Дом Монтеану. Том 2 [Лина Мур] (fb2) читать онлайн

— Тебя убьют, — едва двигая губами, отвечаю я.

— Знаю. Я знаю. Я готов. Но не думай, что ты сделаешь лучше, если сейчас сдашься. Тогда все жертвы, павшие от их рук, все чудовищные издевательства, вся эта боль пустая и глупая. Не принижай нашу боль, моя королева. Не смей. Я выстою. И я люблю тебя. Ничто в этом мире не заставит меня отказаться от тебя, Русо. Навсегда рядом.

— Навсегда рядом…

— Флорина! — Томас хватает меня за плечи и встряхивает. Я жмурюсь и теперь вижу и слышу его. Бросаю взгляд на Стана, но не могу увидеть ничего другого, кроме крови, стекающей по его груди. Я не в силах больше читать по губам.

— Да чёрт возьми! Флорина! Сав, ты вкалывал ей сыворотку?

— Нет, Ваше Высочество. Она была использована только один раз, и всё. Я лишь вливал кровь, чтобы она очнулась после неудачных самоубийств.

— Какая трусость!

— Убейте уже её!

— Трусиха!

— Сучья девка!

— Тварь!

— Убийца!

Я вздрагиваю от криков. Они словно плети бьют по мне, но я выстою. Подняв голову, я пристально смотрю в глаза Томаса. Мне так хочется снова увидеть в них искры смеха и нежности. Мне хочется, чтобы он был таким, как раньше, чтобы был другом… моим. Но реальность жестока.

— Убери от меня свои дерьмовые пальцы. Не хочу вонять тобой, — дёргаюсь, сбрасывая его руки.

Он обиженно вскидывает подбородок, а затем криво усмехается.

— Помнишь, я говорил тебе, что убью Стана, если он даст мне лишь повод. Так вот, поводов было очень много. Но, как и раньше, я даю тебе возможность спасти его жизнь и отсрочить смерть. Тебе есть что мне сказать, Флорина?

Бросаю взгляд на Стана, отчего Томас рычит и закрывает собой обзор.

— Да, конечно, — киваю я. — Но ограничусь лишь… хм, гори в аду, ублюдок.

— Тогда вперёд, Флорина. Убей своего принца. Убей своими руками Стана. Убей его, раз тебе настолько безразлична на самом деле его жизнь. Ты эгоистка. Ты самовлюблённая эгоистка, которая пожертвовала своим дядей и остальными ради какого-то никчёмного рода. Рода убийц.

— Род Монтеану великий род, чего не скажешь о твоей дерьмовой семейке. Шлюха и психопат. Так чего удивляться тому, каким стал ты, Томас? Ничтожество, под стать своей семье, — с презрением выплёвываю всё это ему в лицо и прохожу мимо, направляясь к беговой дорожке.

Наима поднимает Стана, и я на долю секунды улавливаю печаль в её глазах. Что за чёрт? Неужели, Наиме, и правда, нравится Стан? Мой Стан. Только через мой труп. Она его не получит. Никогда. Он мой. И лучше я убью его, чем он достанется ей.

Со Стана снимают ошейник и намордник. Боже, он так слаб. Вся его кожа покрыта шрамами и кровью. У меня сердце сжимается от боли. Стан едва стоит на ногах, но когда он поднимает голову, то широко улыбается мне.

— Повеселимся, Русо? Давно мы с тобой не ходили на вечеринки. Покажем им класс? — весело спрашивает Стан.

— Рада это сделать снова только с тобой, Стан. Только с тобой. Люблю тебя.

— Люблю.

— Я…

Томас оказывается рядом со Станом и хватает его за волосы, резко бросая на гильотину. Стан бьётся о камень головой и издаёт стон боли.

— Какого чёрта ты делаешь? — возмущаюсь я. — Ты просто ублюдок, Томас. Законченный, грязный и мерзкий ублюдок.

— Мне плевать, какого ты мнения обо мне. Моё о тебе не лучше, Флорина. Начинай казнь. Живо. Или я сделаю ещё хуже, Флорина. Раздену тебя, привяжу к столу или к чему-нибудь ещё или подвяжу к потолку и дам разрешение трахать тебя всем, кому хочется и не хочется тоже. А он будет смотреть. Начинай!

Меня пробирает от страха из-за его слов. Томас точно это сделает. Мразь.

Перевожу взгляд на Стана, которого уже держат подмышки, и начинаю бежать, чтобы поднять лезвие и убить им своего лучшего друга.

Глава 6

Лезвие находится высоко вверху, и я вновь прикладываю все свои силы, чтобы удержать его там. За всё это время… шесть убийств моими руками, я ни разу не принижала важность жизни каждого из них. Я старалась изо всех сил. Порой сил абсолютно не было. Порой я могла продержаться десять-двадцать минут, но никогда не больше. Теперь в моих руках жизнь Стана. И я боюсь. Я искренне боюсь, потому что это всё реально. Я оттягивала этот момент столько, сколько могла. Сейчас же… мои колени подкашиваются, и лезвие резко падает вниз, но я успеваю перехватить его в тридцати сантиметрах от горла Стана, что сопровождается громким вздохом вокруг.

По моему виску скатывается пот. Я абстрагируюсь от выкриков и пожеланий Стану сдохнуть, как и оскорблений нас с ним. Это постоянно было, порой я не могла не слышать, что мне говорят, как всё выворачивают, называя меня предателем и недостойной ничего в этой жизни. Но сегодня всё реально. Я убила Рома, но не сделаю этого со Станом. Я не могу.

Смотрю на лезвие, оно трясётся, его дёргает то вверх, то вниз, как и я рывками то разбегаюсь, то немного пытаюсь передохнуть. Меня бьёт озноб от страха, и я путаюсь в своих ногах, шиплю и до боли сжимаю кулаки, только бы не упасть, не сорваться от усталости и слабости. Я не могу… не могу… нет, Стан…

— Эй-эй, Русо, — хриплым голосом зовёт меня Стан.

Опускаю свой взгляд на него, а потом снова поднимаю его на лезвие.

— Нет. Смотри на меня. Русо, смотри на меня, — требует он.

— Я не могу. Я должна следить…

— Русо, смотри на меня! — повышает он голос.

Я впиваюсь взглядом в его глаза. Его лицо — это одна чёртова гематома. Он перестал регенерировать, его тело начинает есть себя изнутри из-за голода.

— Не разговаривать! — рявкает Томас.

— Да пошёл ты на хрен, ублюдок! — огрызается Стан. — Русо, смотри на меня. Не отвлекайся, смотри на меня.

— Я сказал, заткни свой рот, Стан!

Друг прикрывает глаза, пытаясь взять себя в руки. Он ненавидит Томаса. Он был прав, а я нет. Я ошиблась. Но Стан…

— Смотри на меня, Русо. Только на меня, — тише просит он. Хотя все вокруг орут, пытаясь помешать ему говорить. Все ругаются, освистывают меня и его, но Стан смотрит на меня так же, как в детстве, когда хотел подчинить меня себе и заставить слушаться его. Я делала это тогда, делаю и сейчас.

— Вот так, Русо. Всё в порядке. Ты…

Я поскальзываюсь, и лезвие падает. Вскрикнув, я выравниваюсь и со страхом гипнотизирую лезвие.

— Нет, смотри на меня. Русо, на меня, — повторяет Стан.

Я не должна. Нужно следить за лезвием.

— Русо!

— Прекрати, — задыхаясь, шиплю я и прикладываю к боку руку, пытаясь унять резь.

— Помнишь… помнишь, как мы впервые пошли в бар? В настоящий бар? Не в трактир или что-то подобное, а в бар? — спрашивает он.

Я удивлённо смотрю на него и фыркаю.

— Это был не бар, а притон. Ты перепутал.

— Нет, это неправда. Я не перепутал. Я вёл тебя именно туда, и ты смеялась. Помнишь? А помнишь… помнишь… — он хрипит и прочищает горло, — помнишь, в тот день твои братья специально бросили тебя дома, хотя должны были взять вместе с собой к матери? Помнишь?

— Да… они отправили меня проверить замки, а сами уехали, — киваю я.

— Вот. Я тоже уехал вместе с ними. Они говорили, что ты нас догонишь, но тебя не было, и я вернулся за тобой…

— Я пешком шла за ними. Они забрали всех лошадей.

— Да… да, они были придурками. Высокомерными придурками, которым нравилось унижать тебя. Но мы… я вернулся, и ты шла ко мне. Помнишь?

— Был сильный ветер. Мои глаза слезились, и я ненавидела эту семью. Ненавидела их… а потом увидела тебя. Ты скакал ко мне и схватил меня.

— Да, так и было. И я сказал, что тебе нужно согреться. Ты плакала, уткнувшись мне в шею, но так тихо, чтобы я не понял.

— Ты понял, — с горечью отвечаю, а по щеке скатывается слеза.

— Конечно. Я понял. Но я сделал вид, что ничего не слышу, чтобы не смущать тебя. И я повёз тебя в бар, настоящий бар, но привёз в притон. Ты смеялась, называла меня придурком, но я… я… хотел, чтобы ты поняла, что я сделаю всё, чтобы ты улыбалась. Я буду придурком, идиотом, извращенцем, лишь бы стереть печаль из твоего взгляда.

— Стан, — шепчу я.

— Но мы хорошо повеселились. Мы танцевали в притоне и пили, а потом попробовали морфий? Помнишь…

— Да, ты решил, что теперь ты осёл и стал изображать осла. Я смеялась громче всех.

Стан улыбается потрескавшимися губами, а в моей груди растекается чёрная боль, проникая всё глубже в меня.

— Видишь. Ты можешь смеяться. Ты можешь смеяться сейчас. Потому что плевать на всё это. Насрать на них, Русо. Мы можем смеяться, потому что мы вместе. Мы снова вместе.

Мои глаза застилают слёзы, и я киваю. Мои ноги снова путаются, и я чуть не слетаю с дорожки. Лезвие едва касается шеи Стана. Он не закрывает глаз, не вздрагивает, ничего, только смотрит мне в глаза и улыбается.

— А помнишь…

— Достаточно! — орёт Томас. Его голос прорывается сквозь мой кокон абстрагирования. — Заткнись, Стан, иначе я тебя просто убью!

— Помнишь наш домик? Домик, в котором мы прятались, и у нас там был тайник. Помнишь? Я бросил тебя с Гелой, сбежав от тебя, а ты… ты ждала меня. Ты всегда ждала меня. И я был в том домике, Русо…

— Боже, Соломон, убей его! Давай! Он уже задолбал!

— Русо, я был в том домике и увидел то, что ты там прятала. Это были детские вещи, твои вещи, которые ты сохранила, чтобы подарить их моей дочери. Моему ребёнку! Ты прятала их там вместе с запиской, словно была уверена в том, что умрёшь! Ты…

Краем глаза я замечаю, как Соломон выхватывает пистолет и приближается к Стану. Моё сердце начинает биться так быстро, что кажется, сейчас разрушит грудную клетку. Шум и гул нарастают. И в какую-то минуту, когда звуки становятся невероятно громкими, отчего я не могу сконцентрироваться, смотрю в глаза Стана. Я моментально проваливаюсь в чёрную дыру, которая отматывает наши с ним дни в обратной хронологии. Наши безумства, споры, разговоры, побеги, танцы, погони. И вот я дохожу до нашей первой встречи. И взгляд этих добрых и внимательных глаз превращается во взрослый и любящий меня.

Один вздох. Одна капля крови, падающая на пол с шеи Стана. Одна секунда. Один взгляд, чтобы рассчитать высоту. Одна возможность.

Стан продолжает говорить, а я делаю лишь один вздох. Один вздох. Но как много может произойти за один вздох? Для вампиров многое.

Я ощущаю давление в своей груди, а затем в челюсти. Моя голова взрывается от боли, а ногти удлиняются.

Один рывок. Я разбегаюсь. Лезвие резко взмывает вверх, и я отталкиваюсь от дорожки, в одну секунду обращаясь. Я и забыла какая это свобода. Мои кости хрустят, пока перестраиваются, а я лечу, хватаясь за верёвку, падающего лезвия. Мои пальцы касаются верхней части лезвия, и я вырываю его. Приземлившись на пол, я ударяю по руке Соломона, разрубая её в месте сгиба, и пистолет падает вместе с отрубленной плотью. В этот момент никто не успевает понять, что происходит, а я пробегаюсь по залу и останавливаюсь на возвышении, закрывая собой Стана. Подняв лезвие, я улыбаюсь. Оно всё покрыто кровью, и теперь начинают падать вампиры, которых я только что убила. За одну секунду.

Кровь капает с лезвия, и этот звук кажется оглушающим. Становится настолько тихо, что я даже могу сказать, какой пульс у каждого. Провожу языком по своим клыкам и улыбаюсь ещё шире.

— А помнишь, Стан, как мы убивали? Ты и я? Помнишь, как мы обменялись кровью, чтобы выжить? Помнишь, что я обещала тебе, что ты никогда не умрёшь, и я всегда буду рядом. Ну что ж, я выполнила своё обещание, мой друг, — склонив голову набок, смотрю в глаза Томаса. Но он не напуган. Вокруг него лишь аура восхищения, отчего я кривлюсь.

Я вернула себе свою сущность. Стан её вернул, заставив меня вспомнить и принять прошлое, соскучиться по нему и призвать его сюда. И вот моя сущность. Вампир, уже убивший дюжину других всего за секунду, и я убью ещё больше, а это лишь начало.

— Твою мать! Моя рука! — орёт Соломон.

— Боже, — шепчет Радимил, делая шаг назад. Сав бледнеет и опускает голову. Наима отшатывается и прячется за Радимилом. Томас единственный, кто остаётся стоять впереди. Вокруг раздаются крики, и паника лишь нарастает, а я подбрасываю лезвие и крепче хватаюсь за него.

Наклоняюсь и дёргаю металлические прутья, удерживающие Стана. Я освобождаю его, когда замечаю движение. Мне больше не нужно оборачиваться. Выпускаю металл из рук, швыряя его прямо в лицо нападающего. Искорёженный металл разрывает его черепную коробку и мозг, и он падает недалеко от моих ног.

— Даже не думайте приближаться, я убью любого, — рявкаю, ища рукой Стана. Его холодные и покрытые ранами пальцы касаются меня. Я крепко обхватываю его, и он встаёт.

Томас всё же приближается. Я крепче хватаюсь за лезвие и угрожаю им. Он подходит ко мне и, усмехаясь, останавливается лишь в паре сантиметров от лезвия.

— Что ж, теперь я готов начать переговоры, Флорина. В бойне нет смысла.

— Ох, нет смысла, да что ты говоришь? Хрен тебе, а не переговоры, Томас. Это война. И я объявляю тебе войну. Никаких переговоров, я выиграла. Жизнь Стана моя. Так что лучше отвали, — рычу я.

— Всё может быть менее драматично, Флорина.

— Да пошёл ты. Ты убил моего дядю. Ты убил…

— Да, убил, а ты убила мою семью, как и… хм, уже четырнадцать моих подданных. Так что переговоры — это лучшее решение, принцесса.

— Вряд ли, — мои пальцы белеют от силы, с которой я держу лезвие у горла Томаса. Только вот ему не страшно, потому что, перерезав ему горло, я всё равно его не убью. Мне нужно резать его постоянно, а потом уничтожать кусочки. Резать и уничтожать. Вероятно, съесть. Да, сейчас я чувствую голод и вонь крови. Я хочу пить. Хочу выспаться и, наконец-то, искупаться.

Раздаются щелчки вокруг нас, и я понимаю, что мы на прицеле и не одном, а на сорока прицелах. Пока Соломон стонет и якобы умирает, оскорбляя меня, я хватаюсь за Стана.

— Отпусти его, и я соглашусь на переговоры, — говорю Томасу.

— Нет. Стан будет моим пленником до тех пор, пока я не получу то, что хочу. Он отлично тебя мотивирует, Флорина. Видишь, ты даже сущность свою вернула, и я должен сказать, что она… невероятно прекрасна, — Томас широко улыбается и даже смеётся, словно мы здесь находимся на светской беседе.

— Стан уйдёт.

— Нет. Вы на мушке, Флорина. Я кивну, и из Стана сделают сито. Он не успеет регенерировать и умрёт. Он слишком слаб и даже едва стоит, поэтому будет разумно провести переговоры, — Томас бросает взгляд на Стана, и тот вздрагивает у меня за спиной, а потом издаёт хриплый стон.

— Смотри на меня, ублюдок, — я царапаю шею Тамоса лезвием, заставляя перестать мучить Стана.

Томас делает это ментально, причиняя ему боль. Он мог связать его с собой сильнее и теперь обладает властью над ним. Чёрт.

— С радостью. Переговоры, это моё предложение. Конечно, мы можем подраться. Мы убьём здесь всех, но это абсолютно неразумно. Пройди за мной, и мы обсудим наши разногласия в более приватной обстановке.

— Никуда я с тобой не пойду. И не пойду без Стана. Я…

— Соглашайся, — шепчет мне на ухо Стан.

Я озадаченно приподнимаю брови, продолжая следить за Томасом.

— Ты рехнулся? — шёпотом отвечаю ему.

— Нет. Соглашайся, Русо. Доверься мне. Соглашайся, просто поверь мне. Соглашайся, — требовательно шепчет он.

Господи, мой друг меня предаёт, но почему? Мы могли бы сейчас выиграть. Я вернула себе свою сущность. Я снова вампир. Мне нужно лишь поесть, и всё. После этого я убью их, просто раскромсаю.

— Она согласна, — отвечает за меня Стан. — Переговорам быть.

— Но…

— Хорошо. Опусти свою игрушку, Флорина, и следуй за мной. Соломон, прекрати ныть. Боже, иди восстанови свою руку. Сав, — отдаёт распоряжения Томас, продолжая смотреть мне в глаза.

— Да, Ваше Высочество?

— Проследи, чтобы друг принцессы был отведён обратно до тех пор, пока мы не придём к согласию.

— Нет, он мой! — повышаю я голос. — Стан мой. И я выиграла, Томас. Я, мать твою, выиграла. Я спасла его жизнь и буду сама распоряжаться в своём доме. Я, а не ты или кто-то ещё. Именно я.

— Этот дом мой, Флорина. Нас больше, вы слабее, но я не сказал, что потом не выделю для Стана комнату. Пока он в темнице, ты в моих руках. Я буду манипулировать его жизнью. А сейчас уберите здесь всё и готовьтесь к ужину. Сегодня у нас будут новые гости. Флорина, следуй за мной, — произносит Томас, спрыгивая с возвышения, а я поворачиваюсь к Стану.

— Зачем? Я не собираюсь…

— Русо, — Стан мягко касается моей щеки и улыбается. — Ненависть — это хорошее чувство, но не позволяй ему затмить твой разум. Иди на переговоры, это единственный верный вариант. У нас два клана. Два вражеских клана, уже достаточно погибло вампиров, Русо. И… просто иди, ладно? Я не могу тебе сказать почему, но хочу, чтобы ты пошла и договорилась с ним. Доверься мне.

— Флорина, чёрт возьми, иди сюда! — орёт Томас.

Я закатываю глаза и цокаю.

— Надеюсь, что я его не убью. Ненавижу этого мудака. Ненавижу.

— Лгунья, — весело двигает губами Стан.

Озадаченно отхожу от него, когда Сав просит его пройти за ним. Подмигнув мне, Стан еле идёт за Савом, а я опускаю лезвие, но не выбрасываю его. Оно мне ещё понадобится. Пока это единственное оружие, которое у меня есть. Я прохожу мимо своих врагов и клацаю зубами, Наима бледнеет ещё сильнее.

— Не думай, что у меня проблемы с памятью. Я до каждого из вас доберусь, и мне насрать на любые соглашения между нами. Я отомщу. Отомщу за смерть тех, кого люблю. До встречи, — с этими словами я выхожу из зала и подхожу к Томасу, ожидающему меня.

— Я выслушаю тебя в своём кабинете для совещаний, — сухо бросаю ему.

— Это мой дом и мой кабинет, Флорина. Не забывайся.

— Это ты, козёл, не забывай, кто перед тобой. Это мой чёртов дом и мой чёртов кабинет. А ты здесь нежеланный гость, поэтому заткни свой грёбаный вонючий рот и иди за мной. И нет, Томас, я не боюсь тебя. Я никогда тебя не боялась. Только теперь различие в том, что я желаю тебе смерти. Я жду её и убью тебя. Это лишь вопрос времени.

Срываюсь с места и двигаюсь по памяти, чтобы показать ему, кто здесь главный. Он в моём доме. Я вампир. Я королева. И королева вернулась, чтобы судить, а не разговаривать.

Глава 7

Никогда раньше я не была допущена в кабинет короля. Папа никогда не разрешал мне присутствовать на совещаниях или советах. Он никогда не вводил меня в курс дел, не делился со мной планами и предстоящими походами или участием в войнах. Думаю, тебе уже понятно, мой друг, что я для своей семьи существовала лишь изредка, да и не как кто-то очень важный. Но я стараюсь верить в то, что они меня любили. По-своему. Не все ведь умеют выражать свои чувства, да и порой просто устаёшь от чувств. Вероятно, я жила в иллюзии. Но мне всё равно. Это прошлое. Сейчас всё намного сложнее.

Провожу пальцами по тёмному дереву, и моё сердце сжимается от боли. Последние годы этот кабинет занимал Рома. Он иногда жил здесь, предаваясь воспоминаниям. Да и перед тем как на нас напали, именно здесь он работал. Здесь больше не пахнет им. Пахнет гнилью врагов, но не Рома. А мне бы хоть на секунду почувствовать его…

Дверь захлопывается у меня за спиной в тот момент, когда я держу в руках рамку с фотографией. Это наша общая фотография — Рома, я и Стан. Нас сфотографировали для истории перед моей коронацией.

«Я так горжусь тобой, моя девочка. Очень горжусь. Ты станешь прекрасной королевой. Теперь ты на своём месте», — раздаются в моей голове слова Рома. И мне хочется зарыдать от несправедливости. Но я лишь ставлю обратно рамку с фотографией и поворачиваюсь.

— Здесь воняет тобой, — с ненавистью шиплю, глядя на Томаса, оставшегося у дверей.

— Это логично, Флорина. Мы, конечно, можем обсудить запахи в этой комнате или на улице, но я бы предпочёл…

Подлетаю к нему и бью кулаком в его лицо, отчего Томас падает назад, и раздаётся грохот. Он лежит среди обломков шкафа и разбросанных книг, а над ним сияет приличная вмятина на стене. Но мне этого мало. Я хватаю его за рубашку и прижимаю к стене.

— Ты убил Рома! — рычу я. — Ты его убил!

— Флорина, советую тебе прекратить нападать на меня, — холодно отвечает Томас, глядя мне в глаза. Они пустые. Глаза у него пустые и безразличные, словно он уже давно умер. Но я хочу увидеть в них боль. Такую же боль, которую он причинил мне.

Рыча, я ещё сильнее прижимаю его к стене и выпускаю когти, прорывая ткань рубашки и впиваясь в его кожу. В комнате сразу же появляется аромат его крови. И мне так противно от себя. Противно, оттого что моя сущность мурлычет, приказывая мне подчиниться ей. Я словно её рабыня, потому что кровь привлекает меня. Она вызывает сильнейший зуд и голод внутри меня. Если я сейчас же не отпущу его, то могу…

Я отлетаю от Томаса и быстро вытираю руки о свои грязные ноги. Но я сделала лишь хуже. Теперь вонь его крови на мне. Отвернувшись, я борюсь с собой. Чёрт, теперь я уже не знаю, как мне лучше. С сущностью, или без неё? Раньше я не замечала за собой такой боли от голода.

— Какова суть переговоров, Томас? — сухо спрашиваю, продолжая разглядывать стену. Чувствую, как он подходит ко мне, и делаю шаг в сторону. Не могу смотреть на него. Не могу. Грёбаная вампирская сущность. Я ненавижу её и в то же время боюсь спугнуть её.

— Я хочу стать официальным королём вампиров, Флорина.

— Хрен тебе, — фыркаю, бросив на него взгляд.

— Значит, мне придётся перейти к ещё более ожесточённому шантажу.

Томас хватает планшет и бросает его в мою сторону. Я быстро ловлю его.

— Включи и позвони на самый последний номер по FaceTime. Давай, — говорит он.

Хмурясь, я делаю так, как он сказал. У меня больше никого нет, кем можно манипулировать. Только Стан. Но я выиграла его жизнь. Я выиграла…

Камера включается, и мне отвечают на звонок. Только вот я ничего не вижу, кроме темноты.

— Покажи ей заключённых, — отдаёт приказ Томас.

Через пару мгновений в ребристом неярком свете я различаю несколько фигур. Они плачут и прижимаются друг к другу. Кто-то хватает одну из них и вытаскивает вперёд, фигура кричит и причитает.

— Жозефина, — шепчу, угадывая свою экономку сначала по голосу, а потом вижу её измождённое и словно ещё сильнее постаревшее лицо.

— Ты чудовище, — произношу я и поднимаю голову на Томаса. — Она же человек. Она пожилой человек. Неужели, в тебе не осталось ни капли сострадания, Томас? Она же и так скоро умрёт. Зачем?

Он сжимает зубы, отчего его скулы ходят ходуном.

— Я начну их убивать одного за одним. Чем дольше мы здесь сидим, тем больше их умрёт. Жозефина будет первой. Теперь ты готова к переговорам, Флорина?

Бросаю взгляд на Жозефину, и моё сердце обливается кровью. Я подвела и её, и остальных слуг, которые сейчас находятся в заложниках. Если они у них, то Томас явно обчистил мой дом. Тот дом, в котором я верила ему. Тот дом, в котором он легко обманул меня. Это паршиво. Конечно, там не было ничего стоящего, кроме книг, но сам факт. Это был мой дом. Он забрал у меня всё.

— Хорошо. Я тебя слушаю. Отпусти их. Они здесь ни при чём, Томас. Отпусти людей. Будь, наконец-то, мужчиной, Томас, а не ублюдком, который использует других. Если ты хочешь быть королём, то начинай думать о людях, а не только о своих детских травмах, — отвечаю, опуская руки, и планшет летит на пол. Наступив на него и раздавив стекло, я подхожу к столу, за которым он спрятался теперь.

— Слушаю тебя, Томас, — добавляю я.

— Я уже сказал, что хочу.

— Ладно. Ты хочешь стать королём вампиров. У тебя есть свой клан, руководи им, мой ты не получишь. Ты не получишь ничего. Ни мой клан, ни мой дом, ни мои земли. Начинай с нуля, — озлобленно говорю я.

— Это всё принадлежит мне, — спокойно реагирует он. — Это моё.

— Ни черта подобного. Тебя не было здесь, когда мы воевали за земли. Тебя не было здесь, когда мы строили эти дома. Тебя не было среди нас. Ты прятался. Как был трусом, так и остался им. Поэтому нет, у тебя есть свой клан, забирай его и проваливай из моего дома. Теперь я вернула себе свою сущность, и хрен ты получишь что-то из того, что принадлежит Монтеану. Ты не Монтеану.

— А твой отец с тобой бы поспорил, Флорина. Это всё принадлежит мне, и ты должна отдать моё наследие. Это моё. Это мой клан. Мой дом. И ты тоже принадлежишь мне.

Я обращаюсь и шиплю на него, но Томас даже не дёргается. Он открывает один из ящиков и достаёт оттуда толстый конверт. Бросив его на стол, он складывает руки на груди.

— Это завещание твоего отца, Флорина. Это основная его часть. Ты была королевой временно. Обо всём, что принадлежит мне, написано вон там. Это твой отец так решил. Я лишь беру то, что принадлежит мне по праву.

— Что за чушь? Мой отец никогда не оставил бы тебе наш клан. Ты не Монтеану. Это ложь.

— Прочитай. Хотя бы первую страницу. Я не знал об этом, но Рома подсказал, где найти завещание. Оно действительно, Флорина.

— Рома? Не ври. Он тебя презирал. Он ненавидел тебя так же, как я. Он никогда бы тебе не дал добраться до власти.

— Поэтому я предлагаю тебе прочитать, Флорина. Радимил подтвердил, что это почерк твоего отца, как и отпечаток крови тоже его. Это завещание, скреплённое кровью, Флорина. Прочитай.

Хватаю конверт и уже вижу, что для изготовления конверта использована наша бумага с монограммами дома Монтеану. Помимо этого, бумага старая. Это не копия и не подделка. Но я до последнего не хочу верить словам Томаса. До последнего…

Я, Русо Джонатан Монтеану, король вампиров, нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти, при ясном сознании. Я действую добровольно, понимаю значение своих действий и не ошибаюсь в отношении своего заявления.

Настоящим завещанием я делаю следующее распоряжение:

— Всё моё имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чём бы таковое ни заключалось и где бы ни находилось, я завещаю Томасу Догар, первому сыну моего близкого друга Константина Догара.

— Я передаю свою власть и свой клан Томасу Догару. С момента моей смерти он является официальным королём Монтеану и обладает полной властью над кланом. Данная передача прав наследования престола неоспорима.

— Мои дети, оставшиеся после моей смерти, переходят в полное подчинение Томасу Догар и с этого момента являются его семьёй.

— Старшая из моих дочерей, которая будет жива к моменту моей смерти и не замужем, должна выйти замуж за Томаса Догара и объединить наши роды в один большой клан. Она обязана передать ему всю власть и соединиться с ним ритуалом священного вампирского союза без каких-либо возмущений. В случае отказа Томас имеет право взять в жёны любую из моих дочерей, даже несмотря на её брак с другим вампиром, а отказавшуюся убить за неповиновение и предательство своего рода.

— Мой названый брат Рома Моциону обязан найти Томаса Догара, а до его появления стать опекуном старшему из моих детей, кто и займёт временно место на троне.

— Остальное я оставляю на суд Томаса Догара. Я отдаю ему всё, что у меня есть при жизни и после моей смерти.

Лист падает из моих рук, а комната размывается. Мой отец не мог такого написать, но всё же сделал это он. Убить одну из моих сестёр, если она откажется выйти замуж за Томаса? То есть…

Я хватаю другие листы, на которых описана наша жизнь, наш устав и многое другое, чтобы облегчить Томасу коронацию и первые шаги в качестве короля, а затем нахожу дату. Это завещание было написано незадолго до убийства моей семьи. То есть отец на тот момент уже знал, что все мои сёстры будут замужем. Последняя из сестёр в тот день выходила замуж, и ещё была я. Выходит, что отец отдал меня Томасу, как жертвенного барашка и дал разрешение убить меня?

Боже.

Мой мир в этот момент разрушается. Всё внутри меня лопается словно пузырь и причиняет невероятную боль. Рома знал о Томасе. Мой отец знал о Томасе. Господи…

— Рома нарушил условия завещания. Он не нашёл меня и короновал тебя, Флорина, отдав тебе власть над кланом Монтеану, который по праву принадлежит мне. Не отрицаю, что я встречался с Рома, и он предлагал мне взойти на трон, но я отказался. Я не знал о завещании. Он не упомянул об этом, чтобы ты продолжала занимать моё место. Ты последняя дочь из рода Монтеану. И я по праву женюсь на тебе, чтобы ты передала мне мой клан, — произносит Томас, и его слова меня добивают.

Я жду, что он начнёт издеваться надо мной. Он же знает, как трепетно я относилась к воспоминаниям о своих родителях. Я не считала их плохими. Боже, я не думала, что отец был настолько жестоким. Или же я просто не хотела этого видеть? А также я не хотела видеть и знать, что Рома на самом деле меня защитил и довольно серьёзно. Он отдал мне всю власть. Он скрепил её кровью и дал мне преимущество, чтобы оставить меня в живых.

— Там сказано, что я могу отказаться. И я отказываюсь. Убей меня, — мрачно ответив, бросаю листы на стол и гордо поднимаю голову. — Я ни за что на свете не выйду за тебя замуж, Томас. Никогда. Нет.

— Пойдёшь против приказа отца, Флорина? — прищуриваясь, спрашивает Томас.

— Да. Пойду. Отец не знал, какой ты жестокий ублюдок, поэтому он не может решать судьбу моего клана. Он мёртв, вообще-то, так что мне плевать.

— Жозефина всё ещё может умереть, Флорина, как и Стан, как и остальные. Ты думаешь, что мы не найдём каждого из вампиров твоего клана? И я не убью их? Ты же в курсе, что я могу создать новую армию? Я уже её создал. Мне-то они особо не нужны, это предложение выгодно для тебя.

— Я…

— Молчи, — рявкает он. — Это предложение выгодно для тебя, Флорина, для меня тоже, потому что ты станешь частью моего клана, передашь мне все свои знания, а особенно те, как и где наши отцы стали вампирами. Мне нужно это место.

— Я понятия не имею, где оно. Отец никогда не говорил. И мне невыгодно…

— Молчи, — Томас ударяет ладонью по столу. — Ты согласишься, Флорина. И ты подпишешь соглашение между нами. Мы заключим вампирский союз, и ты станешь королевой Монтеану, а я королём. Иначе я не смогу стать тем, кем должен стать. Я могу действовать исключительно только через тебя. Тебя все знают. У твоего клана связи и власть. Я хочу получить всё это, как и многие другие вещи, которые просто хочу. Я не принимаю отказов, Флорина. Ты согласишься. Ты должна согласиться.

Он делает упор на слове «должна», пока достаёт документы и кладёт их передо мной.

— А также я указал, что после коронации и нашей свадьбы, отпущу Стана. Он перестанет быть моим заключённым. Он будет волен выбрать: остаться с нами или уйти. Помимо этого, брак со мной тебе выгоден, Флорина. Он тебе выгоден, — произносит он и снова выделяет слова: «тебе» и «выгоден».

— Ты ошибаешься. Мне ничто не выгодно рядом с тобой. Ты убийца. Ты самое мерзкое животное в этом мире, и я тебя ненавижу. Вампирский брак подразумевает секс, а ты ни черта от меня не получишь. Я отказываюсь. И да, я пойду против завещания отца, его здесь нет, в угол меня никто не поставит. Мне не страшно, Томас. Убивай их, убивай своих заключённых, но я не подпишу этот чёртов контракт с тобой. Я не отдам добровольно в твои руки жизни выживших вампиров, которые надеются на меня. Я не позволю тебе тронуть людей и расколоть этот мир. Нет. Я…

Не успеваю договорить, как оказываюсь схваченной за горло и прижатой к стене. Острые ногти Томаса протыкают мою кожу на шее. Я сразу же обращаюсь и шиплю, упираясь в его плечи своими ногтями. Я протыкаю его кожу, а он сильнее надавливает на мою. Пытаюсь его оттолкнуть, но он сильнее меня. Не отрицаю, что Томас, может быть, в принципе физически сильнее меня, но сейчас он, вообще, сильнее меня, потому что я голодна… Боже мой, ещё и эта кровь. Мои пальцы полностью покрыты кровью Томаса. Моя кровь смешивается с его, и её аромат витает сейчас в воздухе между нами. Мой пульс повышается, а сущность, будь она неладна, уже рычит на меня. Она винит меня в том, что мы враги, а не любовники. И ведь не объяснишь ей, что Томас убил Рома и остальных. Сущности плевать на это. Она живёт инстинктами.

— Ты подпишешь это мирное соглашение между нашими кланами, Флорина. И ты принадлежишь мне, — шипит Томас, наклоняясь ниже ко мне.

— Хрен тебе… наглый… сукин сын, — хрипло выдавливаю из себя.

— Услышь меня, Флорина. Тебе это выгодно, — он впивается взглядом в мои глаза и повторяет эти слова ещё твёрже.

— Мне было выгодно умереть. И я всё ещё собираюсь это сделать, чтобы ты не добрался… до невинных… ублюдок. Ненавижу тебя. Презираю тебя. Гори в аду.

Он давит на моё горло ещё сильнее, отчего у меня абсолютно нет доступа к кислороду. А мои пальцы давно уже прорвали его кожу, и по моим рукам течёт кровь. По моей шее течёт кровь. В голове начинает шуметь так, что хочется орать. Боль проникает в каждую клеточку моего тела, и я рычу, обнажая клыки. Ненавижу… эту… чёртову сущность. Она мерзкая и отвратительная.

Томас резко отрывает одну мою руку от своего плеча и подносит к моим губам окровавленные пальцы. Аромат его крови взрывает внутри меня терпение и голод. Я схожу с ума от желания облизать их, впиться в них и вылизать досуха. Всё моё тело сковывает слабостью и болью.

— Открой рот, Флорина. Сделай это. Я не против. В тебе и так уже достаточно моей крови. Ты практически наполовину состоишь из меня, — хмыкнув, он насильно проводит моими пальцами по моим губам, но я жмурюсь и сжимаю губы, прорывая свою кожу клыками. Они так зудят. Так болят. Их словно вырывают, а они вновь вырастают. Это невыносимо. Это реальная физическая боль, которую я никогда не испытывала раньше. Ни разу за всю свою жизнь. Это мучение, агония и сумасшествие.

У меня во рту собирается слюна, и я вот-вот сдамся. Нет. Никогда.

Я плюю в лицо Томаса, и моя слюна попадает ему прямо в нос. Он шипит и отпускает меня, вытираясь и рыча. Я скатываюсь по стене, облизывая губы. Чёрт… нет… я дура. Едва внутрь меня попадает кровь Томаса, так я взрываюсь изнутри. Моя кровь становится горячей и пульсирующей. Все мои мышцы стягивает, и я издаю стон, хватаясь за голову. Кровь в висках безумно пульсирует. Я пытаюсь перебороть эту боль, но она отчаянная и убийственная.

— Я хочу вернуться… в темницу, — хриплю, стараясь встать, но снова падаю на пол. Я так сильно хочу есть. А кровь везде. Она манит меня. Я зависима от этой крови. Она как наркотик, и это сделал со мной Томас. Он ранее давал мне свою кровь и потом, видимо, тоже, поэтому внутри меня такая агония. Ублюдок…

— Нет. Ты не вернёшься туда. Теперь ты живёшь вместе со мной, в моей спальне, Флорина. И я советую тебе почитать наше соглашение, а затем подписать его и скрепить кровью. Я сделаю то же самое, поэтому исполню каждый пункт, — Томас подходит ко мне и рывком ставит меня на ноги.

Опять он так близко с этой своей кровью.

— Не прикасайся ко мне, — рычу, отталкивая его. — Не пачкай меня.

— Не могу, Флорина. Одна из моих извращённых фантазий испачкать тебя на глазах Стана. И я это сделаю. Я сделаю это очень скоро, — смеётся он.

— Ненавижу…

— Хорошо. Я согласен на ненависть. Ненависть тоже чувство. Только не забывай, Флорина, ты опять вампир и станешь теперь более разговорчива, эмоциональна и привлекательна. Я не могу дать тебе полную гарантию, что не буду пользоваться каждой секундой твоей слабости и поймаю тебя, Флорина. Это мой клан, мой дом, и я твой король. Ты признаешь меня, Флорина. Ты примешь меня, — он наступает на меня, а я двигаюсь по стене, пока не упираюсь в один из книжных шкафов.

Хмыкнув, Томас моментально оказывается напротив меня и запирает между своих расставленных рук, прижимаясь ко мне всем телом.

Почему моё тело реагирует на него? Я уже не человек. Я вампир. А вампиры умеют ненавидеть и презирать. И уж точно, когда это происходит, то вампир не испытывает жажды вкусить другого вампира, словно это единственное важное в этом мире.

— Ты так пахнешь… как дерьмо и гниль. Тебе нужно помыться. Я слишком брезглив на самом деле. Выглядишь ужасно, Флорина. Поэтому отправляйся в мою комнату, тебя будут сопровождать. Прими душ, переоденься и ознакомься со своей новой жизнью. Я даю тебе время до ужина, а потом буду убивать дальше у тебя на глазах тех преданных людей, которых ты не захотела защитить.

— Ты их держишь в заложниках, чёрт возьми, — шиплю я.

— Именно. Но ты не хочешь их защитить. Если бы хотела, то разумно согласилась бы со мной, тем более я делаю то, что хотел твой отец, Флорина. Он хотел видеть меня на троне, а тебя рядом со мной. Думаешь, я совсем идиот и не сложил два плюс два? Рома спрятал тебя, таким образом защитив от меня, но больше защищать тебя некому. Станом управляю я, Флорина. У тебя больше нет друзей, есть только я, и ты тоже будешь подчиняться мне, — произносит он, и его глаза горят от страсти к своим фантазиям, а я презрительно кривлюсь.

Но самое пугающее здесь… да много пугающего меня. И я знаю, что как только останусь одна, то моё сердце разобьётся в очередной раз из-за следующего предательства.

Глава 8

Мировое соглашение между нашими кланами для меня лично выглядит предательством тех, кто погиб из-за меня же. Я не могу просто так взять и дать согласие на добровольное насилие, рабство и коронацию Томаса. Просто не могу. Я не в силах пересилить себя и убедить в том, что это правильно и разумно. Да, я переживаю о Жозефине, но… а как же Рома и его смерть? Как же гибель других вампиров, которые погибли? Получается, всё было напрасно, если я могла и раньше согласиться на все условия Томаса? Тогда в чём заключался смысл моей забастовки и попыток спасти своих людей?

Меня под прицелом нескольких автоматов ведут по коридорам. Я и не собиралась убегать. Это глупо. Сейчас глупо, но я подберу подходящее время. Меня выворачивает наизнанку от отвращения ко всем этим вампирам, которые когда-то подчинялись мне. И знаешь что, мой друг? Теперь я вернула власть, и им всё же стоит вспомнить, что они принадлежат мне. Я могу сделать с ними всё, что мне выгодно. И я сделаю это. Мне просто нужно время, чтобы немного разобраться с ситуацией.

На удивление меня приводят в мою же комнату, но мало того, что в ней витает вонь Томаса, так ещё и везде лежат его вещи. Просто везде.

— Чёртов сукин сын, — шиплю я, когда у меня за спиной опускается решётка. Но я зла не потому, что меня заперли. Я зла, потому что его чёртова одежда находится в моём чёртовом шкафу. Бросив документы на стол, подхожу к шкафу и выбрасываю всю его одежду на пол. Затем я собираю её и бросаю в горящий камин. С удовольствием смотрю, как она горит. Затем я снимаю всё постельное бельё и делаю с ним то же самое. Я даже полотенца сжигаю. Оставшись довольной, я открываю потайную дверь и понимаю, что проход замуровали. Это было предсказуемо. Остаётся кровь. Мне нужна кровь, и мне нужно питание. Мой вампир требует еды. Я ищу свой холодильник, но его унесли, теперь на его месте стоит сейф. Взломать сейф даже вампир не может. Дело не в силе, а в том, что вампирские сейфы намного более сложные, чем человеческие. Вырвать дверцу не получится, как и выбить, к примеру, окно или решётки. Пока это никому не удавалось, отец был умным…

Я сажусь на пол, когда в моей голове появляются воспоминания об отце. Я до сих пор не могу поверить в то, что отец сделал это, и что именно его рукой было написано чёртово смехотворное завещание. Как он мог? Как? Он же был хорошим отцом. Он был моим отцом, в конце концов. Но у меня создаётся такое ощущение, что или я тупая, или здесь что-то нечисто.

Приняв душ и смыв грязь со своего тела и волос, достаю свою одежду, которая на удивление до сих пор висит в шкафу, только вот провоняла смрадом Томаса. Ничего. Переживу.

Есть ещё кое-что, что пока я не поняла. Почему Стан настоял на разговоре с Томасом? Он знал про Жозефину? Он знает что-то ещё? Я должна получить ответы.

— Томас, — рявкаю я, расхаживая по своей спальне. — Я знаю, что ты слышишь меня, придурок. Я хочу поговорить со Станом. Без разговора с ним я ни черта не подпишу. Это моё условие. А раз я тебе нужна, то буду постоянно выдвигать свои требования. Так что это мой приказ.

— Нет, — доносится до меня злой голос Томаса.

— Тогда хрен тебе, а не мирное соглашение. Убивай кого хочешь, — фыркаю я, но продолжаю ходить кругами по комнате.

— С каких пор ты стала такой циничной? Ты рыдала над телом Рома, — произносит Томас, и в его тоне я улавливаю усмешку.

— С каких пор ты стал таким ублюдком? Ты так трепетно относился к людям, — ехидно отвечаю. — Вот тебе и ответ. Мы оба лжецы и лицемеры. Мне нужно увидеть Стана и поговорить с ним.

— Нет. Это моё последнее слово.

— Окей, тогда я сжигаю твоё соглашение и официально объявляю тебе войну. Думаешь, что мне нужна чья-то кровь, чтобы призвать сюда свою армию? О-о-о, нет, Томас, совсем нет. Я чувствую её. Мало того, здесь полно тех, кем я владею. И я собираюсь устроить вам очень весёлую вечеринку. Пусть сдохнут те, кто предал. Мне не жаль, зато меня порадуют ваши потери и усилия. Ты услышал меня?

Томас больше мне не отвечает. Я без зазрения совести бросаю соглашение в камин, в котором уже догорели его вещи. Да, я буду мстить. Пусть порой и мелочно, но я доберусь до более изощрённой мести.

Дверной замок щёлкает, и я останавливаюсь. Сквозь решётку я вижу Томаса и ухмыляюсь.

— Ты же не думаешь, что я не знаю, как открыть эту дверь с моей стороны, правда? — едко спрашиваю его.

— Уверен, что это невозможно. Я видел чертежи твоего отца, Рома помог и вэтом. Одни предатели, правда, Монтеану? — спрашивая, победно улыбается он.

Рома… почему? Ты не мог этого сделать. Томас же псих и убийца. У него были мы со Станом. Почему?

— Тогда удивлю тебя, — хмыкнув, подхожу к боковой панели и срываю её. Нащупываю небольшой рычаг и поднимаю его. Вместе с ним решётка больше не представляет угрозы. Я дёргаю её наверх и выхожу в коридор. — Вуаля. Съел, ублюдок?

Смеюсь, глядя на шокированное лицо Томаса.

— Я могу сбежать в любой момент. Я знаю всё об этом доме. Я даже знаю, что в некоторых стенах замурованы предатели и не только. Знаю, как пахнет каждая комната. И знаю, какие комнаты наиболее выгодно расположены, чтобы исчезнуть без следа. Тот факт, что ты замуровал туннель в моей комнате, как и остальные, о которых знал, не уменьшил моих возможностей выйти из дома и войти в него незамеченной. Наоборот, мои шансы на победу лишь увеличились. Так что сейчас я отправляюсь к Стану и пробуду у него… эм, столько, сколько захочу. Я прикончу любого, кто попытается остановить меня, заодно и поем. Я немного заржавела изнутри, — произношу, и мои клыки сразу же появляются, я облизываю их, наслаждаясь своим триумфом. Я уже собрала нехилую толпу зрителей. Что снова повышает мои шансы пошатнуть власть Томаса.

— Раз ты всё это знаешь, какого чёрта ты ещё здесь? Зачем ты требовала у меня разрешения поговорить со Станом? — хмурясь, спрашивает Томас.

— Ну, правила приличия никто не отменял. Меня родители хорошо воспитали, в отличие от тебя, Томас. Ты хреновый гость, а я радушная хозяйка, раз вы все здесь до сих пор находитесь, да ещё и живые. Но моё терпение не вечно, просто запомните это. И я, вероятно, немного обижена. Нет, я ужасно обижена на свой клан. Ужасно. А когда я ужасно обижена, то убиваю. Как-то так, — пожимаю плечами, равнодушно глядя на толпу.

— Свалили отсюда. Живо. Вам нечем заняться? — рявкает на них Томас. Вампиры сразу же исчезают кто куда.

— Хм, мило. А они не в курсе, что на самом деле ты плюшевый мишка? Ой, это была тайна? Прости, Томми, прости, больше не буду разрушать твой авторитет взрослого и злого вампира, — ехидничаю я.

Томас делает глубокий вдох и дёргает головой.

— Я терплю тебя только потому, что пока ты не подписала соглашение между нами. Но как только мы скрепим соглашение кровавой клятвой, тебе конец, Флорина. Я буду мучить и изводить тебя. Даже буду лупить тебя. Я сделаю тебя своей рабыней и…

— Ох, уже засыпаю. Придумай что-нибудь новенькое. Пока, — перебив его и подавив зевок, я срываюсь с места и несусь в сторону темницы.

— Лучше бы ты умерла, чёрт возьми! — летит мне в спину крик Томаса.

Пусть меня и ранит это, но я думаю так же. Жаль, что я ещё жива. Увы, жаль.

Моё наигранное веселье испаряется, когда я оказываюсь у двери темницы, в которой находится Стан. Мне сразу же перекрывают путь.

— Серьёзно? — рычу я, обращаясь, и хватаю обоих охранников за горло. Поднимаю их и швыряю так далеко, насколько это, вообще, возможно. Они бьются где-то вдали телами о камень. Он рассыпается, а я убила ещё двоих. Прости, мой друг, но мой вампир жесток и безразличен к смертям. Я говорила, что мой вампир никому не нравился. Он самовлюблённый, ехидный, жестокий и самодур. Но сейчас я его люблю.

Распахнув дверь, влетаю в темницу и хлопаю дверью. От грохота Стан, сидящий в углу, распахивает глаза, а я оказываюсь рядом и приподнимаю его голову.

— Русо, — он слабо улыбается мне.

— Ешь, — я протягиваю ему свою руку и заставляю склонить голову.

— Русо, я не могу… мои силы… я слишком слаб. Моя сущность заснула.

— Чёрт, — шиплю я и разрываю свою вену. Прислоняю запястье к губам Стана. Он жадно пьёт, хватаясь пальцами за мою руку. Я спокойно жду, когда он немного насытится. Глажу ладонью по его сальным и слипшимся волосам, как своего ребёнка, который нуждается во мне.

— Ох, — Стан отклоняется, и его голова бьётся о стену. По его губам стекает моя кровь. Рана на руке уже затянулась, а кожа Стана приобрела более или менее здоровый оттенок. Некоторые шрамы исчезли, и его глаза снова стали живыми. — Как хорошо. Спасибо. Они абсолютно ничего не знают о радушном гостеприимстве, да?

Я усмехаюсь и киваю.

— Как прошёл разговор с Томасом? — Лицо Стана становится серьёзным.

Глубоко вздохнув, я передаю ему всю информацию, которой обладаю сейчас. Конечно, с возращением моей вампирской сущности, я не могу унять эмоций и своего личного отношения к каждому из этих предателей. Я ненавижу их.

— Но больше всего меня ранит факт предательства отца. Знала ли об этом мама? Знал ли ещё кто-нибудь из нашей семьи, что все их потуги были в принципе бессмысленными? Ни один из моих братьев никогда не стал бы королём, потому что отец их предал. Да он… чёрт, он отрёкся от своих детей, поставив на первое место Томаса. Почему? Разве это правильно? Мне казалось, что родители готовили именно наш род к последующему правлению. Я не понимаю этого… всё это словно плохая шутка или хорошая подделка. Но… там кровь отца. Я знаю её. Я никогда и ни с чем не спутаю её, Стан. Что на самом деле происходит? — спрашиваю и напряжённо смотрю в расслабленные глаза друга.

— Я знал о Томасе, — шепчет он.

— Ты что? — рычу я. — Только не ты, Стан. Ты не можешь…

— Я не знал его имя, Русо. Не знал того, где он живёт. Я просто знал факт существования вампира, о котором заботился твой отец. Папа мне рассказывал. Порой он просто говорил мне некоторые факты и просил меня не задавать вопросов, не обсуждать это ни с кем и не говорить тебе. Но я понятия не имел, что этим вампиром окажется Томас, Русо. Если бы я знал, то точно не скрывал бы от тебя эту информацию. К тому же папа перед тем, как передать тебе все полномочия главы клана сказал, что он ушёл навсегда, и опасности для тебя больше нет. Я и забыл об этом, раз не было опасности.

— Выходит, что нам никто не говорил о существовании другого клана. Нас держали в неизвестности, но почему? Это же могло помочь большинству спастись из церкви. Если бы мы знали о том, что есть вражеский клан, то мы были бы готовы к любому виду нападения на нас.

— Русо, я… — Стан проводит ладонью по волосам, а затем мрачно смотрит на меня, — я… не должен говорить тебе этого и знаю, что ты трепетно относишься к воспоминаниям о своём отце и идеализируешь его. Но он был ублюдком, детка. Он был реально законченным ублюдком. Для него важна была лишь власть, сила и управление всеми. Он не такой, каким ты его знаешь и помнишь. Чёрт, Русо, твой отец уезжал из дома на два-три месяца, а то и больше, и находился рядом с Томасом. Раньше я думал, что Томас — его внебрачный сын или кто-то в этом духе, потому что он обучал его. Русо путешествовал с ним и относился к нему, как к своему единственному сыну. Папа постоянно злился из-за этого. Он иногда начинал говорить и просил его просто выслушать. И вот тогда папа не сдерживался в выражениях. Он был разочарован в Русо и не поддерживал его, но ему приходилось исполнять его приказы, потому что мы все зависели от твоего отца. Но он… он был просто ублюдком.

Ещё одна кровоточащая рана на моём сердце. Я любила отца или же любила само представление о нём… не знаю. Но услышав о том, что папа долгое время проводил вместе с Томасом, вместо того чтобы провести его с нами, со мной, чёрт возьми, меня глубоко ранит. Мне не хочется верить в это. Я сразу же пытаюсь найти уйму оправданий ему, но вспоминаю о том, что мама была дома с нами. Она разрывалась между нами, пытаясь уделить каждому из детей своё внимание, а вот папа… он так часто уезжал то на охоту, то по политическим причинам, то на войну. Конечно, я считала его героем. Он же уезжал один, совсем один против злых людей, чтобы воевать. А оказывается, он просто врал нам. Врал ли он маме? Знала ли мама о Томасе и его связи с отцом?

— Русо готовил Томаса на своё место, детка. Папа не говорил об этом, но я догадался. Однажды Русо отправил куда-то папу, он не сказал мне. Папа отсутствовал около месяца, а затем вернулся таким, словно прошёл через ад. Он больше не разговаривал со мной. Он молчал и иногда по ночам вымаливал у кого-то прощение. Я не знаю, кто это был. Я пытался влезть в голову отца, но там стояла стена. И эту стену поставил твой отец на воспоминания папы. Папа сделал что-то очень плохое, убил кого-то, предполагаю, хотя не хотел этого. И после этого случая примерно через десять лет на нас напали. Ты не заметила, но моя семья стала реже появляться на людях. Мы редко посещали балы. Мама обижалась на папу, что он не позволял ей ехать на очередной бал, папа брал только меня и всегда настаивал на ношении оружия. Он заставлял меня его прятать. Папа боялся нападения на нас. Мы пошли в тот день в церковь только потому, что твой отец настоял на этом. Папа ругался с ним, я слышал. Он говорил, что мы останемся дома и потом просто придём поздравить твою сестру с мужем на балу. Но твой отец приказал присутствовать всем. Я ненавидел твоего отца, Русо. Ненавидел. Это он убил мою семью, а не кто-то другой. Если бы он не приказал нам быть там, то моя семья была бы жива. Я не уверен, но думаю, что он предполагал о нападении на нас в церкви. Но… это лишь моя догадка. Я не знаю… не знаю, Русо. Но Томас знает. Он многое знает о твоём отце и о нашем клане. Он очень много знает, потому что у него был первоисточник в лице твоего отца. Если кто и предал нас, то сам король.

Я не могу игнорировать в голосе друга презрение, ненависть и клокочущую подавленную ярость на моего отца. А я? Я просто в шоке. Я нахожусь в ужасе от того, что на самом деле происходило. И то, всё это неточно. Боюсь, что правда будет ещё более ужасна, чем представляется мне сейчас.

Опускаю голову, смаргивая слезу. Не могу поверить… это сложно представить, что мой всегда улыбающийся, заботливый и любящий маму папа, оказался вот таким. И я верю в это. Верю, что Рома ни за что не стал бы врать Стану. Рома был честным и заботливым. Рома, действительно, был мне отцом, а мой биологический отец был плохим вампиром. Конечно, есть куча обстоятельств, которые могли заставить его сделать всё это с нами, но… я не хочу его оправдывать. Рома был бы сейчас жив, если бы мой отец не скрывал существования Томаса. А он всё делал за нашими спинами. Он подставил нас, своих детей. Из-за него убили маму. Из-за него я… я потеряла всё в этом мире. И самое противное, что все эти годы я искала одобрение именно у отца. А он просто отдал меня на растерзание Томасу без зазрения совести, судя по его завещанию. И, конечно, сейчас всё логично. Если мой отец не был таким, каким я его помню, то он мог написать то завещание. Он мог безразлично относиться ко мне. Он мог меня не любить. Это больно.

— Русо, — Стан касается моих пальцев и сжимает их.

— Флорина. Моё имя Флорина. Не зови меня так, как его. Пожалуйста, — тихо прошу я.

— Флорина. Хорошо.

— И что мне делать, Стан? Что мне теперь делать? Я ни черта не понимаю. Я не знаю правды. Никто уже не может рассказать мне о прошлом. Я больше не доверяю своим воспоминаниям. Что мне делать? — шёпотом спрашиваю я.

— Я не могу тебе советовать, детка. Не могу. Я… я… не хочу, потому что если сделаю это, то ты станешь его женой и королевой. Если я посоветую тебе, то ты без каких-либо возмущений подпишешь соглашение между нашими кланами, и тебе будет больно из-за моего решения. Я не могу… не могу, я… Ру… Флорина. Я словно больше не принадлежу себе. Я как будто потерял себя, потому что я… в моей голове… столько картинок. Они причиняют мне боль. Они пугают меня. И я запутался.

Вырываю свою руку из руки Стана. Взгляд друга становится полностью разбитым.

— Томас управляет тобой, да? Он говорит за тебя? — злобно шиплю я.

— Нет… я говорю за себя. Но я вижу… вижу… картинки, видения не исчезли, Флорина. Они… здесь, — Стан касается пальцем своего виска. — И я не могу рассказать тебе о них. Нельзя. Если я это сделаю, то снова что-то будет не так. Я уже ошибся, Флорина. Я уже сказал о них Наиме и… поплатился за это. Я не могу, но я видел… видел… хронологию будущего. Она постоянно меняется. Любой неверно сделанный шаг приводит к ужасной смерти твоей и моей. А есть другая… другая линия, где ты сидишь на троне. И я… я… думаю, что ты должна сесть на трон официально, тогда ты выживешь и сможешь избавиться от Соломона и Радимила. Их нужно уничтожить, но они… сильные. У них есть что-то… что-то такое, что даже Томас не сможет победить. Они им питаются… Флорина, нет, — Стан жмурится и мотает головой. Он больше похож на сумасшедшего, чем на самого себя.

— Уходи… сейчас ты должна уйти… Ты должна решить, детка. Реши для себя. Ты уже знаешь ответ, Флорина. Ты знаешь его, но тебе страшно.

— Ты предлагаешь мне подписать мирное соглашение, Стан. Ты настаиваешь на этом, но я… прости, больше не могу тебе доверять. Ты под влиянием Томаса и ты…

— Нет! — выкрикивает он, хватаясь за голову. — Нет… он спас меня, и его кровь… она сильная. Твоя и его кровь внутри меня. Они слились. И эта соединённая кровь самое правильное, что есть в мире… во мне. Если ты… не откажешься от желания убить Томаса, то я умру. Цепочка внутри меня разорвётся. Пока вы вместе, я живу. Я зависим от вас обоих, детка. Я… боюсь умереть и в то же время хочу этого. Но я знаю, что ты… я не могу оставить тебя. Уходи! Уходи отсюда! Оставь меня в покое! — Стан забивается в угол, сжимая свои волосы, и рычит, раскачиваясь из стороны в сторону.

Я с ужасом наблюдаю за ним, и моё сердце болит за друга. Ему так больно. Я чувствую его боль. Чувствую, как внутри него моя кровь входит в сопротивление с кровью Томаса. И это страшно. Мне снова страшно.

— Уходи! Уходи… умоляю… будь подальше от меня… ты делаешь мне больно, Русо! Уходи! — кричит он.

По моим щекам скатываются слёзы, когда я отхожу от друга, и теперь он словно может дышать спокойно. Это осознание ударяет по мне сильнее, чем что-либо. Я не знаю, что сделали со Станом, но он безумно мучится. Ему физически и эмоционально больно, а Томас добивает его. Он как будто мстит ему через свою кровь за то, что Стан — это Стан.

Вылетаю из темницы, даже не запирая дверь. Прижимаюсь к стене, слыша крик Стана. Затем снова и снова. Жмурюсь, сцепляя зубы, а всё во мне стремится к другу, чтобы защитить его. Его речь была спутанной, но я достаточно услышала.

Что ж, кажется, я проиграла. Снова.

Глава 9

Ты не замечал, мой друг, когда меняется власть, то ты даже не можешь поймать тот момент, когда прошлое становится таким неважным? К примеру, комната Рома. Он в ней прожил достаточно долгое время, но потом его комнату занял другой вампир, и всё… всё исчезло. Цвета в комнате стали другими, ароматы тоже. Кажется, что даже мебель стояла иначе, и, вообще, там всё новое. Да, многие говорят, что нужно идти вперёд. Но как идти, когда ты уже не знаешь, что было в прошлом?

Я иду по коридорам, минуя вампиров. Они затихают, когда видят меня. Одни отходят в сторону, некоторые отворачиваются. Предатели. Я презираю их. Всей душой презираю. Они кричали мне гадости и смеялись над моими потерями. Ничего. Я вытерпела это унижение, но отвечу им.

— Так-так-так, посмотрите, кто проснулся, — ехидно тянет Наима, выскальзывая из тени одной из многочисленных арок.

Фыркнув, продолжаю идти нормально по запаху Томаса. У меня есть дело, и я должна его с ним…

— Я с тобой говорю, — Наима появляется напротив меня и толкает меня в грудь. Меня отшатывает немного назад, но я продолжаю смотреть на неё спокойно. Надо же, ещё пару часов назад она тряслась от страха, а теперь откуда-то взяла силы, чтобы поиздеваться надо мной. Она или дура, или просто хочет сдохнуть. Одно из двух. Я бы предпочла оба варианта одновременно.

— Вряд ли, шавка. Сгинь с моего пути, — рявкаю я, пытаясь обойти её.

Наима выпускает клыки и шипит на меня, собирая очередную толпу любопытных вампиров.

— Боже, деточка, иди, зубы почисть. Из твоего рта так воняет, что мне сейчас дурно станет. Если это твой способ нападать на врагов, то ты определённо преуспела в этом смраде, — произношу я и, услышав нужную реакцию, точнее, смешки вокруг, делаю шаг в сторону. — И да, не забывай, что я Монтеану. Запомни моё имя, теперь я из тебя сделаю питомца. Хорошего, послушного питомца, который будет исполнять все мои приказы.

Одарив её улыбкой, иду вперёд, но Наима, издав шипение, бросается на меня со спины. Я резко разворачиваюсь и хватаю её за горло, поднимая над полом. Она шипит и брыкается, царапая мою руку когтями.

— Уверена, что хочешь драться со мной, Наима? Я бы не советовала, но как обед ты сгодишься.

Уловив в её глазах страх, я рывком притягиваю её к себе и впиваюсь в её рот. Мои клыки протыкают её кожу. Кровь Наимы попадает в меня. Доли секунды. Мне не нужно много. Не хочу заразиться её тугодумием. Сильнее хватаюсь клыками и вырываю её губы. Наима орёт от боли и ужаса, а остальные охают, отступая назад. Отпускаю Наиму, падающую на пол. Она ловит пальцами кровь, стекающую по её футболке, а я выплёвываю её плоть ей в лицо.

— Это было предупреждение. Только подойди к Стану, и я сожру тебя по кусочкам. А теперь дай пройти, — пинаю её ногой по голове, и она летит в сторону, оставляя после себя кровавый след. Остальные вампиры сразу же расступаются передо мной, пока я облизываю свои губы и продолжаю идти.

Толкаю дверь в свой кабинет и нахожу там Томаса с чёртовым оборотнем. Рыча, я подскакиваю к нему и вышвыриваю за дверь, а затем громко хлопаю дверью.

— Даже не рыпайся, собака. Я тебе глотку вырву, — рычу, когда за дверью раздаётся возмущение.

— Флорина, можно было просто попросить об аудиенции, — цокает Томас.

— Ой, было бы у кого. Это мой кабинет и мой дом. Так что пока никого особенного перед собой не вижу, Томми. И да, не удивляйся, я немного поранила твою шлюху. Это же не проблема? — ехидно спрашивая, провожу пальцем по губам, где ещё остались следы крови Наимы, и облизываю кончики ногтей.

— Томас. Ты знаешь моё имя, — злобно цедит он сквозь зубы.

— Томми, дай мне ещё один экземпляр соглашения. Прошлый я сожгла. Вампирское безумие, но ты в курсе.

— Томас, Флорина! Не смей называть меня Томми!

— А то что? Поставишь меня в угол? Или заставишь голодать? Или придумаешь ещё более суровое наказание? К примеру, чтобы я бежала по беговой дорожке, изнывая от голода, слабости и ненависти к тебе, и убила того, кого люблю? Хм, надо же, а я вот не боюсь, Томми. Если тебе нужно соглашение между нами, то ты дашь мне его прямо сейчас. Это разовая акция, повторения не будет.

Опираюсь ладонями о стол, пытаясь выглядеть грозной, но вот Томасу не страшно. Он словно терпит меня, как неразумную девчонку. Но я не в силах сдержать ни язвительности, ни гадостей, которые рвутся из меня. Мне хочется постоянно унижать его пусть и словесно. Каждую секунду. Сломать его авторитет. Выгнать его. Дать ему пинок под зад. Растоптать. Вырвать его чёртово сердце, как он сделал это с моим.

Томас отводит свой взгляд к огню, а затем возвращает его на меня.

— Тебе стоит прекратить вести себя таким образом, Флорина. Мирное соглашение означает мир между нами.

— Только на словах. Исключительно на словах. Я буду ненавидеть тебя каждую минуту. Каждую секунду, — цежу я сквозь стиснутые зубы.

— Это неразумно. Твоя ненависть лишь сожрёт тебя изнутри, а мне будет плевать. Но пока она не сожрала тебя, то успей передать мне всю власть, а потом делай что хочешь. Мне безразлично, — произносит Томас и достаёт из ящика стола ещё один экземпляр соглашения.

— Я и не удивлена, если честно. Но знаешь, мне теперь стало проще, потому что я поняла, что ты был прав.

— Надо же, тебя головой ударили? — хмыкает он.

— Да, несколько раз. Но ты был прав, Томас. Ты был прав. Не существует никаких возлюбленных, никакой искренности и любви между нашим видом. Я верила в то, что хотя бы любовь и семейные ценности мы не уничтожили. Увы, я ошиблась. Увы. Ты обманул меня, а я верила тебе. Я искренне относилась к тебе, хорошо, понимающе… и заботилась как могла. Но теперь я знаю, что ни ты, ни мой отец, ни кто-то ещё из этих дерьмовых мужчин, которые были приближены к вам двоим, ни черта не знают про любовь. И это печально. Мне жаль тебя, Томас. Жаль. Да, мне будет проще тебя ненавидеть, ведь теперь я знаю правду. И уж точно выходить за тебя я не буду искренне. Я не буду целовать тебя искренне. Не буду спать с тобой искренне. Один раз в твоей жизни и не больше, исключительно для ритуала. Я не буду смотреть на тебя. Не буду думать и волноваться о тебе. И это будет легко. Очень легко, — быстро улыбнувшись, открываю соглашение на последней странице, хватаю ручку и пишу своё имя, как и небольшой текст согласия. Затем я кусаю свой палец и капаю кровью на бумагу, оставляя мокрое пятно.

— Вот и всё. Обсудим всё завтра. Сегодня я устала от тебя. И да, найди другое место, где ты будешь жить. Я тебя выселила вместе с вещами, — хмыкнув, направляюсь к двери.

— Как супруги мы будем жить в одной комнате, Флорина. Я никуда не уйду, — холодно отвечает он.

— Ну, тогда уже поздно. Я выселила твои вещи.

— Что ты сделала с моими вещами? — рычит он.

— Может быть, отправила их в ад. Ты сходишь за ними? Они так скучают по тебе, Томми. Я подскажу тебе направление — огонь, — отвечая, широко улыбаюсь ему.

— Ты что, сожгла мои вещи, Флорина? — орёт он.

— Именно так. Я и постельное бельё сожгла, и полотенца. Я сожгла всё, к чему ты прикасался. Ты мерзко воняешь. И меня тошнит, так что я исключила вероятное плохое самочувствие. Это же не проблема?

— Это же не проблема? — передразнивает он меня. — Это огромная проблема! Это мелочно, Флорина! Ты должна поступать не как глупая девчонка, а как королева! Ты не имеешь права мстить мне, а вот я имею право вырезать весь твой клан и тебя вместе с ними!

— Ошибаешься, я имею право мстить тебе, Томас! Я имею право на это! Ты убил Рома и остальных! Я никогда тебя не прощу! Никогда! Запомни это, потому что я не изменю своего отношения к тебе! Ты поступил подло и низко! Ты не мужчина, а просто мразь! Мужчина — это Стан! Мужчиной был Рома и остальные, кто пал от твоей ненависти! Вот они были мужчинами! Ты же нет! И никогда им не будешь!

Томас, рыча, прыгает в мою сторону, и он очень быстр. Он быстрее, чем я. Поэтому мне даже не удаётся сделать и шага, обратившись и применив всю свою силу. Он хватает меня за горло и швыряет через всю комнату. С грохотом я ударяюсь об окно и падаю на пол, сразу же подскакивая на ноги.

— Что и требовалось доказать. Ты не мужчина. Мужчины не бьют женщин. Мужчины не поступают низко и недостойно их. Ты не мужчина. Ты чёртово блядское отродье, — шиплю я.

Глаза Томаса наливаются кровью, и он клацает зубами прежде, чем снова прыгнуть на меня. Но в этот раз я успеваю подлететь вверх и ухватиться за потолок. Только вот я не учла факт наличия волос, за которые Томас дёргает и швыряет меня на пол. От удара моё тело даже попрыгивает, а на полу остаётся вмятина.

— Я подрежу твой язык, Флорина! Я твой король! — шипит он, блокируя меня на полу своим телом.

Я клацаю зубами, пытаясь откусить ему хотя бы чёртов нос.

— Ты мне никто. Ты не мой король. Мой король умер, и я рада этому. У меня нет короля и никогда не будет, — с ненавистью отвечаю я.

— Кровь за кровь. Жизнь за жизнь. Это твоя семья начала убивать мою. Это твой отец не оставил мне выбора.

— Выбор всегда есть, Томас. Только удобно прятаться за выбором других людей, чтобы оправдать себя. Но тебе оправдания нет и никогда не будет.

— Твой любимый Рома убил моих братьев и сестёр. Он убил их, а я пришёл за его сыном.

Сглатываю от очередной новой информации. Может быть, об этом говорил Стан? Убийство братьев и сестёр Томаса так сильно сломило его тогда, когда он молился за них?

— У меня были причины вернуться сюда. У меня были причины силой забрать свой трон. У меня были причины. И я терплю твоё поведение, потому что ты ещё нужна мне. Но потом терпеть этого не буду. Ты ещё поплатишься за каждое слово, которое сказала мне. Ты поплатишься, Флорина.

Прикрываю глаза на пару мгновений и горько хмыкаю.

— Тебя так сильно задевают мои слова, потому что я права. Ты бы не реагировал так бурно, если бы тебе было, действительно, всё равно. И слезь с меня. Ты омерзителен. Мне придётся снова искупаться, чтобы смыть с себя эту вонь, — толкаю его в грудь, и мне удаётся спихнуть его. Я поднимаюсь на ноги, как и Томас. Злости в моём сердце на удивление не осталось, только боль и печаль.

— Ты не имел права использовать меня. Ты не имел права, — тихо шепчу я. — Я ничего плохого тебе не сделала. Я даже предлагала тебе стать королём. Я готова была пойти на любой компромисс, потому что не была заинтересована в клане и в такой жизни. Но тебе было мало. Тебе нужно было убить меня внутри. Добраться до тех, кого я люблю. Отомстить мне. И да, Томас, поздравляю, у тебя получилось.

— Ты убила мою семью. Ты убила моих родителей, — сухо напоминает он.

— Они пришли в чёртову церковь и начали бойню! — выкрикиваю я. — Это была защита и самооборона!

— Твой отец это начал. Он первым убил моих близких. Он…

— Так, какого чёрта вы пришли в церковь? Какого чёрта вы не убили моего отца и всех его детей? Кровь за кровь означает равное количество смертей! А они пришли в церковь, чтобы убить младенцев, стариков и детей! Младенцев, чёрт возьми! Малышей, которые даже не умели себя защищать! Это равноценно тому, что сделал мой отец? Ладно, я ещё поняла бы, если бы твои грёбаные родители вырезали весь наш род, но остальные? Остальные вампиры, не участвовавшие в этой войне? Их дети, внуки? Их семьи? Никто о них не подумал! У них даже оружия не было! Силы были неравны! И мне плевать, кто и что начал, ты мог это остановить! Ты мог выбрать мир между нами! — Я подлетаю к нему и толкаю Томаса в грудь.

— Ты мог выбрать мир, чёрт бы тебя побрал! Ты мог, но ты не захотел! Ты использовал меня, а я никогда тебе плохого не желала. Никогда! Я защищала тебя! Я… заботилась о тебе… а ты? Ты убил Рома моими руками, ты провёл всех нас через ад ради этого кровавого трона и ради чёртовой короны! Да не стоит всё это той боли, которую ты устроил! Не стоит! Эти чёртовы бумажки, драгоценные камни и власть не стоят жизней. И не важно каких человеческих или же вампирских! И нет оправданий для тебя! Нет! Не говори, что ты имел на это право! Нет, ты не имел права! Ты не имел никакого права всё это делать! Ты такой же, как твои родители! Ты пришёл в церковь вместе с ними, и на твоих руках кровь невинных детей! Таких же детей, какими, вероятно, были твои братья и сёстры! Такие же дети, которые ни в чём не виноваты! Ты устроил эту бойню и сгоришь в аду. Я от всего сердца желаю тебе, чтобы ты мучился, Томас. И чтобы однажды ты понял, о чём я говорю. И знаешь, сделай мне одолжение, не меняйся. Пожалуйста, не меняйся, потому что ты именно тот, кто даст мне силы убить тебя. Теперь я знаю что смогу. И я убью тебя, плевать мне на это соглашение. Придёт время, и ты заплатишь за каждую каплю крови, которая пролилась по твоей вине. Ты заплатишь за это. Я с радостью вырву твоё сердце и сожру его, как сделала это с твоей матерью. Твоё отравленное гнилью и ненавистью сердце.

Я отхожу от него и окидываю его презрительным взглядом, в который вкладываю всё своё отношение к Томасу.

— Знаешь, я даже не ненавижу тебя. Это чувство сильнее. Мне хочется разрушить тебя изнутри. Разрушить твою душу, чтобы ты страдал. Каждую секунду этой жизни страдал и понял, что ни трон, ни вендетта, ни власть не стоят потери человечности.

Развернувшись, я направляюсь вон из кабинета.

— А в тебе много человечности? Ты убила шестнадцать вампиров просто так, — летит мне в спину.

— Да, ты прав. Я убила предателей. И убью ещё. Я убила тех, у кого нет сострадания. Я убила тех, кому нравится наблюдать за страданиями других. Я убила ублюдков и буду убивать их. Я буду очищать эту землю от таких, как ты. И я не остановлюсь, пока не почищу весь свой клан. Я скошу половину, и мне будет плевать, что наша численность уменьшится. Я оставлю только тех, кто был мне верен. Я буду уважать и ценить их, в память о павших. В память о Рома. И я уверена, что если бы ты был на моём месте, то с тобой бы никто не остался. Тебя бы все бросили, потому что ты ничтожество. У тебя бы не было такого вампира рядом, как мой Стан. У тебя бы не было такой поддержки пусть и от нескольких вампиров. Но они для меня герои. Они не стоили бы даже капли твоей крови, Томас. Надеюсь, что теперь ты понял, насколько сильно и глубоко я тебя ненавижу.

— Или же ты злишься на меня, потому что влюблена в меня, — он приподнимает уголок губ, а я хмыкаю.

— Я никогда не была влюблена в тебя, Томас. Я пыталась следовать правилам возлюбленных. Искала в себе чувства, но их не было. Никогда не было. Если бы они были, то я бы тебя простила. Если бы я хотя бы немного была в тебя влюблена, то попыталась бы тебя понять и спросила бы у тебя о причинах твоих поступков. Но мне всё равно. Я вижу в твоём лице лишь факты, и мне их достаточно. Я оцениваю тебя так же, как и ты оценил меня. То есть по своим домыслам. И ты для меня лишь предмет мебели, вынужденный предмет. Но любой предмет устаревает. Ты тоже устареешь, и тогда я тебя выброшу. У каждого из нас есть свой срок годности, и у тебя тоже. И ты никому не будешь нужен. Ты уже никому не нужен. Я ответила на твоё предположение? Думаю, да, а теперь я пойду в свою комнату и запрусь изнутри. Хрен ты войдёшь теперь туда, — улыбнувшись, я вылетаю из кабинета.

— А ну-ка, стой! Флорина! Перехватить её! — рявкает Томас.

Придурок. Ненавижу его. Ненавижу. И мне больно. Сказав всё, что накопилось в моём сердце, мне мало. Хочется крушить и драться. Хочется изуродовать этого придурка и убить его. Заставить его умолять. Но почему же так больно? Он безразличен ко всему, что сделал.

Я успеваю добежать до своей комнаты и схватиться за решётку, когда меня сбивают с ног. Решётка закрывается, а я ударяюсь о стену. Мои руки крепко сжаты над головой, и я снова накрыта телом чёртового Томаса.

— Ха, то есть ты всё же боишься моих знаний. Это отличный результат, Томас. Теперь я буду этим пользоваться, — довольно улыбаюсь я.

— Моё терпение не вечно, Флорина. И оно закончилось. Мы подписали мирное соглашение, и теперь ты подчиняешься только мне. Первый мой приказ — пей, — Томас рывком разрывает свою руку и грубо хватает меня за волосы.

— Да ни…

Его кровь попадает мне на язык, и моё тело моментально реагирует. Клыки зудят. Кровь кипит. Моя сущность… стерва, выбирается из своей норы, чтобы свести меня с ума.

Только не это.

Глава 10

Ты, наверное, удивишься, мой друг, почему меня так пугает кровь Томаса. Но мы оба с тобой понимаем, что мои чувства к нему… хм, противоречивы. У меня есть мозг, тело и моя сущность. Сущность в этом наборе юного вампира самая сложная и требовательная. Ты уже знаешь, что она умеет наказывать. Она умеет подчинять себе. Хочешь или не хочешь, но ты будешь делать то, что ей нужно. И это порой не всегда то, что тебе нравится. Сущность вампира — его вторая душа. У нас есть душа, как у тебя, мой друг, но есть и вторая. Вампир сильнее человека ментально, физически и эмоционально. Это как раздвоение личности внутри тебя, которое причиняет боль, потому что как бы ты ни ненавидела вампира, твоей сущности плевать на твои чувства. Ты становишься рабыней этого существа, если хочешь, чтобы оно снова не исчезло.

И вот когда кровь Томаса сливается с моей кровью, то моя сущность требует ещё и ещё. Она выбрала кровь Томаса, как источник своей силы, и обожает её. Но самое страшное во всём этом то, что Томас это знает. Он знает, что моя сущность подчинится ему ради ещё одной капли крови, как бы я ни сопротивлялась. Он знает… но моя ненависть и воспоминания… смерть Рома, безумие Стана и боль, которой всё это сопровождается… сейчас пока могут противостоять.

Применяю всю свою силу и толкаю Томаса в грудь, освобождая себя. Я выплёвываю его кровь, когда Томас ударяется о противоположную стену. И я знаю лишь единственный способ вытащить из себя большую часть его крови.

Сорвавшись с места, я залетаю в ванную комнату и падаю на пол. Я засовываю два пальца в рот, вызывая рвоту. Но Томас хватает меня за волосы и отшвыривает назад. У меня внутри всё встряхивает от удара и падения на пол. Я не успеваю вздохнуть, как Томас снова оказывается надо мной и, схватив за подбородок, поднимает моё лицо к себе.

— Даже не думай, Флорина, о том, чтобы отвергать мою кровь. Кровь твоего короля.

— Пошёл ты. Я не принимаю твою кровь, Томас. Никогда не приму. Я отвергаю её, как и твоё правление…

— Закрой рот, — он толкает меня к стене, и я жмурюсь от встряски из-за удара. Томас налетает на меня и закрывает мой рот ладонью. — Молчи, Флорина.

Я дёргаю головой, упираясь руками в его грудь. Это не помогает.

— Я никогда не… приму тебя… нет. И твоя кровь… уродливая…

— Заткнись! — рявкает он, надавливая на мой рот так, что мои клыки протыкают его кожу, и кровь Томаса всё же проникает в меня.

— Ты никогда не могла закрыть рот тогда, когда нужно, Флорина. Молчи…

Я мычу, дёргая ногами и ударяя Томаса кулаками. Но ему всё равно. Он сильнее меня.

— Молчи, чёрт бы тебя подрал. Ты делаешь только хуже. Молчи, — шипит он, встряхивая меня. — Ты…

— Ваше Высочество Томас, у вас всё хорошо? Нас прислал Радимил. Он сказал, что у вас…

— Пошли вон! — орёт Томас, не сводя с меня взгляда. — Вышли из нашей комнаты! Пошли на хрен отсюда, иначе я вам головы оторву и заставлю других играть ими в футбол!

— Простите, Ваше Высочество. Но мы…

— Я сам разберусь со своей королевой! Это моё чёртово дело, и оно никого больше не касается! Это моя невеста! А вам запрещено входить в нашу спальню, я неясно выразился?

— Да… да… Радимил…

— Пошли его на хрен от моего имени, хотя он это слышит. Радимил, занимайся своим сыном и дочерью, это приказ! Я со своей невестой разберусь сам! Не лезь ко мне!

— Простите… уходим. Быстро. Живо.

— Томас? Это я, — раздаётся голос Сава. — Ты просил прийти.

— Наконец-то, — шепчет Томас, облегчённо вздыхая. — Убери их отсюда. Убери любую охрану от нашей спальни. Мы подписали мирное соглашение, в охране больше нет необходимости. И передай Радимилу лично, чтобы он заткнулся и занимался своими делами, иначе я выставлю его отсюда к чёрту и отправлю в ссылку, если он будет мне мешать. Пусть волнуется о своих детях.

— Хорошо, Томас, я передам. Что-нибудь ещё?

— Пока нет. Подготовь всё к ужину.

— Сделаю, Ваше Высочество.

— Свободен.

Я замираю, хмуро наблюдая за этой сценой. Что не так?

Когда дверь (нашей?) спальни закрывается, Томас возвращает свой взгляд на меня.

— Молчи уже, Флорина, — тише говорит он, едва произнося звуки. — Молчи.

Он убирает руку, проверяя, буду ли я вопить или снова орать на него. Но я ничего не делаю, проигрывая в своей голове диалог Томаса с остальными. Он назвал меня своей королевой? И мою спальню окрестил нашей? Он совсем рехнулся?

— Вот так, — Томас делает шаг назад и принимает человеческое обличие. — Вот так. Не ори больше, как помешанная. Будь здесь, прими душ и отдохни. Чуть позже Сав принесёт тебе пакет с кровью. Вот так. Тихо.

Томас медленно отходит от меня, а затем исчезает. Я недоумённо смотрю на то место, где только что был Томас. Он свихнулся?

Вытираю свой рот и кривлюсь. Предательская сущность. И всё же, что произошло? Выглянув в спальню, я ничего особенного не вижу, кроме небольшого бардака и закрытой двери.

Я мою губы и полощу свой рот, а затем понимаю, что это бесполезно. Вкус крови Томаса уже внутри меня, и это паршиво. Это ужасно. Но разговор между Томасом и другими меня напрягает. Я заметила многое, поэтому и замолчала. Томас не рычал на меня, как раньше. То есть… он рычал на меня, как Томас, как пастор, когда я чересчур много говорила, и мне стоило бы подумать. Что-то не здесь так. Или же мне хочется, чтобы было что-то не так, потому что я, как и в случае с отцом, ищу оправдания Томасу. Но пусть я и дура, но в клане Томаса не всё так гладко.

Вампир легко может услышать разговор других людей или вампиров, которые находятся на расстоянии ста метров. Конечно, чем ближе, тем лучше. Но… сам факт. Поэтому приняв душ, мне противно находиться в спальне, потому что я всё слышу. Это хреновое умение вампира. Моё детство было тяжёлым, я научилась абстрагироваться и ничего не слышать. Но сейчас мне нужно слышать всё. Я должна быть начеку. Но это… их мерзкие разговоры, унизительные комментарии в сторону Стана или же Рома, или тех, кто предал меня и в последний момент переметнулся, угнетают и злят меня. Они до сих пор мусолят смерти, свой выигрыш и победу. Томас подливает масла в огонь, сообщая своему клану о том, что мы подписали мирное соглашение, и я пала под его чарами. Конечно, это вызывает ещё больший поток мерзости в мою сторону, оскорблений и предположений, как ещё унизит меня Томас.

