Война всех против всех [Алим Тыналин] (fb2) читать онлайн

Алим Тыналин Император Рима 2 Война всех против всех

Глава 1 Вот и новая жизнь, приветствую тебя!

Справа от меня лежала голая девушка, брюнетка с великолепной фигурой, ее чуточку удлиненные и крупные груди торчали в разные стороны. Слева тоже лежала голая девушка, только уже блондинка, с маленькой упругой грудью, зато с длинными стройными ногами и восхитительной округлой задницей, так и просящейся в ладонь.

Ну, а спереди, как и положено, лежала девушка с рыжими волосами, с ослепительно белым телом, покрытым веснушками и большими, упруго торчащими грудями. И, как и полагается, я в данный момент находился в ней и делал тазом ритмичные, чуточку вращательные движения, причем в конце каждого двигался чуть резче, будто бы вбивая свой стержень в девушку, отчего она каждый раз стонала и закусывала нижнюю губу. Свои ослепительные зеленые глаза при этом она держала закрытыми.

Девушки справа и слева тоже не лежали без движения, одна из них, блондинка, наклонилась к рыжеволосой и поцеловала ее в губы. Брюнетка в это время смотрела на нас и ласкала себя между ног. В общем, все как обычно, дом полный разврата и похоти.

Мы находились в моем императорском дворце в Равенне, только теперь уже не на втором, а на четвертом, самом верхнем этаже, в который я переехал недавно. Кстати, кто меня не знает, позвольте представиться, меня зовут Ромул Августул, по кличке Моммилус или «Мелкий позор Рима», в прошлой жизни до этого Роман Панов по кличке «Скользкий Бэнг», а сейчас император Рима, если так можно назвать клочок земли на Аппенинском полуострове, находящуюся под моим номинальным контролем.

По большому счету, фактически я владею лишь городом Равенной и близлежащими окрестностями, да и это еще спорный факт. Короче говоря, для вас можно просто Ромул, чего уж там, давайте запросто, без церемоний. Поскольку в данный момент я очень занят, а именно удовлетворяю сразу трех девушек сразу, причем вот уже второй час без перерыва, то поздороваться с вами не могу, разве что брошу легкий кивок головой, уж не сочтите за неуважение.

Эти девушки уже примечены мною давно и также давно я уговаривал их заняться совместным сексом, предварительно переспав до этого с каждой из них, без этого вряд ли получилось бы объединить их всех вместе. До недавнего времени эти девушки состояли в свите моей безвременно почившей матушке, а теперь, после этого, поступили в полное мое безраздельное владение, тем более, что некоторые из них были рабынями.

Часть из них, впрочем, досталась моим сестрам и братьям, но они обходились всего несколькими прислужницами, а их у матери оказалось около полусотни. Короче говоря, мне достался целый женский легион, который я тут же принялся исследовать на свой страх и риск.

Закончив с рыжеволосой, я на некоторое время позволил себе отдохнуть, нырнув в бассейн-писцину и охладив свое разгоряченное тело. Девушки, между тем, продолжали ласкать друг друга и издавали сладострастные стоны, способные возбудить даже мертвеца в могиле. Я проплыл через весь водоем, наслаждаясь прохладной водой и несколько раз нырнул, громко отдуваясь и выплевывая воду попавшую в рот.

Через некоторое время, восстановив силы и подкрепившись вином и закусками, стоявшими в великом разнообразии на столе, я снова присоединился к девушкам и теперь с самого начала занялся блондинкой. Красавицы к тому времени настолько увлеклись друг другом, что поначалу не заметили моего прихода и только потом благосклонно улыбнулись, приоткрыв замутненные сладкой поволокой глаза.

Блондинка сразу ощутила, когда я вошел в нее, и обхватила мои бедра своими длинными крепкими ногами, продолжая в это время ласкать языком промежность рыжеволосой девушки, в свою очередь, страстно целующейся с брюнеткой. Картина была фантастической, приводящей в исступление, я схватил брюнетку, приблизил к себе и мы стали целовать и услаждать ее с обеих сторон, я сзади, а рыжеволосая спереди. При этом, я все также продолжал находиться в блондинке, а она с каждым моим движением начала кричать, все громче и громче, на весь дворец.

Над Равенной стояла весенняя ночь, уже наступил месяц марциус, первый месяц весны, названный так в честь воинственного бога Марса, хотя то, что творилось в моих покоях, возле бассейна, больше посвящалось богине любви Венере. После блондинки я снова потратил некоторое время на восстановление, отправившись в терму, то есть баню, устроенную в одной из комнат рядом с перистилем, открытым внутренним двором, где мы, собственно, сейчас и находились.

Обычно термы редко устраивали дома. Во-первых, в городе имелись общественные, по пышности не уступающие дворцу, в которых, помимо самих бань, были залы для разминки, библиотеки, массажные кабинеты, театральные залы, и, конечно же, триклинии для приема пищи. То есть, по сути термы у римлян были не просто банями, а настоящими развлекательными комплексами, в которых протекала активная общественная жизнь.

Ну, а во-вторых, устройство такой бани, по сути, было чертовски дорогим удовольствием, которое мог позволить себе только такой расточительный похотливый бесенок, как я.

Терма в моем дворце состояла из нескольких помещений. Первоначально я попал в аподитериум, прохладную раздевалку, а поскольку на мне не было одежды, то сразу прошел в парилку. Их в моей бане было три, как и полагалось: тепидариум, теплое помещение с умеренной температурой влажностью, затем калидариум, некий аналог турецкого хаммама и лакониум, сухая парная, нечто среднее между финской сауной и нашей русской парной. Помимо этих помещений, в терме имелись фригидариум — то есть помещение с двумя бассейнами, с горячей и ледяной водой, а также лавариум, по сути, массажная и косметологическая комната.

Комнаты, как положено императорским помещениям, были обставлены с роскошью. Бассейны и лежаки выполнены из красного и черного мрамора, стены и полы облицованы мозаикой с изображениями львов, драконов и орлов, рукомойники сделаны из натурального камня и серебра. Горячая вода для термы подавалась в печи по системе труб, проходивших под стенами, и одновременно обогревала помещение.

В помещении на нижнем этаже, под полом, находилась печь и котел с водой. Вода в котле постоянно кипела и появляющийся пар выходил через отверстия в стенах в парных. Кстати, чтобы пол из-за жара печи не был обжигающим, его пришлось сделать двойным.

Короче говоря, благодаря всем этим усовершенствованиям и системе подогрева, сейчас я мог спокойно валяться на горячем лежаке в калидариуме и размышлять о том, что сделано за то короткое время, что прошло после смерти моей матери.

А сделано было немало. За этот краткий период в моей жизни произошли грандиозные перемены.

Сначала я, конечно же, находился в шоковом состоянии после того, как моя мать и брат Ульпий погибли точно также, как и родственники в далекой прошлой жизни. Я не смог посетить окончание праздника Эквирий, которые были завершены досрочно в связи с трауром по убитой матери императора.

Два дня я не выходил из своих покоев, не желая никого видеть и не просыхая от вина. Спать я не мог, потому что боялся жутких сновидений. На третий день, однако, я уже не выдержал и провалился в глубокий сон. Мне приснился не кошмар, а странное видение, в котором мне явились сразу две женщины, одна моя мать из прошлой жизни, а вторая — Флавия Серена, недавно погибшая мать Ромула Августула, обе в светлых одеждах, только моя мама в платье двадцать первого века, а римлянка — в длинной тунике.

— Ты что же, так ничего и не понял, дурачок? — спросили они, потрепав меня по голове. — Хватит уже жить для себя, попробуй пожить для других людей, для народа. Иначе будешь обречен повторять этот круг снова и снова.

— Какой круг? — пробормотал я во сне и подумал, что мне это просто привиделось. Бывает ведь во сне, когда ты знаешь, что это сон и знаешь, что скоро проснешься. — Я сейчас вообще не хочу жить.

Но матери уже исчезли, одна за другой, и я тут же очнулся со страшной головной болью. Впрочем, я тут же понял, что впервые за многие годы спал без кошмаров и обрадовался этому.

В тот же день, едва избавившись от головной боли, я вызвал Донатину и Лакому.

— Ты теперь покинешь нас, доминус? — спросил мой глава шпионов. — С тобой было весело, и можно было бы заработать еще много денег.

Да, еще недавно я планировал урвать как можно больший куш и уехать из страны, потому что видел, что она катится в пропасть. Но с недавних пор многое переменилось. Я не удивился тому, что он сумел проникнуть в мои самые сокровенные замыслы, он и не такое умел выведывать, а огорошил его вопросом:

— Какие провинции находятся под моим контролем?

Донатина внимательно посмотрел на меня и ответил:

— Империя переживает сейчас не самые лучшие времена. В Северной Африке хозяйничают вандалы. Галлия разделена на королевства вестготов, остготов, бургундов и франков. На севере угрожают германцы и свевы, на востоке гунны и аланы. Под твоей властью, император, находится только Италия, да и та по факту тебе не принадлежит, кроме Равенны. Войска не слушаются, сенаторы стараются захватить побольше земли, варвары готовят вторжение.

— Откуда идут сборы от налогов? — продолжал я допрашивать его, морщась от головной боли.

— Только от жителей Равенны и близлежащих окрестностей, — пожав плечами, ответил Донатина.

— Мне нужны их списки и точное количество, — сказал я. — Я хочу провести опись жителей и узнать, чем они занимаются. Начинайте прямо сегодня и мобилизуйте всех чиновников, нечего им прохлаждаться во дворце и куриях. Кстати, Донатина, ты не хочешь стать магистром оффиций? Я хочу заменить большую часть комитов и убрать Цинну.

— Позволь мне лучше остаться просто твоим советником, император, — попросил Донатина. — Лучше уж пусть у меня не будут связаны руки всеми этими бесконечными заседаниями и советами, а я займусь настоящим делом, которое у меня получается лучше всего. Так я принесу гораздо больше пользы, чем на официальном посту.

Он помедлил и спросил:

— Ты уже передумал уезжать из страны, император?

— Да, мы попробуем спасти Рим, — просто ответил я. — А пока что скажи мне, где можно взять нового магистра оффиций и комитов.

— Попробуйте поискать среди куриалов и магистратов, — предложил Донатина.

С этого дня началась моя новая жизнь. Я сместил Цинну, оставив его простым советником и убрал предыдущих комитов, заменив их своими людьми. О новых советниках еще пойдет речь впереди, а сейчас у меня была масса новых дел, особенно по улучшению благоустройства города.

Вот о них я и размышлял прямо сейчас, валяясь на лежаке в терме, поскольку из-за всех этих закрученных проектов жизнь в Равенне, до этого бывшая сонной и размеренной, теперь завертелась с невероятной скоростью. Проблемы возникали на ровном месте и только сейчас у меня появилось немного времени, чтобы развлечься с красотками из придворных дам.

В это самое время, оторвав меня от тяжких дум, в калидариум заглянула брюнетка. Ее звали Вибилия и она была дочерью одного из мелких ростовщиков Равенны.

— Мой император, — прощебетала она. — Неужели вы не присоединитесь к нам? Мы уже соскучились без вашего присутствия.

— А что, уже прошло так много времени, что вы уже соскучились? — спросил я и вышел из парилки в аподитериум.

Оказывается, задумавшись о судьбах страны, я и сам не заметил, что провел в бане уже около часа. Время показывали огромные водяные часы, установленные в раздевалке.

Вернувшись к разомлевшим от вина и ласк подружкам, я провел с ними еще около часа, а затем обессиленный уснул прямо там, возле бассейна. Кстати сказать, после того, как я принял твердое решение остаться в Равенне и никуда не уезжать, у меня постепенно прошли кошмары.

И, так как уж речь зашла о девушках, если вас интересует, что случилось с моими прежними подругами, со смертоносной Новией и покорной Валерией, то готов по секрету поделиться, что сейчас они были в отъезде. Новия уехала в Рим по делам церкви, с которой она сейчас работала по моему поручению, а Валерия отдыхала за городом в имении отца. С ними у меня уже были яростные стычки по поводу моей излишней любвеобильности по отношению к другим барышням, и они пожелали на время оказаться от меня подальше, лишь бы не видеть мою мерзкую физиономию.

Поднявшись еще до восхода солнца, я наскоро оделся и в сопровождении Родерика и десяти вольноотпущенников отправился из города на север. После вчерашних постельных упражнений все тело приятно ныло. Хорошо еще, что колеса моей квадриги были обтянуты резиновыми рессорами и почти не тряслись на ухабах, не то, что месяц назад, когда возница немилосердно таскал меня на кочках, чуть не вытряхнув все внутренности.

Создание этого чуда резиновой промышленности получилось довольно интересным и заслуживает отдельной истории.

Я в ту пору как раз только начал активно разъезжать по городу, интересуясь его состоянием и после поездок едва мог ходить и говорить, оттого, что езда на колеснице превращала мозги в отбивную. По счастью, как-то за городом я затем занимался любовью с Валерией среди только-только появившихся одуванчиков и заметил впоследствии, что сок этих растений прилипает к тунике и делает ее клейкой.

Заинтересовавшись этим явлением, я вспомнил, как в детстве мать рассказывала, что они делали резину из сока одуванчиков. Решив рискнуть, потому что в случае провала я ничего не терял, а при успехе мог приобрести очень многое, я поручил Евсению изучить свойства одуванчиков, фикусов и полыни и попробовать изготовить из нее некое подобие каучука. При этом я подсказал ему кое-какие направления деятельности, о которых слышал краем уха еще в детстве, а потом и во взрослом возрасте, когда пытался подделать акции завода по производству зимних шин.

Мой слуга к тому времени уже вполне оправился после ранения, полученного во время бегства по ночной Равенне и с удовольствием погрузился в решение проблемы, потому что обладал научным складом ума и широким кругозором.

В итоге, через какое-то время он смог предоставить мне вполне подходящий каучук. Оказывается, он добыл его, набрав полный кувшин сока растений обмакивая в него лопатку, затем держал ее над костром, всякий раз повторяя процедуру. На лопатке образовался пленка с каучуком, который он собрал в отдельную посудину. Мой каучук, кстати, был еще и натуральным и долго не загнивал.

Что делать дальше, я уже знал прекрасно, потому что в прошлой жизни когда-то работал помощником на вулканизации. Надо было просто смешать полученный каучук с серой и нагреть, а полученное вещество уже и являлось резиной.

Сера продавалась на рынке, поскольку хорошо была известна римлянам и добывалась на вулканических отложениях на юге страны. Здесь ее называли «сульфур». Вскоре Евсений, уразумев, чего я от него добиваюсь, сумел изготовить вполне сносные шины.

Они, правда, далеко уступали промышленным изделиям двадцать первого века и являлись по сути кустарного производства, но свою задачу выполнили великолепно и вскоре я уже наслаждался плавной ездой на своей колеснице.

Само собой, что вскоре новинка от императора стала известна всему городу. Сначала ко мне приехал Таник и осмотрев рессоры, попросил уступить ее за десяток милиарисиев, но я только расхохотался в ответ. В итоге он купил рессоры за пять солидов и уехал довольный.

На следующий день, благодаря слухам, во дворец поспешили представители партий и начали просить продать им шины, на что я, после долгой внутренней борьбы, согласился за двадцать солидов.

Евсению я приказал держать язык за зубами и ни в коем случае пока что не раскрывать секрет изготовления резины. Через неделю ко мне с просьбой о продажа начали приезжать из Рима, Медиолана и Капуи. Следом за этим, надо понимать, следовало ожидать покупателей из Константинополя и Александрии.

В общем, новинка продавалась хорошо, но в данный момент меня интересовала совсем не она. Мы ведь недаром поехали за город, потому что я хотел проверить строительство газопровода.

Глава 2 Новый вид оружия в действии

Идея провести газ в дома Равенны и осчастливить население топливом пришла мне в голову совсем недавно, как раз после эпопеи с резиной. Использование каучука, кстати, я еще только собирался наладить в больших количествах, а вот газ — это совсем другой уровень.

Дело в том, что беседуя с Тертиусом Вергилием Алетием, новым комитом по науке и образованию, выходцем из Константинопольского Аудиториума, тамошнего высшего учебного заведения, я услышал от него о наличии голубых огней в болотах на севере от Равенны.

— Они бьют из-под земли и распространяют вокруг себя зловоние, — поведал мне почтенный старец, Алетий, седобородый голубоглазый старик, истово влюбленный в математику и алхимию. — Это, несомненно, один из видов стихий ветра, коих, как известно, в мире существует двенадцать штук. Этот, голубой вид, способен смешиваться с водой и делать отравленную воду безвредной.

Если его не остановить, он может часами болтать о чем угодно. Алетий, по происхождению грек, обладал энциклопедическими знаниями в самых разных сферах и был настоящим фанатиком науки. Поэтому я и сделал его комитом, учредив новую должность, чтобы он улучшил систему образования во всей империи и поставил науку на службу стране. Ну, а что делать с газом, я и сам знал. Если только это действительно газ.

Немедленно съездив вместе с Алетием на север, я действительно обнаружил там, в болотах, богатые залежи природного газа, вполне готового к использованию и тут же загорелся идеей осветить им город, жилища и провести туда тепло.

Кроме того, по счастью, бдительный ученый, осмотрев почву, радостно сказал мне:

— О император, помимо тех голубых и зеленых дыханиях ветра, о которых мы говорили, здесь еще имеются и залежи соли. Смотрите, сколько ее здесь много из-за близости к морю. Если вы сможете добывать ее с помощью того чудесного механизма, о котором мы говорили, то выгодам нашим не будет числа.

Действительно, оказалось, что соли здесь и вправду более чем достаточно и если взяться за дело с умом, то можно и добывать ее в больших количествах. В эти античные времена, до изобретения холодильников, соль служила одним из главных способов для хранения пищи, поэтому всегда была в цене.

Чтобы добраться до подземного грунта и установить газопровод, я, собрав ученые головы из Рима и Константинополя, придумал аналог бурильной машины. Для этого пришлось соорудить деревянный бур с тяжелым барабаном из камня, весом в полтора центнера.

Мы установили механизм неподалеку от места, где газ выходил из почвы и приказали рабам ритмично бить в грунт. Первые же опыты увенчались успехом и вскоре мы смогли проникнуть на глубину в несколько десятков метров, причем бур мог еще пробить почву гораздо глубже.

Теперь в дело вступила сложная система сифонных труб, изготавливаемых из спаянного листового свинца. Чтобы армировать их, мы решили прибегнуть к бетонным кожухам или каменным рукавам, поскольку грех было не воспользоваться знаменитым римским бетоном, по качеству не уступавшему бетону двадцать первого века.

Сами трубы я думал сделать деревянными, но Алетий предложил использовать каменные или керамические, которые предназначались для акведуков или систем водопровода, они запечатывались свинцом и были вполне надежны. Частью мы прокладывали газопровод под землей, а частью над поверхностью, устанавливая сложную конструкцию из каменных, свинцовых и керамических труб.

Дело оказалось чертовски сложным и дорогостоящим, большая часть проблем возникала из-за отсутствия материалов и квалифицированных специалистов. Раб, который был пойман в Африке или в у сарматов, плохо понимал наш язык и стоял, хлопая глазами, когда надсмотрщики пытались объяснить ему, в чем дело.

Ухлопав на проклятый газопровод двести тысяч солидов и построив едва ли четверть его, я уже, честно говоря, сильно сомневался в достоинствах этого мероприятия. Тем не менее, строить мне неожиданно понравилось и почти каждый божий день я начинал с посещения объекта и смотрел, как идет его прокладка.

Сегодняшний день не был исключением и я привычно ехал на моей бесшумной колеснице на север от Равенны. Возницей был бессменный штурман Петрониус, безропотно возивший меня последнее время.

Задумавшись над тем, как ускорить его строительство, я вдруг подумал, что мне нужно попробовать внедрить систему мотивации персонала. Никогда такого не делал там, в своей прошлой жизни авантюриста, но наслышан об этом из книжек о бизнес-лидерах и разного рода интервью.

Впрочем, под мотивацией я не имел ввиду выдачу грамот и сертификатов в фитнес клуб, вроде общественной термы, хотя чем черт не шутит? В нашем случае достаточно будет объявить, что по окончании строительства газопровода его участники станут вольноотпущенниками и получат по десять солидов каждый.

Многие из рабов это пришлые люди, им можно обещать бесплатный билет на корабль, поскольку в самое ближайшее время я собирался вплотную заняться морским портом и кораблестроением и уже подыскивал инвесторов из числа олигархов. Интересно, такие меры помогут быстрее и качественнее построить газопровод или все это ерунда и надо просто посильнее хлестать рабов по спинам?

В это мгновение Родерик сказал:

— Гляньте, пожалуйста, император, — и указал куда-то вдаль.

Мы отъехали к тому времени уже достаточно далеко от города и вокруг уже появились топи и небольшие грязевые озера, особенно заметные после прошедших недавно дождей. Вокруг было безлюдно, только вот впереди на грунтовой дороге маячили всадники, численностью не менее двух десятков. Они приближались к нам, явно не с самыми лучшими намерениями.

— Ого, у нас гости, — сказал я, отвлекшись от своих бизнес-планов. — Что же ты молчал раньше, Родерик? Давайте ребята, разворачивайте манубаллисту и доставайте арбалеты, будем пробовать, как они работают.

Тут надо пояснить, что я сейчас ехал в сопровождении отряда вольноотпущенников, которые у римлян назывались колонами. Это были бывшие дворцовые рабы, хорошо мне известные, которых я не далее как неделю назад сделал вольными людьми за успехи в искусстве стрельбы и войсковой подготовки.

Надо сказать, что две тысячи наемных войск остготов, которых я переманил у дяди, честно говоря, принесли много хлопот. Мало того, что они обошлись мне в кругленькую сумму, так еще и постоянно требовали за собой присмотра, как малые дети.

За тем, правда, отличием, что малые дети не устраивают скандалов и драк в лупанарии, требуя от гетер бесплатного обслуживания и не бьют кувшины с вином в городских коупонах. Лаэлия, назначенная мной командиром отряда, устала постоянно ездить по городу и разбираться с инцидентами, возникшими из-за моих новых беспокойных воинов. Никакого понятия о дисциплине у остготов не имелось или они намеренно ее игнорировали.

В этих условиях, когда Евсений явился ко мне с проектом изготовления манубаллисты, найденной им в древней рукописи, я тут же поддержал его. Причем опыт двадцать первого века тут же позволил мне добавить в конструкцию оружия кое-какие улучшения.

Слуга предлагал вооружить башни на стенах города манубаллистами, а я согласился и тут же добавил, что они должны быть расположены на поворотных гнездах, позволяющих им двигаться в любую сторону.

— А ведь верно, доминус! — сказал Евсений. — Так и надо сделать.

— Верно, только сами луки делайте не из дерева, а из железа, — сказал я, вглядываясь в схему, которую он притащил ко мне. — Это позволит стрелять с большей мощностью, а натяжение тетивы надо производить с помощью поворотного механизма, вот такого, дай нарисую.

Я изобразил нечто вроде коленчатого вала в основании арбалета, позволяющего даже одиночному стрелку постепенно натягивать огромную тетиву, крутя механизм за ручку.

Я кое-что знал об устройстве арбалетов, так как в своей прошлой жизни мне как-то пришлось выступить совладельцем стрелкового тира, когда я окучивал генерала дивизии, продававшего мне списанные патроны, пистолеты и автоматы по смешным ценам. Мы участвовали в закрытых армейских закупках и я тогда невольно изучил стрельбу из разных видов оружия, в том числе из спортивных арбалетов.

Евсений стоял, глядя на мой рисунок и хлопал глазами.

— Доминус, такое устройство может сделать манубаллисту грозным оружием, которое может обслуживать один человек. Правда, я не знаю, захотят ли герулы или остготы стрелять из таких?

— Возьми наших рабов из принадлежащих мне, императору и предложи им свободу, если они отработают пять лет в моей новой стрелковой центурии, — сказал я. — Кстати, ты знаешь, что точно такие же орудия, только размером поменьше, мы можем изготовить и для самого стрелка? А если приделать колеса и установить его на колесницу, то можно сделать такой манубаллисту передвижным орудием. Короче говоря, займись этим проектом и отложи все остальное.

Повинуясь моему указанию, Евсений подобрал из рабов смышленого паренька по имени Филоник, имевшего кое-какой боевой опыт, нашел кузнеца в городе, изготовившего манубаллисту и ручные арбалеты, подобрал отряд рабов, пожелавших стать вольноотпущенниками за воинскую службу и принялся тренировать.

Очень скоро, впрочем, выяснилось, что командовать у него получается не очень хорошо. Евсению больше всего подходило сидеть с книгами и рукописями, чихая от пыли, чем кричать на бестолковых рабов и заставлять их действовать, как надо. Это лучше получилось у Филоника и вскоре он уже полностью заменил Евсения на тренировочном поле.

Кузнецы сделали арбалеты со стальными дугами и надежным поворотным ложем, которое я описал, а это позволило натягивать болты с неимоверной силой, позволяющей пробивать любые доспехи на расстоянии до двухсот локтей, то есть около сотни метров.

Мои воины варваров, наблюдая за обучением рабов, постоянно смеялись над ними, говоря, что пока они зарядят свои детские игрушки, любой враг уже двадцать раз изрубит их мечами.

Сейчас, во время нашей поездки к газопроводу, мои десять стрелков были вооружены по три арбалета каждый, а еще они быстро приготовили манубаллисту к стрельбе. Они каждый день с утра до вечера занимались с ней и Евсений говорил, что рабы достигли кое-каких успехов.

Впереди всех стоял Филоник, он прикидывал расстояние до противников, которые неспешно приближались на конях, понимая, что нам некуда деваться. Это были разбойники из туркилингов, варваров, все время слоняющихся вокруг Равенны и готовых ограбить и убить за пару медных монет.

— Ну как, есть ли у нас хоть один шанс разбить врага? — спросил я у командира стрелков, так и продолжающего стоять неподвижно.

Филоник оглянулся на меня, промолчал, затем пожал плечами. Был он низкого росту, худощавый и почти лысый, только копна золотых волос на затылке. По характеру скверен и молчалив, вечно ко всем придирался и бранился, но управлял рабами хорошо.

Вот и сейчас они уже приготовили арбалеты, сложив из рядом с собой, а сам командир прошел к манубаллисте и со скрипом чуть повернул ее в сторону, наводя прицел.

— Тебя спрашивает император, чего ты молчишь, собака? — спросил Родерик.

Филоник не ответил и ему, просто еще раз присмотрелся, оценил расстояние до разбойников, а затем рывком спустил тетиву манубаллисты. Огромная стрела с шуршанием улетела вперед и через мгновение врезалась в строй приближающихся варваров.

Их было около двух десятков и одним махом болт пронзил сразу двоих, включая еще и ни в чем неповинного коня, а затем сбил с ног еще парочку сзади. Филоник между тем достал из деревянного кармана на лафете другой болт и вставил в манубаллисту, готовя ее к следующему выстрелу.

— Я думаю, мы разгоним этих дерьмоедов двумя-тремя выстрелами, император, — ответил он, не оборачиваясь.

Туркилинги, между тем, опомнившись после неожиданного выстрела, пришпорили коней и помчались к нам. До них осталось не так уже и много расстояния, когда Филоник выстрелил второй раз.

Болт снова полетел удачно и с ужасающей силой пронзил насквозь всадника на краю вражеского строя.

— Ого, кажется, Родерик, тебе тоже придется поработать мечом, — сказал я, видя, как противники быстро приближаются к нам.

При этом варвары кричали, улюлюкали и корчили страшные рожи, пытаясь напугать нас. Я оглянулся на рабов, ожидая, что они уже давно развернулись и обратились в бегство, но с удивлением обнаружил, что они приготовили арбалеты и уже вот-вот начнут стрельбу, ожидая команды Филоника.

Сам командир тем временем уже тоже достал свой арбалет и стоял с ним наизготовку, хмурясь и на глаз оценивая расстояние. Наконец, он махнул рукой, поднял арбалет и скомандовал:

— Стреляйте! — сам первым подав пример.

Сухо щелкнули тетивы, зазвенели болты и полетели в приближающихся варваров. Стрельба получилась почти одновременная и очень эффективная.

Я и не думал, что обычная стрела может обладать такой ужасной пробивной силой. Болты вонзились во врагов, пробив их кирасы и кольчуги, как бумажные. Всадники с криками вылетели из седел, тут же превратившись из грозных воинов в истекающих кровью и вопящих от боли пехотинцев. Первым же залпом мои стрелки скосили половину вражеского отряда.

Не теряя времени на перезарядку опустошенных арбалетов, они наклонились и тут же взяли с земли другие, заранее приготовленные. Туркилинги продолжали мчаться на нас, уже не крича так устрашающе, а, наоборот, больше в отчаянной надежде, что им удастся достигнуть нас прежде, чем мы успеем выстрелить в следующий раз. Но нет, их надеждам не суждено было сбыться.

— Стреляйте, ублюдки! — снова скомандовал Филоник, опять подавая пример и рабы тут же выстрелили снова. Я отметил, что они слушались командира беспрекословно и ни разу не ломали строй. За самое короткое время Филоник сумел добиться такого поразительного результата, что я даже и не знал, что такое возможно.

Второй залп арбалетных болтов оказался не менее эффективным, чем первый. Оставшиеся варвары были почти поголовно выбиты из седел и лежали на земле, причем некоторые успокоились навсегда и валялись неподвижно, а другие катались в грязи и вопили так, что небо оглохло от их криков.

В седле осталось только трое всадников. Кони без наездников принялись скакать вокруг нас, а Филоник приказал достать длинные ножи и коротко скомандовал:

— За мной!

Отряд стрелков, сверкая клинками, единым строем помчался вперед. Трое оставшихся варваров, завидя их, развернули коней и помчались назад. Видимо, решили не связываться со странными стрелками, обладающими оружием редкостной убойной силы.

Люди Филоника тем временем добрались до раненых и принялись добивать их, перерезая глотки ножами, как баранам. Еще они вытаскивали из вражеских тел драгоценные арбалетные болты, количество которых было ограничено.

— Эй, зачем такая бессмысленная жестокость? — крикнул я. — Можно же было захватить их в плен и отправить на рытье каналов. У меня, знаете сейчас, какая нужда в рабочих руках?

Филоник, хоть и слышал, но ничего не ответил, он был занят поиском болтов. Несмотря на его нелюдимость, я должен был признать, что командир из него получился превосходный.

— А ты что скажешь? — спросил я у Родерика. — Как тебе наши новые войска?

Мой гигантский телохранитель сокрушенно покачал головой.

— Не хотел бы я выйти один на один против такого стрелка в чистом поле. Если попадет этой адской стрелой, то сразу выбьет душу из тела.

— Ну, как сказать, у арбалетов есть много недостатков, надо думать над их устранением, но в целом я доволен результатом, — сказал я. — А еще я доволен новыми войсками.

Когда стрелки вернулись, я сказал Филонику:

— В награду за сегодняшний бой я дарю тебе свободу. Когда вернемся во дворец, скажи Евсению, чтобы выписал тебе вольную и принес комиту личного имущества, чтобы он заверил ее, понял?

Филоник потрясенно глядел на меня. Он и не предполагал, что его свобода придет так быстро. Я же был доволен, что наконец-то смог его ошеломить.

— Надеюсь, ты останешься после этого в войсках, потому что я назначаю тебя центурионом и ставлю командовать всеми стрелками, — продолжил я. — Что ты скажешь на это?

Филоник кивнул.

— Буду рад, император.

Ну, то-то же. Поскольку мы собрали все болты, а еще поймали коней и собрали оружие разбойников, теперь можно было ехать дальше.

Глава 3 Благословенное голубое топливо, здесь и сейчас

В результате стычки с варварами до газопровода мы добрались лишь после полудня.

Еще издали я увидел среди небольших кочек диковинное сооружение из трубок, сплетенных и соединенных между собой, от которого в сторону города уходили многочисленные ответвления. В основании сооружения на крепких опорах стоял буровой механизм, с огромным каменным блоком, рабы поднимали его и мерно ударяли о землю.

От сильных ударов сотрясалась земля, я чувствовал это, еще не доезжая до конструкции. Лошади пугались ударов и Петрониус остановил колесницу локтей за сорок до самого газопровода. Я спустился с колесницы и направился к постройке.

Болотные земли не требовали особых усилий по пробивке грунта. Мы начали работы полторы недели назад, а уже сумели пробиться на тридцать локтей вниз. Шахта получилась большая и широкая, на дне плескалась вода и рабы вытаскивали ее глиняными амфорами с двумя ручками.

Все вокруг пропахло газом и болотной тиной. Условия труда здесь, конечно же, были не самые лучшие. На всем пространстве подле примитивного моего газопровода суетились люди. Заведовал постройкой Маний Сецилий Гордий, выходец из Брундизия, высокий бородатый мужчина, вечно с каменным выражением лица и громким звучным голосом, способный перекричать даже Цинну. Руки у него были невероятно длинные, крепкие, кулак способен пробить череп даже быку.

Я нашел его, когда Маний Гордий пришел жаловаться во дворец, о том, что остготы разграбили только что построенную им инсулу, а теперь ростовщик требует с него выплаты по закладной. Он с детства занимался стройкой, его отец и дед тоже всю жизнь занимались возведением зданий, акведуков и дамб. Поначалу комит священных щедрот не хотел его принимать и Гордий поднял шум, а его голос разнесся по всему дворцу.

— За какое время ты можешь построить инсулу? — спросил я его.

Гордий посмотрел на меня без особого почтения, несмотря на то, что видел перед собой императора.

— Смогу за три месяца, а если буду работать без передыха, то и за месяц.

Я удивился, потому что до этого, один из людей, присланных Цинной, сказал, что для строительства инсулы ему требуется полгода, а то и все девять месяцев.

— Ты уверен? — спросил я. — Мне говорили, что так быстро построить нельзя, а если можно, то такой дом развалится через пару лет, как глиняный кувшин.

— Смотря, кто и как строит, — ответил Гордий. — Если строят эти криворукие придурки, у которых задница вместо мозгов, тогда можно маленький домус и десять лет строить.

Чтобы проверить его слова, я предложил ему достроить инсулу для остготов, которую хотел приспособить под казармы в районе Кесария. Она стояла недоделанная вот уже несколько лет и человек от Цинны обещал сделать ее за полгода, запросив за это две тысячи солидов.

Гордий съездил осмотреть объект и вернувшись, обещал сделать его за неделю и всего за пятьсот солидов. Я не поверил ему, но привлек к работам, пообещав, что если он сдержит слово, то возмещу ему все убытки, нанесенные остготами и добавлю еще пятьсот солидов. Гордий завершил работы за пять дней и сделал все основательно и надежно. Я тут же выплатил ему обещанное, учредил должность комита по строительству и поставил его во главе этого направления. В помощники нагнал советников из курий.

Почти сразу же ему нашлось дело по возведению газопровода и Гордий с удовольствием принялся за неизведанную ему доселе область строительства.

— Ты хочешь подать тепло и свет в дома, император? — спросил он. — Если ты это сделаешь, то станешь более великим, чем Константин. Нам достаточно довести газ до печей в домусах и инсулах, там придется оборудовать гипокаусты.

Гипокаусты были древнеримской системой отопления, нечто вроде «теплых полов». Я уже говорил с комитами и мы решили, что главное, если получится, это довести газ до города и присоединить трубы к домам, а дальше уже сами жители должны будут оборудовать дома, чтобы тепло подавалось через гипокаусты. Первоначально планировалось взимать за это небольшую плату.

И вот теперь круглыми сутками Маний Гордий гонял рабочих и рабов на стройке газопровода, проклиная каждый раз тот день и час, когда согласился на мое предложение стать комитом.

— Как идут работы? — спросил я, приблизившись к нему. Идти пришлось по грязи, впрочем, здесь это никого не смущало, все вокруг были заляпаны, как свиньи.

Гордий покосился на меня, но сначала продолжил бранить одного из рабочих, у которого никак не получалось соединить полые трубы между собой.

— Ну что ты тут возишься уже целый час, вонючая отрыжка Юпитера! — закричал он. — Ты что не видишь, вот здесь надо заделать отверстие бетоном, тогда голубой эфириум не будет выходить. Где ты потерял свои глаза, бестолковый тупица?

Он разобрался с непонятливым работником и только потом повернулся ко мне.

— Это самая дурацкая затея, из всех, что мне доводилось участвовать, — сказал он. — Через щели в трубах и стыки между ними гребаный эфириум вылетает, как дерьмо из задницы. Нужно больше бетона и свинца, а у нас его кот наплакал.

Проблема была, конечно же в срочности доставки и изготовлениея материалов для строительства, для этого я задействовал все мастерские в городе, однако они все равно не справлялись с заказом и не успевали по срокам, а это выводило нетерпеливого Гордия из себя.

— Уже скоро, скоро, — заверил я его. — Мы отправили торговцев в Аквилею, чтобы привезти материалы оттуда. Кроме того, скоро придут материалы из Рима и Сиракуз.

— Ты поручил мне закончить строительство за пять дней! — зарычал Гордий. — Как я сделаю это, если у меня связаны руки без строительных материалов. Кроме того, Таник так до сих пор и не привез новые трубы, уже сегодня ночью я останусь без них, понимаешь ты это или нет? Если ты император, прикажи, чтобы они привезли обработанные трубы уже к вечеру, пусть достают откуда угодно, хоть из задницы бога Вулкана, иначе мы останемся здесь без работы.

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе сказал я. Люблю таких работников, которых не надо подгонять, они сами тебя подгоняют. — Сейчас же разберусь с Таником. Кстати, что ты скажешь на то, чтобы сделать рабов, участвующих в строительстве, вольноотпущенниками? И выдать по десять солидов, а также по участку земли около города, рядом с болотами, которые надо осушать?

Гордий внимательно посмотрел на меня, потер грязной рукой всклокоченную бороду и задумчиво сказал:

— А что, мысль неплохая. Это заставит их шевелиться. Убежать они никуда не убегут, а вот работать будут с большим усердием. Вот только ты император, в последнее время что-то часто раздаешь вольные налево и направо. Так и совсем без рабов останешься?

— А и пусть, — ответил я. — Я говорил со сведущими людьми, в нынешние времена труд рабов не так уж и полезен, не то, что во времена прежних императоров. Никто не хочет работать, а уж рабы тем более. А если я создам новых жителей города, заинтересованных в его развитии, то получу толчок вперед.

— Ладно, что-то это все уже чересчур заумно для меня, — сказал Гордий. — Мое дело строить здания по твоему указу, ты только давай мне деньги, рабочих и материалы. Остальное твои заботы. Сейчас пойду, объявлю насчет вольной, то-то эти ленивые скоты обрадуются.

Он отправился кричать на рабочих, а я посмотрел на кавалькаду колесниц, едущих к нам со стороны города. Не иначе, как очередная группа любопытных граждан, что-то они в последнее время чересчур зачастили сюда, надо бы усилить охрану.

Колесниц понаехало целых двадцать штук, оказалось, что это были прасины, во главе со своим новым факционарием Галлом Харистаном Веттонианом, молодым лидером, полным силы и желания отомстить за поражение прасинов на недавних Эквириях.

Он был выходцем из «золотой молодежи» Равенны, из знатной семьи патрициев. Его родители дружили когда-то с Каном Севером, сейчас проживали в Риме, а сынок долгое время бесконтрольно хозяйничал в Равенне, прожигая отцовские богатства на гетер и азартные игры. Он собрал вокруг себя небольшой комитатенс в сотню головорезов из бывших разбойников и варварских солдат, почти, как я, но в меньших масштабах.

После сокрушительного разгрома на гонках колесниц в партии «зеленых» произошел сильный раскол, это уже после того, как по моему приказу казнили Дувиана и его сообщников. Новая зеленая поросль во главе с Веттонианом выступила против микропанита Адриана, причем настолько агрессивно, что произошла сильная драка между сторонниками каждого. Как рассказывал Донатина, люди Веттониана быстро окружили противников и всех перебили.

— Старые ослы даже и запищать не успели, — сказал мой царь шпионов. — После такого лидерство Веттониана в партии никто не оспаривал. Кстати, он женился на Секстилии Север, если тебе об этом интересно знать.

Еще бы, не было интересно. Я помню, как мы трахались с ней в вилле ее отца и я заставил сбежаться на ее крики весь дом. Теперь эта девушка, возненавидевшая меня потом, стала женой лидера враждебной партии? Весело, что и говорить.

Подъехав вплотную ко мне, Веттониан соскочил с колесницы и закричал:

— А вот и наш мелкий пронырливый Моммилус, готовый залезть в любую укромную дырку. Как поживаешь, малыш? Не надумал еще сменить трон на место надзирателя за латринами? Если решишься, скажи мне, я подскажу местечко.

Поскольку латринами в империи называли общественные туалеты, неудивительно, что Родерик зарычал и потянулся за мечом. Свита молодого факционария, тоже состоящая из здоровенных парней, загоготала, а я покачал головой, приказывая телохранителю не портить себе нервы. Мы с Веттонианом с первого дня знакомства начали колоть друг друга насмешливыми шпильками, иногда и вправду переходящими грань приличия.

— Ты, я вижу, хорошо наслышан о латринах, видимо, сам там давно уже работаешь, щенок, — в тон ему ответил я. — Оброс там знакомствами, с ног до головы?

Веттониан весело рассмеялся в ответ, но при этом большие его серые глаза пристально следили за мной. Был он весь, как я уже говорил, настоящий мачо, одет с иголочки, в лучшие одежды из тончайшихматериалов, на шее золотые цепочки, а пальцы унизаны перстнями. Гламурный, как сказали бы в двадцать первом веке. Росту высокого, отлично сложен, кожа белая, холеная и уже имелось небольшое и выпуклое брюшко.

— Что же ты задумал, император? — спросил он, подходя ближе и переведя взгляд с меня на строящийся газопровод. Каменный бур продолжал отчаянными усилиями рабов вгрызаться во вздрагивающую влажную почву, — Чего тебе это вдруг вздумалось обогревать и освещать город эфириумом? Делать нечего? Всех девок во дворце уже перетрахал?

— А ты чего сюда явился? — спросил я. — Посмотреть, помочь, языком почесать? Если нет, тогда проваливай, без тебя решим, что делать с эфириумом.

— Ох, император, привык ты за других все решать, — качая головой, сказал Веттониан и снова посмотрел на меня. — Как бы тебе не аукнулось это. Или тебе одной мамочки мало? Еще одного брата хочешь потерять?

Я продолжал улыбаться, но сердце тоскливо сжалось. Этот ублюдок угодил в самую свежую рану.

— Кажется, работа уборщиком в латринах не сильно подняла твой уровень, Галл, — сказал я. — Поражение на Эквириях ничему вас не научило? Или вы еще на что-то надеетесь на следующих празднествах? Прасины подготовили хорошие экипажи для имперского инспектора? Думаете, вас так легко допустят к гонкам?

— Эй, Моммилус, это уже невежливо, не пускать старых друзей на гонки, — процедил Веттониан. — Без нас будет скучно, ты знаешь, поэтому обязательно допустишь нас на соревнования. И мы выиграем следующие гонки, хочешь ты того или нет. В крайнем случае, нам помогут герулы, которые привыкли сменять непокорных государей, если тебе это известно.

— Это точно, герулы тоже будут убираться в латринах, а еще пойдут чистить Большую клоаку, — развеселился я. — Работы для всех хватает, разгоняйте партию и идите ко мне.

— Слушай, а ведь твой дурацкий гонитель воздуха будет таскать эфириум, самый горючий материал? — удивился Веттониан, подойдя ближе и осматривая трубы. — А вдруг какому-нибудь тупице взбредет в голову поджечь его? Что будешь делать?

Я внутренне подобрался, потому что газопровод и в самом деле был крайне уязвим к пожарам. Попробую отвлечь его от этой опасной мысли.

— Если такой тупица и найдется, то он вряд ли что может сделать, — сказал я как можно убедительно и уверенно. — Мы предусмотрели здесь специальные команды для тушения пожаров, они будут следить за тем, чтобы такие придурки не приближались к сооружению. Так что трубы ни за что не загорятся. Можешь сам попробовать, только я сомневаюсь, что ты настолько туп, чтобы пойти на это. Такое чудесное открытие дали нам боги.

— Скорее, дьявол, а не Бог, — пробурчал Веттониан, осматривая огромный каменный бур, высотой в три человеческих роста. — Что за дурацкая штука?

Он засунул свой длинный римский нос и в шахту, осмотрел арбалеты и манубаллисту, снова недоверчиво покачал головой.

— Слушай, если твоя затея увенчается успехом, чьи дома ты будешь утеплять эфириумом в первую очередь? — спросил он, закончив осмотр и возвратившись ко мне. — Надеюсь, факционарии партий у тебя на первом месте?

— Само собой, — ответил я. — Особенно те, что подчиняются императору, они в первую очередь. А такие, что часто трепыхаются, будут подключены самыми последними.

— Это я не сомневался, — засмеялся Веттониан. — Лояльность императору прежде всего. Давай, работай быстрее, а то придут вестготы и бургунды, скинут твою маленькую вертлявую задницу с трона и посадят на него своего императора. И не успеешь завершить свои дурацкие затеи!

Он быстро запрыгнул в колесницу, а его соратники быстро последовали за ним. Помахав на прощание, прасины поехали прочь.

— Чтобы змея укусила тебя в твой мерзкий лживый язык, — пробормотал Родерик ему вслед и сплюнул в сторону умчавшихся колесниц.

Я тоже проводил уехавших «зеленых» пристальным взглядом. Партии колесниц после Эквирий начали приносить еще больше хлопот. Почти во всех произошло обновление состава, молодые и дерзкие вырвались вперед и перехватили власть у стариков. Так, у русиев во главе партии встал мой старый знакомый Траян.

У венетов тоже ушел Писцилий, а его место занял некий Кай Корд Бланд, мужчина лет тридцати, спокойный и обманчиво инертный, но на самом деле готовый к самым отчаянным мерам. Он был дальним родственником Писцилия и все говорили, что власть была передана добровольно, но Донатина сказал мне, что там все было построено на умелом шантаже.

— Старик оказался замешан в давнем убийстве императора Майориана, — сообщил Донатина. — Дело это давнее, поросшее бурьяном, но Писцилий тогда поклялся защищать императора, а на деле предал его и убил вместе с главой заговора, с Рицимером. Видимо, Бланд нашел кое-какие документы, проливающие свет на то дело и пригрозил опубликовать их. Вот почему, кстати, у венетов такие связи с вандалами, ведь чертов Рицимер затем опирался на вандалов в своей политике.

И только у левков все осталось по-прежнему, ведь там правил активный и тоже молодой Друз Фальк, готовый на все, чтобы сделать партию главной в империи. Несколько дней назад он, кстати, объявил во всеуслышание, что партия «белых» выходит из-под патронажа венетов и больше не является ее клиентом.

Воспользовался, ловкач, тем, что Бланд еще не до конца освоился в кресле факционария и тут же провозгласил политическую независимость. Насколько я знал, пока что венеты проглотили эту вольность, но вовсе не собирались спускать ее с рук.

Короче говоря, визит Веттониана в очередной раз напомнил мне, что политический мир Равенны похож на клубок ядовитых змей и мне нельзя расслабляться.

— Ладно, — сказал я подошедшему Гордию. — Продолжайте работать, я постараюсь решить все проблемы.

Я собрался уезжать, но остановился, потому что со стороны города мчался всадник. Кажется, это гонец от Лакомы, что там еще стряслось в городе?

Глава 4 Тем временем в городе все неспокойно

Когда несутся с такой скоростью, это вряд ли для того, чтобы доставить хорошие новости. Не дожидаясь, когда вестник приедет к нам, я поехал к нему навстречу, сопровождаемый Родериком. Арбалетчики под руководством Филоника зашагали следом за нами по кочкам.

Гонцом оказался один из воинов центурии франкского наемника по имени Траско. Многие из них были бывшими беглыми рабами и еще плохо умели сидеть в седле. Этот держался еще сносно, во всяком случае, не вываливался, как мешок с зерном на дорогу.

Подъехав ко мне, он остановил коня и громко сказал:

— Мой император, дукс Лаэлия просит вас приехать к каналам. Там появились мятежники, возглавляемые варварами и пытаются мешать работам. Свалка получилась не маленькая, уже есть убитые и раненые.

Я скрипнул зубами от ярости. Даже несмотря на то, что я пытался улучшить жизнь в городе и развивать его, нашлось много людей, не желающих, чтобы ход вещей менялся в лучшую сторону и они постоянно выступали против моих нововведений, называя их выкачиванием денег из казны.

Насчет рытья каналов это вообще невероятная история, заслуживающая отдельного упоминания. Раньше, в незапамятные времена, Равенна находилась на берегу Адриатического моря, торгуя со всем светом и превратившись в один из богатейших городов Римской империи. Затем, спустя несколько столетий, море постепенно отступило от города, а с ним ушло богатство и величие. Сейчас до моря осталось три мили, покрытых болотами и илом.

Совсем недавно, осматривая окрестности города, я решил съездить на берег моря и был поражен увиденным. Жалкое зрелище, всюду запустение, глинистый берег, ил, рыбьи кости, иссохшие столбы причалов, сиротливо торчащие из земли. Море все также безмятежно простиралось до горизонта.

Меня сопровождали тогда новый комит частного имущества Аул Миний Лукреций, которого я, по совету Донатины, нашел среди советников курии. Он показался мне честным и сообразительным, и в силу этих качеств сидел где-то внизу муниципальной иерархии, занимаясь целой кучей различных дел, неся за все ответственность и двигая все дела в своей конторе, в то время как его начальство по большому счету бездельничало, изредка появляясь на службе. Пока что вроде бы он демонстрировал мне, что я не ошибся с его выбором, оказавшись толковым и энергичным администратором.

— Хватит ли нам денег в бюджете города, чтобы прорыть большие судоходные каналы к городу? — спросил я его, стоя на берегу моря. Ноги мои утопали в грязи по колено, над головой звенели комары.

— Нет, император, — тут же ответил он. — Лучше всего о состоянии казны вам доложит имперский казначей, но сейчас, насколько мне известно, казна уже пуста. Растратили на никому не нужные проекты, а те, что действительно необходимы для города и страны, увеличены в пять-десять раз, чтобы собрать больше прибыли.

— Знаю, всюду хищения и траты, — вздохнул я, вспоминая, как договаривался с Таником о взятке, если он получит подряд на ремонт акведука.

— Поступления сократились со всей империи, — продолжил Лукреций. — Люди не хотят работать и что-то делать, потому что их могут ограбить варвары и все отобрать, а кроме того, им все равно обеспечен бесплатный хлеб, поэтому зачем им трудиться? Те же, кто трудятся, например, колоны, то есть вольноотпущенники, слишком задавлены сборами и налогами, у них тоже опускаются руки.

— Сколько мы выделили на бесплатный хлеб для граждан в этом году? — тут же спросил я.

Лукреций был парнем среднего роста, спокойный, тихий, обстоятельный, с отличной памятью и грамотный. Чем-то напоминал мне Евсения. Он подсчитал что-то в уме и ответил:

— По меньшей мере, полтора миллиона солидов, император. Точную сумму скажет казначей. Это для граждан всей империи. Сюда входит и транспортировка зерна из Африки, Египта и Сицилии.

— Что, если мы сократим выплаты отсюда для этих нахлебников и за счет экономии начнем рыть каналы? — спросил я. — А еще я проверю статьи расходов по другим направлениям и постараюсь там тоже урезать бюджеты.

— А вы не боитесь, что народ взбунтуется, император? — тревожно спросил тогда Лукреций. — Люди привыкли к дармовым подачками от государства. Даже если и небольшим, но все равно они считают это обязанностью государства.

— Но мы же не отменяем полностью бесплатный хлеб, — ответил я. — А только сокращаем выдачу. Пусть бездельники идут работать. Сколько можно висеть на шее государства? Зато, если построим каналы и сможем принимать торговые корабли, только за счет пошлин заработаем гораздо больше, всем хватит и на хлеб, и на грандиозные зрелища.

Лукреций тогда скептически покачал головой, сомневаясь, что народ безропотно снесет отмену даже части привилегий. Ну что же, опираясь на остготов, перекупленных мною у дяди, я решил рискнуть и отменил выдачу части бесплатного хлеба.

Народ вроде бы воспринял это спокойно, хотя и люди поворчали немного, но дело тем и кончилось. Я вздохнул с облегчением, но оказалось, что слишком рано. Кто-то из моих «доброжелателей» пустил настоящий слух о том, чему народ обязан недостатком хлеба и люди тут же пошли громить каналы.

Для рытья земли Алетий и Гордий по моему предложению сделали огромную землеройную машину с воротом, тросом, каменной стрелой и даже железным ковшом, которая была установлена на сложной системе блоков и цепей в месте начала работ.

После того, как мы запустили ее и первые же результаты показали, что машина выкапывает за день больше грунта, чем сотня рабов, Гордий отбыл на место строительства газопровода, а за рытьем почвы остался следить Евсений. Парень старался сделать, как лучше, например, он самостоятельно справился с проблемой утопания машины в вязком и влажном грунте.

Дело в том, что из-за близости моря и болот, большой вес машины по мере проведения работ постоянно погружал ее все глубже в почву, так что потом ее саму приходилось выкапывать из земли и тратить на это много времени. Тогда Евсений приказал класть под основание машины широкие доски, позволяющие ей удерживаться над землей и не погружаться в грунт.

И вот сейчас, когда на рытье канала уже потрачена неделя времени и выделены уйма рабов и денег, народ поднялся и пытается помешать мне. А еще, мчась на колеснице к городу, вернее, к восточной его части, где мы рыли канал, я трепетал от ужаса при мысли о том, что восставшие люди повредили землеройную машину, которая при всех своих гигантских габаритах, в сущности, была очень уязвимым и хрупким механизмом, состоящим из хитроумного пересечения цепей, канатов, блоков и противовесов.

Для римлян подобные машинные хитрости были в диковинку. Раздраженный народ вполне мог выместить злобу на ни в чем не повинной конструкции. Это могло надолго затормозить работы.

Не заезжая в Равенну, я поехал вдоль городской стены с севера на восток и уже издали увидел, что на болотистой почве, среди луж и островков низкорослой травы, рядом с землеройной машины и уже довольно большим котлованом собралась огромная толпа. С этого места было недалеко от городских ворот и оттуда постоянно прибывали еще массы народа.

Возле котлована и машины стояли три центурии остготов, отданных под начало Лаэлии, но по сравнению с многотысячной толпой, солдаты казались маленькой кучкой безобидных испуганных детишек. Да, если разъяренный народ кинется на них одним махом, то сразу сметет со своего пути.

Оглянувшись, я увидел, что за мной скачет Родерик и Филоник с пятеркой стрелков. Еще несколько арбалетчиков, непривычных к верховой езде, отстали позади, кроме того, они все равно тащили за собой манубаллисту, а та не могла ехать слишком быстро. Да, не густо, чтобы противостоять бунтовщикам. Однако отступать нельзя, не могу же я отдать им землеройную машину на растерзание.

Петрониус с тревогой оглядывался на меня, все время ожидая от меня команды поворачивать назад, но я, наоборот, хлопнул его по плечу и крикнул:

— Давай быстрее, прямо к каналу! Видишь, сколько посетителей, надо всех принять и выслушать.

Моя колесница быстро подъехала к толпе, из которой раздавались разъяренные вопли и остановилась за строем остготов. Не сходя с нее, я поднял руку, но народ вместо приветственных криков разразился злобными тирадами:

— Вот он, этот жадный мелкий прыщ!

— Верни людям хлеб, кровосос!

А еще:

— Давайте закопаем его в своем же канале!

Или:

— Пусть плавает с дохлыми рыбами в своем дурацком водоеме!

Лаэлия подошла ко мне и спросила:

— Зачем ты пришел сюда, Моммилус? Достаточно было просто прислать сюда оставшиеся войска из дворца и казарм по городу, я бы живо разогнала этих бездельников.

Я покачал головой.

— Разогнать их мы всегда успеем, а вот поговорить с ними не мешает.

Я сошел с колесницы и подошел к цепи остготов, стоящих перед толпой. Лица у людей были злые, ожесточенные, у многих в руках ножи, дубины и даже копья.

— Что случилось? — крикнул я. — Вы готовы уничтожить полезное для города начинание только из-за того, что вам один раз не дали хлеба?

— Да, вот именно! — закричали в толпе. — Мы и наши дети остались без хлеба! Ты посягнул на самое святое для народа! Ни один император не отнимал у нас хлеб!

Толпа подалась вперед и пыталась прорвать строй остготов, но те стояли храбро и не поддались напору. В меня полетели камни и осколки кувшинов.

Я хотел возразить, что не отнимал у них пропитания, а просто сократил порции на время, но потом передумал. Какой в этом смысл? Толпа ничего не понимает, люди сейчас озверели и просто разговаривают на уровне инстинктов. Надо немного перехитрить их, обойти острые углы и успокоить, как капризного ребенка.

Что обычно делают умные мамочки, чтобы утихомирить плачущего малыша? Правильно, отвлекают его более радужными надеждами и сладкими перспективами. Вот и я должен предложить им что-нибудь притягательное, большую толстую конфету, чтобы отвлечь внимание.

— Граждане прекрасной Равенны! — крикнул я тогда во весь голос. — Позвольте принести вам извинения за то, что недавно вас ограничили в выдаче хлеба. Вам сказали, что это было сделано ради рытья канала, но это совсем не так!

Я замолчал, рассчитывая, что мне удалось привлечь их внимание и подождал, скажут ли они что-нибудь в ответ. Да, все верно, мне это удалось, то тут, то там в толпе раздались крики:

— А что тогда? Ради чего вся эта жадность? Мы и так ходим голодаем! А теперь нас и вовсе хотят сжить со свету!

Я снова поднял руку и закричал:

— Жители Равенны! Для того, чтобы вы могли воочию видеть милость императора, вам вместо хлеба будет выдано бесплатное вино и оливковое масло! Прямо сегодня, прямо сейчас!

Толпа, не ожидавшая такого щедрого подарка, сначала ошеломленно молчала, а потом разразилась ликующими криками. Я почувствовал перелом в их настроении продолжал усиливать его действие:

— Идите обратно в город, а там вам выдадут вино! Скажите, что это за счет императора и вам нальют столько, сколько сможете выпить. Скорее, там привезли пять бочек этого напитка!

Люди переглядывались, не веря такому счастью, а потом кто-то неуверенно крикнул:

— А ты не обманываешь, Моммилус? Говорят, ты тот еще трюкач.

Я поднял руки вверх.

— О каком обмане может идти речь? Я же вам обещал здесь, прилюдно. Чего вам еще опасаться?

— Тогда вперед, за вином и маслом! — закричал кто-то и толпа, еще недавно негодующая и сердитая, теперь снова разразилась радостным ликованием.

— Подождите, добрые люди Равенны! — закричал я. — Только помните и передайте остальным! Вино и угощения ждут вас не везде, а только в таберне «Пьяный Силен», возле Адриановых ворот. Эта таберна принадлежит прасинам, а их факционарий Веттониан сегодня сам сказал мне, что приготовил вино для народа, чтобы следующие гонки выиграли его колесницы! Идите туда и веселитесь от души!

Толпа зашумела и обрадовавшись дармовому угощению, потекла обратно в город. Указывая им таберну «Пьяный Силен» и вправду принадлежащую прасинам, я ничем особо не рисковал.

Это заведение находилось в самой далекой точке города от этого места, пока люди дойдут туда, половина уже разбредется по другим заведениям. Те же упрямцы, кто и в самом деле доберутся до таберны, пусть уже требуют бесплатной выпивки у прасинов.

Если Веттониан и вправду такой шустрый и ловкий малый, каким кажется, он поймет, что с сердитыми людьми лучше не шутить и прикажет напоить их от души. А в следующий раз пусть крепко подумает, стоит ли задирать императора возле газопровода.

Я облегченно посмотрел на толпу, уходящую обратно в город. По большому счету, это было скопище пьяных людей, которых удалось ненадолго обвести вокруг пальца. Вскоре они снова придут за новой выпивкой и вот тогда надо уже, чтобы нас не застали врасплох.

— Моммилус, ты как всегда, попадаешь меня своей изворотливостью, — сказала Лаэлия, качая головой и подойдя ко мне ближе. — Любого другого толпа разорвала бы на куски, а вот тебя они послушались и ушли, как мирные овечки. В чем секрет такого умения обращаться с людьми, научи меня?

— Конечно, я расскажу тебе, только этот секрет так просто не познается, — с удовольствием ответил я, глядя в ее раскосые большие глаза и взяв за теплую крепкую руку. — Приходи сегодня ночью ко мне в спальню, я тебя всему научу.

— Заткнись, император, если я охраняю твою задницу, это не значит, что я позволю тебе тыкать в меня членом, — скривилась моя генеральша, вырвав ладонь из моей цепкой хватки. — Я тебе его скорее отрежу, как уже не раз обещала.

Как я ни старался соблазнить мою прекрасную темнокожую военачальницу, в настоящее время доросшую до звания дукса, то есть командующего легионом, у меня ничего не получалось. Девушка была неприступна и на все попытки уложить ее в постель решительно отвечала жестким сопротивлением. Однажды она чуть не сломала мне руку, а в другой раз со всей силы саданула в пах.

