Пси-ON. Книга II (СИ) [Евгений Нетт] (fb2) читать онлайн

Пси-ON. Книга II

Глава 1 Телепатия и фундамент прочной дружбы

Невысокий, строго одетый мужчина с густой бородой и начавшими седеть бакенбардами зашёл в крошечную комнату следом за полноватым, но не обрюзглым проводником. Последний носил форму следовательского комитета, а на плечах его покоились погоны с тремя светло-голубыми точками: так обозначались офицеры-менталы. И при взгляде на телепата пациент, темноволосый юноша, с ног до головы покрытый бинтами, всхлипнул.

— Оставите нас, господин лейтенант?

— По слову вашему, месье. — Телепат с мягкой улыбкой кивнул, и на самом деле оставил посетителя наедине с задержанным, тем самым нарушив целый перечень инструкций. Щëлкнул дверной замок, и мужчина, огладив бороду, свирепо уставился на своего отпрыска. — Что ты натворил, сучий выкормыш⁈ Назови мне хотя бы одну причину, по которой род не должен от тебя отречься!

— Отец, меня опоили! Я не понимал, что делаю, и желание было не моë! Я…

— Ещë не придумали вещества, которое так помутило бы сознание и не оставило следов в крови, Иоанн. А телепатическое воздействие не прошло бы бесследно, остались бы зацепки в памяти. — Мужчина убрал руки за спину, странным взглядом глядя на изувеченного сына. — Что напугало тебя настолько сильно, что ты открылся для внушения? Чего ты мне не рассказал о своей роли в судьбе той девчонки⁈

Парень отвëл взгляд в сторону. Или, что вернее, попытался: даже эта малость вызвала нестерпимую боль в тканях лица. Сейчас брюнет мог смотреть только строго перед собой, и никак иначе.

— Отец, я и правда почти ничего не делал. Но наблюдал. И не вмешивался. — Забинтованная мумия подняла взгляд, в котором мужчина легко прочитал страх. Настоящий, неиллюзорный страх за свою свободу… или даже жизнь. — И я слишком хорошо это помню, чтобы при глубоком чтении ничего не всплыло на поверхность! Я думал над способом выкрутиться без ущерба роду, подумал о том, кто во всëм виноват… В себя пришëл уже здесь.

— Кто виноват, говоришь…– На лицо мужчины легла тень, а он сам тяжело и шумно выдохнул. — В этом виноват только ты, щенок! Захотел выслужиться перед своим дружком-Кочубеем⁈ Вот и пожинай теперь плоды! — Резко вспыливший, мужчина столь же стремительно успокоился. — Расскажи мне всё, сын, не утаивая ничего. И тогда, быть может, я и род сможем тебе помочь.

Парень мешкал недолго. Нависший над шеей Дамоклов меч, и странное, пришедшее извне желание всё рассказать спровоцировало прорыв дамбы. Пострадавший от собственных сил студент запел соловьём, не замечая даже, что в какой-то момент мимика на лице его отца начала циклично повторяться вплоть до движения глаз и бровей. Лишь изредка эта строгая последовательность прерывалась, когда «отец» задавал уточняющие вопросы: имена, даты, конкретные действия.

Имперское следствие никогда не играло «честно», ибо такая игра зачастую была лишь на руку преступникам. Если того требовало дело, следователь имел практически абсолютные права. Покалечить или запугать, убить или отпустить — только ведущий дело следователь решал, к каким методам прибегнуть ради становления торжества справедливости. И закон в возможностях его практически не ограничивал, отчего вокруг следственного комитета Российской Империи и сложилась мрачная репутация, которую от дурной отделял лишь запрет на распространение порочащий честь «дланей Трона» слухов.

Здесь и сейчас за дверью стояло трое человек, из которых двое сосредоточенно вели записи: один — на бумаге, держа в руках планшет со стопкой листов. Другой — на небольшом ноутбуке с экраном, со стороны всегда кажущимся выключенным. Третьим же человеком являлась комиссар Анастасия Белёвская, которую долг обязывал присутствовать на каждом допросе последней волны, по завершении которой следствие уже начнёт всерьёз «махать топором», а не собирать подписки о невыезде и снимать с насиженных мест глупцов, успевших попасть в немилость к Трону.

И только мысли о долге останавливали комиссара от того, чтобы войти в палату и снять мелкому ублюдку голову с плеч. Никто её не осудил бы, ведь законы в отношении аристократии порой были даже более суровы, чем аналогичные статьи, предназначающиеся для простолюдинов. Элита нации одновременно и обладала большим числом свобод и возможностей, и подвергалась самым страшным карам в случае серьёзного преступления установленных законов. А то, о чём рассказывал отпрыск рода Дубинских, в совокупности могло с натяжкой потянуть на лишение титула и пожизненное заключение, которое в девяти случаях из десяти заменяли на смертную казнь.

Ибо не было никакого смысла много лет кормить и содержать человека, которому уже не суждено выйти на свободу.

— Я определённо походатайствую перед учителем о том, чтобы этот моральный урод вместе со своими дружками получил высшую меру. — Не выдержала девушка, поглядывая в записи своих сопровождающих. Один из двоицы, тот, что вёл рукописные записи, покачал головой:

— Уничижение чести и достоинства не тянет на высшую меру. А до изнасилования или иных действий подобного характера дело ни разу не доходило, если верить прочим свидетельствам и словам самой пострадавшей…

— Но их «подруги» подошли к этой границе очень и очень близко. И где? В академии! В моей альма-матер! В учебном заведении, на которое равняются все прочие! — Негодование Белёвской было легко объяснимо её неопытностью. Слишком мало серьёзных дел она повидала за свою жизнь, заняв место комиссара благодаря своим псионическим талантам и протекции Трона, которому она присягнула, отделившись от собственной семьи. — Я уверена, что наставник сочтёт высшую меру необходимой! По крайней мере в отношении тех, кто лично принимал участие в травле.

— Ко всеобщему сожалению, госпожа Анастасия, всё не так просто. — Мужчина с планшетом бросил на девушку взгляд исподлобья, писчей ручкой поправил чуть сползшие очки и, можно сказать, вернулся к своей работе. — Держите себя в руках, и в точности следуйте инструкциям господина Ворошилова. И тогда «награда» точно найдёт своих «героев»…

— Я и не собиралась проявлять неуместную инициативу, Георгий. — Белёвская зло посмотрела на советчика, который одновременно был и старшим коллегой по отделу, приставленным к ней «присмотру для». — Как только закончим здесь, нужно будет найти и навестить Геслера. И задать ему несколько вопросов касательно всего произошедшего…

Во взгляде Георгия, одарившего отвернувшуюся девушку тяжёлым взглядом, так и читалась невысказанная, но громко «подуманная» фраза.

