Когда листья станут золотыми [Кларинда Течение западных ветров] (fb2) читать онлайн

Течение западных ветров (Кларинда) Когда листья станут золотыми 

Огромная благодарность Александру Искандеру, его советы и помощь были неоценимы. И Ларисе Германике с Откровений — она очень помогла в написании юридической части.

А так же Лилии, которая меня очень поддерживала с самого начала. И Лес. И, конечно, Максиму Белорусу за его замечательное стихотворение.

Огромная благодарность и признательность бете — Mr. Sharfick. Я хорошо знаю, что такое работа корректора.

Посвящается понятно кому, хотя не знаю, имею ли я право, а человека уже не спросишь.

0. Пролог, написавшийся неожиданно.

Пойманный в смерть, точно в ловчую сеть,

Я слушал, как пела печаль.

Не знал я, сломав этой жизни печать,

Как больно умеешь ты петь…^[1]

Прошу прощения заране,

Что всё, рассказанное мной,

Случилось не на поле брани,

А вовсе даже просто — в бане,

При переходе из парной.

В. С. Высоцкий.

Участковый милиционер, старший лейтенант Алексей Иванченко обогнул перелесок и вышел к пруду. Был прекрасный летний полдень. Трава сейчас, в конце июня, была еще мягкой и легко стелилась под ноги. Вдали от перелеска виднелась деревня, шоссе угадывалось где-то на горизонте. В теплом густом воздухе звучало басовитое гудение шмелей.

У пруда было на удивление многолюдно — собрались в основном старушки в платочках, почти все население деревни. Иванченко знал, что увидит это; знал он и то, что привычного строения баньки на месте не окажется. Вместо деревянного сруба рядом с прудом было черное пятно пепелища с полуразрушенными стенами. Оперативная группа уже приехала на место без него — старлей разглядел высокую фигуру Самойленко, нового следователя прокуратуры. Присев на единственное целое бревно, записывал что-то в блокнот молодой еще, но толстоватый и лысеющий судмедэксперт Данилов, приятель Иванченко еще со школы. Оперуполномоченный Калашеев, видимо, опрашивал свидетелей. Эти несколько человек стояли поодаль от других жителей деревни. Особняком держались две молодые накрашенные девахи, одна блондинка, другая рыжая. Тощий мужчина с испитым лицом, сильно постарше остальных, покачиваясь, глядел в пространство и мотал головой из стороны в сторону. Еще один, молодой, полноватый, с сильно опухшим лицом и явственным пивным животом отвечал на вопросы опера. Иванченко перешел на быстрый шаг. Поравнявшись с группой деревенских жителей, наскоро поздоровался. Единственный среди тех представитель мужского пола, восьмидесятилетний дед Михеич, державший перед грудью обеими руками кепку, закивал в ответ головой:

— Здорово, Алексей Иваныч, вон, видите, событие-то какое прискорбное…

— Давно они тут, Федор Михеич?

— Недавно… с полчаса будут. А вы уже из больницы выписались?

— Сам ушел! — старлей заторопился к сгоревшей бане. Калашеев как раз откинул рогожу с чего-то, лежавшего на земле, и задал вопрос одутловатому выпивохе. Тот бросил быстрый взгляд вниз, энергично закивал головой и кинулся к ближайшим кустам. Оперуполномоченный подозвал последнего из компании свидетелей, высокого, красивого парня со сросшимися черными бровями. Старлей был уже совсем рядом и расслышал ответ свидетеля.

— Ну, он… Кому ж еще? Зуба те два еще я ему выбил, так что он…

— Спиридонов! — громко окликнул Иванченко. Чернобровый обернулся. Старлей, поравнявшись со свидетелями, быстро и сердито заговорил:

— Ты чем похваляешься, Спиридонов? Зубы выбить, это, к твоему сведению, нанесение телесных средней степени тяжести… Ответить и за это хочешь?

— А при чем тут? — возмутился чернобровый. — И кто обвинять будет? Он уже не подаст, — Спиридонов кивнул в сторону лежащего на земле предмета, который опер уже снова прикрыл рогожей. — К тому же он и сам мне скулу рассек, — чернобровый провел рукой по щеке, — так что квиты.

— Свидетель, — резко сказал Калашеев, — с участковым так не разговаривают. И здороваться будет Пушкин?

— Ох, простите, начальник, — картинно склонился в поклоне Спиридонов. — От меня еще чего надо? Есть еще вопросы?

— Нету, — сухо сказал Калашеев, — свободны.

— А у меня есть, — Иванченко жестом остановил чернобрового. — Спиридонов, ты хоть помнишь, что обещал? И помнишь, что я тебе обещал? Что в следующий раз беседой не ограничусь. Мало того, что Богородицкое от тебя плачет, что ты в Калиновке делал?

— А-а, я понял. Старуха Маркова жалилась? И вы этой выжившей из ума бабке поверили?

— Какого черта ты у нее на бутылку вымогал? Совесть есть?

— Я не вымогал, а культурно просил взаймы. Чем она докажет?

— Просил взаймы! У тебя жена ребенка ждет, а ты…

— Ну, Машка мне не жена, это раз. Дите свое не брошу, это два. Это моя личная жизнь, начальник, это три.

— Тьфу, — сплюнул участковый. — У тебя, вон, человек в бане сгорел…

— Сам виноват, что сгорел. Я его в огонь не пихал. Я сам урон понес, имущества лишился…

— А крышу зачем унесли? — вмешался в разговор Калашеев. — Это улики.

— А как иначе? — искренне возмутился чернобровый. — Мое имущество сгорело, должен же я хоть как-то возместить…

— Ладно, идите, свидетель, — оборвал его оперуполномоченный. — Понадобитесь — вызовем.

— Леха, привет, — крикнул, не поднимаясь с бревна, Данилов. — Как язва-то твоя?

— Привет, — помахал в ответ рукой Иванченко. — Жить буду.

Он поздоровался с остальными.

— Зря ты, Алексей, из больницы сбежал, — наставительно сказал Калашеев. — Язва — дело такое, язва не шутки.

— Я не сбежал, у главврача отпросился. Ведь пожарный дознаватель тоже болен, я и подумал, что если и меня не будет, совсем худо получится.

— Мог бы и лечиться, Леш, — Данилов поднялся с бревна и сложил блокнот. — Дело тут ясное, из пожарной части потом прибудут, посмотрят. Мы еле доехали, хорошо, через Калиновку догадались, там дороги не развезло. А ты как?

— А я пешком, по тропинке.

— Слишком ты ревностно к делу относишься, нельзя так. Знаешь, у кого жена родит, у кого бутылку вымогали. Сгоришь на работе.

— А что делать, на деревне участковый — человек особый. Ко мне, как в «Тихом Доне», со всеми бедами бегут. «Товарищ Давыдов, баба загуляла, товарищ Давыдов, кобыла заболела».

— Это в «Поднятой целине», — поправил судмедэксперт. — У меня в школе по литературе пятерка была. Мог бы и долечиться, товарищ Давыдов. Тут все ясно, как пять копеек. Компашкой бухали у источника огня. Погибшего развезло от первой порции, он уснул в парилке. Остальные продолжили в предбаннике. Дым не заметили, спохватились, когда огонь уже хорошо разгорелся. Еле ноги унесли. Ну, а этот спал, — Данилов кивнул на рогожу, под которой угадывались очертания человеческого тела. — В полу прогар характерный остался. Полыхало все здорово, они никуда не позвонили. Тут у одного соседа сотовый есть, так он уезжал к родне в Калугу.

— Я знаю, уезжал Черкасов, — старлей прошелся по пожарищу, перешагнул через обугленное бревно. — Ах, уроды пьяные, даже вытащить не пытались.

— Да что ты от них хочешь, Леш, — Данилов пнул пепел ногой. — Упырки, крышу-то на другой день на металл сдали… Но, с другой стороны, они в предбаннике сидели, а тут мыльня еще.

— Все равно, тут вся баня пять на пять метров.

— Ты знал погибшего?

— Да нет, прописку только делал ему год назад. Из квартиры в Москве мачеха выжила, что ли. Молодой, лет двадцати, пацан совсем.

— Пацан должен в песочнице играть, — отрезал оперуполномоченный. — А не бухать по баням. Сколько эти алконавты выхлебали, уму непостижимо.

— Меня вот только одно настораживает, — подал голос молчавший до сих пор Самойленко. — Тот пухлый, Авдотьин. Когда мы только подошли, я слышал, как он говорил, что звал остальных вытащить погибшего, а Спиридонов Серега, мол, крикнул: спасаемся сами, ему уже не поможешь. А потом, когда его допрашивали, он уже молчал, как рыба.

— Так что вы хотели, Вадим Николаич, — пожал плечами Калашеев. — Конечно, они между собой могут откровенничать, а с нами нет. Тут можно об оставлении в опасности дело заводить, но доказать что-то трудно будет.

— Смотрите, — Иванченко наклонился и поднял из пепла почерневший от огня железный кол. — Миш, ты на трупе повреждений не заметил? Которые можно нанести таким ломиком?

— Повреждения там одного рода, — Данилов взял из рук участкового кол. — Ожоги четвертой степени почти ста процентов поверхности тела. Ну, бок правый частично уцелел, он на нем лежал. Нет, Алексей, такой лом знаешь, какую дырку бы оставил? Я внимательно осмотрел труп, заметил бы. И на экспертизу сейчас повезем, там определят, если что. Впрочем, если не веришь, осмотри сам.

— Нет, спасибо, — старлей быстро сглотнул, отгоняя подступавшую к горлу дурноту. — Надеюсь, он задохнулся сначала.

— Не надейся, — мрачно сказал Калашеев. — Бревна тут явно березовые. Это не сосна, горит быстрее, дыма не дает. А еще понюхай древесину для разнообразия и житейского опыта. Чуешь? Я с таким сталкивался пару раз, когда, вместо разведенного ацетона, брус от грибка обрабатывают каким-то дешевым антисептиком. Дрянь вроде солярки, великолепно горит. Так что этому потерпевшему урон можно смело впаять нарушение пожарной безопасности.

Иванченко опустил кол на землю.

— Это просто здешняя язва.

— Так у тебя две язвы? — хохотнул судмедэксперт.

— Ага. — Старлей провел рукой по ребрам. — Эту язву я подлечил, а Спиридонов давно отличился. Его еще в Приокске в ПТУ судили за грабеж. С дружками ларек обчистил. Сюда приехал, лучше б там остался.

— Конечно, у них такого добра навалом…

— Да там работать надо! А здесь он у матери на шее сидит.

— Думаешь, он бы там работал? — зевнул Данилов.

— Его бы в городе посадили быстрее. Здесь… да пьянствует, соседей тиранит. Девушку вон с собой из Приокска привез, хорошую, скромную, жить бы нормально. Так нет… Хотя деньги у него появились откуда-то. Постоянно пьяные драки. Он погибшего мог и умышленно забыть, скулу разбитую, вон, ему припомнил.

— Вы мне рапорт напишите, — попросил Самойленко. — Я его передам в районную прокуратуру, правда, в возбуждении дела, скорее всего, откажут… Ну, хоть припугнете героя вашего. Хотя за пожар ему штраф впаяют.

— Что ему штраф! Мать заставит платить или у жены детские отберет, когда родит. Кстати, — участковый оглянулся. — Точно она, погодите-ка…

На той стороне пруда у берез стояла молодая женщина. Невысокая, худая, черные волосы повязаны пестрой косынкой. Одета не по сезону — куталась в слишком теплую для лета серую кофту, на ногах резиновые сапоги. Старлей быстро подошел к ней.

— Послушайте, — начал он, и вдруг сообразил, что фамилия жены Спиридонова начисто вылетела у него из головы. — Мария… Маша, ну что ты тут забыла? Не место это для женщины в таком положении. И муж как бы твой не возмутился.

Мария подняла к нему бледное лицо. Старлею всегда казалось, что у жены Сергея были испуганные овечьи глаза, но в этот раз, увидев ее вблизи, он поразился. Беременность ли придала ее чертам некое очарование, но девушка вдруг напомнила мадонну. Ее черные глаза были, как два колодца, некогда отразившие сияние далекой звезды, и теперь лучившиеся этим отраженным светом. Старлей не отличался поэтичностью натуры и сам не понял, как такое сравнение пришло ему в голову.

— Алексей Иваныч, можно поближе подойти?

— Маша, ты что? Это не для беременной зрелище.

— Он очень мучился?

— Нет, совсем нет, — заторопился Иванченко, хотя сам не знал ответа на этот вопрос. — Он же без сознания был. Маша, послушай, я же видел тебя в больнице в акушерском отделении. Что врачи говорят?

— Ничего, угрозу не ставят.

— Маша, повернись. Синяк. Отлично. Сергей?

— Нет, Алексей Иваныч, что вы! — с ненатуральным жаром воскликнула Маша.

У Иванченко в голове мелькнуло, что он, как милицейский работник, должен сначала расспросить Марию о действиях Спиридонова, но он быстро отогнал эту мысль. Прежде всего надо обезопасить беременную женщину от избивающего ее мужа.

— Маша, слушай. Иди-ка сейчас или домой, или в больницу. А то начнешь ты мне тут рожать, и что? Скорая приедет в лучшем случае завтра. Тебе срок когда ставят?

— В октябре.

— В октябре тут все дороги развезет к чертям, пропадешь ты в октябре. У нас уже почти июль. Так что слушай, иди в больницу. Ложиться надо загодя. Главврачу скажи, что от меня. А хотя я сам с ним поговорю, он дядька понимающий.

Маша кивнула. В ее глазах стояли слезы.

— Не плачь, не надо. Тебе о ребенке думать нужно. Если Сергей будет руку поднимать, говори мне, не бойся. И врачей не бойся просить.

— Я за себя не умею просить, Алексей Иваныч. За маму просила, когда она была больна, лекарства у соседа просила, — Маша вдруг заговорила быстро, как долго сдерживавший себя и наконец-то дорвавшийся до слушателя человек. — Стеснялась, а просила… а потом она умерла, вы понимаете, я тогда на нее обиделась, ушла на весь день гулять, а пришла назад, у нее уже изо рта пена, если бы я раньше вернулась, можно было бы помочь… Как страшно, господи… Я в детдоме доучивалась, Сергея встретила, он тогда не был таким, поверьте, не был, это он здесь, от безнадеги… А теперь Коля, господи, страшно как, ведь он из их компании единственный добрым человеком был, пил, да, но он же мухи не обидел, мне казалось, он меня понимал, и вот… Молодой же совсем, и так страшно, почему несправедливость такая, скажите, Алексей Иваныч?

Последние слова она буквально провыла и расплакалась. Навзрыд, безутешно, безнадежно. Участковый беспомощно отвернулся. Он не выносил вида женских слез и не знал ответов на вопрос Марии.

И вдруг что-то мягко коснулось затылка лейтенанта, вздохом скользнуло по горлу, промелькнуло пеленой перед глазами. Словно само пространство возникло и разлетелось внутри сердца, вместе с кровью понеслось по артериям, пронизало тело до капилляров пальцев рук и ног. В первый миг лейтенанту казалось, что он не забудет этого никогда, но через секунду ощущение стало мимолетным, а еще спустя мгновение он уже не помнил, что пережил только что. Участковый встряхнул головой. Язва, что ли, разыгралась… Ах, да! Он же шел на следственное мероприятие!

У пруда толпились старушки в платочках. Лейтенант спешно кивнул им. Единственный дедушка среди любопытных жительниц деревни — старик Михеич — приподнял кепку:

— Здорово, Алексей Иваныч!

— Давно они тут, Федор Михеич?

— Недавно… с полчаса будут. А вы уже из больницы выписались?

— Сам ушел! — старлей заторопился к сгоревшей бане. Быстро поздоровавшись со следственной группой, он обратился к своему старому школьному приятелю, судмедэксперту Данилову:

— Миш, ну что тут у вас? Я из больницы специально отпросился…

— Лечил бы ты свою язву, тут у нас дело ясное, что дело темное, — Данилов усмехнулся, покосившись на оперов. — Мы тут, братец ты мой, труп найти не можем!

— То есть не можете опознать? — не сразу понял старлей.

— Опознать нам пока нечего, — судмедэксперт снова ухмыльнулся.

— А ты, Михаил, не ехидничай, — раздраженно сказал оперуполномоченный Калашеев. — Это и твоя работа, между прочим.

— Кто ехидничает? — обиделся Данилов. — Свою работу я знаю, так ты ж мне ее предоставь! У меня еще утопленник в морге, второй врач в отпуске, а я тут с вами время теряю.

— Утопленник твой не сбежит, — огрызнулся Калашеев.

— Ой, не знаю, у вас тут угоревшие бегают. А у меня, между прочим, хоть и ненормированный рабочий день, но меру знать надо…

— Погодите, ребята, вы мне объясните, в чем дело, — попросил старлей. — Все живы, так? Свидетели ошиблись? Ну и слава богу, расходимся по домам, пожарный дознаватель потом сам приедет на место.

— Да ни хрена свидетели не сознаются, — с досадой сказал Калашеев, вытирая пот со лба. — Твердят в один голос, что этот парень оставался в парилке. Они, по-моему, не меньше нашего удивляются. Пряжка от армейского ремня вот осталась… — он кивнул в сторону, где на рогожке лежал потемневший и потерявший форму кусок металла. — Ботинки уцелели, ну, какие ботинки, так, подметка. Дома его нет. Ты знал его?

— Да нет. Парень тихий, не судим, не привлекался. Год всего тут и прожил, я его видел, когда прописку ему делал. Вроде в детстве сюда приезжал, но он же младше меня сильно, ему лет двадцать было, я с ним не сталкивался.

— Придется опять эту пьянь опрашивать, — вздохнул Калашеев.

— А вы завалы разобрали?

— Почти, — Калашеев кивнул на пожарище. — Пара бревен в стороне лежит, тяжелые, заразы. Крыши нет, там было несколько железных листов, они за вчера ухитрились оттащить в Селенки. Там до пункта приема металла рукой подать.

— А труп?

— Божатся и клянутся, что не трогали. Свидетель Авдотьин, — с немалым сарказмом громко произнес оперуполномоченный, — заявляет, что при виде горелого мяса его, видите ли, тошнит.

Сидевший неподалеку молодой еще человек маргинальной внешности, услышав эти слова, кивнул и старательно изобразил, что у него начинается рвота.

— Тьфу, — сплюнул оперуполномоченный. — Какая избирательная брезгливость. Ладно, начнем с другого. Сысоев! Подойдите-ка сюда.

Тощий мужчина средних лет встал перед Калашеевым, покачиваясь. Но, когда он заговорил, у него оказался неожиданно сильный приятный голос.

— Ну что… Третьего дня баньку натопить решили, у Сереги деньги были как раз… Парилку нагрели, вы ж помните, прохладно было под вечер-то.

— Выпивали?

— Как без этого… Кольку развезло сразу, он уже тепленький был, догнался где-то с утра. Его в парилке оставили. Мы в раздевалку пошли, девки еще заглянули, Серый их пригласил. У него ж жена на сносях, не может… Ну, вы понимаете, — деликатно кашлянул Сысоев.

— Нет, не понимаю, — зло сказал Калашеев. — Этакого скотства я не понимаю. Значит, вы пили в раздевалке, а своего товарища оставили пьяным в раскаленной парилке. А что сердце у него там могло остановиться, вам в голову не пришло?

— Так он же все равно не от этого помер, — простосердечно возразил Сысоев. — Потом чуем — жар пошел от дверей, глянули, а там уже все горит. Настька с Ксюхой первые понеслись бежать, за ними я. Ванька задержался еще, думал Кольку вытащить. Они с Серегой последние выскочили.

— И не вытащили, — усталым тоном уточнил Калашеев.

— Не, — мотнул головой Сысоев. — Что ж им, самим обжигаться было?

— И погибший за вами не выскочил?

— Не. Я не видел.

— А вы внимательно смотрели на дверь?

— Ну, я дождался, что Ванька с Серегой выскочили. Потом мы все сидели, смотрели, только девки к деревне ломанулись.

— Криков не слышали?

— Не.

— Не, не, ме, ме, — передразнил оперуполномоченный. — Вы лично сколько выпили?

Ответить на этот явно животрепещущий для свидетеля вопрос Сысоев смог только после долгих размышлений.

— Я не считал… Ну, пусть пол-литра будет. Может, больше. Литр.

— Это для вас критичная доза?

— Чего?

Слушавший диалог Данилов покачал головой.

— Ой, Максим мути-ит… С этим контингентом не надо умничать, с ними попроще надо…

Калашеев в конце концов отослал Сысоева посидеть на травке и привести мысли в порядок. Авдотьин, второй свидетель, ничего особенного к показаниям прибавить не мог.

— Вы вроде как хотели вытащить погибшего?

— Ага… Жалко. Пацаном его знал, он на год всего меня и младше, — свидетель всхлипнул тоненько, по-бабьи. Данилов сказал на ухо участковому:

— Представляешь, выходит, ему немного за двадцать, а выглядит… Все сорок можно дать. Ко мне в морг попадет скоро, не иначе.

— Не обязательно, — тихо ответил старлей. — Я уже насмотрелся. Иногда они долго живут.

Калашеев, записав ответ Авдотьина, спросил:

— А отчего ж не попытались помочь? Статью про оставление в опасности знаете?

Тот только тупо глядел на следователя.

— Так заполыхало все в один миг, — громко сказал последний свидетель, красивый, высокий, чернобровый. Он единственный не выглядел ни пьяным, ни опустившимся. Калашеев повернулся на голос.

— Спиридонов! А вас кто-нибудь спрашивал?

— Не спрашивал, так спросите. Чего тянуть?

— Чего тянуть? Действительно, чего вы утянули крышу?

— Крышу… за крышей мы вчера приходили, — пробормотал, придя в себя, Авдотьин. — Листы железные, они ж денег стоят…

— Труп вы видели?

— Ох, боже упаси. Мы не искали. Листы сверху стянули и все.

— Все вместе были? Друг друга из виду не теряли?

Авдотьин покачал головой.

— Вместе, листы тяжелые. Все тащили.

— Надо было им сразу приехать, — шепнул старлей Данилову. — Я бы и вчера отпросился.

— Э, Леш, ты же помнишь, двадцать седьмое вчера было. Народ перепился, в Мировичах вообще автолавку сожгли. В Приокске буянили, городские патрули не справлялись.

— В Мировичах? — ахнул участковый. — Вот гады, туда же только та автолавка и ездит…

— Ребята, — поднял голову Калашеев, — ладно вам. Алексей, сводку потом посмотришь. Ничего страшного по твоему участку, только этот пожар. Это по соседству муж жену зарезал и прочее. Ну, что будем делать? Те два бревна раскидаем?

— Кошка спрячется под твоими бревнами, — фыркнул Данилов. — Взрослый покойник не уместится. Рука-нога торчать будет.

— А нам идти можно? — спросил свидетель Спиридонов. Калашеев властно сказал:

— Я вас не отпускал. Подождете.

— Ну хотя б нам, това-а-рищ милицинер, — глубоким контральто протянула рыжеволосая девица с ярко подсиненными глазами. — Мы же с Настей ничего не знаем…

— Я сказал, подождите! — ледяным голосом повторил Калашеев. — Вадим Николаич, поднимем бревна? Вчетвером?

Молчавший до сих пор следователь кивнул.

— Попробуем…

— Может быть, пепел вначале разровнять? — спросил Иванченко. — Можно грабли попросить принести.

— Грабли! — возопил уязвленный в лучших чувствах судмедэксперт. — Граблями вы мне так кости изуродуете, что причину смерти не определишь!

— Ты сначала найди те кости, — Калашеев нагнулся и поднял потемневший от огня железный кол, подняв облачко серого пепла. — Попробую этой хреновиной…

Он сделал шаг, намереваясь воспользоваться ломом, как рычагом, но его остановили два одновременно прозвучавших крика:

— Максим, погоди!

— Стойте, капитан!

Старлей и Самойленко переглянулись.

— Вы тоже об этом подумали? — спросил следователь.

— Да, — кивнул старлей. — Орудие убийства. Максим, — добавил он, понизив голос. — А если они поссорились, подрались. Думали, что огонь скроет все следы. На другой день увидели, что рана настолько серьезна, что пожар не помог, и убрали труп?

— Черт, — Калашеев опустил кол. — Мне самому надо было догадаться…

— Вы просто не успели, — утешающим тоном заметил следователь. — Отложите лом, потом экспертиза проверит наличие эпителия, крови и прочего. А теперь давайте-ка для очистки совести…

Одно из бревен с трудом подняли Самойленко и Калашеев. Второе пытался толкать ногой судмедэксперт, бормоча что-то о вреде моциона лично для себя. Старлей быстро отошел к пруду и вытащил из воды жердь. Когда он вернулся к опергруппе, за ним потянулись жители Богородицкого. Суровые взгляды участкового не могли удержать любопытных от желания увидеть все поближе.

— От мостков осталась, это ж недавно еще колхозный пруд был. Дайте-ка пошурую… — пробормотал участковый.

Он просунул жердь под бревно и сделал движение, другое. Вдруг на серую полянку пепла выкатился темный округлый предмет, величиной с человеческую голову.

— Черепушечка, прости господи, — зашамкала стоявшая ближе всех старуха. Подслеповатый дед Михеич с готовностью снял кепку и перекрестился.

Участковый быстро повернулся к жителям деревни и замахал руками.

— Граждане, граждане! Имейте совесть! Не препятствуйте следственно-оперативным мероприятиям! — и, сбавив тон, добавил: — Ну, бабушки, ну не любопытствуйте так. Похоронами покойника озабочены? Не надо, он на ваши не придет.

Старушки нехотя отошли на пару шагов. Участковый вернулся к группе. Сбившиеся в круг оперативники разглядывали нечто, напоминавшее подкопченный на огне чугунок.

— Шшшто это? — прошипел, как гусь, Самойленко.

— Каска, — не к месту счастливым голосом сказал оперуполномоченный. Он поднял каску и покрутил ее на пальце. — С виду вроде немецкая полицейская, будь у меня книга, я бы точно сказал. В детстве увлекался историей Великой Отечественной, эх, мне бы тогда такую… Наши покруглее были и без торчащих полей, так что это немецкая каска.

— Вижу, что не кастрюля! — завопил Самойленко. — Голова где?

— Голова? — переспросил Калашеев, попробовал нацепить каску на собственную макушку. Шлем съехал ему на самые брови. — Видно, где-то в подмосковных болотах или в братской могиле. А здоровый немчура был. Как я в детстве мечтал о таком трофее…

— Неужели ты, Макс, о фашистской каске мечтал? — удивился Данилов.

— Нет, мечтал я о советской. Но от этой бы тоже не отказался.

— Да не немца голова, — чуть ли не с отчаянием проговорил следователь. — Голова нашего пропавшего где?

— Тоже в лесах, и, возможно, отдельно от тела, — мрачно сказал Иванченко. — Если его убили и прятали труп…

Данилов наклонился.

— Следов волочения на земле нет, — произнес он с сомнением в голосе. — То есть, от листов вон полоса осталась, а от трупа нет.

— А расчлененку вынести легче, ничего волочь не надо.

— Так сразу тоже нельзя, — решительно сказал Калашеев. — А если он все-таки выскочил?

— А куда потом делся? — спросил старлей.

— Куда угодно.

— Ночью? Голый?

— Так если он вдрабадан был, ему все равно, голый или в смокинге!

— Максим, я не про то. Ему-то все равно, а встречным? Да нам бы давно уже сообщили.

— Ну, если он ушел в лес… — задумался Калашеев. — Какие там встречные, кроме комаров? Черт, да протрезвел бы и вышел сам, если местный.

— Он не местный, москвич.

— Все равно. Год здесь жил и в детстве приезжал, считай, местный.

— Леса наши Колька не хуже местного знал, — встрял в разговор подошедший поближе свидетель Авдотьин. — Только он не выходил из бани.

— А куда он тогда делся? — раздраженно спросил оперуполномоченный. — И вообще, стойте, где вам сказано было. Кто вам велел подходить?

— Может, совсем сгорел? — всхлипнул Авдотьин. — Я в детстве читал…

— Идите вы с вашими познаниями к… остальным свидетелям. Ходите, подслушиваете!

— Я что, я ничего, — стушевался Авдотьин, отступая к пригорку, где сидели его товарищи. — Серый, вон там не Матильда твоя стоит?

Свидетель Спиридонов поднялся и быстро зашагал к пруду.

— Эй, свидетель, свидетель! — закричал Калашеев. — Стойте!

Спиридонов даже не обернулся. Участковый вскочил и бросился следом.

— Леш, куда ты? — крикнул позади Данилов.

— Куда, куда, — бормотал про себя старлей. — Ты здесь не живешь, урода этого не знаешь…

Чернобровый красавец был уже у пруда, где среди старушек стояла молодая женщина в слишком теплой для лета серой вязаной кофте и резиновых сапогах.

— Машка, шалава, какого… ты приперлась? — свидетель угрожающе поднял кулак. Девушка охнула, отклонившись. Старлей пустился бегом, прижимая руку к ребрам. Желудок мучительно кололо изнутри.

Он опоздал на какой-то миг. Руку Спиридонова перехватил подоспевший к месту происшествия крепкий человек средних лет. В следующий момент на плечах дебошира повис участковый.

— Спиридонов, ну все, теперь мы с тобой по-другому поговорим…

— Алексей Иваныч, не надо, пожалуйста, — со слезами заговорила девушка. — Это я во всем виновата, я…

— Сергей! — возмущенно выкрикнул неожиданный спаситель. — Ты в своем уме? Беременную жену, да еще при милиции…

Спиридонов кое-как вырвал руку, стряхнул с плеч участкового.

— Какого… Машка, тебе что дома не сидится?

— Я просто пришла… Тебя долго не было…

— Хахаля охота поглядеть?

— Какого хахаля, Сережа? Что ты…

— А ну-ка, свидетель, семейные разборки будете в другом месте учинять, — голос оперуполномоченного Калашеева был спокоен и размерен, будто он не подбежал только что к месту потасовки, а подошел медленным шагом. — За сопротивление участковому мы с вами отдельно побеседуем.

— Какое сопротивление? — зло выкрикнул Спиридонов. — Машка моего ребенка носит, а сюда зачем пришла? Дома дел нет? Или шашлык из своего хахаля поглядеть охота?

Сказал он не «хахаля», и Калашеев почти радостно уточнил:

— Мат в общественном месте приравнивается к мелкому хулиганству…

— Да ну вас, — буркнул Спиридонов.

— Сергей, — уже мягче сказал мужчина, спасший Марию от удара. — Больной ты на всю голову, что ли? Я тоже тебе не давал об жену кулаки чесать, может, еще ко мне ее приревнуешь? Честное слово, если б я родителей твоих не знал, я б с тобой не церемонился…

— Вы кто будете, простите? — спросил следователь, который вместе с Даниловым тоже уже подоспел к месту потасовки.

— Я? Сосед. Я милицию вызвал вчера.

— Александр Васильич Черкасов наша гордость, лучшим механизатором был когда-то, нам еще в школе его в пример ставили, верно, Михаил? — сказал участковый, поправляя съехавшую на затылок фуражку.

— Ну ты, Леня, скажешь тоже — «гордость», — слегка смутился собеседник. — Был когда-то механизатором, а теперь так, утиль на инвалидности. Да и колхоз тот… — он махнул рукой.

— Значит, так, — сказал следователь. — Мы тут побеседуем, а вы, уважаемый свидетель Спиридонов, постойте-ка малость в сторонке. А чтобы вам не было скучно, вам составит компанию Максим Петрович, оперуполномоченный, капитан милиции, — Самойленко подмигнул. Из всех оперативников Калашеев выглядел наиболее физически крепким.

— Составлю-составлю, — пообещал Калашеев. — Раз наш свидетель такой парень-гвоздь.

Спиридонов поглядел злобно, но покорно отошел в сторону. Маша сделала было несколько шагов следом, но ее остановил участковый.

— Маша, стойте. Вы тоже следователю в качестве свидетеля понадобитесь.

— Значит, вы позвонили в милицию, — уточняющим тоном спросил следователь Черкасова.

— Ага. Мы к брату жены в Калугу ездили, хороший город. Брат у нас весь год позапрошлый с семьей жили, они ж из Грозного сбежали, когда…

— Не отвлекайтесь. А вернулись вчера днем?

— Да, вчера днем, видим — пепелище. Рядом бабульки наши ходят, по одной, по две, посматривают. Сказали, что Колька Герасимов там сгорел, ну, у меня сердце ухнуло. Парень безобидный был, добрый, пил тихо, по соседям с криками бутылку дать не бегал. Машина у меня пару раз тут застревала, его дом крайний, я просил помочь — помогал и никаких условий не ставил, типа я тебя подтолкну, а ты мне проставься.

— Вы не осматривали пепелище? Не видели труп?

— Да что я, ненормальный? — удивился Черкасов. — Не любопытствую я трупы осматривать. Боюсь мертвых, сам, понимаете, еще года три назад чуть на тот свет не отправился. Пожарных, мне сказали, почтальонша вызвала, шла с утра и увидела догорающую баньку. Пришла на работу и вызвала. Они узнали, что банька сгорела, обещали приехать, так видите — до сих пор едут. Дом тут недалеко подпалили, автолавку сожгли, не было у них свободных машин. Она ж про человека в пожаре не знала, им не сказала ничего.

— То есть вы о пожаре постфактум узнали?

— Ну да.

— Кто строил баню? Она выполнена с некоторым нарушением технологий.

— Да какие в деревне технологии! — засмеялся Черкасов. — Из чего было, из того и строили. Мужик заезжий Сереге строил, тут еще отец его покойный баню делал в девяносто первом, она тоже пару лет простояла и сгорела. Правда, без жертв.

— А какие отношения были у свидетеля Спиридонова с погибшим? Неприязненные?

— Да у Сереги со всей деревней неприязненные отношения. Парень он сложный. Но выпивали вместе, тут тебе подерутся, тут тебе и помирятся. Я б не сказал, чтобы уж такая ненависть была. Просто он Машу в строгости держит, туда не ходи, сюда не гляди. А Колька человек тут новый, москвич, еще и вступался пару раз за Машу.

— Ну хорошо, — следователь продолжал строчить на листе. — А теперь вы подойдите, Мария… — он произнес последнее слово с вопросительной интонацией. Маша подсказала:

— Дмитриевна.

— Значит, Мария Дмитриевна, вспомните вы, когда ваш супруг… Кстати, брак зарегистрирован?

Маша чуть покраснела, опустила глаза и помотала головой.

— Ну, раз так… Мне очень жаль, Мария Дмитриевна, но в этом случае вы не имеете права отказаться от дачи показаний, ибо закон предусматривает уголовную ответственность… Я прошу вас думать прежде всего о себе и своем будущем ребенке. Хорошо?

Маша кивнула.

— В каком часу ваш муж вернулся домой в ночь пожара?

— Часы у свекрови висят. Скоро после полуночи. Я слышала, как било полночь, от соседей, у них с кукушкой часы, а окна открыты были.

— Не так уж жарко было для открытых окон.

— У них не знаю, почему. А я окно открыла, потому что выглядывала, Сережу ждала.

— И часто, извините, вам его ждать приходится?

Маша низко опустила голову. Участковый только вздохнул — и зачем следователь девчонку мучает, и так ясно, что жизнь у нее не сахар.

— Бывает, — тихо ответила Маша. — Я все-таки так, ни образования у меня, ничего, теперь еще и ходить особо далеко не могу, а он ведь молодой, ему пожить поинтересней хочется.

— Да уж, поинтересней… В каком настроении он пришел?

— Не очень… Разозлился на меня, прикрикнул. Послал спать, а сам пил. Я думаю, он переживал.

— Ага, переживал… И вы пошли спать?

— Да… нет. Я смотрела за Сережей в дверь. Он за столом уснул, я его в кровать перетащила.

— Сами?!

— Ну да. Он же так уснул, частично в сознании был. Идти мог.

— Он точно пил за столом? Не выходил больше из дома до утра? Не брал никаких инструментов, мешков?

— Нет.

— Он пришел один?

— Да.

— Что он вам сказал о случившемся?

— Только то, что был пожар и он еле выскочил. Я тогда не знала, что Коля… — черные глаза Марии наполнились слезами. — Только на следующий день…

— Ну хорошо. А с погибшим у вашего мужа какие были отношения?

— Они ссорились, но не больше, чем с другими.

— Сколько раз дрались на вашей памяти?

— Раза три.

— Насколько серьезно?

— Серьезнее всего один раз, в середине апреля. Тогда Коля к Сереже слишком рано зашел, его дома не было. Я чаю налила. А Сергей пришел и возмутился… Закричал на меня. Коля вступился, Сергей его с крыльца сбросил. Тот вскочил и… Короче, их разнимать пришлось.

— Мария Дмитриевна, — Самойленко протянул руку и отвел в сторону челку, закрывавшую правую сторону лица девушки. — А ведь он, похоже, не только кричит на вас. Откуда синяк?

— Это я ударилась сама, — еле слышно прошептала Маша.

Участковый не выдержал:

— Ну как же сама, Маша… ну все же на поверхности лежит! О ребенке думать надо, а не пьяницу выгораживать!

— Я не выгораживаю… Просто кому мы еще нужны с ребенком?

— А почему вы говорили только что, что сами виноваты, что муж хотел вас ударить? — спросил следователь. — В чем виноваты?

— Сергей не хотел, чтобы я сюда приходила. А я подумала, что его там, наверное, уже нет, и решила подойти. В последний путь проводить… — по ее щекам снова потекли слезы. — У него же никого близких не было, оплакать и то некому.

— Ладно, — следователь сделал на листе еще несколько пометок. — Простите за вопрос, Мария Дмитриевна, но вот вы ребенка ждете… от мужа, верно?

— А от кого же еще? — искренне удивилась Маша. Следователь вздохнул.

— Ну а… простите, у них не могло быть конфликтов… из-за другой женщины?

Участковый отвернулся. Блин, все-то понятно, но невозможно смотреть, как Маше в лицо тычут, что муж открыто ей изменяет…

Положение частично спас Черкасов. Он громко заговорил:

— Ну нет, товарищ следователь, это уж вряд ли. У нас тут и девчонок молодых мало. Да и Колька незавидным был женихом — может, кто сначала и поглядел, что москвич, а как увидели, что у москвича второй пары ботинок и то нету… Это как мой шурин с семьей сюда приехали. Ничего с собой не взяли, счастливы были, что живы остались. Мы их приняли с душой, а теперь, эх… Квартиру они, как беженцы, хорошую получили. Я надеялся на Баумановское для Витьки, в Калуге филиал. Он бы в общежитии жил, как поступил, думал, они его на экзамены приютят. Мы бы им заплатили, и сейчас вот не с пустыми руками приехали… В Калуге легче жить, чем в столице. Да недоволен что шурин был, что жена его. Два дня прогостили вместо обещанной недели и уехали.

— Ты, дядя Саша, не переживай, Витя твой и в МГУ поступит, — заверил участковый. — Он же призер олимпиадный. Что ты с ним делаешь, что он у тебя так учится, а?

— Не поверишь, Леня, сам удивляюсь. В кого такой парень? И ведь он вообще сам себе предоставлен был, пока жена со мной по больницам моталась…

— Пожалуйста, все посторонние разговоры потом, — следователь оторвался от своих бумаг. — Мария Дмитриевна, подпишите вот здесь, а еще мне нужны ваши ФИО полностью. Вот тут: «С моих слов записано верно и мною прочитано…»

Пока Мария подписывала протокол, участковый снова заговорил с Черкасовым.

— Обидно, что так вас родные встретили, дядя Саша. Ну ничего, ваш сын поступит, куда захочет.

— Ах, Леня-Леня, я только переживаю, что в Москве жизнь дорогая… Если бы землю дали, как я мечтаю. Я уж догадываюсь, почему наш Пигасов головой мотает. Тут же малиновый пиджак из Москвы крутится. Хочет туристический центр строить, гостиницу для новых русских, чтоб охотиться приезжали.

— Твою ж мать, — с чувством сказал участковый. — Только этого нам не хватало для полного счастья.

— Ага. Что тут тогда начнется… А ему что? Леса хорошие, кабанов запустили недавно. От нас лесополосой можно хоть до Глубокого дойти. Он колеблется только, здесь строить или ближе к Борщевникам. Там типа кладбище бывшее, энергетика плохая, а ему сам Глоба на бизнес гороскоп составлял.

— Ты ему скажи, дядя Саша, — посоветовал Данилов, — что у нас энергетика еще хуже. У нас тут человек сгорел заживо, да не просто сгорел, а совсем! Не упокоен и не похоронен. Будет ужас наводить на охотников.

— Сам узнает, — вздернул подбородок Черкасов. — Унижаться я не буду.

Тут Черкасова оторвал от разговора следователь, потребовавший подпись на протоколе. Мария осталась стоять в отдалении. Она напрасно пыталась поймать взгляд мужа — сидевший на пригорке Спиридонов мрачно рассматривал собственную обувь.

— Маша, — окликнул ее участковый. — Почему домой не идешь? Сергея ждешь? Не надо.

Мария подняла голову.

— Алексей Иваныч, — робко спросила она. — А тело… нашли? Можно попрощаться?

— Не нашли, во-первых, а во-вторых, когда найдут… ну не такой у него будет вид, чтобы тебе смотреть в твоем состоянии. Ты лучше скажи, не кладут ли тебя в больницу на сохранение?

— Нет.

— А зря. Тебе рожать когда, осенью? И как ты осенью будешь добираться до акушерского по нашим болотам? Иди в больницу как можно скорее. Я главврача сам попрошу, он тебя положит. Не дело тебе до последнего дома высиживать. Хорошо? Ну вот и договорились!

Мария уходила по тропинке, неловко ступая резиновыми сапогами. Следователь, глядя ей вслед, заметил как бы невзначай:

— А ведь там все же больница, а не центр помощи пострадавшим от домашнего насилия.

— Ну так и я не психолог, — пожал плечами старлей. — И не сотрудник социальной службы. Однако приходится быть многостаночником. Не дело ей тут оставаться, в ее положении.

— А потом? Она не вечно будет беременной.

— Потом посмотрим по обстоятельствам. Вы думаете, дурочка фантастическая? Вы же из немаленького города, а в глубинке много таких. Она детдомовка, из маргинальной семьи, другой жизни просто не видела. И не могу я все пустить на самотек. Пусть не по инструкции.

Следователь вдруг повернулся и крепко стиснул обеими руками ладонь участкового. Потом, словно устыдившись своего порыва, оборвал рукопожатие и заговорил будничным голосом:

— Итак, остался нам допрос нашего свидетеля Спиридонова… Все же жена может его выгораживать, топоры-пилы у него дома непременно надо осмотреть.

— А может, прав Максим? — спросил Данилов. — Может, пропавший выскочил?

— Я еще раз говорю, Миша, и куда он делся ночью и без штанов?

— В лес подался. В нашем лесу, если хорошо идти, можно хоть до Оки дошагать.

— И что нам делать? — задумался Самойленко. — Родных у парня нет, так?

— Здесь нет, — вздохнул участковый. — В Москве вроде отец живой, но у того новая семья, нужен ли ему сын-неудачник, да еще и алкаш.

— То есть его некому объявлять в розыск.

— А я не могу подать на розыск? — вмешался Черкасов. — Жалко парня.

— Нет, дядя Саша, — покачал головой Данилов. — Даже если объявят, мужики, считайте сами. Три дня с подачи заявления, да тридцать шесть часов он уже блуждает. Не так уж жарко ночью, а парень пьян был, и даже без исподнего. Летом тоже можно умереть от переохлаждения. Я, кстати, вот что вспомнил. В самом начале практики случай был — тоже компашка алконавтов бухала, и один умер от разрыва сердца. Остальные его на огороде похоронили, типа почести оказали. И все. Главное, там все чисто было, не убийство, именно инфаркт, просто вот так по пьяни они его сами похоронили, мол, он сам при жизни так хотел. Может, и тут так? Может, они его за вчера прикопали рядышком? А теперь протрезвели, сознаться страшно.

— А если Маша, Серегина жена, схоронила? — вдруг предположил Черкасов. — Она ж беременная, а беременные иногда так чудят. Вот моя племянница…

Он не успел продолжить рассказ о племяннице, ибо его бесцеремонно прервал следователь:

— Да вы что, вы хоть мало-мальски разумные версии предлагайте. Чтобы женщина на середине срока вдруг, на пожаре… да там от одного взгляда на покойника наизнанку вывернет. Вы почему решили, что она? У них разве шуры-муры были с покойным?

— Нет, никаких шур-мур. Просто симпатизировали друг другу. Серега с его ревностью ее за пустые подозрения колотил, а будь что на самом деле, точно убил бы тогда.

— Значит, он у нас Отелло, — усмехнулся следователь. — И Отелло рассвирепелло. Ну пойдемте, расспросим этого Отелло…

Свидетель Спиридонов был зол. Он ожидал, что его отпустят гораздо раньше, и не рассчитывал на длительную задержку. Нормальные люди уже разошлись обедать, а он все ожидал повторного допроса. Поэтому приближающегося следователя он встретил нелюбезно:

— Ну наконец-то. Долго меня мариновать будете? Что там, Машка-дуражаловалась?

— Ну что вы, Сергей Валерьевич, — сказал Самойленко ласковым тоном, услышав который, сам глава ордена иезуитов скончался бы вторично только от зависти. — Ваша супруга святая женщина. С этой стороны к вам никаких претензий. Вам не скучно было с капитаном милиции?

— О, — усмехнулся оперуполномоченный, — Сергей Валерьевич был не настроен на беседу. Он мне только сказал, что каска из бани была найдена в лесу еще его отцом и использовалась в бане в качестве котелка. Чтобы париться. Я бы, конечно, поговорил с ним о видах касок и типах оружия, но ему это было неинтересно, так что, боюсь, он немного поскучал.

— А не кощунство ли? — задумался следователь.

— Не думаю, каска немецкая, — беспечно ответил Калашеев.

— А что? — осмелел Спиридонов. — Они на нашу землю пришли, чего с ихним оружием церемониться?

— Сукин ты сын, Спиридонов, — с некоторым удивлением даже проговорил участковый. — Я же читал твое уголовное дело за грабеж ларька на День Победы. Помню прекрасно из протокола, что ты орал при задержании. Что это и не праздник вовсе, что пиво бы баварское пили без этого праздника… Что, отрицать будешь?

— Не буду, — буркнул Спиридонов. — Я по дурости тогда, мне восемнадцать лет было.

— Видеть тебя не могу, — сообщил старлей. — У меня мать в детстве из Ленинграда еле вывезли, а бабушка там и осталась. И дед без вести пропал.

— А сейчас, Сергей Валерьевич, — следователь перелистнул страницы протокола, — вам двадцать два года. По дурости, ага. С прискорбием сообщаю, что за четыре года ситуация не слишком-то… Итак, вы желаете что-либо изменить в своих показаниях?

— Нет, — насторожился Спиридонов. — А что менять-то?

— Ну, что пропавший Герасимов не остался в парилке.

— Остался, — упрямо сказал Спиридонов. — Я видел в окно. Потом уже все жаром заволокло, стекло вылетело.

— Не будете… Ну хорошо. Обыск будем тогда у вас проводить, Сергей Валерьевич, — сообщил Самойленко.

— Чего? Какой обыск? Я жаловаться буду!

— Сколько угодно, — согласился оперуполномоченный. — Подсказать, куда? В прокуратуру.

— А прокуратура и так узнает, — подмигнул следователь. — Сегодня же я их уведомлю, письменно, как по закону положено. Только вот Сергей Валерьевич, если мы что-нибудь найдем, уже будет находиться в камере, — лицо следователя озарилось приятной улыбкой, от вида которой Игнатий Лойола скончался бы в третий раз.

— Чего? — Спиридонов не верил своим ушам. — В какой камере?

— Предварительного заключения, конечно, — небрежно пояснил Самойленко.

— За что? Вы что, совсем охренели? Вы что, больной?

— Вы руками не размахивайте, Сергей Валерьевич, — посоветовал следователь, — а то мы можем и за сопротивление представителям власти принять. Мы уже знаем, что вы хорошо умеете драться. То есть, вы хорошо умеете бить женщин, а мужчины, оказывается, и сдачи дают. А человек вы весьма злопамятный. В тот день могли опять подраться, верно? Приложили погибшего как следует, а потом, чтобы скрыть следы, и баню не пожалели… Могло быть так?

В ситуации, когда люди обычно бледнеют, лицо Сергея, наоборот, налилось кровью.

— Вы что, охренели? — повторил он. — Да я пальцем к нему не притронулся!

— Охотно верю, что пальцем не притронулись. Убивать сподручнее не голыми руками. Палкой, камнем, вон тем ломиком хотя бы. Верно?

— Тот лом… — Сергей явно занервничал. — Да я не знаю ничего, да он с зимы стоит…

— Ладно, пойдемте уже к вам, а потом и к приятелям вашим, — ласково сказал Самойленко. — А то время обеденное. Вы так и ужин пропустите.

— Дома-то что вы у меня искать будете? Мать пугать…

— Какой вы, однако, заботливый сын. В принципе, говорить не положено, но раз вы сами не можете догадаться, скажу — пятна крови, инструменты и прочее. Возможно, вы не так глупы, чтобы хранить улики дома, но что-нибудь да найдется.

И тут Спиридонов неожиданно успокоился. Вздохнул с явным облегчением, выпрямился и сказал:

— Да ищите, сколько хотите. Свое время только потеряете.

— О нашем времени не тревожьтесь.

— Ребята, — позвал Калашеев. — Ребята, мы идиоты. Смотрите — пруд! Вы поняли?

Все обернулись к небольшому, покрытому ряской и заросшему по краям жесткими стеблями рогоза водоему.

— Ну, вы поняли? — с ноткой торжества повторил оперуполномоченный. — Самое то — концы в воду и никаких следов.

Единственным человеком, который не догадался, что имел в виду опер, остался свидетель Спиридонов.

— Почему не заливали, вы имеете в виду? — спросил он. — Ведра внутри остались, попробуй вытащи. В таком-то пекле. Да если бы я там был, он бы тоже не сунулся меня вытаскивать.

— Он бы как раз-таки сунулся, — пробормотал Черкасов, — он был лох первостатейный.

Калашеева, похоже, несколько обескуражила невозмутимость свидетеля. Все же он сказал:

— Пруд надо обшарить, ребята. А вдруг?

— Да вы что, думаете, там труп лежит? — сообразил Спиридонов. — Ищите-ищите, нету там ничего.

— А мы проверим, — пообещал Калашеев.

— Разделиться надо, — задумчиво сказал следователь. — Кто-то на обыск, кто-то на пруд.

— Ох, ну ладно, я прудом займусь, — вздохнул Калашеев. — А вы с Иванченко обыском, если что-то подозрительное есть, Алексей точно заметит.

— За доверие спасибо. Миш, — обратился старлей к судмедэксперту, — я понимаю, ты не сыщик, но не в службу, а в дружбу — поможешь Максу?

— Да конечно, о чем речь. Леха, ты о язве своей помни, у меня там в машине пакет желтый с обедом. Возьми, тебе голодать нельзя.

— Спасибо.

— Понятые нам нужны, — забеспокоился следователь.

— Ну, с этим проблем не будет, — старлей обратился к Черкасову: — Пойдете с нами, дядя Саша?

— Да пойду, раз такое дело.

— Ну вот, а вторым понятым можно соседку тамошнюю взять, Дину Мироновну, она бабушку мою знала по отцу. Адекватная старушка, бывшая малолетняя узница, нос не в свои дела совать не будет.

— А мы к пруду, — Калашеев поудобнее перехватил жердь. — Я уверен, что-то там да найдется!

— Ты гений, Макс, — без особого энтузиазма пробормотал Данилов, — иди первым.

Солнце еще высоко стояло на небе, но заметно сдвинулось к западу — долгий июньский день переходил в вечер. Следователь Самойленко устало опустился на завалинку. Вытащил из кармана пачку сигарет, начал рыться в поисках спичек.

— Черррт… Потерял или забыл… Леша, вы курите? Ах да, у вас же язва.

— Не курю, но спички есть, — Иванченко сел рядом и протянул следователю коробок. — Эх, облажались мы с обыском.

— Или они слишком хорошо скрыли следы. Выбросили топор, например.

— Да что ж по-вашему, у того же Спиридонова два топора? Он алкаш, а не плотник. Да и… пожалуй, погорячился я днем. Это не те люди, чтобы убить.

— Даже случайно? — резко спросил следователь. — В порыве ссоры, знаете, убийцей может стать кто угодно — и вы, и я.

— Нет, просто они бы вели себя по-другому. На моей памяти немало таких случаев, обычно пьяницы тупо все признают. Оправдываются тем, что ничего не помнят и бес попутал. И так странно скрывать следы… я просто ничего не понимаю. Убрать труп, но оставить обувь и армейский ремень.

— Ну, в общем-то да. В такой ситуации проще всего было бы не говорить, что он вообще с ними был. В баню шел, отошел покурить, больше ничего не знаем. Хотя чаще всего к видевшим пропавшего последними цепляются, они должны это понимать, если ум не совсем пропили.

— Вон и Максим, — участковый кивнул на дорогу. — Может, он что нашел.

Но обескураженный вид опера говорил об обратном. Калашеев, растрепанный, раскрасневшийся, в помятой и испачканной одежде, казался много моложе и выглядел старшеклассником, не прошедшим полосу препятствий на «Зарнице».

— Ну что, Максим?

Оперуполномоченный молча помотал головой. Взял предложенную следователем сигарету, закурил.

— Ни черта. Все жерди обломали. Пруд мелкий, хоть вброд переходи. Сапог старый нашли и все.

— Немца, что ли, сапог, от которого каска? — пошутил Иванченко.

— Да иди ты… — беззлобно огрызнулся опер. — Ничего. Блин, а такая удобная теория казалась — сбросили покойника в пруд…

— Данилов где?

— К машине пошел, — Калашеев затянулся, дым пошел не в то горло, и он резко закашлялся. — И нам пора, хотя я вам, Вадим Николаич, не завидую — не представляю, что писать в отчете.

— И что, мы так все и бросим? — поднялся участковый. — Человек ведь пропал?

— Леша, что тут сделаешь? Если родные обнаружатся и объявят его в розыск, займемся. А по итогам обыска и задержать никого не можем. Урод этот, Спиридонов, небось, гоголем будет ходить. Штрафом за пожар отделается.

— Но если продолжить поиски, может, в лесу что-то найдется…

— В лесу может найтись и через сто лет, — отрезал следователь. — А подозреваемого без явных улик нельзя задерживать надолго. Он выйдет через сутки. Догадайтесь с трех раз, на ком он в первую очередь отыграется.

Участковый задумчиво кивнул:

— Это я не хуже вас понимаю. Эх, вот кажется, что где-то рядом зацепка есть, и из-за дурной бюрократии, из-за пофигизма все будет спущено на тормозах.

— Пофигизм? — следователь поднялся и отбросил сигарету. — Не обвиняйте, если не знаете. Горя вы не видели, вот что я вам скажу. Это в деревню еще настоящий криминал не пришел. Ваш Серега просто святой по сравнению с тем, на что я нагляделся. Вас не заставляли закрыть уголовное дело по обстрелу автомобиля, когда у обвиняемого на руках остались пороховые следы?

— Не может… Хотя что это я, теперь все может быть. И что?

— Что… Дело другому следаку передали, он его закрыл, сам в гору пошел, бандюга на свободе гуляет. А я тут. За упрямство. Типа повышение, типа Московская область.

— Вот за что вас сослали…

— Да я рад, — просто ответил Самойленко. — Знаете, столько дерьма навалилось последние годы. Вот будете смеяться, но вы мне сегодня веру в человечество вернули. Может, не все у нас и потеряно?

— У кого у нас?

— Ну… У России. У людей. Может, у нас все-таки есть будущее?

Иванченко глядел на закат. Солнце опускалось в ставший золотым горизонт. Птицы притихли, зато стрекотали кузнечики. Вечер такой же, как и всегда… Как и много лет назад, каким будет и годы спустя.

— Я не знаю, — сказал наконец участковый. — Но я бы очень хотел, чтобы оно у нас было, будущее…

1.

Он как все — обычный мальчик,

О геройстве не мечтает,

Он спасет чужие души,

А свою вот потеряет…

Он как все — погода, мода,

Только нравом чуть потише,

А небесных карт колода

Все тасуется неслышно.

Услышав стук в дверь, Ричард Темпест оторвался от монитора.

— Входите! Алиса…

— Я, дядя Ричард. — Девочка села напротив Темпеста. — Я же говорила, что не отступлюсь. И я не одна.

— Кого же ты привела в качестве группы поддержки?

— Меня, — Электрон Иванович остановился в дверях. Он был одет не в обычной своей старомодной манере, а во вполне современный костюм.

— Здравствуй, Электрон, — Ричард приподнялся поздороваться с инженером за руку. — Ну что ж, я догадываюсь, даже точно знаю, почему ты здесь. Я-то думал, кого ты, Алиса, еще сюда приведешь. Павел Антонович был…

— Полина, — подсказал Электрон Иванович. Ричард вздохнул:

— Полина все узнала еще до того, как отправилась за Алисой. Сидела тут в слезах… Она же чувствительная очень. Как я ему в глаза посмотрю, да что я ему скажу. В итоге даже сказать «Ты молодец» не смогла, в горле комок. Она Алисе не говорила, но и информацию не прятала. Трудненько, конечно, было ворошить старые архивы прокуратуры.

— Ну, я не настолько чувствительный, — Электрон прошел в комнату и остановился за спиной Алисы. — Но мне тоже очень жаль, тем более, что парнишке я обязан. Пусть не жизнью, но, если бы не он, еще несколько часов крайне неприятного времяпровождения мне были бы обеспечены. И было очень больно узнать, что, ну, ты понимаешь, — такая ранняя смерть и такая страшная.

— Да я-то понимаю, — Ричард выпрямился в кресле. — Ты сядь. А то поза уж очень обвиняющая.

— Спасибо, постою, — Электрон скрестил на груди руки и стал совсем похож на прокурора. — Так вот, Ричард. Я хорошо представляю все твои доводы. То, что случилось, — случилось, история не знает условного наклонения. Но есть то, что выше порядка. Это милосердие. Я тоже историк, хоть и любитель, и скажу тебе: бывает, когда судьба кого-то одного оказывается важной. Именно потому, что в данный момент ты обратил на нее внимание…

— Постой-постой! — Ричард вскинул ладонь вверх. — Во-первых, я не говорил, что отказываюсь помочь. Я обещал тебе, Алиса, и мне обидно, что ты мне не веришь.

— А я вам верю, — девочка улыбнулась, но глаза ее смотрели не по-детски серьезно. — Я просто хотела доказать, что вы спасаете достойного человека.

— Спасаю… — Темпест вздохнул. — Не все так просто. Давайте сначала. Итак, Герасимов Николай Алексеевич, 1971 года рождения. Тот самый мальчик, который в 1984 году… ну, вы помните. Что я узнал из официальных сведений? Учился средне, школу закончил с грехом пополам. Хотя выказывал неплохие задатки в области литературы, образование продолжать не стал, никуда не поступал, даже попыток не делал. За год до того его родители развелись, он пошел работать грузчиком, тогда же стал выпивать. Через год ушел в армию, а вскоре от тяжелой болезни умерла его мать. После армии на вечер встречи выпускников Николай явился уже совершенно пьяным. Об этом и твоя подружка, Алиса, вспоминала…

Алиса опустила голову. Электрон поспешно заговорил:

— Погоди, Ричард, не пойму, к чему ты клонишь. Что он сам заслужил свою судьбу? Но ты же сам говоришь — родители разошлись, мать умерла, это стресс, даже в таком возрасте. И ты не хуже меня знаешь, какое это было время — со страной творилось непонятно что, сколько людей сломалось, это же не просто жизнь, это идеалы рушились…

— Не перебивай! Я ничего такого не имел в виду. И позволь мне продолжить. Итак, Николай переехал в деревню, в дом, оставшийся от родственницы. Вначале пытался завязать с выпивкой, но ему это не удалось. Работы в деревне было немного, а самогона достаточно. Дальнейшее было просто вопросом времени. В 1996 году он с приятелями пошел в баню. Парилка загорелась, деревянная постройка вспыхнула, как большой костер. Все успели выбежать, кроме Николая, который спал мертвецким сном.

— Точно не успел? А вдруг? — Электрон наклонился к Ричарду.

— Электрон, ну я же видел запись в книге происшествий. Алиса показала. Там тяжелые подробности, не стоит тебе такое читать, да и Алисе не стоило… Опознавали по зубам, точнее, по отсутствию двух передних.

— Так мало ли у кого нет двух зубов.

— Но ведь то, что именно он оставался внутри, пять человек видели! Трое мужчин и две женщины.

— А что они там делали? — вдруг вмешалась Алиса. До сих пор девочка сидела молча, с тревогой и надеждой переводя взгляд с одного взрослого на другого. Ричард залился краской:

— Алиса!

— Ну, почему они ничего не предприняли? — Алиса смотрела гневно. — Неужели впятером не смогли вытащить?

— А тут кое-что интереснее. Глядите, — Ричард явно обрадовался, что Алиса не затронула скользкую тему. Он несколько секунд искал нужный файл, затем приподнялся: — Я вам дам голографическое изображение. Я был там через несколько дней, представился журналистом. Впрочем, на меня и так никто бы не обратил внимания. Вот смотрите, что заснял.

Светлый луч протянулся от монитора и развернулся в светящееся объемное изображение. Посреди комнаты в светлом мареве появились обгорелые стены, окруженные грудой пепла, из которого торчали почерневшие бревна — остатки крыши. Почерневшая трава каймой обрамляла пожарище. Казалось, в чистом и белом помещении возник даже запах гари.

Ричард приблизил картину, развернув ее.

