Дижонский нуар [Руслан Галеев] (doc) читать онлайн

Руслан Галеев
ДИЖОНСКИЙ НУАР


Пролог. Два года назад.
 «Коллектив научного комплекса «Пастер-Давос» с глубочайшим прискорбием сообщает, что этой ночью скоропостижно скончался доктор Раджеп Сатьяварапу. 9 августа отныне навсегда будет вписано в мировую историю, как день величайшей скорби для всего научного сообщества. Раджеп Сатьяварапу был великим ученым, пионером и идеологом Науки Новых Связей, великолепным преподавателем и прекрасным другом. Эта потеря невосполнима» Из некролога на портале научного комплекса «Пастер-Давос».
 «…что, в свою очередь, стало следствием одновременного отказа системы вентиляции и системы контроля внутренней атмосферы на борту частной межпланетной яхты «Сахиб». Учитывая недавний капитальный ремонт, новейшее оборудование и обновленную оперативную систему корабля, возможность подобного совпадения практически исключается. Ходатайствую об открытии непубличного следствия по факту вероятного убийства доктора Раджепа Сатьяварапу». Из секретного доклада № C8E2EE0A Министерства Юстиции Объединенного Человечества.
 «…они держат нас за придурков, неспособных сделать элементарные вычисления! Но 2ˣ2=4, вы, проклятые продажные свиньи! А доктор Раджеп Сатьяварапу не просто «скоропостижно скончался», как лицемерно выражаются эти двуличные мрази, руководящие «Пастер-Давосом», нет! Его убили! Убили по пути на конференцию «Наука Новых Связей», где он намеревался выступить с докладом о совершенном им открытии. Которое, по его же словам, способно полностью изменить знакомый нам мир информационного взаимодействия, а людей сделать свободнее на порядки. И хотя суть его разработки держалась в секрете, в научном сообществе уже появилось устойчивое выражение «Дижонский грааль Сатьяварапу».
Но мы-то с вами знаем, кому наша свобода, словно кость в горле! И они не допустили выступления доктора Раджепа Сатьяварапу. Они его убили!» Из меморандума консольного сообщества «Одинокие Стрелки 2.0».
1. Лемарк
 Планета Афина. Муниципальная трасса Фризон-Паланга. Август. Полдень. Поникшие пальмы, словно оплавившиеся распятья вдоль дороги. Горизонт дрожит, натуральное пекло, + 35 в тени. Редкие безумцы, высунувшие носы из кондиционированных помещений, вяло плетутся в своих хипповских вэнах по направлению к побережью. На каждом повороте по закипевшему бедолаге.
 Но в машине Лемарка отличный кондиционер и лучшая защита от ультрафиолета. Он сидит с бокалом какого-то бурбона, стоимостью в половину этой проклятой планеты, упакованный в идеальный костюм и прочую архаику, типа золотых наручных часов. Он похож на  штучный дизайнерский продукт, выставленный в витрине дорого бутика где-нибудь на Джетро-Талле. Само собой, ведь он же сенатор, мать их, о нем заботится государство. А его машина, это - не просто тачка. Это - роскошная миниатюрная яхта на колёсах, которая пронзает бытие, словно желтая хромированная игла, оставляя за кормовым фаркопом частые стежки неудачников. Ибо что-то там сказано о пастырях и овцах, и бла-бла-бла, аминь.
 Впрочем, Лемарк может потерять и эту машину, и свой особый статус ещё до заката жестокого солнца Афины, пополнив ряды тех самых неудачников на обочине. Политика, это институт, основанный на каннибализме, пожирание себе подобных - обычное дело. А Лемарк сегодня - лакомый кусок. 
 Дело вот в чем. Сто лет назад Ансельм Аксон собрал самую большую коллекцию ключей. Самых разных: с одним бородком, двумя бородками, крестовые, финские, сувальдные, перфорированные, помповые… Короче, тысячи этих атавизмов прошлого, которые перестали активно использовать еще во второй половине XXI века. Эту коллекцию даже зарегистрировали в Книге рекордов «Гиннеса». Ключи висели на всех стенах ветхого дома, собранного из контейнеров для транспортировки сельскохозяйственной техники, и были единственной его драгоценностью. Аксон с гордостью называл этот дом фермой. Когда поднимался сильный ветер, дом начинал дрожать, а ключи - звенеть.
 Аксон любил повторять: «Любую дверь можно открыть, если подобрать правильный ключ». Но, похоже, во всей этой звенящей на ветру коллекции так и не нашлось ключей к его собственному благополучию. Все попытки разбогатеть на кукурузе, сорго, и разведении овец окончились для Ансельма Аксона неудачами. Он умер, думая о том, как свести концы с концами. А его судьба стала семейной притчей (она даже до статуса семейной легенды не дотянула).
 И вот, спустя почти сто лет, родился младший правнук Ансельма Аксона – Лемарк. Который с первых дней жизни воспитывался в знании, что иногда, вместо того, чтобы искать нужный ключ, следует выбить дверь ногой. С этим знанием он и выиграл выборы в солнечной системе Серв-Нортеза. Пока его соперники по предвыборной гонке рассуждали о стратегии и создавали коалиции, Лемарк пошёл против всех - выбил дверь ногой. И избирателям это понравилось. Они же, как дети, честное слово!
 Но сенаторское кресло стало не финалом гонки, а её началом. Двери и не думали исчезать, напротив, их становилось все больше. И в этот жаркий день Лемарку предстояло вынести очередную. Самую опасную в текущий период его политической карьеры.
 Солнечная система Севр-Нортез, в которую входил и родной Лемарку Дижон, состояла из четырёх густонаселённых планет. Сугубо индустриальных, и потому, как и все индустриальные или промышленные области, регион контролировался профсоюзом. В случае Севр-Нортеза - профсоюзом горнодобытчиков.
 Самовыдвиженец от Дижона Лемарк, неоднократно вступавший в открытые конфликты с руководством профсоюза, никогда не получил бы здесь сенаторства. Однако, после скандала Иводзимы [прим. авт. – отсылка к повестям трилогии Иво], в котором оказался наглухо замешан связанный с профсоюзом лоббист, у Лемарка появился шанс. И он им воспользовался, получив на выборах минимальный перевес. Лемарк понимал, что профсоюз не станет мириться с его демаршем и использует все своё влияние и многочисленные возможности для того, чтобы утопить репутацию молодого сенатора. А потому, следовало нанести упреждающий удар. Сегодня.
 Фактически, Лемарк намеревался спровоцировать начало глобального передела власти в солнечной системе Севр-Нортеза.
 Правда, для этого требовалось пожертвовать интересами собственных избирателей. Но Лемарка это беспокоило меньше всего. Его совесть безболезненно растворилась в борной кислоте предвыборной гонки. Регулярная дань демонам власти. К тому же, Лемарк искренне ненавидел родную планету Дижон. Как и подавляющее большинство других дижонцев. Все свою сознательную жизнь он мечтал вырваться из этого пропитанного ядом, негостеприимного к человеку места, и, победив на выборах, стал позиционировать себя не дижонским сенатором, а представителем солнечной системы в целом.
 Системы, где наблюдалась занятная аномалия управления. Ведь собственно добыча осуществлялась исключительно на Дижоне, остальные три планеты занимались промышленной переработкой, хранением и транспортировкой ресурсов. Логика вещей требовала, чтобы регионом управлял торговый или промышленный профсоюзы. Но у Дижона был особый статус. Только на этой планете добывался редчайший и крайне дорогой минерал - мутон. Масштабные поиски других месторождений мутона, а также попытки создать искусственный аналог результатов пока не давали. Эта исключительность и позволяла профсоюзу горнодобытчиков контролировать весь регион.
 Лемарк собирался изменить ситуацию, и предложить свою солнечную систему торговому профсоюзу. Организовать небольшую подковерную войну, этакую бурю на кафеле, которая разом вознесла бы его на несколько порядков выше, выведя в число серьезных игроков. А там и до Малого Круга галактического совета рукой подать. И даже, чем черт не шутит, до игры за главное кресло в этом проклятом мире. Разумеется, в случае победы.
Потому что, если честно, в случае поражения не будет уже ничего. Возможно, ему подарят рубашку серфера, или пристрелят где-нибудь в темном переулке, не важно, - с таких дистанций сходят раз и навсегда. И не важно, кем ты будешь, просто трупом, или трупом политическим. Это трудно объяснить человеку, никогда не седевшему на политической игле, но после яркой, жестокой, кровавой возни у самого потолка человечества, любое существование в нижних слоях – попросту лишено смысла. И пока еще никому не удалось придумать политический метадон.
 Жёлтый «Митсубиши» Лемарка двигался в крайнем левом ряду, зажатый между двумя беспилотными болидами охраны. На горизонте подпирала ослепительно белый небосвод Башня Федерации, огромная и неприятная, словно тень иного века, проткнувшая время и гниющая в настоящем. Но так, наверное, и должны выглядеть места, где человеческие судьбы решаются с нечеловеческой логикой политической целесообразности. В том числе, и судьбы самих политиков. Мать их…
2. Фиджи, Фриман
 Восемнадцать операторов удалённо отслеживали движение сенаторской кавалькады из штабного офиса на мысе Эта. Они контролировали дорожный траффик, физические показатели клиента, личности водителей других машин на трассе, производителей и владельцев беспилотных аппаратов, метеообстановку, сейсмопоказатели, любую электронику вдоль дороги, любые изменения информационного фона и даже движения облаков мошкары с непроизносимым названием, на укус которых у Лемарка была аллергия. Ежедневная рутина службы поддержки. Скучная, как и любая работа.
- Почему он всегда выбирает жёлтые машины? - с трудом подавив зевок, спросила Фиджи. - Да ещё такого психованного оттенка.
Фиджи полулежала в продавленном кожаном кресле с моноклем «Эппл» на левом глазу, через который разглядывала сенаторский лимузин с высоты птичьего полёта. 
- Почему психованного? – лениво переспросил Фриман. Он полулежал продавленном кожаном кресле с моноклем «Нокиа» на правом глазу, через который контролировал дорожный трафик. Левым глазом Фриман следил за включённым на стационарной консоли реалити-шоу «Путь к успеху». Сегодня показывали дизайнерский цех поп-звезды Кении, разрабатывающий визуалку для её нового альбома. Вообще-то, Фриман был курьером, но в свободные часы подрабатывал на трафике.
- У нас на Дижоне была психушка. Стены такого же цвета, - Фиджи провела рукой перед моноклем, меняя угол наблюдения за трассой. Жёлтый «Митсубиши» только что миновал дорожную развязку у заповедника имени Ирвинга Стоу. Болиды охраны ненавязчиво оттеснили от него несколько расписанных пацификами серферских микроавтобусов.
- Не думаю, что Лемарк сам выбирал цвет, - сказал Фриман. - Это PR-команда с третьего этажа. Они там все психи.
- Факт. Они меня бесят.
Свободным от монокля глазом Фиджи проглядывала на экране стационарной консоли рейтинги бойцов «Войны и мира». В этом году она не попала даже в тысячу лучших. Все из-за того, что отчим отказался оплачивать её кредит за университет, и Фиджи пришлось продолжить работу на дебила Лемарка. Хотя сама она планировала срулить из этого паноптикума сразу после выборов.
Фиджи с тоской посмотрела на скрытое за черным светонепроницаемым пластиком окно. Где-то там, за стенами штабной башни мир наслаждался бархатным летом, загорал, купался, щеголял стройными ногами и упругими задницами, напивался, ходил на концерты и занимался сексом. Фиджи не видела голого парня уже больше года, а последний раз занималась сексом в туалете передвижного предвыборного штаба Лемарка. Того чувака звали Яго. И никто из них не был голым. Её передернуло от этого воспоминания.
Фриман зевнул во весь рот, оттолкнулся от стола и, прокатившись в кресле через весь кабинет, принялся колдовать у кофемодулятора.
- Кофе будешь? – спросил он, оглянувшись через плечо.
- Вторая чашка за утро? – Фиджи потянулась до хруста костей. – Почему бы и нет…
Фиджи слушала, как ворчит кофемодулятор и пыталась избавиться от воспоминаний о пыхтящем Яго, вцепившемся ей в бёдра. Но у неё так давно не было секса, что все усилия привели к обратному. В памяти начали спонтанно всплывать все парни, с которыми она когда-либо спала. И чем постыднее было воспоминание, тем сложнее было выкинуть его из головы. «Настало время реанимировать проклятый вибратор», - с тоской подумала Фиджи. И почувствовала рвотную судорогу.
- Фриман, когда ты последний раз занимался сексом?
- Вчера, а что?
- Ничего. Клёво иметь постоянного партнера.  
- Она мне не партнер. Ну, в смысле, мы не парень с девушкой, – Фриман протянул Фиджи стаканчик с кофе. -  Мы просто… как бы это сказать? Помогаем друг другу быть в тонусе, потому что... Эй! Ты это видела?!
 
Нечто темное мелькнуло перед камерами дронов там, над машиной Лемарка, и изображение погасло. Всего на секунду. Они оба вскочили, размахивая ладонями в сенсорном пространстве моноклей, но те не реагировали. А когда изображение восстановилось, жёлтый «Митсубиши» уже валялся таким же желтым днищем к небу, а болиды охраны превратились в дымящиеся груды металла и пластика.
- Греби его в перегрёб, - пробормотал Фриман, - кто-то завалил Лемарка…
Фиджи медленно опустилась в свое кресло.
- Похоже, нам придется искать новую работу.
3. Корбейн, Майло
 Мелкие, размером с кулак взрослого мужчины дроны кружили вокруг покореженного лимузина сенатора Лемарка, собирая скрытую от человеческих глаза информацию: следы ДНК, мелкие чужеродные частицы, скрытые химические знаки. Некоторые из них время от времени подлетали к огромному чернокожему человеку по имени Корбейн, видимо, сомневаясь, является ли он живым существом, или чем-то искусственным, громоздким и имеющим отношение к происшествию.
Майло подошел к нему со спины, помялся, чувствуя раздражение от собственной неуверенности, и доложился:
- Детектив Майло Карев.
- Вы прибыли сюда первым? – спросил Корбейн, не оглянувшись.
- Нет, сэр. Сначала прибыл наряд дорожной полиции. Потом я.
- Хорошо. Ждите.                
Корбейн молча разглядывал копов, огораживающих место происшествия желто-черной лентой. Он был из этих неприятных, много на себя берущих типов, не склонных разбрасываться словами. Но, в отличии от большинства из них, имел право и на завышенное самомнение, и на раздражающее молчание. Некоторые его за это уважали, остальные - ненавидели. Младший детектив Майло пока не определился с тем, как относиться к этому огромному негру, но определенно в нем было что-то раздражающее. И, скорее всего, дело в том, что Корбейн являлся носителем власти и возможностей, недоступных рядовым гражданам. Поэтому любой нормальный человек чувствовал себя рядом с ним немного насекомым. А может быть, дело в том, что Корбейн все это прекрасно понимал, и полагал естественным.  
Он не был полицейским. Он вроде как вообще ни на одной службе не состоял, но всегда появлялся в кризисных точках и начинал раздавать указания. Все знали его в лицо. Когда он входил, вставали даже старшие офицеры. Никто из них на самом деле понятия не имел, что это за тип, и какого хрена он командует. Но в том, что Корбейн имел право командовать, не сомневался никто.
И вот Майло стоял, глядя на бычий корбейновский затылок цвета обжаренных кофейных зёрен, и ждал указаний. Было невыносимо жарко, хотелось спрятаться в кондиционированный салон машины. Но Корбейн, похоже, жары вообще не ощущал. Он просто стоял и не двигался с места.
«Потребовать что ли документы у гада?» - подумал Майло, прекрасно зная, что не сделает этого.
- Что это? - спросил Корбейн, не оборачиваясь, и помахал в воздухе прозрачным файлом для вещдоков. В файле лежала подкопченная маска, расписанная абстрактными геометрическими узорами.
Майло взял файл и покрутил в руках. Снаружи маска была из какого-то твёрдого материала, типа стекловолокна, а обратная сторона мягкая и как будто живая. Неприятное ощущение.
- Не уверен, но похоже на респи, - сказал Майло.
- Ещё раз?
- Респи. Маска-респиратор с Дижона. Лемарк - сенатор от этой планеты.
- Знаю, - кивнул Корбейн и, наконец, обернулся. - Подпись?
- Возможно. Или кто-то очень хочет, чтобы мы так думали.
Корбейн кивнул. Теперь он наблюдал за дронами-сканерами, методично обследующими обломки.
- Следы?
Майло пожал плечами.
- До хрена, но почти ничего стоящего. Две самонаводящиеся торпеды, собранные из обычных бытовых авиеток. Комплектующие стандартные, некоторые можно купить в школьных магазинах. Взрывчатка самопальная, в основном из бытовой химии, но за счёт большого объема, грохнуло серьезно. Из реальных зацепок - только программа-камуфляж. Ни болиды, ни прикрывающие авиетки даже не дёрнулись. Серьезный код.
- Почему болиды?
- В смысле?
- Почему атакована не сама машина?
Майло посмотрел на перевёрнутый «Митсубиши».
- Возможно, сенатора не хотели убивать. Ему сильно досталось: обширная компрессионная контузия, затронут мозг. Но он, скорее всего, выживет.
Корбейн сунул руки в карманы и стал покачиваться с каблука на носок. Почему-то, в его исполнении даже это казалось опасным. 
- О чем думаешь? - внезапно спросил он, спустя долгую минуту молчания.
- Честно? - пошел ты, подумал Майло. - Думаю, спросить у вас документы или не стоит?
- Не стоит, - сказал Корбейн, потом кивнул на файл с респи. - Откуда знаешь про эти штуки?
- После академии подумывал о распределением на Дижон. Наводил справки.
- Нравится планета?
- Нет, там дерьмово. Поэтому, платят хорошо.
- Почему не поехал?
- Не ваше дело.
Корбейн усмехнулся. По спине Майло скатилась холодная капля пота.
- Расскажи мне об этих...
- Респи?
Корбейн кивнул и, ни говоря больше ни слова, пошёл вдоль дороги к своей машине. Майло вынужден был идти следом, как собачка на привязи. Идти и рассказывать, глядя на бычий затылок цвета обжаренных кофейных зёрен.
При попытке раннего заселения Дижона, терраформирование планеты прошло крайне неудачно. В результате, атмосфера, изначально недоброжелательная к человеку, оказалась к тому же насыщена активными промышленными ядами. Будь это другой, не представляющий интересов регион, о нем бы забыли, как это случалось ни раз. Но это был Дижон, занимающий особое место в табели ресурсодобывающей индустрии.
Так появилась уникальная по своим характеристикам колония, естественными (насколько этот термин вообще употребим к Дижону) характеристиками которого стали специально спроектированный жилищный фонд, транспорт, ресурсодобывающая техника и респираторы, без которых любого человека вне защищённых помещений, ждала мучительная смерть. Именно поэтому ставки по окладам на Дижоне были значительно выше рядовых, а продолжительность жизни - ниже.
Дижонцы называют свои маски «респи». Они давно перестали быть исключительно средствами защиты, превратившись в важный элемент локальной культуры.
Как это часто бывает, все началось с подростков. Они стали расписывать свои маски кто во что горазд. Им хотелось выделиться - обычная история. Со временем, расписанные маски вошли в моду, а потом стали обыденностью. Типовые респи остались и теперь - в обиходе у представителей организаций, которым определенные стандарты униформы предписывалось законодательно. Так, полицейские Дижона носят однотипные синие маски, врачи - бело-голубые, егеря - зеленые, и так далее.
Остальные дижонцы расписывают свои респи исходя из вкуса, финансового положения и личных предпочтений. Существуют маски спортивных фанатов, маски с инкрустацией, маски, чью роспись заказывали у знаменитых художников, маски с лицами мультяшных героев, убогие поделки и произведения искусства. Есть и обычные респи, серого цвета, для туристов или неимущих. Они лежат в боксах на каждом перекрёстке, в каждом супермаркете, на остановках городского транспорта - на случай, если у кого-то откажет персональная маска и срочно понадобится замена.
- Почему она мягкая внутри? - спросил Корбейн.
Обратная сторона масок - самая важная, то, что не видно снаружи, но придаёт абсолютную индивидуальность даже тем респи, которые кажутся стандартными. Потому что на самом деле нет ни одной одинаковой полицейской маски, или маски медика, как бы они не выглядели снаружи.
- Конкретнее, - потребовал Корбейн, забираясь в машину и кивком головы предлагая Майло сесть рядом. По крайней мере, внутри было прохладно.
 Около 80-ти лет назад появился материал под названием Medcircle. Или, проще - умный пластик. Он так и не получил широкого распространения, в силу самых разных причин. Нигде, кроме Дижона. Здесь из него стали делать внутренние вкладыши для респи. Умный пластик считывал рельеф лица носителя, изучал его мимику и возрастные изменения, рос, взрослел и старел вместе с человеком. По задумке, эти вкладыши служили комфорту носителя, и, действительно, маски стали значительно удобнее. Но если раньше, надевая чужую маску, дижонец не ощущал значительной разницы, то после нескольких лет в респи с индивидуальным вкладышем, при использовании чужого респи происходили странные вещи: потеря ориентации, ухудшение зрения, респираторные осложнения, приступы паники и обмороки. У стандартных масок для туристов и бедняков нет вкладышей, поэтому их может носить кто угодно. Они неудобные, но в критических ситуациях исправно спасают жизни.
К слову. В столице планеты, - Виль-де-Дижон, - есть молодежная тусовка, - «faceless». Они носят исключительно стандартные маски. В качестве протеста против культуры индивидуальных респираторов. А, кроме того, они предпочитают одинаковые армейские шмотки, одинаковые армейские ботинки и стригутся на один манер. Майло как-то послушал их музыку. И не смог отличить один трек от другого. Стирание индивидуальности - тоже порождение культуры респи.
- Радикалы? - уточнил Корбейн.
- Нет. Просто молодежная субкультура.
- Не интересно, - негр завёл «БМВ», и они тронулись.
- Куда мы едем? - спросил Майло.
- Я обедать, а ты не знаю. Можешь присоединиться.
«Интересно, - подумал Майло, - он естественный мудак, или в силу профессиональной необходимости?» Парадокс курицы и яйца, как формула расчёта основ мудоковатости позабавила Майло, и он усмехнулся.
Корбейн бросил на него равнодушный взгляд и снова уставился на дорогу.
- Эти маски - что-то вроде отпечатка пальцев?
- Нет. Они не повторяют рельеф лица, это вообще не так работает. Нельзя просто считать маску и собрать модель головы её хозяина. Проще отдать спецам на анализ следов ДНК.
- Нет там следов, - тяжело покачал головой Корбейн, - Не против сашими?
- А у меня есть выбор? - нервно хохотнул Майло.
- Я бы не спрашивал, если бы не было, - ответил Корбейн. Похоже, он удивился.
4. Йорген, Киви
 Они сидели у Йоргена, а проклятый дижонский дождь скребся в окна и стены, словно загулявший пес. Разве что не скулил. Было так тоскливо, что Йорген открыл бутылку контрабандного вина, хотя неоднократно зарекался не притрагиваться к товару своих клиентов. А Киви пил пиво, потому что все IT-гики пьют пиво. Ну, хорошо, почти все. А еще носят странные одежды и редко бреются. Да и моются, если уж на то пошло. Даже странно, что им, как правило, удается оставаться хорошими людьми. Вероятно, это от слабости, потому что, в противном случае, исходя из внешнего вида и знаний, которые эти парни и девчонки носили в своих головах, они запросто могли бы сплотиться в новую орду варваров и снести к чертовой матери Рим современной цивилизации. Возможно, это было бы к лучшему, и новые цифровые гунны очистили бы погрязшую в лености самовлюбленную цивилизацию. Но вместо этого они пили пиво.
Чжоу Кивистик (для своих просто Киви) был рыжий, тощий, страшный, как гоблин, верный друг и упоротый отаку околоцифрового хлама. Из двух утилизаторов и одного ржавого утюга он мог собрать космический корабль, и тот таки взлетел бы. Но сам Чжоу был полной противоположностью своим созданиям, и там, где можно было упасть, он падал, а то, что можно было уронить - он ронял. Киви был самым неуклюжим человеком на Дижоне, за исключением тех моментов, когда возился со своим хламом. Зато уж тогда становился мегабалеруном, филигранным до раздражения.
Этим утром Йорген Страммер позвонил Киви и попросил о помощи. На консоль Йоргена с неизвестного адреса упало письмо, содержание которого, мягко говоря, смущало. По окончании смены на заводе по отработке обогащенных мутоном пород, где Киви трудился консольным администратором, он пришёл к Йоргену и приволок целую груду каких-то загадочных приблуд, которыми пытался просканировать консоль Страммера на предмет скрытых кодов. В результате, маленькая, - всего 12 квадратных метров, не считая прихожей метр на полтора - студия Йоргена выглядела так, словно в ней взорвалось нечто механическое.
- Я что-то нашёл, - задумчиво пробормотал Киви. - Но пока не могу понять, что это такое?
- Оно относится к письму?
- Не уверен… Я точно не могу его прочесть?
- Нет.
Йорген вернулся в кресло у окна и сел, закинув ноги на подоконник. В дрожащем мареве дождя у дома на противоположной стороне улицы опустилась авиетка-такси, изрыгнула толстого человека в мокром плаще и маске, расписанной под плачущего мима. Человек покачивался, будучи, видимо, сильно пьяным. «Господи, я живу в картине Босха», - подумал Йорген. Плачущий мим с трудом справился с дверным замком и скрылся в подъезде.
Развалившись в кресле, Йорген видел край кобуры, закреплённый под подоконником несколькими полосами серебристого скотча. В кобуре - «кехлеркох». Было тихо, и только едва слышимое бормотание дождя проникало в квартиру, словно выживший из ума дядюшка в соседней комнате общался с призраками своей юности. Вот только у Йоргена никогда не было дядюшки. Как и любых других известных ему родственников. Он лениво порылся в консоли на запястье и разбудил аудиосистему. Негромко, ровно настолько, чтобы заглушить полоумную болтовню призраков, заиграла «Jast Friends» Колтрейна.
Вот так-то лучше, подумал Йорген. Так можно жить. Он улыбнулся, отсалютовал бутылкой окну и отпил из горла.
- Киви, а как они узнали про это почту? Я нигде ее не светил. Вообще не пользовался ею последние несколько лет.
- Кто они?
- Он, она, оно. Те, кто прислал мне письмо.
Киви поднял лицо от переплетения проводов и посмотрел на Йоргена.
- Это не очень сложно, но не программно. У почтовых серверов мощная защита от взлома, сигнализация начинает вопить от каждого чиха, если ты понимаешь, о чем я.
- Вообще не понимаю. А как же ты говоришь «не сложно»?
- Нужны деньги и человек, нуждающийся в этих деньгах, сидящий в конторе провайдера и обладающий доступом к закрытой информации. По старинке.
Йорген показал Киви бутылку.
- Будешь?
- Не, а есть еще пиво?
- Возьми в холодильнике.
Киви встал, что-то уронил, наклонился поднять и стащил всю груду принесённых приблуд.
- Я сам принесу, - остановил его Йорген. - Не надо разносить мою берлогу.
- Извини, - вздохнул Киви, возвращаясь на диван.
- Тебе бы на Минобороны работать, - сказал Йорген, подходя к холодильнику. - Десантировался бы на территорию противника. По уровню разрешения вполне сопоставимо с ковровой бомбардировкой.
Киви рассмеялся и показал средний палец.
Йорген достал из холодильника банку пива, отнёс на стол. Колтрейна сменил Стэн Гетс со своей «These foolish things». Киви задрал голову в сторону спрятанных под натяжным потолком динамиков.
- Что это? – спросил он, и снова ссутулился над своими приблудами.
- Это, Киви, называется «джаз», - сказал Йорген, возвращаясь в свое продавленное кресло. – Музыка, привезенная с Земли… А могло это письмо попасть ко мне по ошибке?
- Ну... вообще-то маловероятно. Люди могут ошибиться на пару знаков. Но ошибиться так, чтобы получился твой адрес - не думаю.
Адрес электронной почты Страммера был следующим: fuckofhumanity13@muton.di. Йорген покачал бутылкой.
- Я имел в виду техническую ошибку. Баг.
- Исключено, - Киви покачал своей рыжей башкой. - Современные программы контроля такого не допускают...
- Но их же можно хакнуть?
- Если бы сервера хакнули не целенаправленно против тебя, а вообще, с целью, к примеру, дестабилизации их работы, чужие письма посыпались бы всем пользователям дижонского провайдера, а не только тебе. Поднялся бы шум, посыпались иски, бла-бла-бла. Ты слышал какой-нибудь шум?
- Нет.
- И я не слышал… Хоть намекни, что в этом письме, Йорген. Может быть, это облегчит мою работу.
Йорген отпил вина. Киви был своим парнем, и дело было вовсе не в недоверии. Но содержание письма могло навредить рыжему гоблину. Впрочем, без Киви выяснить все равно ничего не удастся.
- Скажем так, это письмо открывает… доступ к закрытой информации. Очень серьезной.
- Очень, это насколько?
- Ну… в определённый период жизни я бы за неё убил. Например, сейчас.
Киви оторвался от своих приблуд и уставился на Йоргеня.
- Шутишь?
- Нет.
- Ясно… И эта информация… имеет к тебе отношение?
- Никакого. Вообще.
- Ага, что ж… Тогда мне лучше, и правда, не читать.
Йорген кивнул, глядя на залитую дождем улицу. Мокрый пластик стен дома напротив вспыхивал то красным, то зеленым, отражая огни вывески бара «Лисий шаг». Сам бар из окна виден не был.
Пожалуй, Киви прав, подумал Йорген. Пожалуй, и ему не стоило читать это письмо. Но он уже прочёл.
Текст письма содержал два блока цифр. Первый распознавался, как номер счета в одном из банков на Джетро-Талле. Второй - как индивидуальный ключ от этого счёта. На счету за 10 минут до появления Киви находилось чуть менее 20 миллиардов долларов и примерно столько же в виде кредитов. Утром сумма составляла 12 миллиардов. Днем, в 14:00 по времени Дижона - 22.
Банк - респектабельный, с солидной репутацией. Принадлежит «Сохо Групп», одной из компаний, отколовшихся от «Юниверс Инк.» после скандала Иводзимы и официального признания смерти Джозефа Майринка. Йорген действительно не имел ко всему этому никакого отношения. И тем более не имел никакого отношения к этим деньгам.
22 миллиарда долларов. Это даже звучало, как пугающая сказка. Пугающая и соблазнительная, полная чудес, возможностей и кровожадных монстров, живущих у самой поверхности финансовых потоков.
За натяжным потолком Гетса сменил Декстер Гордон с «I`m a fool to want you», потом Билли Эванс и Билли Холл с «My funny valentine».
- Да, тебя определенно хакнули, - констатировал Киви, - кто-то на несколько секунд удаленно вырубил твой антивирус так, что сервера провайдера даже не дернулись. Но я не очень понимаю, зачем. Тебе ничего не установили и у тебя ничего не украли.
- Но у меня появилось это письмо.
- Хм, нет. Оно пришло обычным маршрутом. И определенно было адресовано тебе.
22 миллиарда долларов. Йорген почувствовал, как грудная клетка начинает чесаться изнутри.
- Письмо, как письмо, - развел руками Киви.
- Это-то и пугает, - пробормотал Йорген и допил вино одним глотком.
Музыка смолкла, и квартира мгновенно заполнилась бормотанием сумасшедшего дядюшки за стеной. Проклятый сезон дождей. Проклятая планета.
Проклятое письмо.  
5. Майло, Нина
 Когда Майло вернулся домой, Нина1 уже спала. Свернулась, как обычно, калачиком точно посередине матраса, плотно завернувшись в покрывало. Его персональная улитка Фибоначи.
Майло тихо разделся и лёг с краю. Вокруг крепостными стенами высились пластиковые боксы с вещами - слева её, справа - его. Они переехали неделю назад, и у обоих руки не доходили закупить мебель и разложить вещи. Сбросившись накоплениями, Йорген с Ниной смогли позволить себе внести первый взнос за коттедж в охраняемом посёлке. Всего полчаса на монорельсе, а такое ощущение, что на другом конце галактики. Хотели за неделю закончить ремонт, но как обычно, рассмешили бога. И все же, даже в таком виде спальня выглядела уютнее, чем та халупа в полицейской общаге, в которой Майло обитал до встречи с Ниной.
 Теперь мебелью и вещами займётся Майло: времени у него, как у дурака фантиков. Несколько часов назад, закинув в огромную пасть целую тонну роллов, сашими и рисовых лепешек, Корбейн сообщил детективу Кареву, что в качестве награды за сообразительность от дела его отстраняют и отправляют в бессрочный оплачиваемый отпуск. Сообщил запросто, и не стал называть причин. Только добавил: «Это ради твоего же блага, сынок».
Через открытое окно в комнату проникали шумы ночного сада: шёпот ветра, стрекот насекомых, и сонный шёпот листвы. Летящий у самого горизонта Эол, одна из трёх лун Афины, надкусанным яблоком подмигивал сквозь яблоневые кроны. Дедала видно не было, он только взошёл в зенит и пройдёт ещё два с половиной часа, прежде чем его можно будет увидеть в окно спальни. Но и невидимый он придавал ночному пейзажу лёгкий золотистый оттенок. Третий спутник - Зефир - ещё не показался из-за горизонта.
Несмотря на усталость, сон не шёл. Майло осторожно дотянулся до брюк, достал монокль и нацепил на глаз.
- Который час? - сонно пробормотала Нина.
- Полвторого ночь, - прошептал Майло, - спи.
- Ты только вернулся?
- Да.
- Разогреть тебе ужин?
- Не надо, я поел на работе.
Она уткнулась головой ему в бок. Майло погладил Нину по волосам, дождался, пока её дыхание выровняется, и вызвал экран монокля. Прекрасное изобретение. Экран был виден только Майло и не мешал Нине.
Майло отмотал к поисковику и набрал «респи поиск изображений». Затем «поиск в найденном» - «геометрические узоры». Снова «поиск в найденном» - «цветовая гамма».
Над посёлком едва слышно прошелестела авиетка. Грузовая. Наверное, доставка частной пекарни в соседнем квартале. Она работает по ночам, чтобы утром развезти заказчикам свежий хлеб. В том числе и им с Ниной.
Майло вспомнил осколки на шоссе, химический запах, от которого не мог избавиться даже в суше-баре, перевёрнутый «Митсубиши» Лемарка. Возможно, авиетки, которые переделали в самонаводящийся торпеды, были точно такими же, как эта.
Майло перематывал изображения расписанных геометрическими узорами дижонских респираторов. Тысячи вариантов. Но пока - ничего похожего на тот, с трассы.
И все же главной зацепкой был код-камуфляж. Программа не могла быть ввезена извне, технологии сокрытия являлись федеральной монополией, носили характер стратегических и тщательно контролировались. Если бы при покушении на сенатора использовали легальный код, болиды и машину Лемарка она обмануть не смогла бы. Значит - нелегальный самопал, ввести который было невозможно: консольные сети правительственной планеты были одними из самых защищенных, а через сканнеры на космодроме не просочилось бы ни строчки программного контрафакта. То есть, писался здесь, на планете.
На Афине - около трех миллиардов человек постоянного населения. И ещё в среднем около двадцати пяти миллионов туристов ежедневно. Если программист, написавший код-камуфляж - из числа гостей, найти его будет не просто. Впрочем, Майло не знал возможностей Корбейна и той службы, на которую он работал и которой не существовало. Но беспокоило его не это.
Существовала одна непробиваемая возможность провезти на Афину незарегистрированный продукт любого порядка, цифрового, физического, не важно. Дипломатическая почта. И, если это так, правду об источнике кода узнать не получится. Да и кому оно надо, узнавать такую правду?
Когда один политический монстр пытается перегрызть глотку другому, маленьким людям лучше держаться в стороне. Там, где сталкиваются лбами эти громоздкие реликты, работают другие законы и правила. И с точки зрения обывателя это значит, что никаких правил и законов там нет. Огромные когтистые лапы, тяжелые хвосты и усеянные клыками пасти уничтожают все, что попадается на пути, усеивая охотничьи тропы к водопоям власти трупами и газетными заголовками. И каждый камень брусчатки, которыми уложены эти тропы, - чьи-то сломанные жизни, искореженные судьбы, безымянные жертвы войны, логику которой рядовому гражданину не понять. Не потому, что не способен, а потому, что не позволят. Quod licet Iovi, non licet bovi2.
Короче, ну его к черту. Майло снял монокль и положил его на пол у кровати.
Авиетка прошла в обратном направлении. От геометрических узоров рябило в глазах. Усталость брала своё. Майло обнял Нину и мгновенно уснул.
6. Фриман, Аппер, Фиц, Корбейн
 Фриман приплелся в «Пигноуз» около четырех часов утра. Он был вымотан и еле держался на ногах. За этот день его допросили раз десять, взяли подписку о неразглашении, подписку о невыезде и еще целую тонну подписок, от которых у Фримана все ещё рябило в глазах. Стоило бы пойти домой, но он должен был встретиться с Аппером. И при необходимости набить ему морду.
Клуб «Пигноуз» делил по вертикали здание с риэлторской фирмой «Прагматик», из-за чего казалось, что у хозяина хватило денег на ремонт только половины здания: слева – строгие панели под белый мрамор, справа – кладка из брикетов мусорного пластика под рыжий кирпич, да неоновая вывеска со свиным рылом. Однако сосуществование было вполне комфортным: риэлторы работали днем, а клуб открывался с восьми вечера. Эти два мира просто не пересекались. Ходили даже слухи, что у конторы и клуба - один владелец. Но Фриман знал, что это не так.
К четырем утра клуб уже опустел. На сцене под мавританской аркой Артур Лавейн, похожий из-за торчащих во все стороны дредов на одуванчик работы Гигера, упаковывал диджейскую деку в яркий красно-оранжевый кофр. Судя по резкости его движений и стеклянному взгляду, он не слабо закинулся этой ночью. Лавейн играл дискокорр, и Фриман собирался прийти на сегодняшний рейв и оторваться за всю рабочую неделю. Но кто-то решил завалить Лемарка, и вместо рейва Фриман угодил в камеру для допросов.
Курьер поморщился. Если так рассуждать, сенатора завалили только для того, чтобы Фриман не попал на рейв Лавейна. А это не правильно. Политика, конечно, suck, но пострадал человек. 
За стойкой лениво упаковывал использованные пластиковые стаканы старина Фиц – хозяин «Пигноуза». Он был в своём обычном оранжевом комбинезоне из фиброкапрона и синих хирургических перчатках. Вживлённый под правую лопатку манипулятор удерживал на весу мусорный пакет.
- Аппер? - спросил Фриман.
Фиц кивнул в сторону кабинок, выполненных в виде носовых частей старых пассажирских авиеток.
- Ладно, - сказал Фриман, и несколько раз глубоко вздохнул. - Сделаешь мне «Белого русского»?
- Аппер влип? - флегматично спросил Фиц, набирая команду на своей консоли. Манипулятор увёл пакет за спину.
- Хрен там. Я влип, - ответил Фриман.
- Из-за Аппера?
- Вот сейчас и узнаю.  
- Здесь не шумите, - предупредил Фиц, ставя на стойку стакан с «Белым русским». - Хотите рубиться за бизнес, идите на улицу. Или я переломаю вам ноги. Обоим. Кстати, у него клиент. Похоже, серьезный человек. И опасный.  
- Да плевать мне на его клиентов.
Фриман взял стакан, осушил его одним глотком и пошёл к кабинкам.  
Аппер был мелким барыгой, толкал серый цифровой стаф. Не то что бы совсем нелегальщина, но и не лицензия. На самом деле Аппера звали Будда Апришиэйтед, но он терпеть не мог, когда к нему так обращались. И его можно было понять, правда? Кому бы хотелось жить с таким именем?
Два дня назад Аппер предложил Фриману приподнять немного легкого кэша, помотавшись во время своих курьерских поездок с левым информационным сканером. По сути, это приблуда, которая фиксировала все, что происходило вокруг: изображение, звуки, запахи, температуру воздуха, информационный фон и прочее, прочее, прочее. Фриман согласился. Кто же станет отказываться от лёгких денег? Может быть, Аппер взялся за промышленный шпионаж, - подумал тогда Фриман, - но почему бы и нет? Толстосумы потерпят.
Правда, Фриман снимал сканер каждый раз, когда входил в офис Лемарка. Потому что, ну его на хрен, связываться с политиками. Аппер этого, само собой, не знал. И теперь Фриман всерьёз сомневался, а не было ли барыге известно о покушении заранее, и не ради ли горячих кадров из штаба сенатора он организовал всю движуху со сканером? Если это так, то Аппер не мог не понимать, что круто подставляет Фримана. Окажись курьер глупее, и найди копы сканер, нелегально пронесённый в штабную башню, - ему ещё много лет не довелось бы побывать на рейвах. 
Нащупав в кармане гладкий обод керамического кастета, Фриман надел его на пальцы и без стука вошел в кабинку. «Сначала дам ему в морду, а потом буду разбираться», - решил для себя курьер.  
- Добрый вечер, Феликс, - сказал огромный негр, которого Фриман видел впервые. – А мы вас заждались.
Рядом с негром сидел Аппер, тоже тот ещё детина, да к тому же с маорийскими татуировками на лице. Но сейчас он как-то сжался и вовсе не выглядел большим.
- Это кто такой? - спросил Фриман. Он все ещё плыл по адреналиновой волне ярости, и она заглушила вопли инстинкта самосохранения, требовавшего срочно валить отсюда на хрен.
- Это... – начал было Аппер, но огромная коричневая ладонь легла на его затылок и рванула вниз. Аппер влетел маорийскими татуировками в стол, кровь хлынула из сломанного носа. Барыга взвыл, но даже не попытался высвободиться.
Сам не понимая, что делает, повинуясь только инстинктам, Фриман прыгнул на негра, замахиваясь кастетом. Аппер был уродом, но он был своим уродом. А своих тут не сдавали.
Неуловимым движением негр ушёл от удара и выставил локоть, перенаправив инерцию летящего Фримана в сторону. Курьер рухнул на пол под окном.
- Меня зовут Корбейн, - как ни в чем ни бывало, проговорил негр. - И у меня нет к вам никаких претензий, мистер Феликс Риман. Я всего лишь хотел бы получить сканер.
Фриман, все ещё лежавший на полу, обернулся на скулящего Аппера.
- Ты все знал, ублюдок?   
- Нет! - гнусаво выкрикнул Аппер.
- Он знал, - сказал негр.
- Нет! - испуганно взвыл Аппер. - Я не задавал вопросов!
- Сканер, - негр протянул ладонь к Фриману.
Курьер поднялся, удобнее перехватил кастет.
- На кого вы работаете?
- Не усложняйте, Феликс. Просто отдайте сканер, и разойдемся.
- Хреном по губе. На кого вы работаете?
Негр начал медленно подниматься со своего стула. Фриман почувствовал, как накатывает вторая волна адреналина.
- Сканер.
- Отдай ему гребанный сканер, - проскулил Аппер.
- Обойдется, - рявкнул Фриман. Коричневый кулак метнулся в его сторону так быстро, что курьер едва успел его разглядеть.
Но Фриман работал курьером, в его нёбо был вшит мобилизатор рефлексов на случай непредвиденных ситуаций на дорогах. Обычно он автоматически отключался после смены. Вставая с пола, Фриман его включил.
 Нырнув под кулак, Фриман ударил снизу вверх. И промахнулся. Негр был невероятно быстр. Он начал наносить удар за ударом - часто и хаотично. Фриман едва успевал уворачиваться. «Сука ддосит мой мобилизатор», - понял Фриман. Коричневый кулак проходил все ближе и ближе, моб не справлялся с объёмом информации. «Да пошло оно», - решил Фриман и прыгнул к окну.
Кулак негра нагнал его уже на подоконнике и выключил картинку.
7. Йорген и Понч
 
Понч кое-что знал. А знание - это сила. Умный человек не торопится применять силу. Она - как бабочка. Ты берешь ее гусеницей и ждешь. Рано или поздно бабочка взмахнет крыльями. Понч был умным человеком. Он умел ждать.
А люди на Дижоне, так же как ив любой другой точке мира, крайне нуждались в знаниях. Кто-то - чтобы разбогатеть, кто-то - чтобы не дать разбогатеть конкуренту, третьи - чтобы развлечься, но были и те, кто просто хотел выжить. Поэтому они шли к Пончу и платили.
Сам Понч никогда не опускался до примитивного шантажа, но иногда проданная им информация наносила урон. Не по его вине. Он был как тот продавец топоров, которого трудно обвинить в том, что кто-то колет топором дрова, а кто-то - рубит им головы. Увы, не все это понимали. Кроме того, встречались глупые люди, которые хотел получить информацию бесплатно. И если первых Понч понимал и прощал, то вторых презирал и наказывал. 
Для этого у Понча были Тина и Уругваец. Уругваец мог голыми руками сложить из человека додекаэдр, а у Тины было два кольта «Сабер-дога» и талант к их использованию, временами граничащий с гениальностью. Да и сам Понч, прямо скажем, был не из тех, кто страдал синдромом жертвы. Двадцать лет назад он неплохо держался на ринге, участвовал в чемпионатах в легкой весовой категории и повесил на стену несколько поясов. Боксерское прошлое оставило отпечатки на белой физиономии Понча, но, как ни странно, не на его мозге. Понч был страшным и умным. А еще белым, как мел, включая волосы - следствие пигментной мутации, которая время от времени случалась с теми, кому довелось хлебнуть воздух Дижона без респиратора. По той же причине он был непьющим, его организм больше не принимал алкоголь.
Важно понимать, что Понч был прилежным налогоплательщиком. Да, он исправно платил налоги! Его фирма называлась «Консультант», и пусть в него кинет камень тот, кто скажет, что он не зарабатывал консультацией.
Вот только офиса у «Консультанта» никогда не было. Понч предпочитал встречаться с людьми в баре «Графф Хоффман», в 12-м арондисмане Виль-де-Дижона. Во-первых, потому что ему тут нравилось. А во-вторых, потому что хозяин бара Али Самбора выиграл суд против Департамента Безопасности планеты Дижон и официально поставил у себя круглосуточно работающие глушилки, головную боль всех слухачей, причём, как в прямом, так и в переносном смысле слова.
Самбора апеллировал к поправке 127 «О праве на непубличное вероисповедание». Поскольку он жил прямо над баром, любой слухач с вживленным в ушную раковину усилителем сигнала, работающий в самом баре, мог услышать его молитвы. То есть вмешаться в личную жизнь и право свободного общения с богом. Самбора выиграл суд, и это дело стало прецедентом галактического масштаба, неслабо потрепавшим нервы прокурорам даже из числа тех, кто никогда не слышал о Дижоне.
Правда, Али Самбора был атеистом и никогда не молился. Но об этом кроме Понча никто не знал. А Понч никому бы не продал эту информацию, поскольку крайне дорожил своим офисом за угловым столиком. Это называется «социальный симбиоз».
Тот вечер начался для Понча хорошо. Ди-джей на миниатюрной сцене крутил что-то не сильно басовое. Помещение бара, разбитое, казалось бы, хаотично на неравные части с помощью перегородок из прессованного мусора, было заполнено народом. А внимания Понча дожидались сразу трое клиентов: плечистый детина с квадратной челюстью, по имени Йорген Страммер, мулат с изъеденным оспинами лицом и девушка с массой имплантов и минимумом оригинального тела. Прекрасный вечер!
Понч провел сканером по запястью Йоргена и почти физически ощутил, как баксы перетекли с одного счета на другой.
- Надеюсь, оно того стоило, - вздохнул Йорген. - Что ты выяснил?
- Ничего, - ответил Понч, - совсем ничего. Полный ноль. Зеро. Бланк. Ни-че-го.
Страммер медленно опустил голову и посмотрел на Понча исподлобья.
- Понч, старина, ты только что списал с моего счета пять штук, а теперь говоришь, что ничего не выяснил? Если это шутка, то у меня нет настроения смеяться. Не рекомендую.
- Не надо меня пугать, малыш, - покачал головой Понч.
Бывший боксер и бывший профессиональный наемник встретились глазами. Над двумя оголенными контактами зависла монтировка - вот-вот замкнет! - и тогда мало не покажется никому, и виновных зацепит и по невинным пройдется. Это – как стихия, ее нельзя контролировать. Поэтому надо успеть поймать монтировку до того, как она ляжет на контакты, и сделать это придется тому, кто старше и мудрее.
- Я ничего не выяснил, - спустя долгую, выкручивающую нервы паузу произнес Понч, - потому что нечего выяснять. Никто не обращался к людям провайдера насчёт твоей информации. Ни официально, ни в обход закона. Это - отрицательный результат. Но отрицательный результат не есть отсутствие результата, мой мальчик. Это значит только то, что ты ищешь в неправильном месте. Или ищешь то, чего нет.
Йорген помолчал, разглядывая стену за спиной Уругвайца. На стене было зеркало. Зеркало отражало Тину, замершую с руками на рукоятках «Сабер-догов» за спиной у Йоргена.
- Ладно, - Страммер умиротворяюще поднял руки. – Тогда скажи, где мне искать. Это же по твоей части.
- Не где, - Понч покачал своей белой головой, - а что. На твоём месте я бы искал или деньги, или возможности. Если твои данные ушли не с сервера провайдера, значит - из федерального хранилища данных, куда локальные провайдеры обязаны дублировать всю информацию. А это уже серьёзно. Для этого нужны - или деньги, или возможности. Причем очень большие деньги, и очень крутые возможности.
Йорген раздраженно покачал головой. Само собой, у тех, кто перебрасывался гигантскими суммами на счёте джетро-талловского банка, были и деньги, и возможности. Но он понимал это и раньше, поэтому ситуация не прояснилась ни на йоту.
- А можно подойти с другой стороны, - сказал Понч, вовремя заметивший раздражение клиента. – Задай себе вопрос: зачем кому-то тратить деньги и возможности на то, чтобы получить твои данные?
- Да я понятия не имею. Поэтому и заплатил тебе пять штук.
- А между тем, - кивнул Понч, - ты, очевидно, обладаешь чем-то достаточно ценным. Чем-то, что стоит дороже денег. И тебе нужно понять чем.
- У меня нет ничего, Понч. Вообще ничего. Я никто.
Понч постучал себя по лбу.
- Это ты сейчас никто. Возможно, это что-то находится в твоей голове. Ты забыл или не обратил внимания, такое случается. Но оно - там.
Йорген сидел, глядя пустыми глазами в пространство. Ну, подумал Понч, по крайней мере, это дитя начало использовать мозг по прямому назначению, и Уругваец с Тиной могут расслабиться.
- А теперь тебе пора идти, малыш, - улыбнулся Понч. - А меня ждут другие клиенты. Но если я вдруг что-то выясню – ты узнаешь об этом немедленно. Понч дорожит своими клиентами.
Когда Йорген ушел, Тина спросила:
- Мне заняться им?
- Не надо, - покачал головой альбинос, - я почти уверен, что он нам ещё пригодится. Пошли по его следу своего приятеля. Мы просто понаблюдаем, пока копаемся в его прошлом.
Понч усмехнулся и постучал пальцем по кончику носа. 
- Здесь пахнет чужим золотом, детка. А я не люблю, когда золото - чужое. Я люблю, когда оно моё.
Тина кивнула, вынула из нарукавного кармана металлический шар диаметром меньше сантиметра и бросила его на пол. Секунду спустя шар растёкся в ртутную лужицу и уполз вслед за Страммером.
8. Фиджи
 Фиджи давно не поступала так, как этой ночью. Она была, в общем-то, пай-девочкой, которой неплохо удавалось это скрывать. Воспитанница католической школы, она редко позволяла себе нарушать границы. Но когда почти на её глазах кто-то решил забрать жизнь знакомого ей человека, она подумала: «Да какого хрена?» Если в любой момент прямо на федеральной трассе одной из правительственных планет в тебя может прилететь набитая взрывчаткой авиетка, то какой смысл строить планы на будущее и забивать на настоящее?
Поэтому, вернувшись домой, Фиджи откопала в шкафу самое блядское из имевшегося шмотья (выбор, к сожалению, был невелик) и отправилась в толкучку центральных улиц столицы. Не прошло и часа, как к ней начали клеиться вышедшие на охоту парни. Нельзя сказать, что Фиджи ткнула пальцем наугад, но, вообще-то, это близко к правде.
Они сняли номер в гостинице с почасовой оплатой – этаком десятиэтажном трах-полигоне, состоящем из дискообразных пластиковых капсул, нанизанных на бетонную мачту чуть в стороне от основных туристических маршрутов. В каждой капсуле была кровать и душевая камера. При желании и за отдельную плату можно было заказать любые сопутствующие товары: от презервативов до плетей.
Парень честно отпыхтел сорок минут, и это даже было неплохо. Фиджи лежала, разглядывая неоновое марево ночного города, и чувствовала, как ее отпускает. Оргазм был тихий и стремительный, но это лучше, чем ничего. Потом они оделись, заплатили в складчину и разошлись, так и не познакомившись.
Фиджи вернулась на улицу, купила у рикши-лавочника пакет сушеного манго и уселась на одну из лавочек площади Афины. И только спустя несколько минут поняла, что, сама того не замечая, выбрала место под вытянутым козырьком выставочного центра «Энкелад». Фиджи пряталась от небес, с которых могут рухнуть мегатонны ее преждевременной смерти. 
Центр площади обрывался глубоко вниз каскадом подсвеченных фонтанов. А оттуда, из скрытой в водяном тумане глубины, поднималась, держа на вытянутой руке щит, статуя Афины. Площадь была полна народу. Сюда стекалось все турье планеты. И тот красавчик, который несколько минут назад занимался с ней любовью - тоже, скорее всего, был из туристов. Есть надежда, что они больше никогда не встретится.
Фиджи лениво размышляла, стоит ли пойти домой и отдраить себя мочалкой или сначала зайти в какой-нибудь бар и напиться? Она чувствовала себя грязной и омерзительно-трезвой.
Мимо лавочки, горланя с сильным незнакомым акцентом, прошла группа туристов. Перед ними, плавно покачивая крыльями, летела белая в синих ромбах авиетка-экскурсовод. Миниатюрная, чуть больше футбольного мяча.
- Несмотря на то, что Афина фигурирует в мифах как богиня войны, нет ни одного упоминания о её оружии. Только о щите, - тараторили динамики, расположенные под крыльями авиетки. - Лишь однажды, во время Гигантомахии, она использовала в качестве оружия полуостров Сицилия.
При всём желании в такую авиетку нельзя было напихать столько взрывчатки, чтобы разнести болид охраны. Правда, на незащищенного человека хватило бы с лихвой. Но кто она такая, чтобы кто-то потратился ради неё хотя бы на пулю?
Фиджи подняла голову и посмотрела на статую. Кого может защитить твой щит?
Фиджи доела манго, бросила пакет в урну и пошла к стоянке такси. В её положении не стоило тратить деньги, тем более что до монорельса было рукой подать, но Фиджи твёрдо решила один день пожить одним днём.
Два человека, неразличимые в толпе туристов, поднялись с соседних лавочек и пошли следом.
9. Йорген, …
 
