Цветок вампира - аконит [Лили Мокашь] (fb2) читать онлайн

Лили Мокашь Цветок вампира - аконит Пролог

Никогда бы не подумала, что умру вот так. Последние несколько месяцев опасность нависала над моей головой всё ниже, однако каждый раз длинны цепких пальцев тьмы едва хватало, чтобы коснуться хотя бы макушки. Мама всегда твердила, что я родилась в рубашке. Выходит, природная броня меня всё же подвела.

Я лежала на холодной земле посреди зимнего леса. Взгляд устремился вперёд, впиваясь в ухмыляющееся лицо моего убийцы. Уголки его губ измазали тёмно-бордовые капли крови, которая ещё когда-то текла по моим венам. Он с чувством стёр большим пальцем оставшуюся жидкость и потянулся к моему лицу.

— Попробуй.

Отдать жизнь ради любимого человека — не самая худшая смерть. Понимала ли я, что могу пожалеть о своём выборе? Безусловно. Но именно в эту минуту, когда я смотрела в почти светящиеся синевой глаза, это казалось неважным. Почти невозможным в разрезе вечности. И именно поэтому я послушно слизнула кончиком языка каплю, наполнившую рот солоноватым привкусом, напоминающим железо. Незамедлительно после этого моё тело охватила прожигающая изнутри агония. Пути назад больше не было.

Глава 1. Всё с нуля

Приборная панель сообщила, что за окном больше тридцати пяти градусов тепла. Типичное для августа пекло в Ростовской области. Старенькая «Лада» мамы гудела, сопротивляясь на скорости потокам ветра. В салоне тихо играла какая-то музыка, но из-за бушующих в салоне дуновений казалось невозможным разобрать слова. Непослушные пряди били по лицу и плечам. Сколько ни пытайся заправить за ухо — бесполезно. Все резинки, как назло, я убрала в чемодан. Вот же дура! Знала ведь, что до аэропорта путь неблизкий, а на улице стоит такая жара. Сегодня я «возвращаюсь к истокам», если это можно так назвать. Железная птица за несколько часов отнесёт меня в Новосибирск, и после непродолжительной дороги в поезде, я окажусь в месте, где родилась семнадцать лет назад — в Ксертони. В этом непримечательном городке дожди идут чаще, чем где-либо ещё в России, а если верить интернету, то солнечных дней здесь и вовсе меньше месяца в год. Окружённый в кольцо из гор и лесных чащ он существовал самобытно, словно был одним на планете. Из мнимой изоляции, лишённой ощутимого тепла и света, мама сбежала со мной, когда мне было всего несколько месяцев от роду. В Ксертони же я маялась каждое лето по целому месяцу, когда ещё была жива бабка по отцовской линии, но в четырнадцать лет я наконец заявила, что с меня хватит сажания картошки на даче, где нет ни одного сверстника. Костя легко сдался, и поэтому последние три года планировал отпуск ближе к осени, и мы вместе отправлялись в Турцию.

И вот теперь я сама отправляю себя в ссылку, да не куда-нибудь, а именно в Ксертонь. Это решение далось мне тяжело. Не буду скрывать, я была просто в ужасе, потому что ненавидела город всей душой.

Ростов же казался мне прекрасным местом, где дороги, за редким исключением, ровные, а палящее солнце приятно облизывало кожу. Жизнь кипела здесь круглосуточно, в то время как в Ксертони всё закрывалось хорошо, если в шесть вечера.

— Ася, — уже перед посадкой мама осторожно потянула меня за край рукава, призывая остановиться, — Тебе не обязательно переезжать. Я заглянула в зеркальное отражение идеальной копии собственных глаз. Только в отличие от моих, мамины были подчёркнуты пучком тонких морщин в уголках от частых улыбок. Первое, что я всегда вспоминаю, думая о Марии — это задорный звон её смеха. Я была точной копией этой женщины с тёмно-карими глазами и каштанового цвета волосами, вот только её жизнерадостность и легкомыслие не унаследовала. Во взгляде матери легко улавливалась невысказанная мольба, от которой внутри у меня всё сжималось. Как я могу бросить такую нежную, сердечную женщину, которая сама была словно маленький ребёнок? Правда теперь груз опеки упал на плечи нового мужа мамы. Теперь Сашке следить, чтобы коммуналка была оплачена вовремя, в холодильнике к ужину нашлась еда, а в баке машины — бензин.

— Всё нормально, мам. Так будет лучше для всех. Тем более, я сама хочу пожить в Ксертони.

За последнее время я повторяла эту ложь так часто, что уже почти поверила в неё сама. Врать я никогда не умела, но неделя самоубеждений сделала слова более правдоподобными. Во всяком случае, мама купилась.

— Передавай привет Косте.

— Да, конечно, — я раскрыла объятия, и мама тут же в них погрузилась. От неё пахло земляничной жвачкой, летом и корицей. Запахи, ассоциирующие у меня с домом и теплом.

— Скоро мы снова увидимся, — уверяла она, — Возвращайся домой, когда захочешь. Я вернусь, как только тебе понадоблюсь, вот увидишь. Мигом. Из мамы тоже никудышная лгунья. В её широко распахнутых глазах легко читались все эмоции: бросить Сашку посреди череды из матчей выше её сил. Именно поэтому я должна уехать, чтобы не заставлять беспокойное сердце Марии выбирать между чувством долга и любовью. В конце концов, а почти выросла и скоро закончу школу. Мама же не становится моложе и хорошо, если кто-то всегда будет рядом с ней, когда я поступлю в институт.

Ещё с минуты мы стояли, державшись за руки, пока по громкоговорителю не объявили открытие гейта. В последний раз мама коротко обняла меня, и я отправилась на посадку чувствуя, что она провожает меня взглядом до самых дверей.

Четыре часа перелёта от Ростова-на-Дону до Новосибирска, ещё два на пригородном поезде до станции «Большая Торана». Ни перелёт, ни тряска в поезде не беспокоили меня так сильно, как перспектива провести час наедине в машине с Костей. Предметом наших извечных споров было то, что я почти никогда не называла его папой.

Первые годы детства мы не виделись. Мама растила меня вместе с бабушкой, перебиваясь на двух работах, пока однажды на пороге не объявился отец. До сих пор не понимаю, как ему удалось тогда нас разыскать в чужом городе. Мария думала, что всё дело в связях: хороший полицейский ими быстро обрастает, а со стремительно проносящейся карьерной лестницей Костей знакомые множились, как пирожки из печки. В тот день мама с папой несколько часов проговорили на кухне, шепчась за закрытой дверью. Пару раз я на цыпочках прокрадывалась по коридору, чтобы подслушать, но едва мне удавалось прикоснуться ухом к двери, как, откуда не возьмись, появлялась бабушка. Словно провинившегося котёнка, она отгоняла маленькую меня от двери и вскоре я оставила попытки, вернувшись к просмотру мультиков. Когда родители появились в комнате, лица их были серьёзны. Мама и папа расселись по обе стороны от меня. Мы много говорили в тот день, но я едва ли запомнила слова. Наиболее ярко в памяти запечатлелся момент, когда Костя, не находя подходящих фраз, пытался на пальцах объяснить, что он — мой отец, избегая объяснений «откуда берутся дети». С тех пор я и начала проводить в Ксертони несколько недель в год, чтобы получше узнать отца.

Я прокручивала это воспоминание в голове, повторяя про себя это странное слово «папа». Пробовала каждую букву, стараясь в подходящий момент поздороваться с Костей и как ни в чём не бывало выпалить дежурную фразу, надеясь сделать ему приятно. В конце концов, нам предстояло жить бок о бок до новогодних каникул и важно начать с позитивной ноты, чтобы не испортить друг другу ближайшие полгода.

Однако планы, насколько бы продуманными они ни были, часто противоречат нашим желаниям. Перрон оказался ниже моих ожиданий. Схватившись обеими руками за ручку чемодана, я попыталась его приподнять и охнула от тяжести. Завалившись набок от неожиданности, я еле удержала равновесие, найдя опору у ближайшей стены. Позади неожиданно скопилась толпа недовольных людей. Одни из них цокали языками, другие недовольно вздыхали, тихо приговаривая ругательства, но никто не помогал. Они просто стояли и смотрели на мои отчаянные попытки спустить неподъёмный кирпич с милой фиолетовой ленточкой на рукояти. Бессилие раздражало, уходящее время — ещё больше. Я не могла представить, через сколько вновь закроются двери и поезд отправится дальше. Пробовала обхватить чемодан и так, и эдак, но упрямый кирпич казался таким же неповоротливым, как и его хозяйка. Непослушные пряди упали на лицо, закрывая обзор. Становилось жарко. Хотелось хорошенько пнуть чёртов чемодан и смотреть, как он летит камнем вниз. Я была готова уже отправить его в полёт, как услышала знакомый голос:

— Ася! Ася, брось. Я спущу.

Я разогнулась и увидела отца. — Спасибо, Костя.

С момента нашей последней встречи он почти не изменился. Тёмно-синяя полицейская форма подчёркивала широкие плечи и подтянутый торс. Неизменные чёрные как смоль усы красовались ровной полоской над верхней губой. Сильный и проворным, отец лёгким движением спустил багаж на платформу, после чего подал мне руку. Я осторожно вложила свою ладонь, принимая помощь. Позади раздался смешок от которого лицо моё обдало жаром. Костя выглядел достаточно молодо, несмотря на прокрадывающуюся в висках седину. Довольно часто нас принимали за парочку влюблённых, а не за отца и дочь. Я ненавидела косые взгляды, которыми нас одаривали на улице. Каждый раз было ужасно стыдно, когда это происходило. Поскорей бы мы доехали до Ксертони, где каждый проходимец знает отца в лицо.

Во всей этой ситуации Костя проявил исключительное благородство: он широко улыбнулся ожидающим людям и даже помог им тоже спустить сумки, в то время как я, наверняка заливавшаяся краской, стояла рядом, опустив взгляд. Он был таким во всём.

Когда я решила обсудить с отцом идею о переезде, он, вопреки моим ожиданиям, охотно согласился. Мне было трудно представить, что мужчина, столько лет носивший знание холостяка, будет готов принять дочь на полгода. Костя же наоборот, по-настоящему обрадовался, и уже записал меня в местную школу. Даже собирался подарить машину к выпуску в надежде, что Ксертонь завладеет сердцем дочери и та решит поступить в местный институт.

Так далеко загадывать мне не хотелось несмотря на выпускной класс. Я много и прилежно училась, да и никогда не имела проблем с учителями. Проще говоря, характеристика по выпуску у меня должна быть превосходной, как и аттестат. Не золотая медаль, но без троек. Оставалась только наконец решить: кем же я хочу быть?

Это задача казалась мне непосильной. Вот как в семнадцать лет можно точно знать, кем хочешь быть всю оставшуюся жизнь? Я восхищалась подругами-одноклассницами, что остались в обжигающе жарком Ростове. Уж они то знали, чего хотели от жизни. Некоторые из них были твёрдо намерены отучиться на врачей, другие на юристов, считая, что это всегда будет востребовано. Мне же предстояло определиться до февраля — именно до этого времени можно записаться на ЕГЭ по нужным к поступлению предметам.

По дороге к дому Костя не умеючи пытался меня разговорить, чтобы в машине не нависала неловкая тишина. Мы оба не были болтливы, к тому же понятия не имели, о чём друг с другой разговаривать.

— И всё-таки снова в Ксертонь, да? Я всегда думал, что тебе, как и Марии, здесь не нравится.

— Так и есть, — я лишь пожала плечами и продолжила смотреть в окно на проносящийся мимо лесной пейзаж, — Я подумала, что так будет лучше для всех. В конце концов, я здесь родилась. Можно попробовать дать этому городу ещё один шанс.

— А ещё можно попробовать звать меня «папа», — в тоне его голоса прослеживался лёгкий смешок.

Костя так часто поправлял меня, когда я звала отца по имени, что сомнений не оставалось — его задевала эта тема, однако поделать с собой я ничего не могла.

— Можно и попробовать, — только и выдавила я из себя в ответ, не разделяя его веселья. — Что-что? Не расслышал? Здесь, кажется, чего-то не хватает? — Можно и попробовать, па-па. Отец радостно засмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу, как бы говоря «всё у нас с тобой будет нормально», но я не была настолько же уверена.

Мне было грустно осознавать, что вся привычная жизнь осталась там, в Ростове. Хотелось помолчать и просто позволить себе это чувство. К счастью, по радио заиграла любимая песня отца. Кажется, это была группа «Би-2». Подпевая, Костя прибавил громкость. Я невольно прониклась к ритму песни и начала в такт притаптывать ногой. Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча, а музыки кое-как помогла совладать с моим настроением. К концу дороги я подпевала вместе с отцом задорную песню Чечериной, начиная думать, что возможно Костя прав — всё у нас будет нормально.

Почти через час мы проехали дорожную табличку с надписью «Ксертонь» и вот уже на третьем повороте после въезда в город, машина свернула в наш посёлок городского типа — «Буград». Не глядя, Костя петлял по дворам, где едва ли могли разъехаться встречные машины из-за припаркованных и тут и там авто соседей. Вскоре мы пробрались по серому лабиринту к заветному длинному дома, что местные прозвали «Ель» из-за его пятнистой окраски из всех оттенков зелёного. Трёхэтажный дом растянулся на три подъезда, в одном из которых и находила квартира Кости.

Выйдя из машины, я пошла к багажнику, желая достать чемодан, но едва за ним потянулась, как услышала бормотание Кости, строго-настрого запрещающего мне это делать. Не имея ничего против, я пошла в сторону подъезда и на мгновение застыла, пытаясь вспомнить код от входной двери. С третьей попытки у меня получилось и, к счастью, Костя был слишком увлечён вознёй с чемоданом, чтобы стать свидетелем этого позора — ну как можно забыть код от родного дома?

Что меня удивляло в квартире отца, так это её опрятность. Четырёхкомнатная квартира с большим общим залом не вписывалась в моё представление о холостяцкой жизни. Она больше подходила большому, шумному семейству, наполняющего окружающие стены звонким смехам и суетой по выходным. Насколько я знала, после мамы у Кости не было ни с кем серьёзных отношений. Во всяком случае, отец ни с кем меня не знакомил, да и в доме никогда не наблюдалось незнакомых женских вещей, закрепляя эту идею в моей голове. Светлая, практичная квартира с объединённой через барную стойку кухней с залом, где всегда царил порядок, могла бы намекнуть на присутствие хозяйки, но на деле она твердила лишь на отсутствие кого-либо живого большую часть времени в квартире. О том, что владелец дома Костя, говорила лишь уставленная фотографиями антресоль, на которых стоял плотный ряд кадров с путешествий и трофеев после рыбалки.

Отец много времени проводил за ловлей рыбы. Он рассказывал, что Обь полна водных тварей и только ленивый может уйти с пустыми руками. Я ленивой не была, однако, во время немногочисленных попыток отца привить мне любовь к его хобби, лукошко оставалось пустым. Рыбалка, как вид спорта, казалась мне чуждой.

Впрочем, как и любой другой спорт, требующий ловкости или координации, чем я от природы никогда не могла похвастаться, заваливая сдачу нормативов на уроках физкультуры. Одно дело сидеть несколько часов подряд с книгой в руках, чувствуя её прекрасный, уникальный аромат. Окунаться с головой в захватывающую историю, что будоражит порой не только воображение, но и сердце. Чем больше я увлекалась чтением, тем больше хотела связать с литературой свою жизнь, но стоило мне едва поднять эту тему, как Костя в один голос с мамой, начинали меня убеждать, что это не прибыльно и времени не стоит. Хотя бы в чём-то родители были солидарны.

Дальняя комната в квартире была заперта на ключ и предназначалась мне в те редкие визиты, что я здесь оказывалась. Даже когда я зареклась вновь сюда возвращаться, отец не стал её переделывать под другие нужды и это казалось одновременно как милым, так и довольно грустным. Получается, он был не готов расстаться с мыслью, что ноги моей не будет больше в этом дома. Продолжал надеяться и, вот, его труды оправдались самым неожиданным способом.

Отпирая дверь, он протянул мне ключ и пропустил вперёд, бегло рассказывая:

— Я обновил краску на стенах к твоему приезду и установил антимоскитную сетку. Уже, конечно, конец августа, но не обманывайся: если захочешь проветрить, лучше не включать свет, тем самым привлекая мелких насекомых. От всяких мотыльков она, конечно, защитит, но вот комары, — Костя поморщился, — Эти засранцы куда хочешь протиснуться.

Мне было смешно слышать ругательства от отца, и я улыбнулась, вежливо оставляя смех при себе. Обводя комнату взглядом, создавалось впечатление, будто я никогда её не покидала. Стены после повторной покраски стали чуть более яркого, сиреневого цвета. В остальном, всё было по-старому. На окне висели всё тот же полупрозрачный тюль с витиеватым кружевом, а на подоконнике стояли неизменные кактусы — единственные растения, что я просто неспособна убить.

Над рабочим столом возвышалась полка с любимыми книгами из детства: виднелись потёртые корешки томов «Хроник Нарнии», «Артемиса Фаула» и «Алисы в Стране Чудес». Даже повзрослев, я нежной любовью любила эти истории, вспоминая, как ночами под одеялом, вооружившись фонариком, пыталась расшифровать код снизу страниц, чтобы узнать, о чём же говорилось в «Коде вечности»?

Костя ретировался, позволив мне немного передохнуть с дороги, разобрать вещи. Я была ему за это благодарна и немедленно приступила к распаковке чемодана, чтобы и дальше не увязать в потоке воспоминаний.

Едва я закончила раскладывать вещи, как по квартире раздался звонок. В зале послышались тяжёлые шаги Кости и вскоре дом наполнился ещё двумя мужскими голосами. Я отчётливо улавливала приветливую интонацию и звонкий смех, но едва ли могла разобрать слова. Взяв в руки телефон, я открыла браузер, сверила расписание спортивных программ и посмотрела на время.

«Ну конечно, матч Премьер-Лиги», с горестью подумала я, понимая, что ради меня Костя вряд ли стал менять привычный порядок вещей. Помимо рыбалки и лихой езды, отец также любил смотреть футбол, а потому часто приглашал друзей и коллег вместе посмотреть матч. Не зря же он купил целый домашний кинотеатр в зал?

— Ася! У нас гости, выходи поздороваться, — крикнул Костя и я быстро поправила волосы, используя вместо зеркала выключенный экран телефона.

Скользнув за дверь, я быстро прошла через коридор в зал и увидела крупного мужчину в инвалидном кресле. Длинные чёрные волосы ниспадали на плечи, закрывая шею. На голове красовалась белая кепка с изображением волка команды Тамбова. Клетчатая рубашка в тон клетке была надета нараспашку, а под ней виднелась просто серая футболка, едва скрывающая за счёт своего цвета складку на животе. Лицо мужчины носило отпечаток времени, в виде тонких узоров морщин. Наиболее яркими из них казались то, что тянулись из уголков глаз: смотря на меня, губы растянулись в искренней улыбке:

— Ася! — мужчина раскрыл объятия в ожидании.

— Здравствуйте, дядя Дима, — я наклонилась и на мгновение сердечно обняла старого знакомца радуясь, что он всё такой же жизнерадостный, — Как ваши дела?

— Всё ещё танцую, — Дмитрий игриво подмигнул и коротко осмотрел меня с головы до ног, — И когда ты успела так вырасти? Ещё вчера копалась в песке у нас на даче и тут на тебе — взрослая женщина.

Костя, убирающий в этот момент подушки с дивана, услышав последнюю фразу, бросил их на пол и недовольно вмешался в разговор:

— И ничего не взрослая. Вот институт закончит, тогда ещё посмотрим.

— А вот твой старик ничуть не меняется. Я рассмеялась вместе с дядей, понимая, насколько тот прав. Отец начал бухтеть себе под нос что-то нечленораздельное, пытаясь оправдаться, когда из-за спины послышался новый голос:

— Дядь Кость, пиво в холодильник?

— Денис, оставь пару банок на сейчас, а остальное убирай.

«Денис?» — имя показалось знакомым, и я обернулась, чтобы рассмотреть говорящего. У дяди Димы было много детей, но я общалась с ними только совсем в раннем возрасте. После того как Дмитрий попал в аварию, мы перестали с отцом приезжать к ним в гости. Насколько я знала, они никогда не теряли связь, однако дяде стало сложно продолжать присматривать теперь за оравой детей.

Передо мной оказался хрупкий, чуть смуглый юноша, со вздёрнутым носом и россыпью недозревших прыщей. Юношеский пух пока не преобразился в аккуратную мужскую щетину, а тело парня скрывал просторный балахон на молнии с принтом неизвестной мне рок-группы. Волосы у Дениса оказались того же цвета и длины, что и у отца, вот только в отличие от первого, сбивались в просаленные пряди. Да уж, он не был даже отдалённо похож на героя моих любимых романов. Впрочем, чего ещё ждать от современных мальчишек, которым интересны видеоигры да мемы из интернета?

Я встретилась с Денисом взглядом и на мгновение мне показалось, что он хотел что-то сказать, но запнулся. Парень рассматривал моё лицо, словно старался изучить кожу до мельчайших деталей. Я почувствовала, как от смущения начало жечь щёки и отвела взгляд. В неловкую паузу вмешался дядя:

— Ну что вы стоите, как чужие? Всё детство, значит, вместе козни дядьке строили, а теперь стоят, потупив взгляд.

Костя оказался более чутким и оценил обстановку лучше, а потому похлопал дядю по плечу, прерывая:

— Да они не помнят друг друга, смотри как оба изменились. Это отеческими глазами, они что в памперсах, что в пубертате выглядят одинаково. Тем более Ася же ещё и постарше Дениса на пару лет. Сколько тебе, напомни?

— Пятнадцать, — парень произнёс эту цифру с такой гордостью, будто за неё полагалась медаль.

— Ага, правильно помню, — отец начал представлять нас друг другу, — Ася, это Денис, вы играли в детстве у дяди Димы на даче. Денис, это моя дочь Ася. В детстве у неё были волосы посветлее и щёки побольше.

За «щёки побольше» я шлёпнула отца по ноге, ухваченной с журнального столика тряпкой, чтобы неповадно было обсуждать мой вес. Это непредусмотрительное движение развязало в зале настоящую бойню: едва я шлёпнула отца, как тот снял с дяди Димы кепку и козырьком щёлкнул меня по лбу. В ответ я ухватила за лежащую на полу диванную подушку и, хотела кинуть его в сторону Кости, вот только кидала я так же плохо, как и держала баланс, так что она отлетела в сына дяди. Он ждать ответа не заставил и запустил её в меня обратно. Мы играли так, словно снова были детьми, к которым родители приехали в лагерь на каникулы, звонко смеясь.

Веселье кончилось, когда дядя посмотрел на настенные часы и охнул:

— Матч! Матч уже начался!

Все мужчины быстро расселись на диване и включили телевизор, внимательно следя за игрой. Мне же футбол был совсем неинтересен, поэтому я отправилась на кухню, чтобы нарезать бутерброды и себе, и гостям. В холодильнике я быстро нашла докторскую колбасу и кусок сыра. Сделав каждому по три бутерброда и уничтожив тем самым весь имеющийся в доме хлеб, я вернулась в зал, где была встреченная радостным улюлюканьем, словно охотник, вернувшись к племени с добычей. Костя подвинулся, освобождая мне место, и я с удовольствием поела вместе с ними и в какой-то момент даже начала смотреть игру, пусть и мало что в ней понимая.

Мужчины кричали, называя фамилии игроков и советуя, что те должны сделать в следующий момент. Размахивали руками и выли, когда в ворота их команды забивали гол. Я почти молча наблюдала за отцом, слушая его пояснения к игре, но так ничего и не поняло. Но если честно, мне по-настоящему понравился этот вечер. Поэтому, когда гости ушли, я забыла обо всех тревогах и в хорошем настроении легла спать, позабыв о том, что завтра предстоит то ещё испытание — первый день в новой школе.

Густой туман — вот что я увидела, выглянув с утра в окно. Пасмурное небо нависало над домами, как и в детстве. Я грустно вздохнула, смотря на молочную дымку, стелящуюся между домов и понимая, что к такому виду мне ещё предстоит привыкнуть.

Несмотря на размер квартиры Кости полноценная ванная комната тут была только одна. К удаче отец встал раньше и к моему выходу из комнаты уже суетился на кухне, готовя завтрак. Коротко поздоровавшись, я поспешила в ванную, борясь с соблазном прямо сейчас сесть за стол: по всей квартире разливался аромат свежезаваренного кофе, румяных тостов и поджаристой яичницы. Мой любимый набор.

Наспех умыв лицо и расчесав непослушные пряди, я собрала волосы в высокий, немного небрежный хвост, чтобы волосы со стороны не казались совсем уж прилизанными. Несколько коротких прядей выбились и были отправлены в ссылку — то есть, за ухо.

Прошмыгнув после ванны в свою комнату, я сменила любимую пижаму с оленями на одежду, более подходящую для школы. К счастью, в филиале старшей школы Ксертони не было никакой формы. Разве только синие джинсы запрещали носить, но у меня отродясь таких в гардеробе не водилось. Раскрыв дверцы шкафа, я заглянула внутри, пытаясь вспомнить, что из одежды вообще с собой взяла. Большего всего в моём гардеробе преобладали «лесные» цвета, как звала их мама: то есть все оттенки зелёного, коричневого и чёрного, с редкими находками белого цвета на самых дальних вешалках. Немного подумав, мой выбор пал на суженые книзу чёрные джинсы и тёмно-зелёную кофту с V-образным вырезом, которую я решила надеть поверх белой майки на тонких бретельках. Не представляя, как сильно топят в местной школе, одеть вниз что-то лёгкое казалась мне более, чем просто осмотрительный. Смешно факт, но случалось, что в нашей школе в Ростове по ошибке отопление включали даже в мае. Чего я могу ожидать от Ксертони в начале сентября, оставалось загадкой, поэтому лучше триста раз подстраховаться, чем позже причитать и страдать.

Я вернулась на кухню, когда Костя уже раскладывал яичницу по тарелкам. На столе было уже накрыто, не хватало только столовых приборов. Поочерёдно открывая выдвижные ящики, я пыталась вспомнить, где лежали вилки. Память меня подвела, поэтому обнаружить желаемое удалось лишь случайным образом, у самого близкого к раковине ящика. Выудив из него пару ножей и вилок, я прихватила со столешницы сахарницу и поставила всё на стол.

Ели мы с отцом молча, но с аппетитом. Мне не хватало простой, домашней стряпни, которой очень редко готовила мама. Не то чтобы Мария не умела готовить, скорее просто не любила. С ранних лет я училась готовить себе сама и неплохо в этом преуспела. Однако пока сам суетишься у плиты, будто впитываешь все приятные запахи и заранее ими пресыщаешь. Из-за этого, когда садишься есть стряпню собственного приготовления, она словно теряет половину вкуса. Ни одна яичница в мире не может быть вкуснее той, что с любовью приготовил Костя.

Тишину в зале нарушал монотонный голос ведущей программы новостей. Даже полчашки кофе спустя, мне не удалось прогнать сон до конца, отчего я едва различала слова. Только после видеоряда с кадрами разрушенных домов и горящих машин стало ясно — произошла трагедия. Диктор же беспристрастно произносила заготовленную кем-то другим речь. Её глаза казались стеклянными и пустыми. Ничего не выражая, они смотрели в камеру, словно трагедия о которых женщина вещала с экрана на всю страну, не имела никакого значения. Кусок яичницы встал комом в горле от одной лишь мысли, что можно оставаться равнодушным, в то время как мир рассыпается по частям и собрать его никто не в силах.

***

Костя любезно подвёз меня до школы. Путь был не близким, но, к моему удивлению, трасса оказалась почти пуста несмотря на ранний час, словно никто в этом городе не спешил на работу. Придерживаясь скоростного режима отец, вёл машину, держа руль непринуждённой хваткой. Смотря на него, казалось, что нет ничего более естественного, чем управлять автомобилем, но я понимала, как обманчиво это чувство. Один раз мама выехала со мной в поле и предложила поменяться местами, желая показать, как водить машину. Мария почему-то считала, что она, как мать, просто обязана сделать это, а не профессиональный инструктор. Позднее я подумала, что у мамы просто не было средств, чтобы его нанять.

Никогда больше я не испытывала такого страха, как вмиг, когда моя нога отпустила педаль сцепления и машина рывком дёрнулась вперёд, а после чего и вовсе заглохла. Мне тряхнуло так неожиданно, что затылком я ударилась о спинку кресла и вскрикнула. Вслед за мной испугалась и мама, машинально дёрнув вверх ручной тормоз. Так закончился, едва не успев начавшись, мой водительский опыт. В тот день я зареклась, что никогда больше не сяду за руль. Не все люди рождены для этого. Да и на месте пассажира куда больше привилегий. Сидишь себе, наслаждаешься лесным пейзажем, проносящимся изумрудным вихрем за окном. Никакой ответственности, никакого контроля, никакого стресса — сплошное удовольствие. Ещё и музыку выбираешь, если водитель не против. Красота, а не жизнь.

Мой мнимый прагматизм разбился о голос Кости:

— Нужно будет подумать, как быть с другой половиной недели — начал отец, — Я смогу подвозить тебя до школы каждый день в ближайшее время. График дежурств сейчас не стабилен, люди потихоньку возвращаются с отпусков, и даже у нас в городе растёт преступность. Во всём виноват клятый сезон картофеля: фуры мотаются туда-сюда, прикрывая под клубнями всякую контрабанду, а мы как трюфельные свиньи её вылавливаем. Случается, пропадают девушки.

Отец обернулся и серьёзно посмотрел на меня, произнося последнюю фразу, словно проверяя, слушаю ли я. Удостоверившись, что моим вниманием полностью владеет он, а не проносящиеся за окном сосны, он продолжил, вновь смотря на дорогу:

— Темнеет сейчас рано. Вечером тебя заберёт Артём, мой коллега. У него такая синяя четырка, быстро разыщешь на парковке. Сегодня постараюсь привезти тебе велосипед. Пока совсем не похолодало — самое то. Вон там, видишь, — он указал пальцем в сторону дороги, не снимая руку с руля, — Чуть ниже уровня дороги идёт ещё одна небольшая, ближе к лесу, асфальтированная. Вот по ней прямиком доедешь до дома. Нужно будет только свернуть у указателя...

— ... на Буград. — закончила я за отца, догадавшись. - Если что кого-нибудь из одноклассников спрошу дорогу. Наверняка кто-то живёт поблизости. Костя пожал плечами.

— Очень может быть, да. Я, честно говоря, не в курсе, кто будет в твоём классе, но ребята всякие, конечно, есть в школе, — отец слегка свёл брови, что не ускользнуло от моего внимания, но лишь на мгновение, — В любом случае ты с кем-нибудь поладишь.

Оптимизма у Кости хватало на двоих. Мне бы хотелось поддаться его настроению, вот только трепет в груди с каждым километром лишь нарастал, перед лицом неизвестности. Мысль о том, что едва ли в маленьком городе кто-то задумает обижать дочь полицейского, в какой-то степени, успокаивала, но недостаточно для того, чтобы я поверила в себя.

В конце концов, я здесь всего лишь на полгода и могу прожить это время без друзей, правда?

На подъезде к школе образовалась пробка. Машины медленно тянулись к входу, где родители высаживали учеников и затем отправлялись по собственным делам. Я предложила Косте высадить меня ещё на повороте, но он отказался: так просто отцу было уже не выехать из этой очереди, да и на улице шёл мелкий дождь, больше напоминающий пыль, так что мне пришлось смириться.

Настала наша очередь. У входа, разбившись на небольшие компании, стояли, общаясь, такие же старшеклассники. Нехотя я выбралась из уютной кабины автомобиля и мысленно помолилась всем известным мне богам, приговаривая: «Не споткнись». Сделав глубокий вдох и придав лицу бесстрастное выражение, я зашагала по мощённой камнем дорожке и вскоре оказалась под навесом здания. Быстро взбежав по лестнице, я обернулась и поняла, что никто на меня даже не посмотрел. Миссия пройти незамеченной в потоке прошла успешно.

Я толкнула от себя деревянную дверь с витражной вставкой и оказалась в просторной рекреации, залитой тёплым светом от ажурных ламп, развешанных по обоим стенам. Справа от входа стоял небольшой стол, за которым сидела щуплая женщина в сиреневом костюме с мелкую кислотно-жёлтую клетку. При виде её одежды собственная показалась мне неуместно тусклой. На кончике носа дежурного учителя, почти спадая, ютились очки с круглыми линзами, как у «мальчика, который выжил». Преподавательница уткнулась в бумаги, разложенные на столе, словно изображая активную умственную деятельность. Была ли она на самом деле таковой, мне оставалось только догадываться.

Учительница подняла голову, едва мне стоило подойти к столу:

— Чем могу помочь?

— Доброе утро. Я Анастасия Черная, — сообщила я, и женщина тут же поправила очки на переносице, после чего одарила меня изучающий взглядом от макушки до кончиков пальцев. Новенькая в маленьком городке, да ещё и дочь местного полицейского, от которого когда-то давно сбежала жена. Кто бы сомневался, что я стану предметом для сплетен?

— Ах, ну конечно, — отозвалась женщина и выудила из стопки опасно накренившихся бумаг на краю стола лист с еженедельной таблицей, — Вот твоё расписание, класс 11А. На обороте распечатана карта школы.

Она проговорила все предметы целиком вслух, а затем маркером разметила на карте маршруты, после чего вручила мне карточку, в которой должен был расписаться каждый учитель. После уроков мне следовало принести её обратно на место дежурного преподавателя. Ответив на мои немногочисленные вопросы, женщина улыбнулась и выразила надежду в конце разговора, что мне понравится в Ксертони. Я постаралась улыбнуться в ответ, как можно естественнее, но собственное отражение в очках преподавателя доказывало обратное.

До звонка оставалось пятнадцать минут. Я вышла на улицу, желая подышать свежим воздухом и немного остыть. Волнение не отступало, однако холодный утренний воздух помог развеять мысли. Присев на ближайший бордюр, подальше от компаний из других учеников, я уткнулась в карту, стараясь выучить маршруты на день. В школе оказалось четыре крыла и на некоторые занятия предстояло пробираться через всё здание. На третьем этаже обнаружился сквозной переход, благодаря которому, чтобы пройти из первого сектора в последний, не приходилось спускаться в рекреацию. Это могло прилично сэкономить время с учётом, что я не перепутаю какой-нибудь поворот и не заблужусь вовсе. Достав из сумки с учебниками апельсиновый сок, я промочила горло и вернулась внутрь, стараясь дойти до кабинета без помощи карты. С приближением к заветной двери моё дыхание настолько участилось, что я очутилась на грани гипервентиляции. Попытавшись задержать дыхание, я переступила порог класса, примкнув к двум другим ученикам в безразмерных дождевиках, надеясь остаться незамеченной. Они остановились у двери и повесили куртки на длинном ряду из крючков. Видимо, в Ксертони дождевик был вещью первой необходимости и использовался регулярно.

Оказалось, я прошла за двумя девушками. Одна из них оказалась блондинкой с тонкой фарфоровой кожей, сквозь которую просвечивались линии вен даже на висках, вторая оказалась тоже бледной, но с пепельно-русыми волосами. По крайней мере цветом кожи в классе я не буду выделяться — ростовское солнце едва ли меня жаловало.

Я подошла к столу учителя, на котором красовалась начищенная табличка с надписью «Георгий Васильевич Радчинский». Преподаватель оказался рослым мужчиной с дряблым вторым подбородком и клиновидной лысиной, начинающейся от висков. Получив обходной лист, он посмотрел на мою фамилию и вытаращился так, что я почувствовала, как густо краснею. К счастью, свободное место оставалось только на задней парте. Глазеть на меня, сидящую так далеко, одноклассникам было непросто, но они всё же умудрялись поворачиваться поглазеть, как только учитель начинал писать на доске. Пол-урока я не поднимала взгляда с выданного списка литературы. Он оказался стандартным: Булгаков, Пастернак, Солженицын, Куприн, Горький. Всё это я уже давно прочитала. Открытие было приятным и, в то же время, скучным. Мысленно я пожалела, что не стала брать с собой старые конспекты и сочинения. Интересно, если я попрошу маму отправить тетради мне по почте, она согласится? В голове обыгрывая спор с Марией и придумывая аргументы, почему сдача старых работ не может считаться мухлежом, я не заметила, как закончился первый урок.

Прозвучал гнусавый звонок и все ученики, как один, принялись собираться рюкзаки и сумки. Я помедлила, не спеша столкнуться с кем-нибудь в проходе, как заметила движение в мою сторону. Нескладный парень, с ниспадающей чёрной чёлкой на глаза и россыпью прыщей на подбородке, шёл прямиком к задним партам.

— Ты Настя Черная?

С виду он казался чрезмерно доброжелательным, как мэр маленького городка с телевизионного экрана.

— Ася, — поправила я. Ученики, собирающие вещи с близстояших парт, разом обернулись, обратившись в слух.

— Следующий урок у нашего класса — ОБЖ с Мазепиным в четвёртом крыле. Знаешь дорогу?

Я неуверенно покачала головой, понимаю, что знаю только в теории маршрут.

— Пойдём вместе, так точно не потеряешься на переходе, — он подождал, пока я поднимусь с места, и поравняюсь с ним в коридоре, — Кстати, я Андрей.

— Очень приятно, — сказала я дежурно, а не потому, что на самом деле это чувствовала.

Куда ни повернись, ко мне были прикованы любопытные взгляды. Идущие позади одноклассники держались к нам с Андреем так близко, слова желали поймать каждое слово. Да уж, от такого внимания можно и параноиком стать.

— А ты чего без дождевика?

Я вновь пожала плечами.

— Не знала, что в Ксертони так принято. В Ростове редко идут дожди.

— Настолько редко? — его лицо показалось мне по-настоящему удивлённым.

— Ну, — я замялась, примерно представляя, — раз пять за сезон. И то, не очень обильно.

— Ого! А в остальное время, как с погодой?

— Солнечно в основном и ветрено.

Андрей, нахмурившись, осмотрел меня сверху вниз:

— Что-то ты не выглядишь загорелой.

— У меня мама — наполовину альбинос.

Он настороженно начал всматриваться в моё лицо, и я с грустью вздохнула. С таким трудом отращённому сарказму в Ксертони грозило полное вымирание.

Спустившись на третий этаж, мы свернули в переход и вновь начали поднимать до пятого этажа, но уже другого крыла. Дойдя до конца коридора, мы упёрлись в нужный кабинет. Андрей остановился, чтобы повесить на такую же, как в прошлом кабинете, вешалку дождевик. Пожелав мне удачи, он сел за первую парту по центру, а я же направилась к столу учителя с обходным листом.

Остаток утра прошёл примерно так же. Учитель геометрии Василий Александрович Петров, которого я в любом случае возненавидела за его предмет, стал единственным, кто в этот день вызвал меня к доске, устроив публичную казнь, заставив рассказать о себе. Я заикалась и краснея, не зная, что вообще могу о себе рассказать. К моему удивлению, по классу не разнеслось ни одного смешка, даже когда я пошла к своему место и споткнулась о край чьего-то рюкзака, брошенного на пол в проходе.

За три урока я запомнила несколько лиц из класса. Каждое занятие находился кто-нибудь посмелее остальных, в основном из мальчишек — представлялись, спрашивали, как мне первые дни в Ксертони. Никто из них не знал, что я была здесь и раньше, просто исключительно в рамках каникул. Я старалась быть вежливой и доброжелательной и, к счастью, схема школы в этот день мне не понадобилась вовсе.

Одна одноклассница села вместе со мной и на геометрии, и на английском, а потом позвала отправиться вместе на обед в столовую. Одноклассница была настолько худой, что казалась хрупкой. Ростом на пару сантиметром ниже моих ста шестидесяти пяти, но из-за объёмных каштановых кудрей, собранных в высокий хвост, эта разница терялась. Я не расслышала её имени на геометрии, поэтому всю дорогу только улыбалась и кивала, стараясь не выдать себя в надежде, что кто-нибудь её окликнет.

Мы присели в центре столовой за длинный белый стол с приставленными к нему однотонными лавками в цвет, где уже сидели подруги одноклассницы. Они сразу же представились, однако имена я забыла сразу же, как услышала — слишком много информации за один раз. Девушки явно восхищались одноклассницей, которая оказалась достаточно смелой, чтобы заговорить с новенькой. Я была за это благодарна, потому что самой мне всегда трудно сделать первый шаг. Сидя через несколько столов от нашего, мне помахал рукой уже знакомый, после урока литературы, Андрей.

Именно тогда, отвечая на приветствие и стараясь одновременно поддержать вежливый разговор с шестью незнакомками, я и увидела их впервые.

Они сидели в самом дальнем углу зала, расположенном у окна во всю стену, с видом на зелёную территорию при школе. Их было пятеро. Они не разговаривали между собой, а подносы с едой лежали перед ними нетронутыми. В отличие от большинства других учеников, эти не изучали меня взглядом, поэтому я смотрелась на них, не боясь пересечься взглядом. Холодные и недоступные, каждый из них смотрел в какую-то точку перед собой, словно размышляя о бесконечных тайнах мироздания, доступным лишь им одним. Однако ничего из того, что я перечислила, не было причиной моего интереса.

С виду они казались такими разными. Из трёх парней за столом один — крупнее других, имел телосложения атлета. Балахон в обтяжку сидел по всему его телу, подчёркивая рельеф мышц. Тёмные кудри топорщились из стороны в сторону, сохраняя идеальный завиток, словно перед школой этот парень проторчал не один час у зеркала, добиваясь идеального результата. Второй был выше ростом здоровяка, но значительно уже, хотя и его одежда намекала на скрывающуюся под ней мускулатуру. Медовый блондин, с прядями, едва ниспадающими ниже мочек ушей. Третий на их фоне выглядел не таких крепким, но едва ли давал фору в росте светловолосому. Каштановые волосы с выраженным отливом бронзы, были аккуратно пострижены у висков, диссонируя со взъерошенным верхом. В нём было больше дерзкости, присущей подросткам, хотя я легко бы приняла его за студента института, чем ученика старшей школы.

Во внешность сидевших вместе с ними девушек тоже не было единства. Та, что казалась повыше, отличалась скульптурной стройностью, словно модель, сошедшая с обложки глянцевого журнала. Рядом с такой красота любой другой одноклассницы меркла. Её волосы были мягкого песочного цвета и ниспадали волнами до самой поясницы, пытаясь укрыть идеальное тело от любопытных глаз. Вторая девушка напомнила мне эльфийку своими заострёнными кончиками ушей, открытыми благодаря элегантной короткой причёске. Невысокая, что особенно подчёркивалось, благодаря росту окружающих её ребят, и невозможно хрупкая. Иссиня-чёрные волосы торчали во все стороны, как многочисленные иголки, готовые в любой момент защитить свою хозяйку.

Несмотря на контраст, кое-что объединяло сидевших за одним столом, помимо безучастного взгляда. Их лица казались бледными, точно мел, даже если сравнивать с моим собственным оттенком кожи, словно их лиц никогда не касалось солнце. У всех пятерых цвет волос отличался, а вот глаза оказались пугающе одинаковыми,почти чёрными. Под ним пролегли глубокие тени с лиловым оттенком, как после бессонной ночи — единственное несовершенство, на фоне идеально отточенных и плавных линий лица.

Но и это не стало причиной моего интереса.

Я не могла оторвать от них взгляд потому, что такие разные и, в то же время, похожие лица, казались нечеловечески прекрасными. Такие лица можно увидеть разве только на страницах знаменитостей в социальных сетях или же на страницах модных журналов. Идеально отретушированные в жизни, как в режиме online. Я не могла сказать, чья внешность из них привлекала больше, но не могла оторвать взгляд.

На моих глазах невысокая девушка поднялась из-за стола и подняла уставленной едой поднос, что так и осталась нетронутой. Лёгкой поступью танцовщицы она прошла к ленте и поставила на неё обед. Поражённая её гибкой грацией, я затаила дыхание, сомневаясь, что живой человек вообще может так передвигаться без каких-либо усилий. Мгновения и она исчезла, упорхнув через дверь в рекреацию. Только тогда я очнулась. Последний раз бросила взгляд в сторону стола «пятёрки» и увидела, что остальные по-прежнему сидят на своих местах.

— Кто это? — спросила я девушку, имя которой забыла, но помнила, что сидела вместе на английском.

Кудрявая обернулась, проследив за направлением моего взгляда, хотя, вероятно, и так догадалась по моему голосу, о ком идёт речь. И вдруг ей ответил взглядом он — самый хрупкий мальчишка, с бронзовыми волосами. Долю секунды незнакомец смотрел в глаза моей соседке по парте, а после метнул взгляд тёмных глаз на меня.

Он отвёл взгляд быстрее, чем я, однако этого вполне хватило, чтобы запылали щёки. Этот едва уловимый взгляд был совершенно равнодушным, словно кто-то позвал его по имени, и тот машинально обернулся.

Одноклассница смущённо захихикала, поправляя за ухо, выбившуюся из хвоста, прядь волос, и уставилась в стол.

— Это Смирновы — Эдуард и Артур, рядом с ними — Виола и Максим Яковлевы. А та девушка, что сейчас ушла, — Диана Смирнова. Все они живут вместе у доктора Смирнова и его жены, — подавшись вперёд через стол, прошептала она.

Я мельком взглянула на красавца, который казался мне в семье самым младшим. Теперь он сидел, уставившись в поднос. Его длинные пальцы по маленькому кусочку отщипывали тесто у лежащей перед ним пиццы. Подбородок на лице подрагивал, однако губы оставались сомкнуты. Остальные сидящие за столом не смотрела на него, но у меня создалось впечатление, будто они переговариваются.

Такие популярные фамилии и такие редкие имена, казались причудливым сочетанием. Неестественным, словно выбранными родителями небрежно. А может, здесь, в маленькой Ксертони, такая мода? Задумавшись об этом, я наконец вспомнила имя соседки по парте с урока английского — Татьяна Ростова. Обычное имя. Обычная фамилия. Естественное сочетание.

— Они все выглядят...очень симпатичными, — осторожно сказала я, стараясь не показать искреннего восхищения.

— О да! — Таня захихикала, кивая, — Но даже и не думай пытаться. Они всё время вместе, держатся особняком и сторонятся остальных. Ну и четверо из пяти уже заняты: Артур с Виолой, а Максим с Дианой.

От меня не ускользнули ноты осуждения и досады в голосе. Как, наверное, это скандально для маленького городка, когда подростки, воспитанные одной семьёй, не скрывают своих отношений на людях, да ещё и спят под одной крышей. Могу только догадываться, какие слухи ходят о них по Ксертони. Вот уже точно кто находится в моей штуке круглый год. О том, что я новенькая, все забудут уже через неделю, а вот об их семье вряд ли.

— А кто из них Смирновы? — уточнила я, — Они совсем друг на друга непохожи.

— Смирновы и не родственники. Ну, в кровном смысле. Доктор Смирнов совсем молодой, чуть за тридцать. Все дети — приёмные. Яковлевы, светловолосые — близнецы, брат с сестрой, они временно живут у доктора. Племянники, что ли, родители которых временно уехали на заработки в Европу.

Мои глаза округлились.

— А им ещё не исполнилось по восемнадцать, чтобы воспитываться опекунами? Они выглядят какими-то слишком взрослыми.

— Близнецам уже восемнадцать и Эдику, остальным вот-вот стукнет. Яковлевы живут у Смирновых с десяти что ли. Жена доктора вроде им тёткой приходится. Могу ошибаться, — на лице Тани появилось задумчивое выражение лица.

— Наверное, Смирновы очень хорошие люди, раз взяли столько подростков под своё крыло. Моя мама всегда говорила, что одну меня-то воспитывать непросто, а их пятеро.

— Возможно, — от тона Тани у меня закралась мысль, что доктор и его жена вызывают у девушки необъяснимую неприязнь, хотя возможно это была обычная зависть.

— Я слышала от родителей, что жена доктора не может иметь своерожденных детей, — добавила Ростова после небольшой паузы, словно это исчерпывающе объясняло доброту Смирновых.

Пока мы разговаривали, я продолжала посматривать в сторону стола «пятёрки». Все четверо, как и раньше, смотрели в разные стороны и ничего не ели.

— Они всегда жили в Ксертони? — я не могла поверить, что не слышала ничего об этой странной семье, когда приезжала.

— Не-а, года два как переехали откуда-то с севера. Из Мурманска, что ли, — она пробормотала эту информацию так, словно это было наименее интересной темой для обсуждения.

Я одновременно испытала и грусть, и облегчение. Грусть оттого, что даже пару лет спустя, они остались здесь чужими. Непризнанными, несмотря на доброту родителей и внешнюю безупречность. Облегчение, потому что прекрасно понимала: не мне с ними тягаться за общественное внимание. Не пройдёт и недели, как пристальные взгляды исчезнут и я вновь превращусь в невидимку.

— Слушай, а как зовут того, рыжеволосого? — мне хотелось задать этот ненавязчиво, но осознала, что выдала себя с потрохами, когда на лице Тани появилась снисходительная улыбка.

Осторожно я продолжала наблюдать за ним разглядывая. Парень смотрел в окно и что-то в отрешённой позе говорило мне: он разочарован. Но кем или чем — оставалось только догадываться. Из-за рассказа Тани о семье Смирновых я почувствовала лёгкое сочувствие, пытаясь представить, какого им живётся в этом маленьком городе. Что, если там, откуда у них уехали, всё было иначе? И теперь, переехав, они потеряли друзей, любимые места. Всё то ценное, чем особо дорожишь, будучи подростком.

— Это Эдуард. Он, конечно, классный, но ты не обманывайся, даже если одарит тебя каким-нибудь двусмысленным взглядом. Ему никто здесь неинтересен. Видимо, остался у него кто-то там, на севере, — Таня притворно фыркнула, пытаясь показать, как ей всё равно, но погрустневший взгляд твердил об обратном. Кажется, кого-то не так давно отшили.

Я прикусила губу, стараясь сдержать улыбку, после чего снова посмотрела в сторону Эдуарда. Теперь парень сидел, отвернувшись, однако мне показалось, что его щека слегла приподнялась, словно тот улыбался.

Через пару минут все четверо, как сговорившись, поднялись из-за стола и двинулись в сторону ленты с подносами. Каждый из них двигался с той же грацией, что и ушедшая ранее Диана. От этого зрелища становилось немного не по себе, словно я попала на съёмочную площадку мюзикла, где выступала всего лишь декорацией и стыдилась этого.

В окружении Ростовой и её подруг я просидела намного дольше в столовой, чем планировала и теперь беспокоилась о том, как бы не опоздать в первый же день на урок. У одной из моих новых знакомых, которая предусмотрительно напомнила, что её зовут Даша, следующий урок оказался тоже уроком биологии. Из-за небольших лабораторных помещений, по чётным числам её посещала одна половина учеников, записавшихся на факультатив, а по нечётным — другая. Всю дорогу до кабинета мы прошли молча. Даша оказалась не менее застенчива, чем я сама и потому заочно мне понравилась.

Зайдя в кабинет, она тут же свернула к ближайшему ряду и устроилась за белой высокой столешницей из металла. Ровно такой же, как в моей старой школе. К несчастью, соседка Даши уже была за партой. Занятыми оказались все места, кроме одного: по центру, на первом ряду. По левую руку от Эдуарда Смирнова.

Идя в сторону учителя, чтобы сдать на подпись обходной лист, я мельком посмотрела в сторону Смирнова. Стоило мне пройти мимо, как лицо парня окаменело. Глаза, что были цветом темнее ночи, буравили меня насквозь, словно пытаясь достать из тела душу, и вывернуть наизнанку. Под силой его взгляда на коже проступили мурашки, а горло сдавило от неприятного предчувствия. Потрясённая, я быстро отвернулась в сторону учителя. Поправив горло, назвала свою фамилию и слишком резко подсунула под его руку обходной лист для подписи. Чувствовала, как пылали щёки и готова была провалиться на месте, ведь это видит весь класс. Кирилл Николаевич поставил подпись в моём листе и не устал устраивать цирк с представлением несмотря на то, что в кабинете оказалась сборная солянка из всей одиннадцатой параллели.

Я мысленно поблагодарила себя за то, что распустила хвост на подходе к кабинету. Опустив голову, тем самым сокрыв часть лица под густым занавесом из волос, я прошла к единственному свободному месту.

Инстинктивно мне хотелось вжаться в самый край стола, стараясь сохранить как можно больше дистанции между мной и Эдиком. Неуклюже я выудила из сумки тетрадь с пеналом и положила на стол. Скрываясь за непослушными прядями, я посмотрела в сторону Смирнова и поняла, что он до сих пор не отвёл взгляд. Я видела, как напряглись его пальцы, впивая в ручку. Казалось, само моё присутствие раздражает Эдуарда настолько, что Смирнов готов тотчас вогнать остриё мне в руку. Затем Эдуард отклонился от меня, отодвинулся на самый край стула и отвернулся, словное уловил неприятный запах. Я предположила, что слишком близко сидела в столовой к линии раздачи и почти незаметно принюхалась к своим волосам, а затем — кофте. От меня пахло всё тем же ванильным гелем для душа, цветочным кондиционером для белья и мягким шампунем с ромашкой. Быть может, Смирнова так бесит аромат, что нормальных людей должен успокаивать?

К несчастью, урок был посвящён тому, что уже проходила в Ростове — строению клетки. Чтобы хоть как-то отвлечься, я конспектировала каждое слово учителя, стараясь игнорировать ненормальное внимание Эдуарда. Время от времени я всё же поглядывала в сторону соседа надеясь, что мне лишь показалось его поведение странным, но, увы: Смирнов продолжал. Он так и просидел весь урок, загадочным образом удерживаясь на краю стула. Я видела, как под столом его рука сжалась в кулак. Из-под кожи проступали вздувшиеся линии синих вен. Длинные рукава рубашки были закатаны до локтей, предплечье выглядело таким же напряжённым, как и ладонь. Казалось, он высечен из мрамора: красивый и крепкий одновременной. Без двух братьев на фоне он казался не таким худым и мягким.

Урок тянулся для меня целую вечность. Ожидание звонка словно растягивало каждую секунду втрое. Я никогда не ждала чего-то так сильно, как этого проклятого звонка. Вот что с этим Смирновым не так? Неужели он такой всегда? Или всё же это я ему что-то сделала? Я мысленно пожалела, что поспешно осудила Таню за неприязненный тон. Кажется, у неё были веские причины для него, который я могу понять только теперь.

Не может быть, чтобы дело было во мне. Я первый день в школе, да и в городе почти никого не знаю. Даже плохого слова никому не успела сказать, не то что сделать.

Я повернулась в сторону Эдика последний раз и увидела в отражении его глаз свои. Он пристально уставился на меня черными, почти бездонными глазами, что, как чёрная дыра, пытались затянуть меня внутрь. Губа его дрогнула в отвращении. Я отшатнулась, успев едва ухватиться за стол, чтобы не полететь на пол, как раздался звонок. Эдуард плавно поднялся с места и быстрым шагам покинул класс. Напряжение, всё это время, витавшее в воздухе, тут же разрядилось и я вздохнула с облегчением.

Столько злобы и ненависти, но за что? Я вяло потянулась за сумкой, небрежно закинула со стола в неё всё содержимое, даже не пытаясь предварительно убрать ручки в пенал. Меня ужасно задело такое отношение к себе. Я злилась. От злобы на глаза наворачивались непрошенные слёзы. Обычно я плачу, когда злюсь. Удивительное и одновременно унизительное свойство, которое ещё больше выводило меня из себя в моменте.

— Это ты — Настя Черная? — раздался мужской мягкий голос.

Повернувшись, передо мной оказался симпатичный парень, ростом чуть выше ростом. По-детски невинные голубые глаза, обрамлённые густой подушкой из ресниц, казались заинтересованными. Русые волосы, поцелованные летним солнцем, переливались под естественным цветом из окна, как лист металла. Короткая чёлка небрежно спадала на лоб, не доставая до бровей. Парень тепло улыбался и явно не затыкал нос, а значит, с моим запахом всё в полном порядке.

— Ася, — улыбаясь, я поправила его.

— А я Никита, но друзья зовут меня Ник.

— Привет, Ник, — никогда не понимала любви некоторых одногодок к иностранным сокращениям, но портить первое впечатление не хотелось.

— Помочь тебе найти следующий класс?

Я отмахнулась:

— Да нет, у меня физкультура. Спортивный зал я как-нибудь найду, думаю.

— А мне туда же, — Никита обрадовался так, совпадение было почти невозможным.

Мы пошли на урок вместе. Ник оказался болтливым и энергичным парнем: всю дорогу он что-то рассказывал, периодический идя, то по правую руку от меня, то по левую. До двенадцати лет от жил в Сочи, поэтому хорошо представлял, как я могу скучать по солнцу. Оказалось также, что на английский мы ходим к одному и тому же преподавателю. Из всех, с кем мне удалось познакомиться в первый день, Ник казался самым доброжелательным. Он словно ясно солнце, прогнал тьму Эдуарда. Мне едва удалось забыть о Смирнове, как Никита задал вопрос:

— Что ты сделала Эдику, раз он сидел, так насупившись? Первый раз его таким видел.

Меня невольно передёрнуло. Значит, мне не показалось, и он действительно вёл себя странно. Не как обычно. И причиной тому была я. Сомнений не оставалось. Но что я ему сделала? Глаза снова обожгло слезами, я отвела взгляд прежде, чем Ник увидел — слухов на эту тему ещё не хватало. Запишут автоматически в список «отверженных Смирновым». Нет уж.

— Ты про того парня, с которым я сидела на биологии? — невинно уточнила, словно ничего не заметила на уроке.

— Ага, — подтвердил Никита, — Он так выглядел, будто сейчас вскочит и разорвёт тебя на части.

— Не знаю, — я коротко пожала плечами, — Мы даже не перекинулись и парой фраз.

Ник присвистнул.

— Это от дал маху, конечно, — он весело мне подмигнул, — Если бы меня посадили с тобой, я бы с тобой обязательно заговорил.

— Даже сидя на первой парте перед учителем?

— Даже сидя на первой парте перед учителем, — без промедления подтвердил он и мне это понравилось.

Улыбнувшись Нику, я ушла в женскую раздевалку. Последняя фраза намекнула мне, что я симпатична солнечному мальчику и в груди разливалось приятное тепло. В прошлой школе парни редко обращали на меня внимание. Что и говорить — я в жизни-то ни разу ещё не целовалась, а скоро восемнадцать. Кто знает, быть может, его мне подарит именно Ник? Даже сокращение имени на западный лад теперь не резало слух, едва мне стоило подумать о златовласом.

Учитель Бобылёв расписался в обходном листе и разрешил первое занятие провести на скамейке, чтобы освоиться. В Ростове я ходила на уроки физкультуры в старших классах только два раза. Всё остальное время меня и ещё нескольких девочек отпрашивала с урока классная руководительница (святая женщина!), под предлогом помощи в оформлении школьной газеты. На деле мы запирались в её кабинете на ключ от любопытных глаз. Пили чай со сладостями, что каждая приносила из дома, и обсуждали книги. Я обожала литературные четверги. Наверно, это то, почему я буду сильнее всего скучать из прошлой жизни.

Моя дружба со спортом была невозможна ещё с детства из-за плохой координации. Мама всегда шутила, что мои ноги бегут впереди головы и именно по этой причине, я так часто падаю и спотыкаюсь. Отец был с ней несогласен. Едва Марии стоило привезти меня на лето, как Костя начинал таскать по всем открытым летом спортивным кружкам в надежде, что я просто не нашла подходящий. В неравной борьбе с природой пало плаванье, волейбол, баскетбол, художественная гимнастика и даже балет.

Спокойно отсидев весь урок на скамейки и радостно подметил, что в меня ни разу не полетел мяч, я нехотя побрела на первый этаж, к столу дежурного преподавателя. Только я свернула с лестницы в рекреацию, как подскочила от увиденного и чуть не побежала обратно, в спортивный зал: у стола стоял Эдуард Смирнов. Я узнала его со спины по растрёпанным бронзовым волосам. Надеясь, что он не слышал, как я спустилась, тихонько прижалась к близстоящей стене в ожидании, когда Смирнов уйдёт.

Воркуя, Эдуардом склонился над столом преподавателя и что-то ей доказывал, активно водя пальцем по таблице с расписанием, лежащей на поверхности. Суть его просьбы я поняла, даже не расслышав слов: он очень хотел перенести свою занятия по биологии на любое другое время.

Я была в шоке. Неужели это из-за меня? Что за бред? Наверняка у него была другая причина для этого. И вообще, у меня просто от стресса начинается паранойя: переезд, новые знакомства, жизнь с отцом — есть отчего с ума сойти. Не может быть, чтобы это было из-за меня. Мы даже представиться друг другу не успели, не то что сказать пару неласковых слов, хотя признаться сейчас, в голове у меня для Эдуарда скопился целый список.

Чуть не задев, мимо меня пробежала два парня, шутливо борясь. Как вихрь они пронеслись рядом, взметнув пару прядей волос. Мгновения и спину Эдуарда словно окаменела. Он вздёрнул подбородок и вполоборота посмотрел на меня всё тем же тяжёлым взглядом. Я ощутила неподдельный ужас, вновь оказавшись во власти его глаз. Всего секунда и по коже обожгло холодом, от которого у меня встали волосы на руках. Эдуард вновь склонился над столом дежурного.

— Что ж, — поспешно произнёс он бархатным голосом, — Раз нельзя ничего сделать, придётся потерпеть. Простите, что отнял ваше время. Всего доброго.

Он резко развернулся, не дожидаясь прощания преподавателя, и скрылся за дверью на улицу.

Оцепенение прошло, стоило Смирнову переступить порог. Я подошла к столу дежурного учителя и протянула обходной лист.

— Как прошёл первый день, Настя?

— Прекрасно, — еле слышно ответила я, потому что обида сдавила горло. Не было даже сил её поправить. На удивление учительница не стала ничего больше спрашивать.

Выйдя из школы, я быстро нашла машину коллеги отца и, забравшись на заднее сидение, расплакалась.

Глава 2. Прочесть тебя

К счастью, подвозивший меня коллега не стал ничего рассказывать отцу. Я была ему за это благодарна. Меньше всего на свете, мне хотелось жаловаться Косте на какого-то неприятного одноклассника, который не факт, что был зол на меня. Отец вернулся поздно. К его приходу я успела сделать уроки и приготовить незатейливую пасту на ужин из томатного соуса и говяжьего фарша. К еде Костя достал из холодильника банку пиву для себя и на мгновение задумался перед открытой дверцей, словно решая: достать для меня вторую или нет. Полицейский внутри него всё же победил, поэтому к столу он вернулся с одной банкой. Я, конечно, пробовала пиво раньше, о чём отец, наверное, не знал, но расстраивать его мне не хотелось, так что я смолчала. Мы поужинали, смотря какое-то комедийные шоу о безумной учёном и его соседе, перебрасываясь колкими комментариями о сюжете, который нам обоим не пришёлся по душе.

Доев, я собрала посуду и помыла всё в раковине. В благодарность за хлопоты отец помог просушить тарелки полотенцем и расставил их по своим месте. Пожелав отцу спокойной ночи, я переоделась в пижаму, собрала волосы в свободную косу и легла спать.

Сон, как назло, не шёл. Полночи меня преследовал взгляд бездонно-чёрные глаз, от которых не исходило ничего хорошего. Утром я проснулась разбитой и измотанной.

Новый день оказался одновременно лучше и хуже предыдущего. Лучше потому, что день оказался теплее предыдущего, хотя небо плотно стянули тучи. В школе стало легко ориентироваться, примыкая к уже знакомым одноклассникам. На английском рядом со мной сел Никита, он же после проводил меня к следующему кабинету, под ревнивый взгляд Андрея. Мне было лестно внимание, однако из двоих нравился больше мне всё же Ник, хотя едва ли зарождающиеся внутри чувства казались похожими на влюблённость. Во всяком случае в романах, что стояли на полках в доме Марии, это чувство описывали иначе. Сравнивать было не с чем.

Казалось бы, прекрасный день. Однако усталость сделала его значительно хуже. Мне было трудно сосредоточиться на уроках, и я периодически ловила себя на том, что не вслушиваюсь в слова учителя. На каждом шагу хотелось прилечь и, свернувшись калачиком, уснуть. Совсем плохо стало, когда дошла очередь до урока физкультуры. Я надеялась, что физрук вновь позволит отсидеться на скамейке, но он отправил меня играть со всеми в волейбол.

Игра прошла очень плохо. Мяч больно отскакивал от рук, но это было половиной беды. Настоящем проблемой оказалось то, что я не в состоянии направить мяч в определённом направлении. Из-за я наградила двоих одноклассников из своей же команды ударом в голову. Было очень стыдно, но даже видя мои грустные способности, тренер Бобылёв заставлял продолжать играть.

Откровенно пялиться на меня в коридорах и это поднимало настроение. За обедом я сидела среди большой шумной компании: к вчерашним девушкам также присоединились Никита и Андрей. С такими темпами ближайшие полгода могут оказаться вполне приятными, хотя загадывать не хотелось. У жизни всегда найдутся свои планы, вне зависимости от того, что ты там хотела.

«Пятёрка» оказалась на своём месте в столовой, почти в том же составе — Эдуард не пришёл в школе, и я облегчённо выдохнула. Не хотелось вновь испытать на себе полный ненависти взгляд, хотя в то же время злость и обида внутри меня за ночь трансформировались в нечто новое. Теряться в догадках теперь казалось бесполезной тратой времени. Хотелось подойти к Смирнову и спросить прямо: чем я заслужила такое внимание? Ещё больше мне нравилась идея сделать это у всех на виду, но, видимо, не сегодня. Возможно, вчера он просто плохо себя чувствовал и тот взгляд никак не относился к моей скромной персоне. Во всяком случае, это казалось логичным из-за отсутствия Эдуарда в школе.

К концу обеденного перерыва Смирнов так и не объявился. Я без опаски пошла на урок биологии. Ник кружился возле меня, рассуждая о преимуществах собак перед кошками, шутя, что вторые наверняка давно сговорились против людей и пытатся сделать из них рабов.

