Праздничный поединок (ЛП) [Марен Мур] (fb2) читать онлайн

Марен Мур Название: «Праздничный поединок» Серия: «Клубничная лощина». Книга вторая

Перевод: Julie Ju

Редактура: Angel Lina

Вычитка: Angel Lina

Обложка: Ленчик Lisi4ka Кулажко

Оформление: Ленчик Lisi4ka Кулажко

Переведено для группы: vk.com/stagedive

Глава 1

Санта, я влюблена в преступника

Эмма

Я люблю Рождество почти так же сильно, как ненавижу Джексона Пирса.

Это о многом говорит, ведь Рождество ― это волшебство.

Просто есть что-то… причудливое в падающем снеге, мерцании огней на елке, свежем запахе хвои и ели. Традиции и семья. Волнение, которое испытываешь, когда просыпаешься рождественским утром и спешишь к елке. Чувство невинности и удивления, которое сохраняется на протяжении многих детских лет.

Однако Джексон Пирс все еще каким-то образом умудряется все это разрушить.

― Эмми, ― говорит он, высокомерная ухмылка дергается в уголках его полных губ. Мне сразу же хочется стереть ее с его глупого красивого лица.

Даже я не могу отрицать, что этот человек несправедливо привлекателен. Даже если мне хочется сбить его машиной.

Он высокий, по крайней мере, выше шести футов трех дюймов, с волосами каштанового цвета и щетиной. Высокие скулы, теплые глаза цвета виски, сильная, острая челюсть. Он всегда был красив, и, по правде говоря, это только усиливает мое отвращение к нему.

Как он смеет быть таким привлекательным и при этом самым раздражающим мужчиной на свете.

И как же грубо судьба и вселенная свели нас вместе в Клубничной Лощине, которая порой кажется самым маленьким городком в Америке.

― Эмма, ― поправляю я сквозь стиснутые зубы. ― Я ненавижу, когда ты меня так называешь.

― Я знаю. ― Он ухмыляется, снимая с полки куклу Санты и вертя его в руках. Я стараюсь не смотреть, как пульсируют толстые мышцы его предплечий. Он знает толк в том, чтобы закатывать рукава фланелевой рубашки и демонстрировать свои горячие, покрытые венами предплечья. ― Как ты думаешь, почему я это делаю?

Закатив глаза, я отхожу в сторону, желая, как можно скорее избавиться от этого разговора и от него.

Все, чего я хотела, ― это зайти сегодня в магазин и забрать щелкунчика из ограниченной серии, которого я так терпеливо ― ладно, хорошо, не так терпеливо ― ждала, а поскольку я, видимо, попала в список непослушных, то в процессе столкнулась с Джексоном.

И дело не только в том, что он делает все возможное, чтобы нажать на мои кнопки, или в том, что его эго размером с городскую площадь, или даже в том, что он называет меня Эмми только для того, чтобы заставить мою кровь закипеть, что вызывает у меня абсолютную ненависть к нему.

Конечно, все это лишь усиливает и без того пылающий огонь.

Но настоящая причина нашей с Джексоном Пирсом ненависти друг к другу связана с тем, что наши семьи враждовали на протяжении десятилетий.

Пирсы против Уортингтонов.

Наша давняя вражда длится уже более тридцати лет, начиная с того момента, когда наши родители впервые встретились.

Капулетти и Монтекки в исполнении маленького городка.

Хэтфилды и МакКои.

Джек Фрост и Санта Клаус.

Гринч и Кто.

Противостояние, неподвластное времени и, иногда, рациональному мышлению.

Так что даже если бы он не был врагом номер один по всем тем причинам, которые я перечислила, мы были рождены, чтобы ненавидеть друг друга.

Он просто облегчает эту задачу.

― Что вытащило тебя из особняка, Эмми? ― Он снова вторгается в мое пространство, и я чувствую запах одеколона, которым он пользуется. Бергамот и теплая амбра. Пряности.

Он пахнет восхитительно.

Добавьте это к списку того, что я в нем ненавижу.

― Это не твой автобус…

― О, она здесь из-за нового щелкунчика! Боже, вы знаете, я не могу заказать их с запасом. Жаль, но производитель говорит, что это последнее пополнение в этом сезоне. ― Милая, дорогая старушка Клара жестом показывает на одинокого щелкунчика на полке, и мои глаза расширяются.

Нет. Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, нет.

Этого не может быть.

Мой взгляд возвращается к Джексону, чья бровь вопросительно приподнята. На мгновение никто из нас не двигается.

Мы молча смотрим друг на друга.

Его глаза перебегают с меня на фигурку и обратно, и я словно читаю его мысли.

Я точно знаю, к чему это приведет, и поэтому первой делаю шаг, бросаясь к полке, чтобы схватить его.

Но, конечно, так не бывает. Почему хоть что-то должно быть легко, когда в этом участвует он?

Мы оба одновременно хватаемся за щелкунчика, наши взгляды устремлены друг на друга, и каждый из нас держится за него, не собираясь отпускать.

― Отпусти его, Пирс, ― шиплю я, дергая его к себе.

Он тянет его обратно, увлекая за ним и меня. ― В твоих мечтах, Эмми.

Дергаю. ― Боже, ты самый раздражающий человек, которого я когда-либо встречала. Как будто тебя действительно волнует этот чертов щелкунчик. Ты явно хочешь его только потому, что он нужен мне.

― Нет, я хочу его, потому что он идеально подойдет для нашей рождественской вечеринки. Ты же знаешь, что не все вертится вокруг тебя, верно?

Тянет.

Усмехаясь, я тяну сильнее, притягивая его к себе в этой нелепой игре в перетягивание каната, в которую мы ввязались. ― О, как забавно это слышать от тебя. Я удивлена, что твое эго вообще помещается в этом здании.

― Забавно, потому что из-за твоего образа «сама доброта для всех» здесь немного душно, ― отвечает он.

Дергаю.

Тянет.

Дергаю.

― Это ребячество. Отпусти, Эмми. Будь взрослой.

― Никогда, Пирс.

На этот раз я дергаю сильнее, чем раньше, и теряю равновесие, падая на витрину позади себя. Я чувствую, как воздух в комнате меняется еще до того, как это происходит.

Во всем магазине наступает смертельная тишина, и через несколько секунд раздается звон стекла, когда вся витрина позади меня с оглушительным грохотом падает на пол.

О. Мой. Бог.

Проходит несколько секунд, в течение которых я боюсь пошевелиться, как будто если я это сделаю, то могу еще больше усугубить и без того катастрофические разрушения. Выдохнув, я бросаю щелкунчика, как будто он горит, и с расширенными от шока глазами медленно поворачиваюсь к катастрофе.

Разбитые вдребезги стеклянные украшения разбросаны по полу.

Их так много, что пол под ними почти не виден.

Я смотрю на Клару, у которой от шока отвисла челюсть, между бровей пролегла тревожная складка, а рука прижата к груди, как будто ей нужно держаться за свое сердце. Медленно ее рука движется к стоящему рядом старинному телефону с дисковым набором, и она снимает трубку, набирая три цифры.

В этот момент я понимаю, что мы в полном дерьме, и все из-за Джексона Пирса.

― Уэйн, перестань. Ты знаешь меня с тех пор, как я была в пеленках. Это выглядит немного экстремально для незначительного… небольшого разногласия, ― бормочу я.

Уэйн усмехается, качает головой, поправляя шляпу, и его блестящий значок шерифа блестит в огнях магазина. ― Незначительное, Эмма? Вы двое, ― он указывает на Джексона и меня, ― уничтожили товаров на сумму более десяти тысяч долларов! Давайте даже не будем вдаваться в детали того, с чем придется разбираться бедной Кларе, ведь вы оба проведете ночь в камере. Вы чуть не довели эту милую старушку до сердечного приступа.

У меня отвисла челюсть.

В камере? В смысле… в тюрьме?

Не то чтобы в Клубничной Лощине была настоящая тюрьма. Скорее, это просто маленькая камера четыре на четыре со старой ржавой дверью.

Но все же…

Конечно, он не собирается сажать меня в камеру, как какого-то… преступника. Подождите, пока мои родители узнают об этом. Они могут буквально убить меня.

― Ты бросаешь нас в вытрезвитель? Мы даже не пьяны, Уэйн! ― Джексон застонал. ― Да ладно, чувак. Раз в жизни я вынужден согласиться с Эмми. У нас возникли небольшие разногласия, а несчастные случаи случаются. Ты же знаешь. Мы оплатим ущерб и приведем все в порядок.

― Конечно, я это сделаю. ― Уэйн кивает, скрещивая руки на груди. ― И это был не несчастный случай, Джексон. Послушайте, с нас хватит.

Он сжимает переносицу и выдыхает, когда его глаза закрываются. Когда он открывает их, они наполнены разочарованием. ― Обе ваши семьи занимаются этим уже много лет, и всем в городе это уже порядком надоело. Я серьезно. Вы не оставили мне другого выбора.

Я вижу, как Джексон качает головой рядом со мной, прежде чем ответить: ― Да? Это будет отличная тема для разговора на следующей покерной вечеринке. Выпьем по кружке пива и расскажем всем парням о том, как ты бросил меня в тюрьму за драку с Эмми Уортингтон.

Я фыркнула.

Конечно, Джексон Пирс будет играть в покер с шерифом. Жаль, что эта маленькая деталь не помогает в данной ситуации, поскольку мы собираемся провести ночь в тюрьме, и все потому, что у него уровень зрелости как у подростка.

Некоторые из нас уже выросли, но он, очевидно, все тот же незрелый мальчишка, каким был в школе.

Очевидно, что во всем этом виноват он.

Если бы он просто отпустил этого дурацкого щелкунчика и оставил меня в покое, то ничего бы этого не случилось.

Но нет, он должен был попытаться превзойти меня, как он и его семья всегда делали.

― Да, может быть, вам обоим не стоило ввязываться в драку посреди магазина и ломать кучу дерьма, а? А теперь пошли. Не заставляйте меня надевать на вас наручники.

Мои глаза расширяются, а в горле поднимается паника. ― Ты… не сделаешь этого.

Его брови поднимаются. ― Испытай меня.

Отлично.

Добавим преступника в список моих самых привлекательных качеств.

Глава 2

Ты злой, Джексон Пирс

Джексон

Звук захлопнувшейся металлической двери эхом отражается от бетонных стен ― глухой звук, в котором чувствуется завершенность. Мой взгляд встречается со взглядом Уэйна, и я просто качаю головой, в раздражении отталкиваясь от прутьев.

Этот гребаный мудак действительно посадил меня в тюрьму.

Я не думал, что у него хватит смелости сделать это, и он, черт возьми, доказал, что я ошибался.

Эмма вздыхает позади меня, и когда я поворачиваюсь к ней лицом, она скрещивает руки на груди, плотная ткань ее изумрудно-зеленого свитера облегает ее так, что невозможно не смотреть. Но, с другой стороны, когда это я не смотрел на Эмму Уортингтон?

Ее невозможно не заметить. Даже если она мой враг с рождения.

Ее длинные светло-медовые волосы шелковистыми локонами ниспадают до талии. Красные губы слегка поблекли, но от этого не стали менее привлекательными для поцелуев. Ее ярко-голубые глаза обрамлены длинными, густыми, темными ресницами, которые целуют ее веки.

Она не просто красива. Она из тех, кто высасывает весь воздух в комнате, как только входит в нее.

Черт, я ненавижу то, что она меня привлекает. Она ― последний человек, которого я должен хотеть, но… Я ничего не могу с собой поделать. Не то чтобы я признался в этом кому-то вслух. Нет, это дерьмо останется запертым в моем мозгу, где ледяная принцесса не сможет использовать мою слабость как оружие против меня.

Она бы точно так поступила.

― Ты ведь знаешь, что это все твоя вина, верно? ― сердито говорит она, прислонившись к задней стенке бетонной камеры. Плохо, что сама камера размером с небольшой чулан, и здесь есть только одна скамейка, которая стоит в стороне, длиной примерно в несколько футов.

Очевидно, что это место строили не для комфорта. Но, наверное, тюремная камера и не должна быть удобной.

― Моя вина? ― Я усмехаюсь. ― Извини, ледяная принцесса, но если бы ты не пыталась драться со мной из-за проклятой рождественской игрушки, то нас бы сейчас здесь не было. Ты могла бы сидеть в своем особняке, потягивать дорогое вино, сжимать в руках жемчуг и делать вид, что мир идеален.

Она смеется, это звучит натянуто и лишено какого-либо веселья. ― Я знаю тебя, Джексон Пирс. Я совсем не удивлена, что ты опустился так низко. Дай угадаю, это какой-то сложный план, чтобы испортить нашу вечеринку? Покупка игрушки, которая тебе даже не нравится, чтобы мы не смогли ее получить. Похоже, это очень в духе твоей семьи. Это очень по-пирсовски. Ты узнал, что мои родители теперь поручили организацию вечеринки мне, и ты решил сорвать мне праздник. Трахнуть меня, да?

Господи. Ну вот, блядь, и все.

Все возвращается к этим богом забытым вечеринкам. Каждый раз, черт возьми.

Уортингтоны и Пирсы уже много лет враждуют из-за конкурирующих городских рождественских вечеринок, поэтому наша взаимная неприязнь всегда усиливается в праздничный сезон.

Но с чего все началось?

С того, что наша семья никогда не получала приглашения на ежегодную рождественскую вечеринку, проводимую уже несколько поколений подряд, в то время как все остальные жители города были приглашены. Мои родители только что переехали в Клубничную Лощину. Недавно приехали в город и не были приглашены на рождественскую вечеринку. Очевидно, что Уортингтоны не хотели видеть на своем празднике приезжих. Это был очень холодный прием в их новом городе, и поэтому на следующий год мои родители устроили свой собственный праздник в тот же самый день и не пригласили Уортингтонов. С этим Уортингтоны так и не смирились, тем более что теперь полгорода ходит на наши вечеринки. И это продолжается с тех пор по сей день ― зуб за зуб.

Так и родилась эта совсем не дружелюбная вражда.

Незрело и чрезмерно? Определенно.

Банально?

Наверное, да, но в маленьком городе все по-другому.

По правде говоря, я понятия не имею, почему они не пригласили моих родителей, но они подчеркивали свое пренебрежение к моей семье при каждой возможности. С того самого первого года наши семьи поставили перед собой задачу «превзойти» друг друга в проведении праздничных вечеринок. Обе семьи прилагают огромные усилия, чтобы сделать свою вечеринку лучше ― лучше еда, лучше веселье, лучше традиции.

С годами напряжение между нашими семьями только усиливалось, и где-то на этом пути к взаимным оскорблениям добавилось немного саботажа. Мы с братьями и сестрами участвовали в… некоторых розыгрышах Уортингтонов при их приготовлениях к вечеринке, что стало нашей юношеской традицией, которой мы до сих пор наслаждаемся, будучи взрослыми. Однажды мой брат Джеймсон засыпал углем их почтовый ящик, а в старших классах мы воткнули вилы у них во дворе в день вечеринки. Мы крали рождественские украшения, которые, конечно, потом возвращали, и, возможно, даже лепили неприличных снеговиков у них во дворе, будучи подростками. Уортингтоны всегда отвечали нам по-своему. Они несколько раз пытались аннулировать разрешение на проведение вечеринок, посылали городскую полицию из-за жалоб на шум, а мистер Уортингтон даже дошел до того, что использовал свои связи в электрической компании, чтобы однажды отключить нам электричество.

На данный момент почти весь город должен был выбрать сторону, и это делало праздники напряженными до предела.

Это просто смешно, когда говоришь об этом вслух. Две семьи устраивают вечеринки, чтобы затмить друг друга. Например, копируют темы друг друга, чтобы посмотреть, кто сделает это лучше. Или кто сможет привлечь больше жителей города, предложив лучшую еду и открытый бар. Ничто не считается чрезмерным для достижения цели, и именно в этом заключается проблема.

Так получилось, что в этом году эстафета перешла от наших родителей к нам. Поэтому, конечно, в первый же год, когда мы отвечаем за организацию этой чертовой вечеринки, мы оказываемся в тюрьме из-за гребаного щелкунчика.

Но что касается меня?

Мне плевать на эту дурацкую вражду с Уортингтонами. Ну, не совсем. Единственное, что имеет для меня значение, ― это мама, а ее, к сожалению, волнует эта дурацкая вражда и эпические мероприятия, что, в свою очередь, заставляет меня притворяться, будто меня очень беспокоит, что нас не приглашают на их пышные вечеринки с коктейлями, где одно только шампанское стоит больше, чем моя компания зарабатывает за месяц.

Если бы моя семья не была так сильно заинтересована в этом, мне было бы наплевать. Но должен признать, что мне нравится издеваться над Эммой Уортингтон, сводить ее с ума так же, как сводит она меня. Я хочу нажимать на все кнопки, которые у нее есть, просто чтобы вывести ее из себя.

Мне всегда нравилась эта… игра между нами. Это восхитительное напряжение, от которого мой член становится твердым.

Она думает, что это связано с тем, что наши семьи ненавидят друг друга. Но на самом деле я не ненавижу Эмму Уортингтон. Я просто хочу засунуть свой член ей между губ, чтобы она замолчала.

― Не льсти себе, думая, что меня это так волнует. Не все связано с тобой. Я знаю, трудно представить, что мир не вращается вокруг тебя, но уверяю тебя, это не так, ― говорю я ей, не обращая внимания на ее усмешку, когда прохожу мимо нее к бетонной скамейке и сажусь. Я скрещиваю руки на груди, прислоняюсь спиной к решетке и закрываю глаза.

Как бы мне ни нравилось играть с ней, мне не очень нравится торчать в тюремной камере, где слабо пахнет плесенью и мочой.

― Это будет самая длинная ночь в моей жизни, ― бормочет она, скорее для себя, чем для меня, я думаю.

Я хмыкаю в ответ, но глаза не закрываю. ― Я тоже застрял здесь с тобой, Эмми.

― Эмма. ― Я слышу раздражение в ее тоне, и это заставляет мои губы растянуться в ухмылке. ― Боже, какая же ты заноза в заднице.

Приоткрыв один глаз, я вижу, как она переминается с ноги на ногу, и мой взгляд падает на ее ноги. На ней нелепые черные туфли на каблуках, которые совершенно не сочетаются с тем количеством снега, которое сейчас лежит на земле.

― Ты ведь знаешь, что есть еще одна сторона этой скамейки, на которую ты можешь сесть? ― говорю я, жестом указывая на место рядом с собой. ― Я не кусаюсь. Ну… смотря кого спрашивать.

― Ты отвратителен, и все это место воняет мочой. Я не сяду здесь ни на одну поверхность.

Я пожимаю плечами, откидывая голову назад. ― Как хочешь.

На несколько минут между нами повисает тишина, хотя я ожидал, что она ответит на мои слова какой-нибудь колкостью.

― Ты действительно собираешься просто сидеть здесь… и не предложишь мне свою рубашку или что-нибудь еще, чтобы я могла хотя бы присесть, да? Так поступил бы джентльмен, Пирс.

Тяжело вздохнув, я сажусь, провожу рукой по волосам и встаю со скамейки. В два коротких шага я сокращаю расстояние между нами, моя рука упирается в стену камеры рядом с ее головой, и я смотрю на нее сверху вниз. ― И почему у тебя сложилось впечатление, что я джентльмен?

Шокированный взгляд ее широко открытых глаз делает меня чертовски счастливым, а ее пухлые губы то открываются, то закрываются. Как будто она хочет что-то сказать, но пытается найти подходящее оскорбление, чтобы ответить мне.

Впервые, может быть, за всю историю, я заставил Эмму Уортингтон замолчать.

К сожалению, для меня, не своим членом, но победа есть победа.

― Ты ― мудак, ты знаешь это?

― А ты претенциозная ледяная принцесса, но я думаю, что это пустая трата времени ― повторять то дерьмо, которое мы уже знаем, не так ли?

Ее губы сжимаются, а затем складываются в хмурую гримасу, когда она смотрит на меня сквозь густые ресницы. Она невысокого роста, но благодаря ее смешным каблукам между нами всего несколько сантиметров. Я опускаю голову, чтобы ответить на оскорбление, которое она произнесет, а она слегка приподнимается на носочках, чтобы сравняться со мной ростом.

Называйте это как хотите, но мне кажется, что она хочет, чтобы я поцеловал ее так же сильно, как я хочу сделать это прямо сейчас.

Густое напряжение наполняет воздух. Проходит минута, и мы не разговариваем. Не двигаемся. Не дышим.

Затем я наклоняюсь еще немного, но перед тем, как встретиться с ее губами, поворачиваюсь к ее уху и бормочу: ― Я ― мудак, и уж точно не джентльмен, так что давай не будем притворяться, что я такой.

С этими словами я отталкиваюсь от стены и иду обратно к скамейке. Прежде чем сесть, я расстегиваю рубашку, которая была на мне, и стягиваю ее, оставаясь в белой футболке, украшенной дырками. Большую часть дня я провел на стройке, так что это лучшее, что у меня есть.

Глядя прямо на Эмму, я ухмыляюсь, раскладывая ее на ее стороне скамейки. ― Я делаю это только для того, чтобы не пришлось следующие восемь часов выслушивать твои жалобы на то, как сильно болят твои ноги в этих штуках.

Мой взгляд опускается на ее ноги, и она хмыкает: ― Это Valentino.

― А это Ariat¹. А теперь садись, пока у тебя не появились мозоли. Некоторые из нас хотят немного тишины и покоя.

Острые взгляды, которые она бросает в мою сторону, говорят мне о том, как сильно она хочет меня ударить, и я, честно говоря, немного удивлен. Нужно очень постараться, чтобы довести ее до такого состояния, так что она, должно быть, очень хотела получить этого чертова щелкунчика, чтобы так разозлиться.

Она пожевала губу, переминаясь с ноги на ногу и морщась при этом.

― Боже, как я тебя ненавижу, ― бормочет она, топая к скамейке и грациозно усаживаясь рядом со мной поверх моей рубашки. Комично, насколько она чопорна.

Ее спина абсолютно прямая, а руки лежат на коленях, когда она садится на самый край скамейки, как можно дальше от меня. Как будто, находясь в такой близости от меня, она каким-то образом может заразиться моим мудачеством.

Некоторое время мы сидим в тягостном молчании, пока она не заговаривает. ― Спасибо. Ты все еще член, но… спасибо.

― Не упоминай об этом.

― Не буду, никогда больше. Но я подумала, что то, что происходит в тюрьме, остается в тюрьме, так что, может быть, мы можем объявить что-то вроде… перемирия? По крайней мере, пока мы не выберемся отсюда, а потом я смогу вернуться к тому, чтобы ненавидеть тебя, а ты сможешь вернуться к тому, чтобы продолжать бесить меня.

Открыв глаза, я смотрю на нее, ее поза гораздо более расслабленная, чем, когда она только села, то ли потому, что она устала, то ли потому, что ей надоело вести себя так чертовски напряженно.

― Я не против.

― Хорошо. ― Ее белокурые локоны подпрыгивают, когда она уверенно кивает мне.

Я снова сажусь, скрещиваю руки на груди, холодный металл решетки прокусывает тонкую футболку.

Черт, как же здесь холодно и сквозит.

Я перевожу взгляд на часы и вижу, что уже почти 10:30 вечера, а это значит, что мы находимся здесь уже почти четыре часа после происшествия и, если повезет, нам сидеть здесь еще как минимум восемь часов.

А это значит, что еще восемь часов мне придется притворяться, что я не собирался целовать Эмму Уортингтон, и ровно столько же притворяться, что я совершенно не хочу этого.

Глава 3

Санта, скажи мне… что это шутка

Эмма

Джексон Пирс преследует меня даже во сне. Я не могу убежать от него даже в тот крошечный отрезок времени, который принадлежит мне и только мне. Он вторгается в мои мысли и делает их своими.

Я практически чувствую его свежий, земляной запах, который появляется от долгих часов работы на солнце. Практически ощущаю тепло его кожи на своей, непоколебимую силу его мышц под моим прикосновением.

Подождите.

Подождите.

Подождите.

Все это кажется слишком реальным, чтобы быть сном.

Я просыпаюсь от неожиданности, с моих губ срывается вздох, и я с трудом открываю глаза. На секунду я забываю, что сижу на этой невозможно жесткой бетонной скамье в тюремной камере, потому что я лежу на чьей-то груди, которая гораздо мягче скамьи, но все равно твердая из-за мышц.

О Боже.

Я лежу на Джексоне, как будто он ― египетский хлопок из тысячи нитей. Может быть, если я не буду двигаться, он не поймет, что я проснулась, и мы сможем избежать этой неловкой ситуации. Я же не собиралась засыпать на нем. Очевидно, это произошло бессознательно.

― Не волнуйся, Эмми. Большинство женщин не могут удержаться от желания проснуться на мне.

Его грудь гулко вздымается, когда он хихикает, и я резко сажусь, чуть не свалившись с этой дурацкой, крошечной скамейки.

― Очевидно, я спала и понятия не имела, что делаю, иначе я бы выбрала пол, а не тебя, ― усмехаюсь я, расчесывая пальцами свои растрепанные волосы. Мои локоны спутались от сна, и я не могу представить, как должен выглядеть мой макияж после нескольких часов, проведенных в этом бетонном аду.

Я не могу дождаться, когда выберусь отсюда. Окажусь в своей собственной кровати, в своем собственном пространстве, чтобы никогда больше не вспоминать ни об этой ночи, ни о нем.

― Я уверен, что ты стонала мое имя во сне. Он ухмыляется. ― Видимо, не в первый раз.

― Я тебя ненавижу.

Он пожимает плечами. ― Наши чувства взаимны, Эмми.

Встав со скамейки, я отхожу в другую сторону камеры и прислоняюсь к холодному металлу, не сводя с него взгляда.

Не знаю, сколько еще я смогу продержаться с ним в этой комнате, прежде чем один из нас убьет другого.

Вот тебе и перемирие. Не то чтобы я ожидала, что оно действительно произойдет. Я принимала желаемое за действительное.

Проснувшись сегодня утром, я меньше всего ожидала, что ночь закончится в тюремной камере четыре на четыре с самым раздражающим человеком на планете, но за это короткое время я поняла, что на самом деле можно ненавидеть кого-то больше, чем ты когда-либо мог себе представить.

И действительно, между этими бетонными стенами не хватает места ни для нас, ни для его смехотворно большого эго.

Оно занимает почти все пространство, не оставляя места ни для чего другого.

Так мы и сидим, молча глядя друг на друга через эту маленькую камеру, пока я не слышу звук звякающих ключей и не перевожу взгляд на дверь. Через несколько секунд появляется Уэйн с широкой улыбкой на лице.

― Доброе утро новым преступникам Клубничной Лощины. Хорошо спали? Надеюсь, наши удобства были вполне подходящими для вас двоих. ― Он самодовольно улыбается.

Джексон поднимается, вытягивает руки над головой, в его груди раздается глубокий стон. Я не позволяю своему взгляду опуститься на полоску кожи, выглядывающую из-под края его белой футболки и пояса поношенных джинсов.

― Я спал и в худших местах. Принцесса здесь, ну, вы знаете, она едва выжила и, возможно, не выжила бы, если бы не мои джентльменские замашки. А еще говорят, что рыцарство умерло. Бросив мне ехидную ухмылку, он стащил со скамейки свою рубашку и надел ее, оставив расстегнутой, только закатав рукава.

Такой грубый и непринужденный, ничего вычурного или грандиозного, но я не могу отвести взгляд, как бы это меня ни раздражало. Я не должна смотреть на человека, которого ненавижу, но вот я смотрю на него, как на воскресный обед.

― Выпусти меня отсюда, Уэйн. Пожалуйста. Valentino не предназначен для тюремной камеры, ― бормочу я, приходя в себя, и, нахмурившись, прохожу мимо Джексона.

Ноги болят так сильно, что хочется плакать, но я не позволяю своей голой коже прикасаться к чему-либо в этом месте, боясь заразиться гепатитом или чем-то еще похуже, и я не собираюсь радовать Джексона тем, что он прав.

― Воу, воу, воу, Эмма. Подожди секунду. Мэр Дэвис ждет в приемной, чтобы увидеть вас обоих. ― Выражение лица Уэйна меняется, и улыбки, которая растягивала его губы всего минуту назад, уже не видно. ― Я должен проводить вас, чтобы вы подписали документы на освобождение и встретились с ним. Пойдемте со мной, пожалуйста.

Джексон вздыхает, но ничего не говорит и жестом показывает, чтобы я шла за Уэйном. Мы идем по темному, затхлому коридору крошечного полицейского участка в приемную, которая ненамного больше камеры, из которой мы только что вышли.

― А, Джексон Пирс, Эмма Уортингтон. ― Мэр Дэвис приветствует нас с другой стороны приемной. Это невысокий, лысеющий, пузатый мужчина с доброй улыбкой и зачесом на голове. Я знаю его с детства.

Улыбаясь, я устало машу ему рукой. ― Доброе утро, мистер Дэвис.

― Джед. ― Джексон кивает.

― Должен сказать, что я не был шокирован, когда вчера вечером мне позвонил Уэйн, и я очень разочарован в вас обоих. Честно говоря, я, да и весь наш город, не в восторге от ваших… выходок. Это зашло слишком далеко. Ваши семьи слишком долго враждовали друг с другом из-за этого глупого соперничества.

― Мистер Дэвис, я…

Он поднимает руку, заставляя меня замолчать, и по суровому выражению его лица я понимаю, что его не интересует ничего из того, что я хочу сказать. И судя по тому, как Джексон проводит пальцами по своим и без того взъерошенным волосам, он напряжен не меньше, чем я.

― Вчерашний день был просто последним порывом, который снес дом. С меня хватит, с шерифа Уильямса хватит. И этого… ― Он проводит пухлым пальцем между нами обоими. ― Хватит. Вот что будет дальше. Мы все знаем, что это связано с вашими ежегодными рождественскими вечеринками. Каждый год обе ваши семьи стараются превзойти друг друга. И всегда бывает так, что из-за этого вызывают Уэйна. Я очень люблю дух Рождества ― вы оба должны знать это лучше, чем кто-либо другой, ― и это одна из причин, по которой я позволял этому продолжаться так долго. Сделав паузу, он вздохнул. ― Но в этом году все прекратится. Я не выдам разрешения ни на одну из ваших вечеринок.

Мое сердце замирает в груди от его слов.

Никаких вечеринок?

Этого… этого никогда не было за все время моей жизни. За все годы, что моя семья живет в Клубничной Лощине. Моя семья, как и семья Джексона, к сожалению, известна своими ежегодными рождественскими вечеринками. Весь город знает об этом.

― Но… ― начинаю я, но он качает головой, заставляя меня снова замолчать. Я начинаю чувствовать себя как провинившийся ребенок, которого наказывают во время этого разговора. Я понимаю, что то, что произошло, было неприемлемо, но это как наказание?

― Я не собираюсь менять свое мнение по этому поводу, Эмма. Если ты хочешь чтобы вечеринка состоялась, устраивайте ее вместе в городской ратуше.

Мой взгляд переключается на Джексона, и я вижу, как двигается его челюсть, когда он сжимает зубы. Очевидно, он так же недоволен этим, как и я.

Не может быть и речи о том, чтобы мы двое, а тем более обе наши семьи, находились в одном помещении в течение длительного времени без того, чтобы кто-нибудь не потерял глазное яблоко.

― На самом деле, теперь, когда я говорю это вслух, я думаю, что нет более идеального плана, чем этот. ― Мэр Дэвис улыбается, выглядя слишком счастливым, что наказывает нас таким образом. ― Либо вы устраиваете совместную вечеринку в мэрии, либо магазин выдвигает обвинение, и этот «несчастный случай» останется в ваших делах. Навсегда.

― Джед, перестань. Это просто невозможно. Будь реалистом, ― усмехается Джексон, его тело заметно напрягается по мере того, как он говорит.

― Я так решил, и так и будет. Это не обсуждается. Устройте вечеринку вместе или получите судимость из-за вашего правонарушения. Выбор за вами. Я жду, что вы выберете дату и немедленно приступите к планированию. И последнее. ― Он смотрит на нас. ― Приглашены все. Никого не выделяем. Смысл этого… наказания, как такового, в том, чтобы дать понять вам и вашим семьям, что Клубничная Лощина ценит сообщество, и между нашими жителями не должно быть никакого ожесточения. Мы все должны объединиться в этот рождественский сезон и испытать радость. В конце концов, в этом смысл праздника.

На мгновение все замолчали. Мне даже почти жаль Уэйна, который стоит сзади и с мрачным выражением лица смотрит на нас троих.

Спасибо, шериф.

― Устройте эту вечеринку и заройте топор войны. Вы оба нанесли ущерб, поэтому я хочу, чтобы вы работали вместе, и я не хочу, чтобы мне снова звонили. Понятно?

Мы послушно киваем, он с улыбкой наклоняет голову и поворачивается к Уэйну, как будто не он только что перевернул весь наш мир с ног на голову.

После того как мы подписали бумаги и были официально освобождены, я практически выбегаю через парадные двери тюрьмы на холодный декабрьский воздух, поплотнее запахивая на себе куртку.

Я так расстроена, зла и просто… готова взорваться на кого-нибудь. Особенно на глупого привлекательного мужчину, идущего за мной по пятам.

― Это ты во всем виноват! ― рычу я, поворачиваясь к нему лицом и тыча пальцем в его лицо. ― Боже, я тебя ненавижу.

― Я виноват? Как это, черт возьми, я виноват? Это ты решила подраться со мной, как капризный ребенок из-за гребаного рождественского украшения, ― возражает Джексон, делая шаг ко мне. Я чувствую, как от него густыми, пульсирующими волнами исходит разочарование.

Это хорошо, потому что я расстроена не меньше, если не больше, чем он. У моих родителей будет колоссальный срыв, когда я сообщу им новость о том, что их любимая рождественская вечеринка… испорчена семьей Пирс.

Традиция, которая была в нашей семье на протяжении многих поколений, теперь исчезнет, и все из-за меня.

Какой ужас.

― Очевидно, что я сделала это не в одиночку, Пирс. Ты так же виновен, как и я, и именно поэтому мы оба провели ночь в тюрьме. Я сидела там не одна.

― Да, не напоминай мне. Я только что провел ночь против своей воли с самой ледяной принцессой Клубничной лощины.

Мой взгляд прищуривается, грудь вздымается, когда мы стоим нос к носу на тротуаре перед тюрьмой.

Я слышала мэра Дэвиса громко и четко. Я знаю, каковы последствия. Я понимаю.

Но… я также не знаю, как физически возможно находиться рядом с этим человеком дольше тридцати секунд, не желая сорвать с него одежду и одновременно не желая ударить его прямо в его самодовольную морду.

Этого не произойдет.

Мы никак не сможем работать вместе.

― Ничего не выйдет, ― бормочу я побежденно. ― Работать с тобой невозможно.

Маленькое пространство между его темными бровями хмурится, когда он качает головой и наклоняется вперед. ― О нет… это произойдет. Будь я проклят, если позволю тебе запятнать мою репутацию в этом городе. Похоже, мы вместе устроим вечеринку, Эмми.

Радость всему миру.

Похоже, нам обоим понадобится рождественское чудо, чтобы пережить следующие несколько недель целыми и невредимыми.