— Вот эти два бревна — глядите — это была дверь. А рядом из пепла торчит…

— Палка какая-то, — прищурился Электрон.

— Не угадал, — Темпест нажал клавишу и окружил изображение продолговатого предмета сиянием. — Это железный лом. Зачем лом в бане, можешь догадаться?

— Лед долбить? Зимой.

— Лето было! Жара! Ладно, я скажу. Моя гипотеза — подпереть дверь. Так, чтобы никто не мог выйти. То есть он был обречен, даже если бы смог проснуться.

— Но зачем? Кому это понадобилось? — недоумевал Электрон. — Ведь не вельможа средневековый. Обыкновенный парень…

— Электрон, я тебя умоляю! Неужели убийства совершались только из-за тронов и старинных кладов? Чаще всего на бытовой почве. Так и тут. Я же говорил, что представился журналистом. Очевидцы со мной особо не захотели откровенничать, зато бабушки во все века и времена — это неистощимый кладезь информации. Они, правда, больше ахали, что дороги у них плохие, ни «Скорая», ни пожарная не приедет, милиция вон через сутки появилась только. Но одна такая старушка-соседка, которая знала Колину бабушку, рассказала, что один из собутыльников ревновал к погибшему свою, скажем так, гражданскую супругу. И частенько грозился «Кольку убить». Они дрались несколько раз, их разнимали. Еще раз говорю, это был всего лишь вопрос времени…

— Ричард, — тихо позвала Алиса. — А разве нельзя просто предупредить?

Темпест снова вздохнул.

— Как раз-таки все не просто. Можно предупредить о несчастном случае. И то может выйти промашка — скажешь человеку, чтобы он не летел самолетом, и он поплывет пароходом, а пароход утонет. А тут болезнь, зависимость. Поверь мне, окружающие и так предупреждают чуть не каждый день, но человек их не слушает. Или хохорится — да я в любой момент брошу, просто не хочу, или огрызается и отказывается от помощи. Надо ведь не просто предупредить о трагедии, а заставить изменить образ жизни. То есть контролировать его, возможно, долго и постоянно.

Электрон кивнул.

— То есть проще вытащить сюда и лечить. Но разве это невозможно? Ты же знаешь, прецеденты бывали.

— Да. Но тут важен момент. Я же ходил к Михаилу Петровичу. И вот тут возникли проблемы. Смотрите, где это случилось. Вот карта Московской области.

Луч от монитора обрисовал карту. Населенные пункты горели разноцветными огоньками.

— Вот этот, большой, красный, ясное дело, — Москва, — объяснял Ричард. — А зеленые — это деревни. Вот та самая деревенька в 1995, смотрите… А это уже 1999 год.

Огоньки на изображении мигнули.

— Фермерское хозяйство рядом с деревней. Вот он, камень преткновения. Земля. Деньги. Даже сейчас. Маленький экскурс в историю — в 90-е годы участки земли предоставлялись желающим бесплатно, ну, или за символическую плату. Один такой участок располагался совсем рядом со сгоревшей баней, там ведь непонятки творились, то все кругом колхозное, все кругом мое, то опять ввели частную собственность. Так вот, вскоре после смерти Коли эту землю взял в аренду человек, чье имя, ты, Алиса, должна знать. Это его сын стал в 30-х годах создателем теории темпоральных искажений.

— А Коля тут каким боком? — удивился инженер.

— А таким, что на землю претендовал один московский бизнесмен, предлагал за нее взятку, как это называлось. Но после пожара вдруг передумал. Он был очень суеверен и посчитал гибель человека несчастливой приметой. Впрочем, бизнесмен никакого урону не понес, вскоре купил участок в соседнем районе, построил там чего-то… А расстроенный из-за ухода живых денег председатель отдал землю в аренду под ферму. И не прогадал — хозяйство пошло в гору, арендную плату вносили исправно. И самое главное — фермер смог дать сыну образование, отправить его учиться за рубеж, а потом даже частично финансировать его исследования. А ты, Алиса, сама хорошо знаешь — без теории темпоральных искажений не было бы сейчас машины времени. В прошлом опасно копаться, тем более, в таком недавнем. Сделаешь незначительный шаг — и окажется, что возвращаться тебе некуда, да и самого тебя нет. За тысячелетие изменения сглаживаются, а с прошлым веком надо быть очень осторожным.

Электрон накрутил бородку на палец.

— А по-другому он не мог выучить сына? Может, ему просто кошелек подбросить?

Ричард расхохотался было, но осекся, встретив осуждающий взгляд Алисы. Слегка помрачнев, временщик ответил:

— Тут надо думать. Не лезть, как слон в посудную лавку. Многое ведь зависит от характера человека — не полюби он труд, не добивайся своей цели с упорством, может, и не стал бы его сын ученым. И как бизнесмена того отпугнуть? Если выдернуть из прошлого Герасимова, получится, в пожаре должен погибнуть кто-то другой. А как жить, зная, что ты кого-то принес в жертву?

Ричард повернулся к Алисе.

— Признаюсь, девочка, у нас с Михаилом Петровичем тут тоже свой интерес. Мы с ним как раз вспоминали, как он пытался спасти от костра Джордано Бруно. Михаил смог поговорить с ним под видом священника, пытался рассказать о плане побега. А Джордано только глянул на него понимающе и ответил: «Друг мой, ведь представление уже готово. Они не признаются в своем поражении, им важно сжечь меня. Если я убегу, они сожгут подставного осужденного. А я не приму такой жертвы».

Помолчав, Ричард продолжил:

— Мы ведь стояли тогда у костра и поклялись выдернуть Бруно хоть прямо с аутодафе. То есть дело лишь в технике. С Колей проблема та же самая. Его приятели довольно долго наблюдали за горящей баней.

— Мерзавцы! — воскликнул Электрон. — Спокойно смотреть, как человек погибает…

— Ты учти, что они были изрядно пьяны, только тот ревнивец пил меньше других. И все же вытащить его у них на глазах невозможно.

— Невозможно? — переспросила Алиса.

— Я не отказываюсь помочь, — Ричард подошел к Алисе и взял ее за руку. — Я говорю, что не могу — сейчас. Но я тебе обещаю. И прошу тебя — дай мне десять лет. Я уверен, за это время мы найдем такую возможность.

Алиса смотрела на Ричарда несколько секунд, затем улыбнулась. Словно болотные огоньки замерцали в ее глазах.

— Хорошо. Пусть будет десять лет. Но вы же не думаете, что за десять лет я забуду?

— Зная тебя, я в этом не сомневаюсь!

2.

Я оставил свой дом на исходе последнего лета…

Водитель остановил машину, высунулся из окна и с некоторой опаской поглядел на дорогу. После вчерашнего дождя путь преграждала здоровая лужа, из которой потом автомобиль не вытолкаешь, пусть бы даже и вдвоем. И не высохла ведь, зараза, хотя сегодня день и выдался солнечный, теплый — настоящее бабье лето. Да и до дома, к которому он хотел проехать, оставалось всего метров двести, правда, в горку. Водитель принял решение прогуляться и выбрался из машины. Это был человек лет двадцати пяти — тридцати, среднего роста, румяный и круглолицый, с хорошо наметившимся, несмотря на молодость, брюшком. Он расстегнул воротник куртки, перекинул сумку через плечо, запер машину, огляделся и зашагал к дому.

Поднявшись на пригорок, он слегка запыхался и прислонился к забору перевести дух. Забор давно пошатнулся, да и красили в последний раз его, видимо, еще до перестройки. Дом выглядел не лучше — окна с двух сторон были забиты, крыша сбоку просела.

— Как он тут живет? — с досадой проговорил приезжий. Толкнув калитку, он вошел во двор. Листья рябины у крыльца были еще совсем зелеными, но ягоды горели ослепительно алыми огнями, и рядом с этим великолепием убожество дома сильнее бросалась в глаза. Дверь была приоткрыта.

— Эй, Колька! Принимай гостя.

Ему никто не ответил. Молодой человек с некоторой опаской поднялся по ветхим ступеням.

— Эй, — снова крикнул он в проем двери. — Коль, ты дома? Это я, Фима!

Тишина.

Фима широко распахнул дверь. Стол в сенях был покрыт густым слоем пыли. В комнате было темно — одно из окон забито, другое, у входа, занавешено. Фима отдернул занавеску — в снопах света заплясали пылинки, на потолке отчеканилась сложная мозаика солнечных зайчиков от треснувшего зеркала. Фима огляделся — двери старенького шкафа были распахнуты, на полу лежала одежда, покрывало с дивана сброшено. В доме давно никто не жил.

— А разгром такой почему?

Фима вышел во двор. Людей на улице не было видно, но деревня вовсе не вымерла. С соседнего двора доносился собачий лай, и Фима зашагал туда. Рыжий лохматый пес, стоя у забора на задних лапах, решительно высказывал незваному гостю на своем собачьем языке все, что он думал о людской привычке шляться без спросу у чужих домов.

— Эй, кто-нибудь! — Фима остановился, не дойдя до крыльца нескольких шагов. Ему пришлось звать несколько раз, пока из-за дома не показалась маленькая, тощая, но довольно бодрая старушка.

— Бабушка! Вы не скажете, что с соседом вашим?

Старушка подошла к забору. Пес с чувством выполненного долга лег на брюхо.

Бабуля, пожевав морщинистыми губами, поинтересовалась:

— С каким соседом?

— Да вон из того дома. Захожу — его нет, в доме бардак…

— А вы кто ему будете? — снова ответила вопросом на вопрос старушка.

— Друг я его, одноклассник бывший.

— А зачем он вам?

— Повидаться! — Фима начал терять терпение. — С собой забрать, если он со мной поедет. Вы скажите, он в больнице? Уехал?

Старушка снова пожевала губами.

— Нету его. Совсем нету, — помолчала и добавила: — Сгорел он. Живьем сгорел.

Румянец сбежал со щек Фимы.

— Как? — заорал он. — Да что вы такое говорите? Кто сгорел? Когда?

— Все водка проклятая. Был бы тверезый, спасся бы. Молодой совсем был, нам, старикам, уже на кладбище пора, а нас молодые опережают. Все из-за водки.

По ее тону было непонятно, сожалеет ли она о смерти соседа, или радуется, что пережила более молодого человека. Но, видимо, все же сочувствовала, потому что добавила:

— Счастье, что Антонина Васильевна не видела, царствие ей небесное. Это ж надо, и дочь, и внука потерять. Она бы второй раз умерла.

Услышав имя Колиной бабушки, Фима опустил голову. До сих пор он надеялся, что произошла ошибка, что погиб не его друг.

— Похоронен он где? Какое кладбище? — спросил он охрипшим вдруг голосом.

Старушка приставила ладонь к уху.

— Я спрашиваю, где могила? Похоронили его где?

— А-а. Не знаю я, милицинеры, видать, увезли. У них спросить надо.

Меньше всего Фиме хотелось спрашивать что-нибудь у «милицинеров».

— Скажите хоть, где это было. Почему цел дом? И когда это случилось?

— В бане сгорел. Баня горела, всю ночь было светло, как днем. Июнь, ночи короткие. Будто конец света. — Бабуля помолчала. — Или и вправду конец света будет?

— Где баня? Раз было светло, она видна отсюда?

— А вон, гляди. Видишь три березки? И пруд рядом. Там она была.

Фима обернулся. До березок было достаточно далеко. Он оглянулся на оставленный автомобиль, подумал, что уж точно никогда себе не простит, если хотя бы не дойдет до места, где ЭТО случилось. Буркнув «до свидания» старушке, которая продолжала обсуждать сама с собой предполагаемый конец света и нынешнее падение нравов (судя по всему, бабуля не нуждалась в собеседниках), Фима направился к березкам.

Мысли неслись по кругу. Невозможно… невозможно… Он ожидал чего угодно, но этого?

Тропинку все гуще обступал бурьян. Конечно, здесь же три месяца не ходили. Три месяца… «Почему же ты не дождался, всего три каких-то чертовых месяца?»

Черный пепел и обугленные головешки он заметил, когда они были уже почти под ногами. Молодая трава прорастала через пожарище. Фима испуганно отшатнулся, словно боясь увидеть обезображенные останки того, с кем когда-то сидел за одной партой. Справа был заболоченный пруд, Королев отошел влево, к молодым березам.

Три березы… три месяца… «Счастье твое, что в классе три Коли».

— Как же так? — спросил он вслух. Ответом была тишина. Собачьего лая от деревни не слышалось. Птицы не пели. Ни шума поезда, ни автомобильных гудков — ничего. Деревня издали выглядела нарисованной.

Тонкая серебристая ниточка свисала с ветки березы, на ней качался маленький паучок. А вот и паутина старого паука. Интересно, сколько живут березы? Будут они стоять здесь через сто лет? Эти совсем тоненькие. И листья, словно весной — ну, на одной слегка пожелтели.

Ветер сильнее качнул паутинку. Фима вскинул голову — в шелесте травы ему словно почудилась давно забытая мелодия, в золотистой листве — отблеск чьей-то улыбки, сияние нездешнего взгляда. Нет… Показалось.

Тишина оглушала. Он будто попал в заколдованный мир, где время остановилось. Казалось, кто-то усмехается за спиной — видишь это пожарище? Он должен был стать поэтом, а что с ним стало? Ты верил? Ты, дурачок, верил?

— Почему ты нас обманула? — закричал Фима, желая прогнать наваждение. Какая-то птица с криком сорвалась со стоящего на той стороне пруда дерева и, хлопая крыльями, полетела к деревне. Фима проводил ее взглядом. Нет, пора идти. Что толку…

Вдруг его окликнули сзади. Фима обернулся, мгновенно исполнившись какой-то безумной надежды, — но стоявший невдалеке человек был ему совсем незнаком. Это был мужчина средних лет в рабочей одежде.

— Вы звали кого-то?

— Что? Нет.

— А то мне показалось, что вы кому-то кричали.

Фиме стало стыдно за свой порыв. Но не расскажешь же совершенно незнакомому человеку…

— Друг у меня погиб тут, — буркнул он.

— Не может быть! Так вы приятель Колькин?

— Одноклассник бывший.

— Да, жаль. Очень жаль. Хороший был парень.

Фима ожидал, что после этих слов последует «хоть и спился», но незнакомец ничего такого не сказал, и Фима почувствовал к нему невольную симпатию. Собеседник продолжал:

— Добрый такой, безотказный. Только одинокий очень, я так понял, не было у него ради чего жить.

— А ради себя? — неожиданно возразил Фима. Незнакомец глядел на него, молча разминая в пальцах травинку. Фима быстро заговорил:

— Может, вы меня упрекаете… да я сам сейчас себя упрекаю. Но я ведь не родственник, никто, одноклассник просто. На работу к себе устроить его не мог, там образование нужно, да он и подвести мог, если бы сорвался. Он ведь сам хотел завязать, сюда уехал. Сначала вроде удалось, а в начале лета я письмо от него получил, он писал, что все нормально, да я по почерку все понял. Только сразу приехать не мог, дела разные, в Питер вот надо было. Неделю назад про клинику узнал хорошую, там же потом и санитаром можно было бы устроиться, когда вылечится. Приехал, и вот… Слишком поздно.

— Зря он сюда приехал, — вздохнул незнакомец. — Добро бы тут жизнь кипела. Летом хорошо, конечно, а зимой тяжело. Молодежь наоборот уезжает.

Фима кивнул.

— И работы нет.

— Ну, работу, если б у меня дело пошло, я бы ему потом предоставил. Я ведь тут рядом землю беру, надеюсь, дело пойдет. Дали землю наконец-то. Я в комитет обращался и в район, они говорят — если есть свободный участок, подавай заявку. Я подал, а председатель отказывает, опять посылает в комитет.

Фима слушал. Человеку хочется выговориться, что же, послушаем… В смысл он особо не вдумывался.

— … А у него же дензнаки в глазах вместо зрачков, я показал бы вам его дом, насколько он отличается от других домов, так отсюда он не виден. А тот хмырь почему-то передумал, ну он сегодня и говорит мне: ладно, подавай заявку…

«Эх, Колька, вот хороший человек — и тот уже про тебя забыл, мысли у него своим заняты. Как же так получилось… Впрочем, он тебе никто, свои дела у него…»

— Кстати, а где его похоронили, не знаете?

— Какое… а, да! — Собеседник слегка смутился, что увлекся и так долго говорил на интересующую его тему. — Кстати, тут просто мистика: тела-то не нашли!

— Так может, он не погиб?

— Да нет, к сожалению, собутыльники хорошо помнят, что он оставался в парилке. Очень крепко спал…

— Я ничего не понимаю. Так не милиция увезла тело?

— Милиция не нашла! Они приехали через сутки, это ведь случилось на День молодежи, они были заняты в районе.

— А свои? Те, с кем он был?

Незнакомец пренебрежительно махнул рукой.

— Да нет. Эта алкашня… Они же его живого не вытащили. И все равно для похорон требуется заключение врача и так далее.

— И что же милиция? А пожарные?

— Пожарных пока вызвали! До телефона-то долго идти. Я, кстати, только потом узнал, мы к родне уезжали. Так что могу всего не знать, просто сам рассуждаю — почти всю ночь за баней никто не наблюдал. Кто-то мог и забрать. Милиция придумала какое-то объяснение — охота им признаваться в своем косяке? И похороны были никому не нужны, не было здесь у него близких друзей, поэтому спустили на тормозах.

Фима поглядел в сторону деревни. С запада наползала туча, горизонт темнел. Некогда разбираться. Да и дурно становится при одной мысли, что кто-то ходил на пожарище в поисках страшной находки. Потом он еще приедет.

— Мне пора, — обернулся он к незнакомцу, — дождь пойдет, и я не доберусь до дороги. У меня еще одна только просьба будет. У вас у дома цветы растут?

— Ну, в принципе, да, жена разводит. Когда успевает.

— Так вы положите здесь букет, пожалуйста, я думал на могилу отнести, так могилы-то нет. Я заплачу, сколько надо будет, — Фима полез в карман за кошельком, но его собеседник решительно выставил ладонь вперед.

— Не нужно. Я и сам должен был это сделать. Цветы будут, у нас как раз такие хризантемы… Положу, не беспокойтесь!

— Спасибо! Я еще приеду сюда!

Махнув рукой на прощание, Фима почти бегом заспешил к машине. На ходу он вспоминал полученное в начале лета письмо — сохранил он тот конверт? Нет, кажется, выкинул. Так как же там было: «… Когда я думаю о тех событиях, о которых я просил тебя забыть и мне не напоминать (а сам думаю, видишь?), мне кажется, что это было не со мной, так как я оказался недостоин. Где-то говорилось, даже боги не могут менять прошлое. Ну так мое поменялось, ибо лучшего я и не заслуживал…»

Фима успел выехать на шоссе до того, как туча закрыла солнце. Впрочем, дождь передумал. В разрывах облаков сияло синее, как летом, небо. Дорога просматривалась до горизонта.

Итак, Кольки больше нет. Даже могилы нет. Такие вот стихи… Рассказать об этом кому? Нет, невозможно. Хотя он себя знает. Все равно проболтается…

3.

Я размышляю у огня

О том, что повидал:

О летних днях, когда в лугах

Цветочный дух витал,

О днях, когда осенний лист

Кружился на ветру

И солнце в мглистом серебре

Вставало поутру.

Алиса вернулась из поездки на Крину в конце июня.

Было раннее утро. Это лето выдалось достаточно жарким, так что Алиса решила хоть часть пути пройтись пешком по утренней прохладе.

Когда корабль опускался сквозь атмосферу, небо было Небом. Сперва туманным ореолом, охватывающим планету, затем огромным сияющим куполом, к которому снизу словно сама поднималась земная поверхность. А сейчас небо сузилось до голубого потолка над головой, огромная планета — до тихой улицы. Солнце из гигантского светила превратилось в выглядывающий из-за деревьев круглый глаз.

Город только просыпался. Изредка мелькали над головой флипы, за угол завернул робот-уборщик. Прохожих не было. Хотя нет, вот впереди фигура мужчины в оранжевой куртке работника космопорта, и рядом семенит лохматый спаниель.

— Здравствуйте, Виктор Михайлович!

— Здравствуйте, Алиса Игоревна! — сосед всегда здоровался с ней с почтительностью, а Алиса после этого гадала, шутит он или у него такой стиль. Она присела погладить собачку. Спаниель встал на задние лапки и лизнул ее в щеку.

— Вы где были? — поинтересовался Виктор Михайлович, подхватывая песика на руки. — Осторожно, у вас же платье белое, а он со своими лапами…

— Ничего страшного… Я приехала сегодня, вы же только с работы? Странно, что мы в космопорте не встретились. Хотя я решила пройтись.

— А я, наоборот, торопился с ним погулять. Мои молодые тоже разъехались. У вас же каникулы?

— Да, — Алиса потрепала песика за ухом и перевесила сумку на другое плечо. — Третий курс будет.

— О, замечательно! И какие планы на лето?

— С папой буду работать в Космозо, и дипломную работу надо начать.

— Ну, желаю успехов! — Виктор Михайлович церемонно приподнял фуражку. Спаниель потрусил за ним.

Дома было тихо. Алиса поставила сумку в угол — потом разберет — и прошла к экрану видеофона. Пол был чист — постарался автоматический пылесос, а вот на полках лежала пыль. И есть дома нечего. Ну ничего, позавтракала она в космопорте, сейчас займется уборкой, а потом сходит за продуктами. Но прежде всего надо позвонить родителям.

Экран засветился. Алиса увидела знакомую комнату. Отца не было видно, зато белоголовый мальчонка лет семи увлеченно мастерил макет какого-то фантастического здания и даже не обернулся на звонок сестры.

— Кир. Ты давно проснулся?

— А, Алиска, привет! — братишка кивнул Алисе и снова занялся своей постройкой. — А мамы нет, и папы тоже нет.

— Я знаю, я с мамой вечером разговаривала.

— Да, она на конференции, — Кирюша обернулся к экрану, — по зданиям там каким-то. А меня не взяла, для детей, говорит, там нет условий… — Кир выпятил нижнюю губку и даже голос его дрогнул. Можно было бы подумать, что мальчик готов заплакать, если бы Алиса не знала, какой великолепный актер ее братишка.

— Кирюш, не делай страдальческих глаз, на меня не подействует. Лапута еще не достроена, для детей действительно нет условий, ты не выдержишь несколько суток в скафандре. А папа где?

— Папу вызвали в Космозо, там опять чего-то со зверями.

— Ну, раз чего-то со зверями, его пока искать бесполезно. Ты завтракал?

— Конечно! — подозрительно быстро ответил мальчик.

Алиса возвысила голос:

— Поля! Кирюшка завтракал?

Робот с достоинством остановился в дверях.

— Доброе утро, Алиса. Нет, Кир еще ничего не ел. Готов ручаться, что и ты тоже. Если ты свободна и если голодна, приезжай домой.

— Нет, спасибо. Я приеду вечером. Кир, иди-ка завтракай. Испортишь желудок. Гуляешь нормально или тоже забываешь?

— Да гуляю я! — на лице мальчика было уже не на шутку обиженное выражение — мало того, что мама с собой не взяла, так еще и сестрица воспитывает.

— Я вечером сама отправлю тебя погулять. А то ты так и будешь либо с конструктором возиться, либо мультики смотреть.

— Вечером я и сам погуляю. А ты с Пашкой придешь? — Кир выжидательно прищурился из-за своего макета.

— Во-первых, Паша, во-вторых, дядя Паша.

— Никакой он не дядя, — рассудительно возразил мальчик. — Он как ты, а ты мне сестра, значит, он мне как старший брат. Ладно, я пошел завтракать.

— Тебе нужно завести домашнего робота, Алиса, — наставительно сказал Поля. — Хотя, — за этими словами последовал вздох, — ни один робот не сможет…

— Пока, до вечера, — быстро проговорила Алиса и отключилась. С Полей спорить бесполезно, к тому же, если она действительно заведет себе робота, «чтобы он за ней присматривал», Поля будет уязвлен смертельно.

Она и сама прекрасно справляется. Чисто не там, где метут, а там, где не мусорят. А уж от голода в наше время точно никто не умирал.

Алиса вытащила дорожную одежду из сумки и положила ее в стиральную машину. После уборки можно будет поехать к отцу, посмотреть, каких там животных он опять ловил по кустам. Или удивить всех, включая саму себя, собственным трудолюбием и приняться за диплом!

Вспомнив о дипломе, Алиса слегка поскучнела. Она бы охотно взяла тему о поющей планете, о звездной системе с кочующей биосферой, но отец считал иначе. «Ты всегда увлекаешься, Алиса. А диплом — это кропотливая и серьезная работа». И в итоге темку вводной главы ей подкинули совершенно неинтересную — ноосфера и ее влияние на что-то там. Хорошо, хоть эпоху разрешили выбрать.

Алиса бросила уборку и подсела к компьютеру. Самое простое и самое грустное, конечно, конец двадцатого века… нет, это брать не будем. У Ричарда остался еще год. Не стоит пока обижать его недоверием, но можно попросить о путешествии в век девятнадцатый. Фабрики уже появились, но не все еще было так фатально. Алиса вывела на экран картину Ярошенко «Курсистка». Пойдет ей такой наряд? Итак, сегодня же надо успеть к Темпесту.

Вызов видеофона! Алиса нажала на ответ, и на экране появился Ричард собственной персоной.

— О, а я как раз о тебе вспоминала! Как совпало! Привет!

— Привет, Алиса. Ты можешь приехать в Институт?

— Да, я как раз собиралась, только после обеда. А что, что-то срочное?

— Ну, в общем-то… Это личный разговор. Короче, я весь день на месте и тебя жду. Помнишь, как ты обращалась ко мне с просьбой много лет назад? Ну, насчет того мальчика?

Кровь бросилась Алисе в лицо.

— А что?

— Ну, ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов, но теперь все должно получиться.

4.

Как можно помочь тому, кто не дает понять, что нуждается в помощи?

— Я сейчас соберусь, приеду, жди!

Хорошо, что всех сборов — только переодеться. Алиса вдруг услышала, как пищит кулон-двойник у нее на шее. Пашка!

Она набрала номер на видеобраслете:

— Привет! Чего это ты так рано? Еще нет восьми.

— Да я хотел сюрприз сделать… — Пашка слегка растерялся. — А что?

— Да так, я могла бы спать с дороги.

— Но ты же не спишь?

— Я сейчас еду в Институт. Составишь мне компанию? Я все расскажу по пути.

Они встретились на стоянке флипов.

— Загорел! — Алиса улыбнулась. — И это всего за две недели.

— За две с половиной. А ты не загорела совсем! — отметил Павел. Он был выше подруги на полголовы, выглядел на свои двадцать лет, но (хотя даже самому себе в этом не признавался) хотел смотреться постарше.

— Там же почти нет ультрафиолетового спектра, — Алиса подошла к ближайшему флипу. — Садись. Нет, окно не закрывай.

— Да я не закрываю. Тут уже с утра пекло начинается. К обеду, правда, обещали дождь подогнать. Рассказывай, как съездила?

— О! В несколько минут я не уложусь. Лучше потом заедем ко мне, я тебе и фото покажу.

— Я думал, ты привезла кого-то.

— Ага! Там самый маленький зверь был полосатый тешулайчик. Размером с большого леопарда или с небольшого тигра. Лучше ты рассказывай.

— Да мне нечего… Так, бездельничал. Рыбок фотографировал в Тихом океане. С одной девушкой, она профессиональный фотограф, ты ее не знаешь, — Павел быстро глянул на Алису, но она рассеянно глядела перед собой и вовсе не заинтересовалась неизвестной девушкой. Пашка решил сменить тему:

— А в Институт тебе зачем?

— Я сначала хотела попасть на Путиловский завод на двести лет назад. Для диплома. А потом позвонил Ричард и…

— Диплом в июне! Это все равно, что хоккей на траве. Извини, что перебил. Продолжай.

— Ну, знаешь, я всякийраз думаю, что времени еще вагон, и в итоге принимаюсь за летнее задание тридцать первого августа. Так я собралась его начать, и тут позвонил Темпест. Когда-то давно я обращалась к нему с просьбой спасти одного человека в прошлом. Он не мог.

— А теперь сможет?

— Он сказал, что да.

— Что за человек-то? — деловито спросил Пашка. — Стоящий?

— Не сомневайся! Я же тебе рассказывала, помнишь? Когда один мальчик из двадцатого века попал к нам.

— А, это помню. Наш человек. Вот так без оглядки в будущее рвануть — эх, я бы сейчас хотел…

— Ну вот. Я там даже прожила почти две недели. Я же рассказывала. Потом узнавала, что случилось с моими одноклассниками. Про одного уже знала точно — у меня дома была книга с его картинами. Ну и искала информацию об остальных. Про каждого находила и каждый раз радовалась. А этот словно исчез. С трудом нашла, что с ним случилось, потому что архивы относились к МВД и одно время были засекречены.

— Он утонул, кажется?

— Хуже. Сгорел. Правда, был без сознания, но все же… Совсем молодой, двадцать пять лет, даже не было двадцати пяти, у него день рождения в сентябре.

— Да, я помню, ты одно время как в воду опущенная ходила, — Павел снизил скорость. — Мы почти на месте.

— По-моему, это Ричард нас встречает, — Алиса вытянула руку из окна флипа. Листья отличались на ощупь. Самыми жесткими они были у тополей, у берез слегка покалывали ладонь своими зазубринками. А самыми мягкими, будто проводишь ладонью по газону, были листья липы, и именно липы росли возле Института.

— Осторожно! — Пашка посмотрел на нее неодобрительно. — Там могли и ветки большие быть. Мы не настолько медленно летим. Вжик — и полруки как не бывало.

— Ерунда! Ты тоже все время так делаешь. Опускайся здесь, где трава не такая высокая.

Ричард шел к ним навстречу. Видимо, тоже спасался от жары — был в белой футболке и шортах. На шее у него Алиса с удивлением заметила кулон-двойник, почти такой же, как у нее и Паши. Хм, вроде серьезный человек. Или это амулет, который он вывез из своих путешествий по каким-нибудь скифским степям прошлого? Нет, вид вполне современный.

— Привет, рад тебя видеть! — Ричард протянул Павлу руку. — Ну что, пройдем внутрь?

— Да можно и здесь побеседовать, — ответила Алиса. — Давайте только в тень отойдем.

— Ну? — спросил Павел, когда все трое сели на резной скамеечке под липами с тыльной стороны Института. — Ты не томи, ты говори!

— Я так понял, Алиса тебе все рассказала. Так, я просто не знаю, с чего начать… — Видите это? — Ричард поднял свой кулон за цепочку. — Как вы думаете, что это такое?

— Ну… э… украшение. Чего это ты, Ричард, женские штучки носишь? — поинтересовался Пашка.

— Украшение, — глаза временщика озорно блеснули. — Хорошо же!

Он сделал какое-то неуловимое движение пальцами. Кулон вдруг развернулся в небольшой светлый диск, по диаметру которого вспыхивали непонятные цифры.

— Интерфейс еще не очень, — сказал Темпест со скромной гордостью в голосе. — Но мы доработаем. Пока что она великолепно справляется со своей задачей.

— Кто она?

— Машина времени. Нового типа.

— Но как же так? — Пашка немного растерялся. — Я в новостях пропустил, или она экспериментальная?

— Она не экспериментальная. А в новостях о ней ничего не было. Ты же знаешь, космос велик. Мало ли кто может услышать. Так вот. Принцип ее действия основан на реликтовом магнитном излучении, которое, как вы знаете, очень устойчиво и пронизывает всю Вселенную. А прежние Машины работали на магнитном поле Земли. Не будь у Колеиды железного ядра, мы, то есть, конечно, ты, Алиса, не смогла бы спасти ее жителей. Почему мы до сих пор не могли исследовать прошлое Марса? Потому что его поле очень слабое. Теперь у марсианских археологов будет полное счастье. Больше того, теперь мы сможем переместить во времени космический корабль. Это дело ближайших месяцев.

— Давно пора! — Павел протянул руку и дотронулся до цепочки.

— Осторожно! — предупредил Ричард. — Если слишком активно дергать цепочку, автоматически включается обратный переброс. Эта предосторожность недавно спасла жизнь одному нашему сотруднику. Он находился возле Куликова поля в день битвы и чуть не погиб от рук одного из воинов Ягайлы. Опасаться следовало не только ордынцев. К счастью, литовец лишь оглушил нашего сотрудника, а потом решил ограбить труп, попытался стащить цепочку с неведомым камушком — ну и попал на семьсот лет вперед, чему был весьма удивлен. Конечно, он даже не понял, что с ним случилось, потому что его быстро и без шума завернули назад.

— Так достаточно было, что этот литовец держал кулон?

— Достаточно было, что он находился рядом в зоне действия поля. Ну так вот. Вчера мы собирались с нашими учеными мужами по поводу… нет, я вам пока не скажу. Но я им предложил спасение твоего знакомого, Алиса. Как эксперимент. Как генеральную репетицию. И они согласились, поупирались сначала. Я тебе всего рассказывать не буду, конечно, они спорили, а почему, мол, такая кандидатура. Потом мне Михаил Петрович так хитро сказал: ты бы, Ричард прямо и объяснил, что тебя Алиса попросила.

Алиса откинулась на спинку скамейки.

— Действительно, ты бы сразу сказал, а не хитрил…

— А это была не хитрость, а дипломатия. К операции можно приступать уже завтра. Тут еще один удачный аргумент в споре был — на месте деревни Богородицкое сейчас расположена травматологическая больница. Хотя это не только везение, в том районе живет в основном молодежь, многие выбирают себе, как раньше говорилось, героические профессии, так что закономерно, что построили больницу. Но именно для нас это удача — не нужно перемещаться в пространстве, не нужно потом его никуда везти.

— Больница? — переспросила Алиса. — То есть Колю вы заберете прямо из пожара?

— По-другому никак. Очевидцы пожара должны быть уверены, что он погиб. Мы же уже говорили об этом. Заниматься этим буду я сам.

— Ричард, а можно я буду тебе помогать? — спросила Алиса. — Я так понимаю, сила не нужна.

Темпест вроде бы немного смутился — или ей показалось?

— Не стоит. Я бы не хотел, все-таки горящее помещение.

— Ну и что? Термокостюмы наденем, как всегда. Я же не кисейная барышня.

— Алиса, не кисейная, но барышня. А ты понимаешь, в каком виде человек будет в бане?

— Какая разница? Это же глупости по сравнению с человеческой жизнью.

— Погодите вы! — Павел встал. — А может, я? Я и не кисейная, и не барышня. Или вы мне оба не доверяете?

Алиса хотела было заспорить, но Пашка смотрел с такой обезоруживающей готовностью помочь, что она неожиданно согласилась:

— Да я не против, но я бы хотела сама… Это же все-таки я просила.

Ричард быстро, словно опасаясь, что Алиса передумает, заговорил:

— Ну и отлично. Только ты сможешь ли без самодеятельности? Действовать надо будет по команде, а не как левая пятка захочет.

— Конечно! — Пашка даже немного обиделся. — Я все-таки без пяти минут пилот. В детстве у всех в одном месте шило, это же не значит…

— Ладно, верю, — прервал его Ричард. — Тогда полетели, я покажу вам все на месте.

… Она спускалась по лестнице, держась одной рукой за перила. Эхо от шагов казалось слишком громким, единственный источник света давно превратился в неясное пятно где-то далеко вверху. Кто-то сбегал по ступеням впереди нее, она торопилась, но у нее не получалось спускаться быстро.

— Стой! Остановись!

Ответа не было. Звуки шагов внизу становились тише. Он спускался слишком быстро, но ей нужно было его догнать, это она помнила точно. Какая длинная лестница… Надо торопиться, но как это сделать в такой темноте?

— Стой! — она вложила в этот крик все силы. Бесполезно. Перестук чужих подошв по ступеням все удалялся. Но, слава небесам, стены и лестница становились светлее. Алиса перегнулась через перила, хотя это мало чем могло помочь — лестница была винтовой. Нет, еще слишком темно. И вдруг наступила тишина. Звук чужих шагов внизу оборвался.

— Эй, — еще не веря своим ушам, позвала Алиса. Ответа не было.

Но ей же нужно было его догнать! Алиса заторопилась вниз. Она уже не боялась упасть и не держалась за перила. Становилось все светлее. Где-то она видела эти стены… Ну конечно! Та самая лестница в заколоченном доме!

Она еле успела остановиться. Ступени обрывались в пустоту. Алиса схватилась за перила.

А перед ней сиял Космос. Вдали светились туманности, слепили глаза звездные скопления, мерцали одиночные звезды. Алиса замерла — хотя она не раз наблюдала подобную картину, звездное пространство никогда еще не казалось столь величественным. И вдруг вспомнила — кто-то же спускался впереди! Он не успел остановиться!

… Алиса резко села на кровати. Фу-у, впервые в жизни проснулась от собственного крика. Вроде, и ничего особенного не приснилось, а до сих пор жутко.

Она встала и прошла в кухню. В горле пересохло, будто она на самом деле долго бежала по лестнице. Алиса набрала воды в стакан, потом распахнула окно. Воздух был прохладным и влажным, слышался тихий шорох листвы.

— Дождь! — она высунулась в окно. Небо было беззвездным, чуть светящимся, как это бывает, когда тучи уже почти разошлись, оставив лишь легкую дымку облаков. Дождь лишь слегка накрапывал. Алиса подставила руку под мелкие капли. Сильно пахло жасмином.

Она допивала воду из стакана, глядя на темное небо, изредка расчерчиваемое огоньками летательных аппаратов. Странно, что ей приснился кошмар. Вчера был такой хороший вечер. Они с Пашкой решили навестить Ирию и Тадеуша. И Кирюшку с собой взяли, пусть парень в Одре искупается. Тем более, что друзей они не видели уже давно — Алисе даже немного стыдно стало, когда она увидела, что Ирия ждет второго ребенка, и срок весьма приличный, а она, Алиса, только сейчас узнала об этом. Тадеуш, наверное, счастлив. Жаль, что им не удалось встретиться с главой семейства — Сокол улетел по делам. Замолчали сразу несколько разведывательных станций в дальних уголках Галактики. Надо в ближайшие дни снова наведаться во Вроцлав и узнать, чем дело кончилось.

Вот кто, конечно, с нетерпением ожидал новую малютку, так это Гай-до. Ванда слишком выросла, чтобы нуждаться в нем, как в няньке, а интересами девочка пошла ни в мать, ни в отца, а в заезжа молодца. Она не впадала в восторг от межзвездных перелетов, зато готова была часами возиться с керамикой. В комнате Ванды стояли самодельные расписные кувшины, амфоры, вазы — и Алиса бы не смогла отличить их от подлинной хохломы или настоящих греческих амфор. Но девочка была ими недовольна, она искала свой стиль росписи, а результаты ей пока не нравились. На взгляд Ирии, дочь была просто слишком критична к себе. Гай-до же, в свою очередь, не разделял увлечений Ванды, и хотя девочку и космический корабль связывала самая нежная дружба, это было уже не то.

Хотя, Ванда может захотеть стать космическим археологом, к примеру… И тогда будет бороздить межзвездные просторы на своем живом корабле в поисках древних загадок. Как Громозека.

От Громозеки мысли Алисы перенеслись к Колеиде. Тогда, перед путешествием в прошлое и возможным спасением целой планеты она и то спала, как сурок. Правда, ей было десять лет. А сейчас почему она проснулась? Из-за завтрашней операции? Все должно пройти хорошо. Она поставила стакан на место. Надо ложиться. Летние ночи коротки.

5.

Как притворяться тем, каким я был?

Как жить, как жил когда-то в милом Шире?

Я больше не могу. Не хватит сил.

Мне не осталось места в этом мире.

Здание больницы было простым и строгим, в его очертаниях преобладали прямые линии. Только холл был полукруглым, с дымчато-прозрачной стеной. С трех сторон больницу окружал сад, который показался бы неопытному глазу запущенным. Но, приглядевшись хорошенько, можно было заметить, что причудливо перевившиеся растения образуют настоящие декоративные беседки, а дорожки покрыты совсем короткой и мягкой травой. От входа в холл до ворот шла широкая рябиновая аллея, вокруг которой был обычный газон.

Когда Алиса, Павел и Ричард подъехали к больнице, их уже поджидали. Молодая женщина в форме медсестры, улыбаясь, шла им навстречу по аллее.

— У нас уже все готово, — сказала она. — А ваше оборудование где?

— Наше снаряжение при нас! — Пашка хлопнул ладонью по сумке. — Ричард, мы больше никого не ждем?

— Нас будут контролировать прямо из Института.

— А в космосе как перемещаться будут? — спросил Павел, вытаскивая термокостюм из сумки. — Или на Марсе?

— На Марсе уже строят филиал, но в принципе, контроль не так уж и нужен. Одевайся, Павел. — Темпест обернулся к медсестре. — А вы приготовьте носилки, пожалуйста.

Девушка кивнула, вынула из кармана пульт и нажала на кнопку. В полупрозрачной стене холла образовалось отверстие, оттуда появились носилки. Алиса смотрела, как они плавно подъезжают к медсестре. Когда она повернулась к Павлу и Ричарду, те уже были облачены в термокостюмы. Темпест вытащил из сумки две маскирующих накидки, одну протянул Павлу, другую набросил себе на плечи и улыбнулся Алисе:

— Все будет в порядке, вот увидишь.

— Мы как водолазы-невидимки, — Пашка тоже надел плащ. — Ну что? Виден я?

— С такого расстояния, среди бела дня — конечно! — Алиса тоже пыталась улыбаться, но, видно, у нее это плохо получалось, потому что Пашка счел своим долгом приободрить ее:

— Не переживай, через пару минут уже все будет хорошо! Там же не белый день.

— Ну все, — Ричард дотронулся до кулона на шее, и тот снова развернулся в светлый диск. — Павел, давай. И помни — по команде. Вылезешь раньше — тебя заметят. Позже — спасать будет некого.

— Секунду! — Павел быстро отошел к клумбе, наклонился и вернулся назад.

Ричард шагнул на газон. По ободку диска ярко вспыхнули цифры. Павел подошел к временщику.

— Алиса, отойди чуть дальше, — скомандовал Ричард. — Все-таки электромагнитное поле. Лучше стой вон там, за той стороной аллеи. Мы вернемся самое большее через минуту.

Ричард сделал какое-то неуловимое движение рукой. Алисе казалось, что перемещение должно сопровождаться вспышкой света, но оба просто исчезли. Несколько секунд она смотрела на примятую по кругу траву.

Нет ничего хуже ожидания, даже совсем короткого. Как она только разрешила уговорить себя не принимать участия в операции? Из-за какой-то глупой жеманности…

Деревьев на газоне почти не было, лишь чуть в стороне от аллеи, смыкаясь корнями, стояли три старые березы. Опершись на корявый, давно утративший белизну ствол, Алиса глядела, как паук-крестовик притаился у края паутины. Ишь, какую сеть раскинул — между тремя деревьями. Век березы недолог, чуть больше ста лет. Интересно, сколько этим? Наверное, их посадили уже после… Алиса посмотрела на аллею — нет, ничего, лишь молодая медсестра ободряюще кивнула головой. Как они долго… Больше двух минут прошло. Она снова обернулась к паучьей сети, в которую уже залетела мушка. Символично: так и человек иногда бьется в паутине жизни. Взяв тоненькую веточку, Алиса помогла пленнице освободиться. Мушка полетит и не поймет, что случилось, а человек…

От дорожки послышался крик. Алиса резко обернулась — только на секунду она отвлеклась, и вот уже Ричард с Павлом укладывают кого-то на носилки. Она бросилась к ним, но медсестра уже нажала пульт, и носилки поплыли ко входу в больницу. Ричард только-только успел набросить на лицо лежащему простыню.

— Зачем с головой? — Алиса кинулась за медсестрой, Павел перехватил ее за руку. — Ричард, почему с головой? Так только мертвых… Вы не успели? Он умер? Он что, умер?

— Спокойно, Алиса! — Темпест схватил ее за другую руку. — Все хорошо, живой, просто без сознания. Он обгорел, там же пожар, поэтому я и накрыл ему лицо, но он поправится!

— Обгорел! — Алиса остановилась. — Что, настолько сильно? Неужели нельзя было раньше…

— Нельзя, — Ричард стянул термошлем. — Понимаешь, Спиридонов — тот, кто подпер дверь — он-то далеко не убежал. Наблюдал чуть ли не в окошко.

Пашка тоже снял шлем.

— Хорошо! Жара все-таки чувствуется. Ричард, а как я его?

— Молодец, догадался, — Ричард рассмеялся. — Он не понял ничего, он думал, что стекло от жара вылетело. А с дверью я угадал, я ведь попытался ее открыть из предбанника, так ничего не вышло!

— Да говорите вы толком! — взмолилась Алиса.

— Я и говорю толком. Паше, вон, спасибо скажи, — Ричард кивнул в сторону Гераскина. — Это он догадался разбить окно и бросить горсть камешков мимо этого типа. А я-то думал, что ты подбирал на клумбе?

— Они же гравием обсыпаны, — Пашка был явно доволен, что его таланты нашли признание. — А этот способ любой ребенок знает.

— Значит, я очень давно перестал быть ребенком, — вздохнул Темпест. — Ну что, операция прошла благополучно? Кто президент в Америке, Дойчер или Кент?

— Там же нет президента, — слегка растерялся Павел.

— Шутка, шутка. Развеселить Алису. Ты не рада?

— Рада. Но что с Колей? Он будет здоров?

— Будет! Сейчас мы переоденемся и пойдем с тобой. Ожоговая реанимация на втором этаже.

Робот-уборщик деловито (так показалось Алисе, а она не могла отделаться от детской привычки очеловечивать даже абсолютно непохожие на людей автоматы) подъехал к краю аллеи. Там, где пружинистое покрытие граничило с газоном, тлели несколько угольков. Пылесос прошуршал прямо по ним. Позади него покрытие осталось чистым.

— Поле захватывает и то, что не надо, — Темпест складывал термокостюм. — Пойдем?

В холле больницы молодой человек спорил с женщиной-врачом.

— Ну поймите вы, я себя чувствую совершенно нормально!

— Дружочек, у вас была травма берцовой кости, — доктор прямо-таки излучала доброжелательное спокойствие, которое так раздражает выздоравливающих. — Подождите еще день. Завтра я вам скажу наверняка, когда вы сможете отправиться домой.

— Но у меня же вечером соревнования, и сегодня, а не завтра!

— Филипп, если вы выпишетесь сегодня, вы не только о соревнованиях, но и о спорте забудете надолго.

— Погодите-ка, — Павел остановился. — Идите дальше, я знакомого встретил.

Алиса с Ричардом поднялись на второй этаж. Из двери реанимации выглянула медсестра.

— Подождите немного, сейчас выйдет врач.

— Жди, Алиса. А я с Институтом поговорю, — Ричард кивнул на большой экран видеофона в холле второго этажа, но отойти не успел. Из двери реанимации вышел седой мужчина в белом халате.

— Мое почтение, Виктор Андреевич! — приветствовал его Ричард. — А это Алиса Селезнева.

Алиса тоже поздоровалась.

— А вашего отца не Игорем зовут? — спросил доктор.

— Да, папа — директор Космозо.

— О, тогда я его знаю, и он должен помнить профессора Гельцера, и вас я помню совсем маленькой, — на этом профессор решил покончить с любезностями и обратился к Темпесту. — Мне не впервой выхаживать ваших сотрудников, но этот как-то чересчур уж вошел в роль. Уровень в три с лишним промилле я еще за всю свою жизнь не видел.

— Какой сотрудник? — не понял Ричард. — Этот молодой человек? Он не сотрудник. Я же объяснял Диане Александровне.

— Простите старика, значит, я ее не так понял. Я думал, это ваш агент в том времени.

— Нет, это просто житель того времени.

— Это мой знакомый, — сказала Алиса. — Как он себя чувствует?

— Пока никак, — профессор поглядел на Алису внимательнее, чем раньше. — Он без сознания. Но с ним все будет в порядке. Его и в конце двадцатого века спасли бы, насколько я помню историю медицины. Правда, скорее всего, остался бы инвалидом. До вечера он пробудет в искусственной коме и на вентиляции легких, а тогда уже я скажу точно, сколько времени понадобится на полную реабилитацию. Так что пока вы можете идти.

— А посмотреть на него можно? — спросила Алиса.

— Зачем? — поморщился профессор. — Он же вас не увидит и не услышит, лицо под маской.

— Я ведь и лица не видела. А вдруг не тот?

— Ну как не тот, — Ричард даже слегка обиделся. — Пропустите ее, пожалуйста. А я пока с Михаилом Петровичем поговорю.

— Ну что ж, проходите, — профессор открыл дверь, и Алиса прошла в палату.

Лицо лежащего на кровати человека закрывала белая маска. Дыхание было хриплым, тяжелым, но Алиса уже знала, что такой эффект дает искусственная вентиляция легких. Простыня оставляла открытой правую руку, от которой шел провод к капельнице.

— Правая рука почти не пострадала, — сказала медсестра, подходя к Алисе.

— Это называется «почти не пострадала»? — Алиса склонилась над кроватью. Кожа от запястья до локтя покраснела, на тыльной стороне ладони вздулись пузыри.

— Да. Вы не переживайте, ему не больно. Он будет в коме до вечера, потом переведем в состояние искусственного сна. У него же еще и интоксикация.

— Я даже лица не видела.

— Это поправимо, — медсестра села за монитор. — Вас Алиса зовут? А я Клара. Сейчас я покажу, вот так он будет выглядеть к вечеру.

Она как-то уж очень быстро развернула экран к себе, и Алиса поняла — только что там отображалось обожженное лицо, не отретушированное программой. Через несколько секунд Клара позвала:

— Теперь смотрите.

Алиса подошла к монитору.

— Ну что? Узнаете?

— Да, узнаю.

Повзрослел, конечно. Скулы стали заметнее, подбородок слегка вытянулся, веснушки сбежали с носа, но это именно он когда-то поглядел на нее с задней парты. Алиса даже снова вспомнила это постоянное выражение тревоги, не слишком умело скрытое под маской беспечности.

Вошел Ричард.

— Все в порядке, Алиса?

— Да. Спасибо.

— Тогда пойдем, не будем мешать. Можно вас попросить, Клара? — Ричард вынул из кармана небольшую коробочку. — Это контейнер с линзой, вечером поставьте ему под веко, как обычную корректирующую, на пару минут. Потом я заберу.

Алиса наклонилась к лежащему на кровати Герасимову поправить простыню, и ей показалось, что уже за эти несколько минут краснота стала бледнее и площадь ожога на руке слегка сократилась.

6.

Он и правда стал другим, вот только каким именно и насколько другим — пока не ясно.

— Конечно, ему сильно досталось, — сказала Алиса, когда они спускались на первый этаж.

— К сожалению, без этого было не обойтись. Я не хотел, чтобы ты видела, насколько сильно, поэтому и не допустил тебя к операции. Не из ложной застенчивости.

— Я догадалась. А что это за линза? Детектор из Института?

— Да. Ты же сама все понимаешь. Взрослому человеку трудно адаптироваться к новому времени. Эта линза — последняя проверка, но Михаил Петрович и без нее настаивает. Тем более, что, как ты сама знаешь, Николай — человек надежный, болтать не будет. Раз родных не осталось, вернется в Россию, но в какой-нибудь другой город, где легче будет устроиться, примерно в то же время, плюс-минус два-три года. Конечно, это после полного выздоровления, но затягивать тоже нельзя. Иначе у него возникнут сложности с привыканием уже там.

В холле их поджидал злой Пашка.

— Ну, дела, — сказал он сердито. — Хотели соревнования проводить по воздушному футболу — и вот, пожалуйста, наш нападающий ногу сломал. Он-то рвется в бой, но его не выпускают!

— Куда вы теперь? — спросил Ричард, когда они подходили к стоянке флипов.

— Да я уже никуда, — отмахнулся Павел.

— А ты, Алиса? Ты же вчера собиралась в Институт.

— Ох, да. А я совсем забыла. Мне нужно было в Санкт-Петербург в конец девятнадцатого века. Надо написать главу об экологии для диплома.

— Тогда поехали со мной. Я сделаю тебе такой же прибор, как у меня, — Ричард приподнял свой кулон за цепочку. — Выполним настройки на сетчатку глаза, на ментальное излучение и прочее — чтобы никто больше не мог воспользоваться. А то развелось темпоральных «зайцев». Полгода назад мне пришлось возвращать целую свадебную церемонию на Яве домой, в десятый век. Один из них, видите ли, нашел интересную пещеру и привел остальных.

— Вот так рождаются предания, — Пашка заметно повеселел. — Они тебя, наверное, за Индру приняли?

— Индра у индийцев, стыдно, по названию догадаться можно. На Яве верховное божество звалось Тунгалом. Ладно, поехали. Заодно и костюм Алиса подберет в музее. А машина времени может выглядеть и как кольцо, и как браслет — лишь бы смотреться естественно.

Дипломом Алиса в тот день не занималась. В музее она позорно перепутала одежду рабфаковки с костюмом курсистки, так что даже слабо знающий историю Пашка заметил:

— Мои Индра и Тунгал это полбеды, но вот блузка с юбкой по колено… В конце девятнадцатого века они вызовут чересчур нездоровое внимание.

— Кстати, а как тебе показалось перемещение?

— А никак. Делаешь шаг — и уже в другом месте. Ни ощущения падения, ничего. Секунды не прошло. Хочешь, проверишь сама? Сейчас.

— Ага, будто мы не будем странно одеты практически для любого времени!

— Да на один миг! Никто не заметит, а если заметят, решат, что привидения.

— Не-е, Паш. Тем более, я еще в настройках не до конца разобралась. Кстати, а вы перемещались вместе с Ричардом, от его аппарата, ведь так?

— Ну. Мне он такого браслетика, как тебе, не пожертвовал. Ты же слышала — «без самодеятельности»!

— Может, он решил, что нам достаточно одного на двоих?

— Может. К тому же я не люблю всех этих финтифлюшек — браслетики-бусики. На кого я буду похож?

Алиса подцепила мизинцем веревочку кулона-двойника.

— Но это же ты носишь…

— Ну, ношу. На память, помнишь, когда мы их сделали? Только из-за сентиментальности и таскаю. А если еще одни напялю — точно буду дикарским вождем. Под кольцо если замаскировать, еще туда-сюда. Под простенькое, типа обручального.

— А потом дамы Возрождения будут носики морщить — фи, Павел, что это вы с нами заигрываете? Вы несвободны! — рассмеялась Алиса.

— Какие дамы Возрождения?

— Да разные. Не обязательно Возрождения, может, просто те, с которыми ты Тихий океан фотографировал.

— Ага, да ты тоже ревнуешь!

— Не ревную, кое-кто слишком много о себе мнит. А это, — Алиса прикрыла ладонью браслет, — я пока и трогать опасаюсь. Это же возможности просто неограниченные! Ты представляешь, сколько можно сделать. Спасти практически любого погибшего гения…

— Историю менять нельзя, — напомнил практичный Пашка.

Она с жаром взмахнула рукой.

— Вот в том и дело, что ничего менять не придется. Возьмем, например, пассажиров «Титаника». Что изменится, если они не будут лежать на дне морском? Ничего, ведь так? А какие там люди были! Например, пастор…

— А что пастор? Именно он думал, что ничего и не теряет!

— А думаешь, ему не было страшно? Не было холодно, раз ты такой прагматист? Он ведь знал, что тонет, а плавал от одного человека к другому и каждого спрашивал: «Твоя душа спасена?» Исполнял долг до последнего!

— Долг? Душа? — Пашка вдруг стал очень серьезным. — А знаешь, что бы я сделал на месте тонущих, если бы ко мне подплыл такой заботливый? Набрал бы воды в рот побольше и плюнул. Чтобы не доставали с глупыми вопросами. Чтобы не лезли, когда я и сам могу о себе позаботиться. Не можешь помочь по-настоящему — оставь человека в покое.

— Ох, Паш, не заводись. Придумай лучше, чем мне заняться вместо Путиловского завода.

— Ну… поехали куда-нибудь, хочешь — вместе с Кириллом.

Алиса кивнула.

— Действительно, пока каникулы, повоспитываю-ка я Кирюшку. А то отец с ним не справляется.

— Да мы такие же были.

— Нет, он вообще не слушается. Ведет себя, как маленький взрослый. Спать не уложить, читает до полуночи. И это в семь лет. Архитектором хочет быть, как мама, и очень боится, что все построят до того, как он вырастет.

— Алиска, ты рассказываешь, будто про себя. Все нормально.

— Да в семь лет я слушалась… кажется, — добавила Алиса менее уверенным тоном. — Чего ты смеешься?

— А сама как думаешь? Ладно, поехали за Киром. Я его буду охранять от твоего сурового воспитания. Только еще хотел спросить…

— Что?

Пашка глядел в сторону.

— Насчет того парня. Ты бы так любого спасала? Ну, любого случайного знакомого, если бы узнала, что с ним что-то не так?

— Паш, ты не к тому ревнуешь.

— А к кому надо… — начал Пашка, но тут же взвился. — Кто тебе вообще сказал, что я ревную? Мне просто интересно.

— Ни к кому не надо. А здесь это вообще смешно. Человек с искалеченным здоровьем, поломанной судьбой, да еще выходец из могилы, — ответила Алиса как можно жестче. — К тому же, не переживай, пойдет на поправку — и вернется домой.

«Манипуляция чистой воды, — мысленно упрекнула она себя. — Но подействовало».

Пашка действительно немного смутился.

— Ну что ты из меня монстра какого-то делаешь. Будто я сочувствовать не способен. Просто спросил. Ты ведь не интересовалась судьбой никого другого десять лет спустя.

— Никто другой и не сгорал заживо совсем молодым. — Алиса сочла за лучшее переменить тему. — Может, сегодня опять наведаемся во Вроцлав? Или я покажу тебе фотографии из поездки.

Несколько секунд Павел глядел еще несколько настороженно, затем улыбнулся:

— Ладно, поехали. И Кира захватим по дороге.

Алиса быстро шла по аллее. Как она опоздала. Больше десяти часов, персонал наверняка спать уже ложится. И говорили ей, что достаточно звонка — нет, приехала. Только всех перебудоражит зря.

Молодая женщина в холле помахала ей издали рукой. Алиса узнала утреннюю медсестру.

— Это вы, — обрадовалась она. — Я думала, никого не застану.

— Нет-нет, у нас же больные. Подождите, я включу полив в саду.

Клара подошла к стенду, на котором мягко светилось изображение сада, провела рукой по нескольким клумбам.

— Вот и все.

За полупрозрачной стеной загорелись разноцветные фонари, через незакрытую дверь послышалось убаюкивающее журчание фонтанов.

— Пойдемте наверх, — позвала Клара. — Вы ведь к своему больному?

— Да. Как он?

— Все в порядке. Сейчас он спит, проснуться должен завтра к полудню. Но регенерацию еще не убирали, заживление идет медленнее, чем ожидали. Он еще в маске.

— А почему так медленно? И скажите, Виктор Андреевич здесь?

Медсестра не успела ответить. Гельцер спускался им навстречу по лестнице.

— Вы ко мне? Пойдемте. Хотите, в кабинете побеседуем, или выйдем в сад?

— В сад лучше, сейчас там очень хорошо, — вмешалась Клара. Алиса заметила, что на лице медсестры мелькнуло какое-то растерянное выражение. Размышлять, что бы это значило, было некогда — профессор пересек холл и вышел в сад.

Алиса прошла за ним. Профессор остановился перед клумбой, фонтан на которой был выполнен в форме подсолнуха. В воздухе разливалось какое-то удивительное, ни на что не похожее благоухание, будившее воспоминания о раннем детстве, о лукошке с земляникой, о колосках пшеницы, качающихся вокруг тебя, когда идешь босиком по тропинке, о прохладной речке после раскаленного песка пляжа. Пахло как будто не цветами, а догорающими красками неба.

— Это цветы вывели в Фарсиде, — сказал Гельцер. — С виду невзрачные, зато запах, правда? Их можно поливать только после захода солнца, тогда такой эффект. Больные выздоравливают гораздо быстрее от одного аромата. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же космобиолог.

— Я скорее зоолог. И как раз хотела вас спросить насчет быстроты выздоровления…

— Давайте-ка присядем.

Он подошел к скамейке, слегка приволакивая ноги. Алиса подумала, что профессор гораздо старше, чем кажется.

— Учтите, разговор будет неприятным. Сначала скажите, почему вам нужно было предотвратить гибель этого молодого человека? Он вам родственник?

— Нет, разве что очень-очень дальний. И даже не близкий знакомый. Но почему вас это интересует? Ведь подобные случаи бывали, редко, но бывали.

— Да, бывали. Обычно из прошлого вытаскивают талантливых людей, чья жизнь прерывается трагически рано. Или тех, кто стал для хронавта по-настоящему родным человеком.

Алиса распрямила плечи и с вызовом посмотрела на профессора:

— Да, это не те случаи. Но он очень помог мне однажды. И я чувствую себя виноватой перед ним — ведь в шутку пообещала ему совсем другую судьбу. Это не повод?

— Повод, королева Маргарита. Итак, вы хотите знать, почему заживление идет медленно. Сказать я вам могу одно: он очень подорвал свое здоровье. Вы знаете, что алкоголизм — генетическое заболевание?

— Алко… — Алиса запнулась. — В смысле, что он сильно пил?

— Что при этом происходит с человеком, знаете? Впрочем, откуда — вы слишком молоды.

— Нет, почему же. Мне приходилось видеть.

— Ну, алкоголиков вы не видели, — на лице профессора появилось снисходительное выражение, будто отсутствие подобного жизненного опыта было бог весть каким недостатком. — О том, что это… — он сделал паузу, — заболевание генетическое, узнали давно, несколько десятилетий назад научились и выключать нужный ген. Но только во внутриутробный период развития. Во взрослом возрасте это бесполезно.

