить подгорное царство. Выбравшись в подземный ход, Дарион снова повел свой небольшой отряд в глубину горы, но проход становился все ниже и уже, пока не стало ясно, что дальше не пройти, и Дарион дал команду повернуть назад. Все сделано, как хотелось, исследование получилось отличное, хоть еще один трактат пиши да в Училище отсылай! А что? Если король откажет в обеих просьбах, и Дарион Нагорно-Рошаельский не будет не только князем, но даже и старшиной-от-ворот, то всегда сможет заняться наукой и добыть такую же громкую славу. Не в том дело, чем ты занят, а в том, есть ли у тебя голова на плечах. А если голова имеется, то без награды и славы дело не обойдется. А теперь хватит возиться в грязи, пора в баню, переодеться и поесть!

Глава восемнадцатая. Живоглоты

Дарион вывел свой маленький отряд из-под горы. Нагорная крепость высилась на другом берегу Каменки, синий луг в желтых пятнах живого огня сверкал под солнцем, все было, как всегда, но что-то изменилось. Дарион помнил по войне это чувство неясного беспокойства, и знал, что без причины этого не бывает. Где же она, эта причина, что здесь не так? Ах, вот оно что! На лугу было тихо. Ни одна носатиха не трещала крыльями, ни один дикий семикрыл не шуршит листьями, ни один крикливый огневик не летает над лугом. Светляки, спокойно пережившие путешествие под горой, взлетели и исчезли в крепости. Дарион остановился и внимательно посмотрел вокруг. Носатихи и светляки слышат то, чего не слышит человек, и если они улетели, значит, им есть чего бояться. Им всем, а людям?

Дарион посмотрел на юг, и увидел в сверкающем небе несколько летящих черных точек. Одна из них отделилась от стаи и помчалась вниз, две другие снижались плавно и спокойно. Точки приблизились, и оказались шарообразными зелеными существами. Он не только не видел, он даже не читал ни о чем подобном. Может быть, эти животные появились за те двести лет, что он спал?

– Ой, кто это? – Нарика вцепилась в его руку обеими руками. – Смотри, князь Дарион, у них щупальца!

На темно-зеленой коже виднелись впадины и выросты, а из выростов время от времени появлялись короткие шевелящиеся щупальца. Существа опустились на луг, и Дарион увидел, как они, вцепившись в траву щупальцами, выпустили из себя кожаные воронки, и, заливая все вокруг слизью, начали втягивать в них траву и кусты вместе с корнями. Тьма преисподняя, это еще что такое? Темные глаза в складках толстой слизистой кожи, смотрели во все стороны, и этих глаз было у каждого существа не меньше десятка.

– Диго, Рейт, вы таких раньше видели?

– Никак нет, Князь-под-горой!

– Век бы не видать этакую гадость!

Никто не знает, а эти гады могут оказаться опасны! Довольно одного того, что они способны сожрать весь урожай – там, где они проползли, остается только черная голая земля, залитая зеленой слизью.

– Позволь, твоя светлость Князь-под-горой, зарубить их! – сказал Рейт.

– Сначала посмотрим, что они будут делать.

Они не сделали ничего хорошего. Столкнувшись возле куста сонника, два шара, выставив вперед щупальца, кинулись рвать на части друг друга, разбрасывая вокруг клочья зеленой кожи и брызги слизи. Не издавая ни звука, летучие гады пожирали друг друга, пока один из них не начал одолевать и не засосал полностью все, что еще оставалось от противника. Нарика отвернулась от мерзкого зрелища, Диго бросился вперед.

– Да что я на них смотреть буду?

Лихой удар меча мог бы снести голову противнику, если бы голова у него была. Но головы у твари не было, и зверь бросился на Диго, обхватывая щупальцами руку с мечом.

– Держись, Диго! – Дарион бросился вперед, стараясь попасть мечом по глазам зверя, Рейт зашел с другой стороны. Несколько удачных ударов меча, и ослепленный зверь неуклюже заворочался на одном месте, размахивая щупальцами и раскрывая черные провалы-рты. Дарион ударил его концом меча, стараясь проколоть как можно глубже, и тварь, дернувшись, замерла. Диго выдернул, наконец, руку из щупалец, оставив в них рукав рубашки и клок кожи, шарообразное тело чудовища опало и расплылось на траве луга.

Третье чудище полетело прямо на людей.

– А ну пошел отсюда, пошел вон! – закричала Нарика. Дарион прыгнул вперед, стараясь заслонить ее и нанести зверю смертельный удар, но тот на удивление ловко взлетел и закружился, будто принимая бой. Дарион снова ударил мечом, но только задел зеленую шкуру. Диго был ниже ростом и недоставал мечом зеленое брюхо, Рейт наносил удары, но зеленая мерзость увертывалась в последний миг.

Дарион посмотрел на небо. В небе летела целая туча таких же тварей, она становилась все гуще и больше, за какой тьмой преисподней их сюда несет? Как с ними справиться? Был бы здесь змей Дирт, он хотя бы отогнал их своим огнем. Но он в Рошане, и даже когда вернется, в одиночку много не сделает. Может быть, послать за помощью к драконам? Тварь снова начала снижаться, Дарион ждал с мечом наготове.

– Пошел отсюда! – снова крикнула Нарика. Тварь подпрыгнула, сделала еще пару кругов на безопасном расстоянии и улетела. Что такое? Неужели внушение? Ну да, Нарика говорила, что семикрылы ее всегда слушаются и никогда не теряются, когда она их пасет. Хорошо! Предположим, внушением можно загнать этих тварей в такое место, чтобы их сжег драконовский огонь или убили взрывчатые шары горных мастеров. Или не давать им садиться и жрать, тогда они потеряют силы, и можно будет перебить или сжечь их в воздухе. Но кто будет бить и жечь? А если послать за помощью к королю драконов? Кто там у них теперь? Драконы живут долго, но вряд ли старый Тинол, правивший двести лет назад, еще жив.

Легкая тонкая тень на широких крыльях вылетела откуда-то сбоку.

– Здравствуй, господин сотник! – крикнул, вытягиваясь в воздухе в струнку, молоденький летун.

– Это не сотник, а Князь-под-горой! – строго поправил Рейт.

– Отвечай, кто такой, и говори по порядку! – потребовал Дарион.

– Я – Торик из Страны Высоких Скал, был в плену в Пилее, а потом меня ученый брат Алевиовин Шестирукий лечил в Синих Горах, – затараторил летун, – а потом Геранд с Нимелора нашел подземелье своих предков. Наши крылатые хотели его отбить, но все погибли, и князь Гориант погиб, в подземелье такое оружие, что его не одолеть! А потом эти прилетели, зеленые, живоглоты называются, их кто ни увидит, сразу говорит – вот живоглоты! И теперь ученый брат Алевиовин, княгиня Сафи и Геранд с Нимелора погибнут!

Дарион не понял в этой неразберихе ничего, кроме упоминания о тварях, которых на юге назвали живоглотами, и которые жрут все подряд.

– И много там живоглотов?

– Тучами летают, и становится все больше! Люди разбегаются, кто многоногов или сальников с собой не взял, тот всего лишился! Объели все деревни вокруг Безымянной горы, весь лес на пилейской границе! Спасайтесь, а я помогу! Дайте мне меч, я быстрый, я смогу рубиться, я все смогу!

Да уж, сможет, особенно языком молоть! Но сейчас важнее всего то, что он летун, а помощь драконов необходима как можно скорее!

– Нарика, найди лист сонника!

Она сунула ему в руку огромный лист, как будто ждала, что Дарион именно его попросит. Дарион поискал глазами подходящий сучок, чтобы нацарапать письмо на сыром соннике, но Нарика уже вытащила из кармана юбки маленькую головицу с чернилами и кисть.

– Кто сейчас король у драконов?

– Пеор, сын Тинола! – быстро ответил летун.

«Королю драконов Пеору от Князя-под-горой Дариона Нагорно-Рошаельского, – начал писать Дарион. Драконы расчетливы, значит, надо убедить Пеора в том, что помощь будет выгодна ему самому. – Появление летучих созданий, называемых живоглотами, представляет опасность для вверенного тебе судьбой государства, поэтому я предлагаю тебе помощь на границе Нагорного Рошаеля и Пилея. Отряд драконов в пятьдесят огней сможет истребить живоглотов, не тратя лишних сил и избежав потерь, если войско и жители Нагорного Рошаеля не дадут нашим общим врагам возможности садиться, есть и отдыхать. Сила мыследеяния поможет мне удержать живоглотов в воздухе, и если твое королевское величество не упустит возможности одержать победу малыми усилиями, мир будет избавлен от нечисти. Князь-под-горой Дарион Нагорно-Рошаельский».

Готово! Но чтобы эти выгоды появились на самом деле, надо действовать быстро. Дарион повернулся к своему воинству.

– Слушать меня! Диго, собери деревенских пятьдесят человек, и чтобы каждый принес десять локтей веревки. А кто у реки живет, пусть вентерь принесет, каким рыбу ловят, их надо десяток! Рейт, веди сюда половину отряда ополчения! Вторая половина пусть останется в Нагорной! Торик, неси письмо к королю Пеору!

– Будет сделано, твоя светлость! Лечу по всем ветрам! – и летун мгновенно исчез. Дарион оглянулся, Нарика стояла рядом.

– А ты, красивая, пойдешь со мной под гору!

И снова черные своды над головой, и желтая вязкая жижа под ногами, и уже неважно, какую силу их мысли разбудят в подземных ходах! Дарион вытаскивал мыслесилой из грязи голубые камни, а Нарика собирала их в подол юбки. Пять камней, десять, пятнадцать, надо не меньше пятидесяти, чтобы на каждого человека пришлась сила одного камня. А что надо петь, чтобы отогнать кожаных живоглотов? Успокаивающие заклинания не годятся – тогда живоглоты спокойно сядут в Нагорном Рошаеле, и ополчение Нагорной крепости со всеми не справится… Тридцать пять камней, а вот и еще три… Может быть, живоглотов напугать? Как большинство глупцов, живоглоты плохо подчиняются внушению, значит, надо петь что-то громкое, придающее уверенности людям и пугающее врага. Да, так они и сделают! Дарион подхватил мыслью сразу три камня и откинул их на сухое место.

– Сколько всего?

– Сорок четыре, – услышал он голос Нарики. Камней было уже так много, что она стояла, наклонившись вперед, но и при этом короткая деревенская юбка открывала стройные, крепкие ноги выше колен. Красавица! И как смотрит – будто в огонь для него прыгнуть готова или к живоглотам в эти их … Нет-нет, об этом даже думать нельзя! Оставить бы ее здесь, подальше от живоглотов и сражения, да только она все равно убежит его спасать! И неизвестно, где будет безопаснее – под горой могут быть любые неожиданности. Нет, она пойдет с ним наверх – но не в таком виде, чтобы каждый деревенский дурень таращил на нее глаза, да и юбка вот-вот порвется под тяжестью камней. Дарион скинул с себя кафтан, завязав рукава, они пересыпали камни в него и вдвоем понесли наверх.

Туча живоглотов становилась все больше и темнее, она мерцала золотистыми отблесками, закрывая половину неба. Из ворот Нагорной крепости Рейт уже вел ополченцев с оружием. Диго тащил за рог серого многонога, запряженного в телегу с наваленными на нее мешками и веревками, а за ней двигалась шумная толпа напуганных деревенских жителей.

– Бояться нечего, Князь-под-горой знает, что делать… – услышал Дарион голос шустрого ополченца. Хорошо ему говорить, на самом деле о живоглотах Дарион ничего не знал. Но чтобы хорошо внушать, каждый из этих людей должен быть спокоен и уверен в победе, а значит, как бы ни было скверно на душе, надо принять уверенный вид, говорить твердо, смотреть смело – и вперед! Все-таки он – Князь-под-горой!

И вот уже напуганные люди ободрились, выслушали все объяснения, и связывают все веревки в одну сеть, привязывают к ее узлам рыбные вентери, а в эти сетчатые ловушки для рыбы Дарион бросает ярко блестящие голубые камни. Интересно, почему они так сверкают только на свету? И что это значит? Камень тратит свою силу при свете или, наоборот, вбирает в себя силу от света? Но об этом он подумает, когда в Нагорном Рошаеле не останется ни одного живоглота. Ну, вот и сеть готова.

– Отряд, ко мне! Хозяева, сюда! Всем слушать и выполнять приказ!

Рейт и его подчиненные выстроились перед Князем-под-горой, деревенские жители сбились толпой за их спинами. Туча живоглотов уже начала снижаться. Драконов не было, но это было уже неважно – надо действовать как можно скорее, ни на кого не надеясь.

– Все, у кого нет оружия, держитесь за камни, лежащие в вентерях или за руки тех, кто за них держится. Только так передастся мыслесила. По моей команде все разом начинаете петь «Горский поход» и сосредоточите мысли на том, что мы сильнее живоглотов. Кто при оружии – защищаете поющих. Вперед!

– Враг навстречу, дом за нами,

Пыль да камень под ногами,

Мы идем в поход. –

запел Дарион. Песня старая, помнят ли ее? Но отряд дружно подхватил песню, а жители деревни запели, хоть и не в лад, но громко.

– Что вы там поете? Разве это дело, такие страсти песенками унимать? Они же сожрут всех! А ты, Нарика? Стыд бы поимела, отец только что в огонь ушел, а ты с мужиками!– разнесся по всему лугу громкий женский голос. Это что за вздор со всех гор? Опять Нарикина мамаша! Продолжая петь, Дарион подошел к решительной особе.

– А ну, молчать! – ровным голосом приказал он. – Хозяйка Рина, если я услышу от тебя еще одно слово, после боя казню за государственную измену! Поняла?

Загорелое лицо деревенской хозяйки стало бледным, как у городской барышни.

– Но я же не хотела…

– Молчать, я сказал!

Хозяйка Рина исчезла за телегой, и больше ее не было слышно. Две других деревенских жительницы, увидев грозный взгляд Князя-под-горой, запели, вырывая друг у друга вентерь с камнями. Лысый старик вытащил из-за пояса валяную шапку из рыжей семикрыльей шерсти и надел на голову.

– Похоже, грязно будет, твоя светлость, вот я и надену. А на баб не обращай внимания, я послежу.

– Пойте спокойно, держитесь крепко, думайте об одном – они должны улететь, испугаться вас, вернуться туда, откуда пришли! Им здесь не место, и пусть проваливают! – не отвечая старику, отчеканил Дарион. Деревенские запели решительнее, туча замерла, повисла в небе, не долетев до Громовой горы, а потом попятилась туда, откуда пришла – на юг. Действует, тьма преисподняя! В самом деле действует! Ободрившиеся деревенские жители запели «Горский поход» в очередной раз, размахивая руками и швыряясь во врагов придорожными камнями.

– Горы слева, горы справа,

Ждет в бою нас честь и слава,

Эй, друзья, вперед!

Старик, Нарикина мамаша, деревенские хозяйки, длинноусые хозяева – все, увидев действие своего мыследеяния, запели, что было сил. Кто-то, забыв слова песни, просто кричал «пошли вон!», и живоглоты отступали. Они понимали силу, уверенность и напор, голубые камни усиливали эту уверенность во много раз, и от такого напора живоглоты отступали.

«Горский поход» надоел, кто-то запел «Огонек», кто-то «Милую за окном» – все действовало одинаково хорошо. Два пожилых хозяина с длинными седыми усами, ухватившись за вентерь и обнявшись, как во время попойки, запели «Рошанскую двойку», притоптывая ногами.

Нет вернее дружбы нашей,

Пира нет без братской чаши,

Нет веселья без вина,

Пей до дна!

Что за вздор со всех гор? От такого веселья и живоглоты сейчас плясать начнут! Дарион глянул вверх – вовсе нет, и даже наоборот, живоглоты спасались от развеселых хозяев, как будто их самих собирались съесть под выпивку.

От огромного мельника в осыпанной мукой длинной рубахе живоглоты разлетались, как от огня, а он шел на них, как на вражеское войско, размахивая дубиной, и пел что-то удивительное. Прислушавшись, Дарион понял, что это просто брань, прилаженная к напеву солдатской песни.

– Провалитесь, чтоб сгореть вам,

В преисподней тьме чтоб треснуть,

Вашу мать туда!

Разодрать вас на три части,

Придавить драконьим задом

И спалить огнем!

Дальше шло нечто, не предназначенное для женских и детских ушей, но высказанное с большим чувством. Это было непристойно, однако живоглоты разлетались от грозного мельника, как носатихи от дракона.

С юга подлетела новая туча живоглотов, обе стаи столкнулись и налетели друг на друга, пытаясь сожрать всех и все. В небе блестело и кипело, а вдалеке что-то громыхнуло долгим, раскатистым звуком, как гром дальней грозы.

Что это там гремит? От их драки или что-то другое? Гром был долгий, как грохот телеги на каменистой дороге. На землетрясение не похоже, под ногами все спокойно. На нового перворожденного – тоже, они с Нарикой только что были внизу, там даже живой огонь уже подсыхает. Дождь, что ли, собирается? Вот это хуже! Как живоглоты будут вести себя при дожде, неясно, зато люди могут раскиснуть! Впрочем, это не гроза – там, где небо чисто от мерзких тварей, на нем ни облачка. Ну ладно, с громом можно и потом разобраться. А это что еще такое? Десятка полтора живоглотов отделились от удаляющейся стаи и начали снижаться.

– Рейт, бери двадцать бойцов и за мной! – Дарион выхватил меч и бросился туда, где должны были сесть живоглоты. Люди не будут бояться и смогут хорошо внушать, если будут уверены в защите! А это еще кто заливается звонким, легким девичьим голосом, будто на деревенской свадьбе?

– Если глянут в сердце очи,

Сердце не закроешь.

Сердце полюбить захочет –

Ничего не скроешь!

Да это Нарика! Ладно, от нее до живоглотов еще далеко! А теперь – вперед! Вот они, самые жадные, наглые или просто неподдающиеся! Вздувающиеся зеленые бока, облитые слизью, жадно раскрытые воронки, шевелящиеся щупальца, глядящие из кожаных складок бесчисленные глаза – спустились, но теперь уж не поднимутся! А ну, вон отсюда!

Удары мечей, хлюпанье рассекаемой плоти и чавканье тварей, пожирающих своих соплеменников, слились в один противный звук. Дарион рубил и колол, ускользал от опасных щупалец, отскакивал от потоков слизи и добивал уползающих живоглотов. Ага, они уже боятся! Еще удар, еще! Твари напирали, оттесняя друг друга боками. Сколько же их там? Но если Дарион сейчас не выстоит, если не отвлечет и не разделается с ними, они полетят к телеге, а там Нарика… А ну, не раскисать!

Зеленое кожаное брюхо мелькнуло перед глазами, Дарион едва успел ударить по нему снизу вверх. На руки полился поток полужидкой слизи, смешанной с клочьями синей травы и обломками веток. Вот тьма преисподняя! У них что, никаких внутренностей нет, кроме желудка? Ладно, это можно выяснить и после боя! Воронки раскрылись, будто пытаются втянуть в себя весь Нагорный Рошаель – ничего вы не получите, гады! Снова полетели клочья – это Рейт рубится справа, молодец, работает быстро и ловко.

Ну вот, на траве только двое живых тварей, да и тех ополченцы вот-вот добьют. А что наверху? Дарион в очередной раз посмотрел на небо. Туча двинулась было на восток, в сторону королевства драконов, ей навстречу вылетела другая, но это были уже не живоглоты. Широкие крылья и висящие изящной петлей хвосты, огонь и густой дым, крики и рычание, и все это до самых горных вершин закрывает небо – отряд драконов не меньше, чем в сотню огней. А выше всех – маленькая, легкая человеческая фигурка с распахнутыми крыльями! Молодец Торик! Долетел!

Хорошо бы еще и Дирта сюда, если он уже вернулся из Рошаны. Но вот же он, прямо над головой, над Отбитой крепостью, над Громовой горой, над всем Нагорным Рошаелем! Тьма преисподняя! Блестит синими крыльями на солнце, кувыркается, дышит огнем, рычит что-то неразборчивое, но весьма грозное. Умница, змей!

Вот еще один живоглот летит сверху, откуда только берутся, надо и в левую руку оружие! Быстро наклонившись, Дарион подхватил выпавший из чьей-то руки меч и с двумя мечами пошел на врагов. Твари падали с неба прямо перед Дарионом, сливаясь в грязно-зеленое живое месиво. Раненые и обожженные драконовским огнем, они злобно выпускали щупальца, тянули к Дариону воронки, но он не сдавался – рубился из последних сил, уже не видя, как идет бой в целом.

Эй, а это что тянет его сзади? Щупальца? А впереди еще два зеленых кожаных гада! Скорей, разворот, удар с левой руки, потом с правой…Э, нет, погибать со славой ему еще рано! А это кто? Блестящий меч мелькнул над его головой, и кто-то обрушился на живоглотов сверху. Торик! Ай да мальчишка! Рубится, как настоящий крылатый воин!

Через полчетверти часа тучи живоглотов рассеялись, а драконы начали преследовать отбившихся от стаи тварей и жечь их по одному. Весь луг был покрыт мертвыми телами странных существ, а Дарион, тяжело дыша, оглядывал поле боя, пересчитывая еще стоящих на ногах ополченцев и высматривая за кустами жителей деревни. Вот Рейт, вон Диго и Торик, все целы, а вон храбрый сквернослов-мельник и любители застольных песен, стряхивающие зеленую слизь с седых усов. Дирт сел на траву рядом с ними, и люди не испугались его огромного тела и длинного хвоста – по сравнению с живоглотами даже огнедышащий синий змей показался привычным домашним существом.

– Я отдал твои письма дворцовому управляющему, твоя княжеская светлость, – пророкотал страшный голос змея.

– Как это ты до него добрался?

– Заглянул в окно и убедил.

– Ну и что?

– Он записал, что король примет тебя через месяц, а потом убежал звать охрану.

Похоже, змей опять слегка перестарался, но это к лучшему, просителей в королевском дворце редко принимают раньше, чем через три месяца.

– Вот и победили, твоя светлость Князь-под-горой! Победили, живоглотов уже мало! Я теперь это обязательно в тетрадку запишу, а потом в летопись! – завопил над ухом юный летун. – Я тебя нарочно охранял, но ты рубишься, как настоящий крылатый!

Да что он пристал? Там вон Рейт вместе с женщинами уже собирает сеть и вентери, а какая-то тетка, кажется, Нарикина мамаша, снова возмущается всем подряд. Надо забрать все голубые камни, чтобы не оказались в случайных руках, а крылатый мальчишка все пристает! А вот и Нарика, подбежала, смеется от счастья. Расцеловать бы ее так, чтобы на осьмицу запомнила, но мальчишка хлопает рядом крыльями и болтает без умолку.

– Я никогда не видел, чтобы бескрылые так рубились двумя мечами!– продолжал трещать летун. – Я думал, так только крылатые умеют, да и то не все! Этому научиться нельзя, с этим надо родиться! Только крылатые…

– Помолчи, летун, у меня прадед был крылатый. – проговорил Дарион. Что обращать внимание на этого болтуна! Он быстро обнял Нарику, и она отчаянно прижалась к нему, счастливо улыбаясь. Должно быть, боялась за него не меньше, чем он за нее. Ну, теперь все в порядке. А этот крылатый почему еще несет свой вздор со всех гор?

– Как, твоя княжеская милость? Твой прадед был крылатый? Но это же запрещено! Как его звали?

Куда бы его деть?

– Торик, ты жив! А я-то думал, тебя съели! – проревел кто-то, и с неба спустился рыжий молодой дракон без украшений и раскраски. – А где Геранд с Нимелора, Сафи и ученый брат Алевиовин?

Нарика испуганно вскрикнула, а летун только хлопнул крыльями.

– Я ничего не знаю, Алтот, – снова затараторил он, теперь чуть не плача. – Я улетел из подземелья, чтобы не предавать своих, а Геранд и княгиня Сафиана, и Шестирукий, у которого теперь две руки… Я не знаю, где они, получилось, что я их тоже предал! Я улетел, а они у живоглотов, и все по моей вине!

Это он уже говорил, но что там такое на самом деле? Кто там у них с Нимелора? На самом деле со звезды или только прозвище такое?

– Прекрати каяться и рассказывай по порядку! – решительно вмешался Дарион. Усталость как рукой сняло. – Какое подземелье, кто такой Геранд с Нимелора и почему там кого-то должны непременно съесть?

Через полчетверти часа Дарион знал все, что знали Торик и Алтот. Нарика забыв об усталости и грязи, утешала летуна.

– Мы их найдем, обязательно, Торик! Князь-под-горой что-нибудь придумает!

Может быть, она была права. Дарион возражать не стал.

– Едем сейчас, через Нагорную крепость! Торик, неси светляка, Нарика, Дирт – со мной! Быстро сеть и камни на телегу – и вперед!

Заперев драгоценную сеть в подвале Кузнечной башни между взрывными снарядами рудоделов и драгоценным оружием сегдетской работы, Дарион запер дверь не только ключом, но и мысленным усилием. Теперь взять ее не сможет никто, кроме его самого, Нарики и, возможно, Геранда с Нимелора. Если, конечно, летун не соврал, и этот парень действительно потомок тех, кто когда-то улетел к звездам.

Дирт быстро довез Дариона и Нарику до подземелья, без труда поспевая за быстрокрылым летописцем. Вход в подземелье был заметен издали – вокруг квадратной крышки в каменистой насыпи на краю долины толкались и жрали друг друга живоглоты. Все они рвались вниз, откуда, как видно, пахло съедобным. Двух струй огня из пасти Дирта хватило, чтобы уничтожить еще не пожравшую друг друга нечисть, а силы его хвоста – чтобы поднять незапертую крышку.

Дарион и Нарика спустились по хвосту Дирта вниз, и здесь с первого взгляда стало ясно, что болтливый будущий летописец не соврал. Огромный, кудрявый, черноволосый молодец, лежащий с закрытыми глазами на пыльном полу, на вид был настоящим повелителем вещей. Скуластым лицом, густыми черными бровями и крупным ртом он напоминал портрет родоначальника Нагорно-Рошаельской княжеской семьи – повелителя вещей Пеарна Чернобрового. Повелитель вещей лежал прямо под окном, через которое они спустились. Дарион поворачивал его с боку на бок, высматривая причину беспамятства, но на теле не было ни ран, ни синяков. Одна рука парня была обмотана какими-то петлями, но какие от них могли быть повреждения? Однако сердце билось часто и слабо, как будто повелитель вещей был тяжело ранен. На всякий случай Дарион снял петли с его пальцев.

– Это Геранд с Нимелора, – частил Торик, подлетев сбоку. – Он настоящий повелитель вещей! Силой мысли все, что угодно может сделать! Княгиня Сафиана говорила, что он даже огонь на пальцах зажечь может!

– Княгиня Сафиана – это она? – кивнул Дарион на лежащую рядом девушку.