Глава 4

Радость всему миру… нет

Джексон

Мне нужно выпить и забыть, что последние двадцать четыре часа вообще были в моей жизни. Даже если сейчас только обед.

Я только что провел ночь в чертовой тюремной камере.

Колокольчик над моей головой зазвенел, когда я вошел в старую деревянную дверь «Ржавого петуха», и мой лучший друг, Оливер, приветствовал меня кивком и самой большой ухмылкой, которую я когда-либо видел.

― О, да это преступник собственной персоной, украшает мой бар в обеденный перерыв? ― Он с усмешкой ставит стакан на барную стойку и наливает в него темно-янтарный виски, после чего протягивает его мне.

Неудивительно, что слух об этом, как это обычно бывает, распространился как лесной пожар. Жители Клубничной лощины не теряют времени, если появился новый повод для сплетни. Это я знаю точно.

Ножки барного стула заскрежетали по полу, когда я сел, пальцы обхватили стакан и поднесли его к губам. ― Спроси меня, как я вляпался в это дерьмо. ― Я вздыхаю, делая длинный глоток. ― Хотя, возможно, этот напиток сделает все более терпимым.

Оливер заулыбался шире. ― Да, о вас двоих говорит весь город, брат. Ты же знаешь, как быстро распространяются новости в этом городе. Я уже получил информацию от Бри.

Я надеялся, что у меня есть время поговорить с родителями о событиях прошлой ночи, но я должен был знать лучше.

Я должен был знать, что будут в курсе еще до обеда. Черт, да все, наверное, знали еще до того, как высохли чернила, снятые с моих отпечатков пальцев в участке.

― Разве я уже не достаточно настрадался? ― спросил я, вопросительно подняв брови.

― Нет. Я думаю, что страдания только начинаются. Но, наверное, это зависит от того, кого ты спрашиваешь, потому что я, например, считаю, что Эмма Уортингтон чертовски сексуальна, а ты — идиот, раз она тебе не нравится.

Мой взгляд прищуривается. ― Да, но она раздражает меня своим видом святоши.

Я чувствую, что в кармане зазвонил телефон, поэтому я достаю его из джинсов и смотрю на незнакомый номер на экране.

Сообщение с неизвестного номера.

Неизвестный: Мы можем встретиться, чтобы обсудить это неудачное предложение?

― Вспомни о дьяволе, ― бормочу я, переводя взгляд на Оливера, который снова ухмыляется. ― Не говори ни слова.

Я: Извините, этот номер сейчас отключен и недоступен для ледяных принцесс. Пожалуйста, попробуйте еще раз… никогда.

Эмми: Честно говоря, меня удивляет, как ты продолжаешь доказывать свою незрелость. Каково это — когда тебе уже за тридцать, а ты все еще ребенок?

Я: Ты написала мне только для того, чтобы оскорбить меня, или я могу помочь тебе чем-то еще?

Поднеся стакан к губам, я осушаю бокал с виски, смакуя вкус жидкости, скользящей по горлу. Этого достаточно, чтобы справиться с ледяной принцессой по ту сторону телефона.

Эмми: У нас всего три недели на то, чтобы устроить эту катастрофическую вечеринку, а я не люблю ждать до последней минуты, чтобы что-то сделать.

Я: А что тут планировать? Это же рождественская вечеринка. Красное, зеленое, елка, гирлянды, много алкоголя.

Эмми: Я даже не собираюсь удостаивать это серьезным ответом. Завтра, в 8 утра. Пивоварня «Холлоу». Не опаздывай.

Я: Я никогда не опаздываю.

Эмми: Что-то мне подсказывает, что это не так. Пока, Пирс.

Я откладываю телефон на стойку и откидываюсь на спинку барного стула.

Уже почти Рождество, и даже бар Оливера украшен по этому случаю. Вдоль деревянных балок над нашими головами протянуты нити разноцветных рождественских гирлянд, барная стойка украшена мишурой, а в углу у сцены караоке стоит тощая елка с украшениями в виде подставок Rusty Rooster и леденцов.

В баре царит праздничная атмосфера, и хотя я обычно с нетерпением жду праздников, в этом году я не почувствовал этого настроения. Для нашей семьи это всегда большое событие, поэтому я стараюсь не быть Скруджем для Ма.

Просто я чертовски завален работой, и хотя я очень благодарен за то, что у меня есть свой бизнес, у меня нет времени заниматься чем-то еще, когда я отключаюсь, как только моя голова касается подушки.

― Как продвигаются дела с домом? ― спрашивает Оливер с другой стороны бара.

Я пожимаю плечами. ― Медленно. У меня нет времени, чтобы работать над ним, когда я постоянно занимаюсь всеми остальными. Но у меня хорошая команда, и я думаю, что смогу делегировать больше полномочий, когда пройдут праздники.

― Круто. Ты собираешься уходить?

― Да. Я действительно не выспался. Знаешь… провел ночь в тюрьме, ― я достал из бумажника двадцатку и положил ее на стойку. ― Увидимся на вечере покера?

― Нет, я приду на ваш семейный ужин на этой неделе. Мне не терпится услышать, что скажут твои родители по этому поводу, и, черт возьми, мне не терпится увидеть, как все это будет происходить. Вы двое работаете вместе и положили конец этой вражде? Я должен увидеть это, чтобы поверить.

Конечно, он не может дождаться. Член.

Я прихожу в маленькую кофейню на городской площади примерно на пять минут раньше, просто чтобы доказать свою правоту. Это становится бессмысленным, когда я вижу Эмму, сидящую за столиком в дальнем углу и склонившую голову над блокнотом в спиральном переплете.

Она поднимает голову, на ее лице появляется натянутая улыбка, когда она видит, что я приближаюсь. Она бросает взгляд на часы, затем снова на меня и вскидывает бровь. ― Ого, на целых четыре минуты раньше. Похоже, ты доказал, что я ошибалась.

― Похоже, что да. ― Я ухмыляюсь. ― Пойду возьму кофе.

Я опускаю взгляд и вижу дымящуюся кружку кофе, в которой, похоже, взбитые сливки, корица и карамель, посыпанные сверху.

Конечно же, она будет пить что-то… нелепое, когда речь идет о кофе. Меньшего и ожидать не стоило.

Бариста быстро принимает мой заказ, и после того, как я расплачиваюсь, она выставляет на прилавок дымящийся черный кофе.

Простой. Как раз так, как я люблю.

Расплатившись, я возвращаюсь к Эмме, отодвигаю стул и сажусь напротив нее.

― Итак… ― начинаю я.

Она соединяет свои пухлые губы вместе, а затем разочарованно вздыхает. ― Слушай, я знаю, что это не идеальный вариант, но, к сожалению, это то, с чем мы вынуждены иметь дело, и мы должны уживаться друг с другом достаточно долго, чтобы все успеть. Мне нужно, чтобы ты не был придурком в течение следующих трех недель, чтобы действительно все получилось.

Я киваю. ― Отлично. Ты права. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше. Что тебе от меня нужно?

Пока я говорю, мне кажется, что за мной наблюдают, а когда я оглядываю кафе, то вижу, что на нас смотрит почти каждая пара глаз.

Видимо, горожане не привыкли видеть Уортингтона, дружески беседующего с Пирсом. Что вполне справедливо, поскольку это первый случай в истории, когда представители наших семей сидят и пьют кофе вместе.

Хотя технически это происходит не по собственной воле.

― Дай угадаю, буквально все на нас пялятся? ― Вздыхает Эмма, не желая отводить взгляд от моих глаз.

― Ага.

Только тогда она прерывает наш зрительный контакт и переводит взгляд на окружающих, как будто слегка уменьшаясь в размерах, словно это каким-то образом изменит тот факт, что мы ― единственное, о чем этот город будет говорить в обозримом будущем.

― Не обращай на них внимания. Скажи, чтотебе от меня нужно, ― грубо говорю я.

Мне не нравится быть в центре внимания по любой чертовой причине, поэтому чем быстрее я смогу встать с этого стула, выйти из этого проклятого здания, уйти от нее и от любопытных глаз этого города, тем лучше.

Она быстро кивает, тянется за спину и начинает доставать вещи из сумки.

Ручки, маркеры, карточки для заметок, липкие стикеры в форме пряников, линейка. А это… доска для заметок?

Что, черт возьми, происходит?

― Мы идем на занятия или говорим о рождественской вечеринке? ― спрашиваю я, нахмурив брови.

Эмма закатывает глаза и раскладывает все предметы в аккуратный ряд, не торопясь.

Я практически слышу, как шепот окружающих становится все громче.

Христос.

― Ну, в отличие от тебя, Пирс, я чрезвычайно сосредоточена на деталях и организована. Тип А.

― Ясно. ― Поставив кофе перед собой, я скрестил руки на груди. ― Я не ожидал от тебя меньшего, Эмми.

― Эмма.

― Эмми.

Она фыркнула. ― Каждый раз, когда я думаю, что у нас есть шанс на то, чтобы все получилось, ты напоминаешь мне, что это невозможно.

Я пожимаю плечами. ― Это мой особый талант.

Эмма закатывает глаза уже второй раз за последние две минуты и оглядывается по сторонам на пару рядом с нами, которая не пытается скрыть своих взглядов и перешептываний.

― Как насчет того, чтобы сделать это где-нибудь в менее… людном месте? ― спрашиваю я.

― В кои-то веки мы думаем одинаково. Куда нам пойти? ― говорит она, закрывая блокнот и запихивая его и все свои принадлежности в сумку.

― Мы можем пойти ко мне домой, если ты не против, но мне еще нужно забежать на стройку, так что мы можем встретиться там около шести?

Ее голубые глаза, похожие на небо после свежевыпавшего снега, расширились от моего предложения.

Не то чтобы я был особенно рад видеть ее у себя дома… но там тихо, и нет посторонних глаз или людей, которые могли бы сплетничать о том, что нам придется работать вместе.

― Да, наверное, это может сработать. Не мог бы ты прислать мне адрес?

― Это на Кленовом холме. Не пропустишь, ― говорю я ей, вставая со стула.

На секунду она удивленно моргает.

― Ты купил дом Якобсона?

Я киваю.

― Да. Прошлой зимой.

Я удивлен, что она не слышала об этом, но, думаю, она не интересуется ничем, что происходит со мной или моей семьей.

― Это… я думала, он совсем развалился, ― говорит она, заканчивая укладывать свои принадлежности обратно в сумку. ― Как ты там живешь?

Я негромко усмехаюсь, слегка наклонившись к ней.

― Я много чего умею делать своими руками.

Я не пропускаю, как розовеют ее щеки под флуоресцентным светом кофейни, и ухмыляюсь, вставая и отодвигая свой стул под стол.

― Увидимся позже, Эмми.

Не говоря больше ни слова, я поворачиваюсь и выхожу из кофейни к своему грузовику.

Может быть, все окажется не так уж плохо, особенно если я снова заставлю ее так покраснеть. Только в следующий раз… может быть, это будет мой язык.

Глава 5

Святой Ник… дай мне сил

Эмма

Честно скажу, никогда и ни при каких обстоятельствах я не думала, что когда-нибудь окажусь в доме Джексона Пирса. И опять же, я никогда не думала, что смогу существовать с ним в одной комнате, но каким-то образом мы оба до сих пор дышим.

― Черт… ― бормочу я, ведя свой Mercedes по длинной, извилистой подъездной дорожке, ведущей к его дому. Деревья нависают над гравием, отчего вокруг становится еще темнее. Здесь безмятежно и спокойно, он полностью скрыт от остального мира.

Наконец, спустя, кажется, целую милю, показался старый белый фермерский дом. Он переживает не лучшие времена, но это вполне логично, ведь он простоял заброшенным почти двадцать лет, пока его не купил Джексон. Краска на дверях и по всему фасаду облупилась, ставни обветшали, а колонны перед домом, кажется, могут в любой момент рухнуть от старости.

Но несмотря на все эти недостатки, в этом доме гораздо больше прекрасного. Совершенно новое крыльцо, неокрашенное дерево которого еще свежо и ново, поражает воображение. Перед входом стоят кресла-качалки, новые окна и новая темно-синяя входная дверь.

Очевидно, что Джексон ремонтирует его, даже если он еще не закончил.

Припарковав машину, я беру сумку с пассажирского сиденья, открываю дверь и выхожу.

Через секунду входная дверь распахивается, и навстречу мне вылетают два огромных меховых шара, с пушистой золотистой шерстью и висячими ушами.

На моем лице сразу же появляется улыбка, и я опускаюсь на корточки, чтобы получить всю щенячью любовь.

― О, привет, ― воркую я, поглаживая каждую из голов двух самых милых золотистых ретриверов, которых я когда-либо видела. ― Боже, вы просто очаровательны. Очевидно, у вас в семье все в порядке с внешностью, ― говорю я им, как раз когда Джексон подходит к нам, засунув руки в передние карманы джинсов.

― Я вижу, ты уже познакомилась с Марли и Мо, ― говорит он смущенно. ― Успокойтесь, вы, два хулигана.

― Они прекрасны.

Он кивает.

― Я спас их у ручья. В декабре прошлого года я наткнулся на них, сгрудившихся на подстилке из мокрых листьев, крошечных щенков, дрожащих на снегу. Я удивился, что они не замерзли насмерть, и, не найдя нигде их мамы, принес их в дом на ферме, а дальше все пошло по накатанной.

Ух ты, у этого придурка действительно есть сердце. Это удивительно… восхитительно.

Оставив свой комментарий при себе, я киваю, наклеивая на лицо приторную улыбку.

― Очень благородно с твоей стороны, Джексон Пирс. Сколько у тебя здесь акров земли?

― Двадцать. От линии деревьев и до ручья Харроу-Крик. ― Вынув руку из кармана, он показывает на линию деревьев, где солнце начало садиться, окрашивая все вокруг в глубокие оранжевые и пурпурные тона, и понижая температуру. За последние пару недель у нас не было сильного снега, поэтому на земле лежит лишь небольшой слой. Этого достаточно, чтобы укрыть ее, превратив в пушистое белое одеяло.

― Давай зайдем внутрь. Ты дрожишь, ― говорит он, заметив тот факт, который я еще не осознала. Я была слишком занята, разглядывая его владения и очаровательных щенков.

― Да, было бы здорово.

Он поворачивается к деревенской двухэтажке и зовет собак, приглашая меня следовать за ним.

Я стараюсь не смотреть на то, как обтягивающие джинсы на его заднице прилегают к нему, словно вторая кожа, когда он заходит внутрь.

Почему мужчины, которые неоправданно привлекательны, в равной степени раздражают?

Может, это просто особенность Пирса?

Я переступаю порог дома Джексона, плотно запахнув пальто, и у меня отпадает челюсть, когда я осматриваюсь. Если снаружи дом явно еще не достроен, то внутри — совсем другое дело.

Очевидно, что именно здесь Джексон начал свой ремонт.

Внутреннее убранство просто захватывает дух, и впервые я поняла, почему все в городе помешаны на Pearce Builders.

Его мастерство просто невероятно, а дизайн… он современный и свежий, но в то же время кажется деревенским и уютным.

― Ты судила о доме по внешнему виду, не так ли? ― Он усмехается, закрывая дверь и снимая ботинки в прихожей. ― Не стоит удивляться, Эмми.

Закатив глаза, я делаю то же самое. Когда я снимаю пальто, он, удивив меня, забирает его и вешает на вешалку.

― Я не судила о твоем доме. Я… я просто не ожидала, что он будет таким красивым. Он так долго стоял заброшенным, что весь город был уверен, что его придется снести. Очевидно, что это не так. Ты вложил в него много труда.

Он ведет меня в гостиную с открытой планировкой, где стоит удобный кремовый диван и на стене висит массивный телевизор.

― Тебя не убило то, что ты сделала мне такой комплимент? Мне кажется, что это должно было быть больно.

Улыбка на его губах дразнит, и я хмурюсь, прищуриваясь.

― Наслаждайся, потому что это никогда не повторится.

Я ставлю сумку на журнальный столик и медленно разворачиваюсь, осматривая остальную часть его дома, пол из темного дерева и черные железные светильники.

― Ты не возражаешь, если я разложу свои вещи здесь, или ты предпочитаешь другое место?

Он пожимает плечами и кивает в сторону темного деревянного журнального столика.

― Располагайся. Хотя Мо и Марли, наверное, захотят получить все внимание, если ты будешь сидеть на полу.

― Я не жалуюсь — они такие милые. Спасибо.

Отведя взгляд от его лица, я роюсь в сумке и достаю все свои принадлежности: блокнот, календарь, стикеры, маркеры, цветные ручки. Моя доска настроения. Все, что мне нужно для того, чтобы все прошло гладко и организованно, насколько это возможно.

Нам двоим будет достаточно сложно работать вместе, не сходя с ума, и еще сложнее, если я не буду всем управлять.

К тому же, когда я готова, это помогает мне чувствовать… контроль над ситуацией. Мне нужно, чтобы все шло точно по плану, а единственный способ добиться этого — планировать.

Как там говорится… не планируешь — значит, потерпишь неудачу?

Джексон исчезает на кухне, а затем возвращается с двумя янтарными бутылками пива в руках.

― Пиво? Я знаю, что это, наверное, недостаточно модно для тебя, но это все, что у меня есть. Я не любитель красного вина. ― Он протягивает их мне.

Бросив на него взгляд, я взяла бутылку из его рук.

― Ну и кто тут предвзят? Я, на самом деле, люблю пиво. Я пью его постоянно. Я настоящий ценитель пива.

В его глазах мелькает веселье, когда я делаю большой глоток, не отрывая взгляда от бутылки.

Как только горькая жидкость попадает на мои вкусовые рецепторы, я тут же жалею о своем решении.

Боже, это похоже на… газированную горькую воду, только еще хуже, и я не знаю, как это возможно. Стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, я проглатываю полный рот и гримасничаю.

― Вкусно. Спасибо.

Он откидывает голову назад, из его груди вырывается глубокий, низкий смех.

― Боже, ты совсем не умеешь врать, Эмми. Выражение твоего лица было бесценно.

Я полностью игнорирую его, занимаю место между диваном и журнальным столиком и ставлю пиво на стол.

― У тебя есть подставка?

― Разве я похож на парня, у которого есть подставка?

Вздохнув, я открываю блокнот и отсоединяю ручку, когда он садится на пол рядом со мной, поднося пиво к губам.

Несмотря на ужасный вкус, я продолжаю потягивать свое пиво, хотя бы для того, чтобы доказать, что я не «слишком хороша» для пива. Для человека, который меня совсем не знает, у него, конечно, много предвзятых представлений обо мне. Хотя, наверное, это не совсем справедливо, потому что я поступаю с ним точно так же.

― Ладно, думаю, нам пора начинать.

Он кивает.

― Приступай, Эмми.

Мой взгляд прищуривается, когда я делаю еще один большой глоток пива, и на секунду я не пытаюсь скрыть, что медленно оглядываю его. Может быть, дело в алкоголе или в том, что я почти не ела весь день… А может быть, дело в том, что я уже давно не была так близко к Джексону Пирсу. Тюремная камера не в счет ― я была расстроена и пыталась сосредоточиться на том, чтобы снова выйти на свободу.

Именно в этот момент я понимаю, что находиться так близко к Джексону Пирсу опасно.

Эти его карие глаза, золотистые круги меда в радужной оболочке. Густые темные ресницы обрамляют их, на тон темнее щетины на подбородке, которую он не удосужился сбрить. Обычно я больше люблю чистые костюмы и галстуки, но в нем есть что-то восхитительно манящее. Что-то опасное и грубое. Что-то, чего я сама хочу.

Его каштановые волосы вечно взъерошены и падают на лицо, когда он откидывается на спинку дивана, поднося бутылку к губам. Его мощное горло вздрагивает, когда он проглатывает пиво, и я сжимаю бедра, чувствуя пульсацию.

Ладно, может быть, это пиво ударило мне в голову. А может, дело в том, что он спасает от холода щенков, или в том, что он видит красоту в доме, который все остальные так быстро списали со счетов. Может быть, в Джексоне Пирсе есть нечто большее, чем я могла предположить, потому что была слишком ослеплена тем, что, как мне казалось, я знала?

Нет. Это точно пиво. Только пиво.

Именно это сейчас и происходит.

Алкоголь затуманивает мой мозг, делает невозможным думать ясно, рационально, именно поэтому мои мысли заняты Джексоном Пирсом.

Вот почему я смотрю на его предплечья, как на свою особую версию порнофильма: загорелые мышцы пульсируют, когда он ставит пиво обратно на бедро, обтянутое джинсами.

― Эмма? ― Его голос прорывается сквозь мои мысли, и я чувствую, как мои щеки разгораются, а вслед за ними распространяется яростный румянец.

Я не только представляю себе обнаженного Джексона, но и делаю это, сидя прямо рядом с ним. Я чувствую тепло его тела рядом со своим, ощущаю свежий, лесной запах его шампуня.

― Итак… ― Я прочищаю горло и возвращаю взгляд к блокноту, лежащему передо мной, когда начинаю писать. ― Я подумала, что мы начнем с ратуши? Нам нужно попасть в здание, сделать некоторые замеры, посмотреть, с чем мы действительно работаем. Вообще-то я не была в мэрии уже много лет, так что мне нужно посмотреть, с чем именно я столкнусь.

― Конечно. Как скажешь. ― Мой взгляд переходит на него, и я задерживаюсь на линии его губ, после чего качаю головой и возвращаю глаза к лежащему передо мной блокноту.

Я начну с контрольного списка. Это всегда приводит в порядок все маленькие колесики в моей голове. Организовывает.

― Хорошо, отлично. Итак, я подумала, может быть, стандартный ужин из пяти блюд? Черно-белые коктейльные наряды. Пусть это будет шикарно…

― Воу, воу, воу. ― Он останавливает меня, качая головой. ― Эмми, не хочу тебя разочаровывать, но мы не будем устраивать чертову модную вечеринку в черных галстуках. Половина людей в этом городе даже не имеют нарядов для этого.

Я усмехаюсь.

― И когда ты говоришь «половина людей», ты на самом деле имеешь в виду Пирсов, верно?

― Нет, я имею в виду Клубничную Лощину. Знаешь, ведь предполагается, что приглашен весь город. Черт, знаешь, что? Мне нужно еще одно пиво для этого. ― Не говоря больше ни слова, он встает с пола и исчезает на кухне, возвращаясь с еще двумя бутылками. Отвлекаясь на виртуальный секс со своим врагом, я, видимо, допила пиво, которое он мне дал.

К его вкусу привыкаешь…

Он протягивает мне пиво без крышки и садится рядом, на этот раз повернувшись ко мне лицом.

― Слушай, я понимаю, что у твоей семьи есть традиции, и ты хочешь, чтобы это было шикарное мероприятие, но ты также должна учитывать, что у моей семьи есть традиции. И если мы собираемся сделать это вместе, нам придется работать вместе, Снежинка. Даже если это последнее, чем мы хотим заниматься.

Черт бы его побрал.

Он прав…

― Ладно. Мы должны научиться… идти на компромисс.

― Но ты не можешь отвергнуть идею, как только я ее предложила, Пирс. Это несправедливо.

Он поднимает руки вверх в знак капитуляции.

― Хорошо, но то же самое относится и к тебе. Работает в обе стороны.

Я киваю, избегая его взгляда. Я серьезно раздумываю, не спросить ли его, есть ли в этом пиве афродизиак или что-то в этом роде, потому что я все больше и больше возбуждаюсь.

Из-за… Джексона Пирса.

Глава 6

Трахни…. меня на праздник

Джексон

Я почти выношу такую Эмму. Расслабленная, менее напряженная, менее болтливая. Каждый раз, когда она открывает рот, чтобы вести себя как маленькая грубиянка, мне хочется поставить ее на колени и засунуть в этот рот свой член.

Я ничего не могу с собой поделать, и, сидя так близко к ней, когда в камине потрескивает пламя, и комната тускло освещена, я сосредотачиваюсь на всех неправильных вещах. На чем, как я знаю, мне не следует концентрироваться, но задача кажется невыполнимой.

― Ладно, это начало. План. Мы встречаемся в мэрии, измеряем площадь, смотрим, что мы можем использовать для проведения вечеринки. И вето на ужин из пяти блюд. Понятно. ― Пока она говорит, она ставит галочки в своем списке дел. Идеальные маленькие галочки, не то чтобы я ожидал чего-то меньшего. ― Теперь нам нужно определиться с темой, чтобы более детально продумать оформление, еду и развлечения, ― говорит она, откладывая блестящую ручку, чтобы взять пиво и сделать долгий глоток.

Так мы и проводим следующие тридцать минут, обсуждая этот ее «план», время от времени подкалывая друг друга, когда представляется возможность, и каким-то образом оказываемся так близко, что при каждом движении задеваем друг друга.

― Боже, здесь столько чертовых СТИКЕРОВ, что я даже не успеваю за ними следить. ― Я стону, смахнув одну из пряничных записок со стола. ― А это? Ледяная скульптура? Нет, Эмми. Ни в коем случае.

Она усмехается, выхватывая стикер у меня из рук с неженским фырканьем.

― Ты невозможен, ты ведь понимаешь это? Ледяная скульптура ― это стильно, и не трогай мои стикеры, пожалуйста ― они разложены именно так, как мне нужно.

Я ухмыляюсь, наклоняюсь и смотрю на нее.

Я беру со стола еще один стикер и зажимаю его между пальцами. Мы уже так близко, что я чувствую ее дыхание на своих губах.

― Упс.

Ее взгляд прищуривается, а бровь выгибается дугой, и моя ухмылка расширяется, когда она пытается выхватить его у меня из рук. Я держу его высоко над ее головой… просто вне досягаемости.

Мы находимся в молчаливом противостоянии, и я получаю от этого слишком большое удовольствие.

Я не могу сказать, кто из нас двинулся первым, но внезапно мы оказались друг на друге, мои руки вцепились в ее шелковистые волосы, и я притянул ее к себе уничтожая оставшееся расстояние, запечатывая свои губы ее губами и пробуя пиво на языке. Ее руки скользят по моему затылку, а затем она забирается ко мне на колени и усаживается прямо на мой уже ноющий член, всхлипывая при этом.

Черт, как бы я ни притворялся, что ненавижу эту девушку, я хочу ее. Очень сильно.

Я хочу быть тем, кто лишит ее жесткого, чопорного фасада, оставив ее мягкой и податливой под моими мозолистыми руками.

Я провожу пальцами по участку кожи, выглядывающему из-под поднявшегося свитера, и по ее позвоночнику пробегает дрожь. Для той, кто так много времени проводит, притворяясь, что ненавидит меня, она так чертовски отзывчива на мои прикосновения.

Ее бедра двигаются на моих коленях, ее ногти впиваются в кожу головы, пытаясь притянуть меня еще ближе к себе, ее губы сражаются с моими в поцелуе, который я ощущаю каждым нервным окончанием своего тела. Я пытаюсь быть джентльменом, чего она, похоже, ждет от меня, но я не такой.

В том, как я хочу ее трахнуть, нет ничего джентльменского. Нет ничего джентльменского в том, что я хочу с ней сделать.

Снять с нее одежду, поклоняться ее телу языком и наказать ее за то, какая она грубиянка, ― чтобы на ее заднице краснели отпечатки моих рук.

Скользя руками выше по ее спине, я прижимаю ее к себе, раскачивая ее бедра на своем члене, пока мы оба не задыхаемся. Сплетение языков и зубов. Это неистово, и в этом нет ничего элегантного, в отличие от всего, что я когда-либо знал об Эмме Уортингтон.

Ее язык проводит по моей нижней губе, прежде чем она захватывает ее между зубами и оттягивает, в то время как ее пальцы пробираются под ткань моей рубашки, проводя по плоскости моего живота. Мышцы сокращаются под ее прикосновениями, и я в две секунды готов сорвать с ее тела то, что, как я уверен, является чем-то нелепо дорогим, и трахнуть ее прямо здесь, на этом полу.

Когда мои пальцы задевают кружевную бретельку ее бюстгальтера, она отстраняется и смотрит на меня тяжелыми, полными желания глазами, обрамленными густыми темными ресницами.

Пока мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, я практически вижу мысли, проносящиеся в ее голове.

― Черт. Что мы делаем? Мы не должны этого делать. ― Она пытается сползти с моих коленей, но я бью ладонью по ее попке, слегка покачивая ее, и она со стоном откидывает голову назад, а ее пальцы впиваются в мой живот. Наклонившись вперед, я снова захватываю ее губы, погружаясь в ее рот и показывая ей, почему мы должны заниматься именно этим.

К черту вражду, к черту то, что мы должны ненавидеть друг друга, к черту все, что не здесь и не сейчас. Меня всегда тянуло к ней, даже если она сводила меня с ума, как никто другой, но то, что мы были вынуждены быть вместе последние два дня, заставило меня хотеть ее еще больше. От этого никуда не деться, так что к черту.

О последствиях мы будем беспокоиться позже.

Оторвав свои губы от ее губ, я провел ими по ее челюсти до шеи, где присосался к чувствительному месту под ухом.

― Именно поэтому мы и должны это сделать, Снежинка.

Она стонет, когда я провожу зубами по ее коже, покусывая, пока она извивается.

― Но мы же ненавидим друг друга, ― задыхается она, снова запуская руки в мои волосы и дергая. Сильно.

Да, черт возьми, я знал, что в этой девушке есть нечто большее, что скрывается под ее личиной святоши.

― Я никогда не говорил, что ненавижу тебя. На самом деле… ― Я просовываю руки под свитер, провожу ладонями по ее животу, поднимая мягкую ткань все выше и выше, обнажая светло-розовое кружево лифчика и выпуклости ее груди. На центральной застежке бюстгальтера болтается крошечное золотое сердечко. ― Кажется, мне все это чертовски нравится.

Я держу их в ладонях, сжимаю и сдвигаю, а большим пальцем провожу по твердому камешку ее соска.

― Мы… не должны. ― Она едва успевает произнести эти слова, как я провожу языком по краю кружева. ― Мы… ― Даже протестуя, она гладит мой член.

Отстранившись, я смотрю на нее. ― Как насчет того, чтобы побеспокоиться о том, что нам не следует делать, позже? Очевидно, что нас тянет друг к другу, и нам хорошо вместе. Мы взрослые люди, Эмма.

У нее перехватывает дыхание, когда я произношу ее имя вместо многочисленных прозвищ, которые я использую только для того, чтобы досадить ей.

― Одна ночь. Это все, чего я хочу.

Она моргает в ответ, в ее взгляде мелькает нерешительность, но в конце концов она кивает.

― Одна ночь. И мы больше никогда не будем говорить об этом. Мы сделаем вид, что этого никогда не было.

Звучит так, будто она пытается убедить себя, но я лишь пожимаю плечами, мои губы изгибаются.

― Конечно, Снежинка. Мы можем вернуться к тому, что ненавидим друг друга… завтра.

Кивнув еще раз, она слегка откидывается назад, опуская свитер, но я поднимаю руку, чтобы остановить ее.

― Не прячься от меня. ― Наклонившись вперед, я смыкаю губы вокруг тугой вершинки, скрытой под бледно-розовым кружевом. Этот цвет дополняет ее бледную, кремовую кожу, и мне хочется оставить на ней следы, присвоить ее. Маленькое напоминание о том, что после сегодняшней ночи никто не сможет заставить ее почувствовать то, что дал ей я, даже если она захочет снова возненавидеть меня, когда эта ночь закончится.

― Не командуй мной… ― Я прижимаюсь губами к ее губам, заставляя ее замолчать, наши языки сталкиваются в испепеляющем поцелуе, который стирает все нахальство с ее маленького грубого рта.

Черт, я хочу отшлепать ее, оставить следы на ее восхитительной попке. Мои руки опускаются вниз, чтобы сжать ее, когда я легко поднимаю ее и иду к плюшевому ковру перед потрескивающим камином. Достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, но достаточно далеко, чтобы не чувствовать дискомфорта.

Ее светлые волосы разметались по плечам, губы покраснели и припухли от наших поцелуев, а на щеках появился восхитительный розовый румянец.

Она чертовски красива.

Я не даю ей ни секунды на раздумья или сомнения. Я просто раздвигаю ее бедра и оказываюсь между ними, дергаю за свитер, пока он не оказывается на ее голове и не отбрасывается в сторону.

Наклонившись вперед, я нежно прижимаюсь губами к изгибу ее декольте, в то время как ее пальцы вплетаются в волосы на моем затылке, прижимая меня к ее груди, и с ее губ срывается стон желания.

Звук, который я запомнил и планирую слышать сегодня снова и снова.

Мои пальцы проникают под кружевные чашечки, оттягивая одну из них вниз и открывая нежно-розовый сосок, который лишь на тон темнее ее губ. Я подношу к нему губы, провожу зубами по вершине, затем всасываю его в рот и отпускаю с хлопком.

― Джексон…, ― стонет она, притягивая мою голову назад, когда я приподнимаюсь, и мои глаза блуждают по ее груди. ― Пожалуйста.

Никогда в жизни я не думал, что Эмма Уортингтон будет умолять меня о чем-либо, не говоря уже о том, чтобы быть подо мной.

Я просовываю руку под нее и расстегиваю лифчик, бретельки свободно спадают по рукам, когда я снимаю его, оставляя ее обнаженной до пояса.

На секунду я застываю от этого зрелища.

Она распростерлась передо мной, светлые волосы разметались вокруг нее, как ореол, сияющий от пламени камина, бледно-розовые соски затвердели, превратившись в маленькие тугие пики, которые так и просятся, чтобы их пососали и покусали. Она жаждет моего члена. Моего языка на ней.

В жизни есть лишь несколько вещей, которые, по моему мнению, могут поставить меня на колени, и я без сомнения знаю, что это одна из них.

Эмма Уортингтон ― одна из них.

Ее руки тянутся ко мне, торопя меня, и я качаю головой.

― Если у меня с тобой будет только одна ночь, Эмма, то я использую каждую чертову секунду, ― говорю я, проводя языком по ее соску. ― Не торопи меня. Дай мне полюбоваться тобой. ― Мой голос хриплый от желания, и я не упускаю из виду, как она извивается подо мной, когда я говорю.

Мой язык проникает в ложбинку на груди, спускается все ниже и ниже к пупку, где я погружаю его внутрь и провожу по коже над поясом.

Я быстро расстегиваю пуговицу на ее брюках и, когда она спускает их с бедер, отбрасываю в сторону, оставляя на ней только бледно-розовое кружево с влажным пятном спереди.

Черт, я хочу попробовать ее на вкус. Я хочу, чтобы она кончала на мое лицо, пока я не вымокну в ней.

Я провожу языком по кружеву, и она задыхается, когда я срываю его с ее тела одним грубым движением.

― Джексон! ― бормочет она, задыхаясь. ― Они были дорогие.

― Плевать. Возьми мою карточку и купи тысячу гребаных пар, ― хмыкаю я в ответ, мой взгляд переключается на ее голую киску в нескольких дюймах от моего лица. Она вся мокрая, и я чувствую запах ее возбуждения.

В тусклом свете камина она блестит, когда я пальцами раздвигаю ее пошире, и мои глаза блуждают по ее идеальной киске.