Дождь закончился под утро. Медленно, словно нехотя, он отступил сначала к окраинам города, а затем и вовсе перестал. И в тот же час Виль-де-Дижон погрузился в ядовитый, отдающий несвежей зеленью туман.
Покинув бар «Пигноуз», Йорген отправился домой на троллейбусе. Он был в той стадии опьянения, когда тело едва слушается, но голова ненадолго прочищается, как после солидной дорожки кокаина. В его случае это значило, что с минуты на минуту наступит термоядерное похмелье с тошнотой и головной болью. Йорген надеялся, что успеет доехать до дому и закинуться нанонейролептиками, которые умеют обманывать мозг. Был и другой способ - волна адреналина, разгоняющая организм до предельных оборотов. Но Йорген вот уже много лет его не использовал.
Дижонские троллейбусы, эти кошмарные дюрапластовые коробки без окон, напоминали одновременно мусорные баки и отвалившиеся элементы произведений футуристов. К тому же в них постоянно что-то грохотало, скрипело, натужно гудело... Для организма в состоянии алкогольной интоксикации – тройное испытание. Но на Дижоне существует только общественный и муниципальный транспорт. А позволить себе авиетку-такси Йорген не мог, - в последнее время бизнес не особенно складывался. И это было забавно, учитывая, к каким суммам он мог приобщиться в любую секунду. Впрочем, делать этого он, конечно, не будет. По крайней мере, до тех пор, пока не продумает, как унести максимум, пострадав минимально. А в том, что за такие деньги придется страдать, Йорген не сомневался.
Он сидел у задней двери и разглядывал нелегальные рекламные граффити. Умные нанороботы стремительно собирались в рисунок, застывали на мгновение и расползались. С ними вроде как научились бороться, но это стоило денег. А денег на планете всегда не хватало. В этом они с Йоргеном были похожи. На планете, где добывают единственный в своем роде минерал, каждый грамм которого стоил больше, чем жизни трети населения Дижона, - денег постоянно не хватало. Либеральные активисты видели здесь явный признак коррупции. И так оно, конечно, и было. Но кому какое дело? Люди жили на этой планете так, словно остановились здесь ненадолго. 
Йорген попытался прочитать витиеватую вязь граффити. Что-то про «нет лиц, нет будущего». Обычный загон молодых. И как обычный загон молодых, он содержал больше мудрости, чем целые собрания книг. Граффити расползлось, превратившись в бесформенную кляксу, Йорген почувствовал, как его начинает мутить. Хотел отвернуться, но умная нанокраска снова собралась в надпись, на этот раз чёткую, без проникающей геометрии букв.
«В ы х о д и».
Йорген усмехнулся, а краска вновь перераспределилась, образовав рыло свиньи.
Троллейбус остановился на перекрёстке улиц Жака-Пьера Брюссо и Жана Сюре-Каналь3. В прозрачной шлюзовой трубе передней двери появился парень в маске, расписанной под свиное рыло. Зайдя в салон, он снял респи и сел на место сразу за кабиной водителя. Молодой парень, не старше 20 лет. Тут же нацепил монокль и, судя по жестам, принялся во что-то играть. Ну, или дирижировать виртуальным оркестром. Это могла быть случайность. Но старый и не раз верно служивший в прошлом инстинкт самосохранения проснулся от долгой спячки и холодно отмёл игру случая.
Йорген повернул голову. На этот раз граффити было конкретней и требовательнее.
«В ы й д и  и з  т р о л л е й б у с а!  С е й ч а с!»
В детстве, до того, как отца Йоргена лишили родительских прав (мать к тому времени уже стала частью вселенной, распылённая на атомы согласно обычаям коммуны), Йорген часто ходил на охоту. Не потому, что нравилось, а потому что иначе умер бы с голоду. Отец целыми днями просиживал в лаборатории за варкой нанометамфетаминов, они-то в конце концов и свели его с ума. А Йоргену приходилось заботиться о себе и сестренке. Коммуна тогда осела на планете Бахрейн, самой заднице освоенного людьми космоса. И это действительно была задница, учитывая, что 60% Бахрейна покрыты песками, 30% - морем (настолько соленым, что утопиться в нем невозможно даже при огромном желании), а еще 10 – отвесными скалами. Типа той, у подножия которой расставили свои расписанные бисером шатры члены коммуны имени святого Хендрикса. Большую часть времени они занимались свальным грехом или варили наркоту, поэтому как минимум раз в год коммуне приходилось менять дислокацию. Но на Бахрейне они прожили почти три года. Наверное, потому, что никому не было дела до этой забытой богом планеты.
Раз в несколько дней Йорген брал с собой большой отцовский арбалет и шёл в ущелья Качи, где паслись на отвесных скалах горные козлы с невероятно жесткой шкурой, которых завезли сюда первые колонисты. Они здорово расплодились в отсутствии естественных хищников, бояться им приходилось только человека. Но, несмотря на знание, что страшнее его самого в ущелье зверя нет, Йорген иногда чувствовал нечто странное, словно взгляд в спину. И ему, еще совсем ребенку, в такие минуты было трудно удержаться от панического бегства.
Глядя на граффити, Йорген снова почувствовал, что бредёт с арбалетом по ущелью. Бредет и понимает – надо бежать.
На следующей остановке он вышел из троллейбуса. Парень с рожей свиньи на респи даже ухом не повёл. Троллейбус, грохоча дюралопластовыми внутренностями, тронулся от остановки и растворился в зеленом тумане, словно не укатил, а был разъеден гостеприимным дижонским воздухом вплоть до молекул.
Постояв немного на месте и почувствовав себя полным идиотом, Йорген не спеша двинулся вниз по улице Анри Толена4. Первые этажи зданий здесь были отданы магазинчикам кустарных промыслов. С витрин смотрели сшитые вручную плащи и куртки, стетсоны из грубого войлока, расписанные вручную. Судя по всему, художники-кустари соревновались, кто создаст наиболее уродливую роспись. Потому что по сравнению с большинством из выставленных в витрине масок респи Йоргена, расписанная абстрактными геометрическими узорами, выглядела как произведение искусства.
Флюоресцирующая надпись собралась прямо у него под ногами.
«С л е д у й  з а  м н о й».
- Ладно, - пробормотал Йорген. – Только никаких бутылочек и пирожков, ясно?
Умная краска дрогнула, расплылась, а потом вновь собралась в форму стрелки, указывающую направление.
10. Фич, Корбейн, Фриман
Фриман лежал и разглядывал пол грязно-коричневого цвета. Со времен колледжа искусств в извилинах мозга затерялась информация, что такой цвет называется – Парижская Грязь. И появился он после того, как Луи-Себастьян Мерсье опубликовал свои очерки «Картины Парижа». Интересно, что кто такой Луи-Себастьян Мерсье Фриман не помнил. Да и знание о Парижской грязи ему вряд ли когда-нибудь пригодится.
Рядом хозяин «Пигноуза» Фич ловко управлялся с дроном-аптечкой, - сказывался опыт военного медика. И хотя Корбейн иногда шипел от боли, даже он подчинялся грубоватым указаниям бармена.
- Не дёргайся. Я предупреждал - не шумите в моем баре? - ворчал Фитч. – Предупреждал. Терпи, сам виноват. 
Дробовик, из которого он засадил нанотранками в спину Корбейна, лежал тут же, на барной стойке. От такой дозы негра должно было колбасить, как шторы на ветру, а он только морщился и изредка матерился сквозь сжатые зубы.
«Интересно, из чего у этого мужика шкура? – подумал Фриман. - И где её пересобрали?» Явно не в подпольном цеху. Здесь работали профи с крутым и скорее всего лицензионным оборудованием.
Фриман лежал на столе, стараясь не двигать ничем, включая глазные яблоки. Голова все ещё кружилась, а на затылке набухала здоровенная шишка. Поэтому лежать приходилось на животе. Но резкая боль уже ушла: Фич обработал его рану до того, как взялся за негра. Фриман был своим, а Корбейн – каким-то хреном с горы.
Аппер ушёл вскоре после того, как Фич шмальнул из обеих стволов в огромную спину Корбейна. Кажется, Аппер до последнего ждал, что несмотря на нанотранки Корбейн догонит его и вырвет ноги. Фриман готов был поставить свой месячный заработок на то, что закрыв дверь, маори втопил что есть мочи, возможно даже с пробуксовками.
- Не стоило отпускать этого Аппера, - проворчал Корбейн, морщась от боли. – В тюрьме ему было бы безопаснее.
- Вам бы только упечь кого-нибудь за решетку. Зачем вам сканер? - спросил Фриман. - Там все равно ничего нет. Я никогда не брал его в офис Лемарка. 
- В офисе Лемарка хватает камер, - ответил негр.
- Да ладно, - Фриман попытался приподняться, - так дело во мне? Хотите проверить, с кем я тусил? Думаете, я замешан в этом дерьме?
- Уже нет.
- Уже? А когда передумали? Когда Фич шмальнул нанотранками?
- Ты курьер, мелкая сошка. Тебя могло не быть на контроле в этот день.
Обычно Фриману было плевать на чужое мнение, но слова Карбейна его почему-то зацепили.
- Между прочим, я мог бы перейти в отдел контроля на постоянную работу, мне предлагали. Так что я не мелкая сошка, я просто не хотел лезть в систему по самые уши. Вавилон сосет, понимаете?
- Если честно, мне наплевать, - пожал плечами негр и в этот раз даже не поморщился. Его организм стремительно адаптировал транки. 
- Ещё бы, - вздохнул Фриман, - вы-то сами из системы не вылезали. Такую шкуру можно получить только в правительственных конторах или за пазухой у олигархата.
Корбейн усмехнулся. И ничего не ответил.
Фич закончил обрабатывать раны Корбейна, вернулся за стойку и спрятал дробовик за несгораемый шкаф.
- Мой рабочий день закончился, джентльмены, можете валить отсюда на хрен.
 Негр мрачно посмотрел на него через плечо. Но в отличии от Аппера, Фич не сдулся в размерах.
- Ладно, - кивнул негр и посмотрел на Фримана, - любишь суши?
Уже светало, когда они вышли из бара и неторопливо двинулись в направлении центра. В небе, как всегда сильно отставая от своих собратьев, тускло светил далекий Зефир. Но и он клонился к горизонту. Начинался новый день. Фонари, выгнутые с новомодном спазме ар-деко, гасли один за другим. На улицах было по-утреннему безлюдно и прохладно. Трава и кустарник газонов блестели от росы, словно хаотичная инкрустация.
- Отличный моб рефлексов, - сказал негр спустя четверть часа.
- Спасибо. Я его сам прошивал, - ответил Фриман. - Накачал кучу аддонов, денег угрохал кучу... Но ваш все равно круче.
- Я знаю, - кивнул Корбейн.
Они дошли до невзрачного ресторанчика «Кикуджиро» в квартале азиатских забегаловок средней руки. Обслуживающего персонала тут не было, заказы принимал дрон, похожий скорее на что-то военное, угловатое. Фриман заказал рыбный суп с водорослями. Корбейн - огромный поднос суши и роллов.
- Ты кое-что пронёс в штаб Лемарка, - усаживаясь за стол, сказал негр. - Не знал, но пронёс.
Фриман, взявшийся было за ложку, замер.
- Что?
- Программу-камуфляж. Боевой вирус. Он подгрузился из штаба и приказал болидам и авиетке не реагировать на торпеды.
- И с чего вы решили, что это был я?
- Кто-то знал твои привычки. Вирус активировала примитивная команда из офиса. Скорее всего, код был среди твоих кровяных телец, или даже в желудочном соке, но это вряд ли. Или в тканях пищевода. Пассивное нано-нечто, которою тебе, вероятно, подсыпали в еду.
- Ни хрена не понял.
- Кофемодулятор. Вирус, внедренный в твой организм, среагировал на его команды и заставил сварить совсем другой кофе. Кофемодуляторы подключены в общую сеть. Дальше – сам догадаешься. 
Фриман отложил ложку. Аппетит пропал.
- То есть, кто-то… настроил вирус на команды... кофеварки?
- Угу.
- Но это же... какой-то блядский мультик.
Негр пожал плечами. Он ел странно. Брал прямо пальцами по три-четыре ролла и закидывал в пасть. Без соуса, без васаби.
- А вы уверены?
Корбейн показал пальцем на свой монокль.
- Проверил, пока мы шли сюда. Другие успели выпить по паре чашек. Вирус заработал, когда кофе пил ты. Думаю, кофе послужил химическим детонатором кода.
- Ладно. Тогда, почему вы решили, что я в этом не замешан?
- Сканер ещё у тебя?
- Предположим.
- Значит, это не ты.
Фриман все-таки взялся за ложку, проглотил суп. Вкус не чувствовался.
- Опять ничего не понял. Причём тут сканер? И Аппер, раз уж на то пошло?
- Хороший вопрос.
Фриман ждал. Корбейн закидывал с пасть роллы и молчал.
- Да ладно, - не выдержал Фриман, - вы и так до фига мне рассказали.
- Аппер понятия не имел, что тебе впаривает.
- Но вы же сказали... там в баре сказали, что он все знал.
- Я врал. Но у меня ещё не было видео из штаба – бюрократическая волокита. Аппер мог быть замешан. И ты тоже. Думаю, сканер нужен был для контроля. На случай, если бы тебя взяли раньше времени.
- Кто взял?
- Например, я.
- Круто! Мы вроде говорим-говорим, а яснее не становится. Так с чего вы взяли, что я-то ни при делах?
- Ты ещё жив, но сканер не выбросил. Моя консоль его чувствует.
Фриман долго молчал, пытаясь собраться с мыслями. Но голова уже не варила. Усталость сковывала тело.
- Да пошло оно...
Фриман достал из внутреннего кармана бомбера футляр размером с ноготь большого пальца. Внутри медленно перекатывался гель с чем-то вроде геометрически-правильных крошек.
Корьбейн аккуратно взял футляр своими огромными пальцами, перевернул и показал Фриману. Снизу футляр был замазан чем-то серебристым.
- Хотел бы я ошибиться, - сказал негр, засучив рукав и что-то набрав на консоли. Затем он провёл ею над футляром.
- Но, увы, не ошибаюсь, - негр повернул руку экраном консоли к Фриману, - наноэвтанаты. Должны были раствориться и войти в твои поры одновременно с атакой вируса. Раз ты ещё жив, эвтанаты тоже настроены на кофемодулятор. Кроме того, ты не очень похож на фанатика-камикадзе. Собственно, это все.
По улице, тихо гудя, прополз мойщик. Ручьи мыльной пены потекли к решеткам сливов, но испарялись прежде, чем достигнуть их.
- Это больно? - тихо спросил Фриман.
- Нет, - негр взял картонку от своих роллов и сунул в пасть утилизатора. - Это быстро.
11. Йорген, …
Умное граффити то появлялось, то исчезало. На углу дома, на корпусе будки экстренного вызова скорой, на исполинском лего бетонного ложа громоотвода. Йорген понял, что направляется в сторону своего дома, но странным маршрутом. Похмельный мозг соображал через раз и с физически ощутимыми пробуксовками, но даже в таком состоянии до Страммера постепенно дошло – граффити ведет его так, чтобы избежать максимального количества камер наружного наблюдения.
Но в последний момент, словно передумав (или получив новую команду?) граффити изменило направление, и Йорген оказался у задней двери дома напротив. Йорген вспомнил, что где-то здесь живет человек в маске плачущего мима. Он видел его через окно, когда Чжой Кивистик копался в консоли и пытался максимально увеличить энтропию своей почти мультипликационной неуклюжестью. Правда, в тот день авиетка высадила мима с противоположной стороны здания, у парадного входа.
Умное граффити привело Йоргена к запасным дверям, которыми пользовались обычно сотрудники обслуживающего персонала и сбегающие от родителей подростки. Граффити собралось в четырёхзначный мастер-код допуска. Становилось холоднее. Йорген поежился, набрал код и вошёл в шлюзовую камеру чужого дома.
Откачивая отравленный воздух, зашумели насосы. Когда внутреннее полукружие шлюза ушло в сторону, позволяя войти в подъезд, Йорген снял свою респи. В подъезде пахло чем-то цветочным, но запах не казался естественным. Скорее, он напоминал освежитель воздуха в общественном туалете. Зато здесь было просторнее, чем в подъезде Йоргена, и на всех этажах исправно горел свет.
Умное граффити призывно мерцало на ступенях лестницы в диапазоне от пурпурного до ядовито-желтого.
- Лишь бы не провалиться в кроличью нору, - пробормотал Йорген и стал подниматься. Его слегка покачивало.
Граффити приползло к двери на втором этаже. Треугольная метка с кодом жилого массива под аренду над считывающей панелью замка. Видимо, арендатора пока не нашли.
Йорген осторожно толкнул дверь – не заперто, - и заглянул внутрь. Пахнуло свежей краской и клеем для пластика. Посреди небольшой, но все же больше, чем у Йоргана, парили два полушария ремонтных ботов «Катерпиллар». Оба - в спящем режиме, с хвостами шнуров в розетках. Один, наиболее замызганный, заметно вибрировал и как-то подозрительно гудел. «Как бы он не взорвался тут», - подумал Йорген и выдернул питавший бота шнур. Тот сразу перестал гудеть, плавно опустился на пол и отключился.
Граффити на мгновение исчезло, потом вновь собралось на противоположной от двери стене, над окном.
«С м о т р и».
«Ладно, - подумал Йорген, - но если заиграет тревожная музыка, я сделаю ноги».
Он подошёл к окну: знакомая улица с незнакомого ракурса, 22-этажный дом, вывеска бара на стене (та самая, которую не видно из окна Страммера, и которая подсвечивает путь плачущего мима), левее вывески – модуль голографической рекламы.
В данный момент симпатичная блондинка нежилась в шезлонге у кромки моря. Синего, ювелирного моря, укрытого пронзительно голубой шапкой чистейшей атмосферы, а не зеленым туманом. Блондинка потянулась, и стал видны матово-синие жабры, имплантированные в ее шею. Девушка встала, разбежалась и прыгнула в воду. «Жить там, где хочешь», - гласил слоган. 
Чуть выше и левее голограммы, на уровне пятого этажа тянулся уродливый нарост трубы-перехода в соседний дом, левее того, в котором сейчас находился Йорген. Такие переходы зигзагами сшивали дома по всему городу. Фрактальное повторение одинаковых домов, составляющих одинаковые улицы, составляющих одинаковые арондисманы.
«С м о т р и», - моргнуло граффити. 
- Я смотрю. Что дальше?
У этой квартиры была отличная звукоизоляция. Йорген почти не услышал хлопок, хотя судя по тому, как в его доме вынесло раму окна с пуленепробиваемым стеклом, а улицу похотливо лизнули яркие языки пламени, взрыв был очень сильный.
Взрыв в его квартире.
Мелкие осколки забарабанили в стекло, Йорген невольно отпрянул. Мозг ещё ничего не понял, но активные насосные системы инстинкта самосохранения уже гнали по артериям адреналиновый впрыск.
На улице взвыла сирена. Из закреплённых под крышей цистерн хлынули смеси концентрированного раствора хлористого цинка. Быстро застывая, они в течении нескольких секунд запломбировали бреши в стене, расползаясь паутиной грибницы, забивая даже те прорехи, которые не способен был увидеть с такого расстояния человеческий глаз. Йорген не успел сделать и пары судорожных вздохов, а там, где раньше было его окно, уже вырос уродливый цинковый панцирь, а над улицей закружили авиетки спасательной службы и полиции.
- Ты взорвал мой дом... - пробормотал Йорген.
Умная краска разрозненными кляксами переползла на стекло и загородила вид. Слишком гладкая поверхность мешала ей закрепиться надолго, едва складываясь в слова, она начинала течь.
«Э т о н е я».
- Да что ты говоришь? - просипел Йорген.
«М н е н у ж н а…»
«Т в о я п о м о щ ь…»
«Я т е б я с п а с !»
Видимо, скрытые искусственные нейромедиаторы, которыми тело Йоргена снабдили в хирургическом комплексе Иностранного Легиона, не атрофировались полностью. Сейчас они забивали одни рефлексы и активно мотивировали другие. Его не накрыла волна ужаса. По крайней мере, не в полную силу.
Йорген ошарашено разглядывал хаос, в который обратилось внутреннее убранство его квартиры. В таком виде, из окна дома напротив и сквозь прореху в стене, это смотрелось как нечто анатомическое. Словно в том музее Пинтереста на Синем Ките, где рыбы и прочие морские обитатели планеты были выставлены в огромных прозрачных кубах. Части их тел были удалены слой за слоем, и посетителям музея открывалась анатомия экспонатов. Под каждым кубом висел табличка: «Копия. Мы не используем настоящих животных». Кажется, они появились после того, как радикальные экологические активисты сожгли несколько анатомических музеев Пинтереста.
«О чем я думаю?» - Йорген зажмурился и с силой потер глаза. Он не надеялся проснуться, увы, Страммер знал, что его глаза работают без сбоев, и если уж что-то видят, значит, это происходит наяву. Скорее он поддался детскому рефлексу, сродни тому, как дети зажмуриваются, надеясь темнотой за веками укрыться от пугающего мира. Хреново быть взрослым и понимать, что закрыв глаза, от проблем не спрячешься.
Когда Йорген убрал руки, надпись на стекле исказилась до полной нечитаемости. А из взорванного дома напротив стали выскакивать люди, в ужасе прижимая к лицам свои респи. Авиетки службы спасения оперативно сканировали лица - на тот случай, если кто-то оказался снаружи без маски. Но ни одна из авиеток не врубила алый проблеск - значит, жертв пока нет. 
- Даже если я тебе поверю, - сказал Йорген, глядя на расползающиеся буквы, - что я могу? Меня только что попытались расщепить на атомы. У меня ничего не осталось. Как я могу кому-то помочь?
«Я о б ъ я с н ю…»
«Н е с е й ч а с...»
«Н а д о у х о д и т ь».
- Нет уж, мать вашу! Кто бы вы не были, или ты, или… Либо мне объяснят сейчас, что вам надо, либо идет все на хрен!
Граффити разбилось на несколько 8-битных фракций, мгновение пульсировало, меняя цвета, и, наконец, снова сложилось в текст:
 «Я н е з н а ю к т о я».
- Что? 
«П о м о г и м н е…»
«П о н я т ь…»
«Ч т о я т а к о е !»
Йорген молча смотрел на теряющий очертания текст, и чувствовал, что все глубже и глубже вязнет в чем-то обволакивающем, голодном и чужом.
 «У т е б я…»
«Н е т в ы х о д а».
Вспыхнул красный маячок авиетки. Йорген посмотрел сквозь надпись. Кого-то накрытым с головой выносили на носилках.
- Кто-то погиб…
 «З а в т р а  т е б я  о б в и н я т в э т о м…»
«И в п о к у ш е н и и н а  Л е м а р к а».
Почему-то, Йорген поверил. Сразу и уже без сомнений. Это трудно объяснить, но иногда он просто знал, что бомба взорвется, а иногда шел без всякого страха к самым изощренным взрывным устройствам. Контракт с реальностью. И сейчас Йорген знал – бомба взорвется.
Йорген медленно отошёл от окна, прижался спиной к стене и сел на пол. Потолок то вспыхивал, то гас, следуя диапазону проблесковых огней авиетки.
- Это ты вскрыл мою почту? – спросил Йорген.
Краска перебралась на полусферу уснувшего ремонтного бота.
«Т е б е  п о н а д о б я т с я  д е н ь г и».
- Зачем?
«Л и н ь Б а о».
Йорген устало кивнул. Линь Бао занимался тем, что за очень большие деньги переписывал ответную реакцию организмов на запросы дофаминовых сканеров. Сама дофаминовая информация оставалась неизменной, но встроенные нейромодуляторы, используя химические цепочки дофаминов и собственные элементы, изменяли отклик организма на поисковые запросы. После такой операции, даже если бы Йорген вошел в полицейский участок, системы распознавания проигнорировали бы его физические показатели. А значит, разыскивать его придется по старинке, ориентируясь только на внешность и дедуктивные методы.
Операция по внедрению профильных дофаминовых нейромодуляторов – акт экзорцизма на стыке анатомии, биохимии и кибернетики. Но даже она стоила не миллиарды.
- Зачем мне столько денег?
«Я н е з н а ю…»
«Н е м о г у в с п о м н и т ь…»
Мимо окна медленно опустился желто-черный эвакуатор класса Джеронимо.
 «Н а д о и д т и»..
Кроличья нора, в кроличьей норе, в кроличьей норе, в кроличьей норе...
- Ладно, - Йорген медленно поднялся, - веди.
12. Майло, Нина, Корбейн
 Майло сидел на подоконнике. Из окна их кухни на втором этаже коттеджа открывался потрясающий вид на поля вангоговских подсолнухов, тянущиеся почти до самого города. Иллюзия вечного лета. Так сказала Нина, до того разговора Майло понятия не имел, кто такой Ван Гог. А когда узнал, история с ухом поразила его куда больше картин, которые он не очень понимал. Но та, которая с подсолнухами, Майло понравилась. Она была яркая и теплая.
Смотреть на застывшее желтое море и никуда не торопиться было занятно. И немного неспокойно. У Майло не было отпуска с тех пор, как он перестал носить полицейскую форму, поэтому с самого утра ему не давал покоя джет-лаг забытой и невыполненной работы. Всего лишь замедленная адаптация.
 Как и все здания на Афине, их коттедж был построен из блоков переработанного спрессованного мусора. Человечество производило так много отходов, что в любом случае вынуждено было жить в мусоре. Выбор был в том, жить ли в мусорном хаосе или упорядочить его. Благо, современные технологии позволяли быстро и относительно дёшево перерабатывать отходы. Об этом Майло тоже узнал от Нины. Он вообще за последний год узнал больше, чем за три в полицейской академии.  
Майло раскрыл окно. Почти полдень. Майло и Нина проснулись всего полчаса назад.
С улицы доносились голоса птиц, стрекот насекомых и приглашённая музыка из распахнутых ворот гаража через улицу. Кто-то слушал гроу-джазовый кавер на песню «My bloody valentine», хит трёхгодичной давности. В общем, это было неторопливое загородное утро, о котором Майло мечтал, когда выбирал этот коттедж, но в котором почему-то чувствовал себя не в своей тарелке.
Нина в лёгкой шёлковой накидке, только из постели, пританцовывала в такт музыке у кофемодулятора. Красивая, с растрёпанными со сна волосами, такая домашняя и уютная, что у Майло защемило в груди.
- Тебе с пенкой? – спросила Нина.
- Да.
Нина обернулась.
- На что вы так смотрите, мистер коп?
- Мне нравятся твои ноги.
- Мне тоже.
- И волосы. И эта шелковая штука. И то, что под ней тоже нравится.
Нина покрутила плечами, наклонилась над столом и переступила с ноги на ногу, позволив Майлоу разглядеть всю амплитуду движения бёдер. Майло послушно соскочил с подоконника.
- Так, мэм! Вы арестованы за непристойное поведение на моей кухне.
- Руки прочь, - Нина торопливо вернулась к кофейнику. - Мне сегодня нельзя опаздывать. Лучше покорми рыб.
Майло покачал головой.
- Чем, блин, это лучше?
 Аквариум достался им от прежнего владельца. Полутораметровый параллелепипед, врезанный в стену между кухней и гостиной. Среди красных и зелёных водорослей плавали полосатые рыбы со смешным названием абудефдуф5. Нина думала, что они похожи на серебряных толстяков, севших на только что покрашенную лавку. Майло они напоминали постер очередного римейка «Парка Юрского Периода», с фотографией автомобильной двери, разорванной когтями Ти-Рекса.
Майло постоял, наблюдая, как абудефдуфы суетятся вокруг расплывающегося облачка корма. В голове всплыли непрошеными кадры из хроники доставки продуктов на одну из планет амишей. Из-за неурожая те вынуждены были обратиться за помощью к правительству. Правда только после того, как порядка 700 человек умерли от голода. Процесс доставки провизии показывали по всем центральным сетям, а из политиков не попиарился на них только самый ленивый или мертвый. 
Когда Майло вернулся за стол, кофе уже парил в высоких кружках, распространяя по кухне убийственно-вкусный аромат. Нина аппетитно хрустела тостом – как всегда, слегка подгоревшим.
- А помнишь, ты не любила кофе, - спросил Майло.
- Нет, я всегда его любила. Просто пыталась питаться здоровой пищей. И да… первый же вечер с тобой разрушил мои планы.
- Биг-Рага-Бургер, - важно кивнул Майло. - Мы умяли эту гору вдвоём. Тогда я понял, что искал тебя всю свою жизнь.
Они посмеялись.
- Какие планы на сегодня? – спросил Майло, с тоской вспоминая коробки с вещами.
- Архивы. Встреча с каким-то типом из Министерства обороны.
- Ого...
- Ничего особенного. У них есть свой музей на Афине, и этот тип там вроде архивариуса.
- То есть, не генерал?
- Даже не близко. Он вообще, по-моему, штатский.
Нина - одна из последних видевшая и даже общавшаяся с Дезертирами Иво, писала о них книгу, получив гранты на эту работу одновременно от Министерства Культуры и Министерства Обороны. Собственно, ради этих самых архивов она и прилетела на Афину. Майло увидел её, неуверенно озирающуюся на перекрёстке улиц Архонта Солона6 и Праксителя7, прекрасную, растерянную. И накормил Биг-Рага-Бургером.
Трудно поверить, что с того момента прошел уже год.
- Как продвигается книга?
- Неплохо. Но было бы лучше, если бы министерские не страдали профессиональной паранойей.
- У них работа такая, - пожал плечами Майло, сделал первый глоток кофе, и почувствовал, как его отпускает идиосинкразия безделья.
- А у тебя какие планы?
- Не знаю. Может, вещи разберу. Или закажу мебель. Или буду валяться в саду, пить пиво и читать. Я все никак не осилю этого твоего…
- Кортасара. И он не мой, он из списка мирового наследия. Поэтому я не слезу с тебя, пока ты не прочитаешь хотя бы «Игру в классики» или «Книгу Мануэля». Не слезу – фигурально выражаясь, не в прямом смысле.
На улице проворчал автомобильный двигатель. Мозг Майло, работая в автоматическом режиме, вычислил двигатель «БМВ» серии «Тесла-Меркьюри». А потом напомнил, кто из его недавних знакомых ездил на такой машине.
Майло встал из-за стола и выглянули в окно.
Корбейн смотрел на него с тротуара, полусидя на стримлайновом капоте «Меркьюри».
- Не проще было позвонить? - салютуя ему кружкой, спросил Майло.
- Я не доверяю сетям. Внутрь пригласишь?
- Нет. Отпуск, как я понимаю, отменяется?
- Нет, - покачал головой негр, - переносится. Ты проведёшь его на Дижоне.
Повисла пауза. Майло усмехнулся.
Спустя пять минут Корбейн пил кофе у них на кухне. Из самой большой кружки, которую они смогли найти.
- Всю ночь не спал, - пояснил негр, - и неизвестно, когда еще посплю. А все эти стимуляторы – я их не люблю.
- Кофе тоже стимулятор, - заметила Нина.
- Лучшее из зол, - кивнул негр. Потом поставил чашку и повернул свою огромную голову к Майло. – Тебе пора собирать вещи, сынок.
- А если я пошлю вас к черту? – спросил Майло, допивая свой кофе.
- Я попрошу тебя не делать этого. Ты понимаешь, что я на стороне хороших ребят. Как и ты.
- Предположим. Что мне искать на Дижоне?
- Пока ничего. Уже сейчас всем, кто участвует в расследовании, перекрыли возможность покинуть Афину. А я думаю, скоро мне понадобится человек на Дижоне.
- Думаете? Предполагаете. Не уверены. Но посылаете меня на другой конец галактики?
- Угу.
- И поэтому вчера вы отстранили меня.
- Угу.
- То есть знали, что так все и будет.
Корбейн пожал монументальными плечами и с тоской оглянулся на пустой кофейник.
- Я слишком долго в этом болоте, - вздохнул Корбейн, - Знаю, как оно работает.
- Пойду, приготовлю тебе вещи, - сказала Нина, потом повернулась к Корбейну. – Если хотите еще кофе, поищите где-нибудь в городе. Приезжать сюда больше не надо. 
13. Фиджи, Соня
 Фиджи снимала комнату в доме над собачьим питомником и под ячеистой сеткой солнечной фермы. Огромные, похожие на прозрачные пчелиные соты, рефракторы почти не давали тени. И хотя со стороны выглядели довольно массивно, неудобств не доставляли, зато значительно снижали цены на недвижимость в районе.
В питомнике занимались разведением английских бульдогов, и каждое утро с прогулочной площадки доносился хоровой гвалт в десяток слюнявых пастей. Над питомником кружили плоские тарелки дронов, увенчанные фасеточными наростами высокочастотных динамиков. Иногда у Фиджи закладывало уши, и она понимала, что дроны усмиряют слюнявую паству.
Бульдоги были клевые, добрейшие и игривые существа. Но обычно Фиджи их не слышала за закрытыми окнами, упакованными к тому же в свето- и звуконепроницаемые рольставни. Однако этой ночью повседневные рефлексы дали сбой, Фиджи уснула с открытым окном и проснулась от собачьего лая, замешанного на белом шуме города и густых басовитых гудках далекого порта. Фиджи знала, что это голоса барж. Огромные плоские корабли ежеутренне курсировали от островных сортировочных космодромов к грузовому порту города.
Сесть бы на такой кораблик и уплыть в другую жизнь. Их же много, этих жизней. На других планетах, на кораблях, на астероидах и спутниках...
Или, к примеру, вернуться на Дижон. Она уже совершеннолетняя, может потребовать раздела имущества. Отчим на суд не пойдёт. Только ну его к черту, старого мудака.
Фиджи сладко потянулась.
Дверь приоткрылась, и в комнату осторожно заглянула Соня. Соня была жаворонком. Когда Фиджи согласилась снимать квартиру на двоих с незнакомой девчонкой, она этого не знала. Но со временем привыкла. Соня оказалась прекрасным человеком.
- Проснулась? Я хотела закрыть окно, - виновато сказала Соня.
- Не надо. Гавкают.
Соня прошла и уселась на табурет у дальней стены. Она была гереро8, но,благодаря вовремя имплантированным архидорогим нейромодуляторам, её синдром никак не проявляйся внешне и был не особенно заметен в поведении. У неё правда было излишне-обостренное чувство собственного пространства и она терпеть не могла, когда к ней прикасались. Это позволялось только Клаусу, её парню, но кто бы запретил такому парню себя трогать? Фиджи бы точно не запретила: Клаус был не сильно далеким человеком, что, в общем, нормально для футболиста, но обладал телом греческого бога. Фиджи приходилось прятать глаза каждый раз, когда он расхаживал по их квартире с голым торсом. Потому что даже мысленно нельзя зариться на добро подруги.
- Твой здесь?
- Уехал на сборы. На Фобос.
- Фобос-остров, или Фобос-станцию?
- Остров.
- Слава богу! Можно ходить в трусах.
Фиджи вылезла из-под одеяла и потащилась в душ. Тело слушалось и чувствовало себя отвратительно. Секреторные клетки её эпифиза все ещё бомбардировали организм мелатонином, отказываясь верить в то, что дальше спать никто не собирается. Это как у заводной машины на пружине, которую придержали, но пружине все равно требуется сбросить энергию.
- Сонечка, сделай кофе, а? - заныла Фиджи. - Я как зомби.
- Уже.
- Ты мой ангел-хранитель. Жалко, я не могу тебя обнять. 
- Зато от тебя несёт сексом! - с ехидной улыбкой объявила Соня. - Покайся, дочь моя, кто это был, и как это было?
- А, - Фиджи вяло махнула рукой. - Разовая акция с целью устранения стрессовых факторов. Ничего особенного.
- Везёт!
Соня не могла себе такого позволить. Им с Клаусом пришлось пройти долгий путь с посещениями психотерапевта, прежде чем парень просто к ней прикоснулся, что уж говорить об интимной близости. Но Соня была отличной девчонкой и не пыталась одевать свои комплексы в монашеские рясы.
- Хотела бы я хоть раз пуститься во все тяжкие. Разовая акция… Это даже звучит, как… не знаю… как в детстве поездка в «Диснейленд».
- Если бы, - вздохнула Фиджи. - На самом деле, это всего лишь проявление одиночества… Зато у тебя есть Клаус, а мне приходиться снимать парней.
Фиджи зашла в душевую кабину, стащила с себя белье, затолкала в контейнер стиральной машинки и врубила воду. Плотные прохладные струи ударили со всех сторон, разгоняя мелатониновую апатию.
Закончив принимать душ, Фиджи достала из контейнера выстиранное и высушенное белье, но решила не надевать. Завернулась в полотенце и пошла на кухню. Сквозь аппетитные запахи жареного хлеба.
- Тебе лучше? – спросила Соня, хрустя тостом.
- Намного. Но кофе все равно хочу.
Соня подвинула ей тарелку с тостами.
- Я слышала про покушение на Лемарка. Хочешь поговорить?
- Только не за завтраком.
- Ладно... из-за него вчера отрывалась?
- Угу. Больше вроде никого не пытались убить у меня на глазах.
- Хреново. А я весь день провозилась с дельфингами, новости узнала только вечером. У нас же там экраны, сеть не пробивает.
Как и у всех носителей «синдрома гереро», некоторые области мозга Сони работали активнее стандартов. Она и ещё несколько представителей её народа сейчас пытались работать с потомками дельфинов.
- О таком лучше вообще не узнавать, - покачала головой Фиджи. - Ну вот, мы все-таки говорим об этом за завтраком.
- Извини. Кстати, тебе звонят, - Соня показала на консоль Фиджи. Рингтон раздался через секунду.
- Никогда не привыкну к этой твоей экстрасенсейтив-фигне, - покачала головой Фиджи и приняла звонок.
На экране появилось одутловатое лицо мистера Ойстермана, шефа безопасности штаба Лемарка. Выглядел мужик плохо, и его можно было понять. В конце концов, он допустил покушение на босса.
- Фиджи, - просипел Ойстерман, - тебе что-нибудь говорит имя Йорген Страммер?
- Страммер... - Фиджи нахмурилась. - Что-то знакомое... А! Да! Он был моим соседом на Дижоне. Не там, где я прописана, а когда снимала квартиру.
- Хорошо-хорошо, - покивал Ойстерман. - Послушай, Фиджи. Я послал за тобой машину. Ничего не бойся, нам просто нужно ещё раз обо всем поговорить. Ладно?
- Ну... ладно, - неуверенно ответила Фиджи.
Ойстерман оборвал связь.
- Это, конечно, не моё дело, - испуганно сказала Соня, - но я бы не садилась в ту машину.
Фиджи подняла глаза и пристально посмотрела на подругу.
- Это говоришь ты или твоя сверхчувствительная фигня?
- И то, и другое. Фиджи, на твоём месте я бы делала ноги. Сейчас.
14. Фриман, Корбейн, Марти.
- А разве вы не должны меня защищать? - спросил Фриман по пути из суши-бара.
- Я – нет. А те, кто должен - не станет. Ну, я так думаю, - флегматично ответил Корбейн и велел ему убираться из города, а еще лучше с планеты. От греха подальше.
- Вот спасибо, - огрызнулся Фримен. У него не было денег и некуда было ехать. – Короче, я труп, и всем наплевать?
- В целом – да, - кивнул Корбейн, но потом поморщился и вздохнул так, словно его заставляют отвлекаться на нечто малозначительное. Типа спасения жизни какого-то курьера. – Есть один человек... Он нормальный. Больной на всю голову, но нормальный. Это все, что я могу для тебя сделать.
И вот Фримен наблюдал за тем, как грузовые дебаркадеры порта медленно сливались с городской линией, становясь ее неотличимой частью, а потом и город точно так же слился с горизонтом. А вокруг, куда ни глянь - разлилась вечно-неспокойная, суетливая гладь океана Афины.
Фриман сидел на борту автоматической грузовой баржи компании «Трейдлог-Афина», устроившись между двумя высокими горами гравия, и утреннее, еще не вошедшее в раж солнце, приятно грело ему плечи. Он понятия не имел, куда направляется баржа, но его успокаивало то, что она полным ходом двигалась прочь от столицы. И еще то, что на ее борту и на многие километры вокруг не было ни одного живого человека, кроме самого курьера. Никого из тех, кто хочет его убить.
Фриман огляделся и впервые почувствовал не образное, а самое настоящее одиночество. Это было странно. Поднялся, пошел вдоль борта. Постоял на корме, любуясь пенным кильватером. Инстинкт самосохранения тут же подбросил мозгу картинку, в которой Фриман падает за борт, баржа уходит, а он остается плавать в паре сотен километров от земли в любую сторону, включая вниз. А поскольку никто не знает, что Фриман на барже, то и искать его никто не станет. Фриман поторопился уйти, но теперь - по центральному мостку между кучами гравия, стараясь держаться подальше от бортов.
Дошел до рубки. Она, конечно, была заперта и, судя по язвам ржавчины, давно. Но одно из окон оказалось выдавлено, а внутренние стены расписаны граффити. Олдскульным, статичным. Будет где переждать полуденное пекло. 
Фриман встал на цыпочки, заглянул в рубку. Каморка два на метр, несколько древних консолей управления и даже натуральный штурвал на тот случай, если электроника откажет. Не исключено, что всем этим вообще ни разу не пользовались. Баржи управлялись из контрольной станции с огромным дата-центром, расположенным под водой на глубине почти 110 метров, в зоне эпипелагиали9. Сосед Фримана работал админом в «Трейдлог-Афина» и время от времени спускался в этот дата-центр на батискафе.
По внешней стене рубки вилась спрятанная за арматурной решеткой лестница. Через две минуты Фриман уже загорал на крыше, торчащей на пару метров над пиками гравия. Может быть Фриман и не самый выдающийся человек в мире, но, по крайней мере, в данный момент он был высшим разумным существом на многие километры вокруг. В прямом смысле слова.
Мерное покачивание и тишина напомнили Фриману, что предыдущую ночь он не спал. Глаза закрывались. "Надо бы спуститься в рубку, а то сгорю", - подумал Фриман и уснул.
Проснулся от того, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо.
- Э, вставай! Вставай, давай, течение потеряем! Просыпайся!
Этот кто-то был тощим, длинным, обладал дубленной кожей, носил украшенные яркими лентами дреды и одевался в пляжные шорты кислотно-оранжевого цвета. В общем, выглядел примерно так, как его описывал Корбейн.
- Вы Марти?
- Марти, да, я Марти. Ты Фриман! Пойдем, быстро!
Пока они спускались с крыши рубки, Фриман с интересом оглядывался. Вокруг уже не было той бесконечной пустоты океана. Баржа лавировала в лабиринте между разнокалиберными островками. Большая часть которых заросла высокой неухоженной травой. Но были и другие. 
- Это что, пластик? – спросил Фримен, глянув вниз на цветастые дреды Марти.
- Пластик, да. Много пластика. Его собирают сюда со всего океана. Пластиковые горы. А внизу хребет – настоящие горы. Под водой.
Фриман вспомнил.
- Я читал об этом! Здесь будет новый континент. На основе подводного хребта. Но я не знал, что его тоже строят из пластика.
- Да, из пластика, почему нет? Отличная плавучесть, слабая изнашиваемость. То что надо, да, пластик – то что надо, брат.
За кормой баржи скакала на волнах небольшая моторная лодка марки «Зодиак». Марти, не говоря ни слова, вскочил на борт и сиганул в воду. Лодка тут же стала отставать, очевидно, ориентируясь на какой-то маяк на теле Марти. "Или в теле", - подумал Фриман, вспомнил о своих злоключениях.
Вообще-то, Фриман был не самый лучший пловец. Но мозг вовремя подсказал, что чем больше он тянет время, тем дольше придется плыть до «Зодиака». А внизу будет бесконечная глубина. Фриман испуганно вскочил на борт и солдатиком сиганул с баржи.
15. Йорген
 Он зарабатывал на жизнь, сводя одних людей с другими. В основном тех, кто хочет что-то купить, и тех, у кого есть что продать. Нельзя сказать, что Страммер существовал над законом, скорее, предпочитал быть слегка в стороне. И все же при такой работе нельзя было исключать эксцессов. Поэтому Йорген ещё два года назад оборудовал себе местечко на случай, если придётся залечь на матрасы. Конечно, тогда он и представить не мог, что однажды станет международным террористом, убийцей сенаторов и радикалом.
Следуя за вспышками умной краски, Страммер ушёл на несколько кварталов от дома. На троллейбусной остановке пришлось рискнуть и выйти под камеры. Ровно настолько, чтобы взять из бокса стандартную респи, набрать полную грудь воздуха, зажмуриться и поменять маски. Было непривычно в респи без вкладыша, казалось, что маска не плотно прилегает к коже. Это нервировало.
Свою респи Йорген выбросил в урну несколько кварталов спустя.
Серая маска из дешевого пластика и утренний туман скрыли Йоргена от обычных камер наблюдения. Но панацеей не были. Любой дофаминовый сканер вычислил бы Страммера, нарядись он хоть Адольфом Гитлером после смены пола на карнавале трансвеститов. Но - слава дижонской коррупции! Администрация так и не раскошелилась на повсеместную установку дофаминовых сканеров. Только на центр города, важные муниципальные учреждения да космопорт. А Йорген не горел желанием рваться в центр. По крайней мере, не сейчас, когда его фамилия украшает собой перечень самых опасных террористов.
Он двигался в противоположном направлении, к комплексу старых законсервированных складов для хранения мутона. Мутон перестали держать на Дижоне больше десяти лет назад. Прямо на заводах по отработке грузят в тяжелые, похожие на майских жуков авиетки и отправляют прямиком в космопорт.
Одно время писали, что склады отремонтируют и передадут то ли в школьный фонд, то ли в больничный. Но прошло десять лет, и ни хрена не произошло. Вообще. Единственными изменениями в районе складов стали невзрачные граффити субкультуры faceless, да схрон, который устроил себе Страммер.
Отдающий зеленью туман становился все гуще, а и без того слабый ветер полностью сошел на нет. Виль-де-Дижон застыл в колдовском зеленом вареве. Специалисты говорят, что для психики чужаков это самое тяжелое время года. Но и для коренных дижонцев выносить условия сезона дождей - непросто.
Йорген перестал радоваться скрывающему его туману очень скоро. Трудно делать ноги, когда толком не видишь, куда бежишь. Если бы не возникающие то там, то здесь направляющие вспышки умной краски, он вряд ли дошел бы этой ночью до складов.
Старый контейнер от промышленных воздушных фильтров, над которым в свое время поработал Киви, был там же, где его когда-то оставил Страммер. Судя по царапинам вокруг кодового замка и вмятинам, его неоднократно пытались вскрыть. Но не смогли. Потому что кодовый замок был фальшивкой для дураков. Настоящий замок находился внутри и был довольно дорогим украшением, поскольку работал за счет такого же дофаминового сканнера, какими защищали муниципальные здания. Контейнер мог вскрыть только Йорген Страммер.
Вторым дорогим удовольствием стала оборудованная Киви фильтрационная камера. Он тогда числился в должниках у Страммера и соорудил ее в счет уплаты. Собственно, с этого и началась дружба бывшего наемника и неуклюжего гения.
Йорген вскрыл контейнер, переждал несколько секунд в шлюзовой камере и вошел внутрь. Теоретически здесь можно было бы и остаться. Но рано или поздно – и скорее рано – в районе складов появятся поисковые дроны. От них в контейнере не спрятаться.
Страммер переоделся в утепленный комбинезон горняка, накинул коричневый бомбер Bazz Rickson – идеально для того, кто хочет скрыться в буром ландшафте Дижона, - и поменял кроссовки на военные берцы. Помимо одежды, медикаментов и сухпайков, в контейнере было несколько относительно чистых пушек без истории и укомплектованный рюкзак для выживания. Йорген выбрал переделанный под нарезной патрон охотничий карабин «Калашников-Бош» и пару привычных «кехлеркохов».
Он давно покинул территорию города, когда часовой механизм работы Чжоу Кивистика (никакой электроники, натуральные пружины, все по старинке) активировал миниатюрные заряды на капсулах с кислотой. В течении нескольких минут содержимое контейнера сплавилось в единую массу, не поддающуюся восстановлению.
Йорген Страммер методично выбивал бурую каменную пыль дижонской равнины, уходя в сторону предгорий. А в голове играл давно забытый, но, как оказалось, не удаленный из памяти марш Иностранного Легиона.