– Она, только что с ней случилось? А с Герандом что?

Дарион и сам не мог понять. Он перевернул княгиню на спину. Совсем еще молодая, с пухленьким белым личиком и беспомощным ртом, она, казалось, спала, но от прикосновений так и не проснулась. На шее девушки лежала, как ожерелье, связка голубых камней. Откуда здесь столько? Торик, конечно, не знает, иначе уже давно бы все выболтал. Жилка на руке билась часто и четко, девушка была без сознания, но могла прийти в себя в любое мгновение.

Зато с парнем дело было плохо. Дарион снова потянулся к его руке. Тьма преисподняя, едва жив! Может быть, передать ему силы? Но что может передать не слишком сильный мыследей после двух часов внушения и боя на мечах? Такому крупному больному надо много мыслесилы… А если взять это ожерелье? Только что оно было совсем серым, но под светом, падающим из окна в потолке, голубой огонь уже засветился в глубине камней. Дарион осторожно снял с девушки ожерелье, намотал на руку и прижал к холодной груди парня напротив сердца.

– Огонек горит вдали

Летом и зимой…

Нарика неслышно подошла к нему и тоже взялась за камни ожерелья. Молодец, все понимает, и слов не надо. Торик подвинулся ближе, боясь пропустить подробности исцеления.

– Давай сюда руку, Торик, помогай передать ему мыслесилу, иначе он не доживет до завтра.

-Чтобы не был твой путь далек,

Чтобы не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути

Светит огонек.

К тому времени, как они допели песню, биение сердца у повелителя вещей стало ровным, а кожа начала согреваться. Ожерелье все еще светилось, и надо было поторопиться, чтобы помочь девушке.

– Геранд жив? – вдруг спросил по-пилейски слабый тоненький голос. Дарион обернулся. Светловолосая, пухленькая юная княгиня, оказывается, уже сама себе помогла и пришла в чувство. Она сидела на полу и смотрела во все глаза, а по ее щекам текли слезы.

– Что с ним случилось? – спросил Дарион. Беленькая княгиня судорожно вздохнула и вытерла щеки рукавом платья.

– Я не знаю… Он устроил взрыв, чтобы остановить исход перворожденных. Это оскорбление божественного Огня, но по-другому было нельзя, они бы все съели. Взорвал, а сам чуть не умер…

Так вот что это грохотало – не гроза и не землетрясение, а взрыв, который устроил повелитель вещей!

– Он мыслесилу из кристалла пропустил через себя, он хотел, чтобы все жили, а сам… А дядя Аль, то есть ученый брат Алевиовин Шестирукий из Училища мыследеяния погиб, его живоглоты… А я только немножко мыслесилы передала Геранду, и мне плохо стало…Нет, я ничего не смогла…

Сумасшедшая! Да это ожерелье все силы из нее вытянуло! Здесь не было света, и камни, потратив свою мыслесилу, начали тянуть ее из целительницы! То-то она и упала без чувств. Но если так…

– Ты, княгиня, все смогла. Ты спасла своего Геранда, если бы не ты, он бы не дожил до нашего приезда.

– Правда?

– Истинная правда, княгиня Сафиана. Он жив, но его надо еще лечить. Сейчас отвезу тебя вместе с ним домой!

Глаза засияли, круглое лицо оживилось, кажется, здоровенный повелитель вещей времени не терял, и пухленькая княгиня испытывает к нему самые нежные чувства. Конечно, никто не знает, что он задумал, и как хочет использовать чувства девушки, но с чувствами влюбленных девушек бороться бесполезно. Остается только надеяться, что повелитель вещей не наделает больших бед.

Глава девятнадцатая. Вопросы

Геранд сидел на лавке возле ворот каретного сарая в Синих Горах, повернувшись спиной к солнцу, и мыслесилой прилаживал на место новый засов. Руки сводило судорогой после силового удара, спина и ноги мерзли, как будто вокруг было не летнее тепло, а снег и лед. Кто же мог подумать, что мыслесила пойдет таким потоком! Наверное, теперь выпускной трактат придется писать не о древней науке, а о последствиях силовых ударов, теперь он в этом настоящий ученый брат, как говорят на Живом Огне. Впрочем, без Сафи он бы и не выдержал, это она удержала его на грани между жизнью и смертью. Может быть, он все же не безразличен ей? Вот на нем и рубашка новая из какого-то растения, и ремешок в волосах, это же она все сделала, наверняка она!

В каретном сарае и в хлеву возились верховые ящеры, по двору бродил новый многоног, у ворот усадьбы стояли часовые из Нагорного Рошаеля. Живоглотов не было видно ни одного, небо было чистое, и зеленых шевелящихся туч не было ни одной. Зеленая слизь уже впиталась в землю, и во дворе начала прорастать голубая трава. На стенах дома и ставнях виднелись потеки слизи, на них стаями сидели носатихи и объедали слизь, вытянув длинные хоботки. На каменном заборе, прежде увитом сине-белыми растениями, не осталось ничего, кроме сухих стеблей, но из земли уже тянулись белые молодые ростки. Из родника, как прежде, текла чистая вода, со звоном падая в каменную лохань. Рядом бегали две длиннохвостые ящерицы, наверное, привезенные из Нагорного Рошаеля. Объеденные живоглотами деревья покачивались под ветром, княгиня Сафи ходила между ними, шевеля губами. Что она поет? Серьга с голубым камнем была на месте, в ухе, он сдвинул мыслью золотую крышку и услышал знакомые стихи.

– Воздухом, огнем, водой

Жизни вечно молодой

Восприми скорей дыханье,

Облегчи свои страданья…

Понятно, она уже вырастила на кустах новые ярко-синие листья, но деревья еще стоят с голыми ветками и ободранной корой. Как у нее только сил хватает! Она же отдала ему в арсенале всю мыслесилу, а сегодня, через четыре дня, уже лечит деревья.

Засов, наконец, правильно встал на место и накрепко прирос к старым доскам. Что бы еще сделать? Не сидеть же просто так посреди двора!

Серьга донесла до Геранда перекличку рошаельских бойцов, кажется, Торик утром называл их ополченцами из Нагорной Крепости, говорил, что их начальник спас Геранда и Сафи после силового удара. А где сам Торик? Все еще на чердаке?

– Ученый брат Геранд, я тут случайно оторвал пряжку, ты можешь ее приделать на место? – из окна третьего яруса высунулся Торик. – И еще вот у этой книги корешок оторвался! А я тебе почитаю из Священной книги рудоделов, там про твоих родственников такое написано!

Не дожидаясь приглашения, летун слетел на землю, хлопая крыльями под тяжестью четырех больших, переплетенных в дерево и кожу, книг. Живоглоты, по счастью, не добрались до книг и свитков, лежавших в сундуках, и теперь любопытный Торик увлеченно в них рылся. Геранд прикрыл крышкой серьгу и взял в руки одну из книг, с блестящим узором на обложке и витой пряжкой на кожаном ремешке. Пряжка медная, это нетрудно, а вот кожа… Ага, кожа старая, давно уже неживая, значит, и она должна послушаться его мыслесилы.

Он собрал мыслесилу и снял пряжку с книги вместе с ремешком и заклепками, Торик тут же подхватил другие книги и сел рядом с ним на лавку.

– А пока ты делаешь, я тебе почитаю! «Выдержки из летописей Подгорья»! – торжественно объявил он. – Я переводил эти летописи для княгини Лидоры, той, которая провалилась под Громовую гору…

– А она провалилась?

– За день до того, как ты нашел подземелье! В Нагорном Рошаеле! Это Князь-под-горой все устроил!

– Тот, который спас меня и Сафи?

– Тот самый, он всех спасает, про это даже песня есть в Нагорном Рошаеле! Я потом тебе спою, но сначала летописи! У Лидоры Пилейской была «Священная книга» полностью, а здесь – только летописи, но в них самое главное! Слушай!

Он начал читать, с ходу переводя с языка рудоделов на пилейский. Как это у летуна ловко получается! Геранд хорошо помнил, как нанятый Мадором переводчик с великим трудом переводил старинные инструкции к машинам и хроники первых поселенцев. А ведь на Нимелоре был, в сущности, один язык, только изменившийся со временем. А тут все разные, но Торик так легко переводит. Это он один такой способный или на прародине все так?

– Страшна была война святая –

Горел огонь, не угасая,

Железные летели птицы,

Чтоб в прах и пепел обратиться…

Понимаешь? Железные птицы – это, должно быть, что-то вроде звездного корабля, на котором ты прилетел! – завопил крылатый переводчик так восторженно, что даже носатихи взлетели со стены.

– Нет, это не звездные корабли, – проговорил Геранд. – Это вроде той крылатой машины, которая разбилась из-за живоглотов.

– А, так это ее обломки лежат у двурогой скалы? – еще больше пришел в восторг Торик. – А может, ты ее починишь, и она будет летать? Ведь она же неживая была, а живоглоты только живое жрут!

Хорошо бы, конечно, восстановить крылатую машину, и Мадору заодно показать подземелье, которое он так и не видел из-за воеводы Гошара. Но если даже найти новые кристаллы, то мыслесилы, чтобы их зарядить, все равно нет.

Голова еще немного кружилась, но руки понемногу согревались. Может быть, если поработать с пряжкой, станет еще лучше? Хорошо бы разобраться, может ли его собственная мыслесила повелителя вещей помочь лечению.

Геранд принялся гладить пальцами кожаную петлю и постукивать по пряжке, сращивая мыслесилой разорванную старую кожу и усаживая на место шпенек. Шпенек прирос к своему месту быстро, но узор на пряжке уже начал стираться, и Геранд хотел его восстановить. Может быть, попробовать, а Торик еще что-нибудь найдет в летописях и почитает с переводом. И кстати, может быть, станет понятно, почему такую силу, как подземелье, смогли победить соседи, вооруженные мечами и копьями? И почему повелителей вещей после войны не оставили в покое, а истребили?

А это что там стучит? Геранд открыл крышку голубой серьги, и отчетливо услышал стук когтей и хвостов по дороге, а потом человеческие голоса. Голоса были веселые и спокойные, и приближались они с севера, от того самого Нагорного Рошаеля, о котором говорил Торик. Значит, это не войско Гошара идет войной, а кто-то более мирный. Торик положил книги на лавку, стрелой взлетел над забором и пропал из виду.

Захлопали крылья, ветер взметнул пыль с дороги и качнул голые черные ветки объеденных деревьев. Сине-зеленый блеск ударил в глаза, и Геранд увидел во дворе усадьбы чудовище, похожее на змею и дракона одновременно. Чудовище сверкало синей чешуей и взмахивало синими блестящими крыльями перед открытыми воротами.

Ополченцы замерли в ровном строю, Торик влетел в усадьбу и приземлился, восторженно глядя на прибывших. Сафи выбралась из-за куста, закинула растрепанные косы за спину и разгладила платье обеими руками. Да что за парад такой? Геранд закрыл золотую крышку, сейчас и без серьги все будет ясно.

– Начальство прибыло! – объявил Торик, хлопнув крыльями. Со спины летучего змея лихо спрыгнул со звоном и стуком высокий, худой молодой человек с черными кудрявыми волосами, одетый как обычный воин с Живого Огня. В кожаной безрукавке с нашитыми металлическими пластинами, с большой пряжкой в виде птицы на поясе, с мечом и ножом, он простучал каблуками сапог по двору и ловко поклонился Сафи.

– Приветствую княгиню Сафиану Синегорскую!

Это еще что за церемонии? Еще один жених свататься явился? А что, даже после нашествия живоглотов у многих еще могут появиться виды на усадьбу и долину Синих Гор…

– Приветствую славного Князя-под-горой Дариона! – улыбаясь, поклонилась ему Сафи. Как она с ним ласкова, и на Геранда не смотрит! А что ей смотреть по сторонам, когда тут такой красавец, прямо как из старинной нимелорской сказки – ростом высок, кудри черные, брови ровные, глаза как огонь…

Какой там огонь, это настоящие черные нимелорские глаза, даже зрачков не видно! Так что же, этот Князь-под-горой тоже потомок повелителей вещей? А почему бы и нет, ведь не всех же убили! Но он лечил Геранда, значит, он мыследей-целитель! Может быть, он и то, и другое? Но так не может быть! Или может? Со времен знаменитой войны прошло больше полутора тысяч здешних лет, и оставшиеся в живых повелители вещей на Живом Огне, наверное, давно смешались с другими народами.

Но если это тот самый целитель, то надо, наверное, подойти и поблагодарить его за спасение! Неловко как-то, Геранд не знает даже, что надо говорить в таких случаях! В мирной жизни, какой он жил раньше, редко кого-нибудь спасали, но сейчас вежливость все же обязывает. А как благодарить, когда синий змей вытянул шею через весь двор? И что это за ремни на нем? Синяя чешуйчатая голова моргнула желтыми глазами размером больше человеческой головы.

– Не бойся, ученый брат Геранд, – проговорил змей густым человеческим голосом. – Я родился недавно под горой в Нагорном Рошаеле и помогал отвезти тебя сюда из подземелья. А ремни – это укладка, как у драконов, чтобы что-нибудь носить на спине.

Как змей угадал мысли Геранда? Но если он из-под горы в Нагорном Рошаеле, значит, это и есть тот перворожденный в кипящей красным светом левой части чертежа из подземелья! Но его тоже надо поблагодарить. Как надо правильно говорить?

– Благодарю тебя за спасение, почтенный! – сказал Геранд, вежливо вставая с лавки. Змей мирно вздохнул в ответ, от него пахло гарью, как от дракона. Должно быть, он тоже умел дышать огнем и дымом. После такого повторить то же самое человеку, да еще возможному родственнику, показалось делом вполне обыкновенным.

– Благодарю тебя, Князь-под-горой Дарион!

– Уже встал, ученый брат Геранд? Хорошо!

Князь-под-горой схватил его руку, пощупал, сосредоточился, и тут же Геранд почувствовал, как согреваются руки и ноги, а голова перестает кружиться. Ему передают мыслесилу целителя! Может еще раз поблагодарить? Но Князь-под-горой уже отпустил его руку и стуча высокими каблуками всаднических сапог, отправился к своим бойцам. На ходу он на мгновение оглянулся на синего змея.

– Будет сделано! – рявкнул змей и, сверкнув крыльями, сделал несколько кругов над усадьбой, а потом полетел в сторону Безымянной горы. В небе он казался маленьким и совершенно не страшным. Торик взлетел за ним следом, но не поднялся над горами, а несколько раз пролетел вдоль дороги, и вдруг, развернувшись и хлопая крыльями, помчался к усадьбе.

– Тревога! Князь-под-горой, княгиня Сафиана! – кричал он на лету. – Скорее закрывайте ворота! Воевода Гошар едет, с отрядом в тридцать мечей, все на ящерах!

Князь-под-горой прислушался, Геранд открыл голубую серьгу. Отряд ехал молча, слышен был только, стук когтей, скрип сбруи и фырканье ящеров. Да там, может, и не тридцать бойцов, а больше! А у Князя-под-горой… сколько? – двадцать один, считая его самого. Ну, еще Торик… А что может сделать Геранд? У него нет оружия… Но мыслесила повелителя вещей, наверное, осталась, и еще есть работающий голубой камень в серьге.

– Ворота закрыть! Часовые, на стену, остальные в седло! – скомандовал Князь-под-горой. – Княгиня Сафиана, ученый брат Геранд, Торик, быстро в дом!

Торик взлетел, и через мгновение выглядывал из окна второго яруса. Сафи потянула Геранда за рукав.

– Пойдем скорее! Гошар опять чего-то от нас хочет!

Как было бы хорошо уйти и сидеть в доме вместе с ней, но ведь у Князя-под-горой мало людей, будет нужна любая помощь! Хороша будет благодарность Геранда, если он не сможет помочь хотя бы тем немногим, чем может!

Геранд выдернул мыслью рукав из пальцев Сафи, закрыл за ней дверь и встал под окном, из которого смотрел летун. Около ворот уже гремели, рычали и кричали.

– Эй, девка, открывай, что заперлась? Вижу, ты на расправу жидка! Виновата – так отвечай за свою вину! Князь Пилея такого не потерпит! Откроешь сама – накажу и отпущу, а будешь строить из себя княгиню, так еще добавлю!

Геранд посмотрел вверх.

– Торик, а разве Гошар уже князь Пилея?

– Нет еще, но хочет им быть! А Сафи тоже родственница княжеской семье.

Сафи в опасности! Похоже, сегодня Гошар пришел не свататься и не предлагать сделку, а уничтожить соперницу в борьбе за власть п од любым предлогом. Ворота затрещали, всадники Князя-под-горой встали по обе стороны ворот. Сам князь тоже сел на ящера и внимательно слушал. Интересно, почему он не надевает шлем?

– Открывайте! – завопили из-за ворот сразу несколько голосов, и ворота затрещали под ударами. Может, удержать ворота мыслесилой? Геранд сделал шаг вперед.

– Стой! – Князь-под-горой посмотрел строго, и Геранд в одно мгновение понял, что тратить мыслесилу еще рано, надо ждать.

Зазвенело оружие, загремела тяжелая сбруя, затрещали залитые слизью живоглотов доски ворот, скрипнули петли, и ворота с грохотом повалились во двор. Зеленые ящеры пилейцев рванулись внутрь, всадники взмахнули мечами, и с криками и бранью полетели наземь. Несколько удачных ударов копьями в чешуйчатые бока ящеров – и вот уже три зверя неистово ревут и мечутся по двору, давя своих всадников, сбитых с седел, и напирающих снаружи ящеров с новыми бойцами.

– Рейт, давай справа! – крикнул Князь-под-горой, направляя своего зеленого ящера в самую гущу боя. К нему рванулся сам воевода Гошар в латах, размахивая мечом, за ним напирали три огромных бойца в куртках с металлическими щитками на груди. Они зарубят князя! Геранд сосредоточил мыслесилу, как мог. Так. Латы воеводы, меч бойца справа и шлем того, что слева – больше он сдвинуть не сможет, даже с серьгой.

Руки снова похолодели, желтая пелена поплыла перед глазами. Воевода в одно мгновение слетел с ящера, будто его сдернули за руку, шлем левого бойца загремел о стену дома, боец справа боролся со своим оружием, пытаясь направить его хоть куда-нибудь. Меч отлетел в сторону, одна нога застряла в стремени, и обученный ящер остановился, спасая хозяина.

Резкий голос Князя-под-горой перекрыл шум сражения, и Геранд увидел, как сверху стрелой летит, вытянувшись во всю длину, синий летучий змей. Шипение, рев, грохот – из пасти чудовища вырвалось пламя, ударив по пилейцам, рвущимся на помощь. Крики людей слились с рычанием ящеров, всадники отчаянно дергали поводья, разворачивая своих ящеров, последние уже вылетели на дорогу, и тут в воротах показался Мадор.

Неловко согнувшись в седле и подняв двурогий зеленый рампер, он бил каблуками по бокам серого ящера и выкрикивал стихи из «Неукротимого».

– Светлый сиял в руке его меч,

Гнев придавал ему силы

Мстя за обиду, одним взмахом с плеч

Головы вражьи сносил он.

Что он делает, читает посреди боя стихи, которых никто не понимает! Сейчас его сожжет змей или убьет кто-нибудь! Князь-под-горой выскочил на ящере вперед. Мадор замахнулся на него рампером, но вместо того, чтобы нанести удар, оружие вылетело из его руки и повисло над головой. Князь ударил мечом, целясь не в Мадора, а в глаза его ящеру, но рампер тотчас принял на себя удар. Меч разрубил толстое древко надвое, но две части, взлетев над головой Мадора, начали срастаться прямо в воздухе. Мадор выпрямился в седле, и сросшийся рампер влетел в его протянутую руку. Синий змей со свистом и шипением снова выпустил струю огня, прямо в глаза его ящеру, ящер заревел, развернулся и помчался в гору, унося неумелого всадника из сражения.

– Назад! – крикнул Гошар, уже успевший взобраться в седло. Оставшиеся в живых всадники развернулись и поскакали вслед за Мадором. Змей летел над ними, грозно хлопая крыльями и выпуская струи огня, а сожженные змеиным огнем пилейцы один за другим падали на дорогу.

– Стой, Дирт, стой, тьма преисподняя! Я тебе что сказал – пугать, а не жечь! – закричал от ворот Князь-под-горой.

– Прости, твоя княжеская светлость, я перестарался! – виновато прорычал змей, похлопал крыльями над дорогой и улегся у ворот.

Ополченцы наводили порядок еще часа два, но Геранд этого почти не видел. Князь-под-горой снова усадил его на лавку под окнами, снова осмотрел и ощупал, а потом начался неприятный разговор. Геранд понимал, это необходимо, любой военачальник или правитель взялся бы допрашивать с пристрастием родственника и спутника открытого врага. Геранду не доверяли из-за Мадора, и он это понимал, но все равно было противно. И зачем только Мадору понадобилось участвовать в этом разбойном налете на усадьбу?

– Рассказывай все до конца, подробно и честно, – без церемоний потребовал Князь-под-горой. Черные нимелорские глаза смотрели как в старой поговорке – глянет, как гвоздем проткнет. Кажется, внушал он даже сильнее, чем покойный Шестирукий.

– Откуда и как ты явился на нашу землю?

– Прилетел со звезды Нимелор на звездном корабле, – с готовностью ответил Геранд.

– Твой спутник Мадор прилетел с тобой?

– Да.

– Почему он участвует в походах воеводы Гошара?

Геранд был готов отвечать, но он просто ничего не знал и не понимал, о чем честно доложил. Мыследеяние внушения оказалось делом серьезным.

– Что у него за оружие, которое летает само и срастается, когда его разрубят?

– Рампер Правого Дела, оружие древнего князя Мадора Неукротимого.

– Мадора Завоевателя из легенд рудоделов? Тот самый рампер? А я думал, сказки рассказывают рудоделы!

Князь-под-горой недоверчиво покачал головой и задал следующий вопрос.

– Ты знаешь, в чем тайна этого оружия?

– Нет, рампер не дается в руки никому, кроме хозяина.

Эх, как бы он сам хотел в этом разобраться, но не теперь, когда Мадор этим неудачным нападением на Синие Горы окончательно связал себя с Гошаром! Сомнительная дружба, сомнительные дела… Может быть, его еще можно убедить, ведь не для того они летели, чтобы помогать грабителю! Геранд рассеянно посмотрел в сторону, на голые ветки деревьев, но резкий голос Князя-под-горой вернул его к разговору.

– Не отвлекайся, смотри на меня. Почему ты не пошел с Гошаром?

Во взгляде князя определенно было что-то от гвоздя, уклониться от ответа не было сил.

– Не хочу воевать за то, чего не знаю.

– Для чего ты сам прилетел сюда?

– Я хотел увидеть науку прародины и написать о ней выпускной трактат! – выпалил Геранд.

– Ты студент?

– Студент-механик.

Геранд не хотел больше ни о чем говорить, зачем он должен рассказывать этому Князю-под-горой все подряд? Не то чтобы у него были какие-то особые тайны, но зачем болтать?

– Кто такой твойспутник, что ему надо?

– Он мой родственник, двоюродный дядя, изучает историю Живого Огня, так у нас называют вашу землю.

– Рудоделы видели, как вы прилетели, там был взрыв. Вы можете улететь?

– Нет, и даже дать знать о себе не можем, связи нет.

– Ты знаешь, от чего был взрыв?

– От силового удара, – проговорил Геранд.

– А от чего бывает такой удар?

Князь-под-горой соображал быстро и вопросы задавал правильные, но Геранд снова мало что мог сказать.

– Когда выпускается много мыслесилы – из двигателей или из силовых установок-накопителей. Но здесь я не видел ни двигателей, ни накопителей.

– А блестящие ленты, которые ты видел на Безымянной горе, когда появились?

– Ученый брат Алевиовин говорил, что в тот день, когда мы прилетели.

Князь-под-горой, похоже, думает, что силовой удар и исход живоглотов произошли от одной причины. Он с рождения живет на Живом Огне, ему виднее.

– Что ты видел при силовом ударе? Вспоминай все.

Геранд начал припоминать без всякого внушения, сейчас он и сам хотел во всем разобраться.

– Сначала золотистые вспышки на облаках, когда мы еще летели.

– А когда сели, они где-то были?

– Нет.

– Слушай, твоя княжеская милость, я вот что в книге нашел! – вклинился в разговор Торик. Он что, все время слушал этот допрос?

– Торик, тьма преисподняя! – Князь-под-горой посмотрел на летуна так, будто хотел сейчас же устроить ему силовой удар, но не знал, как. – Ладно, читай.

– По руслам рек вода вскипала,

На склонах гор земля пылала,

И скалы в щебень рассыпались,

Война пожаром разгоралась,

Торик переводил старинные стихи с ходу и читал с выражением. Князь-под-горой удовлетворенно кивнул.

– Описание исхода перворожденных – рушатся скалы, по склонам течет живой огонь в реку, и река не кипит, конечно, но пар от живого огня валит, как из бани! Я сам это видел всего пять дней назад. А теперь – чтоб я тебя не видел и не слышал!

Торик хлопнул крыльями и улетел на третий ярус. Внушение, как видно, действовало и на него. Князь-под-горой встал.

– Оставайся в Синих Горах до моего возвращения, ученый брат, и лечись.

Через час синий змей унес Князя-под-горой в Нагорный Рошаель. Геранд вышел к воротам и смотрел, как они летят, пока сине-голубые крылья не скрылись в закатных лиловых облаках. Кажется, князь тоже хочет разобраться в этих силовых ударах. Жаль, что он не доверяет Геранду, ведь как было бы хорошо участвовать в этом исследовании! Из этого уже не выпускной трактат может получиться, а настоящий научный труд, только непонятно, к какой науке он будет относиться. Может, к механике, может, к мыслесиловым установкам, а может, вообще к истории?

Но пока он сам попал в историю, причем не великую историю прародины, а очень скверную историю, со сражениями, интригами и убийствами. И все это теперь накрепко связано с его жизнью, потому что Мадор увяз в этой истории еще больше, и только что шел с рампером Правого Дела на тех, кто помог и ему самому, и Геранду. От исследователей и целителей он ушел к грабителю, добывающему себе власть всеми недостойными способами. К тому же исследовать что-то с Мадором вместе будет просто невозможно – он презирает и ненавидит всех, живущих на Живом Огне и мгновенно портит со всеми отношения. Он и на Нимелоре был такой, но Геранд всегда считал, что без напора и упрямства невозможно ни удержать наследственное богатство, ни добиться своей цели. Но сейчас Мадор, похоже, вообразил себя новейшим Неукротимым, не задумываясь о том, почему древний князь утратил свой рампер и, главное, почему тридцать путешественников, ставших первопоселенцами Нимелора, покинули свою прародину. По какой причине могущественный народ, во всеоружии науки, вынужден был отступить? Почему пришлось спасаться бегством? На Нимелоре об этом не принято было говорить, но ведь все это было – и поражение в древней войне, и истребление остатков народа повелителей вещей, и ненависть к самой памяти о них!

