Шхуна «Колумб» [Николай Петрович Трублаини] (fb2) читать онлайн

«Военные приключения», является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательский дом «Вече».

Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.

Составитель серии В. И. Пищенко

©Трублаини Н.П., наследники, 2023

© Полеводова Е.А., перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство «Вече», оформление, 2023.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. НЕЗНАКОМКА С ЗОНТИКОМ

Марк задержался на маяке и теперь жалел об этом. Выйди он минут на пятнадцать раньше, дождь его не догнал бы. Юноша спешил, как только мог. Небо обложили чёрные тучи; большие прибойные волны с ритмичным шумом катились на берег; в воздухе царил тот особенный покой, который всегда приходит за несколько минут перед бурей. Вот-вот этот покой будет нарушен резкими порывами ветра, и на землю упадут тяжёлые капли, предвестники летнего ливня.

До Соколиного оставалось километра полтора. Едва заметная в траве тропинка начиналась от самого моря и вела напрямик к рыбачьему выселку. Выйдя на тропинку, парень побежал. Далеко впереди, между ним и выселком, маячила чья-то фигура.

Марк, юнга со шхуны «Колумб», ходил сегодня домой, на маяк, где отец его работал смотрителем. Утром шхуна пришла в бухту Лебединого острова за рыбой, которую поставляла в ближайший порт, на консервный завод. Как оказалось, у рыбаков Соколиного выселка накануне случился совсем небогатый улов. Шкипер решил задержаться в бухте на сутки, прочистить мотор, а потом забрать улов за два дня и отправляться в порт. Юнга отпросился у шкипера на несколько часов домой, на маяк. Однако гостил недолго, поскольку заметил, что небо хмурится, предвещая дождь и бурю, и заторопился на судно. Дома его, правда, задержали: специально для него был приготовлен вкусный обед и пирожки с мясом. Он и теперь нёс с собой увесистую корзинку с пирожками, переданными матерью для команды «Колумба».

На бегу юнга поглядывал на фигуру впереди, пытаясь угадать, кто бы это мог быть. Семнадцать лет он прожил на этом маленьком острове, знал всех немногочисленных его жителей и мог назвать каждого из них за километр. А теперь вот догонял человека, которого никак не мог узнать. «Кажется, это девушка или женщина», — догадывался он по одежде. Она почему-то часто останавливалась и наклонялась: наверное, цветы рвала. В руке держала трость.

Наконец порыв ветра волной побежал по траве, по зелёной стене камышей над небольшим болотом, поднял вверх какую-то сухую травинку — начиналась буря. Море в один миг покрылось белыми барашками пенных волн.

Ветер дул Марку в спину, облегчая ему шаг. Юнга догонял человека с тростью. Он почти уверился, что это какая-то незнакомая женщина, и его распирало любопытство, кто она и что делает на их острове. Когда до неё осталось не больше полусотни шагов, молния рассекла небо, а спустя какой-то миг оно взорвалось громом. И сейчас же на землю упали первые тяжёлые капли. Незнакомка остановилась, подняла вверх свою трость, и над ней, подобно парашюту, раскрылся зонтик. Марк поравнялся с ней и увидел, что это была девушка примерно его лет. Она крепко сжимала ручку зонтика, поскольку ветер выдёргивал его, рвал из рук. Девушка, по-видимому, была из города — об этом свидетельствовали синее платье с короткими рукавами, сандалии, белый берет, прикрывающий только половину головы, и зонтик. У Марка не было времени её рассматривать, и если бы через пять минут его спросили, блондинка она или брюнетка, то он, наверное, не смог бы ответить. Между тем она была блондинкой, курносенькой, с зелеными глазами. Юнга не обратил на всё это внимания, но сразу убедился, что она не островитянка, и потому крикнул ей:

— Спешите! Торопитесь, пока ручей под выселком водой не залило, а то не перейдёте.

С этими словами он замедлил шаг и пошёл рядом с девушкой.

Маленький ручей под Соколиным во время ливней превращался в бурную реку, и тогда перебраться через него было невозможно. В таких случаях люди возвращались на маяк и ждали, пока пройдёт дождь и спадёт вода, либо же рисковали добраться до выселка по морю.

Пока Марк говорил, полился густой дождь, серым занавесом закрыв от них рыбачий выселок, куда осталось идти самое большее минут десять. Девушка подошла ближе к Марку и, чуть вытянув руку, прикрыла его зонтиком.

— Идём вместе! — крикнула она.

Часто сверкала молния и раз за разом грохотал гром. Порывы ветра рвали зонт из девушкиных рук.

— Возьмите зонтик и держите меня за руку, — сказала незнакомка Марку.

Парень осторожно взял одной рукой её руку, а второй изо всех сил сжал ручку зонта. Хотя зонтик и мешал им идти быстро, но немного защищал от дождя. Идя рядом с незнакомкой, Марк думал, что всё равно промокнет, хоть с зонтиком, хоть без него, и, наверное, придется забегать к какому-нибудь рыбаку сушиться, потому что на «Колумбе» только одна маленькая рубка и там сделать это не получится.

Ноги путались в мокрой траве, иногда доходившей до колен, и идти было тяжело. Наконец добежали до ручейка. Маленький водный поток, бегущий по дну, рос прямо на глазах. Глубиной он был, наверное, с полметра. Вода уже почти покрывала несколько довольно больших камней, лежащих посреди ручья и служивших своеобразным мостиком. Марк знал: опоздай они минут хотя бы на десять-пятнадцать, и перейти ручей не смогли бы. Парень вошёл в воду и протянул девушке руку, чтобы помочь перескочить ручей по камням. Незнакомка посмотрела на него удивлённо и даже сердито:

— Чего вы в воду полезли? Я бы сама…

Но он не дал ей договорить, крикнул:

— Переходите быстрее!

Не выпуская зонтик из руки, Марк вышел вместе с девушкой на другой берег ручья. Как только они перешли, вода скрыла камни.

Дождь не утихал. Теперь до крайнего дома Соколиного выселка оставалось шагов сто. За полторы-две минуты Марк и незнакомка добрались до улочки, покрытой глубокими канавами.

— Вам куда? — спросила незнакомка.

— Мне до пристани.

— Хорошо, я вас проведу. Мне почти по дороге.

Прошли улочку, свернули за угол и приблизились к берегу. Бухта была относительно спокойной, на ней только пенились мелкие волны. «Колумб» покачивался на якоре недалеко от берега; волны плескались о маленькую деревянную пристань и шаловливо выбегали на песок, почти касаясь шаланд и каиков^[1], вытащенных рыбаками на берег.

Когда поравнялись с домиком рыбака Тимоша Бойчука, Марк поблагодарил свою спутницу и попрощался. Она ответила:

— Не за что, счастливо.

Марк открыл калитку, но, несмотря на дождь, стоял и смотрел вслед незнакомке. Она, пройдя соседний дом, оглянулась. Марк смутился и исчез за воротами.

Хотя парня донимало любопытство, — хотелось посмотреть, куда пошла незнакомка, — он уже не стал останавливаться и оглядываться, направился к двери, вытер ноги о каменные ступеньки и вошёл в сени. Из комнаты слышались знакомые голоса. У Бойчука часто собирались рыбаки, поскольку дом его стоял ближе всего к морю, два окна выходили на берег, и оттуда было удобно присматривать за шаландами и лодками во время непогоды.

Марк вошёл в комнату, поздоровался и спросил разрешения обсушиться. Хозяин сейчас же провёл его в кухоньку, где в печи горел огонь. Направляясь туда, юнга слышал, как один из рыбаков говорил:

— Вся сила, значит, в этом песке. Из-за этого песка он и приехал сюда на целое лето вместе с дочкой…

2. НА «КОЛУМБЕ»

Шхуна «Колумб» принадлежала Рыбтресту. Это было небольшое, но вместительное судно. Ходило оно под мотором со скоростью пять-шесть миль в час, а под парусами при хорошем ветре — в полтора раза быстрее. Иногда «Колумба» посылали в море рыбачить, но в основном он перевозил рыбу, сети и всевозможную снасть. В последнее время «Колумб» регулярно обходил рыбачьи артели, забирал у них рыбу и доставлял её на консервный завод, находившийся миль за двадцать пять от Лебединого острова, возле курортного городка.

Никто не знал, когда и где эта шхуна была построена. Ещё в Гражданскую войну её как-то прибило к берегу, полузатопленную, без людей, с обломанной мачтой, изуродованным бортом, без руля. Мотора на ней тогда не было. На борту сохранилась надпись «Колумбъ». Несколько недель никто эту шхуну не трогал. Потом рыбак Стах Очерет, взяв в помощь нескольких товарищей, подтянул её на береговой песок и обложил киль камнями. Ещё пару лет после этого шхуна стояла без движения и была пристанищем для рыбацких детей, которые охотно играли рядом с ней и в летние дни прятались под её бортами от жары. И лишь на третий год всё тот же Стах Очерет пришёл в сельсовет и предложил отремонтировать шхуну, поскольку материал, из которого она была сделана, вполне прошёл проверку морем, солнцем, дождями, морозами, а также и людьми, тоже с не очень-то большой заботой отнесшимися к судну, брошенному на произвол судьбы. Шхуна была отремонтирована, на ней поставили новую мачту, починили руль, обустроили маленькую рубку и сбили с надписи «Колумбъ» твёрдый знак в конце.

Стах Очерет был назначен шкипером «Колумба» и с тех пор со шхуной не расставался. Позже «Колумб» передали Рыбтресту. Тогда на нём поставили мотор. Правда, Очерет всегда отдавал предпочтение парусам, а мотором пользовался только в тех случаях, когда паруса висели на мачте неподвижно или же ветер дул прямо в лоб.

Команда на «Колумбе» была небольшая. Кроме шкипера, в её состав входили моторист, матрос-рулевой и юнга. Все были жителями Соколиного выселка на Лебедином острове. Молодой рыбак Лёва Ступак недавно окончил курсы мотористов и теперь работал на шхуне. Стах Очерет в шутку называл его «механиком», так же как и юнгу Марка звал «главным коком», рулевого Андрея Камбалу «боцманом», а шхуну «боевым кораблём».

В тот день, когда ливень застал Марка в поле, на борту шхуны были только Лёва и Андрей. Первый чистил мотор, второй латал паруса. Когда начался дождь, оба укрылись в рубке. Рубка на шхуне была такой маленькой, что одновременно в ней могли спать только двое. В непогоду, когда шхуна стояла возле причала или на якоре, команда, спасаясь от дождя и ветра, едва умещалась в рубке.

Ливень продолжался почти час. Когда утих, к шхуне подошли друг за другом два каика. В первом сидели Марк с Тимошем Бойчуком, а во втором — шкипер Стах Очерет.

После дождя вода в бухте помутнела, в неё нанесло ила с острова. Грязные волны безостановочно подбрасывали шхуну, но привычные к качке рыбаки не замечали этого. Внутри шхуны всё вымокло, на дне собралось прилично дождевой воды, и юнга сейчас же был отправлен выливать её. Он работал старательно, ловко зачерпывая воду ведёрком и выливая за борт. Спешил, потому что предстояло ещё готовить ужин.

Очерет вскочил на шхуну почти сразу вслед за Марком и Бойчуком, привязал каик к корме и поздоровался с командой по своему обычаю:

— Тихой погоды, богатой рыбы!

После чего спросил о моторе. Оказалось, что с мотором Лёвка ещё не закончил, работы оставалось на два-три часа, но до завтра легко управится.

— Сегодня, парни, сегодня отправляемся, — заявил шкипер.

Неожиданная перемена планов удивила команду шхуны, особенно Тимоша.

— Мы же сегодня собирались дома ночевать, — сказал Андрей.

— Где же ты рыбы наловил? — шутливо спросил Тимош.

— Есть новый груз, — ответил шкипер. — А рыбу заберём, хоть её и мало. Завтра к вечеру к вам наведаемся, чтобы новой наловить.

— А что за багаж, дядя Стах? — поинтересовался моторист.

— Две бочки песка.

— Да не шутите вы. Говорите, как есть…

— Я, парень, не шучу, сейчас подойдём к пристани и возьмём две бочки песка. Нужно срочно доставить их в порт.

Все за исключением Бойчука удивлённо смотрели на своего шкипера. Бойчук же кивнул с таким видом, будто догадался, в чём дело, и слова шкипера подтверждает.

— Что же это за песок такой и на кой чёрт он кому-то понадобился? — поинтересовался Андрей. — В порту, что ли, своего песка нет?

— У меня приказ, — ответил Очерет, — а что там к чему, могу и не интересоваться. Хотя говорят, что это золотой песок.

— Действительно золотой? — подскочил Тимош. — У нас тоже говорили, но никто не верил…

— Именно, золотой, — протянул шкипер, поглядывая на свою команду и следя за тем, какое впечатление произвели его слова на товарищей. И увидел, что никто из команды ему не верит.

3. ЮНГА

На нашем южном море очень мало островов. Самое большее их наберётся десятка два вдоль северо-западного побережья. Всё это небольшие, песчаные, иногда болотистые, заросшие травой, камышами или кустами куски грунта, отрезанные от суходола неширокими проливами. К этим островам относился и Лебединый. Он простирался параллельно берегу километров на тридцать, но в самом широком месте был не более километров четырёх. Восточная сторона острова заросла густыми камышами и невысокими деревьями, в которых гнездилось множество чаек, мартынов и бакланов, этих невероятно прожорливых рыболовов, которым рыбаки Соколиного выселка то и дело желали всяческих бед. Поблизости от этих птичьих поселений часто попадались лисьи норы, уходившие глубоко под землю. Лисиц на острове было много, и чувствовали они себя вполне безопасно, поскольку в рыбачьи дворы наведывались только изредка зимой, а большую часть года жили за счёт птичьего населения южной части острова. Рыбаки почти не охотились, потому и зверям, и птицам жилось на острове привольно.

Остров назывался Лебединым, потому что осенью и весной сюда наведывались тысячами, а в некоторые года и десятками тысяч лебеди, останавливаясь здесь во время своих перелётов с севера в тёплые края, а из тёплых краёв на север. Кроме того, ходили слухи, будто когда-то на этом острове жило много лебедей, пока их не перебили и не распугали. Но тех времён уже никто не помнил.

Посреди острова над довольно большой и глубокой бухтой разместились четыре десятка рыбачьих домов. Бухта называлась Соколиной, такое же название было и у выселка. Кто от кого это название перенял, никому не было известно.

Кроме выселка на острове находились ещё два дома — жилище инспектора рыбного надзора Якова Ковальчука, располагавшееся приблизительно километрах в двух на восток от выселка, и маяк на западном краю острова. От маяка в море выходила песчаная коса, которая оканчивалась длинной грядой подводных камней. В основном из-за этих камней здесь и поставили маяк. Тёмными ночами огонёк маяка было видно за десять-двадцать миль, когда же околицу окутывал туман, на маяке ревела сирена, звук которой долетал до самого Соколиного выселка.

В солнечные дни далеко с моря была видна белая башня маяка и такой же белый чистенький домик, прижавшийся к ней. В этом домике жил с семьёй смотритель маяка Дмитрий Филиппович Завирюха. И в этом же самом домике родился его сын Марк. Марк был в семье средним. Старшая сестра Мария вышла замуж за рыбака и уже три года жила в Соколином. Сейчас на маяке оставались отец, мать, старый дед Махтей — материн отец — и восьмилетний брат Гришка.

До пятнадцати лет Марк не бывал нигде за пределами острова. С десяти лет он учился в школе в Соколином, где все классы вёл один учитель, поскольку учеников в школе было чуть больше тридцати, а в пятом, шестом, седьмом классах — по одному-два. В пятнадцать Марк впервые оставил остров. Он ездил вместе с учителем в село Зелёный Камень, располагавшееся на суходоле, километрах в двенадцати от Соколиного, и там сдал экзамены за седьмой класс. После окончания школы, посоветовавшись с отцом, парень решил поступить юнгой на какую-нибудь шхуну, поплавать год-два, а потом, набравшись практического опыта, поступить в мореходный техникум.

Как раз в это время Стах Очерет искал на «Колумб» нового юнгу, поскольку его прежний юнга перешёл на океанский пароход.

Стах охотно согласился принять к себе Марка, которого хорошо знал — на Лебедином острове все хорошо знали друг друга. Марку определили зарплату, продовольствие и спецодежду. Парня это вполне устраивало. В его обязанности входило готовить еду для команды и рыбаков, когда они бывали на шхуне, поддерживать чистоту, помогать по возможности рулевому и мотористу, а также выполнять мелкие поручения шкипера. Юнга был на шхуне самым грамотным, поэтому на него ещё было возложено ведение различных записей — сам Очерет весьма неохотно брался за карандаш, отдавая предпочтение собственной памяти и подсчётам в голове чем каким-либо записям.

Второй год работал Марк на «Колумбе». Теперь он нечасто бывал на острове: посещал на шхуне соседние рыбачьи артели, ближайшие пристани и частенько гостил в порту курортного маленького города Лузаны. За это время юнга крепко подружился с остальной командой и стал любимцем маленькой моряцкой семьи. Когда было нужно, заменял рулевого или моториста, в плаваньи умел ориентироваться по компасу, звёздам и берегам, самостоятельно ставил паруса и вёл шхуну в требуемом направлении при любом ветре, запускал и останавливал мотор, разбирался в рыбе, которую они принимали, знал, где и какие сети нужно ставить.

Был он осторожен, но ветра и волн не боялся. Несколько раз за это время их захватывал в море сильный шторм. Однажды ветер порвал паруса, закончилось горючее, мотор перестал работать, и шхуну заливали высоченные волны. Казалось, вот-вот её полностью зальёт или перевернёт, и рулевой Андрей испугался. Но Стах накричал на Андрея, они поставили шхуну против волны и так держались два дня. Когда шторм начал стихать и ветер переменился, подняли кливер и потихоньку доплыли до своего острова.

Во время шторма Очерет следил за юнгой и ни разу не заметил на его лице и тени страха, а в глазах выражения растерянности. За это он высоко ценил Марка, хотя ничего ему не сказал, так же, как и не вспомнил никогда ни единым словом об испуге Андрея Камбалы.

Приближалось время, когда Марк должен был ехать в большой приморский город сдавать экзамены в мореходный техникум, ему оставалось плавать на «Колумбе» три-четыре месяца. Никто на шхуне об этом не заговаривал, а если у кого-то и появлялась мысль об этом, тот гнал её прочь. Не хотелось думать, что придётся им искать нового юнгу.

4. ТОРИАНИТОВЫЙ ПЕСОК

«Колумб» подтянули к пристани, где уже стояли две бочки с песком, о которых упоминал в разговоре с командой шкипер. Возле бочек стоял высокий человек в годах. Команда уже знала, что это был дальний родственник Стаха Очерета. Он оставил Лебединый остров много лет тому назад и долго сюда не возвращался. Теперь, как рассказывал шкипер своим товарищам, его родственник стал профессором. Как раз в эти дни, когда «Колумб» ходил в плаванье вдоль побережья и задержался там на целую неделю, профессор Андрей Гордеевич Ананьев и приехал на остров, собираясь провести здесь летний отпуск. Гуляя по острову, он заинтересовался песчаной горой возле Соколиного. Он внимательно исследовал этот песок, потом набрал его две бочки и спешил отправить в город на исследование. Шкипер в двух словах объяснил это своим товарищам, добавив, что профессор поедет вместе с ними.

Когда шхуна причалила бортом к пристани, на неё вкатили бочки с песком.

В это время к профессору подошла девушка. Несмотря на вечерние сумерки, Марк узнал свою спутницу, встреченную во время ливня. Она была в плаще, на ногах у неё были резиновые боты, а в руках чемодан и сумка.

«Его дочь», — подумал юнга.

Оказалось, что профессор с дочерью едут на шхуне в Лузаны. Когда девушка ступила на шхуну, Марк почему-то смутился, спрятался за рубку и взялся там за стряпню. Надо было торопиться с ужином. Из-за того, что на шхуне были пассажиры, он решил добавить к макаронам ещё и уху из кефали. Это было любимое блюдо рыбаков. Марку хотелось во всём блеске продемонстрировать свои таланты кулинара. Поставив греть воду, он принялся чистить рыбу. Не успел почистить и половину, как рядом с ним возникла девичья фигура.

— О, у вас настоящая кухня! — произнесла девушка удивлённо.

— Камбуз! — ответил Марк, не поднимая головы и тщательно скребя ножом рыбу, так что чешуя брызгами разлеталась во все стороны.

— Вы тоже употребляете корабельные термины? Я думала, что на рыбачьих лодках их не знают.

Марк поднял голову и обиженно взглянул на девушку:

— Это вы о «Колумбе»? Мы — шхуна, а не лодка, — гордо заявил он.

Девушка узнала парня, с которым несколько часов тому назад шла под дождём.

— Это вы? — произнесла она радостно. — Мы с вами сегодня встречались.

Марк покраснел, но в сумерках этого видно не было. Подтвердил, что это действительно он.

— Так давайте познакомимся, — предложила девушка. — Меня зовут Люда.

— А я Марк Завирюха.

— Я не назвала свою фамилию, но вы, наверное, её знаете — Ананьева.

Люда взялась помочь Марку. Он сначала отказывался, но потом согласился и дал девушке длинный нож и старый мешок вместо фартука. Она чистила рыбу умело и быстрее, чем Марк. Говорили мало, но девушка сообщила юнге, что знает, как готовить рыбу жареную, рыбу с подливой, отварную с картофелем, рыбный холодец, рыбу маринованную, рыбу фаршированную, рыбные котлеты и ещё пять или шесть рыбных блюд. Кроме того, она умеет готовить шашлыки и чебуреки. Готовить их её научил отец, который очень любит эти блюда. Марк вскоре убедился, что она не хвастает, потому что приготовление рыбной ухи и макарон очень быстро перешло в Людины руки.

Пока Люда с Марком возились на камбузе, шхуна отчалила от берега. Стах сам стал к рулю. Умело маневрируя, он вывел «Колумб» только под кливером из бухты в море. Потом матрос поднял парус, и шхуна легко отправилась на восток, покачиваясь на волнах. Ветерок веял лёгкий, и казалось, что он вот-вот утихнет. Лёвка возился с мотором и обещал не позднее, чем за полтора часа, а то и меньше, закончить ремонт. Небо уже сияло звёздами, и Стах вёл «Колумб», ориентируясь на звёзды и на маяк, огонёк которого то вспыхивал, то гас, давая две длинных и три коротких вспышки с разными интервалами.

Профессор осторожно обошёл рубку и очутился возле дочери и юнги.

Он поинтересовался, как продвигается дело с ужином, и ему сообщили, что через десять минут ужин будет готов. Профессор спросил у Марка, давно ли тот плавает на «Колумбе», плавал ли ещё где-нибудь, кто он и откуда. Узнав, что юнга — сын смотрителя маяка с Лебединого острова, очень обрадовался, поскольку знал отца Марка и даже когда-то дружил с ним. Правда, это было очень давно, потому что в последний раз они встречались лет двадцать назад, но профессору приятно было о той встрече вспоминать.

Марк поинтересовался, что это за бочки везёт профессор и почему ему так спешно нужно в город, что шкипер не дал им даже обсохнуть.

— Бродя по Лебединому острову, — рассказал профессор, — я заинтересовался песчаной горой и вскоре удостоверился, что в песке, из которого она состоит, содержится очень ценное вещество — торианит. Это меня взволновало. Дело в том, что может быть песок с разным количеством торианита в нём. Чтобы проверить свойства этого торианитового песка, нужно провести специальное лабораторное исследование. Почему я так тороплюсь вывезти этот песок? В городе, где я живу, сейчас проездом находится известный специалист по этим делам, профессор Китаев. Я хочу показать ему песок и вместе с ним сделать анализ. Завтра Китаев должен уехать, а я хочу обязательно застать его. Как только прибудем в Лузаны, сразу же пошлю ему телеграмму, а сам отправлюсь с первым пароходом.

В это время Лёвка окончил работу, и через полчаса мотор затарахтел, приводя в движение шхуну.

Но Стах не спустил паруса и, одновременно используя слабенький попутный ветер, ускорял ход «Колумба».

5. РЕЙС В ЛУЗАНЫ

Утренняя прохлада была достаточно ощутима, и Люда согнулась калачиком, завернувшись с головой в одеяло. Она спала на куске старой парусины, расстеленной на палубе под рубкой моториста. Девушке снился какой-то неприятный сон, и она проснулась. Да ещё кто-то второпях наступил на неё. Раскрыла глаза, но из-под одеяла не высунулась. Слышалось несколько голосов. «Наверное, уже никто не спит», — подумала она и выглянула из-под одеяла. Над собой увидела ярко-голубое прозрачное небо.

Поднялась на ноги. На востоке прямо из моря выглядывала половина солнца, освещая золотисто-красноватыми лучами мелкие волны.

И море, и воздух пылали молодой свежестью. Солнечные лучи придавали блеск глазам, а прохладный воздух, будто ароматный напиток, наполнял лёгкие.

Экипаж «Колумба» и профессор Ананьев стояли на левом борту и не обращали внимания на солнце. Их взгляды были обращены на судно сине-голубого цвета, плывущее на расстоянии полумили от шхуны. Небольшое, с низким бортом, с коротким полубаком, двумя трубами, маленькими надстройками — это судно очень невыразительно вырисовывалось на фоне моря и неба. Казалось, отойди оно на милю-полторы дальше, и расплылось бы в красках морской дали. «Военный корабль», — догадалась Люда.

— Доброе утро, — приветствовал её юнга. — Посмотреть хочешь? — сказал, протягивая бинокль.

— Доброе утро. Спасибо. Это военный корабль?

— Эсминец «Неутомимый буревестник». Наш знакомый и друг.

— Почему?

— В прошлом году он выручил нас в открытом море, когда «Колумб» во время шторма потерял паруса и остался без горючего.

Эсминец проходил совсем близко. Люда увидела на палубе корабля нескольких моряков.

С капитанского мостика, над полубаком, двое командиров следили в бинокли за шхуной. Марк поднял над кормой «Колумба» красный флажок, салютуя «Неутомимому». Оба командира поднесли руки к фуражкам. В ответ рыбаки закричали «ура». Эсминец, проявляя вежливость, поднял в ответ на их салют флаг до половины своей мачты.

Небольшой военный корабль промчался быстро, оставляя за собой бурный пенный след. Люда хотела посчитать, сколько на нём видно пушек, но так и не успела этого сделать. Девушка махнула беленьким платочком, и несколько краснофлотцев ответили с кормы на её приветствие. Люда встряхнула головой и, обернувшись к шкиперу, сказала:

— Он идёт немного быстрее, чем «Колумб».

— Ну да! — улыбнулся Стах. — Раз, наверное, в шесть. Здорово идёт. Теперь манёвры. С каким-то поручением спешит.

Шкипер рассказал Люде несколько эпизодов из боевой истории «Неутомимого». Его закончили строить на второй год империалистической войны и сразу же отправили в море. Эсминец ходил в разведку, расставлял мины, встречался с вражескими кораблями. Однажды он удачно торпедировал крейсер, одновременно выдержал бой против трёх миноносцев и вернулся неповреждённым. Дважды подводные лодки пускали в «Неутомимого» торпеды, и оба раза эсминец, удачно маневрируя, уклонялся от встречи с ними. Полтора года удачно плавал «Неутомимый». А в одну тёмную июньскую ночь, идя под вражеский берег, напоролся на мину. Сильным взрывом у эсминца оторвало корму. Часть команды погибла, главные машины остановились, электричество погасло. В корабль ринулась вода. Работали только помпы, и все, кто остался в живых, взялись за них. Началась напряжённая борьба с водой. Если бы помпы перестали работать хотя бы на двадцать минут, идти «Неутомимому» на дно. По радио вызвали помощь. Наутро пришли два миноносца и взяли искалеченный корабль на буксир. Целый день они тянули его к своему берегу. Командиры обоих миноносцев полагали, что «Неутомимый» безнадёжен, и спорили, надо ли с ним возиться. Они не верили, что его удастся дотянуть до берега. Под вечер их обнаружили вражеские самолёты. Вокруг падали бомбы. Оба миноносца отцепили буксирные тросы, оставив утопающий корабль на произвол судьбы, и бросились врассыпную. Одна бомба упала на палубу «Неутомимого» возле капитанского мостика и убила своими осколками командира, его помощника и нескольких матросов. Командование миноносцем взял на себя молодой машинист. Смеркалось. И снова всю ночь команда ни на минуту не прекращала борьбу с водой. Но вода всё больше прибывала во внутренние помещения. Наутро корабль почти по самую палубу сидел в воде. Но совсем уже близко виднелись свои берега. Вскоре подошёл сильный буксир и отвёл «Неутомимого» в порт. Миноносец поставили на капитальный ремонт, команду разослали по другим кораблям. Из ремонта «Неутомимый» вышел только после Гражданской войны. Корму ему прикрепили от другого эсминца — «Буревестника». «Буревестник» тоже погиб на минах, и от него осталась только одна корма. Отремонтированный эсминец назвали «Неутомимый буревестник». Теперь командиром на нём был тот машинист, который когда-то его спас. На Красном Флоте «Неутомимый» занимает первое место по точности стрельбы и скорости хода для этого типа кораблей.

Когда Стах Очерет завершил свой рассказ, «Неутомимый» уже исчез на горизонте, а с противоположной стороны показалась бухта с белыми домиками на берегах. «Колумб» приближался к порту Лузаны.

Возле пристани стоял маленький пассажирский пароход «Пенай». Этот пароход уже лет сорок или пятьдесят курсировал между Лузанами и недалёкими портами побольше. Вот и сейчас он доставил сюда курортников в санатории и дома отдыха, располагавшиеся на живописном побережье, славящемся своими «золотыми» пляжами и умеренной глубиной морского дна. «Колумб» прошёл мимо пустынных ещё пляжей, миновал пассажирскую пристань и «Пенай», уменьшил ход и, лавируя между шхунами и шаландами в рыбной гавани, стал швартоваться к причалу. Андрей и Марк соскочили на берег и начали крепить трос, обматывая им береговой кнехт. Профессор торопился. В девять утра «Пенай» уходил из Лузан. Оставалось немного времени, чтобы переправить бочки с песком на борт «Пеная» и купить билеты.

Андрей Ананьев написал на листе из блокнота телеграмму профессору Китаеву и послал с ней Люду на телеграф, а сам пошёл в билетную кассу. Там он увидел табличку с трафаретным объявлением: «Все билеты на “Пенай” проданы».

Профессор просил капитана парохода дать разрешение на два билета — для него и для дочери. Капитан категорически отказался.

— Вас я возьму к себе в каюту, а девушку совершенно некуда пристроить. У меня и так на сто пассажиров больше, чем я могу спасти, когда на «Пенае» разорвётся котёл.

— А с чего это котёл должен разорваться?

— Обязательно когда-нибудь разорвётся, ведь этот пароход — современник Фултона, хотя и имеет вместо колёс винт.

Ананьев распрощался с рыбаками. Люда должна была на «Колумбе» вернуться на Лебединый остров.

Вскоре после того, как «Пенай» отчалил от пристани, «Колумб» тоже вышел в море. Шхуна возвращалась назад, держась берега. Горячо припекало солнце, но море смягчало жару. Люда и Марк сидели на палубе и дружески общались, рассказывая друг другу всевозможные подробности собственной жизни и расспрашивая — Марк о большом городе, где жила Люда, а девушка о жизни на Лебедином острове и рыбачьих успехах «Колумба».

6. АГЕНТ № 22

Вечером, когда электрический свет залил городские улицы, мимо витрин ювелирных магазинов медленным шагом шёл сухощавый высокий человек лет тридцати пяти. На нём хорошо сидел элегантный серый костюм, к которому подходила такого же цвета шляпа, а на чёрном галстуке сиял фальшивый, — это было видно по размеру, — бриллиант. Легко ступали ноги в лаковых туфлях. Левая рука держала грубую трость, будто лёгкий стек.

С видом знатока прохожий останавливался перед витринами и рассматривал выставленные там драгоценности, будто пытаясь определить их стоимость. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на ручные часы. Когда стрелки показывали без двадцати десять, мужчина свернул в ближайший переулок и вышел на соседнюю улицу, также залитую электрическим светом, но без витрин, без магазинов и в общем достаточно пустынную в сравнении с только что описанной, хотя полицейских здесь наблюдалось гораздо больше.

Мужчина с тростью обошёл почти кругом большой семиэтажный дом, поднялся по ступенькам к парадной двери и нажал кнопку звонка. Дверь открылась, мужчина вошёл в неё, одновременно вытаскивая из кармана жилета листок бумаги. Жандарм внимательно изучил пропуск и разрешил пройти дальше. Высокий, пройдя мимо нескольких часовых, зашёл в большую комнату, где застал только двоих людей. Один из них был секретарь, а другой, по-видимому, принадлежал к кругу редких, но регулярных посетителей этой комнаты.

Комната была приёмной перед деловым кабинетом начальника тайно-разведывательной службы.

— Мне назначено на десять, — сказал высокий.

Секретарь глянул на часы, стрелки показывали без двух минут десять.

— Подождите несколько минут. Шеф уже спрашивал о вас.

Ждать пришлось недолго. В пять минут одиннадцатого секретарь вышел из двери кабинета и сказал:

— Номер двадцать два, зайдите к начальнику.

«Номер 22» вошёл. Это был деловой кабинет. За стеной находился другой, парадный кабинет с другой приёмной, другим секретарём, комфортабельно обставленный для немногочисленных официальных приёмов. В нём же принимали незасекреченных сотрудников. Основная же, главная деятельность начальника происходила в деловом кабинете.

«Номер 22» вошёл в кабинет без шляпы и, вытянув руки по швам, неподвижно остановился возле двери.

— Подойдите ближе и садитесь, — произнёс голос вежливо и в то же время повелительно. Этот голос принадлежал начальнику, лысина и очки которого блестели в тени зелёного абажура. Освещение комнаты нарочно было устроено так, чтобы посетитель был полностью освещён, а тот, кто принимал, прятал своё лицо и выражение глаз в тени абажура.

— Ваш отпуск сегодня закончился, — сказал начальник. — Вам, талантливый молодой человек, везёт. Сегодня вы получите ответственное и интересное задание, его получил, было, агент «номер 214», с которым вы работали в прошлом году, но он при пересечении границы… убит.

Начальник следил за впечатлением, произведенным этим сообщением. Но ничего не изменилось на лице подчинённого. Разве что почти незаметно дёрнулись ресницы над глазами.

— Вам придётся перебраться в Россию. Русский язык вы знаете, вы ведь почти десять лет жили там, а потом окончили здесь русскую гимназию. Правда, в России вы были впоследствии только дважды как турист, но пробыли достаточно долгое время. В последний раз, кажется, в позапрошлом году, вы провели там четыре месяца.

— Да.

— Прежде всего, я ознакомлю вас с делом, которое интересует нашу службу. Из одной советской газеты мы узнали, что профессор геохимии Ананьев нашёл на небольшом Лебедином острове значительный запас торианитового песка. Вам надлежит перед отъездом несколько дней уделить геологической литературе и получить специальную консультацию. Вкратце значение торианитового песка я могу вам объяснить: из него можно добывать много гелия — значительно больше, чем из монацитового песка, а вы, должно быть, знаете историю монацитового песка. Перед войной немецкие пароходы, которые шли в Бразилию с грузами, должны были возвращаться назад порожняком. Для балласта они грузили в свои трюмы монацитовый песок и выгружали его в своих портах. Когда началась война, грозные великаны дирижабли часто гибли от маленького зажигательного шара, потому что достаточно было одной искры, чтобы взорвался водород, которым наполняли оболочку дирижабля… Вы знаете, что вскоре немецкие дирижабли удивили врагов. В дирижабли попадали снаряды, но воздушные корабли не взрывались, а спокойно летели дальше. Почему так? Потому что их оболочки наполняли уже не водородом, а гелием, добытым из монацитовых песков. А гелий не загорается. Ну, а теперь наши химики выяснили, что гелий имеет значение в военном деле не только для наполнения дирижаблей. К сожалению, за границей знают, что на наших подводных лодках последнего поколения устанавливают новые двигатели, которые работают с помощью взрывов гремучего газа, который добывается непосредственно разложением воды на кислород и водород с помощью электролиза. Эти двигатели дают возможность намного уменьшить вес подводных лодок и увеличить скорость их хода и время пребывания под водой. Лодки с такими двигателями втрое сильнее лодок, которые передвигаются под водой с помощью электроаккумуляторов, а над водой — обычными дизелями. Значит, за границей кое-что об этом знают, но не знают конструкции двигателей и того, что для сжигания в них гремучего газа нужен гелий. Больше о значении гелия я ничего не скажу. Техника этого дела — тайна. Когда Советская Россия будет иметь значительное количество собственного гелия… как вы знаете, до сих пор гелием владеют только Соединённые Штаты и за границу его почти не продают…

То есть, когда у большевиков будет много гелия, они, во-первых, будут наполнять им свои дирижабли, а во-вторых, у нас нет никаких гарантий, что они не догадаются использовать гелий так, как используем его мы. Наконец, следует сказать, что, хотя гелий в торианите содержится в значительном количестве, инжекторы, тем не менее, до сих пор не решили технологическую проблему — как его добывать из торианита заводским способом. Если бы эту проблему решили у нас, то, возможно, мы смогли бы организовать добычу гелия из торианитового песка, небольшое количество которого встречается на островах Индийского океана. В советской газете, в той самой заметке, вкратце упоминается, что профессор Ананьев эту проблему почти решил. Кстати, возьмите эту заметку.

Начальник подал агенту газетную вырезку и, пока тот читал её, задумчиво рассматривал длинные ногти на своих пальцах.

— Итак, слушайте дальше. Нам нужно, чтобы смелый человек проник в Россию. Там следует осторожно связаться с нашим постоянным уполномоченным при посольстве, познакомиться с профессором Ананьевым, посетить Лебединый остров и обязательно сорвать добычу торианитового песка. А самое главное — достать у Ананьева его проект добычи гелия и уничтожить автора проекта. Ясно?

— Да. Каким способом я должен пересечь границу?

— Получите американский паспорт. В России наш уполномоченный выдаст вам фальшивый советский паспорт. Подробный план своего путешествия предоставите мне завтра. Послезавтра выедете. Желаю успеха. Всего наилучшего.

Начальник поднялся с кресла. Агент тоже встал, вытянул руки по швам и поклонился.

— До свиданья, господин начальник.

Дверь кабинета закрылась за агентом.

7. СОРЕВНОВАНИЕ

«Колумб» прибыл очередным рейсом в Соколиный. Марк сразу же побежал искать Люду, поскольку привёз ей письмо от отца. Письмо передал капитан парохода «Пенай», который заходил в Лузаны. Юнга нашёл девушку на пляже в обществе рыбацких детей и подростков. Некоторые из них поджаривали на солнце свои уже с самой весны чёрные тела, другие не вылезали из воды, плавая разными стилями и поднимая столбы брызг. Среди детей, игравших в песке, Марк увидел брата Гришку. Сестра часто забирала малого в Соколиный выселок. Здесь у Гришки было много друзей и подружек.

Мальчик радостными возгласами приветствовал брата и позвал посмотреть на узор, сложенный им из морских камешков и ракушек. Марк пообещал сделать это позже, а пока что пошёл к перевёрнутому старому каику, где сидела в купальном костюме спиной к солнцу Люда. Когда он окликнул её, девушка быстро обернулась, глаза её приветливо блеснули, она протянула Марку руку. Получив письмо, Люда радостно вскочила на ноги, разрывая конверт. Она вытащила оттуда исписанный лист бумаги и газетную вырезку, быстренько прочитала.

— Папа застал профессора Китаева. Они сделали анализ песка… Папины ожидания полностью оправдались… Даже более того — профессор Китаев вполне согласен с методом добычи гелия, который предложил папа. Он возвращается следующим рейсом для тщательного обследования торианитовых россыпей, а профессор Китаев срочно едет в Москву и там поднимет вопрос об организации промысла на Лебедином острове!

Новости эти были приятны Марку не меньше, чем Люде. Они разговорились о том, как на месте Соколиного выселка вырастет новый город, в бухте построят большой порт, железнодорожные пути пройдут по острову и по ним пойдут вагончики с песком, а они должны позаботиться о том, чтобы насадить здесь большой парк и сохранить маленький заповедничек целинной земли с чащами, лисами и птичьим населением. Потом девушка позвала Марка купаться.

— У нас сейчас будут проходить соревнования по плаванью, — сказала она, показывая на группу подростков, обступивших их.

Юнга заявил, что тоже хочет принять участие в соревнованиях. Кроме него и Люды плыли ещё пятеро мальчиков и трое девочек возрастом от двенадцати до пятнадцати лет. Все они выросли на берегу моря, плескались в воде с ранней весны до поздней осени, и хотя не разбирались в разных стилях и никогда не слышали таких слов, как «брасс», «кроль», «оверарм», «треджен», тем не менее, превосходно и быстро плавали по-лягушачьи, по-собачьи, на высоту, в вертикальном положении, на спине. Этими же способами плавал и Марк, но гораздо более умело. Он справедливо считал себя лучшим пловцом на острове. Он не знал, как плавает Люда, но полагал, что очень хорошо. Марк решил плыть медленно, дать другим опередить себя, а потом эффектно выйти вперёд.

В это время в бухту входили шаланды. Рыбаки возвращались из моря с уловом, и пловцы условились двигаться им навстречу. Кто первый доплывёт до рыбаков, тот победит.

По команде Люды пловцы зашли в воду, отошли на значительное расстояние от берега и выстроились в ряд. Были они разного роста, и потому одним вода доходила до пояса, а другим до подмышек. На берегу стояли младшие дети. Гришку выбрали судьёй, и он дал сигнал начинать, свистнув в свисток. Пловцы бросились наперегонки. Марк не спешил. Он плыл по-лягушачьи, разводя воду руками, и присматривался, кто как плывёт. Одни пловцы сразу же активно заработали рукам и ногами, вырываясь вперёд. Другие плыли медленнее, но Марк отстал и от них, потому что нарочно замедлялся. Но прежде всего его внимание привлекала Люда. Девушка плыла почти так же, как и он, но не задерживалась, хотя и не спешила. Вскоре Марк оказался позади всех и услышал с берега свист и насмешливые выкрики в свой адрес. Тогда он обернулся, помахал ребятишкам рукою, нырнул, проплыл несколько метров под водой и, появившись на поверхности, резко ускорился. Половина его спины выступала из воды, руки быстро взлетали вверх, разрезали воздух и с силой падали на воду, вынося пловца вперёд. Он опередил двух парней, девочку и поравнялся с Людой. За несколько секунд опередил её и вступил в соревнование с переднимипловцами. Он не слышал, как с берега вдогонку неслись уже одобрительные крики. Марк вырвался вперёд, шаланды быстро приближались к нему.

В это время на берегу воцарилась тишина. К сожалению, Марк не оборачивался и не видел, что происходит позади него. А там всеобщее внимание привлекла Люда. Она почти с головой погрузилась в воду, перешла на «кроль», подняла брызги и шумно помчалась вперёд, оставляя глубокий след, как торпеда. Она плыла со значительно большей скоростью, чем Марк, опередила всех и уже догоняла переднего пловца. Юнга заметил это, только когда Люда поравнялась с ним. От удивления он даже замедлился, и в тот же миг девушка опередила его на полголовы.

Марк был поражён: его, рыбака, моряка, лучшего пловца Лебединого острова, обгоняла девушка из города! Он не злился, нет, но самолюбие его было задето. Марк, как дельфин, выпрыгнул из воды, собрал все свои силы и за несколько секунд оставил Люду позади. Она его не видела, потому что плыла всё тем же стилем, лишь изредка поднимая голову, чтобы вдохнуть воздух. Через несколько секунд она снова догнала Марка. До шаланд оставалась приблизительно сотня метров. Там рыбаки тоже заинтересовались соревнованием. Двое упорных пловцов привлекли всеобщее внимание. Они шли теперь наравне и так проплыли половину расстояния, а потом Люда снова опередила Марка метра на два, и, хотя он старался сократить это расстояние, у него не получалось. Наоборот, девушка всё больше опережала его. Вот уже её голова возле первой шаланды — соревнование окончено. Еле слышно долетел звук свистка с берега. Это свистел Гришка, оповещая о победе Люды. Хоть она и не слышала этот свисток, но заметила шаланду и перешла на медленный «брасс».

И вот уже рыбаки поздравляют её, отпускают шуточки в адрес Марка, предлагая подвезти до берега. Марк был удивлён — вот уж не ожидал он такой сноровки от городской девушки! Он перевернулся на спину, переводя дыхание, добродушно улыбался на шутки рыбаков и отдыхал, лёжа на воде. К нему подплыла Люда, и он первый поздравил её с победой.

Шаланды уже приближались к берегу. Ветер в бухте почти не чувствовался, и рыбаки гребли, чтобы быстрее подойти к пристани. К Люде и Марку подходили другие парни и девчонки, громко делились своими впечатлениями о соревнованиях и возвращались к берегу. Старшие держались теперь на всякий случай позади. Вдруг откуда-то со стороны послышался визгливый вскрик: «Ой-ой! Спасите!»

Это вскрикнул мальчик, который отплыл от товарищей. Головы всех пловцов повернулись на крик. У некоторых мелькнула мысль: «Может быть, шутит». Но мальчик исчез под водой, потом вынырнул и снова исчез. Все бросились на помощь. Не иначе, мальчика схватила судорога. К нему быстро поплыли все, однако первой возле утопающего оказалась незнакомая Люде девочка. Она ловко нырнула под воду, схватила мальчика за чуб и вытащила его на поверхность — тот даже не успел захлебнуться. Правда, немного наглотался воды, но сознания не потерял, только с перепугу старался ухватиться руками за шею девочки. Она знала, что это очень опасно, и отбивалась, крича ему, чтобы спокойно лежал спиной на воде.

Так она и поддерживала утопающего, пока не подплыли другие их товарищи. Потом его взяли под руки Марк и Люда и направились к берегу. Их окружали остальные пловцы, готовые каждую минуту сменить первого, кто устанет. На шаландах слышали крик, видели, как пловцы спасали утопающего, поэтому одна из шаланд быстро подошла к ним. Спасённого вытащили на шаланду. Вслед за ним влезли Марк и Люда. Перепуганный мальчик объяснил, что его неожиданно прихватила судорога. Люда чувствовала себя неловко: ведь она подбила всё общество на это соревнование и не побеспокоилась хотя бы об одной спасательной лодке. Если бы не та девочка, мальчик мог бы утонуть.

— В другой раз не заплывай далеко, — сказал пожилой рыбак, обращаясь к мальчику. — Благодари их, — он указал на Марка и Люду, — спасли босяка.

— Это не мы, — сказала Люда, — его девочка какая-то спасла: она первая схватила и держала, пока мы не подплыли.

— Инспекторова Найдёнка, — объяснил Марк. — Откуда она здесь взялась, не знаю, на берегу её не видел. С нами она не выплывала…

— A-а, дефективная. Она, наверное, из дома сюда доплыла. Это же рыба, а не девочка. Мы её как-то в море километров за пять от берега встретили. Хотели на шаланду взять — да где там! Дикая… Прочь поплыла!

Люда хотела расспросить о девочке. Ведь она, казалось, всех знала на острове, а эту девочку ни разу не встречала. Впрочем, расспросить она не успела, поскольку шаланда подошла к «Колумбу» и встала рядом с другими борт в борт со шхуной. С шаланд перегружали рыбу. Слышно было, что на палубе «Колумба» ссорятся. Несколько рыбаков обступили мужчину, который измерял рыбу клеёнчатым метром. Это был рыбный инспектор Ковальчук. Он выбирал отдельных рыбин и измерял их от хвоста до головы и наоборот.

Рыбная инспекция следит, чтобы рыбаки не ловили молодую рыбу, а для этого каждую породу рыбы ловят сетями с соответствующим размером петель в них. Инспекторы присматривают за исправностью рыбацкого инвентаря и распределяют участки моря между отдельными артелями.

На «Колумбе» вспыхнула ссора из-за того, что известный бюрократ, инспектор Ковальчук, нашёл в улове несколько рыбин на полсантиметра короче разрешённого размера. Это были осетры длиной восемьдесят девять с половиной сантиметров, а разрешалось ловить не короче девяноста. Более короткую рыбу рыбаки должны были выбрасывать в море. Конечно же, трудно установить при такой длине разницу в полсантиметра, но Ковальчук отобрал десяток таких рыбин на одной шаланде и хотел теперь конфисковать весь её улов и оштрафовать бригадира. Рыбаки защищались, доказывая отсутствие злого умысла, наконец, когда измеряли они, у них получалось не полсантиметра, а один-два миллиметра.

Возмущённый Стах Очерет потребовал прекратить скандал у него на шхуне и отказался подписать акт, составленный инспектором. Он предложил ему не мешать, пока шаланды перегружают рыбу на шхуну. Ковальчук с угрозами покинул «Колумб», сошёл на пристань и отправился по берегу бухты домой. Случайно он наступил на узор, выложенный на прибрежном песке Гришкой. Услышав возмущённый крик мальчика, инспектор остановился, взглянул на детское развлечение и, раздражаясь на весь мир, изо всех сил шаркнул ногой; камешки и ракушки разлетелись брызгами вместе с песком. Гришка остолбенел от неожиданности и возмущения. Инспектор пошёл дальше, не оглядываясь, а вслед ему полетели упрёки от рассерженных малышей.

В это время Марк прощался с Людой.

— До послезавтра. Я расскажу нашим о письме твоего отца. Теперь у нас только и разговоров, что про гелий и торий. Все прямо химиками стали. Шкипер велел мне в Лузанах достать книжку, в которой написано обо всех этих вещах…

— А я хотела тебя расспросить об этой девочке… Найдёнке… или как там её… Почему я раньше её не видела? Она дочка этого инспектора?

— Нет, она ему не дочка… Она появилась здесь, когда я был такой, как Гришка. Но её почти не знают. Она дефективная. Зайди к Марии, она расскажет тебе эту историю.

— Ладно. Пока! Вижу, у тебя срочная работа.

— Ага, до следующей встречи!

Марк принялся за свои дела, а Люда пошла со спасённым мальчиком на берег. Он уже успокоился, только боялся, что мать отругает, когда узнает о его приключении. Люда обещала зайти с ним домой вместе. На пристани к ней подбежал Гришка и пожаловался на инспектора. Пришлось и этого успокаивать.

Втроём они медленно пошли по тропинке между лопухами и лебедой на краю выселка. Они увидели, как «Колумб» отправился из бухты. Гришка с завистью смотрел на шхуну, потом заявил, что, когда вырастет, у него будет шхуна ещё лучше, и назовёт он её «Альбатрос», потому что так у них на маяке назывался маленький каик. Потом запел:

— Кто тебя этой песне научил? — спросила Люда.

— Сам выдумал, — важно ответил Гришка.

— А «острые глаза, белый чуб» — это ты о себе?

— Ага…

8. НАЙДЁНКА

Это случилось летом, в год Гришкиного рождения. Чёрная ночь висела над морем. Тяжело разбивались о берег волны. Молнии время от времени разрывали темноту, и оглушительные раскаты грома перекрывали рокот моря.

В ту ночь плохо спали рыбаки на Лебедином острове. Некоторые, несмотря на дождь, пошли к лодкам — проверить, не грозят ли им волны. Среди ночи за углом, скрывающим бухту, в море замигал огонёк. Какой-то пароход, борясь со штормом, приближался к берегу. Укутавшись плащами, рыбаки молча следили за огоньками, мигающими в море. Вдруг вспыхнуло пламя, исчезли качающиеся огоньки и воцарилась тишина. До берега долетел звук взрыва.

— На мину налетел! — воскликнул один из рыбаков.

— Или котёл разорвало, — ответил другой.

Над морем взлетела ракета. За первой — вторая, третья. Пострадавший пароход звал на помощь. Вскоре снова вспыхнул огонёк в море; он разгорался всё ярче. Это горел пароход. На берегу рыбаки быстро разожгли костёр, чтобы указать пострадавшим, куда должны плыть лодки.

Пламя боролось с дождём. На мерцающем фоне костра вырисовывались строгие силуэты в плащах. Все молчали. Казалось, каждого сверлила одна и та же мысль, а в горле застряли одни и те же слова. И первым эти слова произнёс подросток Лёвка:

— А если у них лодок не хватит?

Рыбаки нерешительно переглянулись, но никто ничего не сказал. Свистел ветер, клокотали взбудораженные волны, и никто не осмеливался предложить выйти в такую ночь в море.

— Дядя Стах, там же люди гибнут! — закричал Лёвка.

Хмурый Стах выпрямился. Он не сводил глаз с плавучего костра в море. Ни к кому не поворачивал головы. И тут с речью выступил рыбный инспектор. Он говорил, что нужно помочь, и уверял, что среди них нет трусов. Он громко уговаривал, но все стояли мрачные и не двигались. Но вот умоляюще и настойчиво закричал Лёвка:

— Дядя Стах, поплывём им на помощь!

Стах оглянулся на него, обвёл всех взглядом, махнул рукой и сказал глухо:

— Идёмте! Идёмте! Люди ведь гибнут. Кто смелый, идём! — И пошёл широким тяжёлым шагом к шаланде. Рядом с ним пошёл Лёвка, а следом двинулись Тимош Бойчук и Андрей Камбала.

Возле костра с минуту молчали. Но вот, ничего не говоря, один за другим все направились к шаландам.

Побеждая волну, шаланды отчалили и исчезли в темноте. На берегу остался Лёвка. Взрослые не взяли мальчика, и он плакал от досады.

Стах велел ему поддерживать огонь.

Лёвка вернулся к костру. Там стоял только один человек — Яков Ковальчук. Рыбный инспектор остался на берегу.

В ту ночь рыбаки из Соколиного выселка спасли почти всех пассажиров и большую часть команды парохода «Дельфин», погибшего от взрыва котлов. В течение нескольких дней спасённые покинули Лебединый остров. Осталась только маленькая девочка, родители которой погибли во время аварии. У неё была разбита голова, и она лежала без сознания.

Девочку забрала к себе жена Якова Ковальчука. Малышка наконец пришла в сознание, но, то ли от удара по голове, то ли от испуга, забыла всё, что знала раньше, даже забыла, как её зовут. Она едва вспомнила слова и не могла ходить. Год прошёл, пока чуткая женщина, окружив девочку материнской лаской и заботой, заново учила её ходить и говорить и уже хвасталась ею, как родной дочерью. Инспектор не очень-то одобрял поступки жены, но, когда по прошествии ещё двух лет его жена неожиданно умерла, он оставил Найдёнку, — так её называли, — присматривать за порядком в своём доме. В выселок девочку не пускал, школу она не посещала, поскольку была, как говорили все, дефективной.

Гуляя по острову, Люда размышляла об истории Найдёнки. Эту историю рассказала ей сестра Марка — Мария, и теперь девушка часто думала о «дефективной». Она больше её не видела, хотя несколько раз проходила мимо дома рыбного инспектора. Во дворе у него всегда было пусто, ни единого признака чьего-либо присутствия, только дым иногда поднимался над дымарём.

Со дня на день Люда ждала приезда отца. Она гуляла по берегу бухты и всматривалась в море, надеясь увидеть шхуну, пароход или шаланду, на которой прибудет отец. В течение нескольких дней должен был прийти «Колумб», и она надеялась увидеть также Марка.

Вместо «Колумба» пришла другая шхуна. Шкипер рассказал, что «Колумб» отправлен в открытое море, а оттуда он пойдёт в Карагалинский залив, а это отнимет десять-двенадцать дней.

Прошло дней восемь, и Люда снова обходила бухту, а когда заметила, что подошла к самому дому Ковальчука, ей захотелось увидеть Найдёнку и поблагодарить девочку за спасение мальчика. Люда знала, что инспектора сейчас нет дома: он вышел вместе с рыбаками в море на шаландах. Наверное, поэтому Люда и отважилась осуществить своё намерение.

Домик выглядел довольно приветливо. Он белел среди небольшого сада, обкопанного канавой и ограждённого камышовым плетнём. Подворье было расположено на холмике метров за триста от бухты. Люда свернула от берега и поднялась на холмик по чуть протоптанной дорожке. Через забор на грядках возле дома заметила девочку лет четырнадцати, в несуразном платье из грубой мешковины, босую, в порванной соломенной шляпе на голове. Девочка стояла, наклонясь. Она полола грядки и тихо напевала.

Люда сразу догадалась, что это Найдёнка, и стала прислушиваться к песне:

В это время в огороде появился чёрный лохматый пёс. Это было настоящее страшилище. Вывалив язык и тяжело дыша от жары, он приблизился к грядке, на которой работала Найдёнка. Девочка заметила его, подняла голову и улыбнулась собаке. Теперь Люда рассмотрела её лицо. Пёс наклонил голову, но сразу же и поднял её, настороженно повёл ушами и посмотрел в ту сторону, где стояла Люда. Найдёнка снова взялась за работу, не заметив этого. Люда не стала дожидаться, когда пёс её обнаружит, и крикнула:

— Девочка!

В тот же миг пёс злобно залаял, прыгнул через грядку и бросился к забору. Найдёнка выпрямилась, увидела незнакомку и закричала на собаку:

— Разбой, назад! Стой! Стой!

Услышав приказ, пёс неохотно подчинился. Он застыл на месте, но лаять не перестал.

Найдёнка стояла, не выказывая желания подойти к незнакомке, чтобы сказать ей что-нибудь или спросить.

Люда заговорила первая:

— Девочка, пожалуйста, подойди ближе.

Найдёнка подошла к забору. Вслед за ней, перестав лаять, потихоньку приблизился и Разбой. Найдёнка молчала. Теперь Люда видела смуглое лицо русоволосой девочки с приплюснутым носиком, синими глубокими глазами и заметным шрамом над левым виском.

— Я пришла поблагодарить тебя за то, что ты спасла мальчика в бухте.

Найдёнка молча слушала, рассматривая незнакомку с ног до головы. Люда тоже помолчала и начала снова:

— Видишь ли, я виновата, что он заплыл так далеко, а рядом не было в тот момент лодки. Если бы ты не приплыла к нему первой, мы бы вряд ли успели его спасти. Я тебе очень-очень благодарна.

Найдёнка продолжала молчать. Люда следила за её лицом, но оно оставалось равнодушным, без всяких эмоций. Казалось, девочка слышит слова, но тут же их забывает; Люда искала на лице Найдёнки какие-либо признаки дефективности, но ничто, кроме этого странного молчания, не вызывало подозрений в её нормальности. Выражение глаз Найдёнки говорило о какой-то мысли. Она, казалось, очень заинтересовалась Людиным нарядом.

— Ты очень хорошо плаваешь. Это правда, что ты заплываешь далеко в море? Я окончила в прошлом году школу плаванья и на соревнованиях заняла первое место. Мне бы хотелось поплавать вместе с тобой.

Разбой отрывисто гавкнул и сел у ног девочки.

Найдёнка, будто о чём-то вспомнив, нахмурилась и, внимательно посмотрев Люде в глаза, сказала:

— Уходите отсюда. Яков Степанович не любит, когда чужие без него приходят. Если он узнает, что вы приходили, то рассердится.

Неподалёку от Найдёнки алела великолепная роза. Люда решила попросить цветок и завершить свой неудачный визит.

— Если можно, подари мне, пожалуйста, один цветок.

Найдёнка охотно сорвала несколько цветов, связала бечёвкой и бросила через плетень. Люда ловко поймала их.

— Спасибо. Ты, если хочешь, приходи ко мне. Меня зовут Люда Ананьева. Мой отец — профессор Ананьев.

Мы живём у моего дяди — шкипера Стаха Очерета. Одним словом, спрашивай меня у Очеретов. Приходи. Ну, до свиданья.

Она повернулась и пошла.

— Девушка, — услышала Люда позади голос Найдёнки и обернулась.

— Скажи, ты сама башмаки сделала? — спросила Найдёнка, показывая на сандалии у Люды на ногах.

— Нет, я купила.

— Угу! — Найдёнка отвернулась, позвала Разбоя и направилась к своей грядке.

9. ФОТОГРАФ АНЧ

В тот же день Гришка после утреннего купания в компании с двумя одногодками отправился искать приключений на островных пастбищах. Они оседлали длинные хворостины и, представив себя каждый по меньшей мере командиром конного полка, помчались по острову. Оставили позади небольшую группу коров, которые разбрелись между кустами без присмотра, пробежали вдоль маленького ручейка и разбежались в разных направлениях, условившись, кто кого будет искать. Гришка забежал дальше всех. Вскоре он увидел пролив, отделяющий остров от суходола. По проливу плыла лодка — по-видимому, от Зелёного Камня к острову. Остроглазый Гришка долго следил за лодкой, поджидая, когда поблизости появятся товарищи. Но они, наверное, забежали далеко в другую сторону и, не найдя его среди кустов, отправились в выселок. Гришке наскучило прятаться. Мальчик заметил большую яркую бабочку и начал её ловить. Бегал, пока не накрыл бабочку шапкой. Но, очутившись в его пальцах, бабочка уже не была такой блестящей, потому что стряхнула часть пыльцы и помяла крылышки. Разочарованный Гришка выбросил бабочку и снова перевёл взгляд на залив. Лодка подошла к острову. На берег вышел мужчина, а лодка повернула назад. Прибывший отправился напрямик через остров. Гришку этот приезд не интересовал — мало ли кто с Зелёного Камня приезжает! Мальчик решил вернуться в выселок. Он шёл без тропинки, в высокой траве, достигавшей ему до плеч. В этой траве попадались великолепные синие и голубые колокольчики и белые с жёлтой серединкой ромашки. Люда как-то просила принести ей цветов, теперь Гришка вспомнил об этом. Он набрал уже хороший букет, когда его догнал человек, шедший от берега залива.

— Эй, мальчик! — позвал он.

Гришка увидел недалеко от себя на узенькой тропинке высокого дядьку в белой фуражке, с плащом, переброшенным через руку. Через плечо у него на ремне висела какая-то коробка. В руке он держал приличных размеров чемодан. Дядька был одет в серый костюм, а на ногах у него были чёрные краги. Мальчик видел его впервые.

— Ты из Соколиного?

— Нет, с маяка, — ответил мальчик.

— А не подскажешь, как мне пройти к дому рыбного инспектора Ковальчука?

— Просто идите по дорожке, только когда перейдёте кладку через ручей, сверните чуть влево. Там дорожки нет, но идти по ровному. Как выйдете к бухте, сразу и увидите Ковальчуков дом. Выселок справа, а его дом слева… Только далеко от выселка… Там больше ни одного дома вокруг.

— Спасибо, молодчина! — Незнакомец небрежно упустил из руки что-то блестящее, а сам пошёл, больше не оглядываясь.

Это блестящее упало в густую траву. Гришка удивлённо проводил взглядом спину высокого дядьки, а потом опустился на колени, собираясь искать в траве блестящую вещь. После тщательных поисков нашёл серебряную монету — двадцать копеек. Блестящая новенькая монетка ему понравилась. Он плохо разбирался в ценах, но знал, что за деньги можно купить конфеты, орехи и красную шипучую воду в кооперативном магазине, который открывался на Соколином на час утром и на час вечером. Но мальчик не понимал, для чего тот дядька бросил монету.

Незнакомец был уже рядом с владением Ковальчука, когда почувствовал, что кто-то схватил его за руку. Он на миг замер и тут же развернулся всем туловищем. Кулаки его сжались, а лицо окаменело, в глазах блеснул страх. Увидев перед собой мальчика, он облегчённо вздохнул, но сразу же нахмурился.

— Что такое? — спросил он.

— Дядя, вы потеряли деньги, — ответил Гриша и протянул ему двадцать копеек.

Незнакомец удивился и рассмеялся — мальчик показался ему чудаком.

— Это я тебе дал.

— Нет, спасибо.

Гриша повернулся и побежал назад. Незнакомый человек спрятал двадцать копеек и пошёл дальше. Несколько минут спустя он стоял перед калиткой, отделяющей двор Ковальчука. Незнакомец позвал кого-нибудь и стал ждать, пока откликнутся.

Вскоре из-за дома показалась Найдёнка. Она остановилась посреди двора и молча смотрела на того, кто её звал. Разбой залаял громче, рвался к калитке, но через забор не прыгал.

— Яков Степанович дома?

— Нет его.

— Отгоните собаку, мне зайти нужно.

Девочка покачала головой.

— Не могу, — сказала она. — Якова Степановича нет дома, без него не пускаю.

— Но почему? Я же ничего не съем.

Девочка ничего не ответила. За неё отвечал Разбой, лая до хрипоты. Незнакомцу приходилось хорошенько напрягать голос, чтобы перекричать этот лай.

— Послушайте, у меня к нему дело есть. Когда он будет?

— Наверное, к вечеру.

— Да подойди же ближе.

Найдёнка подошла почти к самой калитке.

— Послушайте, я фотограф. Хотите, вас сфотографирую? — И незнакомец стал доставать из футляра фотоаппарат.

Ни его слова, ни аппарат никакого впечатления на девочку не произвели.

Он снова стал уговаривать девочку придержать собаку и впустить его в дом. Но Найдёнка ничего не отвечала.

Наконец заявила:

— Можете со мной не разговаривать, потому что я дефективная, — развернулась и ушла.

Фотограф рассердился и даже попробовал сам открыть калитку, но Разбой ощетинился, оскалил зубы и так прыгнул на плетень, что назойливый посетитель выполнить своё намерение не осмелился. Он вытащил из кармана часы, посмотрел, сколько придётся ждать до вечера, отошёл на лужайку и сел на краю маленького глинистого обрыва, подмытого весенней водой. Устроившись поудобнее, он достал из чемодана два бутерброда и, уплетая их, рассматривал окружающую местность.

Он ждал терпеливо, но, к своему счастью, не очень долго. Шхуна, которую видела Люда, оказалась «Колумбом». Она действительно привезла её отца, а вместе с ним и Якова Ковальчука, которого забрала в море с рыбачьих шаланд. Инспектор в выселке не задержался, пересел на свой каик и вдоль берега вернулся домой. Фотограф видел, как каик пришвартовался к доске, заменяющей пристань. Человек, приплывший на нём, привязал каик к колышку, вбитому в берег, а сам направился к инспекторскому двору.

Фотограф подошёл к человеку и, всматриваясь в его лицо, сказал:

— Здравствуйте, Яков Степанович, насилу дождался вас. А тут девочка ваша никак не пускает, не то что в дом, а даже во двор.

— Здравствуйте, — отозвался инспектор, удивлённо глядя на незнакомца, который вёл себя с ним так, будто знал много лет. — А вы по какому делу?

— Я фотокорреспондент. Фамилия моя Анч. Приехал сюда из редакции журнала «Рыбак юга». Не слышали? Это новый журнал. Вскоре выходит первый номер. У меня задание редакции — дать фотоочерк о рыбаках Лебединого острова. Вот моё удостоверение и рекомендационное письмо к вам из рыбной инспекции. — Он протянул Ковальчуку свои бумаги.

— Как же вы сюда добрались?

— А я ехал по суходолу через Зелёный Камень. Оттуда меня переправили на лодке через пролив.

— Чем же я могу вам помочь?

— Во-первых, вы познакомите меня со здешними рыбаками, поможете выбрать самые интересные объекты для фотографии… Мне рекомендовали вас как опытного человека. К тому же мне советовали попросить вас приютить меня на эти несколько дней. Редакция меня особо не ограничивает в средствах, я рад расплатиться с вами так, как вы оцените ваши хлопоты со мной.

Ковальчук пригласил фотографа во двор.

— А девочка молодец! Это ваша дочь?

— Нет, так… приёмыш. Пусть она вас не удивляет, она немного дефективная.

10. ФОРМУЛА АНДРЕЯ АНАНЬЕВА

Возле дома Стаха Очерета шло собрание, которое никто не созывал. Люди собрались сами. Уже две недели весь выселок говорил о песке, найденном профессором Ананьевым. Большинство было уверено, что в песке этом есть золото. Кое-кто из соколинцев даже ходил к песчаному холму и копался там, но золота никто не нашёл. Команда «Колумба» после разговора с профессором рассказала на острове о торианите, но им и верили, и не верили. Дед Марка, старый Махтей, когда-то долго плавал матросом на разных пароходах и много чего знал. Он побывал во всех уголках земного шара, не раз посещал Америку, Африку и Австралию, острова Тихого океана, плавал в антарктических морях, но ни о каком торианите никогда не слышал. Он, правда, твёрдо верил в науку и всем рассказывал, что наука может «до всего докопаться», мол, даже золото из морской воды добывают, но считал при этом, что команда «Колумба» профессора не поняла.

— Не иначе, — говорил он, — нефть там должна быть. Это теперь самое главное и для военно-морского флота, и для нас.

Как бы там ни было, а как только профессор вернулся в Соколиный выселок, дом шкипера Стаха наполнился детьми, женщинами и рыбаками, которые возвратились с моря, либо не выходили в тот день на промысел. Все хотели услышать новость об этом необыкновенном песке.

В доме не помещались все желающие. Вышли во двор и расположились кто на траве, кто на старых стропилах от разобранного в прошлом году сарая, кто на завалинке.

— Ну, товарищи, песок у вас ценный, — сказал профессор. — Все вы слышали о дирижаблях. Наверное, и на картинках их тоже видели. Это большие аэростаты, держащиеся в воздухе с помощью газа, который легче, чем воздух, а летают они с помощью мотора, прикреплённого к гондоле. Дирижабли появились немного раньше самолётов, но выяснилось, что самолёты строить легче и дешевле. Во время империалистической войны в разных странах построили несколько сотен дирижаблей. Они очень хорошо послужили своим армиям. Но большое количество этих дирижаблей погибло. Оказалось, что уничтожить дорогой воздушный корабль очень просто. Дирижабль наполняется самым лёгким в мире газом — водородом. Этот газ, который в химическом соединении с кислородом даёт воду, — одно из самых горючих веществ в мире. Механически смешиваясь с кислородом или воздухом, он создаёт необычайно сильное взрывное вещество — гремучий газ. То есть достаточно одной искре проникнуть сквозь оболочку дирижабля, чтобы водород вспыхнул, моментально смешался с воздухом, и чтобы сильный взрыв уничтожил воздушный корабль.

Зажигательные снаряды зенитных пушек быстро уничтожали дирижабли. За время империалистической войны Германия построила сто двадцать три больших дирижабля, которые назывались «цеппелинами» по имени одного из первых строителей дирижабля — генерала Цеппелина. Подожжённые снарядами, цеппелины гибли буквально в один момент, превращаясь в кучи обломков.

Но однажды английские зенитчики, обстреливая немецкий цеппелин, заметили, что, хотя зажигательный снаряд и попал в его оболочку, дирижабль не взорвался, а только развернулся и полетел назад.

Это странное явление не скоро удалось объяснить. Уже значительно позже выяснили, что немцы стали наполнять оболочку своих дирижаблей не водородом, а газом гелием. Подъёмная сила этого газа только на восемь процентов меньше подъёмной силы водорода. Но гелий не горит. Он относится к группе газов, которые одни называют благородными, а другие — ленивыми, поскольку они не вступают в химическое соединение ни с одним веществом. То есть наполненный гелием дирижабль не боится взрыва.

Но когда узнали, что немецкий дирижабль был наполнен гелием, удивились ещё больше, чем тогда, когда он не загорелся от снаряда. Ведь гелия на свете было добыто очень мало. В начале империалистической войны в Соединённых Штатах Америки один кубический метр гелия оценивали в двести тысяч рублей золотом. Тогда во всех американских лабораториях не нашлось бы и десятой части кубического метра гелия.

Гелий в переводе на наш язык значит — солнечный. Его так называют, потому что впервые этот газ нашли не на Земле, а на Солнце. Астрономы, исследуя состав Солнца, в 1873 году открыли там вещество, которое до сих пор никто не знал на Земле. Только через двадцать семь лет после этого гелий нашли на земном шаре в минерале клевеит. Позже гелий обнаружили в воздухе. Но в воздухе и в клевеите его так мало, что добыча солнечного газа стоила огромных денег.

Позже гелий нашли в Бразилии, в так называемом монацитовом песке. Перед войной Германия ввезла этого песка к себе несколько тысяч тонн. Во время войны немецкие химики добыли гелий из привезенного песка. Кроме того, они нашли гелий в источнике минеральной воды на одном из своих курортов. Но там его было немного, и Германия вскоре исчерпала свои запасы.

В это время Соединённые Штаты Америки, вступив в империалистическую войну, расширили добычу гелия. Они нашли у себя его природные источники. Теперь у них есть два больших завода по добыче солнечного газа, и он имеется у них в нужном им количестве. Сейчас в Соединённых Штатах гелий стоит только в десять или пятнадцать раз дороже, чем водород. Американцы за границу свой гелий продают очень редко и в небольшом количестве. Каждый раз на продажу гелия за границу требуется специальное разрешение американского правительства.

Дешёвый гелий ищут во всех странах. Дорогой гелий везде можно добывать из воздуха, но стоимость его будет огромной. Это так же невыгодно, как добывать золото из морской воды, хотя мы знаем, что в морской воде оно есть. Дешёвый гелий даст возможность сохранить от пожара дирижабли, аэростаты, стратостаты и продвинет вперёд строительство огромных воздушных кораблей.

В Индийском океане возле берегов Индии есть остров Цейлон. Принадлежит он англичанам. На этом острове найден минерал торианит. Исследователи обнаружили, что из каждого килограмма торианита можно добыть десять литров гелия. Для этого только нужно распечь торианит на огне.

На песчаном холме нашего острова я нашёл чёрный песок. Мне казалось, в этом песке много торианита, а значит и гелия. Все мои чаяния оправдались. Это высококачественный песок, который более богат торианитом, чем пески островов Индийского океана. Безусловно, из него можно добывать гелий. Кроме того, из него можно добывать одно вещество, которое называется мезоторий, оно замещает радий и оценивается в пятьдесят тысяч рублей за килограмм. Для того, чтобы наладить этот промысел, надо хорошо знать две вещи. Во-первых, много ли здесь этого песка, во-вторых, нужно найти способ дешёвой и быстрой добычи гелия в больших размерах.

Потом профессор рассказал о будущем Лебединого острова, когда на нём будет создано предприятие по добыче гелия и мезотория.

Слушатели обступили его ещё теснее. Никто, за исключением двоих, до позднего вечера не покидал собрания. Разошлись они только где-то в полночь, когда уже высоко поднялась полная луна, возбуждённые и увлечённые рассказом профессора.

Эти двое, которые ушли с собрания раньше, были Марк и Люда. Они знали больше других, поскольку чаще виделись с профессором. Приблизительно то же самое он рассказывал сегодня днём во время путешествия по морю на шхуне. Люда могла даже многое добавить к рассказу, потому что отец держал её в курсе всех дел.

Дойдя до моря, парень и девушка уселись на небольших бочках из-под рыбы. Обоим хотелось поболтать, этим они и решили заняться во время собрания, так как шкипер заявил, что «Колумб» ещё сегодня отправится в Лузаны. Он не хотел долго удерживать несолёную рыбу.

Тёплая лунная ночь, ласково величественный морской пейзаж склоняли к дружескому разговору. Марк рассказал о последнем рейсе «Колумба» в открытое море и Караталинский залив. Потом помечтали о будущем Лебединого острова, определяя своё место в этом будущем. Люда колебалась, какую профессию выбрать — геолога или химика. Обе науки интересовали её, обе связывались в её мыслях с перспективами работы на Лебедином острове.

Марк тоже высказал было идею — не учиться ли и ему на химика, но быстро передумал и решил остаться моряком.

— Знаешь, когда я была младше, — сказала девушка, — то мечтала стать садовником и разводить цветы. Я и сейчас очень люблю цветы.

И Люда вспомнила о букете, которые принёс ей Гришка, а потом рассказала о своих сегодняшних приключениях. Марк с интересом выслушал её рассказ о Найдёнке.

— Понимаешь, — сказала, наконец, девушка, — она немного чудная, очень неразговорчивая и чересчур бедно одета, а это в наше время даже как-то неудобно… Но одежда зависит не от неё… Зато выражение её лица и те несколько слов, что она сказала, свидетельствуют, по-моему, о том, что она совершенно нормальна.

— Я видел её всего лишь несколько раз, да и то издалека. Инспектор не выпускает её из дому, а к нему тоже редко кто ходит, его не любят, хотя он очень давно живёт на острове. Особенно допекает он всем своими инструкциями и распоряжениями. Всегда возит их с собой и всегда находит придирки. Он злее своего Разбоя. О девочке всегда говорит: «Дефективная, боюсь, чтобы беды кому-нибудь не наделала».

— Знаешь, её заинтересовали мои сандалии, вот мне и пришло в голову… что, если бы в Лузанах купить и подарить ей такие.

В это время собрание закончилось, и рыбаки расходились. На берег первым пришёл Лёвка, увидел Люду и Марка и шутливо спросил, почему это у них свидание на таком видном месте.

— А мы тут о твоей крестнице разговариваем, — ответил Марк.

В Соколином иногда в шутку называли Найдёнку Лёвкиной крестницей, вспоминая, как он беспокоился о спасении людей с «Дельфина». Одно время Лёвка начинал интересоваться спасённой девочкой, но она первый год не ходила и не говорила, а сварливый инспектор кого угодно мог отвадить от своего дома.

Люде пришлось во второй раз рассказать о своей встрече и разговоре с Найдёнкой. Теперь она с ещё большим воодушевлением рассказывала о её одежде и о запрете Ковальчука подпускать кого-либо к дому.

— Тоже ещё, миллионер, — презрительно сказал Лёвка. — Боится, ограбят. Специально из-за моря бандиты для этого приедут… Так, говоришь, она в лохмотьях?

— На ней всё целое, но это просто два сшитых мешка, в которых прорезаны дырки для головы её и для рук.

— Ну и гадина! — пробормотал Лёвка.

Люда повторила своё предложение — подарить Найдёнке сандалии. Марк поддержал её.

— Сандалии? — переспросил моторист. — Обязательно. И не только сандалии, я ей всё привезу. Завтра в Лузанах все магазины переверну. Пусть Яков Степанович попробует не позволить подарок крестнице сделать. А там ещё проверим, правда ли она такая дефективная, как он рассказывает. Или это он её такой сделал…

Послышалась тяжёлая походка шкипера. Луна висела за его спиной, и перед ним двигалась тень.

— Эй, команда, — весело позвал Стах. — Давай на корабль! Быстрее пар разводите, отправляемся!

Юнга и моторист распрощались с Людой и условились в следующий раз вместе проведать Найдёнку.

Девушка вернулась домой. В большой комнате отец сидел за столом, склонившись над широким блокнотом. Керосиновая лампа освещала перед ним хлеб, порезанную кусочками кефаль и высокий кувшин с кислым молоком. Он, по-видимому, за ужин ещё не принимался. Весь сосредоточился на каких-то расчётах. Между пальцами левой руки дымила папироса. Дочь деловито подошла к нему, выхватила папиросу и выбросила в открытое окно. Отец вздрогнул, сердито взглянул на неё и сказал спокойным тоном:

— Извини, но будь осторожна. Здесь папироса может наделать пожар.

Люда подошла к окну, глянула, куда упала папироса, и ответила:

— Нет, пожара не будет, но где твоё слово, данное доктору, что ты не будешь курить на протяжении месяца? И почему ты не ужинаешь? Ты же обязался ложиться на Лебедином острове не позже двенадцати.

— Сейчас без пяти двенадцать, — сказал профессор. — А главное, я только что упростил свою формулу. Она стала прозрачно-ясной, как чистая вода.

11. ДЕВОЧКА СО СВЕЧОЙ

В тот же вечер в инспекторском доме, где-то в полночь, Ковальчук и его гость пили чай при свете большой керосиновой лампы. Найдёнка, клюя носом, сидела в углу. Она постелила фотографу кровать, а теперь наливала чай или подавала еду на стол, когда ей приказывали. Ковальчук рассказывал о рыбацких делах, жаловался на скучную и однообразную жизнь на острове. Анч, дымя папиросой, спокойно, не очень внимательно слушал. Временами он поглядывал на девочку, будто ожидая, когда она уберётся отсюда. Наконец спросил:

— А почему девочка не идёт спать? Она же вот-вот захрапит.

— Ага… — Ковальчук перевёл глаза на свою воспитанницу. — А и правда… Найдёнка, иди спать.

Девочка вышла в маленький чулан за стеной, там стоял короткий топчан, на котором она спала. В чулане окон не было, и девочка зажгла свечу. Она постелила порванную дерюгу, бросила подушку, набитую морской травой, и стала раздеваться. Укрылась второй дерюгой и уже хотела погасить свечу, но тут разговор, доносившийся через дощатую стену, привлёк её внимание. На лице, освещённом свечой, появилась настороженность. Девочка повернула голову и почти прижалась одним ухом к стене. Неровное пламя свечи колыхало тени на стене и отражалось в глазах Найдёнки. Ей хорошо был слышен разговор в соседней комнате.

— Я ничего подобного… не знаю, — хрипел голос Ковальчука.

— Возможно, — слышался другой, ироничный голос, — возможно, это ошибка, но, — голос стал металлически твёрдым, — может быть, вы узнаёте человека на этой фотографии?

На полминуты воцарилось молчание.

— Фотография эта, — продолжал Анч, — сделана в 1918 году. Взгляните — вот.

Найдёнка услышала, как кто-то вскочил на ноги и упал стул.

— Успокойтесь, господин бунчужный! — приказом прозвенел всё тот же металлический голос, который, Найдёнка уже знала, принадлежал Анчу.

— Отдайте, — шипел Ковальчук, — отдайте!

— Во-первых, я сильнее вас физически, во-вторых, это не единственный экземпляр. Успокойтесь… Вы чересчур возбуждены. Помните, что во всех случаях в жизни надо быть спокойным, тогда легче всего из любого положения найти выход.

Было слышно, как инспектор сел на стул. Снова молчание. Так продолжалось минуты полторы.

Найдёнка слышала, как стучит её сердце и как еле-еле потрескивает свеча.

— Я требую, отдайте! — вскричал Ковальчук.

— Тише. Может проснуться ваша придурочная. Она подумает, что я вас режу.

— Вы таки режете, без ножа режете, — уже плаксивым голосом ответил Ковальчук.

Свеча разгорелась, фитиль вытянулся, воск скатывался большими каплями и застывал на пальцах. Но Найдёнка этого не замечала. Она слушала. И вдруг Анч спросил:

— Послушайте, ваша дефективная, наверное, спит?

Скрипнул стул, и послышались шаги. Найдёнка отскочила от стены, дунула на свечу и пальцами сжала фитиль. Свет погас, и всё погрузилось во тьму.

Ковальчук отодвинул дверь в чулан, зажёг спичку, посмотрел на девочку, согнувшуюся калачиком, и вернулся назад к Анчу.

— Пока что, — говорил фотограф, — я могу выдать вам три тысячи рублей.

— И вы обещаете мне за границей обеспечение?

— Безусловно. Но это, как и мой аванс, надо отслужить.

— То есть…

— О, дело не очень сложное. В Соколином выселке сейчас пребывает профессор Ананьев. Об этом я узнал от вас два часа тому назад.

Слова «профессор Ананьев» что-то напомнили Найдёнке. Ах, ну да, это фамилия той девушки, которая приходила днём…

— Вас интересует этот профессор? — спросил Ковальчук.

— Да. Нам нужно знать каждое его движение. Он здесь отыскал торианитовый песок. Поэтому я задержусь на какое-то время. А вы тем временем будете выполнять обязанности моего помощника.

— Ну, а потом?

— Когда мы выполним наше задание, — слова Анча звучали многозначительно, — мы покинем остров вместе. Перебраться через границу не так сложно, как вы думаете.

— Да… да… Но всё-таки… мне не совсем понятно это задание…

— Вот какой вы недотёпа… Торианитового промысла на острове быть не должно. Вот и всё! — выразительно заключил Анч.

— А профессор Ананьев?

— У него больное сердце. Доктора опасаются, что он долго не проживёт. Понимаете?

— Та-а-ак… та-а-ак… Ну а если я не согласен?

— Можете заявить на меня, но не надейтесь, что вам простят 1918 год. У нас материалов больше чем надо… Во-вторых, можете быть уверены, что руки у нас длинные. В-третьих, если вы ещё раз обдумаете ситуацию, в которую попали, то согласитесь, что этот выход из вашего положения — самый лучший. Вы удовлетворите свою скрытую ненависть и получите немалое вознаграждение… А пока что будем ложиться спать. Спокойной ночи.

Найдёнка слышала, как кто-то вышел во двор, и всё стихло. Она лежала с открытыми глазами и не могла заснуть. Она надеялась услышать ещё что-нибудь. Но в комнате было тихо.

Анч выкурил перед сном папиросу и смотрел в окно на двор, освещённый лунным светом, по которому задумчиво от калитки до огорода и назад прохаживался Яков Ковальчук. Анч так и оставил его ходить и думать, а сам достаточно спокойно устроился на кровати инспектора.

Сон убегал от Найдёнки. Редко бывали такие случаи, когда она не засыпала сразу. Девочка мало поняла из того, что услышала. Но для неё было ясно, что человек, который к ним прибыл, подговаривал Якова Степановича на что-то плохое. Зная инспектора, она почти не сомневалась, что он на это плохое дело согласится. Они что-то задумали против отца той девушки.

Найдёнка очень редко появлялась в Соколином. Выселок она не любила. Хулиганы-мальчишки кричали «дефективная» и сбегались смотреть на неё, будто на диковинного зверя. Тётки жалостливо качали ей вслед головами, а взрослые рыбаки почти не обращали на неё внимания.

О профессоре Ананьеве и его дочери она узнала только за день до того. Девушка в сандалиях произвела на неё большое впечатление тем, что пришла выразить благодарность. Найдёнка почти не помнила, чтобы кто-то когда-то её благодарил. Разве что какой-нибудь рыбак автоматически говорил «спасибо» за кружку воды. Теперь она во второй раз услышала обАнаньеве. Странное у него имя — «профессор». Ну, да всякие имена бывают. Девочка снова и снова обдумывала случайно подслушанный разговор. Она не любила Якова Степановича. Более того: она его боялась и ненавидела, хотя и привыкла подчиняться ему беспрекословно. Единственным человеком, о котором Найдёнка вспоминала со слезами на глазах, была умершая жена Ковальчука. Но после её смерти девочка осталась под присмотром инспектора и больше не видела ласки.

Был ещё один человек, к имени которого она относилась почти с благоговением, но видела этого человека очень редко, а чтоб разговаривать — так и вообще никогда. Это был Лев Ступак.

Когда-то какой-то рыбак в шутку сказал при ней другому, что она Лёвкина крестница, а потом объяснил, что она когда-то была спасена благодаря Лёвке. Она потом спросила об этом Ковальчука. Тот рассердился, накричал на неё и сказал, что спас её он, а не Лёвка, который был тогда ещё сопляком. Найдёнка не верила инспектору и спросила потом об этом какую-то тётку, та подтвердила слова рыбака.

Вспоминая свою беспросветную жизнь, девочка к маленькому числу тех, кого любила, теперь причислила новую знакомую — Люду Ананьеву. Думая о ней, она наконец заснула.

12. НА ПЕСЧАНОМ ХОЛМЕ

В центральной части острова, ближе к проливу, вздымались две конусоподобных верхушки песчаного холма. Этот холм напоминал огромного верблюда, который лежит на земле, низко опустив голову. На Лебедином этот холм казался настоящей горой, хотя высота его была не более тридцати метров. Он протянулся метра на полтораста с северо-запада на юго-восток, беря начало от маленького озера. Холм покрывал ковёр из жёстких трав, среди которых цвели кусты шиповника. Там достаточно было копнуть грунт сантиметров на сорок, чтобы добыть под чернозёмом серый песок с чёрными зёрнами. Об этом необычном песке жители Лебединого острова знали давно. Впервые его обнаружили пастухи, но он оказался никому не нужен, и никто им не интересовался. Лежал холм от выселка приблизительно километров за шесть. Во время одной экскурсии Андрей Ананьев заинтересовался этим холмом и открыл в нём торианит.

Вскоре после возвращения профессора на остров, однажды утром, он вышел с Людой в направлении песчаного холма. Вооружённые лопатками, молотками, компасами и рулеткой, шли они по высокой траве, слушая щебет птиц и провожая глазами чаек, пролетающих над островом. Когда высохла роса, они уже подошли к подножию холма. Профессор решил обмерить холм, прокопать в нескольких местах грунт и приблизительно определить положение поверхностного слоя торианитового месторождения.

— Нам нужно поставить здесь палатку, — сказал отец, — если уже серьёзно браться за работу. В палатке можно спрятаться от солнца, отдохнуть и в ней же оставлять инструмент.

— А то и совсем сюда перебраться на несколько дней, — предложила Люда.

— Совсем — нет, потому что в этой канаве, наверное, есть малярийные комары, на ночь здесь оставаться не следует.

— Но ведь на острове о больных малярией ничего не слышно.

— Это не значит, что здесь нет малярийного комара. Анофелес может жить и без малярии.

— Но если комар не несёт в себе заразу, значит, он не страшен.

— Ты права, но я, как ты говорила маленькой, правее. Беречься надо. Во-первых, мы не знаем, безопасны ли здешние комары, а во-вторых, достаточно появиться одному заболевшему, чтобы болезнь быстро распространилась.

— Пока что, папа, можем не спорить.

