Заблудившийся [Тати Дадо] (fb2) читать онлайн

Тати Дадо Заблудившийся

Эпилог

(никак не влияет на сюжет, скорее,

создает некий антураж, подготавливая читателя

к восприятию нижеизложенного мира)

Мягкий чмокающий звук по ту сторону стекла поведал мне, что водитель пристыковал свой обменник к окну моей машины. Можно открывать защелку, опускать щиток и продолжить разговор уже напрямую, но легкое шипение остановило меня.

— Нет герметичности. — сказал я в микрофон — Воздух упустим.

— Да ладно! — раздалось в динамике. — Успеем, тем более у меня гайки по пакетам разложены. Я тебе сразу нужные переброшу, а ты мне мелок. И разъедемся. Мне еще в пару мест успеть надо.

То, что торговец следит за товаром и фасует его, меня с одной стороны устраивало, а с другой напрягало. Значит, торгует давно, с удовольствием, свою выгоду не упустит, скидку не сделает, но и барахла в салон не накидает. В то же время неисправность обменного рукава — это как-то несерьезно для опытного торговца. Хоть бы скотчем перемотал. Наверняка этого вечно нужного материала у него полбудки.

— Ладно, давай быстро. — сказал я, помешкав. — Гайки «четвертые цинк» — десяток, «шестые» и «двенадцатые» — по 4 штуки, пару болтов «шесть на сорок». И липучки моток. Набирай пока, как готов будешь — бибикни.

— Деловой разговор! И ты время не теряй. Два круга за все.

Через пару минут снаружи раздался звук клаксона, приглушенный плотной атмосферой. Я повернул барашек и сдвинул лючок в сторону. Воздух с шумом устремился в машину торгаша. Значит, давление в его салоне ниже. Хорошо, не будет пахнуть у меня чужой жизнью. Не люблю незнакомых запахов. Да и отрава не успеет проникнуть. Сквозь отверстие я увидел подсвеченное тусклым желтым светом лицо, прикрытое легкой медицинской маской и плавательными очками. Глаза бережет. После попадания отравы на слизистую глаза пару дней не разлепишь по утрам. Гноятся, болят, а если подольше в тумане подержать, то и ослепнуть можно.

— Лови! — мне на колени полетели маленькие прозрачные квадратики, звякнувшие при ударе, и следом — увесистый моток скотча. Я следом тут же перекинул через окошко сверток с «мелом». Тянуть с ответом не следует. Торговцы обязаны первыми передавать свой товар покупателю — это негласное правило, и большинство продаванов его придерживается, чтобы клиентов не растерять. Но если покупатель замешкается с оплатой, его могут посчитать вором. А с ворами у торгашей разговор всегда одинаковый: выстрелят в стекло и — привет, отрава. Пока фильтры нацепишь, наглотаешься тумана, потом рвет целый день и голова болит. Да еще стекло на замену ищи. Без машины сейчас вообще никуда, заводское стекло нереальных денег стоит, а из квартирных рам вырезать — то еще удовольствие, вдобавок небезопасное.

Я проверил содержимое: пара гаек были ржавые и с слегка сбитыми гранями, видно, что их скручивали с какой-то техники. Но попались и совершенно новые, блестящие, даже скользкие. Маслом смазали, чтобы не ржавели. Скотч тоже был неплохого качества — липкий, края рулона ровные, не порезанные, а значит, проблем с разматыванием быть не должно. А это очень важно в критической ситуации, если, допустим, герметичность будет нарушена, и туман начнет проникать в жилище. Не придется терять драгоценные секунды на поиск так не вовремя оторвавшегося края.

— Порядок! — сказал я в окно.

— У меня тоже. — лицо в плавательных очках кивнуло. — Таблетки что надо. Полкруга бы добавить!

— Нет! — отрезал я. — Отстыковывайся.

— Ну нет так нет! — весело, без сожаления ответил торговец. — Окошко не забудь прикрыть.

Я сдвинул створку на место, закрутил винт. Гибкий шланг отсосался от моего окна и втянулся в кузов соседской машины. Рыкнул двигатель, и темный автомобиль, плавно покачивая высокой будкой, съехал на дорогу и, набирая скорость, растворился в тумане.

Я еще немного посидел, перебирая в руках приобретенные железки, потом убрал их в карман кожанки и повернул ключ. Как и следовало ожидать, мотор завелся было, но поработав пару мгновений, чихнул и заглох. Чертыхнувшись, я пошарил рукой по заднему сидению, ища противогаз. При такой концентрации тумана, как в данном районе, воздушный фильтр забивается уже через 10–15 минут. Воздух в карбюратор не идет, вот двигатель и захлебывается.

Нацепив средство защиты, я пару раз глубоко вздохнул, резко выскочил из машины и захлопнул за собой дверь. Открыв капот, я раскрутил проволоку, держащую крышку корпуса фильтра, так называемой «кастрюли», и достал фильтрующий элемент, который своим оранжевым цветом ярко выделялся на фоне ржавеньких, матово-черных и серых деталей. Так и есть: желтый налет на ребрах собранной в гармошку фильтрующей бумаги. Его бы сжатым воздухом продуть, но я ограничился тем, что постучал фильтром о коленку и поставил все обратно. Вернувшись в салон так же резко, как и выходил, я щелкнул тумблером и отодвинул лючок. Компрессор где-то в багажнике негромко затарахтел, нагнетая чистый воздух в салон и выгоняя в пространство отраву. Не отрываясь, я следил за показаниями манометра. Как только стрелка коснулась зеленой зоны, я задвинул окошко, выключил прибор и снял противогаз. Сначала осторожно втянул носом воздух, принюхиваясь и пытаясь уловить кислые нотки. Удостоверившись, что их нет, я вздохнул полной грудью и вновь повернул ключ. В этот раз мотор запустился куда бодрее и не заглох, когда я, не прогреваясь, тронулся с места и вырулил на дорогу.

1

Ночью у меня разболелся зуб. Точнее, оставшийся от него гнилой обломок. Ноющей болью он давал о себе знать и ранее, но сейчас все было иначе. Острая, пульсирующая боль ассоциировалась в моей голове с миганием красной лампочки тревоги, забранную в металлическую клетку ротовой полости.

Стиснув челюсти так, что заболела вся правая сторона щеки, я подождал, сколько смог, и ослабил мышцы. Боль не ушла, но стало чуть легче. Воспользовавшись этим, я начал рыться в тайнике в поисках обезболивающего, хотя был абсолютно уверен, что мелка не осталось ни крошки. Последняя четверть аспирина ушла на канистру дрянного топлива.

«Все! — решил я, морщась и зажимая щеку холодной рукой. — В следующий раз обязательно оставлю кружок или два на подобный случай». Кривил душой, конечно. Если подвернутся вдруг дефицитные запчасти или еще более редкий бензин, я, не раздумывая, отдам последние таблетки.

Острая игла вновь вонзилась в зубной нерв, и я энергичнее зашарил рукой, ощупывая все уголки стального ящика, отшвыривая почти полные блистеры с активированным углем и пузырьки с глюконатом кальция, вороша бумажные инструкции от лекарственных упаковок. Все, что было написано в них мелким шрифтом, я знал наизусть, но сейчас особенно ярко в моем мозгу мелькал текст: «Оказывает быстрое направленное действие против боли (обезболивающее), жаропонижающее и противовоспалительное действие. Кроме того, обратимо ингибирует агрегацию тромбоцитов. Обезболивающее действие продолжается до 8 ч». 8 часов! 8 часов блаженного спокойствия. Зацепившись за какой-то заусенец, я умудрился сломать ноготь на среднем пальце и в сильном раздражении захлопнул дверцу.

Ситуация была, мягко скажем, удручающая. Лекарств нет, время — ночь, а значит, все доктора спят, и помогать мне никто не станет, если только за дополнительную плату. Но ни на обычную, ни тем более дополнительную плату средств у меня не было.

«Сода!» — пронеслась в голове мысль. Очень вдруг вспомнилось, как в далеком прошлом, кажется, в другой жизни этот способ помогал утихомирить зубную боль. Я сорвался с места и босиком по ледяному бетонному полу побежал на склад, придерживая рукой больное место. Достал с полки желто-оранжевую полупустую упаковку, железную эмалированную кружку, ложку и нацедил воды из пластиковой бутыли. Не глядя сыпанул туда добрую горсть белого порошка и начал остервенело мешать, гремя ложкой о железные бока. Вода была теплой и соленой, и в спешке я даже сначала проглотил немного жидкости, но успокоился и начал тщательно полоскать рот.

Процедура продолжалась минут десять, раствора в кружке оставалось все меньше, а боль все не унималась. Но мне стало казаться, что я начинаю думать более спокойно, что мысли не мечутся беспорядочно в черепной коробке, подпаляемые снизу огнем из больного зуба. Дохлебывая остатки, я почувствовал, как раскаленная игла начинает понемногу остывать, превращаться в ту самую зудящую боль, причиняющую неудобства, но не вызывающую желания взять пассатижи и с наслаждением вырвать источник страданий. Может, в отчаянии я бы так и сделал, но остатками измученного разума понимал, что гнилой обломок раскрошится прежде, чем я выдеру корень.

Выплюнув остатки соленой жидкости, я убрал соду, предварительно приготовив еще одну порцию лекарства, и вернулся в комнату. И только сейчас понял, что поиски я проводил в темноте. Это не вызвало удивления, но появилась слабая надежда. Я включил небольшой светильник и направил пучок света на содержимое стального ящика, вмурованного в стену и выполняющего роль сейфа, в котором на нескольких полках хранились самые важные, но по иронии и самые бесполезные на данный момент вещи — дешевые лекарства, старый «ПМ», несколько патронов с дробью калибра 12, смартфон с сильно зацарапанным экраном. Еще в сейфе лежало три абсолютно новых фильтра для противогаза, завернутых в промасленную бумагу.

Никаких признаков дорогого мела, ни четверти, ни тем более половины таблетки. Я аккуратно разложил лекарства по кучкам, отдельно блистеры, пузырьки и ампулы, убрал в одну стопку инструкции, зачем-то поставил в ряд лежавшие до этого патроны и в очередной раз выщелкнул обойму из пистолета. Как и следовало ожидать, та по-прежнему была пуста. Мне просто нравилась четкая работа этого примитивного механизма. Обойма мягко выскальзывала из рукояти, а потом с щелчком точно вставала на свое место. Надо сказать, с тех пор, как у меня появился «ПМ», я из него ни разу не стрелял. Оттянув затвор, я прицелился в стену и нажал на спусковой крючок. Пистолет щелкнул, и я убрал его обратно в сейф, прикрыв дверцу с приклеенным к ней куском пластиковой панели. Такими же панелями были отделаны все стены этой комнаты, так что в закрытом состоянии тайник вполне соответствовал своему названию.

На часах было пятнадцать минут четвертого — сон я упустил безвозвратно, поэтому спустился в гараж. Машина гордо стояла посередине широкого, но низкого полуподвального помещения. Едва открыв дверь, я уловил слабый кислый запах и чертыхнулся: герметизация вновь прохудилась, и отрава понемногу проникала в помещение. Лучшим решением было выдуть ее в атмосферу повышенным давлением, но по многим причинам ночью генератор я не запускал, а без электричества компрессор стоял в углу мертвой грудой металлических деталей. Концентрация тумана в общем объеме мастерской была крайне мала и сильного отравления я не опасался, но нацепил респиратор, защитил глаза плотно прилегающими к коже очками и приступил к замене разбитой противотуманной лампы на защитной дуге переднего бампера.

Работа не заняла много времени, но я вспомнил, что во время последней вылазки за ресурсами из заднего колеса слышалось весьма неприятное похрустывание. «Надеюсь, подшипник еще походит» — подумал я, поддомкрачивая автомобиль и свинчивая тяжелое колесо с большим протектором. И, разумеется, был обманут в своих ожиданиях: ездить с таким изношенным подшипником было опасно. К тому же тормозная колодка тоже требовала если не немедленной, то скорейшей замены. Запасные детали, не новые, но в рабочем состоянии были у меня в избытке, и к тому времени, как слабый утренний свет, искаженный желтизной клубящейся за стенами отравы, проник в мастерскую и перебил свечение двух рабочих ламп, я уже затягивал колесные гайки и опускал Машину с домкрата, с некоторым удивлением подумав, что совсем забыл про зубную боль и те страдания, что мучали меня пару часов назад. Но повторение подобного мне совсем не улыбалось, поэтому необходимо было срочно найти несколько дорогих кружков или каких других ценных вещей для расплаты с доктором. Многие целители брали плату таким эксклюзивом, как сигареты, оригинальный, еще тех времен, алкоголь, но большинство предпочитало все-таки качественные заводские медикаменты, стерильный материал, инструменты, и это неудивительно: чем оснащеннее доктор, чем лучше оборудован его кабинет, тем больше у него пациентов. Недаром же медики считались в обществе наиболее привилегированной кастой.

Как бы то ни было, намечалась внеплановая вылазка, с минимумом топлива и без лекарств. Я вернулся в комнату, переоделся в уличную одежду, надел кожаную куртку и проверил оружие: арбалет пистолетного типа с коллиматорным прицелом, пара простейших поджигов (научился клепать их с закрытыми глазами — спасибо старым фильмам и нескучному детству), закрепленный на бедре большой нож. Десяток арбалетных болтов расположился в самодельном патронташе на запястье правой руки. В небольшую сумку на поясе я уложил те самые противогазные фильтры из тайника плюс добавил еще два использованных, но хорошенько почищенных. Сам противогаз всегда висел возле кровати: на герметизацию своего жилища я бросил максимум усилий, но перестраховка никогда не была лишней. Второй противогаз находился в Машине, в легком доступе.

Вновь спустившись в гараж, я тщательно запер дверь в убежище, замаскированную под захламленный ненужным барахлом стеллаж, привычным взглядом окинул помещение: не оставил ли неубранными какой-либо инструмент, способный привлечь внимание непрошенных гостей, запрыгнул в салон и запустил двигатель. Машина завелась сразу, что всегда меня радовало, но при взгляде на приборную панель радость мгновенно улетучилась — стрелка указателя топлива лежала ниже минимума, и если бы лампочка критического уровня функционировала, то она светилась истерическим красным светом. Топлива в баке оставалось километров на двадцать-двадцать пять, благо у меня был план, и место, где по моим расчетам могли находиться нужные мне вещи, располагалось недалеко. Ржавые петли заскрипели, а желтый туман с легким шипением ворвался в мастерскую, когда я быстро откинул створку воротины в сторону и проворно вернулся в Машину. Противогаз я не надел, задержав дыхание, и теперь, убедившись, что воздух в салоне безопасен, медленно и глубоко дышал, успокаивая сердце. Потом аккуратно выехал из гаража, объезжая рукотворные препятствия — раскиданные в намеренно хаотичном порядке бетонные обломки с торчащей во все стороны арматурой, глубокие ямы и стволы деревьев, вырулил на дорогу и прибавил газу. Концентрация тумана сегодня была не слишком высокой, и дорога просматривалась на сотню метров вперед, поэтому я спокойно держал скорость в районе 40 километров в час, успевая контролировать обстановку и просматривать выступающие из тумана объекты. Ржавые остовы машин, разобранные мародерами (в том числе и мной), темные пятна двух- и трехэтажных домов с еще более черными глазницами отсутствующих окон, какие-то кучи хлама, строительного мусора, разбитых и целых бутылок, скелеты засохших деревьев на мертвых газонах вдоль дороги были знакомы мне в мельчайших подробностях. Машина прекрасно слушалась руля, мерзкого хруста слышно не было, красное пятно солнца четко просматривалось сквозь желтую пелену, медленно поднимаясь в небо прямо передо мной, и я даже позволил себе чуть расслабиться, за что едва не поплатился.

Вместо ожидаемого ржавого грузовичка без колес на левой стороне дороги передо мной вдруг выросло два силуэта — тот самый грузовик, в боку которого торчала легковая машина, почти полностью перекрывая мне путь. Я резко сбросил газ, одновременно выжимая педали тормоза и сцепления. Покрышки взвизгнули, Машину слегка занесло, но отрезка пути хватило, чтобы остановиться в нескольких метрах от препятствия. За пару секунд оценив обстановку, я, дернув рычаг, быстро откатил назад, объехал грузовик по обочине и вдавил педаль газа. Шлифанув по гравийке, колеса поймали зацеп на растрескавшемся асфальте и еще через пять секунд место «аварии» растворилось в тумане. В момент остановки я успел рассмотреть следующее: легковушка была из самосборных, приспособленных к езде в желтом тумане, но сделано все было довольно дилетантски — выполняющие защитную роль ржавые трубы хаотично обрамляли кузов, однако, судя по многочисленным вмятинам, это его сильно не спасало. Переднее стекло было слишком плоским, значит, уже было поменяно на обычное, оконное. Но самое главное, задние колеса были чересчур большими и зубастыми, в отличие от передних — и это при том, что машина, если я еще не сошел с ума, наглотавшись отравы, была переднеприводной. Из этого можно сделать два умозаключения: либо автомобиль очень сильно доработан, либо это бутафория, служащая для привлечения внимания. Первый вывод, исходя из внешнего состояния кузова, показался мне ошибочным, поэтому я не стал рисковать, оставив подозрительное место позади. Типичная уловка мародеров: в постоянных поисках нужных ресурсов такая машина кажется лакомым куском (я бы и сам не прочь скрутить с нее задние баллоны). Человек останавливается, предполагая разжиться бензином, деталями, лекарствами или едой, а в итоге попадает в засаду и лишается всего этого сам, иногда и жизни. Хотя мародерам последнее не особо интересно — не имея средств к выживанию, неудачник сам погибнет в кратчайшие сроки, зачем тратить на него измеряемое в противогазных фильтрах время или патроны. Слышал, у них есть очень забавившая их шутка под названием «Чарли и шоколадный глаз» — у бедолаги забирают все и уезжают, оставляя ему лишь его противогаз, в котором разбивают стекла, и кусок скотча. Такого, который в свое время использовали для склеивания картонных коробок, коричневого цвета и почти непрозрачного. У несчастного есть пара минут, чтобы заклеить глазницы маски и не ослепнуть от попавшей в глаза отравы, а потом не более получаса, чтобы добраться до безопасного места и не отравиться. Вся соль шутки (как и название) заключается именно в цвете скотча.

Не знаю наверняка, уехал ли я от опасности или оставил неплохую добычу другим счастливцам, но возвращаться мне не хотелось. Я не слишком часто прислушиваюсь к интуиции, но в этот раз внутренний голос настойчиво твердил мне, что я выбрал правильное решение. К тому же я терпеть не мог отходить от задуманного плана, тем более что цель моей вылазки уже замаячила вдалеке, все четче проступая сквозь пелену тумана.

2

После того, как мир накрыло покрывалом отравы, я быстро сообразил, что желтый туман сам по себе не исчезнет. И пока прочие люди в панике герметизировали свои квартиры, дрались в разграбленных супермаркетах за банку консервов и пачку муки, мои усилия сводились к поиску карт, чтобы иметь информацию о местности — в частности, домах и ранее располагавшихся в этих зданиях учреждениях. Немало помогал мне мой старенький смартфон. Телефонной связи как раньше не существовало, туман гасил мобильные волны, поэтому люди поддерживали проводную связь либо общались при помощи раций, но я в свое время установил в телефон сборник карт, которые можно было просматривать без подключения к сети. Очень удобно, но трудность заключалась в умершей батарее смартфона, и теперь он работал только при постоянном подключении к зарядному устройству. Для меня это была одна из самых ценных вещей, поэтому я никогда не брал его с собой, изучая местность, куда собирался, заранее, при необходимости делая зарисовки нужного места и путей к нему.

Вот и сейчас, остановившись и сверившись с листком, я определил, что приехал туда, куда нужно: справа от меня располагалась громада большой четырехэтажной школы, состоящей из нескольких корпусов, соединенных коридорами. Она была обнесена решетчатым забором, секции которого держались на бетонных столбах. Некоторые из них были подломлены у основания и часть секций провалились внутрь или наружу, но полностью упасть им мешали конструкции с целыми столбами. Я медленно, стараясь не раскручивать двигатель и не шуметь, пробрался на территорию школьного участка через один из таких проемов, наехав передним силовым бампером на проваленную внутрь решетку и окончательно повалив ее, и заглушил Машину в небольшом внутреннем дворике. Прислушавшись в наступившей тишине и не услышав ничего подозрительного, я еще раз проверил снаряжение, натянул противогаз и выскочил из Машины. За плечами у меня болтался большой пустой рюкзак, лямки которого были соединены на груди дополнительной стропой, еще я захватил маленький гвоздодер. Быстро, но внимательно, насколько позволяла маска противогаза, я огляделся вокруг. Школьный дворик был заасфальтирован, пыльное полотно потрескалось, а сквозь трещины проступала жухлая, бело-прозрачная травка, вдоль стен валялись груды битого кирпича, штукатурки и несколько оконных рам с разбитыми стеклами. Увиденное меня удовлетворило — видно было, кучи кирпичного лома образовались вследствие естественного разрушения здания, а рамы выпали сами от сильного ветра и рассыпавшейся монтажной пены, удерживающей их ранее. «Халтурщики!» — подумал я, усмехнувшись. Эта халатность сыграла мне на пользу — в одном из окон первого этажа чернела дыра. Разбежавшись, я подпрыгнул, подтянулся на руках, перевалился через подоконник и оказался таким образом в здании.

— Здравствуй, школа! — пробормотал я, выхватывая лучом фонаря из тумана разнообразную школьную утварь. Школьная доска покосилась, уткнувшись в пол левым углом, шкафы позади парт стояли в густом слое пыли, стулья были подняты. Создавалось впечатление, что в школе просто наступили каникулы, и класс отдыхает от учебной суматохи, ожидая ежегодного ремонта. Судя по висевшему на стене красно-синему стенду с буквами алфавита и низким партам, я очутился в кабинете для начальных классов. Искать тут было нечего, и я подошел к двери. Она оказалась заперта, но качество работы застройщика проявилось и здесь. Достаточно было слегка ковырнуть гвоздодером дверное полотно в районе замка, чуть надавить, и картонная дверь легко отскочила в сторону. Темный коридор расходился в стороны, везде на полу валялись темные квадраты вывалившихся панелей подвесного потолка. Посветив на стены, я увидел то, что искал — план эвакуации. Быстро сориентировавшись, я двинулся вправо и, пропустив пять-шесть дверей с номерными табличками и надписью «Кабинет начальных классов», вышел в просторное фойе с турникетами и стеклянной стеной вахты. По моим соображениям где-то здесь должны были храниться ключи от всех кабинетов. Внутри сторожки я увидел стол, придвинутый к нему стул, небольшой стеллаж с папками, а также то, что искал — деревянный щит, на котором висело большое количество ключей. Их было так много, что я растерялся — у меня совсем не было времени для осмотра всех кабинетов. В блестяще разработанном плане появился серьезный изъян. Из более чем сотни помещений мне нужны были только медицинский кабинет, класс ОБЖ и столовая.

«Так, спокойно. Столовая никогда не располагается на верхних этажах. Медблок тоже, значит, нужны ключи кабинетов первого этажа» — я старался рассуждать здраво и не думать о том, что дышать с первым фильтром становиться все труднее. К счастью, на всех ключах висели простенькие брелоки из кусков линолеума с номерами, написанными шариковой ручкой. Я сгреб в карман все ключи с номерами, начинающиеся на цифру «1». В другой карман постарался запихнуть все оставшиеся и вышел из сторожки. Столовую я нашел быстро — двойная дверь в дальнем конце этого фойе была распахнута, точнее даже раскидана в стороны, почти слетев с петель, обеденные столы и стулья стояли и лежали в беспорядке на кафельном полу. Здесь успели похозяйничать, поэтому исследование этого помещения я решил оставить напоследок. А пока главной целью для меня был медицинский кабинет, куда, как я надеялся, мародеры просто не додумались добраться. Дышать стало почти невозможно, приходилось высасывать воздух, как коктейль из трубочки. Я сменил фильтр и быстро вышел в очередной длинный и темный коридор, выхватывая лучом фонаря дверные таблички.

Туман стоял плотный, приходилось подбегать к каждой двери, чтобы прочесть то, что на них написано: «Раздевалка», «Ж», «М», снова «Раздевалка», просто «102» на металлической двери. Да кто так номерует помещения? Возле одной двери располагался стенд «Наши достижения» с кубками и грамотами. Ага, значит, я попал в спортивный блок. Табличка «Малый спортивный зал», валявшаяся рядом, подтвердила мою догадку. Скорее всего, где-то здесь находился и медик, ведь ушибы и ссадины являлись неотъемлемой частью урока физ-ры. Еще «Раздевалка», «Столярная мастерская», «Слесарная мастерская» (надо будет заскочить и сюда). Стоп! Фонарик осветил красный крест на двери, и я даже не стал читать надпись на табличке. Дверь была просто идеально целой и показалась как будто белее остальных. Быстро выудив пригоршню ключей, я почти сразу нашел нужный, сделал два оборота в замке и рывком распахнул противно скрипнувшую дверь.

Жалюзи на окне были целыми и в помещении царил полумрак. Схватившись за веревку, я попытался поднять их, но стоило только потянуть, как вся конструкция грохнулась на подоконник, подняв облако пыли. В кабинете сразу же стало светлее и я увидел кушетку, стоявшую рядом полотняную стенку, письменный стол, а у стены напротив два шкафа с прозрачными дверцами, на полках которого блестели пузырьки из коричневого стекла, контейнеры с блистерами таблеток, маленькие картонные коробочки. Между шкафами стоял низкий холодильник, принятый мной за тумбочку. Сходство дополняла зачем-то стоявшая на нем настольная лампа. Здесь же находился большой пластиковый ящик с надписью: «Перевязочный материал». У меня захватило дух от такого богатства. Скинув рюкзак, я не разбираясь смёл в него все, что стояло на полках, стараясь аккуратнее обращаться со стеклом. В холодильнике я нашел несколько упаковок с ампулами и пакет с одноразовыми шприцами. Весь процесс разграбления не занял и двух минут. Закинув налившийся приятной тяжестью рюкзак за спину, я вышел, деликатно прикрыв за собой дверь. Ключ оставил в замке, чтобы другие не тратили свое время на взлом, хотя брать в кабинете было уже нечего.

Теперь необходимо было найти кабинет ОБЖ. Я было двинулся на поиски, но остановился и подошел к двери слесарной мастерской. В этот раз поиски ключа заняли некоторое время. Я несколько раз перебрал всю кучу, но не нашел подходящего. Ломать дверь нечего было и думать — она была металлической и выглядела довольно массивной. Уже отчаявшись, я внезапно подумал про оставшиеся ключи и вывалил их на пол. И точно, ключ с цифрой «107» лежал в этой куче. Мысленно ругнувшись, я отпер дверь в мастерскую и увидел верстаки с металлическими столешницами, какие-то станки, стоявшие вдоль стен и бережно накрытые тканью. Возле двери располагалась вешалка с фартуками. Осмотрев помещение, я вышел и тщательно запер за собой дверь. Меня интересовали в первую очередь станки, но тащить их сейчас у меня не было возможности. Придется наведаться в школу еще раз, а металлическая дверь надежно сбережет оборудование для меня.

Второй фильтр поменялся местами со свежим из сумки. Времени оставалось все меньше. Я бегом припустил обратно в центральный зал, где по лестнице поднялся на второй этаж. Кабинетов здесь было еще больше, но, в отличие от первого этажа, туман был менее плотный. Вернувшись на лестницу, я поднялся на последний, четвертый этаж, решив начать поиски с него, так как отравы в воздухе было меньше всего и в коридор проникал солнечный свет из больших окон. «Кабинет музыки», «Кабинет географии», «Учительская» — я проносился мимо, почти не глядя на таблички: аббревиатура «ОБЖ» в любом случае будет замечена сразу. Но либо я был не слишком внимательным, либо кабинет располагался ниже. Передо мной стоял выбор: уйти сейчас с уже найденным добром или быстренько пробежаться по третьему этажу, тем более у меня еще оставался один новый и два чищенных фильтра. Жадность взяла верх над разумом — мне позарез был нужен этот кабинет!

Без особой надежды на успех я вышел в коридор третьего этажа. Отрава клубилась вокруг, было темнее, чем этажом выше. Информатика, математика, физика — школа была большой и очень неплохо оснащенной. Химия, лингафонный кабинет… Что-то связанное с речью? В убежище обязательно гляну, для чего он нужен. Так я добрался до конца коридора, оканчивающегося тупиком, справа были окна, выходящие в школьный двор, слева оставались еще три двери. Фильтр снова требовал замены. Вкрутив последний новый, я немного отдышался и посмотрел на ближайшую ко мне дверь — «Лаборантская» — и перевел взгляд на предпоследнюю. Вот оно! «Кабинет ОБЖ. 321». Просматривая брелоки на ключах, я вдруг подумал, что мне больше нужен предыдущий кабинет под номером «320». Но первым нашелся ключ «321». Я вошел в класс, увешанный плакатами с наглядными инструкциями, как вести себя при терроризме, ядерном взрыве. По иронии, плакат про химическую опасность валялся на полу в слое пыли, рядом безжизненными тряпками свисали со стены два флага. В кабинете, за исключением парт, стульев и учительского стола, больше не было ничего, но это меня не удивило — взгляд уже упал на дверь в дальней стене, за которой как раз должна была располагаться лаборантская. И она была не заперта.

Узкое и длинное помещение казалось еще у́же из-за стоявших по обе стороны прохода шкафов вплоть до самого окна. Не теряя времени, я начал распахивать дверцы и просматривать содержимое, подсвечивая себе фонариком. Очень много брошюр на тему пожарной безопасности, гражданской обороны, вооруженных сил, свернутые в трубку плакаты, коробки с дисками, учебники. Все не то.

Продвигаясь ближе к окну, я открыл последний шкаф и вздрогнул. Прямо передо мной на длинной полке лежало тело человека. Гримаса ужаса на застывшем лице — вот первое, что бросилось мне в глаза. В следующий момент, немного оправившись от неожиданности, я сообразил, что это учебный манекен и довольно страшный. Рот широко раскрыт, стеклянные глаза неестественно выпучены. На манекене был надет черноволосый парик и синий спортивный костюм с белыми полосками. Рассматривать его мне было некогда, но я продолжал в каком-то оцепенении смотреть в это пластиковое желтое лицо. Казалось, еще немного и он повернет ко мне голову, оближет пересохшие от вечного молчаливого крика губы и глухо представится: «Михаил». Ну, или как там их называют? И почему-то произносимое пластмассовым мертвецом имя в моем воображении пугало меня больше всего. С усилием подавив подступающий страх, я исследовал полки под манекеном (предварительно накинув цветастый пакет на его физиономию). И был вознагражден: на полке стоял закрытый деревянный ящик с надписью «ГП-5». Наконец-то! Верхняя крышка с хрустом отлетела, стекла свернутых противогазов сверкнули, поймав свет окна. Разворошив прохладные резиновые маски, я увидел аккуратно сложенные в картонные ячейки фильтры и облегченно вздохнул. Теперь можно было не торопиться.

*****

За полчаса я перетащил в Машину ящик с противогазами, несколько коробок с различными видами аптечек и перевязочных пакетов, учебный автомат Калашникова, четыре комплекта ОЗК. Все это лежало в том самом шкафу с манекеном Михаилом, который с пакетом «Спасибо за покупку» на лице утратил пугающую таинственность и превратился в просто школьное имущество. В какой-то момент я даже подумал захватить его с собой, но отказался от этой мысли. Так же с великим трудом, пыхтя и поминутно отдыхая, я погрузил в багажник несколько станков из слесарной мастерской. Вернувшись в последний раз в лаборантскую и спокойнее осмотрев помещение, я нашел карманный дозиметр, компас и документацию к манекену, который назывался «Максим II-01».

Выкрутив последний фильтр, который я захватил из убежища, я установил найденный и осторожно вдохнул. Воздух как воздух, ни малейшего намека на кислый запах отравы. Оставалось последнее дело. Все ключи я сложил в сторожке в ящике письменного стола. В кармане лежали только ключ от слесарной мастерской и ключ, на линолеумном брелоке которого была надпись: «Столовая. Склад».

Как я уже успел заметить, в столовой до меня побывали. Столы были перевернуты, стулья раскиданы и поломаны, в витринных холодильниках не осталось ни одного целого стекла. Пройдя на кухню, я неожиданно наткнулся на тело. Теперь уже не манекен, а настоящий труп. Он лежал, раскинув руки, лицом вверх, но рассмотреть его мешал густой туман, да и желания подойти ближе у меня не возникло. Противогаза не было, и понять, умер ли человек от отравления или противогаз сдернули с него после, не было возможности. Обойдя тело вдоль стены, я прошел в облицованный светлой плиткой коридор, который упирался в двойные металлические двери, выходившие, по всей видимости на улицу и служащие для выгрузки продуктов. Ключ подошел к двери справа от грузовых ворот, на которой не было никаких табличек. Это действительно был склад, но в этот день удача и так слишком часто улыбалась мне, чтобы это превратилось в закономерность. Несколько рядов стеллажей и длинные холодильники были пусты совершенно. Никакой крупы, муки или сахара я не нашел, но на последнем стеллаже стояли две упаковки с полулитровыми бутылками минералки. Естественно, я их забрал, попутно захватив из кухни открытую бумажную коробочку соли.

В Машине я запустил двигатель, включил компрессор на откачку загрязненного воздуха и откинулся в кресле. Усталость давала о себе знать, но это была приятная усталость. Мой план сработал превосходно, результат превзошел самые смелые ожидания. Теперь необходимо было рассортировать сокровища и обменять излишки на то, чего мне не хватало. Но сначала нужно безопасно вернуться в убежище.

Включив передачу, я осторожно выехал на улицу. Возвращаться той же дорогой было неправильно, но у меня не было особого выбора; существовал объезд, но он был намного длиннее, что увеличивало и без того немалую вероятность обсохнуть на половине пути. Солнце было в самом зените и туман сделался намного плотнее — объекты за пределами 15–20 метров уже не просматривались. Дорога до предполагаемой засады заняла почти в три раза больше времени. Подкатив так, чтобы ржавый грузовик оказался на грани видимого и невидимого, я остановился и очень внимательно осмотрелся. Легковой машины не было, дорога свободна. Проезжая мимо, я увидел на асфальте свежие черные следы покрышек и не успевшие запылиться осколки стекол. Засада сработала, и стервятники успели разобраться с добычей.

Дальнейший путь прошел без происшествий. Поставив Машину, я перекрыл кран, подающий воду на форсунки вокруг ворот. Когда створки открыты, вода под давлением сжатого воздуха создает некое подобие завесы, отсекающей воздух мастерской от внешнего. Это проще, чем прокачивать и фильтровать весь объем воздуха после того, как открываешь ворота и запускаешь желтый туман. Идея не моя, большинство станций в крупных поселениях используют водные преграды, но реализуют их по-разному, со своими минусами и плюсами. Я всегда поражался, на что способен человеческий ум в критической обстановке.

Когда ситуация с отравой перестала вызывать панику у людей, когда одни, кто мог уехать, подняться повыше, сбежали, а другие наглотались тумана и умерли, третьи засучили рукава, напрягли извилины и выжили, приспособившись к новому миру. Расчистили от тел здания, как смогли изолировали их, обмотав скотчем и пленкой, натащили всевозможных ресурсов, распределили обязанности, назначили главных, и мало-помалу создали подобие утраченного общества. И эта пародия нравилась мне куда больше, чем уничтоженный оригинал. Каждый человек нашел свое дело, ведь другого выхода у него не было. Хочешь есть, дышать чистым воздухом, находиться в безопасности — будь полезен, помоги другим и другие благодарно помогут тебе. Прелесть, а не жизнь, для человека с прямыми руками. Но было одно большое «но». Вся эта красивая утопия находилась не здесь, а в других городах, больших мегаполисах, окруженных заводами, замедлившимися, но не остановленными. Там было электричество, топливо, здоровая пища, там кипела жизнь.

Мой город мог похвастаться разве только количеством торговых центров, которые были разграблены в первые месяцы. Бедный город. Большинство жителей перебивались случайными заработками, которые спускали потом в наспех сколоченных кабаках и приспособленных под это подвалах. Бедные люди. Очень многие, не имевшие противогазов, не могли даже выйти из дома, место их обитания ограничено было сотней-другой метров, на сколько хватит марлевой повязки, смоченной водой. А еще были мародеры, различные группировки…

Занятый своими мыслями, я освободил багажник, перетащив станки на длинный верстак, ящик с противогазами пока убрал на стеллаж и с рюкзаком поднялся в убежище.

Все таблетки, называемые «мелок» или «кружки», условно делились на дорогие (обезболивающие, антибиотики, противовирусные) и дешевые (местного или специфического действия, различные витамины). Торгаши охотно меняли свои товар и на первые, и на вторые. Разница была в количестве. Канистру бензина или банку тушенки могли обменять либо на половинку обезболивающего, либо на пяток антиаллергенных таблеток, либо на пригоршню витаминосодержащих. Образовавшаяся кучка дорогих лекарств казалась небольшой, но по ценности была в разы дороже того количества дешевого мела, который даже не поместился на столе. Ее я сразу переложил в сейф, заодно выгреб оттуда весь активированный уголь. Вместе с тем, что я нашел сегодня, получалось без малого два стакана черных кругов. Уголь, помимо прямого употребления при отравлении, использовался также для ремонта противогазовых фильтров. Его перемешивали с обычным древесным углем и засыпали смесь в корпус, воскрешая таким образом одноразовый фильтр.

Отобрав несколько упаковок с дешевыми таблетками, я убрал их в поясную сумку, в рюкзак сложил два перевязочных пакета, упаковку стерильных бинтов, потом, подумав, добавил коробочку с ампулами и пакет со шприцами, аккуратно разместив их между мягкими слоями. Из оружия взял только поджиг, спрятал его под куртку, нож же всегда был со мной. Я не был большим специалистом по его владению, но длинный клинок на бедре своим видом уже внушал уважение любителям «пообщаться». Спустился в гараж и тут же вспомнил, что топлива в баке хватит только для выезда. Смешно, у меня хватит средств, чтобы захлебнуться в бензине, но я не могу даже добраться до него. Поколебавшись, я слил горючее из генератора, набрав чуть больше половины литра. Этого было крайне мало, и до Рынка ресурсов, разумеется, не хватит, но, выплеснув остатки в бак и захватив две канистры, я выехал из гаража и направился в противоположную от Рынка сторону — к Кладбищу.