Не могу больше это слышать. Не могу и не хочу. Выхожу из своей спальни и спускаюсь вниз к темнице Стана. В этот раз меня никто не останавливает, но вот я не могу войти к Стану. Я стою напротив его открытой двери, зная, что ему до сих пор не выделили комнату, и не могу… просто ноги не двигаются. В моей голове всё ещё звенят его слова. Мне больно смотреть на него, поэтому я тихо ухожу, убедившись, что он более или менее жив. Завтра я потребую или сама лично перевезу его в комнату, расположенную рядом с моей, и мне плевать, кто там живёт. Но сейчас… сейчас я могу причинить ему боль, и мне до сих пор стыдно за то, что я не смогла спасти Рома.

Поэтому в итоге я хватаю книгу из архива, в котором творится полный бедлам, как и работают некоторые вампиры Томаса, видимо, изучая мой клан. Никто не говорит мне ни слова, когда я вхожу и беру первую попавшуюся книгу. Мне противно, что эти наглые твари роются в архивах моей семьи. Они поплатятся за это. Мне просто нужно немного времени.

Вернувшись к себе, я отключаю любое влияние извне и забираюсь в кровать, которую слуги уже застелили чистым постельным бельём. Я собираюсь почитать, но раздаётся стук в дверь.

— Отвали! — рявкаю я.

Но кому-то всё равно. Дверь открывается, и входит Сав с двумя пакетами крови в руках.

— Ваше Высочество, я принёс вам ужин, — сухо говорит он, бросая пакеты в мою сторону. Я даже не ловлю их, и они падают на пол. Хотя я моментально испытываю жажду, но не двигаюсь. Я смотрю на Сава.

— Он обратил тебя, верно? Ты больше не полукровка. А где твои сыновья? Где Брит? Ты насильно его обратил? — ехидно интересуюсь я.

Сав вскидывает голову и сжимает зубы. Я даже слышу их скрип.

— Вас это не касается. У меня нет сыновей.

— Что ты с ними сделал? Они отказались поддержать тебя, и ты их убил? А где твоя жена? Где та женщина, которую ты так любил? Или же ты никогда не любил, ведь вампиры любить не умеют. Эту теорию я доказала лично. Так что, Сав? Ты убил своего отца сывороткой, которой вы убили других вампиров из моего клана, и добрался до тех, кто тебе доверял? Хотя чему здесь удивляться, это твоя сущность. Лживая и лицемерная, как и сущность твоего короля.

Я наблюдаю, как Сава трясёт от ярости. Он стискивает кулаки, и его подмывает мне ответить. Надо просто дожать его.

— Хм, мне вот интересно, а как ты спишь? Хорошо? Тебе не снятся твои сыновья, которые верили тебе? Ведь они же предали тебя, раз попросили у меня поддержки и выразили своё желание быть в моём клане? И раз ты их убил, жестоко убил, предполагаю, то они не предали меня. Они были верны мне. А малыш Брит? Он же был человеком, у которого был выбор. И он хотел лишь жить нормально, без всего этого дерьма, в которое ты втянул свою семью, Сав. Мда, мне жаль лишь тех, кого ты предал. Мучайся теперь. Мучайся каждую секунду своей жизни. Ты потерял тех, кто тебя любил ради вот всего этого? Глупо. И это доказывает, что ты был недостоин ни любви и уважения своей жены и сыновей, ни моей дружбы. Ты сейчас на своём месте, и оно гнилое.

— Если бы ты была нормальной королевой, то ничего бы не случилось! — гневно выкрикивает Сав, тыча в меня пальцем. — Если бы ты заботилась о нас, то никто бы не предал тебя! Это лишь твоя вина! Ты виновата в этих смертях! Ты!

— Не-а, — улыбнувшись, отрицательно качаю головой. — Ошибаешься. Я не держала оружие, которое убило кого-то из моего клана. Меня заставили убить Рома и остальных. Заставили подписать мирное соглашение, но ты на очереди, Сав. Я проведу тебя по аду, как и Соломона, Радимила и остальных. На десерт оставлю Томаса. И всё это не на моей совести, а на твоей. Это каким же мелочным идиотом нужно быть, чтобы добровольно променять всю свою семью на резню и шаткое положение? Увы, Сав, ты уже проиграл.

Он выпускает клыки, шипя на меня, но мне всё равно. Я уже узнала достаточно, чтобы сделать свои выводы, и мне от этого плохо. Сав был таким же лицемерным, как и Томас. Только вот Сава я презираю даже сильнее Томаса. Он убил свою семью добровольно, потому что является фанатиком своей веры. Это самое ужасное.

— Пошёл вон. Уходи, Сав, мне больно не тебя смотреть. Больно видеть, в кого ты превратился. Я считала тебя другом. Считала самым честным и искренним вампиром. Я уважала тебя, а ты всё уничтожил. Уходи. Мне противно смотреть на то, во что ты превратился. Просто противно. Убирайся, — холодно произношу я.

И словно ожидая моего приказа, Сав вылетает из моей комнаты, громко хлопнув дверью, да так, что чуть не ломает её.

Ужасно. Мне так больно знать, что те смешные ребята погибли от руки своего отца. Всё было ложью. А Майди? Это же надо. Любить полукровку, принять его, поддерживать во всём, а потом получить удар ножом в сердце. Горько признавать, что любовь для нас миф. Любить можно только свою семью, а вот между мужчиной и женщиной никакой любви не существует. Это просто фарс.

Перевожу взгляд на книгу, снова выключая вокруг себя любые звуки. Как назло, я взяла чёртову сказку, которую писала мама длянас. Это старая книга. Вампиры пишут свои книги, у нас даже есть несколько издательств. И кстати, пишем мы не о вампирах, а о людях. Мы представляем себя людьми.

Листаю книгу, вспоминая время, когда Рома читал её мне. Не мама и не папа… Даже сейчас я не уверена, что тогда, в библиотеке, вместе со мной прятался папа. Кажется, что я переставила вампиров местами. Хмурюсь, касаясь потёртых листов и рисунков в книге, пытаясь напрячь память и вспомнить то время. Папу я видела редко, очень редко. Но я помню, что он улыбался мне, трепал меня по волосам или щипал щёчку, говоря, что я так сильно похожа на него, и меня это радовало. Но… но сейчас мои воспоминания словно дребезжат, и вместо лица папы я вижу Рома. Вспоминаю его улыбку и побег с бала ко мне в спальню или библиотеку, наши тихие вечера в доме Рома… Там был папа? Опять мои воспоминания меняются. Отца не было, был Рома, и он читал нам, разговаривал с нами и смеялся. Он играл с нами в снежки и сажал меня к себе на шею, убегая из-под обстрела снежками от Стана и его братьев и сестёр. Боже… боже… папы со мной не было… никогда. Это был Рома. Но почему я заменила Рома на отца? Почему я… убила его? Я же…

Грубая хватка за руку резко вырывает меня из воспоминаний. Я вскрикиваю и распахиваю глаза, недоумённо моргая. Меня стаскивает с кровати Томас и ставит на ноги.

— Ты что делаешь? Ты перепил, или мозги вышибло от своей значимости? — шиплю я, ударяя его в плечо.

— Молчи, — рявкает он и поворачивает голову в сторону двери.

Я тоже смотрю туда, и там находится Сав. Он бросает взгляд на часы.

— Не больше тридцати минут. Это экспериментальная сыворотка. Я буду в зале, — говорит Сав и выходит из комнаты.

— Что происходит? — хмурясь, спрашиваю я, но Томас без слов тянет меня за собой и толкает в ванную комнату.

— Томас, если тебе нужно потереть спинку, то…

— Закрой рот!

Томас запирает дверь и подходит к душу. Он включает воду и одним движением снимает с себя рубашку через голову.

— Так… что ты задумал? — спрашиваю я, медленно отступая к двери.

Томас оказывается у меня за спиной, и я отпрыгиваю от него. Он обращается и цепляет ногтями мою футболку, а я дёргаюсь, отчего она рвётся спереди.

— Какого чёрта ты делаешь? — ору я, отскакивая от него в другую сторону ванной комнаты. Жар от горячей воды из душа становится тяжёлым и становится трудно дышать.

Томас секунду смотрит на меня исподлобья, а затем оказывается напротив меня. Его руки обхватывают мою голову, и он впивается мне в губы.

Глава 11

Я не многое знаю о воспитании других вампиров и о ценностях в остальных семьях, кроме своей и Стана. Мама часто говорила всем своим детям о том, что возлюбленные, истинные партнёры или же целостные ковины, начались из-за неё и отца, как и из-за ещё одной пары. Сейчас я думаю, что это родители Томаса. Но не это важно, а то, что мама была убеждена, как и Рома, что так как изначально мама и папа любили друг друга и обратились именно влюблёнными, то так они создали ещё одну цепочку наших возможностей, кроме физической и эмоциональной силы. Конечно, у меня никогда не было сомнений в любви между родителями, как и между Рома и его женой. Это читалось в каждом их движении, улыбке и взгляде, подаренном друг к другу. Но за последнее время моя вера сильно пошатнулась. Рома рассказывал мне, хотя я ошибалась и думала, что это был отец. В общем, Рома говорил, что когда ты встречаешь своего партнёра, то всем своим существом стараешься его защищать, порой даже обманываешь, только бы уберечь его от всего. Помимо этого, ты не можешь его убить, потому что причинить боль партнёру всё равно, что причинить её себе. Ваши эмоции и чувства синхронизируются, появляется возможность разговаривать друг с другом мысленно и блокировать эти разговоры от других вампиров. Два вампира, создавшие ковин, намного сильнее, чем один. Помимо синхронизации эмоций, оба вампира обмениваются своими возможностями и становятся несокрушимыми, чтобы в будущем суметь защитить своё потомство в случае опасности. А также сильная зависимость, невозможность держаться подальше друг от друга, эмоциональный вампиризм. И это паршивые варианты в любом раскладе.

Но, мой друг, мы с тобой уже знаем, что всё это были сказки… или же нет?

Когда губы Томаса обрушиваются на мои, то я шокировано замираю, абсолютно не понимая, какого чёрта он вытворяет. Его губы на вкус, как сладкий алкоголь и холод, хотя его дыхание горячее.

— И что ты, по-твоему, делаешь? — спрашиваю его, но выходит очень глухо и неразборчиво, потому что Томас продолжает прижиматься к моим губам.

— Ты же не дура, Флорина. Король пришёл за удовольствием, — хмыкнув, Томас немного отклоняется и хватает за одну шлейку джинсов, притягивая меня к себе ближе.

— Эй, нет, придурок. Отвали. Здесь у тебя полно шлюх. Я тебе сказала, что это случится лишь раз после свадьбы, и всё. А также, что это будет для меня насилием, чем чем-то особенным и желанным, — я мотаю головой и упираюсь в его обнажённую грудь.

Томас склоняет голову набок, а затем смеётся.

— Сейчас. И ты будешь следовать моим приказам, Флорина. Разденешься сама, или мне это сделать?

— Да ни черта! — злобно выкрикиваю я, отпихивая его от себя. Отскочив на безопасное расстояние, я выпускаю клыки и шиплю.

Томас прикрывает глаза, а затем смотрит на меня чернющими, как ночь, обнажая клыки.

— Всегда любил хорошую погоню. После неё особый вкус превосходства.

— Ты же несерьёзно, верно? Я тебя ненавижу, как и ты меня. Так что это… глупо. Ну же, Томми, пойди потанцуй, почеши яйца или проштудируй библию, но выбрось из головы это… дерьмо. Ты услышал меня? — злобно рявкнув, делаю шаг в сторону двери, но Томас перекрывает мне путь.

— Конечно, услышал, Флорина. Только вот я просил не звать меня Томми, верно? И я намереваюсь взять то, что теперь моё. Твой отец отдал тебя мне. Всё законно. И ты будешь послушной, правда?

Шипя, я подпрыгиваю и цепляюсь за потолок. Ещё раз зашипев, я показываю ему свой ответ.

— Ну что ж, мне всегда нравилось, когда ты сопротивлялась.

Томас оказывается напротив меня на потолке, а я сглатываю. Чёрт, опять драться с ним? Я точно проиграю, но сдаваться не собираюсь.

— Это чёртово насилие! — выкрикиваю я, прыгая на противоположную сторону ванной комнаты.

— Ага, — усмехнувшись, он неторопливо ползёт ко мне.

— Я ненавижу тебя!

— Ничего, переживу. Это не так важно на самом деле.

— Мразь!

— Просто Томас, Флорина.

— Ублюдок!

— Ты мне тоже нравишься.

Я с глубочайшим презрением смотрю ему в глаза, пока мы ходим по кругу, ожидая, кто первый нападёт. Скажу честно, мой друг, меня не прельщает вариант драться с ним. Но также я не в восторге от идиотской идеи Томаса… хм, ну трахнуть меня. Я уже не такая дура, как была раньше.

Издав шипение, я резко соскакиваю вниз и мчусь к двери. Томас рывком хватает меня за волосы и швыряет в сторону душа. Это открытый душ, поэтому я бьюсь о влажную стену и моментально оказываюсь мокрой. Моя голова звенит от боли из-за удара. Это было весьма сильно. Я пытаюсь подняться, но мои руки скользят по стене из-за льющейся воды. Томас ползёт ко мне, и я выкидываю ногу вперёд, ударяя пяткой в его лицо. Голова Томаса дёргается назад, и он угрожающе рычит. За это время я успеваю кое-как подскочить и забираюсь на стену, но Томас тянет меня за штанину вниз, и я снова падаю на пол, разбивая под собой кафель. Издаю стон от молниеносной боли в рёбрах и шумно выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы.

— Отвали, чёрт бы тебя подрал! — ору, пытаясь ударить его ногами, пока он стягивает с меня мокрые джинсы, которые в итоге рвутся, а я ползу по полу. Когтями Томас царапает мою ногу, и я вою. Чёрт, это ужасно больно. Но я хватаюсь за стену и впиваюсь в неё ногтями, подпрыгивая и забираясь на потолок. Едва я поднимаю голову, как Томас уже находится напротив, улыбаясь мне.

— Ты чёртово животное! Сукин сын! — шиплю, отползая назад. Моя нога нещадно пульсирует. Чёрт, Томас использовал свой яд. Он был только у отца, мне такое чудо не досталось. А вот у Томаса… он намного сильнее меня. И мне страшно. Мне, правда, страшно. Я не хочу…

Томас прыгает на меня, обхватывая мою шею. Мы оба неудачно падаем на пол, и я ударяюсь всем телом, из моих лёгких словно выбивает весь воздух. Я издаю стон, пробуя встать, но у меня нет сил. Я ещё слаба… а кровь… она так близко. Надо было поесть.

— Вот так, — Томас проходит языком по моей ране, и её покалывает. Она щиплет, а я жмурюсь, ударяя здоровой ногой Томаса в плечо. Он лишь на секунду дёргается, но потом грубо хватает меня за волосы и тащит за собой по полу.

— Отвали! Чёртов насильник! Томас, это не смешно! Отвали от меня! — ору я, цепляясь за его руку. Царапаю его когтями, кровь Томаса капает мне на лицо, но ему хоть бы хны. У меня внутри всё сдавливается от страха, когда он бросает меня в угол душевой, и вода попадает мне в рот, отчего я начинаю кашлять, вытирая глаза. Томас крепко обхватывает мою шею и поднимает меня.

— Отвали, — хриплю, ударяя его по руке. — Отвали. Неужели… тебе нужно… быть таким?

— Да. Я хочу этого. Мне нравится твоё сопротивление. Оно меня будоражит. И я уверен, что как только я буду внутри тебя, то ты снова станешь моей покорной шлюхой. Ты для этого и рождена, Флорина. Быть моей грёбаной шлюхой, — Томас бьёт меня о стену, а затем ещё раз. Мой череп трещит, а голова наполняется шумом, во рту я чувствую привкус собственной крови.

Его губы снова нападают на мои, но я сжимаю их и дёргаю головой, хотя это сложно делать с треснувшим черепом и рёбрами. Я ещё не восстановилась. Я не успею… моё тело предаёт меня. Оно слабо, а моё существо сильнее. Ненавижу…

— Томас, остановись, — шепчу я, когда он успешно разрывает мой бюстгальтер и то же самое делает с трусиками.

— Ни черта. Ты моя. На тебе будет мой запах. Я помечу тебя. Я, блять, убью тебя, но ты всё равно будешь моей, — отвечает он и оставляет в покое мои губы, опускаясь поцелуями к шее, за которую всё ещё удерживает меня.

Я упираюсь руками в его плечи. Царапаю его, но ему всё равно. Брыкаюсь, но он равнодушный к моим ударам, продолжает водить языком по моим ключицам, направляясь к груди.

— Не трогай… не смей… Томас, чёрт возьми! Ты же другой! Томас, очнись ты! Что ты творишь? Я возненавижу тебя ещё сильнее! Томас! — Схватив его за волосы, я дёргаю за них и вырываю клочья, а они вырастают снова. Я делаю это снова и снова, но у него никакой реакции. Его язык кружит по моему соску, и он вбирает его в рот. Я жмурюсь, когда моя сущность просыпается и радуется такому вниманию. Но я нет. И я борюсь внутри себя со своей сущностью и с Томасом одновременно.

— Томас, хватит! Отвали! Томас! — Я бью его ногами и руками, а он крепко удерживает меня за талию, скользя языком ниже, пока не утыкается между моих бёдер.

— Хорошо пахнешь, Флорина. Ты уже мокрая. Ты хочешь меня. Твой вампир хочет меня. Он признал меня своим хозяином. Признал своим королём. Но и твоё сознание я тоже подчиню, — рычит он, кусая внешнюю сторону моего бедра, и я, выгибаясь, кричу. Это не больно, это ужасно… приятно. И мне противно. Противно от себя. Противно, что я вампир, и это грёбаное существо обожает Томаса. Я ненавижу их обоих. Ненавижу, что его губы, целующие место укуса, так приятны.

Крепко сжимаю губы, только бы не издать стон. Я продолжаю бороться, но уже не так активно, моё тело расслабляется. Дрожь пробегает по нему, когда Томас ласкает мои рёбра и поднимается во весь рост. Он обхватывает мой подбородок и впивается мне в губы. Его настойчивый рот атакует мой, но я пытаюсь отвернуться. Хватка на моём подбородке сильнее, Томас проводит языком между моих крепко сжатых губ и царапает их клыками. Он размазывает по моему рту мою кровь, продолжая терзать меня. Его ладонь опускается по моему животу ниже. Я упираюсь руками ему в грудь, вжимаясь в стену, желая, чтобы она провалилась назад и избавила меня…

О боже.

Его пальцы касаются моего клитора, но я до боли сдвигаю ноги, дёргая бёдрами и не позволяя ему проникнуть дальше.

— Нет. Отвали. Отвали от…

Зря я открыла рот, потому что язык Томаса ныряет внутрь. А затем Томас хватает мои щёки так, что мой рот просто не может теперь закрыться. Он блокирует мою челюсть двумя пальцами. Мои ногти рвут его кожу на груди, а вода смывает кровь, но запах сводит меня с ума. Его язык ласкает моё нёбо, и я, злясь, царапаю его рот клыками, вызывая лишь смех у Томаса.

— Брось, Флорина, это просто секс. Никаких чувств. Никаких сожалений. Ты принадлежишь мне.

Томас рывком поворачивает меня к стене и бьёт между ног, отчего они разъезжаются на мокром полу.

— Томас, будь разумным, — шепчу я, надеясь вернуть его в нормальное состояние. Сейчас он просто безумен. — Послушай… мы же… ты не должен этого делать… Томас, не надо.

— Ошибаешься, Флорина. Надо. Ты забыла, кто твой король. Я тебе напомню. И я буду напоминать тебе об этом каждый чёртов раз. Каждый, когда ты забудешь об этом. Ты принадлежишь мне, и меня не волнует, что ты об этом думаешь. Мне достаточно того, что твой вампир мой. А ты… — он прижимается ко мне всем телом, блокируя любое моё движение и поставив ногу между моих ног, — лишь то, что я хочу. Пока хочу. И это очень выгодно для тебя.

— Томас, не смей этого делать. Это насилие. Это… чёрт!

Он рывком растягивает меня, оказываясь внутри так внезапно. Я скулю и жмурюсь от нежеланных эмоций.

— Вот так… — Он медленно выходит из меня и снова скользит до основания.

— Ты омерзительное животное! Ты… ненавижу тебя! Я презираю тебя! — кричу, дёргая бёдрами и пытаясь схватить его за своей спиной руками. Он перехватывает мои руки за запястья и соединяет их за спиной, заставляя меня заскулить от боли в суставах. Боже, я снова становлюсь слабой. Ненавижу его… мне нужна кровь. Нужно просто выпить кровь, и я смогу… противостоять. Надеюсь.

— Да, сделай так ещё раз, Флорина. Мне приятно. Ты так хорошо чувствуешься вокруг моего члена. Знаешь, о чём я сейчас думаю? — спрашивает Томас и придавливает меня своим телом, медленно совершая ленивые фрикции внутри меня. Мне противно оттого, что моему телу нравится это. Противно, оттого что я мокрая, и моё дыхание нарушается. Противно, оттого что мой разум становится слабым.

— Мне плевать, — сцепив зубы, шиплю я.

— Я думаю о наших детях. Представь, у нас с тобой будут дети. Наши дети. Шумные, смешные и маленькие. Мы не повторим ошибок наших родителей. Мы с тобой несуеверные. Мы будем обожать наше потомство. Оно будет сильным и будет править вечно. У нас родится тринадцать детей. У меня нет никаких предрассудков насчёт чисел. Поэтому тринадцать, Флорина. Ты подаришь мне тринадцать детей, — шепчет он мне на ухо, и касаясь языком мочки.

— Только в твоих мечтах. Ты насильник.

— Я любовник, Флорина. Твоё тело в восторге от меня, а я от него. Разве не проще просто забыть обо всём и начать всё заново? Ты и я. Новый мир. Новые правила. Я даже прощу факт пребывания Стана рядом с тобой.

— Ненавижу тебя, — рявкаю я, отклоняясь от него, но Томас прикусывает мою шею клыками, вынуждая остаться на месте. Только не это. Нет…

— Тогда придётся доказать тебе, что это всё ложь, — ухмыльнувшись, Томас хватается одной рукой за мою талию и прижимает к себе. И он начинает входить в меня резче. Его толчки грубые и с маленькой амплитудой. Его стон проникает в мою кровь, и я реагирую. Мне до слёз противно, но моё дыхание становится поверхностным. Жар тела Томаса, его губы, ласкающие мою шею, приводят меня в агонию из ненависти и похоти. Мой разум давно отказал мне. Моя сущность вернулась в полной красе.

Я рычу от силы толчков Томаса внутри меня. Он ласкает губами мою шею.

— Откройся мне. Давай, Флорина. Откройся мне, — шепчет он, проникая в меня всё быстрее, и давление становится тяжёлым в моём теле.

— Откройся мне. Впусти меня, Флорина. Это важно. Впусти меня, — его хрип и мой стон сливаются. Его губы находят мои, и всё внутри меня переворачивается. Боль и удовольствие пронзают меня изнутри. Наши тела шлёпают друг о друга. Вода стекает по нашим телам, а звук душа поглощает звуки слияния тел.

— Откройся мне. У стен есть уши, Флорина. Откройся мне, — Томас целует изгиб моей челюсти и царапает клыками кожу шеи. Жар проходит по моему телу, сосредотачиваясь внизу живота. Ещё один стон срывается с моих губ в унисон грудному голосу Томаса.

— Боже, это чертовски хорошо. Так хорошо, Флорина. Укуси меня. Выпей мою кровь. Соверши обмен со мной. Сделай это. Моя королева.

Я улавливаю аромат кожи и крови Томаса перед своим лицом и распахиваю глаза. Его запястье прямо перед моими губами. Я, задыхаясь, принимаю член Томаса. Он целует изгиб моей шеи, вылизывая его. Его губы ложатся на мой затылок и шею.

— Вкуси меня, Флорина. Вкуси, — шёпот Томаса гипнотизирует меня. Я испытываю сильнейшую жажду. Мой вампир рычит, и моя слюна капает на подбородок.

— Давай, сейчас, Флорина. Сейчас! Вкуси меня! Кусай! — повышает голос Томас, опуская свою руку между моих бёдер. Он находит клитор и грубее входит в меня. Ритмично и быстро.

— Я… не могу… ненавижу… тебя, — удаётся прохрипеть мне. Мои ноги дрожат от удовольствия и похоти.

— Вкуси… вкуси же, Флорина. Вкуси меня… вкуси, — повторяет он, словно мантру. И это сводит меня с ума. Я не могу сопротивляться. Я впиваюсь в его запястье и хватаю его руками, в этот же момент Томас прокусывает мою кожу на шее. Толчки становятся хаотичными. Стоны и шипение, аромат крови и звук душа всё сливается в одну порочную композицию. Моё тело накаляется сильнее. Бёдра дрожат от силы ударов по ним. Всё внутри пульсирует от члена Томаса, растягивающего меня быстрыми толчками. Я балансирую на грани. Задыхаюсь. Захлёбываюсь. Схожу с ума. Внезапно меня разрывает изнутри от оргазма. Вместе с подавленным криком я вся сжимаюсь, и меня сотрясает дрожь, стон Томаса пропитывает мою кровь, и я чувствую всё ещё мощнее. Его оргазм сносит всё в моей голове. Мир перед глазами белеет, а тело выгибается. Кровь Томаса с последним глотком проникает в мой организм, усиливая оргазм, и меня накрывает волной блаженства.

Меня не держат ноги, я падаю на пол вместе с Томасом и не могу пошевелиться. Я словно покинула тело. Мою грудь сдавливает, а хватка Томаса на моей талии становится сильнее. Он что-то хрипит мне, но я не могу понять. В моей голове невероятный шум. Единственное, что я осознаю — моё тело, как, видимо, и тело Томаса просто отключилось. Невозможно шелохнуться, потому что какие-то странные звуки в непонятном ярком свете перед глазами, затягивают меня туда, как в воронку. Наши тела вздрагивают синхронно, дышать с каждой секундой становится всё тяжелее. Это больно и приятно одновременно. Я падаю куда-то и плыву в неге.

Моё сознание ускользает от меня, и я странным образом оказываюсь на зелёной лужайке. Мой дом… тот самый дом, «Дом Любви», возвышается передо мной. Я лежу на покрывале, нежась в лучах яркого солнца и тепла. Я улыбаюсь, наслаждаясь мягкими поцелуями на моей шее и мурлыканьем за своей спиной. Эти звуки передаются сладкой истомой моему телу и сознанию. Мне так спокойно, так хорошо, и внутри я испытываю небывалое счастье. Я поглаживаю мужскую руку на своей талии, улыбаясь ещё шире.

— Раньше я не любила лето, а теперь… так хорошо, правда? Здесь не так жарко, но всё же тепло. А воздух чист. — Я поворачиваю голову и встречаюсь с улыбающимися глазами Томаса. Он убирает прядь моих волос за ухо и нежно целует меня в губы.

— Очень хорошо. Я обожаю этот дом и тебя в нём. Больше нам не нужен холод. Мы свободны, — его ладонь ложится на мою щеку, и я, улыбаясь, льну к ней.

— Мы можем остаться здесь подольше?

— Как пожелаешь, Флорина. Как пожелаешь. Я всё сделаю для тебя, — он проводит другой рукой по моему плечу, и я радостно вздыхаю, уютно засыпая в руках Томаса под пение птиц.

Распахнув глаза, я оказываюсь лежащей на полу в ванной комнате, и по моему телу бьёт вода. Все мои мышцы напряжены и болят. Меня резко переворачивают на спину, и надо мной нависает Томас. Это не те глаза, которые я видела в своём сне. Это глаза чудовища, они смотрят на меня. Я не знаю, что это было. Похоже на сон. Очень приятный сон.

— Отвали, сукин сын! — рычу я, отпихивая от себя Томаса, когда осознание того, что он сделал, обрушивается на меня, словно ледяная лавина. Мне удаётся выбраться из-под него и встать, а затем отодвинуться к стене.

— Впусти меня, — шепчет он, наступая на меня. — Впусти меня, Флорина.

— Отвали, Томас. Ты просто…

— Флорина, — Томас обхватывает моё лицо ладонями и смотрит мне в глаза, отчего меня начинает тошнить. — Пожалуйста… прошу, впусти меня в своё сознание. У нас…

— Томас, время, — совсем близко раздаётся голос Сава. — Тебе нужно вернуться.

— Впусти меня, Флорина. Впусти меня. Я прошу тебя. Впусти меня, — Томас надавливает на мою голову, и я слышу в его голосе горечь и боль.

Сознаюсь, что на долю секунды хочу поддаться влиянию того сна, своих надежд и мыслей о том, что всему есть логическое объяснение, даже поведению Томаса и его предательству. И то, что Томас стал таким, не его вина. Он же другой. Он…

Но я обрываю эти мысли. Нет. Я уже достаточно потеряла, чтобы снова во что-то поверить, чтобы ему поверить. Нет.

— Я не наступлю на те же грабли дважды, Томас, — холодно отвечаю и отбиваю его руки от себя. — Ты можешь обладать моим телом, моим вампиром, но я контролирую своё сознание, и тебе никогда не забраться туда. Никогда.

Томас отшатывается от меня и возвращает себе человеческий облик.

— Ты просто омерзительное животное. Я презираю тебя. Гори в аду, Томас Догар. Гори в аду, — с ненавистью выплёвываю я.

Он прикрывает глаза и делает глубокий вдох.

— Дура, — едва слышно бросает Томас и вылетает из ванной комнаты, хлопая дверью.

Я задерживаю дыхание, слыша, как он копается где-то в спальне, затем проходит ещё пару минут, и он уходит.

Оседаю на пол и зажимаю рот ладонью, позволяя себе разрыдаться от боли, унижения и ненависти к себе. Я не знаю, что мне делать. Я одна. Мне хочется сорвать кожу и в то же время поддаться искушению и коснуться Томаса, чтобы вылечить его. Но я… я знаю, в любом случае будет больно лишь мне. Слишком часто меня предавали. Слишком часто моё сердце было разбито. Слишком противно мне от того, что я не могу совладать со своим существом, которое жаждет Томаса.

Я ненавижу себя.

Глава 12

Омерзительное ощущение стойко срослось со мной, как и чувство стыда из-за того, что я не умерла прежде, чем Томас смог воспользоваться мной. Нет, мне сложно, мой друг, принять факт насилия. Конечно, за свою жизнь я многое видела, но всегда была сильнее и могла дать отпор. Но Томас… он намного мощнее меня. Я даже боюсь узнать, что ещё он умеет. Он может отравить своим укусом, как делал это отец. Так он наказывал старших братьев и несколько раз меня. Один укус, и он гноится, болит и зудит. Ты чувствуешь себя поистине плохо, словно подхватил простуду, но с высокой температурой и рвотой кровью. Самое ужасное наказание за всю мою жизнь. И меня злит то, что Томас обладает этим навыком, а я нет. Почему? Даже мой старший брат не мог так делать, а он был первенцем. Почему же Томасу досталось всё? Он просто уникален. И я бы хотела им восхищаться, если бы он не был мудаком, которого я ненавижу.

За прошедшую ночь звуки смеха, стонов, оргий и разврата, разговоров и музыки чуть не свели меня с ума. Томас так и не вернулся в спальню, чему я очень рада. Я рада, ясно? И мне плевать, если он пошёл к своим шлюхам. Ко мне он больше не притронется, я лучше умру. Томас и мой вампир — ублюдки. Но это меня не так сильно мучает, как тот сон, который я увидела. Вампиры не видят снов, у них бывают видения и кошмары. Последнее про меня. У Стана были видения, и как мы знаем, мой друг, это видения Томаса, точнее, насланные и обманчивые картинки. Он не мог проникнуть в мой разум. Я отдала все силы, чтобы у него не получилось, поэтому отвергаю этот вариант. А также я не могу понять того, что случилось после… хм, взаимного укуса. Обычно это делают пары. Они кусают друг друга, показывая полное доверие, потому что в такие моменты разум открывается, но не мой… я держала его под замком. Пусть это и был самый лучший оргазм в моей жизни, но Томас его изгадил. О каком доверии можно говорить, если он пришёл и изнасиловал меня? Нет. Для него это просто развлечение, и я не поведусь на его тон, которым он манипулировал в прошлом. На этот жалобный и подавленный взгляд, на этот драматизм. Он просто мудак, который продолжает играть свою роль. И меня не волнует, что за время закончилось, и почему Сав сказал возвращаться Томасу. Видимо, я для них грязная шлюха и трахать меня можно только шёпотом, только бы никто не узнал об этом.

Мерзко. Просто мерзко.

В мою комнату стучат, и я злобно распахиваю дверь.

— Что? — рявкаю я. — Время видел? Только шесть утра! Я ещё сплю.

Один из бывших подчинённых Стана опускает голову и поджимает губы.

— Стан просит вас спуститься к нему, Ваше Высочество, — бормочет он.

Стан. Боже, я совсем забыла о нём.

— Он до сих пор в темнице? — хмурясь, спрашиваю я.

— Да.

— Почему? Для него должны были подготовить комнату рядом с моей.

— Но…

— Это приказ. Только посмей не исполнить, я из тебя марионетку сделаю. И я это могу, ты знаешь. Я не прощаю тебя за предательство, — злобно огрызнувшись, толкаю вампира плечом и прохожу мимо него.

Наконец-то, большинство вампиров спят. И этот ночной, порочный ад закончен. Но будет новый, это просто неизбежно.

Сцепив зло зубы, я спускаюсь в темницу, кривясь от грязи вокруг и от того, что оборотни моют полы и стены после вечеринки. Ублюдки. Недолго им осталось радоваться.

Влетаю в туннель с темницами и принюхиваюсь. Здесь воняет Томасом. Он был здесь и совсем недавно, а также длительное время. Срываюсь на бег, волнуясь за Стана. Единственный, кто здесь остался, это мой друг. И Томас мог снова причинить ему боль или ещё больше свести его с ума.

Останавливаюсь перед дверью в темницу Стана, и здесь присутствует ещё один запах. Запах другого вампира. Это…

Меня рывком затаскивают в темницу. На секунду я теряю концентрацию, но в следующий момент хватаю нападавшего за горло и бью его о стену.

— Какого чёрта? Жить надоело? — рычу я, глядя на Сава.

— Русо, отпусти его, — тихо произносит Стан.

Бросаю озадаченный взгляд на друга, сидящего на полу в углу темницы. Выглядит он плохо. Он действительно плох. Его волосы торчат во все стороны, лицо бледное и осунувшееся.

— Что ты хочешь? — шиплю я, выпуская клыки, но не отпускаю Сава.

— Здесь не слышно. Нас не слышно. У стен есть уши, Флорина. Не забывай об этом. За тобой следят, — отрывчато и приглушённо говорит Сав.

— Что? — хмурюсь, абсолютно ничего не понимая. — Ты совсем сдурел? Мало того что ты спокойно стоял и ждал, пока меня изнасилуют, так теперь нападаешь на меня? Ты…

— Русо, заткнись уже, — рявкает на меня Стан.

Злясь, поджимаю губы и прищуриваюсь, глядя на Сава.

— Не вызывай никого. Никого. Они скажут тебе сегодня. Никого не призывай сюда. Скажи, что ты ещё слаба и не восстановилась… придумай любое оправдание. Изготовлено множество сывороток. Твоему клану их вколют. Они сойдут с ума, и начнётся ад. Не призывай никого, — бормочет Сав.

Я отпускаю его и делаю шаг назад.

Какого чёрта?

— Никого не призывай или призови тех, кого ты ненавидишь и от кого хочешь избавиться. Но немного, чтобы ты успела их убить. Никого.

Сав пролетает мимо меня и сбегает, оставляя меня в полном недоумении. Я поворачиваюсь к Стану.

— Что это было?

— А ты отупела или оглохла? — язвительно фыркает Стан.

— Так, ты следи за языком. Я понимаю, что ты подавлен, но давай ты не будешь…

— Не приказывай мне, что я должен делать, Русо. И да, я буду тебя звать так, как хочу. Я не собираюсь снова менять свои привычки из-за твоих капризов, — грубо перебивает он меня.

Что происходит? Да, мы со Станом и раньше ссорились, но он никогда не был такой задницей.

Медленно подхожу к нему и опускаюсь рядом с ним.

— Ты в порядке? — тихо спрашиваю его.

Стан исподлобья смотрит на меня и криво ухмыляется.

— А я выгляжу так, будто я в порядке? Нет, я не в порядке, — огрызается он.

— Чем я могу тебе помочь?

— Просто уйди и оставь меня в покое, — отвечает Стан, прикрывая глаза.

— Хм, ты сам позвал меня сюда. Я думала, что с тобой что-то случилось. Ты…

— На тебе его запах. Он пометил тебя, да? — спрашивает, распахнув глаза, Стан прищуривается и ведёт носом.

Я быстро отодвигаюсь.

— Это было насилие, ясно? Я не хотела этого.

— Ну и дура.

— Что? — Я приоткрываю от шока рот.

— Дура говорю. Начинай смотреть в перспективу, Русо, а не в прошлое. Ты живёшь прошлым, оно тебя убивает. А потом ты убиваешь других. Так что вывод сама сделаешь.

— Да что с тобой не так, Стан? — возмущаюсь я. — Почему ты так со мной разговариваешь? Ты мой друг, а такое ощущение, что я разговариваю с… с врагом, который меня ненавидит. Только не ты. Стан.

Тянусь к нему рукой и касаюсь его лица. Он кривится, словно ему больно, а потом всхлипывает и хватается за мою руку. Он прижимается к ней губами, тихо воя.

— Боже мой, Стан, что с тобой? Дай мне помочь тебе, — прошу я, придвигаясь к нему и притягивая его голову к себе.

— Я не знаю… это такой сумбур, Русо. Я не знаю. Я не живу. Моя жизнь стала отрывками моего бодрствования, меня всё раздражает. И я вижу… чёртовы картинки. Эти картинки мне надоели. Лучше бы я умер тогда в лесу. Это ад.

— Стан, Томас специально изводит тебя, — я поднимаю голову друга, вглядываясь ему в глаза, но его взгляд расфокусирован. Он даже не может сконцентрироваться на мне и бегает взглядом по всему пространству. — Он насылает на тебя эти видения, чтобы извести тебя. Я убью его.

— Нет, — Стан мотает головой, и его глаза полны страха. — Нет. Не надо. Томас не виноват. Это я… ваша кровь… она изводит меня. Я не могу вывести её. Его кровь… он вылечил меня. Он приходил ко мне… сюда приходил, когда я истекал кровью. Он молча вколол мне что-то, я думал это снотворное, но это была кровь. Его кровь. И она в тебе… в тебе её много, Русо. Разве ты не чувствуешь, что твой запах изменился?

Я принюхиваюсь к себе и отрицательно дёргаю головой.

Томас упоминал, что я наполовину состою из него. Да что здесь происходит?

— Он изменился. Он ещё раньше изменился. Давно изменился. Ты уже пришла сюда такой. Он сделал это специально, чтобы никто… ш-ш-ш, — Стан прикладывает палец к губам и выглядит помешанным, — тихо… никто не догадывается… не знает, что он делал это. Никто. Нет. Никто. Никто не должен знать, иначе они поймут… они плохие. У них свой план.

— Боже, Стан, о чём ты бормочешь? — Я в ужасе наблюдаю, как друг отталкивает меня и отползает. Он обхватывает свои колени руками и раскачивается вперёд-назад, вперёд-назад.

— Она приходила сюда… насиловала… Я не мог противостоять. Я мужчина… она давала мне кровь.

— Наима? — шёпотом уточняю я. Стан кивает и бросает напряжённый взгляд на приоткрытую дверь.

— Она приходила. Сказала, что я её, и она заберёт меня у тебя, как чёртову игрушку. А я живой… у меня же сердце бьётся. Я живой. Я такой дурак. Такой высокомерный идиот. Я же не понял, знаешь? Не понял, Русо. Не понял того, что она вампир. Она была со мной в Вегасе. И она… что-то сделала, что-то вколола мне… я не помню, что было. Ничего не помню. А потом… потом я увидел твою смерть, и мне стало так больно. Так больно. И я искал варианты. Я снова и снова менял ход своих мыслей, пока не увидел тебя живой. Я не мог уйти. Не мог!

Сглатываю кислый привкус во рту, слушая сумбурную и безумную речь Стана.

— Не мог, Флорина. Не мог. Я пытался уйти. Пытался предупредить тебя. Никто не приходил в город… я… я соврал, чтобы ты знала, что на вас нападут. Я совершил ошибку, и ты была мёртвой. Я уехал с тобой… я… изменил план. Наш план. И ты умерла. Ты так часто умирала на моих руках, отчего я схожу с ума. Думаешь, мне не страшно? Мне страшно… я боюсь потерять тебя. Ты другая. — Стан поднимает на меня голову и ползёт ко мне. Он хватает мою руку и начинает её целовать.

Боже мой, моё сердце обливается кровью, глядя на него.

— Я же планировал соблазнить тебя, подчинить себе, вытащить из тебя все тайны, а потом узнал, какая ты. Но я мрак, Флорина. Я зло. Внутри меня его так много, и я притворялся. Я нехороший, Флорина. Я плохой, и мне иногда нравится быть таким. Нравится грубо и жёстко. Нравится наказывать. Нравится… и больно от власти. Больно. Я не такой… я другой. Ты мне веришь, Флорина? Ты мне веришь? — спрашивая, Стан вглядывается в мои глаза.

— Конечно. Я тебе верю. Ты другой. Ты замечательный. Ты самый лучший, Стан. Ты…

— Стан? — Он кривится и отбрасывает мою руку, отползая от меня. — Стан?

Он выплёвывает своё же имя, словно оно ему безумно противно.

— Этот Стан. Я хочу убить его этими руками, — друг смотрит на свои трясущиеся руки и сжимает их в кулаки. — Хочу убить его за то, что ты ради него делаешь. Хочу убить его за то, как ты смотришь на него… как любишь его. А я? Я же не такой плохой, Флорина. Я не плохой… только иногда, чтобы выжить, чтобы защитить. Я не всегда поступаю правильно, но меня… меня ты не видишь. Ты считаешь меня ублюдком, а я… я не Стан. Я никогда не буду им. Я не такой. Я плохой. Я уродливый и прогнивший ненавистью к Русо. Ненавижу этого ублюдка… я же… любил его, Флорина. Я уважал его. Я хотел быть с ним… а он… он просто использовал меня. Он… плохой. Я ненавижу его за то, что мы пережили из-за него. Ненавижу. И мой отец не лучше. Они одинаковы, Флорина. Они ни о чём не думали, кроме власти, и когда я доберусь до них, то убью их. Клянусь, что убью их обоих. Я убью их, но их нужно найти, а Стан… боже, это больно. Мне так больно.

Стан падает на пол, прижимая колени к груди. По моим щекам текут слёзы. Я думаю, что он говорит словами Томаса. Стан не в своём уме, и я не знаю, чему верить… не знаю.

— Мне так больно, — скулит Стан и всхлипывает. — Мне так холодно и одиноко. Флорина… прости меня… я пытался… но у меня не было выбора. Прости…

— Эй, всё хорошо, — я стараюсь улыбаться сквозь слёзы. Господи, это мой друг! Я подползаю к нему и кладу его голову себе на колени. Я глажу его по грязным волосам, и он улыбается.

— А помнишь… помнишь, как падал снег, а мы лежали на нём и делали снежных ангелов? — тихо спрашивает Стан.

— Конечно.

— Папа… он… начал бросать в нас снежки, и все дети выбежали. Мы играли чуть ли не всю ночь, а потом… потом мы строили иглу. Мы с тобой там собирались жить вдвоём, вдали от этого мира. Мы так хотели сбежать, помнишь?

— Конечно, Стан, я помню. Только вот мы развели там огонь и разрушили наше иглу.

— Но у нас есть дом… наш дом… ты знала, что он разрушен теперь?

— Да, Стан. Его снесли.

— Я забрал оттуда все вещи. Они у меня дома… дома где-то… далеко. Где я живу, Русо?

— Ты живёшь в Америке, Стан, и скоро ты поедешь домой.

— Я не могу. Я должен быть здесь, рядом с тобой. Я больше не брошу тебя. Я не могу… я такой жалкий, — он жмурится и стонет, утыкаясь мне в ноги.

— Это не так, Стан, тебе просто нужно поесть, искупаться и выспаться в нормальной комнате. Давай я тебя проведу туда, хочешь? — мягко предлагаю я.

Тело Стана напрягается, и он резко садится.

— Нет, — отрезает он. — Я буду здесь.

— Но почему? Я приказала приготовить для тебя комнату рядом со своей. Ты можешь…

— Я не могу смотреть в глаза предателям, Русо. Они же смеялись… они унизили моего отца. Они смотрели, как он умирает, и как ты мучаешься. Они смотреть и смеялись, подначивали тебя. Я не могу. Ненавижу их. Они предатели. Я не смогу нормально жить там. Нет.

— Я понимаю, — грустно отвечаю. — Но там буду я, Стан. Мы справимся. Мы пройдём через это.

— Ну, конечно, — тянет он. — Конечно, это же так просто. Тебе просто было, да? Ты же изначально притащила сюда предателя, а я говорил, что Томас ублюдок. Я говорил тебе, но ты никогда меня не слушала. Я и про Гелу говорил, что она сука. Она пыталась соблазнить меня… постоянно. Фу, я не поддался. Но ты… тебя тянет к предателям.

— Стан, — шепчу я, умоляя его остановиться.

— Что Стан? Я не прав, Русо? Я прав. Ты притащила их тогда, притащила их сейчас. И ты не смогла нас защитить. Ты… мой папа умер, Русо, — глаза Стана наполняются слезами.

— Стан, прости меня. Прости за то, что я не оправдала твоих надежд. Прости за то, что не спасла его. Прости.

— Своими извинениями ты ничего не изменишь, Русо. Ничего. Ты не воскресишь мою семью и не вернёшь мне отца. Ты своего убила и моего. Ты всех убила, — обвинительно бросает он. И у меня ещё сильнее разрывается сердце. Больнее. Страшнее. Я боялась этого момента. Боялась того, что Стан обвинит меня во всём. И он имеет на это право, я облажалась.

— Прости, но ты должен понимать…

— О-о-о, я всегда был чересчур понимающим, Русо. Я всегда был на твоей стороне. Всегда, даже когда мне это не нравилось, я поддерживал тебя. А ты? Ты хотя бы один раз подумала обо мне? Ты думала обо мне, когда трахалась с Томасом? С тем, кто убил отца? С тем, кто убил остальных? Нет. Ты просто эгоистка! — громко произносит Стан и вздрагиваю от этих слов. Они разносятся по всей темнице и застревают между нами.

— Стан, прошу тебя, не надо так. Мне тоже больно. И я думала о тебе. Я всегда о тебе думаю.

— Нет, это ложь. Ты бросила меня на произвол судьбы и даже ни разу не позвонила мне. Я тебе нужен только тогда, когда ты в заднице или тебе скучно. Я всегда на последних ролях, ты мной пользуешься. Думаешь, я слепой? Нет, я не слепой. Я просто любил тебя… я любил призрак. Я придумал себе тебя, Русо, а на самом деле ты подходишь этой шайке ублюдков, убийц. Ты сама убийца.

— Стан, прекрати, — резко произношу я.

— А то что? Убьёшь меня, как убила моего отца. Ты убила моего отца! Ты даже не боролась за него! Ты убила его! Ты настолько была безразлична ко всему, раз не заметила, как тебя отравили! Ты высокомерная зазнайка, Русо! Мне жаль, что ты Монтеану, ты, как и твой отец, ничтожество, которое лишь приносит горе…

— Стан, замолчи! — повышаю я голос и поднимаюсь на ноги, как и он.

— Ты постоянно ноешь и ноешь, как же тебе не повезло! Бедная и несчастная, вампир! Ты всегда ненавидела быть вампиром. Ты ненавидела наш вид. Ты никогда серьёзно не относилась к нему, — продолжает он.

— Я не ненавидела быть вампиром. Ненавижу эту чёртову связь с кланом, которая заставляет убивать. Ненавижу жестокость и алчность. Я ненавижу то, что власть затмевает рассудок, и вампиры перестали, вообще, понимать, что происходит. И я никогда не ныла, Стан. Я делилась с тобой своими чувствами, а выходит, что ты считал меня нытиком.

— Я всегда восхвалял тебя, Русо. Не надо обвинять меня в чём-то. Я старался поддерживать тебя, а ты меня бросила. Ты бросила всех и спряталась. Ты бросила меня, словно я вещь. Ненужная тебе вещь. А ты вспомни, как ты относилась ко мне на Аляске. Вспомни! Ты променяла меня на Томаса, и чем это обернулось? Ты променяла меня, чёрт возьми, своего друга на какого-то мудака с членом и драматичным взглядом! Ты просто… просто лицемерка!

— Стан, остановись. Я не собираюсь с тобой ссориться сейчас. Мы можем поругаться после того, как всё закончится. А сейчас нам нужно быть вместе, как семья, — вскидываю руки, пытаясь остановить его, но Стан завёлся. Я никогда не видела его таким злым. Никогда. И я боюсь, что сейчас мы просто всё разрушим. Он разрушит.

— Семья? — выплёвывает он. — Семья? Ты убила мою семью, Русо. Ты их убила. Ты убила моего отца, который тебя любил! Ты убила его у меня на глазах! Ты даже не попыталась спасти его!

— Я пыталась! Ты же был там Стан! Я пыталась!

— Нет, я не верю тебе! Ты не пыталась! Ты сдалась! Тебе было приятнее страдать, выглядеть мученицей, а не думать о нас! Ты больше страдала из-за своего уязвлённого самолюбия! Ты страдала из-за того, что Томас оказался предателем, как и Гела! Ты всегда доверяла этой шайке больше, чем мне! Так, может быть, в этом заключался план? Может быть, ты тоже с ними в сговоре? Ведь так удобно всё получилось, Русо. Сначала умирает вся твоя семья, а потом его. Вы неожиданно встречаетесь, и у вас начинается великая история мучительной и драматичной любви. Потом ты обманываешь всех, уверяя, что он человек, хотя ты знала, что он чёртов вампир! Ты знала и никому ничего не сказала! Ты знала и молчала! Ты предала всех! И что теперь… что выходит, а, Русо? Томас помогает тебе выжить. Он как мудак носится с тобой, спасает тебя, сидит рядом с тобой, пичкает тебя своей кровью, а потом мучает меня, чтобы ты видела в нём героя! И в итоге ты снова обращаешься, спасаешь меня и соглашаешься быть его шлюхой! Ты легко взойдёшь на трон, и это то, о чём ты втайне мечтала! Ты хотела избавиться от всех претендентов на трон, ведь это правило! Это правило наследования престола — убить всех своих братьев и сестёр или получить у них отказ от коронации, чтобы взойти на трон! А ты пошла простым путём, просто убив их!

От обвинений Стана у меня звенит в голове. Я не верю, что он, вообще, всё вывернул вот так.

— Это ложь! Я защищала Томаса, потому что переживала за него! Я не хотела, чтобы его наказали, ясно? Я не знала, кто он! Для меня он был просто Томасом… чёрт, он был моим Томасом, с которым я могла быть собой, не претворяясь, что я в восторге от этой жизни! Я могла психовать и быть ненормальной. Могла быть любой, и он… он… я думала, что он помогает мне, заботиться обо мне своими способами! Яверила ему, Стан! Я не знала ничего о нём! Не знала! И ты не можешь обвинять меня в этой чёртовой выдумке! Я ничего не планировала из этого, и ты знаешь об этом, Стан! Очнись, чёрт возьми! Томас обманул меня, и всё, о чём ты говоришь ложь. Томас не сидел рядом со мной, он меня изнасиловал!

— Лгунья, — шипит Стан. — Лгунья. Томас бы не смог тебя изнасиловать, потому что тебе нравится быть с ним. Это не насилие, Русо, это секс. Сколько угодно убеждай меня и себя в том, что он изнасиловал тебя, но ты кончила, чёрт бы тебя подрал! Ты кончила и получила оргазм!

— Откуда ты… откуда…

— Знаю? — криво усмехнувшись, заканчивает за меня Стан, и я киваю. — А потому что я это видел. Видел это видение в душе. Это же случилось в душе, верно? Так вот, лилась вода, я видел тебя, тебе нравилось! Тебе нравилось быть с ним! Нравилось! Поэтому не ври мне, ты предала нас! Ты убила всех! Ты убийца! Гори в аду, Русо! Гори в чёртовом аду! Я ненавижу тебя! Убирайся вон отсюда! Ты всего меня лишила! Всего! Ты забрала у меня отца, которого у тебя не было! Ты завидовала мне, что ли? Ты поэтому убила папу?

— Господи, Стан, что ты несёшь? — в шоке шепчу я. — Я никогда не хотела смерти Рома.

— Хотела! Если бы ты не хотела, то он был бы жив! Ведь жив до сих пор Соломон, который вырвал чёртов глаз у отца и сожрал его у нас на глазах! Жив Томас, вырезавший лучших вампиров, верных вампиров! Жива же Наима, сучья шлюха! Живы все, а вот папа умер! Из-за тебя! Ты его убила! Ты всегда мне завидовала! Ты… я ненавижу тебя. Я так глубоко ненавижу тебя, Русо. Ненавижу, — произносит Стан, внезапно обмякает и прикладывает ладонь к груди. Он оседает на пол и начинает снова раскачиваться.

— Ненавижу… убийца. Ты убила всех. Ты это сделала. Ты… защищала его… не меня. Ты убила папу… папу… моего папу. Я любил его… я так любил его, — Стан начинает рыдать и орать одновременно.

— Убирайся! Убирайся отсюда! Пошла вон! — орёт он, замахиваясь на меня, но сразу же падает на пол и весь скрючивается.

Я не в силах больше слышать всё это. Вылетаю из темницы и зажимаю рот ладонью. У меня буквально всё внутри оборвалось за пару мгновений. Я не верю… просто не верю… Стан… господи. Стан, да что с тобой происходит? Но ведь он прав. Я именно такая. Я мелочная, завистливая и алчная сука, как и остальные. А если он прав во всём? Если я, правда, всё подстроила так бессознательно, чтобы доказать всем, что могу. Томас… тогда он тоже говорил об этом. Он обличал меня и вывернул всё не так, как оно было. Я не понимаю. Не понимаю.

— Флорина, поднимись в зал заседаний. У нас совет, ты обязана на нём присутствовать, — по туннелю разносится холодный голос Томаса. Его даже не перебивают завывания Стана. Я не хочу никуда идти. У меня всё трясётся внутри от боли. Всё дерёт. Моя грудь горит, и я боюсь, что вот-вот разрыдаюсь снова. Ведь Стан был прав. Он был прав.

Глава 13

Наш мозг работает быстрее, чем ваш, мой друг. Мы быстро запоминаем информацию и можем вспомнить её в любой момент. Конечно, когда проходит сто или пятьсот лет, то кое-что мы не можем моментально вспомнить, но всё же помним. Надо просто напрячь мозг, а мы лентяи. Но не сегодня. За эти два дня я узнала много шокирующей меня информации. Признаю, меня напугало и оскорбило поведение Стана. Его слова ранили меня, нанесли ещё одни глубокие раны поверх не затянувшихся. Но я оправдываю его, потому что у меня достаточно оснований полагать, что это дело рук Томаса. Это он управляет моим другом, потому что его сознание расплывчато. Он даже говорит, как помешенный. Перескакивает с темы на тему, трёт себя, чешет, дёргается, скулит. Он словно с ума сошёл, и меня безумно страшит это. Хотя есть ещё кое-что… слова Сава, его предупреждение, да и… и некоторые обстоятельства, о которых Стан не мог знать. Если честно, я уже не понимаю, во что верить. Мне нужна правда, а где я откопаю? Архивы? Нет, там вычищенная история, которая восхваляет род Монтеану и клан, но правда всегда кровавая и грязная.

«У стен есть уши».

Я услышала это несколько раз. Вампиры имеют идеальный слух. Всё, о чём ты говоришь здесь, они легко слышат, если только ты не в зале заседаний, там специальные звукоизоляционные стены для вампиров или если ты не в темнице. Там тоже глушат звуки стены и расстояние.

Что происходит?

Подавив в себе раненые чувства, панику и обиду, как и море слёз, я направляюсь в зал заседаний, который охраняют. Но мне открывают двери, и я вхожу внутрь. Боль сразу же прокатывается по всему моему телу, когда я вижу стол переговоров, но там нет Рома и остальных. Все новые вампиры, кроме Радимила. Да и тот оказался ублюдком.

Меня ожидают Томас, Соломон, Наима, Радимил, Сав и ещё одна собака, которую я вышвырнула из своего кабинета вчера. И эта собака меня ненавидит. Мужчина с длинными, густыми русыми волосами скалится, отчего его лицо приобретает довольно пугающую тень.

— Зубы сломаешь, — цокнув, я сажусь в кресло и закидываю ноги на стол.

— Флорина, расположись нормально, — цедит сквозь зубы Томас.

— Мне так удобно. Ой, я погляжу, у Соломона выросла рука, а у Наимы… боже, девочка, ты же себя изуродовала. Может быть, тебе отправиться к пластическому хирургу, он бы помог? — ехидничаю, глядя на Наиму. Её губы до сих пор красные и только на середине регенерации. Что выглядит довольно комично.

— Пошла ты, сука, — шепелявит она.

— Что-что? Ах да, поняла. Ага, люблю секс. Нет, я не против секса. И нет, не нашла никого нормально среди этих отбросов. Что-что? Стан? Ох, да, его буду всегда хотеть, — широко улыбаюсь, а Наима дёргается в мою сторону.

— Хватит! — рявкает Томас. — Мы здесь собрались не для того, чтобы слушать твой бред, Флорина. Мы подписали мирное соглашение, это означает, что теперь два клана и оборотни будут жить в мире, а также создавать сильную армию, чтобы управлять всей планетой.

— Да вы гляньте, как вы замахнулись, — присвистываю я. — А тот факт, что люди — это наша пища уже не в счёт? И как же вы дальше жить собираетесь? Вампирам нужна кровь людей.

— У тебя есть своя лаборатория. Она делает прекрасную альтернативу, — хмыкает Томас. — Я ведь пробовал эту кровь, и она ничем не отличается от человеческой. Ты будешь ещё богаче, для тебя это выгодно.

— Не решай за меня, что для меня выгодно, Томас. Синтетическая кровь не подразумевает исключительное использование. Даже вампиры-веганы один раз в месяц употребляют нормальную человеческую кровь, смешанную с синтетической. Мы смогли скопировать многие жизненно важные для нас клетки, но человеческая кровь всегда уникальна, поэтому она имеет ценность для нас. Как все мы разные, так и люди такие же. Помимо этого, синтетическая кровь имеет всего пять видов. Мы и так работали над ними много лет, чтобы вывести ещё один вид понадобится около двух-трёх лет. А человеческая кровь значительно разнообразней. Сколько в мире людей, столько и разновидностей крови. И у каждого вампира есть свои любимчики. Кому-то нравятся блондины, кому-то брюнеты, кому-то рыжие с голубыми глазами, а кому-то с карими. По этой логике вампиры выбирают кровь. Некоторые всеядны, но это лишь три первых поколения вампиров, остальные же привязаны уже к определённым наборам, и их тысячи. Так что это неразумно. Ваша затея, в принципе, изначально неразумна, — фыркнув, закрываю рот. По крайней мере заставила их задуматься.

— Она права, — неожиданно произносит Соломон. — Всех людей истреблять нам не нужно, да и пока рано. У нас самих куча проблем, начиная с двух враждующих кланов, заканчивая непонятными отношениями внутри нашего мира между другими видами. Нам нужно для начала разобраться с этим, а потом уже думать о господстве. И я бы не хотел остаться без вариантов питания и постоянно сидеть на синтетическом дерьме. Это что за жизнь такая? Мы не для этого считаемся высшими существами, чтобы ограничивать себя в выборе. Так что я согласен с Флориной. От этой идеи стоит пока отказаться.

Соломон замолкает, улыбнувшись мне, а затем опускает голову, изучая что-то на своих коленях. Кажется, не меня одну повергла в шок речь Соломона. Остальные тоже взирают на него в полном недоумении.

— Мне не нужна твоя поддержка и твои улыбки, ублюдок. Я всё равно собираюсь оторвать тебе вторую руку, чтобы ты мучился, — шиплю я.

Соломон вскидывает голову и тяжело вздыхает.

— Я знаю, Флорина, как ты меня ненавидишь. Мы все показали себя не с лучшей стороны, и я даже не обижен за руку. Но мы же один клан теперь и можем пережить это. Мы должны поддерживать друг друга, и я… хм, извиняюсь. Мне жаль, — Соломон поджимает губы.

И это заявление приводит в ещё более глубокий шок всех вокруг. Все присутствующие таращатся на него так, словно у Соломона нимб вырос.

— Да пошли вы, — шепчет он. — Я имею право извиниться. Флорина — наша будущая королева, а я не тупой. Я не хочу драться опять. Я устал от смертей и этих… недосказанностей. Я просто хочу мира между нами. Я же могу этого хотеть?

— Ты? — кривится Томас. — Ты хочешь мира? Вот ты?

— Да. Я хочу мира. Я хочу чёртов мир, а не эти все рычания, шипения, драки и кровь. Мы добились своего. Мы разрушили власть и создадим новую, потому что у каждого из нас своя правда. Мы знаем одно, Флорина и её клан другое. У нас разный взгляд на историю, и если мы расскажем друг другу всё, что знаем, то восстановим справедливость и поймём, кто кого обманывал. А также мы поймём, что мы не виноваты в том, что нас стравили друг с другом.

— Что за чушь ты несёшь? — рычит Томас.

— Хм, это не чушь, он прав, — подаёт голос Сав. — Соломон прав. Мы все причинили друг другу боль, так почему бы нам не извиниться друг перед другом и не жить дальше?

— А как ты извинишься перед своими мёртвыми сыновьями или женой, Сав? — ехидно бросаю я. Сав сразу же отворачивается.

— Или как вы все загладите вину за то, через что заставили пройти меня или Стана? Вы убили Рома. И я никогда, запомните, никогда вам этого не прощу. Я не одна из вас. Я Монтеану, а вы сборище отбросов.

— Флорина, выбирай выражения, — возмущается Радимил.

— Да пошёл ты на хрен. Я не собираюсь прогибаться под вас. Да, я подписала соглашение, потому что у меня не было выбора. Я подписала его, потому что у вас были в заложниках люди, мои слуги, которые были рядом со мной многие годы, которые доверяли мне, и я не могла их подвести. Я защищала Стана. А вы? Вы просто стайка ублюдков, и мне ваши извинения не нужны. Поэтому говорите, что вы хотите и отвалите от меня. Я никогда не буду на вашей стороне. Мирное соглашение для меня не значит внезапную любовь и всепрощение для вас. Так что хрен вам, а не мир со мной. Я буду при любом удобном случае издеваться над вами и показывать, как ненавижу и презираю вас. Уяснили? — Я опускаю ноги и яростно оглядываю всех.

— И это неразумно. Если кланы поймут, что между нами всё не наладилось, то они вряд ли смогут существовать рядом. Начнётся очередная война. И её начнёшь именно ты, Флорина. Задумайся, этого ты хочешь для своего клана? — сухо спрашивает Томас.

— Я хочу для своего клана мира, где нет вас, — отрезаю я.

— А она нам точно нужна? — подаёт голос оборотень.

— Закрой пасть, собака, — рявкаю на него.

— Да ты…

— Прекрати, Норман, она тебя провоцирует, чтобы доказать твоим собратьям, что ты ничтожество. Не позволяй ей этого, — перебивает его Томас.

— Да, в принципе, его собратья знают, что он ничтожество. Оборотни-отшельники обычно те, кого выгоняют из стаи, и на них охотятся все, кому не лень. Он изначально ничтожество. И ни один уважающий себя оборотень не примет его в свою стаю. Как и он, по их законам, не имеет права стать главой стаи. Это лишь факты, пёс, — я широко улыбаюсь, замечая, как вздуваются вены на лице ублюдка.

— Выйди отсюда, — приказывает ему Томас. — Норман, выйди и успокойся, а потом, если хочешь, возвращайся.

Он подскакивает на ноги так резво, отчего кресло падает у него за спиной.

— Ты ещё ответишь за свои слова, сука, — шипя, он тычет в меня пальцем.

— Я так боюсь тебя, пёсик, — смеюсь я. — Боюсь.

— Ты…

— Норман, вон! — повышает голос Томас, отчего оборотень сразу же ретируется, бросив на меня последний полный ненависти взгляд, а я дарю ему ухмылку.

— А ты закрой рот, — шипит на меня Томас.

— С чего бы это? Я как бы королева.

— Именно. Ты лишь как бы королева, Флорина. Ты на самом деле никто, чтобы открывать свой рот.

— Ошибаешься, — смеюсь я, качая головой. — Ошибаешься. Вообще-то, у меня в руках большая власть, и она вам нужна.

— Раз мы начали разговор про это, то обсудим лучше более приятную тему. Свадьбу, — улыбается Радимил.

— Для кого как, — бубню я.

Томас смотрит на меня так, словно готов придушить, но мне плевать.

— Перед церемонией нужно созвать всех вампиров, значимых вампиров, глав ковинов твоего клана, Флорина. Они должны засвидетельствовать своё почтение перед будущим королём и принять его, как и признать факт вашего союза. Это обычай.

Я вспоминаю слова Сава. Неужели, это правда?

— Ты должна призвать их, Флорина, — поясняет Сав.

— Попытаюсь, — отвечаю я. — В последний раз у меня ничего не вышло. Вы не должны забывать, что я только, как сутки назад, вернула себе сущность, и снова благодаря вам у вас же проблемы. Моя сущность ещё не окрепла, и я не уверена в успехе этой затеи. Но я попробую. Я не обещаю, что всё получится.

— С чего такая покорность? — усмехается Томас.

— Это не покорность, а власть, придурок. Мой клан будет здесь и на моей стороне, я уже не говорю про остальных. И я обладаю армией куда лучше вашей. Мне выгодно их призвать, потому что мне нужна поддержка. Это политика, Томас, просто политика.

— Флорина, если ты собираешься совершить очередной переворот, то этого не стоит делать. Кланы уже устали…

— Я не говорю про переворот. Я должна заботиться о своём клане, чего не делала раньше, чтобы в случае повторения, на моей стороне остались все, а не несколько вампиров. Так что, как я и сказала, мне это выгодно. Понятно? Мне плевать, как вы их собираетесь покорить, это мой клан. Они пусть сами решают, доверять вам или нет. Но они принадлежат мне, — я делаю паузу, а потом у меня появляется прекрасная идея.

— Да и, вообще, я считаю, что как-то нечестно, что у меня нет выбора, — пожав плечами, встаю и медленно обхожу стол, оглядывая всех.

— Флорина, сядь на место, — приказывает Томас.

Я плюю на его приказ.

— Почему Томас? Почему я должна выйти замуж именно за него? — интересуюсь я.

— Потому что он самый сильный из нас, и он старший. Таковы законы, как и то, что твой отец отдал ему власть. Мы восстанавливаем справедливость, — отвечает Радимил.

— Но мой отец ведь умер, — я продолжаю ходить. — Он давно уже умер, и, в принципе, его завещание, вообще, ничего не значит. Сколько лет уже прошло. Думаю, можно написать новые правила. Вы же знаете, что при слиянии двух вампиров их сила возрастает, верно?

— Флорина, закрой рот и сядь, — Томас поднимается, но я отрицательно качаю головой.

— Да, может быть, вы хотите следовать старым законам. Но всё меняется. Почему я не могу выбрать более приятного для себя мужчину? Хм, скажем, к примеру, Соломона или Сава, или того же Нормана, или кого-то ещё. Здесь полно мужчин-вампиров, сильных вампиров. При нашем слиянии я поделюсь с ними своими знаниями, силой, и мы станем мощнее вместе. А если устроить небольшое соревнование. Ну кто не хочет быть королём, а? А если я просто предложу трон любому, кто убьёт тебя, Томас? — останавливаюсь позади него и выдыхаю ему на его ухо.

— Я подскажу им, как убить тебя. И всё, соперника больше нет. Путь к трону свободен. С каждым днём моя сущность будет только крепнуть, значит, она станет ещё сильнее. Неужели, вы, и правда, считаете, что Томас сможет справиться с толпой возбуждённых властью вампиров? Нет, — я улыбаюсь и отхожу от него. — Поэтому я беру тайм-аут, чтобы подумать. Вероятно, я выберу себе в мужья другого вампира.

— Мы подписали соглашение, Флорина, — напоминает Томас.

— Да подотри ты им себе зад, Томас. Мне плевать на него. Это была лишь уловка, вариант небольшой передышки, чтобы оценить противника. Или всё же выйти за тебя замуж, а? Убеди меня в том, что ты стоишь этого. Убеди, что ты достаточно хорош, чтобы быть королём. Убеди. И я хочу, чтобы ты убил тех, кто предал меня. Всех, до единого. Убеди, что ты готов на всё, чтобы забрать свой трон. Давай, Томас, убей их своими руками. Принеси мне их головы, и тогда я, может быть, не начну войну против тебя среди твоих же людей. А я могу. Например, мне будет проще с Соломоном, он вроде как раскаивается. Правда же? — ухмыляясь, склоняю голову. Соломон сглатывает и бросает взгляд на злого, как чёрт, Томаса.

— Думаю, правда. Когда стоит такой выбор, то всем безразлично, кого убивать. Главное, обрести власть. Вы можете обсудить это, а я пойду погуляю. Мне жутко захотелось подышать свежим воздухом, где не воняет вами, — отправив воздушный поцелуй Томасу, я под гнетущую тишину выхожу из зала.

Вот теперь будет весело. Надо просто правильно разыграть карты. Но одно меня смущает, почему Сав предупредил меня, если он на их стороне? Почему Томас требовал впустить его в моё сознание? Исключительно для манипуляции? Вероятно, но я чувствую… да-да, знаю, мой друг, что ты можешь сказать, я уже обожглась. Ты забываешь, что у меня есть очень наблюдательная сущность, у которой прекрасно развита интуиция, и она всё замечает. Буквально всё. И она увидела, что Радимил подавил улыбку, когда я предложила свой вариант, словно ждал этого. Она увидела, что Сав побледнел, и его сердце забилось чаще. Она услышала, что пульс Томаса тоже повысился из-за страха. Единственный, кто оказался спокоен — Соломон, как будто он уже был готов к этому. Так-так-так, Стан говорил, что Соломон и Радимил имеют нечто такое, что может уничтожить Томаса. Посмотрим, что же это. Если они поймут всё правильно, то Томасу теперь грозит огромная опасность.

Захвати попкорн, мой друг, нас ждёт очередная бойня.

Глава 14

Порой и вампирам нужна минута. Да, мы соображаем быстрее, но когда за одни сутки на тебя сваливается столько противоречивой и странной информации, которую тебе надо как-то отфильтровать и выбрать полезное, то и нам нужна минута.

Я оказываюсь в спальне и сажусь на кровать, обдумывая странное поведение Стана и его припадки. Это ведь были именно припадки. Он вёл себя неадекватно, словно сошёл с ума. Но его обвинения… да, они сильно укололи меня, ведь Стан был прав. Я и без того прячусь от чувства вины, а друг мне совсем не помог уменьшить её. Абсолютно. Сейчас мне хочется просто спрятаться и поныть, чтобы полностью сдохнуть в чувстве вины, которое гложет меня, хотя не говорю об этом, но в моём сердце зияет дыра… большая и кровоточащая. Я не могу с ней справиться, а Стан потерял отца из-за меня. Я должна бы на него злиться или как-то оправдаться, но не могу этого сделать. Просто не могу, у меня другой характер. Я всю свою жизнь всегда принимаю всю вину на себя. И кажется, я обожаю чувствовать себя виноватой. У меня двести лет ушло на то, чтобы принять смерть части клана и своей семьи. Сколько мне понадобится лет, чтобы принять факт смерти Рома? Наверное, мне стоит больше переживать о том, доживу ли я, вообще, до этого момента.

Дверь в спальню резко распахивается и сразу же с грохотом закрывается. Мои волосы колышутся от сильного порыва ветра, с которым меня хватают за руку и толкают в сторону.

— И какого чёрта ты делаешь? — рычит Томас, кипя от гнева, оказавшись напротив меня.

— Хм, сижу? Ну, наверное, тебе стоит понять, что вампиры очень похожи на людей, и они сидят, рыгают и даже писают. Они…

— Ты знаешь, о чём я говорю, Флорина. Что ты там устроила? Ты не можешь выбирать себе мужа! — Томас тычет пальцем то в сторону двери, то в меня.

— Вообще-то, могу. Я только что упомянула об этом на собрании. Я могу, Томас. Могу и буду делать всё, чтобы наблюдать за вашими потугами, это весело. Вы мучили меня пару месяцев, а я буду мучить вас годами, веками, столетиями, каждую секунду вашей жизни, — довольно улыбаюсь ему.

— Боже, — Томас запускает пальцы в волосы, и я только сейчас замечаю, как они отрасли. — Никто не бросит мне вызов, Флорина. Никто. А создавая проблемы и ссоры внутри клана, лишь покажешь остальным, что ты несерьёзно относишься к клану. Ты как была безразлична к ним, так и осталась. Тебе плевать на их жизни, раз ты так легко плетёшь интриги и манипулируешь.

— О-о-о, ты хочешь обсудить манипуляцию, Томас? Тебе припомнить, что ты угрожал убить Жозефину?

— Я отпустил её, как и обещал. Она дома. Она жива и в порядке. И да, я манипулировал её жизнью, чтобы объединить кланы. Это разумно.

— С каких пор ты, вообще, говоришь о разумности? Ты никогда не поступал разумно. Ты поступал эгоистично и самолюбиво, жестоко и подло, низко и мелочно. И уж точно неразумно. Ты, чёрт возьми, разрушил мой дом, — злобно произношу и толкаю его в плечо.

— Я не разрушил его. И это мой дом, — огрызается Томас. — Это мой дом. Это всё моё, Флорина. И я уже устал спорить с тобой по этому поводу. Это всё будет нашим, когда мы поженимся. Нашим, довольна?

— Нет, меня это не устраивает. Я оставила себе только дом. Всего один дом, но ты и его разрушил. Ты добрался туда, а я дура…

Внезапно раздаётся резкий стук в дверь, заставляющий меня замолчать.

— Что тебе надо? — злобно рычит Томас.

— Простите… хм, там Стан… он зовёт Её Высочество. Ему… плохо.

— Господи, — шепчу я и срываюсь с места.

Оттолкнув вампира, я несусь в сторону темниц, опасаясь самого худшего, и вдруг понимаю, что иду туда не одна.

— Какого чёрта ты идёшь за мной? — злобно повышаю голос и останавливаюсь.

Томас врезается в меня, и мы оба чуть не падаем с лестницы. Он успевает обхватить меня за талию и поставить обратно.

— Я задала тебе вопрос, Томас. Зачем ты идёшь вместе со мной? — прищуриваясь, спрашиваю я и отпихиваю его от себя.

— Я могу помочь, — спокойно отвечает он.

— Ты уже достаточно помог. Ты заставил смотреть Стана, как убивают его отца. Ты отлично помог, Томас. Ты морочишь ему голову. Путаешь и забиваешь его мозги видениями. Поэтому хватит. Не смей ходить туда. Я вырву твоё чёртово сердце, Томас, если ты тронешь Стана. Я клянусь, — кричу и указываю на него пальцем, а затем продолжаю спускаться.

— Я не насылаю на него никаких видений. Я, вообще, его не трогаю. Я, в отличие от тебя, следую нашему соглашению, — злобно шипит Томас у меня за спиной и всё равно идёт за мной.

Нельзя допустить, чтоб Томас увидел Стана в таком виде. Ни за что не подпущу его к другу, пока он так слаб.

— Тебя он точно не хочет видеть. Отвали, Томас, — бросаю я через плечо.

— Это мой дом, и я имею право идти туда, куда хочу. Если Стан опасен, то моя задача защитить свой клан от его безумия.

Зашипев, я обращаюсь и хватаю Томаса за пояс джинсов. С силой толкаю его в камеру, в которой ещё недавно находилась сама, и захлопываю за собой дверь.

— Даже не думай причинить ему боль, — рычу, прыгая на Томаса. Он ускользает от меня в сторону, и я сейчас впишусь в чёртову стену. Я уже готова залезть на полоток, когда Томас обхватывает меня за талию и толкает к другой стене, а сам оказывается напротив меня.

— Я и не собирался причинять ему боль. По крайней мере, сегодня. Завтра может быть и послезавтра возможно, но сегодня нет, — злясь, отвечает Томас, и его горячее дыхание касается кончика моего носа.

— То есть ты не отрицаешь того, что постоянно причиняешь ему боль? Ты изводишь его, — прищуриваюсь я.

Томас склоняет набок голову и моргает. Его глаза становятся человеческими. Затем моргает ещё раз и они опять чёрные, как ночь.

— Итак, ты захотела со мной уединиться, Флорина? — ухмыляется он, демонстрируя клыки.

— Никогда. Я остановила тебя от причинения боли моему другу, ясно? Это не то, о чём ты там думаешь, насильник, — злобно шиплю и толкаю его в грудь.

Но он даже не двигается. Его ладонь до сих пор лежит у меня на талии, а второй он упирается в стену рядом с моей головой.

— Насильник? Ты снова путаешь слова, Флорина. Любовник.

— Омерзительный. Отпусти. Мне нужно к Стану. Ему плохо, — кричу я и упираюсь ладонями в его грудь, но чёрт сдвинет с места этого придурка.

— Он в порядке, — хмыкнув, Томас отпускает меня, и я шатаюсь, оттого что на секунду теряю опору.

— Повтори.

— Стан в порядке, — пожимает плечами Томас, отворачиваясь от меня. Он медленно идёт по периметру темницы, касаясь стен ногтями. — Я всё подстроил, потому что ты неразумная девчонка. Ты никогда не можешь заткнуться вовремя, Флорина. Ты даёшь так много информации, которую потом используют против тебя, а теперь, значит, и против меня.

На секунду он бросает на меня беглый взгляд, а потом продолжает своё занятие.

— То есть… хм, Стан в порядке? — хмурясь, спрашиваю я.

— Именно.

— Ладно. Тогда я всё равно загляну к нему и потом…

— Ты сделала так, как посоветовал тебе Сав, Флорина, — улыбнувшись, Томас поворачивается и опирается о стену лопатками, сложив руки на груди.

Я замираю.

— Нет, не беспокойся, здесь никто нас не услышит. Сав уже проверил этот вариант общения. Ты ведь совсем тупой стала, — фыркает Томас.

— Что тебе нужно? — сухо спрашиваю его.

— Узнать, где расположено то место, где наши отцы обратились.

— Я не знаю.

— Ты знаешь, Флорина. Мне нужно это место. И лучше тебе рассказать о нём мне, чем кому-либо другому.

Цокнув, я закатываю глаза.

— Я не знаю, — чётко отвечаю ему.

Томас отталкивается и моментально прижимает меня к стене.

— Знаешь, Флорина. Ты всё знаешь. Ты хранишь тайны Русо. А Рома тебя слишком сильно любил и доверял, поэтому один из них рассказал тебе об этом месте, — шепчет мне на ухо Томас.

— Пошёл ты! — рычу я. — Ты убил Рома! И ты не смеешь мне…

— Это была его идея, — перебивает меня Томас.

Я сглатываю кислый привкус и вскидываю голову.

— Что за чушь. Рома никогда нас не оставил бы. Никогда. Это вы привыкли убивать тех, кто вас любил. Вы. Сав убил всю свою семью. Всю. Из-за тебя, Томас. Поэтому не ври мне снова, Рома точно не руководил тобой. Это ты всеми руководишь, как марионетками. Ты и только ты виноват в этом. Ты, — яростно выговаривая всё ему, тычу пальцем в его грудь.

— Я, — он обхватывает ладонью мой палец и кивает. — Да, конечно, только я виноват во всём, но никак не ты или твой отец. Только я. Это же я начал убивать всех. Это же я добивался этой войны.

— Да, ты. А что скажешь не ты? Нет, можешь не говорить, всё равно соврёшь. Ты всегда врёшь. Ты каждую минуту врал мне. Смотрел мне в глаза и врал. И тебе было не совестно. Ты врал и врал. Ты отлично играл свою роль, Томас. Ты больше не заслуживаешь ни доверия, ни нормального отношения. Ты мерзкое животное, — выплёвываю ему в лицо. Он морщит нос и отпускает мой палец. Томас отходит от меня, но я уже завелась.

— Ты виноват. Ты мог всё рассказать мне. Мог, Томас! Я не участвовала в заговоре против твоей семьи! Я, вообще, ничего не знала о тебе! Это твоя мать использовала меня! Это твои родители ворвались на свадьбу моей сестры и порубили практически всех! Это они пировали их телами! Это были Догары, а не я! Не я! И я тебе доверяла! А что сделал ты? Ты предал меня, Томас. Ты меня предал. Я никогда не желала тебе ничего плохого. Я привезла тебя в дом, который ты уничтожил. Я… просто, — тяжело вздохнув, провожу ладонью по волосам. — Это уже не имеет значения. Вы все врали. Все. Ты должен был мне рассказать. Мы могли разобраться во всём миролюбиво, но тебе нужно было убивать.

— Я хотел, — вставляет Томас.

— Хотел? Ложь. Я вот хотела тебе доверять. Я хотела видеть в тебе хорошего вампира. Я хотела и делала это. А ты не хотел. У тебя было достаточно времени, Томас. Целая куча. У Сава была куча времени. У всех вас была куча времени, чтобы обсудить всё со мной, с нами. Но нет, вы сделали свой выбор. Вы…

— Я хотел, но не мог! — повышает голос Томас и отворачивается. — Я не мог, ясно? Я хотел! И не просто так я сел к тебе в самолёт! Я уже тогда предупредил тебя об опасности и совершил ошибку! Никого не было в городе! Никто не приходил, я просто всё знал и рассказал тебе, а ты была безразлична к моим словам! Я сказал!

— Ты говорил, что это были твои домыслы, а не правда. И да, я была безучастна, потому что мне вкололи твою чёртову сыворотку. Ты приговорил меня к смерти, даже не зная меня! — выкрикиваю я. — Ты легко приговорил меня к смерти, как и остальных! То же сделали и твои родители! Ты приговорил к смерти даже сыновей Сава и его жену! А они в чём были виноваты? В том, что выбрали мой клан или желали остаться людьми? Или…

— Они живы, — едва слышно произносит Томас.

— Что? — недоумённо переспрашиваю я.

— Я не могу с тобой говорить. Мне нельзя. Чёрт, — Томас хватается за голову и мотает ей. — Я не могу… Я пытался и в итоге сотню раз видел тебя мёртвой у себя на руках. Мои видения… они реальны. Они внутри меня. Они постоянно показывают мне тебя мёртвой. Шаг влево. Шаг вправо. Замереть на миг. Мертва. Мне нельзя отклоняться от плана. Я не знаю… хрень собачья. Но пока в моих видениях ты сидишь на троне, я буду делать всё, что должен был. Я буду изводить тебя. Буду убивать. Но у меня есть цель.

У меня в груди словно разрывается бомба. Я не могу произнести ни слова от внезапной и острой боли в сердце. Я даже прикладываю к груди руку, и моё дыхание сбивается. Томас оказывается напротив меня и накрывает мою руку своей.

— Я точно так же чувствую себя каждую чёртову минуту. Каждую минуту. Я не могу рассказать тебе. Открой мне свой разум. Я покажу. Впусти меня, — шепчет он.

Приподнимаю голову, а внутри меня словно прокручивают раскалённый металл, заставляя сцепить зубы. У меня на глазах выступают слёзы.

— Впусти меня, пожалуйста, — добавляет он, придвигаясь ближе ко мне.

Прикрываю глаза. Я так хочу… поверить. Хочу. Я не могу объяснить эту боль и агонию внутри меня. Моя кровь причиняет мне боль. Она становится ледяной и с трудом движется по моим венам.

По моей щеке скатывается слеза. И я чувствую, как тёплые губы Томаса подхватывают её, и он мягко целует то место.

— Впусти меня, Флорина. Впусти, тогда мне не придётся ничего говорить. Я не могу. Я пытался. Сейчас я не могу. Любое моё слово — прямая дорога к твоей смерти. Я… прости, — шепчет он, и я слышу столько горечи в его словах. Столько боли в моём теле.