– Как ты себя чувствуешь? Князь-под-горой так долго тебя расспрашивал!

Сафи пришла! Смотрит на него так, будто его тут пытали, и заглядывает в лицо, словно ищет последнюю надежду! Нет, Геранд даже пытаться не будет уйти из Синих Гор, пока Сафи здесь! Он будет ее охранять, насколько это в его силах! А когда вернется Князь-под-горой, они попросят у него охрану и уедут в эту самую Рошану, где Училище Мыследеяния. Может быть, помогут здешние ученые, те самые ученые братья, о которых говорил Шестирукий?

–Геранд, тебе плохо? Я не понимаю мыслей на твоем языке, но я же слышу, что тебе плохо!

Ох, она же мыслеслушательница и уже давно держит его за руку! И губы ее шевелятся совсем рядом, и круглая нежная щека… Дотронуться бы, хоть на мгновение!

– Нет, не плохо, просто я думаю и пытаюсь разобраться.

– А что ты думал о Рошане, я слышала название… – она смущена, кажется, она не понимает языка, но знает, чего он хочет. А если она обидится, убежит, не захочет больше видеть чужака? А тогда он побежит за ней, будет уговаривать, просить, что угодно, но он с ней не расстанется! Он спасет ее и увезет, куда угодно! Но он не может выразить этого словами на чужом языке!

– Сафи, я поеду в Рошану вместе с тобой, когда все кончится и вернется Князь-под-горой! Но если ты захочешь, я вместе с тобой сбегу от ополченцев и Князя-под-горой! Если захочешь, я все для тебя сделаю!

Слова кончились. А, будь что будет! Кажется, в сумерках их никто не видит! Геранд осторожно протянул руки, чтобы обнять ее…

Что-то резко блеснуло перед глазами, как отблеск заходящего солнца. Еще одна вспышка заставила его зажмурить глаза, и в следующее мгновение он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног и уплывает вдаль. Две блестящие ленты, такие, как те, от которых он убегал у Безымянной горы, с шипением обхватили их обоих и подняли в воздух. Внизу бегали и что-то кричали вслед ополченцы, Торик взлетел, пытаясь догнать их, но несколько шипящих лент набросились на него, и он нырнул в усадьбу. Геранд успел подхватить Сафи, она крепко прижалась к нему, обхватив его за шею, ветер бил им в лица, мешая дышать. Куда их теперь несут?

Они летели над обглоданными деревьями, разоренной деревней и разбитой дорогой. Дорога вилась между горами, долины и ущелья сменяли друг друга. Вот и Безымянная! Горы и долины сменяли одна другую, и Геранд даже не удивился, когда блестящие ленты опустили их возле черной дыры в каменном обрыве. Развернувшись, ленты превратились в золотистые, мягко мерцающие облака, окутали обоих пленников, зашипев, втолкнули их в отверстие и потащили в темноту.

Глава двадцатая. Еще один князь

Мадор качался в седле, пытаясь приноровиться к шагу зеленого ящера. Неужели все это происходит на самом деле? Он ехал на настоящем боевом ящере по Живому Огню! Голые ветви деревьев постукивали под ветром друг о друга, солнце блестело на зубцах рампера, каменистая горная дорога, залитая слизью неведомых тварей, разворачивалась бесконечной лентой под ногами ящеров. Это была родина предков, и он шел в дальний поход, добывая себе славу и честь оружием великого воина. Впереди было Подгорье рудоделов и, главное, Голый камень, источник мыслесилы, который должен принадлежать только тем, кто этого достоин! Тело болело от непривычных усилий, рука с тяжелым рампером поднималась с трудом, но Мадор был готов к новым сражениям.

Честь выше жизни, сражайся за честь

С рожденья и до костра.

К бою оружье, пока оно есть,

Покуда рука быстра!

Месяц назад на Нимелоре он и представить себе не мог, что когда-нибудь увидит настоящих перворожденных, вышедших из-под земли в потоках живого огня! Несколько дней назад он бился с перворожденными не на жизнь, а на смерть, а сегодня утром увидел желтую кору живого огня, заполнившего долину возле места исхода, и прикоснулся рукой к подлинному источнику жизни!

А какое оружие подарила ему здесь судьба! Двурогий рампер уходил от зеленых слизистых перворожденных, которые грубый язык мохномордых назвал живоглотами. Рампер защищал своего господина, и Мадор бился в смертельной схватке со злом, не сомневаясь – на его стороне было оружие Правого Дела, а значит, и дело его правое! Мадор даже ни разу не был ранен. А серьга, которую он нашел в последнем убежище своих предков! Мыслесила с ней действительно прибавлялась, хотя сейчас, на равнине, серьга работала куда хуже, чем в горах. Но ничего, у Голого камня она заработает так, как еще не бывало!

А теперь он вел отряд через залитые остатками слизи города и разоренные деревни, среди обглоданных полей и изуродованных домов, и женщины смотрели на него с крылечек и из окон, а мужчины махали руками и кричали приветствия. Но если бы это были не заросшие шерстью мужики и тупые крикливые бабенки! Если бы здесь был достойный этой земли народ, и с таким же восторгом встречал воина, уничтожившего темную силу! Как там сказано в «Неукротимом»?

Ни остановиться не мог, ни вздохнуть

С заката и до рассвета.

Тяжек был труд и нелегок путь,

Но после была победа.

Что на самом деле уничтожило темную силу, Мадор не знал. Скорее всего, это был какой-то взрыв, грохот которого они слышали на следующий день после приезда в поместье Гошара. Немного позже в этот день приехал грязный и взлохмаченный молодой мыследей, он пел глупости своим дребезжащим голосом и рассказывал новости. Этот недоумок с драной бороденкой весь вечер рассказывал небылицы о войске драконов в Нагорном Рошаеле и о взрывах в долине Синих Гор. По его убогим рассуждениям выходило, что именно это уничтожило живоглотов, но Мадор полагал, что сказались вечные законы природы – земля прародины, создавшая гнусных тварей, сама избавилась своих порождений. Мадор был бы рад, если бы природа избавилась и от мохномордых, и от мыследеев! Терпеть в поместье эти немытые рожи, слышать гнусавые голоса, нюхать мерзкие запахи их грубой кухни было омерзительно! А сегодня он снова был в пути, и впереди его ждал целый мир побед и славы, но что-то мешало радоваться.

Ах да! Они же заезжали в Синие Горы! В этой истории Мадор не понимал ничего. Гошар отсиживался в поместье целых три дня после взрыва, ожидая непонятно чего. Сначала он говорил, что дожидается, пока нашествие живоглотов как можно больше разорит Пилей и его соседей. Он тошнотворно рассуждал вслух, какой ущерб терпит дворцовая управа Град-Пилея и как удобно будет перевалить вину за этот ущерб на какого-то ключника Вариполли. Рассуждения, достойные бездарного!

Потом, наконец, они двинулись в Синие Горы, чтобы наказать хвостатую девку, и это Мадор поддерживал всей душой. Геранд сидел там у ее юбки и при разумном убеждении мальчишка должен был признать правоту Мадора и пойти с ним на завоевание Голого камня – святыни истинных людей. Ради этого похода Мадор терпел все это время общество мохномордых, и только ради этого отправился в Синие Горы.

Но кто мог подумать, что вместо шести плохо обученных ополченцев, как их тут называли, в Синих Горах окажется целый отряд с выродком-полукровкой во главе! Гошар важно разглагольствовал о том, что ополченцы в усадьбе – это повод для начала военных действий Пилея против Синих Гор. Да и отряд был бы не страшен, что такое два десятка бездарных против рампера Правого Дела? Но ведь вместо того, чтобы выйти и дать бой, как делали издавна, этот черноглазый лохматый мерзавец устроил им в усадьбе засаду и натравил на них синюю летучую змею, напоминающую дракона!

А Гошар? Сначала кричал из-за ворот, что не потерпит оскорбления, так что даже стал немного похож на человека, но как только свалился с ящера, сразу заорал, чтобы отступали! Так испугался летучей змеи, что даже не попытался во второй раз взять приступом это смехотворное поместье! Разве так бьются настоящие люди? Нет, если бы не Голый камень и Подгорье, Мадор не стал бы терпеть унизительный союз с воеводой, потерявшим за полчетверти часа треть своего отряда.

И вот пришлось отступать, даже не поговорив с размазней-племянником. Ну почему Мадор не поискал еще пару месяцев опытного водителя с мощной мыслесилой? Понадеялся на родственную преданность, ведь кровь – это то, он чего нельзя ни уклониться, ни отказаться! Ты человек – или не человек! И кто теперь Геранд после того, как не просто не помог старшему родственнику, а еще выбивал мыслесилой мечи у пилейских бойцов и мешал наказать хвостатую девку?

А как было бы хорошо взять с собой этого растяпу-студента к Голому камню! Когда Гошар со своим убогим войском и Мадор с оружием Правого Дела возьмут Подгорье, Мадор не потребует для себя никакой добычи, кроме Голого Камня и подземного зала с картинами. Он станет хозяином зала, где Неукротимый утратил свое оружие, и откроет все тайны Голого камня. Вдвоем с Герандом они нашли бы святыню предков за час, взяв ее в надежные руки!

Но сейчас студент сидит в Синих Горах, будто в гостях у родни, и не собирается уходить. Он заслужил наказания, но это будет потом. Сначала Мадор должен занять здесь место, достойное наследника высшего народа, а потом, когда его приказы будут выполняться и кары станут неотвратимыми, он приведет глупого мальчишку к порядку.

Но почему сегодня этого не случилось? Мадор с древним оружием смог бы в одиночку разогнать хилое и малочисленное ополчение, и огнедышащий змей не страшен двурогому рамперу, но почему лохматый полукровка смог разрубить древко? И почему, даже срастив древко, рампер перестал слушаться Мадора? Хорошо еще, что рампер защищал своего хозяина от рошаельских мечей, но ведь он не желал идти вперед! Мадор крепче сжал древко своего оружия, вспомнив, как вырывалось оно у него из рук, летая по своей воле над сражением. Что за мыслесилу карлик-рудодел вложил в оружие много столетий назад, если даже настоящий повелитель вещей не смог с ней справиться? Почему рампер не слушался его? Ведь должен же быть какой-то ответ! Что говорится в «Неукротимом» об утрате рампера?

Ввергнут с оружием в бездну Гавор,

Рукой могучей и смелой.

И не видал никто с этих пор

Рампер Правого Дела.

Значит, в бездну упало не только оружие но и мастер, создавший его. А что он вложил в него, может быть, часть своей предательской души? Что об этом сказано в «Неукротимом»?

Грозный рампер мастер сковал,

Во славу правого дела.

А для бесчестия силы не дал,

Рука чтоб подняться не смела.

Но ничего бесчестного Мадор не совершал, он смело шел в бой рядом со своими союзниками! Оружие служило правому делу, должно было отвоевать у мыследеев и бездарных усадьбу, где воины могли отдохнуть после боев с живоглотами. Может быть, неправым был сам союз с низшими существами? Но во время боя с живоглотами рампер не подводил! Или дело не в самом двурогом оружии?

Должно быть, все этот начальник ополченцев! Этот выродок пошел с одним мечом и даже без шлема против рампера Правого Дела, что он мог устроить? Мадор вспомнил мелькнувшее перед ним лицо рошаельского командира. Черноволосый, с угольно-черными глазами на худощавом лице, он был похож и на жителей Нимелора и на тощих летунов, и на проворных пилейцев. Выродок с порченой кровью, в которой омерзительно смешано все, что можно найти на Живом Огне! Но все же это дальний родственник самого Мадора, так может быть, именно в нем дело? Этот потомок предателя, осквернившего свою кровь союзом с бездарными, вполне мог выдернуть рампер из рук своей мыслесилой. Но разве хватило бы у него мыслесилы отнять рампер у настоящего жителя Нимелора? Конечно, нет! Влияние благородной крови уже давно заглушено в нем наследством десятков поколений бездарных! Но в чем же тогда дело?

Впереди закричали, отряд остановился. Что случилось? Рев ящера, стук хвоста по дороге, крик человека – кто-то скачет навстречу. Из-за поворота показался всадник на высоком зеленом ящере, за ним, пыхтя и раздувая облитые слизью бока, летели два живоглота. Отталкивая друг друга боками и отрывая куски друг у друга, они боролись за ускользающую добычу, и только поэтому всадник был еще жив.

– Вперед! – крикнул Мадор, но придержал ящера и оглянулся, когда всадник пролетел мимо него и остановился перед Гошаром. Это что, еще какое-то письмо мохномордому воеводе? Вот он что-то взахлеб объясняет, вынимая из-за пазухи свиток. Живоглоты перестали толкаться в воздухе, один из них бросился на гонца, а другой рванулся к Мадору, выставив щупальца. Рампер вздрогнул в руке и сам развернулся зубцами к живоглоту, с размаху ударил снизу вверх и со стуком вошел в жесткую кожу зверя. Дождь вязкой слизи обрушился на Мадора, он дернул оружие на себя, и снова рампер, не дожидаясь замаха, нанес удар. Рампер сработал отлично, живоглот упал на дорогу. Отряд Гошара уже спешил вперед, обогнав Мадора, до его сражения с живоглотом им не было дела – впереди уже слышалось шипение, хлюпанье и сопение целой стаи живоглотов. Мадор ударил своего ящера древком рампера и поскакал за остальными.

За поворотом дороги происходило невероятное – в двух шагах от Мадора шел исход перворожденных, точнее, это был остаток большого исхода, который прекратился после взрыва. Из-под вывернутого из земли камня высотой в два человеческих роста один за другим вылетали живоглоты и короткими всплесками вытекал из ямы, как кровь из раны, живой огонь. Его было мало, зато живоглоты определенно выросли по сравнению с теми, которых Мадор видел до сих пор. Темно-зеленые бока раздувались, истекая густой зеленой слизью, глубокие впадины ртов раскрывались, хватая воздух, щупальца грозно шевелились. Толкая и тесня друг друга, живоглоты один за другим лезли из земли, жадно кидаясь на людей.

Рампер взлетел в руке Мадора, как легкая тростинка, сбивая живоглотов мощными ударами. Вдруг он вылетел их руки и помчался прямо под камень. Он же погнется о землю и опять сломает древко! Рампер ударил куда-то в глубину булькающего в яме живого огня. Удар, другой, третий, и вот затихло кипение, перестала рябить золотая поверхность – исход остановился. Рампер возвратился в руку Мадора, а бездарные бойцы набросились на уже родившихся живоглотов. Встречный гонец бил тварей наравне со всеми, а воевода Гошар сидел на своем ящере в стороне, читая свиток. Наконец, все живоглоты были перебиты, а Гошар дочитал свиток и подъехал, довольно улыбаясь и топорща бороду.

– Отлично, жги вас Огонь! Собирайте гадов, гори они ясным пламенем, и грузите за седла на ящеров, чтобы у каждого было по одному!

Это еще для чего?

– Без промедления – в Град-Пилей! Смелость города берет, жги их Огонь!

Похоже, он прочел в свитке было что-то, для него выгодное. Пилейцы бросились привязывать добычу к седлам, не обращая внимания на возмущенный рев ящеров. Мадор начал грузить своего первого живоглота. Проезжая мимо него, Гошар слегка кивнул.

– Вяжи скорее, со мной впереди поедешь. Да оружие свое держи крепче!

Пропустив мимо ушей мерзкое панибратство, Мадор взобрался в седло и проехал в голову отряда. Началось путешествие, больше похожее на торжественное шествие победителей после войны, да так оно и было. Отряд грязных и усталых после боя, но сильных и веселых воинов на бодрых ящерах шел через объеденные живоглотами поля, разоренные деревни и машущие голыми ветвями леса. Мертвые тела живоглотов, повинных в этом разорении, бессильно свисали с высоких спин ящеров, поливая дорогу остатками зеленой слизи. Грязные и оборванные жители выходили из убогих домов, сопливые дети бежали вслед за отрядом, разглядывая тусклые мертвые глаза, складки зеленой кожи и щупальца.

Чем ближе был Град-Пилей, тем больше живого сохранялось на земле после нашествия. Ярче становились синие поля, гуще кроны деревьев, все больше зевак выбегало к дороге и громче слышались восторженные крики, в которых Мадор явственно различал даже свое имя. Похвалы низших не делали чести истинному витязю, но он не возражал. Бездарные указывали пальцами не только на него, но и на зеленый рампер. Это тоже было правильно – чудесное оружие заслуживало тех же почестей, что и его хозяин. Но откуда все эти люди знают Мадора? Или это память о прошлом, врожденное рабство, заставляющее узнать господина в любом обличье?

Солнце било в лицо, встречный ветер развевал волосы, ящеры скрежетали чешуей, седла скрипели, голоса далеко разносились над дорогой. Мадор ощутил себя настоящим повелителем своих подданных, истинным потомком Мадора Неукротимого.

Но вот началась вовсе не тронутая живоглотами местность. Черно-синие сады, голубые поля, пышные заросли серых кустарников вдоль заборов из дикого камня, увитых яркими алыми цветами. Беленые стены домов, рыжие стволы хлебных деревьев, знакомые по Нимелору, снова бело-голубая, колышущаяся под ветром степь.

А что это там вдали? Может быть, это уже Град-Пилей? Они приблизились, и вот уже мутное пятно на границе неба и земли превратилось в синий холм с частоколом из сине-белых бревен наверху. Острые концы их нацелились в небо, над ними поднимались крутые разноцветные крыши – красно-белые, синие с красным. Над крышами поскрипывали от ветра жесткие золоченые флажки – «друзья ветра», которые до сих пор можно увидеть во всех старых и новых городах Нимелора! Одни «друзья ветра» были сделаны в виде птиц или стрел, иные изображали драконов, рыб или корабли под парусами. Вот и еще одно доказательство – прародина была здесь, на Живом Огне! И никто больше не будет в этом сомневаться, когда Мадор вернется домой! А вернется он, когда достигнет здесь такого положения, чтобы возродить славу своих предков.

Вот уже и городской вал рядом, и сады подступили к самой дороге, и громкоголосые приземистые жители во все горло кричат ему славу. В садах теснятся убогие домишки под крышами из листьев, за ними шумят на ветру кудрявые черные вершины деревьев и снова расстилается голубая степь.

Шествие победителей замедлилось возле крепостных ворот. Жители продолжали скакать от восторга, скалить зубы в мерзких улыбках и размахивать цветами. Мадор поравнялся с раскидистым синим деревом, к визгливым приветствиям присоединилась громоподобная брань. Кто это здесь, в мирном Град-Пилее посмел оскорблять своего спасителя?

За деревом у дороги сидели два дракона – худой длинный и большой толстый. Худой, опустив кожаный воротник и прижав рога, прикрывал голову закопченными крыльями, высунув наружу только нос. Толстый, хлопая крыльями, гремел огромным золотым монистом, золотой цепью, пестрыми браслетами и крупной бранью.

– Ты что мне говорил, яйцо невылупленное? – дышал дымом толстый дракон, грозно распуская кожаный природный воротник. Мадор с удивлением заметил, что понимает разговор крылатых чудовищ. Они говорили на языке мохномордых, что не делало им чести, зато он их отлично понимал. Неужели чешуйчатые владыки неба не имеют своего собственного языка? Или наоборот, это бездарные получили от драконов связную речь?

– Скажи спасибо, что до сих пор жив! Сколько раз я тебя предупреждал – держись подальше от Град-Пилея, а ты опять за свое!– толстый дракон выпустил струю огня, и худой мгновенно спрятал голову под крылья.

– Папаша, я же не так, как в прошлый раз, – загудел из-под крыльев жалобный голос. – Я вчера трезвый был…

– Да трезвый ты еще глупее, чем пьяный, мерзавец! – рявкнул серый дракон, дыша отвратительно пахнущим дымом. – Опять к Гошару своему нанимаешься, мало что ли он тебя бил?

– Я не к Гошару, папаша, он пропал после гибели княгини, а к господину Вариполли в охрану нанялся!

– Тебя самого охранять надо, дурень, что от Гошара, что от тебя самого – все равно! – отрезал серый дракон.

– Да я же теперь наученный, на службе ни капли не выпью! А Гошар, может, теперь и не вернется!

– А это кто, по-твоему? Глаза-то открой, яйцо невылупленное! – зарычал возмущенный папаша, указывая крылом на дорогу.

Продолжения разговора Мадор не слышал – толпа вокруг дороги зашумела так, что перекрыла даже драконовскую брань. Городские ворота открылись, и в них появилась пестрая толпа городских бездарных. Всадники на высоких рыжих и зеленых ящерах плыли в ней, как корабли в бурном море. Самый нарядный из них, рослый, грузный, в красно-зеленом полосатом кафтане и шляпе с перьями, остановил своего зеленого ящера посередине дороги. Рядом с ним, на сером гладком многоноге с огромными рогами сидел убогого вида тощий молодой мыследей с жидкой бороденкой и взъерошенными усами. Длинный коричневый балахон свисал с многонога чуть не до земли. Гошар подъехал к красно-зеленому толстяку, и окрестности города огласил новый взрыв брани, на этот раз исходящей от самого Гошара.

– Ты что встал поперек дороги, Вариполли, сожги тебя Огонь со всеми потрохами? Ты что, места своего не знаешь, гори ты синим пламенем? Пошел отсюда, ключник, и не загораживай дорогу войску, жги тебя Огонь!

– Я хочу, чтобы ты объяснил свое отсутствие на службе в течение полутора осьмиц, воевода Гошар! – громко и отчетливо потребовал человек в красно-зеленом наряде. Голос у него был низкий, почти человеческий, и легко перекрыл шум визгливой толпы. Гошар воинственно встопорщил рыжую с проседью бороду.

– Не твое дело, Вариполли из Когета! По чину и достоинству я буду разговаривать только с князем или градоначальником, а не с дворцовым ключником!

Представительный всадник потемнел лицом.

– Теперь я не ключник, а советник дворцовой Управы Град-Пилея и отвечаю за все, что происходит в Пилее в отсутствие прямых наследников трона!

Воевода Гошар выпрямился в седле и пришпорил ящера, тот двинулся на толстого Вариполли.

–Какие еще вам нужны прямые наследники, жги вас Огонь дочиста? У княгини Лидоры Пилейской остался законный муж, а кто по закону наследует за женой все ее имущество, включая приданое? Муж законный! А княжество есть приданое и имущество княгини!

В толпе зашумели, лицо Вариполли изобразило безмятежную приветливую улыбку.

– Пилейский народ и дворцовая Управа должны знать, кто такой этот законный муж!

– Я законный муж и есть! – объявил воевода Гошар.

Мадор замер в седле. Что здесь происходит? Почему права Гошара на княжество и его женитьба на княгине подвергаются сомнениям? И почему так издевательски улыбается этот новоявленный советник?

– Вот как? Теперь вдруг стал законный муж, а раньше никто и не слыхал об этом! Если ты, воевода Гошар, предъявляешь права на княжество, ты должен подтвердить их. Есть ли у тебя грамота о законном обжигании рук в храме, есть ли завещание покойной княгини?

– Вот они, мои права! Свиток привезли мне только сегодня, не то я казнил бы тебя еще осьмицу назад! Вот запись о нашей свадьбе с княгиней Лидорой Пилейской в храме Огня-Под-Стеной, в Град-Пилее семнадцать лет назад! Да не вздумай разорвать ее, сожги тебя Огонь! Не поможет – у меня есть еще одна такая же, заверенная самим первосвященником Огня!

Гошар вытащил из-под кольчуги зеленый свиток и швырнул его чуть ли не в лицо советника, а может, ключника Вариполли. Тот, не глядя, поймал и передал сидящему на многоноге лохматому молодому мыследею. Теперь Мадор узнал мохномордого юнца, это он приезжал лечить Гошара в поместье.

– Возьми, мыследей Сольгейн, прочтешь мне после. А ты, воевода Гошар, изволь объяснить свое поведение.

Гошар ничего не намеревался объяснять.

– А ну, молчать, ключник! Нечего мне тебе объяснять! Ты незаконно завладел властью в Град-Пилее должен быть наказан. Законный князь Пилея не потерпит тех оскорблений, которые ты сейчас нанес! Ты заслуживаешь немедленной казни! Вязать его, ребята, и без промедления на плаху, жги вас Огонь! Четверо с мечами – взять его! И мыследея!

Всадники Гошара мгновенно окружили советника-ключника и его спутника-мыследея, без труда оттеснив в сторону свиту Вариполли. Взвились два меча – они собрались прямо на дороге казнить обоих? Им же сказано, бестолковым – на плаху, а плаха где? И что за подлецы эти бездарные из Град-Пилея! Разоделись в бархат и кружева, подпоясались шелковыми кушаками, и даже не подумали сопротивляться, а рослые охранники на рыжих ящерах стоят равнодушно, будто им до службы и дела нет. Вариполли оглянулся на помощника, что-то коротко сказал и посмотрел вверх, будто ожидая помощи с неба.

– Что оглядываешься? Думаешь, тебе кто поможет, Огонь тебя жги? Не надейся! На княжеский трон захотел, купчишка, ну так по вору и топор! – громко закричал воевода. Толпа зашумела, кто-то засмеялся. Мадор поморщился – сразу видно бездарных! Безродный ключник лезет в государственные мужи, занимает место, не предназначенное ему ни законом, ни происхождением, и все спокойно смотрят и слушаются самозванца. Потом его смещает другой, и все эти тупые трусы дружно смеются проигравшим! Но он это все заслужил, и все идет правильно. Пусть Гошар расчистит путь истинному владыке, настоящему повелителю вещей и людей, в любом случае его век на троне Град-Пилея будет недолог. Вообразил себя законным наследником, но почему-то Вариполли не особенно напуган, а его мыследей, кажется, уже готовит какие-то свои мыследейские подлости. Чего еще можно ожидать от потомка хвостатых предателей?

– Тишина лежит на всем,

В тихом поле тихий дом,

Все спокойно, ясен день,

Ветер тих, прохладна тень, –

запел омерзительно тонким, но верным голосом лохматый молодой мыследей. Толпа на площади притихла, охранники перестали теснить ее ящерами, а ящеры перестали рычать на толкающихся у них под ногами обывателей. Воевода Гошар оборвал свою брань, и даже дракона не было слышно. Ключник-советник Вариполли огляделся еще раз и подхватил песню своим звучным голосом. Где Мадор слышал эти слова? Ах, да, это шестирукий мыследей разнимал ею драку, когда Геранд вздумал защищать толстую девку с хвостом!

– В мир молчание идет,

Добрый сон с собой ведет,

Не нарушится покой,

В душу ляжет тишиной.

Два голоса выводили напев, и народ на площади принимался зевать, прикрываясь рукавами и шапками, а всадники начинали глазеть по сторонам, будто считали пролетающих рыжих птиц. Мадор почувствовал, что ему стало совершенно безразлично все, что здесь происходит.