3

Автомобильная разборка Виктора, или дяди Вити, или ГэКа, как называли его члены мотоклуба «Туманные ежи», находилась на самом краю города, в большом кирпичном ангаре, забитого запчастями под самую крышу. Тут были детали на любой вкус, транспортное средство и цену. Здание располагалось в центре огромного, обнесенного бетонным забором Кладбища, но отнюдь не людского. На сотни метров вокруг стояли, лежали на боку или крыше остовы машин всех возможных марок, всех цветов и состояния, от полностью сгнившего кузова до состояния «заливай бензин и в путь».

Виктор ГэК начал свое дело по разбору автомобилей задолго до катаклизма, и сейчас оно было актуально как никогда. Машина была единственным средством передвижения на относительно большие расстояния, и она периодически ломалась, а новые запасные части давно уже стали предметом легенд. В ангар дяди Вити наведывались не только горожане, но и жители с ближайших поселков. Это могло сделать его одним из самых богатых людей города, но трагедия, произошедшая с его семьей, совершенно остудила деловую хватку Виктора. Однако раскрыла другой его талант. ГэК занялся ремонтом и доводкой двигателей и других узлов транспортных средств. Возможно, это помогало ему отвлечься от своих мыслей. Он никому не рассказывал подробностей случившегося, а особенно любопытных мог урезонить иначе, чем молчанием. Так, до сих пор на слуху была история с молодым мотоциклистом из «ежей». Несколько ребят прикатило в мастерскую к ГэКу, чтобы забрать отремонтированные двигатели для мотоциклов. Все они были навеселе (их обычное состояние) и одному, как это часто бывает в такой компании, захотелось общения:

— Дядь Вить, я слышал, ты семью потерял…

Другие байкеры хлопотали возле моторов, поглядывая то на приятеля, то на Виктора.

— Но ты не расстраивайся. — продолжал ободренный мотоциклист. — У меня вот тоже женщины нет. Теперь нет. Я ее с нашим казначеем поймал. Старшего Ежа, сам понимаешь, трогать нельзя, а с ней, стервой, я прокатился подальше, за город. Не знаю, где она сейчас, но домой не приходила, гы-гы-гы. — парень заржал в голос. — Да все они одинаковые! Хочешь, найду тебе другую, получше, а?.. Чего молчишь, когда с тобой разгова…?

В следующий момент тяжелый гаечный ключ с хрустом раскрошил нижнюю челюсть весельчака. В стену полетели брызги крови и осколки зубов, владелец которых крутанулся вокруг оси и рухнул на пол. Над байкером стоял Виктор и спокойно вытирал ветошью запачканный ключ. Другие мотоциклисты схватились было за ножи, но в мастерской находился десяток ребят — подмастерьев Виктора, и в гаечных ключах недостатка не было. Байкеры подхватили товарища под руки, погрузили вместе с двигателями в багажник и умчали в закат. Конец!

Сам я этого, разумеется, не видел, но слышал историю из разных источников, щедро посыпанную деталями и приправленную экспрессией повествования. Одни красочно описывали, как Ежи обложили и держали Кладбище в осаде, пока дядя Витя не погасил моральный ущерб байкеров немалым объемом материальных ценностей, правда, не называли, каких; другие с пеной у рта клялись, что платой за дерзость стал безымянный палец владельца разборки, на котором даже осталось обручальное кольцо. Как говорится, «кровь за кровь». А еще говорится, что слухами земля полнится.

Разговор с президентом мотоклуба у ГэКа, конечно, был, и о чем они толковали, неизвестно, но ГэК по-прежнему трудится в свое мастерской, а байкеры продолжают заказывать у него запчасти для своих мотоциклов. С того времени закрепилась за Виктором его кличка — «Гаечный ключ» или «ГэК».

Разборкой теперь управлял его племянник, редкой мерзости человек, но обладавший просто феноменальной памятью. Бухгалтерия на Кладбище велась точно и аккуратно, но этому человеку ненужно было заглядывать в списки, чтобы вспомнить, сколько должен ему тот или иной покупатель. А должны ему были все, долги многих исчислялись десятками дорогих кружков.

У Костика, или как он требовал величать себя, Константина Петровича, была своя методика возврата долгов. Он не посылал крепких ребят пересчитать ребра должникам, хотя автокладбище день и ночь находилось под надзором множества охранников. Костик просто умел ждать. На него работало время, ведь рано или поздно в машине ломается деталь, которую невозможно самостоятельно изготовить или найти, а остаться без колес — значит, обречь себя на медленное умирание внутри небольшого пространства, ограниченного стенами убежища. Должник являлся, и уж тут Костик спрашивал с него за все. Если у человека не было средств погасить долг, он начинал работать на Константина Петровича. У него временно забирали его машину и отправляли в мертвую часть города забирать оставшиеся там автомобили и буксировать их к ангару, или оставляли на Кладбище разбирать кузова и сортировать запчасти. И неизвестно, что было лучше — лезть в самый затуманенный центр города, где не видно ничего на расстоянии руки, а противогазные фильтры мрут каждые десять минут, или весь световой день в душной маске срывать закисшие гайки, резать металл, таскать по пропитанной машинным маслом до состояния болота земле тяжелые детали. Далеко не все должники вернулись с таких заработков, но все возвратили долг Константину Петровичу.

У меня тоже был якобы непогашенный долг за несколько редких, установленных в Машине запчастей, с которым я был категорически не согласен, так как на момент ее постройки вся финансовая часть решалась непосредственно с мастером, а именно с ГэКом. Но последний бухгалтерии не вел, к бизнесу охладел, чем и воспользовался жадный до глупости родственничек, предъявив всем последним заказчикам немалый такой счет. Отдавать реальные таблетки за несуществующие услуги я не собирался и выбрал наиболее простую и бесконфликтную стратегию — просто не напоминать о себе.

И до последнего момента мне это удавалось. Разумеется, Машина, как и любая другая вещь, периодически ломалась, но наличие некоего «Клада», который я нашел в свое время, позволяло мне решать проблему с запчастями, избегая Кладбища во всех смыслах. До сегодняшнего дня.

Я подкатил к знакомым разноцветным воротам, обитым снятыми с машин капотами. Я уже решил, как мне себя вести, чтобы моя Машина не осталась за этими воротами навсегда. Теоретически… Охранник в герметичной будке резанул по моим глазам лучом фонаря, я в ответ показал ему непристойный жест рукой.

— Открывай, лакей, мне срочно к ГэКу! — крикнул я в рацию со всей свирепой торопливостью, на какую был способен. По лицу получить я не боялся, так как охранник меня скорее просто не впустит, чем будет выскакивать в туман, чтобы разобраться с наглецом. Стрелять в стекло тоже не станет, Костик потом за каждый патрон спросит.

— Давай, давай, не тормози! — кричал я, видя, что охранник колеблется, решая, что ему делать — позвонить начальству, открыть или просто проигнорировать. — К Виктору, он меня ждет. Я уеду сейчас, сам потом объяснишь, почему ГэК меня не дождался. — я уже начинал нервничать, нутром чуя, что Машина работает на бензиновых парах и вот-вот заглохнет.

Ворота бесшумно отъехали в сторону, и я, не глядя на охранника, въехал на Кладбище. Приткнув Машину возле лежащего на боку микроавтобуса, я заглушил мотор, и быстрым шагом добрался до двери ангара. Лицо мне обдал сильный ветер, и я с трудом закрыл за собой тяжелую герметичную дверь. Это тоже была своеобразная защита от отравы, но вместо воды туман не пускала направленная воздушная струя.

Снаружи размеры ангара оценить мешала туманная пелена, но внутри он был огромный. Многометровые стеллажи уходили ввысь под самый потолок, с которого светили десятки ртутных ламп, освещен был каждый уголок. На полках, в шкафах, просто на полу кучами лежали всевозможные детали, рассортированные по их применению. Тут и там сновали деловитые люди с тетрадями, что-то записывая, зачеркивая, считая. Вся обстановка напоминала муравейник, где каждый занимался своим делом: муравьи-счетоводы ведут учет собранного добра, муравьи-охранники следят за порядком, рабочие муравьи надрываются и мрут в немуравьиных условиях, а главная матка сидит сейчас в своем бронированном особняке, плодя свое состояние.

Мастерская находилась в противоположном конце ангара, и мне следовало поскорее добраться туда, стараясь не привлекать внимания. Но внутренняя охрана, в отличие от дуралея-дворецкого, не просто лениво прогуливалась по специально оставленным тропинкам между кучами запчастей. Ко мне тут же подошел один детина в черной спецовке, с кобурой и рацией на ремне.

— Вы к Константину Петровичу? — вежливо поинтересовался он, но при этом внимательно осматривая меня с ног до головы.

— Нет, я к Виктору. — старясь спокойно смотреть ему в лицо, ответил я.

— Разрешите поинтересоваться, с какой целью? — охранник был сама любезность, но в глазах читались искры превосходства.

— Ремонт двигателя.

— Виктор Сергеевич не занимается обычным ремонтом. — страж выделил слово «обычным». — Для этого у него есть ученики. — искры превратились в откровенную усмешку.

«Ладно, умник! Хочешь пообщаться — давай пообщаемся» — подумал я и постарался говорить вежливо, как он:

— А скажите, любезный, его ученики смогут перебрать и поставить на ход редчайший ЗМЗ 24–24 объемом 6 с половиной литров с 300 лошадиными силами и 420 ньютон-метрами крутящего момента? Вы даже близко не понимаете, насколько это уникальный мотор! Цельноалюминиевый блок, четырехкамерный карбюратор, трехступенчатая автоматическая, слышите, автоматическая коробка передач! И это более полувека назад! Их, вероятно, не осталось ни одного в этом безумном мире, и один такой, можете себе представить, есть у меня. — все это я выпалил практически на едином выдохе и, набрав в грудь воздуха, продолжил спокойнее. — Поэтому я повторяю свой вопрос: смогут ли эти юнцы отремонтировать мою прелесть, мою «догонялочку», могу ли я рассчитывать на их компетентность? Или мне довериться профессионалу?

За время моей пламенной речи охранник отстегнул рацию от пояса и что-то тихо говорил в нее, глядя на меня, потом поднес к уху, ожидая ответа. Динамик невнятно буркнул.

— Идите за мной. Только оставьте это здесь. — страж вновь стал просто вежливым и указал на нож (поджиг я оставил в Машине), а потом пошел впереди, ловко обходя кучи металлолома и минуя учетчиков.

Мы прошли весь ангар и оказались возле неприметной двери в глухой стене, из-за которой раздавался визг шлифмашинки и низкий гул работающих станков. Рация вновь что-то пробубнила.

— Хорошо. — сказал охранник в микрофон и обратился ко мне. — после визита к Виктору Сергеевичу вас просят подняться к Константину Петровичу.

Заметил, глазастый! Ну, если с ГэКом дело не выгорит, придется расчехлять мошну с таблетками.

В мастерской было жарко и накурено. ГэК смолил сигареты одну за одной, даром что товар дефицитный. Костик это понимал, но бесперебойно снабжал дядю сигаретами, лишь бы тот не вернулся к управлению разборкой.

Сама мастерская была не чета моей: здесь делали все, что можно сделать с машиной — увеличение мощности и проходимости, герметизация и укрепление кузова, даже вооружение. У Виктора заказов было на два года вперед. Сам хозяин стоял возле здоровенного станка с неизменным окурком в зубах и что-то втолковывал молодому пареньку со светлыми волосами и измазанным лицом.

— Вам помочь? — другой подмастерий поднял глаза от разобранного карбюратора и, щурясь, посмотрел на меня.

«Сегодня все спят и видят, как мне помочь!» — подумал я, а вслух сказал:

— Болтик не потеряй. Я к дяде Вите.

Ученик кивнул и тут же потерял ко мне интерес. А я уже подходил к ГэКу и думал, как начать разговор, но он опередил меня. Махом руки отпустив ученика, он посмотрел на меня, а затем качнул головой, приглашая идти за ним. По железной лесенке мы поднялись в небольшой кабинет, заваленный технической литературой, схемами. На стенах висели чертежи. Виктор закрыл дверь, отсекая шум мастерской и обратился ко мне:

— В «догонялке» было 195 лошадиных сил, а не триста. И не шесть литров объема, а 5,53. Если вы, молодой человек, увлекаетесь такими редкими экземплярами, то должны знать об этом. Следовательно, никакого ЗМЗ 24–24 у вас нет. А теперь потрудитесь объяснить, зачем вы тут и почему тратите мое время?

Сказано было тихо, но отчетливо. Я вдруг вспомнил ту самую историю с гаечным ключом.

— Виктор, я к вам с деловым предложением: у меня есть то, чего не хватает в вашей мастерской.

ГэК слегка усмехнулся, усаживаясь в кресло возле письменного стола и раскуривая потухшую сигарету:

— В моей мастерской вроде бы есть все. Вряд ли…

— Вот именно, «вроде бы». — я не заметил, как перебил его, но железо нужно было ковать, пока оно горячо: ГэК уже заскучал. — Вы можете перебрать любой двигатель, изготовить защитный обвес на какой угодно автомобиль. Для этого у вас есть сварочные аппараты, станки, инструменты. Но у вас нет… — я сделал паузу — …станка с числовым программным управлением. Не бытового, маленького фрезера, а почти промышленного, с рабочим полем без малого метр на полтора.

Виктор затянулся и внимательно смотрел на меня, медленно выпуская дым через ноздри. Потом спросил:

— У вас он есть?

— Нет, но я знаю, где достать. А также программное обеспечение с подключенным компьютером.

— И что вы хотите за информацию?

— Мне нужен бензин. Нормальный 95-й, две двадцатилитровые канистры.

— И только?.. — похоже, я смог его удивить.

— Не совсем. Еще мне нужна ваша помощь в подготовке двигателя. Да, вы правы, у меня нет ЗМЗ 24–24, но у меня есть похожий, от ГАЗ-53. — говоря это, я не врал. У меня действительно был мотор от грузового хлебовоза, не такая уж и редкость, но полноценный «вэ восемь», неприхотливый и мощный.

— Четыре и два литра, сто двадцать лошадей. За этим дело не станет. Выделю пару учеников…

— Нет. — я снова перебил Виктора. Нехорошая тенденция, но я чувствовал, что все идет по плану. — Мне нужно, чтобы этим двигателем занялись вы. Он должен быть гарантированно надежным.

— Далеко собрались? — ГэК усмехнулся и сигарета дернулась в углу рта, осыпав пеплом стол. Я не ответил. — Ваше лицо мне кажется знакомым.

— Вы делали мне Машину два года назад. — ответил я.

— Ну и как?

— Бегает до сих пор и прекрасно себя чувствует. Не это ли пример качественной работы?

— А как мне быть уверенным в том, что станок этот существует, и что вы не просто возьмете бензин и растворитесь в тумане? — он пристально посмотрел на меня, туша окурок в пепельнице (к слову, все пальцы, в том числе и безымянный, были на месте).

— Что-то в моей Машине рано или поздно все равно сломается. Куда мне потом идти, как не на вашу разборку? Вот и спросите и за бензин, и за вранье. — я улыбнулся, стараясь не смотреть на раздавленный окурок.

— Договорились. Подойди к племяннику насчет бензина. Скажи, я велел. По поводу двигателя жду через неделю. Раньше заняться не смогу. И не переживай, если я пообещал — сделаю. — Виктор как-то внезапно перешел на «ты», и мне это даже польстило.

Я положил на стол ключ от школьной слесарной мастерской и подробно описал, как туда добраться и где находится кабинет. Потом пожал протянутую руку и вышел из кабинета. Спускаясь по крутой лестнице, я едва сдерживался, чтобы не улыбнуться. Все прошло идеально, а еще я представлял себе лицо Костика, когда принесу ему две пустых канистры вместо долга.

4

Машина, довольно урча, выехала из ворот Кладбища. Давно я не чувствовал себя таким спокойным. Бак полон, в канистре есть еще остаток топлива, мотор, давно не пробовавший нормальный высокооктановый бензин, работает тихо и ровно. Сегодня я еще запланировал поездку к доктору, чтобы закрыть вопрос по больному зубу, а если успею, заскочу на Рынок ресурсов. Пора прикупить нормальной пищи, а то…

Легкий удар в задний бампер отвлек меня от приятных мыслей, от еще одного Машина завиляла на дороге. Выровнявшись, я поглядел в зеркало и увидел высокий автомобиль, закрытый, как клеткой, каркасом из круглых труб. Именно он толкал меня, как будто я мешал ему проехать. Но трасса была широкой, по две полосы в каждую сторону, а автомобиль продолжал упорно ехать за мной, периодически сокращая расстояние до столкновения. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, это был явный наезд. «Кстати, — вдруг подумалось мне, — не от подобных ли ситуаций пошло данное выражение?». Отогнав несвоевременную мысль, я попытался сосредоточиться на насущном: кто это, чего они хотят от владельца невзрачной на вид машинки (я очень старался, чтобы она так выглядела) и как мне избавиться от непрошенного сопровождения, желательно, безаварийным способом. По поводу первого и второго все было предельно ясно — обычные бандиты, промышляющие дорожным грабежом. От меня им нужно все, что имеет хоть какую-нибудь ценность. Странно то, что они подкараулили меня так близко от авторазборки ГэКа, который контролирует подъезды к Кладбищу, ведь если кто-то будет пиратствовать в непосредственной близости, это отпугнет клиентов.

Еще один удар и он был жестче предыдущих — парни явно теряли терпение. Оставался нерешенным вопрос, что делать дальше. Можно было попытаться уйти от них, петляя, и скрыться в тумане, потенциал Машины позволял, но дорога до города была прямой, без перекрестков, местность не особо знакомая и любое препятствие тут же закончит погоню. В голове промелькнула одна мысль, и я зашарил рукой позади водительского сиденья, стараясь не отвлекаться от дороги. Найдя то, что искал, я начал понемногу оттормаживаться. Скорость была невысокой, но мне нужно было выиграть время, чтобы нацепить пылезащитный респиратор, который всегда находился в Машине. Владея только одной свободной рукой, одеть противогаз я не мог, да и обзор панорамного стекла респиратора был лучше. Еще я ждал, когда противник поравняется со мной, чтобы рассмотреть нападавших: надо бы разузнать, сколько их и как они вооружены.

Автомобиль начал обгон с левой стороны. К сожалению, все стекла в нем были защищены металлическими пластинами и рассмотреть, что происходит в салоне, я не смог, сколько не вглядывался. Зато я увидел, что это пикап, и в кабине никак не могло находиться больше двух-трех человек. Очевидно, этого хватало для разбоя, а вместительный кузов нужен был для транспортировки награбленного добра.

Моя Машина остановилась окончательно, пикап проехал вперед и остановился в пяти метрах от меня, перекрыв дорогу. И тут грабители совершили, на мой взгляд, тактическую ошибку. Они вышли из автомобиля — их оказалось двое, включая водителя — и встали передо мной с оружием наперевес. Эдакие крутые ребята из боевиков на фоне постапокалиптической тачки. У одного была бита с накрученной на нее колючей проволокой (как по мне, стереотипное и бесполезнейшее улучшение), которую он небрежно положил на плечо, у другого в руках был обрез. Оба в серых спецовках, берцах. Никакого оружия я больше не увидел. Быть может, что-то посерьезнее лежало в пикапе, но эти супергерои не посчитали нужным доставать тяжелое железо, ограничившись шутовской показухой. Тем разумнее было поторопиться.

В одно мгновение я выскочил из Машины, передернул затвор автомата (того самого муляжа из школьного кабинета ОБЖ) и направил дуло на грабителей. Они мгновенно напряглись, явно не ожидая такого поворота.

— Браток, спокойно! — глухо раздалось из-под маски того, что был с обрезом, а его напарник быстро оглянулся на свой автомобиль. Ага, значит, что-то в пикапе все-таки лежало.

— Стоять на месте! — заорал я, стараясь добавить в голос истерические нотки — это было несложно. Пусть думают, что я взвинчен до предела, могу не совладать с собой и пальнуть очередью. — Кто дернется, завалю! Положили все и отошли от машины! Отошли, я сказал! Еще дальше! И руки подняли!

С огромным облегчением я увидел, что оба медленно положили оружие на асфальт и с поднятыми руками отошли на десять метров. Не сводя с них автомат, я приблизился, поднял обрез, сразу почувствовав себя увереннее. Потом открыл дверь пикапа и быстро заглянул внутрь. Один тут же дернулся было ко мне, но он успел пробежать только половину пути. Я ждал подобного и вынырнув из салона, прицелился из обреза и нажал курок. Парень рухнул на асфальт, по инерции пролетев еще метр. Из перебитого колена по штанине потекла кровь. Еще не успев ничего понять, он попытался подняться, но тут же опять упал. И тут только заорал от боли, даже не пытаясь зажать рану. Его напарник так и стоял на месте, только опустил руки.

— Ты! — я направил обрез на него. — Руки поднял!

Теперь я был почти уверен, что нападения больше не будет. Быстро осмотрев салон пикапа, я забрал охотничье ружье, три фильтра. Подумав, один фильтр оставил. Нашел аптечку, но брать не стал — горе-грабителю она сейчас нужнее. Больше в пикапе брать было нечего.

Лежавший на земле парень все орал, но теперь хотя бы зажимал руками простреленную ногу. Я подошел к нему и, не церемонясь, вывернул карманы куртки. Пусто.

— Патроны, все, какие есть, живо! — скомандовал я стоявшему. Тот вытащил горсть цилиндриков и спокойно передал мне, даже не глядя на раненого.

— А теперь слушай внимательно. — теперь я говорил медленно и негромко. — Я сейчас уеду. Ты можешь попытаться поехать за мной, но я остановлюсь и завалю тебя из твоего же обреза. Или ты останешься и поможешь своему другу — в пикапе лежит ваша аптечка. Если поторопишься, успеешь довезти его до медика.

Пятясь, я вернулся к Машине, завел двигатель и, объехав пикап, вырулил на дорогу. В зеркало я увидел, как бандит захлопотал возле напарника. Тут только обратил внимание, как дрожат на руле руки.

5

Сегодняшний день был слишком насыщенным. Я чувствовал, что эмоционально вымотан, поэтому ни к какому медику не поехал. Черт с ним, с зубом, обезболиватели у меня есть, ночь как-нибудь переживу. Сейчас я очень хотел одного: поскорее попасть в свое убежище, закрыться от всех, спрятать Машину.

Заехав в гараж, я запер ворота на все возможные засовы, залил горючее в генератор и запустил компрессор, чтобы запастись сжатым воздухом. Пока огромный бак, выполняющий роль накопителя, заполнялся, я активировал аварийную сигнализацию по периметру дома. Эта простейшая конструкция из нескольких плат, тонких натянутых проводов, соединенных с динамиком в комнате, активировалась от касания и дико орала, но с ней я чувствовал себя спокойнее. Вдобавок, она питалась от автомобильного аккумулятора, то есть генератор на ночь можно было выключить.

Заодно уж нашел и место, откуда отрава попадала в мастерскую. Это оказалось несложно: желтая струйка проникала сквозь маленькую щель между оконной рамой и бетонной стеной и растворялась в воздухе. Заклеив отверстие куском клейкой ленты, я мельком подумал, что ее осталось маловато и нужно пополнить запас липучки.

И только после этого поднялся в жилую комнату, еле волоча ноги. Это неудивительно, ведь прошлую ночь я почти не спал. Скинув верхнюю одежду, я повалился на кровать и моментально уснул.

*****

…я ехал по ровной, отливающей серебром от света Луны асфальтовой дороге. Машина равномерно глотала пунктирную линию разметки. В небе много звезд, ярких и бледных, маленьких, невидимых точек и больших, светивших синим, красноватым и оранжевым, а в центре неба всем мерцающим ансамблем дирижировал белый лунный диск, не обезображенный темными пятнами кратеров и морей. В открытое окно задувал легкий, прохладный ветерок, принося с собой свежесть летней ночи, остро ощущаемую после душного дня. Тускло светилось желтым уютно мурлычущее радио. По обеим сторонам дороги вверх поднимались черные стены лесополос и упирались в края звездного купола.

А за стенами — ничего. Я точно уверен, что ни слева, ни справа за деревьями нет ничего, только чернота, в которой можно утонуть и никогда не вернуться на дорогу, убегающую вдаль в этом коридоре.

Еще чернота сзади. Звезды не светят в заднее стекло, разметка не выныривает из-под Машины. Я давлю на педаль, пытаюсь ехать быстро. Чернота преследует меня, она быстрее и очень близко, уже на заднем сидении, свет Луны и звезд не способен отогнать ее. От безумной гонки заканчивается бензин, я проезжаю еще пару сотен агонизирующих метров и останавливаюсь посреди шоссе. Чернота догнала меня. Свет звездного неба меркнет, теперь темно повсюду.

Лишь желтый огонек на панели мерцает, едва освещая мою руку, лежавшую на рычаге переключения передач…

*****

…Я резко открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь. Чернота никуда не делась. Прислушиваясь и присматриваясь, я лежал в тишине и темноте и вспоминал свой странный сон. Какая-то картинка из давнего прошлого, когда были звезды и Луна, свежий воздух, деревья. Про это я подумал мимолетно. А поразило меня то безграничное спокойствие, которое владело мной в начале сна. Я успел забыть это чувство, и оно мне понравилось. Постепенно глаза начали различать обстановку моего убежища, а уши уловили шорох копошащихся насекомых в стене за моей головой и чуть слышный гул вентилятора, обновляющего воздух в комнате. Вернулись и другие чувства — зуб вновь начал болеть. Подняв руку, я посмотрел на светящиеся стрелки часов на запястье — половина четвертого. Снова я просыпаюсь среди ночи, и снова сон как рукой сняло.

Острая железка зубной боли стала понемногу накаляться. Я быстро приготовил себе содовый раствор, пока боль не перешла в нестерпимую и не пришлось глотать дорогую таблетку — на них у меня, как всегда, были планы. Затем осмотрел приобретенное вчера оружие. Ружье-вертикалка было потрепанным, на рукоять намотана изолента, обрез, напротив, в очень добротном, рабочем состоянии. Я, как смог, почистил оба ствола и смазал. Затем провел ревизию патронов — почти десяток с картечью, чуть меньше — с пулей. Еще пять с дробью дождалось своего часа в сейфе. От ружья я сначала решил избавиться: оно громоздкое, тяжелое, и состояние внушало мне опасения в его надежности, но, поразмыслив, отнес его в Машину, где лежал (теперь уже постоянно) муляж автомата Калашникова. Обрез с трудом поместился в кобуре из-под поджига, и чтобы скоротать остаток ночи, я занялся ее подгонкой.

6

Утром, едва солнце осветило желтую муть за окном, я уложил часть школьных противогазов в багажник, выехал из гаража и направился вглубь города.

Чем ближе я подъезжал, тем больше вокруг появлялось людей. Все они, не задерживаясь ни на секунду, сновали по улицам взад и вперед, кто в противогазах, кто в респираторах и марлевых повязках, а кто просто бежал, задержав дыхание, из одного подъезда в другой. Появились автомобили. В основном, это были рабочие лошадки, привозившие и увозившие грузы — недалеко располагался Рынок ресурсов, но встречались и личные автомобили разной степени подготовки.

Лекарь, к которому я направлялся, жил на широкую ногу в одном из недостроенных кварталов, возводимых в свое время для людей с большим состоянием и дождавшихся в итоге своих жителей. Вместе с жильем, медицинским кабинетом и прочим он занимал большую часть особняка на восемь квартир.

Я проехал на территорию, обнесенную частично порушенным кирпичным забором с коваными узорами, и оставил Машину на плотно утрамбованном пятачке, выполняющем роль стоянки. Кроме моего здесь стояло еще два автомобиля в прекрасном техническом состоянии, блестевших свежей краской и совершенно лишенных признаков средства для выживания. Ни каркасов безопасности, ни дополнительных багажных мест, разве чуть большего размера колеса для увеличения дорожного просвета и изящно спрятанные в бампер глазки противотуманок.

Попав в приемную, я осмотрелся. Никогда не был на осмотре у доктора Горюнова, а тут было, на что посмотреть. С высоченного потолка свисала самая настоящая люстра. Да, на ней не хватало хрустальных деталей, но она светила мягким желтоватым светом, а оставшиеся прозрачные шары и сосульки искрились и преломляли этот свет, на полу разостлан полинялый ковер, стены отделаны пластиковыми панелями под благородное дерево. Человек остается верен своему стремлению к комфорту и показухе даже на краю мировой катастрофы. Не мое это дело, конечно, но вся эта псевдороскошь выглядела в моем представлении как-то отчаянно пошло. Засмотревшись и задумавшись, я не сразу услышал, как меня окликнули.

— Молодой человек, я вообще-то к вам обращаюсь! — за высоким письменным столом сидела хрупкая девушка моложе меня, настолько маленькая, что над столом возвышалась только ее голова в огромных для ее злобного личика очках с черной оправой. Они делали ее похожей на муху. — Я спрашиваю, вы к кому?

Рассматривая ее, я еще не решил, как себя вести, но тон секретарши мне пришелся не по вкусу:

— Если это клиника доктора Горюнова, то, надо полагать, я к нему. — ответил я невежливо.

— Для того, чтобы попасть к господину доктору, необходимо не полагать, а сообщать о своем визите заранее. — язвительно парировала она.

— Очень интересно! Прощения прошу, что не смог заранее предвидеть свою болезнь, дабы не беспокоить господина доктора по пустякам! Может, еще талончик дадите? — иронично заметил я и, кажется, задел ее за живое.

— Пов-то-ря-ю, все, кому нужна медицинская помощь, предупреждают о посещении. Заранее! — последнее слово, как точка, должно было завершить наш разговор, девушка демонстративно уткнулась в какую-то тетрадь, но уходить так просто я не собирался. Тем более, мне почему-то стало ее жалко, ведь она сидит тут одна-одинешенька с ворохом бумаг, занимается рутинной и как я понял, совершенно ненужной работой в тени большого человека. А еще я заметил множество книг на столе.

— Послушайте, — как можно мягче сказал я, — у меня болит зуб, мне нужно его удалить. Точнее, от него остался только корень, и этот корень уже две ночи не дает мне выспаться. Мне просто необходимо попасть к доктору Горюнову.

— Господин доктор сейчас с пациентами. Это раз! — не отрывая глаз от тетради, начала перечислять она. — Он не удаляет зубы. Это два! И третье… — тут из-за плотно закрытой двери, ведущей вглубь дома, раздался густой мужской смех и несколько тонких, явно женских. Девушка поджала губу, но закончила. — И третье! Для приема обычных пациентов существует практика доктора Спорова через два дома отсюда. — от сухости ее ответа завяли бы даже искусственные растения в двух больших горшках по обоим сторонам от стола.

— Ясно. Скажите, а… вы сможете удалить мне зуб?

Смысл дошел до нее не сразу. Подняв глаза, она чуть ли не со страхом посмотрела на меня.

— Так сможете? — повторил я. — Я вижу по книгам, что вы изучаете медицину. И почти уверен, что сильно покалечить меня вам не удастся! — я улыбнулся, но вместо ответной улыбки увидел растерянность:

— Я? Я… не умею. — от чопорной деловитости не осталось и следа. — Да, я изучала этот вопрос, но сама никогда… Да и кто мне разрешит брать инструменты?

— Да бросьте! Ответьте быстро, как называются щипцы для удаления корня коренного зуба?

— S-образно изогнутые щипцы для удаления корней моляров и премоляров. — машинально сказала она, размышляя о чем-то.

— Вот видите! Вы все знаете, и вам просто нужна практика. Я заплачу.

Она еще немного подумала, затем решительно сгребла все книги в большую сумку и вышла из-за стола

— Идемте. — сказала она, надевая респиратор.

— Куда? — тут настала очередь растеряться мне. — А ваш господин доктор?

— Идемте, говорю! Ему не до меня…

Я придержал резко распахнувшуюся под воздушным потоком дверь, и мы оказались на улице. Девушка, не глядя на меня, зашагала к воротам.

— Погодите! — я догнал ее. — Я на Машине, давайте доедем.

— Не нужно. Здесь недалеко.

Остаток пути, примерно двести метров, мы шли молча. Секретарша не разрешила мне понести тяжелую на вид сумку с книгами. Она первая вбежала в подъезд обычной пятиэтажки и поднялась на последний этаж. Девушка достала из кармана ключ и отперла единственную на площадке квартиру:

— Проходите быстро и ждите в коридоре.

Я вошел в маленький коридор, скорее, тамбур. Она забежала следом и резко закрыла дверь. Послышалось шипение. Это и впрямь был тамбур, попавшая вместе с людьми отрава выдувалась наружу переменой давления, заменяясь пригодным для дыхания воздухом.

— Все, можете снимать противогаз. — сказала секретарша, снимая респиратор и надевая очки. Без них она выглядела куда миловиднее. — Разувайтесь и проходите в комнату, но ничего не трогайте. Я сейчас.

Комната была олицетворением спартанства: посередине стояла обычная массажная кушетка, по сторонам от нее — две напольные лампы на суставчатых ногах. В углу — древний сервант со стеклянными дверцами, внутри которого я разглядел какие-то медицинские инструменты. Вся комната просто выскоблена до сверкающей чистоты. Угол ее был отделен от основной площади плотной ширмой и рассмотреть, что за ней находится, мне не удалось.

— Садитесь на кушетку. — услышал я за спиной и обернулся. Девушка уже переоделась. Теперь на ней был белый застиранный халат и синие резиновые перчатки.

— Садитесь! — повторила она требовательно и включила обе лампы. Комната озарилась ярко-белым светом и это было для меня так неожиданно, что я зажмурился и удивленно спросил с закрытыми глазами:

— У вас есть электричество?

— Да. — нехотя ответила она. — Под домом есть дизельный генератор, который включают два раза в сутки на несколько часов.

— Но ведь это, наверное, очень дорогое удовольствие?

— Послушайте! — вдруг рассвирепела она. — Либо мы занимаемся делом, либо вы уходите!

Я поспешно сел на кушетку, решив оставить расспросы на потом.

— Откройте рот!

Я открыл. И вдруг почувствовал острую боль — она постучала чем-то твердым по обломку зуба.

— Ммм… — замычал я, давая понять, что мне больно.

— Терпите, у вас тут все плохо. Обломок гниет, вокруг уже все воспалено. Будет больно.

— Стоп-стоп! — я отклонился. — В смысле, больно? А как же анестезия? У вас же она есть?

— О да, конечно! Могу спеть вам колыбельную, моментально вырубитесь — чем не общий наркоз? — съязвила она. — Откуда у меня анестезия? Спирта для обработки осталось полфлакона, уже водой разбавляю.

Лечение в таком плане мне совсем не улыбалось, и я вспомнил про свой рюкзак. Достав оттуда коробку с ампулами, я протянул ей.

— «Лидокаин»? — удивленно прочитала она. — Но откуда?

— Он ведь заглушит боль?

— Немного и ненадолго. И то если ввести препарат непосредственно в десну. Но у меня нет стерильных шприцев.

Я молча, как фокусник, достал из рюкзака упаковку шприцев. Ее глаза размерами почти не уступали линзам очков. В другое время меня бы это позабавило, я как Том Сойер, любил театральные эффекты, но сейчас мне было не до веселья.

— Колите, делайте, что нужно, чтобы я не умер тут, на вашей кушетке.

Она вскрыла ампулу, набрала лекарство и ловко сделала укол. В ожидании действия препарата, я попытался ее разговорить, но она упорно отмалчивалась. И тут я сообразил, что она здорово нервничает, и как-то совсем поник.

— Вроде должно действовать. Откройте рот. — она снова постучала по зубу. Удивительно, но я почти не почувствовал боли.

— Теперь ложитесь и ухватитесь руками за края кушетки. Сначала я надрежу десну, чтобы добраться до корня.

Мне не нравилась ее манера озвучивать все действия, которые она проводила со мной, но ничего сказать я уже не мог. Свет бил мне прямо в лицо, глаза слезились, рот широко открыт.

— Сейчас я наложу щипцы и… — яркая вспышка, перебившая свет ламп, и я отрубился.

Я пришел в себя от резкого запаха, ударившего в нос. Девушка стояла надо мной, водя ваткой с нашатырным спиртом перед моим лицом. Лампы были выключены.

— Как себя чувствуете?

Я подумал. Хотел ответить, но мне мешала вата, которой был набит рот с левой стороны. Проверив языком, я почувствовал пустоту между зубами и криво улыбнулся ей. По щеке побежала струйка крови.

— Лидокаин так себе анестетик. — как бы извиняясь, сказала девушка. — Ну так как себя чувствуете?

— Уыыыть буду!

— Ну и хорошо. А теперь вставайте, вам пора. А мне надо подготовиться — у меня еще пациент сегодня.

Вроде бы она ничего обидного не сказала (особенно после нашего диалога в приемной доктора Горюнова), но я почувствовал себя уязвленным. Вытащив таблетку дорогого мела, я положил ее на кушетку и прошел в коридор обуваться.

— Постойте. Ваши лекарства. — девушка протянула мне целлофановый пакет.

— Овтавьте. Вам нувнее. — сухо ответил я и закрыл дверь в комнату, чтобы туман не проник в жилище. Выйдя на улицу, я чуть не выплюнул опротивевшую вату, но вовремя вспомнил, что в противогазе. Пришлось терпеть до Машины.

7

Рынок Ресурсов был самым посещаемым местом в городе. Самым колоритным и самым… Непостоянным, что ли. Все здесь двигалось и менялось. Одни люди подходили к другим и уходили, другие подходили и задерживались, третьи шли мимо, никого не замечая. Все в одеты в разное. Как в кипящем супе. Вот из клокочущего варева людского потока вынырнул рыхлый молодой парень в жилетке морковного цвета, подержался на поверхности и снова утонул в толпе, на его место выплыли двое в темно-зеленых военных спецовках и затеяли жаркий спор с продавцом.