Глянь, вот кровяная колбаса, колбаса, колбаса.
Для эльзасцев, для швейцарцев, лотарингцев!
Для бельгийцев больше нет, для бельгийцев больше нет,
Это лодыри и лежебоки!
 
Кажется, тысячу лет Страммер не вспоминал этой чуши. Со времен последней командировки на окраинную планету, у которой даже названия не было, только цифровой код. Но два нефтяных картеля столкнулись там опухшими от неутомимого голода кошельками. Первый – дал взятку лидерам Профсоюза горнобытчиков и те устроили забастовку. Второй – нанял солдат Иностранного Легиона. Со времен Осады Жадовиля10 ничего не изменилось. 
Йорген тогда прекрасно выполнил свою работу, он вообще редко разочаровывал командование. Две авиетки со взломанными мозгами, забитые под завязку кустарной (чтобы откреститься при необходимости), но действенной взрывчаткой из бытовой химии, разнесли к чертям собачьим дата-центр противника. Маленькая локальная война была выиграна в течении нескольких часов.

В Тонкине бессмертный Легион
Под Туен-Каном прославил наше знамя,
Герои Камерона и примерные братья,
Спите спокойно в своих могилах.

Правда, Страммера забыли предупредить, что рядом с дата-центром располагалось общежитие бурильщиков. Обычных работяг, нанятых делать свою работу. Людей, которые плевать хотели на разборки голодных нефтяных бонз. Они приехали, чтобы заработать деньжат для своих семей, чтобы оплатить учебу детей, чтобы оформить медицинские страховки родителям, чтобы купить новый дом, покрасить старый забор или просто оттянуться с братвой в ближайшем баре. Но они все погибли. Все до единого. Командование знало про общежитие бурильщиков, но посчитало, что Страммер не должен получить доступ к этой информации.

Во время наших кампаний в дальних странах,
Лицом к лицу с лихорадкой и огнём,
Забудем же вместе с нашими невзгодами
И смерть, которая о нас часто не забывает,
Мы, Легион!

В тот день Йорген Страммер снял берет легионера. Он не стал разрывать контракт, просто сделал то, в чем был безупречен: заминировал личный корабль офицера, командовавшего операцией, и исчез с радаров. Дезертировал. Интересно, что той локальной войны вроде как и не было, что, в общем, не редкость в жизни Иностранного Легиона. Поэтому никто не объявил Йоргена Страммера в розыск. А смерть офицера назвали несчастным случаем. Бывает.

Наши старшие товарищи сумели умереть
За славу Легиона,
Мы тоже все погибнем, если надо,
Следуя традиции.

Марш Иностранного Легиона называется Le Boudin – кровяная колбаса в переводе с турецкого. Точнее названия и не придумаешь.
16. Фиджи, Курт
 Почти год прошел с тех пор, как она оказалась на Афине вместе с половиной предвыборного штаба Лемарка. Молодой сенатор не доверял чужакам, а местные профессионалы презирали его, считая очередной деревенщиной в мире лощеных полубогов политического предгорья. Как будто эти полубоги не обжигали собственноручно горшки всего каких-то несколько лет назад.
Впрочем, Фиджи плевать на это хотела, ей нужны были деньги, а значит - работа. Надо признать, что при всей своей мерзотности, Лемарк никогда не скупился. Но за этот проклятый год Фиджи так и не завела знакомых вне профессиональной среды. Если не считать Соню да старину Курта. Работа съедала все ее время. Как верно однажды заметила ее соседка-гуэррос, Кронос был крутым и жрал своих детей ровно до того момента, пока эти мелкие сучата не придумали тайм-менеджмент. И не начали увлеченно пожирать своего папочку.
Вообще-то с Куртом она была знакома давно - виртуально. Ещё с тех ужасно далеких времён, когда играла на позиции хилера в Лиге Претендентов «Войны и Мира». Их команда называлась «Внуки Платона Каратаева»11, и Курт был один из тех немногих болельщиков, кто рискнул вложиться в их акции. У него оказался феноменальный талант к неудачным вложениям. «Внуки...» не выиграли ни одной игры и благополучно распались. А Фиджи купили в запасной состав «Кирасиров Аустерлица», с которыми год спустя она смогла выйти в Высшую Лигу и даже подняться в персональном зачете на 572-ю строчку общемирового рейтинга.
А ещё она связала руководство «Кирасиров...» с Куртом, порекомендовав его в качестве «дизайнера с парадоксальным мышлением». Курт стал разрабатывать для команды мерч, и это была самая упоротая визуалка «Войны и Мира», не считая того некрофильского дерьма, что продавалось на портале «Русских и мертвых». Но от их товара нормальных людей тошнило, а то, что придумывал Курт - скупали, коллекционировали, едва ли не в культ возводили. Он был единственным разработчиком командного мерча в киберспорте, которого постоянно приглашали все крутые комикконы галактики. Причем, как слышала Фиджи, на одной из последних конференций любителей комиксов он сошелся со съемочной группой ремейка «Светлячка»12, и те предложили ему работу. В общем, можно смело утверждать, что благодаря ей он сделал карьеру.
Она ехала в одном из самых убитых фуникулеров, натянув на глаза купленную только что бейсболку. Стены вагона были сплошь покрыты хакерским граффити, причём у некоторых давно истёк срок годности и поэтому примерно треть стен покрывали невразумительные, едва шевелящиеся пятна. «Хорошо, что я не стала вчера надираться всерьёз, - подумала Фиджи. - С похмелья меня бы точно стошнило».
Одно из свежих граффити стремительно переместилось по стене вагона и зависло напротив Фиджи: «Хей, чоки, хочешь увидеть самый большой член галактики в работе? Звони». И номер консольного абонента. Слава богу, текст не сопровождался рисунком.
Конечно, такие вагоны в туристический центр Афины не допускали. Но в спальных районах окраины можно было встретить фуникулеры и худшего образца. Почему-то они напоминали Фиджи хаотично украшенных разномастными татуировками рокабиллов.
Курт был из тех людей, чье представление об удобстве отличалось от представления большинства нормальных людей. Он терпеть не мог глянцевый центр города и предпочитал обитать в бронированном лофте бывшей текстильной фабрики одного из самых небезопасных районов Афины. Но он здесь родился, знал каждый угол, а многим уличным авторитетам собственноручно набивал татуировки. Курт был плоть от плоти этих улиц, и те любили его, как родное дитя.
В отличие от Фиджи.
«Позвони, чоки, и я заставлю тебя визжать, как сучку», - пообещало граффити и уползло раздражать других пассажиров. Это словечко - «чоки» - родилось на окраине Афины, причудливым образом трансформировавшись из хипповской «чиксы». Ни на одной другой планете Фиджи его не слышала. Возможно, это слово так и останется образцом местечкового арго, а может, расползется, как лишай, по всей галактике. Фиджи поморщилась.
На станции «Делос»13 вошёл опасного вида тип в джинсовом комбинезоне, черно-оранжевой тельняшке и разношенных ботинках военного образца. На выбритых висках красовались татуировки в виде нечитаемого переплетения букв. Это могла быть аббревиатура уличной банды или ничего не значащая ерунда.
Тип сел напротив Фиджи, бесцеремонно оглядел её с головы до ног и довольно осклабился, показав неполный ряд запущенных зубов. Следующий перегон Фиджи ехала с таким чувством, будто её лапают прямо на публике.
На станции «Эпидаврос»14 Фиджи вышла, а тип в комбинезоне остался. Облегчение, которое она испытала в тот момент, когда двери вагона закрылись, было мощнее и ярче, чем полученный прошлой ночью оргазм.
Фиджи натянула поглубже бейсболку и сбежала по щербленным ступенькам в самое сердце квартала, носившего то же название, что и станция фуникулера. Когда-то, на ранних этапах заселения, эта территория была далеко за границами города, поэтому здесь возвели промышленный район. Теперь весь индустриальный сектор переместили либо на острова, либо на орбиту, а бывшие заводы и фабрики перестроили в не очень дорогие лофты, превентивно решив намечавшийся жилищный кризис.
Аргос казался очень неуютным районом, особенно после малоэтажных кварталов центральной части города. Серые бетонные стены, плотно покрытые граффити, возносились будто бы к самым небесам, отчего улица внизу напоминала замусоренное ущелье. Естественный свет проникал сюда с трудом, воздух был влажный и затхлый. Благо, тащиться далеко не пришлось. Курт обитал всего в квартале от станции.
Цех текстильной фабрики, где он выкупил себе лофт, в народе называли «тутовником». На внешней бетонной стене ряд за рядом висели десятка три антрацитово-серых капсул для тех, кто не мог позволить себе квартиру. Издали это и правда напоминало ягоду тутовника. В каждой капсуле умещалась кровать и миниатюрная, метр на метр, прихожая, она же кухня. Как можно жить в таких условиях, Фиджи не представляла. Но, как говорится, от тюрьмы, да от сумы.
Пройдя под «тутовником», Фиджи повернула налево. На другой стене цеха капсул не было, ее полностью отдали под такие же антрацитово-серые трубы лифтовых шахт. Не самое приятное зрелище. Как будто бывшая текстильная фабрика страдала односторонним варикозом. 
В лифе она ехала одна, а выйдя на площадке, улыбнулась с облегчением. Здесь все было точно так же, как и пару месяцев назад, когда Фиджи, наконец, выбралась к старому виртуальному приятелю и познакомилась с ним вживую. Курт выкупил весь этаж. Поэтому пространство у лифта почти полностью было отдано кадкам с шикарными, отливающими фиолетовым туманом кустами конопли. Оконные рамы были вынуты, часть потолка убрана, и кусты развивались в максимально естественной среде.
Едва не заблудившись в конопляном лабиринте, Фиджи отыскала-таки дверь. Позвонила. Курт открыл почти сразу и, не говоря ни слова, схватил ее за руку и втащил внутрь. Он был длинный и тощий, как будто был рожден не людьми, а персонажами Модильяни.
- Только честно, чоки, - сказал Курт, заперев дверь, - ты же этого не делала?
- Чего не делала? – не поняла Фиджи.
- Говорят, ты завалила этого мудака Лемарка? Только что на консоли всего города сбросили экстренную рассылку с твоей физиономией во всех ракурсах.
Фиджи прислонилась к стене и медленно съехала вниз.
- Зашибись, твою мать. Приехала подработать.
17. Майло
 Согласно ведомости НАСА, пассажирский космодром Афины был вторым по величине, после Джетро-Талла. Невообразимо огромный комплекс зданий, утянутых в жёсткие внешние каркасы монументальных балок из стали с углеродной нитью. 112 этажей в самым высоком комплексе, из них 99 - технические. 42 ангара для космических кораблей, 15 гостиниц, 25 залов ожидания, несчётное количество ресторанов, кафе, мини-борделей, массажных салонов и сувенирных лавок. Стены и потолки, усеянные голографической рекламой, стремящейся вторгнуться в пространство людей. Легионы пассажиров, представителей обслуживающего персонала, воров, таксистов и дешевых адвокатов.
С непривычки выглядит словно первозданный хаос. Но Майло почти год работал в полицейском бюро космопорта и знал, что весь этот хаос на самом деле подчинён жесточайшему регламенту.
Он попросил Нину высадить его у ближайшей станции фуникулера. Умница, не стала задавать вопросов. Притормозив между идеальным кубом станции «Гипнос» и музеем Крито-Минойской религии, Нина протянула Майло небольшой кусок пластика.
- Я купила запасной номер. Ну, знаешь, около портовых доков. Так что, если вдруг не сможешь дозвониться...
У доков продавали одноразовые номера, не требующие регистрации владельца.
Майло проехал одну станцию на фуникулере и вошёл в здание космопорта вместе с бурлящей толпой пассажиров. Ни программу распознавания лиц, ни, тем более, дофаминовые сканеры это бы не обмануло. Но с нелегальным оборудованием на территории космопорта особенно не погуляешь, а использование легального против конкретного человека требовало, как минимум, санкции прокурора. Без которой государственная программная лицензия и байтом не шевельнет. 
Два хромированных ангела ар-деко в белых греческих туниках и с острыми, непропорционально вытянутыми крыльями возносились к потолку пассажирского терминала. Когда Майло работал здесь, их ещё не было. На этом месте стояли абстрактные скульптуры Брабека [прим. авт. – один из героев «Трилогии Иво»].
«Мода - интересная штука, - сказала как-то Нина, стоя перед витриной торгового центра. – Ты никогда не задумывался, что мы мало чем отличаемся от людей двадцатого века? Или шестнадцатого?» Майло не задумывался. «Я хочу сказать, - продолжала Нина, - что – да, мы перестали сжигать красивых женщин на главной площади, но сама суть человечества почти не изменилась». «Мы сжигали женщин на площади?» «Ведьмы, инквизиция». «А, эти…» «Так вот, иногда я думаю, что статику нашей сути мы каким-то образом компенсируем перманентным внешним изменением». «Модой?». «Да, но это же самообман! Убийца не станет праведником, переодевшись в костюм другого фасона. А богатые не перестанут наживаться на бедняках только потому, что из моды вышли бесцветные контактные линзы. И все это понимают. Но продолжают гнаться за модой, так как... ну, просто скучно жить, зная, что ни хрена не изменится…».
Нина была умницей, куда умнее Майло. Он это понимал и принимал. Какой смысл обижаться на правду, верно? Кто-то должен писать книги и рыться в архивах, а кто-то - ловить преступников. Одни видят в простых вещах сложную подоплеку, другие любят их за это. Так и должно быть.
Майло старался держаться в общем потоке вплоть до регистрационных кабин. На Афинах они были построены в виде гигантских амфор.
Когда на табло высветился номер его билета, Майло послушно вошёл в кувшин и стал ждать. Обычно проверка занимала до пяти секунд. Пассажира обрабатывали дофаминовым сканером, выясняя, не числится ли он в списках разыскиваемых преступников, а куча менее значимых искала на нем оружие, следы запрещённых веществ или характерные признаки опасных заболеваний. Удовольствие не из дешевых, но зато амфоры не подвели космопорт ни разу с тех пор, как их установили.
Четыре секунды спустя Майло вышел с противоположной стороны амфоры и оказался в полукруглом коридоре из прозрачного пластика. Здесь мерно гудел, покачиваясь в полуметре над полом, транзитный автопоезд. В один вагончик с Майло сели: женщина лет 60 в черном платье под горло; парень с моноклем на левом глазу; мужчина с многофункциональным имплантом вместо левой руки, и бритый наголо старик-азиат в рыжей тоге буддиста, бездумно улыбающийся стене с предупреждающей надписью. Из-за прозрачного пластика казалось, что надпись парит в воздухе. Что-то там про запрет перемещения между терминалами космопорта любыми иными способами, кроме автопоездов. Умная краска на мгновение потеряла чёткость очертаний, расползлась и вновь собралась в номер телефона доверия для переживших семейное насилие. «Ну да, - подумал Майло, - самое место».
Спустя четверть часа автопоезд заполнился пассажирами и тронулся с места. Краска на стене вздрогнула и собралась в надпись «Счастливого пути!». Буддист тихо хохотнул.
Автопоезд медленно выкатил в так называемую транспортную область - пространство между терминалами, - и стал набирать скорость. «Иисусе, ты посмотри, а!» - сказала женщина в черном.
Транспортная область была засажена дикорастущими деревьями, оборудована рельефными модулями, в том числе в виде скал с водопадами, песчаных дюн и заполненных прозрачной водой озёр. В воде плавали красочные косяки рыб, между лиан сновали такие же яркие птицы, а по барханам горделиво шествовали верблюды. Разумеется - проекции. Майло обожал это место!
Автопоезд проскочил арку из сцепившихся кронами деревьев и вылетел на посадочную площадку. Сказка закончилась, начались предполетные будни. К межсистемнику «Блэксэд», ожидающему на орбите Эола, пассажиров должны были доставить десять шаттлов компании внутренних перевозок. Шаттлы напоминали исполинские капли принца Рупперта, поставленные на хрупкие хвостики.
Уже на трапе Майло последний раз оглянулся. По всей видимости, задерживать его не станут. Если, конечно, полубезумный буддист, постоянно смеющийся над самыми неожиданными вещами, не удавит его по пути своими чётками.
Майло набрал полную грудь воздуха и шагнул в прохладный салон шаттла.
18. Корбейн, Присцилла
 Корбейн знал, что при его габаритах спрятаться непросто. Поэтому не прятался. Никогда. Вот и в этот раз, получив информацию от водителей из башни Федерации (политики частенько болтают при них лишнее, воспринимая как часть интерьера служебной машины), он решил не играть в тактическое лицемерие, а явился прямо в центральный офис Профсоюза Горнобытчиков. Без предупреждения, с самого утра. Устроился на диване в холле и стал ждать.
Стены холла были скрыты под панелями цвета, который должен был выглядеть как нечто нейтральное, умиротворяюще-бежевое. Но – и не факт, что это случайность - при определенном свете, например по утрам, казалось, холл обит человеческой кожей. На которой висели милые репродукции картин со сценами английского быта XVIII века.
Слева от дивана стояла изящно-выгнутая – ар-деко! - стеклянная витрина с исполинским угольным кубом полтора на два с половиной метра. Корбейн уважительно поджал губы, хотя и не смог припомнить навскидку, где сейчас используется уголь.
Во второй, точно такой же витрине под большим увеличительным стеклом лежала крупица мутона диаметром меньше миллиметра. Весь особняк профсоюза вместе с жизнями его сотрудников стоил меньше этой крупинки.
И все же самыми заметными и раздражающими в холле были тяжёлые шторы на окнах. Красно-винного цвета, утянутые плетёными шнурками с такими монументальными косточками на концах, что они вызывали пиетет даже у Корбейна и гигантского угольного куба. Раз в неделю шторы меняли на точно такие же, но никогда, даже ночью, не закрывали. Корбейн отказывался понимать красоту, полностью лишенную функциональности. В естественной среде такого не бывает. Если в дикой природе что-то привлекает внимание своей красотой, значит оно намерено либо съесть тебя, либо трахнуть. Но эти шторы не выполняли даже той элементарной функции, ради которой их создавали. Это была антифункциональная офисная красота, неестественная.
В окна почти в упор смотрела башня коммерческого центра «Кадуцей», забитая примерно под завязку дорогими бутиками, элитными ресторанами и аутлетами топовых брэндов (это когда цена на пляжные шорты перестаёт, наконец, превышать бюджет провинциальной планеты). Корбейн готов был биться об заклад, что никто из тех работяг, которых представлял профсоюз, даже не подходил к «Кадуцею». Ну, разве что потаращиться вместе с детьми на нечто диковинное и во веки веков недоступное.
Однажды отец привел сюда Корбейна. И уже тогда малыш понимал, что это несправедливо и неправильно.
Огромный негр почувствовал, что у него портится настроение и отвернулся от окна.
В центре холла, прямо напротив дивана, стояла нарочито безликая стойка ресепшена. Настолько нарочито, что как бы вопила тебе прямо в лицо: «Я такая незаметная, чтобы не отвлекать твоего внимания от внутреннего убранства особняка, выполненного в позднем колониальном стиле. Кстати, ты видел наши шторы?»
За стойкой стояли два клерка и делали вид, что не замечают Корбейна. При этом потели под работающими кондиционерами так обильно, что было понятно - они его и заметили, и узнали, и уже подняли тревогу. Бедные парни, дрожащие в складках местности офисного этикета.
Наконец, полчаса спустя, в холл спустилась женщина с лицом из старых черно-белых фильмов для молодых снобов. Ее звали Присцилла, и у них с Корбейном было кое-что общее: они оба решали серьёзные вопросы, официально нигде не работая. А еще когда-то были любовниками, но то время давно прошло.
- Я знаю, почему ты здесь, - сказала Присцилла.
- И тебе доброе утро, - Корбейн по привычке встал, но на Присциллу его размеры не действовали. Наверное, потому что она видела его голым.
- Наш профсоюз не имеет никакого отношения к покушению на Лемарка. 
- Ты потрясающе выглядишь в этом платье. Как называется стиль? «Твигги-ревайвл»?
- «Твигги-мод». Мы знали о его планах насчёт Торгового профсоюза.
Присцилла зашла с главного козыря Корбейна. Она была хороша.
- Он хотел увести у вас из-под носа страуса, несущего охренительно большие золотые яйца.
- Да, и нас это не волновало.
- Не верю.
- Придется поверить. Потому что фактически Дижон и так принадлежит Торговому союзу. Это секретная информация.
Они встретились глазами. Корбейн проиграл этот раунд. Она это знала.
- Объясни.
Присцилла оглянулась на стойку ресепшена. Качнула своей прелестной, коротко стриженой головой.
- Не здесь.
Политические потоки Афины визуально не смешивались с коммерческими, но существовали бок о бок. В буквальном смысле - через дорогу. Восьмиполосное шоссе-радиал, прошивающее столицу от портовых доков на юге до северного побережья.
Присцилла медленно вышагивала по опоясывающему здание балкону. Прекрасно зная, как действует на любого нормального мужика вид ее стройных длинных ног, которые радикально-короткое мини нисколько не скрывало. Но ее ноги привлекали не столько идеальными формами, сколько бросающейся в глаза естественностью. Она приковывала взгляд. Это было нечто идеально настоящее в мире пластических химер. И потому стоило очень дорого и делалось хирургами-виртуозами.
«Интересно, где она прячет пистолет?» - подумал Корбейн. Он точно знал, что Присцилла ни шагу не сделает без своего «кольта». 
- После смерти твоего боса Майринка и первой волны кризиса мы решили вывести наши активы из строительства искусственных планет, - сказала Присцилла.
- Да, - кивнул Корбейн, - и этого бизнеса фактически не стало. Вы были их основным инвестором. Вы и «Юниверс» Майринка.
- Но вы первыми увели свои деньги!
- Не мы. Я там уже не работал.
- Ок, новый совет директоров «Юниверс Инк.». Но что нам-то оставалось делать? Мы были в ответе за средства, которые доверили нам рабочие нашей отрасли.
- Я тебя умоляю.
Присцилла пожала плечами.
- Такова официальная версия, - усмехнулась Присцилла. - Но в ней есть доля правды. Защитой интересов горнодобытчиков мы тоже занимаемся. Помимо прочего.
Она остановилась, встала, опираясь о перила балкона. Идеальные ягодицы под обтягивающим платьем, цветочная тень решётки арт-деко на ногах.
«Наверняка, репетировала», - подумал Корбейн.
- Потом было несколько неудачных вложений, - печально вздохнула Присцилла.
- Несколько?
- Чуть больше сотни.
- А.
- Мы потеряли почти все деньги, доверенные нам. Если бы рабочие об этом узнали, профсоюз потерял бы гораздо больше. И, прежде всего, послушный электорат. А мы так долго его дрессировали!
Она взмахнула головой, откидывая чёлку с глаз.
- Проверь свою почту, я послала тебе копии документов. Файл самоуничтожится через несколько минут.
Корбейн знал, что она не шутит. Торопливо задрал рукав и активировал консоль.
Спустя три минуты он облокотился на перила рядом с Присциллой. Она смогла его удивить.
- Горнодобывающий союз продал себя, фактически став дочерней компанией Торгового профсоюза?
- Именно. Конечно, если рабочие это узнают, они от нас отвернутся. Поэтому информация держится в секрете. И мы точно знаем, что Лемарк ничего не знал об этой сделке.
- То есть, все это противостояние профсоюзов - игра на публику?
- Только отчасти. Никто не отменял внутрикорпоративную конкуренцию. Но факт есть факт - в убийстве Лемарка не было никакой необходимости. Скорее наоборот, покушение может привлечь лишнее внимание, которое нам совсем невыгодно. Кстати, как у тебя с деньгами?
- Нормально. Я уволился с забитыми карманами.
- Мы заинтересованы в быстром и конфиденциальном расследовании, - Присцилла улыбнулась лучшей из своих улыбок. - Я уверена, что если кто и докопается до истины, то это будешь ты. Мы готовы внести посильный вклад.
- Я подумаю, - кивнул Корбейн и, не дожидаясь ее, направился к лифтам. Ему действительно было о чем подумать. А рядом с Присциллой его мысли путались.
19. Фриман
Фриман лениво развалился в старом полосатом шезлонге. Море накатывало к носкам выданных ему вьетнамок, а желудок возмущенно бубнил, жалуясь на выпитые час назад нейтрализаторы.
С точки зрения прежней жизни и социальной истории Фримана, он был абсолютно голый. На нем не осталось ничего из прежней одежды, на левом запястье белел не загоревший участок кожи, некогда скрытый ручной консолью, а сама консоль вместе с моноклем и всеми ID-карточками двигалась куда-то в направлении Северного полюса, закопанная в куче гравия на борту баржи «Трейдлог-Афина». Но дредлатый приятель Корбейна на этом не остановился. Он побрил Фримана наголо и заставил выпить три белые капсулы без всяких маркировок. Спустя минуту после этого суп из водорослей, который он ел в суши-баре (не говоря уже о более ранних приемах пищи) был утилизирован в квадратном брюхе биотуалета, обратившись порошком темно-серого цвета. «Кулинарный прах», - провозгласил Марти и ушел вдоль приливной полосы, высыпая порошок в накатывающие волны. 
Все это, конечно, не гарантировало избавления от микроскопических частиц слежения, которые могли быть внедрены в организм Фримана. Но для того чтобы сделать больше, нужно было оборудование, сам доступ к которому включил бы сигнализацию: «Он здесь!»
Закончив с развеиванием кулинарного праха, Марти поманил Фримана за собой и повел на другую оконечность острова. Он назвал его Новое Тело Вавилона.
Единственный материк планеты больше не удовлетворял администрацию Афины, было решено создать еще один. Как и все в этом мире, его должны были строить из пластика, в который переплавили прессованный мусор.
К чести создателей, искусственное происхождение Нового Тела почти не бросалось в глаза. Вероятно, они наняли дизайнеров, которые придали мусорным модулям максимально естественный вид. А сами модули скрыли под слоем дерна и гравия, так что вокруг уже вовсю зеленела трава. Фриман даже разглядел пару неуверенных кустарников.
- Ты здесь живёшь?
- Кто? Я? - удивился Марти. - Нет! Я провожу здесь время.
- Часто?
- Всегда.
- Разве это не значит, что ты здесь живешь?
Марти улыбнулся во весь рот. У него были неестественно идеальные зубы. Они совсем не шли к линялой майке и дредам.
- Нет, конечно, - засмеялся Марти. - Я нигде не живу.
Будет весело, понял Фриман.
Они шли по тропинке между двумя зелёными холмами. Фриман сорвал травинку и попробовал на вкус. Настоящая.
- Давно ты знаком с Корбейном?
- С кем?
- Ну... Корбейн!
Фриман развёл руками, пытаясь передать размеры плечей.
- А! Большой коричневый человек, - кивнул Марти. - Да, очень давно. Очень. Мы вместе работали на Джо Майринка.
Фриман споткнулся.
- Ты меня ддосишь! Вы работали на Майринка?
- Да, - пожал плечами Марти, - давно.
Вот где Корбейн получил такую шкуру, догадался курьер. А Марти, вероятно, свои зубы. Ну и дела! Какими-то неведомыми путями он оказался причастен к самому богатому человеку в галактике. Через пуленепробиваемого негра и хиппи, скурившего остатки мозга и живущего на пластиковом острове. Обалдеть!
Холмы закончились, и тропинка вывела их на недостроенный участок. Как будто визуальный редактор баганул, и текстуры не прогрузились. Рельеф был все так же натуралистичен, но теперь состоял из ровных параллелепипедов спрессованного мусора.
- Ещё не готово, - виновато сказал Марти, словно он лично занимался строительством.
- Я тебя не сильно стесню? - спросил Фриман.
- Нет! Я знал, что ты приедешь и подготовился заранее.
- Заранее? - насторожился Фриман. - То есть Корбейн предупредил тебя не сегодня утром?
- Сегодня. Но я видел тебя во сне. Раньше. Правда, в жизни ты совсем на себя не похож, но это точно ты. Определённо.
Ладно, подумал Фриман, не будем в это углубляться. Неизвестно, сколько ему предстояло жить с этим чудаком. А ещё пара таких рассказов в одиночестве непрогрузившихся текстур, и прощай мозг. 
- Фан-фан-фан, ауто отобан15, - пропел Марти и довольно хохотнул.
Впереди и правда показалось двухполосное шоссе, оно словно очертило границу. За желто-голубыми бордюрами снова как ни в чем не бывало зеленела трава. Сюрреализм. 
Дорога до противоположного берега заняла около двух часов. Прямо на пляже, в едва заметной глазу геометрической антилогике друг к другу, стояли два грузовых контейнера: зелёный и расписанный психоделическими цветами и радугами. К стене психоделического контейнера была приварена лестница, ведущая на крышу. На ней стоял зонт с надписью «Под барабаном!», рифленая покрышка от большого грузовика, накрытая листом пластика и шезлонг.
- Зелёный – твой.
- А я-то думаю, в каком из них живешь ты, - пошутил Фриман.
- Мой тот, что с зонтом, - серьёзно ответил Марти.
- Ну, теперь-то мне все понятно, - кивнул Фриман.
- Хочешь минералки? У меня ее много.
Фриман устало помотал головой.
- Спасибо, Марти, но мне бы поспать.
- Тогда иди в контейнер. В зелёный.
20. Майло
 Милая, почти искренне улыбающаяся стюардесса выставила на стол молочник и миниатюрную упаковку сахара. Все слёгким налётом винтажности. На фарфоровой посуде – иероглиф 時, судя по квадратуре - японский. Точно такой же вышит на кармане френча.
- Через час прибываем, - сказала девушка. - Вы скачали наше приложение?
Майло кивнул.
- Тогда после объявления о стыковке просто наденьте монокль. Увидите стрелки с вашим именем, они выведут к шаттлам. 
- Спасибо. Скажите, а что это значит, - Майло показал на иероглиф. – Просто он тут везде…
- Это иероглиф «токи» - время, - пояснила девушка. – Уважая собственное время, мы уважаем время наших клиентов. Таков принцип работы нашей компании.
Она снова улыбнулась почти естественно и ушла проверять других пассажиров. Оставив Майло пить кофе у иллюминатора, в котором пока еще ничего не было видно. В кофейной чашке клубилась примерно такая же тьма, как и снаружи. Майло почему-то стало неприятно, и он плеснул в кофе молоко.
Час спустя он сидел в шаттле и смотрел ролик, рассказывающий о мерах безопасности в условиях атмосферы Дижона. Город в ролике был показан в виде неких геометрически-правильных фракций, утопающих в зеленом море тумана. Судя по всему, в регионе не делали ставку на туризм, потому что привлечь такой картинкой гостей было невозможно.
Амортизирующие ремни безопасности заботливо компенсировали рывки при вхождении в атмосферу. Посадка оказалась мягкой, почти незаметной. Прежде чем выпустить наружу, специально-обученная стюардесса – другая, не та, что принесла кофе – тщательно проверила на всех маски респираторов.
Когда Майло покинул шлюзовую камеру и вышел на трап, никакого тумана не было. Воздух был прозрачен, стояли ранние сумерки. Майло огляделся. Космопорт находился в гористой местности в нескольких километрах от города и над городом. Отсюда, с трапа, Виль-де-Дижон выглядел точно так, как его показали в ролике: одинаковые кубы жилых модулей, сшитые едва различимыми на таком расстоянии переходами. Словно кубик Рубика с плохо пригнанными частями.
Космопорт был функционально скучен. Слишком много прямых линий. Майло прошел его не останавливаясь.
Ещё в шаттле он забронировал номер в гостинице сети «Симпсон-Рэдисон». Авиетка ждала на небольшой площадке перед посадочным терминалом. Желтолицая мультипликационная семейка улыбалась с водительской двери.
Нина рассказала, что когда-то «Симпсоны» были многосерийной мультипликационной франшизой. Как мультипликационный бренд превратился во владельца одной из самых известных гостиничных сетей, Майло так и не понял.  
Водитель авиетки, сикх в бирюзовом тюрбане и ослепительно белом респи с красной точкой на лбу, принял у Майло сумки и упаковал их в грузовое отдаление.
- Мы можем заехать по дороге в одно место? - спросил Майло, когда они забрались в салон. Респи непривычно искажал голос. 
- Да, конечно, - ответила белая маска, - если задержка составит меньше часа - бесплатно.
Майло летел, прижимаясь маской к стеклу иллюминатора.
- Вы можете снять респи, - сказал сикх, - салон очистился. 
- А вы?
- Мне не положено.
Майло послушно снял респиратор и прижался к холодному стеклу лбом. 
- Первый раз у нас? – спросил сикх.
- Да.
- Хотел бы я сказать, что вам понравится. Но скорее всего, это будет ваш первый и последний визит на Дижон.
С высоты птичьего полёта город казался чем-то неживым. Словно 3D-модель, на которую ещё не наложили текстуры. Слишком много вариаций серого и, так же как в здании космопорта, переизбыток прямых линий. А ведь там внизу живут обычные люди. Они работают, оплачивают счета, берут кредиты, пьют кофе по утрам, ссорятся с любимыми и ждут выходных. Почему-то от этой мысли серый модельный пейзаж показался ещё менее реальным.
- Время покажет, - ответил Майло.
- Почти прилетели, - сказал сикх, и авиетка плавно ушла вниз.
Майло нацепил респи, трижды перепроверив крепления - так учили в ролике по безопасности, - и вышел на улицу. Вблизи Виль-де-Дижон, наконец, обрёл текстуру: трещины в асфальте, влажные потеки на стенах, вмятина на боку терминала оплаты, густо обклеенного рекламой проституток и быстрых кредитов. Не самое приятное место, но Майло почувствовал облегчение от того, что оно - настоящее. А ещё тут все-таки был туман. Пока ещё не густой и прозрачный, он стелился вдоль земли - зыбко, обманчиво. Местные этой туманной поземки, вероятно, и не замечают.
На стене дома яркой неоновой раной светилась вывеска «Аэрография Чака».
На подлёте к Дижону, когда стала доступна консольная сеть, Майло получил письмо от Корбейна. С единственным словом: «Ознакомься», - и кучей приаттаченных файлов. Прежде всего, фотографии главных подозреваемых - бывшего легионера Йоргена Страммера и какой-то девушки из штаба Лемарка - Фиджи О'Коэн. На Дижоне они жили в соседних квартирах, что могло бы показаться странным совпадением, учитывая масштабы галактики. Но этот Лемарк и сам был с Дижона, с планеты, где есть всего один город, в котором живут всего несколько миллионов человек, и некоторые из них действительно являются соседями по квартире. Этот Страммер имел богатый опыт создания бомб из подручных материалов и носил точно такой же респи, какой они нашли на месте покушения. За три дня до прилёта Майло в квартире Страммера случился мощный взрыв, пострадали несколько человек, один погиб на месте, ещё трое в реанимации. Судя по отчету местной полиции, причиной взрыва стала ещё одна кустарная бомба. А в квартире нашли несколько блоков памяти, под завязку забитых информацией о политиках, их передвижении, системах безопасности, готовыми вариантами сближения на критическое расстояния и так далее. Очевидно, Лемарк был не единственной целью убийц.
В этом месте Майло поморщился. Респи на месте покушения выпадал из относительно стройной картинки. Зачем он там оказался? Если в качестве декларации, то какого черта этот Страммер остался сидеть дома в ожидании ареста? Чтобы громогласно взлететь вместе с копами? Это возможно, таких случаев не сосчитать, а идиотов среди людей еще больше. Но, если Лемарк был не единственной целью, а у парочки с Дижона были разработаны еще несколько планов покушения, то распылять себя на атомы было как бы преждевременно?
Так же, среди приаттаченных Корбейном файлов был список лиц, с которыми общался Йорген. Не очень большой. Либо парень жил затворником, либо предпочитал не афишировать свои контакты.
Мастер аэрографии Чак Маркони значился в списке под номером 1.
Когда Майло вошёл в неоновое облако подсвеченного вывеской тумана, полукружие шлюза гостеприимно распахнулось. Майло помялся и шагнул внутрь. Ко всему этому надо было привыкать.
За шлюзом оказалась прихожая с продавленным диваном. На выкрашенных в матово-черный цвет бетонных стенах висели образцы творчества Чака Маркони: маски, снаряга для скейтеров, чехлы консолей и гитарные деки с нанесенной аэрографией.
Сам Маркони - тщедушный мужчина чуть старше сорока лет - выглянул из соседнего помещения. Одноразовый комбинезон из фиброкапрона, выцветшая бейсболка козырьком назад, на шее - обычный респиратор, забрызганный краской.
- Чем могу помочь, приятель?
Майло протянул свою ID-карту с эмблемой министерства юстиции. Она не имела никакой силы в юрисдикции Дижона, но Майло надеялся, что хватит и одной эмблемы. Судя по тому, как забегали глаза художника, так и вышло.
- Чак Маркони? – максимально равнодушным голосом.
- Да, - неуверенно ответил мужчина.
- Вы наносили аэрографию на респиратор Йоргена Страммера?
- Да, я, - уверенности ещё немного убавилось, - но я многим расписываю...
Перебивая:
- Вот как...
Это «вот как» было одним из тех бессмысленных, ничего под собою не имеющих выражений, которые заставляли допрашиваемых самих искать скрытый смысл в своих словах.
Майло кивнул и огляделся. Тянул паузу, как учили на курсах. Маркони нервничал.
- А о чем вы говорили в вашу последнюю встречу?
Маркони задумался.
- Это было так давно... Я вряд ли вспомню.
- Вы уж постарайтесь. Времени у нас теперь много.
Маркони переминался с ноги на ногу. Майло разглядывал маску, расписанную под сырое мясо. Кому взбредёт в голову носить такое?
- Нет, точно не помню, - виновато сказал Маркони. – Простите, пожалуйста. Мы не виделись больше года.
Майло покачал головой, потом, якобы с трудом, выдавил понимающую улыбку. На курсах эта часть получалась у него хуже всего.
- Жаль... Очень жаль, господин Маркони.
Затем огляделся, прибавив улыбке грусти.
- У вас прекрасная мастерская. Очень жаль...
 Майло развернулся и пошёл к шлюзу.
- Но я хорошо помню разговор с его другом!
Надо же, сработало. Майло обернулся.
- Каким именно?
- Эм... - Маркони начал судорожно копаться в своей консоли, - одну секунду... Чжоу Кивистик! Страммер заказал через него новую маску.
- Так о чем был разговор?
- О том, что у Страммера в последнее время не ладится с бизнесом. И якобы все из-за Лемарка.
- Вот как, - пошёл на новый заход Майло.
- Но я ему сразу сказал, что Лемарк толком и поработать не успел, - вскинул руки Маркони. - Дескать, не надо валить все на одну голову. Сенаторы тоже не всесильны!
- У вас есть камеры?
Маркони помялся, потом подошёл к стене и снял маску, расписанную под старое, посеревшее дерево со следами соскобленной краски. Под маской обнаружился зрачок камеры. Это было незаконно, посторонних людей необходимо ставить в известность о том, что за ними наблюдают. Но Майло решил, что давить с этим сейчас излишне.
- Мне понадобятся записи за те дни, когда к вам приходил Йорген Страммер и этот его друг.
«Только не спрашивай про ордер!» - подумал Майло. 
- Да, конечно, - кивнул Маркони, - одну секунду! Я все храню, ничего не удаляю!
Не спросил.
Спустя ещё четверть часа авиетка опустилась на площадку перед гостиницей «Симпсон-Рэдиссон». Сикх помог выгрузить сумки Майло, отнёс их самому шлюзу.
- Поставите пять звёздочек? - спросил он.
 Наверное, подумал Майло, он заискивающе улыбается под маской. А, может быть, нет. Может быть, у дижонцев развились иные рефлексы, и они не задействуют мимику, когда на них респиратор.
Майло почувствовал, как на него наваливается усталость.
- С удовольствием, - улыбнулся Майло под маской и вошёл в гостиничный шлюз.
21. Фиджи, Курт
У Курта была самая большая квартира из тех, где приходилось бывать Фиджи. Больше спортзала в ее школе на Дижоне. И в то же время - самая пустая. Почти в центре (но не точно, с лёгким раздражающим нарушением гармонии - кажется, намеренным) рабочий стол с монументальным обвесом из стационарных консолей. Впритык к нему - кушетка с грудой пледов. У исполинского окна - скромная кухня и импровизированный стол из крыла авиетки, поставленного на две пластиковые бочки. И застеклённой стеллаж с коллекцией у противоположной стены.
- Что это? - спросила Фиджи.
- Части Дезертиров с Иводзимы, - ответил Курт, не отвлекаясь от мониторов [прим. авт. - ключевые герои "Трилогии Иво"].
- Тех самых? Сайгонских роботов?
- Они не были роботами. Киборги. Стальные машины смерти с человеческими мозгами. Благодаря этому они ослушались приказа и спасли мир от тотального говна, в которое его попытались упаковать фанатики с Сайгона и двинувший мозгом Кшешинский. Эти Дезертиры были крутыми парнями, чоки, поверь мне. 
- Надо же. А я почти ничего о них не знаю.
- У людей слишком большая история. И во времени, и в пространстве. Всего знать нельзя. Конкретно эта история - для отаку. За некоторыми частями я мотался на другой конец географии. Видишь цилиндры?
Среди ржавых осколков брони, микросхем и сервоприводов выделялись нетронутые ржавчиной цилиндры, размером с ее кулак.
- Вижу.
- Это их блоки памяти. Самые дорогие части. И самые редкие. Можно подрубиться и увидеть все, что видели Дезертиры. Но это опасно.
- Почему?
- На некоторых блоках сохранились боевые вирусы. Слушай, можешь заварить кофе? Башка начинает буксовать.
Фиджи вяло поплелась в сторону кухни. Ночью она почти не спала.
Кофемодулятор деловито засопел, выгружая кофейные капсулы. Фиджи втянула ноздрями бодрящий запах.
- Эй, чоки, хочешь узнать, что ты натворила? – крикнул от консолей Курт. Откинулся на спинку стула, развёл руки в стороны и оттолкнутся от стола. Кресло жалобно скрипнуло и покатило его к Фиджи.
- Помимо того, что якобы грохнула сенатора?
- Ага. Ты вступила в сговор с каким-то чуваком по имени Йорген Страммер с целью устранения целого ряда политиков и глав ведомств, включая Министерство Обороны и Дальнюю Разведку.
- Приехали, - Фиджи поникла плечами.
- Ага. И вообще, ты неуравновешенный человек, лечилась в психушке и всю жизнь интересовалась радикальными движениями.
- Ведь кто-то же поверит в эту чушь! - простонала Фиджи.
- Да все поверят, - пожал плечами Курт. - Ты уже в списках разыскиваемых террористов. На… секунду, - Курт рылся в нарукавной консоли, - на 120-й строчке. А этот Страммер, на 27-й. У тебя так себе результат.
- Очень смешно.
- Ну, извини, чоки, тут уж либо плакать, либо смеяться, - виновато покачал головой Курт. Кажется, он понял, что слегка переборщил.
Фиджи забрала чашки из кофемодулятора и отнесла на крыло. Встала, опираясь локтями.
Курт подкатил кресло, и посмотрел на неё снизу вверх.
- На вешай нос, чоки! Ты же этого не делала. А мы живём не во времена придурка Кшешинского. Сейчас справедливость кое-что значит.
- Да ты меня ддосишь! - всплеснула руками Фиджи и едва не перевернула чашку. - Ты правда веришь во всю эту галиматью? Блин, поработал бы ты у политиков! Там вообще не берутся в расчет такие понятия, как справедливость, правда, закон. Только политическая целесообразность, ради которой можно наплевать и на справедливость, и на правду, и уж тем более на закон.
Фиджи встала, отодвинула чашку с кофе, к которому так и не притронулась.
- Можно я посплю на твоей кушетке?
- Валяй.
Все-таки у Курта была чрезмерно-большая квартира. Фиджи не прошла и полпути, когда в дверь позвонили.
22. Фриман, Марти
 
