Святки без оглядки (СИ) [Ярина Колка] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Святки без оглядки
Глава 1
– Аааа! Он меня бро-осил! Ик... Совсем! – Снеженика, с порога забросив в один угол ключи от машины, в другой – брендовую сумочку, прямо в сапогах завалилась в кухню и театрально плюхнулась на стул. – Ксюша, это катастрофа! – она истерично скомкала в руках цветастый шелковый шарфик и трагически закатила глаза, изо всех сил пытаясь выдавить из них хоть сколько-нибудь приличную слезу. – Так он бросил, или ты опять психанула из-за ерунды и ушла? – недоверчиво покосилась на нее Ксюха. Снеженика вытерла кончиком шарфика воображаемую слезинку и бросила возмущенный взгляд на сестру. Это просто возмутительно, как можно не осознавать всю суть ее трагедии? У Ксюхи просто давно не было мужика. Хорошо устроилась, зараза. Засела дома, развела псарню из кусачих шпицев и в ус не дует! А ей, Снеженике, одной теперь экскаваторным ковшом все прелести семейной жизни расхлебывать! Ну ладно, пусть пока еще не семейной, Вадим предложение ей еще не делал, но куда он денется, в самом деле, от такого безудержного счастья в ее лице? Только вот она теперь сто раз подумает! – Из-за ерунды? – совершенно не наигранно задохнулась от возмущения она. – Да ты даже не представляешь, что он на этот раз отчудил! – Неужели маникюр твой новый не заметил? – сонно зевнула Ксюха, откидываясь на спинку кресла. На часах первый час ночи, и выслушивать очередные жалобы по поводу недооцененной прически или не в тон к туфлям подобранного кольца с сапфиром ей было совсем невмоготу. Бедный Вадька, мало того, что пашет как вол с утра до ночи, так еще и дома вместо того, чтобы отдохнуть и расслабиться, должен скакать пуделем вокруг этой куклы бестолковой. И что только он в ней нашел? – Ты такая же, как он! – надула свеженакачанные губки Снеженика и уже по-настоящему зашмыгала носом. Дверь в кухню тихо скрипнула, и в проеме появился сначала сопливый черный нос, а потом и полностью недовольная, стриженная «под мишку» мордаха. Ксюхин шпиц – Вениамин Звездоцап фон Бойчик, – а Ксюха упрямо именовала его только полным именем из паспорта – был парнем серьезным и непрошенных гостей не жаловал. До такой степени, что на порог ксюхиной квартиры не допускались не только потенциальные ухажеры, но и такие на первый взгляд безобидные персонажи как председатель ТСЖ, электрик, и тому подобные, по мнению Вениамина Звездоцапа фон Бойчика, проходимцы. Знающие соседи давно привыкли, что общаться с Ксюхой безопаснее по телефону, а незнающие, тихо матерясь сквозь зубы, заклеивали пластырем раны от укусов и спешно делали пометку на будущее без особой нужды в негостеприимную квартиру не соваться. Благодаря суровому нраву и неуравновешенной нервной системе Звездоцап умудрился прославиться далеко за пределами ксюхиного дома, да так, что при виде его местная шпана бросалась врассыпную, а бродячие псы уважительно обходили двор стороной. Ксюха же, на полном серьезе полагая, что извиняться ей не за что, ибо честь быть укушенным самим Звездоцапом еще заслужить надо, регулярно таскала его по всевозможным собачьим выставкам и конкурсам, безжалостно приумножая его славу. Судьи, стараясь лишний раз не нарываться, раз за разом присуждали ее питомцу разнообразные награды. Как утверждала Ксюха – за его безупречную родословную и запредельную мимимишность, на самом же деле – из страха и «за ради лишь бы больше не приходили». Сильнее всего можно было посочувствовать ветеринарам и парикмахерам в собачьем салоне, которые завидя в окно потенциально опасного клиента, всегда брали с Ксюхи надбавку «за вредность» и искренне удивлялись, что очередная заслуженная псом награда не носит такую же формулировку. Нужно сказать, что и сама хозяйка частенько страдала от неуравновешенного характера уважаемого Вениамина Звездоцаповича, и тем удивительнее казался тот факт, что вредной псине отчего-то полюбилась ее непутевая сестра. Снеженике – единственной представительнице ненавистного человечества – позволялось абсолютно все: сюсюкаться, уничижительно обзывать его Витаминчиком и – о ужас – даже чесать стриженое пузико. Вот и сейчас, едва завидев, кто именно нарушил его священный сон, Вениамин Звездоцапович нисколько не возмутился, а приветливо вильнув хвостом и умильно щерясь, просочился в кухню и поспешил навстречу гостье. – Привет, Витаминчик, привет мой сладенький! – Снеженика подхватила шпица под пузо и посадила себе на коленки. – Ути, какая у тебя новая прическа! Это восхитительно, ты знал? Ты самый красивый мишка в мире! – она бесцеремонно потрепала его по плюшевой шерстке и чмокнула в нос. Ксюха невольно отвернулась, один бог знает, что бы было, позволь она себе подобную бестактность. – Светка, не томи, спать охота, – недовольно пробурчала она. – Рассказывай по-быстрому, чем там на этот раз провинился твой ненаглядный и на боковую. – Снеженика! – строго погрозив ей пальцем, поправила та. – Когда уже запомнишь? Да никогда! Её взбалмошная сестренка всегда считала, что она родилась не в то время и не в том теле. Она, видите ли, не рождена быть Светкой из Актюбинска, это вообще ошибка, она же как минимум прирожденная принцесса какой-нибудь Нарнии, ну или, на худой конец, королева Средиземья, и называть её феячество Светкой всем без исключения запрещалось под угрозой смертной казни. Вадик вон вообще до сих пор думает, что это родители так поглумились, её Снеженикой назвав, а на самом деле она в детстве так ежевику называла, вот и прилепилась эта кличка, которую она с возрастом взяла да и возвела в статус имени, потому что «это же красиво и идеально мне подходит». Чтобы «это» подходило еще идеальней, она, как только начала встречаться с Вадимом, перекрасила патлы в кипельно белый, накачала грудь и губищи, и теперь в купе с невинными голубыми глазищами и впрямь напоминала какую-то заблудшую эльфячью принцессу. Вадим на загоны благоверной смотрел сквозь пальцы, возможно, исключительно по причине нехватки свободного времени, поскольку умудрялся в одиночку влачить два успешных бизнеса сразу. А Ксюха не успевала удивляться, как ее недалекая сестренка вообще умудрилась его захомутать и гадала, в чем именно причина: то ли Вадька видит плохо, то ли от природы мазохист. – Тогда Вениамин Звездоцап фон Бойчик! А не Витаминчик, поняла? – грубо отбрила она, кивая на развалившегося кверху пузом на коленях сестры пса, который бессовестно продолжал позорить свое громкое имя, довольно подергивая задней лапой и вывалив язык. Тут крыть было нечем, поэтому Снеженика только недовольно сморщила носик. – Итак, дщерь моя, я слушаю вашу исповедь, – Ксюха снова зевнула и, зная по опыту, что это надолго, поднялась с кресла и бухнула на плиту чайник. Снеженика сдула челку с носа и театрально закатила глаза, входя в образ. – Я ему говорю, – демонстративно растягивая гласные, проговорила она, – поехали на Крещение в Швейцарию. Мне нужно поправить здоровье, попариться в термальных источниках, подышать горным воздухом. А еще девчонки в салоне рассказывали, там делают восхитительные сливочные обертывания на основе натуральных продуктов, для моей кожи это просто... – Так, так, а он? – бодро прервала этот поток совершенно неинтересной ей информации Ксюха. Она достала с полки вазочку с засахаренным мармеладом, искоса посмотрела на сестру, раздумывая, стоит ли открывать новенькую коробку конфет, подаренную на работе на Рождество, решила, что обойдется, и принялась заваривать чай. – А он... – Снеженика подцепила двумя пальцами мармеладку, понюхала и брезгливо бросила обратно в вазу, – кошмар какой-то... Сказал, что мы поедем к его деду в Авдеевку! Нет, ты можешь себе это представить? Где я, а где Авдеевка? Чопорная и экстравагантная Ксюха это представить очень даже могла, и искренне считала, что сам по себе новый имидж Снеженики так и должен называться – «полная Авдеевка». Правда, свои мысли она благоразумно держала при себе, чтобы не нарваться на предсказуемую реакцию типа «завидуй молча» и «найди себе мужика, а то совсем озверела в одиночестве», поэтому неопределенно пожала плечами и «сочувственно» поинтересовалась: – А ему туда зачем? – А вот это вообще полный трындец! – вспыхнула Снеженика. – Он сказал, что мы будем купаться в проруби! Тут проникся даже Вениамин Звездоцапович, удивленно хрюкнув и чуть не подавившись собственным языком. Действительно, какое возмутительное непотребство предлагать принцессе нырнуть в прорубь в Авдеевке! Вадьке, похоже, кранты... – Угу... – Ксюха положила в чашки чайные пакетики, щедро плеснула туда кипятка и задумчиво поставила на стол. – А после этого он сразу тебя бросил? – Вот что ты вечно придираешься к словам? – досадливо поморщилась Снеженика. – Конечно, я гордо хлопнула дверью и уехала! Не хочет жить с леди, никто его не просит, пусть найдет себе подходящую колхозницу в Авдеевке! Ксюш, мне иногда кажется, что он... – она снова поморщилась, отодвигая пальчиком засахаренный мармелад, – вовсе не герой моего романа. Он мне просто не подходит! А вот тут в точку. Образованный, интеллигентный и спокойный как фонарный столб Вадька не подходил возомнившей себя светской львицей Светке от слова совсем. Взбалмошная Светка, едва перебравшись в столицу и отведав безбедной жизни, обнаглела, на полную катушку врубила «принцессу» и требовала от Вадика поистине чудес. Она почему-то искренне полагала, что Вадим просто обязан возить её на самые лучшие курорты, водить в дорогие рестораны и развлекать в самых крутых столичных барах, в то время как сам он отчаянно мечтал просто тихонечко посидеть на берегу реки с удочкой, выпить вина у костра под луной и в обнимку полюбоваться рассветом. При этом удивлял тот момент, что Вадику и в голову не приходило бросить привереду Светку и поискать себе девушку по душе. Вместо этого он предпринимал наивные попытки привить ей чувство прекрасного, свято верил, что это все дремлет в ее душе, упрятанное под пологом наивного бахвальства. Правда потом, ожидаемо потерпев очередное фиаско, душераздирающе вздыхал в жилетку Ксюхе, которая подливала ему вина и советовала обратиться за помощью к деду Морозу. – Ну а что? – Ксюха слопала мармеладку, облизнула пальцы и прихлебнула из чашки, – может и так. В самом деле, ты на него тратишь лучшие годы своей жизни, а потом – бац! – а он и вовсе не твой прынц! Нет, Ксюха младшей сестре зла не желала и даже не завидовала, но вот желание надавать по башке за то, что не ценит того, что имеет, порой бывало нестерпимым. Она глубоко вздохнула, взглянув на часы. Первый час, ну твою ж мать... Это ж минимум еще час выслушивать слезные жалобы, потом дружно костерить несчастного негодяя Вадьку, все по классической схеме, применяемой каждый раз, когда Вадька коварно «бросал» разнесчастную Светку. А спать давно охота... – Я знаю, что нужно сделать! – загадочно подмигнула она, прикинув в голове, как побыстрее избавиться от навязчивого разговора. – Это нужно проверить! – А как? – тут же оживилась Снеженика. – Ну, сейчас Святки. А на Руси что делали на Святки? – В прорубь ныряли? Нет уж, Ксюша, я с ним не поеду, и точка! – Хоспадя, – Ксюха закатила глаза к потолку, – в прорубь – это на Крещение, а на Святки гадали на суженого! – Да? А как? На картах? Ты умеешь? – Снеженика аж заерзала на стуле от нетерпения, а Звездоцапыч напрягся, почуяв неладное. Ксюха выдержала паузу, забросив в рот еще одну мармеладку, нарочито медленно прожевала ее и заявила: – Ну еще бы! Способов много, на картах – неинтересно, тут нужно брать самый верный. Но предупреждаю, он же – самый страшный. Только ты трусиха и ни за что на это не отважишься, – она исподлобья взглянула на сестру: зацепило или нет? – Я трусиха? – Светка возмущенно вскочила, стряхивая на пол обалдевшего шпица. Любопытство смешалось с негодованием, и Ксюха поняла – клиент созрел. – Спорим, отважусь? – Ну смотри, – прищурила зеленые глазища Ксюха, – если что, я тебя предупредила.Глава 2
– Это что? – взволнованно прошептала Снеженика, забравшись с ногами на сестрин диван в спальне и наблюдая как та, предварительно установив на трюмо два зеркала, осторожно зажигает свечи. Ксюха отмахнулась от нее, потом еще долго подправляла и подпирала чем ни попадя зеркала, чтобы они установились определенным образом, затем достала из шкафа полотенце и подозвала к себе сестру. – Вот, смотри сюда, – почему-то шепотом проговорила она, а у той аж мурашки по коже разбежались. – Видишь? О, да. Снеженика видела. И того, что она видела, уже было достаточно, чтобы немедленно схватить ключи от машины и бежать отсюда подальше, желательно под теплый, а главное, безопасный бок Вадьки, и хрен с ним, какой-никакой, зато свой, но... Вот это дурацкое «но» прочно засело в голове, рисуя перед глазами образы сексуальных красавцев, один из которых мог бы запросто стать ее суженым, не прояви она сейчас малодушия. Поэтому она деловито поправила челку и храбро заглянула Ксюхе через плечо. В зеркалах отражался коридор – таинственный, уходящий в бесконечность, освещенный подрагивающими, тысячекратно отраженными огоньками свечей. Даже сейчас, при свете люстры и держась за Ксюху, смотреть в него было страшно, ибо вообще непонятно, а что там – на другом конце? Пальцы похолодели, она судорожно сглотнула. – Ну что, ты как? – на всякий случай уточнила Ксюха. – Передумала? – Вот еще! – быстро взяв себя в руки, заявила Снеженика. – Тогда слушай правила, – Ксюха усадила ее за стол, бросив на колени полотенце. – Мне в зеркало смотреть нельзя, но я, так и быть, останусь в комнате, вот тут – на диване, чтобы ты совсем от страха не скукенилась. Говорить нельзя, отвлекаться – тоже. Ты должна неотрывно смотреть в зеркало, пока в коридоре не появится он... – Кто? – побледнела Снеженика, а Ксюха расхохоталась. – Конь в пальто! Суженый твой, конечно! А ты думала – кто? Твое дело его рассмотреть, а потом сказать «Чур меня», опрокинуть зеркала и накрыть их полотенцем. – А потом? – распахнула клювик Светка. – Что потом? – Ксюха отчаянно зевнула, в который раз бросив тоскливый взгляд на диван. – Ну... не знаю... Будешь знать, как он выглядит. Опять же, если это Вадим, то ты его узнаешь и перестанешь сомневаться. В общем, сообразишь по ходу дела. Главное, из зеркала его не выпускай. Потому что облик твоего суженого в зеркале нечистый принимает. Так уж считается. Кошмар какой. Нечистый – это бес что ли? Снеженика уже отчаянно сомневалась. – А ты сама-то хоть раз так гадала? – недоверчиво покосилась она на сестру, завершающую последние приготовления. – А как же! – бодро отозвалась та. – Ну? И кто твой суженый, ты видела его? – Ага, – лениво зевнула Ксюха и поправила зеркало. Коридор покривился, выгнулся мостом, но снова принял нужные очертания. – И кто он? – почему-то шепотом поинтересовалась она. – Не поверишь, – присела на корточки Ксюха, заговорщицки заглядывая ей в глаза. – Вот сижу я, смотрю, смотрю... и бац! Крис Хэмсворт! – Да ты что? – Снеженика аж со стула чуть не сверзилась. – Прям сам? – А то! – гордо вскинула носик Ксюха. – А ты думаешь, с чего я замуж не выхожу? Вот жду, когда он разведется и тогда... – Ого... – завистливо протянула Снеженика. Ну уж если Ксюхе сам Хэмсворт явился, то ей-то и подавно подфартит... В голове замелькали фотки из интернета «Топ 100 самых сексуальных мужчин прошлого года», вот уж есть, где разгуляться. – И что? Какой он? – А? – Ксюха только глаза закатила. Божечки мои, вот же курица глупая... Она с трудом подавила зевок, достала из шкафа плед и, замотавшись в него, устало плюхнулась на диван. – Красивый и голый! – Что-о-о? Голый? – задохнулась Снеженика. Вот это номер, да знай она раньше, что тут на Святки по зеркалам такое показывают, каждый год бы так «гадала». – Ну и? Какой он там? – хихикнув, поинтересовалась она. – Незнай, я не рассмотрела, – равнодушно бросила Ксюха и, щелкнув выключателем, завалилась на подушки. Снеженика так и застыла возмущенно, прижав ладонь ко рту и искренне недоумевая, какой же идиоткой надо быть, чтобы не рассмотреть это самое у голого Криса Хэмсворта! – А что? – поймав ее укоризненный взгляд, попыталась оправдаться Ксюха. – Он молотом прикрывался! Всё! С этой минуты молчок! Иначе он не явится. Сиди, не отвлекайся и смотри! *** Снеженика тяжело вздохнула и повернулась к зеркалу. Мягкий свет свечей стелился по столу, отражался в зеркалах, освещая лишь совсем небольшой клочок спальни. Бесконечный зеркальный коридор, словно освещенный факелами, теперь уже не столько пугал, сколько вызывал безудержное любопытство. Она поерзала на стуле и постаралась сосредоточиться в одной точке. Несмотря на внешнюю наивность, Снеженика дурой не была и точно знала, что никаких чудес не бывает и все, что она увидит в зеркале, лишь зрительная аномалия, и бывает такое, когда глаза устают. Так она успокаивала себя минут пятнадцать, пока не стало совсем скучно. В зеркале ничего не менялось, суженый к ней на свидание не торопился, и она, уже почти потеряв терпение, всерьез раздумывала бросить эту глупую затею, растолкать Ксюху и открыть бутылочку вина. Под столом раздалось недовольное пыхтение, и острые коготки настойчиво вцепились ей в колготки. «Витаминчик, чтоб тебя! Колготки же порвет!». Она, не отрывая глаз от зеркала, наклонилась, подцепила под пузо пушистый комок и водрузила его на колени. Пусть так, зато совсем не страшно и даже веселее. Витаминчик повозился, недовольно поурчал и удобно улегся калачиком. Часы в гостиной мерно отсчитывали минуты, за окном поутихли городские звуки, и Снеженика уже откровенно клевала носом, поглаживая сопящего шпица, когда усталый взор уловил первое движение. С другой стороны зеркального коридора внезапно вспыхнул свет, словно кто-то дверь открыл, и в сияющем проеме появилась фигура. Она уверенной походкой двинулась по направлению к ней, но, дойдя до половины, остановилась и замерла. Снеженика тоже замерла, боясь пошевелиться, во все глаза пялясь на потустороннего гостя. Что-либо конкретное разглядеть она пока не могла, поскольку фигура остановилась в невыгодном свете факелов. Снеженика видела лишь силуэт, по которому можно было опознать мужчину, к великому ее невезению – одетого. По силуэту читался то ли камзол, то ли пальто длиной до колен. Ага, а вот и обещанный конь прискакал. При более детальном рассмотрении у «коня» оказались длинные – до плеч – волосы, что таки вселяло некоторую надежду, что она вполне себе может отбить «жениха» у сестры. Ну, и абсолютно очевидным оказался тот факт, что её суженый, – а если верить Ксюхе, то это был именно он, – никак не может быть Вадькой, ибо тот длинных волос отродясь не носил, и вообще был и тучнее, и габаритней этой изящной экстравагантной фигуры. Выходит, не зря она все это затеяла! Вот знала же, чувствовала, что она создана для кого-то, не в пример Вадьке, более прекрасного! Осталось только его рассмотреть. Но «суженый» застыл, прислонившись к стеночке и затаился, явно раздумывая, а стоит ли ему двигаться дальше. Снеженика даже расстроилась поначалу. А что, если она ему не понравилась? Ну нет, глупость какая, как она может не понравиться? Наверное, парень просто смущается и надо его подманить. Подумать над тем, как подманивают потусторонних красавчиков, она не успела, потому что далее произошло нечто, повергшее её в крайнюю степень изумления. По коридору плыл туман. Таинственно снежный. Он выполз из того же светящегося окна, из которого вышла фигура, добрался до скромняги «суженого», окутав его ноги, и пополз прямо к Снеженике! Та напряглась и заволновалась. Про этот дурацкий туман Ксюха ничего не говорила, и что будет, если он «выползет» из зеркала, совершенно непонятно. Прерывать гадание не хотелось, она же еще не рассмотрела своего жениха, а тут эта оказия! Как его остановить? Но туман остановился сам, замерев в нескольких сантиметрах от края зеркала. Снеженика выдохнула облегченно, правда, ненадолго. Белые клубы поднялись, окутывая коридор до потолка, и теперь напоминали кучевые облака на небе, из которых стали образовываться фигуры. Сначала появилась недовольная мордаха шпица, потом она растаяла, превратившись в птичью голову. Это было даже забавно, Снеженика с детства любила наблюдать за облаками. Но потом... Птичья голова плавно трансформировалась в человеческую ладонь, которую девушка видела гораздо более отчетливо, чем фигуры до этого. Рука сложилась в кулак и вдруг погрозила ей пальцем. Снеженика открыла рот от изумления, но жест уже трансформировался, и тот же палец теперь призывно манил ее к себе! Кожа заледенела от страха, а волосы, кажется, встали дыбом по всей длине. Причем, по всему телу. Она шумно сглотнула и потянулась за полотенцем. Но туман исчез так же внезапно, как и появился. Словно кто-то щелкнул выключателем. Он просто опал под ноги уже знакомой ей фигуре, все так же скучающей у стены. Глаза уже нестерпимо болели и слезились, и Снеженика успела тысячу раз порадоваться, что догадалась вовремя смыть косметику. Скромняга суженый наконец-то отлепился от стенки и шагнул в туман. Снеженика буквально вросла в стул, вцепившись дрожащими пальцами в шерстку Звездоцапа, когда поняла, что видит его лицо. Хищное, с острыми скулами, тонкими аристократичными чертами, которое ну совсем, совсем, просто вообще нисколечко ей не нравилось! Более того, этот хищный брюнет ничего кроме панического ужаса у нее не вызывал, и она очень сильно сомневалась, что с такой внешностью можно попасть в вожделенный топ-100. Нет, он явно не оттуда! Вот же досадно! Вадька в сто раз симпатичнее, а этот... Наверняка еще и пижон, и вообще... Она так не договаривалась. Возможно, кто-то и любит таких вот сомнительных антигероев, но только не она. Может, он просто зеркалом ошибся? Но брюнет не ошибся. Он хищно улыбнулся, причем его глаза сверкнули в свете факелов дьявольским огнем, и точно так же, как до этого туман, поманил ее пальцем! Снеженика обомлела, отпрянула от зеркала, потом на всякий случай указала жестом на себя. Мол, точно я? Мужчина утвердительно кивнул и расплылся в хищном оскале. Мамочки! – Ксю... – тихо прошептала Снеженика, скривив губы трубочкой вбок. – Там... мужик какой-то в зеркале... зовет меня... мне что ему ответить? Та только завозилась, что-то промычала нечленораздельное и закрылась подушкой. – Ксюш, чего мне делать-то с ним? – плаксиво загундосила Снеженика. – Он мне не нравится совсем! Я лучше Вадика оставлю... Ксюш! Сестра не отзывалась, поэтому пришлось наконец-то оторваться от зеркала и посмотреть на диван. Ксюха закопалась в подушках и, судя по всему, досматривала десятый сон. Вот зараза. Снеженика снова посмотрела на зеркало. Оппа! А разрывать контакт было нельзя. Теперь это было просто зеркало, с отраженным в нем коридором, освещавшимся двумя свечами по бокам. Фу-ух... Вот, что бывает, если напрягать глазные нервы. Как бы не пришлось теперь линзы покупать. Она подхватила Звездоцапыча и поднялась со стула, с хрустом распрямляя затекшие суставы, затушила свечи и на негнущихся ногах подошла к дивану. Идти спать в гостиную, где ей постелила Ксюха, было страшновато, поэтому, отобрав у сестры одну подушку, она бросила ее на другую сторону дивана и устроилась «валетиком», удобно уложив под бок храпящего пса. «Ну надо же, привидится такая ерунда... У Ксюхи вон видение приятней было. Насмотрелась, наверное, накануне «Тора», вот и видит то, о чем мечтает...» Эх, а она? Это все дурацкие Вадькины ужастики! Она и смотрела-то их в полглаза, да поди ж ты, дурное подсознание возьми, да выхвати из памяти этот нелицеприятный экземпляр... Снеженика сладко зевнула, потянув с Ксюхи одеяло. М-да, насколько бы слаще спалось, явись к ней голый Тор... Уж она не Ксюха... Уж она бы точно рассмотрела... Она с упоением потискала теплое пузико шпица. Томный свет луны разлился по полу спальни. Спала Снеженика, спала хитрая Ксюха, храпел, похрюкивая и подрыгивая задней лапой суровый Звездоцап, и никто из них не обратил внимание на одиноко лежащее на полу в лунном луче полотенце...Глава 3