— Верно. А вот когда здесь будет организован промысел, все эти канавы уничтожим или зальём их нефтью, напустим в них гамбузий^[2], и малярии здесь не будет.

Не прекращая разговор, начали работать. Прежде всего профессор хотел разделить с помощью рулетки поверхность холма и окружающую местность приблизительно на расстоянии до ста метров от его краёв на квадраты по десять тысяч квадратных метров в каждом. Таких квадратов должно быть двенадцать, то есть они должны были занять сто двадцать тысяч квадратных метров, или же двенадцать гектаров. На этой площади профессор планировал раскопать грунт, наметив для этого места тридцати двух маленьких шурфов. Углы каждого квадрата они обозначали ямками.

Не торопясь, часа за полтора, отец с дочерью почти наполовину разметили квадраты. Тем временем солнце начинало припекать. Профессор сбросил китель, остался в исподней рубашке, разулся и ходил босиком. Люда смеялась. Вот бы его показать таким в университете на кафедре! Она жалела, что не захватила фотоаппарат.

— А кто это к нам идёт? — произнёс вдруг профессор. — Кажется, этот человек несёт фотоаппарат.

Люда, взглянув в ту сторону, куда показывал отец, увидела высокого человека с футляром на ремне через плечо, как обычно носят фотографы.

Это был Анч. Он утром явился в Соколиный вместе с инспектором, познакомился с рыбаками, потом узнал, куда ушёл профессор Ананьев, и устремился в том же направлении. Он искал встречи с человеком, ради которого приехал на этот маленький остров. Подойдя достаточно близко, увидел, что его заметили, и поспешил к профессору и Люде. Он поздоровался, представился, сказав, что прибыл сюда только вчера с поручением редакции сделать фотоочерк о рыбаках Лебединого острова и о самом острове.

— Здесь я узнал о ваших открытиях и, конечно же, не могу не зафиксировать это событие. Надеюсь, вы позволите. Это же колоссальное открытие, профессор!

Андрей Ананьев улыбнулся, и тут же лицо его стало серьёзным, хотя в глазах пробежала хитрая искорка. Он очень вежливо заметил, что возражений не имеет, только не хочет, чтобы его фотография появлялась в прессе. Открытие хоть и интересное, но практическое значение его ещё неизвестно, и не следует раздувать это в событие большого значения. Но всё же он рад познакомиться с фотокорреспондентом и надеется, что тот поможет ему снимать отдельные объекты и рельефы местности, потому что хотя он сам и дочь фотографируют, но их снимкам, конечно же, недостаёт той чёткости и прозрачности, которой достигают специалисты этого дела.

Анч охотно согласился помогать, обещал ни одной фотографии без разрешения профессора нигде не размещать, сразу же вытащил «лейку» и начал щёлкать. У него было два новейших аппарата: «лейка» и ещё один достаточно портативный аппарат со сменными объективами. Фотокорреспондент просил не обращать внимания и продолжать работать, поскольку он, как художник, не терпит позы. Тем не менее то и дело просил повернуться к свету, убрать руку, выше поднять плечо, ниже наклонить голову и так далее.

— Начинается тирания, — добродушно улыбаясь, вполголоса произнёс профессор.

Анч вытащил портсигар и предложил ему папиросу. Андрей Ананьев протянул руку, но, поймав неодобрительный взгляд Люды, улыбнулся, поблагодарил и объяснил, что, хотя он и заядлый курильщик, но обязался на протяжении отпуска не курить… А тут, мол, ещё и контроль…

Фотокорреспондент шёл вслед за «геодезической партией», как называл профессор себя и Люду, и осаждал профессора вопросами относительно торианитового месторождения и применения торианита — его интересовало, целесообразно ли здесь начинать промышленную добычу, если холм довольно-таки небольшой, и даже если бы он был полон торианитового песка, это же совсем немного по сравнению с залежами других руд, которые ему пришлось видеть в разных местах.

— Я не знаю, ограничиваются ли залежи только этим холмом, — ответил профессор, — может быть, на определённой глубине весь Лебединый остров стоит на торианитовых породах. Возможно, это только выход из глубин большой торианитовой жилы. Это нужно исследовать.

Наконец, и этот холм имеет ценность, потому что песок из него — почти концентрат, который обычно выходит из обогатительной фабрики. Здесь очень интересно проследить историю этого холма — каким образом он поднялся над равнинным островом. Следует надеяться, что на торианитовые пески нажимали какие-то тяжёлые породы, и они как раз и вытолкнули песок на поверхность. В конце концов, это специальная геологическая проблема, вряд ли она интересна для вас. Журналистов это будет интересовать в более популярной форме изложения. Должен сказать, что торианитовый песок в этом холме высокого качества. Уверен, что если на его разработку потратить сто миллионов, он даст продукции на два миллиарда. Если же выяснится, что это только выход огромных россыпей, то цифра увеличится во столько раз, во сколько россыпи будут превышать этот холмик.

— А скажите, техника добычи гелия из песка — лёгкое дело?

— До сих пор — нет. Но в моём портфеле лежат бумаги, из которых видно, что некоторые люди думают об этом, и, кажется, проблема решена.

— Ну, а для чего нужно столько гелия? Если для дирижаблей, то это, безусловно, ценно, но вряд ли воздухоплавание будет иметь теперь такое большое значение, учитывая колоссальные успехи авиации.

— Значение оно будет иметь, безусловно, большое, но мне кажется, что гелий вскоре будет требоваться в большом количестве и в других областях техники. Недавно я беседовал на эту тему со специалистом по благородным газам, профессором Китаевым. Он на пороге очень важных и интересных открытий.

— А именно?

— Ну, это его дело. Незавершённые исследования огласке не подлежат.

— Скажите, пожалуйста, вы думаете — торианита здесь много?

— Я почти уверен.

— А гелий можно добывать ещё из каких-нибудь веществ?

— В каждом веществе, в котором есть уран или торий, есть и гелий. В любом веществе, не содержащем этих элементов, нет и гелия. Этот благородный газ непрерывно рождается из урана и тория. Частично гелий уплывает в воздух — поэтому в каждом литре воздуха есть пять кубических метров гелия — частично он сохраняется в тех минералах, среди которых рождается. И чем менее пористым был этот минерал, тем больше гелия сохранилось в нём. Торианит — один из тех минералов, которые сохранили больше всего гелия. Кроме того, гелий есть в монаците, фергусоните, клевеите, гематите, но в них его намного меньше. Вполне возможно, что здесь мы найдём также и эти минералы, но основным исходным сырьём для нас остаётся торианит.

— Разрешите помочь вам размерять. Мне приятно будет знать, что я один из первых работал на этом холме.

— О, пожалуйста. Вы с Людой продолжайте размерять, а я возьмусь копать первые шурфы.

Профессор взял лопату и пошёл на самую высокую точку холма, откуда решил начать свою работу, а фотокорреспондент и Люда направились дальше с рулеткой. Рулетка имела длину 25 метров, и приблизительно на таком расстоянии они поддерживали между собой разговор. Анч был чрезвычайно вежлив. Иногда он говорил Люде комплименты, иногда срывал для неё цветок, рассказывал ей коротенькие интересные истории из своих корреспондентских приключений. Он спросил, каким видом спорта она занимается и танцует ли. Часа через два, когда они возвращались в выселок, стали уже если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Прощаясь, условились в ближайшие дни поиграть в волейбол и потанцевать под патефон или радио, которые были в соколинской избе-читальне.

13. ПОДАРОК

Вечером того же дня Анч проявил фотоплёнку, просушил её, пристроил в чулане у Ковальчука портативный увеличитель и на следующее утро, как только проснулся, начал печатать первые свои фотографии на Лебедином острове.

Ковальчук по поручению Анча отправился в Зелёный Камень. Там изготавливали байдарки, славившиеся своей лёгкостью и скоростью. Анч поручил Ковальчуку купить самую лучшую, не жалея денег, и немедленно доставить ему.

Найдёнка приготовила Анчу завтрак, убрала комнату и вышла за водой. Он приказал принести в чулан ведро воды, таз, несколько тарелок и свечу для красного фонаря. Оставшись один в комнате, фотограф начал копаться в своём чемодане. Вытащил оттуда несколько патронов с фотохимическими реактивами, достал коробку с сигаретными гильзами, пачку табака и прибор для набивания папирос. Будто для пробы набил две гильзы табаком. Делал он это мастерски: папиросы получались, как фабричные. Затем он открыл один патрон с надписью «металогидрохинон» и очень осторожно высыпал на бумажку немного рыжего порошка. Перед этим он засунул в свои ноздри по кусочку ваты, стараясь не дышать на порошок, и губы всё время держал крепко сжатыми. В закрутке из пергаментной бумаги он смешал порцию табака с крошечкой рыжего порошка и набил две папиросы. На мундштуке этих папирос сделал карандашом едва заметные отметки, спрятал свой «металогидрохинон», пергаментную бумажку смял в клочок, положил три изготовленные папиросы в одну половинку портсигара, — из них одна была с порошком, — вторую же половину набил готовыми папиросами из фабричной коробки «Экстра». Завершив эту операцию, взял в руку скомканную пергаментную бумажку и, улыбаясь, произнёс вполголоса:

— Трифенилометрин, трифенилометрин, интересно… Двадцать — двадцать пять минут — никаких признаков… И вдруг сильная головная боль… синеют губы, ногти, движения ног и рук становятся неконтролируемыми. Через десять минут паралич, через три-четыре часа — конец… Хм… Хм… Где же наша дефективная? Надо руки помыть.

Анч прошёл через комнату, толкнул ногой дверь в сени и вышел из дома. Найдёнка приближалась к нему с полным ведром в руке.

— A-а, подожди-ка… Вначале слей мне на руки, — фотограф выбросил скомканную бумажку через забор и подставил ладони. Девочка начала поливать их водой. Анч мыл руки долго и старательно. Найдёнка взглянула на него удивлённо и спросила:

— Зачем вы чистые руки так моете?

— Как это чистые?

— Вы же недавно умывались.

— А я же сейчас буду печатать фотографии. Для этого нужно, чтобы руки были абсолютно чистые. Кстати, хочешь, я тебя сфотографирую?

— Как это?

— Портрет твой на бумаге сделаю. Карточку фотографическую, понимаешь?

— Снимете на карточку?

— Вот сейчас, хочешь?

В глазах Найдёнки заблестели огоньки, на лице отразилась какая-то растерянность. Казалось, в ней боролись противоположные желания.

— Нет, не хочу, — хмуро ответила она и снова превратилась в неуклюжую, неприветливую девочку, у которой с трудом шевелится что-то под черепной коробкой.

— Вот дефективная, — буркнул Анч, но, желая завоевать симпатию девочки, громко сказал, обращаясь к ней: — Пусть будет по-твоему, ты молодец… Яков Степанович не понимает, какое счастье ему выпало — тебя воспитывать… Ну, а если я покажу тебе, какие я карточки сделал, то ты тогда захочешь сфотографироваться?

— Не надо, — буркнула Найдёнка.

Анч ничего не сказал, взял ведро с водой и пошёл в чулан, где накануне оборудовал фотолабораторию. Девочка осталась во дворе. У неё было много работы. Ведь она должна была готовить не только для Ковальчука и его гостя и присматривать за огородом, но и кормить двух подсвинков, кур и уток, которых охранял злюка Разбой.

Найдёнка выпустила подсвинков пастись за калитку. Позвала туда Разбоя присматривать за ними. Несколько минут смотрела на подсвинков: один из них был чёрный, а второй рябой.

Чёрный прошёлся по траве, приблизился к выброшенной фотографом бумажке, ткнул её рылом, хрюкая, потёр несколько раз, долго нюхал, потом наконец оставил это и начал щипать траву.

Найдёнка вернулась во двор. Управившись с живым «населением» участка Ковальчука, девочка вооружилась сапкой и пошла на огород к свёкле. Увлеклась работой так, что прошло с полчаса, когда она разогнулась, поправила шляпу и стёрла пот со лба. В это время с моря ей послышалось пение:

Вдоль берега медленно шёл под парусами «Колумб». На палубе стояли Люда, Лёвка и Марк. Они пели. Андрей Камбала, склонившись на корме у руля, подпевал. Шхуна почти подошла к доске, у которой стоял на привязи каик Ковальчука, и Марк бросил якорь. Лёвка прыгнул на доску, а потом канатом подтянул туда «Колумба». Вслед за мотористом на берег сошли Люда и Марк. Андрей перебросил им какой-то узелок и остался на шхуне.

Найдёнка, опершись на сапку, внимательно следила за шхуной. Сомнений не было: эти трое, которых она знала, правда, очень мало, приехали к инспектору. Наверное, по важному делу, но его нет, и ей придётся с ними говорить. Заволновалась. Все трое шли к их подворью. Впереди Лёвка с узелком в руке, за ним Люда, а позади всех Марк с маленьким пакетом на плече. Найдёнке показалось, что её заметили. И это было так. В это время послышался лай Разбоя. Найдёнка бросила взгляд в сторону, но Разбоя не увидела — наверное, кто-то одновременно подошёл к подворью с острова. Боясь, чтобы пёс не покусал незнакомого, девочка побежала туда.

— Начинается концерт, — сказал Марк своим спутникам. — Это ж проклятый пёс заметил. Нет бы догадаться весло взять.

Но Разбоя они не увидели, пока не вошли во двор. Отсюда через раскрытую калитку увидели Найдёнку, склонившуюся над чем-то, и молча стоявшего рядом пса. Но в эту минуту Разбой заметил во дворе чужих и с громким лаем помчался туда. Марк бросил свой пакет, схватил длинный шест, лежавший у дома, и приготовился к защите. Люда спряталась за спиной Марка и, улыбаясь, искала глазами какое-нибудь оружие. Лёвка, невозмутимый, как бревно, мерял собаку презрительным взглядом. Неизвестно, на кого в первую очередь напал бы Разбой, но тут послышался взволнованный и резкий девчоночий голос:

— Назад, Разбой. Назад. Стой! Стой! — Найдёнка вскочила на ноги, отозвала собаку и заперла её в маленьком хлеву. Гости заметили, что девочка чем-то взволнована. Она всё поглядывала в сторону открытой калитки.

— Здравствуй, Ясочка, — сказал Лёвка, положив руку ей на плечо.

Найдёнка вздрогнула. Ясочкой её называла умершая жена Ковальчука, и она считала это своим настоящим именем, но инспектор, да и все на острове всегда называли её Найдёнкой. Девочка не знала, что когда-то давно, когда она только начинала оправляться после болезни, жена Ковальчука выдумала для неё это имя. Лёвка помнил его и поэтому так её и называл.

— Якова Степановича нет дома, — смущённо прошептала девочка.

— А мы к тебе, а не к нему. Ты ведь сегодня именинница… Не знаешь? Сегодня ровно восемь лет, как ты появилась на Лебедином острове. Да, да… Это случилось именно в этот день.

— Вот, поэтому мы и приехали тебя проведать, — сказала Люда, взяла Найдёнкину руку и пожала.

— Чтоб сбылись все твои желания и чтобы росла, крепла, жила тысячу лет! — пожелал Лёвка.

Найдёнка снова взглянула на калитку.

— Да что там такое? — спросил Лёвка, тоже поворачивая туда голову.

— Что-то со свиньёй случилось, — тихо произнесла Найдёнка.

Рябой подсвинок спокойно пасся в лопухах, а чёрный лежал на земле и жалобно, чуть слышно хрюкал. Полузакрытые глаза смотрели мутно, изо рта выступала пена. Подсвинок часто и тяжело дышал. Найдёнка широко раскрытыми глазами смотрела на подсвинка. Заметив её испуг, Лёвка шепнул Люде: «Боится инспектора», — и, склонившись над подсвинком, стал его рассматривать.

— Чума, — безапелляционно констатировал Лёвка; он слышал, что свиньи болеют этой болезнью.

Девочка молча недоверчиво посмотрела на него.

— Отгони своего рябого, чтобы близко не подходил, а то заразится, — посоветовала Люда.

Найдёнка отогнала рябого. В это время из дома вышел Анч. Он слышал лай Разбоя и крики нескольких людей во дворе, а потому оставил лабораторные дела и поспешил взглянуть, что там происходит. Из присутствующих фотокорреспондент знал только Люду. Он радостно поздоровался с ней. Девушка представила ему своих спутников и рассказала о подохшем подсвинке. Анч внимательно посмотрел на подсвинка, пробежался глазами по траве, заметил бумажку, которую перед тем выбросил, и согласился с Лёвкой, что это, наверное, чума.

— Знаете, — обратился он к Люде, — я только что печатал вчерашние снимки… Уже могу кое-что показать.

— Сейчас же показывайте, — потребовала девушка.

Найдёнка обернулась к ним. Лёвка взял её за руку и сказал:

— Ну, приглашай нас в дом. — И сам повёл девочку к двери.

В доме Лёвка положил на стол узелок и, развязывая его, обратился к Найдёнке:

— Вот тебе мои подарки, Ясочка.

Он вытащил из узелка и положил перед Найдёнкой платье, бельё и плащ.

— А это от меня, — Люда вытащила из пакета сандалии, похожие на её собственные.

— И от меня тоже, — торжественно провозгласил Марк. В его пакете оказалась простенькая соломенная шляпка с голубой ленточкой.

Найдёнка потрясённо смотрела на всё это. Анч тоже ничего не понимал.

— Это всё мне? — спросила девочка.

— Всё твоё, Ясочка, — подтвердил Лёвка.

— А ну, выйдите-ка отсюда, — обратилась Люда к мужчинам. — Мы на несколько минут останемся одни.

Марк и Лёвка вышли из комнаты вместе с Анчем, объясняя ему, какой сегодня у Найдёнки праздник.

Анч вынес из чулана несколько мокрых ещё фотографий, жалуясь, что нет спирта, чтобы их быстро высушить. Потом он навёл свою «лейку» на собеседников и несколько раз щёлкнул.

Он рассказал, зачем приехал на Лебединый остров, сообщил, что раздобыл в рыбной инспекции письмо к Ковальчуку, но здесь ему не нравится. Он хотел бы поселиться у рыбаков в Соколином, даже более того — он охотно поплавал бы с ними на шхуне по морю.

Вскоре во двор вышли Люда и Найдёнка. Но Найдёнка ли? Вместо лохмотьев одета в платье с короткими рукавами, на ногах сандалии, на голове новенькая шляпка. Платье было на неё немного широко, но в целом переодевание изменило её необычайно. Куда-то исчезли те острые угловатые очертания фигуры, которые ассоциировались с представлениями о дефективности.

— Вот так Ясочка! — залюбовался Лёвка, делая шаг ей навстречу.

Анч, казалось, был поражён больше всех. Смутная тень тревоги промелькнула на его лице, когда он взглянул на девочку. У него появилась мысль: действительно ли эта девочка такая уж дефективная, чтобы её можно было совершенно не бояться?

Но Найдёнка взглянула на Анча таким запуганным и отупевшим взглядом, что он успокоился, улыбнулся и тотчас же сфотографировал её. Девочка разговаривала мало — она явно была чем-то смущена.

Компания собралась уезжать; Анч спросил, не возьмут ли они его до Соколиного.

— Охотно, — ответил Лёвка.

Фотограф быстро собрался и вместе со всеми пошёл на берег, где Андрей Камбала, дожидаясь их, дремал на корме шхуны.

Прощаясь с Найдёнкой, Люда попросила девочку обязательно прийти в Соколиный, а Лёвка обещал вскоре приехать к ней и советовал не отчаиваться из-за того поросёнка, ведь не виновата же она в том, что на него напала чума. От этого ни одна свинья не застрахована. Пусть так и скажет своему Якову Степановичу.

Шхуна отплыла от берега. Люда помахала Найдёнке рукой. Девочка ответила ей тем же, повернулась и пошла домой. С моря доносилось пение:

14. КУПАНИЕ В МОРЕ

— Вы знаете, — сказала Люда фотографу, — сегодня я на «Колумбе» выхожу в море. Дядя Стах согласился взять меня в рейс. Говорит, посмотрю, какая из тебя морячка и рыбачка. Он меня назначил помощником Марка, вторым юнгой.

— Это очень интересно, я прямо завидую вам. Мне тоже хотелось бы сегодня выехать на «Колумбе», но, согласно моему плану, я сегодня фотографирую Соколиное и быт рыбаков. В следующий раз надеюсь обязательно поехать с вами. Вы тогда уже будете иметь стаж и выглядеть опытным морским волком.

Люда в ответ звонко рассмеялась. Ей было хорошо и приятно стоять на палубе шхуны, чувствовать горячее солнце, любоваться простором бухты, островным пейзажем и слушать приятные слова. Анч ей нравился. Он разбирался во многих вещах, а особенно в спорте, которому она уделяла много внимания. И весёлую беседу поддерживал очень легко.

— Хорошо, — сказала Люда. — Но надо спросить моего непосредственного начальника. Марк! Ты не возражаешь?

Юнга, не глядя на фотографа, — он почему-то испытывал к нему антипатию, — ответил:

— Если на должность моего помощника, то согласен, но ещё проверю, сумеет ли он сварить уху и кашу пшённую.

— О, я согласен, — улыбнулся Анч. — Могу даже борщ из морской воды.

Шутливый разговор прервался, когда «Колумб» подошёл к Соколиному и экипаж заметил на берегу своего шкипера.

— Что, опоздали? — крикнул Лёвка.

Но Стах мотнул головой, что значило — нет.

Анч, познакомившись со шкипером, попросил взять его в следующий раз в море. Стах согласился, даже предложил ехать сейчас, но фотограф, сожалея, сослался на свои планы и отказался, распрощался и отправился в выселок. Очерет приказал команде завести мотор и выходить из бухты.

«Колумб» шёл на юг. Там, за горизонтом, на расстоянии приблизительно тридцати километров, тянулась небольшая отмель, где в последние дни рыбаки с Лебединого острова брали много скумбрии. Эта маленькая хищная рыба высоко ценится своим вкусным мясом, и рыбаки энергично преследуют её. Перезимовав далеко на юге, она весной массово идёт в наше южное море и расходится по нему большими стаями, ища пропитание — мелкую рыбку, рачков, моллюсков. Пути своего следования скумбрия часто меняет, и случаются такие годы, когда рыбаки почти не находят её. Два года подряд рыбакам с Лебединого не везло. Они почти не видели этой рыбы. А неделю назад большое количество скумбрии на этой отмели обнаружила рыбачья бригада Тимоша Бойчука. Теперь лебединцы навёрстывали недолов за прошлые годы.

Шхуна шла под мотором. Правда, дул лёгкий ветерок, но он был почти противоположным их ходу. Марк объяснил Люде, что это — «зюйд-тень-вест», иначе говоря, «ветер восемнадцатого румба». Девушка знакомилась по очереди с работой моториста и рулевого, поскольку юнга на «Колумбе» давно заслужил право называться помощником обоих и всегда мог заменить и того, и другого. Люда скоро заметила, что Марк выполняет не только эти обязанности. Записи в журнал тоже заносил он, а дядя Стах добавлял только свою неуклюжую подпись. Марк с большой охотой подстругивал скамьи, чинил двери, сматывал в бухту трос^[3] или подменял за рулём Андрея. Получив, хоть и в шутку, помощницу в лице Люды, юнга показывал ей всё, что делал на шхуне. Наконец вытащил из сундука радиоприёмник, объяснив девушке, что в прошлом году у него появилось желание стать радистом. Он раздобыл книги, ходил в Лузанах на радиостанцию для консультации, приобрёл радиоприёмник, выучил азбуку Морзе и мечтал о радиоприёмнике на «Колумбе».

— Когда я стану штурманом, мне это пригодится, — объяснил он Люде.

Солнце припекало. На палубе шхуны растапливалась смола, которой был прошпаклёван настил, липла к подошвам. Люда взглянула на термометр — он показывал 32 градуса.

— Искупаться бы, — сказала она Марку, — остановить бы шхуну минут на пять.

— Ну, шкипер ради этого не будет останавливаться, — ответил Марк, — а вот когда подойдём к шаландам, там будет можно.

— Я в таких глубоких местах ещё никогда не купалась. Как подумаю о глубине, становится не по себе.

— Ты об этом не думай. А плавать здесь, мне кажется, легче, нырять же очень глубоко неинтересно. Я люблю в таком месте нырять, где можно доставать дно. Нырнуть и вынести с собой на поверхность горсть песка или камень.

— А ты хорошо ныряешь? Под водой долго держишься?

— Да нет, так себе…

Стах рассматривал море в бинокль и заметил вдалеке шаланды. Крикнул Андрею, чтобы взял чуть влево.

— Пусть Люда встанет к рулю, — сказал Андрей, выполнив приказ. — Вот удивятся рыбаки, когда увидят, что она «Колумб» привела.

— Если хочет, пусть встанет, — согласился шкипер.

— Становись, девка, сюда, — позвал Люду Андрей.

К шаландам они шли ещё полчаса, и всё это время Люда с гордостью не выпускала руль из рук. Когда шхуна подошла к рыбакам и на ней увидели нового рулевого, послышались приветственные возгласы. Девушка раскраснелась от похвалы и, передав руль Андрею, который за это время выкурил несколько толстенных самокруток, сказала шкиперу, что в награду требует разрешения искупаться. Её поддержали моторист и Марк. Стах согласился, сказав, что, как только загрузит шхуну рыбой, даст им десять минут на купание.

Немедленно взялись за работу, помогая рыбакам перегружать рыбу и размещать её на шхуне.

Потом «Колумб» отошёл от шаланд, чтобы не мешать рыбакам, и шкипер дал команде пятнадцать минут на купание.

На раздевание ушло полминуты. Лёвка и Люда первыми бултыхнулись в воду. Марк задержался на шхуне, выбросил за борт толстый трос, прикреплённый к мачте, и объяснил, что он будет вместо трапа. Потом криками привлёк внимание Люды, бросил в море монету и сам прыгнул за ней. С шумом пробил водную поверхность и исчез. Прошла минута, из воды показался кулак, а потом и голова парня. Он хватал ртом воздух, фыркал и искал глазами своих товарищей. Увидев, показал монету, пойманную им под водой.

— Здорово! — сказала Люда, повернув голову к Лёвке.

— Что там здорово, — хитро улыбаясь, ответил Лёвка. — Я могу лучше.

— Ну, покажите лучше.

— О, пожалуйста! — Лёвка поплыл к шхуне.

Моторист влез на палубу, достал из кармана своей робы монету, бросил её за один борт, а сам, вытянув руки вперёд, прыгнул через другой. Он очень долго не появлялся, наконец выплыл возле кормы, тяжело дыша. Подплыв к Марку и Люде, показал монету. Люда была поражена, ей не верилось, что это действительно можно сделать. Она взглянула на Марка, тот смеялся.

— Это фокус, — заявила девушка. — Надо было отметить монету.

— А как же я этот фокус сделал?

Люда быстро догадалась:

— Монета была у вас во рту.

— Молодца, правильно… Ну, давайте вылезать.

Первым вылез Марк и сказал, что нырнёт ещё раз. Он спрыгнул с кормы и исчез. Не дожидаясь, пока Марк появится из воды, Люда и Лёвка поднялись на шхуну. Марк не выплывал. Люда оделась и не спускала глаз с моря. Юнги всё не было. Прошло минуты три-четыре — Марк не появлялся. Люда сжала губы, неприятное чувство кололо холодком в груди. Стах, взглянув на неё и, по-видимому, догадавшись, в чём дело, сердито сказал:

— Хватит бы ему баловаться.

Лёвка и Андрей улыбнулись. Люда удивлённо посмотрела на них.

Через минуту всё выяснилось. Возле шхуны из воды всплыло вверх дном ведро. Вот оно перевернулось, и из-под него показалась голова Марка. Лёвка объяснил Люде этот фокус: Марк, нырнув, проплыл под водой к корме, куда ранее сбросил ведро. Набрав ещё раз воздух, он нырнул с ведром на голове. Это требует большой ловкости, потому что ведро, наполненное воздухом, рвётся наверх. Нужно держать ногами какой-нибудь груз, рассчитав, чтобы он был не очень лёгким и не очень тяжёлым, потому что в первом случае человека вынесет на поверхность, а во втором потянет на дно. Под водой человек с ведром на голове может пробыть значительно дольше, чем без него, так как ведро выполняет роль воздушного колокола, в каких когда-то опускали в воду водолазов.

Люда заинтересовалась этими фокусами, и, когда Марк влез на шхуну, попросила, чтобы он в ближайшее время непременно научил её нырять с ведром. «Колумб» под мотором и парусами взял курс на Лузаны.

15. ПАПИРОСЫ С ТРИФЕНИЛОМЕТРИНОМ

Анч застал профессора Ананьева дома. Учёный сидел в своей комнате, листая книгу. Он радостно приветствовал гостя и спросил о фотографиях.

— Принёс несколько, — ответил Анч, — остальные на днях. Я уже говорил Людмиле Андреевне, что хочу сделать для вас специальный фотоальбом, посвящённый Лебединому острову.

— Давайте ваши фото и садитесь, — пригласил профессор Анча. — Я сегодня отдыхаю. Утром закончил статью, в которой изложил свой взгляд на проблему добычи гелия в этой местности. Теоретико-техническая проблема торио-гелия решена.

Анч положил на стол перед профессором несколько фотографий. Пока Ананьев внимательно рассматривал работы фотографа, последний быстро осмотрел комнату и стол. Он заметил, что окна открываются достаточно легко, что двери без защёлки изнутри, простой деревянный стол с одним ящиком служил как письменный. На столе лежали стопками книги и бумаги.

В раскрытой папке увидел рукопись — профессор, по всей видимости, только что закончил её просматривать и исправлять. Справа на куче газет лежал грубый новый портфель с расстёгнутыми ремешками и ключиком в замке.

Профессор Ананьев просмотрел фотографии, отложил их и закрыл папку.

— Признаться, я не ожидал, что фотографии выйдут так удачно, — сказал он Анчу. — Техника их изготовления безупречна, они свидетельствуют о художественном вкусе.

— Вы говорите мне комплименты, — Анч чуть склонил голову.

— Нет, нет, — возражал Ананьев, раскрывая портфель и убирая туда папку.

К сожалению, он не видел хищного выражения глаз своего посетителя, следящего за каждым его движением.

— Ну, рассказывайте, как вы здесь устроились, каковы успехи? — с чрезвычайной любезностью обратился профессор к Анчу. — Чаю хотите?

— Нет, благодарю. Пить не хочется. А вот если позволите закурить папиросу…

— Да, пожалуйста…

Анч вытащил портсигар, взял из той его половины, где лежали три сигареты, крайнюю, внимательно посмотрел, нет ли на мундштуке отметки карандашом, и закрыл портсигар. Но в тот же миг будто задумался, снова его открыл и протянул профессору.

— Извините за невнимательность… Может быть, закурите?

Профессор заколебался.

— Ох, искушение… — сказал профессор и — капитулировал. Он взял-таки из портсигара папиросу.

Анч спрятал портсигар, вытащил коробку со спичками, черкнул и предложил профессору огня.

Но тот встал, прошёлся по комнате, а пока вернулся — спичка догорела. Анч чиркнул другой спичкой. И снова Ананьев не закурил папиросу. Он ходил по комнате и рассказывал Анчу какую-то университетскую историю. Фотограф прикурил сам, выбросил истлевшую спичку, а потом спокойно зажёг третью, держа её в вытянутой руке. На этот раз профессор забрал у него спичку, размял кончик папиросы и закурил, сразу глубоко затягиваясь.

Если бы в комнате был посторонний наблюдатель, он заметил бы, что фотограф будто успокоился. На лице его исчезло выражение какого-то глубокого, хотя и едва заметного волнения, вместо этого в глазах появилась заинтересованность, а вся фигура выражала ожидание. Он взглянул на часы. Профессор Ананьев продолжал ходить по комнате и говорил дальше. Иногда он останавливался, набирал в рот дым и мастерски выпускал его большими серо-синими пушистыми кольцами. Он выкурил папиросу, выбросил в открытое окно окурок и снова сел в просторное деревянное кресло, сделанное Стахом Очеретом. Оно пришлось профессору по душе, и сейчас он уверял своего гостя, что в этом кресле его охватывает вдохновение.

Анч взглянул на часы. Прошло десять минут с тех пор, как окурок вылетел в окно. Глаза фотокорреспондента наблюдали все перемены на лице профессора. Где-то в глубине своего сознания он повторял заученное: «неожиданная головная боль, синеют губы и ногти, руки и ноги отказываются слушаться». Но пока что он никаких перемен не замечал. Но вот профессор потёр рукой лоб и сказал:

— Засиделся, знаете ли, в комнате, а возможно, от папиросы отвык. Кажется, голова заболела.

— А вы встаньте возле окна, — предложил Анч.

— И правда. А какое сегодня роскошное море и горячее солнце! Люблю же я наше южное море, особенно летом.

Профессору хотелось поболтать. Он рассказал Анчу о своих детских годах, проведенных на этом острове, когда здесь было всего семь или восемь домиков и одна или две исправные шаланды. Рыбачить выходили в море больше на каиках или ходили с острогой в руках по мели и выискивали в прозрачной воде камбалу. В домишках царила большая бедность, хотя в бухте было много рыбы, а на острове — птицы. Доставлять рыбу в город было нелегко, приходилось всё за полцены отдавать перекупщикам.

Такие вот воспоминания о детстве. Мальчику повезло. Когда ему было лет двенадцать, его забрал к себе дальний родственник-моряк и отдал в школу. Учился парень очень хорошо. Удалось получить высшее образование. Но таких, как он, были единицы.

Анч молча слушал и посматривал на свои часы. Уже прошло двадцать пять минут, но никаких признаков действия трифенилометрина не замечал. Неужели у этого человека такой крепкий организм? Анчу показалось, что у него на лбу выступает пот. От нервного напряжения заболела голова.

Профессор продолжал рассказывать, как революция застала его в университете, как принимал он участие в Гражданской войне, правда, небольшое, поскольку всего лишь командовал санитарным отрядом. В университете увлекался химией и биологией, а после войны его заинтересовала геология, и он стал геохимиком. Вспоминал о первых своих научных работах.

Анч почувствовал внутреннюю дрожь. «Но ведь это невозможно, — хотел он сказать вслух сам себе, но тренируемая в течение долгих лет выдержка заставляла его «держать лицо», ничем не выдавая своих чувств. — Неужели папиросы с отметкой остались в портсигаре?» Он будто машинально вытащил из кармана портсигар, взял в нём последнюю папиросу и, делая вид, что слушает профессора, рассмотрел мундштук третьей папиросы. И тут же побледнел. В висках тяжело застучало. На мундштуке последней папиросы не было ни единой отметки карандашом. Это была папироса без трифенилометрина. Может быть, ту папиросу выкурил он сам?

Профессор неожиданно был вынужден прерваться. Его слушатель вдруг вскочил на ноги, бросился к двери и, оставив их открытыми, вихрем помчался по выселку к дому Якова Ковальчука.

Профессор Ананьев удивлённо смотрел ему вслед. Потом подошёл к столу, надел очки, сел в кресло и произнёс:

— Не думал, что он столь экспансивен.

16. ВОЗВРАЩЕНИЕ КОВАЛЬЧУКА

Выбежав за выселок, Анч остановился. Взглянул на часы и пошёл медленнее. Он, наконец, опомнился. Ведь это глупость. Прошёл почти час, и за это время трифенилометрин уже подействовал бы, если бы он и правда выкурил отравленную папиросу. Снова проверил портсигар, там лежала папироса без отметки. Значит, отравленную папиросу выкурил либо он, либо профессор. Нет, здесь какая-то ошибка… Мозг его напряжённо работал, пытаясь разгадать, что произошло. Куда же он сунул эту папиросу? Чёрт знает, к кому она может теперь попасть. Надо быстрее добраться до дома Ковальчука и проверить, куда он дел ту папиросу. Ускорив шаг, Анч отходил всё дальше от Соколиного.

Ковальчука он застал дома. Инспектор вернулся с Зелёного Камня очень быстро и теперь, стоя на своём подворье, рассматривал дохлого подсвинка и ругал Найдёнку за то, что недосмотрела.

Анч спросил, почему он так быстро вернулся. Ковальчук объяснил, что попал на моторную лодку Зеленокаменского колхоза, которая приходила на Лебединый остров за рыбой, а на обратном пути ему помог ветер.

— Лодочку я достал необыкновенную. Одному на руках час нести можно. На ней можно поставить небольшой парус; с лёгким ветерком прямо мчится. Но в большую волну баллов на пять уже не годится, на волне не держится.

— Где же лодка?

— Спрятал её в проливе, в камышах.

— Нужно перенести её на морское побережье и укрыть где-нибудь в шелюгах, над морем.

— Ночью перенесём.

— Ладно. Какие ещё новости?

— Видел людей, которые приехали сегодня на машине из Лузан. Рассказывали, что ночью пришёл иностранный пароход. Что-то с ним случилось в море, машина сломалась, что ли, так он в ближайший порт зашёл.

Анч подозрительно смотрел на инспектора. Что-то слишком уж ему повезло: мотор доставил его до места, там он быстро купил лодку, встретил людей на машине из Лузан и привёз новость, которую фотограф уже ждал. Но если пароход действительно пришёл в Лузаны, то нужно ускорить события.

— И чего вы причитаете над этим подсвинком, будто он ваш родственник? — спросил Анч.

— Да чёрт бы с ним, — ответил инспектор, — но меня зло берёт на эту глупую девчонку, которая встретила меня в городском наряде.

— Надеюсь, вам уже недолго это терпеть, — сказал Анч, следя за инспектором.

Ковальчук вопросительно взглянул на него и, наклонившись, шёпотом прохрипел:

— Может быть, этим пароходом?

То, что Анч прочитал в глазах инспектора, вполовину уменьшило его подозрения — столько там было понятных ему желаний и надежд.

— Послушайте, Ковальчук, вы уверены, что ваша Найдёнка такая уж дефективная? Только говорите правду.

Инспектор нахмурился. Он, по-видимому, предпочёл бы не отвечать на этот вопрос, но Анч смотрел на него требовательно и решительно.

— Во всяком случае, я воспитывал её с таким мнением о самой себе. В детстве, по-моему, она, безусловно, такой была. В последние годы я тоже не замечал ничего, что могло бы изменить моё убеждение.

Закончил Ковальчук уже не так уверенно, как начал.

Анч ничего не сказал, и они пошли в дом. Найдёнки там не было. Фотограф задумался и стал молчалив.

— В следующий выходной день в Соколином будет отмечаться рыбачий праздник, — сказал инспектор. — Возможно, приедут из города.

— Что за праздник? — поинтересовался Анч.

— Он бывает каждый год в этот день. Это стало уже традицией. Обычно к этому времени подытоживают улов за первую половину сезона, проверяют последствия соревнования между бригадами, устраивают коллективный обед, танцы, музыка играет. В бухте проходят соревнования по плаванию и гребле.

— Суеты во время праздника много?

— Безусловно, если надо что-то сделать, то это был бы самый подходящий случай. Но вам, наверное, следует быть осторожным из-за приезда чужих. Приезжает их, правда, немного, но почти всегда кто-то да наведывается.

— А кто в прошлый раз приезжал?

— Приходил эскадренный миноносец «Неутомимый».

— Хорошо. Это не так страшно. Документы мои в порядке. А вот вам новое задание. Завтра нужно будет поехать в город и купить там портфель, точно такой, как у профессора Ананьева. Зайдите к нему — и увидите этот портфель на столе. Кроме того, вы передадите мои письма.

— Письма? Кому? — испугался Ковальчук.

— В ближайшей от порта столовой «Кавказ» каждый день с девяти до десяти утра, с двух до трёх дня и с семи до восьми вечера завтракает, обедает и ужинает иностранный моряк с повязкой через глаз. Вы сядете за соседний столик. В руках будете держать местную газету, свёрнутую трубкой. Когда заметите, что моряк обратил на вас внимание, развернёте газету, просмотрите, потом свернёте вчетверо,положите на стол и прикроете ложкой. После того, как моряк закончит есть и уйдёт, вы пересядете за его столик, а газету положите на стул около себя. Через несколько минут моряк вернётся, извинится, скажет, что забыл газету, возьмёт со стула вашу и уйдёт. Когда вы закончите есть и будете выходить из столовой, захватите газету, которую оставит моряк, но на другом стуле. Это тоже местная газета. Берегите её, как самый ценный документ, и привезите мне. Поняли?

— А если…

— Что — если? Никаких «если». Всё должно быть сделано так, как я говорю, вот и всё. Держитесь естественно, безразлично, к иностранному моряку можете проявить интерес, но без навязчивости.

После этого разговора Анч начал разыскивать изготовленную утром папиросу.

Он пересмотрел свои вещи, внимательно осмотрел комнату и чулан, но нигде не нашёл отмеченной папиросы. Он допустил, что мог забыть отметить папиросу и положил её вместе с другими во вторую половину портсигара. Но кто же видел его портсигар? Правда, он оставил его в чулане, когда выходил с колумбовцами во двор, пока Люда помогала Найдёнке переодеваться.

Предположить, что девчонки заходили в чулан и вытащили отравленную папиросу, он не мог. Только он один знал об этой папиросе, изготовленной им без свидетелей.

Беспокойство охватило Анча. «Нужно быстрее заканчивать здешние дела», — твёрдо решил он. Закрывшись в комнате, развернул на столе местную газету, достал из чемодана бутылочку с ярлыком «фиксаж-раствор» и начал, макая в него перо, писать по газете. Это были специальные химические чернила, которыми он записывал двойным шифром на газете нужные ему сведения. Их написание заняло время почти до вечера.

Поздно ночью Ковальчук и Анч перенесли через остров лёгкую байдарку и спрятали её в кустах лозы над берегом, километров в пяти на восток от дома.

17. СТОЛОВАЯ «КАВКАЗ»

В Лузаны Ковальчук поехал на «Колумбе». Как всегда, шхуна загрузилась рыбой под конец дня, и почти целую ночь пришлось пробыть в море.

Инспектор был вынужден поблагодарить колумбовцев за внимание к Найдёнке и выслушать несколько почти недвусмысленных замечаний в свой адрес о том, что бывают, мол, худшие опекуны, но редко. Он постарался пропустить эти слова мимо ушей и изображал из себя чрезвычайно дружелюбного человека.

Неплохо проспав ночь, инспектор утром позавтракал с рыбаками и свёл разговор на то, где в Лузанах ближайшая от порта столовая.

— Это кавказская — сразу же рядом со сквером, напротив пассажирской кассы, — объяснил Лёвка.

В Лузаны пришли в половину десятого, а пока Ковальчук нашёл столовую «Кавказ», часы показывали пять минут одиннадцатого. Из дверей столовой вышел иностранный моряк с перевязанным глазом. Ковальчук замер, когда моряк проходил мимо него, но иностранец не обратил внимания на инспектора. Обмен корреспонденцией пришлось отложить до обеда. Нужно было за это время найти и купить портфель. Но хотя в магазинах и было немало портфелей, такого, как у Ананьева, тем не менее, не попадалось.

Переходя из одного магазина в другой, инспектор зашёл на самую окраину города и там неожиданно в одном небольшом магазинчике нашёл то, что искал. Но как только ему завернули портфель в бумагу и завязали шпагатом, он вдруг услышал голос Марка:

— А говорили, что далеко не пойдёте.

— Да вот пришлось… А ты чего?

— Хожу по магазинам, смотрю, где что есть. А что вы купили?

— То, что мне нужно.

— Портфель, что ли, — вроде что-то плоское и широкое?

— Портфель.

— Значит, я угадал.

Ковальчук оставил Марка в магазине и быстро вышел.

В половине третьего Ковальчук зашёл в столовую «Кавказ». В просторной комнате стояло десятка полтора столиков, накрытых скатертями из грубого полотна. Между столиками и в углах стояли в кадках несколько пальм и фикусов. В это время в столовой почти никого не было.

За столиком возле окна Ковальчук заметил человека в морском кителе и с повязкой на глазу. Это, несомненно, был иностранный моряк, тот самый, которого он утром встретил около столовой, то есть именно тот, кого он искал. Три столика рядом стояли пустые. Инспектор подошёл и сел за один из них. Положил на столик свёрнутую в трубку газету, склонился над меню и минуты три выбирал себе обед. К нему подошёл официант.

— Суп можно?

— Придётся минут десять подождать.

Ковальчук развернул газету, пробежал глазами заголовки и, сложив её вчетверо, снова положил на стол, а сверху, будто для того, чтобы она не разворачивалась, прикрыл ложкой. Иностранец несколько раз внимательно взглянул на Ковальчука, но вскоре перестал им интересоваться, равнодушно обернулся к окну и, скучая, вертел в руке то нож, то вилку. Вскоре ему подали шашлык, и он начал быстро есть, запивая мясо белым вином. Ковальчук напряжённо ждал, когда иностранец уйдёт. По-видимому, тот понимал Ковальчука, потому что ел чрезвычайно быстро.

Часы медленно ударили три раза, и на эстраде заиграла музыка. Официант принёс инспектору суп. И как раз в тот миг, когда иностранец доедал уже свой шашлык, в столовой послышался голос Лёвки:

— Я так и знал, слушает музыку!

Ковальчук окаменел, услышав этот голос. Ему казалось, будто под ним проваливается пол. Между столиками к нему подходили Лёвка, Марк и Андрей — в брезентовых робах и тяжёлых башмаках. Инспектор так жалобно взглянул на иностранца и вокруг себя, так скривился, что рыбаки засмеялись ещё громче. Каждый из них держал под мышкой по буханке хлеба, а у Андрея, кроме того, была в руке колбаса. По-видимому, они купили в магазине припасы и, идя на шхуну, свернули сюда.

— Не бойся, инспектор, — сказал Андрей. — Мы тебя не разорим, сегодня угощает Лёвка. Видишь ли, наш старик всю команду отпустил на полчаса.

— А что случилось?

— Лёвка выиграл на облигацию двадцать пять рублей и решил пожертвовать их на шашлыки, — объяснил Андрей, стоя перед инспектором. Тем временем моторист и юнга уже заняли стулья.

— Мы уже посчитали, что этого хватит на три с половиной хороших порции с пивом. Старик сказал: «Чтоб никому не было обидно, идите, парни, а я посторожу корабль». Но дал нам на это только полчаса.

Лёвка уже заказывал двойные шашлыки и по кружке пива на каждого. Андрей в это время, заметив на столе газету, заявил, что неплохо бы в неё завернуть колбасу.

Ковальчук возмутился, ответил, что он газету ещё не читал. Марк взглянул на газету и сказал, что это не беда — она за прошлую шестидневку. Тем не менее Ковальчук потянул её к себе, утверждая, что именно эту и не читал, а потому отдать не может.

Официант принёс кружки с пивом. В это время чужестранец поднялся из-за стола, подошёл к ним и попросил:

— Газет. Позвольте. Один минута. Интересно…

— Пожалуйста, пожалуйста, — ответил Ковальчук и даже немного засуетился, отдавая газету.

Иностранец поклонился и сел за свой столик. Теперь он не спешил есть, наоборот — ещё заказал кофе и пирожные. Он медленно просматривал газету, временами откладывая её в сторону. По-видимому, читать ему было трудно. Рыбаки поглядывали на него и негромко обменивались догадками, что за птица.

— С иностранного парохода, который стоит в порту, — сказал Марк. — Наверное, механик или штурман.

В это время столовую заполняли посетители. Какой-то парнишка осмелился сесть за столик рядом с чужестранцем и бесцеремонно его рассматривал не сводя глаз. Безостановочно играла музыка. Один из музыкантов время от времени выкрикивал в рупор слова песен. Колумбовцам подали шашлыки, они перестали обращать внимание на соседей, в том числе и на иностранца. Но он им о себе напомнил — подойдя к Ковальчуку, отдал газету и вежливо поблагодарил.

Иностранец уже вышел из столовой, когда Марк, проглотив последний кусок шашлыка, снова взглянул на газету и заявил, что моряк вернул не тот номер, который брал.

Эта газета была на два дня свежее. Ковальчук с недоумением посмотрел на юнгу и в конце концов посетовал, что это недоразумение.

Марк предложил свои услуги, намереваясь догнать иностранца и отобрать газету, если она очень нужна Якову Степановичу. Юнга уже поднялся со стула, но Ковальчук остановил его и сказал, что эту газету тоже не читал, а потому оставит себе… Пусть уже будет так.

— Вот как он газетами интересуется, — произнёс Андрей, думая о чужестранце. — Всё хочет знать.

Из столовой пошли вместе. Инспектор спрятал газету в карман. Он возвращался на «Колумб» неохотно, но это было единственное судно, которое отходило на Лебединый остров. Машина на Зелёный Камень шла только на следующий день.

«Колумб» отошёл от пристани. Выходя в море, он прошёл мимо иностранного парохода, стоявшего на рейде. На белом борту парохода чернела надпись: «Кайман». На нижнем капитанском мостике стоял человек. Марку показалось, что это и был тот, кто в столовой поменял газету. Но повязки на глазу у него не было. Он обратил на это внимание Лёвки и Ковальчука, но человек на мостике повернулся к ним спиной и, пока шхуна проходила мимо парохода, больше не оборачивался.

— Со спины как-то не похож, — пробормотал инспектор.

Ковальчук был встревожен. В глубине души он проклинал Анча и иностранца, а больше всего Марка и Лёвку, которые всем интересовались и всюду совали свой нос. Озабоченный, он зашёл на корму, умостился там и пытался вздремнуть, но не мог. Когда открывал глаза, видел Марка, который сидел на корточках и задумчиво расплетал обрубок троса, готовя швабру для мытья палубы. «Кто знает, не догадался ли о чём-то этот мальчишка, и не появилось ли у него каких-нибудь подозрений. Сбросить бы его ночью за борт, так сильный он, гром на его голову. И не тонет, как та медуза». Такие мысли сновали в голове Ковальчука.

По дороге назад не случилось больше ничего, что могло бы растревожить его, и Ковальчук прибыл на остров почти успокоенный. Дома обо всём подробно рассказал Анчу. Тот хмурился и ругался сквозь зубы. Потом взял газету, заперся в комнате и стал проявлять зашифрованное письмо. Он не вставал из-за стола часа два. Наконец закончил и сжёг газету. После этого позвал Ковальчука и сказал:

— На пароход нужно передать ещё одно письмо. Не забывайте, этот пароход заберёт нас отсюда. — Он сверлил инспектора холодным строгим взглядом. — Это должно произойти скоро, а пока что у нас много дел. Мы должны уничтожить профессора Ананьева. Я возьмусь за его бумаги, а вы поможете мне отправить его в мир иной. Неплохо бы спровадить его туда в компании с колумбовскими парнями. Надо об этом подумать. Шевелите мозгами, уважаемый.

Ковальчук ощутил, что окончательно оказался в руках диверсанта. Не то чтобы он собирался оказывать противодействие или отказываться выполнять его указания, но внутри всё холодело, и в груди становилось как-то пусто. Страх сжимал его сердце, хотя он целиком и полностью полагался на Анча.

В ту ночь диверсант составил окончательный план действий. Кое-что необходимое он сообщил и Ковальчуку, но далеко не полностью изложил ему свои преступные намерения. Анч не доверял никому, а менее всего людям вроде Ковальчука.

18. ПРАЗДНИК НА ОСТРОВЕ

В бухту входил военный корабль. Рыбаки издалека узнали «Неутомимый буревестник». Две невысокие мачты украсились десятками разных флажков. Корабль поздравлял население Лебединого острова с рыбачьим праздником.

«Буревестник» был построен по образцу эсминца «Новик», который с 1911 по 1916 год считался самым мощным эсминцем в мире. Известно, что водоизмещение «Новика» равнялось 1300 тоннам, его вооружение составляло четыре трёхтрубных торпедных аппарата и четыре стомиллиметровых пушки. Ходил «Новик» со скоростью тридцать шесть миль в час, то есть за минуту проходил более километра. Переоборудованный после Гражданской войны «Буревестник» имел и большую огневую силу, и большую скорость.

Став в бухте напротив Соколиного выселка, корабль салютовал пушечными выстрелами. В ответ с берега послышалось «ура», загудела ручная сирена, которую крутили молодые рыбаки, члены Осоавиахима, и послышалось несколько выстрелов из ракетных пистолетов. На «Колумбе», стоявшем у берега, наскоро вывешивали весь имеющийся в наличии комплект сигнальных флагов, не придерживаясь никаких правил сигнального кода, и сигнальщики с «Буревестника» без особого успеха пытались что-то прочитать. Команда «Колумба» решила это сделать для большей торжественности.

С «Буревестника» спустили шлюпки. В первой на берег съехал командир, вторую занял оркестр, сразу же, на радость соколинцам, грянув громкий марш.

Командование посылало «Буревестник» на праздник на Лебедином острове, потому что Соколиный выселок шефствовал над «Буревестником», хотя на самом деле выходило так, что «Буревестник» шефствовал над выселком. К тому же почти все молодые рыбаки с Лебединого проходили военную службу на флоте, и соколинцы славились как боцманы, торпедисты и штурвальные, часто занимавшие первые места в различных соревнованиях.

Стояла ясная солнечная погода. Белые облака, будто укрытые снегом скирды, медленно плыли по небу, оповещая рыбаков о длительном прекрасном времени. На острове пахло травами, пели птицы, едва-едва, будто играя, шелестел прибой. Все рыбачьи домики украсились, белели помазанные мелом стены; дворы были чисто и опрятно убраны. На дорожках скрипел свежий песок. Ближе к морю стояли столы, застеленные грубыми белыми скатертями, с большими хлебными караваями, солянками, ложками, вилками и ножами. Возле столов хлопотали жёны и матери рыбаков.

Напротив, на небольшой площадке, где обычно бывали танцы, были натянуты брезентовые тенты над скамьями для музыкантов.

Праздник начался с митинга, все речи завершались тушем и громким «ура». После этого участники праздника перешли к столам, где их ждал вкусный обед. Среди множества поданных блюд самой вкусной считалась камбала, приготовленная способом, известным только хозяйкам Лебединого острова. Кухней руководил восьмидесятилетний Махтей, старейший мореплаватель с Лебединого, когда-то объездивший весь мир матросом и коком, а теперь доживавший свой век здесь, на маяке.

За столом каждый занимал заранее определённое место. Люда заметила, что место Марка не занято. Она не видела парня с самого утра, и это её удивляло. Возможно, он где-то задержался, но на обед должен прийти. Наверное, старый Махтей вызвал юнгу себе на помощь, поскольку считал его единственным парнем на острове, который может когда-нибудь быть коком на большом пароходе. Это мнение утвердилось после того, как юнга однажды угостил деда обедом на «Колумбе».

Больше всех на глаза попадался Анч. Он ошивался в толпе и вокруг, щёлкая фотоаппаратом, временами прося наклониться, повернуться, улыбнуться, выдвигая ещё множество требований, как это обычно делают фотографы. Желающих фотографироваться обнаружилось много. Всем Анч обещал снимки, старательно записывая фамилии сфотографированных, особенно краснофлотцев. Наконец закончил и сел за столом, ближе к профессору и командиру эсминца. Он шутил со своими соседями, но в то же время внимательно прислушивался к разговорам.

Вскоре появился Марк и, здороваясь, занял своё место напротив Люды. Был он почему-то сдержан и насторожен, даже постоянная его весёлость куда-то исчезла, и он улыбался лишь изредка, да и то как-то невпопад.

— Марк, — окликнул его Лёвка, — у тебя живот не болит?

Юнга отрицательно покачал головой.

— Наверное, ты там возле деда Махтея объелся чего-то вкусного.

Марк на эту шутку не ответил.

Между тостами за лучших рыбаков, за богатые уловы кефали и скумбрии говорили о распорядке сегодняшнего дня. Анч выяснил, что после обеда начнутся танцы, а позже, после захода солнца, поедут кататься на лодках и на «Колумбе» в море. Когда же повеет ветерок, выйдут все шаланды.

— Ночь теперь лунная, великолепно прокатим! — говорил Стах Очерет, приглашая к себе на шхуну капитан-лейтенанта Трофимова и профессора Ананьева.

Профессор сразу же согласился, а командир поблагодарил, обещал пустить на прогулку свои шлюпки, но сам он останется на «Буревестнике», потому что у него ещё есть работа.

После обеда Марк исчез так же незаметно, как и появился. Люда рассердилась на него, но начались танцы, Анч пригласил её на вальс, и она забыла о Марке. Особенно ловко Анч танцевал румбу, танго, фокстрот, которых почти не знали в Соколином. Бурей аплодисментов наградили зрители Анна и Люду за венгерку и лезгинку. Не смог Анч станцевать только гопак. Здесь его сменил Лёвка. Полетели комки земли, поднялся столб пыли, когда моторист пошёл вприсядку вокруг Люды. Закончив, он тоже заметил, что Марка нет, так как юнга, по мнению моториста, танцевал гопак, да и другие танцы, в десять раз лучше него.

В это время Анч снова пригласил Люду, к превеликой досаде многих краснофлотцев. Во время танцев фотограф спросил девушку, едет ли она кататься на «Колумбе».

— Безусловно, — ответила она. — Ровно в девять вечера мы выходим в море. Вы тоже с нами?

— Непременно. Но мне ещё нужно сбегать домой перезарядить кассеты.

— Делайте это быстрее, а то вечером плохо фотографировать.

Прошло часа два после обеда, старшие соколинцы уже успели подремать и вернулись посмотреть на танцы.

Снова пришёл и профессор. Возле него стоял старый Махтей, курил свою трубку и что-то рассказывал. Танцы не прекращались. В домах, наверное, не осталось ни одного человека. Анч сказал Люде, что идёт за кассетами, и оставил танцы.

Домой он пошёл через выселок, неся в руках аппарат, футляр с кассетами и портфель, который привёз ему Ковальчук из Лузан.

Люда потанцевала с краснофлотцами, но уже почувствовала усталость и решила отдохнуть. Она села на камне рядом с другими зрителями и стала оглядываться, ища взглядом Марка. Поблизости Гришка пробовал танцевать в компании одногодков. Девушка позвала мальчика и спросила, не видел ли он Марка.

— Лежит под вербой, возле дома дяди Тимоша — вон там, — мальчишка показал на вербу метров за триста от них.

Люда и правда нашла там одинокого Марка.

— Чего ты скис? — спросила она, подойдя к нему. Парень обрадовался, увидев её около себя. Но было видно, что ему почему-то досадно.

— Хорошо фотограф танцует? — спросил он.

— Прекрасно. Но сам он какой-то неприятный; чёрт его знает, почему. А ты почему не танцуешь и вообще стал какой-то сам не свой? Весь Лебединый остров празднует, а тебя не видно.

— Предположим, не весь. Мой отец маяк не бросил. Ну, и ещё двоих людей не видно.

— Кого?

— Найдёнки, хотя это и не так странно, и рыбного инспектора. Ты видела его?

— Нет.

— Слушай, Люда, я вот лежу и думаю о Шерлоке Холмсе. Ты ведь читала о нём? Хотелось бы мне сейчас на какое-то время Шерлоком Холмсом стать. Как ты думаешь, почему этот фотограф у Ковальчука остановился?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Но мне не нравится ни он, ни Ковальчук. Несколько дней тому назад…

И Марк рассказал о своих наблюдениях за поведением Ковальчука в Лузанах и о случае с иностранцем и газетой.

— И вот, я решил присматривать за этими людьми.

Люда села рядом с Марком, и они с час разговаривали, перебирая в памяти разные случаи подозрительного поведения Анча и Ковальчука. Собственно, ничего такого они и не вспомнили, но сомнения росли.

— Надо и дальше следить, — сделал вывод Марк.

— Знаешь что, — сказала Люда, — я думаю, нам поможет Найдёнка.

— Это правда.

— Хочешь, пойдём сейчас к Ковальчуку и пригласим Найдёнку на праздник. Кстати, узнаем, где инспектор.

— Ладно.

— Только давай идти так, чтобы не встретить Анча. Он пошёл туда перезаряжать кассеты.

— Что-то долго его нет, — заметил Марк. — Скоро солнце зайдёт, какое же тогда фотографирование?

— Ну, пойдём.

— Есть, капитан!

19. АНЧ ОСУЩЕСТВЛЯЕТ СВОИ ПЛАНЫ

Фотокорреспондент удачно выбрал время. В выселке он не встретил ни единого живого существа, а когда зашёл во двор Стаха Очерета, только напугал курицу, которая что-то клевала у двери дома. Анч подёргал дверь — она была закрыта на засов. Открыть её было несложно. Он вытащил из портфеля проволоку, загнул её в форме буквы «Г», всунул более коротким концом в дверную щель и отодвинул засов. Задвижка на двери в комнату профессора тоже подалась легко. Вместо ключа к ней подошла узенькая бляшка.

Анч работал уверенно, быстро, но без излишней поспешности. Впервые увидев портфель Ананьева, он решил было подменить его, ещё не зная, как это ему удастся осуществить. Но обстоятельства сложились к лучшему: он мог бы даже не подменить, а просто забрать портфель или то, что было в нём. Однако Анч решил, что удобнее всё-таки забрать портфель, оставив вместо него свой, набитый старыми газетами. Так можно было надеяться, что исчезновение бумаг обнаружится не ранее следующего дня.

Анч помнил слова Ананьева о том, что решение технической проблемы добычи гелия из торианита лежит в его портфеле. Впоследствии, навестив профессора и осмотрев комнату, он окончательно убедился, что самые главные бумаги хранятся именно в портфеле, поскольку на Лебедином острове Ананьев мог не бояться за них. Подмена портфеля заняла десять-пятнадцать секунд. Анч напоследок окинул взглядом комнату и, не найдя больше ничего стоящего внимания, вышел, тщательно закрыв дверь и задвинув засов. По тропинке через сад он выскочил на улицу и направился к дому Ковальчука.

Курица снова подошла к двери и спокойно продолжала склёвывать рассыпанные крошки.

Анч вернулся домой почти одновременно с Ковальчуком. Последний приехал из Лузан через Зелёный Камень. В руках инспектор нёс корзинку, запертую на замочек.

— Молодцы, — сказал фотограф, увидев корзинку. — Они за то, что сумели передать, а вы за то, что сумели взять.

— Вы знаете, что здесь? — спросил Ковальчук.

— Я просил эту штуку в предыдущем письме. А письмо для меня есть?

Инспектор подал Анчу помятый грязный лист газеты.

— Хорошо. Ну, вы отдохните минут двадцать, пока я прочту… Сегодня у нас ещё много работы.

На этот раз Анч не выпроваживал Ковальчука из комнаты, а проявлял и расшифровывал письмо при нём. Делал он это не спеша.

Тем временем Ковальчук позвал Найдёнку и приказал дать воды умыться и быстренько нагреть чаю — он чувствовал себя уставшим. Холодная вода взбодрила его, а крепкий горячий чай освежил голову и успокоил. В чай он подлил водки.

Анч закончил расшифровку и поднял глаза на Ковальчука. Найдёнка как раз вышла в сени.

— Послушайте, Ковальчук, наши дела на две трети завершены. Сегодня перед утром, когда взойдёт луна, мы будем с вами на борту «Каймана»… Собственно, остаются последние минуты. Сейчас вы сядете в свой каик и отправитесь в Соколиный. Каиком пристанете к «Колумбу», чтобы было удобнее сойти на берег. Вы возьмёте с собой эту корзинку и, переходя через шхуну, оставите её там. Хотя на «Колумбе» никого не будет, а я уверен, что там никого не будет, потому что весь экипаж на празднике, спрячьте корзинку как можно лучше. Потом покажетесь среди людей и останетесь там, пока «Колумб» и лодки не выйдут на прогулку. Профессор Ананьев и его дочь собираются ехать на шхуне. Если профессор передумает, сделайте всё возможное, чтобы он всё-таки поехал, иначе нам придётся оставаться на этом острове ещё долго. Как только шхуна отойдёт, гоните на каике через бухту. Я жду вас возле нашей байдарки.

— Но что же в этой корзинке? — дрожащим голосом спросил Ковальчук.

— Сейчас увидите.

Анч отпер замочек, поднял крышку и вытащил из корзинки грубый шерстяной платок. Под платком лежала тёмная жестяная коробка с часами вроде будильника.

— Только не пугайтесь, — предупредил Анч, — вы везли эту вещь целый день, и ничего не случилось…

Это — адская машинка. Сейчас мы определим время, когда она должна взорваться. Выедут они в девять, могут припоздниться, ну, в десять, во всяком случае.

Анч перевёл стрелку часов на 10 часов 45 минут, а потом завёл машинку.

— В десять часов сорок пять минут мы услышим взрыв в море. От «Колумба» и его пассажиров лишь кусочки всплывут.

Ковальчук вздрогнул, хотел возразить Анчу, — ведь столько жертв… Он же не думал, что его заставят убивать. Неизвестно, угадал ли Анч его мысли, но он так решительно приказал инспектору немедленно ехать, что у того язык не пошевелился возразить. Он взял корзинку и вышел из дома. За ним последовал Анч.

В сенях диверсант обратил внимание на Найдёнку. Она с равнодушным видом раскочегаривала сапогом старый самовар. Анч подозрительно посмотрел на девочку, но ничего не сказал: повёл Ковальчука к берегу, подал в каик корзинку, улыбнулся, пожелал успеха и несколько минут наблюдал, как тот грёб одним веслом. Потом вернулся назад.

Во дворе стояла Найдёнка в платье, подаренном Лёвкой, и смотрела на бухту, где плыл одинокий каик — казалось, она прислушивается к музыке, долетающей из выселка. Анч медленно подошёл к ней и спросил, не собралась ли она на праздник. Девочка утвердительно кивнула. Тогда он попросил, чтобы она сперва достала ему из погреба малосольных огурцов.

Найдёнка пошла за огурцами, а Анч взял свечу, чтобы ей посветить. Девочка торопилась. Погреб у Ковальчука был очень примитивным: яма метра четыре в глубину, прикрытая дощатой дверцей-люком, камышовый шалаш над ней — вот и всё. Спускаться в погреб нужно было по узкой длинной лестнице.

Анч помог девочке снять дверцу, зажёг свечу и полез вслед за ней по тонким расшатанным ступеням. Ступив дважды, он остановился. Найдёнка уже стояла на дне погреба и, наклонившись над бочкой, выбирала огурцы. Её провожатый вдруг вылез наверх, бросил свечу, которая, падая, погасла, и потянул за собой лестницу. Он успел вытащить её раньше, чем Найдёнка опомнилась. Девочка осталась в глубокой тёмной яме, вскрикнула и замолкла.

Анч положил на место дверцу, бросил сверху несколько охапок сухого камыша и спокойно пошёл в дом.

— Так оно будет лучше, — пробормотал он сам себе, — дефективная, дефективная, а кто его знает, что она в сенях слышала и что поняла.

Зашёл в комнату, опёрся рукой на стол и громко произнёс:

— Пора отправляться!

Осмотрев все свои вещи, он повесил на шею фотоаппарат, перебросил через плечо плащ, взял профессорский портфель и в последний раз вышел из дома Ковальчука.

Солнце, приближаясь к горизонту, золотило на западе море. В воздухе царил покой. Музыка, по-видимому, перестала играть — от выселка не долетало ни единого звука. Неизвестно, кричала ли, плакала ли Найдёнка, запертая в погребе. Анч не думал о ней. Открыл калитку, прощально взглянул на двор, махнул рукой Разбою, который грыз возле свинарника кость, и пошёл без тропки и дороги на юго-восточное побережье острова.

Отошёл уже далековато от двора, когда услышал лай Разбоя. «На кого это он?» Прислушался. Разбой залаял снова, но вскоре перестал. «Что бы это могло значить? Неужели вернулся с кем-то чужим Ковальчук?»

Прошла минута — и со двора инспектора послышался жалобный вой собаки. Это выл Разбой, не было никаких сомнений. Но почему он выл? Может быть, почувствовал, что что-то случилось с Найдёнкой, или, возможно, предвещал кому-то смерть в эту ночь? Солнце скрылось за горизонтом. Анч спешил, время от времени поглядывая на море. Вскоре случится то, что предвещает вой Разбоя… «Умный пёс. Хорошо, что ты ничего не можешь сказать!»

Вечерело. Чайки и мартыны возвращались с моря на остров. Далеко во дворе Ковальчука выл Разбой…

20. ПОИСКИ НАЙДЁНКИ

Марк и Люда решили идти по берегу вдоль бухты. Это был чуть более длинный путь, но они надеялись, что фотограф будет возвращаться в выселок по тропинке напрямик. Неожиданно задержались: с холма увидели в бухте лодочку. Кто-то плыл вдоль берега со стороны усадьбы Ковальчука. Это мог быть Анч либо Ковальчук.

— А может, Найдёнка? — высказала предположение Люда.

— Нет, вряд ли. Подождём. Надо увидеть, кто это.

Девушка согласилась, и они, зайдя за кусты крапивы над канавой, следили за лодочкой. Она приближалась довольно быстро и минут за десять подошла к тому месту, где стояли шаланды и «Колумб». Теперь Марк почти с уверенностью мог сказать, что приплыл инспектор. К берегу каик не подошёл, а стал под бортом шхуны, зайдя со стороны моря, и потому исчез с глаз. Инспектор решил воспользоваться шхуной, чтобы перебраться на берег, поскольку «Колумб» правым бортом упирался в длинный мостик-поплавок, установленный соколинцами специально на сегодняшний день. Но Ковальчук задержался на шхуне. Почему — не было видно, так как надстройка на шхуне прикрывала фигуру инспектора.

— Что он там делает? — раздражённо произнёс Марк. — Своё корыто, что ли, привязывает?

Но вот инспектор уже пересёк палубу «Колумба» и по плавучему мостику сошёл на берег, направляясь к празднующим соколинцам. Он, по-видимому, спешил. Прошёл совсем рядом с юнгой и девушкой, не заметив их.

— Ну, ждать больше нечего, — обратилась Люда к своему спутнику, — идём быстренько.

Они торопились, стараясь опередить солнце, которое низко висело над морем, заливая его поверхность кроваво-алым светом. Шли то по песку, то по траве, выбирая путь так, чтобы не попасться на глаза фотокорреспонденту. Марк всё время молчал. Люда говорила об эффекте, который произведёт появление Найдёнки в выселке, вернее, на «Колумбе», потому что они успеют привести её как раз перед выходом на прогулку в море. Марк кивал и всё время посматривал на запад. Он видел, что им не догнать солнца — оно уже нижним краем задевает воду и за несколько минут исчезнет в море. Вдруг оба услышали звук, заставивший их остановиться. Это был собачий вой — то длинный, то отрывистый, поражающий глухими тонами и жалобными нотами. Вой доносился со двора Ковальчука, а там, они знали, мог выть только один пёс — Разбой.

— Чего это он? — спросил Марк удивлённо. — Взбесился, что ли?

— Противно… Прямо страшно, — произнесла девушка.

— Оставили Найдёнке развлечение, — саркастически буркнул Марк.

Они пошли быстрее. Солнце уже спряталось, оставив на небе нежные розовые краски. Вода в бухте потемнела, и воцарился абсолютный штиль перед сменой дневного бриза ночным. Если бы не вой, Люда и Марк, наверное, остановились бы полюбоваться роскошным предвечерьем на южном море, когда будто чья-то большая и нежная тень укрывает землю, воду и половину неба. Если бы не вой, сейчас бы царила тишина, так как музыка в выселке смолкла, и сюда не долетало ни единого звука.

Марк всё время посматривал на камни под ногами, подмечая такие, которыми можно было бы отбиться от пса, когда тот на них наскочит.

— С этим псом у нас может быть проблема, — будто отвечая на мысли Марка, сказала Люда.

— Нет, он никогда без разрешения хозяев не выскакивает со двора, — возразил Марк, — а когда мы придём туда, позовём Найдёнку, она его отгонит.

Вскоре они стояли перед забором, ограждающим владения Ковальчука, и, поднимаясь на цыпочки, заглядывали во двор. Там стоял Разбой и время от времени скулил. Но кроме собаки Марк и Люда больше никого не видели. Запертая дверь дома, тёмные окна создавали впечатление совершенного безлюдья. Калитку кто-то оставил открытой. Молодые люди несколько минут стояли в нерешительности. Уже смеркалось, хотя и не очень быстро, потому что на востоке из-за горизонта выплывала полная луна.

Марк на всякий случай выломал из забора для себя и для Люды длинные палки. Потом, подойдя к калитке, быстро закрыл её и позвал:

— Найдёнка, Найдёнка!

Пёс, услышав этот зов и хрипло лая, бросился к ним. Он прыгал на калитку, бесновался, но со двора не выбегал.

Марк и Люда ждали, пока выйдет Найдёнка. Однако дверь дома не открывалась, и так же молчаливо чернели форточки в окнах. Казалось, в усадьбе не было ни одного человека.

— Неужели её нет? — спрашивала Люда, думая о Най-дёнке. — Куда же она делась?

— Меня это тревожит, — ответил юнга. — Мы должны зайти в дом. Проклятый пёс!

Парень хмурился, размышляя, что им делать с ошалевшим Разбоем. Наконец он всё-таки придумал смелый план, как забраться в дом.

— Послушай, Люда, — сказал он, — держи здесь собаку, пусть лает: чем громче, тем лучше. Отвлекай его внимание, а я попробую зайти с тыла.

Марк согнулся и начал тихонько обходить заграждение. Люда же делала вид, что хочет войти во двор через калитку. Она ударила палкой о калитку, и Разбой чуть ли не покрылся пеной от злости.

В это время Марк обошёл двор, тихо перелез через забор и, прячась за домом, начал его обходить, прижимаясь к стене.

Люда увидела сквозь щель в калитке, что Разбой, замолчав, сразу же обернулся: дверь в дом открылась, Марк вскочил в сени. В тот же миг пёс бросился туда, но налетел на уже закрытую дверь.

Парню повезло. Дверь была закрыта лишь на щеколду. В сенях было темно, хоть глаз выколи. Спичек у Марка при себе не было. Он нащупал дверь в комнату и вошёл. Стоя на пороге, Марк спросил, есть ли кто в комнате. Никто не отзывался. Парень начал искать спички. Потратил немало времени, но всё-таки нашёл.

После этого, подсвечивая, осмотрел кухоньку, комнату и Найдёнкин чулан. Нигде никого не было.

Стоя в сенях, он увидел лестничку, которая вела на чердак. «Может, там кто-нибудь спрятался?» — подумал юнга. Ему стало жутко, и в первый миг он не осмеливался влезть туда. Но, найдя фонарь инспектора, зажёг в нём маленький огарок свечи и поднялся по лестнице наверх. Стоя на предпоследней ступеньке, осветил чердак. На запылённом глиняном полу лежали какие-то старые вещи, под камином стояли оплетённые лозой бутыли, по углам и над головой свисала паутина. Парень спустился вниз. Он всё осмотрел. Можно было бы уже и выйти из дому, если бы не пёс. Разбой держал его в осаде. Иногда он отбегал к калитке, когда Люда начинала в неё барабанить, но тут же бросался к дому.

Марк зашёл в чулан, из которого дверь открывалась в сени. В углу чулана поставил фонарь так, что тот едва чадил, и свернул на топчане дерюги и подушку, чтобы они напоминали человеческую фигуру. Он решил пустить Разбоя в сени, а самому спрятаться за дверью. Пёс, наверное, сразу бросится в чулан, а он закроет за ним дверь.

Как Марк рассчитывал, так и получилось. Когда Люда постучала в калитку и Разбой метнулся туда, парень открыл дверь во двор. Пёс бросился назад и сразу вскочил в сени, но, не заметив Марка, который спрятался за дверью, прыгнул в чулан, а парень сразу же закрыл за ним дверь. Пёс бросился на дверь и так налёг на неё, что Марк едва её удержал. Помогла бочка с водой: Марк подпёр ею дверь. Пёс мог только нос высунуть, но вылезти из чулана не мог.

Марк вышел во двор, закрыл дом и позвал Люду.

Над островом висела яркая полная луна. Из бухты доносилась музыка: «Колумб» и шлюпки отправлялись в море на прогулку. А Марк и Люда, вместо того чтобы сейчас плыть с остальными на шхуне, стояли посреди двора Ковальчука. Марк внимательно осматривал двор.

— Ты помнишь, где был Разбой, когда мы его увидели? — спросил он.

— Вон там, возле той будочки, — показала Люда на камышовый шалаш.

Марк объяснил ей, что это погреб, и предложил осмотреть это место.

Подошли к погребу. Заглянули в шалаш. Марк пошевелил снопы камыша и осторожно, чтобы не наделать пожара, зажёг спичку. Люда увидела, что снопы прикрывают дощатый люк, и в тот же миг они услышали приглушенный голос, долетающий из-под земли.

— Кто это? — испуганно спросила Люда.

Марк уже разбросал камыши и, подняв дверцу, открыл чёрную яму. Голос в яме смолк.

— Осторожно, Люда, — сказал Марк, — не упади.

Потом зажёг спичку и крикнул в яму:

— Кто там? Ты, Найдёнка?

— Я, — послышалось из погреба, и они узнали голос девочки.

Спичка едва освещала её фигурку на дне ямы.

Марк взял лестницу, лежащую возле шалаша, и спустил её в погреб.

Увидев Марка и Люду, Найдёнка удивилась.

— Вы не на «Колумбе?»

— Кто тебя сюда посадил? — в свою очередь спросили её спасители.

— Вы нашли эту машинку?

— Какую машинку?

Волнуясь, Найдёнка рассказала о разговоре, который она подслушала, ставя в сенях самовар. Когда она сказала о машинке, которую должен спрятать на «Колумбе» Ковальчук, слушатели чрезвычайно обеспокоились.

— Он сказал, что эта машинка взорвётся в море в десять часов сорок пять минут, и вы все погибнете, — объяснила Найдёнка.

Люда посмотрела на свои часы: стрелки показывали без десяти минут десять.

— Осталось пятьдесят пять минут… — произнесла она каким-то помертвевшим, невыразительным голосом…

Дальше говорить уже не смогла, что-то сдавило ей горло.

Марк стоял спиной к девочкам и смотрел на море. При свете луны он видел тёмные пятнышки и бледные огоньки, выходящие из бухты. Среди них узнал и огонёк «Колумба». Меньше чем за час не станет шхуны и тех, кто сейчас на ней… Что делать?!

Так он стоял несколько секунд, показавшихся Люде бесконечно долгими.

— Поджечь дом, — произнёс Марк, обращаясь сам к себе, — они увидят пожар и вернутся сюда. Мы успеем, Люда, дай спички.

Люда подала ему коробок, но спичек в нём не осталось.

— Спички, спички! — закричал Марк, протягивая руку к Найдёнке.

Девочка побежала в дом, за ней спешили Марк и Люда. Они вломились в сени под неистовый лай и царапанье Разбоя в чулане. Найдёнка искала спички там, где их уже нашёл Марк. Больше спичек в доме не было. Девочка ещё при свете дня обратила внимание, что это последний коробок. Марк настаивал, просил, требовал, чтобы она искала. Девочка была в не меньшем отчаянии, но ни единой спички найти не могла. Свеча в фонаре, стоявшем в чулане, догорела и погасла.

Марк выбежал во двор и снова смотрел на бухту. Огонёк «Колумба» уже светил в море. В бухте оставался только «Буревестник», сияя электрическими огнями. Юнга обратил внимание, что эсминец перешёл на другое место и стоял приблизительно за километр от берега, напротив дома инспектора.

— Сюда, за мной! — крикнул он.

Люда и Найдёнка выскочили во двор. Марк бежал вниз к берегу. Обе, не раздумывая, помчались за ним.

— Мы поплывём на миноносец! — крикнул на бегу парень. — Только он сможет догнать…

Девчонки поняли Марка. Они вихрем мчались к воде. Первым бежал Марк, второй Найдёнка, и вслед за ней Люда. Все они были неплохими пловцами, и началось необычное соревнование. Соревнование за жизнь многих людей и спасение судна. Они опережали друг друга, и трудно было угадать, кто первым одолеет расстояние до «Буревестника».

Никто не видел этого соревнования. Только одинокий гребец на маленьком каике, который переплывал бухту наискось и приближался к её юго-восточному краю, заметил издалека три плывущие точки. Он сперва подумал, что это дельфины, а потом решил, что моряки с «Буревестника», и не стал за ними следить, потому что у него были дела поважнее. Это Яков Ковальчук, в последний раз простившись с Соколиным, спешил попрощаться и с целым Лебединым островом.

Разве что луна, освещавшая пловцов, ещё видела это соревнование. Она стояла уже высоко в небе, ослепляла своим сиянием звёзды и спокойно озирала море и остров, равнодушный ко всем событиям, происходящим на нём.

С берега в море дунул чуть заметный ночной бриз.

21. ЛОГОВО В ЗАРОСЛЯХ

Песчаный вал, нанесённый волнами прибоя, отделял море от густых зарослей, созданных раскидистыми кустами, камышовым переплетением и осокой выше колен. Редко кто из рыбаков заходил сюда. Здесь спокойно гнездилась и плодилась разная птица. За песчаной насыпью, уже поросшей густой травой, птичье царство чувствовало себя защищённым от моря во время самых сильных штормов. Кусты служили убежищем от лис, коршунов, а также и людей, которые изредка здесь появлялись. Сквозь эти заросли пробраться нелегко. Острые колючки рвут одежду, высокая осока режет руки, ноги вязнут в грязи, узенькие, но глубокие проливы между маленькими озерцами преграждают путь.

В этих зарослях Ковальчук искал Анча. Правда, ему не приходилось забираться глубоко в чащу — своё логово диверсанты обустроили недалеко от морского берега, чтобы можно было быстро перенести на воду байдарку, спрятанную в кустах. Направляясь туда, Ковальчук шёл у самого берега.

Он жалел, что не смог зайти домой, забрать кое-какие мелочи на память о пребывании на этом острове. Жалел, что не может забрать с собой Найдёнку и Разбоя. Если первая для него была лишь дешёвой батрачкой, то второй — верным слугой. Они, безусловно, пригодились бы ему в дальнейшем. Ковальчук твёрдо верил в то, что оказал неоценимую услугу своим политическим хозяевам, и надеялся на ответную оплату этих услуг. Три тысячи, полученные от Анча, убеждали его в том, что эти ожидания реальны.

Он взглянул на часы и увидел, что до взрыва осталось тридцать пять минут. Ему хотелось быстрее встретиться с Анчем, доложить о своей работе и вместе услышать, когда произойдёт взрыв.

Вскоре он нашёл Анча, который ждал его неподалёку под кустом.

— Ну, вот и вы, — сказал Анч. — Надеюсь, всё в порядке.

— Всё сделано. Они уже, наверное, в море. Мы услышим взрыв?

— Наверняка услышим. Ну, идёмте к нашему убежищу, а вы рассказывайте, где спрятали машинку и кто поехал на «Колумбе».

— Под палубой возле рубки, где хранятся припасы. Безусловно, никто туда сейчас соваться не станет. Они же не будут готовить ужин.

— А их кок или юнга?

— К сожалению, он не явился к отплытию «Колумба», его искали, не нашли и отправились без него. Остальная команда, профессор, глава сельсовета, оркестр и несколько женщин теперь уже далеко от берега.

— А дочка профессорская?

— Её тоже не было.

— Жаль. — Анч даже засмеялся. — Повезло девушке. Она, наверное, меня ждала. Я обещал ехать на шхуне.

С минуту шли молча. Анч несколько раз взглянул на море. Наконец остановился, ещё раз посмотрел туда, будто ища что-то.

— Ковальчук, вы не видите никаких огней на горизонте?

Инспектор стал напряжённо всматриваться в горизонт, ища огни, ему показалось, будто огоньки и правда светят где-то очень далеко, но он был в этом не совсем уверен. Показал в том направлении Анчу.

— Должны появиться оттуда, — сказал Анч. — После полуночи стемнеет, и мы их, безусловно, увидим. Сегодня нам нужно проплыть на байдарке двенадцать миль, то есть почти двадцать три километра. Это советская прибрежная полоса. Когда выйдем из неё, окажемся на палубе парохода, и наши приключения будут окончены. «Кайман» будет стоять там и ремонтировать машины, которые неожиданно «придут в неисправность». Капитан постарается подойти поближе… Это, между прочим, возмутительно со стороны Советского правительства — объявлять такую широкую прибрежную полосу. У большинства государств она равняется только трёммилям… А вот и наше логово.

Они подошли к тому месту, где заранее спрятали байдарку, и сразу же улеглись за песчаным валом, чтобы отдохнуть после утомительного дня и следить оттуда за морем. Оба посматривали на часы. Часы Ковальчука показывали 22 часа 41 минуту, Анча — 22 часа 40 минут. Инспектор помнил, что время на его часах точно совпадало с временем на часах адской машинки. Сказал об этом Анчу. Тот кивнул, но ничего не ответил. Приближался решающий момент. Ковальчук жёг спички и не сводил глаз с секундной стрелки. Оставалось двадцать секунд, десять, пять, три… тик-тик-тик-тик… тик-тик-тик… две секунды сорок шестой минуты. В море царила тишина. Ковальчук окаменел, спичка выпала из его пальцев и погасла. Он поднял голову и невидящим взглядом смотрел на звёзды. Часы Анча показывали 22 часа 45 минут… тик-тик-тик-тик… отстукивала секундная стрелка. Проходили секунды, и всё так же царила тишина. Десять, одиннадцать, двенадцать… на двенадцатой секунде с моря долетел звук взрыва.

Анч, следивший за своими часами, не оборачиваясь к Ковальчуку, сказал:

— Взрыв произошёл за четыре километра отсюда. Ваши часы спешат на одну минуту.

22. НА «БУРЕВЕСТНИКЕ»

Семён Иванович Трофимов вышел из каюты и поднялся на мостик, где из угла в угол прохаживался вахтенный начальник. Увидев командира корабля, вахтенный остановился и хотел доложить, что во время вахты ничего не случилось, но капитан-лейтенант кивнул ему и подошёл к фальшборту. Он опёрся руками на планшир и стал внимательно всматриваться в море, куда вышли «Колумб» и две шлюпки с «Буревестника» на ночную прогулку.

На эсминце, как обычно, в это время царила тишина. Большинство краснофлотцев после весело проведённого дня только что улеглись спать. Часть была в море на шлюпках и шхуне. Вахтенные стояли на своих постах. Семён Иванович любовался ночью и думал о завтрашнем походе в свой порт и о послезавтрашней учебной стрельбе с торпедных аппаратов. Роскошная лунная ночь не давала полностью сосредоточиться на будничных заботах, а вызывала желание с кем-нибудь поговорить. Командир обернулся к вахтенному, чтобы спросить, как тому понравился рыбачий праздник, но увидел, что вахтенный всматривается в прибрежную полосу бухты, и сам стал смотреть туда. Вскоре он увидел три чёрных точки, приближающиеся к эсминцу, и услышал плеск от ударов рук по воде. К кораблю приближались какие-то пловцы.

— Это что за мода по ночам так далеко заплывать? — вслух выразил свою мысль командир. Вахтенный обернулся и сказал, что это, наверное, купальщики с выселка.

— По-моему, плывут они совсем не с выселка…

Трое пловцов быстро приближались к кораблю.

Вахтенный и командир внимательно следили за ними. Пловцы обгоняли друг друга. Но вот один из них вырвался далеко вперёд и поплыл к кораблю, не уменьшая скорости.

— Это что же, они соревнование устроили? — снова спросил командир и, помолчав, добавил: — Предупредите согласно уставу.

Вахтенный встал по стойке смирно, набрал в лёгкие воздуха и закричал:

— Эй, там! Не под-плы-ва-ать! Держи сто-ро-но-ой!

Пловцы плыли, будто не слышали. Один из них что-то кричал, но пока что нельзя было разобрать, что именно. Вахтенный, прислушиваясь, приложил руки к ушам.

— А ну-ка, отправьте шлюпку, — сказал Семён Иванович. — Пусть задержит этих молодцов. Надо проучить… Знают же, что возле военного корабля плавать нельзя.

Не успели выполнить распоряжение командира, как передний пловец выразительно прокричал:

— Быстрее поднимите на борт! Быстрее!

Было ясно, что это не обычные купальщики.

Что-то случилось, иначе зачем бы они спешили к эсминцу? Командир корабля резким голосом отрубил приказ:

— Последнее предупреждение, чтобы ближе не подплывали. Немедленно отправляйте шлюпку. Держите наготове тревогу.

В тот же миг шлюпка отошла навстречу пловцам. Несколько минут спустя первый из них ухватился за борт и ловко вскочил в шлюпку. Это был Марк. На этот раз он опередил Люду.

— Товарищ командир, немедленно на корабль. «Колумб» сейчас взлетит в воздух! Надо спасать людей!

Молодой командир на шлюпке ничего не понимал. Он знал, что нужно забрать пловцов, и шлюпка шла за другими, находящимися приблизительно за сто метров. Но оттуда доносился девчоночий крик:

— Плывите на корабль! На корабль! Не задерживайтесь!

Марк так настойчиво требовал немедленно вернуться на корабль, а двое других пловцов остановились и, казалось, кричали то же самое, что командир шлюпки приказал возвращаться. Краснофлотцы хоть и не разобрались ещё, в чём дело, но почувствовали в поведении Марка что-то тревожное и изо всех сил налегли на вёсла.

Минуту спустя Марк бегом поднимался по трапу на палубу корабля, его повели на командирский мостик. Но он не шёл за провожатым, а сам бежал впереди, и провожатый вынужден был спешить за ним.

— Кто такой? — резко спросил командир.

— Юнга со шхуны «Колумб», Марк Завирюха.