«Не собиралась проявлять инициативу, да»?..

* * *

Знакомство с клубом было стремительным и переполненным движением, если можно так выразиться. К моему вящему удивлению, членами «Ледяной Звезды» оказались не одни лишь сверхталантливые псионы. Познакомиться удалось и с теми, кто ко второму-третьему году обучения даже на первый ранг не тянул, но при этом в научном плане был подкован не чета мне. Конечно, в вопросе понимания сути я находился в глубоком отрыве, но где я — и где обычные псионы?

Да-да, от завышенного самомнения нос не отвалится, об этом можете не беспокоиться.

А вот о чём стоило бы задуматься, так это о том, насколько неверными оказались мои предположения касательно личной силы каждого отдельно взятого псиона. Я-то полагал, что из знания предмета, — термокинетики, например, — проистекает его понимание, открывающее любые, в нашем случае, пирокинетические манипуляции. Но оказалось, что большинство псионов упиралось в возведённые их же разумами ограничители. Знание не всегда приносило с собой понимание, и оттого я на этом празднике жизни смотрелся в самом выгодном свете. Только ленивый за эти два часа не удивился тому, насколько легко я повторял все манипуляции, которые мне демонстрировали. Псион без году неделя, а уже обскакал усердных и трудолюбивых, но лишённых чего-то очень для псионики важного. С одной стороны — приятно выделяться в лучшую сторону. С другой — мне даже жалко стало парней и девчат, на глазах которых я играючи повторял то, что они осваивали ценой больших трудов. Огорчение и тоска в какой-то момент омыли меня, словно морской прибой скатившийся к берегу валун, и с того момента я старался лишний раз не демонстрировать свои возможности перед…

Будем честны: перед слабыми…

Орлова это, конечно же, заметила, и именно эта часть «экскурсии» была быстро свёрнута. Мы перешли к смотру выделенных клубу полигонов, но без лишних глаз.

— Собственно, в нашем распоряжении находится два полигона. Второй — абсолютно такой же, но расположен зеркально, вход рядом с нашим двенадцатым кабинетом. — Рассказывала Марина, активно жестикулируя под восхищённым взглядом своей заместительницы. — Мы пользуемся полигонами не слишком часто, так как практические тренировки сильно выматывают. Но если ты, помимо всего прочего, ещё и выносливостью нервной системы выделяешься, можешь смело приходить на второй полигон. Он редко когда занят…

Слегка ускорив сознание и удостоверившись в том, что мимо меня не пройдёт ни единого слова, я бросил взгляд на Линетт. Вот уж что-что, а она на свою роль как-то не очень тянула. Ведь заместитель — это не секретарь и не сопровождающий, это полноценная «боевая единица», способная, если что, подменить собой главу. Эта же малявка практически стопроцентно занималась исключительно охраной разума госпожи. Почему я так решил? А тут совокупность нескольких факторов, начиная от её вечного молчания и невстревания не то, что в дела, но и в разговоры, и заканчивая ограниченным разумом, на который никто не обращал внимания или потому, что не ощущал этого, или потому, что такая «аномалия» была чем-то нормальным, привычным. А так как в последнее мне не очень-то верилось, я избрал наиболее вероятным иной вариант: телохранитель для мозгов и подруга по совместительству, ибо кому ещё можно доверить свой разум?

— Тренировочные снаряды адаптированы специально для низких температур. Покрытие — полы, стены и потолки, тоже, так что для повреждения чего-либо придётся хорошенько постараться. Но делать я этого не рекомендую: снабжение снабжением, но перебарщивать не стоит…

Походя лидер «Ледяной Звезды» вопреки собственным же словам не удержалась, и прихвастнула своими способностями, заморозив до хруста болванку из особого сплава, не позволившего мишени полностью развалиться на части. Но внешний слой осыпался, а это, как я понял, был показатель недюжинной силы. Я же пообещал себе попробовать попозже, когда окажусь на полигоне в гордом одиночестве.

Потому что ещё и у Марины вызывать огорчение своим превосходством, «обретённым просто так» мне не хотелось.

— Ещё у нас есть небольшой кабинет, переоборудованный под библиотеку клуба, но туда, кажется, мы уже не успеем… — Я вопросительно вскинул бровь, а девушка, уперев свободную руку в пояс и качнув бёдрами, продемонстрировала мне экран своего смартфона с уведомлением от администрации. Примерно в это же мгновение уже мой телефон завибрировал, и я получил чуть отличающееся сообщение. Меня страстно желали видеть вне полигона, так как попасть внутрь неизвестно кто почему-то не мог. — Может, следствие? У них вполне может не быть доступов от клубных полигонов. Они уже с тобой общались?

— Так, с серединки на половинку. — Я пожал плечами, разворачиваясь в сторону выхода. Конечно, прерывать экскурсию не хотелось, ибо я ещё не понял сути разумов своих спутниц, но что поделать. Делу — время, потехе… тоже время, но когда-нибудь потом. Интересно: меня отследили по телефону, по камерам академии или просто наведавшись в клуб и опросив его членов? — Заранее извиняюсь в том случае, если меня «выдернут» из вашей прелестной компании.

— Ничего страшного. — Марина улыбнулась, чуть наклонив голову, а Линетт дважды деловито кивнула, как бы подтверждая слова «госпожи». — Остальное мы можем рассказать и позже. Или ты сам до всего найдёшь: наш клуб это не артиллерийское орудие, незнание может и простить.

— А может и не простить? — К этому моменту мы уже поднимались по лестнице, так что время ощутимо поджимало.

— Может-может. — Я запнулся бы, если б не привычка в любой непонятной ситуации срывать сознание в форсаж. Линетт заговорила, и слова эти были наполнены непомерным ехидством. — Абы кого мы у себя не держим, и время всё расставит по своим местам!

Была бы постарше — назвал бы зародышем стервочки. А так — просто вредный подросток, вынужденный мучаться перманентной мигренью из-за необходимости ограничивать свой разум. В лоб я, конечно, спрашивать не буду, так как лишний раз светить своим восприятием не хочу во избежание близкого знакомства со стерильной палатой, аппаратурой и белохалатниками.