— Вы вроде собирались мне рассказать, почему ожоги не затягиваются.

— А как им затягиваться? Регенерация вначале затронула не менее важные органы. Например, у него повреждена печень. Уже начинался гепатит. Дальше — сердце. Сердечная недостаточность. Гастрит. Панкреатит. Я впервые за пятьдесят лет составляю такую историю болезни — там же диагноз на диагнозе. Легкие… ладно, эмфизема — это уже от курения.

Профессор глядел на нее испытующе. Чего он ожидал? Смущения, шока? Ну уж нет! Алиса перешла в наступление.

— И наша медицина с этим не справится?

— С физиологией справится, конечно. Вашему знакомому придется провести здесь неделю, потом он будет практически здоров. Сложнее с изменениями психики. Тут уж никто не поможет, и вы не представляете, во что ввязываетесь. Деградация личности начинается уже на первых стадиях болезни. Впрочем, мой дед был наркологом, и он всегда говорил: «Это не болезнь, это распущенность».

— В таком молодом возрасте столь сильные изменения? Вы преувеличиваете. И потом, представьте, какой шок он испытает, узнав, что чуть не погиб из-за этого. Недостаточно, чтобы захотеть бросить?

Видимо, профессор не захотел продолжать спор. Он примиряюще улыбнулся.

— Ну-ну, не горячитесь, Алиса Игоревна. Будем надеяться на лучшее. Поздно уже, вам, наверное, давно пора домой. Вызовите флип прямо ко входу, если хотите.

— Спасибо, — Алиса встала. — Я лучше немного прогуляюсь. И я все-таки хотела зайти наверх, если вы не против.

— Заходите, просто ничего нового вы там не увидите. Ну что ж, счастливо. И не слишком переживайте из-за уханья старого сыча.

Попрощавшись, профессор направился в глубину сада. Алиса несколько секунд глядела ему вслед. На аллее послышались быстрые шаги. Алиса обернулась — к ней шла медсестра.

— Там что-то не так в реанимации?

— Нет, все в порядке. Виктор Андреевич в сад пошел? Он любит там побродить. Говорит, это успокаивает, — помолчав, Клара быстро добавила: — Не принимайте всерьез все, что он вам говорил. Он человек уже старый и со своим мировоззрением. Потом, у него в семье наркологи.

— Он говорил мне.

— Ну вот, для него каждый, кто выпил рюмку — уже испорченный человек. У нас недавно лежал один спасатель. Он попал в аварию и сильно повредил грудную клетку, а на другой день у него был юбилей — шестьдесят. К нему пришли друзья, принесли бутылку шампанского, они пригубили чисто символически. Так профессор этого уважаемого человека потом отчитал, как мальчика.

— Он был очень любезен и сам просил меня не расстраиваться. Все в порядке. Мне можно наверх?

— Если хотите, но, в принципе, все уже спят. Лучше приезжайте завтра после полудня, он уже должен будет прийти в себя. Хотите, я вам флип вызову?

— Спасибо, я лучше пешком. Когда еще погулять, как не в каникулы.

Алиса хотела уже идти к воротам, как медсестра снова окликнула ее:

— Ах, да. Вам же звонил ваш знакомый, тот молодой человек, что был сегодня, Павел.

— Прямо сюда? — Алиса растерянно поглядела на браслет: пропущенного вызова не было.

— Наверное, не хотел отрывать. Я сказала, что вы беседуете с профессором.

Ну, Пашка! Почему он сразу ей не позвонил? Он что же, подозревает, что она ему соврет? И как такое вообще возможно, если видеобраслет показывает окружающую обстановку?

Пашкин номер она набрала, когда уже летела домой и успокоилась.

— Да все в порядке, — голос Пашки был на удивление мирным. — Я просто подумал, что ты там и что ты занята. Мне так и сказали, что ты с врачом разговариваешь. Думаю, ну что я буду тебя отрывать. Что я, невоспитанный? Я просто хотел предупредить, что улетаю на пару дней. Практика.

— Зря ты забросил биологию, — сказала Алиса.

— Ты же знаешь, что я не забросил. Будет она у меня второй специальностью, вот и все. Пилоту лучше. Вот соберешься ты в какой-нибудь неисследованный участок Галактики — кто тебя повезет? Сама?

— Ну тогда чего мне беспокоиться — ты повезешь.

— То-то и оно. Полечу я на проверку передающих станций. Не тех, что замолчали, других, поближе, так что за меня не беспокойся.

— Я за тебя и не беспокоюсь, пусть станции беспокоятся. За себя. Они еще не знают, какое стихийное бедствие к ним приближается.

К подобному подтруниванию друг над другом они давно привыкли, так что Пашка не обратил на ее слова внимания.

— Что-то там все-таки не то на этих спутниках, которые замолчали. Я узнаю на месте и расскажу, когда вернусь. А сейчас пока, завтра всем вставать рано.

Отключив браслет, Алиса поглядела на ночную Москву. Вот уже и ее улица показалась.

— Одного только не понимаю, — сказала она сама себе. — Почему профессор назвал меня королевой Маргаритой?

7.

Устал бороться с притяжением земли —

Лежу, — так больше расстоянье до петли.

И сердце дергается, словно не во мне, —

Пора туда, где только «ни» и только «не».

В. С. Высоцкий.

На другой день Кларино дежурство уже закончилось. У дверей реанимации Алису встретил незнакомый молодой человек в белом халате.

— Вы медбрат? — спросила Алиса.

— Нет, я врач. Профессор в больнице, но спит — вчера ночью у него была операция.

— Как ваш пациент?

— В порядке. Маску сняли. Еще несколько дней он пробудет здесь, вам говорили? Печень и легкие ему придется восстанавливать.

— Когда он проснется? Я хотела бы быть рядом, понимаете, он же тут, кроме меня, никого не знает.

«Почти никого, почти. Может, тому же Вертеру он и обрадовался бы больше, чем мне. Но это я добилась спасения, и дело надо довести до конца».

— Пойдемте, — врач открыл дверь.

Форточка была открыта, и по палате разносился запах, напоминающий аромат вчерашних цветов, только более слабый. Алиса медленно приблизилась к лежащему на кровати пациенту. Маски на нем уже не было. Странно, но теперь она почему-то даже мысленно не решалась назвать его Колей — слишком велик был разрыв между мальчиком из прошлого и этим незнакомым молодым человеком. Нет, лицо то же… Он мало изменился. Кожа на левой щеке и виске была неестественно гладкой, розоватого цвета — контраст между пострадавшей и здоровой частями лица все же бросался в глаза. Алиса почувствовала острую жалость, представив, что должен был пережить несчастный парень. И одновременно ее затопила горячая волна радости, как десять лет назад на Колеиде.

— Действие наркоза закончилось, — сказал врач, поглядев на приборы. — С минуты на минуту он проснется. Подождите немного, сейчас я вернусь.

Алиса пододвинула стул и села у кровати. Дыхание спящего было тихим, почти неслышным. У нее возникло ощущение, что все это когда-то уже было. Да, действительно, было! Узнает ли он ее теперь?

Словно тень пробежала по лицу молодого человека. Приходит в себя? Алиса подошла к окну и открыла его нараспашку — пусть в палате будет больше воздуха.

… Сознание пробуждалось медленно, словно из глубокой холодной заводи он выплывал на согретое солнцем мелководье. Вначале мелькали какие-то обрывки кошмаров из недавнего сна. Старый ужас детства: он несется по темному проходу, позади, тяжело сопя, мчится кто-то огромный. Впереди дверь, за ней — спасение… но нет, дверь распахивается, и там тоже подстерегает какая-то неясная тень. Но в этот раз темный подъезд был заполнен дымом. Пронзительный визг над ухом: «Горим!». Дым становится все плотнее, по нему можно ходить, как по болоту, и вдруг ноги теряют опору, он проваливается сквозь удушливую горячую мглу. Обычно во сне падение было стремительным, в этот раз он падал медленно, успевая сообразить, что это всего лишь сон. Вернулось ощущение реальности. Он лежал на спине, сквозь сомкнутые веки светило солнце. Несколько секунд казалось, что сон продолжается, но другой, какая-то добрая волшебная мечта. Потом, как это уже бывало, он сразу и резко вспомнил все: похороны матери, переезд, собственную катившуюся под уклон жизнь.

Он открыл глаза и сразу же зажмурился — комната была совершенно незнакомой. Где же это? Блин, неужели вытрезвитель?

Нет, непохоже. Слишком уж тут чисто. Какое-то непонятное оборудование. Больница? Что же было вчера? Он даже не помнит, как вырубился.

Послышались шаги. Чуть приоткрыв глаза, сквозь полусомкнутые ресницы он увидел, как мимо его изголовья прошел кто-то в белом халате. Да, больница. Но и в Москве нет такой стерильной чистоты, что уж говорить о районке, в которой он, кстати, ни разу и не побывал. Даже после той драки. Он машинально провел языком по верхней челюсти, где не хватало двух зубов.

Все-таки, почему он здесь? Что вчера случилось? Теперь припомнилось, что «горим!» кричали на самом деле. Неужели это Склифосовка? Хотя станут ли везти в Склиф обыкновенного… да, деревенского алкаша. Иначе не скажешь.

Русоволосая девушка — медсестра или санитарка — села на стул напротив кровати. На ней был не халат, как ему показалось сначала, а белая футболка и брюки вроде леггинсов. Интересная униформа, да и девушка интересная. Вот только смотрят все эти чистенькие медсестрички одинаково — с какой-то брезгливой жалостью, как на раздавленное насекомое.

Нет, у этой взгляд другой. Так смотрела мама перед уходом, вдруг подумал он, с раскаянием вспоминая, что не был на кладбище уже больше года. Теперь уже и не попадет.

Снова возникла эта сумасшедшая надежда, появившаяся уже в первый момент после пробуждения. Хватит, отставить, сказал он мысленно сам себе. Сколько раз на людной улице ему мерещился знакомый профиль, и он пускался вдогонку. Сколько раз казалось, что рядом, за поворотом, дверь в неведомое завтра. Разумеется, никакой двери не было. Последнийгвоздь в гроб романтической дури был забит в день, когда он принял яркий свет за сияние той белой комнаты. Увы, в глаза светила лампочка в вытрезвителе. Впрочем, думать и вспоминать он запретил себе еще раньше, чтобы не сойти с ума. Вот и сейчас. Просто в районке сделали ремонт, а он уже размечтался.

Девушка все еще сидела напротив. Наверное, дожидается, пока он проснется для каких-либо процедур. Нет уж, дайте человеку вздремнуть. Странно, что он до сих пор даже не побеспокоился, что с ним не так — может, потому, что чувствовал себя совершенно здоровым. Руки и ноги вроде на месте, даже голова, которая по всем законам логики и жанра должна была раскалываться, не болела.

Он зажмурился поплотнее. Конечно, сейчас начнется: либо как вы мне все надоели, нажрутся да калечатся, либо, что еще хуже, да как вы, молодой человек, до такого состояния себя довели… «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать».

Дверь открылась, вошел врач.

— Что, вы так и сидите? — удивился он. — Уже пятнадцать минут прошло.

— Да. Он не пришел в себя.

— Странно, — врач поглядел на монитор. — Вот по этим показателям… — Он шагнул к кровати и громко, отчетливо, чуть не по слогам, спросил: — Вы меня слышите?

— Подождите, — вмешалась Алиса. — Можно, я сама? Он меня должен помнить.

Она подошла к лежащему на кровати парню, наклонившись, дотронулась до его плеча.

— Коля, очнись. Ты ведь не спишь.

Молодой человек открыл глаза и приподнялся, опершись на локоть.

— Что, шесть часов? — спросил он с каким-то вызовом в голосе.

— Нет, половина первого, — ответила Алиса, не успев даже удивиться. — А почему шесть часов?

— Кровь из вены брать или что там у вас еще?

— Уже взяли…

— Тогда оставьте меня в покое, — с этими словами он отвернулся, натянув на голову простыню.

— Ты не узнаешь меня?

— Откуда, я здесь никогда не был, — голос из-под простыни звучал глухо.

— Был. Девять лет назад.

Он резко развернулся.

— Слушайте, хватит, я тогда еще не… — и осекся. Сев на кровати, несколько секунд всматривался в ее лицо.

— Да, это я, — Алиса счастливо улыбнулась. — Теперь узнал?

Он шумно выдохнул.

— Значит, не почудилось. А я уже думал…

— Что?

— Неважно. Ты выросла.

— Да и ты не уменьшился, — Алиса попыталась пошутить. Слишком уж напряженное, даже испуганное лицо у него было.

— Значит, ты здесь, опять…

— Нет, это ты здесь, у нас.

— В будущем?

— В настоящем!

На лице Коли впервые появилось выражение, похожее на улыбку.

— Значит, действительно здесь.

На левой руке Алисы завибрировал браслет связи. Она, не глядя, нажала на выключение. Потом можно будет посмотреть, кто звонил.

— Но как… Я не помню, как я здесь оказался.

Коля спустил ноги на пол, попытался встать — и сразу резко сел обратно. Врач, быстро шагнув вперед, поддержал его под локоть, Алиса — под другой.

— Да что вы как больного… — парень высвободил руки.

— Вы пока и есть больной. Как вы себя чувствуете?

— Голова кружится немного, а так нормально. Что я вчера натворил?

Загудел браслет на руке врача. Медик глянул на запястье.

— Я вернусь через несколько минут, — и, повернувшись к Алисе, тихо проговорил: — а до тех пор ничего не рассказывайте, пусть освоится.

Не глядя на закрывшуюся дверь, Коля ощупывал рукава своей белой футболки.

— У меня такой не было… А моя одежда где?

— Это больничная, — второй части вопроса Алиса сочла благоразумным пока не касаться.

— А где я? — он перевел взгляд на окно. За кронами деревьев вдалеке вздымались в небо высотки жилых кварталов, но напрасно было бы искать среди них хоть одно знакомое здание.

— Это ведь не Сухаревка? Я ничего не узнаю.

— Нет, это бывшее Богородицкое.

— Больше похоже на Москву.

— Москва сама пришла сюда, — улыбнулась Алиса. — Уже давно.

— Когда? — вопрос был задан явно машинально, и Алиса не раз потом упрекала себя за то, что взялась отвечать.

— Лет через тридцать после твоей… — она резко замолчала. — После того, как ты… —

То, что еще утром казалось простым, сейчас вдруг стало совсем нелегко выговорить. В детстве ей казалось, что самое главное — просто спасти, а теперь все произошло слишком уж быстро. Она ведь сколько раз убеждалась — люди былых эпох чересчур близко к сердцу принимали даже достаточно безобидные вещи. И фраза «Да так, ерунда, просто ты должен был сгореть, потому что был мертвецки пьян» будет звучать, как минимум, неприятно.

— После чего?

Он ждал ответа, и Алиса решилась. Что толку отрубать хвост по кусочку?

— Ты помнишь, что было вчера? Ты пошел в баню, помнишь?

— Немного припоминаю. Неужели она была там?

— Кто?

— Ну, машина…

— Ах, вот что. Нет. Ты помнишь, что ты там уснул?

Коля криво усмехнулся.

— Что заснул, могу догадаться.

— Баня загорелась, — сказала Алиса, глядя ему в глаза. — Ты спал и должен был погибнуть.

— Но я же вроде живой… Не понимаю. А как ты узнала?

— Из милицейского протокола, через месяц после возвращения домой. Там было сказано, что ты погиб при пожаре, находясь… — она замолчала. Его взгляд остекленел. Все с той же кривой усмешкой он завершил:

— … в состоянии алкогольного опьянения.

— Это не так. То есть, это не главное, — заторопилась Алиса. Да, не зря врач предупреждал… Вон, какое лицо у Коли стало — как будто его ударили или унизили чем-то, а он не может дать сдачи. Впрочем, сказать бы все рано или поздно пришлось.

— А что главное? Значит, в протокол можно попасть и из глухой деревушки. Верно говорят, что от судьбы не уйдешь.

— Иногда судьбе приходится помогать, а то она одна не справляется. Теперь все будет в порядке, вот увидишь, — Алиса ободряюще улыбнулась. Он отвернулся к окну — видимо, легче было продолжать разговор, не встречаясь с ней взглядом.

— Тебе сейчас сколько?

— Двадцать, двадцать один в ноябре.

— Не понял… А год какой?

— Девяносто третий.

— Какой девяносто третий?

— Ой, ну не Французской же революции — две тысячи девяносто третий.

— Девяносто шестой ведь был.

— Да какая разница? — Алиса пожала плечами. — А-а, подожди, ты думал, что должен быть период ровно в сто лет?

— Ну, примерно так.

— Да в любой момент можно, просто время ушло на подготовку. Я ведь сразу, когда прочитала, что с тобой случилось, пошла к одному своему знакомому, ты его увидишь. Тогда он отказал, но по техническим причинам. Попросил несколько лет.

— И ты помнила… столько лет. Никогда бы не подумал.

— Мог бы сказать спасибо, — не выдержала Алиса. Перестал бы уж глядеть в одну точку, улыбнулся по-человечески, рассказал что-то о себе.

— Спасибо? Моя жизнь стоит спасибо?

Ну когда уже исчезнет с его лица это непонятное выражение — не то тоски, не то вызова, не то всего вместе.

— Любая жизнь стоит спасибо. А свою ты сможешь начать заново.

Он будто не расслышал ее ответа. Приподнялся, глядя в окно.

— Тебе показать что-то? Врачи скоро разрешат выходить, может быть, уже сегодня.

Коля покачал головой. Поднял руки к горлу и вдруг обернулся к Алисе.

— Кашля нет… Обычно встаешь — и сразу всего разрывает.

— Бронхит курильщика? Легкие у тебя за эту ночь восстановились частично, вот и нет кашля.

— Ну, раз так… Посмолить, я так понимаю, здесь ничего не найдется?

— Посмолить? — Алисе вспомнилась давняя детская сказка, в которой лиса смолила дырявую лодку.

— Сигарету, я имею в виду. В карманах у меня бычка не осталось?

— Какого бычка? Окурка, что ли? Не стоит. И так уже докурился до эмфиземы.

— Это что? Вроде, когда-то слышал название.

— Предраковое состояние!

— А я думал, рак у меня уже есть…

Алиса набрала в легкие побольше воздуха, будто собиралась произнести доклад.

— Коля. Посмотри на меня. Ты не понял, видно, что случилось. Все в порядке. Ты должен был погибнуть, но ты живой. У тебя еще много лет впереди. Со здоровьем сейчас у тебя не очень, но это поправимо. Может, ты думаешь, я тебя осуждаю за то, что случилось, так это не так. Может, ты думал, что всем наплевать, что с тобой будет, но это тоже не так! Иначе тебя бы здесь не было.

И опять он будто не слушал, думал о чем-то своем. Потом спросил:

— Ну, а сюда… почему?

— Это долго объяснять. Надо было, чтобы ты считался погибшим.

Дверь открылась. На пороге стоял профессор. Кивнув на приветствие Алисы, Гельцер оглядел пациента.

— Что, уже встали? Вам врач разрешал?

Молодой человек сумрачно поглядел на профессора и сел на кровать. Гельцер обратился к Алисе:

— Алиса Игоревна, вам сюда звонил Ричард. Он с вами связаться не может.

— А, так это он был! — Алиса быстро набрала номер. При этом она краем глаза наблюдала за Колей — должен же он хоть немного заинтересоваться незнакомым устройством? Нет, ни капельки. Сидел, сцепив руки и глядя перед собой, ей даже показалось, он испытал облегчение от того, что его оставили в покое.

Ричард отозвался сразу:

— Алиса, я тебя никак поймать не могу.

— Извини, я в больнице, вот и отключила.

— Я понял. Слушай, я хотел тебя предупредить — не рассказывай пока своему знакомому ничего конкретного об обстоятельствах несчастного случая. Так, в общих чертах. Сначала надо посоветоваться с психологами.

— Я уже, — виноватым голосом сказала Алиса. — Что толку тянуть?

— Эх, так я и думал… Ну и что, какая была реакция?

Алиса отошла в дальний угол палаты. Ей крайне редко приходилось говорить так, чтобы не слышал находящийся в одной комнате с ней человек. Ощущения при этом возникали неприятные — наверное, что-то подобное должен испытывать застигнутый с поличным воришка.

— Да практически никакой… То ли шок, то ли еще не понял ничего.

— Так бывает. Еще я хочу тебя попросить — захвати со стола контейнер с линзой. Ты приедешь сегодня в Институт?

— Я не знаю. Как я отсюда уйду? Человек тут совсем один. И в Космозо я не была давно.

— Ну, как знаешь. Тогда не забудь контейнер. И найди меня, когда освободишься.

Она отключила браслет. И услышала голос Герасимова:

— Алиса…

Впервые он назвал ее по имени, хотя все так же сидел, глядя в стенку.

— Не надо тратить свое время на меня. Я хочу побыть один. Хорошо? Иди, куда собиралась.

— Ты не понял! У меня же каникулы!

— Иди. Пожалуйста. Мне надо побыть одному, хорошо? Да, а я имею право здесь находиться?

— Как у вас там все изменилось… Имеешь, конечно, имеешь.

Тут вмешался Гельцер.

— Алиса Игоревна, у меня обход. Вам действительно лучше не присутствовать.

— Ну, раз вы тут сговорились… — Алиса встала. — Я приду вечером.

Контейнер с линзой она открыла на лестнице. Красный цвет. Так она и думала. Видимо, это из-за того путешествия. Ну что ж, Институт получит лишнее подтверждение своим требованиям.

Коробочка выскочила у нее из рук и запрыгала по ступенькам. Молодой человек в белом халате, поднимавшийся ей навстречу, поднял контейнер и протянул Алисе.

— Спасибо… Это вы! — Алиса узнала врача из Колиной палаты.

— Я. У вас что-то случилось? А то вы как будто огорчены чем-то. Даю вам слово — у вашего пациента все будет в порядке. Кстати, что ж вы оставили его одного?

— Там пришел Виктор Андреевич, он меня фактически выставил.

— Опаньки! Как говорил Незнайка, мне сейчас распеканция будет, — медик резво взбежал на несколько ступенек, затем остановился и обернулся к Алисе. — Не переживайте из-за своего больного, хорошо? Я лично проконтролирую и буду держать вас в курсе.

Мало это поможет, подумала Алиса. Но вслух сказала:

— Хорошо, спасибо.

8.

Но не надейся услышать от меня на прощание пожеланий здоровья и долгих лет жизни. У тебя не будет ни того, ни другого, хотя и не по моей воле; я только предсказываю.

Места под клеткой тигрокрыса было мало. Нет, в ширину и длину, разумеется, клетка достаточно просторна, но вот расстояние от земли до пола могло бы быть и побольше. Сюда едва мог втиснуться взрослый человек, и хотя Алиса была худой и гибкой, двигаться свободно у нее не получалось. Надо было установить клетку повыше с помощью автоматов, а не лезть под низ очертя голову, но когда ж это полезные мысли приходили вовремя! А виноватый во всем серо-зеленый комочек сидел немного дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, всем своим видом показывая, что в любой момент готов дать тягу.

— Ну миленький, хорошенький, — без особой надежды позвала Алиса. Комочек съежился и слегка отодвинулся. Эмоции-то он испускает, но почему не принимает тогда? Должен!

— Иди сюда, ну пожалуйста, — снова ласково попросила Алиса. Напрасно. Зверек излучал страх и недоверие, может, не слишком сильно, но явственно. Конечно, можно вылезти отсюда, позвать кого-нибудь, хотя бы роботов. Обычно-то было наоборот — отец ловил каких-то зверюшек, а она ему помогала, так что лавры доставались ей. Теперь же папа умчался в космопорт встречать летучих мышей, только и успев кинуть ей в руки редкое животное — песчаную фирециллу. И вот именно Алиса эту фирециллу упустила и ползает под клеткой, размышляя о незавидной участи ловца. Обычно она находит с животными общий язык, может, сегодня фирецилла боится тигрокрыса?

Вполне возможно. Зверь бродил над головой Алисы мягкой кошачьей поступью, и дно клетки всякий раз чуть-чуть вздрагивало от его шагов. Алиса давно привыкла к тигрокрысу и даже перестала считать его хищником, но новый обитатель зоопарка составил себе собственное мнение о зверюге.

— Тигруша, не балуй, — прикрикнула Алиса. Конечно, никакого действия это не возымело. Громадная лапа остановилась прямо над ее виском. Дно клетки слегка прогнулось. Сейчас несчастная фирецилла и вовсе напугается до смерти, сбежит, и ищи ее потом по кустам. Алиса упрямо закусила нижнюю губу. Нетушки. Она сама справится и не будет обращаться ни к кому за помощью.

— Алиса, — послышался голос снаружи. Алиса оглянулась, насколько это было возможно. Низкий потолок позволял увидеть разве что ноги собеседника. Такие модные светлые кроссовки с инкрустацией могли принадлежать только первому щеголю Космозо.

— Электрон Иваныч, — над головой раздался шум — это тигрокрыс метнулся к прутьям клетки и зарычал, чего никогда не сделал бы, если бы рядом стоял сотрудник зоопарка. — Ой, извините, не вижу, кто вы…

Тут темный комочек прошуршал мимо отвлекшейся Алисы.

— Ловите, ловите ее скорее, только не за щупальца, это не то, что вы думаете, это у нее глаза!

Собеседник быстро сориентировался. Из-под клетки Алиса увидела, как кроссовки кинулись в погоню за беглянкой. Она попыталась развернуться, но это ей не удалось, к тому же она пропустила сам момент поимки.

— Вот она! — в голосе собеседника прозвучали победные интонации. — А дальше что?

— У нее есть корзинка, вон там, дальше, дальше, нет, еще дальше, за кусты! — командовала Алиса. Развернуться под клеткой не получалось, а выползать наружу пятой точкой вперед на глазах у постороннего человека ей очень и очень не хотелось.

— Я что-то не вижу никакой корзинки…

— А вы дорожку перейдите, за живой изгородью!

— А они шевелятся! Кустики…

— Конечно, они же живые, — услышав по голосу, что собеседник отошел достаточно далеко, Алиса быстро выбралась из-под клетки. Кустики метнулись от молодого человека с инопланетным зверьком на руках к своей законной хозяйке.

— И не стыдно? — укорила их Алиса. — Часу не прошло после кормежки!

Она перевела взгляд на незнакомца:

— Опять вы? Без халата я вас не сразу узнала!

— Я, — признался врач из Колиной палаты. Он так и стоял, протягивая ей фарециллу. — Может, возьмете? А то я не знаю, как ее держать.

— Давайте, — Алиса подхватила мягкий комочек на руки. — Тихо, маленькая, что ты… Как же вы сами бросили своего больного?

— Я не бросил, — извиняющимся тоном произнес молодой человек. — Он сейчас опять в состоянии искусственного сна, а моя смена закончилась. Честное слово, не смотрите на меня так, хотите, позвоните и убедитесь сами!

— Искусственный сон, но почему? — Алиса крепче прижала к себе фарециллу. — Что-то случилось?

— Ничего. Просто у него еще сохранились изменения в легких, да и в печени тоже. Больные клетки восстанавливаются гораздо быстрее в состоянии искусственного сна. Я его проинформировал, спросил, согласен ли он, он сказал, что согласен. Даже обрадовался. А я хотел вам рассказать, можно бы по видеофону, конечно, но уж хотелось лично. Профессор мне сказал, как вас зовут и где вас можно найти.

— Что меня можно найти под клеткой? — улыбнулась Алиса.

— Нет, это роботы сказали. Вот я и здесь. Не возражаете?

— Да нет, конечно! — Алиса перехватила зверька поудобнее. — Пойдемте только, определим ее в клетку, и вы мне все расскажете, а потом я вам экскурсию по Космозо устрою. Кстати, как вас зовут?

— Виталий… Экскурсия — это замечательно. Я здесь не был лет с пяти.

— Шутите? — Алиса подошла к клетке тигрокрыса и подняла контейнер для фарециллы, который действительно напоминал корзинку. — В Москве — и столько лет не бывать в Космозо?

— Я вообще-то в Дрездене жил, переехал недавно. Как-то не до того было. Но если бы я знал, что здесь такие очаровательные сотрудницы, я бы каждый день сюда ходил!

— В зоопарке надо смотреть животных, а не сотрудников. Ее, например, — Алиса выставила вперед контейнер. — Она телепат. Эмоции передает, но не принимает, такое редко бывает, обычно это двусторонне происходит.

— Хорошенькая, — приветливо сказал Виталий, хотя тут он явно погорячился. Своим внешним видом инопланетный зверек больше всего напоминал земную актинию: на толстом стебле-туловище шевелились отростки, похожие на щупальца. Только тут они выполняли зрительную, а не осязательную функцию.

— Вот тут ее можно погладить, — Алиса провела рукой по «стеблю». — За глаза не надо, ей будет больно.

— Интересная шерсть, — молодой человек тоже прикоснулся к фирецилле.

— А это не шерсть, это вроде наших лишайников. Такие растительные паразиты.

Виталий отдернул руку. Алиса посмотрела на него с насмешливой укоризной.

— Я понимаю, не так уж много людей по-настоящему любят животных. Славных котят или щенков легко тетешкать, а вот уже змей или насекомых пугаются. Здесь, в Космозо, так и вовсе насмотришься.

— Ну, просто вы сказали — паразиты, — смущенно пробормотал молодой человек.

— Скорее, симбиоты. Она дает им пищу, они ей — защиту от холода, от ядовитых мелких хищников. Всем хорошо. Это же просто мох, вы что, мох брезгуете погладить?

— Я лучше расскажу про вашего пациента, а то вы тоже про него забыли, — нашелся Виталий. — Кстати, кто он вам?

— Это долгая история, лучше присесть куда-нибудь на скамейку. Ой, да, а вы не голодный?

— Как волк, после смены-то, — признался Виталий. — Давайте, я сначала возьму нам чего-нибудь у автоматов?

— Давайте! И пойдем куда-нибудь подальше от ходячих кустиков, а то клянчить начнут.

К концу Алисиного рассказа они с Виталием уже были на «ты».

— Не знаю, понимаешь ли ты. Не могла я так это оставить, это казалось мне ужасной несправедливостью, хотя это все было уже делами давно минувших дней. Так мне сказала сразу одна моя знакомая из Института, она теперь стала жутко важной. Я пошла за помощью к Ричарду, он вначале тоже эту шарманку завел: вмешательство недопустимо, то да се. Я не отступилась, думала даже, попробую все сделать сама, просто не представляла, как это будет выглядеть: только что я говорила ему одно, а через месяц появлюсь — а я тогда шутила, а теперь вот слушай кошмар, который случится на самом деле. Что человек подумает? В итоге Ричард все-таки согласился мне помочь.

— Я понимаю, — Виталий задумчиво глядел куда-то сквозь нее. — Когда я был еще студентом, ездил во времена Булгакова. Я же русский, и дед у меня русский, несмотря на фамилию. Ознакомился, так сказать, с историей медицины, ну и с медиками тоже. Одна девушка была, медсестра… Я, когда вернулся, сразу кинулся узнавать, что с ней случилось — представляешь, оставить человека в России накануне революции и двух мировых войн? Счастье было узнать, что она уцелела на фронте, а потом уехала в Канаду. А то я бы тоже, наверное, рванул на выручку. Хотя у меня по проверке оранжевый цвет.

— Да? А у меня зеленый.

— Счастливая ты, — улыбнулся Виталий, — значит, во все времена и эпохи без ограничений.

— Да, вот такая я гражданка Вселенной. Но ведь оранжевый цвет не дает окончательного запрета?

— Не дает, но ты же знаешь, как они уговаривают — вот вы сейчас, молодой человек, съездите, а потом будет позарез надо, а у вас будет по сканированию категорический запрет. Да я и не рвусь никуда, мне и в настоящем неплохо. Работа вот…

— Да, и как работа? Ты же собирался рассказать про Николая.

— А почти нечего рассказывать, — Виталий немного смутился. — Здоровье восстанавливается, самой трудной была прошедшая ночь. Теперь осталось немного, ты и сама знаешь. Через неделю физически он будет так же здоров, как ты или я. Общался нормально, смотрел только как-то очень угрюмо.

— Профессор говорил что-то про психику… Не очень мне понравилось то, что он говорил. Будто у него к Коле какая-то личная ненависть.

— У твоего знакомого изменен уровень гормонов щитовидной железы, это однозначно говорит о депрессии. Тут просто мы с дедом расходимся во мнениях: дед считает, что первичен его образ жизни, а я — что именно депрессия.

— А кто твой дед? — перебила Алиса. Виталий посмотрел на нее с удивлением:

— Профессор Виктор Андреич. Разве я не сказал?

— Да? Ты совсем не похож.

— Через семьдесят лет буду похож. Так вот, с дедом мы иногда во мнениях расходимся. У твоего знакомого были основания для вселенской тоски?

— Про вселенскую не скажу, а для личной были. Мама у него умерла, с работой не складывалось, со страной ты сам знаешь, что случилось. Да, и девушка, в которую он был влюблен, вышла замуж за другого.

— Так ты замужем? — вырвалось у Виталия. Алиса чуть не поперхнулась чаем.

— Что? — возмутилась она. — С чего ты вообще решил, что речь идет обо мне?

Молодой человек смутился.

— Прости, действительно, глупость получилась. Он же в любом случае не мог знать. Просто мне показалось… Такая надежда была в глазах, когда я вошел в палату, и потом такое разочарование… Видно, я ошибся.

— Конечно, не мог! Я имела в виду его одноклассницу, интересная, кстати, девочка, ее правнучка потом стала актрисой… Ой, а вот и мой папа.

Институт времени к вечеру еще не совсем опустел, но по дороге до кабинета Темпеста Алиса никого не встретила. Ричард увлеченно просматривал что-то на мониторе и, как это часто уже бывало, не услышал звука открывающейся двери. Алиса тихонько села напротив него. Некоторое время она наблюдала за лицом Ричарда — тот то морщил брови, то, наоборот, его лоб разглаживался, на губах играла победная улыбка. Увлеченный человек, вроде ее папы.

Алиса сама заулыбалась, вспомнив, как счастлив сегодня был отец, потому что нашел таки способ переправить летучих мышей, которые страшно боялись замкнутых помещений, через грузовой конвейер. Хотели уже снимать силовое поле, хоть это и против правил. Именно ее отец догадался провести сверху движущуюся ленту с поручнями, и проблема была решена. Мыши повисли на знакомых опорах с удовольствием, хотя какие они мыши — с земными тезками их роднит разве что наличие крыльев и привычка висеть вниз головой, но никак общее происхождение или внешний вид. Гельцер-младший, увидев их, даже слегка побледнел, но мужественно остался дожидаться Алису. Впрочем, ее такая реакция не слишком удивила — это для прирожденных биологов просто не бывает некрасивых или плохих животных.

Тут Темпест поднял голову:

— Алиса? Ты? — удивился он.

— Я. Ты, когда работаешь, ничего по сторонам не замечаешь.

— Тут тема интересная… — Ричард посмотрел на пустую кружку на столе справа от него. — Кстати, ты не голодная?

— Что-то меня последнее время все рвутся покормить. Как маленькую.

— Ну, в какой-то степени это так и есть, еще сорок тысяч лет назад детство продолжалось полжизни, а ты полжизни еще точно не прожила, — Ричард рассеяно глядел в монитор. — Они ведь действительно видели инфракрасный спектр! — сообщил он неожиданно.

— Они — это кто?

— Неандертальцы. Ты же знаешь, что младенцы не видят холодной части спектра, кроманьонцы — младенчество человечества — тоже ее не видели. Но они не видели и длинных волн, а вот для неандертальцев радуга просто смещена.

— Кстати, о радуге, — Алиса вынула коробочку с линзой и щелчком переправила ее к Ричарду. — Смотри.

Ричард открыл контейнер и взглянул на Алису.

— Красный цвет. Я такого и ожидал. Ты не в настроении?

— Я думала, будет фиолетовый.

— Фиолетовый, — Ричард закрыл коробочку. — Ты же знаешь, у кого он бывает — у детей и у гениев. У людей, которые могут существовать в любых временных периодах, но им лучше не покидать того, в котором они сейчас. — Он посмотрел на Алису внимательнее. — Лучше расскажи, попала ты в зоопарк сегодня?

— Попала, — Алиса подперла рукой щеку. — Животных там с Каштанки привозят. Отец рад. А посетители, чувствую, не очень ими заинтересуются. Они некрасивы.

— Но ведь Космозо не только зоопарк. Это и научный центр.

— Да, ты прав. Наверное, я многого требую от неспециалистов. Просто сегодня заходил один мой новый знакомый, врач. Он этих животных даже испугался, они ему были неприятны. Хотя, наверное, приди я к нему на работу, тоже могла бы морщить носик — кровь, рвота там и прочее.

— Алиса, — Ричард оторвался от монитора. — Ты бы точно не стала морщить носик.

— Знаешь, я не только о животных. Мы от людей иногда ждем, что они будут такими… ну, поведут себя так, как мы рассчитывали. И если ожидания не оправдываются, наступает разочарование, а это неправильно.

— Ты о том молодом человеке, — Ричард не то утверждал, не то задавал вопрос.

— Я о себе. Понимаешь, просто не думала, что все пойдет не по тому сценарию.

— Ты строга к себе, даже слишком. Это у каждого бывает — когда что-то идет не так, человек разочарован.

— Это ты ко мне снисходителен. Ладно, почему ты хотел меня видеть? Из-за линзы?

— Да я вообще хотел тебя видеть. Не собираешься сейчас в прошлое?

— Сейчас — никуда, не до этого.

— А я в Рим поеду через неделю. Надолго, может быть, на месяц. Буду готовиться к одному из главных дел своей жизни.

— Я догадываюсь. Пеплу с площади Цветов недолго быть развеянным над Тибром?

Ричард отозвался не сразу.

— Если все пройдет, как задумано, над Тибром будет развеян просто пепел костра. Самое худшее для меня, что мне придется ожидать здесь, я не могу отправиться в прошлое, ведь я там уже был.

— Эти минуты быстро пройдут. Я-то знаю. Кстати, а если у него будет красная линза?

— Исключено. Но в таком случае он тоже должен будет вернуться, ведь считается, что это чревато хроноклазмом.

— Считается, — вздохнула Алиса, — а их кто-нибудь видел, эти хроноклазмы?

— Ну, это будет последнее, что увидит человечество, да и вообще вся Вселенная, конечно, только теоретически, но ведь не стоит подобное проверять на практике?

— Может быть. — Алиса поднялась. — Ну что ж, удачи, а мне пора.

— Я обязательно навещу твоего знакомого в больнице, — пообещал Ричард. — А когда вернусь из Италии, будем готовить его возвращение домой.

— А у него больше нет дома, — грустно сказала Алиса.

— Будет. Главное — руки, ноги, голова на месте, а дом найдется.

— А Джордано Бруно? — спросила Алиса. — Как ты думаешь, он сможет прожить где-нибудь на задворках Европы простым горожанином, никуда не высовываясь?

— Если он будет знать, что его идеи найдут подтверждение, возможно. Хотя… Я бы не смог. А он ведь был необыкновенным человеком, не боялся гибели, да и не верил в нее.

Он встал и начал расхаживать по кабинету.

— Чем больше я об этом думаю, тем больше волнуюсь. Наши, вон, полет исследовательский готовят. На Помпею. Мне предлагали, но я же не могу совместить. Полетит Магда. А ты бы не хотела, кстати?

— Я тоже не могу. К тому же Помпея, кажется, безжизненная планета?

Каштанка и Помпея вращались вокруг звезд-соседок, но если первая была полна самых необычных форм жизни, вторая оказалась совершенно покинутой, за что и получила свое название.

— Археологам она будет очень интересна, — ответил Ричард. — Главное, там нашли этот знак, по форме напоминающий очки, но разрушенный. Как будто какая-то гигантская ножища топтала его в ярости.

— Ты так говоришь, у меня даже холодок по спине, — Алиса слегка поежилась. — На Помпее очередная база Странников?

— Ты когда-нибудь слышала о разрушенной базе Странников? — ответил вопросом на вопрос Ричард. — Там ведь явно не следы коррозии или выветривания. Это очень похоже на умышленное разрушение.

— Так, может, вулканы, землетрясения?

— Помпея меньше Земли, там почти нет сейсмической активности. Так что местного Везувия не имеется, вот Магдалина и полетит с экспедицией, чтобы разгадать, что же там случилось.

— А справятся они с перебросом?

— Вполне, это легко. В принципе, можно весь корабль отправить в прошлое даже с помощью вот такого прибора, — Ричард взял Алису за правую руку, запястье которой обвивал скромный серебряный браслетик, вполне приличествующий благовоспитанной барышне из Петербурга конца девятнадцатого века. Ни один современник Куприна и Менделеева не догадался бы, на что способно это украшение. — Надо его только должным образом отрегулировать.

— Да? А масса корабля?

— По массе нет таких уж ограничений, ну, сколько корабль может весить, пусть даже несколько десятков тонн. Вот еще на два порядка выше — и начнутся проблемы. Но безопаснее всего, конечно, построить прибор, способный видеть прошлое. Ну что, потом, может, примешь участие?

— Потом — да. А сейчас мне правда пора.

Алиса направилась к выходу, но у самой двери остановилась и, обернувшись, сказала:

— Мир спасать интересно. А спасение одной кошки ничего не изменит в мире. Но он, несомненно, изменится для этой самой кошки.

И вышла, не попрощавшись.

9.

Где был однажды свет,

Теперь спустилась тьма;

Где была однажды любовь,

Её больше нет,

Не говори «До свидания»,

Не говори «Я не пытался».

Алиса присела на стул у кровати.

— Как ты? — спросила она. Молодой человек, не глядя на нее, ответил:

— Нормально.

Он даже головы не повернул в ее сторону, когда она вошла. Что уж там Виталий навоображал…

— Я говорила с твоим врачом. Как спалось?

— Нормально.

— Некоторые сны цветные видят…

— Я ничего не видел.

Алиса слегка передвинула стул.

— Может, ты хочешь узнать что-нибудь… ну, об этом времени.

— Я в курсе, что это невозможно.

Ему, что же, успели рассказать, что его отправят назад? Уточнять Алиса не стала.

— Или о прошлом.

— О нем я знаю получше тебя.

Грубовато, но верно.

— О твоих, то есть наших, одноклассниках. Интересно?

— Нет.

— Жаль. А они тобой интересовались, Юлька, например. Она даже мне писала.

Коля рассмеялся коротким отрывистым смехом:

— Могу себе представить, что там говорилось, — потом уже другим тоном добавил:

— Постой, а как это она тебе могла писать? Ну, ты ей, это я еще понимаю.

— А говорил, неинтересно! Как раз это и понятно, а вот как я ей, это наоборот сложновато. Но я выкручивалась. Просила знакомых.

— А она что же, тоже просила знакомых?

— Нет, конечно. Но сколько есть мест, которые ничуть не изменились. Знаешь, даже в Виргинии был дуб, в котором оставляли записки еще до войны Севера и Юга. Они сохранились до сих пор, не полностью, но не совсем в труху превратились.

— Она ездила до этого дуба? — нотка любопытства из его голоса исчезла.

— Нет, конечно, в других местах оставляла, прятала в пакет, чтобы не истлела бумага. Но это только первые несколько раз, потом уже новые технологии выручали.

Коля не ответил. Молча глядел в окно, хотя летнее солнце, наверное, беспощадно слепило глаза.

— Занавеску опустить?

— Не надо.

— Я все-таки опущу, уж очень жарко, — Алиса прошла к стене, дотронулась до выключателя. На окно скользнуло покрытие — оно не закрывало обзора, лишь бьющий в глаза свет потускнел. — Так лучше?

— Нормально.

Но ведь только что он был таким же, как раньше! Прикидывается, что ему все равно? Не до конца проснулся? Или просто стыдно, обидно за свою жизнь, что она обо всем узнала?

— А Юля, кстати, за тебя переживала. Даже в письме просила меня помочь.

Тут Алиса слегка преувеличила. Юлька тогда писала лишь: «Я была в шоке, увидев его в таком состоянии. Боюсь, даже ты ничего бы не смогла сделать». Это можно было понять как намек, хотя, скорее всего, ничего такого Юлька в виду не имела.

— Сколько я здесь пробуду? — ее слова Коля просто проигнорировал.

— Здесь, в палате, еще несколько дней, а потом что-нибудь придумаем.

— Нет, не в палате. Когда я вернусь назад?

Алиса вдруг подумала, что внешне он все-таки очень изменился, и дело было даже не в возрасте. Не в вытянувшихся и загрубевших чертах, не в слегка оплывших веках и слабом шраме от ожога на левом виске. Но это действительно было лицо гостя из другого мира, мира танков на Красной площади и обнаглевшей от безнаказанности преступности, мира строящихся с нуля по непонятным законам экономики и политики, мира стремительно рвущейся на дыбы инфляции, задыхающихся от смога городов и вымирающих деревень, мира безработицы и коррупции. Казалось и странным, и в то же время естественным, что он по доброй воле желает вернуться туда.

— Коля, ты мог бы попасть обратно хоть завтра. Но я хочу быть уверена, что ты не… не вернешься к прежнему образу жизни.

— А это мое дело и моя жизнь.

Алиса решила пока не обращать на подобные выпады внимания.

— Ведь в Богородицкое ты вернуться не можешь. Тебе надо будет устроиться где-то. Кстати, какая профессия тебя интересует?

— Не знаю.

— Но чем-то же ты занимался?

— Бутылки собирал, — в голосе звучала издевка.

— Слушай, не наговаривай на себя! Я знаю, ты грузчиком работал.

— А если все лучше меня знаешь, зачем спрашиваешь?

— Ну хорошо. А жить где бы ты хотел?

— В Москве бомжей много, одним больше, одним меньше.

— Чего ты тогда назад-то рвешься?

— А чего здесь ловить, у вас даже сигарет нету.

— Не надо. Ты себя ведешь хуже непонятливого ребенка. Я же только хорошего тебе хочу.

— Так, как ты сейчас, именно с детьми и разговаривают.

Герасимов, наконец, повернулся к ней и сел.

— А тот мальчик умер. Не вчера, а много лет назад. Перед тобой другой человек, который не стоит твоих усилий.

— Откуда ты знаешь, стоит или не стоит, ты же не пробовал начать все сначала, — тихо ответила Алиса.

— Откуда ты знаешь, пробовал или нет. Это бесполезно.

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Коля отвел взгляд первым.

— Спасибо тебе, конечно. Но лучше оставить все, как есть. Не знаю, чего ты про меня выяснила, сразу скажу, что все худшее правда. Конченый алкаш, который валяется под забором, и нечего со мной возиться.

— Это тебе так кажется. Иногда, чтобы всплыть на поверхность, надо оттолкнуться от дна. Сам говоришь, кашель уже пропал. Ты поймешь, как это замечательно — быть здоровым. Ты побудешь здесь, я тебе покажу, какой стала жизнь за эти годы. Понимаешь, если бы от меня зависело, ты бы остался тут навсегда. К сожалению, нельзя…

— К счастью.

— Но почему?

— А что непонятного? Я тут чужой, да и мне в этом мире неуютно.

— Для нас нет чужих. Понимаешь — нет. Ну как мне тебя убедить?

— В чем?

Действительно — в чем…

— В том, что жить стоит.

— А я не знаю, что ли? Бывает, с утра и вправду жизнь не мила — но только до опохмела.

И снова она не нашлась, как ответить, и снова он не выдержал ее взгляда и отвернулся.

— Не смотри на меня так… Просто никто не любит, когда залезают в душу.

— А я разве залезаю?

— Ну ты — нет… Но обычно без промывки мозгов не обходится.

Кулон на шее Алисы ожил. Она охнула, вспомнив, что последний раз настраивала его на расстояние в один километр. Но ведь Пашка теперь должен быть куда дальше.

— Слушай, мне позвонить надо… Не возражаешь?

Кажется, такие раньше были нормы этикета? Герасимов молча кивнул.

Алиса быстро набрала Пашкин номер. Тот откликнулся почти сразу:

— Паш, что, изобрели новый сверхскоростной двигатель, а я ничего не знаю?

— Чего это ты так решила? Потому что я слишком быстро вернулся?

— Да, я не ожидала, — Алиса вывела проекцию с браслета на стену. Пусть Коля не думает, что от него что-то скрывают. Но тот лишь без малейшей заинтересованности глянул на изображение незнакомого вихрастого темноволосого парня и отвернулся.

— Нас неожиданно распустили. Всех, так что не надо шуточек, что в Центре поняли, будто от меня вреда будет больше. Всех развернули на сто восемьдесят градусов и придали ускорение до родного дома. Вот и решил тебя навестить. Подумал, что ты в больнице, ведь в Космозо тебя нет.

— Ну, давай сюда. Заодно я тебя и с Колей познакомлю. Он, наверное, еще по видеосвязи общаться не привык. Правда? — она обернулась к Герасимову. Молодой человек лишь хмыкнул, что можно было перевести и как «да», и как «нет», и как «мне все равно».

Алиса отключила браслет.

— Я его встречу внизу, хорошо? — она уже почти дошла до двери, когда услышала вполне себе равнодушно прозвучавший вопрос:

— Что за хмырь?

— Что? — значение незнакомого слова уже всплывало откуда-то из подсознания, причем догадку дала не память — интуиция. Но тут Коля все тем же тоном произнес:

— Ну хорошо, тогда что за кадр?

— Ах, это! — Алиса вздохнула с облегчением. — Это не кадр, это проекция. Ну, как в кинотеатрах. Я думала, ты браслетом больше заинтересуешься.

— Чего тут интересного? Сотовый. В Москве такие есть. То есть были.

— Ну, не сотовый, хотя принцип похож. Там другая длина волн, их назвали видеоволнами, а связь — видеосвязью.

— Вообще-то я не то имел в виду. Ну хорошо, а что за ерунда пищала у тебя на шее?

— Это? — Алиса дотронулась до кулона. — Мода у нас такая была, лет пять назад. Самые близкие друзья делали друг для дружки такие реагирующие датчики. Просто приятное развлечение, ну как у вас девчонки календарики собирали. А с Пашкой мы с первого класса за одной партой, он мой самый хороший друг. Кстати, он тебя из огня и вытащил.

— Я не просил.

— Зато я попросила.

— И зря. Ладно, иди, встречай.

Она вышла за дверь и почти сразу уперлась в белый халат.

— Здравствуйте, Алиса Игоревна, — Гельцер-старший был безукоризненно вежлив.

— Здравствуйте. Вы, что же, и домой никогда не ходите? — меньше всего Алисе сейчас хотелось видеть именно профессора. Видимо, по ее тону он догадался.

— А вы расстроены. Не раскаиваетесь ли, что затеяли это?

— Что затеяла? — возмущенно вскричала Алиса, но, вспомнив, что ее голос можно услышать из-за двери, заговорила тише. — Затеять — это вы про человеческую жизнь? Интересные рассуждения для врача.

— Что вы, я же клятву Гиппократа давал. Я не о жизни, а о том, что вам не удастся сделать его таким, каким вы хотите его видеть. Тело я вылечу. Душу… Это богословский термин, а я атеист.

— Рано вы судите. Это только начало.

— Это действительно только начало, но в другом смысле.

— Простите, мне сейчас некогда. — Алиса быстро прошла дальше по коридору. У медицинского поста она оглянулась — профессор скрылся за углом.

Алиса остановилась за тонкой матовой перегородкой. Если уж совершенно посторонний человек заметил, как она расстроена, то что же скажет Пашка? Правильно она выскочила его предупредить, но вот как подобрать нужные слова? Он ведь точно обидится, не за себя, конечно, — за нее. Посчитает такое поведение спасенного черной неблагодарностью. Надо, наверное, послушать совета Ричарда, посоветоваться с психологом. При больнице он должен быть.

Кто-то прошел по коридору и остановился рядом с постом медсестры.

— Здрасьте, скажите, а у вас таблеточек тех нет? — Алиса ушам не поверила, когда услышала знакомый голос. Она выглянула из своего укрытия. Коля стоял к ней спиной, и лица его она не видела. Зато хорошо разглядела полные удивления глаза молоденькой медсестры — к той явно никто еще не обращался с такой странной просьбой за всю ее недолгую профессиональную деятельность.

— Каких таблеточек? Вам же сегодня ничего не назначали.

— Да снотворное. Понимаете, я уснуть не могу. Ну будьте человеком, а?

— Но у вас же только закончилось действие предыдущей! Вы же не хотите жизнь проспать? Да и для здоровья это не очень…

— Так это мое здоровье. Пожалуйста, что вам стоит?

Алиса шагнула к медицинскому посту.

— Да ты что с собой собираешься сделать? — закричала она. — Ты что, угробить себя хочешь?

Он развернулся. На лице не было ни смущения, ни неловкости, ни даже вызова. Спокойно ответил:

— Это мое дело, — и прошел по коридору к своей палате.

— Странный парень, — медсестра перевела взгляд с пациента на Алису. — Вам помочь?

— Спасибо, я сама как-нибудь…

А ведь он не мог ее видеть за стеной, подумала Алиса. И, значит, не играл на публику, а действительно желал лишь одного — проспать ее визит, а, может, и все время пребывания в будущем. От этой мысли она приободрилась — что бы с ним не случилось за эти двенадцать лет, лицемером он, по крайней мере, точно не стал.

10.

Я не очень-то ему доверяю. В нем еще очень много от Вонючки, то есть от Горлума, я хотел сказать, и, по-моему, Вонючка становится все сильнее.

— Я тебе честно говорю, Паш, — Алиса остановилась у подоконника. — Не стоит сейчас тебе с ним знакомиться.

— Ох, Алис, с чего бы это ты так резко передумала? — Пашка проводил взглядом летевшую мимо окна пеночку. — А красиво тут у них, да? — сказал он невпопад.

— Красиво… Понимаешь, не обрадуется он визитерам.

— Почему? — ничего, кроме самого искреннего недоумения не было на лице Павла. — Человек в чужом мире, а ты его одного оставляешь.

— Иногда нужно и одиночество. Просто подумать о жизни, и чтобы никто не досаждал.

— О, господи, что за философия? Алис, я тебя просто не узнаю. Ты еще позавчера была такой деятельной, а сейчас в непонятках. Да всего десять минут назад ты нас познакомить хотела, а тут вдруг так поменять свое решение. Почему?

Она закусила губу. А то случилось, что, оказывается, можно искусственную кому предпочестьнашему с тобой обществу. И кто знает, почему. От шока? От досады? От стыда?

— Паш, будь другом, послушайся меня на этот раз. Давай я Николая предупрежу, что мы придем как-нибудь еще.

— Да что случилось-то? Ты же сама расписывала, что это был отличный, храбрый парень. А теперь будто стесняешься такого знакомца. Я уж грешным делом подумал… Ну, — Пашка отвел взгляд в сторону и слегка покраснел, — может, он там ухаживать за тобой пробовал…

— Нет, Паш, по-моему, это с тобой что-то случилось! Тебе ничего тяжелого не падало на голову последние десять минут? Если нет, то сейчас упадет!

— Ну, ты так уж близко к сердцу не принимай, — Пашка заулыбался, показывая, что конфликт исчерпан, — а то я решу, что оказался прав.

— Ладно, проехали. Идем? — Алиса кивнула в сторону выхода.

— Хорошо, — Пашка неожиданно легко согласился, но, сделав несколько шагов, остановился. — Алиса, а может, зайдем все-таки?

— О-ох, ну только чтобы ты ничего себе не воображал, — Алиса подошла к палате и отворила дверь с чувством человека, запускающего в посудную лавку средних размеров слона.

Павел по-хозяйски прошелся по палате. К окну и обратно к двери.

— Ну, привет, — он остановился напротив кровати. Герасимов только слегка скосил на посетителя глаза и отвернулся в сторону. Но Пашку такой демонстрацией с прямого пути было не сбить. Он подошел ближе и широким жестом протянул руку:

— Будем знакомы, меня Павел зовут.

Алиса шагнула вперед, быстро перехватила вежливого визитера за ладонь — нельзя, чтобы Пашкина рука повисла в воздухе, на отказ от приветствия он точно обидится. Пашка глянул удивленно, ладонь не отнял. Несколько секунд они простояли рука об руку — не дать не взять жених и невеста из благородного семейства, испрашивающие у старого лорда позволения на брак. Затем Пашка решил продолжить разговор, который грозил превратиться в монолог.

— Ты сегодня-то как? Нормально? Лицо, я гляжу, как новенькое, а то тогда я видел, что ты в пол уткнулся, а он же деревянный, дымился уже. От такого жара и мертвый подскочит. При тогдашней медицине ходить бы до конца жизни Франкенштейном, — тут он слегка смутился, вспомнив, что ходить Франкенштейном было бы некому, но быстро поправился: — А сейчас все в порядке.

Коля не отвечал. Казалось, он и вправду ничего не слышал. Алиса вдруг заметила, что пальцы на руке у него вздрагивают — от нервного напряжения, или… Кажется, у пьяниц трясутся руки… Да нет же, это нарушение нервных волокон должно восстановиться за два дня регенерации, даже если оно и было. А почему бы нет, с таким-то стажем.

Пашка тем делом, после секундной заминки, продолжал:

— А приятели твои хороши, нечего сказать. Вот так вот свалить, одного бросить — да в каменном веке такое позором было. Они хоть настоящими друзьями считались, или так, случайные знакомые?

Ответом снова было молчание. Пашка подумал и расценил его так:

— Ясно, значит, случайные. Все равно подлецы. Это тебе повезло, что ты с Алисой знаком. Она никого в беде не бросит. А сколько у нее в зоопарке питомцев — так она там каждого второго спасла.

Увы, Коля и в этот раз проигнорировал Пашкины благие намерения. Алиса вздохнула, вполголоса попросила:

— Паш, может, хватит? — но тот, слегка обернувшись, лишь ободряюще кивнул головой — мол, все идет по плану, — и выдал новую тему для беседы:

— А профессия какая-никакая есть? Это первое дело, тут, у нас, даже за пару недель чему-то научиться можно.

— У него рот когда-нибудь закрывается? — Павел не сразу понял, к кому относится этот вопрос, ведь Герасимов по-прежнему глядел в сторону. А поняв, вспыхнул:

— Ничего себе! Я как лучше хотел! И это вместо благодарности…

— Да пошел ты… — за этим последовало определение, куда, собственно, Пашке полагалось идти.

— Коль, не надо, — попросила Алиса. Но тот подскочил, красный, взъерошенный — видно, не мог уже изображать холодную отрешенность:

— Вот что. Я ни о чем не просил. И если от меня на каждом шагу будут благодарностей требовать — я лучше на первом суку повешусь.

— Мне кажется, я не требовал благодарности…

— Когда кажется — крестятся! — выкрикнул Герасимов.

— Ах, так ты хамить, — Пашка тоже разозлился, — и из-за чего?

— Ребята, не ссорьтесь! — Алиса быстро встала между ними. — Что это с вами?

— Со мной-то ничего, — Павел сделал шаг назад.

Коля сел. На секунду Алисе показалось, будто он выглядит на все сто с лишним лет, будто не перенесся на век вперед, а прожил его полностью. Но глаза у него вдруг стали совсем прежними, когда он попросил:

— Уведи его отсюда, очень тебя прошу. Пожалуйста…

Пашка ни слова не сказал, пока они шли по коридору. И это было более чем непривычно — он ведь редко сдерживал свои эмоции.

— Паш, ну, что скажешь? Не молчи. Я понимаю, тебе обидно.

— Что скажу… Твой знакомый, не мой. Алиса, ты лицо его разглядела? Портрет Мусоргского, только чуть помоложе и без бороды.

— Мусоргский тут при чем? Это был композитор.

— Знаю, что не поэт. Только у Мусоргского оправдание было — музыку писал гениальную, а тут что? Достижений ноль, а уж гонору…

— Это не гонор. Это самозащита.

— Самозащита? Да от чего? От людей, которые хотят только помочь?

— Странно, а мне казалось, как раз ты мог бы это очень хорошо понять. Сколько раз вел себя точно так же: не лезьте, я сам…

— Совсем другое дело. Что он сделал сам? Ничего. И вспомни, сколько лет мне было.

— Паш, ты меня недавно Кириллом попрекнул, что я не замечаю, что была такая же независимая и никого не слушающая, как он.

— Алис, я-то свои недостатки вижу прекрасно, но тут другое. Тут озлобленность. И добро б еще на меня — я посторонний человек, но ты в чем виновата?

— На меня никакой озлобленности и не было, да и не был он таким.

— Стал. Люди меняются.

— Люди же не беспричинно меняются.

— Алиса, — Пашка остановился. — Ты сколько раз в прошлом была? Ни у кого не было проблем? Нормальные люди их как-то решают. В каменном веке жили, и ничего. А тут все условия у человека, в пещерах не жить, огонь не добывать, на мамонтов не охотиться.

— Не он один начал пить, время было такое.

— Такого времени не бывает, бывают такие люди.

— Паша. С человеком случилась беда. Даже если он в чем-то сам виноват, ему от этого не легче.

— Ему будет легче, если он станет отказываться от помощи? Два дня было, чтобы в себя прийти. Или он еще под градусом?

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Еще позавчера ты сам шел в огонь, неужели уже жалеешь?

— Жалеть-то не жалею. Но на его месте я бы тебе руки целовал от благодарности.

— Знаешь, Паш, — Алиса поглядела на него лукаво, — если бы он мне вдруг руки начал целовать, ты бы еще больше разозлился.

— Ну, ты, Алиска, скажешь тоже, — Пашка явно смутился. — Такое выражение благодарности и правда лишнее, но мог бы он быть и повежливее.

— Ладно, не заводись. Помнишь, что ты говорил про пастора с «Титаника»? Давай воспользуемся твоим советом и хотя бы сегодня оставим его в покое.

11.

Не вини никого в том, что листья опали,

В том, что флаги не реют у башенных стен,

Время смеха сменяется часом печали —

Это просто закон перемен.

