Тот, Кто Сможет Выжить [Игорь Горячев] (fb2) читать онлайн

Игорь Горячев Тот, Кто Сможет Выжить

Предисловие

Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и настоящая нежность. А на заре, вооруженные пылким терпеньем, мы войдём в города, сверкающие великолепием.

Артюр Рембо «Одно лето в аду»

Ещё немного и двери новой жизни

Будут прорублены в серебряном свете

В великий мир, обнажённый и сияющий.

Шри Ауробиндо

Автор считает своим долгом предупредить читателей, что все персонажи и события в этом научно-фантастическом романе хотя и не являются полностью вымышленными, но любое совпадение с реально живущими или жившими людьми является случайным и огласке не подлежит.

Игорь Горячев © 2024

1

Ночью прошёл сильный дождь. Шоссе было мокрое и пустое в этот час, и клочьями стелилась над ним туманная дымка. Виктор зябко передёрнул плечами, подтянул застёжку-молнию кожаной куртки под самый подбородок и прикрыл окно машины, оставив небольшую щель, чтобы был приток воздуха внутрь салона. Было серое ранее утро. По обе стороны шоссе тянулся сосновый лес. Мачты огромных сосен устремлялись в хмурое, затянутое облаками, небо. Мимо проносились мокрые от дождя кусты, лужи с грязной водой, подёрнутые мелкой рябью от моросящего дождя. Виктор периодически включал дворники, прочищая от мелких брызг лобовое стекло. Из под колёс летели брызги.

Навстречу по дороге рысью бежала белая лошадь. Без всадника. Красивая. С летящей по ветру гривой, она появилась из туманной дымки, как видение в каком-то нездешнем сне. Виктор остановил машину и вышел на дорогу. Лошадь проскакала мимо, фыркая и громко цокая копытами по асфальту в утренней тишине, и он долго провожал её взглядом, пока она снова не скрылась в тумане. Откуда она здесь, подумал он, снова садясь в машину и трогаясь с места. Наверное, из какой-нибудь деревни сбежала. Здесь есть какие-то деревни поблизости. Символично, однако. К чему бы это? Почти на въезде в город увидеть белую лошадь. Говорят белая лошадь — это символ победы. А в «Апокалипсисе», в Библии, есть «Конь бледный», символизирующий смерть. Но всё же эта лошадь была именно белая, белоснежная, а никакая не бледная, сказал себе Виктор. Так что, будем думать, что это именно символ победы, и ничто иное. А ещё «Белая лошадь» — название знаменитого шотландского виски «White Horse». Стаканчик которого можно будет пропустить, когда вышеозначенная победа состоится.

Промелькнул указатель: «КПП — 7 км, Арка-Сити — 20 км». Ага, подумал Виктор, значит уже недалеко. Он приближался к цели своего путешествия. Вяло текли мысли, цепляясь одна за другую. Он вспоминал свою жизнь в Столице и сколько трудов ему стоило получить визу для этой поездки в Арка-Сити. Он подозревал, что это было связано с тем, что в неких вышестоящих кругах его стали считать неблагонадёжным, после увольнения из университета. И видимо было дано указание свыше: «Не пущать!». Ему пришлось задействовать все свои связи и каналы, обойти и обзвонить всех своих школьных друзей, занимающих более или менее высокие посты, но только личное приглашение его друга, профессора Вершинина, позволило ему получить эту заветную бумажку с государственным гербом, где было сказано, что ему, т. е. писателю и историку Виктору Недеждину, разрешается посетить Международный Институт Исследования Зоны Вторжения для сбора информации, в целях написания книги об истории Вторжения. Такова была формальная цель его путешествия. Но об его истинной цели не знал никто.

Он думал о том, что жизнь его в последние два года после ухода Дины как то незаметно потеряла всякий смысл. Он с трудом заставлял себе вставать утром, садиться за компьютер и писать статейки на исторические темы для известных журналов. Хотя за статейки неплохо платили, но это занятие ему уже порядком поднадоело. Из университета, где он читал лекции студентам на историческом факультете, ему пришлось уволиться. Как было сказано в приказе об увольнении, он, в общении со студентами, «систематически» позволял себе резкие, критические замечания по поводу политической обстановки в стране, и даже в адрес самого Суперпрезидента, что «оказывало негативное влияние на молодые умы». Кто-то видимо донёс декану о его неформальном общении на факультативных занятиях с молодыми историками, где он действительно позволял себе, остро, почти всегда с юмором, критически анализировать нарастающий абсурд в жизни страны. В результате, Виктор оказался на улице. Студенты его любили, пробовали даже бороться за него. Но самых ярых зачинщиков исключили, а остальные притихли, опасаясь репрессий. Бороться за правду и справедливость теперь снова стало опасно.

Устраиваться Виктор никуда больше не стал. Можно было бы конечно пойти преподавателем истории в школу, но он чувствовал, что везде теперь будет одно и то же, а кривить душой он не умел, и не хотел. Историю теперь везде стали подправлять и переделывать так, чтобы она соответствовала настоящему политическому моменту. Поиск подлинной исторической истины теперь никого не интересовал, и история незаметно стала превращаться в бесконечное прославление великих прошлых побед и Самого, причём складывалось впечатление, что даже в тех победах, которые одержали наши предки 50, 200 и даже 1000 лет назад, была отчасти и его скромная заслуга.

Хорошо было бы отключиться от всего и засесть за новую книгу. Но в голове, как в открытом космосе, зиял вакуум: не было ни сюжета, ни вдохновения.

И ещё была тоска после ухода Дины, подспудная тоска, которая преследовала и мучила его всё время, — когда он вставал, и ложился спать, когда сидел за компьютером и печатал статейки для журналов, или, не чувствуя вкуса, ел суп и жевал котлету, запивая пивом из бутылки, когда тупо смотрел в телевизор, уже даже перестав удивляться той степени деградации и бесстыдства, которой достигли отечественные массмедиа в оболванивании собственного населения. И наступил момент, когда он понял, что больше не может так жить. Что дальше надо было лезть в петлю, сигать с ближайшей высотки головой вниз или же предпринимать нечто радикальное, ломать установившийся шаблон бессмысленной рутины. И тогда он написал профессору Вершинину и, преодолев все препятствия, получил визу в международный город Арка-сити, сел в машину и отправился туда, куда ушла Дина. Зачем? Он и сам толком не знал. Дину ему не вернуть, это он знал точно. Никто из «бегунов» никогда ещё не возвращался из Зоны. Бродили у него в голове какие-то шальные, безумные мысли, типа сесть на вертолёт, взлететь над Зоной, да и сигануть к ним, т. е. к Гостям, туда, прямо в низ, в Кратер. Но это было бы, конечно, уже чистое самоубийство. Акт последнего отчаяния.

Предыстория же описываемых здесь событий и его нынешней поездки началась около 30 лет назад, когда в Н-ской области произошло Чрезвычайное Происшествие. Люди окрестных деревень посреди ночи были вдруг разбужены оглушительным грохотом и увидели яркий свет, озаривший всё вокруг. А утром обнаружилось, что в чистом поле, километрах в пятнадцати от ближайшей деревни, неожиданно возник неглубокий кратер, размером с футбольное поле. Словно от падения метеорита. Но явно, что не падали в этом месте никакие метеориты, потому что не было никаких разрушений. Даже поле вокруг кратера не было опалено. А как будто протянулась откуда-то огромная рука неведомого великана, зачерпнула горсть земли, величиной с кратер, да и убралась восвояси. И оставила растерянных лилипутов в недоумении рассуждать о тайне его происхождения. Первым увидел кратер пилот сельскохозяйственного самолёта, который утром следующего дня опрыскивал удобрениями местные поля. Он несколько раз пролетел над кратером, но садиться не решился. И, как выяснилось впоследствии, правильно сделал, потому что это обернулось бы для него неминуемой гибелью. Он то и сообщил о Кратере (теперь уже с большой буквы) соответствующим службам.

Сначала, конечно, послали туда вертолёты с военными и учёными. И тут начались сюрпризы, которые никто не ожидал смертельные сюрпризы. Вертолёты попытались сесть рядом с кратером и вдруг, на высоте примерно сорока метров, они попали, словно в невидимый пресс, их сплющило, скрутило и, в виде огромных бесформенных кусков искорёженного металла, они рухнули на землю. Все люди, которые находились внутри, погибли. В это же время к Кратеру шла колонна машин, тоже с учёными и военными. Руководитель колонны поддерживал с этими вертолётами радиосвязь. С вертолётов ему успели передать, что видят Кратер, правильной овальной формы, с ровным белым дном и что собираются садиться рядом. Последнее, что он услышал, отчаянные вопли людей, и понял, что произошло нечто ужасное. Колонна поспешила к месту событий. Но где-то в 10 км от Кратера все машины колонны вдруг разом заглохли и встали. Завести их так и не удалось, как не пытались шофёры и механики. И это при полной, видимой исправности всех систем. Вся человеческая техника встала как мёртвая. Более того, перестали работать все человеческие приборы: остановились часы, перестали работать дозиметры радиации, радиоаппаратура, телефоны. У многих присутствующих по спине пробежал холодок. Стало попахивать откровенной чертовщиной. Тем не менее, руководитель колонны решил направить к Кратеру пешую экспедицию. Теперь проблемы начались с людьми: каждый шаг давался с огромным трудом, начались сильнейшие головные боли, головокружения, невыносимая ломота во всём теле, повышение температуры до 40 градусов и выше, и с каждым шагом в направлении Кратера, всё сильнее. Никакие защитные костюмы не помогали. Пешая экспедиция смогла отойти от остальной группы всего метров на двадцать и все её участники вдруг рухнули на землю без сознания. Чтобы вытащить их обратно из «зоны поражения», так сказать, пришлось проявить недюжинную смекалку и героизм всей остальной группе. Так как вытаскивать пришлось с помощью верёвок, крючьев и вручную. Все участники пешего похода постепенно пришли в себя, но эту затею тоже пришлось оставить. Больше чем на 50 шагов внутрь по земле, от границы 20 км периметра вокруг Кратера, ещё никому не удавалось продвинуться. (Кроме «бегунов», естественно, о них чуть ниже). Дальше люди просто теряли сознание. Но после этой неудавшейся экспедиции людей ждали новые сюрпризы. У одного, из вертолётов, во время полёта, отказал двигатель над Кратером. Двигатель отказал, видимо, по естественным причинам. Кратер тут был ни при чём. Просто машина летала уже чуть ли не 25 лет и выработала свой ресурс. Как это у нас часто бывает, безалаберность людей всегда оказывалась не менее смертельным фактором, чем какие-либо внешние причины. Вертолёт рухнул вниз. И всё на той же заколдованной высоте в 40 метров, он вспыхнул, как свечка, развалился на части и до земли долетели лишь его горящие обломки. Люди, сидящие в нём, сгорели заживо. Эти две катастрофы ясно показали, что перед людьми смертельно опасная аномалия, и что никакую аппаратуру ни в Кратер, ни в Зону вокруг Кратера забросить не удастся. К великому разочарованию учёных. Таким образом, выяснилось, что подобраться близко к Кратеру по земле оказалось невозможно. Просто физически невозможно. Осматривать и изучать Кратер и Зону вокруг него можно было только с воздуха. И только с высоты не ниже сорока метров от поверхности земли.

Но главный сюрприз был ещё впереди. На следующий день после появления Кратера, ровно в 10.30 утра по местному времени, ошеломлённые люди увидели потрясающее явление, которое впоследствии стали называть Рассветом. Над Кратером поднялось огромное дугообразное зарево, накрыв его сверху словно куполом. Затем этот купол быстро расширился и охватил всю Зону аномалии, чётко обозначив её границу. И проступили сквозь прозрачные стенки купола очертания какого-то неведомого и непостижимого Мира. Распахнулись озарённые солнечно-оранжевым светом бездонные перспективы, взметнулись ввысь грандиозные сооружения, похожие на устремлённые ввысь, словно висящие в воздухе, смерчи и фонтаны; огромные, играющие всеми цветами радуги, многогранные пульсирующие сферы; как будто дышащие, сужающиеся и расширяющиеся, плавающие на поверхности муаровых морей изящные параболоиды и гиперболоиды. Всё это было словно нитями связано тонкими виадуками-тоннелями, по которым стремительно проносились в обе стороны разноцветные искры. Там низвергались вниз с огромных высот грандиозные небесно-голубые водопады и обрушивались в безбрежные океаны. Там солнечные реки несли свои, переливающиеся всем цветами радуги, потоки сквозь непостижимой красоты леса. И самое главное, были видны парящие между всем этим подвижным великолепием, некие золотистые существа, жители этого мира. Некоторые из них подлетали совсем близко к стене купола и их можно было хорошо рассмотреть. Они были гораздо больше людей, может метра три, четыре ростом, стройные, гибкие, прекрасные тела, светло-оранжевого цвета, но у каждого свой оттенок. Они были обнажены, и было видно, что они совершенно лишены каких-либо половых признаков, никаких признаков грудей, никаких гениталий. На голове, что-то вроде колыхающихся волос огненных оттенков. И самое интересное: у них не было постоянных лиц. Да, да, их лица всё время менялись. А иногда вместо лица была просто пустая ровная маска без глаз, с ротовым отверстием, без зубов. А через секунду это маска могла превратиться в прекрасное, улыбающееся лицо женщины или мужчины, или ребёнка, с зубами, глазами, носом или же вообще могла обернуться ликом какого-то неведомого инопланетянина с неведомой планеты.

И вдруг эти существа устроили перед потрясёнными людьми целое представление. Одно из них вдруг прямо на глазах обернулось великолепным цветком, а другое огромной жар-птицей взмыло в небо, а третье взметнулось ввысь чудесным фонтаном огненных брызг, а четвёртое пролилось золотым дождём. Похоже, их тела тоже могли принимать любые формы, какие им заблагорассудится. И не были привязаны к какой-то статичной форме.

Сначала, люди как заворожённые смотрели на всё это великолепие, а потом, конечно, поднялся страшный переполох. Тогда-то впервые и прозвучало слово: «Вторжение».

Все войска, в первую очередь ракетные и авиация, были приведены в боевую готовность. Но никто не собирался нас захватывать. Рассвет этого чудесного Мира продержался где-то около часа, а затем постепенно свернулся, угас и исчез так же неожиданно, как и появился. И снова было только обычное с виду поле, и потрясённые люди, стоящие на границе с Непостижимым. Затем это явление стало периодически появляться каждый день. Ровно в 10.30 утра по местному времени, хоть часы проверяй. Никогда не повторяясь, Рассветы поднимались над Зоной, показывая людям всё новые и новые непостижимые грани фантастического Иномира, держались где-то около часа, а потом так же быстро исчезали.

Конечно, во всём мире и, особенно, в мире науки царило понятное возбуждение. Вот он долгожданный контакт с иной цивилизацией! Но кем были эти золотисто-оранжевые существа? Инопланетяне? Но ни одна наземная служба наблюдения, ни в одной стране мира не заметила приближение к Земле каких-либо летательных космических аппаратов. А тем более, невозможно было бы не заметить, при современных средствах наблюдения, вхождение где-либо такого космического аппарата в земную атмосферу. Тут у учёных возникло много разных гипотез. Были здесь гипотезы и о «параллельных мирах», и о «проколе риманового пространства» неведомой нам цивилизацией и много чего ещё, но окончательного ответа, который удовлетворил бы всех, так и не было найдено.

По личному указу Суперпрезидента Кратер окружили шестидесятикилометровой запретной зоной, полицейские кордоны по периметру поставили, колючую проволоку провели. А впоследствии, вокруг зоны возвели шестиметровое бетонное ограждение, Стену, чтобы любопытствующие не лезли, и не рисковали. А таких было немало.

Поначалу было много попыток установить контакт с этими существами из другого Мира, которых, с чьей-то лёгкой руки, стали называть Гостями. Но, что удивительно, они полностью игнорировали все попытки людей. Не было никакой реакции с их стороны. Они иногда подлетали к стенкам купола, устраивали свои великолепные представления- превращения, но никак не реагировали на выставленные перед ними людьми огромные плакаты на разных языках: «Кто вы?», «Откуда вы?» «Какова цель вашего посещения Земли?» Было совершенно очевидно, что контакт с людьми их совершенно не интересует.

Со временем Кратер и Зона вокруг Кратера на специальной сессии ООН получили международный статус, как место, имеющее важнейшее значение для всего человечества. Были подписаны соответствующие соглашения и вокруг Зоны началось строительство. Первым здесь был построен Международный Институт Исследования Зоны Вторжения, МИИЗОВ, так его назвали, где и работал, с самого его основания, друг Виктора, профессор Евгений Вершинин.

Но спустя некоторое время обнаружилось ещё одно, зловещее, как некоторые полагают, свойство незваных Гостей и созданной ими Зоны с Кратером в центр неё. Это когда в Кратер стали уходить первые люди и исчезать в нём. Паника тогда поднялась не только по всей стране, но и во всём мире. Ибо люди бежали в Зону со всего мира. Сначала повальная эпидемия бегства охватила детей и подростков 12–18 лет. Родители на всей планете с ума сходили! И как только не пытались удерживать своих чад! И привязывали их, и под замок сажали. Все напрасно. Находили лишь оборванные верёвки и взломанные решётки и замки. И как это возможно, никто не понимал. Не под силу всё это детским рукам. Дети преодолевали все препятствия, всеми возможными способами пробирались на самолёты, поезда и океанские лайнеры, используя при этом изощрённую хитрость и смекалку, пересекали, таким образом, границы между странами, «просачивались» через все полицейские кордоны, преодолевали каким-то непостижимым образом шестиметровую стену и проникали в Зону. Остановить их могли лишь парализующие иглы со снотворным, которые стали применять, пытаясь воспрепятствовать этому массовому бегству. Увидеть это можно было с вертолёта. Дети, которые попадали внутрь Зоны, где они уже были недосягаемы, спокойно шли к Кратеру, иногда по одному, а иногда целыми группами, не испытывая видимо никаких затруднений, в отличие от обычных людей. Спускались в кратер, проходили по нему и… исчезали: яркая вспышка… пшик, и нет никого.

Потом выяснилось, что уходят не только дети. Уходили люди всех возрастов, но в основном молодёжь. Выяснилось это не сразу, так как люди постарше более самостоятельны. Попадались среди них и люди среднего возраста, и даже старики. Все помнят эту историю девяностолетнего старца, показанную по телевидению, бывшего фермера из ПанАмерики, который, даже сражённый иглой с парализующим снотворным, всё ещё пытался ползти в сторону Зоны. Эти люди использовали вполне легальные методы, чтобы добраться до Зоны. Покупали билеты на самолёты, получали визы. Сначала их исчезновение приписывали каким-то другим причинам, но потом некоторые из них были замечены с вертолётов в Зоне, идущими к Кратеру, и стало ясно, куда они исчезают. Этих людей так и стали называть: «бегуны».

Теперь стало очевидно всем, что Кратер — это не просто кратер, а вход или, если угодно, портал или «врата» в Мир этих незваных Гостей, и что их намерения, несмотря на их прекрасный Мир, отнюдь не безобидны. Они совершенно беспардонным образом, не спрашивая нас, каким-то образом притягивали в Кратер людей для каких-то своих, неведомых нам целей. Тогда-то и решили некоторые горячие головы из военных ударить по Кратеру ракетами. Решить проблему радикальным образом, так сказать. Или показать, по крайней мере, Гостям, что мы недовольны их поведением. Это план был одобрен Суперпрезидентом и он сам приняли личное участие. В окружении своих генералов он самолично нажал кнопки и запустил по Зоне Вторжения и по Кратеру четыре крылатые ракеты, чтобы показать, так сказать, Гостям, мощь наших вооружённых сил.

Сказать, что из этой затеи получился полный конфуз, это ничего не сказать. Две ракеты просто не смогли войти в Зону, рухнули, сплющенные, на землю, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и не взорвались, а две другие, всё на той же высоте 40 метров, ударились о невидимый купол, окружающий Кратер, мгновенно буквально расплавились и словно растворились, слились с куполом. «Не смешите Гостей своими железками», шутили потом в народе. Стало ясно, что человечество в лице Гостей столкнулось с Силой, с которой оно ничего не может поделать. И что правила Игры теперь определяем не мы. Ядерное оружие, по понятным причинам, никто применять не решился, ибо последствия такого шага были непредсказуемы не только для Кратера, но и необратимо разрушительны для всей территории, окружающей Зону.

Вообще, надо сказать, что военные оказались самыми бесполезными во всей этой Истории Вторжения. По одной простой причине. В Зоне не действовало никакое оружие. После первого обстрела Кратера ракетами, военные, как будто всё ещё не веря в свою полную беспомощность перед этой грандиозной Мощью, вторгшейся на Землю, решили сбросить в Кратер несколько мощных бомб. Ну что ещё могут предложить военные? Они могут только палить из своих смертоносных железок или сбрасывать свои смертоносные железки на головы другим, дальше этого их мозговая извилина не работает. Здесь конфуз был всё тот же, но эффект был несколько другой. Первая бомба вспыхнула на высоте 40 метров над Кратером, распалась на части и не взорвалась. Сбросили вторую. Тот же эффект. Сбросили третью. Та же самая петрушка. Так и лежат они там посреди кратера вот уже почти 30 лет, эти обгоревшие железки, символ неизбывной человеческой глупости.

Из тумана выступила на обочину дороги и подняла руку маленькая фигурка. Так, подумал Виктор, это уже интересно! В это раннее утро, посреди леса, за несколько километров до КПП… Он притормозил и, приблизившись, с удивлением увидел перед собой девчушку лет 12–14, в джинсах, в коричневой, кожаной короткой курточке с блестящими пуговицами, в картузике и с небольшим рюкзачком за спиной. На ногах заляпанные грязью кроссовки. Он остановил машину и открыл окно. Девчушка подошла к машине, наклонилась к окну, улыбнулась и спросила: «Дяденька, вы меня не подвезёте?» Симпатичная такая, курносенькая, из под картузика падали на плечи светлые прямые волосы… У Виктора защемило сердце, чем-то она напоминала его Динку.

— Садись, — сказал Виктор. Он протянул руку, повернул ручку и открыл дверцу. — Только вытри кроссовки о траву.

Девочка почистила свои кроссовки на обочине пучком травы, помыла руки в ближайшей луже, вытерла руки платочком, сняла свой рюкзачок, затем уселась рядом с ним, поставила рюкзачок себе под ноги и захлопнула дверцу.

— Пристегни ремни, — сказал Виктор.

— Да нет, ничего, я так… Я бы и сама дошла, но только уж устала очень… Высадите меня, не доезжая до КПП километра полтора, пожалуйста. А потом, когда отъедите от КПП, подождите меня немного на дороге, если можно, минут сорок….

— О, вот как! — сказал Виктор, трогая машину с места. — Отсюда я делаю далеко идущие выводы, что с патрульной службой у тебя нет планов встречаться?

— Ага, вы очень догадливый… Приходится идти всё время по лесу. По дороге нельзя, а то могут заметить с вертолёта.

— А почему ты думаешь, что я не свяжу тебя сейчас и не сдам этим же патрульным.

Ведь я знаю кто ты. Ты «бегунья» и пробираешься к Кратеру.

Девочка взглянула на него как-то по-взрослому, внимательно, но без испуга. И вдруг улыбнулась.

— А вот и не сдадите!

— А почему ты так уверена?

— Скажите, у вас есть дочь?

Виктор от неожиданности поперхнулся.

— Есть… то есть… была. Сейчас даже не знаю. Она ушла в Кратер два года назад. Постой… А ты откуда знаешь?

— Вот потому и не сдадите, ведь вы же из-за неё сюда приехали.

Виктор ошеломлённо молчал. Ничего себе, девочка! Мысли читает на ходу. Про «бегунов» рассказывали много странного. Многому он не верил. Теперь вот убеждался на собственном опыте.

— Ты что, мысли умеешь читать?

— Да у вас на лице всё написано.

— Так… интересно… А что ещё у меня на лице написано?

— Что вы мне можете помочь добраться до Арка-Сити и до Стены. А дальше я уже сама.

— Вот оно как… Весьма смелое предположение… Ладно, забудь, не собирался я тебя никому сдавать. Извини. Давай знакомиться. Виктор.

— Ника.

— Это какая Ника? Как греческая богиня, богиня Победы?

— Угу, мама говорит, меня папа так назвал. Но я его совсем не помню, он погиб в авиакатастрофе, когда я была совсем маленькая.

Они помолчали немного, глядя на проплывающий по обе стороны дороги лес, на уходящее вдаль мокрое полотно дороги.

— А где же твои крылья? У Ники Самофракийской были крылья.

— А у меня тоже есть, — улыбнулась девочка, — только они невидимые.

— Ок, юмор оценил. Слушай, а как же ты проберёшься через кордон, там же ограждение везде, а обойти, наверное, невозможно, скорее всего, они там рвы нарыли вокруг, колючая проволока везде?

— А вот на этих самых крыльях, — рассмеялась Ника.

— Так, становится всё чудесатей и чудесатей, как говорила Алиса, — тоже улыбнулся Виктор. — Так что же, получается, что я помогаю тебе добраться до Зоны. Кстати это уголовно наказуемое преступление, заметь… Помощь «бегунам». До семи лет, а с отягчающими и все пятнадцать можно схлопотать… Так, что я рискую ради тебя своей свободой… Слушай, а как же твоя мама, она же наверно с ума сходит, ищет тебя.

— Ну что же, мама, конечно, волнуется, наверное… И бабушка… Но я им оставила записку, чтоб не волновались…

— Наверное! — горько передразнил Виктор. — Слушай, я хочу всё же понять, — сказал он с болью в голосе. — Я понимаю, что вас невозможно остановить. Но вы же просто ломаете жизнь своим родителям. Они же любят вас. Это вы, хоть, понимаете? Вот и Дина тоже ушла… И ничего нам не сказала… Хотя я с женой в разводе, но это не важно… Тоже, как и ты, оставила только записку: «Ухожу в Новый Мир, потому что в вашем гнилом мире жить невозможно. Я задыхаюсь».

— А вы разве не задыхаетесь?

Чёрт возьми, а ведь она права, снова ошеломлённо подумал Виктор. Своим простым словами она выразила то, что он переживал последнее время. Он больше не мог писать посреди всего этого шабаша. И читать современных авторов тоже не мог, не говоря уже обо всей этой бульварщине и детективщине, ничего не дающей уму и сердцу, расплодившейся безбрежным океаном и заполонившей рынок. Современные авторы, даже самые достойные из них, были ему скучны. Они бесконечно пережёвывали эту серую, набившую оскомину действительность, пусть даже, иногда забавно, и фантасмагорично, и литературно изощрённо, а чаще тошнотворно мрачно и тягомотно, но не давали никакой перспективы, никакого света в конце тёмного тоннеля безысходной обыденности.

….Это как Свежий Воздух или как Зов, доносились до него слова девочки, который слышат только те, кто задыхается, кто уже не может больше жить в этом мире…

Вот и ваша Дина больше не могла… И я тоже уже больше не могу… Хотя маму и бабушку жалко, конечно… А ещё это как обещание какой-то новой жизни, радостной, светлой, свободной, где нет всех этих ужасных людей, смерти, болезней, войн… где нет границ, и все как дети… играют во Вселенной.

— Слушай, а может и мне с тобой туда…, — вдруг сказал он, — в Кратер, в их Мир. Как думаешь, меня пропустят? Может и Динку там встречу.

— Не знаю. Никто не знает, почему одних они пропускают, а других нет. И ещё от возраста зависит. Многие взрослые становятся такими замурованными и невосприимчивыми. Как камни.

— Да, пожалуй, мне туда путь уже заказан, — сказал Виктор, вспомнив о своём возрасте, который перевалил уже за сорок.

— Знаете, Виктор, а давайте вместе попробуем… Я буду держать вас за руку… А вдруг получится…

— Вот так вот просто?

— А чего тут сложности разводить? — вдруг весело сказала Ника. — Возьмёмся за руки и как… прыгнем!

Виктор рассмеялся и потрепал Нику по плечу. Похоже, какие-то добрые силы свыше решили поднять ему настроение и послали ему эту девчушку. И сердце вдруг ёкнуло. А вдруг и правда…

— Ну что же, с тобой я готов рискнуть. Попробуем подъехать к Стене и рванём.

Они снова помолчали некоторое время, глядя на проносящийся по обе стороны лес. Туман уже рассеялся, и из-за сосен показался краешек солнца, осветив всё вокруг багряно-розовым светом.

— Ты в школе сочинения писала про Герасима и Муму?

— Конечно.

— Школьник один написал в сочинении: «Герасим налил Муме щей!»

— Что-что?

Виктор повторил.

Ника помолчала пару секунд, а потом захохотала, как сумасшедшая.

— Ой, не могу… Как, как?! Муме… щей? — едва смогла произнести она, заливаясь хохотом.

Виктор тоже хохотал.

Ему не хотелось расставаться с этой девочкой, она вдруг стала ему близкой и родной за те несколько минут, пока они ехали вместе, словно встретил родную душу после «ста лет одиночества», хотелось говорить с ней ещё и ещё, хотелось сказать ей, что как это здорово, что он её встретил, и рассказать ей про Дину, и как он её любит, и как ему плохо без неё, но, увы, КПП было уже неподалёку.

— Виктор, вот здесь остановите, пожалуйста, — сказала Ника, выведя Виктора из задумчивости. — Отъезжайте от КПП километра на полтора, чтобы вас не было видно, и подождите меня на обочине, пожалуйста.

— Подожду, подожду, милая, не сомневайся, — сказал Виктор, останавливая машину.

— Не больше часа. Если через час меня не будет, то уезжайте.

— Договорились. А если тебя не будет через час, это что значит? — насторожился он.

— А это значит, что меня поймали…

— Так, — сказал Виктор. Внутри у него как будто что-то сжалось и похолодело. — Ну что же понятно. — Через КПП в багажнике я тебя, конечно, не провезу, это ясно… А если тебя поймают, что потом?

— Наверное, назад отправят, тогда придётся пробовать ещё раз. Только бы в эту их «психушку» не засунули. Говорят оттуда трудно выбраться.

— Ну что же, ни пуха, ни пера, Ника, как говорится.

— Идите к чёрту?

Она вдруг наклонилась к Виктору, обняла его и поцеловала в щёку.

— Мне бы хотелось, чтобы у меня бы такой же папа, как вы, Виктор.

Затем она выскочила из машины, захлопнула за собой дверцу, закинула рюкзачок за спину и бегом бросилась в лес. Когда она скрылась в кустах, Виктор погладил щёку, то место, куда его поцеловала Ника, в глазах у него предательски защипало. «Ну, вот и поговорили». Затем он тронул машину с места. Через несколько минут, он подъехал к КПП. Дорогу преграждал полосатый шлагбаум. Посреди дороги, перед шлагбаумом стояли трое в военной форме. Как и полагается: квадратные челюсти, каски, полуавтоматические карабины. Но не боевые. Заряженные иглами с быстродействующим парализующим снотворным. Детей, конечно, они не убивают. До Виктора и в самом деле доходили слухи, что «бегунов», которых удавалось поймать, помещали в спец центры, где их пытались лечить от этой их «нездоровой» тяги к Кратеру и возвращали обратно. Но если Дина до сих пор не вернулась, ей, видимо, удалось как-то прорваться.

Один из военных поднял руку и направился к нему. Виктор остановил машину.

— Предъявите паспорт и визу для въезда в Арка-Сити, пожалуйста, — сказал военный, наклонившись к окну.

— Пожалуйста, — сказал Виктор, протягивая ему своё разрешение и паспорт.

Военный некоторое время изучал его разрешение и рассматривал паспорт, морща лоб и шевеля губами.

— Откройте багажник.

Виктор открыл багажник. Военный заглянул в багажник, потом заглянул под машину. В это время двое других стояли с карабинами наперевес. Видимо так по инструкции полагалось.

— Так, всё в порядке, проезжайте. Мы уж предупреждены, что вы должны проехать, господин Надеждин.

— Спасибо, — сказал Виктор и тронул машину с места.

2

Он прождал Нику час, и полтора и два… Ходил туда-сюда по обочине дороги, садился на траву, нервно жевал травинки и ждал, ждал, и всё надеялся, что вот сейчас выскочит из леса лёгкая фигурка, в джинсиках, в кроссовках и кожаной курточке, и сорвёт со своей пшеничной головы картузик и весело махнёт ему рукой… Но Ника так и не появилась…

До города оставалось ещё километров десять-пятнадцать. Он подождал ещё полчаса, потом сел в машину, включил зажигание и нажал педаль акселератора. Он гнал машину, разбрызгивая лужи на дороге, и пытался сглотнуть комок, подкатывающий к горлу. Маячила у него перед глазами, лежащая ничком, хрупкая фигурка девочки, с рассыпавшимися по земле золотистыми волосами, в джинсиках и кожаной курточке и с этой их парализующей иглой между лопаток… Сволочи! Как будто ещё одну дочь потерял.

Уже на самом въезде в город, его ожидал ещё один неприятный сюрприз. Его снова остановили полицейские, уже с настоящими боевыми короткоствольными автоматами, проверили документы и машину, и предупредили его, что в секторе сарацинов беспорядки. Кто-то на стене мечети изобразил их Пророка в непотребном виде, и теперь они поджигают все машины, проезжающие через их квартал и объявили «джихад» иудейскому и православному сектору, откуда, как они полагают, и пришёл «шайтан», который совершил это страшное богохульство. Полиции еле удаётся их сдерживать. Мама миа, подумал Виктор, да что же такое тут у них творится! А какие ещё сектора есть в городе, спросил он у полицейского. Католический, буддийский, индуистский, ЛГБТ, да мало ли, понаехали тут, сплюнул сквозь зубы полицейский. Он посоветовал ему сразу же, как только он въедет в сектор сарацинов, повернуть на первом же повороте направо и выехать на внешнюю кольцевую дорогу вокруг города. Времени понадобится немного больше, чтобы добраться до внутреннего периметра, но зато безопаснее. Ок, сказал Виктор, и сел в машину.

Но Виктору не удалось доехать до внешней кольцевой дороги. Как только он въехал в сектор сарацинов, который напомнил ему все эти их сарацинские города с белыми, словно громоздящимися друг на друге домами-хижинами, как из какой-то подворотни выскочил парнишка, в белом балахоне, шароварах, в тапочках и тюбетейке и запустил в машину Виктора бутылку с зажигательной смесью. Бутылка ударила в лобовое стекло, как раз напротив Виктора. Стекло треснуло, но, слава богу, не разбилось. Виктору показалось, что машина вспыхнула, будто вся сразу. Повалил едкий дым. Кашляя и ругая страшными словами «мирный» ислам с этим их грёбаным «джихадом», он схватил сумку с вещами и документами, выскочил из машины и увидел, как к нему несётся толпа сарацинов то ли с дубинами, то ли с кольями. Ну, здравствуй, Арка-Сити, подумал Виктор. Врёшь, не возьмёшь, мать вашу так! И рванул в поворот, ведущий к внешней кольцевой дороге, до которого он не доехал буквально несколько метров. Бежать с сумкой было безумно тяжело. Скоро он начал задыхаться, сумка всё время била его по правой ноге. Один раз он споткнулся и прошёлся на четвереньках, но сумку не выронил. Он уже подумывал о том, чтобы бросить её. И неизвестно, чем бы это всё кончилось, как вдруг позади него послышался шум мотора, его настигла машина, дверца распахнулась, и знакомый голос профессора крикнул: «Виктор, садитесь скорее»! Виктор бросил сумку на заднее сиденье, сам плюхнулся на переднее, рядом с профессором, захлопнул за собой дверь, и машина рванула с места. Профессор, как заправский шпион из голливудских кинофильмов, вёл машину по узкой улочке на огромной скорости, всё время сигналя, сметая какие-то прилавки, велосипеды, повозки. От машины в разные стороны, с криками, врассыпную разбегались и жались к стенам сарацины. Кто-то с балкончика одного из домов бросил в машину ещё одну бутылку с зажигательной смесью, но промахнулся, бутылка полыхнула позади машины. И только, когда они выскочили на внешнюю кольцевую, уже за пределами сарацинского сектора, профессор Вершинин повернулся, протянул ему руку и, улыбаясь, сказал:

— Ну, здравствуйте, Виктор.

— Здравствуйте, профессор, — тоже улыбаясь, и уже отдышавшись после забега с сумкой, сказал Виктор, пожимая ему руку. — Что у вас тут такое происходит? Меня чуть не сожгли заживо. Как в анекдоте. «В машину Штирлица угодил фугас. Штирлиц не двинулся с места. Рукописи и русские разведчики не горят».

Они расхохотались.

— Да, у нас тут последнее время весело, дружище, — сказал профессор Вершинин, старый друг, биофизик, доктор наук, лауреат всевозможных премий, полученных за исследования Зоны. — Я поэтому и хотел вас встретить на КПП, когда узнал о беспорядках в секторе сарацинов, но пришлось ехать в объезд. Простите, немного опоздал.

— Да нет, профессор, вы появились как раз вовремя. Если бы не вы, не знаю, чем бы это закончилось.

— Видите ли, Виктор, город поделён на сектора. И в этих секторах живут большей частью фанатики, которые, естественно, признают лишь свою точку зрения на мир и не хотят слушать ничего и никого другого. С самого начала эти сектора враждовали друг с другом. Но в последнее время стычки между ними стали происходить всё чаще. У нас уже было несколько случаем убийств. Полиция с ног сбивается.

— А разве нельзя их всех просто убрать отсюда?

— Это не так просто. У нас ведь тут демократия, толерантность, мультикультуризм. Арка-сити — международный город. Им управляет международный совет Мэров, и среди них шейхи с Ближнего и Среднего Востока играют не последнюю роль. Деньжищи у них огромные. Вот вначале был хорошо. Вначале, здесь были только учёные, тихо спокойно, рабочая атмосфера. А потом появились первые «бегуны», полицейские кордоны поставили, начал строиться город и пошло-поехало.

— Ну, а где же тут живут нормальные люди? Или таких уже не осталось?

— В городе есть Гражданский сектор. Вернее он называется сектором, но на самом деле это полоса, которая огибает город по кругу. Он самый большой, лучше всего отстроенный, самый модный и фешенебельный. Там живёт в основном богатая публика из Униевропы и Панамерики. Кстати, ваш отель, мой юный друг, — хохотнул профессор, — находится именно в Гражданском секторе. Именно туда я вас сейчас и везу. Отель совсем рядом со Стеной и с Институтом, где я работаю. Номер я вам уже заказал. Так что прекрасный вид на Зону вам обеспечен. Помоетесь, отдохнёте, а завтра утром ко мне в Институт. О машине не жалейте, вам полагается компенсация. Обратитесь в полицию, напишите заявление, и дело в шляпе.

Они познакомились лет десять назад на конференции в Нью-Йорке, посвящённой Зоне и Вторжению. Виктор присутствовал тогда на лекции профессора о парадигме Универсальной Истории. Его точка зрения на природу Зоны, Гостей и смысла их появления на Земле произвела тогда фурор, породив множество жарких споров. Но она была слишком радикальной для многих, чтобы занять подобающее ей место среди других теорий. Ибо, по сути, она представляла собой эпитафию человеку и человечеству, и предрекала скорый конец человеческой истории.

Как понял тогда Виктор, парадигма Универсальной Истории возникла на стыке наук, объединившая в себе усилия многих учёных из разных областей знаний: биологов, историков, физиков, космологов… Согласно этой парадигме существуют общие закономерности в эволюции живой и так называемой «косной», т. е. неживой материи. Оказалось, что развитие материи, начиная от Большого Взрыва, эволюцию жизни на Земле и всю историю человечества можно рассматривать как единый процесс Общей Эволюции Вселенной. В частности, эволюцию биосферы на Земле до появления социума и последующую историю ноосферы, определяемую процессом исторического развития человечества, можно рассматривать как единый процесс общей планетарной истории.

Учёные обратили внимание на тот факт, что эволюция жизни на земле, и история социума время от времени проходят через эволюционные или исторические кризисы или скачки, или как их ещё называют «фазовые переходы», когда возникают качественно новые более сложные формы жизни или новые виды орудий труда, новые технологии и, следовательно, новые формы социальной организации в обществе. Причём возникновение таких форм представляет собой своеобразную реакцию на подобные кризисы. А между кризисами происходит относительно плавное развитие. Существуют два вида таких кризисов. Один действует на стадии биологической эволюции до появления социума, — его называют «биологический эволюционный кризис». Другой действует на стадии социума. Его назвали цивилизационным или техно-гуманитарным.

Ярким примером биологического эволюционного кризиса был, например, Кислородный Кризис, случившийся около полутора миллиардов лет назад, когда существовавшие тогда на земле цианобактерии настолько насытили атмосферу Земли кислородом, что анаэробные прокариоты, — т. е. клетки, не имеющие ядра, и способные жить в отсутствии воздуха, — стали вымирать, потому что кислород был для них сильным ядом. На смену анаэробным прокариотам пришли аэробные формы жизни, которым требуется для жизни кислород: одноклеточные эвкариоты, т. е. клетки обладающие ядром, давшие рождение примитивным многоклеточным. По сути, это был первый глобальный эволюционный кризис в истории Земли.

Интересно, что подобная ситуация сложилась и в наше время. Многие исследователи почувствовали, что человек подошёл к пределу своих возможностей, что он должен измениться. Появилось, например, движение «трансгуманистов», ратующих за так называемый «постчеловеческий» прогресс цивилизации. Киборгизация всего человечества им представлялась единственным выходом из назревающего эволюционного кризиса, а Искусственный Интеллект — чуть ли не новым вариантом самого Господа Бога. Лидеры этого движения провозглашали: «Объединение человеческой плоти с металлом и кремнием машин должно стать неотъемлемой частью жизни людей»…» Некоторые из них заговорили даже об «отказе от человечности» в самом ближайшем будущем и видели в киборге следующую прогрессивную ступень развития цивилизации. «Шедшая сотни тысяч лет эволюция человека должна смениться направленной эволюцией, управляемой самим человеком», — вещали они со своих кафедр. — Мы вправе решительно вмешаться в геном человека и начать перестройку нашего организма. Мы должны выйти из-под контроля эволюции и созидать себя сами».

Учёные подметили интересную закономерность. Промежутки времени, т. е. исторические эпохи между эволюционными кризисами все время сокращаются, причём не просто сокращаются, а сокращаются в среднем в одной пропорции, порождая сходящуюся геометрическую прогрессию. Выяснилось, что каждая следующая эпоха короче предыдущей примерно в е≈2,71 раз. Чем дальше мы продвигаемся по шкале времени из прошлого в будущее, тем плотнее сжимаются промежутки междуэволюционными и историческими кризисами. Сначала это миллиарды лет, затем миллионы лет, затем сотни тысяч, десятки тысяч. А промежутки между историческими скачками в социуме вообще уже измеряются тысячелетиями, веками, а затем и годами. Этот феномен так и назвали — «эффектом ускорения исторического времени». Например, эпоха от возникновения жизни на Земле около 4 миллиардов лет назад до Кислородного кризиса длилась приблизительно 2,5 миллиарда лет. Следующая эпоха от Кислородного кризиса до Кембрийского взрыва, когда мир в течение относительно короткого с эволюционной точки времени, оказался заселён невероятным разнообразием многоклеточных животных, уже примерно в е≈2,71 раза короче. Эпоха от Кембрийского взрыва до Мезозойской эры и появления пресмыкающихся и динозавров ещё в 2,71 короче предыдущей. Длительность эпохи между мезозойской эрой и кайнозойской, когда появляются млекопитающие и птицы, снова в 2,71 раз короче и так далее. Нетрудно заметить, что если продолжительность этих эпох всё время сокращается, то в какой-то момент планетарной истории она будет приближаться к нулю. Этот момент и будет пределом данной сходящейся последовательности.

Но очевидно, что в реальной жизни скорость эволюции не может быть бесконечной. Из этого следует, что закон ускорения исторического времени приводит нас к совершенно потрясающему выводу: Эволюция, в том виде, как мы её знаем, протекавшая на Земле в течение нескольких миллиардов лет, с момента возникновения жизни и до наших дней, может продолжаться лишь конечное время. Учёным удалось приблизительно вычислить предел этой сходящейся последовательности, т. е. точку на шкале времени, где скорость эволюции становится бесконечной. Он был назван Точкой Сингулярности Истории. Она пришлась на 2020–2030 год плюс минус 15–20 лет. И это как раз наше время, подчеркнул профессор. Именно сейчас Глобальный Эволюционный Кризис проявился в полную силу. Таким образом появление Зоны Вторжения и Гостей отнюдь не случайно и находится в полном согласии с предсказаниями учёных. Гости — это не инопланетяне с какой-то неведомой нам планеты и не существа параллельного мира. Это земляне, Новый эволюционный вид. Человечество вошло в Точку Сингулярности Истории и начался беспрецедентный эволюционный переход, которые и привёл к появлению Зоны Вторжения и Гостей. Сейчас мы уже на самом пике этой Сингулярности. Когда мы выйдем из неё, в авангарде Эволюции прочно и навсегда утвердятся Гости.

Профессор далее коснулся причины появления «бегунов» и сказал, что следует отметить одно важное обстоятельство. В момент эволюционного кризиса решающим фактором оказывается так называемое избыточное внутреннее разнообразие системы. Это означает, что некоторые маргинальные формы жизни, не играющие существенной роли на данном этапе развития, во время эволюционного кризиса оказываются способны дать на него адекватный ответ и выходят, таким образом, в авангард эволюции. Например, первые эвкариоты (клетки, имеющие ядро) возникли ещё задолго до конца эры прокариотов (клетки, не имеющие ядра). Однако они не играли какой-либо заметной роли вплоть до Кислородного Кризиса. Немногочисленные эвкариоты на фоне преобладающей массы прокариотов существовали в форме избыточного внутреннего разнообразия. Но в момент кризиса их потенциальные возможности получили преимущества, и они вышли на передний план эволюции.