— Я не могу, — выдыхаю, распахнув глаза. — Не могу. Ты предал меня. Я больше не могу верить тебе. Не хочу, Томас. Ты предал меня. Ты обращался со мной, как с какой-то дешёвой шавкой. Ты, чёрт возьми, изнасиловал меня.

— Я не насиловал. Я показал тебе, что ничего не кончено. И теперь ты можешь почувствовать то же, что и я.

— Ты решил обласкать меня болью? — с трудом выговариваю слова.

— Я не смогу переубедить тебя?

— Нет. Докажи, что тебе можно верить. Докажи. Расскажи мне всё, буквально всё, что происходит.

— Я не могу менять ход событий, которые были запланированы очень давно. Всё идёт именно так, как и должно. Я пытался менять их. Пытался и тогда видел дату твоей смерти. Помнишь… помнишь, когда мы были вместе, и я сказал, что понял, что должен сделать? Вспомни, Флорина. Вспомни каждое моё слово. Вспомни. Других доказательств для тебя у меня нет и не будет. Вспомни, — шепчет Томас и чертит у меня на лбу крест, а затем едва касаясь, целует меня туда. — Вспомни.

Он отходит, а я, как бы ни хотела, как бы ни страдала, как бы мне ни было больно, не могу.

— Нет, — сипло отвечаю. — Ты убил Рома. Я не прощу тебе этого, Томас. Никогда. Я больше не доверюсь тебе. Я доверилась и вот где сейчас оказалась. Догары снова забрали у меня семью. Теперь мою настоящую семью. Самое страшное в том, что я лишь после смерти Рома поняла, что он был мне отцом. Ты убил его. Ты. Я не могу. Не хочу. Я не предам его память, даже если буду мучиться всю свою жизнь. Нет. Ты не стоишь этого, Томас. Ты просто предатель. Ты уже играл мной…

— Флорина, — с горечью шепчет он.

— Нет, не проси. Нет. Бери остальное, но я никогда не дам тебе возможность забраться в моё сознание. Нет.

— Возлюбленные существуют.

— Ты издеваешься? — Внутри меня поднимается жуткая обида и злость, ярость и боль. — Закрой рот, Томас! Не тебе говорить об этом! Ты врал мне! Ты всегда мне врал! Каждую секунду! Это твои слова! Твои! Ты разрушил мою веру во всё, Томас! Теперь я узнала, что мой отец был не таким хорошим! Ты разрушил даже мои воспоминания!

— Я открыл тебе глаза, чёрт возьми! Не отрицаю, что я не такой, каким ты меня знаешь! Я совершаю ошибки! И да, я плохой для тебя! Путь так! Хорошо! Плевать! Пусть так! Но пока в моих видениях ты сидишь на троне, я буду плохим. Буду насильником. Пусть я буду кем угодно, а все остальные такие невинные! Твой отец постоянно изменял твоей матери! Твой отец не был таким идеальным, каким ты его считаешь, Флорина! Он был ублюдком! Да боже мой, он отдал тебя мне, словно ты кусок мяса! Где твои мозги, Флорина? Ты ни черта не знаешь, кем был твой отец! Ты ни о чём не знаешь! И ты живёшь в чёртовых иллюзиях, так тебе удобнее. А когда приходит время выбирать сторону, ты выбираешь мёртвых, которых совсем не знала! Плевать! Я умываю руки!

Томас направляется к двери и бросает на меня печальный взгляд, а затем исчезает.

И тогда я даю волю слезам. Я не могу отрицать, что бороться со всем и с самой собой это легко. Нет, это чертовски трудно, потому что мне хочется довериться ему. Хочется. Но а как же Рома? Нет, я не могу. Рома никогда меня не простил бы. Никогда.

Глава 15

Привести себя в чувство это довольно сложно. Мы вампиры. Мы чересчур эмоциональны. Даже я, которая особо никогда не проявляла эмоций, подвержена этой черте. И поэтому пустота внутри, боль, горе и отчаяние в разы сильнее. Словно плиты они давят на тебя с разных сторон. Они выжимают из тебя всё хорошее и нарушают твоё дыхание. Стискивают все твои органы, и ты просто не можешь жить дальше. Вот так это всё чувствуется у нас. Паршиво, правда, мой друг?

Мне приходится выйти из темницы и потереть лицо, чтобы прекратить лить слёзы. Ах да, это тоже одна из особенностей во много раз более развитой в нас эмоциональности. Мы смеёмся порой так, что нас можно принять за умалишённых. Мы плачем… хм, долго. У человека истерика может продлиться минут двадцать, а у вампира это может занять целые сутки. А также иногда это происходит совершенно внезапно. Одно неосторожное слово или воспоминание, и всё. Реки слёз, которые делают нас ещё теми драматичными королевами мира. Но это тоже паршиво, мой друг. Умом ты понимаешь, что пора бы остановиться, но твоя сущность ещё не готова. И пока она не проживёт горе, боль или же гнев, то чёрта с два остановится. Поэтому мне безумно сложно сохранять сейчас спокойствие, но я должна.

Подхожу к темнице Стана, делая пару глубоких вдохов, а потом резко вхожу, чтобы проверить друга. Я не верю Томасу, и как бы мне ни хотелось снова выставить себя дурой, но мозги у меня ещё работают.

— Какого чёрта ты делаешь? — рявкаю я, подлетая к Саву, которого абсолютно не ожидала здесь встретить. Я толкаю его в сторону от Стана, лежащего на грязном полу, и из руки Сава выпадает пустой шприц. Мои глаза от ужаса распахиваются ещё шире, и я шиплю, выпуская клыки.

— Нет… это не то, чем кажется, Флорина, — шепчет Сав.

— Не то, чем кажется? Что это за дерьмо такое? Чем ты его накачал? — рычу я, приближаясь к нему.

— Флорина, подожди… я же помог. Подожди, — Сав выставляет руку вперёд, но я ещё громче шиплю.

Я убью этого мудака. Убью его…

— Что это? — спрашиваю я, схватив шприц с пола, принюхиваюсь и удивлённо приподнимаю брови.

— Это кровь Томаса, — у меня за спиной хрипит Стан.

Обернувшись, я позволяю Саву выхватить из моей руки шприц.

— Что? — недоверчиво переспрашиваю.

Друг приоткрывает немного глаза и с трудом садится.

— Кровь Томаса… она… помогает мне… избавиться от боли, — хрипит друг.

— От боли? Это чушь. Они специально тебя накачивают кровью Томаса, чтобы он мог руководить твоим сознанием, Стан. Как ты мог им это позволить? Я убью его, — рывком прыгаю туда, где стоял Сав, но его уже и след простыл. — Сукин сын! Я доберусь до тебя! Чёрт, Стан, почему ты позволил им? Они же убивают тебя. Ты не должен был…

— Нет, всё не так, — Стан дёргает головой в сторону, а затем тянет дрожащую руку вперёд, подзывая меня. Я быстро оказываюсь на коленях напротив друга и хватаюсь за его холодные пальцы.

— Эй, привет, — Стан натягивает слабую улыбку.

— Привет, — шепчу я. — Ты больше не злишься на меня?

— Русо, я никогда на тебя не могу долго злиться. Ты слишком дорога мне, чтобы тратить свою жизнь, злясь на тебя, — отвечает он и трёт своими пальцами мои.

Но я хмурюсь, оглядывая Стана. Он выглядит паршиво. Хотя и пару часов назад он тоже выглядел очень паршиво. Ничего не изменилось.

— Стан, что происходит? — напряжённо спрашиваю его.

— Это Наима, — выдавливает он из себя. — Когда они схватили меня, то мне вкололи какое-то дерьмо, и оно чуть ли не расплавило мои органы.

— Боже, — выдыхаю я.

— Да, хотелось именно отправиться к нему от боли. Затем меня оставили здесь, а потом ко мне постоянно приходила Наима. Она… насиловала меня… я, — Стан отворачивается и жмурится, но я обхватываю его подбородок, заставляя посмотреть на меня.

— Говори. Я здесь, Стан. Я здесь и всегда буду рядом с тобой.

— Она… давала мне какую-то сыворотку, но не ту, что тебе. Она была в крови, которой якобы бы питала меня, чтобы я не усох. Сыворотки были разными… некоторые были как наркотики. Сильные наркотики. У меня были галлюцинации, и я… спал с ней. Она… садилась… мерзость, Русо. Просто мерзость. Я не мог остановиться. Не мог. Это как… как сильный адреналин, который необходимо куда-то выплеснуть. И я выплёскивал… в неё. А потом у меня были судороги, тогда и появился Сав. Он сказал, что даст мне кровь Томаса, чтобы хотя бы немного очистить мою. И это помогло, только я становился вялым, и мои органы горели. Не всегда сильно, иногда мучительно долго и вяло. Затем всё по новой. Чёртов порочный круг ада. Наима, Сав, Наима, Сав. В какой-то момент мне показалось, что я сошёл с ума. Я так устал… так устал. Я словно потерял себя, плюс эти видения. Они не исчезли, Русо. Я их вижу, — шепчет Стан, и его глаза блестят.

— Выходит, что они всё же пичкают тебя какой-то гадостью. Почему ты уверен, что кровь Томаса помогает?

— Я ещё жив, Русо. Это не всегда кровь Томаса, там ещё есть и твоя. Этакий семейный коктейльчик, — отвечает Стан, приподнимая один уголок губ в усмешке.

— Очень смешно, — недовольно цокаю.

— Я стараюсь. Ты же меня знаешь… я всегда стараюсь рассмешить тебя.

— Стан, но сейчас не время для смеха. Тебе нужно наверх. Найти врача, вымыть эту дрянь из твоего тела.

— Нет, мне нельзя туда, — он отрицательно мотает головой.

— Я буду рядом. Никто не узнает, что ты можешь видеть кое-что, или то, что Томас продолжает тобой управлять. В последнее я верю больше. Но я остановлю тебя, если ты попытаешься сказать что-то не то. Больше тебе никто не причинит боль. Я обещаю, — заверяю его.

— Что? Откуда ты знаешь про то, что я болтливая сучка? — хмурясь, спрашивает он.

— Ты сам сказал мне сегодня. Пару часов назад я была у тебя и…

— Ты была здесь? Я не помню. Я… не помню, — он сильнее хмурится.

— Не помнишь? Ты не помнишь, о чём говорил мне? Не помнишь, как обвинил меня в смерти Рома, причём заслуженно? Не помнишь…

— Что? — шепчет в шоке Стан.

— Да, ты сказал…

— Боже, не хочу знать. Прости, Русо, прости. Я не виню тебя в смерти папы. Я виделся с ним перед смертью. Томас позволил нам попрощаться. Я не виню. Что ты, Русо. Я бы никогда не обвинил тебя в этом. Я же был там. Русо, ну же, — Стан сильнее стискивает мою руку, а другой рукой обхватывает мой затылок, прижимаясь к моему лбу своим.

— Стан, — с горечью в голосе шепчу я. — Прости мня. Я любила его…

— Я знаю, Русо. Знаю. Прости меня за то, что я наговорил тебе. Это не я. Сыворотка внутри меня, и она поражает мой мозг. Порой она делает меня агрессивным. Очень агрессивным и злобным, но я не помню этого. Сав рассказал мне о моих приступах, когда я говорю гадости. Но я не хотел… Русо. Я бы никогда не обвинил тебя в убийстве папы. У тебя не было выбора. Я знаю.

— О, Стан! — Даю волю слезам, и друг обнимает меня. Я утыкаюсь ему в шею, вдыхая кислую вонь пота и крови на его коже. Но сейчас это самый лучший запах в мире.

— Ну, не надо убиваться из-за этого, Русо. Папа не хотел бы, чтобы ты страдала. Он любил тебя. Он сильно любил тебя.

— Я тоже… его любила. Я только в последний момент поняла… он был со мной рядом всю жизнь. Прости меня… прости, Стан. Я должна была…

— Ты не виновата, Русо. Тебя накачали дрянью, от которой умерла моя жена и остальные. Но ты выжила. Ты не сошла с ума. Ты выбралась. Поэтому это хорошо. Зато мы узнали, что ты сильная и сможешь вывести из своего организма эту дрянь. Это можно использовать в будущем. Понимаешь? — Стан гладит меня по спине, а я, кивая, всхлипываю.

— Вот и хорошо. Теперь ты осознаёшь, что я опасен для тебя? Если я открою рот, то вам… я всё испорчу, Русо. Мне нельзя наверх. Я сболтну лишнего, с Наимой уже было такое. Я сделал это. Я сказал ей, что они все умрут от твоей руки, и Томас тебе поможет. Тогда и Томасу было туго. Я подставил всех вас. Прости. Я не могу выбраться наверх. Лучше остаться здесь, — шёпотом добавляет он.

У меня в голове не укладывается, что Томас помогал Стану. Это просто невероятно. И я считаю,что здесь не всё чисто, но Стан… он верит им. Верит. Но почему? Я даже спрашивать не хочу его об этом. Я не смогу услышать то, что требует сказать Томас. Я всё ещё считаю, что он руководит его сознанием, как кукловод марионеткой.

— Томас обратил их.

— Что? — Я пытаюсь выбраться из рук Стана и выпрямиться, но Стан прижимает меня сильнее.

— Дай мне ещё минуту. Ещё немного, — бормочет он, потираясь носом о мою шею.

Я замираю, позволяя ему это.

— Я обратил их, — едва слышно шепчет Стан.

— Кого?

— Рэндольфа, Михея, Брита и Майди. Они выбрали это сами, чтобы защищаться. Они успели спрятаться. Они с твоим кланом, Флорина. Они живы. Они должны были добраться до крупных ковинов и сообщить им, что происходит, и ни на что не реагировать, даже бороться с твоим призывом. Это ловушка. Их убьют.

Что? Флорина? Стан снова скачет в использовании моего имени. Но также… боже, это всё правда?

— Русо, Стан. Ты же всегда…

— Флорина, — я слышу улыбку в его шёпоте. — Я ненавижу, когда тебя называют Русо, словно ты это он. Этот ублюдок. И я убью его для тебя. Я постараюсь, обещаю.

— Хм, мой отец мёртв, — недоумённо напоминаю я.

— Русо? Я знаю, что твой отец мёртв, — Стан ослабевает хватку, но потом снова притягивает меня к себе и довольно крепко. — Я должен тебя предупредить, Русо. Я опасен для тебя. Иногда я вижу глазами Томаса, и видения… они не исчезли. Он всё знает. Я видел тебя на троне одну. Только одну. Ты была там. Ты выиграла. Поэтому я не могу быть рядом, Русо. Не могу. Я облажаюсь, потому что внутри меня это дерьмо. Я не могу… мне так жаль, что я не пройду с тобой этот путь. Так жаль. Они узнают… нельзя. Они узнают, что Томас… тебе будет плохо. Я не могу подвести тебя. Мне жаль… мне так жаль. Я не могу защитить тебя от них, Русо.

— Всё хорошо, Стан. Всё хорошо, — шепчу я, гладя его по волосам.

Он всхлипывает и раскачивается вместе со мной. Я чувствую, как моё плечо становится мокрым от слёз Стана.

— Всё в порядке. Правда. Главное, чтобы ты был здоров. Мы справимся, — убеждаю его.

— Я так люблю тебя… господи, — Стан зарывается лицом в изгиб моей шеи. — Так люблю… я не планировал, понимаешь? Я не верил. Но когда я… увидел… узнал… Флорина, прости, но я, кажется… так люблю.

Мой пульс повышается, а желудок словно сжимается от этого горького признания.

— Мне он нравился. Рома никогда не был плохим для меня. Я пытался его ненавидеть за то, что он убил моих братьев и сестёр, но он сотню раз просил у меня прощения. Он был так раздавлен приказом Русо. Рома отказывался говорить мне правду… но сказал её перед смертью. Мне было больно… думаешь… ты думаешь, что я не чувствовал твою боль? Ты думаешь, что я спокойно стоял там и смотрел, как ты умираешь и ползёшь к тому, кто любил тебя, как отец? Прости меня. Прости… Флорина, я не хотел его убивать. Я не собирался. Я искал варианты, а потом… пришлось.

У меня сбивается дыхание, и слёзы снова катятся по щекам. Стан говорит за Томаса? Он управляет им сейчас? Или это очередная ложь?

— Впусти меня. Пожалуйста, Флорина. Впусти меня. Я не могу говорить с тобой. Не могу… но так… покажу тебе. Ты узнаешь, какой я плохой на самом деле. Ты увидишь мою жизнь. Впусти меня, прошу тебя.

— Я… боюсь, — шёпотом признаюсь. — Боюсь, что ты снова обманешь меня. Боюсь. Ты уже предал меня.

— Я выбрал сторону, Флорина. Я выбрал. Я же объяснил тебе. Я говорил… вспомни. Вспомни.

— Я постараюсь. Но…

— Это была идея Рома. Я не хотел убивать его. Он сказал мне, что нужно вызвать твою сущность, а для этого нужна причина. Серьёзная причина. Кровная причина. И Рома предложил убить его… изощрённо, чтобы ты страдала и обратилась. Но у нас ничего не вышло… ничего. Это Рома предложил мне сначала использовать его и понаблюдать за твоей реакцией на его смерть, потом убить остальных, чтобы показать тебе, что я не шучу. А напоследок оставить Стана, когда ты полностью осознаешь, что можешь его потерять. Вы связаны. Ты же связала себя с ним, это и спасает вас обоих. И именно Стан призвал твою сущность. Это больно… понимаешь? Я ненавижу его. Ненавижу и… благодарен ему за то, что он сделал это. Без твоей сущности мы проиграем. Мы не сможем найти ответы. Мы должны… я должен. Мне жаль. Мне нравится Рома. И я…

Стан начинает кашлять, ослабевая в моих руках.

— Ты что? Что дальше? — взволнованно шепчу, крепче обнимая Стана.

— Рома оставил тебе… письмо. Оно у меня… в сейфе. Флорина. Комната. Код… один… пять… тринадцать. Тринадцатый ребёнок… идеальная… моя. Кровь… циферблат… твоя кровь там. Послание от Рома. Он написал тебе письмо.

Стан внезапно обмякает у меня на руках, и я укладываю его на пол, пребывая в полном шоке. Какого чёрта здесь происходит? Как мог Рома придумать такое, зная, что это причинит нам сильнейшую боль? Но я… не знаю, что и думать.

Сижу рядом со Станом, машинально перебирая его волосы и складывая воедино то, что уже знаю. Сейф в спальне, и я могу проверить слова Стана или Томаса. Я могу это сделать и тогда пойму, что происходит. А могу ли я хотя бы немного верить в то, что у Томаса, и правда, не было выбора?

«Пообещай, что ты всегда будешь помнить эти минуты и не забудешь, какой я настоящий. Я сейчас именно такой. Ты будешь доверять своим воспоминаниям, а не происходящему. Обещаешь?», — всплывают в моей памяти слова Томаса.

Я ныряю в это воспоминание, пытаясь вытащить хотя бы что-то ещё.

«Когда я уеду, нам обоим будет больно. Мы должны через это пройти поодиночке, но потом всё будет лучше», — ещё одно.

А если не уеду, а отойду в сторону и предам тебя? Пройти поодиночке, но потом будет лучше.

Так, я или сошла с ума, если считаю, что Томас меня не предавал, а защищал. Или же я просто дура, которая всё же сошла с ума. Мне нужны ответы. Все ответы. И я хочу получить их, а единственный способ узнать — открыть свой разум Томасу, но боюсь. Я уже много потеряла, и не могу позволить себе ошибиться снова. Не могу.

В тишине и при слабом дыхании Стана я различаю осторожные приближающиеся шаги, и всё внутри меня напрягается. Я отпускаю Стана и, шипя, обращаюсь.

Вот этого придурка ещё здесь не хватало. И какого чёрта он пришёл к Стану?

Глава 16

Мне до сих пор нужна минута, но обстоятельства играют против меня. Мне приходится проверить пульс Стана, чтобы убедиться в том, что он просто заснул. Затем я встаю и быстро выхожу из темницы, плотно закрыв за собой дверь. Мне важно оставить состояние Стана втайне. Никто не должен знать… хотя Наима уже в курсе, но мне проще её просто убить. Я и намереваюсь это сделать. Эта сука насиловала моего друга, чёрт возьми!

— Что ты здесь делаешь? — холодно спрашиваю Соломона, перекрывая ему путь.

Он натягивает улыбку и пожимает плечами.

— Томас просил найти тебя, чтобы ты вернулась к своим прямым обязательствам. А также он упомянул о том, что Стану стало плохо.

— Стан в порядке. Передай своему козлу-королю, что он мне не указ, — вскидываю подбородок, с ненавистью выплёвывая слова.

— Ну, он не мой козёл-король, и я точно не буду ничего передавать. Я не собираюсь лезть в ваши разборки. Меня и так уже достаточно втянули в это и выставили ублюдком, — кривится Соломон.

Так, игра началась, да?

— А разве это не так? Только не убеждай меня, что ты внезапно стал ангелом и покаялся во всех своих грехах, а ещё решил начать проповедовать и создать монастырь для вампиров, — фыркаю я.

— И не собирался, но это нечестно, — злобно шипит Соломон, приближаясь ко мне. — Это нечестно. Они выставили меня просто законченным ублюдком, но это не я придумал идею с беговой дорожкой. Это был Томас. Не я убивал твой клан, это был мой отец и приспешники Томаса. Мы не договаривались с ним на убийства. И именно меня сейчас выставляют злодеем. А в заговоре все участвовали под руководством Томаса. Это он обратил меня. Это он обратил Сава и подослал его к тебе. Это он обратил Наиму. И он, кстати, с ней трахается до сих пор. Это так, чтобы ты была в курсе. И это именно Томас нашёл моего отца и переманил его на свою сторону. Мы все принадлежим Томасу, и он король, а я ублюдок, который теперь отвечает за всё, что мы все натворили. Это нечестно.

— Тебя пожалеть? Тебе нужна порция обнимашек, или что ты от меня хочешь, Соломон? Может быть, поставить свечку в церкви за упокой? — ехидно усмехаюсь я.

— Ничего мне нужно. Просто я хочу, чтобы ты знала, как обстоят дела. Я исполняю приказы Томаса.

— Окей. Мне-то что? Вы все для меня ублюдки, Соломон. Мне плевать, кто и кому приказывает, меня волнуют только факты. Они очевидны. Поэтому свали отсюда и не смей даже приближаться к Стану. А своей сестре передай, что я доберусь до неё, — злобно шиплю. — Я отомщу ей за то, что она сделала с ним.

— Что она сделала с ним? — спрашивая, Соломон удивлённо приподнимает брови.

— Она знает. Спроси её. Пусть боится теперь даже своей тени. Уходи, — я бросаю взгляд за его плечо, но Соломон не двигается.

— Меня не волнуют твои дела с Наимой. Я её терпеть не могу. Она молода, ей всего шестьдесят лет. И она тупая шлюха. Так что мне плевать.

— Милые семейные узы, — разочарованно качаю головой.

— У нас их нет. Я сам по себе. Отец поддерживает Томаса, а я у них на побегушках, — озлобленно цедит он сквозь зубы.

— О-о-о, до меня дошло. Ты хочешь стать королём и свергнуть Томаса? — улыбаюсь я.

— Нет. Я не хочу быть королём. Я воин. Но и не хочу, чтобы Томас был королём.

— Надо же, твои желания быстро изменились. Ещё недавно ты орал всем, что он твой король.

— Я ошибся. Любой имеет право на ошибку, — тихо говорит Соломон. — Всё должно было быть не так, как случилось. Не должно было быть столько смертей.

— А ты что, ожидал? Что мы сдадимся без боя? Или мы должны были спокойно и молча отдать трон и свои жизни вам?

— Нет… не так. Томас убедил нас, что сражения не будет. Может быть, минимальное. Он подсчитал количество вампиров, а остальных убил. Это он их убил. Тех, кто ехал сюда. Он, а мы просто ждали, когда нужно создать имитацию силы. Думаешь, эти вампиры сильны? Да ни черта. Они психи, да, но у них нет силы. Томас их держит на сухом пайке, выдаёт им кровь раз в два дня, и всё. А оборотни? Эти грязные собаки. Они отвратительные, Томас обещал им мировое господство, как и остальным. И мы шли сюда, намереваясь просто восстановить справедливость. Томас же первый в очереди на престол, и он убеждал меня в том, что говорил с Рома и предупреждал его. Но Рома послал его к чёрту. Он даже объявил охоту на него. Но это всё было ложью. Я говорил с Рома. Он не подтвердил ни единого слова Томаса. Томас осознанно убил членов твоего клана и твоего дядю, Флорина.

— И для чего ты мне всё это рассказываешь? — прищуриваясь, спрашиваю. — Ты же друг Томаса? Какой тебе смысл наговаривать на него? Если он узнает, то убьёт тебя.

— Не убьёт, — хмыкает победно Соломон. — У меня есть кое-что, что он хочет. Так что ему выгодна моя жизнь и мои знания. А насчёт моих слов… хм, я ошибся. Я считал его другим. Но за последнее время он стал высокомерным ублюдком. Он всегда был холодным, расчётливым и жестоким. Он у меня на глазах убивал людей и вампиров, просто чтобы повеселиться. А сейчас… он меня бесит. Мы, его подданные, перестали быть достойны хотя бы нормальной еды. Томас преследует свои цели, и я не удивлюсь, если он убьёт всех, а затем создаст новый клан. Он же уже спрашивал тебя о том, где ваши отцы обратились, так?

— Да, — киваю я, подтверждая его слова.

— Вот. Но у нас не было этой цели. Я услышал его разговор с отцом. Они планируют что-то плохое. Они хотят создать армию сильных вампиров, а остальных убить. Тебя тоже убьют. Как только ты передашь всю власть Томасу, он убьёт тебя, ты ему больше не будешь нужна.

— Я так и предполагала, — хмыкаю я.

— Но тебе не обязательно выходить за него замуж. Ему нужна власть, чтобы призвать сюда вампиров твоего клана и убить всех до последнего. Ему никто не нужен. Он собирается переписать историю и сделать себя главным в ней. Он… — Соломон затихает, и до нас где-то далеко доносится голос Радимила, зовущий сына.

— Мне надо идти. Просто подумай о том, что я тебе сказал. Я помогать тебе не буду. Каждый сам за себя, Флорина, прости. Но ты можешь уничтожить Томаса, Флорина. Можешь. Если будешь готова, то я, может быть, подскажу тебе как. Но мне нужна будет ответная помощь, — Соломон быстро исчезает, а я подавляю улыбку.

Так, дело уже сдвинулось. Ему не удалось меня обмануть. Ни его раскаянный вид, ни гадости, которые он наговорил здесь, ни злость на Томаса якобы из-за его высокомерия, да и всё остальное не изменили моего мнения о Соломоне. Я же помню, как он пинал меня, считая, что я ничего не слышу. Я знаю, что он ядовитый кусок дерьма, скользкий подонок. Но вот меня заинтересовало то, что Томас хочет. И я, вероятно, заключу с Соломоном сделку… не сегодня. Пусть думают, что я ещё слаба и не могу выбрать сторону. И для начала мне нужно кое-что проверить.

Добираюсь до своей спальни и закрываю дверь на ключ. Нахожу сейф и ввожу цифры, которые сказал Стан. Замок щёлкает и выдвигается небольшая металлическая ложечка. Я разрезаю ногтем кожу на запястье и капаю кровью. Ложечка исчезает, и появляется экран, к которому мне нужно приложить большой палец. Я прикладываю его, мой отпечаток считывается. Замираю, наблюдая, как сейф открывается. Быстро запускаю руку внутрь и нащупываю конверт и небольшой холщовый пакетик. Достаю всё, что нашла, закрываю сейф и несусь к кровати. Бросаю содержимое на покрывало, и внутри меня всё сжимается от неприятного чувства. Это письмо от Рома. Я открываю его и вглядываюсь в почерк. Это он писал. Точно. Помимо этого, есть кровавый отпечаток пальца Рома. И я всё ещё не верю. Не верю, потому что приложить палец Рома было довольно легко, ведь его тело было разорвано у меня на глазах. А подделать его почерк тоже вероятный вариант, но… я стараюсь не верить. Я прямо выдавливаю из себя это недоверие, а мои глаза мутнеют от слёз.

«Флорина.

Когда ты будешь держать его письмо, я буду уже мёртв. Я знаю, моя девочка, тебе будет больно. Ты будешь страдать и винить себя. Знаю, что, вероятно, то, что ты прочтёшь, заставит тебя ненавидеть меня. Но я всегда буду любить тебя. Ты моя старшая дочь. Моя девочка. Не вини Томаса в том, что я умер. Это была моя идея, Флорина. Для тебя это дико, и я понимаю, что ты никогда не поверила бы в такое. Но… я устал. Моё время подошло уже довольно давно, я просто слишком люблю вас со Станом и не мог бросить своих детей на съедение этим мерзким гиенам. Но теперь у вас есть ещё один защитник, и он сможет помочь вам.

Мне не хватит времени написать тебе всё, что я должен был рассказать тебе раньше, Флорина. Я надеялся, что до этого не дойдёт. Но дошло. Отчасти это всё и моя вина тоже. Я должен был остановить Русо от ошибок, но и сам их совершил. Стан отчасти знает некоторые факты про Томаса, я рассказал ему, но не называл имён. Думаю, он догадается, о ком я говорил. Но многое осталось недосказанным.

Флорина, я убийца. Я никогда не прощу себя за то, что был трусом и не ушёл из клана, не отказался от покровительства твоего отца. Не вини меня, у меня были дети и ты. Я ради вас остался там, чтобы защитить. Но я не смог, прости меня. Дело в том, что, по приказу твоего отца, я убил двух братьев и трёх сестёр Томаса. Я убил их жестоко и быстро. Убил их у него на глазах, как мне и приказали. У нас был свод правил, наши законы. Ты их знаешь, Флорина. Но также были правила вхождения на трон и передачи власти в одной семье. Никто ими никогда не интересовался, но в них сказано, что в случае коронации старшего вампира из клана, не важно из какого рода, вампир должен убить всех кровных братьев и сестёр. Русо готовил Томаса на эту должность, поэтому мне пришлось убить его братьев и сестёр. С одной стороны, хочу верить, что Русо так защитил своих детей, а с другой стороны, я перестал доверять Русо уже довольно давно. Власть его развратила, моя девочка. Русо много времени провёл с Томасом, объяснив ему правила, но отец Томаса, король Джефри Догар не был в курсе происходящего у него за спиной. У нас было всегда два клана, но Русо и Джефри договорились не пересекаться, чтобы вампиры были полностью под их контролем. Джефри был таким же жестоким, как и Русо, моя девочка. Это и сыграло на руку Русо, и он пытался переманить Томаса на свою сторону. Томас изначально был сильным и уникальным ребёнком. Ребёнком, который должен был уничтожить наш клан. Это политика, Флорина. Только вот в неё втянули детей и разрушили их судьбы. Судьбы моих детей.

Если это письмо у тебя, значит, ты узнала всё про Томаса и доверяешь ему. Ты уже знаешь его историю и в курсе того, что он был на нашей стороне, пока у него не появилась причина восстать против нас. Но не против тебя или меня, а против Русо, Флорина. Твой отец… вероятно, жив. Я никогда не подозревал этого, но Томас уверен в этом, Флорина. Будь осторожна. Найди место, где ваши отцы обратились. Я не знаю этого местоположения, потому что меня обратили. Они держали это место в строжайшей тайне, но твоя мама очень любила писать книги. Ты помнишь наши тихие вечера у камина со сказками твоей мамы? Ищи в них. Твоя мама была против намерений Русо, но она его слишком любила, чтобы противостоять ему. Она была покорена им, а вот твой отец… твой отец любил власть. Но я уверен, что твоя мама оставила наследие своим детям. Ищи в сказках. Там есть все ответы на твои вопросы и там же есть спасение и смерть. Вечная смерть первородных. Твоя мама боялась за ваше будущее, Флорина, поэтому она просто не могла вас оставить без знаний и возможности спастись.

Запомни, Флорина, что только похоронив прошлое, можно создать новое и обязательно на новом месте. Сломав старое, рождается новое. Умирает вампир, но всегда появляется новый. Ни Догары, ни Монтеану никогда не думали ни о чём возвышенном. Для них была главной власть. Ты не они. Ты Моциону. Ты моя девочка. И я растил тебя в соответствии с твоей душевной чувствительностью. Мне всегда хотелось иметь такую дочь, как ты. И тебя мне отдали, как тринадцатого ребёнка, ненужного. Но ты была самой яркой и любимой для меня. Поэтому я возлагаю на тебя огромные надежды. Построй новый мир, Флорина. В ваших с Томасом руках невероятная возможность перечеркнуть старые устои, избавиться от всех предателей и начать новый род, честный и сильный. Тебе нужно сделать упор на дисциплину и уважение человеческой жизни, мире внутри и снаружи, балансе тьмы и света. Это всё у тебя есть. Ты прирождённая королева. Ты моя королева, Флорина. И я всегда буду любить тебя, доченька. Всегда. Прости, что ухожу так скоро и не увижу, как ты изменишь этот мир. Но старое умирает, чтобы уступить дорогу новому. Вам.

Всегда твой названный отец, Рома Моциону».

Я захлёбываюсь слезами, когда заканчиваю читать. Моё сердце снова и снова разрывается на миллион мелких осколков от слов Рома. Я пока не могу уложить в голове то, что он сказал, но это писал Рома. Никто не знал нашей традиции читать сказки у камина. И это был всегда Рома. Это был не мой отец, а Рома. Господи, мне всегда будет не хватать его. Всегда. Он никогда не осуждал меня. Рома воспитывал меня. Он ругал меня, но никогда не унижал и не осуждал. Он был моим защитником.

Видишь, мой друг, мы тоже порой слишком глупы, чтобы понять то, что лежит у нас перед носом. Мы тоже не успеваем сказать тем, кого любили, что они были для нас самыми близкими. Порой время не на нашей стороне. А ты успей. Успей сказать о своей любви и благодарности тем, кто тебе дорог. Никогда не знаешь, увидишь ли ты их ещё раз.

Прощай, папа. Я сделаю всё, чтобы ты гордился мной. Я клянусь.

Глава 17

Скажи, мой друг, твоя вера тоже пошатнулась оттого, что мы с тобой узнали? Ты так же, как и я, не знаешь, что думать и во что теперь верить? Ты тоже считаешь, что я должна продолжать отвергать факты и ненавидеть Томаса?

Если честно, то у меня кружится голова из-за выплаканных слёз от боли и ужаса. Я снова и снова перечитываю письмо Рома, намеренно причиняя себе боль. Мы мазохисты. Мы любим страдать. Мы же королевы драмы. Вот и я такая же. И каждый раз, когда я читаю, то мой взгляд цепляется за то, что мой отец жив. Хотя это просто невозможно. Я собирала его скелет по кусочкам. Я видела куски его тела на столе. Это невероятно. Он мёртв. Поэтому я считаю, что кто-то, а, вероятно, это Соломон или Радимил убедили Рома в том, что мой отец жив, чтобы заставить его бояться. Мой отец первородный. Его сложно убить. Для этого понадобилось множество вампиров. Но он не бессмертный. Я похоронила его. Поэтому я точно уверена в том, что мой отец мёртв.

Касаюсь пальцами холщового мешочка, и оттуда на покрывало падает перстень моего отца. Тот самый перстень, который потерялся, как мне сказал Рома. Этот перстень передаётся от короля королю, как символ передачи власти. Меня пробирает холод.

Это всё правда. Факт предательства отца, его безразличие ко мне и желание видеть на троне Томаса разрывают мою связь с ним. Я это чувствую. Я ощущаю, как внутри меня тонкие нити моего рода расщепляются, отворачиваясь от прошлого. Они словно выключают свет в тех комнатах моего разума, в которых я всегда держала его включённым, чтобы помнить, как меня любили. Сразу же становится холодно и больно. Как будто розовые очки слетают окончательно с твоих глаз, и ты видишь не свет, не тепло, не любовь, а то, как всё было на самом деле. Ты можешь холодно оценить события, которые раньше были для тебя самыми любимыми. Теперь они кажутся самыми ненавистными и отталкивающими.

Не знаю, сколько проходит времени, пока я лежу и кручу в руках перстень отца. Меня заставляет выйти из своего туманного и подавленного состояния хлопок двери. Я сажусь на кровати и вижу Томаса. Он быстро оценивает предметы, лежащие передо мной, и подавляет улыбку.

— Ты читал газету? — спрашиваю я, показывая на письмо.

— Нет. Я не люблю такой вид корреспонденции, — отрицательно качает он головой.

— А вот такой? — Я встаю и протягиваю ему перстень. Он тяжело вздыхает и кивает мне. Томас тянется к моему виску, но я делаю шаг назад. Я пока не уверена в том, что думаю. Не могу доверять ему. По лицу Томаса пробегает разочарование, но он достаёт из ящика стола блокнот и что-то быстро пишет в нём, а затем протягивает его мне.

«Когда я видел твоего отца в последний раз перед тем, как меня заперли, он отдал мне свой перстень. Это доказательство моего права на трон».

Хотя я это и подозревала. Я бросаю в огонь записку и протягиваю перстень Томасу, но он отходит назад. Он показывает на меня и поджимает губы, отказываясь от перстня. Ну, он мне тоже не нужен. Мне противно держать вещь отца в руках, поэтому я убираю перстень обратно и хватаю письмо Рома. Я протягиваю его Томасу, отчего он хмурится.

— Это моё решение, — твёрдо говорю я.

Томас берёт письмо из моих рук и произносит одними губами: «Спасибо».

Он быстро читает его, а мои глаза снова наполняются слезами, вспоминая каждую строчку. Я отворачиваюсь и вытираю слёзы, сделав два глубоких вдоха. Мне нужно взять себя в руки. Я должна…

Руки Томаса ложатся мне на плечи, и я вздрагиваю, инстинктивно пытаясь отскочить от него, но он удерживает меня на месте. Я чувствую его поцелуй в затылок. Моё сердце пропускает удар. Приток тепла в груди и во всём теле шокирует меня, как и внезапная нежность Томаса, словно не было этих месяцев ада. Словно мы снова находимся в моём доме, и он обнимает меня, качая в своих руках, пока смотрим в окно на то, как падает снег. Так спокойно и хорошо.

Томас напоследок сжимает мои плечи и убирает руки. Я оборачиваюсь и вижу, как в камине уже практически догорело письмо Рома. Это безопасно и правильно.

— Флорина, я хочу, чтобы ты пошла за мной, — резко произносит Томас, и я моментально напрягаюсь. — Это приказ.

Я прищуриваюсь, а он показывает пальцем вокруг себя. Теперь Томас не скрывает того, что он играет свою роль, только вот это может быть моей фантазией.

— Хорошо, — сухо ответив, направляюсь за ним.

Конечно, я понимаю, что пока не рискну не узнаю правду. Но… это чертовски страшно. У меня огромное количество сомнений. Да, Рома был предельно ясен в своём письме, а также Томас говорил со мной через Стана, и… там было что-то про любовь, но я… боже, да мне просто страшно поверить во всё это. Страшно.

Мы выходим из замка под удивлённые взгляды вампиров, некоторые из них следуют за нами.

— Что происходит? — хмурясь, спрашиваю я, когда Томас огибает замок.

— Иди молча, — рявкает он.

Недовольно поджимаю губы и выполняю приказ. Но за нами идёт уже приличная толпа вампиров, они все перешёптываются, абсолютно не понимая, что происходит. Мы заворачиваем за угол ещё раз, и Томас останавливается. Когда я подхожу к нему, собираясь возмутиться странному приказу, то открываю рот и так замираю. Меня пробирает озноб, а затем меня резко начинает мутить. У меня за спиной раздаются возгласы и охи, а толпа делает шаг назад.

— Итак, этого достаточно? — спокойно спрашивает Томас, показывая на гору тел и гору голов. Это словно игра «подбери правильную голову к телу».

— Что… что ты натворил? — выдавливаю из себя. Вонь трупов, протухшей крови и смердящий запах выделений вызывают сильнейшую тошноту.

— Ты сказала, доказать, что я буду честным, сильным и справедливым королём, Флорина. Это моё доказательство, — Томас кивает в сторону обезглавленных трупов. Несколько голов я узнаю, их обладатели были членами моего клана.

— Ты что, вырезал весь мой клан, который находился здесь? — возмущаюсь я.

— Нет, не весь. Исключительно только предателей, которые изначально знали, что в самый момент сложный для клана они его бросят. Так как скоро мы станем одним кланом, мне не нужны предатели. Они должны быть казнены. Я их казнил. Один.

— Но…

— Этим вампирам нельзя доверять, а я собираюсь создать один большой, дружный и сильный клан, в котором никто нас не предаст. Эти же вампиры помогали нам добыть информацию, они убивали своих же и легко могут сделать снова то же самое. Это стратегически верный шаг к очищению нашего клана. Это…

— Что за чертовщина здесь творится? — раздаётся откуда-то из толпы возмущённый голос Радимила. Через несколько секунд он, расталкивая вампиров руками, выбирается вперёд, как и Соломон с Наимой. Они все замирают и в полном ужасе смотрят на две кучи плоти.

— Ты совсем рехнулся, Томас? — орёт Соломон, показывая на трупы. — Ты сдурел, что ли?

— Нет. Я убил предателей. И не тебе меня отчитывать. Я король, — шипит Томас.

— Ты ещё не король, — злобно цедит Соломон. — Это было крайне жестоко. Они же помогали нам! И мы обещали им защиту! Выходит, что тебе, как королю, нельзя доверять! Ты только что показал это своему клану! Вот этим самым поступком ты показал, что с лёгкостью избавишься от них, если тебе просто моча в голову ударит! Ты в своём уме?

— Не тебе меня отчитывать, Соломон. Я показал своему клану, что не приемлю предательства. И они должны уважать мои законы, как и понимать все последствия. Предавший раз, предаст и во второй, а я это обрываю на корню. Так понятнее для твоего скудного умишки?

От обидных слов Томаса Соломон дёргается вперёд, намереваясь напасть на него, но его за руку хватает Радимил.

— Ты поступил подло, Томас. Соломон прав, мы не подписывались на подобное зверство, — холодно говорит Радимил.

Я изумляюсь их лицемерию. Если вспомнить, что Радимил предал моего отца, меня и весь наш клан, организовал нападение и позволил своим друзьям погибнуть, то сейчас его слова просто смешны, как и слова Соломона. Но я прекрасно знаю, для чего они это делают. Томас поступил неправильно. Он погорячился, не отрицаю, хотя от предателей я бы тоже избавилась. Но Томасу следовало сделать это не так показательно, потому что Радимил и Соломон теперь имеют прекрасный козырь в своих руках, и сейчас они его разыграют.

— Я убил исключительно предателей, которые легко позволили нам войти сюда и с удовольствием убивали свой же вид. Если для вас подло уничтожать подобных мразей, то это ваша проблема. Как вы можете заметить, я оставил в живых дезертиров, потому что есть различие между тем, чтобы спасти свою жизнь и испытывать стыд за желание жить и тем, чтобы радоваться смертям и жестоко убивать членов своего же клана. Разве вы так не считаете? — спрашивает их Томас, но никто ему не отвечает.

Напряжение нарастает. Так, это уже не смешно. Пора бы прекратить вечеринку и просто убить всех. Я бы так и сделала, ну или… что-нибудь ещё. Потому что теперь вампиры усомнились в разумности своего короля, а также страх зачастую останавливает от совершения абсолютно неадекватных поступков как вампиров, так и людей.

— Это не важно, — фыркает Соломон. — Ты просто убил тех, кто нам помогал.

— Ты вырезал целые семьи, чтобы посмеяться над Монтеану и показать их людям. Чтобы обнаружить эти семьи и натравить на них людей, — парирует Томас.

Среди вампиров снова пролетает возмущённый вздох.

— Это был твой приказ. Я подчиняюсь тебе.

— Соломон, если я спрошу сейчас любого присутствующего здесь, то каждый скажет, что именно ты его завербовал, а не я. Я лишь дал им то, о чём они просили. Мне продолжить говорить остальное, или ты просто заткнёшься, пока сам не оказался там? — спрашивает Томас, и я сглатываю от ярости, исходящей от него.

— Прекратите, — рявкает Радимил. — Что вы здесь устроили? Это не школьный бал, на котором вы дерётесь за танец с девочкой. Это, чёрт возьми, жизни наших подданных. И я не считаю разумным выворачивать перед всеми своё грязное бельё.

— Да плевал я на это, — кривится Соломон. — Он недостоин быть королём. Даже сама Флорина ненавидит его и не хочет отдавать ему власть добровольно.

Эй, не впутывай меня. Я лишь смотрю шоу!

— Да-да, слышали? Томас хотел скрыть от вас, что королева пожелала сама выбрать себе мужа из присутствующих здесь мужчин. Любой может стать королём, а так как мы собираемся писать новую историю, то нам плевать на завещание Русо. Его больше нет. Монтеану не так сильны, как раньше. И любой, абсолютно любой, даже оборотень, может стать королём и мужем Флорины. Есть желающие?

Мужчины начинают гоготать, тыча на себя пальцами. Все орут, а я поворачиваюсь к Томасу, который злобно смотрит на меня, задав немой вопрос вроде: «Довольна? Ты сама заварила эту кашу!».

Я всего лишь хотела узнать их тайны, а не казнить половину вампиров и не устраивать кладбище на заднем дворе замка. Это не я виновата.

— Закрыли все рты! — повышает голос Томас и обращается. Он шипит на них, и сразу же все замолкают. — Я здесь принимаю решения! И это моя прерогатива казнить тех, кто предаёт свой клан! Они предатели и поплатись за это! Хотите на их место? Пожалуйста! Становитесь в чёртову очередь, если собираетесь предать меня! Это уже угроза и последствие нарушения моих правил!

— Ты не король! — орёт в ответ Соломон. — Король бы никогда не допустил подобного! Король бы наградил смельчаков за то, что они противостояли Монтеану и их диктатуре!

Охренеть. Вот и приплыли.

— Здесь королева этого грёбаного клана, Соломон! — парирует Томас, тыча в меня пальцем.

Теперь все смотрят на меня, а я поджимаю губы.

— Что ж, это был мой приказ, — сухо бросаю я. — Это было моё условие, чтобы принять решение. Хотите ненавидеть кого-то? Можете выбрать меня. Мне плевать. Но эти ублюдки предали меня. А я такого не прощаю. У Томаса не было выбора. Он или убивает их, доказывая мне, что подходит на место короля, или же я выбираю другого. Но, как видите, он доказал. И я…

— Сука!

— Тварь!

— Гори в аду, Монтеану!

Меня перебивают крики, отчего лишь я раздражаюсь. Так, ладно, я тоже совершила ошибку. Может быть, мне не стоило защищать Томаса. Но я не могу позволить, чтобы начался чёртов бунт. Это просто смешно.

Рыча, выпускаю клыки и пролетаю мимо нескольких вампиров. Хватаю одного из них за шкирку и швыряю в сторону отрубленных голов, отчего они разлетаются в разные стороны, как кегли.

— Не забывайтесь, с кем вы, мать вашу, разговариваете и кому кричите! — злобно цежу я, клацая зубами. — Не забывайте, что я чёртова королева, и у меня полно силы, чтобы раздавить каждого из вас за непослушание! Я не собираюсь терпеть ваши грязные языки и отрублю их к чёрту, если хотя бы кто-то ещё пикнет! Есть желающие?

Тишина. Я выпрямляюсь и прочищаю горло.

— Вот и отлично. Новый мир и новые правила. Пусть даже я и дала своё согласие соединить два клана, но не потерплю подобного, вы меня услышали? Я буду убивать, ненавидьте меня за это, потому что у меня прекрасная память. Я помню каждое лицо, которое смеялось, когда мои вампиры умирали для вашего удовольствия. Я помню каждую улыбку. И я, чёрт возьми, до вас доберусь. Бойтесь, твари, потому что теперь вы в грёбаном аду. Я не успокоюсь, пока вы не принесёте извинения и не станете послушными. Думаете, что я милая? Ни черта. Я тринадцатый ребёнок. Я самый безумный ребёнок своих родителей. Я чёртова психопатка и обожаю убивать. Вы ещё не видели самой страшной моей стороны и молитесь, чтобы не увидеть её. Вы…

— Томас! — откуда-то издалека меня перебивает крик Сава. Я замолкаю и бросаю взгляд на Томаса. Он хмурится и выходит вперёд, когда Сав добирается до него. Он весь бледный, и его взгляд бегает то по мне, то по Томасу.

— Стан сбежал. Его нет в темнице. Я, как обычно, пошёл его проверить, ты сам приказал мне, чтобы защитить клан от его безумия. Но он сбежал. Он убил троих наших вампиров, точнее, своих бывших коллег. Наверное, в отместку за их предательство, — выпаливает Сав. — Он сбежал. Его нигде нет.

Страх всё стискивает внутри меня. Он не мог сбежать. Стан не такой. Он бы никогда не оставил меня.

— Так, немедленно все вернулись в дом и займитесь своими делами. Завтра у нас великий день. День свадьбы и коронации, поэтому у вас есть чем развлечься. Живо все разошлись, — рявкает Томас.

— Это она ему помогла. Стан был слишком слаб, чтобы убежать, — шипит Наима, указывая на меня пальцем.

— Ну ты труп, — рыча, я выпускаю клыки и прыгаю на Наиму. Ненавижу эту суку. И я собираюсь её убить. Лучшая тактика — нападение. И сейчас она подтвердила, что могла участвовать в побеге Стана или же убить его, или что-то ещё. Ох, мой друг, не суди меня, я просто её ненавижу и нашла для тебя оправдания моей жестокости. Прости, я уже устала быть понимающей. Пришло время убивать.

Глава 18

Я не всегда была смиренным вампиром. Точнее, я никогда не была смиренным и спокойным вампиром. Я тот вампир, который не может сидеть на месте, держать язык за зубами и прощать обидчиков. Нет, я мщу. Я злопамятна и слишком язвительна. А также я не против хорошей драки.

Мои когти впиваются в глазницы Наимы, и она визжит от боли. Меня пытаются оттащить от неё, но я ухмыляюсь и позволяю мужчинам оторвать меня от вампирши. Наима орёт во всё горло, когда я отлетаю назад, сделав кувырок в воздухе, и прыгаю на землю, довольно держа в руках глазные яблоки. Кровь хлещет из пустых глазниц Наимы, она орёт настолько громко, что даже немного закладывает уши. Радимил в шоке пытается как-то исправить ситуацию, а Соломон просто наблюдает, как и Томас с Савом. Надо же, они, кажется, не сильно расстроились.

Разжав руки, я довольно улыбаюсь, показывая глазные яблоки Наимы Радимилу, обернувшемуся ко мне.

— Ты совсем с ума сошла, Флорина? Это же моя дочь! — орёт он, снимая свою рубашку и закрывая глаза Наиме. Оставшись в белой футболке, вампир передаёт Наиму Соломону и приказывает позаботиться о ней. Нехотя Соломон уходит, бросая ненавистный взгляд на Томаса.

— Да мне плевать, кто она тебе. Она насиловала Стана, — с презрением выплёвываю я. — Ты же не думал, что я прощу её? Брось, Радимил, ты не такой тупой. Я никогда не прощу и когда-нибудь убью её. Я придумаю изощрённые пытки для этой суки. Клянусь тебе, Радимил. Клянусь. Поэтому тебе проще смириться с тем, что я здесь королева, и только я спрашиваю, кто и когда рехнулся. Так что захлопни свою вонючую, старческую варежку и собери всех для совета, пора уже разобраться в вашем бардаке.

— Ты…

— Цыц, — я вскидываю подбородок и приближаюсь к нему, трясущемуся от ярости. Это так умилительно. У Радимила даже губы дрожат от желания врезать мне.

— Дев…

— Закрой рот, я сказала тебе, — шиплю, обнажая клыки. — Закрыл свой рот, Радимил. Ты будешь подчиняться мне. Я твоя королева, а завтра буду официальной королевой. А также не забывай, что я владею тобой, Радимил. Ты принёс мне присягу верности, и моя сущность крепнет, поэтому я без зазрения совести запру тебя к чёрту в подвале и забуду о тебе вместе с твоими детьми. Ты понял меня? Ты услышал, что я требую от тебя?

Он сжимает губы и кивает. Боже, он искренне ненавидит меня.

— Тогда двигай своей тощей задницей. Давай, пошёл отсюда, — рявкаю я. Радимил сразу же с психом исчезает. Я поворачиваюсь к Томасу и Саву, наблюдающим за этой сценой.

— Флорина, какая гадость, выбрось это, — кривится Томас, показывая взглядом на мои руки.

Ухмыльнувшись, я бросаю в рот глазное яблоко и жую, чем вызываю у обоих приступ рвоты.

— Это отвратительно, Флорина. Просто мерзость, — шипит Сав и уходит.

— Серьёзно? Не боишься от неё чем-нибудь заразиться? — продолжая морщиться, качает головой Томас.

— Ну, это я должна спросить у тебя, ты же её трахал и делаешь это до сих пор, — приняв равнодушный вид, пожимаю плечами.

— Господи, было всего пару раз, и теперь мне всю жизнь отвечать за эту ошибку.

— Вот что гадость. У тебя явно паршивый вкус. Одно гнильё, — я выплёвываю оставшееся от глаза Наимы, но вот второй припасу. — И что ты натворил?

Я смотрю на кучу плоти и недовольно цокаю.

— Оно же опять вонять будет. Если сжечь это всё, то я точно задохнусь.

— Не беспокойся. Их съедят.

— Ладно. Я пойду и проверю Стана. Он не сбежал. Это чушь, — фыркнув, я направляюсь обратно.

— Совет, Флорина, ты сама назначила совет, — напоминает Томас.

— Ага, я приду, как только буду уверена, что Стан в порядке.

— Он ушёл.

— Вряд ли, — хмыкнув, я оставляю Томаса и влетаю в замок. Через пару минут я сбегаю по лестнице вниз и обхожу три трупа, валяющихся по дороге. Здесь снова столпились вампиры. Ублюдки любопытные.

— Исчезли с моих глаз! — рявкаю на них. Всех, как ветром сдувает, кроме Сава. Он обеспокоенно смотрит на пустую темницу.

— Стан? — зову его. — Живо тащи сюда свою задницу, я не в настроении! Стан!

Но ничего. Его нет. Я жду и жду, притоптывая носком ботинка, а друг так и не появляется.

— Он что, правда, сбежал? — недоумённо шепчу я.

— Да. Его нет. Я уже проверил его комнаты. И также другие вампиры проверили свои спальни, кухню и остальные места. Его нигде нет. Он сбежал, и это опасно для него. В его крови очень много отравляющей сыворотки, ему может стать плохо, да и выглядел он, как больной вампир, — тихо говорит Сав.

— Он не мог меня бросить. Он отлучился и вернётся. Стан никогда бы меня не бросил здесь одну. И он не мёртв. Я бы почувствовала. Он придёт обратно, или я его призову сюда насильно, — хмурясь, шепчу я.

— Совет. Томас вызывает на Совет, — внезапно вздрагивает Сав и кривится, прикладывая пальцы к виску.

— Это правда? — спрашиваю, понижая голос, и поворачиваюсь к нему.

— Ты о чём? — Сав прищуривается, глядя на меня настороженно.

— Стан мне кое-что рассказал. Твоя семья…

— Мертва. Они были предателями, — отрезает Сав и ретируется так быстро, что я даже не успеваю его задержать, потому что просто не ожидала, что он сбежит.

Меня не особо пугает исчезновение Стана. Он вернётся. Вышел подышать свежим воздухом или ещё по какой-нибудь причине. Он знает, что, кроме него, у меня никого больше нет. Он не оставил бы меня одну в этом аду. Не оставил бы, правда? Он же… это же мой Стан.

Направляюсь к залу заседаний и довольно отмечаю, что вампиры теперь сторонятся меня, а те, кто дезертировал, когда им предложили это сделать, чтобы спасти свои жизни кланяются мне. Я не виню их. Вот их не виню, потому что никто умирать не хочет, а они выбрали меня, даже когда осознали, что мы проиграли. Они до последнего выбирали меня, но у них семьи. Я знаю… у них семьи, и терять семью больно.

Когда я вхожу в зал, то меня чуть ли не сносит ором и ненавистью. У меня даже глаз начинает дёргаться от криков Соломона и Радимила. Они спорят насчёт коронации Томаса, который спокойно сидит в кресле. Оборотень первым замечает меня и принюхивается.

— Лови вкусняшку, — усмехнувшись, бросаю ему второй глаз Наимы, и оборотень, как идиот, ловит его ртом. Все замирают, когда в его рту исчезает глаз Наимы, и только через секунду этот придурок понимает, что у него во рту. Он выплёвывает глаз, который летит в Соломона.

— Сука! Ты совсем офигела? — орёт Норман.

Отскочив от падающего глаза, Соломон наступает на него и давит, словно это таракан, а Сав издаёт протяжное «фу-у-у-у».

— Серьёзно, Флорина? Серьёзно? — недовольно бубнит Радимил.

— Ага, — ухмыляясь, я облизываю покрытые кровью пальцы и плюхаюсь на своё место. — Итак, дебилы, расскажите, какого чёрта вы устроили там перед всеми вампирами? Вы хотя бы на секунду задумались над тем, что уронили авторитет всех вас, вместе взятых? Вы осознаёте, насколько вы сегодня облажались, а?

— Подбирай выражения, Флорина, — обиженно шипит Томас.

— Не собираюсь, потому что это правда. Вы совсем рехнулись, а? Я не против убийств. И Томас поступил верно. На кой чёрт нам вампиры, которые легко предают? Они не нужны. Этот лишний груз, на которой я трачу свои деньги. Точнее, Радимил тратит мои деньги на содержание этого сброда. Что, скажете, я вру? — спрашивая, оглядываю всех. Радимилцокает и садится на место, как и Соломон.

— Она права, — вставляет Норман. — Изначально мы планировали их убить, потому что они предатели. Я что, один, слушал вас всё это время?

— Мы не планировали. Он планировал, — Соломон указывает пальцем на Томаса.

— Давно был на исповеди, Соломон? Пора бы, ты заврался, друг. Ты чертовски заврался. И если думаешь, что я спокойно приму факт твоего небольшого бунта, то ты ошибаешься. Ты чертовски ошибаешься, — говорит Томас настолько холодно, отчего даже у меня мурашками покрывается кожа от неприятного подтекста.

— Ну, давай рискни, — нагло ухмыляется Соломон.

— Прекратите, — рявкает на них Радимил. — Достаточно. Соломон, ты не можешь так вести себя. Твоё поведение омерзительно, я больше не собираюсь его терпеть. Я тоже неправильно повёл себя и приношу свои извинения, Томас. Сын, ты забываешь, что Томас — наш будущий король, и мы в первую очередь должны показывать нашим подданным, как нужно относиться и уважать нашего короля.

— Хорошо отсосал. Глубоко взял, — шепчу я.

Радимил бросает на меня злой взгляд.

— Флорина, закрой рот, — шипит на меня Томас.

— Ладно-ладно, я же не знала, что у тебя начались проблемы с женщинами, раз ты позарился на задницу сморщенной обезьяны. Видимо, дела совсем плохи. Не осуждаю, — я поднимаю руки, подначивая обоих. Они рычат на меня, а я хихикаю.

— Может быть, перейдём к более серьёзным темам? Что делать с трупами и что делать с вами? — хмурясь, спрашивает Сав. — А также куда подевался Стан? Если он сбежал, то может добраться до клана Монтеану, и они придут с войной к нам.

— А по-твоему для чего я женюсь завтра на Флорине? — фыркает Томас. — Даже если он сбежал, то ему помогли. Нужно найти предателя, казнить его и сыграть свадьбу. Когда клан Монтеану доберётся сюда, то я уже буду связан кровным союзом с Флориной и коронован. Им ничего другого не останется, как принять сей факт.

— Если только она выйдет за тебя замуж, — едко вставляет Соломон.

— У тебя есть с этим проблемы, Флорина? Свадьба состоится? — спрашивая, Томас напряжённо смотрит на меня.

Я пожимаю плечами.

— Плевать.

— Флорина, — настаивает Томас.

— Да, свадьба состоится. Доволен?

— Вопрос исчерпан. Если у тебя есть какие-нибудь ещё претензии ко мне, Соломон, то выскажись. В следующий раз я уже не буду сдерживаться. Так что лучше решить всё сейчас.

Соломон поджимает губы и отворачивается, демонстрируя своё презрение. А затем он подскакивает на ноги и вылетает из зала заседаний.

— А я смотрю у вас здесь, вообще, цирк уродов, — смеюсь я.

— Флорина, чёрт бы тебя подрал, закрой рот! — кричит на меня Томас.

— Да ладно, не психуй. Но это лишь констатация фактов. Если вы до сих пор не урегулировали личные вопросы и не наладили межличностные отношения, то хрен вы для кого-то будете авторитетами. Если Соломон и дальше станет саботировать твоё правление, то будет война или бунт. Поэтому решите всё, иначе вы просто опять налажаете, ребята. Вы и так лажаете на каждом шагу. Признаюсь, за вами весело наблюдать, но это утомляет. Поэтому я пойду приму душ, смою вонь этой сучки с себя и отдохну. Распорядитесь, чтобы мне принести поесть. А вы разбирайтесь со своим дерьмом сами. Да, ещё уберите то дерьмо, которое натворили на заднем дворе замка. Не портьте природу, ушлёпки, — фыркнув, оставляю их ссориться дальше.

А ситуация всё лучше и лучше. Я прямо уже предвкушаю, когда Соломон взорвётся, и его вынесет вперёд, тогда-то мы и узнаем, что же скрывает он на самом деле. Я поднимаюсь к себе, когда замечаю Соломона. Ну, конечно. Этот придурок теперь — королева драмы. Он сидит на краю балконной рамы и смотрит вдаль, да с него можно картины писать. Господи, какой великолепный актёр.

— Эй, истеричка, ты в порядке? — ухмыльнувшись, я подхожу к нему.

Он, ощетинившись, обнажает свои клыки.

— Тебе что, зубную пасту подарить или щётку? Увы, я не говорю на твоём придурковатом языке.

— Ты можешь отвалить от меня? — цокает он и отворачивается обратно к окну, словно приглашая меня надавить на него. Да, конечно, он всё это подстроил. Он сидит в трёх метрах от моей спальни. Он знал, что я буду идти по этой стороне коридора.

— Ладно, выкладывай, что с тобой не так? Ты типа в моём клане теперь. И ты псих. А ещё я хочу знать, что ты сделал со Станом, или это была твоя тупая сестра?

— Я не трогал Стана. Мне плевать на него, это у Томаса пунктик на него. Он ненавидит, когда другой мужчина на первых ролях. Ему всегда нужно быть лучше всех, а Стан для него серьёзный соперник. Кто и мог убить Стана, так это Томас.

— Он его убил? — спрашивая, словно замираю, и это привлекает Соломона.

— Думаю, да. Но не он, а Сав. Сав выполняет все его приказы. Он же вкалывал Стану препарат, который уничтожает вампира изнутри, причём очень болезненно. Что-то вроде яда. Он мешает его с кровью, — делится Соломон. — Мне Стана было невыгодно убивать, как и Наиме. Моя дура-сестра — шлюха, а Стан хорошая резиновая кукла, и ещё она ненавидит тебя. Я говорил им, что Стана не стоит убивать, как и Рома. Они выгодны. Рома был очень умным и мудрым. А Стан хороший воин и отличный стратег. Это бесит.

— Если они его убили, то нашему соглашению конец, — рычу я.

— Что и правильно, Флорина. Ты же видела, всё летит к чертям. И это меня раздражает. У нас был чёткий план. Но Томас всё переиграл. Не удивлюсь, если завтра он убьёт тебя сразу же после ритуала, а нас потом, чтобы создать новый мир. Он же псих, как и его папочка. У них вся семейка психов. Он хранит тело своей матери и ищет ей нужное сердце. Ну кто в здравом уме такое делает?

— Что? — выпаливаю я. — Что Томас хранит?

Соломон испуганно округляет глаза и поджимает губы.

— Он хранит… архивы… своровал у Рома. И ещё многое, — заикается Соломон.

Господи, да говори ты уже, идиот.

— Ты сказал про его мать. Я убила её. Я лично убила её и съела сердце, — прищуриваюсь я. — Как Томас может хранить тело своей матери, если я сожгла всё к чёрту?

Соломон тяжело вздыхает и бросает взгляд за моё плечо, проверяя, нет ли кого.

— Папа забрал её тело, от его отца ничего не осталось, а вот Гела была практически в порядке, не считая сердца. Ты же знаешь, что она первородная, и она, как и Томас, неуязвима. Если ей подобрать правильное сердце, то она оживёт. Я думаю, что он собирается забрать у тебя трон, потом оживить свою мать и вернуть господство Догаров, — на одном дыхании говорит Соломон.

Боже мой.

— То есть… подожди, Радимил забрался в замок и выкрал тело Гелы? Но я там была одна.

— Или ты думала, что была одна. Я видел её тело. Да, она усохла, но её можно оживить. Это же легко для Томаса. Он её сын. Папа был там, когда ты убивала семью Томаса, Флорина. Это и заставило его затаиться, пока они не произвели сыворотку. Они проверяли её на вампирах. К примеру, на жене Стана, на отце Сава и на многих других. Сыворотка отлично работала. Сначала она забирала силы, делала вампира уязвимым, а потом они сходили с ума. Ты сама была подвержена этой сыворотке, то так как в тебе сильная кровь, то она её вымыла, и всё. Ты вернула себе сущность и снова стала вампиром, другим так не повезёт. Поэтому мы и пришли сейчас, пока ты была без сил. Томас давно планировал нападение на вас, чтобы отомстить за свою мать и вернуть ей трон. Он же мамочкин сыночек, — Соломон с отвращением кривит губы. — Он сам говорил об этом мне, и отец постоянно проверял тело Гелы, пока Томас его не забрал с собой.

— Куда забрал? — с трудом спрашиваю я.

Этого не может быть. Нет. Это просто чушь собачья.

— Я не знаю. Знаю только то, что Томас забрал её тело в сумке, когда улетел вместе с тобой.

— Что? — Кажется, что внутри меня всё ломается вновь. Нет, пожалуйста, только не опять.

— Он вроде как передал её тело отцу, и тот его спрятал. И я думаю, что он немного шантажирует Томаса её телом. Потому что отец стал спокойнее, и многое ему сходит с рук.

— Но ты знаешь, где её тело? — уточняю я.

— Нет. Отец на меня зол, да и он всегда Томаса больше выделял. Он никогда не посвящал меня в свои планы. Он та ещё скотина. Они оба ублюдки.

— А если найти тело Гелы и самим начать шантажировать Томаса? Ты бы мог? — медленно говорю, закидывая удочку. — Если бы у тебя было тело его матери, то… не знаю, он бы начал с тобой считаться.

Соломон внимательно смотрит на меня и качает головой.

— Мой отец умеет прятать тела, Флорина. Вряд ли, да я и не волнуюсь за свою жизнь. У меня есть то, что нужно Томасу. Точнее, у меня есть информация, где взять нужное сердце.

Меня пробирает до костей холодом. Я, кажется, тоже знаю, где можно взять подходящее сердце. Сердце вампира. Вампира с сильной кровью. Моё.

— Догадалась, да? — усмехается Соломон. — Теперь понимаешь, для чего ты на самом деле нужна Томасу, и почему он тебя не убил? Как только ты выйдешь за него замуж, так станешь его собственностью. Как только отдашь ему власть над своим кланом, ты точно не будешь ему нужна, и тогда он воспользуется возможностью вернуть свою мать. Догары никогда не говорят правду, Флорина. Тебе ли не знать этого, правда?

Соломон обходит меня и победно улыбается, зная, что поселил в моей голове достаточно мыслей, а в моём сердце очередную порцию боли и недоверия.

— Ах да, если тебе нужна будет помощь и другой король, то ты знаешь, где меня найти. Хотя ты всё равно выйдешь за него замуж, Флорина, потому что Стан у него, и он снова будет им манипулировать. А ты сделаешь всё ради своего драгоценного Стана. И что вы все в нём нашли? — фыркнув, Соломон исчезает.

Я едва могу вздохнуть, прикладывая ладонь к животу. Мне тошно и плохо. Этого просто быть не может. Это ложь. Гела мертва. Я убила её. Я лично убила её. А если не ложь? Если она, и правда, жива, точнее, её можно вернуть к жизни благодаря моему сердцу?

Что мне делать? Я понятия теперь не имею. Я только вроде бы убедилась в том, что Томас не так плох, и вот… взрыв. Очередные обломки. Очередное мучение. Здесь точно никому нельзя верить. Никому. Но, господи, я не в силах принять факт того, что Гела может вернуться. Я просто… в ужасе. И мне страшно. Эта женщина предала меня. Она приставала к Стану. Она спала со всеми моими братьями и с моим отцом. Она шлюха. Да, мои розовые очки спали, а память у вампиров идеальная. Я просто не хотела видеть правду. Я обеляла честь отца и братьев у себя в голове. Я обманывала себя и сейчас чётко вспоминаю моменты, которые предпочла забыть и игнорировала их, только бы не было больно снова. Так почему же всё-таки так больно?

Глава 19

Вампиры всегда были и будут отличными манипуляторами, и у них всегда есть, чем и кем манипулировать, чтобы добиться своего. Зачастую есть. Но есть Радимил, который вряд ли расстроится, если потеряет сына или дочь. Насколько я знаю, он даже никогда не был женат. Он всегда предохранялся, и эти дети… ну, это было ему выгодно. Вот им сложно манипулировать. Всё, что у него есть — это его жизнь. Она ему нужна, чтобы увидеть то, во что выльются его поступки. Что касается Соломона или Наимы, то они такие же. Наима так, вообще, никому не нужна. Она здесь, как бесплатный унитаз, потому что никто её не уважает. Норман, он меня совсем не беспокоит. Он оборотень. А оборотни, скажем так, имеют одну цель в жизни — создать стаю и наплодить мелких щеночков. Томас. Здесь стало всё сложно. Не описать, мой друг, что сейчас творится у меня внутри. Это и ярость, и недоверие, и сомнения, и страх, и отчаяние, и вообще очень много эмоций. Даже сущность не прощает предательства. Да-да, я помню, что она обожает Томаса, но сейчас она зла. Сущность не прощает измен. А для неё то, что сделал Томас и скрыл от меня, является именно изменой. Сущность эгоистична и не терпит соперничества.

Но разве такое возможно? Я точно помню, что съела сердце Гелы. Давилась, плакала и ела его. И я дура, слишком чувствительна и доверчива. Это во мне бесит. Я же не разрубила её, как сделала это с её мужем. Просто оставила её там без сердца, посчитав, что этого достаточно, чтобы она умерла навсегда. Я понятия не имела, кто она такая на самом деле и что она может. Господи, Рома всегда учил меня доводить дело до конца. Конечно, это касалось охоты или рыбалки, но сама суть. Я ушла. Просто ушла, чёрт возьми, я не увидела, как горит её тело, не убедилась в том, что все там мертвы. Выходит, что и мой отец, действительно, может быть жив. Где-то жив. Если Радимил вытащил тело Гелы, то он мог найти и останки моего отца, верно? Но… здесь какая-то нестыковка. Я сама собирала всю свою семью по кусочкам. И там был скелет моего отца. Он был там! Так что это очередная ложь Томаса. Чёрт, я же опять ему поверила. Как долго я буду такой дурой, а?

— Что ты здесь делаешь? — резко раздавшийся голос Томаса у меня за спиной, возвращает меня в дрянной мир, в котором меня окружают одни предатели.

— Не твоего ума дело, — огрызаюсь и направляюсь к себе, чувствуя, что Томас следует за мной по пятам. Не знаю, как себя вести. Я не доверяю Томасу, поэтому у меня есть куча причин, чтобы просто послать его к чёрту. Но это будет крайне необдуманно и глупо. Раз он играет со мной, то и я могу делать это же и с ним. Если он так легко предаёт, то и я могу так же. Даже если моя совесть потом сгрызёт меня заживо, то всё равно я могу. Это лишь защита своей жизни и остальных.

Когда мы оба оказываемся в спальне, то Томас хватает меня за руку, чтобы остановить, и его взгляд теплеет. Лживый кусок дерьма. Я хочу допускать вариант лжи Соломона, но я… я не знаю. Просто не знаю.

— Что? — беззвучно спрашиваю его.

— У тебя всё в порядке? — так же спрашивая, Томас склоняет голову набок, изучая моё лицо.

Мне очень хочется наорать на него, врезать по его мерзкой морде и высказать всё, что я думаю о нём. Он же знал о том, что натворила Гела. Я рассказала ему, но нет… это просто его мать. У Догаров в крови изводить Монтеану.

— Нормально. Я в душ, — произношу и вырываю свою руку, показывая, что не собираюсь так просто принимать всё, да и хочу немного побыть одна. Мне нужно подумать.

Томас делает шаг в сторону душа, видимо, рассчитывая принять его вместе со мной. У него всё так просто. Ненавижу свои гадкие мысли. Ненавижу то, что у меня миллион подозрений, и я не в силах сопротивляться своей обиде и боли, рвущимся изнутри.

— Одна, — отрезаю я и убегаю в ванную комнату.

Включив душ, долго стою под водой, обдумывая происходящее. Это чертовски сложная ситуация. Если бы Рома был жив, он бы подсказал мне, что делать. Но Рома нет, Стан сбежал или находится у кого-то из них в заложниках. Хотя я бы ощутила опасность, грозящую Стану. Я вернула свою сущность, а ей тоже очень нравился Стан. Она ему доверяла. Она приняла его в свой ковин и создала с ним семью. Я никогда этому не сопротивлялась, а вот Гела… с Гелой было труднее. Я приняла её своим умом, ранеными чувствами и одиночеством. Моя сущность её не принимала, ей нравилось наблюдать за страданиями Гелы, а также понравилось убивать её. Господи, она же не может вернуться, правда?

Приняв решение делать вид, что ничего не случилось, а просто наблюдать и втереться в доверие к Томасу, я выхожу из душа в одном полотенце. Томас поднимает голову от планшета, мельком взглянув на меня, и я успеваю ему улыбнуться, прежде чем сбросить полотенце и натянуть трусики. Томас мужчина, а мужчины похотливые ублюдки. Мне не настолько важна цена, насколько важен итог. Поэтому я нарочито медленно поправляю трусики у себя на бёдрах, ощущая, как быстро изменилось настроение в спальне. Натянув на себя футболку, закрываю шкаф и уношу полотенце. На ходу я тру волосы другим полотенцем, наигранно зевая.

— Стан не мог сбежать, да? — интересуюсь, поворачиваясь к Томасу.

Он резко переводит взгляд с моих обнажённых ног к лицу.

— Он сбежал. Я не чувствую его поблизости, — прочистив горло, отвечает Томас.

— Он не мог сбежать. Стан никогда бы не оставил меня здесь одну. Я просто знаю об этом. Должна быть причина, почему он это сделал. Хм, вероятно, его шантажировали или запугали. А также ему помогли. Но кто? Это был Сав? Или кто-то другой? — размышляю вслух, прекрасно зная, что любой вампир может нас услышать.

— Или ему просто всё надоело. Ему надоело быть твоей нянькой. Ему надоело быть шлюхой Наимы. Ему надоело быть вампиром.

— Это чушь, — шиплю я. — Стан меня любит. Он мне доверяет и всегда оберегал меня от проблем и боли. Ты ему никогда не нравился. Поэтому я предпочту верить ему и своим чувствам к Стану, чем тебе и твоим едким комментариям.

— Хм, — Томас поднимается с кровати и кладёт планшет на стол, а затем поворачивается ко мне. Его взгляд становится жёстким и хлёстким. — Значит, ты будешь не против, если я поделюсь с тобой ещё одним своим комментарием. Ты его просто разочаровала.

Слова находят нужную болевую точку, и когда я намереваюсь ответить, Томас уже хлопает дверью в ванную.

— Мудак, — шиплю я, бросая расчёску на туалетный столик. И ужасно то, что я понятия не имею, Томас сказал это специально, чтобы причинить мне боль, или он так играет на публику.

Пока Томас принимает душ, я беру его планшет, который даже не заблокирован. Легко вхожу в браузер и вижу различные статьи о мировой культуре, политике и кучу другого мусора. Он читает это?

Раздавшийся стук в дверь заставляет меня подскочить на месте от испуга. Я настолько растворяюсь в своих мыслях, что даже ничего не слышу. Пора взять себя в руки и быть наблюдательной. Вокруг меня одни враги.

— Да? — открыв дверь, удивлённо приподнимаю брови, глядя на Соломона с подносом обычной еды и крови.

— Отец велел принести тебе. Ты просила, — сухо говорит он и передаёт мне поднос.

— Ага, спасибо, — натягиваю улыбку. Соломон хмурится и бросает взгляд на закрытую дверь в ванную комнату. — Всё в порядке?

— Да… да. Ты не собираешься поужинать со всеми вместе? — интересуется он.

— Нет. Мне нравится ужинать одной, тем более я сильно расстроена исчезновением Стана. Никого не хочу видеть, — печально вздыхаю.

— Слушай, он или вернётся, или ты узнаешь, кто тебя предал. Другого варианта не дано, — пожимает плечами Соломон.

— Я уже устала от предателей. Устала оттого, что вы так легко манипулируете, шантажируете и убиваете. Просто устала от вашей войны, Соломон. Хочу нормальной жизни. Хочу мира. Поэтому я больше не собираюсь строить догадок и смотрю теперь в глаза фактам, а они паршивые. Доброй ночи, — закрываю перед его лицом дверь и хмыкаю. Пусть считает, что я на грани. Пусть, мне это на руку.

Поставив поднос, хватаю упаковку с кровью и только собираюсь поесть, как пакет вылетает из моих рук и приземляется прямо в руки Томаса. Я злобно пихаю его во влажное плечо. Он стоит рядом со мной, в одном только полотенце, обмотанном на бёдрах. Но сейчас я слишком раздражена, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Томас отрицательно качает головой и показывает ногтем на абсолютно незаметный прокол в пластиковой трубе пакета. Хмурюсь, поднимая на него взгляд. Эта кровь отравлена. В неё что-то влили, и Томас не дал мне её выпить. Ну вот снова, видишь, мой друг? Снова он защищает и предупреждает меня, а в моей голове звенят слова Соломона про настоящую причину всей этой войны. Наблюдаю за тем, как Томас уходит, чтобы избавиться от крови, а затем возвращается и бросает пустой пакет на поднос. Но я всё ещё голодна. Мне нужна кровь, да хотя бы синтетическая. Без крови я не восстановлю полноценно все силы. Сначала кровь, а потом человеческая еда. Такая последовательность и я бы…

Перед моим лицом появляется запястье Томаса, и он взглядом приглашает меня укусить его, воспользоваться его кровью. Признаю, что меня это очень сильно озадачивает. Но Томас подталкивает своё запястье ближе к моим губам и кивает, подтверждая мои догадки. У меня нет выбора. Томас не может забраться в мой разум, пока я не дам на это согласие. Я не Стан. Я сильнее. Поэтому я выпускаю свои клыки и обхватываю запястье Томаса, чтобы через секунду вонзиться в его вену. От удовольствия я даже урчу, когда его кровь проникает в меня и сливается с моей. Это так хорошо, словно ты давно не пил обычную воду, и вот теперь у тебя есть возможность напиться вдоволь. Но я не собираюсь терять контроль, достаточно.

Оторвавшись от руки Томаса, улыбаюсь ему и киваю, облизывая губы. Он безразлично убирает руку и направляется к шкафу. Я смотрю на еду и принюхиваюсь к ней, чтобы учуять ещё яд. Ненавижу похлёбку, если честно. Для меня это еда для больных. Когда я умирала, то обожала её, потому что организм не воспринимал ничего другого. Но на подносе есть и кусок хорошего мяса с овощами и картошкой.

Томас появляется у меня за спиной и хватает мою руку. Он отламывает кусок хлеба моими пальцами, обмакивает его в похлёбке и бросает себе в рот. Я наблюдаю за тем, как он жуёт, а затем кивает мне, разрешая есть. Я указываю на мясо, и он отрицательно качает головой. Прекрасно. Я бы хотела нормальную еду. Я в своём доме, а меня пытаются отравить на каждом шагу. Это так утомляет.

Пока я снова блуждаю в своих мыслях, Томас одевается и уходит, не сказав мне ни слова. Мне приходится поесть похлёбки с хлебом, а затем убрать поднос за дверь с пустым пакетом крови и полной тарелкой мяса. Если бы я отказалась от крови, то точно съела бы мясо. Если я бы отказалась от мяса, то точно выпила бы кровь. Умно.

Остальную часть вечера я просто сижу, глядя на камин, и вновь обдумываю варианты, чтобы обезопасить себя. Мои мысли постоянно возвращаются к Томасу и Геле. Это правда? Если я спрошу его, скажет ли он мне правду или тоже нельзя? Если честно, то я скептически отношусь к словам Томаса про то, что он не должен мне ничего говорить. Это абсурд. Но с другой стороны, Стан повторил слова Томаса. А также Томас показал мне на яд, без него я бы точно попалась, ведь сама ничего странного не заметила. Даже запаха не было, консистенция мяса была нормальной и не отличалась от цвета крови.

Дверь в спальню открывается, и появляется Томас. Он указывает мне на кровать.

— Что? — беззвучно недоумеваю я.

Он подлетает ко мне и тащит меня в постель. Грубо толкнув, хватает мою руку и царапает мою кожу ногтем. Рана сразу же вспыхивает болью. Яд медленно начинает разъедать мою кожу, пока я во все глаза смотрю на Томаса. Он достаёт из кармана шприц и снимает колпачок. Бросив на меня взгляд, Томас прокалывает мою кожу именно на месте раны, и я сцепляю зубы, чтобы не наорать на него. Когда шпиц полностью заполняется моей кровью, Томас указывает на подушку, и его взгляд резок. Он приказывает лечь. Остальными его действиями понимаю, что он хочет, чтобы я притворилась спящей. Но моя рука зудит, чёрт возьми. И зачем ему моя кровь? Но я послушно ложусь и закрываю глаза. Я слышу, как Томас двигается по спальне, когда раздаётся тихий стук.

— Томас?

Это Радимил. Выравниваю дыхание и продолжаю притворяться спящей. Томас приглушает свет вокруг кровати.

— Входи. Она спит. Снотворное прекрасно подействовало. Она выпила кровь. Это было умно дать два из трёх, — хмыкнув, отвечает Томас.

— Идея Соломона. Достал кровь?

— Да. Вот.

— Отлично. Мы постараемся её использовать для изготовления сыворотки для Флорины. А также будем пробовать влезть к ней в разум через её кровь. У тебя не получилось, потому что она тебе не доверяет. Но может получиться у нас или у Стана.

У Стана? Он у них?

— Если его найти. Ты выяснил, кто помог ему сбежать? — сухо спрашивает Томас.

— Предполагаю, что Соломон. Он увёл меня на улицу раньше, чем я услышал происходящее. Думаю, что он помог Стану сбежать.

— Зачем?

У меня тот же вопрос.

— Стан точно отправился к основному клану, чтобы предупредить их, восстановиться и напасть на нас. Когда обнаружилось, что Стан исчез, я отправил нескольких вампиров по его следу, и знаешь, на кого они нарвались в городе? На наших же вампиров, которых Соломон отправил следить за Станом, чтобы узнать местоположение клана Монтеану. Мы их убили, поэтому Соломон не получит никакой информации.

— Ты же понимаешь, что если Соломон будет продолжать в том же духе, то мне придётся его убить?

— Да, я помогу тебе. Я согласен с тем, что мой сын нарушает нашу договорённость. Но он считает, что ты ничего ему не сделаешь, потому что легко шантажирует тебя телом Гелы.

Так, тело матери Томаса находится у Соломона, и это чёртова правда. Гела может вернуться.

— У тебя есть зацепки, где он может её прятать?

— Пока нет. Я уже проверил все тайники Соломона, она может быть где угодно, Томас. Где угодно. Но не беспокойся, мы найдём её и тогда избавимся от Соломона. Откуда я мог знать, что мой сын окажется предателем? Чёртов Соломон, — огрызается Радимил.

— Я рад, что ты осознаёшь всю опасность, которая от него исходит. Нам не нужны больше войны, мы восстановим справедливость и вернём маму сюда. Благодаря ей и, конечно, тебе клан Монтеану пал, а Русо был убит. Тебе было легко переложить всю вину на Флорину, она до сих пор мучится, насколько я знаю. Но это не так важно, хотя довольно забавно, — с усмешкой в голосе отвечает Томас.

И мне противно. Просто противно. Он не рассказал мне ни о чём, а, выходит, что это правда. Он собирается вернуть свою мать к жизни с моей помощью. Но если это так, то какого чёрта он позволил мне узнать об этом? Разве суть его игры не состоит в том, чтобы скрывать правду?