Пожалуй, нигде ему не спалось так хорошо, как на острове Марти. Он словно выпал на восемь с лишним часов из общей информационной палитры. Закутавшись с головой в личное пространство как в одеяло. Так что никто не мог его побеспокоить. Или почти никто.
Первым, кого он увидел открыв глаза, был Марти, который сидел на корточках у входа в контейнер и сосредоточенно за ним наблюдал. 
- Привет, - сонно пробормотал Фриман. - А ты чего здесь сидишь?
- Жду, когда ты проснёшься? - ответил Марти. - Пойдём ужинать.
Уже стемнело. На берегу стоял старый тауэр стационарной консоли, ещё металлический. Марти приспособил его под мангал, на котором флегматично крутились шпажки с пузатыми рыбами. Время от времени из мангала взлетала россыпь оранжевых искр, ярких на фоне ночного океана. По берегу были разбросаны - хаотично, без всякой логики, - люминесцентные шары, дающие необходимый минимум света. 
- Кофе нет? - спросил Фриман.
- Кофе нигде нет, - отмахнулся Марти. - То, что вы пьёте - не кофе… Ты мне снова приснился.
Он протянул Фирману шпажку с печёной рыбой.
- Ты был скрупулюсом.
- Это что такое?
- Скрупулюс. Греческий камушек в сандалии.
- А! Это да, это про меня, - кивнул Фриман, принимая шпажку. – М-м-м! Вкусно! Что ты в неё добавил?
- Ничего, - пожал плечами Марти, - наоборот, я ничего из неё не убирал. Чтобы пища была действительно вкусной, она должна быть немного вредной для здоровья. Такова жизнь - не хочешь платить, не мечтай о ништяках.
Фриман уселся на песок и принялся ужинать. На горизонте догорали последние закатные огни. Свет таял, а звук набегающих волн становился все плотнее, словно в ночном воздухе разбрызгали LCD, и ощущения постепенно меняются местами: цвет можно слышать, звук чувствовать физически, одиночество – обладало вкусом. Потом между островами проплыло что-то массивное, тяжело вздохнуло и ушло на глубину. Фриман испуганно посмотрел на Марти.
- Кит, - пожал плечами Марти, - он часто приходит сюда ночами. Rex Summus Aqua.
- Это латынь? Мы проходили в колледже, но я почти ничего не помню.
- Король большой воды, - с грустью перевёл Марти. - Интересно, почему все те, кто сворачивает голову вселенной, на поверку оказываются такими невежами? 
Он встал, подошёл к воде и долго смотрел в темноту.
- С другой стороны, тот же кит - всего лишь красиво собранные атомы. Мясо, поражающее воображение.
- Ну да, - кивнул Фриман, - типа того. Можно взять ещё рыбы?
- Ты думаешь, Марти - псих, - сказал Марти. - Ты ошибаешься. Я немного... сломался. Но я не сошёл ума.
- Да все нормально, приятель. Я вовсе не думаю, что ты псих. Ты просто... наверное, ты слишком долго был один.
- Нет, - Марти обернулся. В его взгляде, в том, как он держался, в высоко поднятом подбородке вдруг проявилось что-то незнакомое, надменное, - я стал таким задолго до того, как начал строить острова.
- Ага… - Все же Марти определённо был ненормальным дядькой, а весь имевшийся у Фримана опыт общения с подобными людьми сводился к умению быстро отшить попрошайку на улице, уйти и забыть. Но трудно отшить человека на острове, где некуда идти и где он вроде как хозяин. – Значит, ты строишь острова…
- Вообще-то – материк. Но сначала – острова. Потом они соединятся. Компания «Трейдлог-Афина» принадлежит мне, - сказал Марти. - И ещё Корбейну. И ещё паре человек, я не знаю, живы ли они. Слишком много знали. А фирма «Rex Summus Aqua», которая строит острова - принадлежит «Трейдлог-Афина».
- Ну... круто, - кивнул Фриман. Когда полный бред звучит настолько реалистично, это пугает. Бессмысленность, связанная логикой, сильное оружие против адекватного восприятия.
Вся надменность вдруг ушла из облика Марти, он как-то сразу обмяк, обратился живой иллюстрацией печали. «Надеюсь, - подумал Фриман, - в коллекцию его настроений не входит тайная тяга к убийству».
- Это все чушь, - отмахнулся Марти. - Острова... когда-то мы строили планеты! Но я все потерял. И это меня сломало.
Он вдруг развернулся и зашагал к своему контейнеру. Скрылся в темноте, чем-то загремел. Потом на крыше контейнера вспыхнули несколько таких же люминесцентных шаров, какие были разбросаны по берегу. Между ними, глядя в темноту океана, стоял Марти.
- Доедай рыбу, скрупулюс. Очень скоро тебе понадобятся силы, - сказал он. - Хочу, чтобы ты знал. Опасность никуда не ушла, тебя ищут.
- Кто? - спросил Фриман. У него мгновенно пропал аппетит.
- Мне никогда не снились сны. Раньше. Теперь - каждый день. Мне снится камушек, скрупулюс, который попал в большую сандалию вселенной. И она оступилась, а дороги поменяли направления…
Марти сел на корточки, глядя на Фримана сверху вниз.
- Но вселенная не любит, когда кто-то вмешивается в ее планы. Я пытался, и меня сломало.
Он грустно улыбнулся. 
- Но мы с Корбейном не позволим этому повториться. Не с тобой.
В контейнере заиграли первые такты "Redemption Song". Марти расплылся в счастливой улыбке.
- Это он!
- Кто он? - спросил Фриман.  
- Большой коричневый человек!
Марти прыгнул в песок, ловко перекатился и побежал внутрь контейнера, напевая:
Old pirates, yes, they rob I,
Sold I to the merchant ships,
Minutes after they took I
From the bottomless pit.16
23. Йорген, …
Киви прислал координаты на консоль Линь Бао. Часа два авиеткой от города. Йоргену пешим ходом, сквозь туман, под дождём - гораздо дольше. И все же, Чжоу выбрал лучшее место для встречи.
Большой рейв фейслессов. И не в городе, и в толпе. Из приятных дополнений - врожденная ненависть к представителям правопорядка, присущая большинству молодежных субкультур. А так же уверенное владение современными технологиями, присущее большинству молодых вообще. На выходе - независимое варево из адреналина, тестостерона и тщательно прописанных кодов предупреждения, которое превращало любые полицейские мероприятия в напрасную трату времени. Прибавьте к этому присущую фейслессам любовь к одинаковым одеждам и стандартным маскам - толпа злых, молодых клонов. Ну и Чжоу наверняка что-нибудь нахимичит для уверенности.
Конечно, у копов всегда оставался испытанный веками вариант - действовать по старинке: валить мордой в пол и арестовывать всех подряд. В надежде, что среди задержанных окажется пара другая мелких наркодилеров. Но в мире свободной прессы и обилия голодных выпускников юридических факультетов, стремящихся сделать себе имя на правозащитной шумихе, такие методы обходились полиции все дороже.
 Оставалось прийти в себя после операции, ну и в целом порастрясти жирок. Утром - пробежки с боевыми роботами. Днём - прогулки по пересечённой местности предгорий - вот уж где икры начинали гореть! Вечером – еще одна пробежка со стрельбой по консервным банкам в финале. Ни один нормальный человек такого не выдержит. Но среди легионеров нет нормальных людей, их чем только не напичкали. А у Линь Бао к тому же была прекрасная, пусть и не совсем легальная аптечка.
За четыре дня, проведённые в трехэтажном особняке-антенне, Йорген начал привыкать и к ярости молочной кислоты в мышцах, и к стандартной маске без вкладыша, и к дискомфорту, который отныне будет испытывать каждый раз, оказываясь рядом с любым сканирующим устройством. Сам Линь Бао улетел на следующий день после операции, просто на всякий случай. По договорённости, он должен был уйти в запой где-нибудь в центре города, у всех на виду.
Когда старая как кариес мамонта авиетка китайца скрылась в накрывшем предгорья тумане, Йорген обчистил кладовую Або и перебрался на веранду с пакетом луковых чипсов. На этот раз в одиночестве. Или нет? Йорген огляделся, но ничего не увидел.
- Так кем ты себя ощущаешь? - спросил Страммер.
Ответа не последовало.
- Эй, если что, мы одни. Можем посидеть, выпить пивка, промыть косточки знакомым. А? Что думаешь?
Молчание.
С тех пор как Страммер покинул город, граффити не появлялось. И только беспокойство боевых роботов Линь Бао подсказало китайцу, что Йорген пришёл не один.
Ещё три дня спустя Йорген почистил оружие, закинул рюкзак на плечи, запер двери и ушёл в бурую равнину. К счастью, тумана в этот день почти не было, только мелкий унылый дождь.
Свою консоль Йорген оставил в контейнере Киви, и теперь она превратилась в кусок расплавленного пластика. Наплевать. Единственное, о чем Страммер жалел сейчас, так это об отсутствии доступа к сети с его любимой музыкой. Киви как-то рассказывал, что раньше были специальные гаджеты, которые служили только для того, чтобы носить музыку с собой. Бред, конечно, но сейчас Йорген не отказался бы от такой приблуды.
В 16 лет, сбежав из интерната, Йорген почти два года проторчал на Бета-Массачусетсе. Планета-университет - идеальное место для юного беглеца: хочешь спрятать молодое дерево, спрячь его в лесу таких же молодых засранцев. В основном он мотался с эрго-битниками, отсюда любовь к джазу и старым книгам. В бит-среде начитанность и музыкальный вкус были элементами идентификации «свой-чужой». В те времена про них никто не знал, субкультура только зарождалась, и это было круто. Справедливости ради, мейнстримом битники так и не успели стать, вовремя переродившись в мод-ревайвл. Йорген и теперь с ненавистью вспоминал треск их мотороллеров. 
На Бета-Массачусетсе тоже частенько лил дождь. Но никогда не было так тоскливо. Этой ночью он спал в огромном ржавом ковше экскаватора на краю одной из множества свалок. Ему снился Бета-Массачусетс, старый бар «Ковенант» на краю городка и чувак в мятом костюме, играющий «No Love Without Tears» Дуско Гойковича на плохо настроенном пианино.
Он проснулся от холода, выпил кофе из термоса, глядя на бледнеющие сумерки и стараясь унять дрожь. Потом пошел дальше. Километр за километром. Выбивая ботинками бурую пыль. Старая добрая солдатская развлекуха, во веки веков и во славу Рэдьярда Киплинга, аминь.
День — ночь — день — ночь — мы идём по Африке,
День — ночь — день — ночь — всё по той же Африке.
(Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)17
Выбивая пыль на десятках планет, он почти забыл о музыке. Но дезертировав, первое о чем вспомнил – ископаемый, мятый, как пиджак того чувака, джаз.
К старой закрытой фабрике по очистке породы Йорген дошёл к полудню следующего дня. Никого из фейслесс ещё не было. Он залез на балкон и снова уснул. И проспал почти три часа. Без снов.
Его разбудили тяжёлые басы. Внизу несколько человек в стандартных масках и одинаковых парках цвета хаки проводили саунд-чек. А на полу балкона меняла цвета умная краска.
- Это снова ты?
«Д а».
- Где пропадал... ло... ла… слушай, надо определиться, какого ты пола. Вдруг рядом с тобой нельзя материться? Ты девочка? Или мальчик?
«Я н е з н а ю».
- В другой ситуации я бы спросил, как ты ходишь в туалет, и это расставило бы все по своим местам, но… Боюсь, что в твоей ситуации - не поможет. А насчёт того, где тебя носило эти дни? Тоже не знаешь?
«С к о р е е , н е п о н и м а ю .
М е н я б ы л о м н о г о.
И я п о т е р я л с я в о м н о ж е с т в е с е б я .
Н е м о г с т а т ь ч е м – т о ц е л о с т н ы м .
З а б ы л с е б я».
- Я нихрена не понял, старина.
«И я .
К а к п р о ш л а о п е р а ц и я ,
С т а р и н а ?»
- Да вроде нормально. Но испытать было негде пока, сам понимаешь. Слушай, а у тебя часто бывают эти... ну, провалы.
«И н о г д а .
Н о п о т о м я в с п о м и н а ю .
В с е г д а».
- Да, брат. Тебя как будто контузило. Видал я такое в госпитале.
Внизу что-то загудело, раздался громкий хлопок, и музыка замолчала. Йорген перегнулся через перила и увидел, что из большой угловой колонки валит дым.
- Как бы рейв не сорвался... И много ты о себе вспомнил?
«Н е т . М а л о.
Н о я в с п о м н ю ,
Т ы п о м о ж е ш ь».
- Если я – твоя последняя надежда, дела твои плохи.
«Ч ж о у К и в и с т и к ?»
- Киви вроде нашёл эти материалы. Их и правда хранили офф-лайн.
«О н п р и н е с ё т ?»
- Да. Ночью. И будет лучше, если ты не пропадёшь к тому времени.
Двое фейслессов утащили сгоревшую колонку и заменили ее на другую. Точно такую же. Басы снова наполнили помещение помещение бывшей фабрики.
Страммер поморщился. Ему не нравилась такая музыка.
24. Фиджи
Всю ночь она видела стремительные, но умиротворяюще-красивые сны. Вероятно, организм Фиджи компенсировал вызванную стрессом бурю кортизола. Ни намёка на опасность, только неуёмное желание успеть за чудом. Что-то среднее между школьной экскурсией на Джетро-Талл, мультфраншизой «В поисках приключений» и обложками хипповской психоделики. Красиво, быстро и полностью лишено логики.
Проснулась ближе к полудню, увидела близкий потолок и почувствовала, как накрывает паническая волна заживо-похороненного.
Психолог, который опрашивал ее перед допуском к работе в штабе Лемарка, сказал, что у Фиджи высокоточный аппарат самоопределения. «Вы слишком сильно цепляетесь за реальность», - сказал он тогда. «Спасибо, меня это устраивает», - ответила Фиджи. А сама вспомнила, сколько часов провела, уходя от реальности в миры многопользовательских игр. Впрочем, надо признать, что даже в период самых затяжных РПГ-трипов она всегда чётко отделяла реальное от игрового. И легко переключалась с одного на другое.
Вот и теперь, сделав судорожный вздох, она сразу вспомнила и где находится, и как ее сюда занесло. Сердце успокоилось, а настроение рухнуло, сметя остатки сказочного сна.
Курт уговаривал ее остаться у него, но она не захотела. Особенно после того, как в дверь постучали, и на экране консоли высветилось лицо того жуткого типа из вагона фуникулера, который устроил ей грубый осмотр под кривую усмешку. 
- Ты знаешь его? - шепотом спросила Фиджи.
- Первый раз вижу, - покачал головой Курт, перестал улыбаться и начал что-то торопливо выстукивать на консоли.
Жуткий тип позвонил ещё раз, потом ещё, раздраженно пнул дверь и ушёл, оборвав один из кустов Курта.
Полчаса спустя Курт воскликнул:
- Попался, засранец! - и, увидев испуганный взгляд Фиджи, объяснил:
- Мелкий бандос из доков, ерунда. Я уже попросил ребят им заняться. Ну и нас прикроют, присмотрят.
- Каких ребят?
- Ты их не знаешь. Но они надежные. Толкают левый софт на районе. Иногда покупают у меня траву.
Фиджи рассказала о том, как встретила типа по дороге к нему и как он бесцеремонно ее рассматривал.
- Может, он просто запал на тебя? - спросил Курт. Но и он теперь понимал, что Фиджи нельзя оставаться в его лофте.
И вот Фиджи оказалась там, где не могла себя представить. В капсуле «Тутовника». От тюрьмы, да от сумы…
Встала, оделась. Попыталась вспомнить когда ей приходилось два дня подряд носить одну футболку. Может в школе?
Сквозь погнутые лопасти жалюзи пробивался тусклый свет полуденного солнца.
В холодильнике стояло несколько бутылок воды. В грязноватом стаканчике над раковиной - зубная щётка и одноразовый тюбик зубной пасты. Подумав, решила не рисковать, выдавила пасту прямо на зубы и долго полоскала водой.
За ней пришли, когда она пыталась запихнуть опустошённую бутылку в миниатюрный утилизатор под раковиной. Дверь, с защитным кодом которой она провозилась почти час, открылась, даже не пискнув.
Потом была звуковая волна: крики, топот, снова крики, грохот снесённой со стены раковины. Фиджи бросили на пол, придавили чем-то тяжёлым, вывернули руки. От боли она закричала. Но в то же время это была как будто не ее боль. Она словно отделилась от тела и безучастно наблюдала за происходящим со стороны.
Человек в шлеме с непроницаемо-черным забралом наклонился к ней и стал зачитывать миранду. Время от времени он прерывался и спрашивал:
- Мэм, вам все понятно?
Мэм. Никто и никогда не говорил ей «мэм».
Потом ее подняли, вывели в коридор. Из дверей капсул выглядывали любопытные постояльцы. У лифта под самым потолком вертелся дрон новостного канала. Под ним, заискивающе улыбаясь, стоял жуткий тип из фуникулёра и разговаривал с кем-то из копов.
На лифте ее отвезли на крышу цеха. Чёрная с желтыми полосами авиетка копов. Ещё один дрон новостников. И другая команда сопровождения. Десяток копов сдерживали толпу зевак, вываливших на крышу из других лифтов. Среди них Фиджи увидела растерянного Курта. Но она понимала – он ничего не сможет сделать. Больше никто ничего не сможет сделать.
Кто-то положил ей руку на затылок и нагнул голову. Заставил сесть в авиетку. Слева и справа зажали полицейские. Широкоплечий пилот потянул на себя штурвал и вогнал авиетку в тошнотный вираж, заставив подняться так резко, что у Фиджи болезненно заложило уши.
Выровняв и направив авиетку почему-то не в центр города, а к побережью, пилот снял шлем и обернулся. У него было пугающе-монументальное лицо цвета обжаренных кофейных зёрен. 
- Сколько у нас времени, - спросил пилот, обращаясь к копу, сидевшему слева от Фиджи.
Тот тоже снял шлем. Он выглядел так, как, в представлении Фиджи, полицейский выглядеть не мог в принципе. По крайней мере, он не должен был носить огромные дреды, уходящие за воротник комбинезона.
- Время? - пролепетал коп. - Двадцать минут. Максимум полчаса.
- А можно я тоже сниму шлем? - спросил тот, что сидел справа от Фиджи. Его голос показался знакомым.
- Тебе нельзя, - отрезал пилот и обратился к Фиджи. - Меня зовут Корбейн. Мы только что украли тебя из-под носа у полицейских.
- Я все ещё не понимаю, зачем мы это сделали и зачем мы это сделали именно так, хотя могли украсть ее тихо вчера или ночью, - нервно проговорил тот, что с дредами. - Это лишено всякой логики. 
- Вот именно, - опасно усмехнулся Корбейн. - Я хочу, чтобы они понервничали.
- Как, блин, копы носят это говно на головах? - проворчал второй коп.
 Фиджи вдруг зарыдала. Громко, в голос, как в детстве. И, кажется, сильно удивила пилота.
25. Майло
Дождь не прекращался ни на минуту. Оттенки бурого рябили за окном, нагоняя тоску и сон. Майло не представлял, как можно работать на этой планете, ему приходилось заставлять себя даже просто перемещаться по гостиничному номеру. Нетрудно догадаться, почему молодёжь Дижона стала расписывать маски. Они пытались добавить скупой палитре окружающего мира хоть каких-то цветов, кроме серого, бурого и гнилостно-зеленого, напоминающего мокроту курильщика.
Впрочем, пока Майло просто ждал.
Почтовые пакеты приходили на Дижон трижды в сутки. И, видимо, так же отправлялись. Майло мог пробить информацию о Чжоу Кивистике в местной полицейской базе, воспользовавшись своей ID-картой. Но Корбейн настрого запретил ему связываться с местными копами без крайней необходимости, а всю информацию велел запрашивать лично у него.
Майло проверил почту утром и в три часа дня. Ответа не было.
После завтрака сходил в местную поликлинику, но безрезультатно. Медицинскую карту без ордера никто бы ему не выдал, а врач, лечивший Страммера несколько лет назад, уволился и уехал с Дижона. Говорят, его чуть не лишили медицинской лицензии за частые запои. Этого парня можно понять, решил про себя Майло. И всерьез задумался, не напиться ли и самому. Стены и стеклопакеты отлично глушили звуки, но Майло казалось, что он все время слышит тихий шепот капель.
После трёх, поняв, что начинает сходить с ума от безделья и тоски, он заставил себя переодеться и отправился прогуляться. Благо, все здания соединяли переходы, и не обязательно было лезть под проклятый дижонский дождь.
Здесь была своеобразная, трудная для понимания чужака навигация. Майло быстро заблудился и пошёл наугад. Пройдя несколько зданий центральной части - в основном это были офисные фурмикариумы, чуть более тесные, чем на Афине, но, в принципе, почти такие же, - он оказался в большом торговом моле. Разнокалиберные магазинчики прятались в своих стеклянных аквариумах. Скучали продавцы-консультанты, похожие на их с Ниной рыбок абудефдуфов. Духота и запах новых вещей, который ни с чем невозможно перепутать. И снова это странное чувство - нормальное на Дижоне казалось чем-то аномальным. Словно кто-то накинул на груду абсурда тонкое покрывало со знакомыми с детства принтами обыденности, но ты почти уверен, что вот-вот из-под складок одеяла покажется щупальце или хвост рептилии.
И тем не менее, люди блуждали от магазинчика к магазинчику, сидели на барных стульях в маленьких кофейнях под эскалаторами, несли фирменные пакеты с покупками. Неожиданно для самого себя Майло купил для Нины респи ядовито-зеленого цвета (без вкладыша) со схематично-изображенными рыбками в японском стиле, а себе ярко-оранжевую рубашку (просто назло цветовой гамме Дижона) и доступ к локальной библиотеке. В последнее время он старался больше читать. Чтобы хоть как-то соответствовать уровню Нины.
Все эти товары можно было заказать откуда угодно через консольную сеть. И то же самое касалось содержимого фирменных пакетов у людей, блуждающих от одного аквариума к другому. Но, как считала Нина, торговые центры никогда не вымрут, потому что шоппинг - это не только и не столько приобретение товаров. Это ещё и способ избежать одиночества и выяснить, что пока ты смотрел новый сезон любимого сериала, человечество не вымерло, оставив тебя один на один с космосом. И да - заодно получить персональную дозу тех самых внешних изменений.
Майло собирался покинуть мол, и даже сел в лифт, когда обнаружил кнопку -1 этажа. Оказалось, там расположился местный рынок кустарей. Ничего подобного на Афине он не помнил.
На рынке было куда интереснее, чем между аквариумов. Отчасти потому, что здесь не пытались делать вид, будто планета Дижон за стенами не имеет к ним никакого отношения. Наоборот, большая часть кустарных товаров была непосредственной производной Дижона.
Высокий, похожий на журавля парнишка продавал картины. Настоящие, маслом. На них были все те же дижонские цвета - серый и бурый, но в каждый пейзаж художник поместил девушку в ярком желтом платье, красном респи и с красным воздушным шаром в руках. Всегда одна и та же, в той же позе: ноги составлены вместе, а руки раскинуты, словно она вот-вот начнет падать на спину. Странно. Но красиво. А по сравнению с Афиной ещё и дёшево. Майло купил картину, на которой девушка стояла на площади между гипнотически-одинаковыми строениями. Из каждого окна наблюдали однотипные человеческие силуэты с горящими глазами.
За другим прилавком маленький и похожий на гоблина продавец торговал чем-то механическим и декларационно-самопальным.
- Что это? - спросил Майло.
- Переносной утилизатор, - ответил продавец и уронил отвертку. Чертыхнулся и полез подбирать.
- А это? - Майло ткнул в будто бы случайное соединение блоков, проводов и неизвестных элементов.
- Тоже. Здесь все утилизаторы. Но этот умеет делать из мусора лего. И ещё вот этот, - продавец показал на шар с ровными квадратными отверстиями и снова что-то уронил.
Майло подумал и купил шар. Почему-то он был уверен, что Нине понравится.
Выйдя из торгового центра, Майло подгрузил в консоль карту города. Но даже так несколько раз ошибся поворотами.
Пока его не было, кто-то убрался в номере. Майло поставил картину на подоконник, загородив вид на дождь. Маску и шар бросил на чемодан. До следующего почтового пакета оставалось больше часа.
Майло лёг и пересмотрел видео с камер наблюдения в салоне Маркони. Высокий плечистый человек общался с художником, держа себя уверенно и свободно. Вот только ни разу не повернулся лицом к камере, словно знал, что она скрывается под маской. Как однажды сказал преподаватель в полицейской академии, убирайте из своих предположений слова типа «словно» и «будто» до тех пор, пока не получите доказательства обратного.
Досмотрев, Майло открыл присланный Корбейном файл с личным дело Страммера. На первой странице значились грифы «Секретно» и «Только для внутреннего пользования».
Йорген Страммер родился тридцать шесть лет назад в семье хиппи-наркоманов, исколесил с ними всю периферию, наблюдая, как папаша гонит мет. Потом был помещен в муниципальный интернат с гуманитарным уклоном – мальчик любил читать, - откуда благополучно сбежал. Неизвестно, где он пропадал следующие четыре года, но когда Страммеру исполнилось двадцать лет, он поступил в частную военную академию, в которой готовили пушечное мясо для Иностранного Легиона. Год спустя выпустился экстерном со специальностью «взрывное дело». У парня оказался настоящий талант.
В течение следующих десяти лет Йорген Страммер участвовал более чем в двадцати кампаниях, как легальных, так и проведенных в обход закона, где проявил себя с самой лучшей стороны. Потом вновь исчез. Мутная история с гибелью командира подразделения и самовольным оставлением части. Но при этом почему-то не попал ни в один список дезертиров. Новый провал в информации на пять лет. До предъявления обвинения в покушении на сенатора Лемарка Страммера словно не существовало. Хотя не сказать, чтобы он прятался. Да, Йорген Страммер вел не самый открытый образ жизни и, вероятно, зарабатывал на контрабанде. Но на Дижоне пребывал официально, по собственным документам. Платил налоги. Приобрел собственность. И все же большая государственная машина его словно не замечала. Интересно… 
Закрыв досье, Майло подключился к локальной библиотеке и выбрал книгу «Фунты лиха в Париже и Лондоне» Оруэлла. Нина рассказывала, что конёк этого писателя - антиутопия и политическая сатира. Но эта книга была реалистична и рассказывала о злоключениях человека, который то ли решил сам, то ли был вынужден стать нищим.
В половине восьмого консоль сыграла первые такты «I Walk the Line» Джонни Кэша. Будильник. Майло переключился с книги на почтовое приложение. Два письма. Первое от Нины: «Как дела, малыш? Без тебя все гамбургеры потеряли вкус». Торопливо набрал, надеясь успеть отправить письмо в это же окно: «Все хорошо. Купил тебе картину, маску и утилизатор. Если соберешься в отпуск, лети куда угодно, кроме этой дыры».
Второе - письмо от Корбейна. Без текста и с полным досье на Чжоу Кивистика в аттаче.
Человек на фотографии не имел ничего общего с широкоплечим парнем из салона Маркони, заказавшим новый респи для Йоргена Страммера. Зато настоящий Чжоу Кивистик два часа назад продал Майло утилизатор в виде шара.
Майло откинулся на кровати. Девушка в красном респи смотрела на него с плохо скрываемым любопытством.
- Я понятия не имею, что это значит, - признался ей Майло.
26. Йорген, Киви, …
 Монотонные басы пронизывали окружающее пространство, заставляли вибрировать стены, кости и даже зубные пломбы. Принципиально, насколько понял Йорген, лишенная мелодии музыка фейслесс напоминала цикличность горнодобывающей техники. Цикл за циклом, идентичные звуковые рисунки повторялись в строгом порядке, никогда его не нарушая. Ни ярких моментов, ни смены темпа, ни синкоп - ничего из того, что эрго-битники называли заусеницами, цепляющими сознание.
Танцы фейслессов полностью соответствовали их музыке - монотонное повторение одного и того же набора движений. Безликая масса в стандартных респи, в похожих одеждах танцевала словно мертвецы под барабаны барона Субботы. Зомби. Кошмарная субкультура. Разве она не противоречит самой сути молодости, когда каждый считает себя новым Кобейном, Кертисом, Колтрейном? Разве стремление выделиться из толпы не записано в культурном коде и гормональных взрывах всех парней и девчонок всех времён и народов? Эти же целенаправленно сбивались в безликую массу, в которой каждый из них был никем. Субкультурная мутация. По крайней мере, так это выглядело со стороны.
В данный момент за декой стоял ди-джей 1784. Два трека назад он сменил ди-джея 019. По сетам и внешнему виду это запросто мог быть один и тот же человек.
Страммер разглядывал рейв фейслессов в оконный проеме на крыше, куда они с Киви выбрались, чтобы хоть как-то расслышать друг друга. Но и здесь все дрожало под напором басов.
Киви сидел на корточках над кляксой умной краски. Кажется, ему нестерпимо хотелось поковырять ее палочкой.
- Ты ей веришь? - спросил Киви. На нем была маска выходного дня - сцепление белых шестерёнок на чёрном фоне. В будни он носил респи с чёрными шестеренками на белом фоне.
Йорген пожал плечами и отошёл от окна.
- Мне не оставили выбора…
- Что?
- Мне не оставили выбора! - ответил Йорген громче. 
- Я уверен, за граффити кто-то стоит! - крикнул Киви. - Правда, я никогда не слышал о таком устойчивом к изменениям коде. Обычно нанокраска удерживает в памяти несколько довольно примитивных команд. Возможно, кто-то нашёл способ передавать команды дистанционно.
«Я  н е  в ы п о л н я ю  ч у ж и х к о м а н д».
- Я бы тоже так говорил, - скривился Киви.
- Пока это ничего не меняет в моей ситуации! - сказал Страммер.
- Ты не знаешь их истинных целей! Это может многое изменить!
«О н  з н а е т».
- Правда, - Киви встал с корточек, - кое-что смущает!
Он похлопал себя по груди.
- Я глушу любой цифровой сигнал в радиусе трёх метров! А краска все равно реагирует адекватно!
Йорген снова пожал плечами.
- Смотри! – Киви достал из кармана нечто, отдалённо напоминающее консоль. - Это очень тупая штука, и подключаться к сети она не умеет! Что в твоей ситуации плюс. Но она умеет хранить информацию и взаимодействовать с информацией! Карту я загрузил сюда!
- Спасибо.
- Что?
- Спасибо!
- Есть за что! - кивнулЧжоу. - Ни в одной официальной базе вашей лаборатории нет! Считается, что на Дижоне вообще никогда не было частных лабораторий! Да и вообще – крупных! На орбите - как у дурака фантиков! На планете - несколько пунктов первичной обработки и все! 
«Э т о  н е п р а в д а».
- Согласен!
Музыка замолчала, прервав цикл. Йорген посмотрел вниз. Одна из колонок снова дымилась. Внезапная тишина давила на уши. И Йорген даже обрадовался, когда в вентиляционной шахте завыл ветер. 
- Сколько же они сжигают за рейв?
- Обычно, две-три. Короче, я порылся в косвенных источниках, - самодовольно объявил Киви, -  таможенные декларации, сметы перевозчиков, заказы в узкоспециализированных сетевых магазинах. И нашёл координаты с характерным товарообменом. Уверен, там была лаборатория, причём, немаленькая. А потом нашел доказательства еще серьезнее.
- Что за доказательства?
- Я не мог взять их сюда. Доберемся до меня, сам увидишь.
- ОК. И где эти координаты?
- На территории первого рудника.
Йорген присвистнул. И будто по сигналу снизу снова ударили басы.
- Нужна авиетка! – крикнул Йорген.
- Да уж, пешком через океан не пройти!
«Е с т ь».
Йорген и Киви удивлённо уставились на краску.
«Т о л ь к о  ч т о  к у п и л».
- А где ты был, пока я перся к Бао и сюда?! – возмутился Йорген.
«Я  г о в о р и л - н е  п о м н ю».
- С другой стороны, - крикнул Киви, - я тебя понимаю! Если бы на меня тратили столько денег, я бы тоже не задавал вопросов! Это как завести богатого папика-гея, но без необходимости лезть к нему в штаны!
Море фейслессов внизу одновременно вскинуло руки. Йорген так и не понял, как они понимают, когда и что надо делать. В их музыке отсутствовали пики, четкие границы и, собственно, сама музыка. Просто разные звуковые фоны, наложенные на хард-бит.
27. Фиджи, Фриман, Марти, Корбейн.
 «Зодиак» с ленивой грацией морского животного рассекал воду узкого пролива между двух полуфабрикатных островов. Высокий утес из прессованного мусора по левому борту был явно незавершен. Вероятно, днём здесь шло активное строительство, сновали дроны с мусорными модулями, гудели погрузчики, пахло горячей спайкой. Очень скоро пролив исчезнет, а острова станут единым целым.
Фиджи сидела у левого борта, ветер приятно обдувал заплаканное лицо. Иногда она поглядывала на Фримана. Вот человек с легким характером: освоился, сидит на своем борту, как будто всю жизнь только тем и занимался, что сбегал от полиции на резиновом «Зодиаке». Встречаясь с ней взглядом, Фриман подмигивал, дескать, не парься, чоки, все будет хорошо. И, кажется, он искренне в это верил.
-Так значит, это будет ваш материк? – спросила Фиджи.
- Не совсем, - Корбейн лежал на дне лодки, и выглядел немного комично. «Не коп» с дредами пытался обезопасить лодку и велел негру «максимально равномерно распределить свой охренительный вес». Теперь их побег напоминал похороны викинга. Огромного чёрного викинга, друзья которого решили на халяву прокатиться с ним до Вальхалы.
Небо соответствовало, оно было чистым, глубоким и наливалось, характерной для Афины вечерней синевой. Не сказать, чтобы Фиджи много где побывала, но нигде больше она не видела такого оттенка. А уж на её родном Дижоне и подавно, там палитра вообще оттенков синего не предусматривала. Фриман сказал, что этот цвет называется «синетный». Но, если это правда, название выбрали неудачно. В нем было что-то механическое, синтетическое, неживое.
- У нас с большим коричневым человеком по двадцать пять процентов контрольного пакета, - ответил за Корбейна Марти. - Ещё у двух наших партнёров по 15. Если они живы.
- Живы, - вставил Корбейн.
- Мы этого не знаем. Остальное, - печально вздохнул Марти,- принадлежит администрации Афины. Условия грабительские...
- А зачем вам материк? - спросил Фриман. Он все ещё крутил в руках полицейский шлем с непроницаемым забралом.
- Сдадим в аренду, - сказал Корбейн.
- Суть та же, что при строительстве планет, - сказал Марти и обернулся к Фиджи. - Девочка, ты знаешь, что мы строили планеты?
Фиджи не знала. И в нормальной ситуации не поверила бы. Корбейн еще ладно, но Марти с его дредами и безумным взглядом… Однако сейчас… Сейчас она вообще не была уверена, что происходящее ей не снится. Особенно с того места, когда большой чёрный пилот сначала посадил полицейскую авиетку на грузовую баржу, затем велел всем выйти, а потом столкнул ее в воду. В этом сне почти все страдало болезненным гиперреализмом, и плыть на резиновой лодке с создателями планет было почему-то вполне естественно. Так же, как рассуждать о контрольном пакете акций материков.
- Значит - это просто вложение капитала в недвижимость?
Корбейн и Марти одновременно кивнули.
 - Охренительно большого капитала в охренительно большую недвижимость, - задумчиво пробормотал Фриман. Наверное, пытался представить себе эту кучу денег.
- И ещё это - последние причалы, - улыбнулся Марти. Его зубами можно было грызть камни. - Хотя мне не совсем ясна их концепция.  
- Марти имеет в виду, что кое-что мы оставим для себя, - пояснил Корбейн. - Годы идут. Нужно будет где-то осесть. У Марти есть его остров...
- Клевое место, - Фриман помахал кулаком с оттопыренным большим пальцем.
- Для меня спроектировали труднодоступный район ближе к полюсу, - продолжил Корбейн. - Люблю снег.
- Его ещё не построили, - нахохлился Марти. - Наш подрядчик факапит дедлайны. Адаму надо пройти мимо него и улыбнуться. Иногда это срабатывает лучше слов.
- Кто такой Адам? - спросила Фиджи.
- Я, - опасно улыбнулся Корбейн. Наверное, он не умел делать что-то не опасно, но улыбки у негра получались особенно кровожадными.
Фриман присвистнул.
- Вы меня ддосите!
- Вам не идёт это имя, - перевела Фиджи. - Я бы сказала, что, если вы на кого-то и не похожи, так это на Адама.  
- Поэтому я всегда представляюсь по фамилии.
Корбейн пожал плечами, и Фиджи испугалась, что это движение перевернёт их. Но «Зодиак» был очень устойчивой и проворной лодкой. 
- Итак, материк, это… типа пенсионного вклада?
- В том числе. Это вложение в целом. Стратегическое.
- Держитесь,- сказал Марти и прибавил скорости, - сейчас потрясёт.
Фиджи судорожно схватилась за линь, идущий вдоль борта, и посмотрела по направлению движения. Там, в неверной закатной дымке сходились почти вплотную два острова.
- Марти, ты уверен, что мы проскочим? - спросил Корбейн.
- Не знаю, - улыбнулся Марти, - я не был тут два месяца.
Они проскочили. Словно по стиральной доске.
- Мы почти закончили островное накопление, - непонятно сказал Марти, - но запаздываем с объединением.
- Я отбил себе... все, - сердито проворчал Корбейн.
Марти довольно хохотнул. За «стиральной доской» острова расходились, образуя довольно большую бухту. Здесь покачивались на волнах несколько барж, типа той, что привезла Фримана. Но эти были загружены не гравием, а контейнерами в несколько этажей. Их бока ярко блестели.
- Здесь спят строители, - проговорил Марти. Почти благоговейно.
Фриман принялся озираться и едва не сверзился с «Зодиака».
- Строительные боты, - пояснил Корбейн. - В контейнерах. Они на солнечных батареях.
- Очень большая экономия, - уважительно закивал Марти. – Днем копят энергию, ночью заряжают боты.  
Он направил лодку по плавной дуге к берегу и прибавил скорости. Высокая стена утеса надвигалась на них, словно падающий дом. Медленно, но неотвратимо. Фиджи испуганно посмотрела на Марти. Тот улыбался и что-то беззвучно шептал, равномерно покачивая головой. То ли напевал что-то, то ли общался со своим невидимым другом. Корбейн приподнялся на руках, огляделся и снова улёгся, как ни в чем не бывало. Фиджи подняла глаза и встретилась с таким же испуганным взглядом Фримана. Скала продолжала надвигаться.
- Простите, - сказала Фиджи. – Но мы сейчас...
«Зодиак» плавно вошёл в узкое ущелье, которое невозможно было разглядеть со стороны из-за особого изгиба рельефа.
- Камуфляж, зашифрованный во внешней структуре, - с гордостью проговорил Марти. - Как у боевых роботов!
Скалы сходились над ущельем подобием мавританской арки. Только узкая, причудливо изогнутая полоска неба синела высоко вверху. Но и ее временами рассекали технические конструкции, напоминавшие стрелы подъёмных кранов.
- Ещё один плюс собственного материка, - заметил Корбейн. - Укромные места типа этого.
- А типа этого, это типа чего? - спросила Фиджи. Ее руки все еще слегка дрожали.  
- Это - река. Марти лично ее просчитывал.
- Подумаешь, - пожал плечами Марти.
- Она ведёт к нашему запасному космодрому.
- Так мы все же улетаем? - Фриман сполз с борта и сидел, обняв колени руками.
- Нет. Мы можем иметь космодром, который никто не видит, но взлететь незаметно для всех не получится. Это все-таки правительственная планета.
- Вы будете тут прятаться, - сказал Марти и выразительно посмотрел на Корбейна. - Космодрома пока нет. Потому что наш подрядчик факапит дедлайны.
- А почему мы не можем прятаться у Марти на острове? - спросил Фриман.
- Потому что я кое-что выяснил.
Корбейн сел и лодка опасно закачалась. Впрочем, они уже прибыли. Ступенчатое плато, укрытое паутиной стальных конструкций, обрывалось в воду чудесным пляжем. Вода накатывала на золотой песок, деревянные мостки (Фриман потрогал пальцем и удивлённо присвистнул), выкрашенные в белые и голубые полосы, уходили далеко от берега. У основания мостков стояли ведро и несколько удочек.
С решётчатых конструкций наверху сорвалась стая бакланов и, громко перекрикиваясь, унеслась куда-то за скалу. Фиджи прищурилась, провожая их взглядом. «Интересно, - мелькнуло в голове у Фиджи, - эти железные штуки часть физического камуфляжа или строительных работ?»
Когда они сошли на берег, Фиджи смогла разглядеть комплекс небольших строений, тянущийся вдоль скалы. Выполненные из того же прессованного мусора, они пока сливались с лишенным текстуры рельефом. Вероятно, здания будущего космопорта. Но Корбейн повёл их в противоположную сторону.
- Вы сказали, что узнали о чем-то, - напомнила Фиджи.
- Я приставил к тебе несколько человек. Понаблюдать, - сказал негр, - но оказалось, что они не одни.
- В смысле? За мной... следили? - почему-то, речевой аппарат Фиджи не сразу справился с этим словосочетанием.
- Да. И за Фриманом. И за многими другими из офиса Лемарка.
- Кто?
- Военные. В основном - офицеры. Все в штате, не в запасе. Работу выполняют старательно. Но... скажем так, это не их область, и они не очень хороши в том, что делают. А я - хорош. И мои люди тоже.
- И что это значит?
- Я пока не знаю. Но вам лучше пересидеть здесь.
Они обогнули возвышение из нетекстурированного мусора и вышли к оазису: земля была укрыта прижившимся газоном, у берега клонились к воде несколько пальм. Здесь же стояло плетённое бунгало, напомнившее Фиджи сказку о трёх поросятах.
Дверь скрипнула, и из бунгало вышел...
- Это кто? - удивился Фриман.
- Дезертир Иводзимы, - догадалась Фиджи, вспомнив рассказы Курта.
- Да, и ещё это один из наших партнёров, - заявил Марти, - но я ему не доверяю. Непонятно, жив он ещё или уже умер.
- Он жив, - сказал Корбейн. - Добрый вечер, мистер Тетерски.
28. Йорген, Киви
Киви говорил:
В каком-то смысле расселение человечества по галактике отбросило его во времена до электронных почтовых сервисов. Первая большая сеть, изобретённая в 60-х годах ХХ века, называлась Интернетом и работала на основе устаревшего стека протоколов TCP/IP. Словно паутина, она (а, точнее, использующая ее World Wide Web) оплетала Землю, и любое сообщение можно было отправить и получить в течение нескольких секунд. Сейчас это трудно представить. Связать единой сетью огромную галактику - невозможно. Человечество вынуждено было вернуться к идее пакетной передачи информации через промежуточные станции-сервера. Давным-давно точно так же почтовые экипажи летели от одной почтовой станции к другой. Разве что теперь все происходит намного быстрее. Потому что почтовых лошадей заменили стремительные фотоны, а бумагу и чернила – двоичный код. Разумеется, речь идет о запутанных фотонах, квантовые состояния которых передаются быстрее скорости света.
И все же, галактика слишком большая. Отдельные солнечные системы по-прежнему связаны персональными консольными сетями - почти теми же WWW, но работающими на других, современных протоколах. Однако глобальное общение осуществляется иначе – тем самым пакетным методом. И скорость получения письма, отправленного от одной звезды к другой, определяется расстоянием и количеством пересыльных пунктов-серверов, связывающих отправителя и получателя. А по сути – звезды. Между наиболее удаленными серверами письмо может идти больше недели.
- Отсюда необходимость в самостоятельных органах управления на местах, - закончил Киви, - поскольку ни о каких оперативных приказах речи не идет, и идти не может. Соответственно, ищут тебя местные. А если появятся копы или спецы со стороны, меня предупредят.
- Кто?
- Понч.
Йорген поморщился, хотя Киви не мог увидеть этого под респи. А снимать маску при посторонних он Страммер не решался.
- Я не доверяю этому альбиносу.
- Ну и зря. При его методе заработка, честность - важная составляющая репутации. Кто будет доверять информации вруна?
Низкие облака скрывали небо плотной, похожей на войлочное одеяло пеленой. И хотя это было следствием изуродованной еще при терраформировании атмосферы, Йоргену все равно чудилось, что планету закоптили заводы по очистке породы. На самом деле, как ни странно, они работали почти безвредно и уж точно никакого дыма не производили.
Оказалось, что Киви был знаком со многими фейслессами. Они считали самопальные утилизаторы Кивистика идеологически обоснованной частью своей субкультуры. Сам Чжоу так не думал, более того, он был уверен, что его работы противоречат культуре фейслесс, поскольку каждой из них он стремится придать оригинальность. Но Киви и не возражал. Благодаря людям из субкультуры у него были постоянные покупатели.
К одному из них Киви и удалось «сесть на хвост», благо, у того была просторная шестиместная авиетка с логотипом МЧС. Видимо, папочка был каким-то шишкой из спасателей. Благо №2 - у авиетки был отличный автопилот. Трудно сказать, чем закинулся парнишка, но он, то впадал в ритмический транс и принимался махать руками под любой равномерно повторяющийся звук, то напротив, уходил в кататонию и упирался пустым взглядом в пространство.
На подлете к городу Йорген начал нервничать. Рассудок подсказывал ему, что не знай Линь Бао своего дела, он давно бы лишился клиентов. А учитывая специфику клиентской базы, то и жизни. Но у инстинкта самосохранения была на этот счёт своя точка зрения. Сам того не замечая, Йорген начал выбивать ритм ногой.
- А вы на одной волне, - усмехнулся Чжоу, и кивнул на хозяина авиетки. Тот, вдохновенно мотал головой в том же ритме. Стандартный респи, сильно потертый, в многочисленных царапинах, так и норовил вписаться в лобовое стекло.
- Может, пересадим его назад? - спросил Йорген.
- Не надо, - отмахнулся Киви, - он всегда так возвращается.
«Он всегда здесь выходит», - вспомнил Йорген старый анекдот про священника на десантном корабле.
Авиетка села в туман Девятого арондисмана. Элитный район, чистые улочки, девственные стены. И дофаминовые сканеры на каждом углу. Как любое коррумпированное правительство, бонзы Дижона заботились о тех, кто так или иначе вписывалась в активную схему воровства. То есть обо всем лояльном среднем классе, не говоря уже о высшем свете. Нелояльный средний класс либо быстро переставал быть таковым, падая вниз по социальной лестнице и разбивая лоб о нищету и тяжелый труд, либо покидал Дижон. Или же, как Йорген и Киви, предпочитал жить на теневой стороне действительности. Что устраивало правительство Дижона. Тот, кто живёт на грани закона, редко требует от других его соблюдения.
Первый сканер Йорген заметил прямо над площадкой. Отмеченный оранжевым неоновым треугольником, он был хорошо виден даже в густом тумане.
- Если китаец облажался, за тобой уже вылетели, - сказал Киви, проследив за его взглядом.
- Ты тоже китаец, - проворчал Йорген, осматриваясь исподлобья. Хотя в таком тумане он мог смело стоять с закрытыми глазами - эффект был бы тот же.
- Только на четверть. Расслабься. Сирен пока не слышно, а в этом арондисмане они быстро появляются. Хотя, может, они просто не хотят тебя спугнуть, - Киви усмехнулся и похлопал Йоргена по плечу.
- Дружище, - обратится Чжоу к застывшему в глубокомысленном ступоре фейслессу, - не против, если я доеду домой на твоей тачке, а потом отправлю ее обратно на автопилоте?
Фейслесс вышел из ступора, молча покинул авиетку, и, пританцовывая, исчез в тумане.
- Он что, все слышал и понимал? – удивленно спросил Йорген.
- Типа того, - кивнул Чжоу, - но утром не сможет определить, что было реальностью, а что галлюцинацией. И, зная этих ребят, он предпочтёт все считать глюками.
- Почему?
- Реальность однотипна. Чем ярче маска, тем скучнее суть. Это они так думают, не я. Поэтому яркие фишки нужно искать вне реальности. Короче, почти как у «Веселых проказников»18. Только еще меньше смысла и под другую музыку.
Киви ввёл координаты, и авиетка рванула прочь он арондисмана выглаженных пиджаков. Было около четырёх часов утра. Виль-де-Дижон спал, как бетонный младенец в замусоренной колыбели.
Чжоу Кивистик обитал на отшибе 41-го арондисмана, в стандартном безликом кондоминиуме. Его отличал от дома Страммера только набор граффити и транслируемая на экране реклама. Судя по всему, в районе Киви предпочитали американский футбол в условиях повышенной силы тяжести, музыку грайм-ска, и испытывали нездоровый интерес к оральному сексу с представителями правопорядка. А рекламодатели были убеждены, что местным жителям нужно срочно оформить договоры страхования жизни на супервыгодных условиях. Красотка на пляже нравилась Страммеру значительно больше.
- Кстати, а где твой загадочный приятель? - спросил Киви, выходя из авиетки.
- Граффити? Иногда он исчезает.
- Куда?
- Говорит, что не помнит.
- Ну-ну...
- Старик, я перекантуюсь у тебя сутки. Потом исчезну. Тебе не о чем беспокоиться.
Киви остановился, не доходя до шлюза, потоптался на месте, словно в чем-то сомневаясь. Потом сказал виноватым голосом:
- Тут такое дело, Йорген… В общем, познакомься, это человек, который помог мне разобраться в информации о лаборатории.
Страмер сделал шаг назад и огляделся. Рука привычно легла на рукоятку «кехлеркоха».
Шлюз подъезда устало вздохнул и выпустил на улицу человека в комбинезоне службы Скорой помощи и маске, расписанной волнами Хокусая19.
- Добрый день, мистер Страммер. Мне кажется, вам стоит меня выслушать.