– ...и вот, значит, сижу я, сижу, ажно глазья уже устали и того и гляди как есть наружу ссыпятся, и спина уже болит, и ноги затекли, хучь бросай все да на печку бяги, а тут – глядь... фигура темная... да прямо ко мне и идеть...– таинственно прошептала бабка Анисья и сделала многозначительную паузу. По горнице растеклась холодящая кровь тишина, даже сверчок под печкой заткнулся, только и слышно, как поленья потрескивают, да ветер в трубе завывает. Дуняшка с Ульянкой переглянулись, поерзали нетерпеливо, поудобнее устраиваясь на сундуке. – Ну а дальше-то что было, бабусь? Утащил тебя нечистый в геенну огненную? – Дуняшка зябко натянула на голову шаль и придвинулась поближе к сестре. Бабка Анисья покряхтела, подкрутила фитилек у керосиновой лампы, чтоб горел поярче, и снова взялась за прялку. Тихо вертится резное колесо: монотонно, размеренно, убегают из сморщенных пальцев старухи шерстяные волокна, скручиваются косицей, да скользя тонкой нитью, на вьюшку наматываются. – Да чур тебя, оглашенная. Слухай далее. Дык я и говорю – мужик. Да ладный-то какой: высокий, да грудь колесом, и шуба-то на нем соболья, да шапка с каменьями драгоценными. Ну, думаю, уж свезло, так свезло. Не иначе сам князь, али боярин какой в суженые мне досталси. А он то одним боком повернется, то другим: рисуется аки петух да на ярмарке, будто мне понравиться хочет. – А ты? – А что я? – бабка Анисья утерла двумя пальцами уголки рта и ухмыльнулась. – А я уж влюбилась, да планы на свадебку строю. И все-то мне в нем любо: и борода златая, и усы, и удаль молодецкая, да вот глаза рассмотреть не могу, какого они цвета – пёс его знает. Она снова остановилась, сменила вьюшку на новую и продолжила: – И вот пытаюсь я их рассмотреть-то, значит, а он как понял – наклоняется и – батюшки святы! – гляжу, а глазья-то у него желтые, да зрачки в них вертикальные прямо как у нашей кошки Остапки! – Ой! – в один голос обмерли девки. – И вот он вперил зыркалы свои бесовские, да клешню свою ко мне тянет. Гляжу я, а на ей волосья черные, да когтища аки у волка. Тянет он енту лапищу-то, а она того и гляди из зеркала выскочит... – Бабусь! Хорош девчат пужать! Ты посмотри, они же теперя и вовсе до свету не уснут! – Глаша бухнула у печи вязанку поленьев, скинула тулупчик и, стряхнув с него снег, бросила на скамью у печки. Бабке только волю дай – она ж своими россказнями кого угодно до падучей доведет, это ж надо – додумалась девчат восьмилетних под Святки пугать. – Дык я, можа, специально, в целях воспитательных, шоб не повадно было беса тешить, – хмыкнула бабка, а девчонки возмущенно засопели. – Почто всё испортила, Глашка? – недовольно надула губки Ульянка, оборачиваясь к старшей сестре. – И почто дома до сих пор? Девки сегодня у Федосьи собралися и тебя звали. Шла бы, погадала что ли, а то так никогда замуж и не выйдешь! – А ну цыц, еще цыплячий гребень учить меня будет! – насупилась Глаша. Гляди-кась, мелочь шкодливая, а поди ты, все она знает: кто да где, да по какому поводу. – А ну, кыш спать! – Вот еще! – тут же поддержала сестренку Дуняшка. – Замуж выйдешь, вот мужем и командуй, а к нам не лезь! Бабусь, дык что дальше-то было с лапищей? – Ну ладныть, и хватя на сегодня, – неожиданно поддержала Глашу бабка Анисья, видя как та, вспыхнув не хуже полена, что сейчас в печурку подкинула, возмущенно хлюпнула носом. – И впрямь, поздновато уже. Давайте-кась, козочки мои, на печку прыгайте, а чем закончилось, я завтрева скажу. Девчата неохотно стекли с сундука и, мстительно зыркнув на Глашу глазищами, понуро поплелись к печке. – Давайте, давайте, – подбадривала их бабка Анисья, подсвечивая полати керосинкой. – Шалю пуховую бросить? Экий морозец сегодня разыгрался, ажно труба гудить. Глашка, надобныть Маньку в сени из сарая забрать, суягная она. Эдак ежели в ночь разродится, дык замерзнет козленочек, жалко. – Приведу, приведу... – И кота запусти, вчерась поутру пришел: вместо усов сосульки, об косяк зацепил – как есть все усы поломал, – Анисья, кряхтя, распрямила спину и шаркающей походкой направилась в свой закуток за печку. – Да всех пущу. Трезора тоже? – Глаша накидала дров в печь и теперь ворошила их кочергой. Огненные искорки веселым роем взметнулись над углями, разлетелись с пеплом, оседая на празднично цветастую юбку девушки. – А куды собралась-то? – бросила на нее мимолетный взгляд бабка. – Няужто к Федосье? Дык припозднилась ты чёй-то, девки давно гуляють... – А я про что? – свесилась с печки Ульянка. – Вечно ты опаздываешь, этак всех женихов разберут, останется тебе колченогий Кондрат да Гришка юродивый, – девчата завозились, тихо хихикая. – И те сватать не станут, – щедро добавила от себя Дуняшка, и обе покатились со смеху. – Уть вам, тараканья школота! – погрозила керосиновой лампой бабуся. – Эки языкастые занозы, прости господи, все в мать, как есть одна к одной! А вот Глаша в отца пошла. Скромная, молчаливая, да телосложения богатырского. Не девка, а кровь с молоком! Такая и коня на скаку остановит, и мужика на коне, да и телегу одной рукой развернет. И все-то в ней складно да ладно: и коса толстая ниже пояса, и румянец в пол лица, и грудь арбузами, да вот поди ты... Не сватали ее парни, и дожила она в девках, страшно сказать, аж до двадцати пяти лет. И попробуй пойми, что за оказия такая. Девка со всех сторон вроде справная. Да и в руках у нее все спорилось да ладилось: огород на зависть, куры жирные, а уж пироги такие печет, что ум отъешь. Чего греха таить, с семнадцати лет одна на себе все хозяйство тянет! Да какое хозяйство! И птица, и корова, и свиньи! А еще сад, огород и дом, да две сестренки-двойняшки, да бабка Анисья, да наполовину парализованный дед Данила. Маманька Глаши умерла при родах, отца медведь в лесу задавил, и уже восемь лет одна только Глаша и была главой семьи. Поначалу сама женихам отказывала, мол, на кого я этих старых да малых оставлю, а как подросли девки, уж время ушло. Глаша думала, что ушло, а вот ушлая бабка Анисья так не считала. – А ну-ка, – она отобрала у нее кочергу и кряхтя уселась у печки. – Ступай. Ступай к Федосье, а я ужо послежу. – Да я только оттуда, – пробубнила Глаша недовольно. – А чаво ушла тадысь? Рано вроде разбредаться. – За петухом послали, – словно оправдываясь, протянула она. Девки на Святки гадали. Собрались у Федосьи, наварили кваса с пирогами и после праздничных гуляний, уже по традиции, принялись пытать судьбу. То на картах, то на горелой бумаге. Шум, гвалт, да веселье. Только Глаша эти посиделки не любила, поскольку была на них самая старшая. Федоська на шесть лет ее моложе, а уж тоже, почитай, засиделась. Но она лишь потому, что все с боярского дома сватов ожидала. Деревенские-то парни к ней почти все уже сватались, некоторые по второму кругу, да все от ворот поворот получили. Красивая девка Федоська, бойкая. Сказала, что за боярина выйдет, так выйдет – никто и не сомневался. – Петух – дело хорошее... – думая о чем-то своем, проговорила бабуся Анисья, вороша поленья кочергой. – Ты колечко из шкатулки прихвати, да посмотри, авось сегодня он его отметит? А что? – неожиданно спохватилась она, – у Федосьи сваво петуха нету? – Надысь лиса унесла, – горько вздохнула Глаша. Бабуся усмехнулась. Ну да, унесла. Папашка ее унес на базар, да за полушку пропил. Тоже мне принцесса ента Федоська: ни кола, ни двора, ни приданого, а гляди ж ты, все царевичей да князей ей подавай... – Ты токмо Клёкота Петровича не бяри... – сонно мотнув головой, посоветовала она. – А то потом беды не оберешься, собирай вас опосля по сараям да кустам, да жопы подорожником штопай... – Так я пойду? – Глаша неуверенно покосилась на бабку. – Дык ты глухая шо ля, говорю ж – ступай! – отмахнулась Анисья. – Да без жениха не возвращайся! – нагло поддакнули с печки. Глаша зевнула, прикрыв ладошкой рот, накинула отцовский овчинный тулупчик – только он ей по размеру и был впору, намотала на голову праздничный красный платок с кистями и с обидой зыркнула на печку. Глупые блохи. Вот понятия нету – стоит ей замуж выйти, чай не в дом она мужа приведет, а сама от них уйдет, и придется этим двум пигалицам хозяйство на себе тянуть. Не понимают. Дети малые... – Про Маньку не забудь! – строго напомнила бабуся. – И дверь шибче прижимай – дует!Глава 4
Глаша вышла на крыльцо и зажмурилась. Эко намело с вечера! Снег пушистой белой периной укрыл весь двор, нарядил в теплые шапки сараи, укутал гибкие ветви деревьев, что сейчас гнулись к земле и надсадно потрескивали. Полная луна как огромный фонарь освещала все это великолепие, которое искрило серебром, переливалось россыпью каменьев драгоценных до боли в глазах. Глаша восхищенно окинула взглядом двор. «Вот ведь чудо расчудесное!» Словно страна какая сказочная, а не её родная Авдеевка! В редких избах еще горели свечи, яркий огонек теплился и в оконце соседской избы, что стояла неподалеку от бани. Баня с соседями у них была одна на два дома, что частенько практиковали на селе: мылись только по субботам, да и дрова запасать на две семьи спроворней. Из соседской трубы, убегая в звездное небо, струился тонкий ручеек дыма, и Глаша невольно задумалась, отчего же Димитрий не спит? Сосед Глаше нравился. Да что там – нравился? Она по-девичьи робела и краснела каждый раз при виде его могучей фигуры, когда он колол дрова у бани, али телегу починял. Димитрий, как настоящий богатырь, и ростом вышел, и косая сажень в плечах, и кудри русые, да глаза голубые. Спокойный только, да неразговорчивый. Все делал основательно и молча. За девками не волочился, да в дурных делах замечен не был. Жил себе спокойно и мирно с батькой своим – пастухом Кондратом, летом помогал ему со стадом, собирал отбившихся коров, да по вечерам приносил на могучем плече из леса нерадивого папашку, который, выхлебав очередную поллитру «за радение отчизне», во все горло орал: «Куды прешь, оголтелая! Едрить тебя с колокольни, твою ж за рога, скотина пернатая!» И все это невозмутимо и молча, безропотно, как с дитем малым, на которое грех обижаться. Уж не раз бабка Анисья намекала Глаше, мол, смотри, какой жених: и мужик видный, и руки золотые. Как будто она, Глаша, против? Да она бы хоть завтра вещи собрала, да к нему в дом пошла, да вот не нравится она ему. Уж Глаша и так, и этак старалась: и дрова помогала рубить, и ворота грудью подпирала, когда соседская телка в подворотне застряла. Уж как старалась, ажно опору дубовую в два обхвата плечом вывернула. А по осени, когда дьяк на телеге напротив соседских окон в грязи завяз, дык она и телегу, и лошадь, и самого дьяка на своем горбу из грязи выволокла, да на церковный двор доставила. А он опять не оценил. Хмыкнул только, головой покачал да в избу ушел. А уж сколько слез она выплакала, когда по весне заслал ее Димитрий сватов к Федосье. Ох и рыдала Глаша, клочьями волосья на голове рвала. Спасибо Федоське – отказала ему. Скучный, говорит, да кровей не дворянских. А Глашу пожалела, да по секрету научила, как ласку да кокетство проявить, чтоб, значит, Димитрий, ее как женщину отметил. Глаша послушалась, да в тот же вечер подловила его у бани, грудью могучей к стенке прижала, одной рукой короткую бороду в кулаке стиснула, второй разгладила курчавые усы, да в губы и поцеловала. Строго и холодно, чтоб понял, что не баловство енто, а намерения у нее самые, что ни на есть серьезные. С тех пор Димитрий стал обходить ее за три двора, а баню заправлять дровами по ночам. А летом и вовсе жил на пастбище с отцом, лишний раз по двору не отсвечивая. Глаша ступила в снег. Тот захрустел, а валенок провалился, едва не зачерпнув через край. Все расчищенные поутру дорожки замело, и Глаша с грустью посмотрела на лопату, предусмотрительно оставленную на веранде. Нет. Если сейчас начать расчищать, то до свету и провозишься, а девки ждут петуха. Она аккуратно, протаптывая себе валенками узкую тропку, добралась до коровника, с трудом отворила примерзшую дверь. В стойле сонно мыкнула Ночка. На ощупь отыскав в груде коз пузатую Маньку, Глаша поспешила отвести ее в дом. В сильные морозы скотину частенько держали в сенях. Поэтому еще с осени дед установил там деревянные перегородки, да подготовил временные загончики. Когда мороз особо озорничал, туда переводили даже кур. Сейчас в сенях, тихо пережевывая жвачку, посапывала молодая телочка Огневка, невесть как вопреки законам природы умудрившаяся родиться по осени. И вот теперь Манька составит ей веселую компанию. Обустроив козу, Глаша вернулась к курятнику. Разгребла руками снег у двери, которая едва-едва открылась, и бочком с большим трудом протиснулась в узкую щель. В лицо пахнуло теплом и куриным пометом. Едва перешагнув порог, тут же наступила на что-то большое и мягкое, которое, тихо рыкнув, лениво куснуло ее за валенок. – Трезор? – Глаша нашарила руками огромный комок шерсти, который снова рыкнул и зевнул. – Ах ты ж, паскудник! Устроился неплохо? А я думаю, и чего это куры не несутся? А у нас тут Трезор дежурит! Пёс облизнулся и снова зевнул, на этот раз довольный. Всем своим видом он словно говорил: «Имею право! Зато мимо меня ни одна лиса не проскочит». И то верно. Глаша перешагнула через Трезора. Куры сгрудились на насесте высоко под крышей. И не видать ни зги. Чего, спрашивается, керосинку не прихватила? И как тут теперь Клёкота Петровича от других петухов отличить? Петухов в хозяйстве Глаши было три. Двое молодых да неотесанных, из летнего выводка, да Клёкот Петрович – всему двору голова. Клёкот Петрович имел на селе дурную репутацию. Даже не столько по причине излишней задиристости и клевачести, сколько потому, что отчего-то возомнил себя царем зверей. Клёкот Петрович искренне полагал, что вся живность обязана чтить его величие и не имеет права и шага ступить без его благородного позволения. И ладно бы только в своем дворе, но нет. Клёкот Петрович ночами не досыпал, да днями не доедал, но умудрялся блюсти в поте клюва своего все соседние дворы, да нещадно карал всех неосторожных (включая даже лис), осмелившихся ненароком ступить на его территорию. Людей в свои владения он пускал неохотно, но вынужденно, ибо те имели полезную привычку приносить ему зерно. Однако считал святой своей обязанностью после того, как кормушка будет наполнена, как следует наподдать кормильцу под зад, и с особенным удовольствием проделывал этот трюк с Глашей, потому что мелкие девки могли и валенком пульнуть в отместку. Глаша же оглушительно визжала и убегала, теряя валенки, чем несказанно тешила больное самолюбие Петровича. Соседские петухи, дворовые псы и даже наглые коты давно намотали на ус, что с Петровичем связываться себе дороже, и даже голодные лисы старались лишний раз не нарываться, о чем каждое утро свидетельствовала тонкая дорожка следов, аккуратно огибающая Глашин курятник и ведущая к соседнему двору. Клёкот Петрович был петухом ответственным и свое дело знал, а посему исправно будил всю деревню в три часа утра независимо от времени года. Строго и по-военному строил всех домочадцев, а затем, наведя порядок во дворе, отправлялся демонстрировать свое великолепие простому люду. При виде его белого хвоста обыватели скромно жались к заборам, а то и вовсе торопливо сворачивали в проулок, дабы не нарваться на неприятности. Ибо вся деревня помнила, как весной Глашин петух явился на церковное подворье, которое он, к слову, тоже отчего-то считал своей вотчиной, и устроил там незабываемый переполох. Чего только стоила бабка-попадья, улепетывающая от него по грязным лужам с воплями: «Оглоблю тебе в дышло, прости хосподя, ирод куриный! Развели душегубов, наступить некуды, по душу мою грешную... Мефодий, неси топо-о-ор!» На «ненавязчивые» советы подобру-поздорову отправить забияку в суп, Глаша только отмахивалась, а Трезор довольно урчал, ибо за то время, как в курятнике появился Клёкот Петрович, совсем забросил свои обязанности сторожа, полностью свалив их на петуха, разжирел и конкретно обнаглел, не утруждаясь даже тявкнуть лишний раз на посторонних. Глаша тяжело вздохнула и, перекинув через руку мешок, осторожно ступила на хлипкую лесенку, ведущую на насест. Ноги скользили по застывшему помету, а руки сразу замерзли. Не глядя пошарив рукой по сбившейся в кучу пернатой братии, она рассудила, что главный хозяин наверняка затесался где-то по центру. Поэтому, нащупав с краю пышный хвост, не раздумывая, цапнула его руками и запихнула в мешок. Дело сделано. Чувствуя себя вороватой лисицей, она сунула мешок подмышку, прикрыла покрепче дверь курятника и спешно потрусила по залитой серебристым светом луны тропинке к дому Федоськи. ––– Дорогие друзья! Дальше будем гадать на петухе)) От вас: при желании подписаться на страничку автора (вам все равно, а мне приятно), положить книгу в библиотеку, чтобы не потерять, блымнуть звездочку (если понравилось), запастись печенюшками. От меня: много юмора и хорошего настроения. При наличии петуха гадание можно повторить)))Глава 5