— Ну так и я не Абы-Кто. Артур, очень приятно. — Я шутливо поклонился, с удовольствием наблюдая за мимическими метаморфозами на лице малявки. Правда, высказаться она не успела: бронестворки верхнего уровня полигона разъехались в стороны, и моему взору предстала лично комиссар Анастасия Белёвская в сопровождении высокого, облачённого в форму мужчины с зачёсанными назад тёмными волосами, бородкой-эспаньолкой и очками с прямоугольными стёклами. Я выпрямился, и во избежание лишних вопросов сделал лицо топором: — Полагаю, вы меня искали, госпожа комиссар?

— Правильно полагаешь, Артур. — Девушка кивнула. Что ж, официоз моему чувству прекрасного не грозит, что уже радует. Благо, сама комиссар была не шибко меня старше, если старше вообще. — И полигон для нашего разговора будет как нельзя кстати. Вы не против, госпожа Орлова?

— Ни в коем случае. — Смиренно кивнув, глава теперь уже нашего клуба отступила в сторонку, потянув за собой взъерепенившуюся Линетт. — Артур, до вечера мы, если что, будем заниматься в главной комнате.

— Понял. — Я махнул рукой вслед удаляющимся девушкам, после чего уже окончательно сосредоточил своё внимание на новой собеседнице. Белёвская Анастасия, комиссар и ментал в подчинении у обер-комиссара, Андрея Ворошилова. Последний, как я подозреваю, правит бал в идущем расследовании, так что «убившаяся» об мою защиту Белёвская формально его заместительница. Из этого же следует, что полномочия у неё вполне широкие, и действовать надо в соответствии с этим фактом. — С вашего позволения, я представлюсь. Артур Геслер, студент.

Мужчина хмыкнул, поправил очки и протянул мне руку:

— Сергей, Чехов. — С отчётливыми паузами произнёс он, пожимая мою ладонь. — Секретарь, можно сказать.

— Рад знакомству, господин Чехов. Проходите вперёд: автоматика начнёт закрывать двери, как только я отойду в сторону. — Потому что у этих двоих доступов, очевидно, не было, так что их разве что не придавит. Но если задержатся — придётся заново открывать двери. А почто зря механизм гонять?

В течение пары минут мы уже миновали лестницу и спустились на основную площадку полигона, исполненную в форме пятиугольника со срубленными кончиками. Да, фактически это был десятиугольник, но описывать его этим словом было бы глупо.

Так или иначе, но вскоре мы устроились для разговора, оседлав отлеветированные моим телекинезом мишени-болванки весом под сотню килограмм каждая.

— Артур, я бы хотела поговорить с тобой касательно произошедшего три часа назад. Студент Иоанн Дубинский, напавший на тебя в коридоре. Пострадал от осколков своей атаки, весьма, впрочем, дилетантской. Но оно и понятно: он ни разу не «боевик». Примечательно в данном случае то, что осколки в оживлённом коридоре никому больше не повредили. Суммарно двести семнадцать несущих опасность осколков разлетелись, никого не задев. Тебе есть, что сказать по этому поводу?..

— Я вижу в этом случайность, госпожа комиссар. На тот момент я принял во внимание только собственную безопасность, и безопасность сопровождающих меня девушек. Отвлекаться на остальных у меня не было времени, так как я с большим запозданием среагировал на это… покушение. — А на деле подпустил лёд поближе, так, чтобы всецело проконтролировать разлёт осколков. Перехвати я их раньше, и моего радиуса воздействия не хватило бы, чтобы гарантировать безопасность абсолютно всех студентов.

— Слова касательно запоздалой реакции странно звучат на фоне того, что о тебе говорил Троекуров. Да и инструктор о тебе отзывался весьма высоко. Ты первым понял и реализовал принцип противодействия пробойникам, верно?

— Абсолютно. — Я сохранял не только внешнее, но и внутреннее спокойствие. Ведь подозрения к делу не пришьёшь, а выйти на мой мотив навредить именно этому парню должно быть очень непросто. Ксения имён не называла, а я ничего про её обидчиков не выискивал. — Но там я был на тренировке, а здесь — просто общался. Нападение стало для меня неожиданностью. Всё-таки в ЭТИХ стенах разумно чувствовать себя в безопасности, разве не так?

Белёвская поджала губы, а её «летописец», переносящий наш разговор на бумагу, прищурился.

— Безопаснее только во дворце. — Ответила девушка после небольшой паузы. В её эмоциях запузырилось лёгкое негодование, приправленное щепоткой обиды. — Будем считать, что этот вопрос мы закрыли. Следующий будет касаться того… помешательства, в котором оказался студент Дубинский. Ты заметил что-то подозрительное или необычное, как телепат?

— Кроме того, что он фонтанировал злобой и ненавистью, в какой-то момент обратившейся на меня — нет. Собственно, я и заметил его только из-за этой вспышки негативных эмоций.

— И ничего примечательного перед этим?

Я всерьёз задумался. На пару секунд реального времени.

— Ничего. Боюсь, я практически ничем не смогу помочь с этим инцидентом. Описать, кто был рядом и что делал, разве что…

Глаза Белёвской загорелись:

— Правда можешь? Идеальная память? — Я кивнул. — Что ж, тогда начнём с твоих спутниц…

О, если бы я знал, насколько дотошными бывают имперские следователи… Шучу. Я не мог ограничиться уже сказанным минимумом, если хотел посеять семена доверия Анастасии Белёвской. Что бы она подумала, если бы на все вопросы я отвечал в формате «не знаю», «не видел»? То-то и оно. Зато теперь я как бы вовлечён в дело, готов к сотрудничеству и ничего не скрываю.

Совсем другой разговор, правда же?..

Глава 2 Второй шанс для дворянина

По итогу отпустили меня только в начале восьмого, и ментально я был… не выжат, но близко к тому. Слишком активно приходилось думать, целенаправленно осмысливая реакции Белёвской и «секретаря» просто для того, чтобы составить максимально точную картину их ко мне отношения. Ну и хоть немного разобраться в том, что вообще происходит в, так сказать, кулуарах следствия. Да: можно было очень многое узнать о том, что беспокоит твоих собеседников, просто обращая внимание на их реакцию и косвенно, порой очень-очень отдалённо касаясь интересующих тебя тем. Слово тут, слово там — и вот уже ты уже хоть что-то, но знаешь. Самый минимум, конечно, да только другие едва ли располагают и этим.