― Проклятье, ― бормочу я, не в силах остановить себя от того, чтобы распластать язык и провести им по ее влажной коже. Я опускаю руки вниз и нащупываю свой член, который сейчас невероятно тверд и сочится от одного только ее вкуса.

Ее руки летят к моим волосам, перебирая пряди, и с ее губ срывается тихий крик.

Она такая сладкая на вкус, что мне хочется остаться здесь до конца ночи, вылизывать ее клитор, трахать ее языком, пока она не насытится и не обессилит от оргазмов. Но у меня всего одна ночь, и я должен использовать свое время с умом.

Я ласкаю ее клитор, провожу языком по нему раз, другой, а потом еще раз, прежде чем втянуть его в рот. Сильно.

Ее спина выгибается, и она упирается бедрами в мой рот, когда я ввожу в нее палец, загибая его, чтобы попасть в то место, которое заставит ее извиваться. Она тугая и горячая, сжимается вокруг моих пальцев, когда я трахаю ее.

Звук того, как я ем ее киску, как изголодавшийся мужчина, в сочетании с хлюпающими звуками ее киски, принимающей мои пальцы, заполняет комнату. Это грязно и безумно, но, блядь, именно так я сейчас к ней и отношусь.

Это именно то, что нужно.

― О Боже, Джексон…, ― задыхается она, и мой член пульсирует от того, как чертовски приятно слышать мое имя на ее губах. Когда она произносит мое имя с удовольствием, а не с враждебностью.

Я хочу слышать его снова и снова, блядь, чтобы оно эхом отражалось от стен моего дома, пока я вгоняю в нее свой член и вытрахиваю из нее все дерьмо.

Я еще не начал, а она уже близка, ее стенки сжимаются вокруг моих пальцев.

― Кончай, Эмма. Давай, ― приказываю я, любуясь тем, как сильно она дергает меня за волосы, когда я втягиваю ее клитор в рот, а затем ввожу в нее еще один палец, поглаживая ее точку G. ― Кончи мне на лицо, Снежинка.

Это прозвище, которое она так ненавидит, окончательно выводит ее из равновесия, а также укус в бедро, от которого ее ноги сомкнулись вокруг моей головы. Ее спина выгибается, и поток влаги заливает мой язык.

Я ласкаю ее киску, пока она извивается, оргазм накатывает на нее, заставляя все ее тело напрягаться, пока она не становится слишком чувствительной и не отталкивает меня.

В последний раз нежно прижавшись губами к ее клитору, я поднимаюсь по ее телу, заключая ее в клетку с самодовольной ухмылкой на губах. Я подношу пальцы ко рту, удерживая ее взгляд, пока обсасываю их, наслаждаясь ее вкусом.

― Твоя киска точно не ненавидит меня, Эмми, потому что ты только что кончила мне на лицо.

― Не говори больше ни слова, ― говорит она, поднимая на меня взгляд. ― Ни слова, Пирс.

Я вскидываю бровь.

― Возвращаемся к фамилиям, да?

Даже в тусклом свете камина я вижу, что ее щеки раскраснелись, а губы припухли от моих поцелуев. Ее вид после свежего оргазма почти так же сексуален, как и кремовая кожа ее бедер, которая теперь поцарапана и покраснела от моей щетины, пока я ел ее киску. Когда она практически скакала по моему лицу.

Это вызывает во мне что-то первобытное, незнакомое чувство собственничества, поднимающееся на поверхность. Я хочу пометить ее везде. Не только на бедрах.

Ее задницу, ее киску. Я хочу разрисовать ее своей спермой.

Я чувствую, как ее рука проводит по моему обтянутому джинсами члену, и я шиплю в ответ, мой взгляд задерживается на ней.

― Одна ночь, ― повторяет она наши слова, сжимая мой член через плотную ткань. Она возится с пуговицей, расстегивает ее, а затем медленно опускает мою молнию.

Наклонившись вперед, я захватываю ее губы, сглатывая ее всхлип, пока мы вместе расстегиваем пуговицы на рубашке. Когда это занимает больше времени, чем ожидалось, она разочарованно выдыхает мне в рот.

Я ухмыляюсь, затем тянусь сзади и сдергиваю ее с шеи. Не успел я отбросить ее в сторону, как ее руки уже на мне, бродят по моей груди, по прессу и ниже, к тому месту, где висят расстегнутые брюки.

― Боже, конечно, ты сложен как какой-нибудь… греческий бог. ― Это звучит как комплимент, но я уверен, что она хотела сказать это как оскорбление.

― А чего ты ожидала, Снежинка? ― пробормотал я, сдвигая джинсы вниз по бедрам, пока они не оказались сняты и убраны в сторону.

Она кусает губы, прежде чем заговорить. ― Не этого.

― Жаль. ― Я ухмыляюсь, снова нависая над ней. ― Извини, что превзошел твои ожидания.

Я провожу пальцами по ее бедру, и она вздрагивает в ответ. Все, что осталось между нами, ― это тонкая ткань моих трусов-боксеров, и я не смог бы спрятать свой твердый, ноющий член, даже если бы, блядь, попытался. Я не могу скрыть как сильно я хочу трахнуть ее, как сильно хочу увидеть, как она разваливается на части под мной.

Ее пальцы поддевают резинку моих трусов-боксеров, и она стягивает их, пока они не оказываются на моих бедрах, так что головка моего члена выглядывает из верхней части, а из прорези сочится капля спермы.

Я наблюдаю за тем, как выражение ее лица становится голодным, а глаза мутнеют и теряют фокус, когда она сглатывает густую слюну. Затем она удивляет меня, притягивая меня к себе, двигая губами по моим губам, дразня линию моего рта, пока я не открываю его, и она сосет мой язык, как будто она испытывает такое же вожделение, как и я.

Я быстро спускаю боксеры до конца, мой член свободно упирается в живот, и она отстраняется, ее взгляд падает между нами.

― Господи, ― бормочет она, поднимаясь с пола, затем толкает меня на ковер и забирается на меня. ― Я хочу тебя.

― Наши чувства взаимны, ― отвечаю я.

Она двигается надо мной, пока мой член не упирается в ее теплый, влажный центр, и мы оба стонем в унисон от этих ощущений. Положив руки мне на грудь, она двигается у меня на коленях, смазывая мой член своей влагой.

Я вдыхаю, когда она впивается ногтями в мою кожу, ее бедра извиваются на моем члене, и тихий стон срывается с ее губ каждый раз, когда головка моего члена касается ее пульсирующего клитора.

― Ты хочешь использовать меня, чтобы кончить, Снежинка?

Она кивает, все еще двигая бедрами и проводя клитором по моему члену. Судя по тому, как раскраснелись ее щеки, как разошлись губы, а глаза плотно зажмурены, она уже снова близка к этому.

Как бы сильно я ни хотел оказаться внутри нее, я хочу смотреть, как она доводит себя до оргазма, дико скользя своей киской по моему члену. То, что, несомненно, будет жить в моей голове вечно.

Мои руки летят к ее бедрам, и я направляю ее на свой член, облизывая губы, наблюдая, как она откидывает голову назад. Она подносит руку к соску, перекатывает его между пальцами и грубо дергает. Секунду спустя она разваливается на части, ее ноги дрожат, когда она кончает. Я чувствую, что она снова мочит мой член, и мои яйца, блядь, болят от желания освободиться внутри нее. Она все еще содрогается от оргазма, а я, выровняв свой член с ее входом, медленно опускаю ее на дюйм.

― Блядь. Эмма, презерватив.

Мы оба замираем. Не могу поверить, что я так увлекся моментом, что даже не задумался об этом. Раньше такого не было.

― Я принимаю противозачаточные, и только что сдала тест. Я хочу почувствовать тебя без ничего, ― вздохнула она, опускаясь еще на дюйм. ― Если… ты хочешь. ― Она прикусывает губу, в ее глазах горит желание, и мы оба понимаем, что остановить это невозможно.

Нет ничего в этом гребаном мире, чего бы я хотел больше, чем наполнить ее своей спермой, почувствовать, как ее влажная киска сжимает мой член, когда она кончает.

― То же самое, ― хриплю я и хватаю ее за бедра, насаживая ее и погружаясь в нее до упора.

― Боже… Джексон, ты такой большой, ― стонет она, покачивая бедрами вперед-назад, так что ее клитор задевает основание моего члена. ― Я никогда не чувствовала себя такой… растянутой.

Она заставит меня кончить через тридцать чертовых секунд, если будет продолжать говорить в том же духе. Я никогда не был внутри женщины без резинки. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не сорваться и не накачать ее спермой так, что она будет вспоминать обо мне несколько дней. Мои мышцы сотрясаются от усилия сдержать себя.

― Не двигайся, ― стону я. ― Дай мне секунду, женщина.

Она хихикает — звук, который я никогда не ожидал услышать от Эммы. Логично, что она смеется надо мной, но, к счастью, она подчиняется, ненадолго замирая.

Я чувствую, как она прижимается ко мне, ее взгляд темнеет, и радужка ее голубых глаз становится похожей на глубины океана.

― Ты точно в списке непослушных, ― поддразниваю я, переворачивая нас так, что ее спина прижимается к мягкому меху ковра, а мой член по-прежнему находится внутри нее.

Я подтягиваю ее ногу к себе, упирая ступней в мое плечо, чтобы иметь возможность трахать ее еще глубже. Она рвано вздыхает, когда я выгибаю бедра.

― Мне нужно, чтобы ты перестал говорить и трахнул меня, Джексон Пирс.

Я вскидываю бровь. Большую часть времени она ставит меня в тупик, но, черт возьми, я думаю, что мне действительно нравится этот рот. Мне нравится, какая она вздорная. Гребаный огонь, не терпящий ничьего дерьма.

Именно те вещи, которые я не знал об Эмме, я сейчас вспоминаю. Как она звучит, когда кончает, как мы идеально подходим друг другу, хотя нас всю жизнь учили ненавидеть друг друга. Как правильно она ощущается на моем члене.

Ее ноги лежат у меня на плечах, и я чувствую, как они дрожат, когда я еще глубже вгоняю бедра, погружаясь в нее до предела. С каждым толчком ее грудь сотрясается, и она еще больше приподнимается на ковре.

В том, что происходит между нами, нет ничего нежного или романтичного.

Это грубый, полный похоти трах, мы оба отдаемся желанию наших тел. Завтра мы будем думать о последствиях, но сегодня единственное чего я хочу это потеряться в ней.

Мой взгляд падает на то место, где мы соединяемся, и я раздвигаю ее еще шире, чтобы лучше видеть, как мой член входит в нее. Это самое горячее зрелище, которое я когда-либо видел. Я вижу, как она напрягается, чтобы принять меня целиком, как ее киска розовеет и пухнет от моего члена, бьющегося внутри нее.

Я чувствую, как она сжимается вокруг меня, и покалывание в основании моего позвоночника усиливается, подталкивая меня к краю.

Я отстраняюсь и с силой подаюсь вперед, мои толчки становятся все более беспорядочными и дикими, и она стонет подо мной. Наклонившись, я захватываю зубами упругий пик ее соска, чтобы прикусить его, а затем опускаю пальцы к ее клитору, кружась в такт моим толчкам.

― Давай, Эмма, ― шепчу я ей в сосок, другой рукой обхватывая мягкий изгиб ее бедра, когда мои яйца начали поджиматься, готовые взорваться.

― Я… я…, ― стонет она.

Я сжимаю ее клитор между пальцами, и оргазм накрывает ее, она выгибает спину и обхватывает ногами мои бедра, извиваясь.

Секунду спустя я следую за ней, возбуждение струится по моему позвоночнику. Я медленно покачиваю бедрами, погружаясь в нее все глубже и глубже, и кончаю в нее горячими струями. Из моей груди вырывается глубокий стон, а мои руки крепко вцепляются в ее талию, пока по ней прокатываются толчки оргазма.

― Черт возьми, ― бормочет она, глядя на меня потемневшими зрачками с покрасневшими щеками.

Это было грязно, грубо и чертовски горячо.

И внезапно я обнаруживаю, что хочу, чтобы это было не только на одну ночь, как мы договорились.

Глава 7

Никакой омелы

Эмма

Мне кажется, что у меня над головой висит неоновая надпись: «У меня был лучший секс в моей жизни с мужчиной, которого мне иногда хочется убить», и она преследует меня повсюду, куда бы я ни пошла. А под «иногда» я имею в виду все то время, когда он не доставляет мне оргазм.

Логически я понимаю, что это не так, но кажется, что с той ночи, которую мы не будем обсуждать, весь город шепчется и следит за мной глазами даже больше, чем обычно.

― У тебя паранойя, Эмма. Остынь, ― бормочу я про себя, закрывая глаза и считая до десяти, а затем спокойно выдыхая.

― Что это было, дорогая?

Я открываю глаза и вижу, что на кухне стоит моя мама, вопросительно нахмурив брови, что говорит о многом, учитывая, сколько денег она ежемесячно тратит на ботокс.

Я прочищаю горло и качаю головой, натягивая улыбку. ― Ничего, я просто прокручивала в голове свой список дел. Я просто хотела посидеть с тобой и обсудить несколько вещей.

Кое-что о том, что я, возможно, худший Уортингтон в истории всего моего рода. Я нервно пожевала губу, когда она кивнула и жестом указала на большой обеденный стол. Как всегда, он накрыт идеально.

От Амелии Уортингтон я меньшего и не ожидала. В нашем доме все всегда было правильно и организованно, иначе моя мать сошла бы с ума, а этого никто не хотел. Я с раннего детства поняла, что моя мать ожидает от меня такого же совершенства, и где-то с тех пор давление, которое она оказывала на меня, стало казаться мне… удушающим.

Сейчас это чувствовалось сильнее, чем когда-либо. Я ненавидела разочаровывать ее, даже будучи взрослой.

― Ну, садись, Эмма, ты меня нервируешь, ― говорит она с противоположного кресла.

― Извини, я сегодня немного рассеянная. ― Я отодвигаю стул и разглаживаю юбку сзади, прежде чем сесть. Ее взгляд устремлен на меня, пока я сижу молча.

Я не знаю, как сказать это правильно, поэтому я просто скажу и покончу с этим.

― Несколько дней назад произошла небольшая… ссора. Я знаю, что ты уехала с отцом по работе, и я хотела первой рассказать тебе об этом.

Ее брови слегка приподнимаются, доходя до светлых прядей челки. Сегодня она носит волосы наполовину поднятыми, наполовину распущенными, закрепив их зажимом Chanel, который почти такого же оттенка, как и красный цвет ее губ. Ее фирменный цвет.

Она всегда говорила, что этот оттенок идеально подходит к серьгам с кроваво-красными рубинами, которые мой отец подарил ей на первую годовщину свадьбы. Ее макияж безупречен, а одежда стильная и в то же время непринужденная.

Моя мама всегда была лицом женского общества в Клубничной лощине. Идеальная женщина Уортингтон, а это значит, что она всегда задавала высокую планку.

― Что за ссора? ― спросила она, выражение ее лица становится напряженным.

― Я столкнулась с Джексоном Пирсом в магазине, и у нас произошла небольшая… размолвка. Честно говоря, это было так глупо, и сейчас я это понимаю, но, как ты знаешь, семья Пирсов обладает удивительной способностью раздражать вас, как никто другой. В споре с ним я не заметила, как оказалась близко к витрине со стеклянными украшениями, и когда я отступила назад… она упала и разбилась вдребезги.

Моя мама задыхается, прикрывая рот рукой. ― О, Эмма!

― Очевидно, это был несчастный случай. Ужасный несчастный случай, и, если говорить коротко о длинной и до смешного глупой истории, это имело последствия. К последствиям я была полностью готова, но, к сожалению, мэр Дэвис сказал, что ни семья Пирс, ни Уортингтоны не могут устраивать рождественские вечеринки… если только они не будут организованы в мэрии. Совместно.

Я никогда не видела, чтобы моя мама так бледнела, как при этом известии. На секунду она застывает в шоке, ее идеальное лицо не двигается.

― Я знаю, что это не самый лучший сценарий, но я думаю, что это будет о…

― Эмма. ― Наконец-то она заговорила, ее голос повышается с каждым словом. ― Ты хочешь сказать, что мы должны сделать это вместе с… семьей Пирс. Провести нашу ежегодную рождественскую вечеринку… вместе?

Я киваю, прикусив губу, не зная, действительно ли она хочет, чтобы я ответила на этот вопрос, или же она просто в шоке.

Она резко встает, и каблуки ее туфель стучат по мраморной плитке, когда она прогуливается по столовой. Редко можно увидеть ее такой… взволнованной. Моя мама ― всегда образец спокойствия и собранности. Видеть ее в таком состоянии немного нервирует.

― Это может быть причиной сердечногоприступа у твоего отца. Разве ты не помнишь прошлый год? Боже мой, ему потребовалась целая неделя, чтобы успокоиться после всего этого безобразия. Перевернули все наши наружные украшения вверх дном. Какая наглость! Прийти на нашу территорию и устроить такой вандализм. ― Она бормочет, массируя пальцами виски, и продолжает вышагивать. ― И теперь ты говоришь, что мы должны устраивать вечеринку с той самой семьей, которая пыталась нарушить нашу традицию на протяжении многих лет? Это нехорошо, Эмма, совсем нехорошо.

Я смущенно киваю, хотя и не удивлена ее реакцией.

Наконец, она останавливается передо мной и берет себя в руки. Она слегка приподнимает подбородок, как будто это всего лишь небольшая неприятность в ее жизни.

― И ты абсолютно уверена, что нет другого выхода из этой… ситуации?

― Ну, либо так, либо у меня будет судимость.

Вырвавшийся из ее уст звук ― частично вздох, частично болезненный всхлип ― заставил меня слегка откинуться в кресле. Я ненавижу разочаровывать свою семью, и я практически чувствую, как разочарование волнами исходит от мамы.

― Не вариант. Даже не может быть и речи. ― Выдохнув с досадой и поправив челку, она продолжает. ― Но, похоже, другого выхода нет, не так ли? Как это ни прискорбно, но тебе и… мистеру Пирсу придется работать вместе, чтобы устроить это, Эмма. Не только для того, чтобы не запятнать твою репутацию и всей семьи, но и потому, что мы не допустим, чтобы имя Уортингтонов было связано с какой-либо обычной вечеринкой. У нас есть репутация, которую мы должны поддерживать в этом сообществе. Ты знаешь, как важна эта вечеринка для Уортингтонов. Это традиция нашей семьи. Уортингтоны устраивают городскую рождественскую вечеринку с тех пор, как был основан наш город, когда наши предки впервые поселились в Клубничной Лощине.

― Я знаю, мама. Именно поэтому у меня уже есть план и я слежу за всем, чтобы не возникло никаких проблем. Все пройдет безупречно. Мы просто проведем несколько часов, общаясь с ними и остальными жителями города, и все закончится, не успеем мы и глазом моргнуть. Легко. Но я позабочусь о том, чтобы праздник все равно получился потрясающим, достойным имени Уортингтонов. А в следующем году мы вернемся к нормальной жизни. ― Я смотрю на часы на своем запястье и снова на нее. ― В ближайший час я должна быть в мэрии, чтобы встретиться с Джексоном Пирсом.

Мама кивает, возвращая себе маску самообладания, которую она на мгновение потеряла.

― Очень хорошо. Позволь мне побеспокоиться о том, чтобы рассказать об этом твоему отцу. Ты же просто убедись, что справишься с этим и сохранишь репутацию Уортингтонов. Позвольте мне приготовить тебе чай, прежде чем ты отправишься на встречу.

И вот так, делая то, что у нее получается лучше всего, она возвращается к притворству, что все прекрасно и ничего не случилось.

Это я попала в тюрьму, а потом случайно переспала с врагом, и теперь мне не выбраться из его лап, пока не закончится эта вечеринка.

Припарковав свой Mercedes на единственном свободном месте перед зданием мэрии, я беру сумку и выхожу на тротуар, глядя на старый ржавый грузовик Джексона, припаркованный у входа.

Кажется, что от одного сильного порыва ветра он может превратиться в груду металла на земле. Краска облупилась, а на задней двери, там, где находятся буквы CHEVROLET, ржавчина.

― Судишь о моем грузовике так же, как о моем доме, Эмми? ― глубокий голос раздается совсем рядом со мной, отчего я вздрагиваю и роняю сумку на бетон, а ее содержимое рассыпается по земле.

Господи, у меня чуть не случился сердечный приступ.

― Черт, ты сегодня какая-то нервная. Думаешь о чем-то конкретном? О ком-нибудь? ― Я вижу наглую ухмылку на его лице, и, если бы он не был таким чертовски раздражающим, я, возможно, захотела бы его поцеловать. Снова.

Что, безусловно, не обсуждается. Это было что-то вроде «раз и готово».

― Ну, обычно так и происходит, когда ты подкрадываешься к ничего не подозревающей женщине. ― Нагнувшись, я начинаю собирать свои вещи и запихивать их обратно в сумку, когда он присоединяется ко мне, чтобы помочь. От него пахнет так же, как и в тот вечер, ― свежестью и чистотой, мужественностью. Такой запах, который ты выбираешь в свечном магазине и который напоминает тебе о самом восхитительном мужчине.

И это совсем не способствует тому, что я должна снова его ненавидеть, а не хотеть прокатиться с ним, как на санях Санты.

― Эмми? ― спрашивает он низким голосом, присаживаясь передо мной на корточки.

― Что?

Засмеявшись, он качает головой.

― Я несколько раз звал тебя по имени. Я спрашивал, все ли с тобой в порядке. Ты сегодня какая-то… не такая.

Складывая оставшиеся вещи в сумку, я натягиваю холодную улыбку, хотя сейчас чувствую себя совсем не так. Я очень волнуюсь и начинаю сомневаться в том, что мне вообще удастся все это провернуть. Я не могу даже смотреть на него, не вспоминая, как он был у меня между бедер, как его щетина касалась чувствительной кожи моих ног, когда он ел меня, как голодный человек. Или как он чувствовался глубоко внутри меня, когда мои пальцы загибались на его плечах.

Я встаю, отряхивая замшевую юбку-карандаш, и прижимаю сумку к груди.

― Лучше не бывает. Готов?

Он смотрит на меня с минуту, затем пожимает плечами, и я даю себе всего двадцать секунд на то, чтобы рассмотреть его, прежде чем мы войдем в ратушу. Сегодня он одет в темные джинсы, старые, потертые рабочие ботинки и темно-зеленый хенли², который практически прилип к мышцам его бицепсов.

― После тебя, Снежинка, ― бормочет он, поймав мой взгляд, и его темно-янтарные глаза пылают так, как могут только они.

Не обращая внимания на прозвище, я прохожу мимо него к ратуше и открываю тяжелую входную дверь, заходя внутрь.

Первое, о чем я подумала, ― это то, как здесь темно, почти нет естественного освещения, и пахнет старостью и нафталином. Судя по количеству пыли, покрывающей все поверхности, ратушей не пользовались, наверное, уже год.

Я сморщила нос от этого зрелища. Боже, сколько же у меня работы.

― Да, блин. Здесь есть бар! ― возбужденно говорит Джексон.

Конечно, в первую очередь его волнует алкоголь. А не о то, что это место старое, грязное и едва ли пригодно для нашей цели.

Почему я не удивлена?

― Можешь направить свое волнение по поводу выпивки на что-нибудь продуктивное, например… помочь мне сделать замеры или, не знаю… придумать, как проветрить это место?

Джексон подошел, скрестив руки на груди.

― С этим местом все в порядке, Эмми. Оно очень… винтажное. Немного намочить и потереть, и оно будет как новенькое.

― Пожалуйста, никогда так не говори. Никогда больше.

― Почему? Заставляет тебя вспоминать ту ночь? ― Он ухмыляется.

Святой Ник помоги мне, но это так. Очевидно, моя вагина готова приветствовать этого мужчину, что очень и очень проблематично.

Я сокращаю расстояние между нами в два коротких шага.

― Я думала, мы договорились, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будем больше вспоминать ту ночь?

Он пожимает плечами.

― Разве?

― Ты меня просто бесишь. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, насколько ты бесишь? ― Я отвечаю, закатывая глаза. ― Слушай, очевидно, что это была ошибка. Мы договорились, что больше никогда не будем вспоминать об этом, так что, пожалуйста, можем мы… не делать этого? Все и так достаточно сложно, а мы даже не нравимся друг другу, Джексон.

― Я думал, что тебе понравилось, когда мой чле… ― Протянув руку, я закрываю ему рот, чтобы заставить замолчать, и чувствую, как его губы напряглись под моими пальцами.

Засранец.

― Не надо. Серьезно, Джексон, у нас ничего не получится, если мы оба не будем вести себя как взрослые люди, не поймем, что это была ошибка, и не начнем жить дальше. Мы трахались. Это случилось, и теперь мы будем жить так, как будто этого никогда не было.

Я убираю руку от его рта и только тогда замечаю, что его глаза цвета виски потемнели. Он делает шаг вперед, пока кончики его грязных ботинок не касаются моих сапог на шпильках.

― Не волнуйся, Снежинка. Скоро ты снова будешь умолять меня о члене.

Моя челюсть падает в шоке. Что, простите? Это… Он…

Прежде чем я успеваю сформулировать ответ, он оказывается на полпути через всю комнату, вытаскивая измерительную ленту из заднего кармана своих греховно узких выцветших джинсов.

Я не позволяю своему взгляду задерживаться на нем, и вместо этого подхожу к нему.

― Так ты просто собираешься измерить… Что именно?

― Очевидно, что мы ничего не добьемся, если будем просто стоять и разговаривать о вещах, которые не имеют значения, верно? ― Его брови приподнимаются, как будто повторение моих собственных слов поможет выиграть этот спор. ― Может быть, стоит использовать время с пользой. Что я должен сделать?

Вздохнув, я возвращаюсь к сумке и достаю блокнот и ручку, открывая его на последней странице, на которой я делала записи до того, как… случилась эта ночь.

― Эээ… Тема. Ты сказал, что вы против коктейльного вечера в черно-белом стиле, но мы должны найти золотую середину. Мы можем хотя бы устроить официальный ужин? Если нет, то я боюсь, что мои родители могут вообще не прийти на эту чертову вечеринку, а для них это очень важно, понимаешь? Я знаю, что тебе, наверное, все равно, но для моей семьи эта вечеринка ― вековая традиция.

― Конечно, но я не буду пользоваться пятью вилками и уж точно не стану есть какую-нибудь безумную дрянь вроде икры. Как насчет ужина за столом с обычной рождественской едой? Индейка? Жаркое? Что-то, что всем нравится?

Я киваю, убирая волосы с лица, пока записываю их в блокнот. ― Отлично. Шампанское? Пиво?

Несмотря на то, что от одной мысли о пиве меня начинает тошнить, я знаю, что у нас должно быть разнообразие для всех.

― Определенно. Может быть, минералка? Свой алкоголь или платный бар?

― Свой алкоголь? О нет. Платный бар, ― говорю я, записывая. ― А как насчет того, чтобы нанять кого-нибудь поиграть на пианино?

Джексон с явным отвращением сдвигает брови и вздыхает.

― Эмми, послушай, я понимаю, что ты хочешь, чтобы это было что-то шикарное, и твоя семья всегда так делала. Я понимаю. Правда, действительно понимаю. Но мне также нужно, чтобы ты поняла, что наши семейные вечеринки… не такие. Мы должны найти золотую середину, ― говорит он, повторяя мои слова. ― Пианино нет, но как насчет оркестра? Что-нибудь праздничное, веселое и не такое… холодное? Без обид.

Я стараюсь не обижаться на него, пока записываю.

― Ладно, с группой мы определимся позже, но все остальное звучит неплохо. В качестве общей темы, как насчет… зимней страны чудес? Мы можем использовать эту тему?

Он кивает.

― Меня не очень волнуют декорации, Снежинка.

Слава Богу. Я не могу представить, как буду с ним ссориться из-за цвета декора.

― Ладно, я подумала, может быть, повесим настоящую еловую гирлянду? И несколько свечей на каждом столе, чтобы задать тон. Даже несколько штук здесь и там могут выглядеть стильно и элегантно. Не мог бы ты… измерить стену вон там?

Он кивает, затем исчезает в двери, ведущей в заднюю часть ратуши, и через несколько минут возвращается с шаткой лестницей, у которой не хватает нижней перекладины.

― Ты уверен, что тебе стоит по ней подниматься? Похоже, она развалится, как только ты поставишь на нее ногу. ― Он бросает на меня взгляд, говорящий о том, что он все знает лучше меня, поэтому я поднимаю руки в знак того, что сдаюсь и возвращаюсь к записям в блокноте.

Теперь, когда мы решили некоторые основные вопросы, мне стало немного легче, чем я предполагала. Но еще так много нужно сделать, а времени так мало.

― Джексон, я… ― Как только я называю его имя, он оглядывается на меня, и металл ветхой лестницы стонет под его весом, а затем падает, заваливая его назад. Я подбегаю к нему, словно собираясь… не знаю, поймать его или что-то в этом роде, но он падает на пол еще до того, как я успеваю сократить расстояние между нами.

― Чеееерт, ― стонет он, растянувшись на спине на полу.

Я бросаю блокнот и ручку на пол и опускаюсь на колени возле его головы.

― Боже мой. Ты в порядке? У тебя ноги не сломаны? Ты можешь шевелить пальцами? Черт, я просто пошутила, когда сказала, что хочу переехать тебя своей машиной. На самом деле я не хотела, чтобы с тобой что-то случилось…

― Эмми? — говорит он низко и грубо, его глаза зажмурены от боли.

Я всерьез опасаюсь, что он что-то сломал, или у него сотрясение мозга, или еще что-нибудь. Как бы он меня ни злил, я определенно не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось.

― Да? ― говорю я, наклоняясь над ним и проводя руками по его торсу, чтобы проверить, нет ли выступающих костей или крови. Мы так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах.

― Я в порядке, и как бы я ни был рад, что ты действительно не хотела, чтобы я умер, ты можешь меня отпустить?

Ох.

Оххх.

― Да. Конечно, извини! ― говорю я, поднимаясь на ноги и протягивая ему руку, которую он игнорирует и одним движением поднимается сам. Для человека, который только что упал с лестницы и приземлился на спину, он, конечно, быстро пришел в себя.

Должно быть, он прочитал мое выражение лица, потому что усмехается, наклоняя голову вправо-влево.

― Не первый раз падаю с лестницы. И не в последний. Польщен, что ты беспокоишься обо мне.

― Я… я не волновалась. Я просто… защищала свой актив. Потому что если ты умрешь, то эта вечеринка не состоится, а я не хочу больше никогда проводить ночь в этой тюремной камере.

― Конечно, ― хмыкает он, нагибаясь, чтобы подобрать упавшую во время инцидента рулетку. ― Убеждай себя в чем угодно, чтобы лучше спать по ночам, Снежинка.

Снежинка. Новое дурацкое прозвище, которое определенно не вызывает никаких странных ощущений в моем желудке.

Абсолютно не вызывает.

У меня до сих пор в венах бурлит адреналин от того, что я только что чуть не стала свидетелем смертельного случая.

― Ладно, двигаемся дальше. Мы выяснили большинство основных моментов, но нам нужно будет обсудить более мелкие детали. К сожалению, я думаю, что нам придется отправиться в город, чтобы приобрести некоторые вещи, необходимые нам в столь сжатые сроки.

Это останавливает его движение.

― И когда, по-твоему, это нужно сделать? У меня полно работы, которую надо завершить.

Я достаю из сумки календарь и быстро сверяюсь с датами.

― Я могу в эти выходные. Мои клиенты отправились в поездку в последнюю минуту, так что я свободна.

К счастью, большинство моих предстоящих работ по дизайну не начнутся до Нового года, поэтому в моем графике больше возможностей для маневра, чем обычно. Преимущества дизайнера интерьера. Тем более что я больше не занимаюсь праздничным оформлением для своих клиентов, так что могу заниматься своими делами. К тому же, теперь мне предстоит эта вечеринка.

Джексон достал из переднего кармана телефон и провел пальцем по экрану, после чего перевел взгляд на меня.

― Я могу выехать в пятницу днем, около двух часов.

Кивнув, я записываю дату в календарь ручкой с нужным цветовым кодом, не обращая внимания на дразнящую ухмылку на его губах. Для человека, занимающегося собственным бизнесом, он, похоже, искренне против любой организации.

― По-моему, неплохо. Я могу заехать за тобой домой в два часа?

Из его груди вырывается негромкий смешок.

― Ты можешь встретиться со мной у моего дома, но мы поедем на моем грузовике.

― Что? Ни в коем случае. Моя машина совершенно новая, и обогрев в ней на высоте.

― И? — спрашивает он, убирая телефон в карман. ― Прогноз говорит, что в выходные возможен сильный снег. Ничего такого, через что мы не проходили раньше, но у моего грузовика зимние шины, так что будет безопаснее, если мы поедем на нем.

Вздохнув, я ущипнула себя за переносицу.

― Я уверена, что ты будешь спорить со мной по любому вопросу. Моя машина оснащена самыми современными системами безопасности и более чем приспособлена для езды по снегу. Если ты пытаешься доказать свою мужественность, то знаешь, от тебя не убудет, если ты позволишь женщине сесть за руль.

На этот раз он смеется, качая головой.

― Ты такая чертовски упрямая, ты знаешь об этом?

― А ты нет? Я уверена, что ты самый упрямый человек, которого я когда-либо встречала.

― Слушай, мне пора возвращаться на работу. Увидимся в пятницу. У меня дома. В два часа. ― Он направляется к двери, и я окликаю его, останавливая.

― По крайней мере, позаботься об отеле, ладно? У меня будет на одну заботу меньше. И две комнаты, пожалуйста.

― Будет сделано, Снежинка.

Это, несомненно, будут самые длинные три недели в моей жизни.

Глава 8

Занесенные снегом с Сатаной, т. е. Сантой

Джексон

Пятница наступила быстрее, чем я ожидал, учитывая, насколько я был занят, пытаясь закончить работу до праздников. Большую часть недели я провел в своем новом доме, избегая своей семьи, как чумы.

Не поймите меня неправильно, мои братья ― мои лучшие друзья, и мы с родителями необычайно дружны. А Джози… Ну, она просто Джози. Моя младшая сестра.

Обычно мы общаемся несколько раз в неделю, и между нами постоянно идет переписка, которая, кажется, никогда не прекращается.

Но есть причина, по которой я избегаю их любой ценой.

Эмма Уортингтон.

После драки в магазине… и ночи, проведенной в тюрьме, сплетни распространились по всему городу, как лесной пожар. Поэтому мой телефон был переполнен сообщениями и звонками от родных еще до того, как я включил его, оказавшись на свободе.

Я сообщил родителям новость о том, что мы будем устраивать ежегодную вечеринку вместе с семьей Эммы, и они были не в восторге от этого, но поняли, что другого выхода нет, и сказали: что бы ни случилось, мы с этим справимся. Таковы уж мои родители.

Они примут все, что угодно, и сделают из этого лучшее. Так же, как они поступили, когда началась эта чертова вражда. Они взяли плохие яйца и сделали гоголь-моголь. Как там говорится… когда жизнь дает тебе все, что угодно?