– А вот этот на кривого Егора похож! Гляди, гляди, как ручищей загребает! А что, Дашка, пойдешь замуж за Егора? – Не-ет, это не Егор, это ж дьяк наш! Смотри, и шапка набекрень. А нос-то, нос, какой длинный! Да бородка козлиная! – Ха-ха! Дык дьяк женатый! Не он енто! Это хряк поповский, тот, который в прошлом годе в конуре собачьей застрял, да прямо с нею по улице за пастухом Кондратом гнался! – Не-ет! Это ж сам Кондрат! Смотри, смотри, за хвост коровий держится! Ха-ха-ха! В горнице Федоськи набилось человек десять девок. Нарядные да румяные, они размазывали слезы смеха по лицу, пытаясь «прочитать» предсказание по тени на стене. Свеча в руках Федоськи плакала воском, огонек скакал, рисуя замысловатые тени, которые отбрасывал свернутый в комок и подожженный клочок бумаги. Бумага рассыпалась искрящимся пеплом, когда Глаша, показавшись на пороге, громко хлопнула дверью. Вместе с ней в избу ворвался холодный вихрь, неся с собой кусочек тойзавороженной, чудесной красоты, что царила сейчас за окном. – Глашка! Ты в район что ли на ярмарку за петухом ходила? – возмущенно вякнула Дашка – кузнецова дочка, принимая из рук Глаши мешок с петухом. – И то правда! – поддержали ее остальные, – а можа в лесу тетеревов ловила? Вот же ты клуша, хоть за смертью посылай! – Своих петухов надо иметь, – недовольно пробурчала Глаша, скидывая тулупчик на пол – прямо в ворох сваленных тут же одеж. Федоська, откинув назад длиннющие черные косы, уже суетилась, сгребая ненужный хлам с большой деревянной столешницы. Бойкая девка, красивая, гибкая. Такая любому князю как ровня. И нарядиться-то умеет, и глазками поманить. Эта точно в этом году замуж выскочит. Глаша завистливо проводила ее глазами. Вот бы ей так уметь! Ведь Димитрий, на что парень робкий, а и то на нее повелся. А вот ее, Глашу, за тридевять земель обходит, это ли не обидно? Федоська тем временем, закончив разгребать стол, щедро сыпанула на него пшена и хлебных крошек. Разгребла их так, чтобы образовалось кольцо и, установив по углам стола керосиновые лампы и свечи, бойко пригласила девчонок. – Кольца в пшено кидайте! Девки, хихикая, разложили в круг из пшена свои колечки. Глаша тоже, потихоньку выудив его из кармана, положила с краешку. Особой надежды она не питала. Разве что, бабка Анисья подсуетится, да зазовет сватов из соседней деревни. Мало ли, может, у них там жених какой неказистый без надобности затесался. Она уже была согласна и на такой вариант, лишь бы не видеть этих то сочувственных, то насмешливых взглядов. – Выпускай петуха! – скомандовала Федоська, и девки, взявшись за руки, дружно затянули заговор: «Петушок-батюшка, в круг выходи, счастье мое отыщи, правду открой, ничего не таи!» На последней фразе Глаша подняла мешок и торжественно вывалила в подсвеченный круг петуха. Твою же м... мышь..! Голоса мгновенно смолкли, и изба погрузилась в мрачную, трагическую тишину. Казалось, даже псы за оконцем заткнулись, предчувствуя неладное. Девки не то, чтобы продолжать завывать заговор, даже дышать боялись. – Глашка, – наконец отмерла Федоська, – ты смерти нашей хошь? Ты зачем энто чудище бесовское сюда притащила? А Глаша и сама обалдела. Клёкот Петрович, собственной персоной, нахохлившись восседал на столе, щурил глаза, но, на великое счастье незадачливых гадальщиц, пока еще не до конца проснулся и смутно осознавал где он, и зачем его сюда принесли. – Дык... – попыталась оправдаться она, но на нее дружно зашикали. Девки осторожно отступали от стола, тихонечко, чтоб не приведи господи, ничем не громыхнуть, а просто по-быстрому схватить шубейку и выскочить на улицу. Тем временем петух, пригревшись в тепле избы, распустил перья и, лениво приоткрыв один глаз, сурово огляделся. К всеобщему удивлению и вопреки собственным правилам, Клёкот Петрович продолжал спокойно восседать на столе, вероятно плавая где-то в курином полусне. Ему явно импонировало столь активное внимание, а разглядев разбросанные вокруг угощения и драгметаллы, он и вовсе приосанился и гордо выставил вперед одну лапу. Девки дружно охнули, но тут же заметили, что Петрович ненароком наступил на колечко Федоськи. – Гляди-ка, – прошептала Дашка. – Твое кольцо отметил! Как есть в энтом годе замуж выйдешь, да точно за боярина! Федоська смерила всех высокомерным взглядом. – И что встали, как коромысло проглотили? Надо уважить чудо-вестника. А ну, заводи! Называть Клёкота Петровича петушком разве что Гришка-юродивый отважился бы, поэтому песню быстро переделали: – «Клёкот Петрович-батюшка, в круг выходи, счастье мое отыщи, правду открой, ничего не таи!»– в полголоса, почти шепотом пропели девчонки. Хищный птиц открыл второй глаз, повернув голову вбок, подозрительно покосился на угощение и неожиданно клюнул приглянувшееся ему зернышко прямо из колечка Глаши! Колечко встало на ребро, покатилось и бухнуло под стол. – Во! – резюмировала Дашка, – Глашка замуж выйдет, да жених ее обратно возвернет! – Не-ет, – поправил кто-то из девок. – Жених сватать приедет, да так и помрет от красоты невиданной! Девки засмеялись, а Глаша, выудив кольцо из-под стола, грозно заявила: – С петухом гадают на полу, не знали что ли? С чего ты, Федоська, на стол его втащила? Клёкот Петрович несанкционированных разговоров не поощрял, поэтому, растопырив крылья, выдал первое предупредительное «Ко-о». В избе ему нравилось больше, чем в холодном курятнике, поэтому разгром учинять он не спешил, а поскольку барышни резких движений не делали, а просто восхищенно пялились на его непревзойденное величество, до поры до времени милостиво прощал им их присутствие. Конечно, Клёкоту Петровичу было бы гораздо приятней, будь вместо них в его чудесном сне породистые курочки, но сон сам по себе был так приятен, что «просыпаться» он не торопился. Девки, быстро скумекав, что временной заторможенностью петуха грех не воспользоваться, подкинули еще зерна и хотели было снова затянуть заговорную, но тут случилось страшное. Кузнецовская Дашка то ли простыла, на празднике гуляючи, а может, просто шерстинка в нос попала, но девка сморщилась, пожевала губу и вдруг оглушительно и зычно чихнула. От богатырского чиха проснулся Федоськин кот, все это время сладко дремавший на подоконнике, подскочил, ударившись об оконную раму и по инерции отскочил на стол, где и налетел на возмущенно растопырившего крылья Клёкота Петровича. Даже с полусна узрев масштаб назревающего конфликта, кот поспешил ретироваться со стола, сбив при этом пару свечей, но было уже поздно. Клёкот Петрович, взревев громовое «Кто-о?», бросился на несчастного бедолагу, который в свою очередь, не будь дураком, тут же нырнул под ноги хозяйке. Заорав дурным голосом, Федоська отшатнулась к печке, где споткнулась о кочергу и упала в лукошко с заготовленным на зиму луком. В избе стало заметно веселее. Крики, вопли, ругательства, причитания, хлопанье крыльев, кошачий ор – все смешалось в один бесовский хоровод. С шестков с грохотом посыпалась посуда, щедро устилая пол мелкими черепками. Шум поднялся такой, что проснулись и мамаша, и бабки, и братья Федоськи, и даже папаша, напившийся вусмерть накануне и не планировавший приходить в сознание еще, как обычно, дней пять, тоже в ужасе вскочил и бегал по горнице вместе со всеми в поисках выхода. В деревне проснулись собаки, подняв дружный гвалт, плавно переходящий в вой как по покойнику. Да что тут говорить, орали так, что и покойники на кладбище наверняка повскакивали, или поглубже в землю зарылись. Девки не глядя хватали одежду и, сметая все на своем пути и спотыкаясь друг через друга, ломились к выходу. В двери образовалась пробка. – Свечку затуши, пожар устроишь! – Пожа-а-ар! – Где пожар?! Полоумная, прости хосподи! – Отцы небесные, спаситяяя-помогитя, пощадитя душу мою грешную, как есть всю поломали, ни одной косточки целехонькой не осталось! – Люди добрые, да что ж это деется? Ни за что, ни про что живую душеньку убивают, отойди уже от двери, дура! – Укусил! Аааааа! Батюшки мои, святые угодники, всю руку же по локоть откусил! – Чаво орешь как оголтелая? Кто укусил? Петух? – Кот укусил твой окаянный! Под шубу забился, подлюга, всю руку по локоть оттяпал! – Мать честная, царица небесная, защити! Федоська, забившись в угол, прикрывалась печной заслонкой как рыцарь щитом. – Глашка! Мешок хватай! Да на голову ему... Куды? Петуху! Энто кот! Да что ж ты криворукая! Федоська неуклюже встала, корзина с луком перевернулась, и круглые луковицы покатились по полу прямо под ноги полуночных паникёрш. Первой упала Глаша, утянув за собой бегущую за мешком Федоську. Гулкий звук упавших тел разбавил грохот металлической заслонки и полупридушенный кошачий мявк. Возле двери раздались вопли и хлопанье крыльев, возвестившее, что противник взлетел на полати и собирается атаковать с воздуха. Ситуация стала совсем критической, когда потухла последняя свеча. Вне себя от ужаса впотьмах, девки выдавили грудями дверной косяк и высыпались в сени. – Хватай! – Федоська, подцепив мешок, как лебедь взмахнула крылами и сверзилась на пол, поскользнувшись на очередной луковице, но Глаша, подхватив ее героический порыв, на четвереньках добралась до двери и прямо на пороге исхитрилась-таки накинуть мешок на голову коварному драчуну. Хватаясь за бока и охая, девки высыпали на улицу, на ходу обуваясь в чьи попало валенки и костеря на чем свет стоит и Глашу, и ее ненормального петуха, которого по поверью теперь еще целый год нельзя рубить, потому что он предсказатель, Федоськиного кота, саму Федоську, друг друга и весь белый свет в придачу. Глаша, дабы не слушать льющиеся на нее из ведра пожелания, прижала к груди притихший мешок, и опрометью бросилась домой.Глава 6
Тихо скрипнув калиткой, Глаша тяжело прохрустела валенками к крыльцу. Мысли роились невеселые, навевая тягучую тоску. Она бросила унылый взгляд на дом соседа. Тот подмигнул ей темными окнами, в которых отразилась луна. «И почему это не глаза Димитрия?» – тяжело вздохнула Глаша. А он, наверное, сейчас спит. Один... В своей постели. И никогда ей, Глаше, не войти в его дом хозяюшкой. Не согреть холодную постель морозной зимней ночью... Она громко хлюпнула носом, невольно издав звук, похожий на короткий вой, смахнула снег с валенок корявым веником и, понурив голову, побрела в избу. В сенях было холодно и темно. Бросив мешок на пороге, она на ощупь подкралась к старинному колченогому буфету и, поднявшись на цыпочки, отыскала на полочке пару огрызков свечи. Вместо подсвечников подставками им служили кружки с просом, щедро залитым застарелым воском. В импровизированном стойле фыркнула Огневка, приветственно мекнула пригревшаяся у ее теплого бока Манька. Приглядевшись, Глаша заметила удобно устроившегося на Манькином обильном пузе кота с напрочь «обритыми» усами. – Сидишь? – подсветив огарком свечи, поинтересовалась она у него. – В избу пойдешь, на печку? Кот одобрительно мявкнул, потянулся и гордо просеменил к двери в горницу, из-за которой раздавался раскатистый храп деда. Глаша пустила его внутрь и хотела было зайти сама, но замешкалась, что-то обдумывая, и решительно захлопнула дверь. Ну их! Девки опять будут смеяться, бабуся сочувственно мотать головой. Неважно, что они все спят – все равно именно такая картинка крутилась у нее перед глазами. Глаза щипало, и она понимала – сейчас заревет, а значит, разбудит всех, и придется рассказывать, что никого она не нагадала, что женихи от нее даже ненагаданные под стол текают. Тихо всхлипнув, она присела на большой дубовый ларь с мукой. Перед глазами снова проплыли могучие плечи Димитрия, его спорые руки и мягкий взгляд. Эх, какой мужик кому-то достанется! Кому-то, а не ей... В углу что-то зашевелилось и недовольно заклокотало. Глаша ахнула: «Клёкот Петрович! Вот же дура, замечталась, да петуха в избу с собой притащила!». Идти в курятник не хотелось. Снова обуваться, вязнуть по колено в сугробах, да на соседскую избу любоваться... Нет! Она подошла к мешку, аккуратно подцепила его и, долго не раздумывая, вытряхнула в теплую рогатую кучу. Подержала в руках мешок, тупо на него таращась, и вздрогнула от внезапно озарившей ее мысли. Была, не была! Святки – это время для гаданий, и когда, как не сейчас стоило бы попытать судьбу? Хотя бы разок! А что, если есть у Глаши шанс? Хотя бы ма-аленькая надежда? Тогда она еще поборется, не опустит руки и никому своего Димитрия не уступит! Глаша пружиной подскочила с ларя и, подхватив огрызок свечки, нерешительно отворила дверь в чулан. В детстве бабуся говаривала, что в чулане живет домовой, и девки отродясь сюда ночью не заглядывали. Глаша зажмурилась, кто его знает? Сейчас как откроешь глаза, а он там сидит... в темноте! И лапищи волосатые! Жуть! Сама чуть не взвизгнула от своих мыслей. Стараясь не глядеть по сторонам, она быстро отыскала в куче хлама большое старинное зеркало, и еще одно – поменьше, еще мамкино, и быстро выскочила обратно в сени. Осмотрелась с опаской. Но близость рогатой живности, тихо вздыхающей у стены, и сонное «кооо» Клёкота Петровича ее успокоили. Она сняла с гвоздика у входа старый дедов тулуп и, бросив его возле ларя, удобно устроилась прямо на нем. «Ничего, ничего, – успокаивала она себя. – Бабуся просто девок стращает, а сама сто раз так гадала». Зеркало-то ее, да непростое. Сама когда-то говорила, что деда Данилу так же нагадала, и никакой он не с вертикальными зрачками. Тут главное, мешок вовремя на зеркало набросить и сказать «Чур меня», – это Глаша точно знала. Она неуклюже установила зеркала на слегка выпуклой поверхности ларя. Коридор вышел кривой и грязный: зеркало было в разводах и паутине. Пара огарков свечей, которые она установила по бокам, чадили, мерцали, шипели воском и грозили вот-вот потухнуть, но она не обращала внимания на все эти мелочи. Перед глазами стоял сосед, и она сейчас бы все на свете отдала, лишь бы увидеть его в зеркале. – Суженый мой ряженый, приди ко мне ужинать... – вздрагивающим голосом прошептала Глаша и не мигая уставилась в зеркало. Но как она ни вглядывалась, как ни старалась – ничего, кроме мутных разводов, зеркало ей не показывало. Глаша заскучала, затосковала, а потом и вовсе стало страшно. Кромешная тишина окутала со всех сторон: ни одного живого звука, лишь тихо трещат половицы, да ветер гуляет в трубе – гудит и пугает, а может, это домовой? Глаша поежилась. Ночь то чудесная, святочная. Сейчас вся нечисть на прогулку вышла, пляшет, потешается. А она здесь одна. В вязкой темноте ночи. «А что если придет тот, другой? – неожиданно подумалось ей. Который к бабке приходил?» Она цепко ухватилась за мешок. Вот ее спасение! Никакого другого она из зеркала не выпустит, есть у нее на этих бесов управа. Тихий шелест крыльев за спиной заставил ее обмереть, обливаясь холодным потом. Рядом с зеркалами, едва не затушив крылом огарок свечи, приземлился Клёкот Петрович. Уселся, нахохлившись, на крышку ларя и голову под крыло спрятал. «Вот хорошо, - подумала Глаша. – Живая душенька рядом, и не так страшно. Пускай сидит, коль не буянит». Спина устала, и шея ломила нещадно. Глаша поудобнее устроилась на тулупе и, сложив перед собой руки, тяжело опустила на них голову. Глаза щипали и слезились, разводы в зеркале скакали вместе с потухающим пламенем свечи, Глаша видела только оранжевые всполохи в густом тумане и мутные разводы в темноте. Глаза неумолимо слипались, но она героически распахивала их и заставляла себя смотреть дальше. Сейчас, вот сейчас она увидит Димитрия, и все образуется... Уж тогда-то она его не упустит. Главное знать, что он по судьбе ей, главное знать... Тяжеленные веки совсем перестали слушаться, голова стала чугунной, а в ушах послышался колокольный звон. Перед глазами мелькнула гибкая мужская фигура в кафтане. Длинные темные волосы, хищные черные глаза. Мужчина хитрозубо оскалился и погрозил ей пальцем. Потом улыбнулся и медленно поманил ее к себе. Мешок выскользнул из пальцев, а голова тяжело опустилась на руки. Спала Глаша.Глава 7
Синеглазый блондин улыбнулся Снеженике и игриво ей подмигнул. А та и обмерла, не смея двинуться, только громко сглотнула, разглядывая, как длинные золотые локоны, струясь, опадают на могучие плечи, как играют под гладкой смуглой кожей рельефные мускулы груди. Спустилась глазами ниже, охнула и вконец пропала, залипнув на упругих кубиках пресса. – Тор, – представился блондин, протянув Снеженике могучую руку. Вот это да! Снеженика аж задохнулась от неожиданности и восхищения. Хватанула ртом воздух, закашлялась, попыталась встать, но не смогла. Потом, сообразив, что она все-таки девушка, кокетливо вложила в нее свою дрожащую ладошку, которая показалась бесконечно маленькой по сравнению с его ручищей. Сексуальный скандинавский бог галантно прикоснулся к ней губами в знак приветствия и пошло улыбнулся. – А ты?..– явно заигрывая продолжил он. Она было открыла рот, чтобы достойно представиться, но красавчик внезапно перебил ее: – Глаша? Что? Какая еще Глаша? Что он несет? – Глаша? – уже настойчивей повторил блондин и требовательно потряс ее за плечо. Снеженика возмутилась. Вернее, хотела, но слова отчего-то застряли у нее в горле, она могла только возмущенно сопеть и испепелять непонимающим взглядом странного красавца. Все так красиво начиналось, и вот пожалуйста! И что, скажите, на него вдруг нашло? – Глашка! – вдруг не своим голосом заорал Тор и, обхватив ее за плечи, встряхнул так, что в глазах потемнело, а перед взором поплыли разноцветные круги. Снеженика попыталась вырваться, набрала воздуха в легкие, чтобы высказать этому дуболому, что с девушками так не знакомятся, и... проснулась. Ну как – проснулась... Скорее, в другой сон попала. Снеженика вяло лупанула глазами, перед которыми в предрассветном тумане плавало испуганное сморщенное лицо какой-то старухи. – Глашка! Ты чего, оглашенная, перебродившего квасу у Федосьи вчерась налакалась? – строго вопросила старуха, встряхивая ее за плечи. – Экась дурища, прости господя, в сенях додумалась уснуть. Застудишь все хозяйство, дитев потом в капусте искать будешь? Старуха потрясла ее еще немного, потом, прошаркав куда-то в сторону, загромыхала ведрами. – Ночку иди доить, слышь, как орет? Должно быть, вымя тянет. Ты с вечора ее подоила? Какую ночку? Кого доить? Снеженика тупо уставилась на бабку, которая никуда не исчезала, а напротив, подсвечивая себе керосиновой лампой, виделась куда более, чем отчетливо. – А ентот тут откудова? – вылупила глаза бабка, и Снеженика, проследив за ее взглядом, наткнулась глазами на большого красного петуха с белым хвостом, который сидел рядом с ней на крышке какого-то сундука и совершенно по-человечески недоуменно блымал глазами. – Говорила ж надысь, Клёкота Петровича не тронь! – почему-то переходя на шепот, проговорила бабка. – Сейчас ведь проснется – всё! Хучь из дома бяги! Петух оглянулся по сторонам, потом неуверенно поднялся на ноги и издал какой-то странный хлюпающий звук. Сам этого звука напугался, попятился и сверзился задом с сундука. – И ентот квасу нахлебался? – удивленно глядя, как тот, попискивая, забился в угол, вопросила бабуля. – И то думаю, отродясь такого не бывало, чтобы Клёкот Петрович рассвет пропустил! А ну-кась, забирай его, покуда пьяный, да в курятник! Снеженике этот сон не понравился. Бабки какие-то, коровы, петухи... Куда как лучше обнаженный синеглазый красавец... – Верните мне Тора, пожалуйста, – томно пробормотала она и, поежившись, закрыла глаза. – Чаво? Глашка, да ты белены объелась что ли? – бабка снова потрясла ее за плечи и, не церемонясь, с размаху шлепнула ладонью по щеке. – Просыпайся, говорю, корова не доена! – Ааааааа! Снеженика вскочила, схватившись за щеку. Та совершенно по-настоящему горела, так же, как и окоченевшие ноги, да и сама она в целом уже просто тряслась от холода. Тусклого, едва уловимого света из маленького оконца едва хватало, чтобы разглядеть большое, холодное помещение с деревянными стенами, на которых хаотично были развешены чьи-то тулупы, деревянные сани, коса, что-то похожее на хомут и пучки высушенных трав. С улицы доносилось то унылое, то требовательное мычание и лай собак. Бабка, подсвечивая керосиновой лампой, возилась в углу, где из загона слышалось чье-то блеяние, короткие помыкивания и смачный чавк. – Телке сама дам, а ты ступай, – снова приказала бабуся, – да лопату прихвати – намело с вечора, до сараев не добраться. Снеженика осторожно принюхалась. Характерный запах деревенской скотины резанул тонкий нюх, она уже сталкивалась с чем-то подобным в деревне у Вадьки, куда он возил ее знакомить с дедом. Этой встречей она не прониклась и поспешила утащить его обратно в город, и вот теперь – словно снова вернулась в его Авдеевку. Что это за сон такой реальный? Она незаметно ущипнула себя за руку. Ого, больно! Ну нет, ну что за бред? Это же не может быть реальностью? Она потерла место ущипа и посмотрела на руку. Да это даже не ее рука! Толстая какая-то и грубая! Снеженика с ужасом ощупала свое лицо, богатую грудь и замерла, обхватив пальцами толстенную золотую косу... Мамочки! Бабка сунула ей в руки ведро и мокрую тряпицу и подтолкнула к двери. – Ступай, говорю! Да дровец занеси, а я покуда печку истоплю. Шевелись, Глашка! Квашню ставить пора, вчерась девки хлеб последний пожрали, чаво ты стоишь, как оглоблю проглотимши, словно впервой меня видишь? – М-ма-ма-а... Снеженика попятилась и, выронив ведро, отступила назад. Наткнулась на загон с теленком, который, подцепив на еле заметные рожки деревянную кадку, задрал голову вверх и смачно чавкая что-то оттуда вылизывал, и отчаянно взвизгнула. – Глашка, ты чаво? – строго прищурилась бабка, освещая ее керосинкой. Только сейчас она скользнула беглым взглядом по ларю, на котором все еще красовались два глядящих друг на друга зеркала. Что-то прикинув в уме, поискала глазами и, наткнувшись на одиноко брошенный у ларя мешок, строго взглянула на Снеженику. – Гадала? – ткнув пальцем в зеркало, каркнула она. Да так, что Снеженика вытянулась в струнку и, взглянув на зеркало, утвердительно кивнула. Странно, но оно показалось ей знакомым. Очень сильно похоже на то, с помощью которого она гадала, только новее и оправа немного не та. Так что Снеженика вовсе бабке не соврала, она действительно гадала. – И зеркало не накрыла? – так же строго рыкнула бабка. Мутное сознание выловило где-то в глубинах памяти ксюхино полотенце, о котором она и думать позабыла. Не накрыла, точно. Снеженика снова испуганно закивала. Бабка истово перекрестилась и, шагнув к ней, строго заглянула в глаза: – Ты ли, Глафира? – наигранно ласково поинтересовалась она. Мягко так и многообещающе, что сразу понятно – ничего хорошего не жди. У Снеженики сразу живот свело от страха, да спина покрылась мурашками. Колени подкосились, вот-вот не удержат тучное тело, она затряслась, скривила губы, готовая вот-вот сорваться в рыдания, и отрицательно покачала головой. Бабка окинула ее недобрым взглядом, отступила, сняв со стены пучок какой-то травы, затем снова подошла с ней и неожиданно и от души хлестанула этим пучком ей по голове. – Изыди! – заорала она так, что у Снеженики уши заложило. – Изыди, нечистый! – и снова отходила ее полынным веником. Дыханье сперло от страха, Снеженика отступила назад, споткнулась о деревянную перегородку загона и, не удержавшись на ногах, рухнула прямо в стойло к козе. – Ксеня-я-я, помоги! – только и успела непослушным языком проблеять она, перед глазами поплыл туман, и сознание погрузилось во тьму.Глава 8