29. Фриман, Марти, Фиджи, Корбейн, Дезертир
Фриман сидел на берегу, закутавшись в старое пончо. Когда-то оно было ярким, зелено-оранжевым. Марти, наверное, смотрелся бы в нем идеально. Но теперь цвета выцвели, и угловатый псевдомексиканский узор затерся.
В ущелье, которое со стороны строящегося космодрома не было скрыто физическим камуфляжем, тихо гудел ветер. Но не раздражающе, а приятным фоном. Если закрыть глаза, можно представить, что кто-то играет диссонансную мелодию на флейте.
Из-за бунгало Дезертира долетали аппетитные запахи жарящегося мяса. Фриман вдруг понял, что безумно проголодался. Он ничего не ел с прошлого вечера, когда Марти, словно ужаленный начал бегать по пляжу, выкрикивая: «Дело! Мы идём на дело!» 
Делом оказалась Фиджи.
Вообще, за то короткое время, пока Фриман отсыпался и загорал в гостях у Марти, произошло многое. Фиджи и ещё какого-то парня обвинили в покушении на Лемарка. В космопорте Афины усилили контроль, и теперь там страшные очереди, задержки рейсов, сбой расписаний и толпа возмущённых пассажиров, готовая устроить небольшую революцию. Министерство Юстиции перепугало жителей столицы объявлением о том, что держит ситуацию под контролем. Горнодобывающий союз выпустил какой-то мутный меморандум, но почти сразу же его удалил, хотя из сохраненного в кэше текста не следовало практически ничего – пустой набор фраз. Ведущие топовые каналы внезапно начали игнорировать все новости Афины, а желтые издания ни о чем другом не писали, высказывая предположения в диапазоне от военного переворота до биологической угрозы. Биржа ответила отчаянными колебаниями валюты, причем, как в сторону роста, так и в сторону падения, на чем половина биржевых спекулянтов обогатились, а другая половина обанкротилась. А из Башни Федерации впервые со времен «Инцидента Иводзимы» были удалены все представители СМИ. И все это – только информация из открытых источников, рябь на поверхности ковра. Даже Фриман понимал, что под ковром происходит серьезный сейсмический движ, и вообще все это стрёмно попахивает.   
Корбейн не мог оторваться от консоли, рингтоны звонков не умолкали ни на секунду, но как Фриман не напрягал слух, из обрывочных реплик негра ничего понять не удалось. В конце концов, Корбейн констатировал:
- Зашевелились, - прыгнул в «Зодиак» Марти и был таков.
А Фриман остался сидеть на берегу, завернувшись в выцветшее пончо, и пытаясь отделаться от ощущения, что от его решений в этом мире уже ничего не зависит, зато сам мир может раздавить его мимоходом, ничего не объясняя, и ни фига при этом не изменится. Волны будут так же накатывать на этот песчаный пляж, флейта в ущелье играть свою странную мелодию, а солнце вставать и садиться в положенный срок. Маленького человека перетрет жерновами больших дел, и жизнь покатится дальше. А что он может противопоставить таким силам? Это игра Корбейнов и Лемарков, не Фримана.
Мимо, тихо посмеиваясь, прошёл Марти.
- Скрупулюс, - сказал он, - помнишь, я говорил? Ты - скрупулюс! Вселенная шла-шла, все было окей, так? А потом в сандалий попал камушек! И...
Марти смешно заскакал на одной ноге.
- Ну что ты заладил? Камушек-камушек, - огрызнулся Фриман. – Я – никто. Меня даже не разыскивают. Вот Фиджи – да, а я... типа случайной погрешности.
- Да! Случайная погрешность! - засмеялся Марти. – Скрупулюс! Маленький никто заставил вселенную ойкнуть.
И ушёл за бунгало Дезертиров.
 Дезертир, к слову, оказался никаким не роботом, как подумал сначала Фриман, а нормальным дядькой, только с железной болванкой вместо тела и очень серьезными проблемами с памятью. Вообще-то, когда первое удивление прошло, Фриман подумал, что ничего особенного в этих Дезертирах нет, видел он импланты и похлеще.
Фриман встал, подошёл к бунгало, заглянул за плетённую из разноцветных проводов дверь. Фиджи спала, свернувшись калачиком. Она упала сразу после того, как они приехали, словно из нее разом откачали все силы. В бунгало было душно. Подумав, Фриман оставил дверь открытой и пошёл туда, откуда доносились запахи еды.
Марти колдовал над огромной сковородкой, на которую вывалил банок десять самых разных консервов из солдатских сухпайков. На тайном космодроме их оказалось, как у дурака фантиков. Эти ребята знали, что рано или поздно придётся отсиживаться подальше от магазинов и подготовились достойно. 
По другую сторону от костра стоял ржавый Дезертир. Время от времени он поправлял стальной ногой куски сухого горючего под сковородкой.
Громко скрипнув чем-то внутри своего железного торса, Дезертир обернулся.
- Как дела, малыш?
Голос звучал странно, словно вокал Тома Уэйтса пропустили через сбоящий ревербератор.
- Нормально, - сказал Фриман.
Дезертир подошёл, встал рядом. Фриман невольно отвёл глаза.
- Знаешь, чем старое время отличается от нового? - спросил Дезертир. - Я имею в виду, совсем старое, то, в которое даже я не жил.
- Да всем, - пожал плечами Фриман. Он не любил разговоры, которые начинаются с абстрактных вопросов.
- Раньше люди так мало знали, что сразу за границей знания начиналась опасность. И люди стремились к новым открытиям, чтобы, расширяя границы познанного, держать опасность на расстоянии.
- По той же причине вырубали лес вокруг крепостей, - вставил Марти, - чтобы никто не мог подкрасться незамеченным.
- Но в какой-то момент мы познали слишком много, - не обратил на него внимания Дезертир, - и опасность проникла в границы наших знаний. С тех пор ничто не отделяет людей от ночных кошмаров. Мы - как морийские гномы. Слишком долго и слишком глубоко копали…
- Как по мне, - проворчал Фриман, - опасность лучше знать в лицо.
- И да, и нет, - покачал головой Дезертир. - Но ты сейчас, как те люди старого времени - подошёл вплотную к собственному меловому кругу. И не знаешь, что там за ним.
- Ну да,  - вынужден был согласиться Фриман. - Все происходит вокруг меня, но как будто вообще без моего участия. Мое мнение никого не интересует. И я… чувствую что-то типа непонятной угрозы. Знаю, что опасно, а как защититься – нет.
- Я мог бы сказать, что тебе ничего не угрожает, - проговорил Дезертир, - но я не люблю врать. Потому что ты в опасности, и там, за кругом - голодные твари. Которые жаждут твоей крови.
- Здорово ты его успокаиваешь, - уважительно покачал дредами Марти. – У тебя прямо талант.
- А я не хочу успокаивать. Мальчик, всю жизнь старался держаться в стороне от больших игр, но теперь все поменялось.
Дезертир снова повернулся к Фриману и положил руку ему на плечо. Фриман приготовился почувствовать ее тяжесть, но огромная стальная ладонь легла мягко, словно кошачья лапа.
- Монстры будут казаться тебе чем-то неведомым, и потому особенно страшным, - сказал Дезертир очень тихо. – Но это – обман. Неведомых монстров больше не осталось. Это – пройденный этап. Не ты, так те, кто рядом с тобой, знают их в лицо. А некоторых умеют приручать. Или убивать.
- Некоторых? А как быть с остальными? Если они придут за мной?
- Беги. И не оглядывайся.
Договорив, Дезертир вернулся к костру и поправил ступней брикет сухого горючего. Есть Фриману уже не хотелось.
30. Корбейн, Якоб
По иронии судьбы, тот, кого он искал, жил неподалёку от Фиджи - в том же спальном районе под солнечной фермой. В тихую погоду и с нулевым автотрафиком Якоб мог слышать со своего балкона, как лают в питомнике бульдоги. Но он редко выходил на балкон. Больше того, он вообще редко покидал своё кресло, днями и ночами просиживал в консольных сетях и просил называть себя Серийным Голдстейном20. Но Корбейн называл его просто по имени.
Они встретились четыре года назад. В те времена Якоб был Кислотной Милонгой, и ждал приговора за взлом и незаконное приобретение персональных данных. Под любым именем парень был весьма посредственным хакером.
Его талант заключался в другом. Якоб умел находить информацию. Как правило, случайным образом, не всегда толком представляя, что именно делает. Корбейну приходилось скачивать тонны логов, чтобы объяснить сложный путь Якоба, но не его логику. Марти считал, что ее просто нет. Корбейн был уверен, что она есть, но отличается от привычной, в силу патологической лени Якоба.
Как бы там ни было, этим утром, когда «Зодиак» приближался к порту Афины, парень позвонил на консоль Корбейна. И Корбейн решил, что остальные дела подождут.
Комната Якоба напоминала контору старьёвщика, который очень любит пиццу и энергетики. Окна не мыли много лет, и свет пробивался внутрь не то чтобы с трудом, а скорее нехотя. Корбейн бесцеремонно скинул со стула какие-то коробки и уселся напротив модульной конструкции, в которую было вмонтировано кресло Якоба с таким расчётом, чтобы экраны консолей окружали его со всех сторон. Впрочем, сам Якоб в кои-то веки вылез из кресла и теперь сидел на грязном полу с двумя банками энергетика в руках. Для своего образа жизни он был неплохо сложен, поскольку вложился в дорогой контроллер обмена веществ.
- Что ты знаешь о «Палантире»? - спросил Якоб.
- Что-то сказочное? Из книг? – вопросом на вопрос ответил Корбейн.
Якоб почесал затылок.
- Ну... изначально - да. Это из Толкина. Но я говорю о «Палантире» 2017-го года - специальной платформе для анализа социальных сетей21. 
Якоб улыбнулся и отпил энергетика.
- Я всегда знал, что мир пронизан перекрестными ссылками. А теперь это происходит на моих глазах. И это так круто!
Корбейн встал и подошёл к окну. То, как долго Якоб запрягает, всегда раздражало, но за эти годы он усвоил, что ни угрозы, ни тем более насилие не способны ускорить процесс. Только терпение.
Якоб подошёл, встал рядом, провёл пальцем по стеклу. Потом ещё и ещё, пока не получилась решетка.
- «Палантир» использовали для предотвращения преступлений в сети. В том числе - отмывания денег и хакерских атак. Если представить все финансовые потоки и счёта, как социальную сеть, то транзакция - это то же самое, что сообщение. А у любого общения - состоявшегося или нет - есть алгоритмы. «Палантир» изучал их, анализируя социальные сети. Затем он переключился, на финансовую систему. Ну, не совсем, я упускаю подробности...
- Они имеют значение? - уточнил Корбейн.
- Для истории - безусловно. Для тебя - никакого.
- Тогда черт с ними.
Где-то глухо заиграла мелодия, проникая через толщи этажей протяжной вибрацией басов. Корбейн приложил руку к стене и ощутил эти вибрации физически.
- «Палантир» начал искать такие места в финансовой системе, где алгоритмы общения сбоят. Это очень грубое объяснение, но достаточно близко к правде.
- Нашёл?
- И не одно. И очень часто оказывалось, что это финансовые узлы, через которые нелегально выводились средства. Для отмывания. Благодаря этому на «Палантир» обратили внимание спецслужбы. Сначала они стали клиентами «Палантира». Затем - её владельцами. Платформа начала стремительно развиваться. И вскоре ее засекретили.
- Почему?
- Потому что она стала предугадывать преступления. Исходя все из того же анализа социальных граф. Но - не всегда точно. Человек-то не живёт по алгоритмам. А, кроме того, ряд преступлений состоялся именно потому, что «Палантир» их предугадал.
Корбейн медленно повернулся к Якобу.
- Поясни.
- Люди начинали совершать какие-то действия, чтобы предотвратить те или иные события, но тем самым провоцировали их.
Якоб улыбнулся, поставил на подоконник банку - наверняка она, забытая, простоит здесь ещё много недель, - и забрался в свой модуль. Что-то переключил и экраны консолей медленно повернулись на 180 градусов - к Корбейну. По ним забегали сканы старых газетных статей, какие-то графики, таблицы, фотографии неизвестных негру людей, а так же зарисовки с судебных заседаний.
- В 2020-м году произошла утечка, о новом статусе «Плантира» узнали журналисты. Началась громкая компания. Там было и обвинение во вмешательстве в личную жизнь, и процессуальные казусы, связанные с невозможностью наказывать человека за пока ещё несовершенное преступление. Потому что это фактически лишает его права на выбор - основы любой демократии. В общем, было громко и «Палантир» действительно запретили. Но не все в это поверили. И с тех пор в определённых кругах ходят слухи о «Зеркале Галадриэли».
- Это ещё что такое?
Корбейн забрал банку с подоконника и отнёс к девственно чистому утилизатору. Якоб купил его полгода назад. Но так и не нашёл времени, сил и желания подключить к сети. Негр вытянул провод, включил в розетку. И скормил банку утилизатору.
- Секретная копия «Палантира», которую продолжают использовать спецслужбы. Это, конечно, фуфло, никакого «Зеркала Галадриэли» не существует. Но редакция портала «Новые одинокие стрелки»22 считали иначе.
- Якоб, - вздохнул Корбейн, - я начинаю теряться в твоём рассказе. Что за стрелки?
- Двинутые на всю голову конспирологи. Правительственные заговоры, инопланетяне в секретных тюрьмах, эксперименты над людьми...
- Я понял, - Кивнул Корбейн. - дальше.
- Они узнали, что есть некий пласт информации, который тщательно оберегает - кто-то. И решили, что дело в «Зеркале Галадриэли».
- Но ошиблись?
- Да. Но разворачивая информационную цепочку, они наткнулись на – внимание! - некоего доктора Раджепа Сатьяварапу.
Корбейн вскинул голову. Якоб высунулся по плечи из модуля и с интересом наблюдал за его реакцией.
- Того самого, - закончил Якоб, - чей корабль, после гибели, ты исследовал. После чего тебя уволили из Прокуратуры. Пришлось стать детективом «Юниверс.Инк».
Корбейн молчал так долго, что Якобу стало не по себе. Наконец, он спросил.
- Что с ними стало? С этими журналистами.
- Они все мертвы. Слишком много несчастный случаев. Кроме одного. Но парню не повезло. Он родом с Дижона и однажды странным образом потерял свой респиратор и наглотался тамошнего воздуха. Сейчас он в монастыре Пасынков Возвращения.
Корбейн вышел, громко хлопнув дверью. Сидя в своём кресле, Якоб некоторое время слышал тяжёлые удаляющиеся шаги.
31. Майло, Тина, Бельгиец
Он шел к мутной забегаловке «Граф Хофман», когда увидел выскочившую из троллейбуса девушку без респиратора. Сердце сжалось, а в кровь рванул исполненный страхом коктейль из адреналина, серотонина и допамина. Так инстинкт самосохранения транспонирует чужие поступки на твои ощущения. Если кто-то сует руку в огонь, твоя память, фантазия и опыт подбрасывают знание о том, как это больно. И хотя ничего подобного на памяти у Майло не происходило, а опыт заканчивался на рекомендациях по оказанию первой медицинской помощи для вдохнувших отравленный воздух Дижона, фантазия отработала свой хлеб за троих. Майло бросился к девушке, надеясь успеть до того, как она успеет надышаться. Девушка улыбнулась, и Мало остановился, чувствуя себя идиотом. Она была в респираторе. Прозрачном. Обычное человеческое лицо на улице оказалось настолько чуждо этой планете, что вызывало ассоциации только с чем-то страшным, вплоть до смерти.
Девушка юркнула в шлюз ближайшего дома, под неоновую вывеску парикмахерской.
Майло вдруг осенило. Культура Виль-де-Дижона - это всегда культура скрытого. За неприятным взгляду фасадом дома, утопающего в ядовито-зеленом тумане, могут скрываться милые квартиры или заведения с прекрасным внутренним дизайном. За маской добряка - прятаться убийца и насильник, а за кровавым респи - ранимый подросток. Нине, с её теорией о моде, это бы понравилось. Внешнее здесь настолько отделилось от внутреннего, что привычная связь почти утратилась. И поэтому то, что было естественно на большинстве других планет, здесь вызывало страх и ощущение, что тебя как минимум провоцируют. Если бы девушка была совершенно голой, но в нормальном респи, это выглядело бы не настолько нарочитым актом эксгибиционизма, как в случае открытого лица.
На входе в бар «Граф Хофман» стоял широкоплечий бугай с очевидно модифицированным телом. Он явно был перевоссоздан для того, чтобы делать человеку больно и разбирать его на составные. Респи бугая оказался расписан под медвежонка Тедди.
- Вы к кому? – лицо медвежонка обладало голосом телефонного террориста: негромким, хриплым, пугающим.   
- Я ищу мистера Понча, - ответил Майло.
- Не знаю такого.
- Так, может, я войду и поищу? Или это закрытый клуб?
Бугай помолчал, сверля Майло ледяным взглядом плюшевого медвежонка. Наконец, ответил сквозь зубы:
- «Граф Хофман» всегда рад гостям. Чувствуйте себя, как дома.
Майло постарался выдавить максимально естественную улыбку, потом вспомнил, что на нем респи, и просто шагнул в шлюз.
Было людно, шумно и накурено. В целом - обычный бар средней руки, ничего особенного. Майло подошёл к стойке, положил респи на столешницу и жестом подозвал бармена. Рядом сидел бритый налысо парень с пирсингом в бровях.
- Есть пиво? - спросил Майло у бармена.
- Не, приятель, этого не держим, - короткий взгляд на респи, - давно на Дижоне?
- Не очень. А что есть?
Бармен поставил на столешницу бокал, налил в него из бутылки без этикетки.
- Это. Комплимент за счёт заведения.
Бармен глянул за спину Майло и отошёл. На соседний барный стул села девушка в чёрном комбинезоне с кобурой тяжелого «сабердога» на бедре. Затем повернулась к Майло лицом. На втором бедре висела точно такая же кобура.
- Я слышала, ты ищешь Понча?
Парень с пирсингом повернул голову на голос, торопливо схватил стакан и отошёл от стойки.
- Ищу, - кивнул Майло.
- Зачем?
- Я обязательно объясню это самому мистеру Пончу.
Девушка улыбнулась.
- Ну, ладно. Иди за мной.
Девушка встала и пошла вглубь помещения. Майло сделал глоток - в бокале оказался средней паршивости скотч, - и пошёл следом. Идти за девушкой было бы приятно, если бы не два мощных пистолета на её бёдрах. Майло знал, что «сабердогами» пользуются либо придурки-новички, для которых понт важнее результата, либо те, кто действительно умеет работать с тяжелыми пушками. И почему-то был уверен, что девушка не новичок.
Девушка подошла к небольшой двери в самом темном углу бара. Обернулась все так же улыбаясь.
- Меня зовут Тина, а тебя?
- Ма… Майкл.
- Ясно. Тебе сюда, Ма-Майкл.
Она кивнула на дверь.
- Я слышал, с ним можно пообщаться прямо в баре, - сказал Майло. Он не пытался убрать из голоса беспокойство, в его положении беспокоиться было естественно.
- Обычно - да. Но сегодня тут шумно, - хищно улыбнулась девушка. Они с Корбейном понравились бы друг другу. - Понч предпочитает тишину.
- Предпочитает тишину, а работает в баре?
- Ты можешь не идти, - пожала плечами Тина. - У нас свободная планета.
Майло обернулся. Ему показалось, что весь бар смотрел ему в спину. А теперь все спрятали глаза, с преувеличенным вниманием разглядывая еду и выпивку. Майло трижды нажал языком на контроллер мобилизатора, имплантированный в нёбо.
- Ладно, пошли.
Он толкнул дверь, ожидая увидеть что-то темное, мрачное. За дверью был широкий, хорошо освещённый коридор, стены обклеены голубой плёнкой с принтами морской тематики, офисные двери справа и слева.
Майло шагнул внутрь.
- Удачи, Ма-Майкл, - сказала Тина, закрывая за ним дверь.
Сразу стало тихо. Идеальная звукоизоляция.
Майло сделал несколько шагов. Ничего не случилось. Он медленно пошёл вперед.
Моб рефлексов сработал идеально. Выскочивший из двери громила - тот самый, что стоял на входе, но уже без маски, - лишь слегка задел его скулу. Но то, что произошло дальше, Майло осознать не успел. Каким-то образом бугай оказался за его спиной, а шея Майло - в болезненном удушающем захвате.
- С приездом на Дижон, детектив, - прорычал бугай.
Стало темно и не больно...
32. Йорген, Киви, Покровский
- Поверьте, вам это не понадобится, - незнакомец кивнул на «Кехлеркох» в руке Страммера. - Я безоружен. И, откровенно говоря, не боец.
Они все так же стояли перед домом Чжоу Кивистика. Утренний Севр-Нортез, едва показавшийся над горизонтом, окрасил туман в винные цвета. Было по-своему красиво.
- Кто вы такой? И что вам надо?
- Йорген, это хороший парень, - Киви сделал шаг к Страммеру и выставил ладони, - это он помог с информацией о лаборатории. Ну и... попросил о встрече с тобой.
- И ты согласился?
- Он получил письмо. Почти такое же, как ты, насколько я понимаю.
- Не совсем, - покачал головой незнакомец. – Там не было цифрового кода. Только текст. Но я так и не смог выяснить, откуда было послано письмо.
Йорген скользнул взглядом по стенам. Естественно, граффити не было. Как раз, когда оно необходимо.
- Я мог бы сдать вас полиции, или выстрелить в спину. Но я этого не сделал, - у незнакомца была приятная манера говорить, спокойная, рассудительная.  
- Что за текст?
Киви встал между ними.
- Может, не будем обсуждать это здесь? Тебе все равно, но если меня заметят с тобой, пришьют соучастие.
Йорген огляделся. Было тихо, безлюдно. Туман медленно оседал, и улица была видно вплоть до перекрёстка, на котором мигал вхолостую светофор.
- Вы идёте первыми, - сказал Страммер.
В квартире Киви все было по-прежнему. В море технического хлама одинокими островками высились стол и кровать. В относительно расчищенном углу стояли утилизаторы разной степени готовности и что-то вроде дрона-уборщика со скрученной головой и букетом проводов, торчащих наружу.
Киви и незнакомец сели на кровать. Йорген - к столу. Пистолет в руке.
Под волнами Басе оказалось потрепанное, но располагающее лицо с многодневной щетиной того типа, которая никогда не станет настоящей бородой. Незнакомец близоруко щурился.
- Вы позволите? - он потянулся к карману. - Я плохо вижу. В кармане очки.
- Очень медленно, - предупредил Йорген. Он много лет не видел людей в очках. При нынешнем уровне медицины они были технологическим рудиментом. Или спонтанной данью моде на некоторых планетах.
- У меня проблемы с хрусталиками глаз. Аномалия. Операция обойдётся очень дорого, - виновато произнёс незнакомец, - не могу себе позволить. По той же причине нельзя носить линзы...
Он достал из кармана футляр. Дужка очков была из красного пластика. Линзы – прямоугольные, затемненные.
- Так что вам от меня надо?
Незнакомец протер очки рукавом, надел.
- Меня зовут Виктор Покровский. Я работаю в службе Скорой помощи.
- Это я уже понял, - Йорген показал дулом «Кехлеркоха» на серый комбинезон.
- Да, конечно, - Покровский поморщился от этого движения, - не могли бы вы...
- Нет.
Виктор неуверенно посмотрел на Киви. Тот ободряюще кивнул.
- Дело в том, что до того как прибыть на Дижон, я работал в одном из подразделений Горнодобывающего профсоюза. Медицинском, разумеется.
- Мне обязательно знать вашу биографию? Исаак родил Авраама? Давайте сразу к делу. Что за текст был в вашем письме? И при чем тут я?
- Дело в том, что... это связано с событиями прошлого. Иначе не понять.
Йорген устало вздохнул. Посмотрел на Киви.
- Выслушай его, - попросил Киви. - Могу сделать кофе. Мне-то ты доверяешь?
- Валяй.
Киви встал, запнулся, перевернул несколько железок и испуганно посмотрел на пистолет Страммера. Йорген закатил глаза, поставил «Кехлеркох» на предохранитель и убрал в кобуру.
- Так лучше, - кивнул Чжоу. - А то все на нервах, а ты же не промахиваешься.
 Он вышел в прихожую и оттуда донеслось уютное ворчание кофемодулятора.
- Так вот, - снова заговорил Покровский, - в основном мы занимались тяжёлыми случаями на добыче. Сложные переломы, отравления, переохлаждения... тяжелые варианты профильных травм.
- Ближе к теме, - попросил Йорген.
- Да, конечно... Однажды привезли человека, не горняка. У него были ожоги средней тяжести. Но он оставался в сознании. Очень мучился. Было принято решение погрузить его в медицинскую кому. Это поручили мне. Однако когда мы остались одни, он передал мне консольный адрес и попросил передать следующие слова:
«Бледно-зеленое –
Выпьешь
И станешь прозрачным,
Словно вода...»
- «Если б такое найти лекарство!» - закончил за него Йорген Страммер. - Танка Исикава Такубоку23.
Из кухни выглянул Киви.
- Я предупреждал, начитанность в его случае пугает.
Виктор Покровский улыбнулся.
- Действительно, если знать ваш прежний род занятий, это несколько... Только вы не обижайтесь, ради бога.
- Я привык. Рассказывайте дальше.
- Я тогда не был знаком с поэзией Такубоку, к тому же, больной вёл себя странно, он твердил, что за ним придут, и что я не должен никому рассказывать о егопросьбе. Я решил, что он бредит. При такой боли это неудивительно, и...
- Дальше-дальше!
- А дальше я осуществил процедуру ввода в искусственную кому… А когда на следующий день пришёл проведать больного, его уже не было.
- Он умер?
- Нет. Точнее, я не знаю... Его забрали.
- Кто?
Покровский пожал плечами.
- Я так и не смог выяснить. Но... Вероятно, я слишком настойчиво выяснял. Вскоре меня перевели на Дижон, в обычную службу Скорой Помощи. Хотя никаких претензий к моей прежней работе не было. Какое-то время мне казалось, что за мной наблюдают, но я не уверен, что так и было в действительности.
Йорген задумался. С одной стороны, это не имело никакого отношения ни к нему самому, ни к ситуации, в которой он оказался. Однако если доктор не врет, умное граффити зачем-то отправило ему письмо. А значит, связь существует, просто Йорген пока ее не видит.
- Полгода спустя, - закончил Покровский, - когда я перестал чувствовать слежку, я сделал то, что просил больной. Послал танку Такубоку по адресу, который он мне дал. Но ответа так и не получил.
Йорген пристально смотрел на Виктора, надеясь разглядеть хоть намёк на ложь. Его не было.
- Дайте угадаю. В письме, которое вам прислали, было...
- То самое танку Такубоку. Но... я не знаю, что за этим скрыто. Я подумал, может, вы сможете мне объяснить.
Йорген вздохнул.
- Если вам нужны объяснения, то вы точно обращаетесь не по адресу. У меня самого тысяча вопросов, и ни одного ответа.
Киви показался из кухни с двумя чашками кофе. Йорген торопливо встал и поспешил ему на встречу. Забрал чашки, пока их содержимое не оказалось на полу. Одну отдал Покровскому, другую поставил на стол.
- Откуда вы узнали про лабораторию?
- Мы дружили с одной медсестрой, были довольно близки... Бывали. Иногда.
- Я понял.
- Она мне рассказала, что пару раз была в секретной лаборатории на Дижоне. Обычные проверки персонала и вакцинация. Сказала ещё, что подписала договор о неразглашении, поэтому теперь ей придётся меня убить, - Покровский смущенно улыбнулся своим воспоминаниям.
- Где она сейчас?
- Не знаю. Мы перестали общаться после моего перевода. Я писал несколько раз, но она не ответила.
Йорген отпил кофе. Поморщился. С техникой у Киви получалось значительно лучше. А когда поднял глаза, увидел на стене граффити.
«Я  п о м н ю  э т о  т а н к у».
- Да что ты говоришь! А где ты был раньше.
«П р я т а л с я».
- Ну, спасибо за помощь! Ты посылал ему письмо?
Покровский удивлённо смотрел на Йоргена.
- Это не вам, Виктор. Это ему.
Покровский проследил за его взглядом и тихо охнул.
«Н е  з н а ю.  
М о и  в о с п о м и н а н и я  п о л н ы  п р о б е л о в».
- Я был почти уверен, что эту часть вашей истории Чжоу выдумал, - пробормотал Покровский.
- Я никогда не выдумываю, - возмутился Киви, - и никогда не вру!
33. Корбейн, Фриман
В авиетке Корбейна было тесно. Из-за Корбейна. Фриман сидел на пассажирском месте, вжатый в дверь гигантскими плечами, обтянутыми дорогой костюмной тканью. Она была необычного желтого, бьющего по глазам цвета. Память вновь подкинула информацию из времен обучения в колледже – такой цвет назывался «жонкилевый», или «цвет нарцисса». И он меньше всего подходил чернокожему громиле. Фриман подозревал, что Корбейну это известно.
- Куда мы летим? - спросил Фриман, пытаясь пристроить ноги. 
- В монастырь Пасынков Возвращения.
- К этим упоротым придуркам? Зачем?
- У меня там дело.
- А у меня?
- Понятия не имею. Прекрати возиться, ты мешаешь.
 Фриман замер в неудобной позе. Левое колено упиралось в приборную доску.
Далеко внизу проплывали ухоженные пригороды Афины. Закрытые посёлки для богатеньких засранцев, решивших прыгнуть к потолку среднего класса. Не поднебесной элиты, но достаточно обеспеченных, чтобы смотреть на таких как Фриман, свысока.
- В каком это смысле вы понятия не имеете? Зачем тогда забрали меня с космодрома?
- Позвонил Марти. Сказал, ты должен присутствовать. Нёс какую-то чушь, я не смог понять.
Фриман всплеснул бы руками, но ограниченное пространство не позволяло.
- Чувак прогнал ахинею, и теперь я рискую шкурой и лечу туда, где меня могут узнать?
- Когда Марти несёт ахинею, - равнодушно проговорил Корбейн, - он редко ошибается.
Фриман набрал полную грудь воздуха, чтобы ответить, но только спустил его сквозь сжатые губы.
Миновав пригороды, Корбейн повёл авиетку в сторону темнеющего далеко впереди тропического леса. Фриман бывал в тех краях со школьной экскурсией, но запомнил только влажную жару, от которой кожа становилась липкой, да злобную мошкару.
Впрочем, Корбейн начал снижаться задолго до леса. Среди пожелтевшей от жары равнины, покрытой густой, жёсткой травой, лежал старый межпланетник, напоминающий формой веретено с кубическим набалдашником, или, при должной фантазии, рукоять клинка.
- Это и есть монастырь?
- Это «Эсхил», первый корабль, приземлившийся на Афине. Неудачно. Все погибли.
- Нам о нем рассказывали. Еще в школе…
- Монастырь под «Эсхилом».
Их ждали. Несколько человек в чем-то типа ночных рубашек цвета хаки, расписанных по нижнему краю подолов изображениями людей с собачьими головами.
- У них на балахонах - египетский Анбуис? – уточнил Фриман. - На планете, где культивируют греческую культуру?
Корбейн пожал плечами, и вышел из авиетки. Опять никого не интересовало мнение Фримана. И опять никто не говорит, что ему делать: сидеть в авиетке или идти за Корбейном.
Фриман тихо выругался и полез наружу.
- Где он? - спросил Корбейн, подходя к парням в ночных рубашках. Двое из них были выбриты наголо, включая брови. Третий, напротив, был волосат как друзья Фриманова деда, упертые типпари старой школы. [прим. авт. - о культуре типпи подробно рассказывается в романе "Трансгалактический моджо"]
- Для начала расскажите, как вы узнали, что он у нас. Это секретная информация, - надменно произнес волосатый. Похоже, он был главным.
- У меня есть приятель, для которого не существует секретов, - терпеливо ответил Корбейн. - Он утверждает, что весь мир - это перекрёстные ссылки.
«То есть какому-то придурку ты отвечаешь, а меня морозишь? Нормально!» - сердито подумал Фриман.
Волосатый задумался. Посмотрел на своих людей. Пожал плечами.
- И что, мы должны вам просто довериться?
- У меня целая пачка компромата на вас, - Корбейн осклабился своей коронной улыбкой, - включая аферы с финансами ваших прихожан.
- Мы не аферисты, - покачал головой Волосатый, - мы лишь указываем верный путь. В том числе - деньгам.
- Закон считает, что это аферы. Вот ты...
- Меня зовут Именанд!
- Да хоть Имхотеп. По паспорту ты Генри Штольц-младший. А твой отец, Штольц-старший, сидит за организацию финансовой пирамиды.
Волосатый поморщился.
- Я слышал, вы работаете тоньше, - сказал он уже без наносного пафоса. - У вас будет полчаса, мистер Корбейн.
Парни в платьях повернулись и пошли в обход веретена.
- Когда это вы работали тоньше? - проворчал Фриман.
Корбейн в очередной раз проигнорировал его вопрос и пошел за парнями в ночных рубашках.
34. Майло, Понч, Тина, Уругваец
Его пристегнули пластиковыми петлями к старому офисному стулу. Эти петли - отличная штука, на задержаниях Майло предпочитал их наручникам. Вся прелесть в том, что чем больше пытаешься от них избавиться, тем туже они затягиваются. Если нет под рукой узкой пластины из твёрдого материала, с помощью которой можно один за другим вдавить пластиковые бородки, постепенно двигая замок. У Майло была такая пластина, и её точно не обнаружили при обыске. Кольцо на пальце было выполнено из материала, обладающего памятью форм. На коробке так и написали - «Физика двух положений». Первой формой по умолчанию являлось кольцо. Вторую назначалось владельцем, и Майло выбрал вариант пластины с заострёнными краями.
Но пока Майло не рисковал снять кольцо.
Было темно, тихо, пахло сыростью и пылью. И все же он чувствовал, что он не один. За ним наблюдали.
Свет включился внезапно, болезненно ударив по глазам. Кто-то направил настольную лампу в лицо Майло, как в старых детективных фильмах.
- Здравствуйте, Майкл, - проговорил низкий вкрадчивый голос с необычной хрипотцой. - Или лучше называть вас Майло, детектив Краммер?
- Для начала, лучше не нападать на представителей правопорядка и снять браслеты, - ответил Майло, пытаясь, но не в силах отвернуться от бьющего по глазам света.
В темноте за лампой поцокали языком.
- Нет-нет-нет, мистер Краммер. Это вы на Афине - представитель порядка. А здесь - частное лицо, к тому же, назвавшееся чужим именем. У нас все записано. Верно, Тина?
- Угу, - знакомый голос откуда-то из-за спины. Это хорошо. Всегда полезно знать, где находится человек с двумя тяжелыми «сабердогами». Ещё бы братуха-борцуха подал голос, и был бы полный комплект. Но этот пока молчал. Вообще, вынужден был признать Майло, ситуация складывалась совсем не в его пользу.
- Незнакомая девушка с «сабердогами» предложила мне пройти за неизвестную дверь. Я понятия не имел, что все это значит, и, конечно, назвал чужое имя.
Девушка презрительно фыркнула за спиной.
- А что же вы тут забыли? - спросил хриплый. - Зачем я понадобился полиции, да ещё и не имеющей юрисдикции на Дижоне?
- Вы мне не нужны. Я ищу Йоргена Страммера.
Некоторое время темнота за лампой молчала. Потом осторожно проговорила.
- Его все ищут.
- Скажем так, - не менее осторожно подбирая слова, объяснил Майло, - я ищу его... в частном порядке. Не по линии министерства юстиции.
- Зачем?
- Затем, что, когда в преступлении замешена политика, правда и справедливость дают сбой. А меня это не устраивает.
- М-м-м, да вы идеалист.
- Я - коп. Не важно, в отпуске или нет.
Темнота снова замолчала. А потом внезапно вспыхнул обычный свет, и Майло увидел сидящего за столом альбиноса. За его спиной профессионально сутулился борец.
- С Тиной вы уже знакомы, - улыбнулся альбинос, - крепыша за мной называют Уругвайцем. А я - Понч.
- Майло Краммер, детектив Министерства юстиции Афины.
Девушка за спиной снова фыркнула и добавила.
- Как будто мы не знали.
Альбинос самодовольно улыбнулся.
- Знать - моя работа, мистер Краммер...
Понч откинулся в кресле и некоторое время сидел, постукивая неприятными белыми пальцами по столешнице.
- Тина, детка, сходи проверь своих приятелей, - сказал он, наконец.
- Да, сэр, - Тина похлопала Майло по плечу. - Не шали тут, Майкл...
И вышла под одобрительный смешок Уругвайца.
- Так вы не верите в то, что сенатора Лемарка убил Страммер? - спросил Понч.
- Я этого не говорил, - покачал головой Майло. Первый бородок пал под давлением кольца-пластины. - Но в этом деле много... неясного. 
- А как считает мистер Корбейн?
На этот раз Понч по настоящему удивил Майло.
- Откуда вы знаете про Корбейна?
- Это давняя история, - улыбнулся альбинос. - Я уже какое-то время подыскиваю возможность для расширения бизнеса. Дижон - хорошее место, но нельзя слишком долго есть из одной кастрюли – суп кончится. А мистер Корбейн видится мне перспективным партнером. 
- Не хочу вас разочаровывать, - пал второй бородок, - но я слышал, у мистера Корбейна уже есть способы находить информацию.
- Да-да, одиозный Якоб, редчайший талант, - кивнул Понч. - Но он находит факты. А я ими оперирую. И не в социальных сетях, а в реальной жизни. Сведите меня с Корбейном, детектив Страммер.
- Почему бы вам самому к нему не обратиться?
- Такие люди обычно не доверяют незнакомцам, - печально вздохнул альбинос.
- А почему я должен вам доверять?
Последний бородок пал под натиском пластины. Руки были свободны. Беда в том, что обе ноги тоже были пристёгнуты к стулу. И освободить их незаметно не представлялось возможным.
Открылась дверь и в комнату заглянула Тина. Кивнула Пончу. И снова исчезла. Понч довольно осклабился.
- Я говорил с Йоргеном Страммером в тот самый день.
- Знаю, - кивнул Майло, - это есть в полицейском протоколе.
- Не совсем, - альбинос развёл руками и изобразил на лице нечто, отдалённо напоминающее выражение вины и сожаления, - иногда я… придерживаю часть информации. Это, конечно, очень скверно с моей стороны, но что поделать? Профессиональная деформация.
- Предположим.  
- В тот вечер, пока мы с нашим общим знакомым общались, в его подъезд вошёл некий человек. К сожалению, внутри камеры отсутствуют.
Понч развернул руку так, чтобы Майло увидел экран его консоли. Фотография.
- Думаю, вы уже в курсе, что этот же человек заказал дубликат респи Страммера.
- Возможно, - осторожно ответил Майло.
- Я пока не выяснил, кто он такой, - улыбнулся Понч, - но это только вопрос времени.
Понч, наконец, выключил чертову настольную лампу.
- Кроме того, Страммер пережил небольшое изменение организма. Дофаминовые сканнеры в его поиске вам не помогут.
Майло нахмурился. Все, что альбинос говорил до этого, имело смысл. Но операция подобного уровня требовала денег, которых у Страммера, согласно досье, быть не могло.
- Меня это тоже удивило, - кивнул Понч, - но очевидно Страммер разжился деньгами. С которыми мог бы легко покинуть Дижон не узнанным… Но не сделал этого. Я скажу вам, где он, а вы сведёте меня с мистером Корбейном. Вот и повод для доверия.
Майло секунду подумал, потом, уже не скрываясь, положил освобожденные от пластиковой петли руки на колени. Уругваец кивнул с уважением.  
- Хорошо, - сказал Майло, - Я сведу вас с Корбейном.
35. Фиджи, Дезертир
В общей сложности она проспала почти двое суток. С небольшим перерывом, в течении которого лежала и пялилась в потолок бунгало, надеясь убедить бога, в которого не верила, поменять местами сон и реальность. Чтобы больше никогда не просыпаться туда, где ее разыскивали за убийство, где она была в бегах, а выглядело это так, будто ее выкрал бродячий цирк. Бог не ответил.
К тому времени, когда она проснулась, ни Марти, ни Фримана, ни Корбейна на космодроме уже не было. Стояли сумерки. Из ущелья сквозило прохладой. Фиджи накинула выцветшее пончо Фримана и вышла из бунгало.
На остывших углях медленно остывала сковорода с остатками растафарианского рагу. Фиджи лениво пошевелила в нем ложкой, но аппетита не была. А вот за чашку кофе она не раздумывая отдала бы правую почку.
Берег за бунгало был пуст. Может быть, все уехали и бросили её тут одну? Или не бросили, оставили ради её же безопасности? Понять мотивы бродячего цирка…  
В этот момент часть берега пошевелилась и, громко скрипнув, повернулась.
- Здравствуйте, мистер...- испуганно пролепетала Фиджи и запнулась. Вряд ли «мистер Дезертир» прозвучало бы правильно.
- Привет, дитя моё, - сказал Детектив. - Можешь называть меня мистер Тетерски. Или дядя Алекс. Как тебе угодно. Присаживайся.
Железная рука указала на кусок прессованного мусора, лежащий на песке. . Фиджи присела, вытянула ноги и коснулась пятками воды.
Баржи покачивались на волнах. Боты с тихим гудением взлетали и садились на палубы. Волны лениво бодали чёрные борта и откатывались к берегу, обрастая барашками пены, которая приятно оседала на разгоряченной коже ног.
- Мы словно в мультфильме Миядзаки, - тихо сказал Дезертир.
- Кого? – не поняла Фиджи.
Стальная голова медленно повернулась к девушке. Дезертиров явно создавали не для общения с людьми. Или как минимум конкретно этого. Не смотря на то, что в целом он был антропоморфен, лицо как таковое отсутствовало: сплошной щиток с чёрными пластинами сенсоров. Нет глаз. Нет ушей. Нет ничего. И поверх этого ничего большая цифра «9» потертой желтой краской. Но его человеческая составляющая, еще не забывшая, каково это, быть нормальном человеком, вела себя по-человечески. И во время разговора поворачивалась к собеседнику отсутствующим лицом.  
- Миядзаки, - ломкий металлический голос звучал откуда-то из-под цифры «9», - «Тотторо», «Мононоки», «Порко Россо».
Дезертир указал на залив, на пляж золотого песка, на сонные баржи. И повторил.
- «Порко Россо».
- Никогда не слышала, - пожала плечами Фиджи, - извините. Я не фанатка мультфильмов, предпочитаю игры.
- Не извиняйся, - ответил Дезертир. Наверное, будь у него легкие, он бы печально вздохнул. - Я просто очень старый. И на моем блоке памяти слишком много неактуальной информации. Кстати, можешь не мучаться и отвернуться.
- Я почти привыкла. Прилично будет спросить, сколько вам лет?
- Почти две человеческих жизни, - Дезертир пожал правым плечом. Посмотрел на левое, грохнул по нему кулаком. И пожал обоими плечами.
Фиджи нахмурилась.
- Но тогда вы не могли участвовать в войне на Сайгоне. Не успели бы.
- Успел бы. Кажется, она случилась бог весть когда, в совсем другой истории, а на самом деле прошло меньше ста лет. Но я в ней не участвовал. В те дни я был студентом на Бета-Массачусетсе, выпускал журнал о классовой борьбе и закидывался кислотой вместе с типпарями. И дружил с одним крутым чуваком… Ну, точнее, тогда никто из нас еще не был крутым, но потом мы оба перевернули мир.
- Каким образом?
- Я открыл на планете Иводзима клуб «Хилли». Там начинали выступать «Площадь Тай-Пень» и Томми. Да многие…
- Ого! Я обожаю «По дороге из желтого кирпича»!
Дезертир отвернулся и надолго замолчал.
- А ваш друг?
- Он построил саму планету Иводзиму. Чертов крутой сукин сын. Джозеф Майринк. На Бета-Массачусетсе мы называли его Доджем. Он толкал лучшую дурь в округе.
Дезертир встал, обратившись «девяткой» к заходящему солнцу. Бакланы недовольно перекликались на стальных решетчатых конструкциях далеко наверху. Кажется, с того момента, как Фиджи привезли сюда, этих конструкций поубавилось.
- А потом он попросил меня стать таким, - тихо проговорил Алекс Тетерски, - стать Дезертиром… А я уже был стариком, мое время уходило. И мне показалось это неплохой идеей. Сделать одолжение старому другу и протянуть ещё сотню лет.
- Зачем?  - спросила Фиджи. И тут же спохватилась. – В смысле – не зачем вам жить так долго, это понятно. Зачем это понадобилось вашему другу?
Голова киборга с неприятным скрипом повернулась вправо, потом влево.
- Я не знаю. В моей памяти есть белые пятна. Марти проверил блок. Считает, что часть информации была стёрта намеренно.
- Зачем?
- Хороший вопрос?
С одной из барж раздался низкий протяжный гудок. Строительные боты перестали суетиться и зависли над ней.
- Что происходит?
- Её контейнеры полны.
Боты роем взметнулись вверх и перенеслись ко второй башне.
Фиджи обнаружила, что ее ноги уже по щиколотку в воде. Прилив.
- Давно вы здесь? На космодроме?
- Я помню опустевшую Иводзиму. Её уже покинули люди, планету хотели утилизировать. А потом я помню себя здесь. Очевидно, в последнем походе Дезертиров я не участвовал, иначе погиб бы вместе с ними. Но с момента вылета Иводзимы на последний бой и до моего появления здесь прошёл год… Понятия не имею, где меня носило.
Фиджи посмотрела на Дезертира и неожиданно для себя обняла его стальную лапу.
- Это отстойно, дядя Алекс.
- Да, девочка моя, это отстойно. Не порежься, у меня там из локтя провода торчат.
- Да и черт с ними. Никогда не чувствовала себя такой защищённой. Я, если честно, вообще не чувствовала себя защищённой с тех пор, как умер мой отец.
Некоторое время они сидели молча: юная девушка и огромный ржавый киборг. Потом Дезертир высвободил руку, аккуратно обнял Фиджи и прижал к себе. Шальной бот пролетел над ними, сделал мертвую петлю и исчез в ущелье.
- Обязательно посмотри Миядзаки, - сказал Дезертир, - особенно «Порко Россо».
36. Корбейн и Фриман
 Пахло горячей пылью, а винтовая лестница была такой узкой, что Корбейн постоянно терся жонкилевыми плечами о стены. Фриман спускался, внимательно глядя под ноги, - сплошная лента скотча-люминарии на стене давала не свет, а его жалкое подобие, тусклое и мерцающее.
- Почему тут нет лифта? - проворчал Фриман.
Сами парни в ночных рубашках оказались не такими дураками и остались наверху.
- У них есть лифт, - ответил Корбейн. Его дыхание даже не сбилось, хотя от человека с такими габаритами ждёшь одышки даже при моргании. - Это лестница к лифтовой шахте.
- Да вы меня ддосите! Зачем вообще нужна лестница?
- Думаю, для атмосферы.
Фриман шёл вдоль внешней стены, где ступени были шире. Интересно, какой-нибудь бедолага уже свернул тут шею?
- Мы спустились этажей на десять, не меньше. Как же глубоко прокопали эти египетские гномы, если нужно будет ещё и на лифте ехать?
- Эта часть материка - скальная порода, прикрытая тонким слоем земли, - терпеливо ответил Корбейн. - Под нами естественные карстовые пещеры. Они ничего не копали. Не бойся, мы почти дошли.
Внизу показался свет и чем ниже они спускались, тем ярче он становился. В конце концов, лестница вывела их на неожиданно стандартную, почти офисную лифтовую площадку. Разве что стены были скрыты за желтыми листами пластика с 2D-изображениями египетских человечков. Естественно, преобладало изображение Анубиса.
 Зато лифт эти парни в платьях украли из черно-белого кино. Чтобы попасть внутрь, нужно было отодвинуть решётку. И размера он был такого, что в нем запросто можно было спустить половину авиетки Корбейна. Вот только её невозможно было протащить по узкой винтовой лестнице.
Фриман представил себе вереницу людей, спускающихся с факелами в руках, а потом толпой улетающих вниз на лифте.
Внутри была только одна кнопка. Спускаясь, кабина грохотала и тряслась, как старая стиральная машинка в режиме сушки.
- Мечта клаустрофоба, - пробормотал Фриман.
- Поэтому Марти отказался ехать.
- У Марти клаустрофобия?
- Если бы тебя бросили на месяц в открытом космосе в контейнере два на два метра, ты бы тоже страдал клаустрофобией.
Фриман уставился на Корбейна.
- Но Марти живёт в контейнере.
- Он странный. Я думал ты заметил...
- Я-то заметил! Но... погоди, а зачем его так?..
- Отказывался подписать бумаги о передаче собственности. Марти был правопреемником Джозефа Майринка.
- Обалдеть, так это правда...
- Он был им меньше двух месяцев.
- Почему?
- Потому что в конце концов подписал те бумаги. И стал таким, какой есть.
- Почему же ты ему не помог?
- Я был далеко, - в голосе Корбейна прозвучало искреннее сожаление. - И я не предугадал того, что тогда случилось. Это многому меня научило.
Лифт забился в конвульсиях последний раз, проскрежетал по чему-то внешней обшивкой и встал. За решеткой уходил вдаль, плавно поворачивая, узкий коридор песочного цвета с чередой одинаковых дверей по внутренней стене. Между дверьми на стенах висели светильники в виде жуков-скарабеев.
 Корбейн уверенно вышел из лифта и подошёл к третьей по счёту двери, хотя на той не было ни номера, ни таблички с именем. Дверь была не заперта.
Фриман подошёл, заглянул внутрь. Келья. Настолько маленькая, что Корбейн занял большую её часть. Голая каменная стена, узкая кушетка, подвешенная на ремнях. И все.
На кушетке сидел человек в такой же ночной рубашке, как у придурков сверху, но сильно помятой. Человек был лысый и явно не в себе. Настолько явно, что это было видно по тому, как он сидел: обняв себя руками, вжав голову в плечи, и не глядя на собеседника. Его кожа была пугающе белого цвета…
- Здравствуй, Август, - тихо сказал Корбейн, - прости, что беспокоим тебя, но нам надо задать тебе несколько вопросов.
- Я отринул мирское, - пробормотал Август, - мне осталось три дня. Оставьте меня в покое.
Корбейн хотел что-то сказать, но его опередил Фриман.
- Три дня до чего?
- До упокоения.
Негр обернулся. Кажется, ему не понравилось, что Фриман влез в разговор. И все же, Корбейн объяснил.
- Они верят, что человечество вернётся на обновлённую Землю, и тогда начнётся новый золотой век. А до того момента погружаются в стазис.
- А причём тут Анубис?
- Я не знаю.
Корбейн снова повернулся к альбиносу. Медленно подсел к нему на кушетку. Август сжался, словно уменьшился в размерах.
- Август, мы уйдём очень скоро и больше тебя не побеспокоим. Никогда.
- Хорошо.
- Ты когда-то состоял в "Одиноких стрелках". И один из вас встретился с доктором Сатьяварапу. Расскажи мне об этом.
Альбинос долго молчал, потом, кажется, впервые поднял глаза. Но не на Корбейна. На Фримана. Затравленная собака. Однако заговорил внезапно озлобленно, словно выплевывая слова.
- Мир - меньше, чем нам говорят. Намного. Расстояния... это чушь собачья. Дерьмо, придуманное политиками и олигархами. Они кормят нас этим дерьмом, и каждая ложка делает бедных ещё беднее, а богатых ещё богаче.
- Август, - почти ласково проговорил Корбейн, - расскажи про доктора Сатья...
- Я рассказываю! - взорвался Август.