Диван отлично поместился между шкафом и дверью. Только стол пришлось подвинуть. Алиса отступила назад и оглядела комнату. Неплохо, вполне. И места осталось еще порядочно, ведь мебели и так немного. Зачем она, если все равно приходишь домой лишь переночевать.

Итак, все приготовления сделаны, теперь можно и ехать. Алиса вышла в прихожую. Как это нередко и бывало, вызов видеофона зазвучал, когда она уже открывала входную дверь. Она пропрыгала к экрану на одной ноге — с другой уличную кроссовку быстро сбросить не получилось. Вызывал Ричард Темпест.

— Привет! Я уже выходила.

— Я быстро, попрощаться. Сегодня уезжаю. Хотелось, чтобы ты мне удачи пожелала.

— Я с радостью. Ни пуха ни пера и так далее. А может, зайдешь ко мне? Чаем напою.

— Сейчас уже точно не успею. Я звонил тебе полчаса назад, тебя не было дома.

— Я за диваном ездила. Показать?

— Диван это хорошо. Уют и все такое.

— Да нет, — отмахнулась Алиса, — просто же надо ему будет где-то спать, да и потом пригодится, друзья с ночевкой оставаться смогут.

— Кому «ему»? — не понял Ричард.

— Ну, Коле, — Алиса села перед экраном поудобнее. — Ему уже нет нужды находиться в больнице. Эти две-три недели он вполне может пожить у меня, хорошо, что я переехала от родителей, никого не стесню.

Ричард помолчал. Затем задумчиво сказал:

— Что-то мне подсказывает, что Паше эта идея совсем не понравится…

— А мне что-то подсказывает, — в тон ему ответила Алиса, — что Паше придется это принять. Куда еще мне девать человека? В Космозо в клетке поселить?

— Но он мог бы и при Институте пожить. Кстати, я со всеми этими подготовками совсем забыл… Как он?

Алиса несколько секунд смотрела на стол перед собой, затем перевела взгляд на экран. Подобрать выражения помягче не получалось, да и смысл в этом какой?

— Неважно. И при институте его нельзя поселить, потому что он никого не хочет видеть. Я — единственный человек, с которым он хоть как-то мирится, и то лишь потому, что другого выхода нет. У него то приступы дурного настроения, то апатия — третьего не дано. Знаешь, мне иногда кажется, он меня ненавидит. Один раз сквозь зубы процедил, мол, если бы не ты, лежал бы себе сейчас спокойно. При таком настрое мне страшно отправлять его назад. Он может опять…

— Неужели все так плохо? А с врачами ты говорила?

— С Гельцером, что ли? Во-первых, он хирург. Во-вторых, он ничего обнадеживающего не говорит. По-моему, он надо мной посмеивается, что я не согласна с ним, что питаю какие-то иллюзии.

— А психолог при больнице, или наш Герман?

— Ричард, ты же знаешь, с какими случаями они сталкивались. С тем, что кто-то не смог вовремя спасти товарища, например. С несчастной любовью — это я с Москворечьем связывалась. А тут такая… грязная проблема. Заметь, это не я говорю «грязная». Это я читала старые статьи.

— Они тебе не помогли?

— Нет. Там везде только одно: извне ничего и никто не поможет. Больной должен сам найти в жизни смысл и вектор. Окружающие могут только показать, что они рядом и поддержат. Видно, там у него не нашлось такого человека.

— Это грустно. Но это так.

— Я понимаю. Сколько у меня времени?

— Месяц… Может, полтора.

— Слишком мало. За неделю никаких сдвигов. Если он таким и останется, это будет убийством.

— Алиса, времени осталось не так уж и мало. Иногда все меняет одна минута.

— Это философия, а не психология. За неделю никакого прогресса. Я не отчаиваюсь, ты же знаешь. Просто ищу выход, пока я его не вижу. И с Пашкой ты прав — он будет недоволен. Вообще, он последнее время бывает невыносим.

— Тебе не приходило в голову, что и у него могут быть проблемы, и даже серьезней твоих?

— А зачем тогда устраивать тайны Мадридского двора? Достаточно рассказать.

— Он может просто тебя оберегать. Не пугать, не загружать своими неприятностями, не заставлять переживать за себя. Вы же уже не дети, а у взрослых иные формы душевной близости. Не такие, как у ребят в песочнице.

— Может, ты и прав. Ну что ж, счастливо съездить.

— Мне пора, Алиса. Меня уже коллеги в Риме дожидаются. Удачи тебе.

Экран погас.

До выходной двери она прошла босиком с кроссовкой в руке. Тем не менее, пылесос укоризненно просеменил следом, заметая несуществующую пыль.

— Виктор Андреевич, я к вам, — Алиса заглянула в кабинет профессора.

Гельцер развернул кресло к столу.

— Садитесь, Алиса Игоревна.

— Спасибо, я быстро. Хочу, как сотрудник Института, расписку написать. Что я забираю Николая.

— Значит, теперь вы одна будете с этим сражаться.

Алисе уже не хотелось спорить.

— Я ни с чем не сражаюсь. Просто помогаю. Вы же тоже помогаете, таблетки какие-то назначили.

— Это не я назначил, а невролог. И это просто антидепрессанты. Сами по себе не помогут.

— Я, честно говоря, думала, что медицина может почти все…

Гельцер верно понял ее тон, задумчивый, а не разочарованный:

— Не все, но многое. Просто кое-что устарело. Вас ведь не удивит, что врач не знает, как лечить оспу или бубонную чуму. С этим вообще сталкивались только мы — больницы, имеющие отношение к Институту времени.

— Но ведь тут другое…

— Другое. Но панацеи тоже нет. Раньше было ну просто пропасть методов: кодирование, гипноз — да только полную гарантию ни один не давал. Кодирование основано на страхе, к гипнозу вы сами знаете, какое теперь отношение. Он калечит личность. Только в крайних случаях… и только с полного согласия самого гипнотизируемого. Но ни один гипноз не сможет научить человека жить здесь и сейчас. Можно только выключить внутреннюю тягу, и то на время.

— Но за неделю эта тяга никак себя не проявила!

— Проявила. Вы же сами отметили, что характер у него испортился. Это все те же внутренние противоречия. Тоска, раздражительность, чувство, что чего-то не хватает. Синдром отмены. Близкие обычно в таких случаях тоже срывались, говорили, мол, лучше б ты пил! А там, как я понимаю, и близких у него нет. Он сорвется, я уверен.

— Близких нет, но есть я. И у меня есть еще время. Я думаю, за месяц я справлюсь.

— Вы оптимистично настроены.

— И ваш внук оптимистично настроен, во всяком случае, не так категорично, как вы.

— А это легко объяснимо. — Он улыбнулся, и резко обозначившиеся складки и морщины внезапно сделали его лицо не старше, а моложе. — Вы красивая девушка, несомненно, Виталий хочет вам понравиться. Вот и говорит то, что вы хотите услышать.

— А какое это имеет значение… — Алиса быстро поднялась. — Держите расписку. И вообще, вы заблуждаетесь. Во всем.

— Я буду только рад, если время докажет вашу правоту. Забирайте своего протеже.

13.

Мужик-с-Луны пришел в себя

И понял, что не прав.

— Я же тебе говорю, у нас с этим намного проще. От тебя не надо никаких документов, да и где бы ты их искал? — Алиса пересекла вестибюль. Герасимов шел позади, стараясь держаться немного поодаль, как будто они идут не вместе, а им просто совершенно случайно оказалось по пути.

— Ну, я думал…

— А ты не думай. Все улажено. — Входная дверь скользнула в сторону при их приближении. — Смотри, солнце какое!

— Куда ты меня ведешь?

— На стоянку флипов.

— Нет, я имею в виду вообще…

— Увидишь. Ты считай, что это у тебя отпуск будет. Мечтаешь о чем-то?

— В смысле?

— Ну, о Карпатах. О Тихом океане…

— А, об этом. Сейчас не особо.

Алиса поглядывала на своего спутника через плечо. Сегодня Коля был «в настроении» — не грубил, не замыкался в себе, хоть и держался отстраненно. И когда они подошли к стоянке, в его глазах она увидела искорку, нет, слабую тень восторга мальчишки, с детства бредившего небом.

— Можно было на электричке поехать, но так веселее, — сказала Алиса, когда их аппарат начал подниматься.

Коля машинально кивнул, глядя на уходящую вниз лужайку, потом повернулся к ней и переспросил:

— На электричке?

— А что, у вас уже… Ах, да. Название то же, выглядит слегка по-другому. Увидишь.

Флип поравнялся с верхушками деревьев. Солнце светило справа, и Алиса опустила затемняющую панель. Небо с той стороны стало темно-синим, белые силуэты небоскребов превратились в бежевые.

— Хочешь туда? — Алиса махнула рукой в сторону высоток. — Облетим.

Он помотал головой, затем кивнул влево.

— Если можно…

Слева начинался лесопарк. Солнце освещало верхушки вековых сосен, внизу, между стволами, таились тень и прохлада.

— Не на флипе… — начала было Алиса, но вдруг согласилась. — Ладно. Только если вдоль опушки. — Она дотронулась до джойстика и сбросила скорость.

Флип облетал мохнатые сосновые ветви. Капельки смолы на коре блестели, точно росинки. Коля впервые с улыбкой обернулся к Алисе.

— Хорошо, что он сохранился. Я думал, вырубили. Тут грибов раньше было невиданно.

— И сейчас есть, наверное, я просто сюда не ездила за ними. Здесь осталось много лесов, а что-то и заново посадили. Кстати, вон, смотри, электричка!

Дальше к горизонту виднелся блестящий даже издали монорельс. А вдоль него неслось нечто, больше всего похожее на цветную стрелу, выпущенную из гигантского лука. Герасимов ошарашено присвистнул.

— Ничего себе! Сколько же у него скорость?

— Восемьсот, по-моему. Может, больше.

— А животные не гибнут?

— Ты что, конечно, нет, там же силовой контур стоит.

Лес все тянулся. Сосны здесь были выше, Алиса увела флип немного дальше от опушки. Наконец-то Коля стал похож на себя прежнего. Она зажмурилась и попыталась представить окружающий мир его глазами: ставший огромным горизонт, проносящуюся далеко внизу земную поверхность, желтое марево летнего зноя разлитое в воздухе совсем близко, только руку протяни. Этого не замечаешь, когда видишь почти каждый день.

— Коля, нам все-таки туда, — Алиса указала рукой в сторону воздушной трассы. Он кивнул, затем спросил:

— Теперь все дома такие огромные?

— Нет, конечно. Я, например, в пятиэтажном живу.

— Наверное, очень старый?

— Да нет, ему от силы лет десять. А этот район, кстати, застроили давно. В двадцатые годы.

— Алиса, — вдруг позвал Герасимов. — Вон та дорога — это ведь Калужское шоссе?

— Да, Калужская магистраль, а что?

Вместо ответа он потянул на себя ручку джойстика.

— Можно?

Алиса кивнула, но он на нее не посмотрел. Флип несся над широкой полосой дороги. Что он искал, что хотел увидеть, Алиса больше не решалась спрашивать. Они обогнули несколько стоящих рядом высоток, перед ними открылся новый жилой квартал — и тут Коля дернул джойстик назад.

— Снесли…

— Что снесли? — Алиса не удержалась от вопроса, но он словно не расслышал. Флип, только что со свистом рассекавший воздух, теперь медленно плыл, словно разделяя разочарование пассажира. Алиса взялась за ручку управления, Герасимов отдернул ладонь, будто обжегся.

Дальше они летели в молчании. Внизу мелькнул МКАД — Коля только мельком глянул и поднял голову вверх. Алиса хотела спросить, заметил ли он, что наземных автомобилей стало даже меньше, чем раньше, но передумала. Пусть привыкнет. Воздушная трасса обогнула еще один небольшой лесопарк.

За деревьями показался квартал, состоящий из невысоких — не выше пяти этажей — домов. Флип медленно опустился на стоянку.

— Ну вот и приехали.

Коля вылез из флипа следом за Алисой.

— Не может быть, чтобы это была Волхонка!

— Не Волхонка, а почему должна быть она?

— Да куда ты меня привезла?

— Увидишь. Тут близко.

Во дворах играли дети. Кое-где из открытых окон доносилась музыка. Коля замедлил шаг и прикрыл глаза.

— А мир не так уж изменился, — сказал он вслух.

Алиса не успела ответить — навстречу шел сосед со своей собачкой. Спаниель весело протрусил к Алисе, ожидая, что его погладят. Алиса наклонилась, и мокрый нос ткнулся ей в ладонь.

— Здравствуйте, Алиса Игоревна, — сосед протянул Алисе ладонь и вопросительно, как ей показалось, посмотрел на ее спутника.

— Здравствуйте… А это родственник мой… дальний. Он не из Москвы, — внутри нарастало неприятное чувство неловкости — ну почему, почему, почему она чувствует необходимость оправдываться?

— Ага, — неожиданно поддержал ее Коля. — Из Конотопа.

— А-а, ну будем знакомы. Виктор.

— Николай.

— Очень приятно. Алиса, я хотел вам сказать, Сюзанна с мамой с моря вернулись.

— Отлично, значит, ждите в гости!

— Хороший человек, — объяснила Алиса, оглянувшись вслед соседу, когда они с Колей уже подходили к ее дому. — Он на втором космодроме работает, где стоит отцовский «Пегас». Внучка у него с моим братом дружит.

— Братом?

— Да, а что тут удивительного?

Прозрачные двери подъезда разошлись в стороны при их приближении.

— Ну, просто ты не говорила… Старший, младший?

— Младший. Такой самостоятельный, никто для него не авторитет. А ты почему сказал про Конотоп?

— Да просто так. Пригодился…

Они поднялись по лестнице. Площадка второго этажа была не столь широкой, как вестибюль на первом, но и здесь тоже умещалось несколько кадок с цветами. Пока Коля оглядывал пальму с широкими синеватыми листьями, Алиса открыла входную дверь.

— Заходи!

Он сделал шаг, посмотрел на прихожую, на стоявшую у дальней стенки пару босоножек и небрежно сброшенные домашние тапочки, на висевший на вешалке светлый плащ и остановился на пороге.

— Алиса, подожди! Это что же, твой дом?

— А я должна была привести тебя в чужой?

— Нет, ты что… Я не могу. И родные твои не обрадуются.

— Я живу одна. Ты никого не стеснишь.

— Тогда тем более! Соседи скажут еще… И накладно это, ну, то есть я не знаю…

— Ну, а куда ты пойдешь в таком случае? Юля же меня у себя поселила, и никакие соседи ничего не сказали.

— Это же совсем другое дело!

— Почему? — В памяти Алисы всплыла фраза из какой-то старой книги, и она произнесла ее вслух: — Долги надо платить.

— Какие долги? Я должен, что ли?

— Нет, мои долги! Перед твоими современниками.

— А я чем потом расплачусь?

— За что?

— Ты же меня и кормить, выходит, собираешься?

— А что тут такого? Ну, будешь есть у автоматов, если боишься, что мне придется готовить на двоих.

— Блин, я забыл… Нет, все равно. Спасибо, но это неудобно.

Сверху послышались шаги и голоса.

— Коля, ну это же смешно. Уже те самые соседи спускаются. Сколько можно тебя уговаривать?

Она попыталась взять его под руку, но Герасимов вывернулся и шагнул к лестнице.

Алиса закусила губу. Все это уже превращалось в какой-то фарс. Она не знала, как ей пришло в голову использовать тот прием — тело сработало быстрее сознания. Так, левую руку на локоть, шаг вперед левой ногой, затем правой, приседаем… Противник обычно только успевает увидеть, как мир вокруг закручивается калейдоскопом. Через секунду Коля сидел в дальнем углу прихожей, а Алиса, захлопнув входную дверь, быстро опустилась на пол рядом с ним.

— Как ты? В порядке? Этот прием считается безболезненным…

Герасимов перевел дыхание и завел руку за спину, ощупывая ребра.

— Ага… Безболезненным. Ничего себе методы…

— Коль, ну правда… — Она привстала и хлопнула ладонью по стене. — Это биопластик, об него невозможно больно удариться.

— Невозможно… Я так понимаю, до меня никто не проверял.

— Ну прости, пожалуйста. Просто не до вечера же мне было с тобой препираться. Больно?

— Нет, но неожиданно. Что это было-то? Самбо?

— Спортивная борьба.

— Это почти одно и то же, вроде. Слушай, там же кто-то по лестнице спускался… Вот если они видели эту спортивную борьбу, что подумают?

— То и подумают. — Алиса тоже села на пол, подтянув колени к подбородку. — Подумают, что Алиса Селезнева настолько непривлекательна, что она не может привести молодого человека в гости иначе, чем силовым приемом.

Несколько секунд они глядели друг на друга, затем оба расхохотались.

14.

— Почему бы не придумать новую строку? — предложил Пиппин.

Хоббиты малые в норках уютных…

Помести нас среди тех четырех, следом за людьми — мы зовем их Верзилами, — и все будет в порядке.

— Слушай, я могу у родителей ночевать, чтобы тебя не смущать. Ну куда мне еще тебя поселить? И не надо сказку про белого бычка, что срочно вернуть назад. Сейчас Ричард занят. Поживешь у меня пару недель, а потом…

— Пару недель ты сама не выдержишь.

— Увидим. Кстати, ты бы хоть огляделся. Может, тебе у меня и не понравится.

— Меня все устраивает. Ты просто не жила в условиях, когда надо брать воду из колодца.

— Жила. Я даже жила в условиях, когда огонь высекали огнивом.

— Но это, наверное, было так, для развлечения.

Коля встал и огляделся.

— В принципе, дома сильно меняться и не должны. Как-то у тебя по-спартански все обставлено. И вещей почти нет.

— Вещи в шкафы прячутся, шкафы закрываются, панель наезжает и отъезжает. Зато у меня там, увы, бардак за этими панелями.

— Я думал, все автоматически.

— Кое-что да, но не все же. Я предпочитаю убираться сама, сейчас пылесос отключила, чтобы по ногам не ездил. Ты голодный? Может, чаю быстро или обед нормальный?

— Не надо, Алиса, я не хочу тебя стеснять.

— А ты меня не стеснишь, у меня частенько кто-то гостит. И чай я собиралась пить. Кстати, травяной, ты не против?

— Нет. Я иногда заваривал зверобой.

— И у меня зверобой, — обрадовалась Алиса. — Ну и вообще травяной сбор.

Да уж, трудно было разыскать кукольник и копытень. И хорошо, что в общей заварке они незаметны.

Коля сел за стол, и Алиса придвинула к нему чашку с ароматным напитком. Вытащила из буфета сахарницу.

— Тебе сколько ложек?

— Нисколько… — Он вдохнул горьковатый травяной запах. — Чабрец?

— Да. Он, может, на любителя, но я к нему так привыкла.

— Привыкла… Алиса, за дурачка меня не держи. Чабрец, зверобой — все это я уже проходил.

— Что проходил? — спросила Алиса с невинным видом. Как будто это не она последнюю неделю выискивала старые рецепты.

— А вот это. Думаешь, ты первая мне травкой лечиться предлагаешь? Травкой… Даже забавно, сколько смыслов у этого слова. Но я прекрасно помню, что чабрецом лечат алкоголизм.

— Чабрецом чистят печень, — Алиса придвинула к себе сахарницу. — Вот и все. Но вообще-то, я больше люблю ромашку. И еще мясо ем редко. Нелепо одновременно изучать животных и есть их, правда? Кстати, о животных — поедешь со мной в Космозо? И мне поможешь, и вообще для впечатлений.

— Поеду. Надо ж пайку отрабатывать.

— Какую пайку? Ты не думай, тяжелой работы там нет. Кого-то покормить, за кем-то понаблюдать. А еще мне надо забрать братца.

— Любопытно будет познакомиться, — улыбнулся Коля.

— И Электрон Иванович сегодня дежурит.

— Что? — Коля резко поднялся. — Нет, тогда не поеду. Извини, как хочешь, но я не могу. Хватит с меня позора.

— Почему? Он же рад будет, он тоже за тебя переживал.

— Нет. Не надо, я тебя очень прошу. В любой другой день, но не сегодня.

— А что же ты делать будешь? Меня дожидаться? Один?

— Да я привык один, — просто ответил он.

— Я беспокоюсь, что ты заскучаешь.

— А не беспокоишься, что я сбегу?

Алиса встала.

— А ты сбежишь?

— Нет. Некуда.

— Ты так не шути, я ведь и двери запереть могу.

— Да ну? — насмешливо произнес Коля. — И у вас воры? Не ожидал…

— Да какие воры? Может же человек хотеть побыть один, вот и все. К тому же тут много семей с детьми, мама может отвлечься, и ребенок свалится с лестницы или выпадет из окна. Удобно же закрыть и не беспокоиться.

— Ну, если так… Да ладно, я пошутил. Езжай.

— Ты все время будто отделаться от меня хочешь, — вздохнула Алиса. — Учти, быстрей уйду — быстрей и вернусь.

— Это я и имел в виду.

— Давай, я тебе хоть какое занятие оставлю, — Алиса прошла в комнату и открыла панель на стеллаже с книгами. — Что ты любишь читать, я ведь даже не знаю?

— Нового не надо ничего, — он подошел и остановился за ее спиной. Переплеты книг выглядели одинаково, и лишь когда Алиса прикасалась к ним ладонью, под ее пальцами вспыхивали имена авторов.

Если Коля и удивился, то ничем этого не выдал. Просто сказал:

— Удобно, наверное.

— Ой, мне бы их еще привыкнуть по алфавиту расставлять. Я лентяйка ужасная.

— Шефнер, Диккенс, Шолом-Алейхем, Дарелл… Действительно, слегка вразброд. Солженицын… Стоп. Давай его. Я начинал читать, да бросил.

— Держи, — Алиса протянула ему книгу. — А почему бросил?

— В запой ушел, если тебя это так интересует. Это какой роман?

— Все.

— То есть как все? — он попытался откинуть обложку. — Не открывается…

— Она и не должна, — Алиса провела ладонью в правом верхнем углу обложки, и на поверхности появилось оглавление. — Вот, видишь, «Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом»… Выбираешь, нажимаешь пальцем, и все.

— Ни фига себе бумага!

— А это не бумага, имитация.

— Обычных книг уже не бывает, что ли?

— Почему? Их тоже много, вот мой отец, например, только их и признает. В смысле, для домашнего чтения. В поездках, для научной работы удобнее электронные.

— Вот как это называется. — Он огляделся и указал на диван. — Можно сюда садиться?

— Куда угодно, хоть на пол, хоть на стол. Только не открывай последнюю дверь самым маленьким ключиком.

— Чего?

— Про Синюю бороду читать надо! Ну все, я пошла. Скоро буду.

Отца в кабинете не было. В принципе, этого Алиса и ожидала. Браслет он отключил, на столе оставил записку. Алиса взяла листок в руки: «Алиса, Кир в вольере летучих мышей строит для них карстовые пещеры. Я уехал в центр», — вообще-то, стоило бы уточнить, в какой. «Жабы с Эридана сегодня обещали принести потомство», — жабы его каждый год приносят, от феникса бы дождаться, а то помрет феникс и оправдает свое название. «Вещи, о которых ты спрашивала, в сумке в кресле», — молодец, папа. Конечно, об экипировке для Коли можно было бы попросить и Пашку — но Пашка выше на полголовы, да и не слишком обрадуется такой просьбе. Вот если бы в помощи нуждалась девушка, он бы был куда снисходительнее.

В кресле, кроме пакета с вещами, лежала книжка из папиной библиотеки — обычная, в бумажном переплете. Видимо, ее читал Кир, потому что вместо закладки в ней лежали маленькие солнцезащитные очки. Алиса покачала головой — теперь книга не желала захлопываться. Взгляд, скользнув по странице, зацепился за короткие стихотворные строчки:

Вольер летучих мышей был полупрозрачным, фигурку брата Алиса увидела еще издали. Рядом с Киром как будто высились какие-то непонятные серые силуэты — Алиса даже прибавила шагу, но тут же остановилась и рассмеялась: с потолка вольера спускались искусственные сосульки-сталактиты. Навстречу им с пола устремлялись сталагмиты, словно зеркальное отражение.

— Привет, — Алиса вошла внутрь. — Опять кораллит брал?

— Привет. Я немножко.

— Ничего себе немножко, — Алиса провела рукой по шершавой теплой поверхности «сталактитов». — Тут ящик, наверное, ушел.

— Мне Электрон Иваныч разрешил.

— У Электрона Иваныча свои дети давно выросли, он забыл, как вы на голову садитесь. Еще кораллит остался?

— Ну, немного… И смотри, им нравится!

Летучие мыши перебрались из своего угла на сталактиты, находившиеся подальше от мальчика. Один зверек выглядывал из-за серого нароста так, как белки выглядывают из-за ствола сосны. Хотя никто еще не видел белки с щупальцами вместо глаз.

Алиса протянула руку вперед, и маленькое существо, которое посетители называли в лучшем случае уродцем, осторожно перебралось к ней на ладонь. Волны страха сменялись доверием и умиротворением.

— Ты смотри, они привыкают! — обрадовался Кир. — А ко мне не шли, я чувствовал, что они меня опасаются. Но им было любопытно.

— Привыкнут, ты думай, что они славные, хорошие, как надо с телепатами. Они ко мне вон сколько привыкали.

Кир протянул руку и дотронулся до спинки мыши. Та в панике выпустила крылья, напоминавшие скорее крылья насекомого, и унеслась в дальний угол.

— Ну вот, не получается у меня с животными, — огорченно сказал мальчик.

— Получится, — Алиса обняла брата за плечи. — Будешь сюда каждый день приходить, и получится. Главное, ты для них настоящий туннель построишь, как на их родине. А кораллит все-таки убери. И кстати, зачем ты в книгу очки засунул?

— Так они чистые! А за едой я больше не читаю.

— Чистые, грязные, но страницы помялись! И о чем мы с тобой договаривались?

— О чем?

— Что иностранные книги ты читаешь в оригинале, если знаешь язык.

— Ай, — махнул рукой Кир, — я с Тимкой читал «Бегство Земли», а он французского не знает.

— Бери книжку с собой, будешь читать с Сюзанной. Она вернулась с моря.

— Мы сейчас к тебе пойдем?

— Да, а то у меня гость, нехорошо бросать его одного.

— Пашка?

— Нет. Давай, убирай кораллит, я за тебя этого делать не буду.

— А почему Пашка последнее время не приходит? — Кир выкатил тележку с остатками кораллита из вольера. — Вы что, поссорились?

— Кирюш, у тех, кто сует нос в чужие дела, он вырастает слишком длинным!

— Пусть растет, — покладисто согласился мальчик и потер переносицу. — Он у меня маленький. Ну что, пойдем?

— Отвези тележку на склад и возвращайся назад, я пока навещу Кончиту.

Кончитой фирециллу окрестил Электрон, большой любитель ретрооперы. Зеленая крошка приучалась к людям медленнее, чем ее земляки, худо-бедно признавала лишь Алису и ее отца, дико паникуя при виде незнакомых. Поэтому, увидев пустую клетку, Алиса решила, что малютке вновь удалось улизнуть. Она огляделась — роботов рядом не было, Алиса нажала кнопку вызова в техцентр, экран над дверью в клетку засветился, на нем появилось лицо инженера.

— Электрон Иваныч! — позвала Алиса. — Вы не знаете, где Кончита? А то клетка пустая стоит.

— Не беспокойся, Алиса. Ее твой отец повез в Биоцентр, он разве тебе не сказал?

— Нет… Вот же народ там сидит, все, что поинтереснее, себе забирают.

— Нормальный народ, — примиряюще улыбнулся инженер, — они бы и тебя к себе на работу забрали.

— Я бы к ним и не пошла. Они забыли, когда занимались животными, а не срезами и не биохимией. А Кончита наша им зачем понадобилась?

— Вроде как у нее обнаружились следы генетической модификации, произведенной очень давно. Мы не первые открыли Каштанку.

15.

Но когда сильные оказались слабыми, когда дрогнули Мудрые, сильными показали себя слабые…

На лестничной площадке Кир отстал.

— Ты куда? — окликнула Алиса. — К подружке своей?

— Ага. Я позову ее к нам, хорошо?

— Хорошо, только быстро!

Коля не вышел в прихожую их встречать. У Алисы даже успела мелькнуть тревожная мысль, как он выглянул со стороны кухни.

— Привет. Вот и я, быстро, правда?

— Алиса? Слушай, там за стенкой что-то шуршало. Громко так.

— Здесь? — Она дотронулась до панели кухонного лифта. — Это приехали продукты. У нас магазинчик под домом, в цокольном этаже. А то я последнее время дома только набегами бываю, вообще ничего из еды не было.

Панель отъехала в сторону. Алиса выдвинула прозрачный лоток с пакетами на стол, но неудачно наклонила его. Круглый кочан капусты покатился к краю и бухнулся прямо Коле под ноги. Тот отпрыгнул, будто это была бомба, правда, быстро спохватился, нагнулся и протянул кочан Алисе.

— Удобная штука, конечно, просто я сначала не понял. Думал, что за шум, не похоже ни на соседей, ни на птиц.

— Удобно… Тем более, у меня руки были заняты. Кстати, посмотри — вон в том пакете тебе одежда. На месяц должно хватить.

— Зачем? Я бы и так…

— Месяц не переодеваться? Сильно…

В кухню деловито просунулся Кир.

— Привет.

Коля обернулся. Секунду разглядывал улыбающуюся мальчишескую рожицу, затем ответил:

— Привет. Ты и есть братишка Алисы?

— Ага. Я вас, кажется, уже видел. А хотя нет, перепутал. А вы, наверное, из Института Времени?

— Можно сказать и так, — осторожно сказала Алиса.

— Меня Кир зовут. Ну, или Кирилл. А Алиса меня еще Кирюшкой называет, но я так не люблю, сразу предупреждаю. Вы не будете?

— Зуб даю, — очень серьезно пообещал Коля.

— А как вас зовут?

— Николай, — Герасимов уже слегка улыбался словоохотливому парнишке. А Кир и вовсе не нуждался в поощрениях.

— Я к Алисе часто прихожу, у меня тут и инструменты есть. Сейчас я вас с подружкой познакомлю. Мы с ней хотели сделать Город Часов, как в книге, только совсем маленький. Чтоб через микроскоп смотреть, ну, как Левша блоху подковал. А потом решили свое строить — потому что я не люблю грустные книги.

Среди грозивших Киру опасностей на последнем месте стояла опасность умереть от застенчивости. За несколько минут он изложил список приемлемой для него литературы, рассказал, с кем больше всего дружит в классе, а с кем во дворе, а затем перешел к сетованиям на ограничения свободы.

— А вы с нами гулять пойдете? А то меня далеко одного не пускают. Представляете, в мае я к бабушке в другой город летал, так меня мама в самолет посадила, а бабушка в аэропорту встретила. Как будто я один не добрался бы. Алисе больше разрешали. Вот вы давно ее знаете?

— Давно. Сто лет.

— Ух ты! Ну вот, она в моем возрасте уже где только не была. А меня никуда за пределы системы не возили.

— Кирилл! — не выдержала Алиса. — Я в твоем возрасте тоже нигде не была. Меня папа впервые с собой в путешествие взял, когда мне было уже девять!

— Без четырех месяцев, — уточнил справедливый ребенок. — А мне уже почти восемь. Мама говорит — пусть хоть я побуду домашним мальчиком, а я не хочу. А мама у меня далеко сейчас, летучий город строит, это много времени надо.

— Привет… Ой, здрасьте! — в дверь заглянула девочка чуть выше Кира с вьющимися ярко рыжими волосами.

— Вот! — обрадовался мальчик. — Сюзи, ты не смущайся, это Алисин друг. Пойдемте мы вам нашу игру покажем, хотите?

— Я не знаю… — Коля оглянулся на Алису, та обрадованно кивнула.

— Идите! Я пока хоть обед сделаю! Если, конечно, они тебя не утомили.

— Да нет… — впрочем, Кир и Сюзанна уже повели гостя в комнату, довольные, что нашли свежего зрителя для своих поделок. Но через пару секунд оттуда послышался грохот. Алиса выскочила в коридор.

— Кирилл! Кто просил открывать мою коллекцию?

— Алис, ну извини, я панели перепутал, — мальчик с невинным видом сидел посреди рассыпавшихся камней, ракушек, кусочков металла. — И я не виноват, что пакет порвался.

— Оригинальная коллекция, — Коля наклонился. — Тут же все разномастное.

— Не совсем коллекция, — Алиса присела на корточки. — Что-то на память, что-то как сувенир из путешествий. Просто жалко было выбрасывать, даже теперь.

— Да я понимаю, — он подобрал металлическое колесико с насадкой. — Как деталь какого-то прибора.

— Обломок рычага в подводных залах Атлантиды, — улыбнулась Алиса. Он опустил глаза, словно гадая, шутит она или нет.

— Такое, конечно, нельзя выбрасывать. Только вот как это все теперь собрать…

— А я знаю! — Кир уже тащил из кухни пакет с одеждой. Содержимое он быстро вытряхнул на диван. — Вот сюда, хотя коробка удобнее, этот тоже может порваться.

— Кир, а не ты ли самолично перетаскал у меня все коробки?

— Так я же не для себя. Одну для Тимки, а другую для Сюзанниных моллюсков.

Девочка тем делом тихонько подгребала к центру разбросанную «коллекцию». И вдруг ойкнула, поднесла палец ко рту.

— Колется…

— Ты же осторожней! — возмутился Кир. — Это ж может быть шип ядовитого растения, с Алиски станется и такое хранить.

Сюзанна покачала головой:

— Нет. Это значок какой-то странный. Вот, — она разжала ладонь, на которой сверкнула звездочка с тремя застывшими огненными языками.

— Это из того… путешествия? — спросил Герасимов.

— Да. Хочешь, возьми на память?

Сюзанна перевела взгляд с Алисы на Колю и, не дожидаясь ответа, с готовностью протянула значок молодому человеку. Но тот покачал головой:

— Нафига он мне? На бутылку его не сменяешь…

Отвернувшись, Коля начал собирать в пакет самые крупные артефакты.

— А бутылка у меня тоже есть! — Кир подскочил, наступил на что-то острое, ойкнул, быстро запрыгнул на диван и продолжал уже оттуда:

— Знаете, какая она старая? Семнадцатый век! И с запиской, но там все размыла морская вода, ведь ее подобрали возле Марианской впадины. Так жаль, что уж не прочитаешь, ее же наверняка бросили с просьбой о помощи. Интересно, кто был этот моряк, спасся ли он… Жаль, что ему уже не поможешь…

— Помочь? — переспросила старшая сестра с некоторым ехидством в голосе. — Ты раскидал, мы собираем. Нам помочь не судьба?

— Да я сейчас, — Кир не слишком быстро слез с дивана и присоединился к остальным. Впрочем, это не помешало ему с прежней увлеченностью рассказывать:

— Жалко так, что не я ее подобрал. Я опускался в батискафе, но там только водоросли были, а еще мусор, гадость такая. Банки консервные, представляете? Раньше люди бросали отходы прямо за борт корабля. Вы же видели, как космос до сих пор чистят? А дно сложнее. Я собирал на утилизацию вместе со всеми. Хотя, может, что-то там и с погибших кораблей. Но настоящих находок так мало… Алисе вот везло куда больше меня.

На полу меж тем стало чисто, а пакет наполнился. Алиса отодвинула панель шкафа.

— Клади поглубже.

— А я зато тут вот что храню, — Кир вытащил из шкафа модель космического корабля размером с ладонь. — Это я делал, ну не сам, мне помогали. Маленький тогда был.

— А сейчас ты большой? — Алисе видно было, что вопрос у Коли вырвался непроизвольно, как обычно бывает при разговорах с детьми, и он пожалел о нем уже в первую секунду. Но Кир ничего не заметил.

— Ну да, — без тени сомнения ответил он. — Так вот, это «Пегас» папин. Похож, почти копия. Только я мало на нем летал. А это — смотрите, и ты смотри, Сюз, я тебе еще не показывал, — мне модель Бетельгейзе подарили. Один архитектор с маминой работы, он такое мастерит. Жалко, что мы не увидим, как она превратится в сверхновую. Мне обещали, что на модели это отразится, только это же будет через много тысяч лет.

— А нельзя сейчас изменить модель? — Герасимов осторожно взял любезно протянутый мальчиком кристалл, внутри которого светилась голограмма — пухлая мрачно-красная сфера, окруженная темной оболочкой.

— Нет, — тихо и очень серьезно ответил Кир. — Я же специально просил, чтобы те же процессы были, пусть только зрительная копия. Кристалл изменится только тогда, когда Орион лишится своей подмышки.

— А слетать посмотреть?

— Куда?

— Ну, на несколько тысяч лет…

Кир и Сюзанна посмеялись, вежливо, как на не слишком удачную шутку.

— Это же невозможно, вы знаете. Назад — можно, вперед — нет. Как дядя Ричард говорил, единственный мост в будущее — это мы. Дети, то есть. А у вас дети есть?

— Нет.

— А, ну да, вы же молодой еще…

Алиса тихо-тихо выскользнула из комнаты и прикрыла за собой дверь. Иона еще опасалась, не вызовет ли раздражение то, что она приведет с собой брата.

Первым делом она все-таки подсела к компьютеру. Что же такое мог разыскивать человек возле Калужской магистрали? Почему так разочаровался?

Вот она, карта Московской области. Конец прошлого века. Прокшино. Деревня и… кладбище. Искать могилу близкого человека и найти даже не бурьян, а цветущий город. Убедиться лишний раз, что жизнь течет мимо, а ты из нее выброшен.

Потом надо будет съездить с Колей к общему монументу поминовения, потом, но не сейчас. Сначала разобраться с этим похоронным настроением… хотя оно, кажется, уже не похоронное…

Из соседней комнаты донесся взрыв смеха. Алиса приоткрыла дверь:

— Что тут у вас?

— Не знаю, что, но я — дракон! — Герасимов выглянул из-за дивана и пропустил удар подушкой. — Ой. А они — рыцари.

— Алис, — Кир вскочил на диван, — ты или не мешай, или давай с нами!

— Потом. Только не запрягайте его вместо белого медведя!

— У вас запрягают белых медведей? — удивился Коля, пропустив еще один удар.

— Они запрягут кого хочешь, — Алиса быстро захлопнула дверь и прошла на кухню.

«Вы же молодой еще». Действительно, угрюмый малознакомый мужик под тридцать на глазах преобразился в веселого молодого человека. Ее непоседливый младший братец сделал маленькое чудо. Вот бы и дальше так шло.

Алиса оторвалась от готовки и набрала номер отца.

— Пап, привет. Ты уже на работе? — Профессор в ответ лишь отклонил голову, и Алиса увидела позади знакомый кабинет. — Быстро освободился, я думала, ты в Биоцентре до вечера пробудешь.

— Нет, что ты. Там все быстро, и Кончиту отпустили, зачем животное мучить. Лимфу взяли для дальнейших исследований.

— И при тебе ничего не проводили?

— Да как тебе сказать. Там эти генетические изменения были очевидны. Мне дали навскидку заценить первые результаты. Генетическое вмешательство, предположительно произведенное не менее ста и не более пятисот лет назад. Я на более подробные опыты не остался, зачем? Я уже давно больше администратор, чем ученый.

— Ну что ты, пап. Какой же ты не ученый? Сколько раз они тебя звали консультироваться, тебя, а не кого-то еще. И про Кончиту ведь ты сам догадался, а не Электрон Иванович, например.

— Он не зоолог, Алиса.

— А я считаюсь? Я зоопсихолог, а сама ни сном, ни духом ничего не заметила.

Отец улыбнулся.

— Ладно, Алиса, когда в центре окончат эксперименты, вместе посмотрим результаты. Кстати, Кирилл как?

— Хорошо, просто замечательно. Я хотела бы оставить его у себя на несколько дней, ладно?

— А он тебя не стеснит? У тебя вроде только одна кровать.

— Я стала очень хозяйственной и обзавелась еще мебелью. Не стеснит.

— Ну, пусть остается. Кстати, мама скоро приедет, дня через три. Говорит, готовит ему какой-то сюрприз, а какой — скрывает.

— Ну, я ему пока говорить не буду, а то весь изведется. Главное, Поля не заскучает?

— Поля сделает генеральную уборку, и никто не будет ему мешать.

— Ну, если все хорошо, пока. Ой, подожди, вот еще что — можно, я буду приводить к Космозо своего знакомого, ну, того, про которого я тебе говорила? Он бы помогал, я понимаю, он не квалифицированный работник, но все же… Это больше для него, чем для зоопарка.

— Да конечно, пускай приходит. Сейчас лето, у нас мало волонтеров. До встречи. Значит, Кира точно у себя оставляешь? Тогда я бы навестил старых друзей, Полоскова с семьей.

— Оставлю, он мне очень помогает! Полоскову привет!

— Помогает? — несколько недоверчиво переспросил профессор. — Ну, если так… До встречи, Алиса.

Несколько секунд Алиса просидела перед погасшим экраном.

— Помогает, — сообщила она собственному туманному отражению в мониторе. — Помогает в спасении человека от самого страшного и опасного врага. От самого себя.

Она перевела взгляд на часы и быстро вскочила. Полвторого, а обед еще никто не отменял.

16.

А листья порхают,

Укрытые тенью,

А воды сверкают,

И слышится пенье:

Тра-та, тра-та-та-та,

В долину, ребя-та!

— Алиса, а это суп по-космически? — Кир без особого энтузиазма взял ложку.

— По-космически, по-космически. Давай, приступай.

— Это как — по-космически? — сидевший напротив Алисы Коля слегка приподнял брови.

— Просто как пюре. При пониженной гравитации особо не расплескивается. А что, невкусно?

— Нет, очень хорошо. Концентрат?

— Обижаешь. Ты же видел, из чего я готовила.

— Извини. Мы в свое время представляли таблетки, концентраты, общественные столовые. Думали, что уж на приготовление пищи люди время тратить не будут.

— Почему? Это же здорово — готовить, особенно когда есть время и настроение. Ты пойми, люди не так уж глобально изменились. Мы роботами не стали.

— Роботы космический мусор хорошо собирают, — Кир снова ухватился за интересующую его тему. — Алис, а дядя Гена, наверное, без тебя нам рассказывал про артефакт. Его чуть не приняли за какой-нибудь тюбик с едой, которые старинные космонавты с собой брали.

Коля заметно развеселился от слов «старинные космонавты».

— С набитым ртом не разговаривают, — заметила Алиса.

— Ничего, пусть рассказывает. Люди и вправду не изменились.

Кир быстро сделал несколько глотков, чтобы его уже не могли обвинить в непоедании супа, и затараторил:

— Ну вот, дядя Гена увидел, что перед иллюминатором проплывает такой металлический цилиндр. Он и заинтересовался, а цилиндр-то уже в поле попал, вот-вот на утилизацию подтянет! Но он успел. Это оказался совсем не тюбик, а контейнер с древней-древней записью. Больше двух миллионов лет анализ показал. А что самое интересное, язык расшифровать невозможно, единственное, что сказали определенно — это писали люди.

— Два миллиона лет назад никто и писать-то не умел, — машинально ответила Алиса. Ей Полосков и правда ничего подобного не рассказывал. Впрочем, невозможно объять необъятное. Разгадку найдет кто-то другой, если уже не нашел. Может, изотопный анализ дал сбой. Может, язык не человеческий.

— А это была запись голоса, — объяснил Кир.

— Тем более…

Герасимов отложил ложку.

— Может, это кто-то из ваших? Забросил на два миллиона лет назад и забыл.

— На непонятном языке? Да и зачем?

— А у меня коллекция бабочек есть, — тихонько сказала Сюзанна. Все взгляды обратились к ней. Девочка даже слегка втянула голову в плечи и опустила глаза.

— Коллекция? Бабочек? — сначала глаза Коли удивленно расширились, затем на губы набежала эта его новая неприятная усмешка. — Иголочки? Да, мир совсем не изменился!

— Зачем бабочкам иголочки? — удивилась уже Сюзанна.

— Она покажет, — быстро вмешалась Алиса, начавшая догадываться, зачем бабочкам иголочки. Вспомнилось, как тогда, у Юльки, она нашла в столе альбом с засушенными вырванными с корнями травянистыми растениями. На ее вопрос, зачем было губить столько явно не годящихся на букеты трав, Юлька сказала, что это гербарий, и сослалась на школьное задание. Еще была какая-то детская книжка про мальчика, как же она называлась… Вроде, «Будь человеком», но имя героя сейчас вылетело у Алисы из головы. Именно из-за бабочек она ее и не перечитывала.

— Можно на крыше, — сказал Кир. — Пойдемте сейчас?

— Тарелку в мойку отнеси. И сначала будем пить чай.

— А с чем? — живо заинтересовался мальчик. — Я булки не люблю, ты же знаешь.

— Вашего мнения забыли спросить, Кирилл Игоревич! Яблочная шарлотка вас устраивает?

— Вполне! — Кир поднялся. — Ладно, тарелки давайте! Я мойку включу.

— Лифта нет? — Коля с Алисой поднимались по лестнице. Дети отстали — забежали к Сюзанне, как объяснила та, «за шкатулкой».

— Есть, за колонной. Но тут же всего пятый этаж.

— Я просто спросил. Это уже чердак?

— В городских домах не делают чердаков. Это уже крыша.

— Кстати, она же, наверное, раскалилась от солнца. Мне-то плевать, но ребятишкам долго там находиться не стоит.

— Увидишь.

Они вышли на верхнюю площадку дома. Коля сперва зажмурился от яркого света, затем у него вырвалось восхищенное восклицание. Только увитый плющом высокий парапет по периметру дома напоминал, что они все же на высоте шестого этажа. Покрытие площадки слегка пружинило под ногами, вокруг были разбиты клумбы, в двух противоположных концах крыши виднелись беседки. Алиса наблюдала за молодым человеком с улыбкой — такого он явно не ожидал.

— Это же просто верхний двор.

— Можно сказать и так. Кстати, наш дом почему-то крышу не очень жалует, здесь редко отдыхают. А Киру нравится, на высотках не делают таких крыш.

— Почему?

— Просто людям некомфортно. Высота чувствуется. А у меня он частенько сюда бегает.

— Славный у тебя братец. Общительный очень, просто находка для шпиона.

— Мне говорят, я была такая же в этом возрасте. Да многие ребята такие, это нормально. Вот подружка у него излишне стеснительная.

Позади них послышался топот.

— Вот и мы! — закричал Кир, выбежав на крышу. За ним вылетела Сюзанна, щеки ее разгорелись от быстрого бега и стали почти одного цвета с темно-рыжими волосами. В руке девочка держала не то шкатулку, не то коробку, широкую и плоскую, как сложенная шахматная доска.

— Вот здесь, у парапета, лучше всего.

Сюзанна водрузила коробку на парапет. Она открылась, распавшись на два отделения. В ней ничего не было, только внутренняя поверхность была штрихами расчерчена на квадраты.

— Теперь тихо, — девочка предостерегающе подняла ладошку. «Шахматная доска» чуть вздрогнула, послышалось слабое гудение. Коля, опершийся было о парапет, резко отодвинулся. Однако гул быстро смолк, лишь какое-то изменение осталось в воздухе — словно еле уловимая вибрация или звук на нижней границе восприятия, почти неслышный. Но и это ощущение исчезло через несколько секунд. Герасимов неожиданно закашлялся.

— Тихо! Спугнете…

Солнце отразилось в блестящих слюдяных крылышках. Пестрая бабочка запорхала над парапетом. В своем воздушном танце она постоянно возвращалась к шкатулке Сюзанны, на секунду зависая сантиметрах в двадцати над одним из квадратов.

— Еще одна, — шепотом проговорил Кир, отступая на несколько шагов назад. Голубые крылышки трепетали рядом с оранжевыми.

Следующего экземпляра пришлось ждать несколько минут, зато потом прилетели сразу две бабочки «павлиний глаз». Еще через четверть часа над шкатулкой кружился небольшой живой цветник.

— Их тут сколько?

— Тридцать две… тридцать три, один павлиний глаз лишний. Выключать? Долго они так летать не будут.

— Конечно, выключай.

Девочка прикоснулась к дну шкатулки. Бабочки еще несколько секунд кружились над ней, затем, весело перепархивая, начали разлетаться в разные стороны.

Сюзанна закрыла шкатулку:

— Я ее отнесу и вернусь. Хорошо?

Ребята отбежали к противоположному парапету. Алиса, улыбаясь, посмотрела им вслед.

— У них там тайник, ну, это просто так называется. Я про него знаю, они знают, что я знаю. Но им все равно интересно.

— Я понимаю, — кивнул Герасимов. — Как она так бабочек надрессировала?

— Инфразвуком. Ты не думай, это все выглядит, как игра, а девочка молодец, серьезную работу проделала.

— В восемь лет?

— Техническую часть ей помогли сделать, конечно. Может быть, дед, он у нее механик.

— Да, это выглядит, как сказка. По сравнению с привычными музеями, где животные мертвые… Может, тут где-нибудь и волк рядом с ягненком лежит?

Алиса задумчиво глядела вдаль.

— Запросто будут лежать. Но у нас тут не райские края.

— Да, тем более наш человек всюду приносит свой собственный ад.

Алиса не успела ответить — вприпрыжку подбежал Кир.

— Алис, может, поедем сегодня к Ванде? Сюз отпросится у родителей, ее возьмем. Она не видела еще живой кораблик.

— Нет, Кирюш. Они нас звали вместе с Павлом, с ним и поедем, когда он объявится.

Коля, глядя в сторону, сказал:

— Алиса, собираешься к знакомым, не надо ни из вежливости меня с собой таскать, ни бояться одного оставить.

— Я не собираюсь. Там семья, женщина второго ребенка ждет. Вдруг она уже в роддом поехала. Лучше куда-нибудь еще, хотя бы на море.

— А я плавать не умею, — быстро сказал Герасимов.

Кир посмотрел на молодого человека так, будто он признался, что не умеет читать.

— Серь-езно? Научиться-то быстро…

— Ты же был спортсмен, — приподняла брови Алиса.

— Во-первых, был, во-вторых, это не значит, что пловец, — Коля отвернулся.

— Ладно, — согласилась Алиса. — Тогда давайте в лес. В тот, в котором были грибы. Идет?

— По грибы обычно утром ходят, — возразил Кир.

— Мы просто погуляем там. Согласны?

Все трое хором ответили:

— Согласны!

Ребята сбежали по лестнице первыми. Алиса, слегка приотстав, поглядела на браслет. Номер Пашки по-прежнему оставался недоступным.

До Пашки она дозвонилась только поздним вечером. Уже давно пора была ложиться спать, но Кир в довершение дневных впечатлений решил продемонстрировать одну из новых стереоигр. На Колю, не видевшего ничего круче тетриса, это произвело более чем сильное впечатление. Алиса даже не стала взывать к совести обоих игроков и прошла на кухню. Вынула чашки из сушки, включила чайник, убрала лампу дневного света с подоконника. Совершенно ни на что не надеясь, набрала Пашкин номер.

И Пашка неожиданно отозвался.

— Ты пропал совсем.

— Дела… У тебя все хорошо?

— Паш. Я Николая забрала из больницы. Пока к себе домой.

Пашка помолчал, слегка пожал плечами.

— Ну, я советовать не могу. Дело твое.

— Но ты не одобряешь.

— Не в том дело. Просто я не уверен, что будет отдача.

— Отдача… Паш, ты о чем?

— Алис, не делай вид, что не понимаешь. Ты знаешь, что потом не сможешь уже проследить за его судьбой. Не пасти же человека до конца жизни. Если бы он хоть благодарен был.

— Пашка, Пашка… Ты что же, перед спасением утопающего будешь с него расписку брать, что он тебе по гроб жизни обязан?

— Не в этом дело. Мне тебя жаль. Твоего времени, твоих усилий. Ведь этому твоему Коле, по-моему, все равно, что с ним будет. Человек дает понять, что никаких стараний прикладывать не собирается, а ты его пытаешься заставить жить правильно.

— А ты бы на его месте так бы сразу и пустил практически посторонних людей в свою душу?

— Да при чем тут душа? Предлагают реальную помощь, спрашивают о планах. Коля твой грубит или отмахивается. Стоит ли тебе с ним носиться?

— Паш, я опять спрашиваю: человек тонет, ты сначала выяснишь, какую он вел жизнь и уточнишь его планы на будущее? Он же и потонуть может за это время.

— Этот уже на берегу, а вот у себя его селить явно не стоило. Что тебе от этого лишь ненужные хлопоты, я говорить не буду…

— Однако уже сказал, — быстро подхватила Алиса, — и про ненужные ты погорячился.

— … и Коле твоему это не на пользу, к хорошему быстро привыкают, а ему предстоит опять вернуться к одиночеству и полностью самостоятельной жизни.

— Паш, ну, а как еще? Не пригласить домой — это даже негостеприимно, что ли… По меркам любого времени. Пусть хоть какое-то время человек почувствует, что он не один.

— Алиса, мы сделали, что могли. Что особого ты можешь придумать?

— Нет, тут ты не угадал. Причем само получилось. Я Кирилла решила взять домой, отец сейчас постоянно занят, а парень в зоопарке что хочет, творит. И знаешь, они замечательно нашли общий язык. Я думала Колю привлечь к работе в Космозо, общение с животными ведь лечит душу.

— Ага, особенно хищники-людоеды лечат душу, радикально, вместе с телом, — Пашка слегка улыбнулся, и Алиса поняла, что лед сломан.

— Но с Кирюшкой все вышло еще лучше, он просто начал общаться на равных, без тени сомнений, что это может быть неинтересно. У меня, я чувствую, уже так не получится. Я понимаю, Коля тебе не понравился…

— Это ты громко сказала. Мне не понравилось его поведение, вот и все.

— Ну так теперь он ведет себя по-другому. И раз он хорошо находит с детьми общий язык, значит, он лучше, чем ты о нем думаешь.

— Это ж каким хамлом надо быть, чтобы от семилетнего ребенка отмахиваться и игнорировать, как он игнорировал тебя…

— Паш, а что, таких людей не было? Детоубийц не было? Жестоких воспитателей, даже просто равнодушных? И ты Колю с ними не равняй. Он свою жизнь покалечил, но никому другому плохо не сделал. Я уверена, за эти несколько недель человек придет в себя, поймет, что он не один. И вернется домой с другим настроением.

— Ну, пусть все сложится именно так. Кир не заснет во флипе?

— Почему он должен там заснуть?

— На пути домой, поздно ведь.

— Паш, он тоже поживет у меня несколько дней. Может, и больше.

Ей показалось, или Пашка вздохнул с облегчением?

— Что ж, надеюсь, скучать тебе не придется.

— А сам не скучаешь?

— Не-а. Мне некогда.

— Когда появишься?

— Не знаю точно, надеюсь, к концу недели. Просто я далеко сейчас. Даже не на Земле.

— Я вижу, — на индикаторе расстояния под экраном мерцали звезды. — Но ты уж все-таки найди возможность.

— Постараюсь. До скорого.

Отключив экран, Алиса поспешила в комнату.

— Эй, полуночники, скоро светать начнет… — и резко осеклась, остановившись на пороге. Игроки спали. Призрачные фигурки кораблей отбрасывали слабые отблески — то зеленоватые, то голубые — на лицо Кира. Задремавший мальчик полностью сполз на пол, неудобно привалившись к дивану. Герасимов вытянулся поперек дивана, уронив голову на скрещенные руки. Алиса хотела было потрясти его за плечо, но передумала. Пусть отсыпается человек.

Она убрала игру, наклонившись, с трудом подняла брата на руки. Голова мальчика запрокинулась, Алиса кое-как подставила под затылок Кира свой локоть. Мальчик сонно заворочался, но глаз не открыл. Алиса перенесла братишку в свою комнату, уложила на кровать — Кир сразу свернулся во сне в клубочек — и накинула сверху покрывало.

Затем Алиса вытащила на кухню кресло-трансформер и задвинула его за обеденный стол. Кресло, в принципе, было маловато и предназначалось для Кира, но она не ожидала, что он уснет так быстро и не догадалась вытащить кресло сразу. Не таскать же теперь спящего ребятенка туда-сюда. Одну ночь она и сама поспит на трансформере.

Алиса переоделась в самый легкий спортивный комбинезон, малость попинала кресло, чтобы придать ему как можно более вытянутую форму, выключила свет и легла.

Сон не шел. Полная луна светила прямо в глаза. Алиса дернулась было включить затенение, но просто перевернулась на другой бок. Ей мешает не свет, а собственные мысли.

… Луна заливала джунгли белым светом, тени от деревьев казались совершенно черными. Мир словно превратился в контрастную шахматную доску. Пашка с трудом продирался через заросли, он шел к морю, где лунные блики плясали на волнах тысячами маленьких полумесяцев. Алиса хотела крикнуть ему, что на берегу может поджидать Эри-Куба, но голос отказывался повиноваться. Павел наотмашь рубил кусты невесть откуда взявшимся старинным мечом. А Эри-Куба и вправду танцевала на отмели. Ее огромный силуэт то пригибался к воде, то вытягивался, становясь выше самых высоких деревьев. Вот темная фигура выпрямилась в полный рост — но на воду упала тень уже не обезьяны. Сказочный великан протянул руку и сжал луну, дробя ее на осколки. Обломки падали вниз с хрустальным звоном и вдруг ярко вспыхнули, превращая ночь в день.

Алиса резко села. На кухне горел свет. Коля Герасимов стоял по другую сторону стола и глядел на нее почти с ужасом.

— Алиса? Ты что тут делаешь?

— Живу я тут, если ты еще не заметил, — она улыбнулась как можно приветливей. — Чего тебе не спится?

— А, дрянь какая-то приснилась. Просыпаюсь, в горле пересохло, сюда пришел и впотьмах уронил стакан. Еще свет сам включился, — он провел рукой по лицу, словно отгоняя ночной кошмар. — А я не смог найти выключатель.

— На тебя среагировал, вот и включился. — Алиса наклонилась поднять закатившуюся под стол чашку.

— А почему ты на мешке сидишь?

— Это не мешок, это кресло. Можно сидеть, можно спать.

— Так я тебя, выходит, дивана лишил?

— Нет. Кресло я для Кира готовила. Просто вы с ним уснули за игрой.

Коля слегка улыбнулся.

— Как это я так, даже не представляю. Кир ход обдумывал, я вроде на секунду глаза закрыл…

— Так бывает, если очень устанешь, — Алиса сполоснула чашку, набрала в нее воды из-под крана и поставила на стол. — Держи, ты же пить хотел.

— Спасибо. Вот и сюда я так же попал… Все проспал. Вроде только что Серега Спиридонов в баню всех позвал, выпили, как обычно, потом ничего не помню.

— Серега Спиридонов, — довольно мстительным голосом сказала Алиса, — ничего не сделал, чтобы вытащить тебя, когда начался пожар. Больше того, он подпер дверь колом, чтобы ты сам не вышел, если вдруг очнешься.

— Да? На какого беса?

— К жене своей тебя приревновал, кажется.

— К Машке? — Герасимов изумленно посмотрел на Алису. — Ерунда какая-то, с чего бы это? Я же ничего… Один раз вступился, когда он ее поучить решил, ну, он и мне врезал. — Коля прижал ладонь к щеке. — А что с ними стало, не знаешь?

— Спиридонов утонул на зимней рыбалке года через два.

— А Машка?

— О, так у ее мужа были основания?

— Да брось ты! Кстати, откуда ты знаешь про Серегу?

— Из книги учета и регистрации преступлений, как и про тебя. Кстати, скажи спасибо тому участковому, который все-таки завел уголовное дело. Сочти он этот случай обычным пожаром, ты бы относился к ведению МЧС, и все бумаги бы уничтожили лет через десять. А прокуратура свои архивы хранила вечно… Кстати, почему ты держишься за щеку? Болит что-то?

— Нет, но такое непонятное чувство — десна выпирает. У меня же два зуба было выбито, вот в том месте она и распухла.

Алиса улыбнулась.

— Все нормально. Это растут новые.

— Да не может быть! Хотя что это я. Может.

— Зубы мы выращиваем, внутренние органы восстанавливаем. Кстати, эти технологии появились уже довольно давно.

— А мозги вы не выращиваете, часом?

— Мозгами собственными обходимся… Пока хватает.

Из коридора послышались шаги босых ножек. На кухню, щурясь от света, вышел Кир.

— А чего это вы не спите?

— Тебя караулим. Зубы чистил?

— Не-а. Забыл.

— Не забыл, а заснул. В ванную шагом марш! — Алиса кивнула Коле. — И ты давай следом, а то смысла не будет новые зубы выращивать.

Тот слегка растерялся:

— А щетка… Хотя да. Такая мелочь.

Из кухни Алиса слышала, как Кир объяснял новому знакомцу:

— Ну, вот отсюда шарик берешь — ты что, никогда раньше не видел?

— Такого — нет. Я вообще много чего не видел.

— Ну вот, тогда смотри, шарик раскусываешь — и все. Полминуты пройдет — можно полоскать.

Через несколько секунд Кир вернулся к сестре, старательно улыбаясь.

— Все! — радостно сообщил он. — Ой, Алиска! Мешок! Чур, я на нем сплю! — мальчик с разбегу прыгнул на трансформер.

— А простынку?

— Под спинку — простынку, под ушки — подушки… Ладно, я за пледом схожу.

Коля вышел из ванной практически сразу.

— Там, в палате, тоже была такая паста, — сказал он. — А я и не знал, что это, а спросить не догадался.

— А сейчас умыться не догадался, — она протянула руку, чтобы показать. — У тебя паста на щеке.

Коля уклонился и просто вытер щеку ладонью.

— А теперь что? — спросил Кир, который уже успел завернуться в плед, как в кокон.

— Спать! — возмутилась Алиса. — Все, по комнатам расходимся. А то скоро светать начнет.