— Что случилось?

Марк торопливо рассказал, в чём дело. От волнения и спешки получалось немного путано, но капитан-лейтенанту стало сразу понятно, что «Колумбу» угрожает опасность.

— Коротко, — сказал он, — что там?

— Адская машинка. Сейчас произойдёт взрыв.

— Когда?

— В 10 часов 45 минут…

Командир взглянул на часы. Стрелки показывали 22 часа 27 минут. Оставалось 18 минут…

В двадцать два часа тридцать одну минуту «Буревестник» снялся с якоря и покинул бухту, развивая самую большую скорость. Сливаясь с берегом, в бухте чернели две точки. Двое пловцов медленно плыли параллельно берегу, следя глазами за эсминцем. Казалось, к берегу они возвращались неохотно.

За кормой корабля оставался бурно-вспененный след. От бортов его широко расходились волны. Машины работали в полную силу, равнявшуюся силе мощной электростанции. Корабль рассекал морской простор, луна и электричество освещали взволнованные напряжённые лица моряков. На всём корабле, казалось, спокойными оставались только хронометры и лицо капитан-лейтенанта Трофимова.

Возле капитана стоял Марк и рассказывал, о чём узнал от Найдёнки, и о своих наблюдениях за Ковальчуком. Рассказ его был отрывистым. Время от времени он замолкал и, замерев, всматривался в простор, будто измерял на глаз скорость корабля. Потом вспоминал о своём слушателе и снова поспешно произносил несколько слов.

«Буревестник» прошёл широкую горловину бухты и очутился в море. Вдали были видны огоньки шхуны. Хорошенько прислушавшись, можно было уловить звуки музыки. Корабельные часы показывали тридцать шесть минут одиннадцатого. Оставалось девять минут до взрыва. Командир крикнул вахтенному:

— Полный боевой!

За миг приказ был передан старшему механику. Поток свежего воздуха с удвоенной силой ударил Марку в лицо. Эсминец мчался со скоростью, с которой обычно подходил во время торпедной атаки к вражеским линкорам или мчался на подводную лодку, на минуту показавшуюся из-под воды, чтобы протаранить и утопить её. За секунду корабль проплывал десятки метров, но Марку казалось, что время идёт ужасно быстро.

Осталось восемь минут. Звуки музыки слышались чётче, но вмиг стихли, и в ушах шумел только ветер. По-видимому, на шхуне и шлюпках заметили эсминец и в удивлении затихли. В таком молчании прошла ещё минута. Оставалось семь минут. На расстоянии не более километра виднелась шхуна. Оркестр снова заиграл громкий марш, выражая радость рыбаков и оркестрантов по случаю появления эсминца. Там, как видно, посчитали, что командир «Буревестника» решил присоединиться к ним.

С моста в машину прозвучала какая-то команда, и Марк почувствовал, что палуба перестаёт дрожать. Машины прекратили работу, миноносец шёл по инерции.

Свет прожектора метнулся на «Колумб», и на его корме Марк узнал профессора и Гришку.

На эсминце гремела команда:

— Шторм-трапы за борт! С левого борта спускать шлюпки!

Миноносец относительно медленным ходом поравнялся со шхуной. Там гремели оркестр и крики «ура». Часы показывали двадцать два часа тридцать девять минут. Командир эсминца пытался кричать на шхуну, но там в шуме не разбирали и не слышали его. Марк взглянул на шхуну, подпрыгнул, выгнулся ласточкой и плюхнулся в море между «Буревестником» и «Колумбом».

— Человек за бортом! — прозвучало на шхуне и корабле.

Оркестр прервал игру.

— Эй, на «Колумбе»! Немедленно всем покинуть шхуну. Даю три минуты! — звучал приказ с командирского мостика на «Буревестнике».

К шхуне подплывал Марк. Он тоже кричал, чтобы все немедленно покинули шхуну. Там в первый момент оцепенели и молча слушали приказ. Но шлюпки уже отходили от эсминца и плыли к шхуне. Эсминец отдалялся от «Колумба». Весь освещённый электрическими фонарями, он будто звал пассажиров и команду «Колумба» на свою палубу. Стах Очерет спросил было, в чём дело, но, когда услышал голос капитан-лейтенанта, кричавшего в рупор: «Две минуты!» — приказал Андрею и Лёвке готовить посадку на шлюпки.

— Кто плавает, в воду! — закричал он.

Несколько человек прыгнули в воду и поплыли к ближайшей шлюпке.

Марк ухватился за борт. Кто-то подал ему руку и помог влезть.

— Что такое? — спрашивали его.

— Через две минуты шхуна взлетит в воздух! — ответил юнга и бросился на корму.

Военная шлюпка встала рядом с «Колумбом». Люди прыгали в неё с борта. Первым туда бросили перепуганного Гришку, потом помогли перепрыгнуть профессору. Последними перешли музыканты, не выпуская из рук инструментов.

На эсминце следили за часами. Было двадцать два часа сорок две минуты. Шлюпка ещё не отходила от «Колумба». На шхуне оставалось трое людей. Командир шлюпки приказывал им быстро садиться. Это были Стах Очерет, Лёвка Ступак и Андрей Камбала…

Моторист и матрос почти что силой пересадили своего шкипера в шлюпку.

На сорок третьей минуте шлюпка отошла от шхуны. Гребцы трудились, не жалея сил. С каждым ударом шести вёсел шлюпка отскакивала всё дальше. Теперь внимание всех вокруг сосредоточилось на опустевшем «Колумбе». Освещённая луной шхуна стояла неподвижно на водной поверхности. На её палубе чернели тени, падавшие от мачты и надстройки к корме. Чуть заметно светил огонёк на мачте. Осиротевшая, в ожидании смертельного удара, она вызывала чувство грусти и сожаления у наблюдателей. Командный состав эсминца теперь успокоился — люди с обречённого на погибель судна были своевременно сняты. Но не такими глазами смотрели на него трое людей, составлявшие экипаж судна. Они чувствовали, что теряют родного, близкого друга. Они не знали, почему «Колумб» должен погибнуть, иногда у них появлялось сомнение, но поведение людей вокруг, приход эсминца, приказ его командира — всё это утверждало, что они видят последние минуты своей шхуны. Не минуты, а секунды даже, так как командир шлюпки вслух сказал:

— Осталось пятьдесят пять секунд. Налегай, ребята!

Шлюпка уходила от шхуны всё дальше. Командир боялся, чтобы людей на ней не затронуло взрывом. Те, у кого были часы, следили за секундной стрелкой, чтобы отметить последний миг «Колумба».

Часы показывали сорок четыре минуты и пятьдесят секунд.

Шлюпка была уже на значительном расстоянии от опасного места, гребцы сидели неподвижно с поднятыми вверх вёслами. Наступила напряжённая тишина. Луна выплыла из лёгкого, будто вуаль, облачка. На пятьдесят первой секунде на палубе брошенной шхуны заметили человека. Он выскочил из кормовой рубки. Никто не знал кто это.

Все замерли. Человек на шхуне двигался необычайно медленно. До страшного события оставались последние секунды.

— В воду! В воду! — закричало несколько голосов.

Человек на шхуне подошёл к противоположному борту и сделал движение, будто что-то бросил за борт. В ту же секунду грохнул взрыв. «Колумба» подбросило в сторону, рядом поднялся невысокий столб воды и упал на шхуну, заливая её. Круг за кругом пошла по морю волна, вызванная взрывом.

23. ОПЛАТА НАЛИЧНЫМИ

— Для чего им нужно было ставить адскую машинку на старой рыбачьей посудине? — спросил сам себя капитан-лейтенант, зайдя в свою каюту. — Ничего не понимаю!

Он щёлкнул пальцами, сбросил фуражку и сел в кресло, ожидая стука в дверь. Командир корабля приказал пригласить к себе профессора Ананьева, шкипера Очерета и юнгу Завирюху. В иллюминатор он видел «Колумб». Краснофлотцы готовились подтянуть шхуну к миноносцу, чтобы взять её на буксир. После взрыва, лишь немного повредившего борт шхуны, к ней подошла шлюпка. На палубе, под правым бортом, нашли наполовину залитого водой, ошеломлённого Марка. Он быстро пришёл в себя и рассказал, что, добравшись на шхуну, бросился разыскивать адскую машинку. Припоминая, как Ковальчук переходил по шхуне на берег и задержался возле кормовой надстройки, Марк начал разыскивать машинку именно там. Он искал её и в каюте, и в своём камбузе. Все уже покинули шхуну, его охватило отчаяние, что ничего не найдёт. Должен теперь спасаться сам, оставив шхуну на погибель. Последнее место, куда юнга решил заглянуть, был маленький люк в палубе за рубкой, куда он складывал разные продукты. Там Марк и увидел корзинку, запертую на замочек. Возиться и открывать её не было времени, но также не было и уверенности, что именно это и есть адская машинерия. Всё же он решил бросить её в море, а потом и самому прыгнуть в воду, спасаясь от взрыва на шхуне. Как только корзинка нырнула под воду, произошёл взрыв, и юнга потерял сознание…

Трое вызванных зашли в каюту командира. Он пригласил их сесть и предложил по стакану вина.

Командир попросил юнгу ещё раз рассказать обо всём по порядку. Шкипер и профессор слушали этот рассказ впервые.

Пока юнга рассказывал, «Буревестник» принял на палубу все шлюпки и отправился назад в бухту, таща на буксире «Колумб». Катание с музыкой завершилось.

Когда Марк закончил свой рассказ, эсминец бросил якорь в бухте.

— Сейчас же надо организовать поиски на острове, — сказал Семён Иванович. — Я пошлю вам на помощь группу краснофлотцев, а вы будите всех рыбаков. Надо поймать гадюк на острове или отыскать следы и выяснить, куда они исчезли. По радио уже уведомили об этом событии тех, кого в таких случаях надлежит уведомлять.

Командир встал, и его гости вместе с ним вышли из каюты. Ананьев бормотал себе под нос:

— За каким чёртом им надо было взрывать эту посудину? Значит, я им нужен. Почти совсем непонятно…

Через полчаса он вместе с другими спасёнными сошёл на берег Лебединого перед выселком, и на шее у него повисла Люда. В стороне, молчаливая и растерянная, стояла Найдёнка.

— Ясочка! — крикнул Лёвка и подошёл к ней.

Вскоре рыбаки столпились вокруг девочки, так как узнали, что это она сообщила об адской машинерии, как называл это Марк, — все благодарили её, хвалили. Но вот кто-то сказал, что надо искать диверсантов.

Найдёнка обратилась к Лёвке:

— Выпустим Разбоя. Если он нападёт на след инспектора, то обязательно пойдёт по следу и разыщет его.

Но где искать след Ковальчука? Кто-то из соколинцев припомнил, что инспектор отправился на каике в направлении своего дома. Люда и Найдёнка позже его не встречали. Нужно было искать преступников на восточной части острова. Тимош уверял, что инспектор успел только перебраться через бухту и спрятаться в зарослях, ближе к тому краю острова.

Разделились на несколько партий и отправились на поиски. Надо было спешить — луна скоро должна была зайти, а до рассвета ещё оставалось два часа. Лёвка, Марк, Найдёнка, Тимош и трое краснофлотцев пошли к дому Ковальчука, чтобы выпустить Разбоя. Люду отец попросил остаться с ним дома.

Луна уже скрывалась, когда искатели вышли со двора Ковальчука. Впереди шла Найдёнка. Она обмоталась верёвкой, концом которой привязала Разбоя. Пёс поначалу лаял и рвался, но замолк, когда она приказала ему искать хозяина. Разбой нюхал землю и бежал, куда его толкала или тащила Найдёнка.

Они обходили бухту, надеясь где-то возле берега быстрее напасть на след Ковальчука, торопились обойти берег до захода луны, думая отыскать каик.

Расчёты искателей оправдались. Они нашли у берега лодочку в самом дальнем восточном закутке. Им повезло, так как через пять минут после этого луна зашла и надвинулась густая темнота. Правда, на небе ярко горели звёзды, но их света хватало только на то, чтобы рассмотреть поблизости силуэты людей, которые теперь жались ближе друг к другу.

Осмотр каика не дал ничего. Зато Разбой сразу же напал на след Ковальчука и с лаем побежал вперёд.

— Шума на целый остров, — сердился Лёвка на собаку.

Временами Разбой рвался вперёд с такой силой, что Найдёнка едва держалась на ногах. Иногда пёс останавливался, вертелся на месте, но потом снова бросался вперёд.

Они сошли на берег моря. В темноте еле слышно набегала на песок прибойная волна, где-то далеко-далеко в море светил огонёк какого-то парохода. Это был, наверное, топовый огонь на высокой мачте, поскольку бортовых огней видно не было.

Искатели продвигались осторожно, ведь диверсанты могли обороняться, а чем они вооружены, никто не знал. Как только поднялись на высокую насыпь между морем и густыми кустами, Разбой рванулся вперёд. Он остановился в том месте, где лежали диверсанты, когда в море произошёл взрыв, постоял там и свернул вниз, к кустам. Вооружённые краснофлотцы выступили вперёд и пошли рядом с Найдёнкой. Когда Разбой зашёл в заросли, пришлось идти цепочкой — друг за другом. Высокая трава холодила росой ноги выше колен. Колючки на кустах царапали руки и лицо. Где-то в этих зарослях скрывались враги.

Вдруг Разбой остановился. Присел и, подняв морду, жалобно завыл. Люди стояли и слушали этот вой. Пёс выл долго, протяжно, будто оплакивал какую-то большую бесповоротную потерю.

— Чтоб тебя на целый год трясучка схватила! — выругался Лёвка.

Найдёнка толкнула пса вперёд, но он отказывался идти.

— Кто здесь? — крикнул один из краснофлотцев. — Выходи, а то стрелять будем.

Никто не отвечал. Пёс продолжал скулить.

— Он напал на какой-то след, — сказала Найдёнка, — надо посветить.

Марк попросил спички, обошёл Разбоя и начал светить. За два шага от пса он рассмотрел под кустом чьи-то ноги.

— Здесь кто-то есть! — воскликнул парень, упуская спичку.

Двое краснофлотцев с револьверами подскочили туда, где стоял, наклонившись, Марк, и настороженно остановились.

— Вылезай! Сейчас же вылезай! — приказал один краснофлотец.

Ему никто не ответил. Тогда Марк снова чиркнул спичкой, наклонился и полез под куст. К нему присоединился краснофлотец. В кустах лицом к земле лежал мёртвый мужчина, его вытащили и перевернули на спину. Найдёнка узнала своего опекуна.

— Чем это его? — спросил кто-то.

Тимош присмотрелся. На шее инспектора он заметил синие следы чьих-то пальцев. Тимош поднялся и сказал:

— По-видимому, его хозяева заплатили ему наличными.

Все мрачно усмехнулись. Разбой продолжал скулить.

24. ОТЧЁТ

Вечером, когда свет электричества залил город, мимо сверкающих витрин ювелиров медленно шёл стройный элегантный мужчина в летнем кремовом костюме. Иногда он останавливался перед витринами и внимательно рассматривал хрустальные вазы, всевозможные золотые и серебряные украшения, любовался вместе с другими зрителями искусственными образцами прославленных бриллиантов, которые, могли бы рассказать о многочисленных преступлениях, убийствах, обманах, грабежах, связанных с их историей. Жадно всматривался он в расставленные на чёрном бархате сапфиры, изумруды, александриты. Всё это лучилось, мерцало кроваво-алыми отблесками, сверкало нежными тонами.

Без двадцати десять мужчина в кремовом костюме свернул в узенький переулок и, ускорив шаг, вышел на другую улицу, без магазинов. Пройдя мимо двух молчаливых полицейских на углу, высокий в кремовом костюме подошёл к большому дому с тремя роскошными парадными подъездами. Обошёл этот дом почти кругом и, поднявшись по ступенькам к двери, нажал кнопку звонка. Ему открыл жандарм, проверил пропуск и впустил в дом. Не обращая внимания на нескольких часовых, высокий отправился на третий этаж и вошёл в комнату, где за бюро возле двери у противоположной стены сидел секретарь.

— Здравствуйте, «номер 22»! — сказал секретарь. — Сейчас я доложу начальнику. — И он исчез за дверью.

В три минуты одиннадцатого секретарь вернулся и, указав рукой на дверь кабинета, произнёс:

— Проходите.

Минуту спустя агент «номер 22» сидел в знакомом кабинете перед своим начальником. Как всегда, лицо начальника скрывала тень абажура. На столе лежала исписанная бумага. Агент узнал свой отчёт.

— Я подробно ознакомился с вашим отчётом, — сухо произнёс начальник. — Вы заканчиваете его так… — Начальник перевёл глаза на исписанные листы бумаги и прочитал: — «Звук взрыва в море свидетельствовал, что шхуна “Колумб” погибла, а вместе с ней и профессор Ананьев, его портфель с бумагами находился у меня. Основные задания были выполнены. Оставалось добраться до “Каймана”. Луна зашла, в море я увидел огоньки “Каймана”. В это время со стороны бухты послышался громкий лай. Завербованный мной агент узнал лай своего пса. Возможно, пёс вёл кого-то по нашим следам. Я понял, что должен немедленно выбираться в море. Наша маленькая байдарка была удобна только для одного пловца. С двумя пассажирами её скорость значительно уменьшилась бы. Я должен был спешить. Мой помощник споткнулся и упал. Когда я склонился над ним, он лежал неподвижно. Я быстро проверил его пульс и сердце. Он был мёртв. Немедленно отнеся байдарку на берег, я отплыл. Проплыв двести-триста метров, услышал лай собаки и голоса людей, которые, по-видимому, нас искали. Спустя три часа я был на палубе “Каймана”. Единственная моя ошибка — это папироса с трифенилометрином: куда она делась, я так и не понимаю…»

— Я верю вам, что это было так… — Начальник помолчал, потом открыл ящик и вытащил оттуда портфель. — Владелец этого портфеля, — продолжал он, — остался жив. В советской прессе его фамилия вновь упоминается.

«Номер 22» чуть заметно побледнел.

— Бумаги из этого портфеля, — продолжал начальник, — я передал специалистам. Вот их выводы: документы очень интересны, в них есть отсылки на очень важное открытие, но главного — нет. По-видимому, профессор держал его не в портфеле, а где-то в другом месте.

В комнате воцарилась тишина.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. ТРУП В БУХТЕ

В потоке утреннего света гасли последние звёзды. Из-за морского горизонта вынырнул алый край солнца, его лучи побежали по воде и заиграли самоцветами в росистой траве на острове. Начиналось утро жаркого августовского дня.

Остров и выселок просыпались. Вылетали птицы на поиски добычи, струился синий дым над трубой крайнего рыбачьего домика, начиналось движение во дворах, и слышалось бряцанье вёдер возле колодца.

На берег накатывал прибой, далеко выбрасывая пенные языки волн, слизывал всё, что попадалось ему на пути, и откатывался назад, обнажая гладенький ровный пляж. Вода отбегала от острова, сталкивалась с новой волной, поднималась вверх и снова с шумом бросалась на берег, чтобы на миг остановиться и с шипением отступать для нового стремительного броска. В этом бурлящем водовороте у самого берега болтался какой-то тёмный предмет. Волны то поднимали его вверх, заливая, то подкатывали к берегу, чтобы с первым же обратным движением отбросить назад. Однако движение вперёд преобладало, и тёмный предмет подплывал ближе и ближе, временами уже касаясь каменистого побережья. Размеренно накатывались одна за другой волны прибоя, швыряя мелкие камешки и обтачивая их.

В это время на берег пришёл мальчик, держащий в руках смотанный шпагат с нанизанными на нём крючками.

Мальчик был смуглый, босоногий, в длинных чёрных трусах и синей майке; из-под соломенной шляпы торчал белобрысый чуб. Идя по берегу, мальчик поглядывал на восток и пел:

А навстречу ему камбала — Один глаз и колючий хвост. Альбатрос, альбатрос, альбатрос!

Это был восьмилетний Гришка Завирюха, сын смотрителя маяка на Лебедином острове. Летом Гришка жил не дома, а у сестры Марии в рыбачьем выселке Соколином. Сегодня он встал очень рано, чтобы пойти на берег и наловить бычков. Он знал одно место, где по утрам хорошо ловились на крючок крупные бычки. Гриша считал себя настоящим рыбаком и сердился, что взрослые никогда не брали его с собой в море. Больше всего претензий у него было к старшему брату Марку. Шхуна часто приходила в бухту Лебединого острова, и Гришка не раз просил Марка, чтобы он поговорил со шкипером и взял его в море. Марк всегда отвечал одно и то же: «Подожди». Гришка сердился, но брат каждый раз привозил ему подарки: с моря какую-то чудную рыбу, а из порта заводной автомобиль, пистолет, всевозможные лодочки, и, получив очередной подарок, мальчик утихомиривался. Вот и сейчас, идя рыбачить, он думал о том, что ему привезёт Марк. «Колумб» ждали в бухте дня через два.

Гришка подошёл к камню и начал разматывать шпагат. Но, прежде чем успел забросить крючки, он заметил, что волна прибила что-то к берегу шагов за сотню от него.

Мальчик не мог рассмотреть, что это такое, но вспомнил, что весной волна выбросила из моря мёртвого дельфина, и какую сенсацию это произвело среди его товарищей-одногодков. Может быть, это тоже дельфин? Но, подойдя совсем близко, он увидел, что это человек.

Утопленник лежал лицом вниз. Ноги и почти весь правый бок были в воде. Иногда волна накрывала его целиком и, откатываясь, шевелила. Тогда казалось, будто человек шевелится. С каждым сильным ударом его подбрасывало выше. Спина утопленника казалась мальчику знакомой, но он не мог сказать, кто это такой. У него промелькнула мысль, что, может быть, погиб «Колумб» и это лежит кто-то из его команды.

Минуты две стоял Гришка над утопленником и внимательно присматривался, пытаясь узнать. Но, так и не узнав, развернулся и стремглав побежал к выселку. Он спешил принести в рыбачьи дома страшную новость.

За полчаса почти все жители Соколиного выселка сбежались на берег. Рыбаки, их жёны и дети обступили труп. Тимош Бойчук перевернул его, и все увидели изуродованное ударами о камни и песок лицо. Одежда была разорвана. Однако Тимош, присмотревшись к мертвецу, узнал его.

— Это наш новый рыбный инспектор, — сказал он.

Теперь большинство присутствующих узнали утопленника. Это, действительно, был новый рыбный инспектор, приехавший в Соколиный выселок только дней десять тому назад, назначенный на место Ковальчука. Вчера вечером он поплыл на каике, чтобы зажечь огонёк на плавучем бакене при выходе из бухты. До бакена он, как видно, добрался, потому что огонёк там мигал всю ночь и, наверное, до сих пор не погас. Вернулся ли инспектор, никто не обратил внимания, а теперь всем стало ясно, что его каик перевернулся, а он, наверное, не умея плавать, утонул. Из выселка принесли холстину, положили на неё утопленника, прикрыли куском парусины и отнесли в Красный уголок. Похороны назначили на следующий день.

День прошёл в разных хлопотах. Большинство рыбаков были на шаландах в море и должны были вернуться этой ночью. Бригада Тимоша Бойчука осталась в выселке и в море не вышла. Рыбаки сбивали из досок гроб для инспектора, а несколько девочек вместе с Ясей Найдёнкой, которая жила теперь у Бойчука, пошли по островной лужайке собирать цветы на венок.

В сумерках с запада надвинулись тучи и стали обступать звёздное небо. Нужно было снова зажечь бакен возле входа в бухту, чтобы указать путь шаландам, которых ночью ждали с моря. Тимош Бойчук сел в каик, приветливо махнул рукой Ясе, стоявшей на берегу, и двинулся через бухту, уверенно загребая веслом. Вскоре он исчез в темноте. Девочка постояла ещё немного и пошла домой.

2. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

В тот же день за несколько километров от Соколиного выселка, на высоком песчаном холме геологоразведывательная партия профессора Ананьева заложила первую скважину, чтобы исследовать глубину торианитовых россыпей. Несколько дней назад вокруг холма появились белые палатки исследователей земных глубин. Их прислало сюда Главное геологическое управление, которое чрезвычайно серьёзно отнеслось к исследованиям и проектам профессоров Ананьева и Китаева.

Профессор Ананьев тоже перебрался сюда с Соколиного и жил в маленькой палатке на склоне холма. Люда помогла отцу устроиться, создала из его палатки уютную, удобную для работы и отдыха комнату и оставила остров на несколько дней, выбравшись на «Колумбе» в море ловить рыбу. С разрешения Рыбтреста Стах Очерет, шкипер «Колумба», взялся поставлять геологической партии свежую рыбу. Когда шхуна забирала в море улов из шаланд, то, прежде чем идти в порт, она заходила в бухту Лебединого острова и передавала для геологов несколько вёдер самой лучшей рыбы. На этот раз «Колумб» вышел на самостоятельную рыбную ловлю далеко в чистое море. Рыбаки надеялись отыскать косяки скумбрии, уже давно исчезнувшей возле берегов. «Колумб» забрал с Соколиного бригаду рыбаков, потому что небольшая команда шхуны сама не смогла бы справиться с тралом, выданным им для этого случая в Рыбтресте.

Отец отпустил девушку на рыбалку спокойно, потому что хорошо знал команду «Колумба».

В последние дни профессор полностью посвятил себя геологическим делам, почти не появлялся в выселке, так как не хотел даже на несколько часов оставлять без присмотра песчаный холм, теперь называвшийся Торианитовым. Первые исследования дали такие многообещающие результаты, что Андрей Гордеевич решил пробыть на острове ещё какое-то время и отправил письмо в университет с просьбой продлить ему отпуск на несколько месяцев.

Сегодня во время обеденного перерыва состоялась очередная лекция профессора, посвящённая на этот раз монациту, поскольку первые же результаты бурения показали, что под слоем торианитового песка попадаются гнёзда монацита.

Этот минерал добывается в основном в Индии, Бразилии и на Цейлоне. Обычно монацит находят в песках, на отлогих берегах и на дне рек. Это меленькие, но тяжёлые золотисто-жёлтые или тёмно-красноватые камешки. Особенно много их бывает в монацитовых песках на морских побережьях. Из монацита добывают редкие металлы торий и церий и благородный газ гелий. Если песок содержит в себе один-два процента монацита, то его уже считают промышленным. Добывают его приблизительно так же, как золото. Монацитовый песок промывают на вашгердах^[4]. Вода вымывает более лёгкий песок, оставляя более тяжёлый монацит. После обогащения руда обрабатывается крепкой серной кислотой, в которой монацит растворяется. Монацит также даёт много гелия. Кроме того, монацит, как и торианит, содержит в своём составе так называемый радиоактивный мезоторий, подобный радию. Радий имеет колоссальное значение в медицине и потому ценится очень высоко. Такое же значение имеет мезоторий. Правда, вряд ли на земном шаре есть хотя бы два килограмма мезотория, поскольку добыча его — дело сложное, а его количество в монаците мизерное. То, что монацит обнаруживают рядом с торианитом, неудивительно — ведь оба материала близки между собой, только торианит сложнее и содержит в себе помимо тория ещё и уран. Есть возможность, что на Лебедином острове обнаружится ещё ряд ценных минералов. Об этом Андрей Гордеевич и рассказывал рабочим, которые трудились на Торианитовом холме. Как только он закончил, к ним подошёл мужчина с кожаной сумкой через плечо. Это был почтальон с Зелёного Камня, который переплыл сюда на каике через пролив и принёс профессору телеграмму. В телеграмме сообщали, что греческий пароход «Антопулос» на два дня придёт в Лузаны, и спрашивали, не считает ли профессор возможным, чтобы «Антопулос» вместо Лузан зашёл в бухту Лебединого острова.

Профессор знал, что на этом пароходе должно прибыть закупленное в Соединённых Штатах Америки оборудование для торианитовых разработок на Лебедином острове. «Антопулос», идущий из Америки, забрал багаж, предназначенный для Лебединого острова. Телеграмма сообщала, что самые тяжёлые части этого оборудования достигали полутора тонн, и если на месте найдётся необходимая рабочая сила и соответствующие плавучие приспособления, то пароход возможно разгрузить быстро.

Андрей Гордеевич, взвесив все обстоятельства, пришёл к выводу, что если помогут рыбаки, то в течение двух дней оборудование можно выгрузить. Это, безусловно, удешевило и ускорило бы разработку залежей.

Посоветовавшись с товарищами, профессор решил вечером пойти в выселок и поговорить с рыбаками. Он был уверен, что Соколиный пойдёт ему навстречу, поскольку добыча на острове торианита стала гордостью местного населения.

Конец дня прошёл в напряжённой работе. Только когда стемнело, Андрей Гордеевич в сопровождении троих рабочих отправился в выселок — шли медленно, потому что за день устали, да и темнота мешала. До Соколиного добрались довольно поздно. В большинстве домов уже погас свет — должно быть, их жители уже легли спать.

Профессор Ананьев, не заходя в свою квартиру, отправился прямо к Тимошу Бойчуку, который был в выселке уполномоченным Зеленокаменского сельсовета. Он хотел сразу же поговорить о своём деле с энергичным рыбаком, пользовавшимся уважением и авторитетом у своих товарищей. У калитки двора Бойчука темнела чья-то невысокая фигура. Присмотревшись, профессор узнал Найдёнку. Она отошла в сторону, пропуская его. Возле дома неподвижно стояла другая фигура. Когда Андрей Гордеевич подошёл ближе, эта фигура бросилась к нему, но остановилась разочарованно, разглядев не того, кого, по всей видимости, ожидала.

— Добрый вечер! — поздоровался профессор.

— Доброго здоровья, — послышалось в ответ, и Ананьев узнал по голосу жену Тимоша.

— Тимош Петрович дома?

— Нет. Ждём, а его нет.

— Где же он?

— Поплыл через бухту зажигать свет на бакене.

Профессор взглянул в сторону бухты и увидел вдали тусклый красноватый огонёк.

— А там уже светится, значит, скоро вернётся.

— Уже давно светится, а его нет… Не случилось бы чего…

— Да что вы? Чего волнуетесь? Погода тихая, Тимош Петрович опытный рыбак.

— Да после сегодняшнего несчастья…

— Какого несчастья?

Узнав, что профессор ничего об этом не слышал, женщина рассказала ему о гибели нового инспектора.

От калитки к ним подошла Найдёнка.

— Тётя, — сказала она, — может быть, сойдём на берег и покричим?

Они подошли к самой воде. Маленький фонарик на столбе на краю берега разгонял около себя темноту, но делал ещё непрогляднее даль. Под этим фонариком тихо плескалась тёмная волна.

Они вслушивались в тишину, надеясь услышать плеск от удара весла по воде или голос, но ничто не нарушало ровного дыхания моря. Вдали всё так же мерцал огонёк на плавучем бакене. Пахло сырым и солёным воздухом морского побережья.

Найдёнка, выпрямившись, набрала в лёгкие воздух и закричала высоким звонким голосом:

— Дядя Тимош! Дя-дя Ти-мо-о-ш!

Её голос прозвенел в темноте и утих. Они ждали ответа, но никто не отзывался. После этого звала жена Тимоша, кричал профессор Ананьев. В конце концов, кричали вместе втроём, потом прислушивались, но ответа не было.

Вскоре из выселка прибежали несколько людей, встревоженных этими криками. Узнав, в чём дело, они присоединили и свои голоса, но и это не дало желаемых результатов. Яся Найдёнка хотела было сесть на каик и поплыть к бакену, но её не пустили. Нашлось ещё двое желающих, но и их от этого отговорили. Сообща решили вместо каика отправить шаланду с пятью-шестью рыбаками. С этим все согласились, и через десять минут шаланда бригады Тимоша Бойчука отплыла. Шестеро гребцов усиленно работали вёслами, и шаланда шла с большой скоростью. С ними поплыла и Найдёнка.

На берегу остались жена Тимоша и его соседи. Они молча ждали. Спустя некоторое время шаланда вернулась, но Тимоша в ней не было. Тогда на двух шаландах и нескольких каиках зажгли фонари, дважды обошли бухту, зовя Тимоша, но безуспешно. Уже перед рассветом, уставшие, все вернулись домой. На берегу остались только женщина и девочка, которые всё-таки надеялись, что близкий им человек вернётся.

Андрей Гордеевич собирался сразу же заснуть, поскольку чувствовал себя очень усталым. Но, несмотря на это, сон не брал его. Тревожные мысли одна за другой сновали в голове, ему казалось, будто с тех пор, как он приехал, начались несчастья на этом острове. Полтора месяца назад здесь произошли волнующие события, многим угрожала смертельная опасность. Правда, убит был только инспектор Ковальчук, который этого вполне заслуживал. Теперь — бессмысленная гибель нового инспектора и странное исчезновение Тимоша Бойчука. Ему хотелось верить, что рыбак найдётся. Хотя, казалось, последние события никакого отношения к профессору Ананьеву не имели, но как-то подсознательно связывались с его пребыванием на острове. Думал он также о загадочном появлении здесь Анча. Он понимал, что Анч был диверсантом, врагом, но никак не мог понять упрямых попыток уничтожить его, Андрея Ананьева. Для него было очевидным только то, что преследование, которому он подвергся, было связано с проблемой гелия. Мысли набегали одна на другую совершенно беспорядочно, и в конце концов, когда начал сереть рассвет, профессор заснул.

3. ПОСЛЕДНЯЯ ДОБЫЧА

Уже взошло солнце, начался новый день, а в бухте всё оставалось по-старому. Никто ничего не знал о судьбе Тимоша Бойчука. Утром усилился низовой ветер^[5], в море увеличилась волна, а в бухте прибоем заливало берег. Рыбаки снова вышли на поиски своего бригадира, пересекли бухту в разных направлениях, надеясь найти если не его самого, то хотя бы каик. Шли часы, но никто не приносил утешительного известия. Наконец над причалом возле Соколиного закурился дымок. Это был сигнал лодкам возвращаться. Одна из лодок нашла на западном побережье труп Тимоша Бойчука. Бригадир утонул, но при каких обстоятельствах, и куда делся его каик — неизвестно. Посиневший утопленник лежал на пристани, прикрытый парусиной. На нём была та же самая одежда, в которой вчера его видели товарищи; не было только кепки. Предполагая, что каик по какой-либо причине перевернулся, все удивлялись, почему Тимош, попав в воду, не разделся. Его знали как неплохого пловца, который сумел бы в воде снять одежду и доплыть до берега.

Над Тимошем, ломая руки, голосила жена. Беззвучно рыдала мать. Здесь же на песке сидела и Яся. Девочка сжала зубы, закрыла глаза и, держась руками за голову, в своей неподвижности вся являла собой образ невыразимой скорби. Ей улыбнулась судьба, когда она после тяжёлого детства попала в семью Тимоша Бойчука, где к ней отнеслись так прекрасно и тепло, будто к родной. Семью постигло горе, и Яся чувствовала его. Она хотела подойти к жене Тимоша, обнять её, хотела припасть, как к матери, выразить всю свою ласковость и сочувствие, но стеснялась посторонних, стоявших вокруг. Она чувствовала в эту минуту потребность в крепкой дружеской поддержке, которую могла бы ожидать от Люды, Лёвки и Марка. Но все они были в море на «Колумбе» — и неизвестно, когда вернутся.

Тимоша перенесли в его дом и начали готовиться к похоронам. Решили хоронить обоих утопленников вместе, ближе к вечеру, потому что в море уже заметили шаланды и знали, что вскоре все товарищи вернутся в выселок. Тимоша обмыли и переодели. Женщины, которые занимались этим, обратили внимание на правую руку мёртвого. Он крепко сжал кулак, будто держа в нём что-то. Хотели разжать его, но пальцы будто окаменели. Наконец это удалось сделать одному из рыбаков. Из кулака утопленника выпала пуговица. Рыбак поднял её и, горько улыбаясь, сказал:

— Последняя добыча на морском дне.

Потом стал внимательно рассматривать пуговицу. Присутствующие женщины тоже заинтересовались ею. Возможно, Тимош, когда тонул, хотел раздеться, рванул пуговицу, оторвал её и больше не успел ничего сделать. От чего именно он оторвал пуговицу, никто не проверял — одежду уже унесли. Наверное, от куртки. На пуговице был какой-то незнакомый рисунок. Должно быть, Тимош раздобыл такую пуговицу где-то в городе. Рыбак спрятал её в карман, решив, что она останется у него, как память о Тимоше.

Вскоре в бухту вошли шаланды. Рыбаки вернулись с богатым уловом, но радость их была омрачена печальным известием о гибели двоих людей.

К вечеру собралось охваченное грустью всё население выселка. В полном составе пришла геологоразведочная партия. Рабочие принесли красные флаги с чёрными траурными лентами. Друзья подняли на руки два гроба и под пение похоронного марша отправились к маленькому кладбищу.

На гробах лежали венки из живых цветов.

Заканчивался день, когда последние комья земли укрыли свежие могилы. Долго в молчании стояли над ними рыбаки, вспоминая тех, кто там лёг навеки.

Солнце спускалось к закату. Вдали в море показались две чёрных точки. Какие-то суда приближались к острову. Одно из них приближалось очень быстро, другое шло медленно.

4. РАЗГОВОР НА ШХУНЕ

После трёхдневного пребывания в море «Колумб» обнаружил скумбрию, и рыбаки с помощью трала наполнили шхуну рыбой. На четвёртый день шхуна отправилась к берегу, взяв курс на Лебединый остров. Экономя горючее, шкипер приказал выключить мотор и, пользуясь свежим попутным ветром, идти под парусами. Рыбаки и команда, за исключением рулевого, отдыхали. Марк с помощью Люды с утра наготовил для всех еды на целый день и теперь, в свободное время, изучал азбуку Морзе. За последние недели его учёба быстро пошла вперёд, так как Люда тоже интересовалась радио. Они приобрели два телеграфных ключа и батарейку и каждую свободную минуту отстукивали друг другу радиограммы. Сначала выходила путаница, как при игре в «испорченный телефон». Но с каждым днём их успехи росли. Когда сегодня на горизонте показался остров, Марк отстучал Люде:

-.- ….-…..-…-.-^[6].

Девушка обернулась и вдали, в противоположной стороне от острова, почти прямо за кормой шхуны увидела чуть заметный дымок. Вскоре на горизонте появилась чёрная точка — по-видимому, их догонял какой-то пароход. Глядя на эту точку, Люда вспомнила, что в учебниках географии рассказывается о том, как на море можноубедиться, что форма Земли шарообразная. Для этого учебники рекомендовали наблюдать на морском горизонте появление корабля. Сначала наблюдатель увидит на горизонте верхушку мачты, потом верхние реи, потом среднюю часть корабля и, наконец, всё судно. Люда внимательно всматривалась в горизонт, чтобы проследить все эти изменения, но, заметив дымок, а потом чёрную точку, она не увидела ни верхушек мачт, ни средних рей. Пароход появился сразу, быстро растущей точкой.

Неизвестный пароход догонял их всё быстрее и быстрее. Вскоре они узнали военный корабль, а позже убедились, что это их давний друг — эсминец «Буревестник». Он тоже держал курс на остров, опередил «Колумб» и вошёл в бухту перед самым заходом солнца. Рыбаки с завистью смотрели, как быстро шёл эсминец. Стах Очерет, понимая, что его пассажиры хотят быстрее прибыть домой, приказал Лёвке включить мотор.

Это было своевременно ещё и потому, что ветер утихал, и скорость шхуны стала уменьшаться. Когда затарахтел мотор, у рыбаков сразу поднялось настроение. Они даже завели песни, чувствуя близость своих домов и семей, куда принесут радостную весть об улове скумбрии, этой самой ценной в их районе рыбы.

Марк теперь возился возле бачков с горючим, помогая Лёвке. Люда подошла к рулевому и тоже предложила свои услуги, но тот поблагодарил и попросил приготовить чай, потому что Очерет не собирался отпускать команду на берег. Он решил задержать шхуну в бухте только до рассвета, а поскольку они подойдут к берегу достаточно поздно, им останется подождать каких-то четыре-пять часов. Как только начнёт светать, шхуна пойдёт в Лузаны. А значит, команда «Колумба» в выселке ужинать и завтракать не будет. Люда тоже собиралась остаться на «Колумбе», поскольку ей нужно было в город. Она знала, что отца сейчас в выселке нет, и считала разумным на берег не сходить, ведь уже следующим вечером они вернутся из Лузан, и тогда её плавание на «Колумбе» завершится.

Девушка принялась готовить чай по просьбе Андрея Камбалы. Собственно, Андрей не столько любил настоящий чай, сколько всевозможные фальсификации, которые специально готовил для него Марк. Люда нашла на камбузе у Марка «чай» морковный, шиповниковый, розовый и даже лавровый. Этот последний «чай» Марк изготовил из пережжённого лаврового листа. Обычно Андрей просил для себя специальную заварку, куда входили в разных пропорциях все эти специи и немного настоящего чая. Когда Люда управлялась с этим сложным напитком, к ней подошёл Марк и сказал, что в бухте они застанут эсминец «Буревестник».

— Шкипер обещал послать на эсминец подарок — мешок скумбрии, — говорил Марк. — Значит, надо отобрать самую лучшую. Ты мне поможешь, Люда. Сегодня мы уже не сможем отвезти, к кораблю ночью никого не подпускают, сделаем это завтра перед отходом.

Солнце уже зашло. Зашло, как сказал шкипер, «на туман», — это его обеспокоило, но после продолжительной дискуссии все рыбаки пришли к выводу, что хоть завтра и будет туман, но продержится он недолго, и «Колумб» сможет его переждать, а возможно, даже не застанет.

В бухту зашли, когда совсем уже стемнело, пользуясь светом огонька на плавучем бакене и фонаря на причале на берегу. Рыбаки попрощались с командой и покинули шхуну. Их никто не встречал, все уже спали — было около полночи. В глубине бухты, ближе к безлюдному юго-восточному берегу, стоял эсминец. Его скрывала темнота, но он выдавал себя, время от времени бросая вокруг могучий луч света из прожектора. Под этим светом чернела вода в бухте и белели домики на берегу.

«Колумб» остановился неподалёку от берега. Шкипер поставил шхуну на якорь и приказал команде ложиться спать. Никто из них ничего не знал о событиях последних двух дней в Соколином.

Первым на вахту встал Марк. Не спала также и Люда. Она отбирала лучшую скумбрию, чтобы на рассвете передать свой подарок «Буревестнику». Серебряная чешуя блестела под светом рыбачьего фонарика. Юнга и девушка разговаривали тихо, чтобы не мешать троим старшим товарищам, которые сразу заснули на корме, так как рубку теперь отдали в распоряжение Люды. Но, укрывшись кожанками, на палубе спать превосходно и в холодные ночи, даже в ноябре.

В бухте ощущалась зыбь — она то поднимала, то опускала шхуну и чуть покачивала её из стороны в сторону; волна, по словам Марка, шла в правую скулу, а бриз поддувал по левой стороне кормы. Люда качки не боялась. Марк же давно уже привык ко всем неприятностям морской жизни, к которым также относится качка, и чувствовал её только в одиннадцатибалльный шторм. А сейчас до шторма было не только далеко, а наоборот — зыбь утихала, бриз вот-вот должен был стихнуть до утра. Шхуна качалась всё меньше и меньше.

Двое часовых успели выспаться днём и теперь, не чувствуя усталости, быстро работали.

За время своего недолгого знакомства Марк и Люда сдружились. Этому немало способствовали приключения и опасности, которые им обоим пришлось пережить. Однако Марк в глубине души скрывал ревность к её знаниям и спортсменским способностям. Она была образованнее его. Упражняясь в спорте, Люда быстрее, чем он, бегала и плавала (хотя последний раз в решительный момент он её опередил), умела играть во всевозможные игры, которых он не знал.

Безусловно, на его стороне был абсолютный перевес в знании морского дела, в выносливости и, возможно, в отчаянности. Они двое были чрезвычайно упорные в работе, но постороннему наблюдателю трудно было бы определить, кто из них в большей степени отличался этим качеством.

— Мне бы надо на берег поехать, — говорила Люда.

— Зачем?

— Повидать Ясю. Лёвка собирается отвезти её в конце месяца в Лузаны и устроить в школу переростков. Она хочет и не хочет. А жена Тимоша отговаривает от этого, говорит, что ей сейчас в городе нечего делать, что с ней может отдельно заниматься наш учитель.

— А почему она не хочет в город?

— Боится оказаться среди людей, которых не знает.

— Я бы посоветовал другое, — сказал Марк. — Почему бы… не забрать её в твой город? Через две недели я еду туда сдавать экзамены в техникум. В конце месяца ты тоже туда едешь. По всей видимости, мы проживём там целую зиму. С нами она, должно быть, согласится поехать.

— Наверное, хотя — кто знает. Я намекала об этом Лёвке, но он и слушать не хочет. Говорит, вот вы там все соберётесь, вам хорошо будет, а я останусь здесь с дядей Стахом и Андреем… Я всё-таки соглашаюсь с тобой, Марк, что лучше забрать её с нами, не оставлять ни здесь, ни в Лузанах. А во время зимних каникул мы сможем приехать сюда втроём. И если за это время как следует поработаем с Ясей, то её здесь никто не узнает. С её способностями она за половину зимы три первых класса, во всяком случае, пройдёт.

Марк недоверчиво покачал головой, но Люда, охваченная желанием взять с собой Ясю, не обращала на это внимания.

— Ты знаешь, — увлечённо говорила она, — я жалею, что этот мерзавец Ковальчук раньше не погиб. Сколько Яся потеряла времени, живя у него! Вот негодяй!..

— Ну, знаешь, я Ковальчука уже забыл и никогда о нём даже не вспоминаю. Вот тот фотограф — это другое дело… Кажется, не бывает дня, чтобы мне он не вспоминался. Главное, куда он исчез? Ведь на следующий день весь остров обыскали, под каждым кустиком смотрели, проверили каждую лодку, на своём ли она месте. Как-то он всё-таки сбежал, если не утопился в болоте.

— О, это страшный враг. И именно из-за него я боюсь оставлять отца здесь одного. Ведь он хотел убить папу. И это, вне всяких сомнений, он украл его портфель с документами. Правда, отец говорит, что самые главные документы он прятал в секретном месте, а в портфеле ничего такого уж важного не было. Только ведь отец уверяет, что Анч не посмеет теперь здесь появиться.

— Могут другого прислать. Мне кажется, нам следует теперь следить, чтобы не появился кто-нибудь другой вместо Анча. Конечно, те, кому следует, тоже на страже, ну а мы — сами по себе…

— А как же быть, когда мы в город поедем?

— Об этом надо подумать…

Возможно, они бы до чего-нибудь и додумались, если бы не появился шкипер и не приказал им ложиться спать. Он скрутил папиросу, выкурил её не спеша, размышляя о завтрашних делах в Рыбтресте, потом разбудил Андрея на вахту, а сам лёг досыпать.

Теперь на носу шхуны сидел рулевой. Работы никакой не было, и он клевал носом, ожидая рассвета. Зыбь почти улеглась, ветра не было, ощущалась свежая прохлада августовской ночи.

Лёвке, наверное, снился какой-то сон — он несколько раз переворачивался с боку на бок и что-то бормотал.

Приближался рассвет.

5. КРИК В ТУМАНЕ

На рассвете на море и на бухту упал лёгкий туман. Будто сквозь вуаль просматривался выселок, а в глубине бухты — корабль. Андрей разбудил Марка и Люду и сказал им, что уже время отправляться с подарками на эсминец.

Молодые люди не выспались и всё время зевали. Лёгкий каик «Альбатрос», который Марк уже с месяц возил на шхуне, был вытащен прямо на борт, и Лёвка сбросил в него мешок со скумбрией. На «Альбатросе» легко устанавливалась мачта и поднимались паруса, но в этот раз ветра не было, и молодым рыбакам предстояло переплыть бухту на вёслах. Люда примостилась возле руля, а Марк сел грести. И как раз в это время наполз ещё более густой туман, скрыв берег и эсминец.

— Куда вы в такой туман? — обратился к ним Андрей. — Заблудитесь ещё. Лучше подождать.

— А это у нас слепой полёт, — ответил юнга, — ориентируемся по прибору. — И указал на компас.

Где-то совсем близко послышались удары вёсел о воду. Кто-то в тумане плыл на лодке.

— О, ещё какие-то мастера слепого полёта, — засмеялся Марк.

И правда, метров за двести от шхуны появились очертания каика. Он быстро приближался к «Колумбу». Марк и Люда заинтересовались утренним гостем и ждали, пока он подплывёт к шхуне. Каик подплывал всё ближе, и вскоре они узнали Ясю Найдёнку.

— Молодец, Яся! — восхищённо воскликнул Марк. — Как раз вовремя, чтобы увидеться.

Девочка подплыла молча, ничего не говоря. Муть утреннего тумана скрадывала грустное и взволнованное выражение лица. Молчание же её никого не удивляло, все к нему привыкли.

— Вот и переждите туман, раз уж гостья прибыла, — посоветовал рулевой.

— Нет, — ответил Марк, — мы гостью заберём с собой. — Потом обратился к девочке: — Яся, оставляй свой каик и перебирайся к нам.

— Перебирайся, Яся, — поддержала юнгу Люда. — Мы плывём на «Буревестник».

— И куда же вы втроём на каичек, да ещё с рыбой? — отговаривал их Андрей.

— Мы же лёгкие, — смеясь, отвечала ему Люда.

— Утоните!

— Да мы такие, что море переплывём, — парировала девушка и сказала Найдёнке, чтобы та быстрее перебиралась на «Альбатрос».

Яся молча привязала свой каик к тросу, спадающему со шхуны в воду, и перебралась к своим друзьям. Марк сел на вёсла, и они отплыли от «Колумба». Андрей смотрел, как каик, отплывая, терял свои очертания в тумане. На миг ему показалось, что каик остановился и даже повернул назад, будто Марк не осмелился плыть дальше. Но вскоре туман поглотил лодку.

Андрей хотел разбудить шкипера и моториста, но, учитывая туман, решил дать им выспаться. Всё равно они сейчас не смогут выйти из бухты. Правда, туман не будет долго держаться, поскольку стелется над морем, и, как только солнце хорошо пригреет, он исчезнет. Рассудив таким образом, Андрей принялся распоряжаться на шхуне.

Андрей Камбала не относился к очень уж храбрым морякам, но считался трудягой, никогда не сидел без дела, разве что рюмка, грубая папироса и чей-то очень интересный рассказ могли ненадолго оторвать его от работы.

Он редко сходил на берег, ему комфортнее было оставаться на шхуне. Правда, в минуты опасности, в сильные шторма или ещё какие-нибудь неприятные моменты, он всегда уверял, что в последний раз в море, и нога его никогда больше не ступит на палубу. Он клялся тогда, что будет ловить рыбу только удочкой с берега. Но как только шторм утихал и опасность исчезала, Андрей Камбала забывал о своих намерениях и обещаниях. Со Стахом Очеретом Андрей рыбачил много лет ещё до того, как они начали плавать на «Колумбе». В моменты, когда Камбала пугался, шкипер кричал на него, ругал и этим немного подбадривал.

Каждый такой раз Стах Очерет говорил, что в последний раз терпит на своём судне этого трусишку. Но как только распогоживалось, ни шкипер, ни Андрей больше об этом не вспоминали.

Сопя, Андрей открыл канатный ящик и стал вынимать из него разный хлам. Там лежали обрывки тросов разной толщины, какие-то крючки, проволока, жестянки с краской и маслом, куски резины, жестяные трубки, стеклянные шары от рыбачьих сетей. Андрей раскладывал их в определённом порядке, иногда некоторые вещи подолгу рассматривал, пытаясь вспомнить, для чего они нужны.

Прошло минут десять, как отплыл «Альбатрос», когда Андрей, вскочив с места, замер, всматриваясь в туман и прислушиваясь. Из бухты, полной тумана, долетел крик. Кто-то звал на помощь. Дважды подряд слышался этот крик и, умолкнув, больше не повторялся. Андрею показалось, что кричали с той стороны, куда поплыл каик. Он постоял несколько секунд, прислушиваясь, потом наклонился через борт и тоже крикнул:

— Эге-ге-эй! Марк!

Мощный голос Андрея разбудил Стаха и Лёвку. Оба вскочили.

— Что случилось? — спросил шкипер.

Посоветовавшись, решили, что моторист сядет в Haйдёнкин каик и поплывёт через бухту в направлении эсминца.

— Не было хлопот, — ворчал Стах. — Ох уж этот мальчишка, наверняка какой-нибудь фокус там выкинул…

Лёвка быстро спрыгнул в каичек, когда-то принадлежавший Ковальчуку, а потом перешедший по наследств Ясе, отвязал его, оттолкнулся веслом от шхуны и поспешил в туман, сверяясь с компасом и время от времен крича, а потом прислушиваясь, не слышно ли ответа.

Вёсла погружались в воду и вмиг легко взлетали в воздух. Моторист умел хорошо грести. Шхуна быстро исчезла из его поля зрения, и он очутился в одиночестве.

— Отзовитесь! — крикнул он. — Плывите ко мне!

Ответа не было. Лёвка не знал, сколько проплыл, но, по всей вероятности, был где-то посреди бухты, когда до него долетел чей-то голос.

— Держись! Держись! Подавай голос!

Моторист понял, что кто-то спешит кому-то на помощь, и сам повернул на этот голос. Несколько минут спустя он увидел шестивесёльную шлюпку, а подплыв ближе, узнал краснофлотцев. Это шла шлюпка с «Буревестника». Краснофлотцы подплыли к нему и спросили, что случилось, почему он орал.

Лёвка попросил прощения и сказал, что не имеет привычки орать, а потом объяснил, почему здесь оказался. Краснофлотцы ответили, что они тоже слышали крик и спустили шлюпку, думая, что кто-то тонет. «Альбатроса» они не встречали — возможно, разминулись, а может, на нём тоже слышали крик и поспешили на помощь. Но странно, что с «Альбатроса» не отвечали ни на зов краснофлотцев, ни на Лёвкин. Оставалось предположить, что он подобрал кого-то из воды и направился к берегу.

Решили вернуться на «Буревестник», и если там не застанут Марка и девочек, то пройти к береговому причалу, где «Альбатрос» уж наверняка должен быть. Лёвка перебрался на военную шлюпку, взявшую его каичек на буксир. Старшина скомандовал «вёсла на воду», и они поплыли сквозь туман искать корабль. Им помогал компас, а потом звуки сирены, которые начали подавать с эсминца. По этим ориентирам шлюпка быстро подошла к борту корабля. Там её собирались уже поднимать, так как вахтенный командир, увидев в шлюпке лишнего человека, решил, что это спасённый рыбак. Но, узнав, в чём дело, командир приказал шлюпке пройти к берегу.

Взяв по компасу курс на берег, шлюпка вышла к причалу. Там «Альбатроса» тоже не нашли. Лёвка встревожился, не заблудился ли Марк в тумане. Но как раз к тому времени туман стал развеиваться. С берега уже можно было рассмотреть шхуну. Лёвка попросил краснофлотцев ещё раз переплыть бухту и поискать «Альбатроса», а сам поспешил на «Колумб». Там его ждали взволнованные шкипер и рулевой.

Когда Стах Очерет узнал, что Марка с девочками не нашли, он сейчас же приказал Лёвке включить мотор, и «Колумб» отправился медленным ходом вокруг бухты, держась близко от берега. Шкипер предполагал, что «Альбатрос», заблудившись в тумане, забился куда-нибудь под берег, или, в худшем случае, если с ним что-то случилось, то трое пловцов должны были выплыть на берег, хотя бы и в разных местах.

Шхуна, тарахтя мотором, проходила левым бортом на расстоянии полтораста метров от берега. Андрей стоял у руля, шкипер рассматривал берег, а Лёвка, время от времени посматривая на мотор, следил за бухтой с правого борта.

За выселком они никого не заметили на берегу. Также никого и ничего не видел Лёвка в бухте. Прошли мимо бывшего домика Ковальчука и круто повернули. Туман редел, и Стах Очерет надеялся, что вот-вот он совсем растает. Шкипер нетерпеливо поглядывал вокруг, ожидая, пока распогодится. И вот этот миг настал. Туман стал быстро исчезать, засияло солнце, и рыбаки сразу увидели остров и море. Только на горизонте оставалась мгла. Шхуна заканчивала обходить восточное побережье бухты. Прошли мимо бакена и повернули на эсминец. Андрей заметил, что с корабля им подают какие-то сигналы, и обратил на это внимание шкипера.

— Зовут подойти, — сказал Стах и приказал Лёвке дать полный ход.

Приближаясь к «Буревестнику», обошли его с правого борта и увидели под кормой каик. Это был «Альбатрос». В каике стоял, склонившись, краснофлотец и вычерпывал из него воду.

Экипаж «Колумба» заволновался. Взглянули друг на друга, но никто ничего не сказал: каждый прочитал в выражении глаз другого надежду и в то же время тревогу. Они внимательно осматривали палубу корабля, но не заметили там ни Марка, ни Люды, ни Яси. Рыбаки поняли, что их на эсминце нет. И это было так.

Перед тем как туман окончательно развеялся, военная шлюпка отыскала среди бухты полузатопленный каик с надписью «Альбатрос». Ни в каике, ни поблизости людей не было. По-видимому, с каиком что-то случилось. Возможно, будучи перегруженным, он зачерпнул воды и начал тонуть, а те, кто был в нём, выпрыгнули в воду. Куда они поплыли, неизвестно. В тумане они могли даже выплыть из бухты в море.

До полудня искали пропавших. Кроме «Колумба», в поисках принимали участие краснофлотцы с «Буревестника» и все рыбаки с Соколиного выселка. Только теперь Стах Очерет узнал о гибели нового инспектора и Тимоша Бойчука. Все соколинцы были встревожены событиями последних дней, и многие шёпотом уверяли, что через день-два прибоем вынесет на берег трупы Марка, Люды и Найдёнки. Все чувствовали себя во власти таинственных непонятных событий. Послали на Торианитовый холм дать знать профессору Ананьеву об исчезновении дочери. Бледный, взволнованный, он прибыл в Соколиный, расспросил, в чём дело, и немедленно поехал на эсминец.

После полудня поиски прекратились. «Колумб» поднял траурный флаг и отправился в Лузаны. Рыба не могла ждать, её нужно было сдавать на завод.

6. ВОДОЛАЗЫ НА ГРУНТЕ

По окованным медью ступенькам трапа, согнувшись, всходил на эсминец профессор Ананьев. Он шёл с непокрытой головой, и на седину волос ложились лучи солнца. Навстречу ему вышел капитан-лейтенант Трофимов. Старый моряк крепко сжал руку профессора и проводил его в свою каюту.

— Семён Иванович, что это всё значит? — в отчаянии спросил Андрей Гордеевич. — За три дня — пять смертей…

Командир эсминца прошёлся по каюте, повернулся к профессору и ответил:

— Мне известно только о двух смертях. О трёх других я ничего не знаю. Я принимаю только неопровержимые доказательства. Особа, пропавшая без вести, считается умершей только после пятилетнего отсутствия. В исключительных случаях, если есть основания считать, что эта особа наверняка могла погибнуть, этот срок сокращается до шести месяцев.

— Вы шутите, — с болью в голосе произнёс профессор.

— Нет, прежде всего война научила нас не считать убитыми всех без вести пропавших. Я не верю в смерть троих молодых людей. Не хочу верить и считаю необходимым сделать всё возможное, чтобы их разыскать.

— Но какое трагическое происшествие! Уже отправили сообщение в Зелёный Камень?

— По моему мнению, это не происшествие, а продолжение событий, которые начались уже давно. Поэтому я оповестил кого следует через свою радиостанцию.

— О, я очень благодарен вам, но какие меры вы ещё посоветуете принять?

— Откровенно говоря, я хочу убедиться в том, в чём убеждаю и вас. Для этого я приказал водолазному старшине вместе с группой водолазов обыскать дно бухты. Если все трое погибли, они найдут как минимум одного. Минут через десять первые водолазы уже спустятся под воду.

— Глубоко вам благодарен. Разрешите мне присутствовать при этом.

— Пожалуйста.

Командир вызвал вахтенного и поручил ему перевезти профессора на водолазный баркас. Это распоряжение краснофлотцы выполнили сразу же, и через несколько минут Андрей Гордеевич очутился на баркасе, стоявшем недалеко от берега, почти при выходе из бухты в море. Водолазы начинали поиски отсюда, их старшина, младший командир Варивода, положив на колени план бухты, расчертил его карандашом на квадраты. Он решил обыскать всё дно, не оставляя без внимания ни единого квадратного метра. К спуску в воду готовились два водолаза. Они натёрли руки мылом, чтобы легче просунуть их в тесные манжеты рукавов, потом с помощью четверых товарищей влезли в скафандры. Их спустили по очереди — одного с левого борта, другого с правого. Краснофлотцы постепенно нагнетали помпами воздух в шланги, проведенные к водолазам. В маленькой рубке возле телефона сидел связной и с помощью двух трубок одновременно поддерживал разговор с обоими водолазами. Он слушал, что они ему говорили, и пересказывал это старшине и профессору, стоявшим рядом.

— В первом квадрате ничего пока что не обнаружено, — передал краснофлотец слова водолаза, пересекающего широкий пролив, который соединял бухту с морем.

— А здесь вряд ли что-то удержится долго, — заметил старшина. — Отсюда должно либо выносить в море, либо, что вероятнее, заносить в бухту… Ну, а что Соловей?

— Во втором квадрате наткнулся на старый якорь, а больше ничего. Говорит, грунт хороший, мелкий камень.

— А ну-ка, скажи, пусть идёт параллельно Мухину, — приказал старшина, обращаясь к связному. Потом обернулся к профессору и образно объяснил свой замысел: — Мы бухту прочешем, как гребешком.

— Есть, товарищ командир, — ответил связной и крикнул в телефон: — Соловей, иди параллельно Мухину.

Водолазы старательно осматривали каждый камень на дне, заглядывали в каждую щель между камнями, изредка попадавшимися там, обыскивали каждый куст в морских водорослях, рассчитывая под ними обнаружить кого-нибудь из утонувших. Прошёл час, уже обыскали чуть ли не треть бухты. Баркас медленно передвигался с места на место вслед за водолазами. Поиски не давали никаких результатов.

Через час к баркасу подошла шлюпка командира «Буревестника». Перейдя на баркас, он спросил, что слышно, а потом сказал:

— Долго вы копаетесь, дорогие мои. А ну-ка, товарищ Варивода, давайте и вы в воду. Так будет быстрее.

— Есть, товарищ командир. Разрешите в рейдовой маске.

— Разрешаю.

Старшина водолазов разделся, натянул на лицо водолазную маску, прикрывающую только нос, глаза и уши, и пошёл в воду. В такой маске в тёплую воду легко можно опускаться на глубину до сорока метров. Варивода пошёл в воду, а капитан-лейтенант сел на телефон. Одну трубку он дал профессору, чтобы тот слушал, что будет говорить водолаз.

— Водолаз на грунте, — услышал профессор в телефон. Это Варивода сообщал, что он идёт по дну.

— Что видно? — спросил Трофимов.

— Песок, на песке два краба, в песке камбала. Дно чистое, первоклассный пляж, если бы его поднять.

— Видимость?

— Вода прозрачная, как стекло.

Профессор вслушивался в этот разговор с надеждой, что водолазы ничего не найдут. Он хотел верить командиру «Буревестника», что без вести пропавшие — ещё не значит мёртвые.

— Товарищ командир, — обернулся к капитан-лейтенанту связной. — Соловей нашёл на дне затонувшую лодку.

— Заметил что-то тёмное справа, — вдруг послышался в телефон голос Вариводы. — Подхожу.

— Так, так, давай, давай! — ответил Трофимов, одновременно обращаясь к обоим. Потом взял телефонную трубку у связного и крикнул:

— Соловей, какая лодка? Старая? Рыбачий каик? Так. Хорошо. Подожди, мы его поднимем. Варивода, рассмотрите. Так, так. Что? Рыбачий каик? Хорошо, хорошо. Его мы тоже поднимем.

Командир обратился к профессору:

— Мне говорили, что, когда утонули инспектор и рыбак, их каики исчезли. Возможно, это они. Мы сейчас вытащим их и посмотрим, а потом продолжим поиски.

Оба затопленных каика быстро вытащили. Для этого не пришлось применять понтоны и другую сложную технику судоподъёмного дела. Тонким тросом закрепили один конец лодки, и достаточно было хорошо потянуть, чтобы она всплыла вверх дном на поверхность. Действительно, один из этих каиков принадлежал новому инспектору, а второй — Тимошу Бойчуку. Потопление лодок было довольно странным. Казалось, их нарочно кто-то утопил, наполнив водой.

Лежали лодки близко друг от друга, и это говорило о том, что с инспектором и рыбаком несчастье случилось почти в одном и том же месте. Краснофлотцы уверяли, что и «Альбатроса» они нашли в этом же районе. Трофимов приказал водолазам особенно тщательно обыскать те квадраты бухты, где лежали каики.

Часа полтора ещё длились поиски, но больше ничего водолазы не нашли. Капитан-лейтенант дал приказ водолазному баркасу возвращаться на корабль. Сам он вместе с профессором Ананьевым на своей шлюпке тоже отправился туда.

7. НАХОДКА НА «АЛЬБАТРОСЕ»

Когда Трофимов вернулся на «Буревестник», там его ждали радиограммы из штаба. Капитан-лейтенант зашёл в каюту, пригласив туда и профессора. Снял фуражку, положив её донышком на стол, и, сев в крутящееся кресло, просмотрел радиограммы. Одна особенно привлекла его внимание. Отложив её в сторону, командир обратился к профессору:

— Это ответ на моё донесение о здешних событиях. — Он указал на радиограмму, лежащую на столе. — Штаб поручил мне проводить расследование до прибытия представителей следственной власти. «Буревестник» пока что остаётся у Лебединого острова.

— Но что же здесь расследовать, если фактически нет никаких следов, никаких намёков, объясняющих, что произошло, — взволнованно произнёс профессор.

В это время в дверь постучали.

В каюту вошёл комиссар эсминца, молодой моряк Драган.

Командир попросил его сесть и подал ему полученные из штаба радиограммы. Комиссар внимательно перечитал их, а потом, вернув, сказал:

— Я хотел показать вам одну вещь. — Он вытащил из кармана и положил на стол перед командиром чёрную металлическую пуговицу.

Семён Иванович взял её и начал рассматривать. На пуговице был вытиснен какой-то рисунок. С тыльной стороны в ушке торчал маленький лоскуток сукна. Пуговица была, что говорится, вырвана с мясом.

— Так, так, — протянул командир. — Где вы её взяли?

— А вы узнали рисунок, Семён Иванович?

— Узнал, узнал, но откуда она у вас?

— Краснофлотец, вычерпывая воду из «Альбатроса», нашёл эту пуговицу на дне лодки. Заинтересовавшись рисунком, он стал расспрашивать товарищей, а тут как раз боцман увидел и узнал, что это. Они сразу же передали её мне.

Профессор слушал этот разговор, не понимая, в чём дело. Командир, заметив заинтересованность Ананьева, подал ему пуговицу и спросил:

— Скажите, пожалуйста, вам приходилось видеть такие вот пуговицы?

Профессор развёл руками. Он не помнит, но этот рисунок… Это же герб известного агрессивного государства!

— О, рисунок. Безусловно. Но не могла ли эта пуговица принадлежать кому-нибудь из рыбаков на «Колумбе»?

— Я думаю, пока «Колумба» здесь нет, возможно, об этом скажет кто-нибудь из жителей Соколиного выселка, — сказал профессор.

— Вы правы, — произнёс капитан-лейтенант, отодвигая от себя пепельницу. — Придётся поехать сейчас на берег и расспросить об этом соколинцев. Тогда проверим. Поехали, товарищ комиссар.

В пять часов дня командирская шлюпка подошла к причалу, и Трофимов с Драганом и профессором поднялись в выселок. Они зашли в дом покойного Тимоша Бойчука. Туда же позвали нескольких соседей. Капитан-лейтенант показывал каждому найденную на «Альбатросе» пуговицу и спрашивал, не видел ли кто-нибудь такую пуговицу у кого-то из колумбийцев. Несколько человек сказали, что не видели, но вот одна женщина вспомнила, что именно такую пуговицу нашли зажатой в кулак Тимоша Бойчука, и назвала молодого рыбака, который тогда её забрал. Оказалось, что рыбак дома, его сейчас же позвали.

— Скажите, пожалуйста, — спросил его комиссар, — где та пуговица, которую вы вытащили из кулака Тимоша Бойчука?

— У меня её взяла Яся Найдёнка.

— Зачем?

— Она увидела её у меня и очень просила дать ей на память о Тимоше. Я сначала хотел было себе оставить, но потом отдал.

— Это она? — спросил капитан-лейтенант, показывая пуговицу.

— Она, — быстро взглянув, уверенно ответил рыбак.

— Значит, на «Альбатросе» её оставила Яся, — задумчиво произнёс Ананьев.

Рыбак взял пуговицу и стал внимательно рассматривать её, по-видимому, заинтересовавшись ушком. Брови его то опускались, то сходились, он чему-то удивлялся.

— Та самая пуговица? — повторил свой вопрос командир эсминца, наблюдая за лицом рыбака.

— Та самая, только её уже пришивали.

— То есть?

— Я хорошо помню, что тогда на пуговице сукна не было.

— Не было?

Все взгляды устремились на молодого рыбака.

— Тогда ушко было чистым. Я хорошо помню.

Все молчали. Трофимов взял у рыбака пуговицу и стал с любопытством рассматривать ушко.

— Эту пуговицу пришивали крепко, — наконец задумчиво произнёс он.

Дальнейшие вопросы ничего не дали. Командир хмурился, он не мог понять эту тайну.

— Пора на корабль, — обратился Трофимов к комиссару.

Все, кто был в доме, вышли за ними во двор. И сразу же услышали металлический гул. Со стороны моря шёл самолёт. Он снизился, сделал круг над бухтой и пошёл на посадку. Сев в центре бухты, самолёт двинулся по воде в направлении выселка и остановился метров за сто от причала. На борту его алела надпись: «Разведчик рыбы».

В самолёте управлялись двое людей. Вот они оба, оставив машину на якоре, поплыли на надувной лодке к берегу. Такую лодку соколинцы ещё никогда не видели. Одним из них она напоминала испорченный мяч, другим калошу, третьим спасательный пробковый круг. Рыбаки удивлялись лодке, но когда она пристала к причалу и из неё вышел человек в кожаном шлеме, то уже удивились и военные моряки. Безусловно, это был лётчик, но вместо левой ноги у него была деревяшка.

8. ИСКАТЕЛИ РЫБЫ

Это случилось за несколько лет до того, как произошли события, о которых рассказывается в этой книге. Однажды весенней ночью, когда в глубокой пропасти безоблачного неба ярко замигали звёзды, из ангаров беззвучно выкатились самолёты. Нежное дыхание ветра доносило до аэродрома пряный запах черёмухи, аромат сирени и ещё каких-то неизвестных цветов. В это время в небе появились первые движущиеся звёзды. Они светили то красным, то белым, то зелёным светом, а скоростью и направлением движения удивили бы астрономов, случись им попасть в объективы их телескопов. На аэродроме этому не удивлялись. Там знали: это светили бортовыми и хвостовыми огнями самолёты, вылетевшие в ночные тренировочные полёты.

В густую темноту взлетали боевые корабли. Они отправлялись на учебные тренировочные бомбардировки. Ориентируясь по звёздам и компасу, самолёты должны были найти полигон, рассмотреть мишень и сбросить запас бомб, попадая в цель.

Вот корабли уже в воздухе, исчезли в темноте. С аэродрома ещё видны их огни, но бегут минуты, и глаз аэродромного наблюдателя уже потерял их следы. Следя за приборами, пилоты прокладывают курс на полигон. И вот они уже над ним. Лётчик-наблюдатель жмёт на рычаг, и стальные гостинцы падают вниз, попадая в цель, и освещают землю огненными вспышками.

Все бомбы сброшены. Осталась последняя. И вдруг раздался взрыв. Неизвестно по каким причинам под машиной разорвалась бомба. Воздушный корабль содрогнулся от страшного удара. Лётчики из других машин мысленно попрощались с боевыми товарищами.

В ту же ночь повреждённый самолёт спустился на своём аэродроме. Осколки бомбы пробили фюзеляж, крылья, оба руля, но рулевые приборы остались целы, и это дало возможность пилоту удержать самолёт в воздухе. Экипаж был спасён. Только пилот получил ранения, его вынесли из кабины всего окровавленного, с перебитыми ногами и тяжёлой раной на голове.

Звали лётчика Пётр Петрович Барыль.

За исключительную выдержку его наградили орденом Красной Звезды. В своей бригаде он считался лучшим пилотом. Там долго вспоминали об одном необычайном случае с этим лётчиком.

Однажды ночью в воздух одновременно поднимались несколько самолётов. Пётр Барыль стоял слева от ведущей машины, которая находилась на несколько десятков метров впереди.

Гудят моторы. Лётчики напряжённо внимательны. Командир дал старт, и машины в строевом порядке, прокатившись по полю, взлетают в воздух. И когда машины ещё не набрали ни высоту, ни скорость, в самый опасный момент, во время взлёта, сдал мотор ведущего самолёта, его пилот был вынужден приземлиться, не отходя от прямой линии, потому что справа и слева шли самолёты. Но ведущий не выдержал прямое направление и, идя на снижение, свернул влево. За миг две машины должны были столкнуться в смертельном ударе. Барыль не мог тоже повернуть влево — ведь тогда уже он налетел бы в темноте на своего соседа. В один миг он повернул навстречу ведущему и, пользуясь тем, что тот летел выше него, шмыгнул под ним, пронеся колёса своего самолёта на высоте один метр над землёй. Он буквально проскользнул между самолётом и землёй.

Машина ведущего успешно совершила посадку, а машина лётчика Барыля отправилась выполнять задание. Были спасены две машины и жизнь их экипажей…

После взрыва в воздухе лётчик долго лежал в больнице.

Когда он выписался и явился в свою часть, у товарищей и командиров болезненно сжались сердца. Его левую ногу заменил протез.

Пётр Петрович получил увольнение с военной службы и пенсию по инвалидности. Ему ещё пришлось съездить в столицу, где он получил благодарность и орден. Но Барыль не представлял своей жизни без авиации. Он уверял своих знакомых, что ещё будет летать.

— Вилли Пост, — говорил он, — лишившись глаза, дважды вокруг света облетел, ну, а нога в нашем деле по сравнению с глазом — это мелочь.

В конце концов, он добился своего. Пройдя многочисленные комиссии, получил разрешение летать на лёгких не пассажирских самолётах.

В тот день, когда в бухте Лебединого острова водолазы обыскивали дно, в Лузанах Барыль принял самолёт Рыбтреста «Разведчик рыбы» и впервые вылетел на нём на море.

Лузанская база Рыбтреста приобрела самолёт для разведки рыбы и дельфинов в открытом море. Опыт рыболовной авиации доказал, что с самолётов можно легко обнаружить большие стаи рыбы и дельфинов. Самолёты быстро находят их в море и немедленно вызывают рыбаков и зверобоев.

Барыль, получив поручение, вылетел на рыбтрестовском самолёте в разведку. Правда, случилась неожиданная задержка — сломался протез. Но лётчик не растерялся, раздобыл деревяшку и решил лететь.

Вместе с ним летел штурман-наблюдатель Петимко.

На первый вылет их пришли провожать чуть ли не все сотрудники конторы Рыбтреста и половина рыбаков, находящихся в то время в Лузанах. Маленький гидроплан, подняв треск, пробежал чуть ли не километр, пока взлетел в воздух. Барыль мысленно похвалил механика, оставшегося на берегу. Заряжая самолётик горючим, механик влил в него столько бензина, будто лётчик собрался бить рекорд на продолжительность пребывания в воздухе. Поэтому-то перегруженный самолёт и сделал такой длинный пробег перед тем, как взлететь в воздух.

Оказавшись над морем, Барыль ощутил удовлетворение: машина была очень стойкой, лёгкой и послушной.

Хорошая солнечная погода давала возможность осмотреть широкий водный простор. Барыль и Петимко видели вдали несколько пароходов, ближе к Лузанам многочисленные рыбачьи шаланды, а между портом и Лебединым островом заметили маленькое моторное судно. Это шёл «Колумб», но ни лётчик, ни штурман не обратили на него внимания.

Оказавшись далеко в море, они миновали мель, и тут штурман заметил, что в одном месте над водой кружились огромные стаи чаек. Петимко толкнул Барыля и закричал в переговорную трубку, чтобы тот пролетел над чайками. Пилот повернул туда. Штурман внимательно всматривался вниз. Он не ошибся: здесь шло большое количество хамсы. На неё и охотились прожорливые чайки.

Лётчики, обнаружив рыбу в этом районе, должны были согласно полученной инструкции не в Лузаны возвращаться, а лететь на Лебединый остров и дать знать о находке тамошним рыбакам. Барыль свернул к Лебединому острову. Штурман отметил в блокноте местонахождение хамсы. Он нагнулся над блокнотом, защищая его от струи встречного воздуха, который мог бы вырвать все листы. В этот момент Барыль коснулся Петимко, привлекая его внимание, и указал ему вниз на море. Наблюдатель посмотрел. Он думал, что пилот видит какое-то судно или косяк рыбы, но ничего не заметил. В одном месте его острый глаз отметил в воде какое-то тёмное пятно, но оно было ничем не примечательным, и он не обратил на него внимания. Барыль ещё несколько раз оглядывался на штурмана и потом поглядывал вниз, но тот так и не понял, в чём дело.

Меньше чем за минуту пилот потерял из поля зрения то, что привлекало его внимание. Вскоре показалась бухта Лебединого острова, и «Разведчик рыбы», снижаясь, пошёл на посадку.

Барыль посадил самолёт в самом центре бухты. Ничто не мешало ему маневрировать. С интересом взглянув на эсминец, пилот повёл машину к берегу. Пока он бросал якорь, Петимко успел с помощью автомобильного насоса надуть резиновую лодку-клипербот, и через несколько минут, оставив самолёт, они поплыли к берегу. Там их ожидала группа рыбаков с двумя военными моряками в центре. Барыль, выскочив на причал и бодро постукивая деревяшкой, подошёл к рыбакам. Он откозырял военным и представился:

— Старший лейтенант Барыль, временно на гражданской службе в должности искателя рыбы. Командую вот этой машиной. — Он указал на свой самолёт. — А это мой экипаж — Михаил Степанович Петимко, — представил он штурмана.

Штурман, прикрепив клипербот, улыбаясь, подходил к группе.

— Можете выезжать за рыбой, — обратился к рыбакам пилот и, указывая на Петимко, сказал: — Он вам расскажет, где и что.

Важное известие о рыбе заставило рыбаков сейчас же готовиться к выходу в море. Хорошая погода обещала держаться ещё несколько дней, и следовало этим воспользоваться. Утром с береговым бризом шаланды должны были выйти в море, а потому в Соколином закипела работа, началась беготня, готовили продукты, проверяли снасть, ремонтировали паруса и просмоленные плащи.

Моряки и профессор подошли к Барылю. Трофимов хотел воспользоваться самолётом и переслать в Лузаны письмо начальнику местной группы прибрежной охраны, а Ананьев — попросить, чтобы они взяли его с собой. Он рассчитывал ускорить выезд на Лебединый остров следователя.

— Письмо можно, — ответил Барыль, — писем сколько угодно, а вот человека — нет, не могу, не могу, дяденька. У нас самолётик на два места, куда же я вас посажу?

Трофимов тоже отговаривал профессора от полёта, уверяя, что уже завтра на Лебедином острове будут все, кому следует быть.

— Для этого есть множество оснований, — говорил он.

Профессору пришлось согласиться.

— Ну, счастливо, — попрощался с пилотом и штурманом Трофимов. — Через пятнадцать минут шлюпка передаст вам пакет.

— А вы в море ничего не замечали? — спросил комиссар, пожимая на прощание руку Барылю.

— Ничего, кроме подводной лодки.

— Подводной лодки? — переспросил, оборачиваясь, Трофимов, уже, было, ступивший шаг от них.

— Да, видели подводную лодку. Я показывал штурману.

— Я не видел подводной лодки, — возразил Петимко.

— Как не видел? Я же тебе показывал. А ты ещё головой мне кивнул.

— Когда ты вниз показывал? Здесь недалеко от острова?

— Ясное дело!

— Так я ничего не видел.

— Ну и наблюдатель из тебя, — возмутился Барыль. — Хамсу видел, а тут… слона и не заметил! Тёмное пятно, помнишь, под водой?

Штурман ничего не ответил, только руками разводил.

— А почему вы решили, что это подводная лодка? — спросил Трофимов.

— Это уж будьте уверены. Я её хоть и на двадцать метров под водой узнаю. На то я и в военной авиации служил, и на гидропланах не впервые летаю.

Возвращаясь на корабль, командир сказал комиссару:

— Мне казалось, что после наших манёвров весь подводный флот сосредоточился на учебных сборах в юго-западном заливе.

— Надо запросить штаб, — ответил комиссар.

— Да, да, — согласился командир.

Их шлюпка уже стояла под бортом эсминца.

9. НАПАДЕНИЕ

Вернёмся же к нашим юным героям, которые так таинственно и внезапно исчезли.

В тот миг, когда Андрею Камбале показалось, будто «Альбатрос» остановился или возвращается, на самом деле так и было. Именно тогда Яся нарушила своё молчание и сказала о гибели Тимоша Бойчука и нового инспектора. Поражённые этим известием, Марк и Люда хотели немедленно вернуться на шхуну и рассказать печальную новость старшим товарищам. Люда уже развернула каик, но Марк передумал и предложил всё же сначала отвезти рыбу.

— Мы быстренько на эсминец и сейчас же вернёмся назад, а заодно уже оповестим об этих событиях и моряков.

Люда согласилась, и они поплыли дальше.

Почти сразу после этого шхуна исчезла в тумане. Не было видно ни берега, ни эсминца. Вокруг лишь вода и туман. Марк хотел грести быстрее, но из этого ничего не получалось, так как его внимание отвлекал рассказ Яси. Люда, хотя и не сводила глаз с компаса, чтобы не заблудиться в тумане, тоже слушала, не пропуская ни слова и часто перебивая девочку вопросами. Яся вкратце рассказывала о том, как был найден каждый из утопленников, а потом вытащила из кармана чёрную металлическую пуговицу, показала своим друзьям и сказала:

— Эту пуговицу нашли у дяди Тимоша. Он крепко держал её, зажав в кулак. Насилу кулак ему разжали.

Марк перестал грести и взял у девочки пуговицу. Таких пуговиц ему никогда неприходилось видеть.

— У нас говорили, — продолжала Яся, — что дядя Тимош, когда попал в воду, хотел, наверное, сбросить одёжу, но только успел оторвать пуговицу. Но я не помню, чтобы у него была такая пуговица. Потом нарочно пересмотрела одежду, в которой его нашли, но там все пуговицы на месте, ни одна не оторвалась.

— Ну, — с любопытством взглянул на неё Марк, — а откуда же эта?

— Я думаю, — ответила Яся, — что дядя Тимош оторвал пуговицу у того, кто его утопил.

Каик стоял на одном месте. Марк не грёб, а Люда не следила за рулём. Они смотрели на Найдёнку и осмысливали её слова.

Так прошла минута, когда лёгкий всплеск воды заставил Ясю оглянуться. Она увидела совсем близко лодку с двумя людьми. Она выплыла из тумана и незаметно приблизилась к «Альбатросу».

Девочка присматривалась, чтобы узнать, кто это плывёт, но не смогла. Её поразила странная форма лодки — ей ведь никогда не приходилось видеть клиперботы, а это была именно такая лодка, правда, больших размеров.

Марк и Люда тоже обернулись вслед за Ясей и, увидев лодку, ждали, пока она подплывёт. Одежда на людях в лодке напоминала военную форму.

— Это, наверное, с «Буревестника»? — тихо спросила Люда.

— Не иначе, — ответил юнга и крикнул: — Привет, товарищи!

Надувная лодка встала рядом с каиком. Один из незнакомцев, здороваясь, поднял руку. Второй, сидевший к ним спиной, теперь обернулся. Это был мужчина с длинной бородой и усами. Марку его лицо казалось знакомым, но он никак не мог припомнить никого из экипажа «Буревестника» с такой бородой и усами. Бороду на эсминце, вообще-то, носил только один человек: интендант, младший командир из сверхсрочников, ведающий продовольствием на корабле. Но это наверняка был не он.

— А мы к вам на корабль, — сказал юнга.

— К нам? — усмехнулся бородатый. И когда он это произнёс, его голос тоже показался Марку знакомым. Его вдруг охватила тревога.

Парень обернулся к Люде и Ясе, чтобы увидеть по выражениям их лиц, знают ли они этого человека. Яся сидела окаменевшая и испуганно смотрела на бородатого. Это был Анч — фотограф, диверсант, шпион, убийца. Марк узнал его и по взгляду Люды понял, что она тоже узнала Анча. Юнга сжал руками вёсла. Надо сейчас же уплывать, убегать, а если на них нападут, поднять крик, чтобы услышали на шхуне и эсминце… Его мысль оборвалась.

Люда только заметила, как бородатый мигом вскочил на ноги, будто его подбросила пружина, и, размахнувшись чем-то, сильно ударил Марка по голове. Марк всё же успел вскочить и броситься на напавшего. Больше она ничего не видела, потому что товарищ бородатого ловко набросил мешок ей на голову и ослеплённую повалил на дно «Альбатроса».

Свидетелем этих событий оставалась Яся Найдёнка, которая в тот же миг вскочила на ноги и с криком «помогите» бросилась в воду.

Ясе повезло больше, чем её товарищам, но ненадолго. Она прыгнула в воду, но Анч поймал девочку за ногу и потянул к себе. Она рвалась вперёд, молотя руками и свободной ногой по воде, но диверсант крепко держал её, а потом схватил за вторую ногу, подтянул к себе и всё-таки втащил её в лодку. Умелым приёмом он скрутил своей пленнице руки. Она успела ещё дважды крикнуть, но какой-то кусок тряпки сразу же очутился у неё во рту. Глаза ей не завязали, и она видела, что делают с Марком и Людой. Сначала она думала, что их будут топить. Анч разговаривал со своим подручным на каком-то чужом языке — по-видимому, они советовались, что им делать с «Альбатросом». Подручный шпиона вытащил ведёрко и начал заливать каик. В это время из тумана донёсся голос: это со шхуны кричал Андрей Камбала. Яся поняла, что там её услышали. Вскоре крики повторились. Спугнутые злодеи оставили «Альбатрос». Девочка увидела, что они не собираются никого топить, а, наоборот, хотят всех троих забрать с собой. Напавшие очень умело подвязали пленным спасательные пробковые пояса под мышки и, сбросив всех троих в воду, привязали верёвками к своей лодке. Перед этим всем троим связали руки и ноги. Мешок с головы Люды не снимали. По-видимому, Анч считал девушку особо опасной. Ясю же он знал, как дефективную, поэтому ей глаза не завязывали; всё равно она ничего, кроме воды и тумана, не видела.

Надувная лодка со связанными пленниками на буксире спешила. Полузатопленный «Альбатрос» остался в тумане. Яся слышала ещё несколько вскриков, а позже гул сирены, но никто не приплыл им навстречу. Она понимала, что там в тумане их ищут, она напрягалась, пытаясь вытолкнуть тряпку изо рта и закричать. Во рту было противно, в горле давила слюна, девочку охватывало отчаяние: сколько она ни пыталась, ничего не получалось. Чуть повернув голову, она видела Марка и Люду, которые плыли на буксирных тросиках, как поплавки. Голова юнги свисала без каких-либо признаков жизни.

Труднее всего было Люде. Она ничего не видела, но чувствовала, как со связанными руками и ногами её бросили в воду и теперь волокли, будто какой-то багаж. Сквозь мешок свет почти не проникал, девушка была совершенно беспомощной и считала, что наступают последние минуты её жизни. «Они утопят нас, как котят», — думала Люда, и в её воображении всплывал берег острова, к которому волной прибьёт их трупы. Но это её не впечатляло — она задыхалась в мешке, причинявшем ей нестерпимые муки. Сколько ещё будет длиться это ужасное путешествие?

Получасовое путешествие показалось ей двухчасовым. Когда оно завершалось, произошло ещё одно событие. В воде Марк наконец пришёл в себя: поднял голову, чуть приоткрыл глаза и, ещё не осознав, что именно с ним случилось, какую-то минуту продолжал плыть. Когда же вспомнил, хотел рвануться вперёд, но почувствовал, что руки и ноги его связаны. Захватчики на лодке заметили, что юнга пришёл в сознание, тотчас же подтянули его к себе и стали завязывать ему глаза и рот. Парень мотал головой, и ему удалось поймать зубами руку Анча. Диверсант со злостью стукнул его кулаком по голове, но на этот раз юнга сознания не потерял.

После этого, как видно, что-то осмыслив, Анч подтянул Найдёнку, и ей тоже завязал глаза — наверное, путешествие на буксире за лодкой приближалось к концу.

Так и случилось. Минут через пять пленные почувствовали, что лодка остановилась, по-видимому, пристав к берегу или какому-то судну. Был слышен негромкий разговор. Говорили на чужом языке, его понимала только Люда. Девушка даже воспрянула духом в своём мешке, когда услышала понятные ей слова.