– Стало быть, померла? – скрипучий старческий голосок прорезал непроглядную темень бессознания, и сквозь едва приоткрытые веки Снеженика увидела свет. – Да чур на тебя, пенек старый! Иди вон на печку, окаянный, беду еще накличешь! Дык, как вы говорите, батюшка? Мешок муки и козу? – Дело зело нечисто, тут надыть во здравие славить, да обрядом беса гнать, а это сложно, – густым громовым басом проговорил кто-то рядом и затянул нараспев, налегая на букву «о»: – Помолимся во здравие рабы божьей Глафиры, за душу ея грешная... И бутыль медовухи накинь, тады быстрее пойдет. Снеженика испуганно зажмурилась, а бабка, потоптавшись неуверенно, возмутилась: – Чавой-то у тебя, отец Игнат, расценки какие-то запредельные, не по-людски это! – А будить меня до свету по-людски? – гаркнул тот. – Девка твоя, сама говоришь, одержимая! Можа, и вовсе не она уже, а сам бес во плоти! Подумай, старая, чаво будет, коли люд мирской узнает? Каменьями забьют, да в омут! – пробасил поп, и у Снеженики совсем отпала охота «просыпаться». – А можа и не одержимая, чай я сама слыхала, как она святую Ксению-заступницу призывала! Стало быть, не оставила ее святая! – не унималась бабуся. – Экая ты жадная, Анисья, – досадливо пробасил отец Игнат. – Одна у вас девка, да на выданье, ославится по селу – какой идиот ея посватает? А тебе козу жалко... Гони сама тадысь беса, а я погляжу! – Дык чего его гнать? В мешок – да в прорубь, – снова вставил свои пять копеек дед, но бабка цыкнула на него и обернулась к попу. – О-хо-хо... ну что ж, согласная я, – еще какое-то время посомневавшись, смирилась она. – Но только без медовухи! – И то ладно, – довольно хлопнул в ладони поп и вдруг как гаркнет прямо в ухо Снеженике: – Вставай, дщерь людская, да очи свои до свету яви! Та, хоть и не хотела выдавать, что проснулась, подскочила и осоловело огляделась. Небольшая избенка, да печка беленая. Сама она сидит на небольшом топчане, возле которого задумчиво топчется все та же бабка, да размахивает руками здоровенный мужик с окладистой бородой и в рясе. На лавке возле печки притулился плюгавый старичок с ехидными глазками и козлиной бородкой. Уперевшись сморщенными ладонями в кривой бадик, он с интересом взирал на происходящее, а с печки с не меньшим любопытством смотрела еще пара глаз. Обстановка вся из себя по-деревенски простая: одежда, прялка у стены, да и весь нехитрый скарб. Куда ее забросило? Понятно, что в село, но больно тут все по-киношному как-то. Снеженика похолодела, чувствуя, как сворачивается в животе тугой комок страха, с трудом сглотнула и вытаращила испуганные глаза на попа. Актер или настоящий? Похоже, что второе... – М-ма-мааа... – шепотом протянула она, потому что голос предательски пропал. – Как есть помрет, – резюмировал дедок, – уже и матерь призывает, а та уж восемь лет, как померла... – Да чтоб ты, старый, околел! – тут же взъелась на него бабка, замахиваясь полотенцем. – Мало нам горюшка, Глашка ополоумела? Ты еще! Она от души отходила его пару раз рушником, но дед, видимо, уже привыкший, только крякнул и усмехнулся в седые усы. – Видали? – оживился поп, обличающе тыча пальцем в Снеженику. – Крестом святым себя не осенила. Точно вам говорю – бес енто! Тут гнать долго придется, да соседей позвать надобно, мужиков посильнее, чтоб держали. – Куды тебе соседей? – тут же зашипела на него бабка. – Сам говорил – народ прознает, сплетни пойдут. А оно мне надо? Сами справимся. Ты, батюшка, говори, что делать надобно, а я подсоблю, – с готовностью засучила рукава бабка и, поймав вопросительный взгляд попа, добавила: – И два литра на обогрев души. Но это опосля! – Добро! – пробасил отец Игнат и довольно хмыкнул. Снеженика замерла на топчане, боясь даже дышать. Нет, книги про попаданок она не раз читала, вот только никак не ожидала нежданно-негаданно вдруг оказаться на их месте. «Вот же нефартовая, – думала она, пока поп, приказав бабке принести ведро воды, творил над ним какие-то молитвы, осеняя крестом. – Ведь везет же некоторым, во дворцы к властным властелинам попадают, или к кому там еще... в постели к мускулистым драконам, на худой конец, к эльфийским принцам каким-нибудь, а она? Что это? Древняя Русь или чудом затерянный с советских времен в глухих лесах колхоз?» Особо размышлять было некогда, ибо отец Игнат, не теряя времени, уже затеял процедуру изгнания. Он достал из-за пазухи кропило и, щедро обмакнув его в ведро с водой, что есть силы брызнул в лицо Снеженике. – Отведай водицы святой, нечистый. Изыди! – гаркнул он громовым басом так, что стены задрожали, а зубы Снеженики самопроизвольно клацнули. Она захлебнулась водой, хватанула ртом воздуха и закашлялась. Но отец Игнат дело свое знал, и тут же отпустил ей новую порцию ледяного душа, да еще от души добавил мокрым веником по щекам. Распахнув глаза, Снеженика повалилась с топчана и – откуда только голос взялся? – что есть силы заорала. С печки раздались испуганные вопли и плач, и бабка поспешила задернуть занавеску: – А ну, – шикнула она на двух бледных, как полотно, девчонок. – Неча тут смотреть, не дитячье енто дело, сидите тихо! – Видали? – торжествовал поп, продолжая низвергать холодные потоки на впавшую в оцепенение от страха Снеженику, – не нравится бесу водица-то святая! Сейчас мы его, паскудника, оттуда ладаном выкурим! А не выкурим, так плетьми выгоним! Анисья, неси кнут! – снова гаркнул он и монотонно и густо затянул молитву. Как ни странно, холодная вода привела Снеженику в чувство. Что? Кнут? А ведь он серьезно! Перед глазами запестрили мельком виденные картинки из интернета. Что они там еще с одержимыми делали? На костре, кажется, сжигали? Или это не на Руси? Мамочки, да неважно же! – Изыди! – снова заорал поп, водя вокруг ее головы чадящим кадилом. – Анисья, кнут в ведре с водицею святою замочи! Снеженика зажмурилась, а сердце, кажется, упало на пол и закатилось под топчан. В воздухе просвистела упругая петля и щелкнула кончиком о деревянную половицу. – Сдаюсь! – вдруг неожиданно сама для себя заорала Снеженика, прикрывая руками голову. – Я это, я, батюшка поп, а никакой не нечистый! Прозрение пришло неожиданно. Сейчас главное избавиться от этого борца с нечистью, а уж все остальное – потом. Сердце колотилось как бешеное, тело бросило в жар, она опустила руки и смиренно взглянула в суровое лицо отца Игната. – А ну-ка? – батюшка, собрав кустистые брови на переносице, строго заглянул ей в глаза. – Как звать тебя, дщерь горемычная? – Глаша... Глафира! – обмирая от страха, ответила она. – Добре, – согласился поп, вполне довольный собой. – А енто кто? – он резво ткнул рукояткой кнута в бабку. – Бабушка... Анисья... – с трудом, но припомнила необычное имя Снеженика. Но отец Игнат не унимался, продолжая экзамен. – А ну поведай мне, как деда тваво звать? – громовым голосом наседал он. А вот тут проблемка. Деда-то никто по имени при ней не называл. Снеженика вытаращила на него глаза, судорожно соображая, что ответить, и понимая, что вот-вот заревет, все испортит, и не миновать ей кнута. – Протопопий Микеньтьевич, – неожиданно пришел на помощь дед, довольно хрюкнув. Похоже, он тут единственный, кому этот цирк по душе пришелся, – ты есчо про кота спросить не забудь! – Дык козел ты бородатый, а не Микентьевич! – снова всплеснула руками бабка. – На погост скоро, а он все веселится аки дите малое, прости хосподи! – А чаво ж не веселиться, коли весело! – снова крякнул дед и добавил уже строже: – Чаво пристали к девке? Нормальная она! Приснилось чей-то, а ты как курица ошпаренная – сразу за батюшкой! Почто девку по селу славишь? – он строго постучал бадиком по полу, и бабка, было открывшая рот, чтобы возразить, неожиданно покорно примолкла. – А ты, отец Игнат, ступай! – продолжил дед. – Спасибо, что не отказал, муку и козу я тебе сегодня на телеге доставлю. Ступай, да не болтай лишнего. Анисья, отсыпь литра три за работу, не скупись, чай старался человек. Отец Игнат, не особо обращая внимание на деда, оглядел дело рук своих и довольно крякнул. Удовлетворенно потер ладони и свысока взглянул на бабку, всем своим видом говоря, мол, видали? Мастерство не пропьешь. – Епитимью на тебя налагаю, чтоб не повадно было беса тешить! – погрозил он пальцем Снеженике. – «Отче наш» десять раз на дню читать и земные поклоны о сорок штук бить, да от причастия святого до Крещения тебя отлучаю! – Благослови тебя матерь, царица нябесная, что в беде не оставил, да от супостата нечистого избавил, – размашисто крестясь, поклонилась попу бабка Анисья. – А пойдем-ка, батюшка, провожу тебя, да для успокоения душевного лекарствия добавлю. Снеженике понадобилось несколько минут, чтобы перевести дух. Она уселась на полу, вытирая мокрое лицо уголком красного цветастого платка, что болтался у нее на шее. Дедок кряхтя поднялся и, опираясь на бадик и подволакивая ногу, подошел к окну. Проводил глазами до калитки донельзя довольного батюшку, который обнимая одной рукой трехлитровую бутыль мутного самогона что-то самозабвенно втолковывал семенящей рядышком бабуле, и обернулся с Снеженике. Усмехнулся в усы, причесав пятерней небогатую бороденку: – Дед Данила меня кличут, будем знакомы!Глава 9
Еще несколько минут она тупо просидела на полу, хлопая глазами, пока бабка Анисья разбиралась со своими домочадцами. Две девчушки с печки после долгих уговоров, споров и угроз были вытолканы бабкой за дверь: одна – с лопатой, вторая – с ведром. Кот, на всякий случай, отправлен туда же, а вот дед удаляться из избы напрочь отказался, мотивируя тем, что «куды ж такая театра, да без меня». Бабка поругалась, поворчала, погрозила рушником, но смирилась и, наконец, обтерев руки о передник, уселась на топчан рядом с незваной гостьей. – Ну рассказывай, кто есть такая, да как звать? – с недоверием оглядывая ее, начала она. – Отца Игната, можа, провела, токмо меня не проведешь. Я с такой оказией уже встречалась. Так что говори смело, да на деда не смотри, ему все одно в селе никто не поверит: дурной, аки Петрушка на ярмарке. Снеженика растерялась. Сейчас, когда сковавший тело ужас начал потихоньку отпускать, навалилась дикая усталость. Ей казалось, что все это сон и хотелось только одного – побыстрее проснуться в своей кровати, под теплым боком вдруг ставшего до боли в сердце любимым и родным Вадьки, а все вот это, начиная с зеркала и заканчивая попом, собрать в мусорный пакет и выбросить подальше на задворки сознания. Она потерла кулаками глаза и, осознав, что ее мечтам не быть реальностью, громко всхлипнула. – Я... это... ыыыыы, – наконец не выдержала она и, громко разревевшись, решила, что пора сдаваться. – Снеженика... – Снеже...тьфу! Енто чего, коровья кличка? – поморщился дед, усаживаясь на лавку. – Нет! – возмутилась Снеженика, хлюпнув носом. – Человеческая! – Ясно, ну а звать-то как? – сочувственно, как к умственно-отсталой, обратилась бабуся. Снеженика разревелась пуще прежнего. Теперь уже из жалости к себе. Мало того, забросило на какую-то Кудыкину гору, чуть кнута от попа не отхватила, так теперь еще и оскорбляют в самых светлых чувствах. И кто? Бабка какая-то доисторическая... Её – представителя современной развитой цивилизации! – Света. Светлана, – утерев опухший нос рукавом, выдала она. – Красивое имя, редкое, – неожиданно одобрила бабуся, и Снеженика, преполненная чувством собственного достоинства, гордо взглянула на деда. – Светлая, значит, енто хорошо, а почто беса вызывать решилась? – Никого я не вызывала! – снова скривила лицо она. – Я просто погадать хотела, на суженого! Он у меня есть, но я подумала, а вдруг это не он... И тут Ксюша говорит, давай проверим... А там мужик... Странный. Он мне не понравился, я и ушла спать. А зеркало закрыть забыла... ыыыыы... – Вот тараторит как сорока, – поморщилась бабка и вопросительно посмотрела на деда. – А что, Данила, повторяется история? – Дурь ваша бабья повторяется, хучь скрозь столетия, хучь скрозь века! – сурово выругался тот. – Что у курицы мозгов, и то поболее! Та хоть знает, что петух – он вот тут, в курятнике, а не в зеркале его разглядывать побежит! Дед Данила многозначительно и с вызовом постучал себя пальцем по лбу. – Ишь, смотри-ка, распетушился, каплун матёрый! – тут же взбеленилась бабка. – А можа, я тоже в свое время думала, что королевич заморский ко мне посватает, а не скоморох с базара! – Тьфу на тебя, Анисья, вот надобно было б не брать тебя тогда, пущай бы по селу как ведьму ославили! Глядишь, одной ведьмой и меньше бы стало! Говорил же, выкинь енто зеркало бесовское! Дурное оно! Как знал: оставишь – все одно какая дурная башка вляпается! – Нельзя! – строго погрозила пальцем бабка. – Не бесовское оно, а заговоренное! – Зачем отца Игната позвала, коли знала, в чем дело? – не унимался дед. – Откель я знала? Да мало ли, какая гадость в ее личину обрядилась? А так хоть знать буду – не нечистый енто, а девка бестолковая... – Энто ты у нас бестолковая! Что ума, что суеты, как у курицы нетоптанной! Вот куда теперя Глашку закинуло? Снеженика едва успевала переводить удивленные глаза с одного спорщика на другого и не могла поверить в то, что видит. Складывалось впечатление, что если для них подобное перевоплощение и не обычное дело, то как минимум, вполне знакомое. – А Глаша в Москве теперь. В квартире у Ксюши, получается... – пробормотала она и замолчала, наблюдая, как вытягиваются в удивлении лица стариков. – У самого царя-батюшки что ли? – ахнула бабка. – Дык ты, девка, кровей царских али как? – Царя-я-я..? – удивленно промычала Снеженика. Историю в школе она не любила. Ну зачем это все – ворошить прошлое, если оно уже прошло? Даты эти всякие, цари... Поэтому теперь пришлось поднапрячь память, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться во временном отрезке, в который попала. Так-так, кого мы помним из царей? Разве что Ивана Грозного... До него вроде царь Горох был, а после – Берендей. Или наоборот? Ну это неважно. – Это Иван Грозный что ли? – поморщив лоб, наконец, блеснула познаниями она. – Хех, – усмехнулся дед. – Каких там царских? Холопка и есть холопка. Снеженика задохнулась от возмущения. – А вы, Протопопий Микентьевич, или как вас там... Зря думаете, что я глупая. У нас в двадцать первом веке и технологии, и телефоны, и самолеты есть! А царей нету. И холопов тоже. – Двадцать первом? – хмыкнула бабуся, глянула на деда и перекрестилась. – Подалее меня ушла... Вот что, девка, поднимайся с полу, да завтрак готовить иди. И мой тебе совет: болтай поменее, да работай поболее. Девчатам ничего не говори, мол, ударилась головой о притолоку у Федосьи вчерась, вот мозги и покривились. По всем вопросам к нам с дедом обращайся, справимся, бог даст... Снеженика напугалась: – Бабусь, это что же происходит? Я такая тут и останусь? – она снова скривилась, готовая вот-вот разрыдаться. – Я домой хочу, меня жених ждет! Я на маникюр на завтра записана! – и Снеженика снова взвыла. – Ишь ты, хранцуз чтоль? Ниче, подождет, не развалится... – Какой француз? Я не хочу коров доить, я их боюсь! – Значит, научишься, – уверенно прихлопнула бабка, поднимаясь с топчана, но поймав полный ужаса и недоумения взгляд Снеженики, добавила полушепотом: – То бесы играют в свои игрища, да вот токмо Святки – не время их силы. Сейчас силы другие правят, а значит, и игрища их контролируют. Раз уж ты тут, значит, поучить вас с Глашкой решили. Как и меня, грешную, однажды. Прими, девка, урок ентот, а как усвоишь – вернут они как было, уж мне-то верь. – А жених? – ужаснулась Снеженика, вспомнив про Вадьку. – Да он эту вашу Глашу... она же... Он же меня бросит! Ааааа! – Хех! Коли по судьбе тебе – не бросит! – улыбнулся дед Данила. – Судьба, что петля, затянет, да не выпутаешься! Я вот не выпутался... – Ах ты ж, старый... – начала было бабка Анисья, но ее прервал истошный визг со двора. В сенях раздался топот ног, потом грохот ведер и вопли. Дверь отворилась, хлопнув о стену так, что с нее посыпалась побелка, в избу ворвался поток морозного воздуха, потом испуганный с вздыбленной шерстью и глазами в полморды кот, и наконец, девчата, толкаясь и вопя, посыпались через порог. – Бабусь, там Клёкот Петрович взбесился! Рычит и даже на кур кидается! Ульянку за коленку укусил! – задыхаясь и хватая ртом воздух, как от быстрого бега, доложила одна. – А ты, дедусь, отца Игната возвертай! Как есть бес в его вселился, гнать надо! Еще несколько минут она тупо просидела на полу, хлопая глазами, пока бабка Анисья разбиралась со своими домочадцами. Две девчушки с печки после долгих уговоров, споров и угроз были вытолканы бабкой за дверь: одна – с лопатой, вторая – с ведром. Кот, на всякий случай, отправлен туда же, а вот дед удаляться из избы напрочь отказался, мотивируя тем, что «куды ж такая театра, да без меня». Бабка поругалась, поворчала, погрозила рушником, но смирилась и, наконец, обтерев руки о передник, уселась на топчан рядом с незваной гостьей. – Ну рассказывай, кто есть такая, да как звать? – с недоверием оглядывая ее, начала она. – Отца Игната, можа, провела, токмо меня не проведешь. Я с такой оказией уже встречалась. Так что говори смело, да на деда не смотри, ему все одно в селе никто не поверит: дурной, аки Петрушка на ярмарке. Снеженика растерялась. Сейчас, когда сковавший тело ужас начал потихоньку отпускать, навалилась дикая усталость. Ей казалось, что все это сон и хотелось только одного – побыстрее проснуться в своей кровати, под теплым боком вдруг ставшего до боли в сердце любимым и родным Вадьки, а все вот это, начиная с зеркала и заканчивая попом, собрать в мусорный пакет и выбросить подальше на задворки сознания. Она потерла кулаками глаза и, осознав, что ее мечтам не быть реальностью, громко всхлипнула. – Я... это... ыыыыы, – наконец не выдержала она и, громко разревевшись, решила, что пора сдаваться. – Снеженика... – Снеже...тьфу! Енто чего, коровья кличка? – поморщился дед, усаживаясь на лавку. – Нет! – возмутилась Снеженика, хлюпнув носом. – Человеческая! – Ясно, ну а звать-то как? – сочувственно, как к умственно-отсталой, обратилась бабуся. Снеженика разревелась пуще прежнего. Теперь уже из жалости к себе. Мало того, забросило на какую-то Кудыкину гору, чуть кнута от попа не отхватила, так теперь еще и оскорбляют в самых светлых чувствах. И кто? Бабка какая-то доисторическая... Её – представителя современной развитой цивилизации! – Света. Светлана, – утерев опухший нос рукавом, выдала она. – Красивое имя, редкое, – неожиданно одобрила бабуся, и Снеженика, преполненная чувством собственного достоинства, гордо взглянула на деда. – Светлая, значит, енто хорошо, а почто беса вызывать решилась? – Никого я не вызывала! – снова скривила лицо она. – Я просто погадать хотела, на суженого! Он у меня есть, но я подумала, а вдруг это не он... И тут Ксюша говорит, давай проверим... А там мужик... Странный. Он мне не понравился, я и ушла спать. А зеркало закрыть забыла... ыыыыы... – Вот тараторит как сорока, – поморщилась бабка и вопросительно посмотрела на деда. – А что, Данила, повторяется история? – Дурь ваша бабья повторяется, хучь скрозь столетия, хучь скрозь века! – сурово выругался тот. – Что у курицы мозгов, и то поболее! Та хоть знает, что петух – он вот тут, в курятнике, а не в зеркале его разглядывать побежит! Дед Данила многозначительно и с вызовом постучал себяпальцем по лбу. – Ишь, смотри-ка, распетушился, каплун матёрый! – тут же взбеленилась бабка. – А можа, я тоже в свое время думала, что королевич заморский ко мне посватает, а не скоморох с базара! – Тьфу на тебя, Анисья, вот надобно было б не брать тебя тогда, пущай бы по селу как ведьму ославили! Глядишь, одной ведьмой и меньше бы стало! Говорил же, выкинь енто зеркало бесовское! Дурное оно! Как знал: оставишь – все одно какая дурная башка вляпается! – Нельзя! – строго погрозила пальцем бабка. – Не бесовское оно, а заговоренное! – Зачем отца Игната позвала, коли знала, в чем дело? – не унимался дед. – Откель я знала? Да мало ли, какая гадость в ее личину обрядилась? А так хоть знать буду – не нечистый енто, а девка бестолковая... – Энто ты у нас бестолковая! Что ума, что суеты, как у курицы нетоптанной! Вот куда теперя Глашку закинуло? Снеженика едва успевала переводить удивленные глаза с одного спорщика на другого и не могла поверить в то, что видит. Складывалось впечатление, что если для них подобное перевоплощение и не обычное дело, то как минимум, вполне знакомое. – А Глаша в Москве теперь. В квартире у Ксюши, получается... – пробормотала она и замолчала, наблюдая, как вытягиваются в удивлении лица стариков. – У самого царя-батюшки что ли? – ахнула бабка. – Дык ты, девка, кровей царских али как? – Царя-я-я..? – удивленно промычала Снеженика. Историю в школе она не любила. Ну зачем это все – ворошить прошлое, если оно уже прошло? Даты эти всякие, цари... Поэтому теперь пришлось поднапрячь память, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться во временном отрезке, в который попала. Так-так, кого мы помним из царей? Разве что Ивана Грозного... До него вроде царь Горох был, а после – Берендей. Или наоборот? Ну это неважно. – Это Иван Грозный что ли? – поморщив лоб, наконец, блеснула познаниями она. – Хех, – усмехнулся дед. – Каких там царских? Холопка и есть холопка. Снеженика задохнулась от возмущения. – А вы, Протопопий Микентьевич, или как вас там... Зря думаете, что я глупая. У нас в двадцать первом веке и технологии, и телефоны, и самолеты есть! А царей нету. И холопов тоже. – Двадцать первом? – хмыкнула бабуся, глянула на деда и перекрестилась. – Подалее меня ушла... Вот что, девка, поднимайся с полу, да завтрак готовить иди. И мой тебе совет: болтай поменее, да работай поболее. Девчатам ничего не говори, мол, ударилась головой о притолоку у Федосьи вчерась, вот мозги и покривились. По всем вопросам к нам с дедом обращайся, справимся, бог даст... Снеженика напугалась: – Бабусь, это что же происходит? Я такая тут и останусь? – она снова скривилась, готовая вот-вот разрыдаться. – Я домой хочу, меня жених ждет! Я на маникюр на завтра записана! – и Снеженика снова взвыла. – Ишь ты, хранцуз чтоль? Ниче, подождет, не развалится... – Какой француз? Я не хочу коров доить, я их боюсь! – Значит, научишься, – уверенно прихлопнула бабка, поднимаясь с топчана, но поймав полный ужаса и недоумения взгляд Снеженики, добавила полушепотом: – То бесы играют в свои игрища, да вот токмо Святки – не время их силы. Сейчас силы другие правят, а значит, и игрища их контролируют. Раз уж ты тут, значит, поучить вас с Глашкой решили. Как и меня, грешную, однажды. Прими, девка, урок ентот, а как усвоишь – вернут они как было, уж мне-то верь. – А жених? – ужаснулась Снеженика, вспомнив про Вадьку. – Да он эту вашу Глашу... она же... Он же меня бросит! Ааааа! – Хех! Коли по судьбе тебе – не бросит! – улыбнулся дед Данила. – Судьба, что петля, затянет, да не выпутаешься! Я вот не выпутался... – Ах ты ж, старый... – начала было бабка Анисья, но ее прервал истошный визг со двора. В сенях раздался топот ног, потом грохот ведер и вопли. Дверь отворилась, хлопнув о стену так, что с нее посыпалась побелка, в избу ворвался поток морозного воздуха, потом испуганный с вздыбленной шерстью и глазами в полморды кот, и наконец, девчата, толкаясь и вопя, посыпались через порог. – Бабусь, там Клёкот Петрович взбесился! Рычит и даже на кур кидается! Ульянку за коленку укусил! – задыхаясь и хватая ртом воздух, как от быстрого бега, доложила одна. – А ты, дедусь, отца Игната возвертай! Как есть бес в его вселился, гнать надо!Глава 10