В кабинете я радостно опустилась за пустой стол и разложила по поверхности чуть ли не все вещи, в знак протеста, представляя недовольное лицо Смирнова. Вот если бы он сейчас прожог меня взглядом, я бы поняла. Где-то на подкорке сознания скреблись отголоски мерзкого: «а что, если...».

А что, если он пропустил сегодня занятия из-за меня? Идея показалась мне глупой, даже самонадеянной, однако отделаться от неё не удалось, даже после звонка с урока. Как можно на дух не переносить присутствие кого-то настолько, чтобы пропускать занятия? Рано или поздно, родители точно выдворят его из дома и уж тогда, разговора не избежать. Кажется, Таня говорила, что Смирнов старший — врач, а, значит, быстро сможет понять, притворяется сын больным или нет. Хорошо бы, это произошло пораньше, пока внутри меня накопилось достаточно решимости и злости, чтобы пойти разбираться. Не пройдёт и пары дней, как я проиграю в голове все возможные варианты этого диалога, а затем иссякну. Честно говоря, я никогда не была смелой, и, тем более, решительной. Но, не буду лукавить, мне очень хотелось накричать на Эдуарда за вчерашнюю невнятную историю.

Вечером выяснилось, что вершиной кулинарного мастерства Кости является омлет да яичница. Недолго споря, я отвоевала себе место на кухне, желая хоть чем-то быть полезной. Таким образом, готовка на ближайшие полгода легла на мои плечи, с одной лишь оговоркой: раз в неделю Костя будет возить нас куда-нибудь поужинать. Я была не против, понимая, что порой мне будет не до готовки — всё же выпускной класс требует много сил. Сейчас по некоторым предметам у меня была фора из-за сильной программы в Ростове, но это не могло продлиться долго. В любом случае всегда оставался всадник Апокалипсиса в виде ненавистной геометрии, которую стоило каким-то чудом закрыть хотя бы на четвёрку, если я хочу выпуститься без троек. Об ЕГЭ по ней речи и быть не могло.

Наспех проглотив яичницу, я заглянула в холодильник, который оказался предательски пуст и поняла, что на завтрак готовить не из чего. Вместе с Костей мы составили список продуктов. Бонусом отец порадовал меня банковской картой. Оказывается, они с мамой договорили завести под мои нужды детский счёт, с настраиваемым лимитом в приложении. Новость удивила меня и очень тронула. Это было похоже на признание в глазах родителей того, что я выросла. Всю жизнь я пользовалась только наличными, а для карт в кошельке и вовсе не было зоны.

Вторым подарком оказался роскошный чёрный велосипед, предусмотрительно спрятанный Костей от меня на балконе. Никаких излишеств: однотонная рама, удобное широкое седло, миниатюрные позолоченный звонок по левую сторону руля. Ни обмотки, ни дурацких украшений с пластмассовыми цветами. Чистый холст, который я смогу украсить при желании так, как хочется. Над задним колесом оказался закреплён багажник с боковыми креплениями под сумки. Холщовые велосипедные пакеты в сложенном виде уже красовались по обе стороны, готовые стать надёжными помощниками в моём походе за продуктами. В комплект к велосипедам Костя вручил мне замок для парковки и пёструю жёлтую куртку-дождевик, с девчачьими розовыми молниями на карманах. Подойдя к зеркалу, я примерила обновку. Накинув капюшон, я посмотрела в отражение и почувствовала себя главные героем сериала «Тьма». А если найти где-то красный шарик, то можно передать привет фанатам Стивена Кинга. Отец выжидающе смотрел на меня, подпирая стену в коридоре:

— Ну как, нравится!

— Очень круто. Спасибо, пап, — я улыбалась так широко, что заболели щёки. Глаза Кости округлись. Он перестал моргать. Только молча таращился на меня.

— Ты чего? — только бы не сердечный приступ.

Вопрос привёл Костю в чувство. Он задумчиво почесал голову, пытаясь скрыть улыбку:

— Кто-то только что назвал меня без напоминаний папой.

Костя помог спустить железного коня на первый этаж и отправился на дежурство. Я проводила машину отца взглядом и подумала, как чудно: не прошло и недели, а изо рта выскочило непривычное «папа». К тому же, так легко. Раньше мне стоило больших усилий произнести это слово, просто потому, что я не чувствовала между нами связь. Быть может, я действительно стала взрослый и детские обиды отошли на второй план? Кто бы знал.

Найдя с помощью телефона ближайший супермаркет, я проложила маршрут. Жаль на руле не было держателя, чтобы закрепить карту и спокойно сверяться по пути. Но имеем, что имеет. Велосипед всё равно казался мне роскошным. Осталось только найти в интернете подходящие стикерпаки и предать ему индивидуальности.

Большую часть пути нужно было ехать прямо, вдоль дороги. Я съехала на дублёр для пешеходов, который показал Костя ещё по пути из аэропорта. Лесной воздух казался насыщенным и пряным. Еловый аромат нежно обволакивал лёгкие, заставляя дышать размереннее и глубже.

Никто не пытался обогнать меня сзади. Встречных незнакомцев тоже не наблюдалось. Были лишь я, дорога, велосипед и редкие, проезжающие мимо автомобили, уровнем выше.

Я чувствовала умиротворение. Ветер слегка раздувал пряди волос играя. На мгновение я закрыла глаза и сделала глубокий вдох, вспоминая любимую мелодию из детства. Мотив часто крутился у меня в голове, как на повторе, вот только память давно позабыла не только текст песни, но и название. В своё время Мария окрестила эту мелодию «Асиной песня».

Закрыть глаза было ошибкой. Идеальный момент нарушил мирно лежащий на дороге булыжник, чей покой неосмотрительно нарушил мой велосипед. Едва наехав на него, я не совладала с рулём. Колесо резко дёрнулось вправо, и, не удержав равновесия, велосипед полетел вместе со мной по склону в лес.

Не знаю, как долго летела вниз. По ощущениям всё произошло за долю секунды: вот я еду на велосипеде, вспоминаю мамину улыбку. А вот лечу кубарем по склону и бьюсь спиной о сосновый ствол. От удара вскрикиваю не то, что от боли, скорее от неожиданности. На мгновение я потерялась в пространстве и замерла, пытаясь рассмотреть обстановку. Велосипед остался у самого склона. Моё тело же унесло сильно дальше. Метров на пять, не меньше. Я оперлась руками о сырую землю и подняла корпус. Ладони защипало. Пересев в более удобное положение и найдя точку опоры, я обтёрла грязь с рук о джинсы. Раскрыв ладони и присмотревшись, я увидела множество мелких царапин, которые были заметнее из-за забившейся в них земли. Лишь одна полоска показалась мне глубже остальных из-за проступающей в самом углу капли крови.

Из-за спины раздался хруст. Я так сильно испугалась, что сразу же обернулась, но вокруг не оказалось ничего, кроме частных стволов деревьев.

— Кто здесь? — вопрос прозвучал в пустоту. Ответом мне стал лишь едва слышный гул, от проезжающих мимо машин.

Я поднялась и отряхнула одежду от мелких сосновых игл и остатков грязи. Новый дождевик сильно испачкался на локтях, джинсы тоже оказались не в лучшем виде. Чёрный цвет ткани удачно скрывал растёртые куски земли. Подумав об этом, я не стала возвращаться домой, чтобы переодеться. Дождевик можно было вполне снять у входа в магазин.

Велосипед оказался цел. Лишь на одну из педалей налипла грязь, но проблема быстро решилась влажными салфетками, которые, к счастью, оказались у меня с собой. Никогда не знаешь наверняка, что пригодится, выходя из дома. Именно поэтому женские сумочки, а в моём случае — рюкзак, полны тайн, как безразмерная сумка Гермионы.

Окинув взглядом крутой подъём, я поняла: моих силы не хватит, чтобы закатить велосипед по влажной почве. Ощупав склон ногой и подметив, как утопает в нём подошва когда-то чистых кроссовок, я окончательно оставила эту затею и двинулась сквозь лес, надеясь, что рано или поздно должен же появиться какой-то иной выход к дороге.

Сесть на велосипед казалось плохой идей. С моей координацией второе же дерево устроило тёплые и далеко не долгожданные объятия, поэтому я держала железного друга справа от себя. Катить транспорт рядом было несложно, но вот огибать стелящиеся и тут и там корни деревьев, оказалось тем ещё приключением.

Стараясь не падать духов, в минуты, когда это было возможно, я всматривалась в зелёные верхушки леса, к которых утопали последние лучи осеннего солнца. Птицы давно умолкли. Густую тишину всё так же нарушал гул от проезжающих мимо машин.

Меня не покидало чувство, будто кто-то наблюдает за мной со стороны. Умом я понимала, что если бы тут и были люди, то они наверняка показались, ещё когда я упала. Если это нормальные люди. А если не нормальные...

Я махнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Ещё не хватало предаться панике и заблудиться. Вспомнив о мобильнике, я остановилась, освобождая руки, и похлопала себя по куртке, пытаясь вспомнить, где лежит телефон, но не почувствовала разницы. Резким движением я раскрыла сначала одну молнию и опустила ладонь в карман, ощупывая, затем проделала то же самое со второй.

Пусто. Должно быть, выпал, когда летела со склона. С досадой посмотрела назад и поняла, что прошла достаточно много. Лесная чаща казалась монотонной, а деревья — близнецами. Даже если захочу, я вряд ли отыщу ровно то место, где упала. Без связи, без карты и без малейшего понятия сколько до захода солнца. Здорово. Умница, Ася.

Из глубины леса послышался хруст, как если кто-нибудь наступил на сухую ветку. Я обернулась на звук, но никого не заметила. Нижние ветви сосны, что была от меня примерно в десяти шагах, слегка колыхались. Наверное, спугнула птицу. Или белку. Кто знает, что водится в этом лесу?

Схватившись за руль обеими руками, я быстро пошла вперёд надеясь, что скоро увижу заветный выход.

Трудно сказать, как долго я шла. Увидев дорожный просвет среди деревьев, где не было никакого склона или же ямы, я испытала искреннее облегчение. Последние несколько метров ноги по своей воле торопили тело, чтобы поскорее выбраться из изумрудной чащи. Стоило оказаться на открытой дороге, как, щекочущее нутро чувство, рассеялось, словно там, где я теперь находилась, не было любопытных глаз. Как странно.

Судьба наградила меня за страдания: прямиком через дорогу оказался тот самый супермаркет, в который я изначально собиралась. Броская красная вывеска с крупными белыми буквами поверх и аккуратным предписанием: «открыто 24/7». Хоть какой-то ориентир до дома. Я с опаской подумала, что стоит обязательно прихватить бутылку воды и пару шоколадных батончиков с прилавка на случай, если попаду в передрягу на обратном пути. Лишними в рюкзаке они точно не станут, да и сладости про запас — всегда хорошо для такой сладкоежки.

Осмотрев территорию перед супермаркетом, я поняла, что вело парковкой тут даже и не пахнет. Делать было нечего, поэтому придав лицу самое суровое выражение из всех возможных, я прислонила железного друга к ограждению у линии тележек, после чего достала из рюкзака замок и зафиксировала через раму. Однажды в Ростове я припарковала велосипед за колёса на оживлённой улице у входа в кинотеатр и отправилась с подругами на вечерний сеанс. Когда фильм закончился, от моего транспорта осталось лишь то самое колесо да замок. Пришлось ждать маму, чтобы добраться до дома. Больше я такой ошибки не повторяла.

Зачем при парковке нужно суровое выражение, если процесс не то чтобы хитрый? Чтобы никто не прогнал, причитая «велосипедам здесь не место». На самом деле, это огромное упущение всех маленьких городков. Из каждого угла так усердно говорят об экологии, а по факту никто даже не спешит организовать места для альтернативного транспорта, не требующего топлива. От великов одна польза: и сам двигаешь больше, и доезжаешь куда нужно. Правда, потным, но проблема решается правильной одеждой, да запасной футболкой с дезодорантом в рюкзаке. Я даже пыталась убедить маму пересесть на велосипед, но безуспешно. На все аргументы у неё всегда был заготовлен один и тот же ответ:

— Ты просто боишься водить сама, вот и придумываешь отговорки.

Мне пока не удалось разобраться, что двигало мной больше. Потреблять я старалась меньше, отказываясь от покупки очередного красивого ежедневника с прилавка, пока не исписался старый. Выбирала практичную одежду, что казалась сильно дороже в цене, однако в то же время служила дольше одежды из зарубежных массмаркетов, которые всегда можно было встретить в торговых центрах. В Ксертони, правда, таких не было, по словам Кости, но возможно он просто плохо смотрел, а потому отрывался на шопинге по полной, когда приезжал забрать меня на совместный отдых.

Подойдя к входу в супермаркет, передо мной разошлись стеклянные двери и открылся вид на длинные стеллажи, уходящие далеко вглубь помещения. Широко раскрытыми глазами, я смотрела на зал удивляясь, что он оказался настолько огромным.

— Больше внутри, чем снаружи, — сдерживая улыбка прошептала я, вспоминая фразу из любимого сериала.

Достав из кошелька десятирублёвую монету, я отцепила тележку и забросила рюкзак внутрь. Следом стянула с себя куртку, после чего повязала её за рукава вокруг талии, не зная наверняка, насколько грязными выглядят джинсы сзади. Предположив, что теперь выгляжу вполне прилично, я медленно покатила тележку, осматривая возвышающиеся по обе стороны стеллажи.

Список продуктов исчез вместе с телефоном. Пришлось по памяти собирать корзину надеясь не забыть ничего важного. Впрочем, импровизировать во время готовки было мне не впервой. Глаза разбегались от изобилия специй. Одни оказались расфасованы по маленьким бумажным пакетикам, другие же продавались в пластиковых ёмкостях с перемалывающим механизмом. Чистые, некоторые в смесях. Я присела на корточки перед стеллажом, где красовались специи в броских ламинированных пакетах, чтобы посмотреть состав готовой приправы для курицы.

— Ну конечно, сплошной карри да парика, — неожиданно громко сказала я вслух, думая, что нахожусь одна между рядов.

— Что, не любишь карри?

Вопрос застал врасплох, и я тут же обернулась. Его было нетрудно узнать по вьющимся волосы с золотистым отливом и насыщенно-голубыми глазам. Он смотрел на меня сверху, игриво улыбаясь и обнажая ровную улыбку:

— Никита? — в удивлении я смотрела на парня, растеряв все остальные слова.

Одноклассник присел рядом и начал, прищуриваясь, всматриваться в длинный ряд из приправ, водя по ним пальцем:

— А, вот и она! — воскликнул он и выудил один из зелёных пакетиков с надписью «Приправа для птицы», — Здесь сублимированный чеснок, соль, майоран, кориандр и, честное слово, ни грамма карри.

Ник подмигнул и протянул приправу, которую я с благодарностью приняла. Не то чтобы мне была нужна помощь, но домой хотелось вернуться дотемна, и одноклассник очень кстати сэкономил время.

— Спасибо, — улыбаться Нику было легко и приятно, — Ты что, следил за мной?

Теперь настала моя очередь застать его врасплох. Лицо парня прибрело растерянное выражение, и он тут же поднялся, вытянув руки перед собой, раскрыв ладони:

— Нет-нет, — взгляд Никиты казался обезоруживающим и мне тут же захотелось прикусить язык, чтобы не сорвалась очередная нелепая шутка, — Я просто здесь работаю.

Щипком он одёрнул на плече красную жилетку. По правую сторону, в районе сердца, виднелся потрёпанный логотип магазина, который я заметила на вывеске перед входом. Изучая взглядом его лицо, я совсем не обратила внимания на одежду.

Я отмахнулась, стараясь улыбнуться как можно шире, желая дать понять: мой вопрос не был задан всерьёз.

— Должно быть, я сильно выделяюсь с ярко-жёлтым дождевиком.

— Как светлячок, — добавил Ник.

— Точно, — какое милое сравнение, — Наверное копишь на машину?

— Всё проще: семейный бизнес, — он раскинул руки, словно хотел охватить весь магазин, если бы мог, — Отец считает, что лишь начиная с низов, можно по-настоящему разобраться, как работает бизнес изнутри. Так что, меня можно найти здесь от двух до четырёх дней в неделю, — последние слова оказались окутаны в тонкое одеяло из грусти, но через мгновение в глазах парня мелькнул огонь, словно он ухватился за идею, которую давно искал, — А тебе, случайно, работа не нужна? Нам рук не хватает, а людей, кто готов работать в вечернюю смену трудно разыскать.

— Я думала, в Ксертони всё закрывает хорошо, если в шесть.

Никита кивнул.

— Так было раньше. После открытия объездной трассы, сюда часто заезжают дальнобойщики и всякие праздные путешественники на тачках. Возможно, ты видела заправку с торца здания? Вот из-за неё-то всё сюда и стекаются посреди ночи. Заметив приток, папа решил, что стоит работать круглосуточно. Мы же не только продаём всяческие товары, но и готовим сами. На кухню быстро людей добрали, а вот за кассой и на обслуживании до сих пор не хватает. Так что приходится выходить чаще.

Никита замолчал, продолжая идти рядом с моей тележкой между рядом, чуть придерживая её пальцем за край.

— А платят хорошо?

Ответом мне было неоднозначное покачивание ладони из стороны в сторону. Не поняв, как его расценить, я вопрошающе подняла одну бровь.

— Ну, как тебе сказать, — запнулся тот, словно сомневаясь, что у нас одно и то же восприятие денег, — Для Москвы мало-то, для сердца Новосибирска тоже, но по меркам Ксертони, должно быть, вполне ничего.

— Я не знаю, сколько зарабатывают ни в Новосибирске, ни в Москве.

Никита сразу приободрился от моих слов:

— Тогда забудь всё, что я сказал. Много! — мы остановились у стеллажей с макаронами и Ник облокотился о край тележки, — Так, что скажешь?

— Пока ничего.

— Черная, тебе предложение века делают, а ты ничего не скажешь? - Ник так улыбался, что на мгновение я приняла это за флирт.

— Даже на предложение века стоит подумать прежде, чем согласиться. Вдруг я этим только набью цену?

Глаза Никиты скользнули сверху вниз и после, как-то по-новому, увлекли в пленяющие сети мои собственные глаза.

— Не сомневаюсь, что у тебя получится.

Благодаря Нику я быстро нашла всё, что хотела в супермаркете. Как профессиональный гид, он проводил меня к нужным полкам, точно зная, где какой отдел. Не знаю, сколько бы времени я потратила, самостоятельно блуждая сквозь длинных ряды.

Едва мы подошли к автоматическим дверям, как стало ясно — уже стемнело. Солнце давно зашло за горизонт, и над маленькой Ксертонью нависла тьма. Двери разошлись и лицо окатила волна холодного ночного воздуха, отчего я поспешно стянула куртку с талии и набросила на плечи, присвистнув.

— Уже так быстро темнее, — раздосадовано сказала я думая, как буду теперь добираться домой, — Слушай, а у вас не продаются фонарики на велосипеды?

— Не-а. Такие вещи разве только в центре купишь, — Ник слегка нахмурил брови, продолжая катить за мной тележку, — А где твоя машина?

— Так я на велике.

Либо златовласого на мгновение вытянулось. Он бросал взгляд то на меня, то на содержимое тележки, пытаясь что-то понять.

— Как же ты всё это увезёшь?

Молча я подвела одноклассника к своему железному коню. Отцепив от багажника одну из сложенных сумок, я демонстративно развернула ткань на глазах у парня, показывая размер.

— Ты даже не представляешь сколько сюда влезет, — моё лицо растянулось в лёгкой улыбке. В Ростове никто не понимал, как я умудряюсь возить такое количество продуктов на велосипеде и мне нравилось доказывать другим, что такой вариант имел право на жизнь.

Ник продолжал смотреть на меня во все глаза, редко моргая. Точно ребёнок он стоял прямо, вытянув руки вдоль длины тела и наблюдал, как я шустро расфасовываю продукты по двум сумкам. Ближе к концу я поняла, что всё же набрала с излишком, но не подала вида — остатки легко поместились в рюкзак.

Лёгким движением я отстегнула велосипед от стойки с тележками и уже перебросила ногу на педаль, готовая к старту, как Ник положил обе руки на руль:

— Ты что, так поедешь?

Я пожала плечами:

— Ну да. Вдоль дороги потихоньку доберусь. Трасса вроде неплохо освещена.

— Но ты же поедешь не по самой трассе, а по пешеходной, внизу?

— Ну да, — я не понимала, к чему он ведёт.

Ник испытывающе смотрел прямо в глаза, будтопытаясь достучаться, а я упорно не понимала, что не так.

— Там нет света, а у тебя, между прочим, нет фонаря.

— И что прикажешь делать? — бросила я с усмешкой, представляя, как остаюсь ночевать из-за бравого рыцаря внутри супермаркета и даже не могу позвонить отцу.

Но Никита резко убрал руки с руля и широким шагом пошёл обратно, через главный вход в супермаркет, бросив что-то неразборчивое, похожее на «жди здесь». Когда он вернулся, фирменная жилетка оказалась свободно переброшена через локоть, а вместо неё тело одноклассника укрывала от ночного холода одетая нараспашку чёрная кожаная куртка. Настала моя очередь смотреть широко раскрытыми глазами. Всего одна деталь в одежде, а как сильно она повлияла на восприятие человека со стороны: вот Никита добродушный работник супермаркета, а вот Ник — дерзкий парень в рокерской куртке, с ровной осанкой и вальяжным шагом направлялся прямиком ко мне. От него веет дерзкой, притягательной энергией и внутри меня всё замерло, стараясь запечатлеть момент.

Магия не проходит и тогда, когда он подхватывает обе сумки, кивком давая понять, чтобы я следовала за ним. Он идёт так быстро и легко, словно его ноша ничего не весит и мне стоит усилий не отставать.

Пройдя парковку почти что насквозь он останавился у тёмно-бордового джипа. В свете ночных фонарей стёкла казались тонированными, но, даже несмотря на это, с улицы виднелся бежевый салон и плюшевые игральные кости, висящее на зеркале заднего вида. Он открывает багажник и кладёт сумки с продуктами, после чего забирается внутрь и отстёгивает сидения заднего ряда так, чтобы они сложились. Места оказывается там много, что туда легко вмещается под углом мой велосипед. Едва Никите удалось устроить железного коня поудобнее, как я заметила лесную грязь на колёсах и пустилась в извинения: идея положить грязный велосипед в бежевый салон, казалась теперь ужасной, но одноклассник быстро меня успокоил, потянув за подкладку багажника.

— Мы с отцом часто перевозим здесь цемент и песок для стройки. Работы ещё не закончились, так что сзади всегда лежит полотно на случай грязи. Не переживай, это мелочи.

— Что стоите? — спросила я, устроившись на пассажирском сидении и пытаясь пристегнуть ремень безопасности.

— Псарню, — коротко отрезал Ник и из-за тона казалось, что он едва ли хочет об этом говорить. - Где ты живёшь?

— Прямо у въезда в город, в посёлке Буград.

Не скрывая удивления, Никита обернулся на меня и нажал на кнопку зажигания: — И ты поехала так далеко? У вас же куча продуктовых рядом.

— Да? На карте ничего не было... — я неловко замялась, не понимая, как могла их пропустить.

— Карты мало чего тебе расскажут о Ксертони, — Ник махнул рукой, принижая тем самых заслуги сетевых источников и машина мягко тронулась с места.

— А ты? — если он будет почаще носить эту кожаную куртку, я могла бы согласиться на большую экскурсию по городу. В свободное от учёбы время, разумеется.

Мгновенье Никита помолчал, словно всерьёз обдумывая ответ.

—Смотря как будешь себя вести.

Всю оставшуюся дорогу я задавала Никите вопросы, надеясь узнать побольше о городе. Оказалось, что сердцем непримечательной Ксертони считалась старая лесопилка на окраине. История основания города передавалась из поколения в поколение, рассказывая о приезжей издалека семье помещиков, которые первыми обосновались в широко раскидистых изумрудных лесах. Здесь они построили фамильный дом и занялись добычей древесины, привлекая к труду крестьян. Город разрастался в геометрической прогрессии, привлекая своими перспективами вновь приходящих поселенцев. Те странствовали, ища лучшей жизни, сбегая кто от засухи, кто от наводнения. Слухи о живописном месте, где всегда нужны рабочие руки, заставляли скитальцев отправляться на запад, пробираясь сквозь дикую и порой враждебную природу, в надежде, что здесь они обретут свой дом. Так и произошло с семьёй Ника. Он был потомком пятого поколения переселенцев, добравшихся сюда с юга, о чём я едва ли могла бы догадаться, разглядывая черты лицо: ничто во внешности парня не отсылало к горячим корням. Куда легче было поверить, что семья Каримовых пришла откуда-нибудь с севера по полупрозрачному цвету глаз и волос, поцелованных солнцем.

— А дом первых переселенцев сохранился? — спросила я, когда машина повернула у указателя «Буград».

— Да, — Никита сделал паузу, сосредоточенно, сведя брови, объезжая дорожную яму, — А что?

— Я бы хотела посмотреть. Терпеть не могу стеклянные офисные здания и безликие муравейники. Они буквально крадут красоту пейзажа, в отличие от старых построек: высокие, величественные, с высокими потолками и окнами — сказка.

Никита понимающе кивнул и губы его растянулись в улыбке, с лёгким оттенком сожаления:

— Тогда тебе наверняка понравится. Поместье восемнадцатого века, очень похоже на миниатюрную версию Зимнего дворца Петра I на набережной Невы. Вот только не думаю, что у тебя получится по нему побродить.

— Закрыт на реставрацию, да?

Каримов неоднозначно помахал кистью из стороны в сторону, подбирая слова:

— Ну, не совсем. В некоторые сезоны были дни открытых дверей по понедельникам и средам, проводили экскурсии. Помню, классе в третьем всю параллель повезли смотреть и само поместье изнутри, и всё ещё функционирующую лесопилку, на которой у многих работают родители. Было скорее весело, чем скучно, но я мало что помню: всё же столько времени прошло. Но два года назад территорию закрыли для посещения после того, как в поместье вернулись наследники. Надстроили убогий кирпичный забор, наполовину закрывающий вид. Поставили КПП, охрану. Одним словом, Смирновы чёрт знает во что превратили городское достояние.

Я почувствовала, как выпучились мои глаза, услышав фамилию наследников, а вместе с тем и в удивлении раскрылся рот. Кто бы мог подумать: школьная знаменитая пятёрка из семьи основателей. Я Смирновых ещё жалела, что они не прижились в городе за пару лет, а получается — чужие на деле все остальные.

— Получается, они здесь что-то вроде знаменитостей, — с усмешкой произнесла я вслух, не понимая своих эмоций. Внутри они смешались в коктейль из разных оттенков, которые всё никак не могли прийти к единому цвету, вытесняя друг друга и отказываясь действовать сообща.

— Или вроде королевской четы, — с издёвкой дополнил Ник и я ухмыльнулась.

— Теперь понятно, почему они себя так странно веду. Во всяком случае, Эдик, — я остановилась на полуслове поняв, что взболтнула лишнего.

Лицо Каримова тут же помрачнела. Воздух в салоне наполнился тяжестью, словно зависел напрямую от настроения водителя.

— Он тебе что-то сделал? — в голос зазвучали стальные ноты, ранее мне не знакомые.

Я замялась, обдумывая ответ и найдя подходящие слова, поняла, что машина не движется, а за окном виднеются двери моего подъезда.

— Да нет, не то чтобы, — как можно беззаботнее произнесла я, надеясь закрыть эту тему. Всё, что я имела — домыслы, ничем не обоснованные. Ник мне нравился и грузить взваливать на него весь груз из смешанных чувств, перекликающихся с догадками о поведении соседа по парте, желания не было, — Спасибо, что подвёз.

Я отстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Ник открыл багажник и тихо бормоча с трудом достал велосипед.

— Помочь поднять домой?

— О, нет, не стоит. Ты и так уже сильно помок, — я улыбнулась, внутренне поминая, что тащить велосипед домой занятие не из приятных, однако показываться перед Костей вечером парнем хотелось куда меньше, — Тогда, до завтра?

— До завтра, — Ника голос отозвался мягким эхом в голове и я заметила, что он по-прежнему стоит на месте. Его взгляд, обжигая, провожал меня, пока за спиной не захлопнулась дверь подъезда.

Как можно тише я старалась открыть дверь квартиры ключом, не зная наверняка, вернулся ли Костя с дежурства. В конце коридора виднелся рассеянный свет от настольной лампы, нарушая ночную тьму. На мгновенье я замерла, прислушиваясь к густой тишине, в попытке уловить малейшие намёки на присутствие отца. Уж лучше бы он уже спал. Тогда с утра у меня останется немного времени, чтобы раздобыть новый телефон и избежать рассказа о том, каким образом я его потеряла.

Затащив велосипед внутрь, я облокотила железного друга о стену и бросила куртку на примостившийся в углу пуф. Проведя ладонью по взъерошенным волосам, я облегчённо вздохнула, радуясь, что квартира оказалась в моём распоряжении. Свернув в ванную, я лениво стянула с себя одежду и, выкрутив кран чуть ли не до полной мощности, встала под горячий душ, подставляя хлёстким струям лицо, желая смыть тревожные мысли водой. Стоило закрыть глаза, как я вновь вспоминала то цепкое ощущение пристального взгляда, так отчётливо преследовавшее меня в лесу. По затылку волной скользнула дрожь, усиливая разрастающийся внутри страх. Больше я в этот лес ни ногой. И точка.

Выбравшись из душа, я подобрала мокрые волосы полотенцем, сворачивая в тугой жгут, и соорудило на голове нечто напоминающее тюрбан. Протерев ладонью запотевшее зеркало над раковиной, я ухмыльнулась собственному отражению: ворох махрового полотенца напомнил мне Пизанскую башню, косясь в правую сторону. К сожалению, этого оказалось мало, чтобы поднять мне настроение до конца, и я пошла в свою комнату, по пути прокручивая в голове рассказ Никиты о городской лесопилке и доме основателем. Мне стало любопытно, как выглядел дом и, едва войдя в комнату, я направилась к компьютеру. Нехитро введя в поисковой строке название города и слово «достопримечательности», как открылся список на две старицы из ссылок на разные источники. Недолго думая, я нажала на первый результат и почувствовала, как опускается челюсть от удивления.

На самом верху страницы в формате вытянутого баннера красовался самый настоящих особняк, подходящий для жизни скорее императора, или, быть может Елизаветы II, но никак не доктора с женой и четырёх детей. Одни только потолки, смотря на фотографию, казалось, доходили до 8 метров, если, конечно, это не было иллюзорным обманом благодаря тянувшихся сквозь оба этажа колон на фасаде бледно-голубого здания. Позолоченные орнаменты оливковыми ветвями распускались над створчатыми окнами, предавая тем таинственный вид, словно на деле это были порталы в мир волшебного народца, где всегда пахнет свежескошенной травой и морем.

На сайте оказался подраздел «Галерея», в котором оказалось пять фотографий комнат первого этажа с небольшими описаниями. На одной из них оказался просторный зал с картинной галереей. Большей частью оказались предзакатные и морские пейзажи, однако на самой центральной виднелся семейный портрет в бальных нарядах. Даже при приближении фотографии из-за скудного качества, мне не удалось разглядеть лиц, однако то, как выглядели эти люди казалось знакомым. Кто знает: возможно эта картина встречалась на временных экспозициях в Ростове? Боюсь, я никогда не узнаю этого наверняка ведь под описанием зала не оказалось ни одного названия или хотя бы имени художника. Переведя взгляд в угол экрана, я увидела время и спохватилась: до полуночи оставалось всего десять минут. Открыв в браузере карту, я попыталась найти хотя бы один подходящий магазин техники, но, к моему сожалению, все они открывались только после первого урока. Понадеявшись, что мне удастся с утра не рассказать Косте о телефоне, я легла спать.

На следующее утро меня разбудил громкий хлопок входной двери. От неожиданности я резко подскочила с постели. Перед глазами мгновенно потемнело, голова закружила и, пошатнувшись, тело обессиленно скользнуло обратно — в кровать.

— Вот уж «доброе утро», — недовольно прошептала я, растирая ладонями полусонные глаза. Стараясь глубоко и размеренно дышать, я чувствовала, как бешено в груди бьется сердце, точно маленькая белка в колесе.

До моего слуха доносились тяжелые шаги и звон посуды с кухни. Должно быть это Костя вернулся после ночного дежурства и теперь, суетится с завтраком. Дождавшись, когда сердце успокоится, я поднялась с постели и подошла к шкафу. Бегло осматривая содержимое мне открылась интересная закономерность: по цветам, большая часть одежды, если попробовать сложить её в единое полотно, с успехом могла описать типичный лесной пейзаж. Все оттенки зеленого и коричневого, казалось, собрались в одном пространстве, иногда перебиваемые исключениями в виде белой майки или багрового кардигана. Это открытие едва ли меня обрадовало, и я подумала, что было бы неплохо отправиться на днях по магазинам. Не зря же мне подарили банковскую карту?

В знак протеста я стянула с вешалки «кардиган-исключение» и натянула его поверх белоснежной майки, подворачивая рукава до локтя. Мельком бросив взгляд на зеркало, я улыбнулась, довольная нарядом. Подумав, что неплохо было бы украсить чем-нибудь шею, направилась к столу и потянулась к шкатулке с подвесками, как случайно задела компьютерную мышь и ноутбук вышел из спящего режима, продемонстрировав труды моих вчерашних поисков во весь экран.

Всё же по утрам я соображаю куда лучше, чем ближе к ночи. Надув губы, я села за ноутбук, ища информацию о магазинах, где могла бы разжиться новым телефоном, а также салонах связи для восстановления утерянного номера: если я не хочу объясняться перед Костей, новый номер вызовет только дополнительные подозрения и расспросы. К моему несчастью, на карте не нашлось ни одного магазина, открывающегося до школы. Посмотрев на время в углу экрана, я также поняла, что, даже если хотя бы один и оказался открыт в такую рань, то выйди я прямо сейчас, никак не успела бы доехать и в салон, и успеть к первому уроку. Потянувшись за рюкзаком, достала распечатку с расписанием. Семь уроков. Первые пропустить не получится — нужна получить подпись преподавателя в обходной лист и получить учебники, а последний преподает директор школы. Всё против меня. Придётся заехать после уроков.

Предавшись размышлениям, я совсем забыла об украшении и вспомнила только после того, как умылась и отправилась на кухню.

— Доброе утро! — Костя стоял у плиты, перебросил через плечо полотенце, защищая таким образом рабочую форму от летящего со сковородки жира.

— Доброе, — я заглянула из-за плеча, желая узнать, что будет на завтрак. Яичница. Ну конечно. — Пап, а можешь придерживать дверь, когда возвращаешься с ночного дежурства? Я очень испугалась сегодня.

Костя потупил взгляд, пока до него не дошёл смысл сказанного. После непродолжительной паузы он почти шепотом произнес:

— Прости, — отец продолжил и от меня не ускользнули ноты сожаления, — Я привык, что один дома. Постараюсь, честно.

Видя изменения в его настроении, в горле образовался ком. Кажется, моя просьба отозвалась малоприятным осознанием в голове отца. Не стоило об этом говорить. Теперь уж точно не стоит рассказывать о телефоне. Впрочем, вряд ли он сам что-то спросит.

— Кстати, я вчера звонил тебе. Хотел узнать, нормально ли ты добралась…

Вот же черт! Думай, Ася. Думай.

— А, да? Он разрядился, когда я была в супермаркете.

На мгновение я замерла, всматриваясь в уставшие лице отца, пытаясь понять, проглотил ли Костя эту ложь. К счастью, фраза прозвучала достаточно просто и голос не дрогнул, выдавая страх.

— Я даже встретила одноклассника. Оказывается, его семья владеет этим супермаркетом, так что, когда совсем стемнело, Ник даже подвёз меня домой.

— Ник — это в смысле Никита? — брови Кости нахмурились в задумчивом выражении, точно он пытался что-то припомнить. После моего утвердительного кивка лоб отца расслабился, разглаживая складки глубоких морщин: — А, ты наверное поехала в большой супермаркет с красной вывеской, недалеко от новой трассы! Им владею Каримовы, — на сковороде подозрительно зашипело, и, спохватившись, Костя быстро поддел яичницу лопаткой и переложил в тарелку, — Хорошие люди.

Прозвучало как-то подозрительно многозначительно и непонятно «к чему». Приняв у Кости полные тарелки, я отнесла еду на стол. Отец достал из выдвижного ящика кухонные приборы, а из холодильника — пакет апельсинового сока и сел напротив меня, приступив к аппетитному поеданию завтрака. Я хотела уже последовать его примеру, когда поняла, что на столе не хватает стаканов, чтобы разлить сок. Вернувшись на кухонный островок, я принялась распахивать одну за другой створку, в поисках нужной посуды, как у отца зазвонил телефон. Должно быть, не прошло и пары гудков: настолько быстро он поднял трубку и непривычно грубым голосом ответил.

— Да.

Я продолжала искать стаканы и даже принялась за нижние полки, улавливая лишь обрывки разговора:

— Сколько тел…адрес…да…, — пусть я и не слышала слов звонившего, но ситуация была ясна и без лишних слов, — Оцепите территории и вызовите кинологов. Скоро буду.

Послышался глухой удар. Кажется, отец бросил телефон на стол. Найдя наконец стаканы, я обернулась и поняла, что это было так: чёрный прямоугольник лежат на противоположном конце от своего хозяина. Костя наспех орудовал вилкой, утрамбовывая в рот остатки слегка пригоревшей яичницы и даже не успев хорошенько всё прожевать, запил остатки любезно протянутым мной стаканом с апельсиновым соком. Не успела я и шевельнуться, как отец уже поднялся и, быстро поцеловав в лоб на прощание, проследовал по направлению к двери, на ходу подбирая телефон и полицейскую куртку.

— Труба зовёт, — коротко произнёс он, надевая обувь, — Сегодня тебя заберёт кто-нибудь из моих ребят.

— Но у меня же теперь есть велосипед, — в недоумении произнесла я, но отец лишь отмахнулся.

— Сколько у тебя сегодня уроков?

— Семь.

Отец обернулся, и я заметила, что вид у него очень обеспокоенный. Подойдя ко мне, он положил обе ладони на плечи и слегка согнулся. Настолько, чтобы наши глаза стали на одном уровне. Когда он вновь заговорит, его тон вновь сменился на тёплый, отеческий:

— Ася, в городе происходит неладное. Я не могу тебе рассказать всего, но, поверь: мне будет куда спокойнее, если возвращаться из школы в сумерках ты будешь с хорошо подготовленным человеком. Порадуй отца, хорошо?

Смотря в глаза Кости я видела в них столько боли, что внутри ощутила неприятное, щекочущееся фибры души, чувство и имя ему было «страх».

— Хорошо, — эхом отозвалась я, боясь подумать, какие ужасы ему приходится видеть на работе.

Доехав до школы, я остановила велосипед напротив зоны для парковки и, спустив рюкзак на одно плечо, принялась выуживать замок.

Учебники ощутимо мешали. Пытаться справиться одной рукой, показалось мне рискованным: того гляди уроню выданные книги на сырой асфальт и обязательно испачкаю. Опустившись на корточки, я поставила рюкзак на землю и пошире раскрыла молнию, впуская свет, старая рассмотреть внутри края искомого. Наконец заметив очертания на самом дне отсека, опустила руку и постепенно, отодвигая учебники, выудила замок. Стоило мне поднять голову, как мои глаза встретились с его. Эдуард стоял неподалёку от входа в школу, уперевшись спиной в стену. С короткое мгновение, показавшееся мне длиною в вечность, он испытывал мой взгляд. Непроницаемое лицо не выдавало даже малейшего намёка на зарождающиеся эмоции и это пугало так, словно он и не был живым вовсе. Смирнов, точно закрытая книга, запертая под двенадцатью замками, ключи от которых спрятаны на разных концах света, притягивал загадочной историей своей семьи. Непреодолимое желание, увидеть его дом воочию, вновь закралось в мысли. Встряхнув головой, в желании их отогнать, я на мгновение утратила зрительный контакт с Эдиком. Исчез. Как странно. Может, я замечталась и всё это привиделось?

Пристегнув велосипед, я поднялась по лестнице и, толкнув входную дверь, оказалась в рекреации. За столом дежурного учителя оказалась та же женщина, что и вчера, только на этот раз облачённая в бледно-жёлтый костюм. На шее оказался небрежно завязанный шёлковый платок изумрудного цвета с переплетением орнаментов оранжевых оттенков, напоминающих по форме толстые ветви.

При мысли о деревьях, в голове, точно кинолента, закружились кадры закатного леса с едва пробивающимися скудными лучами солнца, возвращая ощущение пристального взгляда позади. Стоила мне попытаться развернуться, как дежурная учительница окликнула: — Ася! Подойди ко мне, пожалуйста.

Я в недоумении направилась к её столу, не понимая, зачем понадобилась.

— Ты не теряла вчера телефон?

— Откуда вы…— но она не дала договорить:

— Опиши его мне.

— Ну-у-у. — я на мгновение замялась, пытаясь вспомнить хотя бы одну отличительную черту телефона. — Тёмный такой, немного с отливом в синий. Правый край задней панели с глубокой царапиной, — которую я по глупости поставила, в попытках приколоть значок с любимой группой к карману джинсов, чего не стала добавлять вслух.

Женщина внимательно дослушала и удовлетворительно кивнуть скорее самой себе, затем потянула двумя пальцами за ручку ящика и выудила оттуда телефон, после чего протянула мне.

Чем дольше я смотрела на телефон, тем ниже опускалась моя челюсть.

— Ну же, возьми.

Послушно приняв телефон, на мгновение выйдя из ступора, я принялась осматривать его, как в первый раз, не веря глазам.

— Как он у вас оказался?

— Эдуард Смирнов принес сегодня в школу. Сказал, что это твой.

Я перестала моргать, пытаясь понять, как такое было возможным. На уроках у меня нет привычки доставать телефон, то есть, он просто не мог его видеть. Мы пересеклись лишь дважды: на общем уроке и в столовой. Ни там, ни там, я не пользовалась телефоном. К тому же он ведь потерялся вчера, в лесу. Не в школе, не на дороге у школы, а в диком лесу у дороги.

— Мм, спасибо. — только и нашлась я, чтобы сказать.

Ответом мне стала добродушная улыбка, секунду спустя после которой, учительница утратила ко мне интерес и опустила глаза в документ, лежащий на столе. Отвернувшись, я собиралась пойти прямиком на урок, как вновь наткнулась взглядом на Эдуарда. Он, что, следит за мной? Глубоко втянув воздух через ноздри, я направилась к нему. Губы мои непроизвольно сжались от злости. Ну я покажу, этому сталкеру… Столкновение. Меня отбрасывает на пол. Голова запрокидывается, и я бьюсь затылком об пол. — Чёрт, извини! Я тебя не заметил, — извиняясь, неизвестный парень с россыпью рыжих веснушек по всему лицу, суетливо пытался помочь мне встать на ноги. — Не ушиблась?

Я отрицательно покачала головой и выдавила улыбку, жмурясь от ещё пульсирующей боли в месте удара.

— Всё нормально, — паренёк ещё несколько раз извинился, но, к счастью, внезапно раздавшийся звонок вынудил его от меня отстать.

Вспомнив о своём желании задать хорошую трёпку Эдуарду, я повернулась по направлению к месту, где видела его в последний раз и оно, к несчастью, оказалось пустым. Посмотрим, как ему удастся от меня удрать на биологии.

Когда я вошла в класс, стол оказался пуст. Неужели Смирнову всё же удалось перейти на другой факультатив? Я фыркнула и, поправив рюкзак на плече, прошла к своему месту, попутно одарив учителя извиняющейся за опоздание улыбкой. Едва я села и принялась наспех доставать всё нужно к уроку из рюкзака, как лязгнул по полу, отодвигающий стул, и, мелодичным голосом, раздалось тихое:

— Привет.

Я вскинула голову. То, что он начал разговор сам, даже лучше. Из класса ему не сбежать. Сложно, конечно, будет общаться прямо под носом у учителя, но такой шанс упускать нельзя.

Эдуард сел на соседний стул и как в прошлый раз, придвинулся к самому краю стола. Смирнов быстро достал блоковую тетрадь, обтянутую кожей и ручку, после чего повернулся в мою сторону, игнорируя объяснения учителя.

Даже с мокрыми и растрёпанными волосами он выглядел так, словно только недавно закончил сниматься в рекламе геля для волос. На безупречных губах мелькнула тень улыбки. Лицо Эдуарда казалось сегодня впервые дружелюбным, не смотря настороженный взгляд.

— Прости за моё поведение в прошлый раз, я даже не успел представиться. Это было грубо, — его глаза внимательно искали малейший намёк реакцию во время короткой паузы. — Ужасно болел живот. Я сам не свой в такие момент. Я Эдуард или, можно просто, Эдик, а ты Ася Черная.

Какая подчёркнутая вежливость. Мне было нетрудно поверить и принять такое объяснение, однако из общей картины выбивался сталкинг, история с телефоном, а теперь ещё и знание о том, как я уточняю своё имя. Он, что, ещё и по школе ходит, подслушивает?

— Почему ты не назвал меня Настей, как все остальные?

Эдуард свёл брови.

— Разве не так ты просишь других, чтобы тебя называли? — на красивом лице легко читалось смятение.

— Да, верно. Вот только не помню, чтобы я уточняла это хотя бы стоя рядом с тобой.

Он коротко пожал плечами и раскрыл тетрадь, отводя взгляд. — По-моему, ничего удивительного. Все только и говорят о новенькой в школе, начиная от учеников и заканчивая учителями. Даже в супермаркете женщины шептались.

Попался.

— А ты, значит, ещё и в супермаркетах к шёпоту прислушиваешься?

— Не моя вина, что шёпот некоторых для нормальных людей звучит, как крик из рупора, — ухмыльнулся он и начал переписывать тему с доски и я заметила, как внимательно Кирилл Николаевич смотрит в сторону нашего стола. В этот момент я осознала, что даже не раскрыла тетрадь и поспешила это исправить. Подняв голову, чтобы переписать содержимое с доски, я встретилась взглядом с учителем, и тот довольно кивнул, продолжив урок.

Как оказалось, сегодня по плану у нашего класса была лабораторная работа. К счастью, важные уточнения о проведении только начались, и я ничего не упустила. Пройдя между рядами, Кирилл Николаевич раздал для каждой пары набор предметных стёкол, которые лежали не по порядку. По ним ученики должны определить фазы метастазы и распределить в правильной последовательности, осматривая каждое предметное стекло через микроскоп. Для определения использовались клетки корня репчатого лука. Пользоваться интернетом запрещалось, а учебник было сказано убрать в рюкзак. На лабораторную отвелось двадцать минут.

— Начали! — сказал учитель, закончив раздачу материалов.

— Дамы вперёд? — спросил Эдик, игриво улыбаясь и пододвигая микроскоп на центр стола. Я внимательно смотрела на него, пытаясь решить, с какого вопроса следует начать: следит ли он за мной, точно маньяк, или как нему попал мой телефон?

— Или, если хочешь, я начну — как скажешь, — неуверенно добавил он и улыбка не погасла. Рассудив, что первая версия ответа Эдуарда может мне не понравиться, а истинные мотивы придётся выпытывать, я решила побыстрее покончить с лабораторной. Когда задание будет выполнено, времени окажется предостаточно. Бонусом же я избегу проблем с Кириллом Николаевичем.

— Я начну, — придвинула стул чуть ближе и заметила, как напряглась спина Эдика. Он точно застыл, хотя места между нами всё ещё оставалось больше, чем достаточно.

Достав из коробки близлежащее предметное стекло, я положила его под микроскоп и быстро настроила объектив с сорокократным увеличением. Некоторое время мне понадобилось на то, чтобы изучить препарат.

— Профаза, — уверенно заявила я и повернулась к Эдуарду.

Смирнов с вызовом посмотрел мне в глаза, после чего задержал руку, вынимающую стекло. Я дёрнулась: кожа Эдуарда оказалась неожиданно холодной, точно недавно он держал стакан со льдом. Но, признаться честно, удивила меня не столько температура, сколько собственная реакция. Стоило ему прикоснуться, как моё сердце точно пронзило током, заставляет внутри всё сжаться.

— У тебя точно нет малокровия? — вырвалось у меня, скользя взглядом по бледной коже Эдика: — Руки до сих пор ледяные с улицы. Губы Эдуарда изогнулись в лукавой улыбке, а в уголках показались милые ямочки, точно парень сдерживал смех. Он отвел взгляд, принявшись изучать под микроскопом стекло, но длилось это всего секунду.

— Ты права, профаза, — он ловко заменил предметное стекло на новое и тут же принялся его изучать, — Вообще, мой отец — доктор. Знаешь, из тех самых, что особенно обеспокоены здоровьем своих детей. Ежегодное полное обследование со всеми увеселительными и малоприятными мероприятиями.

— Должно быть, такая забота обходится очень дорого: у тебя столько братьев и сестер. Эдуард пожал плечами, точно финансы были последним, о чём приходилось беспокоиться в жизни. — Значит, одноклассники уже успели расписать все семейное древо новенькой? — Ну, не то чтобы… Я замялась, не ожидая подобного вопроса. Лицо Эдуарда сохраняло улыбчивую маску и если, чтобы рассмотреть первое предметное стекло, ему понадобилась всего лишь секунда, то на второе он все еще смотрел сосредоточено. — Вы просто немного выделяетесь.

— Чем? — Чем-то, не знаю. Вся школа по вам будто сходит с ума. — Но не ты? — Это ещё что за вопрос? — Вопрос как вопрос. Я почувствовала, как начали гореть щеки. Что мне было на это ответить? Ваша семья выиграла в лотерею генофонда и даже под золотым блеском волос Виолы меркнет красота всей школы? У Смирновых хобби каждый вечер проводить в спортзале? Нет? Тогда почему ваши тела выглядят органичнее и прекраснее, чем у самых идеальных скульптур? — Да, не я. — только и нашла что ответь, — В городе для меня все ново и волей-неволей, на глаза разбегаются. Интересуешься всем и всеми, ища, за что бы зацепиться. Очень давно я проводила здесь не так много времени летом. Родители давно в разводе, в Ксертони живет отец, и… — Который полицейский? Константин Черный. Я кивнула, в очередной раз поразившись, что в городе точно все друг с другом знакомы.

— Твой отец хороший человек, — Эдуард выпрямился, оставляя микроскоп: — Интерфаза. — Вы знакомы? Смирнов загадочно возвел глаза к потолку, точно взвешивая ответ. Неоднозначно покачав головой, Эдик ответил: — Можно и так сказать. Он часто консультируется с моим отцом. Видишь ли, в городе не так много специалистов, а у папы есть некоторый опыт судмедэксперта, вот он и помогает по доброте душевной.

— Так, а при чем здесь ты? — А я периодически помогаю отцу в неурочные смены, — искра гордости промелькнула в его взгляде, — Вот и сталкиваюсь иногда с твоим тоже.

— Занятно.— в голове мелькнуло, что, должно быть это особенности Ксертони — осваивать профессию родителей:

— Я проверю фазу? Эдуард сделал пригласительный жест рукой.

. — Пожалуйста.

Притянув к себе микроскоп, я попробовала получше отрегулировать четкость, но, вопреки ожиданиям, сделала только хуже. Закусив губу, я боролась с регулировкой, осторожно поворачивая переключатель то в одну, то в другую сторону. Я была настолько сосредоточена, что голос Эдуарда в голове превратился в бессвязное бормотание. Смысл сказанного проходил мимо меня. И тут я вспомнила, что намеревалась сделать. Молодец, Смирнов. Умеешь забалтывать людей.

— Кстати говоря, — сказала я, и Эдик оборвался на полуслове, ожидая продолжения. — Спасибо, что вернул телефон.

Повисла непродолжительная пауза и я почувствовала, как в немой ожидании, электризуется воздух.

— Какой телефон? — удивление, в голосе Эдуарда звучало почти натуралистично.

Отведя взгляд от микроскопа, так и не закончив начатое, я достала телефон из заднего кармана штанов. — Вот этот.

— Мм, — протянул Эдик, театрально поднимая брови, но в его взгляде читалось узнавание: — Классный. Новая модель?

— Где ты его нашел? — проигнорировав его вопрос, я задала собственный.

— Я ничего не находил, — Эдик сделал запись в таблицу, потянул микроскоп на себя и заменил предметное стекло. — Ты с кем-то меня путаешь.

— Нет, его нашел ты. Я знаю.

Эдуард натянуто улыбнулся. Улыбка эта напомнила мне оскал дикого зверя: белоснежная улыбка, идеально острые и заметные клыки, едва касающиеся нижней губы. Вот и исчезла, в мгновение ока, маска добродушного соседа. — Не понимаю, о чем ты.

— К чему весь этот фарс?

— Я бы изобразил театральный поклон, но, боюсь, мы на уроке. — сказал Эдик и прыснул. – Кто угодно найти телефон в лесу и отнести дежурному учителю. На мгновения я замешкалась, подумав: «Действительно, а как? Какие у меня есть доказательства?». Но довольно скоро сведённый брови расслабились, а на лице растянулась довольная улыбка. Сладкая, как победа. Вот оно!

— Что телефон был в лесу, мог знать только тот, кто его там нашёл. Эдуард запнулся. Рот, точно опережая мозг открылся и тут же закрылся, пока его обладатель вновь не промахнулся. Я смотрела в глаза, цвета жжёного миндаля, с вызовом. Чувство гордости переполняло, предвкушая триумф. Но Эдуард, лишь потянулся за очередным стеклом для микроскопа, изменившись в лице. Смирнов слово был расслаблен. От него за версту веяло лёгкостью.

— Интересная догадка, миссис Холмс, — Эдик склонился над микроскопом, изучая препарат, — Жаль только вас расстраивать, ведь в Ксертони лес повсюду. Возможно, вы ещё не знаете, но город основали, благодаря добыче древесины из этих самых лесов. Я всего лишь сделал предположение и уже, смотрите-ка, первый злодей на районе.

Было неприятно слушать наигранно-серьёзный тон, видя лукавую улыбку. Смирнов играл со мной по одному ему известным правилам. Триумф сменился нарастающим гневом. Да кем он себя возомнил?

— Держи, — Эдуард протянул мне свою тетрадь: — Перенеси к себе в таблицу. Урок скоро закончится.

Я подняла глаза на висящие над доской часы и поняла, что осталось меньше пяти минут. Спохватившись, перенесла все записи по лабораторной к себе в тетрадь. Успела закончить ровно к тому моменту, когда Кирилл Николаевич поднялся из-за стола и принялся ходить между рядами, выборочно проверяя записи одноклассников. Наша парта оказалась последний, и учитель мельком заглянул в мою тетрадь, после чего удовлетворительно кивнул. — С хорошим соседом вы быстро наверстаете предмет. Кирилл Николаевич одарил меня снисходительной улыбкой и похлопал Эдика по плечу. Смирнов подавил смешок, услышав комментарий учителя. Когда преподаватель дошёл до доски и начал выписывать номера страниц учебника для домашнего задания, Эдуард прошептал: — Видишь? Я, — Эдик ткнул себя указательным пальцем в грудь, — хороший сосед.

— О да. Следишь за мной, наблюдаешь в школе, ещё и по лесу за мной прогулялся. Тайком любезно возвращаешь вещи, и как самый настоящий рыцарь, пытаешься сделать это инкогнито. Идеальный сосед!

— Слежу за тобой? Ася, с чего ты вообще это взяла?

Эдик выглядел так растерянно и в то же время — возмущённо, что я была бы готова поверить, если не оговорка ранее. Более того, он ведь действительно следит за мной в рекреации и исчез!

Прозвенел звонок с урока. Смирнов не стал дожидаться моего ответа и начал собирать вещи. Казалось, он зол не меньше, чем я сама. Достав из портфеля недочитанный том «Гранатового браслета» Куприна, я раскрыла страницу на закладке и поспешно начала дочитывать последние страницы.

— Пока. – бросил Эдик, поднимаясь с места.

Точно намеренно, он делал это медленно, надеясь, что я скажу что-нибудь ещё, но, чего ради? Меня ждёт только новая порция лжи. Ничего-ничего, скоро я поймаю его с поличным: один раз сталкер – всегда сталкер.

— Пока. – даже не стала отрывать взгляд от страниц.

В нерешительности Смирнов простоял у стола ещё мгновение.

Чёрт знает, что ты там себе придумала. Вот ты тебя можно было прочесть так же просто, как Куприновский браслет!

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ответь колкостью. К счастью, произнеся это, Смирнов быстро ушёл. Оставшееся время я старалась поспешно дочитать историю к уроку, но внутренний голос мешал: злясь на Эдуарда и прокручивая в голове урок биологии, я медленно начинала сомневаться в себе. Что, если я неправа? Вдруг на самом деле телефон нашёл не он? Эдик мог смотреть на меня в рекреации по сотне причин, в том числе просто от скуки. Не было никаких оснований полагать, что именно он преследовал меня, а я уже столько всего наговорила. Опасная мысль промелькнула в голове: «Может, мне просто хочется, чтобы он обратил на меня внимание?». К счастью, я не успела ни во что трансформировать эту идею или, ещё хуже – додумать что-нибудь наперёд.

Оставшийся день в школе прошёл незаметно. За обедом знаменитая пятёрка всё так же сидела полным составом за столом у окна, не интересуясь происходящим вокруг. Впрочем, ничего достойного внимания действительно не было. Разве только Каримов на пару с Андреем громко спорили о новой трассе:

— Трасса — это лучшее, что случилось с Ксертонью за последние годы. Ты даже не представляешь, какой приток клиентов у отца! Вон, даже мне приходится периодически выходить в супермаркет на вечерние смены. Говорю тебе: новые люди — это хорошо. Приток бабла лишним городу не будет. Того и гляди, ещё туристы подтянутся.

— Как же, — Андрей сидел рядом со мной, и взглядом изучал в тарелке нетронутые макароны по-флотски: — На что им здесь смотреть? На унылую лесопилку и верхушку дома доктора Смирнова? Из-за высоченного забора едва ли теперь что-то разглядишь. Да и добираться туда — то ещё удовольствие.

— А то в городе ничего больше нет. Всегда можно заехать в рыболовный магазин на перекрёстке Весенней улицы, да Ленина. У них же такой приятный внутренний двор с садом рядом.

Никита поднял вилку и медленно принялся перекладывать макароны из одной части тарелки в другую:

— Ну сад у них правда достаточно милый, но и месяца не пройдёт, как его припорошит первый снег.

— В октябре-то? Вот это ты загнул! — воскликнул Никита так громко, что почти все другие ученики невольно обернулись в сторону нашего стола, — Снег стоит ждать не раньше ноября.

— Сам подумай, что ты несёшь? Какой турист проедет чёрт знает сколько километров ради «садика на заднем дворике за рыболовной», — Андрей поднял руки и пальцами обозначил кавычки.

— А выпечки, как у нас, точно нигде не найдёшь, — в голосе Каримова звучала гордость, — И вообще: главное – сама возможность. Там уж, потихоньку и появятся достойные достопримечательности. Вот возьму и надоумлю отца построить СПА!

— Вы же, кажется, уже строите псарню? — спросила я, вспомнив недавний разговор в машине, однако в это мгновение Никита и Андрей странно переглянусь. Вилки замерли на весу на короткое мгновение, прежде чем Каримов ответил:

— Да, строим. Думаешь, заинтересует туристов?

— Конечно. Кто не любит милых плюшевых щеночков?

Парни дружно рассмеялись.

— Боюсь, наши собаки давно уже не милые щеночки, — уточнил Никита, бросив беглый взгляд через плечо: — Да и характер весьма дурной.

— И весьма большие зубы, — мрачно подхватил Андрей, так же смотря на кого-то позади Каримова.

Мне хотелось спросить, что за породы Никита планирует с отцом разводить на псарне, но он задал свой вопрос первее:

— Что там у вас произошло со Смирновым на биологии?

Я потупила взгляд:

— А что-то произошло?

— Да он выскочил из класса как ужаленный! – Никита опёрся локтями о стол и придвинулся ближе ко мне, после чего тихо произнёс: — Он тебя обидел? Тень улыбки сошла с лица Каримова. Обеспокоенный, Никита пристально смотрел на меня, точно готовый подскочить места в любую секунду.

— Нет, ничего такого, — сама не зная зачем, начала я врать: — Наверное, ему нужно было подготовить что-то к следующему уроку.

Я отвела взгляд, изображая искренний интерес к содержимому бумажного кофейного стаканчика. Оставалось только надеяться, что Каримов поверил: меньше всего мне хотелось, чтобы с моими проблемами разбирался кто-то другой. Да и что тут скажешь? «Я думаю, Смирнов следит за мной и, вот негодяй, вернул мой потерянный в лесу телефон». Тот ещё злодей Смирнов. Самой смешно. Нельзя обвинять человека в чём-либо без доказательств, это правда.

За стол подсела Таня с подругами, увлекая ребят обсуждением предстоящей школьной дискотеки:

— Обожаю хэллоуинскую тематику! Жаль, что у нас не наряжают дома, как где-нибудь в США, - мечтательно произнесла одна из девушек. Кажется, я видела её ранее на уроке математики, но не была уверена.

— Да все они врут в этих своих фильмах. Наверняка на деле одни-два дома на всей улице делаю что-нибудь эдакое и то, в самых дорогущих районах: эти же украшения с ума сойти сколько стоят! – скептически настроено ответила Таня.

— Может, они руками половину создают, из подручных материалов, а не покупают? Сидит себе дома домохозяйка, да в ожидании мужа потихоньку лепит, шьёт — вот и декорации, — продолжала подруга.

— Ага, а дом себя убирает сам, ужин готовит. Ишь ты сказочно! Попробуй рассказать что-нибудь такое моей маме, которая только и крутится по хозяйству. Сомневаюсь, что у неё время на себя-то остаётся. Разве только перед сном.

— Ну у твоей-то матери ещё двое младших: пока из школы заберёшь, на секции развезёшь, в перерыве чем-нибудь покормишь. Домой возвращаешься, а там и мужу нужно внимание уделить. Таня только прыснула в ответ и мне было неясно, что именно из слов её подруги вызвало такую реакцию. Я слушала девушек и думала о собственной матери. Она много времени проводила за телефонными разговорами, согласуя с заказчиками референсы для будущих иллюстраций. Мама брала в работу всё, до чего могла дотянуться, начиная от портретов на заказ и заканчивая иллюстрациями для детских сказок. Дела пошли в гору, когда ей удалось наладить контакт с крупным московским издательством. Денег платили достаточно, чтобы мы жили если не безбедно, то, во всяком случае, не сильно нуждаясь: ни она, ни я, не следили за модными тенденциями, однако посильную часть зарплаты мама всё же выделяла на совместные развлечения, вроде боулинга или похода в кино.

Не сказать, что дома был всегда порядок. Честно говоря, всякие мелочи в квартире падали на мои плечи и это едва ли было в тягость. Я убиралась скорее ради собственного душевного спокойствия, раздражаясь грязной посуде на столе или намеченному слою пыли на книжной полке. Готовила мама плохо, поэтому в Ростове у нас от года к году появлялись новые излюбленные места, на замену надоевшим, где мы вместе ужинали, а случалось и обедали. Никогда мне не казалось, что это обязанность мамы – после полноценного рабочего дня, сгорбившись с чумазой кистью над акварельным листом, ещё и суетиться по хозяйству. В конце концов, нас было только двое. Женщины, которые умудрялись, как многорукие Шивы, содержать дома идеальный порядок, воспитывать нескольких детей, а также ходить на восьмичасовую работу, вызывали у меня только восхищение, но никак не осуждающий прыск, что позволила себе Таня.

— Должно быть, это очень непросто – следить за тремя детьми, да ещё и содержать дом в порядке.

Таня лишь отмахнулась:

— Болтай она с подружками по телефону поменьше или с родительским комитетом, времени хватало бы и на большее.

— Но ведь ей нужно как-то отдыхать, — не отступала я: — Ты или папа, хотя бы иногда, берёте на себямладших, чтобы она могла встретиться с подругами?

Таня пожала плечами:

— Она как-то и не просит. Вот будет дискотека, там как раз и пообщается. Только и делают сейчас, что трещат, решая, как украсить первый этаж. Ещё даже тему не выбрали, кроме, цитирую «давайте сделаем что-нибудь хэллуинское».

— А чего бы нам не помочь взрослым? Для себя же постараемся, — вмешался в разговор Никита, только-только отложивший вилку. Я даже не заметила, когда он начал есть – насколько задумалась.

Таня встретила его предложение с восторгом. Вместе мы вспоминали старые фильмы ужасов, пытаясь решить, кому отдать предпочтение: ведьмам или вампирам? В обсуждения мелькали скандинавские мифы, и античные. Мысль о греческих тогах поначалу привела всех восторг, но вспомнив, как холодно бывает в Ксертони в октябре, она быстро сошла на нет: слишком комично будет по приходе на дискотеку снимать тёплые колготки, да переобуваться в открытые сандалии. Отопление, конечно, к этому времени уже дадут, но рассчитывать на многое не стоит. Ведьмовская тема показалась всем сидящим за столом более удачной: можно было как и тепло укутаться, так и наоборот, при желании, обнажить все, что хочется. Таня пообещала обсудить это с мамой и предложить помощь от нашего класса с оформлением.

Постепенно все за столом покончили с обедом, забрали куртки и проследовали к выходу из школы. Едва я вышла за порог, как почувствовала на себе чей-то взгляд, и обернулась. Эдуард стоял один прислонившись к стене. Как только наши глаза встретились, он двинулся в мою сторону, оттолкнувшись ногой от стены, но между нами возник Каримов:

— Тебя подвести? — он улыбался и наспех застёгивал молнию кожаной куртке.

— Не стоит, я на велосипеде. — Если хочешь, мы можем забросить его в багажник, как вчера.

Точно специально, Никита сказал последнее громче. Почти дошедший до нас Эдик остановился и, точно услышав сказанное, поджал губы и отвёл взгляд. С мгновение он постоял неподвижно, после чего развернулся на одних носках и пошёл к братьям и сёстрам, что ждали его на парковке в серебристом Мерседесе, похожем на внедорожник.