— Флорина лишь расходный материал, Томас. Когда в ней не будет никакой пользы, мы, наконец-то, заберём то, что она забрала у Гелы. Твоя мама будет гордиться тобой, Томас. Она хотела именно этого для тебя. Она мечтала увидеть тебя на троне и свергнуть Монтеану за их жестокость. И ты всё делаешь правильно.

— Я знаю. Скоро всё закончится. Как проходит подготовка к свадьбе?

— Прекрасно на самом деле. Рано утром привезут наряд для твоей невесты, тронный зал практически готов, его осталось немного украсить, и всё. Флорина должна будет тебя короновать, объясни ей это.

— Завтра объясню. И ты останешься здесь за старшего, Радимил, когда мы с Флориной уедем на пару дней. Я должен продолжать делать вид, что это не мой выбор, а вы меня заставили. Она должна снова доверять мне, чтобы я мог забраться к ней голову и увидеть место обращения. Она знает это место, я уверен в этом. Она знает, просто или не помнит, или не хочет говорить. Тем более думаю, что я на верном пути. Она влюблена в меня. Как бы Флорина ни огрызалась, ни высказывала своё недовольство, сегодня она взяла вину на себя, чем и доказала своё истинное отношение ко мне. Это была обычная проверка её чувств, и она её прошла.

— Значит, всё складывается самым удачным для нас способом.

— А что насчёт праздника? Ты сделал то, что я просил?

— Да-да, всё есть. Завтра к вечеру подарок приедет.

— Отлично. Тогда иди попробуй использовать кровь Флорины, а я отдохну. И следи за Соломоном, Радимил. Пусть он считает, что ты подыгрываешь мне, как и раньше. Вытащи из него информацию по местоположению тела моей матери.

— Я буду стараться, Томас. Доброй ночи.

— Доброй, Радимил. И убери любого от моей спальни, я думаю немного развлечься.

Радимил неприятно смеётся, как и Томас.

— Мне нравится ход твоих мыслей, Томас. Сделаю. Ни в чём себе не отказывай.

— Так и планировалось.

Дверь за Радимилом мягко закрывается, и я распахиваю глаза. Сев на кровати, поворачиваю голову, и наши взгляды с Томасом пересекаются. Он усмехается и дёргает плечом, словно говоря мне: «Вот так обстоят дела на самом деле. Удивлена?». И тот факт, что всё это правда, и он, понимая, какую боль причинит мне, если вернёт Гелу, всё же собирается это сделать. Я так хотела бы его ненавидеть. Я дура, которая снова, видимо, совершила ошибку.

Глава 20

То, что я сейчас прохожу — жизнь в неизвестности, а мы её, как ты помнишь, мой друг, абсолютно не любим. Помимо этого, моё существо безумно злится внутри, как и я сама полна возмущения и ярости. Другая женщина всегда для сущности мишень. И пока она её не достигнет цели, чтобы уничтожить, она не успокоится. К слову, я абсолютно не против найти чёртову Гелу и измельчить её в блендере.

— Флорина, — Томас шевелит губами, выставляя руку вперёд, словно это как-то усмирит мою сущность. О-о-о, нет. Я выпускаю клыки и шиплю, медленно ползя по кровати в направлении Томаса.

— Подожди. Стой, — предупреждает он. Но я уже прыгаю на него. Мы оба с грохотом заваливаемся на пол. Хватаю Томаса за волосы, заставляя его выгнуться под собой, и шиплю ещё более угрожающе.

— Я даже не защищаюсь, видишь? — медленно говорит он только губами. Но мне этого мало. Я сильнее дёргаю Томаса за волосы и обнажаю его шею.

— Давай поговорим. Хорошо? Поговорим?

Прищуриваюсь и приоткрываю губы. С моих клыков стекают капельки слюны и падают на шею Томаса. Моя сущность требует заклеймить Томаса, разорвать его к чёрту и отомстить за боль и предательство, а затем привязать его цепями к кровати и никому не позволять даже видеть его. Один из огромных минусов нашего вида — это чувство собственничества. Я даже поделать с этим ничего не могу.

— Поговорим. В ванной. Там можно немного заглушить разговор, — шепчет он.

Разжимаю руку, но специально царапаю его когтями по черепу, отчего Томас кривится. Я не доверяю ему, поэтому хватаю за шиворот и тащу по полу за собой. Бросив Томаса в угол ванной, запираю дверь и снова шиплю, глядя на него.

Томас поднимается и включает воду на всю мощность. Звук воды сразу же неприятно бьёт по моему идеальному слуху. Это создаст шум.

— Она жива, — со свистом злость вылетает из моих губ.

— Отчасти, — кивает Томас. — Только не кричи, хорошо? Они услышат.

— Ты играл со мной. Ты понимаешь, что вампирша очень кровожадное существо. Она не прощает измен и предательства. И никогда не прощает другую женщину. Так что, с удовольствием покажу тебе, что я могу, кроме крика, — предупреждающе зашипев, прыгаю на него, но Томас отскакивает в сторону, и я приземляюсь на стену. Обернувшись, замечаю, что он обратился.

— Это что, ревность, Флорина? Надо же, а я думал, что противен тебе, — ухмыляется он.

— Я тебя ненавижу, — цепляясь за каменную кладку, двигаюсь по стене к нему. — Я презираю тебя, грёбаный ублюдок. Я выпотрошу тебя.

— Это своего рода признание в любви, — улыбается он.

Рыкнув, я снова прыгаю на него, но он уворачивается, мне удаётся зацепить только его щёку. Аромат крови сразу же попадает в мою кровь, и мои ноздри трепещут. Я облизываю палец, удовлетворённо наблюдая, как порез на щеке Томаса затягивается.

— Она жива, ты, законченный кусок дерьма. И хрен ты её найдёшь. Хрен ты используешь меня. Хрен ты выживешь. Я разрываю между нами…

— Ты не можешь, — спокойно перебивает меня Томас и сам подходит ко мне. Я выбрасываю вперёд руку, но Томас перехватывает её и толкает меня к стене. Бьюсь спиной и охаю, когда частички камня падают к моим босым ногам.

Томас оказывается напротив меня и хватает мои руки, сжимая и стискивая их между нами. Я клацаю зубами, но это лишь умиляет его.

— Знаешь, я постоянно представлял себе, какая ты, когда обращаешься. Какой длины у тебя клыки. Становятся ли твои глаза чёрными, как у меня? Как ты пахнешь. Какой у тебя темперамент. И я ни разу не угадал. Я думал, что когда ты обратишься, то сразу же вспомню, кто ты такая, и что сделали ты и твоя семья. Нет. Мне это ещё больше нравится, чем твоё человеческое обличие. Мне хочется облизать твои клыки и смотреть в твои расширенные зрачки вечно.

— Не заговаривай мне зубы, — шиплю я. — Говори. Каков твой план? И если ты собираешься…

— Соломон тебя ввёл в курс дела, не так ли? Ты уже знала о Геле. Ты снова начала сомневаться. И это правильно, Флорина. Ты правильно поступила, сомневаясь во мне.

Дёргаюсь в руках Томаса, а он ещё крепче блокирует моё тело, отчего я даже двинуться теперь не могу. Помимо этого, зуд в моей руке на месте раны нарастает, и моё веко дёргается от неприятного чувства. Томас, словно читая мои мысли, бросает взгляд на уже загноившуюся рану и ослабляет хватку на моих запястьях. Он подхватывает мою руку и проводит кончиком языка по ране.

— Утром они скажут, что твоя кровь ядовита для них. Они ничего не смогут сделать. Ничего, — задумчиво шепчет он, поглаживая пальцем моментально затягивающуюся ранку.

— Расскажи мне.

— Не могу, Флорина. Не могу. Я делаю всё, чтобы ты узнала о происходящем естественно. Я не могу тебе рассказать. Не могу. Я уже объяснял тебе почему, — Томас качает головой и отходит от меня.

— Но я доверяю тебе всё меньше и меньше. Пока ты молчишь и не даёшь мне хотя бы какую-то информацию, я колеблюсь. Признаю, что мне хочется тебе верить. Хочется. Но я не могу позволить себе снова ошибиться, Томас. Это недопустимо для меня, понимаешь? Расскажи мне.

— Открой свой разум. Впусти меня, и я тебе всё покажу, — быстро просит он.

— Нет. Это слишком высокий уровень доверия, а ты его не достиг. Боже, ты что не понимаешь, в какой я ситуации нахожусь? — злобно спрашиваю, всплёскивая руками.

— А я? Ты обо мне подумала или только о себе? Они все ненавидят меня. Они боятся и ненавидят меня. Соломон собирается восстать против меня. Он только и ждёт того, когда я дам ему подтверждение своими поступками, словами или действиями тем, что я привязался к тебе, и что ты моя. Ты думала о том, в какой я ситуации? Нет, не думала, потому что ты, как обычно, зациклилась на боли, как и раньше. Не на победе, не на выживании, а на боли. И да, мне тоже больно, Флорина. Мне тоже больно, представляешь? Мне тоже бывает чертовски больно. Ты считаешь, что все тебя бросили, верно? Но у тебя есть чёртов Стан. У тебя есть клан, и они готовы драться. А я? Я один. Я всегда был один. Мной тоже манипулировали. Меня шантажировали. Я всю жизнь являюсь для всех средством достижения власти, а не живым существом. Поэтому пошла ты, Флорина. Пошла ты к чёрту со своим недоверием, мне своей боли по горло хватает, — произносит Томас и вылетает из ванной комнаты.

Поджимаю губы. Хорошо, я не думала о нём. Он же мужчина. Он сильный как физически, так и ментально. Но я ничего не знаю о нём. Я не уверена, что хотя бы что-то из его рассказов было правдой.

Боже, я не знаю, что мне решить. Не знаю. Мне нужна хотя бы какая-то информация. Гела, вероятно, будет жить дальше, Томас её вернёт и отдаст ей моё сердце. Это же чудовищно.

Вхожу в спальню. Томас приглушил все свечи, оставив только огонь играть в камине. Он переоделся в пижамные штаны.

— Я устал, — сухо бросает он, забираясь в постель.

— Томас…

— Я устал, — отрезает он и отворачивается, злобно взбивая подушку.

Тяжело вздохнув, я тоже забираюсь на кровать и отворачиваюсь в другую сторону.

— Я не думала о тебе, — шёпотом признаюсь. — Не думала, потому что если буду думать о тебе, то тогда пойму, что хочу доверять тебе и ненавижу себя за это. Если я буду думать о тебе, то тогда мне придётся признаться в том, что… ты разбил моё сердце, и каждое твоё слово, каждый взгляд и поступок для меня за гранью боли. Поэтому я предпочитаю о тебе не думать, а взращивать внутри себя ненависть к тебе, отвращение и злость, напоминать себе о том, что ты забрал у меня… папу. Единственного вампира, который меня по-настоящему любил. Так что прости, Томас, но ты достаточно сделал, и ни одно твоё слово не изменит моих чувств. Ни одно. Ты и раньше многое говорил, а в итоге… я… ты разбил мне сердце.

Наступает гнетущая и неприятная тишина, и она куда более жестока, чем крик или спор. Тишина всегда сообщает о конце, финале, горе, боли, печали, о чём-то завершённом и о…

Я замираю, когда ладонь Томаса ложится мне на живот, а он мягко целует меня в плечо.

— Тебе придётся выбрать, Флорина. Я никак не могу повлиять на тебя, клянусь. Если бы мог, то сделал бы это. Но единственное о чём, что ты должна знать, и в этом я убедился, что возлюбленные существуют, но раньше их не было. Я абсолютно уверен в том, что есть необъяснимая тяга к другому вампиру, которую ты не хочешь чувствовать, но твоя сущность требует отвоевать своё. Твоя сущность знает наверняка, что именно этот вампир подойдёт тебе идеально и станет твоей вечностью. Твоя сущность мстит тебе за то, что ты идёшь против её желаний. Твоя сущность порой подчиняет себе и позволяет увидеть те самые воспоминания, где был аромат, поцелуи, и она купалась в объятиях слияния. И эта сущность испытывает невероятную и сильнейшую боль оттого, что она не может уберечь возлюбленную от всех бед, потому что в этом виноваты чувства другой души и ошибки других вампиров. И тебе приходится балансировать на грани, только бы никто и никогда не узнал, что у тебя есть свои слабости. Слабости, которые сосредоточены лишь в одном вампире, и если ему кто-то причинит боль, и ты отреагируешь, то подставишь этого вампира. Ты отдашь его разорвать голыми руками и проиграешь. Я не могу так рисковать тобой, Флорина. Прости, — горечь с которой едва уловимо шепчет Томас, проникает и в моё сердце, и оно нарушает свой ритм. Моё дыхание сбивается, и из уголка глаза выкатывается слеза, сразу же впитываясь в ткань подушки.

Томас отстраняется, но я ловлю его руку и сжимаю её. До меня доносится его тяжёлый вздох. Я поворачиваюсь и встречаюсь с его тёплым и изранено-печальным взглядом. Касаюсь пальцами его лица и огибаю контур твёрдого подбородка, покрытого мягкой щетиной. Она шуршит под моими пальцами, вызывая в моём теле отклик нежности. Томас дёргает головой, и мой палец попадает на его губы. Он мягко целует его и слабо улыбается. Его ладонь, лежащая у меня на животе, стискивает мою футболку, а затем поднимается выше, пока не достигает моих губ. Он проводит по ним пальцем, немного подминая и приподнимая. Мои клыки сразу же появляются, и я облизываю их. Взгляд Томаса темнеет, пока он поглаживает пальцем мой подбородок.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я чувствую, как мы одновременно меняемся. Глаза Томаса заполняет чёрная радужка, и алые нити поблёскивают в ней. А внутри меня тонкие, но в то же время мощные нейронные связи с ним, натягиваются, готовые рвануть в любой момент, словно бомба.

Приоткрываю губы в слабом вздохе, ощущая, как воздух вокруг нас становится густым и тяжёлым. Он оседает у меня в лёгких, заставляя их работать сильнее. Томас обхватывает мою шею и дёргает меня к себе, впиваясь мне в губы. Он касается языком моих клыков, и я не могу сдержать стона возбуждения. Да, у нас клыки очень чувствительные, поэтому я прячу их, отчего Томас возмущённо рычит, сильнее стискивая мои волосы. Я охаю, и они вновь появляются. Томас целует меня, и я отвечаю ему с безумной страстью. Клыки мешают, но ему нравится, что я царапаю его рот и выпиваю каплю за каплей его кровь, наполненную сильнейшим афродизиаком.

Томас немного приподнимается, и я заглядываю ему в глаза, в которых сейчас бушуют и пульсируют эмоции похоти и желания. Он хватает мою футболку и стягивает её с моего тела, одновременно откидывая на пол одеяло. Моей кожи касается прохладный воздух, но я не успеваю об этом подумать. Томас снова обрушивается на мой рот и терзает его зубами и губами. Его руки жадно шарят по моему телу. Он падает на кровать, не разрывая поцелуя, и я перекатываюсь на его тело, обхватывая его голову руками. Мне хочется вжаться в него сильнее, настолько, чтобы раствориться в нём.

Каждое прикосновение и каждый поцелуй Томаса сводят меня с ума. Я больше не могу контролировать свою сущность и отдаю ей полный карт-бланш, позволяя делать то, что она хочет.

Меня бросает в жар. Моя грудь прижимается к груди Томаса. Его ладони проходят по моим бёдрам, и он цепляет ногтями ткань моих трусиков, срывая их. Я не могу оторваться от его губ и языка, ныряющего в мой рот. Опускаюсь руками по его спине, на которой перекатываются мускулы, и хватаюсь за его ягодицы, забираясь под кромку пижамных штанов. Стягиваю их вниз, обнажая и переворачивая Томаса на спину.

Оторвавшись от его губ, встречаю заволочённый похотью горящий взгляд Томаса и усмехаюсь, скользя по его телу вниз.

— Чёрт, — шипит он, запуская пальцы в мои волосы.

Мой язык ласкает его живот и опускается ниже, пока перед моими глазами не появляется его твёрдый член. Полностью снимаю с него штаны и бросаю назад, обхватывая рукой его мощную длину. Облизнувшись, я бросаю взгляд на Томаса, наблюдающего за мной. Его грудь быстро и часто поднимается. Я опускаюсь ртом на его член и посасываю головку, вылизывая солоноватый предэякулят, когда Томас издаёт низкий стон, подбрасывая бёдра выше. Заглатываю его член глубже до горла, вырывая ещё один стон. Я двигаю головой вверх и вниз, Томас вновь запускает пальцы в мои волосы и начинает трахать мой рот. Я царапаю ногтями его бёдра, обхватывая его ягодицы, и выпускаю его член изо рта, кружа языком вокруг головки. Мягкие стоны срываются с губ Томаса. Он двигает бёдрами, и его член попадает мне в рот, я втягиваю его в себя и играю языком с головкой. Наращиваю темп, грудь Томаса ходит ходуном. Его пальцы сильнее стискивают мои волосы. Он жмурится и откидывает голову назад, вот-вот готовый взорваться. Похоть в моём тебе достигает высокой отметки безумия, когда Томас хватает меня за руку и отрывает от себя. Он бросает меня на кровать и накрывает своим телом.

Губы Томаса грубо обрушиваются на мои. Нетерпеливо застонав ему в рот, я шире раздвигаю ноги, приглашая его. Томас ведёт рукой по моему бедру, вызывая непреодолимое желание впиться в его кожу ногтями от силы похоти, разгорающейся внутри меня. Она пульсирует по всему телу, даже мои клыки вибрируют, ожидая, когда смогут впиться в вену Томаса. Он подхватывает мою ногу и приподнимает её, не отрываясь от моих губ. Его рука на секунду исчезает из моих волос, и он наполняет меня одним мощным толчком до основания. Моё тело выгибается, принимая правильное давление внутри. Я издаюпротяжный стон в губы Томаса, но он поглощает мой голос, продолжая целовать меня. Он посасывает мою нижнюю губу, медленно толкаясь в меня. Скольжу ладонями по его плечам, прижимая его теснее. Мой разум полностью поглощён удовольствием от жара, играющего между нашими телами, между которых особо и нет расстояния. Мы тесно прижаты друг к другу. Тело Томаса скользит по моему. Он тягуче трахает меня, словно наслаждается каждым дюймом жара, когда его член погружается в меня. Цепляюсь за его плечи и играю с его волосами, отвечая на каждый поцелуй, сливающий нашу кровь из-за ран от наших зубов в единое озеро желания.

Моя голова кружится, кажется, что мы двигаемся вечность. Поцелуи не заканчиваются. Прикосновения и тихие стоны не прекращаются. Звуки заполняют мой слух, концентрируя моё внимание только на мягких всхлипах, скольжении наших тел друг по другу и на похрустывании простыней подо мной. И я бы могла умереть сейчас. Правда, это было бы прекрасным финалом для меня, но у Томаса другие планы.

Он переворачивается, и я седлаю его. Разорвав поцелуй, я откидываюсь назад, выгибая спину, и насаживаюсь на его член, наслаждаясь каждым сантиметром его длины. Ладони Томаса ласкают мою талию и поднимаются к груди. Он сжимает и массирует её. Я закусываю губу, раскачиваясь на нём и получая невероятное удовольствие от его поглаживания и пощипывания моих сосков.

Мои ладони проходят по его груди, и я склоняюсь над ним, полностью поднимаясь и резко опускаясь, отчего мы оба издаём приглушённый стон. Глаза Томаса горят, словно отражая пламя от камина. И я ловлю себя на мысли, что словно уже видела или слышала это. Но всё настолько схоже. Свечи оказываются зажжёнными, а я даже не заметила этого. Мягкий свет падает на наши тела, покрытые бисеринками пота. Стоны и шлепки тел становятся прекрасной композицией для этой минуты. Наши бёдра встречаются в ожесточённой схватке. Ладони постоянно поглаживают друг друга. Я нахожу губы Томаса, задыхаясь от желания целовать его вечно. Моё тело напрягается, когда я сильнее двигаю бёдрами. Быстрее. Томас обхватывает мои ягодицы и подбрасывает бёдра, встречая мои в громком хлопке плоти. Тяжёлое дыхание и поцелуи. Жар и похоть. Туман и страсть.

Время замирает для нас двоих. Смотрю в глаза Томаса. Его губы приоткрыты и припухли от поцелуев, блестят в свете свечей. Подхватываю его нижнюю губу и прикусываю. Томас стискивает мои ягодицы, разрывая меня размашистыми толчками. Растягивает. Наполняет. Сводит с ума. Энергия секса и желания становится осязаемой. Она проникает мне под кожу, в мои кости и мышцы, делая меня безумной. Мои пальцы путаются в волосах Томаса, когда он оказывается сверху, и я обхватываю его талию ногами. Он, опирается на руки и привстаёт, проникая в меня до основания. Выгибаясь, прикрываю глаза.

— Смотри на меня, Флорина. Смотри мне в глаза. Хочу, чтобы ты видела, что это я, — шипит он. Мне с трудом приходится подчиниться, и я вижу своё безумное отражение в темноте его глаз, в которых горит огонь. Словно дьявольская стрела пронзает меня гипнотический взгляд Томаса. Я не в силах перестать вглядываться в глубину его чёрных глаз, пока он берёт меня. Забирает всё у меня. Проникает в меня. Дарит мне удовольствие. Баюкает моё существо внутри. Распаляет его.

— Я… я… сейчас, — рвано выдыхаю, когда моё тело напрягается, а жар становится невыносимо сильным внутри. Двигаю бёдрами, встречая Томаса.

— Вкуси меня, — хрипит Томас и, немного наклоняя шею вбок, ложится на меня. Он стискивает мою голову и утыкается мне в шею. Наши тела скользят друг по другу всё быстрее и быстрее. Удовольствие сосредотачивается внизу живота, и я чувствую то самое время. Оно идеально. Теперь я знаю, о чём многие говорили. Потребность пометить своего партнёра. Потребность вкусить его. Потребность слиться с ним.

Мои клыки врезаются в кожу Томаса и прорывают её. Мой рот наполняется кровью Томаса, и в этот же момент он кусает меня. Меня разрывает на мелкие осколки от ощущений. Я перестаю ощущать своё тело, чувствуя только пронзающее меня удовольствие. Я достигаю пика настолько ярко, что перед глазами снова всё белеет. Словно до краёв наполняюсь кровью Томаса, и меня бросает в жар. Он проникает в мою кровь, и я обретаю часть своей свободы. Она поглощает меня раз за разом.

Раскрываю глаза и нахожу себя лежащей на снегу. Удивлённо озираясь, поднимаюсь на ноги и осматриваю себя. Я одета в чёрную толстовку и такого же цвета лосины. Я не могу понять, что происходит. Темнота вокруг подсказывает мне, что сейчас ночь. Вдалеке я вижу огни и быстро иду на них. Мои ноги утопают в снегу, я перехожу на бег и вылетаю на занесённую снегом подъездную дорожку дома. Довольно знакомого дома. Это дом Сава и его семьи. Я слышу голоса. Голоса всех, как и Томаса. Подхожу ближе и заглядываю в окно.

— Ты уверена, что хочешь этого, Майди? — хмуро спрашивает Томас, глядя на женщину.

Она испуганно сглатывает и кивает.

— Да. Иначе я никогда не помогу Саву. Обрати меня, Томас. Обрати, как моих сыновей. Сав нуждается в нас.

Томас выпускает клыки, Майди убирает волосы и обнажает шею. Все три брата наблюдают за ними, их глаза сверкают, а клыки блестят в свете искусственного освещения. Крик боли Майди разрывает тишину, и до меня доходит, что Стан не врал. Это прошлое, и я вижу его. Томас обратил их. Он помог им бежать. Они живы. На меня накатывает сильнейшее облегчение, и моё тело расслабляется, падая в темноту.

Глава 21

Делиться воспоминаниями — это определённый уровень доверия. Вообще, так просто влезть в голову вампира невозможно. Я имею в виду чистокровного вампира. В сознание полукровки войти легко, а вот чистокровного вампира намного сложнее. Он должен дать своё разрешение, если его нет, то придётся ломать ментальные стены, наносить физические увечья и ослабевать полностью организм, чтобы вампир не мог сопротивляться. И даже когда удаётся проникнуть в сознание, то не все воспоминания можно увидеть. Ты увидишь лишь то, что хочет помнить вампир. Обычно в таких случаях вампиры цепляются за воспоминания боли и ненависти к насильникам. И в конечном счёте ты ничего не получишь. Поэтому так важно дать разрешение и впустить вампира в своё сознание добровольно. Даже если разумом ты будешь согласен, а твоё существо нет, то ничего не получится. В общем, требуется единогласное мнение всего тела, души, разума и чувств. Иначе никак.

Когда я распахиваю глаза, то оказываюсь снова в спальне. Недалеко потрескивает огонь в камине. Вокруг нас всё ещё пульсирует воздух, сохраняя аромат секса и сладкой кульминации. Томас поднимает голову, глядя в мои глаза, и в его чёрных омутах я вижу улыбку, как и на губах. Это особая улыбка, она исходит именно их глаз, искренняя. Мне кажется, что Томас, как будто рад тому, что я увидела. Он убирает мокрые пряди волос с моего лба и чертит крест, а затем мягко целует это место. Он часто так делает. Так же он сделал перед тем, как войти со мной в ад. Зная, что вот-вот ему придётся обнаружить себя, показать своё истинное лицо и разбить мне сердце, Томас выбрал сторону. Но чью?

Томас ложится рядом со мной и прикрывает глаза, его грудь быстро вздымается. Пот блестит на его коже, излучающей жар. Я переворачиваюсь на бок и наблюдаю за тем, как он что-то обдумывает. Иногда тишина кажется такой громкой, а разговоры, наоборот, тишиной.

Касаюсь пальцами бицепса Томаса, и он поворачивает ко мне голову. Его глаза снова человеческие, а мне, оказывается, нравится его чернота, тьма и вековая печаль, застрявшая в глубине его зрачков. Томас подхватывает мои пальцы и целует их. Он кладёт себе на грудь мою руку и закрывает глаза. Я слышу стук его сердца. Оно медленно приходит в нормальное состояние. И вот этот маленький мир, в котором есть он и я, такой уютный, особенный и по-семейному тёплый. Мне представлялось, что вот так мои родители лежали в кровати, утопали в удовольствии, оттого что были рядом друг с другом. Так больно обманываться. Причём никто мне не говорил, кто и что делает, я выдумывала за них, то есть изначально готова была страдать. Хотела страдать.

У меня так много вопросов, но я не могу задать ни один из них без опасения того, что нас могут раскрыть, и мы оба пострадаем. И когда я думаю, что Томас может пострадать, то мне становится плохо, искренне плохо. Меня начинает мутить от страха. И это так хреново. Сколько бы я ни бегала от правды, лучше мне не становится. Пора бы признать, что ничего ещё не закончено, и, вероятно, моё сердце снова может быть разбито.

Томас резко напрягается и садится на кровати, а я, хмурясь, распахиваю глаза. Он подскакивает на ноги, показывает мне притвориться спящей и бросает на моё обнажённое тело одеяло за секунду до того, как в комнату без стука влетает Соломон. Он словно специально пытался поймать с поличным Томаса за чем-то таким, что мог бы использовать против него.

Я закрываю глаза и замираю.

— Ни черта себе. Я думал, что ты презираешь её, — смеётся Соломон.

— Хочешь присоединиться? — ухмыляется Томас.

— Что?

Что?

Я озадаченно слушаю их разговор.

— Брось, Соломон, мы часто такое проделывали раньше. Нам нравилось. Я не против поделиться, тем более уже закончил с ней. Можешь тоже попробовать. Она всё равно спит, и это словно трахать труп. Никакой отдачи, но как унитаз использовать можно. Немного сбросить напряжение и просто получить моральное удовлетворение оттого, что ты просто можешь сделать это с ней, — неприятный и насмешливый голос Томаса обижает меня. Хотя я осознаю, что он говорит таким издевательским тоном не для того, чтобы причинить мне боль, но всё же меня это задевает.

— Спасибо, воздержусь. Не хочу падать так низко, — с отвращением отвечает Соломон.

— Ладно. Так зачем ты пришёл? Что-то случилось?

— Уже утро. Обычно в это время ты спускаешься вниз. Отец отправил за тобой.

— Обычно я спускаюсь вниз тогда, когда хочу. У меня нет определённого графика, Соломон. Да и я был занят. Сейчас оденусь и спущусь. Есть какие-нибудь новости по поводу местоположения Стана и призыва остального клана Монтеану? Что говорят твои люди? Он привёл их к клану?

— Они пока не отвечают. Предполагаю, что они поехали дальше за ним. Это было умно, прикрыться доказательством твоей власти и желания жениться на Флорине, убить предателей, пока Стан сбежал. Отличное алиби для всех нас.

— Я знаю, — отвечает Томас, и раздаётся шуршание одежды.

Но меня поражает, что это Томас помог бежать Стану, и он же послал вампиров, чтобы они проследили за ним, а Радимил их нейтрализовал. Эти парни — заклятые друзья друг другу. Ложь на лжи, это просто куча лжи.

— А что насчёт крови Флорины? Есть какие-нибудь результаты? Сегодня день свадьбы, и я бы не хотел, чтобы наша королева внезапно передумала или выкинула ещё какую-нибудь ерунду.

— Там всё паршиво. Её кровь ядовитая. Никто из нас не смог даже попробовать её, я уже не говорю про остальное. Бесполезная трата времени. Но отец сказал, что проще дать ей небольшую дозу сыворотки, затормаживающей сознание. Она отупеет, и её легко можно будет контролировать. Скажешь ей, что делать, она выполнит. Это как в случае со Станом. На нём сработало, на ней тоже сработает. Я принёс один шприц. Можно вколоть сейчас, а потом ещё раз, если понадобится. Тем более она спит, Флорина даже не поймёт, что с ней делают.

— Да, это разумно. Нам не нужны сюрпризы. Давай сюда, сделаю это сейчас, чтобы потом не тратить время.

У меня внутри всё леденеет от страха. Томас не выгнал Соломона. Он, действительно, собирается это сделать со мной? Я не позволю ему просто так играть мной.

Томас забирается на кровать и откидывает немного одеяло, я намереваюсь напасть, когда он на пару секунд прикладывает свой палец к моим губам, приказывая молчать. Я чувствую тень Томаса, скрывающую меня, и тогда подсматриваю. Томас закрыл собой обзор. Он срывает колпачок со шприца и берёт мою руку. Я не шевелюсь. Он подносит иглу и резко всаживает её в одеяло, лежащее рядом с моей рукой. Быстро надавив на шприц, Томас выливает содержимое препарата и вытаскивает иглу, накрыв меня снова одеялом.

— Готово, — довольно произносит Томас.

— Знаешь, я бы на твоём месте хотя бы немного попытался сблизиться с ней. Флорина не так плоха, — произносит Соломон.

— Как хорошо, что ты не на моём месте. Если хочешь её, то без проблем, после слияния и коронации, я отдам её тебе. Делай, что хочешь с ней, пока я не приговорю её к смертной казни.

— Нет, мне она не нужна. Но… не знаю, это ведь выгодно, Томас, обладать ей.

— Ты забываешь, для чего она, вообще, нужна мне. Она лишь расходный материал, и только. Как только ты найдёшь место, где Радимил прячет Гелу, мы с тобой станем повелителями этого мира. Только подумай, Гела знает наверняка, где находится место обращения. И она расскажет нам, потому что будет зависеть от нас. Ну, и мне всегда нравилось с ней трахаться. Она была довольно умелой любовницей и безумной. Это, видимо, у нас семейное.

— Фу-у-у, Томас, это мерзко. Она же твоя мать.

— Это ничего не меняет. Ты же меня знаешь. Я тот ещё ублюдок, мне плевать, кто и как относится к моим предпочтениям. Я сделаю всё, чтобы вернуть Гелу. Всё. Даже легко убью Флорину у всех на глазах, вырву её сердце и верну его матери. Это даже комично. Флорина убила Гелу и съела её сердце. А в итоге она же и спасёт Гелу, умерев ради её существования. Когда-нибудь это будет анекдотом. Пошли, я проголодался, а также нужно проверить всё ли готово к потрясающему дню нашей новой жизни, — смеясь, Томас уводит Соломона. Когда за ними закрывается дверь, я распахиваю глаза, но не двигаюсь.

Чёрт. И как вот после таких слов оставаться спокойной? Конечно, подозрения и сомнения терзают меня и будут терзать. Я не могу просто взять и прекратить думать о том, что Томас собирается сделать, а он собирается, я чувствую это. Да ещё и слова о том, что он спал с Гелой. Конечно, это, вероятно, ложь, но… чёрт, не знаю. Не знаю, и всё.

Дверь вновь открывается, и в спальню возвращается Томас. Он хватает блокнот и быстро что-то пишет в нём, а затем передаёт его мне.

«Сегодня будь вялой и послушной хотя бы на церемонии, иначе подставишь нас».

Он ждёт моего ответа, и я киваю.

Я пишу ему вопрос: «Где Стан? Ты помог ему сбежать?».

Томас читает и кивает мне. Я недовольно поджимаю губы, пока он пишет ответ.

«Стан — твоя слабость. Его здесь нет, а значит, нет угрозы, что тобой будут манипулировать. Никто за ним уже не следит. Он ушёл к твоему клану. Он в безопасности».

— Гела, — одними губами произношу я.

Томас кривится и показывает на свой висок, в очередной раз предлагая мне впустить его в свой разум. Но я не могу. Это так не работает.

С тяжёлым вздохом он осознаёт, что я ему не доверяю. Секс сексом, но доверие это серьёзно. Вижу, как по его лицу пробегают печаль и разочарование. Пытаюсь взять его за руку, но он делает шаг назад.

— Я понимаю, — отвечает он и уходит.

У меня остаётся неприятное чувство, но я подавляю его. У меня есть причины сомневаться до сих пор. Сложно понять, где ложь, а где правда. Конечно, если бы я полностью поверила ему и впустила его в свой разум, то увидела бы правду в его воспоминаниях. Тем более вся семья Сава жива. Информация об их смерти и жестоком убийстве Савом тех, кого он любит, было ложью. Но есть ещё другой вариант, когда Томас забирается в мою голову и полностью подчиняет меня себе, и я ничего больше не могу контролировать, а предупреждения Соломона оказываются правдивыми. Хотя Соломон врёт. Радимил врёт. Они разнятся в своих показаниях наедине с Томасом. И это путает меня ещё больше.

Мне приходится встать с постели и застирать одеяло, чтобы не задержалась вонь от сыворотки. Потом я принимаю душ и сажусь напротив огня. Через некоторое время Томас возвращается с огромным чехлом для одежды и несколькими пакетами.

— Твоё платье и остальное, что может тебе понадобиться, чтобы подготовиться к церемонии, — сухо говорит он, бросая всё на кровать. — Тебе нужна помощь?

— Я плохо себя чувствую, — закусывая губу, шепчу.

Томас бросает взгляд на закрытую дверь, а потом усмехается, кивая мне.

— Флорина, мы подписали с тобой соглашение. Ты выйдешь за меня замуж. Добровольно. Сегодня. Тебе не отвертеться от этого. Ты меня поняла? Повтори.

— Я выйду замуж за тебя добровольно. Сегодня, — тихо говорю я.

Прикрыв глаза, Томас беззвучно благодарит меня.

— За тобой придут через три часа. Тебе нужна помощь? Мне прислать слуг?

— Нет.

— Что ж, тогда до встречи. Этот день ты никогда не забудешь, Флорина. Уже завтра ты будешь полностью моей. Навсегда.

Томас уходит, а моей голове до сих пор звучит его последнее слово: «Навсегда». Я серьёзно собираюсь выйти за него замуж? Связать себя клятвенными узами брака и слиться с ним, признав своим королём? Боже. Где Стан? Мне нужен Стан, и я должна понять, что происходит.

Мне приходится признать, что выбранное платье прекрасно. Оно чёрное, как и любое наше традиционное свадебное платье. Да, мой друг, мы надеваем белое только на похороны, вы же празднуете в нём. Мы выбираем чёрное, так как чёрный для нас цвет защиты и силы.

Не так я представляла день своей свадьбы. Не так. Мне ничего не хочется делать. Не хочется натягивать на себя тугой корсет и затягивать его. Не хочется слышать, как смеются и выселятся вампиры, которые как тараканы расползлись по замку в ожидании церемонии и праздника. Я хотела бы, чтобы меня вёл Рома по проходу к мужчине, за которого я бы отдала свою жизнь. Но это несбыточно. Мне придётся пройти через очередной ад одной.

Чем ближе час церемонии, тем мрачнее становится у меня внутри. Хотя моя сущность стремится поскорее заклеймить собой Томаса, но она глупа и не понимает, насколько всё серьёзно. И я бы ещё пострадала, если бы в мою спальню не постучались.

Встаю и открываю дверь, притворяясь слабой и безвольной. Это так ужасно. Отвратительно, как и мои чувства к вампиру, пришедшему ко мне.

— Флорина, выглядишь потрясающе, — улыбнувшись, Соломон проходит в спальню, а я возвращаюсь в кресло, плюхаясь туда в пышном чёрном платье. Чёрная фата валяется на кровати, а туфли на полу. Мне всё равно.

— Томас просил передать тебе его подарок, — Соломон протягивает руки, на которых лежит бархатный футляр для украшений. Щёлкнув замками, перед моими глазами оказывается бриллиантовый комплект: колье и серьги.

— Это принадлежало моей маме, — шепчу, касаясь пальцами крупных камней. — Папа подарил ей, когда она родила меня.

— Наверное. Я не знаю. Томас просто просил передать, — пожав плечами, Соломон кладёт украшения на столик. — Тебе помочь их надеть?

— Нет, — отвечая, отворачиваюсь от комплекта, потому что моё сердце сжимается от боли за маму. Она знала, что отец был ей неверен? Она знала, какой он был на самом деле? Даже Рома знал. А мама была слепа, и все эти его подарки, внимание и наигранная любовь были фальшью. Я не хочу носить то, что символизирует собой ложь.

— Хм, хорошо. Ты как? — Соломон вглядывается в моё лицо, когда я поворачиваюсь к камину.

— Мне дурно. Тошнит немного. Как будто я не выспалась или заболела. Не могу нормально думать, — притворно и печально признаюсь я.

— Ты ела сегодня?

— Не помню, — равнодушно пожимаю плечами.

— Понятно. Так ты, и правда, собираешься выйти за Томаса замуж, сделать его королём и отдать ему власть?

— Я должна это сделать. Таков ведь план. Я подписала мирное соглашение.

— Ясно. Но, а если ты не должна?

Я озадаченно поворачиваю голову к Соломону. Он присаживается на корточки напротив меня.

— Что? Я бы спать легла, — говорю невпопад. Пусть думает, что я отупела.

— Понимаю. Это потому, что Томас вколол тебе сыворотку, которая подавляет твою силу, делая тебя сонной и слабой.

— Что? — шепчу я.

Он так легко сдал Томаса? Серьёзно?

— Да. Мне жаль, Флорина, но ты лишь средство для достижения его целей. Ему нужно всё, что у тебя есть. Особенно твоё сердце. И оно его, правда?

Я касаюсь рукой своей груди и сглатываю.

— Это его месть тебе и всему роду Монтеану. Но ты можешь не выходить за него замуж или не передавать ему власть. Ты же знаешь, что если немного поднапряжёшься, то сможешь собрать последние силы и вызвать ненависть к нему. А эта ненависть не позволит тебе добровольно совершить ритуал и короновать его сегодня. Ритуал работает, только если ты не противишься происходящему. А ты можешь противиться и выставить свои условия. Сорвать ему планы. Ты же хочешь этого?

Обессиленно прикрываю глаза и тяжело вздыхаю.

— Я не могу… мне так плохо. Меня так тошнит и… дышать сложно.

— Флорина, возьми себя в руки. Ты потеряешь всё, если скажешь ему «да» перед алтарём, — Соломон поднимается и наклоняется к моему уху, начиная шептать, словно дрянная, ядовитая гадюка. — Томас предал тебя. Он обманул твоё доверие. Привёл сюда врагов и передал им всю информацию о тебе. Он убил Рома, Флорина, и сделал это хладнокровно твоими руками. Томас монстр. Он специально отпустил Стана, и теперь ему угрожает опасность. Этой ночью Томас насиловал тебя благодаря сильному снотворному, которое ты приняла вместе с кровью. Он всё знал. А дальше будет хуже. Через Стана он доберётся до твоего клана. Томас уже практически до него добрался. Он уничтожит всех, заберёт твою власть и возродит Гелу, свою мать. Ту женщину, которая тоже тебя предала. Предательство у Догаров в крови. Им нельзя верить. Они хитрые и скользкие твари. Откажи ему. Откажи. Выбери другого. Выбери того, кто сможет противостоять Томасу. Выбери меня. Я смогу тебя защитить. Я убью его. Мы вместе убьём его. Я защищу и Стана тоже. Больше никто не пострадает. Унизь Томаса перед всеми. Откажи ему. Отвернись от него. Найди силы. Вспомни, как ты его ненавидишь. Вспомни, как он смеялся, когда Рома погиб. Вспомни, что именно он бросил его тело на съедение вампирам. Вспомни, это Томас заставил меня принести головы всех погибших, чтобы добить тебя. Вспомни каждую минуту, проведённую в темнице, и ту боль, которой ты подверглась. Уничтожь его, как он пытается уничтожить тебя. Без твоей помощи, без трона и без власти он ничто. Мы победим. Выбери меня.

Если бы я была под наркотиками, которые хотели мне вколоть, думаю, я бы совершила свою самую жестокую ошибку в жизни. Я бы поверила этому отравляющему меня шипению. Но теперь я знаю, что Соломон хочет.

— Флорина, — Соломон немного отодвигается и приподнимает мою голову, вглядываясь мне в глаза. — Повтори за мной. Я откажу Томасу перед алтарём. Я скажу ему «нет». Я выберу Соломона.

— Я откажу Томасу перед алтарём. Я скажу ему «нет». Я выберу Соломона.

— Умница, — улыбается он. — Не беспокойся. Мы его убьём. Ты и я. Всё будет хорошо. И мы убьём снова Гелу. Я убью её для тебя. Обещаю.

Хлопнув меня по щеке, Соломон выпрямляется и поправляет чёрный пиджак.

— Этой ночью я окажусь здесь с тобой, — произносит он, бросив взгляд на кровать, и довольный собой уходит, вызывая внутри меня реальную тошноту. Ну что за мерзкий ублюдок.

Ловлю себя на мысли о том, как разнится отношение Томаса и Соломона ко мне. Томас целует меня в лоб, а Соломон шлёпает по щеке, как какую-то тупую шлюху.

Что ж, я могу сделать выбор. И я сделаю его перед алтарём.

Боже, помоги мне.

Глава 22

Свадьба — это всегда праздник, веселье, смех и радость. Но не в моём случае. Моя ситуация достаточно паршива. Я не могу разобраться в своих чувствах к Томасу. Не могу разобраться в том, что происходит, и кто говорит правду. У меня даже пробегает мысль о том, что они специально путают меня, чтобы свести с ума и быстрее добиться своего. Я не могу поверить в то, что тело Гелы находится у кого-то из них. Да, меня рвут на части сомнения, и от этого мне дурно. Я знаю, как хорошо умеет играть Томас нужные чувства и выдавать нужные эмоции в нужное время. Он это проделал и со мной. Но из двух зол я выбираю Томаса. Соломона я не перевариваю. Он вызывает внутри меня отвращение и отторжение от себя. А я хочу в этот раз довериться своей интуиции, точнее, своей сущности. Она могла заметить многое, что дало ей право отвергнуть Соломона. Но вот и с Томасом ведь такая же ерунда, а сущность тянется к нему. Она выбрала его окончательно. Кажется, что она с первой встречи выбрала Томаса, когда его кровь капнула на пол. Именно тогда я ощутила её вновь.

В дверь стучат, и я поднимаюсь из кресла. Мне так хочется напиться и просто уснуть. И да, друг мой, я в курсе, что это означает убегать от проблем, но порой очень хочется снова стать маленькой и ни черта не решать.

— Флорина? Ты готова? — В комнату заглядывает Радимил, и я сдерживаю себя от фырканья, глядя на ленты, пересекающие его чёрный камзол. Ленты, принадлежащие Рома. Помимо этого, на нём ещё и брошь Рома, и его перстни. Ублюдок.

— Да. Мне нужно обуться, но я… не могу. Голова немного… темно, — мямлю, пытаясь попасть в туфлю ногой, и шатаюсь для правдоподобности.

— Ох, ничего. Для меня будет честью помочь тебе, — с улыбкой говорит Радимил. Он подходит ко мне и опускается на колени, помогая влезть в чёрные лодочки.

— Идеально. А теперь фата, — схватив тонкую органзу, переливающуюся вшитыми мелкими камнями и гипюром, он закрепляет фату у меня на макушке и словно отец любуется мной.

— Русо был бы счастлив сегодня, — говорит Радимил.

— Папа? — хмурюсь я.

— Да, твой отец, Флорина. Он не особо возлагал на тебя надежды. Ты же была тринадцатым ребёнком. Но он надеялся, что тебе удастся хорошо пристроиться к какому-нибудь мужчине, который позаботится о тебе. И как всё интересно вышло. Ты последняя из рода Монтеану и прекрасно устроилась. Ты выходишь замуж за самого сильного вампира в истории, Флорина. Ты должна гордиться собой. Ты достигла своего максимума.

Стискиваю зубы от откровенных оскорблений. Радимил не особо уважает меня. Хотя он не уважает, вообще, женщин. Я не раз слышала, как он говорил нас, как о мясе, как о плодовитых кобылах и слугах для мужчины. И, конечно, он молчал, когда мама приказывала ему что-то, но по его виду всегда было понятно, что она ему противна. Поэтому он зачастую уезжал, когда отца не было дома, или, вообще, старался не попадаться на глаза маме, а отправлял кого-нибудь другого выполнить её приказ или передать ей новости от отца. В общем, он всегда был тем ещё мудаком. А тот факт, что он напялил на себя вещи Рома, присвоив себе его заслуги, бесит меня ещё больше.

— Вот так, пошли, Флорина, я проведу тебя в церковь. Все уже собрались. Ты будешь счастлива увидеть, что Томас сделал для тебя. А он не обязан был, ты же понимаешь. Но он достойный будущий король. И сегодня тебе предстоит короновать его. Ты обязана провести ритуал идеально, Флорина. Это новая история, и на вас будут смотреть, — подхватив меня за руку, Радимил ведёт меня по пустым коридорам, а мне приходится слушать его. Мне уже хочется искупаться и избавиться от его прикосновений. Но я молча иду рядом с ним.

— Ты же помнишь, что должна делать, Флорина?

— Выбрать Соломона, — выпаливаю я.

Радимил резко останавливается, и я вместе с ним. Он поворачивает меня к себе.

— Что ты сказала?

— Я должна сказать Томасу «нет». Унизить его. Выбрать Соломона, — как робот повторяю я.

— Вот же сучий ребёнок, — злобно шипит Радимил. — А я-то думал, какого чёрта он решил лично отнести тебе украшения, которые выбрал для тебя Томас. Козёл мелкий.

Подавляю улыбку, наблюдая за возмущениями Радимила. А это на минуточку его сын. Мда, меня потрясает их отношение друг к другу. Реакция Радимила доказывает, что он желает, чтобы Томас стал королём, а не Соломон. Значит, Соломон действует против них. Или же это всё идеально поставленный спектакль.

— Так, послушай меня, Флорина, — Радимил берёт меня за плечи и встряхивает. — Не смей выкинуть подобную глупость. Томас твой король. Именно Томас. И ты забудешь, что потребовал Соломон, поняла? Ты здесь только для Томаса. Ты его вещь. Ты принадлежишь ему.

Вещь? Сукин сын. Я не грёбаная вещь!

Но мне приходится молчать, а клыки так и чешутся показать, что я на самом деле думаю обо всём этом.

— Ты войдёшь в церковь и будешь улыбаться. Ты скажешь Томасу «да», у нас полно гостей. Ты не посмеешь унизить Томаса. Ты поняла меня? Отвечай, — требует Соломон.

— Я войду в церковь и буду улыбаться. Я скажу Томасу «да», у нас полно гостей. Я не посмею унизить Томаса, — послушно отвечаю.

— Отлично. И ты коронуешь его. Я знаю, что ты бесполезна. Но ты должна знать, что делать, чтобы возвести Томаса на трон. Ты знаешь?

— Я знаю.

— Хорошо. И потом ты совершишь с ним наш обряд священного союза. Ты отдашься ему и с радостью исполнишь любую его прихоть. Ты поняла меня?

— Я поняла, — киваю ему.

— Умная девочка. А теперь пошли. Жених уже заждался. Запомни, Флорина, от твоего поведения зависит будущее нашего клана и всех вампиров. Ты обязана вести себя так, чтобы не уронить лицо своего мужа. Муж это тот, кто приказывает тебе и владеет тобой. Всё, что он захочет, ты исполнишь, даже если это будет смерть. Ты рождена только для этого. Поняла?

Я киваю. Боже, если он сейчас не заткнётся, я просто его убью. Я устрою такой скандал с оторванной головой, что он всем будет сниться.

Радимил окидывает меня пронзительным взглядом и кривится.

— Ладно, лучшего у нас всё равно нет. Хотя я бы предпочёл, чтобы это была другая женщина. К примеру, твоя старшая сестра. Ох, эта женщина была потрясающе умной и мудрой. Жаль, что её убили, — Радимил тяжело вздыхает и тащит меня дальше.

Ублюдок.

— Не переживай, тебя ждёт интересное будущее. Только представь, Флорина, ты доказала своему отцу, который пренебрегал тобой и, в принципе, не ценил, считая абсолютно бесполезным куском мяса, что чего-то стоишь. Ты исполняешь его волю. Ты не можешь подвести Русо, Флорина. Ты последняя из рода и обязана следовать нашим правилам. Мы лишь делаем то, что хотел Русо. Он планировал коронацию Томаса, — продолжает Радимил.

Пусть его кто-нибудь заткнёт. Пожалуйста. Я уже едва держусь.

— Русо любил Томаса, как никого из своих детей. Жаль, что его дети оказались такими бездарными. Я говорил Русо, что ему следовало выбрать другую жену, а не тащить в новую жизнь старую женщину. Но нет, ему казалось, что он любил твою мать. А в мире так много прекрасных, умных и красивых женщин. Он поспешил, конечно, но ничего. Теперь всё правильно.

Я сжимаю кулак. У меня остаются лишь капли самообладания. Ладно, он унижает меня, но теперь ещё и оскорбляет мою мать.

— А Гела. Боже, что за женщина была. Ты поступила плохо, Флорина, убив такую женщину. Гела была умной, хитрой, прозорливой и, действительно, нравилась твоему отцу.

— Мне дурно, — шиплю я. Меня уже трясёт от ярости. Ублюдок. Он специально говорит мне гадости.

— Потерпишь для общей цели. Мы уже практически пришли.

— Голова болит. Потише.

— Ох, да, ты же… да, — Радимил, наконец-то, затыкается. Я могу вытерпеть всё, но не тогда, когда восхваляют суку, предавшую меня и убившую всю мою семью. Всю и маму тоже. Да, Гела трахалась с моим отцом. Господи, не осталось ни одного мужчины, кроме Стана и Рома, наверное, кого она не трахнула. Она была шлюхой. Законченной шлюхой.

— Ты дрожишь, — замечает Радимил, когда мы подходим к дверям небольшой церкви. В каждом нашем доме есть церковь, потому что мы веруем в Создателя. И в этом месте есть небольшая часовня, куда мы могли ходить слушать проповеди.

— Да. Я волнуюсь, — выдавливаю из себя.

— Господи, да возьми себя в руки. Тебе нужно-то сделать немного, а ты уже трясёшься от страха. Ведёшь себя, как дура, Флорина. Давай. Я поведу тебя.

— Нет! — громкое слово вырывается из меня. Только не это. — Я имею в виду, что хотела бы… одна. Без прошлого.

— Понятно. Что ж, тогда не облажайся, Флорина. Не забывай, что если ты ошибёшься или совершишь глупость, то ты подставишь своего отца. Он будет тобой очень недоволен.

— Мой папа мёртв, — бормочу я, делая вид, что поправляю платье.

— Да, но он всё видит. В тебе его кровь. Поэтому не подведи весь наш клан. Давай. Входи, как только услышишь музыку. И ты должна сказать «да» Томасу, Флорина. Это всё, что от тебя требуется. И твой жалкий мозг должен с этим справиться.

— Хорошо, — шепчу я. Свали уже отсюда, козлина.

Радимил всё же стоит напротив меня, когда двери церкви немного приоткрываются, и оттуда выходят два оборотня.

— Следите за ней. Она тупая сегодня. Её нужно подтолкнуть, — бросает Радимил и скрывается в церкви.

Две чёртовы собаки, ухмыляясь, смотрят на меня. Чёрт, молчать и терпеть всё это дерьмо оказалось очень сложно. Но я должна. Должна ли? Не знаю.

И в какой-то момент на меня наваливается апатия, рождающая боль в моей груди. Вот я стою в свадебном платье у дверей церкви, а для меня это похороны. Мне больно, что рядом нет Рома. Он бы взял меня за руку и улыбнулся. Он бы провёл ладонью по моей щеке и сказал бы, какая я молодец, и как он гордится мной.

Рома, ты мне нужен. Рома…

Играет музыка. Орган и скрипка. Двери церкви открываются, и я поднимаю голову. Слеза скатывается по моему лицу, и я делаю шаг вперёд. Вампиры встают при моём появлении. Но мне так больно. Каждый шаг даётся мне с трудом. Здесь нет Стана. Он должен стоять, как шафер моего будущего мужа. Он должен мне улыбаться и гордиться мной. Но я одна, и это чертовски больно. Никого нет рядом. Больше никого. Меня все бросили. Меня все предали. И словно дожидаясь этого момента, осознание того, что я абсолютно одна придавливает мою грудь, отчего становится сложно дышать. Я делаю ещё шаг, затем ещё, а слёзы катятся по моим щекам.

Никого нет, чтобы поддержать меня, зато унизить и плюнуть в меня полно желающих. Только за что? Да, я не всегда поступала правильно, но… я живая же. Я тоже потеряла многое. Я потеряла… убила Рома. И я… одна. Хочется кричать от боли и убежать отсюда. Я же для них всех, действительно, лишь средство, а не живая. Но я иду, как на казнь. Иду по проходу, пока играет орган. Мне становится всё равно. Словно это не я. Всё равно. А потом появляется злость. Она вспыхивает в моей груди и сразу же гаснет, уступая место печали и пониманию, что меня никто не любит. Стан любил, но… уже нет. Я знаю об этом. Его чувства изменились. Он не любит меня, как раньше. Меня никто не любит и не особо любил.

Не любят.

Ненужная.

Нелюбимая.

Нежеланная.

Мои ноги дрожат, когда я поднимаюсь по ступеньке, глядя в пустоту перед собой. И становится так жалко себя. Так больно. Я так завидую тем, кого любят, и кто знает, что это такое.

Тёплые пальцы касаются моей руки, и я вздрагиваю, поднимая голову. Томас в чёрном фраке и тёмно-синей рубашке стоит напротив меня. Он поднимает мою вуаль, и наши взгляды встречаются.

Мне больно. Мне так больно. Смотреть в твои глаза больно, потому что я не знаю, нужна ли тебе. Больно дышать, потому что понимаю, что ты никогда меня не любил и играл мной. Больно двигаться, потому что ты уже приговорил меня к смерти. Больно… ты меня не любишь. Никогда не полюбишь. Больно… так больно, Томас. Больно. Я одна здесь, понимаешь? Мне больно. Я одна, и мне нужен папа… мой Рома. Отдай его мне. Прошу… верни мне папу. Верни… он любил меня безвозмездно. Верни… хотя бы кого-нибудь… верни. Пожалуйста.

Я разваливаюсь на части у Томаса на глазах. Мне хочется рыдать, но я сдерживаюсь. Я просто умираю внутри. Это моя свадьба, а на самом деле я хороню себя здесь. Заживо.

Томас отворачивается и ведёт меня к пастору. Его пальцы немного сильнее сжимают мои. Мне хочется закрыть глаза и прижаться к сильному плечу. Заплакать, быть слабой… но я выпрямляю спину и встаю напротив Томаса. Я смотрю мимо него, не ощущая никакого тепла.

Пастор произносит речь, приветствуя нас. Но я не слушаю его. Я хочу видеть свою семью рядом с собой. Мне нужен хоть кто-нибудь…

— Да, — чётко произносит Томас.

Перевожу на него взгляд. Он так холоден. Отстранён. А я подыхаю, слышишь? Я подыхаю из-за тебя! Ты виноват во всём! Ты!

— Флорина Русо Монтеану, вы берёте в законные мужья Томаса Догара? Обещаешь ли ты его чтить и быть верной, любить и поддерживать и в горе, и в радости?

— Да, — сухо отвечаю.

Томас подавляет улыбку и кивает, по церкви раздаются радостные возгласы.

— Вы можете…

— Это лишнее, — обрывает Томас пастора.

Он предлагал ему поцеловать меня, но даже этого я лишена.

— Тогда поздравляю вас.

А есть с чем?

Томас берёт меня за руку и поворачивает к толпе. Он ведёт меня за собой, а я как кукла иду за ним, в нас летят лепестки роз, но мне всё равно. Теперь осталось короновать его, а затем я просто спрячусь и отдамся своим эмоциям. Мне так больно.

Мы останавливаемся в дверях церкви, когда мимо нас проходят гости и поздравляют, осыпая лепестками роз. Я ловлю злой взгляд Соломона, и мне всё равно. Я просто жду, когда всё это закончится.

— Располагайтесь пока в зале, а мы выпьем немного шампанского наедине, — говорит Томас и кивает Радимилу.

Он всех уводит, закрывая двери церкви.

Мы остаёмся одни в окружении тишины и свечей, горящих повсюду в церкви. Томас поворачивает меня к себе и обхватывает моё лицо. Он улыбается мне, а по моей щеке стекает слеза.

— Мне так жаль, — шепчет он, целуя дорожку от слёз. — Так жаль, Флорина.

Он мягко касается моих губ и прижимает меня к себе.

— Так жаль, что Рома не с нами. Прости меня, — от слов Томаса, по моим щекам ещё быстрее бегут слёзы.

— Но я обещаю, что мы отомстим за него. Обещаю, что мы не падём. Мы выстоим. Ты моя жена. Навечно. И я клянусь защищать и заботиться о тебе даже ценой собственной жизни.

— Не надо врать… только не сейчас, — выдавливаю из себя.

Томас копается в кармане пиджака и что-то достаёт. Он раскрывает ладонь, а на ней лежит подвеска в форме ангела.

— Стан сказал передать тебе, ты поймёшь, что она означает, — шепчет Томас.

Я задыхаюсь, касаясь пальцами тёплого металла. Это ангел, снежный ангел, которого Рома сделал для меня и для Стана, это была наша клятва на троих, когда мы были маленькими. Рома дал нам по подвеске и сказал, что мы должны обещать в любой ситуации помнить о том, что если кого-то, кого мы любим, нет рядом, то он всё равно всё видит и находится рядом с нами. Рома всегда будет рядом с нами, как и эта подвеска. Я потеряла свою, а эта принадлежит Стану. У него была из платины, у меня из розового золота. И вот она сейчас здесь.

— Спасибо, — улыбаясь, отвечаю я. — Рома, спасибо. Я так скучаю. Мне так тебя не хватает. Я люблю тебя, папа. Люблю.

Поднимаю взгляд на Томаса и вижу печаль в его глазах. Он накрывает мою руку с подвеской и прижимается к моему лбу своим.

— Я люблю тебя. Я люблю… так сильно. Прости, что я люблю. Прости, — бормочет он.

Я закрываю глаза, позволяя слезам катиться по моим щекам. Мы так и стоим вдвоём в церкви, переживая каждый свою боль.

Свечи шипят. Где-то вдалеке можно услышать звуки музыки и разговоры.

Но сейчас важно то, что мы здесь. Мы одни и можем быть собой. Я нахожу вторую руку Томаса и сжимаю её.

Не знаю, может быть, я тоже люблю его, поэтому мне так больно. Больно от этой сухости вокруг, от невозможности быть честными на людях. Больно, оттого что у нас есть лишь страх довериться и обжечься. Больно, оттого что мы изначально были настроены друг против друга. Больно, оттого что… наши сердца изранены настолько, что в них не осталось уже живого места. Больно, оттого что любовь для нас — это страдания. Больно, оттого что вот здесь мы вдвоём, и это лишь несколько минут против часов противостояния, жестокости и воспоминаний.

Больно… больно любить друг друга. Больно…

Глава 23

Я никогда не была на коронации вампиров, потому что мой отец сам себя короновал и прописал целый свод правил, как сделать это правильно. Читала ли я его? Нет, конечно. Хотелось ли мне? Абсолютно нет. Думала ли я, что мне самой придётся короновать вампира и сделать его королём всех вампиров? Точно нет. В общем, помимо моего разбитого, подавленного и унылого настроения, а также боли, которая терзает каждую частичку тела, я должна сейчас короновать Томаса в тронном зале своей семьи. Это дерьмовый зал.

Мы входим с Томасом в зал рука об руку. Моя рука лежит на сгибе его локтя. Как только мы вышли из церкви, Томас снова отдалился от меня, стал холодным и грубым. Да, я убеждаю себя в том, что так нужно, жизненно необходимо. Но… но мне противно. Словно в Томасе живёт два вампира, хотя это так и есть. Есть тёмная сторона и светлая. Нужен баланс. Но он явно находится не в балансе, как и я. Тем не менее мы проходим мимо вампиров, приветствующих нас по обе стороны. Они выстроились живым коридором, провожая нас к возвышению, на котором располагаются два трона, принадлежащие Монтеану. На каждом из тронов выбит герб Монтеану, и они украшены драгоценными камнями. Троны сейчас переливаются в свете свечей, а я запомнила их пыльными и старыми. Этот зал когда-то был мрачным и мёртвым, сейчас он яркий, чистый и украшен цветами.

Отпускаю руку Томаса и поднимаюсь на возвышение. По правилам нельзя никому без разрешения короля или королевы подниматься на возвышение, на котором стоят троны. Мне можно, я же как бы уже королева Монтеану.

Все замирают. Наступает идеальная тишина. Я смотрю вперёд и распрямляю плечи. Я королева, чёрт возьми.

— Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы заполнить пробелы в истории и создать новое будущее, — громко произношу я и перевожу взгляд на Томаса. — Перед тем как я разделю власть с Томасом Догаром, он должен доказать, что достоин быть королём.

По залупроносится удивлённый возглас и кое-где даже возмущённый.

— Я, Флорина Русо Монтеану, разрешаю задать пять любых вопросов Томасу о методах и планах его правления. Если они удовлетворят вас, то я начну обряд посвящения, — добавляю я. — Вы можете приступать.

Сделав шаг назад, наблюдаю за залом, наполненном вампирами. Их лица выражают просто невероятную смесь озадаченности, страха и непонимания.

— Я задам первый вопрос, — говорит Соломон и выходит вперёд.

Радимил шипит на него, пытаясь вернуть его обратно в толпу, но Соломон дёргает плечом, и его едкий взгляд останавливается на Томасе.

— Я слушаю, — спокойно реагирует Томас.

— Ты убил вампиров, которые помогли нам добраться сюда и обрести власть над кланом Монтеану. Ты убил верных тебе вампиров, Томас. Многие из нас возмущены твоим единоличным решением, — по залу пролетает одобрительный гул. — Какую гарантию ты можешь дать любому из нас, что под твоим правлением, нам не нужно будет переживать за свои жизни? Ведь по твоей новой логике, мы все предатели. Мы создали свой клан, отреклись от Монтеану. Мы боролись с ними и выиграли. А теперь ты стал Монтеану, значит, мы твои враги.

Приподнимаю уголок губ в насмешке. Да, Соломон сразу пошёл с козырей, а вот Радимил всем своим видом обещает наказать меня. Пусть только рискнёт, старый ублюдок.

— Хороший вопрос, Соломон, — улыбается Томас. — Но ты ошибаешься. Женившись на Монтеану, я не стал Монтеану. Я лишь временно взял имя прошлого правителя, пока мы не придём к общему решению с моей женой насчёт нового имени нашего великого рода. В моих венах течёт кровь Догаров, а не Монтеану. Я Догар. Я родился Догаром и умру Догаром. А насчёт показательного убийства, хм… что ж, кто из вас даст гарантии мне, что в будущем никогда не будет противиться моим приказам? Кто даст гарантии в том, что каждый из вас будет мне верен и не решит меня свергнуть? Кто из вас даст мне гарантии, что уже не помышлял о предательстве и побеге из моего клана?

Соломон недовольно поджимает губы, когда вампиры начинают оправдываться.

— Молчать, — рявкает Томас. — Видите, никто никаких гарантий дать не может? Но я могу обещать, что буду судить каждого честно и справедливо. Повторюсь, я убил предателей, которые боролись против своего рода и клана, а это для меня неприемлемо. Если бы там был кто-то из моего клана, и он боролся бы против нас, то я сделал бы то же самое. Я не приемлю предательства. Без верности и честности друг к другу мы проиграем. Всегда будут те, кто решит, что они сильнее и нападут на нас. Всегда будут те, кто выберет путь войны и убийств, насилия и жестокости. Всегда это было, есть и будет. Но не в моём клане. В моём клане вампиры будут уважать друг друга, вне зависимости от их положения, возраста и звания. В моём клане вампиры будут наказаны в соответствии с тяжестью преступления, и никаких поблажек не будет, как это было в клане Монтеану. В моём клане будут чёткие законы, и все должны соблюдать их, даже я и Флорина. Если мы нарушим их, то ответим за это наравне с вами. В моём клане все равны. Мы братья и сёстры. Мы семья и должны поддерживать, заботиться и помогать друг другу, а не травить друг друга, убивать и строить заговоры за спиной. Этого достаточно? Я ответил на твой вопрос, Соломон?

Зал взрывается аплодисментами, и я должна признать, что Томас хороший оратор. Он всегда был таким. У него были годы практики, чтобы уметь вести за собой людей. Он же бывший пастор.

— У меня вопрос, — поднимает руку Норман.

— Прошу.

— Мы оборотни, и нас травят другие. Нас изгнали и сделали из нас козлов отпущения. Отомстишь ли ты за нас? Убьёшь ли за нас наших обидчиков? И как мы будем жить рядом с вами?

— Я выбираю справедливость, Норман, как и трезво оцениваю ошибки, которые вы совершили. Скажите мне, вас изгнали из ваших стай за то, что у вас был не такой цвет глаз? Или потому что ваши родители были бедными? Или вас ущемляли в еде и защите? Нет. Я знаю историю каждого из вас. Вас наказали, изгнали и отреклись от вас, потому что вы нарушили законы. Вы убивали, насиловали, воровали, шли против главы стаи. И вы не были хорошими оборотнями, вам хотелось крови. Я не прав?

Норман отводит взгляд и притоптывает ногой, что выдаёт его нервозность и признание верности слов Томаса.

— Я прав, не так ли? Вы совершили ошибку. Кровавую ошибку. Но я вас принял. Я вас не судил. Я нашёл в себе силы простить вам ваши злодеяния и поверить в то, что вы изменились. А вот заданный вопрос наводит меня на мысль, что вы абсолютно не изменились и жаждете крови тех, кто защищал свои семьи от вас. Это неправильно для меня. Я приму ваше решение выйти из моего клана, если вам не нравится моя политика, но убивать из-за преступлений, совершённых вами, я не собираюсь. Да, мы все убийцы и рождены ими. Мы хищники. Но пока мы помним о своей человечности, и в нас живёт желание мира, должны следовать правилам Создателя. Не убей. Не соври. Не укради. Вы нарушили их все. И вы ответили за свой проступок. Но я предлагаю вам идти вперёд, простить себя за ошибку и стать лучше. Доказать не только вашим бывшим стаям, что вы изменились, но и себе. Это ваш шанс обрести мир и покой, наладить свою жизнь и перестать прятаться и бояться за свою жизнь. Я обещаю защищать вас, как самого себя, но только при условии, что вы будете уважать мои правила.

— Я принимаю твой ответ, Томас, — Норман склоняет голову и уходит в толпу.

Наступает тишина, больше никто не хочет задать вопрос.

— Приступай к делу, Флорина, — шипит на меня Радимил. — Все принимают Томаса. Давай.

— Увы, не могу. По закону должно быть задано пять вопросов. Прозвучало только два, чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее всё закончится, — отвечая, равнодушно пожимаю плечами и получаю настоящее удовольствие от ярости, вспыхнувшей в глазах Радимила.

— Законы есть законы. Я готов ответить на остальные вопросы, — улыбается Томас. — Я честен перед вами.

— Но Норман задал три вопроса. Это должно считаться, — замечает Радимил.

— Да!

— Коронуй его!

— Остался всего один вопрос!

— Да!

Я закатываю глаза и киваю.

— Что ж, я согласна на один вопрос, и его задам я, — резко перебиваю шум в зале. Томас поворачивается ко мне.

— Скажи, Томас, готов ли ты отречься от своего прошлого? Отречься от своей семьи и своих родителей? Отречься от своего имени? Отречься от прошлых обид и зла, которое терзает тебя?

— Это нечестный вопрос! — возмущается Радимил.

Я вскидываю руку, затыкая его.

— Отнюдь. Чтобы править и быть королём всех вампиров, а это два разных клана, два различных уровня жизни и взгляда на этот мир, нужно забыть прошлое, иначе это приведёт к очередной войне. Если Томас и дальше продолжит травить мой клан, то вампиры возмутятся и поднимут бунт. Если Томас отдаст предпочтение своему клану, то я вряд ли буду молчать. Поэтому я задаю разумный вопрос, который обеспечит всем вампирам этого мира защиту, спокойствие и процветание.

— Ты права, — кивает Томас. — Это разумный вопрос. И я отрекаюсь. Отрекаюсь от прошлого, чтобы принять будущее. Отрекаюсь от боли, которую причинила мне твоя семья, чтобы она не туманила мой разум. Отрекаюсь от мести твоему клану, чтобы мы жили в мире. Отрекаюсь от учений моих отца и матери, чтобы найти ответы самому.

Все принимают ответ Томаса одобрительно, и мне ничего другого не остаётся, как перейти к главной части, как бы я этого ни хотела.

— Подойди сюда и встань на колени, Томас Догар, — приказываю я, показывая на место напротив себя.

Томас делает то, что я сказала.

Поднимаю корону с трона, и мои пальцы покалывает, моё существо внутри ликует от восторга, хотя я лично его не разделяю. Я видела эту корону на отце. Он обожал и боготворил её. И однажды он бросил ею в меня. Она тяжёлая с острыми гранями. Корона разорвала мою кожу. Отец просто психанул, потому что я отсутствовала на каком-то очередном балу в честь чего-то там. Он так разозлился, а я попалась под его горячую руку, и он швырнул в меня короной.

Воспоминание об этом внезапно появляется в моей голове, и я испытываю отвращение ко всему, что меня окружает. Ненавижу эту власть. Она уничтожает всё хорошее, имеющееся внутри нас. Но я держу корону над головой Томаса и должна дойти до конца.

— Томас Догар, клянёшься ли ты защищать свой клан ценой собственной жизни?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты быть справедливым и честным правителем?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты следовать правилам мироздания и не нарушать их?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты править двумя кланами без личных предпочтений?

— Клянусь?

— Берёшь ли ты ответственность за жизнь каждого существа, который преклонит колени перед тобой и попросит защиты у тебя?

— Беру.

— Берёшь ли ты ответственность за все свои поступки и действия, которые собираешься совершить в будущем?

— Беру.

— Берёшь ли ты ответственность за судьбу всего клана, как и мою?

— Беру.

— На этом я заканчиваю свои вопросы и нарекаю тебя, Томас Догар, королём всех вампиров, королём Монтеану, — произношу я и опускаю корону на голову Томаса.

Шум, гул и аплодисменты сразу же взрываются вокруг.

— Да здравствует король!

— Да здравствует Томас!

Томас, улыбаясь, поднимается и вскидывает руку.

— Мы ещё не закончили, — произносит он, поднявшись на пьедестал. Я беру вторую корону и присаживаюсь, передав её Томасу.

— Я нарекаю тебя своей королевой, Флорина Русо Монтеану. Я нарекаю тебя своей женой перед короной и нашими кланами. Я нарекаю тебя символом мира между нами, — громко произносит он, водружая корону мне на голову. Томас протягивает мне руку, и я встаю, опираясь на неё. В этот момент всё моё тело словно оживает. Такая странная метаморфоза. Я ненавижу корону и ненавижу власть. И я против всего, что делал мой отец. Я никогда не любила этого пафоса. Но теперь на моей голове красуется корона, и я смотрю в глаза своего короля, а внутри меня просыпается другая часть меня, сильная и властная, требовательная и тёмная.

— Теперь мы проведём священный ритуал, слияния крови, чтобы заключить настоящее перемирие, — произношу я, быстро пряча взгляд.

Радимил передаёт Томасу кинжал, а мне кубок. Томас надрезает своё запястье и наполняет кубок кровью, затем это делаю я. По моему телу проносятся дрожь и предвкушение, хотя я это просто чувствую, но не думаю об этом. Моё тело подчиняется моему существу, которое моментально выпускает свои клыки, являя собой свою силу.

Наша кровь смешивается, и Томас первым подносит кубок к губам в полной тишине. Он делает пару глотков, а затем я допиваю оставшееся и с силой бросаю кубок на пол, разбивая его на части.

— Да здравствуют король и королева!

Вампиры начинают скандировать эти слова, а Томас берёт мою руку и поднимает её вверх, словно выиграл какое-то то состязание. Это смешно и неправильно. Хотя признаю, что наша общая кровь согревает меня изнутри. Я моментально начинаю чувствовать крепнущую связь с Томасом на более тонком уровне. На самое удивительное для меня то, что моё тело, мой разум и моё существо единогласно принимают Томаса, как своего короля, мужа и возлюбленного. Я не могу уловить тот момент, когда это происходит, но всё внутри меня меняется. А это лишь начало, и оно пугает меня. Сильно пугает. Я не хочу терять себя. Не хочу раствориться в Томасе. Я не хочу… чувствовать его тепло и то, как быстро бьётся его сердце. Я не хочу ощущать, как его кровь сливается с моей в опасном танце смертоносного влечения.

Томас внезапно притягивает меня к себе за талию и впивается в мои губы. Его жар опаляет меня, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть от той силы, с которой он меня целует. С особым голодом и жаждой.

Так же неожиданно, как поцеловал меня, он отрывается от меня и облизывает немного покрасневшие губы. Его глаза заволочены чёрным дурманом и пылают азартом и похотью. И всё внутри меня сжимается от желания немедленно приступить к ритуалу брачного союза. Но я одёргиваю себя, как только Томас отводит взгляд.

— А теперь нас ждёт праздник! Столы уже накрыты…

— Подожди, Радимил, — перебивает его Томас. — Для начала у меня есть подарок для всех гостей. Он вам понравится. Идите за мной и своей королевой. Нам придётся немного нагулять аппетит.

Томас берёт меня за руку и ведёт за собой. Я, ничего не понимая, просто следую за ним. Мы выходим из замка и огибаем его. Прохладный воздух сейчас прекрасно остужает внезапно появившееся желание к Томасу.

Ещё вчера на этом месте лежали трупы, сегодня площадка за замком вычищена, и везде расставлены факелы.

Вампиры толпятся в стороне, когда Томас кивает, и что-то начинает грохотать. Перед нами появляется нечто, накрытое чёрной тканью. Я сразу же слышу частые удары сердец. Их много. Ткань слетает, и я охаю, когда вижу клетку, в которой заперты люди. Самые обычные люди. Они начинают кричать, молить о пощаде и просить о помощи.

— Ты что делаешь? — с ужасом выдыхаю я.

Томас фыркает и дёргает меня назад за свою спину, приказывая заткнуться и не мешать ему.

— Дорогие мои друзья, мой клан. Я знаю, что мы долго шли к тому, чтобы этот день наступил. Я стал королём. Мы получили то, что планировали. Но я не добился бы всего этого без вас. Без вашей силы и ума. Без вашей веры в меня и поддержки. Поэтому сегодня я хочу подарить каждому из вас подарок. Вот он, — Томас показывает на клетку с напуганными до смерти людьми.

— Я предлагаю вам поохотиться. Мы откроем клетку и выпустим добычу. Мы дадим людям немного времени, чтобы они разбежались, а после моего сигнала вы приступите к охоте. Каждый из вас выбирает свой выигрыш и ищет его. Как только вы поймаете свою добычу, то приходите с вашей парой на праздник. Убедите вашу пару, что вы исполните все её мечты. Развлекайтесь. Сегодня каждый из вас должен получить удовольствие. Вы можете делать с ними всё, что хотите, но есть одно ограничение — убивать нельзя. Они нам ещё понадобятся. Это наши рабы. Вы готовы?

Я в таком шоке и не могу поверить в то, что Томас это сделал. Это же люди, чёрт возьми! Люди! Но внутри меня существо шепчет, что он не разрешил их убить, да и мы не без греха. Это будет просто развлечение. А вот мой разум против. Это жестоко и неправильно. Нельзя так поступать с людьми, но остальные с готовностью встают на позиции.

Раздаётся гонг, и клетка открывается. Люди бегут кто куда. Они натыкаются друг на друга, падают, визжат, кричат.

Томас, улыбаясь, поднимает руку, а затем резко опускает её вниз.

— Охота началась! — кричит он.

Вампиры с улюлюканьем и смехом срываются со своих мест. И даже Радимил понёсся искать себе жертву. Боже.

Я разочарованно качаю головой, когда замечаю единственного, кто не побежал. Это Сав. Наши взгляды встречаются, и он тяжело вздыхает, а затем уходит в замок. Признаю, что в эту минуту я благодарна ему за отказ участвовать в этой затее и начинаю уважать его немного больше, чем раньше.

— Ты просто чудовище, — шепчу, глядя на довольного собой Томаса. — Мы так не договаривались. Это же живые люди.

— Боже, да успокойся, Флорина. Это просто развлечение. Ну что они с ними сделают? Не убьют же. Всем нужно немного расслабиться, как и тебе. И это лишь только начало. Ты же не против немного развлечь своего короля, — Томас тянет ко мне руку, но я отпрыгиваю в сторону.

— Да пошёл ты, — шиплю я.

Томас откидывает голову назад и хохочет.

— Уже поздно отступать, Флорина. Ты короновала меня. Ты дала мне то, что мне было нужно. А теперь важны лишь мои желания. Я твой король. Ты признала меня и теперь подчиняешься мне. Я же теперь могу заставить тебя делать всё, что захочу. Мы провели ритуал, и ты не будешь отрицать, что уже чувствуешь эту магию на себе. Я требую, чтобы ты подошла ко мне и поцеловала меня. Немедленно.

Его голос звенит в моём теле, и я сжимаю кулаки, заставляя себя стоять на месте. Заставляя… мои ноги идут к нему. Я не могу сопротивляться, и это паршиво. Господи, что я наделала?

Мои губы касаются губ Томаса, и моё сознание становится таким слабым, когда он крепко обнимает меня и прижимает к своему телу, смакуя мои поцелуи. Я осознаю всё, что делаю, только вот моя сущность настолько стала сильной внутри, что ей плевать на мои желания. Она берёт то, что хочет. А хочет она Томаса.

Чертовски плохой расклад.

Глава 24

Мир меняется. Думаю, и ты это заметил, мой друг. Нужно приспосабливаться к другим правилам и подстраиваться под них. Нам это делать крайне сложно, потому что у нас есть сравнение. Раньше всё было намного проще. Не было мгновенного интернета или сообщений, которые бы передали всю информацию. С одной стороны это круто, с другой… опасно. Думаю, если бы мы выбирали, то все бы жили в средневековье, только с нормальным унитазом и душевой. А остальное… боже, как сложно.

Наверное, ты не понимаешь, почему я думаю об унитазе, а не о том, как губы Томаса жадно поглощают мои. Как его ладони сжимают мою талию и ласкают спину. Как он по-хозяйски прижимается ко мне, подавляя мою волю. Ну, я пытаюсь отвлечься от мощного потока возбуждения, которое покалывает в каждом участке моего тела. Поэтому мне приходится думать про унитазы. Да-да, знаю, то ещё занятие. Но как тебе объяснить? Я запуталась. Понимаешь? Я больше не могу контролировать происходящее, а в этот момент вампиры вышли на охоту за людьми. Ведь в следующий раз ты, мой друг, можешь оказаться на их месте, и умом я понимаю, что должна защитить тебя, уберечь… но что мне делать с моими чувствами и существом, которые требуют занять своё место под Томасом? Именно под ним, а не рядом с ним. Это унизительно, правда?

Томас отрывается от моих губ и улыбается, лаская взглядом моё лицо. Мои щёки горят, как и губы.

— Ты до сих пор борешься с собой, Флорина. Пора признать, что ты проиграла, — шепчет он, касаясь моего подбородка и поглаживая его.

— Не дождёшься, — шиплю я.

— Дождусь. Ты признаешь меня своим королём, своим мужем, своим любовником и своим единственным.

— Зачем? — Боль моментально прорывается сквозь порочный шёпот в голове поддаться и покориться ему. — Зачем ты это делаешь?

— Потому что могу, — усмехается он и щипает меня за щёку. — Я могу, Флорина. Могу и буду пользоваться любой возможностью продемонстрировать тебе, насколько теперь ты зависишь от меня, и как легко я могу управлять тобой. Тебе не стоило соглашаться ни на одно моё условие. Тебе стоило умереть. Поверь мне, смерть была бы намного приятнее, чем твоё будущее.

Меня до глубины души пугают и ранят слова Томаса. Никого ведь нет рядом. Никого. Почему он говорит мне это?

Непроизвольно в моих глазах появляются слёзы, и я ненавижу себя за эту реакцию. Моё существо скулит внутри меня, требуя умолять его о ласке и любви. Но я не позволю себе так низко упасть. Я совершила ошибку, да? Боже, как мне надоело сомневаться. Так задолбало, что я ни черта не понимаю, постоянно путаюсь и блуждаю в темноте, в которой только Томас может ориентироваться. И именно он включает свет там, где хочет, где ему нужно, чтобы управлять мной словно марионеткой. Это оскорбительно и больно. Да всё уже больно для меня. Даже дышать.

— Знаешь, мне так жаль тебя, — шепчу я, с горечью рассматривая его лицо. — Искренне жаль, Томас. Посмотри, как низко ты упал. Ты приложил все силы для того, чтобы контролировать женщину, которая тебя презирает. Думаешь, что получишь от меня любовь? Нет. Получишь тело. Получишь подчинение своим прихотям. Но любовь не получишь. Нет.

— С чего ты взяла, что я ищу у тебя любви? — спрашивает он. — Флорина, ты так много о себе возомнила, что я…

— Ты ищешь, — уверенно перебиваю его. Он хочет причинить мне боль, буду отвечать тем же. — Ты ищешь, потому что тебя никто не любил. Никогда тебя не любили. Тобой пользовались, как туалетной бумагой. Ты был лишь вещью для всех. Но теперь, зная о своей силе, ты нашёл последователей, напал на нас, убил лучших вампиров, думая, что это возвысит тебя над другими. Нет. Ты так и остался тем самым брошенным ребёнком. Нелюбимым ребёнком. Забытым ребёнком. Вещью. И что бы ты ни делал сейчас, каким бы сильным ни был, всегда будешь чувствовать себя лишним и нежеланным. Поэтому ты и ищешь любовь, точнее, насильно требуешь её любым способом от меня, ведь я для тебя нечто особенное и ценное. И ты считаешь, что, разбив мне сердце, у тебя появится то, чего ты был лишён в прошлом. Нет. Если тебе не купили машинку в детстве, купи их себе хоть несколько сотен во взрослом возрасте, но факт остаётся фактом, в детстве машинку тебе не купили. Ты ничего не изменишь. Так что мне тебя жаль. Ты так пытаешься выдавить хотя бы у кого-то любви, отчего хочется тебя пожалеть, проявить сочувствие, как к бедному, раненому и брошенному ребёнку, сироте. Бедный малыш.

И я вижу, как мои слова цепляют его. Глаза Томаса темнеют от боли и злости одновременно. Прикрывать боль злостью — это самое простое, что он может сделать. А ещё причинить мне боль ответно, чтобы показать, что ему плевать, но на самом деле это не так.

Томас грубо хватает меня за волосы, срывая фату. Она мягко падает к моим ногам. Он стискивает пряди волос, вынуждая меня запрокинуть голову.

— Ты ни черта не знаешь обо мне. Твоя жалость мне не нужна, Флорина. Себя жалей и только себя. Ты здесь самое безвольное и жалкое существо, — шипит он мне в лицо.