Так что теперь я избегаю их не поэтому. Дело в том, что моя мама любит наседать, и как бы я ее ни любил, я не могу отвечать на все ее назойливые вопросы, одновременно занимаясь организацией этой дурацкой вечеринки. Не говоря уже о том, что мои братья просто охреневают от того, что мне приходится работать с Эммой Уортингтон. И хотя я не возражаю против всего того, что они говорят об Уортингтонах, у меня просто нет времени это слушать. Потому что это не поможет ускорить планирование вечеринки.

Звонок в дверь раздается в тот момент, когда я укладываю одежду в сумку для ночлега, сигнализируя о приходе Эммы. Остановившись, я подхожу к входной двери и распахиваю ее, обнаруживая ее на пороге.

На ней сексуальные обтягивающие темные джинсы в сочетании с облегающим кремовым свитером, который, я уверен, кашемировый, и соответствующая шапочка с пушистым помпоном на макушке.

Она выглядит чертовски мило.

Это никогда не нравилось мне раньше, но, опять же, как и секс с врагом, и все же мы здесь.

― Привет, ― говорит она, поднимая на плечо свою дизайнерскую сумку, которая, кажется, набита до самого верха. Честно говоря, я удивлен, что она не опрокинулась от ее веса.

Ухмыляясь, я протягиваю руку и беру сумку, к моему удивлению, без какого-либо протеста с ее стороны.

― Привет. Заходи.

Она переступает порог, и Марли с Мо устремляются к ней, каждый из них борется за ее внимание и за то, чтобы им почесали голову.

― Марли, Мо, остыньте на секунду и дайте ей войти в дверь, ― сурово говорю я, закрывая входную дверь и ставя ее сумку на пол. ― Вы, две крысы, ведете себя так, будто вас не учили хорошим манерам.

― Нет, нет, все в порядке, ― говорит она, нежно поглаживая каждого из них по голове, и хихикает, когда Марли лижет ей нос. ― Боже, вы оба такие милые. Я даже не могу с этим справиться.

Угрозы. Оба.

Я провожу рукой по волосам, пока они наслаждаются всем ее вниманием.

― Давай я возьму свою сумку, и мы поедем. Надеюсь, мы успеем добраться до города до темноты.

Она кивает, не отрывая взгляда от собак.

Я бегом возвращаюсь в свою комнату, беру сумку и бросаю в нее все, что мне понадобится в ближайшие два дня.

Когда я возвращаюсь в гостиную, она сидит на моем диване, обе собаки у нее на коленях, словно они крошечные щенки, а не настоящие лосята, какими они и являются.

Посмеиваясь, я качаю головой.

― Они окрутили тебя своими маленькими лапками. Ты ведь это знаешь, правда?

― Да, но это приятно. В детстве мне не разрешали заводить животных, а теперь, когда я… живу одна, я даже не задумывалась о том, чтобы завести питомца. Может быть, мне стоит.

― Да. ― Я киваю. ― Может, и стоит. Готова идти?

Она кивает, в последний раз гладит их обоих и целует в голову, затем встает с дивана и направляется к входной двери, чтобы взять свою сумку.

Я останавливаю ее как раз в тот момент, когда она собирается взять сумку.

― Я возьму.

Повернувшись ко мне, она удивленно смотрит на меня.

― Я думала, ты не джентльмен, Джексон Пирс?

― Может быть, я перехожу на новый уровень.

Она хмыкает, открывая входную дверь и выходя на улицу. Я следую за ней с обеими нашими сумками, перекинутыми через плечо, но останавливаюсь, когда она идет к своей машине.

― Нет, к черту, Эмма. Я же сказал, что мы поедем на моем грузовике.

Ее руки взлетают к бедрам, и она поднимает бровь с явным вызовом.

― Я не буду с тобой спорить по этому поводу. Мы берем мою машину, и точка.

Не обращая на нее внимания, я подхожу к своему грузовику, открываю дверь ключом и ставлю сумки на пол кабины, затем включаю машину и грею ее.

― Джексон, серьезно. Тебе нравится меня злить? ― кричит она в тот момент, когда начинает падать первый снег.

До этого момента я не замечал, насколько сильно упала температура, холод просачивается сквозь куртку и вызывает мурашки на коже.

― Эмма, садись в машину, или я перекину тебя через свое гребаное плечо.

Я знаю, что это, вероятно, только заставит ее вести себя еще более вызывающе, но, черт возьми, сейчас холодно, и я ни за что не полезу в эту консервную банку, когда надвигается снежная буря. В новостях говорят, что все должно быть не слишком плохо, но я не собираюсь рисковать.

Ее челюсть сжимается, а руки скрещены на груди, пока она обдумывает мои слова.

Она уже должна была понять, что я говорю не просто так.

Когда проходит несколько секунд, а она не двигается с места, я делаю несколько шагов к ней, пока не оказываюсь перед ней, а затем наклоняюсь и поднимаю ее на плечо.

― Боже мой! Ты, пещерный человек, опусти меня на землю!

― Нет.

― Опусти меня, а то я сейчас закричу.

Мои плечи трясутся от смеха.

― Снежинка, тут на многие километры нет ни одной живой души. Кричи сколько хочешь ― никто тебя не услышит. А еще лучше, давай я дам тебе реальную причину для крика. Мы оба знаем, как сильно ты любишь выкрикивать мое имя.

Ее маленькие кулачки ударяют меня по спине, но я едва чувствую их сквозь толщину куртки.

― Хватит, ― говорю я, шлепая ее прямо по обтянутой джинсами заднице, и звук эхом разносится по поляне. ― Чертовски холодно, и я уверен, что мой член вжался внутрь меня. Мы берем мой грузовик, конец истории.

Может быть, дело в ветре, который внезапно стих как раз в тот момент, когда я распахиваю пассажирскую дверь и усаживаю ее на переднее сиденье, а может быть, в том, что она решила послушать и хоть на секунду перестать быть такой чертовски упрямой. Но если бы мне пришлось гадать, это было бы первое, а не второе.

Мне бы не повезло.

Она взвизгивает, когда я бросаю ее на сиденье и берусь за ремень безопасности, чтобы пристегнуть ее, несмотря на ее протесты. Я закрываю дверь и огибаю водительскую дверь спереди, после чего открываю ее и проскальзываю внутрь.

― Черт, как быстро похолодало, ― бормочу я, в основном про себя. Моя пассажирка-принцесса ворчит себе под нос, но в остальном молчит.

Музыка для моих ушей.

Не говоря больше ни слова, я завожу машину и направляюсь по подъездной дорожке, ведущей к моему участку. На первый взгляд, в этом месте нет ничего особенного. Ничего примечательного, конечно. Но… то, что заставило меня купить его в первую очередь, ― это то, чего вы не видите.

Вы не видите того, что скрыто внутри, а ведь именно это имеет значение.

Так и с людьми. Именно то, что находится внутри, говорит обо всем, что нужно знать о человеке.

У этого дома есть своя история, и когда я рос, мне всегда рассказывали какую-нибудь историю о нем. То о призраках, то о том, что там кого-то убили, то о том, что там живет семья сквоттеров.

Ничего даже близко похожего на правду. Дом был заброшен после того, как доктор Якобсон потерял жену, а затем умер от разрыва сердца.

Это грустная история, но когда мне показывали дом, сын доктора Якобсона, Брент, сказал, чтобы я постарался увидеть все то счастье, которое когда-то было в этом доме. Попытался почувствовать весь смех и любовь, которые жили здесь до того, как он стал тем, чем стал.

Я не сентиментальный человек, но, услышав эту историю, я почти принял решение, а дом сделал все остальное.

Я горжусь тем, какую работу по восстановлению этого дома я проделал за последние несколько лет.

― Не мог бы ты переключить? Я ненавижу эту песню, ― бормочет Снежинка с пассажирского сиденья. Голос у нее такой низкий, что я едва слышу его за шумом радио и печки.

Фыркнув, я тянусь к ручке.

― Что?

― Ничего.

Она фыркнула, прежде чем заговорить.

― Очевидно, что-то есть, раз ты… фыркаешь, как будто тебе смешно.

― Просто ты не похожа на девушку, которой не нравится Джордж Стрейт.

― Просто не то настроение. Я вообще-то надеялась выключить его, чтобы сосредоточиться на списке для вечеринки. У меня такое чувство, что я что-то забыла. ― Она трет пальцами виски и тяжело вздыхает.

Может быть, я был слишком занят, пытаясь переспорить ее, чтобы заметить, насколько она напряжена, но сейчас я это чувствую.

И, видимо, мне теперь не наплевать на чувства Эммы, потому что я вдруг ощутил себя немного виноватым за то, что расстроил ее еще больше.

― Эй, мы разберемся, хорошо? Не переживай так, ― говорю я. ― Ты не будешь заниматься всем одна. Это наше общее наказание, а не только твое.

Мне кажется, это первый раз, когда кто-то из нас признал, что мы оба виноваты, а не возлагает вину только на другого.

Она смотрит на меня, прикусив губу, и кивает.

― Спасибо. Я просто… я чувствую сильное давление, когда все идет не по плану. Мои родители уже разочарованы, и я не хочу снова их подвести. К тому же мой отец все еще не оправился от прошлогодних… розыгрышей.

Черт, я и не думал, что эта вечеринка настолько важна для нее. То есть, да, вражда была всегда, но, судя по выражению ее лица, я могу сказать, что для нее это нечто большее, чем просто вечеринка. Больше, чем просто отсутствие обвинений или судимости.

― Я понимаю. Поверь, я все понимаю. Не волнуйся, Снежинка.

― Спасибо. ― Опустив взгляд на телефон, лежащий на коленях, она грызет накрашенный ноготь и смотрит на экран. ― Черт. Ты можешь позвонить в отель и сообщить, что мы можем немного опоздать с заселением? Я думаю, что, судя по радару, шторм может усилиться. Дороги могут быть более опасными, чем предполагалось.

― А… какой отель?

Эмма вскидывает голову, ее голубые глаза смотрят на меня.

― Отель, который ты должен был забронировать? Тот, который я сказала тебе забронировать, когда мы были в ратуше.

На секунду я прокручиваю в голове события того дня, когда мы были вместе, и не могу ничего вспомнить. Черт, я был измотан в тот день, и, честно говоря, единственное, что я помню, это как Эмма нависала надо мной, ее пухлые розовые губы прямо над моими после инцидента с лестницей.

― Пожалуйста, ― начала она, глубоко выдыхая. ― Пожалуйста, скажи мне, что ты не забыл забронировать отель, Джексон.

― Не забыл.

― О, слава Богу. Я как раз собиралась…, ― говорит она, но мои слова прерывают ее.

― Ладно, я не забронировал отель, но, в свою защиту скажу, что я не слышал, чтобы ты вообще просила меня об этом, так что технически я не забыл.

Она застонала рядом со мной, и я почувствовал, как ее голова ударилась о подголовник старого сидения позади нее.

― Это катастрофа. Абсолютная, полная чертова катастрофа.

Не отрывая глаз от дороги, я говорю ей:

― Все в порядке. Мы наверняка найдем что-нибудь, когда приедем в город. Мы просто разберемся на месте.

Я включаю дворники. Снег падает все сильнее, и уже стемнело, поэтому почти невозможно разглядеть дорогу перед собой. Чем дальше мы будем удаляться от города, тем хуже будут дороги, так как их не успели расчистить или посыпать солью.

Мы едем уже тридцать минут, и я понимаю, что если что-то случится, то мой грузовик будет надежнее. Прочнее.

Его труднее помять.

Но вот чего я не учел, так это того, как быстро испортится погода.

― Боже, найдем? В разгар метели? Это если мы вообще туда доберемся! ― кричит она. ― Посмотри, какой сильный снег, Джексон. Дороги еще долго будут небезопасны. Единственное место между нами и городом — это старый мотель на шоссе 55, и если мы его пропустим, то еще тридцать миль ничего не будет. Вот почему у меня был план, почему ты не можешь просто сесть и поехать. Почему ты не можешь относиться к моим планам более серьезно?

Черт, она права — после того, как мы проедем мотель, на протяжении многих миль ничего не будет. Господи, черт побери, я не хочу оказаться здесь на таком холоде. И даже если мы каким-то образом доберемся до города, это займет целую вечность, а дороги там будут такими же плохими. И кто знает, сможем ли мы вообще найти место для ночлега?

― Похоже, мы остановимся на ночь в мотеле, Снежинка.

Тяжелый вздох срывается с ее губ, и она опускает взгляд на телефон, лежащий у нее на коленях.

― Мой телефон почти разрядился, и, конечно, этот грузовик настолько стар, что тут его негде зарядить. Боже, если бы ты не таким пещерным и более разумным, мы могли бы взять мою машину и не беспокоиться о том, что замерзнем насмерть за ночь посреди чертовой метели, Джексон!

От снежной бури к метели. Понятно.

Я позволил ей выплеснуть все свое разочарование, потому что оно явно кипело на поверхности, особенно после того, что она только что рассказала о своих родителях, и когда она закончила, она зажмурила глаза, сделав еще один глубокий вдох.

― Все будет хорошо. Смотри, вон там мотель. ― Я показываю жестом через заснеженное лобовое стекло на ярко-красную мигающую вывеску, на которой на самом деле написано только «тель», поскольку две другие буквы погасли.

Я практически чувствую, как от нее волнами исходит отчаяние, но я не собираюсь рисковать нашими жизнями на этих дорогах, за рулем я или нет. Погода слишком испортилась, причем очень быстро.

Загнав машину на стоянку, я поставил ее на парковку, а затем повернулся к ней.

― Я пойду посмотрю, есть ли у них свободные комнаты.

― Лучше бы у них была свободная комната, Джексон Пирс. Ради тебя. ― Ее губы сжались.

Не уверен, должен ли я сейчас бояться Эмму или хотеть, но это определенно смесь того и другого.

Я натягиваю свою старую шапку на уши, как будто это как-то помешает холоду просочиться, а затем выхожу на снег. Земля настолько скользкая, что я чуть не падаю прямо у входной двери офиса, но каким-то образом мне удается открыть дверь и войти внутрь. Слава богу, меня тут же обдает порывом тепла.

― Привет, дорогой! ― говорит пожилая женщина с седеющими волосами с другой стороны стола. Похоже, она вяжет свитер.

― Здравствуйте, у вас есть свободные комнаты? Эта буря налетела непонятно откуда.

Она кивает, отрываясь от своей пряжи и любезно улыбаясь мне. ― Да, это действительно произошло неожиданно. Не волнуйся, милый, мы вас устроим. Какую комнату ты ищешь?

― Две, если возможно.

― Ах… ― Ее глаза скользнули по бухгалтерской книге, лежащей перед ней, и она нахмурили брови. ― Похоже, что у нас осталась только одна свободная комната. Было довольно много людей, которые остановились, услышав о буре, и, конечно, мы должны были зарезервировать несколько комнат для наших сотрудников. Не хотелось бы, чтобы они ездили по дорогам в такую погоду.

Я киваю.

― Конечно, нет. Я возьму то, что есть.

Потянувшись в карман, я достаю из бумажника наличные, так как что-то подсказывает мне, что у них нет терминала для карты, судя по бумажной книге, которую она использует.

Гвен, как я выяснил, ее зовут, быстро регистрирует нас, затем вручает мне старый ключ от комнаты и указывает, где припарковаться. Мы прощаемся, я открываю дверь и снова выхожу на холод.

Эмма смотрит на меня с переднего сиденья, скрестив руки на груди.

Плохо, что она не знает, что сегодня вечером свободна только одна комната с одной двуспальной кроватью.

Это будет долгая ночь.

И не в том смысле, на который я надеялся.

Глава 9

Hallmark

после наступления темноты

Эмма

― Ты, наверное, шутишь, ― говорю я, и мои глаза расширяются, когда я иду за Джексоном в комнату.

Единственную комнату.

Потому что, конечно, именно так все и происходит, особенно если речь идет о Джексоне Пирсе.

В этом мотеле остался только один единственный номер.

Что еще лучше?

Это номер для молодоженов, обставленный в стиле восьмидесятых, с такой же красной ванной-джакузи в форме сердца прямо в центре.

― Мило, ― говорит он, совершенно невозмутимый.

Я чувствую себя звездой какого-то реалити-шоу, а не частью шутки, в которой, похоже, участвуют все, кроме меня.

― Джексон, мы не можем здесь остановиться, ― говорю я ему в отчаянии. ― Ты же понимаешь это?

Он поднимает брови.

― А какие у нас варианты, Снежинка?

Я беру минуту, чтобы успокоиться, делаю несколько глубоких вдохов и пытаюсь изменить свое отношение к происходящему. Я обвожу глазами комнату: бархатное одеяло и бледно-розовые простыни на кровати, ванну-джакузи, рядом с которой лежат два полотенца, сложенных в форме сердца, а также дешевая бутылка шампанского.

― Ты прав. Извини, у меня просто стресс, но ты сам виноват, что не забронировал номер, ― говорю я, проходя и садясь на край кровати, доставая из сумочки телефон. Мне нужно хотя бы написать родителям и моей лучшей подруге Кэти, чтобы они знали, что я в безопасности. Ну, насколько я могу быть в безопасности, учитывая, что теперь мне придется ночевать в одной постели с человеком, который, хочет то ли задушить меня во сне, то ли трахнуть. Это меняется каждую минуту.

Нет, нет, нет. Повторения не будет. Я даже не собираюсь думать о том, когда мы с Джексоном в последний раз проводили ночь вместе. Я точно не буду думать о том, как он выглядел, когда я стояла на коленях между его сильными, мускулистыми бедрами, его руки запутались в моих волосах, а его мощная шея напряглась, когда он стонал от удовольствия.

Я точно не буду об этом думать. Так же, как и о том, что в этот момент между моих бедер возникает напряжение.

― Ты в порядке? У тебя щеки раскраснелись.

Я киваю, избегая его взгляда, встаю с кровати, беру свою сумку для ночевки и начинаю копаться в ней в поисках своей одежды.

― Да. Все в порядке. Просто буду готовиться ко сну. Я устала.

― Хорошо, без проблем. Я пойду поищу автомат, чтобы что-то перекусить, так как я уверен, что все уже закрыто. Какие-нибудь пожелания?

Подняв голову, я окидываю взглядом его плечи, любуюсь тем, как ткань рубашки обнимает мышцы, и мне становится интересно, занимается ли он спортом.

Проводит ли он время в спортзале, или эти мышцы — результат физического труда, которым сопровождается его работа?

― Мне подойдет все, что угодно. Захвати воду.

Он кивает и, бросив последний взгляд, исчезает в дверях номера, оставляя меня в тишине. И впервые за сегодняшний день я чувствую, что могу сделать полный вдох.

Я быстро проскальзываю в ванную и надеваю единственное, что взяла с собой для сна, ― большую футболку и пару трусиков, потому что, конечно, я не думала, что буду жить в одной комнате с кем-то. Тем более с ним.

Либо это… либо спать в джинсах, а этого не будет. Джексону придется смириться с этим и научиться быть джентльменом, над чем он всегда смеется.

А мне вообще нравится, когда он ведет себя как джентльмен? Разве? Потому что я, кажется, люблю эту его грубую, непокорную версию, хотя не должна.

Застонав, я опускаю голову на руки, а затем поднимаю ее, чтобы посмотреть в маленькое зеркало над раковиной. Мои светлые волосы, немного влажные от снега, в беспорядке обрамляют лицо. Сегодня я обошлась без макияжа, за исключением небольшого количества BB-крема, туши для ресниц и блеска для губ, поэтому я беру полотенце и вытираю остатки.

Закончив, я чищу зубы и провожу щеткой по волосам, затем снимаю контактные линзы и надеваю очки.

Обычно я надеваю их только перед сном, так что Джексон впервые увидит меня в них.

Не то чтобы я беспокоилась о том, что он думает о моем внешнем виде, или что-то в этом роде.

Потому что это точно не так. Кроме того, совершенно очевидно, что я ему нравлюсь, а это уже само по себе проблема.

Разгладив руками футболку, я открываю дверь и вижу, что Джексон сидит в кресле, перед ним лежит пакет с чипсами, а сам он склонился над тем, что похоже на планы дома.

― Если что, ванная свободна, ― говорю я, пробираясь к кровати и откидывая одеяло.

― Спасибо. Я просто хотел еще раз просмотреть эти планы. Мы уже близки к завершению, и я хочу убедиться, что все идеально, ― говорит он, сворачивая бумагу и убирая ее обратно в сумку.

― Для нового дома?

Он кивает.

― Да, один из самых больших проектов, которые я когда-либо выполнял. Много разных частей, чтобы собрать дом в единое целое. Схватив со стола горсть снеков, он подходит и садится напротив меня, раскладывая их по столу. ― Я не знал, что взять, поэтому взял всего понемногу. Я люблю шоколад.

― Ты и похож на парня, который любит шоколад.

На секунду он выглядит обиженным.

― Что это значит, Снежинка?

Я пожимаю плечами.

― Не знаю, просто ты похож на человека, который любит шоколад, а не… что-то кислое? Я думаю, что многое можно сказать о человеке по тому, какие конфеты он любит.

Его смех сотрясает кровать под нами, когда я наклоняюсь и натягиваю футболку на ноги, сидя крест-накрест.

― Я и представить себе не мог, что буду делить еду из автомата в безвкусном номере для новобрачных с такой девушкой как ты, но все бывает в первый раз, да?

Я снова оглядываюсь по сторонам, слегка сморщив нос от красного ковра и соответствующих занавесок, прежде чем снова посмотреть на Джексона, который наблюдает за мной с улыбкой на лице.

― Вроде, все не так уж плохо. Могло быть и хуже. Может быть, мне даже немного нравится.

Вовсе нет, но ему не обязательно это знать.

С наглой ухмылкой я выхватываю шоколадку у него из рук, когда он подносит ее ко рту, и откусываю кусочек.

― Здесь столько сладкого, а ты хочешь то, что у меня, Эмми? ― поддразнивает он.

― Извини, но твое лучше. Я хотела спросить… как твои родители восприняли новость? Узнали о вечеринке?

Он пожимает плечами.

― Они не были в восторге от этого факта, но, честно говоря, что еще мы можем сделать? Мы все застряли в этой ситуации и должны пытаться извлечь из нее максимум пользы.

Я киваю.

― Я бы хотела, чтобы мои родители чувствовали себя так же. Я имею в виду, что чувствую себя разочарованием века, но что здесь нового, верно?

Джексон нахмуривает брови, забирает у меня шоколадку, откусывает кусочек и бормочет:

― Почему ты должна быть для них разочарованием?

― Я не знаю. Просто… мне постоянно кажется, что я все время до чего-то не дотягиваю. У моих родителей просто очень высокие требования к тому, как я должна себя вести, что я должна носить, что я должна делать, и иногда это кажется таким тяжелым. В такие моменты, как на днях с моей мамой. Извини, но тебе, наверное, все это безразлично. ― Я усмехаюсь и отвожу взгляд от его лица.

Мне странно и в то же время приятно признаться Джексону в этом вслух.

Затем я чувствую его пальцы на своем подбородке и снова обращаю свой взгляд к нему.

― Мне не все равно, Эмма. Ты не можешь быть разочарованием, и если твои родители так думают, то они слепы. Ты красивая, умная и амбициозная.

Я чувствую, как мои щеки пылают от его похвалы, и сглатываю эмоции, от которых перехватывает горло.

― Спасибо. Это было очень мило с твоей стороны.

― Я говорю правду. ― Его голос понижается на октаву, когда его глаза блуждают по моим ногам, с которых сползла футболка.

Боже, как это возможно, что я каким-то образом чувствую жар его взгляда на себе? Как будто он протянул руку и провел пальцами по тем местам, где блуждали его глаза.

Это невозможно, но я чувствую, как моя кожа нагревается без единого прикосновения.

― Джексон… ― Я предупреждаю.

― Эмми.

― Не смотри на меня так.

Он вскидывает бровь, притворяясь невинным, потом откладывает конфету.

― А как я на тебя смотрю?

Он точно знает, как он на меня смотрит.

Он не должен так смотреть на меня, потому что мы договорились, что это будет только одна ночь, и мы обещали, что никогда больше не будем говорить об этом.

Даже если… кажется, что ни один из нас не хочет этого по-настоящему.

― Как будто ты хочешь прикоснуться ко мне.

Наклонившись ближе, он шепчет:

― Как я хочу прикоснуться к тебе, Снежинка?

Боже, только глубокий, хриплый баритон его голоса заставляет мой клитор пульсировать. Власть, которую он имеет надо мной, должна вызывать беспокойство, но этот мужчина заставляет меня безумно, до умопомрачения желать его.

― Мы не можем этого сделать, Джексон. Все и так уже сложно… Вечеринка… ― Я сглатываю, сердце ускоряется в груди, когда его пальцы двигаются по краю моей старой футболки, касаясь моей кожи и заставляя меня дрожать. ― Наши родители… история отношений наших семей. Мыне можем позволить себе отвлекаться на это. Мы ведь даже не нравимся друг другу.

Он ухмыляется.

― Ну, я думаю, что ты мне нравишься больше, чем следовало бы. Я не могу перестать думать о тебе. Тебе не кажется, что было бы легче, если бы я не видел твою идеальную маленькую киску каждый раз, когда закрываю глаза? Если бы я хоть на секунду перестал вспоминать, как ты кончила от моего члена или как ты чертовски плотно обхватывала его, словно ты создана для меня? ― С этими словами он придвигается ближе, и не успеваю я опомниться, как оказываюсь на спине, а он пристраивает свои бедра между моими, нависая надо мной, и продолжает. ― Моя жизнь была бы намного проще, если бы я не начал понимать, что, возможно, мне нравится эта дерзкая, слишком организованная, не принимающая никакого дерьма и отдающая его с удвоенной силой девушка.

Я моргаю, вцепившись руками в простыни, чтобы не наделать глупостей, например, не прикоснуться к нему.

― Это очень похоже на меня.

Смеясь, он наклоняется и проводит носом по моей челюсти, отчего у меня перехватывает дыхание.

― Да. Ты именно такая, Снежинка, и, кажется, мне это чертовски нравится. Очень нравится.

Сейчас самое время остановиться. Сесть, привести мысли в порядок и сказать ему, что мы закончили… делать то, что делаем.

Но когда его рука скользит под ткань моей футболки, и пальцы пробираются к краю моих трусиков, я понимаю, что этого не произойдет.

Нет ни единого шанса в чертовой зимней стране Санта-Клауса, что я скажу этому человеку «нет». Не тогда, когда он так меня воспламеняет.

Эта… тяга между нами слишком сильна. Никогда в жизни я не хотела ничего так сильно, как Джексона Пирса.

Не того, кого я знала, как своего заклятого врага.

А того, кто, как я начинаю понимать, представляет из себя намного больше, чем я думала.

Словно прочитав мои мысли, он хрипло произносит:

― Об остальном поговорим позже. Сейчас я хочу лишь попробовать тебя на вкус, Эмма. ― Приподняв мою футболку, он пристально смотрит мне в глаза. ― Я хочу почувствовать, как ты снова кончаешь. Я хочу провести остаток ночи, забыв обо всем на свете, пока не останемся только ты и я.

Я киваю, помогая ему стянуть через голову мешковатую футболку и отбросить ее, оставив меня в одних кружевах.

― Ты и эти чертовы трусики. Розовые, с рюшечками, как и ты. ― Его слова превращаются в фырканье, когда он быстрым движением срывает их с моего тела, как и в прошлый раз.

Я начинаю думать, что у этого мужчины фетиш на разрывание моих трусиков.

Он облизывает губы, затем прикусывает нижнюю губу, его глаза блуждают по моему телу, вызывая во мне прилив желания. Почему это так возбуждает?

Этот мужчина смотрит на меня так, будто я его следующая еда.

― Я хочу запечатлеть тебя в своей памяти, Снежинка. Каждый твой сантиметр. ― Его медленный взгляд останавливается между моих бедер, и его руки скользят вверх, раздвигая их, так что он получает полный обзор моей киски.

Я уже знаю, что я мокрая и пульсирующая, просто потому, как его взгляд заставляет меня испытывать возбуждение.

Потянувшись за шею, он быстро стягивает с себя рубашку и отбрасывает ее в сторону.

У меня перехватывает дыхание при виде его широкой груди, точеного пресса, аппетитных выемок его пояса Адониса. Он выглядит так, будто сошел со страниц журнала, а не стройки.

Я провожу глазами по каждой четкой линии его мускулов и останавливаюсь на полоске волос ниже пояса.

― Так, кто на кого смотрит? ― Он ухмыляется, расстегивает ремень и одной рукой расстегивает джинсы. Одним мощным рывком он освобождает ремень.

Дорогой Бог.

― Интересно, как бы ты выглядела с моим ремнем на запястьях? Стоишь на коленях, как хорошая девочка, и принимаешь мой член. Ммм… ― Его глаза обшаривают комнату, и его бровь выгибается дугой, когда он останавливается на маленькой рождественской елочке в углу.

Встав с кровати, он подходит к елке, срывает с ветвей широкую красную атласную ленту и поворачивается ко мне. ― Может, поиграем, Снежинка?

Мое сердце бешено колотится, когда я представляю, как он… связывает меня, и моя киска пульсирует в ответ на картину, которую я себе представила. Визуальная реакция, которую я не могу контролировать, даже если бы хотела.

Боже, какая же я шлюха с этим мужчиной.

Он может играть со мной как угодно, и я бы, скорее всего, согласилась.

Когда я киваю, он возвращается к кровати с лентой в руках, его брюки расстегнуты, выпуклость члена проглядывает из-под трусов.

― На колени, ― приказывает он, низким и грубым голосом.

Я без колебаний переворачиваюсь на живот и поднимаюсь на руки и колени, высоко поднимая задницу в воздух. Я чувствую его взгляд на своей заднице, на пульсирующем месте между ног, когда он останавливается позади меня. Тепло его тела заставляет меня извиваться в предвкушении того, что будет дальше.

Его рука проходит по изгибу моего бедра, скользит к животу и поднимается к груди, где он зажимает пальцами мой чувствительный сосок. Не торопясь, он грубо перекатывает пик между пальцами, затем скользит рукой выше, к моему горлу, где слегка обхватывает, поднимая меня с рук, пока я не оказываюсь сидящей на коленях.

― Запястья, Снежинка.

Всего два слова ― и мои бедра покрываются влагой.

Я послушно завожу запястья за спину и чувствую, как его пальцы проводят по коже внутри. Он наклоняется вперед и нежно прижимает пальцы к моему горлу, а его губы приникают к раковине уха. ― Если в любой момент ты захочешь, чтобы я снял ленту, скажи «стоп», и я сниму ее. Хорошо?

Я киваю.

― Мне нужно услышать, как ты это скажешь, Эмма. Ты понимаешь?

― Да, ― вздыхаю я. ― Я понимаю.

Он берет мои запястья в свои руки, и я чувствую, как мягкий атлас ленты касается моей кожи, когда он затягивает ее на моих запястьях, связывая их вместе.

― Хорошая девочка. Это для твоего удовольствия, ― бормочет он, опуская меня на кровать и прижимая щекой к матрасу. ― Чувствуешь себя хорошо?

― Да. Чувствую себя превосходно.

Он осторожно разводит мои ноги в стороны, и я чувствую горячее дыхание на моем клиторе. Я так возбуждена, так пылаю, так хочу его прикосновений, что не могу не умолять.

Лаская мою задницу, он раздвигает меня. ― Скажи мне, что тебе нужно.

― Твой… Твой рот. Пожалуйста.

Его усмешка вибрирует на моей коже, и я хнычу от этого ощущения.

― Только потому, что ты так вежливо попросила.

Его язык двигается по моей влажной коже от клитора до задницы, лижет меня снова и снова, пока я не начинаю извиваться, впиваясь ногтями в ладони, когда я толкаюсь к его рту.

Это непристойно и грязно, когда он ест меня сзади, вжимая лицом в матрас со связанными руками.

Я хочу большего.

Моя спина выгибается, когда он прижимается к моему клитору и сосет его, слегка царапая зубами. Это острое ощущение, но оно так приятно, что я уже на грани оргазма и кричу, не в силах молчать.

Я раскачиваюсь на коленях, отчаянно желая, чтобы наслаждение нарастало внутри меня. Выше. Выше. Выше.

― Я собираюсь… ― задыхаюсь я. Его палец обводит мой вход и проталкивается внутрь, подушечка его пальца тут же находит точку G и поглаживает ее до тех пор, пока мое зрение не расплывается.

Перед глазами мелькают черные точки, и я опускаю веки.

― Боже… Джексон… Пожалуйста.

Он трахает меня пальцем в том же ритме, в котором его язык ласкает мой клитор, и проводит языком по нему, когда засасывает его в рот.

Я кончаю сильнее, чем когда-либо в своей жизни, на грани потери сознания, все мое тело содрогается, когда он использует свой искусный рот и палец, чтобы выбить из меня оргазм. Он не перестает ласкать то место внутри меня, которое продлевает мое удовольствие, до тех пор, пока я не теряю сознание, а мое тело не становится совершенно невесомым.

Я никогда не испытывала ничего подобного, а Джексон каким-то образом делает это без усилий.

― Я хочу еще, ― говорит он. ― Ты справишься, Снежинка?

Еще? Сейчас я даже не уверена, что смогу пошевелиться, но я киваю.

Я слышу шорох ткани, а затем кровать прогибается за мной, и он осторожно поднимает меня, пока моя спина не оказывается вровень с ним, а его пальцы нежно прижимаются к моему горлу.

До сих пор я и не подозревала, что я так могу.

― Я хочу увидеть, как ты берешь мой член целиком, растягиваясь вокруг меня, пока я наполняю тебя своей спермой.

Свободной рукой он проводит толстой головкой члена по губам моей киски, смачивая его, один раз, затем еще раз, прежде чем он двигает бедрами, ударяясь о мой клитор. От этих ощущений моя спина выгибается, и в этот момент он всаживает в меня свой член до упора, и мы оба стонем в унисон.

― Черт, ты совершенна, ― стонет он, приникая губами к моей шее и посасывая чувствительное местечко под ухом. Я вздрагиваю, когда он вынимает свой член и снова подается вперед, сильно толкаясь. При каждом толчке его бедер моя грудь колышется, и мне хочется дотронуться до сосков.

Он тянется ко мне спереди и грубо обводит мой клитор, звук ударов наших бедер раздается вокруг нас, создавая непристойную симфонию, которая заставляет меня нестись навстречу оргазму, в возможности которого я не была уверена. Не после того, как он уже добился его.

Этот мужчина точно знает, что нужно моему телу, и использует его как самый восхитительный инструмент.

Сочетание грубых, глубоких ударов его бедер и его пальцев, кружащих по моему клитору, приводит к тому, что я теряю сознание от удовольствия.

Я чувствую, как он прижимается лбом к моему плечу, как его зубы впиваются в мою кожу, как он прикусывает и стонет, входя в меня.

Боль, смешанная с наслаждением, пронзает мое тело, и мы кончаем вместе, его рука у моего горла, а другая продолжает кружить вокруг моего сверхчувствительного клитора, пока я не обмякаю в его руках, не в силах больше держаться на ногах.

В этот момент, когда сердце колотится в груди, пульс бьется, лента связывает запястья, его губы касаются моей кожи… я понимаю, что уже не будет возврата к тому, что было до Джексона.