— Спасибо, не нужно. Всё же смысл велосипеда в том, чтобы использовать альтернативным транспорт. — У тебя какой-то пунктик на экологии? — Вроде того, — смущённо ответила я.

— Если передумаешь, я всегда к твоим услугам.

— Хорошо. — только и ответила я, после чего успела поспешно добавить: — Спасибо!

Открыв дверь в квартиру, я сразу заметила на коврике у входа ботинки Кости и служебную куртку, небрежно брошенную на пуф. Из гостиной доносился приглушённый голос диктора новостей, но слов было не разобрать. Я прошла в комнату и застала отца спящим на диване. Он всё ещё был в бледной голубой рубашке и тёмно-синих брюках с красной строчкой. Видимо, так устал, что забыл переодеться.

Мягко ступая по полу, я заглянула в свою комнату, положила рюкзак на стол и стянула с постели тяжёлое покрывало в сиреневую строчку. Вернувшись в гостиную, заботливо укрыла тканью отца, насколько это было возможно: Костя был настолько высоким, что покрывало чуть свисало с колен, оставляя ноги покрытыми. Что ж, я сделала всё возможное.

На плите оказалась кастрюля с яичницей и фасолью. Двигаться по кухне приходилось медленно, чтобы не наделать шуму. Спустя какое-то время я уже сидела рядом с отцом ужиная. Сводка новостей, как это чаще всего бывает, рассказывала о кошмарах, происходящих в мире. Хоть раз бы показали что-то хорошее, честное слово.

Я бегло осмотрелась в поиске пульта, чтобы переключить канал и обнаружило его прямо под телевизором. Уже когда искомое оказалось у меня в руках, я передумала: на экране крупным планом показали лицо Косте. У отца брали интервью, вот это да!

Обернувшись на отца и оценив, насколько крепок его сон, я рискнула немного прибавить громкость:

— …после открытия новой трассы число происшествий такого рода возросло. Нам удалось идентифицировать жертву и вызвать на опознание её родителей, которые, в свою очередь, подтвердили личность дочери. В настоящее время ведётся расследование. Сложность заключается в том, что пока на новой трассе почти нет камер и полагаться приходится на опросы свидетелей.

— Константин, скажите, может ли это быть связано с тремя другими делами, где также фигурируют обескровленные тела?

Отец уставился на репортёршу холодным, непроницаемым взглядом:

— Я не говорил, что тело новой жертвы обескровлено.

Репортёрша продолжила наступление:

— Возможно ли, что в Ксертони завёлся серийный убийца?

— Не стоит поспешными выводами пугать горожан. В настоящее время признаков для такого вывода немного, и…

Женский голос за кадром перебил отца:

— Всех жертв находили в лесах у новой трассы, недалеко от заправочной станции и гипермаркета. Значит ли это, что убийцей может оказаться кто-то из местных?

— Мы не исключаем эту версию. Боюсь, это всё, что я могу сказать.

— Как страж правопорядка, дадите ли вы несколько советов горожанам?

На мгновение отец замер, точно обдумывая ответ и вскоре продолжил:

— Остерегайтесь незнакомцев, особенно вблизи новой трассы. Не оставляйте своих детей без присмотра. Не выходите из дома после заката.

— Благодарим, Константин!

Мгновение и на экране показалось изображение светлой студии с ведущей новостей за стойкой. Женщина принялась быстро зачитывать новое сообщение с суфлёра, рассказывая о других событиях, произошедших в тот день, но я едва ли что-то расслышала, погрузившись в собственные мысли. Было странно смотреть на папу с большого экрана, когда он лежит, посапывая рядом на диване. Каждый раз, когда кто-то говорил о новой трассе, внутри скреблась тревога. Всё нутро велело мне держаться подальше от этой дороги, точно предчувствуя беду. Я редко смотрела новости и, должно быть, была особо чувствительна к плохим новостям, быстро вбирая в себя и многократно усиливая панику. Головой я понимала, что ничто сейчас не угрожает моей жизни, но это чёртово чувство уже пустило корни.

— Что это ты смотришь?

Голос отца прервал рассуждения так неожиданно, что моё тело вздрогнуло. Веля себе успокоиться, я обернулась и посмотрела в заспанное лицо Кости. Всем своим видом он демонстрировал расслабленность, а наброшенное покрывало задавало ноты уюта.

— На тебя смотрю. И тут, — я указала в сторону экрана, а затем дивана, — И там. С первым интервью тебя?

Костя прыснул и попробовал подняться. Покрывало соскользнуло с его груди на пол. Отец перевёл на него взгляд, а затем на меня:

— Эти репортеришки сейчас только и делают, что следуют за мной попятам. Ухватились за сюжет года, тоже мне. А я говорил, что не нужна городу эта трасса, — раздосадовано, он потирал глаза, точно пытаясь прогнать остатки сна: — Лучше бы пустили её в объезд, через зелёную зону, подальше от людей. Но нет, эти любители лесов по всей России принялись строчить петиции, а губернатор, переживая за новый срок, пошёл и них на поводу.

— Они хотели строить трассу поначалу через Серебристый заповедник?

Костя молча кивнул и проследовал на кухню. Достав стакан из подвесного ящика, отец налил из-под крана холодной воды и мелкими глотками принялся пить.

— В школе многие рады открытию трассы. — сказала я, не решившись рассказать отцу, что была одной из тех, кто распространял эту петицию. Лес — важная составляющая экосистемы. Статус заповедной зоны присваивается таким местам не просто так. Жизнь сотен видов растений и животных могла попасть под угрозу. Жители леса — нелюди. У них нет возможности в пару кликов взять билет и переехать в новое место по прихоти. Человек ответственен за мир, в котором он живёт.

— Это кто рад?

— Каримов, например. Он говорит…

— Ну ещё бы!— Костя оборвал меня на полуслове, — Папочкин бизнес расцветает. Того и гляди, скоро за расширение возьмутся. Ещё бы он был не рад.

— Разве плохо, что у города становится больше средств? Да и расширение создаст новые рабочие места.

— Ася, ты не понимаешь, — голос Кости неприятно изменился: — Больше средств становится не у города, а у бизнеса конкретных людей. Все остальные же вынуждены мириться с последствиями. Думаешь, родители мёртвых девочек готовы махнуть рукой на свою утрату и сказать «зато городу стало лучше»?

Меня больно кольнули его слова. Отец говорил так, словно во всём происходящем была доля моей ответственности. Возможно, так оно и было. Сколько человек в сети нашли ту самую петицию из-за моих рассылок? Десять? Двадцать? Стали ли их голоса теми, что склонили чашу весов? Я не могла знать этого наверняка. То, что я сделала, казалось правильным. Если не бороться за собственное будущее, кто сделает это за тебя? Я не собиралась чувствовать за это вину, потому решила промолчать.

Густая тишина наполнила комнату. Только с улицы доносилось урчание старенького мотора. Должно быть, сосед снизу возвращается с работы: у его машины очень характе́рный звук. С детства ни с чем не спутаю. Сложив руки на груди, и успела сделать только шаг по направлению к своей комнате, как Костя вновь заговорил:

— Послушай, — неуверенно начал он: — Я знаю, ты здесь ни при чём. Мне не стоило так говорить. Это всё нервы, понимаешь? Голос отца стал мягким. Он провёл рукой по лицу и шумно вздохнул.

— Эти девочки — они так похожи на тебя. Я смотрю на них и вижу до боли знакомое, родное лицо, — он сделал паузу, прилагая усилие, чтобы открыться: — Доля секунду и от одной лишь мысли, что на том же месте, могла лежать моя собственная дочь, всё внутри разрывается на части.

Когда Костя говорил, его глаза были опущены в пол. Неподвижный взгляд казался наполненным болью и скорбью. Поддавшись порыву, я быстро оказалась возле отца и крепко обняла за шею, пусть для этого и пришлось подняться на цыпочки.

Висок чесался от соприкосновения с щетиной, но я не посмела шевельнуться. Объятия – очень коварный жест, скрывающий не только наше лицо, но и слёзы. Самая большая боль отражается на человеческом лице, когда его никто не видит. Мне стоило усилия не поддаться соблазну. Я понимала: один предательский всхлип и мы оба пропадём в омуте чужого горя.

Рука отца легла на плечо. Сосед снизу заглушил мотор автор.

— Пообещай мне кое-что, ладно?

Осторожно киваю, чуть надавив подбородком на рубашку Кости.

— Береги себя.

И я пообещала, не представляя, как скоро нарушу слово.

Глава 3. И грянул гром

Весь остаток сентября прошёл напряжённо. Чем дольше полиция искала преступника, тем сложнее становились наши отношения с отцом. Однажды вечером, находясь в своей комнате, я услышала, как Костя говорил с кем-то по телефону на повышенных тонах. Дверь была закрыта, поэтому до меня доносились лишь обрывки фраз. Из них я поняла, что след таинственного убийцы оказалось не так уж просто отыскать. Отцу казалось, что в расследовании могли бы помочь камеры наружного наблюдения близ стоянки на заправочной станции. Как раз той, что соседствовала с семейным гипермаркетом Каримовых. Вот только отец Никиты отказался сотрудничать со следствием, и я не могла понять почему: последнее убийство произошло не так далеко от магазина. Мне казалось, по этой причине он просто обязан пойти навстречу Косте, но нет. Каким человеком нужно быть, чтобы отказать, когда вопрос стоит о жизни детей?

Из-за накалившихся отношений между моим отцом и Никитиным, усложнились и наши. Папа был категорически против, чтобы я не только продолжала ездить к ним за продуктами, но, поддавшись особо нежным отеческим чувствам, решил, что моя безопасность превыше всего, а значит ни о каких поездках на велосипеде через лес не могло больше быть и речи. В плотном графике дежурств отец умудрялся встречать меня из школы и отвозить домой. В редкие дни, когда у него это не получалось, на помощь Косте приходил его напарник: светловолосый молодой следователь в неизменной иссиня-чёрной обтягивающей водолазке и нараспашку надетой кожаной курткой похожего оттенка. Мне больше нравились дни, когда забирать меня из школы приезжал именно дядя Стёпа: он хотя бы не сверлил взглядом провожающего меня до машины Никиту.

Всё чаще на уроках мы садились с Каримовым вместе, а за обедом предпочитали отсаживаться от всех и разговаривать о том, что только нам было интересно. Никита оказался не только отличным собеседником, но и слушателем. Мне было непривычно оттого, что кто-то интересуется мной, моими интересами. Задаёт уточняющие вопросы. Мы легко плавали между темами, то говоря об экологических проблемах, рассуждая, какие книги наносят больше вреда: бумажные или электронные? То говорили об истории, фильмах и сериалах. Иногда у меня складывалось впечатление, что Никита и вовсе не смотри телевизор, однако живо интересовался о каждом, про который я рассказывала. Во время одного из таких обсуждение, после короткой паузы, Каримов даже пригласил меня в кино. Я была бы и рада согласиться, но понимала: пока отец не успокоится, я вряд ли смогу куда-то отправиться без сопровождения.

До середины октября так и проходили мои дни: школа да дом. С одной стороны, сидение в четырёх стенах отлично сказалось на моих оценках и внешнем виде квартиры. От скуки я перебрала все стеллажи с книгами, разобрала старые вещи и упаковала, чтобы отвезти в центр для малоимущих. Я даже заказала по интернету новые занавески и посуду, с разрешения папы. Ему было приятно, что теперь в квартире помимо него есть кто-то ещё и постепенно дом начал оживать, благодаря новым деталям, ароматам и звукам. На одном из шкафов я нашла давно позабытый отцом виниловый проигрыватель и целую коробку с пластинками. Находка показалась мне очень неожиданной. Особенно после того, как я изучила пластинки. Вопреки моим ожиданием, там было много классики и даже джаза, к которому я и сама порой питала страсть. Что и говорить: нашлось даже место рождественскому сборнику Фрэнка Синатры, поэтому в квартире то и дело стал мелькать так легко приедающийся мотив «Let it snow», пусть и за окном даже ещё не показывался первый снег.

С другой стороны, я только переехала в Ксертонь и не успела здесь обжиться, как уже оказалась принцессой, заточенной в башне собственным отцом. Пусть в школе постепенно и крепли связи, запах одиночества в пустой квартире не могла развеять ни одна ароматическая свеча. Было грустно осознавать, просматривая социальные сети одноклассников по вечерам, что у другим всё иначе. Девчонки ходят вместе гулять, мальчишки зависают то в тире, то в боулинге. Сотни новых фотографий и видео со смеющими, довольными лицами, пополняли ленту каждый день. В такие моменты я особенно чувствовала себя за чертой жизни, во время всеобщего праздника. В конце концов, в городе даже не был введён комендантский час, но, нет – именно мне угораздило родиться в семье полицейского.

Первое время я понимающе относилась к изрядной опеке Кости, думая, не пройдёт и недели, как всё вернётся на круги своя. Спустя десять дней я поняла, что ошибалась и принялась осторожно, приводя аргументы и показывая фотографии ребят, донести до Кости важность выпускного класса. Не пройдёт и полгода, как от праздных гуляний и простых радостей юности не останется и следа. Их место займёт подготовка к выпускным экзаменам, а там и поступления в вуз.

Но отец, словно позабыв, что и сам когда-то был в старшем классе, только отмахивался. Он даже не пытался парировать мои аргументы, твердя на повторе, как опасно сейчас на улицах и что, должно быть, родители совсем не берегут своих детей. Если бы все были такими же предусмотрительными, как он, ничего бы подобного в Ксертони не произошло.

Каждый последующий наш разговор ни к чему не проводил – мы только начинали с отцом ругаться, порой даже переходя на повышенные тона. Казалось, он даже не пытается меня понять. Найти хоть какой-то компромисс и это откровенно раздражало и отталкивало.

Проснувшись утром пятнадцатого октября, я решила для себя, что больше так продолжаться не может. Начав собирать рюкзак к школе, внутрь была дополнительно положена зубная щётка, пара свежих кофт и одна пара штанов. Все остальные вещи можно будет забрать потом или попросить маму. За ночь телефон зарядился полностью. Включив компьютер, я быстро проверила наличие авиабилетов и на всякий случай – железнодорожных и убедилась, что у меня хватит средств. Оставалось только найти паспорт и понадеяться, что в аэропорту не обратят внимание на возраст. Всё же восемнадцать мне ещё не исполнилось, а значит, одной на борт мне не пройти. Маме всегда приходилось заполнять какие-то бумаги, но, честно говоря, я никогда не вникала. Оставалось полагаться на удачу, и что на регистрации случайно обсчитаются в большую сторону.

Полна решимости я вышла из комнаты одетая и готовая бежать, как прошла в коридор и обнаружила, что велосипеда нет. Отец в очередной раз говорил с кем-то по телефону и не зная контекста, речь казалась бессвязной. Даже не пытаясь прислушаться, наскоро укротив любопытство, я открыла дверь в квартиру, надеясь разыскать железного друга, но увы. На мгновение помедлив и поразмыслив, куда ещё за ненадобностью мог его убрать Костя, я вспомнила о балконе в спальне отца.

— Бинго, — вслух обрадовалась я, заметив руль через окно.

Быстро пересекла всю комнату, по периметру обойдя уже собранную двухспальную кровать, я замерла, на мгновение окинув ту взглядом. Отец уже переодел её в темно-изумрудное бельё с золотисто-оранжевыми витиеватыми орнаментами, которые я заказала для него на прошлой неделе. На тумбе справа стояла небольшая фоторамка, повёрнутая чуть под углом так, чтобы можно было смотреть на изображение перед сном. Блик от света с улицы мешал увидеть, кто изображён на этой фотографии. Я подошла и подняла рамку. На старом снимке напротив подъездной двери стояла женщина с младенцем на руках, которую я сразу узнала. А сбоку от неё, придерживая за талию, стоял отец в полицейской форме, с ещё полностью тёмными волосами, не отмеченными сединой. В груди тут же разлилось тепло и одновременно мной овладела тоска от осознания, как давно мы были все вместе. Втроём. Я этого времени почти и не помню даже. Для меня мама всегда существовала отдельно от Кости. Пока я росла, в доме всегда появлялся кто-то третий, но уходящих. Ни один из последующих маминых мужчин, не пытался заменить мне отца, и я была за это по-своему благодарна. Вот только как долго Костя был один прежде, чем я переехала к нему доучиваться, раз в спальне всё та же семейная фотография? Какая женщина такое не стерпит, осознавая, что никогда не станет в жизни мужчины на первой роли, если в памяти и в седце— другая семья?

— Что ты здесь делаешь?— я вздрогнула, услышав голос отца.

— Ничего. Так… — в нерешительности продолжала держать в руках рамку с фотографией не зная, что с ней делать теперь.

Костя перевёл взгляд на карточку у меня в руках и улыбнулся тёплой, ласковой улыбкой, которую я давно не замечала на его лице. Он подошёл ко мне и указал пальцем на кулёк, которым, вне всяких сомнений, являлась маленькая я:

— Это мы тебя только-только из роддома привезли. Вас тогда задержали дольше, чем положено и я даже успел занять у одного из коллег плёночный фотоаппарат — Витька как раз только из отпуска вернулся и подсобил, — на минуту отец замолчал, а затем на выдохе произнёс: — Хорошее было время.

В его голосе звучала вся глубина одиночества последних прожитых лет, и от этого сердце моё разрывалось на части. Я не могла его бросить. Не сейчас, когда мы только начали привыкать жить вместе, как отец и дочь. Моя жизнь имела цену и была важна. Но платить за неё новой раной на сердце Кости я не была готова.

— Послушай, пап, — медленно начала я, понимая, что момент неподходящий, но едва ли будет другой. – Нам нужно поговорить.

Он опустился на постель и постучал ладонью по одеялу, приглашая меня сделать то же самое. Я поставила снимок на место и присела рядом. Костя молча ждал.

— Я не могу так больше. Правда, не могу. Мне мало общения в школе. Я понимаю, как ты беспокоишься из-за всего происходящего. Как хочешь меня защитить. Но ты не можешь уберечь меня от каждой возможной угрозы, понимаешь?

Костя кивнул. Он старался говорить медленно, немного растягивая слова, будто пытался сохранить тон голоса мягким:

—И что ты предлагаешь? Довериться судьбе и посмотреть не станет ли моя дочь следующей жертвой маньяка? Извини, но такая игра мне совсем не по вкусу.

— Нет, не довериться судьбе, но действовать в рамках разумного. Жизнь должна продолжаться. Например, если я не могу прогуливаться по улицам Ксертони одна, то почему бы мне не пригласить друзей? Места у нас хватает.

— Отличная идея!— наигранно радостно ответил отец: — И пусть тогда другие дети потом возвращаются в одиночестве и также угодят в лапы маньяка, а ты затем будешь корить всю жизнь себя. Вот уж радостно будет.

— Ну замечательно, — очередной разговор лишь снова испортил настроение. Я почувствовала, как вновь закипаю и идея вернуться к матери отчетливее замелькала в сознании, борясь за моё внимание с настойчивым нежеланием бросать отца. Неужели нет никакого выхода, при котором и он будет доволен, и я?

Не знаю, сколько ещё мы просидели молча, пока я предавалась своим размышлениям. Небо за окном уже приобрело светло-фиолетовый оттенок, а значит, пора было выдвигаться в школу. Отец поднялся:

— Если ты ещё что-то хотела сказать, мы можем продолжить в машине.

— Нет, — я покачала головой, — Сказать мне больше нечего.

Уговаривать отца позволить мне доехать до школы самостоятельно не имело смысла, поэтому я покорно села в машину и пристегнула ремень. Едва Костя повернул ключ зажигания, как включилось радио. Вот только из динамиков доносилась не музыка, а утренняя сводка новостей. Настроение было и так паршивым, чтобы слушать ещё и новости. Я потянулась и переключала радиостанции до тех пор, пока не нашла хоть что-то стоящее. Услышав знакомый мотив, я откинулась в кресле и принялась смотреть через окно на проносящийся мимо лес. В предрассветном солнце верхушки деревьев казались тёмными, будто просмолёнными, а пышные юбки елей — почти лишёнными цвета, на фоне ещё недавнего огненного буйства осенних красок. Мир вокруг казался невзрачным и серым под стать настроению. Это едва ли бодрило дух, перед новым днём.

Костя остановил машину напротив входа в школу. Я потянулась через сидение и подобрала рюкзак, после чего вышла из машины, решив не прощаться с отцом. Сил делать вид, будто между нами всё нормально, у меня не было. У входа в здание уже толпились одноклассники, и я легко разглядела среди них Никиту, благодаря ярко-оранжевому пуховику, надетому нараспашку.

Не успела я закрыть за собой дверь, как отец окликнул меня:

— Ася.

Я безмолвно повернулась и выжидающе посмотрела Косте в глаза:

— Скоро это закончится, обещаю. Я почти встал на его след.

Ничего не отвечая, я кивнула и, сделав прощальный жест, поспешила в сторону школы, попутно доставая телефон из куртки и печатая маме короткое сообщение:

«Я хочу назад, в Ростов».

Напротив текста тут же появляются две синие галки, подтверждающие прочтение и мама перезванивает:

— Привет, — только и говорю я, не зная, что ещё сказать схода.

— Я думала, тебе нравится жить с Костей, — мама была в смятении: — Что случилось?

— Случилась гиперопека и затворничество, которое терпеть у меня больше нет сил. Мам, я даже не успела толком обжиться в городе, как он тупо начал привозить и увозить меня из школы, запрещая куда-либо выходить вечером. Я устала бороться, спорить с ним из-за этого. Всё бесполезно, папа просто не слушает, и…

— Папа? — мама переспросила удивлённо: — Смотри, ты даже перестала звать его по имени.

В её голосе чувствовалась радость, но я продолжила, пытаясь донести суть:

— Это не важно. Важно то, что мне здесь плохо и я не хочу провести свой последний год в школе запертая в четырёх стенах. Я пыталась с ним поговорить, пыталась найти компромисс – всё без толку!

Голос соскочил на последнем слове. От обиды в горле чувствовался неприятный ком. Мама тяжело выдохнула в трубку и после короткой паузы сказала:

— Я поговорю с ним, хорошо? Вместе мы что-нибудь придумаем, а пока, пожалуйста, — в голосе звучала мольба: — Постарайся без глупостей, хорошо?

— Хорошо, — ответила я тихо.

— Люблю тебя.

— И я тебя.

Мама повесила трубку первой. Я возвела глаза к пасмурному небу, ища в нём источник смирения. Холодный ветер обдувал лицо, и я прикрыла глаза, стараясь вобрать вдыхая как можно больше ледяного воздуха, надеясь проветрить разум и сбить жгучий яд, отравляющий мою душу. Вера в то, что у родителей получится договориться, была почти равна нулю и, осознав это, грусть окончательно завладела мной. Они едва ли договаривались между собой о простых, как мне казалось, вещах. Почему должны были теперь?

Послышался первый школьный звонок, предупреждающий, что урок скоро начнётся. Сделав ещё пару глубоких вдохов и выдохов, я повернулась к входу и увидела, как Никита стоит у самых дверей один, спрятав ладони в кармане, и смотрит на меня.

— Ты меня ждёшь?

Никита кивнул и спустился по ступеням ко мне:

— Ты в порядке? – оказавшись рядом, Каримов подхватить широкую прядь волос, закрывающих половину моего лица, и осторожно заправил за ухо, после чего осторожно скользнул ладонью по моему затылку. От этого прикосновения в животе появилось приятное, едва щекочущее, чувство, и я слегка улыбнулась.

— Знаешь, — я посмотрела в глаза Никите и увидела в их глубине столько заботы, что открыться казалось естественным и правильным: — Нет. Не в порядке.

— Хочешь поговорить об этом? — Да, но разве у нас есть время? Вот-вот прозвенит второй звонок на урок, а говорить в соловой о своих проблемах, где столько любопытный глаз, как-то совсем не хочется.

Никита задумчиво посмотрел в сторону школы, а затем на меня и что-то в его взгляде изменилось.

— Тогда к чёрту школу. Не успела я опомниться, как Каримов взял меня за руку и повёл в сторону машины. Как галантный кавалер, он распахнул передо мной дверь пассажирского сидения и сделал пригласительный жест. На мгновения я замерла в нерешительности, думая, что будет, если отец узнает. Но вспомнив разговор дома и совсем не ободряющую реакцию матери, махнула на всё рукой. И правда, к чёрту школу. К чёрту Костю. К чёрту заточение.

Когда я села внутрь, Никита тихо прикрыл за мной дверь и шустро обежав машину спереди, сел на водительское сидение. Повернув ключ зажигания, Каримов завёл мотор, поднял примостившийся на моих коленях рюкзак и забросил его на заднее сидение. Я сидела, боясь пошевелиться, не веря, что всё это происходит на самом деле: мы вдвоём сбегаем с уроков! Вот тебе и развлечения выпускного класса.

— Пристегнись, а то никуда не поедем, — улыбка Никиты была такой настоящей, что, казалось, вот-вот коснётся уголков глаз. Ему нравилось происходящее точно не меньше, чем мне самой.

— А куда мы? — спросила я, послушно выполнив его просьбу.

Каримов развёл руками:

— Да куда захочешь, — он расстегнул пуховик, достал из внутреннего кармана телефон и закрепил тот на держателе, возвышающимся над приборной панелью.

— Совсем-совсем куда захочу?

Никита одобрительно кивнул и с интересом принялся рассматривать моё лицо, отчего стало немного неловко. В суматохе я пыталась вспомнить хотя бы одно место, которое хотела посетить и в голову пришло только одно:

— Помнишь, ты рассказывал о доме основателей города, рядом с лесопилкой?

На едва уловимое мгновение мне показалось, что лицо Никиты стало серьёзным, а взгляд настороженным. Но, точно зыбкое видение, стоило мне моргнуть, как на лице Каримова вновь красовались очаровательные ямочки. Они всегда появлялись, стоила Нику широко улыбнуться или же засмеяться и мне это нравилось.

— Точно туда хочешь?

— Ага.

— Ну, — Никита снял машину с ручника и голос его зазвучал, как у актера в театре: — Раз дама просит.

Каримов гнал машину по трассе, сливая воедино пейзаж за окном. В хаотичном танце линия деревьев у дороги то появлялась, то обрывалась, уступая место незнакомым мне съездам. На небе совсем рассвело, а облака разошлись, точно с самого утра над городом не нависало пасмурное безразличное небо. Не было видно ничего, кроме сосновых крон, которые купались в скупых лучах осеннего солнца. Казалось, они отчаянное тянулись ввысь, стремясь вобрать то последнее, что могли, перед холодной зимой.

В бардачке машины оказалась полная пачка цветастого мармелада в форме плюшевых медведей, как я любила. Совпадение показалось мне приятным, и с разрешения Никиты, я надорвала край пакета и выудила несколько кислотно-зелёных медведей и положила в рот.

— Ты будешь? — прожевав первую порцию, я спросила у Никиты.

— Если только парочку. — Каримов протянул руку, ладонью вверх.

— Тебе какого цвета?

Никита слегка нахмурил брови, точно не понял вопроса:

— Какие попадутся, наверное.

— Я могу достать те, которые тебе нравятся больше, — сказав это, я пожала плечами: — Это не сложно. Я всегда достаю только зелёные. Жёлтые с лимоном попробовала лишь однажды, и они показались ужасно кислыми, так что больше я не рисковала.

— Можешь скормить мне своих врагов, — заговорщицки, едва слышно, предложил Никита и на короткое мгновение обернулся ко мне, чтобы подмигнуть.

Недолго думая, я выудила из пакета трёх жёлтых медведей и вложила в протянутую руку. Никита лёгким движением забросил мармелад в рот и картинно начал жевать, громко чавкая, демонстрируя, как яростно он расправляется с моими врагами. Это показалось мне чертовски милым и забавным. Меня восхищала то, насколько легко я чувствовала себя рядом с ним.

Машина перестроилась в крайний правый ряд и замедлила ход. Никита включил поворотник и свернул на съезд. Монотонный лесной пейзаж сменился маленькими двухэтажными домами в отдалении. И тут и там виднелись теплицы и убранные к зиме картофельные поля, теперь похожие на голые прямоугольные участки холодной земли. Трава везде пожелтела. Казалось, ещё летом её добела выжгло раскалённое солнце. Всё говорило о том, что природа готова к первым заморозкам.

Мы ехали медленно по разбитой дороге, качаясь на каждой яме. На удивление это не раздражало, скорее наоборот: в компании Никиты настроение поднималось, точно мы не прогуливали школу, а дома не поджидал очередной ворох проблем и серьёзный разговор с родителями. Интересно, отцу уже позвонили учителя? Подумав об этом, я достала телефон из кармана куртки и разблокировала экран. Ни сообщений, ни пропущенных звонков. Увидев время, я подумала, что возможно они ещё появятся: подходил к концу только первый урок.

— Слушай, а как это место далеко от школы?

Никита снял одну руку с руля и проверил экран навигатора:

— Шестьдесят пять километров. Нам осталось ещё примерно двадцать.

— Ничего себе! Это же во сколько Смирновым встают, чтобы по пробкам доехать до школы?

Каримов безразлично пожал плечами, словно звёздная семейка не представляла для него никакого интереса:

— Кто знает. Последнее время они в школе как-то нечасто появляются. Может, вообще, уехали назад, к себе.

И правда. Прокручивая в голове воспоминания последних недель, я только сейчас осознала, что последний раз видела Эдуарда в день, когда дежурный учитель вернул мне телефон. Как странно. Я настолько была занята проблемами дома, что не заметила отсутствия не только соседа по парте, но и всей его семьи в столовой. Возможно оно и к лучшему, конечно. Во всяком случае никакие странные предчувствия и мысли о бродящим за мной по пятам Эдуарде не беспокоили: ещё бы, я ведь только и делала теперь, что сидела дома.

Должно быть, отсутствие любимцев общественности заметили другие, вроде Татьяны и её подруг. Мне легко было представить, как горячо расстраивается Ростова, смотря на неизменно пустой стол. Эта мысли меня занимала, пусть и в глубине души, я не желала Тане страданий. Просто она была одной из тех девушек, которые занимали меня меньше всего. В тени королевы школы, её громкого голоса и порой навязчивой привычки задавать людям неудобные вопросы, Ростова меня отталкивала. Куда больше по духу мне казалась близка подруга Тани, имя которой всё время ускользало из моей памяти.

— Может задам тебе глупый вопрос?

— Можно и умный.

Я улыбнулась:

— А как зовут девушку, подругу Татьяны. Такая тихая, с тёмными длинными волосами, часто собранными в низкий хвост и прямоугольными очками?

Никита задумалась. Похоже, не одной мне было трудно запомнить спокойную и рассудительную девушку, перед которой, точно ярко-алое пятно, всегда выступала на переднем плане Ростова с какой-нибудь громкой сплетней.

— Ты, наверное, про Дашу. Вы с ней ещё на истории за одной партой сидите, верно?

— Точно! Даша! Не говори ей только, что я спрашивала, ладно? Она, как представилась в первый раз, так я и не запомнила, а переспрашивать было неудобно как-то.

— Я тоже периодически забываю, если честно. Девушка она хорошая, только очень тихая. Помню, пару раз пытался Дашу разболтать, но всё без толку. — Никита сделал небольшую паузу и чуть тише произнёс, словно уточняя: — Она, кстати, Андрею нравится.

— Андрею? Да ну нет, — сказала я, не веря своим ушам.

— Нет, серьёзно. Он даже думает её на дискотеку пригласить, да всё никак не решится. Она вечно с Таней ошивается. Стоит подойти, как сразу заводится шарманка с очередной экстренной историей, которую должна узнать вся школа и прямо сейчас. А часики-то тикают, — последнее Каримов добавил шутливо.

— А ты уже кого-нибудь пригласил на танцы?

Вопрос сорвался с моего языка быстрее, чем того хотел бы мозг. Сердце учащённо забилось. Волнение неприятно нарастало внутри, шепча на ухо: «а что, если пригласил?». Уверенность, что я хотела узнать ответ на этот вопрос, не успела даже окрепнуть, как растворилась в салоне авто. Каримов молчал. Его лицо казалось непроницаемым и это было хуже всего.

— Ты не обязан отвечать, если не хочешь, — я не могла больше смотреть на Никиту и перевела взгляд на колени. Вот так просто один неосторожный вопрос создал между нами пропасть, которую ни он, ни я, не в силах были преодолеть. Слова не вернёшь. Не спрашивают девушки у парней, кого вторые познавали на танцы из праздного любопытства. Так не бывает и Никита, как мне казалось, прекрасно это понимал. На что только я рассчитывала, приняв дружескую доброту за нечто большее? Во мне не было ничего примечательного. Я даже красивой не могла себя назвать смотря по утрам в зеркало. Не умела краситься, не интересовалась модой. Жила в мире собственных интересов и ценностей, которые едва ли кто-то из сверстников разделял, словно я родилась не в то время и не в том месте. Мама часто шутила, когда с серьёзным видом, мне приходилось объяснять на кассе в супермаркете, почему овощи не обязательно складывать в пластиковый пакет и что давно есть альтернатива, в виде хлопковых сумок и, прижившихся ещё во времена Советского Союза, сетчатых авосек всех цветов и мастей. Слыша очередную поучительную лекцию о необязательном вреде экологии, мама говорила, что я бухчу, как семидесятилетняя бабка.

Не то чтобы я чувствовала себя старше, нет. Всё внутри меня скорее страдало от глубокого одиночества и желания быть, хотя бы немного больше похожей на сверстников, которые переживали за оценки в четверти, отсутствия в шкафу джинсов модного покроя и прочих вещей, кажущихся сущей ерундой.

Чем дольше я размышляла, тем тяжелее становилось на сердце. К глазам подступали предательские слёзы. Я скрыла лицо за волосами, отвернувшись к окну, и начала дышать под счёт, надеясь, что этого хватит. Только бы не разреветься в машине, честное слово.

Последняя доля выдержки треснула, когда я почувствовала, как осторожно чужие пальцы переплетаются с моими. Большим пальцем Никита мягко поглаживал кожу, и что-то глубоко внутри меня оборвалось. Тёплые слёзы, одна за другой, покатились по щекам, попадая на губы. Я облокотилась о ручку двери, прижимая к нижней части лица свободную руку, стараясь задержать слёзы и не дать им упасть на одежду. Только бы он не увидел.

Машина замедлила ход и вильнула на пустырь у лесопилки, после чего остановилась.

— Ася, — позвал Никита, но я сохраняла неподвижность, с трудом сдерживая всхлип.

Послышался щелчок, а затем — скрежет пуховика. Тёплая рука легла на мою щеку, и осторожно надавила, отворачивая лицо от окна. Я закрыла глаза, думая о том, как ужасно сейчас выгляжу. Плачущая, растрёпанная. Наверняка вся кожа пошла красными пятнами, как это обычно бывало, стоило дать волю слезам. Я боялась посмотреть на Каримова. Жалость нужна была мне меньше всего.

— Ася, — он позвал меня вновь. Голос Никиты стал чуть тише. Казалось, в машине не осталось больше звуков, кроме этого голоса.

— Посмотри на меня, — попросил он, и обе руки Каримова оказались на моих щеках, согревая теплом. – Пожалуйста.

Медленно я послушалась. Никита внимательно смотрел на меня широко раскрытыми глазами, но в них не было ни удивления, ни жалости. Взгляд не блуждал, а был точно прикован к глубине моих. Казалось, ещё немного, и он прикоснётся к самой душе. Мгновение и Ник подаётся вперёд. Почти касаясь моего лица, он замирает, точно безмолвно спрашивая разрешения, и я медленно моргаю, говоря «да» всем нутром.

Наши губы встречаются. Я чувствую мягкость его кожи и едва уловимый аромат лимонного мармелада, который теперь кажется мне самым желанным на свете. Рот приоткрывается, и я отдаю себя целиком моменту. Сладость смешивается с солью. Дыхания не хватает, но я хочу ещё и ещё, прикрывая в удовольствии глаза. Никогда бы не подумала, что первый поцелуй пробудит во мне такую жажду близости, жажду единения. Пальцы вплетаются в русые волосы изучая. Я вдыхаю запах кожи Ника, пытаясь запомнить. Чувствую, как его руки скользят по моей шее и на короткое мгновение замирают. Мелкими поцелуями Никита одаривает всё лицо, осторожно продвигаясь ниже. Ловкие пальцы растягивают молнию куртки и вновь скользят по шее. Поцелуи вторят прикосновениям Ника, точно боясь упустить хотя бы один отпечаток.

Обжигающее чувство наполнило каждую клетку тела. Всё казалось таким новым и в то же время знакомым, долгожданным, а главное – правильным. Поцелуи на шее становились глубже. Губами Никита немного оттягивал кожу, точно заигрывая. Я гладила его плечи, закапывалась пальцами в непослушные пшеничные волосы, призывая не останавливаться. Даже сквозь ткань пуховика, я чувствовала, как по его телу раздаются вибрации. Ещё один поцелуй в шею. Глубокий и, на этот раз, слишком требовательный, отчего кожу начало слегка пощипывать, но я стерпела, ожидая новую волну наслаждения. Однако на смену неприятному ощущению, пришло ещё более яркое и резкое, от которого я вздрогнула, а следом и вскрикнула.

Никита тут же отстранился. Казалось, он отпрыгнул от меня в ужасе так далеко, насколько это позволяло сидение. Каримов буквально прижался спиной к двери и вскрикнул руки приговаривая:

— Прости, прости! Я не хотел! Это вышло случайно! – затараторил Ник и я не понимала, за что он извиняется. Неужели за поцелуй?

— Сейчас принесу аптечку, — бросил он и поспешно вышел из машины, после чего открыл багажник и вернулся к водительскому сидению. В руках он держал красную автомобильную аптечку, которую протянул мне через сидение, оставаясь на улице.

— Зачем мне аптечка? Ты чего?

Он отводил взгляд, точно стараясь не смотреть на меня и настойчиво потряс аптечкой, призывая наконец её забрать.

— У тебя кровь на шее. Лучше обработай и заклей на всякий случай пластырем.

Я прикоснулась к месту, где ещё недавно были губы Никиты и когда отстранила руку, увидела алую блестящую жидкость на кончиках пальцев. Её было совсем немного.

— Да ладно, пустяки. Кровь скоро остановится, ничего страшного. Ты же не специально.

Лицо Никиты только стало серьёзнее. Казалось, в глазах читалось чувство вины, но я искренне не понимала масштаба трагедии. Ну подумаешь кровь. Что с того?

— Не специально, — грустно отозвался Ник, задумавшись о чём-то своём и вскоре продолжил: — Обработай сама, пожалуйста. Я не могу смотреть на кровь.

— Мутит, да?

— Вроде того.

Пока я обрабатывала царапину, Никита оставался у открытой двери, точно не решаясь вернуться в салон. Должно быть, ему совсем плохо. Бедный парень.

Откинув козырёк я обнаружила встроенное небольшое зеркало и осмотрела шею. На месте, где ранее чувствовалось неприятное жжение, кожа порозовела и, казалось, продолжала набирать яркость, постепенно превращаясь в синяк. С края от намеченной полоски оказалась маленькая царапина, на поверхности которой едва-едва проступала кровь. Сказать по правде, я бы не стала такую даже обрабатывать.

Раскрыв аптечку, я достала ватный диск, промокнула его перекисью водорода из пластикового сосуда с узким носиком и приложила примочку к шее. Кожу слегка пощипывала. Прямо как в детстве. Подождав несколько секунд, я отняла диск от шеи и достала круглый пластырь телесного цвета из набора в аптечке. Ловко сняв половину плёнки, я прицелилась через зеркало и осторожно наклеила пластырь поверх царапины. К счастью для меня, диаметра хватило, чтобы перекрыть и покраснения на коже. Если прогул Костя мне ещё и мог простить, как я подозревала, то вот насчёт засоса на шее такой уверенности не было.

Никогда не говорила с отцом о парнях. Правда, у меня их никогда и не было, чтобы заводить разговор о чём-то подобном. Все мои знания о романтических отношениях брали начало из книг, да из неловких разговоров с мамой. Впрочем, некоторые одноклассницы и того не имели, когда я ещё училась в Ростове, спрашивая у подруг «а правда, что ношение тампона может убить?» и прочие вопросы. Незнания порождает страх, комплексы и неуверенность в себе. Понимание, как работает твоё тело, как минимум не позволяет поддаваться панике и совершить ошибку, поэтому я была благодарна маме. Думаю, в процессе неловко было нам обеим, потому что она то и дело отводила взгляд и комкала в руках салфетку, как делала каждый раз, когда волновалась или чувствовала себя некомфортно.

Уложив всё обратно в аптечку, я вышла из машины и, обойдя её, торжественно вручила Никите, после чего довольная собою, указала пальцем на пластырь, но Каримов лишь вяло улыбнулся в ответ. Ник даже не посмотрел в мою сторону, задумчиво смотря сквозь стволы деревьев. Взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чём определённом, словно где-то в недрах леса томилась надежда разжечь едва обретённую искру, но волшебство уже утратило силу, оставив чувства на обочине.

Я приоткрыла рот, однако быстро поняла, что не знаю, как нарушить тишину. Хвойный воздух с каждым вдохом пропитывал лёгкие,пытаясь подарить покой раненому сердцу. Неужели я что-то сделала не так?

После тёплого салона авто на улице казалось холоднее, чем было пару часов назад, когда мы с Костей выходили из дома. Влага, оставленная с ночи, каплями собиралась на кончиках сосновых иголок. Лучи утреннего солнца оставляли сверкающие блики, точно гладкие сферы были не из воды вовсе, а из горного хрусталя.

Я застегнула куртку и убрала руки в карманы, ища хоть немного тепла. Возвращаться в машину сейчас, казалось бессмысленным, пока Ник стоит вот так: задумчивый и отрешённый. Быть может, если я дам Каримову немного времени, он начнёт разговор первым?

— Мы почти приехали, — прозрачным тоном произнёс он, всё так же смотря куда-то вдаль.

Я осмотрелась по сторонам и не увидела ничего, кроме разбитой дороги, по которой мы доехали сюда, машины, да редкого леса.

— Ты уверен? Я не вижу ни одного здания в округе.

— Это потому, что мы с другой стороны лесопилки, — уточнил Никита: — Не хотел заезжать через ворота. Лучше не привлекать внимание лишний раз.

Каримов умолк. После чего посмотрел себе под ноги и принялся шевелить небольшой камень мыском кроссовка.

— Послушай, я… — начал Ник, но прервался на полуслове, будто пытаясь подобрать слова: — Мне жаль. Прости.

Я смотрела на Никиту и не могла понять, за что он извиняется. За поцелуй?

— Что, я так плохо целуюсь? — мне хотелось, чтобы вопрос прозвучал шутливо, надеялась разрядить обстановку, но уже к концу почувствовала во рту горечь.

— Нет-нет, что ты, — поспешно отозвался Ник и вновь умолк, продолжая смотреть под ноги. Я заметила, как в удивлении вытянулось его лицо. Брови поднялись кверху. Он облизнул нижнюю губу и с трудом сглотнул, будто это действие давалось Каримову с трудом.

— Но ты жалеешь, что это произошло и теперь тебе неловко рядом со мной, — холодно резюмировала я, хотя внутри меня всё разрывалось. Не таким я видела первый в своей жизни поцелуй. В романах его всегда описывали, как большое событие. Страстное, долгожданное. Дарящее чувство единения. Навсегда опутывающее двоих тонкой нитью, связывающей вместе однажды и навсегда. Так почему же расстояние между нами только растёт с каждым словом?

Ник наконец посмотрел на меня. Его глаза блестели так, будто к ним подступали слёзы. Он повернулся всем телом, вставав прямо передо мной. Тёплые и теперь такие знакомые ладони легки на моё лицо. Казалось, Никита стремится завладеть каждой каплей моего внимания. Медленно, точно подчёркивая хрупкость сокровища, к которому ему позволили прикоснуться, Ник приблизил своё лицо к моему. Чуть вытянув шею вперёд и скруглив спину, Каримов разорвал дистанцию между нами. Мы смотрели друг на друга. Глаза в глаза.

Тело отяжелело, призывая меня не шевелиться. Страх уже начал разрастаться, пожирая всё хорошее внутри меня. Убивая надежду, которая ещё не успела окрепнуть. Как легко принять за нечто большее дружеское отношение к человеку, а поцелуй – за клятву в любви. Не прошло и пяти минут, а я уже построила воздушный замок и принялась облагораживать всё внутри.

Страх заставил сердце биться чаще, а дыхание сбиться. Непонимание оттого, что произойдёт дальше, заставляло нервничать и это чувство едва ли было приятным. Я молила, чтобы мне уже просто разбили сердце, желая забыть всё, как страшный сон. Сесть в машину и вернуться в школу. Возможно, мы даже успели бы к третьему уроку.

Но Ник вновь прильнул к моим губам. Этот поцелуй отличался оттого, что произошёл в машине. Он был мягким и нежным. Коротким, не требующим продолжения.

— Я жалею, что не поцеловал тебя раньше. Что не позвал на танцы в ту же секунду, как ты спросила, — правой рукой он поправил выбившуюся прядь волос обратно, за ухо. Взгляд скользнул по шее и задержался на месте, где теперь красовался круглый пластырь.

Мне захотелось вновь прильнуть к его губам, не веря своему счастью, и я, сама не осознавая, подаюсь вперёд, словно желая проверить реальность происходящего. Ник отвечает на поцелуй и по всему телу у меня разливается тепло. Даже если бы сейчас пошёл снег, я даже не заметила. В это мгновение для меня не существовало ничего, кроме безмолвного леса, лимонного аромата недавно съеденного мармелада и мягких губ Никиты.

Стоило поцелую завершиться, как Каримов обвил меня руками за талию и притянул к себе. Разница в росте позволила мне только прислониться щекой к груди. Жаль, что через куртку нельзя было расслышать биение его сердца.

— Уже поздно спрашивать про танцы? — в голосе Ника звучали знакомые весёлые ноты.

— Поздно, увы, — я решила поддержать шутку: — Я иду со своим парнем.

— Парнем? Вот так сразу?

— Зачем, если теперь и так всё ясно?

В ответ Ник лишь поцеловал меня в макушку. Дальнейшие слова были излишни.

Вспомнив вскоре, зачем приехали, мы вернулись в машину. Сверившись с навигатором, Никита предположил, что дальше придётся идти пешком. Убрав рюкзаки под сидение от любопытных глаз, мы отправились прямиком через лес к старой усадьбе. Тропа оказалась узкой. Вся почва между деревьями была устлана тетрафисовым мхом. И тут и там виднелись раскидистые листья папоротников, порой обращая на себя излишнее внимание, путаясь в ногах. Цепкие листья хватались за брюки, призывая замедлиться, но мы продолжали идти друг за другом. Каримов вёл так уверенно, не теряясь, стоило тропе разветвиться, точно прекрасно знал дорогу.

— Ты раньше здесь бывал?

Никита кивнул:

— Мой отец раньше работал на лесопилке. Когда я был ребёнком, мама часто привозила нас сюда, так что я знаю всё в округе не хуже, чем в городе.

— Наверное, это очень утомительно – всегда бродить по одним и тем же местам.

— Не сказал бы, — Никита отогнул мешающую на пути еловую ветвь и придержал, пропуская меня вперёд: — Когда часто видишь одно и то же место, легко отследить как оно меняется. Чем старше становится Ксертонь, тем больше она расцветает. Особенно после того, как построили новую дорогу.

— Да, кажется, ты об этом уже упоминал.

— Я до сих пор удивляюсь, как мы не встретились с тобой раньше. Ты ведь приезжала когда-то к отцу, верно?

Настала моя очередь кивать, вот только затылком Ник вряд ли это видел. Я подумала об этом уже после того, как сделала жест, а потому поспешно добавила, стараясь идти за Каримовым след в след:

— На самом деле, я перестала приезжать несколько лет назад. В детстве мама часто отправляла меня к отцу на лето, вот только мне быстро всё наскучило: знаешь, Костя не то чтобы имеет в городе много друзей, несмотря на свою должно. Люди его скорее побаиваются, чем наоборот. Сверстников здесь я почти не видела, так что лето в Ксертони неизбежно начало ассоциироваться для меня с одиночеством и скукой. Вскоре мы с отцом договорились о новом плане и стали отправляться вместе в поездки.

— Многое успели посмотреть?

Я задумалась, вспоминая прошлые годы. В основным отец возил меня куда-нибудь потеплее. Часто приходилось делать пересадку в той же Москве, отправляясь в Турцию или Египет, но ни в первом, ни во втором месте мне особо не нравилось из-за отношения местных и вездесущей грязи. Ну почему люди не могут донести свой пакет из-под сока до урны? Подобное зрелище расстраивало меня, контрастируя на фоне с живописными пейзажами. Если же в Турции всё казалось мне колоритным и наполненным растительностью, то о Египте в воспоминаниях оставалась красота подводных кораллов и километровые пустыни, с редко встречающимися одиночными зданиями из глиняных блоков, похожих на своеобразный аналог кирпича. Во всяком случае, мне казалось, что они были сделаны именно из этого материала. Как дело обстояло на самом деле, я всё время забывала поинтересоваться в интернете, находя чем ещё себя занять.

В памяти всплывали и горные пейзажи Куртатинского ущелья, и небольшой некрополь Даргавса на Кавказе из девяносто пяти фамильных склепов. Я навсегда запомнила историю этого места, рассказанную гидом: когда-то в Даргавсе было принято не предавать человека земле после смерти, а наоборот – хоронить вместе со всем имуществом. Родственники усопших заботливо складывали в маленькие выемки внутри усыпальниц всё, что, как они считали, способно помочь человеку после смерти. Во время холеры восемнадцатого века люди уходили умирать в склепы целыми семьями и считалось, что это могло быть одной из причин, почему внутри каждого здания кости лежали даже всё в тех же выемках, потеснив имущество. Из-за особенностей климата многие трупы мумифицировались, а не разложились, что казалось мне особенно жутким. Даже в Египте я не испытывала такого трепета, как в некрополе Даргавса.

— Да, знаешь, — начала я вслух: — Наверное, много. Мы успели и на Кавказе побывать, и в Египте, кое-где в Турцию, а также на Кипре.

Никита присвистнул:

— Ничего себе список! Я, кроме Ксертони, пока особо нигде не бывал и мало что видел. Разве только Новосибирск, да Екатеринбург. Отец иногда берёт меня с собой договариваться о поставках и просто побродить там и сям. Думаю, ему просто скучно стало ездить одному.

Лес постепенно становился реже и стал виден просвет.

— А где тебе понравилось больше всего?

Пусть я и считала путешествие на Кавказ самым интересным за свою жизнь, мне не хотелось нагнетать атмосферу, рассказывая о семейных захоронениях и трупах. Желая ухватиться за что-то более приятное, я вспомнила, как на целых десять дней мы поехали с Костей на Кипр.

— Думаю, на Кипре. Мне понравились местные галечные пляжи, чистая вода и высоченные пальмы. Ты бы только их видел?

— Может когда-нибудь и увижу, — Никита повёл плечами, а голос его стал немного тише: — Я никогда не думал всерьёз езжать отсюда, да и не думаю, чтобы из этого вышло что-то хорошее.

Я удивилась, услышав подобный ответ.

— Но ведь путешествия – это временно. Почему не поехать куда-нибудь, посмотреть мир? Узнать, как живут другие люди? Это ведь так интересно!

— Возможно для кого-то и так, но не для меня. Слышала когда-нибудь фразу, что уезжая, мы никогда не возвращаемся такими же? На смену нам всегда возвращается кто-то другой.

— И ты боишься измениться?

Ник тяжело вдохнул и остановился. Он обернулся ко мне, наши пальцы сплелись воедино. Постояв так немного, Каримов наконец подобрал слова и ответил.

— Скорее я боюсь, что мне не понравится тот, кто вернётся вместо меня.

Его слова заставили меня задуматься. До сегодняшнего дня я не замечала, каким серьёзным и рассудительным может быть Ник. В его взглядах на вещи чувствовалась некая недоступная мне мудрость, к которой хотелось прислушиваться. Это удивляло меня, ведь навряд ли наш жизненный опыт так сильно разнился, чтобы поучать друг друга. Хотя, кто знает: быть может, исполнится и мне восемнадцать лет, как я начну чувствовать себя иначе. Чисто по наитию. Исполнится, там и узнаю.

— Не попробуешь, не узнаешь.

То, что поначалу я восприняла за просвет лесной чащи, оказалось не совсем им. Стволы деревьев в шахматном порядке выстроились перед высоким забором из металлических прутьев. Расстояние между тонкими линиями металла, выкрашенными в чёрный цвет, казалось достаточным, чтобы можно было протиснуться на другую сторону, если повернуться боком.

Здание и правда было похоже на дворец времён Екатерины II. Фотографии из интернета почти отражали действительность: высокие окна на первом этаже достигали почти четырёх метров, украшенные по обоим бокам красивыми колоннами с причудливым орнаментом у окончания. Мне показалось, что на здании недавно обновляли краску, хотя возможно это было игра света. В солнечный день всё смотрится иначе. Насколько я могла помнить из интернета, фасад был выкрашен в бледно-голубой оттенок, в то время как сейчас передо мной оказалось белоснежное великолепие.

Рассмотреть, что находится внутри, мешали тяжёлые занавески каштанового оттенка ткани с мелкими рисунками, которые на таком расстоянии невозможно было рассмотреть. С трудом верилось, что это жилой дом. И непросто жилой, а наших одноклассников!

— Вау, — только и проговорила я вслух, прислоняясь к решётке: — Оно выглядит куда вдохновляюще вживую.

— Кажется, раньше оно было другого света. Видимо, наследникам после возвращения он не угодил так же, как и отсутствие забора. Самое интересное, что если заехать в лес по главной дороге, то когда упрёшься в здание, тебя встретится высокий бетонный забор, — Ник слегка ударил мыском о железный прут перед собой: — Ещё более безобразный, чем этот. За ним вообще ничего не видно. Только с этой стороны можно посмотреть на здание, пока в нём засели Смирновы.

— Думаешь, оно когда-нибудь вновь станет достоянием города?

— Ну, этого у здания никто не отнимет. Исторический факт как-никак. Другое дело, что я не думаю, что они переедут. Во всяком случае не в ближайшую пару лет.

— Но ведь все дети доктора Смирнова в выпускном классе, как и мы. Не собираются же они всё поступить в один-единственный институт в городе? Наверняка разбегутся кто-то куда, а для отца с матерью дом станет слишком большим и, быть может, тогда… — предположила я, но прервалась, услышав, как Никита коротко хохотнул.

— О, ты просто ещё не встречала доктора и его жену. Этот дом слишком большой даже для всех Смирновых разом. Но ничего, как видишь, живут, — он подошёл ко мне сзади и обнял поверх плеч: — Кстати, Ксертоньский государственный не так уж плох. Целых восемь направлений бакалавриата!

— Ах, ну если целых восемь, то может я и сама задумаюсь о поступлении, — шутливо отозвалась я и положила подбородок на руки Ника.

В окне прямо напротив нас кто-то отодвинул занавеску. Казалось, человек прямо смотрит на нас.

— Пригнись! – скомандовал Никита и потянул меня вниз за собой. Не ожидая ничего подобного, я шлёпнулась на землю, а затем завалилась на Каримова. Мы оба рассмеялись. Его руки всё ещё обнимали меня.

— Очаровательно, — проговорила я сквозь смех: — А зачем мы скрываемся? Мы же на их территории.

— Ну, — Никита подхватил меня подмышки и помог подняться: — Технически, вся эта часть леса их территория. Они главные владельцы бизнеса, пусть и не занимаются управлением как таковым, насколько я знаю.

— Когда мы выезжали, не было никакого запрещающего знака.

Никита невесело хмыкнул:

— Это потому что он со стороны главного въезда.

Я присела на корточки, скрываясь за кирпичными опорами металлического забора. Их высоты вполне хватало, чтобы закрыть меня от взгляда хозяина дома. Ухватив Ника за край рукава, я предложила ему сделать то же самое.

— Так не заметят.

— Но ведь уже заметили, — он попробовал вновь подняться, но я вновь дёрнула за край куртки, призывая остаться.

— Не глупи: всё произошло слишком быстро, чтобы кто-то действительно успел нас разглядеть.

Человек за окном ещё какое-то время вглядывался в сторону лесной чащи, где сидели мы, однако вскоре занавеска приняла исходное положение и мы вздохнули с облегчением.

— Ну что, насмотрелась?

Я пожала плечами.

— Интересно, каково там внутри.

— Посмотри в интернете.

— Уже смотрела. Интересно, Смирновы все оставили также, как было?

— Как знать. Они не то чтобы приглашали кого-то из школы в гости.

— С ними что, совсем никто не общается?

— Не знаю, — в голосе Никиты появились ноты раздражения: — Можешь в школе спросить Эдика, когда он объявится. Вы же как раз вместе сидите на биологии.

— Сидеть то сижу, но мы не сказать, что общаемся.

Я замялась, вспомнив, как обвиняла Эдуарда в слежке и только осознала, что делала в эту минуту сама: сидела за забором, напротив его дома и высматривала, как они живут. Вот это да. Если доказательств того, что Смирнов следил за мной - не было, то о своей сталкерской шалости я могла быть уверена на сто процентов. Хорошенькое место для первого свидания с Никитой, ничего не скажешь. Нужно убираться отсюда, да поскорее, пока нас правда никто не заметил.

Я собиралась предложить Нику уйти, когда на поляне перед домом показалось две фигуры. Виолу легко было узнать даже издалека, благодаря длинным светлым волосам, отливающий благородным золотом при свете солнца. Справа от неё возвышался, как скала, Артур Смирнов. Они оба стояли, сложив руки на груди и смотря в нашу сторону безмолвно. Казалось, даже с такого расстояния они прекрасно видели нас, скрывающихся за забором и от этой мысли, мне захотелось ещё сильнее вжать голову к плечам.

— Думаю, я уже насмотрелась, — я повернулась к Нику: — Давай убираться отсюда.

Слегка пригнувшись, мы мелкими шагами двинули обратно вглубь леса. Я пятилась, не сводя взгляда со Смирновых, смотря, как удаляются их фигуры в сторону входа. В момент, когда они вплотную подошли к дверям, показался ещё кто-то. Понять, кто это был, из столь многочисленной семьи, было невозможно: человек расплывался как одно тёмно-серое пятно из-за выбранной одежде.

— Уже можно встать, — Ник положил руку мне на плечо, и я вздрогнула от неожиданности. Хоть не закричала, на том спасибо.

Мы вернулись на лесную тропу и молча пошли к машине. Почему Смирновы тоже сегодня не в школе? Неужели сегодня на занятиях нет и половины параллели? Если так, то учителя наверняка начнут обзванивать родителей и наберут Косте. Вот чёрт!

— Как думаешь, — начала я, идя след в след за Никитой, держа его за руку: — Ещё можно вернуться в школу?

— Зачем? – непонимающе спросил он. – Наше свидание же в самом разгаре.

«Хорошенькое свидание – следить за домом других одноклассников», — подумалось мне, но вслух я сказала лишь: — Они, похоже, сегодня тоже прогуливают. Кто знает, сколько ещё ребят решили не идти сегодня в школу? Могут ведь и Косте позвонить.

Никита обдумывал сказанное какое-то время, после чего понимающе кивнул.

— Так ведь Смирновы уже давно не появлялись, забыла?

— И правда… — отозвалась я, понимаю, что забыла. И как это снова выскочило из головы? Так странно. Чувство тревоги настойчиво наступало на пятки, твердя, что нужно убираться из этого леса. Природная красота, окутанная неприятным чувством, меркла теперь в моих глазах, внушая чувство необъяснимого страха. Мне даже начало казаться, что кто-то следит за нами, тихо пробираясь в отдалении через лес. На мгновения я даже расслышала подозрительный шорох позади и резко обернулась, но увидела все те охристые кроны деревьев и вездесущий пушистый мох.

Проблема свидания в маленьком городе во время учебных уроков заключалась в том, что у тебя оставалась не так много мест, куда можно поехать. Смотря на карту Ксертони в навигаторе, мы мысленно обрисовали зоны, которые точно находились под запретом: окрестности у школы, полицейского отделения и гупермаркета Никитиной семьи. Учитывая размеры той полезной части города, где помимо сельскохозяйственных площадей и лесных полян, располагалось хоть что-то стоящее, оставалось не так уж и много.

Наш выбор пал на придорожную пиццерию на новой трассе, примостившуюся прямо до знака выезда из города. С улицы она выглядела достаточно аккуратно для заведения, куда по будням наведываются разве только дальнобойщики из-за стоянки под боком, да менеджеры всех сортов и видов для сборов заказов по государственным учреждениям, каким в округе по моим наблюдениям было каждое третье здания.

Фасад был выкрашен в белый, а единственное панорамное окно прямо по центру кафе-пиццерии было изуродованное скидочным слоганом, выведенным красными прямоугольными буквами. Зайдя внутрь, я удивилась: почти все столики оказались заняты несмотря на ранний час. Мы прошли всю комнату насквозь и нашли свободное место в самом углу. По обе стороны от стола стояли кресла с высокими спинками, закрывая посетителей друг от друга и создавая более уединённую обстановку. Ламинированные меню лежали по одному на каждой стороны, а у стены оказались флаконы с солью и перцем, расставленные по обе стороны от вытянутой стеклянной вазы, в которой одиноко красовалась белая роза в пике цвета. Вот теперь всё действительно становится похожим на настоящее свидание. Никита тут же сел на диван у стены, а я подумала, что после леса было бы неплохо помыть руки. Положив на стол телефон, я подошла к официантке и спросила, где у них уборная.

— О, милая, наша на выходных вышла из строя: проблемы с давлением в трубах. Починят только завтра, — раздосадовано ответила мне женщина средних лет с вульгарно-малиновой помадой на губах: — Но ты можешь воспользоваться вот той, по правую руку от стоянки для фур. Скажи, что ты из пиццерии, ребята бесплатно пустят.

Я поблагодарила женщину и пошла к выходу. Оказавшись у двери, уже успела потянуть за ручку, как по другую сторону кто-то рванул её на себя. От неожиданности я подалась следом за дверью, продолжаться держаться за круглую насадку и прямо лицо влетела в грудь незнакомого мужчину в шерстяной рубашке в тонкую красную клетку. Подняв голову, я увидела лицо человека и на мгновение потеряла дар речи. Никогда раньше я ещё не видела таких. У мужчины была небрежная чёрная щетина; дугообразный, точно несколько раз переломанный нос и широко расставленные ноздри. И без того узкие губы были недовольно поджаты, а взгляд казался неестественно затуманенным, пусть и источал злобу. Незнакомец сузил глаза, оценивающе смотря на меня сверху, и свёл брови. Встреть я такого человека ночью на дороге – побежала, не оглядываясь. Всё в нём говорило об опасности и неприязни к окружающему миру. В особенности ко мне, хотя я не сделала ничего такого. Странный человек.

Натянув кепку за козырёк до бровей, он отошёл в сторону, пропуская вперёд.

— Спасибо, — сказала я и прижалась плечом к противоположной стене в узком проходе, чтобы разойтись с незнакомцем. Он был крупным не только по росту, но и в ширину. Должно быть, один из дальнобойщиков.

Выйдя на улицу, я пошла в указанном официантке направлением. Никогда бы не подумала, что в городе так оживлённо в одиннадцать утра. Со стороны трассы слышался гул проносящихся мимо машин. Они следовали друг за другом непрерывно и, казалось, потоку не будет конца. На парковке напротив здания администрации в ряд стояли припаркованные фуры. Более мелкие портеры выстроились, как мне казалось, в хаотичном порядке в самом центре залитой асфальтом площадки, создавая тем самым лабиринт. Наконец, обойдя их, я добралась до здания администрации и попросилась в туалет.

Выйдя из кабинки, я подошла к раковине и включила воду. Рубильник был полностью повёрнут в сторону красного деление, но из-под крана текла ледяная вода. Ополоснув руки, я надавила на мыльницу, я быстро растёрла по кистям полученную пену с лимонной отдушкой. Она совершенно была непохожа на ту, которая навсегда в моей голове будет ассоциировать с мягкими губами Ника и нашим первым поцелуем. Приятное воспоминание вызвало улыбку на моём лице и стоило мне повернуться в сторону диспенсера с бумажными полотенцами, как кто-то сильной рукой схватил меня за плечи, а свободной рукой прижал к моему лицу какой-то кусок ткани. Резкий запах ударил в нос. Размахивая локтями, я пыталась высвободиться из хватки, достать до обидчика, но точно била по воздуху: руки будто проскальзывали по какой-то скользящей ткани, отводя удар. Тогда я с силой принялась стучать по полу пяткой, заводя ногу всё выше и выше, чтобы как можно сильнее наступить нападающему на мысок, но подошва лишь глухо встречалась с безобразной пожелтевшей плиткой.

Чем активнее я пыталась освободиться, тем ярче воспринимался едкий запах от ткани, наброшенной не только на нос, но и на рот. С каждым вынужденным вдохом, через мою слизистую будто проходил дикий, неудержимый огонь, оставляющий за собой острую боль одновременно в тысячах клетках.

Ноги стали ватными. Я не то чтобы не могла больше бить, но даже стоять. Колени подкашивались. Из последних сил я впилась пальцами в удерживающую меня крупную руку. Последним, что я увидела перед тем, как потеряла сознание, оказалась рубашка в тонкую красную клетку.

Эхом в голове раздавались голоса. Один из них определённо был женским и отчего-то знакомым, хотя точно сказать, кому принадлежал, я сказать бы не смогла. Другой был басовитым, глубоким и несмотря на тембр, слова казались прерывистыми, точно говорившись поспешно пытался оправдаться. Смысл ускользал от меня, отдаваясь болью в висках. Спиной я облокачивалась на что-то холодное и твёрдое, будто сидела, прижавшись к стене. Медленно я приоткрыла глаза и поняла, что сижу на полу, с выпрямленными ногами. Единственный тусклый источник света был где-то далеко впереди меня и скупо освещал окружающее пространство. Осторожно покачав головой, я рискнула подвигать шеей и осмотреть по сторонам. Виски неприятно сдавливало, но даже концентрируя взгляд на единственной лампе, боль не усиливалась. Хороший знак.

Я попыталась вспомнить, как здесь оказалась. Перед глазами всплывали короткие образы: усадьба, лес, машина Никиты, пиццерия и рубашка в красную клетку. Из причудливого набора фрагментов я уцепилась за каждый поочерёдно и только дойдя до последнего у меня свело горло. Неужели меня похитили вот так, посреди бела дня?