Как оказалось, до сего момента следствие лишь собирало доказательства и прибирало к рукам наиболее ценных свидетелей, попутно, — уже лишь моя догадка, — «убирая» из академии сотрудников, от которых уже давно хотелось, но не получалось избавиться. И только недавно, — сегодня, можно сказать, — имперские следователи прихватили за яйца всех причастных. «Моя» жертва в этом списке тоже оказалась, и, похоже, я мог даже не особо сдерживаться, перенаправляя осколки таким образом, чтобы эта скотина не издохла по дороге к врачу. По крайней мере, комиссар Белёвская пыхнула такой смесью презрения и, кхм-кхм, недоброжелательности, что о будущем одного из моих недругов можно было не беспокоиться: если с плахой его всё-таки не познакомят, то точно отправят трудиться и гнить туда, откуда не возвращаются. Государству всегда нужны индивидуумы, готовые «мыть» золото по колено в ледяной воде, или работать в новых, потенциально опасных штольнях.

Или не готовые, а вынужденные, как в нашем случае.

Так или иначе, но некую иллюзию умиротворения я, вышагивая прочь от пустующего главного кабинета клуба, всё-таки испытал. Иллюзию потому, что полноценным это чувство станет лишь после кончины всех тех, кого я записал во враги, и обретения мною всего того, что я хотел заполучить. А сие, есть такое подозрение, задача от и до невыполнимая. Чем больше получаешь — тем больше жаждешь, и едва ли на белом свете существует человек, отошедший от этого закона. Ненасытность лежит в основе человеческой природы, а во мне этот первородный Голод воплотился целиком и полностью. И никому не дано понять, насколько сложно мне сдерживаться.

Тяжело вздохнув, я остановился посреди пустующего коридора, понемногу растворяющегося в багровом свете заходящего солнца. Я поддался мимолётному порыву, наплевав на все прочие дела и с ногами забравшись на широкий подоконник, находящийся на высоте полутора метров от пола. Та грязь, что была на подошвах, тихонько осыпалась вниз: телекинез как ничто иное хорошо подходил для решения подобного рода бытовых вопросов. А после, устроившись поудобнее и прислонившись затылком к быстро ставшему прохладным стеклу, я закрыл глаза… и прислушался.

Биение собственного сердца, пульсирующий шелест движущейся по жилам крови, размеренное пение пси, бесконтрольно растекающейся во все стороны после выполненных манипуляций — всё это было частью меня, и воспринималось чуточку иначе, нежели окружающий мир. Я ощущал и осознавал структуру шлифованного гранитного подоконника, видел потоки воздуха, расходящегося по коридору и тянущегося вверх, к вентиляции, чувствовал электричество, струящееся по проводам и дарящее людям спасительный свет, без которого человечество никогда не достигло бы своего нынешнего уровня развития. И каждый из этих аспектов в полной мере поддавался контролю: по воле моей потухли ближайшие лампы, окончательно окрасив коридор в багровые тона, а внешняя сторона стекла за моей спиной покрылась инеем. Псионика как явление поражала воображение, а уж как подвластный именно тебе инструмент…

Проще было поверить в то, что из меня сделают киборга-убийцу, чем в то, что по некое стечение обстоятельств позволит мне достичь такого уровня силы. В чём моё главное отличие от остальных псионов? Я был заперт наедине с собой на протяжении пары веков так точно. Почему я был заперт? Возможно, так проявилась моя уникальная способность: ускорение работы сознания. Я не раз задумывался об этом. Не мог не задумываться. Вот только всегда, абсолютно всегда упирался в боязнь вновь застыть на много лет, осознанно ограничивая себя и выискивая всё новые и новые аргументы в пользу того, что стазис был не проявлением моей силы, а чем-то извне. Какие аргументы, спросите? Как минимум то, что сейчас ускорение сознания ощутимо угнетало мою нервную систему: в среднем я поддерживал тридцатипятикратное ускорение, и для отличного самочувствия этого уже было многовато. Станет ли лучше в процессе тренировок тела и разума — вопрос десятый. Тут важно то, что в те далёкие времена я не секунду и даже не долю секунды растянул на века, а отдача и близко не походила на то, что я ощущал, например, после изучения всей информации на учебном планшете. Рациональному объяснению этот феномен пока не поддавался, и потому я не торопился на практике проверять свою способность «останавливать время». Мало ли?

Вот только иногда этого очень хотелось. Как сейчас, например. Но крепость моей воли в этом вопросе невозможно было сломить простому «хочется», так что и в этот раз неадекватная мысль оказалась загнана в дальний угол, а я, насладившись моментом, аккуратно открыл окно и десантировался вниз, предварительно всё за собой заперев. Мимо пролетели густые кроны могучих деревьев, и я мягко приземлился на траву прямо на глазах студентов-малявок, увлечённо копошащихся в ближайших кустах.

— Что-то потеряли?

Отвечать вызвался самый бесшабашный на вид пацанёнок с ершистыми волосами, большими отчаянными глазами и сжатыми кулаками.

— Нет, ничего мы не теряли! — Я между делом прошерстил заинтересовавшие их кусты своим восприятием, отыскав там брошь с несколькими волосками, которые та, похоже, перед побегом благополучно выдрала. Мозг мигом заполнил недостающие детали на картине произошедшего, вписав туда дерево с низко расположенными ветвями и кое-где ободранной корой, ссадинами на руках девчушки, которая жалась позади своего защитника, и тоном волос, присутствующих и на заколке, и на голове растеряшки.

Тогда же я хмыкнул, демонстративно пожал плечами, отряхнулся от невидимой пыли и двинулся в сторону дорожки:

— Ну, смотрите. И будьте поаккуратнее, что ли…

Естественно, во время этого представления, приковавшего ко мне взгляды детишек лет двенадцати, я вытянул заколку на самое видное место. И минуты не прошло, как меня догнали восторженные восклицания: видно, обсудив мою свалившуюся им на головы кандидатуру, ребятишки вернулись к поискам и сразу же обнаружили искомое.

Всё точно так, как и предполагал мой коварный, продуманный на сто шагов вперёд план!

Так как девушек в клубной комнате я не застал в силу затянувшегося «допроса», а Ксения сейчас должна была способствовать скорейшему задержанию всех отметившихся в травле негодяев, у меня появилась щепотка по-настоящему свободного времени, когда только я должен был решать, чем заняться. И пока я разрывался между обычной прогулкой и посещением полигона, ко мне приблизился мой давний, не понравившийся мне знакомый.

