Костный бульон [Евгения Триантафиллу] (fb2) читать онлайн

Евгения Триантафиллу Костный бульон

Eugenia Triantafyllou — Bone Soup 

© 2022 by Eugenia Triantafyllou — Bone Soup 

© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2024

 https://vk.com/litskit

Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям. 

* * *

В Греции есть поговорка: Ты должен съесть ту часть тела, которую хочешь сделать сильнее. А может, это просто моя бабушка так говорила. Я точно не помню.

После вечеринки с друзьями до раннего утра мы с Катериной отправляемся домой. На мясном рынке в центре Афин есть три ресторана, и все они открываются в пять утра для работников, которые всю ночь разгружали килограммы мяса. Там мы садимся за маленький квадратный столик, скатертью служит лист вощеной бумаги, и я ем суп из требухи, чтобы вылечить свое бесконечное похмелье. Но особенно расстройство желудка. Суп не похож на тот, который готовит моя бабушка, в нем нет души. Но он достаточно хорош.

Катерина взглянула на мою тарелку и скривила лицо.

— Как ты можешь это есть? Это отвратительно, — говорит она. Но вскоре одаривает меня одной из своих ухмылок, чтобы показать, что она не серьезно. Она всегда мягкая, даже когда хочет казаться сучкой.

Я улыбаюсь и позволяю теплому студенистому бульону проникнуть в мое горло.

— Желудок для желудка.

* * *

Бабушка славилась своими кулинарными способностями, и дети приходили к ней даже тогда, когда меня не было дома. Иногда я поворачивала за угол, идя из школы, а они уже стояли у ее дверей. Она раздавала им печенье или маленькие шоколадные трюфели, но только если они обещали не рассказывать родителям. Некоторые, конечно, все разбалтывали, дети есть дети, но родители были не против, лишь бы это было не слишком часто и не портило им аппетит.

Когда я приводила с собой друзей, бабуля угощала их рисовым пудингом или медовыми булочками, посыпая их корицей. Ее дверь всегда была открыта для гостей, и у нее всегда было чем их угостить. Из ее дома они выходили почти прозрачными и легкими, словно сделанными из сахарной пудры. Как будто в них не было мяса.

Но она никогда не разрешала мне есть свои угощения. Дома я могла есть сладости только тогда, когда мама после многодневного давления сдавалась и готовила мне что-нибудь вкусное и мучное. Но мне так и не удалось съесть ни одного бабушкиного десерта.

— Это не для тебя, Дина, — говорила она, выхватывая из моих маленьких пальчиков поднос с профитролями. — Ты девочка для мяса. Сладости тебе не подойдут.

Однажды я пришла к ней домой — он находился всего в пяти минутах ходьбы от нашего — и застала Катерину уже там. Она выходила из бабушкиной кухни, немного потерянная и бледная, но с улыбкой, липкой от меда.

Я положила книги на обеденный стол и пошла за бабушкой по дому. Целый час я приставал к ней с просьбами о десертах, которые она дала Катерине. В конце концов она перестала меня избегать и обернулась.

— У меня для тебя тоже кое-что есть, — сказала она, как будто я ее окончательно убедила, и скрылась на кухне.

Но когда я сидел за столом и тихо праздновал свою победу, она вернулась, обхватив руками дымящуюся миску с костным супом. В тарелке с желтоватой водой плавала кость, длинная и узкая, я не могла точно сказать какая.

— Я только сегодня утром приготовила. — Она предложила тарелку мне, как будто это было мое любимое блюдо. — Это вкусно!

Мое лицо выражало грусть и разочарование.

* * *

Катерина ухмылялась своими сладкими губами, покрытыми корицей, и сахарными щеками, прекрасная, как всегда. От нее тошнотворно пахло сладостью. На мгновение — возможно, это был мой воспаленный глюкозой мозг — она показалась мне сделанной в основном из заварного крема, ее глаза были двумя пастельно-голубыми засахаренными миндалями, ее подбородок — бисквитным печеньем. Но некоторые ее части все же были мясными. Ее волосы были черными и, как всегда, рассыпались по плечам. Я посмотрела в сторону, и сладкий образ исчез.

* * *

— Детям нужны крепкие кости, чтобы расти, — продолжала бабушка. Она сидела рядом со мной за столом и кормила меня супом с ложки, пока миска не стала пустой.

Кость за кость.

И как бы в подтверждение этих слов, Катерина в тот же день сломала руку. Она не ходила в школу целый месяц. Я навещала ее каждый день, чтобы держать в курсе школьных дел.

Видимо, я была единственным ребенком в городе, которому нужны были крепкие кости, хотя я почти никогда не болела.

Если бабушка сталкивалась со мной на улице, а я перед этим ела что-то сладкое, она как будто чувствовала этот запах, все ее лицо менялось, как будто кто-то причинил ей личный вред или смертельную обиду. Она хватала меня за руку и тащила домой к родителям. Мой отец — ее сын — ничего не мог сделать, чтобы успокоить ее, кроме как пообещать, что они больше никогда не дадут мне сладкого.