17.

Галадриэль, единственная женщина Нольдора, державшаяся в этот день гордо и мужественно среди спорящих князей, страстно убеждала нольдорцев покинуть Аман. Она не произносила никакой клятвы, но слова Феанора о Среднеземелье зажгли ее сердце, потому что она мечтала увидеть обширные, неохраняемые земли и править там королевством по собственной воле.

— Алиса! — послышался с дерева ликующий детский крик. — А я уже тут! Стой, как стоишь, я тебя через листья сфотографирую.

Алиса подняла голову, приставила ладонь ко лбу козырьком. Прищурившись, разглядела братишку среди веток.

— Эй, ты там аккуратнее. Датчик подвесил?

— Ага…

— Так слезай. Ты их распугаешь.

— Я хочу чуть поближе к гнезду, — голос Кира через ветки звучал приглушенно.

— Господи, да они улетят и совьют новое! Я в следующий раз робота пошлю ставить датчик.

— Не, они меня не боятся.

— Ки-ир! Мы к папе можем опоздать.

— Ой! — ветки зашевелились. — Я быстро.

Кир быстро перебирался вниз. Самый нижний сук находился метрах в трех над землей.

— Я спрыгну?

— И не думай. Как забрался-то? Где лестница?

— А я без лестницы, — Кир плотно обхватил ствол и съехал по нему вниз. Алиса поймала его уже на траве.

— Не поцарапался?

— Не, — Кир помотал головой. Однако одна щека у него покраснела, на футболке остались волокна коры. Ладони он подозрительно быстро спрятал за спину.

— Ну, иди, собирайся. Я сейчас подойду к выходу.

Кир вприпрыжку помчался по дорожке. Алиса поглядела ему вслед, шагнула было к ближайшему экрану видеосвязи на стене, но потом передумала. Бассейн с дельфинами был совсем рядом, легче дойти пешком.

— Коля! — окликнула она сидевшего на площадке молодого человека. Тот обернулся:

— Ой, не заметил. Загляделся на этих дельфинчиков, или как их там.

— Пескиарии. Температура нормальная?

— Температура-то да, а вот очистка, кажется, у них работает неважно. Цифры в норме, но с виду вроде бы водорослей больше стало.

— Да? — Алиса наклонилась над бассейном. — Слушай, а ты прав. Вся вода какая-то зеленоватая. Я сейчас попрошу, подъедет робот с моллюсками.

Глядя на Колю, она не без удовольствия отметила, что он здорово изменился к лучшему за последнюю неделю. Обгоревшие на пожаре коротко остриженные волосы немного отросли, и его прическа больше не напоминала обритую голову арестанта. Легкий загар окончательно сгладил ожог на виске, отеки исчезли. Но самое главное — изменилось его поведение, он перестал напоминать ничего не соображающего спросонок, но готового разозлиться от голода медведя-шатуна.

— Сейчас уже почти полдень. Нам с Киром пора. Может, поедешь с нами?

— Нет, ну что ты. Это ваше семейное торжество, ты всегда приглашаешь с собой случайных знакомых?

— Нет, только иногда. Вот сейчас, например, случайный знакомый. Поехали. Отца моего ты видел, матери, кажется, не будет. У нее работа. Чего стесняться?

— Мне просто нечего там делать.

— Ну, ладно, раз ты такой упрямый. Проследишь за очисткой, хорошо? Мы вернемся часа через три.

— Не беспокойся, прослежу. А если вы задержитесь, вернусь домой.

Он так легко и спокойно произнес это «домой», думала Алиса, когда они с Киром летели к проспекту Мира. Следить за животными в Космозо у него тоже неплохо получается, пора уже, наверное, подкидывать идею о какой-то схожей профессии в его родном времени. Хотя, почитав историю постперестроечной России, она сильно засомневалась в способности смотрителя зоопарка прокормиться с собственной работы. К тому же условия обучения в конце двадцатого века сильно разнились с веком двадцать первым: знания, которые приобретались играючи при обилии вспомогательных аппаратов и доброжелательном отношении окружающих, в отсутствии этого давались с гораздо большим трудом.

Например, Пашка, с его импульсивностью, — он прирожденный пилот, но стал бы он этим пилотом, если…

— Алиса, я тебя спрашиваю-спрашиваю, — голос Кира вырвал ее из задумчивости, — а ты молчишь.

— Извини, я отвлеклась. О чем спрашиваешь?

— А что такое годовщина? Вот ты говоришь — годовщина свадьбы мамы и папы. Это что значит?

— Это значит, что они поженились двадцать пять лет назад. У них серебряная свадьба.

— А вот когда мы в прошлом году в Нью-Йорк ездили, это ведь тоже была годовщина?

— Это было шестьсот лет открытия Америки! Поэтому и празднества такие.

— А почему в прошлом году ничего не отмечали папа с мамой?

— Ну, наверное, потому, что дата не круглая.

— Некру-углая? — Кир развеселился. — Это как?

— А так, на пять не делится. Смотри, мы уже к Садовому кольцу подлетаем.

Кир задумался, потом спросил:

— А сто лет — круглая, да? Она делится на пять и даже на двадцать пять.

— Очень круглая.

— Слушай, когда у мамы с папой будет годовщина сто лет, — Кир с радостным возбуждением взмахнул руками, — у них ведь тоже будет большой праздник! Ой, только они же будут старыми… Зато мама точно приедет домой. А сегодня она приедет? Она обещала.

— Она отключила браслет, Кирюш. Наверное, с кем-то по работе разговаривает, не хочет, чтобы ее отвлекали. Не беспокойся.

— Я не беспокоюсь, я думаю, что можно будет им подарить на сто лет. Ой, а ты мне так и не сказала, что мы сегодня подарим.

— Я уже была у папы и спрятала подарок. Придем — скажу, и ты достанешь.

— А раньше почему ты мне не сказала?

— Чтобы ты преждевременно не рассказал, чтобы был сюрприз.

Кир надулся:

— Я бы не разболтал!

Однако, едва они вошли в прихожую, он тревожным шепотом спросил:

— Алиса, а ты где спрятала, в коридоре? А Поля знает?

— Ребята, это вы? — донесся голос отца из кабинета.

— Мы! — закричал Кир. — Папа, ты один?

— Пока да.

Плечи Кира опустились. Алиса погладила братишку по светлым волосам.

— Она просто задерживается. Пойдем в комнату.

— Я есть не хочу, — сразу объявил Кир, едва увидев накрытый стол в гостиной.

— Кто это сразу от еды отказывается? — отец вошел в гостиную следом за Алисой. — Ну, привет. Слушай, Алиса, а он у тебя поправился! — Профессор подхватил сына под мышки. — Потяжелел, право слово, потяжелел!

— Пусти, пап, — оказавшись на полу, Кир степенно и с достоинством поздоровался с отцом за руку. — У нее поправишься, она хуже Поли. Три раза в день за стол, и никаких разговоров.

— Да? — удивился профессор. — Ну, тогда она просто молодец!

Алиса засмеялась и подала отцу руку.

— Поздравляю, папа.

Кир, вспомнив о своем, тихонько потянул сестру за рукав:

— Алиса, а где… Ну, ты говорила… Про сюрприз.

— Ах, о подарке! — Алиса распахнула старинный, давно ставший семейной реликвией, книжный шкаф. — Ищи!

Глаза Кира округлились.

— А что можно спрятать в книжном шкафу?

— Подобное среди подобного, — подмигнула ему Алиса.

— А, книга… — Кир начал перебирать бумажные корешки.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовавшись, отец тоже подошел к шкафу. — Я вроде все свои книги наизусть помню.

Но Кир уже с торжеством вытащил с нижней полки разноцветный томик средней толщины.

— Вот! Автор — А. И. Селезнева. Ого, и название — «Зоопарк Междумирья». Алиса, это правда ты написала?

— Нет, не я, Пушкин Александр Сергеич, — Алиса взяла книгу у братишки и положила на стол перед креслом отца. — Пап, посмотри посвящение.

— На первой странице? — профессор сел в услужливо отодвинутое Киром кресло. — Так, «Моим родителям Игорю и Кире Селезневым»… Ну, спасибо, дочка. Тронут, честное слово, тронут. Ты молодец. Еще и пишешь.

— Да брось ты, сейчас многие пишут.

— Многие-то многие, но если на бумаге издали, значит, действительно стоящая вещь, — отец пробежал глазами пару страниц. — Мемуары о наших путешествиях? Алиса, ты из меня сделала героя, а я не герой.

— Герой. Это не совсем воспоминания. Кое-что придумано. И больше под детский возраст.

— Под меня? — спросил Кир. — Папа, можно, я посмотрю?

— Да, конечно, — профессор передал книгу сыну.

От двери донеслось деликатное покашливание. Там стоял Поля, видимо, давно уже остававшийся незамеченным.

— Вообще-то, — скорбным тоном возвестил он, — праздничный обед остывает уже шестнадцать минут.

— Шестнадцать минут? — с деланным ужасом ахнула Алиса.

— И сорок семь секунд, — все тем же торжественно-скорбным тоном уточнил Поля, не заметив иронии. Алиса рассмеялась и поцеловала робота куда-то сбоку головы, где у людей находятся щеки. Поля ничего на это не сказал, но глаза у него загорелись чуточку ярче.

— Ладно, ребята, садитесь, — сказал профессор. — Раз мама задерживается, начнем без нее.

— А ты ей когда перезванивал? — спросил Кир.

— Полчаса назад, сынок. Браслет отключен, но ты не беспокойся, она приехала. Просто опаздывает. Садись за стол.

— Э-эх, — вздохнул Кир. — А на третье что?

Поля, собравшийся уже отъезжать на кухню, обернулся и сообщил:

— Воздушное клубничное печенье.

— А у мамы, — как бы случайно заметил Кир, — оно получается лучше.

Алиса под столом наступила братишке на ногу, но тот отмахнулся.

— Ерунда. На меня Поля не обижается, верно?

Поля, исполненный холодного достоинства, уже гордо ехал заниматься своей любимой готовкой. Кир вскочил:

— Поля, подожди! Я тебе помогу тесто звездочками нарезать! — и бросился следом.

— Эй, а поесть? — крикнула Алиса.

— Я только Поле помогу, чтобы он не обижался! А потом сразу за стол!

— Хозяйственного мужа мы растим для Сюзанны, — засмеялась Алиса. Отец поглядел на нее поверх очков:

— А не рановато для таких выводов?

— Они же все время вместе, как… — Алиса замолчала. — Лучше скажи, когда вы с мамой будете отмечать свадьбу с размахом, по-настоящему.

— Осенью. В октябре у нее заканчивается строительство, во всяком случае, должно. Да и друзья все должны съехаться.

— Вы же с Полосковым вроде куда-то собирались?

Профессор задумчиво поправил очки.

— А тут такая странная история приключилась. Нас не пустили на Каштанку.

— Как?

— Обыкновенно, ко второй экспедиции подготовились, «Пегас» полностью укомплектованный на космодроме стоит, разрешения на полет в ту систему не дают.

— А как объясняют?

— Просто просят подождать. Археологов тоже завернули, которые собирались к соседней звезде. А я хотел даже друга твоего школьного пригласить.

— Аркашу?

— Его. Кстати, ты меня поздравляешь, а надо бы его, его недавно премией Вавилова наградили.

— Ой, уверена, он ее и не заметил. Он бы и Нобелевку не заметил. А за что премия?

— Он изучал период Пермского вымирания. На «Капитане Кусто».

— С каким-каким капитаном?

— На подводной лодке, так она называется. Вместе с ней и перемещался в Пермский период. Поэтому я думал — Сапожков поможет на месте поглядеть, какая там цивилизация развлекалась с генетикой нашей Кончиты.

Алиса положила вилку.

— Ты бы просто списался с биологами. Экспедиции учитывались хоть сто лет назад, хоть пятьсот. Не может быть, чтобы никто не вспомнил.

Отец поглядел на нее непонимающе:

— Какие пятьсот лет?

— Папа, ты же сам мне говорил про генетические изменения, произведенные сто лет назад.

— Господи! Алиса, я тогда оговорился, старею. Там все гораздо интереснее. От ста до пятисот тысяч лет назад, сейчас определили более точно — сто двадцать тысяч.

Алиса не успела ответить. В дверях возник Кир.

— Вы слышали? Слышали? — и, не дожидаясь ответа, ринулся в прихожую. Оттуда донесся его восторженный вопль:

— Мама!!!

Свет в помещении, казалось, начинал гореть ярче в присутствии Киры. Впрочем, она и сама словно излучала свет — сияющая улыбка, одежда из какой-то новой переливчатой ткани, ослепительные белокурые локоны. Мальчик, сияя, уже прижался лицом к рукаву матери.

— Мамочка…

— Неужели уже соскучился? — Кира наклонилась, обняв сына за плечи.

— Очень…

— Мы тебя, и правда, потеряли, — профессор остановился в двух шагах от жены. — Не могли дозвониться. Замечательно выглядишь, кстати.

— Спасибо, — Кира сбросила свою переливчатую накидку на руки мужа. — Селезнев, повесь где-нибудь, она тепло отражает, незаменимо по нынешней жаре. Ну, докладывайте, как вы тут жили.

— Плохо жили, — мальчик ухватил мать за ладошку. — Скучали.

— Неужели так сильно? — снова удивилась Кира. — Ох, Алиска! Ну, привет, а то в стороне держишься. Изменилась, за пару месяцев изменилась! Слушай, Селезнев, она на тебя стала похожа. Раньше со мной на одно лицо была, а теперь так отчетливо и твои черты появились. — Кира энергично хлопнула ладонью по стенной панели, и та из матовой превратилась в зеркальную: — Вот, гляди!

— Глаза у меня всегда были папины. — Алиса чуть отступила назад. — И давайте к столу пойдем, а то столпились в коридоре.

На пороге гостиной уже стоял Поля.

— Добрый день, Кира Артуровна, — поздоровался он как всегда сдержанным тоном. — Ваши домашние в добром здравии, а праздничный обед давно готов.

— Ой, извините все, но обед — без меня! — взмахнула рукой мама. — Я же прямо с корабля на конференцию в Рейкьявике. А потом был поздний завтрак или второй завтрак, я даже не спросила, как это называется. Я еще минимум час не смогу ничего съесть.

— Ты бы не ехала на конференцию, — тихонько сказал Кир. — Ты бы сразу к нам.

— Не могла, сынок, — мать потрепала его по голове. — Там такие важные ученые собрались. Был сам профессор Стэнтон.

— Это у которого космофобия, и он даже на Луне ни разу не был? — поинтересовалась Алиса.

— Он, — кивнула Кира. — Да, у него боязнь перелетов, но он остается лучшим на Земле специалистом по строительству в условиях антигравитации. И ему очень хотелось услышать именно личный отчет.

— Специалист, а ни лечить свою фобию, ни признавать ее не хочет. Весь мир знает, что у него боязнь перелетов, а он делает вид, что ничего нет.

— Это не мешает ему быть основным конструктором Лапуты, — мать села на диван. Кир скорехонько устроился рядом с ней.

— Провел бы пару сеансов терапии — сам бы эту Лапуту и посмотрел, и пощупал, и на зуб бы попробовал, — не сдавалась Алиса.

— Он не хочет, — мать откинула волосы со лба. — И давайте я хоть чаю с вами попью. Скромно, отпразднуем, как и двадцать пять лет назад. Тогда тоже не в моде были пышные церемонии… Селезнев, а вот помнишь, что дед твой рассказывал? — Кира заливисто рассмеялась. — Как они с твоей бабушкой и с кучей приятелей-байкеров ехали в загс на мотоциклах по сельской дороге, да еще под «Рамштайн»!

— А «Рамштайн» — это что? — спросил Кир. — Такой самолет сверху летел, да?

— Нет, малыш, — мать пригладила ему челку. — Это была авангардная музыка.

Кир несколько секунд размышлял, что же такого необычного может быть в музыке, что это заслуживало отдельного упоминания, затем решил перевести разговор на более интересующую его тему.

— Мам, а летучий город… Покажешь?

— Конечно, — Кира приподнялась. — Селезнев, транслятор где, не знаешь? Свой я на корабле оставила…

Профессор возвел было глаза к потолку, вспоминая, но его выручил Поля:

— Он сейчас в кабинете Киры Артуровны. Я принесу.

— Не надо, Поля, я сама сбегаю, а ты пока завари чаю, хорошо? Мне ромашки! — вскочила с места Алиса. Когда она вернулась, Кира доставала из браслета кристаллик.

— Только качество не очень, — сказала она извиняющимся тоном. — И к тому же многое вы могли видеть по гиперсвязи.

— Ведь это же ты снимала, сама, — Кир счастливо улыбнулся и придвинулся поближе к матери.

Транслятор включился. В углу комнаты сгустился мрак, исчезла из виду стена с играющими на ней солнечными зайчиками, уютное надувное кресло. В черной бесконечности ярко, много ярче, чем с Земли, сверкали звезды. Вдруг выплыл участок голубовато-белого ореола, а сквозь него ослепительно вспыхнул крошечный осколок далекого светила.

Кира досадливо поморщилась:

— Неудачный ракурс, с наружной орбиты Нептуна. Солнце слепит, ничего не даст разглядеть. Сейчас переключу…

Изображение сменилось. Величаво выплывавший Нептун теперь ярко освещался солнцем. Поверхность планеты приблизилась. Из матово-голубой она превращалась в переливчатую, покрытую разводами облаков. С каждой секундой становилось все заметней, что облака эти движутся. Там, внизу, бушевали ветра, в сравнении с которыми сильнейший земной ураган, сметающий дома и вырывающий с корнем деревья, показался бы легким бризом.

— Сбоит масштаб, отвыкла я от этой модели, — Кира коснулась переключателя. Нептун заполнил весь обзор. В глубине атмосферы отчетливо просматривались темные пятна штормов. Вот один вихрь, с наиболее четкой структурой, выплыл на середину — и вдруг лучи далекого Солнца отразились в блестящей поверхности. Этот шторм был рукотворным.

— Ох ты! — вырвалось у Кира.

Ветра неслись с немыслимой на земле скоростью, стайки облаков мчались, перегоняя друг друга — и среди буйства стихии в стремительном воздушном танце металлической бабочкой порхала Лапута. Летающий город парил в атмосфере Нептуна на антигравитационной подушке. Лапута не нуждалась в солнечной энергии, она черпала внутреннее тепло планеты.

— А внутри, мама? — спросил Кир и снова восторженно вскрикнул — совсем рядом с Лапутой в разрывах метановых туч сверкнула молния, на секунду опутав блестящей паутиной один из куполов летающего города.

— Не бойся, — успокоила его мать. — Там отличная непроницаемость. Молнии нам даже полезны — это энергия. Внутри пока еще много работы, увы.

Изображение вновь сменилось. Но внутренне устройство города, к немалому разочарованию Кира, пока не слишком отличалась от обычных кают и лабораторий внутри космического корабля.

— Это единственный район, который уже благоустроили, — по щелчку пальцев Киры выплыла голограмма почти земного с виду парка. — Ученые ведь тоже хотят нормально отдыхать, а не сидеть в скафандрах, как раки-отшельники в панцирях. Но это уже будет без меня строиться. На той неделе пора приступать к проекту «Бальнибарби». Это на Уране.

— На той неделе? — встревожился Кир. — Мама, когда же ты уезжаешь?

— Завтра.

— Так скоро? Всего на один день? — глаза мальчика мгновенно наполнились слезами. Мать с улыбкой обхватила его за плечи

— Ну что ты, глупенький. У меня же сюрприз для тебя, слышишь? На неделю поедешь со мной. Ведь ты же поедешь? Но только на неделю, не больше! Зато побудешь со мной. Пока я буду сдавать проект, посмотришь Лапуту… Не побоишься?

Слезы на щеках у Кира высыхали так быстро, будто их высушило солнце:

— Ты что, дразнишь меня? Конечно, не побоюсь!

— Вот и отлично, — мать придвинула к себе чашку с чаем, которую принес заботливый Поля. — Теперь давай, Игорь, за нас с тобой!

Профессор, все это время хранивший молчание, кивнул и пристально посмотрел на дочь:

— Алиска, что-то не так? Ты посерьезнела…

— Нет, все замечательно, — Алиса потрепала братишку по голове. — Ты же рад, Кирюш?

Мальчик счастливо улыбнулся.

— Мама, — шепнул он и крепче прижался к локтю матери.

18.

class="epigraph">

…Немеет смертный менестрель пред вечною красой.

Пусть рухнет в бездну целый мир — бессмертен образ твой.

Пусть время вспять, как русла рек, швырнет небесный гнев,

Восстанешь ты из тьмы времен, забвение презрев.

Жасмин вокруг больницы давно отцвел. Но в кабинете Виталия Гельцера стоял сильный, горьковато-сладкий запах. Прямо за спиной молодого врача в окно протягивалась ветка дерева, усыпанная незнакомыми Алисе цветами.

Виталий поднял голову от ведомости, в которую вносил пометки, и улыбнулся Алисе.

— Привет. Садись. Не ждал.

— Привет. Я посоветоваться. По поводу твоего пациента.

— Всегда готов.

— Давненько я этого лозунга не читала, — Алиса подвинула стул и села.

— Ну давай. Выкладывай. Что не так?

— Сначала все было так.

— Я так и подумал, ты ведь не появлялась, вообще. Говорят, отсутствие вестей — хорошие вести. А сейчас что-то поменялось?

— Сейчас неважно. Как-то с общением сложности появились, — Алиса слегка поморщилась. — А еще на бессонницу жалуется, это уже по твоей части.

— Как жалуется? — насторожился Виталий. — Снотворного просил, что ли?

— Нет, он мне вообще не говорил. В первый раз я ночью проснулась, на кухню пошла — сидит у окна. Я спросила, в чем дело — да ни в чем, просто не спится. В следующий раз опять ночью проснулась, решила заглянуть к нему в комнату. На диване сидит, хорошо бы, в окно смотрел, а то в стенку. Как… слов не могу подобрать.

— Обычный старый добрый успокаивающий чай не заваривала?

— Я думала, может, посильнее что…

— Таблетки не стоит, — Виталий отложил ведомость. — Таблетки точно не стоит. Я не хотел тебе говорить, но… Короче, у него в крови нечто похуже алкоголя обнаружилось, хоть и в небольшом количестве.

— Что же?

— Диэтиламид лизергин.

— Это что за птица? — Алиса недоуменно пожала плечами.

— ЛСД, психотропное вещество, короче — наркотик. Пусть считался слабым.

— Господи, да где он его взял-то?

— Тогда в Москве — где угодно.

— Нет, в деревне.

— В деревне вряд ли. Тогда следы были бы явные.

— Ну, так это же все объясняет! — Алиса слегка подалась вперед. — От соблазна он из города и сбежал. Год без них жил, значит, сумел бросить.

— Виталий отвернулся и несколько секунд глядел в окно, затем произнес:

— Считалось, что бывших наркоманов не бывает, Алиса…

— Но ведь год обходился как-то, значит, сумел?

— Как бы там ни было, а снотворное излишне. Ты ведь ему предложила в Космозо поработать? Какие-нибудь физически тяжелые работы, чтобы устал и вымотался за день, там есть?

— Нет. Разве что взапуски со склиссами предложить побегать, — Алиса невесело улыбнулась. — Он знает, что переноска тяжестей и прочее происходит автоматически.

— Свози на горные лыжи или еще куда.

— А он отказывается теперь. Мол, в гробу я видал этот Мадагаскар.

— Но ведь начиналось все неплохо, так?

— Сначала да. Я взяла к себе пожить своего младшего брата. Кирюшка, он такой… — она помолчала, выбирая нужные слова. — Обычный ребенок, веселый, непосредственный. Общительный. Такой, какой я была когда-то и какой меня помнит Коля. С моим братцем не пройдет номер «отстань, я плохой, мне все надоело». Кирилл очень легко находит общий язык со всеми моими знакомыми, ну, Павел, мой друг детства, конечно, вне конкуренции. Да еще мне это дело удалось так представить, мол, помоги мне последить за маленьким братом, пока мама в отъезде. А четыре дня назад мама забрала Кирилла с собой на Лапуту, я уверена, со всеми учеными он уже подружился.

— Ах, этот летающий город на Уране. Я видел в новостях кусочек интервью с твоей мамой, еще подумал — кого она мне напоминает, фамилию-то прослушал. Красивая. Ты на нее очень похожа.

— На Нептуне… — Алиса помолчала. — Говорят, что похожа. Она красивая, яркая. Все ей удается. Она обожает свою работу, строительство, да еще в необычных условиях — она просто этим живет. Она редко проводила с нами больше пары месяцев. Разве что когда родился Кирилл.

— А когда ты была маленькой?

— Тоже… Я только сейчас понимаю, как у меня мало детских воспоминаний, связанных с матерью. Гораздо больше с отцом. Он брал меня с собой в перелеты, я постоянно бегала в Космозо. Папина дочка, короче. А Кирилл так привязан к маме. Она для него идеал — такая умная, эрудированная, все знает. Она в день приезда столько наговорила про термосферу Нептуна, да насколько легче было строить Лапуту, да насколько труднее это будет на Уране. Нами мало интересовалась… Но Кириллу было все равно, он ловил каждое ее слово. Он ее обожает, и был так счастлив, что мама берет его с собой на несколько дней. Я при таких обстоятельствах и заикнуться не решилась, чтобы Кирюшка хоть ненадолго остался со мной. И вот когда он уехал, мне с Колей стало намного тяжелее общаться. А времени все меньше.

— Ну, а что он говорит по поводу того, что времени все меньше?

— Ничего, абсолютно безответственно к этому относится. Мол, проживу, а как — не твоя забота. Я ему говорю что-то про профессию, про выбор города — отстань, задолбала.

— Э… А что такое «задолбала»?

— Надоела. В первые дни только и разговоров было, мол, отправьте меня домой, я тут чужой. А вчера высказался, мол, сплавить меня хочешь. И так плохо, и этак нехорошо.

— Синдром отмены, — медленно проговорил Виталий. Алиса передернула плечами:

— Вот и дед твой так говорил…

— Это психология, дед с молодости подобное помнит… Понимаешь, Николай физически здоров, у него не осталось ни алкоголя в печени, ни никотина в легких. Когда он только к нам поступил, организм у него, конечно, был в крайне скверном состоянии, я думаю, без того пожара он бы и сам умер годика через два. Но теперь все в порядке. Чисто по физиологии у него не должно быть желания выпить или закурить. А психологически тянет, привычка. И надо самому себе доказать, мол, я имею право выпить, потому что мне плохо и окружающие меня не понимают.

— Здесь он алкоголь не найдет.

— Зато по возвращении оторвется по полной.

— Я сама этого боюсь. А что ты мне конкретно предлагаешь?

— Гипноз подойдет?

— Алиса медленно покачала головой.

— Это крайняя мера. У Кирилла же получалось нормально общаться.

— А ты не думаешь, что молодому парню просто неудобно жить в одной квартире с красивой девушкой? Что он стесняется?

— Я поняла, что стесняется, в первый же день, когда он отказался поехать с нами на море. Но это же глупо. У меня за эти два года столько раз знакомые ребята ночевали, и ничего. Я сейчас даже сплю в комбинезоне, чтобы никого не стеснять парадом неглиже!

— Алиса, у него другой менталитет. Ты временщик и знаешь это лучше меня. Николаю надо поднимать самооценку. Найди отрасль, в которой он разбирается. Радиотехника, игра на гитаре, хоть крестики-нолики. Включи женскую хитрость — да просто сломай что-то в доме, и пусть он починит.

— Попробую… — Алиса поднялась. — Хорошо, что ты был на месте, с Виктором Андреичем мне бы не хотелось это обсуждать.

— В следующий раз придется. Я возвращаюсь в Дрезден.

— Да? — удивилась Алиса. — Тогда удачи на родине. А почему возвращаешься?

— Ну, во-первых, дед — я и приехал-то больше по его просьбе, я единственный из его внуков выбрал медицину, и он был очень рад, но выяснилось, что два медведя в одной берлоге не уживаются. А во-вторых… Я думаю, ты сама все понимаешь…

Алиса почувствовала, что у нее горят щеки.

— Не понимаю… Ладно, мне и правда пора…

— Понимаешь. Да что тут говорить, ты за эти несколько дней ни разу не позвонила просто так. Я интересен только как медик.

— Почему? Я пришла к тебе просто как к другу. Как к человеку.

Виталий грустно улыбнулся.

— Как к другу, как к человеку — мне этого мало, Алиса.

Он попытался накрыть ее ладонь своей, но она быстро убрала руку.

— Я же не провоцировала… никак…

— Господи, да что за слово — провоцировала. Тебя нельзя обвинять, как солнце нельзя обвинять, что оно светит.

— Мир велик. В том же Дрездене полно красивых девушек.

— Таких больше нет.

— Есть. Ты плохо смотришь.

— Пока я никого и не вижу. Я только хочу сказать тебе спасибо, что ты была в моей жизни. Таким ярким событием, пусть и так недолго… Прощай, Алиса.

19.

— Ну конечно, — сказал Сэм. — А где ты был? Шнырял туда-сюда, старый негодяй?

Горлум отшатнулся, словно его ударили. Глаза снова вспыхнули зеленым светом. Сейчас он очень напоминал паука: сидел пригнувшись, высоко подняв тощие коленки, вытаращив глаза. Короткое мгновение исчезло бесследно, безвозвратно.

Этот день начался неважно. С утра Алиса решила претворить в жизнь совет Виталия по поводу починки чего-то по дому. Она наполовину открутила ножку у табурета и даже весьма натурально заохала по этому поводу. Во всяком случае, Коля поверил и вызвался попробовать исправить поломку. Увы, Алиса упустила из виду, что парень был совершенно незнаком с изделиями из биопластика. Через пару минут он окончательно доломал табурет.

Алиса подобрала остатки злополучной мебели и временно положила в свою комнату.

Затем, уже в Космозо, обнаружилось, что Алисиного отца вновь пригласили в Биоцентр и вместо него в качестве главы дежурит Электрон Иваныч. Коля, до сих пор тщательно отслеживавший график работы инженера, немедленно ретировался домой. Несмотря на все уверения Алисы, он все эти дни старательно избегал хотя бы случайной встречи с теми, кого видел здесь девять лет назад.

Правда, от повторного знакомства с отцом Алисы ускользнуть ему не удалось, ведь во внезапном появлении на работе профессора Селезнева ничего удивительного не было. И Герасимов, к удивлению Алисы, неожиданно легко нашел с ее отцом общие темы для разговора. Вскоре Алиса с радостным изумлением выслушивала рассказ Коли, как он в детстве с приятелями кидался с моста гнилыми яблоками в проезжающие мимо машины — и аналогичную историю своего отца, опять-таки про ребячьи шалости и гнилые яблоки, только вместо машин тут фигурировали флаеры.

Алиса тогда в очередной раз подумала, что двум мужчинам всегда легче найти общий язык. Но в том, что это утверждение отнюдь не всегда является истиной, ей пришлось убедиться вечером.

Когда она возвращалась домой, у подъезда ее поджидал Пашка Гераскин.

— Привет, — сказала Алиса, поднося руку к шее. Кулона не было. Она попыталась вспомнить, где могла его потерять. Но Пашка, к счастью, не заинтересовался, почему она не знала о его визите.

— Привет. К тебе можно зайти?

— Конечно, почему ты спрашиваешь? Зашел бы давно и ждал меня дома.

— Дома? Когда там этот… твой Коля сидит?

— А где ему сидеть, в густом лесу? Он узнал, что Электрон сегодня дежурит, вот и поехал домой, постеснялся с ним встречаться.

— Похвально. Значит, напиваться до потери сознания он не стеснялся, а Электрона постеснялся.

— Перестань, Паш. Пойдем.

Герасимов сидел на кухне и читал книгу. Когда Алиса вошла, он даже слегка улыбнулся. Но выражение его лица быстро изменилось при виде Пашки. Герасимов явно не забыл, как его сравнивали со спасенными зверушками из Космозо.

— О, — Коля не счел нужным даже произнести нейтральное приветствие, — да ты с хахалем. Ну, поворкуйте, голубки, — он лениво поднялся со стула.

— Не мели чепухи, — Алиса зазвенела чашками. — Давайте чаю попьем все вместе, ты не мешаешь…

Пашка, глядя мимо Алисы, деревянным голосом произнес:

— Он мешает…

— А я и не спорю, — фыркнул Герасимов, проходя мимо них в гостевую комнату.

Алиса машинально дотронулась до заварочного чайника — тот был горячим, видно, только что залит доверху кипятком. Приоткрыла крышку — поднимающийся вверх пар пах мелиссой и ромашкой. Ее любимый чай. Видимо, это было своеобразное извинение за сломанную утром табуретку.

— Не обижайся на него, — попросила она Пашку. Тот дернул плечом:

— Обижаться… Это даже не смешно.

— Чай будешь? Голодный?

— Какой чай… Ты как будто не рада меня видеть.

— Рада! В чем это должно выражаться?

— Я не знаю, — Пашка сел. — Я ведь ненадолго. Скоро уеду.

— Куда?

— Какая разница… — он взял ее за запястье и слегка потянул, так что ей пришлось сесть рядом. — Алиса, послушай… — Замялся и вдруг выпалил: — Выходи за меня замуж!

От неожиданности она только и смогла, что сказать:

— Что, непременно прямо сегодня?

— А что нам мешает? — Павел кивнул в сторону экрана связи. — Заявку подадим, через пару минут уже электронное свидетельство придет. А через полчаса — на бумаге по почте, если тебе это важно.

— Мне это не важно.

— А что тебе важно? Платье, гости, букеты?

— Что за ерунду ты говоришь.

— Тогда ты согласна? Или… Ты не любишь меня?

— Паш, скажи, что ты от меня скрываешь? Куда ты улетаешь?

— Это не важно. Ты мне отказываешь? Ты ведь помнишь, что мы собирались, когда ты переезжала…

— А ты помнишь, из-за чего все отложилось?

— Ну, виноват я был тогда… Но это же прошлое дело, и ты меня приревновала практически на пустом месте. А теперь что — мстишь?

Алиса высвободила руку и встала.

— Как ты можешь так говорить. Не мщу. Хорошего же ты обо мне мнения.

— Прости, — он тоже поднялся, взял ее за плечи. — Алиса, я сам не свой. Ну прости. Просто я тебя понять не могу — ты отказываешь? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, как всегда относился. Ты надо мной сейчас издеваешься? Ты нарочно меня мучаешь?

— Паша, — она попыталась развести его руки в сторону, — мы вернемся к этому разговору…

— Можем не вернуться! Ты скажи просто, нет или да!

— Да! Но не сегодня!

Павел выпустил ее из объятий.

— Это все равно, что нет…

— Это не «нет». Ну пойми сам, ты что-то скрываешь от меня. Какая тогда у нас будет семья, если мы не будем друг другу доверять? И потом, мы еще молоды.

— Мы вполне совершеннолетние.

— Некоторые никогда не взрослеют. Я не хочу быть, как моя мама — летать в космосе по полгода, пока дети по мне скучают. Но и не летать никуда не могу. Во всяком случае, пока.

— С детьми можно подождать…

— А ты тоже подождешь?

— Алиса, — Павел снова обнял ее, — но мы можем путешествовать вдвоем — куда угодно…

— А разве сейчас мы не можем путешествовать куда угодно?

Он попытался прижать ее к себе крепче:

— Ты же понимаешь, о чем я…

— Паш, ну скажи — куда ты собираешься? Что ты от меня скрываешь?

Павел поднял руку, пригладил непослушную челку Алисы, накрутил на палец локон.

— Глупенькая моя, ты думаешь, я скрываю что-то нехорошее? Скрывать можно и чтобы оберегать…

— Все равно это не доверие. Паша, ну скажи мне.

— Алиса, — он прикоснулся губами к ее виску, — давай сейчас не будем об этом…

Она поняла, что Пашка теснит ее к входу в спальню. Рванувшись, кое-как вывернулась, высвободила руки. Перевела дыхание.

— Паша, я сказала — нет. Не сегодня. Неужели ты не можешь подождать?

На Пашку жалко было смотреть. Он не рассчитывал на отказ. Покраснел от обиды, даже губы у него дрожали совсем по-детски.

— Алиса, из-за чего? — Он кивнул головой в сторону гостевой комнаты. — Не из-за него ли?

— О, ты опять… Нет. Хотя может быть, частично. — Ей казалось, что он обязан понять ее с полуслова. — Ведь я за него как-никак отвечаю. А он в депрессии, в постоянной хандре, понимаешь? Как человеку в таком состоянии наблюдать чужое счастье?

— Такая трогательная забота! А о нашем счастье ты подумала? Будет ли оно у нас вообще, раз ты так боишься напугать им окружающих!

— Я не боюсь напугать! Но у нас впереди еще целая жизнь!

— А ты думай, на что ты тратишь эту жизнь! На постоянные поиски справедливости, разгадки тайн, спасение непонятно кого непонятно от чего. А просто жить тебе когда?

— Паша, да ты сам такой же!

— Такой же, — буркнул он, слегка успокоившись. — Да нет, на многие приключения я шел только ради тебя.

— А сколько раз было наоборот?

— Наоборот… Может, я напрашивался на всякие опасности в надежде, что ты отправишься следом. И я всегда думал о нас. А ты радостно хватаешься за любую ношу, даже не глядя, по силам ли она.

— Не бывает ноши не по силам. Иначе я ее уроню, и она уже не будет считаться ношей.

— Очень смешно. Взять хотя бы этого Колю. Сколько ты сил и нервов потратила, а будет ли толк? Мало того, что он собственную жизнь спустил непонятно куда, ты еще и наши с тобой готова довеском прицепить!

— Паша. Кто мы с тобой, чтобы судить, стоило это сил и нервов или нет?

— Послушай меня, просто выслушай, пока ничего не говори. Ты говоришь, такое время было — но ведь там был целый класс народу! И никто, никто не скатился.

— Я обещала ему другую судьбу, Паша.

— Ты обещала и мне — не перебивать. Ты обещала и другим. Там ведь никто не стал кем-то сверхвеликим…

— Паша! Просто честными, нормальными людьми стали! Просто прожили хорошую жизнь, детей вырастили. Внуков. Неужели этого мало?

— Так и я о том! Почему никто больше не сорвался? Почему нашли в себе силы прожить нормальную жизнь? Ты бы разве помогала кому-то еще?

— Ты же знаешь, что да. И ты знаешь, что, если бы на его месте была девушка, ты отнесся бы к этому спокойно.

— Я за тебя был бы спокоен. За твою безопасность.

— Какую безопасность?

— Обычную, Подумай, чем это может кончиться — что ты в свой дом пустила жить чужого?

— Господи, Паш, ты о чем?

— Будто не понимаешь! Меня ты оттолкнула, а его так просто не оттолкнешь.

У Алисы сдвинулись брови.

— А ты понимаешь, — спросила она свистящим от злости шепотом, — что я могу напавшего на меня человека в стенку впечатать?

— Ты можешь спать и не успеть среагировать.

— Я сейчас тебе точно по морде съезжу…

— Все равно, ты с таким не сталкивалась!

— Не сталкивалась? Паша, мы столько раз сталкивались с вещами похуже!

— Но это были открытые конфликты! А не так, что ты к нему с душой, а он тебя по матушке посылает!

— Знаешь что? Он тебя послал, обо мне речи не было!

— А ты и рада!

— Ты просто тупо ревнуешь! Тебе понятно слово сострадание? Со-стра-да-ни-е! И ничего больше!

— Было бы к кому! — Пашка сделал шаг назад и толкнул тумбочку у входа в Алисину комнату, так, что оттуда скатилась ножка сломанного утром табурета. — Он заслуживает твое сострадание?

— Не заслуживаю!

Оба резко обернулись. Коля стоял в дверях.

— Не заслуживаю, — повторил он абсолютно спокойным голосом. — Так я всегда это говорил. А вот что я маньяк, так это я про себя впервые слышу.

— Подслушивал! — возмущенно выкрикнул Пашка.

— Коля, — начала Алиса, — он просто…

— Не подслушивал, но вы так орали, что… А, все равно теперь. Господи, скорей бы назад. В то же самое место, и кол от двери не убирать. Да, кстати… — он наклонился, поднял ножку табурета. — На засов закрываться буду, а то со мной в помещении находиться опасно…

Дверь за Колей закрылась.

— Паша, как ты мог! — Алиса смотрела на Пашку с отчаянием. — Ты его ни за что обидел!

— Да я не собирался… — Пашка явно чувствовал себя виноватым, но, решив, что лучший вид обороны — нападение, перешел в наступление: — А зачем он подслушивал?

— Мы действительно кричали, только глухой бы не услышал!

— Алиса…

— Я двадцать лет Алиса! Он же ничего тебе не сделал!

— Но мне показалось…

— Когда кажется — крестятся! — отчеканила Алиса.

Глаза у Пашки потемнели.

— Ты уже и словечки его повторяешь… Ну-ну. Ладно, больше надоедать не буду.

Он рванул на себя выходную дверь.

— Стой, мы не договорили! Куда ты?

— Да хоть подыхать! — донеслось уже с лестницы. — Раз тебе все равно, что со мной будет.

Алиса секунду стояла в нерешительности, затем подбежала к Колиной двери и заколотила в нее кулаками.

— Слышишь? Открой, глупостей не делай! Я его сейчас догоню, он просто ревнует, он не хотел! Он извинится…

Она прислушалась. Ответа не было.

— Я сейчас вернусь!

Алиса выскочила на улицу, огляделась. Как назло, рядом никого не было. Лишь в одном из окон дома напротив виднелось лицо незнакомой девочки.

— Здесь парень не пробегал? — крикнула Алиса. Девочка покачала головой. Алиса кинулась к остановке флипов. Естественно, Пашки там не было.

— Наверное, он в другую сторону пошел, шантажист чертов, — шептала Алиса, вновь и вновь безуспешно набирая вызов на браслете. Как бы сейчас пригодился кулон, хоть расстояние показал бы… Но кулона тоже не было.

20.

Значит, вы званы самой Судьбой и вам предстоит решать, как отвести угрозу от всего нашего мира.

— Видите сами, какой у нее метаболизм? Органеллы клеток фирециллы практически родственны нашим митохондриям. Известно, что, несмотря на все внешние различия, клетки живых организмов на Каштанке развивались по сходному с земными принципу. Они так же накапливают генетические изменения за определенный период времени. К сожалению, второй фирециллы у нас пока нет. Но мы взяли на анализ образцы тканей летучих мышей. Вы слушаете, Алиса Игоревна?

— Да-да, конечно.

— Так вот, ваш отец предполагал, что органеллы Кончиты не могли развиваться естественным путем, так как их ДНК слишком уж отличается от органелл других живых организмов Каштанки. Над ее предками проводили эксперименты много лет назад. Но вот чего профессор Селезнев на вашем оборудовании определить не мог: синтез белка в органеллах фирециллы происходит много медленнее, чем у летучих мышей с Каштанки и любых известных нам живых существ. Более того, ее генетические изменения накапливались скачками и с нарастающими временными интервалами.

— А это значит, что… Погодите-погодите, продолжительность жизни фирецилл возрастала с каждым поколением?

— Видимо, да. Мы пока не добились существенного удлинения срока жизни путем воздействия на митохондрии, а эта цивилизация сумела. Ваша Кончита, живи она на Земле, могла бы видеть не только Наполеона, но и Юлия Цезаря. Лично я подозреваю, что срок ее жизни и вовсе на порядок выше, но нам не хватает данных. Невосприимчивость к внешним ментальным сигналам — лишь один из побочных эффектов основной цели экспериментаторов.

— Продления жизни?

— Возможно, бессмертия.

Центр биологических исследований находился глубоко под землей, на одном из минусовых этажей Всемирного научного центра. Алиса уже входила в лифт, когда браслет на ее руке завибрировал. Алиса поглядела на номер вызова, с обреченным вздохом нажала на принятие и поднесла браслет поближе к уху. На нее сразу обрушился перемежающийся всхлипываниями поток причитаний Марии Тимофеевны, Пашкиной мамы. Алиса, выслушивающая жалобы на исчезновение непутевого Пашки уже не в первый раз, отвечала почти на автомате:

— Да, Мария Тимофеевна. Нет, не знаю. Ой, да конечно, Мария Тимофеевна! Разумеется… Нет, он ничего мне не говорил. Аркаша тоже не в курсе… Так вы же должны знать, у него столько друзей, он такой компанейский, общительный… Конечно, как только мне что-то станет известно, я сразу… Ему все-таки уже двадцать лет, не забывайте. Да-да, я вам уже говорила, мы поспорили немного, но куда ж это годится, вот так исчезать… Вы не беспокойтесь, вернется. Что может случиться с человеком в наше время?

Мария Тимофеевна всхлипывала уже несколько тише.

— Ох, Алисочка, вот поговорила с тобой и легче стало, правда, хоть от того, что выговорилась. Значит, если тебе что-то станет известно, ты мне сразу сообщишь. Спасибо, детка, ты такая девушка хорошая, ты же знаешь, я всегда надеялась…

Алиса с мученическим видом возвела глаза к небу и прикрыла браслет рукой. Эту часть монолога Марии Тимофеевны она всегда пропускала. Она ждала несколько минут, пока браслет приглушенно тараторил голосом Пашкиной матери. Наконец наступила тишина — Мария Тимофеевна ждала ответа.

— Обязательно сообщу, как только что-то узнаю. Хорошо… Вы не переживайте.

Лифт остановился на втором этаже. Алиса любила спускаться со смотровой площадки по винтовой лестнице, поэтому предпочитала выходить здесь.

Предзакатное солнце было все еще жарким. Алиса зажмурилась, ощущая его лучи на своем лице. Как бы великолепно ни был оборудован Биоцентр, зря они забрались так глубоко под землю. Там чувствуется холод даже при нормальной температуре воздуха. Или это оттого, что они все такие чопорные и говорят самым казенным языком. Бессмертие… Странно, но ей это сейчас не интересно. Поскорее бы Пашка перестал играть в обиженного и трепать матери нервы.

Народу на площадке было немного. В стороне беседовали двое пожилых ученых (Алиса краем глаза увидела блеснувшую у одного из них на воротнике синюю искорку — знак астрофизика), да девочка лет десяти, опершись о парапет, наблюдала за выступлением уличного театра. Теплый, душный ветер доносил с площади слова песни на польском языке.

— Ванда! — раздался сзади мужской голос. Девочка обернулась. Алиса узнала в ней дочь Ирии и тоже радостно вскрикнула:

— Ванда!

— Ой, Алиска! — просияла Ванда. — Татусю! Как это вы так одновременно вышли, Алис, ты тоже была в управлении полетами?

— Нет, — улыбнулся подошедший Тадеуш. — Привет, Алиса. Ты откуда?

— Привет. В Биоцентре была, там у нашей новой зверюшки аномалии обнаружились, ездим с отцом к ним чуть не каждый день. Все обычно. Ну, а вы?

— Нормально. Ирия такой урожай слив в этом году поснимала, варенье заготовила.

— Когда же вы прибавления ожидаете? Через месяц?

— Нет, пять недель еще. В самом конце августа.

— Ждешь сестренку, Ванда? — обратилась Алиса к девочке. Та очень серьезно ответила:

— Жду! А Кирюшка как? Приезжайте к нам вместе.

— Он с мамой, на Лапуте. Скоро должен вернуться. Тогда и приедем.

— А ведь я видел интервью с Кирой по ленте новостей в холле с полчаса назад, — заметил Тадеуш. — Она говорила, что ее задачи на Нептуне выполнены, уже завтра приступает к новому проекту.

— Значит, и Кирилл вернется со дня на день.

— Может, заедешь к нам сейчас? — попросила Ванда. — Мама рада будет.

— Нет, сейчас мне домой пора. Скоро навестим, как только Кир вернется.

— Ладно, — кивнул Тадеуш, — пойдем хоть до остановки вместе. Ты держись, Алиса.

— Да я в порядке. Чего мне держаться?

— Ну, если так… Отцу же привет от меня передавай, не забудь, и Геннадию тоже.

— Передам непременно. А вы передавайте привет Гай-до.

Тадеуш, уже ступивший на первую ступеньку лестницы, остановился и обернулся к Алисе:

— То есть как это «привет Гай-до»? Тебе что, Павел не говорил, что они летят вместе?

Летний ветер внезапно стал холодным и колючим.

— Нет… Тадеуш, я… Я даже не знаю, куда они летят…

— Так, — Тадеуш на секунду задумался. — А ну-ка, пойдемте в то кафе. Ванда, ты мороженое будешь?

Тадеуш сидел за столом, положив перед собой сцепленные ладони. Ванда увлеченно облизывала уже второе мороженое.

— Ты хоть соку глотни, Алиса.

— Не хочу… Так значит, станции начинали работать, а та, новая, рядом с Помпеей, не начала. Ну была разве нужда посылать людей?

— Из пяти кораблей пилотируемых было три. Автоматы просто сбивались с курса. Ну, а в трех кораблях были унионцы, ты знаешь, они немного сами по себе, Космосу доверяют, даже чрезмерно. Двое пропали, один катер был снабжен контуром обратной связи. Его вернули. Но не прыжком, а по сварпингу. Он пролетел слишком близко от звезды, фактически через корону. И пилот в то время был еще жив.

— То есть, — Алиса прикрыла глаза, — он умер от перегрева…

— Да. И он не был болен, никаких видимых повреждений. Он был в сознании, но не воспользовался защитной каютой.

— И полетел Пашка…

— Он сам вызвался. Многие вызывались. Понимаешь, в Управлении рассчитали, что унионцы очень чувствительны к гипнозу, к любому внешнему воздействию. Ну, а земляне более стойки. Я тоже хотел лететь, но мне очень вежливо сказали, что Ирия должна спокойно рожать ребенка, а не трястись в ожидании, вернется ли муж и в живом ли виде. Ох, прости…

— Ничего. Как же он уговорил? Эти идиоты хоть подумали, что Пашка единственный сын у матери?

— Алиса, он один из лучших пилотов, несмотря на молодость. И он рвался сам.

— Он вечно рвется…

— Алиса, может, врача? На тебе лица нет. Только не вини себя, я правильно понял, что вы поссорились?

— Спасибо, я в полном порядке.

— Послушай, только не предпринимай ничего одна. Хорошо?

— Тадеуш, да за это не волнуйся. Гай-до нет, как я полечу? Крылышками?

Ванда, с некоторой ностальгией разглядывая палочку от мороженого, заметила:

— А Паша столько всего рассказывал, как вы с ним попадали в самые опасности! И всегда спасались. Он выберется и теперь.

— Конечно, — заверила ее Алиса. — И я в этом не сомневаюсь.

Тадеуш хлопнул рукой по столу.

— Вот что. Договаривались так — после Павла никаких камикадзе-одиночек. Собирается крупная поисково-спасательная экспедиция. Но ты не дождешься, верно?

— Какой ты догадливый…

— Завтра уже я поговорю с Геннадием. Может, «Днепр» свободен. Может, «Пегас».

— «Пегас» нет, — быстро сказала Алиса. — Мы только пять дней назад беседовали об этом с отцом. Им не дали разрешения на вылет. «Пегас» в итоге разукомплектованный стоит… Да и вообще, «Днепр» лучше этой летающей оранжереи.

— Хорошо. Тогда до завтра.

— Да.

Порыв ветра, оказавшийся неожиданно прохладным, бросил на столик несколько сухих листьев. Ванда зябко поежилась и указала вверх:

— Смотрите!

Туча вырастала над горизонтом клубящейся сизой стеной. Вдали глухо, но явственно раздавались раскаты грома.

— Вот это погодка разгулялась! — Тадеуш встал и протянул руку дочери. — Метеослужба совсем, похоже, мышей не ловит. Алиса, может, поедешь с нами сейчас? Поговорим обо всем.

— Нет-нет, я домой. Именно сейчас очень надо. Вы как поедете?

— Мы на автобус, а потом на экспрессе домой. Гроза с севера идет, мы как раз от нее и уедем.

— Ну пока! До завтра.

«— Хорошо же ты научилась врать, Алиса.

— А что делать? Он бы меня одну не отпустил».

Флипов на остановке было много. Редко кто рисковал летать в грозу. Алиса забралась в ближайший к площади, включила экран управления. Из динамика тут же послышался мелодичный голос.

— Напоминаем, что метеорологическая обстановка неблагоприятна для перелетов в пассажирском флаере. Рекомендуем вам воспользоваться любым наземным транспортом. Ближайшая остановка…

Алиса, не дослушав, выключила автоматику.

Флип поднялся вверх почти вертикально. Мелькнули верхушки деревьев, гнущиеся от порывов ветра. Бугрящиеся глыбы туч приблизились. На самом закате полоса облаков была реже, кое-где даже виднелись просветы, и из них, как из окон, вырывались солнечные лучи. Сверху небо было почти черным. Алиса представила, как яростно свистит ветер за тонкими стенками флаера. Не откроется защитное покрытие в такую погоду. А жаль. Как бы ей сейчас хотелось по настоящему очутиться среди стихии! Вверх, к этим сизым клубам туч, к остервенелому урагану! Нет, зачем себя обманывать, успокоения это не принесет…

А ведь совершенно ясно, почему Пашка попросил Гай-до лететь вместе. И у кораблика был период, когда он чувствовал себя ненужным и покинутым. Видимо, Пашка хотел иметь в попутчиках родственную душу. Но вот понимали ли оба, что не на пикник летят? Впрочем, им не привыкать…

Пашка, идиот… Она закрыла лицо руками, вспоминая его руки на своих плечах, прикосновение его губ к своим волосам. Сейчас бы она точно сдалась, она и тогда чуть не сдалась.

По крыше забарабанили первые редкие, тяжелые капли, и почти сразу молния прорезала тучи. Зрелище вспыхнувшего рядом, словно на расстоянии вытянутой руки зигзага, ее отрезвило. Алиса успела досчитать до шести прежде, чем прогремели раскаты грома. Два километра, слава богу, что не рядом. И она тоже хороша — хуже Гераскина. Несется в небо в грозу ради сильных ощущений. Покалечится, и что тогда?

Алиса нажала на джойстик. Флип начал плавно снижаться к земле. Алиса рассеяно гладила браслет, полученный от Темпеста. Настроить сама она сможет, конечно, но… что-то отец ей говорил про Сапожкова…

Капли все так же редко стучали по крыше. Алиса выглянула в окно. Тучи над головой явно посветлели. Черные грозовые клубы рассеивались, превращаясь в обычные дождевые облака, багряные в свете закатного солнца. Служба погоды делала свое дело — лишь над горизонте, над далекой кромкой лесов, висела темная полоса туч и мелькали всполохи зарниц. Грома и вовсе не было слышно.

Гроза уходила на север. Буря же разразилась дома.

21.

Чем чернее ночь вокруг тебя, тем ярче будет он освещать твой путь. Ему гореть там, где погаснут все другие огни.

Она приехала домой, когда уже темнело. Ни одно окно не горело, и Алиса подумала, что Коля лег спать. Сначала это ее обрадовало, так как общение в последние пять дней, со дня отъезда Пашки, стало совершенно невыносимым. Потом она вспомнила, что его все равно придется будить, надо же рассказать о вынужденном отъезде. Герасимов сидел на кухне в почти полной темноте. Свет автоматически включился лишь при приближении Алисы.

— Ты чего полуночничаешь?

— Так…

Алиса взяла книгу со стола. Она была абсолютно разряжена, видно, Коля ее давно не читал, просто бросил открытой.

— Ты бы ее хоть подзарядил, — Алиса переложила книгу на подоконник. — В Космозо что?

— Не был.

— Почему? Сегодня Электрон не дежурил.

— Да просто. Лениво.

— Зря.

— А что, пайку не отработал? Мне теперь и хлеба не полагается?

— Конечно, не полагается. Хлеб для тех, кто не спрашивает, а ест без спроса.

— Да иди ты…

И, хотя он оборвал фразу на полуслове, для Алисы этого оказалось достаточно, чтобы сорваться.

— Ты уж давай, договаривай, куда идти. Мило с твоей стороны. Дерьмо ты неблагодарное после этого.

Она готова была поклясться, что в глазах Герасимова сверкнула радость. Он даже слегка выпрямился.

— О, да и я от тебя только этого и ожидал. Спасибо.

— За что спасибо?

— За правду. За то, какая ты настоящая. А то я мог бы и не узнать. Заигралась ты в светлый образ — ах, мне важно только твое благополучие.

Алиса села за стол напротив Герасимова. Ноги устали за день, стоять уже просто было трудно.

— А зачем, по-твоему, мне это было надо? — медленно проговорила она.

Он хмыкнул, пожал плечами.

— Не знаю. Может быть, ради благодарности. А с какого фига ей взяться? Это была моя жизнь. Какая бы ни есть, а моя! И моя смерть, какого черта ты лезла?

— Нет, — Алиса покачала головой. — Не твоя. Знаешь, будь это несчастный случай, не зависящая от тебя болезнь — смирилась бы. Огорчилась бы, конечно, но смирилась. Но это была не твоя жизнь и не твой выбор. Ты просто не захотел видеть другой выход, я надеюсь, ты его увидишь.

Громко говорить не получалось. Недавний срыв будто отнял остатки эмоций. Она лишь пыталась вложить в голос всю убежденность. Не убедила.

— А откуда ты знаешь, какая была моя настоящая жизнь? Та, что ты предсказала? Пророчица… Можно было и до конца договаривать. Ребята, страна распадется, все, чему вас учили, можете начать забывать прямо сейчас. Ты видела, как техника на полях ржавеет? Ты видела умирающую деревню? А как людям реально жрать нечего, потому что они утром зарплату получили, а вечером та уже обесценилась? А прочитать, что писательница-фронтовичка повесилась после распада страны, приходилось, нет? Тебе прикольно было это знать и молчать?

— Коля…

— Да я знаю, что ты скажешь! Что мы должны быть сильнее обстоятельств и прочую лабудень! А я слабак, алкаш и нарик, ну и оставила б меня в покое! Кто я вообще для тебя, кролик подопытный? Объект для изучения? Ах, да, я забыл — я не кролик, я дикий человек с дикими инстинктами.

— Я этого не говорила!

— Дружок твой говорил. Может, мне тебя подомогаться, чтобы это мнение оправдать?

Алиса вскочила. Кулаки у нее непроизвольно сжались.

— Ну, по морде мне засвети, давай! У тебя получится…

— Ты сам пожалеешь о том, что сказал, — ответила она глухо. — Я больше спорить не могу.

— А это был спор? Ха. Знаешь, все бы отдал, чтобы никогда тебя не видеть!

Он поднялся. Алиса молча глядела, как Герасимов прошел в свою комнату. Дверь хлопнула так, что, будь окна выполнены по технологии двадцатого века, они бы точно задребезжали.

Лампа светила по-домашнему уютно, но ее свет сейчас только раздражал Алису. Она махнула ладонью на выключатель, и освещение медленно погасло, повинуясь жесту. Алиса осталась в почти полной темноте и тишине. Лишь в открытую форточку слабо шелестел ветер.

Вот и все. Какое слабое утешение — говорить себе, что ты сделала, что могла.

Он поедет домой озлобленный, ожесточенный, чтобы продолжать гробить свою жизнь — теперь уже целенаправленно. Не пожелав понять, что она хотела только помочь. Да пусть думает, что хочет — лишь бы использовал этот шанс.

«Все бы отдал, чтобы никогда тебя не видеть»… Ну что ж, его пожелание исполнится. Как он проживет эти оставшиеся дни? Как можно лететь? И как не лететь?

Представилась звезда, яркая, грозная, вырывающиеся из нее скрученные протуберанцы. Вот мимо несется призрачный корабль, одна из огненных змей, словно живая, стремится к нему, но в бессилии опадает, лишь опалив поверхность своим испепеляющим дыханием. Безобидным для корабля, смертельным для человека.

Что-то слегка коснулось ее голени. Алиса вздрогнула, но это был всего лишь робот-пылесос. У него давно уже разладилась функция выброса мусора, и при переполнении бедный прибор начинал несколько назойливо ездить за хозяйкой. Алиса почти машинально подтолкнула пылесос в коридор, открыла люк утилизатора, вытащила прозрачный пакет с пылью. Непонятно, что заставило ее бросить лишний взгляд на уже висящий над разверстым зевом утилизатора мешок — во все века и времена рассматривание мусора было крайне непривлекательным занятием. Но в этот раз среди серых клубков пыли вдруг что-то блеснуло. Серебристый полумесяц на разорванной цепочке.

— Что ж ты, мерзавец, раньше-то! — Алиса в спешке вытряхнула содержимое пылесборника прямо на пол. Пылесос немедленно укоризненно зажужжал, а Алиса уже неслась в ванную. Прополоскав кулон под струей воды, она связала края цепочки — не хотелось сейчас возиться со звеньями — и надела его на шею. Прошлась пальцами по поверхности полумесяца, настраивая датчик на самое дальнее расстояние из возможных. Разумеется, кулон даже не пикнул, но от привычного прикосновения цепочки к коже стало спокойнее.

Алиса вернулась в комнату. Взяла из ящика стола лист бумаги и, после секундных размышлений, карандаш. Коля не привык к голосовым сообщениям, наверное, он и отпечатанные письма нечасто получал. Может, ему будет приятнее утром увидеть обычную записку. Крупные, размашистые, но вполне разборчивые строки быстро ложились на бумагу.

«Ты, наверное, продолжаешь думать, что я отношусь к тебе плохо или не уважаю. Это не так. Могу только еще раз сказать: единственное, чего я хотела — это помочь тебе начать новую жизнь. Возможно, я делала что-то не так. Прости. Сейчас мне просто необходимо уехать, но о тебе непременно позаботятся и помогут вернуться домой. Лучшей наградой для меня будет, если ты проживешь долгую, счастливую и достойную жизнь, но это, конечно же, твоя жизнь, и ты волен поступать с ней, как знаешь. Еще раз извини, если я была неправа. Мне тоже очень жаль, что ты не можешь остаться здесь».