Кастрюлей для этого супа служил единственный в городе крытый стадион. Основная часть сидений была давно демонтирована, искусственная трава вытоптана. Каждый свободный участок приспособлен под торговлю. Сколоченные из досок ларьки, полотняные навесы и палатки, просто разостланная пленка — и кучи самого разнообразного барахла. Здесь можно было продать и купить все, что угодно: от дырявого нижнего белья и совсем стоптанной обуви (лично видел, как одна пожилая женщина пыталась продать один-единственный левый кроссовок) до сложной техники и специфического оружия.

Рынок еще и самое шумное место в городе. Стоит только влиться в толпу и тебя со всех сторон накроет волной голосов всех возможных тембров:

— Куда грязные руки суешь, свинья?! Сходи помойся, а потом за товар хватайся!

— Арсенал обновить не желаете, молодой человек? Вчера только пневматический гайкомет дособирал. Крысу с одного выстрела наповал! И испытал, и отужинал!

— Свежая выпечка! Булки! Пироги с мясом! С каким? Ну так с говядиной, ясно же! Утром коровка еще бегала и пищала, хы-хы!

— Очки и маски — защитите глазки! Противогазы как у спецназа! Респираторы!

— Девушка, этот рюкзак удивительно идет к вашим глазам. За полкружочка дешевого мелка отдам.

От обилия самых разнообразных запахов кружится голова. Тут и ставший уже постоянным запах немытых тел, пыльный запах старого чулана, едкая вонь химикатов с нечистотами, ароматы готовящейся пищи, вызывающие приступы аппетита или, напротив, рвотные позывы; кислые нотки, но не тумана, просто мимо прошел кто-то не сильно трезвый.

Пробираясь через толпу, я застегнул куртку. Мне не было холодно, но я опасался за сохранность своей сумки с лекарствами. Где еще практиковаться карманникам, как не на Рынке? Даже суровое наказание с выдворением на улицу без средств защиты их не останавливало. И подобные приговоры без суда и следствия, а только с одобрения толпы, выносились на Рынке ежечасно. Вот только пару минут назад мимо меня двое охранников провели под руки молодого парня по направлению к выходу. Парень вырывался и кричал, что «начальник попутал», а руки его в этот момент ловко шарили в маленькой сумке одного из них.

За такого я не переживал (гарантирую, что через час снова увижу его в толпе) и мне было не до него: я искал Человека. Именно так, Человека с большой буквы — это имя собственное данного, гм, лица, через которого проходило большинство крупных и очень крупных сделок, а также сделок, о деталях которых не стоило распространяться. Человек обычно прохлаждался в местном баре «Под куполом» и, в отличие от доктора Горюнова или Костика, никак не выделялся среди прочих завсегдатаев. Обыкновенные люди сидели или стояли, выпивали и закусывали, не зная, что буквально за соседним столиком, в тени сидел фактический владелец Рынка ресурсов.

Зайти в бар сразу не получилось: возле самого входа затеяли драку два вусмерть пьяных посетителя, причем большинство ударов приходилось «в молоко». Охрана с интересом наблюдала за боем, но не вмешивалась — их задача заключалась в пресечении мордобоя внутри заведения. Постоянные клиенты знали это и знали еще, как болят бока, которые могут намять эти охранники при несоблюдении правил, поэтому разбирались снаружи. Последние удары двух вояк достигли, наконец, цели, и оба, отшатнувшись, по всем законам физики продолжили движение в стороны и вниз. Я аккуратно переступил через одного и вошел в бар.

За стойкой неизменно стоял Макс. Этот человек был создан для своей профессии. Он умел слушать, мог дать совет, к нему приходили излить душу, поделиться радостью или горем, даже занять денег или угоститься в долг. Макс — добрая душа, с каждым мог и поболтать, и успокоить, и порадоваться вместе с собеседником, и выпить. Главное, он все делал искренне — это условие и располагало к нему посетителей. В общем, желаете выговориться — идите к Максу в бар «Под куполом».

Но этот человек мог быть и суровым при необходимости и часто лично, без помощи верзил, выдворял буянов за пределы бара. Не любил Макс и нахлебников. Налить в долг — пожалуйста, но каждый должник рано или поздно расплатится, иначе больше в бар может не приходить — его не обслужат.

Я подошел к стойке и сел на свободный стул. Макс кивнул мне, как старому знакомому (он знал всех посетителей):

— Привет. Тебе, как обычно?

Я подумал. После стоматолога вроде как два часа нельзя есть, но так я и не есть собирался:

— Да, накинь полпорции.

Макс откупорил бутылку и плеснул мне в железную кружку резко, но приятно пахнувшего самодельного алкоголя. Стекло, которое легко разбить об пол или чью-то голову, в баре не использовали.

— Отдохнуть зашел или по делу?

— Вообще-то по делу. Человек здесь?

— С утра был. Сейчас отошел до кафэшников, пообщаться с президентом. Посиди, подожди, думаю, скоро вернется.

— Не, пойду по Рынку прогуляюсь, попозже вернусь. Я там тебе много задолжал?

— Круг дешевого. — память у Макса была не хуже, чем у ГэКовского племянника.

Я залпом опрокинул остаток обжигающе бодрящего напитка, оставил на столе запаянную в пластик таблетку и направился было к выходу, но вернулся:

— Макс, тебе снятся сны?

Он не удивился. Наслушавшись тысяч всевозможных историй, он, похоже, потерял способность удивляться. Но задумался, прежде чем ответить:

— Знаешь, в первое время после появления Тумана мне часто снилась та, старая жизнь. Деревья там, море, синее небо. Сейчас сплю без сновидений. Привыкаю, наверное.

Я кивнул и вышел.

Пройдя по Рынку, я направился к навесу, откуда доносился аппетитный запах свежего хлеба. Порция выпитого была маленькой, но на голодный желудок ее хватило, чтобы в голове зашумело, а в животе заурчало. Понятия не имею, где владельцы этого заведения брали злаки. Возможно, привозили из горных районов, куда Туман еще не добрался, или выращивали в закрытых теплицах. Последнее, конечно, маловероятно, так как полезная площадь теплиц маловата для полноценного поля, и там скорее растили бы овощи, но кто знает…

Как бы то ни было, я сидел на открытой веранде условно второго этажа (на первом была организована пекарня) и держал в руках непропеченный, не особо мягкий, но свежий кусок хлеба, за который пришлось отдать полмелка средней ценности. Но я не жалел. Откусывая маленькими кусочками теплый еще хлеб и запивая его чаем из какой-то душистой травы, я блаженствовал и размышлял.

Люди приспособились к такому существованию, Макс вон привык к новой жизни, Горюнов обложился легкомысленными медсестричками и блудит в своем особняке, Виктор нашел себя в железках. Но счастливы ли они? Получили они то, что хотели, и не потеряли что-то более ценное?

А что вообще такое — счастье? Оно ведь неосязаемое, по сути несуществующее, так как не имеет веса, цвета, тяжести. Или имеет? Цвет желтоватой бумаги, на которой тысячи гениев пытались вывести свою формулу счастья, запах тела любимого человека на мятой постели, тяжесть теплой ладошки ребенка, сжатой в руке. Что из этого — счастье? Да всё. Или ничего, если не уметь это увидеть, услышать, оценить.

Может, счастье — это запоздалое сожаление о потерянных мгновениях жизни, которые уже никогда не вернуть? Можно хоть сотни раз пытаться воссоздать эти минуты, но они будут лишь жалкой пародией, ненатуральными, карикатурными обрывками, склеенными в целое так трепетно хранимыми воспоминаниями.

В таком случае получается, что счастлив каждый человек. Быть может, стоит увековечить эти три слова в мраморе или хотя бы синими чернилами на собственной коже. Ведь только потеряв ценное, сравнив идеально наполированный хрустальный глаз с уставшим, в красных прожилках, с минус пятью диоптриями оком, познаешь всю красоту видимого мира. Получается, счастье есть, но его нельзя испытать, испить до дна, и ты всегда будешь довольствоваться каплями, стекающими по стенкам. Вот, как этот стакан с чаем. Я и не заметил, как выпил его…

Мои раздумья прервало движение внизу, где бурлил Рынок. Очень громогласно орала пожилая продавщица всякого рванья, разложенного на пыльном полиэтилене. Она держала за руку мальчика лет двенадцати и визжала, что тот обокрал ее. Вокруг постепенно собиралась толпа. «Это не мое дело» — уныло подумал я, уже спускаясь вниз и пробираясь к самому центру события. Оказалось, женщина поймала малого за кражей грязного вязаного медведя с разными пуговицами вместо глаз и теперь жаждала наказания. Губы мальчика дрожали, но на лице страха не было, хотя в толпе уже слышались возгласы одобрения ее действий.

Дождавшись, когда женщина умолкнет, чтобы набрать в грудь новую порцию воздуха, я деликатно отвел ее в сторону. Через минуту она совершенно преобразилась, заулыбалась и сама вручила игрушку ничего не понимающему мальчугану. Разочарованная толпа начала расходиться. Я подошел к нему, взял за руку и, наклонившись, вполголоса прошептал:

— Тикаем отсюда! Быстро!..

Мы пробирались сквозь толпу ближе к стенам, поддерживающим купол стадиона. Раньше в них располагались гардеробные, туалеты, кассы и прочие технические помещения, а теперь здесь жили люди. Мальчик едва поспевал за мной. Находу я спросил его:

— Как тебя зовут?

— Ти… Тимофей Анатольевич. — он тяжело дышал, прижимая к себе медведя.

— Даже так?!. Зачем же ты, Тимофей Анатольевич, рисковал ради этого?

— Это сестренке подарок. У нее день рождения.

Я остановился и пристально посмотрел на него. Обычный мальчуган, востроносый, чумазый, сальная челка падает на лоб, одежда явно большевата для его худой фигуры. Глаза слишком серьезные для двенадцатилетнего, и они с вызовом смотрят на меня. Нетипичный малолетний карманник. И я не решил еще, стоило ли так подставляться, чтобы помочь ему.

— Все ясно. — проговорил я. — Давай топай к сестре и радуйся, что легко отделался.

Я повернулся, чтобы уйти, но услышал голос Тимофея:

— Сколько я должен вам?

— Чего? — я несколько опешил.

— Сколько я должен вам за медведя и за… спасение? — повторил он. — Я видел, как вы разговаривали с той женщиной, а потом вложили что-то ей в руку. Я вам верну. Может, не сейчас, но я заработаю и верну.

— Ин-те-ресссно! — с расстановкой проговорил я. — Если ты можешь заработать, то зачем воровать?

— Я не воровал. — спокойно ответил Тимофей. — Она назвала цену, я ушел за таблетками, а когда вернулся — цена изменилась. Меня многие пытаются обмануть, думают, что я маленький.

— Все ясно. — повторил я. — Ничего ты мне не должен. Вот возьми, поздравь сестренку с днем рождения. — я протянул ему руку, но он грубо оттолкнул ее:

— Не надо мне ваших таблеток! — с обидой в голосе крикнул мальчик. — Вы как все, думаете, что я немощный, что не могу зарабатывать. Вы думаете, что все знаете про меня!

— Давай попробую: ты старший в семье, родителей нет, у тебя на руках младшая сестра, которую ты опекаешь. Либо работаешь на нескольких работах, либо побираешься и приворовываешь, чтобы было, что есть и где жить. Так?

— А вот и не так! Есть у меня и мать, и отец, только я с ними не живу.

— Почему?

— Ненавижу отца!

— Это твои возрастные проблемы. А сестра?

— Мы двойняшки. Она осталась с родителями. Она — хорошая! — он чуть не плакал.

— Успокойся, малец! — я примирительно поднял руки. — Я тебя слышу, не надо так кричать. — мимо проходящие люди с интересом поглядывали на пацана, орущего на взрослого.

— Я не кричу. — уже тише буркнул он. — Все, с кем я общался, либо начинают опекать, либо обманывают.

— А ты хочешь доказать всем, что взрослый!

— Нет, не взрослый. Самостоятельный. — ответил Тимофей. — Я хочу, чтобы ко мне относились так же, как к другим ребятам.

Что-то в этом разговоре не складывалось, но я никак не мог понять, что.

— У тебя нет друзей?

— Есть. Костя. Его тоже не любят.

— Почему?

— Умный. Изобретательный, только молчит всегда. И не улыбается.

Вот это мне было понятно — умников в уличных компаниях никогда не любили. Особенно слишком серьезных. Ладно, не мое это дело. Время идет, а мне еще нужно встретиться с Человеком.

— Тимофей… Анатольевич, я тебя понял. Иди, доказывай, что самостоятельный, что независимый или еще какой, а мне пора по своим взрослым делам.

— Подождите. Вы так и не сказали, сколько я должен вам вернуть.

— Сказал. — я чуть улыбнулся. — Ты мне ничего не должен. Той старухе я всучил три мелка глюконата кальция. Постарайся не появляться в том месте ближайшие пару дней.

Я потрепал его по волосам и ушел.

8

Побродив еще по Рынку, я вернулся в бар. Макс кивнул в сторону последнего столика, где в полутьме чернела фигура. Я подошел, фигура жестом пригласила меня присесть напротив. Воцарилось молчание. Казалось, меня изучают, а я в то же время думал, как мне к нему обратиться. Не очень удобное прозвище, то ли уничижительное («Человек, мне нужно…»), то ли слишком объективное («Мне нужна ваша помощь, Человек…»). Почувствуй себя инопланетянином!

Он не делал никаких попыток начать беседу, предоставляя возможность мне сделать то, что я не люблю, — заговорить первым.

— У меня есть несколько противогазов, которые я хочу продать. — пересилив себя, наконец сказал я.

Молчание.

— Точнее, несколько десятков. Совершенно новых. С фильтрами и без.

Молчание.

— Если мы договоримся, половину противогазов привезу уже сегодня. — я начинал закипать.

Человек шевельнулся, но молчание не прервал. Ну хоть не уснул и не умер.

— Двадцать противогазов ГП-5 с фильтром по два дорогих круга за штуку и двадцать без фильтров — по одному. — цена была немаленькой, но мне хотелось увидеть хоть какую-нибудь реакцию.

Молчание. Может, Человек глухой и надо говорить громче. Я беспомощно оглянулся на Макса, который в этот момент с участливым лицом слушал монолог пьяного старичка. Мне он не поможет.

— Сорок пять кругов за все. — вдруг услышал я негромкий и настолько уверенный голос, что сразу стало ясно: торговаться бессмысленно. — Максим отдаст двадцать пять сейчас, остальное — после получения всей партии. До вечера нужно привезти все. — он встал и протянул мне левую руку. Я ответил — рукопожатие вышло неуклюжим. Потом черная фигура повернулась и вышла из зала через малоприметную дверь.

И тут до меня дошло, как ловко и правильно Человек проводит свои сделки. Он молчал, пока я вываливал ему всю информацию, а потом не произнес ни одного лишнего слова. На все ушло не более минуты.

Я посидел еще немного, дождался, пока старик за стойкой окончательно сомлеет под тяжестью выпитого и подошел к Максу

— Это было гениально! — сказал я с восхищением. Макс понимающе кивнул:

— Не всем нравится такая манера общения. Кто-то злится и срывает сделку, кто-то восторгается, как ты, но точно никто не остается равнодушным. Какую сумму он назвал?

— Двадцать пять сейчас и еще двадцать вечером, как привезу все.

Макс достал два блистера по десять и досыпал сверху остаток:

— Держи. И постарайся привезти к сроку.

— Можешь выделить мне помощника? — спросил я. — Забрать то, что лежит в Машине.

Я сгреб лекарства в карман и с плечистым парнем на голову выше меня покинул заведение. Мы шли по Рынку, который начинал уже закрываться, толпы редели, продавцы сворачивали палатки и запирали деревянные будки. Когда мы проходили мимо давешней продавщицы вязаного медведя, наши с ней взгляды встретились. Она было открыла рот с минимальным остатком желтых зубов, но увидев мое сопровождение, тут же его закрыла и с остервенением продолжила увязывать свой узелок. «Все правильно, бабка, — подумал я, — грызи мел, береги зубы и не обманывай впредь маленьких детей!».

Охранник молча забрал сумку с противогазами и ушел, а я профильтровал воздух в салоне и выехал с парковки стадиона.

В гараж я доехал без происшествий, положил ящик с остатками противогазов в багажник и, аккуратно двигаясь в медленно темнеющем Тумане, поехал в сторону Рынка. Я стараюсь не выезжать из убежища в такое время, так как из-за куриной слепоты плохо ориентируюсь в пространстве. Вот и сейчас не сразу смог определить расстояние до стоявшего на моей стороне автобуса и притормозил слишком близко к заднему бамперу. Не хватало места для маневра, и я начал медленно сдавать назад.

В этот самый момент сзади из Тумана материализовался большой темный автомобиль и уперся в заднюю часть моей Машины. Я от неожиданности сбросил газ, и он, воспользовавшись этим, протащил меня вперед до автобуса. Машина оказалась в капкане. Из внедорожника выскочило четверо человек в черном, с автоматами на перевес и окружили меня, взяв на мушку. Я попытался выбраться, но темный внедорожник был гораздо тяжелее моего, и колеса только жалобно взвизгнули по асфальту. В сумерках раздался громкий одиночный выстрел.

— Это предупреждение! — услышал я глухой крик. — Еще раз дернешься, изрешетим всю тачку. Руки показал, чтобы я их видел, и вышел. Медленно!

Ничего поделать было нельзя. От обреза толку мало, от муляжа автомата еще меньше, броня у Машины есть, но не против четырех автоматов, да еще в упор. Скрипнув зубами, я надел респиратор и плавно открыл дверь. В этот момент раздалось два глухих хлопка, один из противников схватился за горло, забулькал и согнулся пополам, следом еще один уронил звякнувшее оружие и стал заваливаться в сторону. Оставшиеся двое заметались, целясь во все подряд и начали отступать к своему автомобилю. Раздалась автоматная очередь, и оба рухнули, как подкошенные. Я вернул недонесенную до асфальта ногу обратно в салон и захлопнул дверь, выхватил обрез и взвел курки. Время шло, но ничего не происходило и никто не появлялся. Под трупами возле Машины постепенно наливались темные пятна, вокруг все сильнее смеркалось, и я решился. Включив заднюю передачу, я уперся в бампер автомобиля захватчиков и, подгазовывая, начал таранить его. Несколько минут я боролся с силами трения и тяжести, но смог сдвинуть внедорожник на полметра назад. Этого хватило, чтобы объехать автобус и быстро покинуть место перестрелки.

Забыв об осторожности, я гнал по дороге и лихорадочно соображал, куда мне направиться. Можно попытаться вернуться в гараж и запереться там, но я боялся возможного преследования и не хотел раскрывать убежище; можно добраться до охраняемого Рынка ресурсов, тем более что он сейчас был ближе. Выбрав последнее, я поднажал и через десять минут въезжал на стоянку. К Машине подошел охранник в противогазе, и я только хотел выйти и объяснить ему, что делаю здесь после закрытия Рынка, но он жестом показал мне ехать за ним. Окончательно перестав что-то понимать, я медленно поехал сзади, держа обрез на коленях.

Охранник подошел к грузовым воротам и что-то проговорил в рацию. Ворота медленно открылись, форсунки вокруг стали разбрызгивать водяную пыль, разгоняя отраву. Караульщик обернулся и, убедившись, что я его вижу, вошел внутрь. А я колебался. Он молча стоял за водяной завесой и ждал, не выказывая никаких признаков нетерпения. Наконец, я подумал, что меня могли прихлопнуть уже несколько раз, если бы хотели, и въехал следом. Ворота закрылись.

Я вышел из Машины и огляделся. Обычный ангар для загрузки и выгрузки продуктов, в ночное время превращенный в гараж, — здесь стоял десяток больших автомобилей и легковушек, переделанных под перевозку грузов, с высокими будками и усиленной подвеской. Кроме вошедшего охранника здесь находилось несколько механиков, колдующих над железными конями и сопровождающих свои действия отборной руганью и громогласным гоготом. На меня они не обратили особого внимания, но скользнули заинтересованными взглядами по Машине. Один хотел уже подойти ко мне, но увидел что-то за моей спиной и вернулся к своей компании. Я обернулся — ко мне подходил бармен Макс. Сейчас он выглядел иначе: вместо свободной светлой футболки и вытертых джинсов на нем была военная форма песочного цвета, на шее небрежно болтался противогаз, из-за плеча выглядывал ствол винтовки.

— Еще раз доброго дня, точнее, вечера! — весело приветствовал он. — Ребята сейчас заберут оставшиеся противогазы, только багажник им открой. А мы пойдем с тобой в бар, пропустим по кружечке. Заведение угощает!

*****

— Внедорожник ехал за тобой с километр, ждал удобного случая. Ты правильно сделал, что мешкал, мы как раз успели подобраться и занять удобные позиции. Я снял первых двух, а ребята прикончили оставшихся.

Мы сидели в пустом баре, на стойке стояла бутылка самого настоящего коньяка и неприхотливая закуска. Без людей это заведение показалось мне уютным и домашним. Всего одна лампа тлела над барной стойкой, все углы были погружены в густую тень. Макс переоделся в свое обычное одеяние и снова стал прежним рубахой-парнем. Он с упоением рассказывал мне детали происшедшего, опрокидывая коньяк как воду и не забывая подливать мне. Я на удивление быстро успокоился — последние дни были слишком насыщенными на события. Но была пара вопросов, на которые я очень хотел получить ответы:

— Макс, как вы вообще там оказались?

— А ты не въехал? — он был удивлен. — Сам же сегодня расхваливал деловую хватку Человека. У него есть правила, благодаря которым он держится на плаву, на очень устойчивом плаву, прошу заметить! Одно из них — это сохранность груза при транспортировке или передаче. Человек заплатил за противогазы, они — его, а о своем товаре он заботится.

И тут я, как говориться, «въехал»:

— Так вы меня пасли?! Думали, что исчезну или обману? И как вы собирались вернуть долг? Выбить его из меня всей командой?!

— Да брось! — Макс ничуть не стушевался. — Во-первых, я был в тебе уверен на сто десять процентов, о чем и сказал Человеку, во-вторых, ты же получил мелок за первую половину груза, которую сразу же отдал. Так что если бы и сбежал, чего, повторюсь, никак не могло быть, вы с Человеком уже в расчете. И в-третьих, — кивком головы он указал в сторону, — для выбивания долга эта малышка мне бы не пригодилась.

К барной стойке была прислонена винтовка с очень большим прицелом.

Меня его доводы вполне убедили, но тем не менее я ехидно спросил:

— Ты не считаешь, что быть снайпером — это наименее востребованная профессия в наше время?

Макс захохотал и похлопал рукой по массивному прицелу:

— Тепловизор. Не для дальних расстояний, но вблизи просто незаменимая вещь. Противник как на ладони и даже не подозревает, что уже покойник… Но ты меня перебил. Вот тебе четвертый аргумент! — Макс выложил на стол пакетик с таблетками — Ты привез остаток товара в срок, указанный Человеком, а он уважает пунктуальность и порядочность. Здесь, — он потряс пакетиком — двадцать пять кружков. Пяток сверху — за риск. Бери и не думай отказываться.

Я и не думал. Положил пакет в сумку и сказал:

— Вообще-то это я должен Человеку. За спасение. И тебе тоже.

— Не переживай. Моральный и материальный ущерб возместили горе-грабители, точнее, их снаряга и тачка.

— Кстати, ты не знаешь, кто это был?

Макс подумал:

— Для обычных мародеров они были слишком хорошо оснащены. И тебя вели и окружали грамотно. Но мне они не знакомы. Рискну предположить, что в городе появилась новая группировка. Но, может, и гастролеры. — Макс посмотрел на часы. — Однако мы засиделись! Ну что, давай еще по одной и на боковую?

— Последний вопрос: как ты так быстро оказался здесь после перестрелки? Я гнал, рискуя разложиться.

— Попробуй сам догадаться! — Макс загадочно улыбнулся.

— Мотоцикл?

— В точку! Вздрогнули!.. Сегодня советую остаться здесь, комнату я тебе найду. Но если хочешь домой, можешь рискнуть.

— Не хочу! Хватит с меня приключений. С Машиной все нормально будет?

— Насчет своей тачки не переживай, она сейчас под теплым и абсолютно безопасным крылом.

Комната, которую выделил мне Макс, находилась здесь же, в баре, и являлась чем-то вроде комнаты отдыха для персонала, а также складом. Множество ящиков с разнокалиберными бутылками, пластиковые канистры, в углу стоял небольшой диван, рядом деревянный журнальный столик с облезшим лаком — вот и вся нехитрая обстановка. Я не раздеваясь лег на диван, но еще долго не мог заснуть, прокручивая в голове сегодняшний день и его события.

9

Меня разбудил ровный гул уже открывшегося и работающего в обычном режиме Рынка. Голоса людей, топот и шарканье множества ног, шуршание пакетов, бумаги, стук пластмассы. Я, привыкший к тишине и одиночеству, лежал и слушал непривычные для меня звуки и вдруг подумал, что в другом, Большом городе этот шум будет постоянным, будет частью его, как многоэтажки, автомобили, памятники (ведь в каждом городе есть памятники, а в больших городах их еще больше). Эта мысль почему-то подпортила мне настроение.

Я встал, привел в порядок одежду, умылся холодной водой в туалете и вышел в зал. Бармен Макс находился на своем привычном месте, свежий и веселый, как будто не просидел часть ночи с бутылкой коньяка и не убил легко и непринужденно двух человек.

Это не угрызения совести, отнюдь. Возможно, те типы заслужили свою участь, и если бы не Максим с ребятами, я бы корчился на асфальте с дырой в боку или хватал отраву незащищенными легкими, но я не любил и не умел убивать, стараясь в любой ситуации разойтись мирно или с наименьшими потерями. И это мне всегда удавалось — хитростью, разговорами или уговорами, иногда угрозами или подкупом. В этот раз тоже все обошлось и к смерти мародеров я не имел прямого отношения, но почему-то чувствовал себя скверно, будто лично приставил ствол к голове человека и нажал на спусковой крючок.

Макс поприветствовал меня и пододвинул кружку с жидкостью (уже не вчерашним коньяком, но тоже ничего). Я машинально кивнул в ответ, продолжая копаться в себе.

Ведь все люди рождаются детьми. Ну то есть без изначальной ненависти к другим, без алчности, зависти. А дальше? Воспитание, хорошее или плохое, делает их такими, какие они есть. Плюс разочарования в жизни, а также актуальная сейчас борьба за выживание. Но хотели ли родители вчерашних бандитов, чтобы их дети стали такими? Думаю, нет. Обычно людей рождают с любовью, пророчат им грандиозное будущее или хотя бы пытаются воспитать порядочным человеком, а он с оружием наперевес грабит себе подобного и умирает с отверстием в шее. А ведь мог бы вырасти ученым и избавить мир от желтой дряни. Наверное, это мой рационализм бунтует — вот причина дурного настроения. Я привык, возясь с Машиной, что каждый винтик выполняет свою функцию и приносит пользу всему слаженному механизму. Почему так не работает с людьми?

— Повторить? — Макс стоял надо мной с бутылкой.

— Максим, скажи… — я замешкался. Как спросить его, что он чувствовал, когда убивал тех людей, или других, кого я не знаю? И что я хочу или боюсь услышать в ответ? — Ты… ммм… наверняка знаешь нормального оружейника — мне надо трофейную двустволку привести в порядок. — я не стал ничего спрашивать, в конце концов, не мое это дело.

— Да, есть один дед. Охотник, насколько я знаю. В ремонте шарит, у самого штук шесть гладкостволов. Может, коллекционирует их, а может, для дела. Человек часто к нему обращается за свежей дичью, ну и естественно, с просьбой о починке. Прицел мой помнишь? Дед его починил и приладил к моей винтовке.

— А какой он?

— Низенький, сухой. В очках. Да как все деды.

— Да нет! — я улыбнулся. — В общении какой?

— Ааа. Болтать любит — не успокоишь. Все старое время вспоминает, события из своей жизни, той, что до Тумана была. Умный мужик, философствует. Короче, вы с ним поладите! — Макс подмигнул.

— Мужик? Ты же сказал: «дед».

— Да вот не поймешь, сколько ему лет. Выглядит, как старик лет семидесяти, а по движениям, походке дашь сорок-сорок пять не больше. Он при мне Калашников чистил, ну и глаголил, как обычно, а у него пружинка по столу покатилась и упала. А он, дед этот, ее поймал на лету, и при этом даже разговор не прервал.

— Ясно. А как к нему доехать?

— Не надо никуда ехать, он здесь, на Рынке живет. Его Человек переманил, пообещал стабильный заработок, нормальные инструменты и запчасти. У него и апартаменты, будь здоров — две комнаты: в одной сам живет, в другой ремонтом занимается. У меня самого комната только одна. — Макс сказал это обычно, без зависти или досады.

Влиятельный дед (ну или мужчина), подумалось мне. В пределах стадиона, где находился Рынок, каждый закуток, который можно было превратить в жилище, ценился очень дорого, поэтому большинство людей, как правило торговцев, жилье снимали, а не выкупали. Это являлось одним из главных источников дохода Человека.

— …охрана здесь круглосуточная, работа постоянная. — продолжал бармен, все вертя в руках бутылку.

Задавая вопрос про оружейника, я просто хотел перевести тему, но чем больше Макс говорил, тем сильнее меня интересовал этот человек, и я решил прямо сегодня наведаться к нему.

— …но наведаться к нему так просто не получится. — услышал я слова Максима.

— Почему?

— Занятый он, вот почему. Заказов много, без работы не сидит. Да и чинит не все подряд стволы, а выбирает по одному ему понятному признаку. Может какой-нибудь навороченный автомат завернуть, а может ржавый «Макаров» выскоблить до идеала. Я сейчас про частные заказы говорю, нашу снарягу, от Человека, чинит всю без разговоров.

— А я смогу попасть к нему?

— Попасть-то попадешь — адрес я тебе напишу. Да ты и сам найдешь, его тут все знают. А вот возьмется ли он за твою двустволку — тут я тебе не помощник. Ты все равно намекни ему, что от меня пришел, но вряд ли это что-то даст. Максимыч авторитетов не признает, с Человеком общается запросто, без субординации.

— Максимыч?

— А я не сказал? Это его отчество. А еще он мой тезка. Максим Максимыч живет в северной части Рынка, на Буграх. Туда я тебя проведу.

10

Северное крыло Стадиона отделялось от основной части Рынка Ресурсов охраняемой стеной и являлось по сути отдельным государством. Здесь обитала богатая элита, которая не пожелала жить отдельно в отравленном туманом городе, а также люди, так или иначе полезные Человеку. Тут жил оружейник Максим Максимович, тут жил его тезка из бара «Под куполом». Какой-то остряк прозвал это место Буграми, и название очень быстро прижилось.

Попрощавшись с Максом, я решил сначала наведаться в ангар, где оставил Машину, а потом уже дойти до Бугров. Простых посетителей в служебные помещения не пускали, но Максим дал мне записку с особым набором слов, который на первый взгляд мог показаться бессмысленным, но это был своеобразный пароль для охраны и постоянных обитателей Рынка, который менялся раз в сутки. Слова требовалось заучить, а записку уничтожить.

В ангаре уже не стояло ни одной грузового автомобиля и не было ни одного ремонтника. Моя Машина находилась на прежнем месте. Подойдя ближе, я увидел, что она была вымыта и вычищена от многочисленных слоев пыли, засохшей грязи и осадков отравы. Сам я обычно не делаю этого по двум причинам: не трачу ценную воду и стараюсь сохранять Машину менее приметной для возможных любителей легкой добычи. Тем не менее, стоя перед блестевшим в лампах ангара кузовом, я чувствовал легкие угрызения совести. Забрав ружье и проверив салон, я удостоверился, что все на своих местах, и покинул место ее временного пребывания с легким сердцем.

До Бугров топать пришлось довольно долго, лавируя между расположенными как попало торговыми точками и пробираясь сквозь толпу покупателей и просто глазеющих зевак. Чем ближе я подходил, тем больше становилось последних. Каждому хотелось хоть одним глазком подглядеть за роскошной жизнью, почувствовать себя на мгновение независимым и счастливым. Я, не останавливаясь, прошел сквозь них к воротам и назвал нужные слова. Охрана без разговоров пропустила меня, и, сопровождаемый десятками завистливых глаз, я вступил в Бугры.

До этого дня я никогда здесь не был, и теперь с любопытством озирался по сторонам. Бугры изнутри меня не поразили, хотя и произвели некоторое впечатление. Находились они, как уже известно, у северной стены Рынка, на демонтированных трибунах, и представляли собой добротно собранные деревянные и кирпичные домики, построенные в несколько ярусов. Особого порядка или плана расположения здесь также не наблюдалось, но в отличие от торговой части стадиона, на Буграх было просторнее. И чище. Никакой толпы — пока я шел, встретил не более двух-трех человек, шедших по своим делам и не обративших на меня внимания; никакого мусора или собранных в кучу предметов на дощатом полу, выполняющем роль тротуара. Каждый домик, хоть и был небольшого размера, все же являлся гораздо больше тех лачуг, где ютились продавцы с семьями. Большинство окон открыты, на подоконниках стоят цветы, слышится тихая музыка. Никто не орет, не ругается или плачет, и как будто сюда не долетает шум Рынка. Я шел и наслаждался идиллией, начиная понимать, почему берется такая высокая плата за возможность проживать тут.

Максим Максимович жил на последнем ярусе, под самым куполом стадиона, и отсюда открывался шикарный вид на весь Рынок ресурсов, бурливший где-то там, внизу. А также последний ярус позволял построить дома в несколько этажей, чаще в два, чем жильцы не преминули воспользоваться. Не имея возможности расширяться в стороны и увеличивать свою жилплощадь, они строились вверх, и каждый пристроенный этаж являлся отдельной комнатой. К одному такому дому в два этажа подвел меня скрипучий дощатый настил. В отличие от соседских этот дом не пытались как-либо приукрасить, зашить ярким пластиком или покрасить. Еще его выделяло множество солнечных панелей, ловивших скудный свет из полупрозрачного ажурного потолка стадиона. Эти панели были везде — крыше, стенах, маленькой открытой верандочке справа от крыльца. Относительно земли этот ярус Бугров располагался достаточно высоко, где-то на уровне четвертого-пятого этажа, и плотность тумана над крышей была значительно ниже, чем внизу, что позволяло солнечному свету пробиваться сквозь желтую отраву и попадать в фасеточные ловушки.

Я поднялся на крохотное крыльцо в две ступеньки, постучал и стал ждать. А ждать пришлось долго. Можно было подумать, что хозяев нет дома, но лязг металла, слышимый сквозь хлипкую деревянную дверь, говорил об обратном. Наконец, шум стих, послышались быстрые шаги и дверь отворил сам Максим Максимович. Я его сразу узнал по скудному описанию Макса. Да, сухой и невысокий, да, в очках, но явно моложе семидесяти. Я бы дал ему твердые пятьдесят-пятьдесят пять лет. Оружейник был одет в брюки, клетчатую рубашку с засученными рукавами и кожаный фартук. Пока я его рассматривал, он начал разговор первым:

— Здравствуйте, молодой человек. Вы, надо полагать, пришли с целью отремонтировать принадлежащее вам огнестрельное оружие, поскольку обычно ко мне приходят именно с такими просьбами. Но посмею огорчить вас — на данный момент я слишком занят исполнением предыдущих заданий, коих набралось у меня немалое количество. Если ваше дело терпит, приходите ко мне ориентировочно через две недели, скорее всего к тому времени я смогу разобраться с доброй половиной заказов и у меня появится время посмотреть ваш.

Наконец он замолчал и у меня появилась возможность заговорить:

— Максим Максимович? — не знаю, зачем я решил уточнить, ведь ясно было, что это он.

— Максимыч, молодой человек. — строго поправил меня оружейник. — Не «Максимович», а «Максимыч». Это важно, ведь именно так звали героя лермонтовского романа: Максим Макси-мыч. Можете считать это своего рода псевдонимом, моим вторым именем, хотя первое на него очень похоже. Но второе наиболее полно отражает мою внутреннюю натуру, близкую по духу к темпераменту вышеназванного персонажа.

Я смутно помнил сюжет романа, тем более его персонажей, но герой, на которого так хотел походить стоявший напротив меня человек, всегда ассоциировался у меня с не особо умным, но добродушным и человеколюбивым старичком, о чем я и поделился с оружейником, стараясь приладиться к его манере разговора:

— Насколько я припоминаю, персонаж не жаловал оружия.

Максим Максимыч бросил на меня быстрый взгляд, и, помедлив, ответил:

— Он был военный человек.

— Да, вы правы. Давненько я не брал в руки книжек. — быстро согласился я. Не хватало еще испортить о себе мнение в первые минуты знакомства. А пообщаться мне очень хотелось, поэтому я продолжил как можно миролюбивее:

— Мне о вас рассказал ваш тезка, бармен из бара «Под куполом». Очень хвалил ваши золотые руки. Я совсем не тороплюсь с ремонтом, но, если вам не сложно, просто посмотрите ружье и озвучьте примерную цену. Это займет пару минут.

Старик еще подумал, хотел было отказать, но все-таки махнул рукой, приглашая войти. Очутившись в комнате, я передал сверток с разобранной двустволкой в руки Максима Максимыча и начал с любопытством озираться. Мастерская была очень неплохо оснащена: разнообразные станки, верстак, набор ручного инструмента, даже небольшой горн в углу, и все это в идеальном порядке и чистоте. Разобранный автомат лежал на столе, в углу — шкаф с кучей небольших ящичков, очевидно, с запчастями, но больше никакого оружия, в том числе коллекции ружей, о которой говорил Макс, в комнате не было.

— Типичная ситуация. — услыхал я деловитый голос старика. — механизм изношен, имеется люфт в узлах, требуется основательная чистка всего. Достаточно редкий экземпляр ТОЗ-57, запчастей к нему не найти, только самодел.

— Вы возьметесь за ремонт, Максим Максимыч?

— Я пока не решил.