– А-а-а! – сладко зевнул рыжий дракон над самым ухом Мадора. Развернув закопченные крылья, он зевал во весь зубастый рот, расправив кожаный воротник и подняв рога.

– Ой, папаша, больно же! – охнул он, когда отцовский хвост звонко шлепнул его по спине.

– Всех сморил спокойный сон,

Но не спит один дракон… -

пропел советник Вариполли.

– Тебя зовут, яйцо невылупленное! – рявкнул драконовский папаша совершенно проснувшимся голосом. Похоже, внушение, не на всех действовало одинаково, а на толстого дракона не действовало вовсе. – А ну, поднимайся, а то всю чешую спущу!

Он решительно подтолкнул сына, пустил ему в нос струю дыма, и худой дракон, отчаянно чихая, захлопал крыльями над полусонной толпой. Вытянув шею, он подлетел к советнику и его мыследею. Подхватив обоих когтистыми руками, он взмахнул хвостом, развернулся в воздухе и взлетел над толпой, всадниками, сине-белой городской стеной и разноцветными «друзьями ветра». Серый дракон величественно взлетел вслед за ним, толпа оживилась, зашумела, оглушительно закричала.

– Стреляй, стреляй скорее! – крикнул воевода Гошар, очнувшись от сонной одури. – Кому говорю, стреляй!

Один из бойцов его отряда, зевая, потянул из-за спины лук, другой быстро прицелился, но выпущенная стрела ушла в небо, никому не причинив вреда.

– Подлецы, мерзавцы, жги вас Огонь, вы куда глядели, когда этот ученый заморыш петь начал? Сколько раз я вам говорил, жги вас Огонь со всех концов! – кричал воевода. – А ты, князь Мадор! Ты же рядом с драконами был, почему рампером не бил? Не умеешь с оружием обращаться, так мне отдай! Гори ты ясным пламенем, подвел меня, проходимец!

Что он себе позволяет, этот воевода? Он сам – проходимец, лишенный чести! Мадор выставил рампер вперед.

– Я тебе не мальчик на побегушках! – крикнул он. – А рампер Правого Дела не для тебя выкован, мохномордый!

По всему выходило, что воевода за оскорбление чести должен был тут же вызвать Мадора на бой, но этому бесчестному искателю власти было все равно.

– Эй вы, отряд охраны! – заорал Гошар. – Некого вам теперь охранять, сбежал ваш жирный ключник! А вы, молодцы, как всегда со мной служили, так и теперь идите ко мне на княжескую службу! Служба выгодная, не пыльна, да денежна!

Он остановился, внимательно глядя в толпу.

– А ну, расступись перед князем, народ Град-Пилея! Дайте посмотреть на этих бойцов, может, кто для княжеской службы и не подойдет? Я только верных зову, а прочие не нужны мне!

Толпа расступилась, оставив на открытом месте ровный строй из двух десятков всадников на золотисто-рыжих ящерах.

– Ну-ка, дайте мне посмотреть на вас!– издевательски продолжал воевода, подъезжая ближе. – Хорошо же вы служите князю и отечеству! Княгиню Лидору, супругу мою незабвенную, не уберегли от врага, позволили ей у каких-то рошаельских горцев голову сложить! Советника премудрого, ключника рачительного, господина Вариполли драконам на съедение отдали! Меня, князя законного, в город не пускаете! А ну, спешиться и сдать оружие! Кто пойдет ко мне служить, шаг вперед!

Охранники, несколько поколебавшись, дружно спрыгнули с ящеров, бросили оружие и сделали шаг вперед.

– Все разом? Заторопились, подлецы, жги Огонь вас дочиста!– заорал Гошар во весь голос. – Сначала предали меня, вашего законного князя, перешли на сторону безродного ключника! Ему честно служить не стали, от моих ребят не защищали, все проглядели! Правильно он сделал, что бросил вас тут на погибель! Получите, что заслужили! Бей их, ребята!

Отряд Гошара на ящерах мгновенно окружил безоружных охранников и выхватил мечи. Короткие, быстрые удары, потемневшие от крови зеленые мундиры, кровь на белой пыльной дороге – Мадора затошнило от отвращения. Казнить предателей, позвав их на службу! Предатели рубят предателей по приказу обманщика! Рубят мечами безоружных, только мохномордые могли до такого додуматься! Нет, пусть только этот мерзавец Гошар поможет ему в Подгорье, и больше Мадор ни мгновения лишнего с ним рядом не останется!

А эти еще и издеваются, гоняют мечами безоружных по кругу, и только потом казнят. Лишнее подтверждение их скотства! Воевода Гошар внимательно смотрел, как его подчиненные рубят охранников, будто прикидывал, достаточно ли они стараются.

– А ты, князь Мадор, что не поможешь? – вдруг повернулся он к Мадору. Что? Осквернять трезубец Правого Дела участием в такой расправе?

– Смотри, ты обещал мне помочь в Град-Пилее, чтобы я помог тебе! Где твоя помощь, где твое слово?

Мадор выпрямился в седле. Что он себе позволяет? Будто даже укоряет его, Мадора, наследника повелителей вещей! Но с другой стороны, ему самому нужна помощь, когда он дойдет до Голого камня, и какая разница? Это же не люди, это мохномордые, бездарные, низшие! Станет их меньше – Мадор не заплачет, а если надо заколоть рампером парочку предателей, так почему нет?

Мадор замахнулся рампером, нацелившись на ближайшего предателя. Тот, загнанный, едва держащийся на ногах, плюнул в его сторону. Рампер поднялся, взлетел и закружился над площадью вместе с рыжими птицами-огневиками. Куда он?

– Так ты что, будешь помогать, князь, или ты такой же, как эти слюнтяи? – топорща бороду, проговорил Гошар. – А то ведь я только с теми, кто верен, такой добрый, как с тобой. А кто предаст, тот у меня быстро в кругу окажется!

Рампер продолжал кружиться, над крепостью. Ах, вот как? Мадор мыслью выдернул из ножен украшенный самоцветами меч Гошара. Подчиняясь мыслесиле и голубому камню, меч закружился, развернулся, прицелился, и как стрела, насквозь пробил грудь предателя. Казнь совершилась!

– Вот это удар! – одобрил воевода. – Хвалю! Кончай забаву, ребята! Поезжай рядом со мной, князь Мадор!

Мечи опустились, рампер Правого Дела, сделав еще пару кругов, плавно опустился в руку Мадора, а меч Гошара вернулся в ножны. Гошар тронул своего ящера, Мадор двинулся рядом. Отряд, выстроившись цепочкой, входил в город, а следом внутрь крепостных стен вбегала толпа убогих жителей деревеньки. Узкие улицы не вмещали в себя всех желающих, бездарные глазели с крыш, с заборов и из окон, самые любопытные выбегали из калиток и тыкали пальцами в зеленые туши самых крупных живоглотов.

Воевода Гошар направился к небольшому, темно-коричневому зданию без окон, опутанному цепью золоченых узоров. Там были и звери, и цветы, и листья, и горящие факелы и языки пламени, и солнце с лучами. Это определенно был храм Огня, которому издавна поклонялись бездарные. Знакомые стихи сами собой всплыли в памяти Мадора.

Молят бездарные силу Огня,

Нет своей у них силы.

Светят их факелы средь бела дня,

В храме молитвы унылы.

Унылых молитв не было слышно, но золоченая дверь открылась, и в низком темном проеме появилась мерцающая золотом фигура. Согнувшись пополам, она прошла в дверь и встала перед храмом, мягким широким движением подняв перед собой обе руки. Фигура казалась очень высокой в своем золотистом балахоне до пят и остроконечном колпаке, в котором были прорезаны отверстия для глаз. Воевода Гошар спрыгнул с ящера и подошел к золотистой фигуре.

– Благослови Огнем на княжение, святой брат первосвященник, – сказал Гошар так грозно, будто потребовал немедленно сдаться на милость победителя. Первосвященник продолжал стоять молча, не двигаясь с места.

– Слышишь меня, меднобокий брат? – раздраженно спросил воевода, расставив ноги в боевую стойку и положив руку на рукоять вернувшегося меча.

– Слышу, – раздался низкий мужской голос из-под колпака.

– Ну так неси огонь и золото, да скорее! Ты меня знаешь, упрашивать не стану!

Первосвященник молча повернулся и, низко склонившись в дверях, исчез в храме. Гошар подал какой-то знак рукой, и несколько разряженных людей, прежде сопровождавших советника-ключника Вариполли, чуть не бегом помчались в ярко расписанное здание напротив храма. Мадор подумал, что это княжеский дом, поскольку ничего красивее и богаче на городской площади не было.

Воины оставались на площади, придерживая ящеров, переговариваясь и смеясь. Толпа вокруг тоже улыбалась, как будто не было страшной казни на дороге, не был свергнут временный правитель города, и как будто никто из этой толпы не рисковал быть казненным в любое мгновение. Этих убогих тварей даже казнь не напугала!

Особняком от толпы держались бойцы в красно-зеленых кафтанах и кожаных штанах в обтяжку. Все они с подозрением поглядывали на Гошара и его отряд, не снимая рук с оружия. Судьба отряда охраны их, видимо, убедила, и они молчали, но не приветствовали нового князя. Странно было видеть подобное у низших существ, но сейчас Мадор, как и они, мог только наблюдать.

Наконец появился трон – четверо придворных выволокли его из дверей расписного княжеского дома и, сопя от усердия, потащили по гремящим ступенькам . У крыльца они подождали, пока не явятся еще трое, со свернутым в трубку ковром. Ковер раскатали перед входом в храм, четыре факела поставили по его углам, а трон справа от входа, лицом к площади. Еще шестеро придворных, поставили на ковер три высоких кувшина с вином, а венцом всего оказалась огромная золотая чаша с коваными узорами. Блестели замысловато выгнутые ручки на ее боках, и драгоценные камни по краю, в пузатых боках отражалась площадь и небо с птицами.

Придворные обступили подготовленное место и вот, наконец, золотистая фигура первосвященника выплыла из храма на середину ковра. В руках безликий служитель Огня держал круглое золотое блюдо, вогнутое посередине, и в самой низкой его части трепетал едва заметный под солнцем язычок огня. Первосвященник запел молитву, все притихли.

– Княжеский трон не пустует без времени,

Ждет он лишь ветвь благородного племени.

Пламя священное светлую тайну

В час сей благой осветит не случайно.

Волей Огня, как нам предки велят,

Пусть начинается светлый обряд.

Первосвященник плавным шагом обошел все четыре угла ковра и длинной палочкой, на которую был намотан пучок сухой травы, зажег от огня, горящего в блюде, все четыре факела. Они горели почти без дыма, распространяя вокруг приятный запах хлебного дерева. Да это же обряд первого хлеба, который до сих пор соблюдают в нимелорских деревнях! И в «Неукротимом» об этом сказано!

Дай мне, земля, твоих первых плодов,

Дай мне огня и силы.

Славны плоды неустанных трудов,

Славно, что есть и что было…

Так и Неукротимый праздновал, должно быть, сбор первого урожая в году. Надо же, у бездарных хватило ума последовать обычаю высокоразвитого народа! Ну что же, неплохо! Надо присмотреться к этому обряду внимательнее, обычай тоже послужит доказательством, когда Мадор вернется домой и будет убеждать новых переселенцев лететь на Живой Огонь!

Первосвященник приподнял блюдо, кивнул высоким колпаком, и воевода Гошар, гремя высокими всадническими каблуками и звеня шпорами, прошагал к нему.

– Славный Гошар, обожжен будь на княжество,

Чистый Огонь осветит тебе путь.

Светлым и честным пусть путь сей окажется,

С этой дороги тебе не свернуть.

Гошар завернул рукав кафтана и протянул руку над блюдом с огнем. Лепесток пламени почти касался кожи, и Мадор понял, почему такие обряды назывались «обжиганиями». В «Неукротимом» так обжигали руки жених и невеста в знак нерушимой верности. Было там что-то такое…

Верность хранить я вечно смогу,

Если хоть слово ты скажешь.

Руки с тобой над огнем обожгу,

Коль к нему путь укажешь.

Значит, обжигание огнем считалось священным не только при супружеских, но и при всяких других клятвах. С другой стороны, на Нимелоре в старину часто говорили о приведении князя или короля к власти как о супружестве со страной. Разумно и возвышенно, но это не для подлых по природе мохномордых. Мадор это знал так же точно, как то, что он человек, а все остальные здесь – нет.

Гошар приосанился, торжествующе оглядываясь по сторонам, опустил руку над чашей так, чтобы язык огня прикасался к ней, и продолжил стихи. Кажется, он давно уже подготовился и выучил их наизусть.

– Будут решенья мои справедливыми,

Будет лишь правда советчиком мне.

Дни моей власти пребудут счастливыми

В этой Огнем мне врученной стране.

Гошар поднял руку от огня и поклонился на все четыре стороны. Первосвященник подвел его к трону и тожественно усадил, а потом, благоговейно глядя на огонек в блюде, унес его в храм. Гошар устроился поудобнее, как будто всю жизнь сидел на троне, махнул рукой, и придворный поставил перед ним чашу. Другой налил вина из кувшина и, кряхтя от напряжения, подал тяжелую чашу воеводе. Тот с трудом поднял ее двумя руками – в чашу входило не меньше полуведра вина, да и сама она была тяжелая – и запел короткую песенку, совсем убогую, но для скудных мозгов пилейцев, видимо, другие были сложны.

– Чисто золото и верно,

Князь над воинами первый.

Как блестит златая чаша,

Так сияет братство наше!

Закончив, он отпил большой глоток из чаши и передал ее придворному, тот в точности повторил то же самое, и чаша пошла покругу. Зачем это убогое повторение одних и тех же слов? Они что, никаких других застольных песен не знают? Застольных? Но здесь не праздничный стол, здесь – обручение князя с княжеством! Это не просто старинная песенка, это присяга! И взять чашу надо непременно двумя руками в знак того, что ни в одной из них нет оружия. Конечно, золото, как честь, не ржавеет, не старится, не поддается времени – это Мадор помнил из «Неукротимого», но какая честь у мохномордых? Должно быть, подражают виденному когда-то у настоящих людей, и сами себя людьми вообразили!

Воины в красно-зеленых кафтанах – рядовые, десятники, сотники пилейского войска – один за другим потянулись к ковру. Длинная цепочка выстроилась от ковра до резного крыльца княжеского дома. Каждый пел и пил, а воевода Гошар зорко следил за каждым, старательно ли он поет, открыто ли смотрит, и много ли пьет из чаши. Несогласные растворились в толпе, то ли ушли, то ли по подлой своей природе сдались и пели громче всех, этого Мадор не заметил. Пели, подпевая присяге, и городские обыватели. Им, конечно, было все равно, кто сидит на троне, главное, чтобы кто-нибудь сидел, но пели они с воодушевлением.

Одним их последних подошел седой сотник. Старик взял чашу обеими руками, крепко ухватился, с трудом приподнял дрожащими от напряжения руками и перевернул все вино прямо на Гошара. Кашляя и плюясь, воевода вытер с лица темно-лиловое вино, отбросил в сторону чашу и махнул рукой своим людям. Через мгновение двое солдат из отряда уже оттаскивали в сторону мертвое тело единственного бездарного, который нашел в себе силы открыто не сдаваться, но выглядело это скорее нелепо, чем величественно.

Придворный налил вина заново, и присяга продолжалась. Цепочка пилейских вояк становилась все короче, и, наконец, остался один Мадор.

– Давай, князь Мадор, выпей из братской чаши на верность!

Кому верность? Ему верность? Он хочет, чтобы подданный Нимелора, потомок былых владык этого края, приносил ему присягу на верность?

– Я – князь и подданный звезды Нимелор. – сказал Мадор, подбирая понятные слова. – Я принес присягу своей родине.

Он никогда и никому ни в чем не присягал, но надо же что-то сказал, чтобы эти убогие поняли! Гошар мрачно нахмурился, два его бойца подошли ближе, будто собирались зарубить очередного непокорного.

– А на верность союзу князей ты разве не хочешь со мной выпить горского самоспелового вина? Мы же оба князья и союзники, верно? – поинтересовался Гошар таким голосом, как будто был уже готов дать приказ принародно казнить строптивого союзника. Мадор почувствовал, как у него слабеют колени и перехватывает горло. Конечно, у него есть Рампер Правого Дела, есть возможность отбиться и улететь на рампере, но кто тогда ему поможет отвоевать Подгорье? Мадор вдохнул поглубже и запел.

– Чисто золото и верно,

Князь над воинами первый.

Как блестит златая чаша,

Так сияет братство наше!

Допев, он взялся за ручки чаши и отпил крепкого, сладкого и душистого вина. Да, такое вино только для присяги при княжеском дворе можно пить – на одно нимелорское ни могло с таким сравниться!

– Молодец! – воевода панибратски хлопнул Мадора по плечу. – А завтра мы с тобой двинемся в поход за налогами с рудоделов!

– Почему с рудоделов? – вырвалось у Мадора. Это, конечно, низший народ, но они там жили еще в древности, и никому не платили дани…

– А с кого еще можно взять? После нашествия живоглотов сейчас все нищие! Все твердят, что деньги нужны, а мне они нужнее всех! В общем, тебе – Голый камень, а мне – что посущественнее!

И он захохотал, омерзительно топорща бороду. Мадор едва сдержался, чтобы не поморщиться. Ну ладно, в последний раз. Только бы дойти до подземного зала с колодцем жертв, и все! А выпить под видом присяги – древние князья и не такое делали!

Глава двадцать первая. Победитель

Геранд открыл глаза, но ничего не изменилось – все вокруг было черно, ни лучика света. Во рту пересохло, невыносимо хотелось пить. А где Сафи? Что-то мягкое зашевелилось под его рукой, он почувствовал в ладони маленькие, чуть теплые, пальцы.

– Я здесь. Где мы теперь?

– Не знаю.

Она зашевелилась в темноте, ее пальцы выскользнули из руки Геранда, платье зашуршало по неровному полу, потом послышались осторожные шаги, как будто она куда-то пошла. Чем бы посветить ей? Даже если зажечь огонь на собственных пальцах, поджечь им нечего. Может быть, серьга поможет что-нибудь увидеть, камень же не только впитывает свет, он и сам слегка светится? Геранд отодвинул крышку.

В смутном голубоватом свете блеснули бугристые стены, они были округлые, как будто Геранд и Сафи оказались внутри пустого шара или круглой пещеры высотой немногим больше человеческого роста. Сафи пошла по кругу вдоль стены, похлопывая обеими ладонями по ее блестящим неровностям, прислушиваясь к чему-то. «Мыслеслушатели и гнилые зеленчуки похожи тем, что их опасно трогать руками», – вспомнил Геранд. Круговая стена была сплошной, ни швов кладки, ни соединения камня. Местами на ней виднелись какие-то выпуклые жилы, покрытые чем-то вроде мха или шерсти, похожие на жилки огромных листьев. Может быть, эта стена живая или когда-то была частью живого растения? Во всяком случае, это не дом и не машина, и вообще, это не людьми построено, а создано природой! Но тогда Геранд ничего с ней не сможет сделать мыслесилой. Как бы понять и разобраться, что это такое вокруг них? Сафи останавливалась на жилах дольше, чем на ровных местах, видимо, там сохранилось больше мыслей.

– Ну что там? – не выдержал Геранд.

– Я не знаю этого языка, это не финнибиан, и не язык повелителей вещей, это я бы узнала. Какие-то чувства жуткие… – она облизнула пересохшие губы, – как будто ненавидят кого-то и очень боятся. Но не нас же им бояться, если они вот так подхватили нас и унесли. Что они с нами будут теперь делать?

– А другие языки есть? – Геранд старался отвлечь ее и не пугать попусту, но как отвлечь, когда ты брошен умирать в круглой пещере без выхода? Надолго ли хватит им запаса воздуха в этой пещере? Прародина, похоже, не рада принять потомков повелителей вещей. Нет, не надо об этом думать, надо хотя бы понять, что это вокруг них.

– Других нет. Вот здесь, на этой мохнатой жиле, какая-то грусть и печаль, а где гладко, там вообще ничего. А вот здесь … Ой, Геранд…здесь прямо взрыв злости!

Геранд встал, пригнув голову, и подошел к месту, к которому Сафи прижала обе ладони, и провел по нему рукой. Неровности здесь были, но какие-то резкие и жесткие, местами из камня торчали острые углы обломков, как будто эта стена была не частью растения, а сложена из обыкновенных камней. Геранд подошел ближе и при тускнеющем свете голубого камня увидел, что так и есть. Чем они были соединены, он не понял, но здесь по крайней мере

– Сафи, это выход! Я попробую его открыть! Скажи, там ничьи мысли не слышны?

Она поняла сразу, внимательно прислушалась, положив руки на обломки и покачала головой.

– Таких, как будто нас стерегут, я не слышу, но кто-то здесь был недавно, часа три назад, их было трое, тоже злились и ненавидели. Как бы они не вернулись…

Злятся или нет, неважно, главное, здесь постоянно бывают! Скорее открыть проход, пока голубой камень еще светится и может помочь! Геранд сосредоточился, приложил руки к самым большим обломкам и нажал. Что-то противно заскрипело, будто камень о камень. Желтая дымка поплыла перед глазами, он крепче уперся ногами в пол, а руками в обломки, от усилий задрожали колени, и камни полетели из стены, как будто ими выстрелили! Откуда у него такая мыслесила? Камень усиливает, конечно, но такого у него не получалось с того дня, когда они прилетели! А в Подгорье, в пещерах рудоделов, было то же самое! А если еще раз? Новый слой камней раскатился, открыв черные углубления в стене. Камни катились и катились, все крупнее и тяжелее, один упал прямо на ногу, и от боли Геранд едва не закричал. И вот в темноте что-то изменилось, как будто…

– Геранд, воздух!

Он и сам уже понял и просунул руку в отверстие, – из отверстия, откуда только что сыпались камни, веяло ветерком чем-то горьким и какой-то гарью. Геранд принялся лихорадочно разбирать проход, отбрасывая камни. Новая мыслесила разбивала остатки стены. Вот уже можно просунуть голову в дыру, а вот уже и плечо проходит в нее!

Геранд выбрался в высокий проход, круглый, будто его прорыл огромный червь или промыла вода. Сафи торопливо полезла вслед за ним.

– Ой! Платье!

Что-то затрещало, и тяжело упало на пол.

– Что случилось?

– Нога немножко… Ну ладно, я на ходу залечу, я все-таки мыследея, хоть и не совсем целительница. Куда нам теперь идти? Наверное, надо туда, откуда дует ветер!

Идти надо было как можно скорее, потому что голубой камень уже едва светился. Геранд потянул Сафи за собой навстречу подземному ветерку и дымному запаху, но через несколько шагов стало ясно, что нога повреждена совсем не немножко, а довольно серьезно. Оставалось надеяться, что серебристые ленты или облака не появятся. Проверять, далеко ли их похитители, Геранд не стал. Главное, чтобы они подольше не появлялись, потому что Сафи хромала чем дальше, тем сильнее. Возможно, она не просто подвернула ногу, но останавливаться они не могли. Скорее наружу!

Проход извивался под землей, ветвился, и только по едва заметному движению воздуха ониопределяли, куда надо идти. Временами пол под ногами становился скользким, и в тусклом свете Геранд видел на полу потеки, будто здесь застыло какое-то желто-золотистое вещество. Черное подземное царство казалось с ними почти обитаемым. Они торопились, спотыкались и падали на скользких потеках, Сафи то и дело опиралась о стену, вполголоса бормоча стихи, но мыслесилы у нее не хватало. Она села у стены и беспокойно оглядывала проход, держась обеими руками за больную ступню.

– А живоглотов здесь нет? – вдруг спросила она. Об этом даже думать не хотелось, но все же чем быстрее они выйдут, тем лучше.

– Их уже несколько дней не видно, а здесь им есть нечего, – попытался успокоить ее Геранд. – И давай я тебя понесу.

Он никогда никого не носил на руках, но подхватил ее, оставив висеть до пола длинные растрепавшиеся косы, и побрел по проходу, из которого тянуло гарью и еще каким-то острым горьковатым запахом. Что там? Послышалось шуршание, покатились камни, и вдали, у поворота, они увидели яркий желтый свет, разбивающийся о неровности округлых стен.

– Живоглоты? – Сафи в ужасе прижалась к нему.

– Вот они, я их нашел, твоя княжеская светлость! – зарычал на все подземелье жуткий голос, и из-за поворота высунулась огромная чешуйчатая голова со светящимися желтыми глазами. Проход взорвался голосами и хлопаньем крыльев.

– Я сейчас возьму светляка и слетаю! Эй, Геранд, Сафи, вы где? А этих, шипящих-блестящих там нет? Ну, дай хоть пролететь, Дирт! – в голос завопил Торик.

– Князь Дарион, пусти меня вперед, там их, наверное, лечить надо. Дирт, они в сознании? – забеспокоилась какая-то молодая женщина.

– Мы здесь! – закричал Геранд, пытаясь перекричать всех, и посадил Сафи прямо на пыльный пол.

– Тихо! – скомандовал голос Князя-под-горой. – Всем замолчать. Ученый брат Геранд и княгиня Сафиана, стойте на месте. Первым иду я, потом Дирт. Нарика, дай одну головицу с водой! Торик, отнеси им, они полночи тут просидели!

Летун со светляком на плече немедленно принес головицу и вложил в руки Сафи, а потом они с Герандом пили из нее по очереди тепловатую воду, а Торик летал рядом по проходу и выкладывал новости.

– Я как увидел, что они вас подхватили, так сразу по всем ветрам к его княжеской светлости! А его светлость и так собирался завтра, то есть теперь уже сегодня, идти под горы, узнавать, от чего появились живоглоты. Он как про вас и этих блестящих услышал, так сразу собрался, и Дирт всех на себе отвез сюда.

– Под Безымянную? – Геранд отдал Сафи головицу, воды было еще много.

– Под Безымянной все завалено, мы рядом вошли, там еще одно подземелье есть, тоже твоих родственников, но маленькое, там все побито и поломано. Вы глубоко забрались! Или это они так далеко вас затащили?

Застучали сапоги, и Князь-под-горой Дарион остановился рядом с Герандом. Змеиная голова, светя желтыми глазами, улеглась посреди прохода, а девушка, которую Князь-под-горой называл Нарикой, села прямо на свернутое змеиное крыло, ухватившись за ремни на змеиной спине.

– Ну что, идете с нами или Дирт вас отвезет в Синие Горы? – спросил князь.

Какие могут быть вопросы? Без этих подземных ходов, похожих на внутренности живого существа, Геранд никогда не сможет разобраться в жизни прародины! Здесь главное – источник мыслесилы, давшей жизнь всей науке великих предков, и живой огонь, давший им жизнь. Он должен, просто обязан идти, иначе все их с Мадором путешествие лишится смысла. А какой получится трактат, когда он разберется во всем до конца!

– Я пойду, но у Сафи… то есть княгини Сафианы, у нее нога…

Сапоги Князя-под-горой простучали за спиной Геранда, и князь присел около девушки.