Она сложила листок вдвое, написала сверху большую букву «А». Затем включила экран и набрала номер Аркадия Сапожкова.

Аркадий долго не отвечал. Алиса забеспокоилась — он, в принципе, мог быть где угодно. Но тут экран загорелся, и Алиса с радостным облегчением увидела крутящийся глобус на индикаторе расстояния. Аркаша, по меньшей мере, был на Земле.

Но с монитора на нее глядел какой-то незнакомый парень:

— Здравствуйте, чем могу вам помочь? — спросил он по итальянски.

— Это же номер Аркадия Сапожкова?

— Доцент Сапожков оставил браслет тут, а сам он в подводной лаборатории на эксперименте, я один из его ассистентов. Эксперимент важный, я не хочу его отрывать. Может, подождете? Он перезвонит, как только выйдет.

— У меня срочное дело. Соедините, пожалуйста…

Аркадий в синем халате сидел боком к огромному аквариуму. Разговаривая с Алисой, он пытался косить одним глазом на стекло, что получалось плохо.

— Я не ожидал, Алис. Ну, рад, конечно. Что у тебя за дело?

— Важное дело. Во-первых, запоздало поздравляю с лауреатством.

— Ой, это ерунда.

— Во-вторых, ты на какой подлодке спускался? Размеры, вес, сколько людей?

— Э… Странные вопросы ты задаешь… Мы вдвоем с ассистентом спускались, к сожалению, описали лишь несколько вымерших видов, так что Вернадского я не заслужил.

— Не заслужил, тем более, что премия называется Вавилова. Аркаша, тебе что выдали для перемещения — браслет?

— Нет, — Аркадий поднял к экрану ладонь. На безымянном пальце красовалось массивное кольцо светло-серого металла. — А что?

— Ладно, пусть у тебя кольцо времени. Прямо повесть можно писать с интригующим названием. Понимаешь, у меня браслет. Я не совсем разобралась в настройках.

— Алиса, так неужели в Институте тебе не помогут? — Аркадий глянул на часы внизу экрана. — Ты же дома в Москве? У вас там сейчас почти полночь, но завтра…

— Завтра меня не устраивает. Мне нужно сейчас. По экрану сможешь?

— Что ты собираешься двигать во времени?

Алиса секунду медлила, затем решилась:

— «Пегас».

— Зачем… Хотя я, кажется, понимаю… Пашка?

— Да. Аркаш, ты что, знал? И ничего не сказал мне? И Марии Тимофеевне позволил с ума сходить?

— Что я знал? Он был у меня дней пять назад. Говорил об отъезде, спрашивал, как я думаю, реально ли ему отправиться в путь на Гай-до. Делал намеки какие-то, что вы поссорились. Все.

— Аркаш, я тебе расскажу, в чем дело. Ты мне только сначала объясни, как определять настройки поля. Ричард запрограммировал браслет на меня, на радиус действия примерно в метр. Сам понимаешь, «Пегас» далеко не метр.

Аркадий задумался.

— На пальцах так просто не объяснить… Там, начиная с определенной массы, расчет выполняется совсем по другой формуле. Существует две критические массы, одна… — он явно приготовился сесть на своего любимого конька, так что Алисе пришлось прервать научную лекцию в самом зачатке.

— Это все замечательно и интересно. Вот, — она выставила левую руку вперед. — На, смотри. Давай, я разверну его в экран, и ты скажешь, как мне выставить хотя бы метров двадцать пять и не прихватить с собой Юпитер?

Аркадий поглядел на браслет, скосил глаза назад, на аквариум, потерлоб.

— Мне было бы легче самому настроить… Слушай, там моллюски. Мне надо несколько часов, утром я прилечу в Москву сам.

— Нет, мы сделаем наоборот. Ты сейчас… — Алиса поглядела вниз монитора на координаты. — Ну, слава космосу, на Крите, это недалеко. Так, я вылетаю, — она быстро пролистывала расписание аэровокзала на другой половине экрана, — черт, черт, черт! Последний стратолет улетел десять минут назад, до четырех утра рейсов нет!

— Сейчас лето, люди по ночам из Москвы на Крит не летают.

— Ладно, я континентальный флаер возьму. Жди. Глупый вопрос, но ты не ложишься спать? У вас там ночь.

— Какое спать! Это у нормальных людей ночь, а у меня моллюски. Но я все равно не понял, что за спешка? Где Пашка? И почему ты завтра не дождешься?

— Пашка пропал рядом с недавно разведанной системой Помпеи. И он не первый. У меня есть одна идея. Тадеуш завтра свяжется со мной, но я не хочу его подставлять. Я полечу на поиски сама.

— Так, — можно было бы сказать, что Аркаша необычайно посерьезнел, если бы он не был таким всегда. — А вот теперь я скажу, что я полечу с тобой.

— Нет.

— Почему?

— Аркадий, ты подумать можешь? Если я не вернусь, у моих родителей останется Кир. А у твоих — никого!

— Что? Все так серьезно? И ты с таким настроем… И на чем ты думаешь отправляться, если узнала только сегодня? Сколько готовить корабль? Продукты, топливо…

— «Пегас» готовили к старту. Отцу запретили перелет на Каштанку, теперь я знаю, почему — это совсем рядом с Помпеей. Про продовольствие — ты забыл, что там оранжерея, прокормиться можно, очистку воды и воздуха на «Пегасе» подключили, он автономен.

— Все равно я с тобой.

— Нет. Я прилечу, и мы поговорим.

Не дожидаясь Аркашиного ответа, Алиса быстро нажала на отбой. Несколько секунд дышала ровно и глубоко, затем брызнула в лицо из пульверизатора, чтобы остудить горевшие щеки. Набрала номер второго космопорта.

Ночью трубку с немалой вероятностью мог поднять и автомат, но Алисе повезло. Под вспыхнувшими зелеными буквами «Космодром-2» появилось круглое веснушчатое личико диспетчера Регины, хорошей Алисиной знакомой.

— Регинушка, — обрадованно воскликнула Алиса. — Слушай, дело такое: мы с отцом собирались в поездку завтра, да он совсем забыл предупредить. И я, растяпа, из головы выпустила. Извини, что поздно, мы с утра вылетаем. Пусть роботы проверят «Пегас», там все должно быть в порядке, мы ведь собирались в путешествие десять дней назад, но не получили разрешения.

Регина кивнула, пробежала пальцами по клавиатуре и сообщила:

— Будет готово, Алиса. Часа через два максимум. А сейчас куда направляетесь?

— Проторенными маршрутами, на Блук. А сейчас я ложусь спать, надо же отдохнуть перед стартом. Спасибо тебе большое!

Изображение Регины померкло. Алиса быстро поднялась. Итак — вперед, к Минотавру!

22.

Зола обратится огнём опять,

В сумраке луч сверкнёт,

Клинок вернётся на рукоять,

Корону король обретёт.

— Так, с радиусом мы разобрались. А масса? Ты уверен, что мне хватит собственной энергии?

— Для «Пегаса» хватит. Переход происходит не за счет твоей энергии, а за счет реликтового магнитного поля. А мы все в нем висим, как пылинки в воздухе — и ты, и я, и «Пегас».

— Ты поэтом тут стал, Аркадий.

— Да не поэт я. Другого сравнения не подберу. Мы пылинки, а вот тела вроде планет — они как металлические шарики. Чтобы их удержать в полете, нужна энергия. Например, топливо «Пегаса».

— Ну и напиши мне расчет. Или скинь на браслет, где этот расчет найти.

Аркадий порылся в столе и вытащил несколько листов, покрытых не сильно разборчивыми записями.

— Это я на коленке для подлодки прикидывал. Сейчас в компьютере поищу…

Алиса тем делом сложила листы и спрятала в карман.

— Зачем тебе? Ты мой почерк не разберешь.

— Твой — разберу.

— Мы все равно полетим вместе.

— Нет.

— Я сказал — полетим.

— А я сказала, нет.

— Алиса, Пашка такой же друг мне, как и тебе. Мы всегда, ну, почти всегда, отправлялись на приключения втроем. И всегда выкручивались именно потому, что были вместе.

— Не всегда. Аркаша. Давай так — если я не вернусь, ты будешь знать, где и как меня искать. Договоримся о знаках. Ну глупо отправляться большой компанией и терять людей оптом.

— Ты рискуешь одна.

— Тут уже рискнул один такой. Аркаш, понимаешь, он действительно полетел из-за того, что поссорился со мной. Не с тобой, а со мной.

— Да глупо так рассуждать. Вдвоем мы больше сделаем, и не щепетильничай.

— Ох-ох, ну доделывай тогда свой опыт. А я вперед, «Пегас» к старту готовить.

Аркаша беспомощно покосился на аквариум.

— Останься тут, всего пара часов, а? Потом вместе.

— Ты понимаешь, мне не только с «Пегасом» разбираться. Мне еще надо знакомого предупредить. Приятель из детства у меня живет, вот оставлю его на отца и Темпеста.

— Говорил Пашка что-то такое, — Аркадий поглядел неодобрительно, или ей показалось?

— Да, да, бывший алкоголик, а не выпускник монастырской школы. Но он не заслуживает, чтобы я улетала, ничего не объяснив и не попрощавшись.

— Давай вместе объясним.

— Не надо, он тяжело сходится с людьми. Давай, домучивай своих моллюсков. Я стартую в семь по Москве, долго ждать не буду. «Пегас» как раз к шести подготовят. Сейчас из флаера и позвоню.

Алиса быстро шагнула к двери.

— Алиса! Обещаешь?

— Я когда-нибудь тебе врала?

«Все когда-то бывает в первый раз».

Ночь отступала. Флаер Алисы несся вперед, оставляя позади плеск волн и крики чаек. И вместе с ними уходила темнота. Небо впереди становилось все бледнее.

Солнце поднималось вдвое быстрее — флаер летел ему навстречу. Сначала словно разведенный древними богами костер просвечивал через толщу вод. Затем вспыхнувший краешек солнца зажег на волнах тысячи бликов.

А в Москве все еще шел слабый дождь и небо было жемчужно-серым. Облака разошлись, лишь когда Алиса уже поднималась на борт «Пегаса». Она обернулась на мгновение и увидела радугу — огромную многоцветную полосу, разделившую небо напополам.

Худощавый светловолосый человек в очках быстро поднялся на площадку второго этажа, остановился у двери и прислушался. Несмотря на раннее утро, изнутри надрывался звонок видеофона.

— Что за… — профессор толкнул дверь, прошел внутрь, огляделся.

— Алиска!

Видеофон продолжал названивать. Профессор нажал на ответ. На экране появилось лицо Аркаши Сапожкова.

— Наконец-то, Али… Игорь Всеволодович, вы? А Алиса?

— Нету. Она мне сообщение какое-то странное послала, я сегодня в пять проснулся, вот, сейчас решил просмотреть. Не понял ничего, решил на месте разобраться.

— Звонили ей? Не домой, на браслет?

— Нет еще, попробую.

— Не пробуйте, она мне не отвечает. Сейчас шесть?

— Пятнадцать минут седьмого.

— В космопорт! — воскликнул Аркадий.

— Что?

— В космопорт звоните! Где «Пегас» сейчас?

— На втором… — профессор быстро вывел расписание космопорта на другую половину экрана. — О, господи. Взлетел «Пегас». Семь минут назад в гиперпространство перешел. Аркадий, что случилось?

— Она вам не рассказала?

— Нет, она и раньше-то не особо откровенничала, а сейчас и подавно.

— Пашку, Пашку искать она полетела! Одна! — Аркадий в сердцах ударил кулаком по коленке. — А я в стратолете сижу, как дурак. Что она вам за сообщение оставила?

— О приятеле своем просила позаботиться, — профессор потер лоб. — Как он не проснулся на шум…

— Будите скорей, может, он что знает!

— Николай! — профессор постучал в дверь гостевой комнаты. — Проснись!

Аркадий наблюдал с экрана, сжав кулаки от нетерпения.

— Ну?

— Не отвечает… — профессор постучал громче. — Эй! Аркаш, тут что-то не то. Не может человек не проснуться от такого шума.

Профессор нажал на ручку, но дверь не поддалась.

— Что за шутки, а?

— Заперся? — спросил Аркадий.

— Да, но не на электронный замок, — профессор приналег на дверь посильнее, та не открылась, но слегка дернулась. Профессор толкнул ее снова.

— Как будто стучит что-то изнутри…

Наконец дверь распахнулась, на пол вывалилась сломанная ножка табурета. Профессор исчез в комнате, но через секунду снова появился на пороге.

— Аркаш, а там никого нет!

— Как нет? А как же он тогда заперся? И зачем?

— Не знаю.

— Окно! — крикнул Аркадий. — Окно проверьте!

— Зачем в окно прыгать, когда есть дверь? — пробормотал профессор. — Господи, еще и его по Москве искать…

— Алиска с собой взяла, наверно, — Аркадий снова в бессильном отчаянии сжал кулаки. — И когда успела? Меня дожидаться не стала, а этого-то зачем, ведь от него никакого толку…

Когда древние кроманьонцы впервые пускались через реку на плоту, наверное, они ощущали страх и благоговение перед незнакомой стихией. Даже тихая река грозила людям опасностью. Но прошли тысячелетия, и потомки первых корабелов залезают в грязную моторку или поднимаются на борт теплохода без тени ужаса или восторга.

С каким волнением, наверное, садились в первые самолеты их испытатели! С замиранием сердца летчики слушали фырканье мотора, глядели на удаляющуюся поверхность земли… Прошло несколько десятков лет — и пассажиры за редким исключением поднимаются по трапу со скучающим видом, без особого страха (разве что вспоминая недавние громкие катастрофы). Но что поделать, лететь-то надо! Волков бояться — в лес не ходить.

Алиса летела в космос уже далеко не в первый и даже не в сотый раз. Одной на корабле ей приходилось путешествовать часто, в Дальнем космосе — тоже. Благоговейного страха и волнения первопроходца она не чувствовала. И все же на душе у нее было неспокойно. Чересчур.

Бездействие. Да, наверное поэтому ей так тошно. Нет ничего хуже ожидания. Нет ничего хуже, когда даже не знаешь, с какой опасностью предстоит столкнуться. Пока она торопилась на «Пегас», пока занята была мыслями о том, чтобы взлететь без помех, не подводя под монастырь преданного Аркашу, она чувствовала себя много легче.

До выхода из гиперпространства у системы Помпеи оставалось еще несколько часов. Там, на мертвой планете, покинутая база древней цивилизации, разрушенная неизвестным врагом. Как там выразился Ричард? — будто растоптанная гигантской ножищей. Там где-то еще летят, наверное, корабли этих несчастных унионцев. Что с ними случилось? Почему они не вернулись? С чем столкнулись? Скоро все будет ясно, только как бы не из собственного опыта…

Она тряхнула головой. Нет, так думать нельзя. Никогда она таким мрачным мыслям не поддавалась и впредь не собирается. Она не отступит и победит.

А цена этой победы — цена еще одной человеческой жизни…

Ей вдруг представился Коля — не малознакомый парень с явными следами пагубного пристрастия на лице, каким он был три недели назад, и не озлобленный неудачник, выкрикивавший гневные обвинения. Она ясно вспомнила мальчика, который когда-то в классе отвлек на себя пиратов.

Она сделала все, что могла. В Москве остается отец, вернется Кир, общество которого так хорошо влияло на Колю. А она, Алиса, его только раздражает.

Она все равно не могла не лететь. Найти Пашку, пусть даже только ради того, чтобы успеть взяться за руки у последней черты. Это бы занимало все ее мысли.

И все же как тоскливо… То немного легче, то опять щемит сердце…

Когда накатит вдруг тоска, то далека, то вновь близка…

Знай — рядом Эри-Куба!

Алиса встала. Ну да, стишок из книги, которую читал Кир. Вспомнился так некстати. Ерунда какая, она на проверенном, надежном корабле. Раз уж лезет в голову всякая дрянь, лучше уйти с капитанского мостика в свою каюту и попробовать подремать.

Пустые коридоры, пусть и знакомые, показались непривычно мрачными. Ну конечно, когда разные жуткие песенки прицепятся — еще и не такое почудится.

У ночи встанет на краю

И выпьет кровь и жизнь твою…

— Ни черта не выпьет! — громко сказала Алиса.

Она как раз проходила мимо дверцы чуланчика, то есть не чуланчика, а пустой ненужной каюты, где Зеленый складывал старые, но дорогие душе инструменты, ненужные карты, сувениры с разных планет, не дотягивающие до гордого звания артефактов, и прочую ерунду.

И трус презренный, и герой,

Умрёт от ужаса любой…

— Ай! — из-за дверцы послышался шорох. Алиса мгновенно вспомнила, что бродячие кустики они выселили с «Пегаса», чтобы не мешались. Кто там? Животные с Каштанки? Оранжерею они не откроют. Несколько недель без еды?

— Кто? — спросила она хрипло. Быстро откашлялась — с маленькими эмпатами нужно говорить ласково, доверительно. Но из распахнувшейся дверцы вдруг вывалилась и распростерлась на полу человеческая фигура.

— Алиса… блин, ноги-то как занемели… только в стенку сразу не кидай!

23.

— Чепуха это все, зря, сам же он говорит. А ты выходишь дурак дураком — чего-то надеешься, зачем-то тужишься. Был бы поумнее — давно бы лежал, спал и на все наплевал, убьют тебя — это спасибо, как бы хуже не было. Ложись-ка, братец, спать, ну их в болото. До вершины все равно не доберешься.

— Доберусь, кости дотащу, а прочее так и ладно, — сказал Сэм. — И господина Фродо, уж будьте уверены, до места доставлю, хоть тресну. Кончай разговоры!

Тишина.

Ветер слабо шелестит в открытую форточку.

Темнота.

Фонарей здесь нет, светится само дорожное покрытие и стены некоторых домов. Если выглянуть в окно, можно увидеть, что по небу то и дело проносятся мерцающие точки. Огоньки самолетов, флаеров, может, и космических кораблей. Когда-то все это было интересно.

Да что греха таить, и сейчас интересно. Меньше, конечно, но все же.

Только какая польза с этого, если он изгой и неудачник в обоих временах?

Но если в окно не смотреть, кажется, что вокруг Москва конца двадцатого века.

Нет, там тишина другая. Даже в спальных районах. Либо прорычит, несясь среди ночи на всех парах, мотоцикл, либо раздастся где-то пьяная ругань.

Здесь люди берегут покой друг друга. Идя по улице ночью, разговаривают вполголоса. Передвигаются бесшумно.

Может, дорожное покрытие или стены домов поглощают звуки? Можно спросить.

Ага. Спросить. Сначала устроить истерику на тему «Я верил в вас как в бога, а вы лгали мне всю жизнь», а наутро выйти к завтраку как ни в чем не бывало и начать светскую беседу о звуконепроницаемости.

А что делать, извиниться, что ли? Она и слушать теперь не будет.

А может, и выслушает. Хотя вряд ли поверит. Решит, что это просто дежурное извинение. Улыбнется, сделает вид, что приняла все за чистую монету, и продолжит общение, как будто ничего не случилось. Кто же на самом деле ждет искренних просьб о прощении не от человека, не от личности, а от своего очередного доброго дела.

Надраться бы. До полной отключки и беспамятства.

А ведь сегодня он действительно задел ее за живое — оскорбилась, даже нагрубила.

Да хахаль ейный носу не кажет, вот она и нервничает.

Нет. Она эти несколько дней была все так же ровна, терпелива и приветлива. Только сегодня доказала, что она чувствующий боль человек, а не равнодушный робот.

Ну и радуйся, придурок. Великий подвиг совершил — обидел единственного человека, которому твоя жизнь оказалась не до лампочки. Да еще про домогательства понес не в ту степь, о господи, морду бы самому себе набить. А теперь сидишь тут, будто от обычного «извини» язык отсохнет.

Да не отсохнет, но… Ей все равно. Она завтра будет обычной, ровной, доброжелательной, будто ничего не случилось, вне зависимости, извинится он или нет.

И все-таки она такого свинства не заслужила.

Коля встал. С полминуты изучал вид за окном, мысленно репетируя «Извини, не знаю, что на меня нашло»… хотя, может, лучше «Прости, случайно вырвалось»… хотя…

Так и не решив, какая фраза будет звучать убедительней, он приоткрыл дверь, начал вполголоса:

— Алиса… — и осекся на полуслове. Алиса разговаривала с кем-то по видеосвязи. Коля сделал несколько шагов и уловил обрывок беседы:

— А вот теперь я скажу, что я полечу с тобой, — говорил незнакомый молодой мужской голос.

— Нет.

— Почему?

— Аркадий, ты подумать можешь? Если я не вернусь, у моих родителей останется Кир. А у твоих — никого!

«Что?!»

Коля машинально метнулся назад — все-таки подслушивать нехорошо. Если Алиса его засечет за подобным шпионажем, можно будет вообще не просить прощения — бесполезно.

Но и из-за просто чуть приоткрытой двери он отлично слышал остаток разговора Алисы с Аркадием и беседу с диспетчером космопорта. Затем Алиса поднялась. Некоторое время медлила, размышляя о чем-то. Экран видеофона не погас до конца и освещал комнату слабым пепельным сиянием. Алиса вдруг круто развернулась, быстро прошла в прихожую, не заметив ни приоткрытой гостевой комнаты, ни притаившегося у входа Колю. Через секунду квартирная дверь захлопнулась.

В первый момент Коля ощутил — к стыду своему — только огромное облегчение, что неприятный и унизительный разговор откладывается. Затем он сообразил: Алиса ушла совсем, не предупредив его (стоит ли удивляться, после подобного хамства), и ушла на то самое приключение, из которого предполагала не вернуться.

Он кинулся в прихожую и распахнул дверь в подъезд:

— Алиса!

На лестнице было пусто. Эти новые материалы действительно глушили звуки — не ответило даже эхо.

Позвать через форточку! Он влетел в кухню прежде, чем вспомнил, что окна в квартире Алисы выходят на противоположную подъездной двери сторону.

Догнать — но не известно, в какую сторону она побежала. Так, спокойно. Вернется же она домой. Хотя бы для того, чтобы собраться в путешествие.

Вернуться-то, может, и вернется, но выслушивать его ей будет явно некогда. Опоздал он со своими извинениями. Надо было раньше думать.

Да откуда он знал, что Алиса вот так, не делая никаких приготовлений, выскочит из квартиры, будто бросаясь в воду с вышки? Его современницы, прежде чем выйти на улицу, будут по меньшей мере переодеваться и краситься, проверять, выключен ли газ и прочее. Ну, а Алисе о безопасности беспокоиться не надо, дом и сам о себе позаботится.

Думать надо было раньше. Недели три назад и начинать. Что с того, что милая девочка из будущего спасла его не за красивые глаза, а из собственного милосердия? Как глупо, мелко и подло было ей вот так мстить за бестактные слова ее кавалера. Алиса с Пашкой хотели, как лучше, они счастливые дети истории и не виноваты, что он, Коля, этой самой истории приходится пасынком.

Теперь ей не до него. Теперь она его точно не выслушает, даже когда вернется.

А если не вернется?

При этой мысли Колю бросило в холодный пот. Офигеть, спасшая его девочка собирается куда-то к черту на рога, а он думает, примет она извинения или нет! Если бы можно было упросить взять его с собой, вдруг он хоть чем-то сможет ей помочь.

Ага, помощник. Алкаш, еле закончивший десятилетку. С такими друзьями и врагов не надо.

Главное, добраться до места, а там будет видно, надо или не надо.

Он закрыл глаза, собираясь с мыслями. С диспетчером Алиса говорила про «Пегас» и в первый день по его выписке из больницы упоминала, что корабль стоит во втором космопорте. При их автоматике легче на Арбате девяностых промахнуться мимо наперсточника, чем здесь не найти этот самый космопорт.

Вот если только Алиса все же зайдет домой перед стартом и захочет побеседовать…

Коля прошел в свою комнату, захлопнул дверь, просунул в ручку обломок стула. Пусть думает, что он спит или в приступе дурного настроения не желает разговаривать. Затем распахнул окно, глянул вниз — всего-то второй этаж и под окном газон. Нормально…

Через несколько секунд притулившаяся у стены влюбленная парочка испуганно шарахнулась от свалившегося чуть ли не прямо на них русоволосого парня среднего роста в футболке и джинсах.

— Вы не ушиблись? — ахнула девушка, глядя, как незнакомец поднимается с травы, отряхивая с колен мелкие водяные капли — шел дождь, и газон был мокрым.

— Не-ет, — пробормотал молодой человек. В несколько шагов пересек газон и пошел по улице к остановке флипов. Парочка проводила странного незнакомца недоуменным взглядом и продолжила целоваться.

Ночью улица казалась незнакомой. Мягкий свет исходил отовсюду и ниоткуда. Коля вдруг пожалел, что не пользовался возможностью бродить в этом неземном освещении по вечерам. Чем-то похоже на белые ночи в Ленинграде, то есть, как теперь говорят, в Питере, только лучше. Наверное, именно из-за дождя народу на улице почти нет, может, и в космопорте в такое время суток людей не будет. С одной стороны, это ему на руку — не будут обращать внимания, с другой — в толпе легче затеряться.

— Доброй ночи, Николай!

— Ох! — задумавшись, Коля чуть не столкнулся с возвращавшимся с дежурства соседом.

— Здрасьте, — буркнул он, надеясь, что сосед не заинтересуется прогулкой в темноте под дождем. Но надежды не оправдались.

— Куда это вы в такую поздноту?

— Э… — Коля замялся. Еще и знакомым объяснения выдумывать. К счастью, сосед сам же его и выручил:

— Сестрица, наверное, вызвала? Она девочка деятельная: что днем, что ночью, какое-нибудь занятие да найдет.

— Да-да, — обрадованно кивнул Коля. И вдруг остановился, не слушая ответа, не замечая стекающих по лицу капель дождя. Он пристально смотрел на ярко-оранжевую куртку Виктора Михалыча с черными буквами на лацканах — надпись по-русски К2, то же на латинице и какими-то непонятными, возможно, и неземными, иероглифами.

«Хороший человек. Он на втором космодроме работает, где стоит отцовский «Пегас»…

— …промокла, — будто издали донеслись до него слова соседа.

— Простите, — встрепенулся Коля. — Вы что-то сказали?

— Я сказал, футболка у вас вся промокла. Дождь хоть и слабый, а чувствуется.

Мысль возникла внезапно, Коля не успел ее даже как следует обдумать, и хорошо, что не успел, иначе не решился бы выпалить:

— Виктор Михалыч, вы извините, дело такое… Я действительно выскочил, не переодевшись, не подумал про дождь, а возвращаться неохота, да и примета дурная. Вы не одолжите вашу куртку?

Сосед смотрел в недоумении.

«Ну все. Капец. Сейчас шестую бригаду мне вызовет, если она тут есть. Еще и про примету ляпнул…»

Виктор Михалыч расстегнул молнию.

— Держите. Она непромокаемая. А у меня и рубашка непромокаемая, да и осталось тут три шага.

— Спасибо, — еле выговорил Коля, натягивая куртку. — Я завтра верну.

— Да не беспокойтесь, у меня запасная есть. Алисе Игоревне привет.

— Обязательно… — Коля и пары шагов сделать не успел, как сосед снова его окликнул:

— Николай, погодите!

«Передумал… Или точно шестую бригаду…»

Но сосед, стоя под дождем с непокрытой головой, протягивал молодому человеку что-то.

— Фуражку возьмите.

— Что?

— Фуражку, говорю, возьмите. У вас уже виски мокрые.

Коля, не совсем соображая, что происходит, нацепил фуражку.

— Спасибо! Виктор Михалыч, вы такой человек! Такой человек!

— Да бросьте, я самый обыкновенный. Сестрице привет, а я домой.

Коля секунду глядел вслед удаляющемуся соседу, а затем развернулся и побежал под дождем к стоянке флипов.

Большой город никогда не спит. Тем более это правило касается вокзалов, а также аэро- и космовокзалов. Но людей в помещении второго космопорта было все же немного. К счастью, никто из них не обращал пристального внимания на молодого человека в форме служащего. Хотя парень на роль работника космопорта не годился — явно чувствовал себя не в своей тарелке, озирался по сторонам, как будто оказался здесь в первый раз, плутал по коридорам и больше был похож на деревенского валенка (если тут, конечно, были деревенские валенки).

Но пассажиры, во-первых, все же торопились по своим делам, во-вторых, были приучены не докучать излишним вниманием незнакомым людям, как бы странно те себя ни вели, в-третьих… Короче, в смысле сохранения инкогнито Коле везло, а вот в обнаружении беспрепятственного входа на космодром — нет.

Коля обошел пассажирские помещения раза два. Здание космопорта было невелико. Хотя красиво — много интереснее того, первого, по которому он блуждал двенадцать лет назад. Он невольно с восхищением оглядывал стены, серебристые колонны, потолки с иллюзией звездного неба. Все-таки жаль, что он так и не поездил здесь на экскурсии, как предлагала Алиса. Хотя любоваться всей этой красотой и не тосковать, что скоро она будет недоступна, мог бы только очень мудрый и непритязательный человек…

Блин, тоже мне, турист выискался. Бродит тут уже неизвестно сколько, а даже близко к космодрому не подошел. Везде турникеты, закрытые двери. А Алиса вот-вот вернется, путешествуют-то они тут быстро. Он даже не знает, сколько прошло времени, часов с собой нет.

Коле вдруг вспомнилось, что в старом доме в Богородицком должны были остаться старые дедушкины часы «Ракета». Надежные, только заводи, шли бы и сейчас. Может, лежат там до сих пор. Тьфу, ведь не три недели прошло, дома нет уже лет девяносто!

И тут он увидел отнорок коридора, который раньше, видимо, пропускал. Чуть выше человеческого роста прямо в воздухе горели слова «Служебный вход».

Через защитное поле самостоятельно Коля пройти не пытался. Разумеется, карманы на предмет жетонов, пропусков и прочего он давно уже обшарил и, разумеется, ничего подходящего там не нашел. Впрочем, на такую удачу Коля и не рассчитывал. В доме Алисы автоматика была настроена на хозяйку. Конечно, здесь тоже защитные поля могли реагировать на сетчатку глаза, отпечатки пальцев — это куда безопаснее, чем жетон, который могут потерять или передать другому.

Коля просто остановился у прохода, вытащил из кармана единственную найденную там вещицу — блокнот — и, делая вид, что что-то в него записывает, стал поджидать удобного случая чуть в стороне.

Когда ему казалось, что прошла уже вечность (хотя на самом деле минут пятнадцать), к проходу подъехал автомат. Обтекаемой формы цилиндр со светящимися по бокам огоньками. Коля прошел следом с самым невозмутимым видом, причем готов был поклясться, что датчики механизма при виде его оранжевой формы вспыхнули чуть ярче. Дальше автомат проехал прямо по коридору, Коля свернул в ближайший проход и остановился у стены, не зная, как унять колотящееся сердце. Неужели подействовало? Неужели прошел так же, как и в прошлый раз? Хотя чему удивляться в мире, где последний теракт (если это можно так назвать) был лет девять назад.

Но вскоре он понял, что радовался преждевременно. Здесь, в служебном помещении, по прежнему практически везде были натыканы заградительные турникеты. Счастье еще, что персонал ему ни разу не попался. Он пытался толкать закрытые двери, но безрезультатно. Два раза мимо проезжали автоматы, но ехали они в ту сторону, откуда он пришел.

Проплутав по служебным помещениям еще какое-то время, Коля понял, что заблудился. Бесконечное блуждание по лабиринту коридоров, запертых дверей, защитных полей и заграждений напоминало какую-то нерешаемую головоломку. Один раз он спускался по лестнице на этаж вниз, но где подняться, так и не нашел. А ведь снаружи космопорт был невелик! Он что, по кругу тут бродит?

Мысль, что он Алису так и не увидит, так и не сможет хотя бы сказать «прости», сдавливала горло. Окон не было, он даже приблизительно не мог сказать, сколько времени прошло. Вдруг уже рассвет? Коля наугад толкнул очередную закрытую дверь. Та совершенно неожиданно отворилась.

Он оказался в большой комнате или небольшом зале — помещении практически пустом, если не считать проходящей вдоль стены ленты транспортера. Конвейер — высокий, до пояса взрослого человека — выходил из туннеля, шел параллельно противоположной входу стене и исчезал в проходе. А на ленте ехали грузы — контейнеры, коробки, что-то вроде рюкзаков.

Коля приободрился. Возможно, по этому транспортеру можно будет пройти к выходу. Он уже готов был подняться на конвейер, но поглядел на ленту и увидел нечто, что ему сильно не понравилось.

Рядом с грузами прямо на поверхности транспортера вспыхивали цифры. Означали они, судя по аббревиатурам, вес предметов. Коля сначала хотел попробовать дотронуться до ленты рукой, но передумал — в случае поднявшейся тревоги прятаться ему было бы решительно некуда.

Нет, становиться на транспортер нельзя. Выдаст точный вес или что-нибудь вроде анекдота: ты чукча, тебе сорок лет, если бы не выпендривался, летел бы в Нижневартовск…

Возвращаться назад? Снова плутать по этому бесконечному чистилищу коридоров, проходов и турникетов? Может, и вовсе не найти выхода и с позором сдаться охране?

Господи, взмолился он, невольно поднимая глаза вверх, если Ты существуешь…

Взгляд уперся в длинный ряд поручней, идущих над конвейером. Перекладины, с виду не такие уж и тонкие, способные, наверно, выдержать его вес. На таком же расстоянии друг от друга, как они обычно расположены на гимнастических турниках-рукоходах.

Нет, чуть большем. Руку придется выбрасывать далеко вперед. И расположены поручни не слишком высоко над лентой, ноги будут цеплять грузы, придется поджимать…

А как запрыгнуть? На ленту все рано наступить придется… нет, края транспортера узкие и не движутся. Вряд ли они способны оценивать вес груза. Остается решить последний вопрос: а в какую сторону двигаться? Весь этот багаж может с равным успехом ехать и во внутренние помещения, и наружу.

На некоторых грузах попадались надписи. Большинство — на совершенно непонятном языке, кое-что на русском, но имя владельца коробки или рюкзака все равно никаких сведений о направлении перемещения не давало.

Наконец на одном из контейнеров мелькнули латинские буквы «from Moscow». Как ни мало помнил Коля школьный английский, в памяти отложилось, что это должно означать «из Москвы». Итак, грузы ехали в направлении космодрома. Надо будет перемещаться вслед за ними, и это плохо, потому что, если какая-нибудь крупногабаритная кладь будет нагонять сзади…

Ладно, сначала — вскочить на край транспортера, стараясь не задеть движущуюся ленту, и повиснуть на поручне, надеясь, что они не оборудованы датчиками веса, ибо надеяться все равно больше не на что.

Отступить на пару шагов для разбега, нога ступает на край конвейера — и вот уже руки сжимают первый поручень.

А висеть не так уж тяжело, как казалось. Только если тут все же стоят камеры наблюдения, и придет охрана за тобой, акробатом доморощенным… что тогда скажешь? Что жил тут сто лет назад и забыл учебник?

Но вот смеяться было нельзя. От смеха мышцы расслаблялись и пальцы разжимались сами собой. А он, как назло, словно проглотил смешинку.

Кое-как успокоившись, Коля выбросил руку вперед, ухватившись за следующую перекладину. Расстояние все же было неудобным, слишком большим. Он с трудом крепко обхватил поручень ладонью, перенес вес тела на эту руку.

Блин, всего-то вторая перекладина, а уже запыхался. Эх, Герасимов, тебе б не пить, тебе б спорт не бросать… А еще надо ухитриться не зацепить ни транспортер, ни грузы…

Первые десять перекладин он все же одолел относительно легко. Потом что-то заставило его покоситься назад через плечо. Сзади по ленте перемещалась бандура неопределенной формы и назначения, но вполне определенных и немаленьких размеров. Коля, чертыхаясь про себя, раскачался и в последнюю секунду успел закинуть ноги на перекладину спереди. Здоровенная штука проехала внизу. Коля принял прежнее положение и продолжал двигаться дальше.

Тоннель, по которому проезжали грузы, был в ширину около метра. Слишком сильно раскачиваться не получалось. Длину тоннеля он так и не определил, да и черт с ним. Десять лет назад мальчик-подросток из спортивной секции одолел бы этот путь играючи. Месяц назад опустившийся и харкающий кровью алкаш не продержался бы на вытянутых руках и пары минут. Все же спасибо Алисе за новое здоровье… Ну вот, начали ныть ободранные ладони, а потом по болевым ощущениям их догнали локти, которые сводило судорогой, а там и шейные мышцы подоспели — мстили за то, что голову постоянно приходилось задирать. А тут еще пришла здравая, но запоздалая мысль, что на выходе из тоннеля может дежурить человек. Но здесь же все автоматизировано…

Потом судорогой стало сводить уже запястья. Несколько раз он закидывал ноги на перекладины спереди и переводил дух. Поручни располагались слишком близко к потолку, они создавали упор для ног, но повиснуть на коленях и тем разгрузить руки не получалось.

Да сколько же будет длиться этот тоннель? Сейчас он и под дулом бластера бы не вспомнил о конечной цели своего путешествия, в голове была одна мысль — когда же будет последняя перекладина? Глаза уже ничего вокруг не видели, он в очередной раз выбросил руку вперед и еле удержался — разжатая ладонь встретила пустоту. Он подумал, что промахнулся, и лишь через несколько секунд осознал — тоннель кончился. Он добрался до конечного пункта.

С транспортера он не слез — буквально свалился, попытавшись опереться ногой на край и в итоге оступившись. Грузы уезжали дальше по боковой ленте.

Впереди была приоткрытая дверь, за ней послышались людские голоса. Сил на то, чтобы отползти за стенку, не осталось. К счастью, работники космопорта внутрь не вошли — они просто проходили по коридору.

— Да с «Пегасом» все, там осталось очистку проверить, поэтому люк открыт, — говорил высокий молодой голос. — Это с «Эверестом» автоматика не справляется, потому что я не знаю, как надо обращаться с планетарными двигателями, чтобы…

— У них была авария, — перебил другой голос.

Разговор смолк в отдалении. Коля поднялся и вышел в коридор. Впереди был подъем на один пролет по лестнице, а за ним — распахнутая дверь, выходящая на поле космодрома.

24.

— Будь же разумен, Халаддин! Неужели ты погубишь целый Мир — вернее, два мира, — ради спасения одного-единственного человека? И даже не спасения: ведь человек-то этот потом все равно погибнет — вместе с миром…

— Да клал я с прибором на все ваши миры, понятно?!

Алиса только и выговорила:

— Ты?

— Ага, — виновато улыбнулся Герасимов, поднимаясь с пола. — Я в прошлый раз уже пытался полетать, но не вышло. Ну, со второго раза получилось.

— Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Потом пойму, скажи пожалуйста, где тут у вас достопримечательности?

— Что тут тебе, экскурсия?

— Ну хорошо, где можно выйти?

— Выйти! — возмутилась Алиса. — Куда, в открытый космос?

— Черт! Открытым текстом: где здесь туалет?

— Справа по коридору, — сердито сказала Алиса.

Когда Коля вернулся, она даже не смотрела в его сторону.

— Алиса…

— Что «Алиса»? Ты понимаешь, что мы уже совершили Прыжок, и я не могу вернуться и высадить тебя на Землю?

— Ты очень рассердишься, если я скажу, что на это и рассчитывал?

— Рассчитывал он, скажите пожалуйста! А если бы что-то пошло не так, замерз бы или с голоду умер?

— Ты сама говорила, здесь автономная очистка воздуха и воды, плюс питание из оранжереи. Извини уж, но я подслушал.

— А куртку на складе взял? Как ты туда прошел?

— Никаких складов, сосед Михалыч, чудесный человек, прямо епископ с подсвечниками. Увидел, что я промок и одолжил. Счастье, что у него зонтика не было.

— Какой епископ?

— Мириэль, а что, ты не читала?

— Как ты нашел «Пегас»?

— Буквы я еще не забыл, про второй космодром помню, и к тому же Кир показывал мне модель корабля в первый день знакомства.

— Да как ты вообще прошел через систему сканирования?

— Я не прошел, я пролез над багажным транспортером. Там у вас перила какие-то натыканы. Зачем, кстати? На них ничего не висело.

— Это для мышей с Каштанки, они по правилам считались багажом, отец придумал для них такую транспортировку, — сказала Алиса, почти успокоившись. — Но погоди-ка, багажный тоннель построен в обход подземной моторной установки, там метров пятьдесят в длину!

— Да? А мне показалось, больше. Вот что значит не тренироваться.

— Покажи-ка руки, — скомандовала Алиса тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Коля немедленно спрятал ладони за спину. Этот жест живо напомнил ей Кира, она почувствовала, что уже не сердится.

— Быстро показал руки. Ох уж эти мальчишки, готовы шею себе свернуть, лишь бы в космос полететь. Тебе сколько лет, пять или двадцать пять?

— Двадцать четыре пока…

— Незаметно. Ну так и есть, ободрал чуть не до кровавых мозолей. Пошли в медкаюту, обработаем.

— Да ерунда. Алиса, я ведь хотел сказать: прости меня. Я не знаю, чего с самого начала пургу нес. Спасибо тебе, большое спасибо, а вчера я вообще не знаю, почему взбесился, ты и не могла ничего нам ска…

— Господи, ты об этом. Все, проехали, я не сердилась никогда, пошли в каюту, я тебе руки обработаю и слой регенерации нанесу. Ты наверняка хватал всякую заразу.

Герасимов с интересом рассматривал свои ладони, покрытые тонким слоем белой мази.

— Это что?

— Это регенерация, у вас принцип откроют довольно скоро.^[2] Правда, усовершенствуют не скоро.

— И что теперь?

— А все, к вечеру заживет. Ну или к утру. Здесь нет времени суток.

— О! — воодушевился Герасимов. — А в иллюминатор можно посмотреть?

— Да ну тебя совсем! Во-первых, мы еще в Прыжке, во-вторых, я тебя не простила.

— Ну вот, а говорила…

— Я не простила за то, что на корабль пролез, как неразумный дошколенок. Это опасно, ты понимаешь? Я же не на отдых собралась.

— Ну я догадываюсь, что ты ищешь этого своего Павла, сама же говорила, я ему жизнью обязан, пора вернуть должок.

— Коля, космос не прогулка по лесу!

— Алиса. Я потерял надежду, работу, здоровье, жилье, родных, друзей, а потом и жизнь. А, пять лет назад еще и родину до кучи. Последний репортаж, который я видел по телику перед отъездом в деревню, был о захвате роддома террористами, вот скажи, что еще на свете может хоть как-то меня испугать?

Алиса не смогла ничего ответить. Будто опять растеребили старую рану, ныл глубоко внутри нерв, который всегда заставлял ее переживать чужую боль, как свою.

— Знаешь что? — сказала она, наконец. — Утро вечера мудренее. Давай я тебя в каюту определю, в комнату отца или Зеленого. Там все есть. А заодно и переоденешься, а то, извини, пахнешь, как из спортзала.

— Ну я из спортзала и есть, или как с армейской тренировки. Нас там по рукоходам гоняли с утра пораньше, как вспомню, так вздрогну.

— Вот и переоденешься, отдохнешь, ляжешь на нормальную койку, а то порядочные люди ночью спят, а не по тоннелям карабкаются.

— Не, я в том чуланчике выспался.

— Зато я глаз не сомкнула. Мне надо отдохнуть, а то я из Прыжка корабль не выведу. Иди.

Заснуть она, конечно, не заснула — так, подремала немного. Но и во сне, и наяву с лица не сходила улыбка.

И почему? Ведь объективно ничего к лучшему не изменилось. Она по-прежнему не знает, что с Пашкой, какая опасность подстерегает впереди, от ее нового попутчика будет больше проблем, чем пользы. И самому Коле было бы лучше остаться в Москве, вместе с Ричардом готовиться к возвращению домой, продумать как следует профессию, город… И после этого его поступка нет абсолютно никаких гарантий, что, вернувшись домой, он не пустится во все тяжкие.

И все же было намного легче лететь в неизвестность не одной. К тому же характер их общения поменялся. Алиса была уверена, что теперь Коля не будет так яростно уклоняться от ее общества и долго не высидит в одиночестве.

Интуиция не подвела. Когда Алиса после короткого отдыха пришла в капитанскую рубку, Коля очень быстро тоже появился на пороге.

— А это все зачем? — спросил он небрежно, кивая на приборы панели управления.

— Долго объяснять. Каждый для разного. А что, мечтаешь научиться управлять кораблем?

— Да где уж мне! Я и машину-то водить не мог. Нет, баранку крутить немного умел, а прав бы мне никто не дал. Просто спросил.

— Ну, пока будем тут болтаться, что-нибудь и я тебе расскажу.

— А долго будем болтаться?

— Спроси что-нибудь полегче.

— Ясно…

Алиса повернулась от приборов к Коле. Надо, чтобы парень четко знал, куда они летят и что с ними может случиться.

— Коля, давай я тебе все расскажу, только это будет долго. Да, я хочу найти корабль Павла. Он полетел на разведку замолчавших станций пеленга — ну как у вас маяки. Смотрителей, как у вас, на этих станциях нет.

— По-моему, и у нас смотрители маяков уже устаревшая профессия…

— Буду знать. Ну вот, до Павла уже было несколько разведывательных кораблей. Вернулся один, причем с мертвым пилотом. Он сгорел в звездной короне. Мне случайно рассказал один старый друг, он думал организовать небольшую спасательную экспедицию, да только пока они соберутся… И они не дадут мне действовать, чтобы увеличить наши шансы. Вот я и рванула одна.

— Алиса, но разве экспедиция из нескольких человек имеет меньше шансов?

— В нашем случае — шансы равные и мизерные. Один корабль в огромном пространстве — это даже не иголка в стоге сена, это атом в стоге сена.

— Ну и на что ты надеешься?

— Вот на это, — Алиса подняла руку. Запястье змейкой обвивал тонкий серебряный с виду браслет. Алиса слегка нажала на цепочку другой рукой. Одна из подвесок на украшении развернулась в полупрозрачный светлый круг.

— Это для перемещения во времени без кабины.

— Очень хорошо. И куда, к динозаврам?

— Очень смешно. Нет, дней на пять назад.

— А разве можно?

— Пока я не знаю о его судьбе наверняка — можно. Ну я надеюсь, что можно. Согласно лемме Черкасова. Ладно, попробую по порядку. Я же предупреждала, будет долго.

— Ничего, до пятницы я совершенно свободен.

Алиса невольно заулыбалась.

— Ой, так это же фраза из «Винни-Пуха»!

— Ага, — Коля просиял. — У вас его тоже крутят?

— А я не задумывалась даже, что у вас он тоже есть!

— Ну вот, недаром говорят, что искусство вечно!

Несколько секунд они переглядывались, радуясь, что между двумя веками оказалось гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд. Потом Алиса снова заговорила:

— Ну вот. Ты, наверное, мне не поверишь, но перемещение во времени на короткий промежуток гораздо более распространенная вещь, чем тебе кажется. Более того, для нее не надо машины. Такие перемещения были и будут всегда.

— То есть?

— Это свойство мыслящих организмов, правда, не всех. Ну вот даже по себе — ты ведь наверняка замечал, что иногда время будто растягивается или сжимается: смотришь на часы и удивляешься, потому что казалось, что прошло гораздо больше или меньше времени. Или, бывает, вэкстремальных ситуациях человек успевает за короткий промежуток сделать то, что вообще-то совершить нереально. Это тот самый перенос. На несколько минут, десятков минут, часов. Бывает, и на несколько дней. Как ты сам понимаешь, люди, живущие в глухих уголках, где каждый день похож на предыдущий, или болтающиеся в море после кораблекрушения, эти несколько дней не заметят, а перенос может спасти им жизнь. Этим занимается целая наука — темпоробиология, то есть сначала это были уфологи, над ними смеялись, несколько раз присуждали Шнобеля, но с появлением машины времени и схожих приборов все было подтверждено экспериментами.

А иногда люди перемещались на несколько лет или даже столетий. Правда, это единичные случаи. Сейчас мы можем проверить загадки истории, которые говорят о таких перемещениях. И результаты бывают неожиданными. Например, в случае Норфолкского полка, который пропал в 1915 году в ущелье, многие были уверены, что это именно провал во времени. А объяснилось все банально: отряд взяли в плен и перебили турки, которые, однако, не признавались в этом, пока в две тысячи восемьдесят первом году из машины времени в главном институте Гелиболу не вышел историк Мустафа Челеби со словами: «Ребята, мне так стыдно, это же сделали наши солдаты…»

А бывает наоборот, среди временщиков нашего Института есть один темпоробиолог, который считает, что подобный переброс на несколько дней произошел с летчиком Алексеем Маресьевым, который не мог ползти до своих все подсчитанное время, умер бы от истощения и гангрены. Но наши отказываются ехать на проверку, считают ее кощунственной, а сам ученый ехать не может, у него красный цвет по Радуге.

— Что за радуга?

— Это… Ну, как бы объяснить. У каждого человека есть что-то вроде резерва на долговременные перемещения во времени. На несколько десятков лет — уже считается долговременно. Бывали самопроизвольные перебросы, в основном, когда людям в их родном времени грозила опасность. Это как способность поститься у мышей. Ты читал про эксперименты ваших ученых — гады они, между нами говоря, — как те заставляли грызунов голодать и тем увеличивали их продолжительность жизни? Это природный резерв, позволяющий популяции пережить голодный год.

И тут возникает вопрос об изменении истории. Ну вот… на чем бы нарисовать… О!

Алиса сняла с полки над пультом любовно уложенный туда Полосковым судовой журнал — настоящий, старинный, с толстыми бумажными страницами. Конечно, на «Пегасе» был и электронный, но Полосков относился к бумажным, как профессиональный скрипач к скрипке Страдивари. Когда-то дядю Гену сильно расстраивало то обстоятельство, что маленькая Алиса рисует в этом журнале все, на что хватает фантазии, но замечаний он не делал ни разу. И в этот раз он наверняка простит пару схем на обратной стороне обложки. Ну негде больше-то…

— Вот смотри, — Алиса нарисовала линию. — Это линия времени, ставим на ней точку А. В точке А происходит событие. Если исследователь, узнав об этом событии, именно узнав, это очень важно, вернется из точки Б на машине времени в точку А и сделает, чтобы событие не произошло, то линии не будет. Возникнет развилка, закольцовка — временной парадокс. Считается, что он может привести к новому Большому взрыву и гибели Вселенной. Правда, никто этого не проверял. Но закольцовка возникает при близком расположении точек А и Б друг от друга. Если же их разнести на несколько десятков лет, образуется развилка… но в дальнейшем — гляди, линии идут параллельно, вот так — и опять соединяются в одну. Они не соединятся, только если совершить что-то, чтобы точки Б не было вообще: убить своего дедушку, уничтожить машину времени в зачатке научной мысли и прочее.

Ну вот, каждый путешественник теоретически может натворить нечто, что приведет к парадоксу. Это не зависит напрямую от образования, дисциплины, возраста, пола… Хотя нет, дети имеют больший резерв по сравнению с взрослыми. Никогда не скажешь, сможет ли личность создать парадокс при перемещении. Вот вроде бы — если взять известных и талантливых военачальников двадцатого века и отправить их к Наполеону или Македонскому, можно изменить всю историю, так? А это вовсе не обязательно, они могут скиснуть и прожить жизнь простых обывателей, все время жалуясь на плохой водопровод и медицину. А обычный непримечательный маленький человек, попав в другое время, может там таких дел наворотить! Ну, теоретически, конечно. И сейчас этот резерв определяют по сетчатке глаза, называют Радугой. У меня зеленый цвет. У тебя оказался красный.

— Это что значит?

— Что у тебя исчерпан резерв на долгосрочные перемещения, что ты должен вернуться в свой временной интервал. Но изменения, ведущие к парадоксу, накапливаются постепенно. Месяц еще у тебя точно есть. В момент возвращения путешественника назад или его гибели изменения обнуляются. У большинства людей по проверке есть резерв на одно-два долгосрочных перемещения, ну как я говорила про грызунов — есть возможность пережить голодный год. Но не больше. Ты свой резерв, видимо, исчерпал девять лет назад.

— Интересненькие перспективы с этим обнулением! — Герасимов даже поднялся. — Я правильно понял, что, если мы застрянем надолго, мне надо будет покончить с собой, чтобы мир не полетел в тартарары?

— Нет, конечно, нет. Не бойся.

— Да не боюсь я, и вообще, один раз уже умер…

— Не беспокойся, в смысле. Я рассчитываю, что мы не пробудем тут долго.

— Это почему? Сама же говорила про атом в стоге сена.

— Я примерно представляю, где может быть Гай-до в момент выхода из Прыжка. Точно в том же месте выйти из подпространства не получится, но…

— А за эти несколько дней корабль окажется где угодно, так?

— Но я не знаю, где он окажется. Посмотри опять на рисунок — вот это событие А. Я не знаю, когда оно произошло и произошло ли вообще, поэтому оно для меня плавающее. Оно всегда впереди на линии времени. Если я вернусь в недавнее прошлое и сделаю, чтобы это событие наверняка не произошло, я не вызову закольцовку и временной парадокс. Это доказано, во всяком случае, теоретически. Некоторые физики, правда, не признают это доказательство, оно основано на лемме Черкасова, а они считают ее ошибочной. Но пока ее никто не опроверг. То есть до тех пор, пока я не знаю наверняка, что с Пашкой случилось что-то нехорошее, я могу его найти и остановить. И линия времени пойдет дальше относительно моей системы координат и не закольцуется. Понятно?

— Не совсем. То есть, ты надеешься вернуться на пять дней назад, найти своего Павла, и это не вызовет парадокса. А парадокс — это такая фигня, которая приведет к новому Большому взрыву.

— Не приведет. Не должен. Теоретически это доказано.

— А практически?

— Ну и проверим практически.

— Подожди-подожди, но если вызовет? Мир погибнет, так?

— Ну…

— А заодно и мы с тобой. И Земля. И все люди на ней.

— Да, но…

— И Кир, — довольно-таки жестко сказал Коля.

Алиса опустила голову.

— Я все равно не смогу хотя бы не попробовать. Я потом не смогу жить, зная, что даже не пыталась…

— Так и Пашка твой тоже погибнет!

— Ты нарочно надо мной издеваешься?

— Нет, я пытаюсь понять женскую логику. Рискнуть Вселенной ради одного человека, который в случае неудачи погибнет вместе с этой самой Вселенной. Ну ладно, я же уже сказал, что больше ничего не боюсь. Летим, и будь что будет.

— За неудачу очень маленький процент.

— Ну пускай. А как перемещаться собираешься, одна в скафандре?

— Зачем? Вместе с «Пегасом». Я могу своим браслетом создать поле перемещения в форме шара определенного радиуса.

— Именно шара?

— Ну, — Алиса задумалась. — Слушай, ты мне какую-то идею подкинул, только я не пойму, какую…

В этот момент загорелся главный экран управления, сообщая о выходе из Прыжка. Алиса потянулась отключить звуковой сигнал, который имел дурную привычку верещать на весь корабль максимально громко. Сирена взвыла и тут же утихла.

— Это что? — приподнялся Коля.

— Это, — Алиса набрала код, — мы выходим в наше пространство.

На экране разлилась чернота с редкими светлячками звезд.

— И когда же выйдем?

— А все. Вышли.

— Как, уже?

— Ну да.

Герасимов выглядел слегка разочарованным.

— Как-то странно, вышли — и незаметно ничего. Гагарину, наверное, было интереснее.

— Хочешь знать, как было Гагарину — переживи оккупацию, Крайний Север и перегрузки.

Взгляд Алисы задержался на экране связи. Прямая линия на нем изогнулась неровной синусоидой, вытянулась, опять изломалась…

— А вот этого Гагарин точно не видел в космосе! — Алиса указала на экран.

— Что это? — Коля глядел через ее плечо. — Ну график какой-то…

— Сейчас переведу в звуковой формат, поймешь.

Тонкий прерывистый писк заполнил каюту. Три коротких сигнала, три длинных, снова три коротких…

— Это SOS, слышал? Кто-то терпит бедствие.

25.

В этот день жизнь разворачивалась к Повелителю-непонятно-чего зад…, в общем, на 180 градусов.

— Так это кто-то наш?

— Нет, не Пашка. От Гай-до такого примитивного сигнала не будет, — где-то в глубине души была досада, что это не Пашка, но не могло же все получиться так просто.

— Я имею в виду, земной корабль?

— Возможно, — Алиса проглядывала параметры сигнала. — Масс-детекторы что-то маленькое показывают, размер как у спутника-беспилотника.

— А если и правда спутник?

— Нет, с чего бы спутнику быть вдали от системы да еще пищать морзянкой? А эргометр… вообще ничего не показывает. Двигатели не работают. Надеюсь, это что-то с пропавших кораблей.

— И что мы с этим будем делать?

— Можно попробовать загрузить в багажный отсек. Но сначала проверим, есть ли там кто живой. Все-таки нехорошо обращаться с живым мыслящим существом, как с грузом, правда?

— Ну, это не самое худшее, что можно сделать с мыслящим существом.

— Может быть… Но сначала попробуем их позвать. По обычной видеосвязи, наверное…

Коля понаблюдал, как Алиса настраивает приборы, как пытается вызвать неизвестное судно, и через пару минут констатировал:

— Что, не получается?

Вопрос прозвучал, как утверждение.

— Я и не особо рассчитывала. Такое примитивное устройство вполне может быть не оснащено видеосвязью. Попробуем старыми дедовскими методами.

— Голубиной почтой?

— Рацией. У нас тут небольшая, встроенная.

Ностальгическая симпатия Зеленого включалась по старинке, тумблером. Алиса снова попробовала вызвать катер на связь:

— Что, не получается?

— Нет пока, попробуем другую частоту.

— А если это просто автоматика?

— Вряд ли просто автоматика подаст сигнал бедствия. Вот подлетим поближе и будет легче установить связь…

Рация упрямо молчала.

— Так, мы вроде близко, готовим захваты… И попробую выйти из гражданского диапазона. Алло! Ну ответьте кто-нибудь!

Коля явно собирался в третий раз спросить: «Что, не получается?», когда рация, наконец, захрипела. Сквозь шумы помех раздался голос.

— Мы на катере… потерпели бедствие.

Странное ощущение возникло у Алисы. Посторонние хрипы и шипение заглушали ответ, но она определенно слышала этот голос раньше.

— Какая помощь нужна? Что с вашим кораблем?

— Потерял управление… полностью… Случилась утечка топлива, датчики тоже не регистрировали неисправность, заметили, когда энергии уже не осталось… Нам пришлось бросить корабль. Горючее на катере тоже на нуле.

Теперь встревожился и Коля. Ибо и ему знакомыми показались вкрадчивые, заискивающие интонации. Голос был почти безжизнен, неопределенного тембра. И в тоже время, даже по радиосвязи, сквозь потрескивание помех, в нем ощущалась скрытая сила.

— Подождите, мы подготовим захват для катера.

— А кто вы?

— Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Наш корабль — мирное исследовательское судно. Сколько вас?

— Двое, Алисочка.

— Алисочка? — Коля смотрел на нее с изумлением, смешанным… нет, не с ужасом, но название для этой эмоции она так и не подобрала. Сделала своему попутчику знак молчать и проговорила в рацию:

— Здравствуй, Крыс.

— Я слышу, ты узнала меня, как и я узнал тебя по голосу, девочка. Слишком уж часто мы встречались, чтобы я не понял, кто меня зовет. Да и вообще в эту проклятую дыру мог очертя голову сунуться только один человек…

— Нет, нас, как минимум, двое. А вот вы как здесь оказались?

— Не задавай провокационных вопросов. Мы определили, что здесь есть несколько потерявшихся кораблей. Ну и жадность фраера сгубила — решили проверить, нельзя ли с них извлечь чего ценного. Увы, что конкретно погубило эти корабли, мы поняли поздновато. Нас зацепило краешком, но хватило и этого.

— Какое самобичевание. И на что ты теперь рассчитываешь, злейший друг?

В ответ раздался сухой смешок.

— На твою доброту и порядочность, Алисочка, на что же еще? Я прекрасно знаю, что кто-кто, а ты никого не бросишь в беде. Да в какой беде — на старой железке в сотнях парсеков от обитаемого Космоса.

Другой голос, глухой одышливый басок, подтвердил:

— Он такой… Когда правда поможет, никогда не соврет. Уж ты его знаешь…

— Алиса, — прошептал Коля. — Они? Но как?

Алиса приглушила приемник рации и повернулась к молодому человеку.

— Они. И придется их брать на борт. Коля, я понимаю, у тебя с ними связаны не самые приятные воспоминания, но ты пойми, мы не можем просто пролететь мимо, это бесчеловечно. И потом, они сейчас уже не так агрессивны, как раньше. Живут на своей планете, занимаются чем-то полулегальным, иногда вылетают по старой памяти… Но бросить нельзя, это все равно, что оставить их на плоту в Тихом океане. Даже хуже — в океане хоть течения есть.

Коля смотрел на нее, ничего не говоря в ответ.

— Но если тебе страшно… — Алиса ненавидела произносить эту фразу, ибо хуже всего для нее было прибегать к манипуляциям.

Коля ничуть не оскорбился, только усмехнулся.

— Да я это понимаю. Там и воздуха, наверное, немного. Подбирай, что поделать. В десны же с ними целоваться необязательно?

— Конечно, с ними никак целоваться не обязательно. Эй, вы нас слышите?

— Прекрасно, Алисочка.