Подобно этому и «бегуны» — это «словно новые эвкариоты, клетки с ядром, внутри нашего общества, готовые эволюционировать. Именно они представляют собой то самое «избыточное внутреннее разнообразие» и готовы дать адекватный ответ на Глобальный Эволюционный Кризис». И именно поэтому, сказал профессор, «…я призываю мировое сообщество пересмотреть своё отношение к «бегунам», и позволить им свободно уходить в Зону Вторжения и в Кратер. Они формируют свою расу, и выступают как новый авангард Эволюции. Природа всегда порождает достаточное количество маргинальных индивидуумов, готовых штурмовать следующую эволюционную вершину. Цель Эволюции вовсе не в том, чтобы создать утопию, где все люди счастливы, живут долго, и никто не болеет и тем более не все эти абсурдные проекты сращивания человека с компьютером. Такое общество, на самом деле, означает остановку Эволюции, деградацию человечества, новый вид «технократического» или «биотехнологического» рабства, тот или иной вариант «дивного, нового мира» по Хаксли или Оруэллу. Цель Эволюции в том, чтобы выйти на принципиально иной уровень, взрастить Новый Вид, обладающий бессмертным сознательным телом с помощью тех могучих скрытых сил, которые изначально заложены в человеке Природой…

«Мы живём с вами на самой стремнине этого переходного процесса, можно даже сказать, уже в «постсингулярную» эпоху. Уже очевидно, что человек как вид, сыграл свою ведущую роль в эволюции и ему на смену идёт Новый Вид. Самое неприятное открытие, которое делаешь, размышляя над ходом Эволюции на Земле, состоит в том, что Природа не сентиментальна, — такими словами закончил профессор свою лекцию. — Когда приходит время Новому Виду войти в существование, прежние виды, теряют, так сказать, «эволюционный импульс», деградируют и вымирают. А это значит, что человечество уже вплотную подошло к окончанию своей планетарной истории. И счёт идёт на ближайшие годы, если не месяцы».

На Виктора эта лекция произвела неизгладимое впечатление. После лекции он подошёл к профессору, они разговорились и как-то сразу понравились друг другу. Профессор был лет на 20 старше Виктора. Виктору очень нравился его проницательный, острый ум и неистощимое чувство юмора. Профессор был интеллигентом в самом высоком смысле этого слова. Его кругозор был неисчерпаемо широк. С ним можно было свободно говорить почти на любые темы от квантовой запутанности до особенностей японской поэзии хайку 7 века нашей эры. Он был прекрасным знатоком литературы, ценителем музыки и живописи, и даже сам неплохо рисовал и играл на гитаре. Они встречались несколько раз в Столице, когда профессор приезжал туда по своим делам. И их беседы продолжались далеко за полночь, сопровождаемые неизмеримым количеством выпитого чая или кофе и съеденных плюшек. Именно общения с ним так не хватало Виктору в эти последние два года после ухода Дины. И он был очень рад видеть профессора в добром здравии, полным энергии и с неизменными добродушными весёлыми искорками в глазах.

Профессор свернул с кольцевой дороги налево и через несколько минут машина уже катила по Гражданскому Сектору, а ещё спустя некоторое время, Виктор увидел огромную светло-серую железобетонную Стену, уходящую, насколько хватало глаз, влево и вправо. Вот она, Зона, подумал Виктор, и он кожей почувствовал, словно озноб по спине пробежал, что за Стеной уже нечто Иное, иной Мир, словно другая планета.

Вдоль Стены, параллельно ей, тоже шло шоссе. По нему проносились в обе стороны машины. В открытое окно до них доносились запахи поля: травы, цветов, и ещё какой-то специфический неизвестный запах, словно от каких-то заморских пряностей.

— Внутренняя кольцевая, — сказал профессор.

Они выехали на внутреннюю кольцевую, повернули налево и некоторое время ехали вдоль Стены. Виктору вспомнились строчки поэта:

— Порой по улице бредёшь, и вдруг придёт невесть откуда и по спине пройдёт как дрожь немыслимая жажда Чуда, — продекламировал он.

— Прекрасные стихи, — сказал профессор, улыбаясь. — Именно Чудо. Прямо здесь, за этой стеной.

Он сделал ещё один поворот налево, внутрь города, проехал несколько улиц и затормозил у высокого многоэтажного здания:

— А вот и ваш отель, Виктор. Добро пожаловать в Арка-Сити.

3

— Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, — сказал профессор Вершинин и пригубил вина. Они сидели с Виктором в кафе-ресторанчике, под открытым небом на крыше шестнадцатиэтажного здания Института. Зона и Кратер отсюда были видны как на ладони. Кроме того, отсюда открывался прекрасный вид практически на весь город, Арка-сити, огибающий Зону по периметру. Сама Зона начиналась буквально в нескольких сотнях метрах от них, сразу за Стеной. Вдали был виден висящий над Кратером вертолёт. Учёные снова проводили какие-то свои эксперименты. Ещё несколько научно-исследовательских и туристические аэростатов, раскрашенных в разные цвета и похожие на толстых рыб, висели над Зоной, в стороне от Кратера. Сюда, на крышу доносились дурманящие запахи поля, — цветов, травы, ещё свежей от росы. А над ними, над Зоной, над полем простиралось и уходило вдаль, за горизонт, насколько хватало глаз, огромное голубое небо, с флотилиями белоснежных, неспешно плывущих облаков.

Виктор оторвал глаза от бинокля, положил его на стол, взял в руки бокал с вином, отпил немного, посмаковал во рту, и откинулся на спинку кресла.

— Всё равно ничего особенного не вижу. Кратер, как кратер. Эти обгоревшие обломки лежат. Вот только заметил, что в поле совсем не видно птиц, или сусликов там каких-нибудь…

— А их там и нет, — сказал профессор.

— Неужели?

— В Зоне остались только летающие насекомые, Виктор, стебельчатобрюхие, да перепончатокрылые, так сказать, пчёлки, шмели, то есть те, кто опыляет цветы. Все животные там исчезли. Зона — вообще очень странное место, там даже физические законы другие, вы же в курсе. Аппаратуру туда не забросишь. Ниже сорока метров не спустишься. Это предел, ниже которого нас не пускают. Но, нам очень повезло, что наша аппаратура работает хотя бы НАД Зоной. Мы сначала обрадовались, что в Зону можно войти на несколько метров на самом краю периметра, хотя находится там неимоверно тяжело для любого человека, но потом и здесь нас ждало разочарование. И там тоже никакая аппаратура не работает. Кстати, мы до сих по не понимаем, почему любые наши приборы, или машины, попадая туда, тут же отключаются, и заставить их работать в Зоне ещё ни у кого не получалось. Как будто кто-то где-то нажимает невидимую кнопочку и отключает наши приборы от всех физических законов и принципов, на основе которых они работают. Заметьте, не ломает, потому что когда мы возвращаем нашу аппаратуру сюда, в обычные условия, она тут же включается и начинает работать. Похоже, Гости с нами так шутят. Но если так, вы представляете, с какой Мощью мы столкнулись, Виктор! Цивилизация, которая умеет отменять физические законы! Да мы просто пушистые цыплята по сравнению с ними, со всеми нашим технологиями и ядерными ракетами, и даже не цыплята, а так… муравьишки, ползающие между стоп громадного Великана. Нам удалось установить, с помощью косвенных экспериментов, что в Зоне меняется гравитация, локально искривляется пространство-время, даже скорость света другая, представляете… Сам Кратер прикрыт своего рода тонким плазменным куполом с температурой как на поверхности Солнца. То есть ничто земное проникнуть в Кратер не может. Тут же сгорает.

— И, тем не менее, «бегуны» туда проходят, — возразил Виктор.

— Да. Это просто означает, что им позволяют туда пройти. Гости снимают защитный экран.

— Поразительно, профессор, но большинство моих знакомых до сих пору уверены, что нас посетили инопланетяне, как я не пытался их убедить в обратном.

— Да, бросьте, Виктор, какие инопланетяне, — сказал профессор, набивая трубку табаком. — Хватит уже с нас этой ненаучной фантастики. — Вы же помните мою лекцию в Нью-Йорке, десять лет назад?

— Да. Я до сих пор нахожусь под впечатлением от вашей лекции. Она полностью перевернула мои преставления о мире. Но насколько я знаю, вашу точку зрения всё ещё не приняли в научном мире. И «бегунов» всё так же ловят и не дают им свободно уходить в Зону.

— Это просто потому, что моя точка зрения больно бьёт по самолюбию человечества и ставит его перед непростым выбором, — сказал профессор, раскуривая трубку и попыхивая дымком, — ибо задевает самые глубокие первобытные инстинкты выживания. Человечеству очень трудно смириться с мыслью, что его эволюционное время истекло, и скоро в невидимых песочных часах на дно упадёт последняя песчинка. Это эволюция, батенька… Она безжалостна, как шаги Командора. Квантовый скачок… Апокалипсис, если хотите…

— А нас, выходит, призвали, эти Всеблагие, то есть Гости, — сказал Виктор, кивая в сторону Зоны, — как собеседников на пир.

Профессор хохотнул.

— Вот именно. Вижу, старых поэтов вы тоже почитываете. Или сравните человечество с похабником и ловеласом Дон Жуаном, который уже слышит приближающиеся железные шаги Командора Эволюции.

— Ну, хорошо, профессор, если Гости это земляне, следующая эволюционная ступень, так сказать, Новый Вид, как вы говорите, то откуда же они взялись? Вы не говорили об этом в своей лекции.

— Хм, это всё равно, что спросить, откуда взялась жизнь на земле, или откуда взялись динозавры, а потом землеройки, а потом кроманьонцы и мы с вами. Откуда взялось всё это немыслимое многообразие жизненных форм на Земле? Но попробую ответить на ваш вопрос. Сейчас, например, в научном мире становится популярной теория «квантовой эволюции». Суть её в том, что качественно новые изменения в эволюции, а значит и новые виды, возникают скачком, напоминающим квантовые процессы, без какого-либо предшествования или промежуточных форм. Кстати это подтверждают и экспериментальные данные. До сих пор мы не можем обнаружить в срезах ископаемых геологических пластов останки промежуточных эволюционных видов, которые демонстрировали бы нам этот процесс постепенных миллионнолетних мутаций. Ответ очень прост. Их просто нет. Похоже, новые виды, с точки зрения гипотетического наблюдателя, в некий момент просто как бы «материализуются» в пространстве, сразу целиком.

— Ну, профессор, это звучит уже как абсолютная фантастика?

— Отнюдь. На самом деле фантастическими и невероятными выглядят как раз неодарвинисткие представления о мутациях, которые продолжались миллионы лет. Мне вот тут понравилась одна цитата, позвольте-ка я вам прочту.

Профессор порылся в своей пухлой записной книжке, современные гаджеты он не очень жаловал.

— Вот, Кен Уилбер, очень светлый ум, по этому поводу не без юмора высказался: «Возьмите стандартное убеждение о том, что крылья просто развились из передних конечностей. Возможно, потребовались сотни мутаций, чтобы из конечности получилось крыло — ведь половина крыла не подойдёт. Половина крыла не так хороша, как лапа, и не так хороша, как целое крыло: животное уже не может хорошо бегать и ещё не может летать. С точки зрения естественного отбора оно обречено. Другими словами, с половиной крыла животное станет чьим-то ужином. Крыло получится только тогда, когда эти сотни мутаций произойдут сразу, в одном животном, а также те же мутации должны одновременно произойти в другом животном противоположного пола, а затем они должны как-то найти друг друга, поужинать вместе, немного выпить и завести потомство, которое и будет иметь полноценные крылья». То есть, случайные мутации не могут объяснить возникновение подобных трансформаций. Частичные мутации все равно приводят к гибели. И все же все согласны с тем, что эти необыкновенные изменения каким-то образом происходят. Но к ним приводит отнюдь не естественный отбор. Сначала квантовым скачком возникают лапы или крылья, а потом уже естественный отбор закрепляет это ценное приобретение эволюции. «Десятки или сотни не смертельных мутаций должны произойти одновременно, чтобы новое приспособление могло сохраниться — крыло, например, или глазное яблоко»…

То есть не естественный отбор и не мутации вызывают изменение. По всей видимости, такие трансформации происходят в критических для вида условиях, чаще всего тогда, когда ему угрожает гибель.

— Хорошо, профессор, если я вас правильно понял, позвольте мне как писателю нарисовать вам этакую воображаемую картинку. Представим себе, ради интереса, как это могло бы происходить на самом деле. Итак, вообразим какое-нибудь древнее пересыхающее болото где-нибудь в Девоне, в котором издыхают древние кистепёрые рыбки, — бьются, агонизируют, хватают ртом воздух, пытаются доползти на своих плавниках до другого ближайшего болота… И тут вдруг у некоторых из них вместо плавников неожиданно, в одно мгновение, вырастают лапы, и единовременно формируются лёгкие и… готово… уже бегут по берегу рыбообразные самец и самка каких-нибудь древних амфибий под ближайший папоротник, спариваться. Адам и Ева нового вида, так сказать, изгнанные из «рая», то бишь из болота.

Профессор захохотал.

— Вот, вот, Виктор! В воображении вам не откажешь! Вполне возможно, что именно так всё и происходило… Вы уловили самую суть. Когда смерть берет за горло, то бишь за жабры, поневоле лапы и лёгкие начнёшь материализовывать. Но если серьёзно, меня сейчас занимает больше другой вопрос. Что значит для нас, то есть для человечества, появление Гостей?

— И что же, по-вашему?

— Самое поразительное, Виктор, что Они не ищут с нами контакт, они нас просто игнорируют. За тридцать лет чего мы только не испробовали, чтобы установить с ними контакт. Всё втуне. Они не пытаются поделиться с нами своими технологиями, или получить что-то от нас. Они показывают нам свой мир, но мы не чёрта не можем понять, что у них там происходит. Боюсь, это потому, что у нас просто нет никаких точек соприкосновения. Та информация, которой они владеют, просто за пределами нашего уровня восприятия и понимания. Зачем обезьяне квартеты Бетховена или дворняге уравнения Максвелла. Под «обезьянами» и «дворнягами» в данном случаем, я понимаю, к великому моему прискорбию, нас, людей. И тем не менее совершенно очевидно, что они производят среди нас отбор, совершенно не спрашивая нас об этом. Они избирают среди нас тех, кто пригоден для их мира и способен пройти через трансформацию.

— И каковы же критерии отбора?

— Никто не знает. Это ведомо только Им. Изучением «бегунов» занимается здесь Medical Research Center, но за тридцать лет, они так и не смогли выяснить, как же «бегуны», собственно говоря, становятся «бегунами». И почему не все люди могут стать «бегунами». Кстати, там работает моя хорошая знакомая Шейла Александер, очень милая женщина. Я вас познакомлю.

— Разрешите присесть?

Виктор поднял голову, и обомлел. Перед ним стояла женщина редкостной красоты. Богиня, сошедшая с небес. Афродита Анадиомена, то бишь Пенорожденная. Одета богиня была в светло-серый деловой костюм, состоящий из пиджака и юбки, чуть выше колен. Пиджак был застёгнут на одну пуговичку посередине. Вернее у него была всего одна пуговичка. В разрез пиджака были видны краешки выпуклостей груди. На ногах чулочки ажурные и туфельки на невысоких каблучках. Светлые вьющиеся волосы были распущены и свободно падали на плечи. Лет тридцати, может чуть больше. «С ума можно сойти! — подумал Виктор. — И создал Бог женщину!»

— А, вот и она! — воскликнул профессор. — Легка на помине. Ну, ну, Виктор, не падайте в обморок, — похлопал его по плечу профессор. — Шейла на всех мужчин производит подобное шоковое впечатление. Садитесь, Шейлочка, Садитесь. Выпейте с нами вина, отведайте наших яств. Вот груши, яблоки. Может быть ещё что-нибудь заказать. Какое вино вы предпочитаете в это время суток? — хохотнул профессор, блеснув цитатой из известного произведения. — Знакомьтесь, Виктор. Это, как я уже сказал, Шейла, Шейла Александер, сотрудница нашего Medical Research Center, или МЕРСа, как его здесь все называют. Она у нас тут недавно, но уже завоевала сердца всех присутствующих здесь мужчин. Между прочим, прекрасно говорит по-русски. Папа у неё панамериканец, а мама наша соотечественница. Так что прошу с соответствующим уважением и пиететом. Хотя глядя на вашу опрокинутую физиономию, пиетета у вас уже хватает, — снова хохотнул профессор. — Шейла, а это Виктор Надеждин, рекомендую, писатель, между прочим. Не знаю, знакомы ли вы с его творчеством. Я вам говорил по телефону, что он скоро должен оказать нам честь своим высоким присутствием.

— Ну, не столь высокопарно, профессор, я всего лишь скромный труженик литературных нив, — улыбаясь, сказал Виктор, вставая и протягивая руку Шейле. Глаза у неё были как два смеющихся прозрачных изумруда.

— Да, читала кое-что, — сказала она, блеснув белозубой улыбкой, пожимая руку Виктору и садясь в плетёное кресло. — Честно скажу, не от всего я в восторге, иногда мне кажется вы, Виктор, слишком уж натуралистичны в описании интимных сцен, на грани порнографии, но ваш роман «Мой единственный свет» меня очень тронул, я, помнится, даже всплакнула. Вы очень хорошо разбираетесь в психологии женщины. Особенно женщины, которая любит, и готова идти в своей любви до конца, каким бы он ни был.

— Спасибо, — сказал Виктор, — польщён, рад знакомству, и обещаю исправиться. Буду писать только о воздушных поцелуях на безопасном расстоянии, причём украдкой и с применением контрацептивов, чтобы не шокировать окружающих и дистанционно удалённых дам. Позвольте поухаживать… — он налил Шейле вина в бокал.

Шейла рассмеялась. Она взяла бокал с вином и отпила немного.

— Ну, это уже перебор. Пишите, как хотите. Что значит мнение одной читательницы.

— Не скажите, для кого же я пишу, как не для читателей и, особенно для наших милых читательниц. Почему-то именно мнение читательниц всегда глубоко волнует сердце писателя-мужчины.

Шейла улыбнулась.

— Да ладно вам. Расскажите лучше, что твориться в Столице, чем живёт страна. Я все же наполовину русская и меня живо интересует, что у вас тут происходит. Говорят, Суперпрезидент опять порадовал народ своим обнажённым торсом и могучими мускулами.

— О, да! — рассмеялся Виктор. — Как приближаются выборы, так наш Суперпрезидент начинает устраивать стриптиз и демонстрировать свои телеса народу, видимо, чтобы таким образом возбудить его и заставить устремиться к избирательным урнам. Правда, мне кажется, с каждым новым сроком его правления, это зрелище вызывает уже скорее обратный эффект и может оттолкнуть потенциального избирателя от вожделенных урн. Пора бы ему же придумать какое-то новое шоу.

— А как поживает ваш премьер? Он такой душка! Он всё время напоминает мне обиженного ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку.

— Премьер-министр прекрасен, как всегда. Он ухитряется быть смешным, даже тогда, когда и не думает шутить и выглядит полным посмешищем даже тогда, когда не делает никаких глупостей. Недавно он подписал новый указ: «О введении специального регулирования в части пожарной безопасности объектов религиозного культа», где учит попов, как правильно махать кадилом, чтобы не устроить пожар в церкви.

Профессор и Шейла захохотали.

— Право же, я не шучу, — стараясь сохранить серьёзную мину на лице продолжал Виктор. — Ну, согласитесь, кадило и лампада и в самом деле пожароопасны. С этим не поспоришь. Чуть не так крутанул кадилом сдуру, или плеснул из лампадки неверной рукой после тяжёлой попойки с друзьями клириками, горючей жидкости на травку, рассыпанную на полу к Свитой Троице, глазом не успеешь моргнуть, и запылал объект религиозного культа, и занялись огнём ризницы и иконостасы…

— Ой, Виктор… не надо… — едва смогла произнести Шейла, плача от смеха. Профессор сказать ничего не мог, только махал на Виктора рукой.

— Ну, так в министерстве разработали правила, — продолжал Виктор, — а премьер их утвердил. И вся страна рыдает от смеха. И в этом, я вам скажу, неоспоримое достоинство нашего премьера, ибо ему всегда удаётся поднять настроение подведомственному населению. Пока наш Суперпрезидент решает судьбы мира с серьёзным видом, — хотя, как известно, самые великие глупости на Земле делались именно с этим выражение лица, — наш премьер, как дитя малое, забавляется написанием всяческих умных указов и проводит пожарную реформу в церкви.

— Ох, Виктор, — проговорила Шейла, — спасибо, позабавили. Давно так не смеялась.

— Это ещё что, тут у нас вот недавно кандидаты в муниципальные депутаты из партии самого ЖэЖэ подали в избирательную комиссию финансовые отчёты, содержащие пункты расходов, внимание, «НА ДЕВОК РУМЯНЫХ» И «НА ХАПТУС ГЕВЕЗЕН»…

Профессор и Шейла снова захохотали.

— Как вы сказали? — хохотала Шейла, — «на девок румяных»?

— Вот именно.

— А что такое Хаптус Гевезен?

— Это искажённое немецкое, означает взятка. То есть «на взятки». Как потом выяснилось, эти дураки скачали форму для заполнения документа в Сети, — кто-то очень умно пошутил, — не обратив внимания на последние пункты. Дебилы, они в Африке, т. е. в Славороссии, дебилы. Потом один из них оправдывался, что это всё происки «конкурентов и злоумышленников» партии, а позднее в партии ЖэЖэ заявили, что серверы партии были взломаны и им были направлены поддельные образцы документов.

— А как поживает сам ЖэЖэ? Его ещё не отправили в психушку?

— О, это ему не грозит, хотя клиника давно уже на лицо и на лице. У каждого Царя должен быть свой Шут. Но проблема в том, что это опасный и злобный шут. Я помню в моём провинциальном городке, где я родился, по улицам ходила одна сумасшедшая дама и на всю улицу орала матерные ругательства. Она ни на кого не нападала, но через неё потоком лились страшные матерные слова и злоба на весь мир. Чем-то ЖэЖэ мне напоминает её. Но он сидит у нас в Сенате и изрыгает свои инвективы совершенно свободно и с молчаливого, но явного попустительства Суперпрезидента. Видимо тому всё это фашиствующее беснование нравиться. Кстати, вот одна из цитат нашего героя: «Мои руки чисты, но когда я стану президентом они будут в крови».

— О, как это созвучно этому, давнему: «Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к пистолету», — сказал профессор.

— Это настоящий буйнопомешанный фашист! — сказала Шейла. — Его в тюрьму надо засадить до конца жизни. У нас бы он давно уже сидел.

— Ну что вы, как можно. Он у нас большой знаток литературы и поклонник искусств. Выступал он как-то на Государственном совете по культуре при участии Самого. Распинался о том, что нет у нас современных классиков, нет новых Достоевских. Почему, говорит, Достоевский стал великим писателем. А потому, что десять лет каторги отсидел. И какой вывод я делаю, говорит ЖэЖэ. Надо сажать. Если будут сидеть 3-4-5 лет, появится Достоевский.

— С ума можно сойти! — сказала Шейла.

— Вы знаете, Виктор, — сказал профессор, — я тоже слежу за тем, происходит в стране и приходит мне в голову забавная мысль. Что ЖэЖэ на самом деле, может быть, самый главный революционер в стране, главный бунтовщик против власти Суперпрезидента.

— Это действительно, оригинальная мысль, профессор!

— Посмотрите, надев на себя маску политического юродивого, ЖэЖэ доводит

политику до степени крайнего абсурда и гротеска, до степени абсолютного идиотизма и фарса. Всё смеются, хотя смешного здесь мало, но каждый в душе понимает, как уж точно не должно быть.

— Очень сомнительно, профессор, мне кажется, вы слишком хорошо о нём думаете, полагая, что он сознательно надел на себя этакие политические вериги, стал этаким Василием Блаженным от политики. Тогда, что-то слишком уж много тогда у нас развелось политических юродивых последнее время, сплошные «революционеры», включая самого Суперпрезидента!

Профессор и Шейла снова захохотали.

— Ну, конечно, может быть я ошибаюсь, — сказал профессор сквозь смех. — Может быть они такие и есть. Не юродивые, а уже просто сумасшедшие.

— Вот, кстати, ещё один перл от ЖэЖэ, самый свежий: «Не надо заставлять детей учить английский. Пускай, лучше изучают автомат Калашникова. И тогда скоро весь мир заговорит по-русски».

— Его и ему подобных за километр нельзя подпускать к людям и особенно к детям, — сказала Шейла.

— А вот к детям, Шейла, все они лезут как муки на сахар. Настоящие политические педофилы. Их общение с детьми всегда напоминает мне акт духовного и душевного изнасилования ребёнка. Исчадия ада всегда тянутся к ангельским, непорочным душам. Такое ощущение, что приоткрылись где-то врата Преисподней и попрыгали на Землю бесы, большие и малые, и надели маски людей и стали творить чудеса наоборот: вино они превращают в яд, хлеба в камни, правду в кривду… И отравляют и растлевают души людей. Как говорил в аналогичном случае Ланцелот, из мудрой сказки: «Дракон вывихнул вашу душу, отравил кровь и затуманил зрение».

— «Но мы все это исправим», — продолжил профессор. — «Работа предстоит мелкая, хуже вышивания».

Виктор и Шейла рассмеялись.

— Вы тоже читали эту сказку, профессор?

— Ну как же я мог её пропустить такую жемчужину!

— Ну, а что у вас в Панамерике происходит, Шейла, расскажите, теперь ваша очередь?

— Ой, Виктор, и у нас, да и в Униевропе тоже, декаданс, и падение нравов. Мужчины женятся на мужчинах, женщины на женщинах, а детей рожают суррогатные матери.

— Это ужасно…

— Кстати, простите, Виктор, вы, случайно, не из этих? А то в нашем городе уже почти невозможно встретить, простите, настоящего мужчину. Демократия и толерантность, знаете ли. На гей-парады собираются уже целые армии этих кривляющихся существ, мужчинами и женщинами я их уже не могу назвать. Такое впечатление, что скоро придётся скрывать, что ты обычная гетеросексуалка. Скоро это будет считаться неприличным.

— О нет, милая Шейла, смею вас уверить! Как убеждённому натуралу, мне всегда нравились лишь прекрасные женщины.

— Мне тоже всегда нравились мужчины, не обязательно прекрасные внешне, для женщин это не так важно, но обязательно в чём-то оригинальные внутренне, знаете «с изюминкой».

— Ну, знаете, я тоже всегда бываю приятно удивлён, когда у прекрасной женщины вдруг обнаруживается оригинальный ум и нетривиальный образ мыслей.

Шейла и профессор рассмеялись.

— Если вы обратили внимание, — продолжал Виктор, — натуралы не устраивают парады, в отличие от всех эти чудиков из ЛГБТ. Потому что, ежели вдуматься и представить всё в картинках, чем же тут особо гордиться. И тем более устраивать парады по этому поводу. Хотя лучше не представлять, а то картинки получаются очень уж анекдотично-порнографические. Не думаю также, что нашим Гостям, — он кивнул в сторону Зоны, — так уже приятно смотреть на эти гей-парады. Кстати сейчас наметилась ещё одна тенденция в сфере интимных услуг. Роботы.

— Да что вы говорите? — воскликнула Шейла. — Неужели уже женятся на роботах?

— Ну, до этого пока не дошло. Но японская компания «Nippon Robotics Corporation» начала производство секс-андроидов, практически неотличимых от людей. Правда пока ещё они очень дороги и доступны только людям с хорошим достатком.

— Фи, роботы! Как это можно делать с роботами? Это всё равно, что спать, я не знаю, с электромясорубкой или пылесосом.

— Не скажите, Шейла, когда я был в стране Ниппон в турпоездке, я видел девушек-андроидов, которых производит эта компания. Очень красивые, на все мужские вкусы, выглядят очень натурально, прямо как живые, сделаны из материала, который на ощупь приятнее, чем человеческая кожа, способны разговаривать, их мимика практически неотличима от человеческой.

— Виктор, неужели же вы бы смогли с…

— Не буду скрывать, не знаю… — рассмеялся Виктор. — Разве, что в качестве эксперимента…

— Фу, это прямо кибернетический онанизм какой-то!

— А что, — вмешался профессор, — применение таких андроидов могло бы оказать серьёзную услугу некоторым категориям людей. — Возьмите, скажем, инвалидов. Мне кажется, таких андроидов можно было бы также использовать для профилактики преступлений, для людей с порочными наклонностями, скажем для педофилов. Вы представляете, сколько реальных детей можно было бы спасти от преступных посягательств, если бы эти люди имели возможность бесплатно получать таких кукол андроидов в форме детей? А перед этим их надо обязать сделать официальное признание в своих педофильских наклонностях. Тогда получай свою куклу-андроида на любой вкус и развлекайся где-нибудь у себя дома, в уголке. Думаю, кривая преступлений против детей резко пошла бы вниз.

— Оригинальное предложение, — сказал Виктор. — Тогда уж надо предоставлять таких кукол всем садистам, мазохистам и сексуальным маньякам.

— А я, как медик, вижу в этом несомненный резон. — сказала Шейла. — Общество могло бы взять под контроль всю эту публику, типа вашего Чикатило или нашего Тэда Банди. Уж лучше пусть «насилуют», в кавычках, и «убивают», тоже в кавычках, роботов, похожих на человека, чем реальных детей и женщин. Полностью поддерживаю вас, профессор. Если вы надумаете писать предложение в наш или ваш Сенат на эту тему, и вам нужна будет моя поддержка или подпись, то заранее вам её гарантирую.

— Спасибо, Шейла. Пока не планирую, идея только что пришла мне в голову, но кто знает, чем чёрт не шутит…

— Пожалуй, я тоже подпишусь, — сказал Виктор. — Хотя с моральной и эстетической точки зрения ваше предложение, профессор… мягко говоря, выглядит неоднозначно.

— Уж не открыть ли нам здесь филиальчик «Nippon Robotics Corporation», — рассмеялся профессор. — Представляю, какой переполох поднимется в научном мире: «Последние новости Арка-Сити! — голосом телекомментатора, провозгласил он. — Известный профессор Евгений Вершинин в купе с не менее известным писателем Виктором Надеждиным и восходящей звездой медицинской науки Шейлой Александер основали в городе филиал «Nippon Robotics Corporation» по производству андроидов для педофилов и сексуальных маньяков». Сенсация! Шквал критики, ожесточённые дискуссии в Сенате, и в обществе. И, в конце концов, миллионные гранты на открытие филиала от нашего доблестного Суперпрезидента».

Виктор и Шейла рассмеялись.

— Но, если говорить серьёзно, — сказал профессор, — мы действительно наблюдаем, что с человеческим полом сейчас происходит нечто странное. Само понятие «мужское» и «женское» стало размываться, терять чёткие очертания. И я, в принципе, догадываюсь, почему это происходит. Потому что человек, в глубинной своей сути имеет андрогинную природу. Мы разорваны на две половинки, и отчаянно пытаемся воссоединиться в половом акте, но это нам никогда не удаётся. И тогда начинаются попытки, которые кажутся нам иногда дикими и странным, вырваться за пределы своего пола, восстановить нашу скрытую андрогинность. Отсюда и гомосексуализм, и лесбиянки, и трансгендеры… Человек пытается вырваться за жёсткие рамки своего пола. Да и в самой природе всегда существовали гермафродиты, люди, имеющие одновременно как признаки мужчин, так и женщин. И сейчас мы уже знаем, что наши Гости, — он кивнул в сторону Зоны, — андрогины, они не мужчины, и не женщины, т. е. гармонично сочетают в себе оба начала, не являясь уже ни тем, ни другим. Для них понятия пола уже не существует. Они обрели целостность своей природы. Так что, Виктор, мне думается, Они смотрят на наши гей-парады не осуждением, а скорее с состраданием, видя эту нашу трагичную разорванность.

— Спасибо, профессор, — сказала Шейла. — Вы всегда открываете передо мной какие-то новые грани известных вещей. Я никогда бы не догадалась посмотреть на эту проблему с такой точки зрения. С вами я всегда становлюсь как будто чуточку умнее.

— Ну, Шейлочка, вы мне всегда чуточку льстите.

— Нет, нет, право же.

— Да, — сказал Виктор. — Вынужден признать, что в вашей точке зрения есть глубина, профессор. Похоже, тут вы коснулись сути вещей. Да здравствуют андрогины! Предлагаю поднять за них бокалы и аплодисменты в студию!

— А ещё я хочу Нобелевскую премию и много малинового варенья, — капризно сказал профессор. — С детства его обожаю.

— Обязательно похлопочем, — ответил Виктор, смеясь. Шейла хохотала.

— Ну, мы что-то увлеклись, — сказал профессор. — Расскажите лучше, Шейла, что новенького у вас в МЕRCе.

— Да, профессор, вы знаете, есть новости, — сразу посерьёзнела Шейла. — Сегодня привезли ещё одну девочку. Лет двенадцати. Рука сломана, без сознания, бедняжка. Такая миленькая, блондиночка. Патрульные рассказывают, что она летела, буквально летела по воздуху через ограждение, когда её поразила игла со снотворным, представляете?

Виктор онемел внутри. «… Крылья… только невидимые», прозвучал у него в голове голосок Ники.

— Ну, ну, Шейла! — воскликнул профессор. — Снова вы какие-то сказки рассказываете. То они у вас сквозь ограждение с колючей проволокой просачиваются, то мимикрируют, то раздваиваются и даже расчетверяются, теперь вот летать начали.

— Это не я рассказываю, профессор, это патрульные. Я понимаю, в это трудно поверить, но так и было написано в рапорте патрульных: «… летела через ограждение, когда сержант такой-то произвёл выстрел из карабина капсулой с ПСМД и объект рухнул вниз с высоты трёх метров и сломал руку…». Виктор, что с вами? Вы так побледнели…

— Ничего, ничего, — сказал Виктор. — Я просто очень восприимчив ко всем этим болям, Шейла. Особенно когда с детьми что-то случается. Сейчас пройдёт…

— Поражает стилистика самого рапорта! — сказал профессор. — Кто у них там служит в патрульной службе, и сколько классов они кончали? Сначала «летела через ограждение», а потом «объект рухнул вниз и сломал руку». И это они пишут про живого человека, в которого они только что выстрелили этой их ужасной капсулой, причём про совсем юную девочку. Дремучие, бесчувственные игнорамусы какие-то, право же. Гнать их взашей оттуда.

— Да, — сказал Виктор. — А ещё по мордасам им надавать, по мордасам! Я бы сам лично им это устроил, будь моя воля! Ведь понятно же, что если ты стреляешь в ребёнка на высоте 3 метров, то он непременно упадёт и может разбиться насмерть. Хорошо, что она только руку себе сломала, а не шею, и не позвоночник. Зверьё, а не люди!

— Я полностью согласна с вами, Виктор, — сказала Шейла. — Я тоже высказала свои претензии начальству по поводу этого, чтобы обязать этих солдафонов при задержании «бегунов» действовать мягче, не калечить их, но эти бюрократы заявили мне, что сержант «действовал точно по инструкции».

— Идиоты! — сказал Виктор. — И что же с ней теперь будет?

— Да ничего особенного, — сказал Шейла. — Мы её вылечим, и отправим назад к родителям.

— И как же проходит лечение?

— Ну, прежде всего мы вылечим её перелом… Кроме того, мы применяем различные препараты, чтобы избавить «бегунов», от этой навязчивой идеи, попасть в Кратер.

— И что же, удаётся избавить?

— Скорее нет, чем да, если честно. Некоторые из них снова попадают к нам.

— И что же вы делаете тогда?

— Тогда операция. Нашим учёным удалось обнаружит участок нейронов в мозге, ответственный за эту, скажем так «тягу к Кратеру». Путём осторожных нейрохирургических манипуляций мы нейтрализуем возбуждение этих нейронов.

— Ага, лоботомия! Прелестно! Просто прелестно!

— Ну, нет. Не лоботомия, конечно. Это совсем другое. Правда, есть побочные эффекты, с которыми мы пока не можем ничего поделать.

— Какие же?

— Апатия, вялость, потеря интереса к жизни.

— Значит, жизнерадостного ребёнка вы превращается просто в нежизнеспособный овощ. Вам не кажется, что это уже за гранью.

— Ну, что же делать, Виктор, что вы предлагаете? Ведь Они, — она кивнула в сторону Зоны, — забирают наших детей и наших людей. Не спрашивая нас, не потрудившись даже как-то объяснить нам, зачем они это делают. Причиняя нам боль и страдания. Разбивая сердца матерей и отцов, и близких родственников. Вы знаете, что за 30 лет со времени Вторжения туда ушло около ста тысяч человек. Среди них детей более 60 %. И только около 1000 нам удалось перехватить. И из этой 1000 только около 100 удалось вернуть назад к более или менее нормальной жизни. Остальные всё равно прорвались в Зону. Лишь одну десятую процента удалось спасти за 30 лет!

— А вы уверены, что вы их спасаете? Может быть это Они, — Виктор тоже кивнул в сторону Зоны, — спасают их от нас. И, я бы сказал, довольно эффективно.

И тут Шейла вдруг замолчала и растерянно заморгала. К такому повороту она не была готова. Похоже, Виктор своим вопросом ввёл её в некий когнитивный диссонанс.

— Так что же, Виктор, вы тоже думаете, как профессор, что их надо просто пропускать туда? — наконец сказала она. — Но это же наши дети… Как же тогда?… Что же сидеть и спокойно смотреть, как они уходят? И ведь это идёт по нарастающей. С каждым годом детей уходит всё больше…

— И опустеет Земля, — голосом пророка изрёк профессор, — и не станет слышно детского смеха и детских голосов, а когда умрёт последний из нас, лишь пустые громады наших городов будут напоминать о том, что мы когда-то были здесь… Ну, ну, Виктор, не пугайте нашу Шейлочку. Я вас хорошо знаю и мне близок ваш радикализм, но Шейла к этому явно ещё не готова… Кстати, через несколько минут начнётся Рассвет. Виктор приготовьте вашу видеокамеру. Зрелище впечатляющее я вам скажу.

Виктор много раз видел Рассветы над Кратером по телевизору. Но то, что открылось его глазам сейчас, не шло ни в какое сравнение с телевизионной передачей. Сначала они увидели, что всё аэростаты и вертолёты исчезли с территории Зоны. Во время Рассветов над Зоной находится было нельзя. Затем над кратером начал образовываться своего рода тонкий прозрачный, купол, похожий на огромный пузырь, по которому начали стремительно пробегали оранжево-жёлтые извивающиеся огненные полосы и блики. Этот купол-пузырь начал разрастаться, набухать, расширяться. И вот он уже вышел за пределы кратера и стал расти ввысь и вширь, захватывая всю Зону. Его граница стала стремительно приближаться к ним. Зрелище было потрясающее и пугающее, потому что убежать было бы невозможно, если бы вдруг этот Пузырь вздумал выйти за Ограждение. Но, не доходя до Ограждения буквально несколько метров, этот Купол-Пузырь остановился. Его поверхность стала совершенно прозрачной. И сквозь неё стали проступать контуры и очертания Иного Мира.

Сегодня это было похоже на лес, на огненно-оранжевые джунгли немыслимых оттенков, заполняющее всё внутренне пространство купола. Там причудливые деревья устремляли ввысь свои оранжевые, переплетающиеся кроны. Там летали удивительные жар-птицы и бродили грациозные животные, похожие на оленей. Там огненные реки неспешно несли свои воды и срывались с огромной высоты сверкающие золотом водопады. Там шли оранжевые дожди и огромные капли стекали и падали с оранжевых веток, там резвились в безмятежных озёрах и устраивали свои превращения эти немыслимые золотистые существа. И некоторые из них подлетели к самой стенке купола. Профессор, Шейла и Виктор хорошо видели их. А Гости, с другой стороны стены купола тоже как будто рассматривали их. И вдруг у них на лицах появились огромные глаза-прожекторы и улыбки, да-да, улыбки до ушей. Смотреть на эти рожицы было настолько забавно, что наши герои расхохотались. А Гости с другой стороныкупола тоже как будто затряслись, заколыхались всеми своими телами. Они тоже смеялись.

— Ну вот, профессор, а вы говорите нет контакта! — смеясь сказал Виктор. — Смотрите, они же смеются.

— Да, действительно, эмоциональный контакт налицо, — тоже смеясь, сказал профессор.

— Такие симпатяги! — сказал Шейла.

Удивительно пластичные существа. Золотисто-оранжевая материя их тел как будто всё время струилась, готовая в любой момент измениться и принять любую форму, какая им заблагорассудится. И вдруг эти существа словно взорвались всеми своими телами и рассыпались водопадом удивительно красивых, фантастических цветов, потом снова собрались в свои тела, распахнули руки как крылья и, совершив в воздухе немыслимый кульбит-разворот, на огромных скоростях унеслись вглубь леса.

Рассветы никогда не повторялись, и никогда не были похожи один на другой. То это были невероятные фантастические города, то безбрежные океаны, то удивительные леса, то меняющиеся всё время поразительные геометрические формы, поражающие воображение абстракции, рисуемые рукой невидимого художника.

С момента появления Зоны были изданы целые энциклопедии-каталоги с цветными фотографиями Рассветов, а в архивах хранились фильмы со снятым на плёнку Рассветами, которые пополнялись каждый день. Изучением Рассветов занимались не только учёные, но и художники, дизайнеры, архитекторы, даже театральные работники и балетмейстеры, находя в них вдохновение для своего собственного творчества. Но несколько лет назад вдруг обнаружилась неожиданная статистика. Оказывается постоянное просматривание фотографий Рассветов или систематический просмотр их на видео были отнюдь не безобидны. С теми, кто на протяжении нескольких лет глубокое погружался в созерцания Рассветов и творчески использовал почерпнутые в них образы в своей работе, в один прекрасный момент вдруг происходила неожиданная метаморфоза: они становились «бегунами» и уходили в Зону. Нет, конечно, созерцание одного или даже нескольких Рассветов не делало из вас «бегуна», здесь важен был именно глубокий интерес, многолетнее творческое «погружение» в созерцание Рассветов, но тенденция была налицо. Почти во всех странах, после опубликования этих исследований, были введены строгие ограничения на доступ к материалам, касающихся Рассветов, особенно на просмотр фотографий и фильмов. Сайты в Сети, пытающиеся распространять фотографии и фильмы с Рассветами, немедленно блокировались, их создатели попадали под уголовные статьи. Такие материалы теперь никому не выдавались на дом. Их можно было просматривать только в особых помещениях, в библиотеках, под наблюдением специального пристава, и не более часа в неделю. На телевидении показ Рассветов был строго ограничен, обычно их показывали лишь мельком, на протяжении нескольких минут. Все люди, проявляющие повышенный интерес к Рассветам попадали в «группу риска» как потенциальные «бегуны» и находились под наблюдением врачей и органов полиции.

Но, как известно, запреты никогда не решают проблему, они лишь загоняют её в тень. Спрос всегда порождает предложение. И спустя непродолжительное время на «чёрных» рынках всего мира, за бешеные деньги, можно было приобрести и фотоальбомы, и фильмы с Рассветами, но теперь и продавцам, и покупателям угрожали реальные тюремные сроки за продажу и покупку таких материалов. Сам Виктор, уже после ухода Дины, потратив почти всю свою университетскую месячную зарплату, приобрёл однажды на блошином рынке в Столице прекрасный фотоальбом с Рассветами последних 25 лет. Причём покупка состоялась в каком-то полутёмном подвале, в обстановке строгой секретности и лица продавца он не видел. Дома он теперь часами рассматривал фантастический мир Гостей: удивительные сооружения, напоминающие торнадо или спиралевидные вихри, или распахнутые крылья огромных птиц, или грибовидные сооружения на тонких ножках, или тонкие изогнуты плоскости параболоидов, а иногда огромные цветки лотоса или прозрачные многогранные сферы, где обитали Гости, иногда поодиночке, а иногда целыми группами, он вглядывался в их, застывшие на фотографии, стремительные полёты и превращения и думал том, что где-то там сейчас была Дина, что она стала одной из них, и ему так отчаянно хотелось увидеть её хотя бы ещё раз… ну не её, он знал, что его Дины, скорее всего, уже больше не существует, но хотя бы встретиться с тем существом, каким она сейчас стала, с Гостем или Гостьей…

Тем не менее, несмотря на всё это, поток туристов в Арка-Сити не ослабевал и с каждым годом становился всё больше. Туристический бизнес приносил огромные прибыли самому городу и турфирмам по всему миру. Таково уж свойство человеческой психики, — запретный плод всегда сладок. Но туристы, как известно, народ поверхностный. В массе своей это просто любопытствующий обыватель, ищущий развлечений, они никогда не копают глубоко. Да и статистика за тридцать лет тоже ясно показывала, что туристы, посещавшие Арка-Сити, крайне редко становились «бегунами». Поэтому посещение города было признано безопасным и даже полезным для обычных людей, в силу особой оздоравливающей атмосферы вокруг Зоны…

Рассвет начал угасать. Стала отступать и быстро убегать вдаль прозрачная стена купола, и сам купол стал быстро уменьшать в размерах, и как бы стягиваться к центру, к Кратеру и наконец исчез в нём. И вот уже они снова видели перед собой лишь поле, с цветами и травами и обычное голубое небо над головой… Видение чудесного мира исчезло, оставив после себе ощущение нереальности происходящего. А они всё сидели и смотрели в поле, на Зону и молчали.

— Солнцеглазые чада чудного Рассвета, — произнёс наконец профессор. — Высокие жрецы мудрости, сладости, могущества и блаженства, открыватели солнечных дорог красоты, пловцы смеющихся, огненных наводнений Любви, танцоры в золотых чертогах Восторга… Хорошо сказал поэт, не правда ли, друзья? Как будто предвидел появление наших Гостей.

4

Утром следующего дня, Виктор сидел в полупрозрачном вагоне подвесной монорельсовой дороги и мчался на другой конце города, где располагался МЕРС. Что-то уж слишком много приключений у меня в этом городе с самого начала, думал Виктор. И двух дней не прошло, а уже и машину сожгли, спасибо «мирному» исламу, хорошо сам жив остался и не обгорел, слава, опять же, ихнему Аллаху. У Виктора не было никакого особенного плана, но дома сидеть он не мог. Он, конечно, не тешил себя мыслью, что ему удастся легко проникнуть в здание МЕРСа. Наверняка там серьёзная охрана, камеры повсюду. Но где-то там была Ника. И ей была нужна его помощь. Надо было хотя бы осмотреть местность для начала. Как расположено само здание, выходы, подходы. Он надеялся, что, может быть, на месте, что-нибудь ему подскажется.