Этот ответ меня удивил, я обернулся и внимательно посмотрел на него:

— Мне это совсем не к спеху. Как сделаете. И в плане цены…

— Я вижу, что вам не к спеху. — усмехнулся оружейник. — Дело отнюдь не в этом. Когда я беру новый заказ, я стараюсь выполнить его качественно. А знаете ли три составляющие качественной работы? Это хорошие материалы и инструменты — раз. — старик начал загибать пальцы. — Любовь мастера к своему делу и его творческий подход — два. И есть еще одна очень важная деталь — принимая заказ, мастер должен знать его историю: прошлое, то есть причину, зачем понадобилась помощь мастера, и будущее, а именно — как будет использоваться его детище. Что касается этого ружья — как я понял, оно не ваше.

— Как вы догадались? — изумленно спросил я.

— Очень просто. Судя по вашему прикиду, амуниции, тому же арбалету за спиной, вы весьма аккуратный и практичный человек. Это очень заметно — я и сам такой. Но оружие, которое вы мне принесли, в очень плохом состоянии. Я бы сказал в состоянии, близком к критическому. Я даже не уверен, что смогу восстановить его работоспособность. И это не просто изношенность, это халатное отношение к механизму. Ваш арбалет блестит, ложе и тетива смазаны воском или похожим составом, хотя вы из него практически не стреляете. У вас на руке добротно выполненный колчан, а в вашу кожаную куртку вшиты пластины брони, но на самой куртке ни одного отверстия. Значит, вы не любите перестрелок и избегаете их. Так зачем же вам громоздкое оружие, если для скрытной стрельбы достаточно арбалета, а для мобильности — обреза? Не отвечайте, это был риторический вопрос. И тут вы приносите мне эту замотанную изолентой двустволку. И можете хоть до самого вечера доказывать мне, что это ваше ружье — я не поверю ни на секунду.

Наблюдательный и умный человек, в очередной раз восхитился я своим собеседником, совершенно не собираясь ему ничего доказывать. Напротив, я в красках рассказал, как у меня появился этот трофей. Максим Максимыч сначала отнесся с недоверием к моим приключениям, но к концу повествования хохотал в голос.

— Вам бы про это рассказ написать! — отсмеявшись, сказал он. — Назовете его «».

— В свое время я мечтал стать писателем. — разоткровенничался я. — Писателем-фантастом. Создавать новые миры, покорять воображаемый космос. Даже начало придумал для первой повести: «Космический десант высадился на Луну». Но кто-то там, наверху, оказался куда более умелым фантастом и в красках изобразил и апокалипсис, и войны, и новый мир. И эту книгу теперь читают все. А я, Максим Максимыч, так и не успел научиться излагать мысли на бумаге. Да и кому это сейчас нужно?

— Ну не скажите. Войны, катаклизмы, эпидемии были в истории человеческой, но рано или поздно все это заканчивалось, а искусство — оно вечно… И да — зовите меня просто Максимычем. Меня так ребята местные кличут, я к этому обращению больше привык. Однако мы заболтались. Вы торопитесь? Как насчет выпить чаю? У меня есть настоящий, свежий. Не то, что было раньше, конечно, но и не сушеная придорожная трава, которой так любят потчевать здесь, на Рынке.

Торопиться мне было некуда. Да и настоящий чай я не помню, когда пил в последний раз. Но было как-то неудобно и я попробовал отказаться, однако старик был настойчив:

— Я живу один. Ко мне часто наведываются по поводу ремонта или усовершенствований каких, общением это не назовешь. А ребята из охраны — те вообще забегут, оставят пушки и таблетки и их уже след простыл. Не подумайте, я не жалуюсь, но когда в процессе работы начинаешь разговаривать сам с собой — это уже попахивает диагнозом! Один только Максим иногда задержится, спросит про здоровье, ну и прочее, и тоже убегает по своим делам.

Разговаривая таким образом, Максимыч достал раритетнейшую вещь — небольшой электрический самовар, налил воды и воткнул вилку в розетку. Заметив мой взгляд, он самодовольно улыбнулся и похлопал по округлому металлическому самоварному боку:

— Везде со мной. Еще с тех самых времен, от деда мне остался. Переезжаю сам, беру его с собой. Могу книги не взять или инструменты какие забыть, а этот самовар не забуду. Чем старше человек становится, тем больше привыкает к вещам. Да не простым, а с историей. Хочу совет дать, раз уж заговорили про это — не привыкайте к вещам, только неприятности наживете. Они держат, заставляют стоять на одном месте. Они делают вас зависимыми. — старик подчеркнул последнее слово.

«А ведь он прав. — подумалось мне. — Взять того же Горюнова, ведь он помыслить свое существование не может без люстр, дорогих автомобилей и дурацких искусственных цветов в кадках. Где среди всего этого он сам?». Но вслух сказать ничего не успел — вода закипела и Максимыч, приглашая меня следовать за ним, с самоваром в руках начал подниматься в жилую комнату.

Он разлил темно-красный напиток по эмалированным чашкам. По комнате сразу распространился терпкий и, казалось бы, забытый запах свежезаваренного чая. Я ждал, пока он немного остынет, и рассматривал комнату оружейника. Узкий диван, стол со стулом, два шкафа с книгами — все довольно просто, но уютно и как-то по-домашнему.

На одной из стен висела та самая коллекция ружей — их действительно было шесть и на мой взгляд, все они были одинаковые.

— Моя небольшая слабость. — сказал Максимыч. — Все они по-своему уникальны, каждый хорош в своем деле, за каждый из них отдана немалая кучка мелка, и каждый экземпляр восстановлен мной до идеального состояния. Взять, например, этот образец 1960-го года. — он снял со стены одно ружье и продолжил с жаром. — Видите эту гравировку — она нанесена вручную. Обратите внимание на дерево — это орех. Не бук, и уж тем более не береза…

Я прихлебывал горячий чай, вполуха слушал восторженную речь старика и рассуждал о коллекционерах. Что за страсть движет ими, чтобы так легко расставаться с полезным ради приобретения бесполезного? Не буду спорить, наверняка каждый из этих натертых до блеска ружей является вожделенным для своего ценителя, но дам гарантию, что далекий от подобных душевных потрясений человек поступит следующим образом: оставит себе одно ружье в лучшем состоянии и с самым распространенным видом боеприпасов, а остальные продаст или обменяет. Я пришел к следующему выводу: развлечение. Эти люди так развлекаются, что особенно актуально сейчас, в отравленном мире, где мало осталось поводов для веселья.

— Ваше ружье, как я уже говорил, тоже достаточно большая редкость. — сказал вдруг Максимыч. — И я заинтересован в его покупке. Если вы готовы с ним расстаться, конечно.

Я не ожидал такого поворота и не сразу нашел, что ответить.

— Если вопрос в цене, то просто назовите ее. — торопливо продолжил он, полагая, что я колеблюсь. — Думаю, я смогу предложить вам подходящую плату. Как насчет десятка мелков и замены этого раритета на что-то более современное? Могу предложить скорострельный и довольно точный МП-5 либо милицейский АКСУ.

Я отметил про себя, что Максимыч сказал именно «милицейский», а не «полицейский».

— Гарантирую, что оружие, которое вы выберете, будет в отличном техническом состоянии.

— Максимыч, перестаньте. Забирайте это ружье безо всякой платы. Это моя благодарность за чай и, как мне кажется, лучшее будущее для него.

Старик заморгал. Теперь настала его очередь удивляться:

— Но позвольте. Так нельзя! У всякой вещи есть цена.

— Мне она досталась бесплатно. — пожал я плечами. — Мел с вас я точно не возьму. Если вы все-таки желаете обменяться, то автомат Калашникова будет отличной заменой для этого ружья. Если, конечно, это не будет для вас лишней заботой.

— Совершенно никакой! — обрадованно ответил Максимыч. — Я подготовлю для вас отличный экземпляр в течение недели. Толя как раз планировал обновить арсенал своих бойцов.

— Толя?

— Да, Толя. Но не советую вам так к нему обращаться. Называйте его, как привыкли, — Человек.

«Макс об этом тоже говорил» — подумал я. И вновь подивился своему новому знакомому. Вроде бы обычный оружейник, талантливый мастер, со своими причудами и слабостями. Но есть в нем что-то такое, что даже сам Человек позволяет ему называть себя вот так запросто, по-дружески.

Мы еще немного поговорили о разном, и я стал прощаться. Максимыч снова заверил меня, что через неделю автомат будет готов, и приглашал заходить к нему и в другое время. Я вышел из завешенного солнечными панелями дома в растерянном, но приятном недоумении, когда ожидания не только не оправдываются, но оказываются даже лучше запланированных.

Судя по освещению, лившемуся со стеклянного купола Рынка, солнце было в самом зените, и я пробыл у оружейника довольно долго. Пора было забирать Машину и возвращаться в убежище. Я не любил оставлять свой дом на долгое время, как не любил толпы, шума, перестрелок, словом, всего того, что произошло со мной за последние сутки.

Наменяв продуктов, средств гигиены и некоторых других вещей, я, нагруженный пакетами и свертками, потопал в ангар. Приходилось зорко следить за стайками оборванных детей, сновавших в толпе и под ногами, чтобы донести снедь в сохранности и в полном объеме.

— Можно, я вам помогу? — услышал я голос и увидел перед собой Тимофея, мальчика с плюшевым медведем. Правда, игрушки при нем уже не было.

— Тим, привет! — я ему даже обрадовался. — Ну помоги, если вызвался. — я передал ему два легких пакета, но он упрямо схватил тяжелую полотняную сетку с консервами и бодро зашагал передо мной. Я не стал спорить.

— Как ты меня нашел?

— Случайно увидел, как вы из Бугров выходили, а потом… — он замялся.

— Следил за мной!

— Ну… да. Я — ничего, я просто. Хотел помочь, вот помогаю.

Я понял, что пока он не решит, что рассчитался, мне от него не отделаться, и махнул рукой. Тяжело ему, такому правильному и принципиальному, придется. Но, наблюдая за ним, мне было приятно и радостно осознавать, что у нашего общества еще есть шанс остаться человеческим.

— Поздравил сестру?

— Н-нет. — ответил он с заминкой и как-то нехотя. — Меня не пустили к ней.

— Не пустили — куда? Где же живет твоя сестра?

— А вы как думаете? На Буграх.

Вот оно что! Теперь в моей голове начала складываться некая целая картинка. Тимофей и его сестра — дети каких-то влиятельных родителей, но он почему-то с ними не живет, старясь изо всех сил быть независимым. Как он там сказал? «Я их ненавижу». Какая-то семейная ссора или еще что-то личное. Вот откуда эта гордость, эта манера держаться, разговаривать. Тимофей, похоже, ждал, что я начну расспрашивать, но я видел по его лицу, как эта тема ему неприятна, и не стал.

— Мы пришли. — я остановился возле Машины и отпер багажник. — Спасибо за помощь!

— Не за что. — Тим мялся на месте.

— Я полагаю, бесполезно предлагать тебе плату за услуги носильщика.

— Угу.

Я уложил все вещи в Машину и закрыл дверцу, а Тим все не уходил. Возникла неловкая пауза.

— У вас интересный автомобиль. Никогда таких не видел. — наконец сказал он.

У меня заканчивалось терпение:

— Слушай, Тим, я же вижу, ты хочешь что-то сказать. Давай ближе к делу: или говори, или давай прощаться. Мне ехать надо.

— Можно… с вами?

— Что?! В смысле со мной?

— Ну, возьмите меня с собой. Я хороший помощник. Немного разбираюсь в технике. Я буду следить за вашим автомобилем. Ем я мало, почти ничего. Я не буду мешаться, честное слово.

— Дюймовочка, блин! — в сердцах сказал я. — Но зачем? Что тебе со мной делать? И чем тебя не устраивает жизнь здесь, на стадионе.

— Здесь злые люди, они совсем не хотят дружить, общаться. Я за неделю ни с кем не говорил, кроме вас и той женщины с Рынка. Ну возьмите…

Я вздохнул. Терпеть не могу такого рода сцены. На Рынке я даже мимо попрошаек прохожу быстро, стараясь не смотреть на них, ощущая как будто вину или угрызения совести. Но там я могу просто пройти мимо и затеряться в толпе, а тут двенадцатилетний мальчик стоит передо мной, полными надежды глазами смотрит на меня и ждет ответа. Что я могу ему ответить? Как объяснить ему, что такое удобное с точки зрения отравленного мира одиночество и насколько опасен мир за стенами Рынка в сравнении с жизнью внутри, даже с учетом жестких правил. Он не поймет, не поверит.

— А как же твой друг? Костя, кажется.

Тимофей сконфузился и бросил быстрый взгляд в сторону. Я проследил за ним и увидел в полутемном углу ангара прячущуюся за ящиками фигурку. Это уже слишком!

— Тим, я… Не могу взять тебя. Пойми, это опасно, это неправильно. В конце концов, у тебя здесь род… — я чуть не сказал «родители», вспомнив о его отношении к ним. — Подумай о сестре, каково будет ей без твоей заботы.

Он молчал, опустив голову. Потом просто повернулся и, не глядя в мою сторону, пошел к дверям. Это было хуже всего. Лучше бы поорал, поплакал. Я не выдержал:

— Погоди.

Он остановился, но все так же не оборачивался. Я подошел к нему:

— Давай так. Я пока, — я подчеркнул слово, — не беру тебя… вас. И ничего не обещаю. Но я подумаю и решу, как мне быть. Повторяю, ничего не обещаю, но подумаю. За это ручаюсь.

Он поднял голову и посмотрел мне в глаза:

— Ручаетесь?

— Да. — твердо ответил я, выдержав его взгляд. — За это ручаюсь.

Он совершенно серьезно протянул мне руку, которую я серьезно пожал, и, заметно повеселев, скрылся за дверьми. Следом шмыгнул Костя.

Я немного постоял, прокручивая в голове последнюю сцену, затем сел в Машину, дал знак охранникам на открытие шлюза и выехал из ангара.

11

В жилище все было по-старому, хотя я переживал, что в мое отсутствие может произойти, что угодно. Но нет, никто не вломился, ничего не украли, даже заплатка из скотча крепко держалась на оконной раме и не пускала отраву внутрь. И все равно что-то не давало мне успокоиться. Дом был пустой, звонкий и какой-то неуютный. Странное дело, находясь там, на Рынке, я жаждал поскорее уехать от шума и суеты, но здесь я почему-то захотел обратно.

В жилой комнате тоже ничего не изменилось. Пустая кружка стояла на столе, в ней белел засохший содовый остаток. Я увидел ее и мои мысли переключились на недавнюю операцию по удалению зуба и на девушку, которая ее провела. Как-то нехорошо получилось: она помогла мне, а я невежливо с ней расстался. Или это она невежливо намекнула мне, что пора уходить? Как бы то ни было, эта ситуация связала нас общимивоспоминаниями, а я даже не знал ее имени, которое мне зачем-то непременно нужно было узнать. Оставалось придумать повод для встречи.

Я занялся бытовыми делами, чтобы немного отвлечься от мыслей: распределил и разложил по полкам продукты, заодно перекусив, провел ревизию оставшихся противогазов и фильтров, немного прибрался в мастерской, приведя и без того полный порядок к идеальному. У меня своеобразная манера работы — когда я что-либо ремонтирую или мастерю, вокруг меня творится полный хаос из материалов, инструмента и мусора, но как только работа закончена, я вычищаю рабочее место до блеска. К этому времени придумался повод встретиться с девушкой-стоматологом: я аккуратно достал и поместил на пассажирское сиденье Машины небольшой белый ящик из школьного медицинского кабинета.

Через час с небольшим я по знакомому уже маршруту въезжал во внутренний двор той самой школы, где был три дня назад. В этот раз я не стал лезть в окно, а вошел внутрь через загрузочные двери столовой, припарковав Машину прямо напротив них. Труп в кухне лежал на прежнем месте и у меня по-прежнему не возникло ни малейшего желания подойти и рассмотреть его, но промелькнула мысль, что надо бы похоронить мертвеца по-человечески. Промелькнула и ушла, поскольку я уже шел по коридору спортивного блока. Проходя мимо мастерских, я быстренько заглянул в слесарку — на пыльном полу было натоптано, а вместо станка чернел чистый прямоугольник. ГэК сработал оперативно, и можно быть спокойным за нашу сделку. Я также обратил внимание, что его ребята унесли оставшиеся станки и большую часть ручного инструмента. Пускай, мне не жалко. Так хотя бы инструмент еще послужит благому делу.

Дверь в медкабинет была открыта настежь, но бардака внутри не было. Хорошо, что я догадался оставить дверь незапертой. Люди заглянули внутрь, увидели, что поживиться нечем, и ушли, а ведь если бы им пришлось потратить время и фильтры и сломать дверь, в ярости от бесполезности своих действий они могли устроить погром.

Я забрал полотняную ширму, подкатной двухъярусный столик, кучу всевозможных лотков и мелкого инструмента, даже снял со стены плакат для проверки зрения «ШБмнк». Примеривался к кушетке, но она не складывалась, а целиком в Машину бы не залезла. Напоследок забрал медицинский светильник и лампу для обеззараживания. Не уверен, что они функционируют, но места много не займут. Из полезного в помещении оставался только холодильник, но для его нормальной работы требовалось постоянное электричество.

Все эти вещи я относил к воротам погрузки и складировал в коридоре. У меня оставалось достаточно фильтров для небольшого исследования школы, тем более в голове промелькнула одна занятная идея. Я подошел к дверям, возле которых валялась вывеска «Малый спортивный зал» и, навалившись плечом, достаточно легко вышиб одну створку. К запустелым коридорам школы я как-то незаметно привык, но спортзал произвел на меня крайне гнетущее впечатление. Хоть туман и скрадывал большую часть звуков, стук моих шагов по деревянному покрытию гулко разносился по помещению, размеры которого терялись в желтой пелене. Туман почему-то не был здесь однородной массой: где-то он стоял, густой и оранжево-желтый, где-то бледнел и разливался едва различимыми золотистыми клубами. Из-за этого казалось, будто в зале кто-то двигается, будто продолжается незаконченный урок физкультуры. Мои глаза видели, как один из учеников выполняет какое-то акробатическое движение, а весь класс темной массой стоит на заднем плане и наблюдает. Сознание легко подкидывало ушам несуществующий шелест десятка перешептывающихся ртов, скрип подошв спортивной обуви по полу, и будто вот-вот раздастся резкий свисток и грозный голос спросит, что я здесь делаю. Решив не задерживаться и не мешать сердитому учителю вести урок, я быстро прошел в другой конец зала и нашел дверь с табличкой «Снарядная». Пришлось немного потрудиться, чтобы ее открыть, я уже собирался идти к Машине за гвоздодером, когда дверь все-таки поддалась.

Через пару минут я выходил с двумя сетками, нагруженными полуспущенными футбольными и баскетбольными мячами, ракетками, прыгалками и прочими спортивными вещами. Карманы куртки раздувались от теннисных мячиков.

Вернувшись в столовую, я подошел к воротам и хотел толкнуть их ногой, но мое внимание привлекли звуки, раздававшиеся снаружи, со стороны припаркованной Машины. Это были голоса двух или трех человек. Меня прошиб холодный пот. Медленно положив сетки на пол, я так же медленно и тихо приоткрыл дверь, на ходу вынимая из кобуры обрез.

Возле Машины действительно стояло трое мужчин в старых противогазах и простых полотняных куртках и довольно громко переговаривались между собой. Оружия, как я ни всматривался, при них не увидел.

— У меня лет сорок назад такая была. Неубиваемая тачка!

— А железа-то, железа наварено! Прям танк, а не автомобиль.

— Водила, кажись, в школу полез. И чего он там ищет? Столовку поди уж давно разобрали.

— За знаниями полез!

Все трое заржали. К Машине они не подходили, держались на расстоянии, и я немного расслабился, хотя обрез не убрал. Подумал немного и решился:

— Эй, мужики! Я — водила. Есть разговор! — я крикнул, выглядывая из-за двери, готовый в любой момент отпрянуть в коридор

Они разом повернулись на крик, но как-то лениво, без испуга. Никто не сделал даже попытки вытащить оружие.

— Есть разговор — говори! — резонно заметил один. — Чего прячешься? Выходи — потолкуем. Выходи, не бойсь, мы не разбойники.

Я медленно вышел, держа обрез навесу и жалея, что это не обещанный мне Максимом Максимычем калаш. Но при виде даже такого оружия в моих руках все трое напряглись.

— Эээ, браток! Давай без глупостей. — продолжал все тот же тип, миролюбиво поднимая пустые руки. — Мы зла не желаем. Вообще ехали мимо, увидели тачку, захотели посмотреть.

— Говорил тебе, Саныч, что дурацкая идея. — зло и испуганно обратился к нему второй, тоже поднимая руки. — А ты: «гляди, гляди! Как у меня была!» Грохнет нас щас тут ни за нахер. Эй, вы чего, городские, все тут такие нервные? — это адресовалось уже мне. Третий молчал, но руки поднял тоже.

— А вы откуда? — спросил я, проигнорировав вопрос.

— Да недалече, ермолаевские мы. Из деревни Ермолаевки.

Я прикинул. Ничего себе «недалече», больше сорока километров от города. Ну отсюда тридцать пять.

— Зачем в город приехали?

— Торговлей вот решили заняться. Слыхали, вы тут крыс, кошек едите. А мы вам свинину привезли, сало там, потроха, овощей немного. Слушай, да опусти ты ствол, безоружные мы!

Я опустил руку с обрезом, они, помедлив, тоже.

— На чем приехали?

— На повозке.

— На какой повозке?

Тут я разглядел сквозь туман большую прямоугольную постройку на четырех колесах, стоявшую на дороге возле школьного забора. В нее была запряжена грязно-белая лошадь. Лошадь! Я не видел этих животных лет двадцать, еще даже до тумана. Это было настолько удивительно и неуместно, что я сначала не поверил глазам, подумав, что галлюцинации из спортзала продолжаются.

— А ты, браток, видать, местный. Подскажешь, куда нам теперь двигать? — в разговор вновь вступил первый, которого назвали «Санычем».

Угрозы вроде они не представляли. Чего бы не подсказать?

— Вы по этой дороге не доедете. Вам на Рынок ресурсов надо — есть у нас одна, самый крупная в городе торговая точка. Сейчас прямо с полкилометра проедете, потом направо повернете, на перекрестке. По той улице уже до центра города сможете доехать. Не заблудитесь. Но в сам центр не суйтесь, там отрава почти концентрированная. Попутно у жителей дорогу спросите, там они чаще встречаются.

— Вот спасибо, братка! Так мы поедем? — Саныч полувопросительно, полуутвердительно обратился то ли ко мне, то ли к напарникам.

— Погодите. — сказал я. — А что продаете?

— Я же говорю, мясо, свинину свежую. Только вчера хряка закололи. Есть еще картошка, два мешка, но прошлогодняя.

— А почем?

Они переглянулись. Я подошел ближе:

— Я для себя спрашиваю. Купил бы у вас что-нибудь.

— Тебе за полцены отдадим. — наконец ответил второй. — Чтоб без обид было.

В итоге я купил у ермолайцев два килограмма свежего мяса и пакет картофеля за три средних мелка. Они оказались хорошими людьми, и мы быстро поладили. Саныч был у них кем-то вроде негласного старшего, именно он предложил идею торговли с городом. Третий оказался молодым парнем лет шестнадцати, то ли сын, то ли племянник второго, которого звали Михаил. Я очень удивился, когда подошел к повозке и увидел, что белая лошадь никак не защищена от тумана. То есть вообще никак — ее ноздри свободно вдыхали кислую отраву и выдыхали обратно желтоватыми струйками. Я, пораженный, спросил об этом Михаила, но тот ничего вразумительного не ответил:

— А ляд ее знает! По первой дохли. У меня коровы две было, одна слегла, а вторая поболела-поболела и встала. У Саныча вон куры передохли почти весь курятник, заколебался ямки копать, хоронить, хехе. А потом ничего, даже нестись опять начали. Попривыкли, наверное. Может, и люди попривыкнут.

— Не знаю, как ты, Миха, а я чет проверять не хочу пока! — сказал Саныч, и опять все засмеялись.

Повозка их была устроена грамотно: сваренный из металлических прутков каркас, к которому были прикреплены листы твердого пенопласта, склеенные монтажной пеной. Получилась легкая и герметичная коробка с дверью и окном спереди, установленная на платформу с автомобильными колесами. Внутри большую часть места занимал самодельный холодильник из того же пенопласта. Мясо и другие продукты заранее охладили и сложили в эту камеру, которая работала, как термос. На оставшейся площади разместили автомобильный задний диван и несколько аккумуляторов, силы тока которых хватало, что периодически профильтровывать небольшой объем воздуха помещения.

— Спасибо вам! — сказал я, пересыпая мелок в руку Саныча. — По поводу торговли разрешите дать пару советов: свежие продукты у нас ценятся, тем более такие, так что цену ставьте, не жалейте. Мзду за право торговли дать нужно только людям Человека (это самый главный на Рынке). Если кто другой подойдет, шлите их на три веселых. Таких там много, они как раз новичков высматривают. Если будут угрожать, просто позовите охрану, те мигом с ворьем разберутся — с этим на Рынке строго. Ночью обратно не езжайте — ограбят. Переночевать можно в снятой комнате, но дорого, а можете в своей кибитке. С охраной договоритесь — они вас либо в ангар пустят, либо, на худой конец, на безопасной стоянке оставят. Вроде все. Удачи в торговле!

— Спасибо, браток! За советы особенно… Погодь, ты чет лишнего мне сыпанул.

— Нормально, Саныч. Берите, пока у меня есть. — я улыбнулся. — Чтоб без обид было!

Саныч хлопнул меня по спине:

— Блин, хороший ты парень! Короче, будешь у нас в Ермолаевке, милости прошу в гости. Саныча там все знают. Если помочь чего, или продуктов каких — сразу ко мне. Или к Михе.

Мы попрощались. Ермолаевцы забрались в кибитку, лошадка тронулась и растворилась в тумане, а я принялся грузить школьное имущество.

12

«Странное существо — человек» — думал я, выезжая на дорогу. «То он готов загрызть себе подобного за минимум снаряжения, то делится последним. Причем делает это весело, без слез, угроз и проклятий». Я вспомнил своих недавних грабителей. Первые двое вряд ли смогли бы убить меня; избить, оставить умирать — да, но не хладнокровно прикончить на месте. А вот последняя группа расстреляла без колебаний, если бы я выходил из Машины чуть дольше или группа Макса замешкалась. А Саныч с единомышленниками — он легко и добровольно расстался с тем, ради чего другие пошли на преступление. Пусть за таблетки, но, как мне кажется, он мог поделиться и даром, если бы в этом возникла необходимость. А ведь я держал их на прицеле.

Так где же система дала сбой? Почему одни люди жертвуют человечностью ради вещей, а другие остаются людьми, отдавая нужное им самим? Самое странное, что я понимал логику и мотив первых (хоть и не принимал их), но совершенно не понимал вторых (хоть и поступал иногда точно так же). Что мне стоило не вмешиваться и просто смотреть с высоты второго этажа булочной на разборку Тимофея и той базарной тетки? Зачем дал ему обещание подумать про его будущее? И зачем я оставил коробку дорогого лекарства девушке, хотя за ее помощь можно было расплатиться много дешевле?

Я помотал головой и на мгновение зажмурился: «Делай вывод и хватит думать об этом». А вывод следующий: быть негодяем легко и закономерно, но я не умею и не хочу, а быть человеком — глупо, невыгодно, а еще проблемно и затратно, но я зачем-то иногда так делаю. Логика взяла выходной.

Машина медленно продавливала желтую вату, которая нехотя расступалась, чтобы тут же сомкнуться сзади, через равные промежутки справа возникали темные скелеты засохших деревьев, но вскоре эта цикличность пропала — я выехал за город. Здесь начинался частный сектор, множество одно- и двухэтажных домов стояло разрушенными или сгоревшими. Люди, кто не убрался из города и не отравился, переехали в жилую часть города, поближе к «цивилизации». Все самое ценное, что можно было увезти, они забрали с собой, и мародерам поживиться было нечем. Вдобавок некоторая удаленность от города мало способствовала частому посещению.

Я немного попетлял между бревенчатыми избами с обвалившимися крышами и бетонными коробками с пустыми оконными провалами и подъехал к большому, хорошо сохранившемуся кирпичному особняку с монолитным забором из такого же облицовочного красного кирпича. Тяжелые кованные ворота были наглухо заперты, на двух крайних столбах восседало по бронзовому льву. В свое время они сторожили покой зажиточных владельцев, теперь же их обязанность заключалась в охране моего Клада.

Я оставил Машину между кирпичной стеной и соседским забором из проржавевшей сетки-рабицы, взобрался на ее крышу и перепрыгнул на широкую плоскость забора. Немного прошелся, балансируя, до мощного дерева, раскинувшего тяжелые ветки в разные стороны. Одна ветка нависала над забором в полуметре от меня и зловеще скрипнула, когда я прошел по ней до ствола и спустился в сад. «Пора бы уже сделать нормальный вход в этот универсам» — пришла в голову мимолетная мысль.

Позади дома находился большой пустырь с вытоптанной травой, на котором стоял высокий и длинный ангар из гофрированной жести, полустертая надпись на его воротах гласила «СТО. Ш…ном…нтаж». Земля пестрела темными пятнами пролитого масла и была завалена всевозможным металлическим хламом: остовами машин, автомобильными деталями, кузовными частями, штабелями покореженных досок и грудами пустых ржавых бочек. Когда-то это действительно было хламом, но сейчас я называл его «Клад», периодически наведываясь сюда и скручивая деталь за деталью взамен поломанных или изношенных в Машине.

Одна воротина ангара была сорвана с петель и валялась рядом, внутри было пусто и пыльно: часть оборудования вынесли давным-давно, оставшееся забрал я в свою мастерскую. Но сейчас меня интересовал не ангар, а кустарник сбоку. Из разросшейся сирени торчал угол зеленого когда-то кунга со скошенными краями крыши и овальными окнами. Кунг был привинчен к раме неплохо сохранившегося грузовика. Сирень защищала его от непогоды и любопытных глаз.

Продравшись сквозь цепляющийся кустарник к кабине, я с трудом открыл дверцу и дернул рычаг капота. Со скрежетом капот подпрыгнул вверх на несколько сантиметров. Я до конца поднял его и с удовольствием убедился, что двигатель на месте. Местами ржавый и грязный, с мышиным гнездом под левым коллектором, это был тот самый двигатель, который должен превратится в конфетку в умелых руках ГэКа.

Захлопнув капот, я, как мог, осмотрел весь автомобиль. Рама ржавая, но не гнилая, стенки кунга мятые, но общая геометрия будки сохранилась, покрышки потрескались и наполовину вросли в землю (ума не приложу, где искать похожую резину в рабочем состоянии). Стекла кабины, на удивление, были целыми, только одна большая трещина змеей пересекала пассажирскую часть лобового. В целом, осмотр меня удовлетворил, единственной ложкой дегтя оказались колеса, но внутренний голос убедительно доказывал мне, что это не проблема.

Теперь необходимо было решить вопрос с доставкой двигателя в мастерскую Виктора и куда-то пристроить сам грузовик, чтобы довести до ума все узлы и быть спокойным за его целостность. Можно попробовать отбуксировать его на Кладбище, где есть мастера и прекрасно оснащенный бокс. Но тогда я точно попрощаюсь со сном, равно как и Костик, как только узнает, кому принадлежит грузовик. Мой гараж не вместит габаритный автомобиль, вдобавок ворота слишком низкие.

Был еще один вариант, который я всячески отгонял от себя, — это попроситься в гаражи байкеров клуба «Туманные ежи». Размерами их логово не уступало ангару ГэКа и под ремонт и хранение мотоциклов и другой техники была отведена большая его часть. Плюсом такого решения можно считать то, что «ежи» не задают лишних вопросов (за исключением памятного случая с дядей Витей и не в меру любопытным байкером). Но всем также прекрасно известна «ежиная» репутация, и можно было однажды прийти к сгоревшему в результате пьянки или наркотиков остову своего грузовика. И была еще одна давняя история, из-за которой я сильно не хотел обращаться к байкерам…

Становилось труднее дышать, а сменные фильтры остались в Машине. Так ничего не решив, я вернулся к дереву возле стены. Ветка снова захрустела подо мной, в последний момент предательски подломилась, и я с проклятиями грохнулся на землю. Попытался встать, но правую ногу пронзила резкая боль и я снова упал.

«Только этого не хватало…» — в панике подумал я, пытаясь проанализировать ситуацию. Нога, возможно, сломана, Машина — по другую сторону кирпичной стены, то есть фактически на другом конце света. И еще, скоро я буду чувствовать себя, как вытащенная из воды рыба. Воздух втягивался в легкие уже с некоторым усилием. До удушья оставалось минут десять.

Я ощупал больную ногу, но определить, перелом это или нет, не смог. По крайней мере, нога не сгибалась в не предназначенных для этого местах. Я снова попытался встать, удерживаясь за ствол дерева и стараясь перенести вес на здоровую ногу. Это получилось. Теперь необходимо найти что-то, на что можно опереться. Как назло, захламленный железками двор находился в полусотне метров от сада, и ползти или прыгать туда я буду долго, дышать часто и быстрее выработаю ресурс фильтра. Достав нож, я обрубил мелкие боковые сучья с той злополучной ветки, из-за которой вляпался в неприятность.

Что дальше? Надежно упершись в землю полутора ногами, я, тем не менее, ни на сантиметр не приблизился к спасительным фильтрам. До парадных ворот несколько десятков метров, до технических, через которые клиенты приезжали на техобслуживание, чуть дальше; до Машины, если бы не стена, не более пяти. Но ковылять до любых ворот бессмысленно, так как они заперты. Значит, нужно как-то перебраться через стену, высота которой была не меньше трех метров.

Я уже начинал разевать рот в ложной попытке захватить больше кислорода. Еще немного, и бессознательное в моей голове сорвет маску и вдохнет отраву полной грудью. Десятка таких вздохов будет достаточно, чтобы остаться в этом саду навсегда, а путных мыслей по-прежнему не было. Веревка? Ее нет, но есть ремень, который не за что зацепить. Лестница? Шикарно, надо пошарить по карманам. Хорошо, не лестница, любая опора высотой в метр. Возле ангара стояли бочки, но я смогу доковылять только туда; вернуться обратно, да еще с бочкой, времени уже не останется. Я все-таки зашарил по карманам, сам не зная зачем. Руки коснулись кобуры с обрезом, и в голове промелькнула безумная мысль. Нет, не вышибить себе мозги, хотя я оставил этот вариант, как резервный. Лучше так, чем корчиться от болей в легких.

Я достал оружие и проверил патроны: один пулевой и один с дробью. Отлично! Чуть отошел от стены, прицелился и выстрелил пулей в стену, стараясь целиться в щель между кирпичами на высоте пояса. В стене образовалось отверстие толщиной в палец. Теперь я подошел ближе и целился тщательнее — мне нужно было расширить его. В густой тишине сада раздался еще один выстрел, брызнула кирпичная крошка. Один камешек звонко ударил по маске, но не разбил ее. Тише, ковбой, иначе кратчайший путь к спасению будет кратчайшим путем к гибели! Пыль рассеялась, а в месте выстрела зияло неровное углубление.

Теперь самое сложное. Я подошел вплотную к стене, сунул ветку подмышку, чтобы освободить руки, приподнял больную ногу и сунул стопу в отверстие. Глубоко вздохнув, я резко и как можно сильнее оттолкнулся здоровой ногой вверх. Через мгновение, подлетая вверх, я напряг больную и попытался оттолкнуться ей, используя отверстие в стене, как опору. В последний момент ослабевшая нога подвернулась, но мои руки уже были вытянуты вверх, и я успел зацепиться за край стены. Инерция еще немного мне помогла и, подтянувшись, я лег грудью на торец стены и заорал от нахлынувшей боли. Маска немного заглушила крик, а в голове крутилась только одна мысль: «Не свались обратно!». Я лежал, свесившись, поперек стены, уцепившись за кирпич побелевшими пальцами и мучительно ждал, когда боль немного схлынет. Фильтр уже совсем не пропускал воздух, и я с неимоверным усилием и свистом всосав в себя последнюю порцию, задержал дыхание. Перекинув ноги через забор, я свесился на вытянутых руках, поджал больную правую ногу и расцепил пальцы. До земли было около метра и левая нога не осилила массы всего тела. Я упал назад и перекатился через голову.

Машина стояла в двух метрах от меня, и эти метры показались мне самыми длинными в жизни. Ползком, прыжками я добрался до водительской двери, успев рефлекторно пару раз хватануть отравленный воздух. Очутившись в салоне, я захлопнул дверь, дернул тумблер компрессора и сорвал маску окончательно. Воздух внутри Машины еще не успел очиститься, но в любом случае тумана в нем было меньше, чем на улице. Я сидел, откинувшись, стараясь дышать неглубоко и как можно реже, хоть это было непросто, и не заметил, как потерял сознание.

Очнулся я от дикой головной боли. Застонав, я попытался приподняться, но больная нога тут же дала о себе знать. Это, однако, подействовало отрезвляюще, и я окончательно пришел в себя. Медленно, не двигая головой, как будто боль внутри была жидкостью, наполняющей череп до краев, я, стараясь ее не расплескать, поискал таблетку в поясной сумке. Найдя нужное, я положил кружок под язык и стал ждать. Ничего другого мне не оставалось: вести Машину в таком состоянии было бы сродни гибели, а я уже успел сегодня почувствовать ее близость. Полулежа на водительском кресле, я слушал тарахтение компрессора и чувствовал, как начинает действовать обезболивающее. Постепенно мои мысли приобрели некоторый порядок:

«Как только буду в состоянии двигаться — сразу к той девушке. Как же ее зовут?». Мне отчего-то казалось, что ее зовут Юля. «Потом…». Что потом, я не мог решить, так как не знал, что с ногой и как долго продлится лечение. В любом случае, надо найти способ переправить двигатель на Кладбище, а грузовик… Куда все-таки? Перебрав все возможные варианты, я остановился на байкерах, как на единственно возможном.

Боль притупилась. Я пошевелил ногой и решил, что пора ехать, пока длится действие таблетки.

13

Машина стояла возле знакомого подъезда, и я соображал, как мне сообщить Юле о себе — подъезжая к дому, я вдруг вспомнил, что ее квартира находится на пятом этаже.