— Ох, Лаэлия, ты разрываешь мое влюбленное сердце, — сказал я и рассеянно оглянулся, тут же сменив тему. — С завтрашнего дня увеличь охрану до пяти центурий и выкопай ров вокруг канала, понятно?

Женщина дукс, пожалуй, первая в этом звании в империи, тут же кивнула.

— Хорошо, я так и хотела сделать, вообще-то. Только думала поставить не пять, а семь центурий. Пусть бунтовщики видят, что канал так просто не взять.

— Откуда они вообще узнали, что деньги на хлеб отправили на канал? — спросил я. — Кто им это рассказал? У нас есть крыса среди комитов. Где Донатина, куда он запропастился как раз тогда, когда так нужен мне?

— Он же разыскивает имперскую казну в горах, ты забыл, Моммилус? — напомнила Лаэлия. — Ему что, разорваться на две части?

Ах да, точно Донатина вчера говорил, что вышел на каких-то людей, знающих, якобы имперская казна спрятана моим отцом в горах неподалеку от города и сегодня он отправился исследовать достоверность этих сведений. Ладно, пока придется обойтись без него.

— Ладно, приступайте снова к работам, — сказал я и одновременно осмотрел, сколько рабочие прорыли со вчерашнего дня, когда я был здесь. — Почему вырыто так мало? Где Евсений?

— Он как раз уехал во дворец, разыскивал тебя, — ответила Лаэлия и закричала на солдат: — Ну что, вы стоите? Быстро готовьтесь к рытью рва.

Она отправилась было к центурия, но я окликнул ее:

— Лаэлия, жду тебя сегодня ночью в своих покоях, слышишь? Мы пойдем в мои термы и хорошенько там помоемся, понятно?

— Заткнись, Моммилус, иначе я отрежу твой лживый скользкий язык! — закричала девушка, а ее солдаты довольно загоготали.

Ладно, поскольку здесь дела были закончены, я могу наконец возвратиться во дворец, тем более, что после полудня у меня сегодня была назначена встреча со всеми партиями.

Я поднялся на колесницу и хотел было возвращаться в город, но в это время в голову Петрониуса вонзился арбалетный болт. Мой возница без единого звука упал с колесницы, да еще и сбил меня с ног.

Да это было и к счастью, потому что почти сразу над моей головой засвистели другие болты.

Глава 5 Проклятые воришки

С одной стороны, хорошо, когда тебя самого пытаются убить с помощью оружия, поставленного тобой на вооружение. Совсем недавно в Равенне вообще не слыхивали про арбалеты, хотя оружие это древнее и римлянам хорошо знакомое. То есть, я хочу сказать, что покушение из арбалета доказывает, что враги мое оружие оценили высоко и решили тоже широко использовать.

С другой стороны, радостного в этом, конечно же, мало. Опять же, Петрониуса убили, а ведь он был отличным возницей. В меня промахнулись самую малость, еще чуть-чуть и тоже попали бы в голову.

В общем, когда поднялась вся эта суматоха и неразбериха, я очутился на земле, ворочаясь на земле и сразу почувствовал, что мое лицо и руки испачкались грязью, как у землекопа.

— Лежи, господин, не вставай! — загремел голос Родерика где-то вверху и я так и сделал, а что еще мне оставалось, если он придавил меня коленом.

Какое-то время ничего не было слышно, кроме криков и видно, кроме влажной земли перед носом с побегами свежей зеленой травы. Затем Родерик проворчал:

— Все в порядке, они убежали, — и рывком поднял меня на землю.

Я стоял, наверное, весьма забавный, с измазанным грязью лицом и одеждой, зажатый в огромной лапище великана, потому что Лаэлия, находившаяся неподалеку с мечом в руке, глянула на меня и ухмыльнулась.

— Ну что, Моммилус, не испачкал исподнее от страха?

Я забрыкался и оттолкнул руку Родерика, освободившись и чуточку приведя себя в порядок.

— Спасибо большое, конечно, Родерик, за заботу, но уже все в порядке, можешь меня отпустить.

Получив наконец долгожданную свободу, я огляделся. Толпа все также уходила к городу, только часть ее, около полусотни человек, растерянно смотрели на меня, не понимая, что произошло. Основная масса продолжала идти в сторону Равенны и одна из моих центурий расталкивала их, пытаясь найти людей с арбалетами. Пока что, насколько я понял, им это не удавалось.

Рядом со мной лежал труп злополучного возницы Петрониуса, а сбоку в голове у него торчало оперение арбалетного болта. Я подошел к нему, наклонился и вздохнул. Хороший был парень, погиб просто так, по нелепой случайности, просто потому, что был рядом со мной.

Однако, болт мне хорошо знакомый, такие делал как раз мой оружейник в городе. Как эти стрелы могли оказаться у другого, когда он обещал мне не поставлять их никому, кроме императорской армии? Весьма интересный вопрос, ответ на который надо получить в самое ближайшее время.

Вскоре толпа, повинуясь крикам Лаэлии, рассосалась и ее остатки, состоящие из групп людей по десять-двадцать человек, тоже направились к городу. У меня создалось впечатление, что бунт был намеренно создан, чтобы выманить меня из дворца и убить на открытом воздухе. Или это уже паранойя?

Но ведь кто-то, надежно информированный, распространил же слухи о том, что выдача бесплатного пропитания урезана в связи со строительством канала? И спровоцировал таким образом небольшое восстание? А затем устроил покушение, вот вам, пожалуйста, живое тому подтверждение мой возничий, лежащий теперь в луже крови с арбалетным болтом в голове.

Кстати, да, насчет возничего.

— Выплатите семье Петрониуса расходы на погребение и сто солидов сверх того, — распорядился я Лаэлии. — Передай от моего имени казначею, пусть немедленно передаст деньги. Вот проклятье, он ведь так хотел участвовать в следующих гонках!

— Тогда, скорее всего, погиб бы там, — сказала Лаэлия, пожав плечами. — Хотя там он погиб бы с честью и славой, а не вот так, как сейчас.

Тем временем вернулись воины, отправленные на поимку стрелков. Они бросили передо мной три разряженных арбалета.

— Мы никого не нашли, доминус. Только вот это валялось на земле. Никто ничего не знает и не видел, — сказал один из деканов, как называли командира контуберний, взвода солдат в десяток бойцов.

Я с первого взгляда узнал арбалеты собственного производства. Да, к оружейнику накопилось много вопросов.

— Ладно, я поехал в город, — сказал я Лаэлии и приказал Родерику собрать полученные арбалеты. — Нам надо увидеть кое-кого. А ты, дукс, обязательно приходи сегодня ночью ко мне. И разговор пойдет вовсе не о том, о чем ты думаешь, поняла?

Лаэлия кивнула, а я после этого снова забрался в колесницу, решив править ею самостоятельно. Этому искусству я научился совсем недавно, да и у Ромула, юноши, в тело которого я вселился, имелись кое-какие навыки.

Филоника вместе со стрелками я отправил в казармы на трофейных лошадях, наказав продолжить занятия по стрельбе. Сегодня они славно потрудились, но это не означало, что теперь можно расслабиться и пропустить тренировки по стрельбе. Все мои арбалетчики, а их уже получилось две центурии, каждый день по двенадцать часов кряду, с утра и до позднего вечера, учились поражать мишени из арбалетов и манубалист.

Обогнав толпу, идущую в город, я въехал в ворота. По большому счету, это было скорее условное название, чем ворота, просто дыра в старой, потрепанной временем стене.

Люди неодобрительно смотрели, как я лихо правлю колесницей и нехотя уступали дорогу. Родерик ехал сзади, а затем видя, что народ покрикивает: «Куда торопишься, Моммилус? Не уступишь ли колесницу старикам?», выехал вперед на своем здоровенном коне и начал широкой грудью пробивать нам дорогу через толпу.

Впрочем, в городе толпа уже и в самом деле, как я и предвидел, разбрелась по улочкам, решив промочить глотку после утомительного противостояния на месте строящегося канала. По этой причине дальше мне уже ехать было легче, и мы с Родериком отправились в центр города.

Вскоре мы пересекли по мосту канал Аскониса, затем акведук и свернули на север. Здесь, в квартале ремесленников, обитали оружейники.

Я направлялся к Плотию Гриспу, главе самого крупного цеха производителей оружия в Равенне, и одновременно соответствующего семейства. Гриспы вот уже на протяжении столетия поставляли оружие для армии, действуя гибко и ловко приспосабливаясь к постоянно изменяющимся обстоятельствам.

Когда я выбирал ремесленников, готовых производить для нас арбалеты и манубаллисты, то они обошли конкурентов, предложив поставлять нам оружие без посредников, напрямую, что серьезно уменьшило их цены. Я сразу сказал главам оружейных цехов, что мне нужно качество по умеренной цене, но большинство ремесленников почему-то пропустило мое пожелание мимо ушей.

Цены, которые они предложили, оказались заоблачными. И только Гриспы быстро сориентировались и предложили поставлять нам вооружение без посредников, через которых они обычно делали поставки для армии. Это сразу сделало их цены дешевле в два раза.

Также одним из условий контракта было и то, что больше арбалеты на территории Равенны и Рима Гриспы никому поставлять не будут. Это что же получается, они нарушили условия соглашения?

В оружейной мастерской я был впервые, потому что до этого все переговоры велись во дворце. Тем более интересно было посмотреть, как работники и рабы бегают туда-сюда с охапками мечей и щитов, таскают в тележках колечки и пластины для кольчуг, а также несут горы наконечников для копий.

На территорию мастерской мы вошли без каких-либо препятствий, никто даже не спросил, кто мы такие. К сожалению, обеспечение безопасности здесь было не на высоте. Из кузниц, стоящих в глубине территории, доносились удары молота о наковальню.

Родерика я сначала оставил за воротами вместе с колесницей и конем, а также собранными арбалетами. Также я забрал у него на время плащ и укутался в него, чтобы скрыть свою роскошную шитую золотом тунику. Затем на территории мастерской я присмотрел одного из старших работников, выбрав самого продувного, с громким командным голосом и быстрыми бегающими глазками и подозвал его к себе.

— Слушай, друг, — сказал я, решив провести следственный эксперимент. — Мне нужны парочка арбалетов для охоты на оленей. Говорят, у вас здесь делают очень хорошие.

— Мы не продаем оружие частным лицам, господин, — ответил мастеровой, глянув на меня и на Родерика. — Мы выполняем заказы для императора и его армии.

— Я все прекрасно понимаю, но вот попробовать чего-нибудь новенького хочется, прямо страсть как хочется, — сказал я многозначительно, вертя вдруг в руке непонятно откуда взявшуюся серебряную монету. — И даже готов переплатить за это, если понадобится.

Мастеровой огляделся по сторонам, улыбнулся и потащил меня за локоть подальше со двора. Мы зашли за какую-то постройку, вроде склада, где было поменьше посторонних глаз и он тут же сказал негромко:

— Это будет стоить недешево, не какой-то паршивый милиарисий, а по пять солидов за каждый арбалет.

— Отлично, — обрадовался я. — Бегу за деньгами. А когда можно будет забрать?

Оружейник милостиво махнул.

— Да хоть сейчас же, главное, деньги сначала притащи.

Я кивнул и кротко ответил:

— Хорошо, благодарю, мой друг, — и извлек из кошелька золотые монеты.

Деньги тут же перекочевали из моей ладони в его, а затем он скрылся в ближайшем складе. Я подождал минут пять и вскоре стал счастливым обладателем трех арбалетов, полученных нелегальным путем, да здравствует коррупция. Снова поблагодарив его, я вышел со склада и позвал Родерика. Отдав ему плащ, я взобрался на колесницу и отправился наносить визит владельцу цеха. Мой гот-телохранитель следовал за мной и горой возвышался на коне.

При виде меня у нелегального торговца оружием, только теперь осознавшего, с кем он провел сделку, расширились глаза и отвисла челюсть. Я весело помахал ему и крикнул:

— У нас намечается отличная охота, спасибо за оружие!

Теперь на меня уже обратили самое пристальное внимание все работники и мастера оружейного цеха. Я огляделся и направил колесницу к самому большому домусу, состоящему из трех этажей.

Помимо него, на территории цеха имелись другие каменные и деревянные постройки, а то и просто тентории, кожаные палатки, прикрепленные веревками к деревянным кольям.

Еще неподалеку я увидел большую кузницу, полную трудового народа. На массивных подставках стояли наковальни, рядом стояли кузнецы, держа в одной руке клещи с кусками железа, а в другой — маленькие ручные молоты. Кузнецы били молотком по железу, а рядом стояли молотобойцы, вооруженные здоровенными молотами, которые надо было держать обеими руками. В глубине кузницы пылали горны, а огонь в них поддерживали мальчишки-подмастерья.

Не успел я сойти с колесницы, как навстречу из домуса торопливо вышел белобородый высокий старик в короткой тунике. Видно было, что когда-то он был сильным и широкоплечим здоровяком, но годы взяли свое и сейчас он сильно горбился, да еще и едва заметно прихрамывал на правую ногу.

Это был Плотий Грисп, глава самого большого в Равенне цеха по производству оружия. Он осуществлял поставки оружия по всей стране и даже в Восточную Римскую империю.

За стариком следовали многочисленные сыновья, человек семь, от мала до велика, пожилые, чуть согнутые жизнью мужчины и совсем еще молодые юнцы, мои ровесники.

— Ах, что же вы не предупредили заранее о своем визите, император? — сладко спросил старик, приближаясь ко мне. — Мы бы приготовили изысканное угощение и встретили вас, как подобает высокому сану.

— Ну зачем вас утруждать, — не менее сладко ответил я, отвечая на его приветствие по установленному обычаю: хлопнув себя по груди два раза, а затем подняв руку вверх ладонью. — Я не планировал заезжать к вам, уважаемый Грисп, решил это сделать буквально в последнее мгновение, когда проезжал мимо. Хотел проверить, как у нас идут дела с производством оружия.

— Прошу вас в домус, император, там мы и обсудим дела, — любезно пропел старик, а сам так и впился взглядом в трофейные арбалеты, сложенные в моей колеснице.

Я согласился с ним, что обсуждать дела перед домом действительно неловко, однако в душе был раздосадован, что на небольшую беседу придется потратить много времени, ведь во дворце меня ждала чертова уйма дел.

Для беседы я отказался пройти в триклинии, сославшись на то, что недавно трапезничал и мы проследовали в таблинум, рабочий кабинет хозяина дома.

Он оказался немаленький, здесь можно было провести небольшие гонки колесниц. Мы свободно разместились возле массивного стола и я, дождавшись, когда Родерик притащит арбалеты, сказал:

— Уважаемый Грисп, давайте не будем болтать о погоде и видах на урожай оливок, а сразу приступим к делу. Смотрите, сегодня из этих арбалетов мне чуть было не пронзили голову стрелами.

— Я слышал это, — подтвердил старик, внимательно слушая меня. — О происшествии на берегу моря уже говорят по всему городу. Уж не хотите ли вы сказать, что это мои арбалеты?

Из сыновей в таблинуме присутствовали только двое самых старших, они тревожно переглянулись между собой, но старик сохранял спокойствие.

— Пожалуйста, осмотрите их, а также вот эти, — сказал я, подтолкнув к нему те, что приобрел недавно у его мастерового. — Эти я купил у вашего работника за пять солидов, без лишних вопросов. Что же получается, так в вашем хозяйстве следят за оборотом оружия, предназначенного для имперских палатинов?

— Не может быть! — закричал Грисп. — Как вы сумели это сделать, господин? Неужели они посмели продать вам арбалеты?

— Даже не выходя за территорию мастерской, — подтвердил я. — Судя по всему, он делает так уже не в первый раз, а значит, незаконная продажа оружия у вас поставлена на широкую ногу. И это заставляет меня подозревать, что творится такое не без ведома хозяев оружейного цеха.

— Что вы, император! — в ужасе закричал владелец мастерской, но при этом странно переглянулся с сыновьями и я сразу заподозрил, что дело здесь нечисто. — Мы даже и думать о таком не смеем! Я прикажу наказать этого работника, скажите только, как он выглядит!

— Ладно, забудем о нем, я уже и не помню его лица, — великодушно разрешил я. — Это было просто мое предположение о том, что у вас здесь имеются нарушения, я склонен полагать, что на самом деле вы поддерживаете в цеху строгий порядок. Что вы скажете об изъятых нами арбалетах?

Я намеренно отвлек их внимание от работника, решив поручить его Донатине, как только он вернется или даже Парсанию, который бегал где-то в городе по делам и был хорошим помощником для моего короля шпионов. Пусть поймает его и вытрясет все сведения о том, что творится в этих мастерских.

Старик между тем осмотрел арбалеты вместе с сыновьями и вынес окончательный вердикт:

— Это не наши арбалеты, доминус. Это проклятые воришки. Видите, вот здесь, на прикладе нет нашего клейма? Кто-то взял наш арбалет, скопировал его устройство и сделал такой же.

Он протянул мне оружие и я тоже осмотрел его, ощущая на себе пристальные взгляды мастеров. Ну что же, до того, как Парсаний проведет здесь расследование, я сделаю вид, что поверил им.

Пусть расслабятся и думают, что провели меня. Лучший враг — это беспечный враг. Кажется, если потянуть за ниточки, которые я здесь нашел, можно потихоньку выйти на тех, кто организовал на меня покушение. Ну что же, это работа для моих детективов, мне теперь здесь делать нечего.

— Ну что же, я рад, что это недоразумение так быстро разрешилось, — сказал я с облегчением. — Я так и думал, что в цеху моего достойного друга Плотия Гриспа нет места беспорядку и беззаконию.

Старик расцвел в улыбке и даже его каменнолицые сыновья тоже постарались растянуть резиновые губы. Сославшись на многочисленные дела, что, в общем, было чистой правдой, я быстро покинул их дом и уехал в сопровождении Родерика, забрав все арбалеты с собой, ведь, в конце концов, одни я захватил, как трофеи, а другие купил за немалые деньги.

Мы поехали во дворец и по дороге я размышлял о том, что увидел в мастерских. Поставка оружия и припасов для императорской армии, даже просто для дворцовых гвардейцев — это немалые деньги и за подобный заказ оружейники наверняка беспощадно грызутся между собой.

С другой стороны, что мешает мне самому наладить такое производство у себя, под контролем проверенных людей? Все эти частные конторы и цеха настолько погрязли в спекуляции и коррупции, что полагаться на них может только безумец. Надо обсудить этот вопрос с комитом по строительству и казначеем.

Я уже собирался погнать лошадей и помчаться быстрее, поскольку устал ездить по городу и его окраинам, тем более, с одним только Родериком, а он вдруг заметил:

— Император, ты заметил, что среди солдат назревают большие волнения?

Я хотел спросить, что он имеет ввиду, но не успел потому что из боковой улочки послышался отчаянный женский крик:

— Помогите, кто-нибудь!

Глава 6 Гордая дочь патриция

Как большой любитель и ценитель женского пола я, конечно же, не могу пройти мимо, когда женщина взывает о помощи, да еще таким истошным пронзительным воплем.

Дело было в одном из центральных кварталов Равенны, почти среди бела дня, хотя время было позднее и постепенно клонилось к вечеру. Где мои чертовы остготы, которые должны следить за порядком в городе? Сидят, наверное, где-нибудь и прохлаждаются в попине, наслаждаясь дешевым вином. Приходится, как всегда, самому выполнять за них всю работу.

Даже не взглянув на Родерика, молча следовавшего за мной, я повернул колесницу в боковую улочку, откуда раздалась мольба о поддержке. Это была, напоминаю, квадрига, а четверка коней, хрипя и кося на меня бешеными глазами, едва влезла в тесный проулок, полностью загородив его. Сюда падало больше теней и я сразу увидел, как трое мужчин впереди схватили за руки стройную девушку и тащат куда-то по улочке.

— Куда ты, господин? — тревожно спросил сзади Родерик. Его конь громко стучал копытами за моей спиной. — Пропустите меня.

Действительно, торопясь спасти несчастную девушку, я не подумал наперед и теперь мешал телохранителю вмешаться в ход событий. Кони побежали по тесной улочке, а злоумышленники оглянулись на шум и ускорили похищение красавицы.

Тогда мне пришлось пришпорить коней и они помчались вперед, а люди впереди нырнули в проход между домами. Туда кони не смогли свернуть при всем желании и я заставил их проехать вперед, освобождая путь для Родерика.

— Помогите, пожалуйста! — продолжала кричать девушка, услышав, что кто-то пришел на помощь.

Промчавшись мимо прохода, я как раз заглянул в него и увидел, что преступники тащат девушку по проходу. Тут же резко остановив колесницу, я соскочил с нее, ничуть не опасаясь, что в таком тесном пространстве кони могут убежать далеко и схватив арбалет, помчался на выручку.

В это же мгновение подъехал Родерик и тоже соскочил с коня, достав из ножен огромный меч длиной с ногу обычного взрослого человека. Я уже нырнул в проход, на ходу зацепив тетиву за механизм натяжения и натягивая до упора. В обычном состоянии стрелок делает это, стоя неподвижно и сосредоточенно, на ходу это делать трудно, но я что-то так сильно переволновался, что сам не заметил, как зарядил оружие во время ходьбы.

Заметив погоню, похитители остановились и пряча девушку за спинами, ощетинились длинными ножами.

— Чего надо, гребаные дерьмоеды? — спросил один, со страхом, однако, глядя на Родерика. — Кто вы такие? Идите своей дорогой, если не хотите неприятностей.

— Куда вы тащите девушку? — спросил я, надеясь решить дело миром и переговорами. — Отпустите ее и уходите.

— Мальчик, я даю тебе последнюю возможность сохранить свою тощую задницу, — ответил все тот же похититель. — Уходи и не возвращайся. Это не то, что ты думаешь. Мы не похищаем эту девушку для насилия. Она должна стать женой важного господина и ее отец уже дал согласие на брачный союз. Так что уходи вместе со своим здоровяком и не вмешивайся.

Я на мгновение засомневался в своей правоте, очень уж убедительно он разговаривал. Но затем пригляделся к ним пристальнее и заметил старые потертые туники с дырками, разваливающиеся на ходу сандалии и ржавчину на лезвиях ножей.

Кому ты пытаешься втереть свою дичь, фантазер? Кроме того, девушка за их спинами показала свое лицо в обрамлении пышной прически, очень даже ничего лицо, между прочим, и отчаянно затрясла головой, давая понять, что вся их история — это ложь от начала и до конца. Это окончательно решило все мои сомнения.

— Передай своему господину, что он остался без жены, — сказал я, поднял арбалет и выстрелил в незадачливого похитителя.

Болт угодил ему в грудь и заставил отлететь назад, на руки своих товарищей. Те едва успели подхватить пострадавшего, как Родерик с ревом рванулся вперед, подняв меч над головой. Он был так страшен, что даже мне стало не по себе от его крика, а уж каково пришлось двум оставшимся бедолагам, я дажепредставить не могу.

Поэтому, не дожидаясь, пока великан набросится на них, они бросили своего раненого друга, благоразумно развернулись, обогнули девушку с двух сторон и помчались вперед по проходу. Поскольку проход заканчивался тупиком, представляющим из себя высокий забор в два человеческих роста, Родерик понадеялся, что все равно поймает их и продолжил погоню, тоже пробежав мимо сжавшейся в комочек девушки.

Теперь, когда опасность миновала, настала пора и мне проявить галантность. Обойдя валяющегося на земле бандита, из груди которого натекла небольшая лужа крови, я подошел к девушке и сказал:

— Все хорошо, теперь вы в безопасности, давайте вашу руку и позвольте помочь вам подняться.

При звуке моего чарующего голоса, который при виде красивых представительниц противоположного пола сам по себе становился обольстительным, девушка подняла голову и огляделась. Родерик с криками гонялся за беглецами по проходу, никак не успевая их зарубить, а те на бегу молили о пощаде. Завидев мою руку, девушка оперлась о нее и выпрямилась.

Хорошо, очень хороша, первым делом отметил я. Причем хороша не в сексуальном плане, хотя и здесь было все в порядке, а в смысле особой ауры горделивости и величавого достоинства, будто бы мы спасли королеву. Девушка была статной и с благородной осанкой, будто бы проглотила палку. Впрочем, учитывая то, что у нее была высокая прекрасная грудь и тонкая талия, а также крутые бедра, будто изваянные из мрамора, эта осанка была весьма ей к лицу.

— Благодарю вас, доминус, — сказала она низким грудным голосом, слегка хрипловатым. — Это особая честь для меня, ведь не каждый день сам император Рима спасает простую девушку.

Мало того, что она красива, так еще и умна, раз сразу догадалась, кто я такой, с восторгом подумал я, чувствуя, как к горлу подкатывает знакомый ком возбуждения. Сердце забилось чаще и возможно, я слишком сжал ладонь девушки, поскольку она мельком глянула на меня и поспешила вынуть свою руку из моей лапы. Я счел, что после чуть было неудавшегося похищения у нее нет особой любви к лицам мужского пола и успокаивающе сказал:

— Ну, что же вы, не беспокойтесь, с вами все будет в порядке. Пойдемте к моей колеснице, мы доставим вас по городу, куда угодно и защитим от любых ублюдков.

Девушка с благодарностью улыбнулась и снова оперлась о мою руку. Я повел ее по проходу к улочке, где до сих пор ржали мои кони, на ходу крикнув Родерику:

— Пойдем, оставь этих тупиц в покое! — а затем тут же обратился к девушке, заглянув в ее большие темно-зеленые глаза с серыми вкраплениями на зрачках: — Как же вас зовут, красавица? И позвольте сообщить вам, что такая красота, как у вас, заставит любого мужчину сойти с ума и попробовать похитить вас, подобно тому, как Юпитер похитил Европу.

Вот видите, откуда мне на ум пришли такие интересные сравнения, когда я даже сам плохо знаю эту историю с похищением Европы? Где-то слышал краем уха, но при виде красивой женщины у меня так активизируются все участки головного мозга, что я сразу вспоминаю все, что нужно и ненужно, лишь бы только произвести на нее благоприятное впечатление.

Девушка улыбнулась еще шире, а значит, мое сравнение и в самом деле достигло цели. При этом, однако, вглядываясь в ее глаза, я заметил, как у нее дрожит левое веко и крепко сжаты челюсти и сразу догадался, что девочка еще не отошла от пережитого стресса, а я тут лезу со своими комплиментами. Однако же, надо признать, что по своей выдержке незнакомка и в самом деле была не хуже королевы, поскольку не бросилась в истерику, а продолжала идти вместе со мной по проходу и мило улыбаться.

— Меня зовут Аэбута Росциа, — сказала девушка, сделав над собой явное усилие, чтобы не разрыдаться. — И я была бы вам очень признательна, император, если бы вы отвезли меня домой.

Ну уж нет, куда я и мог бы ее отвезти, только не домой. Как же так, я вырвал прекрасную девушку из грязных лап негодяев, а она вместо благодарности просит отвезти ее домой? Да ни за что на свете.

Я так и сказал девушке, добавив, что она сейчас после пережитого расстройства должна сменить обстановку и отвлечься от печального случая, а для этого лучшим лекарством будут новые впечатления, которые она сможет получить во дворце. В общем, мне удалось уговорить Аэбуту совершить поездку во дворец в обществе такого обаятельного и скромного типа, как я.

— Там вы будете в гораздо большей безопасности, чем у себя дома, — заверил я ее.

При этом, держа одной рукой ее ладонь, второй я будто бы невзначай приобнял ее за талию и повел к колеснице, которую мои беспокойные кони все еще пытались сдвинуть с места.

— Мне кажется, в своем родном доме я буду в чувствовать еще более защищенной, чем с вами, — сказала девушка, ощутив мою руку на талии и тут же пытаясь высвободиться. — Оставьте меня, пожалуйста. Я, кажется, начинаю верить всем тем слухам, что ходят про вас и лучше проведу весь день в подземелье с ядовитыми скорпионами и скарабеями, чем с таким похотливым ублюдком, как вы.

Ну вот, едва успели познакомиться, а уже ругается. А ведь выглядела такой приличной и воспитанной, откуда только таких слов нахваталась?

— Я даю вам честное благородное слово, что во дворце вы только отвлечетесь, составите мне компанию, поужинаете со мной и затем отправитесь домой, — сказал я, заводя ее в колесницу. — Подождите немного и подержите поводья, иначе я никогда не справлюсь с этими бешеными животными.

В то время, пока девушка держала поводья, я повел коней задом наперед из переулка, поскольку здесь вообще не было возможности для разворота. Идти же вперед тоже было нельзя, потому что дальше улочка еще больше сужалась и по ней мог проехать лишь одинокий всадник вроде Родерика.

Кстати, в то же время из переулка показался и мой телохранитель, вытирая окровавленный меч куском разорванной туники. Он схватил своего коня под уздцы, спрятал меч в ножны и быстро запрыгнул в седло.

— Ну вот, ваш слуга пришел, теперь он поможет вам проследить за колесницей, — поспешно сказала Аэбута и тут же спрыгнула с кузова экипажа.

Ну что ты будешь делать, она похожа на молодую испуганную козочку, которая во всех встречных мужчинах видит голодных волков, так и жаждущих съесть ее. Что, впрочем, откровенно говоря, не так уж и далеко от истины.

— Да, это так, но не хочешь же ты сказать, что я отпущу тебя по вечернему городу одну? — спросил я. — Вдруг вернутся те самые негодяи, что хотели тебя похитить, что тогда будешь делать?

Девушка задумалась, но проклятый Родерик испортил все дело, пророкотав с высоты своего седла:

— Они не вернутся, потому что я расколол им черепа.

Девушка содрогнулась от отвращения, а я понял, что сейчас она убежит от нас, как от живодеров, но тут она снова взошла на колесницу, сказав:

— Хорошо, я проедусь с вами во дворец ненадолго, хочу посмотреть дворцовую библиотеку.

Хотя это было странное пожелание от красивой девушки, но я так обрадовался ее обществу, что не обратил внимания на ее причуды. Выведя колесницу и коней из проулка, я тоже взобрался в колесницу и поехал вместе с Аэбутой во дворец.

При этом невольно я соприкасался с ней, стоя сзади и еще то и дело задевал рукой по спине или плечу, а девушка старательно отшатывалась от меня и старалась сохранить целомудренное расстояние между нашими телами. У меня создалось впечатление, что она девственница и дала клятву оставаться такой до самой смерти. Так, постоянно стараясь отстраниться и сблизиться друг с другом, мы приехали наконец, во дворец.

Теперь на подступах меня встретили только солдаты, охраняющие дворцовые ворота и еще отряды на площади, они как раз возвращались с вечерних занятий с мечом и арбалетами. Ими командовал Тукар и я, подозвав его, вручил приобретенные стрелковые оружия. Глянув на девушку, алан плотоядно улыбнулся, заставив ее содрогнуться от страха, а я поспешно повел ее во дворец.

Теперь на площади перед моей резиденцией и внутри нее слонялось гораздо меньше народу, чем раньше, потому что я завел себе привычку давать какое-нибудь поручение каждому встречному мною придворному. Если он выполнял его, я на время оставлял его в покое, а если проваливал, то я с позором изгонял его из своей обители. Надо ли говорить, что большая часть патрициев, не приученных к труду с раннего детства, с успехом загубило полученные задания, а поэтому вскоре дворец опустел и придворные стали разбегаться при любом моем появлении.

Впрочем, несколько придворных нам повстречалось по дороге и надо ли говорить, что это были дамы. Кстати, среди них была и та самая троица, с которой я так весело развлекался сегодня ночью в бассейне. Оценивающе осмотрев Аэбуту, они ревниво задрали носики и удалились, даже забыв поприветствовать меня.

Помимо них, нам еще попались слуги и рабы, а также Лакома, Евсений и Секунд Статилий Евмен, мой новый комит по администрированию и юриспруденции, потому что я задумал провести унификацию законов и разобраться с органами власти, устранив ненужные и слабые ее звенья. Всем им я приказал явиться через полчаса в мои покои, а пока что сказал Евсению, неодобрительно глядящему на мою спутницу:

— Немедленно отправь вестника к Танику, пусть он сейчас же отправит материалы для строительства газопровода. Ничего не знаю, или он сделает это, или я завтра же отдам дальнейшее выполнение подряда Прокулу Ведию Уликсу, его сопернику. А еще пришли ко мне Герения, пусть покажет, где тут у нас библиотека. И скажи Лаэлии и Эрнаку, чтобы немедленно явились ко мне.

Мои подчиненные тут же разбежались, хотя Евмен и не преминул напомнить мне, что вскоре должно состояться заседание факционариев партий, а я отрезал, что помню об этом и повел Аэбуту наверх. Вернее, мы туда поехали, потому что с недавнего времени я ввел в эксплуатацию во дворце небольшой примитивный лифт, состоящий из различного рода грузов и противовесов, которые рабы натягивали канатами, а затем спускали или поднимали по команде, в зависимости от того, куда надо было направить подъемную клетку вместе со мной, вверх или вниз. Новинка пришлась девушке весьма по вкусу и она тут же начала расспрашивать меня про ее устройство.

Я объяснил ей, закончив уже в своих покоях на четвертом этаже, про себя недоумевая, почему у этой девушки такой пытливый ум, достойный какого-нибудь ученого.

— А вот здесь я живу, — сказал я, приводя ее к перистилю через широкий коридор. — И я предлагаю сначала немного подкрепиться, перед тем, как заняться получением знаний.

Ну что же, девушка обладала здоровым юным аппетитом, поэтому с радостью согласилась пройти в триклиний, не подозревая, какую ловушку я ей уготовил. Когда рабы накрыли на стол и я убедился, что пища не отравлена, то Аэбута обнаружила, что в моем столовой есть только одна клиния, сиротливо стоящая перед столом, а значит, нам придется возлежать рядом во время трапезы.

Я повел себя так, как будто это было в порядке вещей и ей ничего не оставалось, кроме как возлечь за стол вместе со мной, на узком ложе, едва вмещающем двух человек, так что мне пришлось разместиться позади нее в весьма интересной позиции.

— Вам не кажется, император, что здесь не мешало бы поставить еще одну клинию? — спросила девушка, неловко оглядываясь назад и стараясь соблюдать приличное расстояние между нами.

— Нет, я считаю, что между гостями не должно быть никаких преград, — ответил я, с удовольствием созерцая ее спину, изгибы талии и восхитительные бедра. — Между тем, Аэбута, отведайте, пожалуйста, луканскую колбаску, она приправлена очень изысканными специями. Или вот, пожалуйста, попробуйте жареного зайца под соусом. Там столько ингредиентов, что их можно перечислять целый день.

— Но, я все-таки считаю, что нам не следовало бы… — сказала девушка, снова поворачиваясь ко мне и тут я схватил ее за голову и поцеловал.

А затем случилось то, чего я никак не ожидал в своей богатой на любовные приключения жизни.

Глава 7 Соблюдайте тишину в библиотеке

Если быть кратким, то случилось фиаско. Его я давно уже не испытывал в своей жизни, особенно вот в этой, имперской.

Говоря по делу, поначалу Аэбута ответила на мой поцелуй, страстно и очень живо, я даже не ожидал такого энтузиазма. А потом что-то случилось, в голове у нее щелкнул какой-то рычажок, все перевернулось вверх тормашками и девушка попыталась меня оттолкнуть. Я, конечно же, не поддался, наоборот, повалил ее на клинию, схватил покрепче и поцеловал еще сильнее.

И тогда Аэбута ударила меня кулачком в живот. Угодила целиком в солнечное сплетение, в ту самую точку, после повреждения которой некоторое время лежишь неподвижно на месте, глотая ртом воздух и пытаясь сообразить, кто ты такой и что делаешь на этой грешной земле.

За тот период, пока я был во временной отключке, Аэбута успела отбежать в дальний конец комнаты и испуганно наблюдала оттуда за моими страданиями. А подойти помочь и облегчить их нельзя, что ли?

Ну что же, раз ты так, тогда я тоже буду прибегать к запрещенным приемам. Так и продолжая лежать с закрытыми глазами, я вытянулся на ложе и затих, изображая из себя мумию фараона. Так прошло несколько минут, и все это время Аэбута стояла в отдалении, не решаясь сдвинуться с места. Затем все-таки прошуршала туникой туда-сюда и я чуточку приоткрыл глаза, чтобы узнать, куда она собралась.

Оказалось, что девушка сначала хотела выбежать из комнаты, а потом все-таки подошла ко мне, чтобы узнать, как я себя чувствую. У нее были справедливые основания полагать, будто она могла убить меня с одного удара, ведь я, в конце концов, не Геркулес, а просто юный монарх, а за причинение вреда царствующей особе во все времена по головке не гладили. Я продолжал лежать на клинии, дожидаясь, пока она подойдет поближе и даже затаил дыхание.

— Что же с ним такое случилось? — спросила себя Аэбута и тихонько окликнула меня: — Эй, император, ты жив? Очнись, пожалуйста.

И поскольку я так и не соизволил открыть глаза и даже вздохнуть, она робко подошла ко мне ближе и даже тихонько коснулась рукой. Затем потрясла за плечо и прошептала:

— Эй, Ромул, как ты себя чувствуешь, вставай, пожалуйста!

Я продолжал изображать из себя мертвого опоссума и тогда Аэбута в отчаянии прошептала: «Что же делать, что же теперь со мной будет!». Затем она потрясла меня снова, уже посильнее и наклонилась надо мной, а я ощутил аромат ее кожи и волос, натертых какими-то душистыми маслами. Ну уж нет, как же так можно мучать человека? Тогда, не в силах больше терпеть, я внезапно ожил, схватил испуганно вскрикнувшую девушку, прижал к себе и повалил на клинию.

— Отпусти меня, мерзкий развратник, — закричала девушка, а я схватил ее за руки, навалился сверху и снова поцеловал.

В этот раз все равно было плохо, потому что Аэбута пищала подо мной и постоянно порывалась вырваться. Наконец, я понял, что сейчас с ней бесполезно бороться и отпустил девушку. Странно, она сопротивлялась мне так, будто я был не император, а обычный плебей, напавший на нее из подворотни. Любая другая девушка жаждала бы оказаться на ее месте, а вот эта еще смела сопротивляться.

— Почему ты пристаешь ко мне, хотя обещал мне безопасность? — закричала она, вскочив с клинии. — Ты ведь дал свое императорское слово.

Честно говоря, я не помнил, чтобы давал ей такие гарантии, ну да Бог с ним. Гораздо важнее выяснить, что с ней такое, почему она так сильно сопротивляется?

— А с чего ты взяла, что твоя безопасность под угрозой? — раздраженно спросил я и схватив со стола жареного зайца, сунул в рот. — Разве я покушаюсь на твою жизнь? Я только прошу уделить мне немного твоего внимания.

— Ты обещал, что моя честь останется неприкосновенной, — глухо ответила Аэбута. — И я поверила тебе, потому что ты спас меня, а еще потому что ты император.

— Только поэтому? — спросил я с любопытством, дожевывая зайчатину. — Неужели, если бы я был обычный парень, то ты не пошла бы со мной?

— Ну почему же, ты к тому же еще очень красивый, — ответила девушка, слегка порозовев. — И для меня на самом деле не так важно, кто ты на самом деле. Мне важно, чтобы ты относился ко мне со всем подобающим уважением. Или ты думал, что если ты император, то все девки так и будут запрыгивать в твою постель?

Вообще-то я на самом деле так полагал, но, кажется, пора снять с себя розовые очки. Не очень-то и приятно осознавать, что меня любили только за титул. Или надо попробовать очаровать какую-нибудь девушку в городе, скрыв свое настоящее имя.

— Ага, ты значит так и думал, Ромул! — заключила девушка. — Думал, что я похожа на всех остальных твоих подруг, готовых на все ради ночи с тобой?

Она подошла к столу и отщипнула виноградину от грозди. Быстро сунула в рот, мелькнули белые зубы.

— Ладно, пойдем в библиотеку, — сказал я. — Зря ты что ли, приехала сюда?

— Честно говоря, у меня уже пропало желание смотреть рукописи, — ответила Аэбута и тряхнула волосами, поправляя сложную прическу, уже превратившуюся в месиво кудрявых волос на голове. — Но раз уж я здесь, надо все-таки зайти, теперь уж такая возможность вряд ли появится.

Я кивнул и поднялся с клинии. Мы вышли из моих покоев, причем я делал вид, что до невозможности расстроен недавним поражением. Девушка демонстративно держалась подальше от меня, и в ее глазах я заметил искорки превосходства. Поскольку я занял теперь почти весь этаж, то на площадке перед лестницей и лифтом меня ждал Герений. Кроме того, около двери стоял Марикк, недавно сменивший Родерика в качестве моего дежурного телохранителя.

— Вы хотите посетить дворцовую библиотеку, доминус? — тихо спросил он, едва осмеливаясь взглянуть на Аэбуту. — Пойдемте, я провожу вас.

Поскольку лифт едва вмещал двоих человек, мы с гостьей отправились на нем, а Герений побежал по лестнице. Марикк тоже мерно затопал по ступенькам, потому что его веса не выдержал бы ни один подъемник.

Поскольку лифт, тем более средневековый, это весьма уединенное место, я сказал Аэбуте, чтобы она не дергалась, потому что мы можем упасть и снова поцеловал ее, сначала просто в щеку, а потом и в губы.

Теперь я старался не распускать руки, а просто целовал ее мягкие податливые губы и почувствовал, что теперь девушка отвечает гораздо охотнее. При этом я снова немножко осуждал себя, браня за то, что привел девушку во дворец и домогаюсь ее, несмотря на то, что она получила небольшой психологический шок недавно при попытке похищения.

— Ты никак не уймешься, Ромул? — тяжело дыша, спросила девушка, когда лифт остановился и мы наконец оторвались друг от друга.

Поскольку говорить что-либо сейчас было излишним, я просто радостно покачал головой.

Раздвижные двери подъемника открылись и нас встретил Герений. Не говоря ни слова, слуга, освещая дорогу бронзовым светильником, повел нас по коридорам и залам дворца в отдаленные глухие его уголки. Наши сандалии тихо стучали по мраморным полам, а рабы, несущие вещи, кланяясь, бесшумно скользили мимо нас. Сзади безмятежно топал Марикк.

— А как же с заседанием факционариев, доминус? — спросил тихонько Герений, когда мы подошли к уединенному запущенному помещению, за высокими дверями которого таилась дворцовая библиотека. — Уже собрались трое из лидеров партий, вместе с микропанитами и протоспафариями.

— Пусть немного подождут, — сказал я, беззаботно пожав плечами. — Хотя нет, сообщи Евмену, пусть начинает, когда все соберутся, не дожидаясь меня. Он знает, о чем пойдет речь.

Герений отворил дверь и мы с Аэбутой зашли в библиотеку. Затем слуга передал мне светильник, оставил нас и ускользнул по делам, а Марикку я приказал сторожить наш покой здесь, возле входа и ни в коем случае не врываться, даже если он услышит громкие стоны.

— Знаю уже, — проворчал Дикий Медведь, глянув на девушку, которая успела пройти вперед внутрь помещения и восхищенно осматривалась. — В первый раз, что ли?

Я закрыл двери и мы с моей неприступной гостьей оказались в библиотеке. Честно говоря, я редко удостаивал вниманием эту часть дворца, по причине того, что не очень жаловал библиотеки, еще даже со своей прошлой жизни в обличье Романа «Скользкого Бэнга». Книги я тоже не очень любил читать и никогда не понимал людей, которые ходят, уткнувшись в эти мудреные толстенные фолианты, изучая значки и крючочки.

Сейчас за порядок в книгохранилище отвечал, насколько я помню, специально выделенный чиновник, вилик библиотеки, из имперских вольноотпущенников, я даже и не помнил, кому был поручен этот пост. Мда, судя по пыльным полам, полкам со свитками, покрытым паутиной и запаху плесени, он сюда давно не заглядывал, а ведь наверняка получал деньги за свою работу или хотя бы на расходы по содержанию помещения.

Мою спутницу, впрочем, не смущали клубы пыли и ужасающая антисанитария. Мгновенно перемазавшись в соре и трухе, она с восторгом доставала свитки и восклицала:

— Ты смотри, какие здесь имеются редкостные экземпляры! Это ведь сочинения Цицерона, а вот труд Варрона «Образы», я и не знала, что он существует, отец говорил, что этот свиток безнадежно утерян.

Правда, свиток, о котором она говорила, тотчас же начал осыпаться и превращаться в труху, поскольку, видимо, папирус истлел под влиянием времени. С криком ужаса девушка быстро положила его обратно на полку и виновато взглянула на меня.

— Я не хотела, он сам рассыпался, ты же видел, Ромул… император? — с запинкой спросила она. — Я больше не буду ничего трогать, хорошо? Видимо, пергамент давно уже не обрабатывали кедровым маслом, вот насекомые и превратили его в труху.

— Нет, за это я прикажу раздеть тебя и прогнать голой по улицам города, при этом бичуя плетьми твое прекрасное тело, — сказал я свирепо и тут же приблизился к девушке. — Ну-ка, дай посмотрю твои руки, смотри, они все испачкались.

Я поставил светильник на полку, отряхнул ее ладошки, а затем притянул к себе и снова поцеловал девушку. В этот раз она снова с удовольствием ответила на поцелуй, а когда я схватил ее за талию и крепче прижал к своим бедрам, так, чтобы она ощутила, что там у меня происходит, она уже не отстранилась.

Наоборот, сама прижалась ко мне, будто бы и не было сопротивления и отказов до этой самой минуты. Хм, ну что же, отлично, подумал я, а мои шаловливые руки уже вовсю жадно ласкали ее тело. Затем я быстро спустил с нее тунику и увидев прекрасное белокожее тело, манящее в полумраке библиотеки, чуть не обезумел. На мгновение девушка отстранилась, когда я принялся целовать ее шею, уши, затем перешел ниже и добрался до груди.

— Ты уверен, что нам стоит делать это? — спросила она. — Это ведь такое место, здесь лежат книги.

Она говорила с таким трепетом, будто мы находились в святилище. Я кивнул, потому что понимал, что надо ковать железо, пока горячо, иначе потом Аэбута передумает и выйдя за пределы этой магической читальни, быстро выскользнет из моих рук, убежав из дворца. Поэтому, не дожидаясь удобств в виде бассейна или клиний, я быстро разделся сам, повернул девушку задом к себе, чуть наклонил, причем ей пришлось опереться о книжную полку и вошел в нее сзади.

В сумрачной зале библиотеки, где уже давно не показывались люди, раздался протяжный женский стон наслаждения. Это же надо, подумал я, ощущая сводящий с ума жар ее лона, эта поразительная девушка не хотела отдаться мне там, наверху, в имперских позолоченных покоях, а теперь спокойно позволила заняться любовью, когда мы попали в старую заброшенную библиотеку.

Каждый раз, когда мне кажется, будто я полностью разобрался в женщинах, они поражают меня снова и снова. Именно поэтому, наверное, я никогда не могу насладиться ими сполна.

Впрочем, эти все мысли промелькнули у меня на заднем плане, а сам я, конечно же, был увлечен зрелищем великолепной упругой задницы, о которую ритмично бились мои бедра, заставляя дрожать ягодицы от каждого удара. Я впился пальцами в шелковистую кожу, насаживая податливое тело на свой член, а девушка застонала снова, на этот раз еще громче. По залам библиотеки разнеслось протяжное эхо.

Мы закончили только минут пятнадцать спустя, во время которых так и предавались плотским увлечениям, причем Аэбута под конец кричала так, что ее наверняка слышали по всему дворцу. Весь этот невероятно притягательный период мы не меняли позы, поскольку все вокруг отнюдь не способствовало интимным занятиям. Затем я обнял девушку, повернул к себе и поцеловал, чувствуя, как ее озорной язычок пытается коснуться моего. Наконец, когда мы прекратили целоваться, я поглядел на улыбающееся лицо девушки.

— Никогда не думала, что займусь этим в библиотеке, — призналась Аэбута. — Я обычно в таких местах испытывала только эстетическое и умственное удовольствие. А оказывается, тут можно получить и плотское!

— Да, я тоже не думал, что могу получить такую пользу от книг, — согласился я и осмотрел помещение, озаренное слабым колеблющимся огоньком из светильника. — Они уже такие старые, неужели они так дороги тебе?

— Эй, ты что же, Ромул? — удивилась девушка. — Разве ты не знал, что самые старые и редкие — это самые дорогие. Особенно те, которые считаются утерянными. У тебя здесь на самом деле столько сокровищ, что ты даже не знаешь, какой богач.

— Серьезно? — заинтересовался я. — И сколько же может стоить такая книга?

— По-разному, но бывает, что один солид, а бывает и несколько сотен. Мой отец сможет рассказать тебе больше, он все о них знает.

— Слушай, а почему все книги хранятся в свитках? — спросил я, приглядевшись к рукописям, свернутым в трубочку. — Почему нет обычных книг?

— Каких таких обычных, ты о чем? — снова удивилась Аэбута, надевая тунику. — А как еще можно хранить книги, как не в свитках? Вот, видишь, их заворачивают в пергаменты, чтобы лучше сохранить.

— А разве… — начал было я и осекся.

Это что же получается, римляне не знали о том, что книги можно печатать в привычном для двадцать первого века формате, в виде бумажных книг? А ведь правильно, ведь они еще даже не знают о бумаге, а до создания книгопечатного станка ой как далеко. Я, правда, не знал, когда и как изобрели и бумагу, и станок, но тут же задумался о том, что из этого тоже можно извлечь много пользы.

Неужели я не смогу создать примитивную машину для печатания книг? И как бы здесь сделать бумагу? Но для того, чтобы заняться этим, нужны люди, свободные руки, а у меня сейчас все наперечет, заняты многочисленными делами.

— А чем занимается твой отец? — спросил я. — Кто он такой, вообще?

Аэбута снова подошла к полкам и осмотрела свитки.

— Мой отец Плаций Циспий Росциа довольно известный философ и преподаватель. Он был ректором атенея в Лугдуне, а сейчас переехал в Равенну, — ответила девушка, не отрываясь от свистков, затем наклонилась и коснулась нескольких. — А что, ты хотел с ним увидеться? Ты знаешь, это не получится.

— Почему? — спросил я, взяв светильник. — Да, я хочу с ним встретится, пусть приезжает завтра во дворец.

— Не хочу его звать, я с ним поругалась, — заносчиво ответила девушка, обернувшись ко мне. — Он и вправду хотел меня выдать замуж против моей воли за какого-то напыщенного старика. Поэтому я и ушла из дома уже несколько дней назад.

— Где же ты жила все это время? — спросил я, понимая, что все остальное уже не проблема. Я сам найду ее отца и приглашу во дворец.

— Как где, конечно же, у подруги, — удивилась девушка. — Еще у меня есть много друзей из кружка по элоквенции, они тоже приглашали меня к себе.

— Ну конечно же, те еще развратники, наверное, они же так и хотели заманить тебя к себе домой, — усмехнулся я и потащил девушку к выходу из библиотеки. — Даже словечко такое, намекающее на похоть, «элоквенция».

— Ты совсем спятил, они же просто мне друзья! — возмущалась девушка, осматривая помещение. — А элоквенция обозначает риторику, чему тебя только учили твои преподаватели? А когда мы сюда еще придем, я хочу осмотреть другие книги?

— Скоро придем, куда нам еще деваться, раз тебе тут так понравилось, — вздохнул я, таща ее за руку. — А сейчас пойдем, мне надо на заседание факционариев.

Мы вышли наружу и первым, кого я увидел, был Герений.

— Доминус, Евмен просит срочно прибыть вас на заседание, там творится нечто невероятное, — сказал он.

— Ну конечно, что же еще там может происходить, — сказал я, целуя Аэбуту и отправляя ее наверх, в свои покои. — Иди, мое дитя, отдохни, а я пока займусь неотложными делами.

Глава 8 Мирные и конструктивные переговоры

Я еще не успел подойти к залу, где проходило заседание партий, а еще издалека услышал, как они лаются друг с другом, чуть ли не грозя достать мечи и устроить кровавую бойню прямо здесь, в церемониальном помещении.

Собрание лидеров партий походило на шум, который поднимается, когда в собачий питомник случайно забредает кошка. Я конечно все понимаю, все новые руководители — молодые горячие парни, энергия и амбиции так и брызжут через край, но надо же и все-таки соблюдать приличия, все-таки в императорском дворце собрались, а не в коровнике, чтобы поспорить о ценах на удобрения.

Чего это они так раззадорились? Герений сказал, что спор идет из-за вроде бы пустячного вопроса, поднятого из-за того, что на самом деле срок проведения празднеств Квинкватрии уже прошел в прошлом месяце, марциусе, а на дворе сейчас уже априлус.

Казалось бы, не такое уж и существенное значение имеет время проведения праздника, но если учесть, что проводился он в честь бога Марса и богини Минервы, а месяц марциус назван тоже в честь того же самого бога, то на самом деле дата проведения праздника приобретала большое значение. Партии же очень хотели провести его, потому что в прошлом месяце из-за траура по моей матери я отменил все праздники на сорок дней, а на Квинкватрии обычно тоже проводились малые гонки на колесницах, не такие грандиозные, как на Эквириях, но достаточно престижные, так как Марс являлся покровителем коней.

Вообще, насколько я понял, Квинкватрии проводились целых пять-шесть дней подряд, причем в первые четыре дня приостанавливались все военные действия, происходило общее бескровное жертвоприношение лепешками, медом и маслом. Затем на пятый день уже устраивались гладиаторские игры, кулачные и борцовские поединки и гонки колесниц, чтобы пролилась кровь, которой так жаждет воинственный Марс. После этого, на следующий, последний день приносились жертвы Минерве и происходило торжественное освящение труб, которым она покровительствовала.

Одним из дополнительных препятствий была позиция церкви. Как я понял из рассказов Евсения, сейчас христианская церковь все активнее сопротивлялась проведению языческих праздников и со стороны епископа Неона я тоже ожидал осуждения проведения подобных мероприятий. А отменить их тоже нельзя, потому что в прошлый раз Эквирии были прерваны и не доведены до конца, а народ остался без зрелищ. А чтобы занять горячие головы, склонные к бунту, лучше с моей стороны было бы предоставить им эти зрелища, сделав их как можно грандиозней. Эту позицию, кстати и следовало объяснить епископу.

Вот с каким тягостными мыслями и головой, заполненной думами, я зашел в имперскую залу, где проходило заседание факционариев партий и тут же чуть не оглох от криков. В то же время об стену рядом со мной разбился кувшин с вином. Мою тунику испачкали брызги, а микропанит прасинов, кинувший кувшин, даже не извинился и продолжил кричать. Он, к счастью, целил сосуд не в меня, а в другого микропанита враждебной партии левков.

— Да чтобы Юпитер вырвал твои яйца и скормил их крысам и червям! — гремел этот микропанит, окончательно выведенный из себя.

Другие лидеры партий вели себя не менее шумно. Я посмотрел на них, вздохнул, поняв, что они в ближайшее время не успокоятся и прошел к своему месту.

Следом за мной шел Марикк и его огромная поступь сразу привлекла внимание факционариев и они уменьшили звук своего голоса. Все они сидели на каменных скамьях, поставленных полукружием, как в Римском сенате. Точно такие же я видел в Равеннском Капитолии, где проходили заседания курий.

На стенах горели факелы, в центре залы стояла трибуна. Мое место, как императора, находилось на возвышении за трибуной, это тоже была массивная скамья из мрамора с вкраплениями дерева, чтобы задница и спина правителя не страдали от холода. Марикк прошел за возвышение и встал сзади, охраняя меня от чересчур эмоциональных выпадов политических противников.

Усевшись на свое место, я осмотрел участников заседания. Да, все знакомые лица, явились самые значимые в партиях и в городе лица, те, кто определял политическую жизнь Равенны.

А еще рядом со мной на месте председателя собрания, под званием магистрата сидел Секунд Статилий Евмен, высокий и худой человек с вечно брезгливым выражением лица, который смотрел на собеседника так, будто перед ним находится кусочек засохших фекалий. Я взял его на место комита по медицине, администрированию и законотворчеству, потому что этот редкостного таланта человек обладал навыками хирурга и состоял в коллегии архиатров, то есть медиков, а еще был практикующим адвокатом. Он должен был навести порядок сначала в Равенне, а потом и во всей империи, установив повсюду строгие санитарные меры, особенно в валетудинариях, то есть полевых госпиталях, термах и в домах граждан.

Впрочем, сначала надо осмотреть участников заседания. Вон сидит и улыбается Веттониан, для него эта перебранка, как бальзам на душу. Изредка он вставлял острое слово, обвиняя кого-нибудь из присутствующих в несуществующих грехах и остывающая было дискуссия вспыхивала с новой силой. Рядом с ним сидели его микропанит и протоспафарий, как я уже говорил, здоровенные нахальные парни, тоже не на миг не закрывающие свои пасти. Это как раз этот прасин и швырнул кувшин с вином, чуть не угодив мне в голову.

Кай Корд Бланд, лидер партии венетов, обладал громогласным голосом. Он кричал:

— С каких это пор праздник, посвященный Марсу и Минерве, будут проводить в априлусе? С каких это пор, спрашиваю я вас? Вот пришел император, ничего не соображающий, кстати, мальчишка, который и принял это решение, так вот, пусть он и объяснит, каким образом он собирается проводить такой праздник? Может, он обладает силой богов и может направить время назад, вернув нас в марциусовские дни?

Его микропанит, тоже, кстати, большой и сильный парень, кричал микропаниту левков, что если он сейчас не заткнется, то он вколотит его слова ему же в глотку. Я оглядел всех микропанитов, одетых, как полагается, в плащи цвета своих партий и отметил, что все они, как на подбор, рослые и громадные, судя по всему, они подсмотрели эту привычку у меня и тоже стали окружать себя здоровяками.

Интересно, за какую сумму я мог бы перекупить всех этих силачей, лениво подумал я, прикидывая, что так и надо бы сделать в ближайшее время. Почему бы и нет, в конце концов.

В перепалку то и дело вступал Друз Фальк, который тоже любил покричать и поспорить.

— А почему бы и нет, гнилой ты кусок мяса? — кричал он Бланду. — Если вы, венеты, обосраные вы задницы, выиграли прошлые гонки, это не значит, что теперь все остальные соревнования тоже можно отменить! Конечно, теперь ты не хочешь нигде участвовать, тем более, что твои кривоногие кони вообще не смогут выиграть ни один заезд!

Теперь уже микропанит венетов схватил кубок, стоящий рядом с ним на сиденье и швырнул его в Фалька. Промахнулся и бокал ударился о стену, неподалеку от его политического соперника, но не сломался, а упал и покатился по мраморному полу.

Мне все это надоело и я кивнул Марикку. Тогда Дикий Медведь просто-напросто вышел на середину залы, достал огромный меч, еще больше, чем у Родерика и рявкнул:

— Тихо! Тому, кто скажет еще слово, я перережу глотку.

Перепалка сразу прекратилась, а Веттониан, все также улыбаясь, похлопал беззвучно в ладоши. Я подождал еще немного, не будет ли снова кто-нибудь кричать, но все молчали и глядели на Марикка, исполинская туша которого, казалось, заняла весь центр помещения.

— Через день будут проведены Розалии, — сказал я, осмотрев присутствующих. — Достаточно будет одного дня на проведения этого празднества. Мы будем чествовать память умерших и украшать их гробницы венками из роз. Надеюсь, против этого вы не будете возражать, особенно после того, как мне есть кого почтить.

Факционарии кивнули, а Фальк сказал:

— Конечно, надо провести Розалии, и плевать, что скажет епископ. Послушать его, так мы вообще отказаться от всех праздников, ходить в лохмотьях и с распущенными волосами, пороть себя бичами и рыдать во весь голос, как женщины.

— Я согласен, — кивнул Веттониан, на минутку посерьезнев. — Моей жене тоже надо почтить память отца, бедолага скончался от яда вот в этом самом дворце, а мы так и не выяснили, кто это сделал на самом деле.

Я поднял руку и продолжил:

— Потом народ хочет принять участие в Либералиях, которые будут длиться всего два дня, может, в сельской местности, побольше, это уж они пусть сами решают. В прошлом месяце люди остались без праздника вина и урожая, поэтому они хотят расслабиться и повеселиться.

— Ну конечно, как же без этих попоек и развратных пирушек, — проворчал Бланд.

— Ну, а потом, через три дня после Либералий, мы проведем Квинкватрии, — завершил я свою речь и посмотрел на Бланда и Траяна, являвшихся главными противниками проведения празднества. — Те партии, что не желают участвовать в гонках, могут отказаться от участия прямо сейчас, мы никого не заставляем. Помимо гонок, мы устроим другие атлетические состязания и позовем туда команды из других крупных городов Рима. На этом мероприятии можно хорошенько заработать, не говоря уже о том, какую пользу принесут игры репутации императора и всех партий.

Мое заявление для партий было подобно молнии, угодившей в толпу. Они никогда до этого не слышали, чтобы гонки колесниц и другие спортивные мероприятия проводились между городами. До чемпионатов мира в эту эпоху еще не доросли. Жаль еще, что нет больших жидкокристаллических экранов, но это дело наживное, для начала можно сделать глашатаев, которые будут объявлять результаты конкурсов по всей империи, чтобы вовлечь в это дело как можно больше народа.

В этот раз мы проведем игры на скорую руку и позовем минимум команд, но вот в следующем году, если все пройдет хорошо, можно будет позвать толпы демоса со всех концов империи и даже с Константинополя и других крупных городов. Устроим чемпионаты, почему бы и нет, будет отличное развлечение для всех, даже для варваров. Кстати, их тоже можно будет позвать для участия. Короче говоря, надо показать, что лучше заниматься спортом, чем воевать.