– Ног пока что две, и не все потеряно! – объявил он. – Которая болит?

Геранд уже хотел возмутиться, но Сафи послушно вытянула больную ногу и приподняла подол. Ну да, его попробуй не послушайся, так он внушит все, что ему надо! Или не все, но почти все. Князь ловко ощупал ногу и поморщился.

– Вот тьма преисподняя! Как ты вообще шла, княгиня Сафиана? Тут уже вывих такой, что на неделю хватит лечить.

– Но я тоже хочу пойти и узнать, – неожиданно возразила Сафи. Что это, Князь-под-горой ей вбил в голову или она сама? Или может быть, она не хочет оставлять Геранда?

Князь-под-горой вскочил на ноги.

– Нарика, иди сюда! И ты, княгиня Сафиана, будешь лечить себя тоже. Вдвоем держитесь руками за щиколотку и выше, при этом передаете мыслесилу на ногу. А я передаю мыслесилу вам обеим, слушайте ритм!

Кабы мы живали сами

Да на небе вверх ногами

Мы бы по морю ходили

Да по полю бы поплыли….

Ноги в красных сапогах ловко двинулись по желтым потекам на полу, отбивая замысловатую дробь. Как это он так ловко пляшет в тяжелой кожаной безрукавке с металлическими пластинами? Сафи подпевала глупой песенке с сосредоточенным видом, Нарика, присев рядом и ухватившись за ее ногу, распевала, будто забыв, где они находятся. Змей светил глазами так ярко, что светляк был уже не нужен. Вот Князь-под-горой протанцевал немного дальше, где из желтой жидкости выступали то ли каменные ребра то ли еще какие-то жилы.

Нет вернее дружбы нашей,

Пира нет без братской чаши,

Нет веселья без вина,

Пей до дна!

Ноги князя прошлись по середине прохода, сделали замысловатый разворот и застучали по каменным ребрам. Пол подпрыгнул так, что даже ловкий князь едва устоял на ногах, гора закачалась, загудела, завыла, стены пошли волнами, где-то далеко покатились камни. У Геранда потемнело в глазах, потом поплыла желтая дымка – силовой удар! Не такой страшный, как в подземелье между кристаллом и бочкой, но такой же, как в первый день, когда разбился их звездный корабль!

Геранд с размаху сел на пол рядом с Сафи, Торик взлетел, Князь-под-горой Дарион замер, оборвав песню на полуслове, Нарика вскрикнула, но ногу Сафи не отпустила. Грохот затих, дрожащие стены успокоились, а где-то далеко, будто в сердце горы, замелькали серебристые вспышки. С тихим шипением они плавно двигались под потолком, на глазах раздуваясь и вырастая в мерцающие золотистые облака. Две ленты, скользнув вперед, закружились вокруг князя Дариона, еще несколько рванулись к Геранду, но синий змей открыл зубастую пасть, грозно рыкнул, и три ленты были проглочены одним махом.

– Не ш-ш-шевелись, проклятый! Прочь от корней! – яростно зашипели два самых больших облака на пилейском языке. Князь-под-горой стоял, спокойно глядя на мечущиеся вокруг него облака.

– Чьи это корни? – спокойно поинтересовался он. Одно из облаков вытянулось в ленту, окружив его кольцом. – И отодвинься от меня, тьма преисподняя, мешаешь разговаривать! И все отойдите!

Геранд немедленно передвинулся к самой стене, Сафи охнула, Нарика уперлась в стену, положила больную ногу Сафи на свою черную юбку и усердно принялась растирать, что-то при этом напевая. Кольцо мгновенно развернулось и снова превратилось в золотистое облако. Видимо, внушение князя-мыследея действовало и на блестящие ленты.

–Наш-ш-шего Предка, которого убили ваши маш-ш-шины! Он лишен пищ-щ-щи, из-за вас-с-с, чтобы вы могли взрывать, убивать и летать на ваших проклятых маш-ш-шинах! Мучители проклятые! Смерть это с-с-слишком мало за то, что вы с-с-сделали! – с ненавистью зашипел голос одного из облаков.

– Я не губил вашего предка, и хочу узнать все с самого начала, – четко, будто командовал войском, сказал князь Дарион, строго глядя на мерцающих под потолком собеседников. А прежде всего, хотел бы знать, как вас зовут. Я – Князь-под-горой Дарион, это Нарика, княгиня Сафиана и ученый брат Геранд, это – змей Дирт, а кто вы?

Еще одно облако подплыло ближе к нему и начало говорить спокойно и размеренно.

– Истинные не нуж-ж-ждаются в них, зови как хочеш-ш-шь.

– Хорошо, ты будешь уважаемый Спокойный, а твой товарищ – уважаемый Неистовый, – сказал Дарион, с опаской посматривая на носителя грозного имени, но тот уже не был расположен неистовствовать.

– Сначала был Предок. – начал Спокойный. – Соверш-ш-шал свой путь в пустом прос-с-странс-с-стве от одной земли до другой. И были Истинные, это мы,и мы – его разум. Предок не мыс-с-слит, мыс-с-слят Истинные, которые ж-ж-живут внутри Предка. Когда Истинных остается мало, Предок рож-ж-ждает новых Истинных. Дос-с-статочно тебе?

Князь-под-горой не отрывал взгляда от облаков. Геранд не знал даже, что он сам хотел бы спросить у этих жителей подземного существа.

– Недостаточно. Что Предок ест? Чем поддерживает силы?

Рассказчик замигал, будто возмутился подобным невежеством.

– Предок не ес-с-ст, и не с-с-спит, как вы, низш-ш-шие, а питается светом звезд, собирая его на крыло.

– И где это крыло сейчас?

Снова недовольное мигание, но внушение делало свое дело, и очередная тайна вышла на свет.

– Ос-с-снование идет отс-с-сюда на юг до моря, – объяснил Спокойный Истинный .

– Так наши скалы – это его крыло! Как у семикрыла! – закричал из-под потолка Торик, хлопнув от восторга крыльями.

Князь-под-горой посмотрел на него так, что летун немедленно нырнул вниз.

– Сколько времени живет каждый из вас, Истинные?

– Ты-с-с-сячу оборотов этой земли вокруг ее солнца.

– А Предок?

– Десять или пятнадцать тыс-с-сяч оборотов этой земли вокруг солнца. Но рождение новых Предков удлиняет его жизнь еще на нес-с-сколько с-с-сот оборотов.

– А нового Предка кто рождает?

– Каждый Предок, врос-ш-ший в небес-с-сное тело, уже никогда не взлетит. Пока он молод, он с-с-садится и взлетает, но в старости он врас-с-стает в землю, где нет жизни, и рождает новых Предков.

– Когда умирает Истинный, Предок не чувс-с-ствует этого, – прошипел спокойный Истинный. – Когда умирает Предок, Истинные умрут, ес-с-сли не перейдут к новому.

Истинный снова замолчал, но Дарион не сдавался.

– И вас много?

Спокойный Истинный замигал, как будто сомневался, стоит ли выдавать такую тайну, но внушение, как видно действовало хорошо.

– Теперь меньш-ш-ше тыс-с-сячи. – ответил, наконец, Спокойный. – Путеш-ш-шествуя в пустом прос-с-странстве, Предок столкнулся с большим летающ-щ-щим камнем, и лишился час-с-сти крыла. Его притянула земля, где была ж-ж-жизнь. Там были люди без мыс-с-слесилы, были ящеры, были летающ-щ-щие ящеры и птицы, а ещ-щ-ще зеленые рас-с-стения и мелкие животные. Те, которые соприкоснулись с раной Предка, передали Предку час-с-сть себя.

– Как это – часть себя? Они хотели передать или он сам взял? – уточнил Князь-под-горой.

– Истинные не знают. Предок вбирает в себя любую ж-ж-жизнь, с которой соприкоснется. Поэтому, когда Предок здоров, он никогда не с-с-садится там, где есть ж-ж-жизнь. Предок смог улететь с той земли, но крыло у него ос-с-сталось меньше, чем было. Когда приш-ш-шло время родитьс-с-ся новым Истинным, Предок нашел для себя эту землю. Но вместо Истинных родились рас-с-стения, животные, проклятые вроде вас и вся та жизнь, которую Предок вобрал в себя через рану. Она похож-ж-жа на ту, которая была на земле с зелеными растениями, но получила мыс-с-слесилу Предка. С тех пор Предок больш-ш-ше не рождал Истинных.

– А он может сам что-нибудь думать? Или он просто как живой дом? – любопытствовал Торик. Князь Дарион не стал его останавливать, но не сводил взгляда с золотистых облаков.

– Он слуш-ш-шается нас, и этого дос-с-статочно, – пояснил Спокойный. Он замолчал, но теперь заговорил его неистовый товарищ.

– А вы убили того, кто вас-с-с родил! Научились отнимать у Предка мыс-с-слесилу, которая позволяет ему летать и питать Истинных. Гнус-с-сный Мадор Завоеватель, начал медленное убийс-с-ство своим оружием. Мерзос-с-стное двурогое оружие ранило проводящ-щ-щий мыслесилу проток в теле Предка, и оттуда проклятые целых сто лет качали мыслесилу для своих маш-ш-шин!

Так вот что такое «источник сил», о котором говорится в «Неукротимом»! И зеленым цветом у Голого камня на чертеже в подземелье повелители вещей обозначили место получения мыслесилы, и рампер там не зря был нарисован. Может быть, там и заряжали мыслесилой и прекрасный лиловый кристалл, и белую бочку-снаряд. Кстати, вот откуда и неписаный закон, почти суеверие, на Нимелоре – у всех устройств для передачи мыслесилы делается две точки соединения, расставленные на ширину ладони, как зубцы рампера.

– Тогда Истинные не знали, почему с-с-слабеет и умирает Предок. – шипел Неистовый. – Когда Истинные узнали правду, проклятые были изгнаны с-с-с этой земли. Но теперь он с-с-слаб, он умирает!

– А наш Предок не родил себе смену?

Неистовый возмущенно засверкал.

– Ваш-ш-ш предок? Как ты смееш-ш-шь такое говорить проклятый? Это наш Предок! Он не может, он рождает только уродов! Пока крыло не восстановилось, он и Истинных не может родить, только уродов вроде вас!

И Неистовый замигал и засверкал так, что Геранд заморгал. Сафи поджала ноги, Нарика прикрыла ей больную ногу обеими руками и запела на все подземелье.

-Черны брови, черны очи,

Не дают покоя,

Ярче звезд, чернее ночи,

Жгут сильнее зноя.

Синий змей зарычал, Торик взлетел к потолку. Истинные, вытянувшись в ленты, вновь окружили Князя-под-горой, но он только строго посмотрел на них, и они расплылись под его взглядом в мягкие золотистые облака.

– Это мы – уроды? – возмущенно хлопнул крыльями Торик.

– Кое-кто мигает светом,

Всех вокруг ругает,

И цветущим златоцветом

Сам себя считает…

Нарика спела ядовитую песенку на прежний напев, продолжая лечить ногу Сафи, и Неистовый даже не обратил внимания, должно быть, не понял.

– Торик, заткнись, Нарика, помолчи, – приказал князь Дарион и снова повернулся к Истинным. – А теперь рассказывайте, откуда Предок берет мыслесилу и на что тратит. Вот вам она зачем?

Нарика снова забормотала стихи вместе с Сафи, Неистовый засверкал и снова растянулся в ленту, но его спокойный соплеменник начал рассказывать снова, и Торик перелетел поближе к рассказчику. Геранд сидел рядом с Сафи и не знал, чем помочь. Платье с синей каймой, которому и без того досталось за эти дни, разорвалось по подолу до колена. Сафи привыкла жить в княжеском доме, ходить в чистых платьях и вести себя прилично, из-за него она снова с опасности! Ну пусть хоть одета будет в платье без дыр… Геранд сжал двумя пальцами края ткани из каких-то растительных ниток. Нитки были старые, и мыслесилы жизни в них уже не осталось. Разорванные края немедленно соединились под рукой Геранда, как будто это была железная проволока или камешки. Он провел пальцами по всей длине платья, и оно послушно срослось в то же мгновение. Надо же, как помогает Предок! Снаружи никогда не получилось бы так быстро! А на Нимелоре такое и не снилось никому!

– Когда у нас есть мыслес-с-сила, – прошипел Спокойный, – мы летаем, говорим и живем. Мыс-с-слесилу дает с-сам Предок, мы не рас-с-стаемся с ним.

– И сидят, и представляют

Свою лень победой,

Как на ящере на старом

Живут листоеды.

Нарика спела очередное ядовитое замечание, не отрываясь от лечения, но на этот раз Неистовый что-то понял.

– И в этом мы тоже превос-с-сходим низш-ш-ших существ! Нам не надо есть с-с-себе подобных! – зашипел он, вспыхивая, как огонь.

– А ну, прекратить и объяснить все по порядку! Нарика, не зли его! Так что бывает, если стучать по корням? – Князь-под-горой говорил строго, как врач, расспрашивающий родственников больного о его болезни. – Почему нельзя их трогать?

– Предок чувствует! У него с-с-судороги! – замерцали Истинные.

– И что делается от этих судорог?

– Выходит мыслес-с-сила, сразу много!

– Но это же силовые удары! – громко сказал Геранд. Сафи опять схватила его за руку, как будто боялась отпускать.

– Так вот вы как воевали! – услышал Геранд голос князя Дариона. – Значит, это судороги корней победили повелителей вещей в старой войне! Ну, я так и думал, что божественная воля Огня была здесь ни при чем, священники Огня сами не знают, о чем говорят. А вы заставляли Предка тратить мыслесилу на судороги, выбрасывали ее попусту! Вы заставили его всей мыслесилой разрушать горы и заливать живым огнем долины, только для того, чтобы сбивать мелкие крылатые машины и убивать отряды повелителей вещей? Хороши воеводы, ничего не скажешь!

– Чтобы избавитьс-с-ся от проклятых, любые средства хорош-ш-ши! Проклятых надо истреблять! Ты не знаеш-ш-шь, что такое с-с-смертельная схватка! – шипел Неистовый.

– Больше двухсот лет знаю, и очень хорошо! А еще знаю, что отнять у Предка последние силы – непомерная цена за такую победу. А недавно, чтобы сбить звездный корабль ученого брата Геранда, вы тоже устроили судороги, и после этого появились живоглоты! Что теперь?

– С-с-судороги отняли у Предка последние силы, – объяснил Спокойный. – Чтобы собрать мыслес-с-силу, надо вырас-с-стить крыло, а без крыла нельзя получить силу от солнца. Поэтому за все время после войны он не восстановил ни мыс-с-слесилу, ни крыло. Он умрет, и мы умрем вместе с-с-с ним!

– А о других народах вы не подумали? – захлопал крыльями Торик.

– Это низш-ш-шие! – прошипел Неистовый, вытянулся в ленту и свернулся в клубок, будто показывал, что разговор окончен.

Геранд сидел у стены, боясь посмотреть на окружающих. Вот чем все это кончилось! Честолюбие, любопытство, путешествие, какого еще не было в истории его родины, какой-то выпускной трактат – о чем он только думал?

Он попал на землю предков, и узнал тайны прародины, но все оказалось совсем не так, как он думал. Могущество науки, сдвигавшей горы и заливавшей огнем реки оказалось преувеличенным. Предок, огромное создание природы, не умеющее ни думать, ни решать, и живущие внутри него блестящие мстители победили высокую науку и славный народ случайными движениями его корней. Победы повелителей вещей обернулись поражением. Наука, высоты которой Геранд считал недостижимыми, ошибалась в главном – запасы мыслесилы на Живом Огне оказались вовсе не бесконечными. На самом деле мыслесила так же, как и на Нимелоре, была у живого существа, только на Нимелоре ее приходилось собирать из огромных лесов живорастений, а здесь ее источником было единственное существо – Предок, родоначальник всей жизни на Живом Огне. Надо все это исправить, надо ему помочь, но как?

Глава двадцать вторая. Решай сам

Князь-под-горой напряженно сдвинул брови, как будто подсчитывал что-то в уме, и снова взялся за расспросы.

– Скажите мне, Истинные, сколько времени надо, чтобы восстановить крыло?

– Ты произош-ш-шел от тех, кто грабил Предка, обращ-щ-щая мыслесилу себе на пользу, ты недос-с-стоин знать! – возмущенно прошипел Неистовый.

– Мое происхождение – дело мое, а не ваше,– отрезал князь Дарион. – К тому же я в родстве и с людьми, и с мыследеями, и с летунами, и с вами самими, если говорить строго научно.

– Не равняй низш-ш-ших с истинно разумными с-с-существами!

Геранду показалось, что он слышит очередную пламенную речь Мадора.

– Пока я не слышу ничего разумного в твоих рассуждениях, – отрезал Князь-под-горой. – Если ты хочешь, чтобы наш общий Предок был здоров и помогал своей силой нашей общей земле, отвечай на вопросы, которые я задаю! Я не для развлечения спрашиваю, тьма преисподняя, а чтобы помочь Предку!

– Опять ты говоришь, «наш-ш-ш Предок»! – зазвенел Неистовый, возмущенно мигая над головой у князя Дариона. Золотые отблески заметались по черным стенам прохода. Или может быть, правильнее было бы сказать – внутренностей Предка?

– Что может быть общ-щ-щего у Истинных с потомками уродов? – продолжал обличитель, вытягиваясь в ленту и сворачиваясь клубком. Синий змей Дирт беспокойно мигал глазами, постукивая хвостом по полу, и проход слегка вздрагивал. Похоже, у змея была изрядная мыслесила.

– Общий у нас с тобой – Предок! И он нужен вам так же, как всем, кто живет на этой земле. – Князю-под-горой, кажется, надоело уговаривать. – А потому отвечайте, тьма преисподняя, если считать умеете! Сколько времени надо Предку, чтобы полностью восстановить крыло?

– Двадцать оборотов этой земли вокруг солнца, – ответил, подумав, Спокойный.

– Понятно. Значит, за двадцать лет на границе Нагорного Рошаеля с владениями драконов и Страной Высоких Скал горы станут вдвое выше, чем они есть сейчас, – заключил князь Дарион и вытащил из-под безрукавки и рубашки очень крупный камень, но не голубой, а серый. – В этот камень на свету собирается мыслесила. Сколько таких камней надо, чтобы собрать Предку достаточно силы на день?

Звучало, как задачка для школьников, но Истинные пришли в смятение. Почему они в таком ужасе? Камень даже не может навредить им мыслесилой, он разряжен. Геранд осторожно вынул свою серьгу из уха и открыл крышку – камень в серьге тоже потускнел.

– Первоскорлупа! Оскорбление Предка! Низшие не должны прикасаться к первоскорлупе!

Неистовый – Геранд теперь хорошо отличал его яркий, почти белый, свет, – бросился прямо на него, на лету вытягиваясь в блестящую ленту.

– Как ты вышел из пещеры, проклятый?

Серебристая лента мгновенно обмотала руки Геранда, за ней метнулись две других, с шипением обмотали его с головы до ног и подняли над полом. Торик рванулся на помощь, но другие ленты его остановили.

– Тишина лежит на всем, в тихом поле тихий дом… – запели успокоительные стихи Сафи и Нарика, но их голоса перекрыло шипение и треск Неистового. На разъяренных Истинных спокойные стихи не действовали, однако резкий командный голос Князя-под-горой сработал великолепно.

– Прекратить! Отпустить всех быстро! – мыслесила внушения у него действовала куда сильнее и быстрее, чем у неопытных Нарики и Сафи. Геранда мгновенно отпустили, и он со всего размаху упал на пол.

– Проклятый явилс-с-ся! Вс-с-се равно умреш-ш-шь! – Кажется, это грозил Неистовый, но Геранду было уже все равно. – Проклятым нет места здес-с-сь! И их ублюдкам тоже!

– Ученый брат Геранд не виновен в том, что происходило здесь полторы тысячи лет назад, – отчеканил Дарион, – Как и все, кто сейчас живет на нашей земле! Отвечай, ты, вояка, почему вы похитили ученого брата Геранда и княгиню Сафиану?

– Делайте со мной, что хотите, а ее не трогайте! – крикнул Геранд, Князь-под-горой грозно повернулся к нему, Геранд замолчал.

– Они вздумали с-с-соединиться! Они предполагали в будущем размнож-жаться! Убить, убить обоих! Не будет больш-ш-ше проклятого племени! – зашипел Неистовый Истинный. Сафи в смущении закрыла лицо руками, Геранд, обняв, заслонил ее от мигающего света. Змей зарычал.

– Тихо, тьма преисподняя! – прикрикнул князь Дарион. – Никого ты не убьешь, а расскажешь мне о первоскорлупе! Откуда она берется в местах исхода, и почему вы не хотите, чтобы в нее собирали при свете мыслесилу для Предка?

Спокойный Истинный вылетел вперед и повис посреди прохода.

– Первоскорлупа – то вместилищ-щ-ще, которое сохраняет зародыш-ш-ш Истинного или любого другого существа в недрах Предка. В начале развития зародыш-ш-ш получает питание только из первоскорлупы. Потом он выходит из нее в золотистую жидкость, которую вы называете живым огнем и растет, пока не станет взрослым и не наступит время исхода. А скорлупа остается в недрах и в живом огне навсегда.

– Что за недра? Они похожи изнутри на шар, а по стенкам идут жилы, покрытые шерстью? – быстро вставил князь Дарион.

– А ты и туда забралс-с-ся, выродок проклятых? – зашипел Неистовый, мигая белым светом из своего угла.

– Позволь их выгнать отсюда, твоя княжеская светлость, и пойдем наверх! – попросил змей своим страшным голосом.

– Тихо, Дирт, спокойно, – проговорил Князь-под-горой и продолжал разговор. – А первоскорлупа больше не нужна никому, но может помочь предку! Так много ли надо первоскорлуп, чтобы прокормить Предка?

– Тыс-с-сячи тыс-с-сяч, чтобы питать его один день.

Князь-под-горой нахмурился.

– Это не пойдет! Долго и хлопотно, а больного надо лечить быстро и просто!

– Как ты не можеш-ш-шь понять, с-с-смерть Предка реш-ш-шена! – прошипел Неистовый. – Ваш-ш-ше наказание будет…

– Молчать! – прикрикнул на него князь Дарион, как на нерадивого ополченца и повернулся к Геранду. – Ученый брат, ты говорил про кристалл с запасами мыслесилы, где еще такие кристаллы могут быть? Думай! Вспоминай все, что знаешь!

Перед глазами Геранда встал чертеж, плывущий по стене подземелья. Вот красное кипение мест исхода, синие жилы подземных рек живого огня и зеленый ствол, выходящий на поверхность рядом с рисунком зеленого рампера и надписью «Голый камень». Вот черная линия, отсекающая зеленый ствол от всего остального, как он теперь знает, Предка. Это не какой-нибудь кристалл, это древний накопитель, очень мощный, может быть, и звездные корабли от него заряжали. Но справится ли он сам с таким сложным устройством? Он же еще не механик, он только студент, и даже на Нимелоре никогда не имел дела с накопителями!

– Огонек горит вдали

Летом и зимой,

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой…

– запели Нарика и Сафи, растирая выздоравливающую ногу. Но ведь Геранд тоже должен вернуться домой! А если мыслесила, которая там есть, понадобится ему самому, чтобы вернуться? Ведь если есть накопитель, почему бы не быть звездным кораблям, или хотя бы одному кораблю, чтобы он вернулся домой? Дома сейчас время дождей, живорастения около дома растут и сплетаются мягкими коричневыми и красными лапами вокруг окон, а море плещется у самого крыльца. Ночью в воде светятся морские живорастения, иногда они даже выходят на берег, а маяк мигает на утесе вдали. И если он отдаст этому неразумному всеобщему Предку наследство своих настоящих прародителей, он никогда не увидит Нимелор! Так может быть, сказать Князю-под-горой, что в стволе ничего нет, а самому взяться за поиски звездных кораблей? Не могли же Истинные или другие здешние неучи уничтожить все?

– Ну, говори, что вспомнил! – князь Дарион снова устремил на него взгляд-гвоздь.

А вот сейчас Геранд и скажет все, как думает!

– Ствол накопителя находится у Голого камня, и в нем должна быть мыслесила. Но она нужна для звездного корабля. Я хочу вернуться домой, на Нимелор, и для этого мне нужно мое наследство! Накопитель это его часть!  – выпалил Геранд. Князь-под-горой посмотрел внимательно и настороженно, однако заговорил миролюбиво.

– Правильно! Наследство твое, и накопитель, может быть, тоже, но надо правильно наследством распорядиться. Если найдешь звездный корабль и улетишь на нем, ты истратишь всю мыслесилу сразу. Ты вернешься домой, но больше полетов при твоей жизни не будет, потому что у вас мыслесилы мало, а здесь ее взять будет негде. И возвращаться сюда будет незачем – Предок умрет и жизнь оскудеет. А если отдать мыслесилу из наследства Предку, он восстановит крыло, и через двадцать лет будет мыслесила и на полет, и на возвращение, и на жизнь. Решай сам!

– А если мы отдадим всю мыслесилу накопителя Предку, а ему не поможет?

– Не может не помочь. Хоть на месяц, хоть на год, но мыслесилы ему хватит, а там и крыло подрастет. Главное, чтобы ни ты, ни твои земляки, ни вот эти очень разумные господа не тратили ее на слепую ненависть и месть!

– Не говори о том, чего не можеш-ш-шь понять! – снова зашипел Неистовый. – Мы должны были сбить гнус-с-сное создание! – Неистовый вытянулся лентой в сторону Геранда, как будто сбивали его самого, а не корабль. – И Предок снова породил чудовищ-щ-щ-щ! Ты в этом виноват!

– Но не я же устраивал судороги! – оправдывался Геранд.

– Эти уроды были опасны и для нас-с-с – они пожрали многих Истинных. – добавил Спокойный. – К с-с-счастью, они взорвалис-с-сь в самом начале исхода.

– Но это я их взорвал! Я отдал для этого свое наследство, на которое только я имею право, и я решил это сам! – вставил Геранд. Князь Дарион встал посередине прохода и обвел решительным взглядом всех, как ополченцев в строю.

– Прекратите торговаться, тьма преисподняя! Я тоже решаю сам! Предка надо кормить, ему надо дать мыслесилу, и если ты, ученый брат Геранд, и вы, Истинные жители Предка, не отдадите ему то, что сохранилось под Голым Камнем, в первоскорлупе и где бы то ни было, я это сделаю сам, без вас и без наследственного права!

Истинные замерцали, то ли соглашаясь, то ли онемев от такой наглости потомка проклятых. Геранд не находил слов. А если выращивание крыла затянется на десятилетия? А если звездных кораблей вообще не осталось? Что тогда? Он посмотрел на Сафи. Нарика уже не растирала ее ногу, и княгиня Сафиана Синегорская осторожно встала на обе ноги. Если он, Геранд, останется, он останется не один, а с Сафи, как в ее любимых старинных повестях в стихах! И тогда можно будет ждать… Но не слишком долго! Ведь есть же дом…

– Я согласен! – сказал, наконец, Геранд. – Я еще не механик, я студент, но я попробую разобраться, как правильно выпустить мыслесилу из накопителя.