Монорельсовая дорога шла через весь город и огибала Зону по кругу. Она висела метрах в десяти над землёй и была метра на четыре выше Стены, которая проходила совсем рядом с ней, так что Зона отсюда хорошо просматривалась. Виктор смотрел некоторое время направо, в Зону. Но там не происходило ничего особенного. Просто убегающее вдаль поле, покрытое разноцветьем трав и цветов. Слева же был город. Гражданский сектор. Мимо проплывали парки, многоэтажные дома, коттеджи с лужайками, теннисными кортами и бассейнами, здания банков, каких-то компаний и учреждений, кафе, у которых под тентами за столиками сидели люди, проносились по дороге машины, сновали туда-сюда велосипедисты, шли по тротуарам прохожие, всё как в обычном городе, где-нибудь в Панамерике или в Униевропе. За двадцать лет город приобрёл довольно внушительные размеры. Обретя особый международный статус, Арка-Сити был открыт для всего мира, кроме «бегунов», естественно. «Бегунам» въезд и вход сюда был категорически запрещён. Населяли его вначале в основном учёные со всего мира, но когда несколько лет назад обнаружилось, что пространство вокруг Зоны обладает некоторыми весьма необычными чудодейственными целебными свойствами, а именно: здесь замедлялись процессы старения, без следа исчезали некоторые виды заболеваний, — сюда бросилась богатая элита со всей планеты. Они начали скупать участки поближе к Зоне, и город быстро оброс ультрасовременными небоскрёбами, пятизвёздочными гостиницами, всякого рода оздоровительными курортами и спа для богатых туристов, бассейнами, теннисными кортами, ресторанами, казино. Арка-сити каждый год посещали сотни тысяч туристов. На крыше каждого отеля вокруг Зоны были устроены специальные смотровые площадки, чтобы приезжающие туристы могли наблюдать за Рассветами, специальные туристические вертолёты и аэростаты катали их над Зоной. Это было связано с определённым риском, потому что даже простая аварийная посадка, которая в обычных условиях не имела бы никаких последствий, на территории Зоны означала бы верную смерть. За тридцать лет существования Зоны и города, уже произошло несколько серьёзных катастроф с туристами. Поэтому все туристы давали подписку о том, что они осознают риск, на который идут и принимают на себе всю полноту ответственности. Но на некоторых это обстоятельство действовало как горячительный напиток, придавая полёту над Зоной особую остроту. Всегда находится немало желающих пощекотать себе нервы и испытать судьбу, особенно среди скучающей и уже всё попробовавшей за свои деньги богатой публики.

Со временем сюда понаехало также много всяких гиков и фриков с разных концов планеты, помешенных на инопланетянах, последователи экзотических религиозных культов, эзотерики самого разного толку, а так же представители главных мировых религий. Мечеть здесь соседствовала с католическим храмом, буддийская пагода стояла неподалёку от православной церкви. Хватало здесь и всевозможных радикалов всех мастей, которые резко выступали против Зоны и Гостей. Они периодически устраивали бурные демонстрации вокруг Зоны, запускали в воздух огромные воздушные шары с плакатами типа: «Перестаньте забирать наших детей» и ««Убирайтесь вон!». Они были постоянной головной болью для местных органов правопорядка и постоянно вступали в стычки с полицией.

Город был наводнён также различными спецслужбами, разведками и контрразведками разных стран, но с Зоны и с Гостей, они мало чего могли получить, в силу физической невозможности добраться до Кратера или же забросить в Зону какую-либо аппаратуру. Так что они в основном следили друг за другом и за местным населением.

Здесь был также расквартирован военный контингент ООН, но, как уже было сказано, Гости не несли в себе никакой военной угрозы и никого не собирались захватывать. Поэтому военные помогали полиции поддерживать порядок в городе. А в основном посещали местные увеселительные заведения, сидели в барах, играли в казино и были завсегдатаями улицы «красных фонарей», которая, исторически, всегда, в той или иной форме, появляется в тех местах, где собирается много молодых и не очень молодых мужчин, страдающих от безделья или же, напротив, очень занятых и желающих расслабиться, и находятся девушки и женщины, готовые за некоторое вознаграждение облегчить их страдания.

Скоро город стал популярным местом для проведения различных кинофестивалей, с непременным присутствием артистической богемы со всего мира, показов мод, теннисных турниров. Недавно тут прошли первые гей-парады, парады нудистов, клоунов, феминисток, любителей животных и бог знает кого ещё. Появилось здесь, со временем и своё «дно». Наркоторговцы, сутенёры, жулики и мошенники всякого рода, промышлявшие на приезжающих сюда туристах. Короче говоря, город очень быстро вобрал в себя национальные особенности почти всех мировых культур и превратился в этакую маленькую модель человечества, со всеми присущими ему достоинствами и пороками.

В вагоне было несколько пёстро одетых туристов. Какие-то пожилые джентльмены в шортах и цветистых рубашках и дамы в свободных белых брюках и длинных свободных рубашках навыпуск. Они смотрели направо, на Зону, шумно переговаривались, смеялись, постоянно щёлкали своими фотоаппаратами и жадно вглядывались в окошки видеокамер. Виктору казалось, что многие из них были разочарованы монотонным пейзажем Зоны. Хотя, впрочем, они приезжают сюда для того, чтобы увидеть Рассветы и полетать на туристическом аэростате над Кратером. А зрелище одного Рассвета с лихвой компенсирует эту обманчивую обычность полевого пейзажа Зоны.

И тут Виктор обалдел и даже привстал на сиденье, разинув от удивления рот. Он увидел в окно, как внизу по улице толпа людей несёт огромный розовый пенис, да, да, пенис, метра три в длину, гордо устремлённый в небо. Поезд, словно специально, замедлил здесь ход, и Виктор хорошо рассмотрел идущих внизу людей. Похоже, какой-то фестиваль. Многие из идущих по виду были ниппонцами, но мелькало и много униевропейских лиц. И все несли множество искусственных пенисов поменьше, — деревянные, пластмассовые, надувные. Дети и молодёжь несли воздушные шарики в виде пенисов, сосали леденцы и мороженное в виде пенисов. Девушки сидели на больших деревянных пенисах на колёсиках, которые толкали смеющиеся парни. А некоторые даже навесили себе клоунские носы в виде пенисов. Виктор пережил нечто вроде культурного шока.

— Это местная ниппонская диаспора празднует Канамара Мацури, — сказал его сосед по-английски, седой панамериканец, в ковбойской шляпе, видя его изумлённый вид. — Кстати так и переводится Железный Пенис. Но этот фестиваль здесь, в Гражданском секторе, все любят. Униевропейцы тоже приходят.

— А фестиваля Влагалища у вас тут, случайно, нет? — спросил Виктор.

— А как же, — ничуть не удивился собеседник, — только его празднуют в марте. Его тоже проводят ниппонцы.

— Очень креативные ребята, — усмехнулся Виктор. — Осталось только устроить ещё один фестиваль, где Пенис встречается с Влагалищем, для полной гармонии, так сказать.

— Великолепная идея! — захохотал панамериканец и хлопнул Виктора по плечу.

Поезд, наконец, обогнал фестиваль и стал набирать скорость.

Вот так всегда, думал Виктор, глядя из окна вагона вниз, налево, на дорогу, на стоящих на дороге проституток, как женского, так и мужского полу, в вызывающе коротких мини-юбках и мини-шортах, и туфлях на огромных каблуках, которые, судя по всему, пререкались с подошедшим к ним полицейским, намеревающимся прогнать их с нагулянного места. Появляется на земле Чудо, непостижимое Чудо. И тут же обрастает этой человеческой накипью со всей её грязью. И мы так же продолжаем, жрать, пить, совокупляться, открываем бордели, устраиваем фестивали пенисов и влагалищ прямо под боком у этого Чуда, несмотря на эти великолепные Рассветы, встающие над Кратером, на это Будущее, которое уже здесь и стучится в наши двери. И этим всем вот сюда можно, а девочке Нике сюда нельзя, в неё стреляют этими их чёртовыми иглами и теперь будут мучить её в этом их поганом Центре.

Поезд мчался мимо стадиона. На стадионе футболисты, красные майки против синих, истово носились по полю, лупили бутсами по мячу и по ногам соперников, а иногда попадали даже по воротам. Между ними заполошено метался судья, задирая вверх жёлтые и красные карточки, а на трибунах орали зрители и — даже из вагона было видно — уже самозабвенно дрались стульями фанаты.

«Двенадцатая линия, — раздался мелодичный голос. Прозрачные выпуклые двери вагона распахнулись, и Виктор вместе с группой туристов вышел на платформу. Он с удовольствием вздохнул чистый, полевой воздух, насыщенный запахами трав и цветов и ещё раз взглянул через Стену вдаль, в поле. Над Зоной ходили полуденные марева. Воздух трепетал и преломлялся.

Где-то там был Кратер, куда ушла Дина. Ушла навсегда в какой-то другой, фантастический Мир. В Мир, где нет уже ни панамериканцев, ни славороссов, ни укрославов, и вообще никаких национальностей, где нет ни исламистов, ни православных, ни католиков, ни буддистов, нет границ и таможен, нет КПП, с автоматчиками, нет вообще ничего такого, что разделяло бы разумные существа, но есть, видимо, нечто такое, нечто очень важное, чего никогда не будет здесь… Может быть какие-то непостижимые для нас Единство и Свобода, когда одна душа напрямую говорит с другой душой, не разделённая никакими барьерами, и все души объединены какой-то великой симфонией Творчества и Радость разделяется всеми…

А может быть это не Они гости здесь, пришла вдруг Виктору в голову мысль, гости так себя не ведут. Может быть, это уже новые Хозяева Земли, а гостями теперь стали мы на нашей собственной планете. А нас Они просто терпят ещё какое-то время. А пока отбирают среди нас тех, кто пригоден для жизни в их Мире. Он знал, чувствовал, что той Дины, его дочери, уже больше нет, что она пережила какое-то немыслимое преображение, что она стала такой же, как Они, эти существа, что она уже больше не человек. От этой мысли становилось невыносимо больно, словно когда теряешь близкого человека, и, в то же время, парадоксальным образом, сквозь боль прорывалось внезапное чувство радости, что она ушла в какой-то лучший, более совершенный, светлый и свободный мир и что это правильно, так и должно быть. И разве только с ним случилось подобное. Разве только у него ушла дочь. Ушли уже тысячи и тысячи, сотни тысяч. Произошёл разрыв дурной тысячелетней непрерывности, когда дети должны были бесконечно повторять, с незначительным вариациями, тупую тягомотную жизнь своих отцов. Эти бесконечные войны, бесконечное насилие, зверство, повторяющееся из века в век, несмотря на все наши технологии, ракеты и суперкомпьютеры. Мы-то в юности думали, что 21 век будет расцветом человеческой цивилизации, мечтали о коммунизме, как у Стругацких в «Полдне», а вместо этого деградация, архаика, неофеодализм, какое-то ворьё несусветное, невежественное, дорвавшееся до власти, и разграбившее всю страну… Но может быть так и должно быть, по логике вещей. Когда в мир должно войти что-то Новое, Старое принимает всё более отталкивающие формы. Гнилой мир, правильно сказал Дина, гнилые люди, разлагающиеся, дурно пахнущие, несмотря на свои костюмы и платья от Армани и Диора, не смотря на свои рясы с золотыми крестами, лишённые высоких целей, высоких устремлений, с уже умершими душами. Видимо, как это ни прискорбно, пришло время Старому Миру отправляться на свалку истории и уступить место Новому, и им, новым Хозяевам Земли.

Но теперь у него снова появилась здесь, можно сказать, дочь, которая оказалась в лапах монстров Старого мира, и о ней надо было позаботиться. А ведь у неё тоже нет отца, вдруг подумал Виктор. Его захлестнуло щемящее чувство нежности к этой девочке, которую он встретил случайно на дороге и так неожиданно потерял. Виктор знал, что, не задумываясь, умрёт, если надо, но вытащит её из этого их поганого МЕРСа. Но безрассудно рисковать головой он не собирался. Всё надо было сделать по-умному.

Виктор сошёл по ступеням с платформы, перешёл через внутреннюю кольцевую дорогу и спросил у прохожих, где находится МЕРС. Ему показали, идущую радиально, от Стены вглубь города, улицу. Он прошёл по ней квартал, вышел на небольшую площадь, и сразу же увидел серое восьмиэтажное здание с тонированными окнами на четырёх нижних этажах. Вывеска на крыше большими объёмными буквами гласила: Medical Research Center. Так, подумал Виктора, окна тонируют тогда, когда хотят скрыть внутренне содержание от внешних взглядов. Видимо на нижних этажах находятся какие-то лаборатории, где они держат «бегунов». Выше стёкла обычные, наверное, офисы сотрудников. Железная ограда. Железные раздвижные ворота. У ворот будка с охраной. К воротам как раз подъехал какой-то грузовик. Из будки вышел патрульный и подошёл к кабине водителя. Водитель что-то ему показал, видимо пропуск. Ворота раздвинулись, и грузовик въехал во двор. Так, осматривал грузовик патрульный не очень внимательно, практически совсем не осматривал. А что, это может быть шанс! Прицепится к такому грузовику снизу, и проникнуть внутрь. Ну, хорошо, а дальше что ты будешь делать? Явно, что это только первый барьер. Как проникнуть в здание? Там должна быть ещё охрана на входе в здание. Где взять план здания? Как узнать, где они держат Нику? Как её вывести, или может быть вынести оттуда? Неизвестно, в каком она состоянии. А может быть, удастся помочь и другим «бегунам»? Нет, одному не справиться, думал Виктор. Нужен человек, который работает там, и знает все входы и выходы. И такого человека я знаю. Шейла! Но слишком уж она идеологически лояльна, чёрт возьми, немыслимо открыться ей сейчас. Да я и сам уже имел глупость в разговоре с ней проболтаться. Она явно поняла, что я не сторонник того, как эти «яйцеголовые», т. е. учёные, обращаются с «бегунами». И, тем не менее, похоже для меня это единственный шанс вырвать Нику оттуда. Значит, надо налаживать отношения с Шейлой, подумал он. Интересно, может ли её заинтересовать такой мужчина, как я? У неё, наверное, от поклонников отбоя нет. Кстати, я даже не знаю, может, она вообще замужем. Ладно, там видно будет. «В лице Печорина было много черт, интересных для женского персонала. Вообще он был очень шикарен» (из школьного сочинения). Думаю, что это про меня.

Виктор увидел, что направо от площади, уходит неширокая оживлённая мощёная улица, с уличными кафе, со столиками под навесами, магазинами, прогуливающимися туда-сюда людьми. Он решил пройтись немного и выпить чашечку кофе в одном из кафе. На этой улице играли на разных инструментах и пели уличные музыканты, уличные артисты, гимнасты и танцоры, устраивали представления. Он остановился у одной группы, где какой-то парень жонглировал тремя кубиками Рубика, одновременно собирая их. Буквально через пару минут, он показал толпе три сложенных кубика. Толпа зааплодировала. Здорово! Это же надо так наловчиться! Виктор, вспомнил как он сам когда-то пытался сложить кубик Рубика. Пыхтел, пыхтел, крутил, крутил, но так и бросил это занятие, настолько это оказалось сложным. А тут, жонглируя, сложить три кубика сразу! Уму непостижимо. Это какие же надо мозги иметь.

Едва он сел за столик в одном из кафе и официант принёс ему кофе, как прямо перед кафе появилась группа из пяти девушке в накидках. Они сбросили с себя накидки, и оказалось, что они совершенно голые, если не считать узкие, едва заметные трусики, которые и в самом деле, можно было не считать. Ого, подумал Виктор, тут же тебе и бесплатный стриптиз. Девушки развернули плакаты: «Долой Мэра Шелдона», «Не допустим сексуальных домогательств!» «Мужчины, перестаньте смотреть на нас как на вещи», «Даже если мы полностью раздеты, это не повод, чтобы нас лапать». Так, подумал Виктор, снова какая-то стриптиз-акция. Теперь какой-то мэр провинился.

— И что вы думаете, ведь затравили уже нашего мэра! — раздался вдруг рядом с ним голос. Виктор повернул голову. Говорил невысокий пожилой мужчина, сидящий рядом с ним за соседним столиком. В очках, с небольшой бородкой, чем-то похожий на известного скандального писателя или на пожилого Троцкого в изгнании. Столики стояли почти вплотную друг к другу, и было впечатление, что они сидят за одним столом.

— Я его лично знаю. Прекрасной души человек, — продолжал он. — Какая-то дура-журналистка, которой сейчас 50 лет заявила, что 15 лет назад мэр погладил её по коленке. Теперь, наверное, даже если она сильно попросит, её никто не согласиться по коленке гладить. Она, говорит, ему тогда сказала: «Убери руку, а то по морде дам». Ну, он, естественно руку убрал. И вот сейчас, спустя 15, лет она предъявляет ему обвинения в сексуальных домогательствах. И нашему мэру приходится подавать в отставку, как человеку порядочному, семейному и благородному. Вы представляете как легко сейчас стало погубить карьеру человека. У нас даже преступление за убийство имеет срок давности, а тут за коленку подержался 15 лет назад. Что она ожог от этого получила, или у неё коленка отвалилась? Вы представляете? Только преступления за сексуальные домогательства не имеют срока давности, как преступления нацистов против человечности. Тридцать лет назад, скажем, какой-нибудь, режиссёр шлёпнул молодую актриску по заднице. Ну, ладно, скажем, неудачно пошутил. Спустя тридцать лет эта актриска, теперь уже почти пенсионерка, заявляет, что её сексуально домогались, видите ли? Да дай ты тому же режиссёру пощёчину, сразу же, как он тебя шлёпнул и всех делов, и никто тебя трогать не будет. Так нет они ждут тридцать лет, а потом начинаю мстить. Это что же за бабы такие, простите?!

К примеру, недавно известный кинопродюсер к нам сюда приезжал на кинофестиваль, тоже пожилой уже мужчина. Так на него целая орава пожилых и потасканных актрис насела с обвинениями в сексуальных домогательствах, которые он совершал 15, 20 и 30 лет назад. Дамочки, так что же вы молчали всё это время? Почему только сейчас заговорили? А понятно почему. Потому что сейчас многие из них миллионерши, достигли известности и славы. А кем они были 20–30 лет назад. Девчонками, только что пришедшими в кино. Среди сотен конкуренток, которые никем не стали. И понятно, что в кино всё делается через постель влиятельного «папочки», режиссёра или продюсера. И все это знают, и все об этом молчат, ибо система такова. А сейчас они пытаются отомстить, так сказать, за свою «поруганную» юность. Нет, нет, не подумайте, что я оправдываю этого продюсера. Конечно, он виноват, он и сам не отпирается. Но вот сам этот факт травли одного человека за всю систему, вот что настораживает. Что он там один такой? Покажите мне хотя бы одного святого и непорочного режиссёра, продюсера, актёра или актрису. Таковых просто не существует в природе.

А вот обратите внимание, мигранты-сарацины, — сейчас у нас в городе что-то уж больно много стало мигрантов-сарацинов, — они не гладят по коленке, они сразу насилуют. Они не стесняются своих сексуальных домогательств. И наказания у нас они получают лёгкие, если вообще получают. В судах их агрессивность объясняется различием культур, мол нельзя за это их слишком строго винить. Культура у них такая. Это что такое? Это как называется? А я вам скажу, что это такое? Это признак упадка белой цивилизации. Это геноцид белого мужчины. Сексуальность белого мужчины подавляется. Скоро в Панамерике, да и у нас уже даже взгляд будет считаться харассментом1. Задержал, скажем, взгляд на ноге, или на груди более 5 секунд, всё, повинен в сексуальном домогательстве, дамочка имеет право подать на вас в суд. Право же всё к этому идёт.

— Вот чего вы тут перед нами разделись! — вдруг заорал он так, что Виктор невольно вздрогнул, а люди за соседними столиками, оторвав свои взгляды от голых девиц, обернулись. Мужчина встал и направился к девушкам. Виктор насторожился, готовый ко всему: не наделал бы глупостей. Может, псих какой.

— Вы хотите, чтобы я смотрел на вас и ничего у меня не поднималось? — обратился он к голым девицам. — Вы этого хотите?

— Ну, в общем, да! — заржали девицы.

— Так я вот сейчас тут вам тоже акцию устрою. Против сексуального геноцида белых мужчин.

И он начал раздеваться. Народ в кафе засмеялся. Он быстро сбросил с себя пиджак рубашку, брюки и остался в одних трусах в цветочек.

— Внимание, — сказал он. — Снимаю трусы…

Но этого он сделать не успел. Перед кафе вдруг остановился небольшой серый фургончик, двери посредине распахнулись и из него выскочили три человека с автоматами, во всём чёрном с ног до головы, похожие на ниндзя, и сразу же открыли огонь по сидящим в кафе людям. Виктора спасла только, выработанная ещё с войны, готовность к абсолютно непредвиденному. Он успел упасть на пол раньше, чем первые автоматные очереди прошили сидящих за столиками людей, и сразу же отполз в сторону за передвижную стойку официанта. Поднялся страшный крик и визг, звон разбитого стекла. А стрельба всё продолжалась и продолжалась. Потом хлопнула дверь фургона, раздался визг тормозов и всё стихло. И через несколько секунд послышались сирены полицейских машин. Виктор осторожно выглянул из-за стойки. Из машин выбегали полицейские. Тогда он встал во весь рост. К нему тоже подбежал полицейский.

— С вами всё в порядке?

Виктор молча кивнул, всё ещё в состоянии шока от происшедшего. Потом огляделся. Зрелище было не для слабонервных. Посреди перевёрнутых и искромсанных автоматными очередями столиков лежали в разных позах трупы посетителей кафе. Весь пол кафе был забрызган кровью. Слышались стоны раненых. Кто-то плакал навзрыд. Лежал, устремив мёртвые открытые глаза в небо, со съехавшими набок очками, прошитый очередью поперёк груди, мужчина в трусах в цветочек. Лежали в очень неудобных и неприличных позах, две мёртвые голые девчонки. Полицейские поспешно прикрыли их накидками. Лежали посетители кафе в неудобных, перекошенных позах. Остальным видимо, удалось, всё же, спрятаться. И над всем стоял тошнотворный запах крови и смерти, так хорошо знакомый Виктору. Штирлиц почувствовал, что приближается смертоносный свинец, подумал Виктор. Штирлиц инстинктивно отпрыгнул. Смертоносный свинец со свистом и хрюканьем промчался мимо. Это была у него привычка такая, ещё с войны, рассказывать себе анекдоты, особенно после какой-нибудь смертельно опасной переделки, где только чудом удалось выжить. Чёрный юмор помогал сохранить психику и не сойти с ума.

Полицейские уже оказывали первую помощь раненым и носили их на носилках в машины скорой помощи, а мёртвых складывали в ряд на тротуаре. Вокруг кафе собирались прохожие, подъехали телевизионщики со своими камерами. Виктор быстро ретировался. Ему совсем не хотелось попадать в объективы телекамер и становится участником массового психоза, который сейчас поднимется вокруг этого места. Ничего себе, сходил кофе попить, называется!

1 От англ. harassment — сексуальное домогательство.

5

Вернувшись к себе в номер, Виктор первым делом достал бутылку Джек Дениэлс и налили себе полный фужер. Он выпил его залпом и рухнул в кресло. Да, видимо какой-то злой кудесник, злой дух этого города, решил меня со свету сжить. То швыряется бутылками с зажигательной смесью, то с кулаками лезет, а то уже и прямо из автомата очередями поливает. Интересно, что он ещё придумает? Но, с другой стороны, какой-то Добрый Гений меня хранит. Ничего, ничего, сейчас мы окончательно успокоимся, вот уже и алкоголь начал действовать. Вот уже и приятное расслабление по телу пошло и в голове тоже этакая расслабленность появилась. Виктор решил никому ничего не рассказывать, ни профессору, ни Шейле, никому. Ему не хотелось ещё раз прокручивать всё это теперь уже в рассказах и слушать ахи и вздохи окружающих. Всё. Случилось, случилось. И прошло. Как на войне. Живём дальше. Сейчас, в данный момент. Нет прошлого, не будущего. Есть только данный момент, как учит дзен.

Он включил телевизор.

О, Господи, снова у нас ракета не вышла на расчётную орбиту и грохнулась в океан и почти двадцать спутников вместе с ней. Из них семнадцать иностранных. Владельцы в шоке. Как не бегал вокруг ракеты поп с метёлкой, как не прыскал на неё святой водицей, а всё равно не полетела, не вняла молитвам. Как говорится, «никогда не было такого — и вот опять». Браво, браво, молодцы! Вот оно, невежество с волосатыми ушами в действии, осваивает космос. Господа, ну хватит уже, ну не надо, ну уже не смешно, прекратите этот балаган! Сколько уже можно посылать ракету за ракетой вместе со спутниками на дно океана и позориться перед всем миром. Лучше уже несколько школ постройте или больниц здесь, на земле. Космос дело тонкое, тут на одних понтах и молитвах далеко не улетишь. У вас же космическая отрасль стала уже как капризная Настасья Филипповна у Достоевского в романе «Идиот», которая деньги бросает в камин ради забавы, а наш вице-премьер, который её, т. е. космическую отрасль, курирует, как купец Рогожин, который никому не позволяет эти деньги оттуда вытащить. Ну, у Достоевского там деньги из камина всё же вытащили, а у вас они полностью сгорают раз за разом. Космос не прощает волосатоухости и нечистоплотности. Вы же даже при строительстве космодрома, с которого эта ракета взлетела, умудрились 20 «ярдов» тугриков разворовать и зарплату рабочим не платить, которым чуть ли не забастовку пришлось устраивать. И вы хотите, чтобы после этого у вас что-то летало? Так вот, почитаешь и посмотришь на всё это, и понимаешь, что человек этот глубоко невежественный и хамовитый, и во многих странах даже нерукопожатный за своё хамство настолько, что они даже самолётам с его персоной не позволяют летать над своей территорией. Но, «без лести предан», и Суперпрезидент его держит при себе, ну разве что пожурит выговором иногда за очередной космический «пук», а так обласкан, не бедствует и продолжает курировать отрасль и мечтать о «космических базах на Луне». Ну, думаю, нам это не грозит. Где там Луна, а где наш купец Рогожин! Но это уже диагноз. Печать нашей эпохи. Время липовых диссертаций и невежественных министров и докторов наук, которые ведут себя и выражаются как блатные уголовники. Ну, каков пахан, таковы и «шестёрки», уж простите за метафору. Но закрадываются невольно сомнения. Уже не диверсант ли он панамериканский? Завербованный и засланный их разведкой, чтобы устраивать диверсии в нашей космической отрасли. Втёрся в доверие к Суперпрезиденту и творит свои тёмные делишки. И ведь посмотрите, как эффективно работает, чертяка! Из десяти запусков, хорошо если один бывает удачным. Сыпятся ракеты прямо как спелые груши, почти все подряд, вместе со спутниками. Подозрительный тип. Я бы на месте Суперпрезидента внимательно к нему присмотрелся.

«В результате полёта человека в космос мы наконец узнали, что Земля круглая» (из школьного сочинения), как сказал один школьник.

Виктор пощёлкал кнопками ПДУ.

Так, опять политическое ток-шоу из Столицы! И здесь покоя нет! По студии бегал очередной придурошный ведущий, «пропагандёр», как их называл Виктор, с ведром, на котором было написано «Дерьмо», и, кипя от возмущения, орал какому-то приглашённому на ток-шоу панамериканцу: «Вот ты меня сейчас лучше не беси! А то я тебе вот это ведро на голову надену! Я тебе в начале программы сказал — сиди! Вот и сиди!» Панамериканец попался дотошный и въедливый. «А то что?» — с улыбкой поинтересовался он. Тут ведущий с воплем: «Ты меня провоцируешь!», — подскочил к панамериканцу, отвесил ему подзатыльник и, схватив за плечи, принялся угрожающе его трясти.

Виктор захохотал. Ну, это уже что-то запредельное, друзья мои. Поначалу он не понимал, почему они всё это терпят, — все эти панамериканцы, укрославы, которых приглашают на подобные ток-шоу в качестве «груш для битья», — терпят откровенные оскорбления, издевательства, доходящее иногда даже до лёгкого рукоприкладства. Пока один знакомый телевизионщик не сказал ему: «Да ты что, парень, ты знаешь какие они бабки получают за это?! А за лёгкое рукоприкладство, скажем, за подзатыльник или лёгкий пинок под зад, им даже полагается наценка». «Да, ты что?», — не поверил Виктор. «Точно говорю!», захохотал телевизионщик. Так, подумал тогда Виктор, это какие же деньги надо заплатить человеку, чтобы он согласился на подобные издевательства? Вот, скажем, мне, сколько мне надо было бы заплатить, чтобы я согласился на такое? Виктор представил себе эту сумму и быстро сбился со счёта в нулях. Нет, господа, бомжом по миру пойду, но чтобы такой всенародной проституткой стать, да ни в жизнь… Но, боже мой, как измельчал народ! Девки готовы отдаваться за последнюю модель телефона, мужики за тугрики терпят подзатыльники и пинки под зад на политических ток-шоу. Проституция во всех видах и продажность становятся нормой поведения в современном социуме. Да, прогнило что-то в Датском Королевстве, ох прогнило…

Брошюры вон даже стали выпускать для школьниц с руководствами, как стать проститутками. Эту брошюру показала Виктору одна знакомая журналистка, вернувшаяся из командировки. Вступление там просто песня, шедевр современной укропедагогики: «Если ты занимаешься секс-бизнесом, то эта брошюра для тебя, — гласят первые строчки. — Ты выбрала свой путь сама. Мы лишь хотим помочь тебе сделать его максимально безопасным для твоего здоровья. Этот буклет поможет сохранить жизнь не только тебе. Прочитай, не выбрасывай и отдай подругам. Ты выбрала очень опасную профессию, но если будешь всегда придерживаться этих простых правил, то получишь шанс прожить долгую жизнь, без смертельных болезней, планировать свою семью, родить здорового ребёнка, и наслаждаться сексом с любимым человеком». И дальше следуют полезные советы, так сказать, типа: пьяных клиентов избегай, не обслуживай сразу нескольких, оговаривай объём услуг заранее, туфли на шпильках снимай, если придётся бежать, договаривайся с подругами или таксистами о сигналах тревоги, которые можно подать незаметно в случае опасности, и т. д., и т. п., ну и самое главное, бери всегда сначала деньги, а потом уже предоставляй все «радости общения».

Да, подумал Виктор, это до чего же мы уже докатились! Ну хорошо, если ты уже проститутка, эта брошюра может быть тебе полезна, но подсовывать такие брошюры школьницам, осознанно или неосознанно подталкивая их на этот путь?! Это у вас называется «секс-бизнесом». Вы ещё в детских садах такие брошюрки раздайте девочкам, доброхоты полоумные, пусть заранее готовятся к «опасной профессии», идиоты.

«Соня Мармеладова изо всех сил занималась проституцией» (из школьного сочинения).

Виктор переключил канал.

Президент Панамерики в последний раз грозился «полностью уничтожить» маленькую, но обладающую ядерным оружием и наглую республику Чосон, а чосонский лидер, в ответ грозился укротить безумного панамериканского старикашку ядерным пламенем. Да-а, подумал Виктор, политическая риторика в последнее время упала ниже плинтуса. Такого не было даже во времена Карибского Кризиса. Эти два напыщенных правителя, один старый, другой молодой, и вправду способны накидать друг другу ядерных пачек, а заодно превратить несколько миллионов человек в ядерный пепел и загадить все прилегающие и не только прилегающие территории на много лет вперёд.

Виктор снова пощёлкал кнопками каналов.

Униевропа разваливалась прямо на глазах. В результате гражданских войн, которые катились по Униевропе в последние годы, Гишпания распалась на Готалунию и Басконию, от Авзонии отделилась Венециана, Альбион потерял Каледонию, Галлия вела войну с Корсиканой, Дойчланд с Пруссакией. К власти почти везде пришли правые. На улицах уже можно сказать бывшей Униевропы шли форменные бои местного населения и полиции с мигрантами-сарацинами. Теракты следовали один за другим.

Природа тоже словно с ума сошла. Землю лихорадило. На Панамерику, Униевропу и Аустралию один за другим обрушивались мощные ураганы, проливные ливни, затапливая целые города и штаты. Полыхали лесные пожары оставляя после себя выжженные дотла селения и, сметая всё на своём пути, кружили мощные торнадо.

По планете катилась волна землетрясений. Что-то часто они стали происходить, подумал Виктор, и всё выше 6 баллов по Рихтеру. И извержений вулканов явно стало больше. Вроде бы раньше было потише. Да, что-то странное происходило с планетой. Климатические аномалии нарастали прямо на глазах. В Славороссии недавно вон снег выпал в июне. А в Гренландии наоборот всё тает. Даже Вселенная, говорят, по последним данным изменилась, стала шире и старше. Обнаружили галактики, за сколько то там миллиардов световых лет, которым от силы 200–300 миллионов лет, которые ну никак не могли сформироваться и существовать в это время после Большого Взрыва. А это что значит? Значит, либо вселенная намного старше, либо у неё вообще нет начала, и она существовала всегда. Да, такие вот петрушки.

Виктор снова переключил канал.

Патриарх в главном Храме страны говорил проповедь.

«Это уже видно невооружённым глазом, — говорил Патриарх. — Нужно быть слепым, чтобы не видеть приближение грозных мгновений истории, о которых говорил в своём Откровении апостол и евангелист Иоанн Богослов». Ого, уже даже Патриарх заговорил об Апокалипсисе! Не спроста всё это.

«…Сегодня грех не просто очевиден… Сегодня грех демонстрируется самым притягательным способом — через кинематограф, через театр… И искусство, которое призвано культивировать человеческую личность, обогащать её, подымать её к небу, становится гирей, которая не даёт человеку взлететь». Ага, значит искусство, театр и кинематограф вот главные агенты надвигающегося Апокалипсиса.

«…очень многая часть нашей интеллигенции повторяет губительную ошибку своих предшественников, доведших страну до гибели — революционных событий, столетие которых мы в этом году вспоминаем».

Так, снова у них интеллигенты во всём виноваты. Хотя настоящих интеллигентов то уж в отечестве не осталось. Раз, два и обчёлся. В такой кислотной среде, замешанной на «патриотизме» и «духоскрепах», настоящий интеллигент вымирает как вид.

«…сегодня не то время, чтобы раскачивать лодку человеческих страстей, — бубнил Патриарх, — сегодня время сплочения всех здоровых сил, и Церковь, и искусство, и культура, наши писатели, учёные, все те люди, которые любят Родину, должны быть сегодня вместе, потому что мы входим в критический период развития человеческой цивилизации».

Ох и они тоже, «духоскрепщики наши», чувствуют что уже назрело, и боятся, боятся и изо всех сил пытаются оттянуть всякого рода «революционные события» в «критический период развития человеческой цивилизации».

«…согласно христианскому вероучению, приближение и удаление конца света зависит от нас самих, и я призываю каждого, особенно публичных людей, осознать ответственность за страну и весь род человеческий и затормозить наше сползание в бездну окончания истории».

Так, так, так, подумал Виктор. Но с чего это Патриарх то вдруг так перепугался Апокалипсиса. Ведь конец света для христиан это, можно сказать, «заслуженный дембель» — конец земных страданий в этой юдоли слёз, за которыми наступит, наконец, тысячелетнее царство Христово, а потом и окончательный рай для святых и праведников (и не совсем уж падших грешников). К примеру, в 1492 году, или в 7000 год от сотворения мира по библейскому календарю, новгородский архиепископ Геннадий всячески поносил еретиков — «жидовствующих» — из-за того, что они «сорвали конец света», который исступлённо ждали тогда все православные: даже хлеб в тот год не сеяли и спать ложились в гробах (гробы многим, впрочем, пригодились, ибо в следующем году наступил вполне предсказуемый голод). А сорвали «жидовствующие» конец света, по мнению церковных иерархов того времени, своим вопиющим, дерзким его отрицанием! И потому Геннадий требовал водрузить на всех еретиков дьявольские колпаки и предать их огню, чтобы в будущем они не мешали правоверным христианамкак можно скорее покинуть земную юдоль скорби и перенестись на небо.

То есть, если трактовать Конец Света по библии, то получается, что Патриарх призывает «здоровые силы» сплотиться и изо всех сил оттягивать время второго пришествия Христа, Страшного суда и воцарения Царства Божия на Земле. Которое неизбежно должно последовать за Апокалипсисом.

Так что же случилось с нашим Патриархом? Почему, в отличие от архиепископа Геннадия, Патриарх так боится конца света? Когда ему радоваться полагается и возносить молитвы благодарности? Ведь Царство Божие, выходит, совсем уже близко. Но нет, он скорбит. И клянёт интеллигенцию и людей искусства в приближении надвигающегося Апокалипсисе? Не можем мы, в самом деле, подозревать Патриарха в ереси или в том, что он настолько сильно привязан к греховным земным благам. Или же что он в рай не надеется попасть. Боже, упаси! Кто же, если не он, должен стоять в первых рядах кандидатов на рай, овеваемый крыльями херувимов и серафимов? Прямо теряешься в догадках…

Ладно, другие страшилки, такие как ушлые панамериканцы, геи из Униевропы, «тёмные силы» или просто «могущественные враги» — это вроде как уже норма, но стращать паству Концом Света ради сплочения нации — это что-то новенькое, выпадающее из обычного ряда. Видимо, и в их мозгах происходят какие-то тектонические сдвиги.

«Повелеваю вам жить скромно, и помогать нуждающимся, сказал Патриарх… а потом сел в свой бронированный Mercedes Pullman за 8 млн. тугриков и уехал вести скромную жизнь в резиденцию площадью 8000 кв. м» (из сочинения одного остроумного школьника).

Виктор снова переключил канал. Новости.

Так! Наш Великий Стратег поручил подготовить экономику к переходу на военные рельсы. Все предприятия оборонного комплекса должны быть готовы к оперативному увеличению объёмов производства военной продукции… Ого, похоже, назревает большой милитаристский психоз. «Если завтра война, если завтра в поход!», «Всё для фронта, все — для Победы!», «синий платочек», «прощание славянки» и т. д., и т. п. О войне пропаганда трубит уже так долго, что оскомину набило. Это уже неконтролируемый процесс. Годами они дебилизирует население, насаждают агрессию, ксенофобию, презрение и ненависть к другим нациями, кричат о том, что могут превратить кого-то там в «атомный пепел», внушают уверенность в скорой грядущей войне. И эта агрессия, эта ненависть копится в теле общества, она так просто не рассосётся, и всё чаще и чаще выплёскивается через малые и большие гнойники.

Но как органично всё это совпало! Выступление Патриарха и Суперпрезидента.

Поскольку интеллигенция у нас злостно, изо всех сил подталкивает страну к бездне Апокалипсиса, демонстрируя грех, как в кинематографе и театре, а так же через литературу, живопись и музыку, следовательно, для спасения мира, надо её, то есть интеллигенцию, каким-то образом извести. Ну и, конечно, лучший способ для полного уничтожения супостата (то есть интеллигенции), это война и оперативная подготовка к ней. Вот эти двое оперативно и доведут нас до полного и окончательного Апокалипсиса, подумал Виктор. Ничтоже сумняшеся.

Похоже, Наше Всё уже полностью утратил связь с реальностью и готов воевать до «победного конца», в том числе и глобально. Подведомственное население, которое наши доблестные пропагандистские войска весьма успешно погружают в сумеречную ненависть ко всему окружающему миру и в фанатичную убеждённость в том, что родина находится в кольце врагов, готово поддержать Царя в любом его безумии. Так что пророчество Патриарха о скором Конце Света имеет все основания сбыться. Правда, интеллигенция тут будет не при чём. Неизбежный конец света не заставит себя ждать, ибо эти двое, главный Кесарь и главный Духовник, дружными усилиями уже выкатили наш «бронепоезд» с запасного пути на военные рельсы и мы бодренько катимся навстречу Страшному Суду и четырём всадникам Апокалипсиса.

Виктор переключился на CNN.

Чёрт возьми, снова какой-то придурок в Панамерике кучу народа расстрелял и ещё больше ранил, теперь на каком-то музыкальном фестивале. Палил из номера какой-то гостиницы прямо по площади перед сценой, где проходил фестиваль, а потом с собой покончил. Но на этот раз не сарацин, а какой-то сумасшедший бухгалтер. И теперь они все там снова в тысяча первый раз спорят об ограничении оружия и гадают, чего же этому бухгалтеру не хватало, если он собрал целый арсенал оружия, протащил его каким-то образом в номер гостиницы и открыл огонь по своим соотечественникам.

А я вам скажу, дорогие панамериканские партнёры, как любит выражаться наш Суперпрезидент, чего не хватало этому обеспеченному американскому пенсионеру, у которого, говорят, состояние было пять миллиона долларов, четыре дома в разных штатах, и два небольших самолёта в личном пользовании, а выйдя на пенсию, он увлёкся азартными играми и двадцать раз ездил в круизы. Представьте себе этого бухгалтера. Всю жизнь он сводил дебеты с кредитами. Вёл тихий и незаметный образ жизни. Никаких проблем с органами правопорядка не имел. Даже соседи о нём отзываются как о тихоне, о человек замкнутом, «живёшь, как будто рядом с пустым местом», как выразилась одна его соседка. И вот вышел он на пенсию. А впереди пустота. И всё вроде бы есть, денег хватает, но нет главного. Нет смысла в жизни. Душа пуста. Всю жизнь он был «пустым местом», винтиком огромного социального механизма. Он пытается заполнить эту пустоту. Разжечь интерес к жизни. Начинает играть в казино, ездит на лайнерах в круизы. Но потом и это ему надоедает. И тут они вспоминает об оружии. А оружие, я вам скажу, имеет особую силу. Оно даёт тебе абсолютную власть над другим человеком. Над его жизнью. И многие недооценивают притягательность для некоторых психопатов такой власти. Ты одним нажатием курка можешь отобрать у человек сразу всё, и вычеркнуть его из существования, как сам господь Бог. Оружие даёт тебе ощущение собственного всемогущества. А особенно если перед тобой твой обидчик или обидчики. Именно поэтому в школах и университетах, ученики и студенты периодически палят по своим преподавателям и одноклассникам, или однокурсникам. Вот чем упиваются все эти стрелки, когда исстреливают одну обойму за другой в невинных граждан, и даже в конце, кончают с собой. Ощущением собственного всемогущества. Они не собираются скрываться, они знают, что в конце им придётся либо покончить с собой, либо они будут убиты полицией. Но вот эти несколько минут, пока они расстреливают безоружных людей, они переживают этакий запредельный кайф. То есть решил, пенсионер, устроить себе прощальный круиз с фейерверком. И напоследок громко хлопнул дверью. Что бы все запомнили, что он не «пустое место».

И поэтому если вы свободно продаёте оружие на каждом углу, — а у вас его в некоторых штатах вроде бы даже регистрировать не надо, — то вы получаете то, что получаете — гору трупов. Свободная продажа оружия должно быть запрещена. Владеть им должны только органы правопорядка. Я бы, честно говоря, и всех этих охотников, которые в уток палят ради собственного удовольствия, тоже сильно ограничил. В идеале, конечно, хорошо бы чтобы оружие вообще исчезло с лица земли. Хотя, это, конечно, чистая утопия. Но если бы у этого бухгалтера легально была возможность купить только кухонный нож, а не целый арсенал автоматического и полуавтоматического оружия, то даже если бы он захотел его применить, жертв было бы гораздо меньше.

Но человеческий социум, как мы знаем, устроен парадоксально. Если ты убиваешь несколько человек в мирной жизни, ты преступник, а если по твоему приказу тысячи и миллионы убивают друга друга на войне, то они воины, а ты Наполеон или Суперпрезидент. Твоё имя с почестями пишут на скрижалях истории и потомки будут сочинять о тебе книги, воспевать тебя в песнях, и воздвигать тебе памятники.

«Полководцы — смелые люди, они готовы рисковать жизнью других людей» (из школьного сочинения).

И настанут тёмные времена, вспомнил Виктор чьё-то пророчество, когда все будут против всех. Да, похоже, они уже наступили!

Виктор выключил телевизор и вышел на балкон. Он облокотился на перила и стал смотреть на багряный закат в полосах облаков над Зоной. Отсюда, влево и вправо вдаль по дуге уходил Арка-сити, красиво освещённый сейчас мягким вечерним багряно-оранжевым светом. Слева вдалеке торчала башня телевышки. Справа недалеко от Отеля, стояло здание Института с прилегающим к нему общежитием для сотрудников и коттеджами.

Раздался телефонный звонок. Виктор вернулся в комнату и поднял трубку.

— Виктор, — раздался в трубке голос Шейлы. — Не хотите ли развеяться немногого. Я тут сижу в ресторане с романтичным названием «У последнего причала». Это в 5 минутах ходьбы от вас.

Ого, потрясённо подумал Виктор, похоже небеса на моей стороне. Судьба сама даёт в руки шанс. Шейла звонит сама и сама приглашает меня в ресторан. Лёгкий романчик с Шейлой, это как раз то, что ему было нужно. Кроме того, в этом была и своя приятная сторона. Шейла — женщина в высшей степени призывная, а я, господа, простите, далеко не импотент.

— С удовольствием, Шейла. Я и сам хотел вас пригласить, но полагал, что у вас от поклонников отбоя нет. И уж никак не думал, что вы проводите вечер одна.

— И как всегда ошиблись. Именно потому, что все мужчины так думают, такие женщины как я чаще всего скучно коротают время дома в одиночестве за чтением какого-нибудь романа.

— Буду через десять минут. Дайте только вспомнить, куда я свой смокинг засунул.