— Сколько вы их проволокли? — удивился какой-то голос, очевидно, имея в виду пленных.

— Богатый улов, но мы скоро их… — ответил другой голос. Кажется, говорил Анч.

— Внутрь?

— Да, забирайте, надо быстрее отсюда уходить.

— Есть опасность?

— Наделала одна дура шума. В бухте военное судно, наверное, их уже ищут.

Сильные руки нескольких мужчин вытащили из воды пленных. Марк по движениям людей и звукам их шагов догадался, что они находятся на палубе какого-то судна. Их связанных понесли куда-то вниз. Вход был, наверное, узким, неудобным для того, чтобы проносить такую ношу. Марка несколько раз ударили и толкнули об дверь, стену, возможно, о поручни трапа. Юнга пытался посчитать количество ступеней, по которым его несли, но из-за этих толчков сбивался. Наконец их бросили куда-то на пол. С головы Люды сняли мешок, но в помещении было совсем темно, и она всё равно ничего не видела. Разговаривать они не могли.

Когда открылась дверь, из помещения вышел тот, кто снимал с головы девушки мешок, и она заметила, что за дверью светит электричество. Но дверь сразу же закрылась, и стало будто ещё темнее, чем тогда, когда она была в мешке. Почти сразу же все трое почувствовали какое-то дрожание: наверное, судно, на котором они очутились, отплыло. Марк припал к палубе ухом, пытаясь услышать стук паровой машины или звук дизеля, но этого характерного для пароходов и теплоходов звука он не услышал.

Лежать было очень больно и неудобно, но Марк был уверен, что это не будет продолжаться долго. Захватили их, без всяких сомнений, не для того, чтобы только возить с собой. Если Анч испугался, что они его узнали и выдадут, то наверняка их скоро прикончат. Непонятно только, почему не сделали этого до сих пор. А не так ли точно они встретили инспектора, а потом Тимоша Бойчука и, чтобы избавиться от свидетелей, утопили их? Значит, в бухте происходит что-то очень серьёзное. Откуда это судно, на котором они сейчас находятся? Какое новое адское дело затеял здесь Анч? Какие новые преступления он задумал? Парень терялся во многих догадках: то предполагал, что на острове спрятаны какие-то сокровища или важные документы, то думал, что, может быть, на острове хотят создать тайную базу, и, возможно, здесь есть опасные для них люди, которых они хотят уничтожить. Но сколько он ни размышлял, не мог остановиться ни на чём, кроме… торианитовых разработок. Всё началось с момента открытия торианита профессором Ананьевым. Но ведь не могут же они выкрасть отсюда торианитовый песок? Чтобы его вывезти за одну ночь, им нужен флот чуть ли не всего мира. К тому же песок нужно добыть… Потом Марк думал о том, что, возможно, шпионы попробуют их использовать ещё для какого-то дела. Может быть, их хотят держать заложниками и потом на кого-нибудь обменять. Может, их будут заставлять помогать преступникам. Марк твёрдо решил, что лучше умереть, чем выполнять то, что будут требовать от него захватчики. Он не боялся за себя — парня пугала только судьба его спутниц. Неужели им придётся погибнуть в трюмах этого неизвестного судна или быть утопленными в море?!

Послышался звон ключа, кто-то открывал дверь. К ним вошли, щёлкнул выключатель, и Люда зажмурилась от яркой лампы. Марк и Яся сквозь повязки тоже ощутили свет.

10. ВРАГ ПОД ШАПКОЙ-НЕВИДИМКОЙ

Шёл второй месяц Первой мировой империалистической войны. На западе и востоке европейского материка не утихала артиллерийская канонада, в атаку шли полки и дивизии, немецкие полчища захватили Бельгию, разворачивались грандиозные бои в Восточной Пруссии, Польше и Галиции. Война на море ощущалась мало. Схоронившись в своих портах-норах, немецкие корабли почти не рисковали оттуда показываться, опасаясь встречи с более сильным английским флотом. Корабли английского флота блокировали берега Германии, никого не пуская к ним и не выпуская от них, и охраняли прибрежные города Англии от наскоков вражеских крейсеров.

22 сентября по Северному морю вблизи входа в Дуврский пролив шли друг за другом кильватерным строем, придерживаясь интервалов около двух миль, три английских крейсера: «Абукир», «Хог», «Кресси». Они несли дозорную службу в Английском канале.

Внимательно смотрели со своих постов вахтенные, но вокруг всё было спокойно. Ни одного подозрительного дымка на горизонте; чувствительные антенны не перехватывают ни единого обрывка вражеского радиошифра. Вдали чернел плавучий маяк Маас, и свежий ветер кудрявил мелкие барашки на море. Вдруг раздался взрыв, и вахтенные на «Хоге» увидели, как над крейсером «Абукир» поднялся столб чёрного дыма, и огромный фонтан воды упал на корабль. Крейсер осел кормой глубоко в воду, одновременно задрав вверх форштевень.

На «Хоге» и «Кресси» взвыли сигналы тревоги. Оба крейсера дали полный ход, но опоздали.

За несколько минут «Абукир» пошёл на дно. Крейсеры застопорили машины и спустили шлюпки, чтобы спасать людей, которым удалось остаться на поверхности моря. В этот самый момент загремел новый взрыв. На этот раз сверкнуло пламя, и поднялся столб дыма и воды над крейсером «Хог» — он погрузился в воду так же быстро, как и предшественник. На поверхности моря остался одинокий крейсер «Кресси» и несколько сотен людей на волнах. Командир крейсера и его команда лихорадочно искали врага, но враг, казалось, скрывался под шапкой-невидимкой — его нигде видно не было. Гремит новый взрыв, и гибнет последний из трёх английских крейсеров.

На протяжении часа английский флот потерял три корабля и более тысячи моряков. Их утопила немецкая подводная лодка «У-9»^[7]. Она направлялась в Дуврский пролив, чтобы выйти в западную часть Английского канала, где имела поручение срывать коммуникации^[8] между Великобританией и Францией. Она воспользовалась выгодной обстановкой и утопила все три крейсера торпедами. После первых двух торпедных выстрелов лодка спряталась глубоко под воду, перезарядив торпедные аппараты, снова всплыла и дала последний выстрел.

Это был исключительный успех немецких подводников. В последующем таких случаев не происходило — надводные военные корабли стали более осторожными и научились защищаться от подводных лодок. Тем не менее история войны на море знает ещё много успехов подводного флота. Тот же «У-9» через восемнадцать дней после своего успеха утопил старый английский крейсер «Хаук». Всего за время мировой империалистической войны подводные лодки утопили более двухсот военных кораблей.

Особенно много вреда натворили подводные лодки, топя коммерческие пароходы и разбрасывая мины в самых неожиданных местах. На таких минах подорвались английский линкор «Рессель» и крейсер «Хэмпшир». На «Хэмпшире» погиб английский военный министр лорд Китченер.

Подводный враг во время мировой войны стал самым страшным врагом. Больше всего подводных лодок строила Германия. Её надводный флот за время войны имел только одно столкновение с английским, отступил и больше не осмеливался выходить в море. Подводные же лодки воевали активно. После империалистической войны государства Антанты захватили весь немецкий флот и намеревались распределить его между собой. Но за одну ночь на севере Шотландии возле Скапа-Флоу, главной английской морской базы, немцы утопили весь свой флот, кроме подводных лодок; где-то около ста двадцати подводных лодок остались государствам Антанты. Согласно Версальскому договору Германия наряду с многочисленными всевозможными обязательствами не должна была также строить большие военные корабли и подводные лодки. Через двадцать лет, как известно, не осталось в силе ни единого пункта этого договора…

Теперь подводными лодками вооружены морские флоты всех государств. Появились настоящие подводные великаны, которым даже не подходит определение «лодка». Это уже подводные крейсеры с экипажем от ста до ста пятидесяти человек. Их вооружение — десять-двенадцать торпедных аппаратов, три-четыре пушки.

Слабой стороной подводных лодок остаётся меньшая скорость хода по сравнению с надводными кораблями и совсем небольшая скорость под водой. Проходя по четыре-пять километров в час, лодка может не подниматься на поверхность три-четыре дня. А со скоростью двадцать километров она может идти под водой максимум два часа. Кроме того, подводная лодка очень уязвима. Достаточно, чтобы в неё попал снаряд, бомба или сильно ударило надводное судно, и лодка гибнет. Но все эти недостатки вполне компенсируются её невидимостью.

Из этого рассказа читатель, наверное, уже догадался, что наши герои попали на подводную лодку, явившуюся к советским берегам с диверсионными и шпионскими заданиями.

О том, где они находятся, Марк догадался вскоре после того, как его развязали и вывели из помещения; где держали всех троих, — их развели по разным помещениям, вероятно, для того, чтобы они между собой не разговаривали.

В подводном корабле было не особенно просторно. Казалось, его строитель старался не оставить лишним ни одного кубического сантиметра. Количество свободного места было точно рассчитано на количество членов команды. Марка провели по узкому коридору, открыли ещё одну дверь, и он увидел, что в соседнем помещении светит уже не электричество. Откуда-то сверху сквозь иллюминатор проходил жёлто-зелёный свет. Это были солнечные лучи, профильтрованные через не очень толстый слой воды. По-видимому, лодка шла неглубоко. Если бы Марк хоть немного знал устройство подводной лодки, то догадался бы, что та идёт под перископом. Длина перископа, то есть металлической трубы со сложной системой оптических стёкол, служащих для наблюдения из-под воды над поверхностью моря, редко превышает семь метров. Значит, лодка в это время пребывала на глубине пяти-шести метров.

Марк находился возле входа в командирскую рубку. Рядом с ним стоял моряк, сопровождающий парня с того момента, как его развязали и вывели в коридор. Моряк сказал ему несколько слов, но Марк его не понял. Парень спросил:

— Куда идёт этот корабль?

Часовой посмотрел на него и ничего не ответил.

— Кому принадлежит эта подводная лодка?

Часовой молчал. По его виду невозможно было угадать, понимает ли он Марка.

— Который час? — снова спросил пленный.

Моряк поднял руку и вытащил из-под рукава часы. Стрелки показывали 6.30. Юнга присмотрелся к одежде моряка: это была военная форма, только какой страны, он не знал. Команда подводной лодки могла состоять только из военных моряков. То, что они не скрывали форму, обещало Марку только худшее. Безусловно, они не выпустят его, ведь он же о них расскажет; хотя и не знает, кому принадлежит эта форма, но постарается запомнить её во всех деталях. Он должен присмотреться ко всему на этом корабле, должен прислушаться к каждому слову, хотя и не понимает их языка. Должен запомнить два-три слова, это поможет потом определить национальность пиратов. Ведь, возможно, что ему и удастся спастись из этой ловушки.

Юнга присматривался ко всему, что видел вокруг себя, отыскивая какие-то надписи, буквы или любые другие признаки. Однако не нашёл ничего, кроме знаков умножения, минусов и звёзд, количество и расположение которых он пытался запомнить. Но их предназначение оставалось для него полнейшей тайной.

Если бы Марк разбирался в военных формах всего мира, то он бы очень удивился, рассматривая одежду своего конвоира. Она напоминала военную форму многих флотов, но ни к одному из них не относилась. Командование подводной лодки, которая в мирное время появилась с вражескими целями в чужих водах, применило на всякий случай разные способы маскировки, а также снял все надписи и типичные обозначения на стенах, дверях и машинах, заменив их различными иксами, чёрточками и звёздочками. Всё было сделано для конспирации, для того, чтобы не выдать своё государство в случае провала Только Анч случайно надел китель с форменными пуговицами. И в самой сложной конспирации из поля зрения конспираторов всегда выпадают какие-то мелочи, которые позже могут сослужить добрую службу внимательному разведчику. Так, например, в империалистическую войну случилось, что радист, передавая важную шифрованную радиограмму, будучи другой национальности, сделал маленькую грамматическую ошибку. Эта ошибка привел к тому, что вражеский разведывательный шифровальный отдел расшифровал радиограмму. Противник принял меры, и важная боевая операция была сорвана…

Марк стоял, прислонившись к стене, поскольку чувствовал усталость и слабость после жестоких побоев и не подвижного лежания связанным. На руках он увидел красные полосы, оставшиеся от верёвки. Наверное, такие же следы были и на ногах. Часовой, стоявший возле него с довольно равнодушным видом, потянул за планку, при креплённую к стене, и оттуда отодвинулся на пружине приставной стульчик, подобно тем, которые бывают в коридорах мягких вагонов, только не деревянный, а из тонкого алюминиевого листа. Он показал парню, чтобы тот сел. Марк с благодарностью поднял глаза на часового ему казалось, что на лице моряка промелькнуло выражение сочувствия.

По коридору прошёл Анч. Он был без бороды, и юнга теперь сразу узнал шпиона. Значит, Анч приделывал бороду, боясь, что кто-нибудь из островитян его узнает. Анч не взглянул парню в глаза, скользнул по нему взглядом казалось, не видя его, и вошёл в помещение командира лодки.

Подводный корабль шёл куда-то, не останавливаясь. «Наверное, в открытое море, чтобы там на протяжении дня скрываться», — подумал Марк. Он уже не чувствовал волнения — вместо этого его одолевала сонливость. Это было последствие короткого сна ночью, а потом усталости от напряжения и волнения. Зевая, снова попросил часового показать, который час. И часовой немедленно, но всё так же молча сделал это. Оказалось, он пребывал в коридоре уже сорок пять минут. Кроме Анча за это время никто сюда не заходил. В лодке царила тишина, не считая шума электромоторов и каких-то постукиваний за стеной. Где находились это время Люда и Яся, Марк не знал.

Часовой тоже, наверное, устал стоять, потому что выдвинул себе такой же стул, как перед этим Марку, и сел на него, неподвижный и равнодушный. Лишь иногда Марку казалось, что взгляд часового задерживается на нём, будто тот к чему-то присматривается, и в глазах его едва проскальзывает любопытство.

Дверь командирского помещения открылась. Оттуда высунулась голова Анча.

— Марк Завирюха, зайдите сюда, — приказал шпион.

Часовой вскочил на ноги и замер под стеной. Юнга встал и пошёл к двери. Анч пропустил его перед собой.

Марк стоял перед командиром подводной лодки.

11. ДОПРОС

Командирское помещение было поделено на две части: спальню и кабинет. В спальне стояла пружинная кровать, умывальник, тумба и небольшой гардеробный шкаф. Всё это отделялось от кабинета занавеской из толстого тёмносинего бархата. Кабинет был маленький, в нём могло одновременно поместиться самое большее шесть человек, но сесть им всем было негде. Маленький письменный стол служил наполовину сейфом, наполовину комодом. Верх стола ограждал сантиметровый барьерчик. Он был установлен как мера пресечения от возможных неприятностей во время качки.

Вещи на столе имели на тот же случай специальные углубления и держатели.

Мебель в кабинете состояла ещё из двух стульев и коротенькой софы.

Кроме электричества, каюта освещалась также и дневным светом через иллюминатор.

Марк увидел в кресле за столом лысого мужчину с синеватым цветом лица и рыжими бровями. Парень догадался, что это был командир лодки — уже немолодой, но крепкий, жилистый, с бесцветными глазами, напоминающими своим выражением змеиные. Это был именно такой взгляд, которым змеи парализуют птиц и маленьких зверят, и они, охваченные ужасом, неспособны пошевелиться.

Возможно, командир знал эту особенность своих глаз, потому что с минуту он всматривался в Марка, будто рассчитывал увидеть на его лице тот самый парализующий ужас. Юнга выдержал этот взгляд, хотя и почувствовал такое омерзение, будто за пазуху ему бросили крысу.

Не получив ожидаемого эффекта, командир перестал смотреть на парня и обратился к Анчу. Шпион без особого уважения к командиру, — он, по-видимому, не был подчинённым ему непосредственно, — выслушал, что тот говорил, и потом перевёл Марку:

— Командир корабля просит вас сесть и отвечать на его вопросы.

«Рыжая гадюка», как мысленно прозвал юнга человека за столом, лёгким движением руки указал на стул напротив себя. Марк сел на указанное место, а шпион устроился на софе сбоку, чуть позади парня.

Пираты перемолвились между собой несколькими словами, не сводя глаз с пленного. Последний, стараясь сохранять спокойствие, с показным равнодушием рассматривал свои колени.

Анч положил руку Марку на плечо и сказал:

— Вы понимаете, что попали вместе с вашими спутницами в обстоятельства не совсем обычные. Вам также понятно, что о вашем пребывании здесь никто из ваших друзей не знает, и вы, возможно, думаете, что вам угрожает опасность. Но те, к кому вы попали, вовсе не собираются причинять вам какого-либо зла.

— Где Люда Ананьева и Яся Найдёнка? — спросил Марк.

— Какой заботливый кавалер! — улыбнулся Анч. — Они обе здесь, на корабле, в полной безопасности.

— Почему их не привели сюда? Могут они быть здесь при нашем разговоре?

— Видите ли, здесь тесновато. Если бы у нас было помещение просторней, мы бы это, безусловно, сделали. Но позвольте закончить мои замечания, которые я хотел бы выразить ранее, чем мы перейдём к основному в нашем разговоре. Прежде всего, не требуйте никаких пояснений, потому что их вам давать не станут. Отвечайте без каких-либо возражений на все вопросы и давайте ясные и понятные пояснения, когда вас об этом попросят. В награду через некоторое время вы получите возможность вернуться на свой остров и к своим друзьям, правда, дав обязательство молчать о том, что вы здесь увидите, что услышите и что сами будете говорить.

— А если я не буду отвечать?

— Это не в ваших интересах: молчание обойдётся вам слишком дорого.

Юнга посмотрел на командира. Тот не понял их, но, безусловно, знал, о чём говорит Анч. В змеиных глазах проглядывали интерес и ожидание.

— Ну, а теперь перейдём к тому, для чего вас сюда позвали, — сказал Анч. — Помните, я только переводчик между вами и командиром.

Анч снова обратился к командиру. Тот качнул головой и что-то спросил, обращаясь к Марку.

— Командир интересуется, почему вы сегодня утром очутились в бухте и куда вы плыли?

Марк помолчал, с ненавистью посмотрел на обоих и тихо, но решительно ответил:

— Я отвечать не хочу. Я требую, чтобы меня и моих друзей немедленно высадили на берег.

— Я так и знал, — насмешливо кривя губы, сказал Анч. — Видите ли, товарищ герой, высадить вас на берег мы не можем, потому что мы посреди моря, а вот пустить вас отсюда вплавь — сможем всегда. Что же касается ваших подруг, то вы ведь не знаете, согласны ли они оставить этот корабль.

Марк сидел молча на стуле и, сжав зубы, рассматривал картину на противоположной стене. Картина была новейшим перепевом легенды о Саломее, падчерице иудейского царя Ирода, которая требовала за свой танец голову проповедника Иоанна. На этой картине трём танцовщицам, стоявшим на столах, трое мужчин: моряк, кавалерист и элегантный гражданский, — каждый подавал на блюде по отрезанной человеческой голове.

Анч сказал командиру несколько слов. Тот нахмурился, сильно хлопнул ладонью по столу и закричал на парня. Марк даже не повернул к нему голову, хотя и знал, что непонятные крики содержат ругань и угрозы в его адрес. Командир кричал приблизительно минуту. Наконец он замолк.

Анч вышел из каюты, оставив юнгу и командира один на один. Марк всё с тем же показным безразличием рассматривал стену. Командир молча следил за ним.

Анч быстро вернулся вместе с матросом. Моряк подошёл к юнге и взял его за руку, но парень вырвал её и поднялся на ноги, готовый обороняться. Он не знал, что с ним хотят делать, но решил защищаться изо всех сил. «Быстрее застрелит», — подумал он. Защищаться он мог только кулаками — ни одного тяжёлого предмета под рукой не было. Поднимаясь, он толкнул ногой стул, но оказалось, что стул прикреплён к полу, и пробовать оторвать его было безнадёжно.

Матрос бросился на Марка и начал его бить кулаками в лицо. Юнга прикрылся руками и в свою очередь, подогнув ногу, изо всех сил ударил напавшего в живот. Матрос попятился и упал в кресло с перекошенным от боли лицом. Рыжий командир сорвался с места, схватил револьвер и прицелился в пленного. Стрелять не пришлось, потому что Анч выхватил из кармана руку и, размахнувшись, изо всех сил ударил Марка по голове кастетом. У парня потемнело в глазах, темноту прорезали огни радуги, и он опустился на пол. По его щеке потекла струйка крови.

Он пришёл в себя, сидя в кресле. Всё тело болело, ныли кости.

Шпион и командир ждали, когда пленный откроет глаза.

— Я вам говорил, — тем же холодным голосом продолжал Анч, — вы не послушались и получили первое предупреждение. Кажется, вы уже успокоились. Итак, продолжим наш разговор. Имейте в виду, этот удар — самое лёгкое наказание. Итак, скажите, откуда и куда вы плыли на каике?

Марк молчал. Он думал о том, что всё равно они из него ничего не вытащат, сколько бы его ни били. Но вспоминал своих спутниц и ужасался за их судьбу. Они, значит, вне всяких сомнений, подвергнутся таким же пыткам. Он взглянул в змеиные глаза командира, и теперь у него похолодело под сердцем. Пусть, он будет, будет говорить… Парень обессиленно откинулся на спинку стула.

— Ну? — вопросительно произнёс Анч и медленно потянул левую руку из кармана.

— Я плыл со шхуны «Колумб» на эсминец «Буревестник». Вчера мы прибыли сюда с грузом скумбрии. Шкипер поручил нам доставить туда мешок свежей рыбы. Мы…

— Стоп! Стоп! Откуда же взялась шхуна «Колумб», она ведь погибла от взрыва.

— Нет! — почти крикнул Марк. — Она не погибла, она плавает, как всегда плавала.

— Ага… — хмуро протянул Анч. — Хорошо. Скажите, что здесь делает «Буревестник»?

— Этого я не знаю. Мы были в море, когда он пришёл сюда.

— Та-ак. Вроде бы вы говорите правду. Есть ли ещё здесь военные корабли?

— Кажется, нет. Я не знаю.

— Допустим. Расскажите, что делает на острове профессор Ананьев.

— Он искал там торианит, но теперь, кажется, отказался. Говорят, торианита там очень мало.

— Так вам кажется. Лучше было бы, если б вам не казалось, а чтобы вы знали наверняка… Расскажите, кто сейчас из посторонних есть на острове. Какая здесь охрана? Где находятся охранные пункты?

— Сюда должны прибыть около двухсот человек охранников.

— Ну вот, а вы говорите: «кажется, от торианитовых разработок отказываются…» Ну и где они разместятся?

— Они разместятся на маяке, в посёлке, меньшая часть возле Торианитового холма. Они устроят шесть или семь дозорных пунктов. Я точно не знаю, но так мне рассказывали рыбаки.

— Что вы знаете об исчезновении рыбаков из Соколиного выселка?

— Они утонули в бухте из-за неосторожности. Больше ничего не знаю.

Анч переводил ответы командиру подводной лодки, а тот что-то отмечал в своём блокноте. Потом командир сказал Анчу несколько слов. Он, по-видимому, интересовался ещё какими-то сведениями.

— Скажите, кто сейчас командир «Буревестника»? Тот же, что и был раньше — Семён Иванович Трофимов?

— Да, ему только назначили нового помощника.

— Ещё какие-нибудь изменения в составе экипажа за последнее время?

— Там сменили почти треть команды. Прибыли также новый штурман и новый командир артиллерии. Теперь там добавили четыре зенитные пушки. Потом сделали какие-то изменения в торпедных аппаратах. Какие именно — не знаю. Но из-за этих изменений назначен новый командир. Так мне сказали. Если бы я попал туда сегодня, то об этом всём знал бы наверняка.

— Жаль, что вы не выехали туда раньше, мы забрали бы вас при возвращении.

Анч снова обратился к командиру. Тот о чём-то спросил.

— Вы часто бываете в Лузанах, — продолжал переводчик, — и знаете, наверное, где именно поставлено там минное заграждение, где расположены военные склады и подземные баки для горючего? Вот вам ориентировочный план Лузанского порта. Покажите это всё и сделайте, если нужно, поправку в этом плане.

Командир расстелил на столе перед Марком план. Парень склонился над ним. Несколько минут внимательно рассматривал бумагу и убедился, что план составлен недавно, но по старому плану и, возможно, новыми наблюдениями на глаз. Ряд важных объектов в плане отмечены не были. Парень попросил карандаш и начал делать в плане поправки и разные отметки. Он отметил условное минное заграждение, куда, по его словам, не заходили даже военные корабли. Показал возле них ориентировочные проходы. Начертил размещение подземных баз с горючим вокруг Лузан. Отмечая красным карандашом точки, он проставлял возле каждой какую-то букву.

— Я не знаю, что значат эти буквы, но запомнил их. Кроме того, знаю, что в западной половине Лузанской бухты строится большой подземный ангар, но туда никого не пускают, и я там никогда не был. Слышал разговор, что во время войны Лузаны будут базой подводных лодок.

Допрос продолжался долго. Марк отвечал на все вопросы довольно подробно и, по-видимому, удовлетворительно, поскольку больше его не обвиняли во лжи и не прибегали к угрозам. Наконец вопросы прекратились. Командир и переводчик долго разговаривали между собой. Потом Анч снова вышел. На этот раз его не было дольше, и вернулся он не с матросом, как в первый раз, а с Людой.

Увидев Марка, Люда обрадовалась, но потом помрачнела и побледнела. Её поразил измученный вид парня, окровавленные голова и лицо. Кровь до сих пор сочилась. Волосы на голове слиплись, лицо и одежда были в крови.

— Садитесь, — пригласил Анч Люду и, когда она села, кратко повторил то, что говорил вначале и Марку, добавив: — Не вынуждайте нас применять решительные методы, вы видите это на его примере. Имейте в виду, что он в конце концов, ответил на все вопросы. Да, Завирюха?

Марк нахмурился и склонил голову, стараясь избежать взгляда Люды. Оба — командир лодки и шпион — следили за ним. Девушка прищурила глаза. Она, казалось ждала, что ответит юнга. Анч снова настырно спрашивал его:

— Ну, скажите, Завирюха, верно я говорю? Вы всё рассказали?

— Да, я всё рассказал, — хмуро ответил парень.

— А теперь, — Анч обратился к Люде, — скажите пожалуйста, в районе Лебединого острова, кроме «Буревестника», есть ещё корабли?

Девушка склонила голову и сжала её руками. Она молчала, будто не слыша Анча.

— Кстати, — продолжал он, — скажите, кто командует теперь «Буревестником»?

— Теперь новый командир, — глухо сказала девушка.

Марк содрогнулся от этих слов.

— Как его фамилия? — продолжал, не меняя тона, Анч.

— Что-то вроде… Прибивайло или Перевертайло, я его не видела и не знаю.

— Та-ак. Ну, а ещё какие военные корабли вы знаете в районе Лебединого острова? — допытывался шпион.

— В проливе находятся ещё эсминцы и торпедные катера. Говорят, там…

— Люда! — дико вскрикнул Марк, поднимаясь со стула и замахиваясь на девушку кулаком. — Предательница… — Голос его шипел, выражение лица было отчаянно ненавистным. — Молчи!

Девушка сразу же умолкла.

— Это что значит? — угрожающе спросил Анч. Он наклонился к Марку и воткнул ему в бок острое шило, лежащее на полке над софой.

Марк со стоном склонился на стол.

— Не надо, прошу вас, не надо! — умоляюще крикнула девушка.

— Итак, рассказывайте, — сказал Анч.

Но его перебил командир. Он попросил Анча минуту подождать.

— Выведите девушку, — сказал командир, — мы ещё раз допросим его одного. Надо проучить как следует. Мы должны знать, кто из них говорит правду. Кроме того, приведите вторую, увидим, как он будет себя вести в её присутствии.

Люда совершенно ничем не выдала, что поняла этот разговор, но какую же радость она ощутила! Она поняла Марка.

Этот чудесный парень под пытками ответил на все вопросы. Но как? Запутывая напавших! Хорошо же, как ей ни трудно, но она его поняла и будет продолжать эту опасную игру.

— Вам на минутку придётся выйти, — сказал ей Анч.

Она послушно встала и вышла вместе с ним.

В комнате остались командир и Марк. Пират поднялся, наклонился и несколько раз ударил юнгу ручкой револьвера, негромко произнося непонятные парню ругательства.

В дверь, ведущую на командный пост, постучали. Вошёл, по-видимому, офицер, возможно, помощник рыжего, и что-то доложил ему. Тот выслушал, ответил приказом, и офицер вышел, а за полминуты лодка, казалось, остановилась и будто начала медленно проваливаться. В каюте стало темнеть. Командир включил электричество. Вскоре Марк почувствовал, как корабль обо что-то стукнулся, будто подскочил, снова споткнулся и остановился.

Подводная лодка лежала на грунте.

Анч вернулся из каюты вместе с Ясей. Её посадили на стул, на котором только что сидела Люда. Марк не смотрел на неё. Его голова лежала на столе. Но если бы он взглянул на девочку, то удивился бы разительной перемене. Казалось, последние полтора месяца совсем не отразились на ней. За столом сидела не Яся — это снова была Найдёнка, воспитанница и работница инспектора Ковальчука: хмурая, нелюдимая, неразговорчивая. Анча она не удивила: он видел её такой, какой оставил когда-то на произвол судьбы в тёмном сыром погребе.

— Ну, Найдёнка, мы давно не виделись, — начал шпион. — Мы ещё с тобой поболтаем, но сейчас скажи нам, есть ли в проливе между островом и суходолом какие-нибудь пароходы?

Девочка молчала. Анч сердился.

— Тебе что, язык кто-то отрезал?! Отвечай! Ты знаешь, я к тебе неплохо относился. Между прочим, тут у меня есть твоя фотография.

Анч открыл одну из папок, лежащих на столе. В ней была пачка конвертов. Взял один конверт и вытащил оттуда карточку. Это была фотография Найдёнки. Девочка стояла посреди двора в одежде, подаренной ей Лёвкой, Людой и Марком. Анч рассчитывал, что именно эта фотография больше всего заинтересует Найдёнку, но она не обратила на неё никакого внимания и сидела будто окаменевшая.

В конце концов Анч возмутился, и командир подводной лодки тоже, как видно, разделял его настроение.

— Балда! Идиотка! Ты будешь мне отвечать? — закричал на неё шпион.

Марк поднял над столом голову. Переводчик стоял над девочкой и угрожающе смотрел на неё. Найдёнка даже не хлопнула ресницами. Её глаза равнодушно, чуть расширенно смотрели куда-то перед собой.

Шпион размеренно поднял над её головой руку, вооружённую кастетом. В тот же миг Марк, следивший за ним, вскочил со стула и сунул свою руку между кастетом и головой девочки. Кастет с силой ударил по руке, сбив её до крови. Удар по голове девочки был смягчён, но Марк от боли снова упал на стул. Анч разозлился, а на лице командира лодки появилась мерзкая улыбка. Будь там Люда, могла бы перевести слова командира. «Этот галантный кавалер получил по заслугам», — и от удовольствия пират захихикал.

От Марка требовали, чтобы он подтвердил свои слова и объяснил поведение во время допроса Люды. Наконец его, покрытого синяками, ранами, всего залитого собственной кровью, вывели и посадили в маленьком помещении, где пленники лежали первое время после прибытия на лодку. Теперь там светила электрическая лампочка. Туда же привели и Ясю, так и не сказавшую ни единого слова. В кладовке она тоже молчала и не отвечала на вопросы Марка.

В кабинете допрашивали Люду. Марк не знал об этом наверняка, но догадывался и думал, как она будет осуществлять свой смелый план.

Вскоре он погрузился в забытье, а когда пришёл в себя, увидел склонившуюся над ним Ясю. Девочка прикладывала к его голове мокрый платок. Возле неё стоял графин с водой. Он не знал, что Яся подняла бешеный стук и требовала воды. Ей дали воду, она оторвала кусок блузки, обмыла ему лицо и смачивала голову. Но перевязывать раны Яся не умела. К счастью, они были неглубокими, и кровь быстро засохла. Вскоре после этого в их закуток толкнули и Люду.

12. «БУРЕВЕСТНИК» ИДЁТ В РАЗВЕДКУ

В маленькой кают-компании «Буревестника» пили чай. Семён Иванович держал в руке массивный серебряный подстаканник и, медленно отпивая из него маленькими глотками, слушал рассказ старшего механика о том, как можно было бы увеличить ход эсминца на три мили против максимального. Это была любимая тема старшего механика. Месяца за два или три перед манёврами он начинал при любом случае говорить об этом с командирами, машинистами и кочегарами и докучать Семёну Ивановичу рапортами о необходимости сделать всевозможные усовершенствования в машинном отделении. В конце концов, своего он всегда добивался. И хотя на манёврах «Буревестник» выходил среди однотипных кораблей на первое место по скорости, обещанных механиком трёх миль эсминец не набирал. Перевес среди других кораблей составлял двести — триста метров. После этого старший механик прекращал разговоры и отмалчивался, когда его с улыбкой спрашивали насчёт проектов. Проходило месяца два, и проект увеличения скорости появлялся в каком-то новом виде. И снова повторялась та же история. Старший механик служил на «Буревестнике» четвёртый год и уже славился на весь флот как «прожектёр». Сейчас он излагал своим слушателям, в том числе и командиру, самую свежую идею.

— Тут даже не требуется разрешения инженера дивизиона. Достаточно разрешения командира корабля, и, идя максимальным ходом, мы делаем, полное перекрытие на главном паропроводе при увеличении давления. За полторы минуты у нас поднимется давление, допустимое в исключительных случаях. Мы выключаем вентиляционную установку, и количество оборотов винта доходит до шестисот двадцати. Вот вам и увеличение на три с половиной мили.

— Ого! В этот раз уже на три с половиной! — засмеялся комиссар.

— Не меньше!

— А в машине и кочегарке температура повышается до семидесяти, — сказал Семён Иванович. — Люди падают с ног, в результате лопается дейдвудный вал или, ещё хуже, разлетаются котлы. Спасибо за такой проект.

— Духота, и правда, будет, но опасности нет, я вас уверяю. У нас материалы из исключительно крепкого материала. Я всё проверил и подсчитал.

— Слышал уже не раз, а когда дойдёт до дела…

— Но мы ведь всегда впереди всех!

— А иначе я бы вас вообще никогда не слушал… Ваши три мили сделают нас скоро посмешищем всего флота.

В это время в кают-компанию зашёл краснофлотец и подал командиру радиограмму. Содержание её гласило:

«Командиру эсминца “Буревестник”. В районе Лебединого острова наших подводных лодок нет. Советую немедленно провести разведку. Для охраны Лебединого острова оставить патрульную шлюпку. Исполнение радируйте. Начальник штаба флотилии».

— Сейчас выходим в море, — сказал Трофимов, поднимаясь из-за стола. — Разведка подводного врага.

Кают-компания мигом опустела. Через двадцать минут патрульная моторная шлюпка, вооружённая пулемётом, под командованием младшего лейтенанта, медленно описывая круг, отошла от эсминца.

— Средний ход! — приказал командир эсминца.

Оставляя вспененный след, эсминец вышел из бухты.

В командирской рубке Семён Иванович размечал на морской карте квадраты, которые по очереди должен был обследовать «Буревестник».

Солнце на западе стояло уже над горизонтом. Приближался вечер. Солнечные отблески мерцали на мелкой волне. В воздухе белело несколько чаек.

— Дайте распоряжение не зажигать огней, — сказал командир эсминца своему помощнику.

Барыль видел подозрительное пятно, которое он принял за подводную лодку, километров приблизительно за двадцать — двадцать пять на север от острова. Куда она шла и двигалась ли вообще, он не рассмотрел. Всё же командир и старший штурман приблизительно определили район, в котором могла быть лодка. Прошло уже часа четыре. За это время лодка могла идти под водой экономическим ходом, полным ходом, наконец, всплыть на поверхность, идти на дизелях. В первом случае её скорость могла равняться максимум семи километрам в час, во втором — двадцати. Надводным ходом за это время лодка могла пройти болееста двадцати километров. На карте были начерчены циркулем три соответствующих концентрических круга. Учитывая ещё ряд других обстоятельств, были определены возможные места нахождения лодки.

— Думаю, он далеко от острова не отошёл, — сказал командир. — Здесь, кажется, есть для него какой-то магнит.

— Кроме того, если бы он удирал отсюда полной надводной скоростью, нам всё равно нечего за ним гнаться, — заметил штурман.

— Правильно, — сказал командир. — Прикажите идти тихо, сигналов никаких не подавать. Слушателям на гидрофонах замереть.

Когда совсем стемнело, «Буревестник» с погашенными огнями шёл переменным ходом, обследуя квадрат за квадратом район возможного пребывания подводной лодки. Вахтенные на палубе всматривались в темноту, следя за огнями пароходов и рыбачьих судов. Они обошли два парохода, и те даже не заметили, что поблизости от них был военный корабль.

Основную работу во время разведки выполняли слушатели на гидрофонах. Эти специальные приборы улавливают на значительном расстоянии различные шумы и звуки в море. Ими одинаково пользуются как корабли для подслушивания подводных лодок, так и подводные лодки для подслушивания надводных кораблей. За бортами эсминца повисли широкие раструбы — собиратели звуков, а на самом эсминце, припав к наушникам, слушатели «выслушивали» море, будто доктор грудь больного.

Эти приборы очень точны. Однажды американский эсминец напал на немецкую подводную лодку и забросал её глубинными бомбами. После атаки слушатели на гидрофонах слышали, как слабо работали машины лодки, лежащей на грунте, но вот они стихли. После этого слушатели уловили двадцать четыре выстрела. Это кончала самоубийством команда повреждённой подводной лодки, убедившись, что спастись нельзя. Возможно, это выдумка, но среди моряков она очень распространена и даже приводится в специальной литературе…

Целую ночь ходил «Буревестник», и слушатели не оставляли своих аппаратов. Только раз они слышали звуки, похожие на работу винтов подводной лодки. Как только об этом оповестили командира, он приказал остановить машины. В машинном отделении всё стихло. Корабль двигался по инерции. И почти в тот же миг слушатели перестали слышать звуки, которые казались им характерными для подводной лодки. Только один уверял, что секунд десять после того улавливал едва слышный шум от вращения винта. Ему на это ответили, что это, наверное, он слышал работу винтов «Буревестника».

Почти час эсминец стоял неподвижно. Но как бы ни прислушивались наблюдатели, никто не слышал больше ничего подозрительного. Наконец командир приказал дать эсминцу тихий ход.

Ещё раз поздно ночью гидрофоны уловили отдалённый взрыв, и больше никакие звуки не вызывали подозрений.

Проходив всю ночь, поутру решили возвращаться. «Буревестник» отошёл от Лебединого острова более чем на сто километров. Взяли курс на Соколиную бухту. Шли быстро: Трофимов хотел поскорее узнать, как прошла последняя ночь.

Ясным весёлым утром подошли к острову и вошли в бухту. Навстречу вышла патрульная шлюпка. Поравнявшись со шлюпкой, командир прокричал в трубку привет краснофлотцам и спросил, что нового. В ответ зазвучало громогласное «здравствуйте», а потом слова лейтенанта:

— В бухте всё спокойно.

«Буревестник» бросил якорь ближе к выселку.

13. ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО

За Людой защёлкнулся автоматический замок в двери. Перед ней на полу, опёршись спиной о стену, сидел Марк, а возле него стояла на коленях Яся с мокрой тряпкой в руках. Помещение было таким тесным, что если бы они хотели вместе лечь на полу, то не смогли бы уместиться. Там не было ни одной вещи, только пол, стены и потолок с лампочкой над дверью. Потолок нависал так низко, что Люда чувствовала, как касается его волосами. Когда девушка увидела своих друзей, то даже вскрикнула от радости. Она вновь почувствовала себя среди своих, родных, после тяжёлого допроса, когда Анч задавал ей многочисленные вопросы, на которые она должна была немедленно придумывать ответы. Она видела — захватчики этим ответам не очень-то верили, но поскольку девушка отвечала на каждый вопрос, вели себя с ней достаточно вежливо. Теперь, когда девушка оказалась среди товарищей, она обрадовалась, но одновременно содрогнулась от боли, увидев избитого Марка. Наклонилась к нему, намереваясь спросить, как парень себя чувствует, но тут же замерла, услышав ругательство:

— Негодяйка, трусиха! Прочь от меня!

Люду даже охватил испуг, но, посмотрев Марку в глаза, она поняла его. Марк боялся, что их подслушивают, и продолжал игру, начатую в каюте командира подводной лодки.

Люда села рядом с ним, не говоря ни единого слова. Она улыбнулась ему, но Марк отвернулся. Этого девушка уже не понимала: ведь они были здесь одни.

Яся не знала, в чём дело, и потому удивлённо поглядывала то на Люду, то на Марка, не осмеливаясь что-либо сказать.

Юнга вытянулся и повернулся спиной к Люде. Девушка продолжала сидеть неподвижно. Через некоторое время почувствовала, что Марк взял её за локоть и крепко сжал. Потом пожал несколько раз всей ладонью, а после этого только большим пальцем. Она не понимала, в чём дело. Пожатие продолжалось. Это ей что-то напоминало, но что именно? Он жмёт то всей рукой, то только большим пальцем. Между этими пожатиями определённые интервалы. Так… так… один всей рукой, один пальцем, два всей рукой, интервал, один пальцем, два всей рукой, один пальцем, интервал, один всей рукой, один пальцем… Что же это такое? Ага! Точка, точка, точка, интервал. Точка, тире, точка, точка, интервал. Точка, точка, тире, интервал. Точка, точка, точка, точка, интервал. Точка, тире, интервал. Точка, тире, тире, тире. Теперь она поняла: Марк разговаривает азбукой Морзе. Так никто их не услышит и не увидит. Она напрягает память, припоминает знаки азбуки Морзе.

Марк рассказывал, как допрашивали его и Ясю, и опасался, что их могут не только подслушивать, но каким-то незаметным способом подсматривать, поэтому надо очень остерегаться. Он спрашивает о её допросе. Люда подробно рассказывает. Она много навыдумывала о военных кораблях, о разных изменениях на острове и на побережье. Спрашивали об отце, о торианите, но она всё совершенно перепутала. Только, кажется, ей не очеиь-то верят. Она согласна с Марком — надо их ввести в заблуждение. Но ей тяжело видеть, как с ним обращаются. Парень отвечает, что так и должно быть. Всё равно придётся погибнуть. Тем не менее надо бороться, может быть, им ещё удастся навредить диверсантам. Пусть он погибнет первым, а она пусть продолжит их обманывать. В таком положении — это единственный выход. Сейчас он предлагает начать вслух разговор. Пусть она объясняет ему, почему всё рассказала, а он в ответ будет её ругать. Если их подслушивают, то так даже лучше. Она согласна и даже просит, чтобы Марк её побил. В ответ на это Люда почувствовала нежное пожатие руки. Это уже никакой не знак Морзе. Это просто дружеское, искреннее пожатие, возможно, последнее в жизни. У девушки на глазах выступают слёзы, когда она начинает говорить. Эти слёзы звенят в её голосе. Если кто-то их подслушивал, то слова, которые она произносила, безусловно, производили то впечатление, на которое рассчитывал Марк.

— Марк, пойми меня! От нас ведь не требуют никаких страшных действий… Нас только спрашивают, и мы должны отвечать, потому что иначе нас будут мучить и убьют. Разве то, что мы расскажем, имеет такое уж большое значение? Это же мелочи! Важного мы всё равно не знаем.

— Дура! — кричит он ей в ответ. — Трусиха! Тебя мало убить!

— Марк, как они тебя побили! Марк, я боюсь…

— О, проклятая гадина! Молчи! Или я тебя задушу. Скажи мне, что ты там рассказала?

Люда, всхлипывая, стала рассказывать о допросе. Марк перебивал её ругательствами и обещаниями жестоко с ней расправиться. Так прошло несколько минут. Люда замолчала и, пожимая парню руку, требовала, чтобы он её побил. Но Марк не осмеливался этого сделать. Наконец он несколько раз замахнулся на неё, но не ударил. Кулак его здоровой руки прошёлся мимо неё и легко стукнул в стену. Найдёнка, наблюдая за их ссорой, всё это воспринимала серьёзно. Она вскочила и обняла Марка, чтобы не дать ему ударить Люду. Люда повернулась головой к стене и закричала не своим голосом. В тот же миг открылась дверь, и на пороге появился Анч. За его спиной стоял тот самый матрос, который сторожил в коридоре Марка. Люда повернулась к ним лицом, вымазанным кровью. Перед этим она так стукнулась носом о стену, что выступила кровь. Анч, выругав Марка, забрал девушку с собой.

Снова закрылась дверь, и юнга с Ясей остались одни. Марк погладил девочку по голове, но она резко отвернулась от него. Парень горько улыбнулся: он боялся, что Найдёнка так никогда и не поймёт его. Попробовал заговорить, но девочка в ответ лишь укоризненно поглядывала на него.

Время тянулось чрезвычайно медленно, но, наконец, дверь открылась, и знакомый уже матрос поставил перед ними тарелки с едой и хлебом. Оставляя их, он будто случайно толкнул Марка. А когда тот обратил на него внимание, указал глазами на подставку с хлебом.

Как бы Марк за день ни натерпелся, но здоровый организм победил всё, и у него проснулся волчий аппетит. Он приглашал Ясю попробовать, чем их кормят, но девочка хлебнула одну ложку и больше ничего не ела.

— Что будет — увидим, а сейчас давай поедим, — говорил он ей. Но Яся отрицательно покачала головой.

Ломая хлеб, вспомнил, как матрос, будто нарочно, выразительно показывал туда глазами. Марк осмотрел подставку для хлеба. Она была накрыта белой салфеткой, а под салфеткой что-то лежало. Он снял её и увидел несколько маленьких листочков бумаги и короткий огрызок карандаша. На одном из этих листов, загнутом вдвое, что-то было написано на русском языке. Вспомнил свои попытки поговорить с этим матросом в коридоре. Тогда матрос не отвечал, но на вопрос «который час» показал, что язык понимает. Юнга начал разбирать написанное:

«Вы герой. Вас ждёт смерть. Помочь вам я не смогу. Но я вам сочувствую. Если хотите написать письмо родителям или товарищам, то я обязуюсь его переслать по указанному вами адресу. Будьте осторожны, вас подслушивают. Ваш друг».

Значит, здесь, на пиратской лодке, есть человек, который сопереживает ему. Неизвестный «друг»… Конечно же, это и есть матрос, принёсший им обед. А может быть, это провокация? Но нет, какие у него основания так думать? И потом, вероятно, уже обещали бы освобождение. А тут ничего подобного. Неизвестный друг сочувствует, хотя ничем помочь не может. Ясно. Он здесь только один. И обещает ему только передать письмо родителям и друзьям. Письмо после смерти… Значит, он должен умереть…

Что же делать? Наверное, надо поспешить с письмом, ведь сюда каждую минуту может зайти Анч или кто-нибудь другой, и тогда пропадёт возможность отправить своё последнее письмо.

Но Марк не знал, сколько времени он сможет писать, и потому должен был торопиться. Вот его письмо:

«Мои любимые и самые дорогие! Я должен умереть. Собственно, мы должны умереть. Нас захватили враги, которые подошли к Лебединому острову на подводной лодке. Мы умираем с мыслями о вас, о Лебедином острове, о “Колумбе”, о нашей Родине. Это письмо, кроме меня, подписывает Яся Найдёнка. Ваш Марк».

Он быстренько сунул в Ясину руку карандаш и, водя ею, подписал также её имя. Девочка послушно подчинялась. Потом написал адрес, скрутил письмо в тоненькую трубочку и вместе с карандашом положил назад под салфетку. Записку матроса он ещё раз пробежал глазами, скомкал и проглотил.

Только закончил, как дверь вдруг открылась. Вошёл Анч, а из-за его спины показалось хмурое и напряжённое лицо матроса. Казалось, матросу полегчало, когда ни он, ни Анч ничего особенного в пленных не заметили. Матрос забрал тарелки и подставку с хлебом и ушёл, унося спрятанное под салфеткой письмо.

Анч посмотрел на пленных и сказал:

— Командир лодки даёт вам ещё два часа подумать. Если вы не согласитесь дать точные сведения, которые от вас требуются, то можете считать свою жизнь законченной. — Потом помолчал и продолжал: — Марк Завирюха, может быть, вы сейчас согласны говорить?

— Мне нечего отвечать.

— А ты, Найдёнка?

Девочка молча отвернулась к стене.

— Ну, что ж, считайте тогда секунды последних двух часов. — Анч закрыл за собой дверь.

Марк обнял Ясю, и она склонила ему на плечо голову. Юнга думал о Люде: где она? Останется ли в живых? Вряд ли. Она ведь не сказала им ни слова правды.

— Марк, — прошептала Яся ему на ухо, — что делать?

— Главное, Яся, не пугайся, — так же тихо ответил ей Марк. — Мы покажем, что мы смерти не боимся. Что бы они ни делали, не будем говорить ни единого слова.

— А Люда?

Губы Марка чуть заметно зашевелились, и Яся скорее догадалась, чем услышала: «Она… но так надо… Её ждёт то же самое».

14. ЛЮДА ПРОСИТ СВИДАНИЯ

Конец дня Люда провела в крошечной каюте с одной койкой. Туда её привёл Анч. Он возмущался поведению Марка, обещал его жестоко наказать, успокаивал девушку и уверял, что он и командир корабля сделают всё, чтобы она как следует отдохнула и вообще чувствовала себя как можно лучше. Он даже напомнил ей, как хорошо они танцевали во время праздника на Лебедином острове.

Девушка просила Анча не делать ничего плохого Марку и обещала рассказывать обо всём, что она знает, только пусть их всех оставят в живых. Особенно просила, чтобы к ней провели Найдёнку и не разлучали их. Анч обещал поговорить об этом с командиром и выразил надежду, что тот разрешит, если Люда будет послушной. Он зажёг электричество и вышел, оставив девушку одну.

Осмотрев каюту, девушка решила, что здесь, по-видимому, жил кто-то из командного состава подводного корабля, а возможно, и сам Анч. Откидная пружинная койка, возле неё специальный сундучок с бельём, плюшевым одеялом, одной обычной и несколькими резиновыми надувными подушками. Рассматривая их, Люда догадалась, что они заодно предназначены служить спасательными поплавками. Кроме того, в каюте обнаружились зеркало, откидной умывальник, электрический вентилятор, столик, полочка для книг и вещей. В углу стоял маленький запертый шкаф. Ящик в столике тоже был заперт. Люда сразу осмотрела всё, не нашла ничего интересного, откинула койку, надула резиновую подушку и легла на неё.

Ей не спалось. Ныло всё тело, болели ноги, голова, и казалось, будто она чувствовала усталость как минимум после недели какой-то чрезмерной физической работы. Люда думала, что будет дальше. Представить ближайшее будущее, хотя бы через час или два, не могла. Она погибнет — не верится, чтобы её выпустили отсюда живой. А если уж погибать, то нельзя ли пустить заодно на дно этот пиратский корабль? О, если бы здесь пробыть ещё какое-то время вместе с Марком! Вдвоём они, безусловно, придумали бы что-то. А может быть, им ещё удастся спастись. Она хотела бы знать, как их будут убивать… Припомнила рассказ Яси о смерти рыбного инспектора и Тимоша Бойчука. Их, наверное, тоже захватили эти же самые пираты. Наверное, допрашивали, а потом убили. Яся рассказывала, что на них не нашли никаких следов насильственной смерти. Они утонули. То есть их утопили. Наверное, пираты обычно топят своих пленников. Только сомнительно, чтобы они просто сбрасывали их с лодки, не применяя никаких других методов, ведь в таком случае Тимош Бойчук, безусловно, доплыл бы до берега. Если же Тимоша так быстро выбросило море, значит, его утопили поблизости от острова. Наверное, там же, в бухте, где его захватили. Люда представила себе, как её погрузят головой в воду и будут так держать до тех пор, пока она не задохнётся… А перед этим она ещё наглотается воды… От этих мыслей становилось жутко.

Лёжа на койке, она вытянулась, сложила руки, как мертвец, и заснула. Это был кратковременный, тяжёлый и неспокойный сон. В сонном воображении роились кошмарные призраки. Ей казалось, кто-то неизвестный, страшный нападает на неё, а она не может даже пошевелиться, чтобы защититься. Она знала, что это только сон, хотела проснуться и не могла.

Наконец Люда проснулась. В каюте никого не было. Повернулась на бок и так лежала, пока не принесли еду. Есть не хотелось, но заставила себя, зная, что надо беречь силы.

Во время обеда почувствовала, как лодка содрогнулась, лёгкая вибрация под палубой свидетельствовала о работе электромоторов. Подводная лодка поднялась с грунта и куда-то направилась, видимо, выплывая на поверхность, потому что, когда у неё забирали тарелки, услышала сквозь открытую дверь, как в коридоре кто-то сказал:

— Глубина тридцать семь метров.

Позже лодка останавливалась, а потом снова двигалась с места. Временами девушке казалось, что она поднимается, может быть, даже всплывает, а потом снова погружается. Она заснула снова и, наверное, спала на этот раз долго, потому что, когда её разбудили, ощутила прилив свежих сил.

Разбудил её матрос и знаками велел идти за ним. Девушка подошла к зеркалу поправить растрепавшиеся волосы и помятое платье. В подводной лодке был сухой воздух и высокая температура, и всё на ней успело высохнуть. Матрос деликатно вышел на минуту за дверь. Девушка, стоя перед зеркалом, увидела, как в нём отражается полочка над койкой. Там лежало несколько резиновых подушек, на одной из которых она спала. Люда быстренько вернулась, схватила одну из этих подушек, смяла её и спрятала под платье. Матрос снова вошёл в каюту и движением головы приказал идти за ним — в знакомую уже каюту командира подводной лодки. Ей пришлось немного подождать в коридоре, пока её туда позвали. Как девушка и предполагала, она застала там командира и Анча.

— Уважаемая Людмила Андреевна, — очень вежливо обратился к ней переводчик, — садитесь, пожалуйста.

Люда села.

— Командир нашего корабля просит выразить вам благодарность за ваше поведение. Вы сразу нас поняли и не встали на путь молчания и возражений. Видите, мы тоже относимся к вам как можно лучше. Мы пока что не можем освободить вас. Но, наверное, вы беспокоитесь о вашем отце, полагаем, как и он о вас? Командир разрешает вам написать отцу письмо.

Люда удивлённо и настороженно слушала Анча. Что скрывается за этой любезностью?

— Мне можно писать в письме всё, что я захочу? — спросила она.

— Да, только за одним исключением — ни единого слова об этом корабле и о людях на нём.

— Позвольте, но о чём же тогда я могу писать?

— Вы можете писать о своих чувствах, спрашивать о домашних делах, наконец, о том, что нам угрожает опасность, что вы попали в очень затруднительное положение, но ничего не пишите о местопребывании. Кажется, достаточно.

— Да, спасибо. Я подумаю.

— А о чём же, собственно, думать?

— Думаю, как нелегко написать такое письмо в моём положении… Я должна написать так, чтобы вы его пропустили, но мне ведь хочется что-то о себе сказать…

— О, я вас понимаю. Если хотите, могу помочь вам составить письмо. Кстати, вот что… Если вы напишете отцу, чтобы он немедленно приехал в Лузаны увидеться с вами, то… вы тем самым спасёте его от смертельной опасности, которая угрожает ему в эти дни на острове… и… не обманете его… До того времени всё закончится, и вы с ним увидитесь.

Анч обратился к командиру, переводя ему свой разговор с Людой.

Девушка смотрела на них непонимающими глазами. Она очень боялась выдать каким-нибудь движением или взглядом, что знает их язык. Посмотрев на одного и второго, она опустила глаза и, глядя себе под ноги, мысленно перевела то, что они говорили.

— Кажется, здесь будет лучше, чем там, — сказал командир.

— Возможно, — ответил Анч. — Хотя я не ожидал от неё такой покорности и страха перед нами.

— А с теми надо кончать.

— Тем же способом?

— Это самый лучший способ, но в данном случае, когда парня вынесет на берег, могут обратить внимание на характер ранений. Я думаю, мы ещё до утра выбросим их в открытом море. Они в таком состоянии, что за десять минут пойдут на дно.

— Трупы, в конце концов, может принести к берегу.

— Следов избиения к тому времени никто не различит, а больше мы им физических неприятностей причинять не будем, — улыбаясь, пояснил командир.

Люда почувствовала, как у неё тяжелеет голова, ей хотелось крикнуть: «Разбойники, убивайте меня вместе с моими товарищами! Я понимаю вас. Всё равно ничего от меня не добьётесь». Но, напрягая всю свою волю, девушка сдерживала себя. Если бы Марк знал, он вполне одобрил бы её поведение.

Командир нажал кнопку звонка, и на сигнал вошёл матрос. Ему приказали привести пленного парня. Анч обратился к Люде.

— Ну, вы можете идти и писать письмо. Я вас провожу.

— Вы обещали, — сказала Люда, — перевести ко мне Найдёнку.

— Найдёнку? А, да, действительно. Командир не возражает дать вам с ней свидание, поговорите с девочкой, уговорите её изменить своё поведение. Когда она это сделает, её поместят вместе с вами.

— А когда можно её увидеть?

— Это можно сейчас. — Потом, повернувшись к командиру, думая, что Люда не понимает его, добавил: — Устрою ей последнее свидание.

Когда вышли из командирской каюты, в коридоре встретили Марка.

Увидев, что за ними следит Анч, парень отвернулся от Люды. Анч проводил девушку в каюту, где была Яся, и оставил их одних.

15. СИНИЙ ПАКЕТ

Возвращаясь, шпион велел Марку идти за ним в командирскую каюту. Командира в ней не застали. Он, по-видимому, вышел в рубку, оставив дверь, которая вела туда, приоткрытой. Марк, заглянув в рубку, догадался, что сейчас либо ночь, либо лодка спустилась очень глубоко в воду. Сквозь иллюминатор не проникало никакого света. По ощущениям лодка ускорялась.

Анч сел в кресло командира и, не предлагая садиться Марку, обратился к нему резким голосом, с явной насмешкой.

— Итак, славный герой, прошло два часа. Сейчас произойдёт наш последний разговор. Надеюсь, вы за это время подумали о своём поведении и передумали? А?

— Да, я думал, — с ненавистью в голосе произнёс Марк. — Вам ничего не удастся вытянуть из меня. Возможно, это мой последний час, но и ваш последний час тоже близок. За меня сумеют отомстить.

— О, оставьте, юноша, красивые слова. Лучше послушайте меня. Вы, конечно, знали двоих людей с Лебединого острова, которые недавно погибли. Одного из них звали Тимош Бойчук. Обоих уже нет. Но вы ничего не знаете об их последних минутах. Первый был утоплен, как мышь. Его погрузили в воду, двое матросов держали за ноги. Мне пришлось возиться с его головой. Он бился в воде, как дельфин. Временами ему удавалось вырвать голову на воздух: глаза его были выпучены, как у жабы, из носа и рта текла вода. Наверное, он напился её в достатке, а это, вы знаете, не очень вкусный напиток. Мы с ним возились больше пяти минут, пока его брюхо набрало достаточный балласт, а из груди вышел весь воздух. Тогда он погрузился в воду без задержки. С Тимошем Бойчуком возни было больше, но лишь до тех пор, пока его не упаковали в мешок. Он начал буянить, и потом я не нашёл на своём кителе одной пуговицы — вторую позже, кажется, вы, молодой человек, сорвали… Но как только мы его туда упаковали, дело пошло легко: мы бросили его в воду на несколько минут, а потом вытащили неподвижное чучело, чтобы выбросить из мешка. Этот мешок хранится у меня как памятка. Показать вам его?

— Сволочь!

— Не ругайтесь, не поможет. Ваше последнее слово?

В это время подводная лодка вдруг остановилась. Анч и Марк по инерции вздрогнули и качнулись в одну сторону. Из командирской рубки доносился тревожный разговор. Анч поднялся со своего места, подошёл к полуоткрытой двери и, повернувшись к Марку спиной, кого-то о чём-то спрашивал.

Парень не знал, что командир внезапно остановил подводную лодку, потому что встревожился из-за сообщения своих слушателей на гидрофонах. Они наблюдали шумы парохода с сильной машиной и очень быстрым движением. Скорость и направление корабля, определённые шумопеленгаторами, не подходили ни к одному курсу для грузовых или пассажирских пароходов в этом районе и вызвали подозрение, что он принадлежит военному кораблю. Осторожности ради пираты решили остановиться. Но особенно их поразило, что почти одновременно, как только они остановились, стих шум корабля. Такая случайность показалась им подозрительной, поэтому командир решил лежать на дне и переждать некоторое время, наблюдая шумы с помощью гидрофонов. Лодка залегла на глубине сто сорок пять метров.

Пока Анч беседовал с теми, кто находился в центральном посту управления, Марк оглядывался во все стороны, отыскивая какой-нибудь путь к спасению. Вот бы найти какое-нибудь оружие, схватить его и уничтожить шпиона и «рыжую гадину»! Но единственным предметом, отдалённо напоминающим оружие, был костяной нож для разрезания бумаги. Кроме того, на столе лежали три или четыре книги, стопка бумаги, карандаши и маленькая шкатулка, которую Марк раньше не видел. Шкатулка была открыта, и в ней были видны бумаги. Наверное, командир просматривал эти бумаги, когда его позвали в пост центрального управления, и не успел закрыть шкатулку.

«Наверное, там какие-то важные документы», — подумал юнга и, прикинув, что на него никто не смотрит, протянул к шкатулке руку. Это была напряжённая минута: у него остановилось дыхание, когда пальцы коснулись этих бумаг.

Стараясь соблюсти абсолютную тишину, он почувствовал, что сжал какой-то грубый пакет. В посту слышался громкий разговор между Анчем и командиром лодки. Последний что-то рассказывал прерывистыми и сжатыми фразами. Шпион перебил его вопросом и сделал спиной движение, будто оборачиваясь. В это время рука Марка с пакетом в ярко-синем конверте повисла в воздухе над столом. Парень отдёрнул руку и спрятал конверт под стол, а взглядом остановился на картине с головами на трёх блюдах. Анч и правда обернулся, взглянул на пленного, но, не заметив никаких изменений в его позе, снова продолжал свой разговор. Марк ещё четверть минуты интересовался картиной неизвестного художника, потом обернулся к Анчу. Тот стоял к нему спиной. И синий пакет быстренько исчез под рубашкой Марка. «Возможно, мой труп прибьёт к берегу, — подумал парень, — а бумаги какое-то время могут храниться. Этот пакет и моё письмо, переданное матросу, всё объяснят».

Поговорив ещё недолго, Анч вернулся к пленному. Сразу же вслед за ним вошёл командир. Они заняли свои обычные места. Анч в последний раз предложил Марку дать правдивые ответы на их вопросы.

— То, что говорит Люда Ананьева, вы подтверждаете?

— Нет, это неправда.

— Ну, всё понятно… Значит, вы думаете, что погибнете героем, что о вас будут слагать песни, легенды, что добудете себе вечную славу. Ха-ха-ха!..

Анч перевёл свои слова командиру, и тот тоже мерзко захихикал.

— Но никто не будет знать, как вы погибли. Даже когда найдут ваш труп, то всего-навсего решат, что неосторожный юноша утонул в море. Закопают — и всё. Крышка.

Командир лодки не понимал слов шпиона, но догадывался о них по выражению лица Анча и, саркастически улыбаясь, как видно, добавлял свои замечания, к счастью, непонятные Марку.

Юнга, сжав зубы, слушал их, а потом, поднявшись, твёрдо сказал:

— Ошибаетесь, господа: о моей смерти узнают скоро и заплатят вам как следует.

— Ха-ха-ха! — смеялся Анч. — Откуда узнают? — и что-то сказал командиру.

Последний выдвинул ящик из стола, вытащил оттуда какой-то листок и подал его Анчу. Марку этот листок показался знакомым. И он, действительно, был ему знаком, потому что Анч, растягивая слова, прочёл:

— «Мои любимые и самые дорогие. Я должен…»

Кровь ударила Марку в голову, и он бросился на Анча. Но, ожидая этого, Анч заранее вооружился кастетом. Шпион ударил парня по переносице, а матрос, вскочивший в каюту, схватил юнгу за руки и ловким приёмом заломил их назад.

— Горяч, — насмешливо произнёс Анч, — но всё же мы дочитаем.

Матрос связал верёвкой руки Марка и, бросив его на стул, стал рядом. Шпион дочитал письмо, подтрунивая над каждым словом. Тем временем на лице командира проступило настоящее наслаждение, пока он наблюдал, как злился юнга, слушая шпиона. Однако Марк переборол свои чувства. Он должен сохранять спокойствие, безразличие, не отвечать ни на один вопрос, быть хладнокровным и немым, как рыба, не обращать никакого внимания на своих мучителей. Но каким образом это письмо попало в руки пиратскому начальству? Неужели тот матрос с добрым лицом проявил неосторожность, потерял это письмо, либо его нашли у него? Что его ждёт?

Юнгу вывели со связанными руками в коридор и повели в то помещение, где держали вместе с Найдёнкой.

Идя по коридору, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Это на него смотрел матрос. Он улыбался, и его «доброе» лицо стало нестерпимо омерзительным Марку.

— Провокатор! — вскричал парень и плюнул ему в глаза.

16. ВЫСТРЕЛ ТОРПЕДОЙ

Правобортный наблюдатель на гидрофоне сообщил в пост центрального управления, что снова слышит шум винтов парохода. Направление то же самое, что и раньше. Командир лодки немедленно вышел из своей каюты в пост центрального управления. Там дежурил его помощник. Командир занял своё место, осветил перед собой карту моря и, надев на уши телефонные наушники, с помощью переводного телефонного аппарата поддерживал связь со всеми частями лодки, а в первую очередь с гидрофонами. Какое-то судно со скоростью, которая явно была слишком большой для коммерческих пароходов, но медленной для боевых кораблей, приближалось к ним. Следя за показаниями шумопеленгатора, можно было установить, что этот пароход идёт не по прямой линии, его движение зигзагообразное, то есть он время от времени менял курс, как делают пароходы, когда боятся быть торпедированными, — или тральщики, выбирающие мины, или миноносцы, если они, вдобавок ко всем этим заданиям, ещё проводят в море тщательную разведку.

За спиной командира стоял Анч. Он хотя и не относился к экипажу этого корабля, но пользовался привилегированным положением, как представитель специальной разведывательной службы.

— Что там? — спрашивал он. — Какие-то новости?

Командир отмечал на карте движение парохода, приближающегося к ним.

— Девять из десяти, что это военный корабль, — сказал он. — Я бы охотно всплыл и послал ему порцию тротила, но его предыдущий быстрый ход и эти манёвры наводят на некоторые сомнения, удастся ли сделать это хорошо.

— А в чём дело?

— Наиболее вероятно, что это миноносец, то есть самый страшный наш враг. Кроме того, если он имеет подозрения, что поблизости есть подводная лодка, или даже если проводит на эту тему ночное учебное плавание, то может наделать нам беды.

— Мы долго будем стоять?

— Пока не отойдёт на значительное расстояние этот корабль. Иначе он может подслушать нас своими гидрофонами.

Шумопеленгаторы и обычные гидрофоны показывали увеличение движения неизвестного пиратам судна. Но их командир оставался спокойным. Сто сорок пять метров — достаточный слой воды, чтобы спрятать подводную лодку, если она совершенно неподвижна. В таком случае единственное, чем её можно было бы отыскать — это разведка инфракрасными лучами, но, учитывая сложность и новизну этих установок, он был уверен, что миноносец такую разведку проводить не мог.

Вот неизвестный корабль уже совсем близко. Показатели шумопеленгаторной установки на таком близком расстоянии уже не могут определить его местонахождение. Стрелки начинают танцевать, будто стрелки компаса во время магнитной бури. Командир хмурится. Минуту тому назад он был совершенно спокоен, но теперь закралась тревога: а что, если этот корабль всё-таки имеет специальное оборудование для разведки инфракрасными лучами?! Вот сейчас он пройдёт над лодкой и, определив её местонахождение, сбросит глубинные бомбы.

Тогда его не спасут и сто сорок пять метров. Наоборот, на такой глубине бомба, если даже не попадёт в лодку, а взорвётся поблизости от неё, может нанести повреждения, и на поверхность лодка подняться не сможет… Уже без всяких приборов слышно, как корабль проходит над лодкой, лопасти его винтов вспенивают воду. Но вскоре после этого шум начал отдаляться. Пароход прошёл и направился куда-то дальше, всё таким же переменным курсом. Пиратская подводная лодка спокойно лежала на дне, ожидая, когда шумы совсем стихнут.

Некоторое время спустя наступил ожидаемый момент. Гидрофоны не улавливали ни единого звука.

— Малый ход! — скомандовал командир своему помощнику. — Руль глубины вниз!

Заработали электромоторы, и лодка поползла по грунту. Рулевой повернул правило руля, и лодка пошла вверх. Вот она всплыла на перископную глубину. Чтобы подняться выше, на лодке нужно было открыть баллоны со сжатым воздухом, или выжать из балластных цистерн воду. На поверхность подняли перископ, но в нём только отражались звёзды на небе. Командир приказал радисту прослушать эфир.

Далеко посреди моря болтался пароход-база для обслуживания подводной лодки. Он часто менял покраску и название. По одним документам он шёл в порты Советского Союза, а по другим, наоборот, оттуда. И те, и другие документы были фальшивыми и подготовленными заранее. Фактически заданием этого парохода было служить передаточным пунктом между пиратской подводной лодкой и её метрополией. Пароход должен был также встречаться в море ночью с лодкой и передавать ей необходимые запасы горючего, воды, пищи, либо забирать добычу, награбленную в ходе пиратских диверсионношпионских действий против других государств.

Из осторожности радист не поднял над водой антенну, а выпустил её в воду. Этого ему было достаточно, чтобы слышать радиостанцию парохода-базы. Он достаточно быстро настроился на нужную волну, поймал разыскиваемую радиостанцию и начал записывать карандашом шифрованную радиограмму, которая шла в эфир под названием метеорологических сводок. Радиограмма была достаточно длинной. Закончив записывать, радист прослушал её повторную передачу. Это делалось специально для проверки. Радиограмму он отдал на расшифровку помощнику командира.

Помня известную историю с шифровальной книгой крейсера «Магдебург», командир подводной лодки предложил, чтобы его помощник заучил шифр наизусть. Во время империалистической войны в Балтийском море был утоплен немецкий крейсер «Магдебург». Русские водолазы спустились на дно, проникли в помещение командира крейсера и среди прочих документов нашли книгу секретных кодов и шифров немецкого военного флота. Книгу позже передали английскому морскому командованию. Благодаря этой книге англичане долгое время быстро расшифровывали разговоры между немецкими кораблями и, передавая различные фальшивые радиограммы, путали планы немецкого командования…

Вскоре помощник подал командиру расшифрованное сообщение, переданное надводной базой. Там было следующее:

«Пароход “Антопулос” — на пути из Америки в Советский Союз. На “Антопулосе” идёт оборудование для Лебединого острова. Пароход проходит в ста милях на запад от базы. Держит радиосвязь с Салониками. Позывные — ВС. Необходимо срочно принять самые решительные меры».

Командир пиратской лодки показал радиограмму Анчу. Тот просмотрел её и, встревоженно взглянув на командира, сказал только одно слово:

— Торпеда!

В ту же минуту радист получил приказ слушать позывные и, уловив, запеленговать их. Предполагалось, что утром пароход будет связываться по радио с каким-то портом, и тогда его можно будет обнаружить. Пока что подводная лодка вынуждена была ходить на линии, параллельной курсу Лебединый остров — Лузаны, поскольку где-то здесь могла произойти встреча с «Антопулосом».

Командир и Анч говорили о том, как надводная база могла раздобыть сведения об «Антопулосе».

— Это наши американские агенты, — с уверенностью заявил Анч, — не иначе, поскольку с агентами в Советском Союзе связь почти разорвана. Кто остался жив, зарылся глубоко в болото, пережидая плохую конъюнктуру.

Пиратам очень везло. Старший помощник доложил, что радист уловил разговор «Антопулоса» с Афинами.

Двойное пеленгование показывало, что «Антопулос» находится приблизительно на расстоянии двадцати миль от подводной лодки, идя медленным экономическим ходом, лодка не могла его догнать. Всплыв же на поверхность и идя на полной скорости, она могла сделать это за полтора часа. Была дана команда продуть цистерны. Могучая струя сжатого воздуха выжала несколько сотен тонн воды из цистерн за борт. Через семь минут подводная лодка «неизвестной» национальности шла полным ходом, догоняя греческий пароход. Радист-грек продолжал свою работу и оставлял в воздухе невидимый, но улавливаемый радистом-пиратом след.

На подводной лодке был отдан приказ торпедистам заряжать торпедные аппараты и готовиться к боевому выстрелу.

Торпеда. Обитатели суши незнакомы с этим страшным оружием. Это снаряд длиной пять-семь метров со специальными исключительно сложными механизмами. Они заставляют снаряд двигаться под водой со скоростью девяносто километров в час, не отклоняться от заданной цели в сторону, держаться определённой глубины, нести запас взрывчатого вещества, достаточного, чтобы при успешном попадании утопить самый большой военный корабль. Особенно страшен этот снаряд для грузового или пассажирского парохода. Когда моряки такого парохода замечают, как по водной поверхности к ним приближается пенистая дорожка, у них холодеет под сердцем, и они готовы в тот же миг спускать шлюпки. Только очень неудачное попадание оставляет пароход на воде. За время первой империалистической войны торпедами было утоплено более шести тысяч торговых пароходов и немало военных кораблей. Одних только линкоров и крейсеров погибло от торпед более тридцати…

Подводная лодка догоняла греческий пароход. Командир с несколькими членами команды находились на палубе и всматривались в горизонт, надеясь вот-вот заметить топовый огонь «Антопулоса». Рулевой правил по пеленгатору, за настройкой которого следил радист. Радист на «Антопулосе» прекратил радиопередачи только тогда, когда его огни заметили с подводной лодки. Возможно, он перешёл на слушание и слушал, как где-то на огромном расстоянии кто-то выстукивал предназначенные для него точки и тире. Но ни он, ни вахтенные на пароходе не слышали, как приближалась к ним смертельная опасность. Наверное, скучал на капитанском мостике дежурный штурман, и рулевой автоматически сверял курсовую черту ходового компаса под стеклянным колпаком с заданным ему курсом. Одиноко светились в море огни — топовый, почти под клотиком, и два бортовых, по обе стороны капитанского мостика. Больше снаружи огней не было. Ещё светило электричество где-то в глубине пароходных помещений, в машинном отделении и в кочегарке, где машинисты и кочегары время от времени переговаривались о своих будничных делах, либо о необычном грузе «Антопулоса»…

Никем не замеченная лодка описала полукруг, обходя пароход. Командир приказал очистить палубу и приготовиться к погружению, а радисту следить, будет ли «Антопулос» посылать после взрыва SOS^[9]. Подводная лодка шла погружённая наполовину. За полминуты она могла исчезнуть под водой. В боевой рубке остались только командир и его помощник. И вот послышалась команда: «Выстрел!» Под водой из трубы торпедного аппарата вылетела торпеда, брошенная силой сжатого воздуха. В первый момент её никто не видел, но вот стала заметна дорожка на воде, помчавшаяся наперерез пароходу. Когда она дойдёт до линии его курса, то столкнётся с ним. Напрягая зрение, за вспенённой дорожкой следят командир и его помощник. Торпеда выпущена твёрдой рукой, руководимой метким глазом, но будто нарочно, почти одновременно с выстрелом, пароход по каким-то причинам замедлил ход. Возможно, заболтались кочегары и уменьшилось давление пара в котлах, возможно, что-то другое произошло в машине, но именно из-за этого замедления хода торпеда прошла перед самым носом «Антопулоса», не затронув его. Из уст офицеров-пиратов сорвались ругательства и проклятия, однако их успокоило то, что на пароходе торпеду не заметили. Радист не уловил в эфире ни одного намёка на SOS, а торпеда пошла дальше. Это была торпеда с машиной концентрически-циркуляционного действия, заставлявшая смертельно-разрушительный снаряд в случае, если он не попадал в цель, возвращаться и продолжать свой путь по спирали, кружа вокруг своей жертвы всё меньшими кругами и, в конце концов, сталкиваясь с ней. Прошло минута-полторы, торпеда уже свернула и метнулась по спирали. В её тёмном блестящем теле исправно работал двигатель, горела керосиновая грелка, отогревавшая уменьшенный запас сжатого воздуха, тем самым увеличивая его силу. Всё уже и уже сжимался круг вокруг парохода. Наконец вахтенный штурман, возможно, и заметил нечто непонятное, мчавшееся быстрее дельфина, но прежде, чем он понял, что это, прогремел могучий взрыв, колоссальная струя воды обрушилась на пароход, сбивая с ног людей, смывая за борт плохо прикреплённые грузы, заливая внутренние помещения. Пароход содрогнулся так, что главная машина сдвинулась с места, и начал оседать в воду. Снаружи и внутри погасли все огни, послышались испуганные крики.

Радист греческого парохода не послал сигнал SOS.

Оставляя в темноте утопающий пароход, подводная лодка скрылась под воду и сменила курс.

17. РАСПРАВА С ПЛЕННЫМИ

Когда Марк вернулся в свой карцер, Люды там не было. Яся, увидев парня, схватила его за руку и шёпотом спросила:

— Что? Опять били?

Юнга улыбнулся и качнул головой, будто сказал «нет». Задумавшись, они долго сидели молча друг напротив друга. Яркий электрический свет утомлял глаза, раздражал, но они не могли от него избавиться — выключателя в помещении не было. Слышали, как поднималась лодка, как она шла под водой, как всплыла и, по-видимому, пошла по воде. Марк обо всём этом догадывался по лёгким толчкам и дрожанию машин.

Это была ночь перед казнью. В тишине Марк чувствовал какой-то стук. Он прислушался: это стучала кровь в висках, и, казалось, время летит неимоверно быстро. Он напрягал волю, стараясь быть совершенно спокойным, и углубился мыслями в воспоминания.

Закрыл глаза, и будто наяву перед ним предстала буйная трава на Лебедином острове, облачное небо перед дождём, ветер пронёсся над островом и гонит по траве волну. Вдали, по едва протоптанной тропинке, в этом вихре мельтешит чей-то силуэт. Небо прорезает молния, грохочет гром… Он катится долго, то слабея, то усиливаясь, и вот падают первые большие капли, вестники летнего ливня. Над силуэтом незнакомки раскрывается туго натянутый зонтик. Дождь стучит по нему. КМарку оборачивается лицо, и он видит перед собой каре-зелёные миндалевидные глаза Люды. Ему припомнилась эта первая встреча, а потом последняя, здесь, когда Люда делала вид, что он её побил… А перед этим молчаливый разговор с помощью рук. Он тешил себя надеждой, что она останется в живых и расскажет об их судьбе. Одновременно с этими мыслями его охватывал приступ бешенства, что он не может ничем повредить этот пиратский корабль, дать знать о нём… Марк вспомнил о синем пакете у себя на груди. Просунул руку под рубашку, нащупал его и с радостью обнаружил, что конверт сделан из крепкой пергаментной бумаги, размокающей не так быстро, как обычная. Значит, бумаги сохранятся долгое время, и, возможно, его труп принесёт какие-то важные сведения… Вдруг до него долетает звук отдалённого взрыва. Марк прислушивается, но больше ничего особенного… Только чувствует, что лодка снова погрузилась под воду.

Марк засмотрелся на Ясю, которая заснула, положив голову ему на колени. Её худенькое загорелое лицо казалось совсем детским, утратив выражение серьёзности, которое он всегда привык на нём видеть. Коротко заплетённая коса упала на тонкую руку с мозолистой ладонью. Юнга подумал о жизни Найдёнки, которая не помнила ни материнской, ни отцовской ласки… До последнего времени у неё не было друзей, да и вообще близких людей. Лишь когда был убит Ковальчук, ей начала улыбаться судьба… И вот, ни за что ни про что, с ней случилось это ужасное происшествие, теперь она погибнет… А может быть, пираты её не убьют? Может, для них будет достаточно его смерти? Нет, эти ночные злодеи боятся оставлять живых свидетелей. Всех троих ждёт одно и то же — смерть. Возможно, Люде удастся прожить ещё какой-то день или два. Правда, это увеличивает её шансы на спасение… Марк пытался найти какой-нибудь способ спастись, но придумать ничего не мог.

Яся спала очень спокойно, и парень, вглядываясь в её лицо, несколько раз замечал на нём лукавую улыбку: наверное, ей снилось что-то приятное. Он жалел девочку и завидовал ей, потому что сам заснуть не мог. Несколько раз он пытался это сделать, но каждый раз, когда приближалась дремота, обливался холодным потом, потому что в его воображении возникали Яся и Люда, умирающие ужасной смертью. О себе он уже забыл, передумал всё, но его спутницы не выходили из головы, и каждый раз он вспоминал рассказ Анча об утоплении инспектора и рыбака. В такие минуты он сжимал кулаки и бил ими по палубе, но каждый раз боль в раненой руке возвращала ему рассудительность, и он со страхом поглядывал, не проснулась ли Яся. Он хотел, чтобы она крепко спала и чтобы ей снились последние сладкие сны в её жизни. Девочка не просыпалась. Только один раз повернулась на бок, припала щекой к его ноге, как к подушке, и, выпустив из руки косу, прошептала: «Мама». И осветившаяся щёчка заискрилась радостью. Наверное, девочке приснилась мать, которую она давно забыла. Марк окаменел и впервые за всё время почувствовал, как по его лицу катятся слёзы.

Вдруг открылась дверь. «Неужели пора?» На пороге стоит Анч, а за ним матросы. Марку предлагают выйти. Он целует Ясю в лоб, осторожно укладывает её голову на пол и поднимается. Как только он оказывается в коридоре, Анч вскакивает в помещение, толкает девочку, будит её и велит тоже выйти. Их ведут мимо командирской каюты куда-то дальше. Значит, больше допрашивать не будут. Впереди идёт матрос, за ним Марк, за Марком Яся, а позади Анч и ещё двое или трое матросов. По трапу через открытый люк выходят на палубу. Их овевает лёгкий поток ночного воздуха.

Лодка, всплыв на поверхность, стоит неподвижно. Вскоре должно светать. Уже начинают бледнеть звёзды на небе, светлеет широкая полоса на востоке, редеют сумерки. Чёрная мелкая волна легонько плещется о металлические стены лодки.

Матрос, шедший впереди, пропускает их перед собой, а потом прячется назад в люк. Вместо него показывается Анч. Он обращает внимание парня и девочки на великолепное звёздное небо, на тихую погоду. Потом спрашивает, почему они дрожат, ведь на воздухе совсем не холодно.

— На вашем море август — прекрасный месяц, — говорит шпион. — А вскоре начнутся лунные ночи… К сожалению, сейчас мы можем дать вам возможность рассматривать только звёзды и дышать свежим морским воздухом. Это целебный воздух. Доктора считают, что в морском воздухе на расстоянии более ста километров от берега нет ни единой бактерии.

Марк и Яся не отвечали. Они стояли на палубе, смотрели на море и, действительно, с наслаждением дышали свежим воздухом после долгого пребывания в закрытой лодке под водой. Они искали глазами какой-нибудь хотя бы отдалённый огонёк или силуэт. Но безуспешно — командир подводной лодки выбрал место, отдалённое от всех морских путей, куда даже редко заезжали рыбаки.

Анч помолчал, а потом, остановившись на ступеньках к люку, сказал:

— Может быть, вам показать мешок, в котором провёл несколько приятных минут Тимош Бойчук? Молчите? Ну, тогда позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Он быстро скрылся и закрыл над собой люк. Парень и девочка остались одни. Яся подошла к Марку и прижалась, будто ища у него защиты. В это время в надстройке боевой рубки открылся маленький иллюминатор, и оттуда вновь послышался голос Анча:

— Эй, там! Сейчас лодка уйдёт под воду. Если в последнюю минуту вы согласитесь делать всё, что вам скажут, стукните сюда.

Стекло иллюминатора опустилось.

Послышалось бурление воды за кормой. Лопасти винтов, медленно вращаясь, перелопачивали воду, и лодка понемногу сдвинулась с места. Движение ускорялось.

За лодкой побежали чёрные бороздки; она начала погружаться в воду. Парень и девочка, крепко сжав друг другу руки, стояли на палубе. Марк почувствовал, что Яся вырывает свою руку, и отпустил её. Девочка бегом бросилась к боевой рубке и начала молотить кулачками в иллюминатор. Юнга растерянно посмотрел ей вслед и мигом подскочил к ней. Два противоположных чувства боролись в нём. Он сам боялся, что Яся погибнет, но пусть уж лучше погибнет, чем станет предательницей. Он протянул руки, чтобы оттащить её от иллюминатора, но руки повисли в воздухе. Лодка перестала погружаться, открылся иллюминатор, и снова послышался торжествующенасмешливый голос Анча:

— Одумались? Вы согласны?

— Я хотела вам сказать, рассказать… — торопилась девочка.

— Яся! — с выражением отчаяния и предупреждения вскричал Марк.

Девочка не обратила на него внимания.

— Вы никогда ни от кого об этом не узнаете… Это могу рассказать только я. Вы не знаете, почему вам никого не удалось отравить вашими папиросами? Потому что я подсмотрела, как вы их делали, и потом подменила на другие, а отравленные сожгла… Я сказала всё. Ха-ха-ха! — Девочка захохотала.

В тот же миг иллюминатор захлопнулся. Лодка начала погружаться. Марк обнял Ясю. Его сердце наполнилось гордостью за эту маленькую девочку, его товарища в последние минуты жизни. Волны прокатились по их ногам, они снова взялись за руки. Лодка шла вперёд, ветер овевал их лица.

— Прощай, Люда! — крикнул Марк и, держа Ясю за руку, вместе с ней бросился в море. Волной их отбросило от борта и закружило в водовороте за кормой.

Лодка исчезла под водой, увозя с собой Люду, которая спала сейчас, ничего не зная о судьбе своих спутников и не слыша их прощального крика. Командир лодки и Анч в перископ следили, как бросились в море пленные, и вскоре потеряли их в сумерках.

Заканчивалась ночь над морем, к Лебединому острову после безуспешной разведки приближался «Буревестник», затерявшись в море, плыла шлюпка с командой «Антопулоса», успевшей спастись после взрыва. Где-то почти посреди моря болтался пароход — база подводной лодки, и радист парохода принимал зашифрованную радиограмму-рапорт об успехах пиратов и их планах на ближайшее будущее. Небо светлело, звёзды гасли одна за другой, покачивалась поверхность бескрайнего моря, играя мелкой волной.

Из порта Лузаны выходила в море шхуна «Колумб», неся на верхушке мачты чёрный креп.

18. СНОВА В РАЗВЕДКЕ

Андрей Гордеевич Ананьев с тревогой ждал возвращения «Буревестника». Он не спал всю ночь. Однако надо было работать, и профессор дал инструкции геологоразведочной партии продолжать работу на Торианитовом холме и одновременно договорился с рыбаками об их помощи, если к острову прибудет пароход с грузом из Америки. Андрей Гордеевич ждал «Буревестник», чтобы узнать о результатах ночной разведки и передать через радиостанцию эсминца в Лузаны, чтобы «Антопулос» шёл прямо в бухту Лебединого острова.

Как только эсминец показался перед островом, Андрей Гордеевич сошёл на берег и занял место в каичке одного рыбака. Когда «Буревестник» бросил якорь, каик сразу же отошёл от причала.

После ночного похода большинство моряков на корабле спали. Такое распоряжение дал командир, заботясь об отдыхе краснофлотцев. Собирался заснуть и сам Трофимов, но тут прибыл профессор. Семён Иванович пригласил его к столу, уверяя, что, пока они закончат завтракать, придут ответы на их радиограммы. Профессор согласился. В кают-компании сидели только командир, старший механик и гость.

За завтраком механик снова отстаивал свой проект увеличения скорости «Буревестника», и Семён Иванович, чтобы отвлечь профессора от грустных мыслей, поддерживал разговор, подробно вникая во все детали задумки механика. Андрей Гордеевич слушал их из вежливости, потом и сам заинтересовался, ему казалось, чем быстрее будет ходить эсминец, тем больше шансов у него найти Люду, и профессор начал горячо поддерживать механика, хотя и не очень разбирался в устройстве корабельной машины. Механик почувствовал, что наступил удобный момент, когда он сможет уговорить своего командира. Иногда ему месяцами приходилось ловить такой случай, и он знал, что если уж Семён Иванович увлечётся мыслью об увеличении скорости, то будет поддерживать проект, пока не доведёт его до конца и… очередного конфуза. И вот под конец завтрака Трофимов позволил механику подготовить всё, что тот считает нужным для осуществления своего проекта.

— На это хватит одного дня, — заявил механик, никогда не откладывавший таких дел.

— Однако, — предупредил командир, — я ещё вызову на консультацию главного инженера дивизиона.

Последнего механик немного побаивался, поскольку главный инженер в прошлый раз заявил, что больше на подобные проекты согласия не даст.

Как только закончили завтракать, принесли радиограммы.