Думая о худшем, я попыталась подняться, но голова тут же пошла кругом. Стоило мне привстать, как тело неудержимо тянуло к полу. Ладно, без паники. Нужно осмотреть, а там, быть может, найдётся какая опора.

Глазами я скользила по помещению, в котором оказалась. Казалось, здесь не было ничего, кроме непонятного старого дивана с тканой обивкой, насколько я могла судить при скупом освещении, и каких-то коробок, стоящих далеко впереди. Подвешенный в углу фонарь слегка освещал за собой светлую стену. Казалось, всё вокруг — и потолок, и пол, и стены — были выкрашены в одну и ту же краску. Сжав правую руку в кулак, я осторожно постучала о пол. По отзвуку казалось, что он сделан из пластика или чего-то похожего, слегка приглушающего звук. Отставив руку в сторону, я проделала тоже сама со стеной справа и не расслышала разницы, а затем постучала по стене позади меня. Удивившись результату, я повторно постучала по каждой из стен и задумалась. Глупость какая-то: как могут быть все поверхность в доме или квартире быть отделаны пластиком? Подсознание весело шепнуло, что если ты — серийный убийца, то пластиковые поверхности могут показаться очень даже практичными, с одной точки зрения, однако моя мудрая, сознательная часть, шутку не оценила.

Рассудок постепенно возвращался, и я поняла, что голоса не были плодом полудрёмы. Они звучали на самом деле и не где-нибудь, а прямо у меня за спиной. Мужчина и женщина переговаривались между собой на повышенных тонах. Вернее, кричала определённо женщина, а мужчина скорее что-то мямлил. С трудом развернувшись, я прижала ухо к стене и обратилась вслух:

— Если кто-то тебя с ней увидел, нам крышка! Девчонка же ещё и не одна пришла в кафе, а с мальчишкой. Он уже её первым и хватится, Глеб!

— Но ты сама же девчонку в туалет отправила!

Послышался звук звонкого шлепка, и я предположила, что женщина ударила мужчину по лицу.

— Конечно отправила! Какой-то посетитель на выходных в бочок что-то спустить попытался, а труба не справилась! Специально для таким умников на двери висит предупреждение «Пожалуйста, выбрасывайте средства личной гигиены в ведро справа от унитаза. Спасибо», а им хоть бы хны. Все кафе потом заплыло, вчера под вечер только вычистили, чтобы упущенную выручку поскорее отбить. Тимофеич и починить толком ничего не успел, чего-то там ему для этого не хватало, заказывать собрался. Того и гляди, придёт только на следующей неделе. С нашей-то почтой авось вообще через две. Вот я девчонку в другой туалет и отправила, а ты её сцапал!

Послушался второй шлепок и возникла короткая пауза, после чего мужчина тоном, полным раскаяния, пробормотал:

—…так ведь обычно девчонки, которых ты сюда посылаешь на кормёжку. Я увидел и по быстренькому её упаковал. Чисто по привычке.

— Дурак! Не мог меня сначала спросить?

—Так ведь людей было полно. К тому же, всё было как в прошлые разы, я же говорю.

И снова удар.

— Идиот! Мы никогда не крали девчонок при свете дня!

О какой кормёжке они интересно, говорили? Каннибалы что ли? О таких отец вроде не рассказывал. Хотя, оно и немудрено: нет останков, значит, некого и подозревать в убийствах. Только пропавшие без вести.

— Что будем делать с ней теперь?

— Точно не отпускать.

Услышав это, я с трудом сглотнула.

— Я не могу держать её в фургоне. Мне ночью на загрузку.

Женщина раздражённо вскричала. Звук почти напоминал рык. Что он сказал? В фургоне?

Я стала всматриваться в темноту более внимательно. Это многое объясняет. И светлые стены, и отделку, по звуку напоминающую пластиковую. По ту стороны стены, должны быть, салон водителя. Двое разговаривают внутри, но, кто это был?

Мужчина в клетчатой рубашке, которого я теперь знаю, как «Глеба aka Похитителя», а женщина судя по диалогу, была той самой официанткой в пиццерии, что подсказала дорогу в уборную. Да уж, идеальная парочка.

Схваченная, налаженная система. Должно быть, она подмечает жертву в пиццериипосле заката, в виде одиноких девиц, что поссорились с парнем на дороге и в порыве ссоры вышли из машины. Ближе к выезду из города здесь располагался единственный безопасный островок, если нужно кого-то высадить. Возможно, девушки заходили сюда в поисках помощи, телефона или, быть может, действительно туалета. Их встречала добродушная официантка в белоснежном фартуке и аккуратно уложенным высоким хвостом без единого изъяна. Светлые волосы, по-детски крупные голубые глаза, обрамленные длинными ресницами; обладательница мягкого, ласкового голоса. Ангел во плоти, что подсказывает дорогу заблудшим душам прямиком в ад, где здоровяк подбирает жертв и уносить в грузовую машину.

— У меня появилась идея, — резко произнесла женщина, точно боялась её упустить.

Голос стал тише и расслышать, что задумали эти двое, не получилось. Хлопнула дверь автомобиля, а за ней и вторая. Не зная наверняка, что меня ожидает, я попыталась подняться, но ничего не вышло. Нужно было двигаться. Любой ценой. Понимая это нутром, я встала на четвереньки и поползла в сторону коробок, надеясь укрыться за ними. Едва достигнув цели, впереди раздался лязг, точно кто-то отпирал засов. Мгновение в боксе стало значительно светлее. Должно быть, на улице до сих пор день. Значит, без сознания я пролежала недолго. Это хорошо. Быть может ещё получится выбраться отсюда раньше, чем Ник спохватится и расскажет обо всём Косте. Если он узнает, во что я вляпалась, то наверное и вовсе переведёт на домашнее обучение. А может и хуже – отправит к матери, подальше от этого города. Сейчас эта перспектива казалась мне настоящем катастрофой. Не больше конечно, чем два поджидающих меня похитителя, но если хочешь выжить, нужно знать ради чего. Позитивное мышление мотивирует. Наверное. Мне хотелось бы в это верить.

— И где она? Уже очухалась, что ли? — взволнованно проговорил мужчина.

— Погоди, не кипишуй, — перебила его официантка: — Глеб, принюхайся. Запах девчонки всё ещё яркий. Далеко точно не ушла, да и куда бы она смогла? Дверь-то была заперта. Поди посмотри за коробками.

От этих слов сердце в груди сжалось. Взгляд скользил по пространству, ища пути отхода, но выход был только один из грузовика — через распахнутые двери, где меня уже поджидали похитители. И вообще, что значит «принюхайся»? Как один человек может почувствовать запах другого на таком расстоянии? Я же не надушена какими-нибудь яркими духами. У меня даже дома таких никогда и не было.

На всякий случай я попробовала понюхать волосы, а следом и ворот куртки и не уловила даже аромат шампуня. К несчастью, пока я оттягивала край ткани, задела локтем коробки. Стоящая наверху упала на землю. Раздался мягкий шлепок. Мгновение и передо мной оказался тот самый крупный дальнобойщик из кафе. Он замер, смотря на меня с высоты роста, точно не способный решить, что со мной делать теперь. Полна отчаяния, я ухватилась за шанс:

— Глеб, пожалуйста… — слова не шли. Что я могла ему сказать? Пригрозить полицией? Попробовать разжалобить и вызвать сострадание? Умолять, чтобы он меня отпустил? Даже если это сработает, остаётся ещё один человек, с которым вряд ли получится провернуть то же самое: женщина у фургона. Мне потребуется вся удача, чтобы убедить Глеба, но получится ли и её?

— Галя, — здоровяк окликнул напарницу, — Нашёл.

— Тащи её сюда.

Глеб взял меня за грудки и без видимых усилий поднял с пола. Не удивительно, что в туалете мне не удалось вырваться, раз он обладал такой силой. Но что я могла теперь?

— Отпустите, пожалуйста, — взмолилась я, чувствуя, как больно впивается куртка в подмышки: — Я никому ничего не расскажу, честно.

Глаза дальнобойщика встретились с моими, и на мгновение я увидела в выражении его лица нечто новое. Черты будто расслабились, щёки опустились. Неужели ему меня жаль? Интересно, другие девочки тоже молили Глеба отпустить или у них даже не было такой возможности?

Он тряхнул головой, будто отгоняя непрошеную мысль, и понёс меня из грузовика. Подойдя к краю, он спрыгнул на землю, продолжая удерживать меня обеими руками за грудки.

— Поставь её, — скомандовала Галина и дальнобойщик послушался.

Мы точно были не у пиццерии. Вокруг стоял лес, и машина оказалась припаркована посреди разбитой дороги, перемешанной с грунтом. И тут и там виднелись опавшие листья и небольшие лужи. Возможно, похитители и вовсе увезли меня из Ксертони, завернули в ближайшую глушь. Если я закричу, кто-нибудь услышит? Боюсь, что нет, но всё равно пытаюсь и никто меня не останавливает.

Официантка стоит и смотрит на меня скучающим взглядом, сложив руки перед собой в замок. Я кричу, что есть сил. Мой голос эхом разрезает тишину и проносится по лесу, который кажется знакомым. Впрочем, а можно ли отличить один лес от другого, находясь примерно в одной климатической зоне? Не думаю.

Перестаю кричать, только когда у меня пересыхает в горле. В очередной раз пытаюсь начать снова, но закашливаюсь и сгибаюсь пополам, надеясь облегчить сопутствующую боль.

— Ты закончила? — официантка подбирает полы тёмно-синего пальто и присаживается рядом со мной на корточки так, что наши головы становятся на одном уровне. При этом она не подходит ко мне близко: если я захочу дотянуться до Галины рукой, ничего не получится.

Я киваю, продолжая кашлять.

— Тогда слушай. Очень внимательно слушай, — голос становится мягким, почти баюкающим: — Ты хочешь спать. Ничего страшного вокруг не происходит.

Слышу её слова и понимаю, что я действительно хочу спать. Лес перестаёт меня пугать, как и сам факт похищения. Дышать становится легче. И чего, действительно, я так разволновалась?

— Твои веки тяжелеют. Ты собираешься увидеть сладкий и приятный сон…

Моргать становится тяжелее. Я сладко и долго зеваю, даже не пытаясь прикрыть рот рукой. Голос Галины баюкает, точно колыбельная. Какая прекрасная женщина. Жаль только, что не успела попробовать пиццу.

— Ты… — официантка собирается ещё что-то сказать, но резкий порыв ветра проносится прямо перед моим носом и Галина исчезает. Дремота тут же проходит. Я протираю глаза, не понимая, как могла захотеть спать посреди улицы и вспоминаю о похищении. Похищение! Боже, меня похитил какой-то здоровяк посреди бела дня, а я собиралась вот так безмятежно взять и уснуть? Что за чертовщина происходит?

Я поднимаюсь на ноги и быстро осматриваюсь по сторонам. Перед глазами мелькает что-то расплывчатое, хаотичное. Точно разноцветный туман, вибрирующая дымка скажет из стороны в стороны. Я не понимаю, вижу это на самом деле или происходит какой-то эффект? В чём была эта тряпка, которую прижали к моему лицу в туалете? Какой-то наркотик?

Замечаю, что Глеб, как и я, следит за движением тумана. Это хорошо. Значит, не я одна это вижу. Вот только поза у дальнобойщика странная. Разведя ноги в разные стороны, он чуть выгнул спину и выставил вперёд руки, точно готовясь к спаррингу. Пальцы казались напряжёнными, а глаза неотрывно смотрели на проносящуюся мимо дымку.

Мгновение и из вибрирующего облака с воплем выскочило чьё-то тело, покатилось по земле и остановилось только в момент удара о колесо грузовика. С секунды Галина пролежала на спине, а затем резко подскочила и встала с дальнобойщиком спина к спине, будто прикрывая друг друга.

И тут произошло нечто совсем странное. Они оба широко раскрыли рты и зашипели. Мне даже показалось, что я вижу длинные, слегка вогнутые внутрь клыки на верхней челюсти.

— Ася, ложись! — кричит кто-то сзади, но я даже не успеваю обернуться, как чья-то рука ложится на плечо, а затем надавливает. Не в силах устоять на ногах, я лечу вниз, но не успевая коснуться земли, как чьи-то сильные руки подхватывают меня под коленями и за талию. Мир вокруг плывёт. Меня буквально прижимает к спасителю. Стоило моргнуть, как картинка леса сменилась на светлую комнату с высокими потолками и огромными окнами, точно в Петербургской зале. Моргаю ещё раз и понимаю, что лежу на мягкой бархатистой софе благородного багрового оттенка. Комната казалась настолько огромная, и я не знала за что зацепиться взглядом: за высокие книжные стеллажи битком уставленными кучей книг или же за чёрный блестящий рояль, стоящим прямо посреди зала? Должно быть, я потеряла сознание, иначе как объяснить столь резкую перемену места?

— Ты в порядке? — спрашивает знакомый голос и когда я оборачиваюсь, то теряю дар речи. Передо мной стоял Эдуард Смирнов.

Казалось, что я забыла, как моргать. Молча смотрю на него во все глаза и пытаюсь хоть что-то понять, но у меня не получается. Ещё недавно меня похитили, и я очнулась в грузовом отсеке грузовика, не зная, как сбежать от предприимчивой официантки и дальнобойщика. А теперь лежала на роскошной софе, которая казалась старее моей бабушки, и смотрела на Эдика.

— Как я… — в замешательстве начала я, но не успела договорить. Двери зала распахнулись и показалась Виола, уверенным шагом направляющаяся прямиком к софе.

— Укус есть? Проверил? — грозно спросила она, обращаясь к Эдуарду. Тот мотнул головой и тогда Виолу бесцеремонно схватила меня за руку. Резким движением она отодвинула ткань, после чего осмотрела кожу, затем проделала то же самое со второй рукой. Взгляд казался внимательным и серьёзным.

Осмотрев руки, она лёгким движением подхватила мои волосы в импровизированных хвост и осмотрела шею. Пальцами отогнула ворот расстёгнутой куртки, заглянула под одежду. Когда она попробовала проделать то же самое спереди и уже потянула за кофту, я шлёпнула её по руке:

— Эй! Прекрати! — сказала я, чувствуя, как начало обжигать щеки. Я не привыкла, чтобы кто-нибудь заглядывал мне под одежду. Мы не были с Виолой подругами. Более того, нас едва можно назвать даже знакомыми, а тут такая беспардонность. Даже в женской раздевалке перед физрой я не оставалась в одном лишь бельё — конечно мне не было комфортно!

Однако Виолу мой протест не остановил и она всё равно заглянула под одежду, после чего удовлетворительно кивнула.

— Чисто, — даже не удостоив меня взглядом, она проследовала обратно к дверям и уходя бросила: — Приведу Артура, быстро подчистим ей память и делу конец.

— Кто вас навёл с Максом на обращённых? – успел спросить Эдуард, задумчиво рассматривая меня.

— Каримов. Кстати, позвони ему. Пусть забирает свою девушку, да поскорее.

Двери за Виолой захлопнулись. Удивительным было то, что, даже не отводя от одноклассницы взгляда, я не могла понять, как ей это удалось: Смирнова даже не прикоснулась к двери! Наверное, дом только с виду кажется старым. Какая-нибудь новомодная технология установлена, чтобы двери автоматически открылась и закрывались. Эдуард обошёл софу и опустился в кресло напротив. Поза была расслабленной, чего нельзя было сказать о взгляде. Казалось, когда он смотрел на меня своими медово-ореховыми глазами, в них читалась вся грусть этого мира.

— Значит, ты с Каримовым младшим?

— Не хочешь мне лучше объяснить, что происходит?

— Нет, — без промедления ответил Эдуард. Мы смотрели в глаза друг друга, точно испытывая.

— Что же, — я выпрямилась и спустила ноги с софы на пол: — Тебе придётся, если ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос.

Он немного нагнул голову, словно взвешивая все за и против, после чего сказал:

— Тебя похитили.

Я усмехнулась:

— Спасибо, это мне и так известно. Подробнее?

Эдик облизнул губу. Его нога принялась отбивать какую-то мелодию, хотя, быть может, он просто нервничал: что у Смирнова в голове одному лишь Богу известно.

— А, какого чёрта, — сказал он и махнул рукой: — Ты всё равно этого не вспомнишь. Тебя похитили обращённые вампиры, чтобы хорошенько поживиться на досуге. Мы давно их выслеживали, как и твой отец, вот только все не могли понять, кто же нарушает закон, ставя под угрозу тайну всего вида. Благодаря чуткому участию Каримова, — при упоминании Ника, голос Эдика стал язвительным: — Которого в кои-то веки коснулось проблемы большинства из-за, как теперь я понимаю, личных обстоятельств, мы получили наводку. К счастью, Макс с Виолой отличные охотники и успели догнать фургон раньше, чем несчастные принялись заметать следы.

Казалось, я перестала дышать. Что за бред он несёт?

— Погоди-погоди, — было трудно сдерживать смех: — Ты на полном серьёзе хочешь сказать, что меня похитили великие и ужасные вампиры?

Он кивнул. Уголки губ приподнялись в улыбке, и на щеках наметились ямочки, делая и без того идеальное лицо ещё более прекрасным.

— Да, совершенно верно, — он опёрся подлокотник дивана и медленно начал поглаживать подбородок указательным пальцем. Эдика будто крайне забавлял этот диалог и было нетрудно понять почему: рассказывать такую идиотскую байку на полном серьёзе нужно ещё уметь.

— Допустим, я тебе поверю, — начала я, но Эдуард разразился неудержимым хохотом и запрокинул голову, словно больше не мог на меня смотреть. Его поведение раздражало и не казалось дружелюбным. Было столько надменности в том, как Смирнов себя вёл, что мне стало неприятно находиться здесь: в этом роскошном особняке, которому куда больше шёл титул музея, чем жилого дома. Почему нельзя общаться как нормальные люди? Пришлось подождать, пока он успокоится, чтобы продолжить:

— Не веди себя так, будто подобное происходит каждый день, пожалуйста. Может, для тебя это и так, но для меня — нет. Прояви человечность, объясни нормально. О большем я просить не стану.

Едва ли я верила, что семейство Смирновых ежедневно спасает девиц от похитителей, и, возможно, это угадывалось в моём голосе или мимике, потому как взгляд Эдика стал ещё более насмешливым, однако он больше не смеялся. Эдуард совсем расслабился в кресле, широко расставив ноги в стороны и немного спустившись спиной по спинке кресла.

— Хорошо. Объясняю ещё раз медленно и нормально, — с лица Эдика исчезла улыбка, а тон и манера речи изменилась: — Моя семья принадлежит к древнему вампирскому роду. По этому праву мы оберегаем территорию, где живём и людей, населяющих её. Семейная история позволяет нам избегать кочевой образ жизни и осесть в одном месте на долгие годы. Однако не все вампиры обладают такими благами. Те, кто тебя похитил, зовутся обращёнными. Технически я сам, а также мои сестры и братья тоже можем называться вами, людьми, одноимённо, поскольку не были рождены с даром вампиризма. Не буду утомлять тебя лишними подробностями: важно то, что на территорию моей семьи без нашего одобрения пришли обращённые. Мы не знаем, ни кто их обратил, ни откуда они пришли и теперь вряд ли узнаём, — Эдуард на мгновение остановился и тяжело вздохнул, будто подумав о чём-то, что доставляло ему боль: — Их жажда крови отличается от той, что испытывают вампиры моего клана. Одна капля способна вывести подобных существ из равновесия. Голод – постоянное чувство, от которого они неспособны избавиться. От безысходности и невозможности хоть как-то облегчить свою участь, они переступают черту, со временем применяя радикальные меры. Глеб и Галина работали в паре, крадя около кафе предпочтительно девушек. Одной из таких стала и ты. Каримов позвонил нам, и Виола с Максимом быстро добрались до места. К счастью, Макс отличный нюхач и близнецы подоспели как раз вовремя, чтобы спасти тебя. Виола принесла тебя в дом, Макс же остался расправляться с парочкой.

Я сидела, смотря на Эдика широко раскрытыми глазами. Почему он снова говорит о вампирах? Серьёзно думает, что я поверю в такую дурацкую байку? Вампиры – это романтичный образ, который переврали на современный лад из древних легенд, когда было принято рассказывать сказки пострашнее, чтобы уберечь детей от опасности. Но я давно выросла и прекрасно знаю: ни Деда Мороза, ни Снегурочки, ни, тем более, вампиров – не существует и никогда не существовало.

— Зачем ты продолжаешь меня дурачить и тем более приплетать в свою дурацкую байку Никиту? Не верит же он в неё тоже?

Губы Эдуарда дрогнули в нерешительности.

— Так ведь он и сам…

Смирнов не успел закончить фразу. Двери снова распахнулись и в зал прошла Виола. Следом, возвышаясь над хрупкой с виду белокурой девушкой, шёл Артур. Чем ближе они подходили, тем больше я удивлялась, насколько Артур огромен. Никогда раньше я не находилась к нему так близко. Одни руки чего стоили: казалось, он без труда поднял бы меня прямо вместе с софой и пронёс на край света, если бы того захотел. Несмотря на внешне угрожающий вид, глаза Артура казались добрыми, благодаря угадывающимся тонким морщинам в уголках, как бывает только у тех, кто проводил жизнь, полную смеха и радости. Никогда бы не подумала, смотря на него, что мы ровесники.

— Здравствуй, Ася, — доброжелательно произнёс он и опустился передо мной на корточки. – Как твоя голова? Не болит?

— Нет. Спасибо, — хрипло ответила я.

Виола встала рядом с креслом, где сидел Эдуард, сложив руки на груди и грозно смотря то на меня, то на брата.

— Я всё слышала. Зачем ты ей рассказал о нас?

Эдик равнодушно развёл руками и мне показалось, будто он сдерживает улыбку.

— А какая разница? – ответил он сестре: — Она всё равно ничего не вспомнит.

— Но тебе бы хотелось, чтобы она помнила. Не так ли? – в голосе Виолы звучала сталь.

Артур обернулся на брата с сестрой:

— Эй, — окликнул он: — Вы мешаете.

Родственники тут же умолкли. Все взгляды стали прикованы ко мне, вот только читались в них полярные эмоции. Виола нахмурилась, выжидающе смотря прямо мне в глаза, в то время как в лице Эдуарда читалось нечто похожее на надежду. Вот только какого рода она была, мне оставалось только догадываться. Артур осторожно поднёс руки к моей голове, но прежде, чем прикоснуться, замер, будто спрашивая у меня разрешения. Я одобрительно кивнула и только после этого холодные широкие ладони легли мне на виски, едва прикасаясь к щекам. Артур закрыл глаза. Губы парня задрожали, словно он очень тихо шептал нечто, что я была неспособна расслышать. Секунды шли. Руки Артура затряслись и моя голова вместе с ними, но больше ничего не происходило. Вибрации скользили по моей коже, переходя всё ниже. Я почувствовала, как закружилась голова. Потряхивание начало раздражать, и тогда я спросила:

— Артур, что ты делаешь?

Всё тут же прекратилось. Круглыми от ужаса глазами Артур всматривался в моё лицо, после чего резко убрал руки с моей головы и обернулся к брату с сестрой:

— Не работает.

— Что значит не работает?! – вскричала Виола и в её голос сквозил яростью. Она подорвалась со своего места, схватила Артура за руки и вновь приложила их к моей голове.

— Соберись! Ещё раз, — потребовала она.

Артур послушался и вновь закрыл глаза. Его пальцы едва прикасались к моей голове, однако исходившие вибрации казались в этот раз сильнее. Они отдавали в шею, неприятно защекотав, точно кто-то водил по коже гусиным пером, и я рассмеялась. Артур тут же отвёл руки и с трудом сглотнул:

— Нет, не работает.

Виола через ноздри медленно вобрала в себя воздух, собираясь с силами, и начали кричать на Эдуарда:

— Идиот! Ты нас всех подставил под удар своей выходкой.

Губы его сомкнулись в тонкую линию, однако во взгляде, несмотря на это, читалось облегчение. Он не ответил сестре, а только продолжал смотреть на меня. Я чувствовала себя крайне глупо. Вся ситуация казалась нелепой. Зачем они пытаются меня разыграть? Убедить, что они вампиры и Эдуард неосмотрительно открыл мне тайну всей семьи.

— Слушайте, — я обратилась ко всем сразу: — Заканчивайте. Я ни на минуту не поверю в эту байках о вампирах. Не знаю, что за игру вы здесь играете, но давайте как-нибудь без меня. Скажите лучше, можно ли сюда вызвать такси? Не хотите рассказывать, что на самом деле со мной произошло – не надо. Неважно уже.

Раздражение брало верх. Не хватало, только чтобы надо мной издевалась самая популярная семья в школе. Если я новенькая — этот вовсе не значит, что глупая. Наверное поставили где-то в комнате скрытую камеру и будут потом рассылать друзьям со словами: смотрите, какая дурочка – в вампиров поверила! Не на ту напали.

Наступила тишина. Все трое переглянулись, пытаясь решить, что делать дальше и, похоже, ни один не мог. Устав быть частью дешёвого представления, я поднялась с софы. Никто не попытался меня остановить.

— Ладно. Как хотите, — обиженно проговорила я и, застегнув куртку, пошла к дверям, подозревая, что где-то за ними расположен и выход. Семейка Смирновых молчала. Дойдя до двери, я ждала, что та распахнётся, как перед Виолой, но этого не произошло. На всякий случай я остановилась за метр от двери и помахала рукой над головой, однако ничего не изменилось.

— Что ты делаешь? — бесцветно спросила Виола, наблюдая за мной.

— Пытаюсь выйти. Где датчик расположен?

— Какой датчик? — устало уточнила она.

— Который открывает двери, конечно, — я посмотрела на неё ухмыляясь.

— Ах, этот, — Виола подняла руку, пристёгнутую в локте и махнула кистью от себя. Двери тут же с силой распахнулись и ударились о ближайшую стену. Звук казался ярким, как удар грома.

— К вашим услугам.

Глава 4. Осложнения

Выйдя из зала, я оказалась в светлом коридоре с высокими окнами, почти достающими до потолка по одну сторону и украшенные масляными полотнами по другую. Картины невольно притягивали взгляд: всё же я так хотела побывать внутри дома основателей и упускать возможность рассмотреть хотя бы те исторические предметы, что находились на виду, казалось, выше моих сил. Как только я направилась в стороны полотен, двери в залу с треской закрылись, скрывая меня от глаз братьев Смирновых и их сёстры.

Большинство работ отражало золотистые пейзажи, с усеянными колосьями, полями. Наверное, до того, как стать полноценным городом, территорию Ксертони использовали для возделывания земли, сажаю пшеницу. По соседству с золотистым пейзажем располагался вытянутый ввысь лесной, иллюстрирующий пушистые сосновые верхушки и безмятежное голубое небо, по которому неспешно пролетала стая птиц. Что за пернатые это были, рассмотреть было невозможно: уж больно высоко они летели, оставаясь на картине лишь тёмными пятнами, узнаваемыми по силуэтам с раскинутыми в стороны крыльями, напоминающими небрежные галочки, которыми я любила в школьных тестах отмечать правильные ответы.

На смену картинам с безмятежной природой, к которой ещё не прикоснулась рука человека, пришла более крупная с зарисовкой трудящихся на опушке леса лесорубов. На ней было изображено порядке пяти мужчин, если я никого не упустила: один топором рубил сосну, в то время как другие двое, точно руководствуясь командами третьего, пытались уложить в запряжённую черногривым конём телегу, готовые брёвна. Пятый же казался значительно старше всех остальных из-за обильной бороды, почти достающей до ворота подпоясанного кафтана. Мужчина выглядел уставшем, изображённым сидя на пне с широко разведёнными в сторону ногами. Его спина была подана чуть вперёд, а руки в локтях опирались на ноги. Всё в его позе говорила мне не только об усталость, но и о некоем сожалении, которое художник, должно быть, и пытался запечатлеть, сделав мужчину столь выделяющимся на фоне остальных.

Заворожённая я вглядывалась в лицо бородатого лесоруба, пытаясь разгадать причину его настроения, когда одна из дверей в зал отворилась и из-за неё показался Эдуард. Увидев меня, он улыбнулся и с облегчением произнёс:

— Хорошо, что ты ещё не ушла. Пришлось бы по лесу ловить.

— Зачем меня ловить, если можно просто позвонить?

— А у тебя с собой телефон?

Я тут же опустила руку в карман куртки, однако он оказался пуст.

— Должно быть, оставила на столе в кафе.

— Ты слишком часто теряешь телефон, — ответил Эдуард и достал свой из заднего кармана джинсов, после чего пару раз нажал большим пальцем на экран. Вскоре телефон завибрировал, и Эдик довольно кивнул: — Он у Каримова. Пойдём, я отвезу тебя домой.

— Спроси его пожалуйста, не звонил ли Костя, — я отвернулась к картине и продолжила всматриваться в лицо рабочего. Складывалось впечатление, что если простоять достаточно долго, всматриваясь в омрачённое необъяснимой скорбью лицо, то мужчина откроет свою тайну внимательному зрителю. Истина скрывалась где-то внутри полотна и ускользала, а мне так хотелось её постичь и, желательно, поскорее: навряд ли когда-нибудь мне ещё предстояло пересечь порог этого дома.

— Нет, не звонил. У тебя нет ни пропущенных, ни сообщений, — Эдик поравнялся со мной и вместо того, чтобы посмотреть на картину, изучал моё лицо, точно я представляла для него куда больший интерес, чем полотно, которое Смирнов, должно быть, видел каждый день.

— Нашла что-то интересное?

— Да, — начала я, решив поделиться: — Этот мужчина на картине, что его так расстроило?

— Почему ты думаешь, что он расстроен?

— Посмотри на позу, — я поднесла руку к полотну достаточно близко, чтобы точечно показывать, о чём говорю: — Видишь, как он облокачивается о ноги и как держит кисти к полу? Спина, пусть и подана вперёд, но плечи почти прижаты к ушам. Ему точно некомфортно оттого, что происходит.

Я обернулась к Эдуарду и увидела, что он замер, будто поражённый моими словами. Брови приподнялись в удивление, рот приоткрылся, и в уголках губ наметилась улыбка.

— Ты очень чётко уловила позу, но упустила кое-что важное на полотне.

Сделав пару шагов назад, я попробовала посмотреть на картину целиком. Этому трюку научила меня мама, когда мы на пару дней приезжали в Москву для подписания контракта с издательством и зашли в Пушкинский музей. Некоторые полотка так были в длину, как вся Костина квартира и рассмотреть, что на самом деле на них происходит, с близкого расстояния было просто невозможно. Множество деталей никогда не складывалось в единую суть повествования, пока ты не мог посмотреть издалека на всё вокруг. Я надеялась, что и сейчас этот трюк поможет увидеть упущенное.

Не знаю, как долго я стояла, всматриваясь в каждый сантиметр полотна, не понимая, что Эдуард имел в виду. Картина гипнотизировала меня, заставляя постичь какой-то важный секрет, но я просто не знала, на что опереться в поисках, пока Эдик, видимо, не сжалился надо мной:

— Я могу показать, если хочешь, — предложение прозвучало легко и почти нормально для Эдуарда, общение с которым всегда казалось странным.

— Давай. Он вытянул руку и указал на лес чуть левее мужчины, сидящего на пне, но правее рубящего дерево. Я не сразу увидела то, на что указывал Эдик. Где-то между ними, как бы описывая некую вершины треугольника, сквозь лесную тьму, виднелась статуя. Я подошла поближе, чтобы приглядеться, и поняла, что это был скорее нечто напоминающее деревянный тотем. Множество лиц были высечены на нём и именно из-за изобилия линий всевозможных контуров носов и губ, изваяние теряла свои чёткие черты, сливаясь с ветками деревьев. Казалось, тотем и сам был деревянным, что укрывало его от любопытных глаз ещё больше, смешивая с соседствующими толстыми кронами. Когда я вновь встала на одной линии с Эдуардом, он начал объяснение:

— Он грустит, потому что достаточно стар, чтобы помнить и ценить поверия этого края. Для него лес – священное пристанище богов, которые помогали старцу на протяжении всей его жизни. Вот только мир, вопреки надеждам рабочего, меняется. В священный край приходят новые люди, а вместе с ними и законы. Плодородные земли исчерпали свой ресурс. Поля перестали прокормить горожан, и чтобы выжить, рабочий вынужден примкнуть к тому, что сердце его считала злом – к вырубке. Он раскаивается перед старыми богами, за предательство из нужды.

Эдуард оказался хорошим рассказчиков и идеальным, почти медовым голосом, расставляющим акценты там, где это требовалось для должного эффекта. Сама того не замечая, я настолько увлеклась рассказом, что начала на пальце заматывать прядь волос, завивав тем самым конец в упругую спираль. Ну почему волосы такие послушные, когда их об этом совершенно не просишь?

— Странно, что вы держите эту картину у себя, — после короткого размышления произнесла я вслух.

Эдуард убрал руки в карманы джинсов.

— Почему?

— Вы же из семьи основателей. Получается, это полотно – история о человеке, который был вынужден проиграть злу и собственными руками уничтожать то, что ему дорогу.

Смирнов в удивлении поднял брови и отвёл взгляд:

— Ты так считаешь?

— После твоего рассказа это более, чем очевидно.

Эдик поддался корпусом вбок, как бы небрежно соприкасаясь со мной плечом к плечу и я про себя отмечаю, что не хочу уйти в сторону. Прикосновение кажется таким естественным, точно мы знали друг друга целую вечность и привыкли проводить наедине часы за разговорами. Он прильнул к моему уху, и тихим голосом подселил в моё сознание тень сомнения:

— Для меня очевидно совсем другое. Это может быть также история о человеке, принимающим за зло — добродетель, которая в действительности спасла не только его, но и то, что человек по-настоящему любил. Как ты думаешь, чем мужчина дорожил больше: богами, чьего лица никогда не видел или голодающей семье, что ждала его дома?

— Думаю, это зависит от того, каким был этот человек. Быть может, для него колесо жизнь и смерти воспринималось, как нечто естественное или и вовсе, интерпретировалось через гнев богов. Если смотреть на историю под этим углом, то боги могли быть для него куда важнее. Мы можем только предполагать.

— Да, только предполагать. В этом ты, безусловно, права, — Эдик отстранился и заговорил громче: — Вот только будь боги ему важнее, стал бы он их предавать, чтобы прокормить семью?

Я пожала плечами, понимая, что всё звучит достаточно логично, за исключением одного маленького «но», которое решила оставить при себе: ни он, ни я не могли знать наверняка историю этого работника. Спорить было ни к чему. Не сейчас, когда впервые за всё время Эдик открылся мне с новой стороны. Куда испарялось все его дружелюбие, стоило нам оказаться в стенах школы?

— Ладно, нам пора, если ты хочешь оказаться дома раньше Кости.

Он развернулся и пошёл уверенным шагом по коридору. Мне оставалось только за ним поспевать, продолжая рассуждать об истории мужчины с картины.

— Знаешь, — сказала я, когда мы оказались у большой, и с виду довольно тяжёлой двери, ведущей во двор: — Мы могли бы всегда общаться вот так.

Он повернул защёлку, толкнул дверь и легко придержал её рукой без видимых усилий, хотя она казалась просто огромной. Жестом, Эдик пропустил меня перед и скорбно ответил на придыхании:

— Не могли бы.

Всю дорогу до дома мы ехали молча. Я даже не удивилась, узнав, что под особняком, напоминающим оформлением Петербургский дворец в уменьшенной версии, располагалась небольшая подземная парковка с дорогими иномарками. Не то, чтобы их было много, учитывая количество членов семьи – всего две стояли на месте и пустовало третье место, однако в голове с трудом укладывалось, как на зарплату врача Смирновы могли себе позволить подобную роскошь. Одно только содержание места, которое то и дело открывало свои двери для любопытных горожан, как исторический музей, должно было обходиться семье в баснословную сумму. Я не любила считать чужие деньги, однако когда сталкиваешься с подобными несостыковками в реальности, невольно начинаешь задумываться, как кому-то удается жить так. Быть может, я ошибалась, и машины на практике оказывались не такими уж дорогими – трудно было сказать наверняка, ведь никогда по-настоящему у меня не просыпался интерес к автомобилям. Однако я никогда не видела подобных эмблем на автомобилях. Наверное, китайские или ещё какие. Спрашивать казалось неуместным хотя искреннее любопытство подстрекало, но я держалась. Всегда можно попробовать посмотреть в интернете.

Эдуард даже не спросил у меня адрес, когда мы сели в серебристую машину, мордой напомнившей мне морскую свинку. Смирнов вёл автомобиль так, точно прекрасно знал куда ехать. Ещё одно очко в пользу понимания, что он следил за мной и от этой мысли было тревожно. Удивительно контрастные чувства боролись за внимание внутри меня. Одно из них в ужасе визжало оттого, что Эдик ведёт себя странно и неадекватно большую часть времени. Все новые и новые нюансы всплывали наружу, закрепляя мысль о сталкинге. Однако в то же время Эдуард открывался с новой стороны, питая интерес к живописи и истории города. Я давно не говорила с кем-то вслух об искусстве так, как сегодня с Эдиком, рассуждая о возможных вариациях истории. Это была приятная беседа, которой не хватало какой-то части внутри меня так жадно, что она готовилась закрыть глаза на тревожные знаки, и мне это не нравилось.

Размышляя о тревожных знаках, всё внутри меня похолодело:

— Вот чёрт! — вслух выругалась я, и приложила ладонь ко лбу: — Я совсем забыла! Мне нельзя прямиков домой. Сколько сейчас времени?

Эдуард посмотрел на небольшую панель с часа под спидометром:

— Почти четыре.

У меня отвисла челюсть. Костя должен был забрать меня полчаса назад у школы. По телу пронёсся озноб от осознания, как здорово я влипла.

— Костя должен забрать меня из школы после занятий.

Эдуард держал обе руки на руле и продолжал смотреть на дорогу:

— Я его предупредил. Мы созвонились после того: как ты заявила об уходе, — холодно произнёс он.

— Созвонились?

Трудно сказать, отчего я была больше в шоке: оттого, что Эдик позвонил отцу без моего ведома или оттого, что он в принципе знал его номер.

— Что ты ему сказал? – с нетерпением продолжала я, надеясь, что отец не знает хотя бы о похищении.

— Что отвезу тебя домой после экскурсии.

Брови непроизвольно поднялись от удивления и возмущения.

— Ты серьёзно думаешь, что отец не знает о закрытии музея?

— Конечно Константин в курсе, — неохотно отозвался Эдуард, будто ему приходилось объяснять несмышлёному ребёнку очевидное: — Я сказал, что наша семья решила тебя пригласить вместо диспансеризации в особняк, приправив это недавним приездом, жестом доброй воли и почтением к уважаемому полицейскому. Мол, раз ты здесь новенькая, было бы неплохо познакомить тебя с историей города и, раз уж дом временно закрыт для посещений, провести, так скажем, частную экскурсию.

Получается, я прогуляла не уроки, а диспансеризацию? Удивительно. Интересно, когда о ней только успели объявить, что я даже не знала об этом? Кажется, я была совсем невнимательна последнее время в школе. Пора бы всё важное начать записывать.

— Неужели он купился на эту чушь?

Настало время Эдуарда примерять удивлённое выражение лица.

— А почему не должен был? Мне показалось, что он даже был рад этой новости и согласился отпустить к нам ещё и в субботу.

— Это ещё что означает?

— Это значит, что если ты захочешь, сможешь действительно посмотреть особняк и узнать историю Ксертони.

Я не верила своим ушам. Интересно, кто из семейки Смирновых придумал историю с вампирами и решил меня напугать? Наверное, зачинщицей была Виола. В конце концов, она же использовала трюк с дверью. Думаю, где-то у неё был спрятан пульт, просто я не заметила. Должно быть, во второй руке: одной Виола делала красивый жест, отвлекая внимание, другой нажимала кнопки на пульте, открывая двери. Звучит вполне логично. Я читала, что фокусники часто так делают: отвлекают внимание от того места, где на самом деле происходит трюк.

Однако, я до сих пор не понимала, что произошло после пиццерии. Быть может, ничего никакого кафе и вовсе не было? Что, если мне стало плохо в лесу, и, каким-то образом, чета Смирновых пришла на помощь, ничего не подразумевая поначалу? Наверное, мне приснился весь этот кошмар с похищением и грузовиком. Ну зачем кому-то красть меня среди бела дня, точно в кино? Всё казалось нелепым и без вишенки на торте, в виде героического вмешательства вампиров в историю.

Мысль, что скорее всего я получила травму голову, казалась наиболее реалистичной. Надеюсь, что приятные части свидания всё же были взаправду, вот только, как уточнить это у Ника, я не могла представить. В любом случае мне определённо стоило показаться врачу в ближайшее время и только после разбираться с ситуацией.

— Как добродушно с твоей стороны, — лукаво сказала я, в ответ на своеобразное приглашение: — То есть, твоя семейка решила не сдаваться до тех пор, пока я не поведу себя, как идиотка на камеру? Скажи, а что вы потом будете делать с записью? Сами в интернете разместите или отправите куда?

— Ты о чём? — Эдик нахмурился.

— Ну, вся эта выдуманная история с похищением и вампирами – отличный розыгрыш, я не спорю, но для самой популярной семьи в городе, как-то низко. Не думала, что популярные детишки из хорошей семьи начнут травить новенькую и потешаться, рассказывая ей страшную историю о вампирах. Живём, как-никак, в 2017, а дети всё ещё занимаются травлей друг друга.

Я заметила, как напряглась челюсть Эдика, а губы подсжались в тонкую линию. Он будто побледнел ещё больше от моих, однако даже не посмотрел на меня, а холодным тоном произнёс:

— Думай что хочешь. Захочешь правда во всём разобраться, приезжай к нам домой.

— Что? Без предупреждения и в любое время?

Эдуард недобро усмехнулся.

— А в твоей семье не учат элементарной вежливости? Позвони, если соберёшься.

— У меня нет твоего номера. Машина резко остановилась, и я только сейчас обратила внимание на пейзаж за окном. Напротив моего подъезда стояла припаркованной машина Ника. Сам он сидел на капоте и смотрел в сторону дороги, по которой как раз подъехала я с Эдуардом.

— Спросишь у Каримова. – сказал Смирнов и нажал на кнопку панели, разблокировав замки на дверях автомобиля: — До завтра.

— Пока, — я поспешно вышла и пошла навстречу Нику.

Он поднялся и развёл руки в сторону, приглашая меня в свои объятия. Я ускорила шаг и всё внутри меня подалось вперёд, желая раствориться в руках Никиты. Я обнимаю его так крепко, что щекой прислоняюсь к холодной ткани куртки, но мне всё равно. Ник целует меня в макушку и тихо приговаривает:

— Я так рад, что ты в порядке.

— А должна быть не в порядке? — я внимательно всматривалась в лицо Ника, желая понять, что же произошло на самом деле. Какая часть привиделась, а какая происходила наяву. Только он один, как я надеялась, не мог быть причастен к розыгрышу Смирновых.

Однако реакция Никиты едва ли о чём-то мне сказала. Он провёл пальцами по моему лицу, убирая волосы и внимательно изучил лицо, точно искал на нём ссадины или другие отметины. Не найдя ничего, Каримов довольно кивнул и только тогда ответил на мой вопрос:

— Конечно, — начал он и на мгновение запнулся, посмотрев на что-то позади меня: — Конечно, ты в порядке. Просто экскурсия так затянулась… Я начал переживать, что ты не успеешь вернуться домой раньше, чем приедет Костя. Вот твой телефон.

От его слов меня будто пронзило насквозь. Я смотрела на телефон, который лежал у Ника в раскрытой ладони и события дня по крупице начали выстраиваться в единую линию в моей голове. Я прекрасно помнила, как всё начиналось с самого утра: ссору с отцом, попытку сбежать, звонок матери. Как мы с Никитой решили отправиться в лес, наш первый поцелуй в машине и сорванное свидание в пиццерии, где меня похитил дальнобойщик в клетчатой рубашке. Мужчину звали Глебом, а его подельницу – светловолосую официантку с вульгарно-розовой помадой — Галиной. Всё внутри меня кричало, что это было на самом деле. И какое же разочарование я почувствовала, поняв истину:

— Ты с ними заодно, — я забрала телефон из раскрытой ладони.

На мгновение в глазах Никиты отразилась боль, но он быстро совладал с собой, надев на лицо бесстрастную маску. Объятия ослабли. Каримов отступил на шаг назад и убрал руки в карманы куртки.

— Мы не заодно, — коротко отрезал он, без малейшей доли тепла в голосе: — Ася, у меня просто нет выбора. Я обязан подчиниться.

— Обязан помочь затравить новенькую, выставив её посмешищем? Что они тебе пообещали? Рекламу для магазина папочки, вставленную в ролик?

Каримов безмолвно открыл рот, смотря, то на меня, широко раскрытыми глазами, то на нечто позади меня. Желая понять, на что то и дело обращает внимание Ник, я обернулась и увидела машину Смирнова. Она всё также стояла на подъездной дорожке, а водитель без стеснения наблюдал за нами.

— Ася, — Ник дотронулся до моего плеча, призывая обратить внимание на него: — Какая травля? Какая реклама? Ася, о чём ты?

Резким движением, я сбросила его руку с плеча:

— Очевидно, неудавшаяся.

Вся скоплённая обида и злоба были вложенные в эти слова. Предательство отдавало горечью во рту. Хотелось расплакаться прямо здесь, посреди дороги, но я не хотела доставлять удовольствие двум заигравшимся мальчишка, а потому уверенным шагом направилась к подъезду. Дверь за мной оглушительно захлопнулась, подарив спасительную тишину. Не находя больше в себе сил, я села на ступеньки и заплакала.

Не знаю сколько я просидела в сыром тёмном подъезде, предаваясь рыданиям. Казалось, вместе с этими слезами наружу вылилось все обиды и невзгоды за прошедшую пару месяцев. Точно инородный предмет, Ксертонь отвергала меня с самого приезда, не позволяя ни узнать себя, ни хотя бы попытаться сблизиться. Казалось, все зачатки доброго и хорошего, оборвались в один день. Дружба, которой я дорожила, и которая, как мне казалось, могла перерасти в нечто большее, обернулась предательством. С девушками в классе я едва находила общий язык, но, сказать по правде, это казалось нормальным: в Ростове близких подруг у меня тоже не было. Начиная с седьмого класса я отдалилась от всех, с кем дружила с детства, просто не успевая за изменениями, которые безжалостно наступали на пятки, твердя, что мне нет места в этом новом витке взросления. Наверное, именно про таких, как я, говорят «родилась не в то время».

Утерев слёзы и я поднялась в квартиру. Стоило только открыть дверь, как с порога меня встретил пленяющий аромат блинов. С кухни доносилось шипение масла и неразборчивые голоса из телевизора. Должно быть, Костя фоново слушал новости во время готовки или смотрел какую передачу. Неужели он в хорошем настроении?

Сняв обувь и повесив куртку на крючок, я заглянула в зеркало. Для человека, который уже дважды плакал за день, лицо казалось вполне свежим. Удивительно.

Пригладив непослушные волосы, которые от лесной влажности завились ещё сильнее, я мелкими щипками прошлась по лицу, придавая румянец, будто только вернулась с улицы. Расправив плечи, я одёрнула книзу кофту и глубоко вдохнула, готовая ко всему — этот день уже просто не мог стать хуже, а значит и переживать было напрасно.

Пройдя в кухню, я застала Костю, стоящим за плитой. Через плечо у отца было переброшенное полотенце. Подхватив сковородку за ручку, Костя ловким движением заставил блинчик перевернуться на другую сторону. Когда ещё влажное тесто соприкоснулось с пылающей поверхностью от сковородки пошёл пар, а шипение стало громче. Всегда думала, что кулинарные способности Кости заканчивается на жарке яичницы или, на худой конец, разводимой водой каше. Я прислонилась к стене, обняв себя руками, насколько это было возможно, и молча наблюдала, как один за другим румяный блин отправляется к другим на тарелку.

— Ты чего там притихла? — сказал отец, на мгновение полуобернувшись: — Доставай из холодильника масло и смазывай блины.

Я сделала, как он просил. Встав сбоку от Кости, я пододвинула к себе тарелку с блинами и принялась промазывать один за другим с помощью ножа с полукруглым концом. Намасленные блины отправлялись на другую тарелку. Как только у Кости был готов очередной горячий диск, он отправлял его к уже смазанным собратьям, и я тут же принималась за свою часть работы.

— Мария звонила, — осторожно начал он и остановился, наблюдая за моей реакцией. Я старалась не подать вида, сосредоточившись на уникальном узоре блина, что ожидал своей очереди.

— Мы поговорили обо всей этой ситуации с маньяком в городе, о твоей безопасности. Долго говорили. Раза два даже успели поругаться, — Костя мечтательно улыбнулся, точно подобные разговоры с мамой, напоминали ему о прошедших днях совместной жизни. – Она предположила, чтобы ты вернулась в ноябре в Ростов. Если это то, что тебе нужно, я не стану препятствовать. Наоборот, буду только рад, если местные опасности останутся здесь, и перестанут нависать над головой моей дочери.

Он запнулся, будто каждое слово отнимало у него много сил. Плечи чуть осунулись, а последний блин пригорел.

— Ах ты… — раздосадовано произнёс Костя и с усилием отделил лопаткой пострадавшего от сковородки. Подбросив блин на вершину стопки собратьев, отец достал тарелки и приборы. Последовав его примеру, я смазала последний блин и осторожно подхватила тарелку обеими руками, после чего отнесла к столу. Хлопнула дверца холодильника, и через мгновение Костя оказался рядом со мной на диване, прижимая к себе банку сгущенки, клубничного варенья и мёда. В нашей семье все любили только сладкие начинки.

Потянувшись к блинной стопке, отец отсчитал три штуки и переложил на свою тарелку. Я стянула с верхушки только один и щедро залила на тарелке вареньем, даже не думая отмерять ложкой: лила прямо из банки, смотря, как красиво тянется вязкая жидкость.

— Прямо как в детстве, — сказала я вслух и улыбнулась. Костя по-отечески потрепал меня в ответ по голове.

— Слушай, с утра, — осторожно начал он: — Я погорячился. Сам был молодым и понимаю, правда понимаю, как тебе хочется веселиться. Свободы, в конце концов. Но я… я просто не могу этого тебе сейчас дать. Не представляю, как смогу простить, если с тобой что-нибудь случится.

Подобные речи от отца звучали неоднократно, за тем исключением, что сейчас голос звучал мягче, а слова осмотрительнее. Я понимала, что всё сказанное призвано успокоить. Объяснить мне важность принятие таких решений и примирить с реальностью, но я не могла, даже теперь, когда Ксертонь разочаровала меня полностью. С чего я вообще решила, что смогу жить здесь? Построить какое-то будущее. Ксертонь ничуть не лучше Ростова, если подумать. Во всяком случае там я не была ограничена в перемещениях: мать куда проще относилась к этому, позволяя быть взрослой, принимать свои решения. Рядом с отцом я вновь чувствовала себя тринадцатилетней девчонкой и это было неправильно. Мне было семнадцать и уже меньше, чем через год, я даже юридически буду целиком и полностью отвечать за свою жизнь. Как я могу освоиться в мире, если держать меня под хрустальным колпаком?

— Я долго думал. В том числе, вместе с твоей матерью, — продолжал отец: — И, кажется, нашёл выход. Во всяком случае компромисс до конца этого месяца, пока Мария сама не вернётся в Ростов, а там ты будешь вольна выбирать: уехать к матери или же остаться здесь, в Ксертони. Сын доктора Смирнова сказал, что ты можешь приезжать к ним в поместье, когда захочешь. Это достаточно удалённая и, тем более – частная территория. Эдуард согласен привозить и увозить по договорённости, а сомнений в их системе охраны у меня нет: знаю какая она навороченная у музея. Ты могла бы так общаться сразу с пятью ровесниками. Считай, уже большая дружная компания. Что скажешь?

Я поперхнулась блином, когда речь зашла об Эдуарде.

— Мы не друзья, — откашлявшись, ответила я и пошла на кухню за водой.

— Так, будете! — Костя говорил с таким энтузиазмом, что мне оставалось только позавидовать: — Только представь, сколько нового ребята могут рассказать тебе о городе, о прошлом Ксертони. Кому, как не семье основателей о таком знать. Плюс, их же там аж пятеро: наверняка с кем-то да найдутся общие темы для разговоров. Попробуй хотя бы разок, а потом отказывайся.

— Уже попробовала, — мрачно пробормотала я, возвращаясь к столу: — Они не такие классные, как тебе кажется.

Отец пожал плечами и не согласился:

— Вполне себе классные. Мне часто приходится пересекаться по работе с их отцом, доктором Смирновым. Кто-нибудь из детей частенько околачивается в его практике, помогая. Эдуард — очень смышлёный парень для своего возраста, даже рентгены уже отлично читает.

— Ага, а ещё он просто восхитительный рассказчик всякого рода легенд.

— О, они начали рассказ о городе сразу со сказаний и небылиц? – восторженно спросил отец.

— Вроде того. Небылицы там точно были, в виде страшилок о вампирах.

Костя лишь кивнул, пытаясь прожевать только положенным в рот обильный кусок блина, пропитанного сгущёнкой.

— Упыри – одна их интереснейших местных легенд. Только вампирами стали называть совсем недавно, на зарубежный манер, но оно, наверное, и правильно. Упырь сразу в голове рисует образ чего-то уродливого, страшного. Местные же истории говорили о прекрасных существах, а главное – добродетельных, несмотря на своё проклятье.

— Какое проклятие?

Отец осмотрел стол и поняв, что забыл принести себе кружку, отпил из моей, после чего с улыбкой произнёс:

— А вот согласишься ездить к Смирновым, узнаешь.

— Так нечестно!

— А-ха! – воскликнул Костя: — Всё же заинтриговал.

— Заинтриговать-то заинтриговал, но я всё равно не поеду. Пап, они сегодня мне лапшу на уши вешали и целое представление устроили, желая убедить, что они, видите ли, вампиры. Вилка Кости замерла над тарелкой.

— Это они тебе сегодня сказали?

— Ну да. Детский сад какой-то, честное слово. — я встала и подобрала со стола тарелку и пошла на кухонный островок мыть посуду, продолжая разговор: — На полном серьёзе втроём меня убеждали, и даже придумали трюк с дверью. Мол, она сама открывается и закрывается, как будто я из какой-нибудь деревни и не знаю о существовании автоматических дверей. Камеру, правда, я так и не нашла в комнате.

— Камеру?

— Конечно, — я осторожно очищала прутья венчика от остатков сырого теста: — Наверняка снимали это все и хотели потом в интернет выложить. Уже так и вижу заголовок: «Развели новенькую в школе».

Костя поправил горло, и медленно проговорил, точно сам не верил в сказанное:

— Может, это часть образовательного перформанса. Чего только сейчас не делают в музеях…

Я прыснула, думая, какая это чушь. Немного поразмыслив над этим предположением позднее, оно начало казаться мне вполне адекватным и всё объясняющим. Выбивалось только из логичного полотна то, что, видя мою реакцию, любой нормальный человек уже бы всё объяснил, но ни Эдуард, ни Виола не собирались отходить от заданной роли. Что, если на самом деле всё происходящее было частью перформанса, как в иммерсивном театре?

— А знаешь, возможно, ты прав. Есть же контактные театры, где ходишь из зала в зал, и актёры пытаются убедить тебя в реальности происходящего. Может, они нечто подобное и устраивают при гостях. Во всяком случае, это хоть насколько-то объясняет весь абсурд происходящего и то, не полностью.

— Быть может, если ты дашь Смирновым ещё один шанс, всё встанет на свои места. В конце концов, они, как никто другой в городе, знают каково это – быть в Ксертони одновременно в корнях своим и чужим.

— Ладно, — я выключила ткань и потянулась за полотенцем для посуды: — Уговорил.

После ужина я пошла в свою комнату. Стоило мне закрыть дверь, как я с облегчением выдохнула и припала спиной к холодной стене, ненадолго прикрыв глаза. Сумасшедший день спутывал мысли. Я с трудом отделяла реальность от вымысла, теряясь в догадках. Поверить в существование вампиров? Какая глупость.

В кармане завибрировал телефон. Достав смартфон, я увидела на экране всплывающее окно с сообщением от Ника. Мне не хотелось разговаривать с Каримовым, пока я хоть немного не уложу всё произошедшее в голове. Чтобы ненадолго изолировать себя, я включила на телефоне авиарежим и положила его на стол экраном вниз. Собрав волосы в высокий хвост, я решила сесть за компьютером и обратится к интернету, надеясь почитать о местных повериях. Быть может, если я нащупаю связующую нить в древних сказания, устроенный Смирновыми перформанс покажется более осмысленным. Не успела я ввести в поисковой строке запрос, как Костя постучал дверь.

— Да?

Дверь приоткрылась, и я заметила, что отец переоделся в полицейскую форму.

— Я на вызов. Буду поздно. Не выходи никуда, ладно? — вид у Кости был мрачным, а взгляд слишком серьёзным.

Я посмотрела на часы. Время было восемь вечера. За окном давно стемнело, а город стих, давно закрыв двери местных лавок и офисов.

— Что-то случилось?

Костя неоднозначно кивнул, как бы давая понять, что сам не знает.

— В лесу, недалеко от усадьбы Смирновых, обнаружили фургон. Дверь в грузовой отсек открыта нараспашку, а к самому центру на скотч прикрепили письмо с чистосердечным признанием… — отец отвёл взгляд и устало потёр переносицу. — Наши думают, что это он.

— Кто «он»?

— Ксертоньский маньяк.

В памяти замелькали картины сегодняшнего дня. Неужели это тот же грузовик? Увидеть бы своими глазами. Я бы точно смогла его и наконец убедиться: всё это происходило на самом деле. Вот только какой смысл маньяку было оставлять фургон незапертым и тем более оставлять записку?

— А водитель? Его нашли?

— Нашли, — Костя прочистил горло. — Мёртвым, в кабине. Они сначала подумали, что водитель уснул: не заметили кровь на красном. Пустил себе пулю в лоб, представляешь?

«Не заметили кровь на красном», — эхом отозвалось в моей голове. Я попыталась вспомнить, во что был одет похититель и вспомнила о рубашке в красную клетку. Пазл сходился. Деталь за деталью. Резко у меня пересохло в горле, а внутри стало так тошно и неуютно.

— По описанию сейчас всё выглядит очень странно. Нужно внимательно осмотреть место и изучить записку.

— Думаешь, он не мог покончить с собой?

Костя мотнул головой.

— Не тот типаж. Впрочем, кто знает? Расскажу, если узнаю больше. Всё же, если мужчина окажется тем самым маньяком, в городе станет безопаснее. Посмотри. Ладно, я пойду, — отец уже потянул за собой дверь, но резко остановился, вспомнив нечто важное: — Только не рассказывай никому в школе, ладно? Незачем зря людей обнадёживать, пока всё не прояснится.

— Ладно.

— Спокойной ночи, Ася, — Костя напоследок одарил меня нежной улыбкой.

— И тебе, папа.

Похищение было правдой. Такой же, как первый поцелуй с Ником, прогул школы. Я что-то упускала. Что-то, меняющее все события в корне. Пыталась вспомнить детали похищения и чем больше пыталась, тем ощутимее казался выпавший из памяти фрагмент. Медленно, вспоминая в хронологии все события дня, мне начинало казаться, что я ищу некую иголку в стоге сена. Внезапно в сознании всплыл силуэт Артура. Как он садится передо мной на корточки, прикладывает ладони к вискам. Неприятная тряска отдавалась вибрацией по всему телу. Артур смотрел на меня, в глазах читался страх. Что он сказал тогда? «Не работает»? Но что «не работало»? Я облокотилась о стол и обхватила голову руками, точно это могло помочь вспомнить. Стараясь сосредоточиться, я закрыла глаза и ухватилась за этот момент.

Тёмный фургон. Я прячусь за коробками, когда дверь открывается и внутрь попадает свет. Голоса похитителей. Один женский, другой мужской. Галина и Глеб. Ярко-розовая, почти малиновая, помада. Глеб поднимает меня за грудки куртки, и я удивляюсь, как легко ему это удаётся. Дальнобойщик вытаскивает меня на улицу. Я пытаюсь вспомнить, что было дальше и боль отдаётся в висках. Режущая, точно внутри меня оказался ворох остроконечных иголок, и они все разом попросились наружу, борясь с соседями за право первенства. Боль настолько сильная, что у меня слезятся глаза, но я не отпускаю воспоминание. Внутренний голос твердит: стоит отпустить и недостающий фрагмент мозаики утрачен навсегда.

В ушах нарастал гул, ложками поглощая все звуки в квартире. Я старалась игнорировать всё, что мешало сосредоточиться. Казалось, ещё немного и моя голова взорвётся от изобилия неприятных ощущений, но я продолжала. Что случилось, когда Глеб вытащил меня из грузовика? Я кричала. Долго и пронзительно, пока не заболело горло. Передо мной стояла Галина. Помню взгляд её хищных серо-синих глаз. Почти прозрачных и ярких, как корка льда на Байкале в морозную пору. Она говорила какие-то слова так тихо и спокойно, что меня убаюкивало, точно под пением маминой колыбельной в детстве. Помню, как глаза затягивало предсонной пеленой и вот я уже была готова поддаться ей, упасть в тёплые объятия Морфея, но вдруг всё прекратилось. Галина исчезла, а вместе неё перед глазами проносилась густая дымка. Казалось, облако имело почти человеческое сознание, осознанно перемещаясь по лестному пространству то приближаясь, то отдаляясь. Цветные вкрапления неравномерно окрашивали туманный сгусток, внутри происходило какое-тодвижение. Мгновение из облака по воле невидимой силы появляется тело Галины. Его отбрасывает, как ничего не весящую тряпичную куклу, к машине. Глеб широко расставляет ноги, ища более плотную опору и разводит руки в сторону, будто готовясь к атаке. Он широко раскрывает рот. Из самых недр его естества раздаётся почти животное шипение и именно тогда я обратила внимание на зубы: два острых клыка торчали, возвышаясь над остальными зубами.

— Вампир, — сорвалось с моих губ, и боль прекратилась, стоило всем кусочкам пазла встать на свои места.

Обессиленно я припала к спинке стула, смотря перед собой. Взгляд не задерживался ни на чём конкретном. Мне нужна была передышка. Почему я забыла о странной дымке и последнем, что увидела в лесу? Помню, как следом кто-то позвал меня по имени. Каким был этот голос: мужским или женским? В моменте он показался мне знакомым и на мгновение я почувствовала облегчение, словно точно зная: спасение близко. Воспоминание о лесе обрывается на этом моменте. Невидимая сила подхватывает меня за ноги, придерживает спину, и я лечу. Перед глазами мелькают разноцветные линии, не позволяя увидеть ничего конкретного. Когда всё стихло, я обнаружила себя лежащей на мягкой софе в старинной усадьбе и увидела Эдуарда. В голове зародилось зерно сомнения.

В тот вечер я долго размышляла о произошедших событиях, позабыв о сне. Кто бы мог подумать, что одна выпавшая из памяти деталь, способна в корне изменить всё? Наутро я была уверена в одном: мне нужно поговорить со Смирновым.

Глава 5. Поиски правды

Костя ещё не вернулся, когда из телефона раздался звон будильника. Я лежала на постели, смотря в белоснежный потолок. Ночные размышления так увлекли меня, что я даже не стала переодеваться, вернувшись домой. Поднявшись с кровати и собравшись в школу, я позвонила отцу. Через несколько долгих гудков он поднял трубку:

— Алло.

— С добрый утром.

— Да уж, — устало отозвался Костя: — В общем, это он. Всё указывает на то, что ксертоньский маньяк покончил с собой. Предсмертная записка кажется весьма убедительной. Мы ещё разбираемся, но я почти уверен, что всё кончено. — он тяжело вздохнул, — У меня не получится вырваться или послать кого-то из ребят подвести тебя до школы. Здесь настоящий аврал. Ты можешь кого-нибудь попросить? Эдика там или ещё кого?

Идея казалась мне одновременно заманчивой и в то же время от неё тело пробирала дрожь. Наедине можно было пристать к Эдуарду с копящими внутри вопросами, вот только насколько я могла быть в безопасности, находясь рядом с ним? Оставалось только предполагать. Лучшее, что я могла сделать в сложившейся ситуации – это подстраховаться.

— Слушай, неудобно как-то. А ты не мог бы с ним созвониться и договорится? Я столько вчера Эдику наговорила, что, боюсь, он откажет.

— Это что ты ему наговорила?

— Да всякого, — уклончиво ответила я: — Ну так что? Сможешь?

Костя ответил не сразу. По ту сторону динамика доносился шум. В отделении было неспокойной.

— Дай мне пару минут.

— Ладно.

Отец повесил трубку. Я понимала, что Эдуард может отказаться. Оставался запасной план, в виде велосипеда, пусть он и не особо меня радовал. На улице казалось светлее, чем обычно. Выглянув в окно, я сразу поняла почему: на земле лежал тонкий слой снега. Должно быть, выпал ночью. Если я хотела успеть доехать в школу на велосипеде, выходить следовало ещё минут двадцать назад. Делать было нечего. Дожидаясь ответа от Кости, я пошла на кухню и поставила чайник. Пока закипала вода, я выудила из хлебницы пару кусков, а из холодильника сыр и масло. Сделав пару бутербродов, я достала из верхнего ящика открытую упаковку чая с бергамотом и заварила один пакетик в чашке. Сев за стол и включив телевизор, я позавтракала. Когда в кружке оставалось не так много чая, по входной двери кто-то трижды постучал.

Как странно. Кто будет стучать в дверь с глухой кожаной обивкой, когда на стене есть кнопка звонка? Задаваясь этим вопросом, я поднялась с места и пошла в коридор. Заглянув в дверной глазок, я увидела тёмный силуэт. Лица, видно, не было из-за перегоревшей лампы. Звонящий был низкого роста, со смешно топорщащимися в разные стороны волосами.

— Кто это?