И когда ребенок заболевал или получал травму, как Катерина — а дети болели постоянно, — она вела себя так, как будто все время была права.

Когда я набралась смелости и спросила ее, почему она дает детям сладости, а не мясо, как это было со мной, она посмотрела на меня совершенно серьезно и тихо произнесла:

— Иначе как бы они зашли ко мне на кухню?

* * *

Я не сплю до поздней ночи, но на этот раз для того, чтобы готовиться к экзаменам. Я пытаюсь сосредоточиться, но на телефоне постоянно мелькают сообщения от Катерины.

По-прежнему ничего.

В киношколе есть парень, который на год старше ее, и он ее игнорирует.

Он как будто игнорирует меня!

Катерина присылает мне грустный смайлик.

Я знаю, что она хочет, чтобы я дала ей совет. Сказала ей, что она должна позвонить ему среди ночи и проверить, нет ли подозрительных звуков на заднем плане. Я откладываю телефон в сторону.

Я умираю от голода.

Я иду на кухню и открываю холодильник. Говорят, что сахар — хорошее топливо для мозга, но мне сладости не по душе. Бабушка, наверное, была бы очень рада, если бы узнала. Там есть остатки шашлыка, но сейчас я бы не отказался от бараньих мозгов.

Когда я сдавала вступительные экзамены в архитектурный вуз, бабушка каждый день яростно готовила. Она даже попросила меня временно переехать к ней, чтобы кормить меня круглосуточно. Я отказалась, потому что я не маленькая — хотя до поступления в институт я жила с родителями, — но она все равно приносила мне еду. Чаще всего она готовила жареные бараньи мозги.

Мозг для мозга, — сказала бы она. И я непроизвольно улыбнулась.

Когда я поступила в колледж, она хвасталась всем, кто ее слушал, что именно ее кулинария помогла мне стать такой крутой. Мой успех был и ее успехом. Мы — одна семья. Продолжение рода.

Я на мгновение смотрю на свой телефон. Там два новых сообщения от Катерины, но я их не читаю. Вместо этого я звоню бабушке.

— Ба, у тебя есть бараньи мозги? — спрашиваю я и чувствую, как она улыбается по телефону. — Я сейчас приеду.

Прошел месяц после экзаменов, когда мне позвонил папа. У бабушки случился сердечный приступ, и она плохо себя чувствует. Сейчас она в больнице, но она уже старенькая и может не дожить до завтра. Я должна ехать сейчас, если хочу поговорить с ней в последний раз, пока она еще в сознании.

Я пишу Катерине, все еще пребывая в недоумении. Бабушка еще недавно хвасталась, что ей уже восемьдесят восемь лет и она ни разу не болела. В юности я думала, что она бессмертная ведьма, и, видимо, до сих пор не избавилась от этого убеждения.

Мой папа — самый младший в семье и самый дорогой для нее. Мальчик для мяса. Большинство других ее детей разъехались или умерли от той или иной болезни. Он не любит признавать, что он маменькин сынок, но я то это знаю.

— Твоя бабушка была ребенком во время войны, — говорит он мне, потягивая обжигающий кофе из бумажного стаканчика. Без сахара. Его глаза стекленеют от того, что он всю ночь просидел рядом с ней. — ты знаешь, сколько детей было у людей в то время?

Я столько раз слышала эту историю что знаю ее наизусть. У бабушки было одиннадцать братьев и сестер. И в семье родилось двенадцать детей. Сколько из них дожили до взрослого возраста — это уже другой вопрос. Моей бабушке повезло, потому что она была выносливой и много работала. Когда наступил голод, она уже была полезной для семьи. В те времена люди так думали. Она была девочкой, что было проблемой для ее родителей, но она не сдавалась. Фрукты и овощи были редкостью. Мясо было практически невозможно найти. Возможно, именно поэтому Нана так одержима им. Когда ее кормили по норме, она получала приличную порцию, чтобы иметь силы для работы в поле, но не более. Чтобы заработать на еду, она работала в два раза больше, чем все ее братья. В конце концов она пережила их всех, даже голод, разруху и войны.

В каком-то смысле она была любимым ребенком своих родителей. Так же, как мой отец — ее любимый ребенок. И иногда это играет свою роль. Между мясом и сахаром.

Немного погодя после восхода солнца папа машет мне рукой, заходя в палату. Прошло меньше недели с тех пор, как я видела ее в последний раз, но я почти не узнала ее. Ее лицо исхудало, пухлые щеки впали, как будто вместе с энергией кто-то за ночь украл из ее тела все мясо.

Она слабо улыбается, словно знает, о чем я думаю.

— Больничная еда — дерьмо, — говорит она мне. — Мало мяса.