Я улыбаюсь ему, получив реакцию, которую намеревалась увидеть.

— Бедный малыш. Бедный, бедный малыш. Мамочка тебя бросила, папочка оказался гадом, другой дядя соврал, и ты остался один. Бедный, бедный малыш, — издевательски тяну я.

Дыхание Томаса рвано вырывается из его ноздрей. Я чувствую, как он весь напрягается, готовый разорвать мне глотку.

— Ты была аккуратнее, Флорина. Я же отомщу.

— И что ты сделаешь? Заберёшь моё сердце? Забирай, — легко отвечаю я.

— Именно. Заберу его. Вырву его из твоей груди. Присвою себе, — цедит он сквозь зубы.

— Пожалуйста, Томас. Я не против. Только вот оно никогда не будет любить тебя. Никогда. Что бы ты с ним ни сделал, ты не добьёшься того, что ждёшь. Никогда. Ты не будешь тем, о ком болит моё сердце. Ты не станешь мужчиной, ради которого оно будет биться. Ты просто будешь убийцей, чудовищем и мразью для него. Вот и всё. Забирай, оно не особо мне дорого, там никого больше нет. Оно пустое и разбитое. И я буду молиться, чтобы оно смертельно ранило тебя, и ты умирал в страшных муках, глядя на царапины от острых осколков, в которое превратил его. Забирай. Я ни слова не скажу. Забирай, — выдыхаю последнее слово, извращённо наслаждаясь, как ему больно.

Его глаза горят паникой и страданиями. А мне хорошо… точнее, моему разуму хорошо. Я ударила его. Ударила сильно. Мощно. Задела его чувства. Разорвала их. И я рада, но только в своих мыслях. Рада… а вот моё сердце трещит, опять ноет, как подстреленное ядовитой стрелой животное. Ноет и скулит, скрипит и воет от той боли, которая сквозит в глазах Томаса.

Я не улавливаю того момента, когда уже совсем близко раздаются радостные голоса вампиров, которые тащат свои пойманные жертвы. Томасу приходится меня отпустить и отойти на шаг, чтобы начать наигранно улыбаться ртом, но не глазами. Глаза пусты.

В этот момент, если честно, мне становится дурно. Я осознаю, что мы сделали. Мы причинили друг другу боль просто так. Это же чудовищно. Мы относимся друг к другу, как чудовища, а что говорить о других? Так неправильно. Я не могу поверить в то, что Томас начал всё это. Ещё пару часов назад в церкви он сказал, что любит меня. Я помню об этом… Боже, откуда столько жестокости друг к другу? Откуда? Любить больно. Но за что мы мстим друг другу? За любовь? За прошлое? За боль? Разве это всё стоит той агонии, которая разгорается внутри? Нет. Не стоит. Тогда зачем? Зачем?

Пока я страдаю, стоя позади Томаса, он весело приветствует своих вампиров. Люди становятся зомби. Вас, мой друг, легко заставить видеть и делать то, что мы хотим. Просто внушить, прикусить немного вашу кожу, и тогда вы отключаетесь. Вы перестаёте соображать рационально, потому что вампир имеет над вами власть. Он даёт вам то, что вы хотите. И это страшно.

Мы ожидаем, когда все соберутся, и мне ничего другого не остаётся, как просто ждать со всеми вместе. Я не могу возмутиться. Не могу спасти этих бедных людей из лап вампиров. Я ничего не могу, и от этого мне паршиво.

Через некоторое время Томас сообщает, чтобы все направлялись в основной зал, в котором и будет проходить торжество, или просто следовали за нами. Он грубо берёт меня за руку и тащит за собой в прямом смысле слова. Он специально идёт быстро, а я без своих способностей, которые нет смысла применять, не могу так быстро идти на каблуках. Томас так выплёскивает на меня свою злость и обиду за то, что я ранила его. Отчасти мне жаль, а с другой стороны… он первый начал. Он решил снова подавить мою волю и показать мне, что теперь я его рабыня. Ни одной женщине такое не понравится.

Мы входим в зал, украшенный цветами. Столики, расставленные на огромной площади, накрыты чёрными скатертями и усыпаны лепестками роз, как и весь пол под ногами. Наш стол длинный и стоит на возвышении в самом начале зала. Свечи создают интимный полумрак, и когда мы входим, в нише зала начинает играть небольшой оркестр. Должна признать, что Томас прекрасно всё организовал. И я бы хотела насладиться, но мне сегодня до этого.

Томас заводит меня на возвышение, и мы наблюдаем за тем, как все гости располагаются на свободных местах. Смех, хихиканье и причмокивания некоторых целующихся парочек перебивают музыку, вызывая тошноту во мне. Я мрачно смотрю на Радимила, щекочущего юного мальчика, хихикающего от его прикосновений. Боже, как противно. Перевожу взгляд на Соломона, держащего за волосы девушку и жестоко терзающего её рот. Он кусает её, царапает клыками, отчего по щекам и подбородку девушки начинает капать кровь, но она абсолютно ничего не ощущает, кроме похоти.

Боже, меня сейчас стошнит.

— Дорогие наши гости, мы с вашей королевой приветствуем вас на банкете в честь нового мира, нового времени и нового клана, который сегодня мы с вами создали, — Томас привлекает внимание и делает паузу, чтобы заполучить полностью внимание всех присутствующих в зале. — Я надеюсь, что мой подарок придётся вам по вкусу. Я предлагаю поднять бокалы за этот знаменательный день.

Томас протягивает мне бокал с шампанским, и я молча беру его. Он поднимает бокал, как и все остальные.

— За новый мир! Мир вампиров! — провозглашает Томас.

— За новый мир! Мир вампиров! — подхватывают все и начинают орать это, отчего у меня даже уши закладывает. Идиоты.

Делаю вид, что отпиваю шампанское и отставляю бокал.

— Но это ещё не всё. Я знаю, что вы ожидали увидеть столы, ломящиеся от еды, но еда в ваших руках. Предлагаю вам положить еду туда, где она должна лежать, — говорит Томас, и все вампиры, смеясь, улюлюкают и толкают своих жертв к столам. Некоторые забираются туда, другие оказываются на коленях у вампиров. Кто-то, вообще, располагается на полу.

— И, конечно, мы, как король и королева, должны показывать пример, чтобы вы могли следовать ему. Мы взяли на себя обязательство сделать всё, чтобы наш клан был доволен и счастлив, особенно в такой великий день. И мы с радостью начнём этот вечер. Я бы лично хотел, чтобы каждый из вас убедился в том, что наш союз с королевой официально консумирован.

Что?

Я резко поворачиваю голову к Томасу, улыбающемуся гостям. И видимо, до них доходит смысл сказанных слов. Повсюду раздаются удивлённые и восторженные оханья. Он же не может…

— Да, я знаю, что моя жена давно не девственна. Я не расстроен. Честно, — Томас прикладывает ладонь к груди и смеётся.

Он не может! Это просто хрень собачья! Он не посмеет! Это всё игра!

— Тем более мы уже так стары, было бы стыдно оставаться девственниками, — теперь все смеются, а Томас продолжает: — Но для меня очень важно установить с моим кланом крепкую связь, семейную связь. И я не вижу ничего ужасного в том, чтобы показать вам самый интимный момент, как и начать вечеринку. Флорина.

Томас поворачивается ко мне и протягивает мне руку, но я отшатываюсь от неё.

— Ты не посмеешь, — в ужасе шепчу я.

— Флорина, ты как королева, должна показать своим примером, что мы принимаем новый мир и его правила. Подойди сюда, — рявкает он.

Я надавливаю на туфли так, чтобы не подчиниться приказу.

Он собирается трахнуть меня у всех на глазах! На глазах у этого сброда! Я не позволю! Нет! И ты не смей! Он ублюдок, слышишь? Он не тот, кого ты хочешь! Ты видишь, он унижает тебя! Нет! Не смей!

Тишина, кажется, становится осязаемой. Бросаю взгляд на толпу, ожидающую, когда я подчинюсь приказу Томаса. Их глаза стеклянные, и в них сквозит грязная похоть, от которой меня сейчас просто вырвет. Затем я смотрю на Томаса, требовательно протягивающего руку.

Нет. Никогда. Он не унизит меня так. Нет.

Я собираюсь бежать, но Томас прыгает и перекрывает мне путь. Я делаю шаг назад, он оказывается у меня за спиной. Я дёргаюсь в сторону, Томас оказывается рядом и толкает меня в грудь. Я падаю на стол, сметая бокалы на пол. Они со звоном бьются. Я шиплю, выпуская клыки. То же делает Томас, срывая сюртук. Он летит за его спину, как и корона. Мой взгляд в страхе бегает по сторонам, и я понимаю, что мне не удастся сбежать. А они хотят шоу. Они ждут шоу и жаждут моего сопротивления и унижения. Хотят услышать мои крики и мольбы о помощи.

Никогда.

Я выпрямляю спину и делаю глубокий вдох.

— Как прикажете, Ваше Величество, — глухо отвечаю. Не верю, что теперь я соглашаюсь на насилие добровольно. Это просто отвратительно. Но я выбираю контролировать своё унижение. Они хотят его увидеть, я дам им то, что сама сочту нужным.

Томас подбирается ко мне, как хищник, и его ладони ложатся мне на плечи. Он разворачивает меня и касается моей шеи, крепко хватая её. Его губы грубо впиваются в мой рот, и он терзает его. Я не отвечаю. Я сопротивляюсь как могу. Его зубы рвут мою кожу, но я остаюсь безучастна, как кукла, которую он планировал получить. Томас больнее прикусывает мою губу, и кровь капает мне на грудь, стекая по подбородку. Температура в зале повышается и начинает вонять похотью и возбуждением. Меня тошнит сильнее, но я стою, как изваяние. Язык Томаса слизывает мою кровь. Он целует мой подбородок и хватается за лиф платья, затем дёргает его в разные стороны и материал трещит, разрываясь на груди. Меня ведёт вперёд, затем назад, пока он рвёт на мне платье у всех на глазах. А зрители подначивают его, выкрикивают похабные вещи и причмокивают. Я закрываю глаза, позволяя Томасу отбросить моё платье в сторону, оставив меня в одном чёрном нижнем белье. Так хочется прикрыться, но я открываю глаза и гордо поднимаю подбородок.

Томас скользит губами по моему животу и, выпрямляясь, поднимается выше. Он обхватывает мой подбородок, поднимая выше моё лицо к себе.

— Ты знала, что я отомщу, но не знала, когда я это сделаю, — хмыкает он, проводя пальцем по моим губам.

— Ты ублюдок. Ты самое противное существо в этом мире, — выплёвываю ему в лицо.

— Накажи её!

— Ударь её!

— Покажи ей, кто главный, Томас!

Мерзости, которые орут эти чёртовы вампиры, унижают меня ещё сильнее. Только внутри. Снаружи я спокойна для них. А их это бесит.

— Пусть орёт!

— Пусть умоляет об удовольствии!

Томас хватает меня за волосы и разворачивает. Он толкает меня грудью на стол и нажимает на шею так, чтобы я не поднялась.

Его ладонь со шлепком опускается на мою ягодицу, и я жмурюсь, вздрагивая от боли. У меня на глазах выступают слёзы, но я приказываю себе не плакать. Нет. Этот поступок все воспринимают с радостью. Ещё один удар, от которого я вздрагиваю, и мою кожу пощипывает от боли, но она быстро исчезает, а вот другая боль приникает глубже.

— Я предупреждал, что если кто-то не выполняет мои приказы, то он будет наказан. Это касается даже королевы. И она не получит удовольствия. Я получу, начав с вами, мои гости, праздник. Для меня жертва осталась? Или может быть две? — смеётся Томас и сдвигает мои трусики в сторону.

Крики и похотливые звуки звучат спереди. Они наблюдают, лаская своих жертв. Они готовят их, когда пальцы Томаса врываются в меня, и я жмурюсь от неприятного ощущения. Я абсолютно не возбуждена. Но суть в том, что у меня не будет никаких последствий после насилия. Я же вампир и могу пережить всё.

И я просто жду. Стараюсь отключиться от происходящего, но не могу игнорировать настойчивые прикосновения Томаса. Его губы скользят по изгибу моего плеча, и он прикусывает его. Я сжимаю сильнее губы, чтобы не издать ни звука. Нет. Никогда. Для меня всё кончено. Если он это сделает… он уже сделал. Он разрушил всё. Он уничтожил всё.

Его член врезается в меня, и я инстинктивно подаюсь вперёд. Мои пальцы до боли стискивают стол. Под звуки радости и поддержки Томас насилует меня. Удар за ударом внутри меня. Он двигается, разрывая меня изнутри. Его член сухой, как и я. Боль бьётся огнём внизу живота, и я только жмурюсь, когда он снова входит в меня. Он трахает меня быстрее, хватаясь за мои бёдра. До моего носа доносится запах крови. Запах смешивается с унизительными криками подбадривания. А я просто жду. Я смотрю в одну точку, и из уголка моих глаз стекает слеза. Быть изнасилованной на собственной свадьбе ужасно. Но быть изнасилованной мужчиной, который ещё несколько часов назад говорил, как любит… разрушающе.

Толчок, и боль растекается ядом по моей крови. Томас ожесточённо трахает меня, вымещая на мне злость.

Толчок, и я беззвучно умоляю о смерти. Его фрикции становятся безумнее. Его ногти впиваются в мою плоть ягодиц и рвут кожу, вызывая адскую боль.

Толчок. Толчок. Толчок. Тонкая струйка крови стекает между моих ног. Я не позволяю себе закричать от той боли, в которой варюсь сейчас. Это ужасно больно, словно я стала куском мяса. Томас разрывает меня всё сильнее и сильнее.

Толчок. Толчок. Толчок. Кажется, что я становлюсь пустой. Полой внутри. Куклой.

Толчок. Толчок. Толчок. Я перестаю что-либо слышать.

Толчок. Толчок. Толчок. Мне так стыдно перед Рома и Станом. И я рада тому, что их нет рядом. Это убило бы их. А так я пронесу это внутри себя. Я вынесу эту боль. Вынесу унижение. Вынесу всё. Я всегда и всё вытерплю.

Толчок. Толчок. Толчок. Толчок. Кажется, что в моей груди всё покрывается коркой льда.

Толчок… слеза снова скатывается из глаза. Я же любила его… я любила. Я была жестока в своей любви или фантазии. Я любила… там в церкви любила Томаса, а он меня. Мне так казалось…

Толчок… меня хватают за шею и швыряют на пол.

Удар сердца. Я поднимаю голову и встаю, выпрямляя спину, хотя хочется просто упасть и сжаться, притянуть ноги к груди и заснуть навечно.

Удар сердца. Слёзы высыхают. Никому не покажу, как я разрушена. Я поправляю трусики, ощущая, как из меня вытекает кровь. Мои руки трясутся, ноги дрожат. Кожа горит огнём, но я не издаю ни звука.

Удар сердца… не успеваю уловить. Я смотрю в глаза Томаса, и мне просто больно. Больно видеть там лёд и удовольствие. Больно видеть там монстра. Больно видеть… его. Снова так больно. Когда пройдёт боль? У неё есть срок?

Удар сердца. Я разворачиваюсь и ухожу. Спокойно. Не тороплюсь. Я иду в нижнем белье мимо вампиров, предающихся разврату, а за мной тянется струйка крови.

Удар сердца. Я бы хотела, чтобы оно остановилось.

Глава 25

Не знаю, сколько ещё всё это будет продолжаться. Я даже анализировать не могу. Мне больно думать, потому что в моих мыслях Томас. Лишь от упоминания его имени меня всю скручивает от невыносимого яда, который продолжает терзать мои вены отравленной кровью. Я пытаюсь угомонить свои чувства, сердце и существо. Но все они орут о боли. Даже моё существо ранено настолько сильно, что теперь никак не может помочь мне защитить себя. У меня нет сил. Больше нет никаких сил, и так пусто в груди.

Смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и они до сих пор дрожат. Несколько ногтей, сломанных во время моего отчаянного стискивания стола, сломались до мяса и отвалились, оставив после себя кровавые раны. Они затянутся. Любые физические раны затягиваются, а вот эмоциональные дыры никогда не залатать. Они всегда будут со мной.

Мне пришлось дойти до спальни. Сав хотел мне помочь, но я не позволила. Любое прикосновение причиняло боль. Любое. Я и без того была унижена и испачкана дерьмом, меня изваляли в этой вони, поэтому было невыносимо больно осознавать, если кто-нибудь ещё меня хотя бы коснётся. Нет. Успокоилась ли я? Да. Я больше не плачу. Стало ли мне лучше? Нет. Стало хуже. Играть так, как повёл себя Томас, просто невозможно. Да ни один нормальный мужчина, который любит женщину, не протащит её мордой по асфальту на потеху другим людям. Ни один. Томас мог бы этого не делать. Господи, да он, вообще, не должен был так поступать! И, конечно, я сделала вывод, что он водил меня за нос, чтобы добиться короны, водружённой на свою голову. Я вновь облажалась.

Дверь в спальню резко распахивается, ударяясь о стену и чуть ли не слетая с петель, и передо мной оказывается Томас. Его глаза пылают яростью. За ним залетает Сав и встаёт между нами.

— Томас, прошу, — тихо говорит Сав.

Я озадаченно приподнимаю брови, наблюдая за ними. Явно что-то случилось, но я понятия не имею, что именно, кроме того, что Томас изнасиловал меня и унизил перед всем кланом не только как королеву, но и как женщину. Он показал им, что в меня можно плевать, и ничего за это не будет.

— Уберись отсюда, — рычит Томас, хватая Сава за рубашку, и толкает в сторону от меня.

— Томас… так нельзя, — с горечью в голосе шепчет Сав. — Одумайся. Ты должен поступать разумно. Должен. Я понимаю, что тебе сложно, но одумайся. Прошу. У вас не так много времени. Я буду следить за ними, но не трать это время на споры. Всё наладится, найдите компромисс. Объясни всё. Томас.

Я абсолютно ни черта не понимаю, да и не хочу. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, и уж точно видеть Томаса не желаю.

— Уйди, — не глядя на Сава, приказывает Томас.

— Но…

— Уйди, я сказал, — рявкает Томас.

Сав с тяжёлым вздохом проигравшего в этом споре закрывает за собой дверь.

— На тебя противно смотреть, — с отвращением произношу я. — Последуй за Савом, это моя спальня, не пачкай её своей вонью.

— Ты, — словно не слыша моих слов, Томас тычет в меня пальцем. — Ты.

— Да я. Да, я ещё жива. Да, я не плачу. Да, ты унизил меня. Да, ты притащил сюда чёртовых людей для развлечения. Да, я ошиблась. Пошёл на хрен отсюда, — злобно рычу, показывая пальцем на дверь.

— Ты хотя бы раз, хотя бы один грёбаный раз могла следовать моим просьбам? Один грёбаный раз! — орёт он. — Ты что устроила? Ты головой думала, когда всё это делала?

— Что? — спрашивая, поднимаюсь из кресла, и ярость ещё сильнее вскипает в моих венах. — Что я устроила? Я? А ты что устроил? Ты изнасиловал меня! Ты изнасиловал меня перед всеми! Ты чёртов проходимец! И если ты думаешь, что я буду слушать твои извинения, то хрен тебе! Это ты устроил ужасную охоту на людей! Это ты вынудил меня защищаться! Это ты начал оскорблять меня первым! Это был ты, а не я! Так что не смей здесь орать на меня! Не смей, иначе я тебя убью!

Замечаю, как Томаса начинает трясти от ярости. Он срывает свой камзол и швыряет его в стену. Затем он хватает кресло, в котором пять минут назад сидела я, и с ором бросает его в другую стену. Щепки, куски дерева, обивки и поролона разлетаются в разные стороны, и я взвизгиваю от страха.

— Ты! — он снова показывает на меня пальцем. Его глаза так ярко блестят злостью, отчего Томас, действительно, начинает меня пугать. Честно я боюсь его. Делаю шаг назад. — Мне так хочется тебя придушить! Боже, как же хочется!

Он трясёт руками передо мной, словно душит воздух.

— Ты… ты… чёртова дура! Один раз. Я просил тебя, быть послушной и тихой только один вечер. А что сделала ты? Ты хотя бы немного подумала о том, что тебя могут услышать? Ты подумала, что говоришь мне при других вампирах?

— А ты подумал? Ты так обиделся и разозлился, что дошёл до насилия из-за моих слов? Да ты больной! Ты просто грёбаный насильник и психопат! — на повышенных тонах отвечаю ему.

— Да! Да! Я такой! И это ты сделала меня таким! Ты! Ты… — его голос ломается, и Томас дёргает головой. — Ты.

Его лицо искорёжено мукой. Между бровями залегли глубокие складки, и он проводит по волосам рукой. Тянет их и рычит.

— Ты… ты это сделала со мной. Ты, — его хриплый и низкий тембр слетает с побелевших губ Томаса. — Ты. Ты ведь ни на секунду не задумалась над тем, как тщательно и долго я разрабатывал и строил свою репутацию холодного, безразличного и жестокого ублюдка, который легко убивает. Ты же даже на секунду не задумалась о том, что каждое твоё слово и поступок подставляют меня. Ты постоянно так делаешь. Ты болтаешь без умолку о том, о чём не должна. Ты говоришь, что думаешь, а порой стоит подумать, прежде чем сказать что-либо. Я просил тебя… боже мой, Флорина, я же просил тебя молчать, быть послушной и тихой. А ты даже этого не смогла сделать. И это ты вынудила меня переступить черту. Это ты сотворила из меня насильника и чудовище. Ты.

— Я? — задыхаюсь от его наглости. — Я? Нет, Томас, это ты родился таким изначально. Ты создан таким. Тебя приучили быть таким. И я не обязана думать о твоих нежных чувствах. О моих ты не подумал. Ты, чёрт возьми, изнасиловал меня перед всеми из-за каких-то слов! Ты притащил сюда невинных людей, которых отдал для развлечения своего чёртового клана! Мы так не договаривались! Я хотела тебе верить! Хотела, но ты не даёшь мне ниединого шанса! Ты то заботливый и влюблённый, а в следующую секунду насильник и жестокий тиран! И нет, я тебя никогда не прощу! Что бы ты теперь ни сделал, не получишь моего прощения! Нет!

— А мне оно не нужно, — качает головой Томас. Его плечи опускаются, и он горько приподнимает уголок губ. — Мне не нужно твоё прощение, потому что оно больше ничего не стоит. Ничего, как и ты.

— Вот опять. Ты унижаешь меня. Ты вынуждаешь меня защищаться! Ты вынуждаешь меня…

— Я просил всего лишь о нескольких часах послушания. Несколько часов. Всего сколько? Четыре часа против восьми для нас двоих. Какие-то четыре часа тишины. Твоего молчания. Но нет, тебе надо было открыть рот. Тебе надо было снова подставить меня. Тебе надо было вновь и вновь заставлять меня доказывать свою власть и силу. Ты же не подумала о том, что нас слышат. Ты не подумала, что Радимил или Соломон, которые жаждут убить тебя и меня, как и весь твой клан, всё слышат. Нет, ты не подумала о том, что мне нужно поддерживать свой авторитет жестокого ублюдка, чтобы никто… никто не догадался о том, что у меня есть свои слабости. А если кто-то решит, что сильнее меня и может противостоять мне, то он будет шантажировать меня жизнями Радимила или Соломона, но не твоей. Так я бы защитил тебя. Их жизни мне безразличны, но все считают иначе. И ты разрушаешь так тщательно выстроенные мной схемы. Но нет… нет… ты не подумала. Ты опять подумала только о себе. Ты подумала только о своих обидах. Ты подумала о своих прошлых пробелах, недополученных от родителей чувствах, но не о последствиях. Ты подумала исключительно о своей заднице, а не о моей. А я чаще думаю о твоей, чем о своей. Всего четыре часа… четыре часа, и этого ты не смогла сделать.

Я сглатываю от его слов, пронизанных разочарованием, и они вызывают внутри меня чувство вины, но сразу же прерываю наплыв этого горького привкуса. Напоминаю себе, что Томас вновь играет мной. Он играет. Томас поступил ужасно и жестоко. Он изнасиловал меня. Не стоит забывать об этом.

— Ты даже сейчас ничего не замечаешь. Не анализируешь, а просто говоришь то, что тебе хочется. Ты не задумываешься о том, как твои слова скажутся на других и на мне. Не задумываешься о том, что именно твои слова дают миллион шансов тебя убить, заставить делать то, что хотят другие, и манипулировать тобой. И ты постоянно это делаешь. Ты не знала меня и легко всё рассказала про себя, свою семью, открыла мне двери и показала потайные ходы в замок. Ты говоришь гадости мне в лицо, ожидая, что я буду улыбаться тебе? Нет. Я долгие годы создавал себе репутацию среди них и не могу за минуту, женившись на тебе, размякнуть. Это будет для них возможностью уничтожить меня через тебя и наоборот. Да, я не отрицаю, что наши споры полны оскорблений, но ты не должна была переходить грань. Ты перешла её. Ты перешла её, Флорина, и подставила меня. Ты меня подставила, — он сыплет в меня обвинениями.

Я поджимаю губы и кривлюсь.

— Не вешай всю вину на меня. Ты притащил сюда людей. Это ты выбрал, ты, а не я. Ты изнасиловал меня. И это тоже твоё решение, не моё. Ты мог поступить иначе. Ты мог…

— Не мог! — орёт он. — Не мог! Эти люди не просто так появились здесь! Да, я их притащил, но ты подумала, зачем я это сделал? Подумала? Ты серьёзно считаешь меня настолько идиотом или таким мелочным, какой являешься ты? Нет. Я не такой. Я просчитываю каждый чёртов шаг, и эти люди заядлые наркоманы. Все они. И мы их напичкали сыворотками со снотворным для вампиров. Мы их забили до отвала наркотиками, чтобы у нас с тобой была возможность нормально провести эту ночь вместе. Чтобы мы могли поговорить. Другого способа, как отключить всех вампиров одновременно, я не нашёл. Только через людей и их кровь. Только через разврат. Только через насилие, которое они любят. Которое они знают, что позволено с моего разрешения. Только так, потому что они боятся меня из-за того, что я в любой момент могу жестоко наказать, извести и уничтожить. Они боятся меня и слушаются. Потому что благодаря тому, что я делаю и как общаюсь с тобой и остальными, а также как убиваю, они считают, что у меня нет слабостей. Мне безразлично всё, кроме власти. В их глазах я ледяной внутри. Но ты… ты… всё разрушаешь. Ты подставляешь меня. Специально унижаешь меня перед ними, вынуждая наказывать тебя, как бы я наказал любого. И если бы я не сделал этого и не наказал тебя прилюдно, они бы узнали о моих слабостях. А тебе мало… тебе всегда было мало. Всего мало. Ты добиваешь и дожимаешь. Ты настолько слепа и глуха к происходящему, что совершаешь ошибку за ошибкой. А я за тобой подтираю! Я!

— Никто не просил тебя подтирать за мной! И я не знала о твоём плане! Ты мог мне рассказать о нём! Ты мог предупредить меня! У нас было время в церкви! Ты мог дать мне хотя бы немного информации, чтобы я вела себя так, как ты хочешь! Ты мог рассказать мне, но ты не сделал этого!

— Потому что ты дерьмовая актриса, Флорина! Они же вампиры, чёрт возьми! Они бы узнали, что ты в курсе происходящего, и тогда у них появились бы подозрения насчёт моей верности им! Ты не смогла бы так искренне показать ужас, непонимание и панику! Ты бы не смогла выразить своё возмущение через взгляд так, как сделала это, и они поверили в моё безразличие к тебе и твоим чувствам!

— И поэтому ты не можешь обвинять меня в том, что я не догадалась о твоих планах! Я не умею читать твоих мыслей, Томас! Не умею, поэтому не вешай на меня всю вину за то, что ты сделал! Убирайся! Нам не о чем больше разговаривать! Убирайся и строй свои козни подальше от меня! Ты мерзкое и низкое существо, Томас! Мне плевать на то, как ты обращаешься с ними, это твоё право! Но сегодня ты дал им разрешение вытирать об меня ноги, опустил меня и показал, что я как королева и как вампир просто ничто. Пустота, с которой никто не будет считаться!

— Боже, — Томас запускает пальцы в волосы и смеётся. — Боже, да с тобой бесполезно разговаривать. Просто бесполезно. Ты отупела. Ты опять ничего не хочешь слышать. Ты думать не хочешь. И я просил тебя открыть мне разум, но ты не доверяешь мне. Ты отказала мне раз, два, три… я уже сбился со счёта. Я даю тебе столько возможностей увидеть, что выбрал свою сторону, но нет, ты просто изначально вынесла мне вердикт. Ты выжгла на мне слово «предатель» и веришь этому, ищешь доказательства и потом радуешься, когда якобы выигрываешь сама у себя в своей же лжи, потому что для тебя это удобно. Я больше не вижу смысла обсуждать с тобой что-либо. Ты зациклена исключительно на себе. Тебя никто не волнует, ты видишь только себя и свою боль. Ты страдаешь так показательно, отчего зачастую становится смешно. Ты стала уже нарицательным именем драмы, Флорина. Мы живём дальше, а ты всё никак не можешь встать и начать рационально думать. О-о-о, нет, тебе же так удобно быть вечной чёртовой жертвой обстоятельств. Ты просто избалованная, маленькая сучка. Я закончил здесь. Всё. С меня хватит.

Взмахнув руками, Томас собирается уйти, но он задел меня. Я до сих пор не отошла от того, что он сделал, и теперь это тоже сойдёт ему с рук? Как бы не так.

Хватаю его за волосы и швыряю через всю комнату. Томас долетает до стены, но не ударяется, а просто отталкивается от неё и выпрямляется.

— Лучше не прикасайся ко мне, Флорина. Я едва держусь. Дай мне остыть. Не трогай меня, — рычит он.

— Не трогать? Как ты не тронул меня в зале? Как ты не изнасиловал меня? Думаешь, что я так легко отпущу тебя? Нет. Ты притащил сюда свою задницу, чтобы обвинить меня во всех грехах, но у тебя это не получилось, Томас. Я не поддамся тому, что ты пытаешься сделать. Ты хочешь, чтобы я страдала снова, чувствовала себя виноватой во всём и оправдывала тебя. Нет. Такого больше не произойдёт. Я тебе не доверяю. Ты ни черта не сделал для того, чтобы я доверяла тебе, — яростно выпаливаю.

— Ничего? — со смешком переспрашивает он, и я киваю.

— Ничего. Ты ничего не сделал, кроме как, убил Рома и остальных. Шантажировал меня. Даже использовал бедную Жозефину. Ты ничего не сделал.

— Ничего. Надо же, ничего, — выдыхает он и качает головой. — Ничего. Ничего, видимо, означает и то, что я помог Стану уйти. Это тоже ничего?

— Я не верю в то, что Стан жив и ушёл. Я больше поверю в то, что ты его убил.

— Тебе не надоело вешать на меня все грехи человечества, а? Я для тебя стал козлом отпущения, но с меня хватит. Это с меня хватит. Ты хоть на секунду задумывалась, как сложно жить под постоянным пристальным наблюдением и отслеживанием любого изданного тобой звука, шага, поступка, слова, иметь возможность пробираться в темницы и возвращать тебя, Стана и остальных к жизни, кормить вас и тайно заботиться о вас? Нет. Конечно, нет. Ты же считаешь, что это раз плюнуть. А это не так. Ты хоть представляешь, как мне сложно? Мне? Я один против них. Я ищу варианты, чтобы балансировать на тонкой грани между всеми вокруг. Я приходил к тебе и поил тебя своей кровью, чтобы ты набралась сил и очнулась. Я проникал в темницу Стана и помогал ему приходить в себя. Я разговаривал с Рома и вытаскивал правду, стал проводником между вами. Я разрабатывал планы, как вас всех вытащить. Это был я. И при этом я должен был показывать, насколько вы все мне безразличны.

— А тебе ничего не нужно было показывать, это правда. Ты делал всё только для себя. Ты добился того, чего хотел. Ты планировал это изначально, поэтому не выставляй себя героем, Томас. Тебе не идёт. Ты забрал у меня всю мою семью, унизил меня и вынудил быть той, кто я есть. Так что не рассказывай мне снова сказки, я не поддамся. Это ты эгоистичный ублюдок. Ты мстишь мне за смерть своей семьи. Ты такой же, как и остальные Догары. Ты начал всё это. Только ты. И да, я думаю о себе, потому что никто обо мне больше не думает. Я защищаю себя и имею на это право, — нахожусь я.

Не собираюсь верить ему снова. Нет. Не поддамся.

— Никто не думает о тебе? А тот факт, что я не вколол тебе сыворотку, ни о чём тебе не говорит? Или тот факт, что я постоянно избегаю острых углов в твоём наказании за слова, которые ты постоянно говоришь мне, унижаешь и оскорбляешь меня, а я маневрирую между требованиями наказать тебя и обещаниями всё урегулировать? Ты думаешь, что тебе сложно? Тебе сложно? Да ты ни черта не знаешь, что такое на самом деле сложно.

— Да пошёл ты. Я…

— Опять «я». Снова у тебя «я». Ты ни разу не подумала обо мне. Ты хочешь и требуешь, чтобы я защищал тебя, что постоянно и делаю, но ни разу не подумала обо мне и о том, как отразятся на мне твои слова, поступки и истерики. Ты подставила меня сегодня. Ты должна была молчать до утра под действием сыворотки, а ты подставила меня. Ты посеяла подозрения на мой счёт в головах Радимила и Соломона. А эти ублюдки только и ждут любой возможности, чтобы уничтожить меня. Это тебе сложно? Да ни черта тебе не сложно. Ты ни о ком не думаешь, кроме себя. А я вот думаю о тебе. Я постоянно думаю о тебе, а ты только и делаешь, что вставляешь мне палки в колёса. Саботируешь. Нарушаешь весь ход событий. Лезешь. Говоришь свои гадкие слова. Господи, всё. Я ухожу. Иначе я просто придушу тебя, — дёрнув головой, Томас направляется мимо меня, но я упрямо тяну свою руку. Мои пальцы едва касаются ткани его рубашки, и это словно становится для него точкой невозврата.

— Не прикасайся ко мне! — орёт он, сверкая яростью в глазах. — Не трогай меня! Больше не трогай меня! Каждое грёбаное прикосновение ко мне, даёт мне надежду, а потом ты ловко забираешь её, выставляя меня ублюдком! Да, я ублюдок, ты довольна? Я жалкий, ты довольна? Я насильник, ты довольна? Всё, я признался, но не трогай больше меня! Не трогай!

Его тело трясёт так очевидно, что я замираю в ужасе.

— Ты ни разу не подумала обо мне! Ни разу! Никогда обо мне никто не думал! Я всегда был средством достижения цели! Постоянно! Никто не задумывался о моих чувствах! А я живой! У меня есть чувства, но нет, все почему-то решили, что я со всем справлюсь и всё вынесу, сожру любое дерьмо, которым вы меня напичкаете! Хватит! Мне тоже больно! Мне больно, потому что я всю свою жизнь один! У меня никого нет рядом! Никого! Никогда не было! Все только пользовались мной, как и ты! Ты тоже пользовалась мной, когда тебе было удобно! Так легко раздеться и предложить себя, заставить меня переспать с тобой, а я что, робот? У меня нет чувств? Ко мне нельзя относиться нормально, как к живому существу, а не как к мясу, на которое вы все пускаете слюнки? Да мне это всё к чёрту не сдалось! Мне это никогда не было нужно! Я влез в это дерьмо, потому что хотел отомстить Русо, а не тебе! Только ему, а он сдох! Я спрятался и никого же не трогал! Так почему вы отыскали меня и решили, что будет весело манипулировать мной, словно так можно и будто это нормально?! Думаешь, тебе больно? Ты ни хрена не знаешь о боли! — Томас с силой бьёт себя в грудь, ломая свои же рёбра, что его даже шатает.

Я вздрагиваю от той силы, с которой он причинил себе боль. Он с ума сошёл?

— Ты не знаешь… ничего не знаешь о боли. Меня втянули в это против моей воли. Да, я мог отказаться, но подумал, что должен нести ответственность за то, что сотворил мой отец. Должен, а потом это всё стало таким безумным и сложным. Я оказался в эпицентре тайфуна и закрывал тебя собой. Собой… я же закрывал. Я защищал тебя, хотя не планировал. Ты хоть знаешь, как это сложно взвешивать каждый звук, даже своё сердцебиение, чтобы никто не догадался, как я люблю тебя? Да и за что я люблю тебя, а? Я не знаю! Не знаю, это чёртово проклятье, потому что ты эгоистичная и избалованная девчонка! А я из кожи вон лез, чтобы спасти твоего Стана, ведь я обещал тебе! Я обещал! И я сдержал своё обещание! А что сделала ты? Ты всё разрушила! Ты и меня разрушаешь постоянно! Меня! — Томас делает шаг ко мне, а потом словно тушуется и отходит, мотая головой.

— Обо мне никто не подумал. И никогда не думал. Ни Русо, который обманывал меня, убеждая в том, что я ему дорог. Ни ты. И вы так похожи. Ты и Русо. Так похожи. Я доверял вам обоим. Я думал, что между нами была связь, особая связь… я же любил его, как отца. Мой отец пользовался мной открыто, Русо же умело управлял мной, как и ты. Вы оба уверяли меня, что я хорош для вас, и имею право на жизнь среди вас, что я ничем не отличаюсь от других, и меня могут полюбить. Но всё было ложью. Это был просто способ, чтобы воспользоваться мной, ведь я не заслужил человеческого отношения. И это я должен говорить о том, что Монтеану разрушили меня и подорвали моё доверие. Но я же надеялся… такой идиот. Такой идиот. Я надеялся, что дал тебе так много, чтобы ты могла вспомнить мои слова, меня… Чтобы ты поверила мне и… была рядом, когда мне плохо. Я был рядом. Я старался быть рядом с тобой каждую свободную минуту и думал, что ты другая. А я был один. Всегда один. Всегда защищаюсь от боли. Всегда кого-то спасаю. Всегда кому-то помогаю. А я? Неужели, я не заслужил хотя бы небольшой помощи от тебя? Не заслужил хотя бы капли доверия, ведь всё это я делаю… ищу варианты… чтобы спасти тебя. Зачем мне это надо? Думаешь, что я бы не смог стать королём без тебя? Да я бы справился с любым нападением. Я заставил всех думать, что ты нам необходима настолько, что без тебя им даже дышать нельзя. Я вложил в их головы то, что мне было нужно, а ты… никогда обо мне не думала. И знаешь, — Томас поворачивает ко мне голову, и я замечаю, как из его глаза выкатывается слеза и капает вниз.

— Ты была права. Права, когда сказала, что я ищу любовь. Я так хочу любви. Я был лишён её всю свою жизнь. Потому что в первую очередь все видят во мне лишь способ обрести власть и силу, а в последнюю просто мужчину. Никому нет дела до моих чувств. И когда я встретил тебя, то внутри меня всё озарилось надеждой, что ты другая, и у нас всё получится. Но я снова ошибся в Монтеану. Я снова обманул себя. Четыре часа… всего четыре часа, а ты даже их не смогла подарить мне, чтобы я мог спокойно отправить тебя наверх и проследить за тем, как они отключатся, и я приду сюда. Сюда, в нашу спальню, чтобы быть с тобой, любить тебя, увидеть улыбку на твоём лице и поцеловать её. Я же любил… я же любил, — его голос садится до шёпота, а глаза угасают.

Я не могу шелохнуться. Кажется, что я только сейчас что-то начинаю осознавать. Я никогда не видела, чтобы вампир был настолько искренним в своей слабости.

— Я же любил тебя, понимаешь? Просто любил и ничего не просил взамен. Любил. Да, я поступал плохо, но порой это необходимо, чтобы защитить тех, кого любишь. Надо врать. Надо быть жестоким. Почему-то в этом мире жестокость и холодность ценятся намного выше, чем искренность и доброта. Почему-то все, люди и вампиры, выбирают подчинение, а не жизнь в мире. Я любил… любил. И я думал, что ты не похожа на Русо, как я не похож на своего отца. Я другой. Я прошёл через многое и никого не трогал. Я пережил достаточно боли, чтобы знать, что не хотел бы такого для тебя. Я надеялся… я говорил, что выбрал сторону и был собой. А это оказалось лишним, потому что я, кажется, только сейчас увидел, что тебе плевать. Ты никогда не доверяла мне. Ты не хотела мне доверять, и что бы я ни сделал, каким бы ни был, сколько бы усилий ни приложил, я никогда не буду тем, кому ты начнёшь доверять. А я один, понимаешь? Один. Всегда один. Один. Я разрабатываю планы. Я маневрирую между Соломоном и Радимилом, ищу миллион вариантов, чтобы вытащить тебя и дать тебе власть, а ты… ты… плюёшь мне в лицо. Ты же могла не делать мне так больно… так больно. Ты знаешь меня, поэтому тебе легко сделать мне больно. Что и доказывает, что ты безразлична ко мне. Господи, да ты же идеальная королева. Такая, какую хотел бы видеть Русо. Ты это он, и это больно. Больно смотреть в твои глаза и видеть его. Снова слышать его голос и осознавать, что я снова попал в ту же ловушку. Это больно. И да, я раненый. Сломленный. Одинокий. Брошенный. Нелюбимый, — Томас прикрывает глаза, и по его щекам текут слёзы. Его севший от эмоций голос скручивает с силой моё сердце.

— Я больше не могу. Я так устал каждую минуту быть начеку. Не спать днями, ждать возможности пойти и спасти тебя, напоить своей кровью, прикоснуться к тебе. И снова быть плохим. Думаешь, это легко? Нет. Нелегко. Это сложно. Я под постоянным вниманием. За мной все следят. И я обязан быть жестоким. Таким, каким меня учил быть Русо. Удивительно, насколько вы все прогнили, и я вместе с вами. Я просто устал, — он открывает глаза, и в них ничего нет, даже искры хотя бы злости. В них просто пустота, словно он сдался.

— Томас, — шепчу я, смаргивая слёзы.

— Нет, — он слабо качает головой и натягивает странную, болезненно-сумасшедшую улыбку. — Нет. Не надо. Не надо ничего больше говорить. Ты могла сказать это раньше, но не сейчас. Мне безразлично, что будет дальше. Безразлично, поэтому я и сказал всё. Я больше не собираюсь бороться, у меня нет сил и причин. Я думал, что ты меня любишь. Хотя бы немного. Чуть-чуть. Я думал, что у нас есть связь, но, видимо, обманывал себя, да? Ты тоже использовала меня, как вещь, чтобы поиграть со мной. Я живой, Флорина. Я тоже живой, но нравлюсь всем, когда мёртвый. Не смей… нет, не трогай меня и не говори со мной. Хватит. Я устал. Я так сильно устал. И я даю тебе шанс уйти. Они не очнутся до утра, поэтому собери свои вещи и уходи. Создай армию и нападай. Я не буду защищаться.

Он проходит мимо меня, но я всё же касаюсь ладонью его спины.

— Нет! Пожалуйста, нет! — выкрикивает он. — Нет! Ты обжигаешь меня своими прикосновениями! Нет! Мне уже достаточно чувства вины за всё, что я сделал! Я ненавижу себя, ты это хочешь услышать? Я ненавижу себя! А я просто хотел жить! Нормально жить, но из-за тебя я здесь! Я вижу твоё будущее и ненавижу себя за то, что я такой урод! Нет! Не трогай меня! Не смотри на меня! Не жалей меня! Нет! Я выживу! Снова выживу! Я встану или упаду, тебя это больше не касается! Нет! Я не просил о многом, всего четыре часа… четыре, мать их, часа твоего послушания! Четыре! Ты разрушила меня! Ты добила меня! А я спасал тебя, защищал… я ошибся, поэтому не трогай меня! Тронешь, и я развалюсь на части, но не могу позволить случиться этому сейчас. Я должен… должен хотя бы ещё немного пожить, чтобы окончательно сдаться. Теперь я должен жить ради себя. Потому что ради себя я никогда и ничего не делал. Не трогай меня. Дай мне немного подышать жизнью. Я хочу пожить хотя бы ещё пару суток. Не трогай…

Шатнувшись в сторону, Томас выходит за дверь, прикрывая её так тихо, что это даже едва можно заметить.

А мои ноги меня не держат. Я оседаю на пол и закрываю рот руками.

Боже мой. Не думала, что увижу, как ломается мужчина, но я увидела. И это оказалось самым страшным в моей жизни. Это кошмарно. Пустые глаза. Серая кожа. Мёртвый холод.

Я задыхаюсь, пока в моей голове укладываются слова Томаса. Задыхаюсь, ведь получается, что я в этой истории злодей, а не он. Это я. И я словно чувствую эту смертельную агонию внутри за Томаса. Она скучивает так жёстко всё, что кажется, это нормально, так и было. Но нет. Это лишь начало адского самоуничтожения, которому Томас решил себя подвергнуть из-за меня.

«Я же любил тебя, понимаешь? Просто любил и ничего не просил взамен. Любил».

Глава 26

Мой друг, когда-нибудь ты желал, чтобы мир внезапно поглотило цунами или что-нибудь ещё? Я именно так себя чувствую. Безжизненной. Разбитой. Виноватой. Сломленной. Раненной. Уничтоженной. Развалившейся на части. Придавленной к земле. Безразличной. И я могу придумать ещё много эпитетов моего состояния. Но… ты же понимаешь, правда, что я… я не специально боялась доверять Томасу? Ты же осознаёшь, что даже сейчас, когда у меня безумно болит душа за него, всё рвётся найти его, извиниться, я… я боюсь ещё сильнее и не могу позволить своим чувствам руководить мной? Да, может быть, я не права сейчас. Может быть, я совершаю огромную ошибку. Может быть, я виновата во всём. Может быть, я злодей в этой истории. Может быть… ну, а кто знает наверняка? Я просто уже больше не могу страдать. Я тоже устала.

Поднимаю голову от языков пламени, когда дверь тихо открывается.

— Доброе утро, Ваше Величество, — сухо произносит Сав, не глядя на меня. — Его Величество король Томас ожидает вас у входа с вещами. Машина уже готова.

Томас решил вот так выбросить меня, раз я не ушла сама. И я могла ведь. Я была внизу. Я вошла в зал, заполненный полудохлыми вампирами, которых легко можно было убить прямо там. Они все были под кайфом, да ещё и приняли лошадиную дозу снотворного. А люди… люди были наркоманами. Когда я присмотрелась к ним получше, то увидела последствия долгого употребления различных наркотиков. Томас не врал. Я даже пнула Соломона, а затем дала под зад Радимилу. Никто не шелохнулся. Никто.

Час назад или около того я услышала, как Томас и Сав переносят вампиров по комнатам, подчищают за собой, но ко мне никто не вошёл. Если честно, то я была рада тому, что Томас в порядке и вроде как чувствует себя нормально. Но в то же время я ощущала сильнейшую боль вкупе и с пустотой, словно всё внутри меня встало на паузу, и я перестала что-либо чувствовать.

И вот теперь от меня избавляются. Собираю сумку с вещами и спускаюсь вниз. Я никого не встретила по пути. В замке воняет рвотой, спиртным, спермой и кровью. Омерзительная вонь.

— Ваше Величество.

Я удивлённо приподнимаю брови, когда передо мной шатаясь и издавая ужасный смрад, стоит Радимил. Он выглядит, словно его пожевала какая-то задница и выплюнула прямо к моим ногам. Он даже стоять нормально не может, постоянно шатается и горбится. Я уже молчу о его едва приоткрытых глазах, это просто щёлочки, которые норовят захлопнуться.

— Смотрю, ты хорошо повеселился, — цокаю я.

— Его Величество король Томас был щедр, — я угадываю значение слов Радимила, потому что он говорит невнятно.

— Я слышала. Всю ночь гудели. Где Томас? — сухо спрашиваю его.

— В машине… ждёт… хорошего свадебного… — а дальше Радимил жуёт слова.

Сав подходит к нему и забрасывает его руку себе на плечо.

— Пошли, я уложу тебя спать. Вы столько выпили, уму непостижимо. Я удивляюсь, как вы ещё до сих пор все живы, — недовольно фыркает Сав и уводит Радимила.

Бросаю взгляд на открытую дверь, замечая чёрный джип, ожидающий меня. Мне ничего не остаётся, как подойти к нему. Шофёр, видимо, нанятый Томасом, причём ещё и человек, с улыбкой забирает у меня сумку и кладёт её в багажник, а я сажусь на заднее сиденье. Моя боль усиливается, когда я вдыхаю аромат горечи и пустоты, исходящие от Томаса. Он не смотрит на меня, отвернулся в другую сторону.

— Доброе утро, — вежливо произношу, надеясь, что Томас поговорит со мной, но он молчит.

— Мы можем ехать. По маршруту, который я указал в заказе, — сухо отдаёт он приказ шофёру.

Мужчина включает радио, и салон погружается в танцевальные хиты.

Это будет долгая и ужасная поездка.

Не могу тебе описать, мой друг, насколько паршиво я чувствую себя через шесть часов дороги, когда поняла, куда меня ссылают. Я сдалась, думаю, ты и так это уже понял. Я сдалась, ведь без опоры под ногами, которая хотя бы немного показывала мне путь, невозможно устоять. Тишина между нами с Томасом стала звенящей через два часа пути и где-то в начале полёта. Он ушёл от меня в другой конец самолёта, закрыл глаза и сделал вид, что меня не существует. Конечно, я была там и отметила, что как только мы вошли в самолёт, то Томас словно сбросил маску спокойствия, вежливости и ответа «всё в порядке». Во время полёта было очевидно, что он не в порядке и выглядит таким же помятым, как и я. В общем, я не трогала его и просто смотрела вперёд. Затем мы сели на вертолёт, и тогда тоже стало не лучше. Мы как будто были на разных вертолётах, в разных вселенных и с разными людьми. Томас, конечно, делал вид, что у него снова всё окей, но он специально отодвигался подальше от меня, отворачивался, не подавал мне руку, шёл немного впереди меня и говорил со мной через посторонних людей: «Мы готовы лететь. Нам лететь пару часов, верно?». В общем, всё стало ещё хуже. И обязательно, чтобы размазать меня окончательно, пошёл дождь, а прогноз погоды сулил грозы и гром вместе с проливным дождём ещё на протяжении восьми часов. Из-за этого мы не смогли подлететь ближе к месту назначения, поэтому нам пришлось идти пешком под проливным дождём. И самое странное во всём этом, что каждый из нас мог использовать свою скорость вампира, но никто этого не сделал. Ни я, ни Томас. Мы так и тащили свой багаж в гору под дождём.

Да, в общем, хуже уже не куда и не подходит под описание происходящего.

— Их Величества! — звонкий и радостный голос Жозефины встречает нас мокрых на пороге дома. Я улыбаюсь искренней и счастливой улыбкой, когда вижу старушку, охающую от нашего вида.

— Боже мой, ну что же вы так неосторожно. Как так можно? Вы задержались. Мы ожидали вас чуть раньше. Но ничего. Сейчас принесу полотенца, — Жозефина убегает, а мне странно находиться в этом доме. Он ведь уже не мой. Я думала, что Томас его уничтожил и разворовал. Он был здесь без меня, забрал книги. Да и я очень озадачена добродушной реакцией Жозефины на его появление. Он как-никак похитил её, пытал, напугал и грозился убить. А она так спокойна.

— Вот так. Вот так. Мои детки, — Жозефина накидывает на голову каждого из нас полотенце и улыбается. — Я так счастлива за вас. Поздравляю. Вы самая красивая пара вампиров на моей памяти. Вы так подходите друг другу.

О боже. Теперь становится ещё хуже. Куда уж хуже, правда?

— Томас, мой хороший, ну что за вид? Почему ты такой хмурый? Погода, да? — Жозефина хмурится, разглядывая Томаса.

— Всё в порядке. Мне нужно ехать. Флорина останется здесь. Присмотри за ней, — Томас коротко улыбается Жозефине и передаёт обратно полотенце.

— Это что за новость? Разве у вас не свадебное путешествие? Да и там такой ливень! Ты даже не сможешь уехать далеко отсюда. Что случилось? Вам снова угрожает опасность? — Жозефина бледнеет, бросая то на меня, то на Томаса напуганный взгляд.

— Нет, всё в порядке. Мне нужно ехать, у меня дела. Флорина останется здесь с тобой и остальными. Я усилил защиту периметра, поэтому не беспокойся, сюда никто не войдёт.

— Хм, я в курсе, и не боюсь. Ох, я плохо сыграла, да? Я была ужасна? — Жозефина прикладывает ладони к щекам. — Я говорила, что я не такая хорошая актриса, как остальные. Я же просто люблю мыльные оперы, и всё.

— Нет, ты была прекрасна, Жозефина, — Томас мягко уверяет старушку, и она расцветает.

— Правда? Ты видела меня, Флорина? Видела? — спрашивая, она с энтузиазмом сверкает глазами, и её глубокие морщины видны отчётливее.

— Эм… да, ты хорошо сыграла. Я поверила тебе, — прочистив горло, признаюсь ей.

— Так враг повержен уже, или мы до сих пор прячемся? — она понижает голос, и я впервые за всё время слышу настоящий и звонкий смех Томаса.

— Ты явно пересмотрела мыльных опер, Жозефина. Мы не прячемся. Мы просто осмотрительны, вот и всё

— Ох, ну хорошо, а то я снова могу сыграть, как и остальные. Нам так понравилось. Это же событие века для нас, — улыбается Жозефина.

А я поверить не могу. Хотя, может быть, хватит уже удивляться? Я облажалась. Томас явно не делал того, что я видела, и всё было не так, как мне казалось. Ладно, я признаю, хорошо?

— Ты что, стёр ей память? — выпаливаю я, переводя прищуренный взгляд на Томаса. Да какого чёрта я творю? Зачем?

Взгляд Томаса сразу же становится колючим, и он поджимает губы.

— Флорина, что за вопрос? Нет, конечно, Томас не стирал мне память, он попросил меня помочь тебе. Это был вопрос жизни и смерти. Я была настолько хороша? — Господи, Жозефина чуть ли не визжит от гордости за саму себя.

— Ты была очень хороша, и я поверила. Томас шантажировал твоей жизнью, чтобы жениться на мне.

Да что со мной не так-то? Почему я говорю всё это? Почему я не могу просто заткнуться?

Повисает настолько удушливая тишина, что я готова сама заорать. Я, правда, говорю всё подряд? Всё, что вздумается?

— Хм, я пойду. Был рад видеть тебя, Жозефина. И я ещё жду, когда ты пришлёшь мне список обязательных к просмотру фильмов про бандитов, — голос Томаса заметно дрожит, отчего я чувствую себя ужасно.

— Томас, нет, не уходи. Там же ужасная погода. Подожди хотя бы до утра. Не надо. А ты, Флорина, следи за языком. Ты же не треплешь об этом направо и налево, верно? Ты же нас сдашь! — возмущаясь, Жозефина смотрит на меня и грозит мне пальцем.

— Так ты была в курсе, что это шоу для меня? — удивляюсь я.

Убейте меня уже.

— Конечно. Томас всё объяснил нам. Он сказал, что от этого зависит твоя жизнь…

— До встречи, Жозефина, — обрывает её Томас и направляется к двери. В этот же момент холл освещает ярчайшая молния, а за ней гром сотрясает нас. Он такой громкий.

— Мда, вряд ли в такую погоду хотя бы один вертолёт прилетит за тобой. Да и машины ты не дождёшься. В тебя ударит молния, и ты умрёшь, а вы даже не завели ни одного ребёнка. Сначала заведите ребёнка, чтобы моей семье было за кем присматривать, а потом совершайте глупости. Томас, даже не думай уходить. Я тебя отлуплю.

Я поджимаю губы, подавляя хохот. Отлупит? Томаса? Я бы на это посмотрела.

— А ты, — Жозефина переводит злой взгляд на меня. — Твой муж, твой единственный и любимый мужчина убегает от тебя, а с вашей свадьбы ещё и суток не прошло. Ваш брак начался ужасно, но ссоры бывают. Они всегда бывают, как и недомолвки. Главное, найти в себе смелость и обсудить всё. И вы это сделаете, но позже. Сначала оба поднялись наверх, я приготовила вам одну комнату на двоих, а я пока разогрею ужин, и вы поедите. Вы меня услышали?

— Да, Жозефина.

— Да.

— Вот и молодцы. Чтобы забеременеть, нужно хорошо есть, Флорина. Какие красивые дети у вас будут, я жду не дождусь, чтобы понянчить их, — Жозефина прикладывает руки к груди и мечтательно вздыхает. Господи.

Хватаю свою сумку и направляюсь к лестнице, как и Томас. Мы расходимся в разные стороны, и идём по коридору. Я стараюсь не смотреть на свою аллею смерти. Дохожу до своей спальни, как и Томас. Мы снова встречаемся, как и рассказывал отец в моих воспоминаниях. Только вот он был обманщиком и изменщиком. Поэтому дом любви стал для меня абсурдом.

— Хм, это моя спальня, — напоминаю я.

— Наша, — рявкает Томас и первым входит в мою чёртову спальню. Это просто нечестно. Здесь ещё куча комнат, но нет, он выбрал мою.

Когда я оказываюсь в спальне, то замираю, глядя на лепестки белых и розовых роз, разбросанных по полу и кровати. Со столбиков кровати свисают прекрасные цветочные композиции, да и сама спальня из тёмной превратилась в белую. Вся мебель тоже стала белой, а мои чёрные шторы превратились в белоснежный тюль и розоватые шторы.

— Что за чертовщина здесь случилась? — возмущённо и шокировано шепчу я. — Здесь, что, Снежная королева кончила?

Томас оборачивается ко мне и осуждающе выгибает бровь.

Я поджимаю губы. Я действительно говорю всё, что у меня на языке. Поняла-поняла, я хреновый разведчик и шпион.

— Ну как? Нравится? — у меня за спиной появляется Жозефина.

— Это ты здесь устроила этот… снежный… хаос? — медленно спрашиваю её.

— Я? О-о-о, нет, я…

— Жозефина, дальше мы сами разберёмся, — обрывает её Томас.

— Хм, я думала, что ей понравится. Столько труда вложено, — печально вздыхает Жозефина.

— Мне… ну… странно, — кривлюсь я. Что за хрень?

— Томас так старался. Он…

— Боже, Жозефина, встретимся позже, — Томас подлетает к ней и выталкивает старушку за дверь, громко хлопая дверью.

— Это ты сделал? — уточняю я.

— Нет. Я буду в библиотеке. Там и посплю.

Томас выскакивает за дверь, сбегая от меня.

Охренеть. Просто охренеть. Что они сделали с моей комнатой? Они покрасили её в белый, но не в ослепительно-белый, а в холодный белый. И всюду расставлены цветы. Я в жизни столько цветов не получала. Они, правда, везде. На полу, на кровати, на тумбе, в вазах повсюду. И я инстинктивно хочу скривиться, сказать, как противно здесь пахнет, но… взамен этого приходит ужасающее и шокирующее меня разочарование в себе. Никто и никогда не заботился особо обо мне, только Рома и Стан, но по понятным причинам, они не могли быть со мной всю мою жизнь и каждый час. Даже не припомню, чтобы мне дарили цветы, я их ненавидела. Но на самом деле я их жаждала и убедила себя в ненависти, чтобы как-то оправдать всех вокруг и то, что у меня ничего нет. И вот я стою в невероятной красоте, которую для меня подготовили, и утопаю в чудовищной боли.

Опускаюсь на колени и касаюсь лепестков пальцами. Они такие нежные и пахнут чудесно. На самом деле всё сделано чудесно, выбор мебели, цветов. Да господи, всё вокруг выглядит потрясающе. И мне неприятно признаваться себе в том, что мне нравится. Очень нравится. Это сделал Томас. Я уверена. Но зачем делать подобное для врага, если ты его не любишь? Зачем придумывать нечто романтичное и нежное, если всё фикция? Да-да, я сейчас думаю со своей позиции, как думала раньше. И вывод один — незачем. Человек, которому я безразлична, никогда бы не вложил столько труда в одну комнату, причём запомнив даже цвет моего дня рождения.

И снова слёзы капают из глаз. Но я хочу себя оправдать, мой друг, я не знала. Я настолько уже перестала всем верить, что просто не могу переступить эту черту. Воспоминания очень свежи. Это я виновата, да? Я, действительно, подставила Томаса? Я разрушила всё? Опять я?

— А что ты здесь делаешь? — доносится до меня голос Жозефины, и я замираю.

— Мне нужно немного отдохнуть и побыть в одиночестве, — вяло отвечает Томас. Я закрываю глаза и нахожу их мысленно. Они в библиотеке, которая расположена не так далеко отсюда. Я всё могу слышать.

— Что случилось? Мы проиграли?

— Нет, Жозефина, твой вклад был самым важным. Уверяю тебя, что мы выигрываем, но предстоит сделать ещё очень много, и поэтому я должен уйти.

Капли дождя ещё сильнее стучат в окно, словно настаивая на задержке Томаса здесь.

— Хм, это глупо уходить в такую погоду. Ну что за вид, Томас? Ты словно не спал пару ночей.

— Я не сплю пару месяцев, — с горечью в голосе хмыкает он. — По двадцать минут в день, максимум час. Я просто устал. Мне нужна передышка.

— Так почему бы тебе не принять ванну вместе с женой? У вас прекрасная комната, ты так всё красиво устроил, Томас. Флорине ведь понравилось, да?

— Она в восторге.

— Не умеешь ты лгать.

— Ну да. На самом деле я самый лучший лжец из всех. Я настолько заврался, что я… теряю себя. Больше не понимаю, кто я такой. Я не чувствую себя.

— Это просто усталость. Вам обоим нужно отдохнуть, а здесь вы сможете наладить отношения. Вы поругались, да?

— Нет, наверное, слишком… разные у нас взгляды на происходящее, но ничего. Не беспокойся, Жозефина, всё в порядке. Я не хочу есть. Я просто подремлю немного, и ты… хм, могла бы ты добавить в еду Флорины снотворное, ладно? Я не готов говорить сейчас, и мне нужно время, чтобы всё завершить.

— Томас…

— Не осуждай. У меня нет выбора. Я просто больше не могу. Правда, я не могу больше. Я выжат, а мне ещё столько всего нужно сделать. И пока она будет здесь, ты присмотри за ней, покажи ей новую систему охраны. Скоро к вам доберётся Стан, и там уже они вместе решат, что делать дальше.

— А ты? Почему Стан приедет сюда, а где будешь ты? Ты её муж, Томас. Ты не можешь бросить свою жену одну.

— Я не бросаю. Просто исполняю свой долг, чтобы… поспать без картинок, видений и страха. Поспать. Стан сможет защитить её. Я отдал ему много своей крови. Ему хватит. А когда я всё завершу, угрозы больше не будет.

— Не нравится мне всё это, Томас. Не нравится. У меня такое ощущение, что ты больше сюда не вернёшься. Ты, вообще, больше не вернёшься. Ты же не собираешься совершить какую-нибудь глупость, да?

— Нет, что ты. Я просто займусь делами. Флорина будет только мешать мне. Да и мне проще и быстрее управиться со всем, если я не буду отвлекаться.

— И всё равно, не нравится мне это. Вы должны быть вместе. Вместе ваша сила. В браке равноправны оба партнёра, Томас, а вы выглядите так, словно с похорон вернулись.

Томас не отвечает. Моё сердце сжимается от боли из-за его подавленного и пустого и даже болезненного голоса. Хотя я слышала улыбку в его ответах, но она была наигранной. Я сломала его, да? Это сделала я?

— Когда я уеду, покажи ей то место, хорошо? Просто отведи её туда и объясни ей всё.

— Ты сам должен это сделать.

— Жозефина, прошу.

— Ладно. Но ты поступаешь неправильно, и ничто не изменит моего мнения.

— Хорошо. Пусть так и будет.

— И ты не передумаешь?

— Нет.

— Глупый мальчишка.

— Я старше тебя.

— Глупый и наглый мальчишка.

Я улыбаюсь, слыша приглушённый смех Томаса.

— Хочешь, я обниму тебя?

— Да. Мне это очень нужно.

Ещё одна слеза скатывается по моей щеке. Незаметно для себя я стою на коленях у двери и прижимаюсь к ней щекой, чтобы слышать абсолютно ясно.

— Ох, Томас, ты такой хороший мальчик, но такой разбитый. Вы просто два сапога пара.

— Умеешь ты поддержать, да?

— За эти месяцы я достаточно узнала тебя и скажу, что вы оба поступаете неправильно. Вы зациклились на прошлом, живёте им, обижаетесь на него, но не видите никакого будущего. Вы оба смотрите не туда. А хотя бы раз посмотрите глаза в глаза. Хотя бы раз, Томас. Глаза о многом могут рассказать, когда никто не видит. Здесь вас никто не видит. Это пока ваше убежище. Я бы воспользовалась этой возможностью.

— Я подумаю.

— Ты ещё и очень вредный мальчишка.

— Какой есть. Принеси ей поесть. Она не ела уже двое суток. Обычную еду и кровь, которую я приготовил для неё. Её же хватит?

— Ты привёз много своей крови. Её хватит года на два, если учесть аппетит Флорины.

— Хорошо. Потом ей уже будет не нужна моя подпитка. А теперь оставь меня. Я хочу отдохнуть.

— Но ваша спальня? Ты же так старался, Томас.

— Жозефина, прошу, не начинай. Оставь меня, это уже приказ.

— Высокомерный мальчишка.

До меня доносятся тяжёлые шаги Жозефины, и я подскакиваю на ноги. Быстро залетаю в ванную, которую он тоже переделал. Теперь здесь стены отделаны белым и золотым кафелем, в самом центре установлена шикарная и широкая ванна на золотых ножках. Она настолько большая, что там легко поместятся двое. Есть и душевая, но шире и новее, чем была до этого. Шкафчики, принадлежности и две раковины. Всё для двоих. Даже зубные щётки. Он подумал обо всём. Буквально обо всём. Когда он всё успел? Как он всё успел? Томас постоянно общался с Жозефиной, и очевидно, что она в нём души не чает. А я злодей. Боже, почему теперь при свете в сочетании с белым цветом я вижу кровь вокруг себя. Словно это протоптанная мной тропа. И такой контраст. В том замке воняет злостью, ненавистью, похотью, смертью и насилием. Здесь всё такое чистое и наполнено любовью и нежностью.

Не знаю, что делать дальше, но я явно не собираюсь и сегодня есть. Я не хочу есть, потому что тогда усну и могу пропустить что-то интересное или важное, или… да вообще пропустить тот момент, когда Томас уйдёт. И мне тоже кажется, что навсегда. Я не готова его отпустить. Да, так много боли внутри нас, но я… я не готова попрощаться с ним навсегда. Предполагалось, что вчера мы начали новую вечность друг с другом, и она не должна закончиться так быстро. Я… я не готова.

Я принимаю быстрый душ, и уже темнеет. Жозефина приносит мне ужин и смотрит на меня так, словно готова сожрать живьём.

— Ничего не говори, — предупреждаю её.

— Я молчу, — пожимает она плечами.

— Я испугалась, ясно? Я просто испугалась за твою жизнь.

— Или за свою?

— Что за чушь? Я видела те кадры в режиме онлайн…

— Флорина, не надо. Не оправдывайся передо мной. Я лишь сторонний наблюдатель, который желает тебе добра. Но не оправдывайся. Всё случилось так, как случилось. И дальше ты выбираешь сама. Только доверяй ты уже своему существу. Оно умнее нас, людей. Оно многое чувствует, а ты снова игнорируешь его, причиняя себе боль, — Жозефина подходит ко мне и ласково проводит по щеке.

— Моё существо бешеноеи сумасшедшее. Оно боготворит Томаса, — шепчу я. — А я… я запуталась.

— Нет, ты не запуталась. Это страх. И твоё существо знает о нём. Оно и толкает тебя сделать то, что ты хочешь, но отчаянно боишься. Ты же потеряла это существо именно из-за своего безразличия к нему. И оно помогло тебе. Оно спасло тебя, Томаса, Стана и других. Так доверяй ему. Оно видит, слышит и чувствует больше. Просто начни доверять себе, а не своему разуму, боли и страхам. Ты отдала им всё, и в итоге вы оба разбиты. Отдай всю власть существу. Ты вампир, Флорина. Сильный, умный и прекрасный вампир, который никогда не сможет жить по правилам людей. Но ты пытаешься, отсюда твои проблемы.

— Я просто поем и лягу спать, — отворачиваюсь, не признавая, что Жозефина сейчас лезет туда, где всё воспалено, как гнойная рана. Моё существо рыдает внутри, оно злится на меня, и я знаю, чего оно хочет. Я не понимаю, почему оно такое упрямое, но оно… оно вредное и порой умное. Я запуталась в своих чувствах.

— Хорошо. Я тоже пойду отдыхать, устала развешивать все эти цветы. Томас мне прислал такие чёткие инструкции, не хотела его подвести. Да и дождь усилился, если такое, вообще, возможно. Кажется, он хочет смыть нас, — Жозефина смеётся, но так натянуто.

— Томас… он, — я замолкаю, бросая на неё взгляд.

— В библиотеке. Заснул.

— Он тебе нравится, да?

— Очень. Он напоминает мне Стана, но в более приятном амплуа. Стан слишком… громкий, а Томас более тихий и уютный, но если он чего-то хочет, то добивается этого. Как он спорил со мной по поводу цвета стен. И признаю, что когда он требует, я его немного боюсь. Он страшен в гневе, — но Жозефина так тепло улыбается. — Он не виноват, как и ты не виновата в том, что всё так происходит. Значит, это должно произойти с вами. Это правильно. Вы обязаны пройти этот путь достойно. Доброй ночи.

— Доброй.

Жозефина уходит, а я беру еду и смываю её в унитаз. Так обидно, я хочу есть, но не могу позволить себе заснуть. Нельзя. Я чувствую… ладно, мой вампир чувствует, что что-то будет, что-то произойдёт. Он в ожидании и очень напряжён.

Я играю с лепестками роз, лёжа на кровати и глядя в одну точку, когда раздаётся тихий шум. Он едва слышим, но я сразу же сажусь на кровати.

Томас. Он выходит из библиотеки и приближается к спальне. Я быстро ложусь обратно и закрываю глаза, притворяясь спящей. Я же, по их мнению, съела всё, отнесла посуду на кухню и пошла спать. Поэтому вряд ли Томас догадается, что я не сплю.

Он входит в спальню, и я сразу же ощущаю его аромат, от которого моя кожа покрывается мурашками, а челюсть зудит. Он тихо идёт по комнате, едва ступая, и берёт свою сумку, предполагаю. Затем он собирается уйти, но меняет направление и походит ко мне. Я чувствую его каждой клеточкой своего тела.

— Не спеши ко мне, Флорина. Наслаждайся жизнью, — его губы касаются моего виска в мягком поцелуе, и он уходит. Я позволяю себе дышать. Боже, моё сердце так часто бьётся. Он же не заметил, правда?

Я подскакиваю на ноги и вылетаю из комнаты, как была босой и в одной футболке. Я иду по его запаху, и он теряется у входной двери. Я несусь туда и моментально попадаю под проливной дождь. Впереди я замечаю Томаса, идущего в сторону… кладбища? Я бегу за ним, радуясь, что звук дождя перебивает моё дыхание и шаги. Я шлёпаю босыми ногами по лужам, а затем они покрываются грязью. Томас обходит могилы и идёт направо. Впереди когда-то был скреп моей семьи, а вот направо ничего особого нет. Может быть, он просто решил здесь прогуляться? И это странно. Я следую за ним, прячась за деревьями и могилами. Томас подходит к незнакомому белому склепу. Нет, это не белый склеп, он сделан из светло-голубого мрамора. Хмурясь, я иду за ним и останавливаюсь, когда читаю: «Рома Моциону. Любящий муж. Прекрасный отец. Любимый дядя. Верный друг». Моё сердце пропускает несколько ударов, а живот скручивает от осознания, что это склеп Рома… боже мой, Рома.

— Ну, здравствуй, Рома, — раздаётся приглушённый голос Томаса. — Знаешь, ты задал мне непростую задачку.

Я подхожу ближе и заглядываю внутрь. Там стоит один-единственный гроб, в котором лежит Рома… боже мой. Мои слёзы смешиваются с каплями дождя. Я прикладываю руку к груди, а второй зажимаю себе рот, чтобы не разрыдаться в голос от того, что Томас… он сделал склеп и привёз Рома сюда.

— Но я нашёл эти чёртовы свечи. Голубые с зелёным отливом и золотыми вкраплениями. Верно? Такими были глаза твоей жены? Надеюсь, что да, потому что я больше не собираюсь искать эту чертовщину, — говорит тем временем Томас и достаёт из сумки завёрнутые в одежду свечи. Мои ноги дрожат от осознания всего этого.

Томас ставит свечи перед портретом Рома и зажигает их.

— Вот так. Что ж, знаю-знаю, ты любишь поболтать, поэтому расскажу тебе последние новости. Я женился. Хреновая вышла свадьба, больше не женюсь. Мне достаточно. Я облажался. Но ничего, я всё исправлю, — Томас делает долгую паузу и тяжело вздыхает. — Стан в порядке. Он жив и уже выздоровел. Через пару дней он тоже приедет к тебе. Завтра он должен вылететь сюда из Америки с кланом Монтеану, чтобы у нас была помощь. Флорина… эм… она… я облажался. Я так сильно облажался, Рома. Но я… я… буду следовать плану. Она здесь. Завтра Жозефина приведёт её к тебе. Ты не сильно ругай её. Она и так сложно всё воспринимает. И да, комната ей не понравилась. Я же говорил тебе, что она не оценит, надо было выбирать чёрный, а ты заладил: «Нежный, нежный, как она. Она же такая. Нежная и ранимая». В общем, не понравилось. Но это тоже ничего, она её перекрасит. Мне… пора. Скоро встретимся, Рома. Я надеюсь, что приду с победой. Прощай, Рома. Позаботься здесь о них, ладно? Они скучают. И я… мне жаль. Очень жаль.

Наступает тишина, разрушаемая лишь звуками мощного дождя.

— Я люблю тебя. Я безумно люблю тебя, и мне так страшно, что ты бросишь меня, — срывается шёпот с моих губ. Я захлёбываюсь слезами, стоя в темноте.

Томас оборачивается, и его глаза распахиваются от шока. А я больше не могу. Не могу так жить. Не могу винить себя во всём. Не могу. Боль прорывается дальше, и слёзы становятся кровавыми. Они капают мне на губы, пока я смотрю на вампира, делающего у меня за спиной всё, чтобы я была защищена. Тихо. Незаметно. Шёпотом. Я его не слышала. Я ничего не слышала, кроме звуков прошлого. И я умерла там, чтобы воскреснуть здесь.

Глава 27

Вампиры не признают своих ошибок. Никогда. Вампиры слишком тщеславны и высокомерны, чтобы опуститься до такой ерунды, как признаться перед кем-то, что они были не правы. Ведь считается, что мы умнее людей. Поэтому мы по определению никогда не ошибаемся и всегда поступаем правильно, даже если это абсолютно не так. Признать свою ошибку — потерять власть, вот так считал мой отец. Даже когда он делал больно, говорил мне или кому-то из моих братьев и сестёр неприятные вещи, он никогда не признавал того, что погорячился. А говорить гадости он любил. Я раньше не особо вспоминала об этом, вычеркнула из памяти подобные сцены, наверное, чтобы не ранить себя ещё больше. И я так делаю постоянно со всеми. Я оправдываю их перед собой и зацикливаюсь исключительно на выдуманных воспоминаниях. Но вот с Томасом всё обстоит абсолютно иначе. Я не запомнила никаких хороших моментов, они просто вылетели из памяти, а сделала упор исключительно на плохом. И тот факт, что я стою сейчас под дождём, задыхаясь от осознания своей неправоты и высокомерия, и вижу, сколько всего Томас сделал для меня, неоспорим. Я не могу больше выдумывать какие-то объяснения того, что это всё ложь, игра и тому подобное. Нет, Томас мог ничего не делать. Он мог спокойно уйти, забыть обо мне, забрать власть, ведь он был прав. Я ему не нужна. Конечно, я связана со своим кланом, но Томас может создать миллион новых вампиров, и все они будут намного сильнее, чем представители моего клана. Он мог просто раздавить и уничтожить нас, если бы только захотел. Мой отец так и делал. Я видела, как он спокойно вырезает семьи, потому что просто может. Он обвинял их в какой-то ереси, чтобы оправдать свои действия перед своим кланом, но факт остаётся фактом.

И вот находиться лицом к лицу перед фактами, которые были скрыты мраком и темнотой, страшно. Нет, боль, конечно, присутствует, но страх намного сильнее. Ведь теперь тебе нужно признаться в том, что твои мысли были поверхностными, а поступки жестокими. Тебе нужно увидеть, насколько ты ошибалась. Тебя уже ткнули в дерьмо лицом. И это твоё дерьмо, в котором тебе было удобно обвинять других, чтобы просто не брать ответственность за свои решения.

— Чёрт, я постоянно забываю, что ты снова вампир, — Томас кривит нос, словно от меня плохо пахнет. — Ты же всё слышала и не поела. Ты совершила ошибку, Флорина.

У меня сдавливает горло, пока я наблюдаю за тем, как Томас застёгивает свою дорожную сумку и берёт её в руку. Без слов он направляется ко мне, чтобы уйти.

— Подожди, — шепчу я, преграждая ему путь. По моему лицу стекают капли дождя, я до нитки промокла, стою в грязи, и соль от пролитых слёз, кажется, выжигает мою кожу, как вечную татуировку горя.

— У меня нет времени. Если ты здесь, то знаешь, что Стан скоро прибудет, — сухо произносит он, избегая смотреть на меня.

— Пожалуйста, дай мне десять минут, — прошу я, делая шаг в сторону и не пропуская его.

— У меня нет времени. Флорина, я же могу сделать тебе больно, — шипит он. И всё же не смотрит на меня.

— Десять минут ты можешь найти, Томас. Дай мне… всего десять минут. Пожалуйста. Я же… люблю…

— Нет, — резко реагируя, Томас вскидывает голову и смотрит на меня глазами, полными боли. — Нет. Не нужно это говорить. Нет. Это лишнее. Отойди с дороги, а лучше зайди сюда. Ты заболеешь.

— Я вампир, — напоминаю ему, хлюпая носом.

Томас снова морщит нос, словно ему неприятно это. Но думаю, что теперь ему не нравится, что он воспринимает меня, как человека, опять забывая, что я не болею, и мне не холодно.

— Ты высказал мне всё, теперь я хочу поговорить с тобой. Нет… то есть… я хочу сказать. Томас, пожалуйста, у каждого должен быть шанс. Дай мне шанс, который я не дала тебе, — произношу и хватаюсь пальцами за его руку. Мои мокрые пальцы скользят по его кожаной куртке, и он дёргается, словно я раню его каждым прикосновением. Мне приходится одёрнуть свою руку.

— Хорошо. Десять минут. Меня уже ждёт машина, — сухо кивнув, Томас заходит обратно в склеп, и я юркаю туда. Мой взгляд прикован к портрету Рома и гробу, стоящему на каменном возвышении.

— Голубой мрамор, — шепчу я, касаясь камня под гробом.

— Это было желание Рома.

— Спасибо. — Обернувшись, я пытаюсь поймать взгляд Томаса, но он как солдат, стоит ровно, как стрела, и смотрит в пустоту перед собой.

— Я вернул его домой. Это был просто знак уважения к нему, и только.

— И всё же спасибо, — хриплю я. Мне с трудом удаётся бороться с очередным желанием разрыдаться.

— Это всё? Мне нужно идти. Меня ждут, — Томас подчёркивает интонацией последнее слово.

— Нет… я… не знаю, с чего начать, — глубоко вздохнув, провожу пальцами по своим мокрым волосам, с которых капает вода.

— Значит, не время. Я…

— Подожди. Да это сложно, Томас. Мне сложно, вообще, даже дышать сейчас, я уже не говорю про разговор, но это мой шанс, и я не упущу его.

И что говорить? Могут ли слова выразить весь тот ад, который творится во мне? Нет. А я не оратор. Я… я не умею говорить, да ещё и признаваться в том, что я просто хреновый человек. Не придирайся к словам, мой друг. Ты понимаешь, как это трудно найти подходящее слово, чтобы задержать кого-то важного? Ты же понимаешь, как трудно передать все свои эмоции и сознаться в них сейчас? Стоит рискнуть?

— Я… мой отец всегда ненавидел, когда я плачу или, вообще, как-то проявляю эмоции. Моя мама никогда на людях не выглядела расстроенной или разочарованной, она всегда улыбалась. И я так завидовала ей. Мне казалось, что я неправильная, постоянно чем-то недовольна, и мне всего мало… мало. Мне было мало внимания. Мало любви. Мало сострадания. А потом… потом появились они, — с любовью смотрю на портрет Рома и нежно касаюсь пальцами его лица. — Стан и Рома. Стан изначально начал защищать меня, а Рома был тем отцом, которого я хотела бы для себя. Но я… не знаю, почему я настолько жестоко с ним поступила. Не знаю.

— Флорина, эта информация для меня лишняя. Она меня не касается. Я не хочу терять время…

— Потеряй, — обиженно огрызаюсь. — Потеряй своё чёртово время на меня. Потеряй. У тебя тоже никогда нет времени, как у отца. Никогда нет времени на то, чтобы понять и узнать меня. Ты тоже похож на него, Томас. Твои методы правления, слова и поступки… такие же, как и у него. Ты такой же, как и он. Жестокий, холодный и бесчувственный. А я выдумала себе идеального папу. Папу, который никогда бы не предал и не продал меня. Очень сложно верить фактам. Мне проще жить во лжи и обмане, потому что иначе я осознаю, что защищала чудовище. Чудовище, каким и сама стала. А ты… ты другой. Ты легко принимаешь то, что ты чудовище, и можешь поступать неправильно и грязно играть. Ты признаёшь это, а я… так не умею и никогда не умела. Проще врать и изворачиваться. Проще заменять воспоминания и верить в то, чего нет на самом деле, чем видеть всё честно и без прикрас. И да, мне всё ещё больно. Мне безумно больно, оттого что порой ты напоминаешь мне отца настолько сильно, что я борюсь с тобой, как и с ним когда-то, отвергаю, ненавижу, презираю тебя и хочу твоей смерти.

Делаю паузу, чтобы не позволить себе сейчас ошибиться.

— Я рада, что он мёртв, — выпаливаю и поджимаю губы. — Рада тому, что моя семья мертва, понимаешь? Это же чудовищно. Это делает меня такой же, каким был отец. Я знаю, что сделала. Я убила тех, кто навредил моей семье. Я отомстила. Но хотела ли я этого? Нет. Сила крови намного сильнее меня, и когда я просто расслабилась и отпустила ситуацию, то моё существо взяло вверх и отомстило. Но сейчас… сейчас я вижу иначе то, что сделала. Я не отомстила, это была не месть за боль и горе. Это было доказательство моей власти. Моё существо требовало показать всем, как я могу убивать, чтобы подчинить их себе. Забрать себе то, что никто и никогда не давал мне — власть над другими. Рома всегда говорил, что во мне больше человеческого, чем вампирского. Я думаю, как человек. Испытываю эмоции, как человек. И он… убеждал меня в том, что это неправильно, и я должна принять то, кем являюсь, и следовать зову своего существа, своей главной души, потому что другой уже не стану. А я хотела быть другой. Хотела. Зная, на что я способна. И зная, на что был способен мой отец. Я просто боялась… Стан и Рома. Больше у меня никого не было. И я их бросила, потому что боялась причинить им вред. Отец причинял боль только нам, а для других вампиров был героем, искренним и мудрым правителем. Но это была ложь. Ложь, в которую все верили, потому что он тоже строил свою репутацию довольно умно и мудро. Он никогда не позволял себе отступить от плана, и он… во мне. Я знаю, что его гены во мне. Я его дочь. И я презираю его гены, ненавижу и боюсь их.

Бросаю взгляд на Томаса и внимательно изучаю его твёрдый подбородок, безучастные глаза в разговоре и плотно сжатые губы. Он словно не здесь. Он даже не слышит меня.