— Геслер.

— Литке. — Я кивнул смуглому аристократу, вокруг которого, к моему вящему удивлению, не оказалось ни одного поклонника или члена «свиты». Последнее было явлением нередким, ибо даже в студенческой среде детишки, — и не только, — предпочитали виться вокруг кого-то выше, могущественнее и сильнее их самих. Как бы академия ни пыталась «придавить» политику в своих стенах, а получалось это у неё примерно никак. — Чем обязан?

— Я пришёл просить об одолжении. — Я не удержался от того, что б не вскинуть бровь. — Совместная тренировка. Со мной и моим братом, Фёдором. Ты одолел его на соревновании.

— Просто тренировка? Без двойного дна? — Иногда прямолинейность была необходима, как произошло, например, сейчас. Разум Литке прощупывался довольно чётко, и я улавливал очень и очень многое: напускную и тщательно пестуемую им уверенность, забитое в дальний угол смущение и тщательно подавляемое, едва ощутимое презрение, которое затесалось здесь неведомо каким образом. Оттенок последнего чувства казался мне каким-то фальшивым, привитым и осознанно нелюбимым, что наталкивало на определённые мысли. — Не подумай, я не подозреваю тебя в чём-то таком. Просто очень уж неожиданным выглядит это приглашение…

— Импровизация. — Фыркнул Литке, решивший, по всей видимости, ответить прямотой на прямоту. — Сейчас у меня по расписанию как раз тренировка с братом, и и по дороге к полигону я по счастливой случайности встречаю тебя, явно не знающего, чем бы заняться. Опять же, твоей… подруги рядом сейчас нет. Что это, если не возможность?

— Случайности не случайны? — Хмыкнул я. — Если по ходу дела ты мне расскажешь, чем таким надо заниматься, что б настолько умело махать посохом, то я с удовольствием приму это приглашение.

Не сказал бы, что мне была так уж интересна компания человека, презирающего простолюдинов и меня в частности, но в одном я был уверен где-то процентов на семьдесят: он хотел изменить своё отношение к простым людям. Был ли это мимолётный порыв или твёрдое решение, катализатором для которого «послужил» ваш покорный слуга — покажет время. Но сейчас я действительно мог поближе изучить сий феномен изменяющегося разума, так как особыми навыками в закрытии сознания Литке не обладал. Или намеренно открылся, намереваясь искренностью заработать себе чуточку баллов. Всё-таки никаких серьёзных выпадов в мою сторону он себе не позволил, а гордыня и непомерное самомнение — недостатки, которые проходят. Или на них можно отчасти закрыть глаза, ибо иной подход будет выглядеть откровенно лицемерно.

Слишком часто я себя ловил на том, что сам смотрю на других псионов сверху вниз. И почему? Потому что они на моём фоне меркнут. Как и рядовые псионы без образования и родословной на фоне того же Литке…

— Тебе интересны боевые искусства?

— Не как что-то боевое. — Я покачал головой, поравнявшись с Литке, который неспешно двинулся в нужном нам направлении. — Дисциплина тела и духа. Сам видишь: сейчас мои физические кондиции далеки не то, что от идеальных, но и даже от нормальных.

Всё-таки под критерии «спортивного» или хотя бы «крепкого» телосложения я не попадал. Было бы странно, будь иначе, так как спорт в моей жизни присутствовал только при прохождении обязательного обучения военному делу. Ну и в школе в стандартных рамках, конечно же.

А форма уходит очень быстро, стоит только слегка расслабиться.

— С виду так не скажешь… — Под моим ехидным взглядом Литке моментально сдулся. — Ладно, по тебе видно, что тренировок твоё тело давненько не видело. Но хорошо, что ты хочешь это исправить. Да и боевому псиону иначе никак: там, где не хватает способностей, помогает именно физуха. И спецсредства, конечно же.

— Но для их применения тоже очень желательна хорошая физическая форма. — Плавали, знаем. — А что у вас за полигон?

— Малый, второго ранга. Для двоих в самый раз, троим придётся потесниться. Но оформлять доступ на тот, что побольше сейчас уже бессмысленно. — Ну да, ректорат-то пустует, а дёргать кого-то вечером будет не слишком красиво. Проще действительно потесниться. — Зато идти тут недалеко, ещё минут пять-десять.

В рамках размаха академии — действительно не слишком много.

— Это солидный плюс. К слову, ты на каких направлениях помимо пирокинетики специализируешься?

— Телекинез и гидрокинез. — Я удивился… и отметил, что телекинетики встречаются мне очень уж часто. Было бы неплохо взглянуть на статистику, если таковая имеется, и уже на её основе сделать конкретные выводы. Потому что пока мне кажется, что пирокинезом и телекинезом владеет чуть ли не каждый второй. Да и то, что биокинез с телепатией встречаются особенно редко тоже на что-то, да намекает. На что? А не скажу! — Телекинез сильно помогает в контроле над плазмой. Есть некоторые операции, которые без него мне пока не даются. Гидрокинез — наша родовая особенность, можно сказать. В основной ветви ещё не родилось псиона-Литке, который не был бы к нему способен.

— Морская торговля, да? — «Блеснул» я своей эрудицией. Ведь Литке и моря были так же неразрывны, как Император и Трон.

— Именно. Литке с детства знакомят с морем и судами, по нему ходящими. Очевидное указание на то, что окружение и становление личности действительно влияют на способности пробуждаемого псиона. — Парень усмехнулся, а я не преминул отметить, что адекватность в нём всё-таки присутствует. И во вполне приличном объёме. — Я вот в детстве космос любил. И звёзды. А вот как к своему пробуждению пришёл ты, Геслер?

И покосился на меня с ожиданием во взгляде. Хитрец какой. Но так подвёл тему он не то, чтобы специально: озарение пришло к нему буквально с десяток секунд назад. Но оно и логично: отдавая что-то, можно ожидать аналогичного «дара» взамен.

— Знаешь, до пробуждения я жил самой обычной жизнью, рутинной, серой и скучной. Вместе с другом часто намеренно посещал «красные зоны», веря в мифы о том, что близость пси повышает вероятность пробуждения. Много саморефлексировал, оставаясь наедине с самим собой… — Правда? Чистейшая! Ложь? А тут как посмотреть. — И пробудился за секунду до того, как меня должна была выпотрошить потусторонняя тварь. Мы добегались, но повезло только мне. Такая вот история.