— А мне нравится, — сказал Веттониан, опомнившись самым первым после интенсивной работы мозга. — Очень даже нравится. Я позову сенаторов из Рима, сюда набежит целая куча народа. Наш маленький циркус не вместит такое количество.

— Мы будем брать с жителей других городов небольшую плату за въезд на празднество, — пояснил я. — Собранные средства потратим на постройку нового циркуса. Те, кто не вместятся, могут сидеть вокруг циркуса в табернах и поупинах и слушать специальных глашатаев, которые будут непрерывно рассказывать, что происходит на ипподроме и таким образом, они будут это видеть, как будто собственными глазами. Вообще, по-хорошему, если все это дело закрутится, как надо, то к следующему году мы должны будем построить Колизей, но гораздо больше, чем в Риме.

Теперь факционарии переглянулись между собой, словно слышали речь безумца.

— Э-э, император, с тобой все в порядке? — спросил Траян. — Кажется, тебя продуло в окрестностях нашего города. Мало того, что ты устроил какие-то безумные проекты по проведению эфириума и истощил казну рытьем канала, так теперь хочешь устроить и бесполезные соревнования? Ты что, какие такие толпы народа, какой Колизей? Люди сюда ни за что не придут, пока на дорогах империи хозяйничают разбойники и отряды варваров. Но даже если мы и сделали бы все дороги безопасными, кому бы пришло в голову тащиться за многие мили в другое место только для того, чтобы посмотреть пару дней на состязания атлетов?

— А ты бы отправился? — спросил я. — Посмотреть на гонки колесниц в Риме или Медиолане?

Траян задумался. Вот-вот, подумай, прежде чем открывать рот, а то вечно так, сначала сделаешь, а потом думаешь.

— Нечто подобное проводилось в Элладе, — заметил Евмен, открыв, наконец, рот. Он единственный смотрел на меня с интересом. — Там проводились Олимпийские игры, в которых участвовали атлеты со всех городов страны и даже сопредельных государств. Это были очень популярные мероприятия. Подобные игры могли бы объединить нашу державу, придав ей новый импульс развития. А если они еще и будут приносить прибыль, то это было бы великолепно.

— Так что, я прошу факционариев уже завтра предоставить списки участников комиту по администрации и медицине, — сказал я, поднимаясь и кивая на Евмена. — Повторяю, те партии, что не хотят участвовать, могут не предоставлять списки, мы никого не заставляем. Только учитывайте, что в этот раз на игры могут съехаться даже больше игроков, чем во время Эквирий.

Выйдя из зала в сопровождении Марикка, я услышал, как факционарии снова начали кричать друг на друга. Но у меня и в самом деле было мало времени. Теперь предстояло провести другую встречу, не менее тяжкую, чем только что прошедшая дискуссия с лидерами партий.

С первого этажа я поднялся на лифте на третий. Прошел коридорами несколько залов и оказался в помещениях, где жили мои братья и сестры. Сейчас по моему поручению Цинна, бывший магистр оффиций, должен был собрать их для разговора со мной.

Я вошел в покои моих родственников, которых, честно говоря, я почти не знал и сразу услышал, как он кричит на них.

— Если вам сказано, чтобы вы сделали занятия, это значит, что вы должны сделать их! — говорил Цинна своим громовым голосом, которым можно было строить солдат на поле битвы. — Сколько раз вам можно повторять, что сначала нужно сделать дополнительные задания и только потом отправляться играть и наслаждаться прочими прелестями жизни!

Мои младшие братья и сестры жили в отдельных помещениях в крайнем крыле здания. Их мало посещали придворные, да и я тоже, признаться подзабыл. Теперь я почувствовал вину, за то, что оставил их на попечение Цинны, вредного едкого старика, неспособного относиться к детям, тем более недавно потерявшим мать, с подобающим снисхождением. Тем более, как я слышал, но совсем об этом забыл, ремесло наставника для детей у римлян считалось недостойным для человека в обществе, обычно эту роль поручали рабам.

Сейчас они находились в общем зале, где проходили занятия и куда помоему требованию поставили столы для каждого ученика. Также специально для них сделали учебники из папирусных свитков. В зале, небольшом и довольно тесном помещении, стояли бюсты выдающихся государственных деятелей, вроде Цицерона и Сенеки, барельефы с изображением гомеровских сцен, а на стенах висели географические карты.

Сейчас Цинна стоял ко мне спиной, а сам подняв руки, распекал моих братьев и сестер, сидевших с хмурыми выражениями лиц. Наставник пока что не видел, что я вошел в учебный кабинет и поэтому разошелся вовсю.

— Если я еще раз увижу, что вы не выполнили заданий по латинской литературе и не выучили басню Эзопа, я лично отстегаю вас смоченными в соляном растворе розгами! И даже не посмотрю, что вы родственники императора. Мне он сам не указ, если хотите знать! Я и сам, знаете ли, когда-то его порол розгами за малейший проступок. Может быть, поэтому он теперь взялся за ум?!

Я уже больше не мог терпеть его громкий голос и откровенные выдумки, поэтому пошевелился и кашлянул. Цинна обернулся и сразу замолчал, особенно если учитывать, что за моей спиной стоял Марикк и глядел на него сонными глазами, готовый сломать ему шею одним движением своей огромной лапы.

— Спасибо большое, наставник Цинна, за ваш рассказ о воспитании императора, — сказал я. — А теперь оставьте нас, я хотел бы поговорить с моими братьями и сестрами.

Глава 9 Здесь происходит сплошная, хотя и важная болтология

Цинна низко поклонился и без лишних слов поспешил к выходу, выполняя мое пожелание освободить помещение от лишних ушей. Вы не подумайте, что он стал таким шелковым и послушным после того, как я изгнал его покровителя, моего дядю, из города. Нет, даже после этого Цинна, обладавший строптивым характером, продолжал оказывать мне сопротивление.

Укротить его помог Донатина. Мы и раньше восхищались невероятной работоспособностью магистра оффиций, способного работать над государственными делами двое-трое суток подряд.

Мой советник быстро разобрался, в чем дело. Оказывается, Цинна был тайным поклонником выварки горькой полыни под названием «абсинтум», возбуждающей деятельность головного мозга и дающей возможность бодрствовать несколько дней подряд.

Минусом было то, что тот, кто употреблял эту адскую смесь, расплачивался затем сильными головными болями и неконтролируемыми галлюцинациями. Во время одного из таких видений достойный Цинна, кстати, случайно убил человека во дворце, а потом спрятал тело, выкинув его в канал.

Из-за специфического темно-зеленого цвета этот наркотик еще называли «Зеленая ведьма». Мне, кстати, тоже кто-то предлагал его попробовать, кажется, Лакома, но я отказался, потому что с давних пор, со времен еще прошлой жизни являлся носителем нулевой терпимости к нейростимуляторам.

Благодаря же информации Донатины насчет Цинны и поговорив с ним, я теперь крепко держал его на крючке. Видя теперь, как он обращается с моими братьями и сестрами, я вдруг понял теперь, каким придурком оказался, поручив воспитание детей человеку, который подсел на наркотики.

Надо же было устроить такую глупость, единственным оправданием было то, что Цинна всегда проявлял лояльность к нашей семье, кроме меня, и в целом был безвреден для людей. Однако, конечно же, рисковать было нельзя. Я собрался сегодня же отстранить его от дальнейших занятий.

— Ну, как проходит обучение? — спросил я у своих родичей, стараясь выглядеть приветливым, но это получалось с трудом.

Братья при виде меня нахмурились еще больше, а сестры отвернулись. Насколько я понял из разговора с ними сразу после гибели матери, они считали меня виновным в ее гибели и смерти Ульпия, другого моего братишки. Поэтому они не желали меня видеть.

Кроме того, они осуждали меня за то, что я поссорился с дядей, всегда относящегося к ним с уважением и подарившего многочисленные подарки. Ну, и само собой, за то, что я не подчинился воле отца, все еще находящегося далеко на севере и занятого войной с испанскими варварами.

По большому счету, это было действительно так, я был виноват в том, что перехитрил убийцу, покушавшегося затем на меня и случайно убившего моих родственников. Вот из-за этого происшествия я и старался сейчас измениться на все сто процентов и стать совершенно другой личностью. Но пока что это удавалось с трудом.

— Ну, чтобы молчите? — продолжал допрашивать я, усевшись за стол наставника. — Как вы считаете, хорошо ли Цинна проводит занятия? Я хочу сменить его, чтобы он не кричал на вас и не угрожал избить, слышите?

— Цинна никогда бы нас не избил, — глухо ответил один из братьев, достав из-под стола искусно вырезанную из дерева колесницу и принявшись играться с нею в гонки колесниц. Игрушечный возница был одет, между прочим, в одежды зеленого цвета, то есть относился к прасинам. — А вот от тебя всего ожидать можно.

— И что же вы предлагаете, оставить его на месте наставника? — спросил я. — Проклятье, он же очень неуравновешенный тип, может избить на ровном месте, а даже и убить.

— Зачем ты рассказываешь всякие лживые байки про преданных друзей отца? — спросила Церера, самая старшая сестра. Она враждебно глядела на меня, будто это я вонзил нож в сердце нашей матери. — Ты что же, хочешь избавить нас даже от такого общения с ним? Глядя на Цинну, мы вспоминаем отца, неужели это непонятно?

— Это понятно, но я же говорю, что Цинна опасен и никто не может знать, что он вытворит в следующее мгновение, — ответил я, легонько раздражаясь. — Поэтому я и вынужден с сегодняшнего дня отдалить его от вас, чтобы обеспечить вашу безопасность.

Мальчики нахмурились еще больше, а девочки промолчали.

— Делай, что хочешь, Моммилус, ты все равно сделаешь так, как ты задумал, а не так, как хотим мы, — сказала другая сестра, Церера Младшая. — Это все, что ты хотел сказать нам? Или есть что-то еще? Если все, то уходи отсюда.

— Послушайте, но зачем вы так? — спросил я. — А чего хотите вы?

— Мы хотим, чтобы ты вернул маму из царства мертвых или загробного мира, как говорит священник, чтобы, в общем, она снова оказалась с нами! — закричала другая сестренка. — Ты можешь сделать это? Если нет, то тогда тебе нечего делать с нами!

Двое самых младших братишек достали фигурки легионеров с мечами и щитами и принялись сражаться друг с другом. Еще один вдруг очутился на полу, он играл с четверкой мышей, запряженных в повозку. Животные были дрессированные и легко везли повозку туда, куда нужно и при этом не старались разбежаться.

— Послушайте, я тоже хотел бы вернуть маму, но я не в силах сделать этого, — сказал я, но дети не обращали на меня внимания. — Эй, подождите, я пришел еще поговорить о том, что решил организовать праздник Розалии. Знаете, что это?

— Да, — сказала Церера. — Это когда украшают розами гробницы мертвых. Ты хочешь сделать это для мамы и Ульпия?

— Да, — ответил я. — И это важно для меня, чтобы вы тоже смогли пойти со мной и подарить им розы. Что вы скажете на это?

— Хорошая идея, — согласилась девочка. — Мама любит розы.

Я не стал ее поправлять, говоря, что она любила розы. Пусть уж будет в настоящем времени.

— Хорошо, тогда я зайду потом и мы обсудим процедуру, — сказал я. — А теперь прощайте, мне надо идти.

Все мои братья и сестры проигнорировали мои слова и продолжили заниматься своими делами. Я помолчал, подождал ответа, не дождался и вышел из комнаты.

Пройдя немного, я остановился и прислушался. Марикк ушел вперед, потому что он не любил детей и не желал иметь с ними ничего общего, а тем более лицезреть их.

— Он ушел? — спросил кто-то из малышей.

— Да.

— Ну наконец-то! — закричали другие и принялись обсуждать что-то насчет питания. — Почему вы не сказали ему насчет чечевичного супа? Сколько можно кормить нас одним и тем же? Когда нам дадут больше сладостей и меда?

— Я забыла, — виновато сказала Церера.

— А голову свою не забыла, мерзкая ты девчонка? — весело закричал кто-то и малыши беззаботно засмеялись.

Да уж, при мне они не вели себя так непосредственно и свободно. Я вздохнул и отправился дальше. Кажется, я и в самом деле мог назначить любую процедуру для праздника, они примут самую разную, для них важен просто сам факт почитания погибшей мамы и братика.

Идя к себе наверх, я задумался о том, что будет, если варвары или другие партии одержат надо мной вверх в этих бесконечных играх, что разыгрывались в городе каждый божий день. Конечно же, ничего хорошего.

Меня убьют и тоже самое сделают с этими беззаботным детишками. Мальчиков перережут, а девчонок возьмут в наложницы или сделают рабынями. Так что, я все делаю правильно, если только какой-нибудь умный и хитрый игрок не сможет меня переиграть. Пока что до этого у врагов уже было несколько возможностей сделать это, но я, к счастью, каждый раз ускользал из их лап.

Единственное, что еще тревожило меня, так это позиция отца. Он никак не отреагировал на смерть матери и продолжал стоять во главе армии на северо-западе. Что, неужели там настолько шаткие позиции, что требуется его постоянное присутствие?

Неужели нельзя оставить армию на попечение верных генералов и приехать сюда, в Равенну, хотя бы на несколько дней? У меня было много тем, которые следовало обсудить с ним.

Ладно, пока что я буду исходить из того, что он тоже мне враг и никогда не простит моего самовольства, строившего жизни матери и братика. Поднявшись в свои покои, я дождался, пока Марикк проверит помещения и доложит, что все в порядке. Моя личная сокровищница по-прежнему находилась здесь, вместе со мной на одном этаже.

Теперь ее оборудовали гораздо лучше, установили толстую железную дверь, причем даже не одну, построили непробиваемые стены, рядом круглосуточно стояла охрана из четырех палатинов из разных центурий. Кто они будут, не знал никто, я называл имена в последний миг, чтобы выбрать случайных людей.

Точно также, кстати, я выбирал себе дежурных телохранителей, каждый день из троих называя нового, чтобы никто не знал, кто выходит на дежурство до последнего момента. Лаэлия в последнее время была полностью занята командованием над остготским легионом и поэтому уже не была моей охранницей. Жаль, я так и не успел соблазнить ее и занять любовью.

При мысли о любви я вспомнил Аэбуту и направился в спальню. Войдя, я увидел спящую девушку, поскольку уже за всеми хлопотами настала ночь и большинство обитателей дворца легли спать. Я, к сожалению, не входил в их число, для меня трудовая жизнь только начиналась.

Проверив девушку и отметив, что у нее все в порядке, я направился было в тому, чтобы смыть с себя грязь и заботы прошедшего дня, но не дошел до бани. В таблинуме меня ждали, оказывается, многочисленные помощники и советники, целая толпа народу.

Лакома хотел переговорить насчет снабжения палатинов, Евмен должен согласовать проведение Розалий и санитарных мер в инсулах, затем здесь находились Лаэлия, Гордий, Алетий, Аул Миний Лукреций и имперский казначей Ариний Баэбий Беллатор, высокий худощавый мужчина, умеющий мгновенно складывать в уме трехзначные цифры и обладавший фотографической памятью.

Я покорил этого работника курии, когда рассказал про арабские цифры, в том числе про возможности, которые они открывают при подсчете. Беллатор и не думал, что можно проделать с цифрами такие трюки, особенно ему понравилось использование процентов не только для торговых и денежных сделок, но и простое употребление при вычислении финансовых и бюджетных сводок.

— В войсках бродит смута, — сказала Лаэлия. — Они требуют выполнения обещания твоего отца о предоставлении им бесплатных земельных наделов. Если ты этого не сделаешь, они могут восстать.

— Если обещал мой отец, то пусть он и выполняет, — ответил я. — Причем здесь его сын?

Лаэлия покачала головой:

— Ты играешь с огнем, император.

Я улыбнулся и сказал:

— Ладно, ты знаешь, что существует такой способ, как подобное уничтожать подобным? Позови ко мне Эрнака и Тукара, мы обсудим с вами, что делать дальше.

В общем, с помощниками и советниками я сидел, не поднимая головы от восковых табличек с расчетами, а когда они ушли, обнаружил, что уже начало светать. Принимать баню уже не было сил, я вернулся в спальню и рухнул на клинию. Рядом лежала Аэбута и я хотел обнять ее, поцеловать и заняться любовью, но уснул, едва только успев подумать об этом.

Долго поспать мне не дали, в конце концов, уже начался новый день. Вскоре явились слуги, а именно Герений и начал тихонько будить меня, поскольку ему было дано строгое указание поднимать меня, несмотря ни на что, даже угрозу убийства.

Поскольку я не просыпался и безмятежно храпел, инструкции позволяли Герению действовать радикальным образом. Он взял кувшин с ледяной водой и вылил мне на лицо. Результат превзошел все ожидания, я тут же вскочил и забыл про любой сон на свете.

Поначалу я хотел убить преданного слугу, как, впрочем и каждый раз после такого пробуждения, но вовремя опомнился. Тогда я приказал подать еще воды для умывания и тащить завтрак.

К тому времени проснулась и Аэбута, на которую тоже попала вода.

— Тебя всегда будят таким образом? — спросила она. — Это же так ужасно, особенно зимой. Я бы могла разбудить тебя гораздо нежнее и лучше.

— Было бы отлично, но ты тоже спала в это время, — сказал я, вытираясь. — Так что нет, ты бы не успела встать так рано, как мне надо. Что будешь делать сегодня?

— Я вызову отца во дворец, — сказала девушка, усаживаясь в постели. Туника сползла у нее с плеча и почти обнажила грудь. — Пусть приезжает, ты же хотел поговорить с ним насчет книг.

— Да, конечно, а ты что будешь делать? — спросил я и подтащил столик с завтраком поближе к ней. — Отец заберет тебя, чтобы снова выдать замуж?

— А разве ты не хочешь жениться на мне? — спросила Аэбута, пробуя оливку. — Что ты так уставился на меня, будто впервые увидел? Или ты за свободную любовь?

— Хм, а ты согласна и на свободную любовь? — тут же спросил я. — Говорят, у вас, среди дочерей знатных патрициев, в последнее время это является мощным течением.

— Не надо путать меня, хитрец, — улыбнулась моя очаровательная гостья. — Ни одна девушка никогда не откажется от замужества в пользу свободной любви, кроме, разве что, куртизанки. Но и та в глубине души мечтает об этом с любимым. Поэтому тебе будет трудно от меня отделаться. Я хочу, чтобы ты женился на мне прямо сегодня.

— Ну что же, я обязательно подумаю об этом, а вот что ты скажешь о том, чтобы снова сходить в библиотеку? — спросил я. — Я хочу предложить тебе место вивика библиотеки при дворце, а если все получится, то и прокуратора книгохранилищ по всему городу. Ты будешь следить за тем, чтобы свитки находились в чистоте и порядке?

Аэбута смотрела на меня круглыми от удивления глазами.

— Ну, что ты скажешь? — спросил я. — Если не хочешь, так и скажи, только я не знаю другого человека, кто так любил бы библиотеки и свитки. А я обычно стараюсь назначать человека по его склонностям к определенному роду деятельности.

— Это было бы прекрасно, Ромул, — ответила Аэбута. — Я даже и мечтать о таком не смела. Неужели я каждый день буду находиться в библиотеке да еще и получать за это деньги? Ты можешь даже не жениться на мне, этого подарка мне хватит. Хотя нет, жениться все равно надо.

— Мы обсудим это потом, — поспешно сказал я и поднялся из-за стола, потому что чувствовал, что если останусь, меня обязательно поженят на девушке. — А сейчас мне надо идти, не скучай и скорее отправляйся в библиотеку.

Идти мне и в самом деле надо было скорее, потому что меня ждала важная встреча с одним гениальным человеком. Он с недавнего времени жил в подвалах дворца, причем я переселил его сюда почти насильно, потому что он не желал съезжать со своего места. Его звали Атий Калияс, и он был земляком Филоника, греком из Сиракуз.

Помимо всего прочего, это был человек, на которого я рассчитывал во всех своих начинаниях. Дело в том, что Калияс был великолепным изобретателем, настоящим преемником гения Архимеда и предтечей Леонардо да Винчи. В каждую эпоху на земле рождаются такие самоучки, которые могут видеть сквозь века и делать открытия, опережающие время.

Про Калияса мне рассказал, конечно же, Донатина. Когда мы обсуждали систему вентиляции и водоотведения в храме Венеры, где он раньше служил, советник поведал, что ее сделал и усовершенствовал некий даровитый человек, который способен придумать, что угодно. Я заинтересовался и вскоре поехал к изобретателю инкогнито, потому что тот наотрез отказался ехать во дворец.

Он вообще был со странностями и не любил выходить на улицу и появляться на публике. Что же, для меня это было даже к лучшему. Калияс даже не узнал меня, как императора, а тут же начал рассказывать про свой проект подводной лодки, очень даже разумный и почти не отличающийся от аналогов двадцать первого века. Я дал ему пару советов насчет люков и перископа и тем самым сразу покорил его сердце.

Нужно ли говорить, что создателем арбалета и манубаллисты, а также землеройной машины являлся как раз Калияс? Кроме того, именно от него исходили советы по устройству газопровода. Я уже подкинул ему эскизы и проекты десятков других изобретений, и бедный ученый днем и ночью ломал голову над тем, чтобы воплотить их в жизнь. Когда я предлагал ему взять помощников, он резко отказался от этого, заявив, что всегда работает сам. Я не возражал, но потихоньку приказал Донатине найти еще нескольких таких полоумный изобретателей, чтобы не зависеть только от одного.

И вот сейчас я направился первым делом к нему, потому что мне надо было многое с моим обсудить.

Как только я вошел в подвал, где проживал сейчас Калияс, то сразу остановился, как пораженный громом. То, что я увидел перед собой, повергло меня в шок.

Глава 10 Встречи с важными людьми

Начать надо с того, что Калияс уже, судя по всему, и так выполнил мое пожелание, угадав его наперед.

Для мастерской я выделил ему обширное помещение, правда, без окон, но гений и сам так хотел, побольше темноты и уединения. По краям помещения стояли колонны, а Калияс быстро заставил его разного рода предметами, верстаками, вырезками, статуями и глиняными амфорами с таинственно пахнущими жидкостями. В общем, комната быстро стала тесной и непроходимой.

А сейчас, когда я вошел, то первым делом увидел впереди небольшую баллисту, а у дальней стены статуи, аккуратно расставленные в строй. Там же на полу валялись целые горы других искореженных статуй, превращенных в обломки. Видимо, помимо изобретательства, Калияс ставил здесь и эксперименты по стрельбе.

А ведь именно этого я и хотел просить у него сегодня. Мне нужна была скорострельная баллиста, чтобы метала снаряды быстрее, чем стоящие сейчас на вооружении орудия.

Вообще, если позволите приоткрыть вам завесу моих замыслов, то я как раз собирался поставить в основу своей будущей армии стрелковые подразделения. Арбалетчики и артиллерия, вот что должно было стать локомотивом будущих завоеваний.

На знаменитую римскую пехоту надежд, честно говоря, не было. Посмотрев на унылые равнодушные лица юношей, и патрициев и плебеев, я пришел к выводу, что для того, чтобы достучаться до них, нужно очень много времени, слишком много, больше, чем у меня имелось.

Сотни лет, проведенные в роскоши и бездельи, окончательно подорвали моральных дух римских солдат. Они отвыкли воевать. В их взглядах я не видел того голодного блеска, который отличает чего-то сильно жаждущего человека. Они имели все и не желали воевать за это.

Поначалу я недоумевал, куда подевались знаменитые отважные и дисциплинированные римские легионеры, те самые, что завоевали все мир, а потом понял, что все они уже давно исчезли с лица земли. Их потомки выродились и не желали и пальцем пошевелить, чтобы спасти родную землю, как это было совсем недавно, когда Рим дважды захватили и разграбили варвары. В этих условиях, конечно же, трудно было рассчитывать на их помощь, когда запахнет жареным.

На помощь же разбойников и варваров, которых я просто-напросто купил, тоже особо полагаться не стоило. Эти, за небольшим исключением, предадут любому, кто предложит больше денег. Мне нужны были мои собственные войска, из преданных людей, готовых идти только за мной и никем больше. А без таких войск, как я видел, мне не удержать ни трон, ни Равенну, ни даже собственную жизнь.

Особым примером служили вчерашние действия беглых рабов под командованием Филоника. После показательного боя, устроенного ими против разбойников, я понял, что у меня имеются в наличии ресурсы, о которых я даже раньше и не подозревал. У этих забитых, тощих и вечно согбенных рабах я заметил то, чего не имелось у хозяев — жесткий взгляд исподлобья, инстинкт убийцы. Этим людям было что терять, было за что бороться.

Когда я смотрел, как они тренируются с арбалетами на пыльном тренировочном поле, без перерыва, десять-двенадцать часов каждый день без выходных, а затем моют сбитые в кровь пальцы водой из кувшинов, мне эта картина не давала покоя. Какая-то подспудная мысль бродила у меня в голове, не давая еще явного выражения и настойчиво стучалась в мозг. Ладно, посмотрим, надо дать ей созреть и самой упасть мне в руки, как спелая груша.

Сейчас же я был ослеплен увиденным. Передо мной стояло некое подобие пушки, причем уже даже на лафете, с большими колесами и длинным дулом. Сбоку от орудия стоял котел, а внизу большая жаровня, на которой тлели угли. Орудие было небольшим, ствол размером с руку взрослого человека, я так понял, что это рабочая модель для проверки боевых качеств.

Стоя ко мне спиной, Калияс склонился над дулом и сунув в него руку, что-то проталкивал внутрь, скорее всего, снаряд, размером с кулак.

— Приветствую, — сказал я, подходя ближе.

Выдумщик лишь покосился на меня и сердито пробормотал:

— Ну, давай, чего ты там застряла, залупа Аполлона? Двигайся, двигайся, будь ты трижды проклята, — затем протянул руку и приказал: — Дай мне толкатель.

— Какой такой толкатель? — не понял я.

Калияс скривился, будто от зубной боли и заорал, брызжа слюной и указывая пальцем куда-то позади меня:

— Да вот же, вот же толкатель, что, ослеп, что ли?

Обернувшись, я заметил на столике, заваленном всякой всячиной, вроде черепков кувшинов, камней и бронзовых изделий, длинный железный штырь, похожий на кочергу. Ага, вот что ему нужно было.

Получив от меня толкатель, Калияс даже и не думал благодарить. Быстро сунул его в дуло и сильно ударил, пропихивая снаряд подальше внутрь. Наконец, ему это удалось и он, паучьи изогнув руки и сгорбившись, завозился с дулом, двигая подставку и наведя орудие на статуи, стоявшие у стены. Затем, установив таким образом прицел, он подбежал к казенной части, снова проверил прицел, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. При этом нечаянно коснулся раскаленного ствола пушки и взвыл от боли, но тут же умолк и лихорадочно блестя глазами, открыл клапан на дне котла.

Вода по трубке полилась внутрь пушки. Пару мгновений ничего не происходило, а потом раздался оглушающий хлопок и из дула стрелой вылетел темный круглый снаряд. Он мелькнул в воздухе так быстро, что я едва успел заметить его. В тот же момент два статуи разлетелись на куски, затем раздался громкий удар и во все стороны посыпались обломки статуй снаряда, представлявшего из себя, как я понял, обычный круглый камень.

— Отлично, мой друг, просто отлично! — закричал я. — Что это за оружие такое, почему ты до сих пор ничего о таком не говорил?

Калияс стоял мрачный, нахмуренный и все также шевелил губами. Он поморщился, услышав меня и сказал:

— Ну что ты разорался, как ребенок, мешаешь мне думать! Вот, из-за тебя опять сбился в расчетах! Чего ты вовсе приперся сюда? Иди отсюда, мешаешь работать.

Но нет, теперь отстать от него я так просто не собирался. Нужно срочно узнать, что за оружие он изобрел и как его можно использовать. Кроме того, надо забрать опытный образец, а его заставить сделать побольше, потому что в запале ученый мог и уничтожить свою диковинку, так как ему могло показаться, что оно недостаточно эффективное, бывали уже такие случаи. Сейчас же, насколько я разобрался, он сделал пушку, работающую на основе пара.

— Что это такое, Калияс? — спросил я, подойдя ближе к ученому, что-то снова бормочущему себе под нос. — Это пушка? Из этого можно убивать врагов?

— Ну конечно, можно, ты что же совсем тупой, раз не понимаешь этого! — закричал вредный изобретатель. — Это орудие называется «архитронито», его создал знаменитый наш ученый Архимед, мой давний предок и земляк, а я его немного усовершенствовал. Оно действует под воздействием водной стихии, соединенной с огнем.

— Отлично, отлично, — прошептал я, потирая руки. — А ты можешь сделать его побольше?

— Ну конечно, вот над этим я сейчас и работаю, а ты мне мешаешь, отвратительная ты каракатица! — продолжал кричать Калияс, подбежав к чертежам, разложенным на другом столике возле колонны.

Затем он согнулся над свитками, снова что-то забормотав себе под нос и тут же углубившись в расчеты. Что-то у гениального новатора не срослось, потому что он с яростью попытался согнуть стилус и чуть не отшвырнул его в сторону. Потом, видимо, Калияс догадался, что надо сделать, весело заулыбался и даже закачал ногой, подняв ее на весу и опираясь о стол. Я подождал, пока он закончит и спросил:

— А чем стреляет архитронито? Камнями?

У Калияса, видимо, очень хорошо улучшилось настроение, потому что он благосклонно взглянул на меня и ответил, улыбаясь, как маленькому ребенку:

— Ну, конечно, император, конечно. Еще можно глиняными горшками, заполнив их изнутри горючей смесью, чтобы сжигать вражеские корабли, но для этого нужна хорошая глина, местная не очень хорошая, не выдерживает взрыва.

— Отлично, отлично, — снова забормотал я, и мне уже страсть как хотелось испытать архитронито в действии. — Слушай, я сейчас же пришлю к тебе кузнецов, чтобы ты объяснил, как сделать большую пушку, хорошо? Ты пока здесь делай расчеты, а я сейчас приду, подожди чуть-чуть, ладно?

Он не ответил, потому что снова нахмурился и углубился в расчеты. Я пулей вылетел из мастерской, и возле Камахана, сменившего Марикка, очень кстати обнаружил моего помощника, Герения.

— Отлично, ты пришел очень вовремя, быстро пойдем сюда, — сказал я, чуть запыхавшись. — Сейчас ты возьмешь четверых солдат и отнесешь эту штуку в мои покои, но перед этим заверни в ткани, понял? Чтобы никто не видел, даже сами солдаты! И еще, разузнаешь все у Калияса, как построить такое же оружие, но больших размеров, понял? Он скоро закончит схему, пусть напишет, какие нужны материалы, и быстро сделай ее, сегодня же, чтобы без малейшего промедления, понял? Привлеки самых лучших кузнецов, я хочу уже завтра испробовать это оружие в действии на тренировочном поле. Все другие свои дела отложи, они все могут подождать, а вот Калияс нет, не будет ждать! Ты меня понял?

Слуга сказал, что отлично все понял, а при виде архитронито маленько остолбенел от удивления. Я хотел было идти дальше, но решил все проконтролировать, чтобы действовать наверняка. И правильно сделал, потому что полубезумный изобретатель сначала хотел выгнать Герения из лаборатории, а потом принялся кричать на меня. Наконец, после долгих увещеваний он сделал-таки чертеж и список необходимых материалов и отдал нам.

После этого я обещал Калиясу, что сегодня же привезу новый прототип и мы выбежали из мастерской. Я на ходу приказал Герению сделать с чертежа пять копий, дождался, пока он немедленно выполнит поручение, стоя у него над душой и сразу забрал все полученные бумаги. Затем вручил ему список и приказал немедленно привезти во дворец материалы и кузнецов с подмастерьями и рабочими. Все это время Камахан, неотступно следуя за мной, недоумевающе смотрел, как я суечусь и улыбался.

Ради сохранения режима секретности я решил, что они будут работать здесь, во дворце. Только после того, как слуга уехал в город за покупками, а солдаты перенесли опытный образец в мои покои и тщательно его спрятали, я позволил себе успокоиться и чуточку расслабился.

Между тем, отдыхать и почивать на лаврах все еще было рано. Сегодня я должен был еще встретиться с епископом Неоном, причем священник уже приехал и ожидал меня в одном из тронных залов. Он был слишком влиятельным человеком, чтобы я мог заставить его долго ждать, поэтому, едва разобравшись с архитронито, я тут же поспешил к нему.

По дороге я стонал и кряхтел, сетуя на то, что бегать мне императору, приходится больше всех, в то время как остальные придворные и все мои подчиненные ходят вразвалочку.

Епископ, с которым я уже успел шапочно познакомиться, сидел на стуле возле одного из столов, в помещении рядом с тронным залом, там, где я уже принимал когда-то Таника. Эта комната устраивала меня по многим параметрам, она была светлой, компактной, уютной и обладала всем самым необходимым для непринужденного проведения переговоров.

При виде меня епископ не поднялся, а, наоборот, прикрыл глаза, сложил руки и забормотал слова молитвы. Вот ведь какой въедливый старик, хочет наказать за то, что я опоздал к встрече и теперь заставляет ждать. Ну ладно, я не настолько гордый, могу подождать, даже помолиться вместе с ним. Присев рядом, я тоже начал повторять молитву, иногда замолкая и слушая, что там говорит епископ. Поскольку мне не было необходимости закрывать глаза, я в то же время посматривал на собеседника.

Наконец, священнослужитель счел, что достаточно наказал меня за гордыню и отсутствие пунктуальности, вздохнул и открыл глаза.

— Приветствую вас, епископ, — тут же сказал я. — Благодарю вас за то, что дали возможность ощутить единение с Господом Богом нашим, я так давно в этом нуждался.

Епископ поглядел на меня маленькими глазками, пронзительно смотрящими из-под набрякших век. Весь он был грузный, солидный, значительный, в богатых, украшенных позолотой одеждах, на шее висела тяжелая золотая цепь. При этом старик походил на небольшого белого бульдога, безразлично посматривающего на окружающих, но я видел, что это маска, надетая намеренно, чтобы сбить окружающих с толку. Неон был одним из самых умных людей в империи и неуклонно вел политику по внедрению христианства во все сферы жизни римлян.

В последние годы христианство приобретало все больше последователей и виной тому во многом была слабость государства. Когда верхи не могут обеспечить защиту и богатство для граждан, им приходится обращаться к небесам, чтобы получить желаемое оттуда. И если религия не могла дать то, чего хотели люди, то она хотя бы обещала предоставить это после смерти, в том числе и справедливое наказание для грешников.

Поэтому, чем больше душ приобретало христианство, тем меньше их теряла империя и мне надо было срочно с этим что-нибудь делать. Наступит момент, как я знал, когда церковь станет очень могущественна и от ее слова будет зависеть то, пойдут ли люди за правителем. Уже сейчас многие горожане отвернулись от старых языческих богов и становились христианами. Мне надо было вступить в союз с церковью, чтобы она нашептывала прихожанам о том, что я богоугодный император, которого следует слушаться и которому следует беспрекословно подчиняться.

Что касается сегодняшнего визита, то, слава Донатине, я знал, чего хотел епископ, приехав ко мне сегодня поутру. Мой советник по тайным делам еще два дня назад сообщил, что главным желанием епископа является мозаичное украшение Баптистерия Православных, одного из значительных храмовых сооружений Равенны, возведенных не так давно, правда, еще до того, как я стал императором.

Это здание было возведено почти в одно время с первым кафедральным собором в Равенне, Урсиановой базиликой, названной так в честь епископа Урса, одного из предшественников Неона. То есть, эти два значительных христианских сооружений были построены при другом епископе, а Неон, получается, пока еще не совершил ничего выдающегося для христианской паствы в городе.

— Вот он и хочет, чтобы империя помогла ему украсить Баптистерий грандиозной мозаикой, — сообщил мне Донатина, у которого, как у бывшего служителя храма Венеры, конечно же, имелись свои люди во всех религиозных организациях города. — Если мы сделаем это, он встанет под нашу упряжку и поскачет вместе с нами туда, куда нам нужно.

Так что, в этом диалоге у меня было небольшое преимущество, поскольку я знал о желании оппонента, а вот он нет. Но последующий диалог показал, что епископ вовсе не глупый ребенок и мастерски умеет вести переговоры.

— Вы, император, слывете занятым человеком, который не любит терять времени на пустопорожние разговоры, — сказал он, ответив на мое приветствие только кивком головы. — Весьма похвальное качество в наши скоротечные времена. Позвольте тогда уж и мне быть кратким и разговаривать по существу.

Теперь настала моя очередь кивать, а старик продолжил:

— Я знаю, что вам уже наболтали про мое желание украсить Баптистерий мозаикой, — и довольно усмехнулся, видя, что мое изумленные глаза. — В этом нет ничего удивительного, я, как епископ, должен заботиться о божьих зданиях и содержать их в порядке и чистоте, так, чтобы любой прихожанин, попав туда, был покоен и преисполнен благочестивых мыслей во славу Божью. Для тех мозаик, что я задумал, потребуется дополнительная денежная поддержка от империи в размере полутора миллионов солидов.

Эта сумма заставила мои глаза чуть ли не вылезти из орбит, но священник безмятежно продолжал, будто бы речь шла о сотне медяков:

— Я знаю, что такие деньги могут показаться чрезмерно большими, но в свою очередь, церковь также готова помочь императору.

— И как же? — скептически спросил я. — Предоставите нам вдвое большую сумму?

Епископ кивнул.

— Предоставим, и даже больше. Вы ведь ищете имперскую казну, спрятанную вашим отцом подальше от посторонних взоров? Так вот, я расскажу вам, где находится сокровищница, а взамен мы получим из нее нужную нам сумму, договорились?

Глава 11 Многочисленные кровавые улыбки

Ну вот, я же говорил, что епископ Неон тот еще малый, полный сюрпризов и неожиданных поворотов.

Как теперь прикажете с ним разговаривать? С человеком, который осведомленнее меня? И ведь, что самое интересное, он уверен в исходе переговоров на все сто процентов, замолк и выжидающе уставился на меня, в то же время понимающе улыбаясь, ведь он не сомневался, что я приму его предложение.

А что еще мне оставалось? Несмотря на то, что цена, предложенная им для украшения Баптистерия, оказалась невероятно высокой, мне пришлось согласиться. С церковью приходится сотрудничать, потому что христианство оказалось гораздо сильнее римского меча и с каждым годом завоевывает все больше сторонников, в то время как я, римский император, все больше теряю. Даже среди варваров новая религия оказалась чрезвычайно популярной, и христианскими становятся целые европейские страны, не сразу, конечно, но постепенно.

Поэтому я, потрепыхавшись еще для вида, мол, сейчас мои сыщики и так уже скоро должны принести мне в клювиках ту же самую информацию о местонахождении казны, но я готов сделать одолжение для церкви, поэтому и иду на соглашение.

— Нет, ваши люди еще долго будут искать место, где она спрятана, — улыбнулся Неон. — Рано или поздно найдут, не сомневаюсь, потому что Донатина парень настойчивый и специалист не промах в деле ищеек, но это ведь займет у вас кучу времени. А у вас сейчас, император, каждая минута на счету, не так ли?

— Верно говорите, — вздохнул я. — Ну хорошо, уговорили. Я согласен, вы получите ваши деньги, не сомневайтесь.

— Перед тем, как я скажу, я хочу убедить вас, император, что вам не следует беспокоиться о том, что большая часть этих денег пойдет в карман недобросовестного епископа, как вы полагаете. После печальной гибели вашей матери и брата, о которых мы также до сих пор скорбим, вы, говорят, изменились в лучшую для империи сторону, стали думать о выгоде для государства к вящей славе Господней и мы не можем поощрить вас. Поэтому я уверяю вас, что эти деньги, помимо изготовления и покрытия Баптистерия мозаикой, пойдут еще исключительно на другие богоугодные дела.

Ну как же, смотря что, конечно же, называть богоугодными делами. Впрочем, выбора у меня не осталось, старик переиграл меня по всем статьям, поэтому я вынужден был признать поражение и согласиться с его предложением. Взамен Неон дал мне схему проезда к старому монастырю, где отец спрятал казну.

— Забавно, совсем недавно я давал эту же схему твоему отцу и уверял его, что никому не скажу, кроме законного правителя, если только он не придет ко мне и не потребует вернуть сокровищницу, — усмехнулся епископ. — Мы при этом говорили о тебе и твой отец смеялся и сказал, что ближайшие пять лет ты точно не явишься за деньгами. А оно вон как случается, видишь ли? Неисповедимы пути твои, Господи. Воистину, человек предполагает, а…

Со стороны площади неожиданно послышались крики толпы. Я тут же умолк и выглянул в окно. Оказалось, что все пространство перед дворцом заполнено вооруженными людьми, моими остготами, которые, однако, явились обратно без строя и тесными группами по десять-двадцать человек. Они кричали, трясли мечами и звали императора.

— Да, правитель, вам придется немало потрудиться, если вы хотите привести этот народ к покорности, — с сожалением сказал епископ, мгновенно оказавшись рядом со мной, я даже и заметить не успел, как он поднялся. — Если мы будем сотрудничать, я постараюсь помочь вам в этом, но сначала я хотел бы удостовериться, что вы именно тот, кто сможет прервать череду неудачливых императоров, которых солдаты ставили, а затем свергали по желанию.

— Ну что же, тогда отойдите в сторону и не мешайте, — сказал я и выбежал из комнаты, не забыв, впрочем, прихватить план проезда к монастырю, где лежала казна.

Пока я мчался по коридорам, навстречу попадались испуганные придворные, бежавшие прочь от выхода, они боялись, что солдаты сейчас ворвутся во дворец и начнут грабить, насиловать и убивать. Что же, такой вариант вовсе не исключен.

Приближаясь к выходу, пересекая огромный парадный зал, своды которого поддерживали колонны, я корил себя за то, что снова опоздал. Опять я события снова вышли из-под контроля, а я, вообще-то, не люблю, когда так происходит. Снова солдаты взбунтовались и я узнал об этом только в самую последнюю очередь. И опять я в который раз задумался, что эти люди, грубые и не имеющие понятие о воинской чести, готовые предать того, кому служат ради больших денег, явно не послужат надежной опорой при строительстве новой империи. На них я вряд ли могу опираться.

Оглянувшись, я заметил, что Камахан все также идет следом за мной.

— Останься здесь, — сказал я, не желая, чтобы солдаты видели меня в сопровождении огромного телохранителя и от этого еще больше разозлились. — Иди к Эрнаку.

Но Камахан покачал головой и улыбнулся.

— Иди вперед, император, — сказал он. — Эрнак тоже там, на площади.

— Значит, ты знал о том, что они сюда придут? — спросил я.

— Конечно, все об этом знали, — ответил беззаботно гигант. — Ладно, иди давай, может быть, мы сохраним тебе жизнь.

Ну что же, ситуация походила на ту, когда в прошлой жизни мне в ночном клубе приставили пистолет к виску. Правда, тогда выстрелили сразу, не тратя времени на разговоры, а здесь хотят чего-то получить. Хотя, если подумать и так понятно, чего надо солдатам.

Денег и еще раз денег, чего же еще и это несмотря на то, что я уже дал им почти половину той суммы, что обещал. Кстати, что они сделали с Лаэлией? Или девушка тоже встала во главе бунта?

В парадном зале не было ни души, а мы все также шли вперед и Камахан ухмылялся сзади. Опять, в который раз, я предстаю перед сильным и грозным врагом, вооруженный лишь только своей смекалкой и изворотливостью. Но только на этот раз ставки повысились, ведь теперь я стараюсь возродить империю и удержать ее от скатывания в очередную пучину хаоса.

Вздохнув, я вышел из дворца навстречу вооруженной толпе, выкрикивающей весьма неприятные лозунги, вроде: «Подвесить императора за яйца!» или «Давайте сожжем дворец!». Интересно, знал ли весьма осведомленный обо всем епископ, что толпа солдат направляется ко дворцу или опять решил подождать и посмотреть, как мне удастся с ними справиться?

Увидев меня, выходящего из дворца в сопровождении огромного гунна, толпа солдат закричала, засвистела и заулюлюкала.

— Вот и он, наш милый Моммилус! — вопили они. — Давайте протащим его по городу, привязав к хвостам лошадей!

— Нет, лучше просто отрежем его башку и протащим на копье по городу, пусть полюбуется на своих подданных! — отвечали им другие.

Разумеется, подобные предложения не вселяли в меня энтузиазма. Камахан подтолкнул меня и я вынужден был спуститься по ступенькам на площадь, каждое мгновение ожидая, что солдаты схватят меня и исполнят свои обещания.

Весьма, неприятные, должен вам признаться, ощущения. Глядя в эти оскаленные, злорадно ухмыляющиеся лица солдат, людей, совсем недавно поклявшихся меня защищать, я пообещал себе, что если уцелею в этой заварушке, то больше никогда не позволю себе попасть снова в такую же. Хватит, отныне я буду окружать себя только достойными людьми, держащими свое слово и не готовыми предать тебя ради пригоршни золота в чужих руках.

Ладно, это потом, а вот что прикажете делать сейчас? Толпа расступилась передо мной со смешками и похабными выкриками, а потом я очутился перед вожаками бунта, двумя центурионами, их звали Херея и Макрин.

А еще рядом с ними стоял Эрнак, со своим обычным непроницаемым выражением лица. Кроме того, за спиной гунна стоял центурион Тукар, тоже злорадно ухмыляющийся мне в лицо. Надо же, и на этих людей я рассчитывал больше всего на свете, дал им столько денег сколько они не видели за всю свою жизнь и полагался во всем на их обещания! А они, оказывается, все это время плели заговоры за моей спиной!

Я хотел сказать, что они предатели и плюнуть им в лицо, но предпочел не делать этого, так как это было крайне неблагоразумно в нынешних условиях. Вместо этого я снова пообещал себе, что постараюсь вылезти из этого болота дерьма, в которое погрузился с головой и с лихвой отомстить им за все.

Впрочем, сказать легко, а вот сделать гораздо труднее. Судя по всему, ситуация оказалась чертовски опасная, я и сам не подозревал о подобном.

— Послушай, мальчик, — сказал Херея. Он был плотный и краснолицый мужчина, со смуглой кожей, с толстыми руками, похожими на ляжки быка. Из-под шлема у него по лицу стекали капли пота. — Давай не будем долго разговаривать иходить вокруг да около. Твой отец обещал нам землю. Отличную жирную землю, чтобы мы могли поселить там семьи и заниматься хозяйством на благо государства. Кроме того, ты обещал нам по сто солидов каждому воину, только поэтому мы согласились идти за тобой. Но до сих пор ты даже пальцем не пошевелил, чтобы выполнить свои обещания. Что же теперь получается, вот мы здесь, пришли сами спросить с тебя все то, в чем ты нас обманул.

Остготы, стоявшие вокруг, одобрительно заворчал, услышав его слова. Сзади из толпы послышались крики: «Все верно!» и «Херея дело говорит!». Я поглядел вокруг и отметил, что на площади собралось, по меньшей мере, около трех-четырех сотен бунтовщиков.

А еще я не помнил, чтобы когда-то обещал им каждому такие гигантские выплаты. Увеличить выплаты в три раза, было такое, но вовсе не по сотне солидов каждому, у меня и денег таких не наберется, все средства уже распределены на развитие города. Впрочем, как я уже говорил, сейчас надо тянуть время и пытаться выбраться из этой этой ямы с дерьмом с минимальными потерями.

— Все это верно, но никто же не отказывается от своих слов, — ответил я примирительно. — Давайте встретимся еще раз, все обсудим, я прикажу комитам решить все вопросы, найти в казне деньги и обеспечить все выплаты.

Сзади кто-то стукнул меня по затылку и солдаты захохотали. Оглянувшись, я увидел, что это был Камахан и поклялся себе повесить потом своего вероломного телохранителя на его же собственном аркане.

— Ты что-то много чего обещаешь, император, — сказал Макрин. Это был высокий, сильный человек, с темными волосами, отлично сложенный, со звучным голосом, прирожденный командир. Позолоченная кираса сияла на солнце, так, что глазам было больно. — Слышали мы уже много таких обещаний, ни одно из них не исполнено. Знаешь, что я думаю? Что мы все здесь, все собравшиеся солдаты, которые пришли за справедливостью, думаем?

Хотя вопрос был явно риторический, он стоял и ждал, что я отвечу. Я хотел промолчать, вроде бы и так все понятно, тем более, что я не телепат и не умею читать их мысли, но снова получил сзади шлепок от Камахана. Тогда мне пришлось выдавить из себя:

— Нет, не знаю, уважаемый Макрин.

Солдаты закричали: «Отрежьте голову этому тупому парнишке, чего вы с ним церемонитесь?!» и «Хватит уже, сколько можно выслушивать их лживые обещания!» и снова мне не понравились их предложения.

— Мы думаем, что такой император, как ты, жалкий дрожащий юнец, тот, что не исполняет своих обещаний, не достоин сидеть на троне Рима! — загремел Макрин. — Ты только и можешь, что тратить наши деньги на шлюх и всякие дурацкие затеи, вроде никому не нужного канала и эфириума из болот! Ты совсем спятил от безделья, так же, как и твой тупой папаша, в то время как мы вынуждены продавать последнюю тунику, чтобы хоть как-то свести концы с концами! Понимаешь ли ты это, щенок?

Я хотел промолчать, но снова получил сзади болючий тычок и поспешно сказал:

— Понимаю, понимаю, но я же говорю, что никто не отказывается помочь вам. Мы сегодня же соберемся и выплатил вам все долги и даже компенсируем убытки. Кроме того, мы сегодня же начнем выдачу земельных участков. Вам только надо разойтись на время, а потом собраться снова и по очереди вернуться к курии, а там уже начнется раздача земли.

Но нет, несмотря на то, что меня слушали внимательно, а некоторые солдаты даже выразили поддержку и закричали: «Давайте так и сделаем!», лидеры восстания явно не собирались останавливаться на достигнутом. Они переглянулись между собой, а затем Херея подошел ко мне ближе и потрепал за щеку.

— Сейчас ты готов на все, милый мальчик, не правда ли, лишь бы мы отпустили тебя и ушли? Но кто даст гарантию, что ты выполнишь свои обещания, после того, как мы уйдем? У вас, у правителей, короткая память, когда речь идет о деньгах и земле, а также о выполнении данного слова. Я еще не видел ни одного правителя, кто выполнил бы их полностью.

— Но разве вы не являетесь самой большой силой в городе, ваш отряд остготов? — спросил я, глядя в его большие темные глаза с красными прожилками. — Что мешает вам явиться снова, если что-то пойдет не так и наказать меня?

Херея внимательно посмотрел на меня и ему не понравилось выражение моего лица. Он наклонился и прошипел:

— Я не доверяю ни одному твоему слову, лживая ты обезьяна! Почему мы должны бегать каждый раз ко дворцу, чтобы ты выполнил наши требования? Удовлетвори их сейчас и мы уйдем отсюда довольные. А отпускать тебя мы не хотим, потому что в таком случае ты убежишь из города с деньгами и мы останемся с пустыми руками, понимаешь?

— Все верно! — добавил Макрин. — Давай деньги сейчас! Давай землю сейчас!

Он поднял руки и солдаты принялись скандировать:

— Давай деньги и землю! Давай деньги и землю. Прямо сейчас, немедленно!

Да, обстановка становилась все более и более взрывоопасной. Придется выполнять их требования, ничего не поделаешь. Я тоже поднял руку и закричал:

— Хорошо, хорошо, мы дадим вам деньги и землю, прямо сейчас! Встаньте в очередь и вы получите их, дайте я только позову комитов и советников из курии.

Солдаты ликующе зашумели, а я тоже обрадовался, надеясь, что отделался малой кровью. Но нет, вожди бунтовщиков не собирались успокаиваться.

— Ты лжешь, мелкая крыса! — закричал Макрин, перекрывая своим звучным гласом радостный гомон солдат. — У тебя нет денег, у тебя нет свободной земли, ты вовсе не собираешься отдавать нам их! Ты просто тянешь время!

— Да нет же, я готов выполнить ваши требования! — отчаянно завопил я, но снова получил тычок от Камахана и замолчал.

— Молчи, щенок! — загремел Макрин. — Мы знаем, что ты вовсе не хочешь выполнять наши требования! Ты просто лжешь нам в лицо и за это тебя нужно уничтожить!

Некоторые благоразумные солдаты закричали: «Не надо, он же хочет нам помочь!», но большинство тут же поддержало лидера оглушительным криками и свистом. Я почувствовал, что у меня подгибаются ноги от страха и усталости.

— Нам не нужен такой император! — продолжал кричать Макрин и солдаты вокруг радостно вторили ему. — Нам не нужен император-мальчишка, нам нужен взрослый и достойный воин, который сможет повести нас навстречу врагам и победить их! Нам нужен доблестный и щедрый воитель, который будет раздавать золото горстями всем своим солдатам, а не прятать его где-то в подвалах дворца. Нам нужен другой император и им будет…

Уж не знаю, кого он хотел назвать, себя или Херея, но в любом случае Макрин не успел произнести свою блестящую речь до конца. Откуда-то из дворцового окна вылетел арбалетный болт и вонзился прямо в его открытый рот, тут же выйдя из затылка.

Центурион подавился криком и упал назад. В то же мгновение из окон высунулись многочисленные арбалетчики из моего основного отряда под предводительством Лакомы, а дворцовые ворота с грохотом заперли мои люди под командованием Лаэлии.

Остготы оказались в ловушке, а Камахан бросился на меня, повалил на землю и прикрыл своим огромным телом. Эрнак и Тукар схватили Херея и перерезали ему горло, затем тоже бросились на землю.

И тогда арбалетчики открыли стрельбу.

Глава 12 Является ли милосердие добродетелью?

Если вы еще не догадались, то я с самого начала ломал комедию перед бунтовщиками. Ну конечно, надо же было вывести их на чистую воду, узнать истинные намерения. И как я и предполагал, им не нужны были просто деньги и земли, они хотели поменять императора и сами залезть на трон.

Скорее всего, главным кандидатом был великолепный Макрин, очень уж красиво он смотрелся бы во главе легионов, высокий и сильный, настоящий образец военного лидера. Куда уж такому жалкому слабаку, как я.

Именно поэтому я заранее отправил Эрнака и Тукара к ним, с предложением объединить силы и устроить восстание. Остготы и так уже готовы были поднять шум, а здесь еще и такая отличная поддержка от моих военачальников. И никто из них, я так понимаю, даже не задумался, что это могла быть провокация. А вот теперь им предстоит расплатиться за это.

Впрочем, когда вокруг визжали стрелы и арбалетные болты, я невольно задумался насчет того, что немного перестарался с эффектом. Все-таки, можно было устроить бойню и после того, как я уберусь в безопасное место. Однако, поразмыслив, я понял, что без этого все равно было не обойтись, иначе бунтовщики не поверили бы происходящему, а так они были полностью поглощены мною и зрелищем унижения императора.

Лежать под огромным вонючим гунном и слушать, как вокруг кричат убиваемые люди — это не самое приятное занятие на свете, скажу я вам. Но поделать ничего было нельзя, я вынужден был терпеть, также, как до этого терпел затрещины Камахана и хохот взбунтовавшихся солдат.

Вокруг кричали, стонали и хрипели люди, падали тела и гремели доспехи. Я поглядел вперед и увидел Эрнака и Тукара, тоже лежащих на земле и весело скалящихся мне. Ну конечно, для вас, воинов, это происшествие всего-навсего обычное развлечение в скучной череде рутинных будней, возможность отвлечься от повседневной жизни. А для меня это было довольно тяжкое испытание, особенно, когда я видел, как вокруг падают люди, пронзенные арбалетным болтами.

Я тут же подумал, что хорошо, что солдаты меня не видят, иначе наверняка попробовали захватить в заложники и прикрыться мною, как щитом. Поскольку меня это потом все равно не спасло бы, когда мы обсуждали план, я сразу предупредил Лакому и Лаэлию, чтобы они в таком случае не дрогнули и продолжали обстрел. Лучше уничтожить всех смутьянов, даже ценой жизни и императора, и установить хрупкий мир в городе, чем отдать его в руки военных преступников.

Впрочем, сейчас до этого дело не дошло. Попавшие в ловушку остготы пытались скрыться от дождя стрел, где только возможно, сначала пытаясь проникнуть во дворец, но массивные двери были, конечно же, заперты. Тогда часть солдат пыталась выломать ворота, а другие побежали к башням и казармам, пытаясь обогнуть дворец, а оставшиеся прятались за колоннами у входа.

Стрельба из арбалетов, между тем, не прекращалась, мои воины из бывших беглых рабов получили наконец отличную возможность потренироваться в пальбе по живым бегущим мишеням. Для того, чтобы не терять времени, каждый из них имел по три заряженных арбалета, а также слугу из дворцовой челяди, который помогал быстро перезаряжать оружия.

Те из бунтовщиков, кто пытались убежать за дворец, вскоре с криками вернулись обратно, потому что оттуда вышли два моих отряда бывших разбойников, а ныне императорской гвардии, под предводительством Марикка и Родерика. Они объявились с двух сторон дворца, зажимая врагов в клещи в центре площади.

При этом мои палатинские схолы уже приготовились работать мечами и щитами, образуя знаменитую непробиваемую «черепаху». Кроме того, рядом с этими отрядами появились манубаллисты, по пять штук в каждом отряде, они стояли на флангах и едва успели прицелиться, как тут же открыли стрельбу.

В тоже время арбалетчики из окон дворца продолжали поливать противников дождем арбалетных болтов. В общем, у поверженных в ужас бунтовщиков было мало шансов выбраться целыми и невредимыми из ловушки, устроенной им на площади у дворца.

Когда два моих отряда палатинских схолов объединились на площади, зажав противников с двух сторон и беспощадно добивая пленных, я оттолкнул Камахана и поднялся с каменного покрытия, уже обильно залитого кровью. Теперь, когда опасность миновала, можно было подвести итоги произошедшего.

Остатки остготов, побросав оружие, умоляли о пощаде. Из трехсот-четырехсот заносчивых и нахальных головорезов, готовых ворваться во дворец и крушить там все и вся, их осталось всего пара десятков. Все остальные валялись на площади перед дворцом и в округе, раненые или убитые. Пространство вокруг было залито кровью, будто на скотобойне.

Первым делом я мысленно поблагодарил Залмоксиса, который сумел уговорить оставшуюся, большую часть войска выйти в горы, для поиска имперских сокровищ. Те же остготы, что остались в городе, поддавшись увещеваниям Эрнака и Тукара, отправились покорять дворец и свергать императора.

Если бы их было больше, то операция могла провалиться, едва начавшись. Теперь я мог надеяться на благоразумие оставшихся солдат, тем более, что после случившегося я собирался расформировать их центурии и смешать их с другими моими отрядами, а также поставить новых командиров, чтобы предотвратить повторение бунтов в будущем. Также мне предстояло поблагодарить и Лаэлию, которая вовремя заметила признаки зарождающегося недовольства и не мешкая, доложила мне.

Короче говоря, на радостях я мог позволить себе милосердие и пощадить выживших солдат, сбившихся в кучу на площади.

— Хватит на сегодня кровопролития! — крикнул я Марикку и Родерику. — Пусть эти люди живут.

— Император, давай вырежем их под корень, — недоуменно предложил Тукар. Из всех моих центурионов он был самый беспощадный. — Они же хотели убить тебя, зачем их щадить?

— Пусть живут, — великодушно разрешил я. — Расскажут другим, что здесь произошло и те испугаются еще больше.

— Тогда верно, — согласился Тукар, хотя до этого прищурившись смотрел на остатки противников, словно ястреб, нацеливающийся на жертву. — Пусть распространяют слухи о нашей непобедимости.

Интересно, он и в самом деле готов был пощадить врагов только поэтому, из прагматичных побуждений. Ни о каком милосердии в эти древние времена, когда о гуманизме никто и не знал, речь не шла. Со стороны правителя милосердие могло казаться только слабостью, а не добродетелью.

Еще раз осознавая, в какие благодатные времена я жил в двадцать первом веке, я даже тихонько вздохнул, потому что немного скучал без интернета, машин, самолетов и чистых улиц городов.

— Вы поступили правильно, император, — сказал кто-то рядом со мной. — Милосердие — признак сильной личности.

Оглянувшись, я увидел высокого старика с лысиной вместо волос и в красном плаще поверх белой туники. Его черты лица были мне знакомы, хотя я мог поклясться, что раньше его не видел.

Поручив своим людям навести порядок на площади, я подошел к нему ближе и заинтересованно спросил:

— А почему вы думаете, что это признак сильной личности? Мне кажется, все вокруг считают, что это слабость, непростительный грех в наше время.

Незнакомец обладал спокойным и ясным взором, чувствовалось, что это цельный человек, разобравшийся со всеми проблемами в своей жизни, не то что я, раздираемый клубком противоречий.