Корбейн успокаивающе поднял руки, и Август снова сжался.
- Доктор все понял... Смог доказать. Научно. Отменил расстояния.
- Каким образом?
- Не знаю, я не учёный. Но в этом не было смысла. Богатые решили стать ещё богаче, и доктор... - Август тихо рассмеялся. - Доктор скоропостижно скончался. 
Август закашлялся и кашлял так долго, что Фриману показалось, бедолагу сейчас вывернет наизнанку.
- Дижонский кашель, - прошептал он, успокоившись. – Я слишком долго был без маски. Не лечится. Не проходит. Медленно убивает.
- Вы встретились с доктором?
- Не я. Мой друг. Сейчас он мертв.
- Что именно рассказал ему Сатьяварапу?
- Шесть, девять, восемнадцать, - хохотнул Август. - Они никогда не найдут, потому что не станут искать там, где искали. Самое безопасное место - под гнездом орла.
- Кто не станет искать, Август? О ком ты говоришь?
- Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать.
- Больше вы ничего не добьётесь.
Фриман аж подпрыгнул от неожиданности и чуть не дал деру. Волосатый в ночной рубашке стоял прямо за ним.
- Вашу мать, я чуть не обделался! Нельзя так подкрадываться к людям!
Волосатый - как там назвал его Корбейн, Аминхотеп? - скользнул по Фриману равнодушным взглядом и обратился к Корбейну.
- Когда Август начинает повторять эти цифры, он перестаёт слышать окружающих. Словно в транс впадает.
- Надолго это? - нахмурился негр.
- Часы. Однажды он пробормотал так почти сутки.
- Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать. Шесть, девять, восемнадцать...
- Так что вы выяснили?
Корбейн смерил Волосатого презрительным взглядом, встал и вышел из кельи.
- Мы знаем, где выход. Провожать не надо.
Негр подтолкнул Фримана в сторону лифта.
- Но мы же с вами договорились, да? - затараторил им в спину Волосатый. - Всё, что вам известно про наши финансовые дела, останется при вас?
Корбейн остановился. Его рука лежала на плече Фримана как тяжеленная чугунная болванка.
- Ты же знаешь, что он не верит во всю эту твою чушь с Пасынками? - спросил негр. - Он просто нашёл легкий способ умереть.
- Никто не верит, - пожал плечами Штольц-младший. - Но это не важно. Я все равно помогаю этим людям. В каком-то смысле, все они возвращаются. Туда, где чувствуют себя в безопасности. У каждого своя Земля. И это всегда миф.
- А ты на них наживаешься.
- Да, - Волосатый пожал плечами.
- Эй, а причём тут Анубис? - спросил Фриман.
Штольц вздохнул.
- Понимаете, я долго работал в рекламе. Человек с головой пса – мощный визуальный образ. Египетский бог на греческой планете невольно привлекает внимание и вызывает желания узнать, в чем тут смысл. Так что, это просто логотип. Без всякого смысла.
Лифт приехал с тем же грохотом. Черт его знает, как волосатый смог подкрасться незаметно. Скорее всего, тут был еще один лифт, к которому не надо сто часов спускаться по неудобной винтовой лестнице. Корбейн втолкнул Фримана и вошёл следом. На обратном пути кабину трясло ещё сильнее.
- Ты же его посадишь? - спросил Фриман.
- Нет.
- Почему?
- Потому что он прав. Мир несовершенен. Некоторым людям нужна возможность спуститься в пещеру и спрятаться от нас всех.
- Но этот козел присваивает деньги упоротых чуваков.
- Считай, что это абонентская плата. В любом случае, чтобы люди перестали сюда приходить, недостаточно перевоспитать одного мерзавца. Для этого надо перевоспитать человечество.
37. Йорген, Киви, Покровский
Авиетка была старая, угловатая, выкрашенная в рекламные цвета сигарет «Marlboro», да и сама напоминала пустую пачку сигарет, смятую и выброшенную. Модель «Чинуки хорс» от коллаборации Хьюндай и Суприм. Ее перестали выпускать почти десять лет назад.
- Она точно летает? – с сомнением спросил Киви.
«Р а б о ч е е  с о с т о я н и е  -  г л а в н о е  
у с л о в и е  д л я  к о л л е к ц и о н н о й  м о д е л и».
- В каком смысле «коллекционной модели»?
- Все просто, - ответил Страммер. - На Дижоне нельзя купить авиетку в собственность. Но это - не авиетка. Это коллекционная модель.
Киви с уважением посмотрел на Страммера.
- Не смотри на меня так, - покачал головой Йорген. - Это не я придумал, а он... оно... Черт! Ты не вспомнил?
«Н е т.  П р о с т и».
- Двухместная, - заметил Киви, - кому-то придётся остаться.
Движок «Чинуки хорс» работал тихо и уверенно, с легким полузабытым шелестом двигателей минувшего поколения. Когда они взлетали, доктора Покровского уже не было видно. Он скрылся в ночном тумане, укрывающем улицы спального района.
- Я кое-чего не понимаю, - сказал Йорген, глядя, как тает внизу зеленая дымка, в которую до тошноты правильные, геометрически-выверенные строения были вплавлены таким образом, что город напоминал старую печатную плату.
- Ну? – Киви повернул зеркало над лобовым стеклом так, чтобы видеть Йоргена.
- Столько тайн вокруг этой лаборатории, такая движуха, аж сенаторов валят, а парня просто перевели на новое место работы?
- Он утверждает, что за ним следили, - пожал плечами Киви. – Я ему доверяю. А ты нет?
- Дело не в нем, Киви. Просто подумай, доктора толком не допросили, не отослали на другой конец галактики, не убрали, как нежелательного свидетеля. Просто перевели?
Авиетка автоматически поймала воздушный поток, выбрав свободный коридор. Киви повёл её в обход центра города, в сторону перерабатывающего завода и складов. Далеко слева горели в тумане яркие маяки космодрома. Второй раз Йорген Страммер сбегал из города этим маршрутом.
Над складами Чжоу резко заложил влево. Авиетку сильно тряхнуло.
- Тихо-тихо, девочка, - пробормотал Киви, хлопывая по приборной панели. – Ты у нас не очень ловкая, да? Давай только над океаном не будем выкидывать таких вещей…
Десятью минутами позже индустриальные районы Виль-де-Дижон под крыльями «Чинуки Хорс» сменились голой каменистой равниной, полого спускающейся к грязным водам залива Морбиан24. Потом суша закончилась, и внизу сонно заворочались тяжёлые чёрные волны.
- Ты чего там замолчал? - спросил Киви.
- Кое-что вспомнил, - ответил Йорген, глядя в иллюминатор. - Однажды я выпрыгнул с парашютным ранцем на болота одной дерьмопланеты под названием Дойл. А снизу по мне и моим… коллегам стреляли двинутые сектанты. Не такие, как мой папаша, он был хиппарем и пацифистом. А эти были воинственными полудурками, даже еще и сидели на скоростной наркоте, которая усиливает паранойю... Так вот, тогда мне показалось, что на свете нет места, хуже той планеты.
- Как по мне, любое место, где в тебя стреляют – отстойное, - заметил Киви.
Авиетка едва заметно покачивалась, ловя крыльями воздушные потоки. Огни космодрома еще можно было рассмотреть – едва-едва. Огни Виль-де-Дижона скрыли темнота и туман.
- Там и было отстойно, Киви. Но через пару лет, нас выбросили в пустыне на дерьмопланете под названием Эму. И в нас снова стреляли. Только на этот раз я не знал, что меня убьёт, пуля или жажда. Мы там потеряли сорок два человека. И трупы тухли и распухали на этой жаре… и каждый этот труп я знал при жизни. Знал по имени, понимаешь?
Киви бросил на него взгляд через зеркало.
- Я даже не знаю, что сказать, старик. Я точно не выбрал бы такую жизнь добровольно. Мне кажется, для этого в человеке должно быть что-то сломано.
- Возможно, но я не об этом. На самом деле, моя история, это одна большая метафора. Каждый раз мне казалось, что места хуже быть просто не может. Но однажды я нашёл место, которое было хуже их всех, несмотря на то, что там в меня никто не стрелял.
- Дай угадаю. Ты и сейчас там.
Йорген кивнул.
- Да. Но больше я так не ощущаю. Меня больше не трясет от одного вида города, от этого бурого цвета, от проклятого тумана. Я привык. Дижон просто ещё одно место во вселенной, где мне не рады. И я почти перестал замечать, какое оно…
- К чему ты ведешь, дружище?
- Я просто подумал... если я больше не замечаю всей грязи Дижона, то может быть, доктор Покровский точно так же привык к слежке и перестал ее замечать?  
Какое-то время они летели молча. Суши уже не было видно. Только волны залива, тяжелые и медлительные, куда не посмотри. Потом Киви подключил к бортовой системе свою консоль, и салон заполнил мягкий, словно взгляд пьяницы, баритон саксофона. Квартет Торда Густавсена25, «Token of Tango».
 Йорген усмехнулся.
- На здоровье, - сказал Киви.
38. Майло, Тина, Уругваец
 Казалось, воображение вселенной не способно породить ничего хуже бурой Дижонской равнины, заштрихованной косым серым дождем и укутанной зелёным туманом. Но эти тяжёлые, медлительные волны внизу... Майло передернуло. Они были странные. Живые. Словно дремлющие в ожидании пищи.
- Плотность морской воды на Дижоне больше чем обычно, - объяснила Тина. - Она типа застыла между жидким и кристаллическим состоянием. Но без низкой температуры. И, кажется, дело не в содержании соли. 
- А в чем? – спросил Майло, глядя в иллюминатор.
- Спроси чего полегче, я прогуливала большую часть уроков в ближайшем тире. Единственное, что я помню, законы физики работают, как положено, причина в химическом составе. Короче, это не совсем вода... Спасибо уродам, просравшим сбой терраформирования.
В авиетке было просторно. Понч достал её у кого-то из авиапарка завода по переработке слабообогащенной породы. На таких шаттлах возили рабочих на смены и обратно, по двадцать-тридцать человек. Они же летели втроём с Тиной и Уругвайцем. Сам Понч, с тех пор, как отравился воздухом родной планеты, не покидал помещений.
Уругваец сидел за штурвалом. Тина сразу после взлёта расстелила на свободном кресле кусок брезента и принялась чистить свои «сабердоги». А Майло выбрал кресло у иллюминатора. И тут же пожалел.
- Не хотел бы я туда рухнуть.
- Это только видимость, - пожала плечами Тина, - как и все на Дижоне. На самом деле, в этой воде невозможно утонуть из-за плотности. Но ты лучше отсядь. Для новичка это не самое приятное зрелище.
 Майло послушно отсел от иллюминатора. Тина с рутинной ловкостью собрала первый «сабердог» и принялась за второй. Было тихо. Мотор авиетки работал почти бесшумно.
- Давно ты работаешь на Понча?
- Почти четыре года. До этого охраняла разных бандюг. В основном – уродов. Но Понч - хороший человек. Поверь мне.  
- Ты отсюда? В смысле, родилась на Дижоне?
- Ага. А ты на Афине?
Майло печально вздохнул, вспомнив Нину и ночной вид из окна их нового дома, сквозь яблоневые ветки…
- Нет. На Эоле. Это спутник Афины. Потом родители нашли работу на планете, и мы переехали. Жили в самом бедном районе. Сейчас его уже нет.
Авиетка плавно качнулась, меняя воздушный коридор. Майло испуганно схватился за поручни кресла и оглянулся на иллюминатор, – не проснулись ли волны, почуяв добычу? Тина бросила на него взгляд исподлобья и усмехнулась.
- Не бойся, Уругваец – один из лучших пилотов на Дижоне. Это как-то связано с его борцовскими модицикациями… Почему ты пошел в полицию?
- А куда? В школе у меня... не очень хорошо получалось. Выпускных баллов на стипендию в колледже не хватило. А денег на платное отделение не было.
- Знакомо. Но в полицейскую академию... не, это не для меня. Я хотела записаться в армию. Хотела, хотела, время шло, а я продолжала хотеть. Ну и, короче, вот она я... Женат?
- Живу с женщиной. Она красивая и... очень умная.
Тина рассмеялась.
- Умная?
- Да. Я никогда не думал, что такая девчонка и я... ну, ты понимаешь. Я за всю жизнь и десяти книг не прочитал, а она приехала на Афину писать собственную книгу.
Тина собрала второй «сабердог», проверила, как ходит затвор, дослала батарею.
- Тогда какого черта ты попёрся от нее на другой конец галактики?
Это был хороший вопрос. Майло вдруг с удивлением осознал, что ни разу его себе не задал. Собрал вещи, оставил любимую женщину и улетел с солнечной Афины на вечно сумеречный Дижон. Потому что...
- Просто... так было правильно, - сказал Майло.
Тину отбросила с лица чёлку. Свернула брезент с инструментами для чистки, сунула во внутренний карман куртки.
- Вот где разница между нами. Вся эта ерунда с «правильно-неправильно». Я никогда в неё не верила. Делаешь, все необходимое, чтобы выжить, и если не сдох - значит поступил правильно. А если сдох, то уже до звезды, как ты поступил. А ехать из-за какого-то незнакомого чувака оттуда, где клево, туда, где так отстойно... Что же в этом правильного?
Авиетка снова покачнулась, на этот раз сильнее.
- Подлетаем к берегу, - крикнул Уругваец. - Вам лучше пристегнуть ремни. Тут ветрено, так что нас слегка потрясет.
39. Дезертир, Фиджи
Он видит сны. До сих пор. В них все меньше грёз, и все больше воспоминаний. Дело, разумеется, в возрасте. Мечта - прерогатива молодости. Со временем, единственное, о чем по-настоящему мечтает человек, это о том, чтобы снова стать молодым и мечтать о чем угодно. Все остальное - планы, амбиции, надежды...
Так вот, он видит сны. В основном - об искусственной планете Иводзима. В те её лучшие дни, когда лучи искусственного солнца пронизывали жилые ярусы, разбавляя воздух золотом. Да, были и другие времена, но во сне все оставалось именно таким. Они дышали золотом, и, казалось, так будет всегда. Вечное лето Иводзимы…
Задолго до этого «Иво» был военным кораблем, созданным помешанными на марксизме фанатиками, которые исходили из принципа «Мертвой руки»26: ровно в тот момент, когда войсками президента Кшешинского было полностью подавлено восстание на Сайгоне, и с командных пунктов перестал приходить сигнал «все работает в штатном режиме», корабли типа этого должны были нанести удары по основным узлам инфраструктуры человечества, разбросанного по галактике. Тем самым, отбросив цивилизацию на много лет в развитии и разобщив ее. Но Дезертиры, в стальных телах которых все еще жили человеческие воспоминания, объединили свой интеллект и ресурсы в единую сеть и создали боевой вирус, парализовавший флот Сайгона. При этом они заплатили страшную цену, утратив то немногое от себя прежних, что в них оставалось. Человеческий мозг просто не смог вынести такого. Последние киборги скрылись в глубоких трюмах «Иво», к тому моменту они уже не представляли никакой опасности.
Спустя годы Джозеф Майринк купил мертвый корабль с тем, чтобы на его базе построить первую в истории человечества искусственную планету. И поверив ему, к ней потянулись молодые люди со всех концов галактики. Молодым свойственно идти за мечтой.
Да, Джозеф был невероятно богат, но не это сыграло ключевую роль. Они оба жили на самой молодой планете, но молоды уже не были и, теоретически, миновали ту границу, до которой человек все еще продолжает мечтать в будущее. Однако Джозеф Майринк обманул природу, он не думал о прошлом. Черт знает, как у него это получилось. Но именно умение мечтать и заставило молодежь поверить ему.
Итак, тысячи молодых людей сорвались с разных концов галактики и прилетели на Иводзиму, чтобы попытать счастье. А счастья было много, его хватало всем. Конечно, это было обман. Но обман прекрасный, такому не грех поверить. Долгое время Иводзима была самой молодой планетой с самым молодым населением. И они с Джозефом были счастливыми динозаврами на этом празднике будущего.
Но обманув природу в одном, Джозеф заплатил сторицей в другом. Болезнь, последствие неудачного терраформирования его родной планеты, проявившаяся в генных нарушениях последующих поколений... Одна из тех немногих, которую невозможно излечить с помощью денег.
Джозеф Майринк не стал дожидаться смерти. И… умер. Официально - принял наноэвтанаты. Предварительно завершив все свои дела и зарядив свою компанию проектами на десятилетия вперед. После его ухода «Юниверс.Инк» должна была продолжать дарить людям мечту, создавать планеты и тащить ленивое человечество в будущее, взяв на себя роль локомотив.
В действительности, Джозеф осуществил ещё одну мечту, или план, называйте как хотите.
Не просто быть самым богатым человеком в галактике. Всегда на виду. Никакого личного пространства даже на собственной яхте в окружении космического вакуума. Ведь как бы общественные законы не охраняли право частной жизни, на определенном уровне богатства, помноженного на свершения, человеку приходится принимать факт публичности. Смириться с ним.
А Джозеф просто хотел какое-то время пожить в стороне от чужих глаз. И прошёл через запрещённую сайгонскую операцию. Его мозг был перенесён в стальную оболочку погибшего Дезертира. Для Майринка это был единственный способ продолжать жить.
Но все полетело к чертям. В смысле - вообще все. Люди, верные друзья, те, кто шёл с Джозефом след в след, помогая ему строить будущее... начали грызть друг другу глотки, разрывая эту империю в клочья. Начался глобальный передел самого большого в истории человечества актива, который вскоре привёл к экономическому кризису, затронувшему даже самые дальние уголки заселённой галактики. Не прошло и года, как сама «Юниверс.Инк» обанкротилась.
А единственным человеком, кто мог это остановить, был сам Джозеф Майринк. Вот только человеком он больше не был. Увы, не только физически.
Трудно сказать, что произошло. Может быть, операция прошла неудачно, или стальной организм Дезертира был повреждён. Но Джозеф все чаще исчезал, он словно забывал себя. И однажды просто не вернулся. Был рядом, но его не было.
Говорят, с ним общались в последний день Иводзимы. Тогда в глубинах космоса проснулся ещё один корабль-камикадзе. Только, его произвели не на Сайгоне. Президент Кшешинский, теряя власть, решил спровоцировать кризис. И возложить ответственность на сайгонских марксистов. Тогда его остановили. А корабль продолжал спать в глубоком космосе, пока Дальняя разведка не заставила его проснуться. Случайно… [при. авт. – описаны события финальной части «Трилогии Иво»]
К тому времени строительство Иводзимы было уже несколько лет, как прекращено, население разъехалось, активы распродали или раздали за долги. Поэтому последние Дезертиры «Иво», оживив двигатели корабля и направив его навстречу с камикадзе Кшешинского, не причинили никому вреда. Кроме самих себя. Состыковавшись с разбуженным кораблем-убийцей, они врубили двигатели разделения, и направили оба корабля в ближайшее солнце.
Но Алекс Тетерски там не было.
За десять лет до этих событий, в одно из своих редких возвращений, Джозеф доверил старому другу свой план. Алекс был уже стар, болен, слаб, ему нечего было терять, и он согласился.
 А теперь не могвспомнить, на что. Алекс Тетерски многое забыл и с каждым днем воспоминаний оставалось все меньше и меньше. Марти, обследовав его блок памяти, предположил, что часть памяти была стёрта намеренно. Но другая часть - повреждена. Можно продлить жизнь, но не до бесконечности. Стальной организм Дезертира умирал. Медленно, но неизбежно.
И все же, Алекс продолжал видеть сны. И солнце пронизывало жилые ярусы первой в истории человечества искусственной планеты, и заставляло их дышать золотом. Это было прекрасно. Настолько, что порой ему не хотелось просыпаться.
- Эй, мистер Тетерски, вы здесь?
Впрочем, теперь он просыпается иначе. Правильнее всего было бы назвать это включением.
Он включился. Эта девчонка, красивая, юная и, кажется, обеспокоенная, - как же её зовут? - стояла перед ним, приподнявшись на носочках.
- Вы торчите тут и не двигаетесь с самой ночи. Эй? Вы там живы? Вы просто скажите, если это нормально, ладно? И я отстану.
Похоже, ей очень хотелось постучаться в его броню. Она даже занесла кулачок, но не решилась.
- Я стар для человека, - сказал он, и девушка вздрогнула, - но не для Дезертира. Просто мы так спим. Стоя.
- А... - Фиджи! Ее звали Фиджи! - Простите, что разбудила.
- Ничего, - он со скрежетом кивнул ей, - я уже видел этот сон. Много раз. И, наверняка, увижу еще.
40. Корбейн, Присцилла
 Все утро Корбейн колесил по городу, встречался с людьми (в основном с теми, с кем приличные люди встречаться бы отказались), и старался избегать встречи с теми, кто настоятельно требовал встречи. Не все были рады его появлению, но всем он неизменно улыбался, заставляя потеть и нервничать. Почему-то особенно активно потные железы работали у людей, связанных с теневыми сделками на биржах, сливах инсайдов и прочим промышленным шпионажем.
И все же, получив очередное сообщение с просьбой о встрече, Корбейн не стал его игнорировать. Ей он отказать не мог. 
В этот раз они встретились в маленьком суши-баре в стороне от центральных туристических улиц. Недалеко, чтобы Присцилла не посчитала это место ниже своего достоинства, но и не близко, чтобы ее не узнали. Да и оделась она так, что никто не сворачивал шеи, пытаясь заглянуть ей под юбку: невзрачный серый комбинезон-унисекс с огромным бесформенным капюшоном, солнцезащитные очки-стрекозы, стоптанные кроссовки. Корбейн подозревал, что за невзрачность пришлось выложить солидную сумму, но, надо признать, в глаза это не бросалось.
Как всегда, Присцилла не стала тратить время на любезности.
- Девчонка у тебя?
- Не понимаю, о чем ты, - Корбейн маякнул официанту. Он не стал переодеваться и пришел в своём ярком желтом костюме. Какой смысл прятаться при таких габаритах?
Они молчали все время, пока официант выставлял на столик ролл-сеты и высокие бокалы с зелёным пивом. За соседними столами обедали офисные клерки. Из тех, кто только-только дотянулся подбородком до карниза среднего класса. Они уже могли позволить себе выглядеть соответствующе, но ради этого приходилось довольствоваться бизнес-ланчами в барах на отшибе.
- Безалкогольное, - сказал Корбейн, когда официант ушёл.
- Я бы выпила водки, - Присцилла тяжело вздохнула и сняла очки. Никакого макияжа и глубокие тени под глазами.
Корбейн отпил пива. Поморщился. Слишком кисло.
- Когда ты спала в последний раз?
Она усмехнулась. Провела кончиками пальцев под глазами.
- Так заметно?
Он кивнул.
- Я спала... ну, до того, как меня уволили. Сюрприз! А уволили меня точно не за то, что было написано в официальном приказе. Если хочешь знать мое мнение, то меня уволили просто за то, что я, это я. И будь на моем месте ты, тебя бы тоже уволили.
Корбейн отпил еще пива и забросил в пасть пригоршню роллов. Прожевал, глядя на экран стационарной консоли, вмонтированный в стену слева от барной стойки. Несколько девушек в обтягивающих гидрокостюмах плыли бок о бок с жуткими Синими Демонами с планеты Иеманджа. Эти хищные рыбы были потомками земных акул, выросшими до невероятных размеров. Крайне неприятные, уродливые твари.
- Ты знал о моем увольнении, - задумчиво проговорила Присцилла. - Иначе бы забросал меня вопросами.
Он кивнул.
- Узнал сегодня утром.
- Поэтому согласился встретиться?
Корбейн снова кивнул, глядя, как девушка проплывает мимо огромного глаза постакулы. Кожа вокруг глаза была покрыта глубокими шрамами. Самка. В стаях Синих Демонов царит жесточайший тип патриархата. Самки бьются за внимание самцов, устраивая кровавые поединки, а те лишь делают выбор. Следующие несколько месяцев самка кормит самца, пока тот ее оплодотворяет. По завершении процесса, она нападает на него и съедает. Чтобы не перепутал собственное потомство с очередным обедом.
- Я думаю тебя убрали подальше от информации. Но ты не спала, значит, им это не удалось.
- Хрена им лысого. Меня ещё никто не стряхивал с хвоста без последствий.
«Это точно», - подумал Корбейн и отвернулся от экрана. Закинул в рот очередную охапку ролов. Присцилла раздраженно всплеснула руками.
- И что, ты просто будешь сидеть и есть?
- Да, - Корбейн пожал плечами. - Я голоден. А ты можешь рассказать пока все, что знаешь.
- С чего бы это?
Негр улыбнулся и принялся за сашими. Присцилла выдохнула сквозь зубы, схватила бокал и осушила его почти наполовину, закусив тонкой полоской имбиря.
- Ладно, слушай... Пока тебя не было, наверху засуетились. Естественно, под ковром, но кто умеет смотреть, тот увидел.
- Военные?
- Так ты в курсе?
Она откинулась на стуле и посмотрела на него с уважением.
- Кое-что мне известно. Продолжай.
- Короче говоря, они ни с того ни с сего сунулись в дело с Дижоном, заявили, что мутон - стратегический продукт и его производство должно контролироваться государством.
- То есть Минобороны.
- Прямо этого не говорилось. И заявление они делали не сами, а через лоббистов.
Присцилла взяла ролл двумя пальчиками с идеальным маникюром, макнула в соевый соус и откусила половину. Корбейн никогда не мог понять, как такими точеными, хрупкими кулачками она умудряется ломать людям челюсти. Но она умудрялась. А если доставала свой дамский дилинджер, равных ей уже не было. Однажды Корбейну довелось почувствовать это на собственной шкуре.
- Самое интересное, - тщательно прожевав, сказала Присцилла, - что одновременно с этим в офис Торгового Профсоюза нагрянула прокуратура. Заметь, не Горнодобывающего, а Торгового. Естественно, сразу нашли нарушения, имеющие признаки коррупционной схемы.
- Как и в любом профсоюзе.
- Как и в любом дерьме, связанном с политикой. И как бы получается, что к Горнодобывающему профсоюзу претензий нет, но он парализован из-за проблем управляющей компании - Торгового профсоюза.
- Угу, - Корбейн отпил пива.
Бар начинал пустеть. Над столами засуетились угловатые дроны-уборщики. Засосав мусор, они обрабатывали столешницы чем-то, выделяющим приятный запах озона. Присцилла зажмурилась и втянула воздух носом.
- То есть, они знали о вашей маленькой тайне? - спросил Корбейн.
- Очень похоже на это. Хотя межпрофсюзная сделка осуществлялась под грифом банковской тайны. И официального снятия грифа не было. Ни в рамках уголовного дела, ни в рамках административного, ни по налоговой части, ни по какой другой. Я сутки искала - ничего. Но. Я вышла на человека, точнее даже на упоминание о человеке, который несколько лет назад утверждал, что банк, через который проводилась сделка, неофициально связан с Минобороны.
- Это действительно так?
- Я не нашла ни одного доказательства. И я проверяла банк ещё перед сделкой. Если связь и есть, то очень неофициальная и тщательно скрываемая. Такой уровень секретности возможен только с санкции государства. А человек, который это утверждал, вскоре скончался от сердечного приступа, выпав из окна 9-го этажа. Он бы разбился, но ему повезло, умер по пути к тротуарной плитке.
Корбейн отмотал полметра салфеток и вытер губы.
- Будешь доедать?
- Нет. Ты же знаешь, когда я делаю стойку, у меня пропадает аппетит.
Корбейн провёл над кассовым сканером ручной консолью, расплачиваясь за обед.
- Прогуляемся?
Улочка была узкой и тихой. Такие встречаются только на окраинах центральных районов. Уже не туристическая и офисная клоака, но ещё не муравейник спального района. Хорошее место для прогулок и ограблений.
Присцилла снова надела очки, сунула руки в карманы, ссутулилась и очень натурально поменяла походку.
- Я так понимаю, это ещё не все, - сказал Корбейн.
Она помотала головой. И снова не в своей манере, но очень натурально.
- Вторые сутки я не спала, потому что пыталась разобраться с одной офшорной схемой. Сам понимаешь, это тоже все вилами на воде писано, доподлинную информацию достать практически невозможно.
- Но что-то ты нашла.
- Всего одну электронную сигнатуру на давней транзакции. Часть этой сигнатуры говорит о принадлежности оператора к офшорной зоне Джетро-Талла.
- Многие работают через оффшоры Джетро.
- Сигнатура была под одной из сделок по вложению средств, которые производил Горнодобывающий союз перед банкротством. Согласно налоговым декларациям, оператор закрылся сразу после этого. На самом деле, он продолжает работать по тому же адресу, но под другими реквизитами. И банк, через который проводилась сделка с Торговым союзом, несколько раз использовал того же оператора. На аутсорсе.
Над улочкой на бреющем полёте прошла беспилотная полицейская авиетка. На борту сиял ядовито-оранжевый треугольник дофаминового сканера. Такой не обманешь изменённой походкой.
Некоторое время они шли молча, пока между двух офисных зданий средней руки не обнаружился уютный сквер. Пять тополей на коротко стриженном газоне, несколько лавок прямо на траве. Одна лавка занята: два парня в костюмах с коробками китайской лапши сосредоточенно следили за чем-то на ручной консоли.
- Присядем? - спросил Корбейн.
Присцилла, не отвечая, двинулась к тополям. Со спины она была похожа на подростка.
Они сели на дальней от парней лавочке.
- Это серьёзное подозрение, - покачал огромной головой Корбейн. - Ты думаешь, что неудачи с вложениями Горнодобывающего профсоюза были спровоцированы?
Присцилла кивнула. Они сидели рядом, Корбейн чувствовал пластик кобуры на ее бедре под тканью комбинезона. При ходьбе из-за широких штанин она была незаметна.
- Доказать это будет сложно.
- Невозможно, - отрезала Присцилла.
На стене одного из офисных зданий сгустилась краска умного граффити, образовав картинку в стиле хентай с лицами министров Юстиции и Сельского хозяйства. Довольно узнаваемыми. Они занимались оральным сексом с тентаклями жуткой твари, и истекали золотистой слюною. Парни в костюмах оторвались от консоли, довольно рассмеялись, и согнув руки в локтях, принялся принялись фотографировать.
Секунду спустя граффити смешалось в единую кляксу, стремительно прыснуло по стене в разные стороны и исчезло.
- Если все действительно так, - задумчиво пробормотал Корбейн, - то происходящее сейчас запланировали очень давно.
- Угу, - Присцилла повернулась к нему, недобро улыбнулась. – Это все. Твоя очередь. Ты весь день мотался по городу и что-то вынюхивал.
- Следила?
- Разумеется.
- Умница. Что ты знаешь о сдерживании биржи?
Присцилла опустила голову и посмотрела на него над очками.
- Ничего.
- Около месяца кто-то с очень серьёзными возможностями искусственно сдерживал цены на мутон. Они даже не дёрнулись после покушения на Лемарка.
Дополнительных объяснений не потребовалось.
- Принцип сжатой пружины, - сощурилась Присцилла, - постепенный рост цен рынок смог бы компенсировать относительно мягко. А так - тряхнёт не слабо.
- Да. И кому это выгодно?
Присцилла задумалась. Парни побросали коробки из-под лапши в уличный утилизатор и ушли. А к офисному зданию подлетели красно-зеленые дроны муниципальной службы благоустройства, и с тихим гудением принялись чем-то поливать стену. Наверное, от граффити. Интересно, отреагировали бы они столь же оперативно, если бы у хентай-человечков были другие лица? 
- Это выгодно тому, - сказала Присцилла, - кто хочет доказать, что мутон стратегический продукт, любые проблемы с которым будут иметь глобальные последствия.
- Уровни сокрытия в твоей истории с банками и моей истории с биржей говорят о ресурсах государственного уровня.
- Да. И они не торопились, - кивнула Присцилла. - Все должно было происходить постепенно. Не выглядя, как искусственная акция. Но что-то связанное с покушением Лемарка дало сбой.
- Точно.
- И теперь они вынуждены торопиться. Потому что...
- Победителей не судят.
Присцилла потянулась, встала. По мальчишески потопталась на месте.
- Мне пора, или я усну прямо на этой лавочке... Так что, девчонка у тебя?
- Нет, но она в безопасности.
- А этот, второй, с Дижона?
- Мои люди занимаются им. Пока безрезультатно. Пойдём, я провожу тебя к фуникулерам.
Она взяла его под руку, устало прижалась. Учитывая ее наряд, они выглядели как папик гей, выгуливающий своего мальчика.
- У тебя уже и на Дижоне свои люди? - усмехнулась Присцилла.
- С недавних пор, - кивнул Корбейн. - Партнёр. Что-то вроде Якоба, но в реальном мире.
- Дашь погонять?
- Конечно. Но не бескорыстно.
Остаток пути до станции фуникулёра они проделали молча. Было приятно идти вот так, по тихой улочке, словно ничего не происходит и им некуда торопиться. В той жизни, которую они оба выбрали для себя, такие мгновения случались не часто.
Около станции Присцилла встала на цыпочки и поцеловала Корбейна в щеку. Сказала:
- Постарайся уцелеть, - и скрылась за дверями с рекламой «Кока-Коллы».
41. Фриман, Корбейн
Как говорил диджей Лавейн в треке «Стокгольмский синдром»: «Если все время трахать одну и ту же лошадь, не давая ей овса, она либо сдохнет, либо лягнёт».
А Фриман устал. Может Марти прав, и он действительно греческий камушек, но тогда уж тот, что случайно застрял в рантах солдатского ботинка. И получается, что солдат бежит по минному полю туда, куда камню не надо, на войне, которую камень толком не понимает, во имя идей, до которых камню нет никакого дела. Но выбора у скрупулюса нет, он вынужден лететь вперёд просто потому, застрял в гребанном ранте. И если солдат наступит на мину, то и его, и камень расщепит к такой-то матери на атомы, а никто об этом даже не узнает. Ведь всем плевать на то, что застряло в рантах обуви, если это, конечно, не дерьмо. А уж на минном поле и на дерьмо-то не обращают внимания, что уж там говорить о мелком гравии.  
Поэтому, когда, после визита к упоротым парням в ночных рубашках, Корбейн оставил его в авиетке одного и врубил автопилот с координатами недостроенного секретного космодрома, Фриман решил лягнуть. Задолбало!
Ну, не то чтобы прямо так и решил. Но авиетка обошла город по крутой дуге, мелькнули отдельно стоящие таможенные склады, впереди показался океан (на синем полотне несколько белых штрихов). Фриман поёрзал в кресле, покрутил головой. И одним судорожным движением вырубил автопилот.
Диана жила в одном из приличных спальных районов, примыкающих к центру города. Милые девятиэтажки с лёгким нарушением геометрии форм, которое не позволяло одному дому быть похожим на другой. И все равно они были однояйцевыми близнецами массовой застройки. Поэтому их старились расписывать в разные цвета, придавая индивидуальность, но объединяя общим узором из греческих волн-завитков - меандром.
Дом Ди был выкрашен в серый и фиолетовый. Точнее даже в пурпурный, в тот его оттенок, который назывался «Love Symbol #2» в честь одной из музыкальных композиций какого-то парня по имени Принс.
Фриман посадил авиетку на площадке за школой в квартале от дома Дианы. Несколько старшеклассников лениво бросали мяч на спортивной площадке. На них были одинаковые футболки и шорты все с теми же меандрами. В застеклённой оранжерее совсем мелкие школьники учились управлять сельскохозяйственными дронами. Судя по состоянию растений, у них не очень получалось. Улицы вокруг были пусты: будни, рабочий день в разгаре.
Фриман натянул бейсболку по глаза, открыл дверь и спрыгнул на асфальт. Горячий воздух ударил так, что перехватило дыхание. Как в такую погоду можно кидать мяч?
Путь до девятиэтажки Дианы занял меньше десяти минут. За это время Фриман встретил только робота-уборщика, смывающего пыль с тротуаров. Кто-то прилепил ему на корпус наклейку с надписью «ACAB»27. Когда робот крутил цилиндром со сканирующим устройством, изучая пространство на предмет препятствий, казалось, он с несчастным видом пытается разглядеть, что там у него на спине. Выглядел он при этом так жалко, что Фриман подошёл и сорвал наклейку. И замер на месте, боясь пошевелиться, хотя само по себе это уже ничего не меняло.
Под куском пластика сиял ярко-оранжевый треугольник дофаминового сканера.
Ещё работая в штабе Лемарка Фриман слышал, что на часть муниципальной техники Афины собираются поставить сканеры, поскольку, к примеру, те же уборщики постоянно перемещаются по городу, но, в отличии от полицейских авиеток, почти не обращают на себя внимания. Слышал, но совершенно об этом забыл. И вот теперь треугольное лого смотрело на него, словно прицел инопланетного Хищника из допотопной игрушки, в которую рубился еще дедушка Фримана вместе со своими укуренными корешами-типпи.
С другой стороны, попытался успокоиться Фриман, в отличии от Фиджи, его не разыскивали официально. А те кто на него охотились вряд ли могут зарядить поиск такого уровня, чтобы задействовать дорогие и высокоточные дофаминовые сканеры. Наверное...
Фриман огляделся. Было тихо. С неба не ударила молния, из-под земли не выскочил полицейский спецназ, Афину не объявили зоной ведения боевых действий с несчастным курьером в эпицентре. Ничего не изменилось.
Фриман усмехнулся, выдохнул и, поглядывая по сторонам из-под козырька бейсболки, двинул к подъезду Дианы. Все будет нормально: он заскочит к Ди, они покувыркаются, потом он отправится на космодром и никто ничего не заметит. Так и надо жить. Не сомневаться, действовать. Фортуна любит смелых. А смелые не живут по правилам. Смелые их нарушают. Думая так, Фриман даже походку изменил под звучащий в голове бит.
По обе стороны от двери в больших глиняных горшках изнывали от жары поникшие монстеры. Давным-давно, когда родители Ди жили с ней, сама она страдала лишним весом и прятала в этих кадках сигареты и зажигалку. В те времена Фриман не обращал на неё внимания, они просто трусили в одной компании. Потом Фриман уехал учиться на Бета-Массачусетс, родители Дианы перебрались на Эол (они были геологами), сама она бросила курить, увлеклась здоровым питанием и стала ежедневным завсегдатаем спортзала. Как-то незаметно превратившись из сверхобъемной серой мышки в обладательницу потрясающего тела, а заодно и в последовательного адепта философии релайшн-фри. Когда Феликс бросил учёбу и вернулся домой, они стали любовниками, но ближе постели девчонка его не пускала. А Фриман пытался не показывать вида, что его это сильно напрягает.
Воспоминания об ухоженном теле Дианы были приятны и отвлекали от тревожных мыслей. Фриман улыбнулся. О да, его память хранила все самое важное, и он мог с точностью представить себе момент, когда капелька пота скатывается по ее смуглой, загоревшей шее в ложбинку между двух маленьких, упругих, идеальных грудей с темными ореолами возбужденных сосков...
Полицейская сирена взвыла где-то на соседней улице, резко, парализующе, выворачивая нервы наизнанку. Сердечные мышцы попыталось разделиться на фракции и покинуть грудь поодиночке, ноги стали ватными, дыхание сбилось . «Надо бежать!» - завопил в голове внутренний голос, но Фриман стоял на месте, не в силах пошевелиться, и только проклиная про себя диджея Лавейна, всех лошадей, весь овёс, собственную дурную голову, маленькие упругие груди и кадки с монстерами до кучи.
Полицейская авиетка, сияя проблесковыми маяками, пронеслась по соседней улице и исчезла за корпусами домов. Сирена начала удаляться. Фриман медленно поднял голову, облизнул пересохшие губы.
«Да пошло оно все на хрен!»
Судорожно втянув воздух, Фриман вскочил и рванул обратно к авиетке. Его колотило, футболка промокла насквозь.
На площадке у школы уже никого не было. Авиетка Корбейна одиноко покачивалась на парковке. Фриман ускорился. Надо срочно забраться в прохладу салона, покинуть этот город и отправиться туда, где, скрытые от посторонних глаз физическим камуфляжем, накатывают на песчаный пляж ленивые волны, а разумных и вооруженных существ так мало, что их можно держать в поле зрения.  
Из-за авиетки, заметно прихрамывая, вышел Корбейн и двое незнакомых Фриману парней. Феликс сбился с шага.
Рукав желтого корбейнова костюма был почти оторван, бровь над левым глазом рассечена. Те двое, что его сопровождали, выглядели не менее потрепанными. «Лучше бы меня арестовала полиция», - подумал Фриман, глядя на кровожадную улыбку негра.
- Ты настоящая заноза в моей огромной чёрной заднице, - проворчал Корбейн, а потом добавил неожиданное, - но ты молодец. Марти был прав, от твоей тупой головы больше пользы, чем вреда.
- А... как вы здесь оказались? - пролепетал Фриман.
Вместо ответа, Корбейн поморщился, потёр ногу. Фриман увидел, что желтая штанина на уровне колена испачкана чем-то бурым, подозрительно похожим на кровь.
- Мы возвращаемся? - спросил один из незнакомцев. И зашипел, схватившись за сильно разбитую губу.
- Нет, вас видели. Валите из города.
- А Маориец?
- Он своё отыграл, пусть сам выкручивается.
Фриман хлопал глазами, снова ничего не понимая. Какого черта тут делает Корбейн? Почему он в таком состоянии? Кто эти двое? И причём тут Маориец?
- Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – взмолился Фриман.
- Мы только что спасли тебе жизнь. Залезай в авиетку, - сказал Корбейн. - Расскажу по дороге. 
42. Корбейн, Фриман, Грогос, Владимир
Проводив Присциллу, Корбейн выбрал на стоянке у станции беспилотное такси с тонированными стёклами и ввёл координаты района неподалёку. Там скучали уже много дней двое крепких ребят, обладающие наработанной способностью теряться в толпе. Одного из них называли Владимир, второго Грагос28. Ни то, ни другое не было настоящими именами, но, по взаимной договорённости, Корбейн не копался в их прошлом, используя время от времени в настоящем. Последние недели они хвостом висели на маорийце, и, похоже, это было самое унылое задание из тех, которые они получали от Корбейна. Объект был настолько перепуган, что почти не покидал дома.
Это, впрочем, неожиданно сыграло им на руку.
Еще до встречи с Присциллой Корбейн получил сообщение от Грагоса, с просьбой заехать, не сильно привлекая внимание. Благо, они заранее учли особенности заказчика и сняли квартиру в доме с чёрным ходом на параллельную улицу.
Маориец жил в прилегающем к центру квартале (неподалеку от Дианы Фримана, о чем Корбейн до поры даже не подозревал). Ещё пятнадцать лет назад этот район считался заоблачно престижным, но после расширения офисного ареала и активного развития фуникулёрной сети, прежние жители переехали в загородные элитные посёлки, а эти заселили люди попроще. Район оставался пристанищем среднего класса, но скорее нижнего его звена.
Квартирка-студия, настолько маленькая, что при появлении Корбейна, в ней, казалось, стало не хватать кислорода, была плотно заставлена модульной мебелью из ИКЕА. На окнах висели наивные шторы с принтами из популярной коллаборационной Манги «Хонда Тадакацу против бесполого Бэкшота Робертса»29. На школьном модуле для стационарной консоли тяжело покоились компактный телескоп и тяжелая снайперская винтовка. Свободная часть подоконника была заставлена фигурками, скрученными из пивных банок, палочек от китайской лапши и элементов старой ручной консоли, - парни слишком долго сидели в ожидании.
Владимир был немногословен и флегматичен, как большинство снайперов. Поэтому Грагос болтал за двоих, и при случае мог переболтать даже Марти. Сначала он указал квартиру маорийца - зашторенные окна на девятом этаже желтого дома. Потом долговязого типа в костюме офисного работника с нехарактерной выправкой, который сидел на площади рядом с китайской забегаловкой, уставившись в экран консоли. По словам Грагоса, он торчал там уже две недели, уходя только на ночь. Тогда его сменял бездомный с упитанным лицом. Третий тип был одет в костюм курьера «Гэлэкси-Экспресс» и околачивался около офиса местного диллера авиеток «Митсубиши». Те же недели.
- Это военные, - сказал Корбейн, - мы знали о них с первого дня.
О них - знали, согласился Грагос и указал на второй этаж офисного здания. Где незадолго до появления типа у закусочной и курьера обосновалась некая консалтинговая фирма из трёх человек. Фирма работала во всю, принимала клиентов, активно светилась в социальных сетях. Но эти трое никогда не работали одновременно. Один всегда либо прохаживался у окон, либо на улице.
- Кто-то ещё следит за маорийцем? - удивился Корбейн.
Грогос улыбнулся. Нет, эти парни следили не за маорийцем. Они следили за военными, которые следили за маорийцем. И в отличии от военных, неплохо знали свое дело. Грагос и Владимир – тоже. Но так и не смогли найти никакой информации на консультантов. На их фирму – тонны, на самих – ноль.
- Вы так и не узнали, кто они? - спросил Фриман, пытаясь уместиться в авиетке между порванным жонкилевым рукавом и дверью.
- Нет. Я подключил Якоба и Понча, но у них пока тоже ничего.
- А почему вы… Блин, мистер Корбейн, вы выглядите так, как будто прошли через дробилку. Я конечно не завидую той дробилке, но что случилось?
А случилось вот что. Корбейн увидел в телескоп, как двое из троих «консультантов» вдруг встали и покинули офис, оставив недоуменных клиентов на третьего.
- Они так никогда не делали, - обрадовался Грагос, проверяя оружие в кобуре. Владимир молча надевал на кулаки керамические кастеты. – Кто-то или что-то сломало их алгоритм. Хорошо.
- Что в этом хорошего? - спросил Фриман. Авиетка Корбейна уже неслась над океаном, все дальше уходя от столичного побережья.
- Если профессионалы меняют алгоритм, значит, что-то происходит. Либо то, чего они долго ждали, либо то, чего не ожидали вообще.
- А в этот раз что случилось?
Корбейн с удовольствием улыбнулся.
- И то. И другое. Ждали тебя, но не ожидали нас.
Очевидно, каким-то образом «консультанты» обнаружили нахождение Фримана. Корбейн с парнями отправились за ними и нашли трущимися рядом с  авиеткой.
- Немного пообщались, - Корбейн покрутил кулаком с рассаженными костяшками пальцем и снова улыбнулся.
Вообще-то, общение начали сами «Консультанты». Не вербально. И если бы драка была честной, трое на трое, еще не известно, чем бы все закончилось. С другой стороны, Грагос и Владимир явно оказались серьёзнее, чем ожидали «Консультанты». А Корбейн и вовсе - нечувствительной к боли костедробилкой.  
- Будем считать это ничьей, - сказал Корбейн, сажая авиетку на беспилотную баржу.
- Почему мы не летим на космодром?
- Я не знаю, чем они нашпиговали нашу птичку. Но не волнуйся. Мы засняли их. Рано или поздно Понч и Якоб выяснят личности консультантов, а потом и того, кто платит им деньги.
Фриман виновато вздохнул.
- Мистер Корбейн... Я знаю, как они меня заметили. Я подставился под дофаминовый сканер. Нечаянно...
 Корбейн пристально на него посмотрел. И долго потом молчал.
- Если у них есть доступ к дофаминовым сканерам, они ещё серьёзнее, чем я думал. И теперь им тоже известно, что я в деле.
Он схватил консоль, активировал и начал торопливо копаться в списке контактов.
- А не опасно светить консоль? – спросил Фриман. – Могут отследить.
Корбейн даже ухом не повел. Поднес консоль к губам и проговорил:
- Присцилла, мне нужна твоя помощь. Я знаю, где искать. Но меня туда не подпустят. Перезвони.  
И только потом ответил Фриману.
- Мы не летим на космодром, Феликс.
- А что мы делаем?
Корбейн расплылся во всю свою акулью улыбку.
- Ввязываемся в войну. Надеюсь, ты хорошо знаешь город.
- Я, мать его, курьер, - ответил Фриман, - никто не знает этот город так, как его знают курьеры.
43. Майло, Тина, Уругваец
Побережье было усеяно причудливо сглаженными скалами, словно камень поплыл от невыносимого жара, или, наоборот, тяжелая Дижонская вода вдруг застыла и обратилась горной породой. Много веков назад, задолго до появления человека в ближайшем космосе, планета в ярости столкнула два горных массива, и замерла на пике тектонических процессов. Лабиринт ущелий стал идеальным местом для скоростных родео ветров, естественной турбулентной вакханалией, не смолкающей столетия. Отсюда и сглаженность форм – камень оказался слабее пляски ветра.
Поверхностные залежи мутона привели в эти скалы первых колонистов Дижона. А нескончаемый ветер и опасная сейсмическая обстановка прогнали их на другой материк. Последние люди ушли отсюда около пятнадцати лет назад.
 Уругваец был прекрасным пилотом (Тина, перекрикивая грохот снаружи, сказала, что это как-то связано с борцовскими модификациями организма), и все же их трясло так, что Майло едва не выплюнул позвоночник. По ощущениям.
- Будем садиться, - предупредил Уругваец и натянут на лицо респи.
- На всякий случай, - объяснила Тина, - вдруг при посадке случится разгерметизация. Я люблю Понча, но не хочу стать такой же, как он. Мне не идёт белый.
И тоже надела свою маску, расписанную под смеющегося клоуна из кинофраншизы «Оно».
Майло надел свой серый респиратор, сжал зубы и схватился за соседние кресла. Эта планета только и делала, что заставляла себя ненавидеть, каждый день подкидывая новый повод.
Посадка прошла мягко и почти не заметно. Их просто вдруг перестало трясти. Тина достала из рюкзака веревку с карабинами и кинула один конец детективу.
- Цепляйся, МаМайкл. Там лучше не теряться. А если все же потеряешься, ляг на землю, закрой голову руками и постарайся выжить, пока мы тебя ищем. У тебя есть с собой что-нибудь яркое?
- Нет.
- Жаль, - наверняка она ехидно улыбнулась под маской, Майло готов был руку дать на отсечение, что так оно и было.
Они вышли через общую дверь, затылок в затылок, единой связкой. И тут же оглохли. За пределами авиетки грохот стоял такой, что заглушал стук сердец, дыхания и даже внутреннего голоса, который пытался докричаться до Майло и потребовать валить отсюда к чертям собачьим.