Глава 10

Зеленый — не мой цвет

Джексон

Свет проникает сквозь тяжелые бархатные шторы, и, хотя я знаю, что нам пора вставать, чтобы ехать в город, мне хочется остаться в теплой постели, прижавшись к обнаженному телу Эмми. Я хочу притвориться, что этой дурацкой чертовой вечеринки не существует и что, как только мы уедем, реальная жизнь не разрушит все.

Потому что как только мы выйдем за эти двери, мы снова начнем делать вид, что ненавидим друг друга, вместо того, чтобы признать, что вместе у нас самый лучший секс в жизни. И что на самом деле мы вовсе не ненавидим друг друга.

Может быть, это потому, что чем больше времени я провожу с Эммой, тем лучше понимаю, что я ошибался. Она — полная противоположность всему, что я от нее ожидал. Может быть, это потому, что я единственный, с кем Эмма может расслабиться и не быть идеальной. Показать свое истинное «я», не стесняясь, не прячась за стеной, которую она возвела вокруг своего сердца.

― Доброе утро, ― мягкий, сонный голос Эммы доносится от моей шеи, где она уютно устроилась.

― Доброе утро, Снежинка.

Мой голос все еще хриплый от сна, и я не делаю никаких движений, чтобы встать, вместо этого крепче обнимая ее.

― Как бы я не был против, мы должны поторопиться, если планируем достичь чего-то, кроме оргазмов, в эти выходные.

Я чувствую, как ее губы прижимаются к моей коже, и я опускаю свои к ее волосам в целомудренном поцелуе, затем укрываю ее одеялом и направляюсь в ванную.

Что-то подсказывает мне, что после прошлой ночи ей нужно время, чтобы… прийти в себя. Очевидно, что произошел какой-то сдвиг, и я не знаю, как она к этому отнесется. Я знаю только, что не могу быть единственным, кто это почувствовал. Поэтому, пока я принимаю душ, я дам ей время, чтобы она все обдумала, а потом мы проведем остаток дня, выполняя задания из ее списка.

Эмма

― Честно говоря, я забываю, как сильно люблю этот город, пока не приеду сюда, ― говорю я, засовывая руки в карманы куртки. ― Он прекрасен. Здания, все рождественские украшения.

Джексон кивает.

― Ты бы переехала сюда? Покинула Клубничную Лощину?

― О боже, нет. Конечно, здесь красиво, не пойми меня неправильно, но я твердо убеждена, что дом ― это место, где сердце. Там мои родители, мои друзья, моя работа. Я не знаю, как могла бы жить в другом месте.

― Да, тоже самое. Я думал об этом. Уехать, ― говорит он, пока мы идем по людному тротуару. Вокруг нас кружится мелкий снег, а в воздухе витает запах засахаренных орехов из киосков, выстроившихся вдоль оживленной городской улицы, ― небольшое напоминание о доме. ― Еще до того, как я решил открыть компанию Pearce Builders. Я думал о том, чтобы уехать, пока есть возможность, а потом понял, что нигде и никогда не будет такого дома, как в Клубничной лощине.

Я киваю.

― У этого места есть забавная манера покорять твое сердце и делать так, что ты не можешь его покинуть.

― Да. ― Он улыбается. ― Итак, что мы будем делать сегодня?

Я достаю из сумки телефон и открываю список, который я составляла с момента нашей встречи в мэрии, стараясь не чувствовать себя подавленной и совершенно потерянной из-за вечеринки, которая подкрадывается к нам.

― Нам нужно найти группу, сходить к флористу, встретиться с пекарем, а затем продумать все мелкие детали. Оставшиеся украшения, сервировка стола и т. д. и т. п. Заказать доставку всего, что нужно для вечеринки, так как это единственный раз, когда мы сможем приехать в город.

― Веди.

Прошло несколько часов, и мы вычеркнули из списка две вещи: оркестр и цветочные композиции на столы.

Теперь самое сложное.

― У нас не будет шестиярусного ванильного торта, Эмми. Господи, это, наверное, самая скучная хрень, которую когда-либо придумывали. ― Он наклоняется ближе, прижимается губами к моему уху и шепчет: ― И теперь я знаю, что в тебе нет ничего ванильного. Особенно после прошлой ночи.

Низкий тембр его голоса заставляет мои бедра сжиматься, а клитор пульсировать, когда я думаю о той ленте и обо всех тех восхитительно грязных вещах, которые он делал с моим телом, не испытывая при этом ни капли стыда.

Нет нужды говорить, что, хотя изначально я не была в восторге от того, что застряла в номере для новобрачных с Джексоном Пирсом, мы окрестили его не один раз.

― Джексон! ― воскликнула я, оглядываясь по сторонам, не услышал ли его кто-нибудь. ― Веди себя хорошо. Мы должны выполнить все пункты списка, и мы никогда не закончим, если ты не будешь вести себя как… джентльмен.

Его губы растягиваются в наглую ухмылку, но он держит свои комментарии при себе, хотя я знаю, что это его убивает.

― Ладно, раз уж у тебя такое явное… отвращение к ванили. Что ты предлагаешь?

― Хммм… как насчет пряников?

Прикусив губу, я обдумываю это предложение. Вообще-то… неплохая идея.

― Я слушаю.

Сексуальная ухмылка на его губах перерастает в полноценную улыбку, способную сбить меня с ног или, по крайней мере, выбить дыхание из моих легких.

Он так красив и совершенно недоступен, он даже не часть картины.

Умопомрачительные оргазмы? Это одно, но эти чувства… это совсем другая история.

Последнее, что нам нужно, чтобы еще больше усложнить ситуацию, ― это чувства. Мы просто два взрослых человека, которые по обоюдному согласию занимаются очень горячим, очень жарким сексом наедине, а когда другие рядом, мы ― два человека, которые всегда ненавидели друг друга.

Ни больше, ни меньше.

― О чем ты задумалась? ― спрашивает он.

Моргнув, я качаю головой, возвращая свое внимание к нему, пока мы стоим в пекарне.

― Извини, отвлеклась. Что ты сказал?

Он прищуривается.

― Я сказал, что мы можем заказать торт со вкусом пряника и белой глазурью, чтобы он соответствовал твоей «эстетике». ― Он поднимает пальцы и делает воздушные кавычки. ― В этой пекарне самый лучший пряничный торт от этого места до побережья. Поверь мне.

Я киваю.

Он подходит к прилавку, приветствует женщину, работающую за ним, и улыбается, разговаривая с ней. Она очарована им с первых же слов, и, Боже, как я ее понимаю. Невозможно не поддаться его обаянию.

Через несколько минут они оба подходят к тому месту, где я стою.

― Привет! Я Эйвери, я только что разговаривала с Джексоном, и он рассказал мне о вашей рождественской вечеринке, которая, кажется, будет такая милая! Он сказал, что ты — мозг, принимающий решения, и я могу обсудить с тобой несколько идей, которые у меня есть?

― Да, конечно, ― говорю я ей, натягивая улыбку, хотя и испытываю легкую иррациональную ревность от того, что она постоянно смотрит на Джексона и хлопает ресницами.

― Ладно, хорошо. Мы можем сесть здесь, если хотите. Я только на секунду возьму ручку и блокнот. Она убегает, ее маленький хвостик подпрыгивает, а я сижу, скрестив руки на груди, сознательно избегая взгляда Джексона.

Через минуту Эйвери возвращается с огромной папкой, блокнотом и карандашами, затем выдвигает стул, садится и сразу же погружается в свои идеи по поводу праздничного торта. Несмотря на то, что ей пришлось несколько раз сделать паузу, чтобы улыбнуться Джексону, и она не раз положила руку на его дурацкие вены на предплечьях, ее идеи хороши, и я думаю, что она сделала хорошую работу по воплощению того, что мы оба хотели, в нечто реальное.

― Было очень приятно познакомиться с вами, ребята, ― говорит она, закрывая папку и поднимаясь со стула. ― Вот моя визитка, и мой номер телефона на обороте, если он вам понадобится. Для чего угодно.

Она говорит это вызывающе, глядя прямо на Джексона с явным интересом, и я, честно говоря, не знаю, что на меня сегодня нашло. Я подхожу к нему ближе, переплетая пальцы с его пальцами, и улыбаюсь ей. ― Конечно. Я свяжусь с вами, если у меня возникнут вопросы. Большое спасибо, Эйвери.

На секунду она не может скрыть расстроенное выражение лица, но также быстро, как оно появилось, оно исчезает, и на смену ему приходит веселая улыбка. ― Конечно! Спасибо!

Во время нашего обмена любезностями я замечаю, что Джексон не отстраняется. Более того, он крепко сжимает мои пальцы и стоит рядом со мной с лукавым выражением на лице.

Более того, он вообще ничего не говорит, когда я отпускаю его руку и выхожу из булочной на тротуар перед домом. Только тогда он спрашивает.

― Что это было, Эмми?

Избегая его взгляда, я ковыряюсь в розовом лаке на ногтях, что выглядит гораздо привлекательнее, чем признаться ему в том, что это было. ― Не совсем понимаю, о чем ты, Джексон.

Он делает шаг вперед и берет меня за руку, успокаивая мои пальцы, прежде чем поднять мой подбородок так, чтобы мои глаза оказались на его. ― Ты ревнуешь?

― Ну да, конечно, ― усмехаюсь я, но в горле у меня все сжалось, когда я попыталась проглотить это чувство. ― Как будто.

Я сосредотачиваюсь на дымчатом кольце его радужки, а не на том, как мне нравится его запах, как его твердое тело прижимается к моему посреди оживленной улицы или как мое тело реагирует на его тело при одной только его близости.

― Я думаю, ты ревновала, Снежинка. И знаешь, о чем это мне говорит?

― Ммм?

Он наклоняется еще на дюйм ближе, пока его губы не касаются моих. ― Что ты хочешь меня, и не только из-за моего члена.

Как бы я ни старалась подавить дрожь, которая пробегает по позвоночнику, это непроизвольная реакция на слово «член», произнесенное его глубоким, хриплым баритоном.

Я открываю рот, чтобы возразить против его глупого обвинения, но его большой палец появляется передо мной и проводит подушечкой по моей нижней губе. Протест замирает на языке, и я тяжело сглатываю.

― Я думаю, что ты не привыкла к этому ощущению. И это пугает тебя так же, как и возбуждает.

Не сводя с него взгляда, я шепчу:

― Я думаю, что ты бредишь, Джексон Пирс.

Только это не так, и я ненавижу признавать, что он прав.

Глава 11

Мой любимый подарок

Джексон

― Отлично, выберешь со мной уродливый рождественский свитер, а я посмотрю, как ты катаешься на коньках, ― говорю я, скрестив руки на груди.

Она закатывает глаза. ― Я пойду с тобой выбирать свитер, если ты пойдешь со мной кататься на коньках.

Чертова женщина.

Мы договорились оставить одно разногласие для новогодней вечеринки ― она хотела, чтобы был дресс-код наряды для коктейля, а я хотел то, что моя семья делает уже несколько десятилетий. Уродливые свитера.

Это традиция Пирсов. Чем уродливее, тем лучше.

И это не только традиция, но и веселье, которого, как мне кажется, Эмме не хватает.

В какой-то момент прошлой ночью я заставил ее согласиться, съев ее киску, пока она не стала слишком измученной, чтобы спорить. Но теперь ее ответ в силе.

В приглашении, которое будет разослано в понедельник, будет сказано о коктейльном наряде или наряде в уродливом свитере, и, хотя это кажется несерьезным, это включает в себя то, что хотели бы видеть обе наши семьи.

― Договорились, ― говорю я, когда мы направляемся в сторону универмага. Я останавливаюсь и беру ее за руку, сжимая в своей. Это кажется… естественным. Держать ее за руку и идти вместе по улице, не обращая на это внимания. Здесь мы просто два человека, держащиеся за руки, но дома… Я думаю, что мы могли бы остановить движение, если бы кто-нибудь увидел, как мы идем по главной улице рука об руку.

Может, это никого и не касается, но сплетен это не остановит.

― Знаешь, я тут подумал. ― Я смотрю на нее, пробегая глазами по ее розовым от холода щекам. Она выглядит чертовски очаровательно в своей шапочке и с хлопьями снега, прилипшими к ресницам. ― Я думаю, что мы должны провести остаток дня, наслаждаясь городом. Повеселиться. Прежде чем завтра мы вернемся в Клубничную Лощину.

― Мы не можем. У нас так много дел для вече…, - начала она, но я прекратил идти и повернулся к ней лицом, обхватив ее челюсть рукой.

Мой большой палец проводит по ее щеке. ― Ты заслужила один день развлечений, Эмма. Послушай, ты работала круглые сутки, чтобы устроить эту вечеринку. Ты купила украшения. Мы заказали торт, нашли бармена, заказали группу. Мы многое вычеркнули из твоего списка. Один вечер отдыха не перечеркнет всего достигнутого. В оставшееся время ты моя, хорошо?

На секунду я подумал, что она может сказать «нет», что она не заинтересована в том, чтобы быть моей в течение какого-то времени, даже если это всего лишь день.

До недавнего времени я и не подозревал, что Эмма несет на своих плечах столько груза. Я всю жизнь считала ее заносчивой, претенциозной принцессой, которая слишком хороша для всех остальных, но теперь, когда у меня появилась возможность узнать ее получше, я понял, что ошибался. Конечно, она перфекционистка. Она хочет, чтобы все было идеально организовано, но она также трудолюбивая и страстная, когда чем-то увлечена. Она открыта к компромиссам и поиску решения, которое сделает счастливыми обе наши семьи. А не только ее. А когда она раскрепощается, с ней очень весело.

В Эмме Уортингтон есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд, и я хочу узнать все, что она не показывает миру.

― Знаешь, Джексон, я не думаю, что у нас хорошо получаются эти ситуации с «одним разом», ― шепчет она, не сводя с меня глаз. ― Прямо сейчас мы вместе.

Я пожимаю плечами. ― Может быть, нам просто нужно больше практики, Снежинка. Ну же. Дай мне один день.

Она наклоняет голову в сторону и морщит носик, явно делая вид, что обдумывает мою просьбу, хотя мы оба знаем, что она согласится.

― Хорошо. Один день.

Я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает мои губы, да я, черт возьми, и не пытаюсь. У меня есть один день, чтобы заставить ее улыбнуться, напомнить ей, что Рождество ― это нечто большее, чем просто эта чертова вечеринка, сделать ее счастливой. Сделать что-то, не имеющее отношение к списку дел. Если она хочет покататься на коньках, то и хрен с ним, пойдем кататься.

Прежде чем я успеваю остановить себя, я касаюсь ее губ целомудренным поцелуем, а затем беру ее руку в свою. ― Один день. Давай сделаем это.

― Боже мой, это просто отвратительно, ― говорит Эмма, когда я выхожу из примерочной, и недовольно морщит нос. ― Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься это покупать.

― О, детка, он точно поедет со мной домой. ― Я ухмыляюсь, поворачиваясь, чтобы она могла видеть спину: ― И ты тоже купишь.

― Я уверена, что моя мама сожжет его, если я приду в нем. ― Она хихикает, и все ее лицо загорается.

Черт, мне нравится этот звук больше, чем я мог себе представить.

Выбрать самый уродливый свитер, чтобы рассмешить ее: миссия выполнена.

Она не ошибается. Он действительно чертовски отвратителен, но, опять же, разве не в этом смысл? Чем уродливее, тем лучше.

Он ярко-красный и покрыт блестящей золотой мишурой, украшенной большими зелеными колокольчиками, которые звенят при каждом моем движении.

― Иди, примерь свой. Мне нужно доказательство того, что я действительно заставил Эмму Уортингтон надеть уродливый свитер, ― говорю я, подмигивая.

Эмма закатывает глаза, но встает со стула напротив примерочной, снимает свое пальто и оставляет его там. ― Боже, не могу поверить, что я вообще это делаю.

Я присаживаюсь в кресло, колокольчики на свитере звенят. Ладно, может быть, это немного раздражает, но это чертовски празднично, так что я оставлю его себе.

Как только она оказалась в примерочной, я достал телефон и открыл уведомления. С тех пор как мы уехали, он не перестает звонить, но кроме сообщения о том, что моя семья в безопасности после урагана, я все проигнорировал.

На самом деле было очень приятно отключиться от сети на некоторое время, пусть даже на выходные. Это не то, что я обычно могу себе позволить, учитывая загруженность моей компании.

― Черт. Джексон? ― слышу я из примерочной. ― Кажется, мои волосы запутались в бирке. Ты можешь мне помочь? Мои волосы застряли в этой отвратительной штуке.

Я встаю со стула, кладу телефон в карман и пересекаю комнату несколькими короткими шагами, чертовы колокольчики на свитере все еще звенят при каждом шаге, когда я проскальзываю внутрь примерочной и закрываю дверь так тихо, как только могу.

Что, впрочем, не так уж и тихо, поскольку я, по сути, ходячее рождественское украшение, издающее шум.

Эмма стоит перед зеркалом, ее щеки ярко-красные, что контрастирует с зеленым свитером, на котором изображена рождественская елка с мигающими огоньками и украшениями и надписью: «Зажигай» спереди.

― Черт, Снежинка. Ты выглядишь чертовски сексуально. ― Потянувшись к ней, я осторожно убираю ее волосы с шеи и распутываю прядь волос, намотавшуюся на бирку, освобождая ее. ― Не буду врать, мой член становится твердым от того, что ты выглядишь так… празднично. Это действительно меня заводит, ― поддразниваю я. Я шучу, но, черт возьми, не совсем. Она мне определенно нравится в таком виде.

Она хихикает. ― Честно говоря, я никогда в жизни не чувствовала себя более нелепо.

― Нет. Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы съесть тебя, Снежинка. ― Я облизываю губы, пробегая глазами по ее телу, а затем поднимаясь обратно с медленным удовольствием.

Ее взгляд затуманивается от моих слов, и я подхожу ближе, медленно отвожу ее назад, пока ее спина не упирается в зеркало позади нее. Мои пальцы задевают край ее топа, затем проникают под ткань, проводя по ее коже.

Мне нравится видеть ее такой, расслабленной и беззаботной. Она развлекается, не заботясь о расписании или списке дел. Это наводит меня на мысль…

― Как насчет небольшого веселого рождественского… пари? Я продолжаю скользить рукой по ее животу, пробираясь вдоль грудной клетки к чашечке бюстгальтера, где касаюсь кружева.

Она сглатывает, глядя на меня широко раскрытыми глазами. ― Что за пари?

Вместо ответа я переворачиваю ее лицом к зеркалу, и ее взгляд блуждает по нам двоим в отражении. Я стою позади нее, запустив руки под свитер, ее щеки раскраснелись, глаза горят, ее грудь вздымается, когда я провожу большим пальцем по ее соску.

Пальцы другой руки расстегивают пуговицу ее джинсов и проникают под ткань, проводя по кружеву ее трусиков.

― Я заставлю тебя кончить, прямо здесь, в этой примерочной, ― шепчу я ей в ухо, покусывая мочку. ― И если ты издашь хоть звук, то будешь носить этот свитер до конца дня.

Она опускает глаза, когда я вцепляюсь пальцами в пояс ее джинсов и спускаю их вниз вместе с кусочком кружева, прикрывающим ее киску, ровно настолько, чтобы обнажить ее попку.

― Руки на зеркало, Эмма. Глаза на меня. Я хочу, чтобы ты смотрела, как я ем твою идеальную маленькую киску. И мне нужно, чтобы ты была хорошей девочкой и вела себя тихо, иначе все по ту сторону двери узнают, что я делаю. Что ты кончаешь мне на лицо.

Она кивает, задыхаясь, и наши глаза встречаются в зеркале, когда она наклоняется вперед, упираясь руками в стекло, выгибая спину и открывая мне идеальный вид на ее охренительную попку и мокрую киску.

Блядь, у меня во рту все пересохло, когда я увидел ее розовую и блестящую киску.

Я опускаюсь на колени позади нее и большими пальцами раздвигаю ее пошире, а мой взгляд с жадностью блуждает от тугого колечка ее попки к входу, а затем к клитору.

Она чертовски изысканна, настоящее произведение искусства, и мне отчаянно хочется попробовать ее на вкус.

Когда мой язык проводит по ее клитору, ее киска сжимается, и это самое горячее зрелище, которое я когда-либо видел.

Я ласкаю ее задницу, сжимая ее половинки, наклоняюсь вперед и прижимаюсь к ее клитору, с жадностью всасывая его в рот, чередуя с надавливанием языком, пока ее бедра не начинают биться о мой рот. Я перевожу взгляд на зеркало, смотрю на ее отражение, убеждаясь, что она сдерживает свои стоны и нас не застукают до того, как я смогу снять ее напряжение.

Эмма прекрасна. Она прекрасна без усилий. Она привлекает внимание с того момента, как входит в комнату.

Но вот так?

Щеки раскраснелись, губы разошлись, глаза закрыты в экстазе. Совершенно раскованная и уверенная в том, что я позабочусь о ней?

Она так захватывает дух, что у меня голова кружится от желания обладать ею.

Мой палец обводит ее вход, проталкиваясь внутрь на дюйм, и только тогда она издает самый тихий всхлип, который я когда-либо слышал. Ее глаза распахиваются и встречаются с моими, когда она зажимает губу между зубами, прикусывая ее.

― Твоя киска течет, Снежинка. Такая хорошая, грязная девочка, принимающая мой палец. Тебя возбуждает, что кто-то может нас услышать? Знать, что кто-нибудь может войти и увидеть, как ты наклоняешься, как твоя маленькая тугая киска, выставленная напоказ, принимает мои пальцы?

Она откидывает бедра назад, когда я добавляю еще один палец, поглаживая ее точку G, пока я не чувствую, как дрожат ее ноги. Я поглаживаю ее клитор синхронно с пальцами, шепча похвалы ее скользкой коже.

Я чувствую, как она начинает сжиматься вокруг моих пальцев, ее киска сжимается, пытаясь втянуть мои пальцы внутрь.

Тук-тук-тук.

Мы оба замираем от неожиданности. Глаза Эммы распахиваются, и выражение ее лица становится паническим.

― Привет! У вас там все в порядке? ― говорит продавщица с другой стороны двери. ― Я с удовольствием подберу вам другой размер, если нужно?

Я ухмыляюсь на коже Эммы, затем расплющиваю свой язык и провожу им по ее влажной коже. Она громко ударяется лбом о зеркало, стон срывается с ее губ, когда я снова глубоко погружаю пальцы в нее.

Ее попытки сдержать задыхающиеся стоны становятся бесплодными, поэтому я встаю и тянусь к ней, оттаскивая ее от зеркала и засовывая пальцы, которые только что были глубоко в ней, в ее рот, приказывая:

― Соси.

Я не обращаю внимания на женщину по ту сторону двери.

Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться, и я не выйду из этой примерочной, пока Эмма не кончит.

Не отрывая пальцев от ее языка, я тянусь к ней, чтобы погладить ее клитор, вызвав глубокий стон вокруг моих пальцев в ее рту.

― Эй?

Опять продавщица.

Черт возьми.

― У нас все хорошо, мы собираемся… выйти в ближайшее время. Спасибо, ― хриплю я, обводя клитор Эммы быстрее, грубее, как раз так, как ей нравится.

― Кончи для меня, Эмма, ― шепчу я ей на ухо. ― Будь хорошей девочкой. Посмотри, как моя маленькая грязная шлюшка подавляет свои стоны в раздевалке, пока она кончает от моих пальцев.

От моих слов и ритма моих пальцев на ее клиторе ее спина выгибается, и она кончает, ее ноги дрожат от оргазма. Она прикусывает мои пальцы, пока наслаждается оргазмом, и я с довольной улыбкой ловлю ее за талию.

Она прижимается ко мне, ее голова покоится на моем плече, она пытается перевести дыхание, удовлетворенная и обессиленная, на ее губах играет блаженная улыбка.

Я прижимаюсь губами к ее голове и начинаю помогать ей с брюками. Когда мы добираемся до свитера, она пытается стянуть его через голову, и я останавливаю ее.

― Ни за что, Снежинка. Я выиграл честно. Похоже, ты будешь весь день в этом свитере.

― Это именно то, что мне было нужно. ― Вздохнула Эмма, делая еще один глоток горячего шоколада, разумеется, с добавлением зефира. Еще одна вещь, которую я узнала о ней, ― это то, что, если речь идет о сладостях… она удваивает свою порцию. Неважно, что это.

― Хочешь посидеть немного? Время коньков еще не скоро… ― Я смотрю на часы, чтобы проверить время. ― Тридцать минут.

Она кивает, и мы идем к столику рядом с катком, над которым установлен один из тех больших коммерческих обогревателей. Хотя это и не избавляет от холода полностью, но этого достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, и чтобы мои пальцы немного оттаяли.

Когда она пытается сесть за стол напротив меня, я беру ее за руку и усаживаю на сиденье рядом с собой.

― Извини, Снежинка. Сейчас чертовски холодно, и мне нужно все тепло тела, которое я могу получить.

После того, как я только что заставил ее кончить в примерочной, последнее, что я хочу сделать, это сесть напротив нее за чертов стол.

― Итак… Какие твои любимые рождественские конфеты? ― спрашиваю я, придвигаясь чуть ближе и небрежно перекидывая руку через спинку скамейки.

Она несколько секунд проводит пальцами по ободку своего горячего шоколада, прежде чем заговорить. ― Определенно мятная кора.

― Мятная что?

― Ты никогда не пробовал мятную кору? Боже мой. Это практически единственное рождественское лакомство, которое моя мама готовила в детстве, и оно одно из моих любимых. Ты берешь измельченные мятные конфеты и смешиваешь их с миндалем в растопленном белом шоколаде, и это просто божественно. Я уверена, что именно с него началась моя любовь к сладкому.

― Я поверю тебе на слово. Может быть, ты когда-нибудь приготовишь его для меня?

Эмма кивает. ― А что насчет тебя? Что ты любишь больше всего?

― Я люблю шарики с арахисовым маслом. Моя мама делает самые лучшие рождественские угощения. Я всегда шучу, что за время праздников набираю не менее пятнадцати фунтов³, потому что каждый раз, когда я ухожу из ее дома мне вручают больше контейнеров, чем я могу унести. ― Я смеюсь. ― Вот такая она. Мы уже выросли, а она все еще готовит нам ужин, приходит и стирает. Все, что угодно, лишь бы чувствовать, что она рядом с нами, даже если мы снова и снова говорим ей, что она не должна делать ничего подобного. Именно она планирует все наши рождественские праздники. Поэтому я и взялся за ежегодную вечеринку ― у нее и так дел по горло.

Ее глаза теплые, а слова искренние, когда она говорит: ― Кажется, она замечательная, Джексон.

― Да, это так. ― Я делаю глоток своего напитка. ― Она — клей, который держит нашу семью вместе, это точно. Расскажи мне о своей семье. Я не так много знаю о них, кроме того, что слышал на протяжении многих лет, и мне хотелось бы услышать о них от тебя.

Она выдохнула, а затем пожала плечами. ― Мои родители… нацелены на карьеру и очень целеустремленные. Мой отец — инвестиционный банкир, а мама очень увлечена благотворительностью. Когда ты рассказываешь о своей маме и своей семье… это звучит совсем не так, как в моем детстве. У нас не было рождественских традиций. Я имею в виду, что кроме открытия подарков на Рождество и ежегодной вечеринки, у нас не было ничего такого, что помнилось бы из детства. Мы не пекли печенье и не смотрели рождественскую классику. Просто мои родители были очень заняты, и я часто оставалась с няней. Поэтому праздник для них так важен ― это единственное, что мы действительно всегда отмечаем вместе. Это всегда было нашей традицией, и мы с нетерпением ждали этого праздника каждый год.

Я люблю все рождественские традиции моей семьи, и мне неприятно, что она не смогла сделать все это со своей. Но я также начинаю понимать, почему этот праздник так важен для нее и ее семьи. Это их самая важная традиция.

Мой взгляд смягчается. ― Мне очень жаль, Эмма.

― Нет, нет. Ты не должен этого делать, Джексон. Послушай, мои родители ― замечательные люди, и они всегда делали для меня все, что могли. Просто, когда я слышу о вашей семье и ваших традициях, мне хочется, чтобы и у нас было больше традиций. Сейчас, уже будучи взрослой, мне кажется, что в то время, когда большинство детей играли в снежки и лепили снеговиков, я помогала маме устраивать праздник. ― Она смеется. ― Совершенно разные рождественские традиции.

― Я понимаю, и думаю, что это просто означает, что у тебя гораздо больше возможностей испытать что-то новое. Скажи, ты смотрела фильм «Санта Клаус»?

Она хмурит брови. ― Это фильм, или ты говоришь о большом человеке в красном костюме?

― Да. Это культовый фильм, Снежинка. Мы должны немедленно это исправить.

Она хихикает. ― Да, я уверена, что больше фильмов, которых я не видела, чем тех, которые видела.

Протянув руку, я соединил наши ладони и переплел пальцы, слегка сжав их. ― Не волнуйся, Снежинка. Мы позаботимся о том, чтобы у тебя появились новые традиции.

Глава 12

Зимняя страна чудес

Эмма

Джексон Пирс, бесспорно, горяч.

Один взгляд на него ― и это становится очевидным. Привлекательный настолько, что сердце замирает в груди при первом же взгляде. Высокий, подтянутый, с острой челюстью, теплыми медовыми глазами и улыбкой, способной растопить все вокруг.

Отчасти именно поэтому, несмотря на историю наших семей, было так трудно держаться от него подальше.

Но совсем другое дело ― знать, что под этой привлекательной внешностью скрывается большое сердце.

То, чего я никогда не ожидала и не знала до недавнего времени. Я была совершенно спокойна, что прожила свою жизнь со всеми этими предположениями и предвзятым мнением о нем. Что он ― досадный раздражитель, которому просто нравится доставать меня из-за наших враждующих семей. Я была не против ненавидеть его, потому что это было то, чего от меня ожидали.

Пока он не сделал это невозможным.

И я не знаю, что делать со всеми этими новыми чувствами.

― Признайся, тебе весело. ― Я тыкаю его в бок, пока мы медленно катаемся по катку. Дети проносятся мимо нас, но я хочу уехать из города, не обращаясь перед этим в скорую помощь, поэтому мы не торопимся.

― Только если ты признаешь, что носить уродливые свитера не так уж и плохо, ― с ухмылкой отвечает он.

Выдохнув, я игриво закатываю глаза. ― Не так уж они и плохи. Ну, твой, конечно, просто ужасен, но все же.

Его пальцы неожиданно впиваются в мои бока, щекоча меня до тех пор, пока у меня не перехватывает дыхание и я не могу удержаться на ногах на скользком льду. Он подхватывает меня на руки, чтобы я не упала, и прижимает к бортику катка.

С коньками он стал еще выше, нависая над моей маленькой фигуркой, его расплавленные глаза пылают от желания. ― Мне весело, Снежинка. Но еще больше я буду веселиться потом, когда ты будешь стоять на коленях, и я покажу тебе, насколько мне нравится, когда ты ведешь себя как болтливая девчонка. ― Я все еще думаю о примерочной. О том, как крепко твоя похотливая киска сжимала мои пальцы. Я уже наполовину тверд прямо посреди катка. ― Глубокий тембр его голоса в моем ухе заставляет меня сжать бедра вместе, мой клитор теперь пульсирует вместе с нестабильным биением моего сердца. Он проводит носом по моей челюсти так, что я вздрагиваю, и вовсе не от холода.

Я уже готова совершить что-нибудь безумное, например, упасть на колени прямо здесь, как вдруг кто-то врезается в бортик, прямо рядом с нами.

― Черт, ― ругается Джексон, а потом смеется.

― Давай, пойдем отсюда.

Не то чтобы меня нужно было убеждать, но он берет мою руку в свою, и мы вместе уходим со льда, чтобы сдать коньки.

Надев ботинки и захватив еще один горячий шоколад, чтобы вернуться в гостиницу, которую мы сняли в городе, мы идем по тропинке через оживленный парк. Уже стемнело, но еще много людей катаются на коньках, прогуливаются по парку, а некоторые устраивают снежные бои.

Я замечаю на заснеженном газоне нескольких детей, делающих снежных ангелов, и обращаюсь к Джексону.

― Ты знаешь, я никогда не делала снежных ангелов? Это кажется чем-то таким несущественным, но даже в детстве я никогда этого не делала.

Он смотрит на меня в ответ, моргая: ― Никогда?

― Нет. Я единственный ребенок, Джексон. Мне не с кем было играть зимой.

Я снова смотрю на детей, валяющихся в пушистом снегу, пока не чувствую, как меня берут за руку, и Джексон забирает мой горячий шоколад и ставит его на скамейку рядом со своим.

― Что ты делаешь?

― Эмма, мы сейчас будем делать гребаного снежного ангела. Прямо сейчас. Ты не можешь прожить свою жизнь, ни разу не сделав снежного ангела. ― Он тянет меня к сугробу, но я упираюсь пятками, останавливая его.

Я качаю головой. ― Я не лягу в этот холодный снег! Ты с ума сошел?

― Ты сделаешь это. Ты должна.

Очевидно, что у этого человека гораздо больше сил,чем у меня, не говоря уже о весе и росте, поэтому он продолжает тащить меня, пока мы не оказываемся вдали от всех остальных, и под нашими ногами нетронутый участок пушистого снежного одеяла.

― Джексон, я не собираюсь мокнуть ― мы замерз…

Я не успеваю договорить, как он тянет меня за собой вниз, и мы вместе падаем в снег. Я приземляюсь на него, его тело смягчает мое падение. Наши глаза встречаются, мы тяжело дышим, никто из нас не двигается, время, кажется, остановилось. Я чувствую этот момент по стуку своего сердца, по трепетанию пульса. Притяжение между нами.

Потом он лукаво улыбается и отталкивает меня от себя, укладывая на снег. ― Смотри и учись, Снежинка. Смотри и учись.

Мой смех вырывается из меня, когда он резко двигает руками и ногами в звездном прыжке, делая снежного ангела размером, наверное, с четырех обычных.

Боже, этот человек.

Эмоции проникают в мою грудь, заставляя ее расширяться, но еще труднее мне контролировать то, как колотится сердце в груди при виде этого массивного мужчины на снегу, делающего снежного ангела просто потому, что я никогда не делала этого раньше.

Его не волнует ни холод, ни то, что из-за этого он будет полностью промокшим всю обратную дорогу до отеля. Он сделал это, не задумываясь, отчего у меня в животе бесконтрольно запорхали бабочки, и осознание нового факта обрушилось на меня с удвоенной силой.

Мне нравится Джексон Пирс.

Он добрый и сострадательный. Мне нравится, что я могу смеяться вместе с ним и что даже самые простые вещи доставляют мне больше удовольствия, чем я получала за последние годы. Он прислушивается ко мне, но при этом бросает мне вызов. Кроме того, я чувствую себя комфортно рядом с ним, и это меня пугает.

Это пугает меня, потому что означает, что эти чувства настоящие, и между нами уже не только физические отношения. Мне кажется, что это не просто один горячий момент, которому мы поддались, не просто один день.

― Эмма?

― Хм? ― вздыхаю я, глядя на звезды над нами.

Его рука в перчатке тянется ко мне, а затем его пальцы переплетаются с моими. На секунду мы замираем в молчании, рука об руку, лежа на спине на снегу, глядя в черное небо, усеянное яркими звездами. Просто два снежных ангела, держащихся за руки.