— Вы, император, я вижу, все еще немного сомневаетесь в правильности выбранного решения, — сказал незнакомец, хотя я уже почти узнал его. — Однако, я скажу вам так. Уже само по себе принятие решения соответствии со своими убеждениями является сильным действием, даже несмотря на риск общественного порицания, а вы именно так и сделали, хотя и объяснили его воинам другими причинами. Всякое такое сильное действие в соответствии с нравственной природой человека является ничем иным, как самосохранением и самоутверждением. А такие поступки в сумме своей увеличивают общее благо. Все грехи и безнравственные поступки, жестокость и причинение боли — это саморазрушение, утрата собственной человеческой природы. А правильные желания и дела — это надежный путь к достижению человеческого счастья. А для этого необходимо постоянно развивать свою личность в противовес всему внешнему, не склоняясь ни перед какой силой.

Ух ты, как же это он завернул чудодейственно, у меня аж уши чуть в трубочки не свернулись. Помнится, с такой силой убеждения на меня воздействовали только пару раз, в прошлой жизни, когда где-то в сибирской глубинке я открыл секту Столба Белого света, и еще другую, Ложу продления жизни через воссоединение мужчин и женщин.

Тогда по делам я ездил в Москву, на конференцию других подобных организаций и там насмотрелся всяких пророков и пастырей. Некоторые из них, надо признать, и в самом деле обладали сокрушительной силой убеждения, могли любого уговорить в том, что Земля, к примеру, плоская, а не круглая.

— Весьма ценная информация, но как вы попали сюда? — спросил я, стараясь освободиться от блеска его пронзительного взгляда. — Здесь ведь была закрытая территория, где происходило побоище. Вы могли сильно пострадать.

— Я направлялся во дворец к своей дочери и попал через заднюю дверь, — незнакомец указал за дворец, где действительно имелся небольшой проход для прислуги. — Там все открыто. Я пришел недавно и едва успел застать конец произошедшего кровопролития.

— Так вы отец Аэбуты? — наконец, догадался я и спросил: — Плаций Циспий Росциа? Ваша дочь очень много рассказывала о вас, я давно хотел с вами познакомиться.

— Да, это я и есть, император. Что касается вас, то я вынужден сообщить, что не могу выдать Аэбуту за вас, поскольку она помолвлена с другим. Вы можете насладиться обществом друг друга еще два дня, а потом я вынужден буду забрать дочь.

Говоря все это, Росциа выглядел строгим, как школьный учитель, но оставался спокойным. У меня создалось впечатление, что в этой истории с дочерью он все равно умудрился сохранить внутреннее равновесие и теперь просто высказывал мне свою позицию, без каких-либо претензий. Какой, однако, интересный папаша.

— А если Аэбута не хочет выходить замуж за того, кого вы ей подобрали? — спросил я. — Что тогда?

Росциа пожал плечами.

— В этом нет ничего страшного и удивительного. Она опять-таки действует в соответствии со своими моральными установками и сопротивляясь внешней среде, становится сильнее. Тут все будет зависеть от того, насколько сильно она прониклась этими принципами и способна ли выстоять под гнетом внешних обстоятельств, одним из которых является моя непреклонная позиция. Если выстоит, мне придется отступить, ничего не поделаешь, это укрепит ее, как личность. Если нет, то она окажется в еще более трудных обстоятельствах и все равно должна будет продемонстрировать свою силу и зрелость характера. Но я надеюсь, что те принципы стоицизма, что я успел заложить в нее, должны помочь ей справиться с этими непростыми задачами.

Ох ты же Господи, он может говорить человеческим языком? Я не могу сказать, что совсем не понимал собеседника, но все равно уловить ход его мыслей было весьма трудно. Неудивительно, что Аэбута сбежала от такого папаши.

— Пойдем во дворец, — предложил я. — Мне как раз надо немного почистить свою безнравственную внешнюю оболочку.

Росциа нисколько не улыбнулся, а отправился вместе со мной. через площадь.

— На всякий случай оставайтесь в полной боевой готовности, — сказал я Лаэлии, когда девушка подошла ко мне за распоряжениями. — Оставшееся войско все равно может взбунтоваться, когда узнает о гибели товарищей и нам придется сильно с ними попотеть.

Кольчуга моей военачальницы была испачкана кровью и помята, но сама она не пострадала.

— Хорошо, Моммилус — сказала она и отошла, с любопытством взглянув на Росциа.

— Вот несчастное дитя, идущее наперекор своей нравственной природе, — с сожалением пробормотал философ, легонько покачав головой и глядя вслед моему дуксу в юбке. — Как же она страдает! Вместо того, чтобы совершить акт самоотречения и предстать перед обществом в своей истинной сущности, она всячески скрывает ее.

— Кто, Лаэлия, что ли? — спросил я ошарашенно. — С чего вы взяли? Что это она скрывает?

— Разве это не очевидно? Она скрывает свою глубокую любовь к вам, император, — ответил мой удивительный собеседник. — И скрывает, в первую очередь, от самой себя.

— Чего? — воскликнул я так, что все обернулись в мою сторону. — Лаэлия любит меня? Бросьте, вы что, издеваетесь надо мной?

— Смеяться над властителем страны противоречит моей внутренней сущности, — строго ответил Росциа. — Я говорю совершенно серьезно. Что касается вашей воительницы, то я же говорю, она в первую очередь скрывает эту любовь от самой себя, а потом уже от окружающих. Это и является причиной ее глубокого внутреннего разлада с собой и окружающей действительностью. Вам надо срочно помочь ей, иначе это может закончиться надломом личности.

— Не сомневаюсь, теперь я это так и сделаю, — радостно заключил я.

Мы вошли во дворец, где уже открыли запертые доселе двери и навстречу нам бросились толпы придворных, благодаря за спасение. Все они думали, что солдаты сейчас ворвутся во дворец и будет резать всех подряд, как волк в овечьем стаде.

— Впрочем, в вашей натуре я тоже вижу признаки большого надлома, — сказал ректор лугдунского атенея. — Вы страдаете от того, что причиняете боль женщинам, но в то же время не можете избавиться от недостатка вожделения. А еще вы страдаете от душевной раны, связанной с проблемами в семье.

— И вы знаете, что надо делать, чтобы справиться с этими недугами? — заинтересованно спросил я.

Весь этот разговор походил на визит к гадалке или экстрасенсу, а я в своей прошлой жизни категорически отрицал эти явления. Но теперь, раз этот человек так многое разгадал во мне благодаря своей проницательности, почему бы не выслушать его советы.

— Путь очевиден и в своем сердце вы давно его уже нашли, — снова кивнул Росциа. — Стоицизм говорит нам действовать в соответствии со своими моральными принципами несмотря на пагубное влияние наших недостатков. Вы должны преодолеть свою тягу к вожделению и противостоять ей, даже если это и будет очень трудно. Тогда вы обретете гармонию в жизни и даже смерть сможете встретить с улыбкой.

Ничего себе, какое слабое утешение он мне предлагает, здоровому молодому парню, едва только вступившему на путь молодого самца. Мне сейчас рано думать о смерти, хотя в эту эпоху она и блуждает постоянно рядом.

Мы прошли по коридору и тут навстречу нам попалась Аэбута. Глядя на ее горделивую осанку, я теперь понял, откуда в ней столько внутреннего достоинства и силы, это, несомненно, результат воспитания отца.

А еще я осознал, что в совете Росциа есть немало и полезного для меня, особенно, если учесть, что половина проблем в моей жизни случались именно из-за влечения к прекрасному полу.

Отец и дочь не стали обниматься, просто кивнули друг другу.

— Я вижу, ты довольна жизнью и в полном порядке, — заметил папаша и поглядел на меня. — Да, император, вы умеете делать женщин счастливыми, правда, только на короткое время. Когда ты пойдешь домой, трех дней тебе достаточно?

— Мы поговорим об этом после, — сказала девушка, гордо приподняв голову. — А сейчас побеседуй с императором насчет его проекта книгопечатания. У него есть очень интересные мысли, которые удивят даже тебя.

— Это действительно так? — спросил Росциа и поглядел на меня чуточку по-новому. — А я думал, что речь будет идти только о судьбе моей дочери. Что же, пойдемте, побеседуем.

Поскольку я хотел привести себя и свою одежду в порядок, мы поднялись на лифте на четвертый этаж, оставив Аэбуту на первом и вошли в мои покои. Все мои телохранители до настоящего времени смотрели за порядком на площади, поэтому меня никто не охранял.

Оставив гостя возле бассейна, я отправился в спальню сменить одежду, которую принесли рабы. Войдя в комнату, я направился было к своей новой тунике и остановился.

И было отчего, ведь, когда я прикрыл дверь, то за ней обнаружился мой дядя.

Глава 13 Разговор по душам с родственником

Однако, визит моего ненаглядного родича оказался для меня полной неожиданностью. Я стоял и смотрел на него, пытаясь сообразить, происходит ли это на самом деле или просто видение.

Но нет, это оказалось вовсе не видение, а реальность, потому что мой долгожданный дядя шагнул ко мне. В руке у него тускло блеснул нож, который он и приставил к моему животу и пообещал:

— Начнешь кричать, кишки выпущу.

Я к тому времени уже взял себя в руки и ответил:

— Давно не виделись, дядя. Ты так торопился в прошлый раз, что даже не попрощался толком.

Дядя ухмыльнулся.

— А ты, племянник, все у нас считаешь, что самый умный и хитрый? Послушай, если бы я хотел убить тебя, то давно уже отправил людей и они принесли бы твою голову. Или ты думаешь, что твои шалости на Эквириях сойдут тебе с рук?

Я придвинулся ближе, не обращая внимания на нож у живота. Дяде пришлось немного отодвинуться, что еще раз подтвердило мою догадку, он сюда явился только для переговоров и хочет меня хорошенько запугать.

— Ты слышишь крики на площади перед дворцом? — хрипло спросил я. — Это кричат твои остготы. Им сейчас отрубают головы. Те из них, кто хотел моей смерти, все мертвы. На этот раз твоя попытка переворота не удалась, дядя. А если ты еще раз попробуешь повторить ее, то я не обещаю, что не отвечу тем же.

Дядя молчал, глядя на меня и я тут же понял, что мой выстрел наугад угодил в самую середину мишени. Вот же как получается, это он и стоял за этим заговором, хотел скинуть меня руками наемных остготов, а самому прийти во дворец и занять мое место.

Выходит, я успел упредить его на несколько дней, может, даже, всего на несколько часов? Ай да родич, ай да родная кровинушка. Я и раньше не ожидал от тебя ничего хорошего, так теперь и вовсе буду считать своим смертельным врагом.

— Ты можешь считать, все, что угодно, Ромул, — сказал дядя и убрал руку с ножом. — Но я не стоял за этим заговором. У тебя и так много врагов и здесь, в Равенне, и в Риме и даже в Константинополе. У твоего отца истощилось терпение. Он хочет, чтобы ты прекратил самодеятельность, потому что постоянные плохие новости из тыла снижают моральный дух его воинов. Если ты не успокоишься, он придет сюда и успокоит тебя сам.

— Какие такие плохие новости? — спросил я. — О чем это ты? Пока что в городе все хорошо.

— Ты совсем сдурел, щенок? — закричал дядя, не заботясь о том, что его могут услышать. — А гибель твоей матери и Ульпия? А бесполезные траты на голубой эфириум и рытье канала? А проведение бесполезных Квинкватрий, да еще и с участниками из других городов? Денег в казне и так осталось на самом дне, а ты хочешь потратить все остатки? Ты соображаешь, что делаешь, вообще, молокосос?

У него наверняка есть информаторы из состава партий и советников курий, иначе откуда такая осведомленность? Да, несмотря на то, что дядя находился в бегах, на самом деле он все время держал руку на пульсе событий. Возможно, он даже и не уходил из города, а просто распространил слухи о том, что ушел, а сам все это время прятался под боком, в каких-нибудь каупонах, вон как воняет, как от бродячей собаки.

— Вот, значит как, вам всем не дают покоя мои шаги по преобразованию города? — спросил я понимающе. — Ну что же, я и не сомневался, что вы все будете этому активно сопротивляться. Ты знаешь мой ответ, дядя. Если мой отец против, пусть он приходит и попробует поставить меня на место, так ему и передай. И советую тебе и в самом деле уехать из города, потому что если я найду тебя, то прогоню голым по улицам и вышвырну из города, ты понял?

Дядя молчал, а потом усмехнулся и ответил:

— Я понял тебя, Ромул Августенок. Ты такой же упрямый, как и твой отец, как и все мы, Флавии. Хорошо, раз ты не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. С этого времени мы враги.

В дверь постучали и голос Росциа спросил.

— Император, вы еще долго? У вас все в порядке, может вызвать охрану?

Дядя бешено замотал головой и провел рукой с ножом у горла, мол, даже думать не смей.

— Нет, все хорошо, я скоро выйду, — крикнул я. — Подождите немного, Росциа, приношу свои извинения.

— Тогда разрешите я пока осмотрю вашу дворцовую библиотеку, — не унимался философ. — Моя дочь сказала, что там есть много бесценных свитков.

— Хорошо, как только я закончу, я позову вас, — крикнул я.

За дверью все стихло, и мы подождали, не произойдет ли чего еще неожиданного.

— У тебя все, дядя? — спросил я. — Или ты собирался задержаться на ужин? Извини, трапеза еще не скоро, лучше тебе уйти отсюда, пока и в самом деле не пришла моя охрана.

— Нет, у меня есть еще кое-что, — сказал дядя и снова подошел ко мне. — Послушай меня, Ромул, не делай еще одну, свою последнюю ошибку.

— Это какую же? — спросил я с улыбкой. — Не называть тебя дядей?

— Не трогай казну в монастыре, — ответил Павел чужим, напряженным голосом. — Она не принадлежит тебе. Эта казна предназначена для другого. Если ты ее возьмешь, твоему отцу нечем будет расплачиваться с наемниками и они просто убьют его.

Я снова поразился его фантастической осведомленности. Не успел я получить информацию от епископа, как об этом уже известно дяде. Кто-то рядом со мной сливает ему информацию, без этого уже никак. Кажется, у меня здесь завелась крыса, чуете ее дурной запашок?

Как ни удивительно, сейчас дядя напряженно ждал ответа и я понял, что этот вопрос и был самой главной целью его визита ко мне. Ничего себе, он рисковал головой только ради того, чтобы предупредить меня об этом? Вот тебе на, здесь есть над чем поразмыслить.

— Пф-ф, дядя, придумай сказку получше, — между тем презрительно усмехнулся я, поскольку он так и ждал ответа. — Ты считаешь меня совсем за придурка? Все выплаты наемникам будут произведены в срок, только уже официально, с учетом всех затрат имперским казначеем. Моему отцу ничего не грозит, пусть предоставит долговые расписки перед наемниками и я их все покрою. Другое дело, что вы уже не сможете хозяйничать в казне самостоятельно и транжирить ее для оплаты своих непомерных амбиций и роскошного образа жизни, так вы прямо сразу так и скажите, чего лгать?

В это время дверь снова затряслась от мощных ударов.

— Император, с вами все в порядке? — спросил Родерик. — Откройте дверь.

Я промолчал, а дядя подошел к окну.

— Я предупредил тебя, Ромул, — хрипло сказал он. — Не вздумай протягивать руки к казне, иначе мы отруби тебе их.

— Император! — заревел Родерик за дверью и начал выламывать преграду.

— Все хорошо, Родерик! — крикнул я. — Сейчас я открою.

Дядя вылез в окно, как заправский каскадер и исчез из виду. Стены римских зданий сложены из блоков и залиты цементом, так что ему есть где разгуляться там. Скорее всего, он ушел на крышу, а оттуда по запасному ходу выберется наружу из дворца.

Подождав немного, я отворил дверь. Родерик вошел в комнату и огляделся.

— Чем это здесь воняет, император? — подозрительно спросил он.

— Кажется, ты не помыл ноги, — вздохнул я и вышел из спальни, так и не поменяв одежду.

Родерик снова настороженно огляделся, ничего не нашел и последовал за мной.

Я собирался отыскать Росциа и снова спустился на первый этаж по лифту. Едва двери подъемника открылись, как я увидел Евсения и комита Евмена, стоявших передо мной.

— Что еще? — удивился я. — Только не говорите, что случилось что-то еще. Мне на сегодня хватает происшествий и встреч.

— Случилось, доминус, — ответил Евмен, как обычно, брюзгливо глядя на меня. Это не потому, что я внушал ему отвращение, а потому, что он на всех людей смотрел таким образом. — Там пришли лидеры партий со своими женами и подругами и сидят в триклинии. Просят вас присутствовать на трапезе.

— О нет, только не это! — простонал я. — Опять чесать с ними языки, особенно с женщинами? Чего они сюда пришли, разве неизвестно, что у меня полно дел?

— Они хотят обсудить вызов участников из других городов, — ответил Евмен. — Все уже предоставили список команд для гонок. А ведь мне еще надо подготовить списки других видов соревнований, мы до сих пор не утвердили его. Я сегодня же напишу послания и сразу отправлю в курии и капитолии крупных городов Италии. Как видите, у меня тоже масса дел, если вы хотите, чтобы игры состоялись на Квинкватрии.

— Ладно, пойдем, я посижу с ними недолго, а потом уйду, — сказал я и на ходу обратился к Евсению. — Как у тебя дела? Ты тоже что-то хотел?

— Рабы бунтуют на рытье канала, — пробурчал слуга. — Они там работают без перерыва, уже устали, ведь мы обещали замену. Кроме того, мне нужны солдаты, а в городе никого нет. Опять злой народ появился, снова поговаривают, что из-за канала нет хлеба и бесплатного пропитания. Они хотят сжечь землеройную машину, потому что вы вчера обманули их с раздачей вина.

— Возьми центурию Тукара и пусть он охраняет канал, — распорядился я. — Он как раз жаждет крови, так что пусть разберется с любыми бунтовщиками. А рабам объяви, что если они закончат строительство канала в срок, то станут свободными людьми.

— Как же так, доминус? — удивился слуга. — Вы, говорят, такое же и рабам Гордия обещали на строительстве труб для эфириума. Разве так можно? Это же имперские рабы, где мы потом возьмем новых? Покупать каждый раз? Эдак у нас и вовсе рабов не останется.

— Почему? Я уверен, они продолжат работать у нас, но уже за оплату, — ответил я. — А платить будем уже за счет поступлений от построенных сооружений. Вот увидишь, там будет большая прибыль. И вольноотпущенники будут больше заинтересованы в качестве и быстроте работы.

Евсений пожал плечами и пробормотал:

— Как скажете, доминус, — в затем отстал от нас, потому что мы вошли в триклинию на первом этаже.

Народу здесь было немного, меньше, чем я ожидал. Но и тех, кто был, хватало с лихвой. Когда я всмотреться в лица мужчин и женщин, возлежащих на клиниях, то чуть не побежал вон из комнаты.

Здесь собрались все, кому нельзя было видеться. Траян пришел с Уликсой и ее подругой. Кай Бланд явился с молодой супругой и микропанитом. Росциа находился здесь с дочерью, Аэбутой, а еще вдобавок пришел судья Тиберий Драко со своей дочерью, а ею была, конечно же, Валерия, моя ненаглядная подруга. В общем, собрались все мои бывшие и нынешние любимые девушки и я почувствовал себя так, будто угодил в клетку со львами.

— Приветствую, император, — сказали гости, встав с клиний.

Я поздоровался с ними и прошел на свое место, мысленно проклиная Евмена за то, что привел меня в этот зверинец. Что интересно, девушки нисколько не смущались, они с любопытством разглядывали меня, что заставило меня подозревать, будто все это специально было ими подстроено.

— Как здоровье уважаемого нашего правителя? — спросила Валерия, в то время как рабы начали вносить блюда с кушаньями. — Говорят, вы чувствуете себя также хорошо, как обычно?

Она опиралась на левое предплечье и часть туники сползла у нее с плеча, обнажив прекрасную белую кожу. Я сглотнул и заметил, что Аэбута пристально смотрит на нас, похожая на львицу перед прыжком.

— Я чувствую себя просто замечательно, — ответил я. — Как ваше здоровье, судья Драко?

Мы разговорились и обменялись любезностями, причем Росциа и судья, лежавшие рядом, тут же завели дискуссию о роли магистратов в уголовной квестиции и быстро углубились в неведомые нам дебри. Я тут же обратил внимание, что Валерия и Аэбута время от времени оценивающе посматривали друг на друга, а потом бросали на меня яростные взгляды, от которых хотелось провалиться под землю.

В то же время Уликса с подругой, тоже породистой высокой блондинкой, с упоением наблюдали за нами со стороны. Меня спасло то, что Бланд сразу сказал, не обращая внимания на спор философа и судьи:

— Император, поразмыслив на досуге, я пришел к выводу, что венетам тоже нужно принять участие в предстоящих гонках. Я уже приготовил список участников и передал вашему комиту. Это даже несмотря на то, что у нас после прошлых гонок не осталось хороших экипажей.

— Как говорили в Элладе, главное не победа, а участие, — сказал я. — Кто знает, может быть, вы сейчас так говорите, а на гонки выставите отличные колесницы? Но, как бы то ни было, это отличные новости, факционарий. Я прикажу комиту священных щедрот и главному конюшнему внести их в списки, и увеличить выплаты в соответствии со списками.

— Кстати, сразу после Квинкватрий мы планируем сыграть свадьбу нашего микропанита, — добавил Бланд и улыбнулся философу. — Как хорошо, что сегодня мы встретились с отцом невесты и можем засвидетельствовать ему свое почтение и восхититься ее красотой.

— Я немного не понял, о чем идет речь, — спросил я, глядя, как Бланд и его заместитель по военным вопросам, здоровенный парень с квадратным подбородком, уставились на Аэбуту. — О какой свадьбе вы говорите? Кто отец невесты?

— Да вот же он, это почтенный ректор лугдунского атенея, — сказал Бланд, указывая на философа. — Это его дочь должна стать женой моего микропанита. Ее зовут Аэбута, прекрасное имя.

— Да что же вы такое вы говорите? — спросил я, чувствуя, как гнев закипает во мне. Это что же получается, женихом Аэбуты был назначен этот неотесанный дуболом с прямоугольной головой? — Какое приятное и неожиданное известие. Я поздравляю вас, невеста жениха действительно очаровательна. Счастлив будет тот муж, кто будет обладать такой прекрасной женой. А невеста уже выразила согласие выйти замуж?

Философ Росциа уже давно прекратил болтать с судьей и на мгновение запнулся, посмотрев на дочь. Аэбута же обольстительно улыбнулась микропаниту венетов и гордо выпрямившись, сказала:

— Конечно же, я согласна. Я уже давно была согласна, просто не решалась на такой важный шаг в своей жизни.

Я промолчал, а Бланд добавил:

— Да, мы могли бы познакомиться с невестой еще вчера, но случилось какое-то недоразумение. Наши люди, отправленные привезти ее, были впоследствии зверски убиты в результате нападения разбойников в одном из тесных переулков нашего города. Вот, кстати, вопрос к вам, судья, почему у нас еще до сих пор не решен вопрос с преступниками? Они нападают на людей среди бела дня и лишают жизни.

— Не говорите, это просто ужасно, — сказал я, отчаянно кивая. — Кстати, ваша дочь, судья Драко, еще не собирается замуж? Наверное, хочет еще сполна насладиться временем девичества?

— Да как сказать, в последнее время она вообще отказывается встречаться с… — начал было судья, но Валерия перебила его.

— Конечно же, я тоже собираюсь вскоре выйти замуж, — запальчиво крикнула она. — Не хватало еще страдать и ждать, пока тебя позовут те, кому ты безразличен.

— Верно говоришь, подруга, ой как верно, — добавила Уликса, а ее подруга заливисто рассмеялась. — Хорошо, что я встретила и полюбила моего великолепного мужа Траяна, нареченного мне самой богиней Венерой.

— Да уж, жаль меня не было тогда с вами, девочки, — добавила ее подруга, задорно поглядывая на меня и я понял, что Уликса давно рассказала ей все подробности того праздника в храме Венеры.

Надеюсь, они не собираются прямо сейчас освещать детали произошедшего тогда, подумал я и решил, что мне давно пора сваливать с этой адской вечеринки. Я поднялся и промокнул руки в чаше с водой, сказав с милой улыбкой:

— Ну что же, уважаемые гости, мне надо срочно идти по делам, а вам я предлагаю еще остаться и насладиться блюдами императорской кухни. Ректор Росциа, нам еще надо обсудить несколько вопросов, так что прошу вас задержаться после ужин.

Не дожидаясь их ответных слов, я выбежал из-за стола, как заяц, преследуемый гончими. Выйдя из триклинии, я облегченно вздохнул и вытер со лба холодный пот. Уф, я даже забыли зачем спустился сюда, на первый этаж.

Мне захотелось выпить воды и я свернул в небольшую комнатку нечто вроде кладовой, где, насколько я знал, имелись припасы воды и вина. Здесь царил сумрак, слабый свет попадал с коридора и освещал только часть комнаты. Я подошел к столику, где стояли кувшины и взял один.

Только я встряхнул его, чтобы проверить, есть ли что внутри, как сзади послышались торопливые шаги, кто-то порывисто обнял меня сзади и страстный женский голос прошептал на ухо:

— Ну вот, наконец-то мы остались наедине, мой император.

Глава 14 Небольшая разгрузка от стресса и хлопот

Сначала я думал, что это Аэбута, но голос показался мне незнакомым.

Обернувшись, я увидел сзади высокую девушку с золотыми волосами, выше меня почти на голову. Она обняла меня, прижалась своим крепким телом и впилась своими губами в мои. Я был удивлен, но, конечно же, не стал сопротивляться и схватив девушку за талию и тоже прижал к себе.

Мы стояли и целовались, а ее язычок тут же проник в мой рот и осторожно коснулся десен. Какая страстная и нетерпеливая, однако!

— Уликса? — спросил я, едва оторвавшись от нее. — Но как же Траян?

— Какая Уликса, глупенький? — жарко прошептала девушка. — Это же я, Делия, ее подруга.

Теперь я и сам узнал ее. Действительно, это же подруга Уликсы, такая же высокая и улыбчивая, только если у Уликсы большие округлые глаза, то у ее подруги они узкие, немного раскосые, что, впрочем, нисколько ее не портило. Хм, позвольте проверить грудь, тоже будет поменьше. чем у Уликсы или Валерии или, тем более, Новии Валы, но да ничего, зато, смотрите, какие бедра, словно налитые, так и просятся в руки.

Продолжая целовать Делию, которая сама пришла ко мне, и требовала достойного вознаграждения за свою храбрость, я запустил руку под ее тунику и сразу ощутил бархатистую упругую кожу. Прижимая девушку к себе, я чувствовал, как мой восставший член упирается между ее бедер и туника мешает мне. Тогда я рывком задрал тунику девушки и сразу ощутил, что мой конец беспрепятственно скользнул между ее бедер.

Девушка продолжала страстно целовать меня, как будто у нее уже год не было мужчины и это все больше заводило меня. Я содрал с нее тунику и принялся жадно целовать грудь, покусывать и лизать соски, а она откинула голову назад и тихонько постанывала. Мой член снова и снова касался внутренней стороны ее бедер, а девушка непроизвольно прижалась ко мне бедрами, требуя, чтобы я перешел к еще более активным действиям.

Оглядевшись, я не увидел ничего более удобного для занятия любовью, чем тяжелый стол в углу, возле которого мы и стояли. Что еще хорошо, так это то, что он находился в тени, хотя наши глаза уже и привыкли к темноте, а значит, нас не заметят, если кто случайно заглянет сюда. Так что, не желая больше откладывать то, что должно было произойти, я потащил девушку к столу, усадил на него и раздвинув ей ноги, вошел в нее.

Возможно, я сделал это чересчур резко и грубо, потому что она охнула и попыталась отстраниться от меня, но куда там, теперь меня нельзя было оттащить от нее даже под страхом смерти. Наши туники сползли с нас и мешали двигаться, но для того, чтобы входить в нее мощными размеренными толчками, у меня как раз было достаточно места.

От наших движений кувшины и бокалы на столе дрожали, а один кубок упал, покатился и свалился на каменный пол, но не разбился, а покатился дальше. Делия сначала впилась губами мне в ухо и тяжко дышала в него, а потом вдруг напряглась, застонала и откинулась назад, елозя бедрами по столу навстречу моим движениям. Она опиралась о поверхность стола обеими руками и ее небольшая, но аккуратная и упругая грудь ходила туда-сюда перед моимвзором. Я снова наклонился и поцеловал ее в губы, и некоторое время мы стояли, лаская языками друг друга, и в то же время продолжая двигать бедрами навстречу.

Затем я поцеловал ее ушко, пососал мочку уха и обвел кончиком языка вокруг уха, а Делия вдруг застонала особенно сильно. Это что же, у нее здесь особая эрогенная зона или просто ей настолько хорошо сейчас? Я попробовал проделать то же самое с другим ушком и Делия снова сначала тяжко задышала, а потом и громко застонала. Ага, значит ушки — это ее слабое место, то, от чего она сходит с ума.

Я продолжил исследовать ее тело, не забывая вбивать свой член в ее лоно, так, что стол скользил по полу под нашим напором, приподнимался и стучал об стену. Теперь я снова поцеловал ее в губы, а затем перешел к гладкой и шелковистой коже шеи.

Поцеловав ее, я ощутил, как под моими губами бешено бьется пульс и это возбудило меня самого. Надо же, я до этого никогда такого не испытывал, чтобы поймать пульс губами и чувствовать, как он бьется. Наверное, это связано с тем, что у Делии оказалась длинная лебединая шея, а еще она была выше меня и вдобавок, то и дело откидывалась назад.

Продолжая пробовать ее тело на вкус, я опустился еще ниже и поцеловал точеные плечи, затем чуточку выступающую ключицу и верх груди. Делия снова громко задышала, прижалась ко мне, обхватила ногами мои бедра, требуя, чтобы я как можно глубже входил в нее.

— Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся, — умоляюще попросила она.

Но нет, если уж ты хочешь получить как можно больше удовольствия, дорогая, то будь добра принять правила игры, подумал я и наоборот, начал двигаться все тише и тише, а через какое-то время и вовсе перестал шевелиться, в тоже время продолжая ласкать грудь Делии. Она застонала с досады, а я лишь улыбнулся и продолжал ласкать ее соски, продолжая оставаться в ней, но так и не двигаясь.

— Ну, что же ты? — задыхаясь, спросила она и нетерпеливо двинула бедрами. — Давай, не останавливайся.

Но я продолжал молчать и наслаждаться ее телом. Тогда она снова застонала и опять попробовала двинуться вперед-назад, что я с легкостью позволил ей. Видя, что я не желаю шевелиться, Делия сама начала ерзать на столе, со стонами насаживаясь на мой член, в то время, как я стоял на месте. Так продолжалось довольно долго и наконец девушка устала и откинулась назад еще дальше, опираясь на согнутые локти. Ее голова уперлась в стену, а затем Делия сказала:

— Что случилось? Почему ты стоишь? Неужели тебе не… — и в это мгновение я набросился на нее, не в силах больше сдерживать себя, потому что только и хотел того, чтобы вбить ее в стол, сломать его, затем впечатать ее в стену, заставить стонать, кричать и извиваться от наслаждения.

— Да, да, да! — закричала девушка, а я схватил ее за плечи и затылок и начал входить в нее особенно сильно и мощно, словно компенсируя все то время, что стоял без движения, а несчастный стол скрипел и содрогался под нами.

Теперь уже я не мог остановиться, даже если бы и захотел. Кажется, кто-то из слуг или рабов услышал шум и заглянул в комнату, поскольку здесь не было двери и зайти сюда мог любой желающий, но нам уже было наплевать на происходящее. Даже если бы вокруг нас собралась целая толпа, нас бы это уже не остановило. Я почувствовал, как ногти девушки впились мне в спину, обдирая ее в кровь, но уже, как и говорил, не мог остановиться. Затем Делия громко закричала, прямо на весь первый этаж, отдаваясь той чудесной волне наслаждения, что подхватила ее и понесла куда-то, по чудесной реке сладострастия и блаженства.

— Да, хорошо, как хорошо, милый! — кричала она, двигая бедрами, а я чувствовал, как она царапает мне спину, но ничего не мог с этим поделать, потому что и сам уже чувствовал, что приближаюсь к пику страсти и меня уже ничто не могло остановить.

Наконец, я сам почувствовал, как взрываюсь от страсти, и чуть ли не возношусь на небеса, а между ног у меня как будто выстрелили тысячи фейерверков. Я зарычал от наслаждения и старался двигаться как можно сильнее, проникая в Делию как можно глубже, а девушка стонала, кричала и извивалась подо мной.

Через какое-то время наваждение прошло, я перестал двигаться, а моя партнерша лежала подо мною и тяжело дышала. Наконец, когда я снова получил способность соображать, я отодвинулся от нее и сказал:

— Очень приятно познакомиться с вами поближе, Делия.

Девушка тихо засмеялась, слезла со стола и встала рядом со мной, поправляя тунику.

— Кажется, мои вопли слышал весь город, а не только ваши гости, император, — прошептала она. — Что они подумали, интересно знать?

Я пожал плечами.

— Известно, что подумали. Мужчины завидовали мне, женщины вам. Все, как обычно. Вы не хотите пить?

Найдя в полумраке кувшин, я налил его содержимое в кубок и протянул девушке. Судя по запаху, там было вино. Делия жадно осушила кубок и даже чуточку пошатнулась.

— Ох, кажется вино ударило мне в голову. Мне не следует его пить, я от него становлюсь сама не своя, будто в меня вселяются нимфы.

— Вы становитесь опасными для мужчин? — спросил я и тоже выпил из кубка. — Так это же наоборот, прекрасно. Оставайтесь сегодня во дворце, мы с вами побеседуем, выпьем вина и еще…

— Почему бы и нет, с превеликой радостью, — снова улыбнулась Делия и опять потянулась ко мне.

Мы целовались еще минут пять, пока я не услышал шаги в коридоре. Теперь уже мы не теряли головы, поэтому я мягко отстранился от девушки, сказал, что нам сейчас на время надо расстаться и мы вышли из комнаты. Прямо навстречу Уликсе и Траяну, разыскивающих свою спутницу.

— Ого! — сказал Траян, увидев нас вместе. — А я почему-то даже ничуть не удивлен. Позвольте поздравить вас, император, с новой жертвой, принесенной богине Венере.

Уликса яростно зашипела:

— Ты где пропадаешь, Делия? Мы тебя обыскались по всему дворцу. Пойдем, мы уже уезжаем.

— Нет, езжайте сами, я воспользуюсь гостеприимством хозяина и останусь здесь ночевать, — сказала Делия и взяла меня за руку. Наверное, мы смотрелись чуточку комично, потому что девушка была гораздо выше меня, но Уликса смотрела на нас вовсе без улыбки. Она даже покраснела от злости и сказав:

— Ну, как знаешь, хотя я тебя предупреждала, что это не самый лучший вариант, — и развернувшись пошла обратно по коридору, потащив Траяна следом за собой.

Я привел Делию в свои покои, где она с радостью пошла купаться в бассейне и принимать баню, а я сам отправился в таблинум и принял своих помощников. С недавнего времени Марикк снова занял место моего телохранителя и неотступно следовал за мной повсюду.

Самым главным, конечно же, был доклад Герения, который сообщил, что успешно закупил все материалы и кузнецы под руководством Калияса уже начали изготавливать новый экземпляр архитронито. То-то я слышал удары молота из подвала, где находилась лаборатория изобретателя.

Потом я наконец переговорил с Росциа и рассказал ему идею печатания книг на бумаге. По мере того, как я рассказывал, я видел, как у философа расширяются глаза от удивления. Одна сама мысль о том, что печатать можно на обеих сторонах листа и его не надо сворачивать, привела его в дикий восторг. Я думал, что этого человека невозможно ничем удивить, поскольку он стоик, но это оказалось не так.

— А как изготовить такой свиток, о котором вы говорите, император? — спросил он. — Я впервые слышу о таком, откуда вы о нем знаете?

Я не стал говорить, что в свое время организовал в далеком будущем компанию по переработке макулатуры и пластика и заработал на этом деле миллионы, а просто рассказал, что существует способ делать такие листы из стеблей тростника, растущего вдоль озер и прудов. Достаточно собрать их побольше, добавить щелочь, которую добывают из золы, оставшейся после опавших листьев, а затем, в процессе переработки и сушения, присыпать крахмалом, который уже был известен римлянам, они добывали его после брожения пшеницы.

Этот способ мне показывала девушка-технолог нашей фирмы, когда мы оставались с ней в лаборатории. Потом, конечно, уже было не до ознакомительных экскурсов в историю изготовления бумаги, поскольку мы по большей части занимались уже другим, более приятным времяпровождением, но способ остался в памяти. Бумага, конечно, при этом получалась вовсе не блестяще-белой, как из-под заводских станков, но вполне пригодная к употреблению в наши древние времена.

Для изготовления типографского же станка я обещал мобилизовать Калияса, поскольку чернила уже имелись в наличии и надо было только решить, как их использовать в качестве типографской краски.

— Но, послушайте, это ведь гениальное изобретение, наверняка вам подсказала его сама Божественная сущность бытия, — восторженно заметил Росциа. — Как вы могли додуматься до такого? О, чтобы придумать такое, надо обладать поистине выдающимся умом! Я наконец-то вижу перед собой человека, который осенен мудростью богов! Если вы сможете произвести такие же чудеса в политике и общественном сознании и укротите варваров, то тогда я верю, что вы сможете вытащить нашу империю из того болота, в которое она погружается сейчас.

— Ладно, это все вопросы, которые мне еще предстоит решить, а пока скажите, вы возьметесь за это дело? — спросил я. — Если все пойдет, как надо, мы сможем стать самыми главными в деле изготовления книг на всю империю, даже на весь мир. Никто не сможет сравниться с нами в скорости, понимаете?

— Я с радостью встану во главе этого предприятия, — согласился Росциа. — Какому еще благородному делу я мог бы посвятить остаток своей никчемной жизни, кроме как произведению переворота в изготовлении свитков?

— Ну и отлично, — сказал я и зевнул, потому что на дворе уже стояла ночь. — Тогда приступим с завтрашнего утра, если не возражаете. Кстати, может быть, вы привлечете к этому делу и вашу дочь, она тоже, как я заметил, неравнодушна к книгам? Правда, тогда ей придется повременить со свадьбой, потому что дел очень много.

— Да, Аэбуте тоже обязательно нужно присоединиться к нам, — согласился Росциа. — Я подумаю над отсрочкой ее женитьбы, ведь мы еще не согласовали дату с женихом. Да, конечно, теперь нам предстоят бесконечные хлопоты, но я рад окунуться в них с головой!

Он ушел радостный и сияющий, а я принял Лаэлию и Лакому, которые доложили мне об итогах побоища перед дворцом, а также о том, что войска остготов, отправленные за город, так еще и не знают о произошедшем в Равенне.

— Мой дядя наверняка попытается перехватить их, — сказал я им. — Поэтому езжай к ним Лакома и возьми над ними управление. Приведи сюда, мы хорошенько перемешаем их, сменим командиров и сделаем покорными солдатами, чтобы у них даже мысли не было нарушать дисциплину в следующий раз. И вот что еще, скажи мне, много ли еще беглых рабов скрывается в окрестностях Равенны?

— Ну, как сказать, я уже давно не узнавал, но раньше было не меньше нескольких сотен, — ответил осторожно Лакома. — Но у нас их совсем немного, а вот около Рима, говорят, их есть тысячи, если не десятки тысяч. Они прячутся от бывших хозяев и пополняют ряды разбойников.

— Они все нужны мне, — сказал я твердо. — Я издам указ, по которому беглые рабы переходят в собственность государства по низкой цене и могут получить свободу, если будут служить. Их хозяевам постепенно будет выплачиваться полная стоимость, за счет жалования раба.

— Ты хочешь дать рабам оружие и привести в город? — нахмурилась Лаэлия. — Это же еще опаснее, чем привести варваров и отдать им ключи от сокровищницы. Как ты можешь им доверять?

— Они пройдут тщательный отбор, — заверил я девушку. — Как раз такой, какой я так люблю делать. И даже не один, а два или три. И после этого уже будет видно, кто действительно хочет получить свободу, а кто остался разбойником, а таких мы будем уничтожать.

Лаэлия вздохнула и скептически покачала головой.

— Кстати, ты не хочешь снова стать моим телохранителем? — спросил я, вспоминая слова Росциа об ее тайной привязанности ко мне. — Мы бы могли находиться ближе друг к другу.

Лаэлия тут же вспыхнула, тем более, из таблинума было слышно, как в писцине весело плещется и хохочет Делия.

— У тебя и так полно куртизанок, которые ублажают тебя днем и ночью, Моммилус! — сказала она. — А я лучше займусь войсками, понял?

Она ушла, а я наконец смог заняться собственными делами и отдохнуть. Потом пришла Делия и утащила меня с собой. Остаток ночи мы провели в объятиях друг друга и я заснул только под утро.

Глава 15 Праздник роз с колючими шипами

Я спал и мне приснился странный сон. Давно уже мне ничего не снилось, ничего такого, жесткого и непонятного.

Сначала мне приснилась Секстилия, дочь Кана Севера, яростная и непокорная. Мы стояли в каком-то подземелье, темном, слабо освещенном и кишащим крысами. Она приставила нож к моему члену и сказала:

— Помнишь, я тебе обещала, что отрежу все, что торчит? Так вот, сейчас я тебе отрежу все, что обещала и заставлю жрать.

Она рассмеялась и обернулась Валерией, а затем Уликсой. Потом вдруг она стала одной девушкой, но с двумя головами. Я вгляделся в их лица и узнал девушек из моей прошлой жизни, из двадцать первого столетия.

Одна из голов принадлежала Ясе, девочке, с которой я дружил, когда еще был подростком и дарил цветочки, помогал носить сумку из магазина, защищал от других пацанов и вообще, сдувал все пылинки, она долгое время называла меня другом, а когда я сказал, что люблю ее, она долго смеялась и сообщила, что между нами не может быть никакой любви.

Затем Яся стала дружить с другим пацаном, тоже из нашего детдома, а он ни во что ее не ставил, бил и ругал и еще отнимал деньги, которые давали ей родители. Как я ни умолял ее уйти от этого гавнюка, Яся не соглашалась и говорила, что она навсегда связала с ним свою жизнь. Впоследствии он подсадил ее на наркоту и она стала продавать свое тело за дозу, а он умер через некоторое время от передоза. Яся, насколько я знаю, так и не смогла после этого оправиться, также, как и ее родители.

Вторая голова принадлежала Юле, она долгое время водила меня за нос, клялась в любви и говорила, что я ее любимый человек, что она готова отдать за меня жизнь и уйти со мною на край света. Но так было ровно до того момента, когда у меня были все деньги, которые я тратил на нее, обкрадывая Бешеного Быка.

Когда наркоторговец Бешеный Бык узнал об этом, то убил мою мать и братишку, а меня самого избил до полусмерти и грозился отрезать ногу и руку, меня тогда спасло настоящее чудо. Юля ушла еще, когда я лежал в больнице, с одним из моих лучших друзей, они вместе уехали в Польшу, с тем самым кушем, который я вытащил для них у Бешеного Быка.

Я тогда остался без денег, без девушки и друга, а еще с убитыми матерью и братишкой. Только благодаря своей собственной изворотливости и проведя несколько блестящих махинаций, я смог уйти от преследовавших меня наркоторговцев, ментов и выйти на след Юли и моего бывшего друга.

Это был первый раз, когда я отступил от своего правила и причинил людям насильственную смерть, конечно же, не своими руками, а чужими, но какую же дикую радость я испытал впоследствии, когда прочитал в новостных сайтах информацию о двух изуродованных трупах, в которых опознали моих бывших девушку и друга.

Затем смерть настигла Бешеного Быка и его банду, путем моего непосредственного участия, конечно же. Действовал я снова чужими руками, по сути, подставил их, но нисколько об это не жалел.

Сейчас обе эти головы смотрели на меня и ехидно улыбались. Голова Яси небольшая, аккуратная, светло-коричневые волосы зачесаны назад, маленький носик наморщен, зубки острые, как у хорька. Как я мог убиваться по этой девушке, когда впоследствии у меня было так много красавиц, ума не приложу! Молодой был да ранний, что уж тут поделаешь, совсем сопляк.

Голова Юли с длинными светлыми волосами, конечно же, смотрелась гораздо лучше. Пухлые губки, которые она постоянно закусывала, прищуренные зеленые глаза, шаловливый длинный язычок, да, эта девушка явно была высшего класса, но все равно не следовало так терять голову и делать те безумства, что я сделал ради нее.

— Эй, Рома, — сказала Юля. — Ты все еще любишь меня? Ты хочешь меня? Ты думал, что избавился от меня?

— Заткнись, сука, — ответил я.

Мы сейчас уже переместились из подземелья в какую-то башню, на вершину, где дул ветер и старался скинуть нас вниз. Я старался не глядеть по сторонам, потому что знал, что вокруг башни бродит толпа ходячих мертвецов и готова бросится на любого, кто покажется. Что это за сон, черт побери?

— Ты думал, что ушел от нас, Рома? — спросила Яся. — Ты еще долго не уйдешь от нас. В каждой девушке, что ты встретишь теперь, ты увидишь нас, поверь мне.

Я не нашел ничего лучшего, чем попросить ее:

— Заткнись, сука.

Двухголовая девушка бросилась на меня. Ее белая туника, местами разорванная, так, что выглядывала грудь, развевалась на ветру и я успел в самый последний миг оттолкнуть ее и девушка с ужасным криком упала с башни, а я остался сидеть на крыше и слышал, как она упала вниз, а мертвецы внизу радостно заурчали и бросились на новую жертву. Две головы отчаянно завизжали и я тут я проснулся.

Вот проклятье, я уже давно так не просыпался от кошмаров. Рядом лежала обнаженная Делия, она спала лицом вниз и я видел ее великолепные ягодицы, белеющие в полумраке рассвета. Несмотря на то, что мы только недавно закончили заниматься любовью, я снова почувствовал желание, но вовремя остановил себя. Сейчас не время, слишком много важных дел надо сделать сегодня.

Выйдя из кубикулы, я отправился к писцине и с наслаждением нырнул в прохладную воду. Всегда обожал, когда в твоем доме есть бассейн и в него можно нырнуть ранним утром. Радость для тела, невероятно бодрит и заряжает с утра на великие дела.

Выйдя из водоема, я быстро подсушился в бане и нарядился в простую тунику, в которой вполне мог сойти в простолюдина. Затем натянул плащ с капюшоном и тихонько выскользнул из своих покоев.

Еще стояло раннее утро, весь дворец еще был погружен в сон, только рабы и слуги быстро пробегали по делам, двигаясь при этом совершенно бесшумно, как кошки.

Я заметил нескольких соблазнительных рабынь, быстро спешащих с кувшинами и корзинами в руках и ущипнул одну за ягодицы. Она тут же с негодованием шлепнула меня по ладони, не узнав императора в этом плебейском наряде. Отлично, значит моя маскировка работает.

На первом этаже меня ждал Родерик, тоже одетый в серый плащ до самых пят. Для этого, наверное, пришлось снять парус с корабля, иначе другого плаща подходящего размера для моего гиганта вряд ли бы нашлось. Мы стремительно направились к выходу, только вышли не через главные двери, а через выход для слуг.

На улице все еще было тесно, но уже быстро светлело. Около входа ждали три оседланных коня, на одном из которых сидел Залмоксис, тоже закутанный в плащ. Впрочем, ему можно было и не прятаться, в моем дакийце все равно никак нельзя было признать богатого и знатного центуриона, потому что он не придавал значения внешности и вечно одевался, как последний бродяга.

Мы с Родериком забрались в седла и все трое поехали из дворца.

Путь наш лежал к Некрополь, городскому кладбищу, где были погребены моя мать и братишка Ульпий. Это место находилось чуть восточнее района Кесария, рядом со стеной, отделяющей город от Адриатического моря, вернее, от тех болот, где я сейчас рыл канал и которые разделили город и море.

Город все еще спал. Люди тенями скользили по улицам. Где-то кричал осел, потом гоготали гуси. Закукарекал петух, залаяла собака. Такое ощущение, что мы в большой деревне.

Доехали без происшествий, только пару раз из боковой улочки выбежали пятеро человек в оборванных одеждах и попытались перехватить поводья. Я ехал посередине, впереди Залмоксис, а сзади Родерик, так что у них ничего не получилось.

На свою беду, они пытались отобрать коня у дакийца, который не стал церемониться. В руке у него была спрятана плеть со свинцовым набалдашником на конце. Даже не замахиваясь, он тюкнул одного из нападавших по голове и тот мгновенно осел назад, задержав еще двоих.

Оставшиеся двое замешкались, а когда Родерик поднял меч, они тут же в страхе побежали назад, в свою подворотню.

Мы показали дальше и кроме этого происшествия, больше нам ничего не помешало добраться до пункта назначения. Вскоре я увидел мавзолей, который построил рядом с Некрополем. Это было довольно высокое сооружение, его округлая крыша выступала над окружающими зданиями. Возле входа стояли два человека с двумя венками из красных роз.

Еще не подъехав к мавзолею, я на мгновение задержал коня, рассматривая сооружение издали. Оно получилось необычным и заметно отличалось от окружающих помещений, тем более, от колумбариев Некрополя, где хоронили менее знатных людей.

Мавзолей возвел один из мастеров, предоставленных Таником. он был построен из кирпича и чем-то напоминал крепость, наверное, из-за толстых стен и узких окон, похожих на бойницы. Формой мавзолей представлял из себя латинский крест, средокрестие которого было увенчано кубической башней, в которую изнутри вписан купол, невидимый снаружи здания.

Обычно ось здания, как мне объяснил потом Цинна, приглядывавший за ходом строительства, в христианских храмах было принято направлять по линии запад-восток. В этом Мавзолее линия была направлена, наоборот, по линии север-юг.

Это была вынужденная мера, потому что епископ Неон впоследствии планировал построить здесь огромный христианский собор, который должен будет архитектурно органически соединяться с Мавзолеем. Впрочем, эту неточность частично исправили мозаикой внутри мавзолея, ориентированной на восток.

Снаружи простой, почти аскетичный вид Мавзолея украшали лишь плоские вертикальные выступы — лопатки, соединенные с плоскими арками. Эти выступы и арки своим ритмичным чередованием оживляли внешний вид мавзолея. Над входом был пристроен карниз с изображениями двух пантер и виноградных лоз.

Окна Мавзолея, как я уже говорил, походили на бойницы, внутри помещения они существенно расширялись. Я три дня назад приказал закрыть их плитами из алебастра, аргументируя тем, что окна в Мавзолее вообще не нужны. Мой приказ еще не выполнили, очень плохо.

Мои спутники уже подъехали к Мавзолею и недоуменно оглянулись на меня, не понимая, чего это я задержался и разглядываю здание, будто впервые вижу его. Я тронул коня и тоже подъехал к склепу.

Люди, ждавшие у входа, с поклоном вручили мне венки, один большой, другой поменьше. Родерик вошел внутрь передо мной, проверил, все ли в порядке и не ожидают ли меня внутри убийцы с обнаженными клинками, в затем вышел и сказал, что никого нет и можно заходить.

Изготовители венков, занимающиеся обслуживанием мавзолея, открыли дверь и я зашел внутрь.

Крестообразная форма здания внутри была перекрыта цилиндрическими сводами, а в центре пространство было увенчано тяжелым куполом. Вся поверхность купола и арок была покрыта мозаиками, не до конца еще доделанными.

Свет, проникающий в мавзолей только сквозь небольшие узкие окна, приобретал золотистый оттенок. Это впечатление еще больше усиливали желтоватые мраморные плиты, которыми была облицована нижняя часть стен.

Однако, здесь внутри, по задумке архитекторов, преобладал не только желтый цвет, а еще и темно-синий. Когда из окон сюда проникли солнечные лучи, мозаика на потолке, выложенная из синих плиток, иногда вдруг изумительно и неожиданно переливалась то зеленоватыми, то лиловыми, то багряными оттенками.

На самой мозаике были изображены разные сюжеты, в основном, связанные с Христом, его младенчеством, а еще с райским садом и его благодушным обитателями: ангелочками, овечками, оленями и голубями. По низеньким аркам вились гирлянды листьев и плодов.

Саркофаг, содержавший набальзамированные тела императрицы-матери и моего брата, из-за синей мозаики, как будто был окружен синим огнем.

Я подошел ближе, поднес венки и положил к подножию саркофагов. Затем опустился на колени и начал молиться.

В центре Мавзолея находились два саркофага из греческого мрамора. Саркофаг матери стоял справа, побольше второго, через большое окно в задней части виднелось погребенное тело моей матери, посаженное на кипарисовый трон. В такой необычной позу она хотела быть похоронена сама, как я узнал уже потом, во время церемонии прощания. Мой брат Ульпий был похоронен обычным образом, на саркофаге был изображен Иисус в образе агнца.

В Мавзолее царила тишина, я слышал собственное дыхание, а слова молитвы произнес мысленно. Затем встал, подошел к саркофагу матери и заглянул внутрь. Посмотрев на неподвижное тело матери, я прошептал:

— Прости, пожалуйста, если сможешь. Я стараюсь искупить свою вину.

Затем постоял немного, будто ожидая ответ, хотя бы в уме, но ничего не происходило. Тогда я развернулся и вышел из Мавзолея, на входе поклонившись погребенным родственникам.

Снаружи Родерик тихо беседовал со служителями Мавзолея, а Залмоксис все также сидел на коне. При моем появлении все замолчали. Я взобрался на коня, кивнул служителям и помчался обратно.

Вот и вся церемония Розалий. Я, конечно же, провел ее совсем по-другому, не так, как положено, но что поделаешь, если в вопросах религии я старался руководствоваться собственными соображениями. В первую очередь, как я считал, Господь Бог учитывает наши истинные душевные намерения, а не скрупулезное следование всем мелочам ритуала.

Кроме того, для такого закоренелого грешника, как я и недавнего атеиста, уже сам факт такого прихода в мавзолей и возложение венков к могилам погибших родственников уже сам по себе является огромным достижением. Всю дорогу обратно ко дворцу я думал об этом, хотя после возложения венков почувствовал на душе непонятную легкость, будто бы и в самом деле получил некое прощение от погибшей матушки Ромула.

Когда мы вернулись, на площади начали выстраиваться солдаты и уже появились ранние придворные, занятые делами. Нам удалось все также проскользнуть во дворец незамеченными и я быстро поднялся на самый верх, только не на лифте, а по лестнице, чтобы никто не подумал, что это император куда-то поднимался и спускался.

Делия все также спала обнаженной, только теперь перевернулась на спину и завернулась в покрывало. Я снова не стал ее трогать, потому что дел у меня теперь появилось еще больше.

Продолжая оставаться в одежде простолюдина, я проверил, как там сокровищница, поговорил с Лакомой и Лаэлией, вышел из покоев и спустился на лифте на первый этаж. Перед лифтом меня ждали Аул Миний Лукреций, комит частного имущества императора и Евсений.

— Пусть императрица покоится с миром, — с поклоном сказал Лукреций.

Я прошел дальше по коридору в тронную залу. Здесь собрались мои братья и сестры, приведенные Цинной. Они ждали только меня, потому что церемония Розалий должна была вот-вот начаться.

По большому счету, строгой процедуры не имелось, церемония начиналась от дворца и представляла из себя шествие к Некрополю, а затем возложение роз к гробницам усопших предков. Я уже это провернул рано утром, поэтому и имел сейчас право делать то, что собирался сделать.

— Почему ты так одет, брат? — удивленно спросила Церера и в ее голосе я сразу узнал интонации погибшей матери. Будь она здесь, она бы спросила бы меня точно также.

— Потому что я не буду участвовать в церемонии, — ответил я и кивнул Лукрецию.

Комит был одного роста со мной, тоже довольно молодой и даже внешне немного походил на меня, такой же белокожий и большеглазый. Сейчас он был наряжен в императорскую тогу, а на голову я собственноручно водрузил ему диадему.

Ох, как бы ему не понравилось щеголять так, а то еще и пожелает остаться императором и дальше?! Впрочем, я учел довольно робкий характер Лукреция, больше любившего копаться в цифрах и совершенно не разбирающегося в политике, при выборе кандидата в мои близнецы.

Поэтому за узурпацию власти можно не опасаться. Также на голову Лукреций надел мой пурпурный плащ и накрыл голову капюшоном, изображая из себя скорбящего сына.

— Ты что творишь? — зашипела Церера, а мои братишки недовольно загудели. — Совсем с ума спятил?

— Мне надо ехать по делам, — коротко ответил я. — А Лукреций поедет вместо меня, чтобы все думали, будто я на церемонии. Так надо, не огорчайтесь.

— «Огорчайтесь»! — воскликнула Церера. — Да ты самый мерзкий ублюдок из всех, что я видела! Недаром мама не любила тебя. Тебе наплевать на нее и Ульпия, ты даже не хочешь посетить их могилы!

— Послушай, Церера, я уже… — начал было я.

В это мгновение в зал вошли Донатина и Парсаний. Завидев меня, мой глава разведки кивнул. Это был знак, которого я ждал.

— Начинайте церемонию, — приказал я. — Церера, вы должны вести себя так, будто я сам провожу ритуал. Не выдайте меня, так надо для пользы государства.

— Чтоб ты сдох, ублюдок, — прошипела сестренка. — Иногда я думаю, что ты вовсе не мой брат, а какой-то мерзкий ублюдок в его теле.

С этими словами она вышла из зала, а братья и сестры потянулись за ней. Лукреций поспешил занять место впереди них.

Я тоже накинул капюшон на голову и вместе с Донатиной и Парсанием выбрался из дворца через черный вход.

Глава 16 В горы за сокровищами, что может быть увлекательнее?

Сразу за Ауриевыми воротами начиналась Папиева дорога, ведущая в Рим вдоль акведука.

Еще в городе, в переплетении улиц, я встретил Лакому и центурию под командованием вестгота Аскалька. В составе центурии отдельным отрядом имелся отряд арбалетчиков под командованием Филоника. Коротко говоря, сейчас под моим началом имелся отряд в сто двадцать воинов, а моими спутниками были Родерик, Лакома и Донатина. Парсаний умчался вперед, чтобы организовать разведку местности силами пятерых всадников из числа воинов центурии.

Чуть позже ко мне прискакал Евсений, который оставил рытье каналов на Герения и отправился вместе со мной в поход в горы, потому что знал местность, а также должен был проверить, какие драгоценные свитки имеются в том монастыре, где отец спрятал имперскую казну.

Остальные пять центурий, до которых в последнее время выросло мое войско без учета наемных остготов, остались в городе, обеспечивать порядок на строительстве и вообще в Равенне. Вместо меня ими пока что были оставлены командовать Замолксис и Эрнак. Большая часть наемных остготов, которых я в свое время перекупил у дяди, находились, как вы помните, в горах, куда мы и направлялись.

Мы быстро вышли из города и направились по Папиевой дороге на юго-запад. Вдоль дороги тянулся акведук, в нем шумели потоки воды, текущей с горных источников в Равенну. Кое-где акведук уже осыпался и рядом стояли рабочие, которые под руководством строительных мастеров производили замеры, чтобы впоследствии произвести строительные работы по ремонту акведука.

Я понял, что это Таник, которому я в итоге передал полностью весь подряд на починку водопровода, уже начал реализовывать достигнутые договоренности. Уж чем-чем, а ловкостью и стремительностью действий предприниматель мог соперничать с самыми быстрыми людьми в империи. Я не сомневался, что ремонт акведука будет закончен в срок.

Погода стояла замечательная. К тому времени уже полностью вышло солнце, затопило лучами землю и вокруг была настоящая благодать: всюду цвели травы и полевые цветы, зеленели деревья, щебетали пташки, в воздухе быстро проносились стрекозы и шмели. Некоторое время я наслаждался этим видом, вдыхая свежий воздух полной грудью, а затем, как всегда, задумался о ближайших перспективах.

Мои войска бодро шагали сзади, идя единым строем. За последний месяц Лакома, старый разбойник по прозвищу Красная Борода, успел хорошенько их поднатаскать по части церемониала и дисциплины. Воины получали хорошее жалование, были одеты и обуты, хорошо накормлены, их наказывали только по делу и не допускали хищений, я сам лично проверял состояние вооружения и условий проживания. В общем, насколько я мог судить, они более-менее довольны жизнью и пока не готовы предать меня.

Аскальк, Лакома, Донатина и Евсений ехали на лошадях впереди, а Родерик молчаливой тенью прикрывал меня сбоку. Я перебрал в уме все те мероприятия, которые вынужден был отложить из-за этого тайного похода в горы и горестно вздохнул. За время моего отсутствия могло случиться все, что угодно.

Как только факционарии партий узнают, что меня нет в городе, они могут устроить попытку переворота, уж я в этом не сомневался. Мне надо было молниеносно, как коршун, слетать из Равенны в монастырь в горах, взять казну и быстро вернуться обратно. Иначе я рисковал по приезду в город увидеть, что на троне сидит уже какой-нибудь иной выскочка, из прасинов или венетов. Именно поэтому я выехал тайно, поставив вместо себя на церемонии Розалий двойника, чтобы ввести окружающих в заблуждение и постараться выиграть пару дней, а моя глупая сестренка совсем не поняла, для чего я это делаю. Надеюсь, они не разболтают кому ни попадя о том, что шествие возглавляет вовсе не настоящий император.

Вообще, честно говоря, все это засилье партий в империи мне совсем было не по нраву. Я понимал, что партии в свое время создали для того, чтобы организовать и упорядочить могущественные политические группировки, всегда существующие при дворе. Их намеренно сделали в количестве больше двух, чтобы они соперничали между собой и тем самым не представляли опасности для самого императора.