— Последний раз, когда я сказала, что люблю, и искренне чувствовала эти эмоции, была Гела, — меняю тему и замечаю, как зрачки Томаса немного расширяются. Ему интересен этот разговор. — Это была она, потому что я любила её за то, что она заботилась обо мне. Да, Гела была шлюхой и не особо-то волновалась о чувствах других. Она была высокомерной, эмоциональной, капризной и очень мстительной. Но порой… порой она проявляла ко мне заботу. Касалась моей руки, и её взгляд менялся. Она смотрела на меня так, как ты. Смотрела с восхищением и нежностью. И всё быстро прекращалось, когда появлялся кто-то третий. Гела вела себя безобразно, а я предпочитала ничего не видеть. Она спала со всеми, кто попадался ей на глаза… с моим отцом, братьями и даже с Радимилом. Гела спала со всеми, и я знала об этом, но любила её. Я прощала и любила её до боли, ведь она давала мне намного больше заботы и ласки, чем моя родная мать. И в итоге она предала меня. Гела подставила и бросила меня. Она заставила меня мстить. После этого я поклялась, что любовь больше никогда не коснётся моего сердца. Нет. Я любила слишком отчаянно, и это причиняло боль. Я всегда люблю так. Посмотри на Стана… что с ним стало? А Рома? А что стало с тобой? Видишь, я всех уничтожаю своей любовью, потому что она ядовита. Я сама ядовита, и это страшно, когда ты не понимаешь, что тебя ждёт. А вдруг снова предадут? Вдруг снова опора ускользнёт у тебя из-под ног? Вдруг опять потеряешь кого-то слишком дорогого для тебя? Вдруг… и этих «вдруг» так много, отчего это слово забило мою голову. И у меня нет опоры. Я боюсь доверять не тебе, Томас. Боюсь доверять себе, своей сущности, потому что именно она умеет любить, ищет любовь, любит и постоянно проигрывает. Постоянно. Я…

— Не делай этого, — Томас перебивает меня и качает головой. — Не делай это снова.

— Не любить? — с горечью в голосе уточняю я.

— Нет. Не впадай опять в чувство вины. Ты постоянно это делаешь, и именно это рождает твой страх. Чувство вины. Ты намеренно винишь себя за то, что случилось, но зачастую ты не могла на это повлиять. Чувство вины. Это твоя проблема. Ты винишь себя за всё подряд, потому что тебе так проще выживать. Так тебя научил Русо. Я знаю. Он объяснял мне, как подчинять себе вампиров. Надо найти у них больную точку и давить на неё, пока вампир сам не привыкнет разрушать себя. Русо сделал это с тобой, это не твоя вина, Флорина. Он сделал это со всеми, потому что любым живым существом с огромным чувством вины можно управлять. Чувство вины и стыда. Эти два чувства очень коварны. Чувством стыда можно управлять бедняками. Чувством вины можно управлять богачами. Эти два чувства живут в любом из нас, и надо просто найти доминанту в них и давить. Давить и снова давить. Ты не можешь винить себя за то, что сделали другие. Они это сделали. Не ты. Ты отвечаешь только за свои поступки. И пока не научишься не чувствовать себя во всём виноватой и не иметь этой слабости, ты не сможешь двигаться дальше. А тебе нужно. Ты обязана защищать свой клан. Обязана встать и идти вперёд, не оглядываясь назад. Ты обязана взять себя в руки и перестать винить себя за смерть Рома. Это я его убил. Я тебя изнасиловал. Я предал тебя. Перенеси всю вину на меня, я выдержу.

Выдержит? Нет. Томас и так едва держится. Он едва дышит. Он словно очень неустойчивая конструкция, которая развалится, если я дуну на неё. И только сейчас я замечаю тёмные круги под глазами Томаса, и что у него появились морщины на лбу, и его тёмные волосы разбавлены сединой. Раньше этого не было. Ещё позавчера этого не было. Томас словно моментально состарился за эту ночь на уйму лет. А это означает только одно — он уничтожает себя добровольно. Он сжирает себя. И это всё вижу я. Не сама я, а моё существо. Оно чувствует разрушение и злится на меня за то, что я не позволяю ему выйти вперёд и защитить нас. Я стопорю всё. Я мешаю.

— Я облажался, а не ты. Это я совершил ошибку, а не ты, Флорина. Я заигрался, а не ты. Я мог остановиться. Мог просто плюнуть на всё и убить всех. Я мог найти сам Гелу. У меня было полно возможностей, но я следовал своим видениям, и они привели меня сюда, в эту пустоту. Это я сделал выбор, а не ты. Я решил, что будет так, а не ты. Поэтому я извиняюсь перед тобой за то, что не оправдал твоих надежд. Это мне жаль, что я причинил тебе боль и постоянно унижал тебя. Это я приношу свои искренние соболезнования из-за твоей утраты. Это я влез в происходящее и взял ответственность за тебя, но не смог сдержать своих обещаний. Я. Поэтому я же и должен всё исправить. Это я и собираюсь сделать. Так что прошу, отпусти меня, чтобы я мог идти дальше туда, где я должен быть. Отпусти меня, Флорина. Отпусти, — его слова так сильно бьют по моему сердцу. Вся моя кровь стынет от ужаса из-за того, что он просит, а не приказывает. Ставит меня выше себя, а не принижает. Берёт на себя всю вину, а не делит её со мной. Поднимает голову и ставит себя под удар, закрывая собой, а не выставляя меня вперёд, чтобы защитить себя. Он даёт мне право выбора, а я забираю у него всё. Томас страдает, а я бью его изнутри. Он любит искренне и тихо, а я лишь краду эту любовь, чтобы упиться ей, как ядовитой кровью.

— Пожалуйста, дай мне уйти, — тихо говорит Томас. Его взгляд такой ранимый словно готовый принять удар на себя. Зашуганный и забитый в угол.

— Я… я… не уходи, — шепчу ему. — Прошу, не уходи. Дай мне шанс. Я постараюсь… любить тебя.

— Постараешься? — переспрашивая, он дёргается, как от удара и прикрывает глаза. — Не надо. Не делай над собой такие страшные усилия. Я не заслужил.

Он язвит. Господи, когда я научусь нормально разговаривать с ним?

— Я имела в виду… что я… буду пытаться думать за нас… за тебя. Томас, я знаю, что это сложно. Нам обоим сложно, но мы же… мы можем выиграть оба. Мы можем… доверять друг другу.

— Это ложь. Зачем я тебе? Просто скажи, зачем я тебе, Флорина? Чтобы ты могла присвоить меня себе, как трофей? Чтобы ты гордилась собой и тем, что смогла опять заполучить сердце врага? Зачем? Ты же не любишь меня. Я и не прошу об этом. Я…

— Но я люблю, — выпаливаю, сильно жмурясь. — Я люблю… я не разрешаю своему существу верить тебе и любить тебя. А оно любит… оно это я. Я люблю. Я давно верю и верила. Там, в темнице, я не могла смириться с тем, что ты сделал. И я была собой. Я не могла найти силы ненавидеть тебя, но так хотела. Безумно хотела найти хотя бы каплю ненависти, но не могла. Гелу я смогла ненавидеть, а тебя нет… ты был очень близок мне. Я считала, что защищаю тебя, и гордилась этим. Вероятно, я просто хотела быть сильной для тебя. Хотела, чтобы ты гордился мной. Хотела, чтобы ты… увидел, что я не слабая и не жалкая. Хотела отомстить за боль, причинённую тебе остальными. Потому что ты любишь, и ты лёгкая добыча. И я просто могла причинить тебе боль, отыгрываться на тебе за других. Мне… прости меня. Прости, я не думала, что делаю это. Я думала, что моя злость и ярость на тебя только потому, что ты поступаешь так плохо со мной. А я… я помнила, что ты Догар. Помнила, что твоя мать причинила мне боль, значит, и я могу ответить тебе тем же. Это было так ужасно, и я только сейчас это понимаю. Прости. Настоящая я другая, Томас. Я не причиняю боль другим, потому что мне больно. Я люблю отчаянно… люблю и наказываю себя за эту любовь. Наказываю свою сущность, отказывая ей в том, чтобы коснуться твоего лица, обнять тебя и просто дышать тобой. Я боюсь… что растворюсь в тебе и потеряю тебя, а затем умру от этой боли. Я умру, если тебя не будет рядом. Если я перейду эту грань, то умру без тебя. И я боюсь разрешить себе полноценно любить тебя и раскрыть это чувство, потому что я… Я знаю, что впереди меня ждёт страшная мука, если ты уйдёшь от меня, оттого что я тебе надоем, или ты поступишь, как отец или Гела. Я… мне страшно снова почувствовать себя брошенной и нелюбимой. Страшно… просто страшно, но ты мне нужен. Ты столько для меня сделал. Этот склеп, комната…

— Мне не нужна твоя благодарность, — обрывает он меня. — Я это сделал, потому что для меня это правильно.

— Вот! Вот, видишь? — взмахиваю руками и качаю головой. — Видишь? Ты это делаешь тихо и незаметно, не ожидая ничего взамен. Ты это делаешь постоянно, а я не вижу. Не вижу, пока меня не ткнут носом. Не вижу, потому что если увижу это, то замечу и другое. А это другое не всегда хорошее, оно болезненное. Я не видела измен отца. Не видела его плохим, а оказалось, что всё было ложью. Я жила во лжи. А если я полностью раскрою глаза и позволю себе увидеть всё, то осознаю, что сама виновата во всём. Я не прощу себя. Я боюсь разорваться на части от боли, Томас, и этот страх очень силён. Безумно силён. Ты же ведёшь себя, как отец. И я пыталась убеждать себя, что это всего лишь маска. Но всё так реально. Так правдоподобно. А потом ты делаешь что-то вроде склепа для Рома и покупаешь ему свечи в тон цвета глаз его покойной жены. Господи, да это путает меня! В моей голове такая каша, и я не понимаю, как отношусь к этому! Я борюсь с собой, понимаешь? Борюсь до смерти! Потому что однажды сильно обожглась и потеряла всё. Я не могу потерять ещё и тебя. Не могу. Не могу потерять, потому что тогда… я сойду с ума от боли. Слышишь, как путаются мои мысли, Томас? Мне нужна твоя помощь. Помоги мне… подскажи мне. Я больше не могу вот так рваться на части и догадываться. Помоги.

Я делаю шаг к Томасу, вглядываясь ему в глаза. Его мягкий взгляд скользит по моему лицу, и губ срывается отчаянный тихий вздох.

— Я не могу… хотел бы, но не могу. Ты должна сама решить. Сама принять решение, Флорина. Не я, а ты. И я бы хотел. Очень хотел бы… дать тебе больше, но у меня больше ничего нет. Я пустой, Флорина. Я не могу. Не могу. Прости. Я должен идти. У меня не так много времени. Стан скоро прибудет, он поделится с тобой информацией, и вы оба будете…

— Нет. Нет, — злобно мотаю головой. — Нет. Хватит говорить о Стане и о том, что мы с ним сделаем. Нет. Я не принимаю твой ответ. Ты просто не хочешь. Ты не хочешь сделать меня равноправным партнёром для себя. Ты тоже не можешь мне доверять, раз уходишь. Это ты должен остаться и быть рядом со мной. Ты, а не Стан. Тогда… помнишь, тогда ты тоже ушёл из замка, потому что я отвернулась от тебя, по твоему мнению. Я выбрала Стана, а не тебя. Но я выбрала тебя. Тебя. Я всегда выбирала тебя, пока не решила, что ты недостоин быть выбранным. И я выбрала себя, получив в ответ чудовищную боль и ожоги внутри. А когда я выбирала тебя, то была в безопасности. На Аляске я выбирала тебя. Даже тогда, решив выйти замуж за Стана, в своём сердце я всё же выбрала тебя и твои желания, чтобы защитить тебя. Это больно. Больно, когда выбирают не тебя. И страшно не услышать, что выберут не тебя. Но мы… мы же выбрали друг друга, разве нет? Да, мы поступили плохо по отношению друг к другу, но… но разве это не должно нам помочь увидеть нечто большее? Разве это… это не рождает… силу? Разве это ничего не значит? То, что мы уже прошли. Эта боль… она не важна?

— Флорина…

— Нет, — хватаю его за руку и крепко сжимаю её. — Нет. Ты не можешь вот так уйти. Не можешь, потому что это неправильно. И я… у меня больше никого нет, кроме тебя, Томас. Никого нет, потому что я… я разрушила всё, чтобы принять тебя. Это… же что-то значит. Значит ведь?

— У тебя есть Стан и другие. Ты не одна. Ты не должна бояться, что останешься одна, потому что…

— Но я одна! — кричу я. — Я одна, слышишь? Одна! Я тоже всегда была одна, а потом без разрешения привязала к себе Стана! Это чудовищно! Я привязала его не полностью, а как своего питомца! Я не лучше Наимы! Я привязала его к себе, чтобы он никогда не смог меня бросить! И я… больше нет. Я разрушила эту связь. Разрушила её неосознанно в ту ночь, когда мы были вместе, Томас. Я разрушила её и полноценно выбрала тебя, хотя отвергала свои истинные желания. Я выбрала тебя… тебя. Не бросай меня, пожалуйста. Не бросай меня, Томас. Не ставь на мне крест, как сделали это они. Хорошо, я согласна не быть женой, не быть любовницей, не быть партнёром, но могу быть другом. Я могу помочь. Я же… я многое знаю. Я помогу, только не уходи из-за меня, не уходи умирать один. Не бросай меня… не так. Пожалуйста. Не жертвуй собой ради меня. Я этого не стою. Прошу… не надо. Не надо. Я же… я… не оставляй.

Слёзы катятся по моим щекам, когда сумка падает из рук Томаса. Его ладонь ложится на мою щеку, и я льну к ней.

— Пожалуйста. Можешь не любить меня. Можешь ненавидеть. Я… я просто помогу. Пожалуйста, я не могу остаться одна снова. Не могу. Не после того, как приняла тебя. Не после того, как призналась во всём. Пожалуйста. Томас… пожалуйста.

— Флорина, ты же понимаешь, что это зависимость? Я не смогу заменить тебе отца или Рома? Я это я. Я живой и у меня…

— Я знаю. И я не хочу замены. Я хочу нового. Не могу больше жить старыми чувствами, Томас. Они ядовиты. Я больше не в силах дышать в этом смраде. Я устала, и ты тоже. Мы же можем… попытаться. Прошу, просто попытаться найти компромисс, используя варианты, при которых никто не пострадает. Я помогу, а потом ты уйдёшь. Ты можешь уйти, я не буду держать… я… постараюсь. Только не сейчас. Не сегодня. Я не готова к этому. Останься со мной. Будь со мной. Считайся со мной. Уважай меня. Люби меня… пожалуйста. Люби меня…

Мутным взглядом смотрю на него и вижу. Как внутри него борется тот же страх, что и у меня. Мы же похожи, все так говорят, но Томас сильнее. Он смог перебороть свой страх и рассказать о своих чувствах, обнажить их и положить к моим ногам. Он смог и оказался намного сильнее меня. И я хочу быть собой. Хочу забыть всё плохое и начать помнить только хорошее, не выдумывать это, а помнить по-настоящему.

— Отпустишь меня, когда я скажу, это сделать? Я должен буду уйти, Флорина. Моё время предопределено, — шепчет он.

— Да, — выдыхаю я. — Отпущу. Отпущу, когда захочешь, но не сегодня. Не сейчас. Не здесь. Потом да, сейчас нет.

— Ох, Флорина, — Томас рывком притягивает меня к себе и крепко сжимает в своих руках. До меня доносится частый стук его сердца. Я цепляюсь сильнее в него, боясь отпустить. Я всё осознаю. Томас видел свою смерть. Он всегда говорил, что я одна сижу на троне. Без него. Но я не готова к такому будущему. Мне плевать на то, что он там видит. Плевать на всё сейчас. Я просто проживаю этот момент рядом с ним.

Стискиваю его куртку, утыкаясь носом ему в шею, и дышу им. Дышу теплом, которое он излучает. Я в безопасности. Сейчас я дома. В его руках. С разбитым сердцем, которое только Томас сможет собрать. Я знаю это наверняка, ведь в эту минуту моё существо сливается с его в наиболее крепком союзе. Оно создаёт новую цепочку. Цепочку надежды.

Глава 28

Ты никогда не замечал, мой друг, что наша жизнь повторяет различные природные катаклизмы? К примеру, цунами. Это безумно страшная и смертельная волна, которая оставляет после себя множество смертей, боли и страданий, отчаяния и потерь. Но это касается только выживших. Кто-то начинает молиться и благодарить Создателя за новую возможность. Кто-то, наоборот, теряет веру. Кто-то просто безразличен, потому что это его не коснулось. А что насчёт отношений? Отношения тоже оставляют после себя погибших и выживших. И выжившие или начинают верить в любовь, хваля и благодаря Создателя, или теряют веру в любовь. Но всегда приходит момент, когда наступает штиль. И затем всё по новой.

Я распахиваю глаза, словно от толчка. Недоумённо моргаю, сначала не понимая, где я нахожусь. А потом воспоминания стабилизируются. Моя ладонь лежит на груди Томаса, который крепко спит. За окном бушует непогода, отчего в спальне всё так же темно, словно уже поздний вечер. Томас морщится во сне и переворачивается, обхватывая мою талию и прижимая к себе.

— Спи, всё в порядке, — бормочет он, целуя меня в лоб. Я улыбаюсь, потираясь щекой о него, впитывая тепло и спокойствие, которое принесла ночь страданий. Нет, время страданий. Я знаю, что всё это недолговечно. Будут новые проблемы. Опять вернётся недоверие, и снова будут терзать сомнения. Но сейчас всё хорошо. Я рада, что он остался со мной. Я счастлива. И я замужем. Надо же.

Тихо выбираюсь из кровати и хватаю спортивные штаны. Выхожу из спальни и направляюсь на кухню, чтобы найти что-нибудь поесть.

— Ну, наконец-то, проснулись, — Жозефина подскакивает со стула и быстро походит к плите.

— Доброе утро, — потирая глаза, подавляю зевок и плюхаюсь на стул.

— Утро? Уже пять часов вечера. Вы целый день проспали. А я же жду, чтобы покормить вас, — бурчит она.

— Прости, так получилось. Это были сложные дни, — тяжело вздохнув, отвечаю я. — Да и ночь была тоже странной.

— Правда? Я ничего не слышала. Вы ругались? В чём ваша проблема? Я не понимаю…

— Я была у Рома, — перебиваю её.

Старушка замирает и бросает на меня тяжёлый взгляд.

— Томас показал?

— Я следила за ним. Он собирался уйти, зашёл к нему… купил свечи для Рома под цвет глаз его жены. И Томас с ним разговаривал. Я понятия не имела, что Рома здесь. Я же его… убила, — последнее слово даётся мне с большим трудом.

— Ты не убивала его. Тебя заставили, а это разные вещи, — твёрдо произносит Жозефина.

— Ты знаешь? — удивляюсь я.

— Да, Томас рассказал. Он так себя винил, и до сих пор винит. Пока он устанавливал склеп и укладывал Рома в гроб, постоянно извинялся и вытирал слёзы. Ты не подозревала, что Томасу нравился Рома?

— Нет… то есть… не знаю, но точно я не ожидала того, что он сделает это для меня, — шепчу я.

— Думаю, он это сделал не только для тебя. Для Томаса это тоже было важно. Ему нравился Рома, он с ним постоянно разговаривал. Рассказывал что-то, хотя он понимал, что Рома уже труп, и души там нет. Но это было только для Томаса, поэтому я не вмешивалась. Но самое интересное то, что у вас одна печаль, одна проблема и одна драма на двоих. И вы всё никак не можете совладать со своей гордостью. Гордость — это хорошо, но в этом деле у вас взыграли страхи и уязвимость. Я рада, что ты узнала обо всём. Это поможет вам разобраться.

— Другие слуги тоже обо всём знают? — хмурясь, спрашиваю я. Это же опасно вот так делиться информацией.

— Нет. Томас изменил их воспоминания и дал им оплачиваемый отпуск. Знаю только я, потому что теперь забочусь о вас двоих и должна быть в курсе происходящего. Иначе, как я угадаю, что именно нужно делать. Тем более сейчас довольно смутное время в вашем мире. Столько разных тайн, и нет ни одного ответа. Мне всегда не нравился Радимил. Вот не переношу его.

— Ты же его даже не видела, — замечаю я.

— И что? Я могу заочно ненавидеть его. Он скользкий тип. Помяни моё слово, Флорина, он ещё не сыграл свою партию, но сделает это. Он навозный жук. Жаль, что он ещё жив. Но Томас его убьёт, а потом его отпрыска. Такой же мерзкий, весь в папочку. Они оба такие гадкие.

Качаю головой, слушая возмущения Жозефины, пока она готовит завтрак.

— Что забрали отсюда? — спрашиваю я.

— Несколько книг. Томас отобрал их, чтобы дать хотя бы что-то Радимилу. Они же считают, что он влез во все твои дела и легко управляет ими. Не беспокойся, самые важные коробки и книги он не взял. Всё осталось в библиотеке.

— Даже сказки?

— Особенно сказки, — кивает Жозефина. — Это наследие твоей семьи. И ты будешь читать их своим детям.

— Но Томас взял несколько из них.

— Да, это чьи-то, кто-то подарил вам, там не указан ваш клан. Так что они ничего особо не значат.

— Я помню их. Рома читал мне, значит, писал он или его жена. Хотя я не уверена. Я никогда не смотрела на автора, помню только суть.

— А что с этими сказками не так? — хмурится Жозефина. — Они важны? Это же сказки.

— В сказках таится истина, — раздаётся за спиной севший после сна голос Томаса. Я оборачиваюсь, и моё сердце начинает биться чаще, когда наши взгляды встречаются.

— И ты тоже проснулся. Отлично, — улыбается Жозефина. — Значит, сказки? Они вам нужны?

— Рома сказал, что да, — киваю я.

— Что ж, посмотрите в библиотеке. Там много осталось. Ещё есть коробки в подвале. Там же хранятся и твои старые вещи, Флорина. Что-нибудь да найдёте. А сейчас вам нужно поесть. Томас, садись, — Жозефина указывает Томасу лопаточкой на стол.

Усмехнувшись, он опускается на стул напротив меня. Я смотрю на него и пытаюсь сдержать улыбку, но не могу. Как дура, расплываюсь в улыбке, а Томас подмигивает мне.

— Вот это мне нравится. Теперь вы ведёте себя, как влюблённые подростки, — смеётся Жозефина.

— Боже, прекрати, — я закатываю глаза и отворачиваюсь.

— Да не переживай ты так, Флорина. Это нормально. Быть влюблённой в своего мужа правильно. Надо выходить замуж только по любви. А она витает в воздухе.

— Ты же не начнёшь сейчас петь, правда? — умоляю её не делать этого. Жозефина отвратно поёт, но обожает завывать, когда готовит.

— Это моё самое опасное оружие. Пока вы не ссоритесь, я не пою.

— По рукам, — улыбаюсь я.

— Всё так плохо? — шепчет Томас.

— Поверь, ещё хуже, — хихикая, отвечаю.

— Это невежливо, — Жозефина обиженно ударяет меня полотенцем.

— Прости, но это правда. Даже тараканы разбежались, — смеюсь я.

— Они разбежались, потому что я травила их химикатами, а не из-за моего пения. Вот ваш ребёнок оценит моё пение. Так когда появятся детишки?

Боже. Я ударяю себя по лбу и качаю головой.

— Всему своё время, — мягко говорит Томас. — Сейчас слишком опасно думать о детишках.

— Никогда не было безопасного времени, но все рожали.

— Это подвергнет Флорину огромной опасности.

— Ничего. Мы её защитим. Есть этот дом. Её мать всегда приезжала сюда, чтобы родить. Так что справимся. Подумайте насчёт детишек, мне нужны внуки. Я хочу внуков.

— Будут у тебя внуки, дай нам разобраться во всём, ладно? Не дави. И я обещаю, что ты обставишь детскую.

— Правда? — Жозефина радостно складывает руки на груди.

— Правда.

— А меня никто не хочет спросить насчёт детишек? Или их Томас будет рожать? — фыркаю я.

— Тебя спрашивать — себя не уважать, — отмахивается от меня Жозефина.

— Ну, спасибо, — бурчу я.

— А что? Ты бы никогда не вышла замуж, если бы ни опасность. И ты бы никогда не встретила Томаса, если бы ни опасность. Так что опасность — это хорошо, она вас сблизила. Да и тебя нужно подталкивать, я всю жизнь наблюдаю, как ты чахнешь без своего принца, Флорина. И я больше не хочу видеть этого. Ты заслуживаешь женского счастья и много детишек. Пять, шесть, а может быть двадцать.

Мои глаза от страха округляются.

— Да к чёрту тебя! Никогда! Я лучше умру! Никаких детишек! Нет! — злобно повышаю голос. — Пусть Томас их рожает!

— Это невозможно, — качает головой Жозефина. — Да и, прежде чем они появляются, оба родителя получают удовольствие. Без оргазма не появляются счастливые дети, так что, Томас, ты должен постараться. У меня есть книги…

— Жозефина, хватит, — рявкаю я. — Достаточно.

— Но мои книги…

— У нас всё получится, не беспокойся. Но чтобы дойти до постели и иметь силы на зачатие детишек, нужно есть, — Томас красноречиво бросает взгляд на плиту.

— Ох, точно! Флорина, ешь много полезных продуктов и пей много крови. Сейчас принесу, — Жозефина быстро расставляет перед нами завтрак и исчезает, чтобы принести десерт из крови.

— Это просто… безумно неловко. Она немного двинулась, да? — усмехаюсь я.

— Она стареет, а мы нет. Поэтому она знает цену жизни. Проще поддакивать и уводить её в другую сторону от разговора, искать темы, которые она обожает. К примеру, сериалы. Она смотрит их постоянно, слушает аудиокниги и читает любовные романы. Так что лучше спросить её об этом, а не злиться, — Томас пожимает плечами и бросает в рот кусочек бекона.

— И это нормально? Я имею в виду… ну, как бы у нас… сложно всё, и такие темы они… странные. Очень странные.

— Наши разногласия не мешали тебе получать удовольствие от секса со мной, — замечает Томас.

— Очень романтично, спасибо.

— Это лишь констатация факта.

— Но не помню, что тебе не нравилось. Кажется, ты даже стонал, — ехидно поддеваю его.

— Флорина, мне нравится секс с тобой, потому что я тебя люблю. Мне нравится делать с тобой всё, но не спорить. От споров я устал, а остальное я счастлив делать, — смеётся Томас, и это так искренне и честно.

— Как тебе удаётся?

— Удаётся что? Получать удовольствие? Ты точно хочешь об этом поговорить? — спрашивая, он широко улыбается мне.

— Говорить так легко о своих чувствах? Ты же… твоё прошлое было тяжёлым, но ты так спокойно признаёшься во всём. Отец говорил, что врать нужно легко, словно это ничего не значит.

— Твой отец многое говорил, как и то, что говорить правду нужно так, как будто ты хочешь признаться. Никто тебе не поверит и решат, что ты врёшь, но остаёшься честным перед ними, и никто тебя потом не уличит во лжи.

— Но ты врал мне, — замечаю я.

— Не врал, а не договаривал. И ты никогда особо не интересовалась мной. Ты спрашивала меня о чём-то лишь тогда, когда я указывал тебе на это. А так я тебе был безразличен, — он пожимает плечами, словно ему всё равно, но в глазах появляется вспышка обиды. Томас опускает голову, принимаясь за завтрак.

— Ты мне был интересен, просто я не лезу ни к кому с расспросами. До тех пор, пока я не втягиваю себя в прошлое другого человека и не становлюсь зависимой от него, не переживаю и не думаю о нём. Я не люблю привязываться к кому-то, всё равно они уйдут или умрут, последнее уже стало тенденцией, — я не могу скрыть горечи в своём голосе, да и не хочу. Я буду честной. Хочу быть честной с Томасом. Он пока здесь, и у меня есть шанс убедиться, что он не предаст и будет мне верен. Мне очень необходимо это время с ним. Смертельно.

— Я знаю. Я же изучил тебя, Флорина. Но тебе придётся принять факт того, что люди умирают слишком рано, а вампиры не особо усидчивы и стабильны.

— Ты тоже?

Томас вскидывает голову и прищуривается, глядя на меня.

— Ты тоже? — твёрже повторяю свой вопрос. — Мне нужно это знать. Мне нужно узнать о тебе столько, сколько я смогу. Я не хочу сомневаться в тебе, когда мы вернёмся. Я не хочу бояться, что останусь одна, и ты предашь меня. Прости, что упоминаю об этом и, вероятно, обижаю тебя, но я вот такая и не могу изменить себя за секунду и сделать вид, что ничего не было, и мы не пережили ад.

— Я понимаю, — медленно кивает он. — Я домосед. Не люблю шумные вечеринки и тусовки. Предпочитаю хорошее вино и книгу, свечи и тишину. Я ненавижу быть в центре внимания. Не приемлю измены, слишком много видел примеров перед своими глазами и то, что потом случилось. Нет. Я другой. Я спокойный, скучный и не лезу в войну между вампирами.

— Правда? — усмехаюсь я.

— Правда. Это было не моим решением. Мне пришлось. И мне не нравится быть королём, для меня это просто… пустота, ничего не значащая. Я не имеюничего против власти, она нужна, как и правила, но король… нет, я презираю всё это.

— Но у тебя отлично получается на самом деле. Ты хороший оратор, и ты умён. Ты мог бы…

— Нет. Это временно, — отрезает Томас. — Всё временно.

— Даже мы?

Томас поджимает губы и дёргает плечом.

— Не спрашивай меня о таком. Не надо. Я вижу только тебя на троне. Только тебя, а Стан рядом. Мои видения не меняются. Он стоит рядом с тобой. Меня там нет.

— Тогда как ты это видишь?

— Через тебя. Я часто что-то вижу твоими глазами.

— Тогда где ты? Ты ушёл? Ты умер?

— Я не знаю. Но это то, к чему я должен прийти, поэтому больше не задавай мне этих вопросов. Я не могу тебе на них ответить. Не могу. Если скажу, как тогда в самолёте, или предупрежу тебя о чём-то, то видения изменятся, и я снова буду тебя хоронить.

— А хоронишь меня ты? Или видишь чужими глазами?

— Я.

Я сглатываю, легко читая подтекст. Или он, или я. Третьего варианта не дано. Выживет один из нас, и это ужасно. Я не готова к такому раскладу.

— Но можно ведь менять будущее?

— Его лучше не менять. Я держу в уме одну картинку и знаю ход действий. Всё должно произойти так, как произойдёт. Ни больше, ни меньше. Только так, и никак иначе. Закроем эту тему, — отрезает Томас.

Я чувствую, как он злится, поэтому отступаю.

— Ты привёз сюда Рома? Когда? Соломон… я помню головы, — с болью в голосе произношу я.

— Это была не моя идея. Это его. Соломон решил, что так будет интереснее. Я его наказал и забрал оставшееся от тела Рома и его голову. Мы говорили до этого, и Рома выразил свои желания.

— Свечи цвета глаз его жены.

— Да. Рома с такой любовью рассказывал о ней. Он говорил про возлюбленных. Рома верил в них.

— Очень, — шепчу я. — Он постоянно рассказывал, как сильна любовь в его сердце. И я видела это. Он же не изменял своей жене, да? Он же был верен ей.

— Да. Когда они приезжали к нам, то Рома никогда не уединялся с кем-то. Он спал один или разговаривал со мной и с другими детьми, читал нам. Но он ни разу не поддавался на уговоры моего отца и Русо развлечься. Они даже смеялись над тем, как он верен женщине, ведь они бессмертны, у них может быть куча женщин. Но Рома настаивал на своём.

Я вытираю слёзы и улыбаюсь.

— Я так хотела, чтобы мой отец был похож на Рома, отчего даже заменила его Рома. Теперь я не знаю, был ли мой отец настолько великим, каким я его помню, или это плод моей фантазии. И когда умер Рома… я поняла. Поняла, что люблю его, как отца. Я потеряла отца. Я была такой жестокой с ним, холодной и противной. Ужасно, что невозможно вернуть время и всё изменить.

— Можно менять только настоящее, из-за него меняется будущее. Рома был хорошим отцом и другом. Но сейчас он с женщиной, которую любил до своей смерти. И он умер достойно. Он умер, как герой.

— Спасибо, — я поднимаю голову и улыбаюсь Томасу. — Спасибо, что сказал мне это.

Наши взгляды встречаются, и моё дыхание обрывается, а затем немного быстрее вылетает из приоткрытых губ. Зрачки Томаса увеличиваются, и меня затягивает внутрь. Моментально желание коснуться его появляется в моём теле и разуме. Это как наваждение.

— Пожалуйста. Ты не хотела бы…

— Так, несу десерт. Надеюсь, вы уже поели, — громкий голос Жозефины разрушает эту магию, и мы разрываем связь. На стол ложатся пакеты с кровью.

— Итак, остальная еда в холодильнике, а я ухожу на сутки. Оставляю вас здесь одних. Займитесь уже делом. Мне нужны внуки.

Морщусь, когда Жозефина целует меня в макушку, а затем Томаса. Она уходит, оставляя нас наедине.

— Это твоя кровь?

— Да. Я подготовил… чёрт. Стан, — Томас резко подскакивает с места, и я вместе с ним. Он достаёт мобильный, и тот вибрирует. На экране появляется номер Стана.

— Да, — отвечает Томас.

— Мы уже готовы. Некоторых отправил первым рейсом, затем полетят ещё несколько ковинов из клана. Мы полностью соберёмся только к завтрашнему дню. Расположимся в разных частях Европы, чтобы нас не заметили.

— Отлично. У нас есть время. Мы в убежище.

— Хорошо. Русо с тобой?

Томас бросает на меня взгляд и, улыбнувшись, отвечает положительно.

— Я хочу с ней поговорить.

Я беру трубку с замиранием сердца.

— Привет, — шепчу я.

— Русо, — радостный голос друга вызывает теплоту в груди, но я замечаю нечто странное. В моей груди нет больше того трепета, который был раньше. Мои щёки не горят от вселенской радости, желая услышать его. Я просто рада, что он жив. Ничего особенного я не чувствую.

— Как ты? Ты в порядке?

— Да, я полностью вывел наркотик из своей крови благодаря крови Томаса. Я в полном порядке и стал сильнее, — отвечает Стан, и я слышу улыбку в его голосе.

— Это прекрасно. Ты меня немного напугал, когда сбежал, бросив меня одну.

— Ты была не одна, с тобой ведь был Томас, да?

— Да, но… не важно. Так ты прилетаешь?

— Русо, что ты опять выкинула? Ты же завершила ритуал, да? Ты открыла ему разум и в курсе всех планов?

— Я… ну, нет, — поджимаю губы, слыша возмущённый вздох Стана.

— Русо! Я жив, слышишь? Я жив. Я же пытался тебе передать всё. Я даже стал проводником через воспоминания Томаса. Ну что ты…

Томас вырывает у меня трубку.

— Достаточно. Не дави. Мы ждём тебя в убежище. До связи.

Бросив телефон на стол, Томас сжимает кулак, и его клыки выдвигаются, опасно сверкая в слабом свете.

— Всё в порядке, — тихо говорю я.

— Нет, не в порядке. Я не хочу снова быть лишь средством. Нет. Это не в порядке. Стану не следовало давить на тебя. Если ты не хочешь меня и не готова открыться мне, как я тебе, то нет, это не в порядке. Терпишь меня через силу и мучения, а это ад для меня. Думаешь, это приятно? Нет. Это омерзительно, словно я просто член с ножками. Словно я не живой, и меня нужно хотеть через силу, а его…

— Томас, — обрываю его и хватаю за руку. — Всё совсем не так. Ты не средство для меня. Ты живой, и я это знаю. И я должна тебе кое-что сказать. Кажется, что связь между мной и Станом разрушилась. Я больше не чувствую его.

— Ты что? — Томас озадаченно смотрит на меня, возвращаясь в человеческое обличие.

— Я не люблю его, как раньше. Я знаю, что он мой друг, моя семья, мой ковин. И это будет неизменно. Но я… не испытываю к нему тех эмоций, которые были раньше. Я услышала его голос и… ничего, только самая обычная реакция. Кажется, дело было не в ритуале. Я дала силу нашей слабой связи тогда из-за твоей крови. И когда я встретила тебя, то связь начала спадать. Ещё позавчера я чувствовала его. Не хотела верить тебе, поэтому убеждала себя в том, что Стан в беде. Но я точно знала, что он в порядке. А сейчас… я чувствую только раздражение, оттого что он появился между нами. Раздражение, оттого что лезет в наши отношения, словно он лишний между нами и не даёт мне коснуться тебя так, как я хочу. Раздражение. И я думаю, что я… выбрала. То есть я выбрала полностью. Телом, разумом, душой и существом. Я нахожусь в балансе между светом и тьмой. Рома говорил мне об этом. Когда есть баланс, тогда всё чувствуешь и видишь чётче. Я в гармонии, и поэтому в связи со Станом нет необходимости. Но появилось требование заявить на тебя свои права, отметить тебя собой. И мне плевать, слышишь? Плевать на твои видения, Томас, — касаюсь его щеки ладонью и улыбаюсь ему. — Мне плевать. Потому что или вместе, или никак. Умрёшь ты, умру и я рядом. Другого я не приемлю. Я не собираюсь отпускать тебя. Я пойду в ад, чтобы вытащить тебя и вернуть, а потом буду обижаться. Долго. Так что или так, или никак. Тебе решать. Но моё существо уверено в своём выборе, как и мой разум, как и моё сердце. У меня есть король, и я хочу быть достойной королевой для него и в горе, и в радости, и даже после смерти. Сделай свой выбор, Томас. Я свой сделала.

Задерживаю дыхание, ожидая его решения. Я всё ещё боюсь, но страх быть преданной и брошенной намного сильнее страха внезапно оказаться в склепе Томаса. Страх не так важен сейчас, важно то, что я чувствую и свободна от связи со Станом. Он мой друг, и я желаю ему счастья. Но передо мной мой вампир, и я хочу создать с ним настоящий союз, чем бы он ни обернулся. Я хочу рискнуть снова.

Глава 29

Проще простого привыкнуть к тому, что ты нежеланный ребёнок, и в принципе, никому не интересна. Так легко верить в то, что ты не слишком хороша для того, чтобы тебя просто любили, правда? Любое негативное слово мы быстро впитываем и взращиваем внутри себя лютую неуверенность в себе и задаёмся вопросом: «Должны ли были, вообще, появляться на свет»? Или же мы пришли сюда для того, чтобы просто умереть или быть никем? Да, так легко поверить в то, что ты не особенная для определённых людей, от которых ждёшь любви. А что насчёт другого варианта? Мы так долго приходим к тому, что уже достаточно хороши. Когда нам говорят, что нас любят, мы не верим и сразу же ищем подвох, ведь нас приучили, что любить нас просто за то, что мы есть, невозможно. Любовь — это последствия какого-то героического поступка, страданий и пережитой невыносимой боли, верно? Столько веков я живу, мой друг, и этот алгоритм не меняется ни в вас, ни в нас. В нас он ещё хуже прорастает и укрепляется. Поэтому верить — это чудо. Любить искренне тоже. И нам остаётся только ждать, когда нас полюбят за то, что мы просто дышим. Чудовищно, не правда ли? Чудовищное отношение к себе, но увы, такое понятное нам обоим с тобой.

— Томас?

Зрачки Томаса резко сужаются, и он отстраняется. Я могу физически это ощутить. Тот холод, которым он обдаёт меня, пугает.

— Я… я забыл выключить воду… в раковине. Я сейчас вернусь, — произносит он и сбегает. Я хмурюсь и признаю, что испытываю укол боли от такой явной лжи. Но я не собираюсь сдаваться. Я хочу знать причину, почему Томас отказался от меня? Вроде как он этого очень хотел и даже требовал, а сейчас отступил, да так неудачно.

Я направляюсь за ним и поднимаюсь в спальню, в которой находится Томас. Я чувствую, как он мечется по спальне, словно затравленный зверь, который придумывает, как ему сбежать от насилия. Да что за чертовщина?

Злобно хлопнув дверью, я складываю руки на груди. Томас замирает и натягивает улыбку.

— Знаешь, я, оказывается, выключил воду. Надо бы собрать лепестки роз, а то они вонять начнут. И…

— Да что с тобой не так? — выкрикиваю я. — Ты издеваешься, или что это такое? Ты не можешь вот так сбегать, а потом делать вид, что я, чёрт возьми, не предложила тебе создать настоящую брачную связь между нами! Я не уйду и не оставлю тебя в покое, пока ты не скажешь мне правду, Томас! Я и так уже не в себе! Я и так боюсь, что сделала что-то не то! Я и так ничего не понимаю! Прекрати третировать меня и выкладывай всё своё дерьмо прямо сейчас! Живо!

Томас поджимает губы, глядя куда-то в сторону, а затем глубоко вздыхает.

— Я не хочу, чтобы ты принимала это на свой счёт, Флорина, — медленно говорит он и так тщательно подбирает слова, отчего я бешусь ещё сильнее.

— Уже, — фыркаю я.

— Но это не так. Ещё бы пару дней назад я безумно хотел этого. Безумно. Ты даже не представляешь, насколько меня ранил твой отказ. Но сейчас… я думаю, что это может быть опасно. Точнее… я боюсь. Если я это сделаю, и всё получится, то это же будет означать, что мы с тобой, и правда, возлюбленные. Рома говорил, что после брачного союза, когда вампиры открывают друг другу разум, они становятся связанными на вечность. Русо смеялся над этим и объяснил мне, что это он убедил всех в этой ерунде специально, чтобы иметь возможность держать их в кулаке. Но Рома был уверен, что его жена была именно его возлюбленной. Он и тебе об этом говорил. Он наставлял тебя, как и Стана. Но… а если это так? Если всё то, что я чувствовал ранее и ощущаю сейчас, правда? Если я не сошёл с ума, и возлюбленные, действительно, существуют, тогда ты будешь чувствовать то же, что и я. Выходит, что ты будешь страдать, потому что я страдаю чаще, чем кажется. И моя боль станет твоей. Мои страхи станут твоими. А если это тебя сломает или меня? Если мы в нашем прошлом увидим то, что раньше никто из нас не замечал, и тогда это разрушит нас? Я просто не знаю, стоит ли всё это потери того, что у нас пока есть? И если вдруг мой разум кто-то подчинит себе, тогда я могу подставить тебя, и ты умрёшь? Тебя убьют из-за меня? Я не знаю. Понимаешь? Не знаю, нужно ли это делать. Не знаю. Мои видения не менялись всё это время, потому что я не отходил от плана. Но в наш план никогда не входил брачный союз с тобой, Флорина. А если этим мы всё испортим? Если подпишем себе смертный приговор? И если брачный союз не сработает? Если мы не сможем соединиться и открыть друг другу разумы? Тогда это докажет, что наши чувства нереальны, они ненастоящие, а выдуманные нами, потому что мы просто цепляемся друг за друга, как за спасение в этом мраке.

Приоткрываю рот от потока сомнений и вопросов Томаса. И если честно, то так обширно и глубоко я об этом не думала.

— Можешь ли ты быть уверена в том, что мы не уничтожим столько вложенных нами трудов? Я нет. И если мы всё разрушим, то смерть Рома была бессмысленной. Страдания и боль тоже были бессмысленными. Да всё было просто пылью. Я не готов узнать правду, Флорина. Я боюсь узнать её, ведь сейчас всё более или менее стабильно, — добавляет он.

— Я… боже, я не знаю, — шепчу. — Но я не хочу зацикливаться на определении возлюбленных. Вероятно, их нет, но в мире существует любовь, Томас. Да, она может быть не вечной, но она есть. И я точно знаю, что люблю тебя. Мне плевать, получится или нет, это не должно останавливать нас от… удовольствия. Разве нет?

— Я не против удовольствия, Флорина. Я против того, чтобы всё разрушить, понимаешь? Если я увижу нечто плохое и ужасное после того, как мы это сделаем? Если я снова увижу, как ты умираешь… то не переживу, — Томас с горечью качает головой. — Я уже устал хоронить тебя. Ты не понимаешь, что это такое. В своих видениях я проживаю все эмоции, и они убийственны. Тебя словно постоянно разрывает на кусочки, но ты восстанавливаешься и опять ходишь по замкнутому кругу боли, отчаянной боли. Ты хочешь умереть и не можешь. Твой голос уже пропал от крика, которым ты пытаешься заглушить горе. И сейчас у меня передышка. Передышка, которую я боготворю. И я боюсь… боюсь опять пережить подобное.

— Ты никогда не говорил, что это так реально, — бормочу я.

— Это очень реально. Это настолько реально, что когда я возвращаюсь в настоящее, то не могу успокоиться ещё какое-то время. Это касается всего, будь то видение смертельное или эротическое. Это живые видения. Поэтому я не могу. Я хочу, заверяю тебя, Флорина, это всё, чего я бы желал для себя. Но я не должен быть эгоистом. У меня есть возможность обыграть видения так, чтобы победить, и я не позволю своему эгоизму и любви к тебе, проиграть. Не могу. Прости меня. Я просто не могу.

— Но… но как ты можешь быть уверен, что видения поменяются? Ведь ещё сутки назад они оставались приемлемыми и до сих пор приемлемы, Томас. Так почему ты думаешь, что они изменятся?

— Потому что я совершил ошибку, — тихо признаётся он. — Их нет уже больше суток, и это странно. Они всегда есть. Всегда. Два-три раза в день. Всегда есть. А больше суток их нет, поэтому у меня есть причины для опасений.

— Какую ошибку ты совершил, Томас? — хмурюсь я.

— В ту ночь… я рассказал тебе всё, что творилось в моей душе. А я не должен был. Я объяснил тебе свой план, а не имел права. Я опять нарушил ход событий. Я влез в твои чувства. Всё зависит от них. Я не должен был влиять на тебя, а повлиял, когда не вытерпел и сломался. Я виноват, Флорина. Видений нет, значит, что-то плохое грядёт, и я должен быть начеку. Я должен защитить тебя, а брачный союз может навредить. Я не могу. Я облажался. И я всё исправлю. Я должен вернуться к изначальному плану и действовать один. Без тебя. Поэтому я собирался уехать.

— Хм, это просто ужасно постоянно держать себя в рамках и не быть собой, — бормочу я, потирая лоб от избытка информации и непонимания того, что делать дальше.

— Очень, — Томас подходит ко мне, и я поднимаю голову. Наши взгляды встречаются, и мне больно оттого, сколько печали я вижу в глубине его глаз. Томас касается моей щеки и ведёт по ней пальцем, а потом очерчивает форму моих губ.

— Прости, — шепчет он. — Кажется, что я извиняюсь перед тобой на каждом шагу. Я не хотел ранить тебя, но и игнорировать происходящее тоже не могу. Ты для меня искушение. Ты то, чего уже давно жаждет моё существо. И держаться сложно, невыносимо сложно.

— Так зачем удерживать себя, Томас?

— Я же только что тебе сказал, Флорина. Я объяснил тебе…

— Я слышала. Но разве чувства не важнее видений?

— Нет, если эти видения помогают мне спасти тебя. Нет. Не важнее. Я заткну эту любовь, но выиграю.

Я прикрываю глаза от безумного разочарования и отхожу от Томаса.

— Это неправильно. Для меня неправильно. Знаешь, сколько раз я наблюдала, как моя семья закрывается от меня, как только видит меня? Это больно. А Рома учил меня проявлять настоящие эмоции, даже если это злость или гнев. Он говорил мне, что я не должна держать себя взаперти, ведь клетка когда-нибудь сломается, и будет ещё хуже. Видимо, это «хуже» наступило.

— Флорина…

— Нет, не надо, — быстро мотаю головой, останавливая его. — Не надо. Ты для себя уже всё решил. Я не могу почувствовать всё, что ты переживаешь, но понимаю тебя. Понимаю и принимаю твоё решение, даже если я с ним не согласна. Рома пожертвовал собой ради меня. Да, будет очень глупо испоганить всё лишь потому, что я хочу по-настоящему быть с тобой. Это же каприз, да? Просто чёртов каприз, но я хочу чувствовать тебя, видеть тебя, жить тобой. Это детский каприз, но приходится до боли стискивать зубы сейчас, только бы не наорать на тебя и не расплакаться, потому что для меня твои слова вовсе не повод отказываться от любви. Для меня не важно, как долго всё продлится. Для меня важно настоящее. Я не успела многое рассказать Рома. Не успела сказать ему, как сильно я его люблю. И я больше не хочу бояться быть собой. Поэтому я люблю тебя, Томас. Я люблю тебя, и мне плевать на видения. Умрём, да и ладно, Томас. Это же… боже мой, это жизнь. Жить вот так и подстраиваться под какие-то видения просто чудовищно жестоко. Словно мы чьи-то марионетки. Отворачиваться друг от друга, причинять боль друг другу, быть врагами и испытывать лютый страх… это глупо. Да-да, глупо, потому что мы лишь отдаляемся, разрушаемся, уничтожаем друг друга и нашу любовь тоже. Прости за то, что не согласна с тобой, но я принимаю твоё решение. Принимаю и ненавижу его. Ты сделал ставку на предполагаемый исход, на будущее, но… а как же настоящее? Как же вот это всё? Ничего не значит? Мы не стоим риска с тобой? Будущее меняется, а настоящее слишком скоротечно. И сейчас ты упускаешь возможность обрести воспоминания, которые, может быть, в будущем спасут тебя от мрака. Меня бы так точно спасли. Но решение твоё.

— Ты не услышала меня, — злобно рявкает Томас, направляясь к своей так и не распакованной дорожной сумке.

— Я услышала.

— Нет, если бы услышала, то не обвиняла бы меня в том, что мои поступки не важны.

— Я сказала не этого.

— Если бы ты меня услышала, то поняла бы, что я делаю это для тебя.

— Да я не просила тебя об этом! — выкрикиваю.

Томас обиженно поджимает губы и кивает.

— Вот и отлично. Значит, ты не будешь против, если я буду и дальше заниматься такой ерундой, как спасение твоей жизни, потому что в отличие от тебя, она для меня важна. И если бы ты меня слушала, то была бы со мной согласна.

— Ну уж прости, что у меня есть своё мнение, и я его, о боже, посмела высказать тебе в лицо. Уж прости, что я не считаю твои решения разумными и правильными для себя. И уж прости меня за то, что для меня мои чувства к тебе важнее, чем чёртовы видения и заговоры. Уж прости, что я тебя люблю, и мне плевать, как долго это продлится. Уж прости, что я хочу, чтобы мы были ещё ближе друг к другу, и это дало нам обоим твёрдую почву под ногами во время опасности. Прости, Томас, что для меня важнее настоящее, в котором ты меня отверг и бросил, чем будущее, где что-то и когда-то случится. Прости.

Томас вылетает из спальни, а я прикрываю глаза и вздыхаю. Прекрасно поговорили. Просто потрясающе поговорили.

Я, правда, понимаю, чего боится Томас. И рада тому, что он поделился со мной. Но всё же для меня это не веская причина, чтобы отказываться от риска. Я и так постоянно отказывалась от своих настоящих эмоций и чувств. И к чему это привело? К потере тех, кого я любила. Не хочу в будущем страдать и корить себя за то, что когда была возможность быть с Томасом, я её просрала, потому что была слишком погружена в чувство вины и страдала каждую секунду.

Злобно пинаю лепестки роз под ногами, и они взмывают вверх, а потом спокойно падают на пол.

Бесит. Томас меня просто бесит. Я стараюсь обуздать свои эмоции, но он, чёрт возьми, опять ушёл. Он отказался от меня, и это уже не в первый раз. Чего он после этого хочет от меня? Чтобы я за ним бегала? Да не буду я. Не буду, и точка. Не побегу. Всё. Я дала ему возможность. Я была готова, но он боится какого-то будущего. Он зациклен на нём, как придурок. Да мы все сдохнем, боже мой. Все. Неужели, я открыла Америку? Вряд ли. Мы все умрём. Это цикл жизни. У нас он длиннее, но мы всё равно умрём. А если умрём завтра, то я найду в аду Томаса и убью его снова. Чёртов придурок. Я так его…

Дверь с грохотом распахивается, но там никого нет. У меня за спиной свистит ветер, и я оборачиваюсь в тот момент, когда горячие губы Томаса обрушиваются на мои. Его пальцы до боли сжимают мою голову, заставляя меня издать стон.

Я недоумённо моргаю, глядя на его хмурое выражение лица.

— Ненавижу это чувство. Ненавижу, Флорина. Ненавижу, когда ты пинаешь меня под зад. Просто ненавижу, — шипит он.

— Мне нравится пинать тебя под зад, — улыбаюсь я. — Надеюсь, это больно. Потому что я…

— Боже, да закрой ты уже рот.

— Займи его, — я играю бровями.

Томас откидывает назад голову и смеётся.

— Что ж, рисковать, да? Умирать, так вместе?

— Да. И не факт, что мы умрём завтра или через год. Не факт, Томас. У нас никогда не будет другой возможности. Я не хочу упустить эту. Не хочу. Я и так упустила слишком много.

Он прикрывает глаза и кивает, прижимаясь губами к моему лбу.

— Тогда знаешь, что я хочу?

— Что?

— Забронировать твой рот на сутки. Где мне внести предоплату?

— Дурак, — смеясь, я пихаю его в грудь.

Томас вглядывается в мои глаза, и я чувствую, как сильные сомнения терзают его изнутри.

— Обещай мне, что ты никогда не позволишь мне привести тебя в ловушку? Обещай, что если я позову тебя, то ты отвернёшься и будешь защищать себя. Обещай, что если случится то, чего я боюсь, ты откажешься от меня и простишь. Обещай. Обещай мне, Флорина, что ты не бросишься защищать и спасать меня, а будешь думать исключительно о себе.

— Не могу обещать тебе этого, потому что я не позволю, чтобы кто-то причинил тебе боль. Я…

— Обещай. Пожалуйста. Обещай мне. Я должен услышать это. Пожалуйста, это для меня важно. Я влез в это дерьмо только для того, чтобы помочь тебе и спасти тебя. Обещай, что смерть Рома не будет напрасной. Обещай, что наша боль была не просто так. Обещай, что я не делаю всё впустую. Обещай.

— Обещаю, — сдаюсь я. — Обещаю. Но я не брошу тебя, Томас, и ты не бросай меня. Поодиночке нас же перебьют. А если ты будешь держать мою руку в своей, то я стану сильнее. Обещай и ты, что не отпустишь меня из-за страха. Обещай, что будешь сам бороться.

— Клянусь. Клянусь. Клянусь.

Облегчение наваливается на меня, и я прижимаюсь к Томасу. Он крепко обнимает меня, качая в своих руках. И я дома. Вот мой дом. Мы дома.

Глава 30

Принимать решения, не зная, чем они обернутся, всегда сложно. Ты тоже знаком с этим, правда, мой друг? Принимать решения всегда чересчур сложно, проще переложить ответственность на чужие плечи, чтобы иметь возможность обвинить другого человека в том, что ты ошибся. Да, мне тоже это знакомо, как и тебе. Но когда ты берёшь на себя ответственность за принятые решения, то надо перестать надеяться, а просто жить. Строить планы, предугадывать события или ждать чуда — заведомо проиграть и доказать, как сильно ты боишься будущего. А раз ты его боишься, то не хочешь его. И в этот момент ты теряешь связь с настоящим. Ты абсолютно перестаёшь жить и только страдаешь, потому что страхи заполняют каждую секунду твоего существования. Каждую. Я прошла через это, ты сам всё видел, мой друг. Бери мой опыт и используй его. Живи сейчас, в эту минуту, потому что следующей может просто не быть. Прекрати жить ожиданиями будущего и обидой, болью и разочарованием из прошлого. Хватит. Хватит ждать. Хватит вспоминать. Хватит. Жить, вот что нужно делать. Жить.

Томас разжимает руки, отпуская меня.

— Ладно. У нас есть пару дней максимум, а потом мы должны вернуться. Радимил сейчас следит за обстановкой и призывает твой клан, предоставив им доказательства нашего брака и моей коронации. Так как Стан находится в твоём клане, и они и так летят сюда, то уже предупреждены и не придут без подготовки, — Томас говорит и говорит, тщательно всё обдумывая, а я абсолютно не настроена на то, чтобы снова возвращаться к планам, стратегиям и мраку. У меня сейчас совсем другие желания.

— Для начала мы с тобой просмотрим все сказки, о которых упоминал Рома, а потом… Флорина? — Томас озадаченно приподнимает брови, когда я пробегаюсь пальцами по его куртке и снимаю её с него.

— Что ты делаешь?

— Хм, очевидно, раздеваю тебя, — усмехнувшись, обнимаю его и попутно расстёгиваю пуговицы на рубашке. — Но ты можешь продолжать говорить. Не обращай на меня внимания, Томас. Говори.

— Эм… я бы предпочёл…

— Так что там со сказками? Нужно просмотреть их, верно? — спрашиваю и мягко целую его затылок, продолжая расстёгивать рубашку.

— Да, сказки. Рома не так много мне рассказал, но в письме он указал именно на сказки, написанные твоей матерью.

— Ага, только мама не писала сказок, по крайней мере, я их не помню, — тихо отвечая, обнажаю грудь Томаса и его плечи, даря поцелуй каждому обнажённому миллиметру его плеч.

— Ты могла просто забыть, как нечто не очень важное, такое возможно. Если Рома был уверен… чёрт, мы должны сконцентрироваться, Флорина, — пресс Томаса под моими пальцами напрягается, и он шипит. Ароматы его крови и кожи меняются. Это чистый афродизиак для вампиров, для меня. Томас, сам того не желая, начинает излучать сильнейший, возбуждающий и зазывающий аромат хищника, чтобы поймать свою жертву, то есть меня. А я и рада быть пойманной в данный момент.

Рубашка Томаса падает на пол между нами, а мои руки путешествуют ниже по его животу.

— Флорина, мы же договорились не спешить.

— Тебе неприятно? — шепчу я, лизнув мочку уха Томаса.

— Мне очень приятно. Мне слишком приятно, поэтому мои мысли ускользают от меня, а существо рычит внутри, требуя немедленно заявить на тебя свои права, — Томас перехватывает мои руки, которые уже находятся на молнии его джинсов, и поворачивает ко мне голову.

— Тогда не отвлекайся так. Ты же король. Ты должен уметь делать несколько дел одновременно.

— Слишком сложно не отвлекаться, пока ты касаешься меня и так вкусно пахнешь.

Я быстро убираю руки и киваю, отчего на лице Томаса появляется озадаченное выражение.

— Ладно-ладно. Я не буду касаться тебя, — пожав плечами, направляюсь к кровати и заползаю на неё. — Так что дальше? Рома был уверен в том, что мама писала сказки. Но я этого не помню.

— Рома знал больше, чем мы, и раз он был уверен в этом на сто процентов, значит, они где-то есть. Все вещи твоей семьи находятся здесь, верно? И что ты, чёрт возьми, делаешь?

Томас упирается руками в бока, а я лежу уже обнажённая по центру кровати и вожу пальцем по моментально затвердевшему соску.

— Тебя касаться нельзя, я касаюсь себя, — с улыбкой отвечаю ему. — Да, ответ на твой вопрос. Да, здесь все вещи, которые были во всех наших домах по всему миру. Здесь и только здесь я собрала все вещи, принадлежавшие погибшим членам моей семьи.

— Значит, нам нужно просмотреть все эти вещи. Вероятно, сказки были у твоих сестёр или братьев, или у Рома. И мы… тебе помочь? — Томас следит за моей рукой, ласкающей живот и опускающейся к бёдрам. Я развожу ноги шире, демонстрируя себя и вызывая вспышку похоти в глазах Томаса. Он облизывает губы и сглатывает.

— Нет, всё в порядке, не беспокойся. И что дальше? Пойдём искать их? Переберём все вещи? Изучим их? На это не хватит двух дней, Томас. Кстати, кажется, твои джинсы становятся очень тесными. Не хочешь их снять?

Томас проводит ладонью по выпирающему члену в джинсах и приподнимает уголок губ в ухмылке. От его тела исходят импульсы желания и абсолютно изменившегося настроения.

— Снять. Да, думаю, здесь немного жарковато, — соглашается Томас. Он медленно расстёгивает молнию, а я облизываю губы, впиваясь взглядом в его пах. Но он делает всё слишком долго, повышая мой пульс всё выше и выше. Пальцы Томаса хватаются за край джинсов, и он спускает их, дёргая ногами.

— Так намного лучше. Я тебя отвлекаю? Ты упускаешь суть нашего разговора, Флорина. Сконцентрируйся и смотри мне в глаза, чтобы не терять нить обсуждения, — Томас красноречиво указывает взглядом на мои пальцы, замершие на бедре и груди, а затем делает движение рукой, указывая двумя пальцами на меня, а потом на свои глаза.

— Ты меня сильно отвлекаешь. Довольно сложно не фантазировать о том, что скрыто под оставшимся клочком нижнего белья, — подтверждаю я, царапая ногтем свой сосок, и сдвигаю ноги.

— Что ж, тогда нам следует остановиться и перейти в библиотеку, чтобы не отвлекаться. Или…

— Даже не думай, — рычу я, обнажая клыки. Переворачиваюсь на колени и ползу к нему. Томас запускает пальцы в мои волосы, когда я касаюсь губами его живота. — Даже не думай менять тему, Томас. Мне нравится эта тема.

— М-м-м, я не знал, что тема со сказками так тебя заводит, — смеётся он. Его смех отдаётся гулом у него в груди, пока я скольжу по его коже всё выше и выше. Лизнув сосок Томаса, слышу его приглушённый стон.

— Очень. Я люблю сказки.

— Хочешь написать нашу сказку? — спрашиваю, достигая лица Томаса.

Он немного склоняется вниз, чтобы смотреть прямо мне в глаза.

— И о чём же она будет? — интересуюсь и провожу ладонями по его плечам, насаждаясь упругими мышцами, играющими под его кожей.

Томас на секунду приподнимает брови, а затем опускает их, и его глаза вспыхивают. Я вздрагиваю, когда вокруг нас моментально зажигаются все свечи в спальне.

— Боже, — восхищённо шепчу я.

— Я бы написал о принцессе, — Томас обхватывает мою голову и обеими руками одновременно ведёт вниз, надавливая на мои щёки, и останавливается на шее.

— И что она делает?

— Уничтожает пастора.

— Значит, она его возбуждает? — улыбаюсь ему, облизывая губы.

— Она сводит его с ума. Но пастору нельзя приближаться к ней, она же вампир, исчадие ада для него. Его сердце готово разорваться, когда он слушает её истории. Он уничтожает себя. Всё, что он знал ранее, разрушается, оставляя после себя ядовитую пыль. А принцесса тем временем продолжает атаковать.

Я ещё теснее прижимаюсь к Томасу. Его взгляд гипнотизирует.

— Она приходит к нему на исповедь. Её сердце и душа прекрасны, но люди убедили её в том, что она чудовище. Пастор считал так же, пока не услышал её. Не увидел её улыбку и не узнал, насколько она отчаянна в любом из своих желаний. Это искушение. Искушение не плотское, а душевное. Ведь всё совсем иначе. Не принцесса является злом, а пастор. Принцесса — это свет и искренность. Пастор — это боль и темнота.

— А вместе они создают баланс света и тьмы? Потому что пастор питает темнотой принцессу, дарит ей силы и причины бороться с чувством вины? — интересуюсь я. Томас улыбается и скользит своими губами по моим.

— Верно. Принцесса, в свою очередь, показывает пастору, что его темнота имеет конец. Конец и начало чего-то светлого. И он видит в её глазах свет, который ослепляет, делая его сумасшедшим. Ему кажется, что он теряет себя, но всё же идёт на свет. Его кожу печёт. Она кровит. Остаются ожоги, но он тянет руку к принцессе, чтобы забрать её в свою тьму. Он больше не желает там быть один. Всегда один.

— Но теперь есть принцесса, которая готова войти во тьму и прожить её вместе с пастором. Показать ему, что он не зло, как ему говорили. Он нечто удивительное и невероятное. Зло никогда не умело любить. А пастор умеет, значит, в нём уже есть свет.

— Свет его принцессы, — произносит Томас, и мягкий поцелуй расцветает жаром на моих губах. Он обнимает меня и толкает назад. Поддерживая за спину, мягко укладывает на одеяло.

— Свет, который она отдала ему, и он не знает, как жить с этим светом. Он горячий и причиняет невероятную боль, — губы Томаса медленно покрывают поцелуями мой подбородок, щёки, глаза и замирают напротив моих губ.

— Кажется, что от этой боли можно умереть, — шепчет Томас. — Но он ещё живёт благодаря этой же боли, причинённой ему от света. Он борется. И будет бороться до конца.

— В этой истории будет счастливый финал? — спрашиваю, лаская пальцами его лицо.

— Не знаю. Но знаю, что финал не важен. Он теперь абсолютно не важен. Важно удержать свет внутри и в своих руках. И этот свет будет для него маяком в любом мраке, даже в смертельном. Пастор будет идти на этот свет, превозмогая боль, срывая свою кожу, обливаясь кровавым потом и слезами. Если понадобится, он будет идти целую вечность, но дойдёт до света. Он выйдет к нему, и тогда его снова ослепит любовь, которая уничтожит мрак внутри него. И он больше никогда не отпустит этот свет, не усомнится и не отвернётся от него. Его сердце будет биться вновь, как бьётся сейчас часто и отчаянно нуждаясь в свете.

— Тогда возьми этот свет и отдай мне тьму. Наполни меня тьмой и соверши обмен. Открой мне двери во тьму, Томас. Открой мне двери, и я зажгу там все свечи. Открой…

Томас бегает взглядом по моему лицу, решая, как ему поступить. Вот, в чём дело. Томас сам не хотел впускать меня в себя. Он боится, что я увижу тот мрак, который напугает меня.

— Я так люблю тебя. Так люблю.

Томас прижимается к моим губам, и я отвечаю ему со всей страстью, которую до этого удерживала в своём теле. Наши языки сплетаются, поцелуй становится всё более настойчивым и горячим. Он возбуждает сильнее, накаливая атмосферу вокруг нас. Наши эмоции передаются и создают вокруг нас густой воздух, наполненный ароматом возбуждения.

Руки Томаса ласкают мои рёбра, словно изучая моё тело впервые. Его ласки переходят на ягодицы, и я приподнимаю их, прижимаясь к его бёдрам и потираясь о них. Губы Томаса заглушают мой стон. Жажда трогать Томаса, касаться его всем телом становится безумной.

В какой-то момент я падаю в вязкое болото, которое усиливает мои ощущения. Губы Томаса спускаются ниже. Он обхватывает губами мой сосок, сжимая рукой другую грудь. Я издаю стон, стискивая пальцами его волосы. Облизывая мою грудь, Томас втягивает запах моего тела и царапает кожу зубами, моментально проводя языком по ранам. И эти места начинают гореть нещадно, распространяя жар по всему телу. Мои бёдра двигаются под ним, требуя внимания.

Я не могу ждать. Мне достаточно прелюдий. Я испытываю сильнейшую жажду в тот момент, когда Томас прикусывает моё плечо, сжимая мою грудь. Распахнув глаза, я тяну Томаса к своим губам и впиваюсь в них до крови. Она попадает мне в рот, и я рычу от ещё более ощутимой жажды. Я присасываюсь к губе Томаса, вырывая из его груди низкие и хриплые ответные стоны. Его нижнее бельё исчезает. Его обнажённый член оставляет после себя влажный след на моих бёдрах, пока не находит чувствительное место прямо на клиторе. Один толчок, и я выгибаюсь, цепляясь за плечи Томаса. Перед моими глазами всё покрывается алым цветом желания.

Томас в последний раз целует меня и поднимается.

— Ты так прекрасна, — шепчет он, облизывая свои припухшие губы. Его чёрные глаза сверкают от возбуждения. Он проходится руками по моему телу и раздвигает мои ноги. Опустив голову, он втягивает запах моего возбуждения.

— Подари мне детей, Флорина. Наших детей. Одного. Принцессу.

Наши взгляды встречаются, и я замираю, слыша собственный пульс, яростно бьющийся по всему телу. Я никогда не думала об этом. Вообще, я считала себя ужасным вампиром, и думала, что матерью и подавно буду не самой лучшей. Но сейчас всё, чего я хочу, это продолжить нашу историю, обрести настоящую семью и видеть знакомые глаза в детях Томаса. И я могу легко представить это будущее. Очень легко, что мне абсолютно несвойственно.

— Принцессу, похожую на нас. У неё будет твой характер, и мои глаза. Твои губы и мой цвет кожи. Она будет нашей. И я буду любить вас, где бы ни находился. Любить всем сердцем, даже если его разорвёт от силы этой любви. Я уже люблю вас. Обожаю. Приклоняюсь. Боготворю.

— Да, — выдыхаю я. — Да, подари мне семью, Томас. Нашу семью.

Глаза Томаса вспыхивают радостью и любовью. Я могу её потрогать даже в воздухе пальцами. Она такая объёмная, словно сгусток облака, который покрывает моё тело и впитывается в кожу.

Первый толчок Томаса в меня наполняет настолько сладко, что я прикрываю глаза, отдаваясь полностью этому моменту. Томас удерживает мои ноги, медленно освобождая меня и снова наполняя. Он издаёт низкий стон, откидывая назад голову и обнажая свою шею, блестящую в свете свечей. Его неторопливые фрикции усиливают наш общий голод, а Томас наслаждается, погружаясь в жар моего тела. Он как будто ходит по грани, покачивая бёдрами. Я нахожу его руку, призывая посмотреть на меня, и он опускает голову, исполняя моё желание. Мне становится так холодно без его тяжести на мне, без его жара и аромата.

Томас тянет меня за руку на себя, и я поднимаюсь. Он подхватывает меня под ягодицы, когда я опускаюсь на него, привставая на носочки. Томас находит мои губы и терзает их. Я растворяюсь в поцелуе, жадно упиваясь его дыханием. Наши тела двигаются в унисон. Руки ласкают друг друга, желая коснуться каждого участка.

Тяжёлое дыхание вырывается из моих губ, и Томас пьёт его, посасывая мою нижнюю губу. Откидываю назад голову, наполняя себя его членом до основания. Я хочу, чтобы сегодня всё получилось. Хочу большего. Хочу провести с ним вечность. Вечность, что бы это ни значило. Хочу быть рядом с ним в горе и в радости. Хочу держать его за руку, когда ему плохо. И хочу смеяться вместе с ним над глупостями. Хочу путешествовать. Хочу слушать его проповеди. Хочу валяться в постели и любить его. Любить вечность. Любить так сильно, чтобы весь мир завидовал. Хочу, чтобы эта любовь была осязаемой, и я могла бы её ласкать каждую минуту. Хочу… принадлежать Томасу.

Пот скатывается по нашим телам. Томас переворачивает меня на спину, целуя шею. Я обхватываю его за талию ногами и отвечаю поцелуями туда, куда попаду. Мне плевать. Главное, целовать его. Я не в силах остановиться. Жар внутри меня нарастает. Томас проводит своими руками по моим, поднятым вверх и кладёт их себе на плечи. Мы снова и снова крутимся на постели, словно желаем напиться друг другом в этом вихре жажды, как в последний раз. Ласки, поцелуи, хлопки тел и стоны, тяжёлое дыхание и скрип кровати, всё это становится таким ярким в моём сознании. А самое сильное — аромат Томаса. И мне нужно тереться об него, чтобы впитать в себя его запах и стать его. Просто инстинкт пахнуть им до кончиков волос.

Я балансирую на грани, прорывая кожу Томаса ногтями. Его толчки становятся агрессивными и мощными. Рваными и резкими. Я задыхаюсь. Моё горло сдавливает от жажды. Я рычу, подмахивая бёдрами. Клыки Томаса удлиняются, и я облизываю их. Клацаю зубами. Сухость во рту причиняет боль. Кажется, что я сейчас умру от голода. Всё моё тело сжимается от приближающегося оргазма.

— Мне нужно… укусить… сейчас, — с трудом выдыхаю я.

— Знаю. Ещё… немного… Флорина… немного, — кивает Томас, тяжело дыша. Он жмурится, врываясь в моё тело. Его клыки словно вибрируют, выглядывая из-под верхней губы. Меня начинает трясти. Моё тело бьёт сильная дрожь, я не в силах успокоиться. Я лишь хочу есть. Упиться кровью. Моё сумасшествие доходит до такой точки, в которой я больше ничего не соображаю. Меня словно бросает в кипящий котёл, и я варюсь в нём, разрываясь на кусочки от приближающегося удовольствия. Моя кровь вибрирует по всему телу.

— Сейчас… кусай… люблю тебя…

Я распахиваю глаза и успеваю сказать лишь одно слово «люблю», а затем грубо разрываю кожу на шее Томаса. Он делает то же самое с моей. Боль и невероятное удовольствие проникают в моё тело. И оно наполняется до краёв, словно вот-вот взорвётся. Кровь Томаса обжигает меня, причиняя болезненное и сладкое послевкусие. Перед моими глазами всё покрывается алым. Я заглушаю свой финальный крик шеей Томаса и его кровью, чувствуя, как мы кончаем одновременно. Его член до упора входит в меня и выплёскивает семя, наполняя меня жаром. Я стискиваю его, выпивая всё больше и больше. Я не могу остановиться. Не могу. Я пью кровь Томаса, как и он мою. Моё тело на какое-то время становится лишь оболочкой.

Моя голова падает на подушку. Я обессилена и абсолютно счастлива. Абсолютно. Томас тяжело дышит мне в шею. Наши потные тела связаны на спутавшихся простынях, влажных от желания. Мы оба ещё подрагиваем. Мои мышцы внизу живота сокращаются, вытягивая из Томаса последние яркие нити удовольствия.

Томас приподнимает голову и целует меня. Я улыбаюсь, глядя в его спокойные глаза. Неторопливыми движениями, он ласкает меня взглядом. Я зарываюсь пальцами в его волосы и притягиваю его к себе для ещё одного поцелуя. Но что-томеняется. Плечи Томаса напрягаются, и он выпрямляется, глядя на меня. Он хмурится, убирая мокрые волосы с моего лица. Он немного подаётся вперёд, а я вопросительно выгибаю брови.

— Что? Что-то не так? — шепчу я, облизывая губы. — Ты что-то слышишь? Кто-то пришёл или что? Что происходит?

Я не понимаю, почему Томас смотрит на меня так, словно потерял голос. Он не двигает губами, но его шея напряжена. Он настаивает на чём-то, а я не могу уловить суть его поведения.

Боже… до меня доходит.

— Не получилось, — бормочу я. — Не получилось… я не слышу тебя. Ты пытаешься мне что-то сказать, но я не слышу тебя, да? Это так?

— Ничего. Ничего. Не переживай. Я решил просто попробовать. Может быть, на это нужно больше времени, — мягко говорит он. Но как бы не так. Он врёт мне. Он врёт, чтобы успокоить меня и не признать факт того, что у нас ничего не получилось. Мы несовместимы, вероятно. Мы… не можем быть вместе.

Боль и разочарование пронзают меня. Я грубо отталкиваю Томаса и откатываюсь в сторону.

— Флорина, ничего…

— Нет, не получилось! Я не слышу тебя! Ты мне что-то говоришь, а я не слышу! Не слышу! — в отчаянии выкрикиваю я, подскакивая на ноги. — Нет! Не убеждай меня в том, что всё хорошо! Это не хорошо! Мы совершили брачный ритуал! Мы сделали это! Ты и я! Мы сделали! Сначала испили нашу смешанную кровь, а потом завершили всё занятием любовью с обменом кровью! Рома говорил именно так! Мы сделали, но ничего не получилось!

— Флорина, прошу. Это не так важно. Ничего, я не перестану тебя любить. Это…

— Это важно! Для меня важно! Я хочу узнать тебя! Я хочу! Я всем сердцем хочу этого, но ты не хочешь! Ты! Ты не впустил меня! Я была открыта! — Я указываю на него пальцем, чувствуя боль Томаса. Но я так расстроена сейчас! Я же старалась! Я искренне хотела быть с ним!

Томас морщится и садится на кровати.

— Флорина, не надо. Не разрушай всё. Я же…

— Это ты не хочешь меня! Ты! Ты не любишь меня! А я люблю тебя! Ты не открываешь мне своё сознание! Ты! Я была всегда открыта! Всегда!

— Флорина, успокойся. Это не так важно. И я открыт. Я изначально тоже для тебя открыт. Да, не отрицаю, мне было страшно. Но я открыт. Я…

— Значит, дело в нас. Мы не возлюбленные друг друга, или их не существует. И это всё временно. Я… — паника накрывает меня, и я шагаю назад.

— Флорина…

— Хочу побыть одна. Одна! Уходи! Ты так хотел уйти, уходи! Уходи! Или лучше я уйду, иди и ищи свои сказки! Это всё, что тебя волнует!

Слёзы горечи вырываются из моих глаз, я хватаю на ходу вещи с пола и вылетаю из спальни, натягивая на себя футболку.

Не могу поверить. Моё тело до сих пор упивается удовольствием. Я ещё чувствую отголоски оргазма, но ничего не получилось. Как же так? Я не думала, что это так сильно ранит меня. Не думала, что это сведёт меня с ума и сделает из меня истеричку. Но я боюсь признаться себе в том, что кто-то из нас врал. И кто-то врёт до сих пор, поэтому ничего не получилось!

Залетаю в склеп Рома и падаю на колени. Закрываю лицо руками и рыдаю от разочарования. Я скулю, раскачиваясь на месте.

Внезапно всё моё тело пронизывает адская боль. Она скручивает мой живот, ноги, руки и груди. И когда эта боль добирается до моей головы, то я кричу от боли во всё горло. Я сейчас взорвусь! Я сейчас… просто умру… почему так больно?

Томас! Томас! Прости… я…

Моё сознание меркнет вместе со смертельной вспышкой боли в голове.

Глава 31

Томас

Всё моё тело скрючивает от холода, слабости и голода, который зудит в челюсти. Он стискивает когтями моё горло и желудок.

Подтягиваю ноги к груди, чтобы немного согреться. Я в чём-то провинился. Не знаю, что я сделал не так. Я был послушным и тихим, заботился о новорождённых братьях, но мог ошибиться. Мне не нравится находиться рядом с другими. Мне нравится быть одному, потому что они все смотрят на меня и шепчутся. А я слышу, что они говорят. Они считают меня чудовищем, уродом и жалеют отца, потому что я появился вот таким на свет.

В темноте я хорошо вижу. Но смотреть не на что, кроме металлической решётки перед глазами. Уже привычной металлической решётки. Кажется, что я провёл всю свою жизнь в этой клетке и в этой вони от сырости, гнили и земли.

Порой я мечтаю о смерти. Я пытался убить себя, но тогда узнал, что я нечто необычное, как отец и мама. Я пью кровь, и по моим венам течёт жестокость к людям. Это случилось очень давно, очень. Я даже не особо помню этот момент. Потом я снова пытался себя убить, уже зная, что от меня скрывал отец, и почему моя мама не выдержала того факта, что родила монстра и урода, вроде меня. Она меня бросила, и мне было больно. Я и без того был одинок, а мама была моей единственной радостью и защищала меня перед отцом. Но потом она бросила меня. Она ушла. Отец был в бешенстве и обвинил в этом меня. И я снова оказался здесь. Что бы я ни делал, я всегда нахожусь здесь. В моих личных покоях, как называет их отец.

Больше я ни о чём не мечтаю. Ничего не знаю и даже не особо хорошо говорю, хотя у меня много мыслей, и я часто размышляю. Я не обучен грамоте, как остальные. Я словно член поселения и в то же время изгой. Это больно. Но, кажется, я смирился. Другой жизни у меня не будет. Отец рассказывал про таких же, как мы, но ещё более жестоких. Они убивают всех. Они проливают кровавые реки потерь и горя. Поэтому нам нельзя выходить за пределы нашего поселения, расположившегося глубоко в горах и лесах. Сюда ещё никогда не забредали люди, их приносят охотники, чтобы мы питались ими и собирали запасы из их тел ещё на несколько лет. Я же… мне не дают кровь, только мясо на костях, а я и этому рад. Но я давно не ел. Очень давно, и мне больно. Я медленно высыхаю, отчего моя кожа стала сухой и неприятной.

Когда раздаётся скрежет над головой, я забиваюсь в угол. Меня снова накажут. Опять отец будет втыкать в меня колья, и я не смогу ему помешать. Я очень слаб. Он всегда так делает, чтобы я не мог шипеть на него. Он причиняет мне боль, и ему нравится это. Нравится.

Мне страшно. Я боюсь, слыша шаги по деревянной лестнице, ведущие в яму к моей клетке. Я весь сжимаюсь от ужаса того, что меня ждёт. Мои раны только недавно зажили, да и то не полностью.

Принюхиваюсь, улавливая абсолютно незнакомый мне запах. Хмурюсь, когда ко мне приближается мужчина. От него удивительно и приятно пахнет. Его чёрные волосы собраны в косу за спиной, а его одежда… боже мой, невероятно утончённая, и её так много. Мы ходим в тонких накидках, даже когда идёт снег, или отец иногда разрешает нам надеть льняные штаны и рубашки. Но это редко, только на праздники. А этот мужчина из знати, и я не понимаю, что он здесь делает. Он красив. У него острые скулы, твёрдый подбородок и тёмные, выразительные и даже немного пугающие глаза. Он похож на дьявола. Отец меня продал ему? Это мой новый хозяин?

— Томас, — раскатистый голос пробирает меня до костей восхищением силы в нём и в то же время страхом, оттого что он знает моё имя. — Не бойся.

Мужчина присаживается на корточки напротив меня, и его меч касается земли.

— Я принёс тебе еду. Кажется, тебя давно не кормили. Я прав? — Незнакомец изучает меня, склонив голову. Но я не собираюсь доверять ему. Я так и сижу в углу клетки. Мои спутанные волосы падают мне на глаза, и он вряд ли может увидеть моё лицо.

— Я такой же, как ты, Томас. Моё имя Русо Монтеану, — произносит он.

Русо Монтеану? Я слышал, как о нём говорил мой отец. Он описывал его жестокий клан убийц. Боже, он пришёл за мной. Я бы не прочь сейчас принять и сотню клинков в своё тело. Хотя я представлял Русо другим. Некрасивым, толстым и с ужасными шрамами, а ещё с вонючим дыханием, злыми глазами и мерзкой вонью. Но Русо Монтеану прекрасный и симпатичный мужчина, он выглядит довольно молодым, и в то же время статным, сильным и уверенным в себе. Он даже смотрит иначе, чем мой отец. Русо сморит на меня не как на дерьмо, а как на себе подобного, и в его взгляде нет отвращения, презрения и ненависти, к которым я привык.

— Хорошо. Ты, вероятно, опасаешься меня из-за того, что я тебе незнаком. Твой отец сказал, что ты немного дикий и порой бываешь агрессивным, а также не разговариваешь, но меня это абсолютно не волнует. Я хочу подружиться с тобой, Томас. Я чувствую твой голод, поэтому вот, возьми, — Русо протискивает между металлических прутьев фляжку, обитую кожей. Я принюхиваюсь. Это кровь. Самая настоящая кровь. Моя челюсть вибрирует, и клыки медленно разрывают кожу, являясь под взглядом Русо и причиняя мне боль. Обращаться всегда больно. Только мне и больно. Остальным это нравится.

Я с опаской беру фляжку, но Русо не двигается. Он отпускает её и наблюдает за тем, как жадно я пью. Кровь освежает мою кожу, стирает туман из головы и ослабляет боль во всём теле. Я так голоден.

Облизываю губы и пытаюсь капнуть хотя бы ещё одну каплю из фляжки себе на язык. Но ничего не осталось. Боже, меня теперь накажут! Они накажут меня за то, что я ничего не оставил другим, детям не оставил!

— Мне жаль, — выдавливаю из себя и бросаю пустую фляжку к краю клетки. Русо достаёт её и хмурится.

— Что тебе жаль, Томас?

— Остальным… мало… не хватит пищи, — бормочу я, виновато поджимая губы.

Русо улыбается и тихо смеётся.

— Мальчик мой, не беспокойся об этом. Эта пища была только для тебя. Исключительно для тебя. Тебя не накажут, я обещаю тебе.

Я недоверчиво поднимаю голову и немного опускаю ноги, чтобы видеть Русо. Он не такой, каким описывал его отец. Он поделился со мной едой. Со мной никто ей не делится. Я должен есть последним и то, что останется. А Русо был добр ко мне.

— Не бойся. Я хочу стать твоим другом.

— Нет, — мотаю головой и отворачиваюсь. Нельзя. Мне запрещено это. Лучше ни с кем не разговаривать, иначе я не выйду отсюда. Или отец может запереть меня в озере под коркой льда. Это ужасно неприятно и мучительно.

— Это ты не хочешь стать моим другом, или твой отец не разрешает тебе?

Я бросаю удивлённый взгляд на Русо, но предпочитаю не отвечать.

— Не беспокойся, Томас, я вытащу тебя отсюда. Ты не заслуживаешь подобной жестокости. Ты заслуживаешь носить корону, мой мальчик. Я вернусь за тобой. Твой отец не знает, что я нашёл тебя, но я очень хотел познакомиться с тобой, не смог устоять и пошёл на твой запах. Ты же понимаешь, что ты особенный мальчик, да?

Я слушаю его, но не отвечаю. Мне нечего сказать, да я и не могу объяснить ничего. Хотя точно знаю, что я вовсе не особенный мальчик. Я урод.