Я чувствую себя спокойнее, чем когда-либо за последнее время.

― Красиво, ― говорит он, и я киваю в знак согласия.

― Захватывает дух.

Но когда я оглядываюсь, он смотрит вовсе не на звезды. Он смотрит на меня.

Вернувшись в отель, после горячего душа и переодевания в сухое и теплое, я устроилась перед камином с блокнотом и ручкой. Я не ожидала, что в нашем номере будет камин, но Джексон, извиняясь за неудачу в мотеле, сделал апгрейд до представительского люкса. Хотя я сказала ему, что в этом нет необходимости.

Мы могли бы забронировать два номера, но на данный момент, я думаю, мы уже перестали притворяться, что будем спать раздельно.

― Ты работаешь так поздно? ― говорит Джексон, входя. После душа он без рубашки. Мой взгляд пробегает по его мускулистому торсу, исследуя каждый сантиметр груди и пресса, вплоть до пижамных штанов, низко сидящих на бедрах. Его влажные волосы зачесаны назад, и на мгновение я забываю, над чем вообще работала, пока не опускаю взгляд на свой блокнот.

― Да, я хотела обдумать несколько вещей для вечеринки. Я волнуюсь из-за этого.

Честно говоря, большую часть дня я даже не думала о вечеринке. Мне было так весело с Джексоном, что единственное, на чем я могла сосредоточиться, ― это он. Даже сейчас, когда реальность вернулась, мой список дел кажется не таким уж важным. И это заставляет меня чувствовать, что все мои тщательно выстроенные границы начинают понемногу рушиться. Когда все упорядочено и все идет по плану, я держу ситуацию под контролем, а сейчас я начинаю чувствовать, что этот контроль ускользает. Я просто не готова признаться в этом вслух даже себе, не говоря уже о Джексоне.

Глава 13

Самое замечательное время в году

Эмма

Не могу поверить, что говорю это, но я скучаю по Джексону.

Я скучаю по его улыбке, по нашим постоянным препирательствам и по тому, как он играет с моими волосами, когда я засыпаю. Я скучаю по тому, как мне весело, когда я с ним. Я просто скучаю… по нему.

Это то, чего я никогда не ожидала. В последнее время мне кажется, что я говорю это постоянно.

Прошло едва ли двадцать четыре часа с тех пор, как мы вернулись домой из города, вернулись к реальной жизни, оставили позади пузырь, в котором мы оказались, находясь вдали от Клубничной лощины.

Мы вернулись к тому, что он не может просто взять меня за руку, когда мы идем по улице, потому что увидит весь город. Боже, я даже не могу рассказать об этом своей лучшей подруге Кэти, потому что не знаю, что «это» значит для меня.

Мы застряли вместе, планируя эту вечеринку, потом у нас был невероятный секс, который привел к еще более невероятному сексу.

Но те два дня, которые мы провели вместе, казались мне чем-то большим, чем просто секс.

Такое ощущение, что он медленно пробирается в мое сердце, и мне страшно подумать, что это может означать.

За двадцать четыре часа, прошедшие с тех пор, как мы вернулись домой, он приходил мне в голову больше раз, чем я могу сосчитать, и уж точно больше раз, чем я хочу признавать.

Мы многое вычеркнули из нашего списка, и хотя нам еще многое предстоит сделать для подготовки к вечеринке, теперь это в основном то, с чем каждый из нас может справиться самостоятельно.

Я со стоном опускаю голову на диван, крепче сжимаю в руке бокал с вином и молюсь, чтобы красное мерло не расплескалось на пол. Это не первый мой бокал за вечер, потому что я только что провела выходные взаперти с самым сексуальным мужчиной в городе, с его похотливым языком, с его божественным телом. Мужчина, к которому я, возможно, начинаю испытывать настоящие чувства, но, о, подождите, наши семьи враждуют уже несколько десятилетий, и мы, по сути, родились, ненавидя друг друга.

Все просто замечательно.

На подлокотнике дивана завибрировал телефон, и я беру его, делая очередной глоток мерло.

Мама: Как продвигается подготовка к вечеринке? Твой отец не очень хорошо воспринял новости, но этого следовало ожидать. Я пытаюсь сгладить последствия, но ты же знаешь, какой он, когда дело касается семьи Пирс. Он планирует закрепить новогодние декорации в земле из-за прошлогодних неприятностей.

Да, по крайней мере, кто-то в нашей семье все еще недолюбливает семью Пирс, потому что я, например, думаю, что могу влюбиться в нее, и я уже знаю, что результат будет катастрофическим.

Я: Все хорошо. Все должно пройти без заминок.

Как только я нажимаю кнопку «Отправить», раздается звонок в дверь, и я устало вздыхаю.

Наверное, исполнители колядок, больше некому. Очевидно, что это не мои родители, так как мама в данный момент переписывается со мной, и она редко переступает порог моего дома. Так что я не знаю, кто еще может заглянуть ко мне так поздно.

Я кладу телефон на край стола и иду к входной двери, открывая ее одной рукой, в другой у меня бокал с вином.

Я совершенно не готова к тому, кто окажется по ту сторону, и мои глаза расширяются от удивления.

― Джексон?

Он ухмыляется. ― Привет, Снежинка.

Я даже не пытаюсь его поправить, потому что слишком занята его разглядыванием. Он одет в черную толстовку с капюшоном и темно-серые спортивные штаны.

Он ― именно та причина, по которой серые треники ― эквивалент порнографии для женщин. Я практически вижу очертания его члена, который смотрит на меня. Мне нужно больше вина.

― Дай мне сначала войти в дверь, женщина. Боже, я чувствую, как ты раздеваешь меня своими глазами, ― поддразнивает он.

― Прости! Я просто не могла сдержаться, ― отвечаю я, закатывая глаза и подавляя хихиканье. ― Ты и твое эго. Но ладно, ладно, я просто любовалась твоими серыми трениками.

Только тут я понимаю, что у него заняты руки, и тут же включаю свое гостеприимство.

Эмма, как ты можешь держать его на пороге в холоде.

― Блин, заходи, заходи, извини! ― Я пищу, открывая ногой дверь пошире.

Джексон заходит внутрь и окидывает взглядом гостиную, застыв на месте. ― Эмма Уортингтон, что ты скрывала от меня.

Ну, может быть, кое-что…

Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к своей гостиной, которая является воплощением уюта. Когда я росла, наш дом был прекрасен. Большая лестница, мраморные полы, дорогие картины по всему дому. Красиво, но… как-то холодно. На стенах никогда не было фотографий, за исключением, конечно, семейного портрета, который висел в столовой. Никаких личных штрихов.

Я всегда знала, что хочу, чтобы мой дом был противоположным, не таким официальным и более теплым, поэтому, возможно, я немного… переборщила?

С рождественскими украшениями.

Моя елка огромна и занимает весь дальний угол гостиной. Она украшена в традиционных красном и зеленом цветах с вкраплениями золотого и белого, вокруг ее основания ездит винтажный красный рождественский поезд, а на верхушке красуется сделанная на заказ звезда. Портал камина украшен еловой гирляндой, вязаными чулками ручной работы и множеством щелкунчиков, которых я собирала на протяжении многих лет. На окнах ― гирлянды, на диване ― праздничные подушки с оленями, а на столике у входа — моя любимая рождественская деревня с маленькими фигурками жителей, которых я собирала на протяжении многих лет. Это действительно мое самое ценное имущество.

И это только моя гостиная.

Практически на каждой поверхности моего дома есть какое-либо украшение, и мне это нравится. Здесь я чувствую себя хорошо. Мое безопасное место.

― Да, но ты никогда не спрашивал, ― отвечаю я, пряча улыбку за ободком бокала с вином, когда делаю глоток. ― Ну что, теперь у нас будут неожиданные визиты?

Мы идем на кухню. Он ставит на стол упаковку пива и бумажный пакет и пожимает плечами: ― Похоже, я скучал по твоим оскорблениям.

― Похоже, мне этого тоже не доставало.

Его глаза искрятся от удовольствия. ― Ну, тогда хорошо, что я здесь. Я решил зайти и заставить тебя посмотреть со мной рождественский фильм. Если только у тебя нет других важных планов?

Я окидываю взглядом свое одеяние: пара старых треников с маленькими Рудольфами и старая мешковатая футболка со школьных времен. Мои волосы практически превратились в крысиное гнездо, и я совершенно не накрашена.

― О, я как раз собиралась пойти выпить. Разве не видно по этому прикиду? ― Я смеюсь. ― Я выгляжу так, будто только что вылезла из постели.

― Ты выглядишь сексуально в чем угодно, ― говорит он, подходит ближе и берет у меня из рук бокал с вином, а затем аккуратно ставит его на остров рядом с нами. ― И я чертовски соскучился по тебе, Эмма.

Сердце колотится в груди, и я киваю. ― Я тоже по тебе скучала.

Джексон скользит руками по моей челюсти, обнимая ее, и опускает свои губы к моим, целуя меня так, словно не видел меня несколько дней, хотя прошло всего двадцать четыре часа.

Часть меня хочет сказать ему, что мы должны остановиться, что мы должны прекратить, пока еще можем, что это была всего лишь интрижка на выходные. Но еще большая часть меня знает, что это бессмысленно, потому что мое сердце уже вовлечено в это.

Он слегка отстраняется, проводит большим пальцем по моей челюсти, заглядывая мне в глаза. Ощущение… подавляющее и удивительное, когда мужчина смотрит на тебя так, как сейчас смотрит на меня Джексон. Но еще и пугающее, потому что я понятия не имею, что нас ждет в будущем.

Наши семьи ненавидят друг друга с самого нашего рождения, и я не думаю, что они смогут быть даже вежливыми, не говоря уже о том, чтобы ужиться вместе.

― Итак, кино? ― говорю я, прочищая горло. ― Я могу выбрать?

― Да.

Джексон берет пиво, а я доливаю вино, после чего мы возвращаемся в гостиную и устраиваемся на плюшевом диване.

― Ладно, как насчет «Эльфа»? ― говорит он, берет пульт и тянет меня к себе, пока я не оказываюсь частично на нем, прижавшись к его боку.

Он делает это естественно, без колебаний, и это заставляет мое сердце биться быстрее.

Быть с Джексоном — это кажется таким естественным… тем, что я всегда должна была делать.

Это ощущается правильным.

― Классика, несомненно, ― говорю я. ― Давай сделаем это.

Через секунду на экране появляется «Эльф», я прижимаюсь к Джексону, и мы проводим следующие несколько часов за просмотром классики, которую я так и не смогла увидеть в детстве.

Уже поздно, далеко за два часа ночи, если верить моим предположениям, Джексон растянулся подо мной, и из его груди раздался глубокий стон. Я задремала где-то на третьем фильме, и теперь мне слишком удобно, чтобы двигаться.

― Мне нужно идти.

Он шепчет мне на ухо, и я сонно стону. ― Ты можешь… остаться?

― Как бы мне этого ни хотелось, но если я это сделаю, то утром кто-нибудь увидит мой Pearce Builders, припаркованный у твоего дома, и весь город узнает об этом еще до полудня.

Как бы мне не хотелось, чтобы он остался, он прав. Достаточно того, что весь город сплетничает о том, что мы вдвоем проводим время вместе, планируя вечеринку. Представьте себе, если бы они узнали, что происходит на самом деле.

― Ладно, ладно. ― Я стону, поднимаясь с него, но он останавливает меня, взяв мой подбородок между пальцами. Только тогда я стряхиваю с себя сонливость и открываю глаза, чтобы взглянуть в его теплые, как виски, радужные глаза.

― Поверь мне, Эмма, я не хочу ничего больше, чем проснуться с тобой в моих объятиях. Это все, чего я, черт возьми, хочу. Я просто не хочу давать еще больше поводов для сплетен, чем уже есть. Не хочу делать ничего, что могло бы вызвать у тебя еще больший стресс. В этом городе и глазом не моргнешь, чтобы все не узнали, ты же знаешь, ― говорит он, убирая мои волосы с лица.

Я киваю. ― Я знаю. Я понимаю.

― Но я думаю об этом с тех пор, как мы были в городе…, ― начинает он, останавливаясь, чтобы провести пальцем по моей нижней губе. ― Я не… хочу, чтобы это прекратилось. Видеть тебя. Целовать тебя. Быть с тобой.

― Я тоже этого не хочу, ― честно говорю я. Я не была уверена, как он относится к тому, что между нами происходит, но облегчение захлестнуло мою грудь от его признания. Приятно знать, что он чувствует то же самое.

― Давай будем жить одним днем? Нам нужно провести эту вечеринку ― давай просто сделаем это, а потом мы сможем сосредоточиться на том, что между нами. А пока мы будем вести себя тихо. Мы разберемся с этим, Эмма, ― уверенно говорит он, и я киваю в знак согласия.

Одно дело за раз.

Легче сказать, чем сделать.

Глава 14

Искусство декорирования

Эмма

― Хорошо, немного левее. Да, может быть, на дюйм? Еще немного, ― говорю я, щурясь, когда Джексон сдвигает гирлянду на два дюйма влево. Черт, теперь она выглядит немного не по центру. ― Подожди, это слишком далеко.

Он стонет. ― Женщина, я едва сдвинул эту чертову штуку.

― Ну, ты едва сдвинул ее немного слишком далеко.

Все утро мы были в ратуше, расставляли декорации, накрывали столы, организовывали все, что наконец-то было доставлено. До вечеринки осталось всего несколько дней, а я уже начинаю паниковать… слегка. Даже список дел не позволяет мне контролировать свое волнение.

Но Джексон каким-то образом умудряется успокаивать меня, ободряя словами и мягко напоминая, что нужно давать себе поблажки. Не прошло и месяца, как мы публично ругались из-за щелкунчика, а теперь именно он помогает мне держать себя в руках.

― Знаешь, ― говорит он, спускаясь с новой лестницы, которую я заставила его купить в хозяйственном магазине, чтобы не повторилось то, что было в прошлый раз, когда мы были здесь и он чуть не погиб. ― Мне кажется, тебе просто нравится пялиться на мою задницу, пока я на этой лестнице переставляю всякое дерьмо.

Я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моих губах в ответ на его поддразнивание, может быть, потому что он, возможно, отчасти прав. Совсем чуть-чуть.

Я имею в виду… это очень красивая задница.

Задница, созданная для джинсов.

Честно говоря, кто бы мог подумать, что меня так привлечет мужчина, который не носит ничего, кроме старых джинсов и поношенных ботинок?

― Мне чертовски нравится, когда ты так делаешь, ― бормочет он, сокращая расстояние между нами и запустив свою мозолистую руку в волосы на моем затылке.

― Что делаю?

Уголок его губ приподнимается. ― Когда твои щеки краснеют, а глаза становятся туманными и расфокусированными, я знаю, что ты думаешь о чем-то, что заставляет тебя краснеть… например, о моем члене.

― Как ты можешь быть так уверен, что я думаю именно о твоем члене? ― поддразниваю я.

Из его горла вырывается низкий, рычащий звук, и я взвизгиваю, когда он наклоняется вперед и прикусывает зубами мою нижнюю губу. ― Лучше бы это был мой член, Снежинка. Не уверен, что ты уже поняла, но я не заинтересован в том, чтобы делиться.

Видимо, ему нравится играть с огнем почти так же, как и мне его разжигать, поэтому я наклоняюсь вперед, нежно проводя губами по его губам, пока его рука не сжимает волосы на моем затылке. ― Но это означало бы, что я уже твоя, Джексон Пирс.

Его глаза вспыхивают от желания обладать мной. Но едва он открывает рот, чтобы ответить, как входная дверь ратуши резко распахивается, и мы отстраняемся друг от друга, словно два провинившихся подростка, которых только что застали целующимися в шкафу.

И я полагаю, что… с учетом того, что мы проделывали на этой неделе, так оно и есть.

В дверь входит мэр Дэвис с широкой улыбкой и в ярко-красной шапочке Санта-Клауса, подходящей к его щекам. ― А, как раз те двое, кого я хотел видеть!

Джексон кашляет, прочищая горло, и я уверена, что сердце у меня колотится внизу живота от того, что я чуть не попалась. Я была в двух секундах от того, чтобы упасть на колени и показать Джексону, как много я на самом деле думаю о его члене.

― Здравствуйте, мистер Дэвис! ― пищу я, делая вид, что я ужасно занята тем, что запихиваю салфетки в держатели, избегая его взгляда.

К счастью, Джексон оказался более уравновешенным, чем я, и взял дело в свои руки. Он подходит к мэру Дэвису и пожимает ему руку. ― Доброе утро, Джед. Пришел проведать своих любимых преступников?

Он усмехается. ― Это тяжелая работа! Кто-то должен ее делать. Просто хотел заглянуть и узнать, как идут дела?

― О… двигаются потихоньку, ― отвечает Джексон, и я чуть не давлюсь собственной слюной. Святой Ник на санях. ― Мы очень часто приходим⁴. Ну, знаете… в ратушу, чтобы все сделать.

Его глаза переходят на мои, он подмигивает, а затем говорит мэру Дэвису следовать за ним на другую сторону здания, чтобы продемонстрировать, как он сегодня утром установил двенадцатифутовую елку.

Он совершенно потерял рассудок.

Пока Джексон демонстрирует мэру Дэвису нашу незавершенную работу, я в течение следующих нескольких минут складываю салфетки, а затем начинаю расставлять карточки. Я упорно боролась за них, но в итоге оказалось, что я могу заставить Джексона согласиться практически на все, когда в дело вступает мой рот.

Очень полезный инструмент, который я планирую держать в заднем кармане в обозримом будущем, когда у меня не будет настроения идти на компромисс.

Просматривая список дел, я делаю быструю пометку заказать новое платье для вечеринки. У меня есть варианты, но… Я хочу заказать платье, которое, надеюсь, будет действительно потрясающим, и я не думаю, что у меня есть что-то в моем шкафу хотя бы близко подходящее.

― Все выглядит замечательно, Эмма! ― неожиданно произносит мэр Дэвис у меня за спиной, заставляя меня подпрыгнуть. Я поворачиваюсь к нему лицом, натягивая улыбку.

― Спасибо. Мы очень старались, чтобы успеть все вовремя и устроить замечательный праздник для всей Клубничной лощины.

Он кивает. ― Это точно. Замечательно. Знаете, я не был на сто процентов уверен, что вы вдвоем справитесь с этой задачей. У Уэйна были сомнения ― да почти у всего города были сомнения, ― но я очень рад видеть, что все идет как по маслу и вы работаете вместе. Приятно видеть, что вы зарыли топор войны.

― Да, мы его регулярно закапываем. Очень глубоко. ― Джексон самодовольно ухмыляется, скрещивая руки на груди.

До этого я была в двух секундах от того, чтобы прихлопнуть его праздничным держателем для салфеток, но теперь меня отвлекли его идеальные предплечья.

Вот так я и попала в эту ситуацию.

Испытывая похоть к Джексону Пирсу и его грубым, мускулистым, жилистым, сексуальным, как черт знает что, рукам.

Чертово порно с руками.

― Да, ну, мы, конечно, отложили наши разногласия в сторону ради планирования вечеринки, ― говорю я.

― Очень хорошо, очень хорошо. Что ж, не буду вам мешать и позволю продолжить ту замечательную работу, которую вы здесь делаете. Я с нетерпением жду большого события.

Улыбаясь, я киваю и бросаю взгляд на Джексона, который изо всех сил старается не рассмеяться.

Он снова пожимает мэру руку, и мы вместе смотрим, как он выходит за дверь, оставляя нас наедине.

― Я убью тебя! ― кричу я, бросаясь к нему, чтобы ударить по руке, но он ловит мою руку в свою и притягивает меня к себе, впиваясь своими губами в мои.

― Я умирал от желания поцеловать тебя с того самого момента, как он вошел в эту чертову дверь, Снежинка. Тише, ― шепчет он мне в губы, закусывая губу и проводя языком по линии губ. ― Ты сводишь меня с ума, ты знаешь это?

― Это чувство взаимно. Боже, я не могу поверить, что ты сказал ему это. Что, если он заподозрит, что между нами что-то происходит? ― На этот раз я игриво ударяю его по груди, и он только сильнее ухмыляется.

Он пожимает плечами. ― Он ни о чем не догадывается. Он просто счастлив, что мы не убили друг друга и ему не нужно снова сажать нас в тюрьму, чтобы строго поговорить с нами.

Верно.

Но все же…

― За нами и так уже следят почти все глаза в городе, Джексон. Мы должны быть осторожны, чтобы это не взорвалось и не вызвало огромную вонь, прежде чем мы сможем провести эту вечеринку.

― Я знаю, ― тяжело вздыхает он, снова прижимаясь губами к моим. ― Как твой список дел? Все ли ты закончила на сегодня?

От того, как он это говорит, не подшучивая над моим списком, как раньше, у меня в груди все переворачивается. Теперь он понимает, что все организовывать, чтобы все шло по плану, ― это часть моей сущности.

― Да. Торт будет доставлен накануне вечером, и мы будем хранить его в холодильнике в пекарне Мими. Она сказала, что так как Рождество уже близко, у нее есть помещение, куда уже доставлены все заказы. Группа приедет за час до начала, чтобы все подготовить, и, как я и просила, только классика. Но я попросила прислать мне сет-лист, чтобы просмотреть его и убедиться, что там нет ничего лишнего. ― Я отступаю назад, подхожу к своему списку дел и беру его и ручку, мои глаза сканируют аккуратные записи на тетрадном листе.

― Конечно, ты это сделала, Снежинка. Что с кейтерингом?

Я нахожу раздел, посвященный кейтерингу, и постукиваю по нему кончиком ручки. ― Все в порядке. Я передала им наш выбор из готового меню, и они тоже приедут пораньше, чтобы все подготовить.

― Что ж, похоже, нам осталось только убедиться, что украшения будут именно такими, как ты хочешь… и что наши семьи переживут эту ночь без рождественской драки. ― Он смеется, проводя рукой по волосам.

Он шутит, но… это не исключено. Не то чтобы Уортингтоны когда-либо это делали, но я не думаю, что мой отец может сказать пару крепких слов после нескольких рюмок.

Мне просто нужно, чтобы все прошло без заминок, чтобы все закончилось, и мне больше не нужно было напрягаться по этому поводу, чтобы я могла провести остаток праздников, занимаясь всем тем, что я люблю в Рождество. Вязать рождественские носки, проводить вечера у камина с кружкой горячего шоколада, а особенно ― сходить на зажжение елки на городской площади.

― Я практически вижу, как здесь крутятся колесики, ― говорит Джексон, легонько постукивая меня по виску. ― Ты в порядке?

Я киваю. ― Да. Просто… готовлюсь к тому, что все закончится, как бы грустно это ни звучало.

― Все это сильно давит, но помни… я здесь именно для этого, Снежинка. Если тебе нужно что-то переложить на меня, сделай это и не думай дважды. Мы оба ответственны за это, так что ты не должна делать всю работу в одиночку.

― Спасибо. ― Приподнявшись на носочки, я нежно целую его в уголок рта и скольжу руками от его груди вверх, чтобы обхватить его за шею.

― Я не уверен, что сейчас подходящее время для просьбы, но я бы хотел, чтобы завтра вечером ты провела вечер со мной у меня дома. Моя семья устраивает ужин раз в две недели, и я хочу, чтобы ты пошла со мной.

― Да, конечно. ― Я недоверчиво смеюсь. ― Ты шутишь.

― Я серьезно, Эмма. Я хочу взять тебя с собой. Слушай, мы оба знаем, что у наших семей есть… свои проблемы, но я хочу, чтобы ты познакомилась с ними, зная то, что знаешь сейчас. Я уже поговорил с мамой, и она с нетерпением ждет встречи с тобой.

Это большой шаг. На самом деле, это даже не шаг ― это прыжок прямо со скалы.

Это практически вход в комнату, полную людей, которые уже считают тебя ужасной. Которые считают всю вашу семью ужасной… и считают уже много лет.

Ничего хорошего из этого не выйдет.

― Пожалуйста, Снежинка? Я хочу, чтобы ты узнала их, а они узнали тебя так, как узнал я. Я обещаю тебе, что моя семья никогда не будет груба с тобой или неуважительна к тебе. Я бы никогда этого не допустил. Для меня будет очень много значить, если ты придешь. Мы собираемся проводить ежегодный конкурс пряничных домиков, и мне нужна любая помощь. Я даже разрешу тебе заняться оформлением. Я знаю, что это тебя заводит, ― поддразнивает он, подмигивая.

Откинув голову назад, я смеюсь, проклиная свои слезящиеся глаза. Я не могу устоять перед ним, когда он просит… и, по правде говоря, мне даже интересно узнать его семью с другой стороны, как это было с ним. ― Хорошо. Но я все равно думаю, что это будет абсолютная катастрофа.

― Никогда. Вот увидишь. Встретимся у меня дома в пять? Я обещаю, что если тебе будет неудобно или ты захочешь уйти, то мы уйдем, без вопросов… Я даже позволю тебе отвезти нас на твоей шикарной машине.

― Хорошо, я приду. Но… что мне вообще надеть?

Джексон смеется.

― Определенно тот уродливый свитер, в котором я тебя трахнул, Снежинка.

Глава 15

Рождественский дух

Джексон

Неудивительно, что Эмма пришла рано.

Я слышу, как ее машина подъезжает к дому в десять минут пятого, и, конечно, и Марли, и Мо срываются с места, как только я открываю входную дверь, и несутся по ступенькам к ее машине еще до того, как она успевает заглушить мотор. Очевидно, что не только мне нравится, когда Эмма рядом. Эти двое увлечены ею так же, как и я, и это еще одна черта, которая мне в ней нравится.

Она встречалась с ними всего несколько раз, но даже когда они в восторге прыгают на нее, она относится к ним с любовью, как к членам семьи, а не как к диким неудобствам, которыми их считают многие люди. Мужчина может многое сказать о женщине по тому, как она обращается с его собаками.

Прислонившись к перилам крыльца, я наблюдаю, как она тут же бросает свою сумку и приседает, чтобы почесать им обоим головы. Она даже не вздрагивает от того, что они, несомненно, оставляют ее всю в щенячьей слюне и шерсти.

Эта девочка прокладывает себе путь в мое сердце, и я не уверен, что хочу ее останавливать.

― Привет, красавчик, ― говорит она, поднимаясь по ступенькам, Марли и Мо идут по бокам от нее, огоньки на ее свитере мигают.

― Не могу поверить, что ты действительно его надела, Снежинка. Я впечатлен. ― Потянувшись к ней, я снимаю с ее плеча сумку для ночевки и перекидываю ее через свое, а затем притягиваю ее к себе и ловлю ее губы. ― Еще сексуальнее, чем в прошлый раз. Хотя, думаю, когда мы вернемся домой, нам нужно будет повторить то, что было в примерочной.

Она прижимается к моим губам, ее пальцы путаются в передней части моей рубашки.

― Подожди. ― Отстранившись, она окидывает взглядом мою рубашку, нахмурив губы. ― Джексон Пирс, тебе лучше сразу вернуться в дом и надеть свой уродливый свитер, иначе я не пойду! Ты не можешь ожидать, что я буду единственной, кто наденет его!

Мне было интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы понять, что я не надел свой.

― Может, ты позволишь мне снять твой, прежде чем мы пойдем? Черт возьми, Снежинка, мне нравится, когда ты боевая. ― Я вздергиваю брови, и она закатывает глаза, обходя меня и проходя через входную дверь.

― Дай угадаю, поэтому ты так любишь нажимать на мои кнопки? Давайте, Мар, Мо! Мы оставим вашего папу здесь мерзнуть.

И, к моему изумлению, маленькие предатели проходят мимо и идут за ней в дом, оставляя мою задницу на морозе.

Устроив собак, заперев дом и посадив Эмму в машину, мы быстро доезжаем до дома моих родителей и паркуемся на подъездной дорожке. Я обхожу грузовик и открываю дверь Эммы, затем беру ее руку в свою, помогая ей выйти.

― Не нервничай, ― говорю я ей, закрывая за ней дверь, и мы поднимаемся по дорожке.

― Я не нервничаю, ― говорит она слишком быстро, избегая моего взгляда.

Она просто чертовски нервничает. С тех пор как я узнал ее немного лучше, я знаю, что это не то чувство, которое Эмма любит испытывать, поэтому я хочу успокоить ее, если могу.

Я останавливаю ее перед ступеньками, поворачиваю ее лицом ко мне и беру ее подбородок между пальцами, поднимая его вверх. ― Ладно, может быть, ты не нервничаешь. А может быть, нервничаешь и не хочешь этого признавать. В любом случае, я буду здесь. Я обещаю, что все будет хорошо. Мои родители полюбят тебя, когда узнают поближе. Это просто ужин, ничего особенного. ― Я протягиваю руку между нами, беру ее пальцы, которые судорожно теребят край ее свитера, и обхватываю их своими, слегка сжимая. ― Давай, Снежинка.

Через несколько секунд она кивает, выдыхая:

― Хорошо. Давай сделаем это.

Не успеваем мы дойти до входной двери, как она распахивается, и из нее выходит Ма с яркой улыбкой на лице.

― Вот вы где! Мы уже собирались начать без вас.

Я чувствую, как Эмма напрягается рядом со мной, ее пальцы крепко сжимают мои, прежде чем она поднимает другую руку в перчатке, чтобы помахать маме.

Моя мама из тех женщин, которые ни к кому не относятся как к незнакомцам. Куда бы мы ни пошли, она заводит разговор с незнакомыми людьми так, будто знает их уже много лет. В продуктовом магазине, на почте, в хозяйственном магазине ― да она подбирала бы автостопщиков на обочине дороги, если бы мой отец позволил ей это.

Поэтому меня ничуть не удивляет, что она подходит прямо к Эмме и заключает ее в свои крепкие объятия, нежно поглаживая по спине и шепча ей на ухо:

― Привет, Эмма. Я Люси, и я так рада, что ты сегодня здесь.

Эмма быстро оправляется от первоначального шока и обнимает ее в ответ.

― Большое спасибо, что пригласили меня, ― искренне говорит она.

Ма отстраняется от Эммы и подмигивает мне, после чего крепко обнимает меня. Она снова смотрит на Эмму.

― О, мне так нравится твой свитер!

― Ах, да, этот свитер на сто процентов принадлежит вашему сыну. ― Эмма смотрит на свой свитер, а затем снова на маму. ― Кажется, в этом году он заставляет меня делать много безумных вещей.

На моих губах появляется ухмылка, наблюдая за обменом репликами между женщиной, которую я люблю больше всего на свете, и девушкой, от которой я никогда не ожидал, что захочу быть с ней, и которая вдруг стала единственной, кого я хочу видеть рядом. Той, кто вторгся в мои мысли и мое сердце. Мне чертовски нравится видеть их вместе.

― Ну, заходите. На улице холодно, а у нас полный дом людей, которые хотят официально познакомиться с тобой. ― Ма переплела свою руку с рукой Эммы и нежно похлопала ее. ― Не позволяй этим мальчишкам расстраивать тебя, Эмма. Они, конечно, будут подшучивать над тобой, но, если кто-то из них переступит черту, пусть знают, что никогда никто из них не будет слишком взрослым для моей деревянной ложки.

Эмма хихикает, кивая.

― Да, мэм.

Я благодарен маме за то, что она сказала это, прежде чем мы вошли в дом, чтобы немного успокоить ее нервы, потому что, как только мы переступим порог, начнется абсолютный, чистый хаос.

Когда мы заходим, моя младшая сестра Джози сидит на плечах нашего старшего брата Дженсена и раскачивается, пытаясь прикрепить звезду к верхушке елки. Она выглядит так, будто она в двух секундах от того, чтобы свалиться с его плеч, но по тому, как она смеется и дергает его за волосы одной рукой, этого никогда не скажешь.

Добро пожаловать в семью Пирс.

― О, Джози, будь осторожна! Ты ведь знаешь, что у нас есть лестница? ― говорит Ма, качая головой с язвительной ухмылкой. ― Я не пойду сегодня к доктору Гранту накладывать швы или лечить сотрясение мозга.

― Мы в порядке, ма! ― говорит Дженсен. ― Она весит сто фунтов, даже мокрая насквозь.

― Эй! ― говорит Джози и бьет его по голове. ― Сто двадцать пять, к твоему сведению.

Я просто качаю головой и иду на кухню за мамой и Эммой. В детстве это было мое любимое место в нашем доме. Здесь мы каждый вечер ужинали вместе. Здесь мы проводили семейные собрания, делали проекты, засиживались допоздна за домашними заданиями. Здесь мы вместе с мамой украшали печенье на Рождество, пили горячее какао и слушали ее любимую музыку. Это единственное место в доме, где вы всегда могли найти одного из нас. Стол, за которым сейчас сидят мой отец и другие мои братья, Джуд и Джеймсон, ― это тот же самый стол, который стоял здесь, когда я был маленьким.

― Ух ты, смотри, что кот притащил, ― говорит Джуд. ― О, он привел друга. Встав со стула, он подходит к Эмме и протягивает ей руку. ― Не думаю, что нас когда-либо официально представляли. Мы как бы… видели друг друга издалека. Я Джуд, младший брат этого говнюка. Кроме того, я самый привлекательный из всех братьев Пирс… очевидно.

Она вскидывает бровь.

― Очевидно, ― говорит она с улыбкой.

За это он получает от меня подзатыльник.

― Следи за языком, придурок.

Эмме лучше думать, что я самый привлекательный Пирс. Хотя, черт возьми, если поставить нас четверых в ряд, то, наверное, нас трудно будет отличить друг от друга. Гены Пирсов сильные.

― Что? Она согласна! Я ничего не могу поделать, если я самый красивый. ― Он пожимает плечами.

Не обращая на него внимания, я снова переплетаю пальцы с пальцами Эммы, чтобы притянуть ее к себе и отодвинуть от брата, а затем иду к отцу и Джеймсону, чтобы познакомить их.

― Привет, Эмма. ― Папа тепло улыбается и пожимает ей руку.

Джеймсон… ведет себя как гребаный Джеймсон. Он просто кивает ей.

Это не имеет никакого отношения к ней и имеет отношение к тому факту, что он сварливый урод, но я все равно прищуриваю на него взгляд, предупреждая, чтобы он вел себя прилично.

― Эмма, милая, хочешь помочь мне с этими пирожками с мясом? ― спрашивает Ма от кухонного острова.

― Да, конечно. ― Она слегка сжимает мою руку, затем отпускает ее и идет через кухню к маме, которая заканчивает готовить ужин.

Джози входит в дверь в то самое время, когда я отодвигаю стул за кухонным столом и сажусь рядом с папой. Я наблюдаю, как она представляется, а затем они начинают говорить сначала о свитере Эммы, а потом разговор быстро переходит на праздничный декор.

― Я так и знала, что ты дизайнер интерьеров. Я так рада, что ты любишь Pottery Barn так же, как и я! Мне кажется, что их рождественские украшения вызывают ностальгию. Они возвращают меня в детство, ― говорит Джози, мечтательно вздыхая.

Эмма кивает. ― Да! Мне нравится классический стиль. Подожди, ты тоже поклонница их классического трикотажа?