В то же время, эта была палка о двух концах. Если правитель был слаб, то сам быстро становился игрушкой в руках всесильных политических боссов. И это, не считая тех угроз стабильности, которые несли в себе набеги варваров и восстания императорской гвардии, которые ставили своих «солдатских» императоров.

Я намеревался покончить с всевластием этих придворных объединений. Нужно будет или полностью устранить их или сделать совершенно карманными и послушными. О какой стабильности в империи может идти речь, если я даже не могу на пару дней уехать из города, опасаясь, что враждующие партии договорятся между собой и захватят власть?

Тем временем, мы наконец проехали и прошагали по пыльной дороге еще пару часов и вскоре Равенна осталась далеко позади. Навстречу попадались пешие и конные путники, ездили и колесницы, поэтому я продолжал скрывать лицо под капюшоном, чтобы меня не узнали преждевременно кто-нибудь из тех, кому узнать не положено. Помимо того, что я не желал, чтобы факционарии партий узнали о моем отъезде, я также прятался и от дяди, чтобы он не помешал мне завладеть казной. Подумав об этом, я подозвал Донатину и спросил у него:

— Ну, как обстановка в горах? Ты знаешь, где находится мой дядя? Как там ведут себя остготы? Они точно не знают еще о том, что мы подавили бунт их товарищей?

— Сколь много вопросов, доминус, — усмехнулся мой советник по тайным вопросам. — Позволь я отвечу по порядку.

Я кивнул и поерзал на сиденьях, заменявших нам седло. Кстати, как я заметил, римляне почти не знали стремян и седло у них было отличное от нашего, делалось из ткани и плохо держало на спине лошади. Если учесть, что все мы, римляне, почти не носили штанов, то долгое время находиться на коне являлось утонченной пыткой.

— Перед тем, как ты ответишь мне, пожалуйста, по приезду в город, найди оружейников и кузнецов, знакомых с восточными видами доспехов и расспроси у них насчет лошадиных седел, — приказал я Донатине. — Хотя нет, подожди, дай лучше это поручение от моего имени главному конюшнему. Я хочу, чтобы он сделал кожаные седла у всех лошадей нашего войска и дворца, а также научил всадников использовать стремена.

— Стремена? — переспросил Донатина. — Что это такое?

Я рассказал ему о назначении стремян, а также о том, какую пользу они приносят в бою. Когда-то давно я встречался с девушкой-историком, так вот она рассказывала мне тот факт, что изобретений и применение стремян оказалось одним из самых значительных факторов в мировой истории, наряду с открытием колеса и использованием письменности, потому что в корне изменило ведение боевых действий в конном строю.

Ведь всадник со стременами получал дополнительную точку опору при нанесении удара копьем, а значит, сила удара увеличивалась многократно. Это давало возможность использовать тяжелую конницу на полную мощь, особенно если это бронированные рыцарские лошади или восточные катафракты. В общем, я тогда слушал эту девушку вполуха, увлеченный больше ее глубоким декольте в платье, в котором виднелась глубокая ложбинка между двумя соблазнительно покачивающимися полушариями. Сейчас же Донатина слушал меня гораздо более внимательнее.

— То, что вы говорите, весьма полезная вещь, император, — сказал он, когда я закончил. — Я обязательно расскажу ее конюшнему и надеюсь, вскоре наши всадники все будут обеспечены такими удобными штуками. Кажется, я слышал от Эрнака, что у их народа есть те, кто давно используют такие удобства.

— Хорошо, теперь доложи мне обстановку, — милостиво разрешил я.

Тем временем равнинная холмистая вокруг сменилась скалами и ущельями, а дорога незаметно пошла вверх. Мы уже начали подъем и солдаты центурии запросили отдыха. Аскальк приказал идти дальше, а о долгожданном привале сказал, что он будет объявлен через час, во время полудня.

— О местонахождении этого монастыря мне стало известно не так давно, — сказал Донатина, докладывая мне обстановку. — Честно говоря, я удивлен этим обстоятельством, потому что я знаю каждый храм или сооружение для молитвы богам, даже все алтари в округе. А вот этот храм почему-то остался вне моего круга знаний.

— Что это за монастырь, откуда он взялся в горах? — спросил я и снова поерзал на седле, пробормотав проклятия.

— Строго говоря, это не совсем монастырь, император, — сказал Донатина. — По большой части, это небольшой комплекс келий и маленькой церквушки, воздвигнутой вокруг алтаря святому великомученику Урсицину. Он жил около ста лет назад, родился в богатой семье в Равенне и вел беспутную и праздную жизнь.

Здесь мой царь шпионов позволил себе глянуть на меня, тонко улыбнулся и только затем продолжил рассказ.

— После того, как на него снизошло озарение и он понял, какую грешную жизнь вел до этого, он принял святое Крещение и удалился в пещеру в горах, подвергая себя непрестанным молитвам и аскезам. Затем при очередном императоре, проводившем гонения на христиан, Урсицина подвергли мученической смерти через усечение главы. После того, как святому отсекли голову, он взял ее в руки и сам понес ее в свою пещеру. На этом месте впоследствии воздвигли алтарь, а после этого построили и целую церковь.

— Хорошо, это понятно, — сказал я. — Много ли там обитает монахов?

Донатина покачал головой и достал керамическую флягу, отпил оттуда воды, предварительно предложив мне, но я отказался, потому что у меня имелась такая же.

— Монахов сейчас совсем мало, император. Человек пять, не больше. Монастырь стоит далеко в стороне от дороги, ведущей на Рим, поэтому его относительно мало грабили разбойники и варвары. В то же время, эта удаленность мешает снабжать монахов продовольствием и необходимыми вещами в полной мере. Они живут там только благодаря своей невероятной вере в помощь Господа Бога..

— Это непорядок, надо помочь монахам, — распорядился я. — Во-первых, пусть за это возьмется Неон, а мы поможем с финансированием, дайте только казну получить. Во-вторых, там надо построить укрепление сделать дозорный пост. Там наверняка удобная для обороны местность, так почему бы не использовать монастырь, как оборонительный объект?

Донатина кивнул и вытер со лба пот, потому что солнце уже поднялось высоко и поливало нас жаркими лучами. Пешие солдаты, шагающие в пыли, полностью покрылись ею.

— Теперь, что касается вашего дяди. Скорее всего, его еще нет в горах. Еще сегодня ночью мои люди видели его в городе. Он прятался в каупоне «Толстое брюхо», в северо-западной части города. Если прикажете арестовать его, я сделаю это.

Я покачал головой.

— Просто продолжайте наблюдать за ним. Он что-то задумал, раз не уходит из города. Честно говоря, он меня очень беспокоит, но уж лучше пусть он будет в городе, чем в горах, пока я разыскиваю казну. А что насчет наших остготов?

Донатина пожал плечами. У него был нетерпеливый конь и он все время пытался уйти вперед, не выдерживая размеренной езды рядом со мной.

— Остготами командует Лаэлия и я думаю, вам лучше самой поговорить с нею. Насколько я знаю, они еще до сих пор не знают о произошедшем в городе и хоть и ворчат, но продолжают слушаться Лаэлию. Она боевая девочка и уже убила в поединке двоих вождей, пытавшихся оспорить ее командование.

— Разве двоих? — усомнился я. — Разве не четверых?

— У вас старые сведения, император, — улыбнулся Донатина. — Тех четверых она убила уже давно, в прошлом месяце, а несколько дней назад еще двоих, про которых я и говорю.

— Эдак она мне всех остготов перебьет, — вздохнул я.

Теперь я снова невольно подумал о моей неистовой телохранительнице. В свое время, как я узнал впоследствии, от рук варваров у Лаэлии погиб горячо любимый отец и брат. Она осталась единственным ребенком в семье, а вскоре ее мать тоже скончалась от болезни. Девочка переоделась мальчиком и отправилась наемником в ряды федератов в Константинополе.

Там она очень быстро обучилась военному делу и достигла в нем таких высот, что была ненадолго принята в ряды эскубиторов, гвардии императора Восточной Римской империи, набранной из исаврийских племен. Пробыла в рядах гвардии недолго и быстро ушла оттуда, то ли по причине разбитого женского сердца, то ли потому, что не желала участвовать в жестокостях, чинимых ими над врагами.

Вернувшись в Равенну, она купила таберну и обслуживала посетителей, пока не попала ко мне. Несмотря на то, что девушка командовала остготами, она ненавидела варваров и старалась каждый раз при случае жестоко наказать их за проступки.

Видя, что я задумался, Донатина с поклоном отъехал вперед, поскольку его конь совсем перестал слушаться и хотел скакать быстрее. Вместо него я подозвал Лакому.

— Послушай, Красная Борода, — сказал я ему, когда он подъехал. — Мы с тобой уже обсуждали тактику усиленного использования арбалетчиков, которую я предлагаю. Ты постоянно возражал против нее и я дал тебе задание найти способы сделать эту тактику жизнеспособной. Ты придумал что-нибудь или так и продолжаешь ворчать, что арбалеты — это удел слабых и трусливых мужчин?

Лакома сплюнул на дорогу густую слюну.

— Я тебе так скажу, император. Я на самом деле против арбалетов и луковничего не имею. Если стрелять из лука надо учить с раннего детства, чтобы получить сносные результаты, то с арбалетом справится и ребенок. Это мощное оружие, вот только очень долгое и поэтому крайне опасное в бою. Надо держать под рукой три арбалета, чтобы вести непрерывную стрельбу или помощников, что делает арбалетчиков уязвимыми. Кроме того, вообще стрелковые подразделения очень легко смять конницей. В городе они еще могут укрыться за стенами, а вот в чистом поле конница врага, даже легкая, прорвавшись в тыл, быстро перережет всех стрелков.

— Это я уже слышал, — сказал я недовольно. — Ты говорил, что придумаешь, как сделать так, чтобы арбалетчики не пострадали. И не только они, а стрелки из манубалист и еще из пушки… Хм, я имел ввиду разные онагры и катапульты.

— Есть только один способ, это прятать их за рядами пехоты, — ответил Лакома. — Они могут стрелять, а потом отбегать назад, чтобы прятаться за пехотой, как за стенами. Желательно бы еще сделать из пехоты копейщиков, чтобы справлялись с наступающей конницей, но копейщики, к сожалению, малоподвижные. Они могут не успеть спасти стрелков, да и сами они…

— Подожди, — перебил я его, осененный какой-то мыслью, каким-то воспоминанием, навеянным только что сказанным им словом. — Как ты сказал, за стенами? А что, если мы и в самом деле сделаем стены? Только передвижные!

— О чем таком ты толкуешь, император? — Лакома недовольно поморщился. — Имей в виду, что военное дело — это тебе не каналы рыть, здесь всякие новшества скорее вредят, чем помогают. Если ты опять решил применить какую-то свою «гениальную» мысль, то лучше повремени сначала. Я же говорю, делать упор на одних только стрелков и метательные орудия — это большая ошибка. Нам противостоят варвары, люди, которые с младенчества умеют сражаться на мечах и ездить на лошадях. Они мигом раскрошат любых стрелков в щепки и ничего их не спасет.

— Подожди-ка, подожди-ка, — сказал я, выуживая мысль из подсознания. — Ах да, есть! Мы должны сделать передвижную крепость!

— Чего? — ошеломленно спросил Лакома. — Да ты в своем ли уме, император?

Но я не успел ему объяснить, что имел ввиду, потому что вокруг послышались крики и молодецкий свист, а затем из-за скал на дорогу с обеих сторон выехали многочисленные вооруженные всадники. Числом их было не меньше двух сотен, а намерения у них явно были не самые дружелюбные.

Глава 17 Прогулка в монастырь, но отнюдь не за благочестием

Как ни странно, сначала я подумал, что это союзники. Мои ветренные остготы, которых привела Лаэлия. Но нет, почти сразу я понял свою ошибку.

Это были вовсе не остготы, а разбойники или даже конный отряд варварских племен, коими сейчас кишели дороги Италии, даже здесь, в горах. Те от других не очень отличались, поэтому я посчитал их грабителями.

Они высыпали на дорогу двумя крупными отрядами, загородив проходы спереди и сзади. Несколько десятков человек остановились на обочинах с обеих сторон, полностью зажав нас в кольцо.

— Ну вот, — проворчал Лакома, вытаскивая меч. — Не хватало нам еще веселья, чтобы развлечься по дороге. Откуда их такая огромная шайка взялась?

— Можешь с ними разобраться? — спросил я, оглядываясь. — Необязательно ведь проливать кровь, можно и договориться. Мы будем отчаянно сопротивляться, зачем им лишние жертвы?

Наши войска уже встали в круговую оборону, прикрываясь щитами. В центре остался я, другие командиры и арбалетчики. Число налетчиков превышало нас вдвое, непонятно, зачем им нападать такими слабыми силами на нас, ведь мы не мирные торговцы, везущие обозы с грузами, на которых можно отлично заработать, нет, мы войско, с которого особо много не возьмешь, разве что снять доспехи и оружие с убитых и раненых.

Хотя для этого еще надо нас привести в такое беспомощное и жалкое состояние, а мы, не желая этого, будем очень сильно противодействовать. Другое дело, что они могли напасть на нас по ошибке, приняв за караван торговцев, но тогда почему не развернулись и не отправились куда подальше, искать удачи в другом месте? Почему они, наоборот, продолжали приближаться к нам с самым угрожающим видом, будто мы украли у них всех лошадей и сожгли жилища?

— Попробую, но они какие-то безбашенные бандиты, — проворчал Лакома, осматривая нападающих. — Совсем на голову двинутые. Не обещаю, но попробую их уговорить уехать.

Он выехал из нашего строя и двинулся вперед по дороге, навстречу группе всадников, один из которых, бородатый здоровяк, был завернут в плащ с позолотой, а на голове носил медный обруч с тускло блестящим ониксом. Ну конечно, явно же местный король, глава горных разбойников. Остальные, тоже одетые крикливо, толпились позади него.

— Ты чего вылез, не видишь, что ли, кто едет? — закричал Лакома. — Быстро освободи дорогу императору, тупая скотина.

Я чуть не схватился за голову от огорчения. Из всех возможных вариантов объяснения, кто едет по дороге, самым наихудшим был конечно же, вариант с указанием на правителя Рима. Не хватало еще, если они поверят, что я и в самом деле важная птица и решат захватить меня в заложники.

Предводитель разбойников усмехнулся горячему крикуну и приказал напасть на нас:

— Отрежьте этим бездельникам головы, чтобы не портили своим видом наши прекрасные горы. Каждому второму, а каждого первого отправьте в рабство.

Линия всадников вокруг нас пришла было в движение и тронулась на нас, так что мы приготовились вскоре встретиться с создателем и благополучно попасть на небеса. Лакома снова принялся ругаться, а я поднял руку и крикнул:

— Подожди, уважаемый, что же ты так торопишься. Даже поговорить не хочешь. Может, мы чего выгодное хотим предложить.

Главарь поднял руку и конник остановились. По большому счету, я видел, что мы могли бы если и не выиграть у них, то хотя бы нанести большой ущерб, но их вожаку, судя по всему, было совсем наплевать на жизнь и здоровье своих подчиненных, в отличие от меня.

Что же, по уже привычному сценарию я решил попробовать предложить им службу в имперской гвардии, променяв голодную и опасную долю разбойника на почетную и хорошо оплачиваемую должность.

— Что ты там такое болтаешь, малыш? — спросил главарь, поглядев на меня, когда я подъехал поближе. Впрочем, он еще скользнул якобы безразличным взглядом по Родерику, следующему за мною и наверняка учел, что у нас есть кое-какие силенки. — Только не отнимай у меня много времени, лучше просто отдай меч и не сопротивляйся.

— Как тебя звать? — спросил я первым делом, подключая свое знаменитое обаяние и стараясь, чтобы собеседник проникся ко мне доверием.

Черные узкие глаза главаря равнодушно уставились на меня.

— Меня зовут Йори, — пробурчал он. Хорошо, очень хорошо, хоть какой-то контакт установлен.

— Отлично, Йори, меня зовут Ромул. Давай поговорим, как разумные люди, хорошо, Йори?

Он молчал и продолжал выжидающе глядеть на меня. Отлично, он заинтересовался, теперь надо ковать железо, пока оно горячо.

— Мы с тобой прекрасно знаем, Йори, что если сейчас начнем сражаться, то половина наших воинов погибнет в схватке, а оставшиеся подохнут через пару недель от ран и болезней. Оно тебе надо? У нас примерно равные силы и я предлагаю тебе кое-что получше, например, объединить их. Я хочу предложить тебе возможность встать под мои знамена, перестать бегать по горам, как голодные шакалы, жить в городе, получать достойную плату за свою службу и получить истинный смысл и опору в этой ненадежной жизни.

По мере того, как я говорил, глаза Йори расширились и я понял, что он не на шутку увлечен раскрывшимися перед ним грандиозными перспективами. Великолепно, значит у меня скоро будет новое войско и новый центурион.

— Если ты согласен, то мы можем прямо сейчас объединить наши знамена, — предложил я. — Из твоих людей мы сделаем две центурии, а ты станешь их командиром вместе со своим заместителем. Что ты скажешь о такой перспективе?

Главарь сморщил физиономию, сплюнул на землю густую бурую слюну и ответил, скривившись:

— Когда ты говоришь, такое впечатление, что из твоего рта падает дерьмо, — пробурчал он, а его соратники громко расхохотались.

Мда, кажется новый отряд не появится у меня так скоро, как я рассчитывал. Но я еще пытался предотвратить столкновение и воскликнул:

— Сотня солидов каждому воину за первый год службы, а командирам по двести! Доспехи и корм для коней за счет империи.

Йори деланно зажал нос толстыми пальцами и загундосил:

— Ребята, сделайте что-нибудь, а то я не могу дышать из-за его вонючей пасти. Заткнись уже, а? Пожалуйста, прошу тебя!

Его товарищи расхохотались еще громче, а один воскликнул:

— Эй, у меня есть старая обоссаная туника, давай ею заткнем рот мальчишке!

Ну что же, видит Бог, что я изо всех сил пытался предотвратить кровопролитие. Но с этими безбашенными лиходеями, видимо, никак нельзя по-другому, кроме как железом и кровью, другого языка они не понимают.

Я развернул коня обратно к строю, а Родерик загородил меня от смеющихся разбойников.

Как только за мной сомкнулись ряды, пропуская меня внутрь нашего строя, разбойники снова приготовились к бою, а Йори оглушительно засвистел, видимо, это у него был сигнал к атаке.

Мои арбалетчики тоже собрались стрелять, но это не понадобилось.

Сверху с дороги послышался протяжный звук труб и из-за поворота показались другие войска. О нет, только не это, еще одни враги. Судя по всему, дорога к монастырю заколдована, нам точно до него не добраться. В мозгу у меня пронеслись сотни и тысячи мыслей, как бы теперь выкрутиться из этой ситуации, а самым желательным исходом было бы натравить эти войска друг на друга.

Кроме того, сразу было видно, что новых войск гораздо больше, чем наших вместе взятых, а значит мне в любом случае надо постараться синими договориться, если я хочу убрать отсюда свою задницу и задницы своих воинов целыми и невредимыми.

Впрочем, вглядевшись, я перестал верить своим глазам.

— Священные нимфы и фавны, это же наши люди! — сказал радостно Лакома. — Эй, глядите, сейчас все боги спустятся с Олимпа и трахнут в задницу этих ублюдков, что хотели напасть на нас. Потому что это наши люди!

Я и сам уже видел стройные ряды остготов, размеренно шедшие по дороге рядами по семь человек в шеренге. Впереди ехала Лаэлия, скупо усмехающаяся, готовая к бою, из-под шлема выбивались непокорные темные каштановые локоны.

От того, что эта девушка, которая и так оставалась для меня необычайно желанной, теперь еще и появилась так вовремя и спасла наши жалкие задницы, я испытал по отношению к ней безумную признательность. Остготы тоже заслуживали награды, несмотря на то, что их соратники предали меня недавно в Равенне и пытались свергнуть с престола.

Эти же, как мне докладывал Донатина, вели себя достойно и пока что показали себя верными и дисциплинированными. Хотя, может быть, это происходило опять-таки благодаря Лаэлии, которая постоянно наказывала строптивцев и ломала непокорных солдат, пытающихся показать скверный характер.

Как бы то ни было, сейчас мои войска появились очень вовремя. Йори уже больше не плевался и не кричал о том, что ему тошно нюхать дурной запах из моего рта, нет, наоборот, он подъехал к строю наших палатинов, замахал мне толстой и волосатой ручищей и заорал:

— Эй, император, я прошу прощения! Мы вели себя очень недостойно и теперь хотим принести свои извинения!

Конечно, его теперь можно было понять, и я еще не решил окончательно, что с ними делать, казнить всех поголовно, продать в рабство или отпустить подобру-поздорову. Хотя нет, третий вариант однозначно отпадает, я не могу позволить двум сотням отъявленных мерзавцев разгуливать по землям моей империи и грабить честных путников. Значит, я могу только предложить им присоединиться к нам, если они хотят сохранить свои жизни и здоровье.

— Да что ты говоришь, мне кажется у тебя скверно пахнет изо рта! — напомнил я и тоже сплюнул на дорогу.

Мои солдаты усмехнулись, а Йори побледнел.

— Эй, император, ну что ты ведешь себя, как ребенок! — закричал он.

В это время передние ряды остготов как раз подъехали к нам и начали теснить его растерянных всадников назад с дороги. Лаэлия толкнула одного противника, и тот упал с лошади на дорогу.

Когда мои остготы только появились, у разбойников еще была возможность убежать, но теперь они и их главари уже находились под прицелом арбалетов и не могли уйти без напрасных потерь. Впрочем, несколько десятков, не дожидаясь моего решения относительно их участи, то есть те, что находились ниже нас на дороге и дальше всех от остготов, действительно подумали, что надо делать ноги и поскакали от нас вниз по склону. Мои арбалетчики тут же послали им вдогонку несколько выстрелов и сумели выбить из седла около десятка человек.

Видя это, Йори, загнанный в ловушку, закричал еще отчаяннее:

— Я согласен, согласен решить дело миром! Говори свои условия, мы принимаем их!

Я поглядел на него и ответил:

— Вы становитесь моими солдатами, приносите присягу на верность и беспрекословно подчиняетесь мне. Те, кто нарушит присягу, будут тут же казнены на месте.

Говоря это, я внимательно смотрел на Йори и других его соратников, их осталось примерно чуть больше сотни человек. Если они сейчас согласятся на мои условия, насколько долго их хватит? Наверняка сбегут при первом же удобном случае. Чтобы этого не случилось, придется принять меры предосторожности.

Например, лишить их коней, поставить других командиров, а личный состав смешать с моими центуриями. Кроме того, их придется постоянно проверять на верность. Ну, и кроме того, если они так и не оставят попыток обмануть меня и убежать, я всегда могу использовать их, как пушечное мясо. Пусть отправляются в самые отчаянные вылазки, в самое пекло боя и сложат свои головы, и принесут хоть какую-то пользу, чем убегут от меня.

Но теперь, конечно же, Йори был согласен на все, лишь бы спасти свою шкуру. Поминутно оглядываясь на моих солдат, главарь отчаянно закивал головой.

— Я согласен! Я принесу клятву верности! Все мои солдаты принесут ее!

— Ну и отлично, — ответил я.

Я услышал как сзади Лакома спрятал меч в ножны и проворчал:

— Зачем ты веришь этим слизнякам, император? Раздавил бы их и пошел дальше. Или, в крайнем случае, продал бы в рабство.

— Ты забыл, кем сам был до того, как встретился со мной, — заметил я.

— Я — это другое дело, — продолжал бурчать Лакома. — Я никогда не был таким отмороженным дьяволенком, как эти членососы. Они же мать родную продадут за деньги.

Йори услышал его и на мгновение злобно сверкнул глазами, но затем понял, что сейчас не в его интересах пререкаться с Лакомой и тут же сказал:

— Благодарю тебя, император, мы готовы стоять на коленях передо мной и принять твои милости.

— Хорошо, пока что сдайте лошадей и идите пешком посреди моего строя, — приказал я. — На первом же привале мы распределим вас по отрядам и назначим командиров.

Йори снова благоразумно промолчал, а я поехал поздороваться с Лаэлией. Когда я подъехал, девушка сказала:

— Ну что Моммилус, сегодня я спасла твою задницу, как обычно?

— Все верно, дукс Лаэлия, — ответил я. — Ты опять показала, что являешься лучшим командиром в нашем войске. Я благодарю тебя от всей души.

— Да ладно, не стоит благодарностей, — отмахнулась девушка. — Я просто выполняла свой долг.

— Сегодня ночью приходи ко мне, мы будем пить вино и я буду тебя благодарить, — продолжил я. — Я хочу, чтобы ты стала самой счастливой девушкой в нашем войске.

— Откуси свой член, Моммилус и полегче на поворотах, — тут же окрысилась Лаэлия. — Можешь любить своих шлюх, а ко мне не прикасайся, понял?

— Спасибо, я тебя тоже очень люблю, — ответил я.

Командиры быстро перестроили войска и мы отправились дальше к монастырю. Дело уже шло к обеду, скоро уже настало время для привала и во время отдыха мы быстро перекусили, реорганизовали воинство Йори, распихав их среди моих остготов и поехали дальше.

Евсений показывал дорогу, а я ехал на коне и демонстрировал счастливый вид. Рядом ехали Родерик, Лакома и Лаэлия, а мне пришлось показывать, будто я люблю кататься на лошадях и натирать себе мозоли на ягодицах. Йори я тоже позвал к себе в свиту, желая получше приглядеться к нему и пока что бывший главарь разбойников ехал с сердитым лицом, явно недовольный тем, что я забрал его людей и распределил их по отрядам. Впрочем, когда я спрашивал его, как у него дела, у Йори хватило ума ответить, что он чувствует себя прекрасно, просто у него немного болит живот после нашего обеда.

Мы продолжали идти в горы, а Евсений показывал дорогу. Теперь дорога была тяжкая, шла под уклон вверх, и даже мне на лошади приходилось нелегко. Представьте теперь, каково было моим пешим солдатам, носившим на себе еще и солидное снаряжение с оружием.

Когда дело уже начало клониться к вечеру, поскольку в горах солнце быстро прячется за вершины, мы свернули с основной дороги на узенькую тропинку. Я никогда бы не подумал, что здесь может быть монастырь, поскольку к нему вела небольшая дорожка.

К тому времени к нам уже присоединился Парсаний, который разведал обстановку вокруг монастыря и сообщали, что там никого нет, кроме монахов и нам нечего бояться. Некоторое время я колебался, стоит ли рисковать, потом решился и отправился к святой обители только со своими центуриями под предводительством Лакомы. Дукса Лаэлию я оставил с остготами, потому что лучше нее с ними никто не мог совладать.

Мы добрались до небольшого монастыря между скал, а еще вокруг стояли ветхие кельи, в таких в Равенне отказались бы жить даже бродяги. Как и сказал Парсаний, здесь действительно было тихо и спокойно, даже монахи почти не виднелись.

Мы проехали узкой тропой к монастырю и я вошел в церковь вместе с несколькими соратниками. Вход был украшен венками из лилий, привезенных сюда с болот Равенны и тщательно выращиваемых монахами в течение года, поскольку это были символы святого Урсицина. В самой церкви было темно, на стенах горели маленькие светильники, монахи ходили с факелами. Некоторое время я осматривался, стараясь решить, где здесь отец спрятал имперскую казну и затем решил спросить настоятеля.

Первый же монах ответил, что настоятеля сейчас нет, прежний умер, а нового еще не назначили.

— Вы что же, тоже за имперскими деньгами? — спросил он, оглядывая нас легкой усмешкой.

— Да, нам нужно знать, где они спрятаны, — ответил я. — Наверное, где-нибудь в подвалах? И что значит «тоже»? Кто-то еще интересовался ими?

Монах кивнул.

— Не только интересовался, но и уже забрал их. Так что вы опоздали. Имперской казны в монастыре нет.

Глава 18 Все дороги ведут в никуда

Это было так неожиданно, что я даже не понял, о чем толкует божий человек, да еще и посматривает при этом на нас с ноткой превосходства, будто мы так ничтожны и жалки, примчавшись в монастырь, не для того чтобы молиться Богу, а, наоборот, еще больше отдалиться от него за счет поиска презренного желтого металла.

— Что ты говоришь такое? — переспросил я. — Как это опоздали? Кто мог нас опередить?

— Ну, вы же император Рима? — переспросил монах с прежней улыбкой. — Ну, так вот, эти деньги сюда поместил ваш отец, а забрал ваш дядя Павел. Вы, кстати, чем-то похожи на него, только он более мужественный на вид.

Ах ты, мелкая отвратительная крыса! Стоит тут передо мной и улыбается, да еще и насмехается, думает, что находится в безопасности в святом месте. Я с трудом подавил вспышку ярости, чуть было не приказав схватить дерзкого монаха и устроить для него какую-нибудь экзекуцию пожестче, например, отхлестать плетьми или погнать босым по скалам. Надо сосредоточиться и первым делом проверить, говорит ли правду эта нахальная крыса.

— Проверьте, так ли это на самом деле! — приказал я Лакоме. — Я хочу, чтобы вы перевернули здесь все вверх дном. Он мог спрятать сокровищницу, а сам утверждает, будто бы нас опередили.

— Но, император, это ведь храм, — возразил мой генерал. — Как можно?

— А что ты предлагаешь? — спросил я, стараясь сдерживаться, а для этого глубоко и медленно вдыхая воздух. Успокойся Ромул, оно того не стоит, успокойся, нервные клетки не восстанавливаются, а они тебе еще ой как пригодятся. — Поверить этому придурку, чья морда так и заслуживает плетей?

Монах перестал улыбаться и посерьезнел. Однако вовсе не испугался, а, наоборот, преисполнился праведного гнева.

— Что же, император, ты хочешь подвергнуть обыску обиталище Бога? — спросил он. — И не боишься его гнева за это?

— Действительно, доминус, — добавил Евсений, непонятно как оказавшийся тут же. — Давайте лучше осмотри окрестности монастыря. Если казну увезли, то здесь наверняка должны остаться следы. Мы быстро нападем на след похитителей. А бесчинствовать и подвергать разорению священное место не стоит.

— Мой отец знал, куда спрятать мои же сокровища, — сказал я, не обращая внимания на совет слуги. — Оно попало в надежные руки. В руки тех, кто наверняка намеревался оставить его у себя или хотя бы часть его, и теперь сожалеет о том, что законный владелец пришел за своими же деньгами. Если наша церковь так бескорыстна и думает только о Боге и загробной жизни, то зачем же ей хранить у себя имперскую казну?

— Церковь не гонится за мирскими благами, — тут же возразил монах. — В том числе и за золотом империи. Но понимает, скольких благих дел можно было бы исполнить, скольких душ человеческих можно было спасти, имей оно столько же денег, сколько было в казне.

— Ах да, конечно, вы благородно стремились только за тем, чтобы спасти человеческие души, — улыбнулся я. — Конечно же, как я мог сомневаться! Лакома, ты почему еще стоишь здесь, как статуя? Немедленно обыщите все здесь! Не надо ничего переворачивать, действуйте осторожно и аккуратно, но докажите мне, что эта мерзкая крыса не спрятала сокровища у себя под рясой.

Лакома неохотно повиновался и отправил людей осматривать монастырь, а Евсений с жаром принялся доказывать мне, какую огромную ошибку я совершаю, святотатствуя над божьей обителью. Кроме того, он справедливо указывал на то, что чем больше мы тратим времени на поиски здесь, тем дальше дядя уходит от нас с сокровищами.

— Ничего, пусть церковь тоже поможет нам с поисками, — ответил я своему слуге. — Эй ты, святой человек, тебе следовало бы знать, что часть этих денег предназначалась для украшения мозаикой Баптистерия православных в Равенне, поэтому не радуйся особо тому, что они ускользнули из моих рук. Не думаю, что твой епископ Неон особо повеселится, когда узнает, что остался без мозаики.

Поскольку новость была действительно неожиданной для руководства монастыря, послушник и в самом деле перестал улыбаться и нахмурился. Ссориться с епископом ему было не с руки.

— Кстати, где Парсаний? — спросил я. — Немедленно позовите ко мне этого ублюдка, я сброшу его с обрыва. Он утверждал, что отсюда никто не уходил и уже давно находился здесь. Как он мог упустить, что дядя вывозит сокровища? Ага, Донатина, ты тоже здесь? Кто совсем недавно говорил мне, что мой дядя в Равенне? Как он может находиться в двух местах одновременно? Кто из вас пытается меня надуть, а?

Поскольку я не обладал мощью Марикка или Родерика, то подчиненные не испугались моего гнева, а только обиженно насупились. Между тем Лакома уже начал активные поиски. Пока он обыскивал монастырь с помощью солдат двух центурий, я отправил Парсания в погоню по дороге через горы к Риму.

Получается, именно по этой дороге, туда, где мы еще и не были, недалеко от поворота на монастырь, дядя, если это был он, и ушел от меня с казной. Больше ему идти было некуда, поскольку отправься он в Равенну, то непременно наткнулся бы на нас.

А может, он так и сделал, просто притаился где-то в скалах, пока мы проходили мимо, а потом поехал дальше? Хотя нет, вряд ли, имперская сокровищница — это вам не пара мешков с слитками, а несколько десятков нагруженных мулов, таких трудно спрятать в горах. Так что да, наверняка он направился дальше в горы, сделает где-нибудь там крюк, а затем вернется в Равенну.

Глядя, как солдаты вытаскивают протестующих монахов из келий и осматривают их скудные пожитки, я волновался, как никогда на свете и от беспокойства разве что ногти не грыз на руках. А что если дядя вовсе не планирует возвращаться в столицу? Что, если он просто хочет уехать к моему отцу и потом вернуться вместе с ним, с огромным войском и всей имперской сокровищницей? Тогда я действительно пропал и без денег буду связан по рукам и ногам.

Но поразмыслив, я все-таки решил, что дядя в любом случае вынужден будет вернуться в Равенну. Как он пойдет через всю Италию на север с такими огромными деньгами? Ему нужно приличное войсковое сопровождение, иначе первый же встречный отряд разбойников отберет у него все сокровища и даже не поблагодарит за доставку. Кроме того, я не сомневался, что вся эта операция с похищением казны из монастыря была чистейшей воды импровизацией, сделанной просто в отчаянной попытке опередить меня, а значит, дядя не успел хорошенько подготовиться. Наверняка все, что он успел сделать, это просто набрать мулов, грузчиков и погонщиков, а также минимальную охрану и сейчас старается поскорее вернуться в Равенну, чтобы с помощью денег вырвать у меня власть.

Короче говоря, к тому мгновению, когда хмурый Лакома подошел ко мне и сообщил, что золота в монастыре не обнаружено, я уже пришел к такому же выводу.

— Ладно, Красная Борода, не дуйся, — ласково сказал я бывшему грабителю. — Ты на самом деле сделал богоугодное дело и ее раз подтвердил, что монастырь Урсицина — это действительно прибежище святых людей, а мы своим приходом сюда как раз способствовали тому, что избавили эту обитель от тлетворного влияния желтого металла.

— Ты еще и зубоскалишь, богохульник, — заворчал Лакома. — Смотри, как бы тебя не поразил гнев божий, прямо на этом месте.

— Гнев, надеюсь, не поразит, потому что я разыскиваю эти деньги не просто так, а для того, чтобы направить во благо государства, — твердо ответил я. — А также, в том числе, и на обустройство мозаики в Баптистерии, а еще и на улучшение условий проживания и в этом монастыре, клянусь тебе. Мы отремонтируем эту церковь, построим здесь крепостные стены и устроим неподалеку отсюда пост в горах. Разве ты не видишь, какое здесь удобное место для обороны?

Чтобы успокоить своих подчиненных и, чего греха таить, также и собственную совесть, я подошел к мощам святого Урсицина, хранящимся здесь, в монастыре, преклонил колена и попросил прощения за святотатство. Никаких других аргументов, кроме того, что я собирался употребить эти деньги на для личного пользования, а на благо государства, у меня не было, и я надеялся, что святой учтет это мое оправдание и не будет таить на меня зла. В конце концов, мы с ним были в чем-то схожи, особенно в том, что вели до определенного момента беспутную и эгоистичную жизнь. Вздохнув, я поднялся с колен и направился к выходу из церкви.

Когда я выходил из здания, порыв ветра уронил передо мной лилию с венков, украшавших церковные двери. Как я говорил, эти цветы, луковицы которых привозили с низин, здесь выращивали монахи, потому что считали символом святого Урсицина. Мои люди и монахи тут же зашептались, сочтя это за благоприятный знак, а я, чтобы поддержать их восторг, бережно поднял цветок и спрятал в тунику. Приятно осознавать, что твои просьбы и чаяния услышаны и одобрены потусторонними силами.

Парсаний так еще и не появился, поэтому я, переговорив с Лакомой и Донатиной, решил броситься в погоню за дядей на запад, по дороге в Рим. Евсений утверждал, что он нашел следы, оставленные дядиными верховыми животными, хотя как он мог увидеть это на камнях, ума не приложу.

Мы вернулись снова к повороту и объяснили Лаэлии, в чем дело. Впрочем, она уже поняла из бессвязного рассказа Парсания, проезжавшего ранее, что казну уже успели похитить.

— Да, не повезло тебе, Моммилус, — улыбнулась девушка. — Опять твой дядя опередил тебя. С таким родственником и враги не нужны, похуже любого будет.

Поскольку теперь наши войска двигались вместе, более того, ее остготы шли теперь впереди, так как занимали более удобную позицию в начале марша, моя военачальница теперь ехала вместе с нами.

— Ты не устала бороться с ними? — спросил я, указывая на варварские войска. — Не опасаешься их бунта?

Лаэлия быстро посмотрела на меня, удивленная тем, что я в кои-то веки завел разговор не насчет ее божественной фигуры или прекрасных глаз, а по поводу серьезных затруднений.

— Конечно, опасаюсь, Моммилус, — ответила она. — Это же грубые люди, как я ни стараюсь их подчинить своей воле, они все равно каждый раз пытаются проверить меня. Во-первых потому, что я женщина, а во-вторых, потому что они считают нас, римлян, слабее себя, варваров.

— А ты как считаешь, насколько это правда? — тут же спросил я, потому что этот вопрос и меня занимал последнее время. Ведь, по большому счету, это был самый важный вопрос из всех, что я задавал себе в последнее время. — Можем ли мы, римляне, противостоять варварам? Или мы уже настолько изнежены, что утратили все боевые навыки?

— Ну, посмотри на себя, Моммилус, — снова улыбнулась Лаэлия. — Разве ты тот, кто способен победить варвара?

— Физически вряд ли, но истинная победа куется ведь вот здесь, — и я постучал себя пальцем по лбу. — Особенно это касается человека, облеченного всей полнотой власти. Поэтому да, я тот, кто сможет победить любого варвара. Разве я уже не доказывал это своими делами?

Лаэлия перестала улыбаться, сдвинула брови, отчего ее лицо сразу посуровело и ответила:

— Нет, Моммилус, ты еще не сражался с варварами по-настоящему. Когда ты увидишь их бесчисленные армии, лютый голодный вой и яростный пыл в бою, то поймешь, что вся твоя вера в торжество разума над силой — это просто-напросто пустые побасенки. В бою важна необузданная свирепость, она одолеет любой разум. Совсем недавно у нас был единственный человек, который мог спасти империю — это полководец Аэций, победивший Аттилу. Но сделал он это только за счет того, что воспользовался силой одних варваров против других варваров. А потом сам же пал от руки вероломного римского императора, такого же хитрого и изворотливого, как ты.

Она злобно посмотрела на меня, так, что будь я впечатлительнее, то убежал бы отсюда куда подальше. Дело к тому времени уже шло к вечеру, вокруг стемнело и разведчики поскакали вперед разыскивать место для ночлега. Скалы вокруг почернели и стало холодать.

— Ну вот видишь, значит, этот император не был настолько умен, раз позволил себе убить такого умелого полководца, — возразил я. — Тебе не стоит сравнивать его со мной, я бы такую ошибку не совершил. Если бы у меня имелся под рукой такой полководец, как Аэций, я бы всячески превозносил его.

— Ага, а если бы ты подумал, что он слишком возгордился и хочет сам сесть на престол? — хмыкнула Лаэлия. — Ты бы тут же скинул его, казнил или отправил бы в ссылку.

— Я бы постарался приручить его, — ответил я и посмотрел на нее таким пристальным взглядом, что девушка внезапно смутилась и отвела взгляд, впервые на моей памяти. — И все-таки, если позволишь, я тебе как-нибудь докажу, что разум может возобладать над грубой силой, что, собственно мы, римляне и доказывали на протяжении всего существования нашей империи.

— Делай что хочешь, я уже, честно говоря, устала, — призналась Лаэлия.

Я впервые услышал в ее голосе такую тоску. Войска впереди уже начали размещаться на ночлег, потому что идти по ночной дороге было слишком темно. Для меня слуги быстро развернули походный шатер, а воины принялись обустраивать лагерь на случай ночного нападения, я это требовал всегда, согласно традиций римского войска.

— Что случилось, Лаэлия? — спросил я. — Разве не ты самая боевая и грозная девчонка из всех, кого я знал? Неужели и тебя может сломить хоть что-то на этом свете?

На фоне быстро загоревшихся костров профиль Лаэлии казался чеканным и строгим, будто выкованным из железа. Девушка оглянулась и сказала:

— Пусть сегодня Лакома проверит патрули и часовых, если можно? Меня достало смотреть на эти бородатые рожи, которые вечно оценивают мои прелести и совершенно не хотят признавать во мне командира. Ты знаешь, что я каждую ночь ложусь спать с двумя обнаженными мечами и устраиваю ловушки перед входом в мой шатер? Они пытаются застать меня врасплох почти каждую ночь и хотят изнасиловать.

— Господи Боже, Лаэлия, почему ты не рассказывала об этом раньше? — искренне удивился я. — Мне докладывали, что ты успешно держишь их в узде и не даешь даже шевельнуться. А тут, оказывается, все так сложно!

Мы вошли в табернакулу, походный шатер для офицеров, поскольку я не захотел брать себе слишком роскошную палатку, где слуги уже накрыли стол и повесили факелы на стенки. Остальные мои военачальники и неизменный Родерик, повинуясь моему строгому взгляду, остались снаружи. Лаэлия сняла шлем и ее роскошные волосы тяжелыми гроздьями упали на плечи и спину.

— Ты обещал угостить меня вином, Моммилус, — заметила она. — Только один кубок, перед сном, чтобы немножко снять усталость и забыться.

— Пожалуйста, сколько угодно, — я налил ей вина и дал выпить. — Послушай, если все так плохо, давай я снова верну тебя на место телохранителя, а дуксом назначу кого-нибудь другого. Того же Тукара или Залмоксиса, например. Они живо скрутят остготов в бараний рог.

Девушка присела на краешек клинии, опустила голову и покачала ею, держа в руках кубок с недопитым вином.

— Я не знаю, Моммилус. Если честно, сначала ты мне понравился, я так и подумала, такой хорошенький и нуждается в защите. А потом, узнав тебя получше, я тебя какое-то время ненавидела и жалела, что согласилась на твое предложение. Ты ведь такой подонок, откровенно говоря. Ну, а сейчас я не знаю, что и думать. После смерти твоей матери ты очень изменился и я хочу тебе помочь, но опасаюсь, что ты снова станешь мерзким ублюдком, из-за которого погибли твои родные. В то же время я вижу, как ты стараешься на благо народа и страны, и как они все тебе мешают, и не знаю, надолго ли тебя хватит!

Я потихоньку уселся рядом и сказал:

— Лаэлия, если ты будешь находиться рядом и прикроешь мне спину, то я обещаю, что буду работать во славу Рима до самого своего последнего вздоха.

Я старался быть как можно искренним, говоря эти пафосные слова, но в то мгновение я действительно верил в это. Во всяком случае, хотел в это верить. Лаэлия повернулась ко мне и я с изумлением заметил слезы, катящиеся по ее смуглому личику. Неужели даже такая железная девушка, как Лаэлия, умеет плакать?

Все, что я мог сделать, так это порывисто обнять девушку и поцеловать в губы. И что самое удивительное, она ответила мне с поразительно неистовой силой.

Глава 19 Приручение свирепой львицы

Поцеловать Лаэлию я мечтал еще со времен первого знакомства с ней, а уж запустить руку под тунику и вообще никогда не рассчитывал. Что вы, это была уже цель запредельного уровня.

Поэтому теперь, когда я все-таки решился сделать это и не получил тут же между ног, для меня было так необычно, что я не мог первое время поверить в это. Я имею ввиду, конечно же, поцелуй, а не лапанье девушки, похабные вы мои.

Кроме того, еще одним обстоятельством, сильно изумившим меня, был тот факт, что Лаэлия, оказывается, умела отлично целоваться. Я, как и все окружающие ее мужики, видели в ней в первую очередь крикливую и свирепую бабу, которая умело обращается с мечом и щитом, никогда не прикасается к косметике и благовониям. А на самом деле моя телохранительница, оказывается, умеет целоваться так страстно, что с нею можно позабыть обо всем на свете.

Нашу идиллию прервал идиот Евсений, вошедший в мой шатер с криком:

— Я нашел их, доминус!

Ох нет, что же ты делаешь, тупица, подумал я, с неохотой отрываясь от Лаэлии. Сама же девушка опомнилась и толкнула меня в грудь, а сама отскочила в сторону, будто бы целовалась только что с ядовитой змеей.

Увидев нас, Евсений понял, что совершил ошибку и будто бы поперхнулся дальнейшими словами, но уже было поздно. Кроме того, его глаза даже как-то злорадно, как мне показалось, блестели, когда он обратился ко мне.

— Доминус, я нашел их! Нашел следы вашего дяди. Он отправился на север по одной тайной тропе.

— Хорошо, тогда найди Парсания и отправляйся туда вместе с ним, — приказал я. — А мы утром отправимся следом за вами. Если обнаружите дядю, не надо к нему лезть, просто отправьте к нам гонца, а сами продолжайте наблюдать за ним.

— А как же вы? — Евсению явно не хотелось оставлять меня наедине с Лаэлией.

— А мы отправимся за вами на рассвете. Вы, главное, отправьте к на гонца, — сказал я и добавил: — Ну, чего стоишь, давай, пошевеливайся.

Подождав некоторое время, Евсений вышел из шатра. Мне кажется, он порывался сказать мне что-то, но так и не решился. И хорошо, что не решился, потому что я в это мгновение был уже близок к тому, чтобы приказать увести его и распять на ближайшей скале.

— Что-то я совсем потеряла голову с тобой, Моммилус, — сказала Лаэлия, обмахиваясь ладонью. — Весь день не жрала, а теперь еще и вина выпила. Что ни говори, а ты умеешь свести женщину с ума. Чуть было не воспользовался моей минутой душевной слабости, паршивец.

Я еще не терял надежды.

— Послушай, почему ты всегда зовешь меня обидным прозвищем? — спросил я, наливая ей еще вина и подталкивая тарелку с закусками. — И никогда не называешь «императором»?

Девушка отпила из кубка, осмотрела свои спутанные кудри естественным, чисто женским движением и рассеянно ответила:

— Потому что ты пока что еще не сделал ничего такого, чтобы называть тебя императором. Еще ни один правитель из знакомых мне не сделал ничего выдающегося. Хотя в последнее время ты начал двигаться в правильном направлении. Может быть, скоро я и в самом деле смогу назвать тебя своим императором без зазрения совести.

— Хм, весьма поучительно с тобой общаться, — ответил я и тоже отпил из кубка.

На мгновение наступила тишина и неловкое молчание, а мы посмотрели друг другу в глаза. Я потянулся к ней, чтобы снова поцеловать, но Лаэлия отстранилась и погрозила мне пальчиком.

— Ай-яй-яй, Моммилус, я же говорила тебе, чтобы ты не лез ко мне, не то отрежу член и скормлю собакам.

Но поскольку я уже не мог с собой совладать, то отчаянно продолжил движение вперед, чтобы поцеловать девушку. Она снова подалась назад, но дальше уже было некуда и она вынуждена была остановиться.

Тогда я настиг ее наконец и снова пытался поцеловать, но Лаэлия отворачивалась и толкала меня в грудь. Я схватил ее за руки и навалился сверху, пытаясь прижать к ложу, но тут моя воительница пихнула меня коленом в живот и сама опрокинула на ложе, а затем придавила сверху.

Ее искаженное яростью лицо оказалось напротив моего. Девушка сердито пыхтела, а я чувствовал ее стройное и крепкое тело, плотно прижавшееся ко мне. Крепкие бедра придавили меня внизу, а налитая грудь сильно вздымалась. При этом надо не забывать, что она была одета в кожаные доспехи, а еще сверху был пристегнут красный плащ. То есть, для обороны против чересчур страстных мужчин у нее все было приготовлено.

У римлян не принято носить штанов, что лично я считаю очень удобным в таких случаях. Доспехи Лаэлии прикрывали только верхнюю часть ее туловища, внизу, ниже пояса, была только перехваченная ремнем туника. Под нею, как я понял, у нее ничего не было.

При этом так получилось, что мои обнаженные ноги соприкасались теперь с ногами девушки и это дико возбудило меня, особенно если учесть, как долго я добивался, чтобы оказаться с ней в такой позиции. Почувствовав, как мой член вздымается у нее между ног, Лаэлия поморщилась и сказала:

— Нет, только не это.

Она попыталась отодвинуться от меня и оставить распростертым на ложе, но теперь уже я плотно обхватил ее ногами и прижал к себе.

— Отпусти меня, Моммилус, — не попросила, а отрывисто приказала Лаэлия. — Ты хочешь, чтобы я сломала тебе ноги?

Я внимательно поглядел ей в глаза и вдруг понял, что не вижу в них настоящей злости. Интересно, сколько она уже была без мужчины, наверное, успела затосковать без крепких объятий?

— Можешь сломать мне и руки, и ноги, и голову, но я ни за что не отпущу тебя, — сказал я.

Яростно зарычав, девушка рванулась в сторону и упала с клинии на пол шатра. Я повалился на нее и теперь в очередной раз оказался сверху.

— Уйди, мерзкий ублюдок, — проворчал она и попыталась спихнуть меня, но я уже не дался.

И не сказать, что в этот раз она особенно сильно сопротивлялась. Я буду оценивать свои возможности трезво, при желании Лаэлия в два счета скинула бы меня и отбила бы все внутренности. Но сейчас, как ни странно, когда я прижал ее руки к полу и поглядел на нее, она просто повернула голову чуть в сторону и явила мне свой точеный профиль.

При этом ее нежная шея и ушко, наполовину прикрытые чудесными кудрями, остались соблазнительно незащищенными передо мной и я, конечно же, не стал терять время. Наклонившись, я поцеловал ее в шею, потом в ушко, отодвигая волосы носом, потому что мои руки изо всех сил держали ее.

— Отпусти меня, жалкий урод, — сказала Лаэлия, но сама вдруг подняла бедра и недвусмысленно прижалась ими к моим. — Ненавижу тебя, ненавижу. Если ты сейчас же не отпустишь меня, я тебе яйца оторву.

Угроза, конечно же, существенная, и исходила от девушки, которая вполне могла привести ее в исполнение. Но разве мог я уже остановиться, даже под угрозой потери своих яиц? Я продолжал ласкать шею девушки, затем снова поцеловал ухо и Лаэлия вдруг громко задышала, начала извиваться подо мной и снова прижалась бедрами.

Когда она повернулась ко мне лицом, я поцеловал ее в губы, глядя в ее прекрасные полузакрытые глаза. На этот раз девушка опять страстно ответила мне, причем, когда я осмелел и засунул ей в рот язык, она опять-таки не стала его откусывать, а легонько коснулась своим язычком.

Я уже ликовал победу, но совсем забыл, что подо мною не обычная девушка, а львица. Я продолжал ее целовать, отпустил одну руку и уже начал расстегивать завязки доспехов, но тут Лаэлия снова оттолкнула меня, быстро вскочила и закричала:

— Я тебе сказала, чтобы ты не приближался ко мне, мерзкий уродец! Ненавижу тебя! Не подходи, иначе я убью тебя и не посмотрю, что ты император.

При этом она достала меч, который положила на клинию, когда вошла в шатер, и направила его острие на меня.

— Ты, наверное, думаешь, что я шучу, Моммилус? — спросила она. — Так вот попробуй подойди и ты узнаешь,насколько я зла на тебя. Я выпущу твои кишки на пол этого шатра, я обещаю тебе, попробуй только подойди.

Я поглядел на нее и увидел, что сейчас она нисколько не шутит. Девушка пришла в бешенство от того, что ее защита чуть было не пала под моим натиском. Для того, чтобы это не произошло окончательно, она готова была пойти на самые отчаянные меры, вплоть до убийства.

Я ясно видел, что сейчас она совершенно не в себе и если приближаясь к ней, то вполне может ткнуть мечом мне в живот. В то же время сейчас, с клинком в руках, с растрепанной гривой волос и со сверкающими от ярости глазами Лаэлия была диво как хороша.

И еще я понял, что должен сейчас решиться. Недаром существует поговорка, что трус не завоюет сердце девушки. Она полностью подходила под мою нынешнюю ситуацию, потому что если я сейчас дрогну и отступлю, то уже никогда не смогу стать для нее настоящим императором и господином. Ну и, конечно же, никогда не узнаю, каково это, заниматься любовью с самой настоящей львицей.

Поэтому я, продолжая смотреть ей в глаза, сделал два шага вперед. Если Лаэлия сейчас вытянет руку, то вонзит меч мне прямо в живот. Но я решил рискнуть и поставить на кон все, в том числе и свою глупую распутную жизнь, о которой, собственно говоря, действительно, нечего было жалеть. Потому что, как и говорила недавно девушка, меня еще не за что было любить и уважать, поскольку я так и не сделал еще ничего выдающегося и полезного для других людей.

— Я тебя предупреждаю, Моммилус, — яростно сказала Лаэлия. — Я это не твои доступные шлюшки, готовые прыгнуть в твою постель по первому щелчку пальцев. Еще один шаг и я вспорю твое брюхо. Не доводи меня до греха.

— Если хочешь, сделай это, — сказал я. — Если ты не признаешь во мне человека, который пытается улучшить свою жизнь и жизнь своих подданных, если ты вообще не видишь во мне человека, достойного твоей любви, то ни о чем не волнуйся и просто возьми и вспори мне брюхо. Я только прошу после этого еще отрубить мне голову, чтобы я не мучился так долго. Впрочем, если ты хочешь насладиться зрелищем моих страданий, то отрубать ничего не надо.

Я шагнул вперед и взялся за острый, как бритва клинок обеими руками, затем приблизил его к своей груди и прошептал, глядя Лаэлии в глаза:

— А еще ты можешь просто вонзить этот меч мне в грудь и покончить со мной раз и навсегда. Мерзкий Момиллус больше никогда не будет мозолить тебе глаза.

Я почувствовал, как по моим рукам течет кровь, но не опускал взгляда, пронзая девушку пристальным взором. Она тоже в бешенстве глядела на меня и какое-то время я и вправду был уверен, что мой жизненный путь будет окончен сейчас вот здесь. А затем она вдруг отвела взгляд, обмякла, опустила меч к земле и пробормотала:

— Не могу… Не могу тебя убить, мерзкий ты уродец.

Я подошел к ней вплотную и прошептал:

— Если не можешь убить, тогда люби, — схватил за руку и снова полез целоваться.

Поначалу Лаэлия снова с удовольствием ответила на мои жаркие поцелуи. Она тоже схватила меня свободной рукой и прижала к себе, а затем даже еще немного задрожала от нетерпения.

Я провел руками у нее под туникой, задрал нижние края и коснулся бархатистой кожи на поясе и упругих ягодицах, задел внутреннюю часть бедер, отчего Лаэлия задрожала еще больше. Я задрал и свою тунику тоже, заткнув нижние края за пояс и оставшись, таким образом, голым ниже пояса. Затем я снова совершил ошибку, попытавшись снять с нее доспехи.

Не знаю почему, но она снова превратилась в разъяренную фурию. Засверкала глазами, прорычала:

— Я же предупреждала тебя, что отрежу член, если полезешь!

Меч так и остался у нее в руке и в то же мгновение она ловко схватила мой восставший детородный орган, как раз удобно поместившийся ей в ладонь, и быстро замахнулась, намереваясь его отрубить. Тоненько взвизгнув:

— Только не это! — я хотел вырваться из ее хватки, но это оказалось невозможно.

Меч неуклонно опускался вниз, а остаться евнухом для меня было бы хуже смерти. Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как подставить свою левую руку в отчаянной попытке предотвратить кастрацию.

Лезвие обрушилось на мою руку и сначала я услышал хруст и стук, и только затем почувствовал дикую боль. Глянув вниз, я увидел, что меч ударил мне по предплечью сверху, но, кажется, не перерубил мою руку, а только сломал кость. Впрочем, боль все равно была жесточайшая.

Лаэлия, однако, на этом не угомонилась. Закричав:

— Я же предупреждала тебя, урод! — она вырвала меч из раны на руке и снова занесла его, продолжая при этом удерживать мое изрядно уменьшившееся в размерах мужское достоинство в другой руке.

Я тоже закричал и попытался заслониться от нее, уворачиваясь в сторону, но это было бесполезно и Лаэлия ударила меня по бедру. На этот раз боли было меньше, все-таки моя туника несколько смягчила удар и он пришелся по касательной.

— Ведь я предупреждала тебя, Моммилус, что убью, как бешеную собаку! — снова зарычала девушка и опять замахнулась мечом.

Да сколько можно, в конце-то концов. Хорошо еще, что уворачиваясь от нее во время второго удара, я успел вытащить свой член из ее руки и теперь можно сказать, освободился. Но уйти от девушки с таким большим боевым опытом было непросто и она опять достала меня, на этот раз по ноге, продолжая все также метить мне ниже пояса.

Хорошо, раз так, я должен попробовать вывести ее из строя, решил я и развернувшись к ней лицом, все также с задранной туникой и болтающимся достоинством, бросился навстречу.

Мой маневр оказался для Лаэлии чуточку неожиданным, потому что она ожидала, моего бегства от нее и не думала, что я пойду в контратаку. Это дало мне пару драгоценных мгновений, во время которых я успел добежать до сумасшедшей девушки и столкнуться с ней, причем Лаэлия как раз снова замахнулась мечом и угодила мне по лбу рукоятью.

Перед глазами у меня сначала разлетелись желтые круги, а затем настала сплошная темнота.

Сколько я пробыл без сознания, не знаю, но, очевидно, не так уж и долго, всего пару минут, а то и меньше. Очнувшись, я думал, что уже попал в новое тело, но затем почувствовал, как мою руку туго стягивают перевязкой, а Лаэлия поспешно шепчет:

— Ромул, милый, любимый, пожалуйста, не умирай!

Сначала я не поверил своим ушам и так и продолжал лежать с закрытыми глазами, в то время как девушка тормошила меня, пыталась остановить кровь, отрывая куски своей туники, потому что я слышал треск ткани, а затем обняла меня и поцеловала в губы и снова зашептала:

— Ромул, миленький, пожалуйста, не умирай! Какая же я дура, великие боги, какая же я дура! Что я наделала! Как я могла ранить его!

И напоследок, ко всему тому невероятному безумству, что творилось в последние минуты, будто бы всего этого было мало, сверху на меня лежащего беспомощно и с закрытыми глазами, упали горячие соленые капли. Вот уж чего я действительно ожидал меньше всего, так это того, что Лаэлия заплачет при виде моего поверженного тела.

Тут надо признаться, что пытаясь привести меня в чувство и беспрестанно сокрушаясь о своей глупости, девушка сама не заметила, как прижалась ко мне обнаженными бедрами. Даже не открывая глаз, я ощущал ее голое бедро рядом со своей ногой, потому что она, как я уже сказал, видимо, отрывала куски своей туники прямо снизу, не снимая доспехов. Сейчас, получается, она сидела рядом со мной на коленях, почти обнаженная по пояс, также, как и я, обнимая при этом и прижимая к своей груди.

Чтобы проверить свою догадку, я чуточку приоткрыл глаза, стараясь не обращать внимания на дикую боль в ноге и руке и тут же убедился, что дело обстоит именно так, как я и предполагал. Более того, поскольку Лаэлия держала меня, как ребенка, прижимая к груди, я вдобавок к ее длинным обнаженным бедрам еще и заметил в прорези доспехов прекрасные полушария ее груди.

Короче говоря, все это божественное зрелище привело в движение всю мою мужскую силу, так и оставшуюся на всеобщее обозрение, а затем я вдруг услышал, как Лаэлия сначала причитает:

— Ромул, пожалуйста, не умирай, мой милый Ромул, прости меня! — замолкает, а потом удивленно говорит: — Ромул, что это значит?

Я открыл глаза, схватил ее за шею уцелевшей рукой и грубо сказал:

— Заткнись уже, сука, — а затем повернул к себе спиной, наклонил и вошел в нее сзади.

Глава 20 Раненый, но довольный, снова в погоню за сокровищами

Всю ночь мы с Лаэлией занимались любовью. Девушка так долго была обделена мужской лаской, что превратилась в фонтан страсти, бьющий через край.