Мимо меня из одного подъезда в соседний пробежал мальчик лет девяти, в повязке и плавательных очках, с интересом осматривая Машину. Я ждал. Через несколько минут он побежал обратно, держа в руках какой-то пакет. Я постучал по стеклу и стук привлек внимание мальчика. Я поманил его к себе. Он медленно, с опаской подошел, постоянно оглядываясь. Средства защиты у него были так себе, и мне не стоило мешкать, чтобы не отравить ребенка. Я пошарил позади и показал ему через окно зеленый теннисный мячик и даже сквозь его очки увидел, как загорелись детские глаза. Контакт был налажен.

Пришлось надеть маску и с трудом выйти наружу, чтобы он меня слышал.

— Привет.

— Здравствуйте.

— Можешь помочь? У меня очень болит нога, и мне нужно увидеть девушку-доктора, которая живет здесь, вон в том подъезде, на последнем этаже?

Мальчик молчал.

— Ты ее знаешь?

— Да.

— А можешь узнать, она дома?

Он опять помолчал. Потом ответил, снова оглядываясь:

— Мама не разрешает мне разговаривать с незнакомыми.

— И очень правильно делает. Но мы же не незнакомы. Как тебя зовут?

— Во… — мальчик кашлянул и сказал басом: — Владимир.

— Отличное имя, взрослое. Слушай, Владимир, у тебя есть друг?

— Да, Женек, тети Надин сын. Ой, ну то есть, Евгений. Мы с ним в подвал собрались, крыс ловить.

— Вы молодцы. А вы можете перед подвалом подойти ко мне. Вдвоем вам будет спокойнее. У меня есть для вас несложная работа на десять минут. За нее вы получите по мячику. Идет?

Слава подумал, затем кивнул.

— Отлично! А теперь беги, а то отравишься. Жду вас тут пять минут, потом уеду.

Он нырнул в подъезд.

Прошло пять минут, шесть, но никто не появлялся. Тогда я запустил двигатель. Дверь подъезда тут же открылась, и к Машине подбежали два мальчугана, Вова и, надо полагать, Женя, то есть, Евгений. Я вышел, открыл багажник и сказал:

— Вот эти вещи надо поднять на пятый этаж и оставить на площадке. Сможете?

— Легко! — с вызовом ответил Женя, а Вова кивнул. Меньше чем за десять минут багажник опустел. Я отдал мальчикам обещанную награду, накинув сверху по недорогой таблетке. Они радостно зашумели и помчались было по своим делам, но я остановил их:

— Вов, ты не узнал, она дома?

— Кто? Врачиха? — перебил друга Женек. — Да дома она. Недавно вернулась — я в окно видел.

— Ясно, спасибо. На будущее: с незнакомыми не разговаривать, а то утащат и отрежут вам языки и уши. Понятно?

Они опешили, ведь реальность не сходилась с моими словами, но я, как говориться, сделал, что мог. Заперев Машину, я, осторожно ступая на больную ногу, зашел в подъезд. В руках у меня был тот самый белый ящик, найденный в медкабинете школы и который я не мог доверить ребятам. Путь в девять пролетов дался мне с трудом, и стоя возле кучи поднятых вещей, я тяжело дышал и обливался потом.

На стук открыла она сама, явно не боясь того, кто может оказаться за дверью, и в потоке выходящего воздуха выглядела эффектно. Ветер раздувал ее простое платье и запачканный чем-то темным фартук, короткие волосы колыхались вокруг марлевой повязки, неизменные очки отражали свет единственного окна в подъезде так, что глаза прятались за бликами. Вдобавок в одетой в резиновую перчатку руке она держала нечто, похожее на скальпель, который тоже недобро так посверкивал.

— Прием окончен! — резко сказала она, и по ее виду было понятно, что если возразить, то для кого-то прием будет окончен навсегда. Но я возразил:

— Как тебя зовут?

— Ч-что? — она чуть не поперхнулась этим словом.

— Я третий день ломаю голову. Скажи мне, как тебя зовут? Ведь Юля, да? — весело спросил я.

Она уже оправилась от неожиданности и, похоже, узнала меня. Сердито фыркнув, она сделала попытку закрыть дверь, но я придержал ее.

— Подожди. Давай сначала занесем это. — я указал на предметы позади меня.

— Что это? — подозрительно спросила она.

— То, что тебе пригодится.

Я занес в тамбур ящик, рядом поставил столик, на него — лотки с инструментом. Движения давались мне с трудом, я морщился и в конце концов не выдержал:

— Ты помогать будешь?

Юля молча помогла занести оставшееся. Наконец, все вещи лежали на полу прихожей. Она смотрела на них, потом — на меня.

— Воздух выходит. — наконец сказала она. — Зайди.

В комнате все было по-прежнему. Присесть, кроме кушетки, было не на что, и я решил постоять. Юля гремела металлом в соседней комнате, скорее всего, кухне. Возможно, отмывала инструменты.

Мне было очень интересно, что находится за занавеской, и я медленно стал перемещаться туда.

— Там моя кровать и развешано нижнее белье после стирки. — услышал я за спиной. Мне стало стыдно.

— Извини. — это все, что я смог сказать.

— Садись сюда. — она указала на кушетку. — Что с ногой?

— Упал с дерева.

Она не удивилась или сделала вид, что не удивилась. Сноровисто развязав мне правый башмак, она деловито, но аккуратно сняла его с опухшей ноги, задрала штанину, что-то там пощупала, помяла. Было больно и неприятно, но я твердо решил не издавать ни звука.

— Растяжение, возможно, разрыв связок голеностопа. Точнее не скажу, нужен рентген. — наконец сказала она, поднимаясь.

— Перелома нет? — спросил я.

— Вроде нет. Опухло бы сильнее.

— И что мне делать, чтобы выздороветь?

— Как раз ничего. Лангетку на ногу и — полный покой на неделю.

— Неделю?!

— Лучше — две. — невозмутимо ответила Юля.

«Как не вовремя!» — подумал я. Через четыре дня нужно встретиться с ГэКом, договориться с байкерами, решить вопрос с перевозкой запчастей. Калаш у Максимыча забрать, Тима пристроить — наверное, мое лицо слишком красноречиво изображало уныние, раз она довольно мягко спросила:

— Есть хочешь?

Мое уныние превратилось в недоумение. Я скорее ожидал от нее предложение пойти… восвояси, чем такое. И внезапно почувствовал, что голоден.

— Да, я бы поел. — сказал я и сделал попытку встать с кушетки.

— Погоди, торопыга! — она впервые улыбнулась. — Дай сначала гипс наложу.

В два счета сделав гипсовую шину и примотав ее к моей ноге, Юля сказала подождать и вернулась на кухню. Там она снова загремела металлической посудой и вскоре по квартире поплыл чудесный запах чего-то жарящегося. Минут через десять меня позвали на кухню.

На небольшом столе стояли две тарелки с дымящейся яичницей! Надо же, довольно деликатесный продукт в наше время, хотя куры встречались в домах у многих людей. Пернатые не требовали серьезного присмотра, равно как и особой пищи, поэтому часто жильцы многоэтажных домов просыпались под крик петухов. Совсем как в деревне когда-то.

При мысли о деревне я вспомнил свою недавнюю встречу с ермолаевцами и то, что в Машине остались свежие продукты. Я сказал об этом Юле, на что она просто пожала плечами:

— Надо было сразу тащить, вместе с вещами. Садись, а то остынет. Предупреждаю сразу, яйца голубиные, но проверенные. У моего… родственника своя голубятня. Он считает, что это проще, чем содержать кур.

Я пожал плечами в ответ — чем в свое время я только не питался, и мясо крыс было в этом списке далеко не на первом месте.

Яичница оказалась на удивление вкусной, хоть и немного пережаренной.

— Челюсть прошла? — спросила Юля к концу трапезы.

— Да она особо не болела. — ответил я, вставая. — И кровоточить перестала почти сразу. — последние слова я произносил из комнаты, из которой вернулся в кухню, держа в руках белый ящик.

— Что это?

Я, таинственно улыбаясь, откинул крышку портативной стоматологической установки. Нашему взору предстали различные трубки, новенький, хоть и потускневший компрессор и вызывающий вечный страх блок с бурами. Я даже примерно не знал, как отреагирует Юля на этот подарок, но ее реакция превзошла мои ожидания. Она громко и звонко расхохоталась. Я подумал, что мне бы стоило обидеться, но это было для меня настолько неожиданно, а ее смех был настолько заразителен, что я засмеялся в ответ. Так мы сидели друг напротив друга и хохотали.

Отсмеявшись, девушка посерьезнела:

— Спасибо большое. — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Нет, правда. Это очень ценный для меня подарок. — она спохватилась. — Ведь это подарок?

— Я бы сказал, что это инвестиции в будущее. — весело ответил я, постучав по щеке.

— И за остальные вещи — тоже спасибо. Но зачем? Ты ведь знаешь, что на Рынке за этот ящик тебе предложили бы целое состояние?

— Я не приценивался, но, думаю, да.

— Ну так почему?

Я задумался. Действительно почему? Ведь только недавно доказал себе, что помогать другим — это чрезвычайно нелогичное занятие. И тут же попал в ситуацию, чуть не лишившую меня жизни. Я суеверен, так что вполне можно было бы списать сегодняшнее приключение на своеобразное небесное предупреждение за неправедные мысли, но ведь идея с подарком пришла мне в голову раньше. Может, я все-таки хороший человек? Как объективно доказать свою «хорошесть»?

— Не знаю. — наконец ответил я. — Мне кажется, ты нашла свое призвание. Это очень здорово. Я завидую таким людям, ведь они занимаются любимым делом. А вот я себя никак не найду, и нет никого, кто бы направил меня, подсказал. Зато другим я могу помочь… И тебе. — это прозвучало как-то пафосно и неестественно, и Юля это заметила:

— Почему я не могу отделаться от ощущения, что помощь другим находится у тебя на второстепенном месте?

— Потому что это правда. Я помогаю, потому что могу и потому что пока не знаю, как помочь себе. Хороший я человек, а?

Она подумала:

— Наверное, да. Плохие люди отнимают, а не дают. Но вот добрый ли ты? Добрые люди помогают, потому что они не могут иначе, а еще они не могут помочь… — Юля замешкалась, подбирая слово. — чуть-чуть. А ты…

— … а я могу. — закончил я за нее.

— Ты только не обижайся. — торопливо прибавила она.

— Я не обижаюсь. Ты права: я помогаю, только если мне выгодно или у меня есть такая возможность. Я слишком…

— …рационален?

— Да, рационален. Это плохо?

— Не думаю. Но если мы говорим о хорошем человеке, то он может быть рационален, а добрый — нет.

Мы помолчали. Мне внезапно захотелось домой, в свое Убежище. Я встал:

— Мне пора. Спасибо за угощение! И за медицинскую помощь.

— Тебе спасибо за, — она указала на прихожую и на ящик, — все это. Кстати, ногу нужно проверять. Через какое-то время зайди на осмотр.

— Да, конечно.

Выйдя из подъезда, я обнаружил возле Машины целую группу ребят. Среди них я узнал Вову и Женю. Дети играли во что-то с теннисными мячиками, причем на всех были надеты марлевые повязки. Никаких противогазов, а у некоторых не было даже очков. Как только они увидели меня, игра тут же прекратилась. Я подошел к Машине и сел в салон. Дети стояли и ждали. Я вздохнул, вышел и открыл багажник, выбрал из сетки самый накаченный футбольный мяч и бросил им. Они тут же принялись за игру, засмеялись, загалдели:

— Мне! Мне пни!

— Я тут!

— Я тоже хочу!

— Я же говорил, дядька хороший!

Я скрипнул зубами, завел двигатель и выехал со двора, где разгоралась нешуточная футбольная битва.

Дети назвали меня «хорошим». И Юля не отрицала, что я — хороший человек. Почему? Потому что всем я дал то, что им было нужно. Но при этом одни помогли мне с тяжелыми вещами, а другая подлатала мою ногу и накормила обедом. Значит, и они тоже — хорошие. Вроде бы все правильно и логично, но мне кажется, что я что-то упустил. Что-то не додумал.

«А не слишком ли много ты думаешь?» — спросил голос внутри меня — «Займись накопившимися делами, хватит рефлексировать. У тебя есть мечта, есть цель — стремись к ней».

А ведь верно, согласился я с внутренним голосом и, развернув Машину, направился к логову «ежей».

14

Туманных ежей еще называли «кафешниками» — было в свое время такое мотоциклетное движение, когда ребята тусовались в придорожном кафе и устраивали гонки на время, пока в музыкальном аппарате бара играла определенная композиция. Для того, чтобы выиграть, мотоциклисты делали все возможное со своим байком — облегчали, улучшали мотор, переделывали подвеску. Но была еще одна, главная деталь, которую невозможно было купить, заказать или изготовить, и устанавливалась она не в двигатель. Безбашенность — вот о чем речь. Ее было не занимать у молодых и горячих парней, по жилам которых бежал бензин.

А вот характеризующее «ежей» слово звучит иначе — «отмороженность», как стократно усиленная безбашенность, и в венах у них была намешана целая палитра разнообразных наркотических веществ.

Так, один уважаемый в их мотоциклетной семье брат грезил мотокультурой прошлого века и решил продвинуть тему быстрых гонок среди своих единомышленников, которые поддержали его без возражений. Но они пошли дальше.

Был у «ежей» и свой бар, возлияния в котором не прекращались никогда, и своя отличнейшая трасса для проведения подобных гонок на время.

Я несколько раз присутствовал при этом зрелище, которое, надо сказать, было захватывающим.

Два «кафешника», заручившись разрешением президента клуба, выкатывали свои мотоциклы на импровизированную гоночную трассу. По приказу судьи, они снимали свои шлемы и противогазы, предварительно задержав дыхание, и стартовали по отмашке. Весь отрезок пути в обе стороны нужно было преодолеть на едином вдохе или хотя бы не отравившись раньше времени. Далеко не многие могли похвастаться подобным достижением, а некоторые уже никогда не поведают свидетелям о своих подвигах.

Варварство? Возможно, но я видел в таких развлечениях дальновидную мудрость главного Ежа, президента клуба Молоха. Бездыханная гонка двух отморозков знаменовала собой решение взаимного конфликта, своеобразную дуэль, осуществляемую просто, быстро, изящно и почти бескровно. Если оставался один участник, его единогласно признавали правым в споре, если выживали оба, то победителем считался тот, кто первым пересек финишную черту. Но редко случалось, что после подобной гонки на выживание бывшие соперники не становились лучшими друзьями, разделившими поровну смертельный риск. Бескомпромиссное решение спора, зрелище для неискушенной толпы и в последнее время приносящий неплохой доход тотализатор — как по мне, это гениальная идея, пришедшая в голову Молоха.

Я подъехал к «ежиному» бару как раз в то время, когда крикливые помощники разогревали толпу гостей, подначивая их расчехлять мошну, а медлительный и солидный казначей клуба фиксировал ставки в толстой тетради. Громилы на входе лениво наблюдали за происходящим, едва скользнув по мне взглядом.

Обстановка в баре была весьма антуражная, если сравнивать ее с баром Макса. Все стены были сплошь увешаны регистрационными автомобильными номерами и дорожными знаками, чаще запрещающего содержания. Освещение создавали многочисленные и установленные куда придется фары, фонари и прочая автомобильная светотехника. Гости восседали на тяжелых стульях и за массивными столами, сваренных как попало из различных деталей, а горячительные напитки подавались в приспособленных под это поршнях разного размера.

Я прошел через весь зал прямо к барной стойке и уселся на велосипедное седло, приваренное к какой-то замысловато изогнутой металлической штуковине. За стойкой в этот раз стояла сама Ехидна, женщина Молоха. Высокая, мускулистая, татуированная до самых укромных уголков особа очень органично смотрелась в этом месте, за стойкой из железных топливных бочек. Ее боялись все молодые члены клуба, так называемые «ежата», и уважали более старшие «ежи». Да я сам немного робел в ее присутствии, хотя мы были знакомы. Давняя история…

— Ехи, привет! — стараясь придать голосу басовитости, сказал я. — Мне нужно увидеться с Молохом. По личному.

— Пить будешь? — спросила она, пропустив мое приветствие мимо ушей.

Так, барышня не в духе, подумал я.

— Да, плесни сорокаградусной полпоршня. Легкового. — поспешно добавил я, опасаясь, что она нацедит мне горячительного в поршень от тягача.

Она, не торопясь, выполнила заказ. Я благодарно кивнул и пригубил термоядерное пойло, в котором явно было больше сорока градусов и в котором вполне мог раствориться нож. Ехидна с интересом поглядывала на меня.

— Огненная вода! — просипел я, когда вновь обрел способность говорить. Она громогласно рассмеялась, хлопнув меня по плечу, отчего я чуть не слетел со стула.

— Я сама делала.

— В этом искусстве тебе равных нет, Ехи! — совершенно искренне сказал я, с опаской поглядывая в поршень и не решаясь опрокинуть его целиком. Ехидна была неглупой женщиной и хорошо отличала правду от лести. Я же старался никогда ее не обманывать, не льстить и уж тем более не заигрывать с ней. На это было строжайшее табу, и горе несчастному, кто попытается очаровать эту амазонку. Сначала он отхватит неслабых побоев от нее самой, а потом и от членов мотоклуба. Сам Молох в мордобое никогда не участвовал.

— Так ты по делу? — спросила она.

— Да. Хочу попроситься к вам в боксы, на время.

— И только? Вряд ли он откажет. Особенно после твоей услуги! — она подмигнула.

Я смутился:

— Ехи, просил же, не напоминай.

— Да ладно! — она легкомысленно махнула рукой. — Ты тогда ведь и правда помог. А детали Молоху знать ни к чему.

— Проблема в том, что в этот раз мне надо намного больше места, чем обычно.

Она смотрела на меня, барабаня пальцами по стойке. Потом налила себе огненной воды и чокнулась со мной:

— Ну тогда удачи. Молох сейчас у себя. — и залпом опрокинула свою емкость. Я последовал ее примеру. Огонь просочился в желудок и разгорелся там. Мне кажется, при теперешнем дефиците бензина Ехидна вполне может открывать свою бензоколонку.

Я поблагодарил ее и прошел за стойку, в глубину зала, где дверь охраняли два «ежа». От обычных посетителей бара членов клуба отличали безумные прически в виде торчащих во все стороны залаченных прядей волос, имитирующих иголки. Те байкеры, которым природа не дала густого волосяного покрова, напротив, обривались налысо и набивали татуировки на скальпе в виде колючей ежиной шкуры.

Ехидна кивнула и парни пропустили меня в святая святых Туманных ежей.

15

Как я уже говорил, президент клуба Молох был умным и дальновидным человеком. Еще в самом начале туманной катастрофы он сообразил, что мало просто выжить. Необходимо сделать так, чтобы выживание превратилось в безопасную и спокойную жизнь с претензией на удобства. Одному это сделать было нереально, но у Молоха были друзья, отлично разбирающиеся в двухколесной технике.

Все силы новой группы были брошены на поиски необходимых ресурсов и места будущего убежища. Им стал бывший аэропорт города с хорошо сохранившейся взлетной полосой. В уже имеющиеся ремонтные боксы тащили все — инструменты, детали, материалы, и самое главное, мотоциклы, потребность в которых резко упала до нуля в условиях ядовитого желтого тумана.

Как только в группе набралось достаточно ресурсов, Молох начал реализовывать вторую часть плана, а именно обеспечить себя защитой и дешевой рабочей силой в лице одуревшей от анархии и разбившейся на мелкие бандымолодежи. Насколько мне известно, до катастрофы он был школьным учителем, знал многих членов банд как бывших учеников и мог найти подход к ним, используя накопленный педагогический и психологический опыт с трудными подростками.

Молох поступил умно и просто: пустил среди банд весть о новом обществе, живущем на принципах закрытого мотоклуба: взаимное уважение друзей, польза клубу, все имущество, кроме мотоцикла и некоторых личных вещей, общее, равные права для всех.

Идея нашла настолько активный отклик у молодежи, что от новобранцев не было отбоя. Вокруг Молоха мигом собралось не менее полусотни желающих, поскольку в бандах процветала жесточайшая «дедовщина». Изо дня в день их становилось все больше.

Главари банд очухались, когда новое общество представляло из себя силу, с которой стоило считаться. Не отличавшиеся умом полезли на баррикады и были растерзаны бывшими товарищами, не особо, кстати, переживавшими по этому поводу. Более умные вожаки стали набиваться Молоху в союзники и пытаться заключить мир на условиях последнего. Мир он принял, выставив им различные требования, но в свое общество не пустил, чтобы исключить возможные внутренние заговоры и бунты, хотя последнего можно было не опасаться.

Молодежь была за своего предводителя горой. Он дал им все, о чем можно было только мечтать в ядовитом мире: кров, безопасность, друзей. И никаких ограничений, никаких штрафов и запретов. Удивительное дело: начавшие свой жизненный путь в условиях жестокой анархии в бандах и получившие практически полную свободу действий в обществе парни проявили неожиданную сплоченность и даже некоторую сдержанность в своих желаниях. Сыграл педагогический прием Молоха, разрешившего запретный плод и показавшего лучший мир, который обидно было бы потерять, наглотавшись смертельной дозы наркотиков или погибнув в дурацкой пьяной драке.

Юношеский максимализм проявил себя только во внешности «ежат» и в доводке личных мотоциклов, каждый из которых был уникальным произведением технического искусства и предметом гордости своего владельца.

У меня были все шансы примкнуть к «ежиному» братству, тем более что я всегда испытывал непреодолимую тягу к двухколесной технике, но вышло иначе.

*****

Три года назад я так же стоял у стойки бара и ждал, не решаясь сделать заказ у лысого, бородатого и крайне неприветливого бармена с татуировкой на весь голый череп. Я ждал, когда выйдет кто-то из старых «ежей» и озвучит нам наше первое задание, выполнение которого определит наше дальнейшее пребывание в клубе. «Нам» — это мне и еще семи новобранцам, желавшим стать байкерами.

Дверь открылась и к нам вышла высокая женщина, затянутая в темную кожу мотокомбинезона. В руках она держала шипастый открытый шлем, из кобур под мышками выглядывали рукояти пистолетов.

— Хм, негусто. — разочарованно протянула она, разглядывая нашу разношерстную компанию. — Итак, слушайте внимательно, ежата, повторять я не буду. Сейчас вы идете к первому ангару за байками. Я жду вас у входа в бар через десять минут. Поедете со мной. Задача следующая: доехать туда и вернуться обратно. Надеюсь, несложно? — она повернулась и пошла к выходу.

Мы переглянулись. Что это за задание — просто доехать куда-то и вернуться. Я чувствовал подвох, но ничего не сказал.

— Э, э, погодите! — испуганно затараторил худой прыщавый юнец в драном спортивном костюме. — А разве нас не будут учить водить мотоциклы?

Женщина остановилась и удивленно посмотрела на него:

— Ты не умеешь водить?

— Ну… мне показывали… Инструкцию прочел…

— Ты не умеешь водить. — медленно повторила байкерша. — Остаешься в баре, помогаешь Лысому на кухне. Вон ему. — она указала на бармена. — Кто еще не умеет управлять байком?

Ответа не последовало. Она развернулась, толкнула зашипевшую дверь и вышла на улицу, на ходу надевая маску. Мы же направились в другую сторону, оставив растерянного тощего посреди зала.

В ангаре № 1 молодой парень с колючками на голове и в замасленном комбинезоне указал нам на несколько легких мотоциклов с шипастой резиной:

— Вот. Чекушки, по двадцать лошадок. Самое то для ежат. Берите, чего встали? Они все одинаковые, сам проверял. Обратно чтоб вернули в том же виде.

Мы молча разобрали мотоциклы.

— Противогазы у всех есть? Если нет, на выходе сообщите — вам найдут.

На выходе нам выдали не только противогазы с несколькими фильтрами, но и по пистолету Макарова с одной обоймой.

— Это еще зачем? — удивленно спросил парень в кожаной куртке. — Мы кататься или на войну?

— Как говорится, на всякий. — невозмутимо ответил выдавший снаряжение «еж».

Еще несколько минут мы потеряли возле ангара, пытаясь завести мотоциклы. Некоторый опыт вождения был только у меня и того парня в кожанке, пришлось помогать остальным. Наконец, все моторы взревели и мы нестройной толпой подкатили ко входу в бар. Женщина сидела верхом на байке, демонстративно держа в руке наручные часы.

— Четырнадцать минут. — глухо раздалось из-под ее маски. — Плохо! Четыре минуты мой фильтр зря забивался отравой. Сейчас собираетесь в колонну и едете за мной. Не отставать. Кто отстанет и потеряется, возвращается в ангар, сдает байк и топает к мамочке. Поехали!

Она резко стартанула, и через секунду противотуманный фонарь ее мотоцикла краснел уже в полусотне метров от нас. Пришлось поднапрячься, чтобы ее догнать и в то же время не налететь на невидимое в тумане препятствие. Краем глаза я видел, что Кожаный не отстает от меня, остальные потерялись сзади. Стало полегче, когда мы все-таки догнали байкершу. Я смекнул, что она отлично знает дорогу и мало полагается на глаза, а значит, надо просто повторять все ее действия. Та же мысль, по-видимому, пришла в голову моего напарника.

Теперь было понятно, в чем заключалось первое испытание — просто доехать и вернуться в таком темпе надо было очень постараться. И мы старались. Несколько раз при резком повороте я едва не улетал с дороги. Приходилось резко оттормаживаться, терять скорость и отставать. Последняя ошибка привела к тому, что Кожаный обогнал меня и теперь был вторым в этой гонке. Далеко позади маячило несколько огней других мотоциклистов.

От волнения и усталости я часто дышал, пот, который невозможно было вытереть, заливал глаза. Неизвестно, сколько еще будет продолжаться эта гонка, но фильтр маски пора уже было менять. Внезапно два красных огня впереди стали резко приближаться и я чуть не въехал в стоявший мотоцикл байкерши. Рядом тарахтел байк Кожаного.

— Хорошо. — сказала женщина, неприязненно взглянув на меня. — Первый этап пройден. Меняем фильтры, и двигаем обратно к бару. Надеюсь, вы запомнили дорогу, потому что я вас больше ждать не буду.

— Хорошо водишь! — сказал мне Кожаный, доставая из куртки фильтр. — Учился где или талантливый?

— Хорошая куртка! — ответил я.

— Нравится? Давай на спор, кто первым долетит до бара. Выиграешь ты — я тебе куртку, выиграю я — отдашь… вон тот нож. — он указал на клинок у меня на бедре.

— По рукам.

Пока мы привинчивали новые фильтры, подкатило еще два мотоцикла, остальные, по-видимому, не добрались. Женщина вновь резко растворилась в тумане. Мы наскоро объяснили прибывшим, что делать дальше, и рванули за ней, но в этот раз не было никаких шансов даже немного сократить расстояние между нами.

Вдруг впереди рассыпался сноп искр, красный огонек фонаря резко бросило влево. Подъехав ближе, я увидел следующую картину: посреди широкого перекрестка стояла машина, возле нее — человек с ружьем наперевес. Еще один грубо вытаскивал байкершу из-под лежащего на краю дороги мотоцикла. Она была в сознании, но едва переставляла ноги. Человек, не церемонясь, быстро обыскал ее, вытащив оба пистолета, и потащил к машине. Едва мы подъехали, его напарник взял нас на мушку и дулом ружья указал на обочину.

Внезапно женщина резко толкнула плечом своего похитителя, который, чтобы сохранить равновесие, сделал несколько шагов и налетел на парня с оружием. В следующую секунду она уже сидела позади меня.

— Гони! — заорала она и обхватила меня.

Я крутанул ручку газа, из-под колеса фонтаном полетели камни. Мотоцикл выскочил на асфальт. Сзади послышался грохот и лязг железа, потом выстрел и еще один. Руки байкерши шарили у меня по груди, потом опустились ниже. Я не успел ничего подумать, как она нашарила «Макаров», вытащила его у меня из-за пояса и передернула затвор.

— Рули во дворы, идиот! Через бордюр — у тебя внедорожник! — закричала женщина, пытаясь перекричать рев прямоточного глушителя.

Я свернул в первую подворотню, лавируя между кучами мусора.

— Останови здесь!

Я остановился. Она спрыгнула, держа пистолет наготове, и прислушалась.

— Заглуши.

Мотор замолк. Я слез и тоже прислушался, но никаких звуков погони не услыхал. Женщина села за руль:

— Садись. Едем обратно.

— Обратно?! — я подумал, что ослышался.

— Да, там остался ежонок. И другие сейчас нарвутся. Да быстрее ты!

Я сел сзади, не зная куда деть руки; она так резко бросила мотоцикл вперед, что руки сами сомкнулись на ее пышной груди. Байкерша не заметила, либо сделала вид, что не заметила. Я немедленно опустил руки ниже и обхватил ее талию.

За несколько десятков метров до перекрестка она остановила мотоцикл, и мы стали подкрадываться, держа оружие наготове: у нее в руках был мой «ПМ», я вытащил нож. Но на перекрестке никого не было, только валялись два мотоцикла — байкерши и весь искореженный байк парня в кожаной куртке. Самого его не было видно.

— Они… уехали. — раздалось сбоку и из черного подъездного проема вывалился Кожаный, держась за стенку и волоча ногу, которая была вся в крови от самого бедра.

Послышался рев моторов и на перекрестке показались отставшие новобранцы. Байкерша остановила их:

— Ты! — указала она на одного и потом на второго. — Пересядь к нему. А ты! — это уже ко мне. — Бегом за своим байком.

Я припустил и через минуту уже вернулся обратно. Женщина перетягивала ногу Кожаного жгутом, который полулежал на ступеньках подъездного крыльца, двое пытались поднять ее мотоцикл. Закончив со жгутом, она перекинула его руку через свое плечо, помогла встать и довела почти бессознательного парня до меня.

— Ему надо срочно к доктору, у него артерия перебита. Я еду впереди, ты с ним за мной. — распорядилась она и перекинула тело через мой мотоцикл, а сама села на один из оставшихся.

— Вы! — это к двум ребятам. — Делайте, что хотите, но чтоб мой байк стоял в ангаре. А ты! — это снова мне. — Не отставай!

Меньше, чем через десять минут мы уже забегали в бар. Я держал потерявшего сознание Кожаного на руках, она распоряжалась по поводу медицинской помощи.

Подошли двое парней с носилками и аккуратно забрали у меня тело. Я продолжал стоять посередине зала, чувствуя себя очень усталым, весь перепачканный чужой кровью, и вдруг встретился глазами с худым парнем, которого мы оставили вот так же стоять не более получаса назад, а казалось, что прошло гораздо больше.

Я сел за стойку и обратился к бармену:

— Лысый, да? Плесни мне чего-нибудь покрепче… Пожалуйста.

Тот без разговоров поставил передо мной большой поршень с мутноватой жидкостью. Я попробовал, потом еще, и залпом осушил его, почти не почувствовав крепости. Лысый одобрительно кивнул и качнул бутылкой в руке, мол, повторить? Может, он немой.

Ответить я не успел — кто-то легко хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Байкерша стояла надо мной и держала в руках какой-то сверток.

— Умер. — коротко и глухо сказала она.

Я почему-то так и думал. Повернулся к бармену и кивнул. Он налил мне, а потом поставил еще два поршня — себе и женщине.

— Не чокаясь. — неожиданно тонким голосом сказал Лысый, и мы выпили.

Я уже начинал понемногу хмелеть, и во мне поднималась пьяная злость.

— Чего им было нужно от вас? — спросил я.

— То же, что и другим. — спокойно ответила она — Похитить, чтобы сделать Молоха разговорчивее.

— Так это не первое покушение?

— Далеко не первое. И вряд ли последнее.

— То есть вы знали про опасность? Знали, и все равно отправились… кататься. С нами.

— А ты предлагаешь сидеть здесь? — насмешливо спросила она.

— Нет! Я предлагаю сообщать заранее о возможных опасностях! Это так сложно? «Я не буду повторять, ежата». — я передразнил ее. — «Но нас там могут размазать машиной по асфальту, ежата». «Нас там могут пристрелить». Возможно, парень бы развернулся и ушел. И был бы жив. А теперь нет! — я кричал. — И умер он ни за что!

На нас заоборачивались посетители.

— Уймись ты! — байкерша беззлобно стукнула меня ладонью в лоб. — Он знал, куда шел. Вы все знали. Считай это естественным отбором. Не доехал — задохнулся, подставился под пулю — умер от кровопотери, проворонил засаду — попал в плен. И если тебе выпала такая участь, то будь добр — умри героем. Докажи всем, что твоя жизнь прошла не впустую, чтобы тебя запомнили. Этот парень умер не зря. Он спас двух человек.

Я молчал, а она продолжала:

— Когда мы рванули с места засады, эти типы поехали следом. А Игорек бросил им свой мотоцикл под колеса, чтобы задержать. Пытался скрыться в подъезде, но шальная пуля догнала. Он спас тебя и меня. И мы такое не забываем.

Я сидел, осмысливая услышанное, потом спросил:

— Его звали Игорь?

Она кивнула:

— А ведь из всех новобранцев только ты успел с ним пообщаться. А имя не спросил. Да, кстати, Игорь просил передать это тебе. — она положила свой сверток на стойку и толкнула мне — внутри лежала кожаная куртка.

Это было последней каплей. Я отвернулся, чтобы никто не видел моего лица, встал и пошел к Молоху, а перед глазами стояло это бескровное лицо с запавшими щеками, голова откинута, рот полуоткрыт.

Кабинет президента был небольшой, часть площади занимали шкафы с какими-то папками. За столом сидел он сам и что-то писал в записной книге. Высокий, с седой кудрявой головой и в старой вязанной безрукавке он меньше всего походил на президента «Туманных ежей». Увидев меня, Молох встал мне навстречу:

— Вячеслав. — представился он. — Хочу сказать спасибо за Ехидну.

— За… кого?.. — не понял я, машинально пожимая протянутую руку.

— За мою жену. Она рассказала мне о подробностях инцидента. Ты — молодец, не растерялся.

До меня дошло, что «Ехидна» — это имя байкерши. И что она несколько иначе описала Молоху случившееся сегодня.

— Молох, я пришел сообщить, что хочу уйти.

— Да, конечно. Я скажу Ехи, чтобы нашла тебе комнату. Обычно ежата живут группами, но…

— Я хочу уйти. Из клуба.

— Вот как? Это странно слышать. Никто еще не покидал клуб по своему желанию. Можно узнать причину. Хотя… — Молох изучал мое лицо. — можешь не говорить. Воля твоя, но, если захочешь вернуться или понадобится помощь клуба, — сообщи.

Я поблагодарил его и вышел, твердо пообещав себе, что никогда не воспользуюсь его предложением. А еще решил во что бы то ни стало обзавестись Машиной.

16

С тех пор прошло более трех лет, Машина стала частью меня, моей жизни, и я уже несколько раз нарушал данное себе обещание и пользовался расположением Молоха во благо своих корыстных целей. И всякий раз Ехидна подтрунивала надо мной.

Стоя перед дверью в кабинет Молоха, я расстегнул куртку (ту самую) — мне снова, как и тогда, стало душно.

«Терпи» — сказал я себе — «Ради мечты. Это в последний раз» — и постучался.

В кабинете ничего не изменилось — те же книжные шкафы, тот же письменный стол с бумагами, тот же хозяин. Меня он встретил, как хорошего знакомого, усадил на мягкий стул, предложил пива:

— Варила супруга.

Я вежливо отказался. И сразу изложил суть просьбы, чтобы не отнимать время у занятого человека. Молох слушал внимательно, не перебивал и ничего не спрашивал.

— Нет. — сказал он, когда я закончил. — К сожалению, я вынужден отказать.

Я почему-то испытал облегчение, хотя и надеялся на положительный ответ. Вопрос о размещении грузовика не решился, но меня это не расстроило. Я встал и протянул руку, чтобы попрощаться.

— Подожди. — сказал Молох. — Присядь, я объясню причину отказа. Через пару дней ожидается большое пополнение в клубе. Необходимо будет разместить три десятка новобранцев и в свободных ангарах кипит работа по обустройству временного жилья. Ехи взяла на себя эту обязанность, но даже она не справляется.

Я удивился. Насколько мне известно, в последнее время «ежи» прекратили набор и новые члены появлялись в клубе только на место выбывших. Аэропорт, несмотря на свои немалые размеры, все же оказался не резиновым. Так вот почему Ехидна сегодня не в духе. А Молох продолжал:

— В окрестностях пригорода не раз видели группы хорошо вооруженных и оснащенных бойцов, передвигающихся на внедорожниках военного типа.

«Вот оно что!» — промелькнула мысль.

— Я вынужден перестраховаться, чтобы обезопасить наш дом.

«Я бы поступил так же».

— И есть еще одна причина. — Молох пожевал губами. — До меня дошел слух, что эта группировка как-то связана с владельцем Кладбища.

— С ГэКом? — поразился я.

— Увы, нет. Влияние ГэКа на собственную разборку с каждым днем становится все меньше. Я говорю об уже фактическом хозяине — Константине Петровиче, с которым у меня нет никакого желания ссориться.

«Мудро» — подумал я, вновь вставая, чтобы уйти, но вдруг замер, как вкопанный. В голове молниеносно выстроилась логическая цепочка: «группа», «внедорожник», «перестрелка», «Макс».

— Мне надо идти. — медленно, как во сне, произнес я и вывалился в коридор, оставив Молоха в легком недоумении.

У меня тоже не было желания ссориться с Костиком. Особенно сейчас, когда он зачем-то нанял армию наемников, а я имел наглость заявиться к нему с долгом на шее и двумя пустыми канистрами. Я лихорадочно вспоминал, сколько «должен». Что-то около пяти дорогих кругов. С процентами, может, шесть. Не маловата ли цена, ради которой в жертву были принесены четыре человека? Или Константин Петрович не на шутку обиделся на меня из-за сделки с его дядей, или я просто оказался не в том месте и не в то время.

На душе стало тоскливо. Когда же можно будет убраться отсюда, сбросить с себя груз постоянного ожидания опасности со стороны!

Внезапно меня окликнули. Я опомнился, осмотрелся и увидел, что торчу посереди бара и что меня зовет Ехидна.

— Ну, как поговорили? — спросила она, когда я подошел.