— Смокинг вам не понадобиться, Виктор, — рассмеялась в трубку Шейла. — Тут у нас всё по-простому. Вот побриться не забудьте. А то я сегодня утром на крыше у профессора заметила, что у вас трёхдневная щетина. А она очень колется при некоторых обстоятельствах.

— Так, намёк понял, Шейла. Не забуду. И побриться, и подушиться, и прочее, и прочее.

— Так я вас жду.

Виктор принял душ, тщательно побрился, попрыскал на себе одеколоном, причесался. Он надел свои выходные джинсы, рубашку и кожаную куртку. Из зеркала смотрел на него вполне симпатичный мужчина среднего возраста. Не Том Круз, конечно. Но не без признаков благородной мужественности в лице. «А ведь она лет на десять младше меня. Но, всё же, какая красавица, чёрт возьми, и как сложена». В голову полезли всякие крамольные мысли. Ну, что уж тут скрывать, внимание Шейлы тешило его мужское самолюбие.

Виктор уже подходил к ресторану, когда путь ему преградило какое-то шествие, похожее на Крёстный Ход. Впереди шла женщина, в платке и вся в чёрном. Чем-то она напомнила ему боярыню Морозову с известной картины Сурикова. Такая же бледность в лице, впалые щёки, глаза, горящие фанатичным пламенем. Женщина эта несла портрет какого-то персонажа с козлиной бородкой, в царской шапке. Виктор не сразу понял, кто это. А когда понял, то обомлел. Да это же Иван Грозный, ошарашенно подумал он, но… с нимбом. Что они с ума совсем посходили здесь что ли! Шли за этой женщиной толстые попы, в чёрных рясах, с кадилами. Шли какие-то тётки в платочках, шли мужики с хоругвями… Многие тоже несли портреты Ивана Грозного, а ещё плакаты со странными надписями: «За Марфу, гореть вам в аду?», «Не позволим показывать Марфу в наших кинотеатрах». Что ещё за Марфа такая, опять озадаченно подумал Виктор? Но затевать разговоры с этими людьми ему не хотелось. Снова какие-то фанатики, теперь уже с православных уклоном. Он терпеливо переждал, пока пройдёт шествие, и уже было двинулся дальше, когда вдруг мимо него промчался, едва не сбив его с ног, парень. Виктор не успел его хорошо рассмотреть. В джинсах, в кроссовках, в майке безрукавке. Парень бежал к Стене. Тут же послышались свистки, за ним бежали двое грузных полицейских с карабинами. Один из них прицелился и выстрелил. Парень пригнулся, вильнул на ходу, и игла просвистела рядом, не задев его. Он был почти уже у Стены. Тогда остановился второй полицейский и тоже прицелился. И тут Виктор заорал не своим голосом: «Держи его!» и ринулся наперерез выстрелу. Острая боль ударила куда-то под лопатку. Его тут же парализовало, но падая, мутнеющим взором, теряя сознание, он увидел, как вдруг в Стене образовалось нечто вроде зыбкого, колеблющегося отверстия и пропустило парня внутрь, и тут же затянулось снова. «Так вот как это происходит», успел подумать он. И наступила тьма.

Виктор пришёл в сознание и попытался открыть глаза. Получилось у него это не сразу. Веки были тяжёлые, и открыть глаза удалось с трудом. Он увидел, что лежит на койке в большой белой палате под капельницей. Во рту был почему-то привкус крови. Его подташнивало. Он попробовал пошевелить руками и ногами. Тело слушалось с трудом и сознание как будто было ещё замутнено. Да, паршивая штука эта их парализующая игла. Но парню удалось удрать, а значит не зря страдаем. Он полежал некоторое время молча, без мыслей. Ему с каждой минутой становилось лучше. Уже можно было двигать руками и ногами. Сознание прояснилось. Виктор сел на кровати.

В это время дверь открылась и пропустила в комнату подтянутого, лысого человека в чёрном костюме. Примерно его возраста, может чуть старше.

— Фон Мюллер, — представился он. — Генрих фон Мюллер. Полковник местной Службы Безопасности и одновременно начальник местной Полиции.

— Очень приятно, — сказал Виктор. — Фон Штирлиц, Макс Отто, русский разведчик. Кстати, для тевтонца, вы великолепно говорите по-русски.

Мюллер рассмеялся.

— Ну, к тому Мюллеру я не имею никакого отношенияю. Мы даже не однофамильцы. Тот был просто Мюллером, а не фон Мюллером. Мои родители иммигрировали в прошлом веке в Дойчланд из Славоросии, когда мне было уже семнадцать лет, так что русский язык для меня первый родной. Ваше имя я уже знаю. Мы с вами соотечественники в некотором смысле.

— Ну что же, это полностью меняет дело. Мне сразу стало легче.

— Так как вы объясните нам, Виктор, что произошло. Почему это вы бросились под выстрелы наших доблестных стражей порядка и дали возможность «бегуну» уйти?

— Нет, как раз наоборот. С криком «держи его» я бросился за «бегуном», чтобы помочь его задержать и случайно попал под выстрел нашего доблестного стража порядка. Они могут это подтвердить.

— Ага, так сказать добропорядочный гражданин на службе у отечества, готовый пожертвовать собой ради высшей цели!

— Вот именно. А что, вы в таких уже не верите?

— Признаться не верю. Но возможно ваш случай заставить меня изменить точку зрения на человека и человечество. Ну что же, о цели вашего приезда я уже навёл справки. Писатель, собираете материал о Вторжении. Сколько времени вы собираетесь провести в нашем славном городе?

— Не знаю, это зависит от того, как будет продвигаться написание моей книги. Виза у меня на год.

— Уже видели Рассвет? Потрясающее зрелище, не правда ли?

— Да, ещё бы!

— Профессор Вершинин ваш друг?

— Да, мы давно знакомы.

— Очень достойный человек, светило науки, передавайте ему от меня самые наилучшие пожелания.

— Непременно.

— Позвольте задать вам вопрос, Виктор, лично от себя. Не возражаете?

— Конечно.

— Вот вы скажите мне, Виктор, вы же писатель. Ведь это же можно сказать сами боги спустились на Землю. Откуда же такое пренебрежение к человечеству? Ведь за тридцать лет ни словечком с нами не обмолвились. Просто нагло вербуют наших людей, для каких-то своих целей, не спрашивая нас, полностью игнорируя при этом остальную часть человечества. Кормят нас этими своими шоу с Рассветами. Не скрою, впечатляющее зрелище, но нам то что с того. Не делятся с нами ничем, даже ни к чему нас не призывают. Что вы по этому поводу думаете?

— Вы знаете, господин фон Мюллер…

— Зовите меня просто Генрих.

— Вы знаете Генрих, ничего не думаю. Я и сам, честно говоря, этого не понимаю. Видимо, у богов другая мораль и мы не можем судить их с нашей обычной человеческой точки зрения.

— Ну а как же Библия… Возлюби ближнего своего…

— Но, может быть, мы как раз и наблюдаем проявление их любви. Ведь они берут к себе тех людей из нас, кто пригоден для их мира.

— А остальные?… Что же тогда, как у Ницще, «падающего толкни»?

— Не знаю, Генрих, не знаю. Они ведь и не толкают нас, хотя вы прекрасно понимаете, что с их мощью они могли бы уничтожить нас в одно мгновенье.

— Да, это я понимаю. Вот лежу иногда ночами и думаю, что же это за напасть такая приключилась с человечеством…

— А позвольте мне тоже задать вам вопрос, Генрих? Меня вот тут чуть не сожгли вместе с машиной в секторе сарацинов, при въезде в город. Признаться, я не очень ожидал такого жаркого радушия. И если бы не мой друг профессор, я бы с вами сейчас здесь не разговаривал. Полагается ли у вас какая-либо… ну скажем, компенсация потерпевшему? Машина всё же стоит денег… да, и моя жизнь мне тоже дорога, знаете ли.

— Ах, так это были вы? Сарацины совсем обнаглели. У меня с ними старые счёты. Ещё с Дойчланд. Пришлось их погонять в своё время. Наша предыдущая фрау-канцелерин запустила заразу в дом. Так дело дошло до того, что они буквально сели нам на шею и стали вытеснять из собственной страны. Она-то думала, что привлекает в страну дешёвую рабочую силу. Ja, Pustekuchen! Как же, держи карман шире. Эти мигранты приезжают в страну, получают пособие чуть ли не по 1500 евротугриков в месяц и ни о какой работе и думать не хотят. Потом тащат в страну свои семьи, плодятся как кролики и не успеешь оглянуться, как у тебя в соседях уже и слева сарацин с гаремом, и справа сарацин с другим гаремом и уже твои дети кричат, что у них в школе полкласса носят паранджу и арафатки. А скольких наших женщин изнасиловали эти чернозадые, так это же никакому счёту не поддаётся. Я двоих собственноручно пристрелил, застав за этим занятием однажды ночью, в какой-то подворотне, в Хаммабурге. Без всякого суда и следствия, так как улики были налицо. Они на дамочке уже и одежду всю порвали и избили её. Я до сих пор испытываю чувство непередаваемого восторга, когда я сначала одному яйца отстрелил, уж извините, а потом другому. Так и подохли они там в подворотне. Слава богу, что сейчас у нас к власти пришли славные крепкие ребята, с хорошим чувством национального достоинства и сейчас на этих мигрантах шерсть дымится. Скоро очистим страну от этой заразы. Так теперь они здесь, в Арка-сити, пытаются подняться. Вот буквально несколько часов назад теракт устроили в кафе, недалеко от здания МЕРСа. 15 человек убитых, 20 раненых. Но мы их взяли почти сразу же. Пока я начальник полиции, будут давить эту саранчу в зародыше. А машина ваша полностью сгорела, Виктор, и мы не смогли сразу определить, кому она принадлежала. Пишите заявление. Компенсация непременно будет. Тем более, что весь ущерб от беспорядков в секторе сарацинов оплачивают шейхи-сарацины из Совета Мэров. Для них стоимость вашей машины — это капля в море. Так, что купите себе новую, ещё лучше.

— Это для меня великолепная новость, Генрих. Премного вам благодарен. Надо сказать, что ваши эмоции и чувства по отношению к сарацинам-радикалам, я полностью разделяю. Мне в своё время тоже пришлось повоевать с ними в нескольких горячих точках. И для меня сарацин, вставший на путь радикального ислама, и призывающий к «джихаду» против всех и вся, это уже не человек, а зомби. А с зомби уже не о чем говорить. Они подлежат немедленному и безусловному уничтожению. Чтобы не разносили заразу по свету.

— Ну, вот видите, у нас есть с вами уже общий враг. А значит мы уже друзья и союзники, можно сказать, — рассмеялся фон Мюллер. — Не хотите ли записаться к нам, в полицию. Нам такие люди нужны. Особенно умеющие обращаться с оружием и имеющие опыт боевых действий.

— Спасибо, Генрих, я подумаю над вашим предложением, — усмехнулся Виктор.

Виктор под диктовку фон Мюллера быстро написал заявление. Мюллер взял его и сунул в свою папку.

— Через недельку зайдите в Управление Полиции, кабинет 218. Думаю, прямо там вам выдадут чек за причинённый ущерб.

— Вот это я понимаю, работа! — восхищённо сказал Виктор. — Вот как должны работать наши органы! Спасибо ещё раз.

— Вы не представляете, Виктор, как сложно стало сейчас работать в этом городе. То сарацины жгут машины или устраивают теракты. То вот буквально два часа назад православные из организации «Свидетели Второго Пришествия Христа» чуть не устроили поджог в кинотеатре, где собирались показывать фильм о вашем Иване Грозном, которого недавно причислили к лику святых.

— Что?! Ивана Грозного причислили к лику святых?! Не слышал. Абсурд крепчает прямо на глазах… Ах, да, как же, как же, — вспомнил Виктор, — я их видел на улице, когда шёл в ресторан…

— Причислили, причислили… Вот видите Виктор, я больше вас осведомлён, что у вас творится. Говорят и сына своего он не убивал. Сын, говорят, сам как-то поскользнулся, упал и головой о посох стукнулся. И Опричнину не устраивал, а если и было что-то, так ведь каялся, каялся, плакал, Богу молился, челом об пол бился. Ну чем не святой! А здесь у нас в рамках международного фестиваля фильм решили показать какого-то вашего режиссёра про жён Ивана Грозного. Сколько у него их там было, шесть или семь. А жёны у него, оказывается, мёрли как мухи. Три умерли. А три другие были насильно пострижены в монахини. И только одна последняя, Мария Нагая, его пережила. Так вот, одна из них, Марфа Васильевна Собакина была избрана на смотре невест, а через две недели после свадьбы возьми и умри, ни с того, ни с сего. С чего бы это вдруг так скоропостижно. Здоровая девка была. Ведь на смотре невест девушек для царя заведомо выбирали крепких, да здоровых. Ей же наследников надо было рожать. Я как профессионал говорю, очень подозрительно. И фильм этот в основном посвящён как раз ей. Кстати он так и называется «Марфа». В фильме они дают свою оригинальную версию её смерти, где, как вы, наверное, уже догадываетесь, предполагается некое косвенное или даже прямое участие самого самодержца. Не пристукнул ли он и её, как-нибудь, неосторожно, посошком, в силу несдержанности и излишней раздражительности своего характера? Конечно, это только предположение, никто не утверждает, что это неоспоримый факт. Тем более и выяснить это уже никак невозможно, за давностью лет. Но православные взбеленились. Мол, примерным был семьянином, свет-солнце Иван Васильевич, не трожьте святое. А жёны ему попадались все болезные, да вздорные, потому и умирали или никак не могли ему, святому, угодить, потому он их в монастырь и отправлял, богу молиться.

— Генрих, я искренне восхищён! Вы великолепно знаете нашу историю.

— Да, по долгу службы, приходится вникать в суть вопроса, не только же тупицы, простите, в полиции работают. Ну, так вот, продолжаю. Явилась к кинотеатру целая демонстрация с портретами царя, с хоругвями и с плакатами, притащили огромный дубовый крест. Предводительница у них там некая Дульсинея Челобитная, говорят, форменная фанатичка. А по мне так просто больная. Она портрет Ивана Грозного везде с собой таскает, и даже, говорят, спит с ним. С портретом то есть. Ну так вот, выбили они крестом стеклянные двери в вестибюль. И уже бензинчик везде разлили. Хорошо полиция подоспела во время, а то спалили бы кинотеатр к чертям собачьим.

— Да, ну и дела! А я-то думал у вас тут тишь да гладь, да божья благодать.

— Dir werden wir gerade eine Extrawurst braten! Как бы не так! Сидим как на пороховой бочке и не знаем, где в следующий раз рванёт. Вот, например, пару месяцев назад в ЛГБТ секторе у нас произошла серия убийств. Нескольких геев нашли прямо на улице с аккуратно отсечёнными головам, знаете, как мечом. Подозреваем сарацинов, но и православные радикалы тоже на такое способны. Пока так никого и не удалось найти. Или серия изнасилований белых женщин и девушек в гражданском секторе. Ну, здесь может быть кто угодно. Недавно вот и педофилы появились. Изнасиловали нескольких девочек. Но не убивают, слава богу. Тоже найти пока не можем. А девочки ничего рассказать не могут. Он или они их усыпляют чем-то, привозят к себе на квартиру, которая неизвестно где находится. Там их насилуют, причём делают это в детских масках зайчиков, клоунов, петрушек, чтобы лица скрыть. Некоторые девочки воспринимают это как игру. А потом снова усыпляют и отвозят на то место, где их взяли.

— Ох, Генрих, прямо какое-то гнездо порока тут у вас.

— Да уж, не скучаем. Ну, что же, Виктор, не буду вам больше докучать страшилками из жизни нашего города, позвольте откланяться. Пока у меня всё. Надеюсь посидеть с вами иногда, за стаканчиком хорошего виски, в неформальной обстановке, если у вас будет время. Всегда приятно побеседовать с умным человеком и законопослушным гражданином. В следующий раз, если увидите «бегуна» на улице и преследующих его полицейских, мой вам совет — лучше отойдите в сторонку. Не пытайтесь задерживать «бегуна». Это опасно для жизни. Они обладают неимоверной силой. Грузовики переворачивают, знаете ли. А вас он бы отбросил просто как пушинку.

— Что?! Этот мальчишка?

— Это не мальчишка, это уже «зомби», влекомый неведомой нам силой.

— А как же вы удерживаете тех, кого удаётся поймать.

— Игла их парализует примерно на час. И в это время мы их передаём в МЕРС, где их почти всё время держат под воздействием сильных препаратов, нейтрализующих их силу. Кстати там, за дверьми, вас дожидается Шейла Александер. Она как раз там работает… Очень красивая женщина… Не скрою, тайно влюблён. Но куда мне с моей лысиной и лошадиной мордой. Признаться завидую. Не успели появиться в нашем славном городе и уже в окружении прекрасных поклонниц.

Фон Мюллер вышел из палаты и в палату сразу же вошла Шейла. Она была в роскошном бежевом, с бретельками, платье выше колен, открывающим её великолепные загорелые плечи, руки и ноги, и в туфлях на высоких каблуках, с распущенными волосами. Да, эмоции Мюллера можно понять. Как сказал поэт, прекрасна без извилин. Наверное, прямо из ресторана.

— И прелести её секрет разгадки жизни равносилен, — сказал Виктор.

Но Шейле было не до комплиментов.

— Виктор, вы что же это такое вытворяете! Я из окна ресторана всё видела.

— А что такое?

— Зачем вы бросились под выстрел полицейского?

— И не думал даже. С криком «держи его», я бросился за «бегуном», который удирал в сторону ограждения. И в это время меня случайно подстрелил полицейский.

— Бросьте, Виктор. Не считайте меня дурочкой. — Она села на стул у его кровати, закинув ногу на ногу, наклонилась к нему и понизила голос почти до шёпота. — Я всё видела своими глазами. Вы бросились не за «бегуном», вы бросились под выстрел полицейского и прикрыли «бегуна» своим телом. Кроме того, ваши вчерашние сентенции на крыше Института у профессора, заставляют меня думать, что вы скорее сочувствуете «бегунам», чем склонны устраивать за ними погони.

— Вы знаете, Шейла, — сказал Виктор, стараясь не смотреть на эти божественные колени, на почти наполовину обнажённую грудь, которые были так близко от его носа, и на убегающую под платье линию бедра, — давно замечено, что на одни и те же события люди могут выдать кучу различных интерпретаций. Ваша — лишь одна из многих. Но я настаиваю на своей версии.

— Виктор, послушайте меня. — Она вдруг неожиданно тронула его руку. — Вы мне симпатичны, вы мне сразу понравились, как только я вас увидела. Может быть, женщине нескромно делать такое признание мужчине, но мы, панамериканки, более решительны в таких вопросах. Не скрою, в вашем поступке есть что-то очень красивое, жертвенное. Это очень трогает. Но вы ведёте себя неразумно. Вы же знаете, «бегуны», это уже не люди и законы во всём мире беспощадны к тем, кто помогает «бегунам». У вас был этот фон Мюллер, он очень въедливый и хитрый тип, будьте осторожны с ним. Он уже что-то заподозрил и теперь будет исподтишка наблюдать за вами.

— Не вижу поводов для беспокойства, Шейла, мне он показался вполне симпатичным человеком, но я учту ваши пожелания… А что ресторан уже закрыли? Я уже прекрасно себя чувствую, и бокал доброго старого бургундского укрепил бы мои пошатнувшиеся нервы и силы…

Шейла грустно улыбнулась.

— Да как-то настроение уже не ресторанное.

— Шейла, а знаете что, поехали ко мне… — Виктор чувствовал душевный подъём. — Купим, что-нибудь по дороге… и прекрасно проведём вечер.

— А! В конце концов, почему бы и нет. Я женщина одинокая и свободная, и никто меня дома не ждёт. Поехали…

Они сидели в креслах у невысокого столика в комнате, расчерченной багровыми полосами заката. На столике стояла бутылка початого вина, фрукты, разные закуски. На Виктора вдруг навалился зверский голод. Он с аппетитом уплетал бифштекс с салатом оливье, запивая соком и вином. Шейла полулежала в кресле, закинув ногу на ногу и лениво, по дольке, кушала мандарин и тоже потягивала вино. Она была великолепна. Локоны светлых волос ниспадали ей на плечи. Её лицо чуть раскраснелось от вина. В глазах играли чёртики. Чувственные губы были полуоткрыты. Её юбка несколько задралась, обнажая великолепные ноги, которые неудержимо притягивали взор, и таили в себе обещание каких-то неведомых, неземных блаженств. Виктор был уже изрядно навеселе.

— Такое ощущение, что год ничего не ел, — заявил он.

— Это последствия ПСМД.

— Что?

— Последствия этого парализующего снотворного мгновенного действия.

— А, тогда понятно.

— Виктор, можно вопрос?

— Why not…Сколько угодно…

— Скажите, у вас есть семья, жена?

— С женой я в разводе… А вы?

— Я тоже была замужем… Но как-то не сложилось… Разбежались через год.

— А дети?

— Детей нет. А у вас?

— Дочь… — Виктор вдруг как-то сразу протрезвел. — Дочка, была…

Он прокашлялся и посмотрел в окно, в сторону Зоны.

— Неужели?… Она тоже?… — встрепенулась Шейла.

— Да, — сказал Виктор.

— Давно?

— Два года назад.

— Так. Тогда многое в вашем поведении мне становится понятно. Так мы с вами, оказывается друзья по несчастью. Я вам тоже открою свою тайну. У меня туда ушла старшая сестра. Но уже давно, ещё девочкой, когда Зона только появилась. Поэтому я и решила выучиться на медика, чтобы помогать «бегунам» излечиваться от этой их болезни.

— Шейла, послушайте меня. Вы же умная женщина! Разве вы ещё не поняли, что это не болезнь. Ведь профессор правильно говорит, это Эволюция… понимаете… Э-во-лю-ция… Закон природы… Вы не можете бороться против закона Природы… Это всё равно как если бы рыбы несколько сотен миллионов лет назад, вздумали вдруг хватать за только что появившиеся лапы первых амфибий, которые были уже готовы жить на суше и на воздухе, и тащили бы их обратно в воду.

— Вот и профессор то же самое говорит, — грустно сказала Шейла. — Так что же, вы хотите сказать, что моя работа совершенно бесполезна.

— Не только бесполезна, но и вредна, потому что вы и ваши коллеги, просто уродуете людей, то бишь «бегунов», которые готовы перейти на следующий, скажем так, уровень эволюции. Вот скажите, что вы там с ними делаете, в вашем МЕРСе?

— Ну, мы их изучаем, проводим эксперименты… пытаемся понять, откуда у них эти сверхспособности.

— А вы их спросили, хотят ли они, чтобы их изучали против их воли, и проводили над ними эксперименты?

— Но ведь они уже… как бы это выразиться… уже не совсем нормальные, не совсем люди. Их поведение похоже на поведение сомнамбул или зомби. Они не могут себя контролировать или противиться своему влечению и прорываются в Зону, сметая всё на своём пути. Мне кажется, они даже способны на убийство, если их пытаться остановить.

— За всё время существования Кратера и Зоны был ли хотя бы один случай, когда «бегун» или «бегунья» убили бы кого-нибудь из людей?

Шейла задумалась.

— Да, странно. Убийств не было. Они применяли свою силу, чтобы уйти от преследователей или преодолеть препятствия, но никогда ещё никого не убивали, и насколько я знаю, даже не калечили.

— Вот видите. Значит, видимо, не смотря на всю их силу, они прекрасно её контролируют и вполне разумны, чтобы никого не убивать и не калечить.

— Виктор, но мы не можем просто так пропускать их туда. Скажу вам по секрету, существует предписание сверху ловить и изучать «бегунов». Ведь понятно, что Гости каким-то образом воздействуют на всю их психо-соматику. Нам поручено выяснить природу этого воздействия.

— Господи, ну да, конечно! — воскликнул Виктор. — Я и раньше не сомневался в таком «предписании сверху». Военным и нашим правителями всё не терпится получить что-то с «бегунов» и с Зоны. Держу пари, результаты у вас минимальные.

— Да. Как вы догадались? «Бегунов» всё время приходится держать под воздействием сильных препаратов, чтобы нейтрализовать их силу, но как раз это и мешает нам эти их силы изучать. Но когда мы пытаемся снизить дозы этих препаратов, мы теряем контроль над ними. У нас уже было несколько случаев бегства. Один из «бегунов» разбил окно и спрыгнул с четвёртого этажа без всякого вреда для себя, перемахнул через забор и исчез в Зоне. Вы же видели сегодня, что железобетонное шестиметровое ограждение вокруг Зоны для них не помеха. Гости просто делают в них пространственные дыры и пропускают «бегунов» внутрь.

— Ну, и, как я догадываюсь, спустя какое-то время под воздействием этих ваших препаратов они превращаются в безвольные «овощи», потерявшие интерес к жизни. И тогда вы возвращаете их назад в общество.

— Ну, в общем, да. Где-то через месяц они становятся вполне обычными людьми, теряют все свои сверхсилы и сверхспособности, перестают рваться в Зону, но, к сожалению, тогда они уже не представляют интереса и для МЕРСа. Мы отправляем их назад к родителям, или в их семьи. Кстати мы получаем от родителей и от членов их семей много благодарственных писем. Некоторые богатые родственники даже перечисляют нам крупные суммы денег, чтобы поддержать работу нашего Центра.

— И, видимо, именно это вы считаете вашей особенной заслугой? Но, Шейла, вы ведь возвращаете родственниками уже других людей. Разрушая эти их сверхспособности, которыми наделили их Гости, вы разрушаете одновременно что-то самое ценное в них. Родственники, возможно, готовы принять их и такими. Кстати вы отслеживали их судьбу дальше, что происходит с ними, когда они выходят из вашего Центра?

— К сожалению, статистика не утешительная. Некоторые снова обретают свои способности и прорываются в Зону или снова попадают к нам, несколько человек покончили с собой, некоторые страдают от глубоких форм депрессий, некоторые сходят с ума… Честно говоря, лишь единицы вернулись к более или менее полноценной жизни.

— Ну, скажите, положа руку на сердце, Шейла, разве можно это называть их «спасением»?

Шейла молчала. Затем она встала, подошла к окну и долго молча смотрела на Зону.

— Виктор, — наконец сказала она, поворачиваясь к нему. — А нет ли у вас чего-нибудь покрепче?

Виктор встал, достал из бара бутылку Jack Daniels, бросил в два бокала несколько кусочков льда, плеснул яблочного сока, добавил виски и протянул один бокал Шейле. Другой взял сам. Шейла взяла бокал и снова села в кресло. Какое-то время она смотрела на свой бокал, покачивая его в руках и позвякивая кусочками льда. Затем залпом выпила его.

— Ого, — сказал Виктор. — Вот это по-нашему.

Он тоже залпом выпил свой бокал. В голову ударила горячая волна и разлилась по всему телу.

Было видно, что с Шейлой что-то происходит. В ней шла какая-то внутренняя борьба. Похоже, рушились какие-то её укоренившиеся мировоззренческие установки и шаблоны. И это было нелегко для неё.

— Ещё! — сказала Шейла, протягивая ему свой бокал.

— Не много ли? — несколько испугавшись сказал Виктор.

— Делайте, что вам говорят, Виктор — сказала Шейла.

Виктор сделал ещё две порции. Она и этот бокал выпила залпом и было видно, что она здорово опьянела. Он тоже отпил из своего бокала. Затем Шейла вдруг резким движением встала, и начала через голову стягивать с себя платье, сразу же обнажив свои великолепные ноги в чулках, ажурные трусики, красивый живот.

Виктор несколько обалдел от такого жеста. Его сразу захлестнуло мощное желание.

— Помогите мне, Виктор.

Виктор встал, сделал шаг к ней и осторожно помог ей снять платье.

Она снова опустилась в кресло, откинулась на спинку и закрыла глаза. Она учащённо дышала, её живот трепетал, она была сильно возбуждена. Её возбуждение передалось Виктору. Тогда он стянул с неё чулки, снял её ажурные белые трусики, при этом она чуть приподнялась, помогая ему, а затем она ткнулась ему в плечо и он расстегнул на ней бюстгальтер. Затем быстро разделся сам, поднял с кресла обнажённую Шэйлу на руки и отнёс на кровать. Он целовал её прекрасное лицо, её губы, её упругие груди и божественные ноги, а она тихо плакала и шептала: «Но что же теперь будет с нами со всеми, Виктор, что же будет с нами». А когда она вошёл в неё, она издала стон, и её тело заходило под ним волнами, и это было похоже на десятибалльный шторм, и, достигнув высшей точки экстаза, они оба затрепетали, сжимая друг друга в объятиях…

Утомлённые, они лежали на кровати и прохладный ветерок из открытой двери балкона овевал их разгорячённые тела. Голова Шейлы покоилась на груди Виктора, она спала. Виктор тоже лежал с закрытыми глазами, но не спал. Он чувствовал под своей рукой изгиб её обнажённого бедра, слушал её детское дыхание, и ему было хорошо и спокойно, впервые хорошо и спокойно за все эти последние годы его жизни в Столице. Он лежал и думал о том, что наконец-то он встретил женщину, с которой бы ему хотелось прожить до конца жизни.

6

Утром Виктор открыл глаза и сразу увидел Шейлу. Она сидела в кресле, утонув в его махровом халате, из которого высовывалась её прекрасная голова, окружённая ореолом волос, в лучах утреннего солнца, и смотрела в окно на Зону. В руке у неё был бокал с вином, время от времени она подносила бокал к губам и делала глоток. Окно было во всю стену, и вид на Зону отсюда, с двенадцатого этажа, открывался великолепный.

— Виктор, — сказала она, не поворачивая голову, как будто почувствовала, что он проснулся. — Я приняла решение. Я решила уйти из МЕРСа. Уйду в обычную больницу, буду просто врачом. Ты прав, и профессор… вы правы насчёт «бегунов»… Мы не должны им мешать… и вообще.

— Нет, Шейла, нет, ни в коем случае! — встрепенулся Виктор, садясь на кровати и закутывая себя в одеяло. — Ты нужна мне там!

Она с удивлением взглянула на него.

И тогда он рассказал ей всё. Как встретил Нику на дороге, как она просила помочь ему, как потом он не дождался её, а уже здесь узнал от Шейлы, что она попала к ним в МЕРС. И как поклялся вытащить её оттуда и помочь ей добраться до Зоны. И может быть не только ей…

— Шейла, мы должны помочь этим людям, «бегунам», уйти в Зону. Это будет единственное правильное решение в данных обстоятельствах.

— Да, — грустно улыбнулась Шейла, взглянув на него, — и потом сесть в тюрьму на добрый десяток лет. Весёленькая перспективочка, нечего сказать. Или ты думаешь, нам как-то удастся скрыться?

— Пока ничего не знаю, Шейлочка. Нам надо вместе всё это обдумать, выработать какой-то план. Думаю, мы должны посвятить профессора в это дело. Он мой старый друг. У него светлая голова. Может быть, он нам что-то подскажет. А пока тебе нужно ходить на работу в МЕРС как обычно, не вызывая никаких подозрений.

— Ок, Виктор. Я всё поняла. Тогда мне нужно срочно бежать, а то я уже опаздываю.

Она поспешно схватила в охапку свою одежду и ушла в душ. Через несколько минут она выскочила, уже одетая, из душа, и подбежала к нему.

— Ну, всё, я побежала, — сказал она, обнимая и целуя его. — Наконец-то встретила настоящего мужчину, которого я, кажется, уже люблю.

— А я настоящую женщину, которую я, кажется, любил всегда, даже когда ещё не знал, — ответил он, осыпая поцелуями её прекрасное лицо.

Она смеялась и слабела под его поцелуями, опускаясь на кровать. Но потом встрепенулась.

— Всё, всё, Виктор, отпусти меня, не сейчас, а то у нас там строго… Я позвоню.

И она скрылась за дверью.

Виктор встал с кровати, налил себе апельсинового сока в бокал, и подошёл к окну. Над Зоной уже взошло солнце. Он улыбнулся обычному, земному рассвету, потягивая маленькими глотками сок. Настроение у него было прекрасное. Надо же, как удивительно всё складывается. Вот уже и Шейла со мной. Какой удивительный подарок судьбы! Неожиданно обрёл друга в самом логове врага. И не просто друга, а подругу, чудесную женщину, которую я уже люблю, и которая уже любит меня и, я чувствую, пойдёт со мной до конца. А говорят, не бывает любви с первого взгляда. Оказывается, ещё как бывает!

Раздался телефонный звонок. Он схватил трубку. Звонил профессор.

— Виктор, мы сейчас отправляемся на вертолёте к Кратеру. Не желаете ли к нам присоединиться? Думаю, вам будет интересно.

— Конечно, профессор! — вскричал Виктор. — Без меня не улетайте, я мигом.

— Не волнуйтесь. Мы вылетаем через час. У вас полно времени.

Виктор побежал в душ. Выскочив из душа, он начал поспешно одеваться.

— Наслышан, наслышан о ваших подвигах, — весело заявил профессор, пожимая ему руку, когда Виктор появился на посадочной площадке, позади Института, — как вы бросились под вражеские пули и дали уйти «беглецу». Шейла мне сразу же позвонила.

— И снова мне в сотый раз приходится объяснять, профессор, что, наоборот, с криками «держи его», я бросился в погоню, и тут в меня случайно попала игла стражей порядка.

— Ну, мне то уж, стреляному воробью, вы не рассказывайте сказки, Виктор. В погоню он бросился, перпендикулярно убегающему… Можно ли так кого-нибудь догнать, скажите мне, пожалуйста, на милость?

— Профессор, мне нужно с вами поговорить… Серьёзно. Тут у нас с Шейлой возникла одна проблема…

— С Шейлой? У вас? Проблема? Уже? — улыбаясь, прищурился профессор. — И это на третий день после вашего приезда. Да вы неисправимый Дон Жуан, мой друг!

— Нет, профессор, здесь другое. Дело действительно серьёзное.

— Ну, если серьёзно, то не сейчас, Виктор, не сейчас… Вот вернёмся тогда и выкладывайте ваши проблемы.

Вертолёт уже рокотал винтом на взлётно-посадочной площадке. Они залезли внутрь салона, где сидели ещё два сотрудника института, которым Виктор пожал руки, и вертолёт поднялся в воздух. Через несколько секунд они пролетели над Стеной и внизу началась Зона. Виктор, сразу почувствовала, что как будто что-то изменилось. Словно климат стал другим, стало как-то свежее, как будто дышать стало легче. И тело взбодрилось, словно бы задышало каждой клеточкой. Он с удивление прислушивался к своим ощущениям.

Профессор посмотрел на него и рассмеялся.

— Чувствуете, да? Это все ощущают, когда пролетают над Зоной. Над Зоной чувствуешь себя словно моложе лет на тридцать. И самое удивительное, нам действительно удалось установить, что над Зоной резко замедляются процессы старения, особенно над Кратером. Пока висишь надКратером, биологические часы для тебя практически останавливаются.

— Неужели?

— Да, одно из чудес Зоны.

Профессор и двое сотрудников начали настраивать аппаратуру, готовясь делать какие-то измерения. Виктор увидел, что высоко над Зоной висит аэростат, похожий на огромного кита с торчащими плавниками на хвосте. Он знал, что это нечто вроде передвижного санатория для богатых туристов. Попасть на него стоило бешеных денег, но путёвки были раскуплены уже на два года вперёд. Правда, его периодически приходилось убирать, так как во время Рассветов ничто над Зоной не могло находиться. Рассветы уходили вверх на добрый десяток километров и сжигали всё, что оказывалось на их пути. Поэтому над Зоной были запрещены полёты гражданских и военных самолётов.

Он взглянул вниз, через большие обзорные окна и у него от волнения перехватило дух. Вот она, Зона! Куда он мечтал попасть последние два года, после ухода Дины. Сразу за Стеной он увидел брошенные здесь ещё тридцать лет назад и уже проржавевшие вездеходы, грузовики, джипы, на которых люди пытались добраться до Кратера и которые так и не удалось, потом, вытащить из Зоны. Под ними внизу проплывало поле, трава, цветочки, какие-то кустики. Поле, как поле, только нет ни птиц, ни какой-либо иной живности. Так, вот ещё обломки вертолёта, и ещё, вон там вдалеке… Это видимо те, кто потерпел здесь крушение.

Где-то здесь Дина шла к Кратеру. Он вспомнил, как катал её на лодке, на озере, в парке, тогда совсем ещё девчушку, лет десять ей, может быть, было. И на воду летели листочки и пух с деревьев, а она, перегнувшись через борт, задумчиво водила рукой по спокойной глади озера, оставляя за лодкой плавно расходящиеся разводы на поверхности воды, а потом они хохотали и брызгались водой. И как уже позже, она пришла из школы с разбитой губой, и в порванной куртке: вступилась за подругу, над которой издевались одноклассники. И в другой раз, наверное лет пятнадцать ей уже было, его вызвали в школу и классная руководительница жаловалась ему, что «ваша Дина совершенно неуправляемая и всё время спорит с учителями, а учительницу истории даже обозвала «лгуньей» и сказала ей, что та «не достойна высокого звания учителя». А когда, он пытался выяснить у Дины, что же произошло, она кричала ему, со слезами на глазах: «Папа, они же всё время нам лгут, лгут!1 Как можно называть учителем того, кто лжёт тебе в глаза!..» И он не нашёлся, что ей тогда ответить. У неё всегда было обострённое чувство правды. Малейшая ложь и неискренность вызывали у неё бурные неуправляемые эмоции, в этом она не знала компромиссов.

Потом Виктор с улыбкой вспомнил, почему она решила поступать на Восточный факультет Университета. Она была уже в выпускном классе школы и металась, не зная что ей выбрать. Ничто её не удовлетворяло. И вот однажды она принесла домой зелёную книжечку в мягкой обложке с портретом какого-то индуса на обложке. Она прочла эту книгу, не отрываясь, а потом сказал ему. «Папа, я буду поступать на Восточный факультет».

Виктор тоже взял эту книгу и тоже не смог оторваться, пока не прочёл до конца. Идеи этого индуса, удивительным образом перекликались с лекцией профессора, которую он прослушал в Нью-Йорке. Во-первых, индус оказался йогом. Мало того — духовным учителем, поэтом. Звали его Шри Ауробиндо. Он тоже говорил о том, что человечество — это не последняя ступень земного творения. Эволюция продолжается и человек будет превзойдён. Оказывается уже около 7000 лет назад на земле жили великие мудрецы-йоги, их звали риши, которые путём духовной практики, смогли открыть высочайшие уровни сознания, энергия которых способна трансформировать тело человека и перевести его на следующий эволюционный уровень. Свои опыты они в поэтической форме описали в древних «Ведах», дошедших до наших дней. Но тогда человечество ещё не было готово для такого перехода.

И вот в наши дни Шри Ауробиндо, путём строжайшей йогической практики, снова обнаружил эти высочайшие энергии сознания и заявил, что на этот раз время пришло, и такой эволюционный переход будет осуществлён. Шри Ауробиндо не отвергает весь духовный опыт Индии и человечества, существовавший до него. Краеугольным камнем его учения тоже является представление о Брахмане, как едином сознательном Источнике, порождающем всё существование. Но в отличии о других йогических путей, до него, которые считали конечной целью уход от земной жизни, и растворение в Брахмане, Шри Ауробиндо заявил о том, что именно земная, физическая жизнь должна быть преображена и на земле должна воплотиться Жизнь Божественная. И наши философы-провидцы Соловьёв, Бердяев, например, тоже говорят о божественном преображении человека, и о приходе Богочеловечества на Землю. О приходе Царства Божьего на земле, кстати, говорит и Библия.

В видение Шри Ауробиндо творение нашей Вселенной начинается с того, что Брахман, Абсолют, порождает в себе могучую иерархию уровней сознания. Он как бы ограничивает, уплотняет или сворачивает себя от уровня к уровню. В результате образуются многоуровневые миры, содержащие бесчисленные множества существ и объектов, наделённых особыми формами сознания.

Процесс самоограничения и уплотнения, посредством которого Брахман поэтапно создаёт различные планы или уровни бытия, и на каждом уровне последовательно скрывает или сворачивает с помощью особых завес все вышестоящие уровни, называется Инволюцией. На самых дальних рубежах Брахман скрывается в своей кажущейся противоположности, сворачивается до бессознательной точки, которая и является той самой «праматерией», «космологической сингулярностью», давшей начало нашей материальной Вселенной. Но эта бессознательная праматерия, эта Сингулярность, тоже представляет собой особую форму Сознания Брахмана. В скрытом, свёрнутом виде Она содержит в себе все вышестоящие уровни, а значит несёт в себе Информацию обо всем Мироздании, так же как жёлудь, например, несёт в себе всю информация о дубе, который потом из него вырастет. Материя и даже «сингулярность», — это просто особые свёрнутые состояния Сознания. Таким образом, весь потенциал Брахмана оказывается сконцентрирован в этом зерне Сингулярности и всё может из неё эволюционировать.

Большой Взрыв знаменует собой начало возврата Брахмана к самому себе в нашей проявленной физической Вселенной. Происходит постепенное развёртывание из первичной «сингулярности» его скрытых уровней и потенций в ходе Эволюции в последовательных сериях все более усложняющихся материальных форм. Эволюция — процесс противоположный Инволюции. Само слово эволюция происходит от латинского evolutio, что означает «развёртывание». Но это предполагает развёртывание того, что изначально было, скрыто, свёрнуто.

Таким образом, эволюция — это постепенное проявление в нашей физической вселенной восходящих уровней и энергий Брахмана, во всё более усложняющихся материальных структурах. Так называемая косная, неживая материя становится фундаментом для проявления жизни, и на земле появляется разнообразный животный мир, жизнь становится основой для проявления разума, и на земле появляется человек, разум, в свою очередь, становится основанием для проявления Сверхразума, и на землю приходят Существа Сверхразума. По сути, в процессе эволюции возникает более сложная и многогранная вселенная, а значит и все более сложные существа, объединяющие в себе множество уровней и аспектов сознания. Это мы и наблюдаем в ходе эволюции жизни на земле. Таким образом человечество — это не последняя ступень земного творения, а лишь звено в бесконечной цепи эволюционного проявления Брахмана. На смену ему придёт Богочеловек, или, как назвал его Шри Ауробиндо, Супраментальное существо. Вот как он поэтически описал приход супраментальных существ на Землю в своей поэме «Савитри».

Я видел их, огненных пионеров Всемогущего,

Сходящих на землю по янтарным ступеням рождения,

Предтеч божественной расы.

Они спешили с дальних путей утренней звезды

В маленькое пространство смертной жизни.

Я видел их, пересекающих сумерки эпохи,

Солнцеглазых чад чудного рассвета,

Великих творцов с высокими челами покоя,

Разрушителей массивных препятствий мира,

Борцов с судьбою в списках воли,

Тружеников в каменоломнях богов,

Посланцев Невыразимого,

Архитекторов Бессмертия.

Они снизошли в падшую человеческую сферу,

Лики, несущие славу Бессмертного,

Голоса, общающиеся с мыслями Бога,

Тела, озарённые светом духа

Несущие магическое слово, мистический огонь,

Несущие Дионисийский Кубок радости,

Приближая глаза более божественного человека,

Уста, воспевающие неведомый гимн души,

Их шаги отзывались эхом в коридорах Времени.

Высокие жрецы мудрости, сладости, могущества и блаженства,

Открыватели солнечных дорог красоты,

Пловцы смеющихся, огненных наводнений Любви,

Танцоры в золотых чертогах восторга,

Их поступь однажды исцелит страдания Земли

И озарит светом лик Природы.

«А ведь это он о наших Гостях говорит», — воскликнул профессор, услышав эти строки и поражённый до глубины души. Он очень заинтересовался учением Шри Ауробиндо, обнаружив в нём ещё одно подтверждение своей собственной теории и они вместе с Виктором даже пробовали практиковать его йогу, которая называется пурна-йога или интегральная йога.

Потом Виктор вспомнил, как два года спустя, когда Дина уже была студенткой третьего курса Университета, он вытаскивал её с того памятного митинга. Схватка демонстрантов и «космонавтов», т. е. гвардии Суперпрезидента, в пятнистых комбинезонах и в шлемах, с резиновыми дубинками и щитами, тогда была серьёзная. Камни в «космонавтов» летели градом, а те, в свою очередь, месили своими резиновыми дубинками всех подряд, не разбирая, кто перед ними, мужчина, женщина, девушка, парень. В толпе демонстрантов рвались светозвуковые и шумовые гранаты… И когда, узнав от её подруги, что Дина ушла на тот митинг, он примчался на место событий, он сразу же увидел её в первых рядах, среди других молодых людей с замотанными тряпками лицами. У неё тоже лицо был замотано тряпкой, но он узнал её по яркой знакомой жёлтой куртке и своему мотоциклетному шлему, который она взяла дома в кладовке. Она палкой молотила по щиту «космонавта» и пинала этот щит ногами, а тот пытался достать её из-за щита своей дубинкой. И Виктор, продравшись сквозь толпу, плача от едкого дыма, уже почти оглохнув от взрывов шумовых гранат, схватил её сзади в охапку и потащил назад, сквозь толпу. Она брыкалась и что-то кричала, но он уже ничего не слышал, оглушённый этими чёртовыми гранатами. Его толкали, били, но он, не обращая ни на что внимания, тащил её сквозь толпу, крича «пропустите меня, я отец», пока не дотащил её до машины. Распахнул дверь и затолкал её внутрь. Сам прыгнул за руль и рванул с места так, что задымились, бешено прокрутившись на месте колёса… Тогда многих бросили за решётку, после этого митинга. Студентов тоже не жалели, многие были отчислены из Университета и получили реальные сроки. Но Дину он тогда успел вовремя вытащить из этой заварухи.