– Наконец-то! Ты чего так долго?! – Ксюха, едва открыв дверь, буквально за грудки втащила Вадика в квартиру. – Долго? – удивленно переспросил тот. – Семь утра! – А мы тут, знаешь ли, с пяти не спим! Вадим недоуменно оглядел Ксюху: в мятой пижаме, вся всклоченная, короткие черные волосы торчат в разные стороны, бледная как полотно и глаза в пол лица: то ли со сна, то ли на эмоциях. Она трясущимися руками приняла у него куртку и, повесив ее мимо вешалки, настойчиво потащила Вадика в комнату. – Ксень, да что у вас стряслось-то? Трезвонишь ни свет, ни заря! Я ни черта не понял! – А уж я-то как не поняла! – охотно поддержала Ксюха, заталкивая его в спальню. – Твоя благоверная, вот ты и разбирайся, какая извилина у нее за какую зацепилась, и где переключатель сработал. А то я уже за свой рассудок переживать начинаю! – Чего? – выгнув бровь, Вадим снова недоуменно уставился на нее, но Ксюха резво развернула его за плечи. – Вот чего! – обвинительным тоном объявила она, указывая на свой диван. Там, забившись в угол и накрывшись с головой одеялом, замерла Снеженика. Рядом неуверенно топтались два Ксюхиных шпица Поночка и Чубчик, они удивленно переглядывались и принюхивались в нерешительности. – Полюбуйся! – вздрагивающим от волнения голосом продолжила Ксюха. – Мало того, что мой Вениамин Звездоцап фон Бойчик в три ночи вздумал играть в петуха, пол дома перебудил своим воем, так эта туда же! Проснулась в пять утра и давай громыхать впотьмах чем ни попадя. Спрашиваю: «Ты чего потеряла?» Знаешь, что отвечает? «Ведро, говорит, ищу, надобно корову подоить!» Корову, Вадим! Ксюху нервно передернуло и она подтолкнула к дивану обалдевшего Вадьку. – Ты послушай, кстати, что она бормочет! Это же молитва! Настоящая! Откуда она ее знает? Отродясь даже в церкви не была! Вадим потоптался у дивана, задумчиво почесал репу, снова недоверчиво оглядел Ксюху, пытаясь сложить в уме два и два, и вдруг, развернувшись, решительно отправился на кухню. – Ты куда? – сорвалась вслед за ним Ксюха. – Чего вы вчера пили? – громко хлопая дверцами шкафа, спросил он. – Бутылку покажи! Суррогат какой-нибудь купили, да? – он нагло заглянул под мойку, тряханул мусорное ведро. – Сдурел? – возмутилась Ксюха. – Ничего мы не пили, только чай! Она ко мне в двенадцать ночи заявилась. Из-за тебя, кстати! Сколько можно уже? Ты или бросай ее, или женись, или зарплату мне назначь ежемесячно, я вам семейным психологом работать не нанималась! – Психиатром... – задумчиво протянул Вадим, зацепившись взглядом за кресло. Там, пытаясь уместиться всеми четырьмя лапами на изящной декоративной спинке, балансировал Вениамин Звездоцапыч. Он отчаянно старался усидеть на ней как на насесте, падал носом в подушку, пыхтел, пушил хвост и упрямо запрыгивал снова. – Кстати, да! – проследив за его взглядом, тяжело вздохнула Ксюха. – И у этого что-то переклинило. С утра по дому меня гоняет, но это ладно, я уже привыкла, но, Вадь, он даже Поночку сегодня обижает! Я ветеринара боюсь вызывать, скажет – неизвестный науке случай, придется усыпить... Звездоцапыч в очередной раз сверзился со спинки и тут заметил Вадика и Ксюху. Повернув голову вбок, он сначала недобро оценил их одним глазом, потом, по-куриному – другим, и вдруг, соскочив с кресла, бросился прямиком на Вадима. Тому считать укусы было не впервой, вот только на этот раз Звездоцап не кусался. Затянув грозное «Рр-о-о!», он распушил хвост, подпрыгнул и боднул Вадима в коленку. – Витамин, ты че? – удивился тот, но пёс не унимался и, обойдя его как боец на ринге, боднул носом под другое колено. – Видал? – нервно воскликнула Ксюха. – Шпиц клевачий! А вдруг это бешенство? А вот это зря. Звездоцап оглянулся на голос, и Ксюха непроизвольно побледнела от этого взгляда, робко отступая за спину Вадима. Шпиц словно этого и ждал и с гортанным «Ро-ро-роо!» с разбегу кинулся на хозяйку. – Аааааа! – испуганно завопила Ксюха, ухватилась за Вадима, и теперь они с Звездоцапычем наматывали круги вокруг обалдевшего парня: одна – с воплями, второй – с непонятными урчащими звуками. – Стоп. Сто-оп! – заорал Вадим, когда голова начала кружиться от этой мельтешащей карусели. Одной рукой он поймал Ксюху за рукав пижамы, второй – подхватил за шкирку зарвавшегося шпица. – Может, мне просто всех троих погрузить в машину и доставить в дурку? А там пусть разбираются! Звездоцап в дурку не хотел, поэтому, исхитрившись, извернулся и цапнул обидчика за руку. Вадька выпустил шпица, а тот, нет бы поиметь совесть и отступить, издав очередной гортанный рявк, вдруг снова рванул в бой. Подобной наглости Вадим никак не ожидал, и теперь в карусели по кухне кружили и он, и Ксюха, и Звездоцап, и неосторожно заглянувший на кухню в поисках завтрака Чубчик. – Твою ж...! – грязно выругался Вадик, не без труда вытолкав Ксюху в коридор и подперев могучим плечом дверь кухни. – Сумасшедшая моська! Кому рассказать – не поверят! – Поверят! – срывающимся голосом поведала Ксюха, истерично роясь в сумочке в поисках успокоительного. Не нашла и тяжело сползла по стенке на пол. – Что за..? – Вадик нервно взлохматил волосы. – Короче! Я не знаю, что вы тут вчера ели, пили или курили, но я разберусь – мало никому не покажется! Но сейчас мне некогда! Просто до ужаса некогда! У меня сделка с китайцами, и если вы ее сорвете... В пару шагов перемахнув коридор, он зашел в спальню и осторожно присел на краешек дивана возле Снеженики. – Снежа, поехали домой, а? – Вадим попытался аккуратно стянуть с нее одеяло, но не тут-то было. Та вцепилась в него мертвой хваткой. – Кисунь, ну прости меня... – виновато зашептал он, пригнувшись к ее уху. – Я все понял – поедем в Швейцарию. Я все сделаю, как ты захочешь. Что еще? Я дурак. Только поехали домой пожалуйста... Ксюха, презрительно фыркнув при виде этих телячьих нежностей, скрестила руки на груди. – Да она тебя не слышит даже! Вон, как бормотала, так и бормочет... – И давно это с ней? – посерьезнел Вадим, прожигая строгим взглядом Ксюху. – С утра... Я ж говорю – корову, грит, доить пора. Ну я обалдела, думала, лунатит что ль во сне? Встала, свет включила. А она меня как увидела, да как заорет дурниной: «Бесовка! Бесовка!» – и прятаться! На себя бы с утра в зеркало глянула сначала, овца в колечках! И не надо мне тут! Мне стрижка короткая идет, все на работе говорили! И в черный она сама мне советовала покраситься, ведь «Черный цвет так изысканно гармонирует с бледной кожей!» – возмущенно процитировала та, пародируя манеру сестры. – Так, – отмахнувшись от словесного потока, попытался сосредоточиться Вадька. – Чем вы перед сном занимались? Он обвел глазами комнату и остановился на столе, где все так же красовались два зеркала. Вопросительно задержал взгляд на Ксюхе. – Это что? – Ой... – обомлела та, вылупив глаза и прикрывая рот ладошкой. – Вадь, ты только не ругайся... – Ну? – Она вчера гадать пыталась. На суженого... – Вот как? – брови Вадима удивленно поползли вверх. – Нет, ты не подумай! – сбивчиво затараторила Ксюха. – Она просто проверить хотела, ты это или не ты... А то вдруг это не ты, а она... Ой... – Ксюха окончательно сбилась, сообразив, что сболтнула лишнего, стушевалась и замолчала. Вадим поджал губы и понятливо кивнул головой. – Дай догадаюсь, кто надоумил... – Ну, знаешь! – тут же взорвалась Ксюха. – Я, между прочим, работаю! Не высыпаюсь! Мне некогда ее сопли розовые подтирать! Сам тоже хорош! Чего не догнал вчера? Не вернул? Спать небось, довольный, завалился, мол, пусть опять Ксюша расхлебывает! – Тю! Понеслась! Это может быть взаимосвязано? – он ткнул пальцем в зеркала, потом – в бормочущее одеяло на диване. Ксюха, едва открыв рот, чтобы продолжить гневную тираду, вдруг задумалась, перевела взгляд с Вадика на зеркало, потом на диван и неожиданно выцепила глазами валяющееся на полу полотенце. – М-м... – Не мычи. – М-может... – едва проблеяла она, не сводя с него испуганных глаз. – Каким образом? – Н-ну, если она выпустила потустороннюю сущность из зеркала, та вроде как могла свести ее с ума... – Этого еще не хватало... – Нет, это в теории. Я в этом не разбираюсь, если честно! Надо бы покопать в интернете. Я просто кино смотрела, там вызывали с помощью спиритического сеанса чью-то душу, а потом не смогли ее обратно запихнуть, и оно всех поубивало... Вадь? – А? Вадим, похоже ее и не слушал, думая о чем-то своем. Вот что за характер? Вечно замкнется и в уме уравнения решает. Поэтому Светке с ним и трудно. У той темперамент, ветер в заднице и в голове, а этот... вечно набычится и сам себе на уме. Может, потому что мозгов много. А вот Светке бог не додал. Вадим тем временем пододвинулся вплотную к Снеженике и обхватил ладонями ее дрожащие пальцы. Та постаралась высвободиться и громче забормотала молитву. – Снеж, девочка моя... – Вадька настойчиво сжал ее ладони и аккуратно высвободил из дрожащих пальцев край одеяла. А та замерла, поджав колени и зажмурив глаза. Почувствовав, что ее лишили единственного убежища, сжалась в комок, закрыла лицо ладонями и в голос завопила. – Да что с тобой, Кисунь? Посмотри на меня, пожалуйста! – Вадик обхватил ее за плечи, затем осторожно отлепил ее руки от лица, прошелся пальцами по щеке и нежно подцепил за подбородок. – Ну же? Голос его звучал так ласково и успокоительно, что даже Ксюха расслабилась, а Снеженика, перестав вопить и почуяв на себе сильные мужские руки, тихо всхлипнула и осторожно приоткрыла глаза. Моргнула удивленно, вперив обалделый взгляд в лицо Вадима и тихо ахнула: – Димитрий?Глава 11
– Эмм, ну если хочешь, пусть будет Димитрий, – неуверенно согласился Вадька. – Хотя я и по паспорту Вадим... Кисунь, поехали уже, а? – Я Глаша! – вдруг радостно доложила ему Снеженика, чем повергла их с Ксюхой в крайнюю степень изумления. – Глаша – соседка твоя, не узнаешь? Девушка так глупо улыбалась сквозь слезы, что Вадим невольно предположил, что без психиатра тут не обойтись. – Оооо! – закатила глаза Ксюха и полезла за телефоном. – Не надо, не звони! – тут же напугался Вадим. – Куда? – Ксень, у меня сделка! С иностранцами! Я воюю за них с конкурирующей фирмой! У них руководитель пожилой, принципиальный, помешанный на семейных и культурных ценностях. И компаньона в России ищет под стать. Ты хоть представляешь, что будет, если они нароют, что я девушку свою довел до дурки? Мне репутация сейчас нужна прозрачности хрустальной! – Чего? – вылупила глаза Ксюха. – Я вообще-то собиралась погуглить, что это с ней... Глаша переводила испуганные глаза с одного на другую. – Бесовка! – шепотом поведала она Вадиму, прижав ладонь к губам. – На себя посмотри, кукла надутая! – вспылила было Ксюха, но Вадим остановил ее жестом. – Снеж, это Ксюша – сестра твоя! – приобняв девушку за плечи, тихо объяснил он. Та залилась румянцем и смущенно отстранилась. – Сестер у меня две, – вдумчиво пояснила Снеженика, загибая пальцы. – Ульянка и Дуняшка – двойневые они, и им по восемь лет. А енто я не знаю, кто. Правда, не бесовка? – Правда, – улыбнулся Вадим, настойчиво прижимая ее к себе. – Мы сейчас поедем домой, выпьешь успокоительного, поспишь, и все образуется... – А хто ж ее так? – ...потом пригласим терапевта, куплю путевки в горы и... Кого? – Ее, – сочувственно покачав головой, Снеженика бесцеремонно указала пальчиком на Ксюху. – Всю косу как есть девке отрубили и дегтем вымазали... За что ж ее, а? Никак, блудная? – Да ты совсем берега попутала, овца патлатая? – терпение Ксюхи тоже было небезгранично. – Вадим, забирай ее и валите! Пока я и в самом деле санитаров не вызвала! – Ругается... – удивленно заключила Снеженика, доверительно заглядывая в лицо Вадиму. – Конечно, ругается... – растерянно согласился Вадим. Он озабоченно оглядел девушку, потом придвинулся поближе и схватил ее в охапку: – Снеж, ну хватит, не смешно, прошу тебя! И тут же получил по рукам. – Ты, Димитрий, странный какой-то! – вдруг заявила Снеженика, выпутываясь из его объятий и краснея. – Сначала бы сватов, да сговор, а уж потом руки-то распускай! А то я не хочу потом в дегте, как она... Вадим растерянно отшатнулся, ища глазами помощи у Ксюхи, но та только фыркнула и упулилась носом в телефон. Снеженика тем временем жеманно улыбнулась, прикрываясь краешком одеяла: – А я уж думала, не нравлюсь я тебе, уж сколько слез пролила, да и вовсе отчаялась. А ты сватов-то засылай, глядишь, а я не откажу... – Отказала вообще-то, – устало выдохнул Вадим, сползая на край дивана. – Кто сказал, рано мне замуж, давай пока так поживем? Глаза Снеженики округлились как две полные луны: – С Федоськой меня путаешь? – С какой Федоськой?! – застонал Вадим, вскакивая с дивана. – Снежа, хватит! У меня сделка! Если я ее упущу, никакой тебе Швейцарии, поняла? Что за блажь? Если вы меня так разыграть решили, то это вовсе не смешно! – Можно тебя на минуточку? – вдруг поманила его пальчиком Ксюха. – Вы, как вас там, Глаша, да? Посидите тут пока, угу? Она подцепила Вадьку под локоток и настойчиво потащила его в гостиную. – Вот, нашла, смотри! – торжественным полушепотом объявила она, прикрыла задвижную дверь и ткнула пальцем в телефон. – Где тут... мистика и тайны... зеркала... бла, бла, бла... А! Вот! «...были описаны случаи, когда пациент переставал воспринимать реальность, объявлял себя другой личностью, зачастую даже из совсем другой страны или времени. При этом человек начинал разговаривать на незнакомых ему ранее языках и выдавать некие факты, о который раньше представления не имел, но они имели место быть в истории. С точки зрения медицины это объясняется как редкий вид шизофрении...», так, это пропустим, вот! «...экстрасенсы называют это явление реинкарнацией или переселением душ, но носящим временный и обратимый характер»... Бла, бла... «...подобное возможно только при стечении крайне редких обстоятельств, как то: соотношение определенного отрезка времени, подходящего по душевным показателям объекта для обмена и наличия сильного энергетического артефакта». Вадь! Это зеркало! Я когда его на барахолке покупала, мне продавец сказал – магическое! Ну я не поверила, думала, цену набивает! А оно, похоже, того... И в самом деле непростое. Вадим молча слушал ее, сидя на диване и уперев локти в колени. Нетерпеливо морщился, скептически поджимал губы, мотая головой, и все время поглядывал на часы. – Че за бред? – пробормотал он, сдавив пальцами виски. – Ты хочешь сказать, что она гадала и нечаянно поменялась душами с... как ее там? Какой-то Глашей? – Да! – глаза Ксюхи выражали такую искреннюю степень восхищения, что Вадим сделал себе пометку вызвать психиатра и ей. Он молча поднялся с дивана и направился в прихожую. – Короче. Мне все это не смешно. Наиграетесь – скажи ей, пусть позвонит. У меня китайцы... – Какие китайцы?! – всплеснула руками Ксюха, хвостиком следуя за ним по пятам. – Тут исключительно редкий случай! На всю историю единичный, может быть! Ты что, не понимаешь, твоя Снежа сейчас зависает где-то в глухом селе в теле девки Глаши, а эта самая Глаша – вот она, тут! – Прекрасно. Вот и разбирайтесь, – Вадим нашарил среди обуви свою куртку, но Ксюха безапелляционно вырвала ее у него из рук. – Что значит – разбирайтесь? Ты же видел, она меня боится! А тебя хотя бы узнает... – Ты все это серьезно что ли сейчас? – недобро прищурился Вадим. – Нет, блин! Я, знаешь ли, каждое утро с пяти утра в такой дурдом играю! Мне, между прочим, сегодня с Вениамином к выставке готовиться надо! – Вот и готовься! Только зоо-психиатру его покажи сначала... – Вадим! А ну-ка вспомни, ты хоть раз слышал, чтобы она молилась? Замуж за тебя спешила? Я уж молчу, что она отродясь не видела корову и даже понятия не имеет, что ее можно доить! – Не трудно в интернете посмотреть... – Вадим отобрал у Ксюхи свою куртку, выудил из кармана ключи от машины и блымнул сигнализацией. – Постой, ты куда? – напугалась та. – Ты что, меня с ней одну оставишь? Вадь! Я ее боюсь! Не уходи! Ксюха резво выхватила у него брелок и бегом метнулась в гостиную. – Отдай! – рявкнул вконец обозленный Вадик. – Не отдам! – довольно высунулась из-за двери та, и по блестящим глазам было понятно: хоть неделю ищи – не найдешь, куда она его спрятала. – Давай поговорим с ней! Вадь! Задай вопросы, давай послушаем, что она ответит, проверь мою теорию, ну ты же умный, а? Вадим грубо выругался и в сердцах скинул куртку обратно на пол.Глава 12