— Не очень. Все места заняты новобранцами. Да ты и так это знаешь. — я посмотрел на нее. Она помялась:

— Да, знаю. Могу попробовать пропихнуть тебя с твоим… твоей… А что у тебя?

— Грузовик.

— …с твоим грузовиком. Хотя бы под тент у третьего ангара.

— Спасибо, Ехи. Я сам. А впрочем… Можешь выделить мне пару «ежат» в помощь? Тяжелые сумки донести!

— Это запросто. Сейчас?

— Нет, чуть позже. Я заеду.

Впервые за долгое время, садясь в Машину, я не имел никакого плана дальнейших действий.

17

Настроение было так себе. Нога ныла и чесалась под гипсом, глаза слезились — похоже, я все-таки хватанул отравы. Из-за этого мое уныние постепенно перерастало в злость. Надо разобраться с этим типом, возомнившем себя вершителем чужих судеб, спокойно решающим, кому жить и кому умереть.

Но решение данного вопроса виделось мне только радикально, а я, помнится, не любитель прямых столкновений, вдобавок еще кровопролитных. Не могу назвать это трусостью, скорее попыткой поберечь свою персону ради других, более важных и глобальных дел. Каких? Еще не знаю, но нутром чую, что время мое еще не пришло.

Поэтому я снова ему доверился и просто направил Машину по хорошо знакомой дороге прямиком к Кладбищу, разумеется, не забыв и про недавно произошедший на этой дороге инцидент, и про висящий надо мной несуществующий долг.

Охранник в будке пропустил меня без лишних расспросов, лишь узнав, что я приехал расплачиваться. Внутри ангара меня обыскали, но оружие и все ценное было оставлено в Машине, даже колчан с арбалетными болтами.

Я встретился глазами с одним из надсмотрщиков и то, что я увидел, заставило мое сердце на миг остановиться, а мозг — работать со скоростью суперкомпьютера.

Охранником оказался недавний знакомец — один из двух неудавшихся грабителей на темном пикапе, ружье которых я так удачно «подарил» Максиму Максимычу. Он тоже узнал меня, но вместо ожидаемой реакции — радости, гнева, словом, любого проявления акта возмездия, я услышал абсолютно спокойный голос:

— Ааа, сам пришел. Леха, пропусти этого. Это вот он тогда Бите ногу продырявил. Из моего обреза. А хорек наш на меня наехал.

— Ты тише, Старый! — испуганно заозирался Леха. — Узнает ведь.

— Да хер с ним! Ему самому недолго осталось. Связался с этими, пусть теперь расхлебывает. Жадность фраера сгубила. А я доработаю, последний мелок отдам и рвану из этой проклятой дыры на все четыре стороны.

— Я, наверное, тоже в другое место подамся. — тихо сказал Леха. — По баблу тут все ровно обещали, а на самом деле…

— Во-во. Может, тогда со мной?

— Может. Подумаем.

Вот так, на моих еще не отошедших от потрясения округлых глазах решилась дальнейшая судьба двух бандитов. Осталось разобраться со своей.

— А ты давай топай! — Леха обратился ко мне, как будто подслушав мои мысли. — Костик сам с тобой потолкует.

— Мужики, давайте без наездов. Вы уже один раз попробовали. — начал я. — Ничего, я не в обиде (Старый хмыкнул). Вижу, с Костиком вы не в ладах. Могу помочь немного в обмен на информацию.

— Ты че, подкупить нас вздумал?.. — искренне удивился и набычился Леха, но напарник его остановил:

— Погоди, пусть скажет. Может, правда, что дельное предложит.

— Могу предложить работу. Ну и подъемных немного, насколько я понял — вы на мели.

Оба охранника переглянулись.

— Продолжай. — сказал Старый.

*****

Возле резиденции Костика меня вновь обыскали, излишне тщательно и придирчиво. А еще я приметил нервозность моих временных (надеюсь) надсмотрщиков — информация, которую я получил от первых двух, подтверждалась. Лишь по истечению не менее десяти минут с начала обыска я был допущен под грозные очи его величества Короля автомобильного лома Константина Петровича.

Насчет грозных очей я немного погорячился. Острые глазки Костика были испуганными и бегали, не фокусируясь на конкретном месте. Чтоб мне провалиться, Костик боялся! Зная уже причину этого страха, я, тем не менее, в первые минуты был удивлен, обескуражен, обрадован, не решив еще, как себя вести. Но, учитывая, что вся поездка была чистой воды авантюрой, я продолжил импровизировать:

— Рад видеть вас в добром здравии, Кости. нтин… ээ, Петрович. Я пришел вернуть то, что должен, и надеюсь. — я посмотрел ему в глаза, которые, наконец, остановились на мне, — что наши разногласия на этом закончатся. Очень не хочется повторения недавних… инцидентов. — последнее слово я многозначительно подчеркнул.

Костик, низенький и вопреки стереотипному мнению об алчных богачах очень худой человечек, не сразу нашелся, что сказать. Поэтому я продолжил:

— Помнится, вы называли мне сумму в пять мелков. С учетом процентов, полагаю, набежало шесть. Ну пусть семь. Еще недавно я брал у вас взаймы немного бензина по просьбе вашего дяди. Добавьте к счету стоимость топлива. И, пожалуйста, не скромничайте — контора платит. — я издевательски улыбнулся.

Костик, начавший было закипать, вдруг резко остыл, скис, глаза его вновь забегали. Он сидел в кресле, стараясь выглядеть солидно, но горделивая поза маленькой фигурки совершенно терялась в огромных размерах невесть откуда притащенного резного кресла с выцветшим шелком.

«И что их так тянет на пошлую роскошь?» — подумалось мне. Пошарив глазами по комнате, я нашел, что искал — здоровенную кадку с полузасохшим чахлым деревцем. Ну хоть настоящее.

— С учетом топлива, — наконец сказал Константин Петрович, — десять кругов.

Я вздохнул. Мелочный человечек ничтожен даже в мелочах.

Расплатившись, я вышел со смешанным набором чувств. Мне было противно до тошноты, одновременно я испытывал значительное облегчение и даже страшился той простоты, с которой разрешилась эта ситуация. Ожидал я многого: что Костик вспылит и заставит своих бугаев выбить из наглеца дурь, что назовет совершенно неподъемную сумму или что вообще не будет разговаривать. Если бы не его нынешнее положение, все именно так и произошло. Но, как я узнал от Старого, Костик по уши погряз в проблемах с новой группировкой на черных внедорожниках, причем непонятно было, кто из них правит бал. Он действительно разобиделся на меня из-за моей выходки с топливом, но разобраться отправил лишь Старого и Биту (последний, к слову, жив), полагая, что этого хватит поставить меня на место. Засада наемников с Костиком никак не связана.

А еще не видать мне больше редких деталей, как собственных ушей. А они скоро понадобятся…

Раз уж я был здесь, следовало утрясти еще одно дело. Пройдя очередную группу охраны и ставшую уже привычной процедуру обыска, я оказался в мастерской ГэКа, где с удовольствием увидел работавший во всю станок из школьной мастерской. Ученики периодически отвлекались от работы и завороженно глядели на четкую работу роботизированного механизма. Я сам несколько залип перед ним.

— Ты рановато. — Виктор возник рядом со мной, протирая ветошью матово поблескивающую в замасленных руках деталь. — Давай хотя бы послезавтра. Ежи со своими заказами весь мозг вынесли, Молох лично курирует работу. Ребята с ног валятся. Два десятка моторов — они их там едят что ли?

— Здравствуйте, Виктор. Послезавтра, так послезавтра. — глупо было отказываться от возможности сократить срок ожидания. — Вам помощь нужна?

— Ты в этом разбираешься?

— Недостаточно, чтобы напроситься в ученики. Но могу посоветовать пару расторопных малолеток. Без опыта совершенно, но горящих диким желанием крутить гайки. Думаю, через неделю-другую они могут стать отличной командой. У них есть одна важная особенность.

— Какая же? — ГэК смотрел на меня насмешливо.

— Они до безумия правильные. То есть настолько, что это мешает им жить с другими людьми. Наверное, им проще будет с механизмами. Один даже немного изобретает… И им некуда податься.

— То есть ты предлагаешь сделать из моей мастерской детский приют?

— Называйте, как хотите. Я всего лишь предложил. Пусть поработают неделю за еду и кров, не понравятся — увезу.

— Ладно, вези. Но предупреждаю, жалеть их не буду.

Я кивнул. ГэК попрощался со мной и вернулся к своим делам.

А я стоял и чувствовал, как настроение заметно улучшается. Так всегда бывало, когда поставленная задача решалась четко, словно установленный на свое место кусок мозаики. Мой перфекционизм ликовал. Может, хоть этот Костик для дяди Вити будет лучше предыдущего!

18

Я вновь ехал сквозь клубящуюся желтизну к Рынку и поймал себя на мысли, что совсем перестал бывать в убежище. Какую-то неделю назад все основное время я проводил в нем, улучшая Машину и оборудование, придумывая новые способы поиска ресурсов, внимательно штудируя карты на смартфоне. И прорабатывая план Побега. Сейчас у меня не было времени даже на еду и сон, постоянные разъезды, встречи, перестрелки. Не могу сказать, что этот вариант жизни меня устраивал, но жить стало как-то интереснее что ли.

Возможные нападения в дороге не сильно волновали меня, нога почти не болела, решился вопрос с Тимом — спокойствие, хоть и не безграничное, овладело мной. Я испытал чувство дежавю. Что-то подобное уже было…

Рынок был таким, каким я его оставил сутки назад. Вещи, услуги продавались и покупались без остановки, без выходных и перерывов на обед; крики, запахи, бурлящие толпы — являясь олицетворением непостоянства и изменчивости, пожалуй, это было самое стабильное место в городе.

Одна толпа привлекла мое внимание. Она было огромной и шум от нее стоял на весь стадион. Подойдя ближе, я увидел бойко торгующих своей снедью знакомых ермолаевцев. Люди, преимущественно девушки и женщины, громкогласно пытались обратить на себя внимание, а счастливицы, прижав купленные продукты к груди, торопились домой, к семье, порадовать их нестандартным ужином. Как мало иногда требуется человеку, чтобы почувствовать себя счастливым.

Внезапно к Санычу подошел крепкий молодой человек и отвел его в сторону. Они о чем-то пошептались и еромолаевцы быстро свернули свои товары, несмотря на ропот несостоявшихся покупателей, и затерялись в толпе. Мне стало интересно. Если это был наезд, то почему у Саныча такой наидовольнейший вид? Я решил, что у меня еще будет возможность это выяснить, и направился в бар «Под куполом». Макс, как всегда, торчал за стойкой. Я поприветствовал его и заказал дорогой напиток — отпраздновать сегодняшний удачный день.

— Макс, надо потолковать. Я кое-что узнал о наших новых знакомых.

Не знаю, зачем я решил рассказать ему все, что узнал от Старого. Наверное, чувствовал себя обязанным за спасение — не люблю должников и не люблю быть должным сам. Макс слушал внимательно, не перебивал и не переспрашивал. От обычного балагура не осталось и следа.

— Это точно? — спросил он, когда я закончил.

— Без понятия. — я пожал плечами. — Я узнал все это от одного из людей Костика. Вряд ли он врал. Ситуация с наемниками напрягает все окружение Кладбища, хотя, как я понял, прямых столкновений у них не возникало. Охрана и обслуга страдает больше от безденежья Константина Петровича. Такими темпами он скоро сам начнет крутить гайки.

Макс помолчал, потом попросил помощника его подменить, а меня — пройти с ним. Мы вышли в заднюю дверь, куда в свое время ушел Человек после сделки с противогазами. За ней оказался длинный и прямой коридор, подсвеченный редкими лампами, не менее сорока метров в длину. Судя по моим скромным прикидкам, конец его, ограниченный еще одной дверью, находился уже под трибунами в районе Бугров.

Макс шел впереди, широко шагая, я едва поспевал за ним.

— Куда он ведет? — спросил я.

— В апартаменты Человека. — Макс остановился на световом пятне от низко висящей лампы и посмотрел на меня. — Слушай, в этом месте бывают очень немногие. Не сказать, что это сверхсекретный объект, но постарайся не болтать о нем. А вот Человеку выложи все, что рассказал мне. Для него это важная информация. В накладе не останешься! — он подмигнул, на миг вновь став тем простым весельчаком, каким я знал его последние пару лет.

Подойдя к двери, Макс дробно и ритмично простучал какой-то мотив и по-хозяйски толкнул ее, и мы оказались в просторной комнате, заставленной всякой мебелью — диванами, креслами, журнальными столиками, комодами и шкафами. Был даже бильярдный стол. Комната напоминала выставочный зал какой-то мебельной компании, разве что не было объявлений, запрещающих садиться и трогать продукцию руками, чем не преминул воспользоваться высокий мужчина с черной бородой, вальяжно развалившись на одном из диванов. В правой руке он держал книгу, которую внимательно читал, временами прикладываясь к чашке дымящегося напитка. «Домашность» обстановки зашкаливала. Этот зал с коврами на полу, этот безмятежный человек в свободных штанах и футболке, этот напиток в белоснежной чашке — все это было так непривычно и отдавало такой ностальгией, что я буквально ощутил на себе значение фразы «не поверил своим глазам». А еще он был в тапочках!

— Толь, этот парень к тебе. — сказал Макс, обращаясь к бородачу. — У него инфа по Кладбищу и гастролерам.

Названное барменом имя окончательно поставило все на свои места. Передо мной сидел хозяин Рынка ресурсов — Человек. «Толей» его называл и Максим Максимыч.

Он взглянул на нас поверх книги и жестом указал на свободный диван напротив него. Мы сели, и я только хотел заговорить, как он, не отрываясь от книги, поднял указательный палец, призывая к тишине.

— Подожди, — шепнул Макс, — пусть дочитает. Он терпеть не может прерывать одно дело ради другого. — Он встал и приготовил нам по чашке горячего кофе без сахара — судя по всему, такого же, какой пил чернобородый.

Ждать пришлось недолго. Человек перевернул последнюю страницу и закрыл книгу. Потом неуклюже привстал с дивана и поздоровался с нами за руку, причем, как и в последний раз нашей встречи — левой рукой. Тут только я обратил внимание на странную неподвижность его правой. Это был грубо сделанный и плохо покрашенный краской телесного цвета протез, в которую, как в подставку, была вложена книга без опознавательных надписей на обложке.

Поздоровавшись, Человек вновь развалился на диване и смотрел на нас, не произнося ни слова. Я вспомнил его манеру общения, посчитал это приглашением к разговору и начал с того, как на меня напали люди в камуфляже на черном внедорожнике, перешел на разговор с Молохом, рассказал про наши отношения с Константином Петровичем и последнюю с ним встречу и дословно пересказал слова Старого.

*****

Мы сошлись с ними на двух дорогих кружках и пяти дешевых (сами потом поделят, кому сколько) и Старый начал:

— Хорек вызвал меня и Биту и предложил подработку: помять бока одному выскочке и вынести его тачку. — он выразительно посмотрел на меня. Я кивнул: мол, понял, продолжай. — Когда я вместо барахла привез раненого Биту, Костик взбесился. Пригрозил, что я возмещу ему и пропавшее оружие, и лечение напарника. Я! Который на этой разборке работал, когда Костик под стол пешком ходил, а Витя со мной на пару тачки дербанил. Думаешь, почему меня Старым зовут?

Он помолчал немного, наверное, ожидая ответа, но не дождался и продолжил:

— Я ему намекнул, что так со старшими не разговаривают и что для успешного дела информацию надо давать проверенную. Он говорил, что у выскочки кроме ножа и арбалета нет ничего, достаточно только перед его носом битой помахать, чтобы он штаны намочил и сам ключи от тачки отдал. Черт, это могла быть самая легкая работа! А этот крендель выхватил автомат.

Старый упорно говорил обо мне в третьем лице. Складывалось впечатление, будто он забыл о том, что одно из действующих лиц находится в шаге от него, внимательно слушает всю эту чушь и недоумевает, за что он отдал только что столько мела.

— Вы, молодежь, ведь совсем ошалели! (Старый сказал немного по-другому). Где правила драки, правила чести в конце концов? Помню, в детстве бились стенка на стенку — упаси Бог, кто кастет принесет: его и чужие, и свои этим кастетом так отделают!

«Угу. А двое на одного — это по правилам!» — мелькнула мысль. Действующее лицо в моем виде все еще недоумевало, пришлось Старого поторопить.

— Да что тут договаривать? Я из его кабинета вышел, а эти зашли.

— Эти?

— Ну да… Наемники. Точнее, наемник. Двое других у входа остались, и я услыхал, как они между собой переговаривались. Один другому: «Отличное место для базы!», другой: «Точняк! Только ржавый хлам устанем убирать». Во как! Для большинства — это предел мечтаний, а для этих — «хлам ржавый». Я вот до сих пор на собственную тачку накопить не могу…

— Тебе бы бухать поменьше. — робко вставил Леха.

Старый зыркнул на него и закончил:

— Короче, не за баблом они приехали. Им территории нужны. Накой — это я без понятия, но Кладбище им приглянулось, это точно…

*****

Я закончил. Человек сидел на диване, постукивая деревянной рукой по подлокотнику. Макс прихлебывал кофе и блаженствовал, прикрыв глаза.

— Спасибо. — сказал, наконец, Человек. — Максим, выдай блистер. И проводи гостя.

И это все. Макс залпом допил остаток, махнул мне рукой, и мы вышли из «мебельного» зала. Правда, вышли через другую дверь и оказались в своего рода приемной. Здесь находилась пара охранников с оружием и несколько людей в простой одежде — просителей или жалобщиков. Растений в кадках, кстати, я не заметил. Зато увидел Саныча, увлеченно болтающего с охранником. Он тоже сразу меня узнал и удивленно-радостно зашумел на всю комнату:

— О, старый знакомец! Какими судьбами? А мы, видишь, тут сидим к вашему главному, которого Человеком кличут. Да что я рассказываю, ты ж сам ведь от него.

— Привет, Саныч. — я почему-то обрадовался, что он меня узнал. — Рад тебя видеть. Как торговля?

— Отлично! — у Саныча лицо расплылось от удовольствия. — Не успели разложиться, поторговать, как подошел парень, говорит, от Человека, и завел разговор за весь товар. Я по первой не понял, думал, деньги за точку просит, а он спрашивает, типа, сколько я возьму за все, что привезли. У меня глаза округлились во как! — Саныч показал пальцами, как. — А потом и вовсе чуть не вылезли, когда он нам полсотни мела предложил. И главное, сразу рассчитался, кружок к кружку, запаянные. А потом пригласил к главному, к Человеку, сказал, что тот хочет предложить… — он запнулся. — долгос-рочное сотру-дничество. Типа мы возим продукты не на рынок, а сразу к нему. Обещался грузовик выделить. Будем к вам сюда теперь почаще! А Миха мне теперь пендель торчит. Это мы с ним типа поспорили, не верил, чудак, что дело выгорит!

— Поздравляю! — искренне сказал я. — Такие товары здесь ценятся. Но я вроде это уже говорил!

— Ты это, ты погодь! — засуетился Саныч. — Не торопишься? Подождешь меня на улице, я быстренько с ним потолкую и выйду.

— Зачем?

— Да так… — он замялся. — Погоди, короче. Я не задержусь.

И Саныч прошмыгнул в «мебельную» комнату. Макс — человек, которого ничем не удивишь, — с улыбкой наблюдал нашу беседу. Мы вышли с ним из приемной и действительно оказались на Буграх, недалеко от ворот.

— Держи. — Макс передал мне пластиковую упаковку с таблетками. — Спасибо за инфу.

— Максим, если не секрет, какие у Человека планы на Кладбище?

— Так-то секрет. — ответил он, усмехнувшись. — А если честно, то я сам толком не знаю, но уверен, какие-то планы есть. Это дело не нашего ума, пусть сильные разбираются.

— А насчет гастролеров?

— Не нравятся они мне. Слишком наглые, слишком… шустрые. Ладно, ты жди знакомого, а я в бар. Забегай!

И Макс ушел, а я остался ждать Саныча у двери в приемную Человека, на «улице» и задумался об абсурдности этой фразы. Ведь по сути я вышел из одного помещения и оказался в другом, но почему-то мне привычней, вслед за Санычем, думать, что я нахожусь сейчас на улице. Вероятно, это попытка мозга обмануть самого себя, компенсировать то, что уже не получится сделать. Невозможно посидеть на лавочке под деревом, невозможно подышать свежим воздухом, подставив лицо холодному ветру, и ощущать над головой бескрайнее небо. Поэтому я просто сел на бетонный пол огромного стадиона, ощущая кожей лица равномерное движение очищенного, но не свежего воздуха и, задрав голову, рассматривал металлические фермы далекого, но не бесконечного потолка.

— Ну вот, как и обещался, недолго! — услыхал я хрипловатый голос Саныча и поднялся, отряхивая запылившиеся джинсы. — Договорились с главным, будем приезжать два раза в месяц, привозить мясо, картошку и прочее… Я чего хотел-то. Можешь мне про вашу житуху в двух словах рассказать? Ну, про городскую, про Рынок, про главного. А я в долгу не останусь. — быстро прибавил он. — Привезу из деревни что закажешь. Ты не думай, у нас там много всего…

— Саныч, привези мне комплект колес на ГАЗ-53. — ни с того, ни с сего выпалил я, не надеясь ровным счетом ни на что и ожидая, что он захохочет в голос над моей шуткой.

Но Саныч задумался:

— Тебе покрышки нужны? Или колеса целиком? Есть парочка знакомцев, у которых «сто тридцатые» ЗИЛы на ходу. У них могу поспрашать.

Я ушам не поверил. Саныч может мне привезти колеса! На мой грузовик!

— Еще «пожарка» вроде как целая в ангаре стояла. — вслух рассуждал он. — У Михи кум на ней работал, до этой желтой дряни. Следил, как за своей. Точно! У него спрошу. Он мне по-свойски дешевше отдаст.

Я на радостях чуть было не ляпнул, что за оплатой дело не станет, но вовремя осекся. Таблетки следовало беречь — неизвестно еще, что там с двигателем.

Зато уж про нашу жизнь, про город я рассказал все, что знал, не хуже заправского гида, закончив обзор в баре «Под куполом». Саныч и тут проявил свои деловые качества, договорившись с Максом на периодические поставки алкопродукции собственного производства. Попробовав ассортимент бара, он авторитетно заявил, что готов пожертвовать заведению весь урожай позапрошлого года за скромненькую плату и, чтобы не быть голословным, нацедил нам с барменом жидкости из повидавшей жизнь армейской фляжки. Макс после дегустации немедленно согласился со всеми условиями сделки.

Рынок уже закрылся, когда мы вышли подышать воздухом.

— Насчет резины не беспокойся. — начал Саныч. — В следующий приезд будет. А хошь — к нам приезжай, в Ермолаевку. Баньку истопим, с семьей познакомлю. Заодно и с пожарником сведу.

— Спасибо! Может, и заскочу. — пообещал я.

— Я вообще не понимаю, как вы живете тут. Как рыбы. Аквариум этот, со стенками. Бандюганы всякие — на улицу без пушки не выйдешь. А дети-то, дети! Бледные, хилые. У меня сын взрослый, а еще дочка десяти годов. Так она здоровее ваших пятнадцатилетних. Бывает, выскочит на улицу, забудет даже намордник этот одеть. Я ругал поначалу, а потом рукой махнул. Ничего ей эта зараза не делает. А девки у нас какие! — Саныч подмигнул. — Я вот как скажу: если уж и восстанавливать людскую популяцию, то лучше наших не найти. Может, переедешь? На кой ляд тебе этот город сдался?

Я вздохнул. Не удастся мне объяснить этому простому и прямому, как палка, человеку, что мне надо от жизни, ведь я сам этого не понимаю. Ищу и не могу найти. Я потому и собираю Монстра, чтобы упростить процесс поиска, чтобы в любой момент понять: нет, не нашел, сняться с якоря и искать дальше. Саныч предложил мне прекрасный вариант, лучше, чем сейчас, но где гарантии, что через пару лет или даже месяцев оседлая жизнь с молодой ермолаевкой и, вероятно, с потомством не станет мне в тягость?

— Приеду, Саныч. — вновь пообещал я. — Приеду, и ты все мне покажешь.

В этот день я вновь ночевал в баре.

16.

Утром, как я и предполагал, на выходе меня ждали две низенькие фигурки. Тимофей что-то увлеченно рассказывал Косте, а тот внимательно и чрезвычайно серьезно слушал, чертя куском проволоки на пыли бетонного пола.

— Доброе утро, молодые люди. — приветствовал я.

Они, как по команде, повернулись.

— Здравствуйте. — сказал Тим, Костя кивнул.

Наступило молчание. Ребята изнывали от нетерпения, но стеснялись спросить, а я оттягивал этот момент.

— Хороший день намечается. — наконец сказал я. День и правду обещал быть неплохим: солнечный свет пробивался сквозь полуматовый купол, освещая Рынок, покупателей, торговцев; их разнообразный скраб, разложенный на клеенках, можно было рассмотреть издалекав мельчайших деталях. Наверняка концентрация отравы низкая, поэтому и свет такой яркий.

— Эээ, да… Точно. — ответил Тимофей, Костя вновь качнул головой.

Мне стало скучно — унылость этих ребят зашкаливала. Может, поэтому им так и не удалось влиться в коллектив сверстников? Что ж, тогда им действительно будет комфортнее в обществе инструментов и механизмов.

— Собирайте пожитки, мы едем на Кладбище! — стараясь придать голосу могильные нотки, провозгласил я. Они переглянулись. Первым сообразил Костя. Его лицо просветлело, губы стали раздвигаться в улыбке. Тимофей подозрительно смотрел на него.

— Гаечный ключ, Тим. — наконец сказал Костя, и до друга дошло.

— Правда? — Тимофей взглянул на меня, пытаясь разобраться, обманываю я или нет.

— Зуб даю! — совершенно серьезно ответил я и щелкнул пальцами по щеке, по тому месту, где недавно была операция.

— Мы переезжаем к дяде Вите?

— Во-первых, не к «дяде Вите», а к Виктору… эээ, не знаю, какое у него отчество. Сами потом спросите. А во-вторых, вы едете не в гости, а на работу в его мастерской. Пока на неделю, а там он сам решит, как с вами поступить.

— Круто! — почти в голос сказали мальчишки.

— Марш за барахлом, встречаемся возле выхода через час. Не опаздывать.

Их как ветром сдуло, а я отправился бродить по рынку.

Чем мне нравилось это место, так это возможностью найти почти все необходимое (кроме автозапчастей — их монополизировал Константин Петрович) и при этом вероятностью поторговаться, если, конечно, вещь не уникальна. Я почти даром забрал болторез, скрипучую, но крепкую складную лестницу, увесистую кувалду, лом, пару лопат. Продавцами инструмента были, в основном, пожилые женщины и престарелые бабули, распродающие хлам, десятилетиями накопляемый их мужьями в ржавых и сырых гаражах. И они не находили себе места от желания узнать, с какой целью я скупаю все это железо, но удовлетворять их любопытство не входило в мои планы.

Больная нога не располагала к ношению тяжестей, и я приобщил к этому делу группу молодых попрошаек, которые всегда есть в любом общественном месте, пообещав не только расплатиться, но и подарить нечто особенное. Дети при любых условиях остаются детьми, и к работе они подключились с энтузиазмом, не столько ради оплаты, сколько из-за желания узнать, что же их ожидает.

Внезапно по моей болтающейся на шее маске ударил камень. Нет, не камень, а увесистая ржавая гайка, отчего по стеклу побежали веселые трещины. Я свирепо огляделся по сторонам, ища наглеца, но вдруг увидел, как в мою сторону движется группа из трех человек, одетых в одинаковые ярко-желтые толстовки с капюшонами. Такого же цвета краской у каждого на лбу была изображена расширяющаяся кверху спираль, начало которой находилось на переносице. Один из них покачивал в руке самодельную пращу, из которой, надо полагать, и вылетела та злополучная гайка, стоившая мне любимой маски. Вооружение прочих двоих состояло из мощных стальных рогаток с толстенными резиновыми жгутами. Беда тому, кто посчитает это оружие несерьезным. Дети Тумана наловчились прицельно бить из него по стеклам противогазов и машин, глазам и шеям врагов, нередко с летальным исходом. Снарядами служили гайки разного калибра, болты, шайбы, просто куски металла и камни, чего всегда в избытке вокруг и под ногами.

Детьми Тумана, «туманниками» называли обширную секту новоявленных фанатиков. Их учение не отличалось глубиной и философией, в двух словах туман (точнее, Туман) — это облекшее физический вид благо, призванное не уничтожить общество, а очистить его от малахольных и немощных, оставив самых крепких. Последним суждено будет возродить мир в отравленных условиях, на которые новым людям будет уже начхать. Задача секты заключалась в поиске таких уникумов. Способ отбора крайне прост — достаточно снять маску и побыть один на один с отравленной средой определенное время. Если выживешь, то ты — свой в доску, Туман принял тебя, если нет, то такова воля Отца.

Каких-то великих благ новоизбранный в секту не обретал. Срабатывал психологический прием, позволяющий додумать, дорисовать воображаемую картинку или выдать желаемое за действительное. Таинственная мрачность обряда посвящения со всей необходимой атрибутикой вроде свечей, ритуальных телодвижений и прочего заглушали инстинкт самосохранения участника; возможность принадлежать к привилегированной и довольно серьезной группировке нивелировала смертельный риск. А самое, на мой взгляд, главное: простота новой религиозной идеи позволила достучаться до всех слоев населения, и секта не испытывала недостатка в добровольцах: людям всегда нужно во что-то верить.

Немалая часть сынов состояла в ней с раннего юношества, чаще всего, несчастливого, беспризорного и сиротливого. Они, кстати, гораздо легче переносили отравление Туманом, и смертность от испытания была крайне мала; после него за дело брались наставники и напитывали юнцов нужной информацией, навыками и искренней любовью к Туману-отцу.

Так вот, трое его Сыновей сейчас двигались ко мне с явным намерением пообщаться. Не знаю, какая их укусила муха, ведь обычно туманники избегают прямого общения, смотря на простых смертных свысока и предпочитая общие проповеди, но я напрягся. Не хватало еще потасовки. Охрана Купола не будет разбираться, кто первый начал, а просто выпрет нарушителей порядка на несвежий воздух. Этим-то что — у них концентрация отравы в организме зашкаливает, а моим нежным легким такая ингаляция противопоказана. Да еще маска испорчена.

Тот Сын, что был впереди, подошел прямо ко мне и высокопарно заговорил:

— Приветствую тебя, мой заблудший друг.

— И тебе не хворать. — ворчливо заметил я. — Разбить мою маску — это не лучший способ навязаться ко мне в друзья.

Он перевел глаза на плексигласовое, покрытое мелким сетчатым рисунком стекло:

— Не стоит переживать по поводу ненужного хлама. Но если тебе так важен этот предмет, то прими сей скромный дар от Отца нашего, да не развеется его яркая сущность в этом мире. — Сын протянул мне небольшой пакетик с таблетками разных цветов и размеров и продолжал. — И прости моего брата за этот поступок, единственным желанием его было привлечь твое внимание и склонить к разговору с нами.

Мешочек хоть и был забит мелом, но навскидку это были в основном витаминосодержащие препараты и различные малоэффективные таблетки. Тем не менее цену маски он окупил сполна, так что можно было потратить время и пообщаться с Сыновьями. Я выдал своим помощникам часть награды (сектантским мелом), пообещав отдать остальное у Машины, объяснил, куда отнести железки, и отпустил их.

— Вещай. — сказал я туманнику.

— Старший Сын выражает тебе свою благосклонность и требует, чтобы ты почтил его скромную обитель своим присутствием! — фраза была произнесена с такой напыщенностью, что моя фантазия лихо добавила к ней торжественный марш.

Старший Сын благоволит мне, да еще и требует! Это было настолько нагло, что произвело нужный эффект:

— Веди, отрок! — с деланным высокомерием ответил я, но парень и бровью не повел. Отказаться я и не пытался — кто знает, какие инструкции получили эти ребята, чтобы выполнить просьбу, нет, даже приказ главного.

Мы направились сквозь толпу к противоположной от Бугров стене стадиона. Яркие одеяния Сынов привлекали внимание. Секта туманников на Рынке всегда вызывала интерес — проповедями ли, антуражностью или другими действиями. Я же старался всегда их избегать, и не только потому, что не разделял взглядов или учений. Были на то и личные причины.

В целом, Дети Тумана особо не проявляли себя с отрицательной стороны. Да, привлекали в свои ряды молодое население, да, устраивали для новоявленных серьезные испытания, ну так то был личный и осознанный выбор каждого, и всех просвещали о возможных последствиях проводимых ритуалов. Молодых, прошедших проверку, называли просто «младшими», ребят постарше — «сынами», воспитанием и подготовкой первых и вторых занимались самые опытные — «пестуны». Над последними довлел Старший Сын, совершенствованием которого, по легендам, занимался сам Туман-отец. Я время от времени задавался вопросом, почему отец? Быть может потому, что в воспитании родитель способен наказать озорника куда более строго, нежели родительница. А может просто потому, что слово «туман» мужского рода. Вот сейчас и спрошу…

— Мы пришли. — Сын указал на неприметную серую дверь среди десятка подобных в серой же стене, уходящей вверх, к куполу. В отличие от прочих, на дверном полотне была намалевана все та же желтая спираль.

Зная, что за мной никто не пойдет, я чуть ли не ногой распахнул противно скрипнувшую дверь и вошел в полутемный коридор, на миг потеряв способность видеть после яркого света, заливающего Рынок.

— Ктооо посмел вторгнуться в свящеееннейший чертог ближайшего окружения Туманного Отцааа? — услышал я грозный, но слегка заплетающийся голос из глубины комнаты.

— Не вели казнить, не корысти ради явился, а токмо волею пославшего за мной Туманного сынули! — насмешливо ответил я в темноту, в которой что-то заскрипело, зазвенело и покатилось.

— Ааа, явился, блууудный сын! — пропел голос из темноты, перестав быть грозным и став просто человеческим, теплым и дружеским. Мои глаза привыкли к полумраку, и я рассмотрел фигуру развалившегося в кресле человека в черных свободных одеждах. Он, кряхтя, поднялся и подошел ко мне. Мы обнялись.

— Ну сработало же! — сказал главный туманник. — А то на Рынке, значит, ты бываааешь, а посетить старого друга возможности нет. Или желания?

— И то, и то, Мор. Хочется встретиться со старым другом, а не со Старшим Сыном.

— Сё ля ви. — Мор развел руками. — Моя «ви». И была бы твоя, будь ты немнооожечко проще.

*****

С Мороком мы познакомились очень давно, гораздо раньше всей этой апокалиптической чертовщины. Он работал в маленькой сельской церкви. Именно работал, а не служил, был своего рода заведующим церковным хозяйством, подрабатывая по ночам сторожем. Эта должность имела какое-то конкретное название, но я забыл, какое. Зато, как сейчас, помню нашу первую встречу…

…

Так вот

нас были общие интересы и взгляды на мир, похожее мышление с возможностью понимать друг друга с полуслова или в моменты, когда слов для выражения мыслей уже не хватает.

Но вот парадокс: не единомыслие сблизило нас, а вытекающие из него разногласия.

Мир, какой он есть, был непонятен и от того не нравился Мору. Мечта перекроить его, уложить в логическую рамку, подогнать под возможность осмысления прочно засела в мороковском мозгу, но кардинальность способов выходила за пределы законопослушания, и потому он ограничивался многословными лекциями с единственным слушателем под бурные совместные возлияния. Слушателем был я, и мне это было по вкусу. Нравилось, что говорил друг и нравилось то, как он это делал. Мор будто декламировал заученный и тщательно отрепетированный текст, без остановок на обдумывание фразы, певуче растягивая важные в контексте слова. При этом его речь не казалась мертвой, он действительно общался со своим собеседником.

— Кааак, скажи мне? — красноречиво вопрошал Морок своим бархатным голосом заправского диктора. — Как можно жить, не существовать, а именно жииить в обществе, в котором нет места истинному знанию, способному за счииитанные годы избавить его от вековых проблем? А оно есть, это знание, я в этом ааабсолютно уверен. Хранится сейчас чертеж установки, способной генерировать неиссякаемую энергию, где-нибудь на пыльной полке забытого архива или в письменном столе старого ученого, вынужденного подрабатывать сторожем в торговом центре, потому что нииикому он неизвестен и установка эта нииикому не нужна. Но затооо если известная на весь мир особь придумает продавать воздух собственного производства, за ним тут же выстроится очередь. И ты продолжаешь считать, что человек разумен? Дай ему выбор: бесплатная энергия или же вечная подписка на развлекательный контент в сети, и он, разумеется, выберет первое, но через пару месяцев, сидя в тепле и свете, заскучааает, назовет себя дураком и попросит второе. А ведь у него были все шансы стать счастливым. Почему же так вышло, спросишь ты? Да потомууу, что «хомо сапиенс» на самом деле неразумен, раз дешевые сиюминутные удовольствия для него важнее перспективы настоящего счастья.

Так разглагольствовал мой друг, находя вокруг все больше и больше нелогичностей и добавляя их в свою коллекцию человеческих глупостей, так называемый «Антилог» — список, включающий в себя дату, краткое описание действующих лиц и тех самых глупостей, совершенных этими самыми личностями.

Я в свою очередь соглашался с ним в нашем общем непонимании происходящего вокруг, но неправильные люди не интересовали меня. Я находил неправильность в предметах вокруг, в их шаблонном обесценивании. Было время, когда каждая вещь делалась руками, с ловкостью, мастерством и умением, она ценилась и передавалась по наследству, имела историю и создателя, которых впоследствии уничтожила роботизация. Морока напрягала односторонность людей, меня — стандартизация предметов, а ведь благодаря именно им человек стал хозяином мира.

Мор рефлексировал, не пытаясь хоть как-то изменить и понять окружающих, и просто говорил, тем самым выпуская пар, я же бежал в гараж или мастерскую и бросал все силы на создание оригинального физического объекта, единственного в своем роде.

В итоге я тоже обзавелся коллекцией, точнее кучей уникального и никому не нужного хлама, а он нажил себе стойкое пристрастие к алкоголю и множество врагов даже среди близких ему людей.