А потом настал тот день… Ему позвонила Виола, его бывшая супруга, и, плача, сказала, что Дина исчезла и оставила записку. А когда она прочитала ему записку, он сразу понял, куда она исчезла. Он тогда ещё пытался перехватить её на вокзалах, но она, видимо, уехала на попутках. Мало кому удавалось перехватить или остановить «бегуна» или «бегунью», который направлялись в Арка-Сити, в Кратер. Так и рождались легенды о них, имеющие под собой довольно веские основания, что они обладали неимоверной силой, могли мимикрировать, становиться прозрачными, оказывать на людей психологическое воздействие. Перехватить их можно было уже в непосредственной близости от Арка-Сити, на КПП, где стояла специальная аппаратура, или уже в самом городе, когда они бежали к Стене.

И вдруг Виктор обомлел. Сначала он не поверил своим глазам и подумал, что грезит наяву. Из растущих цветов на земле под пролетающим вертолётом вдруг явственно сложилась надпись огромными цветными буквами: «Здравствуй, папа!». Он зажмурил глаза и потом открыл их снова. Надпись никуда не исчезла, она словно плыла внизу вместе с вертолётом.

— Профессор, профессор! — закричал Виктор, стараясь перекричать шум двигателя. — Идите сюда скорее.

Профессор, оторвался от приборов и подошёл к Виктору.

— Смотрите, — вы видите это?

— Что? — спросил профессор. — Нет, ничего не вижу. Цветы внизу. Поле.

— Но надпись, надпись вы видите?

— Нет, ничего не вижу. Что с вами, Виктор? Какая надпись?

— Неужели ничего не видите?

— Нет.

— Странно… Ладно, потом расскажу, может, показалось.

Он посмотрел вниз, надпись исчезла. И вдруг из цветов внизу мгновенно и фотографически точно сложилось лицо улыбающейся Дины. Виктор снова ахнул, но его никто не услышал. «С ума, что ли, схожу»? — потрясённо подумал Виктор, потирая лоб и виски. И в это время вертолёт подлетел к Кратеру и лицо Дины исчезло…

Вертолёт висел над Кратером, и у Виктора было достаточно времени, чтобы его рассмотреть. Но прежде всего он почувствовал какую-то особую лёгкость в теле. Тело словно возрадовалось. Как будто каждая клеточка тела запела. И лёгкость, необъяснимая лёгкость. Так он чувствовал себя когда-то мальчишкой. Когда тело совсем не ощущается, и ты носишься весь день на улице, играешь в футбол с друзьями, даже не вспоминая о нём.

Конечно, это не был кратер в обычном понимании этого слова, потому что дно у него было совершенно ровное, плоское, белое. Действительно, покрытое словно тонким слоем песка или соли. Но профессор говорит, что это не песок, и не соль, но какое-то особое вещество, не существующее на земле. И форма у него была слишком правильная для кратера. В самом деле, как правильный овал футбольного поля. Природа не делает таких идеальных овалов. Невысокие склоны уже заросли травой и цветами, но на дне не было никакой растительности. Правда и здесь человек уже успел нагадить. Внизу на дне кратера видны были обгоревшие обломки вертолётов, потерпевших здесь крушение. Торчали из земли чёрные винты, искорёженные обугленные фюзеляжи. Были и другие обломки, видимо от тех бомб, решил Виктор, которые туда сбросили 30 лет назад.

— Идите сюда, Виктор, — сказал профессор, приглашая его взмахом руки подойти к открытой двери вертолёта. Виктор, держась за поручни на стенке вертолёта, придвинулся к профессору и осторожно глянул вниз. Вертолёт висел на высоте, может, ста метров над Кратером. Профессор показал ему большую гайку, которую он держал в руке.

— Следите за её полётом.

И он бросил гайку вниз. Виктор увидел, что гайка, пролетев свободно пару секунд, вдруг вспыхнула яркой звездой и, прочертив огненную траекторию, упала на дно кратера.

— Здорово! А можно я тоже попробую? — сказал Виктор.

— Конечно, — сказал профессор, улыбнувшись, и дал ему гайку.

Виктор бросил свою гайку вниз и снова увидел, как гайка, долетев до невидимой границы внизу, ярко вспыхнула и огненной дугой упала на дно кратера.

— Гайка почти мгновенно сгорает, столкнувшись с плазменным экраном кратера, — сказал профессор, — но пока горит, успевает долететь до земли и рисует эти огненные траектории. Надо сказать, что мы до сих пор не понимаем как гостям удалось стабилизировать такой идеальный тонкий плазменный купол над Кратером. Ведь плазма очень неустойчивое состояние вещества. Кстати ночью плазма купола становиться очень плотной и почти идеально отражает свет. Скажем, если бы мы были здесь ночью и попытались бы прожектором осветить дно Кратера, мы не смогли бы этого сделать. Свет полностью отразился бы от плазмы, как от зеркальной поверхности. А если бы и днём сохранялась такая плотность плазмы, мы бы и днём не смогли бы видеть кратер, только купол плазмы вокруг него. Но утром плазма снова становится разреженной и начинает пропускать свет. То есть Гости регулируют плотность плазмы в зависимости от времени суток.

Да, интересно, подумал Виктор, снова садясь на своё место. Но всё это физика. А физика не объясняет главного. Сам факт появления Кратера, Зоны и Рассветов над Кратером — вот главнейшее событие в новейшей истории человечества, которое вызывает ожесточённые споры в научной среде на протяжении всех 30 лет со времени их появления.

Одни упорно считают, что Гости — это инопланетяне, планета которых находится от нас, возможно, за много световых лет, и что они показывают нам свой мир, как этакую «телепередачу» по подпространственному каналу. Что мы видим на самом деле не реальный их мир, а изображение, переданное на огромное расстояние. Другие резонно возражали им, что это никак не может быть изображением, ибо как в Кратере, так и в Зоне радикально меняются сами физические законы.

Достаточно много сторонников было у гипотезы параллельной вселенной. Они полагали, что Гости — это высокоразвитая цивилизация параллельной вселенной с иными физическими константами, и что им удалось каким-то образом, установить проход в нашу вселенную. Эта теория была очень популярна среди физиков, так как вполне соответствовала представлению о мультивселенной и укладывалась в квантовую теорию параллельных миров Хью Эверетта. Некоторые предполагали даже, что это мы сами в параллельной вселенной, но только в далёком будущем, через сотни или может быть даже тысячи лет.

Третьи же, как профессор, — и Виктор был полностью на его стороне, — полагали, что это земляне, что именно на Земле, а не где-то в космосе или в параллельной вселенной, появился анклав следующей эволюционной популяции, и что Земля переживает глобальный эволюционный скачок, и Гости — это новый вид существ, которые перехватили теперь эволюционную эстафету у человечества. Но, как уже была сказано выше, эта теория не находила широкой поддержки в научных кругах, в силу своей радикальности, хотя и у неё тоже были свои немногочисленные адепты в разных концах планеты.

И вдруг двигатель вертолёта как-то странно заскрежетал и замолчал. Наступила ужасная тишина. У Виктора оборвалось сердце, он сразу ощутил состояние невесомости и комок, подкативший к горлу. Вертолёт камнем падал вниз. Отчаянно закричали пилот и сотрудники института. «Виктор, держитесь»! — крикнул профессор. Неужели, успел подумать Виктор, вот так глупо сгореть в Кратере! Ему зримо представилось, как они, охваченные пламенем, в диких конвульсиях и со страшными предсмертными воплями, обрушиваются на дно. Прощай, Дина. Хорошо хоть твоё милое лицо увидел на прощание. Он закрыл глаза и ждал… вот сейчас! Но вдруг он почувствовал что их падение плавно замедлилось, остановилось, потом их, вопреки всем законам физики снова понесло вверх и они остановились. Виктор открыл глаза. Несколько минут все сидели молча, в состоянии шока от пережитого ужаса, приходя в себя. А потом осторожно выглянули наружу. Вертолёт прочно стоял на прозрачном куполе над кратером.

— Ну и дела! — первым пришёл в себя профессор. — Такого ещё со мной не было. — Пётр, — обратился он к пилоту, — проверь двигатель, сможем взлететь? Он высунул ногу из вертолёта и осторожно потрогал поверхность купола.

— Можно, — сказал он и вылез наружу.

За ним последовали Виктор и двое сотрудников института. Они стояли на самой верхушке купола, над самым центром Кратера и Зоны. Вокруг них во все стороны простиралось поле. А вдали по периметру виднелись небоскрёбы Арка-сити.

— Виктор, вы как? — спросил профессор.

— Ничего, профессор, жив, — ответил Виктор. — Как в анекдоте. Умер Штирлиц. Подходит к воротам рая, а апостол Пётр его не пускает: дескать, грехов много, и нацистам служил, и безбожникам-коммунистам. Штирлиц начинает спорить. К ним подходит архангел Михаил. Узнав, в чем дело, устало машет рукой и говорит Пётру: — Пропусти. Не сидеть же им с Мюллером на одной шконке.(шконка — крим. жарг.койка, спальное место в исправительных учреждениях)

Все захохотали, как сумасшедшие, сбрасывая нервное потрясение

— И надо же, чтобы это случилось именно с вами, Виктор, — сказал профессор. — Тридцать лет я летаю над Зоной и ничего. А тут вы в первый раз сели, и на тебе…

— Но почему мы не провалились сквозь плазму в кратер, профессор, и не сгорели? Вы можете это как-то объяснить? Почему купол нас держит?

— Видимо, не судьба. Гости о нас позаботились. Видимо, мы им зачем-то нужны. Впервые стою над Кратером на плазменном куполе. Вот приключение, так приключение!

Профессор сел на корточки и коснулся поверхности купола. Виктор и сотрудники института последовали его примеру. Поверхность была прохладная, абсолютно прозрачная, похожая на стекло. Но это явно было не стекло. Сквозь поверхность хорошо было видно белое дно кратера. Создавалось впечатление, что они стоят не на поверхности, а прямо на воздухе.

— Да, поверхность прохладная, — сказал профессор. — Уму непостижимо. Ничего то мы здесь не понимаем, даже со всей нашей изощрённой физикой. У них физика совсем другая. Вернее они её делают такой, какой им захочется.

— Пётр, — крикнул он пилоту в вертолёт. — Что там с двигателем?

— Глухо, — отозвался Пётр. — Самим не починить. Радиосвязи тоже нет.

— Плохо, — сказал профессор. Буквально через… — он посмотрел на часы, — 4 минуты и 35 секунд начнётся Рассвет.

— А как же мы вернёмся обратно, если двигатель не починим? — спросил один из сотрудников, Кирилл. — За нами даже вертолёт не успеют прислать. По полю же не пройти. Да и времени уже нет.

— Понятия не имею, — сказал профессор. — Но я думаю, что Гости знают об этом не хуже нас. Если они не дали нам здесь погибнуть, то, видимо, у них есть какой-то план для нас.

И, как будто в ответ на его слова, вдруг из купола в сторону города стремительно протянулась абсолютно прямая светящаяся полупрозрачная дорожка, метра три в ширину, сделанная словно из голубоватой энергии, и на ней материализовалось… некое транспортное средство, решил Виктор, висящее в полуметре над дорожкой, похожее на распахнутую морскую раковину, но сделанную словно уже из розоватой энергии, с открытым верхом, без колёс.

— Ну вот, я же говорил, — рассмеялся профессор, — карета подана. Прошу вас, друзья. Пётр, бросай вертолёт, ничего не поделаешь. Времени уже нет. Транспорт нам уже предоставили.

Они влезли в эту, довольно просторную раковину, из дна которой вдруг выросли удобные кресла. Усевшись в кресла, они почувствовали, что те подстроились под форму их тел так, что почти перестали ощущаться. Материал кресел и стенок раковины был чуть тёплый и приятный на ощупь. Хотя материалом это было трудно назвать, это была скорее именно спрессованная прозрачная энергия. Раковина закрылась сверху прозрачным куполом и совершенно бесшумно, на огромной скорости понеслась над дорожкой к городу. Город стремительно приближался. И вот они уже оказались над Стеной. Раковина остановилась, купол раскрылся, из раковины вырос трап до самой земли, похожий на обычный морской трап, и они сошли по нему, уже по другую стороны Стены, на «нашей» стороне.

Раковина втянула в себя трап и умчалась обратно. А они стояли и всё ещё смотрели вверх, где только что был этот удивительный аппарат Гостей. И увидели как над Зоной уходя всё выше и выше в небо поднимается новый купол Рассвета.

Сзади послышались крики. Они обернулись. К ним, с другой стороны внутренней кольцевой, бежала целая толпа людей: сотрудники института, телевизионщики с кинокамерами, просто зеваки… Подъехала «скорая помощь», полицейские машины с мигалками, и даже, зачем то, пожарная машина.

— О, Господи, этого нам ещё только не хватало! — сказал профессор. — Теперь замучают интервью. Как нам удалось героически не сгореть в Кратере? У меня душа в пятки ушла, когда замолк этот чёртов двигатель и мы камнем полетели вниз.

— И не говорите, профессор, — отозвался Виктор, — до сих пор коленки трясутся. Но зато какое приключение! Кому ещё за всю историю Вторжения удалось постоять на плазменном куполе над Кратером и прокатится на фантастическом аппарате Гостей! Теперь Нобелевка вам обеспечена и много малинового варенья в придачу!

Они захохотали.

7

— Но, может, конечно, показалось. Галлюцинация на эмоциональной почве, — сказал Виктор, потягивая кофе из чашечки.

Они обедали с профессором на крыше Института в кафе, после того как в Институте утихли первые эмоции после их чудесного спасения над Кратером и не менее чудесного возвращения назад в город в этой «раковине» Гостей по энергетической «тропе», как её уже окрестили местные физики. Им рассказали, что из Арка-сити хорошо был виден момент их падения. Вертолёт камнем падал вниз, но достигнув поверхности купола, попал словно на мягкий батут, который мягко прогнулся под ними, а потом также мягко выпрямился, не дав вертолёту рухнуть на землю. А потом все видели, как от Кратера протянулась эта удивительная дорожка и как «раковина» буквально за пару минут донесла их до Стены. А потом вернулась обратно к Кратеру и сразу же исчезла вместе с дорожкой.

— Да нет, Виктор, не похоже, — ответил профессор возбуждённо, тоже потягивая кофе. — Вы понимаете это же контакт! Контакт! Впервые за 30 лет мы увидели от них некое осмысленное послание. Похоже на то, что они пытались установить контакт лично с вами. Вернее ваша дочь, или скажем так, то существо, которое было вашей дочерью раньше, простите Виктор, посылало вам оттуда весточку. Да и наше чудесное спасение, тоже часть этого контакта. Так вы говорите, цветы формировали надпись, и надпись передвигалась по земле вместе с вертолётом. А потом был образ вашей дочери из цветов? Образ тоже передвигался по земле вместе с вертолётом?

— Да, пока мы не долетели до кратера. Там поле обрывается, и образ сразу исчез. Вы представляете моё потрясение?

— Ещё бы. Но странно, что я ничего не увидел. Похоже, эти образы предназначались только для вас.

— Или мой мозг выкидывает такие штуки. Иногда человеческая психика способна на такие вещи. Особенно если человек пережил сильное эмоциональное травмирующее потрясение.

— Я так не думаю, Виктор. Но раз уж вы у нас такой везунчик, у меня родилась идея провести серию экспериментов над Зоной с вашим участием. После обеда мы снова отправимся в зону. Я уже заказал другой вертолёт. Я совершенно уверен, что теперь нам уже ничего не грозит, даже если снова откажет двигатель. Пока никому ни гугу. Необходимо подтверждение.

После обеда они снова вылетели с профессором в Зону. Теперь с ними был только пилот. Они летели к Кратеру по обычному маршруту и оба смотрели через обзорные окна вниз. И внезапно Виктор увидел внизу целый фильм из цветов. Сначала он увидел… Да, равнина, с белой, покрытой словно снегом или белой солью, почвой, стелющийся над ней белый пар, гейзеры, чуть дальше невысокие холмы, покрытые лесом. Дальше появилось изображение небольшого дымящегося озерца необычной окраски. Берега окрашены в яркий оранжевый цвет, каёмка воды у берега зеленоватая, а дальше ближе к середине голубая.

— Вижу, вижу, я тоже вижу! — закричал профессор, направив вниз объектив видеокамеры. — Потрясающе! Я узнал это место. Я был там, когда ездил в Штаты. Это же Йеллоустоунский Национальный Парк. Большой призматический источник. Его ни с чем не спутаешь. Снимаю всё на видео!

Теперь они оба видели эти изображения.

И вдруг изображение внизу озарилось ослепительным светом и через несколько мгновений они увидели, как над горизонтом на изображении поднимается характерный гриб ядерного взрыва.

— Боже мой, — прошептал профессор. — Неужели ядерная война!

Но через несколько мгновение за ядерным взрывом последовал ещё более страшный взрыв. Каскадом взметнулись ввысь огромные массы земли, а затем они увидели, как из земли вырывается огромный огненный столб и закрывает собой на изображении всё небо.

— Это супервулкан, это супервулкан, — побледнев, прошептал профессор. Виктор тоже, глубоко потрясённый, смотрел на разворачивающееся внизу зрелище. Изображение было очень чётким, как на экране телевизора.

Затем они увидели словно с большого расстояния, со стороны, город, и сразу узнали в нём Арка-сити. К городу справа приближалось огромное цунами. Но засветился и поднялся рядом с городом купол Рассвета и этот купол начал разрастаться верх и вширь. Они увидели как цунами накрывает город, обрушивается на купол, ударяется об него и опадает, отступая, а границы купола продолжают разрастаться во все стороны всё дальше и дальше и убегают куда-то к границам Зоны…

Затем эти картины купола и города распались и исчезли и вдруг на земле явственно проступили три лица. Это были лица профессора, Виктора и… Шейлы.

— Невероятно! — прошептал профессор. — Это же мы! Что бы это значило?

И затем из цветов сложилось ещё одно лицо… Виктор открыл рот от удивления… Ника… Лицо Ники.

— Ника! — воскликнул он.

— А это что за девочка? — спросил профессор. — Вы знаете её?

— Знаю, — сказал Виктор. — Потом расскажу, профессор, а пока наблюдаем.

Рядом возникли ещё три лица… Лица двух мужчин, молодого, лет 35, со светлыми волосами, несколько меланхоличного на вид, и пожилого, лет под 60, седого, но с живым, острым взглядом, и миловидной женщины лет под 40, с каштановыми волосами. Но эти лица им были не знакомы. Затем появилось ещё одно лицо. Парень лет 17–18, смуглый, с тонкими красивыми чертами лица, явно араб, в арафатке…

— А это кто? — воскликнул профессор. — Парень… сарацин?!

— Похоже, да.

— Вам он знаком?

— Первый раз в жизни вижу?

— Вот так дела!

Затем изображения распались, и больше ничего не происходило.

Когда они вернулись в Институт и попытались просмотреть плёнку, они, к своему великому удивлению, ничего не увидели. Просто поле, цветы, но никаких изображений.

— Странно, — сказал профессор. — Я совершенно точно помню, что чётко всё снял на камеру. Похоже, Гости шутят с нами. Хотя, какие тут могут быть шутки, с ядерными взрывами и всемирными катаклизмами.

— Да нет, профессор. Я догадываюсь, в чём тут дело. Просто Гости хотят нам сказать, что эта информация касается только нас, то есть вас, меня, Шейлы и этих остальных, кого мы увидели. Больше это никто не должен видеть. И нам, видимо, никому не следует ничего рассказывать. Явно, что это послание адресовано только нам. Видимо скоро Землю действительно ожидает глобальный катаклизм. Судя по изображению, сначала ядерная война.

— Ядерный взрыв, который спровоцирует взрыв Йеллоустоунского супервулкана.

— А потом Цунами.

— Второй Великий Потоп?

— Видимо.

— И что же?

— Нас приглашают.

— То есть?

— Они приглашают нас к себе. То есть нас и этих людей, кого Они нам показали.

— Почему именно нас и их, а как же остальные семь миллиардов?

— Профессор, мне неизвестно по какому критерию они отбирают людей. Но тридцать лет они занимались именно этим. Они отбирали людей, вы же прекрасно это знаете.

— Да, и судя по тому, что они нам показали, с их стороны ожидается Экспансия. Уже полный охват Земли. На изображении Купол нейтрализует цунами и продолжает расширяться. Видимо, таким образом он смогут нейтрализовать всемирный Катаклизм. Хорошая для нас новость.

— Не думаю, что это хорошая новость для всего человечества. Представьте, если Зона разрастётся и охватит собой всю Землю и здесь проявится их Мир. Кто из людей сможет выдержать и пережить эти энергии?

— И кто сможет устоять…, — задумчиво сказал профессор. — И небо скрылось, свившись, как свиток; и всякая гора и остров сдвинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор и говорят горам и камням: «Падите на нас и скройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца, ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?

— Поражаюсь вашей памяти, профессор.

— Так что же, Апокалипсис?

— Да, — сказал Виктор, — Он самый. Но судя по тому, что нам показали. Люди сами себе его устроят. Всё начнётся с ядерной войны.

Они снова сидели на крыше Института и молчали, каждый по-своему осмысливая эту неожиданно обрушившуюся на них грозную весть. Профессор попыхивал трубочкой. Виктор смотрел вдаль на Зону, над которой снова парили аэростаты и летали вертолёты. Сомневаться не приходилось. Гости шутить на такие темы не будут. Неужели вот так вот просто, думал Виктор, наступает день и обрывается связь времён и человечество уходит в небытие, само подписав себе приговор… чтобы уступить место Им, Гостям, Новому Виду. Кстати сколько осталось? День, два, неделя…

— Но они не назвали сроки. Когда же всё это произойдёт? — сказал профессор. Похоже, их мысли текли в одном русле. — Видимо, счёт уже идёт на месяцы, если не на дни.

— Видимо, мы узнаем об этом в своё время, — отозвался Виктор.

— Хорошо, — сказала профессор, но как же мы найдём этих остальных? Кстати, кто эта девочка, про которую вы сказали, что знаете её?

Виктор рассказал ему о своей встрече с Никой на дороге.

— Что же вы мне сразу не рассказали?

— Да всё как-то случая не представлялось.

Виктору не хотелось объяснять профессору, что он не хотел говорить ему о Нике, чтобы не втягивать его в свои планы по её освобождению, и не подвергать риску. Потому что в случае неудачи, можно было действительно надолго угодить за решётку.

— Да, ладно, Виктор. Я же вас как облупленного вижу. Вы же, наверное, задумали вытащить эту девочку из МЕРСа, а меня пожалели, не захотели впутывать в это дело.

— Ну, в общем, да, профессор, чего уж тут скрывать. Риск.

— Эх, вы, хитроумный идальго Дон Кихот из Ламанчи. А вы не подумали, что со мной это можно было бы сделать гораздо проще и безопаснее? Ну, ладно, ситуация сейчас изменилась коренным образом. Так, ну что же, теперь понятно, где искать этих остальных. Это «бегуны», которых удалось схватить, пациенты МЕРСа. Надо звонить Шейле.

— Ну вот, профессор, это как раз и есть та проблема, о которой я хотел с вами поговорить перед нашим первым вылетом. Правда, тогда я ещё не знал о надвигающемся Апокалипсисе.

И Виктор рассказал профессору о том, что произошло у них с Шейлой, и об их намерении освободить «бегунов».

— Забавно, неужели к ним ещё и мальчишка-сарацин попал? — добавил он.

— А вот мы у неё и спросим. Да, лихо закручивается сюжет. Ну что же, надо срочно звонить Шейле и держать общий совет.

Шейла появилась через полчаса, запыхавшаяся и раскрасневшаяся.

— Что случилось? Что за спешка? — спросила она, глядя то на Виктора, то на профессора.

Они рассказали ей обо всём.

— Боже мой! — воскликнула Шейла, побледнев. — Вы же чуть не погибли!

— Нет, — ответил профессор. — После того, что с нами произошло, я теперь уверен, что Гости не дадут нам погибнуть.

— Нет, я просто не могу во всё это поверить — сказал Шейла. — Вы меня разыгрываете. Апокалипсис! И может быть через несколько дней?!! С ума можно сойти. Вы же сами говорите, что на плёнку ничего не записалось. Галлюцинации.

— Что, сразу у обоих?

— Да, — вздохнула Шейла, — это действительно маловероятно. Но я должна увидеть всё своими глазами. Иначе, не верю!

Они снова вылетели в Зону. Уже втроём. И всё повторилось. Ошарашенная Шейла прошептала: «Это наши пациенты. «Бегуны». Девочка, Ника, которую привезли несколько дней назад и те, кто попал к нам раньше. Молодого мужчину зовут Максим. Женщину — Варвара Ивановна, а пожилого мужчину — Леонид Сергеевич». А этого мальчишку-сарацина я не знаю, он не наш пациент.

— Так как же мы его найдём? И где вообще его искать?

— Да, загадка!

Вернувшись, они снова сидели на крыше Института. Профессор дымил трубочкой, Виктор потягивал кальвадос, а Шейла пила кофе.

— Ну что будем делать? — сказал, наконец, профессор.

— А что, разве у нас есть какой-то выбор? Надо забирать этих людей, «бегунов», и уходить в Зону, — сказал Виктор. — Правда, где искать этого мальчишку-сарацина ума не приложу.

— Никогда бы не подумала, что это будет вот так, — сказала Шейла. — Так неожиданно. Как снег на голову. Но как же остальные? Надо же как-то предупредить их.

— А что это даст, Шейла? — сказал профессор. — Если действительно назревает какой-то всемирный катаклизм, что мы можем сделать? Вы способны остановить извержение супервулкана и Всемирный Потоп? Во-первых, нам никто не поверит. А если вдруг поверят. Поднимется невообразимая паника и хаос. И что? Это что-то изменит? Люди проживут свои последние дни в страхе и муке. Вот она эсхатология в чистом виде, чёрт возьми. Конец истории. Бердяев и Соловьев в одном флаконе. И кто бы мог подумать, что придётся присутствовать при этом.

— Но мы, по крайней мере, можем попытаться остановить ядерную войну, — возразил Виктор.

— Как? Судя по тому, что нам показали, взрыв происходит на территории Панамерики. Значит, войну начнут не они. Скорее всего, республика Чосон, или, возможно, какие-нибудь террористические группировки радикальных исламистов, которым удастся захватить ядерное оружие…

— Или наш Суперпрезидент, вставший на военные рельсы, подсуетится, — вставил Виктор.

— Что-то они нас часто стали грядущей войной пугать и концом света, вместе с Патриархом.

— И это тоже не исключено…, — согласился профессор. — И нам показали всего один взрыв. Одной ракеты с ядерной боеголовкой, долетевшей до территории Панамерики, будет достаточно, чтобы нарушить шаткое равновесие в районе Йеллоустоунского супервулкана и спровоцировать его взрыв, а это в свою очередь даст начало всемирному катаклизму. Вы хотите позвонить этому невменяемому толстяку Киму и убедить его не делать этого? Или позвонить столь же невменяемому старику Девиду и попросить его нанести упреждающий удар по республике Чосон. Или же нашему Суперпрезиденту, который давно уже живёт в мире своих бредовых грёз, и окончательно утратил связь с реальностью. Но в этом случае, нам обеспечен тот же катаклизм с некоторым вариациями. Кроме того, я убеждён, что Гости показывают нам ближайшее будущее, избежать которое уже невозможно, ни при каких обстоятельствах. Они не стали бы показывать нам некое вероятностное будущее, какое мы, с нашим куриными, извините, мозгами, смогли бы предотвратить.

— Нет, — сказал Шейла, — у меня в голове не укладывается. Это какая-то вселенская жестокость. Ведь они, Гости, с их всемогуществом, они же могут что-то сделать, чтобы помочь человечеству! Несколько сотен тысяч отобрали, а остальных сжечь в ядерном огне и утопить как ненужных котят в океане!

— Шейла, а достойны ли мы того, чтобы нам помогать? Разве это Они собираются запалить всемирный пожар? Мы же сами его и запалим. И разве они не помогали нам все эти тридцать лет, отбирая тех из нас, кто способен к трансформации, чтобы жить в Их Мире? Разве они не показывали нам свой великолепный мир на протяжении тридцати лет, как бы говоря, смотрите, вы можете измениться и жить в нашем чудесном мире? Бросьте заниматься глупостями, отбросьте всё то, что разделяет вас, все эти ваши стреляющие железки, все эти ваши национальные эго, всю эту вашу лживую политику, все эти ваши безумные финансы… Возможно, достаточно было только захотеть, просто захотеть… чего-то совсем другого… И просто прийти сюда, всем, всему человечеству, и сказать: «Мы хотим Другого Мира… Возьмите нас к себе…» Вот так вот просто. Ведь, наверное только этим и отличаются «бегуны» от обычных, людей… Тем, что они по-настоящему захотели…

— Это вы хорошо, сказали, профессор, — сказал Виктор. — Надо просто захотеть… Похоже, все, кто смог по-настоящему захотеть уже ушли туда. — Виктор кивнул в сторону зоны. — А остальные?… Что ж… Наверное динозаврам, если бы они умели думать, тоже показалось бы жестоким их полное вымирание несколько сот миллионов лет назад. А они просуществовали на земли миллионы лет. Шейла, ты можешь представить себе это число? Они был полными хозяевами земли миллионы лет. Человечество ведёт более или менее разумную жизнь лишь последние 30 000 лет.

— Тем более несправедливо!

— Тут действует закон ускорения эволюционного развития, милая Шейла, — сказал профессор. — Эволюция ускоряет свой ход. Кстати, по индуистской традиции мы живём с вами в самом конце Тёмной эпохи, Кали-юги. Она весьма недвусмысленно описана в Пуранах, священных индийских текстах, как эпоха зла, где люди рождаются лишь для того, чтобы страдать. Кали Юга — век мрака, страдания, печали, век конфликтов. Его называют ещё Железным веком и веком стяжательства. Вот, послушайте, — профессор достал свой заветный блокнот:

«Люди Кали-юги… будут стараться лишь приобрести больше денег, самые богатые и будут обладать полно той власти. Жизнь будет униформизированной, во всем будет царить смешение и неразборчивость. Единственной связью между полами будет удовольствие, единственное средство достичь успеха — конкуренция, ложь».

«Самые низшие инстинкты будут править людьми Кали-юги. Они будут отдавать предпочтение ложным идеям. Жадность будут мучить их. Священные книги перестанут уважать. Люди утратят мораль, станут раздражительными, склонными к сектантству. В Кали-югу распространятся ложные учения и обманные писания. Зародыш станут убивать в материнском чреве, а героев станут уничтожать».

«И будут временные монархи на земле, цари сварливые, жестокого нрава, приверженные лжи и злу… Они отнимут собственность подданных. Жизнь их будет коротка и вожделения ненасытны… Богатство будет уменьшаться, пока не истощится весь мир. Имущество станет единым мерилом. Богатство будет причиною поклонения. Страсть будет единственным союзом между полами. Ложь будет средством успеха на суде. Женщины станут лишь предметом вожделения. Богатый будет считаться чистым. Роскошь одежд будет признаком достоинства… Так в Кали-юге будет постоянное падение…».

А мудрец Вьясадева пять тысяч лет назад, сидя на берегу реки Сарасвати в Бадринатхе, видел в своей медитации, как в только начавшуюся тогда эпоху — Кали Югу — люди все более будут деградировать и забывать духовное знание, и будут становиться все более жадными, похотливыми и несчастными. Ведическое знание будет исчезать с лица Земли и покрываться забвением.

В Падма Пуране упоминается, что Кали Юга — это обитель греха, когда все заняты греховной деятельностью. Люди отвергают духовную истину и занимаются игрой и воровством. Всепривязаны к сексу и омрачающим разум напиткам. А в Брахманда Пуране говорится, что основные характерные черты Кали Юги — это жестокость, ревность, ложь, мошенничество и обман, крушение религиозных и моральных устоев, смертельные болезни, голод и страх.

— Разве это не точное описание нашего времени? — спросил профессор. — Древние были мудры, и видели далеко. И вот, в конце чёрного века, говорят Пураны, — продолжал он, — явится Калки Аватар на белом коне, который сокрушит Тьму и даст рождение новой Эпохе… «Когда методы, которым учат Веды, и установления законности будут почти мертвы, когда приблизится час заката эпохи Кали, тогда низойдёт на землю часть того Божественного Существа, которое Само поддерживает Себя собственной духовной природой, Того, кто есть начало и конец, Кто знает и понимает все». Калки Аватар, «Аватар на Белом Коне», считается последним, десятым воплощением Бога Вишну. Он придёт как Спаситель, на стыке двух Юг — в конце Кали Юги и в начале Сатья Юги. О нём говорят также: «Он — тот, кто смоет грязь с лица земли». При его появлении небеса разверзнутся и Вишну появится «восседающим на молочно-белом коне, с поднятым мечом, сверкающим подобно комете, для окончательного уничтожения нечестивых, обновления «творения» и «восстановления чистоты». «Своей непреоборимой мощью Он сокрушит нечестивых и воров и всех, чей ум предан беззаконию. Он восстановит на земле праведность, а умы тех, кто будет жить в конце Кали-юги, пробудятся и станут кристально чистыми».

— И обратите внимание друзья вот на эти строки, которые я обнаружил в Пуранах: «Изменённые силой этого неповторимого времени, эти люди будут как семена человеческих существ, и они произведут новую расу людей, которые станут следовать законам эпохи Крита (Сатья-юги), эпохи чистоты». То есть Пураны уже несколько тысяч лет назад говорили об эволюционном переходе в конце Кали-Юги, и что появятся люди, которые будут «как семена человеческих существ» и дадут рождение Новой Расе, Новому Виду существ. Вот так вот! Человеческая история, такая как мы её знаем, несомненно кончается, ибо вон там, — он кивнул в сторону Зоны, — уже рождён Новый Мир. И нас приглашают туда.

Виктор слушал профессора, а перед глазами у него стояла белая лошадь, с летящей по ветру гривой, которую он увидел на дороге, когда я ехал сюда. Случайность? Курьёзное совпадение?

— И почему же именно мы оказались такими счастливчиками? — спросила Шейла.

— Спросим потом у Гостей, когда окажемся там, — усмехнулся профессор. — Да и не только мы такие счастливчики. За тридцать лет туда ушли сотни тысяч.

— Да, но когда же это произойдёт?

— Я думаю, это скоро выяснится. Спонтанно. А пока, надо подготовить бегунов к уходу. Шейлочка, это ваша задача, только вы имеет к ним доступ. И нам всем надо перебраться куда-нибудь поближе к МЕРСу и разработать план, как нам освободить «бегунов».

— Можно ко мне в коттедж, — сказал Шейла. — Он находится недалеко от МЕРСа и у меня есть свободные комнаты, где я могу вас устроить.

— Отличная идея, от МЕРСа до Стены рукой подать. Метров 500–600 не больше. Значит мы все, не откладывая, перебираемся к Шейле в коттедж. Встречаемся там через два часа.

8

Виктор вернулся в гостиницу, чтобы забрать свои вещи и переехать к Шейле в коттедж. Когда он вошёл к себе в комнату и включил свет, он вздрогнул. За столиком, в кресле сидел Генрих фон Мюллер, шеф полиции, собственной персоной. Перед ним на столике стояла бутылка Джек Дэниэлс, в руке он держал бокал. Ну и наглец, ворвался. развалился как у себя дома, как ни в чём не бывало, и пьёт мой Джек Дэниэлс, подумал Виктор.

— Уж полночь близиться, а Германа всё нет, — произнёс Генрих весело. — Входите, входите, Виктор. Чувствуйте себя как дома. Я вас уже давно жду.

— Ну, знаете ли, господин фон Мюллер. Я понимаю, что вы человек, облечённый властью, так сказать, но вторгаться таким вот образом в чужое жилище, это, знаете ли…

— Можно просто Генрих, Виктор, я же уже говорил вам. Зовите меня просто Генрих, знаете, так вот, по-товарищески. Мне будет приятно. Присаживайтесь, присаживайтесь. Я вот тут для вас и бокал уже приготовил. Разговор у нас будет интересный, и капля хорошего виски, придаст ему особый терпковатый оттенок. Кстати, поздравляю вас и профессора с чудесным спасением над Кратером и возвращением из Зоны. Все новостные выпуски забиты этим событием. Такого в истории Зоны ещё не было. Сенсация! Похоже Гости к вам проявляют особое благоволение.

— Спасибо, — буркнул Виктор. — Но, что у вас за разговор? Я устал и предпочёл бы сейчас принять душ и хорошо выспаться. Сами понимаете, день у меня выдался нелёгкий.

— Успеете, успеете, — сказал Мюллер, плеснув ему в бокал золотистой жидкости, и подвигая тарелочку с нарезанным ломтиками лимоном. — Вот и лимончиком закусите. Виски — лучшее лекарство после нервных стрессов.

Чего это он так рассыпается, подумал Виктор, предчувствуя недоброе. Видимо что-то выведал, полицейская душа… Но как? Неужели подслушка где-то было установлена? Его недобрые предчувствия тут же оправдались.

— Вы, наверное, уже догадываетесь, почему я здесь, Виктор? Да, да, вы угадали. Все ваши разговоры, с профессором на крыше Института и с вашей прекрасной подругой Шейлой здесь в вашей комнате были мной тщательно записаны, с помощью соответствующей аппаратуры, и задокументированы. Так что я в курсе всех событий. Уж простите, работа такая. Я должен быть в курсе всего того, что происходит в городе. Когда вы бросились под иглу нашей доблестной полиции, прикрыв своим телом «бегуна», в мою душу закрались некие подозрения на ваш счёт, и я тут же подсуетился для установки подслушивающей и подсматривающей мини-аппаратуры, везде, где вы проводите своё время. Не скрою, процесс раздевания пьяной Шейлы доставил мне истинное эстетическое удовольствие. Жалко, что вы потом свет выключили.

— Морду вам надо бы набить за такие дела, Генрих, так ведь упрячете в кутузку…

— Очень трезво мыслите, Виктор. Что касается ваших отношений с Шейлой, дорогой Виктор, то здесь вам абсолютно ничего не угрожает, это ваше личное дело и, поверьте, кроме меня эти кадры никто не увидит. Но вот что касается вашего признания насчёт девочки Ники, которую вы подвозили по дороге сюда, а также вашего намерения вместе с Шейлой организовать побег «бегунов» из МЕРСа в Зону, это уже тянет в совокупности лет на 15 весьма строго режима вам обоим. А заодно и профессора можно привлечь за соучастие. Не успели и недели в городе пробыть, Виктор, а уже оказались в цепких лапах Закона, который я здесь представляю. Но вы удивитесь, Виктор, от того, что я хочу вам предложить.

Виктор насторожился. Фон Мюллер взял свой стакан с виски и сделал глоток.

— Так вот, слушайте меня внимательно. Я хочу вам помочь.

— То есть? — не понял Виктор.

— Я хочу помочь вам в осуществлении всех ваших планов, то есть помочь бежать «бегунам» и уйти вместе с ним в Зону. Вы, конечно, понимаете, что с моим уровнем власти и допуска, сделать это будет гораздо легче, чем вам самим.

Виктор ошарашенно молчал.

— Но с одним условием… Вы должны взять меня с собой. Как я понял из ваших бесед, надвигается некий всемирный Катаклизм, причём в ближайшее время. Вы должны взять меня с собой… туда, в Зону.

Виктор, наконец, понял. Он хочет жить, он просто очень хочет жить. Он перепуган до смерти, несмотря на всю свою внешнюю браваду, и сейчас выторговывает себе спасение. Но как он себе это представляет? От нас ведь ничего не зависит.

— Генрих, но вы же знаете, что не мы это решаем. Гости сами решают, кого пускать в Зону.

— Не знаю, делайте, что хотите. Я так понял, вам удалось установить с Гостями контакт. Попытайтесь сообщить им как-то, что им надо пустить только ещё одного человека, понимает, только одного? Без меня ни вы, ни «бегуны» в Зону не уйдёте. А чтобы ваши попытки установить контакт с Гостями были более энергичными и вы не вздумали удрать без меня, Шейла пока побудет в надёжном месте, под замком, в месте, которое только мне известно. Кстати она уже там.

Виктор вскочил и бросился на фон Мюллера, но тут же получил резкий, несильный удар тычком ладони по горлу и, хрипя, рухнул на четвереньки на пол, сжимая рукой горло.

— Виктор, драться я вам со мной не советую, я хорошо подготовлен. Сдерживайте ваши эмоции и подумайте лучше своей головой.

Виктор прокашлялся, восстанавливая дыхание, затем рухнул в своё кресло.

— Отпустите, Шейлу, Генрих. Мы и так никуда не уйдём. Я даю вам слово, — потирая ладонью горло, хрипло сказал он.

— Нет, Виктор. При всём моём уважении к вам, я не могу этого сделать. Я слишком хорошо знаю людей. Что вашей троице может помешать ускользнуть в Зону без меня, при сложившихся обстоятельствах? Можно и «бегунов» здесь бросить.

— Не судите о людях по себе.

— Не пытайтесь меня обидеть, Виктор. Подумайте лучше о том, как вам договориться с Гостями о предоставлении мне, так сказать, визы в их Мир. Причём, мне нужно убедительное подтверждение, в любой форме, что ничего плохого в Зоне со мной не случится, то есть что меня не испепелят их энергии, не расплющит их гравитация, не удушит их атмосфера и так далее, и тому подобное… — хохотнул он.

— Так что же, вам нужно гарантийной письмо от Гостей с их подписью, так что ли?

— Вроде того! — снова хохотнул фон Мюллер. — Я и сам не знаю, но чтобы было убедительно. А сейчас позвольте откланяться, Виктор. Предоставляю вам возможность принять душ, хорошо выспаться и главное подумать над моим предложением. Визитка с моими телефонами у вас на столе. Звоните в любое время, как у вас появиться что-то интересное для меня.

Он допил свой виски, и, проходя мимо, похлопал Виктора по плечу.

— И привет, профессору, — донеслось уже от двери. Виктор не обернулся. Дверь за фон Мюллером захлопнулась.

Он остался один. Да, чёрт возьми, хреновый из меня Штирлиц, подумал Виктор.

«А вас, Штирлиц, я попрошу остаться! — сказал Мюллер. — Итак, Штирлиц, нам всё известно о вашей связи с Кэт и чем вы с ней занимались. Кэт уже во всё призналась и у нас достаточно доказательств. Что вы на это скажете?

«Всё! Это провал!» — подумал Штирлиц. — «Эту старую лису не проведёшь. Придётся сознаться».

— Да, Мюллер, вы выиграли. Я советский разведчик, полковник Исаев. Кэт была моей радисткой…

— Да, бросьте, Штирлиц! Я не об этом. Зачем вы свет выключили на самом интересном месте?».

…Надо же так лопухнуться. А ведь Шейла меня предупреждала, что надо быть осторожнее с этим фон Мюллером. Он плеснул себе виски в бокал и залпом выпил его. Затем вышел на балкон. Стемнело. Высыпали звёзды, влево и вправо уходили россыпи огней Арка-Сити, а вдали над Кратером было отчётливо видно куполообразное голубое сияние. Странно, раньше он не замечал никакого сияния по вечерам над Кратером. Ладно, надо звонить профессору.

Они сидели в коттедже профессора перед камином и молчали, глядя на огонь.

— Я всегда недолюбливал этого фон Мюллера, — сказал, наконец, профессор. — Скользкий какой-то тип и хитрый.

— Ну что будем делать, профессор? — спросил Виктор. — Как мы будем связываться с Гостями? Как мы им сообщим обо всём? В Кратер бандероль что ли сбрасывать. Так она сгорит там. Или цветной аэрозолью в воздухе слова рисовать?

Профессор улыбнулся.

— А вы знаете, Виктор, я вот вам что скажу. Ничего не надо делать! Эта задачка, на самом деле, просто решается.

— То есть? — не понял Виктор.

— Гости уже в курсе и знают обо всём.

— Как это?

— Ну, если они посылают нам картинки с нашим портретами и с портретами «бегунов» и предсказывают ближайшее будущее, разве не понятно, что они в курсе всего того, что происходит здесь, причём в малейших деталях? К тому же, не только того, что происходит сейчас, но и всего, что произойдёт в будущем.

— Чёрт возьми, профессор, а ведь верно, как я сам не допетрил! Но как это возможно?

— Время, видимо, для них течёт по-другому. Это мы живём из прошлого в будущее, через настоящее. А Они, может быть, смотрят на время сверху, так сказать, с высоты птичьего полёта, — улыбнулся профессор. — Из другого измерения. Для них всё сразу и одновременно. То есть нам ничего не надо делать, просто ждать. Они сами подскажут нам выход. Поэтому езжайте к себе в гостиницу и ложитесь спасть, утро вечера мудренее, как говорится в хороших русских сказках, а то у вас лицо уже серое совсем.

— Да я за Шейлу волнуюсь. Если этот гад её хоть пальцем коснётся…!

— Не волнуйтесь. Фон Мюллер, конечно неприятный тип, но не думаю, что он допустит какие-то гадости по отношению к ней. Скорее всего, запер её где-нибудь на потаённой квартире или на даче. Всё с ней будет в порядке.

Виктор вернулся в гостиницу уже за полночь. Он кое-как стащил с себя туфли, штаны, рубашку, рухнул на кровать и тут же погрузился в сон. Проснулся он посреди ночи от странного сияния в комнате. Золотисто-голубое сияние заполняло всю комнату и с каждой секундой становились сильнее. Виктор привскочил на кровати и вжался в стену. Он увидел, как в балконную дверь влетает удивительное золотисто-голубое существо. Форма существа была несколько расплывчатой. Скорее его можно было бы назвать сгустком энергии, похожим на существо. Голова, плечи, руки были более или мене оформлены, а низ совершенно расплывался и терял очертания, пульсировал… Это существо повисело некоторое время в воздухе, затем опустилось в кресло, обрело чёткие очертания и приняло форму…

— Дина! — воскликнул Виктор, порываясь вскочить с кровати. — Дина!

Дина остановила его лёгким взмахом руки. Она улыбалась молча, глядя на него с любовью и нежностью. Это была она и не она. Внешность была её. И в то же время в ней не было ничего от той девушки, которая была когда-то его дочерью. Перед ним был Гость или Гостья, представитель иной цивилизации.

«Если хочешь, спрашивай?», вдруг раздалось у него в голове.

— Дина, это… ты?