— Сейчас ваш катер подтянут в грузовой отсек «Пегаса». И, ребята, без фокусов. Все оружие оставляйте на катере. Даже не пытайтесь врать, что у вас его нет — скорее я выйду из дома без мобильного браслета, чем вы сбежите с гибнущего корабля без бластера. На выходе из отсека работают эргометры, а у меня парализатор. Попробуете протащить бластер — поедете дальше недвижимые, как гусеница в коконе. Я вас не парализую сразу только потому, что надеюсь — вы мне что-то расскажете про брошенные корабли. Все ясно? Условия принимаются?

— А выбор у нас есть? — поинтересовался Крыс.

— Конечно. Соглашаться или остаться на катере. Выбираете первый вариант? Ну надо же. Короче, помните: оружие оставляем.

Коля поглядел на Алису определенно с уважением.

— Ну и голос у тебя прорезался.

— И умение врать прорезалось, — Алиса отключила рацию. — У меня нет парализатора.

— Это не вранье, это называется — блефовать. Играть с шестерки и делать вид, что у тебя туз.

— Как ни назови… Они же сказали, что знают, что за чертовщина здесь творится. Они расскажут больше, будучи в положении гостей. Пойдем, встретим их у выхода из отсека.

Коридор «Пегаса» теперь и вправду казался мрачным. Эхо шагов звучало чуть громче обычного.

— Алис, послушай… А если их свои же туда определили? У морских пиратов была такая казнь — провинившегося бросали на лодочке посреди океана. Иногда с небольшим запасом еды.

— Вряд ли, ситуация поменялась. Там шансы доплыть были, здесь их точно нет.

Они остановились перед герметичной дверью грузового отсека. Ждали, пока помещение внутри заполнится воздухом.

— Алиса, ты только не думай, что я хвастаюсь или что там… Я же понимаю, помощник из меня никакой… А вот заложник — да. Короче, если будут угрожать, мол, мозги ему вышибем, то пусть вышибают.

— Не будут, — Алиса положила руку Коле на плечо, и он впервые не уклонился. — Понимаешь, заложники нужны, когда есть что под них требовать. У нас единственная ценность — корабль. А я опять сделаю вид, что у меня туз.

Дрогнула стальная дверь отсека. Раздалось и тут же смолкло слабое шипение. Пластина, закрывающая вход, поползла вверх.

За ней стояли двое. Один — огромный человек необъятной толщины. Добродушное лицо с ямочкой на подбородке, румяные щеки подпирали снизу светлые хитро прищуренные глаза. Комбинезон на толстяке грозил лопнуть, стоило его обладателю повести могучими плечами. Руки, казалось, не имели запястий, а ноги — щиколоток.

Второй — худой человечек невысокого роста (теперь он оказался ниже Коли Герасимова), вроде как прятался в тени своего напарника. Но, встретившись с ним взглядом, никто бы больше не заблуждался насчет лидерства в этой странной паре. Тощий мгновенно обшарил глазами коридор, улыбнулся тонкими губами.

— Ну, привет тебе, Алисочка.

— И тебе привет. Оружие оставили, на катере, молодцы, — Алиса кивнула головой, прищурила глаза. — Так, злейшие друзья, проясню один момент. Пытаться захватить корабль бесполезно. Из-за того, что разные темные личности в это не верили, пришлось все управление настроить под возможных пилотов. В данном случае, когда Полоскова и Зеленого на борту нет, вести «Пегас» могу только я. Тут все настроено под мое ментальное излучение. Поняли, ребята? Не просто под сетчатку глаз или еще что. Буду излишне нервничать или в коме — корабль меня не опознает. Ну, а теперь можно поинтересоваться вашим самочувствием.

— Да что нам сделается, — буркнул Весельчак.

— Я тоже думаю, что ничего. Можно пройти в кают-компанию, и там вы мне расскажете что-нибудь интересное.

Крыс удобно расположился в кресле по центру. Весельчак сел осторожно — не всякий стул выдержал бы его могучее тело. Толстяк, очевидно, чувствовал себя немного не в своей тарелке. Как себя чувствовал Крыс, сказать было трудно. Худой пират сибаритствовал, прикрыв глаза, будто находился у себя дома.

— Рассказывать будем или спать? — осведомилась Алиса. Крыс только дернул верхней губой, мол, не мешайте отдыхать.

— Он лучше расскажет, — пробормотал Весельчак и, покосившись на Колю, добавил: — Паша-то как изменился.

— Идиот, — процедил Крыс, по-прежнему не открывая глаз. — Ты что, не видишь, что это не Паша?

— А, — Весельчак пожал плечами. — Я думал, кому бы еще сопровождать Алису на край света.

— Это старый друг, и вы тоже знакомы, — пояснила Алиса. — Но это роли не играет. Он, как и Паша, вам не очень-то доверяет.

Коля сидел с видом человека, которого против воли заставляют делать доклад перед незнакомой аудиторией. Весельчак разглядывал парня пристально, затем хлопнул себя по коленке.

— Точно! Я-то думаю, где я тебя видел. Ну конечно, та история с миелофоном, — тут толстяк сбавил тон, — ну, ты это… извини, мы тогда слегка переусердствовали.

Коля махнул рукой.

— Да ладно, дело давнее. Кто в армии служил, тот на пиратов не обижается.

— Точно! — возликовал Весельчак. — Слова-то какие — армия… Стой, так тебе лет должно быть сколько? Как ты здесь — и молодой?

Алиса хотела было заговорить, но Коля остановил ее жестом.

— Алиса, не надо, ты девушка деликатная, а правду надо рубить сплеча. Господа пираты, Алиса вам не скажет, что я покатился по наклонной, пил, гулял и морально разлагался и в итоге рано отправился в лучший мир. Алиса с этим не смирилась, вытащила меня из прошлого и занялась моей реставрацией.

— Успешно? — усмехнулся Весельчак, не ожидавший подобного рассказа.

Коля хмыкнул:

— Да понятия не имею. Дела покажут.

— Это в свете грядущих событий разумней всего, — Крыс говорил все так же медленно, будто про себя, не открывая глаз. — Когда цивилизация гибнет, лучше всего пить, забыть обо всем и просто прожигать жизнь. А я могу вам сказать, дети, что вся галактическая цивилизация, которую вы знаете, скоро перестанет существовать.

26.

Костенейте под землей,

До поры, когда с зарей,

Тьма кромешная взойдет

На померший небосвод.

Чтоб исчахли до черна,

Небо, звезды и луна.

Чтобы царствовал один

В мире Черный Властелин.

— Что-то ты не мелочишься с угрозами, — заметила Алиса.

Худой пират полулежал с закрытыми глазами, будто не слышал.

— Любит он, чтобы его упрашивали, — пробурчал про себя Весельчак. Крыс снова быстро вздернул верхнюю губу, оскаливая зубы:

— Сам рассказывай, если у тебя лучше выйдет.

— У меня хуже, — охотно признал Весельчак.

Крыс произнес:

— А можно и не говорить ничего, итог одинаков.

— Я предпочитаю знать опасность, предупрежден — значит вооружен, — заверила Алиса.

— Глупая девочка. Иногда лучше не знать, чтобы быть спокойнее. Вы думали, детишки, почему практически у всех народов есть сказки о богах, лишающих людей разума?

— Я биолог, не собиратель фольклора. И в земных сказках такого не припомню.

— Вавилонское столпотворение, — вполголоса сказал Коля. — Сойдем же вниз и смешаем языки их… Может быть, оно?

— Может быть, — согласился Крыс. Посидел еще немного с полуприкрытыми глазами и выдал еще одно предложение:

— Цивилизация в галактике зародилась давно, наверное, лет уже миллионов восемь как…

Он бы так и цедил по фразе раз в полчаса, но тут не выдержал уже Коля.

— Я это… Последний раз завтракал вчера. Или позавчера? Короче, пока мы будем слушать про восемь миллионов лет, можно что-нибудь зажевать?

— Вчера, — вскочила Алиса. — Тридцать шесть часов точно прошло. Но тут оранжерея только.

— Сойдет!

Весельчак сначала оживился при упоминании о еде. Но услышав об оранжерее, приуныл и сообщил, что «трава — пища монастырская». Крысу, похоже, было все равно. Коля, который еще в Космозо привык к подножному корму (в зоопарке был яблоневый сад, совсем как в Богородицком), сел в развилке плодового деревца и заверил, что большего ему и не требуется.

Крыс не догадался перетащить за собой кресло, а стоять было не так уж удобно. Поэтому он перестал делать паузы между каждыми двумя фразами.

— Восемь миллионов лет, может быть, семь. Тогда были живые существа, такие же, как мы.

— Как вы или как мы?

— И те, и те, да просто всех сортов. Так же летали в космос, осваивали новые планеты, — Крыс поднял ладонь вверх, предупреждая вопрос. — Да, уже тогда. И спорили, наверное, были территориальные конфликты. Как без этого? Пока одна цивилизация не придумала, как ей всегда опережать других.

Крыс прошелся перед аудиторией из трех слушателей взад-вперед и добавил:

— Если поискать аналогий на вашем языке, мы называем их шахматисты. Неизвестно, как они выглядят и на кого похожи. Чтобы стать сильнее противников, они могли бы сеять раздор среди других цивилизаций, плести интриги, разжигать войны… Но они нашли универсальный путь. Они обрекли все другие планеты на периодический армагеддон забвением.

— Забвением? — Алиса подняла брови. — С полем забвения мы столкнулись на Крине, его изобрел тамошний мудрец.

— Да не изобрел он ничего, — пренебрежительно сказал Крыс. — Открыл то, что осталось от поля шахматистов. Они либо облучали планеты при подлете, либо оставляли источник внутри. Хорошо, что излучение ослабло за многие тысячи лет.

— Не понимаю…

— Что ж тут непонятного? — вмешался Весельчак. — Подлетали они к планете стратегических противников, хоп — и там даже не каменный век, а просто толпа обеспамятевших вставших на четвереньки животных.

— А смысл? — Алиса пожала плечами. — Они завоевывали планеты?

— Нет. Просто они оставались на первых ролях. Все остальные цивилизации скатывались вниз.

— И погибали?

— Это зачем? Просто снова карабкались по ступеням цивилизации. А они оставались первыми.

— Это не человеческая логика какая-то.

— Почему? — вмешался вдруг Герасимов. — Очень даже человеческая. У меня мама в вузе одном работала, там как раз перед ее болезнью директора сменили. Прежний имел звание академика, а этот только профессора. А в институте было полно профессоров. Новый дирик не стал диссертацию на академика писать. Он просто всех профессоров убрал. На фоне кандидатов наук-то он был крутым. Так что вполне человеческая логика.

— И это твои шахматисты тут шалят? — спросила Алиса. — Выродились за восемь миллионов лет? Где прятались?

— Они не прятались. Они особо и не нуждались в жизненном пространстве. Просто не терпели конкурентов. Они внимательно следили за планетами, давали им развиваться до определенного уровня, но когда цивилизация выходила в космос — все, она была под колпаком. После первого-второго полета подследственных в дальний космос шахматисты включали свое поле. И конкурентов не было больше как явления. Была еще одна планета без разумной жизни.

— Не знаю, в это трудно поверить. Наши ученые столько раз погружались в прошлое и…

— Да? — усмехнулся пират. — Алисочка, ты осталась самонадеянным ребенком, как и вся ваша цивилизация, впрочем. Время огромно. Оно как нескончаемая пуховая перина, которую вы несколько раз проткнули иголкой, и теперь утверждаете, что знаете о нем все.

Крыс помолчал.

— Мы не знаем, сколько раз шахматисты стирали память всей галактике. Раз десять или пятнадцать, наверное. Некоторые планеты, которые в предыдущем цикле пережили фазу ядерного оружия благополучно, погибали в следующий период. И все эти миллионы лет шахматисты оставались первыми в галактике. Но однажды — это было примерно сто тысяч лет назад — они столкнулись с почти равными себе по силе. С теми, кого вы называете Странниками.

«Ты когда-нибудь видела разрушенную базу Странников, Алиса?»

— Говори тогда быстрей, не томи! Откуда были Странники? Из другой галактики?

— Нет, зачем? Они были такими же пешками на доске шахматистов, как и другие цивилизации. Но внезапно вырвались в ферзи, если так можно сказать. В очередном цикле их культура стала развиваться несколько иным путем — и в космос они вышли в последнюю очередь. Вначале освоили скоростное строительство, телепортацию, ментальные технологии, антигравитацию. И хозяева галактики получили неприятнейший сюрприз, когда прозябавшая на своей планете цивилизация вдруг начала победное шествие по звездным системам, застроив своими базами кучу необитаемых миров.

Тут Крыс закашлялся и попросил воды. Весельчак вздохнул, углубившись в воспоминания.

— Вода, вода… а прежде-то — кефир был, — грустно сказал он.

Худой пират продолжал:

— Наша цивилизация тогда уже вышла в открытый космос, но только в ближний. Наблюдать за происходящим наши предки могли, но вмешиваться — нет. Только ужасаться и надеяться, что их не заденет. Они тогда и не знали, из-за чего разгорелась огромная космическая война между двумя титанами.

— А эти супер… шахматисты не развивались особо, что ли? — перебила Алиса. — У них же такая фора была — несколько миллионов лет.

Крыс пожал плечами.

— Я немолод, но меня тогда не было и точно сказать я не могу. Возможно, они такой цели и не ставили. Им не с кем было конкурировать. Они и так были первыми.

— Ну, — Алиса задумалась, — в принципе, если целью жизни становится собственный комфорт и щелканье по носу обнаглевших зазнаек… Да, такая цивилизация может и не развиваться.

— Ага, — поддержал Коля. — Тот директор так и не стал академиком.

— Вот они и не смогли сразу уничтожить Странников, а поле те как-то смогли обезвредить. Это возможно, но мощность требуется огромная. Наши ученые фиксировали взрывы нескольких звезд — их энергия пошла на нейтрализацию поля. А потом оба противника исчезли. И следов не осталось — пока наши вышли в дальний космос, пока смогли исследовать обломки кораблей и следы на выжженных астероидах, много воды утекло. Предположили, что Странники не пожелали больше взрывать звезды и пожертвовали собой ради остальных цивилизаций — либо оба противника погибли, уничтожив друг друга в схватке, либо же перенеслись в какое-то другое измерение.

— А теперь что? Почему вы об этом никому не рассказывали?

— А что, наша цивилизация с кем-то сильно дружила, чтобы рассказывать? — Крыс вздернул верхнюю губу. — Да и повода не было, знаешь. Все это давно перешло в разряд легенд. Но теперь мы столкнулись либо с какой-то забытой базой шахматистов, либо древние боги нашли способ вырваться из заточения. Мы зафиксировали некий далекий объект — но только это и успели. Потому что попали… в Поле. И сразу вспомнили древние легенды. Здесь вроде как некогда находилась родная планета шахматистов. Сто тысяч лет для звезд не срок…

— Так почему вы не превратились в беспамятных идиотов, если попали в Поле забвения? Я знаю тебя, Крыс, ты жить захочешь — «Полтаву» в оригинале перескажешь. Доказательства какие?

— Будут, — худой пират улыбнулся печально, совсем по-человечески. — Скорее, чем хочется мне и чем думаешь ты. Наши ученые смогли определить и описать свойства Поля. Потом они его в панике уничтожали везде, где могли найти. Проморгали на этой Крине. Да и я вижу уже, что ты мне веришь.

Она и вправду верила. Наконец-то складывалась головоломка, все части подходили друг к другу, как сделанные специально. Контейнер с записью голоса, модифицированные звери Каштанки, разрушенная база странников, обеспамятевшие пилоты… И Пашка. Пашка, попавший в поле… она зажмурилась, даже на секунду представить себе это было невозможно.

— Поле имеет несколько слоев или составляющих. Одно, внешнее, вызывает сильнейшую депрессию, тоску, страх. Кто хоть раз почувствовал его воздействие, никогда этого не забудет.

— Когда накатит вдруг тоска, то далека, то вновь близка… — невольно прошептала Алиса. — А еще? Какие еще поля?

— Это не определишь сразу. Некоторые внешние поля действуют на электронику. У нас, например, на корабле полностью обнулилась база данных бортового компьютера. Мы даже вручную высчитать курс не могли. Потом лишились топлива… сохранилась только более примитивная электроника на катере.

— А выход какой?

— Никакого, — Крыс пожал плечами. — Возможно, навалившись всей толпой… Но вы согласитесь снова взрывать звезды? Радиус Поля забвения может быть огромен. Лично я вижу один выход — попробовать добраться до патриархальной аграрной планеты, на которой в случае повального беспамятства легче будет сохранить себе жизнь.

— Это что нам предлагают? — Коля встал с развилки. — Поудобнее прогнуться под этих шахматистов или как их там…

— Эри-Куб, — вдруг сказала Алиса. — Я буду называть их так. Нет, выход должен быть. Сейчас попробую сообразить… А почему вы-то в такой панике? Ведь обеспамятевшие планеты легче грабить?

— Может, и легче, но, во-первых, Поле может пронизывать всю галактику, — начал Крыс. Его неожиданно перебил напарник.

— А во-вторых, все через пару лет полетит к чертовой матери! Металл начнет ржаветь, здания рушиться, корабли ломаться! — толстые щеки Весельчака колыхались от негодования. — Я не металлург! Я не этот, как у вас говорили, передовик производства. Я люблю поесть готовое, посидеть в добротном кресле, полетать на нормальном звездолете. Мы живем долго, что же мне, придется охотиться, если я захочу жаркого, и строить самогонный аппарат для выпивки? Я комфорт люблю. Лучше уж тогда сразу сдохнуть.

— Откуда слова такие? — удивился Герасимов. — Передовик производства… Ты же инопланетянин?

— А это наша особенность, — не слишком охотно признался толстяк. — Мы многое заимствуем от тех, чей облик принимаем. Знания, хобби, черты характера. Не все, конечно, но многое. Вот от того кладовщика космопорта кое-что мне досталось.

— А, — подмигнул Коля. — Так это он, значит, имел привычку людей по углам вверх ногами развешивать.

Толстяк надулся.

— Я же извинился…

— Тихо, — попросила Алиса. — Какая-то мысль есть, но я не могу сосредоточиться. Коля, что ты мне говорил перед тем, как мы услышали СОС?

Коля не успел ответить. Что-то будто толкнуло Алису вверх. Голова слегка закружилась, потом прямо перед собой она увидела потолок оранжереи. Странная легкость была во всем теле, к горлу подступила тошнота.

— Это что? — раздался откуда-то сбоку крик Коли.

— Это оно, доказательства, — прошелестел Крыс.

— Это невесомость! — Алиса перевернулась ногами к полу — где верх, где низ — в открытом космосе было сказать затруднительно. — Система искусственной гравитации дала сбой. Коля, ты как?

— Как Гагарин, блин! Нет, ему было несладко. Ладно, нормально все. Наверное, и должно тошнить, так?

— Пройдет, — Алиса озиралась в поисках пиратов. В углу колыхался синеватый туман, принимающий очертания двух человеческих фигур. В таком виде космическим авантюристам было легче переносить невесомость.

— Что теперь?

— Это одно из внешних полей, — шелестел голос Крыса. — Оно далеко действует, возможно, мы вылетим из него быстро. Если же нет…

Возникшая сила тяжести резко дернула Алису вниз. Она еле успела перевернуться в полете, больно ударилась о пол каюты, но устояла на ногах. Уши на секунду заложило.

— Ну? Так быстро?

— Краешком нас, — Крыс, принявший облик худого человека, вышел из угла каюты. — Это счастье, Алиса. Ну что, ты убедилась?

— Да уж, быстро, — закряхтел Весельчак, — хорошо, превратиться успел. Если бы такой тушей грохнулся…

— Стоп! Коля где? — Алиса оглядывалась вокруг.

Герасимов лежал лицом вниз около пульта управления поливом.

— Господи, Коль, ты как? — Алиса быстро опустилась на пол рядом, попробовала перевернуть Колю, но безрезультатно. Она попыталась хотя бы поднять его голову, но парень вновь бессильно ткнулся лицом в пол. Алиса поглядела на руку. На ладони остался липкий красный след.

27.

Знаешь, чего я боялся, Сэм? Я боялся стать таким же, как Горлум. Помнишь, каким он был: неспособный радоваться солнечному свету, приятным ароматам и красоте, стремящийся только к своему Сокровищу, даже ненавидя его. Я не мог, Сэм. Я не мог. Ты понимаешь?

И как я мог сказать тебе это? Захотел ли, смог ли бы ты понять, когда я бы сказал: «Я боюсь, что становлюсь похожим на Горлума», или отпрянул бы и отвернулся в омерзении?

Я не мог, дорогой Сэм. Я бы не вынес выражения твоего лица. Я не мог вынести этого даже в мыслях.

— Быстро помогите мне его перевернуть! — Алиса обернулась к пиратам. Весельчак, сопя, наклонился и перевалил неподвижное тело на спину.

Глаза молодого человека были закрыты, переносицу и левую щеку заливала кровь. Крыс наклонился к пульту, провел рукой по выступающей панели управления.

— Вот здесь он лицом и приложился, — резюмировал худой пират. — Жесткая штучка, однако. И высота-то вроде небольшая, — он возвел глаза к потолку.

— С непривычки парень, — вздохнул Весельчак. — В невесомости первый раз, вот и грохнулся, как пришлось.

Алиса приложила пальцы к виску Коли. В первую секунду она ничего не почувствовала и даже успела испугаться — как нелепо было бы чудом ускользнуть от костлявой и по-дурацки погибнуть в будущем. Но тут артерия на виске дрогнула. Пульс ощущался слабо, но отчетливо.

— Живой! — радостно вскрикнула Алиса. — Давайте перетащим его в медкаюту.

— Может, сначала курс взять подальше… — предложил Весельчак, но Алиса так на него посмотрела, что толстяк немедленно наклонился и подхватил тело Герасимова за плечи.

— Да, первым делом в медпункт, — кивнул Крыс, хотя сам не выразил ни малейшего намерения помочь напарнику. Толстый пират в одиночку потащил свою ношу по коридору.

— Погоди, — предложила Алиса, — может, носилки?

— Какая дверь? Вон та, вторая? Да ладно, доволоку, хотя и не в моем возрасте… — пропыхтел в ответ толстяк.

— Ты же его полквартала нес и не жаловался, — поддразнила Алиса.

— Он тогда полегче был, а я — помоложе, — резонно объяснил Весельчак.

В дверной проем толстяк еле вписался, чуть не приложив Колю виском об косяк.

— Осторожно! — закричала Алиса. — Угробишь вконец, санитар!

— Да не виноват я, что он у тебя такой хилый, — оправдывался толстяк, — полчаса вниз головой провисел — в обморок, с двух метров упал — опять-таки в обморок!

— Нашел время напоминать! — зашипел Крыс. Алиса махнула рукой:

— Ладно, что было, то быльем поросло… укладывай на операционный стол.

Алиса защелкнула на запястье Герасимова медицинский браслет, закрепила датчики на висках. С тревогой вглядывалась в монитор.

— Все не так плохо. Нос он сломал, ладно, заживет. Сотрясение мозга — хуже, сейчас лекарство введу и пусть спит. Все равно в приборах он не разбирается.

«Пегас» несся в пространстве далеко от известных обитаемых звезд. Здесь, в чернильной кляксе космоса за иллюминаторами, наверняка было немало объектов самого разного происхождения: астероидов, метеоритов, обломков погибших кораблей. Но только один из них двигался не по законам всемирного тяготения, а, значит, обладал собственной скоростью и был создан искусственно.

— Он удаляется от нас, — подытожил Крыс. — Не думаю, что они нас заметили. Внешние поля до нас не достают.

— Еще бы! Расстояние то чуть не как от Земли до Плутона. Пусть «Пегас» определяет размер, скорость и так далее. Будем идти в хвосте. Как киплинговская рыбка, что плавала позади кита.

— Какая рыбка? — не понял пират.

— Из сказки.

— Сказки здесь лишние. Кстати, наш клиент может внезапно менять траекторию полета.

— Очень хорошо, то есть очень плохо. Что он еще может менять внезапно?

— Радиус полей, — худой пират улыбнулся. В голосе его звучало как будто злорадство, но улыбка казалась печальной.

— Насколько?

— Мы не измеряли. Не успели. Думаю, оно вполне может достать до нас. Погляди на характеристики. «Пегас» еще не все просчитал, но очевидно, что поле однородно и его напряженность от центра к краю не меняется.

— Хорошо, пусть компьютер определит остальное. Пульт не трогать, впрочем, на вас он все равно не среагирует. А я проведаю нашего раненого.

За все время их знакомства Коля уже третий раз лежал без сознания. Впрочем, под действием препарата опухоль вокруг переносицы спала, дыхание стало ровным — обморок перешел в нормальный здоровый сон. Пусть спит, если вдруг что-то из того, чем пугал Крыс, случится, он просто ничего не заметит.

Странно или нет, что она вообще не опасалась последствий приближения к полю на «Пегасе» — разве что в плане технической поломки. Но вот Пашка… Реально ли будет отыскать Гай-до масс-детектором в мешанине летающих камней и прочего, если и корабль, и пилот обеспамятели?

Тихо пискнул подсоединенный к аппаратуре датчик — это означало, что пациент просыпается. Алиса склонилась над медицинским столом. У нее возникло ощущение дежа-вю — вот дыхание спящего стало чаще, дрогнули рыжеватые ресницы, вот Коля повернул голову и открыл глаза. Он узнал Алису и улыбнулся.

— С добрым утром. Ой, а где я? И что случилось?

— Тяготение появилось, мы вышли из поля Эри-Кубы. Никто не ожидал, что это случится так быстро, ты и упал.

— Ешкин кот, да, вспоминаю теперь… И долго я валялся?

— С полчаса. Ты же учти, у нас особые лекарства. В родном времени пришлось бы полежать с сотрясением мозга.

— Ты мне льстишь, я думал, трястись там нечему.

— Перестань… Ты еще и переносицу сломал о край пульта. Дышишь нормально?

— Вроде да.

— Голова не болит?

— Вроде нет.

— Ну и отлично, — Алиса протянула руку и провела по волосам пациента. Автомедик стер кровь не до конца — на виске еще остались запекшиеся следы. Алиса хотела сказать, чтобы потом Коля не забыл умыться, но вместо этого погладила его по голове еще раз. Может быть, подсознательно она ожидала, что он начнет огрызаться, как раньше в больнице. Но Коля улыбнулся прежней безмятежной улыбкой.

— Как тогда, правда?

Алиса промолчала, но это было счастливое молчание. Как будто они не неслись в черной пустоте на маленьком корабле по следам древней и страшной угрозы для всей обитаемой Ойкумены.

— Как тогда, — повторил Коля. — Девять лет, двенадцать лет, девяносто девять лет назад. Или больше? И сколько жизней… Целых четыре.

— Почему четыре?

— Я о себе. Одна лет до шестнадцати… потом другая, до того пожара. Потом третья, три недели. И последняя, всего несколько часов.

— Жизнь одна, не дели…

— Можно тебя спросить? Ты не сердишься?

— Я же сказала уже. Конечно, нет, я все понимаю, это с твоей стороны было…

— Нет, я не о том… Что не оправдал доверия. Мало того, что никем не стал, а еще вот так скатился…

— Ну что ты, какое доверие? Это твоя жизнь, ты никому, кроме себя, не был должен.

— Да нет, я даже не знаю, как сказать… В общем, веришь ли, но когда все это завертелось в последние годы, мне упорно казалось — может, я виноват? Может, я что-то изменил тем путешествием или… Ну, я ведь еще до этого бухать начал. Пока мама была жива, еще постольку-поскольку, ну а потом ничего не держало. Только всякий раз страшно было — а вдруг это я? Покатился по наклонной и где-то подтолкнул камешек, и будущее будет другим. Совсем. И без тебя. Понимаешь, запой, выхожу из него — хлоп, — и очередной виток инфляции, и где-то война, и Белый дом расстреливают. А иногда казалось — ты будешь непременно, обо всех моих художествах узнаешь. Тогда и решил просто от всех сбежать. Думал, доживу себе тихонько в глуши, и все. Вряд ли свидетельство о смерти будут трепетно хранить. Все равно надо было из города уезжать, я же на ЛСД уже подсаживался.

— Я знаю, — сказала Алиса и сама испугалась. Но своим ответом она не остановила поток откровений.

— Вот… Послушай, а может, это не наше будущее? Может, это все-таки параллельный мир? Или прошло не сто лет, а больше? Двести, триста, тысяча? Ну не может же быть, чтобы всего сто лет.

— Но я же тебе рассказывала, что именно из-за того, что прошло всего сто лет, пришлось тянуть до пожара.

— Значит, параллельный мир. Вдруг они связаны друг с другом, в одном что-то изменишь — и они посыплются, как карточный домик?

— Тебе с таким полетом фантазии и вправду надо стихи писать. Пробовал?

— Пробовал, не пробовал — один черт ничего не вышло. А почему ты тогда сказала, что я стихи буду писать про Лену?

— Ну… Она симпатичная очень, потом Юлька сказала, что вы дружили. Мне захотелось дать намек, ну… ну, в общем… — Алиса запуталась, чего сама от себя не ожидала.

— Ах ты маленькая сводня! — тон был не ехидным, а ликующим.

— Больной начал обзываться, значит,он на пути к выздоровлению.

— Похоже. О, а где тогда эти, которые Эри… Ну, которые шахматисты?

— Лежи. Пойду в рубку управления. Пусть пираты с нами в одной упряжке, но контролировать их надо. И «Пегас» уже определил параметры того корабля.

— Ага, но сало надо перепрятать. Давай я тоже.

— Отлежись еще хоть полчаса, с сотрясением-то мозга. А то укол сделаю.

28.

Под вечернею звездою

По дорожке серебра

Мы плывем навстречу бою

В свет кровавого костра.

Разумеется, полчаса Коля не вылежал. В рубку он пришел минут через пять после Алисы. К этому моменту бортовой компьютер уже обработал большинство данных, и от выводов три четверти разношерстного экипажа «Пегаса» пребывали в состоянии легкого шока. Коля подсел к экрану, поглядел на него и, поскольку цифры ему ничего не говорили, поначалу остался совершенно спокоен. Но, оценив вытянувшуюся физиономию Крыса и приунывшего Весельчака, повернулся к Алисе:

— Что случилось-то?

— Ничего, кроме размеров. Планета Бродяга была размером с Луну, а здесь… Объект искусственный, а он чуть меньше нашего Нептуна. И поле мощнейшее. То есть, мы этого и ожидали. Не ожидали, что оно похоже скорее на кольца Сатурна — точнее, на сферы. Искусственные, с четкими границами.

— И понятно, почему они не совершают Прыжок, — вмешался Крыс. — Такой махине разгон нужен… Мы не знаем, как они выглядят, не сохранилось ничего. И сколько живут. Возможно, зависать тут пару-тройку лет для них — все равно, что нам промедлить несколько дней. Они в своей защите неуязвимы. Ты только разность потенциалов прикинь, Алисочка. Я не знаю, чем уничтожить такое поле.

— Я смотрю… У них нет защиты кое от чего. От частиц Черкасова. Либо они не открыли их, либо считают неважным. Зря, уважаемые.

— Зря или нет, — буркнул Весельчак, — а я тебе, девочка, настоятельно советую сваливать отсюда. Сообщишь о своей находке умным дядям, пусть они мозги включают. Вряд ли что-нибудь придумают, но кто знает…

Алиса покачала головой, прислушиваясь к своим мыслям.

— Нет, я все равно не улечу, пока не найду Пашку. И мне кажется, выход должен быть. Коля, ты сейчас вспомнишь, о чем мы говорили перед сигналом СОС?

— Да вроде о тех же полях, — пожал плечами Герасимов. — О том, что создает твой браслет.

— А о чем ты меня спросил?

— Про форму, ты сказала про поле в форме шара, я подумал, что на плоской поверхности логичнее цилиндр или…

— Или конус! Точно! Ты гений, Колька! — Алиса вскочила.

— Ну конус и конус, — пробормотал Весельчак. — При чем тут это?

— Поле в форме конуса мы можем направить на Эри-Кубу. Думаю, преобразователь можно будет собрать из подручных деталей.

— Вот что-то мне кажется, не дадут они на себя преобразователь наводить, — возразил Весельчак.

— Дадут. Ты много внимания обращаешь на муравьев, которые копошатся под ногами? Вряд ли нас заметят на таком расстоянии.

Все недолго молчали.

— Какое поле ты хочешь преобразовать? — нарушил тишину Крыс.

— Это, — Алиса подняла руку с браслетом. — Временной контур, может оправить объект во времени. Наших новых друзей, например. Единственное, нужно построить преобразователь. Сложных деталей не нужно, да, а на катере у вас что-нибудь для магнитного поля найдется?

— Найдется, наверное, хотя мы не особо искали, корабль-то того… краденый, следовательно, катер тоже, — объяснил Весельчак.

— И почему я не удивлена? Короче, идея такая. Я думала переместить «Пегас» на несколько суток назад…

— А это не опасно? — встревожился толстяк.

— Нет, не должно.

— Что-то мне не нравится слово «должно»…

— С «Пегасом» разберемся потом. Если исказить форму поля, можно отправить в темпоральное путешествие корабль противника. Но так как он размером с небольшую планету-гигант, это потребует энергии. И много. Сейчас запущу кое-какие подсчеты, но и так уже видно, что потребуется вся энергия «Пегаса».

— А драпать на чем? — справедливо возмутился Весельчак. Алиса пожала плечами.

— На Гай-до. То есть можно будет воспользоваться его энергией.

— Умная, да? А если мы его не найдем?

— Найдем. У меня другого выхода нет, найти или… Найдем.

— Все же лучше сейчас лететь в нормальное обитаемое место. Там построят этот твой преобразователь не хуже, чем мы тут подручными средствами. Даже лучше.

Алиса покачала головой.

— Не только в этом дело. Надо, конечно, сообщить, предупредить… Раз здесь передаточные станции не работают, сообщение отправлять все равно, что черепаху стричь — оно будет идти со скоростью света. Может, спутник какой запустить в Прыжок.

— Самим надо в Прыжок! — толстяк с ожесточением хлопнул себя кулаком по колену.

— Чем больше времени пройдет, тем больше вероятность, что Гай-до и Павел погибли. И отправляться на несколько суток назад мне будет бесполезно и даже опасно. А с противниками надо разобраться сейчас, а не в недавнем прошлом, или это вызовет временной парадокс.

— У меня голова кругом от твоих парадоксов, — Весельчак потер мокрый от пота лоб. — Крыс, ну ты убеди ее, а то меня, старого толстого дурня, она не слушает.

Крыс, который все это время полулежал в кресле с полузакрытыми глазами, медленно выпрямился.

— Я тебя удивлю, старый толстый дурень, но на этот раз я согласен с Алисочкой. За все время нашего знакомства я убедился, что самое безопасное место в галактике рядом с ней, даже когда — особенно когда — она лезет в гущу событий.

— Я понимаю, что моего мнения никто не спрашивает, — неожиданно вмешался Коля, — но в момент опасности против капитана не бунтуют. Мой голос третий в копилку.

Весельчак косо поглядел на остальных.

— Не люблю быть в меньшинстве, — проворчал он, нахмурившись. — Ладно, дело ваше. Делайте хоть преобразователь, хоть атомную бомбу. В принципе, пожито уже немало и неплохо, да и все равно шахматисты все решили за нас.

— Отлично, — Алиса повернулась к экрану бортового компьютера. — Сейчас я кое-что подсчитаю.

— Отправить противников назад в прошлое, — медленно протянул Крыс. — А это интересно, только надо не мелочиться, надо выбрать конечным пунктом эпоху, когда звезд еще не было. Вечный полет в черной пустоте, где днем с огнем энергии не найдешь — достойная казнь. Жаль, не понаблюдаешь.

— Но это же жестоко, — возмутилась Алиса, правда, от своего занятия не оторвалась. — Это не защита, а действительно казнь изощренная.

— Да? — усмехнулся худой пират. — Добрая Алисочка, а ты представь, что творилось на обеспамятевших планетах, причем неоднократно. Представь все технологические катастрофы, эпидемии, смерти от голода, представь, как замерзали лишенные топлива близкие к полюсам регионы. Пусть население планет лишалось разума, но боль-то они отлично чувствовали! И после этого ты считаешь, что должна быть гуманной?

— Во-первых, так поступали не наши противники, а их далекие предки, во-вторых, у них могли быть свои мотивы: например, они могли думать, что являются благодетелями галактики, давая ей возможность все время развиваться, хоть и с нуля, в-третьих, там могли остаться только механизмы, а механизмам мстить — себя не уважать. Так, а с энергией у нас… ничего хорошего. Масса объекта превышает второй порог. До этого порога нам важно только подключение к реликтовому полю, дальше оно само может переместить объект на неограниченное время. А после второго порога необходим внешний источник энергии. С имеющимся топливом их можно переместить… примерно на шестьсот лет, ну поменьше чуть.

— Не откроет Колумб Америку, — присвистнул Коля, — забудет, зачем плыл.

— Временной переброс отпадает? — уточнил Крыс. Весельчак оживился:

— Значит, в Прыжок?

— Отпадает временной переброс в прошлое, — Алиса отодвинула экран и повернулась к собеседникам. — Но раз их масса превышает порог, мы можем отправить их вперед. В будущее…

— Как? — удивился Герасимов. — Вы же мне все говорили, что это невозможно.

— Невозможно при низкой массе… Коля, пристегнись-ка к креслу, а то вдруг опять тяготение исчезнет, и ты полетишь под потолок. Когда масса превышает порог — она способна преодолеть барьер. Просто было бы невежливо явиться к потомкам такой махиной. Да и бессмысленно, пожалуй. У нас в Институте ходят слухи, что иногда оттуда приезжают молчаливые люди, которые общаются только с некоторыми сотрудниками. Вживую лично я их ни разу не видела.

— Ты предлагаешь отправить объект на шестьсот лет вперед? — наконец понял Крыс. — А что нам это даст?

— Нам? Они не будут висеть над нами угрозой. А за шесть веков наши потомки придумают, как подготовиться к встрече.

— А что, разумно, — кивнул Коля. — Перекинуть задачу другому. Тому, кто справится. Я вот в Москве еще дворником в детсаду одно время работал. Всех инструментов — метла и грабли, даже пилу из дома приносил, мешков под мусор не выдавали и машина за ним редко приезжала — денег нет. А на дворе золотая осень, листопад. Ну я и насобачился листья через забор перекидывать — там банк, несколько уборщиков, у всех мешки, тележки. Правда, они были недовольны…

— Мы будем действовать или выслушивать подробности чьей-то богатой на события биографии? — раздраженно перебил Герасимова Крыс.

Алиса поглядела на пирата с усмешкой. Как же старый морфант любит быть в центре внимания…

— Действовать. Пойдем сначала на катер, посмотрим, что там есть из приборов. Да, и про бластер с парализатором не забываем.

Катер они обшарили быстро. Крыс заверил Алису, что, если Весельчак вздумает цапать оружие, он его сам прикончит. Весельчак обиженным тоном возразил, что он вообще-то не дурак и о бластере даже не думал. Зато, подмигнув, сообщил шепотом, что бутылочка спиртного у него имеется, все веселее коротать время. Алиса возмутилась и указала глазами на Колю. Весельчак пожал плечами и согласился оставить бутылочку «до лучших времен, если они наступят, конечно». Прихватил он с собой с катера колоду карт. Алиса только удивилась, насколько толстяк был привязан к привычному укладу жизни.

Однако карты пригодились. Подсчетами нужных параметров занялись Алиса и Крыс. Весельчак всегда с явным облегчением уступал пальму интеллектуального первенства своему напарнику, а у Герасимова, по его словам, по физике была тройка, и то из жалости. Поэтому толстяк предложил Коле перекинуться в картишки, чтобы не скучать.

Примерно часа через два после начала подсчетов слова Крыса о мгновенном изменении радиуса внешних полей подтвердились.

Свет погас. Вокруг разлилась непроницаемая чернильная мгла. Только что Крыс с Алисой обсуждали необходимую мощность катушки индуктивности, Весельчак травил вполголоса какую-то пиратскую байку, тихонько гудел очиститель воздуха под потолком — и вот в наступившей тишине раздался чей-то испуганный возглас. Тьма была абсолютной. Невозможно было разглядеть собственную руку, даже поднеся ее вплотную к лицу. Затем прозвучал хрипловатый басок Весельчака.

— Ну вот… Я говорил…

— А расчеты сохранились? — это был голос Алисы.

— Я успел нажать, кажется, — прошелестел Крыс. — Поле. Когда оно увеличивает радиус, то распространяется со скоростью света. Но «Пегас» не в прыжке и считывает данные тоже со скоростью света. И мы летим вглубь выросшего поля. О великий Космос…

— Если только они свернут, — вторил Весельчак. — На это одна надежда. Иначе под действием поля приборы выйдут из строя непоправимо.

— За сколько минут изменения становятся необратимыми? — Алиса спрашивала спокойно, как будто вся компания сидела где-нибудь на Земле в уютной лаборатории.

— А я почем знаю? — огрызнулся Весельчак. — Когда отказывают все приборы, время тоже не измеришь. Кажется, пришла пора прощаться…

— Алиса, — раздался в темноте голос Коли Герасимова. В нем звучал страх, но это была не паника перед лицом близкой смерти, это был страх не успеть. — Алиса, слышишь? Я люблю тебя!

— Я знаю.

— Я не помню, когда я понял — может, когда ты пришла в наш класс, может, когда нашла меня в том доме, или когда я увидел тебя у пруда. Поэтому я и вел себя так, ну, поэтому тоже… Прости меня.

— Конечно…

Несколько секунд все молчали. Затем Весельчак пробасил:

— Это-то понятно было, парень… ишь, как занервничал, когда я пригрозил Алису привести да на твоих глазах помучить. Плохо ты притворяться умеешь, у тебя все на лице написано.

— Тихо, — попросила Алиса. — Я тут кое-что…

Весельчак, не слушая, продолжал:

— Да и она к тебе неровно дышит — вон как рванула тогда в заколоченный дом, даже про прибор свой драгоценный забыла.

— Тихо, — ответил Коля. — Алиса же просила…

Слабый свет, вспыхнувший в каюте, после чернильной мглы ослепил всех четверых, но это было не аварийное освещение. Легкое голубоватое мерцание выхватывало из мрака руки Алисы и ее лицо, подсвечивало спадающую на лоб челку.

— Что это? — вырвалось у толстяка.

— Сейчас мы перелетим назад, на несколько минут хватит — до того, как поле выросло. Я думала на несколько часов, но тогда мы будем на пути Эри-Кубы. Вернемся на четверть часа и сразу рванем в сторону.

— А эта штука нас не взорвет?

— Не должна.

— Подожди тогда, может, мы и так выйдем из поля, черт… — толстяк дергал ремень безопасности, опоясывавший его огромный живот. — Крыс, да останови ты ее! Девчонка нас погубит…

— Пусть делает, как знает, — бесстрастно произнес Крыс.

В этот момент вспыхнул свет. Зажужжал вентилятор. Все четверо растерянно переглядывались. Несколько минут обесточивания не повредили «Пегасу» — даже бортовой компьютер включился нормально.

— Ну вот, — ласковым тоном сказала Алиса. — Меняем курс, а кому-то саечку за испуг.

Толстяк хмыкнул и снова уставился в не успевшие рассыпаться карты.

29.

Они потеряли счет времени. Здесь, в Глубоком космосе, вдали не только от обитаемых, но и просто от ярких звезд, ориентироваться было не по чему. Не только человек, но и каждое разумное существо устроено так, что в любой ситуации поневоле ищет в небе родное светило, чтобы определить, начался ли день или клонится к закату. Но тут не было ни светила, ни сияющих звездных скоплений, ни отсвечивающих облаков газа — ничего, кроме редких слабых далеких огоньков. Если бы дело обстояло иначе, этот сектор галактики давно бы обратил на себя внимание молодых цивилизаций, впервые развивавшихся без бдительного и ревнивого надзора.

Алиса сбилась со счета в количестве перемещений на втором десятке. Конечно, все определял беспристрастный компьютер, и все же ей было несколько неприятно обнаружить, что в своих собственных мысленных расчетах она ошиблась на три краткосрочных прыжка и в итоге на двенадцать примерно часов.

Весельчак, так паниковавший вначале, теперь нервничал только по одному поводу — что Алиса не успеет вовремя воспользоваться браслетом. В первый раз им пришлось удирать от выросшего поля в несколько приемов — обесточивание настигло их через двадцать минут после смены курса, затем через двадцать пять, через полчаса — и только в четвертый раз оказалось возможным перевести дух и измерить поле. Замеры пришлось производить наоборот — или, как выразился Крыс, это было все равно, что определять высоту лестницы, катясь с нее кубарем и стукаясь об ступеньки. Несмотря на опасность, приходилось держаться поближе к объекту. И чем дальше они откатывались во времени, тем меньше становилось поле и тем точнее определялись нужные характеристики.

— Они нами заинтересовались? — спросила вслух Алиса (это происходило часов через двенадцать по личному времени экипажа «Пегаса» и трое суток назад по оценке машины времени от момента первого прыжка). — Всякий раз сворачивают к нам. Неужели определили нас на таком расстоянии?

— Кто знает? — Крыс пожал плечами. — Мы возникаем рядом с ними — но все дальше. У них время течет правильно. Это мы скачем, как блохи.

— Они наращивают поле примерно в два раза в сутки. Вроде и не так много, но… Изначально оно какое было, интересно? К нашему октябрю оно может вырасти до Помпеи.

— Три замера сделала, Алисочка. Я бы сказал, что ты преуменьшаешь. Это на начальном этапе — полтора раза.

Преобразователь они все же сделали, потратив не так много деталей и гораздо больше нервов. В какой-то момент, когда расчеты зашли было в тупик, их выручил Весельчак — ткнув в экран толстым пальцем с обломанным ногтем, сказал снисходительно:

— Да кто ж так сопротивление рассчитывает…

Потом, после очередного спешного бегства от поля в несколько этапов, они провели первый эксперимент, на который Весельчак пожертвовал свою фуражку. Фуражка исчезла на глазах изумленной публики в лице Коли Герасимова и возникла на том же месте через несколько секунд, зато в собранном такими трудами приборе возникло короткое замыкание.

Не закончив починки, пришлось снова скакать во времени назад — Эри-Куба внезапно круто развернулась и начала двигаться в направлении «Пегаса».

Для дальнейших опытов надо было выносить преобразователь наружу. Вот тут и начались настоящие проблемы — для такой работы требовались два человека, к тому же браслет на период эксперимента нельзя было использовать для краткосрочного прыжка.

— Это получается, мы остаемся без защиты? — возмутился толстяк. Алиса не стала напоминать, как пират нервничал при первом перемещении. Просто сказала:

— Да, но на короткое время.

— Все равно. Пока вытащишь, пока назад втащишь — и кто все это будет делать? Я в здешний скафандр не влезу.

— А превратиться? — не понял Коля.

— Надолго не могу, — печально пояснил Весельчак. — Прикипел я к этому облику. Еще вернусь к прежнему виду внезапно, и скафандр лопнет.

Крыс, отрешенно размышлявший о чем-то своем, тоже вдруг вскинулся и сообщил:

— Я разработчик проекта, а не грузчик, если на то пошло.

— Ну я грузчик. Был. Три месяца. Потом за пьянку выгнали, — сказал Коля с оттенком бравады в голосе. — Считается? Только я все равно один не справлюсь.

— Если по-другому никак, то мы с тобой вдвоем, — подняла голову Алиса. Крыс кивнул:

— Да, это будет лучше всего…

— Стоп, ребята, — поднялся Герасимов, — как-то вы быстро соглашаетесь. А не будет так, что мы в открытый космос выйдем, а вы сделаете ноги вместе с кораблем?

— С чего бы это? — возмущенно сказал Весельчак. — Вроде в одной лодке.

— Хватит! — жестко сказала Алиса. — Еще между собой ссориться начнем. Давайте так. Подлетим к объекту ближе. Хочу уточнить еще разок размеры и прочее. Второй попытки у нас не будет, мы не имеем права на неудачу. А потом уже договоримся об эксперименте. Помните, отправить Эри-кубу в путешествие в один конец нам надо из нашей начальной точки отсчета — трех дней вперед. Иначе будет парадокс.

— Не нравится мне идея подлететь поближе, — вздохнул толстяк. — Но расчеты надо уточнить, это-то верно. Прыгнуть успеешь, если что?

— Успею.

Эри-Куба даже без увеличения на экранах выглядела не точкой, а небольшим диском. Так смотрится Сатурн с одного из своих внешних колец. И любой корабль-разведчик, не предупрежденный об опасности, захотел бы подлететь поближе к интересному объекту.

— А мы вот тут держаться будем, — сказала Алиса, глядя на монитор. — И все же, что это? Полностью искусственная планета? Корабль-махина? Может, они в свою планету встроили двигатели? Это все, что осталось от прежде великой цивилизации? Или же это разведчик?

— Сколько вопросов, — Крыс тоже всматривался в монитор. — Если бы я знал, как ответить хоть на часть из них… Насколько можно верить нашим древним документам, шахматисты не удостаивали общением низшие расы. Господа с быдлом не разговаривают. Многие цивилизации вроде как знали о них, может, пытались наладить какую-то дипломатию, может, даже догадывались о своей участи. Но сведений больше нет.

— Я сейчас думаю про тот контейнер с записью голоса. Я почти уверена, что человек, запустивший его в космос, знал об опасности. Что он оставил предупреждение потомкам. Бедняга. А мы даже не расшифровали.

— Окажешься в безопасности, Алисочка, тогда и будешь оплакивать других, — процедил Крыс сквозь зубы.

— Я не оплакиваю, я… Так. Это что-то новенькое и недалеко.

— Такой же гигант? — встревожился толстяк.

— Нет, малый объект, сравнимый с «Пегасом» и…

Алиса не договорила. Что-то снаружи толкнулось в грудную клетку, будто сердце вырвалось из своего обиталища и теперь робко просилось назад. Она даже дыхание задержала, прислушиваясь к легким колебаниям завибрировавшего датчика.

— Это чужой корабль, и его заметили оттуда, — Весельчак ткнул пальцем в изображение Эри-Кубы. — Так, голубчик, эта старая огромная тварь летит за тобой. Тем лучше для нас.

В каюте раздался высокий еле слышный писк, похожий на голосок летучей мыши.

— Это не чужой корабль, — счастливо сказала Алиса, придерживая цепочку на шее рукой. Кулон-двойник вибрировал в унисон с ее отчаянно бьющимся сердцем. — Датчик среагировал. Это Гай-до. Это Пашка!

Первым опомнился Крыс.

— Расстояние? — спросил он. — Успеем что-нибудь сделать?

— Да. Я выставлю на браслете максимальный радиус. Километров на пятьдесят подберемся к нему — и дело в шляпе. Стыковаться не надо. Главное, успеть до Эри-Кубы.

— Расчеты мы уже никакие… э, даже компьютер не прикинет.

— Пусть показывает, — Алиса коснулась пульта управления. На экране появилось несколько перемещающихся огоньков. Один из них, белый, был окружен крохотным кружком, вокруг другого красовалась окружность много больше.

— Это что? — подал голос Коля.

— Это наше схематическое изображение. Белый огонек — мы, красный с огромной красной сферой вокруг — Эри-Куба, желтый — Гай-до. Крыс, скорость увеличил?

— Максимум, что выжмет эта посудина, — буркнул Крыс. — Эх, нам бы «Альдебаран» сейчас, Весельчак, помнишь?

— Помню, — толстяк вздохнул почти мечтательно. — Он все патрульные крейсера по скорости в лужу сажал.

— Алиса, вызови его, — предложил Коля. — Пусть он тоже летит к нам.

— Сейчас, только расстояние отрегулирую. Он и так перемещается в нашу сторону.

Алая зловещая окружность на экране уже почти касалась двух светлых огоньков, но к желтому была все же чуть ближе. Все громче становился писк датчика, и этот звук действовал на оголенные нервы, как скрежет железа по стеклу.

— Назад, — не выдержал Весельчак. — Давай, Алиса, включай браслет! Не успеваем! Нас сейчас обесточит!

— Еще немного времени есть, — ответила Алиса неестественно спокойным тоном. — Я не могу откатиться на полчаса и оттуда забрать Пашку, это вызовет парадокс. Тебе Вселенная надоела, Весельчак? Думаешь, новая лучше будет?

— Глупая девчонка! Ты нас точно угробить хочешь!

— Отстань от нее, — произнес Крыс, не глядя на напарника. Обычно толстяк повиновался, но тут верх взял инстинкт самосохранения.

— Да заткнись ты! Тебе жить надоело, а мне нет! Алиса, ну не будь дурой, у тебя еще сто кавалеров будет! Включай, ведь все равно придется! Мы уже откатились на столько суток в прошлое, здесь внешнее поле может быть равно внутреннему. И что тогда? Мы все погибнем!

— Еще время есть. Мы успеем.

— Включай. А то…

— Отошел от пульта, быстро! — раздался знакомый голос, в котором звучали непривычные металлические нотки.

У входа в рубку стоял Коля Герасимов. Алиса только мельком оглянулась — все ее внимание было приковано к экрану, где спасительная белая окружность уже почти касалась изображения Гай-до. Еще чуть-чуть…

Весельчак тоже оглянулся. И даже не возмутился — так, наверное, среагировал бы слон, которого вызывал на состязание муравей.

— Ты? Мне? Командуешь?

— Отошел от пульта, а то…

— А то что?

Коля вытащил из-за спины отломанную толстую ветку дерева длиной примерно в метр.

— Да ничего особенного. Крыс, ты наблюдай, он ведь потом скажет, что я приемы запрещенные использовал.

— Что? — взревел огромный пират. — Да ты в своем уме? Да я тебя, щенка…

— Пока ты меня, щенка, мы в поле попадем. Так что приступай.

— Поле… — толстяк опомнился и обернулся к экрану. В эту секунду Алиса радостно воскликнула:

— Есть!

На мониторе больше не было алой окружности. Лишь светились два маленьких огонька.

— Мы вернулись в тот момент, откуда начинали перемещение, — Алиса вдруг почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Надо было вызывать Гай-до, а ей стало страшно, до невозможности страшно. Выручил Крыс. Он сам наклонился к центру связи и включил позывные.

— Гай-до, Гай-до! Откликнитесь, что там у вас?

— Кто спрашивает? — раздался Пашкин голос. Привычный Пашкин голос, возвращающий в детство, в беззаботные времена школьных соревнований, в долгие дни летних каникул, в бесконечные беседы обо всем и ни о чем, в первые моменты робких ухаживаний, когда дружеские отношения перерастают в нечто новое. Уже через секунду Алиса поняла, что внешнее поле сработало бы раньше беспамятства и прежде всего обесточило бы Пашкин кулон, так что она зря беспокоилась.

— Паша, — сказала Алиса, смеясь, плача и сердясь одновременно, — мама твоя, между прочим, переживает.

— Алиса? И почему я не удивлен?

— Ну… — немного обескураженно сказал Весельчак, — все хорошо, что хорошо кончается.

Алиса откинулась на спинку кресла и снова увидела ветку дерева в Колиных руках.

— И стоило оранжерею портить?

— Так она сухая была все равно…

— Вы тут все психуете, один я делом занят, — раздраженно сказал Крыс. — Надо стыковать корабли.

— Гай-до разумный корабль. Он сам разберется.

30.

Темный Владыка в Барад Дуре вздрогнул, и вместе с ним вздрогнула от основания до вершин своих башен Черная Крепость.

— Алиса, правда. Мы с Гай-до уже собирались совершить прыжок, когда вы нас отловили. Ну не дурак же я вот так подставляться.

Пашка сидел в центре рубки управления. Он уже успел удивиться разнородному составу спасательной экспедиции. С Колей они просто кивнули друг другу, будто расстались на светском рауте. На Весельчака и Крыса Пашка, конечно, поглядел несколько косо, но, узнав все обстоятельства дела, немедленно простил новым попутчикам все былые грехи и загорелся идеей своими глазами увидеть отправку огромного вражеского корабля по дороге, на которой нет следа.

— Может быть, нам стоит вернуться хотя бы на Палапутру, — предложила Алиса — теперь, когда Павел сидел рядом в полном здравии и твердой памяти, она была не столь категорична.

— Ага, — радостно поддержал Весельчак. — Нам легко кораблик там добыть, — и, увидев осуждающий взгляд Алисы, быстро добавил: — Девочка, все по-честному. Лететь-то нам на чем-то надо.

— Ни в коем случае, — возмутился Пашка. Алиса покачала головой. Конечно, ничего другого и ожидать не стоило.

— А ты подумай. У нас этот преобразователь скреплен, мягко говоря, жвачкой и проволокой. Рассыплется в процессе.

— Он одноразовый, пусть рассыпается. У Гай-до энергии на пару-тройку небольших прыжков в пределах звездной системы и на один нормальный. Совершим дальний — назад уже все.

— Почему? Заправимся, вернемся, понаблюдаем.

— Вот именно, понаблюдаем, — сказал Пашка с презрением. — Алис, ты не хуже меня знаешь, там просто протянут время. А угроза растет каждые сутки. В институте, возможно, кинутся связываться по своим каналам.

— С ними нельзя связаться.

— Вот именно. Будут ждать появления молчаливых. А поле за это время вырастет.

— Давайте все же подумаем, мы выиграли какое-то время, мы же перенеслись на несколько суток вперед, за это время наши новые знакомцы успели улететь…

Тоненько запищала система наблюдения. На экране появилось изображение огромного объекта, который, судя по координатам, направлялся к «Пегасу» — и был на расстоянии, на котором поле уже нельзя было скидывать со счетов.

— …далеко, — закончила Алиса уже не столь оптимистично.

— Народ, злейшие друзья и добрые враги, давайте! — вскочил Павел. — Нам же больше удачного случая не будет. И на Палапутру или еще куда хвост за собой приводить нельзя, тем более такой огромный хвост.

Алиса сидела, закрыв лицо лицо руками.

— Мы идиоты, — глухо сказала она из-за сложенных ладоней. — Точнее, это я идиотка. Я не приняла в расчет размер, мы же все время отлетали назад и поле уменьшалось. А тут оно сравнимо с орбитой Плутона. Но магнитное поле тоже распространяется со скоростью света. И нам придется ждать минимум шесть часов, пока эта здоровенная штука будет лететь на нас. А там нас обесточит… Короче, либо бежать и привести хвост, либо… Нет, наверное, даже объединенной энергии Гай-до и «Пегаса» не хватит.

— Пока что летим прочь, — Крыс увеличил скорость корабля, мудро не пытаясь утешить Алису. — Масс-детекторы у них, конечно — закачаешься.

— Так мы можем подобраться к ним поближе, — сказал Павел. — Из такой дали с нужной энергией любой дурак с ними справится. А вот поднырнуть…

— Куда поднырнуть, по склерозу соскучился? — буркнул Весельчак.

— Внутрь, конечно. Погодите, вы что, не поняли, что никакой напряженности никаких частиц у поверхности этой штуки нет?

Алиса отняла руки от лица.

— Ну-ка, повтори!

— Что повторить? Вы тут все говорили — Сатурн, Сатурн, — вот я и решил, что вы в курсе. Поле не обволакивает объект, как атмосфера, оно начинается, как кольца Сатурна, на приличном расстоянии от поверхности. Пятьдесят тысяч километров, четыре Земли можно засунуть. Как вы параметры определяли?

— По внешнему периметру, ведь он нам и угрожал! — Алиса повернулась к компьютеру. — Паш, погляди — с новыми параметрами… да, тут можно маневрировать. Слушай, какой ты молодец, что заметил это промежуток.

— Это Гай-до заметил, — признался Пашка. — В путешествии на живом корабле есть много плюсов. Кстати, когда появились вы, я хотел именно поднырнуть. Ну и что ты на меня так смотришь, мы бы быстро вернулись обратно.

— Пашка, Пашка… Да что с тобой говорить. Гай-до, там, во внутреннем пространстве, точно ничего нет?

— Там вакуум, — раздался голос корабля. — Обычный вакуум. Никаких полей. Никаких следов атмосферы, так что объект искусственный. Для более точных сведений о поверхности надо бы подобраться поближе.

— Атмосферы и не будет при абсолютном нуле.

— Ты не учла, что они движутся и тем самым разогреваются. Что-то бы да испарилось. А там пустота, вот Паше и загорелось исследовать, — объяснил Гай-до. Пашка сердито посмотрел на динамик связи — старый товарищ сам не заметил, как сдал его с потрохами. Гай-до же, увлекшись, продолжал:

— А я уже немного устал от всех этих путешествий, хотел бы скорей домой, готовиться к появлению малышки Беаты.

— Беаты? — удивилась Алиса. — Впервые слышу, Тадеуш с Ирией ее Эльжбетой хотели назвать.

— Беатой назовут, — убежденно сказал Пашка, — или я совсем не знаю Гай-до!

— Пятьдесят тысяч километров это небольшая прослойка для такой махины, — Крыс прищурил глаза, снова погружаясь в свои мысли. — Но для прыжка, когда тебя могут засечь, когда надо действовать быстро… Тут надо быть виртуозом.

— А ты разве не виртуоз? — Весельчак наклонился вперед из своего кресла, опершись на одно колено. — Вы его не слушайте, он, если ему надо, прибедняться начнет. А так любит рассказывать, что через метеоритный поток проберется и царапины не получит, или облетит системы кратных звезд, используя только их собственную гравитацию.

— Паша тоже отличный пилот, — быстро сказала Алиса. — Короче, справимся. Переносимся за внутренний радиус поля, я снимаю браслет и помещаю его в установку, вытаскиваем ее наружу, включаем установку, ждем несколько секунд, перелетаем далеко за внешний радиус, ждем шесть часов.

— Почему ждем несколько секунд? — спросил Коля.

