Том 3 : Америка в Париже. Почти три года (Ленинградский дневник). Очерки [Вера Михайловна Инбер] (pdf) читать постранично, страница - 5

карандаш вносит и выно­
сит за скобки какие-то цифры совершенно как в Москве
на производственном совещании...
В Берлине — дождь. Это прекрасно организован­
ный, в высшей степени добротный немецкий дождь.
Он не усиливается и не ослабевает. Он как хороший
мотор, не дает перебоев. В этот ранний час город по­
крыт зонтиками. Время туго натянуто, как материя на
зонтике. Все организовано: Германия.
Несколько слов о немецком асфальте. Он сверхъес­
тественно гладок: это какой-то атлас (железной вынос­
ливости и стального блеска). Когда приходится снимать
его с земли, то делают это при помощи электрического
молота. Ударяя по шестидесяти раз в минуту, он поды­
мает адский грохот, от которого сотрясаются даже
облака. Молот этот долбит и долбит асфальт, как борма­
шина металлическую пломбу, долбит до тех пор, пока не
обнажатся подземные нервы улицы.
По вечерам Берлин наводнен светом. Вывески не­
истовствуют. Светящиеся рекламы сотрясают воздух...
Вот сейчас я ловлю себя на том, что пишу о рекла­
мах. А ведь я собиралась этого не делать (все пишут
17

о рекламах.) Собиралась их не видеть. Но они сделаны
именно для того, чтобы быть увиденными. А увидев их,
необходимо о них написать. И вот пишу...
Светящиеся рекламы сотрясают воздух. Свет так
силен, что иногда кажется звуком. Торговая Германия
миллионами светящихся глоток старается обратить на
себя ваше внимание. У каждой фирмы свой голос и своя
интонация. Мощным ровным гудом гудит фабрика роя­
лей. Истерически взвизгивают поддельные брильянты.
Сначала появляется заглавная завитушка. Она растет,
она разрастается. Потом возникает слово, потом росчерк.
Все исчезает, и через секунду рождается снова. Очер­
танья букв настолько незабываемы, что ночью вы види­
те их на стене, на подушке и наконец внутри собствен­
ного глаза.
Говорят, что учитель чистописанья, написавший эти
слова, разбогател на поддельных брильянтах, как на
подлинных алмазных копях.
В другом углу неба нежным жемчужным сияньем
рекламируются шелковые трико. Над театром непре­
рывно мчится сверкающее извещение о часе открытия
кассы и о ценах на билеты. Места всему этому отведено
немного: тонкая полоска ночного неба, замкнутая с двух
сторон крышами. Но потому, что надпись не стоит, а
движется со скоростью экспресса, она успевает сказать
все, что ей нужно. Торжественно, библейски пышно,
как о втором пришествии мессии, световыми столбами
и молниями объявляется о новом сорте кофе, чрезвычай­
но питательном и без кофеина. И так далее, до бесконеч­
ности. Все это наверху, а внизу — светящиеся пузыри
на перекрестках улиц, регулирующие движение. Пузы­
ри эти сравнительно недавнего происхождения. Амери­
канцы, поедая в кафе сбитые сливки, презрительно гово­
рят о том, что «у них в Америке все это введено давнымдавно». И что вообще всё — вся культура, весь свет
идет из Америки. Что касается другого света, доподлин­
но неизвестно, но этот действительно из Америки.
Шуцман, за неимением армии, представляющий
собой военную мощь Германии, стал еще величествен­
нее, чем раньше. У его ног, на мостовой — стеклянная
выпуклость. Как будто закопали в землю маяк, оставив
18

наружу одну голову. Стоит шуцман, и глаза маяка,
красные, зеленые и желтые, сверкают у его ног. В иных
местах уже не пузыри, а целая башня управляет ули­
цей. На башне настоящие семафоры. На башне стоит
человек, и все пузыри смежных улиц повторяют прика­
зы башни. Все это — Берлин Вестей.

Глава 3
ЕЩЕ О БЕРЛИНЕ

В Берлине, кроме блистательного Вестена, есть еще
Норден. Норден — это первоначальный город, из кото­
рого впоследствии произошло все остальное... Норден
выкроен скупо. Каждому дому отведено как раз столько
места, чтобы не задохнуться. Главная артерия Нордена — это бесконечная, в несколько километров длиной,
Франкфуртераллее. Она широка: на ней даже растут
деревья. Но есть в них нечто несовместимое со словом
«весна». В осенний день, когда ветви служат пристани­
щем для дождей и туманов, в такой день, говорю я, для
них есть еще кое-какое оправданье. Раз существует
осень — значит, должны существовать голые сучья.
Но что будет с ними весной?..
А пока — туман. Под деревьями ходит вниматель­
ный немец. В одной руке у него корзинка, в другой —
заостренный металлический прут. Прутом этим он под­
хватывает каждую бумажку, каждый огрызок яблока,
каждый трамвайный билет и бросает в корзину. После
этого улица чиста, как пол военного госпиталя. Вот
человек остановился и задумался: под одним деревом,
у самых влажных корней, образовалась какая-то мшис­
тая припухлость, не то гриб, не то бородавка, но, во
всяком случае, нечто не предусмотренное ни временем
года, ни правилами уличного движения. Человек с пру­
том и корзинкой стоит в глубокой задумчивости. Очевид­
но, он не знает, квалифицировать ли данное явление как
сор и