Глаша аккуратно сползла с дивана. Что за изба такая диковинная? Тесная, хоть и обстановка богатая. Она с восхищением погладила ладонью диванную обивку, а ткань-то дорогущая какая! Никак, только цари такую себе позволить могут! Это в какую же сказку расчудесную ее занесло? В том, что именно занесло, а не приснилось, она не сомневалась. Еще с детства помнила рассказы бабушки Анисьи, как приключилось с той однажды диво дивное... Решилась она тогда погадать на Святки на старинном зеркале, что от бабушки ей досталось. Далеко на чердаке прятала мать это зеркало, так нет. Полезла, в паутине вся вымазалась, но достала. А все потому, что решиться не могла, принять предложение соседа Данилы, али отказать. Ну не пара он ей, – думала Анисья. Она девка видная, с приданым, а он? Только и славился по селу, что выходками своими дурными. Что ни слово – то шутка, что ни дело – так беда. Другие парни, что богатыри, подковы руками гнули, а этот хлипкий, да только на гармони играть и горазд. Да зато как! С соседних сел съезжались послушать, когда тот на ярмарке концерты устраивал. Весело с ним, душа радуется, а с другими тошно. И как ни бегала она от него, а ноги сами обратно несли. Скучно без него, и все тут... Вот так же, как и Глаша теперь, уснула Анисья, да зеркало закрыть позабыла... А потом рассказывала, что попала она в страну чудную. Вроде и Россия-матушка, а все-то по-другому! На селе скотины – видимо-невидимо, все вместе работают и колхозом все это дело кличут. Вместо лошадей поля огромные рычащие машины пашут, и такие же по небу летают, да урожай от вредителей обрабатывают. Детишки в школах красные платки на шеях носят. А сама она попала в тело девушки Зинаиды, которую все уважали и странно обзывали секретарем ячейки партбюро... И полагалось этой Зинаиде все время перед людом выступать, хороших хвалить, плохих порицать, и все время Коммунизьму какую-то славить... А ента, значит, Коммунизьма у них вместо царя-батюшки тогда всем людом правила. Глаша бабке Анисье сначала не верила: виданное ли дело, Коммунизьме какой-то поклоняться? И что за царица такая – непонятно, бабке Анисье так и не удалось ее повидать. А уж машины по небу летают, уж и вовсе бред. Но дед Данила подтвердил. Говорит, не выдумывает бабка твоя. Просто в будущее заглянуть ей довелось. И строго-настрого ей запретил кому-нибудь об этом рассказывать. Глаша поднялась и подошла к окну. Огромное какое, таких и в царских палатах не сыскать. Выглянула на улицу – батюшки святы! – никак изба эта на самом высоком дереве построена! Вскрикнула Глаша, зажмурилась, аж голова закружилась. Даже рассмотреть ничего толком внизу не успела, только заметила дорогу широкую, а по ней взад-вперед разноцветные колесницы снуют, да все без лошадей! Едва дух перевела, да за сердце ухватилась. Одно хорошо – Димитрий тут. Как, почему? – разбираться не хотелось, главное – рядом, да Кисуней ее кличет и смотрит ласково. Так, что аж на душе все переворачивается, и готова она даже в этом скворечнике остаться, лишь бы с ним рядом. Правда, бороду зачем-то сбрил, да волосы остриг, но так ему, пожалуй, даже лучше. А вот девка эта блудная странная какая. Хорошо, хоть – не бесовка, а то как зыркалы свои вытаращит зеленые, ажно волосья дыбом встают. Но Глаша Димитрию верила: сказал – не бесовка, дык кто она такая, чтобы спорить? Глаша развернулась и тут же споткнулась о Поночку, которая все утро вертелась в спальне, вынюхивая подробности утреннего переполоха. – До чего ж щеночек ладный! – умильно улыбаясь, она присела и потрепала песика за ушком. – Только маленький какой. Его, наверное, и куры обижают? – поинтересовалась она у заглянувшего в комнату Вадима. Ксюха выглянула у того из-за плеча и нетерпеливо втолкнула его в комнату. Видя, что на вопрос о курах он вроде как ответить затрудняется, она прокашлялась и осторожно начала сама: – М-мм, Глаша, да? Меня зовут Ксения, а это вот Вадим, ну, или, как вы изволили выразиться – Димитрий, разницы особо нет... Мы... как бы рады приветствовать вас у нас в гостях и... – Ксения – это хорошо, – тут же перебила ее Глаша, – это значит, точно не бесовка! Коли тебя в честь пресвятой Ксении-заступницы прозвали! Ксюха подавилась словами и вопросительно взглянула на Вадима, мол, помогай давай! Тот присел на краешек дивана, задумчиво почесал подбородок и поинтересовался: – А какой год сейчас, Глаша, не подскажете? – Дык 1866 от Рождества Христова, – абсолютно искренне поведала она. – Александр Второй... – тихо проговорил Вадим, повернувшись к Ксюхе, а та аж присела на корточки, бледнея. – Да, да! – охотно подтвердила Глаша. – Государь наш царь-батюшка Освободитель! – Хмм, – посерьезнел Вадим. – А скажите, Глаша, вы откуда? – Дык Авдеевка[1] же, та, что под Москвой! – поведала Глаша, почему-то обращаясь к Ксюхе. – Вот и Димитрий, он тоже оттуда! – И как там, в Авдеевке? – тепло улыбнулся Вадим. – Ну... – задумалась Глаша. – Все вроде по-старому. А, нет! Отец Игнат сейчас по церкви заправляет. А как в прошлом годе земскую управу учредили, отец Никодим туда и подался, да погнали его! Вот смеху-то было! Он потом в другую деревню переехал, что на другом берегу Иштымки. – Иштымки? – уточнил Вадим и снова озадаченно потер подбородок. Потом поднялся и достал из кармана брюк телефон: – Алло, Кирилл? Слушай, Кир, такое дело... Китайцы сегодня на тебе... Да не ори ты! Не могу! Че хочешь делай! Думай, импровизируй, прояви креативность! Андрея подключи, он языкастый. Я тебе сейчас все доки на электронку скину... И презентацию тоже... Да харе орать!!! Да – важнее, чем китайцы, представь себе! Справишься – премию утрою. Упустишь – сам знаешь... Ясно, нет? Все, отбой! – С кем енто он? – вылупила глаза Глаша, ища поддержки у Ксюхи. А Ксюха слушала Вадима и беспокойно грызла ногти. Раз тот послал по боку китайцев, вариантов остается два: либо Светка окончательно съехала кукухой, либо ее бредовая теория реальна. – Это он по работе... – пробормотала она, прикидывая в уме, который из двух вариантов Вадим посчитал более верным. А что, если первый? Это что ж теперь: обследования, диагнозы, психушки... Таскай ее по психиатрам. А кто этим будет заниматься? Не он же! Он ее просто бросит, и вся эта катавасия – на ней? Вот натворила же делов! Ксюха закатила глаза и нервно, с подвыванием, выдохнула. И тут же почувствовала на своем плече мягкое прикосновение. – Да ты не убивайся так... – сочувственно заглядывая в глаза, успокоила ее Глаша. – Ты девка хорошая, добрая... А коса отрастет... Отрастет, куда она денется?[1] Географические названия частично придуманы автором
Глава 13
– Корова, говоришь? А как насчет земской управы? Ты знала, что их при Александре учредили? Нет? Вот то-то... А Иштымка – это старое название речки нашей. Уж мало, кто помнит, что она так называлась, разве что дед мой. Он всю жизнь историей села увлекался, генеалогическое древо собирал. Уверен, и про отца Игната знает, если спросить... Но Снежа... Точно этого не знает! – вдохновенно нашептывал на ухо Ксюхе Вадим, пока Глаша восхищаясь и ахая бродила по квартире, рассматривая Ксюхины «хоромы». – Вадим, ты чего?.. – вцепилась в его рукав Ксюха. Она мелкими шажками семенила рядом с ним, пока он следовал за Глашей по пятам, отбирая у нее то одну, то другую, на его взгляд, опасную вещицу. – Я ж пошутила... Ну, в смысле, думаю, чем не вариант... А ты что же, думаешь, все это правда? Вадим резко затормозил, и Ксюха по инерции чуть не вписалась носом в шкаф. – Нет, ну нормально? Сначала ты убеждаешь меня, что это возможно, а когда я нахожу доказательства, сразу бросаешься переобуваться? – возмущенно зашептал он, разворачивая ее за плечи. – Нет... но... То есть да... Вадь, а чего теперь нам с этим делать? – пискнула она, растерянно таращась на Вадима огромными глазами, и хлюпнула носом – того и гляди заревет. Светку было жалко. Пусть на ее взгляд непутевая, пусть дура неблагодарная, но своя же, родная, на собственном горбу взращенная, в ущерб собственной нервной системе воспитанная... Без пяти минут замуж пристроенная... А эта Глаша... Да за ней же глаз да глаз каждую минуту до конца жизни нужен! Ну вот, точно. Словно в доказательство невеселым мыслям с кухни раздалось рычанье и приглушенные вопли. Не сговариваясь, они переглянулись с Вадимом и опрометью бросились в кухню. Картина, что пред ними предстала, не отличалась новизной, но некоторые свежие нотки все же присутствовали. Глаша, забравшись на табуретку, тоненько визжала, отбиваясь полотенцем от Вениамина Звездоцаповича, который с выражением крайнего неудовольствия на морде бегал вокруг табуретки, при этом забавно разбрасывая в стороны лапы, и подпрыгивал, пытаясь «клюнуть» Глашу в пятку. – До чего же песик у вас странный! – пытаясь отгородиться от недовольного пёселя полотенцем, воскликнула Глаша. – Страсть, как нашего Клёкота Петровича напоминает! – А Клёкот Петрович – это кто? – неожиданно сам для себя поинтересовался Вадим. – Петух же мой! Ужас, до чего клевачий! – Петух, значит... – Вадим призадумался было, пытаясь собрать мысли в кучу, но Глаша тараторила сорокой: – Я надысь в курятнике напутала, да к Федоське в избу гадать его принесла. Ох и шуму там наделал! Теперя хоть девкам на глаза не показывайся! Но зато тихо сидел, когда на зеркале гадала. Ни разу даже не побил, и с ним не страшно... – М-да, петухи – они такие... Постой! Так ты на зеркале гадала? Глаша, застыла на табуретке, как цапля поджав ногу, и неопределенно пожала плечами. – Ох, грешна... Не послушалась бабку Анисью, да зеркало старое достала... А оно, говорят, колдовское и... Ксюха ахнула и молнией метнулась в спальню. – Такое? – завопила она, держа на вытянутых руках перед Глашей свое антикварное зеркало. – Ой, дык оно же! – всплеснула руками Глаша и чуть не сверзилась с табуретки. – Только оправа маленько не та! Ксюха бухнула зеркало на стол и тяжело опустилась на кресло. – Ты понимаешь? – многозначительно взглянула она на Вадима. Глаша переводила недоуменный взгляд с одного на другую. – Прошу прощения, Глаша, – прокашлявшись, деликатно проговорил Вадим, джентельменским жестом помогая той слезть с табуретки. – Видимо, мы должны вам кое-что пояснить... М-м-м... даже не знаю, с чего начать, чтобы вы поняли меня правильно. Видите ли, активизировав магическое зеркало, вы случайным образом поменялись телами с моей невестой, которая тоже попыталась гадать... Я, кстати, вовсе не Димитрий, а судя по всему, его потомок... Так вот... Почему так произошло, я сказать не могу... Глаша спрыгнула с табуретки и окинула оценивающим взглядом Вадима. И то правда – другой он, но до чего похож же! С одной стороны грызла досада – Кисуней этот богатырь звал вовсе не ее, а с другой – было отрадно: ее Димитрий там, дома, сердце его никем не занято, а значит есть у Глаши шанс... – Дык, знамо дело – почему, – деловито одернув халатик, доложила Глаша. – Она, видать, как и я, зеркало накрыть позабыла. Теперь удивился даже непробиваемый Вадим. – Простите, то есть, вы в курсе, что происходит? Нет, ну нормально! Он весь из себя из 21 века с двумя высшими образованиями пол дня разбирался что к чему, слова подбирал, чтоб не напугать гостью, а она больше него об этом знает? – Дык с бабушкой Анисьей уж такое было! Я сейчас вам расскажу! – оживилась Глаша, деловито усаживаясь на табуретку. *** Спустя пол часа они так и сидели за столом, причем и Ксюха, и Вадим – с открытыми ртами перед давно остывшими чашками чая, Глаша же, не переставая щебетать, наливала себе уже, кажется, пятую. – Ох, до чего ж хорош чаек! – прихлебывая, нахваливала она. – Нам на ярмарку редко привозят, да дорого! Мы ж не купцы какие, только по праздникам покупаем. Это ничего, что я еще налью? А вы пейте, пейте, покуда горячий! Так вот, я и говорю... Чаво ж спросить хотела? Ох, забыла... А! – обрадованно вскинулась она. – Вот бы бабушку Анисью порадовать, да повидать – она какая – Коммунизьма? Ксюха, сделав было глоток холодного чаю, подавилась и закашлялась. Вадим на автомате постучал ее по спине и, плеснув в стакан чистой воды, протянул ей. – А Коммунизьмы уже нет... – в тон ей задумчиво протянул он. – Померла? – ахнула Глаша, и Ксюха, едва глотнув воды, фонтаном выплюнула ее на стену. – Ну, можно сказать и так, – улыбнулся Вадим, невозмутимо подавая Ксюхе полотенце. – Вы, Глаша, этот отрезок времени перемахнули. В более далекое будущее угодили. – Ох ты ж! – нисколько не удивилась, а даже скорее обрадовалась гостья. – И хто ж теперь народом правит? – Президент. – Вот! Другое дело! – неожиданно со знанием дела одобрила Глаша, повергая Ксюху в очередной обморок. – Как дед Данила говорит – не бабье енто дело страною править. А президент – хотя бы он мужик, уже справно! А ты, хозяюшка, собачек покормила? – без всякой паузы перешла на другую тему Глаша. Все три шпица, выстроившись в струночку, сидели возле стола, молча пожирая хозяйку глазами. Точно же! Совсем с этими чудесами про хозяйство свое позабыла! Быстренько наполнив миски сухим кормом, Ксюха вернулась за стол. Чубчик и Поночка дружно захрустели вкусняшками, а напыженный Звездоцап только возмущенно повел носом. – И то правда! – тут же согласилась с ним Глаша. – Где ж енто видано, собак козьим горошком кормить! Я Трезору косточку поутру выношу, али хлеба краюху с молоком! Ксюха уронила голову на стол. – Нету у меня косточки, – тихо простонала она. – Вадь, ты только не уходи, умоляю. Я тут с ней с ума сойду! – Сделаем так! – помолчав в своей манере, стукнул ладонью по столу Вадим. – Собирайтесь и поедем ко мне. В загородный дом. Думаю, Глаша, там приспособиться к новым реалиям вам будет легче. – В смысле, а я тут при чем? – испуганно очнулась Ксюха. – Правильно, поезжайте! Там и природа, и первый этаж... – Собирайся, говорю! – Я не могу, у меня выставка, собаки! – А у меня китайцы! Были... – поднимаясь из-за стола, парировал Вадим. – Одевайся и псов своих пакуй до кучи. Я один это все расхлебывать не собираюсь, ну и потом, мало ли, какая женская помощь ей потребуется, я так полагаю, что мне она теперь до сватовства и свадьбы и прикоснуться к себе не позволит! *** – Ой, батюшки! Я это не надену! Да где ж это видано, чтобы девки в панталонах в обтяжку ходили! – Это джинсы! У нас так ходят! – Я не надену! Срамота! Экие хоромы дорогие, а одежду нормальную справить не можете! – Ксюш, да найди ей платье! – Ох, а худая-то какая! – сокрушалась Глаша, разглядывая «себя» в огромное зеркало шкафа-купе. Длинное шерстяное платье Ксюхи терракотового цвета, по мнению Вадима, сидело на ней шикарно, но Глаша была недовольна. – А губы-то, губы?! Словно пчелы покусали! Ой-ё-ёй! Такая молодая, а как есть вся седая! Да что ж с ей произошло-то такое, мать честная? Ксюха, уже не сдерживая смех, размазывала по лицу счастливые слезы. – Дык, говоришь невеста, а голодом до смерти заморил! – накинулась на Вадима Глаша. – Вот кому она теперь нужна такая? Коса покоцанная, да седая! Ох, вот же обделил боженька красотой... Ты уж не бросай ее, – еще раз сочувственно оглядев себя в зеркало, заявила она Вадиму. – Девка-то, видать, страдалица, коли к таким годам здоровье положила. Но бог даст – поправится, коли любить да жалеть будешь, поправится обязательно! А ты, я вижу – любишь. Правильно в народе говорят – не в красоте счастье, – обнадежила она Вадима, а Ксюха сползла по стенке на пол: – Ааа! Можно я это запишу на телефон? – задыхаясь от смеха, выдохнула она. – Чтобы потом нашей принцессе дать послушать! – Ее бы вернуть сначала, – тоже улыбаясь, пожал плечами Вадим. – Если это вообще возможно... – Вернется, куда она денется! – уверенно заявила Глаша. – Бабка Анисья же вернулась! Эх, вот только бы догадались ей сказать, когда Ночку доить будет, чтоб ведро с левой стороны ставила, а то правой она лягается шибко! – Твою ж мать... – усмехнулся Вадим, подхватывая одной рукой загнувшуюся в новом припадке хохота Ксюху. – Я хочу туда, я должен это видеть...Глава 14
Темные тучи сгустились над Звездоцапом. Ох, неудачный день выпал ему сегодня по собачьему гороскопу. Как знал, всем нутром чуял – не надо было на ночь есть паштет куриный, ох, не надо, да и кота черного облаивать на днях тоже, пожалуй, не стоило. Звездоцап затравленно топтался на небольшом, расчищенном от снега, пятачке двора. Окружили, демоны, в кольцо взяли, медленно сжимают круг, вражьи морды, вот только капитулировать без боя он не станет. – Кондрат, ты чего там жмешься? Проход между сараями прикрой, не то в твой двор упустим, беды не оберешься. – Не упустим, – сплюнул в снег плюгавый мужичонка сомнительной наружности в шапке-ушанке набекрень. Потряхивая старой оглоблей, он перекрывал Звездоцапу путь во дворы. – А ты, Анисья, в огород его не упусти, а то оттуда на речку сиганет – и поминай как звали. – Дык и пущай бежит, – встрял козлобородый дедок с бадиком. – Чай в теплые края не улетит... – Я тебе убегу! – погрозила дедку веником бабка Анисья. – Там мяса килограммов пять, для лис что ли его выкармливали, да столько горестей от супостата ентого терпели? Во двор не пускай! Да не умничай, коли не просят! Кондрат! К погребке его прижимай! А как в дверь нырнет, дык там его мешком и накроем. Щас! Накроют они! Звездоцап судорожно перебирал в уме пути спасения. Мужика с оглоблей можно цапнуть, но можно и промахнуться... А оглобля большая, поэтому лучше прорываться через бабку. Но больно веник у той страшный. Звездоцап оглянулся – со стороны курятника две мелкие девки планомерно растягивали рыбацкую сеть. Совсем плохо. Остается дедок... Если рвануть на скорости, то можно проскочить, вот только лапы мерзнут, да и мало их как-то... На двух он бегать не привык. Но хуже всего, что сбегать без боя не хотелось. Бойцовское нутро рвалось в атаку, снедаемое желанием немедленно перекусать всех этих негодяев, посмевших попрать его собачьи права. Все-таки мужик – он самый наглый, ни тени уважения на лице! Да и сивухой от него прет, ажно с морды воротит. Таких кусать – не перекусать, пока ума-разума не наберутся. Звездоцап подал немного назад для разгона, зарычал: вышло плохо, но грозно, отбросил для устрашения назад лапами снег. Лап катастрофически не хватало, но теперь были крылья, и пока он воевал в курятнике с курами, он худо-бедно выучился их использовать. Дальше события развивались стремительно. Тонкое собачье мышление подсказало: вместе с тактикой стратегического устрашения нужно использовать и технику визуального обмана противника. Поэтому нацелившись на бабку Анисью, он в последний момент сменил направление и бросился прямо на Кондрата. Вспорхнул, вцепившись когтями в ворот телогрейки – благо, мужик росточку небольшого – и клюнул прямо промеж глаз. Кондрат охнул, но оглоблю не выпустил, да и принятой с утра на грудь поллитры для отступления было маловато, зато достаточно, чтобы впасть в стадию упрямого быкования. Кондрат взревел раненым буйволом, покачнулся, но устоял и с оглоблей наперевес попер на Звездоцапа. Тут на помощь последнему пришла гравитация, ибо тяжелая оглобля предательски понесла своего обладателя совсем не по намеченному маршруту, а немного в сторону и вбок, прямо на девчонок, только что красиво растянувших сеть вдоль курятника. Увидев несущуюся на них машину возмездия, от которой, путаясь в ногах, улепетывал Звездоцап, девки подняли визг, но завязнув по колено в сугробе, удрать не успевали. Спасла их деревянная тачка, что лежала перевернутая колесами вверх у курятника, с осени заботливо укрытая дедом ржавым металлическим листом, на котором бабка Анисья обычно сушила яблоки. Налетев с размаху на эту конструкцию, Кондрат потерял оглоблю, загромыхал железом и, повалившись на ручки тачки, перевернул ее на себя, являя удивленным зрителям нового персонажа. Сладко спавший под тачкой Трезор, даже не успел сообразить, что его тайное убежище, куда он еще с вечера заблаговременно проделал подкоп, раскрыто, и сонно хлопал глазами, нежданно-негаданно оказавшись в самом центре кровавой разборки. Однако, увидев прямо перед мордой разгневанного петуха, испуганно вытянул морду и на всякий случай сдал назад, пятясь к воротам. Звездоцап, обнаружив подходящего по размеру противника, заметно воспрял духом и, окрыленный успехом, кинулся в новую атаку. Но умудренный опытом Трезор связываться с буйным петухом вовсе не собирался, поэтому подскочил как ошпаренный и, развернувшись на скорости прямо в воздухе, ткнулся носом аккурат в развернутую сеть. Девки, не удержав концы, рухнули следом, и все дружно покатились в сугроб. Бабка бросила веник и засеменила разгребать вопящую кучу-малу. Девки визжали и ругались, Трезор скулил, а из-под тачки раздавался громкий храп. – Етить, какая театра скоморошья, – веселился дед Данила. – А вот поленился бы выйтить и пропустил бы, вовек себе бы не простил! – Да что ж ты, ирод, все хохочешь? Помогай давай! – разматывая барахтающийся клубок, завопила бабка Анисья. – Дык, не могу! Помру сейчас от смеху! – Вот никто в селе не удивится, Данила! По жизни скоморох, да и со смеху помер! Бери тогда мешок, да иди кур из сугробов откапывать! Разогнал энтот окаянный всех, теперя не соберешь – так сами не вернутся, в снегу померзнут! Звездоцап гордо вышагивал по двору победителем. Можнобыло бы, конечно, покусать еще и бабку, да вот вдруг все разбегутся, кому тогда являть победное шествие героя? Бац! Метко брошенный под хвост валенок впечатал могучего чудо-воина всем телом в сугроб. Возмущенный таким вопиющим коварством и нарушением военной этики, он даже не сразу успел сообразить, что произошло. Над головой раздался хруст снега, и два огромных сапожища застыли прямо напротив клюва. Здоровенный мужик приподнял Звездоцапа за крылья, отряхнул и молча потащил к бане. Другой рукой неизвестный богатырь выдернул из полена здоровенный топор и умело крутанул его в руке. Лезвие красиво сверкнуло на солнышке, и до Звездоцапа вдруг дошло... Сейчас бы самое время проснуться и до конца своих дней заречься есть куриный паштет перед сном, да вот не просыпается что-то! Мужик пнул сапожищем огроменный пенек, проверяя, крепко ли тот стоит, и Звездоцап отчаянно взвыл... – А ну не смей! Не смей, я сказала! Снеженика, с растрепанной косой, на ходу пытаясь попасть рукой в рукав дедова тулупа, спешила к бане. Всю эту суматоху она наблюдала из окна избы, не переставая удивляться петуху. Каждое его движение, каждый жест казались до боли знакомыми и вызывали в душе тихую тягучую тоску. Глупая, неправдоподобная мыслишка назойливой мухой крутилась в голове, но Снеженика все отмахивалась от нее, пока, наконец, не сообразила: а почему бы и нет? Песик сидел у нее на коленях, когда... Русоволосый парень по-хозяйски подхватил петуха, прикинув его вес, и потащил к пеньку... Витаминчик! – Не тронь! – запыхавшись, она что есть силы толкнула наглеца в спину. – Твой что ли петух? Своих руби, а моего не трогай! Закусив губу, она не без усилий и пыхтя выдернула бедолагу из его сильных рук и только после этого подняла глаза на душегуба. И тут же ахнула, осев в сугроб в обнимку с петухом. – Вадим?! Да собственной персоной! Только патлы отрастил да небритый! Откуда он тут? Парень хмыкнул и недобро, а главное, безразлично глянул на Снеженику. – Бабки Анисьи петух. Она и просила подсобить. А тебя никто не спрашивал, – сказал, как отрезал, и руку протянул, только не ей, чтоб помочь подняться, а требовательно: – Петуха сюда давай, да в избу иди. Не бабье это дело. Что?! Уму непостижимо! Снеженика просто не верила своим ушам! Вадим не то что подобным тоном никогда с ней не разговаривал, у него такого даже в мыслях не бывало! А тут... Обросшая копия Вадима ухмыльнулась в усы и посмотрела на нее свысока. – Облезешь! – с трудом взяв себя в руки, Снеженика самостоятельно выбралась из сугроба и, отбросив косу, спрятала петуха за спину. – А тронешь – дом сожгу! Уяснил? Тот снова нагло усмехнулся, вогнал топор в пенек – так, что только щепа полетела. Потом равнодушно развернулся, подошел к перевернутой тачке, отбросил ее одной рукой и, подобрав мерно похрапывающего родителя, размеренной походкой направился к соседней избе. Петух как-то странно заскулил и доверчиво ткнулся клювом прямо ей в подбородок. Черные бусинки глаз блеснули благодарно и очень знакомо, совсем по собачьи преданно. – Витаминчик? – ласково позвала Снеженика и ей показалось, что петух едва заметно и приветливо вильнул хвостом.Глава 15