— Да, Томас, ты особенный мальчик. И я стану тебе настоящим отцом, обещаю тебе. Я буду защищать тебя. Потерпи ещё немного, и я заберу тебя с собой. В моём клане много крови, и там все друг друга уважают. Тебя там полюбят. Ты станешь частью моего клана, мы хорошо живём. У меня есть два сына и одна дочь, скоро появится ещё один ребёнок. Они примут тебя. Главное, ты сам должен хотеть лучшей жизни, чем той, на которую обрёк тебя твой отец. Подумай над моими словами, я вернусь за тобой. И не говори отцу о том, что я был здесь, иначе он снова спрячет тебя от меня. Он боится того, что я открою тебе правду, и ты поймёшь, что все эти чудовищные пытки нацелены на то, чтобы не дать тебе обрести полной силы, и иметь возможность контролировать тебя. А на самом деле ты такой же сильный, как и я, Томас. И ты можешь быть королём своего клана. Но не сейчас. У нас много времени, чтобы я тебе всё показал и всему обучил. Мы скоро встретимся, Томас, мой мальчик.

Слова и обещания Русо делают с моим сердцем что-то непонятное и незнакомое. Оно наполняется чем-то очень тёплым, а глаза начинают болеть от напряжения в них. В этот момент я впервые узнаю, что такое плакать от благодарности за хорошее обращение с таким уродом, как я.

Я бегу между деревьями, улавливая приглушённый разговор, который слышен всё отчётливее и отчётливее. Я почувствовал Русо задолго до того, как он приехал к отцу. Он стал моим другом. И он даёт мне свою кровь, которая делает меня сильнее. Русо заботится обо мне, привозит мне одежду. Из-за этого меня ещё больше ненавидят и чаще наказывают. Но теперь мне не так больно и одиноко, как раньше. У меня есть друг, Русо Монтеану, он считает, что я хороший мальчик. А также я познакомился с ещё одним вампиром — Рома Моциону. Он мне тоже очень нравится. Он мне нравится даже больше, чем Русо. Потому что Рома улыбается мне всегда, а Русо иногда злится на меня, потому что я не хочу с ним разговаривать. Иногда Рома читает мне сказки, а также смешит меня. У него есть сын, и Рома много рассказывает про его проделки, как и проделки его подруги. Они смешные, и я завидую им. Они счастливые, у них много еды и одежды. Их не наказывают, как меня. Их очень любят, а я не знаю, что такое любовь. Мне казалось, что мама меня любила, но она ушла, бросив меня. Когда любят, не бросают ведь, правда? Я бы ни за что не бросил Русо и Рома. Я был бы всегда с ними. Я их люблю, они мне как семья, как моё поселение. И я убью за них.

— Нет, Русо, — злобно отрезает отец, и я замираю, прислушиваясь к разговору. Рома выпустил меня и сказал, где встречаются мой отец и Русо. Отец ненавидит Русо и часто оскорбляет его. Отец наказывает меня за то, что мне нравится Русо, и я защищаю его. Но я хотел увидеть Русо, услышать его и поговорить с ним. Он обещал забрать меня с собой, а я жду и терплю, как он мне и советовал. Но недавно мне переломали все кости, и это было очень больно, а восстановление ещё хуже. Без крови и пищи мои кости долго срастались, и я всё чувствовал. Я даже не мог спать, поэтому хочу уйти из поселения вместе с Русо. Я хочу к нему. Хочу учиться у него и быть его сыном.

— Нам надо прекратить скрывать от наших кланов то, что у нас два клана. Мы убиваем друг друга и несём потери. Это неразумно. Мы могли бы соединить кланы в один или хотя бы сообщить нашим кланам о существовании другого. Так больше не может продолжаться, в моём клане появляются возмущения, почему мы не воюем с вами. Я пытаюсь найти разумное решение, — твёрдо произносит Русо, и я снова восхищаюсь им. Он такой сильный и такой умный.

— Мы с тобой договорились, Русо, что мы живём отдельно друг от друга и никак иначе. Мне не подходят условия твоего клана. Нет. Мы сменим своё местоположение, чем и решим проблему.

— Это не решение проблемы, а бегство от неё. И ты не можешь продолжать обращаться таким образом со своим кланом. Они же узнают, что мой клан существует. Они уже знают о том, что мы живём рядом с вами, и условия у нас намного лучше.

— Не угрожай мне, Русо. Я быстро тебя уничтожу, если захочу.

— Уверен, ты это сделаешь, как делаешь это с Томасом.

— Я запретил тебе с ним видеться, Русо. Это мой сын. Это моё окружение. И пока он со мной, ты не нападёшь на нас. Он сильнее тебя.

Я удивлённо слушаю их разговор. Я сильнее? Это ложь. Я слабее Русо. Я видел его силу, и она огромная. И я не буду нападать на Русо. Я буду защищать его.

— Сейчас нет, и ты не даёшь ему ничего, чтобы он развивался. Боже, твой сын даже читать не умеет, он говорит коряво и выглядит диким. Ты должен хотя бы о нём подумать. Томасу нужно наше общество, чтобы он мог перенимать наши правила. Он должен хорошо питаться и одеваться. Он, чёрт возьми, один из сильнейших вампиров, а ты уничтожаешь его. Так нельзя. Мы могли бы найти компромисс.

— И какой же? Я не отдам тебе его. Только рискни забрать Томаса, и я устрою тебе ад, Русо.

— Не бросайся угрозами, это смешно. Я не нападаю на тебя. Я пытаюсь урегулировать проблемы между нами. А моё предложение следующее — мы можем создать союз, брачный союз с одной из моих дочерей. Девочка такая же дикая, как твой сын. Они поладят. Так мы окончательно решим все разногласия между нами и создадим очень сильный союз. Только подумай об этом.

— И кого из дочерей ты предлагаешь?

— Флорину, разумеется. Остальные слишком хороши для Томаса, — смеётся Русо.

— Ублюдок, — рычит отец и, видимо, нападает на Русо.

Раздаются звуки борьбы, и я сжимаю кулаки. Мне хочется защитить Русо, ведь я не против жениться на дочери Русо. Если это даст мне шанс быть с ними, я сделаю это. Я хочу быть его сыном.

Русо хрипло смеётся, явно издеваясь над отцом.

— Только заикнись ещё раз о подобном. Эта сука никогда не станет женой моего сына. Никогда. Только через мой труп.

— Как пожелаешь, — смех Русо становится настолько громким, что я зажимаю уши от боли, которая внезапно появляется в моей голове.

Мои руки трясутся. Я хватаю револьвер и натягиваю сапоги. Я должен предупредить Русо. Должен. Мой отец вместе с Гелой собираются убить их на свадьбе. Для этого мы вернулись с Аляски. Я думал, что мы собираемся подписать мирное соглашение, но отец подослал чёртову Гелу к Русо. Я должен успеть.

— И куда ты собрался, Томас?

Поднимаю голову, встречаясь с прищуренным взглядом отца.

— Погулять немного. Пройтись. Мышцы затекли, — сухо отвечаю, бросая мешочек с золотом в передний карман сюртука.

— Погулять? Вряд ли. Ты знаешь, да? Ты собираешься предать свой клан. Ты предатель, Томас. А предатели должны быть наказаны, — усмехнувшись, отец кивает, и меня окружают вампиры. Их слишком много, но ничего. Я обнажаю клыки и шиплю.

— Думаешь, я боюсь тебя? Думаешь, что я не убью их? Я сильнее вас и защищу Русо от тебя и твоих планов. Боже, отец, одумайся, это свадьба. Завтра состоится свадьба, на которой будут даже дети, младенцы, ты не можешь вырезать их всех.

— Я должен. Ты не понимаешь пока, Томас, но я должен. Я столько раз просил тебя не верить Русо. Он хитёр и обаятелен. Да ты же с ним провёл достаточно времени. Я рассчитывал, что ты увидишь, какой он на самом деле. Русо убьёт тебя. Он предаст тебя, как предал меня. Он до сих пор не забрал тебя. А сколько уже прошло времени? Пять столетий, нет, даже семь или восемь. Он всё только обещает. Русо врёт тебе, Томас. Врёт, чтобы ты восстал против своего клана, убил всех нас и очистил ему путь. Он врёт тебе и использует тебя, Томас. Русо ведь питается тобой и ничего не даёт тебе взамен. Он держит тебя на коротком поводке рядом с собой, как своего питомца. Да ты и есть его питомец, но с меня хватит. Я достаточно терпел, а теперь заберу власть у Русо, а ты, — он указывает на меня пальцем, — будешь следовать моим приказам. Взять его! Запереть и обескровить его!

Я рычу, нападая первым. Разрываю когтями горла мужчин, пытающихся схватить меня. Один меч отрубает мне руку, но это злит ещё больше. Кровь, пот и крики. Мои ноги скользят по крови, в которой я купаюсь, пытаясь добраться до отца. Я не позволю, чтобы Русо и его семья пострадали. Нет… нет… я теряю силы… слишком много ножей во мне… нет… прости, Русо.

Я слышал ангела. Я слышал его, Создатель. Ты прислал мне на помощь ангела, который вытащил меня из ямы. Они забыли обо мне. Они бросили меня. Я не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, какой сегодня день. Но ты спас меня.

Мне с трудом удаётся встать на ноги, и я снова падаю. Голод грызёт меня изнутри. Я больше не могу кусать себя. Я выбрался. Я выполз на свет Божий. Они замуровали меня, бросили обескровленного в яму, но я выжил. Я знаю, что не могу умереть, но казалось, что я сожру себя изнутри. Боль была невыносимой. Но я услышал ангела. Это была она. Она подсказала мне, что я и есть источник жизни. Она показала мне, что я должен кусать себя, чтобы обрести силы и выбраться наружу. И вот он я, ползу по холодной земле в поисках еды. Я должен добраться до Русо. Должен.

Кровь крыс, оленей, лисиц и других животных дают мне немного сил, и я могу идти. Я встречаю людей. Мне жаль, но я их убиваю, потому что не в силах снова контролировать свой голод. Он смертельный. Я не специально. Мне жаль… мне очень жаль. Я похоронил их. Похоронил по всем правилам. Мне стыдно и больно оттого, что я убийца. Мне противно от самого себя, покрытого кровью. Очень противно.

Когда я добираюсь до замка Монтеану, то издалека улавливаю знакомый аромат. Здесь был Стан. Я помню его, потому что помог ему однажды. И была Русо. Да, так её зовут. Девушка-вампир, она встречается со Станом. Её аромат очень сладкий, вызывающий улыбку у меня на губах. А потом я вспоминаю, зачем, вообще, шёл сюда. Я срываюсь с места и врываюсь в пустой сожжённый замок, в котором остались лишь каменные стены, и всё.

— Нет… нет… Русо! — кричу я, продолжая бежать. Я добираюсь до церкви и закрываю рот рукой.

— Нет, господи, нет, — мотая головой, я с ужасом смотрю на пятна запёкшейся и воняющей гнилью крови. Здесь валяются испачканные в крови куски одежды, детские игрушки, одеяльце, шляпки, перчатки. Отец убил их. Он всех убил. Тогда где он? Где Гела и отец? Куда все ушли?

— Томас?

Я оборачиваюсь, когда из-за угла выходит вампир. Его холодные глаза мне не знакомы, и он мне уже не нравится. Я чувствую яд в нём. Чувствую, что он жесток и хладнокровен.

— Я Радимил, советник Русо Монтеану. Твой отец убил Русо, и всю его семью, как и других вампиров, которые были здесь, — говорит он, наигранно улыбаясь мне, но это вызывает лишь отвращение.

— Русо мёртв?

— Да. Русо мёртв, как и его жена, как и все его дети, кроме одной. Флорина жива, она спасла меня и ещё нескольких вампиров. Но она убила твою семью. Это была ловушка для твоего отца и всего вашего клана, Томас. Русо знал, что они будут здесь. Он знал и хотел этой бойни, чтобы его дочь, по его указанию, уничтожила их. Флорина разорвала всех, Томас, но я успел вытащить Гелу, твою мать, до того как Флорина всё сожгла здесь. Я хотел помочь… но теперь не знаю, где Гела. Она исчезла, и я предполагаю, что Рома забрал её.

— Рома жив?

— Да, он жив, как и его сын Стан. Это был план Рома и Русо. Они собирались вырезать весь ваш клан и убить тебя вместе с ними. Тебе повезло, что ты не пришёл сюда. Это спасло тебе жизнь.

— Но Русо же умер. В чём суть плана? — хмурясь спрашиваю его.

— Русо умер от руки Рома, Томас. Рома убил его в суматохе, чтобы возвести на трон Флорину. И он это сделал. Флорину приняли, как королеву Монтеану пару дней назад, пока я был здесь, чтобы избавиться от трупов и этого места.

— Это неправда. Русо обещал трон мне. Я следующий король. Он готовил меня к правлению.

— Ты поверил? Нет, Томас, никто бы тебя и близко к трону не подпустил, тебя бы просто убили. Русо пользовался тобой, как и Рома. Но если тебе нужен трон, то я могу помочь тебе. Всё, что тебе нужно — уничтожить Флорину Монтеану. Она была в сговоре со всеми и знала о тебе. Она тоже ищет тебя для того, чтобы убить. Флорина вырвала сердце Гелы и съела его, она убила твоего отца и порубила его на кусочки. Она вырезала всех, а также помогала Рома убивать свою же семью. Флорина жестока и бесчувственна, каким был и Русо. Она его дочь и объявит на тебя охоту, Томас. Тебе лучше скрыться, обрести всю свою силу и уничтожить Монтеану. Они убили и мою семью. Они убили их, и я никогда им этого не прощу.

Обида и боль от предательства Русо и Рома разрывают мне сердце. Я не могу поверить в это, но вижу факты. Моя тёмная сторона, которую я раньше боялся, прорывается через препятствия сладких речей Русо и Рома. Они убеждали меня в том, что темноте нет места в моей душе, потому что моя тёмная сторона очень опасна. Они видели её и боятся. Но теперь я даю разрешение мраку заполнить моё сердце.

Флорина.

В моём сердце поднимается ярость и ядовитая обида. Столько лет. Столько доверия. Я любил их. Я считал их своей семьёй. И я ждал, когда меня заберут. А меня предали. Меня бросили. Обманули. Я же просто хотел иметь семью. Хотел иметь тех, кто будет заботиться обо мне, и я буду отвечать тем же. Я даже простил Рома за то, что он убил у меня на глазах всех моих братьев и сестёр. Я простил их, потому что Русо сказал, что так надо для того, чтобы я стал королём, и он передал мне клан. Я простил их… боже, я впустил их и позволил убить тех, о ком заботился. Они просто использовали меня, как вещь, а я унижался и готов быть жрать дерьмо из их рук, только бы меня любили.

Хватит. Пора признать, что я больше не раб. Я Томас Догар, и я вернусь со своей армией, чтобы уничтожить Монтеану. Отомстить за себя и причинить ту же боль, которая теперь будет вечно жить в моём сердце. Я доберусь до вас. Доберусь… и заставляю узнать, что такое быть брошенным, униженным, уничтоженным и нелюбимым… а я так бежал. Я подставил себя и чуть не умер. Господи, я был таким идиотом. Таким идиотом. Я больше никогда не поверю Монтеану. Никогда. Они все лживые, и я уничтожу сначала Рома, затем его сыночка Стана, а потом Флорину. Я силой заберу то, что мне обещал Русо, как и они забрали у меня всё. Я отомщу.

Глава 32

Флорина

Мне не хватает воздуха. Я хватаю ртом кислород, распахивая глаза. Боль растекается по моему телу, пока я восстанавливаю дыхание.

— Флорина.

Надо мной появляется лицо Томаса. Я моргаю, продолжая испытывать невероятно мощное чувство предательства.

«Господи, что с тобой случилось? Почему ты так смотришь на меня? Ты ненавидишь меня теперь?», — в моей голове проносятся сумбурные мысли… Томаса?

— Что случилось? — хриплю я, приподнимаясь на кровати. — Я заснула? Голова болит.

Тру лоб, пытаясь разобраться в происходящем. Я словно видела сон. Очень реальный, но дёрганный сон, и я была не собой, а Томасом.

Меня передёргивает от воспоминаний голода, холода и боли от наказаний.

— Ты закричала и позвала меня. Я нашёл тебя в склепе Рома без сознания. Я не мог привести тебя в чувство, — быстро отвечает Томас.

«Я безумно испугался и думал, что потерял тебя, или случилось нечто плохое. Боже, Флорина, ты не можешь так поступать со мной. Я едва не умер от твоего крика боли. Я не могу больше слышать его. Не могу… не из-за меня», — печаль и горечь мыслей Томаса наполняют моё горло, и я хватаюсь за него. Бросаю взгляд на взволнованного Томаса, наблюдающего за мной.

Это его чувства? Его мысли? То есть… господи, получилось! Получилось! Я слышу его!

«Я люблю тебя. Посмотри, как я люблю тебя», — пытаюсь передать Томасу. Давно я не посылала своих мыслей. Единственным вампиром, с кем мне удавалось это сделать, был Стан, да и то после его чудесного воскрешения. Теперь я понимаю почему. В нём была кровь Томаса.

«Я тоже тебя люблю. Я так люблю тебя, что порой это меня пугает. Больше так не делай. Всему своё время, Флорина. Всё получится, просто не сейчас, наверное», — отвечает он, улыбаясь мне.

— Ты же понимаешь, что мы сейчас не издали ни звука? — довольно улыбаясь, спрашиваю его.

— О чём ты? — Томас продолжает ласково гладить меня по волосам.

«Я о том, что у нас получилось, Томас. Получилось. Я слышу тебя. Мы создали союз», — я улыбаюсь ещё шире.

Томас переводит взгляд на мои губы, потом смотрит мне в глаза.

«Ты слышишь меня?»

«Да. Я слышу и видела твою жизнь. Сначала была боль, но потом… потом я видела отрывки из твоей жизни. Там был отец», — мысленно говорю Томасу и я напрягаю память, показываю ему кратко, что увидела.

— Боже, — выдыхает Томас, замирая рядом со мной.

— Мне так жаль, что я вспылила, но в тот момент мне казалось, что мой мир разрушился моментально. Это была такая яркая вспышка, я даже не могла себя контролировать. Я почему-то решила, что один из нас врёт. Или ты не любишь меня, или я выдумала свою любовь к тебе. Но в склепе всё произошло так быстро. Боль ощущалась настолько смертельно опасной, что я даже дышать не могла. А потом я видела твои воспоминания. И я видела всё… не всё, конечно, но видела. Я не знала, что это, понимаешь? Радимил тебе соврал, Томас. Соврал. Я была так же напугана, как и остальные. Я спасла выживших, и Рома не убивал моего отца, он дрался с врагами. Он дрался, закрывая собой свою жену. Я видела это. А потом её убили, и он сошёл с ума. Стана ранили, и я отвлеклась. Я схватила Стана, затем Рома, который едва мог передвигаться, и убежала вместе с ними и остальными выжившими. Я не знала… я…

Томас прижимается к моим губам в восхитительном поцелуе, заставляя меня замолчать. Его пальцы путаются в моих волосах, притягивая меня ещё ближе к себе. Уцепившись за его футболку, отвечаю на его поцелуй, приоткрывая губы. Лизнув мою нижнюю губу, Томас прикусывает её и тихо рычит, вызывая у меня улыбку.

— Всё в порядке, — шепчет он, отрываясь от моих губ.

— Но я…

— Всё в порядке. Я теперь знаю правду, Флорина, и не виню тебя. Ты видела мои прошлые чувства и эмоции. Ты видела меня прошлого. И тогда мне казалось, что все вы были против меня. Радимил убедил меня в том, что за мной ведётся охота. Рома встретился со мной и сказал мне, что я могу стать королём. Но обида и боль были ещё слишком свежи, поэтому я отказался и решил воевать с тобой. Но потом, после двадцати-тридцати лет я успокоился и пережил предательство. Я устроился на новом месте, обратил Соломона, и у меня было всё в порядке. Я даже забыл о том, что согласился воевать, до тех пор, пока не появился Радимил, который оказался отцом Соломона, и припомнил мне об этом, как и упомянул о том, что они создали сыворотку, которая наверняка убивает вампиров и может создать хаос для вас. Я не особо участвовал во всём этом, пока не встретил тебя. Тогда видения снова вернулись ко мне, и я понял, что ты и есть та самая Русо, которую я считал парой Стана. Ты и есть та самая Флорина, которую я презирал и ненавидел. Ты и есть мой враг. И я мучился. Мучился, потому что реальность и воспоминания не сходились. Ты была не такой, какой тебя описывали. Ты была другой, и я отошёл в сторону, а затем понял, что уже не могу игнорировать происходящего, и улетел вместе с тобой для того, чтобы рассказать тебе всё, и оказалось, что я не имею права. Но теперь… теперь ты всё увидишь сама. Ты поймёшь, что когда страдала ты, страдал и я. Ты поймёшь, что когда горевала ты, горевал и я. Ты увидишь меня настоящего, — произносит Томас, и невероятное облегчение появляется на его лице. И он снова крепко целует меня.

— Мне не нужно уже ничего видеть. Я верю тебе, Томас. Верю. И я поверила тебе раньше, чем увидела, настолько ужасно с тобой обращались. Я понимаю, почему ты считал, что тобой все пользуются. Я прожила твои эмоции, которые были очень болезненными. Я не представляю, насколько нужно быть сильным, чтобы выжить после такого. А ты выжил, и это восхищает меня.

— Не надо. Я недостоин восхищения. Я убивал. Я убийца, Флорина. И я убью снова и снова, мне придётся призвать тьму. Всю тьму, которая есть внутри меня.

— Ничего, мы справимся. Прости, что я вспылила и наговорила тебе гадостей. Я причинила боль тебе. Знаю, но я не специально. Я клянусь…

Томас вновь прижимается к моим губам, не позволяя мне извиняться. Я заметила, что Томас не любит, когда перед ним извиняются. Он не принимает этого и считает заслуженным всё, что с ним делают. Но это ведь не так. Он не заслужил насилия, наказаний и… боже мой… эта ледяная вода и невозможность дышать.

— Всё в порядке. Ты голодна? — Томас отпускает меня и встаёт с кровати.

— Я бы выпила крови и нужно вернуться к поиску сказок, да? — отвечаю, морщась от ещё отдалённой боли, и сажусь на кровати.

— Да. Я принесу тебе поесть, а сам пойду изучать сказки. Как будешь готова, присоединяйся, — бросает Томас и выходит из спальни, даже не взглянув на меня. И я чувствую его смятение, страх и уязвимость. Ему непривычно показывать свою слабость другим. Он не хотел, чтобы я видела, каким он был раньше. Но я бы никогда не унижала его из-за слабости. Боже, наоборот, я восхищена им. Восхищена тем, что он переборол свою ярость, злость и обиду, отпустил всё это и жил дальше, пока его просто не взяли в оборот. Радимила я убью. Теперь я ещё больше его ненавижу. Ублюдок.

Томас возвращается и продолжает избегать смотреть на меня. Он кладёт упаковку с кровью на тумбочку.

— Может быть, разогреть еду? Жозефина оставила…

— Томас, посмотри на меня, — прошу его.

Он поджимает губы и вскидывает голову. Его глаза сверкают от уязвимой злости, бессилия из-за того, что теперь он не сможет прятать ни своих чувств, ни своих мыслей, вообще ничего, я всё узнаю.

— Достаточно? — цедит он сквозь зубы. — Или показать тебе зубы, чтобы ты оценила и их?

— Томас, — я смягчаю голос, но он дёргает головой, отказываясь говорить.

— Я буду в библиотеке.

С этими словами он уходит, оставляя после себя горькое послевкусие одинокого, брошенного и никому не интересного ребёнка, который просто хотел любви и заботы. Мало того, он был готов дарить её безвозмездно. И я ещё больше удивлена тому, как ему удалось сохранить умение любить в таких обстоятельствах? Кажется, что моё сердце сейчас разорвётся на части из-за моих чувств к Томасу. Я не могу просто сидеть и ждать, когда он успокоится и примет факты. Нет, больше не могу. Я уверена в том, что должна быть рядом с ним. Пусть он и требовал всем своим видом оставить его в покое, но на самом деле умолял пойти за ним.

Схватив упаковку с кровью, я протыкаю её зубами и иду к Томасу. Нахожу его на лестнице, собирающим с полок сказки. Он молча спускается, и я встаю прямо перед ним.

— Эй, ты в порядке? — спрашиваю его, бросая пустой пакет в урну рядом со столом. Идеальное попадание.

— Я в порядке, — отрезает он.

Я успеваю взять его за руку.

— Флорина…

Прикладываю его ладонь к своей щеке, и тогда он смотрит на меня. Его злость из глаз уходит и появляется ранимость.

— Ты не в порядке. Поговори со мной. Поговори.

— Прости, я… не знаю почему, но очень злюсь сейчас. Мне хочется тебя оттолкнуть и где-нибудь спрятаться. Я не был уверен в том, что слова Рома являются правдой. Я хотел верить, но не верил. И когда всё это случилось, я был не готов. Просто не готов показать все свои уязвимые места. Не готов к тому, что в мою голову, в моё прошлое, в сердце и в мысли залезет кто-то, кому я не разрешал это сделать. Я был открыт. Да… был открыт, но я не верил. И я не знаю, как теперь себя вести. Боюсь, что ты увидишь нечто такое, что разочарует тебя во мне, и ты рассмеёшься мне в лицо. Снова. Снова меня высмеют за мои надежды и чувства. Снова мне скажут: «А я же говорил». Снова я доверюсь не тому. Знаю-знаю, то что у нас получилось связаться, и это доказывает, что мои чувства взаимны. Но страх никуда не делся.

Нежно целую его ладонь и снова прижимаюсь к ней. Мне было так важно, чтобы он это сказал. Важно, чтобы он сам признал свой страх.

— Я понимаю тебя. Поверь мне, я знаю, что такое подобный страх. Моё прошлое тоже было не самым красивым и счастливым. Я делала много нехороших вещей. Но это прошлое. Помнишь, ты сам мне говорил о прошлом. Ты убеждал меня, что его больше не изменить, нужно только принять. И я принимаю твоё прошлое, Томас, каким бы оно ни было. Я принимаю, потому что иначе ты не был бы здесь вместе со мной и не стал бы таким, каким вижу тебя и каким полюбила. Прошлое нас подготовило к настоящему. И я клянусь, что ничто из твоего прошлого не заставит меня унизить твои чувства, обесценить их или отвернуться от тебя. Тебе врали, как и мне. Нас настроили друг против друга, и мы в этом не виноваты. Мы не виноваты, Томас. Наши отцы виноваты. Они нам враги, а не мы друг другу. И чтобы тебе стало лучше, залезь ко мне в голову. Посмотри то, что ты хочешь увидеть. Давай. Будем потихоньку привыкать к тому, что теперь мы в безопасности. Мы сейчас в безопасности рядом друг с другом. Давай смотри то, что тебе нужно. Мы же для этого пытались слиться. Смотри.

Томас обдумывает мои слова и кивает мне.

— Я хочу найти момент, когда на церковь напали. Направь меня, — просит он.

Закрываю глаза, сделав глубокий вдох, и мысленно возвращаюсь в прошлое. Крики наполняют мою голову, и я вздрагиваю от страха, когда голова моей сестры отлетает прямо к моим ногам. Кровь брызгает на моё лавандовое платье, а мёртвые глаза осуждающе смотрят на меня.

— Я здесь. Я рядом, — шепчет Томас. Я крепче сжимаю его руку.

Я снова проживаю этот момент, и моё сердце болит от ужаса. Я слышу слова отца и вижу его окровавленную одежду. Он отбивается… а потом слышу стон Стана, поворачиваю к нему голову и, перепрыгивая через трупы, нападаю на ублюдка, впиваясь в его шею клыками. Разрываю его горло и отрубаю голову, добираясь до Стана.

— Всё. Он ушёл. Его там нет. Ты не видела его больше, верно? — спрашивает Томас.

— Кто?

— Русо. Его нет. Он пропал из поля твоего зрения, когда ранили Стана. Тогда ты вспомнила про туннели и нашла раненого Рома. Так, возвращайся мстить им, — подсказывает Томас.

Опять. Боже. Сейчас он увидит мою боль, моё разочарование и разбитое сердце. Он будет смотреть, как я убиваю его родителей. Он смотрит на это, и я чувствую Томаса. Он сидит со мной, пока я плачу над телом Гелы, а потом встаю, чтобы сжечь всё. И я ухожу, а за спиной горит замок.

Распахнув глаза, я смотрю на Томаса. Он, хмурясь, что-то обдумывает.

— Там был Радимил, точнее, была видна тень от него. Ты почувствовала его, но не придала этому значения. Когда ты вырвала сердце Гелы, ненадолго его тень попала в твой фокус. Но ты была занята своей болью и местью. Он был там. Значит, он, действительно, забрал тело Гелы ещё до пожара.

Я возвращаюсь к этому моменту и ловлю то, о чём говорит Томас. Он кивает мне, словно глядя на это вместе со мной.

— И что теперь? Гела может быть и у Радимила, и у Соломона. Они два сапога пара, — фыркаю я, не сдержав свою неприязнь.

— Нет. У Радимила нет, теперь я точно уверен в этом. Он бы никогда не отдал тело Соломону, потому что тот был полукровкой. Когда Соломон нашёл меня, то попросил обратить его. Радимил тот ещё ублюдок. Он на глазах Соломона убил его мать. И Соломон ненавидит Радимила. Радимил никогда не хотел иметь семью, а вот насиловать любил. Наима тоже родилась от подобной связи. Соломон нашёл её, думал, что у него будет семья, но прогадал. Поэтому тело Гелы точно находится у Радимила. И я думаю, что Русо жив.

— Он мёртв. Мой отец мёртв, Томас. Ты же сам видел его скелет. Он мёртв, — настаиваю я.

Томас отходит от меня и отрицательно качает головой.

— Это мог быть скелет любого из погибших. Его могли просто подменить, ведь мужские скелеты не особо отличаются друг от друга, у них нет особенного запаха, как у людей. Их не опознать. И я не могу объяснить… я просто чувствую это. Я чувствую Русо. Ты же видела, что он питал меня собой, — Томас бросает на меня напряжённый взгляд, и я киваю.

— Он делал это специально, как и пил мою кровь, чтобы в любой момент суметь найти меня, если отец спрячет меня. Я был ему нужен, как раб. Он и сделал из меня личного раба. И я всегда раньше синхронно чувствовал вместе с ним многое. Когда он возбуждался, когда злился, когда обманывал. Я всё это знал. Это как мой личный детектор лжи, и поэтому я прекрасно понимал Русо, что ему очень нравилось во мне. И я не потерял связи с Русо после того, как Радимил сообщил мне о том, что все погибли. Я был уверен, что Русо жив. Моя ярость этим и питалась. Я искал его. Кажется, я искал везде, но так и не нашёл.

— Может быть, это последствия обоюдного питания? Томас, я тоже его ненавижу. Правда, я сильно ненавижу своего отца, но он мёртв. Отец не может быть жив. Он бы никогда не позволил мне править двести лет. Он бы никогда не остался в стороне. Я помню, что он сказал твоему отцу обо мне. Что остальные мои сёстры намного лучше меня, а я лишь мясо. Так что твои чувства могут быть отголосками вашей связи.

— Я понимаю твои сомнения, Флорина. Понимаю. Но я чувствую, — Томас прикладывает ладонь к груди. — Чувствую его, словно он постоянно рядом.

— Я его дочь, — напоминаю ему. — Я могу быть твоим триггером и раздражителем, во мне его кровь и гены.

— Нет, это не то. Я знаю свою реакцию на тебя и на него. Она разная. Это Русо. Я не говорю, что он ходит где-то и спокойно живёт. Нет. Но я узнал, что у вас в крови есть свойство впадать в кому. Ваше тело не меняется, но вы выглядите мёртвыми. И если у тебя есть такая способность, то и у Русо тоже. Его могут где-то держать. Кто-то прячет его, и это точно не Радимил. Он боится твоего отца. Он предал Русо, а тот довольно жесток с предателями. Радимил бы струсил даже в таком виде держать Русо. Поэтому это кто-то другой. Но кто? Соломон тоже слишком труслив. Слишком. И есть ещё кое-что. Письмо. Я сжёг его, чтобы никто не увидел.

— Что за письмо? — хмурясь, спрашиваю.

— От твоего отца лично мне. Оно было в конверте вместе с завещанием. Рома указал место, где его спрятали. Я нашёл. В нём Русо описывал то, что я должен сделать, как правитель. Должен. Помимо этого, он сказал: «Я слежу за тобой, сынок. Ты должен продолжить дело отца, или отцу придётся вернуться, чтобы наказать тебя. Ты же мой хороший мальчик, Томас, так не подведи меня. Моя младшая дочь — это твоё мясо. Ты должен использовать её, как я тебя учил. Она плохо правит. Ужасно. Ты должен вернуть себе корону. Войной. Уничтожь Флорину, Томас. Уничтожь. Покажи, чему я тебя обучил».

Я приоткрываю в шоке рот.

— Откуда он мог знать о том, что ты выжила, Флорина? Откуда? Только если он жив. Откуда он мог знать, что ты стала главой клана и отошла от дел? Только если он жив. Но это ещё не всё. Да, он мог так напугать меня, подавить меня или угрожать мне. Но там стояла дата, Флорина. Он поставил дату, которая была написана его рукой. А дата была указана через десять лет после того, как он умер. Конечно, он мог указать будущую дату, но я просто не могу в это поверить. Не могу. Поэтому я считаю, что твой отец жив, и он вернётся. Он вернётся, когда его кто-то разбудит. Я уверен. Я могу душу свою отдать за свои домыслы. Он жив, Флорина. Твой отец жив.

Я в шоке оседаю на стол, прикрывая в ужасе рот ладонью. Не может быть. Мой отец, и правда, жив. Господи. Мой отец — самый сильный вампир, и если он вернётся, то убьёт нас. Он разорвёт нас, и воцарится хаос.

Господи. Никогда не хотела настолько смерти своему отцу, как сейчас. Он же узнает, что Томас возненавидел и предал его. Он узнает, что мы вместе, и убьёт нас. Он измучает нас и заставит страдать. Отец умел идеально это делать. Он был самым извращённым, жестоким и безумным ублюдком на моей памяти.

Глава 33

Когда твой отец —тиран, да ещё и король вампиров, сильный и смертельно опасный хищник, а ты его «мясо», то понятно, что его возвращение будет не самым лучшим моментом в твоей жизни. Вот и моя жизнь, кажется, разрушается прямо на глазах. Я не могу принять тот факт, что мой отец жив. Столько лет. Столько страданий. Такая огромное чувство вины. И он ни разу не появился, чтобы поддержать меня, помочь мне или править, как раньше. Конечно, это может быть просто догадкой. Может быть, фальсификацией его подписи, почерка и крови, да и многого другого, но я боюсь. По-настоящему боюсь отца, потому что я намного слабее его. Я тринадцатый ребёнок. Мне досталось не так много силы, как первенцам. Так всегда бывает. Чем больше детей у пары вампиров, тем младшие дети в разы слабее старших.

Я злобно откладываю очередную книгу и беру следующую. Томас бросает на меня взгляд, но молчит, аккуратно складывая просмотренные им сказки. Меня всё бесит. Просто бесит, что у нас так мало зацепок. Бесит то, что я слабее отца. Бесит, оттого что я не знаю будущего и не могу предвидеть его, как Томас.

— Флорина, поговоришь со мной? — Томас касается моей руки, когда я через всю библиотеку швыряю книгу, и она разлетается на части. Плевать. Всё равно в них уже нет смысла.

— Я злюсь.

— Я это чувствую. Почему?

— Это очевидно, Томас. Мы в заднице. Мой отец, вероятно, жив. Мы роемся в этих грёбаных сказках, и ни одну из них не написала моя мать, как я и говорила. Это всё бессмысленно. Нам нужно вернуться и просто подготовить армию против отца, вот и всё.

— Ты забыла, что именно твой отец и создал тех самых вампиров, которые состоят в твоём клане? Если он вернётся, то они примкнут к нему, как к самому сильному. Они бросят тебя. У тебя не останется никакой армии.

— Потрясающе, — цежу я сквозь зубы.

— Мы занимаемся довольно важным делом, — замечает Томас.

— Это фигня.

— Нет. Место, где обратились наши отцы, по моим догадкам, находится возле озера и убивает вампиров навсегда. И если Русо вернётся, то убить его можно только там. Да и следует затопить это место, чтобы никто и никогда не смог войти в него. Пора заканчивать обращения и предотвратить опасность, которая может грозить нам. Мы должны найти это место.

— Но мы ничего не можем найти. Не проще ли схватить Радимила, пытать его и найти тело Гелы? Она точно ведь знает.

Томас отрицательно качает головой.

— Радимил подготовлен к пыткам. Он ничего не скажет. Ему терять нечего. Поэтому нецелесообразно его убивать. Лучше сделать его союзником. Если мы ничего не найдём, то я расскажу ему о вероятном возвращении Русо, и тогда его яйца сожмутся. Радимил боится Русо. Он, действительно, его боится, поэтому это самый крайний вариант для нас. Я знал Русо, поэтому могу манипулировать этими знаниями.

Я закусываю губу, откидываясь на спинку дивана и внимательно разглядываю Томаса.

— Расскажи мне о нём, — прошу я.

— Флорина, не стоит. Это не принесёт тебе ничего, кроме боли и разочарования. Поверь мне.

— Расскажи. Ты многое говорил о нём, и я должна составить полноценную картинку, чтобы возненавидеть его ещё сильнее, Томас. Расскажи, — требовательно давлю я.

Томас глубоко вздыхает и показывает на свой висок.

— Словами не буду, вдруг это повлияет на будущее. Просто слушай мои мысли, хорошо?

— Хорошо.

Томас концентрируется на мне, а я на нём. Мы смотрим друг другу в глаза. Томас мягко впускает меня в свой разум.

«Русо очень заботился обо мне. Сначала он, действительно, заботился обо мне. Он приезжал к нам на неделю или две, пытался обучить меня грамоте и чтению. Кормил меня своей кровью и тайно оставлял запасы во фляжках. Но я кормил ими своих братьев и сестёр», — раздаётся в моей голове.

«Их было много?», — интересуюсь я.

«Четыре брата и две сестры. Я был самым старшим. Я любил их. Детей легко любить, они легко отвечают взаимностью. Поэтому мне было важно кормить их, ведь отец не особо заботился о них. Отвечал за них я. Я за всё отвечал, даже если это меня никаким боком не касалось».

«У них была другая мать, верно?»

«Да. На самом деле мы все были рождены от разных женщин вампиров. Отец просто брал их себе, брюхатил и оставлял, пока они не родят ребёнка. Потом забирал детей и убивал их».

«Боже, он был реально жестоким мудаком».

«Точно. Кажется, он никого не любил так, как мою мать, но она его оставила, потому что он был чудовищем. Я не врал тебе об этом. Она бросила нас, назвав отца убийцей, а меня выродком, рождённым от убийцы».

«Гела и не на такое была способна».

«В общем, Русо через какое-то время начал брать меня вместе с собой в поездки. Я был диким и не знал многого о мире. Вообще, ничего не знал. И всё было для меня прекрасным и интересным. Всё вызывало во мне восторг и в то же время страх. До этого я никогда не был с женщинами, а Русо так легко с ними общался. Перед его ногами падали все: и мужчины, и женщины. Они восхищались им, любили его и были готовы на всё ради него. А он упивался этими эмоциями. Этой властью. Он был как наркоман, которому всё мало и мало. И ему нравилось меня учить обращаться с женщинами. Он показывал мне всё, буквально всё. Прости, но Русо не был верен своей жене, Флорина».

Я смахиваю слезу и киваю.

«Я уже догадалась. А мама ведь верила ему, Томас. Хотя… я уже не знаю, что происходило между ними. Я видела любовь и счастье в их решениях. Конечно, они ссорились, но потом всегда мирились в постели. Наверное, я не хотела замечать правду, чтобы это не разбило мне сердце».

Томас находит мою руку и крепко сжимает её, а затем мягко целует.

«Я не такой, Флорина. Я не буду изменять. Я видел многое, и это убедило меня в том, что душа очень быстро гниёт. Душа Русо сгнила окончательно, потому что ему было всё равно, с кем изменять, кого убивать. Он любил и насилие, юных мальчиков и девочек. Русо смеялся над моими сомнениями в том, что он поступает правильно. Он легко находил объяснения, а я искал ему оправдания и верил, в рот ему заглядывал. Я вёл себя как ты, потому что разочароваться в своём герое больно. Очень больно».

«Расскажи о другом. С меня хватит таких подробностей. Знать, что твои родители занимаются сексом, это одно. А знать, что они всю жизнь врали тебе, отец изменял и унижал этим маму, другое дело. Меня тошнит от этого».

«Хорошо. Русо много разговаривал со мной. Учил меня. Поэтому я решил, что действительно стану его преемником. Я готовился к тому, чтобы возглавить клан Монтеану. Русо рассказывал о слабостях своих детей, как шантажировать и убить их, а также управлять ими. Он показывал мне места, стратегически важные для клана, план расположения комнат, потайные туннели. Это Радимил впустил отца в церковь, Флорина, а не ты и не Гела. Радимил. Хотя именно Гела должна была показать им путь, но перед тем, как меня замуровали, отец разозлился на Гелу. А вот уже Радимил рассказал мне о том, что сделал. И он убеждал меня, что сделал это по приказу Русо».

Я морщусь от отвращения к поступкам отца. Не могу поверить, что он собственноручно уничтожил всех, дал разрешение изрубить свою семью, убить их.

«Зачем? Какой смысл убивать столько сильных вампиров? В чём заключался смысл убийства своей семьи и остальных?», — хмурюсь я.

«Русо часто говорил, что никогда нельзя замирать. Будь то с людьми, или просто засиделся на одном месте. Проблема вампиров в том, что у них длинный жизненный цикл, и от этого они начинают мешать другим развиваться дальше. И нужно уметь избавляться от старого легко и без сожалений. Он учил меня, что король обязан быть хладнокровным и всегда обновлять свою армию и свой клан, пробовать что-то новое и испытывать новые сыворотки и лекарства. Чем больше убьёшь, тем больше власти обретёшь. И он убивал. Очень много убивал прямо у меня на глазах, а я помогал ему избавляться от трупов. Чёрт, я был так ослеплён им. Сейчас я не понимаю, почему я не видел настоящую сущность Русо? Он был жестоким ублюдком. Для него его дети были средством достижения каких-либо целей. Он никого не любил больше, чем себя. Мне жаль», — Томас с печалью и сожалением смотрит на меня.

«Мне тоже. Мне тоже очень жаль, оттого что он сделал из тебя свою игрушку. Он же не собирался на самом деле короновать тебя, верно? Но он написал завещание, в котором передал тебе всё. Он играл твоими чувствами, Томас. И выходит, что это завещание лишь временная мера, чтобы ты придержал трон для него, когда он соберётся вернуться. Он был уверен, что ты займёшь его место, будешь таким же жестоким. А затем он придёт, чтобы снова стать королём, но уже с обновлённым составом вампиров. Более слабых вампиров, чем были раньше. Он боялся их, да? Отец опасался, что Рома или кто-нибудь ещё устанут от его гнёта и решат воевать против него, и тогда он точно бы проиграл. Против него выступили бы довольно сильные вампиры, у которых было, за что не любить его».

«Да. Я тоже так подумал. Потому что других вариантов, зачем Русо сделал всё это, нет. Он убил клан моего отца и сильнейших вампиров своего клана, как и всех своих детей, кроме тебя. Он считал тебя самой слабой, Флорина, и вряд ли ожидал, что в тебе будет столько сил. Ведь по идее ты тринадцатый ребёнок, а значит, должна быть довольно никчёмной. Прости».

«Ничего, я не обижаюсь, потому что это правда. Ты прав, Томас. Но я не слабее своего старшего брата. Сейчас я это понимаю, раньше нет, потому что отовсюду слышала, что я слабачка. Жалкая слабачка. Я лишняя. Я им никто. Они относились ко мне, как к мусору. И вывод напрашивается сам по себе — они ошибались, как и отец. Не важно, сколько детей будет у пары вампиров, любой из них может быть сильнее другого».

Томас отрицательно качает головой.

«Почему нет? Я же сильнее своих старших сестёр. Ты так не думаешь?»

«Дело не в этом, Флорина. Ты сильнее. Ты даже полноценно ещё не раскрыла свой потенциал, а я чувствую, что он огромен. Ты даже можешь быть настолько же сильной, как и я, просто у тебя другие сильные стороны. К примеру, ты довольно быстрая. Ты быстрее меня. Да, это так, Флорина. Ты быстрее меня. К тому же ты умеешь, как и я, скрывать свой запах от других вампиров и становиться для них человеком. А твоя внешность? Ты не стареешь, хотя тебе семьсот пятьдесят лет. По идее, ты должна выглядеть лет на сорок или пятьдесят, как Рома, к примеру, или другие. Помимо этого, ты можешь со мной разговаривать мысленно. Рома говорил, что это очень веский показатель того, насколько ментально силён вампир. Не все такие сильные. Рома и его жена не могли общаться ментально постоянно, только в отдельных моментах интимной близости, как и чувствовать друг друга на расстоянии, переживать те же эмоции. А ты и я чувствуем это. А также я изучал, как передаётся сила вампиров от родителей к их детям. И во всех браках, буквально во всех, сила спадала на нет. Вспомни семью Сава. Вспомни семью Рома. Стан был самым сильным. Вспомни семьи всех, кого ты знала, только первенец получает большую часть сил, а потом они сходят на нет, делая последнего ребёнка самым уязвимым. По этой же причине мои братья и сёстры были рождены от разных женщин. Отец знал, что только первенцы стоят его внимания».

«Тогда где-то произошла ошибка с данным алгоритмом. Иначе никак не объяснить такую закономерность», — хмурюсь я.

«Да, наверное, ты права», — быстро соглашается Томас.

— Вернёмся к изучению сказок? — произносит он.

— Я не верю в хороший результат. Мне кажется, что мы попусту тратим время, Томас.

— Других зацепок у нас нет. Я был в доме Радимила и изучал его книги, в них нет ничего нового или интересного. У него точно нет никаких данных об этом месте. Он сам жаждет его найти, потому что наши отцы держали всё в тайне. Им было невыгодно обнародовать место, где любой мог бы стать тем, кто в будущем составит им конкуренцию.

— Рома знал или догадывался. Он мог рассказать об этом Стану.

— Нет. Не сказал. Я говорил со Станом, он не знает. Он передал мне всю информацию, которая была у него, но конкретное место не знал. Точно только то, что оно было расположено на этом континенте, так как потом мы уехали отсюда на Аляску. Америка была открыта незадолго до того, как мы появились. У Радимила есть хронология нашей истории, поэтому это место находится где-то здесь. Я думаю, что Русо бы не уехал от него далеко. Он охранял его, как Радимил охраняет гроб своей сестры вместе с остатками её костей в нём. Псих, — Томас кривится, а я замираю.

— Что ты сказал? — переспрашиваю его.

— Говорю, что Русо…

— Нет, про Радимила. Чей гроб он охраняет?

— Своей младшей сестры. Кажется, она была единственной, кого он по-настоящему любил. Она умерла в тот день, в церкви.

— Но это невозможно, Томас. У Радимила просто не может быть гроба с останками его сестры, потому что в тот день его сестра погибла вместе с мужем и двумя их дочерьми. И я лично похоронила их.

— Флорина, я видел кости его сестры, потому что проверил всё в его доме. Это точно его сестра. Радимил устроил для неё даже алтарь с её фотографиями, свечами и цветами.

— Подожди, но это, правда, невозможно. Когда я вернулась к сожжённому замку за телами, которые Радимил собрал для погребения и уложил в гробы для транспортировки, я лично считала их, и там был гроб его сестры. Я ещё спросила его, не хотел бы он сам похоронить сестру. Радимил ответил, что не может сделать этого, ему слишком больно, и он доверяет её мне. Я должна отвезти гроб с её телом в то место, где будут погребены все. Я и привезла её сюда. Там точно была его сестра, потому что гроб был тяжёлым.

— Ты привезла их сюда? Всех погибших? — медленно спрашивает Томас.

— Да. Я посчитала, что они все достойны того, чтобы быть погребёнными в склепе клана «Монтеану». Они все здесь.

— Но я уничтожил склеп. Я же разрушил его.

— Ты разрушил верхушку, в которой находилась моя семья, а склеп для остальных вампиров расположен глубоко под землёй. Они здесь. И я писала на гробах имена, прежде чем опустить их. Там была вся погибшая семья Радимила. Я уверена. К тому же Радимил посоветовал похоронить погибших там, где никто и никогда не найдёт их, и чтобы никто не беспокоил их тела и оставил их в покое. Об этом доме никто не знает. Это моё убежище, и я выбрала эту землю для склепа.

— Боже, — шепчет Томас. — Выходит, что тело сестры Радимила находится у него, но её гроб был полон.

— Да.

— И он забрал Гелу. Получается…

— Гела здесь, — в шоке выдыхаю я.

— Это же прекрасное место для того, чтобы её спрятать, и чтобы никто её не нашёл. Никогда не нашёл. Радимил мог подменить тела. Мы должны проверить это. Пошли.

Томас подскакивает на ноги, а я сижу в очередном шоке. Это просто невероятно. Если это правда, то я собственноручно похоронила Гелу в своём же склепе и сохранила её тело в безопасности для Радимила. А он и его сын просто играли Томасом. Боже мой, мать Томаса может быть у меня. И он явно собирается её оживить. Оживить ту, кого я искренне ненавижу.

Я очень надеюсь, что мы ошиблись. Очень, иначе нам обоим придётся пережить очередную боль и сильную ссору, как и конфликт интересов. Я не могу потерять Томаса, когда только всё наладилось. И опять влезла Гела. Она всегда всё портила. Всегда.

Глава 34

Я прекрасно помню тот момент, когда нашла Гелу в лесу. Я думала, что убила её из-за голода. Тогда отец меня наказал, запретил есть, никто меня не кормил. Он даже не допустил ко мне Рома, который пытался увидеться со мной. Но я сбежала. Я всегда идеально умела сбегать от проблем, семьи и боли. В ту ночь мне было очень больно. Стан бросил меня. Он уехал и больше не отвечал на мои письма, не поддерживал со мной связь. Он исчез, а я испытывала сильнейшее влечение к нему, отсюда и сильнейшую боль. Да, теперь я знаю, что дело было не в самом Стане, а в том, что отчасти связала себя с ним через кровь Томаса, и Стан просто не мог находиться рядом со мной. Но тогда-то я об этом даже не подозревала. Мне казалось, что Стан просто возненавидел меня за то, что он проиграл и умер, по его словам. Он предал меня и мою любовь к нему. Поэтому, увидев, прекрасную девушку в лесу, я не выдержала. Я не хотела её убивать и воскресила её. Но тогда я даже не почувствовала, что вкус, цвет и запах крови были другими. Всё было другим. Я была просто ужасно голодной, а потом безумно виноватой. Так Гела легко заполучила власть надо мной, припоминая то, что это я сделала с ней и поэтому должна помогать ей. Я помогала, ведь порой она была такой близкой мне, доброй и заботливой. Гела иногда заменяла мне мать… она зачастую заменяла мне мать, которая возненавидела Гелу с первого взгляда. Я не понимала почему, но настаивала на том, чтобы Гела оставалась вместе со мной, чтобы маме было больно. Так же больно, как она делала мне своим безразличием ко мне. Отец разрешил и стал для меня героем. Но я ничего знала обо всём, что творилось на самом деле у меня за спиной. Я закрывала глаза на измены отца и братьев с Гелой. Я вычёркивала, стирала это из своей памяти, ругая себя, что слишком много выдумываю. Вот так легко можно обманывать себя, а потом уже становится поздно что-то менять.

Хмурясь, смотрю на разрушенный склеп, пока Томас убирает камни в сторону, чтобы добраться до пола, под которым есть ещё одна дверь, ведущая вниз. Мне не хочется ему помогать. Всем сердцем я ненавижу то, что подсказала ему, где, вероятно, может быть Гела. Господи, как я ненавижу её. Ненавижу. Но Томасу важно найти мать. Она его мать. И я бы хотела возненавидеть Томаса за это, но не могу. Он не виноват в том, что у него была такая мать, как и я не виновата в том, что у меня был такой отец. Я просто не имею права перекладывать на Томаса грехи его матери.

— Я знаю, что ты не хочешь мне помогать, — произносит Томас, не поднимая головы, и отбрасывает кусок мрамора в сторону.

— Это было предсказуемо, не так ли? — кривлюсь я.

— Именно. И я не буду винить тебя, если ты вернёшься в дом и подождёшь меня там.

— Нет, — выпаливаю я.

Томас выпрямляется и, прищурившись, смотрит на меня.

— Ты боишься. Я чётко улавливаю твой страх. Чего ты боишься, Флорина? Что я оживлю Гелу, вырвав твоё сердце? Или того, что я предам тебя и брошу?

— Нет… немного, — тушуюсь я. — Просто я не понимаю, почему ты так хочешь, чтобы она была там?

— Потому что она может восполнить пробелы и рассказать нам, где найти место обращения. А сердце подойдёт любое. Абсолютно любое. Я не стану вырывать твоё сердце, Флорина. С тебя хватит проблем.

— Ну, спасибо, — бубню я. — Разве мы не можем без неё всё узнать, а?

— Нет. Мы не сможем. Когда она очнётся, ты поймёшь причины, почему я настаиваю на этом.

Насупившись, я складываю руки на груди, продолжая наблюдать за тем, как Томас расчищает пространство. Не верю, что я, вообще, в этом участвую.

Томас вытирает пот со лба, пачкаясь землёй, и выжидающе смотрит на меня.

Цокнув, я всем своим видом показываю ему, как мне претит то, что я нахожусь здесь. Подхожу к бывшему когда-то мраморному полу склепа и поднимаю его, отбрасывая назад. Грязь разлетается во все стороны и большая часть попадает на Томаса.

— Ты серьёзно? — возмущаясь, орёт он, стирая с глаз грязь. Теперь он, вообще, весь в грязи.

— Ой, мне так жаль. Я даже не подумала об этом. Мне так жаль. Прости, Томас, — притворно сожалея, прикладываю руку к груди.

Томас закатывает глаза, вытирая грязь, но всё равно вся его одежда испорчена, и ему явно понадобится долгий душ.

Нажав на металлическую длинную плитку, я выдвигаю её. Затем делаю то же самое с другой стороны.

— Подхвати, — прошу его.

Вместе с Томасом мы отодвигаем тяжёлую плиту, и вуаля.

— Ни черта себе, — шокировано шепчет Томас, заглядывая в глубокую яму, которую я построила в виде длинного и узкого колодца, где и лежат гробы по обе стороны от лестницы. — И как мы это, вообще, поднимем?

— Когда я клала их туда, то не думала, что их придётся поднимать. Этого не было в моём тайном желании в будущем. Это склеп. Обычно оттуда не достают гробы. Так что, не знаю, — пожимаю плечами. — Но там есть лестница.

— Ага, это очень поможет нам. Как ты их туда запихала так?

— Слоями. По четыре гроба на уровень.

— И ты, конечно же, не помнишь, куда сунула гробы с членами семьи Радимила?

— Это было последним, что я собиралась запоминать. Всё, о чём я тогда думала, это как бы не сдохнуть от боли и горя, как и от чувства вины за то, что все эти вампиры погибли из-за меня, а я сбежала, как трусиха, — фыркаю.

— Ладно. Я буду спускаться понемногу и поднимать гробы, а ты поможешь мне их достать. Будем разрушать каждую полку, чтобы добраться до следующего уровня.

— Жозефина будет в восторге, когда увидит всё это, — бубню я.

«Лучше закрой рот», — рявкает на меня Томас в моей голове.

Я показываю ему язык, а он закатывает глаза, хватая верхние гробы.

— Так, здесь их нет. Поехали дальше. У тебя есть молоток?

— Нет. Я таким не балуюсь. Есть пилочка для ногтей. Сойдёт?

Томас смотрит на меня так, словно готов уже придушить, а я расплываюсь в улыбке.

— Люблю тебя, — посылаю ему воздушный поцелуй.

— Это тоже ни черта не помогло. Слушай, я понимаю, что ты не хочешь мне помогать. Я искренне понимаю все причины, почему ты саботируешь мою затею. Но мне нужна помощь, Флорина. Нужна. Я не справлюсь здесь один. Помоги мне. Я это делаю не для себя, напоминаю тебе. Если твой отец жив, то нам жизненно необходимо узнать место обращения. И единственный вампир, который может указать это место, вероятно, лежит здесь. Если это так, то я сдохну, но достану Гелу, оживлю её и вытащу из неё всю правду. Я это сделаю один, если ты не решишь присоединиться ко мне. Я не буду против. Но сейчас мне нужна твоя помощь.

Тяжело вздохнув, я ненавижу его за то, что он прав.

— Ладно. Давай. Потянем вместе плиту и сломаем её, — предлагаю я, спрыгивая к Томасу.

— Спасибо, — Томас целует меня в макушку.

Мы хватаемся за плиту, и она трескается. Приложив ещё немного усилий, мы вытаскиваем обломки и достаём ещё два гроба. Затем то же самое делаем и со другой стороны. Это не они. Двигаясь всё ниже и ниже, мы оба истекаем потом от активной работы, пока на нас не начинают капать крупные капли дождя с хмурого вечернего неба.

— Надо закрыть всё и переждать дождь, — говорю я, бросая взгляд то вверх, то вниз.

— Дождь может идти ещё неделю, у нас нет времени. Да и он пока несильный. Мы не заболеем. Хватайся, — Томас упрямо дёргает головой, и я делаю так, как он сказал. Только вот у погоды другие планы. Сначала дождь моросит, и мы достаём ещё шесть гробов, а потом сплошной ливень чуть ли не сбивает нас с ног.

— Надо закрыть склеп. Мы его затопим, если продолжим и оставим его открытым! — кричу я.

Томас облизывает губы и кивает.

Забравшись наверх, скользя по грязи, мы накрываем склеп, бросая вытащенные наверх гробы так, как они стояли, и бежим к дому. Залетев внутрь, я отряхиваюсь, но это бесполезно. Томас оставляет после себя грязные следы, направляясь за мной на второй этаж.

— Я приму душ в другой комнате, чтобы не терять время. Пока идёт дождь, мы просмотрим остальные книги, а потом достанем коробки. Жозефина упоминала, что у тебя есть некоторые вещи Гелы.

Поджимаю губы, напоминая себе, что надо бы отрезать язык этой старушке.

— Есть. Немного. Те, что я не уничтожила. Там её записи, рисунки, некоторая одежда и безделушки, — приняв безразличный вид, я пожимаю плечами.

— Нужно будет осмотреть их. Встретимся в библиотеке через двадцать минут.

Я даже не успеваю предложить Томасу принять душ вместе со мной в нашей новой ванной комнате, как он уже исчезает в одной из спален. Прекрасно. Теперь у нас разногласия из-за Гелы. Вот всегда эта сука всё мне портит. Постоянно. Даже после смерти она всё никак не успокоится. Надо было сожрать её к чёртовой матери.

Быстро приняв душ и переодевшись в сухую одежду, я спускаюсь в библиотеку, а Томас уже там. Он перебирает книги. Его мокрые волосы падают ему на лоб, пока он, сконцентрировавшись на сказках, листает страницы.

— Вещи Гелы, — напоминает он.

Цокнув, я спускаюсь в подвалы и открываю одну из дверей. Конечно, я точно знаю, где лежат её вещи. Мне даже искать их не надо. Но я могла бы потянуть время, хотя это разозлит Томаса ещё сильнее. Я не хочу снова конфликтовать с ним, поэтому подхватываю сразу три коробки и возвращаюсь в библиотеку. Когда бросаю их на пол, пыль смешивается с кислородом, и я чихаю пару раз.

— Ты злишься на меня.

— Это ты злишься на меня за то, что я не в восторге от твоего маниакального желания воскресить свою мать, — огрызаюсь, открывая коробки и вываливая всё содержимое на пол.

— Я не злюсь. Я дал тебе время свыкнуться с этой мыслью.

— Я никогда не свыкнусь с этой мыслью, Томас. Я ненавижу её и буду ненавидеть всю свою жизнь. Она предала меня. Она смеялась и обгладывала кусочки членов моей семьи у меня на глазах. Никогда не забуду этого, — рявкаю я.

— Я знаю и не прошу тебя об этом. Тем более Гела не моя мать.

— Что? — вскидываю голову на Томаса.

— Гела не моя мать. Моя мать покончила с собой. Об этом мне рассказала Гела, а ей мой отец, который и обратил Гелу в том самом месте. А мама пыталась умереть разными способами, убить себя тоже. И потом она нашла самый уникальный и стопроцентный — она вошла в реку дважды. То есть она вернулась туда, где была обращена отцом. Это со слов Гелы, поэтому мне важно найти то место. Оно убьёт Русо наверняка. Оно заберёт его с собой.

Я сижу в шоке.

— Ты врал мне. Ты сказал, что Гела твоя мать, — злобно шиплю я.

— Да, я придерживался этой легенды. Все так считали, поэтому мне был удобен такой вариант. Радимил думал, что я сделаю всё ради своей матери. Но нет. Я мог легко страдать и ныть насчёт неё Радимилу, но на самом деле мне было плевать на Гелу. Она не была моей любимицей. Я её искренне недолюбливал и ревновал к твоему отцу.

— Да ты издеваешься надо мной? — выкрикиваю я, топая ногой. — Она что, была знакома с ним раньше?

Томас поджимает губы и пожимает плечами.

— Не могу сказать.

— А показать?

— Ты готова к этому? Готова к тому, что я хотел бы тебе показать? Ты готова с холодной головой увидеть мои воспоминания? Готова принять их и не возненавидеть меня?

— Нет, — шепчу я. — Нет.

— Поэтому не спрашивай.

Томас опускается на колени, разбирая вещи Гелы. Она не его мать. Она не его мать, чёрт возьми! Я убила только его отца, но не мать! И я отчасти рада, что у Томаса идентичные моим чувства к ней, но он… чёрт, моя голова сейчас взорвётся. Я не могу истерить снова, иначе мы окончательно разругаемся.

— Что это? — Томас поднимает альбом.

— Рисунки Гелы. У неё была хорошая фантазия, и порой она развлекала моих племянников сказками.

Томас открывает альбом, листая его. Я не могу отрицать, что Гела была талантливой. Она прекрасно рисовала. Только сейчас я замечаю, что там очень много портретов моего отца, словно она была зациклена на нём.

— Вот. Это то, что нам нужно. История любви девушки к принцу, который её бросил. Вот, — Томас подскакивает на ноги и показывает мне на чёрную воду, обрамленную густой листвой, и там стоят двое. Мужчина, очень похожий на моего отца стоит на одном берегу, а девушка, напоминающая Гелу, на другой стороне озера. Оно небольшое, но явно опасное и глубокое.

— Но… но, подожди. Рома сказал, что нужны сказки моей матери, — напоминаю я.

Томас приподнимает альбом с рисунками, крутя его в воздухе.

— Очень смешно. Ты издеваешься? — спрашивая, злобно всплёскиваю руками. — Я и без того едва держусь, чтобы не ударить тебя или не сжечь к чёрту это место. Это несмешная шутка, Томас!

Томас ещё твёрже смотрит на альбом. Я бросаю взгляд на рисунок, затем на серьёзное и напряжённое выражение лица Томаса.

— Да ты с ума сошёл, Томас! Гела не моя мать! У меня была мать! Я хотела раньше, чтобы Гела была моей матерью, но она не моя мать! Это чушь собачья! Чушь! Она была законченной сукой, и это её я нашла в лесу! Я притащила её в наш дом! Она переспала со всеми, кто ей попадался, и даже не скрывала этого! Она была чёртовой шлюхой, Томас!

Томас глубоко вздыхает и бросает альбом в кучу барахла Гелы. Он подходит ко мне и берёт мои руки в свои.

— Подумай, Флорина. Сложи два плюс два. Ты сильнее, чем должен быть тринадцатый ребёнок. Тобой всегда пренебрегали. Твои братья и сестра пренебрегали тобой и считали тебя чужой. Твоя мать тоже не уделяла тебе время. Ты обладаешь хитростью и быстротой, как Гела. Господи, да ты даже похожа на неё, только у тебя цвет волос и глаз Русо, а остальное всё её. Ты даже порой смотришь на меня так же, как и она.

— Нет, — шепчу я, мотая головой. — Нет. Нет, я сказала! Нет!

Вырвав свои руки из рук Томаса, я делаю шаг назад.

— Тогда найди мои воспоминания о Геле. Найди их, Флорина.

— Нет… нет, не буду, — бормочу я. Кажется, я сейчас или взорвусь, или просто умру на месте от того ужаса, на который намекает Томас.

— Найди их. Посмотри, Флорина. Посмотри, — настаивает Томас. — Не трусь перед правдой. Пора тебе понять, кто ты на самом деле. Давай.

Чувствую, как на мою голову что-то давит с разных сторон и хватаюсь за неё.

— Посмотри, Флорина. Смотри. Если ты сама не сделаешь, я заставлю тебя насильно увидеть это. Смотри.

— Я не могу… нет, это всё… выдумки. Нет, Томас, — пищу от страха и ужаса. Я просто не в силах, вообще, принять подобный исход. У меня была мама, и она, как могла, любила меня. Была мама. Была…

— Смотри. Смотри моими глазами. Смотри.

Голос Томаса больно ударяет по моим вискам, и всё погружается во мрак.

Глава 35

Томас

Я сцепляю зубы настолько крепко, что они трещат и начинают трескаться. Тиски, сжимающие мою голову вот-вот раздавят её, но я не издаю ни звука. Ни единого звука. Хотя хочется орать. И я ору во весь голос от боли, но внутри себя. Пот катится по моему лицу. Тело дрожит от боли, которая становится уже невыносимой.

Рычание вырывается из моего горла, и клыки выдвигаются. Когти с болью прорывают мою кожу. Я хватаюсь за каменные плиты, ставшие причиной этой боли, и они рассыпаются в моих руках на мелкие куски.

— Браво, Томас! — смеясь, отец хлопает мне, когда я падаю на колени, больше не удерживаемый адским приспособлением, которое придумал отец, чтобы наказывать меня. Точнее, теперь, после того как я первый раз встретил Русо, и отец узнал об этом, он решил показать, кому я принадлежу. Я ненавижу обращаться в чудовище. Но отец требует этого. Он настаивал и настаивал, а я отказывался. Тогда случилось вот это. Он заставил меня насильно спасать свою жизнь.

— Вот это ему нужно, — отец подходит ко мне и хватает меня за подбородок. — Вот это, Томас. Ты безразличен Русо, ему нужен твой урод. Он коллекционирует их. Ты станешь новой игрушкой для Русо, поэтому знай своё место и помни, кому ты принадлежишь. Знай, кто тебя породил и кто тебя может убить.

Отпустив меня, отец уходит, оставляя меня снова в холодной яме без еды.

Я ненавижу того, что до сих пор такой маленький. Остальные дети, рождённые после меня, стали уже крупнее и выше, а я до сих пор выгляжу на семь лет от роду, хотя в разы старше их. Я же заботился о них, а они теперь смеются надо мной, бросают в меня помоями и грязью. Но я не позволяю своему уроду выйти на свет. Нет, я ненавижу этого урода. Я боюсь его, потому что он сильный и причиняет мне боль. Он разговаривает со мной, нашёптывая убить отца, ведь я сильнее его, так сказал Русо. Этому уроду очень понравился Русо.

Моего лица кто-то касается, и я вздрагиваю. Сначала я отчётливо улавливаю женский аромат тепла.

— Мама, — хриплю я. — Ты вернулась.

Распахиваю глаза и вижу абсолютно незнакомую женщину. Она с мягкой улыбкой убирает мои длинные и запутанные волосы с лица. Это не моя мама. Эта женщина похожа на прекрасное существо.

— Бедный малыш, — шепчет она, и в её руке появляется тряпка. Она стирает с моего лица грязь. — Какой красивый малыш. Хочешь, я буду заботиться о тебе? Я буду твоей мамой.

Мама… моя мама бросила меня. Моя мама не любила меня.

— Иди ко мне, Томас. Я Гела, твоя новая мама. И я буду защищать тебя. Обещаю. Иди ко мне, — девушка тянет руку, и я хватаюсь за неё. Всё, о чём я сейчас думаю это то, что она моя новая мама, и она хочет защищать меня, как моя мама. Этого достаточно, чтобы я сломался снова, чтобы поверил. И она баюкает меня в своих руках, гладя по волосам. Она баюкает, а я тихо плачу, потому что мне больно принимать тот факт, что моя мама больше никогда не вернётся. Она ушла, потому что я урод.

Собирая хворост, я слышу приближающиеся шаги и выпрямляюсь. Гела выскакивает из-за дерева, улыбаясь мне. Она так прекрасна. Она много смеётся и вымыла мои волосы, а затем подстригла их. Она дала мне новую одежду и не боится отца. Отцу она очень нравится. Он часто громко стонет, когда Гела рядом с ним. Когда отец стонет, значит, он в хорошем настроении.

— Томас, мой малыш, смотри, что я тебе принесла, — Гела достаёт из кармана передника небольшую фляжку и протягивает мне.

— Пища, — восхищённо и благоговейно произношу я и беру фляжку.

— Да, для тебя.

Я хватаю фляжку и жадно пью. Снова очень мало, но Гела меня кормит когда может. Она, правда, любит меня. Она гладит мои волосы и моё тело. Она моет меня. Иногда она целует меня в щёку, и это приятно. Она моя новая мама.

Я крепко обнимаю её, и Гела треплет меня по волосам.

— Томас, скажи, а сколько тебе лет? — интересуется она.

Пожимаю плечами. Я не знаю, сколько мне лет.

— Но ты же старший ребёнок, верно?

Я киваю ей, хватая снова охапку с хворостом.

— И ты сильнее их?

Я снова пожимаю плечами.

— Ладно. Твой отец сказал, что у нас сегодня будут гости, и я должна запереть тебя в яме. Но я подралась с ним, — гордо заявляет она.

Вскидываю голову, в страхе глядя на Гелу. Она дралась с моим отцом? Гела очень любит спорить с ним, и отец ей всё прощает. Он смотрит на неё очень странно, порой мне даже это неприятно, как будто он хочет съесть её. У него даже слюни иногда стекают по подбородку. Это мерзко.

— Не бойся, твой отец мне ничего не сделает. Я управляю им, Томас, поэтому я убедила его в том, что буду приглядывать за тобой, и тебе не нужно сидеть в яме.

Я широко улыбаюсь и снова порываюсь её обнять, но Гела отскакивает.

— Ты испачкаешь моё платье, Томас. Я же просила тебя не трогать меня, когда ты такой грязный. Одного раза достаточно, — злобно шипит она.

Опускаю голову и смахиваю слезу. Я снова провинился. Я должен быть очень хорошим для Гелы. Она любит меня. Она защищает меня, как моя мама. Она дерётся ради меня.

— Ну-ну, малыш, не расстраивайся. Я не хотела на тебя кричать. Посмотри на меня.

Поднимаю голову, и Гела снова улыбается мне.

— Я хотела у тебя спросить. Ты знаешь, что за гость приезжает к нам? Твой отец явно ненавидит его, но обязан принимать его у нас. Какой-то важный господин.

— Русо, — шепчу я, и моё сердце начинает биться чаще.

— Русо? — Гела заинтересованно выгибает бровь.

— Русо… сильный… красивый… добрый, — выдавливаю из себя.

— Понятно. Что ж, пойдём, нужно вернуться в деревню и помыться перед приездом гостя, — Гела ведёт меня за собой, а я тащу хворост для костра.

Мы входим в нашу хижину, и Гела приказывает слугам наполнить корыто тёплой водой. Она раздевает меня, и я сажусь в воду. Мне нравится, когда она трёт меня тряпкой. Это приятно.

После купания Гела одевает меня в чистую длинную рубаху и треплет по щеке. Мне нельзя смотреть, как Гела купается. Это грех. Я узнал от Гелы, что есть грехи. И смотреть на это грех. Я задёргиваю шторку и крепко жмурюсь, ожидая, когда Гела закончит. За пределами нашей хижины отец раздаёт приказы. Аромат жареного мяса, крики людей, которых принесут в жертву гостям, и смех заполняют ночной воздух.

— Как я выгляжу? — интересуется Гела.

Я открываю глаза и улыбаюсь. Она такая красивая. Сегодня особенно красива. Её длинные волосы сверкают в свете огня. Её кожа блестит чистотой и так вкусно пахнет чем-то сладким. Я бы любовался ей, но тяну носом знакомый аромат, и моё сердце бьётся чаще.

Я срываюсь с места и бегу.

— Томас! — выкрикивает Гела.

Но я бегу. Я знаю, что Русо близко. Я хочу его увидеть. Я так хочу его снова встретить. Он просил быть моим другом, а я думал о нём. Он хороший. Он кормил меня. И сегодня я чистый и должен ему понравиться.

Хватаясь за кроны деревьев, я перепрыгиваю деревья в воздухе, слыша, как за мной гонится Гела. Но мне всё равно. Я слышу голос Русо и ржание лошадей.

Я приземляюсь перед процессией, и лошадь передо мной встаёт на дыбы. Русо натягивает поводья, успокаивая её.

— Томас? — Русо выглядит так невероятно в кольчуге и шлеме с чёрными перьями.

— Русо, — шепчу я, наклоняя голову и приветствуя его.

— Боже мой, Томас. Мой мальчик, — Русо со смехом спрыгивает с лошади и подлетает ко мне. — Ты стал чистым и выглядишь лучше.

Русо наклоняется ко мне, и его тёмные глаза сверкают озорством. Он такой красивый.

— Ты скучал по мне, Томас?

Я киваю.

— Я тоже скучал по тебе, мой мальчик. Я рад, что ты вышел первым встретить меня. Ты меня почувствовал, верно?

Я снова киваю и улыбаюсь ему.

— Умный мальчик. За это я привёз тебе кое-что. Мы же с тобой друзья, — Русо что-то достаёт из сумки, свисающей с лошади, и протягивает мне ладонь. Там лежит странная фигурка.

— Это солдатик. Я сам его для тебя сделал из дерева и раскрасил. Это ты. Мой маленький и сильный солдатик. Это твоя новая игрушка.

Я с благоговением беру её и прижимаю к груди. Моя игрушка. Мой солдатик. Я солдатик Русо.

— Томас, чёрт возьми! — раздражённо выкрикивает Гела и появляется у меня за спиной. — Сколько раз я просила тебя не убегать от меня! Ты специально прячешь свой запах, чтобы я искала тебя дольше! Ты…

Гела перестаёт ругать меня, когда Русо выпрямляется и закрывает меня собой. Я улыбаюсь шире, наблюдая за растерянностью Гелы. Ей страшно. Но я не хочу, чтобы ей было страшно. Она хорошая и Русо тоже хороший.

Я смело выхожу из-за Русо и подхожу к Геле. Я беру её за руку и подвожу к Русо.

— Гела. Заботится. Кормит, — бормочу я.

Гела сразу же кланяется Русо, шепча извинения.

— Леди Гела, — в голосе Русо звучит неподдельный восторг, а я рад, что Гела понравилась Русо, как и мне. — Русо Монтеану к вашим услугам

— Господин, — Гела покрывается странным румянцем, опуская взгляд вниз. Русо подхватывает её подбородок, заставляя посмотреть на него.

— Мне нравится, когда смотрят мне в глаза, леди Гела.

— Тогда я буду вечно смотреть в ваши глаза, господин, — с вызовом отвечает Гела.

Хмурюсь, не понимая, почему стало так тепло рядом с ними, и их сердца бьются очень часто. Я что-то сделал не так?

Я всё жду и жду, когда Русо придёт ко мне, но его нет. Он смеётся рядом с Гелой. Он находится рядом с Гелой, а я сжимаю в руке своего солдатика. Я злюсь, когда слышу, как Русо снова смеётся. Но, по крайней мере, я встретил ещё одного хорошего вампира — Рома. Его зовут Рома, и он принёс мне поесть, покормил меня, и его глаза такие добрые. Он рассказывал мне про своего старшего сына, который ни минуты не мог сидеть спокойно. И это отвлекает меня от злости на Русо и Гелу, бросивших меня. Рома читает мне сказки. Он их выдумывает. А ещё он показывает на небо и называет яркие точки звёздами. С ним так интересно. И я не замечаю, как засыпаю, пока он обнимает меня.

Но меня будят странные звуки. Я открываю глаза и хмурюсь. Это Гела и Русо. Русо стонет, как и мой отец, а дыхание Гелы тяжёлое и быстрое. Я слышу, как Русо шепчет Геле о том, насколько она прекрасна, и это снова злит меня. Я его солдатик, а не Гела. Выбираюсь из постели и выхожу из хижины. Огонь до сих пор горит, но все спят. Я на носочках подхожу к одной из хижин, которую подготовили для гостей, и отодвигаю штору, чтобы посмотреть, что происходит внутри. И я вижу обнажённое тело Русо, покрытое потом. Он двигается по Геле, а она целует его. Какая гадость. Они же будут испачканы потом друг друга, но в воздухе, кроме запаха пота и алкоголя, есть ещё что-то… нечто очень горячее, и это стягивает мой пах. Мне становится безумно страшно, и я убегаю, предпочитая забыть об этом. Но ненависть и неприятное подавленное чувство остаются. Я не хочу, чтобы Гела виделась с Русо. Теперь Гела мне не нравится. Она отобрала у меня Русо, а он хотел быть моим другом. Теперь он хочет быть её другом. Не люблю я Гелу.

Гела ушла. Мне очень одиноко. Она бросила меня, сказав, что собирается найти Русо. Она любит Русо, а он любит её. Русо обещал сделать её госпожой и убить свою первую госпожу, потому что он хочет быть с Гелой. И она ушла. Она сбежала, подравшись с отцом. С той поры, как Гела бросила меня, отец стал ещё больше ненавидеть меня. Он постоянно наказывает меня. Он протыкает моё тело кинжалами и пьёт мою кровь. Он винит меня в том, что Гела предала его и выбрала Русо. Я бы тоже выбрал Русо, но и он меня покинул. Гела забрала у меня Русо, и я ненавижу её. Русо больше не приезжает к нам, а мы собираемся покинуть место нашего поселения. Я знаю, потому что всё слышу. Порой это так утомляет меня, но я всё слышу, буквально всё, но я не слышу голос Русо. Он бросил меня. Он выбрал Гелу, а не меня. А я же был хорошим. Я хранил его подарок. Я ждал его.

Замок Русо невероятно огромный и такой красивый. Русо и его клан очень богаты. Он король. Он сильный и властный вампир, которому все поклоняются. И сегодня Русо привёз меня в свой замок, где состоится бал, на котором ятоже буду присутствовать. Этот бал только для мужчин и их жён. Небольшой бал. Но мне придётся подавать шампанское, чтобы никто не узнал, что Русо привёл меня сюда, и он любит меня. Поэтому я сегодня выгляжу очень хорошо. Мне дали белоснежные панталоны, невероятно красивые чёрные туфли с пряжкой и новый костюм, тоже чёрный. А ещё парик. Он воняет и ужасно неудобный, но я буду рядом с Русо. Я сбежал от отца на несколько дней, и тот больше не может причинять мне такую же боль, как и раньше. Конечно, он это делает, потому что это его требование, которое он выставил мне в качестве платы за встречи с Русо и путешествий с ним. Но мне всё равно. Моя кровь быстро восстанавливается, и я не особо это чувствую. Я вырос. Наконец-то, я теперь выгляжу как юноша, а не маленький мальчик.

Я прислуживаю на балу, постоянно восхищаясь Русо и тем, как он легко общается со всеми. А также здесь есть Рома и его жена. Они такие хорошие. Рома улыбался мне и пригласил к себе в дом. Я бы с радостью пошёл туда, но Русо запретил. Это расстроило Рома и меня, но я принёс Рома шампанское и закуски, чтобы он улыбнулся снова.

Когда бал закончился, то я не чувствовал себя уставшим. Наоборот, я был очень возбуждён, ожидая, когда Русо призовёт меня. И он призвал. Я пробрался к нему в спальню, и он обнял меня.

— Ты сегодня отлично справился, Томас. Присаживайся, отдохни, — Русо кивком показывает на кресло у камина. Волосы Русо рассыпаны по плечам, он в тёмном халате, сверкающем камнями и золотыми нитями. Его мягкие тапочки выглядят смешно, но идут ему.

— Ты устал, — замечаю я.

— Да, ты прав, мой мальчик, — кивнув, Русо потирает переносицу.

— Я могу тебе помочь? — спрашивая, опускаюсь на колени и выгибаю шею, предлагая ему себя.

— Какой ты заботливый, мой мальчик. Я с радостью воспользуюсь твоим предложением, — Русо, погладив мою щеку, впивается в мою шею зубами, а я закрываю глаза, переживая боль. Мне всегда больно, когда меня кусают. Но для Русо это важно, а я готов ради него на всё, даже терпеть боль.

— Теперь мне гораздо лучше, — облизав губы, Русо требовательно бросает взгляд на кресло, и я возвращаюсь туда. — Я бы хотел…

— Русо! — перебивает его злой голос жены.

— Боже мой, что опять? — Русо поднимается из кресла и показывает мне взглядом спрятаться за портьерами. Я быстро юркаю туда и задерживаю дыхание.

Дверь хлопает, когда входит его жена.

— Я отдыхаю.

— Ты обещал. Ты обещал, что этой потаскухи не будет в нашем доме. И что я вижу? Ты даёшь ей разрешение жить рядом с твоей дочерью! Как ты мог? Ты же обещал мне, что убьёшь её, как сделал это с другими!

— Успокойся, Гела одна из моих фавориток. Я не обещал, что убью её. Я обещал, что она родит для нас ребёнка. Она это сделала. Ты же хотела большую семью. Пожалуйста. Если бы ты могла родить мне сильных детей, то я бы никогда не прибёг к подобному. Но ты не можешь, поэтому мне пришлось снова воспользоваться другой женщиной. Ты уже давно не можешь подарить мне сильных отпрысков.

— Ты знаешь, что это не моя вина. Чем больше детей, тем слабее последние. Это не я придумала. И мы договорились, что после двенадцатого ребёнка у нас больше не будет детей. Двенадцать хорошее число, но ты притащил ещё одного. Я и так воспитываю восьмерых твоих детей, Русо. И что дальше? Гела снова родит для тебя ещё одного, чтобы завершить чётный цикл?

— Нет. Гела никого больше не родит. Мы остановимся на тринадцатом. Флорина последняя.

— Но…

— Я устал спорить с тобой. Иди к себе и занимайся своими делами, а я буду заниматься своими. Гела остаётся.

— Она спит с твоими детьми! — взвизгивает жена Русо.

— Я знаю. И мне это нравится. Пусть мальчики развлекаются. Гела не против. А я люблю наблюдать.

— Ты просто… мерзкий ублюдок, — с ненавистью выплёвывает женщина.

— И тебе я тоже нравлюсь таким. Ты любишь меня таким.

— Нет, я любила тебя, когда ты не был настолько поглощён властью. Когда мы обратились, ты клялся мне в вечной любви.

— Да, только я не подозревал, что вечность — это так скучно и долго. Я ведь не виню тебя в тех многочисленных любовниках, которые крутятся вокруг тебя постоянно. Поэтому я оставлю Гелу себе и своим сыновьям, а ты пошла вон отсюда.

— Ненавижу тебя! Животное! Отвратительное животное!

— Я тоже тебя люблю, дорогая, — смех Русо крайне неприятный, но меня больше злит то, что Гела рядом с Русо. Снова. Я не слышал о Геле очень долгое время, и Русо о ней не говорил. Но теперь я знаю, что Гела родила ребёнка Русо. Она стала ему ближе, чем я.

Портьера распахивается, и я выхожу. Русо хватает меня за руку и притягивает к себе. Он крепко обнимает меня, тяжело вздохнув. А я радуюсь тому, что он это сделал.

— Что с тобой, папа? — шепчу я. Ему нравится, когда я называю его так.

— Я устал, Томас. Я так устал, мой мальчик. Я должен был убить Гелу после того, как она подарила мне дочь, но… меня так влечёт к ней. Я не могу пока убить её.

— Но ты убьёшь? — с надеждой спрашиваю я.

— Да. Я убью. Никогда не позволяй женщинам считать, что они управляют тобой. Нет женщины, нет проблем. Убивай их без зазрения совести, как делаю это я. Пусть они рожают тебе первенца, а затем избавляйся от них. Только так можно сохранить силу в клане и увеличить её, — Русо похлопывает меня по спине и забирается в кровать.

— Я могу… — показываю на постель, и Русо, улыбаясь, кивает мне. Я заползаю к нему, и он обнимает меня.

— Когда-нибудь ты станешь королём, Томас. Когда-нибудь, когда я умру.

— Ты не умрёшь, — со страхом я цепляюсь за его халат.