В одной из них командир дивизиона эсминцев приказывал продолжать дозорную службу в районе Лебединого острова и держать связь с пограничной охраной, оберегающей двенадцатимильную прибрежную зону. «В случае обнаружения подводной лодки, — говорилось в радиограмме, — ближе чем за двенадцать с половиной миль от берега, немедленно её утопите. Если же обнаружите её в открытом море, примите все меры, чтобы выяснить её национальность, курс, характер плавания. Держите связь с самолётом Рыбтреста “Разведчик рыбы”. В случае необходимости вызывайте помощь. Немедленно с авиабазы вылетят самолёты, а также выйдет соединение эсминцев».

В радиограмме, полученной профессором Ананьевым, капитан порта Лузаны сообщал, что капитану парохода «Антопулос» будет дано распоряжение идти к Лебединому острову, как только радисту порта удастся связаться с пароходом. Одновременно с этим радист «Буревестника» доложил своему командиру:

— Наблюдая за эфиром, обнаружил, что радиостанция на «Антопулосе» не работает. Её непрерывно вызывают рация порта Лузаны и рация одного греческого порта, но «Антопулос» не отвечает.

— Эти купцы, наверное, спят, либо у них вечно что-то ломается! — пренебрежительно заметил механик.

Капитан-лейтенант приказал радисту:

— Попробуйте вызвать «Антопулос» и, если это удастся, помогите ему связаться с портом.

— Есть, товарищ командир! — ответил радист и вышел из кают-компании.

Почти в то же самое время вахтенный на корабле заметил быстрое моторное судно пограничной охраны, входившее в бухту, а на горизонте — самолёт, который тоже быстро приближался к Соколиному выселку. На моторном судне прибыли представители следственной власти, а самолёт был «Разведчиком рыбы». Барыль мастерски посадил свою машину на воду и с минимальным пробегом бросил якорь за полсотни метров от рыбачьего причала. Надув клипербот, лётчики перебрались на берег. Они привезли с собой почту, в том числе и письма профессору и капитан-лейтенанту Трофимову.

В письмах не было ничего особенно нового, но их авторы свидетельствовали, что событиям на Лебедином острове придаётся исключительно важное значение, хотя в присутствие подозрительной подводной лодки почти никто не верит. Единственным свидетелем в этом деле выступал лейтенант в запасе Барыль, который будто бы видел лодку во время полёта, но штурман Петимко его показаний не подтверждал.

В прошедшую ночь оба лётчика мало спали, так как после показаний, данных ими вечером, начали спорить. Барыль возмущался, что Петимко не видел подводной лодки, а Петимко заявлял, что он хотя и не военный лётчик, но имеет вполне здоровые глаза, рыбу с воздуха видит, и странно, как это он не мог увидеть целый корабль. Наконец сошлись на том, что Барыль совершил ошибку, не крикнув громко, когда увидел лодку, а ошибка Петимко заключалась в том, что он невнимательно отнёсся к знакам, подаваемым ему Барылем. Надо сказать, что до утра Барыль всё-таки убедил Петимко, и теперь это был единственный, кто кроме Барыля безусловно верил, что в море плавала неизвестная подводная лодка. Был ещё один человек, который почти верил в присутствие подводной лодки. Это Семён Иванович Трофимов, который, правда, отмалчивался, поскольку не имел никаких доказательств, кроме слов Барыля и очень неуверенных высказываний наблюдателей на гидрофонах. О наблюдении Барыля знали только военное командование, пограничная охрана и профессор Ананьев.

Барыль, постукивая деревяшкой, прошёл навстречу представителям следственных органов, как к старым знакомым. Он встречался с ними накануне вечером, а сегодня утром опередил их судно, ещё ночью вышедшее из порта.

Капитан-лейтенант Трофимов первым давал показания в деле утопленных, поскольку эсминец стоял под парами, готовый к выходу в море. Разговор командира корабля со следователем длился недолго, и, быстро освободившись, он вызвал к себе Барыля и Петимко.

Условились о плане разведки.

— Что это за хозяин из вашего Рыбтреста, у которого на морском самолёте нет радио? — возмущался командир «Буревестника».

— Будет, — ответил Петимко. — Мы летаем на этом самолётике временно. Недели через две нам обещают прислать полностью оборудованный самолёт. Экипаж — четыре человека, а если надо будет, то можно даже десятерых посадить.

— Ладно! А пока что договариваемся насчёт сегодняшнего дня. Значит, каждый час вы будете подлетать к «Буревестнику», — сказал командир. — Горючего у вас на пять часов. Ну, мы вам добавим. Совершите в море посадку, и мы подольём. Значит, идёте на высоте от трёхсот до шестисот метров. Счастливо! До встречи в море!

Эсминец покинул бухту Лебединого острова. В командирской рубке штурман изложил капитан-лейтенанту свои соображения по поводу возможного района пребывания подводной лодки. После ночи этот район значительно расширился. Правда, в прибрежную двенадцатимильную зону вышли на специальную разведку суда береговой охраны, но если бы они даже и обнаружили подводную лодку, то сами вряд ли смогли с ней справиться. Радиостанция «Буревестника» поддерживала с ними постоянную связь.

Как только эсминец вышел из бухты, самолёт поднялся в воздух, догнал корабль, сделал над ним круг и пошёл на юго-восток. Летел невысоко, иногда отклонялся то в одну, то в другую сторону, и вскоре вахтенный уже потерял его из поля зрения. Минут сорок эсминец мчался на полной скорости, а потом перешёл на среднюю. За десять минут после этого вахтенный заметил на горизонте чёрную точку, и ровно через час после выхода «Буревестника» в плаванье рыбачий самолётик снова сделал над ним круг. Корабль остановил машину, а «Разведчик рыбы» сел на воду. Барыль подрулил к «Буревестнику» и вскоре чрезвычайно ловко поднялся по ступенькам трапа на палубу. Он ранее предупреждал, что ему парадного трапа не нужно, и теперь убедил в этом военных моряков. Он просто поднялся на руках.

Пилот доложил капитан-лейтенанту, что во время первого полёта ничего не обнаружено, и попросил подлить горючего для мотора. Краснофлотцы немедленно выбросили за борт шланг, и Барыль наполнил баки бензином. У лётчиков и шофёров есть одна общая черта: их настроение улучшается по мере наполнения баков горючим. Через четверть часа «Разведчик рыбы» снова поднялся в воздух. «Буревестник» продолжал свой поход переменным курсом, а самолёт на этот раз исчез за горизонтом, взяв направление на юго-запад от корабля.

На протяжении дня слушатели не отходили от гидрофонов, вахтенные на палубе пристально осматривали морской простор, отмечали в корабельном журнале всё, что замечали в море, расшифровывали каждый звук и каждую точку, но не нашли ни единого намёка на подводную лодку. Новых событий на Лебедином острове за это время не произошло. Трофимов допускал, что если сюда и подходила иностранная подводная лодка, то, по-видимому, уже покинула эти места. Единственное, чего не мог понять командир эсминца, это — с какими заданиями могла приходить лодка? Вряд ли всё сводилось к тому, чтобы уничтожить нескольких людей, не имеющих отношения ни к обороне, ни к каким-либо государственным тайнам. Возможно, эта лодка имела какие-то важные задания диверсионного характера. Но выполнила ли их? Вряд ли! Значит, она должна была скрываться где-то поблизости, чтобы появиться снова. Трофимов упрямо продолжал поиски.

Кроме того, возникла новая проблема. После третьего полёта «Разведчик рыбы» не вернулся к эсминцу. Прошёл ещё час. «Буревестник» топтался на одном месте, ожидая самолёт. Трудно было допустить, что лётчики сбились с пути. Но если это произошло, то всё должно быть, как условлено заранее. Барылю надлежит лететь к первому встречному пароходу или к ближайшей береговой радиостанции и оттуда связаться с «Буревестником». Командир приказал радисту опросить все ближайшие радиостанции, нет ли известий о самолёте. Прошёл ещё час, и все опрошенные радиостанции ответили, что известий о «Разведчике рыбы» у них нет. Пришлось менять маршрут и наряду с подводной разведкой проводить поиски Барыля и Петимко, у которых, по-видимому, произошла вынужденная посадка, а возможно… авария. Моряки на «Буревестнике» беспокоились.

Шло время, ничего похожего на самолёт наблюдательные посты на эсминце не замечали. Под конец дня радист передал командиру услышанное им по радио сообщение:

«Пароход “Магнитогорск” подобрал в море шлюпку с греческого парохода “Антопулос”. Капитан “Антопулоса” сообщил, что команда этой ночью оставила тонущий пароход за сто двадцать километров от берега. Предполагают, что пароход потерпел аварию в результате взрыва, который мог произойти при столкновении с миной. Вахтенный штурман рассказывает, что в последние секунды перед взрывом он заметил возле парохода нечто похожее на след торпеды, но поблизости не было ни одного судна, которое могло бы выпустить торпеду».

Командир перечитал содержание этого сообщения, макнул перо в чернила, черкнул несколько слов и отдал радисту, приказав:

— Немедленно командиру дивизиона.

Капитан-лейтенант Трофимов просил выслать на следующее утро отряд гидросамолётов для детальной разведки моря. В тот вечер «Буревестник» не вернулся к Лебединому острову. Он оставался в море, ему на помощь вышли ещё два эсминца. Всем пароходам в море передали распоряжение искать «Разведчик рыбы» и быть осторожными, поскольку «возможно, в море появились плавучие мины».

19. В ОТКРЫТОМ МОРЕ

Волна, поднятая подводной лодкой, накрыла утопающих. Сильная струя тянула их под лопасти винта, но другая струя отбросила от опасного места и вбросила в водоворот за кормой. Марк намеревался сразу идти ко дну, чтобы не мучиться. Если бы он не терпел издевательств от пиратов, не потерял так много сил, то, безусловно, пытался бы продержаться на воде несколько часов, надеясь на случайное спасение. Но парень знал, что с почти перебитой правой рукой сможет продержаться на воде самое большее пятнадцать-двадцать минут. Однако осуществить своё намерение он не смог. Ему препятствовала Яся, крепко держа за раненую руку. Не хватало силы воли тащить девочку за собой в морскую бездну. Они вместе вынырнули из водоворота, выплюнули воду, попавшую в нос и в рот, и медленно поплыли, поддерживая друг друга. Лодка исчезла. Ещё минуты две слабо доносился плеск воды за её винтами. Предутренняя темнота обволакивала море. Высоко в небе в проблесках медленно меркли звёзды восточной половины небосклона. За полторы сотни километров от берега по морю медленно плыли раненый юнга и девочка.

Безлюдье, пустота, одиночество встретили их перед смертью. Марк освободил свою руку из руки Яси, перевернулся на спину и решил лежать, сколько сможет. Девочка, плывя рядом с ним, звонко крикнула:

— Марк, держись! Мы ещё спасёмся!

Это было произнесено с такой уверенностью, что юнга перевернулся со спины на бок и, загребая рукой воду, посмотрел на своего маленького товарища. Девочка тро-пула его рукой и сказала, чтобы следил за её движениями и помог ей полежать немного на спине. Для Марка это было нелегко — когда он пытался грести раненой рукой, чувствовал острую боль. Перевернулся опять на спину и, работая ногами, подставил здоровую руку Ясе под голову. Таким образом он поддерживал девочку и дал ей возможность вытащить руки из воды. Едва шевеля ногами, она сосредоточилась на какой-то работе. Что именно она делала, Марк не видел, а только чувствовал. Ему казалось, будто она раздевается, высоко поднимает вверх руки и делает ещё что-то, потому что её голова, а вместе с ней и туловище начинали внезапно погружаться в воду, так что он едва мог её удерживать. Тогда девочка на какой-то миг утихомиривалась, продолжая плыть, как и перед этим.

Так она возилась минут десять. Марк начал чувствовать усталость и вздохнул с облегчением, когда Яся перевернулась со спины в обычное для пловца положение. Попросила его сделать то же самое. Когда Марк сделал это, увидел рядом нечто похожее не то на плохо надутый мяч, не то на подушку. Девочка держалась за ремешок, отходивший от этого поплавка. Марк заметил второй такой ремешок и тоже ухватился за него. Сразу почувствовал облегчение; так он смог бы ещё долго держаться на воде.

— Это что такое? — спросил он сразу же повеселевшим голосом.

— Когда тебя забрали на допрос, ко мне приводили Люду. Она вытащила эту штуку, показала, как её надувать, потом выпустила воздух и сказала спрятать.

— Она тебе рассказывала?

— Нет, показывала на подмигиваниях, но я догадалась, для чего это. Я тебе ничего не сказала, боялась, что нас подслушают.

Это была резиновая надувная подушка, которая могла одновременно служить и спасательным приспособлением.

Тоненькими ремешками её можно было пристегнуть к себе, и тогда она могла сколько угодно носить пловца по морю, даже если бы он лишился сознания или умер. Теперь Марк был уверен, что синий пакет попадёт в руки моряков с какого-то парохода, либо его принесёт к берегу. Хотя у него была слабая надежда, что поплавок поможет им спастись.

Яся не смогла как следует надуть подушку. Немного отдохнув, Марк сам взялся за это дело, ему пришлось хорошенько напрягаться, и не один раз он погружался с головой под воду, когда выдыхал из себя воздух, но каждый раз крепко зажимал зубами ниппель подушки, рукой загребал воду и всплывал на поверхность. Подушка была надута как следует, и теперь она свободно могла поддерживать их обоих. Конечно, одному было бы удобнее пользоваться ею, поскольку пловец мог бы просто привязать её к спине и беззаботно лежать на воде. Марк понимал, что как бы ни было ему сейчас легко держаться одной рукой, но всё же в конце концов рука устанет, или могут схватить судороги, и тогда от боли выпустишь спасительный ремешок. Чтобы было легче держаться на воде, Марк и Яся разулись и сняли верхнюю одежду. Марк, правда, рубашку не снимал, боясь, чтобы из-под неё не выпал синий пакет. О пакете он рассказал Ясе, чтобы она, если с ним что-нибудь случится, знала об этих бумагах. Потом они разорвали Ясино платье и полосками от него привязались к ремешкам от поплавка, так, что он оказался между ними почти затопленный в воде. Теперь они двое могли лежать без движения.

С этой работой провозились до самого светлого утра. Рассвет смёл с неба звёзды одну за другой и, в конце концов, погасил ясную Венеру. Перед восходом солнца наступило время торжественной утренней тишины. Марк никогда не просыпал этих минут, когда ночевал на «Колумбе» в открытом море. Ему нравилось любоваться и закатом, и восходом солнца, когда на море до самого горизонта стелилась широкая мерцающая дорога. Но в этот раз солнце вынырнуло из моря где-то совсем близко и сразу же быстро устремилось вверх. Если в море лечь на воду, горизонт сильно сужается. Море теперь казалось небольшим диском, прикрытым синим, необычайно глубоким куполом. Утро в море встретило пловцов, будто одиноких путников в пустыне, напряжённо высматривающих оазис, где они получат отдых, воду и пищу. Повеял прохладный ветерок, мелькая мелкой волной вокруг. Это раздражало, поскольку мешало рассмотреть горизонт и брызгало солёной водой в рот и в нос.

Долговременное пребывание в воде тоже охлаждало пловцов. Правда, в августе в этой части открытого моря днём температура воды достигала более двадцати пяти градусов, но в то утро она была не выше двадцати. Продолжительное пребывание в такой воде вскоре дало себя почувствовать, и Марк с Ясей должны были поработать руками и ногами, чтобы согреться. Они громко били по воде руками и ногами, поднимая фонтаны брызг. Это их даже развеселило. Вообще, убедившись, что резиновая подушка может поддерживать их обоих, парень и девочка почувствовали надежду на спасение.

Вдруг поблизости послышался лёгкий плеск. Подняв головы, они увидели, как из воды показалось несколько чёрных кругов, будто выглянули колёса паровоза. Они выкатились на поверхность и снова исчезли. Одновременно. послышалось какое-то сопение. Марк узнал плавники «чёрной морской свиньи». Он хорошо знал этого самого большого в нашем южном море дельфина, у которого вместо острой спицеобразной морды круглая, нерповидная голова и только одно белое пятно на животе. В прошлом году «Колумб» месяца два ходил на дельфинов, и юнга ознакомился со всеми тремя породами, встречавшимися здесь. Он на расстоянии, уже по стилю плаванья и размерам, мог отличить «острорылых», «пихтунов» и «чёрных морских свиней».

Дельфины шли большой стаей, гоняясь друг за другом. Это была не просто игра. Они гнались за какой-то добычей, так как далеко на солнце заблестела серебряной чешуёй рыба, выбрасывающаяся из воды и с громким плеском падающая обратно. Яся встревоженно посматривала на дельфинов. Некоторые из них приблизились к людям, которые, наверное, вызывали их интерес, поскольку они ныряли и выныривали так близко, что девочка холодела от страха. Марк успокаивал её, уверяя, что дельфины их не тронут, и советовал не шевелиться. Некоторые дельфины были какие-то забавно толстобокие. Присмотревшись, Яся заметила, что на них сидели будто какие-то небольшие существа. Это были примерно двухмесячные дельфинята, которые плавали, держась за боковой плавник матери. У некоторых самок было по двое малышей, державшихся с каждой стороны. Дельфины не отплывали от парня и девочки, желая, наверное, лучше их рассмотреть. Наконец, Марк решил избавиться от назойливых соседей. Он посоветовал Ясе громко хлопнуть в ладоши, так, чтобы это напоминало ружейный выстрел. Когда один дельфин почти прикоснулся к ней, девочка сделала, как советовал Марк. Хотя звук получился мало похожим на выстрел, он, по-видимому, всё-таки напугал животных. Они немного отплыли, а потом и вовсе оставили людей и начали охоту на рыбу. Пловцы снова остались одни.

Солнце поднималось всё выше и начинало припекать. Парень и девочка стали чувствовать, как лучи нагревают их ничем не прикрытые головы. Приходилось всё чаще погружать голову в воду, чтобы легче переносить жару. Определив по солнцу стороны света, Марк предложил медленно плыть на север. Они плыли, потом отдыхали, потом снова продолжали плыть. Они знали, что их оставили где-то очень далеко в море, и им самим до берега не добраться, а единственным спасением может быть какой-нибудь пароход, который заметит их. Один раз им показалось, будто они видят вдали дым, но вскоре этот дым исчез. И они так и не знали, действительно ли шёл какой-то пароход, или просто поднимался туман или облачко над морем.

Сначала они бойко общались, но постепенно разговор почти прервался. Каждый чувствовал усталость, а главное — жажду. Неимоверно хотелось пить. Это была необычайная мука — видеть вокруг себя только воду и не иметь возможности утолить жажду. Яся не удержалась и попробовала глотнуть морской воды, но почувствовала, что ей стало ещё хуже. Прошло какое-то время, и Марк услышал, что девочка тяжело вздохнула. Борясь с сонливостью и желанием забыться, лежать неподвижно, парень всё же повернулся к ней, чтобы подбодрить свою маленькую спутницу. Он, улыбаясь, напомнил ей, как ловко она бросила Анчу в последнюю минуту въедливое объяснение, и попросил её рассказать, что это была за отрава. Не открывая глаз, она тихим голосом, иногда переходящим в шёпот, рассказала, что перед тем, как неожиданно сдох чёрный подсвинок, она несла в дом воду. Из любопытства глянула в окно и увидела, как Анч смешивал с табаком какой-то порошок, а потом набивал папиросы. Эти папиросы он положил в портсигар отдельно. Позже она заметила, как бумажку от этих порошков нюхал поросёнок. А когда поросёнок неожиданно сдох, она догадалась, что в этой бумажке отрава. Пробыв после этого с Людой в доме, вышла на минутку в чулан, увидела в нём портсигар и заменила в нём отравленные папиросы. Потом она подслушала разговор Анча с Ковальчуком, из которого узнала, что шпион собирался убить профессора Ананьева, и догадалась, для кого предназначались эти папиросы.

Яся замолчала, и снова воцарилась тишина. Они долго лежали неподвижно, думая каждый о своём. Но вот вместе одновременно подняли головы. Откуда-то донёсся звук, сразу же вливший в них свежие силы. Где-то близко тарахтел мотор. «Что это?» Они оглядывались во все стороны, но ничего не видели. Мотор тарахтел за пределами видимости, за их узким горизонтом.

— Самолёт или моторная лодка? — спросил Марк и сразу же сам себе ответил: — Самолёт.

Он догадался об этом по металлическому гулу — так может гудеть только самолёт в воздухе. Он пролетал где-то близко. Неужели лётчик не заметит их? Они подняли головы так высоко над водой, будто их только что бросили в море и они не чувствовали никакой усталости. Гудение самолёта усиливалось, он приближался к ним; им хотелось кричать изо всех сил, но это было бесполезно. Они ничем не могли подать знак, у них не было никакого способа обратить на себя внимание. Минуту спустя вдалеке увидели самолёт. Он шёл не так уж и высоко — они не могли себе представить, чтобы их не заметили. Казалось, вот сейчас он закружит над ними и опустится или даст знать, что заметил, и полетит вызывать сюда пароход. Однако самолёт больше не приближался, наоборот, начал отдаляться и быстро пропал из глаз.

Трудно себе представить, что чувствовали пловцы.

Надежда на спасение, вызвавшая такой бурный прилив энергии, исчезла так же быстро, как и появилась. Разочарование было таким огромным и таким болезненным, что они даже не сказали друг другу ни единого слова и снова, закрыв глаза, откинули головы на воду. Шум самолёта замирал, и, только напрягая слух, Марк едва ещё улавливал его. Но вот по воде до него докатилось что-то похожее на выстрел из пулемёта, и одновременно совсем замолчал самолёт.

Солнце свернуло с полудня. Сверху пекло, в воде схватывало судорогой ноги, от жажды распухали языки, от усталости омрачалось сознание. Над морем царила тишина, и даже ни единой птицы над ними не пролетало. Только какое-то белое лохматое облачко смилостивилось и на несколько минут прикрыло их от пылающего солнца.

20. ПОД ОГНЁМ ЗЕНИТНЫХ ПУЛЕМЁТОВ

— Флаг на ней есть?

— Не вижу.

— Это наша или чужая?

— Не знаю.

— Я не заметил ни одного человека на палубе.

— Я тоже.

— Снижаюсь и делаю над ней круг, рассматривай.

— Советую быть осторожным.

Этот разговор через переговорную трубку происходил на «Разведчике рыбы», летящем на высоте шестисот метров над морем.

Барыль и Петимко заметили внизу военное судно и сразу определили, что это была подводная лодка. Она всплыла на поверхность и стояла на одном месте, не подавая никаких признаков жизни. Металлическая палуба, освещённая солнцем, лежала перед глазами лётчиков неподвижно пустынной. Барыль, делая над лодкой круг, снизился почти на двести метров. В это время Петимко показалось, будто что-то вжикнуло мимо его лица, и сейчас же он увидел, как на борту самолёта одновременно появились две отметины, будто кто-то резанул его невидимым резцом. Несмотря на гулкий рокот мотора, Петимко услышал сильный удар в крыло и, взглянув туда, увидел несколько маленьких дырочек. Штурман хотя и был моряком-рыбаком, а не военным, тем не менее сразу догадался, в чём дело.

— Стреляют! — крикнул он в переговорную трубку.

Барыль понял это одновременно со штурманом, так как ему обожгло плечо, и он по звуку уловил неожиданное изменение в работе мотора. На палубе подводной лодки всё так же не было видно ни единого человека, но, по всей вероятности, зенитные пулемёты осыпали самолёт пулями. Стрельба заглушалась грохотом мотора.

Лётчик рванул свою машину вверх и прочь от лодки. Через несколько секунд пули попадали только в хвост самолёта, что могло бы привести к большой опасности, если бы они перебили штурвальные тросы. К счастью для лётчиков, тросы остались целыми. Зато, по-видимому, не всё в порядке было с мотором. По прямой он тянул сносно, но высоту набирал понемногу, а выше шестисот метров идти отказывался.

— Как дела? — крикнул Петимко.

— Небольшое повреждение, — ответил Барыль, — надо сделать посадку. Подкрутим пару гаек и полетим дальше.

Пилот знал, что «небольшое повреждение» надо устранить как можно быстрее, поскольку минут через десять оно уже будет грозить большими неприятностями. Он сразу же начал снижаться, чем встревожил штурмана, который, оглянувшись назад, заметил, что подводная лодка полным ходом двинулась за ними. Там догадались, что самолёт идёт на вынужденную посадку, и решили догнать его и захватить.

Ни пилот, ни штурман не знали, чья это подводная лодка. Даже пронеслась, было, мысль: «Может быть, советская», — но сейчас же возникло опровержение. Во-первых, командир «Буревестника» сообщил им, что в этом районе советских подводных лодок нет. Во-вторых, с лодки, безусловно, рассмотрели самолёт в бинокль и прочли его название. И советская лодка, даже если бы не хотела, чтобы над ней кружился самолёт, сообщила бы об этом флаг-сигналами, а не обстреливала воздушных разведчиков рыбы.

Попасть на подозрительную подводную лодку — такая перспектива не прельщала лётчиков, и когда Петимко крикнул Барылю, что лодка идёт за ними, Барыль быстро снизился и пошёл над морем бреющим полётом, пытаясь быстрее исчезнуть с глаз неизвестных подводников. А чтобы замести следы, пилот повернул в открытое море, взяв чуть вправо, на восток. Это было сделано для того, чтобы обмануть лодку.

Если самолёт будут искать, то, конечно, по прямой, по которой он исчез, и ближе к берегу. Тем временем лётчики отремонтируют мотор, взлетят и будут искать «Буревестник», чтобы сообщить о своей находке.

Пройдя так несколько минут, Барыль выключил мотор и коснулся поплавками воды. Посадка была не совсем удачной, левый поплавок, как видно, был повреждён пулями во время обстрела, но, к счастью, не сломался.

Барыль влез на мотор и стал рассматривать повреждения. Как и надеялся лётчик, починить его можно было быстро и легко. Немного беспокоил поплавок. Он объяснил Петимко, что теперь надо быть осторожным, делать как можно меньше посадок, потому что если сломается поплавок, то дело будет плохо. Оставалось после ремонта мотора, не поднимаясь в воздух, идти по морю, превратив самолёт в моторную лодку, и только в крайнем случае рисковать поплавком.

Ремонт не отнял много времени, но как только Барыль его завершил, обнаружилась новая неприятность. Петимко обратил внимание пилота на поверхность воды вокруг самолёта. Она блестела масляными разводами. Барыль бросился к бензиномерам и увидел, что горючее из одного бака вытекает с катастрофической скоростью. Осмотрев баки, пилот обнаружил, что один из них пробит пулями. Бензин из другого бака истратили раньше. Отремонтировать пробитый бак было невозможно. Пилот решил как можно быстрее использовать тот бензин, который ещё оставался, и, включив мотор, двинулся по морю. Всё же «Разведчик рыбы» шёл не по прямой, а полукругом, обходя район, где боялся встретить подводную лодку. Сначала самолёт шёл неплохо, оставляя за собой вспененный след и сбивая волну, будто торпедный катер. Но на половине дуги, именно тогда, когда они находились дальше всего от берега, мотор зафыркал, оповещая об окончании горючего.

Барыль ругался и клял подводного пирата так, что Петимко даже заслушался. Наконец, немного успокоившись, пилот постучал деревянной ногой и сказал:

— Ну, я не утоплюсь! Меня моя деревяшка удержит, а ты как?

Петимко засмеялся и ответил:

— А у меня клипербот. Наверное, я всё-таки в лучшем положении.

Оба улыбнулись. Однако надо было подумать о каком-нибудь способе спастись. Пилот решил согласно морским обычаям выбросить сигнал об аварии.

— Ну, штурман, поднимай свои флаги, — сказал Барыль. — Может, кто-нибудь нас заметит!

— А что поднимать: «ОВ» или «ОУ»?

— А какая разница?

— Первое значит «случилось несчастье, нужна срочно помощь»; второе — «случилось несчастье, нуждаюсь в помощи». Можно и такой сигнал: «ЩД», то есть «нужна помощь», или «ЩЕ» — «нужна помощь, на судне несчастье».

— Да какая мне разница! Лишь бы кто-то увидел и немедленно подошёл.

— Ещё можно «БО» — это значит «имею значительные повреждения», или «ГБ» — «присылайте немедленно помощь».

— Давай такой сигнал, чтобы нас, заметив, немедленно забрали отсюда.

— Можно ещё…

— Да что ты мне «можно и можно». Поднимай хоть все флаги! — Барыль рассердился, но, взглянув на штурмана, увидел, что тот смотрит на него не менее сердито.

— В чём дело? — спросил пилот.

— А в том, — ответил штурман, подчеркнув голосом «в том», — что у нас нет ни одного флага, потому что, когда мы вылетали из Лузан, командир так спешил, что решил лететь без флагов.

Барыль вспомнил, что, действительно, так оно и было, протянул руку штурману и примирительно сказал:

— Ну, давай помиримся, в этом я таки виноват.

Петимко махнул рукой и, выбравшись на крыло самолёта, стал осматривать море вокруг. Он вооружился биноклем и пристально всматривался в пустынный горизонт, надеясь увидеть какой-нибудь пароход, но вместо парохода в нескольких сотнях метров заметил странный плавучий предмет, напоминающий вроде бы человека, но казавшимся больше, чем человек. Внимательнее присмотревшись, понял, что это плавают два или три трупа.

— Пётр Петрович! У нас, кажется, появились «приятные» соседи.

— А именно?

— Утопленники плавают.

Гремя деревяшкой, Барыль полез к штурману. Он тоже увидел неподвижных пловцов.

— Надувай, Степанович, клипербот и гони в разведку, — сказал Барыль. — Посмотри, что это за мертвецы.

Штурман взялся за клипербот и вскоре оттолкнулся веслом от самолёта. Барыль, разместившись на поверхности крыльев, наблюдал, как лодочка быстро шла к утопленникам. Петимко грёб изо всех сил. Он сидел спиной к самолёту и только время от времени оглядывался назад. Вот лодочка уже совсем близко от них. И в этот момент пилоту захотелось протереть объективы своего бинокля, ему показалось, будто мертвец зашевелился и поднял голову. Лодка стояла уже рядом с утопленниками, и штурман склонился над водой. У Барыля заболели глаза от напряжения, он зажмурился, а когда снова посмотрел, то ясно увидел, что Петимко кого-то втаскивает в лодку.

— Тю-тю, фью-фью-фью! — засвистел пилот. — Значит, один ещё жив. Хотя б только этот медведь Степанович не перевернул клипербот, а то придётся мне плыть им помогать. — И он испытующе посмотрел на свою ногу.

Назад штурман возвращался очень медленно. Он буксировал за собой утопленников.

— Чего он мертвяков сюда тащит? — спрашивал самого себя Барыль. — Что это за драгоценность?..

Когда клипербот подошёл совсем близко, пилот увидел, что за лодкой плывёт только один мертвец, да и тот… одной рукой загребал воду.

— Эй, на лодке! — закричал Барыль. Сорвав с головы шлем, он потряс им в воздухе, выражая этим свои самые лучшие чувства.

Петимко не отвечал. Он грёб изо всех сил, стараясь как можно быстрее пришвартоваться к «Разведчику рыбы». Наконец, резиновый борт коснулся самолёта, и пилот помог штурману вытащить из лодочки девочку в полуобморочном состоянии. Её посадили на место наблюдателя, поскольку положить на маленьком самолёте было негде, разве что на крыльях. Потом вытащили того, кто оставался в воде и, по-видимому, едва держался за поплавок. Это был парень, которого штурман узнал только тогда, когда он очутился на хвостовой части фюзеляжа.

— Марк Завирюха! — удивлённо сказал Петимко. Он встречал несколько раз юнгу с «Колумба» и очень жалел, когда узнал в Соколином о его гибели. В воде он его вначале не узнал.

Услышав имя Марка Завирюхи, Барыль сразу понял, кто перед ним.

— Люда Ананьева? — спросил он, указывая на девочку, которой так же, как и Марка, никогда не видел.

— Нет… — хрипло ответил Марк. — Дайте воды!

Штурман немедленно протянул парню фляжку с водой, но тот жестом указал, чтобы сначала напоили девочку, и назвал её:

— Яся Найдёнка.

Пока штурман вливал Ясе в рот воду, Барыль спросил Марка:

— Люда Ананьева утонула?

— Нет, она на подводной лодке.

Напившись воды, девочка открыла глаза, видно, ей сразу полегчало.

Петимко пришлось устроить спасённых на крыльях самолёта. Пилот усерднопомогал, насколько это позволяла ему деревяшка. Следовало что-то подстелить, приспособить всё так, чтобы неожиданные гости не скатились с плоских крыльев. Наконец, надо было раздеть их и растереть, а потом одеть в сухую одежду. «Разведчик рыбы» цейхгауза не имел, и обоим лётчикам пришлось снять из-под комбинезонов часть своей одежды и отдать спасённым. Ясю одели в костюм Барыля, и одна штанина у неё была короткой, а вторую пришлось подкатывать. Костюм Петимко хоть и выглядел на Марке длинным и мешковатым, но в целом пришёлся впору, и, переодевшись, парень почувствовал себя очень хорошо. Он хотел сразу же встать, но штурман приказал обоим отдохнуть.

Уже было без пяти минут шестнадцать, солнце припекало почти так же, как и раньше, но с юго-запада повеял ветерок и принёс небольшую прохладу. Горизонт оставался пустынным. Петимко, произведя расчёты, показал Барылю на карте место их пребывания. Оба пришли к неутешительному выводу, что «Разведчик рыбы» был довольно далеко от линии, по которой курсируют пароходы между Лузанами и соседними портами. Правда, где-то поблизости проходил путь экспрессных пароходов, которые раз в три дня поддерживали пассажирскую связь с заграницей. Завтра можно было рассчитывать на встречу с одним из них.

— Нас будет искать «Буревестник», — сказал пилот, — хотя сегодня вряд ли найдёт, мы же отлетели далеко и потом при побеге сменили курс, а он прежде всего будет искать там, где мы должны были пролетать, как условились с командиром эсминца. Лишь бы только в шторм не попасть, а так мы несколько дней просидеть сможем. Воды немного есть, и аварийного запаса дня на три хватит.

— Шторма не должно быть, — ответил штурман. — Ветер стоит ожидать, но не больше пяти баллов.

— Нет худа без добра, нам всё-таки повезло, — указал Барыль на спасённых.

— Я, понимаешь, подплываю, смотрю, один шевелится… Ну, услышал голос, быстрее к ним. А они совсем обессилели. Если бы не этот поплавок, то уже давно бы оказались на дне.

— А ну-ка, покажи его, посмотрим, что это такое.

Петимко наклонился и вытащил резиновую подушку, которая держалась на воде между клиперботом и самолётом. Оба с интересом рассматривали спасательное приспособление.

— Надувная подушка, — сказал Барыль. — Но мне такой видеть не приходилось. Откуда они её раздобыли?

— Это с подводной лодки, — сказал Марк, приподнимаясь над крылом самолёта. На втором крыле так же показалась Яся.

— О, детки, вы уже оклемались? — обрадовался Барыль. — Ну, давайте поговорим. Откуда вы здесь посреди моря взялись?

— Нас выбросили с подводной лодки, — ответил Марк.

— Чья это лодка?

— Не знаю.

— Да, дела!

Марк рассказал о приключениях на подводной лодке, а после этого сказал о своём синем пакете. Теперь вместе попробовали его открыть. Оказалось, пакет был из непромокаемой бумаги. Прочесть документы никто не мог. Петимко, знающий иностранные языки, определил, что документы зашифрованы.

— Ничего, это не беда, — заявил Барыль. — Вы молодцы, что раздобыли его. У нас найдутся такие специалисты, что самый запутанный шифр за день-два разберут.

21. ПАРУСА НА САМОЛЁТЕ

Юго-западный ветер усилился до трёх-четырёх баллов и понемногу относил «Разведчика рыбы» на северо-восток. Лётчики были только рады этому, потому что в итоге приближались к берегам. Петимко уверял, что с такой скоростью дня за три-четыре их донесёт до Лебединого острова. К сожалению, он не ручался за то, что ветер продержится даже до ночи. И также не мог утверждать, что он не сменит направление.

— Одним словом, товарищ метеоролог, — сказал Барыль, — выражаю вам своё неудовольствие, раз вы не можете установить нужный нам ветер.

— Зато, — ответил Петимко, — я могу установить неплохой парус, который вдвое, а то и втрое ускорит наше продвижение.

— Из чего?

— А наши парашюты…

— У-у-у. Правильно! Это дело.

— Тогда вперёд за работу!

В полшестого на самолёте уже заканчивали устанавливать паруса. Распустили парашюты и натянули их между тросами, идущими от крыльев, а кроме того, пристроили мачту, связав для этого вёсла от клипербота. Марк, привыкший иметь дело с парусами, проявил немалую сноровку и получил за это похвалу и благодарность от Барыля. В шесть часов самолёт уже шёл под парусами со скоростью более трёх миль. Барыль сидел за штурвалом и довольно успешно правил рулём, будто только и плавал на таком самолёте-паруснике.

Ясю посадили в кабину наблюдателя, а Петимко и Марк умостились верхом на фюзеляже.

Это было не очень удобно, но при той скорости, с которой двигался самолёт, вполне терпимо. Если бы это было во время полёта, то их бы сорвало струёй воздуха, теперь же они чувствовали себя приблизительно так, будто сидели на корме лодки, опустив ноги за борт.

Через полчаса плаванья Марк, рассматривая горизонт в бинокль, увидел какую-то чёрную точку чуть влево от них. Петимко, взглянув в том же направлении, подтвердил наблюдения Марка.

— Пароход? — спросил пилот.

Штурман и юнга почти уверенно это утверждали. Когда же стали подплывать, у обоих появились сомнения. Странное какое-то судно — казалось, оно стояло на месте.

— Может быть, это подводная лодка? — спросил Барыль и, встревоженный этой мыслью, взялся за бинокль. Однако, присмотревшись получше, удостоверился, что это не лодка. Когда самолёт-парусник ещё ближе подплыл к судну, стало понятно, что это пароход — между двумя мачтами вырисовалась труба. Только пароход этот почему-то очень глубоко сидел в воде.

— Наверное, с ним случилось что-то неприятное, — говорил штурман, продолжая рассматривать пароход в бинокль.

— Там «ОВ» или «ОУ», не видно? — спросил пилот.

— А вот подойдём ближе и увидим.

Приближался вечер, ветер начал спадать и, будто назло, совсем утих, когда самолёт оказался приблизительно за полмили от парохода.

Теперь уже ясно видели, что пароход был полузатоплен. Никаких признаков жизни на нём не замечалось: из трубы не шёл дым, никто не ходил по верхней палубе, лежащей почти наравне с водой. Никакие флаги-сигналы не трепетали на мачтах.

— Наверное, его оставили, — сказал штурман, — а он всё не тонет.

— Ты думаешь, что он скоро может утонуть?

— Кто его знает. Мне кажется, с тех пор, как мы его видим, он не погружается больше.

— А если к нему подплыть на клиперботе и осмотреть внимательнее, это очень опасно?

— Осторожно всё можно. Давай я поеду туда.

— Смотри, чтобы не потянуло и тебя на дно вместе с ним.

— Если за то время, пока я доберусь до него, он не уйдёт глубже, бояться нечего. А если будет заметно погружаться, я просто приближаться не стану.

— Возьмите меня с собой, — обратился к штурману Марк.

— Давай. И правда, вдвоём мы быстрее управимся.

— Вот моряки, бросить нас хотят! — засмеялся Барыль, обращаясь к Ясе.

— Пусть плывут, — ответила девочка, — мы на вашей машине тоже не пропадём.

— О, молодец! — похвалил её Барыль и добавил: — Мы на этой машине ещё всех спасём.

Клипербот отправился в плаванье. Петимко и Марк торопились, чтобы вернуться назад до наступления темноты; солнце уже зависло над горизонтом очень низко, и времени у них осталось мало. Гребли они по очереди, хотя Марк ещё чувствовал боль в руке. Яся тем временем влезла на верх самолёта и махала им платочком.

— Это чудесная девочка, — сказал Марк штурману и вкратце рассказал ему историю Яси Найдёнки. Когда же он вспомнил о последнем разговоре со шпионом, Петимко даже перестал грести и захохотал от удовольствия.

— Вот так девочка! Почему же вы её дефективной считаете? Да она же умнее сотни обычных парней и девчонок!

До полузатопленного парохода оставалось метров полтораста, и следовало быть осторожными и внимательными. Корма почти целиком погрузилась в воду — где-то, должно быть, на полметра. Обходя пароход с кормы, Петимко несколько раз громко крикнул, чтобы проверить, не остался ли кто-нибудь на пароходе, но никакого ответа не получил.

— Шлюпки с левого борта не видно, — сказал штурман. — Значит, на той шлюпке команда покинула пароход. Как бы нам название прочесть…

Но этого сделать им не удалось, поскольку нос парохода едва выглядывал из-под воды, и под самым краем они разобрали при свете исчезающего за горизонтом солнца только латинское «S» — это была последняя буква названия парохода. Обойдя кругом пароход «S», как назвал его Петимко, оба моряка, старший и младший, взглянули друг на друга и выразили одну мысль:

— Подойдём к борту…

— Он не скоро утонет, — успокаивающе сказал штурман. — Я такие случаи знаю. Иногда пароход с трубой под водой исчезнет, а мачты ещё несколько дней вверх торчат. Когда-то я плавал на севере, в Карском море, мы обнаружили среди моря мачты под водой. Это была шхуна «Белуха», затонувшая две недели тому назад за сто миль дальше на юг от места нашей встречи. Наш пароход прошёл мимо тех мачт, и неизвестно, сколько ещё они держались на поверхности воды. Значит, где-то в цистернах остался воздух и не выходит, или трюм чем-то плавучим наполнен.

Наконец подплыли к борту парохода, точнее, клипер-бот заплыл на самый пароход и остановился возле трапа, который вёл с затопленной кормы на шлюпдек. Осторожно, стараясь не намочить ноги, Петимко поднялся на ступеньки трапа и привязал резиновую лодочку к поручню.

За ним влез Марк.

Из воды торчали только палубные надстройки, капитанский мостик, радиорубка, труба и мачты. По нижней палубе можно было пройти, но при этом пришлось бы намочить ноги почти до колен. По внешним признакам Петимко мог только определить, что это иностранный пароход. Располагая небольшим промежутком времени, помещения осмотреть они не могли. Штурман хотел только зажечь бортовые огни на капитанском мостике, чтобы предотвратить неожиданную аварию, которая могла бы случиться ночью, если бы здесь проходил какой-нибудь пароход. По этим огням с «Разведчика рыбы» также могли следить за этим «плавучим рифом», и если он до утра не погрузится целиком в воду, то им ещё можно будет воспользоваться. Петимко с Марком прошли по шлюп-деку, поднялись на капитанский мостик и заглянули в штурманскую рубку. На столе лежала английская карта с проложенным на Лузаны курсом. Над курсовой линией, начерченной мягким карандашом, стояла надпись: «2.20.7/VIII».

— Два часа двадцать минут седьмого августа, — сказал штурман. — Значит, авария случилась сегодня ночью…

Ни судового, ни вахтенного журналов не было. Должно быть, их забрал вахтенный или капитан, когда отплывали на шлюпке.

В целом же вид штурманской рубки свидетельствовал, что её оставили очень поспешно. Не задерживаясь, Петимко вылез из рубки и стал зажигать бортовые фонари. Оба были с исправными керосиновыми лампами, но почему-то у обоих лопнуло стекло. Зажигая фонари, Петимко вспомнил, что в окне штурманской рубки стекло тоже почему-то высажено.

Закончив с фонарями, они вернулись назад к клипер-боту.

Солнце уже спряталось за горизонтом, небо на западе пылало алым светом. Вдалеке виднелся «Разведчик рыбы». Посмотрев на самолёт, штурман поставил ногу на клипербот и ещё раз обвёл прощальным взглядом тонущий корабль. Его внимание привлекли несколько железных бочек, выставленных под стеной надстройки, которая была, по-видимому, кубриком. Вид бочек заинтересовал штурмана, и он попросил Марка подплыть туда. Он прочёл на одной бочке надпись, взволнованно ощупал её и нашёл с другой стороны краник, открывавшийся довольно легко. Из краника на руку потекла жидкость.

Поднеся руку к носу, он понюхал и крякнул с таким удовольствием, будто старый пьяница, который после длительного вынужденно трезвого режима отыскал водку.

— Чем пахнет? — спросил Марк.

Штурман поднёс к его носу ладонь. Парень понюхал, прищурился и сказал:

— Бензин! Хороший бензин!

Юнга, не раз исполнявший обязанности моториста на «Колумбе», разбирался в горючем. Он знал различные его виды, начиная от наихудшего лигроина и заканчивая авиационным бензином, который иногда где-то добывал Лёвка. Он сразу сообразил, какая это ценная находка.

— Как же нам его взять? — спросил Марк.

— Вот я и сам думаю, но эту бочку нам вдвоём не осилить, а если бы и осилили, то клипербот не поднимет. Надо спустить шлюпку, но вдвоём мы этого тоже не сможем сделать, у тебя же рука болит. Был бы ветер, мы бы подтянули сюда наш разведчик… Но ветра нет. Может быть, ночью подует…

— Знаете что? — предложил юнга. — Едьте вы один клиперботом к самолёту, заберите оттуда нашего командира, а я буду ждать вас здесь. Втроём спустим шлюпку, перекатим туда бензин и доставим его к самолёту.

— Ну, оставить тебя! А если этому «S» вздумается пойти на дно?

— Это будет не так быстро, а вот пока мы будем ветра ждать, то он таки может с нами распрощаться.

— Так давай я останусь, а ты плыви за Барылем!

— У меня же рука болит, я долго плыть не смогу, — ответил юнга.

Петимко не хотелось оставлять парня одного на этом не особо надёжном пароходе, но, взвесив все обстоятельства, он согласился. Марк полез назад на шлюпдек, а штурман на клиперботе отошёл от парохода.

Юнга следил, как лодочка отдалялась и наконец исчезла. На самолёте загорелись бортовые огни. Должно быть, Барыль включил маленький аккумулятор. Парень сел возле шлюпки, смотрел на чёрную морскую воду, в которой начали отражаться первые звёзды, и терпеливо ждал возвращения клипербота. Так просидел он долго, когда вдруг насторожился: где-то совсем близко послышалось не то рычание, не то мяуканье. Оно становилось всё громче, и, будто в ответ, в темноте, на затопленном пароходе, зарычал какой-то зверь. Вскоре к нему присоединился второй.

22. СТРАННЫЙ ПАРОХОД

Барыль с нетерпением ждал штурмана и юнгу. Он следил за ними в бинокль, видел, как оплывали пароход, ругался, когда заметил, что подплывали очень близко к нему.

— Отчаянный народ, — сказал он Ясе. — У нас в бригаде о таких говорили: «Мир не удивит, а разбиться может».

— А может быть, они там кого-нибудь нашли? — предположила девочка.

— Я против! Где же мы разместимся? — пилот обвёл рукой самолёт.

Размещаться, и правда, больше было негде.

Когда зашло солнце, сразу заметили на пароходе зелёный огонёк. Пароход стоял к ним правым бортом. Первые лёгкие сумерки уже мешали рассмотреть там людей. Когда клипербот отошёл от парохода, Барыль не спускал с него глаз, пока он не приблизился к самолёту, и стало видно, что на клиперботе только один человек.

— Боялись мы, Яся, что привезут нам пассажиров, а выходит, что наш один там остался. Вот народ! — удивлялся пилот.

Барыль и Яся с нетерпением ждали, когда лодочка подойдёт ближе.

Наконец Петимко подплыл. Узнав о бензине, Барыль сразу засуетился:

— Так у меня же левый бак целый, а с половинным запасом мы часа три сможем продержаться.

Пилот согласился на план, задуманный штурманом — правда, он не очень охотно согласился оставить самолёт, но другого выхода не видел. Петимко мог бы забрать с собой Ясю, но при спуске тяжёлой шлюпки она мало чем могла помочь. Проинструктировав Ясю, как ей вести себя на случай разных неожиданностей, Барыль пересел в клипербот.

— Значит, если что-нибудь случится, — сказал пилот девочке, — мигай бортовыми огнями. Твоя надутая подушка пусть будет всё время возле тебя.

Яся пообещала выполнять всё, как ей сказано, и лётчики отплыли. К тому времени ночная темнота уже полностью накрыла море. Резиновая лодочка плыла при свете звёзд, направляясь к зелёному огоньку парохода. Огни самолёта остались позади. На вёслах сидел Барыль, а Петимко в это время отдыхал.

— Кроме штурманской рубки, вы ни в одно помещение не заходили? — спросил пилот.

— Нет.

— А может быть, там есть кто-нибудь живой?

— Не выдумывай. Может быть, мёртвый, а в живых разве что крысы остались. Марк сейчас, должно быть, слышит, как они пищат.

В это время они оба в один миг замолчали и стали вслушиваться в ночную тишину. До них долетел стон. Низкий, могучий стон — раз, потом второй. Этот стон переходил в глухой рёв.

— Это что? — спросил пилот.

Штурман молчал. Он прислушивался, не повторится ли необычный звук. Вскоре он и повторился. Начинался будто стоном, а заканчивался чем-то подобным рёву сирены: о-о-у-у-у. Но не протяжно, а громоподобно, раскатисто. Казалось, эти звуки неслись от парохода, но с уверенностью этого не могли сказать ни штурман, ни пилот.

— Если это на пароходе поют крысы, — сказал Барыль, изо всех сил налегая на вёсла, — то я не завидую нашему парню.

Встревоженные этими звуками, они торопились. Ещё несколько раз слышался вой, потом воцарилась тишина. Клипербот шёл так быстро, как только мог. В темноте уже вырисовался силуэт парохода. Он чернел в ночных сумерках, будто невысокая башня с маленькими пристройками. Над ней спокойно светил единственный зелёный огонёк. Штурман сложил ладони рупором и крикнул:

— Ма-арк! Ма-арк!

Звук утонул в пустоте, не отразившись эхом. Они ждали ответа, но тишина ничем не нарушалась. Тогда они крикнули вместе. На этот раз с парохода долетел ответ:

— Алло-о! Алло-о!

— Он или не он? — спросил штурман, не узнавая голос.

— Да он! — уверенно заявил пилот и снова крикнул: — Марк! Где ты? Как подойти?

— Подходите под фонарь, — послышался ответ, и теперь штурман уже убедился, что отвечал им всё-таки Марк.

Они направили лодку к фонарю. Когда очутились под трапом, ведущим на нижний капитанский мостик, снова услышали громкое мяуканье. Где-то на пароходе мяукал большой зверь. На ступеньках трапа появился Марк.

— Эй, парень, что это у тебя здесь за концерт? — спросил Барыль. — Степанович уверяет, что это крысы тебя развлекают.

— Да к чертям бы этих крыс! Я когда услышал, то сначала так испугался, что хотел в воду прыгать и к вам плыть. Потом привык. Наверное, здесь зверинец везли, и не все звери утонули.

— Пока они не выбрались на палубу, давайте спускать шлюпку, — предлагал Петимко.

Стали искать ручной фонарь. При свете его осмотрели шлюпки. Их осталось на пароходе три. Одна на левом борту, две на правом. Четвёртой, должно быть, воспользовалась команда, покидая судно. Оказалось, что подтянуть шлюпку на талях, а потом спустить в море им всё-таки не под силу. Легче было бы сдвинуть шлюпку с наклонной палубы прямо в воду, но для этого надо разбить подпорки, на которых она стояла.

Освободив шлюпку от талей, все трое решили искать топор или какой-нибудь тяжёлый предмет, которым можно было бы разбить подпорки. Но вскоре этот план был отвергнут.

Осматривая палубу, они нашли несколько пустых деревянных бочек. По их запаху Барыль сразу определил, что они были из-под пива.

— Зачем нам возиться со шлюпкой, — сказал обрадованный лётчик. — Мы можем наполнить вот эту бочку бензином и прибуксировать её вплавь за клиперботом к самолёту.

Безусловно, пилот нашёл лучший выход из сложного положения. Осталось перекатить пустую бочку на корму, то есть спустить её на воду, и найти способ перелить бензин из металлической бочки в деревянную. Эту проблему тоже решил Барыль, не мудрствуя лукаво.

— Наш насос, которым надуваем клипербот, — сказал он. — Это немного медленно, но за час бочку наполовину наполним. Этого хватит. Во всяком случае, тогда мы на нашем «Разведчике» подойдём сюда. А то, как буксировать бочку, я уже не знаю. Это вы, моряки, должны придумать.

— Это пустое, — ответил штурман, — мы с Марком сейчас её ошвартуем таль-тросом.

И правда, эту операцию они быстро выполнили, скатили бочку в воду и подтянули на корму. Но только взялись перекачивать бензин, как Барыль, взглянув на море, где должны были светить огни «Разведчика рыбы», не увидел их. Всё вокруг укрыла темнота. Самолёт исчез.

Волновались, впрочем, недолго, потому что Барыль, хлопнув себя ладонью по лбу, первый догадался, что случилось, и объяснил товарищам:

— Тыква, а не голова! У меня же аккумулятор изношенный, а я забыл показать девочке, как крутить ручную динамку, когда аккумулятор перестанет давать электричество.

Кому-то следовало поехать и разыскать в темноте самолёт, зажечь огни с помощью ручной динамки, а потом вернуться за бензином. Сейчас брать бочку с бензином не осмеливались — такой багаж мог бы задержать поиски.

— Поеду я, — сказал Барыль, — голос у меня хороший, отплыву немного и начну кричать. Яся меня услышит, отзовётся, а тогда я по голосу сориентируюсь. Вы тут пока что переливайте бензин.

Штурман и Марк согласились, но настаивали, чтобы Барыль взял с собой на клипербот фонарь, и они могли бы следить за ним.

— А как же вы здесь будете работать?

— Нам достаточно света звёзд, — ответил штурман.

Барыль взял фонарь и отплыл.

Работали быстро, как только могли, набирая насосом бензин и выливая его в деревянную бочку, лежащую на воде.

Огонёк на клиперботе быстро отдалялся. Вскоре Петимко и Марк услышали крики. Это Барыль звал Ясю.

Изнутри пароходных помещений всё так же время от времени слышалось громкое мяуканье и рёв. Штурману приходилось бывать в зоологических садах, и он сказал Марку, что ревёт не иначе как лев, и, наверное, не один.

Но что за зверь мяукал, он не мог сказать. Возможно, тигр или барс, но, во всяком случае, безусловно какой-то хищник. Разговаривая о зверях, старались по всем признакам разгадать, что же это за пароход и почему он погиб. Но ни для одного допущения не находили оснований.

— Я думаю, этот пароход шёл с грузом живых зверей, — говорил штурман. — Но откуда? Зверей к нам привозят больше всего из Гамбурга, от Гагенбека, и поставляют их через Ленинград. Откуда же это? Из Африки, что ли?

— А какой он может быть национальности?

— Это установить почти невозможно. Построен в Англии, это видно по табличке над дверью штурманской рубки, но пароходы, построенные в Англии, плавают во флотах всех государств.

— Ну и с чего бы ему гибнуть?

— Ясно, что получил повреждения ниже ватерлинии. Если бы там просто появилась течь, команда смогла бы откачивать воду, пока не пришли бы в ближайший порт, либо вызвали бы помощь. Рифов среди нашего моря нет, значит, пароход не мог на них наскочить. А если бы это произошло у берега, он бы там и остался, а не убегал в море. Должно быть, это утопление случилось чрезвычайно быстро… так… так… — штурман прервался, — я понял, это произошло от взрыва. В фонарях и в штурманской рубке, ты видел? — полопалось стекло. Так бывает от сильного сотрясения воздуха во время артиллерийской стрельбы или большого взрыва. Вот только что же тогда могло здесь взорваться? Если котлы, то они разнесли бы пароход, как когда-то «Дельфин», о котором мы вспоминали. Хм… Наверное, в трюме было какое-то взрывчатое вещество.

— В ту ночь, когда мы были на подводной лодке, я слышал взрыв в море, — сказал Марк.

— Возможно, тогда всё и случилось именно с этим пароходом, мы же вас подобрали не очень далеко отсюда.

— Знаете, я думаю… А не работа ли это подводной лодки?

— А действительно… Но зачем бы подводной лодке этот пароход? Э-э… Так вот оно что… Теперь мне всё понятно. На Лебедином острове ждали какой-то греческий пароход «Антопулос» с машинами для профессора Ананьева. Теперь соображаешь, что значит последняя буква «S»? Вот это он и есть, тот самый «Антопулос». Пираты утопили его, и в этом нет ничего странного. Ты же сам говорил, что все события как-то сосредотачивались вокруг этого профессора и его находки на Лебедином острове.

Так они разгадали тайну парохода. Оставалось непонятным только, откуда там взялись звери, куда и для кого вёз их «Антопулос», ведь нельзя же было допустить, что профессор Ананьев заказывал львов для Лебединого острова…

На море снова засветились бортовые огоньки «Разведчика рыбы».

Значит, Барыль успешно добрался туда и показывал Ясе, как крутить динамку. Временами свет гас, это значило, что динамку перестали крутить. Но достаточно того, что огоньки горели, хоть и с интервалами.

Вскоре едва заметный огонёк поплыл от самолёта к пароходу. Резиновая лодочка возвращалась назад. Тогда штурман и юнга с ещё большей энергией принялись переливать бензин. Одну железную бочку опорожнили и сразу же взялись за другую. Вдруг Марк вскрикнул. Он случайно задел раненое место на руке и сразу же почувствовал острую боль. Когда объяснил Петимко, в чём дело, тот запретил парню дальше работать. Марк отдыхал, следя за приближением лодочки. Когда клипербот подошёл к «Антопулосу», над ним поднялась фигура с фонарём в руке. Это была Яся. Девочка поздоровалась.

— Здравствуйте. Меня не ждали? Командир готовит самолёт к полёту и просил быстрее доставить бензин.

— Молодец, девочка, быстро справилась! — похвалил Ясю штурман. — Это вы с командиром хорошо придумали, что он остался, а ты приплыла.

— Я сама так захотела, он сначала сомневался, отпустить меня или нет, а потом согласился, — ответила Яся. — Передавал, чтобы вы привезли бензин, а мы с Марком останемся на пароходе и будем ждать, пока подойдёт самолёт.

— Тоже неплохо придумали. Тем временем у Марка рука отдохнёт, и с тобой ему скучно не будет. Мне одному будет легче тащить эту бочку за клиперботом. Только устраивайтесь на капитанском мостике, туда львы, надеюсь, не доберутся.

23. ХИЩНИКИ

Штурман обвязал себя буксирным тросом, поскольку на клиперботе прикрепить его было не к чему. Единственное металлическое ушко годилось только для тоненькой бечевы, которой пришвартовывали эту лёгкую лодочку. Петимко сейчас же отправился в плаванье, таща с собой бочку с бензином. Клипербот шёл теперь очень медленно и к самолёту должен был прийти не раньше, чем через час или полтора. Понадобится ещё более получаса, чтобы заправить машину, а потом через несколько минут самолёт будет стоять около парохода. Оставалось решить, как они вчетвером умостятся на «Разведчике рыбы». Но в минуты острой необходимости всегда находится какой-нибудь выход, и Марк с Ясей об этом не беспокоились.

Парень и девочка, оставшись на пароходе одни, прежде всего отправились на капитанский мостик, чтобы оттуда с помощью фонаря дать знать Барылю, что Петимко отплыл с бензином. Пилот условился с девочкой, чтобы в этом случае несколько раз закрыть левобортный фонарь. Взойдя на капитанский мостик, юнга сейчас же полез к фонарю и несколько раз подряд закрывал его руками. Вскоре увидели и ответ: столько же раз на самолёте гас и вновь высвечивался огонь, что значило: «Всё в порядке, жду бензин».

А пока юнга и Яся должны были терпеливо ждать, тока не услышат, как загудит мотор. Капитанский мостик находился низко над водой, но всё же оставался самой высокой надстройкой на пароходе. Марк предложил посидеть, устроившись на широком планшире фальшборта. Так они сидели минут десять, обсуждая события последних полутора суток.

— Ну, теперь, когда узнают от нас о подводной лодке, её быстро найдут, — уверенно сказал Марк.

— И спасут Люду? — спросила Яся.

— Несомненно. Ну, держитесь, пираты. Мы ещё с вами расправимся! — сказал юноша с ненавистью.

Посидев на планшире, решили осмотреть штурманскую рубку и каюту капитана. С помощью спичек надеялись найти фонарь, керосиновую лампу или свечу. Юнга уверял девочку, что у капитана обязательно должен найтись электрический фонарик, если он не забрал его во время бегства отсюда. И они стали искать. Надо сказать, они теперь совсем не боялись, что пароход быстро утонет. За несколько часов пребывания там Марк не заметил никаких признаков дальнейшего погружения судна. Юнга даже сказал Ясе, что этот пароход, возможно, удастся прибуксировать в бухту Лебединого острова и там выгрузить нужные профессору Ананьеву машины.

В штурманской рубке ничего интересного Марк не увидел, не нашлось там также ни фонаря, ни свечи. В маленьком ящике щёлкал хронометр, под пальцами шелестели карты и листы лоций и астрономических таблиц.

Выйдя из рубки, пошли на так называемый капитанский мостик, где обычно располагается каюта капитана. Дверь в капитанскую каюту обнаружили закрытой, а не открытой настежь, как в штурманской рубке, это свидетельствовало в пользу капитана «Антопулоса». Должно быть, он оставил корабль без такой уж сильной паники. Марк и Яся зашли в каюту и очутились в совершенной темноте. Парень чиркнул спичкой и осветил маленькую уютную комнату с двумя дверьми, кроме той, через которую они вошли. Каюта состояла из двух, а может быть, трёх комнаток. На столе в первой лежало несколько журналов. Марк порвал один из них и наделал из клочков бумаги несколько факелов, которые сгорали быстро, но всё-таки сохраняли спички. Электрический фонарь они и правда нашли в соседней комнате, где стояла кровать. Помня недавнее приключение с аккумуляторами в самолёте, Марк решил экономить батарейку и, удостоверившись, что фонарь исправен, погасил его, продолжая жечь бумагу. Их не интересовал капитанский гардероб, а из инструментов, кроме ножа, ножниц и секстанта, не нашли ничего. Заинтересовавшись второй дверью, Яся толкнула её, а Марк сунул в отверстие клок горящей бумаги. За дверью пролегала маленькая площадка, с которой шёл вниз трап, соединяющий каюту с внутренними помещениями парохода. Протянув руку вперёд и подняв вверх факел, Марк наклонился через плечо Яси, заглядывающей вниз. Оба одновременно заметили там блестящие глаза и едва освещённую их факелом большую страшную морду никогда не виданного ими зверя. Свирепую морду обрамляла лохматая шерсть. Зверь смотрел на них немигающими глазами. Возможно, его ослепил свет и даже испугал; несколько секунд зверь совершенно не двигался, и также неподвижно и испуганно смотрели на него люди, но вот он раскрыл пасть и, едва выставив клыки, зарычал: «Фуфф-ва…» После этого послышалось новое урчание. Он был не один. Парень и девочка отскочили назад, быстро закрыв за собой дверь. Одновременно услышали за дверью падение тяжёлого тела — это зверь прыгнул на трап.

— Лев! — крикнул Марк, выбегая вслед за Ясей из каюты и поворачивая за собой ручку двери.

Они пробежали по шлюпдеку в направлении кормы. На капитанский мостик не рисковали подниматься, опасаясь, что лев может туда забраться, когда вырвется из каюты. Ближе к корме шло несколько дверей, очевидно, ведших в камбуз и кают-компанию, но на самом краю высилась радиорубка. Пробегая мимо кают-компании, юнга поднёс к окошку электрический фонарь и увидел, что на диване разлёгся во весь рост зверь. Напуганный светом, хищник поднял голову и внимательно смотрел в окошко. Этот зверь был не таким большим, как лев, и не имел гривы, но тоже принадлежал к хищникам семейства кошачьих. Наверное, в панике кто-то открыл дверь в помещение со зверями, и они разбрелись по пароходу. Схватив Ясю за руку, Марк вихрем помчался к радиорубке. Оставалась одна надежда — спрятаться там. К счастью, там зверей не было. Она поднималась над палубой вровень с капитанской каютой, дверь её была крепкой, и там юнга и девочка почувствовали себя в относительной безопасности. Сквозь окошко радиорубки виднелись огоньки «Разведчика рыбы», которые то появлялись, то исчезали.

Марк и Яся решили сидеть тихо и не светить зря фонарём. Прислушивались, не слышно ли мягких шагов какого-нибудь зверя, но теперь не слышалось даже рычания, которое раньше всё же время от времени долетало изнутри парохода. Ни Марку, ни Ясе не сиделось на месте. Наконец парень зажёг фонарь и стал осматривать хозяйство радиста на «Антопулосе». Ему приходилось бывать в радиорубках на других пароходах, когда он однажды был на двухнедельных радиокурсах в Лузанах.

Он осмотрел аппаратуру и увидел, что она для него несложная, и он смог бы ею воспользоваться. Осмотрел готовую к включению, но почему-то не включенную в радиопередатчик аварийную аккумуляторную батарею. Наверное, радист собирался дать сигнал «SOS», но потом, охваченный всеобщей паникой, боясь, что его оставят на тонущем пароходе, бросил аппарат и молниеносно метнулся к шлюпке, спускаемой в воду. Марк проверил аппаратуру. Она была вполне исправна. Припомнилось ему, что недавно он видел антенну, натянутую между мачтами. Волнуясь, он включил аварийный аккумулятор в приёмный аппарат, повернул рубильник и простучал ключом знак вызова: -…-…-…-…-…-…-…-…-…-…-…-.

После этого трижды простучал…—…^[10] — сигнал, требующий, чтобы все береговые и корабельные радиостанции немедленно прекратили работу и слушали только тот корабль, который передаёт его. Когда в эфире звучит этот страшный сигнал, радисты хмурятся и спешно сообщают о несчастье своим капитанам, оповещают радиограммами другие станции. Марк выстукивал «SOS». Он выбивал не более десяти букв в минуту, то есть вдвое меньше, чем самые лучшие радисты. Он оповещал, что пароход «Антопулос» тонет, пилот Барыль, штурман Петимко, Яся Найдёнка и Марк Завирюха просят их искать. Он хотел передать о спасении с подводной лодки, о том, что, возможно, утром «Разведчик рыбы» поднимется в воздух, но у него не хватило знаний и опыта на длинную радиограмму. Также не мог сообщить об их местонахождении, поскольку не знал координат, и ругал себя, что не спросил штурмана, который, безусловно, должен был их определить.

Яся торжествующе смотрела, как работал Марк. До последнего времени она думала, что радисты для того, чтобы послать радиограмму, пишут её на бумаге и каким-то таинственным образом выбрасывают в воздух. И сейчас надеялась увидеть, как он будет писать и выбрасывать листок. Но выстукивание ключом и искры, вылетающие из передатчика, поразили её ещё больше.

Завершив передачу, Марк переключился на приём. Он слышал стрекот каких-то искровых радиостанций, но разобрать ничего не мог. Временами угадывал отдельные буквы, но лишь горько сожалел, что его знания радиодела были такими мизерными, и корил себя, что не занимался как следует изучением радио раньше. Так он просидел минут пятнадцать и, наконец, снял наушники. Теперь надо было взглянуть на «Разведчик рыбы». Юнга погасил фонарь, и Яся открыла иллюминатор. В море было темно. Не видно было ни огней на самолёте, ни фонарика на клиперботе, на котором Петимко повёз бензин.

— Наверное, штурман уже приплыл к самолёту, и они, управляясь там, закрыли от нас маленький фонарик, — высказал предположение юнга.

— Зверей не слышно, — шёпотом сказала Яся.

В небе ярко светили звёзды.

Но что такое? — вдруг какой-то отблеск ярко мелькнул перед иллюминатором, будто прожектор освещал пароход с левого борта, которого им не было видно. Неужели за это время к ним подошёл другой пароход? Может быть, он проходил поблизости и услышал «SOS», посланное отсюда Марком? Парню и девочке хотелось выскочить из рубки, но, опасаясь хищников, они решили выйти осторожно. Первым отправился Марк. Вышел на цыпочках и тихо высунул голову за угол рубки. Неподалёку от парохода стояло какое-то судно, наставляя прожектор на «Антопулос». Оно, наверное, стоит уже не одну минуту, потому что юнга заметил шлюпку, отходящую от борта этого судна. Прожектор ещё больше, чем темнота, мешал рассмотреть его очертания. Но прожектор направлен на капитанский мостик «Антопулоса», а не на радиорубку, и это всё-таки даёт Марку возможность рассмотреть, что у этого парохода очень низкий борт. Прожектор освещает путь шлюпке, которая уже посередине между двумя судами. Марк приготовился крикнуть предупреждение о хищниках, но, ещё раз всмотревшись в едва видимые очертания только что прибывшего парохода, без единого звука скрылся назад. Он узнал пиратскую подводную лодку. К пароходу приблизились ещё худшие хищники.

24. НА ПОДВОДНОМ КОРАБЛЕ

Пиратская подводная лодка почти весь день лежала на дне, выбрав для себя хороший песчаный грунт на глубине более ста двадцати метров. Здесь пираты чувствовали

себя в безопасности. Случай с военным кораблём, на присутствие которого в прошлую ночь указывали гидрофоны, немного беспокоил командира лодки. Однако он мог считать эту встречу случайной, а если это и был военный корабль, то вряд ли он подозревал присутствие в этих местах подводной лодки. Наконец, как бы то ни было, лодка пребывала в нейтральных водах. Анч, шутя, предлагал пройтись по дну и поискать греческий пароход или недавних гостей, покинувших этой ночью подводную лодку.

— Если их ещё не съели крабы, они вскоре распухнут и всплывут, — ответил командир.

Днём всё же пришлось всплыть на поверхность. Лодка значительное время пребывала под водой, и старший офицер, проверяя качество воздуха, обнаружил, что у него осталось лишь несколько баллонов кислорода. Но их берегли на крайний случай, пока не раздобудут новый запас на надводной базе. Подводная лодка, осмотрев в перископ поверхность моря, выплыла на пятнадцать минут, чтобы провентилировать помещение и набрать чистого воздуха. Уже пребывая на поверхности, увидели самолёт. Он шёл на незначительной высоте. Посмотрев в бинокль, сразу определили, что это самолёт старой конструкции, а значит, не военный. Анч выразил догадку, что этот самолёт ищет рыбу. Когда он приблизился и, снижаясь, стал кружиться над лодкой, на его борту прочли надпись: «Разведчик рыбы». Название подтверждало догадку Анча. Упрямое любопытство самолёта, так низко кружившего над лодкой, встревожило и рассердило пирата-командира. Он приказал расстрелять самолёт из зенитных пулемётов. Командир был уверен, что собьёт эту чересчур любопытную машину и успеет безнаказанно уничтожить её и лётчиков. Знал, что лётчики не услышат пулемётной стрельбы и не догадаются о ней, пока пули не попадут в самолёт.

Попасть в аэроплан на такой незначительной высоте нетрудно, и после нескольких пулемётных очередей командир заметил, что самолёт подбит. Пираты видели, как «Разведчик рыбы» начал снижаться, и сейчас же погнались за ним, боясь, чтобы он не отлетел далеко и не сообщил кому-нибудь о лодке. Вскоре самолёт пропал из виду. Но пираты были уверены, что он уже на воде, и продолжали погоню тем же курсом. Не найдя самолёт, решили, что он утонул, и командир приказал задраить люки и пустить воду в цистерны, чтобы лодка снова могла уйти на глубину…

Люда проснулась рано и взялась писать письмо к отцу, как ей предложили пираты. Девушку долго никто не тревожил, и у неё было время обдумать каждую фразу. Вспомнила, как прошлым летом, когда она жила в лагере, к ней приезжал отец. В тот день стояла плохая погода, шёл дождь, и обитатели лагеря почти всё время провели в палатке-клубе. Развлекались разными играми, а в особенности разгадыванием шарад, кроссвордов, всевозможных задач и загадок. Отец тоже играл с ними. Значит, надо напомнить ему о том дне, чтобы он понял, что её письмо тоже следует читать, как загадку, как кроссворд, как ребус, к решению которого нужно найти ключ. Она припомнила, как тогда писали письма, подбирая фразы таким образом, чтобы в них читалось лишь одно определённое слово. Чтобы составить такое письмо, надо было мобилизовать всю свою изобретательность. Обдумывая каждое слово, она в результате написала:

«Дорогой папа!

Помнишь наше пребывание в лагере в прошлом году? Как наша поездка туда нас захватила! Сколько прекрасных переживаний подарили нам те развлечения в палатках в дождливые дни и на реке в солнечные — в особенности лодка. Припоминаю, как мы ловили с тобой в реке мелкую рыбёшку, рачков, а в болоте лягушек и тритонов, чтобы потом любоваться, как смотрится в аквариуме эта стихия подводная. Когда вспоминаю те дни, чувствую, как настоящее волнение охватывает меня. Надеюсь, мы ещё туда поедем, и твои дела тебя на этот раз не удерживают. В этот раз я возьму свой фотоаппарат отдельно.

Мне кажется, что такая прогулка будет наконец-то тем отдыхом, которого врачи давно от тебя требуют.

Беспокоюсь, что до сих пор не имела от тебя известий (надеюсь, ты получил моё письмо). Поскольку мне уже надоели твои геологические дела, а в особенности этот торианит, хотелось бы на какое-то время это забыть и уже плыть с тобой по реке и смотреть на корабли. Уверена, что в этом году, когда мы уедем, у тебя будет надёжная охрана. Чуть не забыла: присматривай за тем бакланом, которого мы купили у рыбаков. Чтобы с ним не случилось того же, что на прошлой шестидневке с белым мартыном, которого убили. Когда будешь ехать в Лузаны (я жду тебя здесь), захвати мой плащ и не забудь одежду свою. Приезжай, ведь мне скоро опять за школьную парту, а отдохнуть перед учебным годом — это прямая обязанность.

Жду тебя скоро, так как твои обещания — немедленно выполнять мои разумные просьбы — помню.

Целую крепко. Твоя Люда».

Перечитав письмо, девушка почувствовала удовлетворение. Безусловно, Анч ничего в нём не поймёт, а отец должен был сразу же вспомнить ту игру, которую он показывал в лагере, о чём она и вспоминает в начале письма. Именно так она тогда и написала свою записку, и он первый её разгадал. В Лузаны он не поедет, поскольку должен уже обеспокоиться неожиданным исчезновением её, Марка и Яси. К легковерным людям он не относился. Но всё же сердце девушки сжимал страх, что вот возьмёт и поедет. Но, хорошо обдумав все обстоятельства и своё письмо, она пришла к окончательному выводу, что отец прочтёт его как надо и сумеет немедленно отреагировать так, как надлежит в таких случаях.

Когда пришёл Анч, Люда лежала на койке и думала о своих товарищах. Её беспокоило, что ничего о них не знает: живы ли они ещё. Девушка сразу спросила о Марке и Ясе.

— Хорошо себя чувствуют… и, кажется, уже не будут упираться, — улыбаясь, ответил Анч, а потом спросил о её письме к отцу.

Когда он молча читал письмо, девушка внимательно следила за его лицом, но на нём не дрогнул ни единый мускул. Казалось, Анч знакомится с содержанием письма совершенно равнодушно, хотя Люда никак не могла поверить этому.

— Я не знал, что вы так интересуетесь живой природой, — сказал Анч, дочитав письмо, — прямо юный натуралист… И рыбки… и лягушки… и бакланы… и мартыны. Постараюсь обогатить ваш аквариум представителями морских глубин.

— Буду благодарна, — ответила девушка.

— Хорошо, обещаю это письмо немедленно переслать вашему отцу. Думаю, командир нашего корабля не станет возражать против такого содержания. Можете писать ещё. Хотя, надеюсь, вскоре вы увидитесь с отцом.

Анч вежливо кивнул и вышел.

Шпион прошёл в каюту командира, где разместился временно, пока его помещение было занято девушкой.

Анч сел за стол, положил перед собой Людино письмо и минут двадцать — тридцать внимательно его рассматривал, будто выискивая что-то особенное. Считал буквы вертикально по столбикам, складывал между собой первые буквы и первые слоги слов, выбиралбуквы и слоги из середины, переворачивал письмо вверх ногами, рассматривал на свет, держа горизонтально, подносил на уровень глаз. Потом снова положил на стол и снова задумчиво рассматривал, будто перед ним было не обычное письмо, а египетский папирус, исписанный иероглифами. Если бы Люда видела, как тщательно шпион изучал её сочинение, наверное, очень бы испугалась. Просидев над письмом с полчаса, Анч спрятал его в карман.

Зашевелилась занавеска, прикрывающая маленькую спальню, и оттуда показался командир. Он сощурил заспанные глаза, провёл рукой по лысине и сел на стул.

— Что? — спросил он Анча.

— Написала. Мой помощник может сегодня ночью перебраться на остров.

— Вы вполне уверены в его конспиративных способностях?

— Иначе я не взял бы его с собой. Он так же владеет русским языком, как и я. Кроме того, это настоящий артист, достойный сцены. Вы сами знаете, как ловко он обманул того рыбацкого мальчишку с запиской.

— А что она написала?

— Прошу. — Анч подал командиру письмо.

— Я же ничего не понимаю!

Анч перевёл ему письмо слово в слово.

— Мне не совсем нравится… Хотя может быть и так… А там что-нибудь не зашифровано?

— Вы забываете о моём опыте! — засмеялся Анч.

Шпион попросил минутку внимания, подчеркнул карандашом в письме несколько слов и показал командиру. Теперь письмо выглядело так:

«Дорогой папа!

Помнишь наше пребывание в лагере в прошлом году? Как наша поездка туда нас захватила! Сколько прекрасных переживаний подарили нам те развлечения в палатках в дождливые дни и на реке в солнечные — в особенности лодка. Припоминаю, как мы ловили с тобой в реке мелкую рыбёшку, рачков, а в болоте лягушек и тритонов, чтобы потом любоваться, как смотрится в аквариуме эта стихия подводная. Когда вспоминаю те дни, чувствую, как настоящее волнение охватывает меня. Надеюсь, мы ещё туда поедем, и твои дела тебя на этот раз не удерживают. В этот раз я возьму свой фотоаппарат отдельно.

Мне кажется, что такая прогулка будет наконец-то тем отдыхом, которого врачи давно от тебя требуют.

Беспокоюсь, что до сих пор не имела от тебя известий (надеюсь, ты получил моё письмо). Поскольку мне уже надоели твои геологические дела, а в особенности этот торианит. Хотелось бы на какое-то время это забыть и уже плыть с тобой по реке и смотреть на корабли. Уверена, что в этом году, когда мы уедем, у тебя будет надёжная охрана. Чуть не забыла: присматривай за тем бакланом, которого мы купили у рыбаков. Чтобы с ним не случилось того же, что на прошлой шестидневке с белым мартыном, которого убили. Когда будешь ехать в Лузаны (я жду тебя здесь), захвати мой плащ и не забудь одежду свою. Приезжай, ведь мне скоро опять за школьную парту, а отдохнуть перед учебным годом — это прямая обязанность.

Жду тебя скоро, так как твои обещания — немедленно выполнять мои разумные просьбы — помню.

Целую крепко. Твоя Люда».

— Я читаю подряд последние слова каждой фразы:

«Нас захватила лодка подводная. Меня удерживают отдельно. Требуют известий: торианит, корабли, охрана. Рыбаков убили. Свою обязанность помню».

Над переносицей командира собрались морщины. Глаза стали маленькими и злыми.

— Значит, она всё наврала! — воскликнул он. — Теперь она у меня кое-что узнает перед тем, как нырнуть на дно.

— Этого следовало ожидать, — ответил Анч. — Хорошо, что не выдумала ничего сложнее, чем эта детская игра.

— Что же нам делать?

— Бросить её в море мы ещё успеем. Пока что пусть сидит и пишет письма: они нам пригодятся.

— Заставить её написать под диктовку?

— Не надо. Я дал ей возможность писать это письмо в спокойной обстановке, чтобы иметь её обычный почерк. Мой помощник копирует почерки с такой же ловкостью, как я орудую кастетом. По этому образцу он сам напишет нужное письмо, с которым завтра утром явится к профессору Ананьеву, а вечером профессор станет нашим «квартирантом». Дочка ещё пригодится, когда будем выпытывать у профессора его формулы.

До вечера подводный корабль лежал на дне, а когда стемнело, выплыл и направился в бухту Лебединого острова, чтобы там высадить помощника Анча. Новое — фальшивое — письмо от Люды, адресованное профессору Ананьеву, лежало в кармане шпиона.

Как обычно, лодка шла без огней, очень осторожно. Но вот вахтенный офицер заметил в море красный огонёк. Один красный огонёк должен был означать, что это парусное судно идёт носом справа от того, кто его заметил. Паровое судно в таком случае должно было иметь ещё топовые огни, то есть один или два белых фонаря на мачтах. Пираты решили приблизиться к паруснику и посмотреть на него, не выдавая себя. Но, приблизившись, они увидели такое необычное судно, что командир приказал осветить его прожектором. При свете прожектора увидели почти затопленный пароход. Рассматривая его, старший офицер уверил командира, что узнал «Антопулос», в который прошлой ночью они выпустили торпеду. На палубных надстройках, торчащих из воды, пираты не заметили никого. Безусловно, экипаж покинул судно. Командир лодки приказал спустить шлюпку, чтобы несколько человек поднялись на пароход и осмотрели штурманскую рубку и каюты перед тем, как окончательно пустить пароход на дно.

Шлюпка с пятью мужчинами немедленно отошла. В ней поехал также помощник Анча, так удачно сыгравший перед Марком роль сочувствующего матроса.

25. НЕИЗВЕСТНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ

В ту ночь на «Буревестнике» не жалели топлива. Эсминец ходил на полной скорости, давал гудки, пускал ракеты, а после этого останавливался и затихал. Тогда на палубе и на мостиках вахтенные прислушивались к звукам в море, всматривались в темноту, не блеснёт ли огонёк, зовущий на помощь. Радист каждые полчаса запрашивал ближайшие радиостанции о «Разведчике рыбы». Но никто не отзывался на эти гудки, не отвечал на ракеты, и все рации передавали одно и то же: «Известий о "Разведчике рыбы” не имеем». Капитан-лейтенант Трофимов долго не сходил со своего мостика. Рядом с ним стоял комиссар, и оба они молча всматривались в темноту. Туда же на мостик Трофимову принесли шифрованную радиограмму от командира дивизиона. Командир приказывал к утру занять 138-й квадрат и сообщал, что в море действительно есть пиратская подводная лодка и, если до того времени она не отойдёт на значительное расстояние, ей не вырваться из заграждения, которое до утра создадут эсминцы и гидросамолёты.

Просмотрев с комиссаром радиограмму, командир позвал старшего радиста и приказал доложить, какие новые сведения есть у него о гибели «Антопулоса».

«Антопулос», греческий пароход, шёл из Нью-Орлеана, откуда у него был багаж, адресованный в Лузаны для геологического комитета. Пароход был нагружен пустыми бочками, которые он взял в Марселе и должен был доставить после захода в Лузаны, в один из заграничных портов. В Лузанах планировал стоять лишь сутки. Команда состояла из двадцати восьми человек. Все спасены.

Из показаний, данных капитаном и часовым штурманом, если их показания правдивы, делают выводы, что причиной утопления «Антопулоса» является торпеда, выпущенная неизвестно кем.

— А как скоро пароход пошёл на дно? — спросил командир.

— Радист не успел дать «SOS». Когда шлюпка отходила от борта, над водой ещё оставался капитанский мостик. Шлюпка быстро отошла в темноту, поскольку боялась, что её расстреляет судно, пустившее торпеду.

— Так они видели это судно?

— Вроде бы нет, но, наверное, подозревали его присутствие.

— Кто это вам рассказал?

— Радист с «Магнитогорска».

— И это всё?

— Ещё там звери погибли.

— Какие звери?

— Они везли для какого-то дрессировщика двух африканских львов, двух южноамериканских ягуаров и одного бенгальского тигра. Радист сообщает, что звери были под твиндеком и в последнюю минуту подняли бешеный рёв.

— Если львы умеют плавать, то мы их встретим, — улыбнулся комиссар.

— Хорошо! Можете идти, — сказал командир радисту. — Если будут какие-то новости, немедленно сообщайте мне.

— Слушаюсь, товарищ командир.

Радист ушёл. Капитан-лейтенант и комиссар остались одни. Поблизости стоял только вахтенный командир. «Буревестник» продолжал идти переменными курсами, пересекая район, где надеялись отыскать «Разведчика рыбы». На карте всё это место штурман очертил карандашом. Линии пролагали одна от другой на расстоянии всего лишь мили.

— Если у них не случилось вынужденной посадки, то можно ожидать наихудшего…

— Думаете, серьёзная авария? — спросил командир.

— Возможно, им пришлось выброситься на парашютах.

— Тогда бы они постарались выбросить свою лодку.

— Могли не успеть.

— Будем искать до тех пор, пока не найдём хотя бы мёртвыми.

Около полуночи Трофимов пошёл в каюту подремать.

В это время радисты старательно слушали, как переговаривались между собой многочисленные рации. Один дежурил на длинных, второй — на коротких волнах. Пропускали без внимания сообщения о чьём-нибудь здоровье, о датах отъезда и приезда, о высылке с первым рейсом кому-то цветов, — их интересовали сообщения о самолёте, о лётчиках, об авариях. Продолжали регулярно опрашивать все станции, нет ли известий о «Разведчике рыбы». Вдруг радист, слушавший на длинных волнах, насторожился. Он как раз слушал ответ одной станции на свой запрос, когда ухо уловило тревожные звуки, врывавшиеся в ответ со стороны. Кто-то медленно, будто неопытной рукой, выстукивал «SOS». Кто-то звал на помощь. Радист уже ничего не слушал, кроме этой рации, подающей бесконечное количество раз три точки, три тире, три точки. Хотел узнать её позывные, но неизвестный радист их не подавал. Но вот он назвал свой пароход. Радист-слушатель автоматически записывал на бумаге карандашом:

«SOS, SOS, SOS, SOS… Пароход “Антопулос” тонет. Спасаемся. Ищите пилота Барыля, штурмана Петимко, Ясю Найдёнку, Марка Завирюху. SOS, SOS, SOS…»

Неизвестный радист снова и снова сообщал одно и то же, не отмечая местонахождения тонущего парохода.

— Пеленг, пеленг бери! — закричал радист своему помощнику коротковолновику.

Тот понял, что его товарищ слушает что-то чрезвычайно важное, оставил свой приёмник и схватил наушники от длинноволнового аппарата. Он прислушался, услышал «SOS» и бросился к пеленгатору. Потерял, было, сигнал «SOS», но, быстро вертя колёсико, снова поймал его. Теперь пеленгатор был направлен на линию, которая вела на рацию, дающую «SOS».

Эта линия шла под углом 110 градусов на юго-восток от курса эсминца. Где-то на той линии, должно быть, не очень далеко от них, находилась рация, передающая «SOS». Но лишь только успели взять радиопеленг, как рация замолкла.

Старший радист немедленно протелефонировал об этом Трофимову.

— Молодец! — похвалил его командир. — Но это немного похоже на провокацию. Какие радиостанции есть на этой линии?

— На суше ближе Багдада нет. Это может быть только плавучая рация.

— Хорошо! Слушайте дальше. Может быть, ещё поймаете этого неизвестного корреспондента. Обязательно пеленгуйте! — и командир повесил трубку.

Две минуты спустя Трофимов стоял наверху. Он приказал сменить курс на запеленгованную радистами рацию, а вахтенным — быть готовым к боевой тревоге. Слушатели на гидрофонах усилили наблюдение. Были вызваны на боевые места часть артиллеристов, пулемётчиков и торпедистов.

Командир «Буревестника» полагал, что эта радиограмма — провокация. Но кому нужно было провоцировать и с какой целью? Этого он не знал и приготовился к какой угодно неожиданности. Возможно, в этом заинтересована та самая таинственная лодка, в существовании которой Семён Иванович почти полностью удостоверился.

Зазвонил телефон. Радист сообщил, что сигнал «SOS» слышали несколько радиостанций, но никто не уловил ни позывных, ни указания о местонахождении «Антопулоса». Одна из береговых радиостанций тоже запеленговала рацию, подающую сигналы тревоги. Радист передал результаты пеленгования. Имея в наличии два пеленга, уже возможно приблизительно определить место этой рации. Вахтенный штурман тут же сделал это. Рация находилась приблизительно на расстоянии в пятнадцать — двадцать миль от эсминца, с возможной поправкой по горизонтали на полторы-две мили.

— Дайте приказ в радиорубку сохранять абсолютное молчание, — распорядился командир.

Обстановка требовала не подавать с корабля по радио ни единого звука, чтобы не обнаружить себя. Иначе с помощью радиопеленгаторов враг мог быстро определить, где находится корабль, уловив лишь несколько звуков и подметив два-три пеленга.

Ни единого огонька не светилось на миноносце, хотя он мчался полным ходом.

Через пять минут вахтенный доложил, что на шумопеленгаторе уловили что-то похожее на звук выстрела из лёгкой пушки. Выстрел прозвучал по курсу корабля.

— Дайте боевую тревогу! — распорядился командир.