Снеженика нервно мерила шагами избу. Уязвленное самолюбие отчаянно требовало реванша. Да как он смеет? За время совместной жизни с Вадимом она привыкла совсем к другому. Он любовался, восхищался, осыпал подарками и комплиментами, тихо терпел ее выходки и никогда не перечил. А если она его доставала, то просто замыкался и молчал, потом успокаивался и первым шел мириться, даже если она была виновата. Это сначала умиляло, потом бесило, потом и вовсе надоело, но было для нее привычным и правильным. Но безразличие – это то единственное, чего она никогда не видела у Вадика в глазах. Чего же на него нашло? Ах да... она же в чужом теле! Но разве это причина, чтобы вести себя подобным образом? – Димитрий, значит? Каков наглец, а? – она сдунула с носа выбившуюся прядку и грозно зыркнула очами на стариков. – Не спрашивали меня! Посмотри чего!!! Меня всегда спрашивают! Особенно он!!! – И чего же он для вас такой особенный? Глашка-то тожа по нему сохла... Снеженика резко затормозила возле бабки Анисьи. – Я не сохла! Это он по мне сох! Там, в моем мире! – Дык не он же... – пожал плечами дед Данила. – Какая разница?! Эта, как её, генетическая память должна же быть! И совесть! – продолжала распыляться Снеженика, понимая, что несет полный бред. Конечно, это не Вадим, но видеть перед собой его лицо и чувствовать такое безразличие оказалось обидно и невыносимо. – А Глашка-то ему не по сердцу, уж она и так, и сяк старалась... – продолжал подзуживать дед Данила. – Я ему покажу – не по сердцу... – Другую сватал... – Чтоооо?!! А вот это было уже слишком. Оскорбленная эгоистка в Снеженике проснулась и ухватилась за дрын. Вадим он или нет, но это дело принципа! Он не может и просто не имеет права не обращать на нее внимания, а уж помыслить о том, чтобы уйти к другой... Снеженика шумно выпустила воздух из ноздрей, как бык на корриде, и мстительно закусила губу. Бабка Анисья потихоньку толкнула деда локотком, тот понятливо крякнул и улыбнулся в седые усы. Теперь даже безусому коту было понятно – попался Димитрий, захлопнулся капкан, и не уйти... *** За дело Снеженика взялась рьяно и немедленно, со всем пылом оскорбленного самолюбия и нерастраченного профессионализма. Поэтому, когда после обеда бабка Анисья заглянула в избу посмотреть, как готовится обед, то только руками всплеснула. На обеденном столе вместо ожидаемых пирогов и щей был распят дедов тулуп, нещадно покромсанный овечьими ножницами. По горнице кружили обрезки пестрых лоскутков и ленточек, а Дуняшка с Ульянкой собачками крутились вокруг старшей сестры по принципу «дай, подай, иди на фиг», беспрекословно выполняя все ее поручения. – А батюшки! Да разве ж можно в Святки шить! – с порога ахнула бабуся. – Дык примета же! Скотина ж родиться не будет! – А мы и не шьем! – тут же отбрила ее Снеженика. – Мы творим! Это творческий процесс. Скотина поймет! – А вы чаво тут крутитесь? – цыкнула она на девчонок. – Велела же курей по улице собирать! – Мы собрали! – И сколь набрали? – Четыре мешка... – деловито доложила Дуняшка и поднырнула под руку Снеженике, чтобы было лучше видно. – Глаш, вот тут еще бы бантик... – Гляди-кась! – цокнула языком бабка Анисья, наблюдая, с каким благоговением девки крутятся вокруг новой гостьи. – Так и знала, что подслухивали... Все-то им знать надо, да везде носы свои сунуть... Бантик ей... Постой... Какой бантик? Енто ты где ленту алую взяла, не в сундуке ли? – спохватилась она. – В сундуке, – зажимая зубами конец ленты, промычала Снеженика, прилаживая с Дуняшкой бантик на отложной воротник уже вполне читающейся под ее умелыми руками дамской расклешенной шубки. – Дык енто похоронная! Я ж себе ее на гроб купила! – А ты не жадничай, бабуль, тебе чего важнее: Глашку замуж выдать или в гробу красивая лежать? – А энтот почему опять в избе? – удивленно вскинула брови бабка, обнаружив мерно дрыхнувшего на печной лавке петуха. Тот удобно устроился на пуховой подушке и похрапывал, засунув нос под хвост, обустроенный уютно и со вкусом, даже с услужливо пододвинутой к лавке пудовой тыквой, чтоб удобней запрыгивать было. – Он тут жить будет, – уверенно объявила Снеженика, не прерывая своего дела. – Чтобы кур не гонял. – О курях она озаботилась. А о нас кто подумает? – Он смирный... – Кто смирный? Попадья из церкви выйти боится... – Он больше не будет! – Все куры седые... – Он не со зла! – Зато с дури! Ить хотела ж зарубить, чего не дала? Силушек нет никаких! Ни нам, ни соседям проходу не дает, доколе еще терпеть эту оказию? – Не гони его, бабусь! – вступилась вдруг Ульянка. – Он Глашу слушается, даже команды выполняет, забавный такой! – Да тьху на вас, – всплеснула руками бабка Анисья. Как есть одной командой спелись! И бес их разберет, энтих пришлых девах, почему их дети нерадивые да петухи клевачие слушаются. – А обед? А корова? – строго добавила она. – Ты, девка, обязанности свои знай. Хошь-не хошь, умею-не умею, а на тебе они! А я стара уже – спина не гнется! – Точно! – вдруг спохватилась Снеженика, словно ухватившись за какую-то идею. Быстренько сгребла со стола свое творение, переложила его на топчан и выцепила искрящимися вдохновением глазами девчонок. – А что, девоньки, пироги готовить умеете? Предлагаю сделку: с вас – пироги, с меня – такие же шубки! Для каждой! – Экая бестия! – крякнула бабка, понимая – мешать не надо. Девка боевая, матёрая, и дело свое знает. Раз сумела своего Димитрия из будущего захомутать, то и этот никуда не денется, а значит – быть их Глашке замужем. *** – Тук, тук, тук, есть кто дома? – Снеженика, подметая крыльцо полами новой шубейки, застыла на пороге соседского дома. Двор утопал в сиреневых сумерках. По снегу плыла поземка, завиваясь в причудливые колечки, а снег поблескивал драгоценными переливами в свете восходящей луны. Снеженика поправила намеренно небрежно накинутый на голову платок, из-под которого выглядывала тугая коса с алой лентой, и поудобнее перехватила руками расписное блюдо с пирожками, укрытое чистым ручником. Дверь открыл Димитрий. – А я к Кондрат Егорычу! – с порога объявила Снеженика, подробно проинструктированная ушлыми сестренками. Она кокетливо отодвинула его плечом, причем так, чтоб ненароком «нечаянно» зацепить полной грудью, и заглянула в избу. – Дома ли батюшка твой? Кондрат Егорыч изволил почивать прямо за столом. Уткнувшись носом в пустую тарелку, он сладко похрапывал в обнимку с початой бутылью самогона. Разбуженный стуком, приподнял голову, с трудом размыкая осоловевшие глаза, и, разглядев гостью, приветливо мыкнул. – И вам доброго здоровьечка, Кондрат Егорыч! – затараторила Снеженика, скидывая шубейку в руки замершему столбом Димитрию. – А что ж вы ужинаете, да без закуси? Она элегантным жестом откинула назад заплетенную тонким колоском косу и присела на лавку напротив гостеприимного хозяина. – А я вам пирожков напекла! Уж не сочтите за наглость, но вы сегодня пострадали от моего петуха. Вы уж простите, Кондрат Егорыч, не доглядела! И примите, так сказать, угощеньице в качестве компенсации за причинение вреда здоровью! Сосед скосил сонные глаза к носу, и Снеженика могла поклясться, что слышит, как со скрипом поворачиваются в его черепе ржавые шестеренки. На лице его отразилось недоумение, плавно переходящее в чувство собственного превосходства. Ни слова не поняв, но почуяв в речах гостьи уважение к его персоне, Кондрат Егорыч подобрался и важно поддержал разговор: – Дык... Я... И... Воооо! – он многозначительно потряс указательным пальцем, а Снеженика тут же подхватила диалог: – Ой, и не говорите, Кондрат Егорыч! Вы человек уважаемый, интеллектуального труда, и дело свое знаете, и к животным особый подход имеете! Не то, что некоторые, чуть что – сразу за топор... – при этом она даже не посмотрела в сторону Димитрия, да она за все время вообще на него даже взгляда не бросила, словно и не было его в избе. – Нуу... – гордо задрал нос пастух, величаво соглашаясь с каждым ее словом и, преполненный чувством собственного достоинства, значимо закончил фразу: – Дык! – Вот и я удивляюсь, – снова подхватила Снеженика. – И у такого почтеннейшего человека – такой сын некультурный! Никакого же уважения ни к чужому имуществу, ни к слабому полу! Нехорошо это! Кондрат Егорыч удивился, но словам гостьи внял. Даже попытался оказать содействие. – Уть! – погрозил он пальцем сыну, безрезультатно пытаясь приподняться и стукнуть кулаком по столу, но потерялся в пространстве и бухнулся обратно на лавку. – Ой, беда, беда... Как говорится: в семье не без... ну, вы меня поняли... – посетовала Снеженика. – Ну да ладно, пойду я! – спохватилась она, поднимаясь. – Веселый вы человек, Кондрат Егорыч, разговорчивый! Всегда приятно пообщаться с интересным собеседником. Вы закусывайте, закусывайте, а за тарелкой я завтра зайду! Она все так же не глядя выдернула шубейку из рук так и не двинувшегося с места Димитрия, словно он простая вешалка для одежды, и добавила с порога: – Я вам завтра щец принесу, Кондрат Егорыч! А то сын-то у вас непутевый, так и с голоду помереть недолго. И сам готовить не умеет, и жениться не спешит. Нет, понимаешь, никакого понятия, что отец пожилой, уставший труженик, за ним уход надлежащий нужен... Только о себе и думает, а я читала, в вашем возрасте отдых полезен и витамины. При последних словах Кондрат Егорыч согласно мыкнул и, расчувствовавшись, потянулся за бутылью, справедливо расценив, что тост получился на славу. Димитрий вышел на крыльцо вслед за Снеженикой. – И когда же ты, Глафира, читать выучилась? – недоверчиво вопросил он. – То бэ да мэ сложить не могла, а то читала она! Того и гляди в земской управе заправлять станешь! – А много ль ты обо мне знаешь? – поправляя платок, зыркнула глазами она. – Это ты ни бэ ни мэ сложить не можешь, а я могу и написать! Она подхватила прутик от веника и красиво вывела на серебрящимся под луной сугробе «Димитрий – дурак». – Спокойной ночи тебе, сосед! – и, вильнув бедрами, скрылась в соседнем дворе, оставив недоуменного парня разбирать ее послание.Глава 16
Снеженика вышла на крыльцо. Утреннее, по-весеннему яркое солнышко золотило чуть подтаявшие дорожки, осевшие сугробы и влажные ветки деревьев, по которым скакали и орали, силясь перекричать друг друга, неугомонные воробьи. Она прищурилась и посмотрела на небо – голубое, без единого облачка. Вдохнула полной грудью утреннюю прохладу и улыбнулась – красота-то какая! И ведь жили же люди раньше: и снег искрящийся, и воздух свежий, и небо голубое! Хотя... Может в своем времени она этого просто не замечала? Она обняла двумя руками пустое ведро и неуверенно потопталась на крыльце. Сегодня предстояло испытание – знакомство с Ночкой. Данная зверюга вменялась ей бабкой Анисьей как главная обязанность, и деваться было некуда. Девки весь вечер наперебой рассказывали, что ничего там страшного нет: корова – как корова, да только на душе у Снеженики было неспокойно. Про коров она читала, что животные они не хищные, и уже это немного вселяло надежду, что сегодняшний день закончится без жертв. Вообще с девчонками ей очень повезло. За умеренную плату в виде перешитого тулупчика или сказки про Красную шапочку с ними можно было договориться о чем угодно, а уж поделиться небогатым опытом, последними сплетнями, да надавать бесполезных советов они готовы были и бесплатно, только успевай слушать. Дверь тихонько скрипнула, и на пороге появился заспанный Звездоцап. Тот факт, что он теперь петух, по его мнению, ни в коем случае не обязывал его встречать рассвет, поэтому спал он досыта, а свои дела по привычке выходил справлять на улицу, чем несказанно удивлял стариков. Он лениво потянулся и проковылял к ближайшему кусту. Снеженика весело спрыгнула с крыльца и побрела к сараю. До земли зачищенный двор возле дома соседа не оставлял сомнений – ее сообщение Димитрий прочитал. При мысли о нем на сердце потеплело и стало весело. Проснулся интерес и азарт охотницы. Снеженика потерла ладошки: то-то еще будет, Димочка, ты только подожди! Вообще-то без девчат соваться в коровник она не планировала, но те задержались в избе, чтобы помочь вечно ворчащей бабке Анисье, и Снеженика решила рискнуть. Подумаешь – корова! Не ягуар же! Едва отворив дверь сарая, она взвизгнула и выронила ведро. В коровнике дрались коты: рыжий безусый бабки Анисьи и серая пиратская морда какого-то бродяги. Коты выкатились прямо ей под ноги и встали в боевую стойку. «Нга-нга-нга!» – теряя слюни, заявил пират, но рыжий в долгу не остался: он завел уши назад, запушил хвост и взвыл: « О-о-о-о! Мня!» – Чтоб тебя! – согласилась с ним Снеженика, поспешно забегая в сарай. В коровнике пахло скотиной и навозом. Снеженика поморщилась. Особенно сильно воняло из загона с козами. Хорошо, что туда ей было не надо, поэтому она развернулась в сторону стойла и тут же вляпалась в жирную коровью лепеху. – Фууу, – пробормотала она, вытирая грязный валенок о солому, с трудом сдерживая желание все бросить и убежать в избу. Но бабка Анисья житья не даст! Все твердит, что она должна усвоить какой-то урок, чтобы домой вернуться. Эх, знать бы, что же это за урок! Остатки настроения улетучились, когда она заглянула в стойло. Огромное, черное как ночь, рогатое чудище, стояло в загоне и что-то лениво жевало. Оно равнодушно, прямо как Димитрий, скользнуло по ней глазами и мотнуло головой, лизнув мясистым языком собственный бок. Тягучая нитка слюны упала на солому, а чудовище ткнулось носом в пустую кормушку. Снеженика так и замерла, не в силах двинуться. Какая же это корова? Это же демон из преисподней! Того и гляди перепончатые крылья расправит за спиной! Дверь сарая громко скрипнула. – Ну как тебе? Нравится? – весело поинтересовалась Дуняшка. – А чего она... такая большая? – с трудом выговорила Снеженика. – Обычная, – пожала плечами Дуняшка. – Значит, смотри! – деловито продолжила она, окрыленная осознанием, что сейчас она главная. – Сначала надо ей мешанку дать. Вот так! Она что-то замесила в большом тазу, добавив туда теплой водицы, что принесла с собой и, щедро сдобрив картофельными очистками, подсунула эту вкуснятину Ночке. Та довольно захрустела угощением, а Дуняшка пригласительно кивнула: – Вот теперя можно и доить. Она отобрала у оторопевшей Снеженики ведро, подставила к боку коровы кривую скамеечку и предложила: – Давай! В другое время Снеженика уже бежала бы прочь и волосы назад, но теперь очень хотелось домой, и выбора не было. Она осторожно присела на табуреточку и с глазами, полными ужаса, уставилась на упругое коровье вымя. Потом вскочила обратно. – Давай сначала ты! – Ох, беда с тобой! – засмеялась Дуняшка. – Смотри! Сначала вымя тряпицей влажной оботри, потом обмажь сосцы гусиным жиром, – поучала она, показывая, как и что нужно делать, Дуняшка примостилась на скамеечке, и вскоре под ее умелыми руками о дно ведра ударили первые струйки молока. Они пересекались в воздухе, искрились снежной пылью и стекали густыми каплями по стенке ведра, образуя белую пену. Снеженика зависла, залипнув на эту картину. Доселе она видела молоко только в магазинных упаковках и ни разу не озаботилась мыслью, а откуда оно берется? – Теперь попробуй ты, – скомандовала Дуняшка, уступая ей место на скамеечке. Ну что ж! На первый взгляд – не сложно. У малявки получается, корова не кусается – можно и попробовать. Снеженика с готовностью поправила платок и с опаской примостилась у коровы. – И что делать? – растерялась она. – Как – что? Доить! – Чего? – Корову! – Как? – Руками! – расхохоталась Дуняшка. – Как я показывала. Хватай за сосцы и тяни! – А если укусит? – А-ха-ха! Какая ж ты дурная, Глашка! Снеженика закрыла глаза, собрала всю волю в кулак и нерешительно ухватилась за сосцы, зажмурилась и потянула. Ничего. – Оно не работает! – Кто? – Ну, нету молока! – Я же раздоила! Тяни шибче! – Ей же больно будет! – Не будет! – Мамочки... – Снеженика выдохнула и потянула сильнее. Ночка фыркнула и не обращая ни малейшего внимания продолжила жевать. – Не получается! – Дык тяни сильнее! Снеженика зажмурилась и дернула. Ба-бах! Звонко дзинькнув о тяжелое копыто, ведро пулей выскочило из-под руки Снеженики и, вылетев в приоткрытую дверь, загромыхало по обледенелой дорожке. Сама же горе-доярка от страха опрокинулась назад и упала на спину вместе с табуреткой. Вскочила, путаясь в полах тулупа, застряла валенком в перекладине скамейки, попыталась вытащить ногу, и тут же отхватила пощечину тяжелой метелкой хвоста. – Мамочки! – охнула она, хватаясь за щеку, и опрометью бросилась на улицу прямо со скамейкой на ноге, но поскользнулась на все той же коровьей лепехе и загромыхала, повалившись на аккуратно прислоненные к стене мотыги и грабли. Те звездопадом посыпались на ее бедовую головушку, а Снеженика, с трудом выбравшись из кучи огородной утвари, снова рванула к выходу. Споткнулась о сидящего у порога вездесущего Звездоцапа, который конечно же засунул свой любопытный клюв в сарай, дабы проконтролировать столь серьезный процесс, и наконец-то, уже вне себя от ужаса вывалилась на улицу. И тут же оказалась нос к носу с озадаченным соседом. Димитрий как раз нес стопку поленьев в дом, но привлеченный жутким грохотом свернул к сараю. Сначала из распахнутой двери вылетело ведро, потом кувырком – петух, а за ним – его соседка с безумными глазами и табуреткой на ноге. Она сделала кульбит на разлитом молоке и, по инерции проскользив до него, схватила за рукав. Поленья посыпались на снег, да и сам Димитрий, не ожидав такого натиска, не устоял на ногах и вместе с Глашей бухнулся в сугроб. В довершение картины на крыше сарая послышалась возня, сдавленные мявки и рычание. Серо-рыжий клубок сверзился вниз и покатился по расчищенной дорожке прямо на них. В воздух взметнулись разноцветные клочья шерсти, снежная пыль и ошметки соломы. – Спасите! – что есть силы завопила Снеженика, цепляясь за шею Димитрия. Тот громко выругался, стряхнул ее с себя. Хлопнул в ладоши, разгоняя котов, которые при громком звуке расцепились и дунули в разные стороны, и, потирая бок, поднялся с земли. Из сарая выглянула испуганная Дуняшка, тут же подбежала кормившая кур Ульянка. – Глашка, ты цела? Снеженика медленно приходила в себя. Вот же как некстати все случилось. И надо было ему выйти из дома именно сейчас! Нужно срочно исправлять ситуацию. А что делать, когда все пошло не по плану? Правильно! Сделать вид, что так и было задумано! – Доброе утро, сосед! А я тут уборку в сарае затеяла... Димитрий поворчал в усы и молча принялся собирать поленья. Вот же чурбан неотесанный! – Что, даже не поможешь девице подняться? – Где девица, а где баба неповоротливая, – проворчал он и отвернулся. Потом сгрузил груду дров у своего крыльца и вернулся к бане за новой. Снеженика закусила губу и недоуменно проводила его глазами. Ого, крепкий орешек попался, голыми руками не возьмешь! Но ничего, и не таких видали! С трудом проглотив обиду, она поднялась и отряхнулась. – Два сарафана, две шляпки и по рубахе с рюшами! – коротко бросила она девкам. – Только корова на вас! – По два! Каждой! – деловито сложила руки на груди Дуняшка. И где только эти занозы выучились торговаться? – Черт с вами, по два! Но в сарай я больше ни ногой! – Идет! – девки переглянулись и скрылись в коровнике. Снеженика, охая, подковыляла к бане. Димитрий ловко орудовал топором. Огромные поленья разлеталось в мелкую щепу от одного удара, а сам он – суровый и хмурый – скинул тулуп и, казалось, даже не замечал ничего вокруг. Снеженика кокетливо уселась на пенек, старательно пряча в сугробе грязный валенок. – Вот смотрю я на тебя, сосед, и диву даюсь! Такой мужик видный – и никому не нужен... Рука Димитрия дрогнула, но работу он не прекратил. – Так уж и никому, – усмехнулся он, не глядя на нее. – Тебе Федоська отказала.... – Зато ты не откажешь небось, – грубо бросил он, задетый за живое. – То-то я смотрю, постоянно рядом вьешься... Только и ждешь... – Я? – возмущенно хмыкнула Снеженика. – Да если хочешь знать, я за тебя ни за что бы не пошла! – Вот как? – на этот раз Димитрий опустил топор и обернулся. – А ты как думал? – повела плечом она. – Мне нравятся мужчины ласковые, к красоте женской неравнодушные, а ты? Словно полено это – деревянный и бесчувственный. – Ну дык и мне девки красивые да женственные нравятся, а не медведицы неуклюжие, – сказал, как припечатал, собрал груду дров и молча пошел к избе. Снеженика возмущенно хватала ртом воздух. Руки чесались запустить вслед поленом, а еще лучше – топором. В жизни ее так не унижали да таким пренебрежением не обливали! Тоже мне, принц неприступный! Вадька больше был похож на принца, а его, заметьте, она охмурила вообще с первой встречи! Как сейчас помнила тот день, когда подвернулся каблук на эскалаторе в торговом центре. Она схватилась за руку стоящего рядом парня, разлила на его дорогой костюм стаканчик кофе, что он держал в руках. Вот только тот не ругался, даже слова грубого не обронил, наоборот, еще и извинялся, что она на него его же кофе пролила... Сердце сжалось теплыми тисками. Да будь это Вадим, он и из сугроба вытащил бы, и отряхнул, и сто раз поинтересовался, в порядке ли, и весь вечер пылинки бы с нее сдувал... Как тогда, зимой... Снеженика прикрыла глаза. Они катались на лыжах на Красной Поляне. Она неудачно упала, ободрала ладони о корку снега. Он принес ее в номер, усадил у камина, обложив подушками, и весь вечер отпаивал горячим глинтвейном... Снеженика тихо всхлипнула. А теперь что же? Так и оставаться ей здесь беззащитной, никому не нужной и одинокой? Она подхватила на руки пригорюнившегося рядом Звездоцапа. Какой всё же классный ее Вадька... И как он там, без нее?Глава 17