«Я была когда-то твоей дочерью, но сейчас я одна из Гостей, как вы нас называете».

— Как тебе живётся? Расскажи о вашем мире.

«Рассказать человеку о мире Гостей так же трудно, как пытаться рассказать рыбе о суше, и обитающих на суше существах. Представь себе рыбу, которая вдруг вздумала выйти из океана на берег и зажить жизнью амфибии. Это словно переход из одной среды в другую и резкая смена восприятия… Это похоже на смерть старого тела в прежней среде и одновременное рождение нового тела в новой среде. Самое удивительное во всём этом, что этот тот же самый мир, но видимый словно бы с другой стороны… Как бы это сказать, чтобы было понятно… С другой стороны жизни и смерти, как их понимают люди… Меняется именно Восприятие… Обычный земной человек живёт в привычной ему среде восприятия… Он воспринимает материю совершенно определённым образом, как нечто внешнее и чуждое по отношению к себе…. Он видит вокруг себя землю, воду, лес, камни… Но для Гостя, материя выглядит уже совершенно иначе… Она становится прямым продолжением Сознания и собственного тела Гостя… Материя становится совсем иной, податливой, сознательной, пластичной и в то же время невероятно прочной, бессмертной, неуничтожимой… Пластичная как мёд, но прочная как алмаз, если искать привычные вам аналогии. Мир Гостей — это мир сознательной материи. И это непередаваемое Блаженство, быть сознательной Материей. Из неё можно лепить все что угодно, целые миры, целые вселенные, которые будут просто продолжением твоего собственного бессмертного тела…»

— Но чем же занимаются Гости, каковы их цели, каковы их взаимоотношения друг с другом?

«Если ответить очень просто, то Гости играют. Но их игры запредельны для человеческого понимания. Представь себе собаку или обезьяну, которая смотрит на человека, решающего математическую задачу или играющего на скрипке, или рисующего картину или сочиняющего поэму. Понимают ли они, чем занимается человек? Способны ли они понять игры человеческого ума и духа? Примерно та же самая ситуация и здесь. В человеческом языке просто нет слов, понятий и представлений, которыми бы можно было описать игры Гостей. Для человека его повседневность — это ум. А для Гостя повседневность — это Сверхразум. Разум человека видит лишь фрагментарную поверхность вещей. Его мир — это мир конфликтующих, взаимоисключающих истин и точек зрения. Видение же Сверхразума — это глобальное, сферическое и голографическое видение. Это океанический взгляд, охватывающее все вещи в нерасторжимом единстве, видящий мир со всех точек зрения сразу и примиряющий их в свете одной великой Истины. Каждая вещь для Гостя является выражением и отражением единства всего Мироздания. Время, пространство, материя — все становится для нас другим и парадоксальным с точки зрения человека. Например, время — это одно вечно длящееся Мгновение. Стирается различие между прошлым, настоящим и будущим. Но это Мгновение богаче событиями, чем тысячелетия человеческой истории. В Пространстве нашего мира нет расстояний. Для Гостя мгновенно становится доступным то, что находится рядом и на другом конце вселенной, ибо вся Вселенная воспринимается им как продолжение своего собственного тела.

— Да, это уже выше моего понимания.

«Это другой уровень сознания и существования, поэтому так трудно говорить об этом, пользуясь языком людей. Здесь нужен другой язык. Что касается наших взаимоотношений друг с другом, то их можно было бы определить так: единство в многообразии. Все Гости очень разные, и очень различаются их игры, и, тем не менее, все их игры объединены в одну великую, единую Симфонию Мироздания. Я испытываю наслаждение от Игры другого Гостя, так же как он испытывает наслаждение от моей Игры. Мы можем участвовать в играх друг друга…»

— Но остаются ли в Мире Гостей какие-то аналоги чувств, присущих человеку, такие как любовь, дружба?

«Ничто ценное из того, что было в «человеческом», не теряется для Гостя. Другие Гости для меня являются как бы продолжением и расширением меня самой… Остаётся любовь, но она становится Любовью, объемлющей все Мироздание, остаётся радость, но она превращается в безупречное Блаженство, остаётся творческий труд, но он превращается в свободную, бесконечно многогранную Игру, и остаётся Юмор, но это Улыбка всей Вселенной».

— Значит ты ещё любишь меня?

На лице Гостьи вдруг появилась чудесная, непередаваемая никаким словами улыбка, и Виктора захлестнула такая волна Любви, что он чуть не разрыдался, от переполнившись его чувств.

«Разве ты не чувствуешь?»

— Дина, но как происходила твоя трансформация? Было очень… больно?

«Труден первый уровень, пока сильны ещё привязанности к Земле, к родным, близким. Любые привязанности здесь могут стать препятствием, вызывая болевые ощущения. Но, по мере продвижения, становиться легче. Труден так же уровень, когда начинается трансформация тела, меняется физиология, обычные органы заменяются энергетическим центрами… Это немножко похоже на «умирание» и в то же время на «рождение». Но рядом всегда «акушеры», которые тщательно контролируют весь процесс и в любой момент придут на помощь».

— Дина, а этот Катаклизм, ядерная война, Цунами? Неужели ничего нельзя сделать для человечества?

«Человечество, и каждый человек в отдельности сами свободно выбирают свою судьбу. Мы не имеем права вмешиваться».

Затем в руке у неё возник, как будто свёрнутый светящийся свиток. Она лёгким движением руки развернула его, и протянула Виктору, на свитке проступили буквы… И тут Виктор отключился.

9

Проснулся Виктор уже утром и сразу же вспомнил свой сон… Сон ли? Он покосился на стол и вздрогнул. На столе лежал светящий свиток. Он выглядел совершенно неправдоподобно в обычном окружении гостиничного номера, освящая всю комнату мягким светом. Как в сказке. Виктор осторожно коснулся его рукой. Свиток был тепловатый на ощупь. Конечно, он был сделан не из бумаги. Он был сделан из плотной, сияющей, голубоватой энергии. Виктор осторожно взял его, свиток легко сам собой развернулся у него в руке. На нём удивительно красивой каллиграфической вязью было написано: «Сий документ удостоверяет, что начальнику полиции Генриху фон Мюллеру разрешается вход в Зону, но лишь в сопровождении Виктора Надеждина, Евгения Вершинина, Шейлы Александер, Ники Пригожиной, Даниля аль-Каюма, Максима Дунаева, Варвары Полянчиковой и Леонида Щедрина. Если хотя бы одно из вышеперечисленных лиц будет отсутствовать, Генрих фон Мюллер в Зону допущен не будет». И чуть ниже шло какое-то замысловатое, но гармоничное переплетение линий. Видимо подпись такая. Виктор невольно рассмеялся. А Гости то оказались с юмором. Ну и дела! Он долго рассматривал свиток. Крутил его в руках и так, и эдак, пытался даже просунуть сквозь него палец. Из этой попытки ничего не получилось. Хотелось сразу же позвонить фон Мюллеру и отдать ему это «гарантийное» письмо. И вернуть Шейлу. Но надо сначала всё же показать это письмо профессору. Он набрал номер профессора.

— Профессор, — сказал он в трубку, нам надо срочно встретиться. — От Гостей пришло письмо. Вернее прекрасная Гостья, моя бывшая дочь, принесла мне его.

— Да что вы говорите? В какой же форме?!

— Покажу, когда встретимся.

— Хорошо, где встречаемся?

— У вас на крыше.

— Да там же фон Мюллер наставил жучков везде.

— Вот мы и заставим его самого всё убрать. Я его тоже туда, подлеца, вызову. Вместе с Шейлой.

— Договорились, жду на крыше, — откликнулся профессор.

Виктор рассказал профессору, что произошло с ним ночью. Профессор выслушал его с огромным интересом, одновременно крутя в руках и рассматривая удивительное письмо.

— Да, примерно так я себе это и представлял! — воскликнул он. — Мудрые Дети, играющие во вселенной, абсолютная Свобода, Блаженство, пластичная материя, Бессмертие, но не во времени, а за пределами Времени. По ту сторону жизни и смерти. Третье состояние. Потрясающе!

— Профессор, я звоню фон Мюллеру. Нам надо освободить Шейлу.

Виктор набрал номер фон Мюллера.

— Начальник полиции фон Мюллер вас слушает, — отозвался Генрих.

— Фон Мюллер, это Виктор говорит. У меня для вас уже есть гарантийное письмо, которое вы просили.

— Неужели? Так быстро? Что-то не верится, — недоверчиво произнёс в трубку фон Мюллер. — А вы меня не дурачите?

— Когда вы увидите письмо, у вас отпадут все сомнения. Короче, жду вас на крыше Института в кафе, и прихватите с собой Шейлу и ваших, как они у вас там называются, «механиков». Я хочу, чтобы вы при нас поубирали все ваши жучки, которые вы там понаставили.

— Ну, нет, Виктор, так дела не делаются. «Механиков», как вы изволили выразиться, я прихвачу, но с Шейлой мы пока повременим, мне хочется сначала узнать, что вы мне предъявите.

— Ладно, ждём вас на крыше через час.

Генрих фон Мюллер с огромным удивлением крутил в руках светящийся свиток. Он был похож на обезьяну, у которой в руках оказался планшетный ноутбук. Он его и надрывать пытался и тоже, как и Виктор, тыкал в него пальцем.

— Вы ещё на зуб его попробуйте, — усмехаясь, посоветовал Виктор.

— Да, — наконец, сказал фон Мюллер, — это творение нечеловеческих рук. Вы меня убедили.

— Дайте-ка мне посмотреть ещё раз, — сказал профессор, беря свиток у фон Мюллера. — Эх, в лабораторию бы сейчас, да провести несколько экспериментов с этим свитком. Или нельзя?

— Нельзя профессор, — сказал Виктор. — На свитке содержится информация, которая касается только нас. Иначе пойдут слухи, начнутся вопросы, расспросы.

— Ну, что же, господа, нравиться вам это или нет, но, похоже, я становлюсь полноправным членом вашей мафии. Причём в моём лице вы получаете могучую поддержку Закона и судя по этому письму, каждого из вас я должен беречь теперь как зеницу ока.

— Да уж, — сказал Виктор. — А то не видать вам Зоны как своих ушей. И я не понимаю, фон Мюллер, почему с нами ещё нет Шейлы?

— Это мы мигом, — отозвался Генрих.

Он достал телефон и набрал номер.

— Объект 22? Входящий код 2571. Рихард, выпусти Шейлу и привези её к Институту, скажи, что её ждут на крыше, в кафе.

— Ну вот, Генрих, теперь я знаю ваш входящий код на объекте 22.

— Не смешите меня, Виктор. Код меняется каждый день. А где находится объект 22, вы понятия не имеете. Да и зачем вам код, если прекрасная пленница уже сама едет к нам.

— Я надеюсь, Генрих, вы не делали никаких глупостей и мне не придётся вызывать вас на дуэль?

— За кого вы меня принимаете, Виктор. Я джентльмен. Может спросить у самой Шейлы. Только вначале пришлось немножко применить силу, чтобы доставить её на объект 22.

И тут Виктор, чуть наклонившись, нанёс фон Мюллеру резкий, неожиданный удар в челюсть. Фон Мюллер кувыркнулся вместе со своим креслом на пол, выронив бокал с виски. Бокал не разбился, но дребезжа, покатился по полу, расплескав виски на пол.

— Виктор, Виктор, ну зачем же так то! — схватил Виктора за руку профессор.

— Это тебе, Генрих, за применение силы по отношению к Шейле, за то, что ты, свинья, подглядывал за нами, и за удар меня по горлу, извини уж, руки чесались.

— Ладно, — хмуро буркнул фон Мюллер, поднимаясь с пола. Он поднял кресло и снова сел в него. Спесь с него разом слетела. Он осторожно потрогал челюсть рукой. — Вроде бы ничего не сломали. Будем считать, что мы в расчёте.

В кафе появилась Шейла. Первым делом, она подошла к фон Мюллеру и дала ему оглушительную пощёчину.

Профессор и Виктор захохотали. Щека у фон Мюллера тут же покраснела. На него жалко было смотреть. Он совсем потерялся.

— Что-то меня сегодня все бьют, — как-то грустно и покорно судьбе сказал он.

— А что, я не первая? — спросила Шейла.

— Да тут Виктор уже успел приложиться, — сказал профессор.

— Милый, — сказала она, садясь рядом с Виктором и целуя его в щёку, — ты дал этому негодяю в морду из-за меня?

— Да, пришлось, любимая, ибо вчера он долго меня шантажировал, потом выяснилось, что он за нами поглядывал, как подлый Пипин Том, затем ударил меня по горлу, а потом сказал, что применил к тебе силу, когда похищал тебя. Я бы ему всё простил, но применение им силы по отношению к тебе переполнило чашу моего ангельского терпения.

Шейла смеялась и смотрела на Виктора как-то снизу вверх, как может смотреть только влюблённая женщина, с восхищением и восторгом.

— Ну, рассказывайте скорее, что я упустила, и как вам удалось его заставить освободить меня?

Виктор протянул Шейле светящийся свиток. Она сначала отпрянула, а потом осторожно взяла свиток в руки.

— Боже мой, чудо какое! — воскликнула она, крутя в руках этот сгусток энергии, выглядящий как свиток. — Это оттуда? — спросила она Виктора, кивая в сторону Зоны.

Виктор кивнул, улыбаясь.

Свиток развернулся и Шейла прочитала сияющую каллиграфию. И расхохоталась.

— Так вот из чего весь сыр-бор, как говорят в Славороссии! Вы собрались с нами в Зону, Генрих? Вы видимо, как всегда, подслушивали и подглядывали и всё знаете?

Фон Мюллер хмуро кивнул, потирая щёку и осторожно двигая челюстью.

— И теперь вас приставили к нам как верного сторожевого пса? А у этих Гостей хорошее чувство юмора, вы не находите?

— Воистину это так, о, прекрасная Шейла — смеясь, сказал профессор.

— Виктор, но как это к тебе попало? — спросила Шейла.

И Виктор рассказал ей о том, как его посетил Гость или Гостья сегодня ночью и оставил (оставила) этот свиток.

— Невероятно! — воскликнула Шейла. — Так ты думаешь, это была твоя дочь?

— Это существо, которое раньше было моей дочерью. Теперь она одна из них.

— Да, но всё же помнит тебя, любит и заботится о тебе.

— Да, — у Виктора на глаза навернулись слёзы и запершило в горле. — И не только обо мне, о нас.

Он прокашлялся.

— Ну, ну, милый, — сказала Шейла, гладя его по щеке и снова целуя. — Не надо. Ведь она жива и здорова, просто стала другой.

Но у Виктора по щекам вдруг неудержимо побежали слезы. Словно прорвался какой-то узел боли, который он носил в себе последние два года. Он встал, подошёл к краю крыши, положил руки на перила ограждения, и стал смотреть на Зону, чтобы немного успокоиться. Ему не хотелось, чтобы другие, и особенно фон Мюллер, видели его таким. Шейла подошла и обняла его сзади, прижавшись к его спине. Лёгкий ветер овевал его лицо. Он положил свои ладони на ладони Шейлы, и ему стало легко и спокойно. Над Зоной поднимался новый Рассвет.

И снова за прозрачными стенками купола они увидели великолепный, фантастический город Гостей, удивительные сооружения, похожие на устремлённые ввысь огненные смерчи, окружённые серебристыми вращающимися кольцами. Внутри них переливались и искрились несущиеся по спирали вверх и вниз стремительные вихри. Распахивались и снова закрывались огромные ячеистые сферы изумрудных оттенков с сияющими вокруг них оранжевыми аурами. Из этих сфер при каждом их раскрытии, словно из улья, вылетали целые толпы золотистых существ, которые на огромных скоростях разлетались в разные стороны, лишь каким-то чудом не сталкиваясь и не задевая друг друга…

А потом началось нечто странное. К стене купола стали подлетать Гости, один, потом другой, и вот уже десятки, сотни Гостей столпились у стенки купола с другой стороны. И вдруг они протянули руки к людям, словно умоляя их о чём-то, и лица у них у всех приняли какое-то плачущее и скорбное выражение. Это было похоже на древнегреческий театр скорбных масок.

Виктор, Шейла, профессор и фон Мюллер, поражённые, смотрели на это представление. Они знали, что его видят сейчас не только они, но и весь Арка-Сити, вся Земля, так как Рассветы транслировались по телевизионным каналам всего мира.

— Это, несомненно, что-то означает! — сказал профессор после того, как Рассвет угас, оставив после себя на этот раз какое-то тревожное и пугающее ощущение…

— Да, в самом деле, они словно плакали и умоляли нас о чём-то, — сказал Шейла.

— А по-моему всё понятно. Зная о надвигающемся Апокалипсисе, они просто скорбели об обречённом на гибель человечестве, — сказал Виктор.

— Да… А ведь, пожалуй, вы правы, Виктор, — согласился профессор.

— Вместо того, чтобы скорбеть, лучше бы сделали что-нибудь! — сказал Шейла. — Тоже мне, боги, всемогущие и бессильные!

— Это не они бессильные, это мы, люди, настолько глупы и эгоистичны, что так и не смогли договориться между собой и предпочтём лучше умереть, чем измениться.

Фон Мюллер молча прикладывал к опухшей скуле прозрачный, пластиковый пакет со льдом, который ему принесла официантка, и хмуро поглядывал на остальных.

— Ладно, Генрих, не дуйтесь, мы вас прощаем, — сказала Шейла. — Но вы же сами виноваты, ведь можно было, наверное, с нами как-то по-другому договориться, без этих ваших гестаповских методов.

— Не знаю, не уверен, — возразил фон Мюллер хмуро.

— Хорошо, — сказал профессор, — нам нужно выработать план действий. Да, кстати, как мы будем искать этого мальчика-сарацина, Даниля аль-Каюма.

— Арабское имя, значит надо искать в секторе сарацинов, — сказал фон Мюллер. — Я беру это на себя. Думаю, найдём быстро.

— Отлично, — сказал профессор. — Тогда, в принципе, задача у нас одна. Надо вытащить каким-то образом «бегунов» из МЕРСа, доехать с ними до Стены и совершить переход в Зону. И здесь у нас, можно сказать, два козырных туза. Шейла работает в МЕРСе и знает его изнутри, знает, где содержатся «бегуны». И на нашей стороне теперь оказался сам Начальник местной Полиции, который, видимо, сможет как-то нейтрализовать охрану.

— К сожалению, тут я вынужден вас огорчить, — сказал фон Мюллер. — МЕРС имеет свою собственную вневедомственную охрану, которая не подчиняется полиции. Я им не начальник.

— Вот тебе и на! Первый сюрприз! — воскликнул Виктор. — Зачем же вы тогда нужны, Генрих? И как же мы тогда проникнем внутрь?

— МЕРС придётся брать штурмом!

— То есть, кому придётся? Шейле, мне и профессору? А вы будете в стороне курить гаванские сигары, потягивать Джек Дэниэлс и наблюдать за процессом?

Фон Мюллер усмехнулся ироничной тираде Виктора.

— Спецгруппа моих хорошо обученных парней ночью нападёт на медцентр, спустившись с вертолёта, нейтрализует охрану, по возможности тихо и бескровно, и откроет ворота. А мы в это время подгоним к воротам крытый фургон. Затем загоняем фургон во двор к главному входу. Шейла показывает спецгруппе, где держат «бегунов». Мы проводим или перетаскиваем их в фургон. И дальше я даю спецгруппе отбой, а мы на всех парах устремляемся к Стене и переходим в Зону.

— Здесь есть одна проблема, — сказала Шейла. — Беглецы находятся под воздействием сильных препаратов, нейтрализующих их силу. Они сейчас искусственно погружены в глубокий сон. Если их даже разбудить, я не уверена, что в таком состоянии мы сможем пройти с ними в Зону. Ведь обычных людей Стена не пропускает.

— Это означает…

— Это означает, что необходимо некоторое время на их реабилитацию.

— Как долго?

— Я думаю, день, может быть два, будет достаточно.

— Плохо, — сказал фон Мюллер. — Уже на следующий день здесь будут ооновцы и црушники, и ФБР, и Интерпол. И первое, что они скажут: «а подайте нам сюда начальника полиции, который должен следить за порядком в городе. И второй их вопрос будет: «кто осуществил нападение на МЕРС и похитил «бегунов»?» Вы думаете, у меня в этой ситуации есть какие-то шансы остаться на свободе?

Но никто на его вопрос ответить не успел. Внизу, на площади перед Институтом, раздался оглушительный взрыв, зазвенели разбитые стёкла и сразу вслед за этим раздались автоматные очереди, послышались истошный визг женщин и крики. Все невольно вздрогнули и пригнулись.

— Это ещё что такое?! — побледнел фон Мюллер. И сразу же у него зазвонил телефон.

Он схватил трубку. На другом конце что-то кричал взволнованный человеческий голос и слышались выстрелы.

— Так, в городе восстание сарацинов, — начал быстро говорить фон Мюллер, закончив разговор по телефону. — Они атаковали мэрию, телецентр, здание вокзала и сейчас атакуют полицию и… нас, то есть Институт. Намереваются захватить город и установить здесь свой халифат. Эх, прохлопали ушами! Я ещё месяц назад предупреждал мэрию о готовящемся восстании. Но мне всё не верили. Невозможно, говорят, такое в Арка-Сити. У нас тут, мол, мультикультуризм, мир, дружба, Völkerfreundschaft. Вот вам, мультикультуризм. Я, в конце концов, плюнул, решил действовать на свой страх и риск. Мы буквально сегодня ночью собирались брать их главарей. Но они нас опередили. Видимо у них был свой человек в полиции. Предупредил. Кстати вся моя спецгруппа держит сейчас оборону в здании Полиции. Так что, господа, жизнь неожиданно вносит свои коррективы. Надо же, и именно сейчас…

— А что насчёт МЕРСа?… МЕРС тоже захватили? — перебивая друг друга, сразу вместе заговорили Виктор, Шейла и профессор.

— Насчёт МЕРСа пока ничего неизвестно. Нам надо срочно выбираться отсюда, Придётся действовать самим. Каким-то образом добраться до МЕРСа и спасать «бегунов». Профессор, я знаю, что в Институте есть подземный тоннель, ведущий куда-то за город. Вы знаете, где вход?

— Конечно, нам надо спуститься на нижний этаж в подвал. О нём знают все сотрудники института. Скорее всего, эвакуация уже в полном разгаре.

— Тогда, мигом, в лифт. Хотя, подождите минуту. Надо оценить обстановку.

Он подошёл к краю крыши, к бордюру, присел и осторожно глянул вниз. Виктор последовал его примеру. Профессор и Шейла тоже подошли к бордюру, но Виктор знаком остановил их, мол, не подходите близко, не высовывайтесь. Видимость отсюда, с шестнадцатого этажа, почти со стометровой высоты, была отличная. Над городом стоял вой сирен. Внизу, перед зданием Института, шёл бой. От ворот бежали к входу Института маленькие человечки с автоматами, сарацины в своих камисах, чалмах, арафатках на головах, стреляя на ходу. Некоторые из них падали. Охрана из вестибюля отстреливалась от наступающих сарацинов. Было ясно, что долго охрана не продержится. Сарацинов было много. Виктор глянул на город. Над городом, повсюду, в разных местах поднимались чёрные клубы дыма. На улицах шли бои. Слышались автоматные и пулемётные очереди, взрывы, хлопки гранатомётов. Отсюда Виктор увидел как на одной из улочек, неподалёку от Института, сарацины вывели из подъезда дома и поставили к стенке нескольких ооновцев и тут же расстреляли.

— Das ist ja unerhört! Это чёрт знает, что такое, — выругался фон Мюллер и глянул на Виктора. Он тоже видел эту сцену.

На другой улице двое сарацинов тащили какую-то женщину, на ходу сдирая с неё одежду. Женщина визжала так, что её визг доносился к ним на крышу. Один из сарацинов, видимо не выдержал её визга, стукнул её прикладом по голове, женщина поникла и они потащили её дальше в какой-то переулок и скрылись из виду. У Виктора сжались кулаки. Эх, винтовочку бы сюда снайперскую, расстояние как раз подходящее.

Рядом на параллельной улице, сарацины вели куда-то целую толпу гражданских белых людей, мужчин и женщин, подгоняя их прикладами. Туристы? А может служащие какого-нибудь учреждения.

А ещё чуть дальше они увидели как по улице несётся ооновский белый БТР. Нёсся он прочь от центра, к окраине города. Удирает, гад, подумал Виктор. Тут из какой-то подворотни, позади БТР, выскочил на середину улицы сарацин с РПГ, присел на колено, прицелился и выпустил в БТР гранату. Полыхнуло пламя и БТР взорвался, разметав по улице обломки. Видимо, боекомплект рванул. Да, трусы на войне долго не живут, воевать надо, господа ооновцы, подумал Виктор, а не драпать. По другим улицам тоже носились белые БМП и БТР, но на них уже сидели сарацины, размахивая чёрными флагами. Да что же это делается, уже технику захватили у ооновцев! Горело здание вокзала, горело здание Мэрии, которые хорошо были видны отсюда.

— Удирают ооновцы, — сказал, фон Мюллер, сидевший рядом с Виктором и тоже внимательно осматривая город. — Виктор, вы сказали мне, что участвовали в боевых действиях.

— И ещё как… — отозвался Виктор.

— Тогда вот, держите.

И он протянул ему пистолет, Глок-17. Виктор взял пистолет в руки. Хорошая штучка, простая в обращении, надёжная.

— А вы?

— А у меня ещё один есть. Всегда ношу с собой два пистолета.

Да, подумал, Виктор, а ведь мог и пристрелить, когда я его по морде съездил, если бы сильно обиделся. Хотя нет, при других обстоятельствах, кто знает, но не сейчас, когда мы для него последняя надежда спасти свою шкуру.

— Попробую позвонить в Мэрию, — сказал фон Мюллер, садясь спиной к бордюру и набирая номер. Мэрия не отвечала.

— А телецентр? — спросил профессор

Телецентр отозвался, он ещё не был захвачен. Снова взволнованный голос что-то говорил в трубку по-английски. Говорил долго, минут десять. Затем в трубке отчётливо послышались крики, выстрелы и гудки… Фон Мюллер опустил трубку. Он сидел бледный и молчал.

— Генрих, не молчите! Что? Скажите нам? — закричала Шейла.

— Это директор телецентра… Был… Скорее всего, убит. Сарацины захватили телецентр… Он успел сказать, что восстание сарацинов не только у нас, они подняли восстание по всей планете.

— Да, что вы говорите? Не может быть? — ахнули все.

— Во всех городах мира, где есть сарацины сейчас идут восстания. Похоже, они поднялись по приказу из какого-то единого Центра. Вы представляете, что это такое? Это же глобальная мировая война изнутри. Им не надо пересекать границы. Они уже внутри почти любого государства. Как вирусная зараза. Кстати, Виктор, профессор, у вас тоже в Столице и по всей Славороссии идут бои. Насколько я знаю, их только в вашей Столице больше миллиона. Это же целая армия. А возглавляет их губернатор этой вашей бывшей мятежной республики аллахитов.

— Аллахиты, чёрт, да я же как раз с ними воевал двадцать лет назад!

— Ну вот, похоже снова придётся повоевать!

— Генрих, а что в Панамерике? — срывающимся голосом спросила Шейла.

— Шейла у вас тоже война. Информации пока немного. Директор Телецентра успел сказать только, что сейчас идёт массированная атака на Белый Дом. Но думаю, у вас им было ещё проще. У вас же оружие свободно продаётся. Они хорошо вооружены.

Аллахиты, чёрт возьми, думал Виктор, а ведь предчувствия его не обманули насчёт этого сарацина-губернатора. Дождался своего звёздного часа. Вот и поднялись псы, теперь по всей планете. Теперь значит глобальная война. Мировой халифат задумали, черти. Эти, пожалуй, похлеще нацистов будут. Эти вырежут всех несогласных. Он прямо физически почувствовал как огромный, удушающий чёрный спрут расползается по всей земле. И даже рванул ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха.

— Ну что же, — сказал фон Мюллер, — теперь уходим. И быстро, пока сарацины не захватили здание и тоннель.

Когда они спустились с крыши внутрь здания, в коридорах царила паника и суматоха. Бегали туда-сюда сотрудники и сотрудницы института. У лифта стояла огромная толпа и он был всё время занят. Тогда они последовали примеру других сотрудников и побежали вниз по лестнице. Запыхавшись — особенно тяжело пришлось профессору — они добежали наконец до двери в подвал Института, которая располагалась в самом низу здания. Она была распахнута и все бежали туда. На первом этаже слышались автоматные очереди, крики, звон разбивающихся стёкол. В вестибюле шёл бой. Охрана института героически прикрывала отход сотрудников Института. Спасибо, ребята, сказал Виктор мысленно этим неизвестным ему людям, охранникам в вестибюле, которые, скорее всего, погибнут, чтобы другие могли жить. У двери подвала стоял один из охранников с автоматом, в униформе, совсем молодой ещё парень, и следил за порядком эвакуации людей. Когда люди, торопясь, скапливались у двери, и мешали друг другу пройти, он говорил: «По одному, по одному, не толпитесь, господа». Виктор не удержался и обнял его. Спасибо, солдат. И Шейла поцеловала его. И профессор сердечно пожал ему руку. Охранник улыбнулся им светло, и как то по-детски. Юность не думает о смерти.

Через несколько минут они уже неслись в вагончике по тоннелю, который выглядел как обыкновенное метро, но только с двумя линиями-узкоколейками. По ним туда-сюда сейчас носились два вагончика, вывозя людей из Института. Минут через двадцать, они выехали на свет божий, уже за чертой города, где-то в сосновом лесу. Вагончик остановился и они вышли на перрон, перед зданием, похожим на небольшой вокзал, где их встретили вооружённые ооновцы. На перроне и на другой стороне железной дороги были сложены небольшие баррикады из мешков с песком. Ооновцы готовились к обороне. Вот это правильно, подумал Виктор, сарацины скоро будут здесь и их надо достойно встретить прямо на выходе из тоннеля.

Ооновцы сказали им перейти на другую сторону вокзала и они, пройдячерез вокзал, вышли на небольшую площадь, окружённую сосновым лесом. Влево от площади уходила дорога с указателем: «Главное шоссе 3 км». Вправо от площади тоже шла дорога с указателем: «Арка-сити 20 км». На площади было полно народу, сотрудники института, много женщин с детьми. У дороги, ведущей к Арка-Сити стояло несколько автобусов. Остальные, видимо, приехали сюда из города на автобусах. Похоже, здесь собрались все те, кому удалось вырваться из города.

Посреди площади, из больших ящиков была сооружена импровизированная трибуна. На неё взобрался, подтянутый седой человек в гражданском и поднял руку, требуя тишины.

— Это один из наших мэров, — сказал профессор.

— Друзья, — обратился мэр к людям на площади, — я будут краток. Времени у нас немного. На нас внезапно обрушилась смертельная угроза. Информации у нас мало, но, вы, наверное, уже знаете, что то, что происходит у нас в городе, происходит сейчас по всей планете. Практически во всех городах мира сарацины подняли мировой Мятеж. Мы оказались к этому не готовы. Эти люди, — хотя людьми их уже трудно назвать после тех зверств, которые они уже успели натворить… Мы им верили, мы давали им кров и убежище почти во всех странам мира, мы позволяли им жить так, как они хотят, согласно их законам, — эти люди ответили нам чёрной неблагодарностью… Самое ужасное то, что, по последним данным, им удалось захватить ядерное оружие, и теперь они шантажируют человечество… Они уже провозгласили свою, так называемую программу… Их цель мировой халифат. Тем, кто примет их веру и согласится жить по их законам, они гарантирует жизнь, остальные будут безжалостно уничтожены. Нам некуда отсюда бежать. По всей Славороссии идут сражения с сарацинами. Ближайший город отсюда, Славяносвет, мне только что сообщили, уже захвачен сарацинами, и они движутся сюда. Так, что мы зажаты меж двух огней. С другой стороны на нас идут сарацины из Арка-сити. Их ещё сдерживают войска ООН, но совсем скоро они тоже будут здесь. Я не знаю, как скоро мы можем ожидать помощи со стороны армии Славороссии и придёт ли вообще эта помощь. Друзья, мы привезли сюда с собой небольшой арсенал оружия. — Он указал на белый грузовик ООН, покрытый брезентовым тентом, стоящий на краю площади. — Сейчас, мы раздадим это оружие присутствующим здесь мужчинам. К сожалению, мы не можем принимать бой здесь. Среди нас не так уж много мужчин, которые могу обращать с оружием и имеют опыт боевых действий. Нас просто сметут и уничтожат. Думаю, сдаваться и принимать веру сарацинов никто из вас тоже не хочет. Так что выбор у нас небольшой. План у нас таков. Леса здесь довольно глухие. Здесь, среди нас, есть местные деревенские люди, проводники, которые хорошо знают эти леса. На какое-то время можно будет укрыться. Хотя, конечно, жизнь в лесу, в землянках, на подножном корму, сами понимаете… Но это всё же лучше, чем попасть в лапы сарацинов.

— Но мы хотим вернуться в город за нашими детьми! — крикнула плача, срывающимся голосом, какая та женщина из толпы.

— Как же наши дети? — поддержали её другие женские и мужские голоса.

— Возвращаться сейчас в город, это полное безумие, — ответил мэр. — Город захвачен сарацинами. Скорее всего сарацины не будут убивать детей. Они попытают обратить их в свою веру. Так что у нас есть время. Не теряйте надежду. Сами мы не сможем их отбить. Остаётся только ожидать поддержки армии Славороссии. Я так же предупреждаю тех, кто решит перейти на сторону сарацинов. Вы должны понимать, что вам сразу же дадут в руки оружие и заставить его обратить против нас. И вам придётся стрелять в тех, с кем вы раньше работали, дружили, кого любили… Это называется простым словом: «предательство». Подумайте, готовы ли к этому. Но те, кто всё же решится на это, будут расстреляны на месте, уже по законам военного времени, чтобы не поставить под угрозу жизнь остальных.

Мэр замолчал. Над площадью повисло глубокое молчание.

Виктор, Шейла, профессор, и фон Мюллер тоже молчали. Ситуация складывалась, мягко говоря, неоднозначная. Теперь их возвращение в город будет выглядеть как «предательство». Что мы скажем мэру? Что мы хотим пробраться в МЕРС, освободить «бегунов» и уйти в Зону. Даже, если бы им поверили, это всё равно выглядело бы как бегство и «предательство». И уже, пожалуй, как «предательство» всего человечества, как бы пафосно это не звучало! Как объяснишь этим людям, что путь в Зону открыт не для всех? Все эти люди обречены. Вот что самое страшное. Если Гости правы, и на землю в ближайшее время обрушится всемирный катаклизм, то все они погибнут, и сарацины, и этот мэр, и все эти женщины и дети, и весть остальной мир. Вот что никак не укладывалось в голове. Вот, с чем труднее всего было смириться. С бессмысленностью всего происходящего здесь. Виктор стиснул зубы и кулаки и посмотрел на других. У профессора и Шейлы, похоже, состояние было не лучше. Только фон Мюллер выглядел как обычно, либо умело скрывал свои эмоции.

И в это время на другой стороне вокзала, раздался взрыв и тишину прорезали автоматные очереди, и Виктор сразу понял, что происходит. Это сарацины захватили подземную узкоколейку, ведущую сюда из Института и первые уже прибыли сюда. Их встретили огнём ооновцы. Толпа на площади, в панике, с криками бросилась в лес, прочь от вокзала. На другой стороне вокзала завязалась ожесточённая перестрелка ооновцев и сарацинов.

— Шейла, профессор, Генрих быстро, к грузовику с оружием, — крикнул Виктор.

Они побежали к белому грузовику, по быстро опустевшей площади.

— Профессор, вы за руль, — крикнул на бегу Виктор. — Шейла ты тоже в кабину с профессором. Отъезжайте к дороге на Арка-Сити и остановитесь на выезде с площади. Мы с Генрихом в кузов, прикроем людей, пусть уйдут дальше в лес.

Профессор и Шейла бросились в кабину. Забравшись в крытый брезентом кузов грузовика, Виктор и фон Мюллер, в самом деле, увидели, что кузов набит оружием: автоматы, гранатомёты, автоматические винтовки, гранаты, боеприпасы.

— Да с таким добром можно и повоевать.

Виктор схватил первый подвернувшийся автомат Калашникова.

В это время грузовик тронулся с места и отъехал к дороге, ведущей к Арка-Сити.

— Бессмысленно всё это. Уезжать надо. Всё равно эти люди обречены, — сказал фон Мюллер. — Только время потеряем или погибнем здесь.

— Генрих, да, вы правы, бессмысленно, но просто так бросить этих людей под пули сарацинов, я не могу. Пусть уйдут дальше в лес. Вам, наверное, этого не понять. Так что, просто слушайте мой приказ. Берите то, что вам больше нравится, — они кивнул на оружие, — и готовьтесь к засаде.

Генрих недовольно хмыкнул, но взял американскую автоматическую винтовку М-16 и они, немного приоткрыв полог брезентового тента, заняли позиции у борта грузовика.

Буквально через пару минут стрельба на той стороне вокзала прекратилась, и на эту сторону высыпала целая толпа сарацинов, человек восемь. Видимо, все ооновцы на той стороне погибли.

— Подождите секунду, не стреляйте, — сказал Виктор фон Мюллеру. — Подождём, пока все сарацины выйдут на эту сторону.

Вышли ещё двое. Они стояли на ступеньках, совещались, размахивая руками и горланя что-то на своём языке… Некоторые из них показывали в их сторону. Наконец, все двинулись к грузовику. Вот это славно! Сарацины явно не ожидали здесь никакой засады.

— Пусть подойдут поближе, — сказал Виктор. — Ещё ближе… Пора!

И они тут же открыли по сарацинам прицельный кинжальный огонь. Несколько сарацинов сразу как подкошенные рухнули на землю и замерли, другие пытались бежать, но бежать было некуда, вокруг была открытая площадь. Эти тоже почти сразу же были сражены очередям Виктора и фон Мюллера. Уйти никому не удалось. Через несколько секунд стало тихо, никто больше не выбегал из здания вокзала, никто не стрелял по их машине, ничего больше не происходило.

— Неплохо для начала, — сказал Виктор. — Десять трупов. Как в анекдоте. «Напишите в резюме о своем прошлом и перспективах. — Бывший сперматозоид, будущий труп.».

Виктор толкнул фон Мюллера локтем в плечо и захохотал.

— Похоже, это была первая партия, скоро приедут остальные, — сказал фон Мюллер, усмехаясь шутке Виктора. — Вы же не собираетесь здесь воевать со всеми остальными?

— Ладно, поехали! Генрих, вы остаётесь здесь, в кузове. Не скучайте, охраняйте арсенал, прикрывайте наши тылы. Я в кабину! И прикройте меня, Генрих, в случае чего.

Фон Мюллер молча кивнул.

Виктор осторожно выглянул из-под полога навеса, осмотрелся: всё было тихо, никто из убитых сарацинов не подавал признаков жизни. Он внимательно осмотрел окна вокзала, крышу, вроде никого. Затем выскочил из кузова и бегом бросился к кабине. Забравшись в просторную кабину, он уселся рядом с Шейлой и весело крикнул профессору.

— Профессор, жмите на газ!

Профессор завёл машину и машина, быстро набирая скорость, помчалась в сторону Арка-Сити.

10

Грузовик им пришлось оставить в лесу. Ехать в город на нём было нельзя, по вполне понятным причинам. Они съехали на лесную дорогу, отыскали в лесу неглубокий овраг, загнали туда грузовик и замаскировали, на всякий случай, ветками и сухим буреломом, чтобы сарацины его не обнаружили.

Хорошо было в лесу, всё также пели птички, шумели деревья. Хотелось лечь на траву, закрыть глаза, и хотя бы немного расслабиться. Кроме того все проголодались.

Виктор предложил сделать привал. Идти днём в город всё равно было нельзя, надо было дожидаться ночи. В кузове машины обнаружились ооновские сухпайки. Они расположились на лужайке под берёзами неподалёку от родника с чистейшей, холодной водой и очень неплохо перекусили. Ооновские сухпайки, конечно, не чета нашим. Все с удовольствием уплетали куриные сосиски с овощами и тушёную баранину, салат из тунца, мюсли с фруктами, заедая всё это солоноватыми галетами и запивая родниковой водой… В наборе оказался даже ванильный пирог и очень хороший шоколад. Они рассовали несколько пакетов от сухпайка по рюкзакам, которые тоже нашлись в кузове машины. Затем профессор и фон Мюллер улеглись под берёзками и фон Мюллер почти сразу захрапел.

— О, какое блаженство, — сказал профессор, потягиваясь, — прилечь вот так вот на травку, под берёзками. — Друзья, а ведь это, скорее всего, в последний раз. Вы осознаёте это? Не будет через несколько дней, вероятно, уже никаких берёзок.

— Просто не верится, — сказал Виктор. Его голова лежала на коленях Шейлы. Шейла не стала ложиться. Она прислонилась спиной к берёзке, и задумчиво ерошила рукой шевелюру Виктора. Виктору было очень приятно ощущать её руку на своей голове. Хотелось замурлыкать как коту Ваське. Он почти уже задрёмывал под её пассами.

— Но всё же жалко людей, жалко детей, — сказала Шейла.

— Да, детей действительно жало, но следует участь, что из этих детей вырастают потом взрослые дядьки и тётки, — сказал профессор, — которые становятся винтиками бездушной государственной машины, идут работать в банки, в офисы, на телевидение, в полицию, а некоторые становятся преступниками, убийцами и насильниками, а другие идут в армию, чтобы участвовать в войнах, которые ведут наши правители. Их жизни в массе своей ограничены, лишены высокой цели, и крутятся вокруг денег, секса, незатейливых развлечений. Как будто вся жизнь сводится к тому, чтобы родится, заработать или украсть побольше денег, наплодить детей, посовокупляться, поразвлекаться и умереть. Скучно, друзья мои, вы не находите? И так живут миллиарды. Видимо с точки зрения эволюции, такие люди не представляют особого интереса. Интересен человек, который дерзает на невозможное, ставит перед собой сверхчеловеческие цели, взращивает в себе Бога, стремится вырваться за узкие пределы своего маленького мирка и преодолеть свои человеческие ограничения. Древние знали это. Как сказано в древних писаниях:

Тки, тки свою основу нерушимую,

Становись Человеческим Существом, создавай божественную расу.

Вы — пророки Истины, точите блестящие копья,

Которыми вы пробьёте дорогу к тому,

Что бессмертно;

Знающие тайные планы, стройте лестницу,

Восходя по которой боги достигли бессмертия.

— Красиво сказано, — сказал Шейла, — это откуда, профессор?

— Риг-веда, — отозвался профессор. — А ведь эти строки были написаны 5000 лет назад. У человечества было достаточно времени, чтобы подготовиться. Но разве современное человечество стало лучше или выше по сравнению с древними цивилизациями. Нет, и ещё раз нет. Возьмите шумеров, Древний Египет, Древнюю Грецию. Люди общались с богами, создавали шедевры, которые не под силу современным архитекторам, скульпторам и художникам…

— Да, уж, — сказал Виктор. — Это точно. Тут у нас в Столице недавно памятник поставили одному оружейнику. Ну, вы все его знаете. Автомат, который он изобрёл, стал самым популярным в мире. Так это уже просто какой-то пароксизм безвкусицы и эстетическое издевательство над зрителем. Стоит посреди улицы мужик с автоматом. Ну прямо вылитый бандит с большой дороги. С этим автоматом по всем миру люди бегают и палят друг в друга вот уже больше полувека. А сколько душ было на тот свет отправлено только с помощью этого автомата, наверное никакому счёту не поддаётся. Миллионы. Сам то оружейник это понимал. Говорят из церкви перед смертью не вылазил, грех замаливал. И уж, конечно, не хотел никаких памятников. Ну а после его смерти, быстро подсуетились и стоит теперь у нас этот мужик с автоматом, как символ современной Славороссии. Совершенное орудие убийства — вот чем мы гордимся, вот наш подарок миру!

— Не совсем удачный пример, Виктор. Насчёт памятника, согласен. Это совершенно излишнее. Но следует упомянуть, что вы сами сейчас держите в руках тот самый автомат. И именно из него вы уложили буквально час назад всю эту нечисть на вокзале. Здесь нельзя представлять дело только в чёрно-белых красках.

— Согласен профессор. Но следует заметить, что у сарацинов в руках был тот же самый автомат. Так что мы можем поблагодарить нашего оружейника только за то, что он уравнял шансы, скажем так, в вечной борьбе Добра и Зла, а там уж как Всевышний решит.

Профессор и Шейла засмеялись.

— Да, Виктор, тут с вами нельзя не согласиться, — сказал профессор. — Хорошо, это только один из примеров. Но посмотрите, как нивелировались, обессмыслились сейчас все виды человеческой деятельности. Во что превратилась, скажем, политика. Этот бесконечный фарс, густо замешанный на лжи и псевдопатриотизме. А как деградировали наши политики. Ведь это уже просто видно невооружённым глазом. Разве среди них можно сейчас встретить хотя бы одного мудрого, тонкого, глубоко мыслящего человека? Сплошь узколобые невежественные питекантропы, приспособленцы, рвачи, лгуны…

— Ископаемые окаменелости, — вставила Шейла.

— Правильно… а иногда и просто откровенные буйнопомешанные фашисты. Так вот, я поставлю, с вашего позволения, так сказать, вопрос ребром. Имеют ли эти люди какую-либо перспективу с точки зрения Эволюции? Очевидно нет. Они неспособны измениться, они действительно уже окаменели в своих железобетонных эго, как трилобиты в своём панцире. Неужели 4 миллиарда лет Эволюции были нужны лишь для того, чтобы породить вот такую вот породу людей? Это совокупляющуюся и жрущую протоплазму. Неужели наш ЖэЖэ — это венец эволюционного творения?

Виктор и Шейла захохотали.

— По поводу венца творения, профессор, — сквозь смех сказал Виктор, — мне вспоминается одна великолепная эпиграмма:

Среди болотных пузырей

Надутых газами гниенья

Всегда найдётся свой ЖеЖе

Венец болотного творения.