Она настолько исступленно предавалась желаниям, что совсем потеряла голову и забыла, что я ранен в трех местах. При этом девушка расцарапала мне всю спину похлеще любой кошки. Мы заснули под утро, но спать довелось недолго.

Во-первых, несмотря на бурную ночь, большую часть которой, честно говоря, я продержался только благодаря силе воли, теперь я чувствовал себя прескверно. Раны дали о себе знать, снова обильно потекла кровь и вскоре я уже плохо соображал, что происходит вокруг меня, в то время как Лаэлия мирно спала рядом.

Во-вторых, я помнил слова Евсения о том, что ему удалось напасть на дядин след и хотел выехать как можно раньше, еще засветло.

Тем не менее, устав после ласк и ранений, я ненадолго забылся тяжелым сном, но вскоре проснулся с протяжным стоном. Лаэлия мгновенно проснулась и бросилась ко мне.

— Как ты себя чувствуешь, Ромул? — спросила она, осматривая мои раны. — О боже, да у тебя же горит лоб, прикоснуться больно. И кровь льет ручьем. Какая же я дура, что порезала тебя!

— Это точно, — пробормотал я и тут же получил тычок в бок, к счастью, не тот, что был ранен.

— Заткнулся бы уже, придурок, — попросила Лаэлия. — Ты же видел, в каком состоянии я находилась, зачем полез ко мне? Я и в самом деле могла тебя прикончить, особенно когда ты бросился на меня. Это надо же быть таким сумасшедшим придурком!

Она сидела рядом со мной на клинии, полностью обнаженная и наблюдать за ее крепким мускулистым и в то же время удивительно грациозным телом было сплошным удовольствием в моей сегодняшней жизни, особенно сейчас, когда все мое собственное тело заполнила тупая и непрерывная боль.

— Но ведь это сработало, — все также слабо пробормотал я. — и вот теперь ты со мной, в одной постели.

— Не слишком на это рассчитывай, — тут же парировала Лаэлия. — То, что случилось между нами сегодня ночью, это просто так, сплошное недоразумение. Не думай, что тебе еще раз удастся заставить меня потерять голову. Я жалею, конечно, что так поранила тебя, но ты и сам виноват, что полез ко мне. Надо же быть таким отчаянным безумцем, полезть на меч с голыми руками!

Она сокрушенно покачала головой и повторила:

— Безумец, безумец, ты вообще самый сумасшедший из всех, кого я встречала. И да, я вынуждена признаться, оказывается, ты не такой уж и слабак, как я думала. Слабый мужчина просто не смог бы овладеть мною, это я тебе точно говорю.

— Ладно, сильная женщина, ты может быть снизойдешь до просьбы своего слабого императора и позовешь какого-нибудь архиатра из своего войска? — попросил я, кривясь от боли. — А то нам скоро выезжать в погоню за дядей, а я совсем разваливаюсь на части.

— Ничего, не сдохнешь, — безапелляционно заявила Лаэлия. — Я кое-что знаю в ранах и виде, что они у тебя не смертельные. Вот на руке, пожалуй, самая опасная, может пойти огненная болезнь и придется отрезать конечность, но ты сам говорил, что предпочитаешь работать головой, а не руками, так что для тебя это не такая уж и большая потеря. Ладно, не хмурься, милый, шучу, сейчас я пойду и приведу лекаря.

Она начала одеваться, а я наблюдал за ней при тусклом колышущемся огоньке светильника.

— Да, кстати, я тебе хотел предложить кое-что, — сказал я, пока она не ушла. — Я тут подумал на досуге о твоем рассказе, что тебе так тяжело командовать тупоголовыми варварами. Кажется, я нашел выход из положения.

— Только не говори, что ты опять хочешь мне предложить стать твоим телохранителем, — Лаэлия попробовала натянуть изорванную тунику и досадливо развела руками. — Я теперь не смогу наблюдать, как ты ведешь в постель очередную куртизанку. Я просто-напросто зарублю вас обоих и мне совершенно наплевать, что будет после этого.

— Нет, упаси меня боже брать тебя своей телохранительницей, — усмехнулся я. — Вместо того, чтобы защищать меня, ты наоборот меня убьешь в первую же ночь, это верно. Нет, я хочу предложить тебе кое-что другое.

— И что же это? — спросила Лаэлия, натягивая доспехи. Поверх своей изорванной туники она натянула мою и осталась довольна.

— Послушай, что, если ты создашь отряд амазонок? — спросил я. — Ты знаешь, что греки называли так женщин-воительниц? Вот и я предлагаю тебе найти и отобрать ко мне на службу подобных тебе, яростных и грозных в бою женщин. Создай отряд численностью хотя бы в центурию и принимай над ним командование.

Лаэлия на минутку остановилась, раздумывая. Поскольку чувства свои она скрывать не умела, то я сразу увидел, что ей идея пришлась по вкусу.

— Хм, я знаю, по меньшей мере, еще трех таких же девушек, которые владеют боевыми навыками ничуть не хуже меня, — задумчиво сказала она. — Женщин, которые смогут стрелять из лука или арбалета, я найду еще больше. Да, слушай, в твоем предложении есть отличная новость для меня. Я вполне согласна.

— Да, а еще ты можешь создать специальный отряд соблазнительниц, которых мы будем отправлять к моим врагам, чтобы они обезвреживали их, — мечтательно сказал я. — Я не имею в виду отравление или убийство, хотя это тоже не исключено, но вот если они полностью очаруют их и привлекут на мою сторону, это будет очень даже здорово.

— За кого ты меня принимаешь, Моммилус, за хозяйку лупанария? — покраснев от ярости, закричала Лаэлия. — Да у тебя из головы все мозги вытекли, раз ты мне предлагаешь заняться таким позорным занятием? Ты совсем уже спятил, что ли? Видишь этот меч, еще одно слово и я сейчас же зарежу тебя им и закончу то, что начала сегодня ночью, понял?

— Ладно-ладно, я просто пошутил, — пробормотал я, стараясь ее успокоить. — Позови медика, пусть он сделает мне перевязки и мы отправимся в путь. А ты пока начинай собирать кандидаток в отряд амазонок, хорошо?

— Ладно, — буркнула Лаэлия и вышла из шатра.

Я на время забылся тяжким сном, а проснулся, когда полковой архиатр закончил перевязывать мою руку. Тогда я вызвал Лакому и приказал ему немедленно выступать за моим дядей по дороге, указанной Евсением.

— Да, кстати, с этого дня пусть командование над остготами примет Тукар, — приказал я. — Или ты хотел бы командовать ими?

— Ну уж нет, император, — ответил Красная Борода, глядя на меня, распростертого на клинии. — Я сейчас как раз начал набирать новые центурии из беглых рабов, как ты и говорил, поэтому пусть Тукар возится с этими строптивцами. Уж он-то сможет их укротить.

— Что говорят в лагере? — спросил я. — Насчет моих ранений?

Лакома ухмыльнулся.

— Весь лагерь уже говорит о том, что Лаэлия испортила тебе шкуру сегодня ночью, и обсуждает тот факт, что ты все равно сумел ее трахнуть.

— От людей все равно ничего не скрыть, — пожаловался я. — Ладно, давайте скорее выдвигаться в погоню, мы и так потеряли много времени.

Затем я снова забылся тяжким сном и проснулся уже в повозке, куда меня поместили, поскольку я не мог стоять на своих ногах. Несмотря на то, что это была императорская повозка и на колесах были надеты рессоры, я все равно ощущал жуткую тряску, от которой мои раны загорелись огнем.

Вокруг стояли скалы, и вместо дороги только подобие широкой толпы, по которой водил скот. И спереди и сзади шли люди, а именно остготы. Они очень странно посматривали на меня, как мне показалось. Или это уже мнительность из-за болезни, вызванной ранами?

Неподалеку шла центурия под командованием вестгота Аскалька, а позади повозки на конях ехали Лаэлия и Родерик. Девушка тревожно поглядывала на меня, а когда заметила, что я очнулся, радостно улыбнулась. Потом огляделась по сторонам и послала мне тайный поцелуй. Я улыбнулся в ответ, затем поискал Донатину.

Вскоре он подъехал, весь недовольный, будто съел ежа и до сих пор не сходил в туалет.

— От Евсения есть новости? — спросил я, морщась от тряски, потому что моя голова раскалывалась от боли, а из ран снова пошла кровь.

Донатина кивнул.

— Приезжал гонец. Он сказал, что Евсений преследует дядю почти по пятам и ждет, пока мы нагоним его. Обычными силами не справиться, у твоего дяди около двухсот воинов, надо привести, по меньшей мере, вдвое больше.

— Вот проклятье, мы сейчас уже должны были ехать обратно в город с казной, — простонал я. — Где архиатр, он может как-нибудь облегчить мне эту боль? Я сейчас рассыплюсь на кусочки, кто-нибудь сможет собрать меня после этого?

— Если ты передашь кому-нибудь командование, например, Лакоме, мы сможем отправиться туда четыремя центуриями и попробуем поймать твоего дядю, император, — предложил Донатина. — А ты пока поезжай потихоньку, чтобы не страдать от ран и высокой скорости. Вы вообще можете остановиться лагерем и дать нашего возвращения.

— Да, наверное, так и сделаем, — сказал я. — А вы не сбежите с казной? Такие деньги отличный куш для наших бывших разбойников.

— Обижаешь, император, — покачал головой бывший священнослужитель. — Меня интересует процветание нашей империи, а не деньги, ты об этом прекрасно знаешь. И я постараюсь проследить, чтобы твоя казна не пропала.

— Извини, дружище, видимо, моя голова совсем не работает из-за ран, — простонал я. — Давайте, действуйте и поймайте уже этого Павла, наконец. Кстати, где Парсаний, куда пропал этот мерзавец?

Донатина нахмурился.

— Меня и самого беспокоит молчание этого паскуденыша. Куда он мог исчезнуть, уже со вчерашнего дня вестей нет?

Мы поговорили еще с полчаса и обсудили дальнейшие детали плана. Я то и дело морщился от боли, а потом и вовсе впал в беспамятство. Очнулся я уже под вечер, когда вокруг стало темно, на небе высыпали крупные звезды, а неподалеку шумел ручей.

Темнота и звезды виднелись мне через полог шатра, широко открытый, чтобы ко мне заходил свежий воздух. Рядом с клиникой, на которой я лежал, стоял столик, но сейчас он пустовал. На поверхности сиротливо стоял кувшин, но никаких бокалов рядом.

Мы уже опять остановились лагерем и я находился в своей табернакуле, походной палатке для офицеров. За стенами палатки слышались разговоры и громкий смех воинов, а также треск дров в кострах. Кроме того, издалека ржали лошади.

Я хотел, чтобы мне перевязали раны и позвал какого-нибудь на помощь, но никто не отозвался. Весьма удивительно, однако.

Вот же они, люди, сидят рядом с моим шатром, и наверняка слышат меня. Тогда почему не откликаются? Или от болезни мой голос совсем ослаб?

Я позвал громче, но все равно никто не отозвался. Чертовски странно, может быть, я нахожусь во сне и мне все это видится? Но нет, вроде бы я находился в самой настоящей реальности.

Скрипя зубами от боли, я заставил себя подняться и принял сидячее положение. Посидел, тяжело дыша и пытаясь утихомирить шум в голове, но это плохо получалось. Затем протянул руку и взял кувшин, поскольку меня мучила дьявольская жажда, но он оказался пустой. Я с досадой бросил его обратно и кувшин покатился по столу, остановившись на краю, так и не свалившись на пол.

Затем я заставил себя подняться и направился к выходу, едва не падая на каждом шагу. Эта дорога в шесть локтей до выхода из табернакулы показалась мне вечным путем, полняюым страданий и бед.

Пару раз я действительно чуть не упал и едва успел схватиться за стены палатки. Наконец, кое-как я выбрался на свежий воздух.

Едва перебирая ноги, я огляделся, не решаясь отойти далеко от своего убежища. Вокруг уже зажглись костры и стояла темень, а скалы чернели в ночи. Всюду сидели группки воинов-остготов, а вот моих солдат палатинов нигде не было видно.

Тупо поглядев на остготов некоторое время, я вспомнил, что сам же отправил всех своих солдат вместе с Лакомой и Донатиной в погоню за дядей. А ведь здесь, получается, остались одни только ненадежные остготы, готовые восстать в любое время, как говорила Лаэлия.

Кстати, где она, почему отсутствует? Где Родерик, мои слуги и рабы, куда все подевались? И где вестгот Аскальк, который должен был вступить в командование остготами после Лаэлии?

— Эй! — крикнул я, шатаясь на месте, будто пьяный. — Где вы? Почему оставили меня?

Остготы продолжали сидеть возле костров, не обращая на меня внимания. Некоторые оглянулись на мой голос, пренебрежительно улыбнулись, но даже не почесались, чтобы помочь мне. Что вообще происходит?

— Эй, — снова слабо запищал я. — Помогите, кто-нибудь!

— Конечно, доминус, позвольте мне оказать вам помощь, — сказал сзади знакомый голос.

Я с трудом обернулся и увидел Евсения. Мой слуга стоял сзади и низко кланялся мне. Он находился возле стенки шатра и, очевидно, оказался здесь совсем недавно. Единственный из этих бездельников, кто явился на мой зов, вот образец преданного человека.

— Мне нужен медик, Евсений, — жалобно попросил я, шатаясь, как дерево на ветру. — Мои раны истекают кровью. Я не знаю, выдержу ли эту ночь. Помоги мне, пожалуйста.

Слуга подошел ко мне и подставил плечо. Затем повел меня обратно в табернакулу, говоря по дороге:

— Зачем вы изволили встать, доминус? Конечно же, я прямо сейчас окажу вам помощь. Я приведу самого лучшего архиатра, того самого, что перевязывал вас до этого. Пойдемте, я отвечу вам обратно в постель. Вам не следует вставать с нее, доминус.

— Спасибо, Евсений, ты мой самый верный и лучший друг, — сказал я, еле передвигая ноги. — Мне что-то совсем плохо от этих ранений. Если бы ты знал, как я страдаю. Зачем я только связался с этой безумной девкой Лаэлией? Ведь я просто хотел подарить ей ночь любви, а она взяла и порезала меня, представляешь? Хотела и вовсе зарубить, каково, а? Ну не дура ли?

Пока я причитал, мы вошли в шатер и подошли к триклинии. Евсений помог мне улечься на нее и положил мои ноги наверх. Затем заботливо укрыл одеялом. Я продолжал стонать, как маленький ребенок, у которого болит живот.

— А может быть, было бы к лучшему, если был на зарубила тебя, доминус? — тихо спросил слуга, будто бы про себя.

Сначала я думал, что он ошибся, а потом понял, что слышал это собственными ушами. Я даже перестал стонать от изумления и приподнялся на локте, глядя на Евсения.

— Что ты сказал? — спросил я. — Мне показалось или это и в самом деле было сказано?

Евсений глядел на меня со странным выражением лица, эдакой смешанной миной отвращения и жалости. Я еще никогда не видел, чтобы он глядел на меня так.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросил я. — Что случилось, Евсений? Неужели я чем-то обидел тебя?

Слуга кивнул.

— Да, ты обидел меня одним уже своим существованием. Ты настоящая сволочь на троне и с каждым днем становишься все хуже и отвратительнее. Ты развратное похотливое существо, которое ради своих страстей готово забыть обо всех делах и бежать за каждой женщиной, пока не добьешься ее.

— Ого, а чего это ты так переволновался? — спросил я, на мгновение прекратив стонать. — И почему тебя так беспокоит мой моральный облик?

— Потому что я насмотрелся этого в детстве! — закричал Евсений. — Ты даже не представляешь себе, что видел еще тогда, когда был ребенком. Я тогда был рабом и у меня была мать и две сестры, тоже рабыни. Так вот, наш хозяин содержал лупанарий и отдал туда всех близких мне людей. Моя мать и сестры умерли в этом лупанарии, их буквально затрахали до смерти, слышишь ты, похотливый кусок дерьма! Такие же развратные господа, как ты! Даже когда они болели, наш хозяин заставлял их ложиться под клиентов! Они умерли, когда я еще был совсем мальчишкой! С тех пор я ненавижу таких, как ты, которые думают, что весь мир вертится вокруг их члена! Чтоб ты сдох, вонючий кусок дерьма! Раньше ты был отличным парнем, но в последнее время стал развратником, рабом своей похоти, особенно, когда соблазнил Лаэлию.

Я слушал его с открытым потом, потому что даже не подозревал такую глубину ненависти к себе. Кажется, мальчик был неравнодушен к моей телохранительнице, вот откуда такая ярость.

— Я и не знал, что ты так ненавидишь меня, — сказал я наконец. — Жаль, ты был хорошим слугой, но теперь мне придется расстаться с тобой.

— Вот именно, — глухо сказал Евсений. — Мы расстанемся, но сначала поздоровайся со своим ненаглядным родственником. Он тебе все объяснит, вонючий ты сатир.

Я не успел ему ответить, потому что в шатер, откинув полог вошел дядя и еще несколько командиров остготов. В руке дядя держал голову вестгота Аскалька, а с нее капала кровь.

Глава 21 Звери, попавшие в ловушку

Ну что же, вот и высокие гости заглянули к нам на огонек. Да еще и с такими подарками. Как же их не приветствовать. Был бы я не так хвор и более, обязательно бы усадил, вернее, возложил бы за стол и угостил, чего Бог послал. А за неимением лучшего пока что пришлось просто выдавить из себя жалкую улыбку и сказать:

— Здравствуй, дядя, не скажу, что рад тебя видеть.

Дядя прошел вперед и бросил голову Аскалька перед собой. Голова покатилась по полу и остановилась в нескольких шагах от меня.

— Говорят, ты хотел командовать моими солдатами и даже предложил им огромные деньги за это? — спросил он, вытирая окровавленные руки. — Говорят, ты жестоко убил Херея и Макрина, просто за то, что они требовали для себя справедливого распределения добычи и земли, разве не так? Впрочем, ты не прикончил их сам, а поручил это сделать разным шакалам, вроде таких вот вестготов, облизывающих твои пятки.

Командиры остготов, все, как на подбор, здоровенные и могучие мужи, в сверкающих доспехах, возмущенно закричали:

— Да как он посмел даже пальцем тронуть их!

— Это были самые достойные вожди среди нас, если они погибли, это позор нам всем!

— Давайте тоже прирежем мальчишку!

Казалось, их возмущению нет предела. Ну конечно, как же я даже подумать мог о том, чтобы причинить вред остготам, даже если они восстали и попытались стащить меня с трона. Надо было стоять и молча и покорно ждать, пока меня прирежут, как барана. Как и сейчас, например.

Впрочем, я и так еле стоял на месте, а Евсений улыбался и ходил рядом со мной.

— А ты-то чего так радуешься? — спросил я. — Тому, что скоро избавишься от распутного господина? Даже если это и так, крыса, то ты должен знать, что ты сам долго не продержится, а разврат и преступления так и будут процветать на нашей земле. Ты думаешь, теперь тебя оставят на прежней должности? Остготы первого тебя прикончат, как только ты попытаешься пикнуть.

— Ничего, — ответил мой преданный слуга. — Самое главное, что ты будешь уже отправлен на тот свет. За то, что посмел коснуться госпожи Лаэлии. Она слишком хороша для такого развратника, как ты.

— Значит, ты с самого начала обманывал нас, когда сказал, что напал на след дяди? — спросил я. — А ведь мы доверяли тебе, Евсений. Я относился к тебе, не как к слуге, а как к своему советнику. Когда же ты решил нас предать? Давно или на днях, интересно знать?

Остготы и дядя между тем уселись на клинию и закричали, чтобы слуга принес им вина и закусок.

— Я уже давно хотел, чтобы ты свалился с трона. Еще тогда, когда ты предал мать, — ответил Евсений.

Я поглядел на его ожесточенное лицо и спросил, внезапно осененный догадкой:

— Так это ты подставил меня на канале? Чтобы меня пристрелили из арбалета? Ты ведь сделал это сразу, когда я поговорил с Лаэлией! Уже тогда ревновал, значит?

— У тебя много врагов, Моммилус, и я тоже в их числе, — улыбнулся слуга и добавил: — Да, мы тогда хотели подстрелить тебя, просто ранить, но если бы тогда сдох, никто особо не сокрушался бы.

— Значит, это ты забрал арбалеты у оружейников? — продолжал расспрашивать я. — А я-то думал, что за крыса это сделала.

Но, к моему удивлению, Евсений покачал головой.

— Я не знаю, откуда они взяли арбалеты, мне на это наплевать. От меня требовалось просто отправить гонца к тебе о том, что произошел бунт и выманить из города. Ну, и еще может быть, отвлечь твое внимание. Так что здесь от меня немного зависело, жаль, что вместо тебя погиб такой хороший человек, как Петрониус. Лучше бы ты подох вместо него.

Дядя прислушался к нашему разговору, но затем закричал:

— Хватит болтать, слуга, ты принесешь нам вино или нет? Давай, пошевеливайся.

Он пнул Евсения в зад и мой вероломный слуга скорчился от боли. Затем тут же побежал из шатра, а дядя закричал ему вслед:

— Ты, оказывается, та еще порядочная крыса, которая способна предать своего господина. После того, как все закончится, проваливай из дворца, понял? Я не желаю, чтобы ты мельтешил перед моим носом, когда я буду там находиться.

Когда Евсения и след простыл, дядя подошел ко мне, так и стоящему посреди шатра и хлопнул по плечу. Я болезненно скривился, а он рассмеялся.

— Ты у нас всегда был слабаком, Августул. Только по счастливой случайности ты стал императором, а затем возомнил из себя черт знает что и подумал, что ты и в самом деле подобен тому, великому Августу, который командовал десятками легионов? Может, ты собирался превзойти его в своих деяниях, а? Как же ты собирался это сделать, победить всех варваров, вот этих славных воинов? — он широким жестом указал на горделиво подбоченившихся командиров остготов и добавил: — Вот за кем будущее, племянник. За ними, за свежей кровью, за силой и мощью, которых уже не осталось в изнеженных римлянах, понимаешь? Скоро весь мир содрогнется перед новыми варварскими королевствами и сам Рим падет под их натиском. А мы, если хотим выжить, должны дружить с ними и даже во многом подчиняться.

Конец фразы он сказал почти шепотом, чтобы остготы не услышали.

— Да ты боишься, дядя? — спросил я. — С чего бы это, ты же славный и отважный воин. Ну давай, иди, облизывай пятки своим новым господам.

Я поглядел в безумные разъяренные глаза дяди, а в следующее мгновение упал на пол, потому что он ударил меня кулаком в лицо. Затем подошел и хотел пнуть меня, лежащего на земле, но вовремя опомнился.

— Эх, не будь ты моим племянником, я бы давно вспорол тебе глотку и посмотрел, как ты умираешь. Но, к твоему счастью, ты мой родственник, я тебя пока не трону. Может быть, твой отец решит убить тебя?

Между тем, рабы принесли вино и угощения и вожди варваров радостно зашумели. Дядя тоже отпил вина из кувшина, выплюнул на пол и заметил:

— Что за козью мочу тебе дают здесь пить? Неужели ты не мог бы найти настоящее фалернское? Если я стану императором, я буду пить только самое лучшее вино и трахать самых лучших баб.

— А кто сказал, что это ты станешь следующим императором? — вдруг спросил один из командиров остготов и смачно высморкался на пол. — Хватит уже усаживать на трон эту вонючую семейку Флавиев. Теперь Римом должны править остготы. Или у кого-то есть возражения против этого?

Он поглядел на меня, но я благоразумно промолчал, смотря на происходящее и придерживая рану на руке другой рукой. Затем вождь перевел взгляд на дядю, так и стоявшего с кувшином в руке.

— Как ты назвал Флавиев, сраный ублюдок? — спросил дядя. — С чего это ты взял, что мы не имеем права и возможностей управлять империей? Ты знаешь, что мы переживем тебя, а я еще приду и нассу на твою могилу, жалкий ты червяк?

Командир остготов оглянулся на своих усмехающихся товарищей и встал с ложа, проворчав при этом: «Эти чертовы римляне даже за столом валяются, как бабы, поэтому их всех надо трахать в задницу». Затем повертел головой, разминая шею, хрустнул костяшками пальцев и сказал, подойдя вплотную к дяде:

— Послушай, Павел, давай договоримся по-хорошему? Ты хороший воин и мы провели много сражений бок о бок. Я предлагаю тебе стать одним из нас. Ты женишься на дочери одного из наших вождей и станешь остготом. За пиршественным столом у тебя всегда будет почетное место. Но императором тебе не быть, понятно? Лучше уступи это место подобру-поздорову одному из нас и наслаждайся сделанным выбором. Тоже самое касается твоего брата и этого недоноска-племянника. Мы, так уж и быть, пощадим вас, сегодня мы добрые.

Дядя молчал и глядел на него, а я видел, что в его темных глазах разгорается ярость.

— Не слишком ли ты многого захотел, Ральф? — спросил он. — Разве такой был у нас уговор? Или ты забыл, что такое данная клятва?

Ральф огляделся на своих товарищей и те кивнули ему, одобряя его дальнейшие действия. Тогда он взялся за рукоять меча и сказал:

— Павел, клятвы, данные чужаку, не остготу, на самом деле не имеют никакой силы. Ты разве не знал этого? И потом, после того, как ты принес нам казну, зачем нам повиноваться тебе? Ты бы что сделал на нашем месте?

Дядя промолчал и Ральф снова усмехнулся.

— Вот видишь, Павел, тебе нечего возразить, потому что на нашем месте ты сделал бы тоже самое, даже не надо нам тут придумывать ничего. Так что говори, ты согласен стать остготом или тебе отрубить голову и посадить ее на пику?

Дядя вздохнул и обреченно пожал плечами.

— Пожалуй, вы правы, придется мне смириться.

Ральф торжествующе улыбнулся, в то время как его подняли вверх кубки с вином. В ночи вокруг шатра все также продолжал журчать ручей, а еще заухал филин.

— А для того, чтобы смириться, придется сделать вот так! — закричал дядя и выхватив меч, метнулся к Ральфу.

Он почти успел кольнуть его в грудь, но командир остготов ловко отпрыгнул в сторону, на ходу доставая свой меч и молниеносно отбил атаку дяди. Я отполз в сторону от сражающихся, потому что они очутились совсем рядом со мной.

— Вот, значит, каков на самом деле твой ответ, Павел? — спросил Ральф, хищно улыбаясь и перекладывая меч из руки в руку. — Что же ты сразу не сказал его, а пытался запутать нас? Хотя, глуп тот, кто доверится тебе, Павел, поэтому я и ждал нечто подобного.

— Заткнись и просто дай мне перерезать тебе горло, — попросил дядя. — После твоих слов мне хочется вымыть руки и тщательно почистить уши.

Он снова атаковал командира остготов, но тот грациозно ушел от атаки и напал сам. Дядя отбился двумя-тремя ударами. Они бегали по шатру, стремясь поразить друг друга, но все, чего достигли, это лишь пара царапин на руках.

Остальные командиры остготов разбегались на клинии, пили вино и кидали в сражающихся обглоданными бараньими костями, призывая их побыстрее закончить бой. Судя по всему, их совсем не волновало, что их товарищ мог проиграть.

Впрочем, это понятно, ведь если даже Ральф и проиграет, на его место всегда может стать другой кандидат. Я теперь наконец понял, насколько трудно Лаэлии приходилось с этими людьми, но теперь уже было поздно. Поскольку победа Ральфа никак не входила в мои планы, все, что я сейчас мог сделать, это хоть как-то помочь своему дяде, потому что его победа все-таки была предпочтительнее победы Ральфа.

Поэтому, когда они в очередной раз пробегали мимо меня, я просто-напросто взял и поставил шустрому остготу подножку. Он неуклюже повалился на пол спиной назад, поскольку никак не ожидал от меня такой подлости и мой дядя тут же прикончил его, пригвоздив мечом к полу палатки.

Я опасался, что другие командиры начнут возмущаться моей незаконной помощью, но они нисколько не рассердились. По их понятиям, Ральф был сам виноват, что не уследил за мной.

— Молодец, Павел, ты доказал, что и в самом деле умеешь владеть мечом, — сказал другой командир. — Но ты знаешь, что это ничего не меняет, теперь ты обязан будешь драться с другим нашим вождем. Ты же не думал, что мы дадим тебе уйти с такими огромными сокровищами?

— Я думал, что мы обо всем договорились, — тяжело дыша, сказал дядя. — Вы получите треть и будете моими наемниками. И будете повиноваться всем моим распоряжениям. Но ваше слово, оказывается, не стоит даже куриного помета, я могу просто плюнуть на него и растоптать в грязи.

Остготы возмущенно зашумели и вскочили с клинии. Да, теперь раздраженный дядя продолжал совершать ошибку за ошибкой, но что уж тут поделаешь, видимо, человек находился в состоянии аффекта и не мог полноценно отвечать за свои действия. Ральф между тем лежал на полу и судорожно шевелил руками, а вокруг него растеклась лужа крови, впитываясь в кожаный пол табернакулы.

— Эй, Павел, ты ведь не будешь говорить глупости и усугублять свою вину? Мы готовы пощадить тебя и твоего племянника, в память о твоих былых заслугах, но вот об императорском престоле и казне тебе придется забыть, — успокаивающе сказал один командир. — Иначе мы позовем одного из лучших воинов нашего племени и на этот раз твой мальчишка уже не поможет тебе.

Дядя обреченно опустил руки и промолчал. В это время в шатер ворвались другие мои старые знакомые, разбойники с большой дороги, Йори и парочка его друзей-дуболомов.

— Ага, — сказал Йори, увидев меня, все еще сидящего на полу. — Наконец-то, этот слизняк попался нам. Сейчас я тебе вырежу правила на заднице, как надо общаться с жителями этих гор.

Он направился было ко мне, но на его дороге встал дядя.

— Это мой пленник и не тебе разбираться с ним сейчас, — сказал он, держа в руке окровавленный меч. — Я уже убил одного придурка, хотевшего сделать то же, что и ты, но если хочешь, могу прикончить и тебя.

Йори поглядел на мертвого Ральфа, лежащего на полу и на некоторое время задумался. Затем огляделся, снова посмотрел на меня, сидящего на полу и спросил:

— Эй, кстати, где его боевая шлюшка, которую вы все так боитесь? Что, если мы позабавится с ней?

— А ведь действительно! — закричали вожди варваров. — Мы давно хотели раздвинуть ей ноги. Давайте, тащите ее сюда.

Они, смеясь, вышли из шатра, Йори последовал за ними. Я встал, пошатываясь, а дядя подошел ко мне.

— Видишь, как оно творится? Я постараюсь их убедить, чтобы они успокоились и отстали от меня. Для этого потребуется много вина и девушек. Извини, но пока что твоя неукротимая телохранительница единственная девушка поблизости и ей придется отдуваться за всех. После того, как остготы с ней покончат, я предлагаю тебе смилостивиться над ней и прикончить, потому что после такого она точно сойдет с ума.

Дядя пожал плечами и двинулся было к выходу, но я схватил его за руку. Он попробовал вырваться, но я держал крепко.

— Если с ее головы упадет хоть волос, я тебя лично прикончил, дядя, — сказал я. — Это я тебе обещаю. Ты выпустил этих волков на меня, и должен был держать их в узде. Но если не можешь, то вина целиком на тебе.

Снаружи послышались крики и я сразу узнал голос Лаэлии. Вот проклятье, все шло совсем не по плану. Оттолкнув дядю, растерянно глядящего на меня, я сам направился к выходу и стремительно вышел наружу. Прихрамывание на одну ногу и болевой эффект от ран, которые я имитировал весь последний день и ночь, совсем исчезли и дядя не мог понимать, почему я так быстро выздоровел.

Выйдя из шатра, я направился к кучке остготов, собравшихся неподалеку, откуда и доносились вопли Лаэлии. Их толпа смутно виднелась в темноте. В ночи громко ухал филин, откуда бы ему взяться в горах? Я прошел через толпу, расталкивая солдат и оказался в плотном кругу.

Оказавшись внутри, я едва успел спасти Лаэлию. Ее уже успели раздеть донага и пытались уложить на землю, схватив за ноги и руки. Кто-то уже целовал ей груди и живот, а кто-то гладил ноги. Девушка рычала и отбивалась изо всех сил, но нападавших было слишком много. Они облепили ее со всех сторон и лапали все тело, хоть и смуглое, но видное среди их разгоряченных торсов.

Ринувшись к девушке, я наткнулся на тело Евсения, лежавшего в обмороке на земле. Видимо, он тоже хотел спасти свою неразделенную любовь, но его быстро успокоили. Я споткнулся о тело бывшего слуги и схватил остготов, уже разложивших девушку на земле. Ей вытянули руки и ноги и прижали, а один из вождей со смехом приготовился взгромоздиться на нее.

— Как вы думаете, она возьмет в рот или лучше не рисковать? — крикнул кто-то. — По-моему, она откусит член и даже не поморщится.

— Я бы не стал! — ответил кто-то. — Она настолько боевая, что обязательно откусит.

— Лучше давайте подождем, когда она станет послушная! — крикнул другой. — После того, как обслужит десять-двадцать наших, станет, как шелковая.

Я прорвался к ним, выхватил у одного меч и вонзил в спину того самого, который пытался войти в Лаэлию. Он застонал и упал на девушку, а остготы сердито зашумели.

— Ого, да это сам император пришел на помощь своей шлюхе! — закричал кто-то. — Сейчас мы заставим его смотреть, как мы ее оттрахаем!

Они схватили и меня за руки, после чего я закричал во весь голос:

— Ну сколько можно ждать?! Давайте, начинайте уже!

Остготы недоуменно посмотрели на меня и снова занялись Лаэлией. Но сделать ничего не успели, потому что со всех сторон затрубили рожки и на скалах загорелись многочисленные огни. Наконец-то пришла подмога.

Глава 22 Воздаяние по заслугам

Ну, а как же вы хотели, неужели вы думали, что я просто так изображал из себя тяжелораненого человека весь последний день? Для того, чтобы вывести дядю, Евсения и вероломных вождей остготов на чистую воду, пришлось ломать трагикомедию. Правда, я совсем не учел, что она может дорого обойтись Лаэлии. Хорошо, что мои ребята вмешались в самый последний момент.

А в том, что это мои ребята, сомнений не было. Разве я не говорил, что филин в горах довольно редкое явление и, во всяком случае, вряд ли будет ухать так долго и настойчиво. А ведь это был вовсе не филин, а Лакома подавал сигнал о том, что они готовы к атаке.

Впрочем, сначала он просто подал сигнал, что они пришли к нашему лагерю, а уже потом, недавно, говорили о том, что наконец-то готовы к нападению. Для того, чтобы атака на превосходящего силами врага удалась, моим центуриям, якобы ушедшим на поиски Евсения, пришлось совершить большой круг, огибая лагерь со всех сторон. Весь успех крылся в возможности напасть разом и одновременно, с четырех сторон.

Мы ведь с самого начала знали, что Евсений обманывает нас. Дядя своим маневром с похищением казны из монастыря, конечно же, сильно обыграл нас, но когда Евсений сказал, что напал на его след, к тому времени Донатина уже доложил мне, что мой слуга и помощник связан с покушением на канале и мы особо тщательно следили за всеми его словами и действиями.

Так что, повторяю, когда Евсений доложил, что уже нашел, как схватить моего дядю за задницу, мы, само собой, поверили ему с точностью до наоборот. Парсаний на самом деле никуда не уезжал от нашего расположения войск, а тайно следил за передвижениями Евсения.

Таким образом, когда мой слуга отъехал немного от основных сил, а затем повернул обратно и направился совсем вдругую сторону, мы уже знали через Парсания, что он водит нас за нос. Продолжая следить за слугой, мы поняли, что он поддерживает связь с дядей, причем сам мой родич находился в одном месте, а казна где-то в другом.

Для того, чтобы захватить дядю и вывести на чистую воду слугу-предателя и вероломных остготов, мы решили увести все преданные мне войска из лагеря, для того, чтобы развязать им руки. Эх, почему при этом я не подумал о том, что надо было увезти и Лаэлию, какой же я тупица!

Впрочем, кажется, физически девушка не пострадала, разве что только морально. Когда вокруг взревели трубы и зажглись огни, остготы мгновенно забыли о ней, а также и обо мне.

— Это враги! — закричал кто-то. — Быстрее, к оружию!

Толпа варваров бросилась врассыпную, а я, наоборот, рванулся к Лаэлии. При этом я все еще сжимал в руках меч. Девушка скорчилась на земле, пытаясь прикрыться ладонями между ног, а рядом валялся заколотый мною остгот. Я и сам, когда подбежал ближе, изумился тому, какой он огромный и поблагодарил богов за выдачу, позволившую его так быстро сразить.

Вскоре вокруг быстро опустело, остались только мы и неподвижные тела здоровенного варвара и Евсения.

— Вставай, Лаэлия! — закричал я, пытаясь помочь девушке подняться, но она сначала даже не узнала меня и ударила кулаком в грудь, а затем пихнула в живот.

Мои раны немедленно начали кровоточить, а сам я пошатнулся. Затем стянул с себя остатки грязного окровавленного плаща и укрыл мою отчаянную воительницу. Только после этого она немного пришла в чувство и узнала меня. Когда я помог ей встать и заглянул в глаза, то поразился, какое море тоски и безумия плескалось в них. Вокруг между тем трубили боевые рожки и огни стремительно приближались к лагерю.

— Сукины ублюдки, скотины, какие же вы все-таки сукины дети! — повторяла она, кутаясь в мой плащ, а потом зарыдала навзрыд.

— Ну все, успокойся, все уже хорошо, все уже в порядке, — сказал я, похлопывая ее по грязной и исцарапанной спине. — Пойдем отсюда скорее, сейчас начнется сражение.

Я повел рыдающую и едва переставляющую от потрясения ноги девушку через лагерь, а со всех сторон уже раздались крики атакующего войска. В моем шатре оставаться было небезопасно, поскольку остготы могли попробовать захватить меня в заложники, а то и просто убить из мести.

Поэтому я прошел мимо своей палатки и спрятался вместе с Лаэлией в небольшом овраге в центре лагеря, там где было как можно больше тени. Попадаться на глаза моим воинам и остготам сейчас было нельзя и я надеялся, что в темноте мы останемся незамеченными.

Кроме того, несмотря на всю внезапность нападения, я справедливо опасался, что мои солдаты могут и не справиться с варварами, ведь их было около четырех сотен против полутора тысяч. Когда мы обсуждали с Лакомой и Донатиной этот план, я сам самоуверенно настоял на том, чтобы атаковать малыми силами, а сейчас подумал, что, скорее всего, сильно переоценил свои силы.

Да, первый напор может быть и удастся, а вот последующие боевые действия, когда остготы опомнятся, вполне могут закончиться нашим поражением. Ладно, еще моя надежда была на арбалетчиков, которые укрылись на склонах и ждали сигнала к атаке.

По нашему плану, после первого нападения следовало сразу отступить и заманить врага в темноту на скалы, где их бы ждал уже встречный дождь из арбалетных болтов. Кстати, укрываясь в овраге, я еще и надеялся спастись от стрел, когда мои арбалетчики вступят в дело.

Пока мы сидели в темноте, Лаэлия немного успокоилась и перестала рыдать, просто всхлипывала немного, содрогаясь всем телом, как маленькая девочка. Это хорошо, потому что издавать лишний шум было совсем не в наших интересах, так как мимо нас то и дело пробегали группы варваров, встревоженно переговариваясь между собой.

Не хотелось бы попасть к ним в лапы. Я обнимал Лаэлию, а в одной руке держал меч, готовясь использовать его в случае необходимости.

— Дай сюда, — гнусаво сказала девушка и забрала у меня меч. — Ты его неправильно держишь, вцепился, как в палку.

Ну ладно, надеюсь, она не прирежет меня в припадке ярости. Я прислушался к звукам битвы и сразу уловил, что яростные крики нападающих сменились воплями. Все правильно, они должны начать отступление.

Так и случилось. Вскоре трубы утихли, а варвары победно закричали.

— Эти суки что же, выигрывают? — встревоженно спросила Лаэлия. — Я больше не дамся им живой, скорее перережу себе горло.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал я, вслушиваясь в ликующие крики варваров и напряженно таращась в темноту. Очень скоро эти крики должны смениться стонами боли, если, конечно, все пойдет по плану.

— Нет, я не дамся им больше живой, — снова обреченно повторила Лаэлия.

Мы так и сидели в темноте, а потом я услышал, как далеко-далеко боевые рожки заревели по-новому, давая сигнал к стрелковой атаке. Кому, как не мне знать этот звук, потому что я согласовывал все детали обучения солдат, в том числе и сигналы рожком. А затем наступила тишина, прерываемае неясным далеким гулом.

Я сидел, навострив уши и подумал о том, что в случае поражения мне тоже нечего делать на этой земле и лучше уйти в бою постаравшись прихватить с собой нескольких противников, чем позволить остготам потом замучить меня до смерти. Лаэлия тоже затихла и уже не дышала прерывисто, а успокоилась и вытерла слезы.

Осторожно высунувшись из оврага, как из окопа, я поискал глазами еще оружие, но вокруг, увы, ничего не было. Неподалеку затухали костры. Вдали в темноте показались бегущие варвары и затем быстро исчезли. Я опустился снова в овраг и приобнял Лаэлию.

— Спасибо, что пришел спасти меня, — прошептала девушка. — Я уже думала, что они сейчас разорвут меня на части.

— Прости, что впутал тебя в это, — ответил я. — Слушай, если все это закончится, тебе лучше вернуться в Равенну. Я куплю тебе каупону или терму, а ты живи там припеваючи, получай рентный доход и не беспокойся о бедной старости. Зачем тебе, женщине, так рисковать?

— Ты совсем охренел, Ромул? — возмутилась девушка. — Ты думаешь, что я позволю кучке этих шакалов запугать меня? Ты знаешь, сколько у меня таких же знакомых девушек, которые уже подверглись насилию варваров? Я сколочу из них отряд боевых амазонок, как мы и договаривались, а потом ты увидишь, на что способны женщины, которые уже когда-то пострадали вот так, от надругательства скотов в мужском обличье. Они пойдут на все, лишь бы заставить их страдать и умолять о пощаде.

— Я уже начинаю жалеть, что предложил тебе это, — пробормотал я, поеживаясь. — А что вы сделаете со своим императором, если он посмеет коснуться вас?

— Мы отрежем ему руки, ноги и член, — усмехнулась Лаэлия. — Кстати, как там твои раны? Дай, я проверю. Смотри, кровь идет. Надо срочно сменить повязку, эта грязная и мокрая.

— Ничего, все хорошо, — я отдернул руку. — На самом деле раны не такие уж и страшные, просто вчера я притворялся, будто мне совсем плохо, чтобы заставить действовать дядю и Евсения.

— Какая же ты изворотливая и хитроумная сволочь, — сказала Лаэлия, усмехаясь. — Я никогда не могу предсказать, что у тебя на уме, ни один человек на свете не сможет.

В это время неподалеку послышались крики. Как я и предсказывал, теперь это были вовсе не победные кличи, а протяжные стоны боли, будто бы там, в темноте, резали большую корову или быка.

Я потихоньку приподнялся, высунул наполовину голову и присмотрелся, что происходит. Действительно, в темноте по тропе мимо нас пробежали, хромая, несколько десятков остготов, окровавленных, хромающих, с безумными глазами. У многих в теле, например, в ногах или плечах, торчали оперения арбалетных болтов. Отлично, значит моя тактика оправдала себя.

Согласно разработанному плану, арбалетчики должны были выпустить все заряды по бегущим противникам, а затем моя пехота снова спустилась бы со скал и напала бы на приведенных в замешательство врагов. С недавнего времени всеми арбалетчиками командовал Филоник, надеюсь, он успел хоть немного подготовить их к стрельбе. Хотя, судя по тому, что я сейчас видел, бравый грек уже успел добиться многого от своих подчиненных. Его стрелки очень славно поработали.

— Ну, что там? — спросила Лаэлия, а поскольку я ее не слышал, то она плюнула и встала в овраге во весь полный рост. — Ага, эти сукины дети бегут? Отлично, Ромул, отлично, я знала, что ты что-нибудь придумаешь.

— Что ты делаешь? — зашипел я. — Немедленно присядь. Если они увидят нас, то прирежут, не моргнув глазом.

— И не подумаю, — упрямо заявила Лаэлия, задиристо оглядываясь. — Я устала прятаться от этих дерьмоедов. Дай мне хоть одному вырезать кишки, иначе я сегодня не успокоюсь.

Я не успел ответить, потому что нас, конечно же, заметили. Сразу пятеро остготов с яростными воплями побежали к нам, признав в нас незнакомцев. Я испытал немедленное желание спрятаться под землю, но Лаэлия нисколько не дрогнула. Она выбралась из оврага, причем мой плащ прикрывал только часть ее груди и самую верхнюю часть бедер, в остальном девушка оказалась почти обнаженной. Варвары замерли от удивления, увидев, что им противостоит почти голая девушка.

— Эй, красотка, — начал один. — Положи меч и мы тебя не тронем. — Разве что поиграем немного.

— Подожди, ты что, не узнаешь ее? — сказал другой встревоженно. — Это же Лаэлия Неукротимая, она нам внутренности вытащит через задницу и заставит жрать без ложки. Не надо с ней связываться, по-моему, она совсем спятила.

— Ну уж нет, если я кого и хотел всегда трахнуть, так это ее, — непреклонно ответил первый. — Если хочешь бежать, беги, а я останусь и наслажусь ею напоследок.

— Да ну тебя, придурок, я ухожу, — сплюнул второй и побежал дальше, крикнув остальным. — А вы, если хотите сдохнуть, оставайтесь здесь.

После некоторых колебаний за ним побежал еще один воин, а трое оставшихся окружили девушку, стоящую неподвижно с мечом в руках. Я так и остался сидеть в овраге, потому что знал, что вмешиваться не имеет смысла, если я тоже не хочу сейчас валяться со вспоротым брюхом.

Все, что произошло дальше, не могло вызвать ничего, кроме жалости, если бы пострадавшие люди при этом были ее достойны. Лаэлия была слишком разъярена произошедшим сегодня, поэтому жаждала крови. На самом деле у ее противников не было шансов, поэтому я особо не волновался за исход поединка. Первыми же ударами девушка обезоружила своих врагов, отрубив двоим руки сильными расчетливыми ударами меча, а третьего пнула в пах, отчего тот потерял сознание, не вынеся болевого шока.

Поле боя заполонили оглушительные вопли ее противников, но на самом деле Лаэлия еще далеко не утолила свою жажду мести. Она подошла к каждому из остготов и на моих глазах кастрировала их, превратив паховую область в кровавую мешанину. Затем, вся перепачканная кровью, она перерезала им горло, как баранам.

К тому времени несчастные уже не могли кричать, а только хрипели, еле разборчиво умоляя о пощаде. Я в своем овраге похолодел от ужаса, впервые испугавшись Лаэлии, которая была так жестока к своим врагам. Что будет, если я ее когда-нибудь разозлю по-настоящему? Тоже превратит меня в евнуха, это уж как пить дать.

Мимо пробегали другие остготы, тоже раненые, стремящиеся избежать участи быть убитыми и застреленными. Пройти, не вмешиваясь, когда их товарищей полосовали, как свиней на бойне, они, конечно же не могли.

— Ты что творишь, безумная девка? — кричали они, не узнавая в окровавленной Лаэлии свою бывшую командиршу. Я бы на их месте рекомендовал не вмешиваться в происходящее, но они вряд ли послушались бы моих советов.

Лаэлия с удовольствием рубила новых противников и вскоре вся земля рядом с оврагом покрылась визжащими от боли людьми. Наконец, противников стало слишком много, потому что, как я уже говорил, наши стрелки засели на скалах со всех сторон лагеря и куда бы не подавались обескураженные остготы, везде их встречал шквал арбалетных болтов. Поэтому они постепенно все вернулись в середину лагеря, преследуемые, однако по пятам моими пехотинцами и тоже пришли в ужас от того количества раненых и убитых, что устроила здесь Лаэлия.

Среди вернувшихся и уцелевших оказались и те двое вождей с Йори, что приказали привести ее поначалу.

— Ты смотри, что творит эта чародейка, — сказал один. — Ее надо прикончить немедленно.

— А я, наоборот, еще больше хочу ее трахнуть, — ответил другой. — Представляешь, какие дети родятся от такой львицы?

Лаэлия к тому времени уже вся была покрыта запекшейся кровью, она и сама получила несколько ранений. Прекрасные волосы превратились в клочья, девушка хрипло дышала, вместо одного теперь она держала сразу два меча сразу. Я, конечно же, не оставил ее и тоже стоял рядом, выбравшись из оврага. Не скажу, что она получила от меня существенную поддержку, поскольку я не владел мечом, также, как она, но хотя бы немного отвлек на себя ее противников.

Вожди собрали кучку своих приверженцев и их получилось человек десять. Кроме того, с ними был Йори с двумя помощниками. Все эта дюжина направилась к нам через все поле боя, усеянное стонущими остготами. Увидев их, я невольно опустил клинок.

Все пропало, разве мы справимся с такой толпой врагов? Вот проклятье, где же мои подкрепления, видимо, застряли на подступах к лагерю, дерутся на окраинах и не поспеют сюда, к главной битве. Я огляделся и не увидел вокруг никого, кроме моих врагов. Вокруг по-прежнему стояла ночная темнота, тем более, что многие костры в лагере полностью потухли.

Лаэлия, увидев врагов, хищно улыбнулась и подняла вверх оба меча, остриями вверх.

— Идите ко мне, тупые членососы, — почти пропела она, задыхаясь от быстрых движений. — Сейчас я вырежу новую дырку в ваших вонючих задницах!

Вожди побежали на нас и в это время из темноты, поверх наших голов навстречу им полетели арбалетные болты. Много, очень много, целая туча.

Глава 23 Справедливое наказание всех и вся

Ехать на коне я не мог, по причине ранения на ноге и бедре, а ехать на повозке не позволили соображения имиджа и рейтинга. Все-таки, даже в пятом веке новой эры, на заре времен, соображения репутации и авторитета тоже играли немалую силу, пожалуй, не меньшую, чем в двадцать первом столетии.

Поэтому я ехал на колеснице с идеально большими и широкими рессорами, идеально проезжающими ухабы и кочки, так что казалось, будто я парю по воздуху. До Равенны осталось совсем немного, около мили и город вставал перед нами во всей красе, постепенно надвигаясь навстречу нашему передвижению.

Мы приехали с той же самой стороны, откуда и уехали, с юга, по так называемой трассе Ариминия, а оттуда выехали на Папиеву дорогу, ведущую напрямую на Равенну. Времени до приезда в город осталось мало, все мои спутники и я в том числе, смертельно устали от перехода, мы лишились большей части своего войска, но я был доволен результатами похода. Имперская казна на тридцать миллионов солидов наконец-то оказалась в моих цепких руках. Главная цель была достигнута и это то, что согревало мне душу.

Остальные участники похода выглядели менее радостными, вернее, наоборот, были угрюмыми и мрачными. Начиная с Лаэлии, которая, хотя и помылась после сражения с остготами, но все равно осталась в моей памяти полуобнаженной и забрызганной кровью врагов с ног до головы. И заканчивая обычно улыбчивым Парсанием, который после расправы над Евсением ни разу не пришел в веселое расположение духа, ни разу не насвистывал веселую мелодию и не передразнивал певчих птиц в лесных рощах.

Впрочем, остальные лица участников моей команды тоже не внушали оптимизма и я вспомнил, что привело их в такое унылое и неприветливое настроение.

Когда мы с Лаэлией остались там, на поле битвы и вожди остготов уже нападали на нас со своей свитой, нам очень помог град стрел, пущенных из арбалетов с противоположной стороны лагеря. Их выпустили два десятка стрелков под личным командованием самого Филоника, который вовремя подошел к центру лагеря и заметил, в какой опасной ситуации мы оказались.

Стрелы перебили половину отряда, в том числе и самих вождей, а вместе с ними и предводителя горных разбойников Йори, все мечтавшего получить реванш над нами за недавнее моральное поражение на горной дороге. Они вылетели с коней и упали на острые камни горной тропы, которая проходила через центр лагеря, где и происходила вся эта заварушка. Те же воины, что смогли уцелеть, растерянно остановились и в это время Лаэлия, окровавленная, похожая на свирепого демона войны, закричала изо всех сил и побежала им навстречу.

Она успела поразить еще двоих всадников и выбить их из седла, а остальные развернули коней и поскакали прочь, не желая тоже становиться жертвами метких арбалетчиков. Впрочем, эти уйти далеко тоже не успели, их все равно поразили выстрелы из арбалетов.

Когда мы подвели потом итоги битвы, то оказалось, что из полутора тысяч остготов и горных разбойников, в живых осталось только половина отряда. Остальные были ранены или убиты, причем большая часть потерь была нанесена стрелками. Арбалетчики весь следующий день собирали свои драгоценные арбалетные болты для стрельбы, выпущенные накануне. Это было связано с тем, боеприпасы очень ценны для любого стрелка, тем более такие специализированные, как эти болты.

Всех остготов, захваченных в плен, мы разоружили, связали, раздели и погнали на продажу в Равенну, чтобы превратить в рабов. Я возражал против этого, но другого выхода просто не было. Пощади я их или оставь просто так, они быстро превратились бы в могущественную ватагу разбойников, парализовавших всю округу своими набегами.

Вполне возможно, что через пару месяцев, окрепнув, они снова напали бы на Равенну или Рим. Перебить их всех, так, чтобы было неповадно остальным, я тоже не мог, все-таки я был уроженцем эпохи, когда гуманизм имел большую силу.

— Чего тебе стоит перерезать им всем глотки? — спрашивал Лакома, горячо поддерживаемый Лаэлией. — Это же твои враги, которые намеревались убить тебе или тоже превратить в раба. Зачем оставлять их в живых и превращать в ходячую головную боль? Что за дурацкая добродетель вдруг поселилась в твоем сердце, император?

В итоге, после долгих споров, мне удалось отстоять жизнь пленников и мы договорились продать их невольничьем рынке Равенны, куда-нибудь подальше от Западной Римской империи, в Константинополь, Египет или в Сирию. Выручить деньги, опять же, что в моих условиях вообще-то совсем не будет лишним, поскольку молодые и сильные рабы на рынках всегда ценились высоко.

Из наших войск полегла тоже половина, по большей части, пехота, лучников пало меньше, они ведь почти не участвовали в рукопашной, только под самый конец битвы.

Наиболее ожесточенные споры вызвала судьба моего дяди. Его тоже захватили в плен, но легко раненого и контуженного. Он валялся в грязи, когда его поймали, привели в чувство и привели ко мне. Поначалу я тоже хотел продать его в рабство. А почему бы и нет, в конце концов?

По большому счету, это ведь он был виноват во всех произошедших неприятностях. Если бы он не полез в монастырь, не взбаламутил остготов, не пытался сместить меня, то ничего бы не случилось. Мы бы уже давно находились в Равенне и я занимался бы развитием города. А теперь мне приходится расхлебывать все это дерьмо, в которое нам затащил дядя Павел, который, честно говоря, никаким родичем давно уже мне не являлся, потому что также хотел вскарабкаться на трон, а для этого был готов сбросить меня оттуда. Когда я вспоминал, сколько всего забот и хлопот он успел мне причинить за все время знакомства, я в порыве гнева даже приказал Лаэлии казнить его.

Но от поспешного решения меня отговорил Донатина.

— Мой император, — сказал он, кланяясь мне, потому что обстоятельства требовали вежливых разговоров. — Зачем казнить вашего родственника и вызывать на себя гнев богов? Если же вы не боитесь ярости потусторонних сил, то хотя бы побойтесь раздражения вашего отца. Известие о гибели брата наверняка поразит его в самое сердце, он заключит с испанскими вестготами перемирие и на всей скорости, на которую способен, направится сюда с войсками. Я предлагаю оставить дядю в живых и держать при себе пленником, чтобы он оставался ценным ресурсом в наших руках.

— А что, если его тоже продать в рабство вместе с остготами? — спросил я, все еще хмурясь. — Он ведь так любил эти варварские племена, рассчитывал с их помощью залезть на трон, вот пусть и не расстается с ними теперь.

— Это будет не менее скорбное известие для вашего отца, мой император, — сказал Донатина, кланяясь. Разговор этот происходил прямо там, в центре лагеря, возле пресловутого оврага, куда сейчас побросали трупы павших врагов. Сейчас большая часть моих соратников занималась уборкой территории лагеря и подгтовкой к выступлению к походу на Равенну. Наш разговор слышал разве что Родерик. Затем, оглянувшись, мой король шпионов добавил: — Что с вами происходит, Ромул? Я не узнаю прежнего расчетливого и умного императора. Разве вы имеете сейчас право действовать, поддаваясь эмоциям и чувствам?

После того, как Лаэлию чуть было не изнасиловали, а затем сама она превратилась в кровожадного палача, я тоже немного начал действовать на эмоциях, признаю это. Замечание Донатины отрезвило меня и с тех пор я снова превратился в изворотливого «Скользкого Бэнга», который пытался с помощью своего ума и характера предотвратить падение Западной Римской империи. Дядю заковали в цепи, как самого настоящего пленника и вели под конвоем из двух солдат.

Что же, именно поэтому пришлось казнить Евсения. Это решение уже было взвешенным и хладнокровным. Взвесив все за и против, я приказал отрубить головы моему бывшему слуге и еще нескольким отъявленным смутьянам. Тут уж пришлось провести показательную казнь, глядите, мол, все, кто задумал против меня что-либо плохое, вот что с вами будет.

Кроме того, мне он оказался слишком непримиримым противником и успел наделать немало бед. Евсению отрубили голову и перед этим я успел с ним поговорить.

— Жаль, что так вышло, — сказал я искренне. Мне всегда нравилось, что Евсений эрудированный и усердно старается выполнить любую поставленную задачу. Но вот, пожалуйста, он тоже сбился с правильной дорожки и перешел в стан моих врагов, причем стал одним из самых ожесточенных, и если его оставить в живых, мог в будущем наделать немало бед. — Я бы хотел предотвратить твою казнь. Есть что-нибудь такое, что ты хотел бы сказать мне перед смертью? Например, кто помогал тебе участвовать в покушении возле нового канала, который я сейчас рою? Если не хочешь говорить, не говори, я все равно узнаю это сам, причем очень скоро. Просто, если ты промолчишь, Лаэлия опять может пострадать, поскольку она снова будет командовать войском на канале.

Может быть, с моей стороны было слишком жестоко говорить ему об этом, тем более, что Лаэлия в ближайшее время собиралась заняться сбором отряда амазонок, а не наблюдать за рытьем канала, но веселые и добрые времена давно прошли, настала пора кидать камни во всех своих противников.

— Никогда не понимал, зачем тебе строить новый канал, если в Равенне и так есть уже два крупных, построенных императорами Рима, более великими, чем ты, Момиллус, — презрительно скривив рот, сказал Евсений. Он был до сих пор помят после стычки с остготами, пытавшимися изначиловать Лаэлию, весь в синяках, ссадинах и кровоподтеках. — Зачем тебе это? Чтобы оставить пресловутый след в истории?

— Ты, оказывается, совсем не понял меня и моих намерений, — с сожалением сказал я. — Если бы мысли о моем распутстве не затуманили тебе мозги, ты бы увидел, что я хочу вернуть городу судоходство. А по существующим каналам нельзя провести торговые корабли. Возможно, их стоило было бы расширить, чтобы корабли заходили прямо в город, но это было бы слишком долго и дорого, кроме того, они часто мелеют, потому что море все дальше отступает от города. Вдобавок, там было бы слишком мало места для нескольких торговых кораблей, а ведь я собираюсь торговать со всем белым светом, даже с великими царствами на востоке, о которых ты едва знаешь. Эх, Евсений, жаль, что ты пошел против меня, в будущем ты бы стал моим полноценным советником и принес бы немало пользы народу. Ну, говори, кто подговорил тебя к участию в покушении.

— Я скажу тебе, но только для того, чтобы и вправду попробовать спасти Лаэлию, — мой слуга с наслаждением произнес имя любимой девушки. — А так в твои грандиозные планы я не верю, тебя уже через пару месяцев сместят или вандалы, или вестготы, или еще кто-нибудь. Рим уже не спасти, чтобы ты там не пробовал придумать и какими надеждами уже не тешил себя. Так вот, слушай, покушение организовали прасины, а именно Веттониан и его супруга Секстилия Север. У нее, как ты помнишь, есть особые причины ненавидеть тебя, Момиллус. Запомни, однажды женщины погубят тебя и я даже из загробного мира буду с радостью наблюдать за твоим падением.

— Это они купили арбалеты у Плотия Гриспа? — спросил я. — И сказали тебе подать сигнал, когда можно начинать стрельбу, а также вызвать меня к месту происшествия?

Евсений кивнул, так и не глядя на меня. Наверное, он тогда искал глазами Лаэлию, но девушка не показывалась.

— Что-нибудь еще? — спросил я.

Теперь он посмотрел на меня.