― Да! ― взволнованно отвечает Джози, и на этом я отключаюсь, потому что понятия не имею, что такое «классический трикотаж». Но я чувствую облегчение от того, что разговор между ними кажется легким, как будто они всю жизнь были друзьями, а не как будто мы две семьи, которые враждовали много лет.

Глупая вражда, как по мне. Особенно теперь, когда я узнал Эмму поближе.

― Ты уверен, что знаешь, что делаешь, брат? Уортингтон из всех людей? ― тихо говорит Джуд, кивая на Эмму.

На секунду я замолкаю, обдумывая, что сказать, и в этот момент у меня сводит челюсти. Мне не нравится, что он произносит ее фамилию как оскорбление. Часть меня хочет сказать ему, чтобы он отвалил, даже если он мой брат, но потом я вспоминаю… так всегда было в наших семьях, вражда прочертила линию четко по центру нашего города, где мы по одну сторону, а они по другую. И они еще не успели узнать ее так, как я. По правде говоря, мы даже почти никогда не общались с Уортингтонами, так что как они могут знать ее по-настоящему?

― Да, я знаю, ― говорю я просто. Потому что в том-то и дело, что, как бы ни была близка мне моя семья, я не должен ни ей, ни кому-либо еще объяснять, что происходит между мной и Эммой. Что бы мы ни решили, что бы ни произошло, это останется только между нами.

― Она совсем не такая, как я думал. Знаешь, я всю жизнь судил о ней по глупой вражде между нашими семьями и думал, что точно знаю, кто она такая. И я чертовски ошибался, Джуд. Она умная и страстная. Амбициозная. Веселая. Она заставляет меня смеяться. Она не дает мне спуску, как и я ей. Она идеально мне подходит.

Джуд кивает, пожав плечом.

― Может быть, мы неправильно судили о ней, но, честно говоря, разве можно нас винить? Посмотри, сколько дерьма натворила ее семья за эти годы. Трудно просто… забыть обо всем этом.

― А что натворили мы? Послушайте, я не прошу всех забыть о том, что произошло. Я прошу свою семью понять, что я знаю эту девушку, и мне нужно, чтобы вы все дали ей шанс. Чтобы вы попытались увидеть то, что вижу я. И признать, что ни одна из наших семей не невинна. Я знаю, что вы защищаетесь, потому что мы оберегаем Ма ― я понимаю. Но Эмма заслуживает того, чтобы вы увидели ее настоящую, а не через призму нашей вражды.

Я вижу недоверие в его глазах, когда он молча сидит. Джуд всегда был яростно защищающим братом, даже будучи самым младшим, поэтому я знал, что ему будет что сказать по поводу того, что я привез Эмму домой.

― Я не могу доверять ей… пока. Но я доверяю тебе. Доверяю твоим суждениям. Если ты знаешь, что делаешь, то я доверюсь. Я дам ей шанс.

Я киваю.

― Это все, о чем я прошу.

Джуд кивает, и разговор переходит на другое, папа спрашивает о предстоящих проектах, которые мы запланировали на следующий год, а я возвращаюсь к наблюдению за тем, как Эмма общается с Ма и Джози, не в силах сдержать улыбку на лице. Мама показывает им, как она готовит мой любимый десерт ― шарики с арахисовым маслом, и внимательно наблюдает за тем, как Джози украдкой, пока никто не видит, откусывает кусочек арахисового масла.

Когда она понимает, что ее поймали, она подмигивает и запихивает в рот еще один шарик в шоколаде.

Я как-то отвожу взгляд и пытаюсь переключиться на разговор с папой и Джудом, пока Эмма не присоединяется ко мне за столом с блюдом запеканки, а за ней ― мама, Дженсен и Джози.

Все выглядит родным и привычным, как всегда, приходя домой.

Хаотично, но в то же время полно счастья и любви. Во всем, что мы делаем.

Только на этот раз со мной Эмма. Я думал о том, как это будет, когда она здесь, с моей семьей, и все, о чем я могу думать сейчас, это то, как сильно мне это нравится.

Я знаю, что это звучит безумно, но между нами все меняется. Она разрушает свои стены, впускает меня, и теперь, когда я знаю ее, я никогда не смогу вернуться к тому, что было до этого. Это невозможно, не тогда, когда она показала мне, какая она на самом деле.

Каждый накладывает себе по тарелке, и мы говорим о том, как прошли наши дни, что происходило со всеми нами после прошлого ужина, и, конечно же, речь заходит о вечеринке.

― Ну, как продвигается планирование вечеринки? ― спрашивает Джози, в ее карих глазах пляшут веселые искорки. ― Вы двое ― единственное, о чем говорит весь город.

Эмма бросает взгляд на меня, затем прочищает горло и снова смотрит на Джози.

― Все идет очень хорошо. Мы хорошо продвинулись, и я думаю, что все пройдет по плану. Ну, надеюсь.

― Так и будет, ― говорю я, протягивая руку под столом, чтобы сжать ее руку. ― Эмма прекрасно разбирается во всем этом. Это она все спланировала и позаботилась о том, чтобы все прошло гладко. Я только выполняю тяжелую работу.

Дженсен хихикает.

― Да, но то, что вам удастся собрать наши семьи под одной крышей, возможно, впервые в жизни, равносильно тому, что ад замерзнет, так что…

Мой взгляд прищуривается, и он пожимает плечами.

― Что? Это правда. Ты не можешь ожидать, что мы будем притворяться, будто вражды не существует, только потому, что ты привел врага домой. Ты же знаешь, как снобистски они к нам относятся.

― Дженсен, прекрати! ― Ма укоряет. ― Мы не потерпим, чтобы ты грубил гостям.

Отец кивает.

― И мы уже обсудили, что в этом году все будут вести себя прилично, так что следи за этим. Эмма здесь в качестве гостьи твоего брата, и мы не собираемся расстраивать ее. ― Он смотрит на каждого из моих братьев и даже на Джози, которая только закатывает глаза.

― Папа, пойми меня правильно. Большинство из нас могут вести себя как взрослые. ― Она высунула язык в сторону Дженсена, а затем подмигнула Эмме.

― Я знаю, и поэтому хочу четко всем объяснить, что, хотя мы не всегда ладим с Уортингтонами… ― Он бросает взгляд на Эмму и морщится. ― Ну, раньше у нас у всех было много… моментов разногласий… но мы все постараемся справиться с этим. Верно, Люси?

Ма кивает, выражение ее лица смягчается, когда она смотрит на Эмму. ― Безусловно. Эмма, дорогая, мы всегда рады видеть тебя у себя дома. Надеюсь, ты это знаешь.

― Спасибо. Всем вам за то, что вы так добры ко мне. Я не знала, чего ожидать, ― говорит Эмма. ― Я знаю, что наши семьи всегда… враждовали, но я надеюсь, что это может стать оливковой ветвью между нами? Я не могу говорить за своихродителей, но я могу говорить за себя.

Ее рука сжимает мою, и я оглядываюсь, желая вытащить ее из этого проклятого кресла и поцеловать на глазах у всех.

― В нашем доме ты всегда можешь рассчитывать на доброту, Эмма. Мы рады, что ты здесь. А если мои мальчики доставят тебе неприятности, дай мне знать, и я буду держать их в узде. Иногда они не думают головой, ― говорит ей мой отец, и она кивает.

Когда она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и я вижу, что на ее глазах выступили слезы, я прочищаю горло и меняю тему на что-то более легкое.

― Ну… так что там с пряничными домиками?

Глава 16

Озорные… или добрые?

Эмма

Я понятия не имела, на что иду, когда согласилась пойти на ужин к родителям Джексона. Наверное, я ожидала, что будет, как минимум, неловкое, некомфортное молчание? Может быть, даже кто-то будет отпускать комментарии. Возможно, именно так бы и произошло, если бы все было наоборот, и мы пошли ужинать ко мне домой.

Но сегодняшний вечер прошел совсем не так.

Конечно, его брат отпустил ехидный комментарий, но, честно говоря, я, наверное, заслужила его тем, как я и моя семья вели себя в прошлом.

― Снежинка, извини, но это выглядит ужасно, ― поддразнивает меня Джексон, стоя сзади. ― Думаю, я совершил ошибку, попросив тебя быть в моей команде.

Я поворачиваюсь к нему лицом, мои губы искривляются в гримасе.

― Это очень грубо. Я еще… в процессе. Доверься мне, Джексон Пирс.

Ладно, может быть… я лгу.

Эту штуку уже не спасти. Глазурь сползает с боков, мармелад провалился куда-то внутрь, а крыша совершенно кривая, но знаете, что? За старания над моим первым пряничным домиком — пятерка.

Не помогает и то, что Джуд, младший брат Джексона, все это время смешил меня. Я… отвлекалась.

И, кстати говоря, что Джексон сделал для того, чтобы этот пряничный домик стал лучше? Ответ — ничего. Последние двадцать минут он пялился на мою задницу, пока я склонялась над столом, украдкой меня касаясь. Он занимается строительством, черт возьми! Он должен был участвовать в этом, но он явно слишком занят тем, что разглядывает меня. И… мне это нравится.

― Нам придется провести несколько тренировочных заездов на следующий год, ― поддразнивает он. ― Убедимся, что мы готовы к победе.

Мое сердце трепещет при упоминании о следующем годе, как будто это уже свершившийся факт, что я стану частью рождественских традиций его семьи.

Верный своему слову, он почти не отходил от меня весь вечер, и это успокаивало. И хотя мне это было не так нужно, как я думала, приятно знать, что он не готов бросить меня на растерзание волкам.

― Помните, как несколько лет назад на вечеринке было столько чертовых лампочек, что мы выбили электричество до самого Вечнозеленого переулка? ― Дженсен прекращает работу над своим гораздо более симпатичным пряничным домиком и обращается к столу.

Мои глаза расширяются.

― О Боже, я это точно помню! Мои родители так разозлились, потому что, конечно, наша вечеринка была в тот же вечер, и мы так долго были без электричества, что нам пришлось закончить раньше времени и отправить всех домой. Мы даже не успели закончить ужин.

Дженсен кивает с ухмылкой, а Джуд толкает его локтем, как бы говоря, чтобы он заткнулся.

― Все в порядке, ― говорю я ему, мягко улыбаясь. ― Это своего рода… слон в комнате, и, как мы уже обсудили, мы не можем притворяться, что его не существует. Это в прошлом, верно?

Все кивают, а Джексон подходит ближе, обхватывает меня за талию, защищая, и что-то шевелится в моей груди.

Очень приятно, что он делает все возможное, чтобы я чувствовала себя комфортно и защищенно.

― Да. Самое забавное, что я уверена, что никогда не видела, чтобы лицо Уэйна было таким красным. Я думала, что у него точно случится сердечный приступ, когда нам пришлось звонить на главную электростанцию, чтобы прислали кого-нибудь, ― добавляет Джози, ее темные волосы колышутся, когда она откидывает голову назад в смехе. ― Это о многом говорит, потому что помните, как в прошлом году Джеймсон надрался на вечеринке, и вы поспорили с ним на пятьсот баксов, что он не поедет с Альбертом на санях в город?

Я нахмурил брови. Альберт…?

― Мул моих родителей. ― Дыхание Джексона обжигает мою шею, когда он вводит меня в курс дела.

Я практически представляю себе его брата в красных санях в натуральную величину, запряженных осликом, который едет черепашьим шагом до самого города.

― Но он это сделал, и знаете, что? ― говорит Джози, пристально глядя на Джеймсона. ― Он сделал это в нижнем белье. Уэйну это особенно понравилось. И маме, и папе пришлось ехать за ним в центр города, потому что он собирался посадить его в изолятор.

Зевнув, я положила пакет с глазурью на стол, а затем достала телефон, чтобы проверить время.

22:45.

Я и не заметила, как быстро пролетело время между ужином и пряничными домиками.

― Ты устала, Снежинка? ― спросил Джексон, крепко обнимая меня за талию.

Я киваю.

― Да, я плохо спала прошлой ночью… Думаю, я просто перенервничала?

― Давай, поедем отсюда. Я почти уверен, что мы не в состоянии выиграть это соревнование, и я не могу дождаться, чтобы отвезти тебя домой.

Не то, чтобы я расстроилась, учитывая катастрофу, которую потерпело наше участие в конкурсе пряников семьи Пирс.

Его мама и сестра обнимают меня, говорят, чтобы я приходила в любое время и что им очень понравилось, что я зашла. Мне стало намного легче от осознания того, что я зря нервничала.

Они не обязаны были принимать меня с распростертыми объятиями, но они сделали это, и я так рада, что решилась прийти.

Это еще один гигантский шаг в правильном направлении. Наконец-то мы оставим эту вражду в прошлом.

Когда мы вернулись в дом Джексона, он отнес мои сумки в спальню, и сказал, прислонившись к дверному косяку:

― Я пойду запереть дом. Ванная там. Вернусь через несколько минут.

В его спальне все именно так, как я себе и представляла. Темное дерево в сочетании с серым и черным. Мужественная, аккуратная и простая. Ему под стать.

Кровать аккуратно застелена, на ней куча подушек, на которые мне не терпится плюхнуться.

Вытащив из сумки туалетные принадлежности, я иду в ванную, чтобы поскорее приготовиться ко сну. Почистив зубы, умыв лицо и собрав длинные волосы в хвост, я возвращаюсь в его спальню, где он сидит на краю кровати и листает телефон.

― Ой! Чуть не забыла, ― говорю я, бросая свою сумку обратно. ― У меня есть кое-что для тебя.

― Это нижнее белье? Я знал, что мое рождественское желание сбудется, Эмма.

Смеясь, я достаю из дорожной сумки вязаные красные наряды.

― Ну… это одежда. Вроде того. Я связала Марли и Мо одинаковые рождественские свитера.

Я понимаю, что это, наверное, глупо ― дарить собакам рождественские свитера, но я решила, что если у нас есть уродливые свитера, то и у них должны быть.

― Ты связала их… для моих собак? ― Он удивленно поднимает бровь, и на его лице появляется выражение, которое я не могу прочесть.

Я киваю.

― Я знаю… это глупо, но я просто…

Слова замирают на моих губах, когда он пересекает комнату, обнимает мое лицо и приникает губами к моим губам в поцелуе, таком мощном, таком интенсивном, таком целеустремленном, что кажется, будто у меня подкашиваются колени.

― Ты чертовски совершенна, Эмма Уортингтон, и я был дураком, когда думал, что ты такая же, как все, ― говорит он, прижимаясь лбом к моему.

Мое сердце бьется в груди так сильно, что кажется, будто оно может вырваться наружу.

― Это просто свитера, Джексон, ― тихо шепчу я. ― Я хотела, чтобы у них тоже было что-то праздничное.

Он качает головой.

― Это не просто свитера, Эмма. Это все. ― Держа мое лицо в своих руках, он наклоняется и нежно целует меня, едва касаясь своими губами моих, а затем вздыхает. ― Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу расставаться с тобой.

― Тогда не надо, ― говорю я, приподнимаясь на носочки, чтобы встретиться с его губами. ― Впервые в жизни я делаю что-то для себя, без чужого внимания и ожиданий. И я хочу тебя, Джексон Пирс. Даже если мы понятия не имеем, что нас ждет в будущем и как мы справимся с нашими семейными проблемами. В этот раз я не собираюсь планировать, что что-то пойдет не так, или пытаться все контролировать. Я буду следовать своему сердцу и надеяться, что оно не направит меня по ложному пути.

Джексон сглотнул, и его зрачки превратились в расплавленный шоколад.

― Я не обижу тебя.

Я киваю.

― Я доверяю тебе. Своим телом. Своим сердцем. Особенно сердцем.

В мгновение ока он поднимает меня на руки и несет к своей кровати, укладывая меня на плюшевое покрывало, нависая надо мной.

― Тогда позволь мне показать тебе, как я буду заботиться о тебе, Эмма.

Он наклоняется вперед и с нежностью целует меня, проникая сквозь линию губ и погружаясь в мой рот, наши языки переплетаются и оставляют меня бездыханной под ним. Ко мне никогда не относились с такой… заботой.

Наши глаза встречаются, и у меня кружится голова от интенсивности его взгляда, как будто он видит меня насквозь и разрушает все преграды, оставшиеся между нами. Грубые, мозолистые подушечки его пальцев танцуют по краю моего свитера, и вскоре он стягивает его, а затем бросает на кровать.

Его глаза блуждают по моему телу, когда он наклоняется вперед и оттягивает чашечки лифчика, грубо втягивая сосок, от чего я вскрикиваю.

Сегодня все кажется сверхчувствительным.

Мое тело — это живой провод, который отвечает на его прикосновения мощной, эмоциональной реакцией.

Может быть, это потому, что соединяются не только наши тела, но и наши сердца.

― Так чертовски красиво, ― говорит он, глядя на меня сквозь тяжелые веки. ― Я хочу трахнуть их, пометить их, сделать тебя моей, Снежинка.

Боже, этот мужчина превосходен в том, что он дикий по своей природе, и мой клитор пульсирует в ответ на каждое слово, когда он говорит.

― Ты как будто создана для меня. Каждый твой дюйм был создан для того, чтобы поставить меня на колени, Эмма.

Мои руки скользят по его затылку, притягивая его к своим губам, и я целую его с неистовой потребностью, наши языки борются друг с другом. Я запускаю руки под его свитер, вдоль твердых мышц брюшного пресса, а затем, потому что знаю, как ему это нравится, провожу ногтями по мышцам, вызывая гортанный стон, который вырывается из глубины его груди.

Когда он тянется к шее, чтобы снять свитер, я наклоняюсь и целую его рельефный пресс, проводя языком, пока не чувствую, как он трепещет под моими губами. Я хватаю его за плечи и переворачиваю нас так, чтобы оказаться на его коленях. Я чувствую, как он тверд под тканью джинсов, и мне не хочется ничего другого, как попробовать его на вкус, обхватить губами его член и поставить его на колени.

Он наблюдает за тем, как я расстегиваю его джинсы и медленно опускаю молнию вниз. Его член уже упирается в тонкую ткань трусов-боксеров. Я ласкаю его, сжимая в руке, пока он не стонет.

― Соси мой член, детка. Покажи мне, как сильно ты заслуживаешь быть в списке непослушных. ― Его голос грубый и хриплый, он отодвигает резинку трусов, чтобы освободить свой член. Затем быстро сбрасывает джинсы вместе с трусами, оставляя себя полностью обнаженным. С кончика его твердого члена стекает капля спермы, и мне хочется слизать ее. Когда я наклоняюсь вперед, чтобы провести языком, он останавливает меня.

― Хочу смотреть на эти красивые сиськи, пока ты захлебываешься моим членом, Снежинка.

Его пальцы сражаются с застежкой моего бюстгальтера, расстегивая его и опуская вниз, так что моя грудь оказывается у него на виду. Он берет в руку каждый сосок, грубо пощипывая его. ― Такая красивая. Почти такая же красивая, как твоя розовая маленькая киска.

Я крепко сжимаю в кулаке его член, лаская его от основания до кончика, а мой язык снова высовывается и слизывает соленую сперму, выступившую на головке.

Он стонет, его руки покидают мою грудь и летят к моим волосам как раз в тот момент, когда я накрываю ртом головку его члена, сильно посасывая в тандеме с моим кулаком, который двигается у его основания.

― Чеееерт.

Стон, сорвавшийся с его губ, заставил меня задвигать бедрами, пытаясь заглушить пульсацию в моей киске.

Взяв мою голову в ладони, он слегка толкает бедра вперед, заставляя свой член еще глубже проникнуть в мой рот и в горло. Я слегка задыхаюсь, а затем выдыхаю через нос, стараясь принять его еще глубже, пока не почувствую, как головка его члена упирается в заднюю стенку моего горла.

― Я хочу трахнуть твое горло, Снежинка. Если будет слишком много, постучи, и я остановлюсь.

Я киваю, освобождая руки, когда его пальцы запутываются в моих волосах и обхватывают мою голову, направляя меня вниз по его длине, пока он не оказывается так глубоко в моем горле, что у меня слезятся глаза, когда он начинает двигаться.

― Вот так. Откройся мне, как хорошая девочка. Ты можешь принять его ― сделай это для меня.

Я хочу доставить ему удовольствие, хочу свести его с ума от желания так же, как он сводит меня, поэтому я втягиваю воздух носом и делаю то, что мне говорят, расслабляю горло и пускаю его до конца. Его толчки короткие и прерывистые, он трахает мой рот, яростно хватая меня за волосы, но не причиняя мне боли.

― Блядь, Эмма. Ты так хорошо принимаешь мой член. Как самая чертовски идеальная мечта.

Его похвала только подстегивает меня, и я протягиваю руку между нами и беру его яйца, перекатывая их между пальцами. Я чувствую, как они напрягаются, готовые наполнить мое горло его спермой, но он резко останавливается, вырываясь из моего рта.

Я не должна так возбуждаться от того, что нас соединяет ниточка моей слюны, и от того, что он блестит от нее, побывав так глубоко в моем горле, но это так.

Это безумно горячо, и это только заставляет меня хотеть его еще больше. Моя киска становится еще более влажной для него.

― Я хочу, чтобы моя сперма была в тебе, ― это все, что он говорит, переворачивая нас, пока моя спина не упирается в кровать, а он не оказывается между моих раздвинутых бедер. Он быстро расправляется с моими джинсами и трусиками, одним движением стягивая их с моего тела, и я остаюсь голой и распростертой под ним.

― Я никогда не устану видеть, как твоя киска течет для меня. Видеть, как ты возбуждена. И все это только от того, что ты принимаешь мой член в свое горло.

Пальцами он раздвигает меня пошире, а затем сплевывает, наблюдая, как слюна стекает по моему клитору к входу. Он впивается в мой клитор, грубо всасывая его в рот, перекатывая его между губами, меняя давление, пока мой позвоночник не выгибается от удовольствия. Я хватаю его пальцами за волосы, пытаясь удержаться, пока он ест меня, как одержимый.

Он не торопится, ласкает каждый дюйм моего тела, его язык снова и снова обводит мой вход, прежде чем, наконец, войти в меня, поглаживая мой клитор, а мое возбуждение течет из меня.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы мои ноги задрожали, а бедра затряслись от прикосновений его рта, и мое тело балансировало на грани оргазма.

Но прежде чем позволить мне кончить, он отстраняется и приподнимается надо мной, оказываясь на уровне моих глаз, укладывая свои бедра между моими раздвинутыми ногами.

― Я не могу больше ждать ни секунды, чтобы оказаться внутри тебя, ― хрипит он, выравнивая головку члена между нами и проводя ею по моей влажной коже, слегка подталкивая мой клитор бедрами. ― Я хочу почувствовать, как ты кончаешь.

Кивнув, я закидываю ногу на его бедро как раз в тот момент, когда он входит в меня на один дюйм, и мы оба стонем от этих ощущений. Даже после прелюдии он настолько велик, что моему телу требуется секунда, чтобы привыкнуть к его размеру.

Его пальцы переплетаются с моими, и он поднимает мои руки над головой, толкаясь бедрами вперед, пока не погружается в меня до упора.

― Джексон, ― вздыхаю я.

Голова у меня легкая, в груди тесно от того, как он наполнил меня, и я отчаянно хочу, чтобы он пошевелился, чтобы он толкнул меня за край.

― Двигайся, пожалуйста, ― прошу я, крепко сжимая его пальцы. Пусть это будет мольба, если это означает падение в пропасть, над которой он меня удерживает.

К счастью, он подчиняется, медленно отстраняется, а затем резко подается вперед, попадая в ту самую точку внутри меня, отчего у меня подгибаются пальцы на ногах, а с губ слетают бессвязные слова.

― Я долго не протяну, Эмма. Я хочу кончить вместе с тобой, ― хрипит он, набирая ритм. Его бедра бьются о мои, когда он трахает меня, грубо и бесконтрольно. Эротические звуки нашего соития наполняют комнату.

Опустив одну из своих рук на мой клитор, он грубо обводит его, меняя давление, пока я не чувствую, как мой оргазм нарастает, нарастает и нарастает. Я впиваюсь в его задницу, притягивая его к себе, пока он раскачивает бедрами, и возбуждение закручивается во мне по спирали, пока не начинает пульсировать. Я чувствую, как оно вибрирует под поверхностью, готовое взорваться.

Джексон жадно целует меня, углубляя поцелуй, а его толчки становятся беспорядочными и дикими.

― Растай для меня, Снежинка, ― хрипит он.

Удовольствие накатывает на меня, когда оргазм захватывает мое тело и разум, посылая меня к эйфории, какой я никогда не знала. Мое тело напрягается, а живот вздрагивает от напряжения.

Я слышу его низкий и грубый стон, прежде чем он всаживается в меня в последний раз и кончает, горячие струи спермы выплескиваются внутрь меня, заполняя меня, присваивая меня.

После этого момента у меня не остается никаких сомнений в том, что я целиком и полностью принадлежу Джексону Пирсу.

Через несколько мгновений он опускается на кровать и перекатывается на бок, все еще погруженный в меня, прижимая меня к своей груди. Наша кожа блестит от пота, наши груди вздымаются, когда мы пытаемся перевести дыхание. Прижавшись к нему, я чувствую себя более цельной, чем когда-либо.

В его объятиях я чувствую себя в безопасности.

― Я без ума от тебя. Ты ведь понимаешь это, не так ли? ― бормочет он мне в волосы, крепко обнимая меня.

Я чувствую, как его сперма просачивается из меня через те места, где мы все еще связаны, смачивая нас обоих. Это непристойно, грязно, но, тем не менее, это заставляет меня чувствовать себя… его.

― Я тоже без ума от тебя.

Его грудь вибрирует, когда он ухмыляется. ― Ты просто снесла мне крышу, Снежинка. Это было так грязно и так чертовски горячо.

― Я думаю, ты раскрываешь эту сторону меня. Ни с кем другим такого не было, — честно признаюсь я. Не думаю, что я когда-либо испытывала к кому-либо такие чувства, какие испытываю к Джексону. И не только в спальне.

― И у меня тоже.

Какое-то время никто из нас не говорит, в комнате тихо, только звук нашего затрудненного дыхания наполняет комнату, пока он аккуратно не выходит из меня и не оставляет на кровати, направляясь в ванную.

Я не думаю, что смогу сейчас пошевелиться, даже если бы захотела. Мои конечности чувствуют невероятную тяжесть, почти такую же усталость, как и глаза, и я сворачиваюсь калачиком на плюшевом пледе, когда сон начинает накрывать меня.

Кровать опускается, и Джексон оказывается рядом, пальцы обнимают мои бедра, и он раздвигает их, используя теплую тряпку, чтобы вытереть меня.

― Это было мило, ― бормочу я, мои глаза все еще закрыты, на губах играет мягкая улыбка.

Он ухмыляется.

― Я сказал, что буду заботиться о тебе, Снежинка. Я серьезно.

Я хмыкаю и жду, когда он снова заберется в кровать, вздыхаю, когда он это делает и прижимает меня к своему теплому телу. Его губы целуют мою шею, и я зарываюсь в его объятия.

Я хочу спать. Я удовлетворена. И безумно… счастлива.

― Спи, Эмма. Завтра будет напряженный день, и тебе нужен отдых.

Сегодня последний день перед вечеринкой, а это значит — последние штрихи и молитвы о том, чтобы все прошло гладко.

Иногда кажется, что весь город против нас, особенно когда речь идет о вечеринке, но потом наступают такие моменты, как сейчас, и все становится… правильным. А все остальное исчезает.

Глава 17

Составляю список… проверяю его дважды

Эмма

В голове стучит так громко, что я практически слышу звон в ушах, и это никак не может прекратиться. Я еще раз просматриваю список, перепроверяя каждый пункт, который я отметила.

Платье — есть

Сумки для подарков — есть

Попросить Джексона перепроверить сервировку (не подтверждено)

Электронное оборудование для музыки — Джексон сейчас подбирает

Попросить Джексона убедиться, что у группы есть все необходимое для настройки

Кейтеринг: подтверждение — есть

Торт: доставлен — есть

Официально до вечеринки осталось восемь часов, и все идет на удивление гладко… если не считать сильной мигрени, которая мучает меня с самого утра и которая, я уверена, связана со стрессом.

Если честно, все, чего я хочу, ― это забраться обратно в восхитительно удобную кровать Джексона и проспать следующие двенадцать часов. Мое тело болит во всех самых лучших местах после вчерашнего вечера, и как бы я ни хотела, чтобы вечеринка прошла без проблем, я с нетерпением жду возможности выспаться без стресса, который висит над моей головой из-за этой вечеринки.

― Эмма, дорогая?

Голос выводит меня из задумчивости, я поднимаю глаза и вижу, что ко мне идет моя мама. На ней костюм, туфли на каблуках и подходящий жемчуг, безупречная, как всегда.

― Привет, мам, ― говорю я, обнимая ее, а в руке все еще сжимаю список дел. ― Ты ведь знаешь, что вечеринка начнется только через восемь часов?

Она кивает. ― Конечно. Я просто хотела тебя проведать. Прошло уже несколько недель с тех пор, как ты заходила к нам, но я знаю, что ты усердно работала над вечеринкой. Могу ли я чем-то помочь?

Бросив взгляд на свой список, я качаю головой. ― Нет. Думаю, мы все сделали. Мне нужно только добраться до дома и переодеться, а потом вернуться сюда, чтобы убедиться, что все доставлено и расставлено правильно.

Мама оглядывает здание, ее глаза блуждают по декору, сервировке стола, огонькам, мерцающим на стропилах благодаря Джексону и его братьям.

― Все действительно выглядит потрясающе, дорогая. Я так горжусь тобой, ― говорит она, протягивая руку, чтобы ласково погладить меня. ― Я вижу, ты сохранила подставки для карточек Worthington — они прекрасно смотрятся. О! И елка. Прекрасная. Мы с твоим отцом не в восторге от того, что нам придется встретиться сегодня с семьей Пирс, но мы будем рядом с тобой. Ему нужно увидеть всю ту тяжелую работу, которую ты проделала, несмотря на трудности, с которыми тебе пришлось столкнуться, работая с… ними.

― Что ж, спасибо за комплимент и за то, что ты сегодня здесь, ― говорю я, внезапно испытывая желание обнять маму. Я обхватываю ее руками и прижимаю к себе. Этот год может быть другим, когда речь идет о нашей семейной традиции, и я знаю, что она не рада, что все меняется, но для меня очень много значит то, что она здесь.

Я чувствую, как она гладит меня по спине и шепчет на ухо:

― Я готова на все ради тебя, дорогая девочка.

До сих пор я не понимала, как сильно мне это нужно. Последние несколько недель были вихрем разных эмоций, и среди всего этого я чувствую себя другой.

Счастливее. Светлее.

― Я люблю тебя, мама.

― Я тоже тебя люблю, дорогая, ― говорит она, и я клянусь, что слышу, как она всхлипывает, но тут же прочищает горло и отстраняется. ― Все, хватит об этом. Я позволю тебе вернуться к делам, и увидимся вечером, хорошо? О, и, возможно, ты захочешь включить отопление ― здесь довольно прохладно. Ты должна быть уверена, что гости не замерзнут.

― Я была так занята подготовкой, что даже не заметила. Я передам, чтобы сделали теплее. Увидимся вечером. ― Улыбнувшись и помахав рукой на прощание, она выходит за дверь, оставляя меня одну.

После разговора с мамой я чувствую себя лучше, меньше нервничаю, и теперь я готова вернуться домой, надеть самое красивое платье, которое у меня когда-либо было, и устроить самую лучшую вечеринку в Клубничной лощине. И все это вместе с Джексоном.

После последней проверки я оставляю кейтеринговую компанию заканчивать подготовку, даю команду ремонтникам увеличить отопление, затем хватаю сумку и выхожу за дверь.

Как только я переступаю порог, я понимаю, что что-то очень и очень не так.

Холодно.

Сейчас едва ли три часа дня, а я уже вижу облачко своего дыхания… внутри ратуши.

Конечно, я уже полностью одета для сегодняшнего вечера в свое вечернее платье и любимые Лабутены. Я хотела убедиться, что все готово и вернулась сюда на случай, если в последнюю минуту возникнут какие-нибудь проблемы, которые, очевидно… возникли.

― Кто-нибудь видел Джексона? ― спрашиваю я Гэри, работника городской службы по обслуживанию газонов, когда он проходит мимо с выражением беспокойства на лице.

Отлично, даже Гэри выглядит обеспокоенным. Что-то определенно не так.

Он ничего не говорит, но указывает в сторону подсобки, откуда через несколько секунд выходит Джексон. Я ожидала, что он будет одет для вечеринки, но вместо этого на нем его фирменные поношенные джинсы и фланелевая рубашка, он весь в черной грязи и с большим гаечным ключом в руке.

О Боже.

Сейчас он выглядит иррационально сексуальным, но я не могу сосредоточиться на этом, потому что меня охватывает паника.

― Пожалуйста, скажи мне, что это только мне кажется и на самом деле здесь не так холодно, ― говорю я ему, когда он останавливается передо мной.

По выражению его лица я понимаю, что это совсем не так.

― Я бы хотел, Снежинка, ― говорит он мягко, нежно, как будто я раненый зверь, готовый убежать. ― Отопление не работает. Котел надо было заменить еще лет десять назад. Я пытался, но не смог его починить.

Со стоном я закрываю лицо руками, на глаза наворачиваются слезы. Я понимала, что все идет слишком гладко. Просто нереально, чтобы все было так хорошо.

Я ждала, что вот-вот что-то произойдет, и вот пожалуйста.

― Эй, ― говорит Джексон, кладет гаечный ключ на стоящий рядом стул, и я поднимаю подбородок, чтобы посмотреть на него. ― Мы разберемся с этим, Эмма. Все будет хорошо.

― Джексон, все не будет хорошо! ― Я снова всхлипываю, когда его большой палец проводит по моей щеке, смахивая упавшую слезу. ― Боже, у меня был идеальный план. Все до мелочей продумано, и даже план Б, хотя я был уверена, что он мне никогда не понадобится. Угадай, что я не предусмотрела? Невозможность использования места проведения мероприятия. Это катастрофа, и теперь вечеринка будет испорчена. Мы приложили столько усилий, чтобы превратить это место из унылого и мрачного в зимнюю страну чудес, и все зря.

Я уже вовсю плачу, и я знаю, что мой макияж, вероятно, размазан по моему лицу, но я так расстроена и разочарована.

― Черт, я ненавижу, когда ты плачешь, Эмма, ― говорит Джексон. ― Детка, я все исправлю. Может быть, не котел, но эту вечеринку мы спасем. У нас будет самая лучшая вечеринка, которую когда-либо видела Клубничная Лощина.

Мне хочется рассмеяться от того, как уверенно звучат его слова, но я уже слишком расстроена.

― Что мы можем сделать? У нас же нет кучи свободных зданий, готовых принять весь город, Джексон. А еда? Украшения? Оркестр? ― У меня защемило в груди, когда я начала перечислять все то, что мне нужно переместить, чтобы эта чертова вечеринка состоялась в другом месте.

Его грудь поднимается, когда он выдыхает, все еще прижимая меня к себе, а затем он отстраняется, чтобы посмотреть на меня. ― У меня есть идея. Тебе она может не понравиться, но я думаю, что это лучшее, что можно придумать, Снежинка.

В этот момент нам придется согласиться на любые предложения, иначе все сорвется. А чтобы спасти наши репутации и личные дела, вечеринка должна состояться.