— Придёт время, когда мне придётся оставить тебя. И ты возьмёшь на себя всю ответственность. Ты будешь делать так, как я скажу тебе. Ты будешь следовать моим приказам, понял?

— Да, папа.

— Умный мальчик и такой сильный. Не беспокойся о Геле, я позволю ей немного развлечь меня и обучить тебя, как обладать властью над женщинами, а потом мы избавимся от неё, Томас. Она знает слишком много. Твой отец идиот. Он не обратил её, а дал ей измениться, как сделали это мы с ним. Это было огромной ошибкой. Гела никому не подчиняется, даже мне. Но пока она любит меня, я буду использовать её.

— Ты её… любишь?

— Нет. Я просто испытываю плотское влечение, Томас. У нас, у мужчин, слишком сильно развито желание оплодотворять женщин и наслаждаться ими.

— Я никогда…

— Я знаю, мой мальчик. Я знаю. Но я научу тебя. Я покажу тебе, и тогда ты поймёшь, что это намного лучше опиума. Это сделает тебя мужчиной. И ты будешь лучшим моим оружием. Ты уже лучший, но мне мало. Я сделаю из тебя своего лучшего солдата. И ты станешь прекрасным племенным быком для моих дочерей. У тебя будет много жён и детей. Столько, сколько ты захочешь, Томас. Только первенцы имеют смысл. И я научу тебя. Твоё семя даст нам великую армию, мой мальчик. Спи рядом со мной. Спи.

Я улыбаюсь, довольный словами Русо и закрываю глаза.

— Спи, мой мальчик. Спи рядом со своим господином. Спи.

Глава 36

Флорина

Мне казалось, что у меня была идеальная семья. Да, в ней не всегда и всё было хорошо. Да, я была самой младшей, и поэтому мне уделяли не так много времени. Да, случались ссоры, наказания и обиды. Всё, как в любой другой семье. У нас был общий портрет. Наши родители и все их дети. Только дети. Семейный портрет, который был уничтожен не мной, а кем-то другим. Лицо моей матери было всё разорвано, как и лица всех детей, даже моё, но вот лицо отца осталось нетронутым. И прямо сейчас, в эту секунду, когда я открываю глаза, эта картинка разлетается на миллион настолько мелких осколков, что они легко проникают в мою кровь и разрывают мои вены изнутри. Разрывают их снова и снова.

Я хватаюсь за сердце, пытаясь вспомнить, как дышать. Я, вообще, умею дышать? Я обучена была этому? Не помню. Всё, что я испытываю это очередную острую вспышку боли, растекающуюся по моему телу.

Мой взгляд встречается со взглядом Томаса, и я отскакиваю от него, хватая губами кислород, ставший таким кислым и едким.

— Флорина, — Томас с горечью в голосе протягивает мне руку, но я делаю ещё один шаг назад.

— Она… отец… ты… — мямлю я. Господи, что я увидела? Что это было за сумасшествие? Я слышала маму? Но моя ли она мать? Та женщина, которую я любила… казалось, что любила. А сейчас… боже мой.

Я хватаюсь за голову и скулю, опускаясь на ступеньку.

— Не приближайся, — прошу я, замечая, что Томас сделал шаг ко мне.

Он поджимает губы и молчит, даёт мне время, чтобы я примирилась с правдой. Но как с такой правдой можно примириться? Как? Я думала, что знала всё. Буквально всё. Нет. Я ни черта не знала. Я даже не подозревала о подобном. И теперь, вспоминая отношения ко мне всех членов семьи, я понимаю, почему они так вели себя. Почему они презирали меня, словно я ничтожество. Почему они отворачивались и смеялись надо мной, бросали, подставляли меня и считали пустым местом, недостойным, чтобы быть их родственницей. Я просто, действительно, была чужой для них. Но и они…

— Восемь детей… девять со мной, — бормочу я. — То есть моя мама родила отцу всего троих?

— Пятерых. Двоих Русо убил, потому что они были слишком слабыми, по его мнению, и не подходили ему. Поэтому он решил делать то же самое, что и мой отец. Он брал женщин-вампиров, брюхатил их, они рожали здесь, как я понимаю, и твоя мать пряталась с ними тоже здесь. Затем твоя мать привозила новорождённых в клан и показывала их. Точнее, та женщина, которую ты считала матерью. Никто не знал о том, что они делали, — мрачно произносит Томас.

— Боже мой, — шепчу я, закрывая рот ладонью. Какой ужас. Это просто… мерзко и отвратительно. Это… чересчур. Всё это уже чересчур для меня. — Ты знал. Ты участвовал во всём этом. Чёрт, ты спал с ней! Ты спал с грёбаной Гелой и моим отцом!

Томас прикрывает глаза и кивает.

Я топаю ногами, зажимая себе рот, и вою.

— Флорина, я тогда был… другим, понимаешь? Я думал, что Русо заботится обо мне. У меня никого не было. Никого, кроме него. И я делал всё, что он говорил. Всё. Буквально всё, как робот, словно был под кайфом.

— Как ты мог не слышать того, что он тебе говорит? — выкрикиваю я, поднимаясь на ноги. Я едва стою. Мне хочется рухнуть на пол и сдохнуть от боли. — Он же тебя назвал чёртовым племенным быком! Он хотел, чтобы ты оплодотворял его дочерей! Ты ему не был нужен! Он же трогал тебя! Это были несемейные отношения, а чёртова педофилия!

— Сейчас я знаю…

— Он говорил столько всего, что можно было понять — ты ему не нужен, как живое существо. Ты был ему нужен только, как средство достижения его маниакальных целей, чтобы обрести власть! Он, чёрт возьми, был возбуждён, касаясь тебя! Гела тебя мыла и трогала! Она целовала тебя, пока ты был мальчиком! Ты…

— Я знаю! — криком перебивает меня Томас. — Я знаю, чёрт бы тебя побрал! Я знаю! И думаешь, я горжусь тем, каким был? Нет, это стыдно! Это настолько стыдно, что хочется стереть себе память, но я не могу! Я всё помню! Да, я был идиотом, ты хочешь это услышать? Да, я был его марионеткой! Да! Я трахался с Гелой! Я был с ними обоими! Я был любовником твоего отца! Да! Да! Да, мать твою! Да! Но ты думаешь, что я горжусь сейчас этим? Горжусь, что мне нужно тебе это показать? Горжусь той слабостью, которую обожал в прошлом? Горжусь своей глупостью?! Я был ребёнком, мать твою! Ребёнком, который никому не был нужен! Ребёнком, которого все бросили! И когда чёртов Русо и Гела давали мне хотя бы толику тепла и любви, то я хватался за эти эмоции! Я хватался за них, как больной!

Томас рвано дышит и, запуская пальцы в свои волосы, тянет за них, вырывая несколько прядей.

— Чёрт, — с болью в голосе шепчет он. — Чёрт. Я показываю тебе и всё вспоминаю, проживаю вновь, уже зная, что меня ждёт дальше. Считаешь, мне приятно? Нет. Я ненавижу это. Ненавижу. Мог бы что-то изменить, сделал бы это. Изменил, ясно? Но я не могу. Это моё прошлое. Моё. Оно жалкое и ничтожное, но оно моё. Я был рабом Русо. Он сделал меня таким. И если бы мой отец… мой отец хотя бы немного заботился обо мне, как о других детях. Если бы он не причинил мне столько боли, и я бы не прошёл из-за него через ад, то никогда бы не поверил Русо. Никогда бы не заглядывал ему в рот. Никогда бы не позволил ему так с собой поступать. Я…

Его голос обрывается, Томас качает головой, а по моим щекам текут слёзы. Больно за него и за себя. У меня сейчас сильнейший раздрай эмоций. Я не знаю, за какое чувство бы ухватиться, чтобы остановить лавину ужаса и отвращения к тому, что увидела. Боже мой, Томас был в постели вместе с моим отцом и Гелой. Мой отец… господи, какая гадость. Мой отец уверял Томаса, что всё правильно, так и нужно. Он должен сосать. Он должен принимать всё. А Томас… Томас верил. Он смотрел на него восхищённым, щенячьим взглядом и боялся, что если не сделает этого, если не будет терпеть унижения и боль, то отец его бросит, как бросили все. Боже мой… Томас был в течение многих лет сексуальной игрушкой моего отца и Гелы. Он был просто чёртовым рабом для них. И это так страшно. Безумно страшно. А ведь это какие-то отрывки, которые длятся от силы пару часов, а у Томаса в прошлом долгие века подобных пыток. Боже мой…

— Теперь я тебе противен, да? — спрашивая, Томас бросает на меня скорбный и подавленный взгляд, а потом сразу же отводит его. Его плечи опущены, словно чувство вины придавливает его к земле.

— Я… я…

— Конечно, противен. Это очевидно. Я вижу в твоих глазах отвращение. Я чувствую это. Я же… чёрт, я же чувствую всё, что чувствуешь ты. Отвращение, вызывающее тошноту у тебя. Я никогда не отмоюсь. Никогда. Я всегда буду марионеткой. Никакая вода не смоет того, что я делал. Никакие слёзы не сотрут моих воспоминаний. Я ничего больше не могу сделать. Я не могу их изменить. Не могу. Я был глупым и верил в любовь твоего отца ко мне. Я любил его так сильно. Безумно. Это было даже сумасшествием, насколько сильно я любил его, как своего отца. Он был моим Создателем. Я молился на него. Я готов был умереть за него миллион раз. Я готов был на многое и делал многое для него. И да, я всё знал. Я догадался, сложил всё, что услышал, и понял, что ты дочь Гелы и Русо. Я понял, почему мой отец так ненавидел тебя, потому что Гела его предала и выбрала Русо. Я многое понял, но молчал. Это меня не волновало. Меня больше заботило то, что Русо со мной, и только со мной. Я ненавидел Гелу и соревновался с ней за внимание Русо. А она смеялась надо мной. Она издевалась надо мной, хотя говорила правду. Она знала, что Русо был отличным манипулятором, который прекрасно внушил мне, что любит меня больше всех, и то, что он делает со мной, это его забота обо мне. Я был идиотом. Я.

Взгляд Томаса становится таким острым и опасным, отчего я даже вздрагиваю.

— И я сделаю всё. Буквально всё, чтобы оживить Гелу. Я пожертвую всем, Флорина, но я добуду то, что мне нужно. Я узнаю всю правду у Гелы. Я применю все свои навыки, чтобы добиться своего. Если надо будет, то я убью ещё миллион людей, но найду то место, которое мне поможет очистить себя от Русо. Он вернётся и очень скоро. Я чувствую это. Я связан с ним, как и с тобой. Я вижу видения твоего будущего, потому что во мне кровь и Гелы, и Русо. Мы все связаны между собой. И я не успокоюсь. Я не остановлюсь, пока Русо не сдохнет навсегда. Я потрачу всю свою жизнь, но убью его так, как хочу и там, где хочу. Я верну его в ад, из которого он вышел. Я уничтожу его. И мне плевать, будешь ты мне помогать или нет. Мне плевать на твою обиду, если мне придётся тебя запереть, чтобы ты не мешала мне очистить себя и тебя одновременно. Я не остановлюсь. Не остановлюсь. Потому что жить с этой грязью невозможно. Жить, зная, что я и так всё разрушу между нами, невыносимо. И я сделал это. Я разрушил всё. Вот, о чём я говорил!

Томас внезапно вскрикивает, вызывая у меня дрожь в теле. Он безумен в своём желании отомстить отцу, и я его понимаю. Чёрт, мне так больно за Томаса. Я думала, что у меня была паршивая жизнь. Нет. Отец нашёл куда ещё более изощрённый способ испортить всё. Он нашёл Томаса и уничтожил его. Он извратил все его понятия. Вывернул его наизнанку той болью, которую оставил после себя. И я тоже чувствую вину за всё, что сделал мой отец Томасу. Я же дочь Русо, значит, несу на себе бремя его ошибок и зверства.

— Я говорил тебе, что связь между нами это плохая идея. Я говорил, что ты не выдержишь моего прошлого. Вот то, чего я боялся. Вот. Я боялся этого взгляда, который разрывает меня на части. Когда я был с Русо, то принимал насилие и жестокость за любовь. Но теперь я знаю, что любовь другая. Любовь — это не страх потерять, думая, что ты недостаточно хороший для того, чтобы тебя любили. Она просто есть, эта любовь. Она живёт в тебе, нравится тебе это или нет. И полюбить дочь Гелы и Русо стало для меня самым мерзким и красивым одновременно. Полюбить их дочь, зная, какими они были. Зная, на что они были способны. Полюбить ту, которая оказалась абсолютной противоположностью им. Полюбить ту, которая так похожа на меня. Полюбить её и дать ей всё, чтобы она никогда не оказалась на моём месте. Полюбить, чтобы спасти её и подарить ей свободную жизнь без гнёта Русо, и его яда. Полюбить… а потом потерять, потому что моё прошлое никогда не станет приемлемым для неё. Она никогда не примет меня вот таким, но любить дальше, потому что иначе я сойду с ума от боли и отчаяния. Любить ангела, который спасал мою душу изо дня в день. Просто тихо любить, а не доказывать это. Любить, зная, что всё испорчено. Любить и ничего не просить больше взамен. Любить.

И я чувствую, какая агония творится внутри Томаса. Я чувствую, как его боль становится тяжёлой и мощной. Его глаза блестят от этой боли, а всё его тело словно пропитано ей, и он передаёт это воздуху вокруг себя. Боже мой, это ведь настоящий ад жить вот так.

— Томас, — выдыхаю я и хочу сказать ему, что мне жаль. Хочу сказать, что ничего не изменилось. Я хочу коснуться его и прижать к себе, чтобы убедить в том, он не грязный, не сломленный и не раб. Он просто мой… вот такой мой. И мы справимся.

— Нет, — Томас мотает головой. — Нет. Ничего не говори. Ничего. Не трогай меня. Ты хочешь, я знаю. Не надо. Слишком больно. Всё болит. Даже одежда причиняет боль сейчас. Нет. Но… детей рожали разные женщины, которых потом убивали. И мой отец, и твой. Ты дочь Гелы и Русо. Единственная их дочь. Дочь первородных, как и я. Остальные были от женщин обращёнными ими, а ты же дочь первородных. Именно поэтому ты сильнее и опаснее многих. И об этом никто не знает, кроме меня, твоих настоящих родителей и Рома. Он догадался об этом, потому что ты слишком похожа на Гелу. Слишком. Рома знал, и поэтому Русо хотел убить его в церкви, как и всю его семью. Уничтожить улики. Гелу он тоже собирался там убить. Я знаю. Я просто знаю, потому что я связан с Русо. И когда я сказал Рома о том, что чувствую его снова после стольких лет, Рома признался, что тоже чувствует его, как будто он вот-вот придёт за нами. Он уничтожит нас. Он уничтожит тебя, как ту, которая может его убить. И меня, как того, кто предал его. На этом всё. Я больше не могу.

Томас тяжело дышит и сжимает своё горло.

— Не могу. Я понимаю, что между нами всё кончено. Я понимаю это и принимаю. Понимаю. Ты можешь уйти. Оставить меня, я разберусь со всем один. Но когда Русо вернётся, ты будешь нужна мне, Флорина. Я не смогу убить его один. Тебе придётся выбрать между нами. Сделать окончательный выбор.

— И я выберу тебя, — выпаливаю я.

— Нет, — Томас горько усмехается. — Это ты так думаешь. Но когда ты встретишь Русо, он призовёт тебя, как свою дочь. И он сделает всё, чтобы убить нас обоих. Он настроит нас против друг друга и сделает всё, чтобы избавиться от нас. И это будет сложный выбор. Думаешь, что я порой не задумывался, смогу ли я убить Русо? Я думал об этом часто, особенно когда он делал мне больно специально. Он злил меня, но потом подчинял себе довольно легко. И пока у меня есть время, я не сдамся. Нет. И для начала я пойду помоюсь, чтобы не чувствовать его больше на себе. Его вонь. Его прикосновения. Его. Помоюсь.

Томас пролетает мимо меня, оставляя одну и в чёртовом ужасе от всего, что услышала. Я не понимаю, почему Томас считает, что мои чувства к нему настолько мизерные? Ах да, потому что его научили, что любовь — это ничто, любовь — это боль. И пусть он думает, что любит сильнее, но это не так. Я не тринадцатый ребёнок. Я первенец, и у меня паршивые родители. Всё было ложью. Моя жизнь была ложью. А Томас хранил внутри себя весь этот ад, чтобы сейчас позволить ему вернуться с новой силой. Но я ни за что на свете не предам Томаса, даже зная обо всём том, через что он прошёл. И я тоже не отступлю. Я покажу ему, что я не мой отец и не Гела. Я сама по себе. Я докажу.

Решительно поднимаюсь на ноги и иду вслед за Томасом. Я применю силу, но докажу. Ничто не испортит больше мою жизнь, особенно прошлое. Никто не смеет лезть в мой ковин, даже мой отец. И я убью его. Убью. Он никогда не возымеет надо мной силу, потому что я верю Рома. Я верю тому, кто, действительно, любил меня и научил, что сила только там, где твоя энергия. И я отдам всю энергию Томасу и любви к нему.

Глава 37

Заменить человека другим невозможно, хотя и ты, мой друг, и мы часто такое делаем. Мы пытаемся вытеснить из воспоминаний одного человека, который разорвал твоё сердце, и забить это место новыми воспоминаниями. Но это никогда не работало и не сработает, потому что, если на один шрам наложить второй, получится лишь ещё худший шрам, который будет ещё глубже, болезненнее и ещё отчётливее виден. Заменить никого нельзя. Это всегда новые эмоции, новые чувства и всегда новые люди, другие люди. Они могут причинить боль и чему-то научить тебя. А также могут стать твоим ядом, без которого ты не сможешь жить.

Наверное, раньше я бы хотела заменить Стана Томасом. Но это было таким глупым желанием. Томас — это не Стан. Так же я никогда не смогу заменить отца Рома и наоборот, уже пыталась, последствия были ужасными, и ты уже о них знаешь. Поэтому не заменяй, друг мой, просто двигайся дальше. Пусть эти раны останутся в прошлом, они тоже тебе что-то дали. Пусть обида и злость на этих людей живут в тебе, но всегда будет место для чего-то нового. Всегда. Наш разум безграничен, как и наша возможность чувствовать что-то постоянно.

Я нахожу Томаса в той самой спальне, в которую поселила его в первый наш приезд. Звук душа направляет меня в ванную комнату. Я вхожу туда и моментально начинаю обмахиваться, потому что жар и пар от кипятка, которым поливает себя Томас, просто сумасшедшие. Он специально сжигает свою кожу, причиняя себе боль. Он даже не разделся. Просто стоит под обжигающим душем с закрытыми глазами.

Я открываю створку и меняю температуру воды, потому что невыносимо смотреть, как вода сдирает его кожу, а затем она снова заживает. Порочный круг какой-то.

— Не надо. Оставь меня. Мне нужно побыть одному, — безжизненно говорит Томас и тянется к крану, но я бью по его руке. Он распахивает глаза, когда я поворачиваю его и толкаю спиной к стене. Он бьётся о стену и кривится.

— А теперь слушай меня, Томас. Да, мне противно оттого, что я увидела. Противно знать, что мой отец — чёртов насильник, и ты позволил это сделать с собой. Да, я презираю твоё прошлое и всех, кто там был. Да, я злюсь и безумно ненавижу и тебя, и Гелу, и отца и всех, кого там видела. Да, это так. Ненавижу, что ты был таким маленьким и нелюбимым. Ненавижу, что никто не подумал о том, что ты живой, и каждый манипулировал тобой, тянул тебя исключительно в свою сторону, чтобы использовать себе во благо. Ненавижу твои чувства восхищения и искренней любви сына к моему отцу, он этого не заслужил. Ненавижу, что ты так покорно касался Гелы и трахал её. Ненавижу, что ты хранил до того случая в церкви чёртову дешёвую фигурку, которую мой отец даже не вырезал. Это вырезал Рома для Стана и моих братьев. Он занимался вырезкой из дерева. Только он. Ненавижу, что никто не ткнул тебя мордой в то дерьмо, которым тебя окружили. Ненавижу. Просто ненавижу, и мне хочется орать от той боли, которую я сейчас испытываю, — произношу, и мои слова причиняют Томасу боль.

Он отворачивается, но я хватаю его за подбородок и довольно грубо заставляю повернуть голову.

— Смотри на меня. Смотри и слушай, — требую. — Я ещё не закончила. Мне обидно, оттого что ты не рассказал мне о том, что знал. Мне обидно. До желания придушить тебя, вот как обидно. Но я понимаю, почему ты поступил так, а не иначе. Я понимаю, ясно? Я знаю, что такое страх. Знаю, что такое бояться самого себя и своего прошлого. Знаю, что такое чувство вины и стыда. Я знаю. Я тоже не была идеальной. Я была мерзкой и довольно развращённой, благодаря своей семье. Но не буду стыдиться того, что сейчас, в эту минуту, я выбрала тебя. Не буду стыдиться своего решения любить тебя. Я не собираюсь позволить тебе вновь упасть в эту яму с гадюками из твоего прошлого, которые будут кусать и отравлять тебя. Я не буду спокойно наблюдать за тем, как ты уходишь, чтобы побыть одному. Нет. Мы больше не можем бегать друг от друга. Нет. Я не согласна. Я знаю, что ты боишься причинить мне боль. Знаю. Но это всё равно произойдёт, потому что моё прошлое разрушено, и так должно было случиться. Я должна была узнать правду. Я узнала её. Ты не сможешь защитить меня от всего мира и зла в нём. Ты не сможешь взять на себя всю мою злость и боль, как и я не могу помочь тебе справиться с твоей обидой и желанием мести Русо. Но мы можем помочь друг другу сейчас идти дальше. Помочь справиться со всем, потому что важно то, что происходит сейчас, в эту минуту. Важен не вчерашний день, а только сегодня.

— Разве ты сможешь простить меня за то, что я был шлюхой твоих родителей? Разве ты сможешь простить меня за то, что я искренне хотел отомстить тебе за то, что сделали они? Разве ты сможешь меня простить…

— Сейчас ты мстишь мне? — перебиваю его.

— Нет. Сейчас не мщу, но я хотел.

— Да, хотел в прошедшем времени. Знаешь, если бы я была в курсе всего в прошлом, то я бы тоже хотела тебя убить, Томас. Я бы хотела тебя унизить. Но это прошлое, и оно не должно влиять на нас. И ты мне не противен. Я не имею права тебя прощать или осуждать, потому что сама не без греха. Мы не судьи друг друга, Томас. Мы партнёры. Мы муж и жена. Я не собираюсь повторять то, что было у моих родителей. Никогда. Раньше я их идеализировала, а они оказались просто мелочными тварями, которые были зациклены на власти. Зациклены на силе. Зациклены не на том. И я не проиграю, понял меня? Я не проиграю ни Геле, ни Русо, ни кому бы то ни было. Я не проиграю из-за этого грёбаного чувства стыда и вины, которые нам с тобой навязали. Мы были их пешками. Они использовали нас. И мы не виноваты, что нас сделали зависимыми от них. Они знали, как с нами играть. Они знали, а мы были искренними. Нельзя никого винить за то, что мы любили искренне, мечтали о нормальных и любящих родителях. Мы пытались быть идеальными детьми, даже если это означало терпеть насилие и унижения. Но мы были детьми. Детьми, которых просто бросили в пекло. И мы выросли, Томас. Мы стали взрослыми, и никто не имеет права диктовать нам, что делать. Мы первенцы, и я ни за что не позволю тебе забыть о том, насколько ты силён. Я ни за что не позволю тебе обесценить то, что ты знаешь и то, через что ты уже прошёл. Если бы ты не прошёл свою историю, то был бы, как мой отец. Таким же мерзким ублюдком, которого я видела в твоих воспоминаниях. Но спасибо ему, он сделал тебя абсолютно противоположным себе, и я счастлива, что ты такой. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через этот ад, Томас. Но я рада тому, что так случилось. Я рада той боли, которую мы оба вытерпели. Иначе бы мы не смогли любить друг друга. А я люблю тебя именно таким, каким ты стал. Я люблю тебя.

Обхватываю лицо Томаса, вглядываясь в его глаза.

— Слышишь? Я всё понимаю и осознаю, но сейчас это ничто не изменит. Прошлое было таким дерьмовым, Томас, и если убивать Русо, то вместе. Если страдать, то вместе. Я хочу такие отношения. Вместе. Не то, что я видела раньше. Не безразличие друг к другу, не измены и не ложь, а вместе. Врать, так всему миру вместе. Ненавидеть, так весь мир вместе. Понимаешь?

Томас прикрывает глаза и слабо кивает мне.

— Мне кажется, я никогда не избавлюсь от этого ощущения грязи внутри меня. И я злюсь, Флорина. Я злюсь на себя, оттого что был таким глупым, наивным и таким простофилей. Я…

— Да, был. Да, но у тебя были ужасные обстоятельства. Это как вода для засыхающей почвы. Я знаю эти ощущения. Я так же цеплялась за Гелу. Она и Русо прекрасно умели забираться в болезненные точки и управлять нами через них. Но прежде чем мы вместе встретимся с ними, все наши болезненные точки должны быть уничтожены. Все. Они слишком хорошо нас знают, понимаешь? И нельзя дать им возможность снова воспользоваться теми же приёмами, как бы страшно и больно нам ни было, как бы ни хотелось остаться одному. Нельзя быть одному, Томас. Нельзя. Теперь вместе, ладно?

— Ладно. Спасибо, что привела меня в чувство. Порой я теряю связь с реальностью. Варюсь в своём прошлом, и меня накрывает ненавистью к себе.

— Я понимаю, — мягко целую его в подбородок и улыбаюсь ему. — Но если мы хотим семью, детей и быть вместе, то даже по раскалённым углям должны идти вместе.

— Пока не очистим землю от Русо и Гелы, как и от остальных врагов, мы никогда не будем свободны.

— Никогда. Они думают, что управляют нами. Но Рома был иного мнения. Он убеждал меня, что какой бы сильной ни была кровная клятва, она легко нарушается, когда сердце больше не принадлежит этому вампиру. Моё сердце больше не принадлежит ни Русо, ни Геле. Оно твоё.

Томас обнимает меня и прижимается лбом к моему лбу.

— Моё принадлежит тебе. Навечно. И я знаю, о чём говорю. Навечно, значит, навечно. Мне всегда будет тебя мало, Флорина. Всегда.

— Значит, мы будем долго счастливы. У нас есть куча времени, чтобы ещё поссориться, а потом помириться. Но сейчас выбрось из головы страх, что я отвернусь. Нет. Я уже отворачивалась от тебя, Томас. Я уже прошла через это и знаю, как это страшно жить, как на пороховой бочке. Но нужно посадить на неё их, а не нас.

— Да. Я понял. Хорошо. Хорошо, — Томас возвращает мне поцелуй в губы и выключает воду.

Он берёт меня за руку и выводит из ванной. Мы вместе идём в нашу спальню. Снимаем друг с друга одежду. Мы вытираем друг друга, а затем забираемся в постель. Вместе. Теперь вместе.

Утром дождь заканчивается, но ненадолго. После завтрака мы с Томасом возвращаемся к склепу.

— Тебе будет больно, — предупреждает Томас, пока мы ломаем всё вокруг и достаём гробы.

— Я знаю. И я готова к этой боли. Готова, — заверяю его. — Просто не могу поверить в то, что она здесь. Это… чертовски ужасно.

— Да, но и умно. Радимил очень хитро поступил. Никто бы не нашёл Гелу, если бы мы не общались. Ведь он уверен, что мы никогда не создадим союз.

Кивнув, я стираю грязь и пот со лба и поднимаю гроб, который передаёт мне Томас. Снова не те. Мы уже вытащили пятнадцать гробов, а погода вновь ухудшается.

— Томас! — кричу я, пока он пьёт кровь наверху. — Томас, я нашла их! Ещё один пролёт!

— Отлично!

Мы достаём гробы семьи Радимила, и Томас их вскрывает. Вонь и затхлость вызывают дурноту, и вот остаётся последний гроб. Гроб сестры Радимила. Сделав глубокий вдох, я киваю Томасу, и он вскрывает его. Крышка падает на землю, и я охаю, хватая его за плечо.

— Гела, — выдыхаю я. Это она. Она! Конечно, выглядит она, как мумия. Но это она. Волос нет, только высохшая кожа, но это точно Гела.

— Нам нужно её воскресить. Я отнесу её гроб в одну из темниц, затем съезжу за системой кровоснабжения и сердцем. А ты постарайся даже не смотреть на неё, хорошо?

— Мерзость. Как была она мерзкой, такой и усохла. Но мы её нашли. Это прекрасно, да? — спрашивая, натягиваю улыбку, а Томас фыркает.

— Флорина, я же чувствую тебя. Всё, что ты хочешь, просто разорвать её.

— Прости.

— Не беспокойся о моих нежных чувствах, я так же её ненавижу. Клянусь. Только что делать с этими гробами?

— Я сожгу их все, вот и всё. Сожгу, это всё равно уже не имеет никакого значения.

— Хорошо.

Томас поднимает гроб и уносит его в замок, пока я собираю все гробы и просто бросаю их обратно. Мне всё равно. Правда, раньше я так трепетно их укладывала, защищала. Но теперь… всё стало таким противным.

Огонь разгорается до очередного ливня. Я смотрю на огонь, когда Томас посылает мне мысль о том, что он уходит. Я отхожу на достаточное расстояние, чтобы просто наблюдать, как моё прошлое сгорает у меня на глазах. И это лучшее, что я могу сейчас сделать.

Не отрицаю, мой друг, что правда, открывшаяся мне сегодня, разрушила что-то во мне, но я и обрела кое-что довольно сильное внутри. Я поняла, что давать время подумать или уйти, чтобы погулять, нельзя. Нужно говорить. Не молчать больше. Не бояться говорить. Разговор или поможет, потому что он был нужен этому человеку. Или сделает только хуже, потому что человек никогда бы не принял от тебя поддержку. Никогда. И сколько бы любви ты ни возложила на алтарь этих отношений, они уже изначально были обречены.

Меня так и подмывает пойти и посмотреть снова на Гелу. В моей голове это пока не укладывается, поэтому я просто хожу по библиотеке, всем нутром словно чувствуя опасность, исходящую от неё. Боже мой, она моя мать. Моя чёртова мать, которая вела абсолютно не примерный образ жизни. А моя мать никогда не любила меня. Теперь больно осознавать, что в семье я была очередной племенной кобылой для них, а не дочерью. Они относились ко мне так же, как к и Томасу. И теперь мне интересно, остальные тоже прошли через ад семьи Монтеану? Или только мне так повезло с Томасом? Остальные дети страдали? Вспоминая сейчас свою жизнь, я осознаю, что очень много приукрасила в ней. Просто всё было ложью. Я заменяла картинки теми, которые мне были приятнее. Я заменяла вампиров на тех, кого хотела бы обелить в своей памяти. Я не хочу, чтобы мой отец был жив. Не хочу. Боюсь, что я буду совсем не милой с ним, зная, что он сделал с Томасом. Кажется, что я могу просто вырвать кишки отца и заставить его жрать их, насиловать его чем-то острым, ради боли на его лице, ради крика агонии и муки. Вот так я ненавижу Русо. Вот настолько я желаю ему смерти.

Томас возвращается под вечер с большим чемоданом крови и человеческим сердцем. Я иду за ним, но Томас останавливается у двери темницы.

— Ты уверена?

— Да. Вместе, помнишь?

Кивнув мне, Томас входит в темницу, я вижу гроб и лежащую в нём Гелу. Я в стороне наблюдаю за тем, как Томас достаёт сердце и вкладывает его ей в грудь, а затем капает кровью по всему её высохшему телу. И словно как по волшебству сердце начинает медленно биться. Всего один удар в пять минут, но оно, чёрт возьми, бьётся. У меня бегут мурашки по коже, и я подхожу ближе, когда кровь начинает впитываться в её тело.

— Господи, — выдыхаю я. — Ты был прав. Её можно оживить.

— Я же тебе говорил. Она такая же, как я. И ты тоже такая же, Флорина. Отруби её голову, она восстановится. Ты вырвала ей сердце и просто ввела её в кому. Но теперь она дышит. Слышишь?

Хриплое дыхание срывается с серо-белых и треснувших губ Гелы.

— Да.

Томас достаёт Гелу из гроба и кладёт её на пол. Он подключает её к системе кровоснабжения, а затем заковывает в кандалы.

— Она будет слаба. Чтобы полностью вернуть свою силу, ей понадобится около десяти литров крови. Но я дам ей три, чтобы она могла очнуться. Она не сможет разорвать цепи. Сил не хватит.

— И что теперь?

— Только ждать. Мы почувствуем, когда она очнётся. Я точно это почувствую, — мрачно произносит Томас. Его взгляд ледяной и наполнен скрытой яростью. Да, мне нравится это. Нравится, что он на моей стороне, и Гела больше никогда не притронется к Томасу. Нравится, что он ненавидит её. Нравится. Очень нравится.

Итак, мы должны ждать. А ждать я никогда не любила. Придётся. Других вариантов нет.

Томас выносит гроб и бросает его в сторону, затем он запирает темницу, берёт меня за руку и целует мои пальцы. Он не оборачивается и ведёт меня наверх. Скрываю свою улыбку, чтобы он не понял, в каком я восторге от его настроения.

Глава 38

Быть связанной эмоционально с вампиром не всегда приятно. Ты чувствуешь всё, что чувствует вампир, когда он не контролирует себя или когда расслаблен. Тогда ты легко можешь проникнуть в его сознание и посмотреть, что там творится. Зачастую это не самые красивые вещи, особенно если именно это резкое и кислое чувство заставляет тебя открыть глаза и сдержать стон от тянущей боли в груди. Да, именно это я сейчас и ощущаю на себе. Я помню, что мы с Томасом легли в кровати, чтобы немного отдохнуть и я заснула. Только вот теперь Томаса нет рядом, но я чувствую, как он мечется внизу. Он ходит туда-сюда по библиотеке и кусает губы. А в его душе… боже, я не предполагала, что ему будет настолько сложно встретиться с Гелой. И нет, это не любовные страдания, это лютая ненависть и страх не довести дело до конца, а просто прикончить её на месте. Я слышу, как он убеждает себя сконцентрироваться на цели, как он умоляет своё существо не рычать и не требовать возмездия. А его вампир очень кровожаден к тем, кто причиняет Томасу боль, последнего было достаточно, чтобы существо сходило с ума от невозможности отомстить.

Резко всё прекращается, когда я сажусь по постели, потирая свою грудь в области сердца. Именно там всё тянет. Томас закрылся, почувствовав моё пробуждение.

Я натягиваю спортивные штаны и спускаюсь в библиотеку, где Томас, делает вид, что очень увлечён рисунками Гелы.

— Ты же понимаешь, что тебе теперь не скрыть от меня ничего, да? — Хмыкнув, я обнимаю его шею и целую в висок.

— Прости. Я пытался взять себя в руки.

— Я знаю. Но прекрати бояться того, что я всё почувствую, Томас. Я хочу чувствовать тебя. Всего, понимаешь? Хочу. Это моё желание. Я хочу всегда знать, какое у тебя настроение, о чём ты переживаешь и что именно творится в твоей голове. Если я не буду знать, то мы снова начнём злиться друг на друга. Плюс союза в том, чтобы заранее уничтожать препятствия в будущем. А теперь, говори, почему у тебя такое… неприятное чувство внутри. Это только из-за Гелы? — Я сажусь рядом с ним, Томас поджимает губы и откладывает рисунки.

— Я больше ничего не вижу, — шёпотом признаётся он.

— В каком смысле?

— Нет видений. Больше нет. Никаких. Они исчезли с ночи нашей свадьбы и до сих пор не появились. Это меня сильно пугает. Я привык к тому, что я всегда в курсе будущего. Теперь нет. Я опасаюсь, что сделал ошибку, когда признался тебе в своей боли и подтолкнул тебя к решению быть со мной.

— Без этой правды я бы никогда не начала думать не только о себе, Томас. Я была, действительно, зациклена исключительно на своей боли, на своих чувствах, на своих страданиях. Я же не знала, через какой ад проходишь ты. И я благодарна тебе за то, что ты потерял контроль над собой. Это было правильно. А насчёт видений, — я задумываюсь и пожимаю плечами, — я живу без них. Вероятно, у видений тоже есть свой срок годности. Или же ты больше не должен ничего видеть, потому что дальше всё зависит только от нас с тобой, от нашего доверия друг другу и от силы нашей любви.

Томас бросает на меня мрачный взгляд и притягивает к себе. Я пересаживаюсь к нему на колени, прижимаясь к его груди. Он кладёт голову мне на макушку, машинально поглаживая мои руки и играя пальцами с тканью футболки.

— Я чувствую его, — едва слышно говорит Томас. — Русо. Каждую минуту я чувствую его сильнее, чем раньше. Я словно слышу, как бьётся его сердце. Я словно знаю, что он идёт за мной. Я словно вижу его за своей спиной. Я словно ощущаю его гнев и обиду за то, что я предал его, как своё божество. Это такое болезненное и мерзкое чувство. Как будто он тянет за ниточки и причиняет мне пока слабую боль на расстоянии. Так было и раньше. Когда Русо хотел призвать меня, то взывал ко мне, и я приходил тут же.

— У вас тоже осуществлена кровная связь? — Хмурюсь я.

— Да. Он привязал меня к себе навечно. Порой он шутил, говорил, что я был бы хорошей жёнушкой ему. Ничего не требую, прекрасно лажу с детьми, и он может мне доверять.

— Мерзость, — кривлюсь я.

— Согласен. Но тогда я принимал это за самую высшую похвалу. Теперь, увидев всё трезво и оценив все его действия, я понимаю, что он боялся. Он боялся потерять меня, потерять силу, которой я обладаю и которую сам не принимаю. Он часто говорил мне, что он сильнее меня, и он заботится обо мне, поэтому ему нужно больше власти, чтобы я был в безопасности. Он приучил меня отдавать ему свою кровь, когда он в плохом настроении. Моя кровь передавала ему мои силы, и я терял их на какое-то время. Поэтому Радимил и Соломон тоже зависимы от моей крови. Они знали об этом свойстве. Я давал тебе свою кровь, чтобы вернуть твоё существо, но наша связь была слабой. А со Станом ты была связана эмоционально долгое время. Один из способов сработал. Рома рассказывал мне о том, что когда ты теряешь кровную связь с тем, кого привязал к себе, или возлюбленную, то сильно ослабеваешь. Рома был слаб всё это время. Он, действительно, потерял возлюбленную и медленно умирал внутри, растрачивая последние силы на вас со Станом.

— Я не ослабла, когда мою семью убили. Хотя мы были связаны кровной клятвой, — замечаю я.

— Да, и это странно. Рома был уверен, что разрушение кровной связи, это как разрушение цепочки ДНК. Чем больше звеньев отсутствует, тем слабее вампир. Радимил тоже это чувствовал, поэтому ему нужна моя кровь, чтобы восполнять пробелы. Но мою семью тоже убили, Русо пропал на два столетия, как и Гела. Я не чувствовал, что слабею. Я ощутил только, что мой разум стал чистым, а не в наркотическом дурмане.

— Так, может быть, связь с другими вампирами это как наркотик? Когда мы его лишаемся, то испытываем слабость, ломку и жажду найти опять источник дурмана?

— У меня такого не было. Наоборот, я испытывал отвращение к этим связям. И я не собирался ни с кем больше создавать кровную связь. Я не пил кровь Радимила, он только питался моей. Яне пил кровь Наимы или Соломона. Я пил только твою кровь. Но я всегда чувствовал Русо. Всегда.

— Он ведь может быть и не жив. Его могли убить, Томас. А связь ты чувствуешь, потому что во мне кровь Русо. Я же его дочь.

Я поднимаю голову, глядя в хмурые глаза Томаса. Он отрицательно мотает головой.

— Нет. Это не то. Я пытаюсь разобраться в этом.

— До того, как встретишься с Гелой?

— Да. Она же тоже обладала надо мной властью, но зачастую я её презирал. Она была моей соперницей постоянно. Я ненавидел её, но когда с нами был Русо, то я не мог сопротивляться тому, что он хочет.

— Верно, потому что он этого хотел, а не Гела. Геле был нужен Русо и власть, которую она получит рядом с ним. Гела же…

Я осекаюсь, когда моё горло внезапно стискивает невидимой рукой. Я хватаюсь за горло, пытаясь снять давление.

— Что? Что такое? — Хмурится Томас.

Я прикрываю глаза, моя кровь пульсирует внутри. Меня внезапно переносит в темницу, где находится Гела, и я вижу, как она распахивает глаза.

— Гела очнулась, — выдыхаю я, откашливаясь. Я передаю мысленно всё Томасу, и он удивлённо приподнимает брови.

— Ты почувствовала её, потому что она твоя мать. Ты понимаешь, что это означает?

— Да. Пришло время для допроса, — шепчу я.

— Давай договоримся. Я буду вести допрос, а ты пока стой в тени, хорошо? Просто слушай нас. Когда я скажу, то ты выйдешь из темноты. Она не почувствует тебя, потому что твой аромат поменялся. Она не узнает его.

— Уверен?

— Абсолютно.

Кивнув, я встаю с колен Томаса, и он поднимается на ноги. Он берёт меня за руку, и мы идём на встречу с той, кто разрушил нас, кто играл с нами и кто манипулировал нами, а также к той, кто может дать нам подсказки.

Томас отпирает замок и входит первым. Я проскальзываю следом и остаюсь в тёмном углу. Томас включает масляную лампу, когда раздаётся хриплое и тяжело дыхание, смешанной со стоном.

— Я всегда знала… знала, что тебе нравятся наши игры, — растягивая и шипя буквы, голос Гелы добирается до меня, словно щупальца и стискивает моё горло болью. Она как будто восстала из моих кошмаров. Да, её тело не восстановилось. Она выглядит на тысячу лет с торчащими седыми волосами из сморщенной кожи со старческими тёмными пятнами повсюду. Но её глаза… господи, эти глаза живые и яркие, адские, я бы сказала, и они устремлены на Томаса.

— Мой малыш, я рада тебя видеть, — низкий смех Гелы звучит так издевательски. Она снова пытается обрести власть над Томасом, снова его поработить. Но перед ней уже не тот уязвимый мальчик, который верил каждому слову и каждой имитации чувств, перед ней мой муж, сильный, крепкий и взрослый мужчина, готовый бороться.

— Не могу сказать того же, Гела. Я воскресил тебя, — сухо отвечает Томас, складывая руки на груди.

— Я поняла, как и то, что ты заковал меня в кандалы. Я голодна, малыш, ты…

— Тебе достаточно, — хмыкает Томас и отключает систему, вызывая возмущённое шипение у Гелы. Боже, меня морозит от одного вида на неё.

Томас подхватывает последний пакет с кровью и побрасывает его, а затем качает перед головой Гелы.

— Хочешь? Я дам тебе кровь, но прежде, мне нужно с тобой поговорить.

— Ох… ты до сих пор подчиняешься Русо, да? — Кривится Гела. — Он здесь. Сам не захотел поприветствовать меня и выполнить грязную работу, раз прислал тебя. Он всегда отсылал тебя подчищать за ним. Но раз он жив, то предполагаю, что он всё же убил всех, хотя… я помню другое. Флорина… ох, эта сучка, наглая, высокомерная сучка убила твоего отца и воинов, а затем вырвала моё сердце. Надеюсь, она сдохла. Русо же убил её?

Я прикрываю глаза от боли, вызывающей ярость и злость. Мне так хочется сказать ей всё, что я думаю о ней. Моя мать… боже мой. Но я подавляю все свои чувства, ведь Гела уверена, что Русо жив.

«Настаивай на том, что Русо жив. Она думает так. Манипулируй этим и тем, что Русо хочет сделать меня королевой, своей королевой. Играй на ревности и властолюбии», — быстро посылаю мысль Томасу. Он слабо кивает, прочищая горло.

— Нет, — улыбается Томас. — Флорина жива, и она по его приказу убила всех, в том числе и тебя. Я выкрал твоё тело.

— Сукин сын… — рычит Гела. — Грязный ублюдок. Я знала, что он не сдержит слово. Знала. Я же вывела его из церкви, и он сказал, что мы уйдём вместе. Но он бросил меня и спас свою суку-дочь.

— Да. Он спас её, как и Радимила, как и Рома, как и Стана, а ещё многих других. Радимил работал на него и у него был приказ оставить всех вас там, а затем увести тех, кто был нужен Русо. Флорина была одной из них.

Гела осознаёт, что её все предали. Видимо, она не думала, что Радимил полностью на стороне отца.

— Должен признать, что трахать твою дочь одно удовольствие, Гела, — Томас улыбается шире, и глаза Гелы вспыхивают от ревности и унижения. Прямо в яблочко.

— Ты же знаешь, что Русо мне всё рассказывает. И, конечно, я был в курсе того, что Флорина ваша с ним дочь. Она сильнее тебя. Она красивее тебя. И она умнее тебя. К слову, поэтому я и оживил тебя. Я могу дать тебе власть, чтобы ты вернулась и отомстила Русо, ведь он собирается короновать Флорину. Он тоже трахает её и, кажется, она вот-вот понесёт от него.

Гела дёргается в кандалах, но слишком слаба, чтобы вырваться. Мне нравится видеть её жалкие попытки освободиться и то, как ярость уродует её и так мерзкое старческое лицо.

— Что ты хочешь?

— Русо кинул меня, Гела. Он кинул меня. Он не отдал мне клан. Он так и держит меня рядом с собой, как своего питомца. И он хочет, чтобы Флорина родила и от меня, и от него. Новый мир, который он собирается создать, не включает ни тебя, ни меня. И нам с тобой это не нравится, правда?

— Я должна быть на её месте… я. Он клялся мне в любви. Он обещал…

— Боже, Гела, ты же знаешь Русо. Он думает только о власти. Всегда думал о власти. А ты мертва. И он праздновал это. Праздновал, словно Флорина оказала ему высшую честь, убив тебя.

— Зато я…я…убила его семью. Всех его детей и его суку жену. Я даже уничтожила их семейный портрет. Больше никого нет… я ты должен убить Флорину.

— Это не выход. Флорина в меня влюблена. Русо обучил меня прекрасно. И я использую все свои навыки, чтобы держать её ближе к себе. Надо устранить Русо. Я должен убить Русо, чтобы ты могла вернуться. Ты займёшь место Флорины, а она пойдёт следом за Русо. Монтеану должны умереть. Все. До единого. Я уже убил Рома.

— Ты убил Рома? — С сомнением спрашивает Гела. — Ты же обожал его.

— Лично я не убивал. Его убила Флорина на глазах у его сына, который сейчас находится в темнице. Ты же помнишь, как Флорина любила Стана? Так вот я разрушил всё, я изнутри их настроил друг против друга. Рома мёртв, я лично сжёг его тело и избавился от него.

— Жаль… так жаль, он мне нравился. Он был таким верным своей жене. Я бы хотела, чтобы меня любил кто-то так же, как любил он свою семью. Значит, мёртв. Русо?

— Ему плевать. Рома ему мешал, я лишь помог, но добиваясь своих целей. И я хочу убить Русо. Ты должна мне помочь, если хочешь выбраться отсюда. Русо рядом, Гела. Он пока не знает, что ты жива. Я скрывал тебя всё это время.

— Ты меня ещё любишь, да, мой малыш?

— Наверное, раз ты говоришь со мной. Ты мой единственный союзник, Гела. Мы же были вместе, помнишь? Нам было хорошо вместе, пока не появился Русо. Он всё испортил. Я хочу вернуть наше время, но Русо мне мешает. Я знаю, что его убьёт только место обращения. Где оно, Гела? Дай мне освободить нас.

Томас касается лица Гелы с нежностью и улыбается ей. Она прикрывает глаза и тяжело вздыхает, сопровождая всё сильным хрипом.

— Найди у Флорины мои рисунки. Они их точно сохранила. Она слишком была привязана к ним.

— У меня они есть. Уже нашёл. Сказки про принца и брошенную девушку.

— Да. Широта. Первая двойная цифра — количество страниц. Следующая двойная цифра — количество раз упоминания слова «принц». Двойная цифра …изображение звёзд в истории. Последняя цифра — упоминание слова «ждала».

— Долгота?

— Первая цифра… расстояние в сантиметрах между принцем и девушкой. Вторая двойная цифра — сколько раз принц сказал мне «прощай». Третья двойная цифра — число месяца, когда появился малыш. Четвёртая цифра — номер страницы, когда принц предал возлюбленную.

Умно. Очень умно.

— Спасибо. Значит, это где-то в Словакии.

— Словакия?

— Да. Так называется сейчас эта страна.

— Хорошо. Я голодна, Томас, — Гела бросает взгляд на кровь в руке Томаса.

— Конечно, — улыбается он, а моё сердце замирает. Он медленно проводит пальцем по трубке. — Ты чувствуешь Русо?

— Да… ублюдок. Он близко. Где он? Я бы увидела его, чтобы вырвать его наглые глаза и сожрать сердце.

— Ты слышишь, как бьётся его сердце?

— Медленно… почему так медленно?

— Он спит. Я дал ему снотворное, чтобы увидеться с тобой.

— Ох… он всё знает, Томас, — хрипло смеётся Гела. — Он знает, что ты его предал. Он знает… он собирается убить тебя. Так вот в чём дело. Ты подставил себя. Ты проигрываешь, Томас. Ты не с ним… он так злится, что ты нашёл кого-то другого. Кто это? Он идёт за тобой. Он убьёт тебя, Томас.

Я сжимаю кулаки до боли, ведь Гела подтверждает, что отец жив. Он где-то здесь. Он идёт за нами.

— Поэтому мне и нужно место, чтобы его убить.

— Ты дашь мне поесть?

— Я ещё думаю. Нужна ли ты мне, Гела? Какая теперь польза от тебя? — Хмурится Томас.

— Ты не посмеешь… я же выходила тебя. Я защищала тебя.

— А потом ты издевалась надо мной. Ты насиловала меня, как и Русо. Вы оба питались мной и бросили меня.

— Я знаю много… Томас, мы же всегда были вместе. Ты не просто так меня оживил, я нужна тебе. Ты сохранил моё тело. И оно может быть твоим.

— А мне оно не нужно. Я не успел сказать тебе, что я женат. Я женился, Гела.

Она в шоке распахивает глаза.

— И я бы хотел познакомить тебя со своей королевой, своей женой, своей возлюбленной. Удивительно, как всё же интересно получилось. Иди ко мне, — Томас протягивает руку, и я выхожу из темноты. Мои пальцы касаются кожи Томаса, он притягивает меня к себе.

— Ах ты… мразь! Ты чёртов предатель, Томас! — Сипло кричит Гела, дёргая руками, и цепи звякают.

— Привет. Ты по мне скучала? — Улыбаюсь я.

— Ты… ты самое мерзкое существо, которое появлялось на этот свет, — с ненавистью шипит Гела.

— После тебя, мамочка.

— Думаешь, я хотела тебя? Нет… нет. Я ненавидела тебя, но этот ублюдок Русо запер меня, связал меня и заставил ухаживать за мной свою жену, пока я не выплюнула тебя, как кусок дерьма из своего тела. Они забрали тебя у меня и сделали Монтеану. Сделали ничтожеством. Жалкая девчонка. Я никогда не любила тебя… никогда. И не хотела любить, потому что ты дочь Русо. В тебе его гнилая кровь. Я столько раз пыталась убить тебя. Убить, но ты живучая тварь.

Я цепляюсь сильнее за руку Томаса. Главное, не поддаваться. Пусть скажет всё. Пусть, даже если моё сердце разрывается от боли.

— Помнишь, как на тебя напали звери? Это я их настроила против тебя. Они должны были разорвать тебя. Но ты убила их. Чёртова сука. И твой отец так гордился тобой в этот момент. Но не тем, что ты его дочь, а тем, что ты умеешь убивать. Жалкая страдалица. Я сделала всё, чтобы Стан был подальше от тебя. Я даже его изнасиловала… да-да, я опоила его, и на твоих глазах… ты не помнишь, да? Потому что тогда я и тебя опоила. Но я пометила этого ублюдка, а ещё пометила Томаса. Ты всегда подбираешь мои объедки. Всегда. Ты только и делаешь, что питаешься падалью. Ты для неё рождена. Для падали, чтобы быть шлюхой. И твой отец… о-о-о, у него на тебя огромные планы, Флорина. Лучше бы ты сдохла пораньше, потому что скоро он и тебя обрюхатит. Он так и хотел. Он видит в тебе меня, а меня он любил.

— Поэтому бросил тебя, — вставляю я. — Поэтому ты сейчас здесь, а мы живы и сильны. Поэтому я вырвала твоё сердце. Поэтому о тебе все забыли. Я выиграла, Гела. Я выиграла, потому что я не такая грязная, как ты. Ты никогда не была и не будешь мне матерью, а могла ведь. Могла.

— Я хотела! Я вернулась, чтобы быть с тобой, но увидела тебя и… возненавидела. Я хотела любить тебя, но ты Монтеану. Ты уродлива, и ты умрёшь. Русо убьёт тебя. Он вас обоих убьёт. Скоро. Скоро. Ты чувствуешь его, Томас. Ты забрал у него всё, что он хотел. Ты забрал у него Флорину, а он её… так мечтал взять. О-о-о, он сделает это на твоих глазах. Сделает. Скоро… он идёт за вами. Он…

Томас срывается с места и хватает голову Гелы. Голова отлетает в сторону, Томас запускает руку в её грудь, прорывая кожу когтями, и вырывает сердце, швыряя за спину. А я прикрываю глаза от яда, который она выпустила. Не так легко справиться с ним, но Томас обхватывает меня за талию и прижимает к себе. От него воняет Гелой, но я утыкаюсь в его шею, потому что сейчас мне нужны его руки.

— У нас есть место. У нас есть власть. Мы справимся, Флорина. Она ничего больше не значит для нас. Она сказала своё последнее слово, осталось услышать его от Русо и всё закончится. Мы создадим новый мир для наших детей, Флорина. Новый мир для нас. И однажды ты пойдёшь ко мне по проходу в церкви, желая этого. Через год, через сто лет. Но мы поженимся снова. Ты и я. Счастливые и свободные. Я выиграю для тебя свободу. Я вырву её. Не думай. Не думай о ней. Она ненавидела не тебя, а то, что ты лучше её.

Томас обхватывает моё лицо и впивается в мои губы.

— Знаешь, что я сейчас понял, послушав её и увидев её снова?

— Что она сука? — Горько отвечаю я.

— Это её истинная натура. Нет. Я понял, почему мы так зависимы от Русо. Он знал наши страхи, и он давил именно туда. Мой главный страх изменился. Раньше это было потерять его, его любовь, теперь это не довести до конца свою миссию. А конец для меня это ты, сидящая на троне. Только ты. Я знаю, как мне избежать подчинения Русо. Знаю. Я сделаю это. Но всегда помни, что я буду любить тебя даже после смерти. Помни об этом. Иди собирай вещи. Мы уедем, как только я избавлюсь окончательно от Гелы. Иди. Я не хочу, чтобы ты это видела. Запомни то, что у нас получилось. У нас есть координаты, и мы на шаг впереди. Иди.

Томас целует меня в лоб, и я выскакиваю из темницы, благодаря Томаса за то, что он взял это грязное дело на себя, чтобы я не расклеилась. Да, Гела всколыхнула мои страхи и раны, но я не чувствую себя ужасно или плохо, как могла бы чувствовать себя раньше. Сейчас эти эмоции тоже живут во мне, но они не такие яркие, они происходят где-то на фоне, словно умирают. Сила, сжимающая моё горло, ослабевает по мере того, как Томас уничтожает Гелу. И боль умирает навсегда, очищая меня и даруя новую надежду на то, что мы, и правда, справимся. Мой отец идёт к нам, и нам придётся выстоять. Это будет финальная битва в моей жизни. Я знаю. После этого мы или погибнем, или обретём свободу. Третьего варианта не дано.

Каковы твои ставки, мой друг?

Глава 39

Ты замечал, мой друг, что в каких-то местах тебе хорошо, а в каких-то тебе настолько плохо, что хочется бежать оттуда без оглядки? Так и у меня. Когда мы подъезжаем к замку, в котором воняет гнилью и смертью, я словно вся сжимаюсь внутри. Не знаю, что меня ждёт дальше, но сейчас мне проще.

«Расслабься. Ты выглядишь так, словно тебя на кол посадили», — раздаётся голос Томаса в моей голове.

«Это чертовски сложно. Я пытаюсь».

«Пытайся лучше. Возненавидь меня снова. Отвернись от меня и уйди, фыркнув что-то гадкое Радимилу. Он ждёт нас».

Я поднимаю взгляд и вижу Радимила и Сава, стоящих у входа. Машина останавливается, и мы выходим.

— Ваши Величества, рады вновь видеть вас. И живых. Надо же. Как прошли несколько дней брака? — с некой ехидцей спрашивает Радимил.

— Спроси меня через неделю, — фыркнув, я прохожу мимо, специально толкая Радимила плечом. Он отшатывается, а я скрываю улыбку.

— Она не в духе. Видимо, всё прошло ужасно, — смеётся Радимил.

— Всё прошло нормально. Есть какие-нибудь новости. Клан прибыл?

— Нет. Они игнорируют мои приказы.

— Правильно, ты же не их король или королева. Я разберусь. Сначала разберёмся с вампирами и оборотнями, которые слоняются без дела. Сав, отнеси вещи королеве.

Я закрываю дверь, и разговоры умолкают. Когда-нибудь я уничтожу этот замок. Клянусь. Я уничтожу его.

Дверь в мою спальню открывается, и я озадаченно приподнимаю брови.

— Ой, я думала, что Томас здесь, — улыбается Наима.

Боже, она ещё жива.

— Твой король, ты имела в виду? Ты же знаешь, как обращаться к своему королю и королеве, правда, шавка? — злобно цежу я.

— Ну, Томас мой любовник, а ты… временное обстоятельство. Так что плевать.

— Ты совсем страх потеряла? Тебе снова глаза вырвать или в этот раз сделать с тобой что-нибудь похлеще? — шипя, я выпускаю клыки.

По лицу Наимы пробегает страх. Ей явно страшно, но она выпрямляется и сжимает кулаки.

— Только тронь меня, и Томас тебя накажет.

— Поражаюсь твоей откровенной глупости. Правда, ты тупа. Ты искренне тупа, Наима.

— Может быть, но зато я умею управлять мужчинами. И скоро ты получишь своё, Флорина. Скоро.

Я дёргаюсь в её сторону в тот момент, когда Сав хватает Наиму за волосы и отшвыривает в коридор.

— Тебе запрещено здесь быть! Пошла вон! — рявкает он на неё. — Вон, я не собираюсь тебе повторять, Наима. Вон. Найди своего брата. Король хочет видеть вас обоих прямо сейчас.

Наима бросает на меня злой взгляд и исчезает. Сав закатывает глаза, закрывая за собой дверь.

— Багаж, — он ставит чемодан и отходит на шаг.

Я озадаченно выгибаю бровь. Сав достаёт лист бумаги и протягивает мне.

«Сегодня я собираюсь встретиться со своей семьёй. Я уеду из замка в полночь. Приглашаю тебя со мной».

Я быстро киваю. Сав мельком улыбается мне и выходит из спальни.

Боже мой, я увижу его семью. Значит, они все здесь, и они живы. Конечно, мне уже говорили об этом, но всё же увидеть их будет прекрасно.

Я беру свой чемодан, но сразу же отпускаю его, когда в моих висках появляется боль.

Томас.

«Что случилось?» — спрашиваю его.

«Слушай и смотри».

Перед моими глазами всё плывёт на пару секунд, а потом я смотрю на Радимила, расположившегося в кресле в кабинете.

— Повтори. Кажется, я немного шокирован, — произносит Томас.

— Соломон начал игру против тебя, Томас. Он распространяет слухи о том, что завещание было фальшивым. Ты спас Стана, а он тебе помогал. А также то, что ты и Флорина в сговоре против всех. Он убеждён, что в день вашей свадьбы ты всех нас опоил.

Чёрт.

— Интересно, но не занимательно. Мне плевать, что он думает. Я терплю его пока из уважения к тебе, Радимил.

— Убей его, — выдыхает он.

— Что?

— Убей их. Наиму и Соломона. Убей. Я совершил ошибку, когда попросил тебя обратить Соломона. Он больше не наш союзник. Он всё испортит. Убей его.

Чувствую, как напряжение в кабинете нарастает. Эта просьба Радимила повисает в воздухе. А также я знаю, что Томас сомневается в настоящих причинах, почему Радимил на этом настаивает. Томас считает, что Соломон что-то знает, и это может уничтожить власть Радимила.

— Я вызвал сюда твоих детей. Норман отправился в кругосветное путешествие?

— Да. Он уехал сразу же после вас с Флориной.

Радимил убил Нормана. Они договорились об этом с Томасом ещё задолго до того, как мы поженились. Это был изначальный план. Использовать Нормана и его изгоев, которых он собрал, а потом избавиться от него. А также Радимил собирался избавиться и от Наимы. Пока Наима работала на них, вытаскивая информацию через постель у вампиров моего клана, она была им нужна. Но теперь в ней, видимо, отпала необходимость. Наима была шпионом, но довольно глупым. Видимо, и тогда, улетев вместе со Станом, она рассчитывала переманить его на свою сторону, шантажировать, как и выведать у него кучу информации. Стан не терял свой телефон, он был у Наимы. Но по факту она ничего не получила, потому что Стан ничего не выдал ей, даже когда она его пытала и насиловала. Вот же сука.

В кабинет входят Соломон и Наима. Наима улыбается Томасу, и меня передёргивает от отвращения. Я прислушиваюсь к чувствам Томаса, ничего нет. Томас ничего не чувствует к ней.

«А ты, действительно, ожидала другого, Флорина?» — обиженно спрашивает меня Томас.

«Ну, по крайней мере, теперь я уверена, что ты её убьёшь. Убей её. Ненавижу эту суку», — фыркаю я.

— Я рад видеть вас обоих. Как прошли ваши дни здесь? Вы уже определились, чем будете заниматься? — добродушно спрашивает их Томас.

— Предатель, — шипит Соломон, опираясь о стол.

Наима охает, а Радимил закатывает глаза.

— Поподробнее, потому что я тебя не понимаю, — хмыкает Томас.

— Какую игру ты ведёшь? Я знаю, что ты опоил нас. И знаю, что в крови тех жертв, которых ты дал нам поймать, было полно наркотиков.

— Докажи.

— Я знаю.

— Докажи. Есть ли у тебя доказательства твоих слов, Соломон? Потому что я явно удивлён твоим выводам. Тот факт, что вы напились, и у вас было похмелье, не моя проблема. Напомню, что я был с вами всю ночь. Я был рядом с вами. Если бы я опоил всех, то сам должен был отключиться, не так ли? Но я был с вами, просто пил меньше. Я участвовал в оргии, как и вы все. Так у тебя есть доказательства того, что я опоил вас какой-то дрянью? Да и зачем мне это?

Соломон прищуривается и отталкивается от стола.

— Оставьте нас, — требует Томас.

— Но я же хотела…

— Наима, вон. Жди меня у себя. Я приду к тебе, — Томас посылает ей холодную улыбку, и Наима обретает уверенность в себе.

Радимил, прежде чем уйти, показывает взглядом на Соломона, а затем кивает Томасу, подтверждая своё решение убить Соломона.

— Итак, говори. Что случилось? — мягко спрашивает Томас.

— Ты предал нас. Ты предал, — обвинительно тычет пальцем Соломон в Томаса.

— Как? Ты можешь мне объяснить, с чего вдруг ты пришёл к такому выводу?

— Ты опоил нас. У меня нет доказательств, но ты опоил нас. И завещание Русо липа. А также я знаю, что спишь с Флориной. У тебя есть к ней чувства, и ты делаешь всё, чтобы спасти её и её клан, а не нас.

— Боже, откуда всё это, Соломон? С чего ты взял, что у меня есть чувства к Флорине? Знаешь, что я насиловал её? Я насиловал её перед вами. Разве нет?

— Да, но…

— Ты считаешь, что наедине с ней я нежнее. Перекрестись, Соломон. Всё, что мне сейчас нужно от неё это ребёнок. Родит мне ребёнка, убью, клан уже мой, я добился своего. Хочешь забрать Флорину себе? Пожалуйста. Сначала пусть родит, затем забирай. Мне плевать. Мне абсолютно плевать, Соломон. Что касается твоих подозрений, то я сам не знал о завещании. Рома пытался меня задобрить, и ты это знаешь. Я говорил тебе об этом, и мы вместе с тобой нашли конверт. Ты и я. У тебя есть ещё какие-то вопросы?

Соломон хмурится, и явно ответ Томаса его не удовлетворил.

— Я не верю тебе больше. Ты не король. Ты не можешь быть королём. Раньше я думал, что поступаю правильно. Я выбрал хорошего короля для себя, но теперь нет. Мы до сих пор живём в этом месте. Ты не дал нам то, что обещал. У нас нет денег, нет власти, мы остались ничтожеством, как и были. Ты ничего не сделал для нас.

— Дай мне время. Я только обрёл власть. Мне нужно распределить обязанности, отправить остальных по местам. Соломон, что ты на самом деле хочешь от меня? К чему всё это? Ты в курсе, что твой отец посоветовал мне тебя убить?

«Зачем ты сдаёшь Радимила?»

«Смотри».

Соломон бледнеет и отшатывается.

— Что? — шепчет он.

— Да, Радимил посоветовал мне избавиться от тебя и Наимы. Я не вру. Ты мой друг. Ты мне как семья, Соломон. И я искренне не понимаю, что у вас происходит. Что случилось? Ты можешь мне доверять, как раньше. Мы столько прошли вместе с тобой. У нас одна цель, и мы идём к ней. Прошло всего несколько дней со дня моей коронации, и мне нужно было время, чтобы воспитать Флорину. Мне нужна была её кровь, чтобы найти место обращения. И я уже близко. Очень близко. Поэтому расскажи мне, что происходит, Соломон.

Он тяжело вздыхает и садится в кресло.

— Просто мне кажется, что ты предал меня. Не знаю почему. Я это чувствую, Томас. Теперь я узнаю, что на верном пути.

— На каком пути? Что происходит между тобой и Радимилом?

Соломон исподлобья смотрит на Томаса и растягивает губы в мерзкой ухмылке.

— А ты боишься, да? Ты боишься, потому что знаешь, что теперь я могу уничтожить тебя. Я вернусь. Уже скоро. Я вернусь.

Боже.

Томас отшатывается, когда Соломон поднимается на ноги и смотрит на него так, отчего даже у меня стынет кровь в жилах.

— Я иду за тобой, мой мальчик. Я иду. Тебе бы лучше подготовиться к моему возвращению. Я не прощаю тех, кто предаёт меня. И передай это моей дочери. Передай ей, что я вернусь, чтобы напомнить ей, кому она принадлежит. От тебя воняет, Томас. Ты не тот, кого я хотел бы видеть на троне. Трон тебе не принадлежит. Он мой и моего сына. Он всегда был и будет моим. И я вернусь. Я даю тебе время, чтобы ты отступил, потому что знаю, что на самом деле ты слаб. Ты ведь мой мальчик, а мой мальчик всегда делает, как ему скажет папочка. Правда, сынок? Ты сделаешь для меня ещё одну маленькую вещь? Убей себя. Ты знаешь, где должен это сделать. Убей себя, и я обещаю, что Флорина будет жить. Убей себя, или это сделаю я. Я даю тебе выбор, Томас. Я всегда давал тебе выбор, мой мальчик. И ты выбрал меня. Твой папочка хочет, чтобы ты убил себя для него.

У меня перехватывает дыхание, как и у Томаса. Всё внутри меня сжимается от холода и страха. Это словно Русо говорит. Его слова. Даже его чёртова интонация и акцент.

Соломон моргает, и его взгляд становится легче, чем был секунду назад.

— Томас? — хмурится Соломон. — У меня болит голова. В последнее время у меня появились жуткие головные боли.

— Наверное, тебе нужно поесть, — медленно отвечает Томас, всё ещё пребывая в шоке, как и я.

— Да… да. Я рад тому, что ты вернулся. Я ждал тебя. Я прилягу, — потирая виски, Соломон выходит из кабинета.

Томас откидывается на спинку кресла.

«Боже мой. Это был он, да?» — со страхом спрашиваю я.

«Да. Это был Русо. Это его манера разговора, и ты слышала, что он хочет. Он идёт, Флорина. Он уже близко, и с ним как-то оказался связан Соломон».

«Радимил сказал убить его, значит, Русо говорил с ним тоже и напугал его. Он боится, что Наима будет вести себя так же. Но как? Как такое возможно?»

«Русо не мог забираться в голову. Это просто невозможно. Точнее, он не мог заставлять говорить своими словами, но он мог читать мысли. Не всегда, но изредка, когда вампир слабее его или полукровка».

«Стан умеет читать мысли, как Русо. Боже… Стан ведь не сын моего отца, да? Он же… не может, правда?»

«Не знаю. Этого я не знаю. Но Рома не имел такой силы, как Стан».

«Я питала Стана своей кровью, но он умел это и до меня. Он иногда легко мог прочитать всё. Так он делал с Савом и его семьёй. Он читает их и чувствует настроение. Но мой отец никогда не обращал особого внимания на Стана. Он же не его сын, правда?»

«Не могу тебе ответить, Флорина. Всё возможно. У Русо было два внебрачных ребёнка на стороне».

«Что?» — Я даже в мыслях взвизгиваю. — «Почему ты раньше не сказал мне об этом?»

«Я забыл. Сейчас вспомнил. Одного он убил у меня на глазах, и я думаю, что это его скелет ты собрала. Он его убил незадолго до случившегося. Но был ещё один. Русо говорил, что это ещё одно его оружие, и он никогда не даст врагам узнать, кто это. Он в безопасном месте. Рома был безопасным местом. Мог быть».

Я прикрываю глаза, раздражаясь тому, насколько ужаснее всё может быть. Хотя… Стан похож на свою мать, а на Рома… нет. Я пытаюсь увидеть в Стане черты лица своего отца и, конечно, нахожу подтверждения. Цвет волос, овал лица, рост, комплекция. Но Стан терпеть не мог Русо.

«Но… Стан, боже мой. Он мой брат».

«Помнишь, когда ты сообщила Рома о том, что вы собираетесь пожениться? Помнишь его реакцию?»

«Он так сильно разозлился. Хотя злиться было не на что. Это был бы идеальный союз, спасительный союз в тот момент. Но Рома был категоричен. Да и мы со Станом всегда считали себя ближе, чем просто друзья. Мы заботились друг о друге, как брат и сестра. Ну… не считая того момента, когда я привязала его к себе».

«И я не понимал, почему между вами такая сильная связь. Кровная связь. Одно дело, тот незавершённый ритуал, но сила моей крови должна была исчезнуть через столько лет. Рома настаивал на том, чтобы я использовал Стана именно последним. Он был уверен, что ты вернёшь себе сущность. Он был очень уверен в этом. Он говорил, что семья защищает семью. А Стан твоя семья. Я решил, что это потому, что Рома был тебе, как отец, и вы со Станом близки».

«Господи. Всё указывает на то, что Стан мой брат. Он же… он должен быть уже здесь, да?»

«Да. Он здесь. Сав поедет сегодня к своей семье. Там будет и Стан. Он приехал с братьями Дорман. Ты можешь узнать у него. И если это правда, то Стан тоже Монтеану, и Русо нужен не я. Русо нужен Стан. Тот, кого он прятал. Я для Русо лишь средство для создания новых вампиров, новых отпрысков. А Стан следующий претендент на трон. Не ты, а Стан».

У меня кружится голова от того, что сейчас происходит. Я просто поверить не могу.

«Но ещё не понятно, что с Соломоном. Почему Русо может говорить через него».

«Соломон больше не полукровка. Он вампир и довольно сильный вампир благодаря твоей крови. Если только твоя кровь в нём не даёт Русо связь с тобой. Через кровь можно и призвать кого-то, и управлять им. В Русо была твоя кровь, Томас».

«Прошло уже много времени. Она испарилась. Если только кто-то не дал ему мою кровь снова. Если кто-то не воскрешает его сейчас, поэтому мы все его чувствуем».

«И кто это? Радимил? Но он боится Русо. Кто?»

«Не знаю, Флорина. Не знаю. Я буду следить за ними обоими сегодня. Кто-то должен проколоться. А сейчас я собираюсь убить Наиму. Всё для моей королевы».

Я улыбаюсь и довольно урчу.

«Спасибо. Но это может быть и она, верно? Она сказала мне, что умеет управлять мужчинами. Русо мужчина».

«А она ведёт себя, как Гела. Русо часто использовал Гелу, как сексуального шпиона. Я делал то же самое. Радимил поэтому сказал мне убить их обоих. Кто-то из них помогает Русо очнуться. Он у кого-то из этих двоих, поэтому Радимил напуган. Вот оно что. Я займусь этим, а ты готовься уйти через туннель. Я прикрою тебя».

«Ты его забетонировал».

«А ты проверь, насколько прочен бетон», — хмыкнув, Томас обрывает наш разговор.

Становится всё веселее и веселее. Что ещё произойдёт? Кто ещё хочет вернуться в мою жизнь? Мои братья, а может быть Рома воскреснет внезапно? Я уже, если честно, ничему не удивлюсь. Со слов Гелы, Русо всё знает. Буквально все теперь играют в другом свете. Она же сказала, что Русо уверен в предательстве Томаса. Он идёт за ним, чтобы убить Томаса. Но если Русо до этого не появлялся, значит, он был такой же мумией, как и Гела. И кто-то начал его воскрешать, чтобы вернуть сюда. Иначе бы отец точно не позволил мне править. Он искренне меня презирает, как и я его. Он бы не терпел моё правление, войну между кланами и коронацию Томаса. Он бы появился раньше, если был бы жив. Но он был в коме. Чёрт.

Стан мой брат. Мне не нужно даже спрашивать его об этом, потому что Стан вряд ли знает. Я уже уверена в этом. Я просто раньше не задумывалась о таком варианте, потому что считала свою семью образцовой, как и своих родителей. Но ввиду открывшейся мне информации, Стан легко может быть моим братом. Мы всегда были вместе. Мы были близки друг другу, и я люблю его, как брата.

Господи. Пора уже раскрыть все карты. Пора.

Глава 40

Думаю, что отлично опишет мою жизнь фраза: «Мой мир перевернулся с ног на голову». Это так. Не знаю, что думать. Не знаю, как я себя чувствую. Не знаю, что мне делать. Не знаю, как продолжать находиться в этом напряжении. Не знаю, что скажу Стану, когда увижу его. И выиграло слово дня «не знаю». Класс. Лучшего слова и не подобрать.

Забираюсь в машину Сава, ожидающего меня на границе наших владений.

— Мы серьёзно поедем на машине? — спрашиваю, скептически выгибая бровь, и откидываюсь на сиденье.

— Мы бросим её в городе и потом пойдём пешком. Я, вообще-то, за продуктами выбрался. И было бы странно, если бы я просто исчез, — спокойно объясняет Сав.

— Ясно, — я закусываю губу и отворачиваюсь к окну.

Мы с Савом хорошо общались до всего этого. И я не знаю, как вести себя с ним сейчас. Кажется, что мы потеряли ту дружескую ноту. Послевкусие осталось абсолютно неприятное.

— Томас провёл весь вечер с Наимой.

— Я знаю, — сухо отвечаю.

Боже, как мне это не нравится. Понимаю, что Томас делает всё для того, чтобы добыть информацию, но чувствуя прикосновения Наимы к нему, её флирт и попытки раздеть Томаса, я просто едва держалась. Наверное, хорошо, что я ушла из замка, иначе бы не выдержала отвращения и просто убила бы Наиму. Её ведь так легко убить, она слабая против меня. Я могу разорвать её одной рукой, что и сделаю немного позже.

— Почему женщины считают, что раз у них есть вагина, в которую можно вставить, то они обладают властью? — задумчиво спрашиваю Сава.

— Потому что для них это всё, что, по их мнению, ценно. Они именно так ценят и преподносят себя.

— То есть женщина — это только вагина в их понимании?

— Верно. Но без мужчин они бы так не считали. Мужчины очень неудовлетворены в своих сексуальных фантазиях.

— Мужчины и женщины травят друг друга, чтобы скрыть свои минусы. Мило, очень мило, — фыркнув, усмехаюсь.

— Это самый странный разговор, который мы когда-либо вели с тобой, — замечает Сав.

— Нормальный. Обычный разговор.

— Флорина, я же разбираюсь в психологии и знаю тебя. Говори уже, насколько ты меня презираешь, ненавидишь и не понимаешь. Давай, я выдержу.

Сав бросает на меня равнодушный взгляд. Да, это может так показаться, но я тоже знаю его. И я знаю, что за этим равнодушием прячутся чувство вины и страх. Я знаю, что Сав не расслаблен, а устал до чёртиков, и внутри него творится личный ад. Я знаю, что за всё это время Саву было, вероятно, так же невыносимо всё происходящее, как и мне.

— Я не ненавижу тебя, — медленно начинаю. — Нет. Сначала да, я злилась на тебя, потому что думала, что ты убил свою семью. И ты не можешь меня обвинять в том, что я презирала и тебя, и Томаса. Методы были жестокими. Вы хорошие актёры. Я, правда, верила в то, что вы монстры. Но сейчас… наверное, я бы сказала, что мне очень жаль. Жаль, что ты и твоя семья, как и остальные невинные вампиры, оказались втянуты во всё это дерьмо из-за моего отца и, вообще, рода Монтеану. Мне жаль, что я была настолько глупа и верила в то, чего не было, как и не могла защитить вас. Мне жаль, просто жаль, что всё это происходит сейчас с нами. И у нас нет другого выбора, как только дойти до конца, что бы это ни значило. Жаль.

Сав поджимает губы и морщит нос. Затем он быстро касается правого глаза и прочищает горло.

— Чёрт, Сав, ты же не плачешь? — в шоке шепчу я.

Он сильнее сжимает губы и втягивает носом чёртовы сопли. Господи.

— Это ад, — тихо говорит он. — Ад заставить себя ненавидеть тех, кем дорожишь. Ад, потому что без реальной ненависти не одурачить других. Ад, ведь в один момент ты понимаешь, что уже не знаешь, где твои настоящие эмоции, а где вымышленные. Ад, потому что ты теряешь веру во всё. Ад. Это ад. Чёртов ад, в котором я не хотел участвовать, но мне пришлось, чтобы защитить свою семью и… помочь Томасу. Он пришёл ко мне заранее. За пять лет до того, как ты должна была приехать. Он был другим. Я знал, что он вампир. Знал. Я хоть и был полукровкой, но внимателен к мелочам. Я всё знал, но делал вид, что ни о чём не подозреваю. Томас пришёл и поставил мне условие: или я работаю на него, или он убьёт мою семью. Он был другим. Холодным и жестоким. Даже взгляд его глаз был острым, словно кинжалы. Он рассказал мне, что мы должны уничтожить Монтеану. Всех. У него были веские аргументы. Мне было всё равно до этого дня. Всё равно, кто правит, кто и где живёт. Меня это не касалось. Но потом Томас сказал, что он убил моего отца. Та сыворотка, которая была в тебе, была и в моём отце. Мой отец был одним из испытуемых и добровольно согласился на это, потому что считал, что Монтеану не дали ему того, что обещали. Ты не дала. И да, я разозлился. Я злился и согласился на все условия, обещая работать вместе с ними.

Сав делает паузу, а я даже не шевелюсь, чтобы не нарушать его речь. Ему необходимо рассказать это сейчас, а мне нужно это услышать.

— Потом наступил день «икс». Да, я не отрицаю, что был настроен крайне негативно к тебе и твоему нежеланию, вообще, заботиться о нас. Я убедился, что Томас был прав. Ты ещё одна из Монтеану, которой плевать на нас. Но потом… потом я понял, что ты ни черта, вообще, не знаешь. У тебя абсолютно другое представление о том, что случилось. И тогда подключился Томас. Я познакомился со Станом, который тоже оказался совсем другим. Ничего не сходилось, и я поделился своими подозрениями с Томасом. Ты, действительно, умирала и хотела этого, искренне желала наказания за то, что, по-твоему мнению, сделала. Но я-то знал другую правду, как и Томас. А затем день за днём ситуация прояснялась. Ты была милой и одинокой. И что-то внутри меня тоже изменилось. Я понял, что осудил тебя за то, что выбрала твоя семья. Как и осудил своего отца, за то, что он выбрал, не поставив меня в курс дела. Томас тоже начал сомневаться, а ещё его видения, которые синхронизировались со Станом. Это было очень странно для всех. Томас, который абсолютно не собирался сближаться с тобой, вдруг изменил ход своих мыслей. Привязался, испугался и не знал, что ему делать дальше. Из всего этого я вынес, что судить детей по поступкам их родителей запрещено. Судить, вообще, не стоит. Никогда не угадаешь, какой ад этот человек проходит на самом деле. Никогда не знаешь, что именно твоё слово может стать для него спусковым крючком. Никогда не угадаешь, когда ты станешь убийцей. Так что мне тоже жаль. Жаль, что все мы ошиблись. Жаль.

— Спасибо, — шепчу я.

Сав кивает мне и мягко улыбается.

— Ты мне очень нравишься, Флорина. Ты сильная внутри. Но я презираю Монтеану. Презираю их за всё, что они сделали с нами. Презираю твой род.

— Ну, здесь наши чувства похожи, Сав. Я тоже презираю Монтеану. И я бы не прочь убить их всех до последнего. Потому что я не Монтеану. Я Моциону. Я дочь Рома, и мне плевать, кто и что говорит. Я дочь Рома и никогда не подведу своего папу. Никогда. Я желаю Русо смерти. Он придёт, и плевать, что скажет и подумает обо мне, но каждую секунду я буду стремиться убить его. Каждую. За всё, что он сотворил с нами. Он будет отвечать перед жертвами своей власти.

Понимать, сколько судеб разрушил мой отец, страшно. Это ж если подсчитать, то можно прийти в ужас от того, сколько вампиров пострадало. Но ничего. Уже скоро. Я не такая сильная, как отец. Но рядом со мной Томас, и вместе мы сильнее его. Вместе мы сможем выстоять. Я уверена.

Мы бросаем машину на одной из парковок возле торгового центра, и я следую за Савом, он пробирается по лесу, путая наши следы на всякий случай. Мы довольно долго несёмся по местности, пока не оказываемся возле небольшого отеля в горах. Самый обычный отель, ничего примечательного, как и расположен довольно далеко от замка, и в то же время прибыть туда можно за пару часов.

Мы входим в отель через заднюю дверь и поднимаемся на второй этаж. Я принюхиваюсь, улавливая аромат Стана. Сав стучится в одну из дверей, и она сразу же распахивается.

— Майди, — облегчённо шепчет Сав. Его жена хватает Сава за рубашку и затаскивает в номер, а затем со слезами на глазах прижимает к себе. Я спокойно закрываю дверь, не сумев сдержать благодарной улыбки за то, что они все живы. И они все здесь. Все три сына Сава и его жена, но нет Стана. Я чую его запах, словно он был здесь минуту назад.

— Ваше Величество, — Майди улыбается мне, и я киваю.

— Мы вампиры, — довольно тянет старший из сыновей, Рэндольф.

— Я заметила. Вам идёт. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. Мы в порядке.

— Брит? — Я перевожу взгляд на младшего и самого скромного. Он слабо улыбается и кивает мне.

— Привыкаю потихоньку.

— Мне жаль, что тебе пришлось обратиться.

— Мне нет, — он отрицательно мотает головой. — Не жаль. Я хотел быть вместе с родителями. И сейчас нахожусь рядом с ними. Не важно, кто я и как выгляжу. Важно, что мы вместе.

Моё сердце болит от зависти, глядя на то, как Сав взъерошивает волосы сына и обнимает его. Я рада за них, но видеть… любовь родителей, такую искреннюю и такую осязаемую, невыносимо.

— А Стан…

— Направо через два номера. Он пошёл в душ и перекусить, — подсказывает мне Майди.

— Была рада увидеться, — кивнув всем, я выскакиваю из номера и иду к Стану.

Настойчиво стучусь, слыша за дверью его бубнёж. И когда дверь распахивается, то падаю ему в руки. Стан смеётся и кружит меня.

— Привет, — улыбаюсь я, когда он ставит меня на ноги и захлопывает дверь ударом ноги.

— Привет.

Я смотрю ему в глаза, и они живые. Ничего не осталось в нём от того сломленного, сходящего сума вампира, каким я видела его совсем недавно. Наоборот, он стал ещё величественнее, сильнее и увереннее в себе.

— Ты жив, — шепчу, касаясь его лица.

— И ты жива. Мы счастливчики, да? — улыбается он.

— Да, но мне нужно поговорить с тобой.

— Знаю, Томас сказал мне, что Русо уже поблизости и…