Почему я решил «пооткровенничать»? По большей части ради того, чтобы не оставаться «должным», соблюсти приличия и, конечно же, наладить контакт покрепче с не таким уж и паршивым человеком.

— Это… необычно. Как минимум. — Мой кратенький рассказ явно выбил Литке из колеи, что явственно ощущалось в его эмоциях. — Твой друг действительно погиб?..

— На моих глазах. — Я кивнул. Эмоции… Признаться, я уже ничего не испытывал по отношению к нему. Боль потери ушла давным-давно, а обида и досада за то, что я из-за него оказался в такой ситуации схлынула… ну, тоже не недавно. По субъективному времени вообще месяцев так шесть назад, когда я понял, что не стал бы менять своё прошлое, даже появись такая возможность. Да, я прошёл не самое простое испытание, каким-то чудом сохранив, — ну, или почти сохранив, — рассудок. Но и «награда» за это не заставила себя ждать. Сила, перспективы и, чем чёрт не шутит, вечность, если биокинез оправдает мои ожидания. Променять всё это на безоблачную, — наверное, даже в кавычках, — рутину? К чёрту! — Но давай не будем о грустном. Лучше о телекинезе поговорить: в нём я пока прошёл дальше, чем в других направлениях.

Кроме, наверное, телепатии, но об этом я предпочту не говорить.

— Самый простой и универсальный инструмент псиона, которым, тем не менее, непросто овладеть на пристойном уровне. — Литке мгновенно подхватил знакомую и понятную ему тему. — Ты уже ушёл дальше жгутов или «лап», как их ещё называют?

Классификация условных уровней владения телекинезом была мне знакома, так что я тут не оплошал.

— Осваиваю «верёвки» и «сети» из них. Получается неплохо. — Я решил приоткрыть карты наполовину, так как формально я уже дошёл до «нитей», что в учебной программе считалось максимумом. И Троекуров-старший на наших тренировках применял максимум нити, плюс сети из оных.

— Если ты действительно освоил это за неделю, плюс то, что ты показал на арене… — Литке покачал головой и шумно выдохнул. — Я даже не знаю, считать ли тебя первым представителем четвёртого поколения псионов, или же нет.

— Я предпочитаю видеть в себе аномалию. Потому что для «четвёртого поколения» я, как минимум, не родился в семье псионов. — Что факт, ведь мои родители гарантированно были обычными людьми. Иначе не погибли бы таким незамысловатым образом.

— Первый официальный псион второго поколения тоже был простолюдином, и родители его оказались обычными людьми. — Мы остановились перед строением из армированного бетона, напоминающим вход в бункер. «Наш» полигон был крытым и подземным, по всей видимости. — Они и сейчас здравствуют где-то на западе Речи Посполитой, насколько мне известно. И никакой «шокирующей правды» за эти годы так и не вскрылось.

— Но великовозрастных детин среди «первых» не было, разве не так?

— Так. — Парень кивнул, разблокировав массивную бронированную дверь полигона. — Но ведь всё бывает в первый раз, не считаешь?

— Бывает. — Я хмыкнул. Насколько точные слова при полном незнании всех окружающих меня обстоятельств. По прошествии семи минут мы ступили под своды тренировочного полигона. — Наверняка бывает…

Впереди маячило интересное, — не факт, но очень надеюсь, — общение, и сверх того — интересный новый опыт…

Глава 3 Точка зрения

Георгий Литке утёр пот со лба серым грубым полотнищем, уселся на массивную металлическую лавку и забросил это странное полотенце на плечо. Сейчас, сразу после тренировки и в свете ярких ламп холодного света, он ничем не отличался от самого обычного парня своих лет. Окончательно исчезли напускной аристократический лоск и горделивая аура, не осталось и следа от мнимого превосходства во взгляде. Всё, что осталось — это человек, горящий своим делом и готовый мириться с чем угодно, если это поспособствует его скорейшему развитию. Натруженные мышцы, искра во взгляде, невероятный уровень вовлечённости и энтузиазма — в таком виде Литке-старший нравился мне куда больше, чем даже во время короткой прогулки по территории академии, от места нашей случайной встречи до полигона. Но и отрицательных черт, свойственных аристократии у него было не отнять.

Пока что не отнять.

Я опустился рядом, сразу же схватившись за поллитровую бутылку с водой, часть которой пошла на то, чтобы умыться, а часть я банальнейшим образом выпил, предварительно охладив до появления в жидкости первых кристалликов льда. Георгий заметил эту манипуляцию, и без лишних слов протянул мне свою бутылку, с которую я точно так же, — молча, тобишь, — поработал на манер морозилки. Не рассчитаны были местные мини-морозилки на то, что сам полигон будет прогреваться до сорока градусов тепла в самом прохладном месте. Вентиляция гудела с отчаянием загнанного в угол зверя, но этого было мало.

Ведь тут тренировались отпрыски Литке, и тренировка выдалась жаркой во всех смыслах. Оба брата демонстрировали всё, на что были способны и что не могло или разрушить полигон, или превратить нас в высохших и обугленных мумий. Варианты применения пирокинеза разнились от банальщины вроде плазменных шаров и стен пламени, и заканчивая нестабильными миниатюрными бомбами, формирующимися на расстоянии в три десятка метров и сразу же взрывающимися со значительной силой, способной перемолоть изнутри какой-нибудь танк. Естественно, обращением с посохом Георгий Литке тоже прихвастнул, взамен узрев «луч» с моего последнего выступления на арене — суть действительно высокотемпературную плазму, сжатую в крайне узкий пучок, фактически нить. Правда, в этот раз я «стрелять» не стал, и ограничился формированием небольшой «нити», которая Литке категорически не устроила. Почти полчаса мы потратили только на то, чтобы дойти до формы своеобразного когтя, подвешенного в десятке сантиметров над обратной стороной предплечья. Получившаяся конструкция помимо рабочей части над запястьем напоминала плоскость, согнутую у граней и в каком-то смысле «обволакивающую» предплечье подобно простенькой бронепластине.

И хоть защитные свойства такого «щита» было сложно задействовать где-то помимо полигона, за счёт его наличия достигался необходимый запас активного вещества, которое можно было при нужде оперативно перевести на лезвие, не создавая плазму заново. В общем-то, я не видел в этом огромной проблемы, — дайте секунду — и я хоть целый океан организую, покуда нервная система выдержит, — но Георгий посоветовал поступать именно так: мол, сие есть показатель разумности псиона, да и лишние растраты сил в бою не нужны никому.