Палец жмёт на кнопку — и по всем помещениям эсминца раздаётся резкий звонок. Будто подброшенные на пружинах, слетели с подвесных коек краснофлотцы. За минуту опустели кубрики и каюты. Каждый стоял на своём месте, готовый слушать приказы командиров. Задраивались люки, слетали чехлы с пушек, пулемётов и торпедных аппаратов. Торпедисты, артиллеристы и пулемётчики стояли в готовности послать врагу свои смертоносные гостинцы. При свете звёзд блестели положенные на тумбу рейки для торпед, в трюмах лежали готовые для механической подачи наверх снаряды, в машине стрелки манометров подтверждали, что котлы доверху полны пара. Весь корабль, напряжённый, как человек, готовый к боевому прыжку, разрезал темноту и море, и только звёзды освещали ему путь.

Но вот на горизонте появился ещё один свет. Там вспыхнул огонёк и не гас, а, наоборот, разгорался. Должно быть, огонёк превращался в пожар, потому что над морем росло зарево.

— Товарищ командир, разрешите доложить. На море по нашему курсу горит судно, — сказал вахтенный, который хотя и видел, что командир смотрит в ту сторону, считал нужным доложить ему.

— Дайте распоряжение подготовить помпы, огнетушители и шлюпки для спуска на помощь утопающим, — ответил Трофимов.

Возле командира неподвижно застыл комиссар. За бортами эсминца шипела чёрная вода, а прямо перед ним вырастало плавучее пламя.

— Гидрофоны слышат подводную лодку, — прозвучал голос вахтенного.

26. ПОЖАР

Маленькая шлюпка с пятью пиратами обошла вокруг полузатопленного парохода и причалила к шлюпдеку, откуда трап вёл на нижний капитанский мостик. Трое, в том числе помощник Анча, поднялись на пароход, а двое отвели шлюпку на несколько метров от него, чтобы лучше следить за действиями своих товарищей.

В радиорубке под крышей было небольшое отверстие. Сквозь это отверстие Марк и Яся могли следить за пиратами с того момента, как они приблизились к пароходу. Они видели, как все трое поднялись на капитанский мостик и остановились перед штурманской рубкой. Двое вошли в неё, а один остался у двери. В окошке рубки зажёгся свет. Пираты, наверное, искали бумаги, которые могли бы их заинтересовать. Вскоре один из них вышел, что-то сказал и исчез за рубкой. Потом свет в окошке погас, и вышел второй. Он что-то держал в руках. Должно быть, нашёл всё-таки для себя что-то нужное. После этого они полезли к бортовым фонарям, наверное, как догадывался Марк, чтобы их погасить. Яся в это время высматривала в иллюминатор, не виден ли за бортом «Разведчик рыбы», но ничего в море не заметила. Когда она шёпотом сказала об этом Марку, тот ответил, что, возможно, лётчиков с лодки не заметили, а «Разведчик рыбы» маскируется, и у него есть возможность спастись.

Пираты завершили осмотр штурманской рубки и теперь о чём-то совещались. Вспомнив о пребывании на подводной лодке, Марк почувствовал боль в голове и руке. Вне всяких сомнений, пираты заглянут в радиорубку и обнаружат их. Одному ещё можно было бы залезть под софу, на которой спал радист, но вдвоём там поместиться невозможно. Выйти из радиорубки незамеченными они ещё могли, но где спрятаться? За три четверти метра от двери вздымался борт большой шлюпки. Когда они готовили её к спуску, немного отвернули тент, которым обычно прикрывают лодки от дождя. Она могла стать единственным местом спасения. Схватив Ясю за руку, парень шепнул ей, чтобы она залезла под тент. Девочка сразу же поняла, вскочила в шлюпку с ловкостью обезьянки и юркнула под тент, как мышка. Марк шмыгнул за ней с не меньшей скоростью. Радиорубка прикрывала их от света прожектора, а щель между тентом и бортом шлюпки возле кормы давала возможность следить за тем, что происходит на всём правом борту парохода. Сразу пришлось притихнуть и лечь на дно, поскольку все трое пиратов, посовещавшись, ушли с капитанского мостика в радиорубку. Вот уже их шаги шаркают по шлюпдеку. Юнга и девочка затаили дыхание. Пираты, по-видимому, считали главными пунктами, где могло остаться для них что-то ценное, штурманскую каюту и радиорубку. Направляясь к последней, один из них хлопнул ладонью по тенту на шлюпке, буквально в нескольких сантиметрах от Ясиной головы, но не заглянул под брезент. Марк боялся, как бы в радиорубке пираты не обратили внимание на аппаратуру, которой он только что пользовался. Аккумуляторы, наверное, ещё не охладились. Но пираты, как видно, этим не интересовались, так как очень быстро вышли из рубки, забрав только бумаги. В небольшую надстройку на корме, выглядывающую из воды маленьким островком, никто из них не пошёл. Говорили они так близко от Марка, что он мог бы высунуть руку из-под тента и ухватить одного из них за воротник. К сожалению, юнга не понимал ни единого слова из этого разговора. Когда они отошли, парень снова заглянул в щель. Двое пиратов остались на шлюпде-ке и принялись осматривать каюты, отделённые камбузом от кают-компании, а третий снова пошёл к капитанскому мостику, направляясь в каюту капитана. Марк замер. Ведь они непременно должны были зайти в кают-компанию. А в ней и в каюте капитана находились звери… Вот на палубе не осталось никого из пиратов. Последний открыл дверь капитанской каюты и исчез за ней. Должно быть, он вначале ничего там не увидел, потому что минуты полторы на пароходе царила тишина. Двое осматривавших каюту вышли оттуда и подошли к кают-компании. Но как только переступили её порог, как из капитанской каюты послышался крик. Будто в ответ ему в кают-компании прогремел выстрел. По пароходу метнулся свет прожектора. Подводная лодка стояла по левому борту, а значит, там, безусловно, не видели, что происходило на правом, откуда двое пиратов заходили в кают-компанию. Дверь же капитанской каюты выходила на середину парохода, и прожектор ярко освещал то место. Марку видны были весь правый борт и нижний капитанский мостик. Юнга увидел, как на нём открылась дверь и оттуда выскочил пират, а вслед за ним огромный зверь. Он ударом лапы сбил пирата с ног и, остановившись над своей жертвой, раскрыл пасть, оскалив большие острые зубы. Света прожектора зверь не испугался. Казалось, такой свет был ему привычен. На подводной лодке сразу заметили, как падал человек, и увидели льва. Тем временем из кают-компании прозвучал новый выстрел, и оттуда, как ошпаренные, выскочили два пирата, а за ними со страшным рычанием рассвирепевший, должно быть, раненый зверь. Это был чёрный южноамериканский ягуар, самый страшный зверь Нового Света, который по своей силе мог сравниться со львом и тигром. Обычно осторожный и опасающийся человека, он свирепеет, если его ранят.

События разворачивались с неимоверной быстротой. Пулемётчики с подводной лодки, чтобы спасти своего товарища, дали несколько выстрелов по первому зверю. Лев ответил на них громовым рёвом и упал грудью на барьер. В это время из двери капитанской каюты показалась голова нового хищника: пригнувшись, оттуда выглянул тигр. Он молниеносно схватил пирата за ногу и втащил его назад в каюту. Почти одновременно Марк увидел, как один из тех, что выскочили из кают-компании, бросился в море. Второй получил от ягуара могучий удар когтями, разорвавший ему руку от локтя вниз и бедро. От этого удара пират свалился за борт.

С подводной лодки гремели выстрелы, в воде кричал тонущий раненый. Шлюпка, стоявшая под левым бортом, спешно оплывала пароход. Когда она прошла килевую линию, Марк рассмотрел перепуганные и растерянные лица гребцов. Надо сказать, что Марк и Яся чувствовали себя тоже не очень хорошо, так как в нескольких шагах от их убежища стоял чёрный зверь, будто приготовившись прыгнуть в воду, и злобно рычал. Но вот шлюпка подобрала обоих пиратов, приблизившись на каких-то пятнадцать метров к пароходу. В этот момент ягуар выгнул спину и вдруг прыгнул на шлюпку. Он не долетел до неё только метра три. А падая в море, так всколыхнул поверхность, что шлюпка закачалась, едва не зачерпнув воды. Пираты налегли на вёсла, но ягуар, вынырнув, поплыл за ними вдогонку.

Марк почти полностью высунулся из-под брезента, следя за зверем и шлюпкой.

Казалось, хищник вот-вот догонит шлюпку, но пираты, охваченные ужасом, налегали на вёсла и заметно отдалялись. Юнга, воспользовавшись тем, что внимание всех сосредоточилось на звере, выскользнул на палубу и вскочил в радиорубку. Здесь он припал к удобному для наблюдений отверстию.

На палубе подводной лодки суетились несколько человек. Они, наверное, ждали шлюпку. Когда она показалась из-за парохода, на неё бросили луч прожектора. Ягуар ещё плыл за шлюпкой, но уже существенно отстал. Однако пиратам не везло. Один матрос загрёб чересчур сильно, и весло сломалось. Теперь шлюпка заплясала на месте. Матрос попытался грести одним веслом, но шлюпка шла очень медленно, поскольку была перегружена. Ягуар приближался к ней. С палубы подводной лодки поняли, в чём дело, и стали что-то кричать. Тогда шлюпка свернула в сторону и пошла параллельно лодке. После этого все, кто был в шлюпке, пригнулись. Затарахтел пулемёт, подняв брызги возле ягуара. Зверь заревел в последний раз, дёрнулся головой назад и исчез под водой. После этого на минуту воцарилась тишина. Но вскоре раздался страшный львиный рёв из-под капитанского мостика.

Шлюпка постепенно приблизилась к своему кораблю. Свет прожектора мешал Марку рассмотреть тех, кто стоял там на палубе, но ему казалось, будто он узнаёт сухощавую высокую фигуру Анча. Казалось, пираты хотят отрядить на корабль новую экспедицию, возможно для поиска матроса, попавшегося зверям в капитанской каюте. Когда шлюпка снова отошла от корабля, Марк опрометью бросился в лодку, залез под тент и рассказал Ясе о своих наблюдениях. Решили сидеть как можно тише, в надежде, что пираты вскоре покинут пароход. Огней «Разведчика рыбы», как и раньше, не видели. Он, должно быть, скрывался в темноте. Марк и Яся больше не выглядывали из своего убежища, а только прислушивались, не слышны ли шаги на палубе. Под тентом было совершенно темно. Они не видели друг друга и старались дышать так, чтобы это дыхание не долетало даже до них самих. Наконец они услышали плеск вёсел поблизости, но шагов на палубе всё же не различали. Так прошло несколько бесконечно длинных минут.

Но вот возле парохода зашумела вода. Поблизости проходил корабль. «Наверное, подводная лодка обходит вокруг парохода», — подумал Марк и не ошибся, потому что в темноте сейчас же появился и свет. Подводный корабль обошёл «Антопулос» с правой стороны, освещая его прожектором. Теперь Марк и Яся не могли даже выглянуть из шлюпки, потому что их бы сразу заметили. Шум винта стих, корабль остановился. Возможно, пираты осматривали пароход с этой стороны, чтобы узнать, не остались ли ещё на нём звери. Возможно, они таким образом хотели узнать о судьбе своего матроса. Так прошла минута. Потом громкий, казалось, двойной грохот взрыва ударил по ушам. Юнга и девочка почувствовали сильное сотрясение, где-то поблизости что-то трещало, взлетало в воздух, падало в воду. Это подводная лодка, пожалев торпеду, выпустила по надстройке капитанского мостика снаряд из лёгкой пушки. Грохот выстрела почти слился с грохотом взрыва. Снаряд разворотил штурманскую рубку и верх капитанской каюты, разбросав части всех лёгких деревянных надстроек вокруг по морю. Какой-то обломок упал на брезент, прикрывающий шлюпку, и прорвал его, едва не задев Ясю. В тот же миг послышался звериный рёв. Возможно, взрыв напугал зверя, а возможно, и ранил. Загорелось то, что осталось от капитанского мостика. Марк и Яся неподвижно лежали на дне шлюпки. Марк ждал, когда подводная лодка отойдёт, тогда они бросятся в воду и, возможно, спасутся на каких-нибудь обломках, которые должны были после взрыва плавать вокруг. Но лодка стояла на месте и не сводила с парохода свой прожектор. Новый грохот выстрела слился с грохотом нового взрыва. Теперь Марк и Яся видели отблеск огня, а взрыв произошёл, казалось, у них под головой. Снаряд попал в камбуз, правда, в нескольких шагах от них, и поджёг кают-компанию. Запахло дымом. В третий раз грохнула пушка, и на этот раз взрыв был особенно громким, так как снаряд попал в надстройку на корме и разорвал одну, а может быть, и две бочки с бензином. Пламя вмиг охватило всю кормовую надстройку, она загорелась, как огромный факел, ярко освещая море на сотни метров вокруг. Подводный корабль погасил прожектор. Теперь он ему был не нужен — света хватало. Пираты больше не хотели тратить снаряды. Хватило трёх выстрелов, чтобы открыть доступ воде сквозь верхнюю палубу в трюм. Мачты «Антопулоса» начали укорачиваться. Пароход погружался в воду. Лёгкое дыхание ветра на какую-то минуту заволокло радиорубку и почти весь шлюпдек дымом. На воде возле парохода виднелись пылающие пятна. Это горел разлитый из бочек бензин. После обстрела пароход начал быстрее погружаться носом в воду. Об этом свидетельствовали наклон фок-мачты и затопление капитанской каюты, в которой страшно рычал зверь.

В шлюпке, где неподвижно лежали Марк и Яся, ощущалась жара. Где-то близко, должно быть, из кают-компании, сюда подступал огонь. Здесь происходило соревнование между водой и огнём — кто быстрее затопит радиорубку. Такая же судьба должна была постигнуть и шлюпку. Ни Марк, ни Яся уже не отваживались выскочить из неё. Им казалось, что лучше утонуть вместе с «Антопулосом», чем снова попасть в руки Анча и «рыжей гадюки». Их мучила жара, их душил дым. Они слышали под собой всплески. Это значило, что пароход вошёл уже шлюпдеком под воду и вот-вот пойдёт на дно и сотворит следом могучий водоворот. Марк сжимал Ясину руку и пересохшими губами шептал слова надежды.

Подводная лодка следила за агонией парохода, в прошлую ночь обманувшего пиратов, оставшись после взрыва на поверхности и дрейфуя почти целые сутки. Казалось, пираты боялись, что пароход снова обманет их, десятисантиметровая пушка угрожающе смотрела на него дулом. Пираты решили выпустить ещё один снаряд и удостовериться, что с пароходом покончено. Снова звук выстрела, грохот взрыва и блеск огня над радиорубкой почти сливаются во что-то единое. Разлетаются стены радиорубки, взлетают в воздух части аппаратуры, вздымается пламя над местом взрыва. Теперь, кажется, на пароходе не осталось ни одного места, не затопленного водой или не охваченного пламенем. Лишь металлические мачты спокойно торчат над этим кострищем. В это время до пиратов, стоявших на палубе своего корабля, долетел металлический гул с воздуха, сверху. Приближался самолёт. Вмиг опустела палуба подводного корабля, захлопнулись люки и, глотая воду в цистерны, он исчез с поверхности моря. Только широкие круги разбегались по морю и бушевал на корабле пожар.

27. БОЙ С ПОДВОДНЫМ КОРАБЛЁМ

Эсминец услышал врага. Неизвестно, знал ли также и враг о приближении эсминца, но «Буревестник» не уменьшал хода. Только шёл он зигзагами, на всякий случай опасаясь торпеды. Теперь штурман прокладывал курс уже не по радиопеленгу и не на свет от пожара, а по шумопеленгатору, определяющему местонахождение корабля под водой. Пират, должно быть, пересекает путь эсминцу наискосок. Возможно, он заметил надводный корабль и пытается исчезнуть, но капитан-лейтенант Трофимов твёрдо решил его не упускать. Эта встреча должна быть последней, здесь должен произойти смертельный поединок, хоть оба корабля и напоминают противников с завязанными глазами. Правда, чаще в таком положении бывает эсминец. Командир отдаёт приказ осветить море прожекторами, надеясь заметить перископ. Но лодка либо ушла совсем под воду, либо умело свой перископ скрывала. Однако командир «Буревестника» знал, что подводный враг не мог далеко удрать. На поверхности эсминец непременно догнал бы его и утопил, а под водой лодка вряд ли отважится идти полным ходом. А значит, «Буревестник» её найдёт. Лодке оставалось неподвижно лежать на грунте, пока эсминец не уйдёт отсюда, или же подняться на перископную глубину и попытаться утопить корабль торпедами. Другого выхода у пиратов не было.

За это время «Буревестник» приблизился к месту пожара. Теперь горящий пароход находился от него ближе, чем за милю. С миноносца видели, что он почти утонул, на нём ещё горели верхние надстройки. Казалось, пожар свирепствовал и внутри корабля, потому что пламя над тем местом, где должен быть капитанский мостик, било высоким столбом, как из жерла. Наверное, внутри корабля тоже происходило состязание воды с огнём, так как вместе с огнём и дымом оттуда вылетали клубы белого пара.

В эту напряжённую минуту Трофимов отчётливо услышал шум мотора в воздухе. В темноте над морем проносился самолёт. Откуда, куда, что ещё за самолёт? Командир и вахтенный поднимают головы вверх, отыскивая над собой огоньки, которые должны быть на самолёте, но их не видно. Может быть, они исчезли на ярком фоне пожара, но тогда самолёт был бы виден на половине неба, освещённой им. Звучит приказ — готовить зенитную артиллерию. Тоненькие дула зенитных пушек поднимаются в тёмное небо. И замирают настороженно, готовые забросать подоблачную высоту своими снарядами.

Гидрофоны упустили шум подводной лодки. Но командир эсминца хорошо знал правила поведения врага: значит, пират остановился, замер и таким образом пытался избежать опасности. Так он будет лежать до тех пор, пока его гидрофоны не перестанут улавливать звук винтов эсминца, когда тот отсюда уйдёт. «Напрасная хитрость!» — Капитан-лейтенант Трофимов готов соревноваться на долготерпение. Но вряд ли это будет нужно. Как охотник выкуривает лису из норы, так старый боевой командир «Буревестника» сумеет заставить подводную лодку сдвинуться со своего места. Только минута внимания — его встревожил неизвестный самолёт. Если против него два врага — и подводный, и воздушный, — то будет горячий бой. Прожекторы всё так же носятся по морю и небу, то простирая параллельные столбы света, то скрещивая их, то вновь разбегаясь в разные стороны. Наконец луч прожектора уловил маленькую тёмно-серебристую птицу. Её освещают, не выпускают, берут в перекрестье прожекторов, чтобы ослепить пилота и навести на самолёт зенитные пушки. Артиллеристы готовы с первого приказа окружить его чередой взрывов, но команды нет. В ярком свете видно, что это маленький самолёт, неспособный сбросить тяжёлые бомбы. И остроглазые командиры, стоящие на мостике, почти готовы признать, что это «Разведчик рыбы».

Продержав самолёт полминуты освещённым, прожекторы по приказу командира оставляют его и снова ощупывают море вокруг корабля. Под светом прожекторов вода становится чернее ночи.

Дорожки света бегают по морю, но никто не замечает маленькой трубки над водой. Тем временем самолёт стих, и снова наступила напряжённая тишина. Такая напряжённость выматывает больше самой тяжёлой работы.

Пожар утихал. Теперь над водой горели только крыши капитанского мостика и радиорубки. Вокруг огня расплывались и горели на воде обломки и разные предметы, смытые с палубы. Вот огонь ещё раз поднялся столбом над пароходом. За радиорубкой стояло несколько бочек с бензином. Он вспыхнул, с громовым взрывом разлетелись бочки, высоко поднялся столб пламени, будто прощальный сигнал, и пароход исчез под водой. На поверхности пылали лишь несколько огарков, едва освещая медленно погружающиеся мачты. Но вот исчезли и они. И снова темнота, ещё более густая, чем перед этим обволокла море. Откуда-то с того места, где утонул пароход, гидрофоны миноносца уловили звук винтов подводной лодки. Трофимов догадался, что подводная лодка скрывалась между эсминцем и утопающим пароходом. Теперь пароход, идя на дно, создаёт водоворот и тащит за собой лодку. Чтобы вырваться из этого водоворота, пират пустил в ход электромоторы. В памяти командира эсминца мелькнуло воспоминание, как во время империалистической войны одна подводная лодка, спасаясь от миноносцев, нырнула под большой тонущий пароход и, пройдя под ним, вырвалась из водоворота и сбежала от погони.

Трофимов был уже готов отдать приказ идти на врага и искать его по ту сторону парохода, когда палубный наблюдатель с левого борта крикнул:

— По левому борту торпеда!

Командир оглянулся и увидел при свете прожектора пенистую дорожку — след торпеды, приближающейся со скоростью моторного катера. Ещё минута, и могучий удар встряхнёт корабль, разрушительная сила разворотит борт или дно эсминца, может даже оторвать нос или корму, а через мгновения после этого команда будет спасаться, бросаясь за борт с пенопластовыми поясами и кругами, если не успеет спустить шлюпки. Последними оставят корабль радист и потом командир, если им повезёт и удастся это сделать.

— Право руля! — В голосе командира прозвенел металл, а его рука крутанула машинный телеграф на «полный боевой ход».

Прошло три-четыре секунды. Эсминец рванулся вперёд, уходя от торпеды, но пенистая дорожка была уже за тридцать метров от кормы. На мостике рядом с неподвижным командиром стояли вахтенный и комиссар. Все трое будто измеряли глазами скорость торпеды. На миг она исчезла с освещённого места, но прожектор снова осветил воду за кормой. Вспененная дорожка прошла на расстоянии десяти метров от кормы. Вот всё и закончено — командир отвернулся от кормы. Скоростью и удачным манёвром корабль спасён. Торпеда ушла дальше в море. Она пробежит определённое расстояние и утонет. Надо искать подводного врага. И снова всё внимание на гидрофоны. Палубные вахтенные не спускают глаз с освещаемого прожекторами корабля. Эсминец уменьшил ход до минимального и медленно закружился. Так прошло несколько минут, когда снова прозвучало предостерегающе-грозное:

— Торпеда!

Теперь её заметили с правого борта, и следя за её курсом, невнимательный наблюдатель мог бы сказать, что она не угрожает кораблю. Однако внимательное наблюдение вскоре показало, что торпеда кружит вокруг эсминца с бешеной скоростью, всё уменьшая круги. Это шла та же самая торпеда, которая недавно прошла за кормой. Это была торпеда спирального действия. Заметили её тогда, когда эсминец уже не мог вырваться из её смертельной спирали. Никто не знал, куда именно ударит торпеда, но для всех было ясно, что она попадёт в корабль через каких-то полминуты. Вахтенный помощник поднял на командира глаза, ожидая приказа дать аварийную тревогу. Капитан-лейтенант понимал, что все напряжённо ждут его решения. И снова прозвучал звенящий металлом голос:

— Подводными снарядами по торпеде — огонь.

Этот приказ был неожиданным для вахтенного. Ещё секунду царила тишина: полсекунды артиллеристы осознавали команду, секунду наводили пушки. И вмиг загремели выстрелы. Пушки с неимоверной скоростью выбрасывали на торпеду снаряды, которые погружались в воду и там разрывались. Канонада продолжалась секунд десять и завершилась оглушительным взрывом, вспышкой огня над морем и фонтаном воды, частично упавшим на палубу эсминца. Один снаряд, метко посланный артиллеристом, попал в торпеду и взорвал её за несколько секунд до удара по кораблю.

На подводной лодке, услышав взрыв, были уверены, что торпеда попала в цель. Командир-пират хотел взглянуть на последствия своей атаки. Первую минуту после взрыва эсминец стоял с погашенными прожекторами, и когда пираты выставили перископ, они ничего не заметили. Возможно, предполагали, что удар торпеды был очень метким — и корабль сразу пошёл на дно. По-видимому, желая убедиться в этом, подводная лодка не ограничилась наблюдениями в перископ, а всплыла на поверхность. Ещё звенело в ушах после взрыва, когда лучи прожекторов снова забегали по морю, и вахтенный на «Буревестнике», протянув руку вперёд, крикнул:

— Подводная лодка!

В машинном отделении прозвучал приказ: «Полный боевой вперёд». Старший механик дал ход, как на последних флотских гонках. Весь машинный отдел вздрагивал. Механик надеялся, что в эту ночь командир прикажет дать увеличенную скорость по его проекту, но приказа всё не было. Однако миноносец, приближаясь к подводной лодке, разрезал морской простор с быстротой скорого поезда. На лодке поняли манёвр «Буревестника», и пират начал быстро погружаться. Если бы эсминец протаранил его своим форштевнем, бой в ту же минуту был бы окончен. Уже палуба лодки исчезла под водой, стала погружаться рубка. Но эсминец вот-вот налетит на врага. И лодка, погружаясь, одновременно дала полный ход электромоторам. Этим она выиграла несколько секунд. Скорость приближения эсминца уменьшилась, поскольку лодка от него убегала, хоть и шла почти вдвое медленнее эсминца. Теперь на поверхности был виден только перископ, освещённый прожектором. И за перископом, как гончая за лисой, мчался «Буревестник». Кажется, нужно лишь одно мгновенье — и гончая схватит зверя за хвост, но этого мгновенья как раз и не хватило: перископ полностью исчез под водой. Но не всё ещё потеряно — только бы зацепить килем рубку подводной лодки. «Буревестник» проносится над тем местом, где только что исчезла чёрная рубка перископа. Кое-кому из краснофлотцев кажется, будто они слышали лёгкий удар в корпус корабля. Но нет — командир отрицательно качает головой. Возможно, сбили перископ, но и только, а лодка пошла в глубину. Звенит машинный телеграф, требуя застопорить машины. Эсминец возвращается, кружит на месте, так как гидрофоны сообщают о медленном движении подводной лодки. Он где-то здесь, совсем близко, почти под эсминцем.

Капитан-лейтенант гремит в рупор:

— Глубинные бомбы за борт!

С корабля выбрасывают в море снаряды, специально предназначенные против подводных лодок. Глубинные бомбы исчезают под водой. И вскоре оттуда доносится гул, волнуется поверхность воды. Это на предназначенной им глубине со страшной силой разрываются бомбы, неимоверно увеличивая давление воды. Чтобы уничтожить лодку, не обязательно попасть в неё бомбой. Достаточно, чтобы она взорвалась поблизости, и лодка будет разрушена. Даже при взрывах на расстоянии у подводной лодки от сотрясений гаснет электричество, трескается стекло, рвутся натянутые тросы, не удерживаются на ногах люди. Снова и снова разбрасывает эсминец глубинные бомбы, пытаясь смертельно поразить невидимого врага.

После короткого перерыва, во время которого эсминец прислушивался к подводным шумам, снова отправились вдогонку. Подводные шумопеленгаторы указывают, что лодка со скрипом поползла по грунту. Глубина более ста метров, но звуки оттуда доносятся чётко. Теперь эсминец проскочил над тем местом средним ходом и даже уменьшил скорость до минимальной, когда снова начал сбрасывать глубинные бомбы. Они взрывались на глубине, где давление воды достигает десяти атмосфер, и достаточно было бы самой небольшой пробоины, чтобы лодка навсегда осталась на дне.

Сбросив очередную порцию бомб и пронаблюдав с поверхности за их взрывами, Трофимов снова остановил корабль.

Командир ощущал уверенность в своём успехе. Не мог подводный пират укрыться от этой лавины бомб. Но всё же не мешало бы проверить свои догадки, простояв здесь до вечера и не прекращая ни на минуту шумовые наблюдения. Только теперь он поднял голову и взглянул на звёздное небо. Приближался час рассвета. Глядя вверх, капитан вдруг стал прислушиваться. Казалось, там снова звенело что-то, но после пушечной стрельбы, взрыва торпеды и гула глубинных бомб уши слегка утратили восприимчивость.

— Самолёт, товарищ командир! — доложил вахтенный.

И снова над ними появился самолёт. Трофимов хотел приказать прожекторам снова поймать его, но передумал и решил не показывать, где стоит эсминец. Но, наверное, пилот отважился сесть на воду при свете звёзд, так как скоро с эсминца заметили на какой-то миг его очертания, потом грохот утих, и самолёт, снижаясь, исчез в темноте. Вскоре после этого вдали мигнул огонёк фонаря. Время от времени он то зажигался, то гас, светил то красным, то зелёным. Вахтенный сигнальщик доложил:

— Даёт сигнал: хочет говорить.

— Спросите, кто он и чего хочет?

В ответ быстро замигали огоньки.

— Отвечает, что. «Разведчик рыбы». Просит разрешения подойти.

— Сообщите: подходить немедленно. Прожектор! Осветить путь к кораблю.

Снова затарахтел мотор, и при свете прожектора с миноносца увидели, как к ним по воде приближается самолёт. Вскоре он остановился сбоку от борта.

Лётчикам сбросили трос, они закрепили им свою машину, а потом по длинному трапу с плавучим мостиком поднялись на палубу эсминца. Постукивая деревяшкой, Барыль взошёл на командирский мостик и отрапортовал о приключениях, случившихся с «Разведчиком рыбы». Окончание рапорта было таким:

— …Во время зарядки бака горючим мы заметили, что какое-то судно осветило «Антопулос» прожектором. Судно стояло по ту сторону парохода. Рассчитывая, что парень и девочка дадут о себе знать, а одновременно и сообщат о нашем пребывании, мы никаких мер не предпринимали. Продолжая готовить самолёт к полёту или же самостоятельному походу по морю, мы рассчитывали, что судно с прожектором подойдёт к нам. Почти уже завершили подготовку аппарата, когда нам показалось, будто со стороны парохода донеслись выстрелы и крики, а потом звериный рёв. Зная, что на пароходе есть дикие звери, мы решили, что там случилось какое-то несчастье, возможно, зверь выскочил на палубу.

Очень скоро после этого судно с прожектором обошло пароход, продолжая его освещать. По очертаниям судна мы узнали подводную лодку. Поняли, что это пират. Сразу же прозвучали два пушечных выстрела, и на «Антопулосе» вспыхнул пожар. Через некоторое время пират дал третий выстрел. Мой аппарат стоял готовый ко взлёту. Мы немедленно поднялись в воздух, а лодка, должно быть, услышав нас, погрузилась в воду. Сделав круг над огнём и не обнаружив поблизости на воде людей, я взял курс на север к берегу. Вскоре нас осветили прожекторы. Кто освещал, мы не знали, думали, что подводная лодка. Вскоре услышали в мореканонаду и повернули на неё, чтобы узнать, в чём дело. Благодаря вашим прожекторам догадались, что какой-то корабль ведёт бой с подводной лодкой, так как наблюдали момент, когда вы её догоняли. Потом мы решили сесть на воду и искать боевой корабль.

— А где же юнга и девочка?

— Если они не погибли, то снова попали в плен к пиратам.

— Вы говорите, у юнги были документы с подводной лодки?

— Да.

— Люду Ананьеву пираты оставили на подводной лодке?

— Так было, по крайней мере, двадцать четыре часа тому назад.

— Оставайтесь возле корабля. Через два часа рассветёт, и вы подниметесь в воздух. Мы обыщем этот район, возможно, найдём какие-нибудь останки «Антопулоса» и следы пиратов. А пока поспите хоть полтора часа.

— Слушаюсь.

Прошёл час. Рассвет гасил звёзды, расширял горизонт. Утром подул ветер. Он быстро усиливался, и вскоре тяжёлые волны покатились по морю. Барыля разбудили, так как командир корабля опасался, чтобы волны не разбили самолёт. Он приказал поднять его на палубу. Петимко окидывал взглядом море и, подставив ветру палец, произнёс:

— Я говорил, что может быть до пяти баллов.

— Шесть баллов тянет, — поправил его старший штурман с «Буревестника». — В эти дни возможны небольшие кратковременные шквалы…

Утром эсминец прошёл по морю. Нигде никаких следов парохода или подводной лодки не нашли. Они лежали на глубине сто двадцать метров, как показывал это эхолот в штурманской рубке «Буревестника».

Эсминец вернулся к Лебединому острову. На командирском мостике стоял капитан-лейтенант Трофимов и задумчиво смотрел вдаль. Если бы кто-нибудь заглянул ему в глаза, то прочёл бы в них выражение глубокой печали и сожаления.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1. СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ

Находясь в подводной тюрьме, Люда утратила представление о времени, поскольку свои наручные часы потеряла ещё в Лебединой бухте, когда попала в плен. Здесь всё время горело электричество, и она не могла определить, когда был день, когда ночь. После того как отдала Анчу письмо, долго сидела в одиночестве со своими мыслями. Позже ей принесли два блюда. Это мог быть обед, а возможно, и ужин, ведь после того очень долго никто не заглядывал в каюту. И наконец она заснула.

Проснулась от шума и беготни, доносившимися из-за стены. Вскоре донёсся звук пулемётной стрельбы. А несколько минут спустя Люда ощутила, что подводная лодка сдвинулась с места. В этот же момент в каюту вошёл Анч и велел ей идти за ним.

— Вы поможете перевязать раненого, — сказал он, — и посидите возле него.

Шпион проводил её в небольшую каюту с двумя койками и маленьким столиком. Из этой каюты, как и из командирской, был выход через центральный пост в боевую рубку. Позже Люда узнала, что это была каюта помощника командира и помощника Анча. Последнего она сразу же там увидела, но сначала не узнала. Перед ней на койке лежал бесчувственный окровавленный человек. Второй моряк склонился над ним и разрезал ножом одежду, кусками бросая её на пол. На маленьком столике стояла аптечка-сундучок.

Моряк велел ей держать раненому голову, а потом стал заливать ему йодом и бинтовать страшные рваные раны непонятного Люде происхождения.

Во время перевязки послышались выстрелы из пушки на палубе. Эти выстрелы утихали и возобновлялись ещё дважды. Девушка волновалась, ей казалось, что на пиратов напали, и они отбиваются. Возможно, сейчас решалась её судьба. Вскоре Люда почувствовала, что лодка скрывается под воду.

Закончив перевязку, моряк показал знаками, что ей следует следить, когда раненый придёт в себя. Потом он вышел. Девушка осталась одна и, наконец, узнала раненого — это был матрос, которого она видела несколько раз. Он лежал в беспамятстве с закрытыми глазами, хотя иногда стонал. Люда сидела на маленьком стульчике за столом и осматривала каюту. Через дверь с центрального поста управления до неё временами долетали слова. Из этих обрывков разговора она узнала о тревожных настроениях пиратов. Командир и помощник спрашивали друг друга, откуда в это время здесь взялся самолёт. Потом слышно было, как командир ругался, отвечая кому-то в телефон. Казалось, тревога пиратов всё возрастала: лодка остановилась, был отдан приказ соблюдать абсолютную тишину. Затем лодка бесшумно поднялась, но на поверхность не всплыла. Наверное, пираты наблюдали море в перископ. Через несколько минут послышалась команда выпустить торпеду. Торпедного выстрела она не чувствовала. Лишь довольные восклицания командира пиратской лодки вскоре сменились проклятиями. На эти проклятия ответил другой голос:

— Эсминец остановился, она его поймает на спирали.

Потом тот же голос добавил:

— Их прожекторы могут заметить перископ.

И Люда снова ощутила погружение лодки. Её охватила неизъяснимая тревога — она догадывалась, что на поверхности моря какому-то судну угрожает торпеда. И действительно, вскоре прогремел глухой звук взрыва, и радостные восклицания послышались из центрального поста управления. Девушка до боли сжала кулаки. Лодка снова поднималась. На этот раз она всплыла на поверхность. Люда окаменело сидела со сжатыми кулаками и зажмуренными глазами. В её воображении предстала гибель парохода и людей на нём.

Но вдруг она встрепенулась и открыла глаза. Страшная картина пропала, потому что с центрального поста снова долетала ругань командира. За руганью прозвучал приказ открыть баллоны со сжатым воздухом и дать полный ход электромоторам. В звучании голоса, отдающего приказы, слышался испуг. Значит, теперь опасность грозила подводной лодке. Люда ощутила прилив радости, забыв, что это опасность также и для неё.

Командир требовал «самого полного» хода. Где-то вдалеке с молниеносной скоростью нарастал шум и грохот, будто великаны-киты били по воде могучими хвостами или над головой по мосту бешено мчался поезд. Что-то прогрохотало над лодкой. Вдруг лодка вздрогнула, закачалась и пошла вниз. С центрального поста послышался успокаивающий голос:

— Сломался перископ… Право руля. Будем лежать на грунте.

Лодка ушла на самую большую глубину из возможных. Девушка взглянула на раненого и увидела, что он пришёл в себя и лежит с открытыми глазами. Она склонилась над ним, он внимательно посмотрел на неё и прошептал:

— Пожалуйста, воды.

Он сказал это по-русски. Поражённая Люда хотела ответить, что понимала его и до сих пор, но спохватилась и промолчала. Налила из графина в стакан воды и поднесла к его губам. Едва раненый выпил и прошептал благодарность, как лодка содрогнулась и сквозь её стены послышался взрыв. Он был первым, а дальше они шли один за другим, то ближе, то дальше. Лодка содрогалась и поднималась вверх то носом, то кормой. Во время одного взрыва погасло электричество, но вскоре опять зажглось. Лодка ползла по грунту, пытаясь выскользнуть из зоны обстрела. Ей это, вроде бы, удалось, но после недолгой тишины снова загремели взрывы. Наконец после одного из них лодку подбросило вверх, потом бросило на грунт. Люда упала на пол. Электричество погасло и уже не зажигалось. В центральном посту послышались тревожные крики. Командир и его помощник спрашивали по телефону о состоянии в машинном отделении на корме и в торпедном — на носу. Люда не слышала ответов, но по самим вопросам поняла, что лодка получила повреждения, что затоплены какие-то переборки, и связь между центральным постом и другими помещениями, кроме двух кают рядом с постом, прервана. Так в темноте и тишине прошли несколько часов, пока наблюдатели на гидрофонах не сообщили, что надводный корабль убрался прочь. Тогда начался бойкий разговор по телефону и стук в машинном отделении. В каюте снова зажглось электричество.

Из подслушанных разговоров Люда узнала, что коридоры между центральным постом и другими помещениями затоплены, что испорчены вертикальные рули, не открываются клапаны баллонов со сжатым воздухом, который обычно выжимает воду из цистерн, и из-за этого лодка может лишь ползти по грунту. Радиостанция тоже была повреждена, и радист не брался наладить её ранее чем за три-четыре дня, а главное — с большой глубины не мог ни с кем связаться. Показатель глубины отмечал, что лодка лежала на сто тридцать метров под водой. Запас энергии в аккумуляторах остался минимальный.

После совещания, которое состоялось в каюте командира и смысла которого Люда не знала, лодка дала ход и медленно поползла по грунту. Куда они направлялись, Люда не представляла. Заметила только, что движение началось в шесть часов тридцать две минуты. Командир иногда громко говорил по телефону, подбадривая и успокаивая команду. Раненый лежал молча, изредка просил пить. Во втором часу дня попросил помочь ему подняться, с трудом сел на кровати, потом здоровой рукой опёрся на стол и ступил одной ногой. Но вторую сдвинуть с места не смог. Анч только однажды заглянул к ним, но сразу же вышел, ничего не сказав. Заходил ещё помощник командира что-то взять из ящика в столе, спросил у раненого, как он себя чувствует, и сообщил, что лодка идёт на мель.

В центральном посту теперь разговаривали мало. Телефон звонил редко: должно быть, команда была успокоена и не тревожила своего командира. Как и ранее, ощущалось, что лодка ползёт по грунту.

Командир и старший офицер сначала отдавали множество приказов, пытаясь различными манёврами направить лодку носом вверх и таким образом подняться на поверхность. Но, по-видимому, руль глубины заклинился в таком положении, что направлял лодку вниз, и все усилия пиратов оставались безрезультатными. Иногда лодка останавливалась, встречая неровности на грунте. К счастью пиратов, на дне не было обрывистых выступов или чересчур крутых подъёмов, и после небольших усилий лодка каждый раз преодолевала небольшое препятствие и ползла дальше.

Однажды гидрофоны отметили, что над лодкой прошёл пароход. Об этом старший офицер доложил командиру. Тогда лодка остановилась и простояла до тех пор, пока наблюдатель не сообщил, что звуки парохода исчезли.

Во втором часу дня в посту центрального управления снова послышался тревожный разговор. Командир приказывал кому-то по телефону не терять надежды, не впадать в панику, предлагал открыть какие-то краны и обещал скорое спасение. Люда слышала только слова командира и не понимала, в чём дело, но догадывалась, что в какой-то части подводной лодки людям грозит опасность. Раненый подтвердил её догадки, — он тоже слышал разговор в центральном посту. Повернув к девушке голову, он рассказал ей по-русски, что в торпедном отделении на носу не хватает воздуха. Командир распорядился попытаться выпустить сжатый воздух из баллона при торпедном аппарате. Это даст дополнительное количество кислорода, но намного увеличит атмосферное давление. Однако количество углекислоты в воздухе остаётся тем же самым, так как по разговору командира можно было догадаться, что в торпедном отделении не работал регенератор, предназначенный для очистки воздуха.

— Больше двух часов там не проживут, — сказал раненый.

Минут через тридцать — сорок в центральном посту вновь послышались телефонные звонки, и снова командир приказывал, уговаривал, обещал. Наконец послышался приказ, переданный по телефону в машину: выключить электричество торпедному отделению. Раненый опёрся на здоровый локоть, глаза его блестели, он зашептал:

— Они угрожали выброситься на поверхность с торпедных аппаратов. Теперь они не смогут впустить сжатый воздух в торпедные трубы.

Время шло невообразимо медленно, и девушка ощущала агонию людей, находящихся в каких-то двадцати пяти метрах от неё: темнота, тяжёлый воздух и осознание неминуемой смерти.

Лодка всё ползла и ползла. Прошёл час, полтора. Возможно, в торпедном отделении уже царила смерть. Раненый заснул. Люда вытянула на столике руки и положила на них голову. Так и сидела неподвижно долгое время, ей казалось, будто в каюте тоже не хватает воздуха. А в голове гудело, звенело…

Лодка остановилась. Свет электрической лампочки погас, в каюте сделалось полутемно. В центральном посту послышались телефонные разговоры:

— Аккумуляторы сели, — сказал кому-то старший офицер.

После этого наступило молчание. Оно продолжалось недолго, и вскоре вновь послышался разговор. Командир и старший офицер советовались. Временами вмешивался Анч, а один раз какое-то слово вбросил и рулевой. Раненый зашевелился, проснулся и поднял голову, вслушиваясь в разговор. Старший офицер предложил два выхода: первый — выбросить через специальный люк аварийный буёк на поверхность моря в надежде, что его заметят советские пароходы и пришлют им водолазную партию; второй — затопить боевую рубку и через неё одному или двоим выброситься на поверхность в так называемых подводных парашютах, то есть водолазных масках с маленьким баллоном воздуха. В распоряжении пиратов имелись две такие маски. Выбросившиеся должны принять меры к спасению экипажа подводной лодки.

— Хорошо, — сказал командир. — Проверьте маски и приготовьте боевую рубку к затоплению. На поверхность поднимитесь вы с господином агентом.

Господином агентом командир подводной лодки называл Анча.

— Тем временем, — продолжал он, — я дам господину агенту инструкции.

Было слышно, как командир и Анч вышли из центрального поста в командирскую каюту. Через несколько минут оттуда послышалась бешеная ругань командира. Он вернулся назад в центральный пост управления и сказал старшему офицеру, что из каюты исчез пакет с важными документами:

— Зашифрованные инструкции командования!

Но у пиратов не было времени обсуждать вопрос, куда исчез документ. Командир успокоился на том, что документы, во-первых, зашифрованные, а во-вторых, никак не могли попасть за стены подводной лодки.

— Маски исправны, рубка готова к затоплению, — отрапортовал старший офицер. — Разрешите идти.

— Только взгляните, как там у вас в каюте?

Раненый поднял голову, собираясь, по-видимому, о чём-то спросить, когда старший офицер войдёт в каюту. Однако ему не пришлось этого сделать, так как в центральном посту грохнул револьверный выстрел, и кто-то тяжело упал на палубу. Падая, человек ударился головой о дверь, открыл её и чуть съехал по ступенькам в каюту, где находились Люда и раненый. Перед ними лежал труп старшего офицера. За полуоткрытой дверью послышался новый выстрел, и там опять кто-то упал. Раненый вскочил с кровати, сел и дико озирался в полутьме.

— Готово! — послышался голос командира. — Согласно инструкции, мы должны соблюдать в абсолютном секрете наше плавание. На лодку мы уже вернуться не сможем. Здесь, рядом с чужими водами, командование её поднимать не станет.

— План наших дальнейших действий? — сухо спросил Анч.

— Мы должны выбросить вместе с собой клипербот. За шестьдесят пять миль отсюда находится наша надводная база. Мы должны добраться до места назначенного свидания. Наденьте маску, она прикроет вам голову, а маленький баллон с воздухом даст возможность дышать и ускорит вылет из воды. Помните — мы на глубине восемьдесят пять метров. Это смертельно опасная глубина. Водолазов в мягких скафандрах поднимают отсюда в течение четырёх часов, иначе им грозит тяжёлая кессонная болезнь, в большинстве случаев со смертельным исходом. Мы же вылетим в течение какой-то минуты, будто пробка из бутылки. На этой глубине давление восемь с половиной атмосфер, а в лодке обычное. Значит, и в организме нашем оно обычное. Это и должно нас спасти. Главное — не задержаться в рубке, когда в неё хлынет вода. Нас должно выбросить сразу, для этого я подниму там давление воздуха.

— А клипербот? — спросил Анч.

— Мы привяжем к нему вёсла, и он поднимется вслед за нами.

— На всякий случай нам нужно переодеться, — сказал Анч. — Я должен приклеить бороду.

Они возились ещё какое-то время, наконец перешли в боковую рубку. Анч ещё вышел оттуда и зашёл в каюту к девушке и раненому, заговорил с ним, поблагодарил за хорошую работу, за удачное провоцирование юнги и завершил:

— Вы были хорошим помощником, мне жаль расставаться с вами. Но я оставляю вам компаньонку, которая будет ухаживать за вами, и обещаю доложить нашему начальнику о вас, как о герое.

Раненый просил, чтобы его взяли с собой, он обещал на всю жизнь остаться верным слугой Анча.

— К сожалению, у нас только две маски, а кроме того, мы не смогли бы управиться с раненым.

Послышался голос командира — он звал шпиона. Анч обернулся к девушке:

— Прощайте, красавица, больше нам встретиться не придётся, — сказал он по-русски. — Вы интересовались своими друзьями. Ими уже давно лакомятся крабы, которых я обещал вам подарить.

— Не утруждайте себя русским языком, — на его языке ответила Люда.

Анч вздрогнул от неожиданности. «Так, значит, она всё время понимала разговоры в её присутствии».

— У-у-у! — с ненавистью протянул он и замахнулся на девушку, будто намеревался убить. Но его решительно и нетерпеливо звал командир.

Шпион выскочил из каюты. В центральном посту звонил телефон, но никто не подходил к трубке. Из машинного отделения звали командира, но командир с Анчем уже задраивали водонепроницаемое заграждение между центральным постом и боевой рубкой. Они должны были это сделать для того, чтобы увеличить в помещении рубки давление воздуха.

Раненый лежал некоторое время, будто оцепеневший, но скоро опомнился.

— Не будем больше водить друг друга за нос, — сказал он девушке, — теперь наши интересы общие. Я надеюсь, они оба сдохнут раньше, чем выплывут на поверхность. Каждый из них ещё здесь застрелил бы второго, но пока что они нужны друг другу.

Из боевой рубки донёсся шум. Потом утих. Лодка качнулась — значит, вода прорвалась в боевую рубку и сквозь раскрытый люк сжатый воздух выбросил из неё людей. Слышалось какое-то шипение, бульканье за стеной. Где-то над ними толщу воды прорезают тела двух человек, которые, бросив своих подчинённых на произвол судьбы, пытаются спасти свои жизни.

Раненый тоже прислушивался. Казалось, будто его пришибло какой-то страшной вестью, и он, теряя сознание, сполз с подушки. Свет лампочки всё больше угасал, и вскоре Люда видела лишь слабо раскалённую красную нить в темноте. Последние запасы энергии в аккумуляторе освещения заканчивались. Кроме этой красной нити Люда не могла увидеть ничего. Она поднесла к лампочке часы и ещё могла разобрать — пять часов тридцать две минуты.

В посту центрального управления навязчиво звонил телефон.

2. АНЧОУС

Рулевой Андрей Камбала держал одной рукой руль, в другой грубую цигарку и философствовал по поводу различных изменений в природе. В одном случае его заинтересовало, что большие стаи хамсы появились в этом году неожиданно рано. Она ловилась с осени до весны, а на лето, должно быть, отправлялась в Средиземное море. «Колумб» был переполнен меленькой рыбой с серебристыми головками и буровато-синими спинками, напоминающей сельдь. Шаланды соколинских рыбаков со вчерашнего дня разбросали сети на мели, и шхуна забрала очередной улов. Андрей сегодня чрезвычайно много болтал на различные темы. Посторонний наблюдатель сказал бы, что это всего лишь болтовня. Причины же такой разговорчивости были иные. Андрей пытался отвлечь своих товарищей — шкипера и моториста — от грустных мыслей.

— В один год, — продолжал он, — хамса появилась огромная, с четверть метра длиной.

В обычной ситуации Стах обязательно заметил бы, что Андрей привирает, потому что такой большой хамсы ещё никто не видел, но в этот раз он промолчал. Андрей сразу же обратил на это внимание и тоже замолчал. Но позже продолжил:

— Шёл тут один французский пароход. Встал зачем-то напротив нашего острова… Спустили шлюпку, съехали на берег…

И снова Андрея поразило молчание Стаха, ведь сколько он ни рассказывал историю с этим пароходом, всегда шкипер поправлял его, что это был пароход не французский, а испанский, и шлюпка к острову не подходила, а рыбаки подъезжали к пароходу… Но в этот раз никто, казалось, не слышал рассказа Андрея. Рулевой качнул правило руля, затянулся дымом, покашлял и снова начал:

— Так брали они хамсу жарить, а называли её чоусы…

— Анчоусы! — сердито поправил Лёвка, глядя поверх своего мотора.

— Анчоусы, анчоусы, — вроде как обрадовался рассказчик, наконец-то вытащивший слово хотя бы у одного слушателя.

Стах упорно молчал.

— Так эти анчоусы, я вам скажу, хоть и дешёвая рыба, а такая…

— Марк здорово умел их жарить, — тихо произнёс Лёвка, будто обращаясь сам к себе, и склонил голову.

Андрей растерянно посмотрел на моториста, на шкипера и беспомощно заморгал. Очерет оставался в той же позе, и трудно было сказать, слышал он Лёвкины слова или нет.

Моторист взял тряпку, склонился над мотором и начал что-то вытирать. Вдруг затрепыхался парус на ветру. После утреннего шквала они шли под мотором и под парусом. Шкипер взглянул вверх и наконец заговорил:

— Ветер меняется, — рулевой, внимание! — Затем перешёл на нос и стал рассматривать море в бинокль.

После шквала ещё катились вспененные волны, но они были уже невысокими. На небе плыли несколько тучек, и солнце припекало уже ощутимо.

— Эй, парни! — крикнул шкипер. — Лодка слева, видите?

Рулевой и моторист взглянули в ту сторону, куда указывал, вытянув руку, шкипер. За семь-восемь кабельтовых от них на волнах покачивалась большая шлюпка. В ней стояли две фигуры, и одна из них размахивала будто бы флагом.

— Одёжкой на весле машет, — объяснил шкипер товарищам и скомандовал рулевому: — Право руля. Подойти к шлюпке.

Стах подошёл к мачте и спустил парус. На лодке, поняв, что шхуна идёт к ним, перестали махать самодельным флагом.

Чем ближе подходила шхуна к лодке, тем пристальнее смотрел Стах Очерет в бинокль, вызывая заинтересованность у рулевого и моториста. Они жалели, что в распоряжении их экипажа был только один бинокль.

— На «Колумбе»! — донёсся голос с лодки, и тотчас же Андрей и Лёвка удивлённо переглянулись. Этот голос показался им знакомым. Андрей забыл о руле, всматриваясь в фигуры на лодке, и шхуна пошла зигзагами.

— Руль! — крикнул Стах Очерет.

Рулевой выправил курс, но также, как и шкипер и моторист, не мог отвести глаз от шлюпки.

На скамьях в шлюпке стояли парень и девочка. Это были Марк Завирюха и Яся Найдёнка.

— Стопорите мотор! — послышался возглас из шлюпки.

Это был первый случай в истории плаванья «Колумба», когда вся команда на нём забыла о своих обязанностях. Шкипер не отдал приказ, моторист, и без приказа знавший порядок, как подходить к судам, даже не стоял возле мотора, а рулевой правил прямо на шлюпку, будто хотел её протаранить. В этот раз об обязанностях им напомнил юнга. Лёвка бросился к мотору и выключил зажигание. Андрей рывком дёрнул руль, и шхуна, идущая уже по инерции, проплыла мимо кормы шлюпки. Шкипер, схватив багор, едва успел зацепиться им за борт шлюпки и поволок её за шхуной.

В тот же миг Марк перепрыгнул на «Колумб» и попал в объятия Лёвки и Андрея. Шкипер, не выпуская из рук багор, подтянул шлюпку к борту шхуны и протянул руку Ясе. И Марк, и Яся выглядели очень уставшими, одежда на них была разорвана в клочья. У Марка на голове и на руке запеклась кровь на ранах. Однако смотрели они бодро и радостно.

— Теперь я поверю, что анчоусы бывают длиной с метр, — сказал Стах Андрею.

— Поесть бы! — широко улыбаясь, прежде всего потребовал Марк.

— Сейчас пожарим анчоусы! — сказал ему Андрей.

— Не можем ждать! — ответил юнга.

Шхуну остановили. Все расположились возле камбуза, где Марк и Яся уничтожали продуктовые запасы колумбовцев, а рулевой жарил анчоусы, припоминая кулинарные рецепты старого Махтея.

Марк рассказывал об их приключениях. Кратко пересказав обо всём по порядку, завершил на том, как они спаслись из охваченного огнём тонущего парохода. Лёжа в шлюпке, когда взрывались снаряды и огонь охватывал надстройки «Антопулоса», юнга припомнил, что тали, на которых она держалась, разрезаны, а значит, когда палуба нырнёт под воду, шлюпка всплывёт. Оставалась опасность, что её затянет в водоворот вслед за пароходом, но Марк успокаивал себя тем, что до сих пор пароход погружался очень медленно, а значит, можно было надеяться, что он не утонет внезапно, а течение отнесёт шлюпку от опасного места. Так или иначе, этот способ оставался единственным для их спасения. Прыгни они в воду, и их, вероятнее всего, заметили бы с подводной лодки и наверняка расстреляли бы, да и тонущий пароход быстрее потащил бы за собой в водоворот пловцов, чем большую шлюпку. Так и вышло. Лёжа неподвижно на дне шлюпки, они смотрели на тент и уже заметили, как он начал тлеть, когда услышали шум самолёта. Это говорило о том, что «Разведчик рыбы» поднялся в воздух, и пилот со штурманом спасены. Значит, они немедленно оповестят военные корабли о пиратской подводной лодке. Минуту спустя, уже задыхаясь от дыма и жары, услышали лёгкий треск — это, должно быть, оседал пароход. И в то же время шлюпка начала покачиваться из стороны в сторону. Они поняли — она всплыла. Немного погодя Марк поднял голову — над ним тлел брезент. Взглянул за борт — пиратский корабль исчез. В нескольких десятках метров от них догорали верх капитанского мостика и штурманской рубки. Сразу же сорвали тлеющий тент и выбросили его в воду. В шлюпке лежало одно весло и руль. Яся взяла весло, а Марк за руль вместо второго, и они стали отгонять лодку подальше от парохода. Когда «Антопулос» погрузился, их шлюпку лишь легонько качнуло. После этого они очутились в темноте. Видели, как вдалеке светили прожекторы, которые они приняли за прожекторы подводной лодки. Потом слышали пушечные выстрелы, громкий взрыв, какой-то гул под водой, а потом ещё слышали мотор самолёта. На этом их наблюдения той ночью завершились. Наутро их захватил шквал. Вставив на место руль, всё время держали шлюпку против ветра. Когда взошло солнце, шквал утих, и они всматривались в горизонт, не появится ли какое-нибудь судно. В шлюпке нашли воду, но ничего съедобного там не было. Плыть с одним веслом не могли и использовали его вместо держателя для флага, повесив вместо него курточку Марка. Этим флагом подавали сигнал какому-то пароходу, но тот прошёл далеко и внимания на них не обратил. А вскоре после этого к ним приблизился «Колумб».

— Люда осталась на лодке? — спросил шкипер.

— Да. Мы условились, что она будет водить пиратов за нос, отвечая на все их вопросы, но, конечно же, давая неправдивые ответы. Я рассчитываю, что наши корабли уже гонятся за лодкой, так как «Разведчик рыбы» должен был сообщить им о событиях этой ночи.

3. ЕЩЁ ОДНА ВСТРЕЧА

После бессонных ночей Марк и Яся мгновенно почувствовали, что у них начали слипаться глаза. Девочка так и заснула, не дождавшись жареной рыбы. Её на руках отнесли в рубку. Марк лёг возле порога, будто собирался охранять свою спутницу. Перед тем как заснуть, вытащил из-за пазухи синий пакет и положил на полочку, прикреплённую к стене рубки. Рыбаки пожелали обоим приятных снов, но ни Марк, ни Яся уже не слышали этих пожеланий, поскольку Найдёнка спала, когда её укладывали, а Марк утратил слух и зрение, как только его голова коснулась его же собственной маленькой подушки. Они уже не слышали, как вновь заработал мотор, как весело шумел Лёвка и как Стах поправлял Андрея, когда тот начал рассказывать, что он однажды видел в Лузанах в цирке дельфина-акробата, который ездил верхом на коне.

Но более всего беседа вертелась вокруг событий последнего времени на Лебедином острове, подводной лодки и приключений Марка и Яси. С сожалением вспоминали Люду, выражали надежду, что, возможно, она как-нибудь спасётся.

Хотя «Колумб» должен был идти в Лузаны, теперь шкипер решил изменить курс и зайти на Лебединый остров, чтобы отвезти туда Марка и Ясю и сообщить о подводной лодке и Люде.

По мнению шкипера, до того, как зайти в Соколиную бухту, надо было пройти напрямик к маяку и отвезти Марка прямо домой. Он решил дать юнге по крайней мере трёхдневный внеочередной отпуск. Лёвка и Андрей полностью соглашались со Стахом.

Всех троих лишь смутила мысль о свидании с профессором Ананьевым, когда ему привезут известие о дочери. Что может быть утешительного в этом известии при полном незнании о её судьбе? Когда об этом заходила речь, Андрей кряхтел, как старый дед, Стах, покашливая, замолкал, и только Лёвка доказывал, что не всё ещё потеряно — возможно, корабли догонят подводную лодку, и тогда…

— Тогда они её утопят, — наконец отрезал Стах Очерет. После этого моторист тоже задумался, отыскивая способ уничтожить пиратов и спасти девушку. Но ничего не находил.

Около семи часов вечера Стах встал на носу и начал смотреть в бинокль, отыскивая взглядом на горизонте Лебединый остров. В это время из рубки выглянула Яся.

— Не спится? — спросил Лёвка.

— Сон страшный приснился, — ответила, улыбаясь, девочка. — А куда это дядя Стах смотрит?

— Остров наш высматривает. Вот-вот должен появиться!

— Вы меня разбудите, когда будем к острову подходить?

— Обязательно, Ясочка.

— Тогда я снова ложусь спать. — И девочка скрылась в рубке.

Прошло несколько минут. Шкипер зачем-то стал смотреть на море по левому борту.

— Что там, остров передвигается? — поинтересовался Лёвка.

— Пять минут назад смотрел и ничего не видел, — ответил Очерет. — А сейчас лодка с двумя людьми плывёт. Сидят на вёслах. Кто бы это мог быть?

— Может быть, ещё кого-нибудь спасём?

— А что ты думаешь — подводная лодка может столько бед натворить… Андрей, правь на лодку! Видишь?

Андрей кивнул и стал разворачивать шхуну.

Наступал вечер. Ветер совсем утих, и море успокоилось. Лишь кое-где вдалеке мелькал белый гребень, напоминая взмах чайки крылом, и исчезал, будто видение. «Колумб» круто свернул со своего предыдущего курса и пошёл на лодочку. Шкипер удивлялся — кто бы это мог быть так далеко от берега в маленькой вёсельной лодчонке?

Кстати, эта лодочка по своему размеру и форме совершенно не была приспособлена для дальнего плаванья по морю.

Когда шхуна подошла ближе, стало ясно, что это не лодка, а клипербот. Люди в клиперботе заметили, что шхуна идет к ним, и гребли навстречу. У одного была длинная чёрная борода, второй — бритый, с полоской рыжей щетины под носом. На голове у первого была черная фуражка, напоминавшая морскую форму, второй был в тёмно-коричневом мягком кожаном шлеме. Может быть, поэтому первый напоминал моряка, а второй лётчика. Лётчик работал широким веслом с коротенькой рукояткой. Бородатый молча смотрел на шхуну, не проявляя при этой встрече ни радостного удивления, ни радости, на что колумбовцы имели все основания надеяться. Стах Очерет дал команду выключить мотор, его грохот затих, и шхуна замедлила ход. Бородатый тихо сказал несколько слов гребцу, и тот подвел лодку к борту шхуны. Бородатый помахал рукой и крикнул:

— Здравствуйте, товарищи!

Лёвке этот голос показался знакомым, но он не мог припомнить, где и когда видел бородатого.

— Куда это вы на таком корабле путешествуете? — спросил Стах.

— Случилась маленькая неприятность, — ответил бородатый и в свою очередь спросил, куда они держат курс.

— На Лебединый остров.

— Нам в Лузаны надо.

— С Лебединого на Лузаны пойдем.

— У нас с самолетом авария.

— Может, его подводная лодка — того?.. — заинтересовался Андрей.

— А вы что знаете о подводной лодке? — встрепенулся бородатый.

— Так вы с «Разведчика рыбы»? — воскликнул Стах.

Бородатый покачал головой, но на вопрос не ответил, схватился рукою за борт шхуны и сказал:

— Придется вам нас захватить.

— Пожалуйста, — ответил Стах, помогая бородатому влезть на судно. — Мы сегодня уже подобрали двоих ваших знакомых — парня и девочку.

Бородатый нахмурился и, слушая Стаха, внимательно следил за ним. Потом лицо его приняло выражение радостного удивления, и он спросил:

— Где они?

— Отсыпаются, — шкипер указал на рубку.

Бородатый кивнул лётчику, и тот полез на шхуну.

— Далеко мы от берега? — спросил бородатый.

— Скоро Лебединый увидим.

Услышав это, бородатый, казалось, удивился, бросил взгляд на лётчика, но ничего не сказал. А Лёвка, глядя на них обоих, вспомнил, что Марк рассказывал о безногом лётчике, но ни у одного из этих двоих не было деревянной ноги. И голос бородатого он безусловно слышал не впервые…

В это время шкипер предложил вытащить резиновую лодку.

Бородатый взглянул на своего товарища и сделал короткий энергичный кивок головы, подавая этим какой-то сигнал. Это движение встревожило Лёвку, и он напрягся, точно готовясь предупредить какую-то беду, но уже было поздно. Почти одновременно оба незнакомца сунули руки в карманы и вытащили револьверы. Раздались два выстрела.

Шкипер зашатался и упал навзничь, а рулевой, согнув колени, повалился лицом на палубу и, падая, сбил в море ведро, лежавшее у правого борта.

Лёвка бросился на пиратов. Его остановил резкий окрик:

— Ни с места, стреляю!

Здравый смысл победил порыв безумной отваги, и Лёвка остановился. Нелепо было нападать одному безоружному на двоих с револьверами. Да и расстояние между ними было так велико, что, пересекая его, он наверняка получил бы четыре пули. Мысли неслись молниеносно, сменяя одна другую. Лёвка понял, что сейчас не время для борьбы, и отложил свое выступление до более подходящего момента.

— Назад! — скомандовал ему чернобородый.

И он отступил.

— Кругом!

Лёвка повернулся спиной к налётчикам, лицом к рубке. И как раз в эту минуту в дверях рубки появился Марк, а за ним Яся.

— Руки вверх! — крикнул Анч.

(Читатели уже догадались, что это был он?)

Марк медленно поднял руки. Лёвка последовал его примеру.

— Выйти из рубки! — прозвучал приказ.

Марк сделал шаг вперед; за ним, поднимая руки, вышла Яся.

— Предупреждаю: как только кто-нибудь шевельнётся — стреляем, — сказал Анч и, не спуская глаз с пленных, заговорил с командиром пиратской лодки.

Только теперь Лёвка узнал шпиона по его глазам и движениям. Значит, подводная лодка где-то близко. Неужели их заберут туда? Он забегал глазами по горизонту, но прямо перед ним расстилалась пустынная гладь моря. Ни подводной лодки, ни парохода, ни единого паруса.

Налётчики перекинулись несколькими фразами, заняли самую удобную для себя позицию в центре шхуны, а пленным приказали встать рядом у борта. Руки велели положить ладонями за голову. Такое положение гарантировало налётчикам безопасность, поскольку мешало пленным быстро сделать рукой какое-нибудь неожиданное движение. Кроме того, выставленные вперед локти не давали им видеть друг друга.

Захватчики с ненавистью и удивлением разглядывали Марка и Ясю — они ведь полагали, что утопили их. Возможно, Анч вспомнил в эту минуту последние слова девочки о том, как она помешала ему отравить профессора Ананьева. Если бы рыбаки понимали, о чем говорили шпион и пират, они узнали бы, что те при первом нарушении Ясей приказа решили её застрелить, чтобы припугнуть двух других пленных, которые временно были нужны захватчикам.

Шпион произнёс короткую речь, все время многозначительно поглядывая на пленных и на свой револьвер.

— Нам нужна ваша шхуна, — заявил он. — Вы доставите нас в открытое море — туда, куда мы вам прикажем, и завтра в это время будете свободны, сможете вернуться к себе на Лебединый остров или куда захотите. Нам нужны моторист и рулевой. Но помните: малейшее ослушание, лень, какое-нибудь подозрительное движение — и в тот же миг наши револьверы будут разряжены в ваши головы. Между собой не разговаривать, друг на друга не смотреть, в свободное от работы время стоять спиной к нам и руки держать за головой. Всё.

Пленные молча выслушали эту речь и продолжали стоять неподвижно, измеряя взглядом расстояние до револьверов. К сожалению, оно не позволяло сделать неожиданный прыжок, чтобы сбить с ног захватчиков и попробовать вырвать оружие.

— На шхуне есть оружие?

— Нет, — ответил Лёвка.

Оставив второго пирата и пленных в том же положении, Анч вошел в рубку и стал осматривать ее. Вскоре послышался его радостный возглас. Он вышел на палубу, держа в руках синий пакет, который командир лодки не мог найти в своей каюте.

Передав пакет не менее обрадованному пирату, он обернулся к Марку и Ясе:

— Хотел бы я знать, кто это из вас такой ловкий?

Ни юнга, ни девочка ему не ответили.

— Знаком с вашим упрямством, — сказал, помолчав, Анч, — и хотел бы знать: будете вы работать или вас сейчас же расстрелять? Отвечайте по очереди на мой вопрос. Первым — моторист. Вы будете работать на моторе?

— С условием, — ответил Лёвка, — что вы разрешите мне осмотреть раненых товарищей и, если они еще живы, оказать им помощь. Иначе — можете стрелять.

Моторист не видел пока причины возражать захватчикам. Его смерть вряд ли принесла бы какую-нибудь пользу. Он хотел узнать о судьбе раненых, а потом при первой возможности вступить в борьбу с налётчиками.

— Хорошо, — ответил Анч. — Я надеюсь, вы и дальше будете вести себя разумно… Юнга?

— Я согласен на тех же условиях, — хмуро ответил Марк.

— Что ж, я очень рад, — едко сказал шпион, посматривая на юношу с явным недоверием. — Найдёнка?

Последнее имя он произнес злобно и раздраженно.

Девочка стояла на самом краю борта и на этот раз внимательно осматривала шхуну и море. Она ничего не ответила, посмотрела на Анча и, резко оттолкнувшись назад, полетела в воду, падая головой вниз. Почти одновременно хлопнули два выстрела и раздался крик: «Ни с места!» Это крикнул Анч, увидав, что Лёвка рванулся вперед, чтобы броситься на захватчиков. Пират подбежал к борту и посмотрел вниз. Девочку он не видел, она исчезла под водой, но вряд ли была убита или ранена — она так быстро бросилась со шхуны, что пули не могли её задеть. Рыжий пират выжидал, когда она вынырнет, чтобы застрелить наверняка. Прошла почти минута, пока из-под воды показалась голова. Она появилась в таком месте, где пират не ожидал её увидеть, и потому он на две или три секунды опоздал с выстрелом. Девочка успела скрыться под воду, но пуля ударила почти в то самое место, где показывалась голова, и наверняка задела беглянку.

Прошло полминуты, и Яся снова появилась на том же месте. Теперь она уже не высунула голову полностью, а только вдохнула ртом воздух и моментально исчезла. Всё же захватчики выстрелили по четыре раза. Пули подняли в этом месте дождь брызг, так что если там находилась девочка, то теперь они изрешетили её.

Моторист и юнга не видели, что происходило позади, и вздрагивали при каждом выстреле, считая его последним, смертельным ударом по Ясе. Оба не понимали этого поступка девочки, потому что спастись она не могла. Даже не стреляя, а пустив мотор, пираты сразу догнали бы её или просто утопили, наскочив на нее килем. Удивляло и большое количество выстрелов: это значило, что пираты целились плохо.

Между тем Ясина голова больше не появлялась на поверхности. Прошло минут пять. Внимательный осмотр моря не обнаружил девочку ни вблизи шхуны, ни вдалеке от нее. Лучший пловец не смог бы так долго пробыть под водой. Не могла она остаться незаметной и на поверхности моря при свете солнца. Захватчики пришли к выводу, что девочка убита или утонула, тяжело раненная.

Больше она их не интересовала. Анч приказал мотористу стать к мотору, а Марку — к рулю. Ни тот, ни другой не тронулись с места.

— Вы забыли своё обещание! — разозлившись, крикнул шпион.

— А вы — своё, — ответил Лёвка.

— А-а-а! — вспомнил шпион. — Моторист может подойти и осмотреть трупы.

Лёвка бросился к шкиперу и склонился над ним. Стах лежал в луже крови. Пуля пробила его навылет. Лёвке никогда не приходилось иметь дело с ранеными, но, увидев, что рана в правой стороне груди, он подумал, что, возможно, шкипер будет жить. С большим трудом ему удалось кое-как перевязать его и втащить в рубку. Анч ругался и подгонял моториста. Приходилось спешить. Пока Лёвка перевязывал шкипера, шпион послал Марка осмотреть Андрея.

Рулевой тоже лежал неподвижно, но крови вокруг него не было видно. Марк долго осматривал его, наконец нашел тоненькую струйку уже засыхающей крови за ухом. Очевидно, пуля попала в голову и убила Камбалу наповал. Но, положив руку ему на грудь, Марк почувствовал, что сердце как будто еще бьётся. Тогда он поднял голову и внимательно присмотрелся к ране. Пуля пробила ухо и задела голову, но глубоко ли, не было видно. Анч торопил. Марк, так и не узнав наверняка, жив ли рулевой, но почти уверенный в этом, быстро поволок Андрея в рубку.

— Мёртв? — спросил Анч.

Юнга кивнул.

— Так бросить его за борт!

— Мы его похороним.

Анч ничего на это не ответил, только на губах его мелькнула насмешливая улыбка.

Пять минут спустя моторист завёл мотор, а Марк, встав у руля, повернул шхуну на юг.

Заходило солнце. Вдали, почти на горизонте, показался дымок. Никто на шхуне не знал, что это «Буревестник» возвращается в Соколиную бухту.

«Колумб» покинул место, где так неожиданно погибла Яся. И лишь, как память об этом трагическом событии, плавало вверх дном ведро, скатившееся за борт, когда падал Андрей Камбала.

4. НА ЮГ

Анча и командира пиратской подводной лодки вынесло на поверхность моря не более чем через одну минуту. Внезапно попав под давление восьми атмосфер, они сразу же почувствовали сильный звон в ушах, шум в голове; трудно было дышать, но подводный парашют стремглав выносил их наверх, и. внешнее давление ослабевало с каждой секундой. Парашютные маски ещё более ослабляли его, тем самым защищая барабанные перепонки от пробоя. Кратковременность пребывания под большим давлением предохранила Анча и командира и от кессонной болезни, этого страшного врага подводников.

Дело в том, что под большим давлением кровь начинает растворять азот из воздуха, которым дышит водолаз. Если водолаза быстро поднять, внезапно изменится внешнее давление, азот мгновенно выделится из крови, и кровь вскипит, сгустится. И чем больше выделится азота, тем страшнее результаты. Если водолаз некоторое время пробыл на глубине более сорока метров и его сразу поднять на поверхность, у него пойдет кровь изо рта, из носа, из ушей, лопнут барабанные перепонки, и наступит смерть. Спасти его можно, только моментально опустив обратно на ту же глубину и потом поднимая медленно в течение нескольких часов, либо поместив в специальную декомпрессионную камеру, в которой давление повышается искусственно, с помощью нагнетаниявоздуха. В этом случае может ограничиться только очень сильными болями.

Для шпиона и пирата особенно страшным был первый момент, когда они переходили из подводной лодки в воду, из обычного атмосферного давления под давление восьмидесятипятиметрового слоя воды, но их парашюты были рассчитаны на стометровую глубину, и это гарантировало им спасение.

Вслед за ними взлетел в воздух с веслом-поплавком клипербот. Он не был надут. Если бы его надули, давление воды расплющило бы его. Резиновая оболочка могла выдержать давление воды только в том случае, если бы она была надута сжатым воздухом, но тогда она могла лопнуть на поверхности, как бомба или глубоководная рыба, которую неопытный гидробиолог вытащил своей драгой из морских глубин.

Хотя подъем произошёл сравнительно легко, Анч в первый момент потерял сознание. Рыжий командир, который в свое время тренировался в таких подъемах, правда с меньших глубин, сразу же подплыл к шпиону и привёл его в чувство.

В первую минуту они не заметили вокруг ни одного судна. Но когда, надув клипербот, устроились в нём, Анч первым разглядел примерно на расстоянии мили рыбачью шхуну и сквозь шум в ушах расслышал тарахтение мотора. В их планы отнюдь не входило встречаться с какими-либо судами, на которых можно было встретить множество людей. Не желая, чтобы их заметили, они начали грести в сторону от шхуны.

Где именно они находились, командир-пират не мог сказать Анчу — после обстрела глубинными бомбами в подводной лодке испортились лаг и курсограф. Он ориентировался только по компасу и указателю глубин. Пират ждал, пока непрошеная шхуна отойдёт подальше, и он получит возможность по солнцу определить точно их местопребывание. Для этого он захватил с собой маленькую коробку с необходимыми инструментами.

Заметив, что шхуна свернула и пошла к ним, пираты заволновались. Впрочем, никаких оснований предполагать, что их заподозрят в связи с подводной лодкой, не было. Решили выдать себя за потерпевших кораблекрушение, причем командир-пират должен был выполнять роль моряка, онемевшего от испуга. А в общем-то, Анч ждал шхуну, готовый выдумать любую историю и вести себя соответственно обстоятельствам. Когда шпион узнал «Колумб», он сразу же сказал командиру, что экипаж на этой шхуне состоит из трёх-четырёх человек и можно попытаться захватить её. Условились подняться на судно и при первом удобном случае застрелить двоих, а остальных принудить повернуть шхуну в море, держа курс к месту свидания с пароходом-базой.

Надежды пиратов осуществились почти в полной мере, хотя появление Марка и Яси их чрезвычайно встревожило, даже испугало. Но пираты спешили и даже не спросили юнгу, как он спасся. Впрочем, девочка теперь уже погибла наверняка. Остальных ждала та же судьба — ни шпион, ни пират не были намерены оставлять свидетелей своих преступлений в живых.

Шхуна шла на юг полным ходом. Анч предупредил, что при плохой работе моторист с места не сойдёт, и вообще ему больше ходить не придётся. Командир-пират не отходил от юнги. Наблюдать за работой двух человек захватчикам было удобно, но они понимали, что доверять пленным нельзя. Чтобы обеспечить себя от неожиданного нападения, решили связать мотористу и рулевому ноги. Начали с моториста и крепко спеленали ему ноги двойными стопорными узлами.

Вязал узлы рыжий пират — он хорошо знал, как это делается. «Не хуже опытного боцмана», — подумал Лёвка. Теперь моторист был абсолютно беспомощен: узлы развязать он не мог. Их можно было только разрезать, но большой складной нож, который он всегда носил с собой, отняли пираты.

Марка пока не связали. Пират стал у руля, а юнгу заставили выбрасывать из шхуны рыбу. Пираты считали, что полная нагрузка уменьшает быстроходность «Колумба», к тому же рыба, заполняя палубу, мешала свободно передвигаться. После получасовой работы на палубе стало свободнее. Марка снова поставили к рулю. Рулевой должен стоять у руля, а не сидеть, как моторист, и потому ему спутали ноги, как лошади, а не связали. Марк мог даже медленно передвигаться.

Солнце зашло, и захватчики облегчённо вздохнули. В темноте, не зажигая на шхуне огней, они чувствовали себя в полной безопасности. Так можно было, не обнаруживая себя, обойти любое встречное судно. С появлением первых звезд командир-пират взялся точно определить местонахождение шхуны. Когда он принялся за работу, Марк заволновался. Он подумал, что рыжему непременно понадобится войти в рубку, чтобы произвести необходимые вычисления. А там, в рубке, возле раненого шкипера лежал почти невредимый Андрей Камбала. Кто знает, что он там делал. Марко считал Андрея большим трусом, но надеялся, что рыбак на этот раз не побоится расправиться с пиратами. Безусловно, будь на месте Андрея Лёвка, Стах или даже он, Марк, они воспользовались бы пребыванием пирата в рубке, чтобы проломить ему голову. Это можно было сделать, например, с помощью противопожарных инструментов. А потом уже, отобрав револьвер и прячась в рубке, как в крепости, они сумели бы управиться и с Анчем. Ожидая момента, когда пират пойдет в рубку, Марк следил за ним внимательнее, чем за рулем и курсом шхуны. Суровый окрик Анча заставил юнгу вернуться к своим обязанностям. Тем временем пират закончил астрономические наблюдения и принялся за вычисления. Но, вероятно, не желая работать в обществе убитого и тяжелораненого, он так и не вошёл в маленькую рубку. Своими вычислениями рыжий остался очень доволен. Юнга догадался об этом по тону его разговора со шпионом. У захватчиков было достаточно причин для радости: до предполагаемой встречи с пароходом-базой оставалось шесть-семь часов.

Марк пытался разгадать, почему пираты, захватив шхуну, пошли на юг. В первый момент он думал, что они поднялись на поверхность, чтобы снова поохотиться, что шхуну они утопят, а людей захватят в плен для допросов. Юноша все время ждал появления подводной лодки. Но прошло несколько часов, лодка не появлялась, а пираты всё так же спешили на юг.

Юнга решил, что по каким-то причинам Анч и рыжий отделились от команды подводной лодки. Возможно, подводный корабль находится где-то впереди, на юге, и они спешат именно к нему. Впрочем, Марка брали сомнения: как мог командир подводной лодки оставить свой корабль? Для этого должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Юноше пришло в голову, что подводная лодка потерпела аварию, и он подумал о Люде. От этого предположения его обдало холодом. Девушка могла каким-нибудь образом осуществить их замысел — уничтожить лодку, — но при этом наверняка погибла. Во всяком случае, нужно было узнать, где она. Марк дождался, пока Анч приблизился к нему, и спросил:

— Скажите, где Люда Ананьева?

Шпион смерил юношу циничным взглядом, как всегда, когда ему не надо было маскироваться, иронически улыбнулся и ответил:

— Вас интересует судьба милой девушки Люды? Обещаю: если вы всё время будете усердно исполнять свои обязанности, я отвечу на ваш вопрос по окончании рейса.

Анч повернулся к юнге спиной, отошел на два шага, снова вернулся и так стоял, иронически улыбаясь и крепко сжимая в руке револьвер.

Зная Марка, он побаивался юнги даже связанного, но утешался мыслью, что в конце рейса приставит ему револьвер ко лбу и скажет: «Сейчас вы, мальчик мой, пойдете в гости к милой Люде».

Тьма окутывала море. Впрочем, сегодня она была не такой плотной, как прошлой ночью. Узенький серп молодого месяца блистал на западе и прибавлял немного света к сиянию мерцающих звезд. Командир-пират чуть ли не каждые десять минут заглядывал к Лёвке и Марку, проверяя действие мотора и правильность курса. Время от времени он поправлял рулевого движением руки и что-то сердито бормотал на своем языке, когда тот сбивался с курса. Марк видел перед собой спину Лёвки, рубку и Анча, который, должно быть, собирался войти туда. Но Анч не открыл рубку — его в этот момент позвал командир-пират. Рыжий что-то показывал шпиону в море. Марк взглянул туда же. Далеко по их курсу был виден красный, а левее и немного выше — два белых огня, один над другим. Какой-то пароход с буксиром пересекал им дорогу слева направо. Захватчики перекинулись несколькими словами. Эта встреча их, конечно же, не беспокоила.

Потом Анч подошел к Лёвке, и Марку хорошо был слышен их разговор.

— Я хочу посмотреть на раненого, — сказал моторист. — Может быть, ему надо помочь, сделать перевязку или дать воды.

— Это можно, — ответил Анч. — Я сейчас туда загляну, а потом пущу вас.

На этот раз Анч взялся за скобу и потянул дверь к себе, но она не поддавалась. Думая, что она просто туго пригнана, шпион дернул сильнее. Дверь не открывалась. Тогда он взялся за скобу обеими руками, но ничего сделать не мог. Шпион оторопел. Марк не видел выражения его лица, но даже в темноте было заметно, что движения шпиона стали неуверенными. Значит, Андрей заперся в рубке и отсиживается там. Что же он думает делать? Марк знал устройство рубки. Она была сделана из толстых десятисантиметровых бревен в два слоя. Так ее построили еще прежние владельцы. Дуб высыхал, вымокал и становился всё крепче и крепче. Дверь, правда, была наполовину тоньше, но изнутри в неё были забиты крепкие железные скобы. Если в них засунуть, к примеру, лом, который стоял в рубке среди противопожарного инструмента, разбить дверь даже с помощью топора было бы нелегко. Оставался еще иллюминатор, но его размер, даже если выдавить стекло, не позволял просунуть туда голову. Однако поступок Андрея все же казался очень смелым — пираты могли его просто расстрелять через тот же иллюминатор, в то время как он сам в таком положении ничего не мог сделать захватчикам.

Анч отошел от двери и, приблизившись к командиру-пирату, заговорил с ним о чём-то. Говорили они тихо, хотя никто здесь не понимал их языка. Очевидно, запертая дверь обеспокоила захватчиков.

Марк ожидал, что пираты немедленно начнут стрелять по рубке. Это угрожало смертью шкиперу. Но никто не стрелял. Командир-пират подошел к двери, чтобы лично удостовериться, что она заперта изнутри, подёргал, а потом взял тоненький металлический трос и стал крепко завязывать дверь снаружи. В это время Лёвка обернулся и, не понимая, что они делают около рубки, крикнул:

— Скоро вы пустите меня к раненому?

— Ваш раненый не в таком уж тяжелом положении, — ответил Анч. — Он заперся в рубке и не пускает к себе.

Юнга не понимал, почему пираты не стреляют.

А не стреляли они, потому что после жестокого обстрела Яси Найдёнки в их револьверах осталось только по одному заряду. Они берегли патроны.

5. ВЕДРО НА ВОЛНАХ

Шхуна быстро шла на юг. На том месте, где ее захватили пираты, осталось только большое чёрное, слегка поржавевшее ведро. Оно плавало вверх дном, легонько покачиваясь на волнах. Не один год служило оно рыбакам для мытья палубы, для растворения каустической соды, для переноски рыбы и для других надобностей. Одним словом, оно ничем особенным не отличалось от любого другого рыбачьего ведра.

На расстоянии двухсот метров его уже почти нельзя было различить, да захватчики и не придали ему значения. Однако внимательный наблюдатель наверняка заинтересовался бы им. Оно было погружено в воду значительно глубже, чем обычное ведро в подобном случае. Покачивалось оно тоже меньше обычного, как будто какая-то сила заставляла его точно сохранять вертикальное положение.

В тихую погоду, глядя на поплавки, всегда можно определить направление и скорость течения. Внимательный глаз заметил бы, что пока «Колумб» стоял на месте, ведро тоже не двигалось, но как только он отошел, поплыло и ведро. Оно направилось в противоположную сторону — так, будто течение сразу подхватило его и понесло на север. Затем ведро задрожало, из-под воды показалась голова. Пловец, очевидно успокоенный тем, что шхуна уже далеко, вынырнул на поверхность. Это была Яся Найдёнка.

Стоя на палубё возле Марка с заложенными за голову руками, девочка сперва не собиралась бежать со шхуны.

Но во взгляде, брошенном на неё Анчем, она прочла смертельную опасность для себя, и мозг её лихорадочно заработал: как вырваться, как убежать от захватчиков? Ещё когда вышла из рубки, Яся заметила на воде опрокинутое ведро. Вспомнив слова Лёвки, что Лебединый остров близко, она решила незаметно для пиратов прыгнуть в воду и поплыть к острову. Но подходящего случая не было — пираты внимательно следили за своими пленными. Возможно, она долго ожидала бы удобного момента для бегства, но, когда Анч обратился к ней, она прочитала в его глазах свой приговор. Она бросилась в воду с левого борта, сама ещё не зная, что будет делать дальше.

Уже в воде Яся решила отплыть от шхуны, показаться, а потом под водой вернуться назад. Всплыв, чтобы передохнуть, она тотчас же нырнула снова: её обстреливали. Она нырнула прямо вглубь, на том же месте, надеясь, что захватчики будут ожидать ее дальше, и пока они переменят прицел, она успеет передохнуть. Расчёт оказался верным, и таким образом она убереглась от пуль, пущенных в нее минутой позже.

Нырнув в третий раз, она повернула назад, намереваясь снова проплыть над водой пройденное уже расстояние, нырнуть под киль «Колумба» и только после этого снова высунуть голову на поверхность. Даже для такого пловца как Яся это было опасно. Когда впереди показались мутные очертания киля шхуны, она почувствовала, что задыхается. Её охватило непреодолимое желание открыть рот, но она знала: достаточно одного глотка воды, чтобы уже не всплыть на поверхность. Яся держалась. Последнее усилие — и она плывёт, почти касаясь головой пологого днища шхуны. Девочка осторожно вынырнула под самым бортом. Прошло около минуты, пока она отдышалась. Дольше она боялась оставаться на поверхности. Каждый миг кто-нибудь из пиратов мог заглянуть через борт и заметить её. В двух метрах от неё на воде покачивалось ведро. Яся знала: надо нырнуть и всунуть в него голову, тогда можно три-пять минут не показываться, если только держать ведро в вертикальном положении. Так она и сделала. На протяжении нескольких лет она тренировалась с ведром и без него, плавала по воде и под водой. Никто не заставлял девочку делать это, но никто и не мешал ей. Она овладела этим искусством в совершенстве. Попади она к хорошему тренеру, из неё вышел бы со временем выдающийся мастер водного спорта.

Ведро служило ей водолазным колоколом. Однако выдыхала она не в ведро, а прямо в воду, и потому количество воздуха в ведре уменьшалось, но углекислота не попадала в него. Труднее всего в таких случаях держать под водой тело. Когда она, упражняясь, глубоко ныряла с ведром, то обычно брала какую-нибудь тяжесть, подобно водолазам, которые берут свинцовые грузила. В случаях же, когда приходилось плавать под ведром, находящимся на воде, Яся старалась держать ноги перпендикулярно поверхности моря.

Яся понимала, что воздуха в ведре ей надолго не хватит. Поэтому она старалась не двигаться под ведром. Минуты через три, оставив свой «колокол», она поплыла под водой к нависающей корме, высунула голову, глотнула свежего воздуха и услышала разговор, из которого узнала, что на шхуне ее считают утонувшей. Потом вернулась назад, под своё ведро. Она быстро перевернула его, наполнила чистым воздухом и вновь спряталась, ожидая ухода шхуны. Этого момента она и ждала, и боялась. Её могло ударить винтом, борт шхуны мог зацепить ведро и перевернуть его, наконец, одному из пиратов могло прийти в голову вытащить ведро. Но, к счастью для Яси, ничего этого не случилось. Шхуна отошла, не коснувшись её. Она же не выглядывала из воды, крепко держа ведро за дужку и тем самым сохраняя его в неестественной неподвижности на волнах. Наконец, когда дышать стало совсем нечем, она вынырнула и поплыла, прикрываясь ведром, прочь от шхуны.