— Привет, Ася! — дружелюбно отозвался тонкий голос: — Это Диана, сестра Эдика. Твой отец звонил. Просил Эда подбросить тебя до школы, но его сегодня не будет. Я вызвалась помочь. Можно войти?

Я дёрнула за щеколду и открыла дверь, пропуская Диану внутрь. Она стояла в длинном светлом пальто нараспашку, наброшенном на плечи и блестящих чёрных сапогах на тонкой шпильке, чуть компенсирующей миниатюрный рост девушки. На концах топорщащихся в разные стороны чёрных волос, с едва уловимым алым отливом, мерцали капли воды. Должно быть на улице продолжал идти мелкий снег.

— Ты уже собрана?— поинтересовалась Диана, взъерошивая рукой волосы.

— Минутку, — жестом я попросила Смирнову подождать, после чего быстро прошла в комнату, подхватила рюкзак с шарфом и вернулась в коридор. Сняв с крючка куртку, я поспешно попыталась надеть её, но от волнения путалась в рукавах. Диана пришла мне на помощь, придержав ткань у плеча. Стоило мне потянуть за молнию и поднять глаза, как я заметила неодобрительное выражение на лице Дианы.

— Точно так не замёрзнешь? Там минус и ветер довольно сильный.

— Мы же всё равно на машине.

— Да, но вдруг к вечеру тебе придётся возвращаться на автобусе или долго ждать Костю, — она пощупала куртку и на лице тут же появилось сильное недоумение. – Впрочем, я смогу тебя подвезти и обратно. Если ты будешь не против, конечно.

— Если тебе несложно, было бы здорово.

Салон ещё не успел остыть, когда я села на пассажирское сидение и пристегнула ремень. Казалось, на улице одним днём наступила зима. Мелкий снег продолжал падать за окном, серебрясь в свете неполной луны, которая из-за раннего часа, всё ещё прослеживалась на предрассветном небе, переливающимся золотистыми красками к линии горизонта, точно предвкушая восход.

Диана села на водительское сиденье и зубами потянула перчатку за край, чтобы снять. Освободив кисти от ткани, она завела мотор, а затем опустила ручник.

— Не хочешь пристегнуться? – напомнила я девушке, смотря на сосредоточенное лицо.

— Блин, — тихо отозвалась она и протянула ремень безопасности. – Всё время про него забываю.

— Не боишься, что остановятся?

Диана коротко хохотнула:

— И об этом тоже забываю. Очень редко вожу. Когда в целом приходится, думаю скорее только о том, как бы доехать из точки А в точку Б в целости, а остальное неважно. Вождение — это такой стресс. Вообще не понимаю, что другие люди в нём находят.

— Кому-то нравится скорость, а кому-то сам факт обладания большой страшной машиной, наверное, — я предалась вслух размышлениям. – У тебя все в семье уже водят?

Автомобиль медленно тронулся, и Диана выехала из двора.

— Машины? Артур нет.

Я успела подумать, что, должно быть, самый крупный и грозный из братьев оказался самым младшим, но продолжение фразы удивило меня:

— Он больше по мотоциклам.

— Ого, мотоциклам? Не заметила его в гараже.

— А его там и нет. Отец категорически против. Он считает, что Артур будет гонять по всей Ксертони как безумный и только привлечёт лишнее внимание к семье. Владимир очень старается сохранять положительное впечатление, но это не так уж и просто. Думаю, ты заметила, что к нам до сих пор относятся в городе, как к чужакам.

— Интересно ваша семья избегает лишнего внимания, превращаясь в туман и спасая девушек от похищения.

Руки Дианы сильнее сжали руль.

— Значит, ты всё же помнишь.

— Помню. И у меня накопилось за ночь довольно много вопросом.

Машина остановилась на светофоре. Я быстро узнала перекрёсток по рыцарскому магазину с лазурной дверью и огромной вывеске с иллюстрацией щуки.

— Верю. — понимающе отозвалась Диана и нажала на небольшой рычаг под рулём. Дворники на лобовом стекле пришли в движение, смахивая крошечные снежинки. Немного помолчав, она продолжила: — Ох не мне на них отвечать.

— Я планировала их задать твоему брату, вот только подбросить меня до школы приехала именно ты.

— Да уж, — невесело проговорила Смирнова: — Инициатива бывает наказуема.

Взгляд Дианы скользнул к приборной панели:

— Как смотришь на то, чтобы пропустить первый урок?

— Плохо. Я уже пропустила вчерашние занятия.

Диана нахмурилась:

— Вчера же диспансеризация была. Ничего страшного не произойдёт, если мы пропустим русский язык сегодня. Он же наш родной – ничего важного не пропустим.

— Это ты сейчас так думаешь. Посмотрим, как запоёшь на экзаменах в следующем году.

—Поживём увидим, — Диана пожала плечами, и машина снова двинулась на зелёный сигнал светофора. – Скоро уже приедем. Задавай свои вопросы, пока ещё есть время.

— Вы правда вампиры?

— Да, — Диана ответила, не успела я произнести до конца слово «вампир».

— И пьёте кровь?

— Случается.

— Человеческую?

— Предпочтительно.

Мне стало неловко от того, как Диана отвечала. Слишком короткие ответы создавали впечатление, что она хочет поскорее покончить с вопросами. Но я не планировала сдаваться, пусть и чувствовала себя неуютно. Никто не был виноват в сложившейся ситуации. Внутри я до конца ещё не осознала опасность, которую подразумевало похищение. Все мои мысли крутились вокруг мистических существ, знакомых по литературе и кинематографу, точно смещая фокус с правды, что я так боялась осознать.

Сказка стала реальностью. Вернее, страшилки, что следовало рассказывать в древности детям перед сном, готовя к ежедневным опасностям многогранного мира. И одна из таких опасностей вчера нависла над моей головой.

— Мужчина, который меня похитил, был одним из вас?

— И да, и нет.

— А можно поподробнее?

Диана набрала в грудь воздуха и шумно выдохнула.

— Я не знаю, как стоит ответить, правда. Всё слишком сложно. Не вываливать же на тебя полный справочник под названием «Кровососущие твари и где они обитают»?

— Попробуй упростить, — предложила я, стараясь придать своим глазам умоляющее выражение.

— Вампиры — это общее слово, объединяющее в себе всех существ, питающихся кровью. Я вампир, мой отец Владимир – тоже, и твой похититель. Но все мы как бы часть одного большого вида. К примеру, мне правда лишь восемнадцать лет. Я родилась такой и другой жизни не знаю. Всё в мире для меня так же новой, как, должно быть, для тебя. Наверное, поэтому я так ужасно вожу, в отличие от папы, — она усмехнулась, но не заметив веселья с моей стороны, продолжила: — Другое же дело, Владимир. Он обращённый вампир. Твой похититель тоже. Вот только назвать их равнозначными друг другу нельзя. Пока не слишком сложно?

— Вроде нет, — я смотрела на неё не отрываясь, — Но уже скопилась парочка новых вопросов.

— Дай-ка угадаю, — Диана заехала на школьную парковку: — Один из них касается того, как я могла родиться вампиром?

Я молча кивнула. Диана посмотрела назад и осторожно припарковала машину. Зря она так наговаривала на себя: получилось с первого раза. Переключив передачу на нейтральную, одноклассница заглушила двигатель и отстегнула ремень безопасности, однако выходить из машины не спешила.

— Я успею ответить только на один из этих вопросов до звонка. Какой выбираешь?

Понадеявшись на возможность позднее наверстать упущенное, я решила узнать подробнее о похитителе.

— Моего отца обратил первородный вампир, желая сделать равным. Владимир был учёным человеком давным-давно в Европе. Стремился к науке и познанию, вот только несколько опередил время в котором жил своими желаниями. Его даже хотели казнить, говоря, что отец нарушает естественный порядок вещей, занимаясь врачеванием и спасая предпочтительно тех, кто не мог себе позволить лекаря.

Доброта сыграла с Владимиром злую шутку. Поползли слухи, что он колдун. Отца бросили в темницу и за пару часов до рассвета, когда до публичного повешения оставалась всего ничего, к Владимиру явился человек, в скрывающей лицо мантии. Гость предложил отцу свободу, в обмен на услугу: работать под его началом, пока не наступит новый свет – миллениум, что изменит мир. В те временами все любили говорить загадками и отец принял слова незнакомца за одну из них, подумав, что не может же он правда поклясться кому-то в служении на несколько веков вперёд? Да и какой у отца был выбор?

Желая выжить, Владимир согласился, сам не понимая на что подписывается. Тогда незнакомец протянул отцу склянку с прозрачной жидкостью, веля выпить всё до последней капли. Владимир так и поступил. Яд быстро распространился по его телу безжалостной агонией, — Диана поморщилась и обхватила себя руками, точно ища силы продолжить рассказ. С трудом сглотнув, она продолжила: — Отец рассказывал, как цеплялся за холодную металлическую решётку изо всех сил стараясь удержаться на ногах, но тело било такой дрожью, что это было просто невозможно.

Вскоре он упал на спину, продолжая биться в конвульсиях. Тогда незнакомец просунул руку между решёток, занёс прямо над лицом отца. Когда он сжал руку в кулак, какая-то жидкость начала капать отцу в приоткрытый рот, а незнакомец скомандовал «пей». Думаю, ты сама прекрасно понимаешь, что за жидкость это была. Испив крови первородного, отец и сам, можно сказать, стал почти одним из них, за тем исключением, что не мог также обратить кого-то ещё. Силы его крови не хватит, чтобы позволить другому жить полноценно.

Вампиры, обращённые непервородными, можно сказать, лишены собственного голоса. Их жажда намного сильнее, и они неспособны противиться воли того, кто их обратил. Проще говоря, обращённый слабой кровью обречён провести жизнь в неутолимой жажде, медленно сходя с ума.

Из здания школы глухо донёсся первый звонок на урок. Диане пришлось прервать свой рассказ, и я уже успела пожалеть, что отказалась прогулять. Менять решение было поздно: у входа в школу уже толпились другие ученики, и, должно быть, кто-то из учителей нас тоже успел увидеть.

— В целом, главную разницу, я тебе уже объяснила. Пойдём?

Не дожидаясь моего ответа, Диана открыла дверь и скользнула наружу. Обойдя машину, она открыла багажник и достала из него свою сумку и мой рюкзак. Я поспешила за ней к входу в школу и только перед самыми дверьми смогла нагнать девушку. Диана протянула мне рюкзак.

— Получает, мой похититель был обращён слабой кровью?

Диана кивнула и осторожно осмотрелась по сторонам.

— Давай не в школе, ладно?

— Ладно. Тогда, может, за обедом?

— Хорошо.

Диана отсалютовала мне одной рукой и свернула на лестницу. Удивительно, как легко она передвигалась на таких тонких шпильках, сохраняя при этом красоту движений и мягкость походки, как прирождённая танцовщица. Зрелище на мгновение заворожила меня, однако я быстро опомнилась и тоже поспешила на урок.

В классе уже все разбрелись по своим местам, поэтому моё появление не осталось незамеченным. Все одноклассники смотрели со странным интересом, и я не понимала, чем оно вызвано. Класс был большим, однако и впритык вмещал половину параллели выпускников. Ища свободное место, я быстро уходила вглубь класса, стараясь не мешать учителю. К моему разочарованию свободное место осталось лишь одно.

Ник смотрел на меня виновато и приветственно приподнял ладонь от стола, стараясь не привлекать лишнее внимание. В попытке найти другое свободное место я скользнула взглядом по остальным парта и вскоре сдалась. Отодвинув стул, я села за стол и принялась суетливо доставать из рюкзака к уроку пенал, тетрадь и учебник. Никита выжидающе молчал, позволяя начать мне разговор самой, вот только я не знала, что сказать. Он так странно ответил вчера, точно знал о семье Смирновых намного больше, чем ему того хотелось. То, как хорошо начинался вчерашний день и как странно закончился, уводило мысли в сторону от романтических переживаний. Какие могут быть разговоры о чувствах, когда привычный мир рухнул, а вампиры оказались реальны?

Отчаянно я старалась взять себя в руки и сосредоточиться на теме урока, но всё сказанное учителем растворялось в хороводе беспорядочных мыслей. История о Владимире заставила меня задуматься, как долго он жил, а понимание наличия неких первородных и вовсе ужасало. Неужели сама природа могла сотворить нечто подобное человеку и привязать жизнь вампира к жажде чужой крови? На ум приходили истории о волках – санитарах леса, питающихся слабыми и беззащитными. Хищники удерживали тонкий баланс природы, не позволяя одному виду распространяться по миру настолько, чтобы истребить другие его красоты. Всё в мире казалось взаимосвязанным, а значит, и появлению вампиров должна быть причина. Меня по-настоящему увлекали и пугали рассуждения о неизвестной природе этих существ, которые с виду казались похожими на нас, людей.

Я вздохнула, когда Ник пальцами прикоснулся к моей руке. Она оказалась настолько холодной, будто Каримов только вернулся в класс с улицы. Я посмотрела на него и Ник кивнул в сторону стола, призывая обратить внимание на то, что находилось на нём. Между нами оказалась аккуратно сложенная в четыре раза записка. Осторожно подобрав её, я убрала руки под партой и медленно развернула, стараясь не привлекать внимание учителя. На бумаге аккуратным почерком было написано три слова:

Н: «Ты в порядке?»

Достав из пенала карандаш, я прижала лист в ноге двумя пальцами, стараясь натянуть бумагу, и нацарапала первое, что пришло в голову:

А: «Да. Давно ты знаешь о них?»

Я свернула записку и передала её Никите под партой. Прочитав сообщение, лицо Каримова помрачнело. Какое-то время он сидел, смотря на лист, и вертел в руке ручку, точно не зная, как лучше ответить. Вскоре я увидела, как он пишет ответ, но не смогла рассмотреть слов раньше, чем лист вернулся.

Н: «Давно. Вернее сказать, всегда знал».

Ответ показался мне странный и до жути лаконичным. И почему все в этом городе предпочитали короткие обрывки фраз вместо того, чтобы объяснить нормально? Раздосадованная, я потянулась пальцами к шее, как вдруг наткнулась на пластырь. Слова Ника эхом отозвались у меня в голове, невольно возвращаясь ко вчерашнему дню, а именно к машине, где мы поцеловались. Я только узнала о существовании вампиров и то, как Никита даже не смог оставаться рядом со мной в машине, пока я не обработала рану, навело на определённые мысли. Этого просто не могло быть. Не мог же каждый второй в Ксертони быть вампиром, я брежу. Бывает, заметишь на улице какую-нибудь деталь, которую раньше не замечал, и она преследует тебя везде. Также, должно быть, и с вампирами: раз узнав об их существовании, начинаешь подозревать всех вокруг. Но что если это не паранойя, а внутренний голос предостерегает меня?

Обратившись к последним крупицам здравого рассудка, я решила спросить. Если Каримов знал тайну семьи Смирновы, то мой вопрос мог ему также показаться предусмотрительным и нормальным. Или бы он решил, что я медленно схожу с ума. Выбирать было не из чего, и я пошла на риск, осторожно выведя на бумаге вопрос. Формулировку приходилось выбирать осторожно на случай, если к кому-то ещё в руки попадёт записка. Оставалось понадеяться, что Ник поймёт.

А: «Ты тоже?»

Он ответил немедля и вернул мне сил, внимательно наблюдая за реакцией. Боясь узнать правду, я медлила, не решаясь развернуть записку. Не знаю, какой ответ мог меня обрадовать или же хотя бы обнадёживать. Возможность, что Ник окажется таким же созданием ночи из недобрых сказок, казалась мне ужасающей своей неизвестностью. С другой же стороны, он всегда был ко мне так добр и нравился по-настоящему. С Никитой всегда было легко и комфортно. Я вспомнила очаровательные ямочки, которые проступали на его щеках каждый раз, стоило ему улыбнуться и на душе стало тепло. Потерять такого человека, казалось чем-то пугающим, чем-то неправильным. Раскрыв передо мной секрет, захочет ли он быть со мной? Что, если хрупкий мост, возведённым между нашими душами вчера, мог рухнуть? Об этом мне стоило задуматься прежде, чем задать вопрос, но время нельзя было повернуть вспять. Я развернула записку на столе.

Н: «Я тоже. Но я другой».

Теперь лист лежал между нами, и мы писали продолжение непрерывно, точно медлить больше было нельзя:

А: «Мне стоит бояться?»

Н: «Их? Безусловно».

А: «А тебя?»

Н: «Нет».

Написав короткий ответ, Ник положил ручку и протянул по столу ко мне навстречу раскрытую ладонь. Он оставлял выбор за мной. Смотря на эти золотистые волосы и умоляющие глаза, я не могла поверить, что Никита когда-либо бы пожелал мне зла. Всё внутри меня тянулось к нему, точно бабочка к свету, ища спасительное тепло. Скользкое предостережение, что я ничего не знаю об этих существах, ещё всплывало в сознании, но я была готова рискнуть. Я вложила в его ладонь свою, и Никита улыбнулся, следом прошептав:

— Спасибо.

Когда прозвенел звонок, мы с Ником вместе вышли из класса, держась за руки. Любопытные взгляды преследовали нас, пока Каримов провожал до кабинета в другом крыле. Особенно было заметно удивление Татьяны: стоило нам показаться перед кабинетом биологии, как она, сидя у стены, отвлеклась от конспекта и выражение на её лицо не скрывало искреннего удивления, смешанного с чем-то ещё. Её взгляд блуждал с моего лица на лицо Ника, и я даже громко поздоровалась, надеясь хоть немного смутить одноклассницу, но не тут-то было. Татьяна лишь холодно поприветствовала нас в ответ и с удвоенным интересом принялась изучать содержимое тетради, словно видела его в первый раз.

Никита попрощался со мной у двери, поцеловав в щеку. Стоило ему отпустить мою руку, как эндорфины точно последовали за ним по пятам, растворяя в воздухе все те прекрасные ощущения, что сопровождали нас по пути до класса. Словно вместе с ним уходила и часть сердце, навсегда теперь принадлежащая ему одному. Какая же влюблённость странная штука: окажется человек с тобой рядом и всё внутри начинает трепетать, а мысли виться вокруг него одного, превращая оставшийся мир в незначительный белый шум. Стоит же ему уйти, как ни одна фибра души не дрогает. Когда я читала книги о любви, мне всегда казалось, что это чувство постоянно. Преследует тебя, куда бы ни пошёл, напоминая мелочами о возлюбленном и заставляя искать его лицо среди толпы. У меня всё было не так, точно оттенок доступной влюблённости разнился от той, что использовали кисти великих художников.

Класс оказался наполовину заполнен, когда я прошла внутрь. Соседское место пустовало и, даже зная наверняка, что Эдуард и сегодня не покажется в школе, мне по-своему стало грустно. Я была готова молится всем богам, имена которых была способна отыскать в памяти, лишь бы не корпеть над очередной лабораторной в одиночку.

И мои молитвы были услышаны. В классе раздался звонкий лязг шпилек Дианы, которую, признаться, я раньше никогда не замечала на уроке. Оно и немудрено, ведь всё же я сидела за первой партой. К удивлению, одноклассница подошла к учителю и чуть нагнувшись к нему ближе, продемонстрировала белоснежную улыбку и тихо что-то прошептала, после чего преподаватель мягко отозвался и одобрительно кивнул. Диана казалась довольной итогом короткого разговора и направилась прямо к моему столу, отодвинула стул брата и села.

— Я подумала, что тебе не помешает напарница, пока Эдуард отсутствует, — сказала Диана и принялась доставать тетрадь из сумки.

— Да, было бы здорово. Что у нас сегодня, ты не знаешь?

Диана кивнула на доску и там оказалась округлым подчерком выведенная мелом надпись на самом верху: «Анализ и оценка различных гипотез происхождения человека».

— Ох, — произнесла я разочарованно: — Придётся много читать и выписывать.

— Да ладно тебе, — Диана махнула рукой, после чего подняла со стола в учебник и заглянув сначала в оглавление, быстро нашла нужную тему: — Здесь всего три страницы. Дольше будет таблицу чертить.

Придвинувшись к ней поближе, я посмотрела в учебник и облегчённо выдохнула.

Когда прозвенел звонок на урок, учитель поднялся и закрыл дверь в кабинет. После этого встав у доски, он вслух произнёс тему лабораторной и объяснил, чего от нас ожидает, расчерчивая примерную таблицу. В ней оказалось девять имён, а значит, именно столько теорий нам и предстояло найти в учебнике. Каждый ученик должен был выбрать одну из наиболее близких для себя и объяснить, в формате короткого сочинения, почему она кажется наиболее логичной и подходящей.

Диана настояла на том, чтобы она искала нужную информацию в виде годов жизни составителя, а я заносила их в таблицу. Слаженно работая, мы быстро внесли в колонки все цифры, после чего Диана принялась вслух надиктовывать теории.

— Вот эта мне кончено нравится, — сказала Диана чуть улыбаясь и принялась цитировать: — «Человек – единоутробный родственник, брат всему на Земле живущему, не только зверю, птице, рыбе…, но и растению, грибу… Паче всего сходственность человека примечательно с животными».

— Почему эта?

— Потому что, в отличие от большинства других она не сквозит гордыней, а наоборот воспевает равенство, представляя человека, как собрата всего живого на Земле. Красиво же, скажи?

— Да, но ведь и Дарвинская теория говорит о человеке, как о продукте эволюции, отсылая к животным корням…

Диана подхватила фразу, не дав договорить:

— Но при этом как бы ограждая человека от них, утверждая, что он выше природы и всего происходящего до него. Из Дарвинской теории выходит, что человек на вершине пирамиды, а все создания, населяющие многогранный мир, скорее есть недоразвитые копии, которые не смогли достичь тех же высот.

Я нахмурилась и подтянула к себе поближе учебник, ища глазами другую теорию и вскоре нашла:

— Нет. То, о чём ты говоришь, скорее относится к теории Роббинса. Смотри, — я указала пальцем на нужную строку, и Диана придвинулась ближе. От неё пахло свежестью, точно совсем недавно одноклассница вышла из душа.

— И правда. Роббинс называл животных неудачными попытками создать совершенную форму. Простите, дядюшка Дарвин! — театрально произнесла она слишком громко, что, должны быть расслышал весь класс, однако учитель даже не поднял глаза от лежащей на столе книги. – А ты какую выберешь?

Я задумалась и почесала лоб.

— Не знаю даже. Точно не Исоката с идеей «человек есть человек, потому что говорит». Он, видимо, никогда не встречал воронов.

— А что не так с воронами? – поинтересовалась Диана.

— С ними всё так, просто они говорят не меньше попугаев.

— Вот оно как, — Диана казалась искренне удивлённой.

— В любом случае, мне не очень нравятся все теории, где человека воспевают как вершину творения. Что-то с этим не так.

Диана с интересом всматривалась в моё лицо и после короткой паузы спросила:

— Интересно, ты бы так же рассуждала про вершину творения, если не знала о вампирах?

— Тише! – призвала Диану я и удивилась. В конце концов, это была не моя тайна, чтобы бояться её раскрыть.

— Да не волнуйся ты так, — коротко стриженная озорница демонстративно покрутила головой, а затем провела рукой, указывая на весь класс: — Никто даже не заметил. Людям вообще не свойственно замечать то, что находится у них прямо под носом.

— Ага. Именно поэтому полшколы не сопровождало меня с Ником взглядом, пока мы шли за руки до кабинета.

— С Ником? – переспросила Диана и мне показалось, что я слышу в голосе пренебрежение: — С Каримовым что ли?

— Ну да. Так что люди видят скорее то, что хотят увидеть.

Диана слегка поджала губы и тут же увлеклась чтением учебника.

— И давно вы с ним общаетесь?

— Мы встречаемся, — поправила я.

— Встречаете?! — кажется, Диана едва ли умела сдерживать силу своего голоса. В этот раз даже учитель обратил на нас внимание, предупредительно постучав по столу металлическим концом с виду дорогой ручки.

— Да, встречаемся, — щёки обдало жаром: — Что в этом такого?

— Ты хотя бы знает КТО он? – почти шипя спросила темноволосая одноклассница, делая над собой видимые усилия, чтобы говорить тише.

— Да, он рассказал мне. Почему ты там реагируешь?

— Что он тебе сказал?

— Что тоже вампир.

— Тоже вампир, — эхом отозвалась Диана и взмахнула руками негодуя. – Запомни, Ася: вампир вампиру рознь. Я уже начала тебе это объяснять, но, видимо, опоздала.

— Ты так говоришь, будто общаться можно только с вашей четой Смирновых.

— И Яковлевых, — уточнила она, и я вопрошающе изогнула бровь. Диана тут же продолжила: — Макс и Виола носят другую фамилию. Они действительно близнецы.

Я попыталась вспомнить, как выглядит Максим, но, к досаде, поняла, что видела парня несколько раз в столовой и то мельком. Пожалуй, они действительно были похожи цветом волос, но в остальном сходство казалось почти неощутимым. Виола ассоциировалась у меня с греческой богиней Афродитой, в то время как Макс, пусть и казался не по годам слаженным, не вызывал никаких ассоциаций. Впрочем, мы и не общались вовсе, а активно наблюдать за близнецом Яковлевым у меня никогда не возникало желания.

— Хорошо. Только Яковлевы и Смирновы— славные добродушные вампиры, с которыми можно общаться. Так, получается?

— Так.

Я рассмеялась и думала, что Диана последует моему примеру, однако лицо девушки не выражало ничего, кроме серьёзности.

— Я не шучу.

— Вижу. Вот только мне непонятно, почему я могу, скажем, общаться с тобой, но не могу общаться и, тем более уж, встречаться, с Ником.

— Он опасен.

— Занятно, — я дописала последнее предложение в сочинении и поставила точку. — Про вас Ник сказал то же самое.

Диана прыснула.

— Почему-то я ничуть не удивлена. Как осмотрительно с его стороны.

Каждая из нас погрузилась в проверку сочинений. Диана закончила первее меня и отложила ручку. Она не проронила ни слова до тех пор, пока я не сделала того же. Когда я обернулась на неё, то увидела, что Диана выжидающе смотрит на меня не моргая.

— Ася, тебе правда стоит быть осторожнее с Ником.

— Но не стоит быть осторожнее с тобой? Скажи на милость, почему я должна доверять тебе: девушке, с которой этим утром впервые обменялась, словом, а не парню, который за последние два месяца был всегда рядом?

— Потому что мне от тебя ничего не нужно.

— А ему, получается, нужно?

Диана не успела ответить. Учитель пошёл между рядом и стал собирать листы с итогами лабораторной работы, начав с нашей парты. Я протянула лист, и преподаватель объявил, что мы свободны. Диана шустро собрала сумку и поднялась из-за стола. Я хотела поспеть за ней и потребовать ответ, однако в дверях столкнулась с кем-то, больно ударившись головой, и отшатнулась назад, прижав спасительно прохладную ладонь к ушибленному лбу.

— Ася, прости! – воскликнул Ник и придержал меня за плечи: — Сильно ударилась?

Я лишь молча кивнула. Стоило Каримову ко мне прикоснуться, как знакомые бабочки уже запорхали внутри.

— Ник? Что ты здесь делаешь? Урок же ещё не кончился.

— Нас отпустили пораньше, и решил подождать тебя у кабинета. Заметил, как выходили другие ученики, и решил посмотреть, как идут у тебя дела и тут – бах! Как неловко вышло.

— Ничего, — я потёрла лоб: — Не переживай. Пойдём в столовую? Так чего-нибудь горячего хочется.

— Да, конечно. Можно я тебя угощу? Только не пиццей, — Ник подмигнул.

Заигрывая, я слегка ударила его ладонью в плечо.

— И без похищений, пожалуйста.

— Как скажешь.

В столовой мы сидели за столом в шумной компании одноклассников. С воодушевлением в голосе все обсуждали предстоящую дискотеку, ведь наконец родительский комитет определился с темой: во всяком случае, так направо и налево рассказывала Татьяна.

— У нас будет самый настоящий Хэллоуин! — мечтательно произнесла она, закончив обрисовывать для слушающих подслушанный телефонный разговор матери: — Они заказали столько украшений! Всевозможные светящиеся гирлянды, кто-то из родителей и вызвался вырезать всевозможных приведений из бумаги, а над диджейским столиком разместят самую настоящую резную тыкву. В конце дискотеке ещё и конкурс на лучший костюм проведут!

— А сладкое будет? — неуверенно, но с долей надежды спросила тихая подруга Даша.

— Конечно. Всё будет по-настоящему.

— Готов поспорить, — Андрей провёл рукой указывая на всех девочек, обобщая: — Вы все нарядитесь либо в ведьм, либо в кошек.

Щёки Даши тут же запылали, а взгляд устремился в стол:

— Мне нравятся истории о ведьминских фамильярах… — неуверена произнесла она так тихо, что, даже сидя напротив, я едва ли разобрала слова.

— А вы, мальчишки, как один нарядитесь в зомби, — парировала Татьяна, и отбросила волосы за спину: — В целом, если не помоетесь после физры и пахнуть будете так же.

Андрей поджал губы и свёл брови. Испытывающе он смотрел на Татьяну, точно втайне мечтая, чтобы под ней загорелся стул. Желая разрядить обстановку, я вклинилась в разговор:

— Наверное, я соберу костюм вампира.

Ник, всё это время приобнимающий меня одной рукой за талию, замер.

— Должно быть, это будет отличный костюм. – прозрачно произнёс он и мне оставалось только догадываться, почему эта идея не отозвалась у Каримова с большим энтузиазмом. Мне казалось хорошей шуткой, одеться под стать своей пары, пусть его сущность и не была костюмом. Произнеся идею вслух и встретив неоднозначную реакцию Ника, я успела пожалеть о сказанном. Обернувшись к нему и пытаясь увидеть хоть что-то в его лице, я искала подходящие слова, боясь упустить момент, но меня прервал голос, раздавшийся из-за спины.

— Вампиром? О, как здорово, Ася, — Эдуард усмехнулся: — В готическом стиле или, быть может, что посовременнее выберешь?

Я обернулась и не поверила своим глазам: Эдуард объявился в школе. Как ни в чём не бывало он стоял позади меня, с переброшенный через одно плечо рюкзаком. Медные волосы топорщились и казались влажными. Должно быть, он только пришёл с улицы, где продолжал идти снег.

Татьяна ухватила меня за руку через стол, привлекая внимание.

— Мы можем втроём одеться невестами Дракулы! — с энтузиазмом воскликнула она, переводя взгляд с меня на Дашу: — Как раз по цвету волос подходим.

— Как и там звали? — Эдуард присел за наш стол, присоединяясь ко всеобщей компании. Казалось, большая часть ребят напряглась, но не Татьяна. Она ухватилась за возможность и подалась вперёд, как будто желала продолжить разговор только с ним.

— Верона, Маришка и Алира. Я точно буду Маришкой из-за цвета волос, а Даша — Вероной. Асе как раз тогда достанется Алира. Ты мог бы быть нашим Дракулой, — она подпёрла подбородок раскрытой ладонью и подмигнула Смирнову, растягивая губы в настолько слащавой улыбке, что мне стало противно. Эдуард, как назло, подыгрывал ей, и они принялись ворковать друг с другом, точно два голубя во время брачного танца, обсуждая, какая экранизация с Графом наиболее удачная.

— Я не могу быть Алирой, — произнесла я так громко, что Татьяна всё же обратила внимание.

— Это почему же, Ася?

— Я не рыжая.

— Может и рыжая, но оттенок явно медный.

Татьяна лишь отмахнулась, точно всё было уже решено и всё внутри меня закипало. Она продолжила говорить что-то Эдуарду, притворно смеясь в ответ на каждое его слово. Ну уж нет! Я не дам себя игнорировать.

— Мне не нравится она, как персонаж, так что я не стану наряжаться ей, — с напором продолжила я и Татьяна обернулась вновь ко мне и оценивающе скользнула взглядом снизу вверх.

— Если хочешь, — вступила Даша, точно боясь продолжения конфликта: — Мы можем поменяться: ты оденешься Вероной, а я – Алишкой.

— Ася оденется главной невестой Дракулы? О, тогда я точно в деле, — лукаво сказал Эдуард и краем глаза я заметила, как дрогнула улыбка на лице Татьяны. Наблюдение оказалось довольно приятным, и я тут же подыграла, едва осознавая, что говорю:

— И к конкурсу можно что-нибудь придумать. Например, совместный танец, — сделав небольшую паузу, я выделила голосом продолжение, смотря Эдуарду прямо в глаза и провоцируя: — Твой и мой.

Смирнов не повёл и бровью. Не моргая, он смотрел в ответ, и взгляд этот казался глубоким, старающимся достать до внутренних чертогов сознания, где таился в ожидании коварный план: где номер, там и репетиции, а значит шанса увильнуть от разговора у него не будет, отсидевшись дома. Мне хотелось, чтобы он струсил при всех. Стереть самодовольную улыбку с его лица, но этого не случилось. Эдуард лишь согласился на моё предложение, и, казалось, над столом нависло звенящая тишина, которую нарушила Татьяна недовольным цоком.

В этот момент, я почувствовала, как Ник убрал руку с моей талии, и осознала, что сделала. Как только мне пришло в голову, озвучить идею танцевать с Эдуардом, когда я встречаюсь с Ником? Все глаза за столом были устремлены на нашу пару. Я повернулась к Никите и увидела выражение его лица. Казалось, все его черты померкли, а плечи подняли. Взгляд Каримова блуждал, избегая столкнуться с моим взглядом, точно ища спасательный круг из океана, который только что прилюдно разлился и он тонул в стыде и обиде.

— Мне пора, — Ник поспешно встал и подобрал рюкзак: — Впереди тест. Нужно перечитать конспект.

Протараторил он и поспешно направился к выходу из столовой.

— Ник, постой! — окликнула я, неуклюже пытаясь выбраться из-за стола, и извиниться, хотя что-то внутри мне подсказывало: ни одни слова неспособны сейчас сгладить ситуацию. И всё же, я попыталась догнать Каримова. Стоило мне добраться до выхода, как позади послышались смешки. Какая же я дура.

Нагнать Ника получилось только на лестнице. Сколько я не звала его по имени, Каримов продолжал идти не оборачиваясь. Когда дистанция между нами стала ничтожной, я смогла дотронуться до его плеча, призывая остановиться. Резким движением Ник сбросил мою руку, и внутри меня оборвалось нечто.

— Я хотела потушить, честно. Совсем не думала, что говорю…

— А стоило, — мрачно отозвался он, продолжая стоять ко мне спиной.

Я шагнула на ступеньку, желая обойти Ника и встать лицом к лицу, но он отвернулся вновь.

— Тебе лучше уйти.

Медленно я вновь потянулась к нему:

— Ник, я не хотела.

— Пожалуйста, уйди.

Только сейчас я заметила, как стала напряжена его спина и лёгкая дрожь исходила от всего тела, точно резонируя с окружающим пространством.

— Хотя бы выслушай меня. Для меня ново быть с кем-то вместе и, должно быть, я не всегда думаю, что говорю. Смирнов избегает меня. Даже с утра подослал свою сестрицу с рассказами о том, какая их семья замечательная. Мне хотелось уколоть его при всех, но…

— Но уколола ты в итоге меня. Эдуард, кажется, особенно насладился этим зрелищем! — в гневе он ударил кулаком о перила, и те прогнулись.

Я вскрикнула. Всё произошло так быстро, что я успела испугаться.

— Что здесь происходит? — послышалось позади и Ник обернулся. Привычная тёмная синева его глаз, сменила свой цвет на багровый, хищный.

— Не твоё дело! — воскликнул Каримов в ответ Смирнову.

— Пока твои глаза такого цвета, — Эдуард вытянул шею вперёд и медленно поднялся по лестнице, вставая между мной и Никитой: — Очень даже моё.

На мгновение рука Ника коснулась щёки, и после он поспешил достать телефон, включил фронтальную камеру и посмотрел на себя.

— Чёрт. Кажется, тест придётся пропустить.

— Поезжай домой. — сказал Эдуард повелительным тоном.

— И без тебя знаю, — спуская, Ник толкнул Эдика плечом, а затем наши глаза встретились: — Я позвоню тебе вечером.

Трудно сказать отчего больше я почувствовала облегчение: оттого, что мы ещё сможем обсудить произошедшее или же от чувства миновавшей угрозы.

— Не знала, что у вампиров меняются глаза.

— Ты ничего о нас не знаешь.

— Если избегать меня и не давать объяснений, то и не узнаю.

Эдуард развернулся ко мне и тяжело вздохнул:

— А должна ли?

Вопрос поставил меня в тупик. Я нахмурилась и закачала головой, разгоняя суетливый хоровод мыслей. С каких пор всё стало таким сложным? Мы должны быть простыми выпускниками: думать об экзаменах, веселиться на дискотеках, пытаться нащупать свой путь по жизни, а не раскрывать тайны мироздания и узнавать о существовании мифических существ.

— Если ты так считаешь, то зачем подослал сестру?

— Да потому что твой отец попросил! – в его голосе слышалось раздражение и искренняя усталость. — Я знал, что ты не оставишь меня в покое. Будешь разнюхивать, задавать неудобные вопросы. Но, Ася, тебе ни к чему на них ответы. Живи своей обычной жизнью и забудь о том, что произошло. Скажи спасибо, в конце концов, и разойдёмся.

Я опешила от страстного монолога и только и смогла, что пробормотать:

— Спасибо.

Мы продолжали стоять на пустом лестничном пролёте. Казалось, школа была пуста, и другие ученики до сих пор находились в столовой. Эдуард внимательно рассматривал моё лицо, кусая губы. Казалось, он хотел сказать что-то ещё, но одёрнул себя в немом диалоге. Я продолжала стоять на ступень ниже него, и из-за этого разница в росте была ещё ощутимее. Как Атлант, он возвышался надо мной, заставляя чувствовать себя хрупкой.

— Правда спасибо. И за вчера, и за сегодня.

Только сейчас я заметила, как красивы и теплы его глаза. Как безупречна и чиста белая, словно мрамор, кожа. Неестественно гладкая, без малейшего изъяна или родимого пятна она притягивала взгляд. К ней хотелось прикоснуться. Проверить, так ли безупречна эта гладь наяву или же всё это лишь идеальная маска, таящая внутри стальную крепость.

— Но вопросы ты всё равно задавать продолжишь, — уверенным тоном сказал он, скорее констатируя факт.

— Я просто не смогу иначе.

Он запустил руку в медные волосы и бросил прежде, чем удалиться:

— Уж лучше бы ты всё забыла.

Ко мне за парту на уроке подсела Татьяна и я удивилась. Никогда ещё ранее никто не садился со мной вместе на физике, а уж если это оказалась Ростова — жди беды. Первую половину урока Таня была на удивление молчалива, отчего напряжение росло. Я пыталась вслушиваться в слова учителя, но они смысл ускользал, как бы ни старалась сосредоточиться. В мыслях витали догадки, а взгляд невольно скользил к пустому стулу, где должен был сидеть Никита. Оставалось только надеяться, что с ним всё в порядке. Странно, но мои чувства менялись, стоило ему пропасть из поля зрения. Казалось, внутри меня крепла лишь дружеская привязанность, однако стоило Каримову прикоснуться, как в висках слышалось биение пульса, точно сердце отправлялось вскачь, желая продлить сладостное мгновение. Ничего подобного я не ощущала, думая о нём в классе. Даже прокручивая в голове наш первый поцелуй, теперь он не казался чем-то особенным и желанным, словно внутри меня кто-то дёрнул за переключатель, сменяя одни чувства на другие, более мрачные. Всё хорошее меркло под гнётомстраха, который я ощутила, смотря в алые глаза. Неужели это и есть истинная суть вампира?

Сила, с которой Никита ударил по периллам ужасала. Что, если однажды ему под руку подвернулась я? Даже несмотря на то, как Ник всегда был обходителен рядом и добр, скользкое предположение вызывало у меня дрожь. От неприятного ощущения на мгновение мне показалось, что даже в кабинете стало значительно холоднее и я натянула рукава кофты, насколько позволяла ткань. Это едва ли помогло и тогда я прислонила пальцы к губам и попробовала отогреть дыханием.

— Замёрзла? — спросила Татьяна, впервые заговорив за урок.

Я кивнула и продолжила смотреть на учителя, который держал на раскрытой ладони учебник и выписывал на доске мелом условия задачи.

— Знаешь, это не очень честно с твоей стороны, крутить шашни сразу с двумя крутыми парнями из школы.

На мгновение я потеряла дар речи, не понимая, откуда взялись такие подозрения.

— Ты о чём? Я встречаюсь только с Никитой, — я украдкой посмотрела на Ростову и заметила, как она закатила глаза.

— Да ладно, не придуривайся. К Эдику ты тоже неровно дышишь и даёшь всякие ложные надежды.

— И в чём, по-твоему, они проявляются?

— Как в чём? Что это вообще сейчас было в столовой? Ты со Смирновым откровенно заигрывала.

— И в мыслях не было. Я лишь поддержала твоё предложение.

— Интересная поддержка, — сквозь зубы процедила Таня: — Взяла и пригласила его на медляк.

— Я не приглашала его на медляк, — возмутилась я: — Танцевальный номер мог включить всех нас.

Не зная, как развеяться мысли Татьяны, я принялась врать. А что мне ещё оставалось? Не могла же я рассказать Ростовой свои истинные мотивы. Если бы все в городе знали о существовании вампиров, это вскоре бы стало общественным достоянием. Аттракционом, на который лёгкие на руку быстро бы начали заманивать туристов, однако ничего подобного в Ксертони я не замечала. Раскрывать чужой секрет главной сплетнице школы мне не хотелось, да и подругами мы никогда не были, чтобы делиться сокровенным. Меня раздражало, как Ростова лезла не в своё дело и хотелось дать отпор. Вот только времени на обдумывание, как сделать это достойно, не было, а значит, приходилось импровизировать.

— Мог? То есть всё зависело отчего?

— Я думала, ты поддержишь идею и поможешь организовать, придумаешь хореографию. У тебя отлично получается собирать всех вокруг себя.

Татьяна с недоверием смотрела на меня, однако лёгкая улыбка прослеживалась на её губах, точно слова ей польстили.

— Значит, — медленно начала она: — Никаких видов на Эдика.

Я демонстративно подняла левую руку раскрытой ладонью вверх, а указательным пальцем правой прочертила на груди невидимый крест, подражая на манер клятв из фильмов о подростках.

— Клянусь на сердце.

Ростова довольно ухмыльнулась, и стоило ей повернуться к доске, как глаза одноклассницу округлились. Она шустро ткнула меня локтем в бок и я тоже обернулась. Учитель стоял у доски, скрестив руки на груди. Из-за приспущенных на нос очков в нашу сторону взгляд преподавателя в нашу сторону казался зловещим и не предвещающим ничего хорошего.

— Анастасия Черная, — его басовитый голос разнёсся по классу, как раскаты грома: — К доске.

Никита так и не появился на оставшихся уроках. Никто не поджидал меня на выходе из класса и не провожал до следующего. Я держалась Даши, с которой, к счастью, два последних урока у нас оказались совместными по расписанию. Мне нравилось узнавать её. У нас было много общего: мы любили одних и тех же классиков английской и русской литературы, смотрели «Закрытую школу» и шоу о путешествиях – «Орёл Решка». Как и я, Даша хотела когда-нибудь посмотреть мир. В её списке желаний числилась Япония и Арабские эмираты. Я же всегда хотела попасть зимой на Байкал. Холод страшил меня, однако вера внутри о том, что всё решается правильно подобранной одеждой, ободряла. Фотографии прозрачной и толстой корки льда, с узором из василькового оттенка трещин по всей глади, уходили глубоко вглубь, касаясь тьмы, отчего, казалось, всё озеро промёрзло насквозь. Я представляла, как стою посреди бескрайней гладкой поверхности, вдыхаю морозный воздух и наслаждаюсь безмятежным моментом, единением с естественной красотой природы. Одно это мгновение стоило длительного и дорогого перелёта, разницы часовых поясов и трёх слоёв одежды. В конце последнего урока я показала Даше со смартфона фотографии Байкала из интернета. Она смотрела на снимки с нескрываемым интересом и восхищением, отчего мне стало внутри уютно и тепло.

— Вау! Знаешь, я бы с радостью тоже на это посмотрела.

— Жаль в этом году никак не получится.

— Да уж, — с грустью отозвалась Даша: — В следующем тоже вряд ли. Ехать за такой красотой нужно точно зимой, а кто знает, как пройдёт первая сессия.

— Ты уже знаешь, куда будешь поступать?

— Кажется, да. Думаю всё ещё над факультетом. А ты?

Я подхватила рюкзак и вместе с Дашей пошла на выход из класса.

— Не-а. Я пока даже с городом не определилась.

— Понимаю. Наверное, это трудно: начать все с нуля на новом месте. Я бы так не смогла.

Я пожала плечами. Мы стояли в рекреации на первом этаже. Сбросив рюкзак на ближайшую лавку, я принялась натягивать куртку, а затем повязывать шарф. Насколько можно было судить по виду из небольшого окна у стола дежурного учителя, снег перестал идти. Вспомнив, что Костя из школы меня сегодня не встретит, я случайно выругалась и Даша обратила на это внимание.

— Что-то не так?

— К сожалению, — я достала из кармана телефон, но вспомнила, что не знаю номера Дианы и это расстроило ещё больше. Весь день всё шло совсем не так, как мне бы того хотелось начиная с самого утра, вплоть до этого момента. Нужно было позвонить Косте, но Даша продолжала стоять в дверях в ожидании.

— Ты иди. Мне позвонить папе: Диана должна была подбросить меня до дома, но, похоже, она уже уехала.

—Может, позвонишь ей?

— У меня нет её номера, — от досады я слегка улыбнулась, понимая абсурдность ситуации: я общалась несколько часов подряд о существах, которых считала вымышленными всю свою жизнь, с девушкой, номера, которой у меня даже не было никогда.

— Давай тогда посмотрим на улице. Вдруг она ждёт тебя в машине?

Мне захотелось обнять Дашу. Как островок спокойствия, она привносила здравый смысл в окружающую сумбурную реальность, и я была ей благодарна. Казалось, ещё одно небольшое разочарование и я совсем расклеюсь. В голову на мгновение закралась мысль: вдруг и Даша— не человек вовсе, а, скажем, оборотень? Сколько правды таили в себе сказки, что призваны пугать детей и учить их беречь свою жизнь? Чем дольше я думала об этом, тем больше мне казалось, что я не имею ни малейшего представления о мире, в котором живу.

Размышляя об этом, я вышла за Дашей на улицу и увидела знакомую серебристую машину. Она оказалась припаркована на том же месте, что и утром, вот только Дианы рядом не было. Прислонившись к капоту машины в коротком графитовом пальто нараспашку стоял Эдик. Стоило ему заметить нас, как Смирнов поднял руку над головой и помахал, привлекая внимание. Я сделала шаг в его сторону и заметила, что Даша не спешит поступить так же. Наоборот, она вильнула в сторону, намереваясь уйти, тихо попрощавшись. Но вдруг на пассажирском сидении опустилось стекло и из-за него показалась голова Татьяны:

— Эй, девчонки! Поехали за костюмами. Эдик может нас подвезти.

И когда только Ростова успела спеться с избегающим всех вокруг Смирновым? Даша остановилась, и мы переглянулись, удивлённо смотря друг на друга. Видимо, у нее в голове промелькнул тот же вопрос.

— Не получится. У меня нет с собой денег. — ответила Даша и её вежливая улыбка показалась мне ужасно грустной.

— Не беда. Я заплачу, — отозвался Эдик, обошёл машину сбоку и гостеприимно распахнул дверь: — Садитесь.

Я замешкалась. Диана должна была отвезти меня домой, а теперь получается, что машина у Эдика и они собираются поехать за костюмами. Умом я понимала: нужно согласиться. Так, Татьяна сможет увидеть своими глазами, что у меня нет никаких видов на Эдика. Начатую в столовой историю с невестами Дракулами нужно было довести до конца.

Когда Даша села в машину, я подошла к Эдуарду и прошептала:

— Костя меня не отпустит.

— Откуда ты знаешь?

Вопрос поставил меня в тупик.

— Даже сегодня утром ему нужно было, чтобы кто-нибудь отвёз меня до школы.

Эдуард с пониманием смотрел в мои глаза:

— Он просто боится оставлять тебя одну, его можно понять. Но Ксертоньского маньяка больше нет. И ты, и я это прекрасно знаем.

— Да, но отец всё ещё сомневается. Ему нужно время. Отвези меня сначала домой, пожалуйста.

Глаза Эдуарда округлились. На мгновение он обернулся через плечо и посмотрел на место, где сидела Татьяна. Словно убедившись, что она увлечена разговором с Дашей, он подошёл ко мне ближе, склонился и, почти касаясь уха, прошептал так, чтобы слышала лишь я одна:

— А что если я позвоню Косте и отпрошу тебя?

С весомой долей скептицизма я встретила эту идею. Однако вспомнив, с каким восхищением порой отец говорил об Эдуарде, я согласилась. В конце концов, у них даже были друг друга номера. Смирнов, достав из кармана пальто телефон, несколько раз нажал пальцем на дисплей в разных местах и прислонил трубку к уху. Вскоре он дозвонился до отца и, к моему удивлению, Костя оказался не против поездки. Эдик улыбался, разговаривая с папой, точно этот разговор не только давался ему легко, но и в целом был приятен.

— Ну вот и всё. После я должен отвезти тебя домой. Девочек, разумеется, тоже развезу, но тебя – последней. Тогда и поговорим. — Эдик испытывающе посмотрел мне в глаза, после чего кивнул в сторону пассажирского сидения: — Садись, пока Таня не начала выяснять, о чём мы здесь разговаривем.

Всю дорогу в машине громко играла музыка. Таня попросила у Эдуарда провод и, подключившись к системе, принялась включать танцевальные ремиксы песен о любви из восьмидесятых. Разговаривать было невозможно, да и, признаться честно, я не знала что хочу сказать, поэтому музыка казалась идеальным вариантом: Ростову мы определённо наслушаемся ещё в магазине. Через просвет между сидениями я наблюдала за Эдуардом. Вот рука Татьяны подалась к его губам, держа в них что-то и Смирнов охотно принял лакомство. Видя эту картину, я почувствовала эффект дежавю, и моё сердце неприятно сжалось. И почему Эдуард стал потакать вниманию Ростовой? Могли бы своё воркование вести где-нибудь уединённо. Я почувствовала себя лишним, неуместным зрителем, потому отвернулась к окну. По стеклу на скорости скользили тонкие струйки воды, переплетаясь с друг другом и исчезая под силой скорости. Небо медленно начинало темнеть, придавая осенним краскам леса приглушённый цвет, точно кто-то выкрутил бегунок насыщенности к минимуму. Серый день. Серый город. Всё под стать настроению.

Меньше всего мне хотелось сейчас бродить в поиске костюмов, однако мне слишком нужны были ответы. Чем раньше я во всём разберусь, тем скорее вернусь к нормальной жизни. Буду готова ко всему и не буду пугаться. Наверное. Во всяком случае, мне хотелось верить, что знание развеет тревогу и всё вернётся на круги своя. Я хотела обычный, нормальный выпускной год. С весельем, первой влюблённостью и проблемами с поступлением, а не это всё. Впрочем, что может быть более естественным, чем выбирающая костюмы для вечеринки кучка выпускников? Строго-настрого я приказала себе не думать о плохом и попробовать насладиться сомнительным моментом.

Я ещё никогда не бывала в этой части города. Недалеко от железнодорожных путей, тянулся ряд из выкрашенных в тёмно-зелёную краску гаражей, которые из-за налипшей дорожной грязи казались давно позабытыми своими хозяевами. Напротив них разрастался настоящий лабиринт из крытых торговых павильонов с яркими вывесками и украшенными тематическими витринами. Машина Эдуарда замедлила ход, стоило нам проехать через пропускной пункт. Медленно за окном проплывали выставленные всем напоказ экспозиции с различной мебелью, сантехникой и строительными материалами. Смотря на всё это, в моей голове возникали сомнения, что на этом рынке действительно могло получиться разыскать подходящие костюмы. Ничто не намекало на восточную тематику, которая определённо была нам нужна, если конечно Ростова не решила отступить от канона: все же невесты Дракулы, как явление, мелькали лишь в экранизации «Ван Хельсинга» десятилетней давности и именно на манер загадочных красавиц с открытыми пупками были одеты героини.

Мои сомнения развеялись, стоило машине выехать из-за поворота. Перед нами оказалось крупное одноэтажное здание с заклеенными плёнкой окнами во всё высоту. Рекламные баннеры на стекле пестрели людьми в узнаваемых костюмах из новогодних сказок, мультфильма и даже комиксов, которые последнее время были на слуху.

Перед тем как припарковать автомобиль, Эдик наконец сделал музыку потише. На контрасте с долгожданной тишиной я слышала в ушах продолжительный звон и подумала, что хорошо бы на обратной дороге попросить сделать потише.

Когда Эдуард отстегнул ремень безопасности, я сделала то же самое и собралась уже выйти из машины, как замерла, увидев, как рука Татьяны скользнула по ладони Смирнова поглаживая. К моему удивлению, Эдуард не выглядел так, словно прикосновение Тани было ему неприятно, однако отчего-то во рту я почувствовала горечь и искреннее желание отбросить какой-нибудь колкий комментарий, но быстро сообразила, как неуместно это будет выглядеть: не стоило давать Ростовой повода считать, что мне нравится Эдик.

Обойдя машину спереди, Татьяна приблизилась к Эдуарду. Тот держал руки в карманах пальто, вжав голову в плечи. После тёплого салона авто на улице казалось невыносимо холодно и мне самой.

Дорога к магазину сверкала в свете тусклых фонарей, будто усыпанная мелкой алмазной крошкой. Завораживающий вид обманчиво скрывал опасность, в которую таил в себе лёд: стоило всей нашей компании попробовать перейти дорогу, как подошвы тут же заскользили и тут и там. С координацией у меня всегда было плохо, поэтому я потянула руку на встречу к ближайшей соседке по несчастью – Даше. Она охотно дала подхватить себя под руку и вместе мы мелкими шагами побрели к входу в магазин. Таня, увидев, что придумали мы, тоже не упустила своего и бодро обвилась вокруг руки Эдика. Однако вместо того, чтобы засеменить по дороге, он на мгновенье отставил ногу, а затем как оттолкнулся! Устремляя корпус вперёд, Смирнов уверенно скользил по блестящей глади, увлекая за собой раскрывшую рот в ужасе Татьяну, и, признаться, мне это очень понравилось – едва смогла сдержать смешок.

Когда ноги Эдуарда соприкоснулись с твёрдым асфальтом под входным козырьком, куда не успела добраться наледь, он резко развернулся. Реакция Ростовой оказалась не такой примечательной. Цепляющаяся за Эдика рука соскользнула, и девушка потеряла равновесие. Ещё мгновение и она бы упала, но Смирнов подхватил Татьяну за талию. Как у тряпичной куклы, тело Тани тут же поддалось и выпрямилось ввысь. Всё выглядело так, что помощь однокласснице больше не нужна и падения удалось избежать, но Ростова не была бы Ростовой, если не воспользовалось случаем и тут же прильнула к груди Эдика.

— Ой! — наигранно воскликнула она: — Если бы не ты, я бы точно упало. Ты такой внимательный, Эдуард.

По лицу медноволосого красавца скользнула нежная улыбка. Казалось, меня вот-вот стошнит от изобилия фарса. Тоже мне рыцарь на белом коне.

— Ася? — Даша привлекла моё внимание и чуть сильнее сжала руку: — Ты в порядке?

Только сейчас я поняла, что застыла посреди дороги, наблюдая за развернувшейся картиной, и щёки обдало жаром.

— Да, — неуверенно пробормотала я, придумывая ответ. — Просто в машине немного качало.

Даша тут же запустила ладонь в карман куртки, выудила оттуда мятную конфету в мерцающей голубой обёртке и протянула мне:

— На вот, возьми. Полегчает.

Я почувствовала облегчение, поняв, что моя отговорка прозвучала убедительно и приняла карамель. Для пущей убедительности тут же избавила мятный леденец от упаковки и положила в рот. На языке тут же заплясал сладкий холодок.

— Спасибо.

Эдуард и Татьяна ждали нас у входа, увлечённые тихой беседой. Рука Смирнова подхватила выбившуюся прядь светлых волос Татьяны и заправила за ухо. От меня не укрылось, как скользнули его пальцы по румяному лицу девушки, и я поморщилась.

— Пошли уже внутрь, — громко сказала я, потянула на себя дверь за ручку, и передо мной открылся вид на бесконечные ряды с разноцветными костюмами. Настоящий лабиринт из обрывков всевозможных мастей ткани, увивался змейкой вглубь, точно заставляя покупателя обратить внимание на каждую стойку. Никакой навигации, никаких опознавательных знаков. Бесконечный хаос.

— Боже, — в ужасе проговорила я: — Как же мы отыщем нужное?

Татьяна приподняла брови и посмотрела на меня с лёгкой усмешкой, а затем махнула рукой:

— Отыщем, не переживай. Восточные мотивы в глубине зала справа.

Я брела за идущей впереди Ростовой во все глаза, осматривая свисающие и тут и там с потолка гирлянды, переливающиеся серебряные дождики, а также прочую праздничную атрибутику удивляясь, что в маленькой Ксертони есть настолько огромный тематический магазин.

— И как он окупается? — задумавшись, я случайно произнесла вопрос вслух.

— А чего ему не окупаться? Людям всегда хочется праздника. На всевозможные детские утренники, корпоративы и дни города, народ только тут и закупается. Больше просто негде. Зато один раз съездил и наверняка нашёл то, что искал. Даже на выпускной тут можно платье раздобыть.

— К тому же есть еще и аренда! — подхватила Даша: — Я помню, как мы в прошлом году для конкурса талантов здесь костюмы собирали.

Татьяну утвердительно качала головой на каждое Дашино слово, как бы подчёркивая её правоту.

— А в школе часто проходит нечто подобное?

— В основном по весне. Ещё успеешь поучаствовать, если не сильно засядешь за учебники, — Татьяна обернулась и подмигнула мне: — Ну вот мы и пришли.

Перед нами оказалась стена, на которой вся высота оказалась увешана расшитыми каменьями и стразами топами для восточных танцев всевозможных ярких цветов. Одни были с воздушными воланами на рукавах из лёгкой ткани, другие имели разрезы, приоткрывая плечи. Взгляд мелькнул к вульгарным лифам, что можно было одеть вместо топа. Их чашки так же были расшиты блестящими каплевидными стразами, а от центра тянулись золотистые цепочки, симметрично расходящиеся в стороны и визуально увеличивающие грудь. В таком я на дискотеку точно не пойду, чтобы там не говорила Ростова. К моему несчастью, именно за таким Татьяна уже и потянула руку.

— Фуксия — определённо мой цвет! — она отогнула информационную бирку внутри чашечки: — Даже размер подходящий!

Я невольно скользнула взглядом от её груди к лифу и была готова посмотреть на любые деньги, что Татьяна врала. Такие крупные чашки, должно быть, предназначались пышной груди, на который Танины два небольших холма едва ли были похожи. Впрочем, я не была уверена, что действительно знала, как должен выглядеть четвёртый размер. К семнадцати годам у меня самой был в лучшем случае второй, который едва ли бросался в глаза, стянутый спортивным лифом.

— Такой формат точно не моё, — быстро сказала я, пока Даша не принялась выбирать похожий. – Думаю, для школьного мероприятия лучше взять что-то более сдержанно.

— Так где ещё красоваться, как не на школьной дискотеке!

— Ну, — немного смущённый Эдуард стоял чуть позади нас и разглядывая наряды, я успела позабыть о его компании: — Я согласен с Асей. Учителя не поймут, если вы придёте в расшитых бюстгальтерах.

— А могут ведь и вовсе не пустить, — настороженно предположила Даша, и я почувствовала облегчение оттого, что большинство разделяло моё мнение.

Татьяна недовольно цокнула и глубоко вздохнула. Плечи девушки опустились, и она отступила на шаг от развешенной одежды, жестом приглашая меня вперёд.

— Раз Ася лучше знает, то пусть и выбирает нам костюмы. Но чур я ставлю номер и не потерплю никаких возмущений!

— А как же командная работа? Единство и сплочённый дух? — казалось, говоря это, Эдуард над ней подшучивает, но Таня восприняла его слова всерьёз.

— Кто-то же должен быть лидером.

Я охотно принялась изучать содержимое вешалок, перебирая одну за другой и стараясь подобрать всем трём девушкам перекликающиеся образы. Увлечённая процессом, я не замечала, как идёт время. Одноклассники, полностью положившись в выборе на меня и, должно быть, испытав облегчение, ушли в зал искать склянки с искусственной кровью и накладные клыки.

Вскоре мне удалось собрать для каждой девушки по три комплекта и разыскав Таню с Дашей в зале, вместе мы отправились в примерочные. Эдуард выбрал для себя только бархатный двусторонний плащ, что с одной стороны был оббит ярко-алым материалом, а с другой – чёрным. Остальную часть костюма, по его заверения, он легко подберёт дома из личного гардероба. Имея короткое удовольствие пообщаться с одной из его сестёр, я не сомневалась, что Диана наверняка также приложит костюму руку — уж больно сведущей в моде девушкой она казалась. Стоя на кассе, я заметила, как Смирнов потянулся к внутреннему карману пальто и достал оттуда кошелек

. — Может, возьмём в аренду? Получится наверянка дешевле

. — Пустяки, - добро отозвался он: — Воспринимай это как запоздавший подарок.

— Подарок? К чему? — К приезду в Ксертонь. — Только прощальный не нужно покупать, ладно? — Ты собираешься уехать назад, в Ростов? — в выражение его лица что-то узменилось. Казалось, я видела тревогу в сведенных к переносице бровям, но быстро отмахнулась от этой мысли. Удивительно, но я никогда не говорила Эдуарду откуда приехала. Должно быть, он узнал это от Кости.

— Ещё не решила, — заметив, что Таня с Дашей приближаются к нам, держа баночки с гримов в обеих руках, я стала говорить тише и к моему облегчению, Смирнов сразу переключил внимание на одноклассниц.

Когда с покупками было покончено, Эдуард торжественно за всё расплатился и был награждён скромным спасибо от меня с Дашей и поцелуем в щеку от Татьяны. Что-то между этими двумя определённо начиналось, и я не могла понять, что переменилось в привычной нелюдимости Эдуарда, раз он с такой скоростью спешил закрутить роман ни с кем-нибудь, а с Ростовой. Этих мальчишек одним умом никому не понять, хотя я могла только догадываться об истинном возрасте Смирнова.

Смирнов вставил ключ и повернул. Мотор тут же тихо заурчал, обещая своим пассажирам скоро тепло. Достав телефон из кармана пальто, Эдик расположил его на держатели и включить приложение навигатора:

— Кого отвезти первой?

— Меня, пожалуйста, — тут же отозвалась Даша и подалась вперёд, таким образом оказавшись между передними сидениями: — Я на Лермонтова живу, дом 5.

Эдик кивнул и тут ввёл первые буквы названия. Приложение оказалось шустрым и отобразило приближённые варианты, отчего дальнейший ввод окончился только уточнение номера дома.

— А меня последней, — сказала Татьяна, и даже не видя её лица, из-за того, что я сидела прямо позади неё, по медовому голосу в голове быстро рисовалась картина, как одноклассница улыбается одними лишь губами, томно смотря из-под густых чёрных ресниц. Ростова всегда так делала, стоило Эдику появиться поблизости.

— Этого обещать не могу, — извиняющимся тоном, будто Смирнову и вправду жаль, произнёс тот: — Я обещал отцу Аси, что привезу её домой. Знаю дядю Костю, без чашки чая меня вряд ли отпустят.

— Ничего, — Таня сделала многозначительную паузу: — Я подожду.

Но Эдик, услышав это, лишь мягко улыбнулся и отмахнулся.

— Не стоит. В школе завтра увидимся.

Повисла пауза. Даша следила за диалогом, поворачиваю голову то в сторону Эдуарда, то в сторону Татьяны и казалось, что это зрелище крайне её занимает. Стоило разговору закончиться, как, поджав губы, одноклассница скользнула, точно пытаясь остаться не замеченной на заднее сиденье, и подарила мне странный взгляд, едва приподняв брови несколько раз, который должен был о чём-то рассказать, но непонятно что.

Эдуард пристегнул ремень безопасности и окликнул меня, призывая сделать тоже. Всё же ответственность лежала на пассажиров в первую очередь на водителе. Немедля я удовлетворила его просьбу и быстро нащупала ремень извиняясь.

Обратная дорога хотя бы не сопровождалась отвратительной музыкой из телефона Тани. Мы обменивались идеями для номера, понимая, что выступать придётся не на сцене, а в самом центре зала, под светом софитов. Это усложняло задачу, ведь предстояло показать нечто удачное и тематическое, опираясь одновременно на несколько ракурсов. В одном все одноклассники были едины: все действия должны иметь начало от Дракулы. А вот со стилем и подачей о подобном духе оставалось только мечтать.

Мне хотелось, чтобы танец был с классическими элементами. Чтобы рассказывал историю любви и восхищения каждой жены перед Дракулой, подчёркивая разницу в характерах женщин, желаниях и воплощениях.

Татьяне же хотела поставить простой танец, который скорее разогреет толпу. «Завирусится», как она говорила и разойдётся по социальным сетям. Ростова не была бы Ростовой, если бы не рассчитывала выжать из публичного впечатления заветный максимум. Девушка, которая привыкла блистать, никогда не захочется перестать. У меня не было сомнений, что вся школа будет пристально наблюдать за нашим номером из-за присутствия в нём Эдика. Даже спустя несколько лет после переезда о его семье шептались, строили всевозможные сплетни, и я искренне не понимала почему. Интересно, продолжали бы жители маленькой Ксертони с таких воодушевление разгадывать каждый жест четы Смирновых, зная об их тайне? Как бы они относились к семье тогда?

Даша и Эдик не высказывали собственных идей, однако активно рассуждали о плюсах и минусах предложенных. Эдуард казался сторонником идеи с классическими нотами, однако у него были некоторые сомнения, что такой номер может оказаться призовым. Отчасти я была с ним согласна, за одной небольшой поправкой: только от нас зависело, сможет ли танец прикоснуться к душе смотрящих и донести тут трогательную историю, что уже выстраивалась в моей голове. Кратко описав свои ожидания, я встретила поддержку даже от Тани. Дело оставалось за самым сложным, а именно подобрать музыку и придумать движения.