– Где ствол? Ведите скорее нас туда, и мы вернем мыслесилу Предку! Вперед! – лихо, как перед строем ополченцев, скомандовал Князь-под-горой.

– Я довезу вас, твоя княжеская светлость, – прорычал змей. – И тогда я поднимусь, и вылечу на солнце…

Геранд тоже хотел на солнце, но дело еще не было сделано. Когда еще он сможет добраться до Голого Камня и увидеть древний накопитель? Подземные жители, превратившись в ленты, закружились вокруг компании путешественников, как бы желая собрать их вместе. Князь Дарион подсадил Нарику на спину змея, сам уселся за ней и схватился за ремень укладки, а остальные сели за ними, держась, кто за что смог. Змей сложил крылья, вытянул шею и засветил глазами. Истинные растянулись, охватывая всех седоков сзади, будто для того, чтобы никто не свалился в пути. Спокойный рассказчик и еще двое засветились ярким белым огнем и рванулись вперед.

Дирт помчался со скоростью, которой Геранд не предполагал у существа, ползущего по подземному ходу. Осторожно высунув голову из-под крыла, Геранд увидел мчащиеся мимо черные стены, то подступающие к самому боку змея, то расступающиеся в бескрайние пещеры. Потолки то смыкались с полом, то возносились в черную высоту. Откуда-то с грохотом сыпались камни, но ни один не задел сидящих на змее путешественников. Как в тумане проплыли мимо него какие-то выложенные из дикого серого камня стены, явно созданные не Предком, а человеческими руками, потом мелькнул неясный свет где-то наверху, и змей остановился.

Они оказались в небольшой пещере, изогнувшейся дугой вокруг какого-то округлого, бугристого камня, поднимавшегося от пола до потолка. Потолок был высоко, на два человеческих роста от пола. Князь-под-горой спрыгнул со спины змея, подбежал к бугристой стене, будто сложенной из черных шаров и принялся рассматривать ее. Торик взлетел и взобрался на уступ стены над его головой, под самым потолком.

– Это что, то самое место, где мыслесила? А как мы туда войдем? Разберем стену? – спрашивал он, прихлопывая крыльями от воодушевления.

– Здесь прежде было гнус-с-сное оружие, – прошипел Неистовый. – Даль-ш-ше путь закрыт проклятыми.

Князь Дарион даже засмеялся.

– Так вот это что! Я бывал здесь двести лет назад, когда был князем. Это Колодец даров, в который рудоделы каждый год бросают сделанные новичками на испытаниях вещи! Только после того, как молодой мастер или мастерица пройдут испытание, они могут работать самостоятельно. А вещь, сделанная к испытанию, попадает сюда, в память о мастерстве и подвигах прошлых времен.

Он похлопал по бугристой стене ладонью.

– Сюда нам не надо, путь к Голому Камню слева.

– А рудоделы? Мы же на их земле? Был же в старину договор такой… – начал припоминать Торик.

– Договор был еще при мне, и там говорилось, что эти места под горами принадлежат тому, кто в них первый зайдет. Рудоделы считали, что они и зайдут, но на деле только колодец построили, а сверху никто сюда не спускался. Теперь я знаю, почему. Здесь Истинные уже тогда были и никого не пускали, а мы сейчас только потому прошли, что идем с ними. Ученый брат, помоги! И ты, Дирт, тоже! Давайте, тьма преисподняя!

Геранд сполз со змеиной спины и подошел. Неужели это тот самый колодец, из которого он в первый свой день на Живом Огне вытащил мыслесилой рампер Правого Дела? Где он теперь, и где Мадор? Князь Дарион снова начал хлопать рукой по камням, но на этот раз слева, там, где завал был укреплен раствором и мелким щебнем.

– Светят окна под горой,

Светят до утра…

Перед глазами поплыл желтый туман, двое Истинных метнулись к стене над головой Геранда, а с каменного потолка посыпались осколки камней и песок. Стена осталась стоять непоколебимо. Похоже, еще при строительстве в нее была вложена немалая мыслесила, защищающая кладку от разрушения. Геранд снова захлопал по раствору и камням, по щебню и сплошному камню пола. Теперь Дарион пел, постукивая каблукам по полу, будто собирался начать танец, но не решался. Это опять была та самая песенка о родном доме и огоньке в поле. Почему, если танец ему помогает, он не танцует в полную силу? Мыслесила у Дариона никогда не сравнится с той, что есть у настоящих повелителей вещей, даже с голубым камнем, то есть первоскорлупой. Надо не сдерживать его мыслесилу, а помочь ему и еще нажать покрепче на эту стену. Геранд подошел ближе к нему и захлопал там же, усиливая действие. Вот теперь лучше! Надо еще раз пройти за ним вдоль стены, тогда действие будет сильнее.

– За светящимся окном

Кто-то ночь не спит,

Кто-то помнит о былом -

Огонек горит.

Геранд принялся подпевать, хлопая ладонями по камням и стараясь не путать слова. И вот камни начали покачиваться и вздрагивать, вот уже покатились друг за другом, блестя в свете змеиных желтых глаз. Синий змей зарычал, загудел и вдруг тоже начал подпевать, постукивая синим чешуйчатым хвостом по стенам и полу. Чудовище умеет петь? Ого, какая у него мыслесила! Камни таки посыпались! Нарика и Сафи с криком подбежали к шахте, там сыпалось меньше, но в темном углу за колодцем открылась широкая трещина, и в нее был виден свет.

– Дирт, стой! И ты, Геранд! Перестарались! – крикнул князь Дарион.

– Но если свет, значит, нас слышно из торжественного зала рудоделов? – остановившись, спросил Геранд.

– Там никого нет, – спокойно сказал Князь-под-горой. – Рудоделы приходят в зал только по большим праздникам и в день Испытаний, а он был в день твоего прилета на Живой Огонь.

Но если они все же обратят внимание, и найдут здесь Геранда? Геранду было очень стыдно, но надо было признаваться честно.

– Они знают, что это я вытащил рампер Правого Дела из колодца, а для них он тоже святыня! – проговорил он. – То есть они будут ловить меня, и могут навредить всем вам.

Кажется, он сказал понятно, однако Дарион как будто не придал значения.

– Торик! – скомандовал он.– Слетай в колодец и посмотри, как там? Осторожно, чтобы тебя не видели!

Торик немедленно подлетел к щели и просунул в нее голову.

– О, да тут места много, я чувствую даже, как сквозняк гуляет. А вниз глубина такая, что свет до дна не достает! Вверх тоже высоко, это же колодец!

Летун сложил крылья вдоль спины, вытянулся, протиснулся боком и исчез. Все замерли, прислушиваясь к доносящимся оттуда звукам. Голос Торика удалялся, не умолкая ни на мгновение.

– Стены тут из какого-то особого камня, все блестящие, и вот надписи какие-то на стене! Наверху вижу круглую дырку, она обработана инструментами, а за ней низкая стенка, вроде заборчика, только каменная. Сейчас я слетаю, посмотрю!

Истинные, пренебрежительно мигнув, проплыли к дальней от колодца каменной стене, они не понимали неприличного любопытства низших к жизни других низших.

– Здесь такая красивая круглая пещера! – донесся голос летуна из колодца. – Вся в картинах! А картины выложены из разноцветных камешков, есть, кажется, и драгоценные! А вот сундуки, они заперты, но на боку у каждого какая-то надпись. Так, это на языке рудоделов…

– А что там написано? – спросила Нарика, заглядывая снизу в щель.

– Колодец памяти героя Гавора. И подарки разные, кольца, бусы, драгоценные камни, а вот кинжал, какая работа! Красота!

– Это все ученики для испытания сделали? – поинтересовалась Сафи. Нога у нее, как видно, уже не болела, потому что она легко подбежала следом за Нарикой и тоже подняла голову к щели.

– Да тут такое, что лучшие мастера не сделают! И картина резная по мореному дереву, и скатерть, кажется, вышитая! И вязаная жилетка! Слушайте, а здесь череп лежит чей-то! Ой, я понял! Это место гибели мастера Гавора! И череп его, наверное! А рампер Правого Дела – он здесь был?

– Здесь, только говори тише! – сказал Геранд. Интересно, что с ним сделают рудоделы за похищение священного рампера, если сейчас увидят?

– Мы все за тебя поручимся и скажем, что ты не знал! – пообещала Сафи. Оказывается, она уже давно стоит рядом и слышит его беспокойство, если не сказать – трусость.

– Тихо все! Отставить любопытство! – скомандовал Дарион. – Это торжественный зал рудоделов, нас туда не звали.

– Я сейчас все сделаю, твоя княжеская светлость! Сделаю, и наверх, на солнце! – пообещал синий змей и загремел все ту же песню своим страшным голосом.

– Светит в поле огонек,

Светит, не сгорит…

Между камнями в одно мгновение побежали струйки песка, по потолок пошел трещинами, из округлой стены колодца посыпался черный раствор. Вот покатились кусочки щебня, вот, качаясь, от стены отвалился огромный черный камень, и, наконец, едва не придавив певцам ноги, отвалился огромный кусок стены! Еще один кусок упал с потолка, едва не убив Торика, несколько выпали из щели около колодца.

– Стой, тьма преисподняя! – крикнул Князь-под-горой, но змей уже хлопнул со всего размаху хвостом по полу, а крыльями – по стенам прохода. Геранд увидел, как перед глазами его сгущается желтая пелена, как сыплются камни колодца, как качается и разваливается на части потолок, и разрушаются стены прохода. Отчаянным усилием он отбросил от головы Сафи падающий кусок стены и прикрыл ее, прижав к себе. Нарика и князь Дарион схватились друг за друга.

– Стой, Дирт! Стой, тьма преисподняя, ты не ту стену разобрал!

Змей послушно сложил крылья и вытянул хвост, но было уже поздно. В облаке пыли летели круглые камни колодца и острые осколки стены. Колодец устоял, недаром он был построен рудоделами Подгорья, он был самой прочной частью этого прохода. Зато полуразваленную стену, которая была той самой черной линией на чертеже, завалило заново. Прижимая к себе Сафи, Геранд посмотрел по сторонам и понял, что они не могут даже вернуться. Проход с той стороны, откуда они пришли, был полностью завален. Истинные дружно вытянулись лентами, скользнули в щель вокруг колодца и исчезли, не попрощавшись. То ли они потеряли надежду на мыслесилу из накопителя, то ли считали ниже своего достоинства прощаться с низшими. Как они собирались лететь мимо часовых, охранявших город рудоделов, Геранд не знал, да и не хотел знать.

– Тьма преисподняя, Дирт, ты опять перестарался! Нельзя же с твоей мыслесилой так бить хвостом! Спокойно надо! Особенно здесь! – ругал Князь-под-горой синего змея, который только хлопал желтыми глазами и пытался кончиком хвоста разгрести завал. Нарика и Сафи испуганно смотрели вверх. Из торжественного зала доносился голос Торика.

– Вы там живые? Позвать рудоделов?

Геранд попытался вспомнить зеленое изображение на чертеже. Ведь если заваленная стена – это часть зеленого ствола, то они как раз под Голым Камнем! Именно здесь когда-то Неукротимый ударил рампером по камням, и родился источник мыслесилы. Но Мадор Неукротимый никогда не заходил в подземные ходы, и на чертеже ствол зеленой шахты не был связан с подземельями, и стрелка с изображением рампера указывала сверху. Оставив Сафи, он подошел к Дариону, который внимательно разглядывал камни стены. Поверит ли Князь-под-горой, если Геранд совсем недавно пытался его обмануть и заявить права на Голый Камень и мыслесилу в этом стволе? Но сейчас не такое время, чтобы об этом рассуждать!

– Князь Дарион, над нами должен быть вход от Голого Камня, снаружи.

– Откуда знаешь?

– Видел чертеж в подземелье у Синих Гор.

– Сказал бы ты это часом раньше, тьма преисподняя! – выругался Князь-под-горой. – Торик, ты говорил, что знаешь теперешнего советника Дагора. Скажи, а он тебя знает?

– Знает! То есть, он меня видел, правда, только один раз!

– Лети из колодца к часовым, которые охраняют зал, и говори, что у нас есть для советника сведения о передвижениях пилейского воеводы Гошара. Дагор не советник будет, если не заинтересуется. А потом скажи, что мы доложим ему эти сведения, как только он откроет нам двери в зале.

– А Дирт через колодец вылезет?

– Я могу его развалить, тогда все пройдут! – вставил змей.

– А поведут нас тогда не в гости к советнику, а в тюрьму, под замок! – отрезал Князь-под-горой. – Сиди, тьма преисподняя, тихо! А ты, Торик, не рассуждай, а выполняй!

– Будет сделано, твоя княжеская светлость! Лечу по всем ветрам!

Глава двадцать третья. За честь!

Зубчатая городская стена розовела под утренним солнцем, сбегая с синих лесистых гор к черным, окованным металлом, воротам. Малорослые воины разбегались по обходному пути, занимая места за зубцами. Кирпичные зубцы, разбитые временем и прошлыми войнами, были низки даже для рудоделов. Их давно пора надстроить, куда только смотрит Совет Мастеров? А что у них с оружием? Луки и мечи, как видно, собственной работы, сзади на поясах висят черные кожаные фартуки, а вместо щитов – деревянные лотки, в которых носят породу в серебряных шахтах. В общем, понятно, рудоделы всегда так, кончат войну – начнут работу. Стоя у лестницы, Дарион делал вид, что беспечно смотрит по сторонам, но внимательно слушал советника. Разговор шел на пилейском языке.

– И скажи мне на милость, Князь-под-горой, почему я должен тебе верить? – недовольно спрашивал одетый в белое советник Дагор, звонко ударяя по земле посохом. – Лезут из подземных ходов, неведомо кем выкопанных, через Священный Колодец даров в торжественный зал проклятые, да мыследеи, да еще с летуном и крылатым змеем!

Старик недовольно оглянулся на Дирта, а тот вытаращил на него желтые глаза, блестя на утреннем солнце расправленными крыльями. Это еще советник Истинных не видел! Но если дело пойдет так, как думает Дарион, то и они появятся.

– А молодец с гербовой пряжкой Рошаеля мне заявляет, что он князь, проспал двести лет под горой и вернет в Подгорье рампер Правого Дела! – Посох возмущенно зазвенел.– Нет, поистине настают последние времена! С неба падают проклятые на звездном корабле, из-под земли лезут живоглоты и летучие змеи, в Синих Горах взрывается неведомо что, а теперь еще война с Пилеем!

– А разведка у тебя, советник Дагор, что делает? Кашу ест и носатих на крыше считает? Если веришь в звездный корабль у своих ворот и летучего змея во дворе твоей крепости, то почему не веришь в Гошара, который идет забрать ваши запасы самоцветов и золота?

– А кто докажет, что не на беду себе я вас за осквернение Священного колодца не казнил, а вместо этого накормил-напоил и в крепости ночевать оставил? И что не ради пользы княжества Пилейского ты мне такие новости докладываешь?

– Твоя разведка докажет, если не даром свою кашу ест! И летун Торик, он скоро вернется!

Старый советник вздохнул и, подоткнув под белый пояс такой же белый кожаный фартук, затопал тяжелыми белыми башмаками по скрипучей лестнице на обходной путь. Дарион заторопился следом, прыгая через ступеньку.

– Разведка говорит, они затемно еще собрались, с часу на час у ворот будут, вон оттуда идут, – недовольно взмахнул посохом советник Дагор на юг.

К югу от крепости, защищавшей вход в Подгорье, к горам подходила широкая, ровная пилейская степь. Кланялись ветру голубые травы, упрямо торчали кудрявые синие кусты, светили серебряными звездами светосборы. Белая от пыли дорога бежала в траве к воротам, переходя в широкую мощеную площадку. Двести лет назад здесь бывали знаменитые Подгорские торги, но теперь между плитами площадки буйно росла трава.

Справа, где сине-черный лес сбегал с горы на равнину, лежало что-то размером с небольшой дом, округлое и блестящее с одного бока, как большая голубая первоскорлупа. Ясно, это тот самый звездный корабль, на котором прилетел ученый брат Геранд со своим воинственным родичем! Второго бока у звездного корабля не было, только оплавленные и обгоревшие остатки былой красоты. Вряд ли его удастся восстановить, там даже мыслесилы, чтобы подкормить больного Предка, не осталось.

А где же Голый Камень, под котором должен быть запас мыслесилы? Двести лет назад он был, кажется, вон там, слева, только теперь все вокруг него заросло кустами и молодым чешуйником. Ага, вон он, среди черных крон укрылся за рядом больших серых валунов. Валуны высотой в человеческий рост, а Голый Камень еще выше, локтей шесть. Правда, за сотни лет он так зарос травой и кустами, что уже совсем не голый, и только с крепостной стены видна его серая выпуклая верхушка, разделенная желобками на четыре части, как огромная головица. Ученый брат Геранд говорит, что именно здесь можно войти внутрь. Ну что ж, они войдут, осталось только отбиться от войска воеводы Гошара.

– Почтенный советник, что говорит разведка, велико ли войско у пилейцев?

Старый Дагор в досаде зазвенел посохом о деревянный настил на стене.

– Пятьдесят сотников и десять княжеских родичей принесли присягу мерзавцу Гошару, когда бежал советник Вариполли. Беда, если они найдут советника и казнят, тогда и надеяться будет не на что! С Вариполли можно было иметь дело даже при Лидоре Пилейской, а Гошар – это же истинный головорез, а не воевода!

– Так сколько бойцов он сюда ведет? – не отступал Дарион.

– Вроде тысячу, но все верховые! А у нас триста бойцов пеших на стенах.

– А снаряды ваши, раньше ведь у вас были снаряды?

Советник Дагор так застучал по настилу, что посох зазвенел, не переставая.

– Это ты своему проклятому приятелю спасибо скажи! Нет у нас снарядов! После того, как свалились тут эти проклятые, вся мыслесила как с ума сошла! Все снаряды без мыслесилы, а вещи, для испытания сделанные, впору не в Священный колодец бросать, а в помойку без сожаления! Все развалилось, что было ближе ста шагов к их кораблю! Теперь вот за осьмицу сделали новых снарядов ящиков десять, да это же одни слезы!

Десять ящиков снарядов, и каждый снаряд размером с небольшой бочонок – это слезы? Ну и хорош прибедняться советник Дагор! А что он там опять звенит своим посохом?

– А если эти твои проклятые договорятся и вообще все тут разнесут? Один с той стороны, другой – из крепости! Чужие они здесь оба, да хоть и разнесло их пока по разным сторонам, кровь не водица, а покрепче будет!

Тьма преисподняя! Если бы кровь хоть что-то значила, Дарот не предавал бы старшего брата, повелители вещей не тянули бы мыслесилу из Предка, а Истинные не истребляли бы повелителей от мала до велика! Но в одном советник прав – доверять ученому брату Геранду еще рано, он здесь чужой и хочет попасть домой, во что бы то ни стало. А чей дом на Живом Огне, и чья сила может помочь? Есть и такой боец, и сила имеется, и страху нагонит, при условии, что все не перепутает и не перестарается! Синяя рогатая голова поднялась над крепостной стеной и закачалась перед Дарионом, показывая острые зубы – улыбаться змей учится, что ли?

– Все сделаю в точности, как скажешь, твоя княжеская светлость! – прорычал Дирт. Кажется, он получил достаточно солнечного света и тепла, и теперь чувствовал себя сытым и выспавшимся. Остальные путешественники еще спали, а Дариона разбудил беспокойный старый советник.

– Вот этот змей? А что он может? – поинтересовался советник.

– То же, что три дракона, и еще кое-что, чего я сам до конца не знаю, – ответил Дарион, стараясь меньше врать, но и не говорить правды.

Советник Дагор посмотрел с уважением. Воины-рудоделы издали с опасением смотрели на страшную чешуйчатую голову – кто знает, чем и как будет воевать это чудище? Советник поглядел одобрительно – ввиду наступления последних времен, старый рудодел уже ничему не удивлялся и ничего не страшился.

– Но как он…

Дарион наклонился к змеиной голове и за рукав притянул к себе советника.

– Сделаем так. Сейчас Дирт ползет, – слышишь, Дирт, ползешь, а не летишь! – к голому Камню, закапывается в землю, прячется и ждет.

Советник Дагор предупреждающе зазвенел посохом.

– Там рядом – место исхода перворожденных рудоделов! К нему не прикасайся!

– Я новую нору проделаю, твоя милость господин советник Дагор! – пообещал синий змей.

– И смотри не обвали мне там проходы, Колодец уже чуть не завалил! – потребовал советник под новый звон посоха.

– И чтобы местные жители не пугались, тьма преисподняя, сиди тихо, а когда придет враг, жди моего знака. – добавил Дарион. – Я буду петь и выбивать ритм, пока они не подойдут близко. Потом шума будет много, ты не услышишь.

– Стучи здесь, на стене, тут камней много, я даже из-под тех камней хорошо услышу, – объявил синий змей. – А чем ты будешь стучать?

– Чем придется – руками, камнями, каблуками. Вот!

И Дарион начал выбивать каблуками по настилу обходного пути простой ритм «Огонька». Рудоделы на стене смотрели удивленно – кому это вздумалось перед боем плясать?

Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой.

Он дошел до припева и остановился.

– Не перепутай, Дирт! Когда услышишь, стучи хвостом то же самое! Повтори!

Дарион говорил вслух в основном для советника Дагора, змей и без этого слышал все мысли. Огромный гибкий хвост, треща чешуей, застучал по камням крепостного двора, выбивая ритм песни.

– Правильно! И после этого сразу лети! Как видишь пилейцев, а особенно воеводу Гошара, действуй, как в Синих Горах!

– Тогда ты сказал, что я перестарался, твоя княжеская светлость! – прорычал Дирт.

– Сегодня не скажу.

Змей опустил голову, выполз из крепости и помчался к Голому Камню. Оттуда послышался скрежет, шорох, с крепостной стены было видно, как усердно ввинтилась в землю змеиная голова, потом исчезла в земле укладка из многоноговой кожи. Хлопнули и сложились крылья, потом закачались деревья, и не успели часовые закрыть за змеем ворота, как из норы у Голого Камня уже виднелся только длинный, шевелящийся чешуйчатый хвост.

Дарион и советник постояли еще наверху, пытаясь разглядеть признаки наступления врага, но ничего не было заметно. Ну что ж, пока есть время, надо выяснить еще кое-что!

Выяснить сразу ему не дали. Открылась расписанная цветами черная дверь одного из домов, и во двор выбежала Нарика. Увидев Дариона, она замахала ему рукой и побежала к лестнице, ведущей на обходной путь стены. Не хватает только, чтобы она стояла с ним на стене во время боя! Дарион сбежал по лестнице ей навстречу. За Нарикой чинно шла к нему княгиня Сафиана, по пути украдкой похлопывая по двери и низеньким перильцам крыльца. Должно быть, на ходу учится слушать мысли рудоделов на их языке. Она может стать целительницей, причем неплохой, если будет постоянно лечить, вот этим пусть сейчас и займется. А Нарика пусть помогает и учится. Следом за девушками, осторожно, будто стесняясь своих размеров, появился ученый брат с Нимелора. Вот кого нельзя подпускать к военным действиям! Если он вздумает помочь своему родственнику, все Подгорье будет расхлебывать последствия десять лет! Но в пещеру его не запрешь, да и в прошлый раз он оттуда сбежал, пусть лучше будет на виду. Рабочие руки на войне всегда нужны, хотя бы для того, чтобы носить раненых, вот пусть и носит их к целительницам! Дарион поднял голову.

– Советник Дагор! Где у вас лечат больных? Эти две девушки – целительницы, пусть они помогут.

– Да своего у нас никогда не бывало! – наклонился над перилами советник. – Мы испокон веков к мыследеям в человеческие деревни ездили, а когда совсем плохо, так в Град-Пилей.

– А если лекарь сам к вам приехал, то где?

– Так домой к больному и шел! Но если раненые будут, так в Доме Мастерства свободная комната есть! Идите-ка, уважаемые целительницы, в белый дом под башней с часами, для доброго дела нам ничего не жаль! – и он торжественно зазвенел посохом.

Уважаемые целительницы хихикнули от неожиданно пышного обращения и рванулись бежать к Дому Мастерства, который был для Подгорья тем, чем королевский дворец для Рошаны. Действительно, ничего не жаль, но просто так их оставлять нельзя! Дарион сосредоточился на внушении, прижав руку к груди на том месте, где под рубашкой у него висел голубой камень. Девушки вернулись, а Геранд и не успел отойти. Внимательно глядя каждому в глаза, Дарион принялся старательно внушать, что от них требуется и почему нельзя лезть на стену под стрелы. Конечно, хватит этого внушения ненадолго, но хоть что-то. А когда бой начнется, они и сами поймут, что к чему.

– И еще слушайте, все трое! На стены не лезть, под стрелы не подставляться! – закончил он.

– Но стрелы я и отбить могу, – объявил ученый брат Геранд.

– А как отбивают стрелы? – оживилась Нарика. – Я могу научиться?

Геранд вопросительно посмотрел на Дариона.

– Способности у нее есть, учи.

– Надо думать не о каждой стреле или камне, который летит, а о том, чтобы отталкивать от себя все неживое … – начал объяснять ученый брат, и все трое ушли в дом под башней с часами. А теперь – то, что может рассказать только советник Дагор! Дарион снова взбежал на стену.

– Ты говорил, почтенный советник Дагор, что рампер Правого Дела столетиями хранился в вашем Священном Колодце даров. Мне еще говорили, что он отличает правое дело от злодейства. Как он это делает?

Старый советник недовольно нахмурился и зазвенел посохом.

– Слишком много знать хочешь! А родство-то у тебя какое – проклятые! Вон глаза-то какие черные!

Похоже, просто так он не расскажет, а времени нет, и время военное! Придется опять внушать!

– Я и людям родня, и летунам, и мыследеям, только вот рудоделов в роду у меня не было, а другие все были! – заговорил Дарион. – Не хочешь говорить – не надо, только если я не пойму, как мастер Гавор обучил этот рампер, я не смогу вернуть его тебе. И останется он в руках у этого сумасброда, а то и хуже – у воеводы Гошара!

Внушения было совсем немного, но советник Дагор задумался, наморщив лоб и постукивая посохом.

– Шустрый ты молодец, своего не упустишь! Уж не знаю, что ты за Князь-под-горой, но уговаривать умеешь! Есть у нас летописи, мы все их учим наизусть к Испытаниям на звание мастера-рудодела. У каждого свой талант и свое мастерство, но летописи учат все. А раз ты не для любопытства хочешь знать, а для дела, так я тебе по памяти прочту. Попробую сейчас перевести…

– Можешь не переводить, я знаю по-вашему, – вставил Дарион. Ну, когда же старик все-таки решится? Наконец, Дагор начал.