Теперь я с лёгкостью создавал эти плазменные клинки, легко растягивая их до размеров полноценных ростовых щитов из далёкой древности. Зачем? А потому что красиво. Защититься-то всяко проще более традиционными методами вроде той же «области защиты», и щиты, как я уже говорил, баловство в чистом виде.

А вот клинки…

Со слов Георгия, с ними всё обстояло куда интереснее. В серьёзном бою псионы «рядового» уровня, не обладая превосходящими своего противника силами и умениями, нередко сближались с ним, чтобы гарантированно того поразить. Ведь контроль над реальностью был тем выше, чем ближе к ментальному ядру псиона располагался нужный кусок этой самой реальности. Соответственно, защищающийся при прочих равных был в более выгодной позиции, меньше напрягаясь и получая возможность свести всю схватку к ничьей или победе через истощение противника.

Или сбежать, что было даже более вероятно.

— И самое гадкое здесь то, что ты не можешь знать наперёд, какой враг тебе однажды повстречается. На дистанции псион рангом выше тебя, скорее всего, прикончит. Вблизи же шансы есть, и далеко не иллюзорные. Мой дед, первый псион в роду, так и приблизил род к трону. Прикончил Боязливого Алехандро, который только-только официально получил свой четвёртый ранг. Лишился руки и глаза, обзавёлся шрамами и, по итогу, вышел «на пенсию». — Георгий довольно улыбнулся. Дед для него явно был примером даже несмотря на досрочный выход на заслуженный отдых. — С его подачи все псионы в роду начали изучать боевые искусства. Крепкое тело — здоровый дух, да и шансов выжить в случае чего значительно больше.

— Здоровье тела — дисциплина ума?

— Это один из постулатов, которых мы придерживаемся. — Парень хмыкнул. — Когда ты сам по себе по ценности на поле боя сравним с армией, батальном или хотя бы дивизией, ленность и слабость — непозволительная роскошь…

Литке-младший, — тот, который Фёдор, — в это время практиковался в удержании контроля, сопротивляясь нашим, — по большей части Литке-старшего, — уколам, направленным на разрушение его плазменной сферы. Он сделал выводы из нашего столкновения, и уже пару дней так точно занимался развитием способности противостоять чужой воле. Получалось… ну, не плохо так точно, ведь Георгий в противном случае просто так с брата бы не слез. Его стремление к совершенству даже меня пробрало, а ведь мы общались всего — ничего, да и начали с откровенно паршивого знакомства.

— Мне ещё только предстоит пройти этот путь. — Сказал я, невольно сравнив свою физическую форму с таковой у Литке-старшего. На нём можно было расположение мышц заучивать, в то время как на мне… Ну, кости и вены, наверное. — Но меня смущает тот факт, что, похоже, возможности получить реальный боевой опыт в академии нет…

Литке рассмеялся:

— Реальный боевой опыт на то и реальный, что его можно получить только на поле боя. Но я понял, что ты имеешь в виду. — Меж пальцев парня заплясала одинокая точка низкотемпературной плазмы. — Полноценные спарринги — это слишком опасно. Несмотря ни на что, псион в первую очередь человек, а много ли надо человеку, чтобы умереть?

Перед глазами встали останки Таранова Петра, человека, которого я «до всего» считал своим лучшим и единственным другом. Вот уж с чем не поспоришь, так это с тем, что его жизнь оборвалась за считанные мгновения. Люди слишком хрупки, и часто об этом забывают.

Поможет ли биокинез справиться с этой проблемой? Вопрос, ответ на который мне принесут только месяцы, а то и годы обучения. Ноготок-то я, проштудировав «базу», уже отрастил…

— Стеклянные пушки. — Литке вопросительно на меня воззрился. — Псионы — стеклянные пушки. Так в играх называют персонажей, которые могут нанести много урона, но и сами погибают от любого чиха.

— От любого чиха псион, конечно, не помрёт, но мысль занятная. — Литке-старший поднялся на ноги, сбросив «полотенце» на лавку и размяв плечи. — Продолжим?

Я последовал его примеру, ибо в плане выносливости именно псионических манипуляций я не отставал, и, вероятно, даже обгонял отпрыска знатного дворянского рода. Точно сказать я не мог, так как не спрашивал, насколько за день тот вымотался.Но пока что я превратился в тряпочку чисто физически, а вот нервная система держалась молодцом.

— То же самое, или?..

— Ты слишком легко всё схватываешь, так что я не против показать тебе ещё кое-что из своего арсенала. На этот раз связанное с водой. — Парень хмыкнул и задрал голову, где на потолке вопреки трудам вентиляционных систем собирались капельки влаги. В какой-то момент вся жидкость начала стягиваться к парню, собираясь в огромную каплю-сферу. Вода даже из воздуха конденсировалась, дабы принять участие в этом параде гидрокинеза. — Ты уже экспериментировал с жидкостями и гидрокинезом?

— Минимально. — И сие являлось чистой правдой, ибо несмотря на свой «грозный» разум, именно что интеллектуально я, возможно, особо никуда не продвинулся. Всё-таки интеллект — это не только лишь способность к анализу поступающей информации и ускоренному мышлению. Со стороны я, конечно, могу показаться вундеркиндом похлеще лучших умов человечества сугубо за счёт ускорения работы сознания, но вот создать что-то, толкнуть прогресс вперёд и так далее — это вне моих компетенций. Быть может, полноценное и всестороннее образование это исправит, но… звучит сомнительно. — Только проверял, как гидрокинетика реагирует при взаимодействии с другими направлениями, косвенно задействующими жидкости. Лёд, пар, различные взвеси, человеческие плоть и кровь…

— «Человека» ты, я надеюсь, не на себе проверял? — Вздёрнул бровь Литке-старший. В это же время его брат посмотрел на меня со смесью удивления и неверия.

— Я не экспериментировал в полном смысле этого слова, если ты об этом. Сугубо оценил саму возможность… отсутствующую по причине высокой «стабильности» моего тела. Не берусь загадывать, но так дела должны обстоять у каждого псиона. — Потому что иначе мои опасения по поводу оторвавшегося от сердца сосуда были бы несколько более реальными, и этому учились бы полноценно противодействовать. На тело можно было воздействовать опосредованно и извне, но вот изнутри — увы.

— Так оно и есть. Тело псиона и всё то, что разум считает его частью фактически неприступно для любых сторонних воздействий. Да и для не посторонних тоже: я, например, не смогу себя «подогреть» напрямую, даже если очень захочу…

— Погоди-погоди. — Я сфокусировал взгляд на лице парня. — Что значит «всё, что разум считает его частью»?