Профессор и Шейла покатились со смеху.

— Как вы сказали, Виктор? — хохотал профессор. — Венец болотного творения? Чудесно, чудесно. Талантливо.

— Ой, не могу, держите меня! — плакала от смеха Шейла. — Как это здорово!.. Так ему и надо!

— Так вот, я продолжаю, — сказал профессор, просмеявшись. — Возьмите наших классиков русского космизма, друзья мои. «К человеку стремилась и тяготела вся природа, к Богочеловеку направлялась вся история человечества», говорил ещё в 19 веке наш философ Владимир Соловьёв. Цивилизация восходит к Богочеловечеству, утверждали они, к некому идеальному состоянию, к завершению земного исторического процесса, высочайшему уровню, когда человек уподобится Богу и на земле воцарится жизнь божественная. Этой темы касались многие наши философы. Почитайте Трубецкого, Сергия Булгакова, Карсавина, Бердяева… Пожалуй, стоило бы здесь упомянуть ещё одного великого француза, Пьера Тейяра де Шардена с его точкой Омега. Правда, все они шли от христианства и узкие колеи религиозного догматизма не позволили им разработать эту тему достаточно глубоко, но в целом они оказались правы. Но в двадцатом веке в Индии появился такой громадный человечище как Шри Ауробиндо, величайший йог, из тех, какие когда-либо жили на земле, который свой колоссальной работой вывел человечество на самую грань эволюционного перехода. И мы с вами оказались сейчас на самом его пике. Нам приготовили великолепный Сюрприз. Вон там, — он кивнул в ту сторону, где должна была находиться Зона, — вон там наше великолепное будущее, наши «города, сверкающие великолепием», как сказал поэт. Туда лежит наш с вами путь. Так давайте же смеясь, и навсегда расставаться с нашим прошлым. Все кто мог, они уже ушли туда, в Новый Мир, мы последние. Вы спросите меня, почему именно мы? За что нам такая честь? Не спрашивайте, я не знаю ответа. Это милость, дарованная свыше. Может быть просто потому, что мы очень хотели этого. Это вечная драма, почему всегда находятся лишь единицы тех, кто желает иного и «странного», и миллиарды тех, кто довольствуется своей кормушкой, своим телевизором, своей самкой или самцом, и не желают ничего большего. Да, мы из тех, кто желает «странного», мы жаждем нового рождения и преображения, и пусть наконец эта безобразная, всепожирающая гусеница старого человечества превратится в звёздную бабочку цивилизации Нового Мира. Аминь!

— Ох, профессор, это вы сильно сказали! Про звёздную бабочку особенно проникновенно! — произнёс Виктор. — Я помню школьник один написал в сочинении: «С древних времён общество делится на элиту, люмпенов и таких, как мы».

Все засмеялись.

— Да, вас всегда так интересно слушать, профессор, — сказала Шейла. — Я бы вас часами слушала. А откуда это — «города, сверкающие великолепием»? Виктор, ты знаешь?

— Это Артюр Рембо, «Одно лето в аду», — ответил Виктор. — «Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и настоящая нежность. А на заре, вооружённые пылким терпеньем, мы войдём в города, сверкающие великолепием».

— Ох, как красиво сказано! Милый, дай я тебя поцелую за это.

Шейла наклонилась и чмокнула Виктора в щёку.

— Так это же не я сказал. Это поэт.

— Всё равно. А ты запомнил и мне пересказал. И ведь как это подходит к нашему случаю, правда? У нас тоже тут лето в аду. Ну, не всё лето, но всё же. Два летних дня в аду. И мы тоже хотим «вооружившись пылким терпеньем» войти «в города, сверкающие великолепием».

— Как это верно подмечено, Шейлочка! — засмеялся профессор. — Действительно этот город, захваченный сейчас сарацинами, представляет собой настоящий ад. И нам надо пройти через него и освободить наших друзей, прежде чем мы доберёмся до «рая», так сказать, то есть до Зоны.

В это время проснулся фон Мюллер и сел, прислонившись к берёзе.

— Генрих, — закричала Шейла, — вы проспали самое интересное.

— Что?

— Наш разговор.

— О чём?

— О городах, сверкающих великолепием.

— А…. Ну, это всё поэзия, а я человек действия, практический.

— Вы бесчувственный чурбан, Генрих. Вы, наверное, не любите поэзию.

— Да, я не люблю поэзию. Но зато я люблю философию.

— Вы? Философию? — удивилась Шейла. — Никогда бы не подумала? Философствующий полицейский, это что-то новое.

— Зря иронизируете, милая фройлян, не меряйте всех полицейских под одну мерку. Я например очень глубоко изучал философию Ницше.

— Ницше? — сказал Виктор, — 19 век. Что-то он там сильно напутал с этим своим «уберменшем». Пытался сделать из человека «сверхчеловека», а в результате получил «белокурую бестию».

— Я даже пишу книгу о нём, — продолжал фон Мюллер. — Всегда ношу с собой блокнот куда постоянно вношу все материалы для книги. Правда, похоже, теперь уже не придётся её закончить. Если хотите, я вам немного расскажу о Ницше и почитаю из моей незаконченной книги. Вы будете моими единственными и последними читателями.

— А что ж, Генрих, давайте, — сказал Виктор, — расскажите нам о Ницше. Времени у нас ещё много, а до внешней кольцевой дороги отсюда километра четыре, не больше. Ждать ещё долго. Давайте, почитайте нам, что вы там написали. Это интересно.

— Я вот тут сейчас не спал, я дремал, и краем уха слышал о чём тут говорил профессор, — начал фон Мюллер. — Вот вы профессор говорили о вашем философе Владимире Соловьеве, о Шри Ауробиндо, о богочеловеке и богочеловечестве, а ведь у нас примерно в это же время Ницще написал Also Sprach Zarathustra2 и тоже заговорил о сверхчеловеке и это тоже звучало как поэзия. Вот послушайте.

Фон Мюллер достал блокнот из кармана, перелистнул несколько страниц и прочитал: «Я пришёл проповедовать вам сверхчеловека. Человек есть нечто, что должно быть превзойдено. Что вы сделали, чтобы превзойти его?… Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью… Все существа, какие были доселе, давали рождение чему-нибудь более высокому, чем они; а вы хотите быть отливом этого великого прилива, и, пожалуй, предпочтёте вернуться к состоянию зверя, лишь бы не превзойти человека?… Внимайте, я проповедую вам сверхчеловека! Сверхчеловек это смысл земли. Пусть же и воля ваша скажет: да будет сверхчеловек смыслом земли!»…

— Ну, дорогой мой, — сказал профессор, — Богочеловек Соловьёва и супраментальное существо Шри Ауробиндо не имеют ничего общего со сверхчеловеком Ницше. Я специально занимался этим вопросом и отвечу вам чуть позже, Генрих. В чём отличие, так сказать. А пока развейте свою мысль.

— Фридрих Вильгельм Ницше, — сказал фон Мюллер, — великий сокрушитель моральных и религиозных устоев, неистовый апостол «сверхчеловека»… Его постоянно мучили головные боли и целый букет болезней. Он тоже был из тех, кто желал «странного», как вы изволили выразиться профессор. При жизни его поняли немногие. До сих пор не прекращаются жаркие споры о нем. Кем он был? Исчадием ада, «крестным отцом» германского нацизма или пророком, принёсшим миру Новое Откровение Истины. Сумасшедшим человеконенавистником или гением, открывшим новую эпоху в истории цивилизации.

— Насколько я помню, он люто ненавидел христианство и всю свою философию ставил на противопоставлении ему, — заметил Виктор.

— Беда всех религий в том, — сказал фон Мюллер, — что они не обладают силой, которая реально могла бы изменить человека и жизнь на Земле. Они либо слишком устремляются в Небеса, и совершенно забывают про Землю, либо начинают рано или поздно подстраиваться под среднего обывателя и теряют свой первоначальный импульс. Именно на это бессилие религии обратил внимание Ницше. Он искал Силу, которая могла бы реально превратить человека в «нечто большее чем, человек». Он полагал, что если человека, такого какой он есть, просто освободить от сдерживающей его морали, то это высвободит в нем эволюционную Энергию, способную преобразить его в сверхчеловека…

— Это ему только казалось, что он освобождает человека, — возразил профессор. — На самом деле не человека он пытался освободить, а человеческое эго от морали. Отбросив ограничивающее человека «добро», он вместо этого возвёл в абсолют не менее ограничивающее его «зло». А такая вивисекция чревата самыми трагичными последствиями. Отождествлять человека с физическим телом и с «эго» — это типичная и повсеместно распространённая среди людей Запада ошибка «ложного отождествления». Это очень хорошо понимают на Востоке, например йоги, буддисты. «Эго» — это театральная маска, роль, бутафория, поверхность, верхушка айсберга, волна на поверхности океана. А реальный Человек — это бездна, это сам океан, бессмертная частица Бога, вмещающая в себя иные измерения и всё многообразие Универсума. Наш философ чрезвычайно упростил и извратил природу человека и выдал эту упрощённую и извращённую модель за некое откровение… Не «эго» надо освобождать от морали, сам человек должен освободиться от «эго» и подняться к более высоким планам сознания. Именно на этом пути человечество совершало в прошлом свои великолепные звёздные прорывы в лучших своих представителях. Будда, Христос, Лао Цзы, великолепная плеяда индийских йогов, мастеров дзен, суфиев и христианских мистиков и наконец Шри Ауробиндо и Мирра Альфасса в 20 веке — вот реальный прорыв к истинному «сверхчеловечеству», вернее богочеловечеству и раскрытие возможностей иных планов сознания. Пока же человек живёт как обособленное эго, противопоставляя себя другим таким же обособленным эго, мораль ему необходима. Иначе эти эго просто пожрут друг друга. Природа мудра. Она изобрела мораль как инструмент эволюции именно для того, чтобы обуздать Зверя в человеке, и вытащить его из животного состояния. Её нельзя просто так взять и отбросить.

— Лично мне ваш Ницше всегда был глубоко чужд, если не сказать больше, — заявила запальчиво Шейла. — Это же философствующий маньяк какой-то. И вся эта его, так называемая, философия — мизантропия в чистом виде, история его собственной мании величия, извините. Я пробовала его читать, ещё в университете, и ни одну вещь не смогла дочитать до конца. Мне все время казалось, что он своими злобными проповедями пытается убить во мне нечто самое ценное, что во мне есть: сочувствие к другому человеку… Вы вот тут «Зарутустру» нам цитировали, Генрих, но что такое этот его «сверхчеловек»? Это же, какой-то монстр, лишённый сострадания, тиран в чистом виде, безжалостный, хитрый, злой, переступающий через всё ради своей «воли к власти». Все эти вопли о «власти», о «высшей расе», желание возвысится за счёт ближнего своего и непременно «поставить ему ногу на грудь», — все это могло родиться только в душе ущербного человеконенавистника, патологического эгоцентриста, страдающего манией величия, как компенсация его собственной неполноценности. Он же просто мстил миру и людям, за то что мир его при жизни не признал…

— Ещё не знаю сам, чем отомщу, но это будет нечто, ужаснее всего, что видел свет, — подхватил профессор голосом театрального трагика. — Помните Короля Лира у Шекспира?

— Вот именно, — сказала Шейла.

— Ну, что же, ваш диагноз в значительной мере верен. Тут я вынужден с вами согласиться, и с вами профессор, и с вами Шейла, — сказал фон Мюллер. — И «мания величия» наличествует, и месть миру. Вы очень верно охарактеризовали эту тёмную сторону Ницше, которая шокирует любого гуманиста. В самом деле, все что написано им, отмечено этакой печатью мрачной инфернальности, пронизано апологией жестокости и права «сильного» и столь же неистовым презрением к «слабому»… Это может поставить в тупик любого исследователя. Я тоже пришёл к выводу, что он совершил некую фундаментальную ошибку в своей философии и эта ошибка была отнюдь не безобидной. В конце концов, она довела его самого до безумия, а сорок лет спустя после его смерти человечество столкнулось с ужасами германского нацизма и с самой кровопролитной войной за всю историю существования цивилизации. А на своих знамёнах нацисты несли имя Ницше и превозносили его как своего духовного пророка. И я возьму на себя смелость утверждать, что это было отнюдь не случайно! Если мы честно проанализируем ситуацию, и зададимся вопросом, в чём же эта ошибка, мы должны будем ответить на этот вопрос однозначно: это его идея Сверхчеловека.

Ницше — бунтарь. Своей философией он поднял бунт против маленького обывателя, против его ханжеской морали, его лицемерной религии, его тупой ограниченности. И такой бунт был оправдан в удушающей атмосфере Европы того времени, но что же наш философствующий филолог предложил миру взамен? «…Роскошную, похотливо блуждающую в поисках добычи и победы белокурую бестию», Хищного Зверя. «Сильных людей, владык в душе обуревают чувства хищных зверей, — писал он, — радость переполняет чудовище, когда приходится сталкиваться с убийством, поджогом, насилием и пытками, и это вселяет в сердца не меньшую радость, а в души — не меньшее удовлетворение, чем обычная студенческая шутка… Если человек способен командовать, если он от природы «хозяин и владыка», если он неистов в своих поступках и жестах, что могут значить для него писаные законы?… Чтобы правильно оценить мораль, её надо заменить двумя понятиями, заимствованными из зоологии: укрощение животного и выведение особой породы»…

— Ужас какой, — сказала Шейла, — Я же говорю, маньяк.

— Или вот это, — фон Мюллер перелистнул несколько страниц блокнота, — «Задача в том, чтобы достичь той огромной энергии величия, которая сможет создать человека будущего посредством дисциплины, а также посредством уничтожения миллионов «недоделанных и неполноценных» и который сможет все же устоять и не погибнуть при виде страданий, тем самым создаваемых, подобных которым никогда не видели раньше».

— Очень многозначительная сентенция, — сказал Виктор. — Наверное ваш фюрер был в восторге от этих пассажей. И даже попытался реализовать их на практике. Не без успеха, надо сказать.

— А ведь в жизни он был полной противоположностью тому, что писал, — продолжил фон Мюллер. — Мягкий, вежливый, близорукий, очень ранимый, даже робкий человек, с изысканными манерами и осторожной, задумчивой походкой… Кто бы смог признать в нём этого «сверхчеловека», уверенного в собственном превосходстве и презирающего слабых? Но был в его жизни один светлый момент… Иногда мне приходило в голову, ещё в бытность мою студентом в Хаммабурге… А может быть все было бы иначе, если бы Лу фон Саломэ приняла его предложение.

— А кто это? — спросили Шейла.

— О, очень неординарная была женщина… «Русская» немка из Петербурга… Умница, блестяще образованная… Воистину свободный и сильный дух… Её всегда влекли к себе великие идеи и великие люди. Многие неординарные мужчины добавились её руки. Среди прочих, кроме Ницше, был, к примеру, поэт Рильке. Но её не прельщала роль жены «гения». Дороже всего она ценила свою свободу. И тем не менее каждый мужчина, с которым сталкивала её судьба, считал её своей «музой». «У неё был какой-то особый дар полностью погружаться в мужчину, которого она любила. Эта её способность разжигала в её партнёре некий духовный огонь», писал один из её современников. Вот послушайте слова влюблённого Ницше в пору его знакомства с ней: «Вокруг меня сейчас утренняя заря…! Я никогда не верил, что найду друга моего последнего счастья и страдания. Теперь это стало возможным — как золотистая возможность на горизонте всей моей будущей жизни. Я растроган, думая о смелой и богатой предчувствиями душе моей возлюбленной Лу». А вот ещё одно признание, которое возможно вас удивит: «Я не хочу больше быть одиноким и хочу вновь открыть для себя, как быть человечным».

— Ницше такое написал?! — воскликнул профессор.

— За источник я ручаюсь, — ответил фон Мюллер.

— Для меня это полный сюрприз, Генрих! — воскликнул профессор. — Стать «человечным». А если вдуматься, пожалуй, именно этого ему не хватало. Человечности.

— Я тоже никак не ожидала такого от Ницше, — сказала Шейла. — Но я всегда говорила, что именно женщины сделали мужчин людьми и приручили их, а иначе они так бы и остались дикарями и поубивали бы друг друга.

Все засмеялись.

— Я, конечно не питаю иллюзий, что будь она рядом с ним, это смягчило бы его ум и сердце, — сказал фон Мюллер. — Но… кто знает, кто знает… любовь способна творить чудеса. Будь Ницше счастлив в любви, возможно он написал бы другие книги. Возможно, приоткрылись бы в нем некие Тайные Источники и его «сверхчеловек» лишился бы своего «звериного» оскала и приобрёл бы более божественные черты… Но тогда это был бы уже совсем другой Ницше… Да, возможно, и история человечества пошла бы иным путём…

«Сегодня для меня начинается полное одиночество, — скажет он одному из своих друзей, после расставания с Лу. И горько посетует чуть позже: «Если бы я был Богом, я бы сотворил Лу Саломэ иной». А ещё позже появится эта циничная фраза оскорблённого мужского самолюбия в «Заратустре»: «Идёшь к женщине, возьми с собой плётку». На что правда Лу фон Саломэ отозвалась с присущим ей юмором: «Ага, чтобы она могла тебя ею отхлестать». Ницше так и не смог забыть её в оставшиеся годы жизни. Он то превозносил её до небес, считая добрым ангелом своей жизни, то с ненавистью отзывался о ней как о «воплощении абсолютного зла». А через шесть лет после разрыва с ней он сойдёт с ума. И, заметьте, именно за эти шесть лет он создаст почти все свои самые «взрывоопасные» книги. Именно тогда он окончательно убьёт в себе гуманиста. Уже в лечебнице для душевнобольных, в краткий момент просветления он напишет: «Раз уж небесам было угодно отделить меня от любви всей моей жизни — Лу, — любви, которая и сделала меня настоящим человеком, мне оставалось лишь погрузиться в огонь своего безумия». Мне кажется многие исследователи недооценивают роль этой женщины в его жизни. Вернее тот душевный надлом, который произошёл с ним после расставания с ней. Кстати, Лу Саломэ дожила до того времени, когда к власти в Германии пришёл Гитлер, видела как нацисты воздвигли Ницше памятники и подняли на свои знамёна его философию. Интересно, что она думала тогда, видя всё это? Кто знает, прояви она в годы своей молодости больше участия в его жизни, может быть Гений Любви в её лице уберёг бы его душу от тёмных Сил Зла… Человек без любви ожесточается, знаете ли. А в его жизни было очень мало любви и очень много одиночества и боли.

— Генрих, — сказала Шейла, — мне почему-то сейчас показалось, что вы говорите не о Ницше, а о себе.

— Может быть, может быть, милая фройлян… Все мы одинокие странники в этом мире.

— В лагере смерти Треблинка на территории Польши во время Второй Мировой Войны был один эсэсовец по имени Цепф, — сказал Виктор. — Он специализировался на убийстве детей. Этот монстр обладал огромной силой. Когда мимо него проходила толпа обречённых на смерть людей, он внезапно выхватывал из толпы ребёнка, раскручивал его за ноги в воздухе и бил головой о землю. Или же хватал грудного младенца и одним рывком разрывал его пополам. При этом он дико хохотал… Интересно, что сказал бы наш утончённый, любящий аристократические манеры философ, если бы встретился с этим «сверхчеловеком» и посмотрел бы на его «работу» воочию, так сказать?… А, Генрих?

— Ужас какой! Какие ты страшные вещи рассказываешь, Виктор! — сказала Шейла.

— Ах, милая Шейла, — воскликнул фон Мюллер. — Да, всё это было. И крематории, и газовые камеры, и растерзанные и сожжённые дети… Среди моих соотечественников до сих пор у всех людей, которые имеют сердце и совесть, болит душа за все те зверства, которые совершали нацисты в годы той войны. Вот послушайте, ещё отрывок из моей ненаписанной книги: «Заблистать через 300 лет — вот моя жажда славы» — писал Ницше незадолго до своего безумия. Ну что же, он «заблистал» гораздо раньше. Но это был кровавый отблеск пожарищ двух мировых войн, в которых Германия подняла на свои знамёна его имя как символ «нордической» стойкости и «сверхчеловеческой» жестокости немецкого духа. А его идея «сверхчеловека» дала могучую идеологическую подпитку одной из самых чудовищных диктатур первой половины 20 века. Этот «Зверь», великий Молох, «убив» в себе Бога и избавившись от всех моральных барьеров, выбрался наружу и потребовал своих жертв.

Скорее всего сам Ницше ужаснулся бы, что так нехорошо все получилось, если бы дожил до времён Освенцима и Бухенвальда, до Холокоста и «Lebensraum4» для избранной расы «истинных арийцев», и рвал бы на себе волосы и ползал бы у них в ногах и кричал бы: «Отдайте, я не этого хотел, я не то имел в виду…», и кончил бы свои дни в концлагере. Но… кто знает, кто знает… Может быть все сложилось бы и иначе… Прогуливались бы они под ручку на вилле в Оберзальцберге, в баварских Альпах, с идиллическим видом на горы и долину Берхтесгадена, — великий философ и великий фюрер, — и рассуждали бы непринуждённо об особенностях выведения особой «арийской» породы и вполне поняли бы друг друга.

— Да, это был большой поэт…, — с грустной иронией закончил свой рассказ фон Мюллер, — однако ему весьма не повезло с поклонниками.

Наступило молчание. Ветер гулял в кронах деревьев, жужжали пчёлы в цветах на поляне, пели птицы, но вдали, в городе слышен был треск автоматных очередей и взрывы. Там шла война.

— Спасибо, Генрих, не ожидала, — наконец сказала Шейла. — За толстой полицейской коркой, я вдруг увидела вашу душу. Даже хочется попросить прощения у вас за пощёчину…

— Ну, я просить прощения не буду, — сказал Виктор. — Вы уж не обессудьте, Генрих. Человек умудряется часто совмещать в себе два противоположных начала. На работе, он один, — палачом, к примеру, работает, головы исправно рубит, — а дома, в кругу семьи, совсем другой, — любящий отец и внимательный муж, философ, писатель, мухи не обидит. Но за лекцию спасибо, действительно интересно было послушать.

— Да, Генрих, присоединяюсь к моим товарищам, — сказал профессор. — Похоже, книга у вас действительно получилась бы интересная. О роли, так сказать, недостатка любви в мировой истории. И к чему это может привести. С удовольствием прочитал бы.

Они взяли с собой четыре автомата Калашникова, по четыре магазина к ним в подсумках, по паре гранат Ф-1, гранаты для подствольников. С автоматами пришлось произвести небольшой тюнинг, установить на них тактические фонарики. Ночью, в городе, они были необходимы. Виктор прихватил, на всякий случай, пару альпинистских наборов. Кто знает, что их ожидает в МЕРСе, и где там придётся лазить. Кроме того, в грузовике оказались относительно лёгкие кевларовые бронежилеты. Автоматы у всех были с подствольными гранатомётами. Профессор тоже в своё время служил срочную, и знал, как обращаться с автоматом. А Шейла родилась и выросла в Панамерике и хорошо умела стрелять из пистолета. Виктор объяснил ей как обращаться с автоматом и с подствольником и она быстро всё усвоила.

Шейла надела бронежилет, нацепила ремень с кобурой себе на бёдра, повесила себе на шею автомат. Виктор, профессор, и фон Мюллер захохотали одобрительно и с восхищением. Она выглядела комично и в тоже время непостижимо эротично в своей разорвавшейся по разрезу на боку юбке, в порвавшихся чулках и в туфельках на высоких каблуках. Да, одета для зоны боевых действий она была не совсем подобающим образом. Виктор порылся в кузове грузовика и, о чудо, ему удалось обнаружить комплекты солдатской униформы и берцы. Форма был несколько великовата, но всё же Шейла стала выглядеть сообразно обстоятельствам. И берцы ей подобрали по размеру. Сами они тоже облачились в униформу и берцы. Теперь они и впрямь выглядели как небольшое воинское отделение.

— Ну, что же, друзья, беру командование на себя, — сказал Виктор. — Так как имею опыт боевых действий. Своим заместителем назначаю Генриха фон Мюллера. Надеюсь никто не возражает?

Никто не возражал.

Виктору очень не хотелось брать Шейлу с собой на эту «прогулку» в здание МЕРСа. Скорее всего, придётся брать его штурмом. И именно им самим. Его ирония неожиданно оказалась пророческой и обернулась вдруг суровой необходимостью. И Генриху тоже не придётся курить в сторонке гаванские сигары и пить виски. Но не оставлять же её здесь одну, в лесу, думал он. Из МЕРСа надо же сразу уходить в Зону. Да я и сам её здесь не оставлю. А вдруг сарацинов сюда занесёт нелёгкая. Кроме того, только она знала внутреннее устройство здания и где находятся «бегуны». Так что приходилось рисковать.

— Я вот, что думаю, — сказал фон Мюллер, — форма это, конечно, хорошо, но в наших условиях, в городе, захваченном сарацинами, нам больше подойдёт одежда сарацинов. Для маскировки.

— Согласен, — сказал Виктор. — Так её ещё нужно добыть. Либо с убитых снимать. Либо резать их в темноте, по-тихому.

— Я никогда не надену их шмотки, а особенно с убитых, — решительно заявила Шейла.

Виктор посмотрел на неё и улыбнулся.

— А придётся, радость моя, — сказал он. — И без разговоров. Если мы хотим добраться живыми до МЕРСа и выполнить нашу задачу. В униформе сразу видно, что мы враги и по нам сразу же будут открывать огонь, а так, глядишь, и проскочим.

Шейла фыркнула, но больше возражать не стала.

— Ну, что же, вроде бы всё! — сказал Виктор. — Готовы, гвардейцы?

— Готовы, — отозвались «гвардейцы».

— Тогда, вперёд, мушкетёры, нас ждут великие дела.

— Тогда уж либо гвардейцы, либо мушкетёры, — смеясь возразил профессор, — у Дюма были гвардейцы кардинала, и мушкетёры короля. И между ними всё время происходили дуэли.

— Ничего, профессор, не придирайтесь к словам, у нас перемирие. Все они были французами, в конце концов, и во время войн, которые вела Франция, сражались бок о бок на одной стороне! — ответил Виктор.

И, смеясь, они двинулись через лес к городу, в сторону внешней кольцевой дороги.

1 Несколько переделанная эпиграмма Игоря Губермана. Прим. Автора.

2 Так говори Заратустра, одно из центральных произведений Ницше. Прим. Автора.

3 Немецкий философ. Прим. автора

4 Нем. Жизненное пространство.

11

Они лежали в кустах, на опушке леса и ждали наступления темноты. Прямо перед ними проходила внешняя кольцевая дорога. Около часа назад проехали последние отступающие ооновцы и сейчас мимо них шли, ехали на захваченной у ооновцев технике, сарацины, с автоматами, гранатомётами, обвешанные подсумками с магазинами, с чёрными флагами, на которых были видны надписи на арабском языке, сделанные белой краской. Почти все были одеты во всё чёрное, чёрные шаровары и приталенные халаты. У многих головы перевязаны зелёными ленточками. Виктор ещё с войны знал, что такие ленты у сарацинов надевают смертники. Многие в кроссовках. Уже сообразили, что в кроссовках воевать сподручнее. Морды у многих тоже закрыты чёрным, только с прорезями для глаз. Вот уж, действительно, бесы.

И откуда их столько, подумал Виктор. Целая армия. Или, может, из других районов сюда уже подошли. И где наша доблестная армия, чёрт возьми? Где смеющиеся «искандеры», где авиация, и гвардия Суперпрезидента, или вы, опричники, мать вашу растак, только девчонкам надемонстрациях умеете руки ломать и беззащитных людей дубинками колошматить?…

Сразу за дорогой начинался город. Перпендикулярно кольцевой дороге уходила к центру города довольно широкая дорога — аллея в обрамлении тополей. По обе стороны дороги стояли одноэтажные и двухэтажные коттеджи, вдали были видны небоскрёбы, которые находились почти уже у самой Стены.

Было около десяти часов вечера.

Уже совсем стемнело, высыпали звёзды. В городе всё ещё были слышны выстрелы, видны зарева пожарищ. Где-то вдалеке надрывно выла сирена. И светила почти полная луна, так что видимость была хорошая. Конечно, в полной темноте передвигаться было бы труднее.

— А вы заметили, что сегодня не было Рассвета? Впервые за 30 лет, — сказал профессор.

— Да действительно, — задумчиво сказал фон Мюллер. — Значит Гости в курсе того, что здесь происходит. И почему бы им не вмешаться как-то, и не помочь нам. С их то мощью?

— Наверное, есть вещи, которые мы должны сделать сами? Не всё же на вышестоящие инстанции рассчитывать, — усмехнулся Виктор. — На Гостей надейся, но и сам не плошай.

— Да, — сказал фон Мюллер, — у нас говорят так: hilf dir selbst, so hilft dir Gott1. Или в нашем случае dir Gäste2.

— А я вот что думаю, — сказала Шейла. — Если МЕРС захвачен сарацинами, и «бегуны» всё ещё живы, то они уже более суток не получают препараты, нейтрализующие их силу.

— И что это значит? — спросил фон Мюллер.

— А это значит, что мы можем обрести неожиданных могучих союзников в их лице, — ответила Шейла.

— Это было бы здорово! — сказал профессор.

Наконец шоссе опустело. Стало тихо. Виктор выглянул из кустов, глянул направо и налево. Никого.

— Ну, что же, пора, — сказал Виктор. — Оружие к бою. Значит, идём, как договорились. Фон Мюллер впереди. Он хорошо знает этот район. За ним профессор, дальше Шейла. Я замыкающий. Шейла, смотри внимательно по сторонам. Будет темно, но всё же, смотри на окна, на кусты. При малейшем подозрении, стреляй. Если начнут стрелять, сразу же падай на землю.

Шейла была на удивление спокойна.

— Не волнуйся, милый, всё будет хорошо. С тобой мне ничего не страшно, — отозвалась Шейла.

Виктор улыбнулся. Да, вот такими простыми словами женщины делают нас, мужчин, героями.

Ещё раз осмотревшись, они осторожно выбрались из кустов и быстро перебежали через внешнюю кольцевую. На другой стороне, они двинулись друг за другом по тротуару, по левой стороне улицы, ведущей к центру города, не включая фонарики и стараясь держаться как можно ближе к деревьям, которые были посажены вдоль дороги.

Война с сарацинами уже наложила отпечаток и на эту улицу. Электричества в городе не было. Но на улице догорали несколько легковых машин, так что она в этом месте была неплохо освещена. За невысокими заборчиками они видели ухоженные лужайки, уютные одноэтажные и двухэтажные дома, бассейны, как в каком-нибудь небольшом панамериканском городке.

Виктор напряжённо вглядывался в полусумрак справа и слева, держа палец на спусковом крючке автомата. В нескольких шагах впереди шла Шейла, тоже внимательно глядя по сторонам и держа автомат наизготове. Ещё чуть дальше маячили спины профессора и фон Мюллера, освещённые всполохами огня от горящих машин. На дороге стояли две догорающие ооновские БМП, буквально разорванные взрывами. Так бывает когда боекомплект рванёт, после попадания из гранатомёта. Через несколько шагов им стали попадаться трупы. Сначала ооновец. Он лежал на спине и пустыми глазницами смотрел в ночное небо. Шейла тихо ахнула и зажала рот. Глаз ему что ли вырезали, подумал Виктор, содрогнувшись. Зрелище было не из приятных. Ещё трупы ооновцев. Дальше лежали трупы сарацинов, все с бородами, в этих их чёрных шароварах, длинных халатах и чалмах. Да схватка здесь была серьёзная. Везде валялись стреляные гильзы от автоматов и пулемётов. Дальше они увидели ооновский БТР, с большими буквами UN на боку. Наш, перекрашенный. Восемьдесят второй. Виктору он был знаком. Пришлось ему покататься на таких во время «экскурсии» в республику аллахитов. На вид целый. Башенка с пулемётом и пушкой развёрнута в противоположную от них сторону, то есть в сторону центра города. Неужели брошенный, подумал, Виктор! Вот была бы удача! На бронетранспортёре они донеслись бы до МЕРСа за десять минут. Но как-то странно он стоит, прямо посреди дороги. Со всех сторон простреливается. Фон Мюллер видимо тоже что-то заподозрил и сделал знак всем остановиться. И вдруг, Виктору показалось, что как будто что-то шевельнулось на противоположной стороне улице, на втором этаже в окне двухэтажного дома, освещённого всполохами пожарищ. И ещё даже прежде, чем мозг успел осознать, что происходит. Виктор заорал: «Ложись!» прыгнул вперёд, повалил Шейлу и прикрыл её своим телом. Автоматная очередь прорезала тишину улицы, над ними прожужжали пули, вниз посыпалась кора и щепки от ближайших деревьев. Виктор перекувыркнулся и лёжа, из-за дерева, открыл огонь по окну, откуда доносились автоматные очереди. Из-за другого дерева впереди стрелял по тому же окну фон Мюллер. Вероятно они попали. Автомат на втором этаже замолчал.

— Шейла, профессор, ползите быстро вон в тот коттедж, — крикнул Виктор, полуобернувшись, и махнул рукой на коттедж, рядом с которым они находились, а сам, не теряя времени, лёжа на спине за деревом, задрал ствол автомата, засунул гранату в подствольник, перевернулся, прицелился и запустил гранату в окно коттеджа, из которого только что стреляли сарацины. В окне полыхнул взрыв и послышались дикие вопли. Фон Мюллер последовал его примеру и запустил туда ещё одну гранату из подствольника. Раздался ещё один взрыв и всё стихло. Они лежали с фон Мюллером за деревьями и ждали. Больше никто не стрелял.

И в этот момент раздалась автоматная очередь в коттедже, куда уползли профессор и Шейла. «Чёрт, чёрт», с ужасом подумал Виктор. Его как-то сразу осенило, что этот БТР, скорее всего, сарацины охраняли, засев в двух коттеджах, друг напротив друга, по обе стороны улицы. И он послал Шейлу и профессора как раз в тот коттедж, где засела вторая группа сарацинов. Идиот, дебил, никогда себе не прощу! Но почему сарацины сразу же не открыли огонь из коттеджа на этой стороне? Ведь мы же были здесь для них, как на блюдечке, совершенно на виду. Бери нас тёпленькими. Он, с упавшим сердцем, с автоматом наизготове, бросился в коттедж, ожидая увидеть самое страшное. Но, когда он осторожно заглянул внутрь, у него отлегло от сердца. Он увидел, что Шейла и профессор, ощетинившись автоматами и включив фонарики, настороженно смотрят наверх.

— Виктор это не мы стреляли! — крикнула ему Шейла. — Это стрелял кто-то наверху, но не в нас.

— Так, это уже интересно, — ответил Виктор, едва скрывая ликующую радость от того, что видел их живыми и невредимыми. — Друг друга, что ли, они там перестреляли?!

В это время в коттедж вбежал фон Мюллер.

— Генрих, со мной наверх, — сказал Виктор. — Оружие к бою. Профессор, Шейла, вы охраняйте подходы к дому здесь. Профессор вы у одного окна, Шейла ты у другого. Ни в коем случае не высовывайтесь, фонарики не включайте. Если кого-то увидите, стреляйте.

Виктор и фон Мюллер осторожно начали подниматься по лестнице наверх, держа автоматы наизготове и освещая себе дорогу прикреплёнными к ним фонариками. Поднявшись на площадку второго этажа, они увидели открытую дверь в комнату.

Они осторожно приблизились к двери, и вдруг из комнаты донёсся голос:

— Не стреляйте! Я сдаюсь.

— Эй, кто там? — крикнул Виктор, с пальцем на спусковом крючке автомата, осторожно придвигаясь к дверному проёму.

— Это я, — ответил мальчишеский голос.

— Ты один?

— Да.

— А где остальные?

— Я убил их.

— Оружие, какое есть, бросай сюда?

Из двери с грохотом вылетел автомат.

— Автоматы твоих дружков тоже.

В комнате завозились и через несколько секунду в коридор вылетели ещё два автомата.

— Ещё что?

— Две гранаты.

«Чёрт, гранаты!» — лихорадочно думал, Виктор. Сорвёт кольцо и кинет сюда, от нас мокрого места не останется. Но почему он до сих пор этого не сделал, и автоматы выбросил? Если бы хотел, давно бы уже бросил. И своих, говорит, убил. Перебежчик, что ли?

— Подойди осторожно к двери и передай мне гранаты.

В комнате зашевелились. Из двери высунулась рука с гранатой. Виктор осторожно взял её из руки. Кольцо была на месте. Ф-1, чёрт! Разлёт осколков двести метров.

— Давай другую!

Точно так же он взял другую гранату.

— Всё?

— Всё.

— Подними руки и выходи медленно.

Из двери, подняв руки, медленно вышел худенький невысокий парень, на вид лет восемнадцати, в чёрном приталенном халате, в шароварах, в чалме и в кроссовках.

Виктор посветил ему в лицо и обомлел. Это было то самое лицо, которое им показали в Зоне. Тот самый араб! Даниль Аль-Каюм. Этого не может быть! Этого просто не может быть! Откуда они узнали, что мы его встретим? Уму непостижимо!

— Вот так, так, Генрих, а ведь это наш старый знакомый. Тот самый араб, которого нам показали в Зоне.

— Не может быть! — воскликнул Генрих.

— Точно, он. Как тебя зовут, парень?

— Даниль.

— А полностью?

— Даниль аль-Каюм.

— Ну, что же. Данила, значит, — сказал Виктор. — Давай знакомится. Меня зовут Виктор. А это вот Генрих.

— Даниль, а не Данила.

— Ну, хорошо, извини. И что же означает твоё имя, Даниль?

— Подарок Бога.

— О, как! — захохотали Виктор и фон Мюллер.

— Что у вас там происходит? — послышался голос профессора снизу. — Вроде бы не время для смеха.

— Шейла, профессор, идите-ка сюда, — сказал Виктор, — вас ожидает большой сюрприз, вернее подарок самого Бога. Генрих, займи позицию у окна, посматривай вокруг, — кивнул он на дверь комнаты, из которой вышел Даниль.

Генрих скрылся в комнате.

Шейла и профессор поднялись наверх и Виктор снова посветил мальчику в лицо.

— Узнаёте?

Шейла и профессор ахнули.

— Не может быть! Это же он! Даниль Аль-Каюм.

— Вне всякого сомнения. Знакомьтесь, тот самый Даниль. Даниль, это Шейла, а это профессор Вершинин, а в комнате Генрих фон Мюллер.

Даниль осторожно пожал руку профессору и Шейле.

— Вы очень красивая, — сказал он Шейле. — Я никогда не видел таких прекрасных женщин, как вы.

Все засмеялись.

— Вот, мужчины, учитесь, как надо говорить комплименты женщинам, — смеясь сказала Шейла. — Спасибо, Даниль. А ты, случаем, не поэт?

— Я суфий. Мои отец и мама была суфиями, но их расстреляли эти шайтаны, потому что они отказались вступить в их армию и принять их веру…

— Так… понятно, — сразу посерьёзнел Виктор. — А тебя, конечно, заставили взять автомат, под страхом смерти.

— Да, я сделал вид, что принял их веру, но поклялся бежать при первой возможности и мстить. Я увидел вас в окно, но не стал будить этих… А когда они проснулись от выстрелов и бросились к окну, я взял автомат и пристрелил их…

— Ах, вот оно как! — рассмеялся Виктор. И все одобрительно засмеялись, и Шейла обняла мальчика. — Так это, значит, ты стрелял? Выходит ты наш спаситель.

— Я прошу вас взять меня с собой.

— Да, Даниль, ты пойдёшь с нами, — сказал Виктор. — Вне всякого сомнения. Сейчас нет времени всё рассказывать, но именно тебя то мы и должны были найти. На, вот, бери назад свой автомат и гранаты. Я уже вижу, что ты настоящий воин. Ну, что же, друзья, в нашем полку прибыло. Я так понимаю, Даниль, вас тут оставили охранять этот БТР на улице?

— Да. Завтра сюда должна подойти ещё группа этих шайтанов, и мы должны были утром уехать из города.

— Здесь поблизости ещё есть сарацины?

— Здесь нет. Но ближе к центру города, их там много.

— Ну, что же, понятно. Спасибо тебе ещё раз, Даниль. Ты, действительно, для нас как дар Божий. Туго нам бы пришлось, если бы мы попали под перекрёстный огонь из двух коттеджей сразу. Кстати, сколько было человек в том коттедже напротив?

— Трое.

— Надо проверить тот коттедж, когда будем уходить отсюда. А БТР, выходит, действительно целый. А это значит, что мы можем добраться на нём до МЕРСа.

— Это было бы здорово! — захлопала в ладоши Шейла.

— Так, насколько я понимаю, бронетранспортёр этого типа знаю и умею водить только я. Генрих, тебе приходилось стрелять из пулемёта в БТР? — спросил Виктор у фон Мюллера, заглядывая в комнату. Он увидел, что фон Мюллер стоит у окна, освещённого огненными всполохами, глядя на улицу и держа автомат наизготове, а у его ног валяются двое мёртвых сарацинов, убитых Данилем.

— Да, — отозвался фон Мюллер, не отрывая взгляда от улицы. — Но только в панамериканских.

— Отлично. Тогда назначаю тебя стрелком-наводчиком. Когда будем внутри машины, я объясню тебе, как стрелять из скорострельной пушки и пулемёта в нашем БТР. Кстати, друзья мои, машина эта мощная, движок 300 лошадей. Скорость на хорошей дороге до 100 км в час. Так что долетим с ветерком. Пушка автоматическая, скорострельность 330 выстрелов в минуту, боекомплект 500 снарядов, а у пулемёта аж 2000 патронов. Хотя, наверное, боекомплект уже неполный, если из БТР стреляли. А ещё прицел со стабилизатором. Можно вести огонь во время движения в дневное и ночное время. Так что это нам ещё один подарок Бога. Значит, план у нас такой, если БТР исправен, мы на все парах летим на нём к МЕРСу. Дальше, он послужит нам тараном, чтобы въехать на территорию МЕРСа. Пулемёт и скорострельную пушку мы используем, чтобы уничтожить охрану, ну а дальше, Шейла показывает нам, где находятся «бегуны» и мы идём за ними. Кстати, на каком они этаже?

— На четвёртом, — сказала Шейла. — Они лежат в специальных боксах.

— Ладно, на месте разберёмся. Так, теперь надо оттащить трупы этих шайтанов, как правильно выразился Даниль, куда-нибудь вниз, в подвал. Чтобы они тут не валялись под ногами. Профессор, займите, пока, позицию у окна, вместо Генриха, охраняйте подходы к дому.

Втроём, Виктор, Генрих и Даниль, оттащили сначала одного, а потому другого мёртвого сарацина в подвал дома, вход в который они обнаружили на первом этаже.

— Генрих, надо проверить коттедж на противоположной стороне, чтобы не было никаких неожиданностей. Давай. Мы тебя прикроем со второго этажа. Подожди чуток, пока мы займём позиции наверху.

Генрих кивнул.

Виктор и Даниль снова поднялись на второй этаж. В комнате был полумрак, но она была освещена бликам от огня догорающих на улице машин. Профессор и Шейла стояли слева и справа у окна, с автоматами наизготове и смотрели на улицу.

Ну, конечно, разве Шейла останется в стороне, с улыбкой подумал Виктор.

— Профессор, Шейла, так, вы пока выходите в коридор, садитесь на пол у стены и не высовывайтесь, а мы с Данилем займём ваши позиции, прикроем Генриха.

Профессор и Шейла вышли в коридор, а Виктор с Данилем заняли их места у окна, Виктор справа, Даниль слева.

— Даниль, берём под прицел противоположный коттедж, где сидели эти шайтаны.

Даниль кивнул.

Из окна они увидели, как фон Мюллер выскользнул из коттеджа, и, пригибаясь, добежал до первого дерева у дороги. Всё было тихо. Фон Мюллер оглянулся на их окно, и сделал им знак, что собирается перебегать улицу. Их он не видел, но знал, что они следят за ним. «Приготовились», сказал Виктор Данилю. Фон Мюллер бросился бегом через улицу и в тот же момент из кустов дворика противоположного коттеджа раздалась автоматная очередь. Фон Мюллер упал. Чёрт, чёрт! Убит, ранен?!! Виктор и Даниль сразу же открыли огонь по этим кустам. Автомат в кустах замолчал.

— Прикрой меня, Даниль! — крикнул Виктор и выскочил в коридор.

— Профессор, быстро к окну, прикройте меня! Смотрите кусты и окна противоположного коттеджа. Фон Мюллера подстрелили! Шейла сиди здесь, в коридоре, никуда не высовывайся!

Профессор с автоматом бросился в комнату к окну.

— Виктор! — отчаянно крикнула Шейла ему вослед.

Виктор, не оборачиваясь, кубарем скатился вниз и осторожно приоткрыл дверь. Потом выскользнул из коттеджа и пригибаясь, быстро добежал до того же дерева, где только что стоял фон Мюллер. Он осторожно выглянул из-за дерева. Генрих лежал посреди дороги и не двигался. Виктор тоже поднял руку, делая знак профессору и Данилю приготовиться, и тут же бросился через улицу к фон Мюллеру. Даниль и профессор открыл ураганный огонь по кустам и окнам противоположного коттеджа. Виктор упал рядом с Генрихом.

— Генрих, Генрих ты жив?

Фон Мюллер открыл глаза. Даже в полусумраке улицы, освещённой только пламенем догорающих машин, было видно как он бледен. Виктор улыбнулся. Жив, слава богу.

— Жив, — прошептал бледными губами фон Мюллер. — Даже не ранен. Вся очередь пришлась на бронежилет. От болевого шока или от страха сознание потерял.

— Вот повезло тебе, так повезло, дружище. Идти сможешь?

— Смогу, голова только кружиться, всё тело болит, и в глазах темнеет.

— Пройдёт, главное жив, и даже не ранен. Давай, поднимаемся с моей помощью и бегом назад, в наш коттедж.