– В главе о мастере Гаворе мало сказано о его мастерстве, все больше о его подвиге. Но есть там вот такой стих.

Давно когда-то среди гор

Искусный мастер жил Гавор,

И смолоду ему приятель

Был князь Мадор Завоеватель.

Ему двузубый рампер славный

Гавор сковал для битвы главной.

И такова была в нем сила,

Что Делу Правому служила,

И чтоб подняться не посмела

Рука бойца, когда за дело

Неправое он в бой пошел,

Чтоб смерть свою в бою нашел.

Понимаешь, Князь-под-горой, чтоб рука «подняться не посмела»? Не сможет он этим рампером воевать, если дело будет неправое!

Это было понятно, но как он различает, и к тому же…

– А много ли ты видел, почтенный советник, таких бойцов, князей или воевод, которые считают свое собственное дело неправым?

– А как они будут воевать, если знают, что неправы? У каждого свое дело – самое правое! А уж мерзавец Гошар, как его послушаешь, так благодетель всесветный! – заворчал советник Дагор.

– Вот именно! Все правы, когда за свое дело идут в бой! Значит, дело в мастере Гаворе! Какое дело он сам считал правым?

Советник ответил, не задумываясь.

– Дело нашего народа!

– Но Мадор Неукротимый ударил рампером в гору и нашел источник мыслесилы для своего собственного народа, для повелителей вещей! Рудоделам это было не только невыгодно, но и очень опасно. А почему так получилось?

Советник в раздумье легонько застучал посохом по перилам.

– Вот пристал! И ведь ни ты теперь не отвяжешься, ни я сам не успокоюсь, пока не пойму! Вот там что еще есть, жизнеописание мастера Гавора.

За истиной пошел Гавор

Искал он руды среди гор,

Искал урока в слове мудрых,

Как ищут злато в шахтах рудных.

Ему не стало дел милее,

Чем тьму невежества развеять.

Я-то что думаю, князь, славный мастер Гавор желал новых знаний всю жизнь, даже если это было для него опасно…

– И сделал так, что рампер стал помогать новым познаниям, даже если познавать хотел Мадор Завоеватель! – закончил Дарион. Так оно и должно было быть – мастер Гавор вложил свои желания в чудо-оружие, а что-то человеческое в любом мерзавце есть. Даже если это Мадор Завоеватель или воевода Гошар, но, пожалуй, у воеводы человеческого так мало, что и не разглядишь.

– А вот еще про Мадора Завоевателя и Гавора! – Вспомнил советник Дагор. – Рампер ведь Мадора Завоевателя так и не послушался…

На мастера кричит Мадор:

Так это что за разговор?

Куда завел меня, предатель?

Сказал Гавор: я время тратил

Не на измену, на служенье.

И тут Мадор в одно мгновенье

Взмахнул двузубцем, чтоб разить,

Но смог Гавор перехватить

Оружье смертное. А князь,

Безумным гневом распалясь,

Его с оружьем в бездну скинул.

Но сам он не пропал, не сгинул,

Он смерти в шахтах избежал,

И край он наш завоевал.

Закончил советник печально. Это еще что, тьма преисподняя? Перед боем все должны быть злы и упрямы, но никак не печальны, даже пожилые советники!

– И ваш торжественный зал с картинами именно на этом месте? Это и есть тот самый Колодец?

– Который вы вчера едва не развалили! – упоминание о Колодце подействовало, советник Дагор снова рассердился и застучал ударив посохом. – Радуйтесь, что вас сразу не казнили! Но если ты поможешь вернуть рампер Правого Дела….

Он не успел закончить, потому что откуда-то сверху стрелой слетел Торик, перевернулся в воздухе и встал перед ними, притопнув мягкими сапогами без каблуков.

– Идут, твоя княжеская светлость и твоя милость советник! – закричал он на всю крепость. – Пилейцы идут, больше тысячи, с горы уже видно! И этот их Мадор с рампером тоже идет!

Дарион вгляделся в степь. И вот показались пилейцы. Тысяча там бойцов или больше? Темная лавина двигалась по степи к крепости, передние ряды войска были отчетливо видны, последние терялись в утренней розовой дымке. Если прислушаться, в уже слышен шум войска – крики людей, рычание ящеров, скрип колес. Посреди строя ехали две телеги, запряженные четверками крупных коринтусских ящеров, на них стояли тараны.

– Отставить разговоры! Всем приготовиться, снаряды тратить только на тараны! – зазвенел посохом советник Дагор. В военном деле пожилой рудодел был, видимо, неплох и определенно всеми уважаем. Рудоделы-десятники мгновенно принялись исполнять и отдавать команды, рядовые надели шлемы и выставили между зубцами свои лотки-щиты, откуда-то появились те самые снаряды в ящиках и без них. Торик летал над стеной, вглядываясь в наступающее войско.

– Твоя княжеская светлость, воевода Гошар едет! Что делать будем?

– Что он заслужил, то с ним и будем делать, на это у нас сил хватит, – сказал Дарион, поглядывая в сторону Голого Камня, где не видно было даже змеиного хвоста. Куда делся Дирт? И хватит ли сил, еще вопрос, но перед боем надо говорить о том, что ты сам можешь с противником сделать, а не наоборот!

– А Мадор? У него же непобедимый рампер Правого Дела! – вставил Торик. Что еще за пораженческие настроения? Он что, боится снова попасть в плен?

– Ты что, крылатый, забыл, что было в Синих Горах?

– А что было?

– Рампер Мадора не слушался, потому что мастер Гавор не позволил своему произведению участвовать в том, что он сам считал неправильным. Значит, нападать на Подгорье рампер Правого Дела не будет никогда! Ты помнишь, как он летал над головой этого горе-вояки и возвращался в руку только для защиты?

– Помню! А разве это не ты и не ученый брат Геранд вырывали рампер из рук Мадора?

– Рампер улетал сам, а у рудоделов и снаряды есть, и воины, и мы! Выше голову, крылатый!

Передние ряды войска Гошара были уже не далее, чем в одном переходе от города. Под красно-белым пилейским знаменем с вышитыми золотыми ящерами, рядом с бородатым воеводой ехал облаченный в новенькую блестящую кольчугу боец богатырского сложения с черными волосами, выбивающимися из-под шлема. Вот он, тот самый Мадор с Нимелора! Ухватился за свой рампер так, будто собирается насадить на зубья первого встречного. В Синих Горах он не столько воевал этим рампером, сколько боролся с ним, и надо надеяться, что и теперь так будет! Но один боец, даже самый сильный, не выиграет сражения. Тут важно все войско, и хотя у Гошара оно большое, и он готов перебить всех обитателей Подгорья, сила в битве решает не все. Оружие рудоделов, опыт старого советника, умения самого Дариона и змей Дирт – это не так мало. Главное – правильно все это применить.

– Стреляй! – скомандовал Дагор своим бойцам, звеня посохом. Десятники передавали команды, стрелы полетели со стены, меняя на лету направление и попадая в незащищенные лица или шеи. Три десятника отдали одну и ту же команду, и над стенами встали три больших самострела. Подбить из них вражеского дракона вряд ли удалось бы, но отстреливать ящеров они могли вполне успешно, и вот уже с десяток ящеров бьются на траве, мешая всадникам идти на приступ. Торик слетел на обходной путь крепости и спрятался за зубцом: стрел со стороны пилейского войска полетело столько, что летать стало опасно. Вот выкатился вперед один таран, вот и другой. Бойцы в кольчугах и шлемах окружили тараны вместе с ящерами, прикрывая их щитами, и телеги покатились к воротам.

– Снаряды готовь! – крикнул советник, стуча посохом. Бойцы-рудоделы на стенах то тут, то там падали под стрелами. Ученый брат Геранд, пригнувшись и отбивая мыслесилой стрелы, выбегал на обходной путь, подхватывал раненых по двое и уносил в дом под часами. Хорошо, что Нарика и синегорская княгиня заняты делом в доме, там хотя бы стрелы их не достанут. Но если сейчас не остановить врага, их достанут пилейцы. Похоже, пора звать Дирта! Дарион разогнулся и, откидывая стрелы мыслесилой, принялся выбивать дробь по доскам обходного пути, напевая про себя.

Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Ну, где там этот змей, тьма преисподняя? Дирта не было ни видно, ни слышно, в черной норе рядом с деревьями и валунами было темно. Возницы хлестнули по спинам коринтусских ящеров, пилейские десятники что-то закричали, и тараны двинулись к воротам.

Светят окна под горой,

Светят до утра.

Ждут тебя ночной порой

Нынче, как вчера.

Обходной путь под ногами Дариона вздрогнул, деревья вокруг норы, где должен был скрываться Дирт, закачались. Один удар, второй, третий! Удары повторяли ритм «Огонька», но это был не стук змеиного хвоста, даже очень крупного, а по меньшей мере, землетрясение или судороги Предка! Но ни то, ни другое не бывает в ритме старинной рошаельской песни! Нет, это кто-то повторяет и усиливает его стук! Тьма преисподняя, только еще одного чудовища здесь не хватает!

Дарион пригляделся к норе. Никто из нее не появился, но из-за деревьев у Голого Камня засветились огромные желтые глаза. Наконец-то Дирт выполз! Услышал! А это что такое? Легкий, едва слышный, гул донесся со стороны Голого Камня. Опять Истинные! Ради какой тьмы преисподней понесло их сегодня наружу? Из-за деревьев вылетели легкие серебристые ленты и, ловко извиваясь в воздухе, полетели в сторону пилейского войска. Откуда их столько – тут не меньше трех десятков! То вытягиваясь, то превращаясь в золотистые облака, они взлетели над деревьями, с шипением сделали круг над крепостью и закружились над таранами и всадниками пилейского войска. Ящеры зарычали, всадники с трудом удерживали их, а Истинные продолжали летать, будто рассматривали незваных гостей. Вот они задержались над головами воеводы Гошара и Мадора с Нимелора. Что там такое, зачем это Мадор со своим рампером выехал из строя, и что за вздор со всех гор он несет? Ах, вот как? Опасная затея, но это возможность вернуть рампер, а Дариону такое не в первый раз.

Мадор остановил ящера и перехватил рампер так, чтобы он был готов к бою. Мысли теснились в его сознании, происходящее было столь невероятно, что казалось сном. Начинался правый бой за древние святыни, обесчещенные давним врагом, священная битва за истоки силы великого народа, жестокое отмщение за свой собственный бесславный плен!

Честь выше жизни, сражайся за честь

С рожденья и до костра.

Оружие к бою, пока оно есть,

Покуда рука быстра!

Гордое, славное сражение – с могущественным древним рампером Правого Дела в руках! И произойдет оно в виду извечной святыни – Голого Камня! Вот он, виден переходах в двух отсюда, его гладкий купол, разделенный на четыре части тонкими линиями, виднеется среди крупных валунов и черных деревьев. Здесь, у святыни своего народа, Мадор с Нимелора покроет себя неувядаемой славой! Сам Голый Камень поддержит его в этом бою! А это что? Опять эти сверкающие ленты? И что-то там еще шевелится среди деревьев, как бы не живоглоты или еще какая-нибудь опасная тварь! Но нет, земля прародины не допустит гибели ее спасителя в случайном сражении убогих войск!

– А ну, князь иноземный, не строй из себя дурака, жги тебя Огонь! – снова услышал он хриплый голос Гошара. – Если ты князь, так должен не в свалку лезть, а руководить сражением! С людьми справляться! А ты даже рогач свой к порядку призвать не можешь! Оружие твое умнее тебя!

Мадор сжал в руке тяжелое теплое древко. Почему этот мохномордый читает ему нравоучения при всем войске? Да кто он такой? Проходимец, силой занявший княжеский трон, самозванец, которого надо повесить без разговоров! Мадор его сразу повесит, как только займет достойное положение на земле прародины!

Но действительно, что это сегодня опять делает рампер Правого Дела? Опять дергается в руке, стоит Мадору подумать о завоевании Голого Камня. Что это, рудоделы за прошедшие столетия что-то сделали с ним? Ведь Мадор не совершал ничего бесчестного, был верен данному слову, не изменял даже мохномордым союзникам и не отступал в бою, даже если это был бой с бессмысленными живоглотами. Под землей со стороны Голого Камня что-то загудело и вылетели знакомые серебристые ленты. Сколько их здесь! Может, это от них? Ленты покружились над головой Мадора и зубцами рампера, потом принялись описывать круги над таранами. Древко рампера крепко держалось в руке, значит, не в них дело.

А что это затеял Гошар? Зачем он выехал вперед, к самым воротам?

– Эй, вы там, в крепости! Здесь я, князь Гошар Пилейский! Вы незаконно существуете на землях Пилея, и я требую выплаты налога за последние восемьсот лет!

На стенах возмущенно зашумели. Старик во всем белом, которого Мадор помнил еще по первому дню на Живом Огне, стоя на городской стене, ударил посохом, и раздался звон.

– Ты не князь, а Подгорье испокон веков не платит никому дани, ты сам все это знаешь, воевода Гошар! – прокричал он. Лицо воеводы перекосилось от гнева, Мадор взмахнул рампером.

– Плати, советник, или твоей крепости конец! – крикнул еще громче воевода.

– Пусть придет настоящий князь, с ним я и буду разговаривать! – старый рудодел снова зазвенел посохом и отвернулся. Почему эти недомерки так разговаривают в присутствии высшего по рождению? Разве они не видят настоящего князя, настоящего человека рядом с воеводой Гошаром? Кто-то, видно, руководит ими исподволь! Мадор пригляделся к стоящим на стене, высматривая крупную фигуру Геранда. Вот мелькнули крылья летуна, а вот еще один долговязый и тощий молодец с гривой лохматых черных волос, в кожаной безрукавке с металлическими пластинами и белой рубахе. Да это же полукровка, выродок, которого он видел в Синих Горах! Мерзость какая! Свидетельство позора!

Подземный гул усиливался, из черной норы возле Голого Камня вылетели новые блестящие ленты, что-то светилось в зарослях за камнями, земля вздрагивала под ногами, и в этих толчках угадывался какой-то ритм. Наверное, недомерки-рудоделы готовят какие-то козни! Но сейчас Мадор покажет им всем, что такое бой настоящего воина!

Рабы, как правило, слепо преданы правилам, не в силах их переступить, потому и сражаются до сих пор копьями и мечами. А в войнах древности был обычай, который здесь наверняка сохранился вместе с луками и стрелами. Мадор последует ему, и этим проявит государственную мудрость. Он покроет себя славой не только великого бойца, но и мудрого правителя, и мохномордое войско перейдет на его сторону! Неизвестно, кого еще они признают в конце концов своим князем – подлеца Гошара или благородного воина! Рабы должны с радостью покоряться истинному властелину, и вот появилась возможность достичь этого одним ударом! Мадор ударил каблуками своего ящера и въехал на мощеную площадку перед воротами.

– Слушайте меня, рудоделы! – крикнул он как можно громче – Я, Мадор с Нимелора, предлагаю вам справедливый поединок!

Как говорили в таких случаях древние воители, Мадор не помнил. На стенах удивленно зашумели, летун уселся на край зубца и захлопал крыльями. Это одобрение или насмешка? Старый рудодел в белом подошел к зубцам стены и ударил по ним посохом. Тощий лохматый выродок в кожаном доспехе смотрел через голову старика на Мадора, рядом с ним неуклюже переминался с ноги на ногу Геранд, и вид у племянника был совершенно нелепый. Должно быть, он заложник, но сейчас Мадор все сделает одним ударом – освободит и получит налоги для Пилея.

– Я не хочу лишней крови, но если вы не хотите честно сдаться, предлагаю вам поединок. Выставьте против меня лучшего бойца, и победителем в битве будет считаться то войско, чей боец победит! Это справедливо! Пусть выходит против меня тот, кто хочет выступить против рампера Правого Дела!

За спиной зашумели, что-то возмущенно закричал Гошар, подземные удары подбрасывали Мадора в седле, ящер ревел и крутил головой, но рампер не давал Мадору потерять равновесие. Подняв голову, он смотрел, как летун, часто хлопая крыльями и едва держась в воздухе под тяжестью своей ноши, спускает со стены тощего ублюдка в кожаном доспехе, с простым мечом и рудодельским лотком вместо щита, но почему-то без шлема. Смешно смотреть – с таким оружием, да еще без шлема, против рампера Правого Дела! Описав в воздухе длинную дугу, оба приземлились на полпути к Голому Камню, и летун тут же взлетел на стену. Подземный гул еще усилился, Мадор спрыгнул с ящера, и площадка заплясала под его ногами. С десяток блестящих лент взлетели из-за Голого Камня и закружились над Мадором и его противником. Как бы они не помешали поединку!

– Я буду драться с тобой, Мадор с Нимелора! Если побью тебя, уходишь и уводишь своих людей! – крикнул долговязый. Точно, это тот черноглазый выродок, с которым он столкнулся в Синих Горах! Потомок отступников, предатель по праву рождения! Откуда он здесь взялся? Мадор выставил вперед рампер, выродок вытащил из ножен длинный меч, но не двинулся с места. Зачем он там стоит, почему не подходит? И как этот тощий выродок думает справиться с рампером Правого Дела и мыслесилой чистокровного повелителя вещей? Может, ждет помощи?

– Иди сюда, если хочешь попробовать настоящего сражения! – крикнул Мадор. Теперь по всем правилам противник должен был двинуться навстречу и принять бой.

– Много будет чести, чтоб я к тебе ходил! Хочешь драться – сам иди сюда! – заорал наглый рошаелец своим резким голосом, не двигаясь с места и уставившись в лицо Мадору черными нимелорскими глазами. Ах, вот как? За эту наглость он еще получит! Но ведь это не просто бой – поединок! Нимелоре в старину, вступая в поединок, говорили, во имя чего. Может быть, этот обычай ведет свое начало с Живого Огня?

– Я, Мадор с Нимелора, иду в бой за честь моей прародины!

– А я – сам за себя!

Даже не назвался, подлец, вот что значит низменное происхождение! Земля подпрыгивала, подземный гул превратился в гром, блестящие ленты собрались в огромный клубок, за валунами кто-то зашевелился. Мадор приподнял рампер и повернул его так, чтобы нанести удар.

– Сражайся!

– С тобой, что ли? Вот еще силы тратить! Ты чужое оружие взял, а воевать им не умеешь! – нагло заявил полукровка, выставив перед собой меч.

Что за глупое хвастовство, правое дело всегда побеждает! Мадор размахнулся, но рампер вдруг вылетел из его руки и взлетел вверх. Сейчас ударит этого негодяя! Нет, рампер описал дугу и вернулся в руку Мадора. Выродок с нечистой кровью сделал шаг навстречу и остановился, глядя прямо в глаза Мадору черным нимелорским взглядом.

–Я двести лет назад таких, как ты, ножнами бил! Ты даже поднять свое оружие не сможешь!

Что это? Мыследейство? А ну, мыслесилу на рампер! Мадор торопливо замахнулся еще раз, помогая себе мыслесилой, но полукровка отскочил в сторону, а рампер снова завертелся в руке Мадора, выскальзывая из пальцев. Вот он отлетел на камни площадки, покатился, стуча зубьями и концом древка. Да что это такое, шлем мешает, что ли? Мадор метнулся за оружием и тут же получил от ловкого рошаельца удар мечом плашмя по спине. Какой позор!

– А в следующий раз ножнами получишь! – услышал он издевательский голос. – Хоть ты и Мадор, но не завоеватель! Не выйдет у тебя ничего!

Площадка подпрыгивала. Едва держась на ногах, Мадор торопливо поднял мыслесилой с травы тяжелый рампер, безудержный гнев захлестывал его. Бить ножнами? В древности для витязя не было большего оскорбления, за одну мысль о таком надо убивать! Он снова замахнулся, но рампер, вырвавшись из руки, описал дугу над его головой и упал за спиной. Визгливый смех рудоделов раздался с крепостной стены, мохномордые зычно захохотали у Мадора за спиной. Все смеялись над князем истинных людей, пришедшим вернуть себе свою родину, честь и землю!

Скорее снять шлем, чтобы не мешал мылесиле! Шлем со звоном покатился по траве, Мадор бросился за рампером и, подхватив его у самой земли, оглянулся. Рошаелец по-прежнему стоял, притоптывая ногой в такт прыжкам площадки и подземным толчкам. Что он там, плясать, что ли, собрался? Вокруг Мадора и рампера закружились серебряные ленты, повторяя тот же ритм. Мадор сделал шаг к противнику, держа рампер двумя руками, но оружие снова задрожало и завертелось в его руках.

– Эй ты, олух! Ты когда кончишь Пилей позорить? – рядом с Мадором появилась голова ящера, а над ней красное от возмущения бородатое лицо. Шлем съехал набок, воевода кричал и размахивал руками. – Я тебя зачем в поход брал? Чтобы воевать или чтоб врага забавлять, а? Ты что за посмешище устроил с этим поединком? А ну в строй, живо, или я сам тебя ножнами отлуплю!

Что? Бездарный будет бить его? Это еще больший позор родному народу, чем неудавшийся поединок с выродком!

– Живо в строй, поганец! – гаркнул воевода. Что? Он, мохномордый раб, осмелился при таких же рабах приказывать повелителю вещей? Блестящие ленты взлетели над головой Мадора, будто давая место для замаха. Мадор поднял рампер, и оружие Правого Дела рванулось вперед с такой силой, как будто его направляла рука самого Неукротимого.

Честь выше жизни, сражайся за честь

С рожденья и до костра.

К бою оружие, пока оно есть,

Покуда рука быстра!

Гошар не успел уклониться от удара, а рампер уже бил раз за разом повисшее на седле тело, пробивая могучими ударами кольчугу. Камни площадки прыгали вокруг, вылетая со своих мест, под землей гремело и рокотало. В ярости Мадор не заметил налетевших на него со всех сторон пилейских воинов, он успел только замахнуться в последний раз рампером Правого Дела, но удар копья сбил его с ног.

Уже падая, он видел, как взлетают над ним руки с пилейскими длинными мечами, почувствовал боль, бессилие, гнев, а потом перед глазами мелькнула блестящая синяя чешуя, и для Мадора все было кончено. Несколько ударов мечами, и о предателе Пилея, убившим воеводу, забыли в горячке боя, как забыли и о самом воеводе, только вчера ставшим князем. В Пилее не осталось ни настоящих, ни самозваных князей, но это ничего не меняло. Оставался сам Пилей, оставалось его войско и война, которую надо было вести дальше. Пропела труба, сотники прокричали команды, бойцы построились, подхватывали оружие, и войско устремилось к стенам города.

Дирт взмахнул крыльями и в один миг перелетел от Голого Камня на подпрыгивающую от подземных толчков площадку.Дарион бросил меч в ножны, прыгнул на жесткую чешуйчатую змеиную шею, ухватился за укладку и прислушался. Ритм точно ложился под слова «Огонька».

Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно…

Кто-то огромный под Голым Камнем выстукивал песню, а из норы, вырытой Диртом, вытекли первые струи живого огня. Новый исход! Опять Истинные или Дирт снова перестарался? Думать об этом было некогда. Стрелы полетели тучей, как будто и осаждавшие, и осажденные ждали этого мгновения. Грохнули первые взрывные снаряды, подкатились к воротам две телеги с таранами. Ящеры с ревом понесли своих всадников под стену города, сверху полился кипяток и кипящая смола. Синий змей с переливающимися крыльями взлетел над пилейским войском, снизу в него полетели стрелы, но прочная чешуя была неуязвима. Дарион отбивал стрелы мыслесилой, но пилейцы стреляли не переставая. Одна уже разорвала рубашку и кожу на плече, залив кровью из раны левый рукав. Так ведь и по-настоящему попадут рано или поздно!

– Поднимайся!

Дирт захлопал крыльями, промелькнула крепостная стена, советник Дагор со своим посохом, и они поднялись. Внизу остались убитые воевода Гошара и Мадор с Нимелора. Зеленый рампер Правого Дела лежал на подпрыгивающих камнях площадки, не желая сражаться за дело неправое. Вдруг, будто проснувшись, он взлетел над камнями и закружился вокруг Дариона, отбивая стрелы, как будто в нем самом жила изрядная мыслесила. Продолжая отбивать, оружие лихо подлетело к его правой руке. Не ловушка ли? Чего не бывает на войне! Дарион протянул левую руку, но рампер упрямо рвался в правую. Ладно, он одинаково хорошо работает обеими руками. Дарион передвинул меч, схватил рампер правой рукой, крепче схватился за укладку левой, и они помчались над пилейским войском.

Внизу рокотало и гремело, золотой ручей живого огня тек из-под деревьев у Голого Камня, выплескиваясь толчками, как кровь из раны. И толчки снова повторяли ритм «Огонька». Золотистые облака и ярко блестящие ленты закружились вокруг Дариона и Дирта, помогая рамперу сбивать стрелы. Послышалось уже знакомое шипение, но теперь оно тоже повторяло ритм, а ручей живого огня уже разлился в целую речку. Так это все-таки они!

– Дирт, огонь на тараны! Давай!

Змей выдохнул длинную струю огня на одну из телег. Веревки, на которых висело огромное бревно, перегорели в один миг, и таран, пролетев локтей десять, упал под крепостной стеной. Испуганные ящеры заревели, разнося в щепки телегу, пилейцы разбегались от них и попадали под взрывы снарядов и струи кипятка. Откуда у них кипяток? Какие-то котлы, трое рудоделов с насосом, но костров, чтобы нагревать воду, не видно. Да это же ученый брат Геранд! Не так уж надолго хватило ему внушения Дариона! Сверкая голубой серьгой и размахивая руками над котлом, повелитель вещей кипятил воду мыслесилой, а потом опрокидывал котел на головы наступающих пилейцев. Обожженные бойцы кричали и ругались, а котел будто сам собой взлетал на стену, в него накачивали воду, и все начиналось сначала.

– Разворот и жги второй таран!

Стрелы полетели в Дариона и Дирта. Сосредоточившись, он держал их мыслесилой, но это не могло продолжаться бесконечно, рано или поздно его убьют. Рампер, будто поняв, что надо делать, вылетел из руки и помчался кругами, отбивая стрелы, летящие в хозяина и его змея.

Торик взлетел над стеной им навстречу, и тотчас захлопал крыльями, теряя высоту. Опять ему подбили крыло! Но вылечить можно, пусть только пилейцы уйдут! Да и самому ему не стоит надеяться только на рампер!

А где Нарика, не ранена? Да вот она, жива и здорова, распевает в такт земным толчкам и отбивает стрелы так лихо, что они улетают прямо в небо. И не только от себя, но и от княгини Сафианы, и от раненых, которых целительница лечит прямо за зубцами на стене! Конечно, внушать Нарике и Сафиане, которые и сами внушательницы, глупость несусветная, но больше ничего сделать было нельзя. Впрочем, теперь они в бою не новички, наверняка уже поумнели и стали осторожнее. Дарион сосредоточился на защите от стрел, напевая в уме «Огонек».