А потом непонятный нам мир перестал существовать, исчез под желтой пеленой накрывшего его тумана…

И люди начали ценить вещи и создававших их мастеров.

Туман скрыл в себе все прежнее и дал возможность стать, кем пожелаешь (если до тех пор ты еще был жив), и Морок воспользовался этим в полной мере, применив на практике весь свой накопленный опыт по ведению «Антилога».

Венцом его деятельности стала секта Детей Тумана. Он придумал простую для понимания идею, провозгласил себя преемником некоего божества, собрал группку не очень умных, но крайне внушаемых людей и дал всем то, чего им так не хватало — те самые сиюминутные удовольствия в виде целой культуры и сопровождавших ее ритуалах, и, самое главное, веру. Но, вроде, я это уже говорил…

В отличие от президента Туманных ежей, искренне заботившегося о созданном им обществе, Морока ничуть не беспокоило состояние и настроение его паствы. Он не любил и не презирал их. Он был равнодушен, чем еще больше воздвигал вокруг себя ауру возвышенного существа.

Я покинул друга по многим причинам. Мне не нравился такой способ манипуляции людьми, раздражали толпы Сынов с их тупым обожанием во взгляде, бесили их вечные агитационные проповеди. Но больше всего меня беспокоил Морок. Помимо известной мне алкогольной зависимости у него проявилась страсть к сильнодействующим препаратам, даром что таблетки у туманников не переводились. В первое время он доказывал мне, что это состояние необходимо ему для образа, для антуража, в дальнейшем — что прекратить возлияния и употребления он может в любой момент и что я ему в конце концов не мама. А потом мы больше не говорили на эту тему.

*****

И вот теперь этот идол стоит передо мной, обрюзгший, какой-то рыхлый, с нездоровым цветом кожи, в засаленном балахоне, качаясь от тяжести выпитого груза. Я столько раз видел его в подобном виде, но сейчас мне стало действительно страшно за своего друга.

— Бросал бы ты пить, Сынуля… — укоризненно начал я.

— Может, вернешься? — быстро перебил меня Мор, показывая тем самым, что тема закрыта.

Я миролюбиво поднял ладони:

— Ладно, не пыли, туманник. Рассказывай, зачем я здесь. Неужели и впрямь так сильно соскучился?

Мор помолчал, что-то обдумывая, потом указал на второе кресло в комнате:

— Присядешь? — полувопросительно сказал он. — Боюсь, разговор затянется.

Я отрицательно покачал головой:

— Увы, дела.

— И почемууу я не удивлен? — друг уныло бухнулся в свое кресло, покатились бутылки. — Ты всегда занят, всегда у тебя дела… Ладно, — остановил он себя. — Ты прав, я позвал тебя не просто так, хотя я действительно рад нашей встрече. Мне нужна твоя помощь, но, как я уже сказал, разговор будет дооолгий. Сможешь подарить мне немнооожко своего драгоценного времени и выслушать мою просьбу? Нет, не сейчас. — заторопился Мор. — Вижу, ты спешишь. Сегодня вечером, завтра, через неделю. Но лучше все-таки сегодня.

— Хорошо, заскочу вечером. Только будь добр, — я постарался как можно четче произнести фразу, невольно примериваясь к его манере разговора, — я приду сам, не посылай за мной своих недотеп с их пращами и гайками. Мне ооочень не понравился их способ привлечения внимания.

Мор клятвенно обещал, с чем я его и оставил в полутемной, душной и сырой комнате.

17.

Попрошайки терпеливо ожидали меня возле Машины. Привычно осмотрев ее и кучку вещей рядом, я удовлетворился увиденным и раздал недостающую часть вознаграждения, после чего выдал каждому по единице спортивного инвентаря. Некоторые ребята с удовольствием начали долбить мячами по ближайшей кирпичной стене или о бетонный пол, другие же удивленно вертели в руках теннисные ракетки и ярко-желтые пластиковые воланы. Пришлось объяснить и даже неуклюже продемонстрировать, как всем этим пользоваться. Молодежь быстро разобралась в технике игры и начала от души махать ракетками, рискуя зацепить приятелей. Поднялся такой веселый шум, что явилась охрана и сурово выдворила разошедшихся юнцов в основной зал Рынка. Возле Машины осталась одна чумазая, непонятно как затесавшаяся сюда девчушка, с надеждой в глазах смотревшая на меня снизу вверх. Сначала я хотел дать ей прыгалки, но при всем желании вряд ли бы смог объяснить принцип их действия, поэтому подарил ей шахматную доску и набор шашек в пластиковой коробке, внутри которой еще лежал сложенный листок с правилами для нескольких игр этими фигурами. Она прижала вещи к груди грязными ладошками и, позабыв про меня и все на свете, вприпрыжку бросилась вслед убежавшим друзьям.

Я хмыкнул, вспомнив про электронные игры и подумав, какой фурор произвели бы они сейчас среди этой неизбалованной молодежи, и начал грузить железки в багажник Машины. Подошел Костя с тощим рюкзаком за спиной.

— Привет. А где Тим? — спросил я и забеспокоился: вид у Кости был растерянный.

— Не знаю. Мы условились встретиться у турникетов, я прождал двадцать минут и пошел сюда. Я думал, может, он забыл и сразу направился к вашему автомобилю.

— Так, и увидел, что его здесь нет…

— Нет. — тихо проговорил он.

— Это скверно, Костя. Тим ведь не мог просто так взять и не прийти.

— Не мог… — еще тише ответил мальчик, опустив голову. Похоже, он что-то знал. Я подошел, присел перед ним и мягко, но настойчиво сказал:

— Выкладывай.

— Я не уверен, но скорее всего это Коты.

— Коты?! Какие коты?

— Банда подростков среди Опустившихся. Они старше и постоянно нас задирают.

— Тебя и Тима?

— Нет, не только. Всех, кто младше и слабее. Но нас больше всех.

— Почему? — я задал вопрос, хотя ответ и так был понятен.

— Расскажу потом. — Костя посмотрел мне в глаза, твердо и решительно. — Если это действительно они, надо поторопиться.

— Ты знаешь, где его искать?

— Да. В Яме…

Пока мы бежали к Яме… Так, стоп. Сначала о Яме. Это еще один район Рынка, противоположный Буграм по всем значениям, даже территориально, так как располагался в подвальных помещениях стадиона. В прошлом это была подземная автомобильная парковка, теперь же подвал был приспособлен под жилье, собственно, как и любой свободный клочок этого огромного строения. Но в отличие от помещений в стенах стадиона, в отличие от Бугров, назвать Яму местом обитания можно было с большой натяжкой. Нужные и просто богатые люди пребывали в вознесшихся над прочим миром Буграх; средние люди (большей частью, торговцы, рабочие) жили на площади, под трибунами и в технических помещениях; нищие же, люди жалкие, потерявшие не только материальное состояние, но и нравственный облик, выживали под землей, там, где это было дешевле всего. В Яме. Потому-то они и назывались «Опустившиеся». Рыночные трущобы, пристанище криминалитета и рассадник нищеты и самых порочных сторон городского центра. Именно так я представлял себе это место, слушая рассказы других людей. «Интересно, — думал я, — как администрация Рынка и Человек относятся к этому подполью?». Наверняка имеются у них причины терпеть его, ведь располагая небольшой армией хорошо вооруженной охраны, да и просто имея доступ к управлению вентиляционной системой Рынка, можно в два счета избавиться от этого вертепа.

Итак, пока мы с Костей бежали к Яме, я узнал от мальчика, что это за Коты. В общем, ничего особенного, просто чуть более организованная и многочисленная группа хулиганов, насчитывающая до полутора десятков пацанов от тринадцати до шестнадцати лет. Этого было мало для того, чтобы ими и их поступками заинтересовалась внутренняя охрана Рынка, но более чем достаточно, чтобы держать в страхе основную часть коренной молодежи. Чувствуя свою безнаказанность, они тиранили младших и слабых, издеваясь и облагая данью за возможность избежать побоев. Типичные малолетние ублюдки, не знающие нравственности, не принимающие законов общества и от того им ненавидимые. Их главным заводилой был некто Кот, авторитет которого не подвергался никаким сомнениям среди членов банды.

Тяжело дыша, Костя ждал меня возле тех самых сломанных турникетов, а я, морщась и припадая на левую ногу, одолевал последние метры.

— Вон лестница. Нам вниз.

Как никогда раньше я не бывал на Буграх, так и теперь впервые спускался в Яму.

Преодолев последние ступени и ступив на бетонный пол, я замер, удивленный неожиданным зрелищем. Полумрак скрывал размеры помещения, скорее всего, подвал стадиона лишь немного уступал его основной площади, накрытой куполом. Приблизительно оценить его погруженные во черноту размеры помогали бесчисленные огни, бессистемно разбросанные, всевозможных оттенков и размеров, живые мерцающие, порой даже двигающиеся или же горящие ровным неживым светом. Это было красиво, похоже на полузабытое звездное небо, так кстати приснившееся мне недавно.

Нарушал идиллическую картину запах, который спасительный мрак оказался неспособен спрятать в себе. Я был буквально сбит с ног волной смрада, который вкупе с сильной духотой казался превращенным в жидкую, вязкую субстанцию, а мы погрузились в нее с головой, и теперь нам предстоит разгребать ее руками, чтобы продвинуться вперед. Мои руки привычным жестом потянулись к респиратору:

— Чертовы туманники! — выругался я вполголоса, вспомнив, что маска разбита. Пришлось двигаться за юрким Костей, прикрывая нос рукавом куртки. Ее кожаный запах несколько отбивал вонь. Удивительно, насколько отвратительным может быть человеческое тело и все его выделения.

Мальчуган, видимо, привык к атмосфере подвала и бойко лавировал между темными предметами разных размеров, чуть освещенных крошечными фонарями и лампочками с едва тлеющим электрическим светом. Я встречал даже старые и мятые керосиновые лампы, просто корявые, наверняка самодельные свечки, прилепленные расплавленным стеарином к различным поверхностям, но их было мало. Все эти источники света выхватывали из темноты деревянные ящики из черных и кривых досок, грязные куски материи, натянутые на невидимых веревках в подобие шатра или палатки, жестяные мусорные контейнеры, мятые остовы легковых автомобилей. Людей, на удивление, было немного. Сквозь отверстие в дощатой стенке, исполнявшее роль окна или вырезанное для вентиляции, я видел, как темная фигура сидит на четвереньках и мастерит что-то, поднеся слабенький огонек вплотную к разложенным на полу деталям. Вот под тканевым пологом другая фигура, тоненькая, явно женская, плавно качается вперед-назад, и слышно: «Мммм… Мммм…». Что-то заворочалось у нее в руках и тихо пискнуло: младенец. Вот я чуть не споткнулся о чьи-то ноги, торчащие из длинной, лежащей на боку картонной коробки. Из нее раздавался мощный храп, усиленный резонансом бумажных стенок. Встречались коробки, из которых торчало по две пары ног.

«Вот оно какое, мрачное подземелье Рынка ресурсов, вот они какие — постапокалиптические бомжи» — думалось мне. Но ведь и это — жизнь. Зловоние этого подземелья лучше, чем желтая отрава снаружи, а у некоторых здешних обитателей есть мизерный шанс рано или поздно выбраться из Ямы.

Как я уже не раз говорил, рукастый человек обязательно найдет свое место в современном обществе: среди крохотных обиталищ нам повстречалось немало простеньких мастерских, занимающихся самым разным производством. А если учесть, что все это делалось «на коленке», без точных приборов, практически без электричества, то я шел и только диву давался аккуратности, мастерству и воображению подпольных мастеров.

Ближе к стенам подвала жилищ стало меньше: сказывался недостаток кислорода в воздухе. Все-таки вентиляционная система верхнего яруса была явно не рассчитана на два уровня и плохо справлялась с обновлением воздуха внизу, поэтому все обитатели старались расположиться поближе к лестничному колодцу.

Вдоль облупленных стен валялись огромные кучи гниющего мусора и отбросов. Тут уже даже Костя не выдержал и закрыл рот и нос ладонью.

— Далеко еще?

— Тише, мы почти на месте. — прошептал мальчик и, стараясь не сильно шуршать валявшимся повсюду полиэтиленом, двинулся вдоль стены к темному строению. Просачивающийся сквозь неплотно подогнанные доски свет немного разгонял тьму вокруг. Внутри было шумно, доносились голоса и волны смеха.

Подкравшись вплотную, я заглянул через щель внутрь сарайчика.

В нем находилось человек восемь подростков. Одни сидели на пластиковых стульях, надо полагать с трибун стадиона, и азартно играли в карты, сопровождая игру отборнейшей руганью; двое развалились на грязнущем, абсолютно потерявшем первоначальный цвет и форму диване. На коленях у обоих развязно сидели молодые, размалеванные особы женского пола. Компания то и дело прикладывалась к кружкам и бутылкам, вряд ли наполненным водой, а вся комната была густо задымлена. В углу я заметил еще одного, которого жестоко тошнило прямо на пол и собственные ноги.

— Фу, мерзость! Слон, выведи эту свиноту наружу. Итак дышать нечем.

Фраза была произнесена одним из тех, кто сидел на диване, лениво и негромко. Произнесший ее юнец даже не повернул головы, занятый своей дамой, а высокий и широкоплечий лысый детина проворно вскочил из-за стола, бросил карты и, легко подняв извергающегося приятеля за шиворот, вынес его из помещения. Мы с Костей быстро отошли за угол.

— Слышь, ты как? — участливо спросил здоровяк, когда рвотные позывы закончились.

— Норм… Ик! …ально. — у несчастного началось громкое икание. Он попытался выпрямиться, но зашатался и едва не упал. Лысый поддержал его, но тот раздраженно дернул плечами, освобождаясь.

— Я сказал — нормально! Ик… Отвали! — и малолетний алкоголик, виляя, пошел обратно к двери.

— Рожу утри! — вслед ему посоветовал Слон. В его голосе прозвучала обида. Еще немного постояв, он вернулся к приятелям.

С Котами все было понятно. Но, как я ни всматривался, Тима в бараке не увидел, а лезть на рожон к десятку пьяных подростков с обрезом и мелким пацаном мне не хотелось. Неужели зря пришли?

Пока я напряженно думал, что делать дальше, в компании произошло движение. Тот самый ленивый (надо полагать, сам Кот и есть) скинул с себя взвизгнувшую девушку, встал и направился к выходу. Он оказался очень невысокого роста, со стриженой головой, черная майка подчеркивала бледность кожи. Скудность освещения и дым коромыслом не позволили рассмотреть его как следует.

— Кот, ты куда? — спросил один из подростков, а Слон снова вскочил с места.

— Отлить. Сиди на месте, Слон. Без тебя справлюсь. — дверь хлопнула.

Выйдя, Кот повернул за хибару. План, над которым я ломал голову, сложился сам собой. Я потихоньку достал обрез и тихо последовал за хилым главарем. Тот дошел до стены и совершил неожиданный жест: спустил широкие военные штаны и присел. Раздался звук льющейся жидкости. Я опешил.

Покончив со своим делом, Кот встал, застегнул штаны, повернулся ко мне, попав в полоску света из деревянной щели, и я увидел перед собой… женское лицо. Неестественно бледное с темными провалами глаз и черным ртом, отталкивающе некрасивое из-за ненормальной худобы и каких-то странных, острых татуировок на щеках — и все равно это была девушка лет пятнадцати. Наши взгляды встретились, но вместо того, чтобы испугаться от неожиданности, она раздвинула тонкие губы в хищной улыбке, обнажив гнилые зубы и сделавшись еще страшнее, и крикнула:

— Чужак!

Потом, зашипев, бросилась на меня, повиснув на руке с обрезом. Кот, или все-таки Кошка, не отличалась большой силой, но была удивительно изворотливая. Дважды я заламывал ей руки, но она, неестественно выкручиваясь, освобождалась и снова бросалась на меня. Наконец, получив глубокую царапину на щеке и едва отклонившись от острого колена, целившегося в пах, я отбросил ненужное благородство и боднул лбом ей в переносицу. Она на несколько секунд обмякла. Воспользовавшись этим, я стал шарить вокруг в поисках уроненного обреза и увидел, как на меня мчится огромный Слон. Услышал ее крик. С этим оказалось проще: я быстро вытащил нож, присел и приставил лезвие к шее Кошки, выразительно посмотрев на него. Он остановился, что получилось не сразу, и попятился.

— Вот и славно. — сказал я, чувствуя, как кровь течет по щеке за шиворот. — Стой на месте. Своих не зови.

По щенячьи-испуганному взгляду Слона было видно, что он не будет делать глупостей. Тело подо мной зашевелилось. Я перевернул девушку на живот, сорвал с ее шеи какой-то платок, наложил поверх рта и туго стянул на затылке. Потом вновь скрутил руки за спиной (постарался не делать это слишком грубо) и пошарил глазами в поисках Кости. Тот прятался в тени стены и подошел не сразу. Я тихо попросил его найти обрез и направить его на здоровяка.

— Нет, лучше держи на мушке девчонку. — видя, как трясется в костиных руках оружие, приказал я, а Слону добавил. — Не пугай мальчика, оружие без предохранителей.

Тот только сглотнул. Удивительно, бугай боялся не за себя, а за свою предводительницу.

Я быстренько связал Кошке руки за спиной ремнем с ее же штанов, который она не успела застегнуть, немного подумал, достал свой ремень и связал ноги. Поднялся и забрал ствол у малого.

— Бери ее на руки. — приказал я Слону, сопровождая слова выразительными жестами руки, сжимающей оружие. — И топай передо мной воон в ту сторону. И не глупи: с такого расстояния пуля прошьет вас обоих насквозь. Если будешь вести себя правильно, ничего с вами не случится.

Легко, как хворостинку, и очень аккуратно парень поднял девушку и молча пошел в указанном направлении. Я шел в метре от них, позади семенил Костя. Отойдя от хибары метров на сто, я приказал здоровяку опустить ношу и отойти в сторону, но чтобы я мог его видеть. Также аккуратно опустив Кошку на мягкую кучу мусора, Слон отошел, а я присел перед ней и освободил рот, уже решив, как вести себя с этой волчицей:

— Где Тимофей?

Она дернулась, прищурив глаза. Ага, значит, знает, о чем речь.

— Где? Тимофей? — с расстановкой повторил я.

Кошка снова подергалась, проверяя крепость пут, презрительно взглянула на Слона, понимая, что помощи от него ждать не придется и хрипло бросила:

— Поищи.

Это простое слово, тон, с которым оно было произнесено, обращение на «ты» к человеку, который старше ее в два раза, почему-то вывели меня из себя. Да еще щеку щипало.

— Поискать? — искренне и зло удивился я. — А не много ли ты берешь на себя, девочка? Мне кажется, ты заигралась в преступность, о которой даже представления не имеешь. Что, понравилось чувствовать себя вожаком кучки никчемных бездельников? Думаешь, они сейчас сорвутся и по первому зову побегут тебя спасать? Что ж, давай их проверим. Слон, бери ее и иди за мной.

Мы вернулись обратно к их сараю, и я громко крикнул:

— Эй, шпана! У меня тут ваш Кот, и я ей сейчас вышибу мозги. Выйдете посмотреть?

В сарае стало очень тихо, но выходить никто не спешил. Я выстрелил поверх крыши и быстро перезарядил оружие. Звук выстрела громким эхом прокатился под сводами подвала и затих вдали.

— У меня кончается терпение, мелкие поганцы? Я сейчас покончу с ней, а потом зайду и разберусь с каждым из вас.

Потом обернулся к сидевшей на здоровенных руках Кошке и тихо сказал:

— Ну, как тебе твоя армия? Мне кажется, там не осталось ни одних сухих штанов.

Она молчала.

Вдруг дверь скрипнула:

— Дядь, не пали. — послышалось из-за нее. — Мы выходим.

По одному, опасливо глядя на обрез в моих руках, подростки вышли из сарая и сбились в нестройную кучу. Двух девочек я жестом отправил восвояси, одного подростка недосчитался. Скорее всего, тошнотику было не до нас. Сейчас главное определить наиболее пьяных. Среди оставшихся я выделил двух, которые смотрели на меня особенно дерзко, без боязни. Если эти двое сейчас сорвутся, вся шобла бросится им помогать.

Одного из них, мускулистого, голого по пояс, с копной черных волос я заставил выйти ко мне. Пока он, показушно скалясь, неторопливо выходил, я быстро пошел к нему навстречу и с размаху двинул рукояткой обреза в нос. Не ожидая этого, рэмбо грохнулся на колени, запоздало закрыв лицо руками, сквозь которые тут же заструилась кровь. Обезвредив одного, я бросил быстрый взгляд на второго. Как и следовало ожидать, дерзость в его глазах немного поугасла. Теперь можно было немного пообщаться:

— Вижу, — начал я, — вы привыкли причинять боль другим, думая, что вы сильные и смелые самцы. Но сейчас я наблюдаю перед собой только обмоченных петушков. Запомните, а кто не способен запомнить, запишите, что на вашу силу найдется сила посерьезнее…

Говоря, я медленно проходил мимо пришибленных Котов и внезапно коротко, но сильно ткнул оружием высокому дылде в живот. Тот согнулся пополам и закашлялся:

— За… кхе…? За что?..

Я не удостоил его ответом, продолжая вдохновенно врать:

— До меня давно доходили слухи о беспорядках в Яме, но я не думал, что мне придется спускаться в этот вонючий подвал из-за кучки сопливых неудачников. Администрация Рынка собиралась провести основательную чистку этого места, и теперь я знаю, с какого сарая мы начнем уборку. Не советую появляться здесь в ближайшие дни. Ваш Кот остается со мной до выяснения… (до выяснения чего, я, разумеется, таинственно и зловеще промолчал). А все прочие — пошли вон!

С облегчением я увидел, как несостоявшиеся рэкетиры ретиво разбегаются в разные стороны, даже не посмотрев на бывшую предводительницу. Через несколько секунд у старой хибары остались мы с Костей и Слон со своей ношей. Здоровяк и не думал убегать.

— Ну а теперь потолкуем с вами. Заходим.

Внутри я снова задал вопрос, на этот раз обоим подросткам:

— Где Тим?

Слон посмотрел на связанную и полулежащую на диване Кошку. Та со злобой глянула на меня, потом — на него и процедила:

— Приведи.

Парень исчез за дверью. Сначала я внимательно прислушивался к звукам снаружи — вдруг побежал за помощью, но, похоже, парень был не особо догадлив. Потом спросил:

— Почему «Кот»?

Некрасивая особа ничего не ответила и даже не подняла глаз. Я стал развивать мысль сам:

— Может быть потому, что ты не чувствуешь себя девочкой? Вряд ли. Этот наряд, эта прическа, подруга твоя, в конце концов. — я нарочито зевнул. — Показуха. Или же тонкий расчет. Ты ведь неглупая, это видно. Вон как парня выдрессировала. А за счет него, за счет его силы, я полагаю, и с другими общий язык нашла. Я прав?

Молчание.

Желание разговаривать пропало. Чувствовал я себя прескверно: пристыженным, усталым, да еще и каким-то старым. Еще бы: ударил девушку (мнящую себя мужчиной, но тем не менее), избил двух подростков, запугал остальных, а теперь еще пытаюсь устроить допрос. А там и до поучений старшего младшему недалеко.

Хорошо, что в этот момент дверь распахнулась, и в помещение вошли двое. Слон был первым, за ним — Тимофей. При взгляде на мальчика стыд и угрызения совести по поводу моих зверств исчезли без следа. Он был белее мела, под левой скулой огромный кровоподтек, нос распух, а на грязной футболке бурели большие пятна.

Сильное желание ударить появилось вновь, пришлось сделать над собой усилие. Я на секунду закрыл глаза, глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Особо не полегчало, поэтому я, взяв Тима за руку и кивнув Косте, вышел из воняющего кислым и горьким сарая. Проходя мимо Слона, я издевательски кинул ему:

— Ты ей не нужен. Она сама мне сказала.

18.

В Машине я смочил водой два куска ткани — один дал Тимофею, другим аккуратно обработал царапину на щеке. Потом запустил двигатель и выехал в туман.

Оба мальчика сидели сзади, и Костя тихо пересказывал другу подробности сегодняшнего происшествия.

— Тим, как ты себя чувствуешь? — спросил я, посматривая в зеркало на лицо ребенка. Бледность отступила в пользу румянца, запекшуюся кровь на подбородке парень оттер.

— Нормально.

— Голова не болит? Не кружится?

— Нет. — он посмотрел в зеркало, наши взгляды встретились, и он впервые слабо улыбнулся. — Сотрясения нет, если вы об этом. Поверьте, я знаю, о чем говорю — меня били и сильнее. — добавил Тим на мой скептический взгляд.

— А почему?.. За что тебя?.. Ммм… — я хотел сказать «взяли», но эта фраза подходила больше для закоренелого преступника. — Что вы не поделили с Котами?

Он равнодушно пожал плечами, а Костя затараторил (в Яме он был явно напуган и теперь был необычайно словоохотлив):

— Это Коты. Иногда достаточно косого взгляда, чтобы кто-то из них обратил на тебя внимание. Ну а дальше все, как обычно — забирают все, что им понравится, и попробуй не отдай. А могут просто навешать. Чтобы других запугать.

«Эх, вы! Вас же больше! Собрались бы толпой человек пятьдесят, да накостыляли им!». Эта стереотипная фраза любого взрослого, в силу своего возраста и жизненного опыта, совершенно не понимающего детской трагедии, шевельнулась и в моей голове, но я догадался не открывать рот.

В этой ситуации все было не так, как у меня когда-то. «Раскрашенное» лицо Тимофея не походило на разбитый в школьной драке нос, подростки в хибаре не просто пробовали алкоголь, а хлестали его похлеще заправских алкашей из бара «Под куполом». И Кот (или Кошка, да не все ли равно!) не была похожа на зациклившуюся на феминизме особу. Она-то поразила меня больше всех своей искренней злобой, жестокой расчетливостью в драке, холодным равнодушием по отношению к напарнику, который, не разбираясь, бросился выручать своего кумира. Слон — возможно, единственный не пропащий человек во всей этой шайке, бриллиант среди стекляшек. И только благодаря ему, быть может, еще не все потеряно среди этих маленьких взрослых.

Пока Машина медленно катилась в сторону от Рынка Ресурсов, я соображал, куда нам ехать. Основная цель поездки известна — отвезти ребят к ГэКу, но я, циничная сволочь, заведомо решил немного изменить маршрут ради дела, столь сильно занимавшего меня в последнее время.

— Ребята, мне нужно с вами поговорить. И кое о чем попросить…

Оба друга с готовностью подались вперед, не выявляя никаких признаков недовольства. Я пожевал губами: однако, насколько полезны будут избитый двенадцатилетний подросток и его не отошедший от испуга друг? И решился:

— Мы сейчас заедем в одно секретное место, которое я могу показать только вам. Потом сразу же — к Виктору.

Предложение было единогласно принято и всю оставшуюся часть пути Костя и Тимофей не отлипали от стекол и от меня, пытаясь угадать, что же это за тайное место и какая помощь от них требуется.

Машина подкатила к кованым воротам с бронзовыми львами, я дал ребятам по заранее приготовленному противогазу («говорю же, циничная сволочь…») и начал объяснять:

— Вам нужно пролезть между прутьями и попробовать приподнять запор, удерживающий створку. Если получится, попытаемся вместе откатить воротину.

Костя прошмыгнул на ту сторону, практически не задержавшись, Тим зацепился широкой курткой, но тоже пролез. Минуту я прислушивался к возне и тихому чертыханию. Из-за кирпичной кладки показался Тимофей:

— Не получается. Запор прикипел насмерть.

Я помолчал.

— Тогда переходим к плану «Б». Вылезайте.

В Машине я сказал:

— На эту территорию можно попасть через два входа. Этот для нас закрыт…

— А может, протараним?! — глаза Тимофея сверкнули, кулаки азартно сжались. Я укоризненно глянул на него и закончил:

— …но есть еще один. Ворота там обычные, замок навесной. Беда в том, что они закрыты изнутри.

— У вас в багажнике есть лестница. — зачастил Тим. — Мы с Костей перелезем и перекусим дужку.

— Зачем перелезать? — рассудительно заявил Костя. — Мы зайдем здесь, пройдем через двор и откроем ворота изнутри. А вы подъезжайте снаружи.

Вот как оказалось все просто. К моему стыду, план «Б» тоже подразумевал использование лестницы. Однако:

— Подъехать с той стороны не удастся. Там поперек дороги поваленный электрический столб. Но это неважно. Мне главное попасть внутрь, а вместе мы сможем открыть этот запор.

Пока я ковылял, опираясь на тяжелый лом, ребята успели все сделать и теперь ожидали меня возле открытой створки. Точнее, ждал Тим, подбрасывая и ловя сломанный замок, а Костя бродил между полуразобранными кузовами, завороженно оглядывая все вокруг:

— Это!.. Это просто… клад!

Я хмыкнул, но на меня он не смотрел. Костя гладил ржавые и выцветшие бока машин, открывал и закрывал двери, нажимал кнопки. Пришлось дважды его окликнуть.

Проходя мимо злополучного дерева, я мельком взглянул на чернеющее в красной стене отверстие и поежился от воспоминаний.

Затвор действительно приржавел накрепко, но рычаг из лома сделал свое дело, и с приятным хрустом он полез вверх из гнезда. Рейка, по которой двигалась секция, тоже покрылась ржавчиной, но втроем мы смогли сдвинуть тяжелую воротину. Я достал из багажника канистру масла и обильно полил все движущиеся части механизма. Надо отдать должное ребятам, они ни о чем не спрашивали, хоть и внимательно следили за моими действиями. В любом случае, в Машине придется ответить на множество вопросов. Пока Тим по моей просьбе закрывал ворота черного хода, скрепив их скрученной проволокой, мы с Костей покаталисдвижную часть взад и вперед, добившись относительно легкого хода. К этому времени фильтры масок уже начали подзабиваться.

В Машине ребята некоторое время сидели молча, но потом их прорвало:

— Что это за место? Это ваше? Почему здесь так много машин? Давно вы о нем знаете? Если давно, почему не открывали ворота раньше? А можно собрать такую же машину, как ваша? Она будет ездить?

— Стоп! — я хлопнул ладонью по рулю. Шум стих. — Ребята, отвечу по порядку, но только на те вопросы, на которые сочту нужным. Итак, я нашел это место случайно. Хозяева особняка наверняка имели достаточно средств, чтобы уехать высоко в горы, дышать чистым воздухом и видеть чистое небо, поэтому совесть меня не мучает. Да, я наведывался сюда раньше, чтобы иметь возможность отремонтировать свою Машину без постороннего вмешательства, а ворота не открывал для того, чтобы у других подобной возможности не возникало. Был у меня один, как оказалось, ненадежный способ проникновения. Теперь — самое главное…

Я умолк, разглядывая детские лица. Ребята внимали каждому слову и как будто даже перестали дышать.

— Очень вас прошу, нет, не прошу — требую: никому, ни единой живой душе не говорить об этом месте. Особенно там, куда вы приедете. Это ясно? — я смотрел на притихших детей. Расценив молчание, как согласие, продолжил. — И хочу напомнить, что я обратился к вам, так как доверяю обоим и считаю вас достаточно взрослыми, чтобы хранить эту тайну. Наградой за молчание пусть будет эта разборка.

Костя и Тим переглянулись.

— Да, вы не ослышались, — улыбнувшись, сказал я, — это место теперь ваше. И чтобы оно таким оставалось, помните, молчание — золото. Ну, не золото, конечно, а ржавые железяки, но все же! Однако, есть пара условий. Во-первых, кое-что я отсюда заберу. Не переживайте, из того, что останется, вы сможете собрать пару достойных экземпляров для передвижения. На Кладбище вас научат превращать весь этот ржавый хлам в действующие механизмы. Но это не школа, а ГэК… Виктор — не учитель, так что если будете плохо учиться, вернетесь обратно на Рынок. Я за вас поручился и краснеть перед ним не желаю. Это во-вторых. Вопросы?

На мое удивление вопросов пока не было. Я запустил двигатель, медленно выкатился на дорогу и под тихий шепот на заднем сиденье взял курс на север.

19

ГэК застыл с недонесенным к сигарете огоньком зажигалки, глядя на вошедших со мной детей. Потом все же прикурил, пуская клубя дыма, то и дело поглядывая на нас, главным образом, на Тима. Такая реакция показалась мне странной, но мальчик предупредил мой вопрос:

— Здравствуйте, дядя Витя.

— Здравствуй, Тимка.

Я удивился. Нет, не так. Я был ошарашен. Эти двое знакомы, и не просто знакомы, а находятся в близких отношениях, судя по непринужденности приветствия. Родственники? Друзья? Что я там говорил про театральные эффекты?

Я перевел взгляд на Костю. Мальчик наблюдал, как Тимофей со всей своей двенадцатилетней взрослостью протягивает руку важному дядьке, а тот совершенно серьезно пожимает ее. Но он не показался мне удивленным. Похоже, все вокруг знали куда больше меня.

— Что с лицом? — озабоченно спросил Виктор, рассматривая «украшения» мальчика.

— Да так… — уклончиво ответил Тим. — уже разобрались.

— Хорошо. Тим, покажи другу, где тут что, отведи его в общую комнату, отнесите вещи. А мы пока потолкуем с твоим… попечителем. — ГэК махнул рукой, чтобы я шел за ним, и что-то в его жесте и словах мне очень не понравилось. В кабинете с чертежами мои опасения подтвердились.

— Твоя идея?! — всегда спокойный, даже меланхоличный любитель сигарет был готов кинуться на меня.

— Виктор, о чем это вы?

— Ты зачем его сюда притащил? А если отец узнает.

— Узнает о чем? Кто, блин, его отец?! — от непонимания ли, от чувства беспомощности из-за этого непонимания я уже начинал злиться.

ГэК внезапно перестал метаться по комнате и посмотрел на меня с интересом. Он затянулся, выпустил дым через угол рта, не отрывая взгляда. Я смог его выдержать.

— Даа… — протянул он. — Похоже ты и впрямь ничего не знаешь.

Я прикрыл глаза и устало потер их кончиками пальцев:

— Виктор, похоже, я вляпался в какую-то историю, связанную с этими ребятами. Давай выкладывай, что я натворил. — я тоже не сразу понял, что обращаюсь к нему на «ты».

— Этот мальчик, Тимофей, — сын Человека, — медленно, с расстановкой, словно разговаривая с идиотом, проговорил ГэК.

«Как и все мы… — так было подумал я, но в то же мгновение до меня дошло, какого Человека имел ввиду мой собеседник. Мда, действительно идиот.

Вас когда-нибудь обливали кипятком, одновременно ударяя по коленкам сзади? Примерно так я среагировал на свое озарение. ГэК удовлетворенно кивнул.

Я стоял, продолжая бороться с ногами, которые обрели вдруг самостоятельность и дикое желание расслабиться. Голова, тем не менее, не потеряла способности думать, выискивая в памяти и складывая в общий пазл эпизоды из недавнего прошлого:

«Тимофей Анатольевич».

«Есть у меня и мать, и отец, только я с ними не живу… Ненавижу отца!»

«Нет, не взрослый. Самостоятельный… Я хочу, чтобы ко мне относились так же, как к другим ребятам».

«На Буграх».

«Мы переезжаем к дяде Вите».

На ум пришла манера Тима держаться, разговаривать, желание не выживать среди других, а дружить.

— А… Костя? — наконец спросил я.

ГэК пожал плечами. Он развалился в кресле, закинул ноги на стол и что-то обдумывал.

Так, значит с Костей не знаком. Хотя я бы уже не удивился, узнав, что мальчик — тоже чей-то привилегированный и рано повзрослевший отпрыск.

— Что мне делать, Виктор?

— Вези обратно.

— Обоих?

— Второго могу оставить. Мне кажется, из него выйдет толк. А вот Тимку забирай немедленно. Может, еще не хватились. Я дам в сопровождение своих ребят. И не мешкай. — ГэК вдруг резко сел ровно, подался вперед и тише договорил. — К нам периодически наведываются гости.

— Военные гастролеры на черных внедорожниках?

Виктор кивнул:

— Откуда про них знаешь?

— Пересекался раз. — неохотно ответил я.

— Тем более. Значит, знаешь, на что способны. С племяшом у них какие-то там осложнения, но ведут они себя мирно, и я им, вроде как, нужен. Однако не хочу, чтобы в момент их появления на Кладбище находился ребенок самой влиятельной персоны в городе.

«Угу, а Костя пусть остается» — мелькнула мысль, и я спросил:

— Виктор, с парнем все будет нормально?

Он вновь легкомысленно повел плечами и повторил:

— Из парня выйдет толк. А толковых парней я в обиду не даю.

*****

Ребят я нашел в полуподвале под мастерской Гэка. Здесь были оборудованы спальни, столовая и прочие комнаты для персонала ремонтного цеха. Тим заклеивал пластырем ссадину на шее, такую же, как у меня (не иначе, как Кошка постаралась), а Костя сидел на заправленной кровати, болтал ногами и осматривался.

— Что он сказал? — спросил Тим у моего отражения в зеркале, не отрываясь от дела.

— Сказал, что за следует съездить тебе по заднице за подобные фокусы. — зло сказал я.

— Извините. — мальчик повернулся, но виноватым совсем не выглядел. — Мне нужно было уехать оттуда.

— Извиняю. Мы возвращаемся.

— Нет. — это «нет» прозвучало слишком резко, слишком невежливо, но почему-то ожидаемо с его стороны. Очевидно, в парне заговорила «голубая кровь», которую он так старательно пытался спрятать. Или показалось, но так или иначе мне это не понравилось.

— Я не спрашиваю тебя, мальчишка! Я тебе констатирую. Бери чемодан — и на выход… — тут я осекся, ведь забирая Тима из плена, никаких вещей мы не захватили. Воспитательность тирады сошла на нет.

Он вскочил, ухватил меня за руку и, отведя в сторону, тихо и быстро зашептал:

— Пожалуйста, оставьте хотя бы Костю. Если я вернусь, меня запрут на Буграх и уже не выпустят. Он пропадет там без меня.

Его внимательные глаза смотрели на меня с мольбой, и я вновь подивился необычности этого маленького Человека. Он беспокоился не за себя — за друга. Ну и как прикажете на него злиться?