— Нет, больше ничего особенного. Так, немного мелких пакостей с рытьем канала и провокацией рабочих на бунт. Передача сведений о твоих замыслах твоим врагам, в том числе и твоему дяде. Когда он вышел на меня, я с радостью согласился работать на него против тебя. Ты правильно делаешь, что убиваешь меня, потому что я не успокоился бы, пока не уничтожил тебя. Но тоже самое тебе следовало бы сделать и со своим дядей, ты даже не подозреваешь, как сильно он тебя ненавидит. Кстати, Секстилия просила помочь отравить тебя и я предлагал сделать это Новии Вале, но она отказалась и предпочла уехать в Рим, лишь бы только не видеть тебя. О, ты умеешь причинять женщинам боль, Момиллус.

— Вот как? — задумчиво спросил я, потому что Донатина и в самом деле докладывал мне, что Новия может отравить меня. Я тогда устроил для нее дополнительную проверку, передав через преданных людей якобы яд, чтобы она снова попробовала убить меня, но девушка отказалась сделать это. Значит, Секстилия тоже пыталась уговорить ее? — Ладно, я разберусь с этим вопросом. Прощай, Евсений, жаль, что так вышло.

— А мне нисколько не жаль, — глухо сказал мой слуга и прошептал еле слышно. — Эх, увидеть бы ее еще раз, прикоснуться бы к волосам…

Он имел в виду, конечно же, Лаэлию, которая сейчас крепко спала в моем шатре после всех ночных потрясений, произошедших, кстати, как раз по милости Евсения. Но нет, придется тебе, дорогой, обойтись без этого.

Моему слуге и еще нескольким командирам остготов сразу после этого отрубили головы и после этого я перешел к более приятному занятию, а именно к подсчету полученных денег. Процедура была, конечно же радостной, звон золотых монет ласкал слух, но я торопился, потому что хотел как можно быстрее отъехать к Равенне.

У меня было слишком мало сил, чтобы достойно отстоять сокровища, если на нас кто-нибудь нападет. В итоге, богатства были пересчитаны весьма наспех и всего один раз, только, чтобы примерно представить себе, сколько удалось захватить. Сразу после этого мы снова упаковали деньги в мешки, быстро погрузили на мулов и сразу выехали обратно в город. Я отправил всех всадников, что у меня имелись, на разведку, чтобы они заранее предупредили меня о любых разбойниках или недоброжелателях, которые могли появиться в поле зрения.

В крайнем случае предполагалось, что мои войска станут заслоном от врагов, для того, чтобы мы могли беспрепятственно доехать до города, пожертвовав своими силами. Жестоко, конечно, но что поделать. Наемники ценны на войне, но за те деньги, что у меня имелись, я мог бы нанять хоть всех воинов Италии и ближайших варварских королевств. Поэтому в первую очередь мне нужно было спасти именно казну, принеся в жертву своих людей.

Впрочем, путешествие домой прошло безопасно, если не считать того, что погода окончательно испортилась и два дня подряд шел дождь. Ночью я дал войскам отдых только на три часа и снова поднял измученных людей, понукая их быстрее идти к городу. Мы едва не потеряли дорогу в темноте и под проливным дождем, но потом сориентировались с правильным направлением и едва передвигая ноги, пошли дальше.

Воины были усталые и измотанные, пленные остготы падали в грязь и отказывались идти дальше, но их поднимали уколами мечей. Уже на подходах к Равенне дождь наконец прекратился, а я как раз и находился в своей колеснице, изъятой для нужд императора в поместьях на окраине города. Подумав о том, сколько всего случилось за эти дни, я был вынужден подвести итоги похода и признать, что они оказались положительными.

Все-таки я заполучил имперскую казну, несмотря на отчаянное противодействие дяди, а также очередное восстание остготов. Кроме того, я был рад, что удалось наконец-таки разобраться с непокорными варварами, которые, откровенно говоря, всегда напрягали меня и заставляли подозревать в измене. Лучше уж продолжать формировать войска из владельцев захудалых поместных латифундий, бывших преступников, беглых рабов и слуг, то есть из неоднородной людской массы, не связанной между собой тесными родственными узами, как варвары.

Они хоть и менее опытны в бою, но как показала практика, из них можно сделать более-менее сносные войска, подходящие для выполнения определенного рода боевых задач. А если мне удастся развить тактику передвижной крепости, о которой я уже начал рассказывать Лакоме, то даже и с этими войсками можно будет творить чудеса.

Пока мы ехали к Равенне, мои раны уже начали затягиваться, только поврежденная кость на руке едва начала затягиваться. Ладно, вскоре под присмотром опытных архиатров, я ее быстро вылечу.

Я улыбнулся впервые за несколько дней, но тут впереди показался всадник. Опять черный вестник? Что там еще могло случиться?

Вскоре ко мне подъехал замызганный грязью всадник. Это был гунн, посланец Эрнака.

— Император, срочно нужна твоя помощь, — сказал он, склонившись. — Прасины подняли восстание в городе и захватили Капитолий.

Глава 24 Восставшие капризные дети

Ну конечно, кто бы сомневался, что прасины будут смирно сидеть и ждать, пока я вернусь из похода за сокровищами. Веттониан считает себя слишком великим и гениальным, чтобы не воспользоваться такой хорошей возможностью для захвата власти.

Вся эта молодежь только сидит и ждет, чтобы войти в императорский дворец и возложить на голову корону верховного владыки державы. А что будет потом, даже не думает. Впрочем, в случае с главой прасинов, я думаю, что там не обошлось без влияния Секстилии, моей давней мимолетной любви.

— Что значит, пытаются захватить власть? — спросил я. — Они взяли дворец? Сколько у них сил? Где они сейчас находятся?

Гунн захлопал маленькими редкими ресницами, пытаясь уловить мои вопросы. На латыни он говорил с акцентом и плохо понимал, что я говорю. Нашел Эрнак, кого отправить, самого понятливого и эрудированного, дьявол его раздери.

— Они пытались захватить дворец, — наконец, кивнув, неуверенно сказал гонец, будто сомневался в своих же словах. — Но не смогли. Сейчас они захватили Капитолий и сидят там, заставляют сенаторов подписывать законы для своей выгоды.

— А как же они думают утвердить их без императорской печати? — удивился я. — Или они придумали свою? С Веттониана станется, у него хватит бахвальства на такое.

— Не знаю ничего насчет печати, — покачал головой гонец. — Меня послали сказать только это.

— Хорошо, сколько у них людей? Сотня, две сотни? — пренебрежительно спросил я. — Сидели в норах, ждали, пока я уйду, а потом сразу вылезли, как крысы.

— У них тысяча солдат, император, — сказал гунн, покачав головой. — Они привели вестготских наемников.

— Чего? — спросил я, изумленно вытаращив глаза. — Сколько наемников? Ты ничего не напутал? Как же они тогда не захватили дворец?

Гонец пожал плечами и более внятного ответа я от него не добился. Все это время мы продолжали ехать к городу, но теперь я хлестнул коней, призывая их двигаться быстрее.

— Ладно, все понятно, — сказал я. — Можешь вернуться к Эрнаку и сообщить ему, что скоро я вернусь и вышвырну вестготов из города. Пусть он успокоится.

Гонец кивнул и поскакал обратно в Равенну. Моя колесница поехала быстрее по ухабистой дороге, а я погрузился в размышления, как быть дальше.

Для начала, конечно же, мне надо знать, что точно происходит в городе. Обернувшись, я подозвал Донатину и Лакому, которые тоже обсуждали, что теперь делать.

— Езжай вперед и узнай, что там стряслось, — приказал я Донатине. — Я хочу знать, где находится каждый прасин и вестгот, чем он дышит и что ел сегодня на завтрак. Сейчас полдень, мы подъедем к городу ближе к вечеру, ты должен сообщить мне все детали.

Донатина кивнул и помчался к Равенне. Я не стал его укорять за то, что он проспал это восстание. В последнее время всем нам пришлось сложно, поэтому не стоит сейчас пенять моим помощникам за упущения. В конце концов, он тоже не всемогущ и мог не подозревать о том, что происходит в городе.

Лишь бы только Донатина не предал меня. Если он знал о готовящемся бунте и не донес о нем, то сейчас, отправляя моего главу разведки в город я, конечно же, лью воду на мельницу противника. Если он предатель так же, как и Евсений, то вполне может сейчас сдать меня прасинам с потрохами и когда я приеду в город, то меня будет ждать ловушка. Ладно, на этот счет у меня есть кое-какие домашние заготовки, постараюсь подстраховаться от такого поворота событий.

Когда мой глава службы безопасности уехал, я сказал Лакоме:

— Гонец сказал, что в городе около тысячи вестготов. То, с чем мы только что боролись в горах, теперь настигло нас в Равенне. Сколько своих сил было у прасинов?

— По меньшей мере, две сотни сторонников, император, — сказал Лакома. Поскольку он ехал на коне, то для того, чтобы говорить со мной, ему пришлось наклониться. — Хотя опытных бойцов из них не больше пятидесяти. Остальные так, на подхвате, годятся только для того, чтобы пугать прохожих на улицах и соревноваться между собой, кто больше выпьет вина.

— Насколько наши воины сейчас готовы к схватке? — спросил я, оглянувшись на колонну солдат.

Хотя, об этом можно было и не спрашивать, достаточно было поглядеть на едва передвигающих ноги солдат, чтобы понять, эти сейчас вряд ли способны сражаться с кем-либо, кроме кровати. Своим форсированным маршем я довел их до крайней степени истощения.

Я поглядел на Лакому и вздохнул. Нужно дать солдатам возможность отдохнуть. Скорее всего, нам придется остаться за городом на ночь, а войти только утром, набравшись сил и узнав про обстановку в городе.

— Сейчас они не готовы, император. Если в городе полно вестготов, то они надерут нам задницу, это уж без сомнений, — ответил Лакома, тоже вздохнув.

— Ясно, — сказал я. — Найдите место для отдыха и разбейте лагерь. Надеюсь, тебе не нужно говорить, чтобы вы обустроили его от внезапного нападения. За казной следи, не отрывая глаз, понял? Может, вы встанете вон в тех поместьях? Видишь, они находятся в стороне от дороги и защищены изгородью?

Лакома кивнул.

— Это разумное решение, император. Лучше отдохнуть и напасть завтра с новыми силами, чем броситься в атаку сейчас, усталыми и голодными. Мы будем защищать казну, как.

— И еще, я пока что тайно поеду в город, — сказал я. — Если со мной что-нибудь случится, принимай командование на себя.

Лакома выпучил глаза и потянул себя за бороду, что всегда делал в моменты крайнего волнения.

— Зачем тебе это нужно, император? Отправь лучше Парсания. Кроме того, туда уже уехал Донатина. Лучше отдохни вместе с нами, а завтра будем заходить в город.

Я покачал головой.

— Завтра уже будет поздно. Никому не говори, куда я уехал. Пусть все думают, что я отдыхаю в поместье. Со мной поедет только Родерик. Этого будет достаточно. Я поеду, чтобы привезти нам победу.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Лакома, все еще сомневаясь. — Это большой риск. Как только прасины узнают, что мы здесь, они постараются напасть на нас, чтобы разбить по частям. Если к тому же они поймают тебя в городе, то тут же убьют. А покончив с тобой, они примутся за нас, чтобы получить казну. Захватив сокровищницу они, считай, уже станут главными во всей империи.

— Какое светлое будущее ты нам нарисовал, — усмехнулся я. — Ладно, поехали к поместьям, оттуда я уже уйду сам. А ты, как только устроишься, собери все повозки с округи начинай обивать их корпуса медью, понял?

— Это еще зачем, император? — удивился мой генерал.

— Увидишь, — ответил я. — Или ты забыл, что я тебе говорил про передвижную крепость? Сделай, что я тебе приказал и ты увидишь, что врагов можно победить и с малыми силами.

Недоверчиво покачав головой, Лакома промолчал, не став высказываться насчет моей невменяемости и поскакал обратно к войскам, чтобы развернуть их в сторону от дороги. Усталые солдаты с радостью приветствовали известия о скором отдыхе.

Вскоре мы достигли поместий и разместили там солдат. Хозяин домов и полей, где выращивали пшеницу и овощи, какой-то сенатор, сейчас находился в Равенне. Его управляющий, вольноотпущенник по имени Тулий, изо всех сил старался показать нам, как он рад, что войско императора избрало их владения своим временным пристанищем.

На самом деле я видел, как он морщился и мысленно проклинал нас, когда увидел, как мы начали копать землю среди пшеницы и разбирать амбары для укрепления их изгороди. Впрочем, я чуток успокоил его, сказав, что потом обязательно возмещу все потери, пусть его хозяин подаст мне соответствующие списки с перечнем пострадавшего имущества.

— А еще, Тулий, притащи мне все повозки, какие у вас есть, всю медь и бронзу, — приказал я. — И возьми у соседей. У вас ведь есть свою кузница? Так вот, приготовь ее, вашим кузнецам скоро придется много поработать. И собери еще повозки с округи, за это я буду платить золотом, прямо сейчас.

Поговорив еще раз с Лакомой, я дал ему поручения по дальнейшей работе, взял коня, переоделся и дождавшись, когда стемнеет, вместе с Родериком потихоньку поехал к Равенне. Я старался, чтобы никто не видел нашего отъезда, выбравшись из дома сенатора через дверь для слуг и рабов.

Пленных остготов вместе с дядей, а также тележки с золотом мы разместили в центре лагеря. Всюду стучали топоры и заступы. Изгородь вокруг лагеря на глазах стала труднопроходимым препятствием.

Впрочем, когда я выбрался из дома, стоявшего поодаль от лагеря, мне был слышен только далекий стук топоров и виднелось пламя лагерных костров. Однако я недолго всматривался и вслушивался в ту сторону, поскольку страдал от ран на пояснице и руке, нанесенных Лаэлией. Хоть они оказались и не опасными, но давали о себе знать в самые неподходящие мгновения, особенно сейчас, когда я ехал верхом. Ладно, ничего не поделаешь, придется потерпеть.

Взгромоздившись на огромного вороного коня, Родерик скакал следом за мной. Ему тоже изрядно досталось во время восстания остготов в горах, потому что он пытался пробиться ко мне, чтобы защитить. Сначала его избили, а потом сильно ударили по голове, так что большую часть тех событий мой верный варвар провел в бессознательном состоянии. Он провалялся в небольшой канаве и очнулся только под утро, когда мы уже захватили лагерь и разбирались, что делать с пленными.

— Подождите! — закричал сзади знакомый женский голос. — Подождите меня!

О нет, только не это. Легка на помине. Оглянувшись, я увидел Лаэлию, мчащуюся следом за нами от хозяйского дома верхом на своем гнедом коне. Когда девушка только успела заметить мой уход, она ведь так и спала, когда мы приехали в поместье?

После того, как моя телохранительница потеряла над собой контроль во время схватки в лагере остготов, я решил не брать ее с собой в Равенну, опасаясь, что она может невольно разоблачить меня там. Весь успех моей вылазки в город зависел от соблюдения режима секретности, так что моя порывистая и чересчур эмоциональная воительница казалась мне неподходящей спутницей для сегодняшней прогулки. Но теперь пришлось остановиться и подождать ее, иначе она опять поднимет шум.

— Ты что же, Момиллус, хотел уехать в город без меня? — холодно спросила девушка, подъехав к нам. — Даже не попрощавшись?

— Мне надо в город на разведку, — ответил я. — А тебя я не хотел беспокоить, потому что ты очень устала и спала. Понятно ли тебе это? Или я должен отчитываться перед тобой за каждый свой шаг?

— А мне показалось, что ты намеренно избегаешь меня, — Лаэлия продолжала холодно упрекать меня, а ее глаза при этом превратились в сверкающие льдинки.

Да, кажется это прелюдия к новой вспышке ярости. Чтобы она не подняла шум прямо здесь, на дороге, я решил взять ее с собой, что уж тут поделаешь, придется.

— С чего ты взяла, милая? — ласково спросил я и улыбнулся самой очаровательной из всех своих улыбок. — Ты теперь со мной навсегда, куда я, туда и ты. Неужели ты думаешь, что я брошу тебя?

— Конечно, я же знаю твою мерзкую вероломную натуру, — проворчала девушка и устремилась вперед. — Давай, поехали, куда ты там собирался? В Равенну? Мне тоже туда надо.

Она поскакала по дороге вперед и я, обреченно вздохнув, поехал вслед за нею, скрипя от боли в ноющих ранах. Родерик молча последовал за нами. Оба его глаза заплыли и опухли из-за синяков. Я, кстати, спрашивал его, как он себя чувствует и не хочет ли остаться в лагере, но он ответил, что лучше проедется вместе со мной.

Таким составом мы приехали к Ауриевым воротам и подошли к стражникам. Они обратили больше внимания на Лаэлию, которая вовсе не старалась скрыть свое лицо, а наоборот, вызывающе смотрела на стражников.

— Где-то я тебя уже видел, красотка, — заметил один. — Может, в лупанарии «Глубокая глотка»? Ты там, наверное, знаменитость!

— Закрой свой рот или я вколочу туда меч и сделаю твою глотку самой глубокой в городе, — мгновенно вскипев, ответила девушка.

— Эй, ты там поосторожнее со словами, — нахмурился стражник. — Или тебя арестовать за нарушение порядка?

Я приказал Родерику увести разъяренную девушку в сторону, а сам получил въезд в город, поделившись пятью милиарисиями с охраной. Пожалуй, въезд в город обошелся бы нам еще дешевле, по одной серебряной монете, но из-за ругательств Лаэлии пришлось раскошелиться, чтобы стражники закрыли глаза на ее поведение.

— Скажи своей сучке, чтобы держала рот на замке, — предупредил привратник, так и неузнавший меня. — Иначе она точно скоро окажется в темнице.

— Конечно, любезный господин, — мило улыбаясь, ответил я, хотя меня и подмывало заехать ему кулаком в рожу. — Я обязательно учту ваши пожелания в будущем.

— Ну вот, то-то же, — проворчал стражник и мы получили возможность заехать в город.

Несмотря на поздний час, Равенна не спала. Многие прохожие слонялись по улицам, питейные заведения и гостиницы были полны клиентов, отовсюду плыли ароматы жареного мяса и рыбы. Похоже, что в мое отсутствие город веселился без удержу.

— Чего это все сегодня веселятся? — спросил я у первого встречного. — Праздник что ли, какой?

— Ну да, скоро же начнутся Либералии, — ответил тот, удивленно поглядев на меня. — Ты что не знаешь, что ли, парень? Уже послезавтра начнутся. Готовь свой член, он тебе сильно пригодится, если ты, конечно, умеешь им пользоваться, ха-ха.

— А что же с Капитолием и императором? — спросил я. — Говорят, там прасины шалят?

— Да, что-то там такое происходит, ну и пусть, — махнул рукой прохожий. — Император, кажется, в отъезде, не знаю точно. Да мне все равно. По мне, пусть и вовсе перережут друг другу глотки. Пусть делают, что хотят.

Он побежал дальше, довольный собой, а я в который раз убедился, что римлянам и в самом деле наплевать на то, что происходит с их страной. Их больше интересуют собственные интересы, которые они не связывают с будущим этой страны.

Мы поехали дальше по оживленной улице, ведущей к центру города. Сбоку рядом с улицей тянулся акведук, в котором шумела вода. Когда он закончился, я свернул на другую улицу, поменьше, чем центральная и хуже освещенную.

— Куда это ты направился? — нахмурилась Лаэлия. — Разве мы не должны встретиться с Донатиной, который будет ждать нас возле моста через канал Аскониса, как ты говорил? А эта дорога ведет в противоположную сторону.

Это что же, я теперь всегда должен ей докладывать о всех своих намерениях? Не слишком ли много берет на себя эта девушка? Честное слово, я почувствовал себя женатым, хотя никогда, слава Богу, не был в этом статусе.

— Так надо, — ответил я. — Я так хочу.

— Тогда иди ты в преисподнюю или в подземное царство, в любое другое проклятое богами место! — вскричала Лаэлия. — Я ненавижу тебя, сучий ты потрох! Вечно плетешь свои интриги, заговоры, ставишь подножки из-за угла! Я не желаю повиноваться тебе, слышишь?!

— Тогда ты можешь идти, куда тебе угодно, — ответил я ровно, стараясь сохранять спокойствие. — Считай, что я отправил тебе с поручением нанять женщин для отряда амазонок, о котором мы говорили. Иди, и не возвращайся без них.

— Засунь себе в задницу свой отряд амазонок! — снова закричала Лаэлия. — Я не желаю приводить других баб, чтобы они стали жертвами твоего извращенного разума и лишились из-за этого чести, здоровья или жизни, понял ты, подонок?

Я промолчал, а она ударила коня и умчалась по большой улице, по которой мы ехали до этого. Кажется, можно считать это официальным увольнением. Ну что же, с одной стороны, хорошо, что я избавился от этой свирепой девушки, в последнее время совсем вышедшей из-под контроля.

Мы продолжили путь заколками, пробираясь к обусловленному месту с другой стороны. Как я уже говорил, мне надо было проверить надежность Донатины и для этого я решил подобраться к нему незамеченным, чтобы не угодить в ловушку, если он ее расставил.

Мне вполне удалось подойти к месту встречи с неожиданной стороны, то есть оставить лошадей с Родериком, а самому укрыться под каналом. В темноте меня совершенно не было видно, поскольку я был с головы до ног закутан в черный плащ. Сам же я слышал все, поскольку находился в самом выгодном месте.

Как я и рассчитывал, вскоре появился Донатина. Он должен был прийти один, самое большее, в сопровождении двух-трех человек, но привел с собой целую дюжину вооруженных человек, которых скрипели доспехи и звенели мечи.

— Скоро он придет, — сказал им Донатина. — Будьте готовы.

Глава 25 Сюрприз от преданного подданного

Эх, а я так верил тебе, Донатина. Видимо, не осталось на этой грешной земле по-настоящему честных и преданных людей.

Вот о чем я говорил себе, горько и одиноко сидя под мостом через канал Аскониса. Сейчас по весеннему времени канал должны заполнить талые воды, но такова была водная ситуация в Равенне, что вся вода здесь осталась либо в море за несколько миль отсюда, либо уходила в землю, не достигая города. Поэтому сейчас вода в канале шумела только на дне, а по берегам осталась только грязь, глина и водоросли. Вдобавок еще и пахло, будто в болоте с лягушками.

— Когда он придет, вы лучше не появляйтесь сразу, — продолжал советовать своим подручным мой вероломный советник по разведке. — Только, когда я подам сигнал. А то вы знаете ведь, какой он мнительный и подозрительный, собственной тени боится. Поэтому будет лучше, если вы не будете появляться сразу.

— Он будет один? — спросил кто-то из его сопровождающих.

Наверное, Донатина покачал головой, потому что я слышал только их голоса, а сам смотрел на обмелевшее русло канала, по которому медленно текла черная вода. Из-за того, что последние дни шел дождь, сейчас до сих пор стояла пасмурная и ветреная погода, а мне было холодно находиться здесь под мостом. Звезды на небе так и не думали появляться, а люди Донатины держали в руках факелы, их колеблющийся свет падал на канал и тускло освещал его.

— Да, точно, как же я забыл, наверняка с ним будет его любимый телохранитель Родерик, — спохватился Донатина. — Ну, этот вообще без мозгов, если вы вздумаете хоть как-то его спугнуть, он тут же сделает из нас трупы. Нас, конечно же, больше и мы справимся с ним в любом случае, но он передавит половину из нас, а еще и меня, чего мне не хотелось бы.

— Верно говоришь, Черный Шептун, — засмеялся один из сопровождающих Донатины. — Наше дело не бороться с ним, а просто увидеть и познакомиться. А там уже видно будет. Надо будет, мы такого императора всегда сменить успеем.

— А вот этого я вам бы не советовал, — сказал вдруг Донатина и я насторожился, потому что он начал говорить что-то непонятное. — Он подающий надежды человек, очень умный и изобретательный. Я еще не видел такого выдающегося лидера, каким он стал всего за несколько месяцев. Кроме того, он очень молод, а уже успел переиграть многих более опытных и зрелых противников. Если он сможет удержать власть, то только ему будет дано остановить падение нашей державы в бездну.

— Ого, Черный Шептун, да он очаровал тебя! — заметил другой его собеседник. — Я еще ни разу не видел, чтобы ты отзывался о правителях с таким восхищением.

— Верно, раньше ни один из императоров не удостаивался моего восхищения, — ответил Донатина. — Поначалу я относился к этому мальчишке тоже с презрением, видя, что он направляет все силы своего изворотливого и проницательного ума только на то, чтобы обогатиться, а затем убежать из страны. Если бы он сделал так, мне пришлось бы умертвить его на границе, а затем вернуть деньги в казну. Но неожиданно он полностью переменился после смерти своей матери и младшего брата. Он теперь искренне хочет спасти нашу империю, причем делает это такими необычными и странными способами, какие я вообще никогда и придумать бы не мог. Чего стоит одна только его идея подведения голубого воздуха для освещения города и отопления жилищ? Вы где-нибудь видели такое? Это ведь гениальное изобретение, а он придумал его на ходу, даже особо не напрягаясь по этому поводу. А если бы видели его новшество в военном деле, особенно по созданию невероятной пушки, то вы бы поняли, что у него особое будущее. Поймите же наконец, что я не просто так позвал вас из провинций, а для того, чтобы вы познакомились с ним наконец и начали ему помогать.

Вот проклятье, о чем несет мой советник? Он что, хвалит меня? Что за людей он привел с собой и точно ли это ловушка? Я продолжал сидеть, не шелохнувшись и вслушиваясь в каждое слово, что звучало наверху, на мосту через канал.

— Все это хорошо, однако где он, этот твой молодой гений? — спросил кто-то другой, с хриплым и звучным голосом пожилого человека. — Я уже продрог стоять здесь, погода нынче не самая благоприятная для свиданий на свежем воздухе.

Он закашлялся, а другой собеседник, с более молодым и ясным голосом, продолжал расспрашивать:

— А что же явилось твоим окончательным решением в его пользу, Донатина? Когда ты решил познакомить его с нашей организацией и приоткрыть все возможности, на которые мы способны?

Донатина ответил не сразу. Он призадумался.

— Эй, Черный Шептун, ты чего? — спросил его все тот же товарищ. — Заснул, что ли?

— Чего? — спохватился Донатина. — Понимаешь, он обычно никогда не опаздывает и уже должен был явиться на встречу. Если он еще не пришел, это значит только одно из двух: или ему кто-то помешал, в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь, или он сам что-то заподозрил и не явился на встречу. Второе, как я думаю, возможно скорее всего. Ладно, сейчас посмотрим. А ты спрашивал меня, почему я решил познакомить его со всеми вами? Да потому что я проверял его, что он будет делать, когда получит имперскую казну. Я думал, что он все-таки убежит из страны вместе со всеми сокровищами и собирался помешать ему в этом, но он действительно решил вернуть золото в Равенну и использовать его во благо империи, понимаете? Вот почему я и решил, что он должен познакомиться со всеми вами и наконец, попросить его вывести вас из-под юрисдикции магистра оффиций.

К этому моменту я убедился наконец, что эти люди вовсе мне не враги, а являются членами какой-то неведомой мне организации. Ну что же, можно рискнуть и попробовать выйти, наконец, из убежища, тем более, что здесь, под мостом и в самом деле было холодно.

Осторожно поднявшись, я потихоньку вылез из-под моста, передвигаясь при этом тихо и почти бесшумно. Если учитывать, что при этом у меня болели раны, вообще удивительно, как мне получилось сделать это. Вышел я при этом с северной стороны, в то время как Донатина и все его товарищи смотрели в сторону юга, откуда я и должен был прийти.

— Если бы мы вышли из-под юрисдикции этих тупых магистров оффиций, которые только мешают нам работать и получили отдельное финансирование, то каких дел мы бы могли натворить! — мечтательно сказал тот самый, молодой собеседник, что настойчиво расспрашивал Донатину обо мне.

— Ага, еще чего, — скептически ответил старый и снова закашлялся. — Как бы не расхваливал нам его Черный Шептун, я что-то не верю, что он такой выдающийся лидер. Через полгода он покажет свой истинный характер и падет или под натиском варваров или от рук наемного убийцы. А может, его просто свергнет толпа городской бедноты.

К тому времени я уже выбрался из-под моста и встал у них за спинами. Надо же, как они даже не заметили меня, просто уму непостижимо.

— Нет, единственное, что может его погубить, это женщины, — ответил Донатина, все еще не замечая меня. — Он большой сладострастник, ни одну юбку не пропускает.

— Вам не кажется неприличным обсуждать императора, тем более, когда он рядом с вами? — спросил я строго, уперев руки в бока.

От неожиданности Донатина и его спутники резко обернулись и чуть не слетели с моста в канал.

— Ох, император, ты уже здесь! — сказал мой советник. — Мы и не думали, что ты придешь с другой стороны.

— Кажется, ты вообще о многом перестал думать в последнее время, — все также строго ответил я. — Кто эти люди, которых ты привел? Надеюсь, они не пришли покушаться на меня, мою жизнь или свободу?

— Нет, что ты император! — закричал Донатина. — Разве я бы посмел? Но как ты смог пройти незамеченным мимо нас?

— Да нет же, он ждал нас под мостом, — догадался самый старший из них, приземистый пузатый старик, с толстым красным носом и седыми волосами, торчащими в разные стороны. Это он кашлял надо мной. — Вот, смотрите, у него осталась глина на руках и коленях!

Донатина улыбнулся, а остальные его спутники рассмеялись.

— Значит, ты все слышал, император? — спросил он, а когда я кивнул, обернулся к своим товарищам и спросил:

— Ну, что я вам говорил? Видите, каков он, даже нас обвел вокруг пальца!

Они начали восхищенно шуметь, а я постарался перекричать их:

— Немедленно объясните мне, кто вы такие!

Донатина поднял руку и его товарищи тут же утихли. Затем мой советник прижал правый кулак к груди, поклонился мне и опустился на одно колено. Все, кто стоял на мосту, последовали его примеру. Вскоре передо мной стояли двенадцать склоненных человек. Я видел их спины, закутанные в темные плащи. Наверное, со стороны было диковинно наблюдать за этой сценой.

— Что это значит? — спросил я.

— Мой император, «аgentes in rebus» приветствуют тебя, — глухо сказал Донатина, а затем поднял голову. — Мы готовы служить тебе верой и правдой, лишь бы ты смог восстановить нашу великую империю.

— Кто вы такие? — снова повторил я.

Донатина поднялся и подошел ко мне вплотную. Его товарищи тоже подняли головы.

— Мы «аgentes in rebus», — повторил Донатина, а я перевел для себя этот термин, как «агенты, следящие за имуществом империи». — Мы подчиняемся магистру оффиций и по документам проходим, как чиновники, заведующие отправлением почты и контролем за состоянием дорог в провинциях и крупных городах империи. Но на самом деле мы цепные псы империи, мы око правителя. Мы «те, кто принимают активное участие в вопросах». В самых тайных, важных и секретных вопросах державы. Отправляя почту, мы вскрываем ее и исследуем все тайны. Следя за дорогами, мы контролируем, кто приезжает в страну и выезжает из нее. Мы надзираем за всеми, кто может встать на пути императора и мешаем им сделать это, вплоть до физического устранения.

— Я что-то слышал о вас, — сказал я, припоминая. — Цинна говорил о службе особых курьеров. Но он никогда не упоминал, что вы являетесь тайными агентами.

— Ну конечно, зачем ему рассказывать тебе об этом, — улыбнулся Донатина. — Дело в том, что из-за плохого управления и постоянной смены императоров о нашей службе постепенно позабыли. Да мы и сами не торопились особо провозглашать свои умения. Нас и в самом деле сейчас воспринимают как обычных курьеров и чиновников в крупных городах и провинциях империи. Нам это удобно, хотя с каждым годом число агентов, тех, кто действительно способен принести пользу государству, неуклонно уменьшается. Финансирование почти прекратилось, наши ценные навыки остались без применения. Мы надеемся, что ты сможешь возродить былую славу нашей тайной службы, а мы поможем тебе возродить империю.

— Ага, то-то же вы появились именно сейчас, когда я притащил имперскую казну к городу, — насмешливо сказал я. — Сразу прибежали, а до этого предпочитали не высовываться? И потом, что-то я не вижу, что вы обладаете особыми умениями. Мне кажется, вы обычная кучка чиновников, которые просто хотят урвать больше денег из казны.

Донатина обернулся к товарищам и кивнул им. Каждый из них сунул руку под плащ и я было подумал, что сейчас они достанут ножи и бросятся на меня. Дело было ночью, в темном безлюдном месте, очень удобном, чтобы прикончить глупого императора. Но нет, они достали свитки и протянули мне. Донатина собрал их и начал разворачивать, быстро читая заголовки посланий, а рядом встал один из его спутников и освещал происходящее факелом.

— Донесение из Массилии: город Клермон перешел под управление герцога Виктория, готы планируют разорвать мирный договор, заключенный еще императором Непотом и напасть летом на область к востоку от реки Роны. Здесь дальше обширная аналитическая записка. Так, а вот донесение из Константинополя. Продолжается противостояние императора Василиска и Зенона. Возможно предательство со стороны военачальников Василиска, если он не изменит практику продажи государственных постов. Кроме того, против него могут выступить многие придворные, включая Верину, его сестру, которая хочет отомстить за казнь своего любовника. Так, здесь дальше многочисленные подробности, которые можно опустить.

— Любопытно, — сказал я. — А есть что-нибудь из Италии? Например, про моего отца, например, где он находится сейчас?

— Конечно, есть, — кивнул Донатина. — Я как раз хотел сказать об этом. Вот письмо твоего отца Ореста своему военачальнику Одоакру, с сообщением о том, что ему нечем платить своим воинам. А вот и его собственное послание, адресованное своему сыну, императору Ромулу Августу. На самом деле курьер от твоего отца, император, должен прибыть через два дня, но мы решили ознакомить тебя пораньше.

— Отлично, это совсем другое дело, — сказал я ошеломленно. — Я обязательно ознакомлюсь. Что там еще?

— Ну, остальное мелочи. Переписка префектов Медиолана, Брундизия, Рима и Неаполиса об участии команд в Квинкватриях. Список команд уже имеется у факционариев наших партий, но они решили пока не показывать его тебе, император. Хотят ознакомить в последний миг, чтобы ты не успел подготовиться. Вот донесения в Карфаген и в Константинополь о твоих технических новшествах и планах прорыть канал до моря. Вот рецепт руберры сенатору в Риме, которая интересует многих правителей. Ну, и остальные мелкие донесения от магистров и преторов крупных городов, тебе не мешало бы с ними ознакомиться.

— Донатина, это просто великолепно, — сказал я, бегло просмотрев свитки и убедившись, что он не врет. — Ты меня убедил. Я очень рад, что могу прибегнуть к услугам вашей службы. Что вы там хотели поначалу? Вывести вас из-под власти магистра оффиций? Давайте договоримся так, как только мы покончим с восстанием прасинов, то я первым делом займусь вашей службой. Приходите все во дворец и там мы побеседуем с вами более обстоятельно.

— Слушаемся, император, — сказали агенты и поднялись с колен.

Донатина кивнул им и они тут же разошлись в разные стороны, исчезнув в темноте.

— Надо же, — сказал я ему. — Я и не думал, что у вас есть целая организация. Я думал, ты обычный церковный служка, который очень талантлив в деле сбора информации. Ты преподнес отличный подарок. А теперь пошли отсюда, мне надо срочно попасть во дворец. Заодно и расскажешь мне, что происходит в городе.

Мы пошли к тому месту, где меня ждал Родерик. По дороге Донатина рассказал о том, что ему удалось выведать.

— У прасинов действительно есть крупный отряд вестготов, император, — доложил он на ходу. — Их даже больше, чем сказал гонец, а точнее — тысяча сто опытных воинов. У Веттониана двести пятьдесят бойцов. Они подняли восстание вчера на рассвете, перебили одну нашу центурию под командованием Тукара, а затем пытались захватить дворец. К счастью, их вовремя заметили гунны Эрнака, патрулировавшие город, они успели предупредить Залмоксиса, и тот закрыл ворота и приготовился к обороне.

— Они напали всеми силами? — спросил я, усаживаясь на коня. У Донатины имелся свой конь неподалеку и мы поехали туда, а советник продолжал рассказывать мне о произошедших событиях.

— Нет, большая часть вестготов отправилась грабить город. Поэтому на дворец напала только половина всех сил Веттониана. Залмоксис с тремя оставшимися центуриями успешно от них оборонялся. Тогда они отошли и захватили Капитолий, убив нескольких сенаторов и заставив остальных принять закон о провозглашении Веттониана императором.

— Вот как? — спросил я. — Значит, уходя, я оставил в городе четыре центурии, из них одна почти уничтожена, а три остальных охраняют дворец?

— Да, все верно, — Донатина тоже нашел своего коня, которого охранял один из его рабов и уселся на животное.

— Что же мешает нам напасть на них ночью, когда они заняты грабежами? — спросил я. — Нам надо рискнуть и войти в город с двух сторон. Главное, надо согласовать действия между двумя нашими отрядами.

— Вряд ли получится, император, — сказал Донатина. — Веттониан понимает об этой опасности и сейчас собрал все свои силы в кулак возле Капитолия. Грабежи на время прекратились. Он показал себя хорошим лидером, раз сумел приструнить вестготов.

— Понятно, — сказал я. — Тогда мы все равно должны попасть во дворец.

— Для чего, император? — настойчиво спросил мой советник. — Вокруг дворца постоянно ездят вестготы, это очень рискованно.

— И все-таки мне очень нужно попасть туда и увидеть одну вещь.

— Если вы об архитронито, то смею вас заверить, орудие уже готово к бою, — сказал Донатина и улыбнулся, видя мое изумление. — Я знал, что оно понадобится вам и уже забрал его из дворца через один тайный проход, хотя Калияс чуть не выцарапал мне глаза. Оно ждет вас в укромном месте и Герений готов дать вам отчет о его проверке. Если желаете, мы лучше поедем туда, а не во дворец.

Я только и мог, что кивнуть и мы поехали к тайному укрытию архитронито.

Глава 26 Старые друзья встречаются вновь, в самом лучшем для этого месте

За последнее время некоторые из моих помощников явили себя с новой, неведомой доселе, стороны.

Лаэлия оказалась способной на чувственную любовь и страстную ненависть. Евсений тоже пошел на предательство, ради любви и ненависти. А вот Донатина оказался участником законспирированной организации агентов, ратующих за восстановление империи. Судя по всему, уровень их проникновения в секреты тех или иных групп был чертовски высокий, если не сказать фантастический.

Как и всякой порядочной тайной полиции, у приглядывателей за имуществом империи имелись свои конспиративные квартиры. Донатина повел нас на такую, расположенную на втором этаже пятиэтажной инсулы.

Само здание располагалось неподалеку от центра, видимо, Донатина не стал рисковать и тащить секретное оружие через весь город, а спрятал его поближе к дворцу, вдруг пригодится. Мы ехали по ночному городу и теперь я уже не опасался грабителей. Почему-то мне казалось, что теперь, после знакомства с Лакомой Красной Бородой и тайной имперской службой, я смогу договориться с любыми бандитами и даже, в случае чего, нанять их к себе на службу.

Когда мы подъехали к укрытию Донатины, вдали на возвышенности, над крышами домов, в мерцающей темноте, уже виднелся Капитолий, освещенный светом костров. Сначала я думал, что укрытие Донатины расположено в многоквартирной пятиэтажной инсуле, но советник повел нас дальше, к старому храмовому сооружению, посвященному, кажется, богу Янусу.

— Ну конечно, где же еще ты мог спрятать его? — усмехнулся я, а затем спросил: — И много у вас таких укрытий по городу?

— Достаточно, император, — ответил Донатина, поднимаясь по ветхим ступеням. — Если хочешь, я потом предоставлю полный список.

Снаружи храм выглядел заброшенным и заросшим плющом и Донатина долго возился и звенел ключами, открывая тяжелые бронзовые двери. Я ожидал, что открываясь, врата храма будут страшно скрипеть, но нет, они открылись бесшумно. Изнутри храма пахнуло вовсе не сыростью, а свежепиленным деревом и железом, будто из кузницы.

— Раньше эти ворота были дубовые, украшенные золотом и слоновой костью, — пояснил Донатина. — Но потом их разграбили и сняли, нам пришлось поставить вот эти, попроще.

Мы вошли внутрь, оставив Родерика снаружи с конями. Храм был небольшой, представлял собой две соединенные стенами арки. Здание поэтому имело два входа и два выхода, все заросшие кустами и плющом. В центре находилась статуя двуликого бога с ключом в руках, одно лицо смотрело на нас, а другое находилось у него на затылке.

— Мы храним здесь доспехи и оружие, для всяких разных ситуаций, — продолжал рассказывать Донатина. — А вот и твой архитронито, император. Должен признаться, что задумка просто отличная. Я и сам не знал, что такое оружие существует, но мои коллеги из Сиракуз подтвердили, что давным-давно, во времена Республики, эллинский ученый Архимед с его помощью долго оборонял город от нас, римлян. Там у него были еще и другие разработки, они нам тоже очень пригодились бы. Если этот ваш Калияс сможет воссоздать и их тоже, ему вообще цены не будет. Теперь я понимаю, почему вы так носились с ним, император, опекая, как малого ребенка.

Моя пушка лежала у ворот справа, запертых на тяжелый деревянный засов. Я осмотрел огромный длинный ствол пушки и гигантский прямоугольный котел для подачи воды в казенную часть, в нем можно было сварить быка целиком. Рядом лежали еще трубки и подносы, а также несколько здоровенных каменных ядер, в два раза больше головы взрослого человека. Все составные части лежали архитронито лежали в разобранном виде, завернутые в холщовую материю.

— Сегодня ночью мы не сможем атаковать Капитолий, — сказал я задумчиво, глядя на пушку. — Солдаты за городом слишком устали, да и те, что во дворце, тоже наверняка не готовы к атаке. К сожалению, внезапного нападения на прасинов не получится.

— Верно, лучше подготовиться завтра и напасть следующей ночью, — сказал Донатина. — Как раз договоримся с войсками во дворце.

— Найди повозку, чтобы перевезти все это в лагерь за городом, — приказал я. — И проведите там опыты по стрельбе из нее. Возьми с собой Герения, он знает, как это делать. Не стоит рано радоваться, она ведь может не выдержать давления и взорваться. Будьте осторожны и сделайте рядом укрытие, на тот случай, если она взорвется от выстрела, понятно?

— Повозка уже стоит неподалеку, на заднем дворе храма, — ответил Донатина. — Я же привез сюда архитронито на ней. Герений тоже в городе, с ним должен был увидеться Парсаний.

— Ну и отлично, тогда перевези орудие. И еще, ты можешь организовать мне встречу с факционариями других партий? Прямо сейчас, где-нибудь в городе.

— Что вы задумали, император? — спросил Донатина. — Вы хотите объединиться с ними против прасинов? Честно говоря, я не уверен, что это хорошая идея. Они могут вытворить все, что угодно, это совершенно непредсказуемые люди.

— Но попробовать надо, — ответил я. — У каждой партии есть, по меньшей мере, по пару сотен вооруженных сторонников. Если мы обратим их всех против прасинов, то получим немало сил.

— Не знаю, император, не знаю. Вы бы лучше поручили мне провести переговоры. Зачем вам рисковать?

Я покачал головой.

— Тебе они не поверят. Нужно мое личное присутствие. Где можно встретиться с ними? Отправь своих агентов, пусть они организуют встречу.

— Раз так, император, я предлагаю вам встретиться с ними в лупанарии «Приют Амура», — задумчиво сказал советник по разведке. — Это интересное здание, имеет одну любопытную особенность.

Он поведал мне про этот бордель кое-что интересное и в это мгновение снаружи послышались вопли и шум. Мы вышли из храма и увидели Родерика, с мечом в руках, склонившегося над двумя неподвижными телами. Еще две тени поспешно улепетывали дальше по улице.

— Они хотели забрать коней, — объяснил телохранитель.

— Ладно, что-то мы здесь задержались, — сказал я. — Давай, Донатина, вызывай слуг и увози архитронито. И вызови факционариев в «Приют Амура». Мы пока что поедем туда.

Дождавшись, когда слуги и рабы советника помогут ему погрузить пушку на повозку и закрыть двери храма, мы распрощались с ним и отправились в лупанарий. Я уже давно хотел ознакомиться с устройством борделя изнутри и обрадовался, что мне, наконец, выпала эта возможность. Ну конечно, удалось, в кои-то веки, совместить приятное с полезным.

Лупанарий располагался в центре, в сплетении улиц неподалеку от Адриановых ворот. Еще на подходах к зданию я увидел на булыжниках мостовой вырубленные изображения фаллоса в виде стрелок и с надписью «Приют Амура», указывающих направление движения.

Что же, весьма полезный маркетинговый ход. Наверное, надо подсказать владельцу возвести над крышей огненную надпись с названием заведения и получить за этот рекламный трюк скидку на предоставляемые услуги.

Сам бордель представлял из себя двухэтажное здание, одна часть которого в виде башни с куполом на крыше располагалась ближе к улице, а остальная часть с прямоугольной крышей таилась в глубине двора. Окна первого этажа были щедро освещены, оттуда доносилась музыка, женский смех и веселые крики посетителей, а из маленьких окон второго этажа виднелся приглушенный свет, видимо, там дамы и обслуживали клиентов.

Поначалу мы не смогли найти дверь в заведение. Я прошел вдоль стены здания туда и сюда, но так и не обнаружил входного отверстия.

— Что за дьявольщина? — спросил я у Родерика. — Как сюда входят?

Телохранитель гот пожал плечами, а потом указал на прохожих, похожих на крадущихся по улице котов, натянувших, как и я, на головы капюшоны чтобы скрыть свои лица. Явные клиенты заведения, как пить дать.

— Может быть, они знают? — густым басом спросил Родерик.

И действительно, оказывается в дальней части стены, где я даже и подумать не мог, что можно укрыть вход, располагалась маленькая неприметная дверка. Зайти в нее можно было, только сильно пригнувшись и Родерик едва влез в нее следом за мной, оставив коней во дворе под присмотром прислуги лупанария.

На первом этаже, как я уже и догадался, располагался кабак, большое помещение, пропахшее парами алкоголя и закусок, где находились десятки столов и скамеек, за которыми сидели посетители. Рабы разносили напитки и угощения, а за столами сидели мужчины, в одиночку или небольшими компаниями в три-пять человек и поглощали кубок за кубком.

Стены зала украшали фрески с рисунками самого фривольного и непристойного содержания. В конце этого зала находилось огромное кресло, похожее на трон, где восседала пожилая мадам, с разукрашенным косметикой лицом, нарумяненными щеками и обведенными подводкой глазами.

К ней то и дело подходили посетители и давали монеты, а затем уводили ожидающих их девушек к небольшой лестнице, ведущей на верхний этаж. Все понятно, бизнес процветает, а это местная администратор этого доходного дома, где обрел приют бог любви.

Оглядевшись, я не стал присаживаться за свободный стол, а направился сразу к старшей «лупе», что означало «волчица», как и называли в Риме проституток. Отсюда, собственно и произошло название заведения — лупанарий. Свободные полуобнаженные девушки, стоявшие у стен и демонстрирующие свои прелести, задорно улыбались мне и подзывали к себе. Я заметил среди них нескольких вполне себе хорошеньких и даже задумался на минутку, может быть, мне стоит воспользоваться их услугами, пока не прибыли гости?

Когда я приблизился, главная лупа настороженно посмотрела на меня, хотя толстые губы ее растянулись в искусственной приветливой улыбке.

— Что тебе угодно, юноша? — спросила она, обратив внимание на Родерика, непреклонно маячившего позади меня. — Блондинки, брюнетки, рыжие? Белокожие северянки или смуглые девушки карфагенян? У нас самый богатый выбор в Равенне и никаких болезней, все девушки чистые и проверенные архиатром.

— Я от Черного Шептуна, — сказал я негромко, наклонившись к ней. — И мне нужна особая комната. Ты знаешь, какая.

Мадам удивленно взглянула на меня, потом понимающе кивнула и сказала:

— Хорошо, сейчас она занята и скоро освободится. Вы согласитесь чуточку подождать?

Я кивнул и все-таки уселся за свободный стол в углу неподалеку. Раб тут же принес мне кувшин с вином и тарелку с закусками. Родерик уселся рядом и тут же съел половину угощения. Его изукрашенное ссадинами и синяками лицо заставляло посетителей нервно поглядывать на него.

Я снова огляделся, рассматривая свободных девушек. Ближе всех ко мне на высоком стуле у стены сидела молодая женщина, светловолосая, белокожая, с большими глубокими глазами, в отличие от девушек, укутанная в алый плащ, скрывающий ее тело от посторонних взоров.

Впрочем, даже под плащом угадывались выдающиеся формы, которыми ее щедро наделила природа. Она мельком глянула на меня и тут же опустила зеленые глаза и этот напускной стыдливый трюк произвел на меня большее впечатление, чем откровенные жесты других, более молодых ее подруг по цеху.

— Как тебя зовут? — спросил я, немного повысив голос, потому что мы находились недалеко друг от друга.

Она подняла голову и спокойно посмотрела на меня.

— Вирсания, господин, меня зовут Вирсания, — ответила она. — Я буду рада доставить вам удовольствие, если пожелаете.

— Да, конечно пожелаю, — сказал я и пригласил ее за наш стол. — Присаживайся и прихвати с собой подругу, чтобы она скрасила одиночество моего друга.

Я имел ввиду, конечно же, Родерика, который хоть и молчал, но тоже голодными глазами смотрел вокруг и ощупывал девушек взглядом с головы до ног.

Вирсания не заставила себя долго ждать и пригласив с собой девушку, сидящую рядом, присела вместе с нею за наш стол. Мы выпили весь кувшин и в это время старшая лупа подала сигнал, что наша комната освободилась. Я расплатился и мы отправились наверх. Кстати, за услуги заведения мне пришлось раскошелиться на двадцать фоллисов, посеребренных бронзовых монет.

Верхний этаж состоял из крохотных комнат, разделенных узким коридором, в которых, собственно, дамы и оказывали свои услуги. Стены здесь освещались маленькими чадящими масляными светильниками и тоже были покрыты фресками эротического содержания. Дверей не было, комнаты прикрывались занавесками, из-за которых слышались приглушенные стоны, шепот и быстрые шлепки тел друг о друга.

Мы пропустили девушек вперед и я, обернувшись, тихо сказал телохранителю:

— Хорошо, ты можешь развлечься с девушкой, но сохраняй бдительность. Когда придут факционарии, спускайся во двор и приготовь коней. Жди меня там. Если все пойдет хорошо, я спущусь не скоро. Если нет, тогда я выберусь быстрее.

Молчаливый Родерик кивнул, продолжая следить за задницей девушки, которая предназначалась ему. По большому счету, я взял себе девушек для прикрытия, чтобы не выделяться особо среди других посетителей, но потом подумал, что Родерику тоже не мешало бы отдохнуть душой и телом, все равно лидеры партий еще не явились.

Я надеялся, что его член не перевесит мозги и он не потеряет голову при виде расставленных ног куртизанки. Поэтому сейчас, не теряя времени, Родерик схватил предназначенную ему девушку за руку и нырнул в свободную комнату, быстро задернув штору за собой.

Мы с понимающе улыбнувшейся Вирсанией пошли дальше, потому что моя особая комната находилась в самом конце коридора. Эта комната единственная на втором этаже имела дверь и запиралась изнутри. Кроме того, в ней имелось отдельное отхожее место с неким подобием душа, то есть, с большим кувшином для омывания тела после соития.

— А ты богатенький мальчик, раз предпочитаешь самые лучшие комнаты в лупанарии, — сказала Вирсания, войдя внутрь.

Я запер дверь и огляделся. Кроме тех удобств, о которых я говорил, в остальном эта комната не особо отличалась от других помещений на втором этаже. Всю боковую стену занимало большое каменное ложе, застеленное несвежим матрасом.

Окошко здесь было маленькое, в него даже руку невозможно было просунуть, а освещалась она тоже двумя светильниками. Из-за этого, кстати, в комнате, как и везде в здании, стояла невыносимая духота, от которой у меня уже начала побаливать голова.

— Да уж, люблю все самое лучшее, — пробормотал я, открыв дверь в уборную комнату и обнаружив некое подобие унитаза и душевой. А еще всю стену напротив двери занимало изображение обнаженного Амура с луком и стрелами в руках.

— Наверное, ты сторонник Эпикура? — спросила женщина сзади и зашуршала плащом.

— Кто это такой? — спросил я и обернувшись, на миг замер от удовольствия, ибо созерцать ее обнаженное тело, белеющее в полумраке, было истинным наслаждением. — Какой-то император?

— Нет, это был такой философ, — ответила Вирсания и соблазнительно поводя широкими бедрами, прошла к ложу. — Он утверждал, что мы познаем сущность бытия, наслаждаясь каждым его мигом и полностью отдаваясь ему без остатка. Поэтому он и призывал людей не бояться своих страстей и желаний, а стремиться к их удовлетворению.

Плащ ее остался на полу, а сама женщина легла на ложе и опершись на локоть, посмотрела на меня. Ей было, по моим прикидкам, около тридцати лет. Тем не менее, несмотря на возраст, который в эту эпоху считался уже вполне зрелым, Вирсания сохранила тонкую талию, идеальные округлые груди и широкие мраморные бедра.

— Ты, оказывается, еще и образованная? — спросил я хрипло, подойдя к ложу ближе. — Наверное, ты была куртизанкой для самых знатных людей?

Вирсания кивнула и прошептала:

— Хочешь, я покажу тебе, на что еще я способна? Иди ко мне, мой маленький император и, клянусь, ты забудешь о всех невзгодах в моих объятиях.

— Ты знаешь, кто я такой? — спросил я, невольно отступив назад.

Женщина кивнула и улыбнулась.

— Конечно, разве я могу забыть такую хорошенькую головку, я ведь уже видела тебя несколько раз на улицах Равенны.

Из других комнат слышались протяжные стоны. Я невольно позавидовал им и наконец, решился тоже получить удовольствие. К черту, почему я должен сидеть рядом с обнаженной женщиной и не воспользоваться этим, ожидая, пока придут факционарии? Еще неизвестно, когда они заявятся, может быть, не придут совсем, подумал я и бросился к Вирсании, которая уже раскрыла объятия.

В это самое мгновение в дверь постучали снаружи и голос Кая Корда Бланда спросил в коридоре:

— Эй, ты здесь, Момиллус?

Глава 27 Переговоры прошли в дружелюбной и плодотворной атмосфере

Эх, познакомиться поближе с Вирсанией пока не удалось. Проклятый Бланд пришел раньше всех и сломал мне весь кайф. Надо же было ему явиться именно сейчас, не мог подождать хотя бы полчаса.

— Кто это? — встревожилась куртизанка. — Тебя пришли убивать?

Я поднялся с ложа, куда едва успел улечься, поднял с пола и швырнул ей алый плащ.

— Это мои друзья. Но тебе лучше здесь не оставаться. Иди, тебе незачем слышать то, о чем мы будем говорить.

Лидер венетов между тем продолжал ломиться в дверь:

— Эй, ты собираешься открывать? Ты здесь?

Я обернулся и крикнул:

— Да, сейчас я открою. Подожди немного, — надо его успокоить, чтобы этот придурок не всполошил весь лупанарий. С другой стороны хорошо, что он так разорался, наверняка Родерик уже успел услышать его и приступил к выполнению моего приказа.

Вирсания между тем не торопилась одеваться. Она так и лежала, прижав плащ к груди.

— Мне сейчас нельзя выходить. Ты же заплатил за всю ночь. Старшая лупа подумает, что я не удовлетворила тебя и лишит всего заработка за сутки. Можно я останусь, пожалуйста?

— Дура, это может быть опасным для тебя! — прорычал я, досадуя на себя, за то, что не отправил ее восвояси пораньше. — Ладно, иди спрячься в уборной, но не высовывайся оттуда, поняла?

Вирсания понятливо кивнула, вскочила с ложа и бросилась в соседнюю комнату, а ее великолепные упругие ягодицы соблазнительно тряслись на бегу. Дождавшись, пока она скроется там, я открыл дверь и впустил Бланда в комнату.

— Что так долго? — подозрительно спросил факционарий, входя в помещение. — Ты чем тут занимался, малыш?

— Думал о друзьях и врагах, — ответил я, отходя в сторону. — И о том, кто же меня предаст следующим после прасинов.

Факционарий «синих» усмехнулся и уселся на маленький табурет возле столика, стоявшего под окошком. Там стоял кувшин с вином и пара кубков, он налил себе немного, понюхал, скривился, но все-таки немного отхлебнул.

— Послушай, Ромул, ты не мог выбрать другое место для того, чтобы поговорить? — спросил он после этого. — Хотя зная тебя, наверное, это самое подходящее место в городе. Ты на что намекаешь, малыш, на то, что венеты будут следующими после прасинов, кто тебя покинет?

— Заметь, я этого не говорил, — сказал я, пристально наблюдая за ним. — Я вообще никого не обвиняю, даже прасинов. На месте Веттониана только круглый дурак не воспользовался бы такой прекрасной возможностью завладеть городом и императорским троном, а мы знаем, что он далеко не дурак.

Бланд снова отпил вина, снова сморщился и выплюнул вино на пол.

— Что за пойло ты пьешь, Ромул? — спросил он, вытирая рот. — Послушай, что я тебе скажу, Ромул. Я рад, что ты позвал меня на переговоры. Ты производишь впечатление разумного молодого человека, с которым можно договориться. Тем более, что на прошлых гонках колесниц ты и в самом деле здорово помог нашей партии. Мы на тебя не в обиде, малыш, наоборот, готовы тебя поддержать. Вот только, понимаешь ли, в политике, как в торговле, всегда заключают взаимовыгодные соглашения.

— Так, так, так, — сказал я, усаживаясь поудобнее и выказывая большую заинтересованность. — И что же вы хотите? Какую сделку предлагаете?

Бланд замолчал и в это время из соседних комнат послышались отчетливые женские стоны, которыми местные жрицы любви поощряли своих клиентов. Тогда факционарий поднял указательный палец вверх.

— Вот, слышишь, Ромул? Все в этом мире хотят поиметь других, желательно, бесплатно или за как можно малые деньги, разве не так? Сначала мне не понравилось место, которое ты выбрал для нашей встречи, а потом я подумал, какого дьявола, почему бы и нет? Ведь лупанарий это самое подходящее место для того, чтобы поговорить о политике, где все точно также имеют друг друга за деньги.

— Это я понял, — сказал я, откинувшись назад и немного заскучав, потому что оказывается, Бланд пришел немного навеселе. Я только сейчас заметил, что он выпивший. — Так что же вы предлагаете, чтобы поиметь нас?

Бланд снова усмехнулся и погрозил мне пальцем.

— Я тебе скажу так, малыш. Ты бежишь впереди колесницы. Ты слишком торопишься. Давай посмотрим на получившийся между нами расклад. Ты сейчас по уши в дерьме, ты свалился в самую глубокую клоаку, то есть в яму с дерьмом, и скоро можешь в ней утонуть, разве не так? Прасины чуть было не захватили твой дворец, сейчас взяли Капитолий, а численность их солдат гораздо больше твоих и ты не можешь с ними справиться, правильно? Поэтому ты и прибежал к венетам, просить о помощи, верно ведь?

— Допустим, что так, — сказал я. — Ты считаешь, что это хороший повод для радости?

Бланд кивнул и снова усмехнулся.

— Конечно, малыш, конечно. Обычно это мы, венеты клянчили денег у императора на проведение соревнований, на покупку лошадей и возниц, на снаряжение и обмундирование, на массу других мелочей. А теперь посмотрите, сам император пришел к нам, согласился встретиться в дешевом борделе с кислой конской мочой вместо вина и страшными шлюхами. Как ты считаешь, у кого теперь условия лучше?

— Конечно же, лучше у тебя, — согласился я. — Это ведь не твой дом окружен вестготами.

— Верно! — возликовал Бланд. — Совершенно верно. Это значит, что у меня позиции гораздо лучше, чем у тебя, малыш император. Поэтому мои условия для тебя будут тоже жесткими, понимаешь?Не обижайся, если это будет так, хорошо?

Я пожал плечами.

— Говори уже, Бланд, не тяни время. У меня еще много дел и если ты будешь так много говорить, я не буду тебя слушать, а пойду отсюда.

Факционарий снова погрозил мне пальцем.

— Нет, малыш, ты не в том положении, чтобы диктовать условия. Ты выслушаешь меня, как миленький. Но, с другой стороны ты прав. Хорошо, время сейчас позднее и у нас действительно много других дел. Я скажу тебе так, малыш. Мои условия таковы. Полная и безусловная победа венетов на играх Квинкватрий. Доминирующее положение при дворе и в комитах гражданской и военной сфер. И последнее, пять миллионов солидов безотчетного финансирования для игр в этом году и так каждый год в течение десяти лет. Ну как, согласен?

— Однако, у тебя хорошие аппетиты, — усмехнулся я. — На что тебе пять миллионов, когда на все игры в год достаточно и полмиллиона, чтобы заполучить самые лучшие экипажи и возниц?

— Это компенсация за все те годы унижений, что мы несли от империи, — сказал Бланд, гордо выпрямившись. — И это я на самом деле еще сократил сумму, на самом деле она в десять раз больше!

— Весело, весело, — продолжал я усмехаться. — А как же с полной и безусловной победой на играх? Ты же знаешь, что будут команды из других городов? Как ты предлагаешь их одолеть? Подрезать оси на колесах колесниц?