Вадим болезненно поморщился, глядя в монитор видеонаблюдения. Камера у входных ворот навязчиво демонстрировала черный Ниссан его помощника Андрея. В двенадцать ночи! Какого черта? Он тихо выругался. Визит Андрея в его загородный дом был некстати от слова «тебя еще тут не хватало», особенно после того, как сегодня они с Кириллом виртуозно провалили презентацию и упустили партнеров, которых Вадим окучивал почти год! Разговаривать после такого с Андреем не хотелось, разве что – убить, и заявляться среди ночи прямо к нему в дом со стороны его помощника было по меньшей мере небезопасно. Звонок продолжал трезвонить, вызывая мигрень и искры в глазах, в довершение к этому Андрей еще начал сигналить, и Вадим, напугавшись, что тот разбудит весь поселок, нехотя нажал на кнопку. Ворота отъехали вбок, пропуская ночного визитера, а Вадим, скрипнув зубами, поплелся открывать дверь. – Полюбуйся! – даже не здороваясь прорычал Андрей, затаскивая через порог дома грязное, лохматое нечто. Нечто болталось, поддерживаемое Андрюхой за шкирку, и отчаянно воняло рыбой. – Ты что, бомжа ко мне притащил? – удивился Вадим. – Ну почему же, – хмыкнул Андрей, – это твой креативный директор. И, мать его, до такой степени креативный, что даже я не перестаю удивляться! – Кирилл? – глаза Вадима полезли на лоб. Вообще-то Кирилл был блондином, но сейчас в руках Андрюхи болтался грязный бомж с лохматыми черными патлами в некогда дорогом и добротном костюме, сейчас больше напоминавшем видавшую виды помойную тряпку, щедро разукрашенную разноцветными пахучими пятнами, с оторванным рукавом и дырой на коленке. При этом костюм был мокрым, а верхней одежды на Кирилле вообще не было, поэтому Андрей быстренько затащил его в дом и свалил как куль с мукой в прихожей. – Он самый, – подтвердил Андрей самые худшие опасения Вадима. – Забрал из ментовки – и сразу к тебе, уж извини, но не знаю, куда его в таком виде везти. – Почему он в таком виде? – Да говорю же – неконтролируемый приступ креативности, чтоб его! – чуть не сплюнул Андрей. – Мы сегодня как презентацию с китайцами похерили, так он места себе не находил. Нажрался коньяка, поперла бычка по типу «я что ли хуже их?» Кароч, орал, что докажет тебе, что он круче бараньих колечек... Я думал – пьяный бред, а он... Прикинь, нацепил парик, усы и поперся вечером в ресторан, где наши китайцы с конкурентами контракт обмывали. Догнался там до кондиции, устроил дебош... На вот, зацени, – он пошарил в кармане и протянул Вадиму флешку. – Попросил знакомого мента копию записи с камер наблюдения сделать. По-моему, тянет на Оскар... – Ты зачем его сюда-то притащил? – растерялся Вадим. – У меня сейчас своих проблем хватает! – А куда? – развел руками Андрей. – Маринка его бросила, а у меня жена беременная! Ей такие стрессы ни к чему. Не, можно было оставить в обезьяннике, но мне казалось, он тебе еще нужен! – Да у меня ща... – Всё! – Андрей хлопнул Вадьку по плечу и развернулся на выход. – Не знаю, что там у тебя, и знать не хочу. Я своё дело сделал, дальше ты разбирайся. А мне еще после этого идиота машину отмывать. И я так понимаю, что завтра в офисе вас не ждать? Поэтому я поеду. Не возражаешь? – Фуу, – выглянула в прихожую Ксюха, успев застать закрывающуюся за Андреем дверь. – Тут кто-то сдох? Вроде она уснула, – быстро доложила она застывшему столбом Вадиму. – А то прям стресс на стрессе, я и не ожидала, что она так машины испугается. Я вот что подумала, а может, проспится, мозги на место встанут, и завтра проснется как ни в чем не бывало? Вадим, это что? – Ксюха прервалась и указала глазами на пол. – Это Кирилл, познакомься. Мой зам, – устало выдохнул Вадим. – Кир! – он присел на корточки и потрепал его за плечо. Тот что-то нечленораздельно промычал в ответ, нашарил в прихожей Ксюхин сапог и, пристроив его вместо подушки, демонстративно отвернулся. – Интересный у тебя подход к подбору персонала...– скривила губы Ксюха. – А ты не ерничай, а лучше помоги, – Вадим подхватил Кирилла под руки и на удивление легко закинул себе на плечо. – Ванную открой! Ксюха, зажимая нос, засеменила к ванной: – А это что, у вас такой дресс-код, чтобы отличать своих по запаху? Вадим молча сгрузил тяжелую ношу в ванную. Кирилл недовольно замычал, почмокал губами и снова обнял сапог, который он умудрился не выпустить по дороге. – Вот! – хлопнула в ладоши Ксюха, отбирая у него свое имущество. – Теперь надо дверь покрепче закрыть и шкаф снаружи придвинуть, чтобы ночью не вылез... – Чего? – улыбнулся Вадим и включил душ. Кирилл даже бровью не повел, только поежился, явно с удовольствием, и смачно захрапел. – Зря теплую включил, – с сомнением протянула Ксюха, здесь нужен арктический лед... – Вот и займись. Раздень его и помой, а мне нужно срочно глянуть кое-что, – Вадим подкинул в руке флешку Андрея. – Реально, я должен быть в курсе, что он конкретно натворил. – Я?! Мыть вот это?! – Ксюха попыталась изобразить возмущенный обморок, но Вадим ее уже не слушал, а просто молча развернулся и дунул из ванной. – Куда? – бросилась за ним Ксюха. – Я не твой подчиненный, чтобы мне указывать! – Не ори, разбудишь Глашу, – бросил Вадим, скрываясь в своем кабинете. – Бесстыжая ты морда, Вадька! Предлагать порядочной девушке такое?! – деланно возмутилась Ксюха. – И дома начальника выключай! – добавила громким шепотом в щелку двери. Она тяжело вздохнула, немного потопталась у двери, пытаясь подслушать, что там смотрит Вадим, и вернулась обратно в ванную. Здорово подмывало бросить здесь этого вонючего русала, но было жалко Вадьку. Тот тоже порядочно набегался и устал. Да что ж за день такой безумный? Кирилл уже пускал пузыри, и задержись она подольше, пришлось бы всю ночь прятать труп, а это опять ненужные хлопоты... – Вот же чудо-юдо на мою голову! Ксюха с сомнением оглядела вышеозначенное чудо. Подумав, стянула с него дорогие ботинки, немного помедлила и взялась за пряжку ремня... Через десять минут в ванной плавал неплохо сложенный молодой мужчина в боксерах и прилипшей к телу белой рубашке. «Хмм, а очень даже ничего...» – Ксюха невольно залюбовалась. Костюм мокрой лужицей растекся по полу ванной. Ксюха брезгливо подцепила двумя пальцами пиджак, с сомнением посмотрела на стиральную машинку, потом скривилась и отправила его в корзину для мусора. Туда же полетели рваные штаны. Нужно бы упаковать все это добро в мешок для мусора. В два мешка. Нет, лучше – в три, чтоб не воняло. Присев на край ванны, она потянулась к пуговицам на рубашке парня, но тот неожиданно открыл глаза. – О-ой, царевна-лягушка, – полусонно пробормотал он, смешно растягивая гласные. Ксюха чуть не свалилась в воду от возмущения. Ну да, глаза большие и зеленые, и водолазка эта цвета хаки ей всегда была к лицу, но это же не повод, чтоб ее лягушкой обзывать! – Вопрос еще, кто здесь лягушка, – недружелюбно отозвалась она, расстегивая пуговицы на его рубашке. – Оу, вот прям так сразу, даже без прелюдии? Какие нынче царевны пошли... – пьяно улыбнулся Кирилл, скосив глаза на ее руки. – А не подскажете, а на каком болоте я вас подстрелил? – Это я тебя ща подстрелю, если не замолкнешь, – строго, как воспитательница в садике шкодливому пацану, выговорила она, – я тут как раз у Вадима в кабинете пневматическое ружье видела. – Ну разве можно так... с царевичами, – обиженно булькнул Кирилл и сполз под воду. Ксюха выудила его за ворот рубахи. – Ты на царевича никак не тянешь. Разве что на Водяного... Руку давай, да снимай же... Мокрая ткань липла к телу, цеплялась за пальцы, а обладатель рубашки вовсе не торопился ей помогать. – Я а-а-динокий Водяной, никто не водится со мной...– душераздирающе взвыл он, и Ксюха прыснула. – Не удивительно, – она нагнулась, чтобы стянуть рубаху с другой его руки. – Мадам, вы станете моей женой? Этой... Водянихой... Мне так одиноко в этом болоте...– неожиданно заявил Кирилл и, обхватив ее за талию, потянул на себя. Ксюха такой подставы не ожидала, поэтому завизжала, расплескивая воду, но не удержалась и плюхнулась задом прямо на живот Кирилла. Вылупив глаза, как кошка, упавшая в воду, ухватилась пальцами за края ванной, пытаясь вылезти, но тщетно – Кирилл держал её крепко. Вне себя от возмущения, она вцепилась пятерней в его волосы и заверещала еще громче, когда поняла, что, кажется, лишила Водяного шевелюры. Черные патлы остались у нее в руке, а на озорные глаза упала длинная светлая челка. Теперь этот русал казался даже симпатичным, и Ксюха на мгновение застыла, перестав выдираться из его рук. Дверь хлопнула, и на пороге появился Вадим. Причем на удивление приободренный и довольный. – Ну как, справляешься? – весело поинтересовался он у Ксюхи. – Чего лыбишься? Руку давай! – сердито рявкнула она, скользя мокрыми ладонями по бортику ванной. – Я вижу – клиент отживел, – улыбнулся Вадим. Он подал руку Ксюхе, помогая выбраться. Та, кряхтя и булькая от негодования, вылезла из ванной и теперь стояла, полыхая праведным возмущением, а с одежды ручьями стекала вода. – Как видишь, – сердито буркнула она и продемонстрировала Вадиму черный лохматый парик. – Вот полинял только малость. У тебя все замы по зиме линяют или только самые креативные?Глава 18
Глаша проснулась как всегда – до зари. Сладко потянулась на мягкой постели. До чего же у них все богато и по-царски – даже вставать неохота! Вадим устроил ее со всеми удобствами – в спальне на первом этаже с окном, выходящим в сад, предварительно убрав из комнаты всякое непотребство в виде телевизора, колонок и пылесоса. И все бы хорошо, да вот беда – такие хоромы богатые, а рядятся в обноски! Штаны какие-то рваные, кофты растянутые. То ли дело занавески! – Глаша любовно огладила рукой плотную переливчатую гардину. Экое платье получилось бы – краше, чем у самой царицы! Вчера после долгих споров, уговоров и примерок она, скрипя зубы, согласилась одеть только банный халат Снеженики – махровый, вырвиглазово розового цвета с бабочками. Во-первых – длинный, во-вторых – красота-то какая! Белая дубленка с норковой опушкой тоже пришлась Глаше по душе, на этом вопрос ее гардероба временно был закрыт. Глаша покрутилась возле зеркала, любуясь бабочками. Пригладила волосы и заплела их в тонкую косицу. Поохала, еще раз пожалев ее несчастную обладательницу, и осторожно вылезла в гостиную. В гостиной на диване храпел чужой мужик. Вчера его Глаша не видела, но решила не удивляться. Мало ли... Дом вон какой большой, не одни же они там живут, не иначе как на несколько семей. Сосед, значит. Она аккуратно обогнула диван и выскочила в прихожую, накинула дубленку и пушистые угги. Эти занятные валенки ей тоже понравились. Зачем ее с утра несло на улицу – она и сама не знала. По привычке. Хозяйство же ждет. Скотина не кормлена. Но тут же погрустнела, вспомнив, что скотину тут не держат. Хотя, нет... Местное хозяйство в виде трех шпицев уже нетерпеливо толпилось у порога, поскуливая и намекая, что вовсе не против составить ей компанию. – Пойдемте, маленькие мои, пойдемте. По нужде приспичило? И то дело... И взяли моду – собак в доме томить. Столько места вокруг, сколотить бы будочку, да на двор, – тихо приговаривала она, открывая входную дверь. Шпицы дружно дунули на улицу – все, кроме Вениамина Звездоцапа фон Бойчика, который вальяжно вышел, отряхнулся и, повернувшись на восток, гортанно взвыл, отчего Глаша вздрогнула – заболел что ли? Но тот довольно вскинул нос и потрусил к ближайшей скамейке. Глаша тоже присела. Ясное, морозное утро было таким же, как в ее родной Авдеевке. Небо на востоке перемежалось темно-синими и алыми полосами с оранжевыми всполохами. Она видела эту красоту сквозь стволы высоких сосен, что росли на участке Вадима. Как же уютно! Кованые фонари подсвечивали выложенную плиткой дорожку, вдоль которой даже зимой зеленели глянцем кусты бересклета. Пушистый снежок поблескивал в свете фонарей, а на рябине, усыпанной красными ягодами, уже чирикали ранние птахи. Шпицы резвились вне себя от счастья, гоняясь друг за другом по расчищенным дорожкам, но Звездоцап их энтузиазм не разделял. Глаша подивилась, наблюдая, как он с важным видом запрыгнул рядом с ней на лавку, не без труда, цепляясь зубами и лапами, перелез на металлическую кованую спинку и ожидаемо рухнул носом в сугроб. Глаша только головой покачала, когда он безрезультатно повторил эту попытку и, сжалившись, усадила его себе на колени. Так они и встретили рассвет. Когда мимо ворот проехала первая машина, Глаша вздрогнула. Даже вспоминать не хотелось эту жуткую металлическую повозку, которая несется быстрее ветра. Как ни любопытно было Глаше рассмотреть сам город, но справиться с испугом не смогла и всю дорогу визжала с закрытыми глазами. Потом догадалась накинуть капюшон и дрожала. Вот то ли дело – лошадь! Глаша даже верхом ездить умела. Ведь есть же место, чтоб сарай построить, да пару лошадок завести! Нет – ездят на этих вонючих телегах... И она испуганно покосилась на гараж. Шпицы нагулялись и смешно поджимая лапы толкались у двери, кидая на Глашу вопросительные взгляды. Уже давно рассвело, пора бы позаботиться о завтраке. Вчера Ксения показала ей кухню. Просторная, жалко – без печки. Со страшным зверем по имени микроволновка Глаша связываться не решилась, а вот духовой шкаф при хорошем воображении мог бы сойти и за печь, так что нужно попробовать. Она поднялась с лавки и довольно потянулась.В гостиной разворачивалась горячая баталия. Вадим – руки в боки, и Ксюха – всклоченная, в жуткой пижаме с разноцветными танцующими единорогами, нападали на ночного гостя. Глаша потихонечку, чтоб не мешать, прокралась вдоль стенки и вместе с собаками юркнула в кухню. – Да что ресторан, ты его про вечер вчерашний спроси! – донесся вслед возмущенный голос Ксюхи. – Подожди, у меня к нему других вопросов море... – грозно пробасил Вадим. – Да чего пристал, не помню я ничего! – отбивался Кирилл. Он испуганно вжался в диван, обводя непонимающим взглядом помещение. Где он? Как тут оказался? Что это за девка, явно – с претензиями, и явно – к нему? Смотреть на девку было страшно, на единорогов – еще страшнее, а на Вадима после вчерашнего вообще смотреть не хотелось. В голове царил сумбур, и деревянные дриады пели серенады. Хотелось забиться под подушку, чтоб никого не видеть и не слышать, но чувство самосохранения подсказывало – надо защищаться. – Что значит – не помню? – наседал Вадим. – То и значит! – торопливо огрызнулся Кирилл. – Помню презентацию, потом, как коньяка в офисе выпил... А потом просыпаюсь вот тут... Вот в этом... – он с сомнением оглядел себя: выцветшая футболка, явно на пару размеров больше и такое же сползающее трико. – Че за хрень ты на меня нацепил? – А ресторан? – Какой ресторан? – Кир, я запись с камер наблюдения смотрел! Скажи еще, что не ты сорвал китайцам ужин с конкурентами? – Я сорвал?! – глаза Кирилла надо было видеть: искренне недоумевающие, словно он в гостиной у Вадьки мраморного трицератопса встретил. – Тебе огласить список твоих достижений? – Да чё я такого сделал? – Испортил репутацию приличному заведению... – начал перечислять Вадим. Кирилл нахмурился, старательно выискивая в памяти события вчерашнего дня. Тщетно. – Подрался с директором конкурирующей фирмы... – С Семагиным что ли? – надменно фыркнул Кирилл. – Так ему и надо... – Ну а партнеры наши чем тебе не угодили? – Хрена с два они наши партнеры! – Но это не повод, чтобы портить с ними отношения! Тем более, их руководитель – пожилой, принципиальный человек, с кучей тараканов в голове! – повысил голос Вадим. Кирилл неуютно поежился под его суровым взглядом. – Да я не собирался! И вообще – он меня неправильно понял... – Очень хочется надеяться, что он вообще ничего не понял! – Да чего такого я сказал?! Вадим поднял брови и развел руками: – Что с Фудзиямы на него плевал! – Да ну ты гонишь! – неуверенно усмехнулся Кирилл. – Назвал его узкоглазым лапшеедом... – Блин... – Кирилл досадливо сгреб волосы рукой и задумался. Мыслительный процесс давался нелегко, поэтому он не стал увлекаться. – Надеюсь, переводчик догадался не переводить? – Не знаю, – продолжал добивать Вадим. – Но потом ты залез в аквариум, съел лангуста и громко заявил, что Курилы ты им не отдашь... – Кто – я? Китайцам?? – Вот и я удивляюсь. Ну, видимо на тот момент тебе было пофиг, кому именно их не отдавать... Теперь глаза Кирилла выражали крайнюю степень изумления. Он схватился за голову и болезненно поморщился. – Я че, ваще дурак? – Ну, если тебя это утешит, то почти пол ресторана с тобой решительно согласилось... – Оййй... В голове мелькали разрозненные, несвязные картинки. Подлец Семагин увел у них партнеров и праздновал победу... И после третьей рюмки коньяка стало очевидно, что Кирилл, как заместительдиректора, не может и не имеет права допустить подобного безобразия... М-да... Вроде бы он подстраховался, надев парик. Это вселяло смутную надежду, что ни китайцы, ни Семагин его не узнали. Очень смутную, как и остальные мысли в голове. Жутко хотелось пить, словно он неделю питался одной селедкой... Как Шариков... Он и похож сейчас, наверное, на него... Что за бред в голове? – Постой, чего я съел? – вдруг испугался он. – Лангуста. Живого... – Но я не ем морепродукты! – Кирилл икнул и с трудом подавил рвотный позыв. – Э-э! Не надо мне пачкать гостиную! Иди продышись, а потом расскажешь, как тебе вообще такое в голову пришло! – Вадим подцепил его за шкирку и решительно потащил к выходу. – А чё сразу я? – тут же вывернулся тот. – Между прочим, я все подготовил идеально! И встреча, и презентация, и угощение – все по высшему разряду! И они, кстати, были довольны, вот только этот их главный самурай... – Это китайцы, Кир... – Да пофиг! Так вот он и спрашивает, а, мол, по какой такой уважительной причине ваш руководитель не счел нужным осчастливить нас своим присутствием? А ты ж мне не сказал – по какой! Я и придумать ничего не успел, отделался общими фразами, а он оскорбился видите ли! Говорит, раз он с самого начала проявляет такое неуважение, то, мол, и говорить с вами не о чем. Надулся как индюк, я уж и так, и эдак перед ним, а потом думаю – да пошел ты! Обиделся он... Иди и сделай себе харакири... – Кир, ты географию в школе учил? – Да чё ты докопался? – Кирилл нервно подтянул сползающие штаны и прошелся по комнате. – Это, между прочим, твоя вина, не моя! – он обличающе ткнул пальцем в Вадима. – И кстати, что же это за причина, не хочешь рассказать? Я там, значит, куклачёвским пуделем скачу, а он тут с девками на даче зависает! Ксюха вспыхнула так, что аж единороги заискрили, набрала воздуха в легкие, но Вадим ее опередил: – Это Ксения. Сестра моей невесты. – Отлично, Ксюх, водички принеси...– бухнулся обратно на диван Кирилл. Ба-бах! Заторможенная реакция не позволила Кириллу вовремя уйти в сторону, и запущенный Ксюхой многострадальный сапог впечатался ему прямо в лоб. – Щас! То раздень его, то искупай, то спать уложи! Нашел прислугу! Кирилл удивленно распахнул варежку: – Вадим, а че, она меня купала? – Ты, знаешь ли, так благоухал китайской кухней, что больше вариантов оставить тебя в доме не было... – И ты доверил ей мое бренное тело? – не унимался Кирилл. – Тебя что-то не устраивает? – Нет, но кто ее знает... – с сомнением оглядывая Ксюху, протянул он. – Ты уверен, что я могу быть спокоен за свою честь? – Ах ты тухлый краб моржовый! – Ксюха дикой козой подскочила к дивану, хватаясь за подушку, и Вадим едва успел перехватить ее за единорогов. Кирилл одним махом перескочил через спинку дивана. Не успел – вслед прилетела подушка, а потом и подобранный рядом сапог. – Вадим! Да кто она ваще такая? – высунулся из своего убежища Кирилл. – Кто такая?! – ахнула Ксюха. – А вчера, между прочим, замуж звал! – Чего? – Кирилл так побледнел, что Ксюхе аж обидно стало. – Нет, правда? – бросил он растерянный взгляд на Вадима. – А я откуда знаю? – усмехнулся тот. – Хорошо хоть, что её, а не самурая... Ты вчера так блеснул чешуей, что я бы ничему не удивился. – Надеюсь, ты не согласилась? – осторожно поинтересовался у Ксюхи Кирилл. – Ага! Надейся! – возмущенно фыркнула она. Безудержная мстя рвалась наружу, и Ксюха упивалась ею... – Как тут не согласиться? Всегда мечтала выйти замуж за пьяного придурка, воняющего рыбой! Кирилл криво усмехнулся и погрозил ей пальцем. Потом горделиво поднялся, подтянул спадающее трико под грудь и чинно зачесал пятерней растрепанные волосы – помогло мало, они так и торчали соломой в разные стороны. – Мадам, – он склонил голову и прижал руку к груди, – я прошу у вас нижайшего пардону. Был, знаете ли, навеселе. По-трезвому я ни за что бы... Ксюха схватилась за ближайшую подушку. –...ни за что бы не позволил себе подобной дерзости! – уловив ее маневр, быстро и громко закончил Кирилл. – А чем это тут так воняет? – добавил он, сморщив нос. В гостиной здорово тянуло гарью, а по полу вовсю стелился густой серый дымок. Ксюха с Вадимом переглянулись и не сговариваясь рванули в кухню.
Последние комментарии
1 час 40 минут назад
2 часов 51 секунд назад
2 часов 55 минут назад
5 часов 53 минут назад
5 часов 54 минут назад
6 часов 2 минут назад