Когда автомобиль остановился у Дашиного дома, мы договорились, что этим же вечером каждый подумает над номером. Эдуард вышел из машины и помог даже достать из багажника пакет с её костюмом. Когда мы с Татьяной остались одни, одноклассница отстегнула ремень безопасности и протиснула голову между передними сиденьями:

— А круто ты придумала. Так, каждая каждая сможет и сольно недолго потанцевать с Эдуардом. Я жду не дождусь! Спасибо тебе большое, подруга.

У меня ещё шире раскрылись глаза от услышанного. Казалось, слово «подруга» произвело на меня больший эффект, чем я сама того ожидала, однако было внутри что-то ещё, заставившее сердце болезненно сжаться.

Татьяна жила в паре кварталов от Даши, в секторе с частными домами. К моему удивлению, на заезде даже оказался пропускной пункт с охранником, который тут же вышел из будки и не признав номера, подошёл к водительскому сидению, светя фонариком прямо в лицо водителю. Эдуард опустил стекло, и Таня отстегнула ремень и перегнулась через сидение, улыбаясь и приветственно маша рукой охраннику.

— Добрый вечер, дядя Жора! Это ко мне, на 138 участок.

В рассеянном свете от фонаря плохо читались черты лица грузного мужчины в чёрной форме. Казалось, свет подчёркивал глубокую паутину из морщин на сморщенном лбу и пышные, топорщащиеся в стороны смолянистые брови. Увидев Татьяну, выражение лица мужчины смягчилось, однако улыбки так и не последовало.

— Проезжайте. — отбросил он громко и развернулся, направившись в сторону будки. Мгновение и железные ворота разошлись в стороны, пропуская авто. Эдуард вёл машину медленно, следуя указаниям Тани и вскоре затормозил напротив двухэтажного уютного дома из кирпича, как мне показалось телесного цвета. Впрочем, об истинном цвете оставалось только догадываться, ведь город давно утонул в ночной мгле. И как только Татьяна добирается до школы без машины, петляя по всем этим длинным улочкам?

Я попрощалась с Ростовой в машине, и та поспешно выпорхнула из авто, перехватывая Эдуарда у багажника. Будто специально, она привела его к капоту так, чтобы я могла видеть всё происходящее. Татьяна смотрела высокому Эдуарду в лицо и мягко улыбалась. Они о чём-то говорили, но из-за закрытых стёкол было невозможно расслышать суть. Эдуард взял руки Ростовой в свои мягким движением и прижал ладони к своей груди. Её глаза заблестели то ли от счастья, то ли от слёз. Она внимательно слушала, не перебивая, то и дело кивая, хватая каждое сказанное Смирновым слово..

Выражение лица казалось полным надежд, но чем дольше их разговор продолжался, тем больше мне казалось, что искренность меркнет. На место ей пришла непробиваемая маска, которую я хорошо знала по школе. Эдуард осторожно отпустил руки одноклассницы и, она тут же прижала их к своей куртке. Смирнов наклонился с высоты своего роста и бегло поцеловал Таню в щеку, однако радости за этим не последовала. Взгляд девушки померк, устремляя в пол. Она сказала что-то ещё, натужно улыбаясь, а затем подняла пакет с костюмом и прошла в дом. Эдик проводил её взглядом до самой двери и, я почувствовала необъяснимое облегчение.

Он молча вернулся в автомобиль и потянулся за ремнём безопасности, переключил передачу. Машина мягко тронулась, увозя нас подальше от идеальных улочек, выбивающихся из общего вида Ксертони. Казалось, мы находимся не просто в другой части города, но и вовсе в чужой стране – настолько аккуратные здания за высокими кирпичными заборами выбивались из шарма маленькой Ксертони.

— Мама всегда хотела, чтобы мы жили в чём-то подобном, — сама не знаю для кого, произнесла я, указывая на небольшой белым дом с просторной верандой и яблоневым садом. Голые ветви деревьев красиво извивались и с такого расстояния казалось, что даже самые тонкие из них тянутся к соседним, желая переплестись в единую паутину. В отличие от остальных, этот дом не был обнесён забором, точно приветливо приглашая на свой порог каждого, кто желал согреться с дороги.

— Но мечта так и не стала явью?

Я помотала головой, провожая отдаляющийся в окне в дом, пока на смену ему не пришёл очередной неказистый забор из кирпича и смолянистого оттенка стальных прутьев в причудливых формах.

— Нет. В кармане никогда не водилось лишнего до последнего времени, сколько бы мама ни работала. Должно быть это сложно: ничего толком не умея, пытаться заботиться не только о себе, но и растить дочь в полном одиночестве.

— Я думал, твоя мать замужем, — в удивлении отозвался Смирнов.

— Да, вышла совсем недавно. Никогда бы не подумала, что даже в таком возрасте люди продолжают влюбляться, но, кажется, у мамы это получилось.

— Ты поэтому уехала?

— И да, и нет, — я задумалась, вспоминая лето. – Во всяком случае, мама ни о чём таком не просила. Я не могла продолжать смотреть, как она разрывается между привычной жизнью и новой, которую едва ли успела построить. Уехать к Косте казалось хорошей идеей.

Я замолчала, вспомнив родное лицо матери. Её привычку забывать, где и что лежит; маленькие карандашные зарисовки, разбросанные и тут и там по дому. Я скучала по ней. Ни один телефонный звонок не заменит человека рядом.

— Казалось? — уточнил Эдуард, сделав голосом акцент на окончание: — Ты всё же планируешь вернуться?

Я пожала плечами, не зная, что ответить и обернулась к Эдику. Разглядывая его серьёзное лицо, обращённое к дороге, я в очередной раз удивилась точёным идеальным чертам и подумала, что ему бы сниматься для журналов одежды или вовсе ходить по подиуму, но никак не учиться в старшей школе. Перед людьми с такой внешностью любые дороги могли быть открыты, стоило им только захотеть. Ни я, ни тем более моя альбиноска-мать, даже мечтать бы не осмелились о таком.

— Ты уже знаешь, что будешь делать после школы?

— Скорее да, чем нет. А ты?

— Скорее нет, чем да, — отозвалась я. Внутри разрасталось грустное чувство. Оно было таким вязким и всепоглощающим, что, казалось, впереди ждёт кромешная тьма, а мне так хотелось бы дотянуться до света. Почувствовать почву под ногами и, оглядываясь на своё прошлое, точно знать: я всё сделала правильно. Но в чём заключалось это «правильно» сейчас едва ли представлялось.

Рассудив, что момент подходящий, я решила сменить тему:

— Ты специально отправил ко мне Диану?

Эдуард многозначительно промолчал, сведя брови. Он смотрел не отрываясь на дорогу, которая после заката казалась совсем пустой, точно с уходом солнца вся жизнь в Ксертони остановилась.

— Она рассказала о вашем отце. О том, каким он был до того, как обратиться.

— В отличие от нас, у отца был выбор. Нас же никто не спрашивал. Во всяком случае, меня и Диану.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве Диана не объяснила? — в голосе звучало искреннее удивление: — Мы рождены такими.

— И давно?

— Что «давно»?

— Давно вы родились такими?

Эдуард повёл одним плечом и неоднозначно покачал кисть из стороны в сторону:

— Если брать в расчёт возраст отца, то нет. Я чуть старше тебя, как и Диана. Нам уже исполнилось по восемнадцать.

— Но как такое возможно? Вы же не близнецы?

— Нет. — Эдуард ответил чуть тише и помедлил прежде, чем продолжить: — У нас разные матери и отцы.

Настало время мне в недоумение свести брови.

— Но зовёте отцом вы одного человека?

Эдик кивнул:

— Владимир воспитал нас обоих. Моя мать была влюблена в другого вампира и умерла, подарив мне жизнь. Она знала кто он, знала ЧТО он и всё равно решилась выносить дитя. Отец повстречал её, когда было ещё возможно всё исправить: спасти её жизнь, оборвав мою так и не начавшись, но она не смогла. Всё думала, что тот вампир вернётся, услышав о ребёнке.

В салоне было темно. Стоило машине выехать на шоссе, как свет от близстоящих фонарей то и дело принялся касаться лица Эдуарда, освещая натянутую маску, едва скрывающую боль. Я разглядывала Эдика и создавалось впечатление, что стоит ему продолжить рассказ, и маска треснет, обрушив водопад из неудержимой боли, которая следовала за юным вампиром по пятам. Должно быть, это тяжело: знать, что своим существованием ты обязан жизнью потенциально самого родного и самого дорогого человека.

— Но этого так и не случилось?— с осторожностью спросила я, готовясь в любой момент отступить. То, что рассказывал Эдик, было слишком личным. Не этого я ждала, в надежде узнать о вампирах больше.

—О, нет, — Эдуард улыбнулась новой, злой улыбкой от которой внутри у меня всё похолодело: — Он не объявился, даже когда Владимир отправил тому письмо. «У вас родился сын» — гласила первая строка. Адрес прилагался. В дверь так и не постучали.

— Может, письмо затерялось? — с отдалённой надеждой проговорила я, сама не зная, кого этой мыслью пытаюсь успокоить: себя или Эдика.

— Не думаю. Он знает, я уверен. — когда Эдик опомнился от воспоминаний, глаза его округлились при виде красного сигнала светофора и он быстро затормозил. Это произошло с такой силой, что моё тело подалось вперёд, но, к счастью, удержалось ремнём безопасно на месте. Я сильно испугалась и даже не успела выставить руку. Эдуард извинился, и машина съехала в шоссе, петляя по знакомым улочкам ближайших к дому окрестностей. Только на подъезде к моему району, Смирнов вновь нарушил тишину:

— Каждый год в день моего рождения я хожу на могилу матери и приношу цветы. Знаешь, что я всегда замечаю и почему уверен — он знает?

Эдуард обернулся на мгновение ко мне, и я покачала головой.

— На могиле всегда уже возложен другой букет из свежих белоснежных хризантем — любимых цветов моей матери.

— Их мог приносить и кто-то другой из родственников. Например, твои бабушка или дедушка. Быть может, у матери были братья или сёстры?

— Вряд ли. Она росла в детской доме. У неё совсем никого не было. Когда мне исполнилось тринадцать, я хотел найти других родственников, но тщетно. Владимир помогал мне всем, чем мог. Правда оказалась довольно болезненна. Единственная семья, которая у меня есть – та, что подарил доктор Смирнов. Теперь другой мне и не нужно.

Эдик припарковал машину напротив подъезда и заглушил двигатель. Почти синхронно мы выбрались из машины, вот только я умудрила поскользнуться на льду. К удаче успела ухватиться за раскрытую дверь и удержаться на ногах. Эдуард ничего не заметил, пока отпирал багажник и доставал оттуда пакет с костюмом. Обойдя машину, я подошла к нему и потянулась к ручкам, вот только Эдуард тут же отдёрнул ношу.

— Я донесу, не переживай.

— Не обязательно провожать меня до подъезда.

— До подъезда? О, нет. — Эдуард ухмыльнулся. На прекрасном лице не осталось и следа грусти. — Константин мне голову оторвёт, если я не поднимусь вместе с тобой в квартиру. Готов поспорить, что за хлопоты мне ещё полагается и чашка чая.

Смирнов направился в сторону подъезда, и я поспешила за ним, раздумывая уткнувшись в ворот куртки носом.

— Ты как-то притихла. Хочешь что-то спросить?

Он обернулся, дойдя до двери и выжидающе посмотрел на меня. В голове крутили вопросы. Один казался неудобнее другого. Озвучить их было страшно, боясь показаться слишком навязчивой, а того и хуже – глупой. С другой стороны, рассудив, что Эдик создал возможность, глупо было упустить шанс, и я рискнула.

— А разве вампиры могу пить что-то кроме крови? — вопрос показался мне недостаточно точным, и я поспешно добавила: — Или у вас только с едой проблемы?

— Да нет, никаких проблем ни с тем ни с другим. Мы же не мёртвые, в конце концов, как любят считать. Вполне себе живые. Все процессы в организме скорее происходят несколько иначе, чем у людей. Есть нюансы для каждого вида, но если мы говорим о рождённых вампирами, то нам проще всего: наша жажда не так сильна, как у обращённых и мы нуждаемся в крови намного реже физически, психологически и так далее. Это если очень коротко ответить. Отец тебе может объяснить со всеми известными нюансами, а теперь открой уже дверь.

Глава 6. Тревожный звонок

Поднявшись на этаж, я достала из рюкзака ключи от квартиры. Стоило распахнуть дверь, как с кухни послышался голос Кости. Тот с кем-то говорил о предстоящей дискотеке, и это показалось мне странным: неужели родительский совет и до него добрался? Как странно.

Эдуард громко захлопнул входную дверь и голос сразу затих. Послышались поспешные шаги.

— Папа, я дома! — крикнула я, и тут же нагнулась, чтобы снять обувь.

— А, Ася и Эдик, — Костя появился в коридоре: — Я же говорил, что они скоро объявятся! — жизнерадостно произнёс отец и фраза показалась мне странной. Неужели он был не один?

Подняв голову, я убедилась в этом: позади отца стоял Ник. Несмотря на приподнятое настроение отца, казалось воздух в коридоре наэлектризовывался, пока Каримов и Смирнов смотрели на друг друга не моргая. Точно пытаясь защитить от непредвиденного, Эдуард шагнул вперёд, вновь разграничивая пространство между мной и Никитой. Это не ускользнуло от отца. Немного растерянно он смотрел то на одного парня, то на другого, пытаясь оценить ситуацию.

— Ты же говорил, что вечером позвонишь? — спросила я Ника, пытаясь понять, стало ли ему лучше после развернувшейся сцене в школе. Оттенок глаз казался светлым, без какого-либо намёка на агрессивную красноту, будто Никита снова был собой. Однако я до сих пор не могла расслабиться, находясь рядом с ним, чувствуя тревогу. — Я и звонил, — он с отвращением одарил Эдуарда взглядом, полным неприязни: — Вот только ты трубку не подняла. Я начал волноваться и приехал.

Я тут же нащупала в кармане куртки телефон. Стоило дисплею загореться, как выскочило оповещение о четырёх пропущенных звонках: трёх от него и одного от Кости.

— Должно быть не слышала из-за музыки. Татьяна очень громко включала в машине.

— Ага. Или просто была слишком увлечена чем-то другим. — он прыснул и с вызовом посмотрел мне в глаза, точно знал, что происходило во время поездки получше, чем я сама: — Или кем-то.

От подобного предположения я опешила. Меня будто окатили ледяной водой, и это чувство показалось более, чем отрезвляющим.

— Да что на тебя нашло? Я тебя не узнаю.

Каримов прикусил губу, останавливая все непрошеные слова, и было непонятно: хотел Никита хорошо их обдумать или же просто не хотел устраивать разбор полётов при Косте. Никто не решался заговорить, чувствуя скованность. Казалось, даже отцу некомфортно, хотя в отличие от нас троих он будто бы прекрасно осознавал, что происходит, и решил взять ситуацию в свои руки. Отец ободряюще похлопал Ника по плечу, а после того как привлёк Каримова внимание, кивнул в сторону кухни:

—- Завари-ка нам ещё чайку, — Костя перевёл взгляд на меня и Эдика: — А вы давайте уже раздевайтесь и проходите. Нечего в коридоре отношения выяснять. Костя присоединился к Никите на кухне, дав нам небольшую передышку.

— М-да, — прозрачно пробормотал Эдик, вешаю куртку: — Вечер становится всё интереснее.

— Прости за это всё. — я развела руками, чувствуя вину за происходящее. Услышь я звонок, ничего этого бы не было.

— Тебе не за что извиняться. Это всё твой дружок.

Слово резало слух, и я непроизвольно поморщилась.

— Не называй его так.

— Не называть как? Он же твой парень.

— Да, — произнесла я звонко и уверенно, стоя напротив Эдуарда: — Он мой парень. Пожалуйста, не называй его «дружок», как какую-нибудь собаку.

— А тебе что, не нравятся собаки?

— Нравятся, — я пошла в сторону кухни: — Но с ними я не встречаюсь.

Мой ответ отчего-то позабавил Эдуарда, и он искренне рассмеялся, хотя я не нашла ничего смешного.

— Это пока, — отозвался он, когда смех утих, но не успела я спросить, что он имеет в виду, как две пары глаз выжидающе уставились на меня с дивана. Никита и Костя сидели на расстоянии друг от друга. Свободным оставалась место между ними, а также рядом с Костей, на изгибе, ближе к подлокотнику. Я выбрала второе, решив оставаться поближе к отцу. К тому же именно отсюда открывался удобный вид на всех троих. Вряд ли Костя смог бы противостоять вампиру, если тот разбушевался, однако папа есть папа для дочери. Рядом с ним я почувствовала себя увереннее и сильнее.

Никита недовольно цокнул, стоило меня опуститься рядом с Костей и потянулся к кружке, промачивая горло перед дальнейшим разговором. На столикенапротив меня кто-то предусмотрительно уже поставил чай. Должно быть, отец догадывался, что я выберу именно это место. Эдуард сел между Костей и Ником с такой лёгкостью, будто происходящее доставляло ему скорее удовольствие и это раздражало. Не хватало ещё, чтобы он спровоцировал Ника и у того вновь покраснели глаза. Как это объяснить при Косте? Я боялась даже представить.

В это мгновение ко мне пришло неприятное осознание, что встречаясь с Ником такие опасения всегда будут преследовать меня, как бы мне ни хотелось обратного. Природа Каримова однозначна и, наверное, неизменна. Должно быть, если и существовало лекарство от вампиризма, он давно бы его на себе опробовал. Во всяком случае, видя, какие трудности он может испытывать во время гнева, складывалось такое впечатление. Ещё столь многое мне предстояло узнать о вампирах, однако я только сейчас осознала, какую опасность привлекла в собственный дом и семью, выбрав Никиту своей парой.

Все молчали. Никто не знал, как начать разговор. Костя сложил руки перед собой, облокотившись о ноги. Проницательный взгляд блуждал по лицу каждого из нас, и только Эдуард не сводил к отца глаз, готовый ко всему.

— Как съездили за костюмами? Нашли что-нибудь? — спросил Костя, обращаясь к Эдику.

— Да, всё хорошо. Костюм Аси в пакете, в коридоре.

— Что в итоге планируете ставить? Я слышал, тема дискотеке Хэллоуин.

— Татьяна предложила нарядиться нам с Дашей невестами Дракулы, — вступила в разговор я: — Эдик будет за него.

Никита бросил на меня испепеляющий взгляд с прищуром. Ему явно не нравилась эта идея точно так же, как в столовой, однако при Косте он ничего не озвучил, продолжив сидеть с недовольным видом.

— Невесты Дракулы… — задумчиво сказал отец и почесал затылок: — Что-то знакомое. Не могу вспомнить.

— Был такой фильм про Ван Хельсинга, где у графа было три жены, и они терроризировали деревню, желая оживить потомство.

— А-а-а, это который с молодым Хью Джекманом?

— Ага, он.

Костя выглядел заинтересованным:

— Неплохо Танюшка придумала! А что за номера будут у других ребят, уже знаете? Вдруг с кем-то совпадёте.

— Вряд ли, — добавил Эдик с лёгкой ухмылкой: — Вампиры не очень-то популярны в наших краях.

Отец одарил Смирнова странным взглядом, за которым последовала непродолжительная пауза. Тон отца изменился, когда он сказал:

— И правда. В Ксертони всегда больше на слуху были оборотни.

— Действительно, — к моему удивлению, Никита и Эдуард отозвались хором, словно только мне из всех присутствующих была неизвестна настоящая история Ксертони.

Желая их разговорить, я постаралась как можно менее навязчиво поинтересоваться:

— С оборотнями тоже связаны какие-то легенды в Ксертони? Мне пока обещали рассказать подробнее только о вампирах.

— Это кто тебе обещал? — впервые за разговор вступил Ник.

Я замялась, боясь снова его разозлить. К моей досаде, ответить Каримову поспешил отец:

— Семья Эдуарда любезно предложила рассказать Асе побольше о городе. Думаю, раз ксертоньского маньяка уже поймали, просвещению Насти не будет никак проблем, — Костя довольно улыбнулся и отпил чая из кружки, после чего громко поставил её обратно на стол, удерживая всеми пальцами: — Ты тоже мог бы присоединиться.

Эдуард вопрошающе изогнул бровь, смотря на отца. Всё в его позе говорило о том, что Смирнов считал это плохой идее. Однако вслух он сказал с наигранной вежливость:

— Обязательно. Никите стоит только попросить.

— Ещё чего, — прыснул в ответ Каримов и сел на самый край дивана, точно готовясь чуть что подскочить с места. Этого ещё не хватало. И чего он только так завёлся снова?

— Ник, успокойся. Ты ведёшь себя странно последнее время.

— Странно? Я веду себя странно? — затараторил он на повышенных тонах и отец напрягся. — Хочешь знать, почему, Ася?

Я кивнула, смотря на Каримова во все глаза. Казалось, стоило моргнуть, и его глаза вновь бы налились красным.

Ник поджал губы, собираясь выплеснуть мне в лицо все скопившиеся чувства, как вдруг громко зазвонил телефон Кости. Он не стал поднимать и ответил прямо, сидя на диване, жестом подтянутой кверху ладони призывая нас подождать.

— Да? — ответил он в смартфон.

Разобрать слова звонившего не получилось, даже сидя рядом с Костей. До меня доносился только бессвязный шум из, как казалось, нечленораздельных слов. Кто-то говорил очень быстро и на мгновение мне почудилось, что я слышала этот голос и раньше.

Лицо отца посерьёзнело. Он смотрел неотрывно на невидимую точку на столе и молча слушал говорившего. Когда человек по ту сторону замолчал, Костя тяжело вздохнул и провёл по лицу рукой, точно пытаясь снять с себя груз от дурных новостей:

— Я сейчас позвоню на работу, отпрошусь и посмотрю билеты. Прилетим первым же рейсом, как сможем, обещаю тебе. Главное, не волнуйся и постарайся лечь спать.

Голос в трубке снова обеспокоенно зазвучал и моё сердце зашлось галопом, когда я поняла, кому он принадлежал: звонила мама.

— Мария, пожалуйста, успокойся. Мы со всем справимся, как семья.

В растерянности я смотрела на отца, представляя худшее. Одно я знала наверняка: мама жива и смогла позвонить отцу, но случилось что-то страшное. Настолько страшное, что, кажется, нам придётся приехать в Ростов как можно скорее.

Отец попрощался с матерью и положил смартфон на стол. Короткое мгновение Костя продолжал смотреть перед собой, собираясь с духом, а после поднял глаза и обратился к ребятам.

— Чтобы у вас там не произошло, это может подождать несколько дней. Пройдёт пара дней, вы выпустите пар находясь раздельно и с чистой головой сможете сесть и всё обсудить. А сейчас, ребята, увы, вам стоит нас с Асей оставить вдвоём. Это касается только семьи, — Костя поднялся и движение руки призвал ребят поступить так же. Мои глаза встретились с глазами Эдика и в них читалось искреннее сожаление.

Ребята ушли вслед за отцом. Я так и не нашла в себе сил подняться с дивана и проводить их хотя бы до двери. Недоброе предчувствие сковало всё тело в ожидании приговора. Боже, только бы не случилось ничего не обратимого!

Хлопнула входная дверь. Послышались тяжёлые шаги, прежде чем Костя показался в проходной комнате и опустился рядом со мной на диван. Он осторожно вложил в свои тёплые ладони мои и помедлил прежде, чем обрушить на меня тяжёлую новость.

— Ася, твоя бабушка — начал он, избегая смотреть мне в глаза, точно призывал всё имеющееся в арсенале мужество, чтобы голос не дрогнул: — Она умерла.

Впервые в жизни дни текли для меня, как мутная однородная река. Время дня сменялось одно другим, а где-то глубоко внутри разрасталась всепоглощающая чёрная дыра. Она не только сама не издавала ни звука, но и, казалось, ела тишину ложками, поглощая то, что оставалось от маленькой девочки с крупными, почти хрустальными глазами, которую я видела на фотографиях, листая старый семейный альбом.

Никогда раньше я не сталкивалась со смертью. Увидя бабушку в гробу, я едва ли узнала родное лицо. На старческом лице разгладили каждую линию. Кожа выглядела неестественной, блёклой и плотной, точно была отлита из пластмассы. Пухлые аккуратные губы тонкой линией теперь тянулись по ширине всего лица, деля его на две огромные зоны. Это смерть делает с людьми такое или безразличные патологоанатомы постарались в своих пропахшем формалином подвалах?

Должно быть я слишком долго стояла у открытой крышки гроба. Тяжёлая рука отца легла на плечо. Я обернулась, заглянула Косте в глаза и увидела в них бескрайнее сострадание, граничащее со страхом. Интересно, чего он боялся? Того, что я не переживу это и останусь в Ростове? Наверное, его мысли сейчас больше заняты Марией: для матери бабушка была всем. Надёжной опорой, которой помогала ей растить меня все эти годы. Лучшей подругой и самым близким человеком, даже несмотря на то, что порой им приходилось прикрикивать на друг друга. На мгновение я подумала о том, как должно быть Марии и правда тяжело потерять столь значимого человека. Я любила бабушку, однако стоя рядом с безжизненным телом в полупустом белом зале крематория, представшая картина казалась чем-то нереальным. Дурным сном, который вот-вот бы закончился, стоило только захотеть. Я наблюдала за происходящим будто со стороны: вот отец отводит меня в сторону, уступая очередь миловидному седому старику с оголённой лысиной. Обеими руками он нервно мял шапку и смотрел на бабушку. Ресницы подрагивали от непрошенных слёз, а губы едва шевелились. Он что-то прошептал, сгорбившись над бабушкой, после чего поправил у той на шее ворот выбранной мамой парадной блузки, и удалился, заняв место в зале напротив меня.

Когда с прощаниями было покончено, двое крепких мужчин подхватили за блестящие сталью ручки тележки под гробом и водрузили тело на подвижную ленту, а затем накрыли гроб крышкой. Зазвучала музыка. Излишне громкая и отчего-то даже торжественная, что показалось мне совсем не уместным. Я обхватила себя руками, ища утешения, и смотря, как расходятся в сторону ставни. За ними оказалась лишь кромешная тьма. У меня перехватило дыхание, но я не тронулась с места. Даже сквозь отзвуки музыки слышалось, как лента пришла в движение. За звуком последовало и действие. Гроб мягко тронулся, устремляясь соприкоснуться с тьмой. Именно тогда ко мне пришло понимание происходящего. Понимание, что это – конец. Больше не будет посиделок с историями из молодости Тамары Васильевны, обжигающе горячего чая из самовара и неповторимых пирожков с капустой, аромат которых разыгрывал аппетит, стоило переступить порог всегда гостеприимного дома. Не будет конвертов с открытками на дни рождения, что бабушка разукрашивала акварелью от руки, придумывая каждый раз новые сюжеты. Всё хорошее, тёплое и светлое растворится, стоит последнему сантиметру деревянной прямоугольной коробки проехать по движущейся ленте.

Подобные размышления посетили не только меня. Я поняла это, как только увидела движение в зале. Костина рука соскользнула с плеча, и отец побежал по диагонали, чтобы перехватить Марию. По раскрасневшимся щекам матери крупными каплями скользили слёзы. Лицо исказила гримаса боли. Мама бежала к ленте с вытянутыми руками, точно надеялась, что успеет перехватить гроб, пока его не поглотило целиком. Отец обхватил Марию обеими руками, пытаясь удержать. Остальные молча смотрели, давясь, как один, слезами. Их взгляды блуждали, от лица Марии к усопшей и обратно. Отчаянно мама вырывалась из крепкой хватки отца, но Костя был сильнее. Она кричала так громко, что ни одна мелодия не способна была заглушить всю рождённую моментом осознания боль. Меня затрясло. Я боялась шевельнуться, потому стояла всё на том же месте. Страх, что и меня захлестнёт этим цунами, царапал горло изнутри сотней острых лезвий. Я запретила себе отводить взгляд от матери. Запретила предпринимать что-либо, пока не кончится эта чёртова музыка.

С последним аккордом послышался спасительный звук сомкнувшихся вновь дверей. Гроб с тем, что когда-то было моей бабушкой, исчез навсегда. Я видела, как у мамы подкосились ноги и если бы объятия отца не оказались крепки, вряд ли бы она устояла. Новый муж мамы стоял вдали от всех, хмуро смотря на развернувшуюся картину. На месте Кости должен был быть он. С момента смерти бабушки, я взглянула на спутника мамы под новым ракурсом. И этот угол обзора едва ли мне нравился. Как я могла оставить её одну, доверяя человеку, который в момент, когда она больше всего в этом нуждалась, не смог подставить маме плечо? Наконец, найдя в себе силы, я поспешила к родителям, которые так и стояли посреди зала. Я обняла обоих так крепко, до боли в руках и твёрдо решила, что никогда их не оставлю. Чтобы между нами не происходило.

Селиться дома вместе с матерью и отчимом я не стала, пусть в квартире за мной формально до сих пор оставалась комната. На время похорон в неё расположили приехавших из Архангельска родственников. Воспользовавшись предложением Кости, я десять дней ночевала в маленьком отеле на окраине города, в соседнем номере. Было приятно хотя бы ненадолго оставаться одной, в попытках примириться с новой реальностью.

Удивительно, но после смерти бабушки мир не остановил своё вращение. Он продолжал движение, не обращая внимание на наше горе, безразлично смотря, как рождаются и исчезают новые люди. Каждое утро, сидя у большого окна с уютными кружевными занавесками, я наблюдала за снующими в обе стороны по улице прохожими. Они торопились по своим неведомым делам, уткнувшись, кто в мягкий с виду шарф, а кто – в приподнятый воротник пальто. От дыхания каждого шёл пар.

— Ася, — отец сидел за столом напротив меня и с интересом рассматривал меню: — Что тебе взять?

— Как обычно.

Папа недовольно хмыкнул, закрыл меню и отложил его на край стола.

— Нельзя питаться одними хачапури по-аджарски. Закажи себе хотя бы ещё салат.

Я безразлично пожала плечами, и вновь обернулась к окну. Заказ мы прождали молча, увлечённый каждый своими думами. В первые дни Никита забрасывал меня обеспокоенными сообщениями в мессенджере, вот только все они касались наших отношений, а разбираться с ними сейчас, у меня не было ни сил, ни желания. Всё стало так запутано. Даже не хотелось лишний раз доставать из кармана куртки телефон. Последнее время я редко заходила в сеть, лишь иногда переписываясь с Дашей. Она была единственной из окружения, кто общался со мной ровно так же, как до смерти бабушки, не спрашивая бесконечно, в порядке ли я, и когда вернусь. По вечерам, случалось, мы даже созванивались, обсуждая домашние задания. Даша рассказывала как дела в школе и это отвлекало. Именно от неё я узнала, что ребята начали репетиции без меня. Было немного обидно оказаться за бортом общей идее, но внутри я понимала: они поступили правильно. «Кажется, Татьяна с Эдиком встречается», предположила Даша вчера вечером, и эта мысль не выходила у меня из головы всё утро.

— Ася, ешь, — сказал Костя, и когда я обернулась, на столе уже стояла большая деревянная тарелка с румяной лодочкой из теста с тягучим сыром и солнечно-оранжевым яйцом: — Остынет.

Я оторвала от лодки хлебный мыс и зачерпнула из центра сыра с яйцом. Горячая масса потянулась за съедобной ложкой. Стоило куску оказаться во рту, как солоноватый привкус сыра, соприкоснулся внутри с мягкой текстурой воздушного теста и, казалось, вместе они таяли во рту. В удовольствие я прикрыла глаза, смакуя ощущения от первого укуса. Он всегда был самым ярким.

Когда хачапури оказался съеден наполовину, Костя пододвинул ко мне стеклянный салатник и строго объявил, что тот должен быть съеден. Отеческая забота во всей красе. Среди щедро залитой белым соусом зелени виднелись крупные дольки помидоров, дуги огурцов без шкурки с вырезанной серединой, полупрозрачные луковые кольца и что-то ещё, едва узнаваемое внешне. Я вооружилась вилкой и поддела неузнаваемый объект. Попробовав, поняла, что это оказался кусок жёсткой говядины.

— Что это за салат такой?

Костя нахмурился, в попытке вспомнить название. Когда отец понял, что это невозможно, он потянулся за меню и его взгляд забегал по строчкам, ища нужную.

— Прусский салат.

— Никогда не слышала о таком.

— Я тоже, но он был единственной опцией без майонеза.

— С каких пор ты противник майонеза? — слегка улыбнувшись спросила я, вспоминая, как Костя любил не то чтобы добавлять его в оливье, а скорее есть майонез вприкуску с оливье.

Костя положил руки перед собой на стол и скрестил пальцы, проигнорировав вопрос. Поза казалась расслабленной, а на выражение лица казалось отчуждённым. Смотря в сторону, он начал мягким, но серьёзным тоном:

— Завтра вечером мне нужно быть на дежурстве. Я смог взять отпуск лишь на десять дней: в отделе рук и так не хватает, но ребята вошли в положение. Похороны не прихоть или отпуск какой. — Он тяжело вздохнул и устало потёр ладонью шею: — В общем, я взял билеты на утро в Новосибирск. Если ты захочешь, сможешь поехать обратно со мной, но если ты решишь остаться, я пойму. Твоя мать, она… — Костя замялся, морщины на лбу, казалось, стали ещё глубже, точно мысли о страданиях Мари вызывали у него боль, — Ей трудно сейчас. Очень. Возможно, будет лучше, если какое-то время ты побудешь рядом с ней.

За все девять дней мы с Костей ни разу не обсудили произошедшее на похоронах. Однако с этого момента, я просто больше не могла находиться рядом с матерью и её новым мужем. Всё в нём теперь вызывало во мне чувство отвращения. Я не могла смотреть, как они воркуют друг с другой, изображая картинную любовь, и знать, что стоит одному из них дать трещину — другой его не подхватит. Меньше всего мне хотелось стать частью новой драмы. Я не могла разобраться с собственной, а спасать даже близкого человека от его, было выше моих сил. Моя мать потеряла свою, но в то же время и я потеряла бабушку. Если хочешь помочь кому-то, спаси сначала себя.

— За гостиницу не беспокойся, она привязана к моей карте… — продолжал Костя, но я не дала ему закончить.

— Я поеду с тобой.

Отец на мгновение замер, брови приподнялись. Он выглядел удивлённым и переспросил:

— Прости что?

Я прочистила горло и уставишь в пустую тарелку перед собой, повторила:

— Я поеду с тобой. Здесь мне больше делать нечего.

— Но твоя мать, она…

— Она взрослый человек. И она не одна. Если я нужна ей рядом, то сможет сказать об этой на поминках. Ты же пойдёшь со мной на девять дней или будешь собираться?

— Конечно пойду. Ночью соберусь, не страшно.

—Тогда, — я заправила за ухо выбившуюся прядь волос: — Решили? Если мама не будет против, я вернусь в Ксертонь вместе с тобой.

— Решили, — после ответа Костя подождал немного и, убедившись, что никто из нас не хочет продолжать разговор, попросил счёт.

Мы с Костей пришли одними из последних. Дом уже наполнили люди в тёмных одеждах с мрачными лицами. С кухни доносился звон посуды. Должно быть, кто-то суетился и помогал Марии накрыть стол. Разувшись в коридоре, я собрала волосы в высокий хвост и пошла посмотреть, чем могла быть полезна.

Кухня была небольшой и на ней уже находилось не меньше пяти человек. Все они оказались старыми знакомыми бабушки. Одни учились у неё ещё в классе, другие – жили где-то по соседству, насколько я могла судить по разговорам прошлых поминок. Имён я не запомнила ещё тогда – слишком много оказалось новых людей, а вот лица легко узнавались. Среди гостей я не нашла матери и убедившись, что ничем помочь больше не нужно, пошла по другим комнатам. Когда я открыла дверь в спальню, то заметила маму, стоявшую у окна. Сквозь занавески она смотрела на пасмурное небо, теребя рукой подвеску с золотым ангелом на шее, когда-то подаренную ей бабушкой. Я прикрыла за собой дверь и, обойдя кровать, подошла к матери.

— Ты как?

При приближении я заметила, что глаза мамы кажутся влажными, будто слёзы вот-вот хлынут с новой силой по её щекам, но этого не случилось. Она лишь громко вдохнула, грудь её при этом движении сильно поднялась, а затем опала. За ней опустились и плечи, открылась гордая осанка женщины, что старалась быть крепче, чем скала.

— Нормально, — затем она с грустью в голосе и некоторой досадой добавила: — Ну, насколько это возможно.

Хотелось обнять её, утешить, но я не осмелилась сделать очередной шаг навстречу, боясь сломать маску, что как дамба удерживала поток всё ещё бурлящей боли.

— Мама, если тебе что-нибудь нужно…

Она не дала мне продолжить, выставив ладонь вперёд, прося тем самым остановиться. На мгновение глаза её закрылись, и я заметила, как тяжело Мария сглотнула. Голос прозвучал тише:

— Не переживай. Рано или поздно это должно было случиться. Все мы хороним своих близких и этот тот груз, который едва ли можно разделить с другим.

— Она была и моей бабушкой тоже, — отбросила я, борясь с возмущением. Мне было больно не меньше. Это была настолько же моя утрата, как и её. Почему же тогда, мы не могли разделить боль пополам?

— Я знаю, дорогая, — рука Марии мягко скользнула по предплечью: — Ты тоже скорбишь, по-своему.

Она вновь с усилием вдохнула и достала из заднего кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку. Достав одну, мама обхватила её губами, освободила руки от ноши и отодвинула занавеску.

— Открой форточку, пожалуйста.

Я послушалась, не веря своим глазам: мама курит. Мама, что презирала кафе с залами для курящих. Мама, которая от одного только запаха дыма на автобусной остановке закашливалась.

Она чиркнула зажигалкой и поднесла пламя к концу сигареты. Вдохнула, и из самого центра показался красный уголёк. Дым быстро наполнял комнату, разнося тошнотворный запах, от которого внутри мой желудок точно стянуло узлом. Как такая дрянь может вообще успокаивать?

Я не стала озвучивать свой комментарий. Лишь продолжала стоять рядом, стараясь дышать через рот – настолько мерзким казался аромат. Мама молча курила, то и дело стряхивая пепел за окно. Когда от сигареты осталось совсем немного, она вдруг сказала:

— Тебе лучше вернуться в Ксертонь с Костей.

— Ты уверена? – смотря на неё, я сомневалась, что это хорошая идея. Веры в помощь отчима у меня больше не было. Кто мог о ней позаботиться, если не я?

— Да, Ася, уверена. Так будет лучше для всех. Но следующей неделе заберу урну из крематория, когда будет готова фотография на надгробие. Выкупила в итоге ячейку. Так оказалось сильно дешевле и ухода требует меньше. Не хочу, чтобы её могила стала похожа со временем на позабытый всеми заросший пустырь с проржавевшим забором. Она заслуживает лучшего.

Послышался стук в дверь, и в проёме показался отец. Осторожным взглядом он оценивал обстановку, смотря, то на меня, то на маму, но вскоре Костя принюхался и насупил брови.

— Здесь, что, кто-то курил?

Я молча уставилась на маму – не мне было отвечать на этот вопрос. Мария лишь сильнее закуталась в мягкую шаль и скрестила руки на груди:

— Должно быть с улицы тянет.

— Фу, мерзость, — недовольно проговорил Костя, а затем пересёк комнату и закрыл форточку: — Я поговорю ещё с соседями! Пусть на улицы выходят, нечего других травить.

— Папа… — неуверенно начала я, не зная, как остановить отца от похода по ни в чём не повинным людям, но мама справилась и без меня:

— Ты-то поговоришь, а вот мне потом с этими людьми рядом жить. Хозяйничать изволь в своей Ксертони. Я без тебя здесь как-то справлялась все эти годы.

Слова Марии ранили Костю. Это было заметно по переменившемуся выражению лица папы и тому, как он замер, точно боясь лишний раз пошевелиться и расстроить маму ещё больше. Фраза была отброшена так, будто в расставании родителей виноватым оказался только отец. Опыта в делах сердечных у меня имелось мало, однако что-то мне подсказывало, что отношения – это череда выборов обеих сторон. Мама ушла, желая другой жизни. Не той, что Костя мог ей предложить. Это был её выбор. Но разве можно судить человека за то, что он просто не оправдал твоих ожиданий? В конце концов, предвосхищающим будущее сценаристом всегда являемся в голове только мы сами. Воздушные замки не крепки и легко растворяются в небытие, стоит в них отскочить маленькой крупице реальности, не соответствующей шаблону.

— Вы можете хотя бы сегодня не ссориться?

Две пары глаз устремились ко мне в удивлении.

— Ася, мы и не ссорились. С чего ты это взяла?

В голове вновь промелькнуло, как отец обнимает мать в крематории. Как удерживает её на ногах, не позволяя упасть. Если бы она только попросила, Костя пошёл бы с ней огонь, воду и медные трубы, но их любовь всё равно не выстояла. Думая о своих родителях, я вспомнила о Нике. Чего стоила наша с ним любовь, если в момент самой большой нужды и опасности, его не оказалось рядом? Разум осторожно напомнил, что обстоятельства были иными. Никиты не оказалось рядом не из-за выбора. Он, наоборот, предпринял всё, что мог, обратившись за помощью к Смирновым. Если бы Каримов этого не сделал, мои похороны случились раньше, чем бабушки. Казалось, я искала оправданий, чтобы продолжать не отвечать Нику, но правда заключалась в том, что я боялась. Боялась не смириться с его природой, построить воздушные замки, как Мария и хлопнуть дверью в самый ответственный момент, разрушая каркас любви.

— Пора бы уже выйти к гостям. Нехорошо, что нас так долго нет, — игнорируя вопрос, ответила я и поспешили в гостиную, где уже все расселись за столом.

Глава 7. Хэллоуин

Поминки прошли хорошо, насколько можно так сказать о застолье массы плохо знакомых между собой людей, которые пришли почтить память общего знакомого. Во всяком случае, никто не поссорился. Мама и папа расселись по противоположные стороны стола, настолько далеко друг от друга, что, казалось, специально. Отчим много шутил, то и дело отпивая от бокала с виной, стараясь припомнить как можно больше забавных случаев, связанных с бабушкой. Это несколько разбавляло скорбную атмосферу. Благодаря этим историям казалось, что бабушка здесь, всё ещё рядом с нами. Наблюдает из-за поворота в коридор на разношёрстную компанию и просто, как и всегда, суетится на кухне, стараясь изображать хорошую хозяйку дома.

Когда уже совсем стемнело, Костя поднялся из-за стола, извинился перед всеми, ссылаясь на ранний вылет, и подал мне знак рукой, призывая поступить так же. Бегло распрощавшись с гостями, я поспешила за отцом в коридор и принялась выуживать свою куртку из-под груды чужих.

— Не могу найти шарф, — с грустью сказала я, понимая, что продолжать его поиски могло легко приравняться к попытке достать иголку из стога сена: так много чужих вещей лежало на комоде. Костя уверенно принялся разгребать бесчисленное число шапок, перчаток и шарфов, ища нужный.

— Напомни, какого цвета он был?

— Вот, — я не заметила, как в коридоре показалась мама, держа в руках мои вещи.

Улыбаясь, я приняла из её рук шарф и перчатки, о которых совсем позабыла и быстро одела всё на себя.

— Когда только ты успела их отложить?

Мама повела плечами, словно это была какая-то очевидная мелочь. Она обняла меня на прощание так крепко, что бегунок на не застёгнутой до конца куртке больно впился рядом с ключицами.

— Береги себя, — тихо проговорила мама, прижимаясь к моему уху.

— Конечно, мама.

***

У дома нас уже поджидало такси. Отец распахнул передо мной дверь на заднее сиденье, и я послушно села. Сам Костя расположился рядом с водителем на переднем. Пока мы добирались до отеля, я смотрела из окна на родной город. Несмотря на то что я не родилась в Ростове, именно здесь был мой дом и большая часть семьи. За долгие годы жизни здесь мне знаком был каждый район и почти каждая улица. Разные детские и юношеские воспоминания всплывали в голове. Почти каждое неизбежно было связано с бабушкой. Должно быть, это нормально – вспоминать о покойной как можно больше, после похорон.

Казалось, вместе с ней ушло и моё детство. Конечно, я и раньше знала о таком явлении, как смерть, но никогда не задумывалось о нём по-настоящему, до этого момента. Я могла быть мертва, как и бабушка, стоило безумной официантке и её подручному немного поспешить. Не приди брат и сестра Эдуарда, меня бы уже не было.

В этом новом мире, полном тайн и магических существ, я чувствовала себя хрупкой и беззащитной. За последние девять дней я видела боль утраты своих родных. Она казалась такой яркой и всепоглощающей, что моё сердце было готово разорваться на части, лишь бы помочь залечить матери ту часть, которая ушла вместе с бабушкой. Заполнить пустоту, которая оставила после себя Смерть, забирая любимых.

Я вспомнила, как у Ника покраснели глаза. Одна ошибка, одна неосторожная фраза рядом с ним могла поставить меня под удар, который я не способна отразить. Эдуард и его семья возможно спасали меня уже дважды, но я не была уверена, что удача или же чужое вмешательство, всегда окажутся рядом в нужный час. Что бы я не чувствовала к Никите, это было опасно. Как бы мне ни было больно, я должна принять решение, ради себя и своей семьи. Ради будущего. Больше никаких вампиров, никаких фантастических вмешательств в мою жизнь. Хватит.

Я выудила из кармана телефон, открыла приложение мессенджера и почти сразу нашла Никиту. Нажав на диалог, я пролистнула все восемнадцать непрочитанных сообщений. Стоило усилия не узнать, что в них было написано. Я боялась прочесть хотя бы одно и передумать. Набрав грудью побольше воздуха, я собралась с силами и набрала сообщение:

А: Ник, привет. Прости, но нам лучше расстаться.

— Кто вообще расстаётся с другим человеком по телефону? Это так некрасиво! — отчитывала меня Татьяна на следующий день в спортивном зале школы. Костя настоял, чтобы я не оставалась дома одна. Сразу же после рейса мы вернулись домой и, сбросив вещи, отец выпроводил меня в учёбу приговаривая, что так будет лучше.

Вот только вместо уроков по расписанию наш класс вызвался помогать родительскому комитету. Девочки из нашего класса с самого утра украшали спортивный зал, где уже в пятницу должно было пройти долгожданное мероприятие. Таня и Даша оказались ответственны за всевозможные гирлянды, которые кто-то из родителей любовно и со знанием дело, изготовил. Целых три доверху набитых коробки пестрели хэллоунской палитрой из оранжевых, белых и чёрных цветов. Последние оказались наиболее искусными. Помимо угольно-чёрной бумаги, фигурно вырезанные пауки и летучие мыши, имели акценты: одни из фольгированной бумаги того же оттенка, что просто обязаны были красиво мерцать в свете софитов; на других же виднелись фрагменты из бархатной бумаги, задающие фигурам объёмный вид. Я выудила из коробки гирлянду с множеством летучих мышей и, вооружившись скотчем, забралась на стремянку. Даша у нас выступала чем-то вроде поддержки. Стоило одной из нас оказаться на стремянке, как Дарья тут же хваталась за лестницу по обе стороны руками, придерживая.

— На всякий случай, — смущённо добавила она, когда в первый раз схватилась за опоры. Это произошло настолько резко, что я успела испугать.

— Ну и чего ты молчишь? — не унималась Татьяна: — Вот тебе бы самой приятно было, если с тобой расстались через сообщение?

— Тань, что ты хочешь услышать? Уже сделано как сделано. Придержи лучше гирлянду, ни то порвём нечаянно.

Ростова подобрала, размотанную по полу длину и подняла повыше.

— Ты его не видела ещё, да?

— Кого, Тань?

— Никиту! Как кого?! — грубо отозвалась она.

— Пока нет. И, надеюсь, нескоро увижу.

Лицо Тани раскраснелось. Широко раскрытыми глазами она смотрела на меня полная возмущения и гнева, точно я не с Каримовым рассталась по телефону, а с ней самой.

— Что за человек ты такой, в конце-то концов, — с осуждением приговаривала она.

— Таня, ты лезешь сейчас не в своё дело, — твёрдо сказала, ища подходящие слова, но их просто не существовало: — Ты не понимаешь.

— Я? Это я-то не понимаю? — завопила Ростова, и по всему залу эхом отозвался её голос: — Я ещё как понимаю, а вот ты, похоже, нисколько! Знаешь, какого это: думать, что ты наконец встретил пару? Своего человека, который будет любить тебя вопреки всему, а затем оказаться выброшенным на обочину из авто на полном ходу, без какого-либо объяснения? — она на мгновение запнулась, а взгляд замер, точно Таня припоминала что-то малоприятное, и я задумалась, не поступал ли кто также с Ростовой.

— Тань, всё сложно. Очень. Я поступила как поступила и не горжусь этим. Это правда. В моменте мне показалось сообщение лучшей идеей. Я не была готова смотреть ему в глаза, обсуждать своё решение. Никита бы его не принял, начал убеждать, — объясняя всё Татьяне, я почувствовала, как запылали щёки. — А я… я бы не выстояла. И всё бы вернулось к тому, на чём остановилось.

— Погода-погоди, — Татьяна подала мне край гирлянды, который единственный оставался незакреплённым: — Хочешь сказать, ты всё ещё к нему что-то чувствуешь?

— Тань, конечно. Мы просто не можем быть вместе. — ограничилась я коротким объяснением и в тысячный раз пожалела, что не могу рассказать хотя бы кому-нибудь всё. Я не чувствовала близости к Тане. Большую часть времени её поведение скорее раздражала меня: слишком громкая, слишком навязчивая Ростова казалась полной противоположностью всему, что хранилось внутри меня и, быть может, по-своему, я бы хотела небольшой частью походить на Татьяну, но не могла. Даша молча слушала наш разговор, и, подала новую гирлянду с пушистыми призраками из тонких лоскутов бумаги. Я приняла её, не слезая со стремянки, а Татьяна вновь подхватила большую часть ноши, чтобы мне удобнее было закреплять края скотчем на стенах.

— Слушай, а что у вас произошло? Не хочешь, не говори конечно, но если он тебя, скажем, бил, об этом лучше всем узнать…

— Нет-нет, что ты! — без промедления заверила я, боясь, что по школе поползут ненужные слухи: — Просто… не знаю, как даже объяснить. В семье сейчас не всё ладно. После похорон бабушки всё стало очень сложно. Отчим некрасиво себя показал, родители ругались, как собаки. К тому же нужно к экзаменам начинать готовиться, а для этого хорошо бы понимать что вообще сдавать: я же с институтом до сих пор не определилась.

— А чего тут определяться? Поступаешь в Ксертоньский государственные и дело в шляпе.

— Да, но на кого?

— Вот тут я тебе не подсказчик.

— То-то же. И никто не подсказчик. Как вообще можно в нашем возрасте решить, чем хочешь занимать всю оставшуюся жизнь, если ничего ещё не попробовал?

Даша пожала плечами и как ни в чём не бывало, вступила в разговор.

— Не знаю. Для меня всё просто – филологический факультет.

Мы с Таней обе посмотрели на Дашу с удивлением.

— Филологический? С твоей-то расположенностью к наукам. – раскритиковала её Таню и прыснула.

— Хорошие оценки ещё не говорят о том, что предметы мне нравятся. — робко ответила Даша и снова притихла, как и все мы.

Последующие гирлянды мы развешивали, продолжая каждая играть свою роль: Даша подавала новые и придерживала стремянку, в то время как Таня сохранялся цельность полотна, пока я закрепляла линии на скотч. Увлечённая каждая своими мыслями, мы слаженно работали, иногда обмениваясь небольшими комментариями о том, где лучше что разместить и решали прочие мелкие вопросы, как кто пойдёт за скотчем или в столовую.

За перекусом на всех решили отправить меня. Поинтересовавшись у девочек, что бы им взять, я достала из рюкзака кошелёк и пошла в столовую, пока не прозвенел звонок с урока и не возникла длинная очередь. Уже на подходе к дверям, я увидела его. Никита шёл мне навстречу с противоположной стороны холла и, казалось, тоже направлялся в столовую. Когда наши взгляды пересеклись, я поняла, что бежать некуда и почувствовала, как к горлу у меня подступил тяжёлый ком.

— Привет, — тихо поздоровался он, оказавшись напротив меня и отвел взгляд. Лицо Ника казалось бледнее, чем обычно, а руки оказались убраны в карманы джинсов.

— Привет. Ты в джинсах? — удивлённо спросила я, когда почувствовала, что пауза затянулась.

Каримов возвёл брови и бросил взгляд вниз, как бы осматривая себя, точно он забыл во что был одет. Стоило ему вспомнить, как губы его растянулись в такой привычной и родной улыбке, но лишь на мгновение:

— А, да. Мы с ребятами собираем парты с первого этажа и таскаем наверх. Учительница разрешила нам прийти в чём-нибудь домашнем, что не жалко испачкать.

— А, понятно, — коротко ответила я и под силой его взгляда, почувствовала себя неловко. Как легко ещё недавно родной человек превратился в чужого: — Ладно, я пойду, пока звонка нет. Нужно девочкам купить поесть.

— Я тоже в столовую, — сказал Ник и проследовал за мной.

Оказавшись у прилавка, я с интересом начала рассматривать, что предлагали сегодня. Ещё отдающие паром после духовки ароматные булочки и пирожки из слоёного теста стройными рядами лежали на подносах, щедро присыпанные одни сахарной пудрой, другие мелкими кристаллами сахара, что, тая, создавали тонкую карамельную корку. Больше всего моё внимание привлекла школьная пицца: не в одном ресторане города такую нельзя было попробовать. Мягкие кругляшки из пышного теста в центре были украшенными дугами из тонко нарезанного лука и розоватыми кубиками из докторской колбасы. Виднелись даже овальные кусочки нарезанных корнишонов. Держалась начинка на подтаявшем в духовке сыре. Смотря на пиццу, я начала уже мысленно представлять, как тесто приятно мнётся языком во рту, тягучий сыр подчёркивает структуру, а лёгкая кислинка от солёных огурцов добавляет кисловатый акцент, раскрывая вкус начинки ярче на контрасте.

— Мне пожалуйста пару слоёных язычков, столько же пицц, пачку овсяного печенья и три упаковки с яблочным соком. — обратилась я к тучной буфетчице, и та шустро принялась собирать заказ.

— Сока может быть сразу большую? — спросила женщина, открывая холодильник.

— Давайте.

Никита поравнялся со мной:

— Посчитайте вместе с этим ещё одну пиццу и батончик гематогена.

— Ты чего? Не стоит, — я удивлённо уставилась на Каримова, но он невозмутимо достал из заднего кармана банкноту и протянул женщине.

— Стоит. Я так хочу.

— Ник, мне не комфортно. Не нужно за меня платить.

— Я заплатил не только за тебя, разве нет? — колко ответил он и забрал часть своего заказа: — Передавай девочкам привет. Особенно Тане.

Каримов развернулся на пятках и вышел из столовой, оставив меня одну с заказом и размышлениями. Особенно Тане?

Только к этому моменту я поняла, что едва ли смогу унести всё в руках, но делать было нечего, оставалось только попытаться. Взяв пакет с соком подмышку, я осторожно принялась столбцами укладывать на ладони выпечки, когда из-за спины послышался голос Эдуарда:

— Ух ты! Кто-то сегодня здорово проголодался, — С возвращением!

Я вяло улыбнулась, не понимая, чему здесь можно радоваться. Похороны не болезнь, чтобы искренне желать вернуться в строй. А когда в перерыве между горестями ещё и расстаёшься с парнем, который учится там же – вообще «тушите свет». Лучше бы я ещё на неделю осталась дома, чем слушать все эти причитания от Татьяны. Кем она себя только возомнила, чтобы лезть в чужие жизнь, будто знает, о чём говорит? С Эдуарда, конечно, она бы не рассталась по телефону: разве таких, как он, вообще бросают? Идеальных, обаятельных и со вкусом одетых. Даже в потёртых джинсах, простой чёрной футболке без рисунка и мятой рубашке нараспах, с подкатанными до локтей рукавами, Смирнов выглядел, как античное божество. Аид во плоти. Что-то мне подсказывало, что скорее подобные ему безжалостно разбивают чужие сердца по нескольку раз в течение суток, а вот обратное — вряд ли.

— Снова меня преследуешь? — я попыталась поднять покупки, но одна из булочек предательски соскользнула обратно на витрину. - Это не только для меня.

— Вовсе нет, — он демонстративно показал упаковкой молочного коктейля с ванилью.

Я смерила его взглядом и поняв, что помочь мне больше некому, попросила Эдика:

— Поможешь донести до спортивного зала?

— Не вопрос, — охотно отозвался Смирнов и забрал из моих рук половину еды.

Мы шли молча. Эдуард насвистывал приятную мелодию незнакомой мне песни. В пустых коридорах музыка эхом разносилась, наполняя помещение жизнью и, казалось, светом.

— Так значит, ты и Татьяна?

Эдуард на мгновение прервался и с интересом посмотрел на меня, приподняв одну бровь.

— Что «я и Татьяна»?

— Ну, — я замялась, подбирая слова: — Я слышала, что вы вместе.

Он коротко хохотнул и запрокинул голову к потолку, словно услышал очень остроумную шутку.

— Да ну? И от кого же ты слышала?

— От Даши. Мы иногда созванивались, пока я была в Ростове.

— Могла бы и мне пару раз набрать.

Его фраза меня удивила.

— Чтобы сказать что?

— Не знаю. Всё, что хочется.

— По-твоему, мы уже на этом уровне общения?

Он остановился у лестничного пролёта, преграждая мне путь. Я подняла голову, и наши взгляды встретились. Веки Эдуарда были слегка опущены, а губы приоткрыты. Гладкие и слегка пухлые они притягивали к себе, настойчиво требуя прикоснуться.

— Почему бы и нет, — чуть тише сказал Эдик и было в этой фразе нечто интимное, сквозящее невысказанным желанием, от которого у меня всё внутри затрепетало.

— Эй, Ася, чего так долго?

Я подскочила, услышав голос Татьяны. Стоило отвести от Эдуарда взгляд, как чары развеялись и рассудок очистился.

—Я не понимаю игры, которую ты ведёшь.

Не боясь испачкать любимую кофту, я принялась забирать из его рук еду и перекладывать на предплечье. Я почувствовала злость, осознавая, как Смирнов действовал на меня. Прижав к себе еду, чтобы удержать, я принялась поспешно подниматься по лестнице, перешагивая ступеньки через одну. Позади послышалось хмыканье и недовольно отброшенное в спину: «Всегда пожалуйста!», за которым последовали тяжёлые шаги и, как мне показалось, удар ногой о стену.

«Так тебе и надо», — подумалось мне, но вслух я ничего не сказала, продолжая злиться.

Татьяна немо наблюдала за развернувшейся перед ней сценой. Когда я подошла совсем близко, Ростова несколько раз окинула меня с ног для головы, а затем сложила руки на груди:

— Что, рассталась с Каримовым и теперь снова взялась за Смирнова?

— Не говори чепухи, — я поморщилась, и кивком указала на гору еды, которая оставила жирные пятна на кофте: — Забери своё. А где Даша?

— Всё ещё в зале. Осталось полкоробки доразвесить, и мы свободны.

— Отлично. Пошли.

Остаток дня в школе прошёл без склок, однако настроение моё оставляло желать лучшего. После того как Даша осторожно отвела Татьяну в сторону и одноклассницы о чём-то поговорили, Ростова прекратила свои нападки. Возможно они и вовсе обсуждали какие-то дела, касающиеся лишь их дружбы, однако изменение казалось настолько явным, что и додумать было не грешно. Например, после того как с гирляндами было покончено и нас троих отпустили домой, девочки предложили вместе съездить в центр города и развеяться. Я отвечала уклончиво, искренне устав после раннего подъёма и долгой дороги до Ксертони, но девочки настаивали, а последние силы я растеряла на гнев, так что пришлось согласиться.

Через квартал от школы оказалась автобусная остановка. Из нас троих только Даша ориентировалась в городском транспорте. Сверившись с печатным расписанием на стене, она с уверенностью сообщила номер нужного нам автобуса. Мы присели на узкую лавку под навесом и принялись ждать. К нашей удаче нужный номер подошёл довольно скоро. Все двери автобуса распахнулись, из него вышла большая часть пассажиров. Некоторые лица, как мне показалось, я уже видела в школе.

Мы зашли через переднюю дверь. Девочки шустро прошли через турникет, прикладывая проездные билеты. Мне же пришлось задержаться у кабины водителя и оплатить проезд, заранее купив и наобратную дорогу из центра в надежде, что Даша подскажет, как лучше добраться до дома. Татьяна шла первой и выбрала для нас место из двух парных сидений, где мы могли разместиться лицом друг к другу. Девочки уселись напротив и место сбоку от меня, ближе к проходу, осталось свободным.

— Слушайте, а где-нибудь в центре есть книжный?

— Конечно, — очень серьёзно ответила Даша, смотря на меня из-под приспущенных на носу очков: — И он очень, очень большой.

Я довольно улыбнулась одними губами и, охваченная чувством, захлопала в ладоши, очень мягко и осторожно, чтобы резкий звук не напугал других пассажиров. Если что и могло поднять мне настроение, так это покупка новых книг.

— Как здорово! Покажешь?

Татьяна отвернулась к окну и закатила глаза. По движениям губ казалось, что она тихо приговаривала: «Ну начинается, ну опять…»

Однако Даша разделила мой энтузиазм и согласилась. С воодушевлением она начала рассказывать о книгах, которые отыскала на стенде со скидками в прошлый раз, в подробностях пересказывания содержимое, но, опуская важные детали на случай, если я захочу сама почитать.

—… там мать главной героини, как и твоя, вновь вышла замуж, и Белла решила переехать в Форкс к отцу. Учась в старшей школе, она знакомится со множеством людей и западает на главного красавчика. Вот только красавчик оказывается не кем-нибудь, а вампиром! Представляешь? Услышанное поразило меня точно молнией посреди ясного дня, и я застыла, широко раскрытыми глазами смотря на Дашу и не веря своим ушам.

— Это ты «Сумерки» читала что ли? – нахмурившись спросила Татьяна, с трудом вспомнив название.

— Да-да-да!— радостно завопила Даша и нетрудно было догадаться, насколько в восторге она оставалась от этой книги: — Ты тоже читала?

— Пф… — прыснула Таня и сложила руки на груди: — Ещё чего. Все фильмы недавно посмотрела. Там такая жуть вообще, если задуматься.

Настала очередь хмуриться Даше. Она даже приосанилась и казалось, готовилась броситься в бой, готовая до первой крови защищать любимую историю. Одна только эта реакция подкупала меня хотя бы подержать книгу в руках и почитать отзывы о серии в интернете. Потянув за молнию на кармане, я уже собиралась это сделать, как заслушалась спором девочек и забыла, что хотела сделать.

— Чего же там жуткого? Такая красивая история любви, потрясающая атмосфера.

— Ха, потрясающая атмосфера, должно быть, особенно у Беллы в комнате, раз Эдвард тайком приходит на неё посмотреть каждую ночь, как какой-нибудь маньяк. Вот уж прекрасное начало здоровых отношений! – Татьяна вскинула руки, возмущаясь к каждым предложением всё сильнее: — Это, вообще-то, нарушение личного пространства другого человека и обыкновенное преследование. А хуже всего, что даже когда Белла об этой узнает, её это умиляет, а не возмущает. И правда, невинная овечка для охотника, тоже мне. С распростёртыми объятиями кинулась на шею к абьюзеру: проводить время только с ним? Запросто. По первому требованию собрать вещички, наговорить отцу гадостей и уехать? Сделано. Отличное влияние на девушку-подростка со стороны столетнего вампиреныша.

Даша хватала ртом воздух, будто у неё находилось возражение на каждое замечание Ростовой, но одноклассница не давала ей и вставить слово, пока не закончился неудержимый поток возмущения. Слыша все замечания, мне казался сюжет весьма интересным для психологического триллера, но никак не для любовного романа.

— И вообще, единственный относительно нормальный персонаж за всю книгу — это Джейкоб, ведь если брать их с Беллой отношения…

— НЕ СПОЙЛЕРИ! — зажмурившись прокричала Даша на весь салон автобуса, и я подскочила, никак не ожидав от самой сдержанной и тихой девушки в классе чего-то подобного. – Я же только закончила первую часть!

— Так, книга когда вышла-то? На дворе 2017 год. Никто не виноват, что Ксертонь в развитии отстаёт лет так на десять от всей страны. На такие древности спойлеры уже можно и не утаивать — они все лежат в сети.

— Разве? По-моему, Ксертонь вполне нормальный город. – возразила я, стараясь вспомнить большие различия между родным Ростов-на-Дону и маленьким городом, где теперь жила.

— Просто ты сама не то чтобы ведёшь социальные сети и скорее используешь интернет, поскольку постольку. Ни разу не видела, чтобы ты в классах зависала в нём и вообще: мы даже нигде с тобой не добавлены в друзья и такая история не только с тобой, вообще со многими в школе, хотя у меня, вообще-то, очень интересные посты о косметике, — она самодовольно ухмыльнулась: — У нас половина города даже не знает, кто такие блогеры и что такое сторис, хотя уже давно есть вполне себе дешёвые смартфоны, — добавила она с голосом, полным ироничности.

— Не у всех, Таня, в кармане завалялось десять тысяч, чтобы купить игрушку для подсматривания за чужой жизнью. – Даша с укором посмотрела на Ростову: — Да и кому вообще это может быть интересно?

— Миллиардам! Уже столько приложений, где люди делятся друг с другом своими мыслями, открытиями и даже чувствами, что остаётся просто выбрать подходящий формат. — она выудила из кармана телефон и подсунув даже чуть ли не под нос, принялась бегло показывать различные приложения: — Любишь слушать? Есть подкасты. Нравятся красивые картинки? Хоть обсмотрись, пожалуйста. Вместо тупых фильмов хочется послушать чью-нибудь лекцию о питании или посмотреть видео с очаровательными щеночками? Здесь всё есть. Целый мир с миллиардами чужих жизней за, как ты говоришь, «завалявшиеся» десять тысяч. Кстати, классно ведя страничку, можно ещё и самому заработать, при желании.