— Это уже твои заботы, — сказал Бланд и тут же насторожился.

В дверь постучали и в коридоре раздался голос Фалька:

— Эй, ты здесь, Ромул?

Бланд бешено посмотрел на меня.

— Ты что же, позвал сюда и этого членососа? Какого дьявола здесь появился факционарий левков? Ты собрался со мной шутки шутить?

Я успокаивающе поднял руки.

— Спокойно, Бланд, дружище. Я позвал всех лидеров партий, чтобы вместе обсудить действия против прасинов. Я услышал твои требования, теперь давай послушаем других. Ты так много говорил, что не дал мне возможности предупредить тебя о том, что они явятся.

— Так что же, сюда еще и русии придут? — яростно спросил Бланд. — Ты что, совсем сдурел, тупой мальчишка?

Фальк снова постучал в дверь. Уж такой шум Родерик точно должен услышать, даже если и находился на седьмом небе от наслаждения.

— Ты откроешь или нет? Долго мне ждать?

Я поднялся и помахав Бланду рукой, пошел открывать дверь. Лидер венетов обмахнулся краем плаща и пробормотал: «Какая же здесь духота!».

Когда Фальк, как всегда стремительно ворвался в комнату, он первым делом увидел главу «синих» и закричал:

— А что здесь делает этот говноед? Мы разве договаривались, что с нами будет находиться все отбросы, собранные со дна нашего общества?

— Может ты заткнешься, а то здесь и так нечем дышать, а от тебя исходят испарения, хуже чем от застарелого дерьма! — закричал Бланд в ответ.

Фальк схватился за пояс, ища рукоять меча, но к счастью, он был безоружен, поскольку клиенты оставляли все оружие на входе. Бланд тоже вскочил, держа в руках кувшин и готовый использовать его, как метательное оружие. Я встал между ними, как арбитр между боксерами и успокаивающе поднял руки.

— Тихо, тихо, люди, мы ведь с вами находимся в уважаемом и приличном месте. Зачем шуметь? Давайте поговорим о том, о чем можно поговорить всем вместе, о чертовых прасинах, что впустили в город вестготов и захватили Капитолий. Разве подобные действия не являются нарушением против императора? Разве мы не должны объединиться и наказать их? Давайте сначала справимся с этой первостепенной задачей, а уже потом разберемся и между собой, как вы считаете?

Мои разумные слова подействовали на драчунов и они чуточку притихли. Затем разместились в разных местах, Бланд снова уселся на стульчик, а Фальк отошел в противоположный угол комнаты и стал нетерпеливо ходить там, как тигр в клетке.

— Когда ты позвал меня сюда, я думал, что наша встреча пройдет с глазу на глаз, — сказал он. — А тут, оказывается, сидит этот надутый мешок с костями. Ты не мог заранее предупредить об этом?

— Я и сам решил встретиться с вами только недавно, — ответил я. — Поэтому предупредить времени не было.

— Чего хотел? — спросил Фальк. — Наверняка насчет этого придурка Веттониана? Знаешь, что я тебе скажу? Если бы он не сделал это, то я сам бы привел сюда варваров, чтобы они перевернули этот проклятый город вверх дном! Все, что здесь творится, это твоих рук дело, маленький змееныш. Это ты испортил прошлые игры Эквирий так, что мы не смогли провести третий и четвертый день соревнований. Это из-за тебя погибла твоя мать, слышишь ты, мелкий жулик?

— Значит, ты одобряешь то, что сделали прасины? — ровным голосом спросил я, стараясь держать себя в руках. — По-твоему, пусть трон переходит к Веттониану, а вы все будете плясать под его дудку?

— Я не знаю, я еще не решил! — закричал Фальк. В соседней комнате усилились стоны и он снова закричал: — Зачем ты привел меня в лупанарий, чтобы слушать блеяние дешевых шлюх? В любом случае я скажу тебе так, маленький ты сучонок, в этом городе нужно что-то менять и если ты не собираешься сделать это, то мы сделаем это сами.

— Хорошо, а что насчет прасинов? — продолжал я свой расспрос, пытаясь привести его в чувство. — Перемены к лучшему обязательно нужны, но вот давайте сначала разберемся с первостепенными задачами, а потом уже возьмемся за глобальные вопросы, хорошо? Или ты так и считаешь, что Капитолий в руках варваров — это отлично для всех нас и Равенны?

Фальк остановился, ударил кулаком по ладони и сказал:

— Нет, конечно же нет, с этим надо срочно покончить. Мы, истинные римляне, не можем стоять и смотреть, как дикари вытворяют всякие мерзости с нашим любимым городом, столицей Западной империи. Нам нужно немедленно прекратить это.

— Вот-вот, уже хорошо, — сказал я, радуясь, что наконец-то вывел его мысли на правильную дорогу. Все-таки с ними со всеми пришлось обходиться, как с капризными маленькими детьми. — И что же ты предлагаешь?

— Да, точно, что ты предлагаешь для этого? — ехидно спросил Бланд. — Может, у тебя есть другое войско варваров, которое пойдет против вестготов и поджарит им задницы? Мы, например, продолжаем держать связи с вандалами в Африке, но извините, для того, чтобы вандалы прибыли сюда, нужны корабли, нужны несколько месяцев на их перевозку, нужно согласие их короля в Карфагене, понимаете?

— Я думаю… — начал было Фальк и тут в дверь снова постучали.

Я спросил, кто там и в коридоре раздался голос молодого Траяна:

— Это я, Ромул, впусти меня сюда.

Фальк всплеснул руками, а Бланд снова взялся за кувшин и налил себе полный кубок вина. Я отворил дверь и Траян вошел в комнату. Оглядел собравшихся и сказал:

— Ага, я подозревал нечто такое. Я так и знал, что наш крошка император обязательно захочет провернуть со мной такую же гнусность, что и эта. Ты что же, не можешь теперь без нас, а, Ромул? А предупредить о том, что здесь все соберутся, ты, конечно же, не стал, испугался, что мы откажемся собраться, верно?

— Нет, я просто очень торопился, — ответил я. — И я думал, что вы захотите объединиться, для того, чтобы сделать полезное и богоугодное для города дело и изгнать варваров из него вместе со мной.

— Смотрите, как он заговорил! — сказал Траян, глядя на меня безумными глазами. — Смотрите, наш праведник император собрался вести нас на богоугодное дело, полезное для славы Равенны и империи! И где же он нам говорит про это? Находясь в лупанарии, когда вокруг стонут падшие женщины, он пытается что-то сказать нам про пользу для города, про честь, славу и спасение отечества? Тебе не кажется, что ты немного перепутал понятия, малыш? Может быть, твой уровень, это как раз вот это, управление борделем? Может быть, именно здесь ты будешь на своем месте, как ты считаешь?

Фальк рассмеялся и захлопал в ладоши, а Бланд поднял кубок с вином и осушил его до дна. Струйки вина потекли у него по подбородку. Я оглянулся по сторонам, поскольку мне показалось, что они настроены слишком агрессивно по отношению ко мне, а затем заметил:

— Тем не менее, что и где бы я не говорил, спасать город надо. Завтра эти варвары ворвутся в ваши дома и будут грабить вас, убивать наших мужчин и насиловать наших женщин. Я не думаю, что Веттониан сможет удержать их.

Траян подошел ко мне вплотную и приблизил свое лицо, глядя на меня безумными глазами с невероятно расширяющимися черными зрачками.

— А я тебе еще раз говорю, Момиллус, не тебе просить об этом. Как ты не можешь понять этого? От любого другого императора можно было ожидать этого и подать ему руку помощи в такой ситуации, но только не тебе.

Несмотря на то, что его взгляд был совершенно безумен, будто он обожрался галлюциногенных грибов, я выдержал его и не отвел глаза. Все это потому, что я знал о том, что Траян остался должен мне за ту услугу, что я когда-то оказал ему. Разве не я уступил ему девушку Уликсу, в которую он был безумно влюблен? И разве он не уверял меня тогда, что останется моим должником на вечные времена? Поэтому, повторяю, я так и не отвел глаз, а спросил у него свирепо, чтобы напомнить о том, что он мне много задолжал:

— Это почему же, Траян? Почему мне нельзя помогать? Может быть, потому, что я когда-то оказал тебе услугу и ты быстро о ней забыл? Может быть, потому что тебе невыгодно помнить об этом долге, который ты обещал вернуть мне когда-то?

К моему удивлению, юноша зарычал от ярости, схватил меня за плащ и опрокинул на пол. Бланд подбежал, чтобы остановить его от дальнейших безумств, а Фальк остался наблюдать за нами из угла.

— Как ты смеешь вообще упоминать о долге перед тобой, мерзкая крыса? — заревел Траян. — Я только сегодня узнал, что Уликса все-таки была с тобой, змееныш! И еще я узнал, что она беременна, слышишь ты, кусок дерьма? Кто теперь является ее отцом, может быть, ты объяснишь мне?

Ого, вот это новость! Все, что угодно, но только не это. Получается, проклятая девчонка Уликса все-таки проговорилась ему о том, что мы провели ту прекрасную ночь в храме Венеры на Луперкалии. Ох, никогда нельзя не полагаться на девушек в таком деликатном деле, когда-нибудь они все равно проговорятся.

— Ладно, ладно, Траян, успокойся, — сказал Бланд и оттащил юношу в сторону. — Друзья, я предлагаю извлечь наибольшую выгоду из этой ситуации. Мальчишка-император в наших руках и мы все вместе ненавидим его в равной степени, хотя ты, Траян, может быть, чуточку больше. Я предлагаю выдать его Веттониану и договориться с прасинами о дальнейших совместных действиях. Что скажете?

Траян шумно выдохнул, поправил тунику и сказал:

— Я хотел предложить тоже самое. Только перед этим давайте кастрируем его, чтобы он больше не позорил чужих жен.

Фальк прошелся по комнате туда-сюда и кивнул.

— Да, это самый лучший выход из положения. Мы всегда сможем договориться с Веттонианом, а наш крошка император пусть получит то, что заслужил. Давайте отведем его прямо сейчас.

Я поднялся с пола и тоже поправил на себе тунику. Затем хрипло сказал:

— Я хочу в туалет. Надеюсь, не откажете мне в этом напоследок?

Бланд кивнул, а Траян не промолвил ни слова, продолжая с ненавистью глядеть на меня. Тогда я вошел в уборную, где тихо, как мышка сидела Вирсания. На стене горел светильник. Я взял его в руки, посмотрел на женщину, вздохнул и промолвил:

— Пойдем вместе со мной, а то они, чего доброго, прикончат тебя со злости.

Затем подошел к стене с фреской Амура и нажал на его каменный выпуклый половой орган. Стена с тихим скрежетом отодвинулась в сторону, за ней открылся темный проход.

Вирсания изумленно смотрела в темноту. Я спустился на ступеньку, освещая себе дорогу и спросил у нее:

— Ты идешь со мной или нет?

Девушка тут же подбежала ко мне, я нашел в стене рычажок и бесшумно закрыл стену за собой. А потом отправился вниз по каменным ступенькам.

Глава 28 Подготовка к сражению за столицу империи

Надо отдать должное молодой женщине, она сохраняла хладнокровие и не теряла голову. Пару раз по каменным стенам тайного хода зигзагом протекла многоножка, но Вирсания даже не пикнула, только на мгновение задержала дыхание, судорожно вдыхая воздух, а затем продолжила спуск по ступеням.

К счастью, путешествие длилось недолго, вскоре ступени закончились и мы подошли к маленькой двери в половину человеческого роста. Я открыл ее изнутри и согнувшись в три погибели, выбрался на свежий воздух, следом за мной выползла Вирсания.

Дверь с легким щелчком закрылась, а поскольку с наружной стороны она была обита камнями, из которых был построен лупанарий, то теперь вход полностью слился со стеной здания. Я огляделся и увидел, как и предсказывал Донатина, что мы очутились во дворе заведения, там, где и было нужно. Неподалеку в сумраке виднелись силуэты наших коней и монументальная фигура Родерика рядом с одним из верховых животных.

— Ты как? — спросил я у Вирсании. — Может быть, с нами поедешь?

По большому счету, я задал вопрос из простой вежливости и слегка удивился, когда женщина кивнула.

— Когда еще мне выпадет возможность познакомиться поближе с императором? — вполне логично спросила она.

— Только мы едем не в дворец, а за город, — предупредил я. — И если что, сразу предупреждаю, что в ближайшее время мне могут снести голову.

Вирсания снова кивнула.

— Я уже поняла это, когда слушала твоих друзей, они сильно хотят наказать тебя за твои проказы.

Мы взобрались на коней, причем женщина села сзади и я ощутил, как она прижалась ко мне грудью и бедрами. Затем мы поехали из негостеприимного лупанария, хотя, должен признаться, его тайный ход, о котором меня заранее предупредил Донатина, избавил меня от многих неприятностей.

Впрочем, так и задумывалось изначально, что если все пойдет наперекосяк, я смогу уйти через тайный ход. Поэтому, собственно, мы и выбрали для рандеву такое неудобное место, как лупанарий «Приют Амура».

Родерик ехал сзади и выглядел довольным, как кот, объевшийся сметаны, судя по всему, за ночь он успел насладиться услугами публичного дома и только и спросил у меня:

— Куда мы теперь, император?

Я оглянулся по сторонам, заметил вдали крышу Капитолия на далёком холме, так и освещенную кострами вокруг здания, покачал головой и сказал:

— Поехали отсюда, здесь делать нечего.

Мы помчались по городу и я скрипел зубами от боли в заживающих ранах, тем более, что Вирсания все крепче прижималась ко мне теплым податливым телом. Время уже было предрассветное, но темнота еще все равно не отступила и город погрузился в сонливое дремотное состояние, предшествующее пробуждению. Знаете, бывает такой час перед самым рассветом, когда на какие-то мгновения все живое погружается в оцепенение и лишь через некоторое время пробуждается, готовясь встретить новый день.

Ехать ближе было к Адриановым воротам и мы справедливо рассудили, что лучше выехать из города через них, а затем вернуться в наш лагерь на юг, обогнув город через его окрестности. В Равенне наш ход замедляли улицы и возможное нападение бандитов, а по окрестным дорогам можно было мчаться без остановок. Даже если и появятся разбойники, то от них можно попытаться ускакать, кони успели отдохнуть за ночь.

Таким образом, к лагерю мы приехали на рассвете, когда уже взошло солнце, без всяких происшествий. Еще издали, когда вдали показались крыши домов поместья, я на всякий случай сбавил ход и пригляделся.

Кто его знает, может быть, наш лагерь уже захватили враги и теперь ждут меня, чтобы схватить в плен. После памятного разговора с факционариями в борделе враги мерещились мне на каждом углу.

Но нет, все было спокойно. Часовые в воротах сразу узнали меня и пропустили, а Лакома уже поднял солдат и устроил для одной центурии занятия с мечами, а две другие бросил на обустройство повозок.

Во время устройства своего нового тактического приема я вообще исходил из того, что теперь основой нашего войска станут стрелки, в том числе и метательная артиллерия. Это потому, что пообщавшись с римскими жителями и солдатами, я пришел к выводу, что обычная пехота, а тем более конница нам сейчас недоступна, поскольку по своим боевым качествам варварские солдаты на голову превосходили римских.

Стрелки же из арбалетов могли заменить любых пехотинцев, ведь устройство самострела позволяло стрелять даже ребенку. Тут возникла единственная проблема в том, что стрелки сами по себе очень уязвимы к атаке, тем более легкой кавалерии, которой так славны варварские племена.

Поэтому, чтобы прикрыть их, мне пришлось создать подвижную крепость из соединенных между собой повозок, обитых снаружи железом. Эту идею я почерпнул из какого-то старого исторического фильма, который смотрел в детстве еще тогда, в своей прошлой жизни. В том фильме всадники и вражеская пехота не могли проникнуть за повозки, соединенные между собой, а между тем лучники поливали их стрелами.

Само собой, что одними только стрелками здесь не обойдешься, в любом случае необходимо иметь и пехоту, которая будет прикрывать проходы между повозками, когда враг подойдет ближе, но даже тогда пехоты в этом случае требовалось гораздо меньше и ей гораздо легче было обороняться.

Тут, правда, возникала еще другая опасность, что нас могли застать врасплох, когда повозки будут в походном порядке и не соединены между собой. Но это уже, как говорится, дело наживное, нужно, чтобы вокруг войска постоянно следовали конные разведчики, предупреждающие о любой опасности, а также сами солдаты должны уметь собирать повозки в боевой порядок за как можно меньший промежуток времени.

Завидев, что я приехал, Лакома выехал нам навстречу. Увидев, что я приехал с новой дамой, он недовольно скривился и пробурчал:

— Уехал с одной бабой, вернулся с другой. Меняешь быстрее, чем ремни на сандалиях.

— Да, я еще и привез хорошие новости, — сказал я, осторожно слезая с коня. — Теперь против нас, помимо прасинов, выступят и остальные партии.

— Ты шутишь? — потрясенно спросил бывший разбойник. — С чего ты это взял?

— А я только недавно, ночью, встречался с ними со всеми, — ответил я, стараясь выглядеть веселым и беззаботным. — Хотел договориться о совместном выступлении против «зеленых», но не получилось. Наоборот, они, оказывается, все точат на меня зуб. Так что если хочешь спасти свою задницу, лучше тебе убегать прямо сейчас.

Лакома поглядел на город, прячущийся за верхушками деревьев, глубоко вздохнул и ответил:

— Сбегать я буду только тогда, когда твоя глупая башка покатится по земле, понял? До этого времени мы еще будем вместе. Посмотрим, может твоя тактика с арбалетами и принесет чего полезного. Не хочешь вооружить остготов?

Мы направились по лагерю, чтобы осмотреть тележки и повозки, которые Лакома уже начал сбивать между собой с помощью крюков и цепей. Вирсанию я отправил в поместье, чтобы она отдохнула. Родерик остался со мной. Я поглядел на ходу на связанных остготов, так и сидевших в центре лагеря, а также на дядю, и ответил:

— Да ни за что на свете. Они же ударят нам в спину в самый неподходящий момент. Я еще не придумал, как быть с ними. Мне надо хорошенько подумать, но пока что у меня плохо работает голова, видимо, от усталости. Кстати, ты видел Донатину?

Лакома остановился и погладил бороду.

— Вот точно, что за железный елдак он привез с собой? Это что, штуковина для увеличения членов? Тебе не кажется, что…

В лагере раздался оглушительный взрыв, эхо которого тут же прокатилось по окрестностям, а затем громкий треск. Лакома чуточку согнул колени, прикрыв голову руками и испуганно огляделся по сторонам.

— Что это было, уж не Юпитер ли шандарахнул в нас молнией за все наши грехи?

Я улыбнулся, хотя и сам чуть не свалился наземь от шума.

— Это то, что поможет нам победить в будущем сражении.

Мы отправились на другую сторону лагеря, где подальше от укромных глаз, за небольшим холмом, Донатина, Герений и Филоник опробовали архитронито в действии. Когда мы взобрались на возвышенность, пушка выстрелила снова.

Звук был еще громче, от него долго звенело в ушах. Даже Родерик выглядел потрясенным, а уж его-то невозможно испугать. Кроме того, из ствола архитронито белыми клубами с шипением вырвался пар. Неподалеку горел костер, откуда стрелки брали угли, чтобы поджарить казенную часть архитронито.

Испытатели стреляли по дубу, одиноко росшему возле каменной изгороди, укрепленной нашими воинами еще вчера. Они попали с первого же выстрела и ядро расщепило почтенное дерево на две части.

Вторым выстрелом они угодили в каменную изгородь, стоявшую за дубом и разнесли ее на осколки. В изгороди теперь зиял пролом, в который спокойно могла проникнуть квадрига, то есть колесница, запряженная четверкой лошадей.

— Что это? — снова спросил Лакома. — Неужели твои дурацкие затеи наконец-то принесли пользу, Ромул? Клянусь тестикулами Марса, если это то, что я думаю, то я готов упасть перед тобой на колени. Ты и вправду величайший император Рима, если это можно использовать против врага.

— Да, — улыбаясь, подтвердил я. — это и есть мое новое изобретение, архитронито, паровая пушка. Вернее, ее придумал Калияс, за которого вы все меня долго ругали, а я дал ему материалы, чтобы он сделал этот экземпляр.

— Она стреляет камнями? — спросил Лакома. — И как далеко она это делает?

— Я думаю, примерно на то же расстояние, что и баллиста или катапульта, но только делает это быстрее и мощнее. Кроме камней, можно сделать кувшины с горючей смесью и тоже отправлять их на противника.

Мы отправились вниз по холму, а Филоник между тем и трое его помощников снова заряжали архитронито. Донатина и Герений стояли в небольшой канаве, глубиной по пояс и ждали, когда они дадут сигнал к началу очередного выстрела.

— Вы зачем изгородь портите? — спросил я, подходя ближе. — Не нашли другой мишени, что ли?

— О, император, ты пришел как раз вовремя! — закричал Донатина, махая нам рукой. — Пойдем, сейчас мы снова будем стрелять. Что касается изгороди, то не беспокойтесь, с таким оружием нам никакие заслоны не понадобятся.

Мы укрылись в канаве вместе с ним, в то время, как стрелки закончили забивать ядро в ствол пушки и залили котел сверху ледяной водой. Под пушкой шипели угли на огромном подносе, где, кажется, даже бык поджарится бы за минуту.

— Сейчас он откроет отверстие и вода устремится вниз, в раскаленную часть, — прошептал Донатина, напряженно наблюдая за действиями новоявленных артиллеристов.

— Опасно, чертовски опасно, пробормотал я. — Он должен делать это в доспехах и шлеме, я же говорил, чтобы ты позаботился об их безопасности.

— Нет, не взорвется, император, — азартно ответил Донатина. — Там отличное железо, ни одной трещинки после выстрелов, я уже проверял. Ты бы заткнул уши, император, а то совсем оглохнешь.

— Ну, смотри, сейчас разрешаю, а вот потом…

Я не успел закончить, потому что пушка выстрелила снова, подпрыгнув на лафете и чуть откатившись назад. Опять раздалось оглушительное «Бум!» и ядро со свистом и шелестом вырвалось из дула и вонзилось в дуб, окончательно добив вековое дерево.

Я и вправду оглох на какое-то время. В ушах стоял постоянный звон. Я потряс головой, похлопал ладонью по вискам и слух постепенно вернулся ко мне. Тогда я встал и подошел к архитронито и суетящимся рядом с ним стрелкам.

— Ну, как тебе новое оружие? — спросил я у Филоника.

— Божественно, — ответил он с восторгом и я впервые увидел, как его угрюмая физиономия осветилась улыбкой. Он благоговейно коснулся раскаленного ствола и тут же отдернул руку.

— Заканчивайте испытания и дайте пушке отдохнуть, — сказал я. — И собирайте побольше ядер, скоро будем стрелять по врагам. Возможно, даже сегодня, через несколько часов.

Я обернулся и чуть не рассмеялся, увидев, что весь холм усыпали мои солдаты, с ужасом и любопытством глядящие на архитронито.

— Ладно, покажите им еще раз, как стреляет наше новое орудие, чтобы они не боялись его звуков, — приказал я и направился обратно к вершине холма. — Вы как хотите, а я хочу немного отдохнуть.

Затем я осмотрел вместе с Лакомой, насколько хорошо и крепко он собрал повозки и приказал так и оставить их в центре лагеря, как второй рубеж обороны. Для проверки прочности обшивки я приказал стрелять по ней из арбалетов и с удовольствием убедился, что болты отлетают от медных и железных кусков покрытия, которыми укреплены повозки.

Мечом их тоже нельзя было пробить, разве что отковырять от бортов и крыши повозки, но для этого врагу потребовалось бы время. В целом, убежище получилось весьма крепкое, если бы у меня было побольше воинов, то и вообще можно было бы не бояться вестготов. Ладно, с другой стороны, радоваться еще рано, слишком уж много врагов я приобрел за эти пару дней, еще неизвестно, смогу ли я справиться с ними.

Затем я вернулся поместье, наказав разбудить меня, если враги покажутся на горизонте. Но поспать мне так и не удалось.

В комнате, где я должен был отдыхать, лежала Вирсания. Я вспомнил о ней, едва вернулся в дом и увидел на полу алый плащ, в который она была завернута. Сама женщина спала под меховым покрывалом, но когда я вошел, томно открыла глаза и протянула ко мне руки.

— Ну же, мальчик, иди ко мне, ты так и не отведал меня этой ночью.

Я тут же заметил, что под сползающим покрывалом она лежит совершенно обнаженная. Разумеется, я сразу забыл о сне и залез к ней на кровать. Здесь было тепло и уютно, а близость ее белого тела дико возбуждала меня.

Я обнял Вирсанию, а затем поцеловал шею, плечи и округлую грудь, а затем поочередно взял в рот крупные темные соски и поласкал их языком. Женщина застонала, взяла мой отвердевший член в руку и легонько сжала.

Затем погладила яички и перевернув меня на спину, опустилась к моей пояснице и начала делать восхитительный минет. Да, чувствовалось, что она настоящий профессионал своего дела. Так осторожно и ласково с моим орудием здесь еще не обращались, разве что была одна умелица в прошлой моей жизни.

Когда я почувствовал, что ее дивное умение скоро приведет меня к преждевременному финалу, я мягко отстранился от нее и уложил на клинию перед собой. Затем достал из кармана плаща самодельный презерватив из тончайшего слоя руберры, который мне только удалось сделать и натянул на себя.

— Это для чего? — спросила Вирсания. — Ты боишься заразиться непристойной болезнью? Нет, не бойся, мальчик мой, нас каждый день осматривает врач и дает свое заключение. Я совершенно чистая, кроме того, для того, чтобы боги не послали мне непристойную хворь, я каждое утро принимаю гусиный помет, разбавленный водой и медовухой, это самое лучшее средство от болезней.

— Вирсания, заткнись, пожалуйста, — попросил я и вошел в нее, защищенный собственными средствами контрацепции.

Молодая женщина тихонько ахнула и непроизвольно сжала бедра. Затем расслабилась, а я даже через свою самодельную резину чувствовал, какое у нее теплое лоно.

Затем я начал потихоньку двигать бедрами взад и вперед, а Вирсания двигалась мне навстречу, закрыв глаза и прикусив нижнюю губу. Хоть я и понимал, что она во многом действует, как и положено проститутке, то есть старается возбудить во мне страсть и показать, каким сильным самцом я являюсь, я вынужден был признать, что ее нехитрые способы действительно помогали и я чувствовал все большее и большее возбуждение. Наконец, не в силах больше терпеть, я взорвался внутри нее и застонал от блаженства.

В то же время в дверь постучался Герений и сказал из коридора:

— Доминус, с города приближается большое вражеское войско.

Глава 29 Ну, посмотрим, кто кого одолеет

Ну вот, хорошо, хоть дали мне закончить все свои дела с Вирсанией и не прервали до того, как я достиг пика наслаждения. Это я благодарил, как своих помощников, так и врагов, которые соизволили появиться как раз вовремя.

Но теперь времени терять было нельзя и я подхватил обнаженную женщину с ложа и потащил к двери, повторяя:

— Надо быстро уходить в укрытие, иначе здесь нас прикончат.

Вирсания держалась молодцом, только едва успела схватить свой плащ с пола, а в остальном не сказала ни слова и послушно бежала рядом. Я тоже оделся на ходу и мы выбежали из дома, а затем помчались к нашему укрепленному лагерю.

До него было совсем немного, около сотни шагов. Я оглянулся на бегу и увидел, что со стороны города по дороге, среди редких деревьев, растущих по обочине, надвигается огромное войско.

Впрочем, приглядевшись более внимательно, я увидел, что вражеский отряд не такой уж и большой, с тысячу-полутора тысяч бойцов, но из-за того, что они вытянулись длинной колонной по дороге, напоминая медленно текущую змею, их численность казалась больше, чем была на самом деле. А в том, что это враги, сомнений не было.

В первых рядах, как я сразу заметил, ехали вестготские всадники, а еще и воины прасинов, одетые в доспехи, а поверх них развевались зеленые плащи. Ехали враги, как я уже говорил, неторопливо, уверенные в собственной победе, гордые и высокомерные. Наверное, уже приготовили наряды для триумфа.

Добежав до лагеря, мы укрылись за воротами, тяжело переводя дыхание. Помимо нас, следом забежали несколько воинов, слуг и рабов, оставшихся на территории поместья. Эти тоже не хотели погибать раньше времени. Управляющий поместья, вольноотпущенник Тулий уже тоже находился здесь, схватившись за голову и причитая:

— Великий Боже, что же сделает со мной хозяин за то, что я не сохранил его поместье! Спаси и сохрани, спаси и помилуй!

— Эй, заткнись, я же сказал, что возмещу тебе все убытки, — крикнул я, поскольку его крики раздражали меня и могли поколебать боевой дух моих воинов.

— Я не очень уверен, маленький император, что сегодня, после того, как с вами покончат прасины, ты вообще сможешь хоть что-либо возместить! — дерзко ответил он. — А вот, что со мной сделает хозяин, лучше даже не думать.

Он продолжал причитать и тогда к нему направился Родерик, только в этом случае, заметив гиганта, Тулий замолчал и предпочел скрыться подальше.

Между тем Лакома продолжал строить людей вдоль изгороди, выдвигая на первую линию обороны арбалетчиков, которых у нас, к сожалению, было очень мало. Горные разбойники, которыми когда-то командовал казненный уже Йори, распределенные между отрядами, в последнее время ходили смирные, как овечки.

Я опасался, что они могут ударить нас в спину, когда начнется заварушка, но Лакома утверждал, что они сейчас, наоборот, прикидывают, как извлечь больше выгод из создавшейся ситуации. Ладно, выбора не было, пришлось смириться и надеяться, что они не побегут в решающий момент.

Этих разбойников, которые кое-как держали в руках мечи, нам пришлось поставить между арбалетчиками, а сзади во второй линии обороны Лакома поставил самых преданных моих людей, набранных еще во время Луперкалий из числа беглых рабов. Сейчас эти люди, благодаря бесчисленным занятиям, с оружием, превратились в опытных и стойких воинов, на которых я всегда мог положиться.

Что касается архитронито, то это оружие я, наоборот, пока что припрятал за повозками, собранными в центре лагеря в некое подобие прямоугольника. Это была наша запасная цитадель, в которой будем укрываться, если враги возьмут изгородь.

Войска врагов между тем подъехали к предместью и начали расползаться в обе стороны, окружая наш оплот с двух сторон и беря его в плотное кольцо, благо их численность позволяла им сделать это. Делали они это по-прежнему неторопливо, как змея, которая окружает оцепеневшего кролика, зная, что мы никуда не убежим от них.

Помимо прасинов, я заметил в войске синие, красные и белые плащи. Лица военачальников скрывались в тени шлемов, я не видел их отчетливо, но сразу узнал Веттониана, Бланда, Фалька и Траяна. Значит, это действительно так, против меня объединились все партии в городе.

Да, положение у меня действительно хуже некуда. Сейчас против меня и в самом деле выступили около полутора тысяч вражеских воинов, в то время как у меня едва наберется полтысячи. Я еще сегодня утром приказал Донатине отправить Парсания на связь с Эрнаком и Залмоксисом во дворец, чтобы они в случае чего отправились мне на помощь, но это был слишком рискованный шаг.

Оставшийся без прикрытия дворец враги могут захватить внезапным броском. Да, пока что мне приходилось рассчитывать только на собственные силы. Хотя, с другой стороны, судя по всему, здесь сейчас находились все их наличные силы, значит я еще мог на что-то рассчитывать со своими резервами из дворца.

Когда вражеские силы закончили, наконец, выстраиваться вокруг лагеря, от них отделились несколько всадников и поскакали к нам. Как только они приблизились, я сразу узнал факционариев и микропанитов рядом с ними. Это что же они, будут сейчас уговаривать нас сдаться без боя или предложат что-нибудь более интересное?

Во всяком случае, у меня уже были кое-какие задумки для дальнейших действий и то, что они приехали, было очень кстати для моего замысла. Подъехав близко к воротам изгороди, заваленным изнутри камнями и бревнами, факционарии закричали:

— Ромул, где ты? Выходи, сучий сын!

Я долго колебался, делая вид, что боюсь показываться им на глаза. Мне надо было, чтобы они подумали, будто я уже обделался и готов согласиться на все их условия. Как говорил какой-то древний китайский полководец, война — это путь обмана, а значит, мне в этот деле как раз по пути. Если на войне можно проводить дерзкие махинации и пускать пыль в глаза, то я, возможно, стану великим полководцем. Ну, или во всяком случае, великим махинатором в военной сфере.

Наконец, поскольку солдаты оглядывались на меня и недоуменно смотрели, почему я медлю и не отзываюсь на их окрики, я медленно вышел к воротам. Все это время лидеры партий надрывали голосовые связки, вызывая меня на переговоры и называя трусом и щенком, поджавшим свой хвост.

Рядом с ними сидели на конях двое вождей вестготов, как две капли воды похожие на убитого в горах Аскаукалиса и еще походившие на Родерика, правда, поменьше него габаритами. Варвары с улыбкой наблюдали за ругающимися римлянами и едва сдерживали гарцующих коней.

Потихоньку, как старик, я перелез через изгородь, а вместе со мной, конечно же, последовали Лакома и Родерик. Арбалетчики за изгородью стояли наготове, чтобы в случае чего нашпиговать врагов болтами.

— А, явился наконец! — сказал Веттониан и я даже издалека увидел, что глаза у него какие-то пустые, ничего не выражающие. Он что, наглотался дурман-травы? — Ну, здравствуй, малыш Момиллус. Ты как, сам сдашься или тебе поднять тунику, посечь задницу розгами и, всего заплаканного, отправить к отцу?

Его микропанит, о котором я уже рассказывал, что это был здоровенный парень с куриными мозгами, довольно загоготал.

— Лучше уступи нам сам, добровольно, юноша! — предложил Бланд. — И тогда, может быть, мы отпустим тебя к отцу. Мы не хотим портить с ним отношения. И тебя не хотим обижать, все-таки, ты просто заблудший ребенок.

— Все верно, император! — подтвердил Фальк. — Мы так и сделаем!

Но Траян гневно глянул на них и выехал вперед на своем коне, приблизившись ко мне почти вплотную. Родерик выступил вперед, держа меч в руке.

— Заблудший ребенок, говоришь? — закричал Траян. — Отпустить его? Да ни за что на свете! Я сам лично сдеру с него кожу, а потом поджарю на костре. А приготовленным блюдом угощу мою шлюху-жену!

Все это время я стоял, опустив голову вниз, будто напроказивший ребенок. Я еще подумал, что может быть, не помешало бы пустить слезу, но потом решил, что это будет слишком. Не поверят, да и мои воины совсем падут духом. Зато с Траяна не мешало бы сбить спеси.

— Эй, Тит Дексий Траян! — крикнул я. — Я не знаю, зачем твоя жена оклеветала меня, но то, что она сказала, это все неправда! Ты наверняка обидел ее, а затем она хотела досадить тебе, вот и сказала то, что могло поразить тебя в самое сердце! Если не веришь, спроси у оракулов или гадалок.

Парень прекратил гневно глядеть на меня и развернул коня назад, иначе он непременно наехал бы на Родерика и нарушил мирный ход переговоров. Я видел, что он глубоко задумался над моими словами. Поверить сейчас мне он, конечно же, не поверит, а вот кое-какие сомнения обязательно появятся. Ничего, вода точит камень, вскоре я его полностью переубежу в обратном, чтобы там Уликса ему не напела в уши. Дайте мне только побольше времени.

— Ты издеваешься, мелкий кусок дерьма! — закричал Траян, обернувшись. — Если ты не заткнешься, я прямо здесь прикончу тебя.

— Эй, парень, хватит решать свои собственные затруднения! — закричал Веттониан. — Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать шашни твоей женушки! Помолчи, пожалуйста. Что касается тебя, Момиллус, то я спрашиваю тебя в последний раз, сдаешься ты или нет? Я даю тебе возможность спасти жизнь своим людям и обойтись малой кровью. Просто сдайся нам и все будет хорошо. Мы постараемся справедливо решить твою судьбу, чтобы там не орал этот рогатый мальчишка!

Он снова расхохотался вместе со своим микропанитом, а Траян покраснел от ярости и ударив коня пятками, помчался к своим войскам.

— Вот-вот, езжай отсюда, грозный петушок! — пробормотал Бланд, а его микропанит сплюнул Траяну вслед.

— Ну, так что ты решил, малыш Момиллус? — закричал Фальк. — Хоть раз в жизни последуй голосу разума и сделай то, о чем тебя все просят. Траян уже уехал, ты можешь не опасаться за свою жизнь, а просто вверь нам ее.

— А что же с императорской казной? — спросил я. — Ее тоже отдать вам?

Факционарии переглянулись, а вестготские вожди подъехали ближе.

— А ты что же, все-таки добыл ее? — спросил Веттониан. — Вот молодец, малыш, я всегда знал, что ты способный малый! А где казна, с тобою?

— Нет, конечно, — ответил я, поглядев на юг. — Я спрятал ее в горах, недалеко отсюда. Там огромная сумма в пятьдесят миллионов солидов, оказывается, мой отец тот еще шалунишка, он припрятал от вас огромные деньги, а вы и не знали!

Факционарии зашептались между собой, не веря своим ушам, а один из вождей вестготов спросил:

— Сколько там солидов?

Веттониан проницательно глянул на меня и сказал:

— Ты лжешь, мелкий гавнюк, я знаю тебя! Никто во всем Риме не умеет лгать также ловко, как и ты. Ты говоришь это, чтобы внести смуту и раздор между нами.

Я сделал вид, что изумился.

— Зачем мне это надо, Веттониан? Если ты не веришь моим словам, то не надо, я не заставляю тебя. А вот тем, кто поверил, я готов простить все былые грехи и заплатить треть из этой суммы, если они присоединятся ко мне, прямо сейчас. Ну, или чуть позже, — и сказав это, я посмотрел на вождей вестготов и весело подмигнул им.

— Разрази трезубец Нептуна мою задницу! — воскликнул Бланд. — Он что, пытается прямо при нас подкупить варваров? Как ты можешь терпеть такое, Веттониан?

— Да, услышав такую сумму я и сам готов спуститься с коня и лизать ему пятки, — усмехнулся факционарий прасинов. — Вот только что-то не особо верится мне в его слова. Если он и заполучил казну, то там наверняка меньше денег. Ладно, поехали отсюда, он так и будет стараться внести раздор между нами.

В это время красные плащи русиев тронулись с места. Я подумал, что Траян решил нарушить перемирие во время переговоров и атаковать нас самостоятельно, но его люди отделились от основных сил врага и побежали по направлению к городу. Ага, что я говорил, мне уже удалось посеять яд сомнений в его душу, а значит, вскоре я смогу полностью перед ним оправдаться.

— Вот видите, чем больше мы остаемся здесь, тем меньше нас становится, — мрачно сказал Бланд, угрюмо посмотрел на меня и развернув коня, поскакал к своим людям.

— Поехали, поехали, парни! — закричал Веттониан вестготам. — Он врет насчет денег, а я предлагаю лучше захватить его лагерь, а потом хорошенько допросить, тогда-то он все и расскажет нам.

Я печально поглядел им вслед, досадуя, что мне так и не удалось окончательно поссорить их между собой. Впрочем, лидер левков Фальк уехал самым последним и разворачивая коня, он едва заметно кивнул мне напоследок. Что бы это значило? Неужели это тоже тайный знак того, что он не будет участвовать в сражении? Если так, это было бы отлично.

Забравшись обратно через изгородь с помощью моих воинов, я спросил у них:

— Ну что, готовы к драке?

Один арбалетчик промолчал, а другой, кажется, из горных разбойников, пробурчал:

— Это будет не драка, а бойня.

Я кивнул.

— Вот именно, только я предлагаю все-таки не убивать тех, кто просит пощады.

Разбойник покачал головой и ответил:

— Ты не понял меня, мальчишка. Убивать будут нас, резать горло, как баранам на скотобойне.

Я поглядел ему прямо в темные испуганные глаза и сказал:

— Нет, это ты ничего не понял. Я не собираюсь проигрывать. Я собираюсь победить. Если ты боишься и не веришь в это, то просто отдай оружие и иди отсюда. Но вот потом, когда мы будем делить доспехи, оружие и женщин побежденных, не смей появляться среди нас.

Он промолчал, а я повернулся к воинам, которые все собрались по периметру изгороди и закричал:

— Вы слышали? Те, кто считает, что мы сегодня проиграем, могут отдать оружие и уходить, пока не поздно. Я ничего не сделаю вам. Но вот только не приходите потом, когда мы будем торжественно въезжать в город, гоня перед собою этих скотов, — и я указал в сторону разворачивающихся вражеских войск. — Вы помните, сколько остготов противостояло нам в горах? И где они сейчас? Вон, сидят связанные в центре нашего лагеря и ожидают своей участи. Я обещаю вам, если вы останетесь и будете драться так же храбро, как дрались в горах, то еще сегодня до заката солнца мы войдем в Равенну с триумфом и я награжу вас так, как еще никогда не вознаграждал до этого!

Я замолчал и поглядел на свои войска. Что же, кажется, речь получилась удачной. Во всяком случае, никто из них не бросил меч и не смылся, наоборот, Лакома поднял руку с клинком и загремел:

— За императора Ромула! За императора Ромула!

И постепенно, нестройными голосами, но все громче и громче, мои люди начали повторять за ним тоже самое, а под конец начали скандировать это непрерывно. Хм, я и не думал, что это может быть так воодушевляюще, мне захотелось петь и плакать от радости. Если сегодня я погибну, то, во всяком случае, впервые за долгое время, буду знать, что хоть немного смог воодушевить людей.

Продолжая кричать, пехотинцы взяли покрепче щиты и мечи, приготовили копья, а стрелки поставили рядом с собой арбалеты и достаточный запас болтов. Кроме того, те из воинов, что сидели за манубалистами, зарядили их и тоже устроились поудобнее, чтобы стрелять. Филоника между них не было, потому что я отправил своего самого талантливого стрелка и командира заведовать архитронито, а пушка сейчаснаходилась в центре лагеря.

Конницы у нас было совсем мало, всего с пару десятков всадников. Парсания среди них тоже не было, я ведь отправил его в Равенну, чтобы наладить связь с войсками, оборонявшими дворец. Вообще-то, если бы он уговорил Эрнака и Залмоксиса отправить к нам хотя бы две центурии, которые напали бы сзади на врага в самый разгар боя, это здорово помогло бы нам. Но пока на это рассчитывать не приходилось, от Парсания не было ни слуху, ни духу.

Между тем, войска вестготов, прасинов, венетов и левков закончили перестраиваться и побежали к нам. Где-то на треть они состояли из легкой конницы, от ударов копыт которой дрожала земля, а остальные были пехотинцы, которые кричали, как бешеные. Я глядел на приближающихся врагов с вершины изгороди и чувствовал, что от напряжения у меня волосы встали дыбом на голове.

Глава 30 Сражение под Равенной

Нападающих было, по крайней мере, вчетверо больше нас. Не самое утешающее соотношение, честно говоря.

Хоть я и вдохновил парней вокруг меня на самоотверженный бой, но в глубине души, честно говоря, сильно сомневался в благоприятном исходе сражения. Однако, должен признаться, что когда я призывал их сражаться не жалея себя, то на самом деле искренне верил в то, что мы победим. Все-таки, как говорили в двадцать первом веке, хороший актер должен верить в свою роль.

Ну, а сейчас, похоже, шутки кончились, настало время серьезных дел. Рядом со мной стоял Родерик, держа в руке длинный прямой клинок, чуть дальше от избытка чувств вопил Лакома, потрясая коротким обоюдоострым мечом. Я облизал пересохшие губы и тоже сжал свой меч покрепче.

А затем наши арбалетчики открыли стрельбу по коннице и пехоте врага. Тут ведь в чем дело, объясняю.

Первоначально конница вестготов, несколько сотен всадников, грохоча копытами, мчалась на наши укрепления так непреклонно, будто собиралась смести их медной грудью своих коней. Но в реальном бою, конечно же, так не делается. Ни один здравомыслящий полководец не бросит конницу напрямую на изгородь, если конечно, он не тупица и не хочет просто-напросто положить ее на месте.

Кони ведь не обладают крыльями и не способны перелететь через препятствие, особенно с тяжелыми вооруженными всадниками на спинах. Поэтому, по большому счету, отправляя всадников в атаку на нас, вестготы, в первую очередь, хотели нанести нам как можно больший моральный урон, напугав зрелищем приближающейся конницы. Это им почти удалось, признаюсь я вам.

Но затем, когда всадники остановились на полном скаку, причем многие на расстоянии выстрела, я понял, что они ни за что не полезут на изгородь, потому что не являются самоубийцами. И Лакома понял это гораздо раньше меня, поэтому сейчас, видя, что у нас имеется возможность поразить конницу выстрелами, он закричал так громко, как только мог:

— Стреляйте! Стреляйте, сукины дети и пришпильте этих придурков к земле, чтобы они не могли пошевелиться!

И тогда наши арбалетчики, как я уже сказал, открыли стрельбу по коннице и подбежавшей пехоте врага.

У вестготов вообще, если позволите немного объяснить про их войска, имелись к тому времени вполне себе сильные подразделения, способные выполнять самые разнообразные задачи на поле боя. Как рассказывал мне добрый слуга Евсений в те достопамятные времена, когда между нами еще не пробежала черная кошка, у вестготов, против которых сражался мой отец, имелись разные типы конницы. Это были, как ударные типы, вооруженные длинными пиками «контос» с два, а то и три человеческих роста, так и штурмовые, защищенные тяжелыми доспехами в виде кирас и изогнутыми прямоугольными щитами, сражающиеся мечами. Имелись у вестготов и конные стрелки, так называемые конные гардинги, швыряющие во врага дротики.

Сейчас против нас, как я видел, в основном, выставили конных пикинеров, защищенных легкими кольчугами и кожаными доспехами, в обеих руках они держали длинные пики. Хорошо, что мы не встретились с ними в открытом поле, помнится, подумал я с содроганием, представив, что было бы, если бы такие отряды налетели на моих стрелков. Было у врага и несколько десятков тяжеловооруженных всадников с мечами и щитами, но эти, как я понял, по большому счету, являли собой элитные отряды телохранителей вождей.

Из пехоты у вестготов имелись серпоносцы, дикие воины, зачастую сражавшиеся обнаженными по пояс с оголенным торсом и разрисованным боевой раскраской лицами, затем мечники, облаченные в кожаные стеганые доспехи и защищенные прямоугольными длинными щитами, суживающимся книзу, а также пешие пикинеры с длинными копьями и круглыми щитами. Последние были защищены хуже, чем мечники, носили тоже кожаные многослойные куртки, худо-бедно спасающие от стрел. Но только не от арбалетных болтов.

В общем, когда мои стрелки начали метать снаряды, большая часть конницы и пехоты противника оказалась в тяжелом положении. Лучше всех были защищены мечники, и конные и пешие, а вот остальные виды войск остались почти беззащитны от наших стрел.

Не скажу, что наши болты затмили небо, но кучность была довольно высокая. Я видел, как от метких выстрелов всадники и набегающие пехотинцы валились на землю, как подрубленные. Я своими глазами видел, как особо удачный выстрел из манубаллисты пронзил сразу троих серпоносцев, причем метательное орудие еще и пролетело дальше, сбив с ног еще одного вражеского пехотинца, правда, почти не ранив его.

В общем, начав нести потери от выстрелов из арбалетов, вестготские конные пикинеры тут же поспешно отъехали назад, в то время как пехота продолжала неуклонно бежать к нашей изгороди. Стрелки продолжали палить по ним, покуда у них хватало заряженных арбалетов. Когда же болты закончились, они тут же начали судорожно заряжать их, чтобы подготовиться к следующему залпу.

И как раз в это время пехота врага добралась до изгороди и полезла к нам. Я в это время находился на вершине изгороди и приготовился ударить бешено визжащего серпоносца, который ухватился за край стены и пытался подтянуться, чтобы запрыгнуть к нам. Не успел я ударить его, как меня оттолкнул Родерик и одним могучим ударом перерубил противнику шею. Вражеский воин тут же перестал кричать и молча свалился вниз, а его голова нелепо повисла на шее, будто у сломанной куклы.

— Зачем ты сделал это? — закричал я телохранителю. — Я бы и сам с ним справился!

Мой охранник ничего не ответил мне, а снова оттолкнул и ударил по пике вражеского воина, который тоже подбежал к изгороди и пытался проткнуть меня длинным своим оружием, которое позволяло бить, даже не залезая на нашу лагерную стену. Вокруг стоял невообразимый шум и гам, потому что люди вопили во весь голос, а раненые с криками катались по земле.

От толчка Родерика я едва устоял на ногах и в то же мгновение мне в плечо больно попал круглый камень. Что за чертовщина, спросил я себя, зажав рукой ушиб и оглядевшись. Оказывается, у вестготов имелись пращники, которые воспользовались тем, что наши арбалетчики перезаряжали оружие и принялись тут же обстреливать защитников лагеря. Камни свистели вокруг нас, а я поразился тому, какое это простое и эффективное оружие, потому что почти сразу сопротивление моих воинов резко уменьшилось и они пытались спрятаться за изгородью от метких снарядов врага.

Впрочем, пращников у врага оказалось немного, всего около трех десятков и скоро у них тоже иссякли запасы камней. Мои воины снова выглянули из-за укрытия и схватились с пехотой противника.

Воинов врага, однако, было слишком много. При всей доблести моих солдат, они не могли совладать с подобным численным превосходством. Кроме того, забираясь на изгородь, вестготы действовали очень умело: часть их связала поединками моих немногочисленных мечников, а другие помчались к воротам, чтобы открыть их и впустить в лагерь свою конницу. Допустить этого ни в коем случае было нельзя, но и препятствовать этому мы тоже не могли.

Родерик тем временем уже дрался сразу с тремя мечниками противника, а я увидел, что немногочисленные группки врагов уже завязали отчаянный бой у ворот в лагерь, стремясь перебить охрану. Воинов врага прибывало все больше и поэтому я закричал Лакоме, обнаружив его сражающимся недалеко от меня на изгороди:

— Надо уходить! Давайте, отступаем за повозки!

Затем я схватил Родерика и потащил его назад, а он едва успел столкнуть одного из противников со стены. Почти сразу же прозвучал сигнал к отступлению и мои воины, в том числе и арбалетчики сразу устремились к повозкам, стоявшим в центре лагеря. Это походило на морскую волну, которая, нахлынув на берег, затем в едином порыве отходит назад.

Позади нас отчаянно вопили вестготы и небольшие отряды партийных воинов. Я не заметил среди них, кстати, левков, солдат в белых плащах и догадался, что Фальк все-таки отказался от атаки. Интересно, сейчас, видя, как мы отступаем, не думает ли он, что зря поставил на меня и не сожалеет ли о том, что послушался меня? Готов поклясться, он считает, что я его обманул и намеренно заставил отказаться от атаки.

Хрипя от быстрого бега и ушибов, я добежал до повозок, соединенных уже в единую железную стену и мгновенно перескочил через нее, сразу же оказавшись внутри. Родерик был не столь же ловок, но тоже довольно быстро вскарабкался вверх и перебрался среди неровного прямоугольника нашей последней линии обороны.

Едва я успел оглядеться, как тут же рядом со мной с криком приземлился Лакома. Осмотревшись, я увидел, как мои воины перескакивают через повозки с оружием в руках и тут же оборачиваются назад, стремясь, чтобы их не настигли враги.

Мы успели отойти в самые подходящее время. Вражеские пехотинцы уже захватили изгородь и начали спускаться с нее следом за нами, а затем уже открыли двое выходов из лагеря. Внутрь начала потихоньку въезжать конница. Противники, повинуясь приказам командиров, выстраивались вокруг повозок в новые боевые порядки, собираясь снова напасть на нас, когда их наберется достаточное количество.

— Тебя зовут, император, — сказал Родерик, положив мне на плечо тяжелую руку.

Я оглянулся и увидел связанного дядю, давно уже беснующегося возле столбов, к которым мы привязали его и остготских воинов. Он, оказывается, уже продолжительное время звал меня по имени, но я в суматохе не слышал его и если бы не Родерик, вообще бы не обратил внимания. Поначалу я хотел послать его к черту, но потом подумал и увидев, что враги еще не скоро соберутся с силами для новой атаки, я побежал к нему.

— Ты что не слышишь меня, маленький гребаный ублюдок? — закричал дядя, едва я подбежал к нему. — Я зову тебя так долго, что моя глотка чуть не треснула и…

— Что ты хотел? — закричал я в ответ. — Говори быстрее, у нас мало времени!

— А ты что, до сих пор не понял? — спросил дядя. — Освободи меня быстрее, и вот этих вот воинов. Мы будем сражаться вместе с тобой плечом к плечу.

Если бы не вся серьезность ситуации, я бы от души расхохотался. Подумать только, мой самый непримиримый противник предлагает мне сражаться вместе.

— Да ты совсем сдурел, любимый дядя! — закричал я, стараясь перекрыть голосом всеобщий шум вокруг. — Ты что, думаешь я совсем помешался, чтобы отпустить тебя и твоих гребаных уродов, да еще и дать вам оружие в руки. Да вы же сразу начнете бить нас в спину, разве не так?

— Послушай, я думал, что ты умный малый, — прокричал дядя с отчаянием. — Разве ты не видишь, что этим людям сейчас нечего терять? Вестготы точно также не пощадят их, как и тебя. Они знают, что ты хотел продать их в рабство, а то и вовсе уничтожить, но если ты предоставишь им возможность драться, а затем пообещаешь свободу или возможность служить в твоих войсках, они с радостью встанут в твои ряды, понимаешь?

Я хотел обругать его и послать ко всем чертям, но затем призадумался. Рядом с дядей сидел связанный пожилой остгот, его лицо было изуродовано синяками и ссадинами, а из носа текла кровь. Он угрюмо глядел на меня и молчал. Я сделал знак дяде помолчать и подошел к нему.

— Как тебя зовут? — спросил я, присев рядом с ним на корточки и поморщившись от ран.

Сначала он молчал, а потом ответил:

— Мое имя Атальф, император.

Я испытующе посмотрел ему в глаза.

— Ты слышал, что сказал мой дядя? Что ты думаешь по этому поводу, Атальф? Как быстро вы предадите меня, если вам дать возможность сражаться?

Пожилой воин нахмурился и сказал:

— Мы не такие дураки, чтобы снова нападать на тебя. Хоть ты и слывешь обманщиком и лгуном, но, говорят, ты милосерден и щедр к людям. Пообещай нам, что отпустишь после этой битвы или возьмешь в свою армию и мы будем сражаться за тебя.

— Это верно, я не такой дурак, чтобы подставлять вам свою спину, — тоже прокричал я. — Если я освобожу вас и дам оружие, то вы будете сражаться в первых рядах, понимаешь? А мы будем стоять сзади и в случае чего, будем стрелять вам в спину. Что ты скажешь на это?

Атальф опять поглядел мне в глаза, все также сердито хмурясь.

— Для воина нет ничего лучше, чем умереть с мечом в руке, чем валяться связанным в грязи, как свинья. Дай нам оружие и поставь сражаться где угодно и мы пойдем на смерть.

Я помолчал и посмотрел на пленных остготов, которые тоже глядели на меня. Их численность была не меньшей, чем все мои отряды. Если я вооружу их и поставлю в строй, моя маленькая армия вырастет вдвое. Очень соблазнительная перспектива. Сзади подошел Лакома и предупредил:

— Император, не вздумай делать этого.

Но я уже принял решение. Поднявшись, я приказал:

— Освободите их и дайте оружие. Пусть они стоят в первых рядах. Если только дернутся в нашу сторону, стреляйте без предупреждения.

— Император, ты сошел с ума! — закричал Лакома. — Ты хочешь нашей погибели?

— Делай, что я приказал! — закричал я в ответ. — У нас времени, враги уже начинают атаку. Давай, быстрее, это наша единственная возможность победить!

Сначала Лакома злобно глядел на меня и я думал, что он бросит меч и уйдет с поля боя, но затем он позвал воинов и начал перерезать путы пленникам. Я освободил дядю и сказал:

— Надеюсь, дядя, ты сегодня будешь сражаться на моей стороне? То, что я сказал Атальфу, касается тебя в равной мере. Ты тоже будешь стоять в первых рядах и не смей уходить оттуда назад, иди только вперед на врага, ты понял?

— Когда-нибудь я сам перережу тебе глотку, щенок, — ответил дядя. — Может быть, даже не глазах твоего отца. Но сегодня, даю тебе слово, я буду сражаться на твоей стороне, клянусь всеми богами, древними римскими и новым христианским, ты понял?

— Это другое дело, — сказал я. — Это мне по душе.

Тем временем мои воины спешно выдавали остготам мечи и ножи, а также лишние щиты. Кольчуг и кирас для них не имелось, да мы бы все равно не успели их вооружить. Едва только остготы построились неровной линией за повозками, как вестготы пошли в атаку. Они кричали боевые кличи и стучали мечами о щиты, поднимая вокруг дикий грохот. Едва они дошли до повозок, как арбалетчики снова открыли стрельбу поверх голов остготов, а затем и наши бывшие пленники вступили в битву с противником.

Да, заварушка получилась весьма знатная. Варвары кололи и резали друг друга, поднимая невероятный шум, а раненые катались на земле, поднимая пыль. Всадники кружили вокруг наших повозок и я вдруг с радостью осознал, что врагов стало гораздо меньше, чем было до этого. Оказывается, мы нанесли им ужасающие потери.

Затем я обернулся и поискал глазами Филоника. Командир стрелков, вот уже давно готовый к бою, только и ждал моего приказа. Я кивнул ему и он начал поспешно снимать ткани с архитронито, которыми мы маскировали орудие. Под пушкой с самого начала битвы тлели угли, и она была готова к стрельбе. Чтобы начать палить из архитронито, требовалось поднести орудие к краю наших укрытий из повозок, чтобы прицельно стрелять по врагам.

— Я вынужден попросить прощения, император, — сказал знакомый голос рядом со мной. Это был, конечно же, Лакома. — Я был не прав, когда не доверял остготам. А теперь я смотрю и вижу, что они дерутся, как львы.

— Тебе не за что просить прощения, друг, — ответил я. — Ты сегодня сделал все, что может человек и даже превзошел человеческие возможности.

Между тем, теперь мой военачальник вынужден был ввести в бой последние наши силы пехотинцев, которые и так уже сражались сегодня весь день. Остготы, выполнив обещание Атальфа, сражались, как дикие звери. Я видел окровавленную фигуру моего дяди с мечом в руках, он тоже бился с врагами, как одержимый. Но, несмотря на всю храбрость моих воинов, численный перевес на стороне вестготов позволял им постепенно одерживать вверх над нами.

И тогда оглушительно, с легкостью перекрыв шум сражения, выстрелил архитронито.

Глава 31 ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОМ 3. Император Рима 3 Идущие на смерть приветствуют тебя!

Уважаемые читатели, подписчики и друзья!

На этом закончен 2 том серии «Император Рима». Ромул Августул остался в сложном положении и как ему удастся выпутаться из него, а также какие другие трудности ему придется преодолевать, читайте в новой книге:

ТОМ 3. Император Рима 3. Идущие на смерть приветствуют тебя! — #182380

Аннотация:

Несмотря на то, что удалось решить многие проблемы, тут же появилось множество других. Вместо уничтоженных врагов тут же возникли новые. Смерть таится за каждым раболепным поклоном, за каждой учтивой улыбкой. И несмотря на все это, императору Ромулу Августу надо снова привести Рим к былому могуществу и величию.

Оглавление

Глава 1 Вот и новая жизнь, приветствую тебя!

Глава 2 Новый вид оружия в действии

Глава 3 Благословенное голубое топливо, здесь и сейчас

Глава 4 Тем временем в городе все неспокойно

Глава 5 Проклятые воришки

Глава 6 Гордая дочь патриция

Глава 7 Соблюдайте тишину в библиотеке

Глава 8 Мирные и конструктивные переговоры

Глава 9 Здесь происходит сплошная, хотя и важная болтология

Глава 10 Встречи с важными людьми

Глава 11 Многочисленные кровавые улыбки

Глава 12 Является ли милосердие добродетелью?

Глава 13 Разговор по душам с родственником

Глава 14 Небольшая разгрузка от стресса и хлопот

Глава 15 Праздник роз с колючими шипами

Глава 16 В горы за сокровищами, что может быть увлекательнее?

Глава 17 Прогулка в монастырь, но отнюдь не за благочестием

Глава 18 Все дороги ведут в никуда

Глава 19 Приручение свирепой львицы

Глава 20 Раненый, но довольный, снова в погоню за сокровищами

Глава 21 Звери, попавшие в ловушку

Глава 22 Воздаяние по заслугам

Глава 23 Справедливое наказание всех и вся

Глава 24 Восставшие капризные дети

Глава 25 Сюрприз от преданного подданного

Глава 26 Старые друзья встречаются вновь, в самом лучшем для этого месте

Глава 27 Переговоры прошли в дружелюбной и плодотворной атмосфере

Глава 28 Подготовка к сражению за столицу империи

Глава 29 Ну, посмотрим, кто кого одолеет

Глава 30 Сражение под Равенной

Глава 31 ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОМ 3. Император Рима 3 Идущие на смерть приветствуют тебя!