Отец смущенно оглядывается в поисках дежурной медсестры. Я беру стул и придвигаю его вплотную к тому месту, где покоится ее голова.

— Скоро ты снова начнешь готовить, — говорю я ей. Я стараюсь говорить уверенно, как она в детстве. Но бабуля только качает головой.

— Я не буду этого делать.

Она вдруг хватает меня за руку и притягивает ближе. Ее сила для женщины ее возраста просто невероятна.

— Мне нужно что-то съесть, иначе я никогда не покину это место, — шепчет она мне на ухо, ее глаза умоляют. — Приготовь что-нибудь, что сделает меня снова сильной.

Если бы я не была такой оцепеневшей, я бы рассмеялась. Я ничего не умею готовить, но я знаю, что у нее дома хранится книга с рецептами. На кухне. Но она просит не только готовить. Она жаждет своей собственной еды. Такой, которая наполняет тебя, а других оставляет пустыми.

Не успеваю я ответить, как Катерина вбегает в палату с телефоном в руке.

— Почему ты не отвечаешь? — спрашивает она меня. — Я ищу тебя последние двадцать минут!

Затем она останавливается и кусает губы.

— Ой! Мне жаль.

Она хватает последний стул в комнате и прижимается ко мне, глаза ее уже полны слез. Бабушка улыбается ей, но больше ничего не говорит. Ее взгляд то и дело переходит на меня, а я делаю вид, что не замечаю и не знаю о чем она говорила.

Мы сидим в тишине часами.

* * *

— Как ты думаешь, она захочет это взять? — Катерина держит в руках бабушкину кулинарную книгу, и приходит с ней в гостиную.

Я поднимаю взгляд от вещевого мешка, который наполняю бабушкиными вещами.

— Я думаю, она очень разозлится, если узнает, что ты это трогала.

Это останавливает ее на месте. Она поглаживает обложку, как старого друга.

— Наверняка дети будут по ней скучать. Она готовила здесь столько сладостей. Для меня, для всех нас.

— Но только не для меня, — говорю я. Вместо этого меняю тему. — Все еще грустишь по тому парню?

Она пожимает плечами.

— Не совсем. Еще успею позвонить ему.

Я знаю, что она врет мне и себе, но ложь — это первый шаг к тому, чтобы забыть его. На данный момент этого достаточно.

— Надо уметь прожить свою жизнь правильно. Это важнее, чем какой-то парень, верно?

Когда она поняла что сказала, то побледнела.

— Ой, Дина, прости меня. Я тут про отношения, а у тебя в семье горе.

Она бежит ко мне и обнимает меня сзади. Я все еще согнута над вещевым мешком, но позволяю ей обнять себя. Я знаю, что ей от этого станет легче. Жаль, что мне уже ничто не поможет.

— Все в порядке, — говорю я. Я оставляю вещевой мешок наполовину упакованным и опускаюсь на диван. — Знаешь, нам не обязательно возвращаться сразу. Бабушка, наверное, уже спит. Давай сделаем перерыв и навестим ее завтра.

Я включаю телевизор, и Катерина садится рядом со мной, как в детстве, когда мы смотрели мультики по выходным. Катерина ела экмек или яблочный пирог, а я — то, что готовила мне бабушка. Катерина потом несколько дней болела, но потом снова выздоравливала. Дети постоянно болеют. И никто об этом не думает. А если старушка покажет им, как на маленькой кухне крутить сахарный хворост? Что если этот сахар заменит им сломанную руку или воспаленное ухо? Если украденная часть тела достаточно хороша, кто обратит на это внимание? Некоторые люди — убьют за мясо. Оно им нужно, и они должны его получить.

Поваренная книга по-прежнему лежит у Катерины на коленях. Ее черные волосы собраны в хвостик. Это делает ее шею длиннее и изящнее. Она всегда немного полновата, но это добавляет ей шарма. Даже грустная и уставшая она выглядит великолепно. Я не знаю, о чем думал этот парень. Как можно игнорировать такую красотку.

Сидя так близко к ней в тишине, я не могу не обратить внимания на ее запах. Она слабо пахнет ванилью. Как та, которую бабушка добавляла в заварной крем. Ее уши похожи на идеально уложенные венские вихры. В уголках ее рта — корица. Сейчас она в основном состоит из сахара и теста, но есть несколько хороших кусочков, которые все еще остаются мясом.

Бабушка не может долго продержаться на больничной пище. Надо ее спасать.

— Идем!

Я аккуратно беру книгу с колен Катерины и иду на кухню. Она растерянно смотрит на меня. Интересно, насколько хорошо я могу следовать бабушкиным записям?Сердце для сердца.

Я подхожу к ящику со столовыми приборами и достаю большой разделочный нож.

— Я испеку тебе шоколадный торт, — улыбаюсь я. — Он хорошо помогает от разбитого сердца.

Оглавление

Евгения Триантафиллу Костный бульон