— Сказки какие-то рассказываешь, — задумчиво сказала Даша, но стоило ей повернуть голову к окну, как лицо вытянулось в испуге, а рука скользнула Тане на плечо: — Наша! Девочки, выходим, выходим!

И мы выскользнули в последний момент из автобуса. Двери с грохотом закрылись прямо за моей спиной и от всей суеты у меня загудело в ушах – это же надо было так заболтаться!

Стоило немного успокоиться, как я заметила рыболовный магазин с массивной синей дверью прямо напротив нас и невольно вспомнила, как в один из первых дней в школе, парни в насмешку называли его задний двор местной достопримечательностью. Бегло осмотревшись по сторонам, я не заметила у длинного дома, где весь первый этаж оказался занят торговыми лавками, ни одного сквозного прохода и это смутило. Как же тогда пройти к саду?

— Нам сюда, — Даша уже повернулась в другую сторону, когда моя рука легла ей на плечо.

— Постой, — я указала свободной рукой в сторону рыболовного магазина: — А в Ксертони один такой магазин?

Даша с Таней переглянулись и не сговариваясь пожали плечами.

— Город, конечно, маленький, но может где-то есть и ещё. Рек вокруг полным-полно, как и озеру, — неуверенно ответила Даша, а Таня её подхватила: — Да и до Оби ехать не так уж и долго. Мой отец с коллегами очень часто к ней мотается порыбачить.

— А что это за улица? — я развела руками, пытаясь припомнить, о какой упоминал Никита с Андреем, но надежды на этой было мало. Слишком много времени прошло. Даша указала на выцветшую жёлтую вывеску над автобусной остановкой с жирной чёрной надписью «ул. Весенняя», и мне показалось, будто я уже слышала это название.

— Кажется, ребята когда-то обсуждали это место и сад на заднем дворе. Вы были там?

— Ну уж нет. Отец ни за какие коврижки меня не заманит туда.

— А я? — заговорщицки посмотрела я исподлобья на Татьяну, и на мгновение она замерла в нерешительности. Несколько раз рот её приоткрывался, но тут же закрывался, словно она искала подходящие слова.

— Ладно, — в конце концов начала Ростова: — Но с тебя причитается.

Я кивнула, соглашаясь, и вместе мы направились в сторону выкрашенной в синюю краску двери. Через вставку из прозрачного стекла виднелась подвешенная по краям на хлопковых грубых нитях красивая прямоугольная табличка с рамкой из отрисованных акварелью мелких рыб, чудаковатых форм, во всех оттенках бирюзовых и холодно-зелёных тонов. Витиеватым подчерком по самому центру заботливой рукой была выведена надпись «Открыто», а мелким почерком под ней оказалось уточнение «Толкай», что я и сделала.

Внутри оказалось много горшков со всевозможной зеленью, о названии которой я могла только догадываться. Начищенные до блеска шкафы тянулись вдоль стен, а по центру помещения в несколько рядов стояли стенды с удочками и одеждой для рыбаков. Нигде не было видно заветной двери на задний двор, и взглядом я попробовала отыскать кого-нибудь, кто мог нам помочь. В зале оказалось помимо нас несколько посетителей, но ни один не показался мне сотрудником магазина. Девочки молча шли за мной, рассматривая на ходу витрины.

Таня принялась рассказывать детские воспоминания о первой и как я поняла — единственной — рыбалке с отцом, но я была настолько сосредоточена на поисках, что слушала лишь частично. Один из покупателей стоял по ту сторону стенда с удочками и к кому-то обращался, вот только собеседника видно не было.

Проследив за взглядом незнакомца, я заметила, что говоря, он смотрит куда-то вниз. Должны быть, консультанта просто не видно за стендом. Уверенным шагом я направилась к стойке и, стоило мне обогнуть преграду, как наконец нашёлся продавец. Дядя Дима сидел в своей неизменной инвалидной коляске в чёрной флисовой кофте, застёгнутой на молнию до самого подбородка и не менее тёмной шляпе с широкими полями. Заметив меня, дядя улыбнулся:

— Ася! Ты за папиным заказом? — он чуть крутанул колёса кресла и подъехал ближе ко мне, разведя руки в стороны. Я наклонилась и обняла его, удивленная вопросом.

— Здравствуйте, дядя Дима. Вообще-то, нет, но если они не сильно большой, могу и забрать.

— Небольшой, не переживай. Там пара крюков да снастей. Сейчас только Славу отпущу и всё тебе соберу. Подожди пока на кассе, ладно? — неоднозначным жестом он указал вглубь зала, где, видимо, и находилась касса.

— А можно мы пока ваш задний двор посмотрим? Я слышала, у вас очень красивый сад.

Дядя смутился, чуть раскрасневшись, но закравшаяся в уголки губ улыбка твердила, как приятны ему были такие слухи.

— В октябре он, конечно, не так хорош, как по весне, но отчего же не показать, раз просишь, — он слегла наклонился через ручку кресла, смотря куда-то позади меня и громко позвал: — Денис! Подойди сюда! – дядя вытянул руку вверх и помахал.

Я обернулась, ожидая увидеть несчастного сына дяди Дима, которого не пощадил при нашей последней встрече переходный возраст и обомлела. Нам навстречу направлялся вовсе не несуразный хрупкий мальчик со сбившимися в толстые пряди сальными волосами и россыпью алых дозревших прыщей с белыми головками, вовсе нет. Денис заметно вытянулся, и, казалось, сильно оброс мускулами. Плечи его стали значительно шире, а рукава облегающей футболки демонстрировали каждому желающему рельефные руки, пылающие силой. На смену угольно-чёрным свисающим волосам пришла аккуратная короткая стрижка, открывающая теперь чистое и слегка загорелое лицо. Вот это да! Как может измениться человек из гадкого утёнка в прекрасного лебедя на пару месяцев!

— Обалдеть, — прошептала у меня из-за спины Татьяна: — Вот это красавчик.

— Это ты его два месяца назад не видела, — отозвалась я ещё тише и не была уверена, что Ростова вообще расслышала. Во всяком случае никакого вопроса сразу за ним не последовало. Мои глаза встретились с глазами Дениса, и на мгновение он смутился, но уже подойдя ближе совладал с собой и вежливо поздоровался. Даша же принялась активно изучать мыски ботинок, точно увидела на них нечто намного интереснее юноши, от которого веяло силой. В отличие от моих подруг я не была готова упасть к ногам Дениса. Скорее меня искренне удивляло, как сильно он изменился с последней встречи. Интересно, может он обратился к дерматологу, и тот выписал Денису что-нибудь с тестостероном? Он может вообще так работать? Любопытству моему не было границ, однако вслух я лишь ответила на кроткое приветствие.

— Денис, — дядя Дима обратился к сыну: — Проводи девочек на задний двор. Ася хочет посмотреть на наш сад.

— Папа, — растерянно начал он: — Но ведь инвентаризация…, — но не успел договорить, как дядя Дима оборвал парня на полуслове отмахнувшись:

— Да потом доделаешь, никуда не торопимся.

Вид у Дениса стал ещё более сконфуженным. Лоб напрягся, а брови вытянулись в приподнятые к переносице дуги.

— Но ведь ты говорил, что…

— Денис, — резко оборвал его отец и от меня не укрылось, как дядя Дима многозначительно покосился в мою сторону: — Иди уже.

Когда Денис пробормотал в ответ нечто похожее на «да, папа», я еле сдержала улыбку. Ох уж эти шестнадцатилетние мальчишки. От девчонок, наверное, теперь у него отбоя нет, а ведёт себя там мило и скромно. Должно быть, ещё не привык к вниманию. Ничего, рано или поздно Денис осмелеет и превратится в типичного, слегка надменного старшеклассника. Как и Эдуард, начнёт смотреть на всех девчонок свысока, общаться недомолвками и подавать неоднозначные сигналы.

Поймав себя на мысли о Смирнове, едва приподнявшееся настроение тут же сошло на нет, и я с новой волной принялась злиться, не то на себя, ни то на него. Слишком много времени этот человек занимал в моих мыслях, не имея на это никакого права. Пусть пудрит мозги своими тайнами Татьяне, а от меня наконец отстанет.

Размышляя, я слепо следовала за Денисом по узкому коридору с тусклым освещением, состоящим всего из одной лампы. Каким-то образом по обе стороны от парня держались Таня и Даша, чуть ли не выглядывая у несчастного из-за плеча, точно желая не упустить ни одного слова. Младший Дроздов рассказывал о саде неуверенно, но с любовью. Оказалось, что раньше им занималась мать Дениса.

Стоило выйти на задний двор, как я поняла, почему с улицы не было видно прохода: его просто не существовало. Лишь задняя дверь из магазина вела на прямоугольный участок земли, окружённый со всех стороны возвышающимися домами. В самом центре площади повышался раскидистый дуб с голыми по сезону ветвями. И тут и там виднелись подвязанные к холодам неопознанные растения, плотно упакованные в своеобразные плёнки. По правую сторону оказалась небольшая теплица с мутными стенами, сквозь которую уже издалека была заметна крупным зелёным пятном растущая там зелень, в то время как по левую руку расположились неизвестные мне и на вид колючие кустарники, осторожно постриженные вровень с линией окон. У всех, как одного, жителя первого этажа были плотно завешены шторы, а краска на стеклянных рамах казалась изрядно выгоревшей. Должно быть, летом сюда попадает много прямого света, даже несмотря на цветение дуба.

— Осторожно, корни, — предупредил Денис, когда мы направились в сторону теплицы: — Вся зелень на улице быстро опала с первыми холодами, а многолетники укрыты до весны. По периметру особо смотреть сейчас нечего. Всё самое интересное в тепле, но заходите осторожно, друг за другом: проходы довольно узкие и не рассчитаны на посетителей. Пусть про сад и много говорят в городе, но жизнь здесь кипит разве что в сезон. Уже к концу сентября в магазин забредают только рыбаки, а до заднего двора никому из них и нет дела.

— А для чего вы тогда держите теплицу, если не для туристов? — решила я уточнить.

— Как для чего? Выращиваем травы для себя и для маминой лавки.

— В вашей семье у каждого по своей лавке что ли? — Денис снял с теплицы замок и распахнул дверь, пропуская меня вперёд. Проход оказался низким даже для моего роста и пришлось слегка пригнуться, чтобы пройти.

— Ну, у папы свои интересы, у мамы — свои. Она собирает лекарственные сборы, которые пьёшь, грубо говоря, вместо чая.

— И как? Кому-то действительно они помогают? — у меня были сомнения на этот счёт. Я всегда считала, что травы вряд ли способны помочь больше, чем современная медицина, хотя мама, напротив, лечила горло шалфеем и любила дома жечь эфирные масла.

Денис пожал плечами так, словно никогда не задавался этим вопросом.

— Наверное. Я не спрашивал. Во всяком случае не слышал, чтобы они кому-то вредили.

Даша насупила брови, точно пытаясь что-то вспомнить и через мгновение выражение её лица прояснилось.

— А, кажется, я знаю твою маму. Такая, очень интересная женщина, — она замялась, осторожно подбирая слово: — Эпатажная. Ходит всегда в длинных юбках, босиком?..

Кажется, мать Дениса была не меньшей достопримечательностью, чем семья Смирновых. Чувствовалось, что Даша старается осторожно описать женщину, обходя все злые слова, произносимые о травнице среди горожан.

— О да, это она, — с лёгкой усмешкой ответил Денис: — Ксертоньская лесная ведьма, у-у-у-у.

Он чуть сгорбился и выставил вперёд руки, приняв наигранно устрашающий вид, и девочки засмеялись. Я же, наоборот, почувствовала напряжение. Что, если очередная местная байка скрывала за собой страшную правду? Вампиры в городе уже были. Я бы не удивилась, если и ведьмы оказались вполне реальными.

— Какие красивые цветки, — Даши присела на корточки и принялась с любопытством рассматриваться растение с хаотично растущими в разные стороны клиновидными листьями. На самой его вершине точно россыпь из маленьких белых звёзд, виднелось аккуратное соцветие: — Что это?

— Это лимонная вербена. Выглядит она, конечно, мило, но ты ещё не видела лекарственную, – Денис лукаво улыбнулся, прежде чем обратиться ко всем нам: — Если угадаете, как выглядит лекарственная, сделаю скидку!

Татьяна поморщилась:

— Отличное предложение. Прямо три юные рыбачки только и ждут, как им червей отпустят со скидкой.

Я ткнула Ростову в бок, и она подскочила от неожиданности. Возмущённая Таня развернулась ко мне, но прежде, чем одноклассница успела что-либо сказать, я попросила её перестать грубить Денису: всё же он был сыном папиного друга, и мы были, можно сказать, в гостях. В Даше же пробудился живой энтузиазм. Она поднялась на ноги и принялась внимательно рассматривать растения по обе стороны теплицы, пытаясь догадаться, как же выглядела лекарственная вербена. Действовала Даша не спеша, вдумчиво. Казалось, она была настроена так серьёзна, будто от правильного выбора могла зависеть её жизнь. Мы молча наблюдали за стараниями Романовой. Напротив одной зоны Даша простояла дольше всего. Листья и правда казались даже мне похожими по форме, цвету. Вот только соцветия сбивали с толку. Про себя я с усмешкой подумала, что они напоминают небольшие початки с пышной сиреневой юбкой, похожей на балетную.

— Думаю, — Даша поправила горло, придавая себе уверенности, и заговорила громче: — Это лекарственная.

Денис с плохо скрытым восхищением посмотрел на ней и медленно зааплодировал, будто подчёркивая значимость момента. Эти двое определённо нашли друг друга.

— Браво! Скидка уже у вас в кармане! – довольно воскликнул Денис и развёл руками. От прежней скованности парня и след простыл. Казалось здесь, в душной теплице, он чувствовал себя уверенно как никогда, будто цветы предавали сил. Денис шагнул навстречу Даше, и лишь тогда я заметила, что позади него оказалось довольно растение, которую тут же привлекло моё внимание. Колоколообразные крупные соцветия переливались всеми оттенками чароитовых камней и казалось удивительным, как длинная ножка растения удерживает на себе подобную тяжесть. Я смотрела, как заворожённая на причудливые цветки и не заметила, как подошла к растению ближе. Рука, точно обладая собственным сознанием, потянулась к ближайшему цветку. Едва пальцам стоило прикоснуться к мягкой глади, как кожу защипало. Сначала едва ощутимо, но чем дольше рука соприкасалась с цветком, тем сильнее ощутимым было жжение и вскоре я отдёрнула кисть так резко, что нечаянно задела Татьяна.

— Ты чего? — в недоумение она посмотрела сначала на моё лицо, а следом взгляд скользнул к ладони: — Боже, Ася! Твоя рука!

На подушечках пальцев набухали красные волдыри, словно мою кожу разъедало изнутри. Шокированная, я смотрела, как пузыри неестественным образом приходят в движение и не понимала, что происходит. В ушах загудело, и я резко почувствовала, как душно стало в теплице. Мгновение, и Денис схватил меня за плечи, поспешно направляя в сторону выхода. Слышались ругательства. Позади охали Даша и Татьяна. Когда мы оказались внутри магазина, я беспомощно держала перед собой вытянутую руку и неотрывно смотрела на подушечки пальцев. Кроме лёгкого жжения я едва ли что-то чувствовала, в то время как зрелище передо мной пугало до дрожи. Разве такая реакция могла быть нормальной?

Денис посадил меня в кресло за кассой и принялся звать отца. По его же просьбе Даша сомкнула пальцы чуть выше кисти, сильно давя, точно внутри меня был яд, которому ни в коем случае нельзя было распространиться. Как странно. Не могли же настолько опасное растение держать в теплице наравне с остальными! Это было бы слишком глупо.

Вскоре у прилавка вновь показался Денис. В одной руке он держал стопку ватных дисков, а во второй пластиковую упаковку с тонких носиком-дозатором, в каких обычно продавали перекись водорода. Точно ли Денис знаешь, что делает? Не похоже, чтобы перекись могла здесь помочь. Я хотела уже запротестовать, боясь худшего: но губы не послушались. Тело забило мелкой дрожью. В магазине стало ещё жарче, чем было в теплице по ощущениям. Я почувствовала, как на лбу проступила прохладная испарина.

Денис осторожно прислонил спонж к тыльной стороне пострадавших пальцев и принялся щедро поливать их из пластиковой ёмкости без этикетки. Может это всё же была не перекись?

Постепенно жжение прекратилось, как и гул в ушах. Краснота вокруг волдырей, казалось, блекла. Денис всё продолжал и продолжал лить, даже когда спонж вымок насквозь, и неизвестная прозрачная жидкость принялась капать на начищенный до блеска паркет.

— Даш, можешь отпустить, — сказал Денис, и Романова не уверенно разжала хватку, периодически посматривая на меня, будто ожидая подвох. Сознание прояснилось. Фокусировать стало легче, а на смену удушающему жару пришёл озноб.

— Холодно, — прошептала я и не узнала собственный голос. В горле пересохло. Ужасно захотелось пить, а заодно и прогреться изнутри.

— Сейчас сделаю чай, — послышался по другую сторону от кассы голос дяди Дима, которого я заметила только сейчас. Интересно, он был здесь всё время?

Денис заглянул под прилавок и выудил оттуда сложенную фиолетовую кофту на молнии, которую развернул, а затем набросил мне на плечи прямо поверх куртки, будто это могло помочь.

— Ты как? — тихо спросила Даша, продолжая сидеть на корточках передо мной и утешительно касаясь ладонью колена.

— Как-то непонятно, — я осмотрела лица ребят и поняла, что у всех, как одного, был крайне обеспокоенный вид. Татьяна и вовсе стояла в стороне от прилавка и казалась растерянной по тому, как грызла ноготь на большом пальце. Дерзкая и бойкая девчонка Ростова исправилась и на смену ей пришёл кто-то иной, совсем не похожий на неё. Удивительно, как порой люди меняются, когда им страшно.

— Что это вообще было? — я обратилась к Денису, и он тяжело вздохнул прежде, чем ответить.

— У тебя оказалась аллергия на борец, как у меня. Достаточно непродолжительного контакта и вот, — он указал на мою руку: — Сразу вот такие волдыри, следом становится трудно дышать, бросает в жар. Что-то вроде анафилактического шока.

— Разве при анафилактическом шоке не вызывают скорую и колют что-нибудь от аллергии? – объяснение Дениса показалось мне странным, но он спокойно продолжил:

— Да, только у тебя был как бы не совсем он. Аллергия на борец довольно редкое явление. Мало у кого возникает подобная реакция от прикосновения. Я за всю жизнь встречал только у своего деда и думал, что это вообще исключительно наследственная черта. А теперь вот и у тебя такая, оказывается.

— Должно быть, нормальные люди просто не пытаются притронуться к одному из самых ядовитых растений, а другие не выращивают их в теплице вперемежку с остальными, — зло пробубнила Татьяна и не могла оставить этот комментарий без внимания.

— Одно из самых ядовитых растений? — спросила я у Дениса, но он лишь отвёл взгляд и поднялся, оставив мой вопрос без ответа. Не дождавшись, я перевела взгляд на Татьяну, и та закатила глаза, но всё же потрудилась объяснить:

— Борец — это второе название аконита. Знаешь, что такое аконит? Самый настоящий яд.

Денис громко закашлялся, но звук казался каким-то притворным, что меня озадачило. Хотя, возможно, мне просто показалось, и я не успела ещё до конца оправиться от шока. За всю свою жизнь мне никогда не приходилось жаловаться на здоровье, а тут такое.

— Прости, как тебя зовут, ещё раз? — обратился Денис к Татьяне.

— Таня, — излишне резко ответила она, вновь вживаясь в привычную роль: — Какого чёрта вы держите у себя на заднем дворе такое опасное растение? Его цветками же убить можно человека и без всякой специфичной аллергии! – затараторила она: — Это вообще законно?

— Законно-законно, — отозвался дядя Дима, подкручивая инвалидное кресло по направлению к нам. На коленях у дяди оказался большой термос и несколько пластиковых стаканчиков, вложенных один в другой, которых должно было хватить на всю компанию. — Я позвонил твоему отцу. Он скоро приедет и заберёт тебя.

Я прикусила губу, чтобы не сказать лишнего. Меньше всего мне хотелось, чтобы Костя узнал о произошедшем. Мысленно я представила, как он эту же новость рассказывает маме и вместе они волнуются. Гадают, откуда такая аллергия могла появиться у меня, а главное – каким образом теперь уберечь дочь от опасности. Как будто мало было поводов за последнее время для волнения. Впрочем, раз ранее мне не приходилось сталкивать с аконитом, то, должно быть, он растёт далеко не везде, а второй раз я ошибки не допущу, засмотревшись на красивый цветочек. В этом я была уверена на сто процентов. Было грустно осознавать, что, даже пытаясь уберечь родителей всеми возможными способами, я всё равно умудрилась подбросить им новый повод, сама того не желая.

— Не стоило, дядя Дима… — неуверенно проговорила я, но в ответ мне лишь протянули стаканчик с горячим чаем.

— Пей, — скомандовал дядя: — Тебе полегчает.

Стакан приятно согревал ладони, но приходилось держать его обеими руками с осторожностью, избегая прикосновения пострадавшими пальцами.

— Спасибо.

— Эй, я всё ещё жду, что кто-нибудь объяснит, какого чёрта аконит растёт у вас на заднем дворе! — Татьяна повысила голос, привлекая к себе внимание. Денис молча облокотился о стойку, смотря на руки перед собой, точно там могло найтись что-то интересное, в то время как дядя невозмутимо принялся отвечать:

— А что тут объяснять? Моя жена готовит настойки для наружного применения из его корня. Очень помогает от болей в пояснице, да и не только, знаешь ли. Вот будешь в нашем возрасте, тебе такая тоже пригодится, — он грустно улыбнулся и отхлебнул, немного чая: — Татьяна, кажется, да? Ты бы тоже от чая не отказывалась. Ромашка отлично снимает стресс.

— О, благодарю, — наигранно радостно ответила она: — Как-нибудь обойдусь. Мало ли что вы туда ещё добавили.

— Тань, — я мягко позвала её, надеясь хоть немного разрядить обстановку: — Никто не виноват в том, что произошло. Успокойся.

— Успокойся? Скажешь это своему отцу, когда он приедет, — парировала она и, казалось, мои слова разозлили её ещё сильнее: — А я сваливаю.

С этими словами она развернулась и проследовала к выходу из магазина. Повернув ручку, Татьяна с силой дёрнула дверь на себя. Раздался треск, но замок не поддался — закрыто.

— Это как ещё понимать?

Дядя пожал плечами и вновь отпил, чая перед тем, как ответить:

—Я закрыл магазин, пока не приедет Асин отец. Можешь взять ключи со стойки, если тебе действительно так нужно уйти. — мягче, он добавил: — Испугаться в такой ситуации нормально. Я видел, как ты замерла у стойки, с каким ужасом смотрела на Асю и не знала, чем помочь. Растеряться не стыдно. В конце концов, ты всего лишь дитя. Сейчас всё позади.

Слова дяди попали в цель, судя по тому, как Татьяна замерла перед дверью. Её губы подсжались в плотную тонкую линию, и я уже ждала, что сейчас на дядю выльется весь гнев одноклассницы, но он продолжал:

Твоя подруга в полном порядке, могу тебя заверить. Если захочешь, я расскажу, что делать в такой ситуации. Ты растерялась, потому что у тебя просто нет опыта. Я могу тебя научить, если хорошо попросишь, конечно, и перестанешь кричать.

Лицо Тани изменилось. Ещё мгновение назад одноклассница была полнагнева, теперь же она стояла с выражением не то сожаления, не то облечения, что кто-то наконец смог понять истинные чувства Ростовой. Она переменилась с ноги на ногу, словно боролась с внутренней нерешительностью: уйти или остаться? С минуты другую все молча ждали, что Татьяна выберет и наконец одноклассница неспешно вернулась ко всем.

— Покажите мне, как быть в таких ситуация.

***

Костя приехал только через час. К тому моменту на город опустились сумерки, и лежащий на улице снег приобрёл дымно-голубоватый оттенок, словно никогда и не был белым вовсе. Денис перед уходом вручил мне похожий пластиковый флакон на тот, что использовал для промывания волдыря.

— Что в нём? Это ведь была не перекись, да? — уточнила я, задумавшись, что буду делать, если раствор закончится или просто не окажется под рукой. Я потянула за защитный колпачок и принюхалось, но не уловила никакого аромата.

— Нет, не она. На самом деле, ничего особенного: мама настаивает воду на серебре и считает, что это хорошо влияет на порезы, мелкие раны и прочее. Говорит, оно обладает антисептическими свойствами.

Я подумала, что большей чуши в жизни не слышала и готова была списать наивность Дроздова младшего на возраст, но он меня приятно удивил:

— Знаешь, я сам в это не очень верю. Однако мне самому всегда помогало обильно промыть место соприкосновения с аконитом. У нас в магазине раковины нет, а засовывать руку в туалет… ну, знаешь, показалось не лучшей идеей.

— То есть, если в следующий раз я прикоснусь к акониту…

—… просто промой хорошенько водой. Вот так просто.

— Спасибо, Денис. За всё, — проговорила я и осознала, что Костя с девочками уже дошли до машины: — Мне пора.

— Пока, Ася, — проговорил Дроздов мне вслед.

***

Я забралась на пассажирское сидение рядом с отцом. Внутри оказалось тепло, машина ещё не успела остыть. Играла тихая музыка и ярко пахло еловым освежителем. Должно быть, Костя повесил на зеркало заднего вида новый, хотя внешне он едва был отличим от старого. К моему удивлению, отец и словом не обмолвился о произошедшем. Смотря на него, было невозможно сказать, что Костя беспокоится. Напротив, как ни в чём не бывало, он принялся расспрашивать о школе и предстоящей дискотеке. Таня с Дашей тут же принялись с воодушевлением рассказывать о номере, тематике мероприятия. Ростова даже упомянула, как боролась с матерью и всем родительским комитетом разом, которые вбили себе в голову, что Хэллоуин — воспевание сатаны.

— Я, кстати, никогда не интересовался его историей. Кто-нибудь из вас знает? — он бегло посмотрел на одноклассниц через зеркало заднего вида и вновь сосредоточился на дороге.

— О, я! – с удовольствием воскликнула Даша.

Не человек, а энциклопедия. Всегда жаждет новых знаний и готова при первой же просьбе ими поделиться, в то время как стоило речи зайти об обычной жизни, а не книгах, энтузиазм Романовой тут же прятался под мантию из робости и скромности.

— Когда-то, в районе десятого, если я не ошибаюсь, — у меня были сомнения, что Даша вообще может в чём-то ошибаться, отчего я улыбнулась: — У кельтов был праздник окончания сбора урожая – Самайн. Это был достаточно важный праздник для того времени, позволяющий людям насладиться итогами своего труда и ненадолго выдохнуть перед наступлением тяжёлой зимы. Долгие гуляния подвергали людей опасности и, есть теория, что именно из-за этого со временем появилась и другая сторона праздника. Якобы в последний день октября, на стыке осени и зимы, в мир смертных возвращались духи предков, чтобы посмотреть, как идут дела у рода. И духи эти не всегда приходили с добрыми намерениями: в зависимости от того, как хорошо домочадцы себя вели в течение всего года, предок мог покарать всю семью, желая направить на путь истинный или нечто подобное. Но могли духи предков бродить среди живых лишь до наступления утра. Со временем, байка превратилась в настоящую страшную сказку, и люди, поразмыслив, стали думать, как защищаться.

Бороться решили, как в лучших традициях: чтобы отпугнуть одного ужасного зверя, претворялись другим, побольше и посильнее. Разводили кострища, наряжались в злых духов сами и тем самым надеялись отозвать от семьи непрошенных гостей. Пели, почитали великих духов для защиты. Именно тогда, мне кажется, праздник и начали называть «Днём Всех Святых».

Я наблюдала за отцом, пока он слушал монолог Даши. Чем дольше одноклассница говорила, тем сильнее морщился лоб папы и сводились брови. Не ожидал Костя такого долгого рассказа на свой маленький вопрос. Но вот Даша замолчала, словно ответ был исчерпывающий, однако отец уточнил:

— Подожди, но как же тогда само название Хэллоуин? Оно то откуда взялось, как и идея о поклонениях Сатане в этот день?

— Про поклонения Сатане не подскажу. Там не отследить. Наверное, кто-то что-то в своё время недопонял или же просто не попытался разобраться в предыстории. В древности я ещё могу понять, но во времена интернета…— Даша сделала многозначительную паузу, а после продолжила: — Вот с названием всё довольно просто, но чтобы понять, нужно знать английским.

Костя призадумался или неоднозначно покивал головой из стороны в сторону, будто оценивал свои знания другого языка:

— Ну кое-что, предположим, я знаю. Рассказывай, может пойму.

— Я постараюсь попроще, — сказала она и очень медленно, разделяя каждый слог, произнесла фразу на английском: — All hallow ees. Со староанглийского что-то вроде «мессы всех святых». Название просто сократилось и стало Хэллоуин. Как и когда, не знаю.

Костя посидел с вдумчивым выражением лица какое-то время и после резюмировал:

— Теперь всё встало на свои места. Почти. Непонятно только до сих пор, почему дети стали наряжаться в других странах и требовать конфет.

— Да по-любому какой-нибудь владелец кондитерской всё это и переиначил, — вмешалась в разговор Таня, и её идея показалась мне вполне разумной.

— Может, так всё и было. Остаётся только догадываться. Это не то чтобы исторический факт, как мода на украшенные рождественские ёлки.

— С ними тоже связана какая-то история? — удивилась я.

— А как же, Ася, — даже не видя Дашу, я догадывалась, что она улыбается: — Ёлки, конечно, наряжали по разным поводам ещё в древности, но настоящая мода на это появилась после того, как жена, правящего в то время в Британии короля, Георга III, устроила вечеринку, и по германскому обычаю распорядилась украсить дерево. Гости были так изумлены, что каждый захотел поставить нечто подобное в своём доме. Проще говоря, впечатлённая элита подражала королевскому двору, а за ними подтянулись и те, кто хотел добиться повыше положения в обществе. Время шло, и традиция разрослась настолько масштабно, что поставить ёлку теперь обычное дело для каждой семьи. Ой, дядь Кость, мы же поворот пропустили! Заболтала вас совсем.

— И правда, — отец махнул рукой, — Ничего, сейчас на следующей сверну, не переживай. Недалеко уехали, я здесь хорошо всё знаю.

Несмотря на то что в номере я больше не участвовала, Даша и Таня уговорили меня надеть костюм невесты Дракулы. Одноклассницы твердили, что я — неотъемлемая часть команды. Талисман, который будет смотреть на них из толпы и подсказывать движения при заминке. Мысль была хорошей, вот только пришлось девочкам напомнить, что я в целом мало представляю, каким танец должны быть, ведь не была ни на одной из репетиций. Так или иначе, предложение немного ободрило и подняло настроение.

Последние два дня в школе пролетели незаметно, за исключением моментов, когда в поле зрения появлялся Никита. Каждый раз, смотря на него, я задумывалась, правильно ли поступила. Как минимум Таня была права в одном: расставаться с кем-то по телефону неправильно. Ни один человек не заслуживает такого, и я поняла это только задним числом, видя каждый раз отпечаток боли на лице Ника. Таком знакомом лице, и, признаться честно, до сих пор любимом. Мои чувства стали тише на фоне опасности, что вместе с собой вносил в мою жизнь Каримов, но что ещё я могла сделать? Моя семья достаточно настрадалась.

Поверх костюма я натянула через голову просторный серый балахон с капюшоном и мягким начёсом внутри. Он был настолько объёмным и свободным, что едва не доставал до колен. Оставалось только надеяться, что я не замёрзну по пути на дискотеку: все же костюмы невест Дракулы, напоминающие наряды для восточных танцев живота, которыми на деле, вероятнее всего, и являлись, были совсем не предназначены для конца октября в Ксертони. Пока мы с отцом были в Ростове, над городом навис циклон и город засыпало снегом. К пятнице кое-что даже успело подтаять, однако самые крупные сугробы никуда уходить не планировали, и что-то мне подсказывало: так будет до самой весны.

Костя терпеливо ждал, смотря телевизор, пока я закончу укладку в ванной. Впервые за долгое время я выудила из шкафчика выпрямитель для волос и попробовала по видео из интернета уложить волосы в упругие локоны. Мастерства мне недоставало, потому что результат сильно отличался от заставки на предварительном просмотре. Завитки моих волос казались менее однородными по всей длине, однако я осталась вполне довольна результатом на первый раз. Не нравился мне разве только тот факт, сколько времени ушло на приготовления: это же во сколько некоторым девушкам приходится подниматься по утрам, чтобы и волосы уложить и накрасить хорошо! А ведь нужно ещё не забывать поесть, сходить в душ и прочее. Наверное, поэтому моя мама красилась только по особым случаям.

Стрелки рисовать я не умела, поэтому нанесла пальцем немного пастельных теней не верхнее веко, стараясь придать взгляду глубины, и подкрасила брови карандашом, стараясь имитировать густоту тонкими линиями. Освежив взгляд, я достала из упаковки накладные ресницы и попыталась приклеить, вот только сначала нанесла слишком много жидкости, отчего, стоило отнять руки от глаз, как на кончиках пальцах остались все те же ленты. Во второй подход я попыталась прислонить накладные ресницы к линии роста волос при помощи щипцов для бровей и у меня получилось.

Довольная собой, я вышла из ванной и окликнула отца, но он не ответил. Показавшись в комнате, я увидела, как он быстро поднялся с дивана, прижимая мобильный телефон к лицо плечом и поспешно пытается натянуть куртку:

— Уже выезжаю, — ответил он звонящему, а затем отстранился от смартфона и нажала на кнопку отбоя, после чего обернулся ко мне с расстроенным видом: — Чёрт. Даже если мы очень поторопимся и выйдем прямо сейчас, я не успею тебя подвезти.

— Не переживай, — с усилием я изобразила на лице улыбку, чтобы не показать Косте, как расстроена: — Работа есть работа. Я понимаю.

В этом я не врала. В Ксертони редко происходило что-то неотложное, когда я была ребёнком и приезжала погостить на пару недель, но всё изменилось, стоило у дороги проложить новую трассу. За прошедшие два месяца мне стоило бы привыкнуть, но после кончины ксертоньского маньяка я всё же надеялась, что жизнь войдёт в спокойное русло. Если бы только я могла уберечь родителей от всех опасностей, я сделала бы это. Не каждый выбор зависел от меня, вот только принять настоящий порядок вещей было трудно. Где-то внутри закралось мелкой букашкой сомнение, что любое принятое решение бесполезно и как бы я ни старалась, невозможно уберечь близких от всех видимых и невидимых угроз.

— Папа, а в нашей семье у кого-нибудь была аллергия, как у меня? — поинтересовалась я. Отец так ни разу и не заговорил о произошедшем. Это казалось странным. Однако и сейчас его лицо приобрело бесстрастное выражение лица. Костя сухо ответил:

— Да. У меня и твоего деда. Просто не прикасайся больше к подобным цветкам, а если такое и произойдёт вновь — просто промой хорошенько водой место.

Я удивилась услышанному. Раз у Кости была идентичная аллергия, может это не такое уж и большое дело? Наверное, я себя зря накручивала. Если отец не переживает, но и мне, наверное, не из-за чего.

— Ты не рассказывал, — отозвалась я, и отец лишь пожал плечами, после чего засуетился по комнате, раскладывая по карманам ключи и прочее.

— Найдёшь кому тебя подвезти? — окликнул Костя, обуваясь в коридоре.

— Да. Наберу Тане, может возьмём одно такси на двоих, — сказала я и принялась искать телефон.

— Отлично. Деньги оставил у зеркала. Хорошо вам повеселиться! Постарайся вернуться непоздно.

— Ладно.

Когда дверь за Костей громко захлопнулась, я села на диван и, найдя в записной книжке смартфона номер Татьяны, позвонила. Она подняла трубку после третьего гудка:

— Да? — из-за шума на заднем плане голос Ростовой был едва слышен.

— Тань, а ты как поедешь? Костя уехал на вызов, а я так долго старалась с причёской, что ни в жизнь не поеду на велосипеде до школы. Может, возьмём такси на двоих?

— Я уже с Дашей договорила, — Таня шумно вздохнула, и, после недолгих раздумий, продолжила: — Сейчас ей наберу. Давай тогда у тебя через полчаса?

— Давай! Супер.

Ответа не последовало, и прежде, чем Ростова повесила трубку, я будто слышала чей-то мужской голос в отдалении. Наверное, у неё просто играла музыка.

Я зашла в браузер на телефоне и принялась искать номер службы такси. Найдя подходящую, я заказала машину к примерному приходу девочек и отправилась на кухню, заварить чай. Уже когда вскипел чайник, оставленный на столе телефон завибрировал, и я поспешила ответить на звонок. Номер был незнаком, и с ужасом я подумала, что перепутала время, и машина подъехала уже сейчас. Не хватало ещё платить за простой у подъезда. Сколько же там набежит? Раздосадованная, я приняла звонок:

— Алло. Послушайте, мне бы машину только через полчаса, — затараторила я, оправдываясь, как вдруг в трубке раздалось резкое шипение. Я испугалась и рефлекторно отдёрнула телефон от уха. Что за чёрт?

— А-а-ася-я-я, — раздалось протяжное хрипение, — А-а-ася-я-я.

— Алло? Кто это? — переспросила я, но голос лишь по кругу повторял моё имя.

В ответ раздался звонкий женский смех, от которого кожу обдало морозом. Хуже всего было то, что я сразу узнала голос.

— Галина? — произнося её имя, мой голос предательски дрогнул, выдавая страх.

Связь оборвалась. Послышались короткие гудки. Дрожащими пальцами я суетливопринялась перезванивать, но механический голос разом повторял: «Абонент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позднее».

Может, показалось? Откуда было Галине знать мой номер? Я не была уверена, что хищница в личине официантки могла ускользнуть от четы Смирновых в день похищения. Ей хорошо тогда досталось, насколько я помнила по обрывкам расплывчатых воспоминаний, но что, если вампиры регенерируют довольно быстро? Вдруг вампирше удалось выжить, и теперь она охотилась за мной? Позднее отец нашёл на месте лишь труп амбала, который работал в паре с официанткой и это могло значить что угодно. Стоило расспросить Эдуарда. Быть может, он что-то знал?

Я уже собиралась найти его номер во входящих звонках, как задумалась и замерла в нерешительности. Все одноклассники так долго готовились к этому дни, предвкушая праздник и дискотеку в школе. Стоило ли поднимать шум, если я не была уверена? Быть може,т просто кто-то решил разыграть меня по телефону? Всё же сегодня Хэллоуин. Мало ли что одноклассникам в голову взбрело. Они же знали ничего ни о похищении, ни тем более, существовании другой стороны Ксертони, где вампиры жили бок о бок с людьми, и неизвестно кто ещё. Последнее время я была сама не своя после похорон. Расспрошу Эдуарда в другой раз о судьбе Галины, если повод подвернётся или звонки продолжатся. В конце концов, смех в трубке меня не убьёт, даже если это и вправду была она, в чём теперь, немного поразмыслив, я сомневалась. Мне просто нужно отдохнуть и отвлечься. Слишком многое произошло за последнее время.

Вспомнив о позабытом чае, я прошла в кухню и иронично улыбнулась, поняв, что заварила ромашку. Да уж. То, что нужно моим несчастным расшатанным нервам. Чудодейственная сила ромашки, приди!

Налив себе кружку до краёв, я удобно разместилась на диване, поджав под себя ноги, и принялась ждать девочек, сидя в полной тишине. Взгляд то и дело цеплялся за телефон на столе. С тревогой я ждала, что на экране вновь отобразится незнакомый номер, но этого так и не произошло.

Когда с чаем было покончено, в дверь позвонили, и я поспешила открыть. На пороге оказались Таня и Дашей с однотипными укладками на косой пробор. У каждой из девочек на левом виске волосы оказались зачёсаны и заколоты невидимками крест-накрест, а длинна красиво уложена голливудской волной. На лице они нарисовали аккуратные длинные стрелки. У самого окончания они оказались украшены тонкой линией из крошечных страз — по три на каждый глаз. Нижние веки были сильно подведены чёрным карандашом и аккуратно растушёваны. В то время как Тане макияж очень шёл, на Даше он казался противоестественным. Он будто перекрывал собой естественные черты её лица, делая их визуально меньше, а не выразительнее. Скорее всего, Татьяна составляла образы для номера, думая только о себе. Бедная Даша.

Несмотря на мысли, что одна за другой мелькали в моей голове, я ничего не сказала. В конце концов, никто не спрашивал, нравится мне или нет, поэтому я решила оставить их при себе. Ростова же оценивающе осмотрела меня с ног до головы и возмутилась:

— Ты же не собираешься пойти ТАК? Где твой костюм?

Я приподняла низ балахона настолько, чтобы из-под него показался край костюма.

— На мне. Там же холодно! Переоденусь, когда доберёмся до школы.

— И куда ты это всё положишь? — Таня жестом указала на всю меня.

— Как куда? В рюкзак?

— А его куда? — она приподняла одну бровь, спрашивая, как бы намекая на мою непредусмотрительность. Я нахмурилась, не понимая, к чему она клонит:

— Ну, в раздевалку, наверное. Или в какой-нибудь кабинет. Учителя же откроют что-нибудь для вещей? Неужели будет некуда сбросить?

Даша поджала губы и отрицательно покачала головой:

— Обычно, всё закрыто, чтобы проще было следить за учениками.

— Зачем это за нами следить?

Таня одарила меня взглядом с лёгкой усмешкой, точно это было очевидно всем, кроме меня.

— Как «зачем»? А если кто-нибудь алкоголь пронесёт? — она многозначительным голосом добавила: — Или ещё что… В общем, давай уже, сбрасывай всё лишнее и пошли. В машине не замёрзнешь. Давай-давай, шевелись! — подгоняла Татьяна меня: — Нас уже заждались.

— Кто заждался? Таксист мне ещё не звонил, — не понимала я.

— Какой таксист? — удивилась Таня: — Эдик с братьями внизу, они нас подбросят.

— Ой, — я пошла в зал за телефоном: — А я для нас такси вызвала.

— Отменяй! — хором закричали девочки, и я перешла на бег.

У подъезда стояла серебристая машина Эдуарда, а за ней с зажжёнными фарами оказался припаркован тёмный внедорожник. Я засеменила по льду, держа под руку Дашу, чтобы не поскользнуться, как вдруг окно у водительского сиденья чёрного автомобиля опустилась и наружу показалась голова Виолетты:

— Ася! — окликнула она меня, жуя жвачку: — Вы все не поместитесь. Садись в мою, — Виола постучала раскрытой ладонью о дверь.

Даша с Таней обменялись неоднозначными взглядами. Романова придвинулась ко мне чуть ближе и прошептала:

— У меня от неё мороз по коже, — затем она высвободила руки и добавила: — Удачи.

Таня обошла машину и порхнула на переднее сидение к Эдуарду. Стоило ей открыть дверь, как свет внутри зажёгся и я увидела, как Смирнов потянулся корпусом Татьяне навстречу, их лица становились ближе и…свет погас, однако мне нетрудно было догадаться, чем всё закончилось. От осознания живот будто стянуло внутри в плотный узел, и я с трудом заставила себя развернуться, пойти к другой машине. Почему Эдик просто не мог сказать, что они вместе, когда я спрашивала? Всё же и так очевидно.

Стоило подойти к чёрному внедорожнику, как задняя дверь распахнулась приглашая. Забравшись внутрь, я обернулась и увидела рядом с собой приветливо улыбающуюся Диану. Она внимательно смотрела на меня.

— Привет.

— Привет, — ответила я и потянулась за ремнём безопасности: — Не думала, что вы тоже поедете.

— Почему нет? — удивилась Диана, но не успела я ответить, как услышала недовольный возглас Виолы:

— Дверь не закрыла.

Она вскинула правую руку и резко махнула ладонью. В этот же момент дверь сама по себе отворилась, а затем захлопнулась с громким хлопком. На мгновение я потеряла дар речи от осознания: Виолетта могла двигать предметы. Вовсе не из-за технических приблуд двери в доме Смирновых открывались и закрылась. Вот почему я не заметила каких-либо индикаторов!

— Ты выглядишь… — Диана внимательнее всмотрелась в моё лицо и слегка придвинулась ближе, точно я находилась слишком далеко: — Удивлённой.

Я коротко кивнула, продолжая смотреть на сидение перед собой. Рука Дианы мягко легла на колено, и я вздрогнула от неожиданности.

— Ася, — осторожно начала она, — Всё хорошо?

Я не нашлась что ответить. Стоило на минуты расслабиться в этом городе, как он лавиной обрушивал на тебя новую информацию, а ты не готов был выстоять. Виола отстегнула ремень безопасности и показалась в проёме между передними сидениями. Со сведёнными к переносице бровями, белокурая девушка, по красоте сравнимая с античным божеством, она окинула серьёзным взглядом всю меня, и, несмотря на внешнюю строгость, осторожно поинтересовалась:

— Ты пила, что ли, как эти твои подружки? – она принюхалась, чуть подавшись вперёд, — Хотя вроде никакой дрянью не пахнет.

Диана шустро пролепетала:

— Нужно воды или ещё чего-нибудь?

Я переводила взгляд с одной сестры на другую в безмолвии. Неужели они правда не понимали, что не так? Должно быть, когда долго живёшь, как часть таинственного мира, сокрытого от многих, забываешь, насколько впечатляющим может оказаться телекинез для простого смертного.

— Ты… — неуверенно начала я и голос дрогнул: — Ты закрыла дверь всего лишь махнув рукой. Диана с Виолой переглянулись, и первая сдержанно хохотнула, в то время как Виолетта посерьёзнела ещё больше. Под силой её взгляда у меня будто сжалось горло, и я понадеялась, что это просто от волнения, а не попытка Виолы меня придушить.

— Все вампиры так умеют?

— Нет, не все. — после короткой паузы ответила она и начала уже отворачиваться, когда дверь у переднего сиденья распахнулась и рядом с хозяйкой авто тяжело опустился Артур. Машина покачнулась от веса старшеклассника, которого в темноте, должно быть, легко можно было спутать по очертанию с медведем — настолько Артур казался огромным. Вместе с парнем Виолетты в салоне оказался и резкий запах спирта, смешанный с чем-то кисловато-ягодным.

— Фу, — недовольно воскликнула Виола, видимо тоже почувствовав запах: — Артур, проваливай туда, где пил! — девушка толкнула его в плечо, как бы направляя к выходу.

— Да я же совсем немного, — начал оправдываться он.

— От тебя воняет за версту! — поддержала сестру Диана.

— Брось. Никто в школе даже не заметил, — он легкомысленно отмахнулся и с лицом, полным наслаждения, откинулся на сидении.

— Пахнет правда сильно. Даже я чувствую, — призналась я, и девушки тут же направили в сторону Артура новые обвинения, выпроваживая из машины.

— Да в самом деле! — рявкнул он: — Мне, что, пешком до школы идти?!

— Раньше надо было думать. Я просила тебя не пить! Ты знаешь, как я реагирую на этот запах. И потом, тебя же в тепле ещё сильнее развезёт. Уверен, что сможешь держать себя в руках? — она зло посмотрела на Артура, но он лишь ласково улыбнулся ей, чуть склонив голову набок, а затем лёгким движением поправил выбившуюся прядь золотистых волос за ухо Виолы. Со стороны этот жест казался наполненным чувствами и нежностью, но Виолетта не смягчилась.

— Артур, — отчеканивая каждое словно, точно молотом по наковальне, говорила она: — Ты ставишь нас всех под угрозу. Нас первый раз отпустили всех вместе на вечеринку, доверились, а ты сразу же бросился в омут с головой. Что скажет отец, если ты не сможешь контролировать себя и наломаешь дров на глазах у всей школы?

— Летта, это была всего лишь одна стопка. Запах куда сильнее, чем реальный эффект. Татьяна настаивала, я попробовал за компанию, — упоминание Ростовой меня удивило и одновременно расстроило, но Артур всё продолжал: — Посмотри на меня внимательнее. Что, я кажусь тебя пьяным или не владеющим собой?

Виолетта наклонилась ближе к Артуру, и он замер, выжидая. Их лица разделяло лишь небольшое расстояние. Виола прищурилась, взгляд блуждал по лицу Артура. Губу сомкнулись в тонкую линию, отчего выражение лица девушки казалось недовольным. Какое-то время она продолжала рассматривать её лицо, точно внимательный инспектор, а затем неожиданно вытянула губы и поцеловала Артура в кончик носа.

— Прозвучало убедительно, Смирнов. Только, я тебя умоляю, возьми из бордочка жвачку и приоткрой со своей стороны окно. Дышать невозможно, — с этими словами Виола устроилась поудобнее в водительском кресле, пристегнула ремень безопасности и положила одну руку на руль, а другую — на коробку передач, после чего как ни в чём не бывало, обратилась уже ко всем: — Ну что, поехали?

Уже на подъезде к школьному двору была слышна ритмичная музыка, а через стеклянную вставку в двери то и дело мелькал свет от разноцветных прожекторов. На парковке оказалось людно. И тут и там наряженные компании толпились вокруг автомобилей. Из-под пальто у многих девушек торчали лоскуты ткани, а у некоторых даже топорщились объёмные. Виола с трудом нашла свободное место, чтобы припарковать машину. О том, чтобы найти два по соседству не могло быть и речи, поэтому вскоре, петляя между рядов, автомобиль Эдуарда пропал из вида.

Виолетта легко припарковалась между двумя автомобилями и даже оставила достаточно места по обе стороны, чтобы всем пассажирам легко было открыть дверь. Молчаливо мы вышли из машины. Сестры Смирновы тут же направились к багажникам и принялись снимать куртки. Вскоре к ним присоединился и Артур.

— Не хочешь тоже сбросить вещи? — спросила Виолетта, и вспомнив о том, что рассказывала Татьяна, предложение показалось более, чем заманчивым. Я сняла куртку, сложила и передала хозяйке автомобиля, после чего принялась стягивать объёмный балахон, скрывающим под собой костюм на восточный манер. Диана выудила из глубин багажника ведьмовскую шляпу с широкими полями, украшенную толстой шёлковой лентой, которая, казалось, переливала на свету от близстоящего фонаря тысячами звёзд.

Виолетта бегло глянула в мою сторону и похвалила костюм, чего я от неё совсем не ожидала. Сама она оказалась наряжена в подпоясанную плетёным ремешком из кожи белую тунику на греческий манер. Она оказалась закреплена через одно плечо на круглую брошь с печатью в форме горы. Поверх небрежно уложенных локонов красовался позолоченный лавровый венок, а на правой руке разместила широкий браслет витиеватой формы. У Артура оказался идеально соответствующий пассии костюм из белоснежной туники и бархаткой толстой ленты багрового цвета, расшитом по краям золотыми нитями орнаментами из античных времён. На голове у парня с лёгкой руки Виолы оказался точно такой же венок, как у неё самой:

— А кем вы нарядились? — поинтересовалась я у ребят.

— Афродитой и Гефестом, — отозвался Артур, доставая из машины игрушечный молот кузнеца, а затем осмотрел меня: — А ты?

— А я одна из невест Дракулы.

— Ты вместе с Эдуардом выступаешь сегодня?

— Должна была, но в итоге так и не успела с ребятами порепетировать. Бабушка недавно умерла, я была последние несколько недель в Ростове из-за этого: похороны и всё остальное...

Услышав эта, вся чета Смирновых посмотрела на меня с сочувственным взглядом, но лишь Диана тихо проговорила:

— Сочувствую твоей утрате, — она мягким движением прикоснулась к моему плечу, точно боялась, что хрупкое тело может не выдержать большего: — Терять близких тяжело.

— Уж мы-то знаем, — скорбно проговорила Виола, внимательно укладывая вещи в багажник так, чтобы всё поместилось. Ни Артур, ни Диана никак не отозвались на комментарий.

— Кстати, а где Максим?

— Его не будет, — резко ответила Виола, махнула рукой и дверь багажника захлопнулась. Глаза Артура тут же округлились, как в испуге, и он суетливо осмотрелся по сторонам, после чего, за один широкий шаг, оказался рядом с Виолеттой, и прошипел:

— Ты сдурела? Мы на улице. Что, если кто-нибудь увидел?

Она невозмутимо также посмотрела по сторонам и не увидя никогда поблизости развела руками.

— Ну никто же не увидел.

— Привет, ребят, — раздалось откуда-то сбоку, отчего не только я, но и все вампиры подскочили.

В блёклом свете фонарями я не сразу узнала силуэт Татьяны, что приближалась к нам со странной походкой, двигаясь скорее зигзагом и это казалось странным. Подойдя ко мне почти вплотную, она вскинула руки вверх, а затем с чувством прыгнула ко мне в объятия. Я охнула, почувствовав на себе тяжесть Ростовой. Ноги её подкосились на льду, и одноклассница всем весом держалась на мне, прислоняясь холодной курткой к оголённым частям тела, отчего хотелось тотчас оттолкнуть девушку, но я бы не смогла, даже если искренне захотела. Сделав над собой усилие, я стиснула зубы, обхватила руками Таню за талию и попыталась вернуть её на твёрдую землю. Ей моя затея не понравилась. Ростова, как малое дитя, принялась дурачиться и скользить на льду, используя меня, в качестве опоры, то и дело вереща нечто неразборчивое. Я начала уже злиться, когда уловила от Татьяны резкий запах. Точно такой же, как исходил от Артура и поняла, что Ростова скорее всего не просто выпила сама, но и вовсе была зачинщицей сомнительного веселья. Во всяком случае, такой расклад едва ли удивлял.

— Ты что пьяная? — спросила я и так понимая, как обстоят дела.

В ответ она лишь задорно рассмеялась, точно происходящее по-настоящему забавляло Таню, хотя я не видела ничего смешного. Скорее даже наоборот, в голове одно опасение сменялось другим, ещё хуже предыдущего. Что, если учителя заметят её странное поведение? А как быть, когда Ростову затошнит?

Я не сомневалась, что это должно произойти, после осознания, насколько сильно однокласснице затуманило рассудок. Алкоголь никогда не интересовал меня и не казался хорошей идеей: слишком печальный пример врезался навсегда в моей памяти, словно фрагмент из жизни кто-то выжег внутри мозга с нравоучительным наставлением. Никогда не забуду, как, однажды возвращаясь домой со школы, застала соседа снизу прямо посреди лестницы спящим. Весь опухший, с ярко выраженными мешками под глазами, он расслабленно лежал посреди лестничного пролёта. ил.

На застёгнутом на молнию пуховике виднелись влажные разводы от рвоты с мелкими частями того, что когда-то было едой. Запах стоял неестественных, жгущий слизистую носа изнутри. Он был настолько неприятным, что даже щипало глаза. Я была совсем ещё ребёнком, когда увидела это и не знала, как помочь, поэтому тут же отправилась в квартиру и рассказала обо всём матери. Именно она объяснила мне, что произошло с тем человеком, и вызвала скорую. В тот раз, пьяницу спасли, однако открывшаяся мне картина повторялась вновь и вновь в течение последующих нескольких лет, пока однажды мужчина просто не исчез, и никто не знал, что же с ним произошло.

Одни рассказывали истории о внезапно объявившихся родственниках, упёкших несчастного за стены частной лечебницы. Другие же говорили, что тот попросту умер так же скверно, как и ж

Я часто фантазировала, какой могла бы стать жизнь безымянного соседа, не окажись она протиснута через узкое горлышко бутылки, и навсегда растворена в огненных водах этилового спирта или ещё какого. Меня никак не задевало, когда Костя пропускал пару банок пива, смотря футбольный матч. Я и себе могла позволить пригубить немного вина, если родители предложили. Но напиваться до степени, когда ноги едва ли слушаются тебя, бродить в пьяном угаре и смеяться по поводу и без отвращало.

Пытаясь удержать одноклассницу, я заметила приближающуюся Дашу, с той же покачивающейся походкой, и мне стало совсем тошно. И как только Ростовой удавалось разрушительно влиять на окружающих? Самая настоящая паразитка в овечьей шкуре.

— Ты это слышишь? — сказала Виолетта, не спеша вызволить меня из объятий Татьяны.

Артур всем своим видом обратился в слух, чуть подав шею вперёд, и спустя мгновение кивнул.

— Да. Будто у кого-то телефон звонит. Твой?

— Не мой точно, — отозвалась Виола и суетливо принялась вертеть головой, точно пытаясь определить, с какой стороны доносился звук. — Кажется, из багажника. Ребят, никто в куртке телефон не оставил? Несмотря на то что сама не слышала рингтона, я быстро вспомнила об оставленном в кармане смартфоне. Даже если звонок и предназначался не мне, стоило поскорее забрать его из машины — мало ли отец решит позвонить? Было бы не удивительно, если так оно и случилось в скором времени, вспоминая ранние опасения Кости. Предвкушая события, я отозвалась на вопрос Виолы, а следом выругалась на Татьяну и с силой разжала её хватку, принуждая девушку наконец коснуться ногами пола. Лучше бы на Эдике повисла, раз так активно переживала, что у меня на Смирнова какие-то виды.

— Ася, давай шевелись, не то всё промёрзнем, — подгоняла меня Виолетта, с недовольным выражением лица.

Я ускорила насколько могла, чувствуя себя неуютно, точно всем приходилось ждать именно меня, хотя, по правде, это было не так: к компании до сих пор не присоединился как минимум Эдик. Злость и возмущение из-за пьяных одноклассником пронизывали насквозь. С трудом я уговаривала себя, что даже, если учителя поймают ребят, мне за это ничего не будет, а значит, и переживать было не о чем. Проблемы людей, которые сознательно поступили, как поступили, остаются на их совести. Пусть носятся в пьяной угаре со всеми причитающимися рисками. Кто знает: быть может, стоило однажды наступить на грабли, чтобы усвоить урок? Роясь в багажнике, я сладостно упивалась картиной, обрисованной разгорячённым сознанием, как завуч отводит Ростову в сторону и та, не в состоянии сдержать позыв, покрывает рвотой хорошо разглаженный костюм учителя. Родителей бы вызвали в школу забраться несмышлёное дитя. Другие дежурные остановили бы музыку и начали проверять других учеников, отчего вся весёлая компания расплатилась за сделанное. Следом наверняка и всыпали какому-нибудь небольшому магазину, кассир которого, закрыл глаза на возраст покупателя и продал то, что не должен был. Сладкая справедливость во плоти.

Наконец, я нашла в самом дальнем углу аккуратная сложенную, должно быть, руками Дианы, куртку, развернула и выудила из кармана телефон. Дисплей по-прежнему горел, подсвечивая, что звонит не кто иной, как отец и я поспешила нажать на кнопку.

— Пап, прости, не слышала телефона. Что ты…

— И снова здравствуй, дорогая, — прозвучал в ответ притворно дружелюбным тоном голос, от которого всё внутри меня охолодела. — Молчи и слушай внимательно, если хочешь сохранить жизнь отцу. Скажи громко «Да, папа» и пожизнерадостнее, чтобы дружки ничего не смекнули, если поняла.

Призвав всё имеющееся в арсенале самообладание, я послушно растянула губы в улыбке и сказала ровно то, что приказала Галина. Злость растворилась в одночасье. Все глупые мысли вместе с негодованием отошли на второй план, уступая место охватившему, казалось, каждую клетку моего тела страху. Я не была уверена, что могла хоть насколько-то пошевелиться и не выдать себя. Оставалось лишь понадеяться на дверцу багажника, распахнутую прямо над моей головой. Хотелось верить, что её хватало сполна для создания полумрака, в котором можно сокрыть от других предательски подступившие к глазам слёзы и трясущиеся пальца, что в отчаянии впились в телефон, точно это могло повлиять на случившееся.

— Умница, — промурлыкала в трубку вампирша, — Теперь молча слушай, кивай периодически для правдоподобности. Когда мы договорим, ты положишь трубку и скажешь, что нужно срочно забрать кое-что у папы из машины. Он уже почти подъехал, ты быстро добежишь до машины через лесную опушку и вернёшься. Если хоть кого-то с собой притащишь — я вырву глотку героя-полицейского на твоих глазах, не успеешь даже пискнуть. Уяснила?

— Да, — с трудом ответила я и услышала, как голос дрогнул.

— Теперь повесь трубку и иди к опушке леса. На входе увидишь брошенных проржавевший прицеп. От него иди прямо, вглубь леса, пока не упрёшь в крупный трухлявый пень. Заметив его, сверни направо, чем густые низкорослые ели, пробирайся прямо сквозь раскинутые ветви, и вскоре мы встретимся. Опушка — прицеп — по прямой до пня — направо через еловые ветви. Ясно?

— Да, папа.

— Жду. Пошевеливайся. Моё терпение не бесконечно и, кто знает, что может произойти, если мне покажется ожидание слишком долго, — сказав это, она зловеще рассмеялась и повесила трубку. Какое-то время я так и стояла, обездвиженная, и смотрела на погасший экран телефона. Всё внутри меня твердило о невозможности, безумии происходящего. Почему всё это происходило со мной? В памяти всплыло лицо отца. Как Костя суетливо извинялся, уходя по долгу службы за то, что не смог меня подвезти до школы. В происходящем не было ничего необычного, предсказывающего беду и вот, она уже стояла прямо на пороге, призывая немедленно действовать. Если бы я только знала о планах судьбы, впилась ногтями в дверной косяк, не позволила Косте уйти.

Если бы. Если бы я только знала.

Теперь всё зависело только от меня. От того, смогу ли я дать Галине то, чего она так хочет, однако даже не представляла, какую цену попросит обезумевшая вампирша, в обмен на жизнь отца. Внутренний голос тоном, полным горечи, понадеялся, что плата окажется нам по карману.

Собравшись с духом, я хотела осторожно улизнуть, обойдя машину с другой стороны, быстро скрыться из вида ребят, но едва я сделала шаг в сторону, как позади послышался голос Дианы:

— Ася, всё в порядке?

Я боялась обернуться, даже находясь в полумраке. Выражение лица могло выдать меня, а этот риск я не могла себе позволить, как и дальнейшее промедление — слишком много времени уже было упущено из-за моей растерянности. Действовать нужно быстро и уверенно, пока никто не заподозрил неладное.

— Да, нормально, — отозвалась я и захлопнула дверцу багажника, после чего двинулась в намеченном направлении, продолжая держаться спиной к остальным, и затараторила: — Идите без меня, я скоро. Только быстро с папой встречусь.

— С тобой сходить? — дружелюбно отозвалась Диана, и мне показалось, будто послышались шаги.

Предавшись панике, я резко обернулась и столкнулась взглядом со Смирновой, чувствуя отголоски злобы: из-за излишней заботы одноклассницы, мой отец подвергался ещё больше опасности.

— Нет, — ответ оказался громким и резким, — Мне нужно поговорить с отцом. Одной.

Стоило произнести эти слова, как тотчас вокруг затихли все остальные звуки. Лишь отдалённый гул басов доносился из глубин школы. Даже Татьяна притихла, не ожидая от меня такой резкости. Все привыкли к тихой и уступчивой Асе, как же.

— Л-л-адно, — Диана выглядела сбитой с толку. — Дела семейные.

— Именно, — я развернулась на пятках и едва ли не побежав, направилась к опушке леса.

Держись, папа.

Глава 8. Всё начинается с конца

Стоило парковке кончиться, как я осмотрелась по сторонам и быстро заметила упомянутый ориентир, в виде автомобильного прицепа. Дойдя до него, свернула вглубь леса. Холодный свет от полной луны редко пробивался сквозь торчащие и тут и там ветви, хоть как-то подсвечивая путь. Каждое движение давалось с трудом, ноги утопали в нетронутой перине снега. Тонкие прутья с наледью неприятно касались оголённой кожи и, казалось, пытались удержать, заставить развернуться, уйти прочь. Бросить безнадёжные попытки. Но я продолжала идти, отгоняя непрошеные мысли, подпитывающие страх. Что мог простой человек противопоставить настоящему вампиру? Тем более в одиночку?

У меня не было ответов на такие важные вопросы, но я продолжала идти, думая о родном лице. Страх заставлял сердце биться в безумной пляске так, что я даже почувствовала, как вздулась вена у виска, даже не прикасаясь к лицу. Взглядом я искала следующий ориентир. Лес точно расступился, когда я оказалась на небольшой поляне, где по самому центру, блистая крупицами замершей воды в лучах серебристого светила, одиноко примостился пень и последние силы иссякли, а страх начал брать верх над суетливым разумом.

Я согнулась, оперевшись вытянутыми руками о колени, и стала дышать глубоко, под счёт, пытаясь не просто успокоиться, а скорее уговорить себя броситься в лапы зверя. Понимание, что ничего хорошего дальше произойти просто не могло, плотно поселилось на подкорке и не собиралось никуда уходить. Но я должна была пошевелиться. Должна была поспешить, если хотела спасти отца. Осталось только найти сил.

Только остановившись, я ощутила, как холодно было этой ночью. Стоило взять с собой куртку, но тогда наверняка кто-то из одноклассников всё же заподозрил неладное, а я не могла так рисковать. Переведя дух и отдышавшись, насколько это было возможно, я обхватила руками оголённые руки и принялась растирать, пытаясь хоть насколько-то согреться. Больше медлить было нельзя. Разогнувшись, я пыталась вспомнить, в какую сторону идти дальше, но не получалось. В растерянности я осматривалась по сторонам, надеясь вспомнить хоть какую-то спасительную деталь, и тогда взгляд скользнул на пушистые ели, плотным рядом тянувшиеся по правую сторону. Вот оно! Я ринулась к ним и принялась пробираться, сквозь плотные заросли. Каждая ветвь тысячей игл впивалась в кожу, но я продолжала идти, через боль, через силу заставляя себя продолжать, защищая лицо выставленными вперёд руками.

— Чуешь? — послышался голос Галины, — Кровью пахнет. Наша пташка уже близко.