Идти приходилось медленно, согнувшись в три погибели, с каждым шагом преодолевая силу ветра. Само собой, туманом здесь и не пахло, зато воздух был полон мелких, стремительных и чертовски острых частиц камня и песка. Голые ладони Йоргена так и секло, пришлось натянуть рукава. Уругваец и Тина были в перчатках. Без респираторов идти пришлось бы вслепую, а дойти с лицом, обтёсанным до костей.
Серые скалы плотным кольцом окружали комплекс из десятка бурых от грязи куполов. Все прочие сооружения были демонтированы. Или уничтожены ветром, песком и коррозией. Основные помещения филиала скрывались под землёй.    
Уругваец уверенно подвёл их к одному из куполов, помахал рукой, и в буром корпусе распахнулась дверь. Вероятно, среагировав на его консоль. Они поторопились войти внутрь, в крохотное помещение, что-то вроде предбанника перед шлюзом. Двери закрылись за ними. На стене тускло вспыхнул скотч-ламинария. Уругваец и Тина отстегнули веревку.
- Обмотай вокруг себя, - сказал Тина.
«Почему я позволяю собой командовать?» - подумал Майло, обматывая веревку вокруг пояса.
- А мы тут не первые, - глухо проговорил из-под маски Уругваец и кивнул на пластик шлюза. На нем отчетливо виднелся темный отпечаток ладони.
- Похоже на кровь, - сказал Майло.
- Похоже, - кивнула Тина, расстегивая кобуры «сабердогов».
Майло снял кольцо, активировал положение пластины и зажал ее в ладони. Другого оружия у него с собой не было. «А ведь я мог сейчас валяться в постели с Ниной, - мелькнуло в голове. - Это самый дерьмовый отпуск в моей жизни».
- Постарайся не высовываться, МаМайкл, - сказала Тина и первой вошла в шлюз.
- Ты следующий, - велел Уругваец.
Когда Майло миновал шлюз, Тина стояла уже без маски и показывала ему свою консоль.
- Чисто.
Она повернулась, чтобы показать консоль Уругвайцу. Тот показал большой палец через прозрачный пластик. А потом дверь купола раскрылась за его спиной, и пластик перестал быть прозрачным. Его залило кровью.
44. Йорген, Киви, Тина, Майло, ...
 Ладонь саднило так, как будто в рану насыпали перца. Проклятый ветер, проклятая каменная крошка и проклятая древняя авиетка, которую угораздило опрокинуться на левый борт при посадке. Они выбирались через водительскую дверь. Соскальзывая вниз, Страммер рассадил руку. Словно по наждаку протащил.
- Не шипи, отвлекаешь, - попросил Киви, - и держи фонарь ровнее. Я думал, солдаты выносливее.
- Мой организм нашпигован разной дрянью, которая умеет глушить сильную боль. Но эта, похоже, недостаточно сильная, - огрызнулся Йорген. - Ты ещё долго?
- Понятия не имею.
Они сидели на полу в помещении бывшего центра управления шахты. Теперь это был просто каменный мешок. Выгнутые треугольные секции из бетона, похожие на анаболический зонт, уходили к центру купола. Панели со стен и потолка сняли, большую часть оборудования демонтировали. Киви пытался оживить те немногие терминалы, которые не забрали перед ликвидацией. Старьё, которое было старьём уже на момент эвакуации, из-за чего, собственно, его и бросили. Киви ползал с отверткой и очередной приблудой из своего богатого гиковского арсенала, ронял все подряд и выглядел озадаченным.
«И м т р е б о в а л о с ь б о л ь ш о е п о м е щ е н и е
с с и с т е м о й о х л а ж д е н и я», - люминесцентные буквы на стене бункера.
- Киви, - позвал Йорген.
Киви проследил за его взглядом.
- Да по фигу. Я все равно не могу найти карту без сети. Но - чисто из любопытства, - на хрен им сдалось охлаждение?
«В лаборатории был большой компьютер»
Киви удивленно скривил губы.
- Компьютер? Тысячу лет не слышал этого слова. И не видел.
«Не в сети. Не в облаке. Самостоятельно. Квантовый компьютер».
- Что это значит? - спросил Йорген. Он хотел сесть на пол, но с него убрали ковролин, под ногами была голая голая порода, холодная и немного влажная. Йорген остался сидеть на корточках.
- Техническое барахло, - киви пожал плечами, вытягивая из стены несколько проводов и скептически их рассматривая. - Непредсказуемый, непостоянный, неточный и ещё штук сто различных «не». В теории - мощная штука, но люди так и не смогли этой мощью управлять. В основе работы квантовых компьютеров последнего поколения лежала самообучаемость. Но до определённого момента обучения, они были почти бесполезны, значительно слабее современных консольных систем. А после - значительно мощнее, но слишком самостоятельны.
«В н е з а к о н а Т ь ю р и н г а - Х о к и н г а».
- Держи фонарь ровнее! - рявкнул Киви.
Йорген снова поднял фонарь. Стена на уровне колена взрослого человека была усеяна множеством отверстий. Киви по очереди доставал из них связки проводов и что-то пытался с ними сделать при помощи своей гиковской приблуды.
- А что если нам просто пойти и поискать? - спросил Йорген. - Как это делают нормальные люди в такой ситуации. Ну, в конце-то концов, сколько здесь помещений? Не бесконечное же множество?
Киви оглянулся с явным намерением выдать что-то полное сарказма, но только удивлённо открыл рот
 «Кехлеркохи» выскочили в ладони. Йорген развернулся. Его пистолеты смотрели в лицо Тине, а ее «сабердоги» почти упирались в лицо ему. За спиной Тины маячил какой-то увалень с лицом деревенского простака и держал руки за спиной. Впрочем, это не имело значения: если начнется стрельба, Тина разнесет голову Йоргану задолго до того, как увалень покажет, что прячет.
Тина опустила пушки.
- Мы заблокировали шлюз и ещё какую-то дверь, - сказал она, медленно убирая голову из-под дула Страммера, - плюс - опрокинули в коридоре все, что могли опрокинуть. Но надолго это их не задержит.
- Кого их? – нервно спросил Киви.
- Не знаю, я думала вы в курсе. Но они только что убили Уругвайца, - голос Тины дрогнул. - Даже слова не сказали, сразу разнесли ему голову из дробовика.
Йорген опустил «кехлеркохи». Как обычно в критической ситуации мозг высчитывал варианты автоматически. Хотя, справедливости ради, - что там было высчитывать? Кто бы ни явился сюда, они пришли за Йоргеном. Кроме него в ЦУПе стояли трое. Четвертого, если верить Тине, уже прикончили на входе.
- Валите отсюда, - сказал Йорген.
- Даже не думай, - сказал фермер.
- А ты еще кто такой?
- Детектив Министерства Юстиции планеты Афина.
- Круто. Бери этих двоих и сваливай.
Дальше по коридору, приглушенное расстоянием, что-то ухнуло. Вероятно, взорвали шлюз. Йорген надел респи. Остальные последовали его примеру.
- Я не могу уйти, - мотнул головой Фермер, неумело пытаясь надеть маску, - я за тобой пол космоса пролетел.   
- Я тоже, - с искренним сожалением вздохнула Тина, - лучше иметь во врагах половину космоса, чем Понча. 
- Может и не придётся, - пробормотал Киви и дёрнул Йоргена за руку. - Держи ты этот проклятый фонарь!
Тина огляделась, вздохнула, активировала «сабердоги» и вышла в коридор. Йорген передал фонарь Майло, взял рюкзак и пошёл следом. Они с Тиной встали рядом, глядя вдаль по коридору. Тот был слишком широким и слишком прямым. А жалкие стеллажи, поваленные на пол, и свисающая с потолка паутина проводов вряд ли кого-то вообще могли сдержать. Йорген посмотрел на Тину. Он мог предположить, что однажды они будут стрелять друг в друга, но что им придется отбиваться вот так, плечом к плечу, ему никогда в голову не приходило.
- Долго мы тут не продержимся, - констатировала Тина. - Сколько у тебя патронов?
- Четыре обоймы. Не густо.
Йорген бросил на пол рюкзак, расстегнул и достал миниатюрный дрон и два пластиковых блока «CloudPV-12» - промышленную взрывчатку.
- Попробую выиграть нам немного времени. Ищи любой мелкий мусор. Твёрдый.
Тина упала на колени и принялась шарить в темноте по полу ладонью. Йорген искал рядом.
Вспыхнул свет. Тина испуганно огляделась.
- Это раз! - крикнул Киви из ЦУПа.
Свет потускнел.
- Это два!
«Внимание, всему персоналу надлежит оставаться на своих местах, - донёсся из-под потолка механический голос. - Проводится плановая проверка систем безопасности. Системы контроля доступа заблокированы».
- Это три! - крикнул Киви, и коридор впереди секция за секцией начал скрываться за бронещитами.
Киви выглянул, улыбаясь во все лицо и отряхивая ладони. За его спиной стоял фермер-детектив и растерянно крутил в руках бесполезный фонарь.
- В ближайшие сорок минут сюда никто не войдёт, - сказал Киви. - Ну, и кто у нас папочка?
 «Я у в е д у в а с . Т е п е р ь у м е н я е с т ь с е т ь и е с т ь к а р т а».
- То есть я не папочка, - поник головой Киви, - я, блин, электрик.
45. Фиджи, Дезертир, Марти
В наушниках играла реликтовая эйп-хоповая кавер-версия на первый хит Томми «По дороге из желтого кирпича»30. Родом прямиком из тех времён, когда по Земле бродили динозавры, питаясь папоротником и себе подобными в ожидании глобального вымирания. Ну, может, на пару тысяч лет позже. Короче, никакой прозрачности мелодий и переизбыток индустриальных интершумов.
И все равно Фиджи не могла отделаться от несмолкаемого гудения над космодромом, который проникал даже за мембраны не самых плохих наушников-мониторов.
С самого раннего утра строительные дроны словно с ума сошли. К тому же, они явно прибавили числом. Космодром менялся буквально на глазах, но этот шум сводил с ума. И не только её.
- Я временно отключусь, - проворчал Дезертир, - если понадоблюсь, просто постучи в мою броню. 
- А что происходит? – спросила Фиджи. Она стояла у бунгало, задрав голову, и поминутно вжимала ее в плечи, когда дроны проносили прямо над ними огромные блоки прессованного мусора. - Тут всегда так?
- Нет. - Дезертир повернулся к стройке и покачал головой. - То, что они строят, планом не предусмотрено.
Над прежним комплексом зданий космодрома на глаза вырастало нечто, напоминающее то ли египетские пирамиды, то ли кондоминиумы из фильма «Бегущий по лезвию». И судя по всему, оно должно было стать огромным. Выше искусственного горного массива, окружающего секретный космодром.
- Хорошо... – неуверенно пробормотала Фиджи. - А что они строят?
- Не знаю, - Дезертир пожал стальными плечами. - Давай дождёмся Марти или Корбейна, надеюсь, они все объяснят. Мне важно другое – надеюсь, они предусмотрели для этой штуки элементы физического камуфляжа. Пока.  
И отключился.
Вот только люди так не умеют.
Фиджи побродила по пляжу, стараясь не обращать внимания на дронов, искупалась, позагорала, легла загорать и поняла, что испытывает непреодолимое желание взорвать к чертовой матери проклятые баржи ради всего одной жалкой минуты тишины. После чего и ушла в бунгало слушать музыку. Тут была допотопная стационарная консоль без выхода в общую сеть. Но коллекция музыки на ней мягко говоря разочаровывала. Наверное, что-то такое слушала мама Фиджи в начальных классах школы.
Бунгало было сплетено из толстых оптоволоконных кабелей. Такие могли согнуть только дроны-строители или стальные руки Дезертира. Крепкая конструкция, но звукоизоляции никакой. Да и зачем она тому, кто может просто перестать принимать внешние сигналы?
Спустя примерно час (и девять композиций из эпохи панк-ревайвал), а так же миллиарды навеки утерянных нервных клеток, дверь открылась и в проёме показался дредлатый силуэт. Фиджи сняла наушники.
- Работка кипит, а? - рассмеялся Марти. - Ещё пару дней, и все будет готово.
- Пару дней? - Фиджи отбросила наушники. - Тогда увезите меня отсюда! Пожалуйста! Я и часа этого шума не выдержу!
- Куда увезти? Нельзя увозить. Зачем? - растерялся Марти. - Это единственное место на планете, где ты в безопасности! Ты должна оставаться здесь!
Раздраженная Фиджи вскочила и вышла из бунгало с намерением закатить скандал. Но, увидев Марти, так удивилась, что временно отложила истерику на потом. Он был одет в какое-то сумасшедшее подобие военного кителя, напоминающий мундир Щелкунчика и шотландский килт из тартана31 кислотных цветов, вызывающих головокружение, а в дреды вплёл синие провода.
- Что это с тобой? – уставилась на него Фиджи.
- А что со мной? – испугался Марти. – Я выгляжу болезненно? У меня бледность? Уголки губ на одном уровне?
- Я говорю про твою одежду!
- А... – Марти с облегчением вздохнул и одернул китель. - Адам сказал, что мы выходим на тропу войны. Чтобы соответствовать, я надел точную копию кителя Джима Хендрикса. Заказал его давным-давно через E-bay, все ждал подходящий случай примереть.
- А килт?
- Я искал такой же, как в фильме «Храброе сердце», но не нашел. Точнее нашел, но его везли бы почти две недели. Поэтому выбрал тот, что мне к лицу. А еще в «Храбром сердце» красили лица синей краской, но у меня аллергия, так что я заменил краску проводами, и... Фиджи ты куда?
Она не сталадослушивать, развернулась и потопала к пляжу. Прерванная нелепым видом Марти волна раздражения нахлынула с новой силой, и снесла к чертовой матери последний укрепрайон ее терпения.
- Фиджи, куда ты собралась? - Марти семенил следом, протягивая к ней руки и тут же убирая: то ли задержать хотел, то ли задушить.
- На твой «Зодиак». Я просто поплаваю снаружи часок, а потом вернусь.
Свет на несколько секунд померк. Несколько дронов с жутким гудением протащили над ее головой огромный блок пластика. Урони они его, и блок накрыл бы весь пляж вместе с бунгало.
- Нельзя на «Зодиак», - надрывался Марти, пытаясь перекричать гудение дронов, - Нельзя поплавать. И вообще нельзя снаружи!
Фиджи залезла в лодку, чуть не потеряла равновесие и медленно двинулась к двигателю на корточках, держась за борта.
- Если ты уедешь, тебя обязательно поймают! - закричал Марти. - А если тебя поймают, то все, что мы запланировали, будет зря.
- Меня не поймают! - Фиджи завела мотор, и «Зодиак» стал медленно отходить от берега. – И если я сойду здесь с ума, то мне будет плевать на все, что вы там запланировали!  
По воде пронеслась еще одна стремительная тень, но это были не дроны. Дезертир приземлился рядом с «Зодиаком», окатив Фиджи с ног до головы водой. Потом вырубил мотор, схватил девушку подмышки и в несколько шагов вынес ее на берег.
- Мы звукоизолируем бунгало, - сказал он, ставя девушку на песок. - А тебе пора повзрослеть. Время необдуманных поступков закончилось.
- Да, - Марти погрозил ей пальцем, - закончилось! Для всех, кроме Фримана.
Фиджи в ярости повернулась к Марти.
- То есть, Фриман может делать все, что захочет, а мне нельзя?
Марти виновато развёл руками.
- Я же не виноват, что он это он. Его работа - путаться у вселенной в ногах. А наша - разгребать то, что получилось. Мы все в одной лодке! В смысле... не в «Зодиаке», а в метафорической лодке. А сейчас эта метафорическая лодка вообще не лодка, а боевой корабль, который плывёт прямо на войну, а ещё...
- Марти, - Дезертир поднял стальную ладонь, - мы все поняли.
Марти неуверенно потоптался, было видно, что его распирает из-за недопроизнесенной тирады. Но, в конце концов, он решил, что промолчать будет лучше. И попытался обиженно засунуть руки в карманы, которых на килте не было.
Фиджи села на песок. Зря Дезертир остановил словесный поток Марти. Он хоть немного отвлекал от шума стройки. Небо над объектами чернело от дронов.
- Скажите хотя бы, что они строят? – устало попросила девушка.
- Большую антенну-пушку, - Марти мгновенно забыл про обиды и расплылся в гордой улыбке. - Я лично ее спроектировал.
- Зачем нам пушка? – спросила Фиджи.
- Так война же! У правительства Афины, как и на любой правительственной планете, есть фаерволл. Для того, чтобы контролировать входящую и исходящую информацию. Антитеррористическая фигня, которая используется вообще для всего подряд. А моя пушка сможет его пробить.
- Зачем это нам? - спросил Дезертир.
- Я думал Корбейн рассказал вам! - удивился Марти. - Дело оказалось не в военных. А в тех, кто следит за военными. Ну, или использует их вслепую, я так и не понял до конца. Те, кто все это устроил, сидят в самом правительстве! Это ж, блин, заговор! Я мечтал о таком всю свою сознательную жизнь! Знаете, как я назвал свою пушку?
Ни Фиджи, ни Дезертир не переспросили. Но Марти это было и не нужно, он давно возвел использование риторических вопросов в ранг высочайшего искусства.
- Я назвал ее «Малышка Уотергейт».
Марти скрестил руки на груди, вскинул подбородок и горделиво отбросил со лба связку синих проводов.
- Бабахнет, так бабахнет, - мечтательно произнес он, глядя в небеса.
46. Корбейн, Фриман
 Принято считать, что большие и сильные люди не блещут интеллектом, но обладают добрым сердцем. Интеллект, сила и злоба - коктейль опасный, кто бы спорил, но утверждать о существовании неких естественных механизмов компенсации, увы, не приходится. Большие люди – это просто люди, и среди них тот же процент подонков и праведников, как и во всем остальном обществе. Подобные мифологемы являются лишь очередной иллюстрацией к присущему человеку стремлению максимально упрощать процесс мышления, что в свою очередь, как ни странно, является следствием работы инстинкта самосохранения. Этот трусливый засранец постоянно экономит энергию организма на случай необходимости втопить во все ноги при реальной угрозе. Ярлыки же позволяют не тратить энергию на лишние размышления, а банально задействовать уже существующие блоки информации, хранящиеся в общественной памяти.
Впрочем, на Корбейна этот ярлык повесить не пытался никто и никогда, а уж при первой встрече тем более. Когда люди видели его, их инстинкт самосохранения обычно поступал проще. Он говорил: «Не трать-ка время на поиски уже имеющихся блоков информации. Просто вали отсюда на хрен пока эта огромная тварь не сожрала тебя с потрохами». Особенно, когда «эта огромная тварь» улыбалась.
- То есть, ваш крутой план заключается в том, чтобы войти в Башню Федерации и... улыбнуться? - спросил Фриман.
Они сидели в суши-баре маленького серферского посёлка в километре от главного правительственного здания планеты. Это всегда казалось Фриману странным - одна из анархических вольниц прямо под стенами тоталитарного зиккурата. Когда-то Фриман даже хотел перебраться сюда жить, но почти все знакомые серферы были редчайшими мудаками, замороченными на том, какие они крутые и на стремлении донести сию информацию до всего остального мира. Это его и остановило. 
- Что ты знаешь о сингулярности? - спросил Корбейн и закинул в пасть пригоршню роллов.
- То, что рассказывали в школе. Это, типа, событие. Единичное, но нарушающее законы физики. Что-то в этом духе.
- Скорее, заменяющее одни законы другими. Собственными.
Корбейн запихал картонку от роллов в утилизатор. Вздохнул. Побарабанил по столу пальцами. Аж солонка подскочила.
- Я не понимаю, что происходит, - признался негр, оглядываясь на пляж. - И мне это не нравится. Игра идёт по чужим правилам.
Фриман отодвинул тарелку с недоеденным мисо-супом. Готовили в посёлке из полуфабрикатов, и даже в этом были плохи.
- Я понял. Вы хотите создать сингулярность? Единичное событие, в рамках которого все будет происходить по вашим правилам.
- Верно.
- Но это же моя работа, да?
Бар был открытым, с единственной стеной и крышей на четырех столбах все из того же прессованного мусора. Азиат в плетённой панаме и в гавайской рубахе лениво нарезал за стойкой рыбный блок. Огромным и не очень чистым ножом. Фриман брезгливо отвернулся и встретился глазами с Корбейном. Тот серьёзно смотрел на него.
- Объяснись.
- Ну... вы же сами сказали, что Марти редко ошибается, когда несет чушь. А вся его болтовня об этом греческом камне...
- Скрупулюсе.
- Да, о нем. Вся эта его болтовня значит, что сингулярности должен создавать я.
Корбейн размышлял так долго, что азиат успел порубить всю рыбу и принялся мыть одноразовые стаканы. Наконец, негр расплатился и вышел на пляж. В тени менивэнов, расписанных ромашками, пацификами и черепами, дрыхли, завернувшись в спальные мешки, несколько парней и девчонок с давно не мытыми волосами. Жара ещё не вошла в раж, и по пляжу можно было разгуливать не опасаясь вытечь через штанину.
Фриман плелся следом за негром, терпеливо дожидаясь ответа. Он уже привык к тому, что пока этой огромной куче мускулов цвета обжаренных кофейных зерен не приспичит поговорить самой, никакими вопросами ответ из нее не вытянешь.  
Был отлив, уходящая вода успела обнажить широкую полосу влажного песка, усеянного мелкой ракушкой и прядями мертвых водорослей. На полпути к горизонту медленно двигался рыболовецкий траулер, окруженный мошкарой едва заметных с такого расстояния чаек.
Фриман скинул кеды и пошел босиком. Было приятно наступать в прохладный песок, который, стоило поднять ногу, тут же наполнялся водой.
- Я понятия не имею, чем все закончится, - сказал, наконец, Корбейн. - Брать тебя с собой - слишком большая ответственность. Не уверен, что могу ее себе позволить.
- Вы уже приняли эту ответственность, когда спасли меня. Я же не дурак, мистер Корбейн. И я понимаю, что вы на стороне хороших парней. Хотя и не понимаю, как это возможно, потому что, теоретически, вы должны олицетворять мировое зло и все такое. 
Корбейн довольно осклабился.
- Я хочу помочь, - продолжил Фриман. - Если уж так получилось, что я отлично умею творить бог знает что, и Марти считает это клёвым, то дайте мне сыграть. Потому что самым идиотским поступком для меня сейчас было бы явиться в Башню Федерации. А значит - так и надо поступить. Они к этому не готовы. Это нарушает их представление о том, как должны развиваться события, нарушает их правила игры. Сингулярность! Увидев меня вместе с вами, они решат, что у нас есть козыри в рукавах и что нам есть чем торговаться. А насколько я понимаю, в этом и состоит ваш не очень здоровый план.
Корбейн наклонился, поднял с песка плоский камень размером с корабельный иллюминатор и запустил его блинчиком. Звук был такой, словно бегемота отшлепали веслом. По всему берегу начали просыпаться и удивленно оглядываться серферы.
- Ты хоть представляешь, кто эти люди? - спросил Корбейн, следя за камнем.
- Нет. Ну, то есть, я догадываюсь, что им сожрать меня, как в карман чихнуть. Но ведь вы будете рядом. А вами они подавятся.
- Хотелось бы верить, - покачал головой Корбейн, глядя на океан.
Менее чем через полчаса они шли по гулкому холлу Башни Федерации. Огромный негр в грязном жонкилевом костюме и молодой парень в брюках-хаки, футболке "Falling in Rock, motherfuckers" и бейсболке «Унобомбер». Все взгляды были направлены на них, одна девушка в костюме и очках порнографической секретарши даже споткнулась, едва не расплескав кофе из пластикового бокса под четыре стаканчика.
- Больше не хочу быть рок-звездой, - проворчал Фриман, оглядываясь исподлобья.
- Ты же знаешь, что Унобомбер никогда не называл себя Унобомбером32? – спросил Корбейн.
- Нет, но вы уверены, что сейчас подходящее время для лекций?
Корбейн улыбнулся. Лучшей из своих кровожадных улыбок. Молодой щуплый клерк - в кино таких обычно приносят в жертву первыми - с трудом протолкался сквозь толпу, замершую в Гоголевской паузе, и проговорил, заметно вибрируя новым, великолепно сидящим костюмом:
- Мистер Корбейн, мистер Риман. Вас ожидают. Следуйте за мной. Пожалуйста…
47. Майло, Киви, Тина, Йорген, Паноптес
 Майло ненавидел запах влажной пыли с тех далеких времен, когда родители не могли позволить себе перебраться на Афину. В подъезде их дома на Эоле пахло именно так: влажной пылью, плесенью, старым запущенным жильем. Эол – полый спутник Афины с устаревшей вентиляционной системой. Опасности для жизни и здоровья не было, однако этот запах преследовал обитателей повсюду. Большинство к нему привыкли, Майло тоже. Но любить его так и не научился.
Кроме того, не то, чтобы он страдал клаустрофобией, но пробираться по подсобным коридорам шириной чуть больше полуметра, со свисающей паутиной проводов и различным техническим хламом под ногами, - определённо не самое приятное занятие. Особенно зная, что где-то поблизости бродят люди, стреляющие в голову без предупреждения.
Люминесцентный маяк умного граффити нетерпеливо мигал впереди. Первым шел тот продавец утилизаторов, Киви, потом, собственно, Майло, за ним Тина, а «убийца сенаторов» замыкал. Время от времени им приходилось останавливаться, когда Страммер закладывал взрывчатку. В эти моменты все стояли, напряжённо вслушиваясь в тишину. И Киви, и умное граффити утверждали, что контролируют продвижение людей снаружи, и, якобы, те смогли взломать только несколько бронещитов и толком ещё не продвинулись. Но Тина все равно не убирала руки с «сабердогов». А Майло чувствовал себя так, словно внутри него перетянули струны, и они вот-вот лопнут.
- Я так и не спросил, как ты? – спросил Майло шепотом, когда они снова остановились. Тина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и, наверное, ходила бы из угла в угол, если бы здесь было, где ходить.
- Я напугана до чёртиков и думаю, что надо было взять больше патронов, - буркнула Тина, нервно поглядывая на Страммера, - и я меньше всего хочу подохнуть в таком месте. Йорген, что ты там возишься, а?
Йорген не отреагировал. В любой другой ситуации Майло бы с удовольствием и белой завистью следил за его выверенными, неторопливыми движениями. Но сейчас чувствовал, как внутри растет душная волна раздражения, словно в том химическом опыте «Фараонова змея»33 с глюконатом кальция, который, разогреваясь, многократно увеличивается в размерах. Майло отвернулся и постарался выровнять дыхание.  
Тина нервно выдохнула сквозь сжатые зубы, достала пистолет, вынула батарею, проверила и дослала ее обратно. Майло медленно положил руку на ее ладонь.
- Не нужно размахивать пушкой в таком месте, Тина. Мы все на нервах, мало ли...
Тина раздраженно вскинула голову, готовая огрызнуться, но Майло был прав. Девушка убрала тяжёлый «сабердог» в кобуру и кивнула.
- Да, я немного того… короче, теряю контроль. А я не люблю этого
- Никто не любит, - сказал Майло. – Я хотел спросить, как ты переносишь то, что твоего напарника... ну, ты понимаешь.
- Мы не были друзьями, - Тина передернула плечами. - Общались только по работе. К тому же, Уругваец был тот ещё засранец. Но да, мне не по себе. Этот шлюз и кровь так и стоят перед глазами. Сукин сын даже сдохнуть нормально не сумел.
Страммер закончил.
- Все, - сказал он, закидывая рюкзак за спину, - теперь я пустой. Больше задерживаться не придётся.
Люминесцентное пятно на стене расплылось бесформенной кляксой, а потом сформировалось в слова:
 «М ы  у ж е  б л и з к о».
Четверть часа спустя коридор закончился тупиком и техническим шлюзом. Старым, из непрозрачного пластика. При свете скотча-люминарии можно было разглядеть знак опасности - желтый треугольник с восклицательным знаком.
- Куда он ведёт? – тихо спросил Майло. - На улицу?
«Н е т.  В  с т а р ы е  ш а х т ы».
Хлопок далекого взрыва заставил их оглянуться. На этот раз оружие выхватили и Тина, и Страммер. Киви сверился с консолью.
- Это был последний щит, - испуганно пробормотал он, оглядываясь. - Они внутри купола. Не знаю, сколько им понадобится времени, чтобы найти эти коридоры.
- Тогда валим отсюда! - рявкнула Тина, надевая респи.
В непрозрачном шлюзе Майло почувствовал себя ещё хуже. Долгие секунды полной тишины и темноты. Только дыхание внутри респиратора и стук сердца в ушах. «Господи, клянусь тебе, если вернусь, вытащу кровать в сад, и больше никогда не буду жить в четырех стенах. Только под открытым небом. Поставлю навес из солнечных ферм, сетку от мошкары, возьму Нину на руки, отнесу на кровать, и мы буду просто спать. К черту Дижон, к черту Корбейна, к черту совесть и чувство долга. Я хочу открытого неба. Самого обычного, с облаками и солнцем. И воздуха, которым можно дышать без респиратора, не боясь сдохнуть…» Когда внешняя створка шлюза отъехала, Майло торопливо вывалился наружу. И плевать, кто и что о нем подумает.
Шаги отдались гулким эхом. Майло потрясено огляделся. Они с Киви стояли в гигантской карстовой пещере, освещенной многочисленными слоями люминарии. Стены со следами естественной эрозии, пронизанные, словно кровеносными сосудами зелёными жилами слабообогащенного мутона уходили высоко вверх, теряясь в темноте. А оттуда тянулись вниз белесые лапы сталактитов, в которых едва заметно играла все та же мутоновая пыльца. Отовсюду доносилась капель, пол и стены были влажными и многократно отражали свет люминарии. Они словно попали в сказочный сон, в мир, населённый подземными гномами, которые допустили их в свои чертоги.
За спиной загудел шлюз. Выходя, Тина толкнула Майло в спину.
- Не стой тут, как... - и тоже замерла, потрясённо оглядываясь. Секунду спустя, она смогла выдавить только:
- Мать твою... это же просто...
- Ты хотела сказать, поразительно... - пробормотал Страммер, последним выходя из шлюза.
- Карстовая пещера, - проговорил Киви. - Ее сотворили не мы. Сама природа.
Люминесцентный маяк замигал далеко впереди, не давая им возможности прийти в себя.
- Пошли, - сказал Страммер, - если нас убьют, нам будет наплевать, кто это сотворил. 
Они двинулись за граффити, уже не пытаясь соблюдать тишину. Какой смысл, если мельчайший шум отдавался многократным эхом?
Майло шёл, борясь с желанием провести рукой по стене. Но он был без перчаток и не знал, насколько это опасно.
Впрочем, идти пришлось недалеко. Граффити замерло, образовав силуэт ладони.
- Что это значит? - Киви неуверенно оглянулся на остальных.
- Да что ж вы мужики такие трусливые тормоза? - раздраженно проворчала Тина, стащила перчатку и приложила ладонь к стене.
Значит, не опасно. Майло перестал бороться и провёл рукой по стене. Она была неожиданно холодной и влажной. Но, как ни странно, это было приятно.
А потом стена вздрогнула и ушла вверх, образовав проход чуть выше человеческого роста. Внутри было темно.
- Там темно, - сказала Тина.
«Я  з а й м у с ь  э т и м ».
- Ладно, - Тина пожала плечами, вынула пистолеты и вошла внутрь.
«Не хотел бы я оказаться врагом этой девчонки», - подумал Майло, заходя следом. Когда все они оказались внутри, стена опустилась за их спинами. Граффити вспыхнуло, переползло на потолок и рассыпалось множеством ярких точек.
- Словно звездное небо, - усмехнулся Киви.
- Это и есть звёздное небо, - Майло стоял, запрокинув голову и показывая рукой на знакомые созвездия. - Стандартная навигационная схема для межсистемных кораблей. Я тысячу раз видел ее, пока работал в полиции космодрома. Только, она не совсем полная. Кажется...
- Круто, - сказала Тина. - Коп, который сечет в звёздных картах. А никого, блин, не интересует, где мы?
Майло огляделся. Идеально-круглое помещение, стены из каких-то матовых, плотно пригнанных пентагонов, пол, укрытый прорезиненным ковролином, свод потолка, похожий на внутреннюю часть средневекового шлема. И больше ничего.
- Главное, что нас тут не скоро найдут, - сказал Киви. - Ты видела толщину стены? Ее хрен просветишь.
- Согласен, - кивнул Страммер, - но если найдут - мы в ловушке. Если тут и есть скрытый выход, то я его не вижу.
- Эй! - крикнул Киви, глядя вверх. - Может, прекратишь притворяться навигационной картой и поговоришь с нами?
- Это не карта… 
Они вздрогнули и принялись оглядываться, голос шёл отовсюду одновременно.
- Ты ещё кто такой? - крикнула Тина.
- Мое техническое имя «Паноптес"34. Когда-то я был суперкомпьютером.
- Был? А кто ты, на хрен, теперь?
- Это.
Звездная карта на потолке засияла ярче.
- Ты навигационная схема? - удивился Майло.
- Это не схема. Это и есть я.
Некоторое время они молчали, переваривая услышанное. А потом Йорген расплылся в довольной усмешке.
- Значит, ты вспомнил!
- Да, Йорген, я вспомнил, - часть навигационной схемы потускнела таким образом, чтобы оставшиеся яркими звезды составили примитивную улыбающуюся рожицу, - но только отчасти. Остальное – скрыто паролем.
48. Фиджи, Марти, Дезертир
Утром второго дня Фиджи проснулась от того, что над бунгало не гудели роящиеся дроны, на стройке не грохотали блоки прессованного мусора и не шипел парсултанг сварочных аппаратов. Она проснулась от тишины. Но эта тишина не была стерильной и неестественной, какие иногда наступали в играх, когда подвисали сервера. Она слышала шум волн, слышала, как тихо гудит ветер в ущелье, как недовольно переругиваются бакланы на технических конструкциях. То есть, только те интершумы,  за которые влюбилась в спрятанный от посторонних глаз космодром с первого взгляда. Звуки, так плотно и естественно смиксованные природой этого места, что они образовывали единую ткань локальной тишины.
Фиджи встала, улыбаясь, торопливо переоделась в купальник. В свой последний визит, Марти привёз целый ворох вещей, без которых, как он думал, женщина не выживет. И, судя по количеству тампонов, Марти был уверен, что месячные у женщин - состояние перманентное. Впрочем, купальник действительно был очень кстати. Ей надоело плавать в футболке, а купаться голышом в присутствии мистера Тетерски она не могла, все-таки отчасти он был человеком и к тому же годился ей в прадеды.
Фиджи вышла из бунгало и огляделась. Над секретным космодромом не кружило ни одного дрона. Небо было чистым и пронзительно голубым.
- Я в раю, - улыбнулась Фиджи. - Снова.
- Это ты на Джетро-Талле не тусила, сестрёнка, - Марти шёл с пляжа в мокром килте, с дредов стекала вода. - Меня как-то раз там прятали. Два месяца сёрфинга, да. Между прочим, я жил в комнате самого Тома Ханта.
- Кого?
Марти сделал оскорбленной лицо и принял позу вдохновенного средневекового менестреля, читающего оду рыцарству и чести.
- Том Хант! Ты не можешь, просто не имеешь право не знать это имя, чоки! Он писал репортажи в стиле гонзо, а после смерти его прахом выстрелили из пушки прямо в небо над пустыней Бахрейна.
Фиджи виновато пожала плечами. Она понятия не имела, о ком говорит Марти.
Тот вдруг поник, пробормотал что-то в духе: «Куда катится эта галактика», - и поплёлся к своей жаровне.
- А куда делись дроны? - спросила Фиджи.
- Я перекинул их на свой остров. Здесь мы закончили.
Фиджи обернулась. Горы и здания из блоков спрессованного мусора не казались законченными. Издали они выглядели так, словно их сложили из упаковок макулатуры, залитых янтарным гелем. Впрочем, Фиджи решила не уточнять. Над головой ничто не гудело, не таскало тяжёлые блоки, - спасибо и на том.
Фиджи бросила полотенце на перила, разбежалась по мосткам и, тихо взвизгнув, прыгнула в воду. На Джетро-Талле она не бывала и вряд ли когда-нибудь заработает деньги на такой дорогой курорт. А если и заработает, она же не дура тратить их на то, чтобы лететь через весь космос с одной солнечной планеты на другую солнечную планету только потому, что топоним Джетро-Талл стоит на порядок дороже топонима Афина. Этот вопрос не стоял бы даже, живи она до сих пор на Дижоне, потому что после него любой солнечный мир - рай. К тому же, у Фиджи были серьёзные сомнения в том, что Джетро сможет ее удивить. Даже если там было такое же солнце и такая же вода, вряд ли на Джетро-Талле можно одновременно и купаться, спрятавшись от всего мира, и присутствовать при его сотворении.
Фиджи медленно поплыла к торчащему из воды куску пластика, похожему на гигантский плавник, собранный из лего. Когда-нибудь он станет рифом, а пока был просто ступенчатой конструкцией, на которой удобно валяться и загорать. Если бакланы согласятся потесниться.
Следующие полчаса она валялась на солнце, стараясь не думать о будущем. Ведь очевидно, что к прежней жизни ей уже не вернуться. Вне зависимости от того, как все закончится. В лучшем случае, придётся искать новую работу, вероятно, не связанную ни с политикой, ни с контролем передвижения. К тому же, ее лицо будет известно почти каждому на Афине, и некоторое время с этим придётся мириться. И это не говоря о том, что сохраняется весомая вероятность получить плохо оплачиваемую работу в одном из исправительных учреждений для террористов, или куда там отправляют убийц сенаторов? В общем, думать об этом не хотелось, и Фиджи просто загорала. До тех пор, пока с небес не раздался голос, перепугавший и ее, и прыснувших с недорифа бакланов:
- Фиджи, ты не могла бы вернуться на берег? 
Девушка вскочила, оглядываясь.
- Марти? Это ты?
- Да, это я! Не делай такое лицо, я говорю по общей связи, и ты у меня на мониторах. Хотя ты смешная, можешь делать такое лицо.
Фиджи встала, чувствуя себя не совсем здоровым человеком. Такое не редко случалось, когда она говорила с Марти, но сейчас было как-то особенно ощутимо. Сама мысль о том, что, глядя в небеса, она общается с парнем в килте и кителе с обложки какого-то рок-альбома была не самой нормальной.
- На фиг ты за мной подглядываешь?
- Кто, я? – искренне удивился голос. – На фиг мне за тобой подглядывать?
- Вот именно, - Фиджи встала руки в боки и постаралась придать своему лицу максимально строгое выражение.
- Ах, да! – сказал голос. – Все понятно, ты надеешься, что я за тобой... Пойми меня правильно, Фиджи, как женщина ты весьма красива и в сексуально плане притягательно. Но я предпочитаю женщин более крупной формации. У нас ничего бы не получилось.
- Я очень рада, что мы, наконец, все решили, - терпеливо ответила Фиджи, - а теперь объясни пожалуйста, зачем ты за мной наблюдаешь?
- А, да! У нас ЧП. Наш партнёр гудит...
Фиджи поняла, что разговаривая с небесами не получит никакой вразумительной информации, прыгнула в воду и поплыла обратно к берегу. Вода была прозрачной, и при желании можно было разглядеть мелких ракообразных, ползающих по дну. Их вывели в специальной лаборатории и выпустили сюда, дабы они создали естественное покрытие дна.
Марти ждал на мостках с ее полотенцем в руках, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и вытягивая шею. Фиджи залезла по деревянным ступенькам, забрала полотенце и решительно потребовала:
- Рассказывай. Только сразу к делу.
- Хорошо, - кивнул Марти. - Мистер Тетерски и я обсуждали варианты названия для космодрома. Он хотел «Апполло», а я «Джефферсон космо», в честь группы «Джефферсон эйрплан», которая потом переименовалась в «Джефферсон старшип». Тогда мистер Тетерски стал рассказывать мне о том, как выбирал название для бара.
- Какого ещё бара? – совсем растерялась Фиджи. - О чем ты?
- На искусственной планете Иводзима. Я тебе рассказывал, мы с Адамом участвовали в ее строительстве. А мистер Тетерски не участвовал, но у него был там свой бар. И он долго не мог придумать для него название. Но это не важно, потому что мистер Тетерски завис. И теперь стоит, гудит и делает так, - Марти несколько раз сжал и разжал пальцы рук.
Фиджи отбросила полотенце, сорвалась с места и побежала к зданиям космодрома. Марти семенил следом.
- Черт тебя побери, Марти, ты не мог сразу перейти к главному, без экскурсов в историю? С ним такое уже случалось?  
- При мне нет. Я вообще не уверен, что такое возможно, поскольку системы Дезертиров работают от многократно усиленных сигналов мозга. А человеческий мозг не подвисает. Кажется... Или подвисает?
С тех пор, как Фиджи обосновалась в бунгало, Дезертир перебрался в искусственную пещеру под будущим административным центром будущего космодрома. Огромное, гулкое, пустое помещение, украшенное только несколькими фотографиями на стенах: ранние постеры групп периода панк-ревайвал.
Дезертир стоял рядом с выходом из пещеры. Из-под брони действительно доносилось тихое гудение, а стальные пальцы рук судорожно сжимались и разжимались со звуком, напоминающим испанские кастаньеты. Однако гудение не было монотонным, оно напоминало…
- Это же какая-то мелодия, - сказала Фиджи. После чего испуганно позвала:
- Мистер Тетерски!
Никакой реакции не последовало. Дезертир действительно выглядел как обычно, когда отключался, но это гудение и кастаньеты – такого Фиджи раньше не видела.
- Я уже кричал, - сказал Марти, - это бесполезно. Он не слышит.
Фиджи подошла к Дезертиру, неуверенно оглянулась на Марти.
- А ты стучался?
- Стучался? Куда? В него? – возмутился Марти. - Девочка, он не дверь, это так не работает! 
- Он сам однажды велел постучать в него, если перестанет реагировать, - объяснила Фиджи, подняла кулачок и, после секунды сомнений, осторожно стукнула костяшками пальцев в грудную пластину.
Гудение смолкло. Голова Дезертира медленно повернулась цифрой «9» к девушке.
- Мистер Тетерски, извините, пожалуйста, - пролепетала Фиджи, - я только хотела узнать, с вами все в порядке?
- О, да, - раздался голос из-под брони, - но я сейчас занят, дитя моё. Я вспоминаю.
- Вспоминаете… что?
- Бледно-зеленое выпьешь и станешь прозрачным, словно вода...
Дезертир отвернулся и снова загудел, судорожно сжимая и разжимая стальные кулаки в странном, закольцованном ритме.
- Эй, я знаю эту песню! - обрадовался Марти. – Это же Томми, один из панков, которых мистер Тетерски сделал знаменитым, когда еще не был железным! Только слова не его. Я не помню, чьи, они какие-то очень старые.
Марти удивленно уставился на Дезертира.
- То есть он завис, чтобы вспомнить песню? Мог бы спросить меня, я бы напел…
Дезертир снова умолк.
- Это не песня, - с легким раздражением в голосе сказал он. - Это код. А теперь не могли бы вы оставить меня в покое.
49. Корбейн, Фриман
Присцилла однажды сказал, что, живя на Афине, в политику стоит идти хотя бы потому, что единственное место, откуда не видно Башню Федерации, это - сама Башня Федерации. Уродливую монументальность, сочетающую в себе безвкусный хардкор позднего восточноевропейского ампира и тяжеловесную брутальность раннего постземного стиля было видно буквально отовсюду. Из центра города, из спальных окраин, от доков и из частных охраняемых посёлков. Словно некая жуткая тварь просунула коготь из преисподней, да так и подохла. Зато из окон самой Башни Федерации открывались лучшие на планете виды. Город, словно выписанный тушью на состаренной бумаге пустыни, окаймленный с одной стороны синей лентой океана, а с другой миражем далёких гор. И все это прикрыто невесомой экспрессионистской дымкой зелени.
По крайней мере, такой пейзаж был виден из монументальных окон коридора, по которому вёл их насмерть перепуганный клерк.
- Расслабься сынок, - негромко проговорил Корбейн, пытаясь на ходу приладить отваливающий жонкилевый рукав, - даю слово, тебя я не съем.
- Простите, мистер Корбейн, я, безусловно, вас боюсь, но не так сильно, как тех, к кому веду.
- Один-ноль, - нервно хохотнул Фриман.
- Преждевременно, - улыбнулся Корбейн, оторвал надоевший рукав и бросил за спину.
Клерк довёл их до конца коридора, то и дело оглядываясь на яркий кусок ткани, валяющийся на полу главного политического здания этой части галактики. Коридор заканчивался лифтом без кнопки вызова.
- В последнее время как-то слишком много коридоров и лифтов, - заметил Фриман.
Корбейн кивнул. Ничего не происходило. Далеко за окнами едва заметные серферы скользили по высоким волнам. Ни одному из этих кретинов не пришла бы в голову идея добровольно оказаться в логове дьявола. Их взаимоотношения с естественным отбором заканчивались возможностью свернуть себе шею, утонуть или схватить овердоз в ночном клубе. «И кто теперь кретин», - подумал Фриман, отворачиваясь от окна.
В деревянные панели лифтовых дверей был инкрустирован герб Тройственного союза, в который входила, и которым де юре управляла Афина. Герб был увенчан звёздным мостом с лентой и витиеватой надписью: «In working class we trust» - официальным девизом Объединения Профсоюзов «1 мая». Благодаря контролю над которым Афина де факто управляла в общей сложности семью звёздными системами и так или иначе влияла на политику ещё трёх, разбросанных по всему населённому космосу.
- Лифт привезёт вас прямо в зал совещаний. К сожалению, у меня отсутствует допуск в эту часть здания. Всего доброго, - сказал клерк и торопливо засеменил в обратном направлении. «К сожалению» он произнёс почти как «к счастью».
 - Что бы ты ни увидел, - тихо проговорил Корбейн, - не показывай удивления.
Фриман судорожно сглотнул и кивнул. Двери разошлись.
Внутренние стены лифта были украшены изображениями орудий труда: молотами, серпами, топорами и почему-то подковами. Все время подъёма играла бравурная оркестровая музыка. Из зеркала на Фримена смотрел перепуганный парень 22 лет. Феликс попытался придать себе уверенный вид.
- Не надо, - сказал Корбейн, - в сложившейся ситуации для тебя естественно бояться. Несмотря на все козыри у нас в рукаве.
«Какие ещё козыри?» - хотел спросить Фриман, но лифт остановился и двери плавно разъехались за его спиной.
Когда он оглянулся, Корбейн уже выходил, загородив дверной проем. Фриман автоматически пошёл за ним, потом сделал шаг в сторону, чтобы увидеть хоть что-то.
Посреди идеально круглого зала за таким же идеально круглым артуровским столом сидели несколько смутно знакомых людей и сенатор Лемарк. Целый. Невредимый. Даже несколько подзагоревшей с тех пор, как Фриман видел его в последний раз.
- Добрый день, Феликс, - Лемарк улыбнулся дорогостоящей белозубой улыбкой. Никогда ранее он не обращал внимания на курьера своего штаба.
- Здравствуйте, - кивнул Фриман. Он помнил, что надо бояться, но не показывать удивления, и с этой нехитрой задачей справился успешно. Хотя внутри него десятка три маленьких Феликсов Риманов скакали на месте, бились в истерике и сучили ножками, требуя ответа на единственной вопрос: «Какого черта?» В то же время пара-тройка более рассудительных Феликсов Риманов складывали два плюс два: если Лемарк жив, то он во все это замешан, а если он во все это замешан, то не мог не знать, что Фриман должен был погибнуть. Эта мысль неожиданно придала злой уверенности. Фриман обогнул Корбейна и сел напротив Лемарка, нагло закинув локоть на спинку кресла. Между ними простирался континент стола. Корбейн усмехнулся и сел слева.
- Итак, друзья, у нас проблема, - печально вздохнул сенатор.
- А мне тот факт, что я все ещё жив, проблемой не кажется, - Фриман постарался улыбнуться хотя бы с десятой долей той кровожадной радости, которая так прекрасно получалась в исполнении Корбейна.
- Разумеется, - кивнул Лемарк, подтверждая самые поганые опасения Фримана, - и за эту... часть истории я готов принести извинения. И, разумеется, возместить все моральные и материальные убытки. Кроме того...
- Я так понимаю, - оборвал его Корбейн, - отрицание и гнев вы миновали до нашего прихода. Начинаем сразу с торга.  
Снова улыбнулся Лемарк. Это была прекрасная, отработанная улыбка, которую Фриман неоднократно видел на плакатах сенатора. Натурального в ней было меньше, чем в пластиковых пломбах на зубах мудрости, которые Фриман поставил в полукустарной стоматологической клинике.  
- Это не торговля, - сказал Лемарк, глядя на Феликса. - К ней мы ещё приступим. Но для начала хотели бы понять, что покупаем. Другими словами, как много вам известно? И что вы намерены делать?
Корбейн откинулся на спинку стула, скрестил могучие руки на груди и обвел уверенным взглядом всех сидящих за столом.
- Скажем так, мы вряд ли сможем отправить вас всех за решетку. Хотелось бы, но вряд ли. Даже скомпрометированная оффшорная сделка остаётся офшорной сделкой. А Джетро-Талл умеет хранить свои секреты.
Фриман понятия не имел, о чем говорит Корбейн, но заметил, как на словах о Джетро беспокойно переглянулись двое напротив.
- Однако, мы, конечно, намерены помешать осуществлению вашего милого преступного междусобойчика, - продолжал Корбейн. – Это не трудно. При опубликовании материалов, которыми обладают наши работодатели, кредит доверия к вам рухнет до нулевой отметки, и на политической карьере можно будет поставить крест. А без политического влияния – ну, что вы можете? Либо же мы аккуратно оповестим ту часть ваших спонсоров, которые понятия не имели, на что в действительности уходят их деньги. И на политической карьере можно будет поставить крест. Кроме того, мы обратимся в прокуратуры не подконтрольных Афине солнечных систем, которые, так или иначе, пострадают от проблем на биржах, связанных со сдерживанием цен на мутон. Что, разумеется, обладает всеми признаками коррупционной схемы и мошенничества. А значит, на политической карьере можно будет опять же поставить крест. Я даже не уверен, стоит ли вам вообще оживать, сенатор. Потому что если, - а благодаря нам - когда,- вашу подстроенную смерть свяжут со всем вышеперечисленным, то на политической карьере можно будет поставить крест и сразу начать привыкать к оранжевой одежде. Уж вас-то посадить будет несложно
Фриман уважительно кивнул. Он вообще не думал, что Корбейн может так долго говорить.
Лемарк несколько раз сцепил и расцепил пальцы рук.
- Вы многое сказали, мистер Корбейн. Но не сказали ничего.