В темном поле огонек

Светит, не сгорит,

Сколько ни пройди дорог –

К дому путь лежит.

Дирт повторял, усиливая действие своей огромной мыслесилой. Рампер так и летал вокруг сам по себе, будто в руке отчаянного вояки. Змей бил огнем по наступающим пилейцам, но они еще шли на крепостную стену волна за волной. Как бы их остановить? Живого огня еще мало… Из норы под деревьями возле Голого Камня вылетела над разливающимся желтым ручьем целая туча Истинных и рванулась на пилейское войско. Как угадали! Или услышали его? Земля вздрогнула, и ручей живого огня превратился в бурную реку, льющуюся в облаке пара из норы, как еще недавно лилась из-под Громовой. Гром повторял ритм «Огонька», а перед глазами Дариона плавали клочья золотого тумана. Мыслесиловой удар! Судороги Предка! Хорошо, что у Дариона есть способности мыследея, он легче переносит это, чем повелители вещей. А как там ученый брат Геранд? Змей летал кругами над полем боя, дыша огнем, и на очередном круге Дарион увидел, как повелитель вещей сел на стене, прикрыв глаза рукой. Кажется, ему достается, но что делать – война! Пилейцы ставили новые лестницы и карабкались по ним на стену, но золотая река, разливаясь все шире, уже захватила площадку перед воротами и текла мощным потоком прямо на пилейское войско. Золотистое облако снова мелькнуло перед глазами, но это была совсем не дымка мыслесилового удара, а Истинный, которого он сам накануне прозвал Спокойным.

– Лети рядом! – скомандовал Спокойному Дарион, внушая как мог. – А ты, Дирт, давай еще круг над крепостью, и оттуда дай пару струй огня по тем, кто лезет наверх!

– Задерживаеш-ш-шь меня! – недовольно прошипел Спокойный. – Мешаеш-ш-шь!

– А ты чем занят? Опять Предку судороги устраиваешь?

Змей выпустил струю огня на лезущих по лестницами пилейцев, они прыгали с лестниц, разбегались и мчались к своим. Река золотистой жидкости уже заливала их сапоги, и они увязали в ней прямо посреди поля боя, Дирт попробовал пустить огонь еще раз, но огня не было.

– Лети на гору и садись над крепостью! – крикнул ему Дарион, но змей и так слышал мысли. Спокойный Истинный попытался улететь, но Дарион не отпустил. – А ты сиди и объясняй, что вы там натворили!

Змей промчался к горе и лег там на скалу, так что Дариону было видно, что происходит. Гора дрожала и гремела.

– Неблагодарнос-с-сть! – прошипел Спокойный в гневе. – С-с-спасаем тебя и всех твоих уродов, а ты говориш-ш-шь!

– А Предка кто спасать будет?

– Ты будеш-ш-шь! И проклятый! Вас-с-с надо береч-ч-ччь! И это не мы устроили, это ваш-ш-ш урод хвос-с-стом хлопал по корням! Он все ус-с-строил!

– Вы могли и остановить его, как меня вчера остановили!

– С-с-сейчас вас-с-с надо было с-с-спасать, и мы ему разреш-ш-шили! Но теперь вс-с-се соверш-ш-шилос-с-сь! – и Спокойный Истинный улетел.

Вот почему Дирта долго не было видно! Но что там у них совершилось? От Голого Камня побежала, раскрываясь все шире, длинная трещина. Трещина в земле разрослась в щель, узкая щель превратилась в глубокий провал, а провал в одно мгновение сделался огромным ущельем, раскрывшись прямо под тем местом, на котором стояли отряды под бело-красными знаменами. Крики людей и рев ящеров потонули в грохоте и громе подземелья, из растущего провала вырвался новый поток живого огня, а в нем забурлили и забарахтались какие-то существа размером с ящера. Вроде не живоглоты, но кто? Таких нельзя подпускать к городу!

– Дирт, вперед, посмотрим на этих!

Дарион крепче сжал рампер. Одно из существ подняло белесую безглазую морду и принялось шипеть и свистеть, разинув пасть с двумя зубами внизу. На него напирали еще с десяток таких же, и все они помчались на пилейских бойцов, разбрызгивая живой огонь короткими ногами. Ног у каждого было по шесть. На гладкой шкуре у зверей пробивалась редкая слипшаяся от живого огня короткая шерсть, а в боках виднелись сквозные дыры, в каждую из которых мог бы пролезть человек. Как же они могут жить? Звери с дырами в боках один за другим выбирались из живого огня и слепо бежали вперед.

Пилейские всадники рубили чудовищ мечами и били копьями, но испуганные ящеры не слушались и уносили своих хозяев от незнакомого врага. Наконец на залитой живым огнем степной траве не осталось ни одного стоящего на ногах пилейского бойца, а вдали исчезли последние знамена пилейских князей.

Глава двадцать четвертая. Голый Камень

Черный извилистый провал пересекал залитый живым огнем луг, а между площадкой и воротами столпились десятка три огромных, нелепых шестилапых зверей. Временами они принимались грызть траву двумя зубами, напоминая что-то знакомое. В трех дырах на боках мелькали то ворота, то кладка стены. На кого они похожи? Ворота стояли крепко, но звери туда и не стремилимь, они просто бродили по лугу и жевали траву.

– Может, разогнать их? Огня у меня больше нет, но если я отдохну и постараюсь… – прорычал Дирт.

– Сегодня ты опять перестарался, хоть я и обещал тебе этого не говорить! К воротам! А с этими я сам сейчас разберусь,  – скомандовал Дарион, и змей сел около ворот. Дарион сжал в руке рампер Правого Дела, спрыгнул на залитую липким живым огнем площадку и пошел к зверям.

– Князь-под-горой! Не трогай их, пусть пасутся! – услышал он сверху знакомый звонкий голос. Нарика! Она что-то знает?

– Почему?

– Ну, посмотри на них, это же семикрылы!

– Какие семикрылы, когда тут дыры вместо крыльев! И где шерсть? – привычно возмутился сверху советник Дагор. – И семикрылы один раз уже исходили из живого огня, а это новый исход!

– У вас тут семикрылов не держат, почтенный советник, – настаивала Нарика. – А я их знаю, это просто их личинки из куколок! Куколки такие плотные, в шерсти, и размером не длиннее локтя, их никто не открывает, потому обычно никто не знает, как они выглядят. Но пока они в виде личинок развиваются внутри, у них такие же дырки в боках вместо крыльев, и глаз нет! А родятся они из куколок только тогда, когда у них вырастут крылья, глаза и усы!

Дарион сделал несколько шагов к дыробоким зверям, они не поворачивали головы, мирно жуя траву. Он еще держал наготове рампер Правого Дела, но оружие тоже было спокойно. Через несколько мгновений открылись ворота, и все, кто был рядом, высыпали из них.

Советник важно подошел и брезгливо потрогал ближайшее чудовище посохом.

– Да какой это семикрыл, тут даже шерсти нет!

Нарика подбежала к странному зверю и храбро потерла в ладонях клочок желтоватой шерсти.

– Вот она, шерсть, да какая! Вот ототрется живой огонь, подрастет шерсть и будут такие пуховые, что ни одна порода не сравнится!

– Но ведь перворожденные всегда взрослые выходили, и Дирт сразу взрослый был! – свесился со стены Торик. Сафи держала его за крыло, пытаясь заклеить листом златоцвета сквозную рану. – А эти почему недоразвитые?

Дарион, кажется, начал понимать.

– А вот это мне уже объяснял Спокойный, а сейчас ты, Дирт, объяснишь еще раз. Где ты стучал хвостом, когда отзывался на мой стук?

– Рядом с Голым Камнем, мне же сказали, что рядом – место исхода рудоделов, и трогать нельзя. Под самим камнем что-то вроде колодца, это где мыслесила для Предка, тоже нельзя. Я копал рядом и стучал там же.

– И ты начал стучать по поперечным ребрам в норе?

– Ну да, попалось там что-то жесткое!

– Это корни Предка!

– Прости, твоя княжеская милость, опять перестарался!

– Истинные схитрили и не стали останавливатьДирта. – продолжал Дарион. – Начались судороги и сразу после них – исход перворожденных. Предок давно болен, готовых взрослых перворожденных у него нет. Вот и вышли на свет, какие есть, недоразвитые!

– И не такие уж недоразвитые, они умные, спокойные, и шерсть будет замечательная! – Нарика погладила ближайшее чудовище, оно фыркнуло, но не убежало.

– Это что, я должен еще и это стадо в нашем городе держать? – недовольно пробурчал советник Дагор. Он ворчал, но по лицу было видно, что он уже прикидывает, как устроить стадо, если шерсть так хороша, и это выгодно.

– А если что, мы заберем половину! Я с ними справлюсь, всю жизнь их пасу! – сказала Нарика, но на нее не обратили внимания. Дарион подошел к советнику и протянул ему рампер Правого Дела. Оружие работы мастера Гавора было почти вдвое выше рудодела, зеленые зубцы блестели на солнце.

– Вот тебе, почтенный советник, возвращаю, как обещал! Можешь снова бросить его в колодец, только смотри, чтобы теперь никто его оттуда не забрал!

Старый Дагор посмотрел удивленно, в очередной раз пристукнув посохом.

– А ты еще не понял, Князь-под-горой? Я же читал тебе стихи! Теперь, куда бы я ни захотел его бросить, он вернется только к тебе!

– А если я не возьму?

– От такого оружия не отказываются, это невозможно! Мастер Гавор не слишком надеялся на честь и совесть Мадора Неукротимого, да и на других тоже, и вложил в рампер свой завет. Без своего создателя рампер сам выбирает, кому служить.

– Так он что, сначала выберет себе хозяина, а потом будет выбирать, за что воевать? – спросил Дарион.

– Именно так! – подтвердил советник, по привычке подкрепляя речь ударом посоха. – Он уже выбирал, ты же видел! В бою он отказался служить Мадору с Нимелора, а после боя сам прилетел к тебе, Князь-под-горой. Теперь, пока ты жив, его никто не удержит, кроме тебя, но и ты удержишь только до тех пор, пока сражаешься за правое дело.

– Вернее, за то, которое мастер Гавор и его рампер сочтут правым, – уточнил Дарион. – И кто тогда чье оружие будет – рампер мое или я его?

Однако отказываться Дарион больше не стал, взгляды мастера Гавора на войну и правое дело ему нравились.

– Это историческое событие! Я сейчас же в тетрадку запишу! Для летописи! – завопил со стены Торик. Дарион раскрыл ладонь, но тяжелое коричневое древко будто приросло к ней.

– Смотрите! – крикнул сверху голос ученого брата Геранда. Повелитель вещей стоял на стене и смотрел в сторону Голого Камня. Провал в земле, из которого вышли на свет недоразвитые семикрылы, уже не выплескивал живой огонь, но с каждым мгновением расширялся и увеличивался в длину. На его краю уже покачивались валуны, вниз уже сползло одно из покрытых черными листьями деревьев, провал был у самого Голого Камня.

– Если шахта накопителя сейчас разрушится, будет силовой удар, и вся мыслесила пропадет даром…

– А тебя опять придется лечить. И всех остальных тоже, – закончил Дарион, прыгая на спину змея. – Дирт, бери нас всех, и летим к Голому Камню!

– А семикрылы? – Нарика подхватила с земли древко копья без наконечника и принялась отгонять семикрылов к стене. Советник Дагор, не говоря ни слова, зазвенел посохом о стену, сверху высунулся рудодел в кольчуге.

– Десятник, устрой загон для этой скотины, и чтобы ни одна не свалилась в провал!

Сверху уже бежали Геранд, княгиня Сафиана и Торик. Они подсадили советника на змея, взобрались сами, и вскоре уже все стояли на залитой живым огнем траве около Голого Камня, а вокруг вились серебристыми лентами Истинные. Гладкий серый купол, разделенный на четыре части, как головица, выступал из земли всего на три локтя, должно быть, время занесло его землей, перегноем и пылью. Синий змей лег на землю, окружив всех кольцом и внимательно следя желтыми круглыми глазами за провалом. Княгиня Сафиана, положив ладони на ложбинки, делящие купол на части, пыталась услышать на них какие-нибудь полезные мысли, но время давно стерло их. Ученый брат Геранд с мрачным лицом бродил вокруг купола и наугад нажимал на него в разных местах, давая какие-то мысленные команды, но это тоже было без толку. Дарион внимательно следил за ним. Мрачный – это понятно, все-таки его единственный попутчик и родственник погиб сегодня бесславной смертью, но присмотреть за парнем надо. Что это он делает? Повелитель вещей вытянулся во весь свой рост на куполе и просунул палец в какое-то отверстие посередине, потом приложил к нему ладонь и начал поворачивать ее в разные стороны.

– Нашел! Вот два места присоединения, это для передачи мыслесилы! На Нимелоре их по обычаю делают на ширину ладони друг от друга, как зубцы рампера Мадора Неукротимого, когда он нашел этот источник! Такие стихи даже есть! – прокричал Геранд с верхушки купола.

– Силы великие он пробудил,

Те, что в горах разлиты.

Час победный славу родил,

Славы дни не забыты!

Дарион наблюдал, крепко сжимая в руке рампер Правого Дела. Весь вопрос, чьей славы час победный имелся в виду. Но попробовать все же стоит! И тотчас он почувствовал, как рампер поднимается вместе с ним на верхушку купола, и два зеленых зубца с размаху легко входят в гнезда, сделанные много столетий назад. Отлично! Скорее открывать, пока провал не дошел до Голого Камня!

По бороздкам побежали искры, раскрылись глубокие ровные щели, расходясь от середины к краям, четыре части начали приподниматься, и Дарион, не выпуская из рук рампера, спрыгнул вниз. Геранд соскользнул следом. Части купола разошлись в стороны, поднялись и раскрылись, как лепестки распускающегося цветка. Внутри Голого Камня оказалась ровная круглая площадка. Рампер перенес Дариона через лепестки, опустил на площадку, и сейчас же в середине ее появился темный круглый провал, вокруг него встали легкие перила, а вниз ушла витая лестница. Дарион осторожно пошел вниз, вытащив из-под рубашки голубой камень. Света от него было немного, но три или четыре Истинных скользнули вниз в виде лент, превратились там в золотистые облака и замерли.

– Идите, а я буду охранять, – прорычал сверху змей Дирт. За Дарионом решительно двинулся советник Дагор со своим посохом, следом Геранд, Нарика и Сафи с Ториком, держащимся за заклеенное крыло.

– Ну вот скажи, ученый брат Геранд, почему рампер сработал? Он же раньше был сделан? – удивлялся Торик.

– Наверное, обычай. На Нимелоре все места соединения, где должна пройти мыслесила, делают двойными на расстоянии ширины ладони. – ответил тот. – Наверное, из уважения к знаменитому рамперу и этому месту, Мадор неукротимый ведь был первооткрыватель в получении мыслесилы из природных источников.

– Верно, был, – согласился советник Дагор. – Но еще раньше наши мастера все двойное ставили именно на таком расстоянии, для рудодела это длина ладони. Потому и рампер такой получился, и неизвестно еще, кто первооткрыватель!

– Глупос-с-сти! – зашипел снизу противный голос Неистового Истинного. Дарион запомнил его еще со вчерашнего дня. – Глупос-с-сти! Это не длина и не ширина чьих-то конечностей, а рас-с-стояние, на котором Предок откладывает первоскорлупы с зачатками И-с-с-стинных!

Ну все, сейчас они передерутся, выясняя, кто первооткрыватель, а в провале опять гремит!

Дарион простучал каблуками по ступенькам витой лестницы, за ним, кряхтя, спустился советник Дагор, помогая себе посохом, а следом все остальные. Истинные усилили свечение, и Дарион увидел перед собой открытую дверь. Двое Истинных вплыли внутрь комнаты, и в прекрасном золотистом свете открылось безобразное разорение. Белая вогнутая стена прожжена и разорвана, и в разрывах виден черный шершавый камень. На столе с множеством больших и маленьких ручек все оплавлено, разбито и покрыто копотью. Два кресла разорваны и сожжены, на столе брошена связка голубых камней, уже давно не голубая и не серая, а черная и обугленная.

– Эти белые шары должны светиться, а на столе должны работать и голубые камни, и ручки мыслеприема, – печально проговорил ученый брат Геранд, оглядываясь вокруг. Ни один шар не был ни белым, ни светящимся, а на столе вообще трудно было понять, что к чему.

– По руслам рек вода вскипала,

На склонах гор земля пылала,

И скалы в щебень рассыпались,

Война пожаром разгоралась,

– прочел на память старый советник. – Эх, сколько же мастерства погубили! Какая, наверное, тут была красота!

Торик всунул голову в дверь.

– Страшна была война святая!

Горел огонь, не угасая…

Дарион отмахнулся от него, и летун замолчал. Вот тьма преисподняя! Как же теперь разобраться во всем этом? Вот ученый брат Геранд встал у стола, пытается найти что-нибудь действующее, камень или машину, но здесь такого явно нет. Но ведь оно и не нужно! Им нужна только одна вещь – парные отверстия для передачи мыслесилы на расстоянии ладони друг от друга!

– Геранд, где здесь то устройство, через которое мыслесила может уйти к Предку?

Ученый брат наклонился под стол, один из Истинных тоже опустился и принялся светить золотым своим светом. Кажется, это был Спокойный.

– По-моему, вот они, – показал он пальцем. – И от них в глубине стены есть особые трубки, одни идут в шахту накопителя, а другие внутрь Предка. Я видел это только на чертеже в подземелье, точно не помню, где они.

Даже если он врет, неважно. Наверняка они уже непригодны, а вот соединения… Дарион тоже наклонился, заглядывая под стол.

– Но их не два, их четыре!

Повелитель вещей закивал.

– Одна пара в накопитель, другая к Предку. В накопитель вот эта, – он показал пальцем и вздохнул. – Здесь даже через себя пропустить нельзя.

– Ну так ты и не будешь, для тебя это гибель. Но я знаю, кому такое по силам! Дирт! – крикнул Дарион, высовываясь в дверь. Змеиная голова показалась среди лепестков купола. – Скажи, корни Предка, по которым ты стучал, далеко?

– Рядом, твоя княжеская светлость, я сейчас могу через провал хвостом достать.

– Отлично! А при этом головой до этого стола достать можешь?

Вместо ответа огромная чешуйчатая голова на длинной шее, снося ступеньки, просунулась вдоль лестницы.

– Тогда вытаскивай всех, кроме меня!

– Я тоже останусь! Я могу разобраться! – принялся возражать Геранд.

– Все наверх, Дирт сюда! Провал сейчас последнее погубит! – бесцеремонно скомандовал Дарион. Внушать он уже никому не мог, но никто и не сопротивлялся. Даже Истинные куда-то спрятались. Ну, еще раз проверить! Значит, через пару гнезд мыслесила уйдет в зубцы, с зубцов – на зубы синего змея, через змея – в живой огонь, а оттуда на корни Предка, и пусть он кормится, хоть лопнет!

– Где браться зубами? – прорычал Дирт, просовывая голову в комнату.

– А ты выдержишь столько мыслесилы?

– Конечно, у меня так уже было.

Выяснять, когда и как, было некогда. Дарион собрался с духом, поднял рампер, и зеленые зубцы сами вошли в отверстия, будто нарочно для них приготовленные. А что, собственно, такого? Обычай! Огромная зубастая пасть раскрылась, четыре зуба ухватились за то место, где соединялись два зубца рампера и сжались. Что-то снова загудело, но это был звук машины, а не судорог Предка. Легкая дрожь прошла по телу змея, он расслабился, закрыл глаза и блаженно замер, слегка шевеля челюстями и уткнувшись носом в остатки стола. Он пропускал через себя мыслесилу, а может быть, и кормился ею заодно.

Истинные, слабо мерцая, выскользнули из своих щелей и мимо змеиной шеи помчались наружу – должно быть, проверять, как идет питание Предка. Дарион почувствовал, как поплыла перед глазами желтизна, будто он двигал мыслесилой камни, но сейчас это было даже приятно. Траты мыслесилы тут же возмещались из наследства древних повелителей вещей, и Дарион, устроившись на лестничной ступеньке и прислонившись к шее змея, задремал, держась за древко рампера. Когда он теперь проснется? Может, снова через двести лет, так и не узнав, почему заснул однажды? Больше он не успел ни о чем подумать.

Дарион проснулся от того, что змеиная шея зашевелилась под ним. Вокруг все было по-прежнему, и времени, кажется, прошло немного. Может быть, он еще узнает когда-нибудь, от чего мыследей может заснуть каменным сном на двести лет! Но сейчас надо заняться делом.

– Ну что, Дирт, все выпустил?

– Ничего не осталось, и вот … – смущенно прорычал змей. Дарион заглянул в комнату. Из всего, что там было, остался цел только рампер Правого Дела. Чудо-оружие было полностью цело, зеленые зубцы смутно поблескивали. Из чего их все-таки сделал мастер Гавор? Вот еще один вопрос, на который надо будет найти ответ.

– Прости, твоя княжеская светлость, я опять немного перестарался!

Ну и ладно! По крайней мере, теперь никто не будет собирать в это устройство мыслесилу, отнятую у Предка!

– Ну, давай, вылезай отсюда! – сказал Дарион, но змей только повертел головой и уперся в лестницу. Да он же вырос за это время, мыслесила Предка явно пошла ему на пользу, и теперь можно точно сказать, кто он такой! Этого только спесивые Истинные не желают видеть.

– Давай, ломай лестницу, а я на рампере вылечу!

Змей с грохотом вытащил наружу голову и шею с порванной драконьей укладкой а за ним рампер Правого Дела вынес на землю Дариона, и все отправились на спине изрядно подросшего Дирта в крепость.

А потом, уже вечером Дарион сидел вместе с Нарикой на крепостной стене, и черные листья златоцвета прикасались к ним. Рампер Правого Дела лежал рядом, оружие имело собственное мнение о защите хозяина.

– Князь-под-горой… Дарион… Ты вылетел на рампере, а я уже хотела спускаться вниз, я думала, ты опять… – голос Нарики в очередной раз прервался, и она вытерла слезы грязным рукавом.

– Нет, нет, не опять! И перестань плакать, все кончилось! А если я опять засну в горе, ты меня разбудишь, и мы еще исследуем, отчего так получается. Поможешь мне?

– Обязательно! Ой, там семикрыл ушел из загона, пойду загоню! – она убежала, и снизу от крепостной стены послышалась возня недозрелых семикрылов с дырками в боках и пение Нарики.

– Расцветайте, златоцветы,

Ясным золотом одеты,

Встаньте выше гор.

Ветер с гор сгоняет тучи,

Не прервет свой путь летучий,

Мчится на простор.

На стене над воротами стоял старый советник, а рядом с ним тараторил и хлопал крыльями Торик.

– Твоя милость, советник Дагор, тебе гонец крылатый нужен?

– У нас уже есть, но в Град-Пилее, когда вернется советник Вариполли, обязательно будет нужен. Гонцам Гошара он и любовной цидулки не доверит, а не то, что государственных писем!

– Сейчас же лечу туда по всем ветрам! Все буду знать, все видеть, и запишу в свою собственную летопись!

– Ты сегодняшний день запиши, такое можно и до старости больше не увидеть!

Животворящего огня

Во тьме ночей и в свете дня

Струя несла из недр на землю

То семя, что земля приемлет…

– Я уже записал! – и Торик улетел, захлопав крыльями.

Под черными златоцветами с желтыми, еще незрелыми, плодами, за крепостной стеной о чем-то секретничала парочка. Кто это тут? До слуха Дариона донесся тоненький печальный голосок княгини Сафианы.

– Крыло может вырасти не через двадцать лет, а раньше, ты найдешь звездный корабль и улетишь домой…

– Но если звездных кораблей больше нет, я проживу здесь всю жизнь один,– так же печально гудел ученый брат Геранд.

– А ты хочешь жить один?

– Я хочу жить с тобой! Всегда! Я не знаю, что из этого выйдет, но я подумаю… то есть разберусь… Если ты тоже хочешь…

– Я тоже хочу!

И тогда снова наступило именно то мгновение, которое в Синих Горах так возмутило Истинных, но блаженная тишина тут же сменилась отчаянным шумом. Зашипели непослушные семикрылы, простучали ноги убегающей парочки, зашлепала хворостина, и звонкий голос Нарики снова запел.

– Крылья, шире распахнитесь,

Выше ветра поднимитесь,

Полетим вперед.

Подхватите, полетите,

За моря меня несите

Дальний край нас ждет.

Сколько она песен знает! И песни все такие, что не только Дарион, проспавший двести лет под горой, но и никто другой не знает. Сама она их сочиняет, что ли?

– Конечно, сама, вот эту песню – прямо сейчас, я слышал ее мысли! – сообщил своим страшным голосом Дирт, замигав из-под златоцвета огромными желтыми глазами. Вот кто тут пугает семикрылов!

– Я у тебя спросить хотел, твоя княжеская светлость. – Желтые змеиные глаза закрылись и засветились снова. – Истинные говорят, что я урод. А кто я на самом деле?

– Ты – Предок, только родившийся раньше времени, как эти семикрылы.

– Я – Предок? И когда-нибудь полечу среди звезд? У меня будет мыслесила?

– Это мы узнаем, когда ты повзрослеешь. Но говори тише! Геранд еще недалеко ушел, а он обязательно вернется на родину, – прервал змея Дарион.

– Но он же не выдаст меня тем, кто забирает мыслесилу! Он добрый и честный, почему он не должен знать?

– Потому и не должен, что честный. У честного человека только одна родина – та, где он родился и вырос. Родина Геранда – на Нимелоре, наша с тобой – здесь. И ты вовсе не урод, хотя бы потому, что разумная голова и два крыла гораздо надежнее, чем только одно крыло.

Конец.

Обложка и иллюстрации нарисованы автором.

Оглавление

Глава первая. Час победы

Глава вторая. Рампер Правого Дела

Глава третья. Дела государственные и прочие

Глава четвертая. Далеко идущие планы

Глава пятая. Вот стоит гора

Глава шестая. Из времен Дарота Великого

Глава седьмая. Неприличное поведение

Глава восьмая. Выяснение отношений

Глава девятая. Встанет грозный князь…

Глава десятая. Князья старого и нового времени

Глава одиннадцатая. Исцеление крылатых

Глава двенадцатая. Синегорское сватовство.

Глава тринадцатая. В долине возле Синих Гор

Глава четырнадцатая. Военные действия

Глава пятнадцатая. Безымянная гора

Глава шестнадцатая. Исход перворожденных

Глава семнадцатая. Голубые камни

Глава восемнадцатая. Живоглоты

Глава девятнадцатая. Вопросы

Глава двадцатая. Еще один князь

Глава двадцать первая. Победитель

Глава двадцать вторая. Решай сам

Глава двадцать третья. За честь!

Глава двадцать четвертая. Голый Камень