— Потому что эти секунды необходимы, чтобы возник и распространился устойчивый временной конус, способный втянуть в себя объект. А когда такая здоровенная штука исчезнет, в схлопывающееся пространство устремится межзвездный газ и прочее, хоть его здесь и мало. Находиться от этого явления в нескольких тысячах километров все равно, что сидеть на пороховой бочке. Поэтому надо отлетать прочь. А шесть часов мы будем ждать эффекта от наших действий.

— Тяготение. Тяготение, — Крыс повторил это слово, точно взвешивая на языке. — «Пегас» ведь не универсал и не приспособлен для планет-гигантов?

— Внутри все равно антигравитация. Но я поняла, что ты хочешь сказать: тем, кто выберется наружу, будет худо. Наш Нептун газовый гигант, а тут не газ.

— Но и не сплошной металл, — вмешался Пашка. — Я думаю, они пустые внутри. К тому же можно держаться дальше от поверхности, ближе к внутреннему краю поля. Все меньше тяжесть.

— А оно ка-а-ак вырастет, — предупредил Весельчак. — Вы, ребята, не думаете, что оно может толстеть, как кожура на апельсине, — в обе стороны?

— Будем надеяться, что не вырастет, — ответила Алиса. — Что еще остается? Или ты считаешь, что лучше бежать?

Весельчак насупился и ничего не сказал.

— Они, возможно, и следят за нами, — произнес Крыс. — Мы же всякий раз удирали. Поневоле заинтересуешься. Пустятся в погоню. Как раз в прыжке выследить нас реально.

— Э, все равно по-своему сделаете, — вздохнул Весельчак. — Считайте, решение единогласно. Только я наружу не полезу, говорил уже.

— Я полезу, — вызвался Пашка.

— И я, — сказала Алиса. Пашка покачал головой:

— А кто установку включит в нужный момент? Крыс, ты извини, но я тебе до конца не доверяю — можно не рассказывать, почему, ибо долго? В компе Галактического патруля список твоих прегрешений занимает кучу терабайт памяти.

— Не преувеличивай, — осклабился Крыс. — Но польстил, польстил. И ты прав, куда девочку в перегрузки пускать.

— Да я могу, — сказал Коля. — В жизни, говорят, надо попробовать все, перегрузок у меня еще не было.

— А вы не подеретесь? — не выдержала Алиса.

Пашка фыркнул:

— Обязательно! Обязательно подерусь — на сверх ответственной миссии, когда будущее всех обитаемых миров зависит от меня. Только об этом и думать буду.

Коля с усмешкой только рукой махнул.

— Не доверяешь так сильно — даже не знаю тогда…

— Доверяю. Ребята, значит, надо потренироваться. Коль, ничего сложного нет, но механизм должен быть отработан до мелочей. Мой браслет времени я снимаю в последний момент, перед переброской за внутреннюю границу поля. Вставляете в установку браслет, выносите, закрепляете — и назад на «Пегас». От одной минуты может зависеть жизнь.

Открытым космосом Коля слегка разочаровался. По его словам, это напоминало заброшенную станцию метро или шахту — темнота и лестницы.

— Это потому, что ярких звезд нет, — объяснил Пашка. — Ладно, разберемся с этой ерундой — можно к Столбам сгонять, например.

— Вы на разговоры не отвлекайтесь, — предупредила Алиса по динамику. — У вас на вылазку ушло семь минут. Ребята, многовато. Давайте еще раз.

Во вторую попытку результат улучшили до пяти с половиной минут и на этом застряли. Только с пятого раза механизм вытаскивания установки и закрепления на корпусе «Пегаса» занял четыре минуты.

— Меньше вряд ли, Алис, — Пашка и тот запыхался, хотя признаваться в этом не хотел. Коля просто сел на пол, дожидаясь очередной тренировки.

— А я-то думал, что это наш сержант Щербаков — зверь, который в армии нас гонял. Золотой был человек, а я не понимал своего счастья.

— Тихо, — огрызнулся Пашка. — При чем тут какой-то сержант.

Входной отсек заполнился воздухом быстро — ребята выходили в космос не через огромный грузовой люк, в который в свое время втаскивали катер Весельчака и Крыса, а через маленький пассажирский. Дверь из внутреннего коридора открылась, на пороге стояла Алиса.

— Держи, Паш, — она разомкнула обвивавшую ее руку цепочку. — Кристалл сам вытащишь? Начинайте сразу после прыжка. Все будет хорошо.

Дверь медленно закрылась, отсекая обоих от светлого коридора.

— Ты хоть поймешь, в какой момент произойдет этот прыжок? — поинтересовался Коля. Павел усмехнулся:

— Спрашиваешь!

Через полминуты, прошедших в молчании, он тронул Колю за рукав:

— Время.

Эта вылазка мало отличалась от предыдущих. Коля пытался представить, что они находятся внутри огромной невидимой глазу оболочки поля забвения. Но представлялось плохо. Не было благоговейного страха или ощущения собственной ничтожности. Вспомнился и тут же забылся Айтматов с его манкуртами, начали трястись руки, от чего нужные крепления состыковывались медленнее, чем во время тренировок.

— Давай скорей, — шептал Павел, которому, наверное, тоже было не по себе. Но свою часть работы он выполнял ловко и быстро.

— Я стараюсь, — оправдывался Коля.

В последний момент он не выдержал — обернулся через плечо. При свете далеких редких звезд все равно почти ничего невозможно было рассмотреть. Но эти светлые крошечные точки виднелись лишь в одной части неба. Обзор закрывала невидимая в темноте гигантская сфера. Но вглядываться ему не дали — Пашка со словами:

— Тебе жить надоело? — закрепил последний механизм и дернул Колю за руку.

— Назад!

Закрылся входной люк, помещение наполнялось воздухом. Коля не мог отделаться от ощущения полной нереальности происходящего. Неужели все так просто и быстро? Полную потерю памяти он не мог представить вообще.

— А здоровая штука, верно? — спросил он ради того, чтобы просто не молчать. — Анекдот рассказать? У вас таких, наверное, нет. Встречаются англичанин, американец и русский и заспорили — у кого военная техника круче. Американец хвалится: у нас, мы можем на самолет загрузить десять танков. Англичанин говорит: нет, у нас, мы на борт можем погрузить эскадру катеров. А русский говорит: я, ребята, не знаю, сколько чего у нас погружено, но вот недавно летим, а капитан посылает пилота в пятнадцатый отсек: «Вань, сгоняй, погляди, чего там жужжит». Иван на мотоцикл и погнал, через час возвращается и докладывает: «Да в порядке все, просто Боинг залетел и мотается вокруг лампочки».

— Не смешно, — процедил Пашка. — Почему она не включает?

Он поднял стекло своего гермошлема и подошел к иллюминатору — маленькому круглому окну рядом с люком.

— Может, уже?

— Я бы почувствовал прыжок.

Коля попытался тоже откинуть шлем и понял, что не знает, как это делается. За несколько следующих секунд подумалось, что в случае катастрофы он проживет ровно столько, насколько хватит воздуха в скафандре. И тут погас свет внутри отсека.

Зато ослепительно вспыхнуло сбоку — Коля еще не сообразил, что это и где, а защитное стекло гермошлема уже потемнело, оберегая глаза от невыносимого сияния. Мир поделился на два цвета: отсек погрузился в полную черноту, на фоне которой единственным белым пятном было обращенное к иллюминатору лицо Павла — словно высеченное из мрамора. Резкие, глубокие тени очерчивали линию носа, зажмурившиеся глаза, ямочку на подбородке, затем так же четко обрисовались руки, закрывавшие лицо от бьющего света. Коля успел еще обернуться к источнику излучения. Видел он его через темное защитное покрытие и какую-то долю секунды, но впечатлений ему хватило на всю жизнь. За иллюминатором сияла огромная, на все видимое пространство, сфера, поверхность расчерчивали молнии — или же стыковки металлических плит, — темнели гигантские круги — не то кратеры, не то непредставимой величины люки. И мгновенно, сразу, все потухло.

Коля тоже зажмурился. Но сверкающий объект будто отпечатался на внутренней стороне век и пытался испепелить глаза. Он приходил в себя несколько секунд, моргая слезящимися глазами. Потом вспомнил о Павле — ему-то, несомненно, пришлось куда хуже, ведь он смотрел на Эри-кубу не краем глаза и не через защитное покрытие.

— Паш, — позвал он в темноте. — Паш, слышишь? Что так светилось? У нас получилось или что?

— Иони… ионизирующее излучение, не знаю я ничего, — почти стонущим голосом произнес в темноте Павел. — Господи, режет как. Сейчас узнаем, получилось или нет… Сеть, наверное, накрылась от перегрузок. Аварийное включиться должно.

Словно в подтверждение его слов в потолке вспыхнула тусклая желтоватая лампочка, напомнившая Коле располагавшуюся в подвале школьную раздевалку. Даже это скудное освещение в первый миг заставило его зажмуриться. Павел продолжал ожесточенно растирать кулаками глаза.

— Когда же включится аварийка?

— Паш, — хрипло сказал Коля. — Ты не пугайся. Она уже включилась.

31.

Эту книгу вы читали

за моим плечом.

Было весело в начале

и светло — потом.

Оглавление, обложка…

до конца совсем немножко,

там, где кот находит кошку —

Бог с котом!

Пашке вкатили двойную дозу обезболивающего, хотя он и пытался геройствовать и доказывать, что оно вообще не нужно. К несчастному случаю привело сразу несколько факторов: на «Пегасе», довольно старом корабле, имелся иллюминатор у выходного люка (теперь никаких окон у выходов не полагалось), у стекла не было защитного покрытия, возникли проблемы с подачей питания наружу корпуса — и в итоге Павел успел снять шлем. К тому же никто не ожидал такой яркой вспышки. Думали о защите от жара и радиации, но не от света.

— Это как полярное сияние, просто сильнее, — объясняла Алиса, сидя у операционного стола. Пашка только что задремал от ударной порции лекарств. Глаза его скрывала специальная защитная повязка.

— Будет в другой раз не таким любопытным, — равнодушно сказал Крыс. Алиса посмотрела на космического авантюриста с негодованием, но тому было все равно.

— Я думаю, нам пора, и не стоит здесь задерживаться, — продолжал худой пират. — Мы устроили потрясающую иллюминацию, которой никто не видел со дней молодости Вселенной. Не думаю, что станции пеленга теперь заработают и начнут передавать изображения по гиперсети, но все может быть. И тогда Патруль точно прилетит полюбоваться этаким праздничным салютом, а я не хочу встречаться с Патрулем.

— Летим, хорошо, — согласилась Алиса. — У Паши автомедик зафиксировал помутнение роговицы. Здесь мы такой ожог не вылечим. Нужна нормальная помощь, желательно на Земле.

— До Палапутры дотянем, и то с трудом. А на Землю меня что-то не тянет, — Весельчак изучал сигналы камеры наружного наблюдения на маленьком дежурном экране. — О, да тут кое-что интересное. Полюбуйтесь. В рубке все это выглядело бы лучше, но и так сойдет.

На мониторе посреди черной пустоты плыл утолщенный белый диск с неровными краями. Над ним, словно щупальца огромной медузы, колыхались огненные сполохи.

— Это оно? — спросил Коля.

— Оно, — кивнул толстяк. — Облако поляризованной космической пыли. Но самое интересное, что до него семь световых часов, а мы видим его уже сейчас. Значит, пеленг заработал. Поля забвения больше нет. Представляете, какими словами нас сейчас костерят потомки? Скинули с больной головы на здоровую.

— Они могут спихнуть эту головную боль дальше, — Крыс встал. — Мне не до чужих проблем. Этот фейерверк сейчас наблюдает вся Галактика, какой-нибудь патрульный катер черт да принесет, так что пора линять. Топлива хватит до Палапутры, а там мы исчезаем, вы заправляетесь и лечите вашего раненого. По-моему, сделка — благороднее некуда.

— А куда вы денетесь потом? — спросила Алиса машинально.

— Это, девочка, не твоя печаль.

Алиса, возможно, хотела что-то возразить, но тут заворочался, приходя в себя, Павел.

— Как ты, Паш? Глаза болят?

— Нет, — Гераскин шарил рукой по поверхности стола в поисках Алисиной ладони. — Алиса, понимаешь, я тогда полетел и даже тебе ничего не сказал… И скандал устроил на ровном месте. Понимаешь, я чувствовал, что ты бы меня не отпустила, а тебя я в это втягивать не хотел…

— Я понимаю, Паш…

Крыс сплюнул.

— Пара молодых идиотов. Пока они нежничать будут, сюда Патруль явится.

Оба пирата вышли из медкаюты. Коля выскользнул следом и прикрыл за собой дверь, чувствуя себя до невозможности лишним.

Крыс и Весельчак уже чувствовали себя чуть ли не как дома. По-хозяйски расположились в рубке. Коля остановился в дверях и спросил, кивнув на приборы:

— Куда?

Крыс поглядел на него с легким презрением, которое большинство профессионалов испытывают к непосвященным:

— Попробуй проконтролировать, если можешь, конечно.

— Да ладно, — примирительным тоном сказал Весельчак. — Чего над мальчишкой издеваешься? Лучше б он у Гай-до спросил, тот не даст соврать. Эй, Гай-до! — толстяк наклонился к динамику. — Подтверди молодому человеку, что мы летим в обитаемые места, а не в Серое облако.

— Подтверждаю, — сообщил корабль. — Палапутра, она же Паталипутра, одна из наиболее известных в Галактике обитаемых планет, климат тропический, расположена в…

— Ладно, умолкни, говорилка, — недовольно сказал пират. — Ну что, убедился, что мы тоже иногда слово держим? — обратился он к Герасимову.

Коля кивнул и вышел из рубки. Немного поскитавшись по коридорам, он отыскал свою каюту — ту, которую определила ему Алиса, — и присел за стол. Но надолго в одиночестве его не оставили.

— Вот и настали лучшие времена! — громогласно объявил, кое-как втиснувшись тушей в неширокую дверь, Весельчак. В толстой лапище он сжимал ту самую бутылку с катера, почти скрытую огромной ладонью. — Отличный сорт, между прочим. Тут и стаканчики есть.

— Это зачем? — спросил Коля.

— Как зачем? — удивился толстяк. — Надо же победу отпраздновать. Этот не пьет со мной, здоровье бережет и хочет ясную голову сохранить. А одному бухать — последнее дело. Ты ж сам говорил, что не дурак выпить, так что давай на брудершафт! — он кивнул на стаканы, в которые уже успел разлить темную прозрачную жидкость. — Или к вину не привык?

— Я даже к техническому спирту привык, — сказал Коля мрачно.

— А-а, ну, такой экзотики не пробовал, а это получше будет, — Весельчак единым махом опрокинул в себя стакан. — Давай, налетай.

Коля поднял холодный стакан, поднес к губам. Помимо узнаваемого запаха алкоголя, вино пахло какими-то незнакомыми сладкими фруктами и, наверное, было и впрямь неплохим. Пригубил немного и поставил стакан обратно на стол.

— Чего, все еще дуешься? — обиженно спросил толстяк.

— Нет. Просто я бросил.

— Чего бросил?

— Пить. Совсем.

— Ну и дурак, — резюмировал Весельчак, — все равно сорвешься рано или поздно, а сейчас мне больше достанется. — Он мгновенно осушил и Колин стакан, забыв о благих намерениях не надираться в одиночку. — Ну, хоть просто посиди со мной за компанию. Слушай, ты правда не испугался, когда с той тростиночкой на меня в рубке попер?

— Испугался.

— Да? — переспросил толстяк.

— Честно, честно испугался.

— А почему тогда полез?

— Потому что надеялся, что до рукоприкладства не дойдет.

— Нет, — толстяк быстро хмелел, — точно испугался?

— Точно, точно, — ответил Коля с естественным раздражением человека, которому в третий раз задают один и тот же вопрос. — Отстань.

— Да я отстал… Допиваю вот, эх, хорошо, да мало. Зря ты отказался. Выпил бы да забыл обо всем на свете. Слышь, а может, правда, с нами рванешь? Нам люди нужны. А Алиса, — толстяк мотнул головой в сторону двери, — она, конечно, девочка красивая, только скажу я тебе, с этим Пашкой у них все серьезно с две тысячи лохматого года. Ты, может, и был ей интересен, пока убогий был, с убогими она носится, как дурень с писаной торбой. А на ноги если встанешь — все, братец, крутись, как хочешь. Ну, думай. У нас жизнь интереснее, чем может показаться.

Весельчак стал было рассказывать, насколько у них интересная жизнь, но после очередного стакана язык у него начал заплетаться. Связной истории не получилось.

— Ну вот, — в дверях появился Крыс, — не удержался, скотина тупая, а мы еще без корабля. Как я тебя на выход потащу?

— Да не занудствуй, дойду, — Весельчак поднялся, пошатываясь. — Мы тут посидели душевно, ты-то вечно чем-то недоволен. Что, уже Палапутра? Тогда пошли на катер. Топливом поделился?

Тут толстяка сильно качнуло и он едва не упал. Крыс поглядел на Колю почти умоляюще — и тот понял без слов, подхватил Весельчака под руку с другой стороны. Вдвоем они кое-как транспортировали нетвердо держащегося на ногах огромного пирата до катера.

— Еще когда-нибудь нажрешься до состояния нестояния, я тебя точно брошу на месте — и выпутывайся сам, — выговаривал Крыс уже в грузовом отсеке. — Ты бы разок попробовал самого себя тащить.

— Да все ж в порядке, — беспечно ответил толстяк. — Дошли. И соображаю я нормально.

— С учетом того, что ты никогда нормально не соображаешь, возможно.

Толстяк задержался на мгновение у входа в катер.

— А может, ты и вправду с нами? — обратился он к Коле. — Нет? Э, что-то все вокруг зануды. Ну, как знаешь. Пока, — он икнул и исчез внутри.

И тут обернулся Крыс. В руке он держал бластер. При виде почти упершегося в грудь дула у Коли мелькнула только одна мысль: успеет ли он крикнуть, чтобы Алиса заблокировала двери. Но тут худой пират опустил бластер вниз.

— Алисочка все же такая наивная и доверчивая девочка, — сказал он с усмешкой. — Думала, что я поверю в ерунду с парализатором. А сейчас и вовсе утратила всякую бдительность. Но она в одном не ошиблась: у нее есть защита круче любого оружия — кто-кто, а я никогда не причиню ей вреда. Как бы она мне ни надоедала, ни появлялась в неожиданные моменты, ни срывала мои планы — без нее мир будет скучнее. И вообще, последние события показали, что я был прав. А вот тебя, — ухмылка худого пирата стала шире, — я щадить не обещал.

Теперь дуло бластера снова смотрело Коле в грудь.

— А знаешь, почему я все-таки не стреляю?

— Потому, что мне пофиг, выстрелишь ты или нет, — ответил Коля первое, пришедшее в голову.

Крыс опустил бластер.

— Надо же, считай, угадал. Действительно, когда пофиг, неинтересно.

Он, все еще держа бластер перед собой, влез в катер следом за толстяком.

— Не прощаюсь, жизнь длинная. А теперь выйди и нажми на черную кнопку слева от входа. Она открывает грузовой люк.

Алиса вышла из медкаюты и столкнулась с Колей.

— Ты… А где наши злейшие друзья?

— Отчалили. Мы долетели до конечной точки назначения. С тобой они не попрощались, невежливо, конечно. Как Павел?

— Лучше. Но зрение вернется только на Земле. Сейчас свяжусь с портом, с заправкой, и полетим домой. Наверняка еще и про нашу парочку что-нибудь узнаю. Впрочем, они заслужили небольшую амнистию. А вот сейчас хочешь поглядеть на Палапутру из космоса?

— Может… Как на сказку. Нам придется спускаться для заправки?

— Нет, станции здесь прямо на орбите в космосе.

К моменту прибытия на Землю Пашке стало лучше (за исключением полной слепоты), и лучше настолько, что он отказывался ложиться на носилки и намеревался зайти в операционную на ощупь. Но его все-таки завезли внутрь, как положено.

Алиса в ожидании решения врачебной комиссии позвонила Ричарду, долго говорила, употребляя незнакомые Коле термины. Молодой человек просто бродил взад-вперед по коридору. Сделав очередной круг, он увидел, что Алиса уже беседует с человеком в белом халате.

— Ну что?

— Все хорошо, на полное восстановление сетчатки уйдет неделя, — Алиса устало улыбнулась. — Ты забыл, у нас все лечат. Просто я все равно волновалась.

— Вы же вымотались совсем, — заметил врач. — У нас есть комната отдыха, не хотите?

Алиса покачала головой.

— Нет, домой. Коль, поехали.

Дом и двор выглядели так же, как почти месяц назад, в начале июля. Правда, пышно расцвели на клумбах георгины и золотые шары, да кое-где на деревьях пожухли листья от летней жары. Но трава была такой же мягкой, изумрудно-свежей, и подъезд встретил прохладой и тишиной.

Алису во флипе совсем разморило, она то и дело опускала голову на грудь, задремывая, и вскидывалась через секунду. Коля подумал, что это совершенно неудивительно, учитывая, в каком напряжении она пребывала все последнее время. Самому ему тоже тупо хотелось спать.

— Сколько здесь прошло времени?

— Здесь неделя, по нашему личному счету тоже неделя.

— Значит, я укладываюсь в график с этой Радугой?

— Даже с запасом!

В квартире было тихо. Благоухал букет незнакомых бело-голубых цветов, стоящий на столе в кухне.

— Это Кирюшка, — улыбнулась Алиса. — Посмотри на корни, цветы водяные, как кувшинки. Он знает, что я не люблю срезанные мертвые цветы. А пылесос забыл включить, маленький поросенок.

Она опустилась на диван в комнате.

— Поставь чайник, хорошо? Я немного пересижу и буду как огурчик.

Коля вышел на кухню, вернулся со словами:

— Я поставил, но мне, наверное, пора…

Алиса спала. Отключилась мгновенно, свернувшись на диване клубочком и свесив правую руку вниз. Коля поднял ее руку, чтобы не затекала. Хотел сходить за пледом, но решил, что при такой жаре это лишнее.

Уйти не попрощавшись… Он сел прямо на пол напротив дивана, сил не было идти за креслом. Просто немного посидеть около нее, спящей. Или и на это он прав не имеет?

Сквозняк из приоткрытого окна легко шевелил Алисину челку. Она спала, и во сне лицо ее было необычайно умиротворенным. Словно легкое сияние исходило из-под прикрытых век и опущенных ресниц. Бодрствуя, она всегда была разной, переменчивой: то задорной, то дерзкой, то насмешливой, почти всегда стремительной. А сейчас — спокойной, точно равнинная река. Так непривычно и чудесно. На это можно смотреть бесконечно.

И все же надо идти. Хотя это не лучший вариант — сбежать, как трус, не попрощавшись.

Только еще чуть пересидеть. Усталость немного пройдет и…

«— Привет. А Сережи нету дома, обещал к обеду.

— Ну ничего, пересижу, подожду, или не пустишь?

— Пущу, свекрови нету пока, не во дворе же тебе ждать.

— Да я бы и во дворе подождал. Погода сейчас нормальная. Апрель. Теплынь.

— Заходи. Угостить тебя чем?

— Чего я вас объедать буду? Не надо.

— Да брось, объешь ты. Все равно остается. Давай хоть чаю налью. Я Сергею такой завариваю, все надеюсь…

— Что пить бросит? Наивная ты, Маш. Ну наливай, я сам эту лабуду иногда завариваю, хоть и знаю, что не помогает.

— А ты верь, тогда поможет. Мне сосед говорил, когда для мамы лекарства давал.

— Так ты где в Москве жила, напомни?

— Ах, какая я москвичка. Я и не вспоминаю, я же с тринадцати лет в детдоме в Приокске. Вот ты как тут живешь, из столицы и уже год почти.

— Тааак… Моя жена гостей привечает?

— Серый, привет, ты чего?

— Сереж, какие гости? И ты же обещал, что…

— Обещал? Не пить обещал? А ты хвостом крутить не обещала?

— Серый, тихо, тихо. Что с тобой? Я сижу спокойно, видишь? Сейчас встану и выйду. И ты со мной, и убедишься, что…

— Сереж, не надо!

— Серый, ты в уме? Ты же сам хвалился, что жена беременная!

— Не твое дело!

— Сереж, не надо!

— Стой! Совсем сдурел?

… Он пропускает удар, боль взрывается в челюсти, он летит куда-то вниз, по дороге стукаясь о препятствия. Во рту соленый вкус крови, язык тянется к источнику боли и нащупывает острые осколки…»

— Коль, проснись!

Коля раскрыл глаза. Над ним стоял Кир.

— Привет, ты чего спишь на полу, как марсианский богомол?

— Привет, — никакой крови во рту не было, язык скользил по ровным округлым краям двух здоровых новеньких зубов. Сон из прежней жизни, из действительности, к которой надо вернуться.

— Ты приехал, да?

— Конечно, а то как бы я тут был. Коль, а что ж вы меня с собой не взяли? — в голосе мальчика было искреннее огорчение.

— Возьмет, — пообещал Коля. — В этот раз видишь, никак не получилось, но Алиса еще куда-нибудь полетит и тебя возьмет.

— Ну ладно. Вы же голодные, наверное? Я вам кашу варю.

— Какую?

— Овсяную.

— Молодец. Будешь… ну, кем-нибудь ты обязательно будешь.

— Виктор Михалыч заглядывал, сосед. Звал потом всех на пироги и спрашивал, не надо ли чего.

— Отдай ему куртку оранжевую, — сказал Коля, укладывая голову на локоть. Секунду отдохнуть…

— Какую? Здесь нет.

— Ну, значит, на «Пегасе» осталась, — пробормотал Коля, отключаясь. Но проспал он недолго и почти сразу подскочил.

— Кир! Сколько я провалялся?

— Минут пятнадцать. Алису будить?

— Не надо, пусть спит, — Коля поднялся на ноги. Прошел в прихожую, остановился перед зеркалом, пригладил волосы. Вид как вид. И брать ему с собой нечего.

— Ты уходишь? — Кир остановился в прихожей.

К горлу неожиданно подступил комок. Молодой человек только молча кивнул.

— А ты же вернешься еще?

Коля помотал головой.

— Н-нет, не думаю. Но я постараюсь, ладно? Давай пять.

Он крепко стиснул мальчишескую ладошку.

— Береги сестру. И вообще этот… мир. Хорошо?

Кир кивнул с самым серьезным видом:

— Обещаю. А ты куда сейчас?

Коля на секунду замедлился с ответом. А будто Алиса не поймет, куда…

— На стоянку флипов. И к Институту времени.

32.

…Кому-то может показаться странным радоваться, покидая Благословенную Землю, но я был готов танцевать и петь от счастья.

И не имеет значения, какая придет боль, я чувствую, что могу с ней справиться.

Гита Премборн, «Письма из-за моря».

Медленно потухающее облако космического газа и пыли окружила целая армада кораблей — ученые, службы безопасности, военные (из мест, где они сохранились), временщики. Все надеялись что-то найти, но пока что, кажется, их надежды не переходили в разряд сбывшихся.

Показания бортового компьютера «Пегаса» изучили вдоль и поперек и разобрали на биты за неимением атомов. Определить это позволило только, что поле забвения имеет неизвестную природу, необыкновенную мощь и что (вот это была замечательная новость) большинство производимых им физических воздействий обратимы. Была надежда, что что-то рассказали бы Крыс и Весельчак, но оба авантюриста как в воду канули. Их след затерялся на Палапутре, где в тот день угнали несколько торговых кораблей. Какой из них конкретно похитила знаменитая криминальная парочка, так и не установили. Галактический патруль лично начесал холку за разгильдяйство планетарным правоохранительным органам, однако делу это не помогло.

Астрономы, забросив все неотложные дела, в срочном порядке изучали звезды, ставшие сверхновыми за последнюю сотню тысяч лет, а таких набралось немало. Некоторые попали под подозрение, как уничтоженные Странниками. Родное солнце претендентов на мировое господство пока не нашли. Кто-то высказал предположение, что засланный в будущее объект и был этой самой звездой со сферой Дайсона вокруг, и был обсмеян — светило при таком раскладе получалось совсем крошечным.

Биологам так и не позволили подлететь к Каштанке, отчего те кусали локти — зародившуюся теорию, что фирециллы являются потерявшими память разумными существами, не получалось ни подтвердить, ни опровергнуть. Археологам повезло больше — и они увлеченно разбирали разрушенную базу Странников. Патруль разумно не мешался у них под ногами, а результаты исследований передавались в Галактический центр. Но животных охраняли как зеницу ока.

Биологи возмущались и писали жалобы. С одной из таких бумаг в Галактический центр полетел профессор Селезнев. Дочь его не сопровождала. Она эти два дня находилась то в офтальмологическом отделении, то в Институте времени.

Зрение у Пашки восстановилось достаточно быстро. Даже Мария Тимофеевна, поохав и повыносив мозг всем врачам и медсестрам приличествующее для таких случаев время, согласилась, что все могло быть гораздо хуже и что Пашка в очередной раз отделался легким испугом.

Несмотря на все уверения Алисы, что он нисколько ее не стеснит, оставшиеся до возвращения дни Коля Герасимов прожил в Институте времени. Ричард ходил с загадочным выражением лица и отказывался что-то рассказывать. Алиса все равно сделала оптимистичные выводы — потому что за самоуправство ее никто не отчитывал. Об участи великого итальянского гения Темпест тоже молчал как рыба. И это, скорее всего, означало, что первая проверка по Радуге дала красный цвет.

В день, который Ричард выбрал для возвращения, Алиса поднялась рано. Кира она будить не стала: Коля просил этого не делать, сказав, что уже попрощался с мальчиком и что долгие проводы — лишние слезы. Завтракать тоже не хотелось, просто заварила любимого ромашкового чаю.

На подоконнике все еще лежал сборник Солженицына, никак руки не доходили навести порядок. Алиса взяла книгу, чтобы убрать в шкаф, машинально раскрыла. На странице сразу проступил текст. Аккумулятор зарядился за десять дней, проведенных под солнечными лучами. И на закладке тоже появились буквы — Алиса с радостным изумлением поняла, что Коля сам догадался, как пользоваться электронной закладкой и делать заметки. А ей говорить не стал, ох, и врединой же он был. Она пробежала глазами несколько коротких четверостиший. Быстро поднялась, сунула книгу в шкаф, а закладку положила в карман.

Ночью прошел дождь. Трава на лужайке вокруг Института поблескивала тысячью солнечных отражений, переливающихся в водяных капельках. Внутри было тихо — обычный рабочий день еще не начался. Алиса неслышно прошла по коридору в лабораторию Радуги. По пути задержалась у кабинета Темпеста — оттуда слышались голоса.

— Насчет происхождения не сомневайся, — говорил Ричард, — это твое и есть. Просто ты в свое время не озаботился оформлением документов.

— Я просто думаю — не много ли.

— Ты опять забываешь о дефолте девяносто восьмого года, как в свое время говорили, учи матчасть…

Когда Алиса вернулась, в кабинете было тихо. Ричард сидел у окна, Коля изучал содержимое экрана компьютера временщика. То есть не изучал, а глядел в одну точку куда-то мимо монитора. Когда он обернулся, Алиса впервые увидела у него на глазах слезы.

— Что такое?

— Да так. Каширка и Гурьянова. Узнал вчера, да все равно к такому не привыкнешь. А я-то, дурак, говорил, что мне нечего бояться, — он моргнул и отвернулся.

— Мы с тобой вместе рассчитывали оптимальную дату, — вмешался Ричард. — Ну вот, события там, конечно, невеселые… Я просто еще раз повторю, — обратился он к Коле, — после таких кризисов наступает затишье. Кстати, и во временных полях тоже. Перемещение проходит легче. И тебе будет легче. А три с половиной года — это максимум, на который мы можем отступить от момента исхода, в данном случае — три года и три месяца.

— Я понимаю. И что ничего не изменишь, тоже понимаю.

— Хорошо. Ну что же, пора, — Ричард поднялся. — Я пойду только еще кое-что проверю, вернусь через пять минут.

— Тактичный человек, — сказала Алиса, когда за Ричардом закрылась дверь. — Ты, выходит, уже готов?

— Ну да, — Коля улыбнулся. — Видишь, одет в Черкизон.

— Можно тебя кое о чем попросить? — она достала из кармана маленькую коробочку в форме цилиндра. — Ты зрение корректировал когда-нибудь, умеешь обращаться? Тут оптическая линза. Сможешь поставить?

— Нет, не корректировал, видел такую ерунду только в фильме про карточного шулера, — Коля вынул из контейнера круглое стеклышко. — Попробуем… А зачем это?

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Извини, что был скотом.

— И все?

— Все. Так что это?

— Это Радуга. Помнишь, я говорила тебе на корабле о проверке на допустимое количество перемещений. У моих современников бывают цвета от зеленого, который означает неограниченное количество путешествий, до красного, а это полный запрет. У хронавтов поневоле бывают два цвета: красный и фиолетовый. При красном необходим возврат, при фиолетовом есть возможность выбора. Но только один раз.

— Это как?

— Человеку дают выбрать — остаться навсегда в нашем времени или вернуться домой. Иногда возвращение невозможно, тогда выбор и не стоит. Это бывает редко. Или с детьми, или с людьми необыкновенными, не думающими о собственной выгоде или безопасности, щедрыми душой, мудрыми… Можно рассказать одну историю?

— Давай.

— Как-то временщики привезли сюда человека, наделавшего в своей родной эпохе немало шума. Это случилось давно, несколько лет назад. Я не буду говорить подробностей, его спасли чудом. О том, что труп не нашли, мы знали еще из уроков истории. Он был в очень тяжелом состоянии, его буквально собирали по кускам. Первая проверка показала красный цвет. У временщиков буквально опускались руки — человек с таким неукротимым характером не смог бы спокойно прожить остаток жизни где-нибудь в провинции, он бы либо погиб сразу, либо устроил какой-нибудь хроноклазм. И сам хронавт, едва пришел в себя, рвался назад, мечтал поквитаться с врагами. Но он был болен и нуждался в лечении. Нельзя же держать больного в полной изоляции, так? С ним общались, приносили книги на его языке. Я с ним тоже говорила, хотя нет, больше слушала. И знаешь, через две недели это был уже совершенно другой человек. Он стал относиться к жизни более спокойно, философски, что ли… Он по-прежнему говорил, что его дом там, но уже по другой причине. Он не думал больше о мести. Мы сделали еще одну проверку по Радуге, и линза оказалась фиолетовой.

— А он вернулся?

— Не скажу. Нет, не доставай, пока рано.

— Думаешь, у меня тоже будет фиолетовой?

— Не знаю. Просто я пересматривала хронику. Все-таки неуютное время.

— Но мое. Не рассматривай это, как ссылку в Сибирь. Я просто возвращаюсь домой.

— Дом не только стены. Тебе есть к кому возвращаться?

Алиса вдруг подумала, как мало она знает о своем подопечном, как мало они разговаривали по-настоящему за все эти недели. Она даже не в курсе, были ли у него женщины, хотя, учитывая его возраст и образ жизни, совершенно очевидно, что были.

— К людям, — сказал Коля слегка недоумевающим тоном. — К своим современникам. Если вы — это мы, только сто лет спустя, может, мы не так и плохи?

Он помолчал немного, потом добавил:

— Я все думаю о том поле забвения, и мне кажется, что и у нас на Земле оно есть или было, и иногда включалось. Не на полную мощь, так. Ну просто не могу по другому объяснить, почему у людей бывает такая короткая память, почему все время наступаем на те же грабли. Знаешь, месяца полтора назад я мог только ненавидеть свою родину — я не просто страну, я и время имею в виду, — а сейчас только жалеть. Или пытаться улучшить, пусть это безнадежные попытки. Но не менять ни на какую другую. Мое место там.

— Я все равно буду беспокоиться. Не постоянно, конечно. Ну вот как ты будешь иногда беспокоиться о друге, который отправился в опасное место. Может, дело в том, что вы путешествовали только в пространстве, а мы можем и во времени. Для меня поэтому все, кто жил когда-то, живы сейчас. И если им можно помочь, то им можно помочь сейчас.

— Нет, дело не в машине времени, — Коля покачал головой. — Дело в тебе. Ведь не каждый, кто может путешествовать, рассуждает так, как ты.

— Ты не… не…

— Не забухаю ли опять? Обещать ничего не могу. Но постараюсь.

— Я нашла твое стихотворение, — сказала Алиса. — Это ведь ты писал на закладке? И почему не показал?

Он слегка смутился.

— А, это ерунда. Я просто забыл. То есть, может, показал бы, но ты в тот день как раз пришла с Павлом, а потом случая не было, а потом…

Дверь отворилась, и вошел Ричард.

— Ну, все готово. Пойдем?

— Коля, линза, — напомнила Алиса.

Герасимов отвернулся к окну, вынул линзу и зажал в кулаке.

— Покажи.

Он помотал головой.

— Нет, я же уже решил. Я даже смотреть не хочу. Отдам потом.

— Куртку надень, — напомнил Ричард.

— Жарковато будет, — Коля просто накинул куртку на одно плечо, подхватил небольшой рюкзак. — Правда, там сентябрь.

День, исполненный света и тихого летнего ликования, вступал в свои права. Утренняя свежесть сменилась размаривающей жарой. Роса высохла. Пышное, важное кучевое облако в синем небе сверкало на солнце так, что больно было смотреть. От лип шел еле уловимый сладкий медовый запах. Ноги путались в густой и высокой — почти по колено — траве.

Дойдя до середины поляны, Темпест остановился.

— Пора. Ну, дату, пункт назначения, причины переезда помнишь?

Коля ответить не успел — послышался шум приближающегося летательного аппарата. Пассажирский флаер со свистом пронесся над липами и стал опускаться на поляну. Когда до земли оставалось еще метра полтора, из двери на лужайку соскочил парень со встрепанными темно-каштановыми волосами, в белой тенниске и черных очках.

— Господи! — закричала Алиса. — И этот человек еще меня технике безопасности учит!

— Конечно, — Пашка, по инерции сделав несколько быстрых шагов, остановился рядом с ними. — Учить же всегда легче, чем соблюдать самому. Успел, все-таки успел. А ты тоже хорош, — обратился он к Коле. — Сбежать хотел? Один?

Тот пожал плечами.

— Я не скрывался вроде.

— Тебя из больницы отпустили? — спросила Алиса.

— Я не знаю, отпустили б или нет, поэтому на всякий случай не спрашивал, — бодро ответил Павел. — Все-таки они там ужасные перестраховщики. — Он снова обернулся к Герасимову. — Ты это… прости за тогда и не думай, что я сейчас прилетел, ну, чтобы… не знаю даже, как сказать… чтобы проконтролировать. Я хотел попрощаться лично.

— Я понимаю, — кивнул Коля.

Оба пожали друг другу руки. Алиса тоже протянула ладонь.

— Покажи Радугу. А вдруг? И вдруг ты передумаешь?

Герасимов секунду медлил, затем спустил с плеча рюкзак и, с силой размахнувшись, запустил линзу вдаль. Крохотное стеклышко блеснуло на солнце — быстро, так быстро, что цвета было не разобрать, — и исчезло среди высокой травы.

— Зачем?

— Извини, но я правда не хочу знать. Ну, потом найдешь. А я не хочу никаких искушений.

— Мне показалось, искорка фиолетовым сверкнула, — начала Алиса, но Коля довольно резко перебил:

— А мне показалось, красным. Теперь пока, хватит мне душу распиливать.

Алиса ничего не сказала. Только взгляд у нее, наверное, изменился — потому что Коля отвел глаза.

— Прости. Но только что толку в лишних словах, все равно нужных не подобрать. Просто спасибо. И не беспокойся обо мне. Все будет хорошо.

Ричард дотронулся до цепочки на шее. Пашка вскинул руку в прощальном жесте.

— И я думаю, все будет хорошо! Ну, пока! Не поминай лихом!

Легкий клочок облака закрыл солнце. Тень скользнула по поляне. Затем выглянувшие солнечные лучи осветили лужайку у Института, где они теперь стояли втроем.

— Все будет хорошо, — тихо сказала Алиса, глядя на распрямляющуюся траву.

— Алис, — Пашка сжал ее руку в своей. — Я думаю, теперь он со всем справится.

— Я с самого начала так думала.

— А ты плачешь все-таки?

Алиса вытерла глаз рукой, отворачиваясь.

— Не выдумывай, соринка в глаз попала. Просто посмотри на это, — она вынула из кармана закладку и протянула Павлу.

— Что это? Какой-то стишок.

— Не какой-то — его. Он его написал еще до нашего полета. Вконец опустившийся человек не сочинил бы такого.

Павел пробежал стихотворение глазами.

— Да, вполне неплохо. Рич, послушай и ты. Я вслух.

В восемь лет за Солнце улететь —

Улыбнуться. Дело лишь за малым —

Лет на десять срочно повзрослеть,

Облачить улыбку в интегралы.

Повзрослел. Всё врозь и невпопад,

И фальшивит злыми голосами…

До звезды — один короткий взгляд,

А идти — окольными путями.

Пусть дорога не пряма как луч.

Я не спорю с замыслом Природы:

Есть свобода — есть отвесность круч

Как наказ про стоимость свободы.

Принимаю неизбежность гроз.

Но не верю, что Пространство хочет,

Чтобы мы от взрывов или слёз

Просыпались посредине ночи;

Что оно на нашей стороне,

Когда мы перелинявшим стадом

По нему скользим, как по стене,

Всё видавшим и уставшим взглядом;

Что по плану Вышних Игроков

Шар земной — на полдороге к лузе,

Что любовь и та — лишь пот и кровь.

Кровь и пот — и никаких иллюзий…

Слава Богу, всё наоборот.

Колесит по-своему планета.

Там, куда она нас увезёт —

Восемь лет, каникулы и лето.^[3]

— Каникулы и лето, — повторила Алиса. — Каникулы к концу подходят, а я про диплом не вспоминала. И браслет накрылся во время Прыжка.

Ричард глядел на дальнюю опушку поляны, где возле старых лип виднелась человеческая фигура в блестящей одежде.

— Все-таки деликатные люди эти роботы, — сказал он. — Пойдем, Алиса, я тебе новый браслет по параметрам подгоню, а Вертер инвентаризацию оформит. Только не торопитесь на Путиловский завод, пока Павлу не разрешат снять очки, а то устанет доказывать, что он не германский шпион.

— Диплом-то мой, — возразила Алиса.

— Твой, а только видно, что вы все равно вместе туда отправитесь. Вот я и предупреждаю — не торопитесь, впереди целый август.

— Не будем, — кивнул Пашка. — Впереди целая жизнь.

33. Эпилог, написавшийся закономерно. Сказка сентября

Люди, одним себя мы кормим хлебом,

Одно на всех дано нам небо,

Одна земля взрастила нас.

Люди, одни на всех у нас дороги,

Одни печали и тревоги,

Пусть будет сном и мой рассказ.

Пусть будет сном и мой рассказ…

Александр Розенбаум. «А может, не было войны…»

И снова был сентябрь.

За окном машины тянулись поля, покрытые пожухлой травой. Небо, светло-голубое в центре, окружали низкие слоистые облака. Серая дорога делила напополам однообразный пейзаж.

В автомобиле играло радио. Насколько обычна для средней полосы была картина за окном, настолько непритязателен был и музыкальный репертуар — большинство песенок было знакомо, заслушано и поневоле выучено наизусть.

Пассажир на заднем сиденье — молодой парень обычной внешности в спортивной куртке — дремал, прислонившись головой к дверце. Вдруг что-то его потревожило — сквозь сон пробивалась незнакомая стремительная мелодия, звучали слова, показавшиеся чужими и невозможными для навязшей в зубах попсы.

…Из далеких пророческих снов

Появилась она в этой раме,

Океаны веков между нами,

Да вот нет у меня парусов…

Пассажир поднял голову, прислушиваясь. Водитель одной рукой повернул баранку, а другой дотянулся до радио и щелкнул переключателем. Голос Виктора Чайки умолк. Зато несколько гнусавый тенор сообщил, что он сегодня вернется в неласковую Русь.

— Зря, — нарушил молчание пассажир.

— Чего?

— Зря переключил. Нормальная песня была.

Водитель, пожав плечами, щелкнул кнопкой и вернул прежний канал.

…может быть, в недоступном раю

Мне сейчас назначаешь свиданье

И прощаешь мое опозданье

И былую неверность мою.

— Ладно, мне все равно выходить, — сказал пассажир, глядя за окно.

Автомобиль свернул к обочине и затормозил под припев песни.

Мона Лиза дель Джоконда,

Как я звал тебя с причала,

Ты мне нежно отвечала

Легким бризом с горизонта.

Мона Лиза дель Джоконда,

Пусть моею ты не стала,

ты всегда меня спасала,

нарушая все законы.^[4]

— Назад-то как? — спросил водитель, пока пассажир расплачивался. — Или насовсем сюда?

— Назад к Калиновке выйду. Там автобус.

— Местный, что ли?

— Типа того.

Машина, зажужжав мотором в полную силу, умчалась по дороге.

Молодой человек секунду постоял, будто прислушиваясь к затухающим во внутреннем слухе словам припева. Затем свернул на тропинку и зашагал среди подсохшей травы и высоченных стеблей борщевика. Здесь каждый пригорок и каждый перелесок был похож на другой. Но вот за одним из холмов, поросших папоротником, открылось маленькое сельское кладбище.

Ограду латали сами жители — и работали старательно, на совесть, хоть и обходились подручными материалами. Все разномастные дощечки и фрагменты решеток держались крепко. Два столба у входа кто-то обвил искусственными цветочными гирляндами. Центральную дорожку посыпали песком.

Молодой человек остановился у скромного деревянного креста с фотографией пожилой женщины.

— Ты прости, баба Тоня… Видишь — как смог, так сразу.

Крест рассохся от дождей, но не покосился. Видимо, поправляли соседи, приходившие навестить своих ближних. Они же, наверное, вырывали сорняки — могила, конечно, заросла, но не так, как должна была бы за несколько лет. Все же, насколько тут душевные люди…

Тем не менее, работы хватало: нужно было выполоть оставшийся бурьян, поправить низкую оградку. Уложить на место камни, обрамлявшие могилу по краю. В довершение он прокопал небольшую канавку от креста к краю дорожки, чтобы по ней стекала дождевая вода. Для этого он взял лопатку, лежащую у соседней могилы — здесь, в деревне, действовало негласное правило, по которому вот так оставленными личными вещами мог спокойно пользоваться любой желающий, только на место клади потом.

Когда он заканчивал работу, послышались людские голоса. Молодой человек покосился в ту сторону, стараясь прятать лицо. Посетители кладбища были ему незнакомы, и он успокоился.

Все же задерживаться здесь он не рискнул. В большой церковный праздник не так уж мало народу навещали могилы своих родных. А встречаться ни с кем не хотелось, да и нельзя.

Но дорогу к автобусу он выбрал такую, чтобы хоть издали глянуть на деревню. Это ведь не Москва, которую Ричард настойчиво советовал не посещать. И раз уж довелось сюда выбраться, надо пользоваться.

Пустошь не изменилась за четыре года. Все та же равнина, иногда заболоченная, иногда покрытая перелесками (сейчас, в начале осени, они были особенно хороши — желтые, оранжевые, алые), та же тропинка, которую обрамляли редкие кустарники. От них доносился щебет птиц. Дрозды, свиристели и прочие мелкие пернатые пировали, склевывая созревшие ягоды. Человеческого присутствия они, как ни странно, почти не боялись — иногда какая-то птаха, сидевшая на веточке у самого края тропинки, весело глядела на подходящего двуногого глазками-бусинками и, чвиркнув, продолжала свое увлекательное занятие. В крайнем случае, отлетала на соседнюю ветку.

За очередным перелеском открылся вид на деревню. Может, и зря он решил пройти именно этой тропинкой — никаких сентиментальных чувств зрелище нескольких одноэтажных деревянных домиков не вызвало. С одной стороны, хорошо вот так начать жизнь с чистого листа, оборвав все старые связи, с другой — чувства тоже как будто обрубает, живешь по инерции.

А ведь его дом еще цел, и внутри вряд ли что-то изменилось. И часы наверняка лежат где-то в столе, и на стене еще висит зеркало, в которое он когда-то по пьяни засветил кулаком… Все представляется так ярко, будто это было только вчера.

При следующем шаге нога погрузилась в воду. Кроссовки мгновенно намокли, он охнул и отскочил назад. Сквозь траву поблескивала водяная поверхность.

Идиот, увлекся и забыл про колхозный пруд. От водоема за эти годы осталось полностью заросшее болотце, кто-то натыкал по краям несколько жердей — но он, задумавшись, не обратил никакого внимания на эти предостерегающие знаки. А ведь это, в конце концов, тоже памятное место. Где-то здесь должны быть остатки сгоревшей бани.

Время не оставило видимых следов пожарища, да он и не искал особенно, не слишком это приятно — разглядывать собственную могилу. Просто прикинул, где бы это могло быть… и где через много лет будет аллея, больничный корпус, стоянка флипов.

Будет или нет? Иногда это все кажется настолько нереальным, непредставимым, невозможным. Станет ли этот мир, признаки которого он и перечислять не хотел, когда-нибудь миром добрым и светлым, миром людей мудрых, великодушных и трудолюбивых, для которых нет чужих? И если да, как можно приблизить это превращение? Ну живешь, ну выполняешь честно свою работу, не причиняешь никому вреда — разве этого достаточно? Достаточно? Достаточно?

А сегодня что для завтра сделал я.

В другую сторону простиралась пустошь — если отвернуться от деревни и не прислушиваться специально, казалось, что человека здесь никогда не было. Пейзаж не давал никаких наметок — такие луга с редкими перелесками видели и шедшие на Русь воины Батыя, и Наполеоновская армия, и солдаты Третьего рейха смотрели, как по такой же заболоченной равнине движутся им навстречу израненные, не слишком хорошо вооруженные, но несломленные защитники родной земли, и древние прародители нынешних народов, сжимая в руках кремневые ножи, оглядывались в поисках диких зверей. Он невольно вскинул руки, будто защищаясь от обвала времени, где каждый век был булыжником, и каждая секунда — песчинкой.

Или же над зеленым лугом, над неяркой, неброской красотой русской природы в ее последнем сентябрьском расцвете, смешанном с увяданием, понесется легкий летательный аппарат, и в нем будет сидеть… кто? Как она сказала тогда: для меня живы все, кто когда-либо существовал на земле.

Так и ты для меня всегда живешь сейчас.

Наваждение не кончалось. Мир казался таким же, как обычно, и в то же время особенно остро чувствовалось: пустошь вокруг была частью огромной планеты. Он словно физически ощущал ее вращение, солнце перемещалось по небу с видимой скоростью, казалось, достаточно просто пожелать — и можно подняться в это небо, помчаться над земной поверхностью, над лесами и болотами, степями и терриконами, дальше, к Атлантике, над миром обыкновенных людей, который, тем не менее, с каждой секундой на крошечный шаг, но приближается к миру Алисы.

Или не приближается, и река времени несет нас к обрыву, а тот мир — другой…

От повторяющегося в мыслях слово «время» его вдруг осенило, и он испуганно засучил рукав — поглядеть на часы. Было еще рано, он вполне успевал на автобус, даже с запасом. Лучше просидеть этот запас на остановке, а то можно опять замечтаться. Он перевесил дорожную сумку на другое плечо, кинул прощальный взгляд на деревню, повернулся напоследок к перелеску.

По тропинке, огибающей бывший пруд, шла женщина.

Марию он узнал сразу, она почти не изменилась за четыре года. Похудела еще больше, разве что, а так даже одежда была та же. За правую руку Мария вела девочку лет трех.

Он не сделал попытки отвернуться, просто стоял и смотрел на приближавшуюся девушку. А она тоже узнала сразу — глаза изумленно расширились, шаги все замедлялись, пока она не остановилась шагах в пяти и не выдохнула:

— Коль… Живой…

— Да, Маш.

Черные глаза Маши были полны слез и казались огромными, в пол-лица. И все же это были счастливые слезы.

— А как… как же так вышло. Ведь все обшарили, не нашли.

— Не там искали, — ложь давалась легко, он говорил уверенно и спокойно. — Я выскочил раньше, просто ничего не соображал. Прошел через лес, вышел с другой стороны. Там меня подобрала машина, которая ехала от Москвы. Они торопились, не стали сворачивать к ближайшему населенному пункту и довезли до Калужской области.

— Да, но там же должны были сообщить?

— У меня провал в памяти случился, амнезия, так что имя и фамилию я не назвал. Особых примет нет. Ну вот, там я подлечился. Бросил пить, тошнило просто от этого. Мир не без добрых людей — мне выправили документы, помогли на стройку устроиться, надо же где-то работать. Там постепенно все вспомнил. Назад не тянуло.

— Но ты все-таки вернулся…

— Да, тут один из нашего управления ездил в Приокск по делам фирмы. Ему нужен был человек, чтобы помочь оборудование довезти, будешь смеяться, но он боялся запить. После заключения сделки он-таки запил и отправил меня на работу. Чтобы я ему своей трезвой физиономией не маячил. Неужели не смешно?

На ресницах у Маши все еще дрожали слезы. Она сделала попытку вымученно улыбнуться.

— Да что я все о себе. Ты как? У тебя же дочка, поздравляю.

— Нормально я, — теперь у Марии слегка дрожал голос. — Сережа утонул два года назад.

— Знаю, Маш, — вырвалось у Коли прежде, чем он спохватился, что слышать об этом не мог. Но Маша не обратила внимания.

— Утонул. Мы с Алечкой у свекрови живем, некуда больше податься. Она злая сильно, иногда ничего, а иногда гонит — говорит, я ее сына до смерти довела. Говорит, что я иждивенка.

— Так ты не работаешь?

— По дому да, а так в деревнях нигде поблизости работы нет. Ездить если только, но туда нельзя с ребенком. Дядя Саша Черкасов раньше очень хорошо помогал. А потом у нас какие-то бандюганы объявились из соседнего района. На дядю Сашу наехали, его самого избили — он даже в больнице лежал, — и дом у них сожгли. И участкового нашего, Алексей Иваныча, прошлым летом застрелили.

— Господи! Отличный же был мужик!

— Да, очень хороший, теперь и не бывает таких. Но у этихбандюков связи были где-то наверху, их и не трогали. Потом они у себя в районе натворили что-то страшное, вроде целую семью вырезали, и их все же пришлось арестовать. Только Черкасовым все пришлось начинать заново. Иногда я им помогаю что-то сделать по хозяйству, они за то Алечку подкармливают.

— Но подожди, так же нельзя. Ты же жила где-то в Москве? Я не помню точно, но за детдомовцами, кажется, оставалось их жилье? Может, написать, узнать, я понимаю, сейчас везде беспредел, но вдруг?

Маша покачала головой.

— Да, оставалось, — сказала она неестественно спокойным тоном. — Только больше нет. Меня тогда Сергей уговорил приватизировать квартиру и продать. Как раз был девяносто четвертый год, это только начиналось. Я сама виновата, не подумала над последствиями. Он обещал, что на эти деньги дом в деревне отремонтируем, заживем нормально.

— Ах он, сукин сын… — Коля спохватился только, встретив взгляд девочки — та смотрела не по-детски серьезно из-под сросшихся черных бровок. Коля осекся — не дело материть при ребенке ее покойного отца, каким бы тот ни был.

Маша истолковала его молчание по-своему.

— Не беспокойся, она не повторит. Она не разговаривает.

— Совсем, что ли? Глухонемая? Извини, если что…

— Нет, она слышит. Один раз к нам в больницу детский невролог приезжала. Посмотрела, сказала: ребенок все понимает, заговорит. Но это давно было. В прошлом мае.

— А сейчас ей сколько?

— В октябре четыре. Я с ней занимаюсь, если есть возможность. А в город возить не получается. Попутку поймать трудно, автобус очень неудобно ездит, раз в сутки. На вокзале если только ночевать.

Замечателен был тон Маши. Она не жаловалась, а говорила спокойно, буднично, как о самых естественных вещах. Она уже похоронила всякую надежду и знала наверняка, что ее жизнь, нет, не жизнь, а выживание, пройдет и закончится именно так, без единой светлой искорки. И девочка — как ребенок с военных фотографий. Кир был старше всего на четыре года — солнечный, развитый, уверенный в себе мальчишка. Какая же пропасть…

— Ты не будешь в свой дом заходить? Нет? Тогда я пойду, а то свекровь может разозлиться, тогда она замыкает дверь, чтобы мы с Алечкой в дом не попали.

Вокруг стоял тихий, прекрасный последней яркой красотой сентябрь. Коля молчал несколько секунд, вслушиваясь в осеннюю тишину, затем сказал:

— Вещей у тебя немного, наверное? Быстро собраться сможешь?

— Что? — не поняла Маша.

— Ну, вещи твои и девочки ты сможешь быстро собрать? Автобус через три часа и до него еще час идти.

— Что?

— То. Тебе надо уезжать, в городе хоть какая-то работа есть. Я тут в соседней области обосновался, поедем сейчас, помогу на первых порах. Здесь ты пропадешь, и Алечка тоже.

Она хватала воздух ртом, как рыбка, снятая с крючка. Не могла найти слов и не могла поверить.

— Нет, что ты… я же не могу…

— Это ты здесь оставаться не можешь. Дядя Саша Черкасов — другое дело, он земледелец от бога. А мы с тобой городские, здесь не приживемся. Тебя ведь учили чему-то в детдоме, профессия должна быть?

— Да, — машинально пробормотала Мария, — на швею…

— Ну и отлично, хоть что-то. Беги, собирайся. Самое главное, документы не забудь. Да, с девочкой не будет проблем, она же на какую фамилию записана?

— На меня. Аверкина.^[5]

— Ну и отлично. Беги, я подожду.

— Я не могу, — слезы брызнули у нее из глаз, — как ты не понимаешь, это невозможно!

— Невозможно тут оставаться, где ни жилья, ни работы, ни школы, ни врача! Маша, ну ради ребенка! Дети — это же наш мост в будущее. Наш единственный мост…

Она мотала головой, прижимая ко рту руку. Девочка, не понимая, что происходит, заплакала. Мария подхватила дочь на руки, секунду глядела на ее личико и вдруг решилась.

— Хорошо, жди! Я быстро!

Мария устремилась к деревне, прижимая к себе ребенка. Коля смотрел им вслед. Только теперь он понял, как сильно колотится сердце. Стучало даже в висках. Первый порыв великодушия прошел, в голову просились вполне естественные вопросы: а где ей жить, а хватит ли денег, а возьмут ли ее вообще на работу и как быть с садом для девочки? Пусть сейчас и демографическая яма, но ведь сады тоже закрывают… может, ей в такое место нянечкой устроиться?

Так у нее образования никакого… И как она обрадовалась, увидев его — просто случайному знакомому, даже воскресшему из мертвых, так не радуются… Не слишком ли большую ответственность он на себя взваливает?

А что лучше? Жить и знать, что там, может быть, мать с ребенком с голоду загибаются, пока ты тут диваны давишь?

Маша давно скрылась за оградой. Мир снова казался местом без людей, скрещеньем времен в одной точке. Станет ли он миром Алисы? Нет? Зависит ли от нас хоть что-то вообще?

Перед глазами покачивалась тоненькая паутинка с прицепившимся к ней паучком. Коля машинально проследил за ним взглядом. Вдруг его словно подбросило: березы! Те самые три деревца, что стояли здесь целый год… и там, на газоне, он видел три старых сомкнувшихся корнями ствола! Так же одно дерево наклонилось, два других росли прямо… Березы живут вроде не больше века, так это и в самом деле НАШЕ будущее?

Но разве не могли посадить такие же березы в том, светлом мире, через тысячу или десять тысяч лет, или же вообще в параллельной реальности? Тоже мне, доказательство, ты еще в Африке три пальмы найди…

Он вдруг сообразил, что Маша ушла уже довольно давно, и ее все нет — может, передумала? Его охватило смешанное чувство облегчения и разочарования. Еще немного времени есть, подождать можно, а как же идти в деревню не хочется… Если Маша все же не рискнет уехать, покоя в его жизни не убавится, но…

Знакомая тонкая фигурка отделилась от крайней изгороди. Алечку Мария опять вела за руку. Коля смотрел на дорогу, чувствуя, что бешеное сердцебиение замедляется. Кровь в висках переставала бурлить. Река времени, успокаиваясь и затихая, как после бури, входила в берега настоящего. Рядом были близкие люди, о которых нужно было заботиться, вокруг — страна, которую полагалось строить, и впереди — жизнь, которую предстояло прожить.

Маша была уже совсем рядом. На глазах еще блестели слезы, но она улыбалась с робостью и надеждой одновременно.

— Я не долго? Я боялась, что ты не дождешься…

— А я боялся, что ты передумаешь. Пойдем. Нам еще два билета на автобус брать.

КОНЕЦ.

Примечания

1

Я прекрасно знаю, что это эпиграф к «По ту сторону рассвета». Но мне очень нравится.

(обратно)

2

Подразумеваются, естественно, стволовые клетки. Ну что еще придумать-то?

(обратно)

3

Стихи замечательного поэта Максима Белоруса (http://romantiki.ru/blog/author/belorus/) написаны для фанфика по моей личной просьбе. Большое спасибо, Максим!

(обратно)

4

Песня Виктора Чайки «Мона Лиза»: http://b-track.ru/song/4841/%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80-%D0%A7%D0%B0%D0%B9%D0%BA%D0%B0/%D0%9C%D0%BE%D0%BD%D0%B0-%D0%9B%D0%B8%D0%B7%D0%B0/.

(обратно)

5

Кто такая Мария Аверкина: http://ficbook.net/readfic/1593583.

Я понимаю, что это сюжетный ход только для тех, кто знает и любит творчество Пинхэда. Конечно, ему это не сильно не понравится. Но фик закончен и героям пофих.

(обратно)

Оглавление

0. Пролог, написавшийся неожиданно.

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31.

32.

33. Эпилог, написавшийся закономерно. Сказка сентября

*** Примечания ***