Мгновение, и я наконец освободилась от цепких еловых лап, оказавшись лицом к лицу с безумной вампиршей. Её губы растянулись в малодушной улыбке, обнажив белоснежный ряд зубов с выраженными острыми клыками. Волосы женщины оказались потрёпанными, а лицо, несмотря на наигранную маску вымученным. Под глазами у официантки виднелись даже при скупом природном свете тёмные синяки, и я была уверена, что это далеко не игра теней. Глаза невольно скользнули по лесу, но пейзаж ускользал от взора во тьме. Почти невозможно было разглядеть, где заканчивается земля и начинается очередной сосновый ствол. Только в местах, где хорошо припорошило снегом, виднелся контраст. Кости нигде не было видно, однако помимо звонившей в лесу оказался ещё один силуэт. Я сразу его узнала и не поверила своим глазам.

— Ник? Что ты здесь…

Стремительным рывком Галина подскочила ко мне и лёгким, едва уловимым для взгляда, движением, обхватила ладонью горло. Следом я почувствовала, как ноги оторвались от земли, а в ушах появилось гудение, точно в них попала вода. Дышать стало трудно и теперь я свисала, как безвольная тряпичная кукла в лапе хищницы. Скорее инстинктивно, руки потянулись, чтобы ослабить хватку вампирши, но с какой бы силой я ни тянула, Галина даже не шелохнулось.

— О, — блаженно протянула официантка: — Как приятно чувствовать чужую жизнь в своих руках. Как бешено колотится заячье сердце, готовясь вот-вот разобраться при виде хищника.

Она с чувством облизала губу, словно мечтала попробовать меня на вкус. В глубинах обезумевшего взгляда я будто видела своё беспомощное отражение и почувствовала омерзение ко всему происходящему.

— Поставь её, — чужим голосом со стальными нотами приказал Никита: — Сейчас же.

Галина весело ухмыльнулась и настолько резко разжала хватку, что я не успела устоять на ногах, рухнув на холодную землю.

— Как скажешь, — снег захрустел под её босыми ногами, которые, едва касаясь, ступали по белоснежной глади: — Сынок.

— Не называй меня так! — закричал Каримов в гневе, точно эта просьба была озвучена не в первый раз. Я переводила взгляд с возлюбленного на безумную вампиршу, ища нечто общее в чертах и, к своему ужасу, находила. Злой рок судьбы сузился до простого понимания, что по неведомым причинам, именно Никита привёз меня тогда в пиццерию. По его милости здоровый амбал утащил меня прямики из туалета в тёмный салон грузового отсека, где, если бы не Смирновы, моя жизнь бы прервалась лёгким движением руки Галины.

Сколько было таких, как я, заманенных улыбчивым и таким обаятельным красавцем в лапы целой семейки кровожадных вампиров, что едва в состоянии сдержать жажду? Чем дольше я об этом думала, тем больше меня охватывала злость и обида. Волк в овечьей шкуре. Притворщик с красивыми речами о любви. Выходит, никогда и не было никакой любви, а я-то, дура, так легко клюнула на заготовленную сказку. И зачем сколько времени убивать просто ради того, чтобы разжиться именно моей кровью? Нет бы после неудачной охоты от меня отстать, так ведь наоборот, лишь сильнее опутывал сетью

. Ещё и виноватой себя чувствовала за расставание по телефону. Каков подлец! Должно быть, очередное притворство, чтобы подсесть на уши Ростовой. Как бы она ни раздражала меня, осознание, что следующей мишенью могла стать одноклассница, лишь сильнее раскаляло..

— Где мой отец? — как можно громче произнесла я, и нашла в себе силы подняться. От злости даже холод казался теперь незначительным, мелким неудобством, которое довольно просто было перетерпеть. Если бы только у меня хватило сил, я прямо сейчас бы залепила этому мерзавцу увесистую пощёчину, но боялась потратить последнее зря.

— Где он? — голос сорвался на крик и если по лицу Галины легко угадывалось, какое удовольствие доставляет вампирше зрелище, то Никита выглядел до ужаса нежным и полным заботы. Ну уж нет! Не позволю больше себя дурачить. — Кости здесь нет.

— Раз его здесь нет, — я двинулась назад к пышным елям, — То и мне здесь делать нечего. Повернуться спиной к Галине оказалось ошибкой. Успела я сделать только шаг, как передо мной тут же выросла фигура официантки. При свете луны цвет её глаз казался неестественно красным, будто внутри полыхал огонь. а

— Здесь нет. Но и куда бы ты ни пошла, отца там не будет, если я не решу иначе. Кровь за кровь, милая, — она потянулась к моему лицу, и я отпрянула назад, но спина неожиданно столкнулась с преградой. От неожиданности я подскочила и тут же обернулась. Почти вплотную ко мне стоял Никита.

— Прочь! — рявкнула я, не зная, куда деться и толкнула Каримова в плечо, но он даже не шелохнулся. Безумный, отчаянный порыв возвёл мою руку в воздух и не успела ладонь соприкоснуться с щекой Никиты, как парень перехватил удар. С высоты своего роста бывший возлюбленный нежно смотрел на меня, почти умоляюще, но я могла лишь догадываться, о чём говорил этот взгляд. Всё внутри меня кричало, призывая вырвать, убежать.

Что появление здесь было ошибкой. Я так легко попала в любовно расставленную ловушку, совершенно не задумываясь о том, что отца может и вовсе не быть здесь. Теперь я знала наверняка: худшие решения принимаются поспешно, подстрекаемые, быстро пускающим корни, зерном страх

— Ася, успокойся.

Я рассмеялась Никите в лицо. Неудержимо, почти безумно.

— Ты совсем за дуру меня держишь? Думаешь, я не поняла, когда увидела вас вместе, что здесь происходит? Добрый сыночек помогает матери охотиться, заманивая в капкан наивных девиц с округи. Доставка вкусной и питательной еды ценой в один клик! Так, получается?

Я кричала, говоря всё быстрее и быстрее. Горячие слёзы катились по щекам. На таком морозе кожу больно жгло от соприкосновения с горячей влагой, но остановиться было выше моих сил.

— Скольких девушек ты вот так вылавливал поодиночке, вёз на убой? У тебя вообще есть хотя бы осколок сердца или человечность рождённых вампирами не положена?

Кадык Каримова дёрнулся, словно он тяжело сглотнул. По глазам казалось, что каждое новое слово наносит Никите удар, но я не верила больше ничему, а лишь продолжала в красках расписывать, как действовала сообща развесёлая семейка. И вот когда рассказ был окончен, мы так и остались стоять друг напротив друга. Моя рука по-прежнему была охвачена за кисть, точно Ник боялся, очередной попытке его ударить, но разве могла я нанести прочной как сталь коже хоть какой-то ущерб?

— Думаешь, что всё знаешь и я в этой истории — главный злодей? — он шумно выдохнул: — Ну конечно, тебе ведь так намного проще, чем посмотреть на что обрекла ТВОЯ семья МОЮ.

Я в ступоре смотрела на него и не понимала, что Никита имеет в виду. Моя семья? Да что она могла ему сделать?

— О, не делай такой удивлённое лицо, — Каримов недовольно поморщился: — Стоило уехать с папочкой из города, как ты тут же отстранилась и даже решила отделаться от меня одним коротким сообщением.

Каримов так резко отпустил мою руку, что я дёрнулась от страха, но он всё продолжал:

— Хотел бы я знать, что он тебе наговорил и сколько в этом было на самом деле правды. Впрочем, какое это теперь имеет значение не так ли?

Его вопрос прозвучал в пустоту. Галина терпеливо ждала, отойдя в сторону и сложив руки перед собой. Она внимательно рассматривала моё лицо, отчего всё нутро стянулось тугим узлом, ожидая подвоха.

— О чём ты говоришь? Как моя семья могла навредить твоей?

— Не похоже, что девчонка врёт, — Галина всё же подала голос, и губы светловолосой бестии вновь растянулись в сладострастной улыбке: — Ничегошеньки она не знает. Ха-ха! Вот это чудеса!

Безумная вновь засмеялась и как бы ни был красив её голос, были в нём ноты, от которых внутри стыла кровь.

— Заткнись! — рявкнул Никита матери, и с опаской заглянул мне в глаза, точно боясь оступиться. В этот момент он выглядел совсем не как невинный старшеклассник, которого я когда-то знала и полюбила. На смену улыбчивым чертам пришли хмурые. Взгляд казался осознанным и взрослым.

Он возвёл руки к моему лицу и на мгновение замер, безмолвно спрашивая разрешения, но я лишь отшатнулась.

— Ты не доверяешь мне, — горько отозвался он и, от безумия происходящего, у меня вырвался смешок.

— А должна? Вы похитили моего отца, угрозами заманили в лес, а теперь завели какую-то шарманку и строите из себя мучеников. Ник, ты хотя бы сам понимаешь, как это выглядит со стороны? Какого чёрта произошло?

Непривычное ругательство крутилось на языке. Я хотела понять, что на самом деле таится за похищением, но больше всего хотела увидеть Костю. Чем дольше мы теряли время здесь, за бессмысленным разговором из полунамёков и выяснения кто и что знает, тем яростней отбивала место у страха ярость меня. И когда только я начала заводиться так легко? Где моё привычное самообладание и спокойствие, которое всегда приходилось кстати?

Никита глубоко вздохнул, собираясь с силами. После короткого промедления он начал объяснять:

— Галина – моя настоящая мать, — Каримов указал в сторону женщины.

— Это мне стало понятно, после «сынок», — небрежно отбросила я и Никита адресовал ко мне недовольный взгляд, поджав губы. Весь его вид, как бы говорил: «Тебе точно нужно объяснение или как?», и я покорно уставилась в пол, признавая ошибку.

— Так вот, — продолжил он: — Моя мать была обращена против её воли, неравнодушным доктором, прямо посреди операционной. Роды дались ей слишком тяжело, Галина потеряла много крови, даря жизнь мне и… очаровательный и блистательный доктор Смирнов, — Никита говорил об отце Эдуарда с нескрываемым презрением: — Посчитал себя вправе решать судьбу моей матери.

— Сын, — Галина прервала рассказ: — Позволишь вставить пару слов? Всё же это скорее моя история, чем твоя.

Они многозначительно переглянулись, и Никита жестом предложил матери продолжить.

— Я очнулась в комнате, полной света. От яркости было трудно открыть глаза, и я зажмурилась, прислушиваясь к ощущениям. Первым, что я почувствовала, было полное отсутствие привычных сигналов тела. Не было ни боли, ни лёгкого жжения в животе, ни тяжести. Казалось, моё тело освободилось от сковывающих оков и стало чем-то новым, выше моего понимания. Я приложила руку к животу и там, где когда-то был мой сын, оказалась лишь гладкая, упругая кожа, будто внутри никогда и не росла жизнь. В то мгновение я взмолилась всем богам, надеясь, что с ребёнком всё хорошо.

Мои размышления прервало появление вестника. Доктор склонился надо мной, закрывая собой яркий свет, как оказалось, от большого операционного прожектора, направленного прямо на моё лицо. Доктор представился, как Владимир Смирнов. Голосом, полным тепла и заботы, он тихо объяснил, что моя прежняя жизнь окончена. Что он ничего не смог сделать для моего дитя, но смог спасти меня, дарую вечную, по его словам, прекрасную жизнь, полную удивительных возможностей.

Доктор продолжал говорить что-то ещё, воодушевленный, но моё сердце оказалось разбитым на тысячу мелких осколков. Какая-то важная часть меня оборвалась в то же мгновение, как стоило Владимиру мельком упомянуть об утрате. Моей утрате, что абсолютно не трогала фибры его души, в отличие от перспектив нового существа, которым час от часа я становилась. Он держал меня в этой комнате, изучая, долгие месяцы. Учил быть тем, что я есть сейчас. Пытался приучить пить прохладную донорскую кровь, которую исправно проносил в глубоком кармане халата.

Первое время это вполне хватало для насыщения. Чувство жажды оставалось чем-то неизвестным, рассказанным доктором, как страшная сказка. Я училась управлять новым телом, познавать его возможности. Время шло и казалось, все органы чувств раскрыли свой настоящий, природный потенциал. Каждый вечер доктор разговаривал со мной, записывая какие-то наблюдения в свою тетрадь. Одни вопросы повторялись, другие же становились более точечными, новыми. Со временем я начала прокручивать в голове наш самый первый диалог с Владимиром и не понимала, когда же на самом деле начнётся новая жизнь, полная возможностей? Хождение в четырёх стенах и общение с одним-единственным человеком, давило на меня, возвращаясь мыслями к утрате. Оставаясь наедине с собой, я мысленно всё время возвращалась к потере сына, но стоило доктору появиться, как становилось легче. Краткосрочно, но всё же легче.

Хотелось выйти. Почувствовать лёгкий ветерок на своей коже, глотнуть свежего воздуха и запахов, взамен пропитанного резким ароматом хлороформа подземного этажа больницы. Я стала спрашивать доктора Смирнова, когда же мне будет позволено выйти, но слышала лишь уклончивый ответ. Каждый свой визит, он доставал пышную связку ключей и закрывал за собой дверь на три оборота.

Вскоре сон покинул меня. Он просто больше не был нужен и вот тогда, стало по-настоящему тяжело. Ощущение времени полностью растворилось, и я уже не знала, как часто на самом деле вижу Владимира. Приходит ли доктор каждый день или мне хотелось думать, что это так? В комнате не было ни зеркал, ни календаря, ни часов. Ничего, что могло помочь.

Всё изменилось, когда обострился слух. В минуты одиночества, не желая вновь увязать в вязком болоте подсознания, я стала прислушиваться. Пыталась научиться разделять среди множества отзвуков конкретные, заглушая остальные. Я не была уверена, что это было вообще возможно, но для человека, у которого всё время в мире можно считать свободным, лучшего занятия бы не нашлось.

Голоса казались сложными и непостижимыми. Они сливались в белый шум из сотен различных отзвуков, не позволяя разобрать ни единого слова, сколько бы я ни пыталась. Но и эти попытки, кое-что мне дали: я заметила, что голосов не всегда так много. Порой над возвышающимся над комнатой зданием, шум затихал, и со временем я поняла: должно быть, наступала ночь. Персонал расходился, все обсуждения сходили на нет, а пациенты разбредались по палатам, засыпая до следующего утра.

Я стала ждать наступления ночи с нетерпением. Она стала моим временем для познания и изучения, когда концентрироваться на одном конкретном отзвуке становилось проще. Со временем я начала различать звуки шагов, и даже представляла, как мог бы выглядеть их обладатель. Одни шаркали, другие громко отбивали каблуками ритм по плитке на лестничной клетке. Беспорядочная симфония становилась упорядоченной и понятной.

Чем дольше я развивала слух, тем ярче становились для меня и запахи. В один из обычных дней, с наступлением ночи, я, как обычно, разместилась на кушетке, прижавшись спиной к бетонной стене, и стала прислушиваться, как уловила новый, незнакомый ранее звук. Такой, словно кто-то одним уверенным движением порезал плотную ткань. Всего мгновение, и послышался ритмичный отзвук разбивающихся о пол капель.

Одной за другой. Каждая громче предыдущей. Я закрыла глаза, пытаясь понять природу этого звука и различила чьё-то частое, хриплое дыхание. В голове возник образ седого мужчины, с небрежной щетиной и с проплешинами у рта, будто он имел привычку нервно выдёргивать волосок за волоском, стоило лишь дать волю рукам. Кожа его одрябла, местами виднелись тёмные пигментные пятна. Он сидел на холоднойплитке мужской душевой тремя этажами выше, как и я, прижавшись спиной к стене. Ноги раскинуты в разные стороны, а перед собой он держал вытянутую руку..

В ночном свете она вся казалась украшена тёмной вязкой жидкостью, блестящей в свете пробивающегося из-за окна света луны. Мысли сами тянулись к влаге, словно это было нечто требующее особого внимания. Важное, необходимое мне. Я пыталась мысленно рассмотреть её, и именно в тот момент, впервые почувствовала сладковатый аромат, с едва уловимыми железными нотами. Он манил меня к себе, призывал. Неведомая сила заставила меня подняться с кушетки. Стоило толкнуть дверь рукой, как она послушно слетела с петель и с силой отскочила в ближайшую стену. Прямо по центру оказалась глубокая вмятина, по краям которой паутиной расплетались трещины.

Отчего-то меня даже не удивило, как легко оказалось вырваться из «клетки». Все мои мысли кружились вокруг растекающейся где-то наверху тёплой крови. Как заворожённая, я шла, точно зная, когда свернуть, и где найти лестницу, благодаря отзвукам шагов, которые внимательно изучала в последнее время, внутри моей памяти легко обрисовался каждый уголок невзрачной больницы.

На третьем этаже было пусто и темно. Лишь стройный хор глубоких вдохов и выдохов доносился из-за дверей больничных палат. Я больше не слышала, как капли крови разбиваются об пол. Пройдя на противоположный конец этажа, наконец нашла мужскую душевую и толкнула дверь от себя.

Представшая картина совпадала с той, что рисовало моё воображение. Мужчина в возрасте сидел у стены, со свободно раскинутыми в разные стороны ногами. Голова его обессиленно склонилась к плечу, глаза оказались закрыты. Вокруг порезанной руки натекла лужа вязкой и ароматной крови. От близости её аромата у меня жгло горло изнутри. Не знаю, о чём я думала в тот момент. Кажется, любую возможную мысль затмило неудержимое желание хотя бы попробовать эту кровь. Я представляла, как сажусь рядом с мужчиной, беру его руку в свою и накрываю губами глубокий порез. Чувствую яркий и безумно приятный запах. Такой, который мысленно возвращал тебя к самым счастливым моментам. В любящий дом, к своим людям. Я медленно вытягиваю жидкость, и она обволакивает мой язык, а за ним и рот целиком. Испив мужчину до конца, мне захотелось большего, и я представила, как легко было бы встать и навестить таких же ароматных больных в палате. Их сердца будто звали меня, призывая освободить главное сокровище, сокрытое глубоко внутри. Курсирующее по избитому маршруту, в поисках выхода. В поисках свободы.

Когда я поняла, что картина, так детально обрисованная моим сознанием, была вовсе не плодом воображения, а тем, что происходило на самом деле, оказалось уже поздно. Я прошла этаж насквозь, сменяя одну палату на другой, обходя каждого пациента, поначалу осторожничая, а на последних, войдя во вкус, даже не трудилась бережно надкусывать кожу.

Когда с последним было покончено, я, наконец, почувствовала насыщение. Пойдя на выход, заметила, что ноги стали едва слушаться, точно вместо насыщения, выпитая кровь, наоборот, принялась отравлять всё моё существо, и это казалось не мыслимым: разве так должно действовать на вампира то, чего он больше всего желал? Вытирая тыльной стороной ладони лицо от крови, я на мгновение подняла глаза и увидела своё отражение в зеркале. Когда-то длинные и шелковистые волосы теперь казались сбившимся в колтуны, а черты лица заострившимися, острыми. Под глазами пролегли тёмные круги и на мгновение мне даже начало казаться, что я готова уснуть, но тогда взгляд невольно скользнул к настенному календарю у зеркала. Обычный невзрачный календарь, без изображений, но, зато с жирным шрифтом выделенными месяцем и годом в заглавии.

Из моей груди вырвался крик, от которого, казалось, завибрировали не только стены, но и пол под ногами. Если бы я только могла, то разрушила тогда всю эту больницу до основания, но, главное: достала бы из-под земли доктора Владимира Смирнова.

Семнадцать лет одиночества в подвале. Семнадцать лет, в качестве подопытной крысы, что слились для меня по ощущениям в месяц, как максимум.

Найти кабинет доктора оказалось несложно. На широкой золотистой таблице на одной из дверей того же этажа крупными чёрными буквами было выведено «Зам. Главврача Владимир Владимирович Смирнов». Войти внутрь не составило труда: дверь поддалась с той же лёгкостью, что и в подвальном помещении. Посреди комнаты стоял широкий стол с придвинутым кожаным креслом. Стопки бумаг методично были разложены по подписанным органайзерам. Ни одна из бирок не показалась мне важной, поэтому я продолжила поиски хоть какой-нибудь информации, выдвигая один за другим ящик стола.

Мне нужны были ответы. Хоть какое-то понимание, что на самом деле этот человек пытался сделать с моей жизнью. Листая один за другим документ и с трудом разбирая размашистый почерк, я искала хоть что-то, но безуспешно.

Не найдя ничего интересного, я откинулась на спинку кресла и тяжело вздохнула. Самочувствие продолжало оставлять лучшего. Голова кружилась от чтения, давило виски, но я понимала: другого шанса у меня не будет, а потому покорно встала и побрела к стеллажу с уставленными плотными рядами архивами. Рассматривая полки, моё внимание привлекла та, что оказалась развёрнута корешком вглубь. Я потянулась было за неё, но, должно быть, ухватилась недостаточно крепко, и папка выскользнула из рук на пол. Ударившись о безукоризненную гладь, она приветливо распахнулась. Один файл скользнул прочь, под стеллаж. Я неохотно опустилась на колени и потянулась за листком, чтобы достать, как увидела заглавие «Свидетельство о рождении». Документ оказался выписан на имя мальчика — Никиты, и что-то внутри оборвалось, ведь именно так я и хотела назвать сына. Бумажный лист, казалось, обжигал подушечки пальцев. Всё внутри кричало, об уже случившейся беде, но я прогнала непрошеные чувства и заставила себя читать дальше.

Дата рождения совпадала с той, когда должен был родиться мой малыш. Родителями числились некие Каримовы. На обороте документа оказался закреплён клейкий листок, где уже знакомым размашистым подчерком тонкой ручкой был выведен адрес.

Вернувшись к папке, я нашла свидетельство о собственной смерти и почувствовала в этом лёгкую иронию. Никто бы не искал ту, что давно была мертва. Да и, признаться честно, меня попросту не было кому искать и даже хоронить. В Ксертони я всегда была серой тенью: без прошлого, настоящего и будущего. Лишь забеременев мне казалось, что что-то переменится, но задним числом эта мысль выглядит наивно и глупо, но это сейчас неважно.

В той же папке лежали короткие обезличенные записи, как я догадывалась, о моих изменениях за все года. Ничто не указывало на новую природу тела. Даже приносимую кровь, Владимир кратко окрестил в записях «пищей» и экспериментировал с её «качеством», «частотой принятия». Чем дольше я читала, тем меньше смысла находила в записях. Сухое и бесцельное исследование, длилось годами, заставляя лишь догадываться о реальных мотивах доктора Смирнова.

Когда через окно стали пробиваться первые лучи, я поняла, что нужно уходить. Если ответы и были спрятаны в этой комнате, то в тот день просто не хватали времени их найти. Нужно было уходить, и быстро. Поняв это, я прихватила из кабинета доктора оба свидетельства, а вместе с ними и листок с адресом. В суматохе я нашла в одной из больничных палат более-менее подходящую одежду и принялась думать, как уйти из здания незамеченной? Логика подсказывала, что через основной вход идти не стоит: кто знает, во сколько придут первые работники? А, быть может, где-то и вовсе где-то бродит дежурный доктор. Лишь в это мгновения пришло осознание, как бездумно я действовала: меня могли поймать в любой момент. Уходить решила через окно в мужской душевой, пусть и не была уверена, что не переломаю ноги. Распахнув широкую створку, я долго сидела, смотря вниз, оценивая перспективу. Что, если я просто сошла с ума? Дверь слетела с петель по случайности? Была старой, отсыревшей или ещё по каким причинам стала достаточно хрупкой, чтобы хватило всего одного толчка. Одно за другим предположение крутилось в голове, как заевшая пластинка, убеждая в невозможности происходящего, ведь я точно знала – вампиров не существует. Что, если я сошла с ума и мне нужна помощь?

Выяснить это можно было, прыгнув с третьего этажа. Если я и правда сошла с ума, то переломаю ноги или ещё того хуже, а если нет…

Помню, как крепко зажмурилась и оттолкнулась руками от рамы. Мгновение и обе мои ноги крепко стояли на рыхлой земле. Прыжок дался так легко, словно и не было никакого расстояния. Значит, всё же я была в себе и почему-то эта мысль успокаивала, ведь если она оказалась верна, то возможно и мой сын мог выжить.

Я хорошо знала город. В конце концов, так и должно быть с каждым, кто прожил на одном месте более пяти лет. Искомый адрес оказался почти на окраине города, в частном секторе. Большой трёхэтажный дом из крепкого бруса одиноко стоял, окружённый со всех сторон лесом. На краю участка прослеживались следы стройки, как мне показалось, хозяева решили обзавестись конюшней. В столь ранний час, в окне за верандой уже приветливо горел свет, но на порог я сунуться не решилась. Выбрал место за густорастущим кустарников, обратилась к слуху и постаралась услышать, что происходит внутри дома. Кто-то суетился на кухне. Женщина топталась в небольшом квадранте, подходя, то к одному месту, то отходя в другой. Гудела газовая плита. На сковородке шипело масло. Должно быть, она готовила завтрак. Вскоре почувствовался знакомый аромат обожжённого теста, вот только ощущения уже были не те – ничто не возбуждало аппетит, хотя где-то внутри я помнила, как раньше любила этот запах. Зазвенели столовые приборы. Тарелка стукнула о стол.

— Никита! Спускайся, еда уже на столе, — крикнула женщина, и, расслышав имя, в груди у меня болезненно что-то сжалось.

Ритмичный стук сопровождал юношу, пока он поспешно спускался по широкой деревянной лестнице. Я выбралась из укрытия и осмотрелась, пытаясь найти более удачное место: мне нужно было увидеть мальчика своими глазами. Однако, ничего подходящего не нашлось. Перед домом не было почти ничего, зачем, даже согнувшись в три погибели, я могла бы продолжить наблюдение. К тому же на небе занимался рассвет и наверняка женщина не обрадуется непрошенной гостье на участке. Я бы точно не обрадовалась.

Не придумав ничего лучше, я принялась взбираться на высокую сосну и, к удивлению, это оказалась просто. Казалось, я ничего не весила, а каждая клеточка тела стала податливой, точно кусок глины, что готов принять любую форму, по желанию творца. Добравшись до верхних веток, оставалось только понадеяться остаться незамеченной среди скупой зелени. Угол обзора приоткрывал прямоугольный стол, где с самого края сидел мальчик-подросток со светлыми волосами. Я постаралась сфокусироваться на силуэте и постепенно зрение стало обрисовывать детали. Чем дольше я смотрела на него, тем больше различала и в какой-то момент даже сложилось иллюзорное понимание, будто мальчишка— вот он, совсем близко. Одной рукой он подпирал голову, другой же со скучающим видом ковырялся в том, что когда-то было румяными кусочками тонкого текста. Чем дольше орудовала его рука, тем больше еда на тарелке юнца походила на месиво из воздушных кусочков, утопающих в кленовом сиропе. Во всяком случае по карамельному цвету вязкой сахарной жидкости ничего иного мне на ум не приходило. В его глазах я узнавала черты своих, как и в губах, носе. Сомнений больше не осталось.

Женщина подошла к моему сыну, и, окинув взглядом на надругательство над своим трудом, неодобрительно поджала губы, однако взгляд показался мне скорее печальным.

— Поешь хотя бы немного, — умоляющим тоном произнесла она, склонившись к Никите.

— Не могу, — бесцветной ответил он, после чего с толикой грусти добавил: — Ты же знаешь.

— Ты должен хотя бы попытаться, — не унималась она.

— Даже если я съем всё, мне не станет легче. Мы это уже проходили.

— Пожалуйста, попробуй. Если живот будет всегда полон, то, может, однажды…

Сын откинулся на спинку стула, запрокинул голову и издал скорбный смешок:

— С тем же успехом можно съесть целую горсть камней.

— Никита…

— А что, я не прав? Желудок так будет всегда полон.

— Но ведь ты чувствуешь вкус.

— Да, чувствую. Но это ничего не меняет. Голод с каждым днём становится лишь сильнее и как бы вкусно ты ни готовила, я не могу насытиться одной лишь идее о человеческой еде. Мне нужна кровь, мама. Когда ты это поймёшь?

«Она не поймёт, ведь эта женщина даже не твоя мать», — промелькнуло тогда у меня в голове, а в это время градус разговора накалился и, признаться, видеть внутренний разлад было приятно. Идея, что в семье не всё так гладко, вселяла надежду. Надежду, что и для меня может появиться место в жизни сына.

Женщина опустилась на колени рядом с моим сыном, и с подчёркнутой нежностью заглянула Никите в глаза.

— Пожалуйста, попробуй ещё раз, — её губы растянулись в ободряющей улыбке.

Голубоглазый ангел тяжело вздохнул, переложил вилку в руке и нехотя поддел с тарелки небольшую порцию, а затем положил в рот. Он жевал медленно и с трудом проглотил ничтожный кусок. Женщина продолжала сидеть рядом, следя за каждым движением сына до тех пор, пока содержимое тарелки не оказалось съеденным наполовину и, чем дольше я наблюдала за развернувшейся сценой, тем сильнее крепла моя неприязнь к этой женщине. Неужели она не видела, как он мучался? Как каждый кусок застревал у него в горле? Хотелось плюнуть на всё и ворваться туда, на эту чёртову кухню. Остановить издевательство, которое эта слепая баба не в силах была понять…

— МАМА! — гаркнул Никита посреди рассказа, и я встряхнула головой. Описанная картина в мгновение растворилась. Рассказ Галины погружал точно гипноз в сцены из прошлого и на мгновение мне даже показалось, будто я видела эти сцены её глазами. Чувствовала то же, что и она, словно мы были единым целом.

— Никита, нехорошо прерывать рассказ матери.

— Мне неприятен тон, каким ты рассказываешь о той, что меня воспитала. Больше уважения, будь так добра.

Галина лишь улыбнулась своей привычной, слегка безумной улыбкой и развела руками:

— Разве моя сторона истории будет тогда честной? Я делюсь так, как чувствовала, и это то, чего ты не можешь изменить. Безусловно, эта женщина…

— У неё есть имя, — грубо подчеркнул он.

— Да, разумеется, есть. Твоя привязанность понятна, как и чувства к ней, но разве можешь ты требовать того же от меня?

Каримов промолчал, но сложил руки перед грудью и недовольно хмыкнул. Парировать было нечем.

Не услышав ничего в ответ, Галина довольно кивнула и продолжила свой рассказ:

— Я ещё долго наблюдала за попытками сына донести до этой женщины, что на самом деле нужно молодому вампиру, но на каждую просьбу о крови, находилась новая просьба попробовать ещё, хотя бы раз. Сквозь страдания, которые ярко отражались на столь юном лице, сын всё же покончил с содержимым тарелки и молча вышел из-за стола. Вскоре послышался звон ключей, и Никита вышел из дома, а я, в свою очередь, следовала за ним, скрываясь в чаще деревьев, и наблюдала, как он следует в школу. В немом молчание мы провели несколько дней: он, живя свою обычную жизнь, я же, следя за ней из тени, не чувствуя ни усталости, ни холода. День за днём повторялся Никитин диалог с матерью, и, постепенно я начала замечать, как сменяются черты его лица на болезненные. Под глазами залегли тёмные круги, а лицо началось казаться безжизненно серым и осунувшимся.

Решить заговорить было сложно, потому что я едва ли представляла как. Да и что я могла сказать? «Привет, эта женщина не твоя родная мать, а я. Давай общаться?».

Мысль о том, что мне нечего было предложить сыну, обезоруживала и, казалось, вся отведённая вечность так и сомкнётся на неразрывном круге из наблюдений со стороны, пока однажды Никита не сменил привычный маршрут из школы до дома и не увильнул за одноклассницей. Он выжидал, скрываясь за чем придётся и со стороны могло показаться, что стеснительный подросток наблюдает за своей возлюбленной, не подразумевая никакого вреда. Но нечто внутри меня, более мудрое, кричало во всю глотку о неправильности происходящего, и я подобралась ближе, на всякий случай, готовясь в любой момент вмешаться.

Мои опасения оказались не напрасны. В сквозной арке, ведущей во двор посреди безликих домов, Никита нагнал девушку. Мгновение, и он обхватил девушку со спины, плотно прижав одну из ладоней ко рту, не позволяя жертве издать ни звука, и потащил к стене. Хищные глаза сына даже в полутьме светились красным, точно были окрашены флуоресцентной краской. Вот только в глубине предвкушающего беду цвета, я углядела нечто новое, что легко могла понять. Жажда и отчаяние взяли над ним верх. Действовать нужно было немедля.

Решительно я подскочила к сыну, а он, как собака у которой вот-вот отнимут кость, поспешил выпустить клыки и был уже готов вонзить их прямо в безукоризненно светлую кожу на шее девицы. Сама не зная, что творю, я вскинула собственную руку и направила прямо ко рту сына. Острые клыки пронзили кожу также легко, как острый нож подтаявшее масло. Глаза Никиту застыли в изумлении, но природа хищника взяла вверх, и я услышала, с каким облегчением он сделал первый глоток. Второй. Третий. Руки его ослабили хватку, и незнакомая девчонка тут же рванула вперёд, убираясь подальше, без оглядки. Сын же, обхватил руками мою, всё плотнее прижимая карту плоть ко рту, жадно высасывая каплю за каплей. Осторожно, я принялась гладить его по волосам, приговаривая фразы, которые, как мне казалось призваны успокоить. Его внешним вид вновь приобрёл краски. От тёмных синяков под глаза вскоре не осталась ни следа, а кожа приобрела здоровый розоватый румянец. Так мы и стояли, пока Никита, насытившись, не скользнул спиной о стену, опустившись на пол. Когда всё закончилось, он широко раскрытыми глазами смотрел на меня, будто не понимал, что вообще произошло, но, говоря откровенно, я и сама не смогла бы объяснить. Всё произошло на уровне инстинктов, точно с лёгкой подачи судьбы.

— Нужно уходить.

Я протянула к сыну руки, предлагая помочь подняться. Он посмотрел на ладонь с опаской, но всё же принял. Ноги сами понесли меня обратно, в сторону леса, таща сына за собой. Во тьму, подальше от любопытных глаз.

Никита не принял мою историю сразу, даже несмотря на факт, что все в его семье были обычными людьми. Неверие било по мне, точно пощёчины, но я держалась. В конце концов, у меня не было ни одного доказательства, которое Никита мог бы увидеть своими глазами, кроме зеркала, отражающего общие черты. Вот только способен ли их разглядеть то, кто искренне боялся истины?

Должно быть, в тот день он бы упорхнул обратно, в свою привычную жизнь, оставив родную мать за скобками уравнения, если бы не жажда.

Другой источник крови ему было не сыскать. Поначалу он отверг моё предложение изредка встречаться, чтобы утолить жажду, но, выслушав аргументы, понял: такой вариант легче всего. Никита не хотел навредить ни девчонке, ни кому бы то ни было ещё, но что он мог поделать с истинной природой? Лишь найти того, кто будет согласен отдать кровь добровольно.

Я пользовалась нашими редкими встречами, стараясь рассказывать о себе как можно больше. Первое время он молча прижимал к губам мою ладонь и, не проявляя никакой заинтересованности, уходил, стоило насытиться, но я не сдавалась. Примерно на шестую встречу, когда рассказ зашёл про мою беременность и то сладкое чувство ожидания своего дитя, Никита впервые принялся задавать в ответ вопросы.

Время между кормёжками стало расти, и я поняла, что не могу жить посреди леса, сводить своё существование к ожиданию от встречи до встречи. Разве стоило сбегать из одной клетке, чтобы собственноручно отправиться в другую? Я стала ходить по вечерам в придорожные бары и забегаловки у трассы, первое время изучая обстановку и при возможности, питаясь. Текучка из дальнобойщиков оказалась лёгкой добычей: достаточно только предложить подвыпившего водителя уединиться где-нибудь вдвоём. Я старалась действовать осторожно, выбирая только тех, кто в городе оказался проездом на случай, если не сдержусь и всё кончится плохо. Первые месяцы удача была на моей стороне. Я научилась действовать настолько мягко и осторожно, что некоторые дальнобойщики и вовсе принимали укусы за своего рода любовную утеху. Хотя, быть может, их психика включала своеобразную защиту, мешая пониманию происходящего в действительно на нечто более приятное.

Но в то время как жажда Никиты постепенно притуплялась, моя же, наоборот, только усиливалась и, в один из дней, оказавшись в салоне очередной фуры, я не сдержалась. Смогла остановиться лишь тогда, когда тело здоровяка подомной совсем обмякло, а дыхание остановилось. Помня содеянное в больнице, я поклялась самой себе, что больше никогда не отниму чужой жизни, но эта кровь… она будто шептала мне сладостные речи, призывала испить до последней капли, чтобы заполнить пылающую в груди пустоту.

Только увидев перед собой бездыханное тело здоровяка, я пришла в себя. Осознание, что произошло непоправимое, уже вовсю пряло сети страха, окутывая не только разум, но и дотрагиваясь до сердца. Впервые я смогла понять ценность чужой жизни, без оглядки на животные инстинкты, легко в оказывающие во главе угла и притупляя иные, человеческие чувства. Казалось, во мне вновь расцветало людское и если бы часть меня так отчаянно не держалась за мысли о сыне, должно быть обращение легко стёрло всё светлое, присущее с рождения. Что-то во мне изменилось, но лишь на короткое мгновение. Едва понимая, что делая, я вспорола зуба кожу на запястье и плотно прижала ко рту уже мёртвого дальнобойщика. Капли предательски соскальзывали с его губ, точно иначе было не усвоить урок, но я не сдавалась. Какой-то древний инстинкт шептал, что стоить надкусить плоти мужчины и, я поддалась: склонилась прямо над шеей и медленно принялась вводить свои клыки. По привычке хотелось сделать глоток, вытянуть последние остатки живительной влаги, но что-то мне подсказывало – стоит подождать.

Стоило мне замереть, как непривычно свело всю челюсть, а вслед за этим чувством пришла боль, впервые за долгое время. Мои клыки будто обратились в оголённые нервные окончания. Щипало ужасно, и я хотела уже отпрянуть, напуганная новым чувством – всё же даже падение с высокого расстояния было мне теперь нипочём – но внутренний голос строгим тоном велел держаться. Однако, это оказалось выше меня и когда боль достигла пика, я оторвалась от шеи и заметила, как тягучая сверкающая жидкость, тонкой линией протянулась от места укуса до моего лица. Мгновение и тонкая нить разорвалась и на лицо отскочила пара капель, которые я поспешно стёрла тыльной стороной ладони, но стоило отставить руку, как удалось разглядеть её. Серебристая субстанция, как свет от полной луны, мерцала на коже. У неё не было ни запаха, ни, казалось, температуры. Не прошло и пары секунд, как жидкость принялась пузыриться и ушла глубоко под кожу. Я прислушалась к собственным ощущениям и не заметила никаких изменений внутри, вот только в кабине едва слышимо вновь отозвалось второе сердце.

Так и появился в моей жизни Глеб. Добродушный здоровяк, исправно проезжающий через полстраны доставляя товары из одной точки в другую. Даже изменившись, первое время он не терял себя. Был рассудительным и внимательным. Заботился обо мне несмотря на содеянное. Он был не готов менять свою жизнь, наивно полагая, что обращение зависело лишь от наших внутренних выборов, и даже я поверила его рассуждениям. Мы попробовали жить нормально, продолжая выезжать на рейс вдвоём. Смена места действовала на меня воодушевляюще: я ведь никогда раньше не покидала Ксертонь. Новые города встречали тысячами огней, маня перед носом началом полноценной жизни, полной возможностей.

Мы пытались обмануть судьбу, питаясь друг друга кровью, но вскоре начали замечать, что утоляем жажду совершенно по-разному: в то время как моя кровь меняла Глеба к лучшему, раскрывая внутри улыбчивого здоровяка самое лучшее, светлое, я же открывала новые пороги безумия. Казалось, день за днём жажда лишь сильнее схватывала горло, а за ним и едва бьющееся сердце. Что-то скреблось внутри меня, желая выбраться наружу, как тогда, в стенах больницы, но я держалась, думая, что нужно просто перетерпеть. Укротить зверя внутри, дрессируя его получше и какое-то время это и правда получалось.

Между рейсами я продолжала возвращаться к сыну, даруя и ему кровь. Шли месяцы и вскоре, мы начали замечать, что и для него этого ставилось мало, точно животворящая жидкость внутри меня слабла с каждым разом. Я попробовала отдалиться от Никиты, опасаясь, что моё безумие каким-то образом передаётся остальным через кровь. Просила Глеба брать другие, более притяжательные рейсы, чтобы возвращаться в город реже, имея при себе достойную отговорку – сил рассказать другим о своих догадках не было, как и хоть сколько-нибудь весомых доказательств.

На рейсе в Омск всё вышло из-под контроля. Не осознавая себя, я подловила девушку и высосала до последней капли. Пришла в себя, только когда дело было сделано и расплакалась. Понимаешь, Ася, я не хотела становиться убийцей, но едва ли могла совладать с новой природой. Смотря на свою жертву, я представляла, скольких лет обычной, нормальной жизни лишила эту девушку, задаваясь вопросом, что вообще она могла успеть до того, как попасться мне в руки? Размышляя об этом, меня удушало чувство вины за все те возможности, которые никогда больше не воплотятся, растворишься в безликой ткани небытия.

И тогда что-то внутри наивно шепнуло, что я способна не только забирать жизнь, но и даровать. Всё же Глебу жилось вампиром не так уж плохо. Зацепившись за эту идею, я укусила девушку, надеясь, что время ещё есть, но вместо счастливой развязки, сделала только хуже. Пронзительный крик разрезал ткань умиротворяющей тишины ночи. Кожа девушку тотчас покрылась испариной, точно внутри неё всё пылало. Тело билось в дьявольской пляске. Кости хрустели одна за другой, в то время как конечности извивались в неестественных позах, будто она была не человеком вовсе, а хрупкой игрушкой в руках неумелого кукловода. Я смотрела во все глаза на ужасную картину и не знала, как остановить этот кошмар. Надежды, что вскоре всё прекратится, у меня не было, смотря, как отделяется одна часть тела от другой. Не придумав ничего лучше, я выбрала единственное живое - её сердце - и вырвала из груди. Лишь тогда взгляд девушки потух, а лицо, наконец, покинул отпечаток невыносимой муки.

Самостоятельные исследования стоили слишком дорого, чтобы продолжать. Я не хотела позволить своему сыну, пройти через тот же ад, в котором едва ли возможно для таких, какими были мы, исправить сделанное. Нужны были ответы и, что-то мне подсказывало, где их раздобыть.

Вернувшись в город, я отправилась под покровом ночи в больницу. Добравшись до кабинета доктора незамеченной, принялась искать записи, которые могли бы помочь, но если где и находились открытые исследования о вампиризме, то точно не здесь. Да, здесь всё ещё находились наблюдения обо мне, но ничего более. Искать нужно было в другом месте. Возможно, дома у доктора Смирнова. В конце концов, именно там он мог не скрываться, окружённый такими же созданиями, как и он сам. Порождениями его же крови, я подозревала.

Рассказ Галины начал напоминать мне изощрённую пытку. Вампирша не жалела деталей, описывая свою историю, вот только чем дольше я слушала, тем больше ускользала суть, для чего она всё это рассказывала. Поднялся морозный ветер, за которым волной разнеслось потрескивание тонких ветвей. Самым удивительным было ощущение, что дуновение показалось мне скорее контрастным на фоне заснеженной картины. Я не чувствовала больше холода, будто вокруг вовсе и не было зимы. Тело, наоборот, будто горело, точно пытаясь согреть своего обладателя изнутри, лишь бы дослушать рассказ. Когда уже речь пойдёт о Косте, а не о внутренних проблемах женщины, которая никогда не планировала стать вампиром и теперь разбиралась с последствиями чужого решения? Нетерпение усиливалось вместе с внутренним жаром, и я поняла, что терпеть, нет больше ни смысла, ни сил. Я оборвала Галину на полуслове:

— Послушайте, — начала я: — Мне, безусловно, жаль, что всё это с вами произошло. Доктор Смирнов получается из рассказа неоднозначной фигурой, но я встречалась с ним лишь раз и не то что бы стала ярым фанатом. Меня ничто с ним не связывает, и куда больше беспокоит, как моя семья относится ко всему сказанному. В конце концов, не заставили же вы меня сюда пробираться просто, чтобы рассказал душещипательную историю, правда?

Галина с насмешкой отвела взгляд в сторону сына:

— А она дерзкая, — резюмировала вампирша, обращаясь к Нику.

— И она права. Переходи уже к делу.

Галина прыснула и отмахнулась, словно разочарованная тем: что никому не было дело до истории её жизни, к которой оказались причастны одновременно несколько семей в городе. Как бы Галина ни думала про себя, я прекрасно понимала, что каждая человеческая жизнь плотно переплетена с другими и не всегда мотивы тех или иных поступков, осознанно несли зло в чужой дом без спроса. Если доктор Смирнов и поступил плохо с ней, это не значило, что намерение было навредить. Во всяком случае, нельзя судить заочно того, кто лишён права голоса при обсуждении ситуации.

Галина помолчала какое-то время. Её взгляд блуждал по снежным островкам вблизи деревьев, точно примеряя слова, оставляя лишь те, что идеально садились на костяк уже сказанного.

— Хорошо, Ася, — наконец подала голос она: — Опустим историю о многочисленных подопытных доктора Смирнова, которых он тайно обращал в вампиров. Одних, по его меркам удачно, как и меня. Другие же умирали, как эта несчастная в момент обращения. Я узнала опытным путём, что не каждое тело способно принять в себя яд вампира, доктор Смирнов же хранил целую статистику в недрах личного кабинета, в самом неприметном закоулке его чёртова особняка, открыто описывая все детали и нюансы. Мерзкая работа. Столько бессмысленных жертв и загубленных судеб, волей всего одного человека, который считал чужую жизнь разменной монетой в личном исследовании.

— Вы не можете об этом судить, не зная наверняка, что думает сам доктор Смирнов.

Галина недовольно поджала губы, смотря на меня не то с презрением, не то с разочарованием.

— Ты сама не захотела слушать полную историю, так что теперь, будь так добра, не перебивай. Я знаю мотив доктора и, поверь, он довольно эгоистичный. Коротко отвечая на главный вопрос, как замешана здесь твоя, проще один раз показать, чем рассказать.

Она опустила руку под блузку и выудила из-за пояса свёрнутый вчетверо бумажный лист, после чего дала знак сыну. Никита послушно подошёл к матери, забрал документ и принёс ко мне, точно подчёркивая нейтральность его положения между двумя враждующими сторонами. Это показалось мне довольно смешным, и я усмехнулась: не мог же он правда считать, что у наших отношений могло быть будущее, после предательства? Продолжать любить того, кто теперь не потенциально мог навредить моей семье, а предпринимал к этому активное действие? Плохо же он меня знал.

Развернув лист, я увидела печатное свидетельство об усыновлении Никиты и не поняла, на что обратить внимание. В конце концов, что я могла об этом знать? Никогда в жизни не видела подобных документов, и вряд ли бы догадалась, чему он посвящён, если бы не крупное и весьма конкретное заглавие. Пробежавшись по тексту, я в недоумении посмотрела на Галину и развела руками, как бы говоря: «И что?».

— Подпись, Ася, — мягким тоном, точно говоря с несмышлёным ребёнком, уточнила она.

Опустив взгляд к последней строке, где красовалась круглая печать местного отдела ЗАГС, а чуть правее от неё витиеватая подпись, которую я видела много раз за свою жизнь. Подпись принадлежала не кому иному, как отцу.

— И что это значит? Мой отец не работает в ЗАГС. Как он вообще мог подписать нечто подобное? Не понимаю.

— В маленьких городках, вроде нашего, как выяснилось, один человек может быть причастен к нескольким право регулирующим органам, если того потребует нехватка кадров. И, твой папаша, оказался в тот год руководителем органа записи гражданского состояния. Недолго, но это хватило с головой, чтобы помочь уладить дела старому другу, в виде доктора Смирнова. Его же подпись значилась на моём свидетельстве о смерти.

Внутри моего сознания уже начала вырисовываться полная картина, которое нечто внутри меня спешило поскорее разрушить, отрицая очевидное: Костя помогал доктору Смирнова быстро решать дела с неудачными экспериментами, превращая нужных людей в мёртвых документально.

— Подобных свидетельств отыскалось много, — начал Ник за Галину, видя моё смятение. Голос его при этом был мягким и понимающим: — Таким образом, люди числились вовсе не пропавшими, а, значит, не числились в полицейских делах. Смирнов старший выбирал жертв, у которых не было родственников, разве только дальних, не сильно интересующими. Похороны проводили скорее для галочки, приплачивая за заколоченный гроб и отсутствующее тело по-тихому, используя связи, которых у твоего же отца в избытке. Оформляли всё через социальную помощь, и ни один дальний родственник не поднимал шума, счастливо прибирая к рукам внезапно свалившееся на голову наследство. Только со мной они дали маху. Видимо, рука не поднялась на случайно выжившего младенца, которого поскорее убрали с глаз долой, пообещав старому приятель, который так давно пытался с женой завести ребёнка.

— Как ты можешь так говорить о своих родителях?

— Говорить как, Ася? Я осуждая то, что сделал твой отец, а не людей, которые воспитали меня. Не стоит путать одно с другим. Я люблю родителей. Этого никому не отнять.

Галина поморщилась от этих слов и зло прошипела:

—… пока про них не всплыла какая-нибудь новая, не менее интересная информация, как о Константине. Не думаешь же ты, что перепал им просто по удаче? Нет, сынок. Это двое не так устроены. Им для чего-то был нужен твой отец, а сделать кого-то своим пожизненным должником довольно просто, пообещав ровно то, о чём человек мечтал.

— Мой отец мог быть точно так же замешан в эту историю из долго, — защищала Костю я, сама боясь принять идею, что мой отец был злодеем в жизни Галины. Сколько я помнила Костю, он всегда был отзывчивым, заботливым. Да, порой его желание защитить выходило за рамки, как когда он, оберегая меня от угрозы, не давал продохнуть. Если отец и был способен на зло, то только из благой цели. Он не мог, не мог быть злодеем, что бы ни случилось в прошлом.

— Мог, — с лёгкой смешинкой, согласилась Галина, — Вот только это ничего не меняет. Он отнял моё дитя. Последнюю память о моём существовании и, должен поплатиться за это.

Стоило Галине это произнести, как в одно лёгкое движение, едва различимое для взгляда, вампирша оказалась прямо перед моим лицом и со сладострастной улыбкой занесла руку с широко расставленными хищными пальцами над горлом. Казалось, вот-вот она вспорет длинными когтями горло и всё, что я когда-либо знала, впитает в себя жадно вместе с кровью девственно белый снег. От охватившего ужаса я зажмурилась и вскрикнула, но удара не последовало. Пришлось приложить усилие, чтобы вновь открыть глаза, делая это с опаской: вдруг Галина только и ждёт обманчивого облегчения, стремясь насладиться сполна моим страхом.

— Я бы убила тебя прямо сейчас, наслаждаясь каждой каплей животворящей жидкости, так поспешно переливающейся по столь юному телу. Ты даже не можешь представить, какой сладкой мне кажется месть, после всех тех дней заточения и понимания, на ком лежит вина, — Галина обнажила клыки, а выражение её лица выглядело пугающе решительным: — Но, я не стану. Ради своего сына.

Вампирша многозначительно перевела взгляд на Ника и одарила его мягкой улыбкой, переполненной заботой и любовью. Перемена настроений Галины казалась мне столь стремительной, что чем дольше я находилась рядом, тем меньше могла предсказать действия женщины. Непредсказуемость, граничащая с безумием, делала её опасным врагом, заставляющем всё моё тело замереть. Лишь когда Галина демонстративно отступила в сторону, оцепенение перестало иметь надо мной власть.

— Ты не могла бы нас недолго оставить? — сказал матери Никита тонном, совсем не напоминающим просьбу, подчёркивая решение.

— Оставить? — недобро ухмыльнулась Галина: — Как тогда, в лесу, решив, что разберёшься со всем сам, а девчонка в итоге ушла?

Ник никак не прокомментировал вопрос матери, а мне оставалось только догадываться, что Галина имела в виду. Страх сменялся волнами ярости, поднимая цунами внутри меня. Мысли путались, а нечто новое, почти животное проклёвывалось в подсознании тихим голосом, который пока не умел перевоплощать желания в слова, но искренне пытался. Эта только зародившаяся часть меня, питала искреннюю ненависть к вампирам рядом и призывала покончить с угрозой здесь и сейчас, словно могла хватить сил. Наверное, так и чувствует себя загнанный в угол человек, цепляясь за последнюю спасительную идею, что всё ещё поправимо и даже у имеющегося в арсенале тела есть другие, глубоко сокрытые возможности. Приятный самообман, лишь бы не принять мысль о собственной беспомощности и необратимости происходящего. В одном я была уверена наверняка: спасения ждать неоткуда.

Каримов испытывающее посмотрел на мать и со стороны казалось, будто между ними происходит невидимое человеческому глазу противостояние. Вскоре Галина улыбнулась лишь уголком губ, после чего скрылась в густой чаще леса, оставив нас наедине. Хотелось с облегчением выдохнуть, но я быстро поймала себя на этом желании и остановилась. Ещё ничего не кончено.

— Послушай, — Ник бережно взял мою ладонь в свои и от этого прикосновения, привычные струны души вновь затрепетали, вспоминая былую любовь и заботу: — Она наверняка не уйдёт далеко, и я не могу помочь тебе просто сбежать.

Каримов заглянул в мои глаза, точно пытаясь нащупать, за что ухватиться, лишь бы получить желаемое. Худшим было то, что смотря на знакомое, почти родное, лица, все чувства, которые отчаянно я пыталась запереть под семью замками, стремясь уберечь семью от нового горя, предательски рвались наружу и бороться почти не оставалось сил.

— Но выход есть. И мать устроит компромисс, но я уверен, что он устроит тебя…

Ник сделала паузу, давая мне возможность прислушаться к уже сказанному внимательнее. Он осторожно поглаживал мою ладонь большими пальцами, точно пытаясь согреть, но я уже давно не чувствовала холода. Внутреннее противостояние охватывало всю меня. Одновременно хотелось отпрянуть от Никиты, и рвануть изо всех оставшихся прочь, надеясь найти помощь. Другая же часть меня мечтала раствориться в объятиях знакомых рук и забыть обо всех тайнах прошлого, сладостно предаваясь настоящему, но я понимала, насколько абсурдным выглядело это желание – оно не могло спасти отца.

— Говори. Если это как-то может спасти Костю… — начала я, но Ник поспешил меня успокоить.

— Галина не навредит твоему отцу. Это не в её интересах. Смерть видится ей быстрым избавлением, освобождением от мук. Она же хочется ранить Константина, убив тебя. Но, Ася, — руки Ника скользнули к моему лицу, точно так его следующие слова могли прозвучать убедительнее: — Я не позволю. Слышишь? Не позволю. Ты нужна мне. Я… я люблю тебя и это ничто не изменит. Но она моя мать. За время, что нам удалось провести вместе, мне удалось её узнать. Она не так плоха, как может показаться на первый взгляд. В ней есть добро, есть любовь, но её слишком сильно ранили, и, возможно, никогда в душе Галины не воцарится мир, если она не найдёт путь отомстить. Я не смогу сдерживать мать вечно. Рано или поздно, вампир внутри неё возьмёт верх и ни один разумный довод не остановит ту ярость, которая синим пламенем выжигает внутри всё хорошее, что когда-то было в сердце Галины. Так или иначе, но она нанесёт удар, даже искренне не желая ранить меня, своего сына. Ты понимаешь, к чему я веду?

— К тому, что всё безнадёжно.

— Да, — быстро ответил он и тут же переменился в лице: — То есть, нет. Не совсем. Понимаешь, твоя смерть, безусловно, ранит Константина, но есть кое-что ещё, что способно доставить ему боль, при этом сохранив жизнь тебе.

Никита боялся произнести вслух то, что было у него на уме. Оставляя в своей речи осторожную недосказанность, он будто давал возможность закончить мне мысль за него.

— Ты хочешь обратить меня? — я вскинула голову, высвобождая лицо из рук Ника, и отступила на шаг, осознав, чего Каримов добивается, но он тут же сократил между нами расстояние вновь и ухватил за руку, словно это было особенно важно.

— Да. Пойми, это единственный выход. Она не даст тебе уйти отсюда живой. Подумай, пожалуйста. Только представь, сколько проблем исчезнет, стоит тебе обратиться. Больше никакого страха смерти, никакого переживания о родственников, ведь нельзя похоронить ту, что живёт вечно.

— Откуда ты знаешь, чего я боюсь? — хотелось выдернуть руку, но Ник вцепился в меня мёртвой хваткой, с силой сжимая кисть.

— Татьяна мне всё рассказала, а ей Даша, — быстро выпалил он, и я заметила, с каким усердием Никита сохраняет зрительный контакт. — Послушай, это не так важно. Я просто хотел понять, почему ты решила так быстро со мной расстаться, а девочки… ну, наверное, сама понимаешь, из лучших побуждений рассказали, успокаивая «бедняжку Каримова, которого бросили по телефону». Для Татьяны это больная тема, поэтому она довольно легко объяснила, что к чему. И, я понял, Ася. Я всё понял! Если ты обратишься, больше не будет никакой недосказанности и сложностей, понимаешь? Согласившись сейчас, ты получишь всё, о чём мечтала и даже больше.

Его речь звучало так сладко и убедительно, что мне хотелось согласиться. В голове, как на заказ, всплывали фантазии о будущем, которое могло быть моим, стоило только сказать одно короткое «да».

— Только представь, как всё могло быть, — вторя внутреннему голосу, проговорил Ник и перед глазами пронёсся умиротворяющий лесной пейзаж, сквозь который, смеясь, неслись сломя голову молодые и такие красивые мы с Никитой. Мы казались такими счастливыми. Лёгкими, точно пёрышко и беззаботными, будто все мирские неурядицы никогда даже не дотрагивались до наших плеч. На опушке хвойного леса, нас ждал Костя. Живой и здоровый, он стоял у машины, небрежно облокотившись о капот. Стоило отцу нас увидеть, как его лицо тут же озарила нежная улыбка. Костя раскинул руки в стороны, призывая меняокунуться в объятия, и я, не задумываясь, устремляюсь вперёд. Сильные руки обнимают меня за плечи и прижимают к себе. Полной грудью я с наслаждением втягиваю запах терпкого одеколона, который всегда ассоциировался у меня с Костей, пусть я и знала, что тот флакон давно опустел.

— Это всё может стать твоим, достаточно только согласиться, — сквозь полудрёму слышу я и киваю, не отдавая себе отчёт.

Сладостное видение прервала острая боль в районе шеи. Я распахнула глаза и увидела ночное небо с серебрящейся ледяным светом лунной. Не успев до конца осознать происходящее, сон утянул меня назад в свои глубины, продолжая показывать одну за другой картины возможного будущего, наполненные безмятежной радостью.

Никогда бы не подумала, что умру вот так. Последние несколько месяцев опасность нависала над моей головой всё ниже, однако каждый раз длинны цепких пальцев тьмы, едва хватало, чтобы коснуться хотя бы макушки. Мама всегда твердила, что я родилась в рубашке. Выходит, природная броня меня всё же подвела.

Я лежала на холодной земле посреди зимнего леса. Взгляд устремился вперёд, впиваясь в ухмыляющееся лицо моего убийцы. Уголки его губ измазали тёмно-бордовые капли крови, которая ещё когда-то текла по моим венам. Он с чувством стёр большим пальцем оставшуюся жидкость и потянулся к моему лицу.

— Попробуй.

Отдать жизнь ради любимого человека — не самая худшая смерть. Понимала ли я, что могу пожалеть о своём выборе? Безусловно. Но именно в эту минуту, когда я смотрела в почти светящиеся синевой глаза, это казалось неважным. Почти невозможным в разрезе вечности. И именно поэтому я послушно слизнула кончиком языка каплю, наполнившую рот солоноватым привкусом, напоминающим железо. Незамедлительно после этого моё тело охватила прожигающая изнутри агония. Пути назад больше не было.

Каждая клетка моего тела бы выла от боли, если только имела рот. Всё внутри распадалось на части, будто невидимый враг расщеплял меня изнутри. Вены жгло так, будто внутри в них разливалась кислота, вместо крови. Никогда бы не подумала, что можно одновременно чувствовать столько разной боли, различая каждый из оттенков, упрямо отказывающихся сливаться в единую симфонию смерти. В кино обращение всегда показывают, как нечто быстрое, почти неуловимое. Я же могла только мечтать об этом. Думать было невозможно.

Всё моё сознание цеплялось за отчаянную надежду, что ещё немного и пытка кончится, но даже время было против меня, оскорбляясь разрушением единой природы вещей. Перед глазами расплывались разноцветные пятна, не позволяя сфокусировать на чём-то одном. В какой-то момент мне показалось, что сознание возвращается и я вновь вижу знакомый лес. Среди всего этого беспорядка проясняется чей-то силуэт. Мгновение и надо мной нависает лицо Галины со всё той же безумной улыбкой. Она рассматривает меня, сладко наслаждаясь каждой секундой агонии и вот вампирша тянет ко мне руку, но нечто проносится прямо над головой, сбивает Галину с ног. Последнее, что я чувствую перед тем, как мир гаснет во тьме — это запах мокрой шерсти и мускуса.

Эпилог

Открыв глаза, я увидела яркий белый свет. Передо мной оказалась незнакомая комната с бледными салатовыми стенами. Ближайшую стену закрывали длинные вертикальные жалюзи. Должно быть, там было окно. Я лежала на жёсткой кровати, с металлическими бортами по краям. Между кроватью и окном оказалась высокая стойка с аппаратурой. На самом верхнем дисплее рваной неоновой линией отображался пульс. Вспомнив рассказав Галины, горло сжалось от страха, но быстро успокоилась, заметив у подножия спящего в кресле отца. Он склонился вперёд, осторожно разместившись в дальнем углу кровати, используя руки вместо подушек. Я потянулась, чтобы осторожно его разбудить, но движение сковала прозрачная трубка. Только сейчас я почувствовала, что какая-то штука давит на лицо, и захотела было смахнуть её свободной рукой, как сбоку послышалось твёрдое:

— Ася, нет, — холодные пальцы поймали мою ладонь.

— Эдуард? — мне удалось слегка повернуть голову, чтобы рассмотреть лицо одноклассника: — Как ты…

Начала я, но Эдик приложил палец к губам, призывая меня говорить потише, чтобы не разбудить Костю. Кого я никак не могла представить в больничной палате, так это именно Смирнова. Щёки тотчас обдало жаром от осознания, как, должно быть, сейчас я плохо выглядела. Это знание казалось мне само собой разумеющимся, несмотря на то, что в комнате не было зеркал.

— Тише, — Эдуард ободряюще похлопал меня по руке: — Ни к чему будить Константина.

— Как я здесь оказалась?

Эдик откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на моё лицо.

— А ты не догадываешься?

— Нет, — быстро соврала я, хотя прекрасно помнила, чем всё закончилось в лесу.

— Мы с Константином опоздали. Каримов всех нас провёл.

Заявление показалось странным ведь, насколько я осталась жива. Этот неоспоримый факт легко подтверждала рваная линия пульса на дисплее аппарата со страшным названием, которое я никогда не могла запомнить, сколько бы ни пыталась.

— В каком смысле «провёл»? Я живу, дышу. Да и сердце бьётся.

— Бьётся, да, — задумчиво произнёс он и отвёл взгляд: — Возможно, стоит всё же разбудить твоего отца. Не мне сообщать такие новости.

— Какие новости? — встрепенулась я и голос предательски стал выше, разбудив Костю.

Отец тут же подскочил, словно только и ждал напасти. В мгновение ока на лице его от безмятежности не осталось ни следа. Он был готов броситься в бой без промедления, пытаясь защитить единственную дочь. Стоило отступить последним ощущениям от сна, как Костя мотнул головой и тут же приободрился, заметив, что я пришла в себя.

— Ася, — нежно протянул он: — Ты очнулась!

Не сдерживая чувств, он подошёл ко мне и осторожно обнял за плечи. Я хотела податься ему навстречу, но стоило попытаться, как спина отозвалась острой болью. С губ сорвалось тихое «ай».

— Сильно же тебе досталось, — Костя говорил с искренним сочувствием: — Ничего, скоро отдохнёшь. Наберёшься снова сил. Отец ласково провёл рукой по волосам и заправил за ухо свисающую на глаза прядь. В этом жесте было столько любви и заботы, что на глаза у меня навернулись слёзы. Как приятно было видеть Костю живым и здоровым после всех мук, которые мне пришлось пережить.

— Если хочешь плакать – плачь, — подал голос Смирнов: — Честное слово, никому не расскажу в школе.

Я укоризненно посмотрела на него, но не заметила даже тени улыбки. Эдик говорил серьёзно и по-своему я была ему благодарна.

— Как я попала сюда? — спросила я, переводя взгляд с отца на Эдуарда.

Костя тяжело вздохнул и вернулся в кресло. Тело отца выглядело напряжённым, как струна, точно этот разговор казался ему отягощающим реальность.

— Ася, — начал Костя, сложив руки перед собой: — Что последнее ты помнишь?

Я не знала, как ответить, не вдаваясь в подробности о мифической подноготной города, с чудищами из сказок. Мой рот открывался и закрывался, пробуя слова на вкус и не находя ничего подходящего. Способного хоть как-то объяснить простыми словами произошедшее.

Видя моё смятение, Эдуард позвал меня и мягко добавил:

— Ася. Твой отец знает.

Но этого короткого объяснения не хватило, и я уставила на Эдика широко раскрытыми глазами. Знает о чём? О вампирах? О том, что местный серийный убийца угрожал мне расправой? Какую конкретно версию последних событий Костя считал, что знаем. Сложившаяся пауза, казалось, раздражала Смирнова:

— Он знает обо мне, Ася. И о моей семьёй тоже.

Затаив дыхание, я ждала, пока он скажет вслух самое главное слово, разрушая привычный порядок вещей и устанавливая новый, необратимый порядок:

— О вампирах.

Конец первой книги.

Оглавление

Глава 1. Всё с нуля

Глава 2. Прочесть тебя

Глава 3. И грянул гром

Глава 4. Осложнения

Глава 5. Поиски правды

Глава 6. Тревожный звонок

Глава 7. Хэллоуин

Глава 8. Всё начинается с конца

Эпилог