Очутившись одна в море, без единого спасательного прибора, кроме неудобного и ненадежного ведра, Яся растерялась. У нее не оказалось ни резиновой подушки, ни пенопластового пояса, и, главное, собираясь плыть к берегу, она не знала, где именно он находится. Даже стоя на шхуне, она не заметила его на горизонте, хотя и помнила слова Лёвки, что берег близко. Оставалось ориентироваться по солнцу и по шхуне. Шхуна несомненно пошла прочь от острова, а солнце показывало, где запад. Девочка должна была плыть на север, но определить точно, где этот север, она не могла.

Между тем всякое отклонение на запад грозило увеличить ее путь до семидесяти — восьмидесяти километров, а маленький поворот к востоку делал его равным сорокапятидесяти километрам. Девочка поплыла так, что солнце было от нее слева. Она не знала, что в этом направлении ей придется плыть до берега сто двадцать километров. А это не по силам даже лучшему в мире пловцу. Лебединый остров оставался чуть в стороне от ее пути, и она непременно проплыла бы мимо, не заметив его.

Солнце коснулось горизонта, когда Яся перевернулась на спину, чтобы отдохнуть. Усталость от пережитых приключений еще давала себя знать. Девочка чувствовала, что сил у нее теперь меньше, чем три дня назад, и должна была их беречь. Лёжа на спине, она смотрела вверх, в темную синеву неба, и вдруг заметила двух белых чаек. Птицы после дневной охоты возвращались с моря на берег. Они летели ровно, не снижаясь, не поднимаясь, никуда не поворачивая — должно быть, спешили к своим гнёздам. Вероятнее всего, это были чайки с Лебединого острова. С высоты они видели остров и направлялись прямо к нему. Яся проводила птиц взглядом. Девочка завидовала им — они ее быстро опережали. Следя за птицами, она обратила внимание, что летят они не в том направлении, в котором она плыла.

Яся поплыла вслед за чайками. Вскоре они скрылись из глаз. Тогда она стала ориентироваться на солнце. Впрочем, ей трудно было определить необходимый угол между своим курсом и солнцем. К тому же солнце скоро зашло, и пришлось определять направление по Луне. Но Луна двигалась по небосклону. Только когда высыпали звезды и Яся нашла среди них маленькую Полярную, к девочке пришла уверенность, что теперь у неё точный ориентир, и она уже не собьется с прямой линии.

Время от времени она поднимала голову и смотрела на маленькую неподвижную светящуюся точку, вокруг которой вращается небосвод.

Небо было чистым и как будто не собиралось покрываться тучами. Но, к сожалению, так только казалось. Если бы Яся разбиралась в погоде, как разбирался в ней Стах Очерет, она, взглянув на небо после захода солнца, могла бы предвидеть кратковременный, но сильный ветер.

Девочка плыла «по-лягушачьи», то есть брассом, она двигалась медленно, чтобы не уставать.

Спускалась ночь. Ярко горели звезды.

Яся плыла и плыла, ничего не видя, кроме своей Полярной звезды, будто собиралась доплыть до неё. Ложась на спину отдохнуть, она не смотрела на звездное небо, а закрывала глаза и прислушивалась, не раздастся ли шум парохода или голоса рыбаков. Но до неё не долетали никакие звуки, кроме шёпота волн, и девочке казалось, что в мире нет ничего, кроме неё и моря, что время тянется бесконечно и волны всегда будут нашёптывать ей свой непонятный рассказ. Потом она переворачивалась и плыла дальше. Но вот стали подниматься волны, и вскоре девочку нагнал ветер, а по небу пронеслась какая-то дымка, затемняя звёзды и луну. За дымкой с моря ползло чёрное покрывало. Оно загораживало звезды и сгущало тьму.

6. ШКВАЛ

Летние месяцы — месяцы гроз. На суше грозы чаще всего бывают в конце дня, между тремя и шестью часами вечера. Но на море они в основном проходят ночью. Метеорологи объясняют это тем, что ночью водная поверхность теплее, чем суша. Воздух над морем охлаждается быстрее, чем вода, и это вызывает усиленное вертикальное движение в атмосфере и приводит к быстрой концентрации водяных паров наверху и к возвращению их на землю в виде ливня. Картина возникновения грозы еще подробно не изучена, но моряки знают, что она всегда приносит с собой шквал — воздушный вихрь. Он налетает неожиданно, будоражит воду, рвёт паруса, причиняет массу неприятностей и быстро исчезает. Шквал с грозой опасен для маленьких парусных судов, но, впрочем, всё же меньше, чем шторм. При шквале порывы ветра достигают семи баллов, то есть его максимальная скорость равна пятнадцати метрам в секунду, а шторм только начинается с двадцати метров в секунду — с девяти баллов.

Шквал захватил «Колумб» внезапно. Единственный человек, способный предвидеть перемену погоды, — Стах Очерет — лежал тяжело раненный в запертой рубке. Впрочем, никто из команды, кроме, быть может, Андрея Камбалы, не знал, жив он или нет. Но, прежде чем «Колумб» попал в шквал, произошло событие, задержавшее движение шхуны. Лёвка, пользуясь темнотой, сумел незаметно для захватчиков что-то испортить, и мотор стал стучать и давать перебои. Командир-пират первый обратил внимание на перебои в работе мотора, и Анч спросил, что случилось. Лёвка заявил, что мотор загрязнён, если его не прочистить, «Колумб» скоро совсем остановится. Анч ответил на это угрозой немедленно застрелить моториста и успокоился только после заверения Лёвки, что чистка отнимет не больше часа. Моторист получил приказ немедленно чистить мотор. Ссылка на засорение мотора показалась захватчикам подозрительной, и они бы охотно отправили Лёвку за борт, но сам командир-пират, хотя и разбирался в моторах, однако не имея навыка, провозился бы с чисткой до утра.

На некоторое время место командира-пирата занял Анч, а тот поднял на шхуне паруса, желая воспользоваться лёгким, почти попутным ветром, чтобы увеличить ход. Он поднял фок, натянул кливер и, показав Марку, как править, отошел к Лёвке, чтобы следить за его работой.

Шхуна едва продвигалась вперёд и, казалось, каждую минуту могла остановиться. Марк мысленно одобрял поведение Лёвки, понимая, что моторист нарочно возится с мотором, чтобы задержать шхуну. Не надеясь на положительный результат, они оба мечтали как-нибудь задержать шхуну и разрушить неизвестные им, но безусловно преступные планы захватчиков. А потом, возможно, удастся встретиться с каким-нибудь пароходом или другим судном, внимание которого можно будет привлечь криком. Марк решил, что, если такой случай представится, он обязательно бросится в море, даже со связанными ногами.

Анч подошел к рубке и, прислонившись ухом к двери, стал прислушиваться. Шпиона волновало поведение раненого, который сумел так крепко запереться. «Возможно, у него есть какое-нибудь оружие», — рассуждал шпион. Учитывая, что в револьвере остался последний патрон, Анч не отваживался активно выступить против шкипера, хотя и не мог предполагать, чтобы рана Стаха была очень уж лёгкой. Он сам стрелял в Очерета, видел под ним лужу крови и имел основание надеяться на смертельный исход. После захвата шхуны Анч внимательно осмотрел рубку. Огнестрельного оружия он там не нашел, но помнил, что видел противопожарный инструмент: огнетушитель, лом и два топора. Здоровый человек с такими орудиями представлял для пиратов некоторую опасность — с тяжелораненым можно было не считаться. Подслушивая, Анч хотел выяснить состояние Очерета.

Минуты две шпион ничего не слышал. Наконец в рубке послышался шорох — кто-то там передвигался и шептал, но через толстую дверь слов нельзя было разобрать. Неужели шкипер бредит или говорит сам с собой? Казалось, человек в рубке что-то рассказывает. Потом долетел стон. Анча это встревожило. А что, если другой рыбак не убит, а тоже ранен? Это усложняло дело. Впрочем, из рубки не донеслось больше ни звука. Шпион слушал еще минут пятнадцать, но вдруг порыв сильного ветра тряхнул судно — оно рванулось с места, парус надулся в обратную сторону, и шхуну бросило кормой вперед.

В ту же минуту забурлили волны, поднятые внезапным ветром. Зюйд-вест налетел таким порывом, что угрожал перевернуть «Колумб». Пират оставил моториста и бросился спускать паруса, но сделал это недостаточно ловко, и Марк чуть не полетел за борт. Когда был спущен фок, юнга повернул шхуну так, чтобы, маневрируя, идти против ветра, под одним кливером.

Шхуна пошла переменным курсом, но в прежнем, указанном пиратами, направлении. Оставив юнгу, пиратвернулся к мотористу. Дело с мотором усложнялось — началась качка, и моторист не мог как следует работать. Лёвка проявил исключительную старательность и, казалось, намеревался завоевать полное доверие пиратов. Конечно, ни рыжий, ни Анч не верили ему ни на грош, но, решив, что на моториста влияют их окрики, относились к нему всё более строго. Лёвка время от времени искоса посматривал на ближайшего конвоира, прикидывая, как бы неожиданным ударом свалить его, вырвать револьвер и пристрелить налетчиков одного за другим. Но пираты были чрезвычайно осторожны и становились или за спиной пленного, или не ближе полутора-двух метров от него.

Испортить мотор было нелегко. Нужна была большая ловкость, чтобы сделать это незаметно для рыжего. Не теряя надежды на осуществление своего намерения, Лёвка прежде всего сделал так, чтобы горючее поступало в мотор в меньшем количестве и давало неполное сгорание. Таким образом ход шхуны уменьшался почти вполовину. Лаг на шхуне был неисправен. Его ещё утром разобрали и не успели собрать, и пираты не могли определить скорость хода.

Шхуну качало все сильнее, волны поднимались и заливали палубу. Потом хлынул ливень. Ударил гром. Непроглядная мгла окутала море и лёгкую шхуну, которая взлетала на волнах, как игрушка. Марку только при свете молний, время от времени прорезавших тьму, видны были настороженные фигуры захватчиков и Лёвкин локоть.

Попадая в шторм или шквал, шхуна начинала скрипеть, а при сильной качке откуда-то из-под палубы доносились звуки, напоминавшие удары колокола. Причину скрипа до сих пор никто не установил, это была тайна корабельного мастера. А звон начался после одного ремонта. Какой-то рассеянный рабочий оставил в металлическом воздушном ящике под палубой железный предмет, должно быть, висящий на крючке. На большой волне этот предмет начинал раскачиваться, ударяясь о стенки ящика. Теперь как раз и зазвучали эти глухие удары. Моторист и юнга относились к ним равнодушно, но пираты встревожились. Казалось, звон шел с моря и напоминал печальный церковный благовест, обычный в их стране, но неизвестный ни Лёвке, ни тем более Марку. Впрочем, пираты ничего друг другу не сказали.

Под удары грома, шум дождя и вой ветра юнга приводил в исполнение задуманный план задержки шхуны. Воспользовавшись тем, что рыжий теперь почти не смотрел на компас, Марк медленно повернул шхуну не менее чем на девяносто градусов и повел ее поперек указанного ему курса. С каждым порывом ветра «Колумб» удалялся от цели захватчиков. Ветер немного стих и стал ровнее, но волна увеличивалась и всё сильнее раскачивала судно. Усилился гром, чаще сверкала молния.

Когда тьма лишь на миг перерезается молнией, раскаты грома звучат под аккомпанемент невидимых, но ощутимых волн, под связанными ногами содрогается дощатая палуба, а к голове приставлено дуло револьвера, необходима исключительная сила духа и непоколебимая воля, чтобы не впасть в отчаяние, сохранить рассудительность и веру в спасение.

У молодых советских рыбаков были холодные головы и горячие сердца. Если бы захватчики присмотрелись при свете молнии к выражению глаз своих пленных, они увидели бы не испуг, а спокойствие, даже радость. Пленникам казалось, что стихия пришла им на помощь в их стремлении задержать шхуну и помешать пиратам осуществить их планы.

Шквал шёл узкой полосой, неся с собой тучи и ливень. Ветер всё ещё дул, но дождь прекратился, молния сверкала уже за левым бортом, а гром слышался слабее. «Колумб» выходил из шквала. Рыжий пират подошел к компасу. Суровая расправа была неизбежной. Сверив курс, компас и направление ветра, любой моряк понял бы, куда рулевой направляет судно. Но в это время ветер стал заходить с западных румбов, треугольник паруса полностью брал ветер, и юнга стал быстро переводить судно. Перемена ветра объясняла манёвр, и это не дало пирату возможности определить, куда перед этим направлялась шхуна. Ветер менялся, утихал. Для быстрого хода одного кливера было уже недостаточно, а поднять фок пираты не могли — молния уничтожила половину мачты. К Лёвке снова подошел Анч, и теперь моторист должен был запустить мотор. Придерживаясь указаний компаса, шхуна пошла прежним курсом, но определить, куда именно она направляется, можно было только по звёздам. После полуночи они снова появились, и командир-пират принялся старательно вычислять местонахождение «Колумба». Возился он очень долго. Результаты вычислений все время казались ему ошибочными. Выходило, что, несмотря на все усилия идти с полной скоростью на юг, шквал отнес шхуну назад, почти к Лебединому. Рыжий не мог поверить в это и вновь повторял свой расчёт, проверяя все данные с максимальной точностью.

Он ещё не закончил свою работу, когда Анч тронул его за плечо и указал на море. Пират обернулся и увидел мигающий свет. Во тьме то вспыхивал, то угасал огонек маяка: две длинные и три короткие вспышки с равными интервалами.

— Это маяк на Лебедином острове, — сказал Анч.

Он мог этого и не говорить: командир видел этот маяк в предыдущие ночи и сразу узнал его. Кроме них родной маяк узнали и пленные. Марк от волнения едва держал руль. Там, на маяке, в это время находились самые близкие ему люди. Если бы отец знал, сколько горя и радости принес он в эти минуты своему сыну! Горя — потому что, если бы маяк не светил, «Колумб» наверняка налетел бы на гряду подводных камней, располагавшуюся поблизости, и тогда пираты нашли бы там своё последнее пристанище, радости — потому что юнга снова видел свет дорогого ему маяка.

7. ОДНА

Маяк то зажигался, то гас, будто дразнил своим белым светом. Так, во всяком случае, казалось Ясе, с жадностью следившей за его огоньком. Большие волны поднимали тело на гребень, и когда этот момент совпадал со вспышкой маяка, она чувствовала прилив сил и бодрости. Иногда маяк вспыхивал в такие моменты, когда девочка находилась между волнами, или вода заливала её голову, и тогда маяк на несколько минут пропадал из виду. Она всё слабее работала руками, тело охватывала вялость.

Где-то за островом, над материком, небосклон пересекали молнии, но звуки грома сюда уже не долетали. Над Ясей мигали яркие, точно вымытые грозой, звёзды, за горизонтом исчезал узенький серп молодого месяца. Но ни звёзды, ни месяц не могли привлечь внимание плывущей. Её мысли сосредоточились только на свете маяка.

После грозы воздух и вода стали холоднее. Девочка чувствовала, как стынет тело и силы покидают ее; руки болели от усталости, пальцы на ногах свело. Удары волн всё чаще попадали в лицо, и, не в силах поднять голову, Яся нахлебалась горько-солёной воды. После каждого такого глотка тело тяжелело, и всё сильнее охватывало желание не поднимать рук, закрыть глаза. Будь что будет, только бы отдохнуть!..

Но вот снова призывно вспыхивает маяк, и снова руки находят силы грести по воде, возвращается надежда, возобновляется упорное желание доплыть до берега.

Долго девочка борется с волнами, а маяк светит всё так же ровно, но не приближается, и кажется, что невозможно доплыть до манящего огонька.

Исчезают надежда и силы. Яся ещё механически рассекает воду руками, но глаза её уже закрыты, и она не видит ни света маяка, ни неба над собой. Волны поднимают тело, бросают вниз, снова поднимают. Она уже почти потеряла сознание, только руки, как заведённые, все так же упорно загребают воду.

Как в тумане, встают неясные воспоминания. Обрывками мелькают события, одно за другим проплывают знакомые лица. Но вот их сменяют какие-то страшные, фантастические чудовища, в ушах звучит дикий визг, кажется — светит огонь, пылает пожар, обжигает грудь, и вновь все пропадает…

Пока девочка борется за свою жизнь, перенесёмся на берег острова — туда, где возвышается маяк. Груды подводных камней на мели преграждают здесь путь судам на протяжении нескольких километров. Ближе к острову отдельные камни уже выступают из воды. Этот барьер заканчивается россыпью невысоких, разрушенных ветром и водой известковых скал, над которыми высится маяк. Между скалами лежат небольшие песчаные мели, выползающие далеко на берег, обозначая своим верхним краем границу прибоя.

Море, разбуженное южным шквалом, сменяющимся западным ветром, создавало над подводными скалами множество бурунов, накатывало огромные волны прибоя и с гулом разбивало их об остроконечные скалы. Затем валы с шипением растекались по песку, белыми языками касаясь линии прибоя. Только ловкий и хорошо знающий побережье человек мог бы в такое время с огромным трудом подвести к берегу лодку. Да и то лишь в одном месте — справа от маяка, примерно в ста шагах от маленького домика, в котором жил смотритель со своей семьёй. Там подводные скалы немного расступались, создавая воронкообразное углубление. Туда набегала сильная волна, но водоворот, образованный ею, все же можно было преодолеть. И Марк не раз, несмотря на шум и кипение воды, причаливал в этом месте на «Альбатросе».

Уже прошло три дня с тех пор, как пропал Марк, и три ночи обитатели маяка не спали. В аппаратной стоял, облокотившись о подоконник, смотритель маяка Дмитрий Завирюха. Он стоял так с самого вечера — с тех пор как зажёг огонь на маяке, и всё время смотрел на темное море, ничего не видя. Впрочем, он и при свете увидел бы не больше. Он думал о своём исчезнувшем сыне.

Третий день нет никаких известий, хотя пропавших искали все рыбаки, краснофлотцы, водолазы, эсминец, самолёт. Приезжали следователи, но и они никаких следов не нашли. Так и сообщили ему днём, когда они с женой ходили в Соколиный. И лишь грозным предзнаменованием стояло перед ним воспоминание о двух погибших в предыдущие ночи жителях острова.

«Где же Марк, сынок любимый? Какой мальчик был!»

Смотритель терялся в догадках. Он уже не надеялся когда-нибудь увидеть сына. Он не мог без боли думать о комнате в маленьком домике, где в таком же оцепенении сидела мать Марка и, не отрываясь, смотрела в одну точку. Ей казалось — вот-вот откроется дверь, и войдет её мальчик, с весёлым смехом расскажет о последнем рейсе «Колумба», о трусоватом Андрее и отважном Стахе, бросит несколько шуточек, и она поцелует его. По щекам неудержимо текли слёзы, но она их не замечала. Сидела на скамье у стола и не сводила глаз с двери.

На постели спал полуодетый Гришка. Теперь его взяли домой, и каждый раз, когда вечером родители возвращались из Соколиного и не отвечали на вопросы о Марке, мальчик заливался слезами. Тогда дед Махтей брал его за руку и утешал до тех пор, пока ребёнок не засыпал.

Сейчас деда в комнате не было. Он вышел из дому, чтобы побыть наедине со своими мыслями, не видеть страданий дочери. Он знал — уговорами ей не помочь.

Дед выстоял всю грозу под дождем, в старом рыбачьем плаще, с непокрытой головой. Он вспоминал свою трудную жизнь, которая вся почти прошла на воде. Вспомнил палубы многих парусников и пароходов. Все они знали его походку, испытали силу его рук, вооружённых шваброй.

Бесчисленное множество судов он изучил, работая на них матросом, рулевым, кочегаром. Никогда он не мечтал встретить свою старость на родном Лебедином острове. Почти все его многочисленные товарищи распрощались с жизнью в море, и никто не мог сказать, где их могилы. Но когда судьба занесла его пенсионером сюда, на маяк, он очень привязался к своим внукам, и они были ему в старости отрадой.

Старик медленно прохаживался по берегу, слушая, как в кромешной темноте гудит прибой, и старческие губы шептали проклятия неизвестным убийцам. Старый матрос не умел плакать. И теперь за все три дня ни одна слезинка не блеснула в его глазах. Жестокая морская жизнь научила Махтея сдерживать слезы. Но сердце его разрывалось от тоски.

Старик всё ходил и ходил, временами встряхивая мокрыми волосами, потом останавливался, опирался на палку и сверлил глазами темноту. Когда прошла гроза и перестали вспыхивать молнии, дед стоял недалеко от того места, где в прибой Марк не единожды проскакивал на «Альбатросе». Дед с тоской вспоминал внука…

И вдруг поблизости как будто раздался стон. Старый моряк встрепенулся и прислушался, стараясь разобрать в шуме прибоя звук голоса. Стон повторился. Дед наклонился над берегом и увидел, как при свете звёзд что-то темное выползало на берег. Стон повторился, и старик разобрал, что это был человеческий голос.

Из моря, теряя последние силы, выползал человек. Набежала волна, залила побережье и покрыла пловца, а когда отбежала, неизвестный очутился уже дальше от берега, чем был до этого. Дед Махтей опустил на землю свою палку и бросился навстречу новому валу воды, который мог зарыть незнакомца в песок, побить мелкими камнями и унести обратно в море…

Отвага старика спасла неизвестного. Моряк опередил вал прибоя и схватил человека, лежавшего на песке. На этот раз вода покрыла обоих, но старик удержался: когда волна отошла, он остался на том же месте, быстро вытащил тело на берег и понёс к дому. Ноша была очень лёгкой. Пронеся её с сотню шагов, старик не чувствовал усталости и, казалось, мог идти с ней до самого Соколиного.

Когда дед вошел в дом, дочь вскочила со своего места и бросилась к нему, словно надеясь увидеть у него на руках своего сына. Но на руках у деда лежал не Марк, а неизвестный окровавленный подросток. Женщина поняла, что случилось несчастье, и склонилась над спасённым с материнской нежностью.

— Это девочка, — произнесла она.

Незнакомка открыла глаза, посмотрела вокруг ничего не понимающим взглядом и снова опустила веки. Ее раздели, положили на постель, растёрли и одели в рубашку, несколько лет назад принадлежавшую Марку, а теперь ожидающую, пока Гришка подрастёт.

Ни женщина, ни старик не могли узнать девочку. Может быть, она была из Соколиного? Всех детей и подростков оттуда они не знали. А может быть, это была и вовсе чужая девочка с какой-нибудь погибшей в море шаланды.

В это время проснулся Гришка. Первое, что он увидел, были фигуры матери и деда, склонённые над кроватью, где лежал кто-то в мальчишеской одежде.

— Марк! — воскликнул мальчик, вскочил и подбежал к постели.

Но это оказался не Марк, а девочка. Гришка внимательно посмотрел на её лицо.

— Яся Найдёнка! — проговорил он, широко раскрывая глаза. — А где Марк?

Женщина и старик, поражённые, посмотрели на мальчика. Так это Яся Найдёнка, погибшая вместе с Марком и Людой!

Махтей никогда не видел Ясю, а его дочь Валентина видела её только несколько лет назад. Но оба сразу поверили Гришке. Мальчик, бывая в Соколином, знал там всех.

Принялись согревать девочке ноги, давали нюхать нашатырь, клали тёплые компрессы на голову. И вот девочка, раскрыв глаза, уже не закрыла их. Испуганно и вопросительно она смотрела на склонённые над ней лица.

— Яся, где Марк? — спросил старик.

Девочка с трудом повернулась на бок и узнала Гришку.

Значит, она в — безопасности.

— Скорее догоняйте «Колумб», скорее спасайте их! — прошептала Яся.

Эти слова сперва показались её слушателям бредом, но девочка из последних сил приподняла голову над подушкой и заговорила:

— Вчера вечером пираты захватили «Колумб», убили дядю Стаха и Андрея… Там остались Лёвка и Марк. Я спаслась и едва доплыла до берега… Их надо догнать!..

Значит, Марк жив, но в опасности! Трое людей умоляюще смотрели на девочку, ожидая, что ещё она скажет…

8. «КАЙМАН»

Если бы в те дни какой-нибудь наблюдатель внимательно следил за движением пароходов в южном море и, отмечая на карте курсы, записывал каждый час местонахождение судов, его внимание, наверное, привлекло бы поведение одного парохода. Вместо того чтобы идти всё время своим курсом, направляясь в определённый порт, этот пароход трижды в день менял направление, а ночью, если не стоял на месте, менял свой курс ежечасно. Один раз в сутки, в определенное время, он всегда оказывался на одном и том же месте.

Казалось, на этом пароходе совершала плавание какая-то экспедиция, изучающая новое, замкнутое течение. Но если бы наш наблюдатель приблизился к этому пароходу, то на протяжении суток не заметил бы никаких признаков, свидетельствующих о гидрологических, гидрохимических, гидробиологических и, наконец, метеорологических наблюдениях на пароходе. Впрочем, радист наверняка обратил бы внимание на многочисленные сводки о погоде, передаваемые с парохода в течение суток. Эти сводки, должно быть, передавались по специальному коду метеорологической службы. Во всяком случае, они почти никогда не соответствовали действительности. Правда, возможно, что пароход был только передаточным пунктом и пересказывал одну за другой метеосводки судов, плавающих на других морях и океанах.

На чёрном борту парохода большими буквами было написано название: «Кайман». В каюте капитана в маленьком сейфе лежали судовые документы. Они находились в многочисленных папках. В каждой папке документы говорили об одном и том же по-разному. Согласно одной папке, «Кайман» шел с юга на север, согласно другой — с востока на запад, а третья и четвертая указывали прямо противоположные направления. И хотя этих папок с противоречивыми документами было много, такой разнобой не тревожил ни капитана, ни его помощников. Менее всего был обеспокоен этим обстоятельством старший помощник. Поведение его могло тоже вызвать удивление человека, знающего обязанности службы старшего помощника на пароходе. На «Каймане» он совсем не отбывал штурманскую вахту и вообще редко выходил на капитанский мостик. Почти все время он проводил в радиорубке. Капитан вёл себя с ним исключительно вежливо, иногда даже подобострастно, а тот не всегда отвечал капитану тем же.

Если бы кто-нибудь из команды «Колумба», за исключением Стаха Очерета, очутился на минутку на этом пароходе, то в старшем помощнике он сразу узнал бы моряка, которого видел с повязкой на глазу в столовой «Кавказ». Правда, теперь моряк был без повязки.

Да, это был он — морской агент той же службы, что и Анч, — а пароход «Кайман» выполнял функции плавучей базы подводной лодки. Радиостанция служила для связи между подводной лодкой и материком, и потому в ней протекала основная деятельность «помощника капитана».

В последнюю ночь он не выходил из рубки. В течение двадцати четырех часов лодка не подавала о себе никаких вестей. Последней радиограммой командир лодки известил о потоплении «Антопулоса». Радиостанция «Каймана» продолжала регулярно передавать лодке необходимые сообщения и указания, полученные с материка, но подтверждения о приёме радиограмм адресатом не было.

Накануне вечером пришёл запрос с материка.По-видимому, там были встревожены длительностью пребывания лодки вблизи советских берегов. Давались последние инструкции: выкрасть профессора Ананьева и убираться оттуда восвояси. Эти инструкции агент зашифровал в метеосводку, и радист уже трижды передавал их в условленное время. Но до сих пор никакого ответа с лодки не пришло.

Тем временем рация «Каймана» перехватила известие о спасении команды «Антопулоса». Немного позже радист подслушал разговор двух других радистов. Один из них рассказывал о гибели греческого парохода. Моряки утонувшего парохода выражали уверенность, что причиной взрыва была неизвестно кем выпущенная торпеда. Это обстоятельство усложняло положение и угрожало опасностью не только лодке, но и её базе.

Размышления о возможном местопребывании подводной лодки, о том, почему она не отвечает на сигналы, тревожили «помощника капитана». По сообщениям, полученным из разных мест, он знал, что в районе Лебединого острова находятся один военный корабль и один гражданский самолёт, но это не представляло собой угрозы для первоклассной разведывательной подводной лодки с опытным командиром и таким энергичным и отважным агентом, как Анч. По всем расчётам с лодкой ничего не могло случиться. Но рация там почему-то молчала. Особенно это взволновало командование «Каймана», когда трижды прошли условленные для радиосвязи часы, а радист сигналов не обнаружил.

Ночью «Кайман» всегда находился на одном и том же месте. Капитан корабля-базы и командир подводной лодки заблаговременно определили это место для своих встреч. Оно было вдалеке от обычных путей пассажирских и торговых пароходов и вне рыбачьих районов. Там уже состоялась одна кратковременная встреча: подводной лодке были переданы баллоны со сжатым кислородом.

Условились, что на исходе каждой ночи «Кайман» будет патрулировать в определённом месте на случай возможной порчи радиоприборов или какой-нибудь аварии подводной лодки, которая в этих обстоятельствах должна была прийти туда же.

Всю шквальную ночь «Кайман» крейсировал вблизи этого места, не удаляясь более чем на одну-две мили. Он шёл с наименьшей скоростью и, если бы понадобилось, мог в одну минуту «испортить» свои машины и приступить на ходу к «ремонту». Вахтенный получил приказ следить как можно внимательнее за огнями в темноте. Впрочем, за всё время этого плавания нигде не было обнаружено ни одного огонька, ни одного силуэта корабля или хотя бы маленькой лодки. Дежурный радист также не мог похвалиться новостями.

Наступало утро. Множество биноклей щупало горизонт, но также безрезультатно. «Старший помощник» теперь все время находился на капитанском мостике. Капитан стоял рядом и каждые десять минут докладывал ему результаты осмотра.

Из-за горизонта показалось солнце и быстро стало подниматься. До конца условленного крейсирования оставались минуты. Следуя распорядку предыдущих дней, «Кайман» должен был закончить ремонт «повреждённых» машин и отбыть в свой круговой рейс по ежедневному маршруту.

Прошел час. Капитан вопросительно взглянул на своего «старшего помощника».

— Продолжим предрассветное крейсирование, — сказал агент. — Увеличьте длину нашего пути и прикажите усилить наблюдение.

Это была последняя попытка найти лодку в открытом море. Можно было бы направиться к Лебединому острову, держа курс к месту, откуда в последний раз извещала о себе подводная лодка, но агент на это не отважился.

«Кайман» продолжал крейсировать вокруг условленного места. Вскоре с борта парохода заметили в воздухе точку. Над морем летел самолет.

9. ПОГОНЯ

На рассвете вахтенный на «Буревестнике» обратил внимание на лодку, приближающуюся к эсминцу. Краснофлотец доложил вахтенному начальнику. В то же время с лодки донесся крик:

— Эй, на эсминце!

Голос звучал хрипло, надтреснуто; слышно было, что кричит уже не молодой человек.

— Эй, на эсминце! — снова повторили с лодки.

— Кто такой? — спросил вахтенный.

— Рыбаки. Разрешите подойти.

— Подходите.

Лодка пошла смелее, и когда приблизилась к «Буревестнику», вахтенный при свете притрапового огня разглядел двух человек: один был старик, а другой — средних лет.

— По какому делу? — спросил вахтенный начальник.

— Нам бы командира, товарища Трофимова, — ответил старик.

— Спит командир. Приезжайте часа через два, как солнце взойдет.

— Ждать нельзя — известия важные: пираты в море шхуну «Колумб» захватили.

— Поднять старика на палубу! — распорядился вахтенный начальник.

Когда дед очутился на палубе, краснофлотцы узнали Махтея, знаменитого моряка и кока, который на рыбачьем празднике угощал их блюдами собственного приготовления.

— Вы, дедушка, толком рассказывайте, — попросил вахтенный, — а мы сейчас командира разбудим.

Он понимал всю важность привезенных дедом сообщений и сразу же послал будить капитан-лейтенанта, но и сам хотел как можно скорее узнать, откуда у деда известия о «Колумбе».

Махтей не успел ему ответить. Из двери капитанской каюты послышался приказ:

— Деда к командиру!

И Махтея повели в каюту Трофимова.

Семён Иванович одевался за перегородкой, когда прибывшего с известиями ввели в его каюту. Командир вскоре вышел к деду, поздоровался, усадил в кресло и попросил рассказать, в чем дело. Дед не хотел садиться, а, вытянувшись, рапортовал:

— На маяке мы подобрали девочку, выплывшую из моря. Это та самая, которую зовут Яся Найдёнка. Девочка была без сознания. Немного опомнилась и говорит — догоняйте «Колумб». Шхуну захватили пираты, поубивали, собачьи дети, наших рыбаков, но оставили в живых моего внука Марка и моториста Лёвку, так что, мы думаем, вы на «Буревестнике» в два счёта их догоните и перевешаете сукиных сынов на реях…

Сообщение деда было командиру эсминца понятнее, чем самому деду. Командир знал часть событий, произошедших перед захватом «Колумба». Но для него оставалось непонятным, откуда взялись на «Колумбе» Марк и Яся, и как пираты с потопленной подводной лодки могли захватить шхуну. Он спросил, где Яся, и, узнав, что девочка сейчас в Соколином, приказал немедленно привезти ее на корабль.

— Товарищ командир, — дед снова вытянулся, — такая просьба к вам: разрешите мне и моей дочери, матери моего внука Марка, сопровождать вас в погоне за этими выродками. Хоть это и против правил — то есть присутствие посторонних, а особенно женщин на военном корабле, но, как известно, исключения всегда и везде могут случиться. А вторая просьба: поднять якоря — и полным ходом за пиратами.

— Ладно, дедушка. А где ваша дочь?

— На берегу, с девочкой.

— Хорошо, дадим сигнал, чтобы шлюпка взяла и её.

Трофимов уважил просьбу деда, хотя и не был вполне уверен, что «Буревестник» сразу же найдёт «Колумб». Пираты давно уже могли пустить шхуну на дно. Если «Колумб» был захвачен подводной лодкой вчера под вечер, то за это время они отошли примерно миль на шестьдесят от берега, в секторе стоградусной дуги. Это чрезвычайно усложняло поиски. Так думал командир «Буревестника», ожидая шлюпку с Ясей.

Вскоре шлюпка стояла у борта, и по трапу медленно поднимались Яся и Валентина Махтеевна.

Девочка рассказала о своих приключениях, о спасении с пылающего парохода, о встрече с «Колумбом» и неожиданном появлении пиратов на шхуне. Она сообщила, что Стах Очерет и Андрей Камбала убиты или тяжело ранены. К сожалению, она не могла сказать, куда пираты повели «Колумб».

В предрассветной мгле эсминец покинул Соколиную бухту и взял курс на юг. Восход солнца застал его уже далеко от острова. Когда солнце взошло, корабль остановился. С его палубы спустили «Разведчика рыбы». На крутой волне трудно было взлететь, но Барыль мастерски поднял самолет и отправился искать шхуну.

Эсминец уменьшил скорость.

Из рассказа Яси капитан-лейтенант понял, что двое пиратов спаслись после гибели подводной лодки. Девочка во время нападения на шхуну и своего бегства не видела поблизости подводную лодку, зато узнала в одном из нападающих её командира. В опасности ни один командир не оставляет свой корабль до последней минуты. Значит, подводная лодка погибла, но кое-кто из её экипажа спасся.

Трофимов жалел, что его сообщение о гибели лодки было причиной отмены приказа о выходе в море других эсминцев и вылете гидропланов. Будь они сейчас в этом районе, «Колумб» скоро отыскали бы. Теперь же приходилось довольствоваться одним только «Разведчиком рыбы».

Всё же командир дал распоряжение радисту запросить по эфиру, не видел ли кто-нибудь шхуну «Колумб». Ведь какой-нибудь пароход мог случайно встретить её и пройти мимо, ничего не подозревая. Радист выполнил распоряжение, но на вопрос о «Колумбе» никто не ответил.

Стоя с биноклем в руках на командном мостике, Трофимов думал о возможности поймать хотя бы одного из пиратов. Размышления командира прервали комиссар и старший механик.

— Осип Григорьевич утверждает, — сказал комиссар, указывая на старшего механика, — что мы могли бы протаранить подводную лодку.

Старший механик поглядывал в небо.

— Понимаю, куда он клонит, — ответил Трофимов, не отводя глаз от бинокля. — Хочет сказать, что это можно было бы сделать, если бы я ему дал тогда разрешение увеличить по его проекту скорость на три мили.

— Да, Семен Иванович, я уверен, — тихо промолвил старший механик.

— А я вам сказал: разрешу после консультации со старшим инженером дивизиона. Понятно?

— Слушаюсь, товарищ командир.

Механик недовольно поморщился, но потом прищурился, поглядывая на комиссара.

Комиссар молча улыбался. Он уже был согласен с механиком. Ответ командира свидетельствовал, что он, конечно, будет говорить со старшим инженером, но, если тот возразит против эксперимента, Трофимов будет настаивать. А командир всегда добивался своего. Механик мог быть совершенно спокоен.

Он сошел с командного мостика и приблизился к пассажирам «Буревестника». Все трое — дед Махтей, Валентина Махтеевна и Яся — стояли на палубе около зениток. По распоряжению командира им дали бинокли, и теперь они смотрели на море. Механик помнил деда Махтея со дня праздничного обеда. Дед стоял, широко расставив ноги и стараясь сохранить морскую выправку.

— Здравствуйте, дедушка, — поздоровался с ним старший механик.

— Здравствуйте. — Дед пожал протянутую руку. — А кто вы, товарищ командир, будете? Не по машинной части?

— Угадали, дедушка: я старший механик.

— А-а-а! Вот и хорошо… Мне кажется, что в вашей машине не все в порядке.

— Почему же это?

— Идем не слишком-то быстро для такого красавца. Из бухты выходили живее.

Вероятно, этот вопрос беспокоил не только деда — и женщина, и девочка сразу повернулись к механику, будто спрашивая о том же.

— Далеко шхуна уйти не могла, — пояснил механик. — Где-то на этой линии мы должны ее перехватить. Ждём возвращения самолета. Все зависит от него. Отыщет, сообщит, и мы двинемся полным ходом. А так мы можем ходить быстрее всех. Только бы капитан разрешил, — пояснил механик, думая о своём проекте.

— Будьте добры. Очень прошу, и они просят! — Дед показал на своих спутниц.

— Постараемся, — ответил механик. — Только бы «Разведчик рыбы» не задержал.

Бинокли были снова наведены на горизонт. Но в воздухе, как и на море, никто не заметил никаких точек или пятнышек.

Прошло более часа с тех пор, как Барыль и Петимко вылетели. По уговору летчики должны были за это время вернуться, даже ничего не найдя. Кое-кто из моряков начинал уже беспокоиться, вспоминая позавчерашние события. Может быть, с самолётом снова случилась какая-нибудь неприятность? Впрочем, командир был совершенно спокоен. Комиссар понимал его. Самолет мог заметить в последнюю минуту что-нибудь интересное и задержаться на четверть часа, на двадцать минут. Обстрела с «Колумба» они не боялись: револьверами «Разведчик рыбы» не собьешь.

А самолет задержался по следующим причинам. Поднявшись в воздух, Барыль повел машину на восток и, держась на высоте пятьсот метров, удалился от «Буревестника» на такое расстояние, откуда корабль в бинокль казался черной точкой. С корабля же самолет совсем не был виден.

Пилот стал очерчивать на этом радиусе круг, в центре которого находилась черная точка — «Буревестник». Перед глазами лётчиков разворачивалась пустынная морская панорама. Они почти замкнули кольцо, ничего не обнаружив. Тогда Барыль набрал семьсот метров высоты. Он мог бы подняться и на тысячу, расширив таким образом кругозор до ста десяти километров по радиусу, но это не имело практического значения — с такой высоты «Колумб» нельзя было заметить.

Вдруг внимание штурмана привлёк какой-то корабль на противоположной стороне от «Буревестника». Штурмана удивляло, почему он идёт именно здесь — ведь через этот район морские пути не проходят. Петимко заинтересовался курсом парохода. Он закричал в переговорную трубку:

— Поворачивай вон на тот пароход!

Хотя командиром «Разведчика рыбы» был Барыль, но указывать курс самолета входило исключительно в компетенцию штурмана.

«Разведчик рыбы» пошел в указанном Петимко направлении. Пришлось снизиться метров на триста, чтобы лучше рассмотреть пароход. На корме парохода не видно было флага, и экипаж самолета не смог определить его национальность. Зато Петимко с помощью бинокля удалось прочесть название парохода — «Кайман». Одновременно он проследил курс судна и убедился, что оно не направляется ни в какой порт, а просто пересекает море поперёк. Самолет промчался над пароходом, пролетел еще с милю и повернул обратно, теперь уже отыскивая эсминец.

Приближался конец первого часа полета.

— Как пароход называется? — прокричал в переговорную трубку Барыль.

— «Кайман», — ответил ему штурман.

Пилот не разобрал и дважды переспрашивал название. Наконец он выключил мотор и, расслышав штурмана, закричал:

— Помнишь, что Марк рассказывал? Это же пароход со шпионом!

«Разведчик рыбы» летел к эсминцу. Петимко несколько минут размышлял, вспоминая рассказ юнги о шпионе с повязкой на глазу и о «Каймане»… Так значит, этот пароход снова появился в нашем море. Поведение его явно подозрительно. Не там ли сейчас пираты? Казалось, что пароход идет очень медленно: можно было допустить, что он кого-то ожидает. Если «Колумб» ещё жив, то должен быть где-то поблизости. Штурман передал в трубку свои предположения. Барыль лишь кивнул и ответил:

— Поищем. Давай курс.

Теперь они описывали около «Каймана» такой же круг, какой описали около «Буревестника». На пароходе их наверняка больше не видели, но Петимко не спускал с него глаз. Надежды лётчиков оправдались: самолёт почти в упор налетел на шхуну с переломанной мачтой, идущую под мотором. Это был «Колумб». Они убедились в этом не только по названию шхуны, но и по тому, что узнали Марка. Юноша стоял у руля и смотрел на них, хотя и не сделал ни одного движения. Возле него стоял человек и, должно быть, что-то приказывал, потому что юнга сразу опустил голову. Лётчики не разглядели двух человек у мотора. Из них только один следил за самолётом. Остерегаясь выстрелов из револьвера, Барыль не спускался ниже полутораста метров и ограничился только одним кругом над шхуной. Лётчики торопились к кораблю с сообщением о «Колумбе». Это надо было сделать как можно скорее. Сверив курс шхуны, штурман мог сказать вполне уверенно: «Колумб» идет к «Кайману». Расстояние же от шхуны до парохода было впятеро короче, чем расстояние от «Буревестника» до шхуны, и сократится еще, пока самолет найдет эсминец и даст знать о своих наблюдениях.

На корабле в это время всё больше беспокоились о судьбе самолета. Прошло полтора часа. Только на мостике стояли, сохраняя спокойствие, командир, комиссар и вахтенный начальник. Но и они последние минуты молчали.

Прошёл час тридцать пять минут. Самолета никто на горизонте не видел. Командир, глядя в бинокль, тихо подозвал вахтенного штурмана.

— Запишите в журнал, — сказал он, — кто первым заметит самолет: я отмечу это завтра в приказе.

В ту же минуту с палубы прозвучал хриплый, надтреснутый голос деда Махтея:

— Вон он летит!

— Где? Где? — раздались несколько голосов.

Все припали к биноклям.

— Зюйд-ост-тен-ост, — прогудел дед.

— Молодец, старик! — радостно отозвался с мостика капитан-лейтенант.

Теперь почти все заметили в воздухе точку, которая быстро приближалась и увеличивалась. Вскоре стал слышен звук мотора.

«Разведчик рыбы» пролетел низко над кораблём, едва не зацепив лыжами мачты. Из кабины высунулся Петим-ко и, размахивая руками, что-то показывал. Вначале его никто не понимал. Командир эсминца уже приготовился остановить машину, но самолет пролетел дальше и бросил в ста метрах по курсу судна вымпел. Тоненькая металлическая трубка с поплавком и флажком погрузилась в воду и тотчас же всплыла.

— Боцман, выловить вымпел! — скомандовал вахтенный.

Боцман бросил за борт сетку-ловушку, ловко поймал вымпел и вытащил на палубу. Вымпел отнесли командиру. Вахтенный начальник отвинтил крышку трубки и вытащил записку:

«Нашли “Колумб” в сто тридцать восьмом квадрате. Курс зюйд-ост 35. По курсу в сто семнадцатом квадрате подозрительно ведет себя пароход “Кайман”… По нашим предположениям — ждёт шхуну. На “Колумбе” заметили четверых. Один из них — Марк Завирюха. Чтобы не задерживать корабль, сбрасываем вымпел. Идем вслед за “Колумбом”. Петимко».

— Штурман, курс на «Колумб», рассчитывайте на скорость шхуны пять миль в час! — распорядился командир. Потом обернулся к комиссару: — Вы понимаете, что, если мы не догоним «Колумб», пленные перейдут на «Кайман»… и мы не сможем их взять. Они в нейтральных водах. Эх!.. Да, пойдите к пассажирам и подготовьте их. Скажите, что лётчики видели Марка. Но скажите аккуратно, чтобы не слишком волновать мать.

10. УТРО ПЛЕННЫХ

У Марка подкашивались ноги, деревенели руки. Всю ночь он простоял у руля, не отдохнув ни минуты. Помимо усталости давал себя знать и холод. Дождь промочил и пленных рыбаков, и захватчиков, но пираты выжали свою одежду, часть которой к тому же была непромокаемой, а пленные оставались мокрыми на ветру и, несмотря на август, посинели от холода. Моторист и юнга просили разрешения переодеться, но захватчики не разрешили — они знали, что через несколько часов пленные им уже будут не нужны. Ни Лёвка, ни Марк до сих пор не понимали, куда спешат пираты, и всё оглядывались, ожидая появления какого-нибудь судна, чтобы привлечь его внимание. Но море всё так же оставалось пустынным, корабли и пароходы не показывались ни поблизости, ни вдалеке. Из планов нападения на одного из захватчиков тоже не выходило ничего. Пират и шпион вели себя крайне осторожно. А к утру такое нападение стало невозможным — юнга почувствовал, что у него уже нет сил, необходимых для борьбы, да и дневной свет позволял захватчикам контролировать каждое движение пленных.

Впрочем, Марк и Лёвка могли довольствоваться тем, что значительно затормозили движение шхуны на юг. Они знали, что после шквала шхуна снова очутилась вблизи Лебединого острова. В этом их убеждал свет маяка. А если бы им стали известны еще и результаты утренних вычислений рыжего, они почувствовали бы полное удовлетворение. Во всяком случае, они заметили, как хмурятся лица захватчиков.

И в самом деле, пираты нервничали. Из-за этого шквала (как они думали) «Колумб» отнесло назад, а теперь выяснилось, что скорость шхуны вообще ничтожна и она не успеет своевременно прибыть к назначенному месту. Они опаздывали на полтора-два часа. Вряд ли пароход задержится на такое время. Перспектива остаться с этой шхуной в море еще на сутки была малопривлекательна. Всё же они спешили на условленное место, как пассажир, опаздывая на поезд, спешит на вокзал, надеясь, что состав прибыл несвоевременно или задержался.

Было одно обстоятельство на шхуне, которое одинаково, хотя и по разным причинам, волновало, раздражало и злило и захватчиков, и пленных — рубка и люди в ней. Лёвка волновался за судьбу раненого Очерета, не зная, что дело было значительно сложнее, чем он думал. Моторист поверил, что раненый заперся изнутри. Шкипера в рубку переносил он и, зная серьёзность его ранения, беспокоился, не умер ли Стах после того, как из последних, возможно, сил запер изнутри дверь.

Марк злился на Андрея Камбалу за то, что ночью не сумел выйти из рубки и напасть на захватчиков. Последние тоже поглядывали на рубку, но не отваживались на решительные меры против ее обитателей. Наутро заметили, что иллюминатор также задраен изнутри. Раненый или раненые заперлись и не проявляли желания показаться на палубе. Пираты даже были рады этому — хлопот меньше, — но в то же время и беспокоились: ведь кто знает, что могут натворить люди, когда они не связаны и не чувствуют у своего виска дуло револьвера.

Анч несколько раз пытался подслушивать у дверей рубки. Иногда казалось, что оттуда доносится шорох и даже звук голоса, но мешал треск мотора. Раза два Анч стучал в дверь, но никто не отвечал.

Когда он в последний раз пытался подслушать раненых, стоя у рубки, его внимание привлёк шум, показавшийся очень знакомым. Но шум исходил не из рубки. Анч оглянулся на рыжего. Тот стоял, задрав голову вверх. Прямо к ним с моря приближался самолёт. Он летел низко, и через минуту лётчик мог уже увидеть название шхуны и, главное, узнать, что происходит на её палубе.

Шпион сообразил, что надо немедленно создать впечатление, будто на судне все в порядке. Он хотел было заставить пленных поднять вверх радостные лица и приветствовать лётчиков взмахами рук, но, посмотрев на моториста и юнгу, понял, что из этого ничего не выйдет, а угрожать револьверами на глазах у пилота невозможно. Тогда он решил проявить абсолютное равнодушие. Приказал пирату подойти к мотористу, а сам стал за спиной юнги.

Шпион очень хорошо владел собой во всех жизненных обстоятельствах, но, прочитав название самолёта, изменился в лице. Он прекрасно помнил, как позавчера с палубы лодки подстрелили самолёт с этим названием, и считал его погибшим. Заметив, что юнга смотрит вверх, он зашипел на него, и Марк опустил голову. Волна радости охватила юношу — он узнал не только машину, но и людей на ней.

Марк был уверен, что и его узнали, и потому предполагал, что «Разведчик рыбы» может сесть на воду поблизости от шхуны. Это встревожило юнгу. Пираты могли обстрелять лётчиков из револьверов. И Марк решил предупредить Барыля и Петимко об опасности. С секунды на секунду он ожидал посадки самолёта, прислушиваясь к звучанию мотора. Но вскоре ему пришлось разочароваться. Шпион отошёл от Марка, и юноша поднял голову: самолёт исчезал вдали. Осталась одна надежда — что лётчики расскажут на острове, где они в последний раз видели «Колумб» и кого на нём обнаружили.

Самолёт встревожил захватчиков. Когда Анч сообщил своему товарищу название машины, тот нахмурился. Марк, наблюдая за ними, убедился, что «Разведчик рыбы» нагнал на них страха. К сожалению, юноша не понимал их разговор.

Но вскоре к пиратам вернулось спокойствие. Во-первых, это мог быть другой самолёт с таким же названием. А если даже и тот самый, всё равно летчики не могли их узнать, а пребывание здесь «Колумба» не должно их удивить. Если самолёт ищет здесь рыбу, то почему не очутиться на этом же месте рыбачьей шхуне? Впрочем, последнее предположение наводило на мысль, что здесь вообще могли встретиться рыбачьи суда. А встреча с ними, особенно если шхуне придется ждать парохода целые сутки, не предвещала ничего приятного. «Колумб» могли узнать и подойти к нему хотя бы для того, чтобы перекинуться несколькими словами со знакомыми.

Будто в подтверждение этих соображений рыжий вскоре заметил на горизонте точку. В бинокль ещё нельзя было разобрать, что это за судно, но именно оттуда прилетел «Разведчик рыбы», и пираты боялись встретить рыбаков. Захватчиков взяла досада. Возможность встречи с рыбаками беспокоила их еще и потому, что чёрная точка лежала как раз на их курсе. Обойти ее издалека — значит потерять драгоценное время; ведь, возможно, совсем недалеко за нею появится другая точка — и это будет желанный «Кайман». Менять курс было нельзя. Оставалось надеяться, что, может быть, то судно сойдет с их курса и, когда оно отплывет подальше, шхуна спокойно проскользнет мимо него.

Вскоре выяснилось, что если это судно не стоит совсем на месте, то, во всяком случае, движется очень медленно. Решили обходить его на таком расстоянии, чтобы оттуда нельзя было прочесть название их шхуны. Была надежда, что сломанная мачта помешает узнать «Колумб» по внешним признакам.

Марк, утомлённый бессонными ночами и не вооруженный биноклем, не сразу увидел чёрную точку на горизонте. Но его заинтересовали внимательные взгляды пиратов, устремлённые в одну сторону, и вскоре он заметил, что привлекло их внимание. Юнга размышлял примерно так же, как и они, но у него возникла и другая мысль: «А что, если это какой-нибудь иностранный пароход? Тогда захватчики перестреляют нас раньше, чем мы к нему подойдём, выбросят за борт трупы, а там смогут наврать, что угодно». Но ведь до тех пор, пока захватчики не выволокли из рубки Андрея и живого или мертвого Стаха, они не могут избавиться от всех свидетелей.

В эти минуты обстоятельства порождали у всех людей на «Колумбе» одни и те же мысли. То, о чём думал юнга, действительно беспокоило захватчиков, и как раз в этот момент они советовались, что делать с пленными. Они уже могли обойтись без них. Двух пуль хватило бы на обоих, но в рубке оставался еще свидетель. Даже случайно застрелив его через дверь, они не смогли бы вытащить труп. Конечно, последняя комбинация их всё-таки более или менее удовлетворяла: без свидетелей они могли бы сказать, что случайно встретили «Колумб» без единого живого человека.

Анч снова обошёл рубку кругом.

В это время точка на горизонте довольно быстро вырастала в пароход. Рыжий пират заметил струйку дыма над ним. Анч приказал Марку повернуть шхуну, чтобы обойти пароход. Юнга как будто не расслышал и продолжал вести судно в прежнем направлении. Шпион хотел было повторить приказ, но его перебил пират.

— Послушайте, агент, — сказал он, разглядывая пароход в бинокль, — мне видны три мачты… Труба между гротом и бизанью, бизань выше фока… Это «Кайман»!

Анч поднёс бинокль к глазам. Через минуту он опустил его. Глаза шпиона блестели. Он произнёс:

— Вы не ошибаетесь, — и повернулся к Марку, чтобы дать приказ держать курс на пароход, но ничего не сказал — юнга и сам держал шхуну на прежнем курсе, и она приближалась к пароходу.

Суда сближались, но захватчики, боясь, чтобы «Кайман» не ушёл прочь, решили поднять сигнал тревоги и сообщить, кто они. Рыжий немедленно взялся за это.

Но тут снова послышался шум самолёта. Теперь он шёл с другой стороны, держа курс между шхуной и пароходом. Появление второго самолета усилило общее волнение на шхуне. Скоро, впрочем, выяснилось, что летел тот же самый «Разведчик рыбы». Теперь он кружил поблизости. Это уже напоминало слежку. Налётчики заволновались. «Куда исчезал самолет, почему он вернулся? Если следит за шхуной, то по каким причинам и чем это угрожает?» Все эти вопросы проносились в голове пиратов, но больше всего они боялись, как бы самолет не напугал «Кайман», и тот не ушёл прочь. Но пароход, как видно, не собирался покидать свое место, несмотря на присутствие самолета и шхуны.

Рыжий завершил подготовку и поднял на обломке мачты знаки, понятные лишь капитану «Каймана», заранее обусловленные между ним и командиром лодки. На самолете, казалось, заинтересовались знаками, и он спустился очень низко над шхуной, впрочем, держась на высоте, недостижимой для револьверных пуль. Захватчики догадались, что пилоты боятся обстрела, а сами не вооружены. Понимая, что теперь уже нечего скрываться, пираты вытащили револьверы и стали угрожать ими лётчикам.

Оба пленника, не видя друг друга, пришли к одной мысли — не допустить шхуну к пароходу. «Разведчик рыбы», появившись снова, подбодрил их, и они верили в находчивость и энергию Барыля и Петимко. Марк понял свою ошибку и повернул руль. В то же мгновение затих мотор. Лёвка выключил его и протянул руки вверх к самолету. Анч подскочил к мотористу и несколько раз ударил его по голове рукояткой револьвера. Лёвка упал на мотор, прикрыв его собою. На голове у него выступила кровь. В этот миг самолет, как ястреб, налетел на шхуну, точно собираясь ее таранить. Лётчики пронеслись на метр выше мачты. Анчу показалось, что самолет падает ему на голову. Он оставил Лёвку и откинулся назад. Рыжий хоть и был встревожен этим нападением, но в то же время заметил в бинокль, что с «Каймана» сигналят. Командир лодки взбежал на нос и принялся семафорить, вызывая пароход на помощь. В ответ «Кайман» немедленно двинулся к шхуне, которая теперь стояла на одном месте.

В этот момент далеко-далеко на горизонте появилась еще одна едва заметная точка.

11. ИСПЫТАНИЕ

Этот волнующий момент участники событий наблюдали с четырёх разных пунктов. Первым была палуба эсминца «Буревестник», вторым — палуба «Каймана», третьим — самолёт «Разведчик рыбы» и четвёртым, к которому было приковано внимание всех предыдущих, — шхуна «Колумб».

Мирно светило утреннее солнце, заливая лучами необъятный морской простор, когда с «Буревестника» заметили самолёт и шхуну, а через полминуты и пароход. Хотя оба судна казались в бинокль лишь точками, командир «Буревестника», учтя результаты воздушной разведки, быстро сориентировался и установил, что означает каждая из этих точек. Штурман получил приказ определить расстояние между точками и «Буревестником», а вахтенный начальник — приготовить на всякий случай пулеметы и следить, не окажется ли «Кайман» замаскированным торпедоносцем. Командованию дивизиона полетела радиограмма:

«Обнаружил “Колумб”, захваченный пиратами. Идёт на сближение с подозрительным иностранным пароходом “Кайман”. Самолет Рыбтреста “Разведчик рыбы” наблюдает в непосредственной близости. Иду полным ходом на сближение».

Штурман доложил, что расстояние от «Каймана» до «Колумба» в семь раз короче расстояния от шхуны до эсминца.

— Попытайтесь определить скорость хода «Каймана», — приказал командир.

Эсминец, шхуна и пароход составляли прямоугольный треугольник. Вершиной его был «Буревестник», а гипотенузой — линия от него до парохода. В прямом углу на стыке катетов стояла шхуна. Эсминец должен был либо подойти к шхуне раньше, чем это сделает пароход, либо преградить пароходу дорогу к шхуне. Определив, что шхуна стоит неподвижно, Трофимов поставил перед собой вторую из этих задач. Зная со слов Яси, что на «Колумбе» есть лодка, он боялся, как бы пираты не поспешили на ней навстречу пароходу.

Шхуну видно было уже без бинокля. Пассажиры заволновались, когда комиссар объяснил, что это и есть «Колумб». Одновременно он рассказал им, что Петимко во время полета видел на шхуне Марка. Эта весть обрадовала и несколько успокоила всех троих. Яся спрашивала, заметил ли Петимко Лёвку.

— Лётчик видел четверых. Значит, один из них — Лёвка, — ответил комиссар.

Мать Марка, волнуясь, спросила, не могут ли пираты в последнюю минуту убить пленных. Комиссар успокоил ее, сказав, что над шхуной летает «Разведчик рыбы» и на глазах у пилотов налётчики не посмеют ничего сделать пленным.

Заметив слева от шхуны ещё одно пятнышко, дед Мах-тей некоторое время молчал, а потом, убедившись, что это пароход, сказал:

— Эге! Так они, собачьи дети, между трёх огней — эсминец, пароход и самолет!

Старик не знал, что пароход шел на помощь захватчикам.

Но вскоре об этом узнали все на эсминце. Командир дал команду «полный боевой». Старый Махтей, стоя почти на носу, с наслаждением подставлял грудь ветру, вызванному бешеным ходом корабля. Он видел, что пароход почти подошёл к шхуне, но все же верил в победу эсминца. Впрочем, далеко не все на корабле могли сказать это с уверенностью. Расстояние от шхуны до корабля было во много раз больше, чем от парохода. Командир ждал вычислений штурмана, который, склонясь над пеленгатором, измерял углы и фиксировал время прохождения «Кайманом» различных точек, обозначенных на карте.

Комиссар поднялся на мостик и стал рядом с командиром, следя в бинокль за движением трёх черных точек впереди. Капитан-лейтенант склонился над тридцатидвукратным биноклем, стоявшим на специальной треноге на мостике. Если бы не легкое дрожание палубы, в этот бинокль уже были бы видны люди на пароходе и шхуне.

Старший механик находился на своем посту в машинном отделении. К этому обязывала команда «полный боевой». Время от времени старший механик звонил помощнику вахтенного начальника и спрашивал, как дела. Тот каждый раз отвечал, что всё хорошо, кратко поясняя ход событий. Но в четвёртый раз он проворчал что-то невразумительное.

Именно в этот момент штурман докладывал командиру, что он высчитал скорость хода «Каймана», учтя расстояние от него до шхуны, — и получается, что «Буревестнику» не хватает одной с четвертью минуты, чтобы отрезать «Кайман» от «Колумба». Капитан-лейтенант сердито посмотрел на штурмана. «Буревестник» шёл «полным боевым», и командир знал, что мог наверстать за остающееся время четыре-пять секунд. Комиссар наклонился к уху командира и что-то прошептал. Трофимов схватил телефонную трубку.

— Машина! — в тот же миг услышал старший механик голос капитан-лейтенанта.

— Слушаю.

— Полный ход по вашему проекту!

На палубе «Каймана» тоже все были взволнованы. Сперва самолет не вызывал на пароходе никаких подозрений, а когда заметили шхуну, капитан распорядился немедленно «повредить» машину и приступить к «ремонту». Команда мастерски умела симулировать это. Но когда самолет прилетел вторично, а на шхуне появились условные знаки, на «Каймане» засуетились, вызвали сигнальщика, агента, ушедшего было завтракать, и отменили «поломку» машины.

Шхуна неожиданно остановилась, и какой-то человек просигналил: «Немедленно идите на помощь. Очень важно». Предыдущий шифрованный сигнал означал присутствие на шхуне кого-то с подводной лодки, а воздушные атаки самолёта на шхуну доказывали, что ей действительно угрожала опасность. Впрочем, кто именно в тот момент находился на шхуне, нельзя было разглядеть и в самый сильный бинокль.

«Кайман» двинулся к шхуне. Он шел не очень быстро. На грузовом пароходе нельзя так быстро менять ход, как это делается на военных кораблях. Как ни старались в машинном отделении парохода перейти с наименьшего хода к наибольшему, это отняло немало времени. В первые минуты, убедившись, что самолёт не вооружен, на «Каймане» не слишком беспокоились. Однако, заметив на горизонте чёрную точку, приближавшуюся оттуда же, откуда прилетел и самолёт, капитан сразу заподозрил, что лётчики вызвали себе на помощь какое-то судно.

Впрочем, в этом также не было ничего страшного: судно едва виднелось на горизонте, и «Кайман» успел бы десять раз подойти к шхуне, пока оно дошло бы до места действия.

Так прошло минуты две. Затем один из помощников капитана заметил, что судно приближается очень уж быстро. Оно буквально на глазах вырастало перед ними. Такую скорость мог развить только легкий военный корабль. Это обстоятельство заставляло ускорить движение парохода во избежание возможных неприятностей.

Военному кораблю пароход должен был показать свой национальный флаг. Командир корабля имел право проверить документы парохода. Единственное, чего он не имел права сделать без согласия капитана, — это снять с иностранного судна человека, даже заведомого преступника. Капитан «Каймана» спешил к «Колумбу», надеясь воспользоваться своим правом. Военный корабль мчался, как вихрь, но пароход имел преимущество в расстоянии. «Старший помощник» злорадно улыбался, следя за этим состязанием. Матросы на пароходе приготовились бросить за борт трапы, как только поравняются со шхуной. Маленький безоружный самолетик не мог им помешать.

А Барыль всё кружил над шхуной. Пилот, казалось, забыл, что он не на военном самолёте. У Петимко от непривычки к головоломным виражам иногда захватывало дух. По временам штурман повисал на ремнях, которыми был пристегнут к сиденью, и тогда он хватался руками за борт и смотрел на пилота широко раскрытыми глазами. «Разведчик рыбы» проносился над шхуной, стрелой взмывал вверх, делая «горку», то есть задирая нос почти вертикально, переходил в петлю и прямым пикированием шёл снова на «Колумб». Казалось, он вот-вот упадет на палубу шхуны, разобьется и одновременно собьёт мачту, рубку, раздавит людей. Вряд ли Барылю приходилось так работать даже на военной машине.

Это была инсценировка боя с другим самолётом, — только тот, «другой», то есть шхуна, никуда не мог упасть. Во всяком случае, вероятно, ни одному лётчику на свете не приходилось летать таким образом на машине, не предназначенной для высшего пилотажа.

Барыль старался дезорганизовать своих врагов на шхуне, и это ему удалось. Он не дал им снова запустить мотор, как они ни старались. Он пролетал боком так низко, что, казалось, вот-вот снесет кому-нибудь из них голову. Махал им кулаком, угрожал. Анч не выдержал и выстрелил, послав лётчику последнюю пулю из своего револьвера, но попал только в крыло.

Барыль атаковал не только шхуну. Он повёл свою машину навстречу пароходу, вызвав там тревогу и смятение. Когда он, зайдя сбоку, неожиданно бросился на капитанский мостик, все, кто там стоял, попадали на палубу, уверенные, что самолет целится поплавками в их головы. Рулевой с перепугу бросил руль, и волны сразу же сбили пароход с курса. «Кайман» заметался и уклонился вправо. Когда пилот проводил машину над мостиком, капитану и всем присутствующим показалось, что самолёт уже падает, зацепившись крылом за мачту. И в самом деле, расстояние между фок- и грот-мачтами было короче, чем размах крыльев самолёта. Но «Разведчик рыбы», сделав крен, проскочил над пароходом наискосок, подняв одно крыло и опустив другое. Когда капитан вскочил на ноги, пароход, никем не управляемый, полным ходом шел навстречу военному кораблю. Капитан приказал перепуганному вахтенному матросу перейти в рубку для рулевого, а в машину скомандовал дать «самый полный», потому что самолет мчался уже в новую атаку на пароход. Барыль во второй раз взял горку перед бортом парохода, но «Кайман» уже шел полным ходом к шхуне. Рулевой на пароходе стоял в рубке.

Штурман на «Буревестнике» доложил командиру, что им не хватает пятнадцати секунд. Через пять секунд старший механик принял приказ командира развить скорость, согласно его проекту увеличения хода, на три мили в час сверх нормы. В течение двух минут приказы старшего механика выполнялись в кочегарке с совершенно невероятной быстротой. Вся машинная команда давно уже знала планы своего командира. Своими проектами он в первую очередь делился с подчинёнными товарищами. Потом все вместе обдумывали проекты, и когда уже все обитатели машинного разделяли его мысль, он вступал в борьбу за осуществление задуманного. В машинном отделении особенно остро переживали поражения при реализации предыдущих проектов. Но когда старший механик снова заводил разговор об увеличении скорости, мысли всех присутствующих устремлялись к новому проекту. Уже несколько дней, как в машине и кочегарке выполнили подготовительные работы и только ждали, когда наконец командир корабля согласится на испытание. Правда, этого ожидали не раньше, чем по возвращении на базу, но на всякий случай все были готовы приступить к испытанию в любую минуту.

Когда командир приказал увеличить скорость сверх максимума, все с лихорадочной поспешностью принялись за выполнение возложенной на них работы. Никто не хотел верить, что на этот раз их проект провалится. Только один шутник, которому поручили не сходить с места, мотал головой и, смеясь, приговаривал: «Провалится, провалится, провалится». Он вспомнил анекдот о старом моряке, который всю жизнь не мог исполнить желаемое и, чтобы обмануть судьбу, всегда повторял: «Не удастся, не удастся, не удастся». К счастью для шутника, на него в этот момент не обратили внимания.

На палубе, кроме командира и комиссара, никто не знал, что происходит в машинном отделении. Команда с тревогой следила за состязанием эсминца и парохода. «Буревестник» мчался со скоростью поезда, но, чтобы опередить пароход, он должен был достичь скорости ветра.

Внезапно весь корабль затрясло. Командир и комиссар переглянулись, и на их хмурых лицах появилось выражение настороженности. Казалось, кто-то рывком толкнул эсминец вперед. Корабль подбросило раз-другой, под ногами сильно задрожала палуба. Краснофлотцы удивлённо посматривали друг на друга. С эсминцем творилось что-то странное. Командир сжал телефонную трубку.

— Старшего механика! — крикнул он.

И сразу же услышал голос:

— Слушаю.

Капитан-лейтенант молчал. «Буревестник» перестал трястись и мчался с заметно увеличивающейся скоростью. Командир, ничего не сказав, повесил трубку. Казалось, шхуна налетала на корабль; она вырастала перед ним, словно на экране, и на ней уже простым глазом можно было различить людей. Но сделано было ещё далеко не все. Сложность манёвра заключалась также и в умении своевременно остановить корабль. Эсминец мог по инерции промчаться между шхуной и пароходом, и пока б он повернул обратно, пароход успел бы забрать людей с «Колумба». Командир хотел забросить на шхуну буксирный крюк и потянуть шхуну за собой, но подумал, что пираты могут спрыгнуть в воду. Эсминец промчится, а пароход подберёт их.

— Шлюпку на воду на полном ходу! — скомандовал командир своему помощнику, старшему лейтенанту.

Мгновение спустя помощник вместе с группой краснофлотцев стоял около шлюпки. Он понимал командира. Необходимо было на полном ходу спустить за борт шлюпку с людьми. Это дело необычайно трудное и требует цирковой ловкости.

Но вот вооружённые моряки уже в шлюпке, а моторизованные шлюпбалки выдвинули её в сторону, за борт, и спустили до самой воды. Киль шлюпки едва коснулся гребней волн. Главной задачей было ослабить толчок — внезапный удар о воду мог разбить шлюпку. Ее спускали на воду кормой. Первый толчок дал фонтан брызг и сбил с ног моряков, стоявших в шлюпке. Выдержав этот толчок, шлюпка должна была выдержать и остальные. Скрипели блоки, выпуская стальные тали. Шлюпка оседала в воду всё глубже. Вскоре она шла на буксире у правого борта. С «Каймана» заметили спуск шлюпки и поняли, для чего это нужно, но пираты на шхунеэтого маневра не видели — всё происходило за противоположным от них бортом.

Перенесёмся теперь в фокус внимания парохода, самолёта и эсминца — на «Колумб».

Второе появление самолёта, его стремительный налёт на шхуну и все последующие маневры, непрерывный гул мотора над головой, неудачный выстрел шпиона, молчаливые угрозы пилота — всё это обескуражило захватчиков. Видя, что «Кайман» идёт им на помощь, они оставили было Лёвку и мотор в покое. Но, заметив на горизонте новое судно и поняв, что это военный корабль, снова вернулись к мотору, чтобы направить «Колумб» навстречу пароходу.

Однако с мотором ничего сделать не удалось — мешал потерявший сознание Лёвка. Он лежал на моторе, и чтобы его оттуда оттащить, надо было развязать. Это отняло бы много времени. Рыжий пират ножом разрезал верёвки, но пока он это сделал, пускать мотор уже не имело смысла: либо пароход, либо корабль должны были подойти раньше, чем пираты успеют что-нибудь предпринять. Приходилось довольствоваться ролью наблюдателей.

У Анча мелькнула мысль расстрелять пленных и поджечь шхуну, но патронов у него больше не было.

Оставалось ждать близкой развязки.

На Марка никто уже не обращал внимания. Он оставил руль и напряжённо следил за гонкой и за поведением пиратов. От верёвки он, к сожалению, не мог освободиться, но всё же передвинулся немного в сторону, заняв более выгодную позицию для наблюдения. Юнга заметил, что корабль рванул вперед и стал приближаться, как быстрокрылая птица. Минуту спустя всем стало ясно, что эсминец подойдет к шхуне первым. Юнга узнал «Буревестник». Ему никогда не приходилось видеть такой скорости.

Шпион и пират стали у края борта. Анч бросил свой револьвер в воду. Пират вынул бумаги из синего конверта и спрятал их за пазуху. Конверт он выбросил. Рыжий не выпускал из рук револьвер. Теперь Марк понял, на что рассчитывали пираты. С разгона эсминец не сможет остановиться: он проскочит. Пароход же подойдет, и пираты сразу перепрыгнут туда. Надо было их задержать. Но юнга ничего не мог сделать.

Старший механик выдержал испытание. Эсминец со страшной силой вспенил воду и промчался мимо самого борта «Колумба». Шхуна закачалась, люди зажмурились от внезапного порыва ветра. Но это длилось один миг. Эсминец, останавливаясь, проскочил далеко вперед. «Кайман» приближался к шхуне, но между ним и «Колумбом» уже стояла шлюпка с вооружёнными краснофлотцами, отрезая пиратам путь к спасению.

12. СЛЁЗЫ МЕРТВЕЦА

Пароход мог налететь на шлюпку и смять ее, ударив одновременно по шхуне, но капитан «Каймана» не отважился на это в присутствии эсминца. Пароход стал отходить влево, уменьшая скорость, чтобы иметь возможность наблюдать дальнейшие события.

Шлюпка еще не дошла до «Колумба», когда на его борту хлопнул револьверный выстрел. Командир пиратской подводной лодки разрядил револьвер, пустив последнюю пулю себе в голову. Пират стрелял так, чтобы упасть за борт и утонуть вместе с компрометирующими документами.

Он упал в море, рассекая спиной воду. В тот же миг юнга прыгнул вниз головой за борт. Командир шлюпки подумал, что юноша ошалел от радости или боится, что его застрелит оставшийся в живых захватчик. Последнего они должны были взять при любых обстоятельствах.

Шлюпка мгновенно стала рядом с «Колумбом», и двое краснофлотцев, перепрыгнув на шхуну, крикнули:

— Сдавайся!

Анч не сопротивлялся. Он сел на скамью и сидел неподвижно, ожидая, когда к нему подойдут и скажут, что делать дальше. Его обыскали, но не нашли ни оружия, ни документов — все это уже было в море. Один краснофлотец остался около Анча, а другой подошел к Лёвке. Из шлюпки на шхуну перепрыгивали остальные. Командир осматривал море. Поступок Марка сперва удивил его, а теперь уже беспокоил. Что-то долго юноша не всплывал на поверхность.

Прошло больше минуты. Наконец из воды показалась голова юнги. Он тяжело дышал. Казалось, что-то мешает ему плыть и тянет под воду. Марко снова погрузился, но теперь лишь на несколько секунд и, вынырнув, позвал на помощь.

Когда Марк прыгнул в море, на шлюпке не заметили, что у него связаны ноги. Впрочем, одно лишь это обстоятельство не смутило бы такого пловца, как он. Проблема заключалась в том, что руки Марка тоже были чем-то заняты. Старший лейтенант догадался, что юнга нырнул за пиратом-самоубийцей, поймал его и держит теперь под водой. Так оно и было. Марк держал труп командира пиратской подводной лодки, и этот груз затруднял пловцу движения и требовал от него величайших усилий, чтобы удержаться на поверхности. Поймав пирата под водой, он зубами вцепился в его одежду и, работая руками, быстро выплыл. Теперь он ждал, пока подойдет шлюпка.

Краснофлотцы не заставили себя ждать: они тотчас же подвели к Марку шлюпку и втащили его вместе с грузом. Только теперь, когда всё закончилось, Марк почувствовал слабость. Он попросил развязать или перерезать ему путы.

— Здорово они тебя! — сказал старший лейтенант, сочувственно поглядывая на ноги юноши.

Освободившись от пут, юнга тотчас же наклонился над трупом, расстегнул на нём куртку и достал из-за пазухи пачку бумаг. Документы, которые пират хотел уничтожить, даже не успели промокнуть. Старший лейтенант с восхищением смотрел на юнгу. Со шхуны за поведением Марка следил Анч. Никогда ещё шпион не переживал такой досады и бессильной злобы.

С палубы «Каймана» тоже следили за событиями на шхуне и за шлюпкой. Пароход медленно отходил. Вдруг Марк прыгнул из шлюпки на борт «Колумба» и, поднявшись, чтобы его лучше видели, растопырил пальцы и показал пароходу длинный нос. На корме «Каймана» юнга узнал старого знакомого — «одноглазого», с которым колумбовцы встречались в столовой «Кавказ».

«Кайман» удалялся. «Старший помощник» старался не смотреть на Марка. Он смотрел на Анча, которого ожидала незавидная судьба, и, возможно, с ужасом думал, что и ему самому неизбежно придётся когда-нибудь очутиться в таком положении.

На шхуне краснофлотцы привели в чувство Лёвку. Он сидел на скамейке и терпеливо ждал, когда ему забинтуют голову.

— Как вы нас разыскали? — спрашивал он. — А главное, откуда вы узнали, что «Колумб» захвачен?

— Девочка рассказала об этом, а потом самолёт нашёл.

— Какая девочка?

— Та самая, что с вами на шхуне была. Как её… Осторожно! Что с вами? Я же перевязываю…

— Яся? Яся? Да? — вскочил со своего места Лёвка.

— Кажется, Яся… Только не дёргайтесь, когда вас перевязывают.

Эсминец уже остановился, развернулся и медленно возвращался к шхуне. Тем временем краснофлотцы на «Колумбе» пробовали отпереть дверь рубки, где должны были находиться мёртвый Андрей и тяжелораненый шкипер.

Почти в одно и то же время утих шум самолёта над «Колумбом», и «Разведчик рыбы» совершил посадку, подбегая по волнам к шхуне и намереваясь обогнать эсминец. Барыль и Петимко выкрикивали с самолёта приветствие колумбовцам. Они не могли спустить клипербот на такую волну.

На дверь рубки обрушились сильные удары вместо прежних тихих и осторожных. Но она оставалась запертой. Стучали в иллюминатор, кричали, но никто не отвечал.

К шхуне уже подошел эсминец и стал бортом к борту. Послышались радостные крики. Мать звала Марка. Он тотчас же поднялся на корабль и очутился в её объятиях. Дед Махтей с сияющими глазами взошел на командирский мостик поблагодарить Трофимова.

Семён Иванович обнял деда и сказал:

— Не за что, не за что… Кого надо благодарить, так это старшего механика, — и приказал проводить к нему старого моряка.

Старший механик заверил деда, что надо благодарить штурмана, потому что, если бы не его вычисления, эсминец не пошёл бы таким ходом. Штурман заявил, что всё зависело от комиссара, и послал деда к нему. А комиссар заверял, что все зависело от всех краснофлотцев и от самого деда Махтея, который привез известия о шхуне. Дед растерялся и наконец догадался, что должен поблагодарить Ясю. И пошел её искать.

Но Яси на эсминце не оказалось. Она спрыгнула на палубу шхуны и бросилась к Лёвке. Тот схватил её и поднял высоко в воздух. Он не верил собственным глазам Он считал, что девочка пошла ко дну, расстрелянная пиратами. А она была перед ним, и, что самое главное, никто иной, как она, сообщил о захвате «Колумба». Девочка рассказала о своём спасении.

На шхуне и на корабле царило радостное возбуждение Анча перевели уже под стражу на корабль, и он волчьим взглядом наблюдал всё происходящее.

Оставалось открыть рубку и выяснить судьбу шкипера и рулевого.

На шхуне устроили настоящую осаду рубки. Однако внутри царила мёртвая тишина, будто там не было никого, либо оба её обитателя лежали без сознания.

— Это прямо-таки герметичная закупорка, — сказал лейтенант. — Они там не задохнулись часом?

Лёвка возразил, указав на маленький вентилятор. Решено было воспользоваться этим вентилятором как переговорной трубкой.

Одновременно послали на эсминец за топорами и ломами, чтобы в крайнем случае разбить дверь, если никто не откроет её изнутри. Кое-кто уверял, что в рубке слышны какие-то звуки. Стали внимательно прислушиваться. Действительно, оттуда доносился едва слышный стон.

Появились ломы и топоры. Вскоре крепкие дубовые доски затрещали. На шхуну сошёл военный врач, дожидаясь, когда выломают дверь. Он готовился оказать помощь тому, чей стон доносился из рубки.

В двери проломили отверстие, но массивный железный засов оставался на месте. Отверстие пришлось увеличить, и тогда выяснилось, что в скобы вместо засова засунут лом. В отверстие были видны две фигуры: одна лежала на койке, вторая — на палубе. Тот, кто стонал, лежал на койке. Краснофлотец, просунув руку в отверстие, вытащил лом из скоб и первым впустил в рубку врача. Тот осторожно вошёл и склонился над человеком на койке.

Это был Стах Очерет, опоясанный пенопластовым поясом. Рана его была неплохо перевязана. Он раскрыл глаза и едва слышно поблагодарил за предложенное ему питьё. Врач обратил внимание, что раненый сделал только несколько глотков. Очевидно, он уже пил. Краснофлотцы нашли рядом несколько бутылок из-под ситро и пива. Врач удивился, что у тяжелораненого хватило силы самому перевязаться и вытащить пробки из бутылок.

В маленькой тесной рубке трудно было производить осмотр. Врач попросил краснофлотцев вынести людей на палубу.

Голова рулевого была повязана лоскутом старой парусины. Его вынесли совершенно неподвижного. Развернули парусину. Рулевой тоже был обвязан спасательным пенопластовым поясом.

— Он мёртв, — сказал краснофлотец.

Тем временем врач осматривал шкипера.

— Немедленно перенесите его на корабль, в лазарет, — распорядился врач. — Он будет жить, хотя, если бы не повязка, он наверняка не выжил бы из-за потери крови.

Лёвка обратил внимание, что на Стахе была не та повязка, которую сделал он. Очевидно, шкипер сумел сам вторично перевязаться.

Очерета положили на носилки. Он раскрыл глаза, очевидно, узнал юнгу и моториста, улыбнулся и снова сомкнул веки.

Когда его унесли, врачу осталось установить причины смерти Андрея Камбалы — нужно было сделать запись в судовой журнал. Врач недолго осматривал рыбака. Казалось, Андрей уже окостенел. Врач, махнув рукой, поднялся. Рядом стоял дед Махтей. Врач пожал руку деду и спросил, не нюхает ли тот табак.

— Есть такое дело, — ответил дед.

— Угостите, пожалуйста, — попросил врач.

Дед вытащил табакерку и подал врачу. Тот взял понюшку растёртого в пыль табака, снова наклонился к мертвецу и поднёс понюшку к его носу. Все с удивлением наблюдали. Через минуту на лице рулевого едва заметно задрожали мускулы, оно стало морщиться. Из-под одного закрытого века выкатилась слеза. Мертвец плакал, а через две секунды так громко чихнул, что вокруг раскатился громовый хохот. Только дед Махтей серьезно сказал:

— На здоровье! — и лукаво покосился на врача.

Тот смеялся вместе со всеми. Марк понял поведение Андрея, принялся трясти его и кричать:

— Андрей, Андрей, тут все свои, пиратов нет! Честное слово, нет!

Камбала наконец открыл глаза.

13. ПЯТНА НА ВОДЕ

Вокруг стоял такой хохот, что Андрей в первую минуту готов был поверить, что все случившееся — просто страшный сон. Он даже ждал, что вот сейчас к нему подойдёт шкипер и начнет стыдить за недостойное поведение. Но заметив разбитую дверь рубки, сломанную мачту, военный корабль и не видя Стаха Очерета, Андрей нахмурился.

— А где шкипер? — спросил он.

— На корабле, в лазарете, — ответил юнга.

— Так где же твоя смертельная рана? — допытывался, улыбаясь, дед Махтей.

Андрей Камбала взялся за ухо — оно было продырявлено.

— Когда-то моряки серьги носили, вот и ты теперь будешь носить, — смеялся дед.

Над Андреем много смеялись, но нетерпеливо ждали, что он расскажет. Рулевой честно признался, что, услышав выстрелы и почувствовав ожог за ухом, он упал, уверенный, что умирает. Но, услышав приказ Анча, понял, что до смерти ему еще далеко, и решил пока прикинуться потерявшим сознание. Он все время боялся очутиться за бортом и очень обрадовался, когда Марк приволок его в рубку. Там он осмотрелся и увидел, что кроме него и раненого шкипера никого нет. Дверь была прикрыта. Тогда он решил запереться так, чтобы до него не добрались, надеясь, что пираты скоро оставят шхуну. Зная крепость двери и стен рубки, Камбала собирался за ними отсидеться. Он осторожно вытащил маленький засов и заложил в скобы толстый железный лом. Потом задраил железной заслонкой иллюминатор. Иногда он зажигал найденный в ящике огарок свечи. Когда в рубку начинали стучать, его охватывал ужас, когда же никто не стучал, он ухаживал за Стахом.

Заботливый уход за шкипером послужил в глазах рыбаков смягчающим обстоятельством, и они (в который уже раз!) простили Андрею его трусость.

Он скрутил цигарку и сразу повеселел, когда врач сказал, что шкипер будет жить благодаря его, Камбалы, заботе.

Тем временем командир «Буревестника» решил, что задача выполнена. Нужно было возвращаться. Чтобы скорее доставить рыбаков на Лебединый остров, Трофимов приказал взять шхуну на буксир. Марк попросил командира отправить «Разведчик рыбы» на маяк и известить отца о спасении сына. Мать и дед присоединились к его просьбе.

«Разведчик рыбы» немедленно вылетел на Лебединый остров с заданием совершить первую посадку у маяка.

К командиру эсминца привели Анча. На вопросы, кто он такой, откуда и зачем напал на шхуну, шпион решительно отказывался отвечать. Он просто молчал, будто обращались не к нему.

— Будем считать, что он с перепугу онемел, — сказал Трофимов. — Это бывает, но скоро проходит.

Шпиона вывели.

Командир приказал отправить радиограмму с запросом, куда доставить арестованного.

Марк и Яся, погружённые в грустные мысли, медленно прохаживались по палубе корабля. Команда «Буревестника» уверяла, что лодку утопили. Это подтверждало также бегство шпиона и командира-пирата. Может быть, только они двое и спаслись. А если даже и спасся кто-нибудь ещё, то уж наверняка не Люда…

Эсминец быстро шел на север, таща за собой «Колумб», на палубе которого сидели два краснофлотца. Вся команда шхуны перешла на «Буревестник». Склонившись над бортом, Марк задумчиво смотрел на море. Он думал о Люде. Хотелось проникнуть взглядом сквозь толщу воды, осмотреть морское дно, найти обломки подводного корабля и среди них милую его сердцу девушку. Хотя бы узнать, где ее последнее пристанище!

На плечо Марка легла маленькая рука. Он поднял голову — Яся показывала ему на море, под борт эсминца. Корабль стал замедлять ход. Вокруг него на поверхности воды плавали жирные блестящие пятна, словно кто-то разлил нефть. На командном мостике заинтересовались этим явлением, и «Буревестник» закружил над этим местом. Казалось, какой-то танкер выкачал здесь нефть из своих трюмов.

Марк не понимал, в чем дело, но вскоре все выяснилось. Трофимов полагал, что именно здесь погибла подводная лодка. Нефть всплывала из ее поврежденных цистерн на поверхность и покрывала воду жирными пятнами.

— Ишь ты, куда доползла! — сказал командир эсминца, измеряя по карте расстояние от того места, где позавчерашней ночью состоялся бой между «Буревестником» и подводным пиратом.

Штурман точно обозначил место гибели лодки. Эхолот показал глубину восемьдесят пять метров.

— До осени наши эпроновцы разведают, что здесь осталось, а если возможно будет, то и вытащат эти обломки, — заметил Трофимов и приказал идти с той же скоростью, прежним курсом — к Лебединому острову.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1. ПОГРЕБЁННЫЕ ЗАЖИВО

Здесь царят покой и тишина. Во время самых сильных штормов, когда на поверхности моря клокочут пенные волны, а ветер заносит чаек на сотни километров от берегов, когда бушующая стихия ломает стальные корабли, как детские игрушки, здесь так же спокойно и тихо, как всегда. Вода даже не шелохнётся.

Глубина восемьдесят пять метров: густые сумерки, почти темнота даже в те часы, когда на ясном небе солнце стоит в зените. На каменистом грунте растут маленькие кустики иссиня-стальных и красных водорослей. Не всякая рыба заплывает на такую глубину. Это еще не океанские глубины в тысячи метров, где давление достигает сотен атмосфер, доступные лишь для батисфер и гидростатов, но это уже по ту сторону глубинного порога, смертельно опасного для человека.

На этой глубине можно наткнуться на затонувшие пароходы и корабли, которые редко привлекают внимание водолазов. Некоторые из них лежат здесь много десятков лет, и кто знает, сколько они еще пролежат, пока подъём их станет легким делом.

Приблизительно в ста километрах от Лебединого острова на глубине восьмидесяти пяти метров лежал корабль странной формы, без мачт, но с выступом, похожим на капитанский мостик, с двумя маленькими пушками и низенькими поручнями вокруг палубы. Опытный глаз моряка или водолаза узнал бы в этом корабле подводную лодку. И хотя ничего удивительного нет в том, чтобы встретить на такой глубине современный «Наутилус»^[11], но поведение этой лодки удивило бы наблюдателя. Долгое время она лежала без движения. Из прогнутого борта тоненькой струйкой всплывала наверх нефть, руль глубины был странно изогнут. А главное, в лодке не слышно было каких-либо признаков жизни, будто экипаж вымер или притаился, опасаясь надводных судоразведчиков с очень чувствительными гидрофонами.

Впрочем, если бы водолаз опустился сюда и приложил ухо к стенке затопленной боевой рубки, он услышал бы за этой стенкой между рубкой и центральным постом управления неясный шелест.

К сожалению, водолазов вокруг не было видно.

А за стенкой в маленькой каюте, расположенной в центральной части подводного корабля, слышался тихий разговор. Если бы каюту осветили лучом сильного прожектора, можно было бы увидеть на койке забинтованного человека в морской форме, с выражением ужаса и отчаяния в глазах, а рядом с ним на стуле — светловолосую девушку лет семнадцати с миндалевидными зелеными глазами, в которых светились мужество и напряженная мысль.