― Я слушаю.

Он кивает, на его красивом лице появляется серьезное выражение. ― Мы устроим вечеринку в амбаре на земле моих родителей.

― Джексон… ― говорю я, широко раскрыв глаза, и начинаю качать головой.

― Просто выслушай меня. Он достаточно большой для всех, и у нас там очень большой очаг с большим количеством дров. К нему уже подведены свет и электричество, так что все, что нам нужно сделать, ― это перевезти все туда, а затем попросить Уэйна и мэра Дэвиса сообщить, что место проведения изменилось. Это решит проблему.

Закусив губу, я размышляю над этим. Я думаю, что это может сработать. Но я также думаю, что мои родители будут крайне недовольны тем, что праздник будет проходить на земле Пирсов, в сарае, где они всегда устраивают свои ежегодные вечеринки, а не где-нибудь в нейтральном месте, например, в мэрии.

Уже достаточно того, что мы собираем все наши семьи под одной крышей. Но если мы сделаем это… это будет крыша Пирсов. Черт, да они вообще могут не прийти.

Но какой еще есть вариант? В амбаре есть все необходимое, чтобы провернуть это, если мы будем работать быстро. Нам нельзя терять время.

― Ладно. Давай сделаем это, ― выдыхаю я, пытаясь обуздать свои бушующие эмоции. Логически я понимаю, что это лучший вариант для всех. ― Но как мы собираемся перевезти все в амбар в такой короткий срок? Ведь у нас так много дел и так мало времени, Джексон. Понадобится какое-то рождественское чудо, чтобы мы смогли все успеть. Мой идеально составленный план рухнул.

На этот раз он усмехается, и мне нравится, как его губы растягиваются в ухмылке, на мгновение отвлекая меня от мысли, что вся вечеринка вокруг нас разваливается. Мне хочется, чтобы мы просто улизнули к нему домой, где нас встретят Марли и Мо, и я могла бы посмотреть, как они бегают во дворе в своих новых свитерах. Я решила, что в следующий раз свяжу им маленькие очаровательные пинетки для лап, чтобы им не было холодно, когда они будут бегать по снегу.

― Ну вот, для этого я и нужен. Мы переходим к плану… В.

― А был ли план В до этого момента?

― Нет. ― Он ухмыляется. ― Но, если я чему-то и научился после встречи с тобой, так это тому, что нам абсолютно необходим план. Особенно когда речь идет о таких вещах, как сейчас. Так что теперь… мы будем действовать по плану В, и это будет потрясающе. Я сделаю несколько звонков, вызову сюда свою команду с рабочими грузовиками, загружу все это и перевезу в другое место. Мне нужно предупредить родителей.

Я киваю. ― Хорошо, я поговорю с кейтерингом и оркестром и… позвоню своим родителям, а также Уэйну и мэру Дэвису. Пусть они сообщат всем жителям, что вечеринка переезжает, а потом я начну собирать все украшения и сервировку.

Снимая туфли на красной подошве, я теряю четыре дюйма, когда мои босые ноги ступают на пол, но у меня тысяча дел и не хватает времени.

Придется заняться вопросом серьезно.

― Давай сделаем это, Снежинка.

― Она всегда такая? ― ворчит Дженсен, сдвигая двенадцатифутовое дерево на несколько дюймов влево в… четвертый раз.

Хотя сарай Пирса обладает определенным деревенским шармом, я все равно работаю с гораздо меньшим пространством, чем в ратуше, и, учитывая смену места проведения в последнюю минуту, мне приходится работать вдвое больше, чтобы убедиться, что на этой вечеринке будет все, что нужно, и даже больше.

Джексон смеется.

― Ага.

― Мне очень жаль! ― говорю я с извиняющимся выражением лица. ― Я думаю, что она просто немного отклоняется вправо, а елка ― это самая важная часть вечеринки. Она действительно задает тон… и мои родители будут в бешенстве, если с ней что-то будет не так.

Брат Джексона ворчит, но снова сдвигает елку влево, и, наконец, она установлена идеально. Я спешу к ней с коробкой украшений и лентой и начинаю украшать ее заново.

К счастью, несколько братьев и сестер Джексона и несколько членов его команды пришли, чтобы помочь нам расставить все по местам. Если бы их не было, мы бы ни за что не справились. У нас есть два с небольшим часа, чтобы успеть все сделать до прихода гостей.

― Как Джед воспринял, когда ты сказала ему об изменениях в последнюю минуту? ― спрашивает Джексон, поднимаясь по лестнице, чтобы повесить еще одну гирлянду со снежинками.

― Ну, других вариантов не было. Он должен был заменить котел много лет назад, и мы не оказались бы сейчас в таком затруднительном положении. Поэтому он сказал, что позаботится об этом, и на этом разговор закончился. Думаю, он разослал смс, а Уэйн объезжает тех, кто не в ладах с техникой.

― Хорошо. Джози сказала, что распространила информацию среди всех учителей в своей школе, так что это, вероятно, поможет. А… твои родители?

― Ну, они восприняли это так, как и ожидалось. Я люблю своих родителей всем сердцем, и да, их одобрение много значит для меня. Так было всегда. Я уважаю их мнение, но если они решат не приходить сегодня вечером только потому, что вечеринка пройдет здесь, то это будет их потеря. Мне будет обидно, потому что рождественская вечеринка ― особенная традиция для нашей семьи, но я не могу заставить их прийти, если они этого не хотят, ― говорю я, чувствуя разочарование при мысли о том, что мои родители не придут сегодня.

Спустившись с лестницы, он берет у меня из рук украшение, которое я держу в руках, и вешает его на елку, а затем притягивает меня к себе и нежно целует. На секунду я забываю, где мы находимся, и кто нас окружает, пока не отстраняюсь, широко раскрыв глаза.

― Джексон…

― К черту. Пусть смотрят. Ты моя, Эмма, и я хочу, чтобы весь этот чертов мир знал об этом. Я не скрываю своих чувств к тебе, и если кому-то есть что сказать по этому поводу, то они точно знают, где меня искать, ― говорит он с яростным выражением в глазах.

Сердце словно замирает в горле, когда он это говорит. Влюбленность в Джексона Пирса точно не была в числе возможных сценариев этой совместной вечеринки.

Но я знаю, что влюбилась в него.

По тому, как колотится мое сердце в груди каждый раз, когда он улыбается. По тому, какой он угрюмый, когда речь идет о Мо и Марли, но тает как масло, когда они рядом. Как он нежен и мягок со мной, но при этом не стесняется сказать, когда я неправа.

Я влюбилась в него, и это пугает. Не только из-за дурацкой истории наших семей, но и потому, что мне кажется, что я совершенно не контролирую свои чувства.

Контролировать, уметь отделять одно от другого ― это то, как я защищаю себя, а сейчас я чувствую себя так, словно я открыта для него нараспашку и мне нечем защитить самую уязвимую часть меня ― мое сердце.

― Ты уверен? ― спрашиваю я, сглатывая комок эмоций в горле, когда его руки крепко обхватывают меня.

― Никогда не был так уверен в чем-либо, Эмма. То, что я чувствую к тебе, не временно, и это точно не то, что я собираюсь скрывать. ― Наклонившись, он прижимается носом к моему носу и нежно целует уголок губ. ― Когда все это закончится, мы сможем поговорить обо всем этом подробнее, но мне нужно, чтобы ты знала, что я полностью твой и никуда не собираюсь уходить.

Он снова целует меня, его рука обнимает мою челюсть с такой нежностью, что я могу растечься лужицей прямо на полу.

― Хорошо, ― говорю я, кивая. ― Сегодня вечером мы сможем поговорить, после вечеринки.

Джексон кивает и отходит назад, и я тут же начинаю скучать по его объятиям. Но если он не оставит между нами дистанцию, то мы никогда не закончим подготовку амбара к вечеринке.

― Скажи, где я нужен, ― говорит он.

Я направляю его к нескольким предметам, которые нужно развесить, а сама накрываю и украшаю столы, которые мы привезли из ратуши, расставляю на них элегантные центральные композиции, карточки и столовое серебро.

С помощью его команды, кейтеринговой компании и благодаря терпению оркестра нам удается расставить все по местам за двадцать минут до начала.

И… все выглядит не так уж плохо.

На самом деле, выглядит очаровательно, гораздо уютнее, чем устаревшая ратуша. Камин потрескивает, оркестр расположился неподалеку, оставив приличных размеров танцпол. Елка мерцает, ее ветви украшены игрушками, лентами и огнями. Это именно то, что нужно для объединения пространства. Блестящие снежинки и искусственный снег украшают стропила, гирлянды перекинуты с одной стороны на другую, а мерцание сказочных огоньков задает тон. Все выглядит стильно, но в то же время гостеприимно и уютно. Амбар оказался идеальной сценой для вечеринки, в которой одновременно присутствуют и Уортингтоны, и Пирсы.

Шестиярусный пряничный торт покрыт белой глазурью, вокруг основания выложены снежинки, и сверху донизу все посыпано сахарным льдом. Он прекрасен и, судя по запаху, будет таким же вкусным, как и обещал Джексон. Думаю, что отказ от ванили был правильным выбором. Я уверена, что Джексон будет еще долго с удовольствием подтрунивать надо мной.

Я очень горжусь проделанной нами работой и еще больше горжусь тем, что, несмотря на то, что в последний момент все пошло не так, как хотелось бы, мы каким-то образом сделали все гораздо лучше, чем надеялись.

― Выглядит хорошо, Эмма, ― подтверждает Джуд, ставя последние свечи в подставки на столах.

Я улыбаюсь.

― Ну, без помощи тебя и твоего брата я бы точно не справилась.

― Да вы только посмотрите на это… Пирс и Уортингтон работают вместе. Кто бы мог подумать? ― Он хихикает. ― Я рад, что мы успели. Было приятно помочь сегодня. Я думаю, что в следующем году, может быть, мне стоит стать заняться организацией.

― Ни за что на свете, братишка. Извини, но моя девочка ― единственная, кто подходит для этой работы, ― вмешался Джексон, подходя и переплетая свои пальцы с моими. ― Готова?

― Да. Давайте покажем этому городу, что бывает, когда две «враждующие» семьи объединяются и устраивают вечеринку века.

Глава 18

Очень праздничная вражда

Джексон

Я стою посреди переполненного зала, весь город окружает меня, и единственное, что я вижу, ― это Эмма Уортингтон.

Если бы месяц назад вы сказали мне, что я влюблюсь в девушку, которую всю жизнь ненавидел, я бы рассмеялся вам в лицо и сказал, что вы сошли с ума.

И все же я стою здесь, безнадежно влюбленный в нее.

Я наблюдаю за тем, как она откидывает голову назад, как смех льется с ее губ, как ее белокурые локоны колышутся на талии в ответ на слова Квинн Грант. Я наблюдал за ней последние десять минут, молча потягивая пиво.

Она чертовски красива и полностью в своей стихии.

Несмотря на ее переживания и все препятствия, вечеринка удалась. Я имею в виду, насколько это возможно, когда наши семьи находятся по разные стороны помещения, делая вид, что друг друга не существует, и используют жителей Клубничной лощины в качестве буфера между ними.

Понятно, что люди получают удовольствие, оркестр поддерживает оживление в зале, но в воздухе все еще висит… тягостное напряжение.

Все как бы замерли, затаив дыхание, ожидая, что вот-вот что-то произойдет, и я их не виню.

― Боже, как много всего произошло за три недели.

Подняв глаза, я вижу, как Оливер с улыбкой подходит ко мне, перехватив мой взгляд на Эмму.

Разве это не правда?

Но я пожимаю плечами. ― Что ты имеешь в виду?

― Не делай вид, что ты не запал на эту девушку, Пирс. ― Смеясь, он опрокидывает пиво. ― Ты не сводишь с нее глаз с тех пор, как она вошла в дверь.

― Да, ты прав, я запал с первого дня. Я уверен, что драка с ней из-за щелкунчика и то, что меня на ночь бросили в вытрезвитель, возможно, было лучшим, что когда-либо случалось со мной. У меня не было ни единого шанса.

Он хихикает. ― Я знал, еще в тот день, когда ты сидел в моем баре, что тебе конец. Черт, ты сам еще не знал этого тогда.

Группа переключается на «I'll Be Home For Christmas», и это моя песня.

― Извини, чувак, мне нужно потанцевать с моей девушкой.

― Иди, иди. Загляни в бар на следующей неделе, чтобы мы могли наверстать упущенное, когда ты освободишься от обязанностей организатора вечеринок.

Кивнув, я оставляю его и направляюсь через амбар к Эмме и Квинн. Я провожу рукой по ее бедру, и она подпрыгивает от удивления.

― Привет. ― Я ухмыляюсь. ― Извини, что прерываю, Квинн. Могу я увести Эмму потанцевать?

Квинн поднимает бровь и кивает, явно потрясенная тем, что мы не вцепились друг другу в глотки.

Я сказал Эмме, что больше не буду прятаться, и я серьезно. И здесь, на нашей вечеринке, я хочу танцевать с ней и заглушить все это проклятое напряжение.

Повернувшись к ней, я спрашиваю:

― Мы можем потанцевать? ― и предлагаю ей свою руку.

Она вкладывает свою ладонь в мою, и я увлекаю ее за собой к краю танцпола, выбирая менее людное место в глубине, чтобы мы могли поговорить. Ее руки обхватывают меня за шею, и мы медленно покачиваемся в такт музыке, мои руки крепко обнимают ее талию, прижимая к себе. К счастью, ее родители находятся в дальнем конце амбара, поэтому мы скрыты от их взглядов толпой. Они весь вечер просидели за столиком в углу, не пытаясь скрыть своего недовольства.

― Знаешь, я так и не смог сказать тебе, как прекрасно ты сегодня выглядишь, ― шепчу я.

Она нахально ухмыляется.

― О! Точно, не успел. Но если ты хочешь сказать мне об этом сейчас… Я слушаю.

― Этот рот. ― Я наклоняюсь вперед, покусывая ее губы, и она тихонько попискивает мне в рот. Когда я отстраняюсь, ее щеки раскраснелись от смеха, а красные губы приоткрылись. ― Я не могу перестать смотреть на тебя, Снежинка. Это платье, обнимающее все твои изгибы… красный цвет твоих губ, счастье в твоих глазах. Но даже без всего этого, ты… ты самая красивая девушка в этой комнате, без сомнения.

― Ты… пытаешься соблазнить меня, Джексон Пирс? ― отвечает она, и я не могу сдержать смех, который срывается с моих губ.

Эта. Девушка.

― Возможно. Как у меня получается?

Ее руки сжимают волосы на моем затылке, и она приподнимается на носочках, притягивая меня к своим губам. За мгновение до того, как они коснулись моих, она шепчет: ― Я бы сказала, что твои шансы очень высоки.

― Простите, чтопрерываю.

Мы оба отпрянули назад и увидели Марка из хозяйственного магазина, который стоит рядом с красными щеками и выглядит крайне смущенным тем, что прервал нас двоих.

― Марк? Все в порядке? ― спрашивает Эмма, делая шаг назад.

Марк чешет голову и морщит нос. ― Ну, то есть, я думаю, это зависит от того, кого ты спрашиваешь, правда? Возможно, там, у бара, возникли разногласия.

Эмма застывает на месте, ее глаза расширяются, и паника затапливает ее лицо.

― Черт, ― ругается она и проносится мимо Марка.

Я следую за ней, бросив через плечо извиняющийся взгляд.

Сцена, очевидно, только начинает разворачиваться, когда мы оба останавливаемся перед баром. Дженсен и папа переругиваются с мистером и миссис Уортингтон, и я чувствую, как в воздухе нарастает напряжение.

Черт. Я надеялся, что этого не произойдет.

― Да, похоже, ты получил именно то, что хотел, не так ли? ― Отец Эммы фыркает, задирая нос еще выше, если это вообще возможно, и я не думаю, что это закончится хорошо.

Дженсен качает головой, прежде чем ответить:

― Ну да, как будто мы имеем какое-то отношение к тому, что двадцатипятилетний котел вышел из строя. Этой штукой не пользовались уже много лет, и, поверьте, я уверен, что могу говорить за всех членов своей семьи, мы хотим видеть вас здесь примерно так же сильно, как вы хотите быть здесь.

Эмма застывает, когда мы переводим взгляд с одних спорящих на других.

Лицо ее отца краснеет с каждой секундой, и даже попытки миссис Уортингтон успокоить его не помогают.

― Я не удивлюсь, если ты специально все подстроил, как это делала твоя семья на протяжении многих лет! Не делайте вид, что это первый раз, когда кто-то из вас делает что-то назло нашей семье.

― А твои руки чистые? ― добавляет мой отец с сомнением в голосе. Мне кажется, он пытается не разжигать спор, но его слова звучат резко, а губы сжимаются в линию, когда он прикусывает язык.

― Чище, чем у вас, ― говорит мистер Уортингтон. ― Если бы не ваш сын, то моей дочери не пришлось бы все это устраивать, чтобы не оказаться в тюрьме или с проклятой судимостью!

Группа прекратила играть, и в зале стало жутко тихо. Мало того, что наши семьи ссорятся посреди вечеринки, над которой мы с Эммой изрядно потрудились, так еще и весь город наблюдает за нашей драмой в первом ряду. Опять.

― Папа! ― плачет Эмма.

Ее отец поднимает руку, заставляя ее замолчать, и возвращает свой взгляд к Дженсену и папе. Теперь к ним присоединились Джуд, Джози и Джеймсон, стоящие позади них.

Я даже не собираюсь вступать в этот разговор. Если он хочет верить, что я ― единственная причина, по которой произошло это дерьмо, то это его дело. Споры с ним на глазах у всего города этого не изменят, и я не собираюсь причинять Эмме боль таким образом.

― Это длится уже много лет. Ваша семья постоянно пытается саботировать нас, насолить нам, сделать все возможное, чтобы наша вечеринка не удалась, ― говорит мистер Уортингтон. ― Вы не только украли нашу традицию, но и на протяжении многих лет воровали рождественские гирлянды с нашего двора, переворачивали наши украшения вверх дном, засыпали наш почтовый ящик углем, обвешивали туалетной бумагой наши уличные ели накануне праздника. Вам должно быть стыдно за свое отвратительное поведение.

Ма подошла и встала перед моим отцом с высоко поднятым подбородком и пальцем, направленным прямо в лицо мистеру Уортингтону.

― Достаточно. Вы так же виновны в этой глупой вражде, как и мы. Думаю, мы все можем признать, что делали то, чего не должны были делать, то, чем не гордимся… Но нельзя жить в стеклянном доме, мистер Уортингтон. Перекладывать вину на нас ― значит принимать ту же самую вину на себя. Если кому-то и должно быть стыдно, так это вам за то, что вы устроили весь этот спектакль, который ни ко времени и ни к месту!

― Как насчет того, чтобы вы продолжили праздновать в своих… уродливых свитерах и есть свой отвратительный пряничный торт, а мы можем уйти. Вот так просто. Мы не хотим участвовать в этом фарсе, ― говорит миссис Уортингтон. ― Очевидно, что ваша семья получила то, что хотела, а нам никто не рад.

Я вижу, как Эмма начинает закипать от расстройства, печали и разочарования. Сжав кулаки, она бросается вперед и встает между нашими семьями.

― Хватит! ― говорит она так громко, что это эхом отражается от деревянных стен сарая. ― Боже, посмотрите на всех вас. Ссоритесь посреди чертовой рождественской вечеринки из-за того, что произошло когда-то. Вы тыкаете пальцами друг в друга, говорите обидные и совершенно лживые вещи. Это продолжается уже достаточно долго, и это закончится. Прямо здесь. Прямо сейчас.

― Эмма, при всем моем уважении, я не думаю, что у тебя есть право разговаривать с моей семьей в таком тоне, ― с усмешкой говорит Джеймсон.

Нет. Черт, нет.

Я подхожу прямо к Эмме, стоящей лицом к лицу с моей семьей и моим братом, который явно сошел с ума, разговаривая с ней таким образом, и беру ее за руку, переплетая ее пальцы и свои, демонстрируя единый фронт.

― Брат, при всем уважении, если ты еще когда-нибудь будешь так неуважительно с ней разговаривать, у нас с тобой будет проблема, которую нам придется решать на улице.

У Джози от шока отпадает челюсть, но она быстро приходит в себя, приклеивает улыбку, а затем украдкой показывает мне большой палец вверх.

― Слушайте, Эмма права. Эта глупая, забытая богом «вражда» длится уже много лет, и это, честно говоря, чертовски утомительно. Завязывайте с этим. Вы хоть помните, с чего все началось? Почему мы вообще ссоримся? Почему это продолжается уже столько времени? Вы вообще можете мне это сказать? ― Я смотрю туда-сюда между своей и ее семьей.

Ее отец сжимает челюсть, потом закатывает глаза.

― Конечно, могу. После переезда в город твоя семья решила, что слишком хороша для нашей ежегодной вечеринки. Уортингтоны принимают гостей на Рождество практически с момента основания города ― это уважаемая в городе традиция. Но когда в город приехали Пирсы, вы даже не потрудились ответить на приглашение. О, и еще лучше! На следующий год вы решили, что устроите собственную вечеринку. В тот же день. И не удосужились пригласить нашу семью. Вы пытались украсть наследие нашей семьи!

― Что? ― говорит Ма, нахмурив брови. ― Вы пригласили нашу семью на свою вечеринку?

― Конечно, пригласили! Мы пригласили всех жителей города, как делали это с самой первой вечеринки, ― добавляет миссис Уортингтон. ― Это то, чем гордится наша семья, и мы были рады, что в Клубничной Лощине поселилась новая семья. Кто-то новый, кого мы могли бы приобщить к традициям города, которыми мы, Уортингтоны, так дорожим. Вы отмахнулись от нашей вечеринки, даже не удостоив нас ответом. Мы не ожидаем, что каждый приглашенный придет… но вы даже не удосужились поздороваться или поговорить с нами в городе. А на следующий год вы умышленно назначили свою вечеринку в день нашей, столетней традиции Клубничной Лощины? Это было… ну, как плевок прямо в лицо.

Мы с Эммой поворачиваем головы назад к Ма, на лице которой выражение полного недоумения. Она проводит рукой по губам и качает головой. ― Амелия, мы не получили приглашения на вечеринку Уортингтонов, когда только переехали сюда, и никогда не получали приглашений на ваши вечеринки. Мы думали, что в тот год вы исключили нас, потому что мы были чужаками и не были настоящей частью Клубничной Лощины. Поэтому мы никогда не говорили ничего, когда видели вас в городе, потому что думали, что это было сделано специально, что нас специально исключают, так как все остальные приглашены. Вы действительно пригласили нас?

Вот это да. Они хотят сказать…

― Да, конечно, пригласили. Зачем нам специально исключать вас? А потом мы не приглашали вас только потому, что думали, что вы не пригласили нас, ― говорит мистер Уортингтон, а миссис Уортингтон кивает, добавляя: ― Нам казалось, что мы просто отвечаем взаимностью на ваше поведение.

Мой отец качает головой.

― Предположения были сделаны с обеих сторон. Похоже, что мы все совершали поступки, которые не совсем точно отражают наш характер. То, кто мы есть как люди. Кто мы как семья. Мы забыли, как нужно праздновать Рождество. Признаюсь, у нас была своя вечеринка, но только потому, что мы понимали, что в дальнейшем нас не будут приглашать ни на какие вечеринки. Все, чего мы хотели, ― это завести новых друзей и по-настоящему сделать Клубничную Лощину своим домом. Мы не знали. И, увлекшись всем этим, мы также закрыли глаза на выходки мальчиков, и все это вышло из-под контроля. Я сожалею об этом.

― Все это было одним грандиозным… недопониманием, ― шепчет Эмма, в ее тоне сквозит недоверие.

Джози стонет.

― Ненавижу это недопонимание. ― Она бормочет эти слова под нос, но достаточно громко, чтобы я услышал. Эта девушка и ее книги.

― О, Боже… похоже, так оно и есть. ― Ма кивает, ее плечи опускаются от расстройства.

Впервые за всю историю наши семьи, кажется, в чем-то согласны. И это тот факт, что последние три десятилетия мы ссорились из-за… ничего.

― Вы хотите сказать, что наши семьи враждовали все это время из-за гребаного потерявшегося приглашения? ― говорю я.

На лицах моих родителей написано чувство вины, и когда я смотрю на Уортингтонов, у них такое же выражение лиц.

― Мне… мне очень стыдно, Люси. Перед тобой, перед всей твоей семьей, за все это. Это было так глупо и по-детски, и я не могу поверить, что участвовала в чем-то подобном, поверив в худшее, в течение многих лет. Что я не попыталась разобраться с этим раньше, ― искренне говорит Эмма.

― Эмма, это была не только ты. Это были все мы, милая, ― говорит ей Ма. Она тепло обнимает Эмму, а затем подходит к миссис Уортингтон. ― Мне очень жаль, что так случилось, Амелия. Конечно, недостаточно просто сказать, что я сожалею, но я думаю, что это то, с чего можно начать.

Миссис Уортингтон кивает, ее лицо смягчается.

― Я тоже сожалею, Люси. Глубоко. За все, что было за эти годы, и за то, что ты так долго верила, что мы не хотим видеть тебя на нашем празднике. Это не могло быть дальше от истины. Но мы действительно пытались… иногда вмешиваться в ваши вечеринки, пытаясь закрыть их, чтобы все приходили на нашу, и это было так неправильно с нашей стороны. Подло, и я просто очень сожалею обо всем. ― Она фыркает, переполненная эмоциями. ― Боже, мы действительно испортили этот праздник, не так ли? Это же Рождество. Как ты думаешь… мы могли бы оставить это в прошлом? Я знаю, что нужно восстановить много мостов, но я думаю, что могу говорить за свою семью. ― Она смотрит на своего мужа, который кивает. ― Мы бы очень хотели попробовать начать все сначала. Ради всех нас.

― Нет ничего, чего я бы хотела больше, ― говорит Ма, и, шокируя меня до глубины души, тянется к миссис Уортингтон и заключает ее в объятия. ― И я думаю, что мы должны дать друг другу обещание, как семья семье, что, если когда-нибудь снова произойдет что-то подобное, мы обратимся непосредственно к источнику и никогда больше не позволим чему-то вызвать такой раскол.

― Я думаю, что это прекрасно. И еще я прошу прощения за то, что сказала о вкусе вашего торта… На самом деле он очень вкусный, и… я думаю, что ваш свитер просто прелесть, ― отвечает миссис Уортингтон, отстраняясь.

Ма смеется, звук раздается вокруг нас. ― Знаешь, у меня, кажется, есть еще один свитер, который тебе подойдет. Пойдем, возьмем его?

Миссис Уортингтон кивает, и когда она уходит с мамой, я вижу, как мой отец подходит к мистеру Уортингтону с протянутой рукой.

Видя, как они пожимают друг другу руки после всего, что произошло, я испытываю чувство благодарности. И тут я понимаю, что остальная часть вечеринки возобновилась, как будто и не прекращалась, только на этот раз воздух в комнате стал как-то… легче. Густое напряжение исчезло. На заднем плане снова негромко играет оркестр, люди смеются, и запах пряников в сочетании с потрескиванием очага наполняет воздух. Большая невидимая линия, проходящая по центру комнаты, внезапно исчезла, и кажется, что впервые за сегодняшний день люди искренне веселятся.

Эмма говорила о рождественском чуде, и, похоже, мы его все-таки получили.

Ее рука крепко сжимает мою, и когда я смотрю на нее, то вижу на ее щеках слезы счастья.

― Неужели это действительно произошло? ― Она смеется, смахивая их. Мы находимся в центре вечеринки, полностью окруженные людьми, но я не могу больше ждать ни секунды, чтобы обнять ее.

Я притягиваю ее к себе, она крепко обнимает меня, и я смотрю на глубокую синеву ее радужки. ― Я думаю, что так и есть, Снежинка. Знаешь, раз уж все делятся своими чувствами, я думаю, что сейчас самое подходящее время для этого разговора.

Ее бровь изогнулась. ― О?

― Я без ума от тебя, Эмма Уортингтон. Я без ума от тебя, Снежинка, и любить тебя — это самое лучшее решение, которое я когда-либо принимал.

― Ты любишь меня? ― Ее дыхание сбилось.

Взяв ее подбородок своими пальцами, я наклоняюсь ближе. ― Люблю. Почти так же сильно, как ты любишь стикеры и списки дел.

Когда она смеется, на моих губах появляется глупая улыбка: ― Я тоже люблю тебя, Джексон Пирс. Даже несмотря на твою нелюбовь к организации и на то, что ты, на самом деле, ужасно строишь пряничные домики.

― Всегда есть следующий год, и теперь, когда у меня есть ты в качестве моего партнера, я не собираюсь сдаваться. ― Проводя губами по ее губам, я шепчу: ― За новые и старые традиции… вместе.

― Вместе никогда не звучало лучше.

А ведь все началось с очень праздничной вражды.

Эпилог

Эмма

9 месяцев спустя

― Над чем ты работаешь? ― Джексон спрашивает из-за спины, напугав меня, когда я сижу за его кухонным столом, склонив голову над своим блокнотом и делая пометки на бумаге.

Я вскакиваю, прижимая руку к груди. ― Господи, Джексон, ты меня до смерти напугал!

― Ну, я несколько раз назвал твое имя, Снежинка. Ты была вне зоны. ― Он ухмыляется, касаясь губами моего виска, и обнимает меня, прижимая к себе.

Даже после всего времени, проведенного вместе, девяти месяцев блаженного счастья, я все еще не могу поверить, что он мой. Что наша любовь каким-то образом стала результатом той глупой вражды, которая так долго управляла нашими семьями. Что в конце концов нам повезло, и мы нашли друг друга.

― Извини, я сосредоточилась.

― Вижу. Новый дизайн?

Я покачала головой. ― Нет, на самом деле, я начинаю готовиться к… вечеринке в этом году.

Джексон смеется. ― Конечно. Ты же знаешь, что до Рождества еще три месяца?

― Конечно, я знаю, ― говорю я, проводя пальцами по бороде на его щеках. Мне нравится, когда он отращивает ее, и еще больше мне нравится, когда мои бедра становятся шершавыми от нее. ― Но, как ты знаешь, иметь план очень важно, и я не хочу ждать до последней минуты. Никогда больше. Это слишком хаотично и напряженно.

― Ты права. Ну, если я тебе понадоблюсь, я здесь. Хотя, я думаю, что теперь меня заменят твоя мама, моя мама и Джози.

Он прав, и я даже не могу объяснить, как я счастлива, когда говорю это. Я не только получила Джексона, но и его семью, которая замечательная, поддерживающая и добрая. Они очень важные и особенные люди для меня, как и он, поэтому возможность работать в этом году и с моей мамой, и с его мамой и сестрой над моей любимой рождественской традицией?

Это просто неописуемо.

Отсюда и ранний старт в… сентябре. Я просто ничего не могу с собой поделать. Я уже чувствую дух Рождества.

― Да, мы уже решили встретиться за ужином в доме твоих родителей в эти выходные, пока ты с парнями будешь заниматься… мужскими делами.

Под «мужскими делами» я подразумеваю, что оба наших отца и его братья уезжают в домик его семьи в горах. А я остаюсь дома с девочками, лучшим вином и всеми рождественскими приготовлениями.

Будет просто идеально.

― Похоже, ты все продумала. Но я должен тебе кое-что показать. Пойдем посмотрим, ― говорит он, отпуская меня, и кивает в сторону гостиной.

Я кладу ручку на стол и спрыгиваю со стула, следуя за ним по коридору к свободной спальне в конце коридора. Я в замешательстве нахмуриваю брови, и он усмехается, распахивая дверь.

― Я занимался реорганизацией и освободил место для твоего неприличного количества рождественских украшений. Не думай, что все они поместятся на моем чердаке.

Ну, я имею в виду, что они прекрасно помещаются на моем чердаке… подождите.

― Зачем мне перевозить свои рождественские украшения в твой дом, Джексон?

Он пожимает плечами. ― Ты не думаешь, что тебе пора официально переехать? Все равно у тебя здесь больше вещей, чем в твоем доме. К тому же… это сделает Марли и Мо счастливыми.

Услышав свои имена, они бегут по коридору с влюбленными щенячьими глазами, от которых у меня сжимается сердце.

Я люблю этих малышей так же сильно, как и их папу.

― Я думаю… кажется, это можно устроить, ― говорю я, проводя руками по его груди, а затем сцепляя их за его шеей. ― Но я не знаю. Ты уверен, что у тебя достаточно места? Возможно, тебе придется спать на улице, если мне придется выбирать между хранением рождественских украшений и тобой.

― Иди посмотри в шкафу, ― говорит он, кивая в сторону двери напротив нас. ― Дай мне знать, если ты решишь, что там достаточно места.

Я прохожу через пустую свободную комнату и открываю дверцу шкафа, моя челюсть падает в шоке, а рука летит ко рту.

Внутри — щелкунчик. Но не простой щелкунчик.

Тот самый, из прошлогоднего магазина.

Когда я поворачиваюсь к нему, он уже рядом, его руки обвивают мою талию и притягивают меня к себе.

― Все это время он был у тебя? ― с недоверием спрашиваю я.

Он кивает, на его губах играет ухмылка. ― Конечно, был. Мне показалось, что сейчас самое время подарить его тебе. В конце концов, это причина, по которой мы полюбили друг друга. Полный круг, Снежинка. Переезжай ко мне и навешивай столько чертовых украшений, сколько захочешь. Этому дому нужна вся любовь, которую ты можешь ему подарить.

Поднявшись на цыпочки, я целую его, направляя язык мимо губ и проникая в его рот, а он крепко прижимает меня к своему твердому телу.

С ним я чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя любимой. Я чувствую себя защищенной. Я чувствую, что меня лелеют.

Нет ничего, чего бы я хотела больше, чем сделать так, чтобы я жила здесь постоянно.

― Наверное, я могу переехать. При одном условии… ― шепчу я, обнимая его руками за шею и прижимая к себе.

― И каком же?

― Ты позволишь мне повесить украшения… сейчас же.

Его глубокий стон переходит в смех, и он качает головой. ― Мне все равно, если ты хочешь оставить эти чертовы штуки на весь год. Мне просто нужна ты в моей постели, навсегда.

Ухмыляясь, я отстраняюсь и выпутываюсь из его объятий, проводя рукой по его груди до живота, а затем резко отдергиваю ее. ― Ну… как насчет того, чтобы начать с этого? Прямо сейчас.

Я выхожу из комнаты и бегу по коридору, задыхаясь, только чтобы почувствовать, как он бежит за мной по пятам, а потом тащит меня назад в свои объятия.

Никогда еще мое сердце не чувствовало себя таким полным, таким целым.

И я знаю, что независимо от того, что ждет нас в будущем, Джексон Пирс всегда будет моим рождественским желанием.

Notes

[

←1

]

Американский бренд обуви, одежды и аксессуаров для активного отдыха

[

←2

]

Лонгслив с пуговицами у горла

[

←3

]

Около 7 кг

[

←4

]

Шутка вокруг английского слова «coming». Означает приходить, приезжать и кончать.

Оглавление

Марен Мур Название: «Праздничный поединок» Серия: «Клубничная лощина». Книга вторая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Эпилог