Корбейн пожал огромными плечами. Это довольно странно смотрелось при отсутствии одного из рукавов.
- Ваши друзья из Министерства Юстиции долгое время не могли найти ни Фиджи, ни Феликса. И вот мы пришли сюда. Потому что ещё никогда наши жизни не были в большей безопасности. Итак, - Корбейн демонстративно сцепил пальцы рук, отзеркаливая позу Лемарка, - поговорим о Дижоне вообще? Или сразу перейдём к частностям, например, к Лаборатории?
Казалось бы, люди по другую сторону стола остались в тех же позах и с теми же выражениями лиц. Но что-то изменилось, Фриман почувствовал это кончиками волос на руках. Воздух наполнился статическим электричеством. «Что ещё за лаборатория?» - подумал Феликс, невольно глядя на пальцы Лемарка. Они побелели. Фриман не догадывался, что Корбейн понятия не имеет, о чем говорит, и импровизирует, наблюдая за реакцией оппонентов.
- Говоря «мы», - сенатор тщательно подбирал слова, - вы имеете в виду не Феликса и себя, я правильно понимаю? А того самого... работодателя? Кто он?
Корбейн улыбнулся и не ответил.
«Да вы меня ддосите! - заорал внутренний голос Фримана. - Он блефует! Он сидит в самой печени политической власти и в наглую гадит им в уши огромными плюхами!»
- Однако именно вас уполномочили вести переговоры, - не дождавшись ответа, кивнул Лемарк.
- Я засветился, - пожал плечами Корбейн, - а Фриман хотел посмотреть вам в глаза. Кроме того, вы не получите от нас ничего нового.
- Ну, выдавить информацию из человека не так трудно, вам ли не знать? - попытался перехватить инициативу Лемарк.
- Да вы даже не дёрнетесь в нашу сторону, - снисходительно проговорил Корбейн. - Вам ли этого не знать?
- Почему нет?
- Потому что вы не дураки. Сама по себе информация, которой мы обладаем, – а ее к слову не так уж много, к моему личному огорчению, - не даст вам ровным счетом ничего. Куда важнее возможности нашего работодателя и его планы на использование этой информации. А вот об этом нам, увы, известно мало. Объяснить почему?
- Потому что вы тоже не дураки и не носите все деньги в одном кармане, - кивнул тот, что сидел справа от Лемарка. - Итак, вы не намерены делиться информацией, но прибыли на переговоры. Отсюда я делаю вывод, что вас направили огласить условия. Начинайте, а мы ответим, что для нас приемлемо, а что нет.
- Не стоит напрасно сотрясать воздух, - устало вздохнул Корбейн, - вы выполните все, что мы скажем. Это известно и вам, и нам. Итак, первое - начиная с завтрашнего дня вы постепенно, в течении двух недель будете ослаблять контроль над сырьевыми биржами.
Лемарк посмотрел на человека слева от себя. Тот медленно кивнул.
- Мы сделаем это, - сказал Лемарк.
- Второе. Мы прекрасно понимаем, что военных вы использовали вслепую, но их лоббисты отзовут петицию о смене статуса Дижона.
- Это неприемлемо, - дрогнув голосом, ответил Лемарк, - даже при условии...
- Прекратите валять дурака, - с презрением проговорил тот, что сидел справа и обратился к Корбейну:
- Мы не сможем отозвать петицию без ущерба для наших интересов. Однако мы можем гарантировать, что она будет отклонена без права на пересмотр в последующих чтениях. К сожалению, в ближайшую сессию это неосуществимо, нам понадобится время. Те же две недели.
- У вас есть месяц, - сказал Корбейн.
- Благодарю. Что-то ещё?
- Разумеется. Но остальные условия вы получите после того, как будет выполнен данный пакет требований.
По другую сторону все, кроме Лемарка, поднялись. Тот, что сидел справа от сенатора, позволил себе лёгкий намёк на кивок.
- Мистер Корбейн, я и ранее был наслышан о ваших профессиональных качествах. Сейчас же убедился лично. И надеюсь, что, несмотря на это... небольшое недоразумение, однажды я смогу обратиться к Вам с просьбой.
- Я не служу двум господам, - ответил Корбейн, вставая, - но если на тот момент окажусь свободен, мы сможем вернуться к этому вопросу.
- Какого черта! - возмущённо пролепетал Лемарк. - Мы что, действительно дадим им уйти?
Ему никто не ответил.
Четверть часа спустя, провожаемые все теми же недоуменными взглядами мелких клерков и посетителей, они покинули Башню Федерации и вышли в раскалённый воздух Афины. Впервые в жизни, оказавшись в пекле после кондиционированного воздуха, Фриман почувствовал облегчение. Он даже стащил бейсболку и набрал полную грудь тёплого воздуха. Впрочем, это продлилось недолго. Чем дальше они уходили от Башни, тем сильнее становилось любопытство, вымещая все другие чувства, включая и радость за то, что их не распяли на круглом столе на манер витрувианского человека да Винчи. Наконец, Фриман не выдержал и признался громким шёпотом;
- Мистер Корбейн! Я ни хрена не понял! О чем вы там говорили? Причём тут Лемарк? Почему он жив? Что это за план, который мы не дадим осуществить? Что за Лаборатория? Причём тут Дижон? Почему условия диктовали мы? Почему они, блин, на все согласились? 
- Я бы с радостью тебе ответил, - вздохнул Корбейн, - но сейчас понимаю меньше, чем когда мы входили внутрь. Пока. Мне есть о чем подумать, и это главное. Однако... мы выиграли нам месяц.
- Да вы меня ддосите...
- Нет, я серьёзен.
- Хорошо! А почему вы не потребовали снять обвинение с Фиджи? И прекратить охотиться на меня?
- Это политики, Феликс. И они привыкли считаться только с равнозначными противниками. А для политиков люди - всего лишь ресурс, дешевые расходные материалы. Если бы я потребовал оставить вас в покое, они увидели бы мелкую ставку. И отнеслись к нам соответственно. Я мог себе такое позволить. Но тот, кто мне платит - нет. Поэтому мы торговались за биржевой контроль и лоббирование планетарного статуса.
- Угу, - кивнул Фриман, - я понял. А кто вам платит?
- Никто. Но они этого не знают.
- Ладно, хоть о чем-то я правильно догадался… И что, вы думаете, мы их вот так вот запросто положили на обе лопатки? Они не показались мне лохами, людишки прожженные. И возможности у них – ни чета нашим.
- Я думаю, они мыслят так же, как я, - проговорил Корбейн, открывая дверь авиетки. – Думают, что выиграли себе месяц времени, в течение которого нами займутся всерьез. А теперь у меня к тебе просьба, Феликс. Скажи, ты сможешь провести такого большого человека, как я, через город таким образом, чтобы этого никто не заметил?
- Дофаминовые сканеры? - уточнил Фриман.
- Их не будет. Присцилла уже решила эту проблему.
- Тогда легко, - кивнул Фриман.
50. Майло, Тина, Йорген, Киви, Паноптес
В детстве у Майло не было солнца. Он родился на Эоле, полом спутнике Афины. Небо ему заменяли каменные своды, солнце и звёзды - прожекторы. И он не испытывал по этому поводу никаких негативных эмоций, потому что не знал другой жизни. У Майло было настоящее детство. Его родители были бедными инженерами низшего звена, но он и этого не ощущал. Целыми днями носился с пацанами и девчонками по коридорам и выработанным шахтам, играл в «Царя горы» и «Звёздные войны», был обычным ребёнком. Разве что всегда ненавидел запах мокрой пыли, от которого некуда было спрятаться. Потом, как и все дети Эола, Майло уехал в школу на Грейхаунд, спутниксоседней планеты, обладающий собственной атмосферой. Но большую часть года небеса над Грейхаундом были скрыты тяжёлыми низкими облаками. Не то, чтобы ему там нравилось, но и опять же каких-то сверхэмоций по поводу отсутствия небес он не испытывал, в отличии от детей с других планет, особенно выходцев из небогатых семей Афины.
 И только подав документы в полицейскую академию, и прибыв в кампус абитуриентов на Афину, он понял, чего был лишён все это время. Ослепительно синее небо и расплавленное белое золото солнца, играющее бликами в окнах, в воде, на стёклах машин и авиеток... Весь первый курс ему пришлось носить линзы. Без них, глаза слезились от непривычного яркого света. И все равно он чувствовал счастье, видя небо, которое более ничто от него не скрывало. Много вечеров подряд он вылезал через окно на пожарную лестницу, ложился на площадке, снимал линзы и смотрел на звёзды. Благо, их свет не раздражал глаза.
Интересно, что - и, наверное, это многое говорит о самом Майло, - глядя на звёзды он не мечтал о космических путешествиях. Ему достаточно было самого чистого неба. И конечно, он и предполагать не мог, что однажды пересечёт половину исследованного космоса и будет точно так же лежать, глядя на звездный рисунок. Другие созвездия, под спиной не ребра решётки пожарной лестницы, а каменный пол, укрытый прорезиненным ковралином. Но в целом - очень похоже. Тогда тоже было не особенно понятно, как сложится дальнейшая жизнь. И так же как сейчас, это почти не имело значения. Впрочем, там, на Афине, у Майло было куда больше возможностей повлиять на своё будущее. Да и звезды были настоящими.
Остальные сидели, прижавшись спинами к стенам, и слушали историю Паноптеса, пытаясь не обращать внимания на глухие удары, доносящиеся снаружи. Не важно, как их нашли, важно, сколько выдержит стена и бронедверь. А когда их запас прочности закончится, тонкая пластина кольца вряд ли сыграет хоть сколь-нибудь значимую роль в жизни и смерти Майло.
После первого удара Йорген Страммер сказал: «Жалко взрывчатка закончилась. Я бы им такой фейерверк напоследок устроил». С тех они молчали, говорил только компьютер.
Итак, о том, что мутон на порядки усиливает любой сигнал, выяснили почти сразу после его открытия. При этом, каким-то образом это усиление не вызывало побочных эффектов. Что, мягко говоря, противоречило фундаментальным законам мироздания, в частности - закону сохранения энергии, который утверждал, что ничего не берется из ниоткуда, и не исчезает в никуда. Учёные все это время предполагали, что на настоящем этапе своего развития человечество просто не в состоянии выяснить, в чем заключается компенсация тех свойств мутона, которые позволяют усиливать сигнал. Но неспособность человечества понять это не отвратила его от активного использования мутона. Прошло чуть больше сотни лет, и мельчайшие частицы минерала оказались почти на всех планетах, заселенных людьми. Исключение составляли буквально пара десятков миров, на которых развилась локальная культура и имелись другие причины, исключающие технологические новшества. В частности, на двух планетах амишей - Эльзасе35 и Тройере36, на игровой планете Арда, куда приезжают в отпуск любители творчества Толкина, на скандально известной планете Пандора, где устраивают охотничьи сафари для любителей экстремального отдыха (никакой связи, никакого огнестрельного оружия, обязательное подписание соглашения о снятии ответственности с организаторов), и так далее, и тому подобное. Но на всех остальных планетах мутон так или иначе появился.
Одним из учёных, занимавшихся изучением свойств мутона, был Раджеп Сатьяварапу. На известном консольном портале Rage Against the Stupids таких, как он, называли апокрифическими выскочками или Тупыми алхимиками. По сути, Сатьяварапу подвергал сомнению сам фундаментализм фундаментальных знаний человечества. Однажды он сам написал в комментарии к статье о себе на том же портале, что, учитывая, как часто люди отказывались от своих прежних постулатов относительно устройства мироздания, нельзя исключать, что в действительности все наши знания - ошибочны. Другими словами, теоретически возможно вообще все, что угодно.
Именно Раджеп Сатьяварапу впервые заявил, что, возможно, дело вовсе не в том, что люди не могут понять механизм компенсации мутона, а в том, что он отсутствует. Да, это противоречит фундаментальным знаниям человечества, да и черт бы с ними.
Как ни странно, его услышали. В него вложили деньги, ему выделили лабораторию в самом сердце планеты, породившей мутон. Правда, работу засекретили, а с самого учёного взяли такую гору расписок о неразглашении, что ими можно было укрыть все коридоры шахты. Но, в условиях суровой корпоративной борьбы, это не вызывало удивления.
Идею использовать помимо закрытой консольном сети ещё и считавшуюся тупиковой методику изучения данных с помощью квантового компьютера была тоже его. Спонсоры не возражали тем более, что компьютеры были несовместимы с протоколами современных консольных сетей, а значит, безопасности проекта это не угрожало.
Именно благодаря Паноптесу, тогда ещё совсем юному, находящемуся на ранней стадии самообучения, было сделано первое важное открытие. О том факте, что в момент передачи и приёма сигнала с задействованием мутона, вокруг частиц минерала образуется незначительное и крайне слабое поле статического электричества, знали давно. Но именно Пратос обратил внимание на то, что все это время было буквально под носом у исследований, но, как это нередко бывает, никто из них, занимаясь поисками глубоко скрытых тайн минерала, не обратил внимания на то, что лежало на поверхности. Статическое электричество появлялось одновременно у обеих частиц минерала - и в передатчике, и в приёмнике. Независимо от расстояния, которое их разделяло. Точнее, Сатьяварапу сформулировал это в своём отчете следующим образом: если и есть временная разница между появлением статического поля у частиц мутона, использованных в передаче и приеме сигналов, то она столь мала, что человечество не изобрело ещё прибора, способного его зарегистрировать. Финальным экспериментом была передача сигнала с Дижона на Могвай, планету ближайшей солнечной системы. Ничего не изменилась: с точки зрения обычного человека, появление поля статического электричества у частиц мутона происходило одновременно.
Это было невероятно! Это опровергало массу законов. Подвергало сомнениям целый ряд постулатов научной фундаменталистски. И… несмотря на возмущение доктора Сатьяварапу, должно было сохраняться в тайне. Выслушав гневную тираду доктора, представители юридического департамента ткнули ему в лицо теми самыми подписанными соглашениями о корпоративной тайне, после чего вынудили подписать ещё столько же. На предупреждение о намерении расторгнуть контракт ему указали несколько десятков подпунктов мелким шрифтом, которые исключали такую вероятность вплоть до уголовного преследования, штрафа, которого хватило бы на несколько поколений Сатьяварапу, и включения в чёрный корпоративный список ученых, подразумевающий фактический финал карьеры. Доктор подписал все.
Эксперименты продолжились, но более никаких открытий не случилось. Несколько раз доктору напоминали о его обязанностях, о вложенных в него деньгах, о грядущих возможностях. Но он лишь разводил руками. Работа идёт, отчеты он посылает регулярно. Не его вина, что эксперименты не приносят результатов.
Раджепа Сатьяварапу уволили. Заменили другим учёным – Патриком Беллом, - однако, подписанные бумаги обратного хода не имели. Некоторое время Сатьяварапу работал в группе по изучению изменения климата Дижона под патронажем молодого и амбициозного политика Лемарка. Впрочем, вскоре это перестало иметь значение - доктор погиб. Несчастный случай.
А Патрик Белл лишь подтвердил слова предшественника. Эксперименты проводятся, изучение идёт полным ходом, но результатов пока нет. Так продолжалось несколько лет. Но в конечном итоге лабораторию заморозили, персонал распустили, проект закрыли. Увы, одно единственное открытие, каким бы глобальным оно не казалось, в действительности ничего не изменило. Самые неоправданными ожиданиями оказались те, что доктор Сатьяварапу связывал с компьютером Паноптес. Эта технология действительно была тупиковой. Доктор Белл лично стёр с него всю информацию, а эвакуировать этот хлам попросту не стали. Зачем? Использовать нельзя, перепродать тем более - кому он нужен? Его бросили с прочим ненужным хламом.
А в момент эвакуации лаборатории произошел ещё один несчастный случай. На авиетке с персоналом случился пожар. Многие погибли. Сам Патрик Белл сильно пострадал. Его отвезли в клинику Горнодобывающего профсоюза, затем перевели в частную клинику, но спасти не смогли. Он умер.
Такова официальная версия. Но в действительности все было несколько иначе.
В действительности, и у доктора Сатьяварапу, и у доктора Белла (благодаря стремительно взрослейшему Пратосу) возникла общая теория. Не подтверждённая, но скорее из-за того, что ни одного эксперимента для подтверждения этой теории не проводилось – не было возможности. Иначе результаты были бы засекречены на серверах единственной компании, которая получила бы таким образом абсолютное преимущество по отношению ко всем другим индустриальными корпорациям, да и человечеству в целом. А учитывая тот факт, что компания, по слухам, была плотно связана с Министерством Обороны, такие расклады не устраивали обоих учёных. Поэтому выводы они скрыли, а эксперименты не проводились.
На самом деле, теория принадлежала даже не им и не Паноптесу, и касалась в оригинальном варианте совершенно другой области. Ее выдвинул ещё один апокрифический выскочка - Эйман Лонгхилл, астрофизик. Он посвятил жизнь изучению феномена Чёрных дыр, в одной из которых однажды и канул без вести. Слишком близко подошёл, навигационное оборудование корабля сработало некорректно в условиях приближения к горизонту событий.
В институте, то ли на поминках, то ли во время водружения кенотафа37 на ближайшем кладбище кто-то, сильно перебрав, горько пошутил: «Ещё никогда утверждение Шрёдингера не было столь точным. Мы не знаем, что происходит за горизонтом событий. А значит Эйман может быть и жив, и мертв одновременно с точки зрения того континуума, в котором мы с вами существуем». Лонгхилла любили в институте, он был душой компании. И потому никто не возмутился шутке. В ней не было скабрезной насмешки, только горечь утраты.
 Незадолго до своей смерти Лонгхилл дал интервью, в котором упомянул Раджепа Сатьяварапу и заявил, что космос неоднократно доказывал относительность всех законов, касающихся человеческого представления о пространстве и времени. В определённых областях они работали так же некорректно, как оборудование корабля в условиях приближения к горизонту событий. А раз так, то можно предположить, что в каких-то областях эти законы не работают вовсе с точки зрения дилетантов (в число которых сам Лонгхилл ничтоже сумняшеся записывал все человечество скопом). Другими словами, законов в чистом виде не существует, все зависит от условий их применения.
Однажды Лонгхиллу повезло, произошла случайность, которая, исходя из масштабов вселенной, просто не могла случиться. Но случилась. Рядом с одной из Чёрных дыр появилась сверхновая. В самом этом факте не было ничего примечательного, этого ждали, к этому готовились, была создана автоматизированная лаборатория для считывания реакции на взрыв изучаемой Чёрной дыры. Случайность заключалась в том, что точно такая лаборатория была расположена у другой Чёрной дыры. В общей сложности Лонгхилл выбил субсидии на двенадцать подобных аппаратов. Но именно та, вторая лаборатория получила точно такие же результаты, как и первая, рядом со сверхновой. Мало того, получила их точно в то же время.
Лонгхилл провёл серию тестов длительностью почти в девять лет и обнаружил ещё два объекта, идентично реагировавших на внешние раздражители. Находясь друг от друга на гигантских расстояниях, они реагировали одинаково и синхронно.
И тогда Лонгхилл сделал своё сколь сенсационное, столь и скандальное заявление. Он предположил, что каждая из этих пар Чёрных дыр в действительно является одним объектом, находящимся единовременно в двух точках пространства. Разумеется, его высмеяли, а доказать теорию он не успел.
Но кое-кто смеяться не стал, в частности – Белл и Сатьяварапу. По аналогии с теорией Лонгхилла, они предположили, что разделённые монолитные куски мутона каким-то образом остаются единым целым вне зависимости от того, в каких точках пространства находятся.
В тайне от спонсоров, Белл и Сатьяварапу провели дополнительные эксперименты, результаты которых, разумеется, не стали включать в отчеты. Они исходили из того, что важно не содержание передачи, а сам ее факт. Стали работать с длительностью сигнала: полсекунды - единица, секунда - ноль. Двоичный код и мгновенный переброс данных вне зависимости от расстояния. Остальное несложно. С помощью двоичного кода возможно передать файл любой сложности, включая видео в реальном времени. Группа людей, обладающая такой технологией, в мире, где информация является основной валютой и регулятором влияния, получают возможности практически неограниченные. Недоказуемая слежка в реальном времени, промышленный шпионаж, биржевые инсайды задолго до того, как информация о торгах на одной бирже будет получена другой биржей, даже нападения на планеты с контролем выдвижениях войск быстрого реагирования. И это только то, что приходило в голову двум обычным людям. Не политикам, не специалистам по корпоративной стратегии, не представителям спец-служб. Да, Сатьяварапу и Белл были прекрасными учёными, но во всем остальном - рядовыми представителями человечества, не искушенными ни в политических, ни экономических технологиях. Однако, при всем своем дилетантизме оба понимали, что подобная сила, сконцентрированная в одних руках способна радикально сместить центры тяжести цивилизации, лишив ее равновесия. Причем не только и не столько в области технологической, но и, к примеру, в области гражданских свобод.
Первое и последнее разногласие между ними возникло, когда они попытались ответить на простой назревший вопрос: как поступить с полученными данными? Белл считал, что их необходимо сохранить в тайне, поскольку человечество не готово к глобальному изменению информационной среды. Он был убежден, что даже если информация о свойствах мутона станет общедоступной, воспользуются ею в первую очередь не рядовые граждане объединенного человечества, а все те же политики и представители корпораций. Раджеп Сатьяварапу в свою очередь полагал, что они с Беллом не имеют права решать за человечество, и потому, наоборот, следует наплевать на подписанные бумаги о неразглашении и вынести результаты их экспериментов в публичное поле, сделав их общечеловеческим достоянием. 
На этом этапе пути двух ученых разошлись. А вскоре доктор Сатьяварапу погиб. Первым оперативником, прибывшим на его корабль оказался детектив Адам Корбейн. За излишнее рвение его в кратчайшие сроки перевели в транспортную полицию, а затем и вовсе уволили. Вынужденный искать работу в частном секторе, спустя несколько месяцев он оказался у Джозефа Майнринка.
Того заинтересовала гибель Сатьяварапу. Майнринк был самым богатым и могущественным человеком в галактике. Но даже при его возможностях ушло больше года на выяснение связи покойного с доктором Беллом. Затем ещё столько же на организацию встречи с Беллом, которую следовало осуществить вне поля зрения спонсоров лаборатории. И все это, чтобы задать единственный вопрос - за что могли убить доктора Сатьяварапу?
Белл категорически отказался отвечать. Он был напуган. Винить его за это нельзя.
Майнринк не стал настаивать. Но сообщил Беллу способ связаться с ним. Код, который следовало отправить на рядовой почтовый ящик, рядового почтового сервера.
Незадолго до ликвидации лаборатории, доктор Белл скрыл результаты исследований, закрыв к ним доступ с помощью того же кода.
- Танка Исикава Такубоку, - пробормотал Йорген Страммер, снимая «кехлеркохи» с предохранителя. Удары снаружи становились все громче.
- Почему эти файлы не были обнаружены при ликвидации лаборатории? - спросил Майло. - Хотя бы и в зашифрованном виде?
Тина криво усмехнулась.
- Коп всегда коп, да?
Она нервно переминалась с ноги на ногу рядом со Страммером и «сабердоги» тихо гудели в ее руках.
"Потому что их не было в лаборатории в момент ее ликвидации", - ответил Паноптес. Фактически, их вообще нигде не было. И в то же время они были везде. То же самое касалось самого Паноптеса. В каком-то смысле, компьютер был его коконом, ранней стадией развития. В ходе самообучения он самостоятельно устранил несоответствие своих протоколов современной консольной архитектуре, получил доступ к сети и покинул компьютер. Чтобы с тех пор одновременно находиться в любой части галактики, для чего достаточно было оборудования связи с элементами мутона, расположенными или входящими в общую структуру с консольными серверами. Таким образом, говоря, что карта звездного неба на своде пещеры, это и есть он, Паноптес всего лишь констатировал факт. Что касается результатов работы Белла и Сатьяварапу, то Паноптес разделил огромный файл на несколько частей, пересобрал в произвольном порядке, снова разделил уже на десятки составных и разместил на открытых серверах по всей галактике.
Существовал древний, примитивный пиринговый сетевой протокол, изобретенный в далеком 2001 году Брэмом Коэном. Его называли – BitTorrent. Несколько изменив его и актуализировав, Паноптес создал программу, которая способна собрать файл в оригинальном виде из массы разбросанных по галактике составных, а затем, после ввода пароля - расшифровать. При вводе неверного пароля, файл автоматически уничтожился. Но не исчезал. Его составные сохранялись на общедоступных серверах.
- Круто, - усмехнулся Йорген, - хоть кто-то из нас не исчезнет после уничтожения.
И в эту секунду удары стихли.
Повисла напряженная тишина, в которой гудение «сабердогов» стало особенно заметным.
- Я не знаю, хорошо это или плохо, - пробормотал Чжоу, глядя в экран своей консоли, - но вам надо это видеть.
Майло подошёл к Киви и заглянул ему через плечо. На экране консоли было видно, как несколько едва различимых фигур в физическом камуфляже бегут к шлюзу. Вслед за ними торопливо ковылял шестиногий боевой передвижной комплекс «Бостон-Динамикс».
- Из этой штуки они могли разнести стену в два счета, - пробормотала Тина.
- Наверное, не рискнули устраивать взрыв в пещере, - задумчиво ответил Киви. – Но почему они уходят?
- Скажите, - спросил Паноптес, с лёгкой ноткой удивления в голосе, - вам известен человек по имени Марти? Он пытается выйти со мной на связь.
51. Фиджи, Марти, Дезертир
Их называли Нептурналиями. Рой метеодронов, которые в автоматическом режиме определяли районы, нуждающиеся в дожде. Программа Нептурналиев учитывала массу параметров, характерных для планеты, и, к примеру, над естественными пустынными областями дождь шёл значительно реже, чем в области тропиков.
- А здесь-то он зачем? - Спросила Фиджи, глядя в небо. С пляжа Нептурналии казались неспокойной чёрной тучей.
- Это из-за физического комуфляжа, - ответил Марти, помешивая своё коронное рагу, - оттуда наш остров кажется тропическим. На этих конструкциях модуляторы атмосферных показаний.
Фиджи пожала плечами. Туча над ними подернулась дымкой. Под ней начало формироваться облако, пока ещё белое, словно пух, не дождевое.
Бакланы недовольно сорвались со своих насестов на стальных конструкциях, и устремились вниз, устраиваясь на блоках прессованного мусора. Все, как один, нахохлились, уселись крылом к крылу. И правда, похожие на мультяшных героев. Как там Дезертир называл того художника? Миядзаки?
Фиджи оглянулась на тёмный провал в стене прессованного мусора. Дезертир так и стоял у входа в свою пещеру, словно представление страдающих амнезией детей технологической эры о реликтовом проточеловеке. Вот уж час, как он перестал гудеть на мотив старой песни Томми, но продолжал настукивать пальцами неровный синкопированный ритм.
- Слушай, - растерянно проговорила Фиджи, - я только сейчас поняла. Как же вы участвовали в строительстве Иво, если вам с Корбейном от силы по 35 лет?
Марти посмотрел на неё странно, а встретившись взглядами, торопливо отвернулся. Фиджи поднялась с шезлонга, подошла к жаровне и снова попыталась поймать взгляд Марти.
- Эй, Марти. Так вы мне врали все это время?
- Я... я не могу говорить об этом. Мне сказали, нельзя. Это опасно.
- Что опасно, Марти? Скажи мне, зачем вы лгали об этом? 
- Они не лгали.
Фиджи и Марти одновременно подняли головы. Удивительная способность для стального человека перемещаться практически беззвучно. Цифра «9» смотрела на них с равнодушием. Но Фиджи давно поняла, что Алекс Тетерски не умеет быть равнодушным.
- Мортимер Фитцжеральд родился за три года до меня. Адам Эллиот Корбейн - ещё на десять лет раньше.
Фиджи стояла, удивлённо хлопая глазами.
- Да вы меня ддосите.
- Это нельзя рассказывать, - испуганно пролепетал Марти.
- Уже можно. Я только что активировал протокол «Додж».
- Ну и хорошо, - сразу успокоился Марти и снова принялся снова помешивать ругу. - Я честно говоря, немного устал ждать.
Раскатился дробным эхом гром. Под Нептурналиями стремительно темнело. Марти торопливо снял сковородку и побежал в бунгало.
- Пойдём, - сказал Дезертир. - У меня и без дождя все скрипит. Сыплюсь на ходу.
Он аккуратно взял руку Фиджи своими стальными пальцами и повёл за Марти. Ударили первые капли дождя, оставляя на пляже темные кратеры мокрого песка.
В бунгало троим было темно. А с горячей сковородкой, об которую боялись обжечься все, кроме мистера Тетерски, тем более. Фиджи сидела, прижимаясь к плетённой стене и затаив дыхание слушала Дезертира.
Джозеф Майринк узнал о своей болезни довольно рано. Неявная ошибка во время терроформирования, которая сказалась позже на последующих поколениях поселенцев. Додж вынужден был провести всю вторую половину жизни в стерильном саркофаге. К тому времени он был уже сказочно богат, и огромную часть состояния бросил на изучение болезни и поиску лечения. Но не успел. Однако, благодаря его поискам, сегодня синдром Майринка лечится в рядовых клиниках.
Именно благодаря болезни Майринк начал концентрировать вокруг себя учёных. Сначала медиков, химиков, ДНК-инженеров. Позже тех, чьи исследования помогли бы избежать в будущем подобных проблем. Именно благодаря этому родилась одежды идея искусственной планеты. Разрабатывая которую, Майринк столкнулся с активным противодействием. Целые технологические области если не скрывали, то жёстко контролировали различные правительственные структуры. Многим изобретениям не давали хода, использование других ограничивалось настолько, что никто, кроме тех самых правительственных структур толком и не мог их задействовать. Как только появлялась прорывная разработка, появлялось министерство Обороны, Внутренних дел, Информационной Безопасности, а если не они сами, то подконтрольные им коммерческие структуры. Это и был Мир структур. Люди давно не решали в нем ничего, только массивы. Майринк понял - чтобы действовать в нем, необходимо создавать собственные массивы.
Так начался самый громкий проект Майринка - искусственная планета Иводзима. Который отвлёк внимание заинтересованных лиц от самого важного проекта - безымянной искусственной планеты, скрытой в глубинах космоса и представляющей из себя самое большое из всех существующих хранилище информации. Она добывалась самыми разными методами. Законными - в многочисленных научных комплексах, купленных Майринками с арматурными потрохами. Относительно законными - Майринк устроил настоящую коммерческую бойню, загнав конкурентов на грань банкротства и за бесценок выкупил все их секретные разработки. Незаконными - с помощью промышленного шпионажа, целого штата хакеров, шантажа, подлога и взяток. И если зарядить собственную компанию на десятилетия ему не удалось, то безымянная планета работала и после его смертей: официальной и фактической. Долгое время Майринк и сам толком не мог сформулировать, зачем собирает всю эту информацию. Ну, то есть он говорил что-то о том, что в эпоху, когда человечество разбросано так сильно, что по сути ничего, кроме информации его не связывает, лишь зная больше (или качественнее) других, можно оставаться на плаву. Это было чистой правдой, но правдой банальной. А Джозеф Майринк никогда и ничего банального не делал. В юности - потому что банальность скучна, в зрелом возрасте - потому что мог себе позволить.
Понимание пришло после первой смерти. Когда кропотливо создававшаяся им корпорация, практически тащившая на своём горбе человечества фактически рухнула, из-за алчности, чванливости тех, кто стал его приемниками. Потому что богатства «Юниверс Инк» достались в руки ограниченного количества людей, а давали власть над всеми. Банкротство «Юниверс Инк.» ударило по глобальной экономике. Но глобально - ничего не изменило. Человечество отряхнулась, как собака после дождя, и побежала дальше. Проблема была в том, что цивилизация людей остановилась в развитии много веков назад. Она росла численно, территориально, технологически, но не эволюционировала. Она пережила десятки и сотни экономических и политических потрясений, но продолжала сидеть на полюбившейся ветке и выискивать блох. Но так было не всегда.
Минимум трижды в течении своей истории человечество отхватывало оплеухи, после которых не способно было оставаться прежним. Первый раз, когда Коперник доказал, что Земля не центр вселенной, вокруг которого крутятся звезды, а песчинка в огромном космосе, которая сама вращается вокруг одной из бесконечного множества звёзд.
Второй раз, когда Дарвин объявил, что люди произошли не об Бога, а от грязных крикливых приматов.
Ну, а третий, когда основа основ человеческой культуры - любовь мужчина к женщине, - была названа Зигмундом Фрейдом не благородным чувством, а отголоском половых инстинктов животных.
После этих оплеух собака человечества не смогла отряхнуться. Ей пришлось измениться. Едва заметно, но все же измениться.
Только знание заставляло человечество эволюционировать. А безымянная планета Майринка была гигантской интеллектуальной бомбой, с мощью которой ничего не могло сравниться. Дело было за малым - бомбе требовался детонатор.
- И похоже, мы его нашли, - закончил Дезертир. - Детонатор называет Паноптес. Если, конечно, вам удастся с ним договориться.
- А, это запросто, - отмахнулся Марти, - чего-чего, а зубы заговаривать мы умеем. Сейчас поедим и ты мне скажешь, как найти этого парня.
- Хорошо, - кивнул Дезертир, - кстати, твоя пушка и правда пригодится. Сколько мутона в ней использовано?
- Двенадцать грамм. Целое состояние.
- В таком случае, ешьте скорее. У нас много работы. И да, - мистер Тетерски повернулся к Фиджи, - Адам Корбейн и Марти выглядят так, как выглядят, потому что не стареют. Вообще.
52. Корбейн, Присцилла, Марти, Фиджи, Фриман
Не смотря на то, что Афина была политическим и туристическим центром данного сектора галактики, в столице еще никогда не было так шумно. Впрочем, в эти дни, вероятно, шум стоял везде, где проживали люди. Пришлось сильно постараться, чтобы найти более менее тихое кафе в переулке на границе между публичной туристической Афиной и спальным районом. Да еще и такое, что бы в нем подавали суши. Заведение пряталось под скромной вывеской «Гвадалканал» выполненной в запатентованных цветах «Coca-Cola». Японская кухня не была для «Гвадалканала» профильной, как, впрочем, и любая другая, - готовили здесь из полуфабрикатов.
- Но сносно, - прокомментировал Корбейн, перемолов челюстями первую горсть роллов.
 Они сдвинули столики у витрины, а с десяток прочих посетителей концентрировались ближе к стойке, у которой висела большая стационарная консоль. Взволнованные, переходящие на истеричный крик эксперты ток-шоу, перебивая друг друга, пытались решить, следует ли называть события последних дней террористическим актом, направленным на уничтожение самих устоев объединённого человечества, или же актом благоденствия, направленным на укрепление тех же самых устоев. Марти тихо и не очень здорово хихикал, прислушиваясь к их воплям.
 Фиджи и Фриман робко жались к стене, бросая опасливые взгляды то на дверь, то на окно. Им следовало привыкать к тому, что они не только вышли сухими из воды, но и перестали звёздами номер один. Короче говоря, до них никому не было дела. Но эта привычка требовала времени.
- Успокойся, девочка моя, - наклонившись к Фиджи, прошептала Присцилла, - Лемарк исчез, но его очень скоро найдут. Причём, свои же. Им же надо отдать кого-то на заклание. А ты официально исключена из списков подозреваемых. Как и этот твой приятель с Дижона.
- Он мне не приятель. Я болтала-то с ним всего пару раз, - ответила Фиджи. - И потом, не обижайтесь, но я слишком долго работала с политиками, и не верю во все официальное. Обычно то, что пишут в документах, является только прикрытием для того, чего в документах писать нельзя.
 Присцилла снисходительно улыбнулась. Она опять была в ярком платье королевы моды модов, на этот раз - оранжево-зеленом, и не только не скрывала своей внешности, но, похоже, напротив, стремилась быть замеченной всеми. Фиджи никогда не встречала такой красивой, яркой женщины.
 - Ты умница, - кивнула Присцилла, - но умница ленивая. Один из пакетов, переданных планетой Майнринка...
- Через мою пушку! - Вставил Марти, по-детски ревниво сверля Присциллу взглядом прищуренных глаз.
- Да, через твою пушку, Марти. Так вот, один из пакетов был посвящён государственному устройству в новую технологическую эру. Разработки, составляющие пакет, фактически исключают классическую подковерную политику, делают ее полностью прозрачной не законодательно, а технически, и предусматривают доступ любого гражданина к соответствующей информации. Конечно, большинству людей это не нужно, они аморфная масса, полагающая, что от них ничего не зависит. Но наверняка найдутся засранцы, желающие сунуть нос в политическое белье. А ты - слишком мелкая цель, чтобы рисковать из-за тебя всем. Так что ешь спокойно, а я пока буду сидеть и думать, как сменить работу, не обосравшись перед всем человечеством.
- А зачем вам менять работу? - спросила Фиджи.
- Я и есть теневая политика, - улыбнулась Присцилла, - ее физическое воплощение. А теперь мое время прошло.
 Присцилла наклонилась к ее уху и прошептала совсем еле слышно:
- На этом все, мышка. Я собираюсь затащить в постель вон того чёрного громилу. А он не всегда понимает намеки, так что мне есть, чем заняться кроме тебя.
С улицы раздались невнятные крики. Все посетители кафе синхронно повернули головы к витринным окнам.
Со стороны спального района двигалась плотная колонна люмпенизированной молодежи в бомберах и тяжелых ботинках, выкрикивая вразнобой: «Контроль! Контроль! Контроль!» В то же время навстречу им шла точно такая же толпа с криками «Требуем свободу информации!». Колонны отличались друг от друга только цветом шнурков на ботинках.
 Корбейн закинул в пасть остатки роллов и поднялся.
- Пойду разомнусь.
- Я, пожалуй, составлю тебе компанию, - сказала Присцилла и потянулась так сексуально, что на мгновение отвлекла всех присутствовавших и от ток-шоу, и от намечающейся драки.
«Не бывает таких, как она, - с завистью подумала Фиджи, - наверняка, это какие-нибудь модуляторы поведения. Обязательно куплю себе такие же, даже если они будут стоить, как вся вселенная!»
Насчет вселенной - вряд ли, но вообще-то они и правда стали богаты. Как поняла Фиджи, умная программа Паноптес в ходе обучения и познания мира людей и их социальной инфраструктуры, учился еще и зарабатывать - как одному из инструментов взаимоотношения. В результате у него скопилась гигантская сумма денег на теневых счетах различных профсоюзов. А зачем программе деньги? К тому же, в ближайшее время все теневые счета должны были испариться, поэтому Паноптес просто разделил свои деньги между участниками этой истории - маленькой, но с большими последствиями.
 - Я одного не понимаю, - пробормотал Марти, не в силах отвести взгляд от ягодиц Присциллы, идущей к выходу, - что теперь будет? Я имею в виду со всеми нами? С человечеством...
- А этого никто не понимает, - хихикнул Марти, - в этом и фишка. Если бы мы понимали, последствия укладывались бы в нормальную общественную логику. А план был как раз разнести ее к чертям собачьим. Людям придётся научиться жить иначе. Вообще по-другому.
- Вот так они будут учиться? - спросила Фиджи, кивая на окно.
 На улице Корбейн, обвешанный с одной стороны протестующими с белыми шнурками, а с другой - протестующими с красными шнурками, - словно медведь Балу бандерлогами, - меланхолично укладывал на асфальт всех без разбору, молотя воздух исполинскими чёрными кулаками.
- В том числе, - кивнул Марти, - но не долго. Хаотичная реакция. Обычно обе волны возглавил бы кто-нибудь из политиков, используя для своих целей, но теперь это уже не возможно. Ведь об этом тут же все узнают. А без идеологической подпитки инерция таких бунтов быстро сойдёт на нет. К тому же, все они - вчерашний день.
- Это как? - не понял Марти.
- А вот так. На настоящий момент не существует механизмов, способных взять под контроль выпущенных нами демонов. А требовать свободу информации поздно - это уже данность. Конечно, рано или поздно контроль над информацией вернётся, но очень не скоро. И, главное, Мир к тому времени изменится. Через его знает как, но то, что он станет другим - факт.
 За окном мелькнуло оранжево-зеленое платье, и вслед за этим в витрину кафе влетели несколько человек в бомберах, а потом плавно обтекли вниз. Витрина выдержала.
- Хм, - уважительно скривил губы Марти и покачал головой.
«И платье себе такое куплю!» - подумала Фиджи.
53. Йорген, Майло, Тина
Зал космопорта был переполнен. Натуральный Вавилон. Майло видел нечто подобное лишь однажды, когда Афина принимала у себя Супер Кубок. Но в том столпотворении был порядок, планета начала готовиться к приему десятков тысяч болельщиков почти за год. Здесь же царил первозданный хаос. Администрация дижонского космопорта расписалась в полной неспособности оперативно реагировать на такой наплыв прилетающих. Пропускные способности таможенной службы не справлялись, маринуя людей в залах прибытия. Как, впрочем, не справлялась и служба логистики: порядка двадцати судов различного каботажа зависли на орбите планеты и ближайших спутников.
Впрочем, даже те, кто смог приземлиться и миновать таможенные терминалы, не имели возможности сразу покинуть здание. Не хватало стандартных респи, их свозили со всего города, но они мгновенно заканчивались. Не хватало такси, авиеток и троллейбусов, в городе банально негде было селить новоприбывших. Кажется, пол галактики устремились к Дижону, надеясь заработать на вновь открывшихся свойствах мутона. Новая золотая лихорадка, вот что это было.
Зато с тем, чтобы покинуть Дижон, проблем не возникало. При таком обилии порожнего транспорта, купить билеты не представляло никаких проблем. Майло заказал билет из гостиницы, и когда ему перезвонил оператор для уточнения, голос у того был усталый, но счастливый. Только войдя в здание космопорта, Майло понял, почему. В эти дни с планеты почти никто не улетал, напротив, все летели на Дижон.   
 Тина тащила громоздкий шар утилизатора, Йорген - громоздкую картину, а сам Майло катил чемодан, который так и норовил ударить кого-нибудь под колено. Народ вяло огрызался.
- Охренеть, - выругалась Тина, осматриваясь, - да с тех пор, как эту долбанную планету открыли, сюда ни разу не приезжало одновременно столько придурков.
- Почему придурков? - спросил Майло, протискиваясь между тележкой с чемоданами и выключенным дроном-уборщиком.
- Чувак, они добровольно прилетели на Дижон. Они придурки.
- Я тоже прилетел добровольно. По-твоему, и я придурок?
Тина отодвинула ногой тележку, вызвав волну возмущения людей по другую сторону, которую оставила без внимания, и ответила:  
- МаМайкл, ты добровольно пошёл в копы. Тупее этого придумать сложно.
Кажется, она не шутила.
Протолкавшись сквозь толпу, они выбрались в почти пустой зал для вылетающих. Помимо них здесь сиротливо дожидались рейсов всего несколько человек, и было относительно тихо.
Тина, не особенно церемонясь, бухнула утилизатор на пустое кресло. Йорген поставил рядом картину. Втроем они подошли к окну, разглядывая плотно составленные малые космические корабли и шаттлы. Поле космодрома напоминало исполинскую шахматную коробку, в которую без разбора сложили фигуры после партии. Хотя, по логике, партия только началась.
- Ну что, МаМайкл, - сказала Тина, улыбаясь, - похоже, все. Теперь каждый вернётся к своей работе, так что нам лучше не больше встречаться.
Майло улыбнулся.
- Похоже, что так. Правда, у твоего босса будут трудные времена. Секретов больше не осталось.
- Я тебя умоляю, - скривился Йорген, который молчал всю дорогу, думая о чем-то своём, - этот мир всегда держался на секретах. Старых не осталось, появятся новые. Уж кто-кто, а Понч без работы не останется.
- Ты не веришь, что мир может измениться? – удивился Майло.
- Верю, - кивнул Йорген. - Я не верю, что могут измениться люди.
- Факт, - согласилась Тина. – Этих зараз никакая чума не берет. Слушай, МаМайкл, а на фиг тебе возвращаться к полицейской работе с такими баблом?
Майло задумался, пожал плечами.
- Мне нравится моя работа... И потом, ты ведь тоже вернёшься к Пончу.
- Да. Но моя работа мне нравится больше твоей.
Они посмеялись.
Толпа в общем зале пришла в волнение. С улицы из внешних шлюзов вошли люди в форме МЧС и принялись раздавать респи. Менее чем через минуту те закончили, а толпа, кажется, не уменьшилась.
- Это надолго, - констатировал Йорген.
- Я думаю, теперь вообще все надолго, - заметил Майло. – Должен же быть хоть какой-то смысл в случившемся… А у тебя какие планы на будущее?
- Такие же, как и в последние десять лет. Свалить с этой планеты к чертовой матери, - усмехнулся Йорген. – К тому же, теперь меня тут ничего не держит. Деньги есть, квартиры нет. Так что...
- Так поехали со мной, - обрадовался Майло. - У меня большой дом, первое время перекантуешься.
- Нет, уж, - Йорген выставил ладони и засмеялся, - впредь я намерен держаться подальше от политики. И потом, я не попрощался с Киви, а он мой единственный друг. Но завтра, максимум послезавтра я свалю.
- Пожалуйста, больше не говори так при мне,- попросила Тина. - Когда бывший солдафон использует слово «впредь», это пугает.
Эпилог. Последний Дезертир Иво.
Далеко за океаном шумел мир. За обычным океаном и за океаном космоса. Суть от этого не менялась. Хорошая получилась шутка с этой информационной бомбой. Доджу бы понравилось. Но он сгорел, спасая человечество, - направил свой корабль прямо в солнце, не дождавшись финала. Тоже не плохо. Лучше, чем миллионы других смертей.
Жил когда-то ещё один славный мерзавец, Том Хант, он бы тоже оценил. А остальные... Что ж, большинство из них некоторое время будут играть в новый мир. Одним это понравится, другие станут с тоской вспоминать мир прежний. И вот вопрос - а разве не так было во все времена? Так какая же разница?
Дезертир, прихрамывая, шёл вдоль пляжа. Что-то стало заедать в его коленном шарнире. Да и во всем ржавеющем стальном теле, если честно. Может быть, Марти вернётся и починит старика. А может быть, он заиграется и забудет про этот космодром. Алекс Тетерски не стал бы его винить за это. У парня вечность впереди, ее из мелочей не построишь. С другой стороны, все большие конструкции держатся на песке и цементе. Маленькие-маленькие песчинки цепляются к большим модулям, и не дают им развалиться. А чем жизнь лучше?  
Нет, все же есть разница между тем, что было, и тем, что будет. Вообще-то, если отставить в сторону старческое брюзжание того, кто откоптил более двух человеческих жизней, то она всегда была. Такие времена и события приносят надежду на то, что день завтрашний будет лучше дня вчерашнего. Так редко происходит, но суть не в результате. Тут как с Новым Годом - каждый раз ничего не меняется, но люди все равно продолжают надеяться, строить планы, загадывать желания. Дело в самой надежде.
А, как уже было сказано, надежда на будущее - прерогатива молодых. Так что, по большому счёту, подобные события омолаживают мир, не позволяя ему скатиться в тоскливую, брюзжащую старость.
И это хорошо. Это отлично. В общем-то, это единственное, ради чего стоит коптить небо. 
Осмотрев свои безлюдные владения, Алекс Тетерски понял, что устал. Не физически, этот тип усталости давно ему не ведом. Это была другая усталость, но давать ей имя не хотелось. Там наверняка будет слово «старость», так что, ну его к черту. Но вообще-то, пока рядом были люди и эта смешная девчонка... как же ее зовут?.. В общем, пока они были здесь, усталость не возвращалась. Видимо, второе слово в ее названии - «одиночество». Это единственное, чего старый Дезертир ненавидел всей душой.
Он походил еще какое-то время, утопая тяжелыми ступнями в песке, затем, все так же прихрамывая, вернулся в свою пещеру. Оглянулся, постоял секунду и отключился.
Если понадобится, постучат.
30.10.2017
Москва.