Я отвернулся и направился к выходу.

— Оставите? — вопрос повис в воздухе.

У лестницы я повернулся, прощально махнул Косте и, наконец, остановил взгляд на Тиме. И не смог сдержать улыбки:

— Тимофей Анатолич, жду тебя у выхода через пять минут.

20

Машина въехала в город. Сопровождавший нас пикап (может, тот самый?) бибикнул нам на прощанье, развернулся и скрылся в тумане. Всю дорогу Тим молчал. Я сосредоточенно рулил, искоса поглядывая на него, и наконец, спросил:

— Ты ведь так и задумывал, да?

Мальчик не ответил, а я продолжил:

— Ты не планировал уезжать со стадиона, а хотел увезти Костю. Пристроить друга — и нашел для этого сентиментального простака. А этот дуралей повелся и теперь ему предстоит убедить твоего папаню, что это было спасение, а не похищение. Как думаешь, удастся ему?

Тим еще помолчал и вдруг ответил:

— Не считайте меня лгуном. Я бы и сам там остался. Там здорово. Я знаю, бывал пару раз. А дядя Витя — хороший человек, хоть и несчастный. И учитель он тоже хороший — Косте повезло. Меня учила старая Нина Владленовна. Не знаю, где отец ее нашел, но житья от нее не было. Она не объясняла, а заставляла учить наизусть.

«Ишь ты! — подумал я без злобы. — И ты, пижон, еще хотел стать своим в кругу уличной молодежи. С личным-то учителем». А Тимофей продолжал:

— Я так и не смог с ней поладить. А потом она попалась на краже мелких вещей из отцовой комнаты, которые тут же сбывала на Рынке…

— Не ты ли помог? — не удержался я от ехидства.

— Ну… Самую малость. Вы ее видели. Та, с вязаным медведем. И у нее почти получилось отомстить.

Машина вильнула на дороге. Выровняв ее, я задал следующий вопрос:

— А сестра?

— А что «сестра»?

— Надеюсь, она существует? Или тоже является частью плана спасения?

— У меня есть сестренка, Даша. — Тим надулся. — Она на пять лет младше. И медведь действительно был для нее. Я сам заработал, помогал разгружать товары в ангаре. Это же так здорово — заработать и купить!

«Ой ли?!» — колючесть меня не отпускала.

— Ну, хорошо. А что у вас с отцом?

Мальчик немного помялся, ковыряя пальцем царапину на дверной ручке (я шикнул на него), и произнес:

— Мы почти не видимся. На шестилетие Даши он даже не пришел. Она так ждала, в лучшем платье, с хвостиками… — он шмыгнул носом. — И я решил тогда, что буду лучшим братом для нее. Лучше папы.

— И сбежал?

— Да. Нашел одежду попроще, попросился в грузчики. Больше все равно никуда не брали. На Рынке с Костей познакомился — он из Ямы, кстати. Я там и ночевал.

«А там — Коты. — додумал я. — У таких нюх на чистеньких и честненьких».

— Ну и как тебе жизнь за Буграми?

— Нормально! — с вызовом ответил Тимофей. — По крайней ме…

— Тихо! — слово вырвалось из меня оглушительным шепотом, и мальчик от неожиданности замолк на полуслове.

Колеса оставили долгое и черное «шшш» на асфальте, кузов наклонился вперед и закачался на пружинах подвески. Мы остановились.

Я смотрел перед собой, еще не совсем осознавая того, что вижу. Впереди темнела смутная громада стадиона. Темнела, но не вся. С правой стороны желтый туман вибрировал, становился ярче и угасал. Рынок горел!

*****

— Мама, папа! Даша! — закричал мальчик и выскочил из салона, который моментально заполнился желтой гадостью.

Я выругался, но очень коротко, задержал дыхание, схватил противогаз и бросился за Тимом. Догнав, я крепко схватил его за плечо, развернул и стал напяливать резиновую маску на вертящееся и вопящее лицо. Это мне никак не удавалось, да еще глаза я сильно не открывал, чтобы уменьшить влияние яда на слизистую. Пришлось пойти на крайние меры и вполсилы двинуть мальчугану в нос. Он обмяк, закатывая глаза, по лицу побежали струйки крови, смешиваясь со слезами. Я проворно вернул тело в Машину, залез следом и уже тут приник к своему респиратору.

Дождавшись, когда очистится салон, я сдернул противогаз с лица Тима. Мальчик дышал, но не приходил в сознание. Похоже, перестарался. Выматерившись уже длинно и витиевато, я развернул Машину и помчался в сторону недостроенного квартала.

Через какие-нибудь десять минут я поднимался по знакомой лестнице на знакомый пятый этаж, очень надеясь, что Юля дома. С ношей на руках пришлось барабанить в дверь ногой.

С полминуты никто не открывал, и эти тридцать секунд показались очень долгими. Я успел передумать все мысли, трижды постучать, а висевший на руках Тим опускался все ниже к земле. Наконец, что-то зашуршало и щелкнуло по ту сторону дверного полотна, в приоткрытом проеме показалось знакомое лицо. Оно было помятым и припухшим, глаза полузакрыты, колышущиеся в выходящем воздухе волосы были очень растрепанными.

— Чего тебе? — тон девушки был совершенно не радушным.

Я не ответил, лишь качнул нагруженными руками. Тут только ее глаза опустились ниже и приобрели, наконец, осмысленность. Юля резко открыла дверь и посторонилась.

Не останавливаясь, я внес ребенка в комнату и положил на кушетку.

— Что с ним?

— Я его ударил… — начал я, но договорить не успел.

— Ты ударил ребенка?!

— Дослушай. Мне пришлось, чтобы надеть на него противогаз, иначе он бы отравился.

Юля посмотрела на меня с явным подозрением и помотала спутанной шевелюрой. Видать, мое объяснение не прибавило ясности, но помогло определиться с дальнейшими действиями. Она быстро расстегнула куртку мальчика, достала из шкафа флакон и вату, пропитала и поводила перед его носом. По комнате поплыл запах нашатыря. Тим дернулся и открыл глаза. Увидев склоненное перед ним женское лицо, он слабо улыбнулся и попытался подняться.

— Не торопись. — сказала Юля, аккуратно, но настойчиво укладывая его обратно. — Скажи, как тебя зовут?

— Ти… — он облизал пересохшие губы. — Тимофей.

— Голова не кружится? Не тошнит?

— Нет.

— Хорошо. — она посмотрела на меня. — Сотрясения вроде нет.

У меня вырвался вздох облегчения. Надо сказать, пока тащил бесчувственное тело сюда, я здорово сдрейфил.

Юля отослала меня в кухню за водой. Пока я осваивался в незнакомой (почти незнакомой) комнате и искал необходимое, нахлынула неприятная грусть: что-то в последнее время слишком часто мне приходилось бить детей. А из комнаты слышались тихие голоса: Юля спрашивала, Тим отвечал.

Со стаканом в руке я вошел в комнату и протянул девушке. В ее глазах больше не было подозрения — похоже, Тимофей объяснил причину беспамятства куда лучше меня.

— А почему ты оказался в тумане без противогаза? — спросила она.

Едва порозовевшие щеки мальчика вновь стали белыми. В сильном беспокойстве я тоже успел позабыть про полыхающий стадион.

— На Рынке пожар. — коротко ответил я за мальчика. — Мы как раз ехали туда, когда увидели огонь… Короче, Тим расскажи все, а я поеду туда.

— Я с вами. — он снова сделал попытку сесть, но Юля вновь мягко его остановила.

— Будь здесь. Я разузнаю все и вернусь.

— Но…

— Тим. — я подошел к нему и заглянул в лицо с распухшим носом и кровавыми разводами (в груди кольнуло). — Обещаю, что в первую очередь выясню все о твоей семье.

Кажется, он мне поверил.

— Да… — вспомнил вдруг я и виновато обратился к Юле. — Прости, что мы вот так…

— Как? — с веселой иронией переспросила она. — Ворвались ко мне в дом, разбудили после ночного дежурства, да?

— Да. — а что еще мне оставалось ответить.

Девушка махнула рукой:

— Пусть побудет здесь. Я понаблюдаю за его состоянием. Поспать все равно больше не удастся.

— А как вы туда войдете? — поинтересовался вдруг Тим. — Если на Рынке пожар, его наверняка изолируют.

Об этом я не подумал.

— Решу на месте.

Тим встал, подошел ко мне и притянул мое ухо к себе, прошептав слово. Я выпрямился и недоуменно посмотрел на него.

— Это код для личной охраны. — объяснил мальчик. — Для жителей Рынка код меняется каждый день, но это слово — наш личный пароль. Это мы с папой придумали, когда я был маленький. Если отцу этого будет недостаточно, скажите: «Наб». Он поймет.

Я повторил оба слова про себя.

— Вы ручаетесь, что поможете? — спросил Тим, глядя снизу вверх.

— Ручаюсь. — чувство дежавю вновь посетило меня, когда дверь тамбура с шипением закрылась за спиной.

21

Когда я веду Машину, меня всегда посещают мысли. Это совсем не мешает мне глядеть в оба, успевать анализировать дорожную ситуацию. Напротив, сидя за рулем, слушая рокот двигателя, ощущая вибрацию и понимая, что все это управляется мной, я максимально сосредоточен и спокоен; многие проблемы решаются, трудновыполнимые задачи кажутся проще. Иногда в Убежище я даже специально спускался в гараж и засыпал в салоне Машины, держа в руках руль и чувствуя необъяснимую защиту, а полусидячий сон не вызывал ровным счетом никаких неудобств.

Вот и сейчас, выхватывая внимательным взглядом выплывающие из тумана предметы, здания, покореженные остановки, я думал.

Тим еще в нашу первую встречу объявил, что ненавидит своих родителей. Ненавидит отца. Но вспомнил о нем, когда увидел объятый пламенем Рынок. «Мама, папа» — закричал он, это я точно помню. А еще у них были общие игры, секреты. Да все ли так плохо в их отношениях? Человек вечно занят, но то удел любой влиятельной личности. Чтобы в наше туманное время в доме царил мир, спокойствие и безопасность, надо приложить массу усилий и немалым жертвовать, в том числе и общением с близкими. Человек выбрал непростой путь, и мне, как искателю спокойствия, его действия понятны, но как одиночке — куда проще.

*****

Машину я оставил в темном и глухом переулке недалеко от Рынка — заезжать на территорию мне показалось верхом неосмотрительности. Проверил обрез, зарядил его пулями, убрал за спину, в сумку положил два фильтра и с рацией в руке быстрым, но осторожным шагом направился к ближайшим воротам. Пламени пожара видно не было.

Помня, что у охраны вполне может оказаться оружие с тепловизором, я не старался прятаться, чтобы в моих действиях не усмотрели ничего диверсионного. Крадущийся в тумане человек и для меня казался бы подозрительным. У самых ворот туман пронизал луч света, озарив мою фигуру. Рация в руке пискнула, зашипела и строго приказала стоять и не двигаться.

Что ж, стоит прислушаться. Я замер, разведя руки. Через некоторое время из тумана материализовались двое в форме охраны Рынка. Один взял меня на мушку, другой подошел вплотную и глухо спросил:

— Какова цель вашего визита на Рынок ресурсов?

Как будто ничего не произошло. Я ответил с максимальной вежливостью, на которую был способен, что хочу, мол, после тяжелого трудового дня заскочить в любимый бар «Под куполом», пропустить по паре кружек с Максимом, тамошним барменом.

— Оружие есть?

Я медленно достал обрез, указал на нож на бедре, заметив, что ношение оружия на стадионе не запрещено.

— Не запрещено. — согласился охранник. — Однако не приветствуется. Особенно, в последнее время.

— А что случилось в последнее время? — Я ухватился за это выражение, как за возможность больше узнать про пожар, выражая совершенную неосведомленность.

Страж удивился, но тщательный обыск и проверка не выявила ничего сомнительного, поэтому он поделился со мной некоторой информацией.

В ангаре, где хранились автомобили торгашей, взорвалась бочка топлива. Огонь не перекинулся дальше, его удалось потушить внутри ангара, туман тоже не проник во внутренние помещения и центральный зал. Сгорели две машины и сильно повредились ворота, среди присутствующих механиков некоторые получили увечья прилетевшими обломками, другие отравились туманом, но погибших не было. Однако под куполом стадиона паническая давка убегающих людей сделала свое дело — несколько тел осталось лежать на бетонном полу, раздавленных, растерзанных, пыльных. Темные пятна крови на сером покрытии теперь невозможно было затереть или отмыть.

Я шел по совсем недавно столь многолюдной и в одночасье ставшей одиноко-пустынной торговой улице, старательно обходя черные кляксы и еще не убранные бесформенные горки из бывших людей, заботливо прикрытых рваными тряпками. Среди жертв были, в основном, нищие торговцы, не имевшие на Рынке своего закутка и разложившие свой немногочисленный и бедный скарб прямо под ноги возможных покупателей и, как оказалось, случайных убийц. Здесь были старики, не сумевшие бежать быстро, как толпа, а на маленькие холмики я вообще старался не смотреть. Возле некоторых беззвучно плакали и надрывно вопили выжившие взрослые. Постоянный и ровный ток очищенного воздуха гнал передо мной обрывки ткани и давно переставшую уметь шелестеть грязную пленку.

Я шел и удивлялся тому, как много вреда может принести неожиданно взорвавшаяся вдали от людей топливная бочка, внезапно разбуженный в них животный страх. Ведь даже рвани она в центре этой толпы, люди бы знали, куда им бежать, а раздавшийся непонятно где взрыв лишил их спасительного ориентира. Все бежали, кто куда, сталкивались, падали и уже не могли подняться…

Неподалеку от Бара я наткнулся на тело пожилой женщины, которое, в отличие от прочих, не было прикрыто, и не смог не остановиться. Она лежала, словно споткнувшись, животом вниз на опрокинутой тележке без одного колеса, заполненной всяким хламом. Редкие наполовину седые, наполовину крашенные в непонятный грязно-каштановый цвет волосы выбивались из-под съехавшего выцветшего платка, голова неестественно вывернута в сторону так, что я вижу половину ее лица. Запекшийся черной кровью рот полуоткрыт и видно несколько редких желтых зубов.

«Несчастная Нина Как-там-ее» — без тени насмешки подумал я. Мне даже стало искренне жаль эту нищую, никому не нужную старуху, которая до последнего тянула свой жалкий багаж, и, быть может, он-то и стал причиной ее смерти.

И снова меня посетил, как давеча в школьной столовой, внезапный порыв похоронить это тело. Но я уже толкал дверь бара «Под куполом», и мысли мои приняли совершенно другое направление.

*****

Бар, вопреки моим ожиданиям и опустевшему Рынку, таковым не оказался. Людей было немного, а те, что сидели за столиками или стояли у стойки, пили и курили молча или разговаривая вполголоса. За стойкой стоял знакомый мне бармен, но не Макс.

— Не знаю. — ответил на мой вопрос парень, кажется, Денис, подливая сидевшему напротив хмурому небритому дядьке в грязном комбинезоне. — Так-то его смена сегодня. Как только началась вся эта кутерьма и паника, сказал подменить его и будто испарился.

Я напряженно думал, как поступить дальше: добиться аудиенции Человека или все-таки найти Макса и рассказать ему про Тима, а он уже передаст, куда надо. В обоих случаях терялось время — на ожидание или поиски. А еще я обещал мальчику, что узнаю что-либо о его семье. Возможное местоположение Человека я знал, а вот где мог находиться Макс, не предполагал даже примерно, поэтому решил наведаться на Бугры…

…Куда меня, разумеется, не пустили. Ежедневный набор кодовых слов я не знал, а пароль Тима, высокопарно названный мной, никакого эффекта не принес — охранники молча указали мне направление, противоположное тому, куда я направлялся. Либо мальчик что-то перепутал, либо пароль оказался настолько секретным, что о нем не знал никто, кроме отца, сына и совсем близкого окружения. Я почему-то склонялся к первому — ну никак не вязался в моей голове деловой образ Человека и романтичной родительской натуры.

А что если?.. Сначала я отмахнулся от этой мысли, как бредовой, но прождав появления Макса в баре больше двух часов, рискнул. Переместился за самый последний столик, часть которого пряталась в тени, где обычно сидел Человек, и украдкой толкнул малоприметную дверь. Если она окажется заперта, то покину Бар с чистой совестью и буду думать дальше, если же нет… Дверь чуть притворилась.

Знакомый коридор с редкими лампами, дверь в конце тоже оказалась не заперта. Не оставляя себе времени на раздумья (хотя стоило бы), я толкнул ее и очутился в том самом необычном «мебельном» зале, где сразу увидел чернобородого Человека Толю. Он стоял возле сидевшей на диване рыдающей женщины и нежно гладил ее по темным прямым волосам, свободно спускавшимся вокруг спрятанного в руки лица. Услышав шум, он резко вскинул голову, увидел меня и метнулся к тумбочке. Через мгновение в его руке оказался направленный в меня пистолет, изрыгнувший пламя. А еще через мгновение я услышал громкий хлопок…

22

Удивительное ты существо, человек. Ведь и так волею судьбы, или природы, или Бога, ты оказался на последней ступени лестницы, ведущей к окончательной и бесповоротной смерти твоей и всех тебе подобных. Да, да, именно лестницы, а не пропасти, как любили говаривать классики. Ведь для того, чтобы упасть в яму, достаточно невнимательности или оступиться, и это действие никак нельзя назвать обдуманным и закономерным.

А вот чтобы добровольно, героически преодолевая силу тяжести и превозмогая усталость, бежать по лестнице навстречу верной гибели, да еще и вприпрыжку — разве это поступок разумного существа? И тем не менее, таков человек.

Туманная напасть наглядно показала очевидную возможность человечества как вида исчезнуть с лица так любимой им планеты. Как бы поступили вы? Разумеется, сделали бы правильные выводы, сплотились в дружное и обожающее друг друга племя, выжили и превратили окружающую местность (ну, то бишь, планету) в цветущий рай. Но нет же, это ведь так просто и неинтересно. Гораздо увлекательнее выковырять уцелевших, нашпиговать их свинцом и окончательно самоликвидироваться.

*****

…И вот один из таких разумных людей методично всаживал пулю за пулей в спинку дивана, за которым прятался ваш покорный слуга, принесший ему благую весть. Человек не мог знать цели моего визита, но и лупить, не разбираясь, во все, что движется, он тоже не имел права.

Я тем временем пытался сделаться совсем маленьким, чтобы еще меньше занимать места за этим ненадежным укрытием, и параллельно пытался перекричать шум выстрелов. Как назло, слово, которое я произносил, звучало в одно мгновение с выстрелами.

— Навуходоносор! Навуходоносор, бородатый ты кретин!!!

Наконец, грохот стих, и последний «навуходоносор» (и заодно «чертов инвалид») четко прозвучал в наступившей звенящей тишине.

Я воспользовался этим и попытался достать обрез, однако, рукоять оружия была скользкой. Подняв руку к глазам, я увидел кровь на ладони. А в следующий миг повернул голову на шорох и уперся взглядом в черную пустоту огромного отверстия дула маленького пистолета. Надо мной стоял «чертов инвалид».

— Повтори. — глухо попросил он. Именно попросил, не приказал. С какой-то мольбой и надеждой в голосе.

Я в сотый раз повторил проклятое и сложное слово, глядя выше, в черную бороду стоявшего надо мной человека.

Пистолет дрогнул в руке и опустился, но тут же поднялся опять.

— Как называли того негра его друзья? Говори!

«Какого негра?», «Какие, черт побери, друзья?» — мозг не хотел верить в происходящее и это было логично. Надо мной стоял полоумный субъект с деревянной рукой, держал меня на мушке и задавал совершенно дикие вопросы. Но, как ни странно, я знал не менее дикий ответ.

«Если отцу этого будет недостаточно, — сказал мне на прощанье Тим, — скажите:

— Наб. — слово сорвалось с моих пересохших губ. Я облизнул их и повторил:

— Наб.

Пистолет окончательно опустился, а затем звякнул о пол рядом со мной. И я увидел то, что меня действительно поразило и немного испугало. Черную, заросшую половину лица прорезал светлый полумесяц. Человек улыбался.

*****

— Вы простите моего мужа. Он сейчас на сильном взводе. Этот взрыв, эти погибшие, ужас. Да еще Тимка… Мы думали, что он пропал. Или… еще хуже.

Темноволосая женщина сидела напротив меня и аккуратно забинтовывала мою руку. Рана была неопасная. Выстрелом Человек оцарапал и ожег мне кожу чуть выше локтя. Кость была цела, пуля даже не рассекла мышцы. Но повредила куртку. Я с грустью смотрел на испачканный и продырявленный рукав.

— Толя был хорошим стрелком, но травма лишила его ведущей руки. И он начал учиться стрелять левой. Но пока у него плохо получается.

«И это очень хорошо!» — со злостью подумал я, все еще не спуская глаз с куртки.

— Ой! — вдруг осеклась она. — Простите, я не то говорю. Разумеется, это счастье, что он не смог вас убить… — она сконфуженно замолчала.

Я отвлекся от созерцания попорченного предмета и с интересом посмотрел на свою собеседницу. Чуть длиннее нужного лицо не показалось мне красивым, вдобавок было очень бледным. И собирающиеся во впадинках и морщинках тени делали его старше. На вид ей было чуть больше тридцати пяти лет, то есть мы с ней почти ровесники. Тонкие губы, узкий нос. И совершенно ненужная родинка на правой щеке. На пару сантиметров выше того места, где бы она смотрелась изящно. Зато ее огромные, очень выразительные серо-голубые глаза были глазами Тима. Заплаканными глазами.

Она заметила, что я на нее смотрю:

— Спасибо вам. За Тимку. Мы весь Рынок перевернули, пока его искали. Среди живых и среди… мертвых. То, что он не погиб в давке — это выяснилось сразу, но…

— Скажите, — перебил я ее, — а почему он находился на стадионе один?

Женщина вздохнула:

— Это идея мужа. То есть, Тимофея, конечно, но Толя был не против. Они с Тимой начали часто ругаться, хотя раньше были не разлей вода. Играли в пиратов, разбойников, читали книги, строили замки из мебели в этой комнате, — она обвела рукой помещение. — А в последнее время Толя стал очень занят и все меньше времени уделял сыну. Потом появилась Даша. Это Тимкина сестренка.

— То есть он ревновал к сестре? — скептически спросил я.

— Нет-нет, — поспешно ответил она. — Тимка обожает сестру — играет с ней, читает сказки. Он как будто заменил ей отца. Я все понимаю, работа Толи очень важная и напряженная, потому и не ропщу. А вот Тимофей — не понял. Сбежал ночью из дома, поселился в этой ужасной Яме.

— Просто сбежал? Мимо охраны?

— Охрана его быстро нашла, сообщила Толе, но он приказал оставить сына в покое, только присматривать за ним. Считал, что ему стоит попробовать, ведь Тимка не приспособлен к жизни среди других, среди его сверстников.

«Как же он прав!» — пришла в голову мысль.

— Но это уже моя вина. — женщина виновато улыбнулась. — Я всегда боялась за сына. Поэтому в круге его общения были только я, Толя и воспитательница Нина Владленовна… — она замолчала, словно на что-то решаясь, затем продолжила. — Наш первый ребенок умер в младенчестве. Тогда, еще до Тумана. Я думала, что у меня больше не будет детей. Но появился Тим. Потом случилась эта катастрофа. Вы не представляете, как сложно выживать с маленьким ребенком. И я не имею в виду трудности… физические, хотя их тоже хватало. Сложно жить, думая, что твой ребенок обречен, что у него нет будущего.

— Однако позже вы перестали переживать? — спросил я и постарался скрыть иронию. Не знаю почему, но мне никак не удавалось сочувствовать ей.

Она с удивлением посмотрела на меня, но потом поняла.

— Вы про Дашу? Дда… — она снова сконфузилась. — Сейчас у нас есть такая возможность.

«А как же обреченное будущее?» — чуть было не ляпнул я, но все-таки промолчал.

Конец разговора получился скомканным. Женщина закончила перевязку и молча делала узел. В этот момент в комнату вошел Максим, как всегда веселый и позитивный, что, кстати сказать, иногда раздражало. Например, сейчас.

— Привет! Уже заштопали?

— Как видишь. — я приподнял перебинтованную руку.

Макс внимательным (профессиональным?) взглядом оценил наложенную повязку, повертел в руках рукав моей куртки и покачал головой, будто в восхищении:

— Всегда думал, что везение — понятие абстрактное. Но вот передо мной сидит везение в чистейшем физическом виде. Я видел, как стрелял Человек, когда еще был целый! — он улыбнулся свое шутке, но перевел взгляд на женщину и фальшиво поперхнулся. — Хм. Так вот, про везение. Это как же нужно было сойтись звездам, чтобы всегда закрытая дверь вдруг оказалась незапертой, чтобы лучший стрелок, которого я знаю, год назад потерял руку и в итоге промазал по мишени с десяти метров? Чтобы из всех детей Рынка ты спас, пусть по случайности, именно того самого.

Мама Тимофея сложила разложенные на столе лекарства и остаток бинта в коробку, еще раз сказала «спасибо» и вышла. Я машинально кивнул и спросил Макса, когда мы остались вдвоем:

— То есть, ты считаешь, что мне повезло?

— Безусловно! — Макс, вроде как, удивился. — Человек перед тобой теперь в неоплатном долгу. Не стал говорить при Оксане, но и я, и он уже знаем про Ко-тов. — он заговорщицки подмигнул.

Удивительно? Да, но я уже устал удивляться.

— Кстати, — продолжал он, — об этих юнцах можно больше не беспокоиться.

— Вы их…

— Нет, что ты! Я осознаю, что это дегенераты и они не понимают ничего, кроме грубой силы, но мы все ж не звери. Надавали зуботычин и отправили по домам. А некоторых, возможно, и к себе возьмем. На поруки.

— Есть там один парень, Слон. Присмотрись к нему.

— Это здоровый такой. Да, приметил.

— А… сам Кот? Или Кошка? — про нее мне было очень интересно узнать.

— Незаурядная особа. — Макс посуровел. — Пока мои занимались воспитанием, она двоим отбила причинные места и расцарапала лица в кровь. Тебе вроде тоже досталось.

Я потрогал царапину на щеке.

— И что вы с ней сделали?

— Да ничего, отпустили с Богом. Ей немного осталось. Пневмония или что-то похожее. Харкает кровью.

Я вспомнил, что вид Кошки во время нашей встречи был очень нездоровый. Может, потому она такая отчаянная.

— Прямо вот так и отпустили? Жаль, ты не видел, как они Тимофея отделали.

— Сильно? — Макс напрягся.

— Нос распух, синяки под глазами, кажется, зуба нет.

— Глаза целы? Не хромает?

— Нет.

Макс успокоился и беспечно махнул рукой:

— Ничего. До свадьбы заживет. Мужчина должен уметь принимать удары.

Вот здесь я с ним был не согласен. Зачем учиться принимать удары, если лучше научиться их избегать.

— Ладно, воспитатель. Я, собственно, тебя искал. Хотел через тебя сообщить Человеку про сына и мое случайное участие в его похищении. — и я рассказал бармену всю историю встречи с Тимом.

Макс слушал молча, иногда кивая. Тут только я заметил, что лицо его выглядит очень усталым, вокруг глаз собрались морщины и темные круги. Сидя напротив меня, сгорбившись и широко расставив ноги, он все вертел-вертел в руках мою куртку.

— А на подъезде увидели огонь. — закончил я свое повествование. — Тимофея я отправил к… знакомой, а сам — на разведку. Так что же случилось? Почему на Рынке был пожар?

Он помолчал и медленно, словно в раздумьях, ответил:

— Около десяти часов утра, в самый разгар посещений, ворота западного входа были частично разрушены направленным взрывом. Еще один прогремел уже внутри ангара. Погиб охранник и двое механиков. Еще несколько человек в тяжелом состоянии.

— Есть погибшие? — поразился я. — Но мне сказали, что жертв от взрыва не было. Только от давки.

— Тебе сказали то же, что и всем. А я рассчитываю на твое благоразумие, потому рассказываю правду. Для всех результатом теракта стали погибшие от давки двадцать два человека, но вместе с покойниками в ангаре жертв насчитывается больше шестидесяти, среди них девять детей.

Я подумал, что ослышался:

— Все-таки это был теракт?

— Конечно. И удивительно, что они не пошли дальше.

— Дальше?

— Когда наружные ворота были снесены, им ничего не мешало пробраться внутрь, прямо под купол. Или запустить туда туман. Но сразу после второго взрыва они просто исчезли. Такое ощущение, что нас просто хотели пощупать…

— Макс. — я прервал его. — Кто это — они?

— «Они» — это вооруженная группировка на черных внедорожниках. — чеканя каждое слово, ответил Максим.

Хоть нечто подобное я ожидал услышать, длинное нецензурное выражение против моей воли слетело с языка.

23

Напротив бородатого мужчины с облезлой деревянной рукой сидел хмурый субъект в испачканной кровью кожаной куртке, поглаживающий ноющее под бинтами предплечье. То бишь я. Вот так мы и сидели, выжидательно поглядывая друг на друга, уже минут десять. Или две. Время — жутко неравномерная вещь, особенно если тебе некомфортно. А я как раз чувствовал себя неуютно, так как твердо решил не начинать разговор первым, как на то обычно рассчитывает Человек.

«Ну уж нет! — с вызовом думал я. — Сейчас это больше надо тебе».

Я даже откинулся в кресле, показывая тем самым, что никуда не спешу, хотя это было неправдой. Хотелось поскорее вернуться к Машине, проведать Юлю и Тима. С последним, кстати, надо решить, что делать дальше.

Человек, кажется, понял, что без его участия разговора не получится:

— Для начала я хотел бы извиниться за… — он пожевал губами. — За свои действия. Но и вы поймите меня правильно: это… событие, взрыв, пропажа сына, давка. Эти жертвы. Все очень нервные, охрана, в том числе и внутренняя, занята разбором тел и ликвидацией последствий… Я успокаиваю супругу и тут в комнате появляется посторонний…

Глядя на него, я вдруг понял, что и мой собеседник чувствует себя не в своей тарелке. Это удивило меня не меньше, чем тот факт, что Человек может улыбаться. Поэтому я без церемоний перебил его:

— Скажите, что означает «Наб»?

Человек удивленно посмотрел на меня:

— А Тим не объяснил? Наб — это имя. Сокращенное от «Навуходоносор». Так звали героя романа Жюля Верна, который мы читали с сыном. Эти два слова — наш секретный код от ворот всех замков, что мы строили вместе, тайный пароль всех разведчиков, которых мы играли.

Вот так просто все оказалось. Человек действительно оказался отличным отцом. Но некоторые сомнения все равно терзали меня.

— Почему я отпустил родного, неприспособленного сына во взрослый мир стадиона? — повторил Человек мой вопрос. — Потому что я люблю его и уважаю его решение. Я вижу в Тиме себя. Он упрямый и самостоятельный, как я. Он умный. А еще Тимофей очень любит людей, хочет быть среди них и помогать им. Это черта Оксаны, его матери. Он поступил, как настоящий мужчина, как старший брат: пожалел девочку, ставшую ему сестрой, уступил ей место. Как в книге, которую мы когда-то с ним читали, про молодого принца и мальчика из бедной семьи.

— То есть… — начал я.

— Да, — ответил Человек, — Даша — наша приемная дочь.

«Вот оно что!» — в моей голове внезапно встали все точки над «i». Приемная дочь. Поэтому Тимофей так с ней нянчится, видя в этом ребенке всех обездоленных детей Рынка. Поэтому папа Толя, так живо принимавший участие в воспитании сына, оказался так холоден к приемышу.

Помню, в дотуманный период видел по телевизору репортаж про то, как известные актеры и другие видные деятели усыновляли или удочеряли детей из сиротских домов. Сколько умиления, сколько дифирамбов сыпалось в адрес этих героев. Но вряд ли лишь безграничная любовь к детям двигала ими, по крайне мере, не только она. Весьма вероятно, что маленькая Даша тоже не человеколюбия ради оказалась в этой семье.

Но могу ли я осуждать их? Девочке из бедной семьи выпал шанс, который дается далеко не многим. И есть по крайней мере один человек среди новых родственников, которому она действительно небезразлична.

Я решительно встал и обратился к сидящему напротив чернобородому мужчине:

— Вы заберете мальчика сами или мне его привезти?

— Думаю, будет лучше, чтобы это сделали вы. Если, конечно, он захочет вернуться.

— А если не захочет?

— Повторюсь, я уважаю его выбор. Однако не смогу оставить сына без присмотра. Хотя бы ради Оксаны.

Я кивнул и протянул левую руку.

— Подождите. — Человек остановил меня. — Вы очень помогли нам. А со своей стороны я поступил очень нехорошо. Как мне вас отблагодарить?

На это у меня был готовый ответ:

— Анатолий, возле бара «Под куполом» лежит тело пожилой женщины. Похороните ее по-человечески.

Удивился ли он моей просьбе, обратил ли внимание, что я назвал его по имени, но виду не показал. Передо мной вновь стоял хозяин Рынка Ресурсов и аккуратно жал простреленную им руку своей единственной рукой. В которой недавно лежал пистолет.

*****

Хватит с меня на сегодня людей — до тошноты захотелось остаться одному. Я помнил про обещание Мороку встретиться с ним и… вернулся в Убежище, захватил несколько запасных аккумуляторов, инструмент, портативный генератор, немного еды и все противогазные фильтры, какие нашел. Заодно заменил воздухоочистительный элемент в Машине.

Время близилось к вечеру, но все же было еще недостаточно темно, чтобы включать фары, когда Машина въехала во двор особняка с бронзовыми львами и остановилась неподалеку от спрятанного в кустарнике автомобиля. Я приехал снимать двигатель для ГэКа, не надеясь, что смогу открутить все прикипевшие и ржавые гайки, что смогу поднять двухсот пятидесяти килограммовый мотор и запихнуть в багажник. Мне захотелось просто побыть подальше от людей, от их лицемерия, взаимной ненависти и желания уничтожать.

В итоге весь вечер и часть ночи я потратил на то, чтобы частично разобрать двигатель грузовика, дабы максимально облегчить его, и открутить крепления, удерживающие мотор на раме. Это удалось мне не без труда, но, признаюсь, я испытал чувство полного удовлетворения, когда с пыхтением погрузил заметно похудевший, но все равно тяжеленный агрегат и все снятые части в багажник Машины. Особенно радовало меня то, что не возникло необходимости в помощи посторонних лиц, в частности, Ежиного братства.

А еще я с некоторым удивлением обнаружил, что весь негатив сегодняшнего, точнее, уже вчерашнего дня, совершенно выветрился из моей головы. Единственным напоминанием остался ноющий зуд левой руки под бинтами. И эти два отверстия в рукаве любимой куртки, временно заклеенные кусочками прозрачного скотча.

Будучи абсолютно уверенным, что на ближайшие пять-десять километров вокруг нет ни одной живой души, я тем не менее загнал Машину в пустующий ангар рядом с потерявшим сердце грузовиком, включил автономное обновление салонного воздуха, откинулся в кресле и блаженно закрыл глаза.

Было в этом нечто необъяснимо притягательное: один среди безжизненной пустоши, в облаке ядовитого тумана, являющегося одновременно и твоей защитой, и твоей погибелью. Наверное, то же ощущают находящиеся в батискафе акванавты на дне океана или космонавты на борту космической станции. Контролируемая смертельная опасность, от которой тебя отделяет лишь тонкая стенка стали и стекла.

Впрочем, про отсутствие живых душ я погорячился. Тихий шорох наприборной панели насторожил меня, и я включил фонарь. Крупный черный жук, похожий на спортивный автомобиль середины прошлого века, деловито бежал по своим делам через пластмассовое поле. Провожая его лучом света, я задумался.

Желтый туман являл собой ядовитое облако тяжелее воздуха, поэтому он скапливался на поверхности земли и постепенно терял концентрацию. Через 60–65 метров в высоту он исчезал вовсе. И эти шестьдесят метров оказались своего рода насмешкой над людьми, поскольку позволить себе глоток чистого воздуха мог далеко не каждый. Строений выше этого рубежа в городе было очень немного, и стены каждого из них были сплошь усеяны пулевыми кратерами, а пол напитан кровью желающих подышать. В итоге, каждая такая башня обзавелась своими хозяевами и, ощетинившись стволами орудий, неприступным бастионом возвышалась над желтым колышущимся морем.

Так, о чем это я? О жуке. Все насекомые, мелкие звери, как то собаки, кошки, крысы прекрасно чувствовали себя в желтой отраве. Сначала я думал, что бездомные друзья человека, повинуясь инстинктам, находят свободные от тумана места и обитают там. Пытался даже проследить за уличным котом или бродячим псом, преследуя свои человеческие корыстные цели следовал за четвероногими в заброшенные подвалы, канализационные штольни и прочие подобные строения. И далеко не сразу сообразил, что как раз в таких местах яда должно быть больше, и что никаких «чистых» мест животные не ищут, а вполне сносно ощущают себя в тумане. Наверное, мне очень хотелось верить, что ниже шестидесяти метров также есть свободные участки, где можно дышать не через фильтры. Мозг верил и не желал отказываться от придуманной мечты.

Эти вылазки дали мне два важных вывода: на животных яд не действовал совершенно, они дышали им так же свободно, как чистейшим воздухом. И второе: назло законам физики туман не скапливался во впадинах и ямах. Он мог быть едва желтой прозрачной дымкой в каком-то полуподвальном закутке, а мог стоять грязно-желтым столбом в заброшенном бизнес-центре достаточно высоко от земли.

Единственное, что оставалось неизменным — эти проклятые шестьдесят метров. Поэтому я ненавидел птиц. Был равнодушен к собакам, терпел крыс и мышей, подкармливал кошек, но терпеть не мог этих пернатых, безраздельно завладевших чистым небом и при этом не особо страдавших здесь, внизу. Машина постоянно находилась под прицелом, и, похоже, недостаточная видимость птицам совершенно не мешала.

Жук убежал. Я лежал в кресле, наслаждаясь полной тишиной, спокойствием и одиночеством. И незаметно уснул.

Оглавление

Эпилог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23