Этой девушкой была Люда Ананьева, а на койке лежал раненный зверем пират, помощник Анча, брошенный на произвол судьбы своим начальником. Прошло уже много времени с момента, когда подводная лодка окончательно остановилась, а её командир вместе с Анчем, воспользовавшись масками, выбросились на поверхность, затопив для этого боевую рубку.

В течение первого часа своего вынужденного свидания наедине Люда и пират молчали. Телефон в центральном посту долго звонил и наконец умолк. Девушка не вышла туда, а раненый не мог этого сделать, если бы и захотел. Впрочем, возможно, что в отчаянии он вообще ничего не слышал. Обоим было ясно, что их вместе с обитателями других помещений корабля оставили умирать на морской глубине. Никто не придёт к ним на помощь, о них даже никто никому не сообщит. Два трупа в центральном посту управления свидетельствовали о том, что командир лодки и шпион заботились лишь о себе, и теперь они сохранят тайну плавания и гибели подводного корабля.

Люда обдумывала положение. Из разговора пирата и шпиона перед бегством она узнала о глубине, на которой лежит лодка, и поняла, что выбраться отсюда без специальных приспособлений или посторонней помощи невозможно. Лодка погибла, но часть её экипажа жива и ожидает смерти. Вряд ли эти люди согласны умереть ради того, чтобы сохранить свою тайну. Но они знакомы с подобными случаями аварий подводных лодок и способами их спасения на этих глубинах. Она хотела поговорить, спросить, что можно придумать в такой ситуации.

— Послушайте, как мне вас называть? — обратилась она к своему раненому соседу.

— Антон, — послышался голос после короткого молчания.

— Скажите, какие есть способы спастись с такой глубины?

— В нашем распоряжении — никаких… Если бы тем двоим, что выбросились из лодки, удалось спастись, они могли бы сообщить о нас. Но даже в таком случае вряд ли водолазам удастся поднять нас с этой глубины.

— Разве это невозможно?

— Фактически почти нет.

— Вы говорите: «почти»…

— На такую глубину водолазы спускаются, но для этого требуется очень много времени. Допустим, нас найдут и лодку поднимут. Но пока закончатся подъёмные работы, мы все погибнем без воздуха.

— Выходит, положение не так уж безнадёжно. Если бы нам удалось сообщить о себе, я уверена, что эпроновцы спасли бы нас.

— Разве что ваши эпроновцы… Но ни один из тех, кто спасся, не захочет вызывать на помощь советских водолазов.

— Я слышала разговор про аварийный буй. Если я правильно поняла, его можно выбросить на поверхность и подать о себе весть.

Раненый пошевелился. Девушка зажгла в нём искру надежды.

— Да, да… Если мы выбросим буй… Если его немедленно найдут и передадут эпроновцам… Мы проживём еще три-четыре дня.

Светлое пятно, едва видневшееся на том месте, где горела лампочка, совсем погасло. Каюта погрузилась в темноту. Люда потеряла последний ориентир и теперь могла двигаться только на ощупь.

— Нам нужен свет, — сказала девушка.

— У меня есть спички, — ответил Антон, — но каждая зажжённая спичка уменьшает запас кислорода.

— Неужели здесь нет электрического фонарика?

— Попробуйте найти старшего офицера и обыщите его карманы — у него должен быть фонарик.

Люда вспомнила, что труп старшего офицера лежал на ступеньках между каютой и центральным постом управления. В одном из его карманов Люда действительно нашла электрический фонарик, похожий на трубку. Зажгла, осмотрела убитого и вернулась к столику. Теперь можно было пользоваться фонариком.

— Экономьте батарею, — сказал Антон.

— Знаю, — ответила девушка и погасила фонарик. — Что же дальше?

— Напишите записку, которую надо положить в буй.

Девушка нашла в столике бумагу, автоматическую ручку, поставила возле себя фонарик и стала писать.

— Как называется эта подводная лодка?

Антон молчал.

— Вы хотите, чтобы вас спасли эпроновцы, и отказываетесь назвать свой корабль?

— Пишите — пиратская подводная лодка, — глухо ответил раненый, — а там уж они сами разберутся.

— Хорошо. Как определить, где мы находимся?

И снова молчание.

— Буй можно пустить плыть, а можно оставить на привязи, — ответил Антон. — В первом случае точно определяют местонахождение подводной лодки, а во втором — буй сам показывает это место, если его не сорвёт ветром и волнами (он очень чувствителен к ветру). Если мы далеко от морских путей, то буй на привязи может оставаться незамеченным бесконечно долго.

— Но мы же не знаем, где мы!

— Выпустим привязной буй.

Больше Люда ни о чём не спрашивала. Она писала быстро, не задумываясь, и через несколько минут прочла раненому:

— «Борт пиратской подводной лодки. Лодка затонула на глубине восьмидесяти пяти метров. Командир лодки и шпион Анч выбросились на поверхность, застрелив перед этим старшего офицера и рулевого. Осталась в каюте возле центрального поста управления с одним раненым. В лодке есть люди, но связь с ними прервана. Электричество погасло, пользуюсь фонарём. Запас воздуха ограничен. Ждём помощи эпроновцев».

Окончания она раненому не читала. Там было следующее:

«Пираты захватили меня в плен в бухте Лебединого острова вместе с Марком Завирюхой и Ясей Най-дёнкой. Допрашивали о торианитовых разработках, местонахождении военных кораблей, “Буревестнике” и др. Марк подвергся пытке. Он и Яся погибли как герои. Раненый пират знает русский язык и называет себя Антоном.

Если нас не спасут, известите о моей смерти отца, профессора Ананьева, находящегося на Лебедином острове.

Люда Ананьева».

По указанию раненого Люда пошла в центральный пост управления, чтобы найти там буй и шахту, по которой его выбрасывают на поверхность моря. Нашла узкий полосатый цилиндр длиной в полтора метра. Верхняя часть его представляла собой трубчатый стержень с двумя намотанными на нём флагами, означавшими: «Терпим аварию, необходима немедленная помощь». В верхней части этого цилиндра легко вывинчивалась головка, и оттуда вынималась алюминиевая трубка, в которую можно было вложить записку. Дно цилиндра заканчивалось кольцом-ушком, к которому был крепко привязан тросик. Этим тросиком буй соединялся с подводной лодкой. Он, так сказать, служил якорным канатом.

Девушка разыскала и шахту для выбрасывания цилиндра. Ей только однажды пришлось вернуться в каюту и спросить раненого, как открыть горловину шахты. Это оказалось очень легко. Сперва отвинчиваются зажимы внутреннего клапана, клапан поднимается, и буй вставляется внутрь, затем клапан снова задраивается, и поворотом рычага в шахту впускается заряд сжатого воздуха. Воздух преодолевает давление воды на внешний клапан, и буй вылетает вверх, как торпеда.

Получив все инструкции, Люда спрятала в алюминиевую трубку записку, завинтила крышку и положила цилиндр в шахту. Потом проверила крепость троса, задраила внутренний клапан и выстрелила. Легкий шум известил ее о том, что буёк вылетел из лодки. Люда представила себе, как раскрашенный цилиндр пробил водяную толщу, всплыл на поверхность и остановился, покачиваясь с боку на бок. Одновременно развернулись флаги. Теперь оставалось только, чтобы его кто-нибудь заметил. Никто не пройдёт равнодушно мимо этих флагов, разве только диверсанты могли бы уничтожить аварийный буй. Но пират и шпион уже, вероятно, далеко от этого места, если они вообще успешно выбрались на поверхность.

Мысли девушки прервал голос Антона.

— Сделано? — спросил он.

— Да, выпустила.

— Только бы не прошёл шторм или сильный шквал, а то буёк может сорваться. Тогда даже ваши эпроновцы не смогут нас найти.

И опять наступило гнетущее ожидание. На свое счастье, обитатели лодки не знали, что через несколько часов над морем действительно пронёсся шквал, сорвал их буй и понёс его сначала на север, а затем на восток…

Некоторое время молчали. Потом Люда предложила измерить количество воздуха и продовольствия, которое было в их распоряжении. Центральный пост управления и обе каюты рядом с ним имели форму правильных квадратов, поэтому Люде легко было высчитать объём этих помещений. В сумме кубатура несколько превышала двадцать кубических метров. В нормальном атмосферном воздухе это значило бы наличие четырёх тысяч литров кислорода. Человек потребляет в сутки пятьсот литров кислорода. При нормальном дыхании им хватило бы его на четверо суток. Но воздух в подводной лодке был уже испорчен. Недавно здесь находились шесть человек. Кроме того, он очищался не от всей углекислоты, и возникали опасения, что очистители вовсе перестанут работать.

По расчёту Люды и раненого, они имели запас воздуха на двое суток. Возможно, им пришлось бы впустить и сжатый воздух из баллонов. Так можно было увеличить количество кислорода, но одновременно в помещении увеличилось бы атмосферное давление. А это грозило им гибелью от кессонной болезни.

Еды, которую нашла Люда, хватило бы на пять-шесть дней. Плохо было с водой. Ее оставалось только семь-восемь бутылок, и следовало экономить. Но это было нетрудно, потому что температура в подводной лодке понизилась. Машины перестали работать, и лодка постепенно охлаждалась до температуры окружающей воды, то есть примерно до девяти градусов.

Раненый пират уснул. Люда дремала, положив голову на стол. Внезапно ее разбудил телефонный звонок. Люда встала и, подсвечивая фонариком, прошла к телефону, осторожно переступив через трупы офицера и рулевого.

2. НОВЫЙ ШКИПЕР

«Буревестник» покинул Соколиную бухту на рассвете. Никто не провожал эсминец, но люди в рыбачьем поселке были полны благодарности командиру и краснофлотцам. Накануне краснофлотцы весь день были в гостях у рыбаков. Бесчисленное множество раз герои событий — Марк, Яся, Лёвка, Андрей и военные моряки — рассказывали о своих приключениях. Слушателям всё казалось мало — они снова и снова засыпали рассказчиков вопросами. Но больше всех слушал, расспрашивал и рассказывал маленький Гришка. Он считал себя главным героем.

— Если бы я не узнал Ясю и не сказал про нее дедушке и маме, все бы пропали, — уверял он.

И теперь, когда корабль вышел в море, поворачивая навстречу солнцу, вахтенный командир ласково улыбнулся, вспоминая Гришку.

«Буревестник» шёл ускоренным ходом. В топках догорали последние запасы угля. Трофимов спешил доставить в лузанскую больницу Стаха Очерета и сдать Анча, которого уже с острова сопровождали представители следственных органов.

Утреннее солнце с легким ветерком и низкой волной встретило эсминец в открытом море, далеко от острова.

С восходом солнца проснулся на «Колумбе» Андрей Камбала. Эту ночь он провел на шхуне в одиночестве. Марк спал дома, на маяке, Лёвка — в выселке, в домике своих родителей. Раненый шкипер лежал на эсминце, в корабельном лазарете. Рулевой вечером вернулся на шхуну, переспал ночь и теперь думал о том, что без толку стоять нечего, а надо готовиться в дорогу в Лузаны, сдать там рыбу, которая и так перестояла, и отремонтировать мачту.

Андрей посмотрел на берег и увидел, что к пристани с разных сторон, освещенные утренним солнцем, спускаются три фигуры. Он взял бинокль и стал рассматривать их. В первой фигуре он узнал Марка. Тот шел с маяка, как видно, недоспав ночь, — спешил на шхуну. Вторым был Лёвка. Моторист, так же, как и юнга, помнил свои обязанности. Третью фигуру Андрей не мог узнать, разобрал только, что это девочка.

«Кого же это так рано несёт?» — спрашивал себя рулевой и, только когда все трое сошли на пристань, узнал в девочке Ясю Найдёнку. Через несколько минут рыбаки и девочка были на шхуне.

Когда шкипера не было на судне, его обычно заменял Лёвка. Рулевой и юнга ждали его приказаний. Моторист прошелся по палубе, осмотрел рубку, где уже были замыты следы крови, сломанную мачту, мотор, поднял несколько рыб, понюхал, бросил обратно и обратился к товарищам:

— Доктор сказал, что наш шкипер может вернуться на шхуну не раньше зимы. Через неделю или две Марк едет в город сдавать экзамены в техникум. Там он, наверное, и останется… Надо подумать о Наборе новой команды на «Колумб».

— Никуда я теперь не поеду, — быстро произнёс юнга.

— Почему?

— Не хочу я вас теперь бросать, — волнуясь, отвечал юноша. — Мне жаль наш старый «Колумб». Я побуду здесь, пока дядя Стах выйдет из больницы, пока поставим новую мачту на шхуне, пока… — голос его стал тише, и речь замедлилась, — пока водолазы обыщут дно моря, поднимут пиратскую лодку, найдут Люду, и мы похороним её. Только тогда я поеду учиться… Зимой и весной будут ещё очередные наборы моряков в техникум.

Все молчали. Лёвка и Андрей были взволнованы. Моторист, казалось, что-то обдумывал.

— Что мы ему скажем? — спросил он наконец у рулевого.

— Пусть остаётся, — ответил Андрей и обнял Марка.

— Хорошо, — коротко, по-деловому произнёс Лёвка. — Ты согласен, и я согласен — значит, единогласное одобрение всего экипажа. Теперь у меня есть предложение: пока наш дядька Стах в больнице, давайте справляться на шхуне втроем. Согласны?

— Согласны! — ответили его товарищи.

— Но нам нужен временный шкипер. Я предлагаю избрать одного из нас шкипером, а потом подадим в Рыб-трест на утверждение.

— Лёвку, — сказал юнга.

— Нет, — перебил его моторист, — предлагаю избрать шкипером того из нас, кто проявил наибольшую отвагу и находчивость в борьбе с врагами.

— Нет, нет, только не меня! — сказал почти сердито Андрей.

Настроение у всех было серьёзное, но никто не мог удержаться от улыбки, и сам рулевой, прикрыв ладонью рот, лукаво улыбнулся.

— Значит, голосуем, — сказал Лёвка, поняв шутку рулевого. — Шкипером «Колумба» — Марка Завирюху.

Марк решительно доказывал, что шкипером должен быть Лёвка, а он будет работать мотористом. Когда против этого предложения выступили рулевой и моторист, юнга заявил, что команда неполная и два человека не могут выбирать одного.

— Можно мне вас попросить? — обратилась к рыбакам Яся, сидевшая до сих пор молча.

— Слушаем, Ясочка, — обернулся к ней Лёвка.

— Вас теперь трое на шхуне. Один будет шкипером, другой — рулевым, третий — мотористом. А я прошу, чтобы вы меня взяли к себе юнгой. Я умею варить, убирать, управлять лодкой, перебирать рыбу, а всему остальному научусь.

Произнеся эту большую для нее речь, девочка замолчала.

Рыбаки ласково смотрели на нее.

— Я не против, — первым отозвался Андрей.

— Молодец, Яся! — воскликнул Марк.

Лёвка радостно выразил согласие и торжественно объявил, что с сегодняшнего дня Яся поступает юнгой на шхуну «Колумб».

— Экипаж в полном составе, — прибавил рулевой. — Значит, давайте теперь выбирать шкипера. Яся, ты за кого: за Лёвку или за Марка?

— За Марка, — ответила девочка.

— Вот молодец! — сказал Лёвка и повернулся к Марку: — Абсолютное большинство команды просит тебя взять на себя обязанности шкипера.

Марк должен был согласиться.

— Товарищи, я благодарю вас за доверие и обещаю его оправдать. А сейчас давайте сниматься с якоря. Рулевой — поднять якорь и развернуть шхуну! Юнга — помочь рулевому! Моторист — включить на малый ход!

Через десять минут «Колумб» покинул Соколиную бухту. Шхуна шла под мотором и парусом, прикреплённым к сломанной мачте. Все принялись за свою работу.

Юнга готовила возле рубки завтрак. Юный шкипер стоял на носу шхуны, смотрел в морскую даль, дышал свежим холодным воздухом и думал о пережитых днях борьбы.

3. МАЛЕНЬКИЙ ГОНЕЦ

На Торианитовом холме работа не прекращалась ни на минуту. За несколько дней профессор Ананьев постарел, голова его стала почти белой. Он ходил, сгорбившись, опираясь на палку, но, как и раньше, продолжал руководить геологоразведочными работами. Особенное внимание он уделял химической лаборатории, оборудованной в маленьком деревянном бараке. Там уже был получен первый гелий, сохранявшийся в металлических и стеклянных баллонах.

Ценное оборудование, закупленное за границей, погибло вместе с «Антопулосом» на дне моря, но на Лебедином острове получили сообщение, что один из советских заводов принял заказ на изготовление установки и обещал выполнить его в рекордный срок. В то же время Геологический комитет настаивал на ускорении темпов разведывательных работ и обещал в ближайшее время прислать на остров новую партию исследователей вместе с профессором Китаевым. На Торианитовом холме готовились к приёму новых работников. Ставили палатки, строили зимние помещения и по проекту профессора Ананьева налаживали кустарное производство гелия.

В этот день Ананьев с рассвета обходил разработки, давал указания, знакомился с последними результатами работ.

Накануне окончательно подтвердилась весть о гибели его дочери вместе с пиратской подводной лодкой. Профессор видел Марка и Ясю Найдёнку и выслушал их рассказ о Люде. По его просьбе капитан-лейтенант Трофимов устроил ему свидание с Анчем, но шпион отказался отвечать на вопросы. Так и ушел от него профессор, ничего не узнав о последних минутах своей дочери.

Командование эсминца, рыбаки, рабочие торианитовых разработок разделяли его горе, но профессор замкнулся в себе и, казалось, весь отдался работе. Его молодые друзья старались не оставлять профессора надолго в одиночестве. Всю ночь незаметно для Ананьева у его палатки дежурили. Но никто не услышал оттуда ни одного стона, только до утра там горел свет, а когда Ананьев вышел из палатки, на его лице появилось несколько новых морщин.

Около полудня профессор взошел на высокий холм и окинул взглядом окрестности — остров, море, пролив и поля на материке, за проливом. Потом зорко осмотрел местность вокруг холма и вспомнил, как проводил здесь с дочерью первые исследования и как однажды, в такой же день, они заметили вдалеке человека с фотоаппаратом. Профессор тяжело вздохнул и посмотрел в сторону выселка. По тропинке, соединявшей выселок с ториа-нитовыми разработками, кто-то бежал. Не один, а трое. Какой-то малыш опередил остальных — должно быть, взрослых, — и, как белый клубок, катился к холму. Двое взрослых далеко отстали от малыша, но тоже бежали.

«Что случилось?» — подумал профессор. Он указал на мальчика одному из рабочих.

— Куда же это он удирает? — поинтересовался рабочий. — Прямиком сюда бежит.

И действительно, в одном месте, где тропинка огибала мелкую лужицу, мальчишка, чтобы сократить путь, бросился прямо через эту лужицу, не жалея штанов и разбрызгивая на ходу воду и грязь.

— А-а-а, знакомый, — сказал рабочий. — Я этого мальчика знаю.

— И кто же это?

— Сынок смотрителя маяка.

— Гришка?

— Он самый.

Теперь уже и профессор узнал мальчика, но ни он, ни рабочий не могли сказать, кто догонял Гришку. А Гришка уже взлетел на холм, перепрыгнул через какую-то яму и куст крапивы. Ноги у него были в ссадинах, одна штанина разорвалась, лицо пылало, глаза блестели от радости. Он подбежал к профессору и упал. Мальчик так задыхался, что не мог говорить. Ананьев наклонился, поднял малыша и крикнул:

— Воды!

— Дя-дя-дядя… — произнёс, заикаясь, мальчик. — Люда жи-жи-жива… Там несут письмо от неё…

Профессор, не выпуская мальчика, почувствовал, что у него темнеет в глазах и подкашиваются ноги. Молодой рабочий поддержал его.

4. ВРЕМЯ ЗАМЕДЛЯЕТ БЕГ

Люда сняла телефонную трубку:

— Алло!

— Позовите командира, — чуть слышно прохрипел чей-то голос.

Несколько секунд девушка молчала, потом ответила:

— Командир — я.

— Кто это? Вы с ума сошли?

— Ваша пиратская лодка захвачена. Ваш командир сбежал. Старший офицер погиб. Предлагаю слушать меня, представителя Советского Союза.

Ответа не было.

— Алло! Алло! — продолжала девушка. — Кто со мной говорит?

Помолчав, тот же голос ответил:

— Машинист-электрик… Старший механик потерял сознание. Нам не хватает воздуха.

— На поверхность дано сообщение об аварии подводной лодки. Вызваны на помощь эпроновцы. Какие спасательные приборы есть в вашем распоряжении?

— У нас не работает ни один механизм, кроме телефона. Мы ничего не можем сделать.

— Подумайте хорошенько ещё раз, как можно спастись до прибытия Эпрона.

— Слушаюсь! — прохрипел голос.

Сообщив о захвате лодки, Люда почувствовала какое-то злое удовлетворение: пусть пираты погибнут с мыслью, что их судно находится в руках советских моряков.

Раненый, слышавший из каюты весь разговор, встретил Люду вопросом, всерьёз ли она заявила о захвате лодки. В голосе его слышалась насмешка.

— Да, я сказала это всерьёз, — ответила девушка. — Никто не может мне помешать объявить эту лодку приобретением советского флота, и сейчас я составлю об этом письмо. Вас можно считать последним представителем командования. Вы должны подписать акт о передаче мне корабля.

Первое заявление о захвате корабля Люда сделала почти машинально, но теперь она пришла к заключению, что поступит совершенно правильно, если напишет документ о захвате. Она не знала, спасут их или нет, но была уверена, что когда-нибудь этот корабль извлекут из моря и просмотрят все документы, сохранившиеся на нём. Она поставила на стол фонарь и принялась писать. Сверху отметила число, месяц, год, а дальше написала:

«Эта подводная лодка, занимавшаяся шпионско-пиратской деятельностью, затонула…»

Но почему она затонула? Девушка впервые задумалась над этим.

— Послушайте, почему затонула лодка?

— Насколько я понимаю, какое-то надводное судно атаковало ее и забросало глубинными бомбами… Лодка получила серьезные повреждения. Какие именно, я не знаю, но, как видно, всплыть на поверхность она уже не могла.

— Хорошо.

Люда продолжала писать. Она изложила историю захвата пленных в бухте Лебединого острова, описала допросы, поведение ее товарищей, зафиксировала всё, что помнила из происходивших при ней разговоров между командиром лодки, Анчем и другими пиратами. Записав всё, что считала нужным, девушка сделала приписку:

«Последний представитель командования пиратской лодки, называющий себя Антоном, сдаёт лодку мне, представителю СССР, Людмиле Ананьевой. С этого момента захваченная лодка законно считается принадлежащей Советскому Союзу».

Люда расписалась и протянула бумагу и ручку раненому.

Антон отказывался подписывать акт, но, когда девушка напомнила ему о возможности их спасения с помощью Эпрона и о последствиях, он нехотя расписался, а точнее, черкнул на бумаге что-то очень неразборчивое.

Девушка спрятала документ и посмотрела на часы. Стрелки показывали двадцать три часа пятьдесят три минуты. Осталось семь минут до следующих суток. В центральном посту управления снова зазвонил телефон. Люда уже уверенно, почти не подсвечивая фонарём, прошла к аппарату, сняла трубку и спросила, кто звонит. Кто-то шепотом сказал, что звонят из торпедного отделения в корме лодки.

— Нас осталось только трое. — Говоривший назвал себя и своих товарищей. — Остальные без сознания. Есть ли надежда на спасение?

Люда растерянно молчала. Она понимала, что для этих людей уже не оставалось надежды, но ничем не могла им помочь. Сдерживая волнение, ответила:

— Мы ждём советских эпроновцев.

— Кто говорит со мной?

— Командир лодки, представитель Советского Союза.

— Где наш командир?

— Ваш командир бросил вас и сбежал.

Повисломолчание. Но говоривший, по-видимому, не повесил трубку и рассказывал товарищам новости. Прошло несколько минут, и девушка услышала в телефон два револьверных выстрела. Двое пиратов, вероятно, застрелились.

Девушка вернулась в каюту, но ничего не сказала раненому о трагедии, происшедшей в торпедном отделении.

Она поставила фонарь и, чтобы нарушить тоскливое молчание, спросила:

— Вы плохо себя чувствуете?

— Я боюсь, что не выдержу пребывания здесь. Я слабею… Дайте, пожалуйста, мне… В кармане моей куртки есть конверт… это письмо. Я хотел бы еще раз посмотреть на него.

Люда осветила фонарем лицо пирата. Он действительно страдал, но вместе с болью в глазах его таились злоба и страх. Девушка нашла его разорванную куртку на полу. Наклонилась над лохмотьями, залезла в карман и нащупала там конверт. Вытащила и, не глядя, протянула его пирату. Но раненый от напряжения потерял сознание. Девушка стала рассматривать конверт. На нем стояли буквы: «Леб. ост. А.Г. Ан-ву». Ей показалось, что эти буквы написаны знакомой рукой. Ещё раз присмотревшись к ним, она легко расшифровала надпись: «Лебединый остров, Андрею Гордеевичу Ананьеву». Значит, письмо адресовано её отцу. Так это то письмо, которое она написала?! Девушка вынула его из конверта. Действительно, это её рука. Она стала читать и поразилась. Письмо было таким:

«Дорогой папа. Немедленно приезжай ко мне. Я в Лузанах, в больнице. Не волнуйся, всё должно закончиться благополучно. Податель этого письма спас меня. Я ему вполне доверяю. Он дал мне слово привезти тебя сюда. Он расскажет тебе всё.

Только очень прошу тебя никому ничего не рассказывать, пока мы с тобой не увидимся. Бедные мои товарищи! Судьба была к ним не так благосклонна, как ко мне.

Крепко тебя целую. Люда».

Девушка читала письмо и ничего не понимала. Откуда оно? Такого письма она никогда не писала. Но это же её рука! Она внимательно вгляделась в почерк. Ошибки не могло быть… Хотя нет. Многие буквы в письме были не её, но сходство все же поражало. Если бы письмо было другого, какого-нибудь обычного содержания и лежало не здесь, а дома, в ящике стола, то, безусловно, она не заметила бы фальшивки. Значит, её письмо не посылали отцу, а воспользовались им только как образцом почерка и стилистических оборотов. Кто же его подделал? Для чего? Безусловно для того, чтобы заманить отца, захватить его в плен. Потому-то Анч так уверенно обещал ей встречу с отцом. Но письмо здесь. Значит, они не успели выполнить свой замысел. Она посмотрела на лежащего в обмороке пирата и решила немедленно осмотреть карманы его куртки. Там она нашла советский паспорт на имя Антона Антонова и еще одну бумажку — её настоящее письмо отцу. Она увидела, что в каждой фразе последнее слово подчёркнуто. Шпионы разгадали её хитрость.

«Для чего же он просил дать ему это письмо?» — спрашивала она себя.

Потом она вложила в конверт своё настоящее письмо, а фальшивку спрятала. Девушка смочила водой платок и положила его на лоб раненому. Еще несколько минут пират лежал без движения, затем пришел в сознание.

— Вы просили дать вам какой-то конверт, — сказала Люда.

Она склонилась над курткой, вынула конверт и подала раненому. Он поспешно схватил его здоровой рукой, потрогал пальцами, точно желая увериться, что это то, что надо, и стал рвать конверт и письмо зубами, комкая и выплевывая клочки бумаги. Люда молча следила за ним. Когда письмо было разорвано, она спросила:

— Что вы порвали?

— Это письмо моей невесты. Если нас поднимут, я не хочу, чтобы его кто-нибудь прочёл.

Девушка молчала. Она думала, что рядом с ней хитрый враг. Надо было вести себя осторожно и следить за ним. Будь он здоров, вряд ли она осталась бы жива. Ему, безусловно, выгоднее спастись без неё. Но чем бы он объяснил её смерть? Ведь записка в аварийном буйке подписана ею, и там сказано, что это пиратская подводная лодка. Хотя он мог бы объяснить её смерть недостатком воздуха… Нет, пираты не любят оставлять живых свидетелей.

Люда решила на всякий случай поискать оружие и осмотреть помещение командира подводной лодки. Ей казалось, что там безопаснее, чем в этой каюте, вместе с раненым пиратом. Девушка вспомнила, что, осветив труп старшего офицера, она заметила у него на поясе маленькую кобуру. Она еще раз осмотрела труп и действительно нашла автоматический мелкокалиберный пистолет. В командирской каюте не было ничего, кроме удобной постели, которой девушка решила воспользоваться, пачки хорошего печенья и нескольких бутылок с вином. Люда решила остаться там. Её особенно радовало, что дверь из этой каюты в центральный пост управления крепко запиралась. Она когда угодно могла изолировать себя от раненого и от убитых пиратов. Быстро осмотрев помещение, девушка погасила фонарь. Он уже очень долго горел, и Люда боялась остаться совсем без света, если разрядится батарейка.

Хотелось спать. Но, прежде чем лечь в постель, Люда вышла в центральный пост управления, чтобы позвонить в машинное отделение и узнать, что там делается. Сняла трубку, включила фонарь, отыскивая нужную кнопку, долго нажимала ее, слышала, как там дребезжал звонок, но никто не брал трубку и не отвечал. Позвонила в торпедное отделение, но и оттуда ответа не было. Ей стало не по себе…

5. СОЛНЕЧНЫЙ ГАЗ

Комендант порта Лузаны заносил в блокнот название грузов, которые собирался в первую очередь передать на «Пенай». Дежурный по порту известил, что пароход уже показался на горизонте. Сегодня Лузаны были конечным пунктом рейса «Пеная». Он доставил сюда вспомогательную партию эпроновцев для расчистки рейда. Со времени Гражданской войны на этом рейде затонуло несколько небольших судов, которые лежали под водой и часто мешали пароходам, приходящим в порт. Места, где они затонули, приходилось отмечать охранными поплавками и держать специальных лоцманов. Наконец пароходство решило очистить лузанский рейд и заключило соответствующий договор с Эпроном. Работы по расчистке рейда начались в августе и должны были закончиться в сентябре. Сначала в Лузанах работала группа из трёх человек, но после обследования дна выяснилось, что для своевременного окончания работ нужно вызвать помощь. Сегодня «Пенай» должен был доставить ещё четверых водолазов и соответствующую установку.

К капитану порта пришёл инженер эпроновской партии, чтобы договориться о плане разгрузки «Пеная» и организации дноочистительных работ со следующего дня.

В окно комнаты коменданта были видны бухта, рыбачьи суда и чуть вдалеке — «Буревестник». Эсминец недавно пришёл в порт, сдал на катер пограничной охраны Анча и теперь грузился углём.

На столе зазвонил телефон. Комендант порта поднял трубку:

— Алло!

— Вас вызывает Зелёный Камень для срочной беседы, — послышался голос телефонистки.

— Срочной? Скорее соединяйте!

— Говорит профессор Ананьев, — послышалось из трубки. — Сегодня рыбачья шаланда из Соколиного выселка подобрала в море плавучий буй с флажками. В нём найдена записка от моей дочери. Она сообщает, что находится на подводной лодке. Лодка повреждена и лежит на грунте. Необходима немедленная помощь.

— Местонахождение лодки указано?

— Нет, указана только глубина.

— Какая глубина?

— Восемьдесят пять метров.

— Восемьдесят пять метров? — переспросил комендант.

Инженер-эпроновец насторожился.

— Пишите, — сказал комендант инженеру, указав рукой на карандаш и бумагу.

Профессор Ананьев читал в телефон Людину записку, комендант повторял его слова, а инженер быстро записывал.

— Профессор, я немедленно извещу всех, кто сможет оказать помощь, — сказал комендант, когда инженер закончил записывать. — Как только получу известия о принятых мерах, сразу же позвоню вам.

Теперь инженер уже все понял. Он сидел над телеграммой, сжав голову руками. Лицо его было темнее ночи. Он думал о том, что подводную лодку найти в море очень трудно, а людей спасти почти невозможно, потому что водолазы не могут быстро работать на такой глубине. В 1916 году американские водолазы подняли подводную лодку с глубины восемьдесят метров. Это был рекорд. Ни одного человека с этой лодки не спасли.

Комендант порта схватил телефонограмму и побежал на радиостанцию, находившуюся в этом же здании.

Инженер так и не поднялся из-за стола. Он сидел в одиночестве и не слышал, как к пристани подошёл моторный катер погранохраны. Только когда в кабинет коменданта вошли командиры-пограничники, водолазы и сам хозяин комнаты, инженер как будто пришел в себя.

Комиссар эсминца немедленно открыл совещание:

— Товарищи, мы ждем ответа на извещение о найденном письме Люды Ананьевой и распоряжения, как организовать спасательные работы. Ответ придёт с минуты на минуту. Командир нашего эсминца готовит корабль к немедленному выходу в море. Радист эсминца держит связь со штабом командования. Но и мы здесь не должны терять ни минуты. Необходимо немедленно выработать план спасения тех, кто остался в живых на подводной лодке. Такова цель нашего совещания. Прошу сразу же вносить предложения.

С минуту все молчали, наконец инженер сказал:

— У нас есть один металлоискатель, но этого мало. Надо немедленно вызвать все эпроновскне суда, на которых есть металлоискатели, и начать поиски подводной лодки…

— Разрешите, товарищ, — прервал инженера комиссар. — Мы почти точно знаем место гибели подводной лодки. Случайно наткнулись на него вчера. Там вытекает нефть и всплывает на поверхность. Мы не думали, что в лодке кто-нибудь ещё жив.

— В таком случае мы поднимем лодку, — ответил инженер, — хотя никогда ещё не поднимали корабли с такой глубины. Но людей… — Он замолчал.

Все его поняли. Только комиссар посмотрел вопросительно и произнёс:

— Почему?

— Это займёт очень много времени. Кроме того, в нашей партии нет водолазов, которые работали когда-нибудь на такой глубине. Надо вызвать глубоководников.

— Товарищ комиссар, прошу слова, — сказал водолазный старшина Варивода.

— Пожалуйста.

— Я тоже никогда не спускался на такую глубину, но уверяю вас — спущусь на восемьдесят пять метров и буду там работать. Мои товарищи, молодые водолазы, сказали мне, что, если необходимо, готовы идти на сто метров в своих мягких скафандрах.

Комиссар взглянул на Вариводу и эпроновцев с гордостью, инженер — с сочувствием.

— Я понимаю вас, товарищи, — сказал инженер. — Я тоже спущусь с вами. Мы сделаем всё, что сможем, но не забывайте, что на этой глубине вы можете работать максимум один час, а поднимать вас придется пять часов. Эх, если бы нам… — Он замолчал.

— Что вы хотели сказать? — спросил комиссар.

— Инженеры делали опыты. Они заменяли азот воздуха гелием. Водолазы, получая вместо воздуха смесь гелия с кислородом, застрахованы от кессонной болезни и могут работать долгое время на больших глубинах. Но у нас солнечного газа нет. Во всяком случае, для этого он нужен в большом количестве.

В комнату вошёл радист и подал коменданту порта радиограмму. Комендант просмотрел её и затем прочёл вслух:

— «Штаб флота поручил организацию спасательных работ Эпрону. Общее руководство работами возлагается на командира эсминца “Буревестник” капитан-лейтенанта Трофимова. Всем органам Нар-комвода предлагается безоговорочно оказывать всестороннюю помощь спасательной партии. В распоряжение капитан-лейтенанта Трофимова выделяется пароход “Пенай”. Всю водолазную партию немедленно отправьте на место спасательных работ. Информируйте о ходе операций ежечасно».

— Совещание объявляю закрытым, — сказал комиссар, взглянув в окно.

Он заметил на мачте эсминца флаги. Этим сигналом его вызывали на борт. Должно быть, на «Буревестнике» уже получили ответную радиограмму.

В это время комендант порта поднял телефонную трубку и попросил связать его без всякой очереди с Зелёным Камнем. Комиссар понял, что комендант говорит с отцом Люды Ананьевой и вкратце сообщает ему последние новости. Дождавшись конца беседы, он попросил передать ему трубку.

— Профессор Ананьев? Здравствуйте. Да, это я. У меня к вам просьба: скажите, вы добываете гелий?.. В небольшом количестве? Уважаемый Андрей Гордеевич, нашим водолазам, которые будут поднимать лодку, для продуктивной работы на большой глубине необходим воздух, в котором азот заменен гелием… Да. Да. Ага… Мы вышлем вам баллоны с кислородом самолётом, немедленно… Спешите на Лебединый остров. Сегодня ночью «Буревестник» зайдет в Соколиную бухту и заберёт гелиевый воздух. До свиданья.

Комиссар повесил трубку и обратился к инженеру:

— Гелий есть. Надо немедленно раздобыть кислород в баллонах под давлением. Сколько возможно, отправим сейчас на «Разведчике рыбы». Остальное заберет с собой «Буревестник».

Инженер знал, какие необычайные трудности предстояло им испытать, но в его глазах мелькнула искра надежды.

— Распорядитесь не разгружать «Пенай», — сказал инженер коменданту порта, — и немедленно перенести на его палубу всё наше оборудование, в том числе и кессонную камеру.

Через тридцать пять минут в воздух поднялся «Разведчик рыбы», нагруженный баллонами с кислородом. Барыль летел один, без штурмана, чтобы взять больше баллонов. Петимко догонял его на «Буревестнике», вышедшем из порта через сорок минут после совещания. Через пятьдесят пять минут «Пенай» покинул Лузаны и вышел в открытое море, прямо к тому месту, где лежала пиратская подводная лодка.

Шхуна «Колумб» подходила к Лузанам. Рыбаки видели, как в воздухе пронёсся самолет, с бешеной скоростью промчался «Буревестник». Наконец они узнали старый «Пенай», который, выпуская целую тучу дыма, должно быть, изо всех старческих сил спешил по необычному для себя курсу.

6. ТЕРЯЮТ НАДЕЖДУ

Фонарик больше не светил. Батарея была израсходована. Люда сидела на постели в кромешной темноте. Девушка только что проснулась. Ей казалось, что кто-то стучит в дверь, но она, вероятно, ошиблась — тишина была мёртвой и неподвижной. Хотелось есть и пить. На ощупь она нашла бисквиты и графин с водой. В кармане лежали спички, но Люда не хотела их зажигать, чтобы зря не растрачивать кислород. Она знала, что до определенного момента кислород на подводной лодке непрерывно обновляется, а количество углекислоты не увеличивается. Это продолжается до тех пор, пока кислород выделяется из баллонов, пока работают собиратели углекислоты. В других помещениях корабля этот процесс уже давно прекратился. Об этом свидетельствовала смерть обитателей машинного и торпедного отделений. Завершился ли этот процесс в центральных помещениях лодки, Люда не знала наверняка, но догадывалась, что, должно быть, завершился — у нее болела голова, хотелось уснуть.

Возможно, это было от усталости. Девушка решила немного полежать, и если сон начнет уж слишком одолевать, бороться с ним. Она легла на кровать и вскоре почувствовала большую слабость, вялость; хотела встать, но не было сил; чувствовала, что теряет сознание. Вдруг её поразил какой-то шум и свист за дверью. Она подняла голову. «Неужели в центральный пост управления прорвалась вода?» Но очень скоро шум и свист прекратились.

Она уже представила себе центральный пост, наполненный водой, но в эту минуту услышала какое-то позвякивание, точно там кто-то шевелится. «Кто же это может быть?» Ясное дело, только раненый Антон. Чтобы узнать, в чём дело, Люда отворила дверь и прислушалась. Кто-то, тяжело дыша, полз в нескольких шагах от неё.

— Антон! Что вы делаете?

— Я впустил немного сжатого воздуха. У нас теперь не меньше двух атмосфер давления, зато мы прибавили кислорода примерно на сутки, если собиратели углекислоты еще будут работать.

Больше раненый ничего не сказал. Он пополз назад, в свою каюту.

Дышать стало легче, только в ушах появился лёгкий шум, будто их чем-то заложило. Люда поняла, что это усилилось давление на барабанную перепонку. Хотелось взглянуть на часы, узнать, сколько времени прошло с тех пор, как выброшен буй, но девушка не осмеливалась зажечь спичку. Она старалась не делать резких движений и даже дышать как можно медленнее, чтобы не увеличить расход кислорода. Лежала некоторое время неподвижно, но потом все же встала и принялась искать часы. Нашла их на стене каюты, рядом с маленькой полочкой, ощупала пальцами, но спичку зажечь так и не решилась. Искала способ открыть стекло и нащупать стрелки циферблата. Одновременно подумала, что надо бы завести часы: ведь если они остановятся, будет невозможно даже ориентироваться во времени.

Стеклянную крышку над циферблатом она открыла легко. Пальцы коснулись стрелок, определили маленькую и большую. Сложнее было установить цифры на циферблате. Для этого пришлось крепко напрячь память, чтобы представить себе циферблат и разделить его на двенадцать секторов. Она вспомнила, что на этих часах циферблат разбит не на двенадцать, а на двадцать четыре части. Разделить круг вслепую на двадцать четыре части очень трудно. Неточность, особенно в обращении с маленькой стрелкой, с которой вообще было труднее, чем с большой, могла привести к ошибке на несколько часов. Наконец Люда все-таки определила время: двадцать два часа двадцать минут. Кончались вторые сутки пребывания под водой после аварии.

Девушка завела часы, закрыла их и снова легла на кровать. Мысленно она представляла водную поверхность. Над водой возвышается аварийный буёк. Заметят ли его? Может быть, уже заметили, и на берег уже послано сообщение, и эпроновцы собираются к ним на помощь?

Люда не представляла себе чётко всей сложности спасения на такой глубине. Пирату она верила и не верила, но была убеждена, что, когда здесь появится Эпрон, их обязательно спасут. Ну, а если буйка не заметили? Он качается на волнах, мимо проплывают рыбы и дельфины, над ним пролетают птицы, но он одиноко качается неделю, месяц… А может быть, его сорвало ветром и занесло куда-нибудь далеко? Как тогда их найдут?

Мысленно она перенеслась в свой город, в школу, на Лебединый остров, к отцу, вспомнила Марка — и почему-то особенно долго думала о нём. Погибли они вместе с Ясей или нет? Ведь если их просто выбросили в море, чтобы утопить, то очень возможно, что Яся сумела воспользоваться резиновой подушкой-поплавком, которую Люда успела передать ей во время свидания. А Марк?

Люда вспомнила их первую встречу во время ливня, когда они даже не назвали друг другу своих имён, и вечер того же дня на «Колумбе», когда Марк спрятался от неё в рубку. Она это заметила, но ни тогда, ни потом ничего не сказала. Вспомнился первый разговор на «Колумбе». Она сказала: «У вас тут кухня» — он поправил: «Камбуз». А потом обиделся за шхуну, названную Людой рыбачьей лодкой.

В голове вихрем проносились воспоминания о встречах на острове, на шхуне, в Лузанах, соревнование в бухте, когда она опередила Марка. Юнге тогда было досадно, Люда сразу об этом догадалась, но он поздравил её и, после того как Яся спасла мальчика, сразу же забыл свою досаду. Она вспомнила, как вместе они вытаскивали из погреба Ясю и как потом торопились на «Буревестник» с известием об адской машине на «Колумбе».

Ярче всего вспоминался лунный вечер на берегу Соколиной бухты, когда они говорили о том, что надо бы проведать Найдёнку. Свет луны заливал рыбачьи домики, сады и песчаное побережье, несколько бочек, торчавших, точно пни, шхуну, шаланды… Было тихо. К ним подошел Лёвка и в шутку сказал о свидании… Она тогда покраснела, но при лунном свете этого никто не заметил. Люда почувствовала, как её щёки и теперь запылали в темноте.

Она вспомнила мечты о будущей зиме, которую все они собирались провести в городе. Её снова увлекли эти мечты, и она на некоторое время забыла о толще воды, которая неумолимо прижимала к грунту повреждённую подводную лодку-могилу.

Когда она наконец вернулась к действительности, ей показалось, что за стеной кто-то разговаривает. Прислушалась. Кажется, она не ошиблась. Разговор долетал сквозь центральный пост управления, но ни одного слова нельзя было разобрать. Кто говорит? Люда повернулась на бок, подняла голову и напрягла слух. Разговор утих. Затем снова донеслись какие-то слова… Девушка ничего не понимала. Она встала, подошла к двери, приоткрыла её и услышала голос раненого пирата. Он разговаривал сам с собой. Нет, он кого-то спрашивал и потом сам отвечал. Она не всё могла разобрать — пират говорил на родном языке, — но то, что услышала, удивило её:

— Гелий, гелий, здесь полно гелия… я… я задыхаюсь!.. Господин начальник, я выполню ваше поручение… выполню… Он нам нужен, я понимаю вас… Что вы говорите? Да, слушаю. Я всегда сумею выполнить… Я… я. Анч? Я сделаю лучше него… Она… формула профессора Ананьева… Да-да…

Голос Антона перешел в шёпот, девушка едва слышала его. Казалось, он сообщал кому-то на ухо большую тайну.

— Она знает… знает… Я заставлю её рассказать. О, я умею держаться… Ха-ха-ха!..

Смех его был страшен. Услышав этот смех, Люда поняла, что Антон сошёл с ума. Её охватил ужас. Общество сумасшедшего в этих темных застенках!

Он продолжал что-то шептать. В этом шёпоте девушка разобрала свое имя. Шепот сменился злобным, нервным смехом. Снова он говорил о формуле профессора Ананьева, уверял кого-то, что дочь должна знать эту формулу, открытую отцом. Он заставит её рассказать все. Он хвастался своими исключительными способностями, умением допрашивать, выведывать все тайны и снова смеялся. Наконец Антон утих. Несколько минут из его каюты не доносилось ни малейшего звука. Люда стояла в дверях своей комнаты. Но вот послышался шорох, как будто где-то поблизости, крадучись, пробиралась крыса.

В темноте с необычайной осторожностью выбирался из своей каюты сумасшедший, охваченный желанием заставить дочь профессора Ананьева раскрыть секреты отца.

Люда быстро отступила в свою каюту и захлопнула дверь. Едва только она задвинула засов, как Антон изо всех сил налёг на дверь. Послышался стук, а потом стон. Сумасшедший упал в центральном посту управления перед дверью командирской каюты.

Люда села на стул, откинулась на спинку и с ужасом обдумывала свое положение. Стрелки, которые она потрогала немного позднее, показывали, что ночь уже прошла — был десятый час утра.

7. ВОДОЛАЗ ИДЁТ НА ГЛУБИНУ

На место, где произошла авария с подводной лодкой, «Буревестник» пришёл ночью. С Лебединого острова захватили баллоны с гелием и часть баллонов с уже приготовленной газовой смесью для водолазов. На корабль приехали профессор Ананьев и два молодых химика, готовившие эту смесь на борту эсминца.

Собственно, пришли не на само место аварии, а в тот район, где на дне моря лежала пиратская лодка. Штурман эсминца сумел привести туда корабль, но предупредил, что точность все же приблизительная и возможная ошибка равна полумиле в радиусе. То есть подводную лодку следовало бы искать где-то здесь, на площади примерно в два с половиной миллиона квадратных метров. Надо было дождаться рассвета, чтобы при дневном свете обнаружить нефтяные пятна на воде. И уже по ним точнее определить местонахождение лодки.

Пока водолазы отсыпались перед спуском, обслуживающий персонал готовил костюмы, спускал водолазный баркас, проверял каждую мелочь. Химики под руководством профессора готовили по рецепту инженера-эпроновца смесь кислорода с гелием и сами испытывали её. Гелий — идеальный газ для замены азота в воздухе, если речь идет о дыхании. Будучи совершенно инертным, он не создает никакой угрозы организму; к тому же его атомный вес в три с половиной раза меньше атомного веса азота, и эта особенность позволяет водолазам использовать его при спусках на большие глубины. В таких случаях к гелию подмешивают кислород, но в меньшем количестве, чем его содержится в обычном воздухе. Дело в том, что при дыхании человек перерабатывает не весь кислород, который попадает в его легкие, а частично выдыхает его вместе с азотом и углекислотой. Многочисленные исследования дыхания водолазов показали, что под большим внешним давлением человек, дыша гелиевым воздухом с меньшим количеством кислорода, чувствует себя значительно лучше, чем когда он дышит обычным воздухом. К тому же он может пробыть на больших глубинах больше времени и не так легко поддается кессонной болезни.

Между тем инженер-эпроновец вместе с механиками и машинистами «Буревестника» приспосабливали воздухонагнетательные помпы для работы с гелиевым воздухом. За этими подготовительными работами прошел конец ночи.

На рассвете вдали показались огоньки парохода. Это шёл «Пенай» с добавочной партией эпроновцев, кессонной камерой и всевозможным водолазным оборудованием.

«Пенай» остановился вблизи эсминца, и тотчас же шлюпка с краснофлотцами протянула от корабля к пароходу телефонный провод. Трофимов и инженер-эпроновец вызвали к телефону капитана парохода. Последний, давая сведения о привезённом оборудовании, сообщил о наличии металлоискателя — прибора для розыска затонувших кораблей. Действие прибора основано на магнитных свойствах металла. За кораблём-разведчиком тянется на буксире магнит. Когда магнит нащупает на дне железную массу, включается звонок.

Решили не ожидать утра, а сразу же приступить к обследованию морского дна. «Пенай» немедленно выпустил на буксирном тросе металлоискатель и стал бороздить воду в различных направлениях вокруг миноносца.

Одновременно с началом поисков инженер-эпроновец послал радиограмму на ближайшую эпроновскую базу с просьбой выслать ему подводный танк, с помощью которого он надеялся ускорить подъём лодки.

На рассвете задребезжал звонок металлоискателя. Пароход проходил над какой-то массой железа. Никто не мог с уверенностью сказать, была ли это подводная лодка. Это мог быть обычный железный хлам, старый якорь, потерянный каким-нибудь пароходом, наконец пароход, затонувший в том месте, возможно, десятки лет назад.

Всходило солнце, когда установили, что следов нефти на море почти не осталось. Отдельные пятна находились одно от другого на значительном расстоянии. Если бы не металлоискатель, пришлось бы потратить очень много времени на поиски лодки. Впрочем, не будучи уверен, что лодка лежит именно там, где показывал чувствительный прибор, «Пенай», оставив на этом месте водолазный баркас, двинулся дальше. Вскоре была обследована вся площадь, указанная штурманом «Буревестника». И ещё в двух местах дребезжал колокольчик металлоискателя, извещая о наличии на дне каких-то железных деталей.

Решили спускать на разведку сразу троих водолазов. Для этого воспользовались двумя баркасами, а третий заменял сам «Пенай». На палубе парохода оборудовали водолазную станцию, поставили помпы, провели телефон, протянули трос от лебедки и сбросили конец за борт. На этом тросе должны были спускать водолазов.

Первыми разведчиками вызвались быть все водолазы, но инженер выбрал только двоих: Вариводу и широкогрудого эпроновца Козлюка, третьим он назначил себя, чтобы проверить безопасность рискованного спуска на глубину. Однако начальник экспедиции Трофимов изменил планы инженера.

— Молодой человек, — сказал капитан-лейтенант инженеру, — я верю в вашу храбрость и одобряю ваше желание показать пример рядовым водолазам, но… мне нужен человек, который руководил бы всеми тремя водолазами с палубы «Буревестника», и поэтому я вас не пущу. Сейчас наши связисты наладят телефонную связь с «Пенаем» и обоими баркасами. Ваше место — на телефонной станции.

В семь часов утра на баркасе № 1 уже были проверены помпы, установлены баллоны воздуха с гелием, проверена работа телефонов, обеспечивающих связь баркаса с водолазами и с центральным пунктом на «Буревестнике». Водолаз Варивода пожимает руки товарищам и становится на ступеньки узенького трапа, готовый погрузиться в воду.

С «Буревестника» слышится голос инженера, который в последний раз спрашивает, всё ли в порядке, и докладывает начальнику экспедиции.

— Спускайте водолаза, — приказывает капитан-лейтенант Трофимов.

Варивода делает несколько шагов по ступенькам вниз, и большая медная голова исчезает под водой. На поверхности бурлят и лопаются многочисленные пузырьки гелиевого воздуха.

Вахтенный докладывает капитан-лейтенанту, что на расстоянии двух миль от эсминца замечено рыбачье судно, которое держит курс на место водолазных работ.

— Что за судно? — спрашивает командир.

— «Колумб», — отвечает вахтенный.

8. СТУК

Придерживаясь рукой за трап, Варивода медленно сходил вниз. Вода покрыла шлем, и водолаз, дежуривший на сигнале, подтянул Вариводу к борту, чтобы проверить исправность одежды под водой. Установив, что воздух нигде не просачивается, сигнальщик стал спускать канат.

Опытного водолаза опускают быстро, приблизительно на четырнадцать метров в минуту. Через каждый метр телефонист сообщает ему глубину:

— Двенадцать.

— Двадцать шесть.

— Тридцать девять.

— Пятьдесят три…

В это время качальщики на помпе непрерывно ускоряли работу, чтобы увеличить количество воздуха, посылаемого водолазу. Это самая тяжёлая и ответственная работа — накачивать воздух водолазу на большую глубину. В этот раз дело усложнялось еще и тем, что качали не обычный воздух, а смесь гелия с кислородом из специальных баллонов.

Водолаз чувствовал себя неплохо и дышал свободно. С шестидесятиметровой глубины спускать стали медленнее — боялись, чтобы водолаз не ударился о грунт. На этой глубине было очень темно. Варивода вытянул руку и едва разглядел пальцы. Пошарив рукой по свинцовому грузу на груди, он нашел электрический фонарь, прожектор и водолазный нож.

Еще несколько секунд, и ноги его коснулись грунта. Водолаз сориентировался, где север, где юг, прислушался, как работает воздушный рожок, сквозь который воздух попадал в шлем, дёрнул сигнальный трос, что значило: «Я на грунте». То же самое сказал по телефону и стал оглядываться. Ничего не было видно. Пришлось зажечь фонарь и пробивать маленьким прожектором толщу воды метра на два. После этого пошёл вперед, двигаясь правым боком, наклонив корпус и отталкиваясь левой рукой. Таким образом он уменьшал напор воды.

В луч аккумуляторного фонаря попала какая-то рыбка и тотчас же исчезла. Под ногами чувствовался песчаный грунт, кое-где покрытый кустиками водорослей.

Водолаз продвигался медленно, насколько возможно внимательно осматриваясь вокруг.

На протяжении нескольких минут, считая шаги, он двигался в одном направлении, потом отошел в другую сторону, стараясь замкнуть кольцо или четырёхугольник. Ходить было тяжело — ощущалось давление огромной массы воды, но, в общем, казалось, что он находится не глубже чем на сорока — сорока пяти метрах. Работу облегчал гелиевый воздух.

Время от времени Варивода сообщал по телефону результаты осмотра. Иногда телефонист соединял его с инженером на «Буревестнике», и тот давал указания, куда идти и где искать.

Через десять минут такого блуждания Варивода упёрся во что-то плечом. Казалось, он неожиданно наткнулся на скалу. Посветив фонарём, он увидел борт корабля и сообщил об этом по телефону. Надо было немедленно обойти корабль и определить, действительно ли это подводная лодка.

Осматривая борт, водолаз заметил, что он не затянут илом. Корабль лежал на дне так, как будто утонул только что. «Свежак», — подумал Варивода, продолжая свой осмотр. Наконец, обойдя половину судна, осмотрел рули и убедился, что это подводная лодка.

— Нашёл, — сообщил он.

В ту же минуту инженер отменил приказ о спуске еще двоих водолазов, которые готовились идти на дно в других местах. Варивода предложил простучать стены подводной лодки, чтобы узнать, жив ли ещё кто-нибудь из её команды.

Водолаз попросил, чтобы его немного подняли, и, учитывая уровень различных помещений судна, стал постукивать молотком по стенам. Постучал, прислушался, но никто ему не ответил. «Могила», — подумал водолаз, припадая шлемом к стене лодки. Медленно выбрался он на палубу. Там были видны следы действия глубинных бомб. Очевидно, ни одна из них не попала прямо в подводный корабль. Но, разорвавшись вблизи, бомбы погнули его и сделали несколько небольших пробоин. Там, где части лодки были не сварены, а заклёпаны, заклёпки вылетели от сотрясения в момент разрыва бомб. Варивода осмотрел боевую рубку, убедился, что она затоплена, но не заметил повреждений от взрыва. Пройдя по палубе, он увидел скрытые пушки и пулемёты. Потом перебрался на нос и, спустившись до уровня торпедных аппаратов, снова постучал молотком. Долго прислушивался, припадая к борту. Но ответа не услышал.

— Никто не отвечает, — сообщил он, позвонив наверх.

Но инженер настойчиво требовал продолжать выстукивание.

Варивода тщательно выполнял приказ. Он обошёл уже всю лодку, один раз даже запутался шланг, но он спокойно распутал его и пополз дальше по палубе лодки и по ее бортам, постукивая молотком и прислушиваясь. Никто не отзывался.

На вопросы сверху водолаз отвечал неохотно и сам почти ничего не говорил. Длительное пребывание на глубине уже давало себя знать. Правда, Варивода не собирался ещё проситься наверх, но рассуждал, что если в лодке не осталось живых людей, то нечего разворачивать сверхударные темпы, рискуя здоровьем, а может быть, и жизнью, чтобы так спешно поднимать затопленную лодку с этой глубины на поверхность. Пусть полежит еще год-другой, а тогда уж Эпрон, проведя необходимую подготовку, легко сумеет поднять судно, начав работы весной или в начале лета.

Снова и снова обходил Варивода лодку, стуча и прислушиваясь. Нет, эта стальная коробка была молчалива, как могила, живых в ней не осталось. Водолаз стоял перед затопленной боевой рубкой, собираясь уже подать сигнал, чтобы его подняли наверх, когда ему показалось, что где-то раздалось вялое постукиванье в стальную стенку лодки. Он не поверил себе, но прислушался. Лёг на палубу и приложил к ней шлем. Из лодки ясно доносилось постукиванье. Там были ещё живые люди. Варивода понял, что тот, кто стучал, вероятно, уже теряет силы и только настойчивость водолаза заставила умирающего наконец преодолеть апатию.

— Слышу стук изнутри лодки! — немедленно передал он наверх.

— Спросите — кто, — послышался приказ по телефону.

Водолаз выстучал азбукой Морзе вопрос, в ответ получил несколько слов, из которых разобрал только одно: «скорее». Вероятно, тот, кто стучал, обессилел настолько, что не мог уже отвечать.

— Ответа разобрать не могу, — сказал Варивода. — Понял только одно слово: «Скорее».

— Готовьтесь к подъёму, сейчас поднимем вас на поверхность и спустим двух других, — передал ему связист слова инженера.

— Товарищ командир, — ответил Варивода, — разрешите мне остаться здесь, помочь товарищам.

Минуту длилось молчание. Наверху советовались.

— Старшина Варивода, готовьтесь к подъему наверх, — прозвучал голос капитан-лейтенанта Трофимова.

9. ДЕКОМПРЕССИОННАЯ КАМЕРА

Могла ли команда «Колумба» остаться равнодушной, узнав, куда ушли «Буревестник» и «Пенай»! Как только уполномоченный Рыбтреста утвердил Марка исполняющим обязанности шкипера шхуны, а Ясю — временным юнгой, новый шкипер попросил разрешения заменить очередной рейс рейсом на место спасательных работ. Конечно же, им, участникам событий, разрешение было дано.

Утром «Колумб» уже стоял в двухстах метрах от «Буревестника», и Марк на каике перебрался на эсминец. Назад он вернулся с двумя краснофлотцами, разматывая за собой изолированный провод и везя телефонный аппарат с репродуктором. Комиссар эсминца послал этот подарок рыбакам, чтобы извещать их о ходе розысков и спасательных работ. Теперь эсминец стал настоящей телефонной станцией. Одновременно «Колумб» получил разрешение держать на корабле своего представителя, который должен был информировать товарищей обо всех новостях.

Чтобы никому не было обидно, колумбовцы дежурили на палубе эсминца по очереди. Распределили между собой трехчасовые дежурства, и Лёвка первым выехал на «информационную вахту».

На «Буревестнике», да и на «Пенае» здорово волновались, пока Варивода обследовал свою находку. Наконец, когда он сообщил, что услышал долгожданный ответ, волнение возросло. Только начальник экспедиции, инженер Эпрона, сигнальщик и дежурный старшина оставались спокойными, целиком поглощённые наблюдениями за Вариводой.

Когда убедились, что в лодке есть живые люди, инженер попросил начальника экспедиции выслушать его план.

— Какими бы мы темпами ни работали, — сказал инженер, — даже при наличии подводного танка, который вот-вот должен прибыть, нам понадобится три-четыре дня на подъём подводной лодки. Из сообщения Вариводы я делаю вывод, что те, кто еще жив, не смогут продержаться столько времени. Задача спасения живых людей требует сократить время работы до одного часа. Вот план этой операции, который, мне кажется, позволяют осуществить тихая погода, технические возможности и, главное, энтузиазм наших людей. В нашем распоряжении на «Пенае» есть декомпрессионная камера, которая служит для лечения водолазов, заболевших кессонной болезнью. В этой камере могут поместиться три, даже четыре человека. Когда водолаз после подъёма из воды чувствует приступы кессонной болезни, его помещают в эту камеру вместе с врачом. Туда накачивают воздух под давлением, равным давлению на той глубине, откуда подняли водолаза. Потом, медленно выпуская воздух, уменьшают это давление до нормального. Таким образом водолаз медленно избавляется от растворённого в крови азота. Камера закрывается герметично, может выдержать большое давление, оборудована телефоном, освещена и способна принимать и отдавать воздух. Я предлагаю погрузить эту камеру под воду с помощью затопленных понтонов, посадить туда врача и водолаза-электросварщика. Под водой водолазы направят камеру к подводной лодке и спаяют её с лодкой. Водолаз в камере электропилой пропилит отверстие в лодку и тем самым впустит туда свежий воздух. Только таким способом можно спасти людей, если они смогут прожить ещё несколько часов.

Командир помолчал, потом сказал:

— Согласен. Действуйте быстрее.

Трофимов понимал весь риск плана, предложенного инженером. Неудачная приварка камеры к лодке, разрыв трубопровода, обрыв какого-нибудь понтона и вылет камеры из глубины на поверхность — всё это могло погубить и спасаемых, и спасителей. Но это был единственный способ спасти людей с подводной лодки.

В продолжение двух часов камеру готовили к спуску. Военный врач с эсминца подбирал медикаменты и необходимый инструмент. Командование еще не решило, кто из водолазов опустится в декомпрессионной камере. Лучшей кандидатуры, чем Варивода, не было, но водолаз в это время находился на глубине десяти метров и раньше, чем через полтора часа, не мог выйти на поверхность. Кроме того, после глубоководного спуска ему нужно было долгое время отдыхать. Перебирая другие кандидатуры, командир решил посоветоваться со своим водолазным старшиной. Капитан-лейтенант начал беседовать по телефону с Вариводой. Узнав, для чего нужен водолаз, тот решительно настаивал, чтобы в камере спустили его.

— Я вовсе не так устал, как вы думаете, товарищ командир, — утверждал Варивода. — Гелиевый воздух — чудесная вещь. Мне кажется, что я спускался не глубже сорока метров.

— Но вас еще надо поднимать полтора часа.

— Прикажите поднять сразу, запакуйте в камеру, а там легко нагнать две атмосферы, и я снова попаду на «глубину» в десять метров.

После короткого совещания с инженером и врачом командир согласился на предложение Вариводы.

Тем временем на дне уже работали два водолаза, готовя место для приварки камеры к лодке.

Из воды выглядывали предназначенные для затопления понтоны. На палубе «Пеная» стояла готовая к спуску камера.

— Подвести водолаза к пароходу и поднять! — приказал Трофимов инженеру.

Через минуту медный шлем показался на поверхности, на протяжении следующей минуты с водолаза сорвали шлем и скафандр и бросили его, почти потерявшего сознание, в декомпрессионную камеру. Люк за ним захлопнулся, и он услышал звук завинчивания: камеру герметически закупоривали. Варивода сел на дно камеры, оглядываясь вокруг. Однажды, еще учась в водолазном техникуме, он вылетел с глубины тридцати пяти метров и просидел часа два в подобной камере.

Над водолазом склонился врач и нащупал пульс. «Начинается!» — подумал с улыбкой Варивода, сразу же подставляя своему спутнику грудь для прослушивания сердца и легких. Он не ошибся. Доктор внимательно выслушал его и успокоился, только когда манометр в камере показал давление в две с половиной атмосферы. Тогда врач попросил по телефону, чтобы уменьшили скорость накачивания воздуха, и стал медленно выпускать тот воздух, что был в камере.

Наполненные водой понтоны потянули декомпрессионную камеру на дно. Спуск длился минут двадцать — двадцать пять. Это был чрезвычайно ответственный момент. Надо было спустить камеру точно по указаниям водолазов, находившихся на грунте. Ни Варивода, ни врач не принимали в этом участие. Они оставались пассажирами, ожидая прибытия на «станцию восемьдесят пять метров», как шутя назвал водолаз цель их пути.

Наконец обитатели камеры ощутили легкое сотрясение и услышали стук.

— На грунте, — сказал, прислушиваясь, Варивода, и не ошибся: об этом же их известили по телефону с «Буревестника».

Старшина попросил телефониста соединить его с водолазами, которые должны были приваривать камеру к лодке. Расспросил, где именно остановилась камера, с каким местом лодки она соединится, и дал несколько советов. Ему обещали, что через две-три минуты он услышит работу электросварочного аппарата.

— С лодки отвечают? — спросил Варивода.

— Уже час, как не отвечают.

— Тогда, парни, скорее за работу! — крикнул старшина в трубку.

В ту же минуту «пассажиры» камеры услышали жужжание за стеной. На глубине восьмидесяти метров началась электросварка.

Запертые в камере готовились к своей работе. Приблизительно за час должно было смениться три очереди водолазов-электросварщиков. Это было время гнетущего ожидания. Всё же Варивода за этот час отдохнул, а врач уменьшил давление до нормального, привычного для человеческого организма.

Наконец сверху послышался приказ включить электросверло. Сперва надо было пробуравить стенку камеры и палубу подводной лодки, чтобы пустить туда воздух, и проверить, нет ли там воды. Если бы в скважину ударила струя воды,Варивода легко сумел бы заварить маленькое отверстие. Произведя соответствующий расчёт, установили, что люди должны находиться в центральном посту управления. Туда было труднее всего добраться. Впрочем, благодаря указаниям, полученным от Марка, и различным вычислениям, инженер нашел место на поверхности лодки, через которое можно было проникнуть в одну из кают, смежных с центральным постом. Если бы боевая рубка не была затоплена, это сделали бы очень легко, пройдя через неё, но теперь этого нельзя было сделать.

Пилу следовало использовать во вторую очередь — для прорезывания отверстия такого размера, чтобы в него мог пройти человек.

Стенку камеры просверлили очень легко. Но не так легко было с лодкой. Крепкая сталь просверливалась медленно. Сверло быстро нагревалось, и приходилось прекращать работу, чтобы оно остыло. Варивода для удобства выпилил в оболочке камеры отверстие в половину квадратного метра. Теперь на случай отрыва камеры от лодки водолаз и врач надели рейдовые маски, хотя вряд ли они спасли бы людей при подобной аварии.

Только после двухчасовой работы Варивода почувствовал, что сверло прошло сквозь броню лодки. «Если там воздух, всё хорошо, а если вода?» Водолаз попросил спутника приготовиться закрыть струю, которая ударит, если они попали на воду. Потом он медленно вытащил сверло, и из скважины действительно ударила струя, но не воды, а воздуха. Это был тяжёлый воздух. Доктор закричал в телефон, чтобы усилили вентиляцию. Стрелка манометра сразу запрыгала: очевидно, из лодки выходил сжатый воздух. Кроме того, свежий воздух с поверхности тоже увеличивал давление. Для действенной очистки приходилось то накачивать воздух в трубопровод, то выкачивать его наверх по тому же трубопроводу. Такая операция для присутствующих в камере была малоприятной. Минут через пятнадцать атмосфера несколько очистилась и давление сравнительно уравновесилось.

Прошло еще два с половиной часа, пока водолаз наконец прорезал в лодке отверстие более чем в половину квадратного метра. На поверхности моря наступала ночь, когда Варивода сообщил, что переходит в подводную лодку.

Освещая себе путь электрическим фонарём, он пролез туловищем вниз, затем спустился на руках и очутился на палубе какого-то помещения подводной лодки. Это был отсек, отделенный от других помещений задраенными люками. Кто знает, можно ли выдраивать хоть один из них! Если за люком вода, то она сразу зальёт и это помещение и декомпрессионную камеру. Водолаз стал прислушиваться. Ему показалось, будто под ним раздался какой-то шорох. Он лёг и приложил ухо к палубе. Шорох продолжался. Он постучал, но ответа не получил. Наоборот, шорох совсем затих. «Может быть, крыса», — подумал водолаз. Во всяком случае, этот шорох позволял с большей уверенностью открыть люк, соединяющий с нижним помещением. Как только он был открыт, Варивода снова попал под струю тяжёлого воздуха. «Людям нужен свежий воздух», — подумал водолаз и крикнул доктору: сообщить наверх, чтобы снова начали воздухоочистительные операции (врач поддерживал связь с поверхностью). Варивода уже смело опустил ноги в люк и, держа фонарь над головой, стал спускаться. Помещение было невысоким — он сразу же достал ногами до палубы — и, оставив фонарь наверху, очутился в темноте, под освещенным люком. В этот момент рядом раздался смешок, заледенивший кровь в жилах. Рядом кто-то тихо, зловеще хихикал сквозь зубы. Это был смех безумного.

Варивода схватил фонарь, выставил его перед собой и осветил маленькую каюту. На расстоянии шага от себя он увидел человека. Он полулежал на столе, смотрел перед собой страшными, ничего не понимающими глазами и сжимал в руке нож.

— Формула профессора Ананьева… — проскрежетал сумасшедший, и глаза его страшно засверкали.

19. ВЗЛЁТ НА ПОВЕРХНОСТЬ

Теплая южная ночь сошла на море, мерцали звезды, смотрел с неба полумесяц, освещая флотилию маленьких судов: эсминец, пароход, шхуну и два баркаса. Между ними иногда проплывали шлюпки или байдарки. Тихо плескалась маленькая волна. Над морем царила тишина. Третья смена водолазов вернулась с глубины и отдыхала на водолазных баркасах. Никто ещё не спал и не собирался ложиться. Свободные от вахты краснофлотцы с «Буревестника» и моряки с «Пеная» стояли на палубах своих судов. На первом из них — комиссар, на втором — помполит каждые пятнадцать-двадцать минут, а иногда и чаще сообщали о новостях, приходивших из глубины восьмидесяти пяти метров.

На баркасах склонились над трапами дежурные водолазы, одетые в скафандры и шлемы, готовые по первому приказу командиров опуститься на морское дно.

Тихо, почти шёпотом, Марк передавал по телефону на шхуну вести с морской глубины. На «Колумбе» двое рыбаков и Яся не отходили от репродуктора.

После сообщения доктора о том, что Варивода открыл люк внутри лодки, усиленно заработали помпы, нагнетая в камеру воздух и выкачивая его обратно.

Врач молчал: в телефонной трубке не раздавалось ни одного звука.

— Водолаз влезает через люк в соседнее помещение, — сообщил врач.

Снова молчание.

— Алло! Прекратите подачу воздуха. В помещении, где исчез водолаз, слышу шум.

После этого молчание длилось почти минуту, хотя дежурный телефонист трижды запрашивал о самочувствии. Только на четвертый вопрос врач ответил:

— Водолаз нашёл сумасшедшего.

Командир и комиссар не сказали ничего людям, стоявшим вокруг.

— Какие принимаете меры? — спросил командир.

— Он его оглушил.

— Кто кого?

— Варивода — сумасшедшего. Я оставляю телефон и спускаюсь осмотреть больного. Здесь не хватает телефонного шнура, и мы на некоторое время прекращаем связь. Продолжайте вентилировать камеру.

После этого наступило молчание. Врач, по-видимому, спустился в лодку, оставив телефонную трубку.

— Что? — спросил комиссар командира, чтобы передать командам судов новости.

— Оба вошли внутрь лодки.

Комиссар передал на суда последние новости. Сотни людей затаили дыхание, ожидая известий из глубины. Прошла минута, другая, третья… прошло пять минут. Комиссар ни о чем не сообщал. Трое людей, связанных по телефону с декомпрессионной камерой, ничего не слышали. Казалось, там произошло какое-то несчастье. Но если бы вода прорвалась в камеру, был бы слышен шум. Может быть, в лодке слишком сжатый воздух, и врач с водолазом лишились чувств? Инженер приказал усилить вентиляцию камеры откачиванием воздуха.

— Алло!

— Кто? — сразу спросили трое слушателей.

— Варивода. В центральном посту управления нашёл трупы. Дверь в командирскую каюту заперта изнутри. Переношу электросверло в лодку. Через пять минут дайте ток. Попробую пробить отверстие и выяснить, вода там или воздух.

— Скажите, пусть будет осторожным, — приказал командир телефонисту.

— Есть быть осторожным!

Прошло ещё полчаса. Луна исчезала. Трофимов до сих пор не давал краснофлотцам приказа спать. Он понимал — они всё равно не заснут.

— Водолаз просверлил дверь командирской каюты, — послышался голос врача. — Оттуда выходит воздух.

— Как ваш… — Командир не договорил. Он чуть не сказал «сумасшедший», но опомнился и промолчал.

— Пришёл в себя. На всякий случай связали ему руки. Я обнаружил у него страшные ранения руки — предплечья и ноги — от бедра до колена.

— Что делает Варивода?

— Пропиливает дверь в капитанскую каюту.

— Передайте, — обратился командир к комиссару, — что нашли одного пирата живым. Он пришёл в себя.

— А девушка? — шёпотом спросил комиссар.

Командир молчал. Сообщение о живом пирате было принято с интересом, но все думали о той, что писала записку, вложенную в аварийный буй.

Снова стало тихо. Прошёл час. Трое людей, слушавших декомпрессионную камеру, ничего не говорили. Но через час командир распорядился спускать четверых водолазов с электросварочными приборами. Они получили приказ разрезать броню вокруг лодки, сделанную ранее электросваркой, так, чтобы не зацепить стенки камеры и разъединить лодку и камеру после того, как Варивода изнутри заварит сделанный им разрез.

— Вахтенный, — сказал командир, — распорядитесь — бойцам спать. Поднимать камеру начнем не раньше, чем через два часа.

Потом капитан-лейтенант передал трубку своему помощнику, взял за руку комиссара, и они подошли к профессору Ананьеву, который сидел на кнехте, возле пушки.

— Андрей Гордеевич, зайдёмте ко мне в каюту, — попросил профессора командир.

А комиссар почувствовал в его голосе такую мягкость, какой еще никогда не замечал у Трофимова.

Профессор встал. Чувствуя, что за этим приглашением кроется что-то важное, он шел, стараясь шагать твердо и не горбиться. Но колени его подгибались, а ноги почему-то дрожали. Комиссар взял его под руку и повёл, поддерживая мягко и бережно.

Они вошли в маленькую каюту. Командир, как всегда, снял фуражку и положил её на стол. Комиссар усадил Ананьева в кресло. В иллюминаторе каюты шелестел вентилятор. Командир выключил вентилятор, как будто тот мешал ему, и обернулся к профессору:

— Андрей Гордеевич, будьте мужественны, выслушайте меня. — Что-то сжало ему горло, он глотнул слюну. — Сейчас на поверхность поднимут декомпрессионную камеру. Там Люда… Она в тяжелом состоянии.

Профессор Ананьев не пошевельнулся, только глаза его расширились. Он смотрел на капитан-лейтенанта, точно что-то пытаясь угадать.

— Она?.. — спросил он тихо.

— В очень тяжелом состоянии, — ответил комиссар и нахмурился.

Дверь каюты открылась. Помощник командира вошёл без предупреждения.

— Извините, — сказал он, и все подняли на него глаза. — Извините, у нас неприятность: оборвался телефонный провод связи с декомпрессионной камерой. Водолазы сообщают, что камеру очень сильно рвёт наверх. Она почти выносит понтон на поверхность.

Командир и комиссар выбежали на верхнюю палубу и прошли мимо Марка.

Луна заходила за горизонт. Приближалось утро, когда водолазы сообщили, что камера стоит на глубине всего лишь десяти метров. В этот же момент оборвался трос, соединявший камеру с понтоном. На поверхности забурлила вода, камера выскочила из моря, подпрыгнув над водой. Падая, она еще раз на секунду погрузилась и всплыла возле «Пеная». Марк бросил телефонную трубку, прыгнул за борт и поплыл туда, где стояли шлюпки с «Пеная» и камера. Там моряки большими тяжелыми ключами отвинчивали дверцу. Марк подплыл, когда дверцу уже сняли, и под светом фонарей вскочил в камеру. Впереди всех сидел, наклонившись и держась за голову, врач, рядом с ним — сумасшедший, за ними на коленях стоял Варивода и потирал лоб. А посреди камеры неподвижно лежала Люда.

ЭПИЛОГ

Началась весна. В проливе между островом и материком не осталось уже ни одной льдины. Луга покрывались молодой зеленой травой, распускались первые цветы. Днём и ночью над островом пролетали стаи птиц, возвращаясь с юга. В море вышли рыбачьи шаланды.

В Соколиную бухту всё чаще приходили пароходы и выгружали строительные материалы. Рядом с домом рыбного инспектора строили временную пристань. Начинались работы по прокладке узкоколейки к Торианитовому холму, работа кипела и вокруг него.

В один из этих дней напротив маяка, ловко проскользнув между мелями, бросила якорь шхуна «Колумб». Со шхуны спустился каичек и быстро приблизился к берегу. Привязав лодку к забитой в песок палке, на берег сошел шкипер Стах Очерет. Первым его встретил маленький Гришка. Потом из дома вышел отец мальчика, а за ним показались мать и дед Махтей.

Стах поздоровался. Его радостно приглашали в дом.

— Письмо вам привёз, — сказал шкипер. — Лёвка был на слёте лучших мотористов рыбачьих шхун нашего моря. Видел Марка. Вот! — Шкипер вытащил из кармана письмо.

Отец разорвал конверт и стал громко читать:

— «Мои дорогие! Парусник “Отвага” выходит в учебное плавание вокруг света. Команду составляют курсанты старших курсов. Я досрочно сдал экзамены на “отлично”. Меня переводят на второй курс и берут в дальнее плавание. Мы пройдем через три океана и много морей, посетим Огненную Землю, Австралию, Индию, Южную Африку и другие страны, где когда-то побывал дед Махтей. Покажем красный флаг там, куда ещё никогда не заходил ни один советский пароход. Во время нашего плавания будем продолжать учиться — с нами едут преподаватели. Когда вернёмся, сдадим экзамены уже за последний курс техникума. Обещаю писать вам из каждого порта, куда будем заходить, и советую Гришке собирать коллекцию марок и конвертов. Я уж для него постараюсь.

Хочу ещё поделиться последними новостями: Люду и Ясю приняли в комсомол. Люду вызывали на очную ставку с Анчем и его помощником. Оба во всём сознались. Люда уже совсем выздоровела и теперь догоняет пропущенное. Яся поступила на рабфак при нашем техникуме и мечтает стать командиром подводной лодки.

Жду ваших писем и поручений деда — каким пальмам, рифам и атоллам передать привет.

Ваш Марк».

Наступал вечер. Пахло весной и морем. Высоко в небе с юга летела большая стая птиц. Это возвращались из Африки на родину лебеди.

Над островом взошла луна и озарила камыши, кусты, Торианитовый холм. Маяк освещал ночной путь перелётным птицам, которые, перелетая море, спешили к острову отдохнуть после далекого путешествия.

Дмитрий Завирюха вошел в аппаратную маяка на вахту. В маленьком домике уже все легли спать. У маяка и на дворе царила тишина, и только едва слышный прибой нарушал её, как бы убаюкивая равномерным плеском обитателей домика.

Ночью старый Махтей проснулся. Месяц заглядывал в окно и, освещая комнату, бросал на пол тени от стола и стульев. На кровати сидел Гришка. Он тоже не спал и задумчиво смотрел в окно, освещённое сиянием луны.

— Гришка, ты чего не спишь? — спросил старик.

— Я, дедушка, думаю.

— О чём же ты думаешь?

— Кем мне быть, когда вырасту?

— А кем же ты хочешь быть?

— Шкипером, или адмиралом, или таким смелым, как Найдёнка.

— Спи, Гришка. Пока вырастешь, успеешь придумать.

— Буду я, дедушка, командиром боевого корабля, как капитан-лейтенант.

Дед положил внука головой на подушку, прикрыл его одеялом и прошептал:

— Спи, командир!

Луна медленно отходила от окна. Темнота в комнате сгущалась.

Шли часы. Месяц спрятался за островом, море погрузилось во мглу, светили звезды, и маяк, то зажигаясь, то погасая, посылал вдаль свои лучи: две длинные и три короткие вспышки с равными интервалами.

ОБЪЯСНЕНИЕ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ

Бакен или бакан — плавучий знак для указания опасных мест: мелей, рифов и т. д.

Батисфера — глубоководная стальная камера.

Бизань — самая задняя мачта, иначе — бизань-мачта.

Буй или буёк — деревянный или металлический поплавок, выбрасываемый для указания какого-либо места на поверхности воды.

Ватерлиния — черта вдоль борта корабля, показывающая линию нормальной осадки судна в воде.

Грот-мачта — средняя, самая высокая мачта.

Дейдвудный вал — кормовая часть гребного вала судового двигателя.

Кабельтов — морская мера длины, равная ¹/₁₀ морской мили, или 185,2 метра.

Киль — продольный брус, служащий основанием нижней части корабельного корпуса.

Кливер — косой треугольный парус на носу корабля или шлюпки.

Клипербот — надувная резиновая лодка.

Кнехты — металлические столбы или низкие толстые стойки, прочно вделанные в палубу.

Курсограф — прибор, автоматически записывающий на карте путь следования корабля.

Лаг — инструмент, определяющий скорость хода судна.

Миля (морская) равна 1852 метрам.

Пеленгование — определение местонахождения предмета с помощью направленных световых, звуковых или радиосигналов. Приборы для пеленгования называются пеленгаторами.

Планшир — брус, проходящий по верхнему краю бортов судна.

Помпа — насос для выкачивания воды.

Секстант — угломерный инструмент. Применяется моряками для определения местонахождения судна по положению небесных светил.

Тали — система подвижных и неподвижных блоков для подъёма или передвижения тяжестей.

Твиндек — межпалубное пространство на судне, имеющем несколько палуб.

Трап — лестница на корабле; штормтрап — верёвочная лестница, которую спускают, когда нельзя воспользоваться трапом.

Фальшборт — верхняя бортовая доска.

Фок-мачта — передняя мачта.

Форштевень — брус, образующий нос корабля.

Шлюпбалки — изогнутые железные балки по бортам судна для подъёма и спуска шлюпок.

Шлюпдек — часть палубы, где подвешены шлюпки.

Литературно-художественное издание

Выпускающий редактор В. И. Кичин

Художник Ю.М. Юров

Корректор Б. С. Тумян

Дизайн обложки Д.В. Грушин

Верстка Н.В. Гришина

ООО «Издательство «Вече»

Адрес фактического местонахождения: 127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, дом 48, корпус 1. Тел.: (499) 940-48-70 (факс: доп. 2213), (499) 940-48-71.

Почтовый адрес: 127566, г. Москва, а/я 63.

Юридический адрес: 129110, г. Москва, пер. Банный, дом 6, помещение 3, комната 1/1.

E-mail: veche@veche.ru http: // w ww. veche. ru

Подписано в печать 19.01.2023. Формат 84x108 ¹/₃₂.

Гарнитура «KudrashovC». Печать офсетная. Бумага газетная. Печ. л. 13. Тираж 2000 экз. Заказ С-0146.

Отпечатано в типографии филиала АО «ТАТМЕДИА» «ПИК «Идел-Пресс». 420066, Россия, г. Казань, ул. Декабристов, 2.

Примечания

1

Каик — тупоносая речная лодка с плоским дном.

(обратно)

2

Обыкновенная гамбузия (Gambusia affinis) — вид пресноводных живородящих лучепёрых рыб семейства пецилиевых. Их родина — бассейн Мексиканского залива, но сейчас распространены в пресноводных водоёмах по всему миру. Эти рыбки известны тем, что питаются личинками комаров, поэтому они были искусственно завезены во многие новые места обитания, где прижились благодаря своей выносливости.

(обратно)

3

По мореплавательной терминологии смотанный в круг трос называется бухтой.

(обратно)

4

Аппарат для промывки руд.

(обратно)

5

Низовой ветер — тот, который дует с моря на сушу, верховой — тот, который дует с суши на море

(обратно)

6

На горизонте судно (по азбуке Морзе).

(обратно)

7

У — первая буква немецкого слова «унтерзеебот», то есть «подводная лодка».

(обратно)

8

Коммуникации — коммуникационные линии — пути сообщения, связывающие районы размещения армий с их базами.

(обратно)

9

SOS — спасите наши души (англ.) — международный морской радиосигнал при аварии корабля.

(обратно)

10

SOS.

(обратно)

11

«Наутилус» — название фантастического подводного корабля из романа Жюль Верна «Двадцать тысяч лье под водой».

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  1. НЕЗНАКОМКА С ЗОНТИКОМ

  2. НА «КОЛУМБЕ»

  3. ЮНГА

  4. ТОРИАНИТОВЫЙ ПЕСОК

  5. РЕЙС В ЛУЗАНЫ

  6. АГЕНТ № 22

  7. СОРЕВНОВАНИЕ

  8. НАЙДЁНКА

  9. ФОТОГРАФ АНЧ

  10. ФОРМУЛА АНДРЕЯ АНАНЬЕВА

  11. ДЕВОЧКА СО СВЕЧОЙ

  12. НА ПЕСЧАНОМ ХОЛМЕ

  13. ПОДАРОК

  14. КУПАНИЕ В МОРЕ

  15. ПАПИРОСЫ С ТРИФЕНИЛОМЕТРИНОМ

  16. ВОЗВРАЩЕНИЕ КОВАЛЬЧУКА

  17. СТОЛОВАЯ «КАВКАЗ»

  18. ПРАЗДНИК НА ОСТРОВЕ

  19. АНЧ ОСУЩЕСТВЛЯЕТ СВОИ ПЛАНЫ

  20. ПОИСКИ НАЙДЁНКИ

  21. ЛОГОВО В ЗАРОСЛЯХ

  22. НА «БУРЕВЕСТНИКЕ»

  23. ОПЛАТА НАЛИЧНЫМИ

  24. ОТЧЁТ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  1. ТРУП В БУХТЕ

  2. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

  3. ПОСЛЕДНЯЯ ДОБЫЧА

  4. РАЗГОВОР НА ШХУНЕ

  5. КРИК В ТУМАНЕ

  6. ВОДОЛАЗЫ НА ГРУНТЕ

  7. НАХОДКА НА «АЛЬБАТРОСЕ»

  8. ИСКАТЕЛИ РЫБЫ

  9. НАПАДЕНИЕ

  10. ВРАГ ПОД ШАПКОЙ-НЕВИДИМКОЙ

  11. ДОПРОС

  12. «БУРЕВЕСТНИК» ИДЁТ В РАЗВЕДКУ

  13. ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО

  14. ЛЮДА ПРОСИТ СВИДАНИЯ

  15. СИНИЙ ПАКЕТ

  16. ВЫСТРЕЛ ТОРПЕДОЙ

  17. РАСПРАВА С ПЛЕННЫМИ

  18. СНОВА В РАЗВЕДКЕ

  19. В ОТКРЫТОМ МОРЕ

  20. ПОД ОГНЁМ ЗЕНИТНЫХ ПУЛЕМЁТОВ

  21. ПАРУСА НА САМОЛЁТЕ

  22. СТРАННЫЙ ПАРОХОД

  23. ХИЩНИКИ

  24. НА ПОДВОДНОМ КОРАБЛЕ

  25. НЕИЗВЕСТНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ

  26. ПОЖАР

  27. БОЙ С ПОДВОДНЫМ КОРАБЛЁМ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  1. СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ

  2. АНЧОУС

  3. ЕЩЁ ОДНА ВСТРЕЧА

  4. НА ЮГ

  5. ВЕДРО НА ВОЛНАХ

  6. ШКВАЛ

  7. ОДНА

  8. «КАЙМАН»

  9. ПОГОНЯ

  10. УТРО ПЛЕННЫХ

  11. ИСПЫТАНИЕ

  12. СЛЁЗЫ МЕРТВЕЦА

  13. ПЯТНА НА ВОДЕ

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

  1. ПОГРЕБЁННЫЕ ЗАЖИВО

  2. НОВЫЙ ШКИПЕР

  3. МАЛЕНЬКИЙ ГОНЕЦ

  4. ВРЕМЯ ЗАМЕДЛЯЕТ БЕГ

  5. СОЛНЕЧНЫЙ ГАЗ

  6. ТЕРЯЮТ НАДЕЖДУ

  7. ВОДОЛАЗ ИДЁТ НА ГЛУБИНУ

  8. СТУК

  9. ДЕКОМПРЕССИОННАЯ КАМЕРА

  19. ВЗЛЁТ НА ПОВЕРХНОСТЬ

ЭПИЛОГ

ОБЪЯСНЕНИЕ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ

*** Примечания ***