Фон Мюллер заохал, когда они поднимались, и пригибаясь, они бросились назад. Улица молчала. Они вбежали в коттедж. Виктор запер дверь коттеджа и, поддерживая Генриха, почти втащил его на второй этаж, в комнату, где были остальные.

— Ранен? — в один голос спросили Шейла и профессор.

— Бронежилет спас. Но ему надо оклематься немного. Даниль, к окну. Шейла, помоги мне.

Виктор и Шейла помогли фон Мюллеру снять бронежилет и уложили его на кровать. Он, охая, пошевелился немного, устраиваясь поудобнее.

— Как будто колотушкой избили, — пожаловался он. — Всё рёбра болят.

— Ничего, ничего, — сказал Виктор. — Это всё пустяки по сравнению с тем, что было бы без бронежилета. До свадьбы заживёт.

— До какой свадьбы, Виктор, что вы чепуху мелете, — устало сказал фон Мюллер.

Виктор засмеялся.

— Шучу, шучу, ну, скажем так, до ближайшего Апокалипсиса заживёт.

Шейла достала пакетики с растворимым апельсиновым соком от сухпайка, фляжку с родниковой водой и сделала всем апельсиновый напиток, благо здесь же в комнате обнаружился буфет с посудой и бокалами.

— Ты, наверное, есть хочешь? — спросила она у Даниля. Мальчишка у окна кивнул.

— Иди, Даниль, покушай, — сказал Виктор. — Я постою вместо тебя.

Шейла достала пакет с куриными сосисками и овощами, вскрыла его, выложила всё это на тарелку. Мальчишка помолился своему Аллаху, сел на краешек софы, стоящий напротив кровати, где лежал фон Мюллер, и с аппетитом набросился на еду. Виктор, фон Мюллер и профессор от еды отказались. Выпили только апельсиновый сок.

— Передохнём немного, пока Генрих оклемается, — сказал Виктор, глядя на улицу, освещённую заревом догорающих машин. С другой стороны окна стоял профессор и тоже смотрел на улицу. — Ну, а ты пока расскажи нам, Даниль, что это такое, суфизм. И кто такие суфии?

— «Ля иляха илляЛлах» — «Нет бога, кроме Бога», — сказал Даниль. — Мой суфийский учитель говорил, что сердце — это божественный храм. С каждым повтором «Ля иляха» вы очищаете храм снаружи, уничтожая грязь и идолов мирских привязанностей и делая его более пристойным для присутствия Бога. А с каждым повтором «илляЛлах» вы освящаете свой храм внутри, в сердце. Повторение этой фразы связывает нас с божественной искрой внутри нас самих, с божественной душой, которая всегда была и всегда будет соединена с Богом.

— Профессор, вы слышите?

— Да, да, — сказал профессор, — очень интересно, Даниль, продолжай.

— Суфизм учит, — продолжал Даниль, — что мироздание состоит из 7 «сфер существования». Тончайшая пространственная сфера, которую суфии называют Зат, является Обителью Бога-Творца. Творец и всё многообразие Его Творения — Сифат — образуют Абсолют. Творец пронизывает всё Творение своей Любовью. Организм человека, будучи сходен по своему строению с многомерным строением Абсолюта, может раскрыть в себе более тонкие «виды бытия». Это осуществляется через процесс самопознания и самосовершенствования. Только через постижение своей истинной сущности человек может достичь непосредственного восприятия Бога и обретения единства с Ним. Один из хадисов Сунны гласит: «Кто познáет себя — тот познáет Бога». На последних ступенях такого постижения индивидуальное человеческое сознание сливается с Божественным Сознанием. Эта конечная цель в суфизме, высшее состояние сознания, которое называет Баки-би-Аллах, что означает Вечность в Боге.

— Это конечная цель в буддизме и индуизме тоже, — сказал профессор.

— Даниль! — закричала Шейла. — Да ты прирождённый проповедник!

— Да, Даниль, не ожидал! — с улыбкой сказал Виктор.

— А я и собирался стать суфийским проповедником, — сказал, улыбаясь, Даниль. — В основе суфизма лежит любовь — махабба, хубб, — продолжал он. — Мы, суфии, даже говорим о своём учении как о «гимне Божественной Любви» и называем его тасса-вури — «любовь-видение». Любовь рассматривается в суфизме как сила, которая ведёт к постоянному усилению ощущения погружения в Бога. Этот процесс приводит к постижению того, что в мире нет ничего, кроме Бога, который является одновременно и Любящим, и Любимым. «Ишк Аллах, Мабут Аллах» — «Бог есть Любящий и Возлюбленный». Истинно любящий суфий постепенно погружается, тонет и растворяется в Творце — в своём Возлюбленном. Восприятие Бога как Возлюбленного исходит из прямого, непосредственного опыта. Когда человек проходит определённое расстояние по Пути Любви, Бог начинает гораздо более активно помогать ищущему, привлекая его к Своей Обители. И тогда человек начинает всё ярче ощущать ответную Божественную Любовь.

Мы, суфии, развиваем сердечную любовь ко всему самому прекрасному и гармоничному в мире, активную, жертвенную любовь-служение людям, а потом мы расширяем нашу любовь на все проявления мира без различий: «Если ты делаешь различия между вещами, приходящими от Бога, — ты не человек духовного Пути. Если ты думаешь, что алмаз возвеличит тебя, а простой камень унизит, — то Бог не с тобой» — говорят суфии.

А затем эту любовь ко всему Творению суфий направляет на Творца — и тогда человек начинает видеть, как говорит наш великий поэт-суфий Джалалутдин Руми, что «Возлюбленный пребывает во всём».

— Потрясающе, — сказал профессор. — Вот уж никак не ожидал услышать в этом аду проповедь Божественной Любви и откуда? Пришедшую к нам из лагеря сарацинов.

— Скорее уж, сбежавшую к нам из лагеря сарацинов, — засмеялся Виктор.

— А ведь это почти идентично тому, что говорит о Божественной Любви индийская Бхагават-Гита и наш Новый Завет, — заметил профессор. — Те же основные вехи, те же акценты. Истинная любовь в лучших духовных школах индуизма, буддизма, христианства, рассматривается как единственная сила, способная привести человека к Богу.

— Даниль, а вот я тебе задам непростой вопрос, — сказал Виктор. — Суфизм ведь зародился в лоне ислама. И вы также почитаете пророка Магомета. А как суфии относятся к джихаду? Ведь вот эти сарацины, которые подняли сейчас мятеж по всему миру, творят немыслимые жестокости, и хотят установить мировой халифате, они тоже кричат, что ведут священный джихад и тоже проповедуют ислам и почитают Магомета.

— Эти шайтаны, убившие мою мать и моего отца, не имеют ничего общего с истинным Исламом и тем более с суфизмом. Иблис, или по-вашему Люцифер, предводитель шайтанов, захватывает тёмное человеческое сознание и тогда оно способно исказить самые высокие истины. Вспомните, сколько злодеяний творилось с именем вашего Христа на устах. Инквизиция, крестовые походы, ужасные сожжения еретиков и женщин на кострах, которых считали ведьмами. Коран часто употребляет слово джихад, подразумевая военные действия на пути Бога. Но когда был написан Коран? В седьмом веке нашей эры. В те тёмные времена все вели войны друг с другом, и все отстаивали свою веру с оружием в руках. И католики, и православные, и мусульмане. Но ни в коем случаем нельзя понимать джихад, как агрессивное навязывание своей веры окружающим. Нельзя ставить человека перед выбором: или ты принимаешь мою веру или смерть. Так поступают только шайтаны. Именно так они поступили с моими родителями.

Когда пророк Магомет, да будет благословенно в веках его имя, вернулся в Медину после битвы при Бадре, он сказал: «Теперь мы приступаем к большому джихаду!». Воины были крайне изнурены в этой битвы и не могли даже представить себе участие в ещё одной битве, а Пророк продолжил: «Большой джихад — это борьба с тем, что находится в наших душах».

Для суфия, джихад — это прежде всего внутренний джихад, внутренняя борьба, усилия по самосовершенствованию. Внутренний джихад — это борьба против нашего нафса — нашего чувства «самости», или же «эго». Нафс, по своей сути, является тем, что позволяет нам ощущать чувство своей индивидуальности, что и не позволяет нам приблизиться к Богу.

Наш великий поэт и суфий Джалалутдин Руми писал, что большинство людей не могут познать Бога в том, что окружает их, потому что они ощущают мир в его разнообразии, в то время как он — един. Разбитое зеркало даёт тысячу отражений одного единственного предмета. На этой ступени наша внутренняя природа делается цельной и мы можем познать Единство Бога через все, что есть вокруг нас. Я прошу Аллаха, великого и милосердного, помочь нам в нашей битве с Иблисом и его шайтанами. Ну вот, я закончил.

Даниль замолчал.

— Ну что же, Даниль, спасибо тебе за твою прекрасную, вдохновенную проповедь, — сказал Виктор. — Но нам пора двигаться дальше. Даниль, сейчас мы направляемся в одно место освобождать наших друзей. Ты становишься полноправным бойцом нашего отделения. Я теперь твой командир, так что слушай мои команды. Всё понятно?

— Понятно, я готов! — сказал Даниль.

— Отлично. Генрих, как ты? Можешь двигаться?

— Уже лучше!

— Хорошо. Итак, друзья, сейчас я попытаюсь пробраться внутрь этого БТР и завести его. Когда вы услышите, что машина завелась, подождите немного, скажем секунд тридцать. Если всё будет тихо, спускайтесь и залезайте в БТР. Я предварительно открою боковой люк. Вообще, чтоб вы знали, там два боковых двухстворчатых и 4 верхних люка. Над местом водителя и командира, впереди, и на корпусе, для солдат. Вы увидите. Если придётся вдруг срочно покидать машину. Всё понятно?

Все кивнули.

— Осторожнее, милый, — сказала ему Шейла.

— Всё будет хорошо, — сказал Виктор, целуя её. — Ну что же, по местам. Профессор и Даниль встаньте у окна здесь. Шейла и Генрих, вы спускайтесь вниз на первый этаж и займите позиции у окон на первом этаже. Затем, если всё будет в порядке, дождитесь профессора и Даниля внизу. Потом по одному, по очереди бегите к БТР. Повторяю, не всей толпой сразу, по одному, с интервалом в несколько секунд. Всё понятно?

Все кивнули. Профессор и Даниль заняли позиции у окна комнаты.

— Генрих, анекдот, специально для тебя, — сказал Виктор. — Для поднятия боевого духа. «Фон Штирлиц выбил ногой дверь, и на цыпочках подкрался к читающему газету фон Мюллеpу».

— Дурак, подумал фон Мюллер, убирая глаза с затылка и снова сводя их у переносицы, — отозвался фон Мюллер.

Все захохотали.

— Генрих, я не знал, что у этого анекдота есть продолжение!

— Моя импровизация, — сказал Генрих.

— Талантливо, друг мой, талантливо!

Виктор спустился на первый этаж. Здесь он выключил фонарик и осторожно приоткрыл дверь коттеджа. Всё было тихо. Затем он пригнулся и, держа автомат наготове, через лужайку перед коттеджем бросился к БТР. На улице всё ещё догорали легковые машины. Видимость была хорошая. Подбежав к БТР, Виктор присел и, прижавшись к колесу спиной, переждал некоторое время. Отсюда ему хорошо был виден коттедж, где была вся их группа. Окно на втором этаже было тёмное, но он знал, что они его видят, и ждут. Потом он открыл боковую дверцу и, включив фонарик, юркнул внутрь. Внутри БТР было пусто. Он пробрался на место механика-водителя и осмотрелся. Так, ладно. Нажимаем вот эти кнопочки. Двигатель хрюкнул и заурчал. Отлично. Бак почти полный. Главное, машина в исправности. Через несколько секунд послышался топот и в машину влезла Шейла, затем, с интервалом в несколько секунд, Даниль, профессор и фон Мюллер. Фон Мюллер захлопнул за собой дверцу. Виктор, включил свет внутри, и повернулся к остальным.

— Так, профессор, Шейла, Даниль, вы занимаете места у бойниц, это такие дырочки напротив ваших сидений, там же есть и смотровые щели. Хотя сейчас всё равно ни черта не видно. Генрих, а ты иди сюда и садись вот в это подвесное кресло.

Мюллер кое-как протиснулся на стульчик наводчика под вращающейся на 360 градусов башне.

— Сидеть не очень удобно, — сказал Виктор, — не разогнёшься, и ноги не протянешь, зато управление довольно простое. Берёшь в руки «чебурашку», так называют пульт управления боевым модулем. Видишь, он похожий на джойстик видеоприставки. В компьютерные игры играл в детстве? Здесь всё просто: куда наклонил его, туда повернулась башня или поднялась пушка. Нажал на эту кнопку — открыл огонь из пушки, а вот на эту, из пулемёта. Прямо как в фильмах «Звёздные войны»! Стабилизатор позволяет точно стрелять на ходу, а прицел, куда ты сейчас смотришь, позволяет стрелять и днём и ночью. При желании даже атаку сверху можно отразить — угол подъёма пушки позволяет стрелять по верхним этажам зданий и даже по вертолётам. Это может нам здорово пригодиться в МЕРСе. Легко менять темп стрельбы и тип боеприпаса, так как питание идёт одновременно от двух лент. Всё понятно.

— Понятно, — ответил Генрих.

— Ну дерзай, мастер-джедай, Люк Скайуокер. Да прибудет с тобой Сила. Концентрируйся на моменте. Чувствуй, а не думай. Используй свои инстинкты.

— И тут Остапа понесло, — отозвался Генрих. — Идите уже, штандартенфюрер, займитесь своим делом.

Виктор захохотал.

— Ну что же, с Богом, как говориться, — сказал он, вернувшись на место водителя, и заводя БТР. — Генрих, как видимость в прицел?

— Отлично вижу, почти как днём. Причём с хорошим увеличением.

— Готовы, гвардейцы? — крикнул он назад, в салон.

— Готовы, — отозвались «гвардейцы».

Виктор включил фары и уже через несколько минут они осторожно катили по улице. Виктор с удовольствием вращал рулевое колесо, выжимал довольно тугие педали газа и сцепления, переключал передачи, чувствуя мощь этой машины. Только вот коробка здесь передач перевёрнутая. Где обычно первая передача, здесь расположена задняя. А первая включается — рычаг до упора влево и на себя. Вторая — чуть дальше справа, а третья — впереди напротив… В принципе ощущения как от большого грузовика, но плавность хода изумительная. Не едет, а прямо летит над землёй. Только вот видимость через небольшие лобовые окошечки довольно хреновая, и что сзади происходит, тоже ни хрена не видно. Недоработка. Ну, да ладно, главное едем. И едем на хорошей скорости.

Вскоре он увидели стоящих на дороге сарацинов. Те смотрели в их сторону, но стояли спокойно, почему-то не стреляли. И тогда Виктор понял: они думают, что это свои едут на захваченном у ооновцев БТР.

— Генрих не стрелять, не открывать огонь! — закричал он. — Они думают, что это свои едут. Даниль, высунься немного из верхнего люка, когда будем проезжать и крикни им «Аллах Акбар».

— Понял, — сказал Даниль.

Когда БТР поравнялся с сарацинами, Даниль высунулся из открытого люка и заорал: «Аллах Акбар!»

— Аллах Акбар! — заорали в ответ эти идиоты и они спокойно проехали дальше. Военная хитрость, а как приятно! Через несколько минут они уже выехали на внутреннюю кольцевую дорогу. По дороге носились туда сюда сарацины на захваченной у ооновцев грузовиках, БМП и БТР, стреляли в воздух, орали «аллах акбар». И это им тоже было на руку. Здесь Даниль уже наполовину высунулся из БТР, стал размахивать автоматом и орать: «Аллах Акбар»! Их БТР тут же затерялся в этой вакханалии и на них никто не обратил никакого внимания. Удивительно, чудеса, подумал Виктор, почти доехали до МЕРСа без единого выстрела. Затем они повернули с внутренней кольцевой дороги направо, на улицу, которая уже была знакома Виктору. Он проходил здесь позавчера. Они проехали квартал и оказались прямо на выезде на площадь перед зданием МЕРСа. Виктор остановил машину. Так, здание освещено, видимо генераторы работают. На воротах сарацины, охрана. Ворота закрыты.

— Генрих, видимость в прицел хорошая?

— Да, — отозвался Генрих. — Вижу сарацинов у ворот. Также во дворе несколько человек и на входе, в здании.

— Так, значит план таков. Я сейчас на полной скорости выношу ворота. Ты, Генрих, как только я тронусь, сразу же открываешь огонь по охране из пулемёта. Когда я выбью ворота, продолжай вести огонь по нижнему этажу, по фойе, я думаю, сотрудников там уже не осталось, там тоже, скорее всего, сидят сарацины. Профессор, Шейла, Даниль, смотрите в щели. Стреляйте, если увидите сарацинов. Но не стреляйте по 4 этажу. Там «бегуны». Короче, по обстоятельствам, палите туда, где заметите огневые точки. А пока сидите тихо и крепче держитесь. Ну, с Богом!

Виктор завёл мотор, и рванул с места. Генрих тут же открыл огонь из пулемёта. Виктор мчал машину к воротам и видел как трассирующие пулемётные очереди, прошили тела охранников и разворотили их будку. В это время раздался удар. БТР выбил ворота и влетел во двор МЕРСа. Виктор развернул машину к входу здания и резко затормозил. Он увидел как из фойе выскакивают застигнутые врасплох орущие сарацины и тут же падают как снопы, попадая под кинжальный огонь пулемёта Генриха.

— Генрих, — крикнул Виктор, — засади им туда несколько осколочно-трассирующих из пушки.

Протараторила пушка. В фойе раздались взрывы, выскочило ещё несколько сарацинов с гранатомётами и тут же рухнули, сражённые пулемётным огнём. В это время в лобовое стекло, Виктор увидел как на втором этаже из окна высовывает трубка гранатомёта.

— Генрих, — крикнул он, — второй этаж, гранатомёт!

Слава богу, Генрих услышал и увидел, и тут же перевёл огонь в это окно. Виктор видел, как сарацина очередью отбросило от окна, а его гранатомёт полетел вниз. В это время по броне БТР забарабанили пули, но откуда вёлся огонь Виктор не видел. Но видели Шейла, профессор и Даниль. Они начали стрелять из автоматов. Скоро всё прекратилось. Наступила тишина. Виктор подогнал БТР к самому входу фойе.

— Так, у нас мало времени, — сказал Виктор, — скоро здесь будет вся армия этой «саранчи». Генрих ты остаёшься здесь. Держи оборону. Главное внимание на ворота. Оттуда нас могут атаковать в любую минуту. Профессор, Шейла, Даниль, мы выходим из машины, бежим в фойе. В фойе, действуем по обстоятельствам. Оружие к бою. Держитесь за мной.

Виктор выскочил из БТР. За ним последовали Шейла и Профессор и Даниль. Они вбежали в фойе. Виктор внимательно осмотрелся. Внутри было всё разворочено, повсюду валялись трупы сарацинов. Шейла вдруг выстрелила несколько раз куда-то влево. «Ещё живой был, гад, целился из автомата». Ах, какая женщина, подумал Виктор, какая женщина! Это вам не рюшечки-подушечки, ниточки, иголочки. Амазонка на тропе войны! Хотя это у индейцев была «тропа войны», у амазонок это, наверное по-другому называлось, но суть от этого не меняется. Позади несколько раз выстрелили профессор и Даниль. Тоже наткнулись на раненых. Лифт был повреждён. На 4 этаж они поднялись по лестнице, без приключений, держа автоматы наизготове. Первым Виктор, за ним профессор, Шейла, и замыкал шествие Даниль, прикрывая тыл. Перед выходом в коридор четвёртого этажа, Виктор сделал знак всем оставаться на лестнице, а сам надел на дуло автомата каску и осторожно высунул в коридор. В ответ раздались автоматные очереди. Каска слетела с дула и укатилась в коридор. Виктор отпрянул от двери и сбежал на несколько ступенек вниз по лестнице.

— Так, — сказал Виктор, — там засели сарацины. Сколько их, неизвестно. Скорее всего, они стреляют из помещения, где лежат «бегуны». Шейла, какая это дверь, если считать отсюда, от двери в коридор?

— Третья, справа.

— Так, гранаты мы здесь применять не можем, чтобы не ранить «бегунов» случайно. Шейла, что находится наверху, на пятом этаже, над комнатой с «бегунами»?

— Там офисы, кабинет нашего шефа.

— Даниль, ты остаёшься здесь. Держи оборону, а мы идём на пятый этаж.

Виктор, Шейла и профессор поднялись на пятый этаж. Виктор взял каску у профессора, снова повесил на дуло и высунул в коридор пятого этажа. Коридор молчал. Тогда он осторожно высунулся сам. В коридоре было пусто. Он сделал знак Шейле и профессору, и через несколько секунд, выбив дверь, они уже были в кабинете шефа.

Они подошли к окну и Виктор открыл его. Внизу пока всё было тихо. Стоял БТР, с пушкой и пулемётом, повёрнутыми в сторону выбитых ворот, на городом полыхали зарева пожарищ, слышались выстрелы. Был ранний-ранний серый рассвет. А над Зоной сиял голубой свет. Виктор чувствовал, что надо спешить. Времени у них немного. Сарацины скоро будут здесь. Он достал из рюкзака сумку с альпинистским набором, быстро напялил на себя обвязку, прицепил к ней альпинистский карабин. К концу верёвки привязал другой карабин и защёлкнул его на трубе радиатора под окном, предварительно подёргав радиатор рукой. Вроде бы вмурован надёжно. Затем пропустил верёвку через «восьмёрку3», сделал три опорные точки и прицепил «восьмёрку» к карабину обвязки.

— Так, Шейла, профессор держите под прицелом улицу, если увидите сарацинов стреляйте. Но, ради бога, не высовывайтесь лишний раз.

— Виктор… — сказала Шейла, обнимая его, в её глаза был страх за него.

— Ничего, ничего, всё будет в порядке.

— Виктор, будьте осторожнее, — сказал профессор.

— Ладно, профессор. Знаете анекдот про Штирлица. Как раз к случаю. Штирлиц выпал из окна с двенадцатого этажа. Летит и думает: «Ведь всё равно умирать. Почему бы не поучиться летать, пока есть время». И запорхал, и запорхал! А внизу стоит Мюллер и думает: «Парит наш орёл!»

Все расхохотались, несмотря на серьёзность ситуации. Шейла снова бросилась ему на шею, смеясь и плача одновременно, целуя и шепча: «Люблю, люблю, милый».

— Кстати у нас внизу, в БТР тоже сидит Мюллер, заметьте. Правда, фон Мюллер. Символично, не правда ли? Анекдоты сбываются иногда, — сказал Виктор, целуя Шейлу и осторожно высвобождаясь. — Ну ладно, я пошёл. С богом.

Виктор снял автомат с предохранителя, поставил на стрельбу очередями, и повесил себе на шею, затем глянул вниз в открытое окно. Вроде бы никого, пока тихо. Он обмотал верёвку вокруг ладони левой руки и встал на подоконник. Развернувшись спиной к улице и упёршись ногами в стену, он стал осторожно спускаться, левой рукой вытравливая верёвку через «восьмёрку», а в правой руке держа автомат. Он добрался до верхнего края окна четвёртого этажа, где находились «бегуны» и где сейчас засели сарацины. Сделал нахлёст на «восьмёрке» и зафиксировал себя на стене. Глянул вниз на окно. Так, окно тонированное, это значит, я их не вижу, а сарацины меня могут видеть с той стороны, думал Виктор, хотя скорее всего, они следят сейчас за коридором, значит действовать надо быстро. Они должны находится у двери слева от меня. Значит очередь в окно, влево. Господи, только бы не задеть никого из «бегунов»! Виктор взял автомат в правую руку, сделал два глубоких вздоха и, вытравив верёвку, резко скользнул вниз. Он оказался прямо напротив окна, и сразу же открыл огонь из автомата, направив дуло влево. Брызнули и осыпались оконные стёкла и ему сразу же удалось встать на подоконник. Виктор увидел перед собой большую комнату с прозрачными боксами с правой стороны, в которых лежали «бегуны», и распахнутую дверь у которой лежали два сарацина. Он тут же отцепился и соскочил внутрь. Чёрт, попал! Каким-то чудом, вслепую, попал! И буквально через пару секунд в коридоре снова послышались автоматные очереди. Это, наверное, Даниль встретил остальных, на входе. Счастлив наш бог! Он подбежал к лежащими у входа сарацинам. Произвёл два контрольных выстрела одиночными. На всякий случай. Не пульс же у них щупать. Тут нам сюрпризы не нужны. Всё должно быть наверняка.

— Даниль, живой? — крикнул он, осторожно выглядывая в коридор. На выходе из коридора лежали ещё двое сарацинов.

— Живой! — отозвался Даниль, выходя в коридор и махнув Виктору рукой.

— Всё в порядке. Беги на пятый этаж, и приведи сюда Шейлу и профессора.

Даниль повернулся и скрылся на лестничной площадке. Виктор быстро сбросил с себя обвязку, повернулся и теперь уже внимательно осмотрел помещение, где находились «бегуны». Внутри было довольно прохладно, работали кондиционеры. Четыре прозрачных бокса, в которых лежали «бегуны», были подключённые к какой-то аппаратуре. Виктор подошёл к одному из них и увидел Нику. Она лежала с закрытыми глазами, в светлом-сером трико и в маечке такого же цвета. Волосы ей коротко остригли. Он улыбнулся. Девочка, солнышко, ну вот, я и нашёл тебя, подумал он. В это время в помещении появились Шейла, профессор и Даниль.

— А здесь прохладно, — сказал профессор, входя. — Кондиционеры работают.

— В этом помещении всё время поддерживались постоянная температура и давление, — сказала Шейла.

Даниль с удивлением взирал на прозрачные боксы.

— Это наши друзья, Даниль, — сказал Виктор. — Я говорил тебе. Мы пришли сюда, чтобы освободить их.

— Хорошо, — сказал Даниль. — Я очень рад, что мне тоже посчастливилось участвовать в их освобождении.

Шейла осмотрела боксы и показания приборов.

— Так, — сказала она, — вот этот показатель на красной черте. Это уровень содержания в их крови препаратов, которыми их накачивают. Но для нас это хорошо. Это значит, что они почти чисты.

— И что теперь?

— Теперь их надо разбудить, — сказала Шейла.

— Сначала Нику, если можно, — сказал Виктор.

Шейла пощёлкала тумблерами и кнопочками, бокс наполнился какой-то дымкой, потом верхняя крышка плавно ушла куда-то вбок и внутрь. Ника вздохнула и открыла глаза. И увидела Виктора.

— Виктор!! Я знала, знала, что вы придёте за мной, — прошептала она, поднимаясь и обнимая его.

— Ну, я же обещал доставить тебя в Зону, — сказал он, обнимая девочку. — Правда, для этого пришлось немножко повоевать.

Он поднял её на руки и поставил на пол.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Более или менее! — сказала Ника.

И вдруг, подпрыгнув, она повисла в воздухе.

— Ой, я снова могу летать, — закричала она и рассмеялась.

— Так вот, как ты это делаешь! — смеясь, сказал Виктор, держа её за руки, в то время как она висела перед ним в воздухе. — А я тебе тогда не поверил, дурак!

Ника мягко опустилась на землю.

Шейла разбудила остальных «бегунов». Они встали из своих боксов, и с удивлением смотрели на присутствующих. Одеты они все были так же как и Ника, в светло-серые трико и майки.

— Ну что же, друзья. Давайте знакомиться. Я Виктор, это вот профессор, Евгений Вершинин, это Даниль, Шейлу вы ужезнаете. Буду краток, так как времени у нас очень мало. Мы пришли за вами. Город захвачен сарацинами. Они подняли мятеж сейчас по всему миру, везде сейчас идёт война и в любую секунду, она может превратиться в ядерную. Мы с вами уходим сейчас в Зону. До Стены отсюда метров пятьсот. Но эти пятьсот метров захвачены сарацинами. Видимо, придётся прорываться. У нас есть БТР. Сейчас мы все спускаемся вниз, садимся в него, и на всех парах летим к Стене, а там уж как Бог на душу положит…

— Спасибо вам за наше освобождение, Виктор, но, право же, всего этого не нужно…, — начала говорить один из «бегунов», седой мужчина, Леонид, вспомнил его имя Виктор.

Договорить он не успел, так как внизу раздались автоматные очереди и зарокотала пушка БТР.

— Оставайтесь на своих местах, — крикнул Виктор, а сам подбежал к окну и осторожно глянул вниз. Да, стрелял Генрих, а в ворота въезжал танк. Белый, с буквами UN. Мать вашу растак, сарацины захватили танк у ооновцев! Ну зачем, зачем, скажите на милость, ооновцам тут был нужен танк, в этом городе, дармоедам? Девочек по ресторанам только лапать научились, а как серьёзная заварушка, так тут же побежали все и технику побросали. Генрих стрелял из пушки бронебойно-трассирующими в одно место по танку, надеясь, видимо, пробить броню. Но потом, у него кончились снаряды. Виктор видел, как он выскочил через боковую дверцу с автоматом из БТР и бросился куда-то в бок. И в это время танк рявкнул и выплюнул снаряд. Снаряд попал в БТР с расстояния может быть метров семидесяти. Эффект был ужасающий. Башню с пулемётом и с пушкой буквально срезало с БТР и она влетела в фойе. Здание содрогнулось как во время землетрясения, из окон посыпались разбитые стёкла. Двор заволокло пылью и дымом. Генриха Виктор больше не видел. Танк въехал во двор и за ним побежали сарацины, стреляя на бегу по окнам. На их этаже засвистели пули.

— Ложись! — закричал Виктор, рухнув на пол.

Профессор, Шейла и Даниль, тут же упали на пол. Но «бегуны» спокойно стояли, словно ничего не происходило. От потолка рикошетом отлетали пули. Некоторые из них попадали в боксы, где только что лежали «бегуны». Затем «бегуны» быстро построились в некое подобие каре. Мужчины, Максим и Леонид, встали впереди, на некотором расстоянии друг от друга, а Варвара с Никой на некотором расстоянии сзади, выстроив, таким образом, правильный прямоугольник и Ника крикнула: «Виктор, идите все к нам, не бойтесь, вставайте между нами». Виктор ничего не понимал. «Бегуны» всей группой двинулись к выходу из помещения.

— Куда! — закричал Виктор. — Там же сарацины!

«Бегуны» остановились и молодой мужчина, Максим, спокойно повернулся к Виктору и снова повторил.

— Вставайте между нами. Всё будет в порядке.

Виктор, Шейла, профессор и Даниль, всё ещё ничего не понимая, пригибаясь, подбежали к «бегунам», и вошли в пространство между ними.

Они все вместе вышли из лаборатории и увидели как в коридор вбежали несколько сарацинов с автоматами и тут же открыли огонь по их странной процессии.

— Ложись, — снова заорал Виктор. Тело просто отказывалось стоять в такой ситуации.

Шейла, профессор, Даниль снова упали на пол, а он сам упал так, чтобы хоть как-то прикрыть их своим телом. Но «бегуны» остановились и продолжали стоять, и Виктор закрыл глаза от ужаса, от того, что сейчас должно произойти. Но ничего страшного не случилось. Вдруг стало тихо. Виктор открыл глаза, поднял голову и открыл рот от изумления. Он глянул на Шейлу, профессора и Даниля, лежащих рядом. Вид у тех тоже выражал крайнюю степень изумления. Потом все они медленно встали.

Вокруг разворачивалось словно замедленное немое кино. Бежали им навстречу по коридору, стреляя сарацины, но вокруг них был словно невидимый защитный кокон. Пули рикошетили от этого невидимого кокона и попадали в самих сарацинов. И вот уже один из них упал, сражённый собственными пулями, потом другой. Изумлённые, они перестали стрелять и начали лапать этот кокон снаружи, но без всякого результата. «Бегуны» и наши герои спокойно прошли сквозь толпу ошарашенных сарацинов, мягко раздвигая их, и начали спускаться по лестнице в фойе. Не менее изумлённые, чем сарацины, Виктор, Шейла, профессор и Даниль шли между ними, и чувствовали себя теперь как у Христа за пазухой.

Фойе внизу превратилось в руины. Справа в стене зияла огромная дыра. Видимо туда вылетела башня от БТР. И вдруг они увидели Генриха. Он лежал неподвижно на полу, заваленном мусором, у одной из сохранившихся колонн, неловко вывернув назад руку. Рядом валялся автомат. Он, видимо, отстреливался до конца, ожидая их, пока сюда не ворвались сарацины… И вдруг они с ужасом увидели, как из его головы, толчком хлынула струя крови. Конец, подумал Виктор.

— Это наш товарищ, — сказал Виктор сразу севшим голосом «бегунам». — Мы должны забрать его. Он погиб, но мы всё равно должны забрать его в Зону. Мы не имеем права оставлять его здесь. Вы понимаете.

«Бегуны» кивнули.

Они всей группой приблизились к Генриху. Варвара склонился над Генрихом и проделала несколько пассов над его головой. Виктор и остальные с удивлением увидели, как из раны вышла пуля. Варвара взяла её и показал им. Затем проделала ещё несколько пассов, рана прямо на глаза затянулась и Генрих открыла глаза. «Всемогущие, всемогущие!» — подумал Виктор.

— А я думал, что уже умер. Спасибо вам, — сказал Генрих Варваре.

— Не за что, — улыбнулась «бегунья». — Идти сможете?

— Да, — сказал Генрих.

— Тогда идите в круг к своим товарищам.

И Генрих упал в радостные объятия Виктора, профессора, Шейлы и Даниля. Что-то в нём неуловимо изменилось после этой смерти и неожиданного воскрешения. Как будто и лицо стало светлее, и улыбка появилась какая-то детская, мягкая. Исчез стальной и циничный ницшеанец фон Мюллер, начальник полиции и полковник службы безопасности.

— Генрих, а я думал тебе каюк, дружище! — кричал Виктор, крепко обнимая его и даже приподнимая в воздух от избытка чувств. — Но теперь, похоже, нам уже ничего не грозит. Даже смерть. С этими ребятами, — кивнул он на «бегунов», — мы как у самого Бога в ладошках…

— Генрих, дай я тебя поцелую, — кричала Шейла, смеясь и тоже обнимая и целуя его.

— Я так рад за вас, Генрих, — говорил профессор, теребя его за плечи.

— Слава милостивому Аллаху, — смеялся Даниль.

Они шли сквозь толпы орущих сарацинов, которые с перекошенными от ненависти ртами и лицами, стреляли по ним из автоматов, бросали в них гранаты, но всё тщетно. Пули, осколки от гранат, рикошетом отлетали от кокона и поражали самих сарацинов. Вскоре сарацины осознали, что происходит, и прекратили стрельбу. Наступила изумлённая тишина, и в этой тишине они прошли сквозь эту чёрную армию Зла, не способную больше причинить им никакого вреда. Вот и Стена. И открылось зыбкое отверстие в стене. И Виктор обернулся, чтобы последний раз взглянуть на Старый Мир и вздрогнул.

— Смотрите! — крикнул он.

Все обернулись. И Шейла вскрикнула и зажала ладонями рот. Они увидели как над городом, заслонив собой полнеба и сметая всё на своём пути, поднимается чудовищная серая волна и стремительно приближается к ним. В лица им ударил холодный ветер, послышался глухой, нарастающий рокот и их обдало водяной пылью. Стало темно. Стена воды, уходящая на сотни метров ввысь была уже совсем близко. Увидев волну, страшно закричали сарацины, и бросились кто-куда, в рассыпную. Зрелище было завораживающее и ужасающее. Тогда и наши герои, не мешкая, шагнули внутрь отверстия в Стене.

1 нем. На Бога надейся, а сам не плошай

2 нем. Гости

3 Специальное альпинистское устройство, напоминающее цифру 8 для контролирования скорости спуска альпиниста по верёвке. Прим. Автора.

12

Странно, но внутри Зоны всё было по-прежнему. Всё также светило солнце, над ними было голубое небо, и плыли по нему белые флотилии облаков, всё так же убегало вдаль поле, и ветер колыхал его цветы и травы. Они обернулись. Волна была уже совсем рядом. Разлетелась вдребезги Стена, и Волна ударилась о невидимую, прозрачную стену огромного купола, под защитой которого они находились. Они видели как об эту невидимую стену бьются в немыслимом, чудовищном водовороте обломки зданий, машины, люди… Но волна не накрыла купол. Поле, где они стояли, словно поднялось вместе с ними и вскоре, за прозрачной стеной была видна лишь простирающаяся до самого горизонта поверхность океана, всё ещё бурлящего, усыпанного на много километров обломками человеческой цивилизации. Город полностью скрылся под водой. А они всё стояли, потрясённые, и смотрели на последние мгновения погибающего Старого Мира, который исчезал теперь навсегда.

— Ну, вот и всё, — сказал Виктор, взглянув на потрясённых Шейлу и Нику. Шейла прижалась к нему с одной стороны, а Ника держала его за руку с другой.

— Да, — сказал профессор, — Старый Мир кончился. А нам пора в Новый Мир.

— Аллах нанёс свой удар и сокрушил Иблиса и силы зла, — сказал Даниль.

Они увидели, что другие «бегуны» уже ушли вперёд к Кратеру. А в поле, неподалёку от них, сидел Генрих, Генрих фон Мюллер, бывший начальник полиции, а теперь их брат, идущий вместе с ними в Новый Мир. Он сидел с закрытыми глазами и с блаженной улыбкой Будды на лице, а по его лицу бежали счастливые слёзы. Он, пройдя через смерть и очистительный подвиг, воистину, заслужил свой вход в Новый Мир.

Генрих встал и подошёл к ним. И Виктор обнял его, и Шейлу, и профессора, и Нику, и Даниля. Такого счастья, такого блаженства никто из них не переживал никогда в жизни.

И вдруг они увидели, что по полю, по направлению к ним, галопом несётся белая лошадь, с гордо поднятой, немного запрокинутой головой, с летящей на ветру гривой.

— Смотрите, какая красавица! — воскликнула Шейла. — Как она здесь оказалась?

— А ведь это моя старая знакомая! — сказал Виктор. — Я видел её на дороге, когда ехал сюда.

Лошадь, перешла на рысь, подбежала к ним, остановилась, склонила голову к земле и вдруг сделала изящный реверанс, как делаю цирковые лошади.

Все рассмеялись, а лошадь радостно заржала, словно тоже рассмеялась.

— Да она умница! — воскликнул профессор.

Лошадь подошла совсем близко и ткнулась головой Виктору в плечо. Он положил руку ей на шею. Густая грива волнами струилась по её атласной шее и напоминала свободно распущенные русые девичьи волосы. И глаза у неё были голубые, умные и озорные. И каждый из них погладил и потрепал её по холке.

А потом она подошла к Нике и снова склонила голову и передние ноги, словно приглашая её.

— Ника, садись, — сказал Виктор. — До Кратера отсюда десять километров, путь неблизкий.

— Ура! — закричала Ника. — Всю жизнь об этом мечтала!

Виктор помог счастливой Нике взобралась на лошадь.

— Ну что же, пора, — сказала Виктор.

И тогда они повернулись и пошли к Кратеру вслед за другими «бегунами». Профессор, Генрих и Даниль ушли вперёд, обнявшись как братья и оживлённо о чём-то беседуя и хохоча.

А Виктор не спеша шёл за ними по полевым травам и цветам с двумя любимыми женщинами. Вернее с любимой женщиной и с любимой, неожиданно обретённой дочерью. Шейла держала его за руку, а Ника ехала рядом верхом на грациозно ступающей лошади. И обе что-то радостно щебетали и пели, и хохотали. Он почти ничего не понимал из их щебета, но ему был так хорошо, как никогда в жизни.

Они подошли к краю Кратера и увидели, как прямо в центре Кратера горит, в полуметре над землёй, небольшое овальное Солнце в человеческий рост. Но Солнце это удивительным образом не слепило, а ласкало глаза. И перед ним стоят Генрих, профессор и Даниль. Затем Даниль повернулся к ним, помахал им рукой и исчез внутри этого Солнца. Генрих и профессор тоже повернулись к ним, приглашающе махая им руками. И тоже шагнули внутрь. Тогда Виктор помог Нике слезть с лошади. Они попрощались с ней, обняв её по очереди за шею и белая лошадь заржала, словно тоже прощаясь с ними. Затем они спустились в Кратер. Внизу, уже стоя на дне, они обернулись. Белая лошадь стояла на краю кратера и покачивала головой, словно ободряя их.

Они шли по белому дну, мягко похрустывающему под их ногами, миновали обломки вертолётов и бомб, последнее напоминание о Старом мире, и приблизились к огненному Овалу. Свет Солнца был живой, он струился, играл, он излучал любовь и нежность, он протягивал к ним свои солнечные руки-лучи и ласкал их лица и словно бы пытался обнять их и временами казалось, что, на этом полотнище света вдруг проступал чей-то улыбающийся лик невероятной красоты и тут же исчезал, едва сознание успевало уцепиться за этот текучий образ…

И вдруг стало легко и радостно, словно упало с души тяжкое вековое бремя. И Виктор почувствовала, как по лицу у него бегут слёзы. И увидел, что Шейла и Ника тоже плачут, но это были слёзы радости.

Ибо открылся вдруг перед ними Великий Смысл всей этой прекрасной и ужасной истории. Они вдруг поняли, что Прошлое ушло навсегда, а впереди иная жизнь, жизнь Новая, и прежняя История не повториться уже никогда…

И тогда Виктор легонько тронул Нику за руку. И та повернула к нему счастливое лицо, обняла его, обняла Шейлу и шагнула в Солнце, и свет сомкнулся за ней, не оставив следа.

А затем они с Шейлой взялись за руки, взглянули друг на друга, смеясь, поцеловались, набрали воздух в лёгкие, как перед прыжком в воду, и тоже шагнули в Свет…

Эпилог

Прошло много времени по земному времени.

Катит по всем миру, по всей земле свои волны огромный безбрежный океан.

Исчезли, ушли под воду значительные части материков, а вместе с ними ушла под воду и некогда многочисленная цивилизация людей. Дно океана усыпано обломками этой некогда могучей цивилизации. Лежат на дне Статуя Свободы и башни Кремля, и башня Эйфеля, и плавают морские рыбы и киты над египетскими пирамидами и афинским Акрополем, а в некоторых местах всё дно усеяно смертоносным покорёженным и уже изъеденными морской водой железом, чтобы было предназначено для убиения себя подобных. Ракеты с ядерными боеголовками, могучие авианосцы и атомные подводные лодки, линкоры и эсминцы, танки и самолёты лежат на дне, наполовину засыпанные песком.

Но остались на земле ещё небольшие участки суши, которые не поглотила вода. И обитают на этой суше странные существа. Внешне они выглядят как люди. Но ходят они голые, так как климат стал очень тёплым, обросли тонкой шёрсткой и совершенно лишились разума. Разговаривать они не умеют, только издают нечленораздельные звуки. Они живут простой животной жизнью, собирают корешки и плоды с деревьев, которые в изобилии растут вокруг, и кочуют с места на места в поисках пищи. Иногда между ними возникают драки из-за пищи, или из-за самки. И время от времени им встречаются странные предметы, остатки былой цивилизации: то гаечный ключ, то лопата, то книга, то изъеденный ржавчиной автомобиль или вертолёт. Но они равнодушно отбрасывают эти предметы в сторону или проходят мимо. Они не понимают теперь их назначения. А иногда они заходят в огромные пустые города. Небоскрёбы уже почти полностью покрыла буйная растительность. Лианы и длинные ветви деревьев свисают с этажей до самой земли. Джунгли проросли сквозь потрескавшийся асфальт и в городе хозяйничают птицы, обезьяны и другие животные.

Однажды утром, на берег океана вышла небольшая группа этих дикарей. Самец, самка и двое детёнышей. Неспешно набегала на берег волна. Светило мягкое утреннее солнце. Они брели вдоль кромки воды и собирали устриц. И вдруг странный свет озарил всё вокруг и их глазам открылось поразительное зрелище. Из океана, в том месте, где когда-то раньше была Н-ская область, вдруг поднялся и стал разрастаться вширь и ввысь огромный, прозрачный, подёрнутый огненными всполохами, купол. Он стремительно расширился, охватывая всё большее и большее пространство и вдруг лопнул, и вылетели из-под него сонмы золотисто-оранжевых существ и стремительно разлетелись в разные стороны. Перепуганные дикари на берегу бросились бежать, но через несколько мгновений над ними пронеслись эти удивительные золотисто-оранжевые существа и с дикарями вдруг произошло удивительное превращение. Тела их преобразились. Шерсть мгновенно исчезла. Их взгляд стал осмысленным и разумным. Они остановились и посмотрели друг на друга, — мужчина, женщина, мальчик и девочка, — и рассмеялись. Сама почва, земля вокруг них преобразилась. Она стала светящейся, словно напитанной солнцем, пластичной, податливой. Они увидели, что и их тела стали такими же, лёгкими, светящимися. Они вдруг почувствовали, что им не надо больше искать пищу, сам воздух вокруг них стал питательным. И с каждым вздохом, они ощущали прилив бодрости, силы и радости. И не надо было разговаривать. Они понимали и чувствовали друг друга без слов. И ещё у них появилось удивительное ощущение, что материя теперь подчиняется их сознательной воле. Девочка наклонилась, зачерпнула рукой горсть этой удивительной материи, с улыбкой взглянула на неё и бесформенный комок вдруг превратился у неё в руке в прекрасный лотос. Все рассмеялись. Тогда и мальчик, тоже схватил горсть материи и выпустил его в небо лёгким воздушным шариком.

И вдруг они увидели, что вдали вырастает словно из-под земли город. Там тоже уже творили люди, их соплеменники, бывшие дикари, преображённые этими золотисто-оранжевыми существами. И тогда, им тоже захотелось принять участие, вместе с другими, в его строительстве. И они, взявшись за руки, пошли туда, где на горизонте, становясь все выше и краше с каждой секундой, уже блистал в лучах утреннего солнца великолепный город Нового Мира, где им теперь предстояло жить.

Оглавление

Предисловие

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Эпилог