— Это известный в определённых кругах феномен, при котором псион, лишившийся конечности и установивший протез, со временем как бы «делает» этот протез частью себя. Если поначалу другой псион может, скажем, раскалить протез, заморозить или сделать что угодно ещё изнутри, то спустя несколько месяцев это становится невозможным. — Я прищурился, уже видя в этом знании определённого рода перспективы. Что значит «разум делает», если я и есть этот разум? И почему я не могу осознанно увеличить эту область хотя бы до радиуса в метр? — Считается, что разум стабилизирует всё то, что считает частью подконтрольного тела. Слышал даже, на западе есть один псион, экспериментирующий в этом направлении и чуть ли не экзоскелет, обшитый кожей на себе таскающий.

— Это интересно. Очень интересно. — Задумчиво пробормотал я. — А имя или прозвище этого псиона ты, случайно, не помнишь?

Литке-старший пожал плечами.

— Он не особо известен, и я знаю про него только со слов деда. — Что ж, логично и печально, но информацию я смогу найти и сам. Ноутбук есть, время — тоже. Единственное что огорчает, так это то, что с моей скоростью мышления пользоваться примитивным лэптопом будет несколько болезненно… но что мешает совместить с чем-то ещё? — Он интересуется протезами, мечтая о том, чтобы вернуться в строй. И если бы не указ Его Императорского Величества, он обязательно оказался бы на передовой.

— Указ? — Я завороженно глядел на то, как вокруг Литке-старшего вращались потоки воды. Он походил на мага из старого мультика, и недоставало разве что плавных движений «а-ля боевое искусство».

— Это долгая история, так что давай-ка совместим с делом. Мне интересно, сможешь ли ты это повторить… — Один из водных потоков резко сжался, задрожал — и из него выстрелила тонкая струя, вгрызшаяся в мишень и за считанные мгновения оставившая на металле глубокую, гладкую рытвину. Будь на месте цели человек — и его бы просто рассекло на две половинки. Давление не оставляло пространства для шуток, и было крайне опасным в неопытных руках. Я оценил процессы, проведённые Георгием, и точно мог сказать, что в плане сложности такое «водяное орудие» ушло даже дальше низкотемпературной плазмы в её базовом проявлении, не требующем прикрывать себя или кого-то ещё от нестерпимого жара. Тем не менее, в отличии от Литке я мог задействовать тот же телекинез для упрощения или полного изменения процесса. Пресс я ещё не создавал, но вот делать это рядом с кем-то ещё…

Отложив эксперименты на потом, я занялся повторением увиденно в более традиционной манере. Собрав свою каплю влаги, — между прочим, влажность в помещении упала ещё сильнее, и компенсационные механизмы вентиляции не справлялись совершенно, — я оградил её телекинетическими «щитами», приступив к самому процессу. Он был понятен, но меж тем потенциально опасен, так что я никуда не торопился и ускорением сознания не злоупотреблял.

— Касательно указа… Если говорить в общих чертах, то всего сорок семь лет назад Литке были чужими в Российской Империи, хоть и проживали здесь уже очень давно. Под «чужими» я имею ввиду то, что дворянство не признавало нас как равных. Богатства, влияние, власть — всё это не играло роли. Мой дед, открыв в себе дар псиона, сразу же заступил на службу Трону, намереваясь тем самым добиться лучшего положения для своего рода. И на момент получения травм у него ещё не было наследников… — Я задумчиво покивал, невольно проецируя услышанное на себя. Рано или поздно мне придётся стать дворянином: Император обязательно пожалует мне титул, стремясь привязать к себе, «вывести в люди» и сковать обязательствами. И тогда я сам окажусь в положении «чужого», который вроде и аристократ, но сугубо формально. Разве что за моей спиной не будет родственников, не будет поддержки и многолетнего опыта жизни в кругах высоких. И кто же признает меня как равного, если с моей стороны не последует никаких выдающихся деяний?

Да, сам факт обладания моей мощью, — пока по большей мере потенциальной, — может дать многое, но будет ли мне этого достаточно?

— … Тогда шёл десятый год псионической эры, и столь способных и молодых псионов было мало. Первый десяток лет в принципе не был богат на одарённых, и пробуждались, по большей части, люди от тридцати до пятидесяти лет. Потому лично я не вижу ничего удивительного в том, что Его Императорское Величество посчитал неприемлемым разбрасываться таким наследием, каковое обнаружилось у моего деда. Он одолел одного из сильнейших псионов в мире, и при этом выжил, что, согласись, достижение. — Я согласно кивнул. Первое десятилетие — это самое начало технологического бума и передела мироустройства. Тогда сильные псионы действительно обладали особой ценностью, а утрата их крови означала подрыв боеспособности государства в будущем. — Тогда-то и был издан указ, обязующий каждого псиона четвёртого ранга и выше, желающего сражаться на поле боя, предварительно оставить после себя как минимум троих потомков разных ветвей. Моего деда, собственно, после той победы и повысили. Догадываешься, что произошло?

— Если честно, то не совсем. — Образ аристократии в моей голове включал в себя многожёнство как норму, ибо сие было даже узаконено. Потому-то я и не сразу осознал, что и среди знати могут встречаться уникумы.

— Мой дед — однолюб, Геслер. Он не смог заставить себя ни найти других женщин, ни прибегнуть к искусственному оплодотворению. Даже возможность отдать дитя на попечение государства не изменила его мнение. И вот уже почти сорок лет глава нашей фамилии не имеет возможности показать, каких высот он достиг на своём пути. Зато это можем сделать мы, ведь доблесть и сила предков проявляется в их потомках. — Георгий широко усмехнулся, и от него вновь повеяло той самой горделивостью. М-да, вот и выяснилось, кто привил сие внукам. Нереализованные желания, помноженные на огромные возможности — и вуаля! — В общем-то, ты мог найти всё это в сети. В те годы эту тему журналисты разобрали настолько подробно, что кое-чего и мой дед не знал.

Первая слабая струйка ударила в стену, расплескав драгоценную влагу по полу. Никакой разрушительной мощи этот процесс в себе, естественно, не нёс. И не должен был, ибо я оттачивал сам механизм работы этой манипуляции.

— Для того, чтобы это найти, нужно об этом хотя бы узнать, что вряд ли произошло бы в ближайшие годы. Так что — спасибо за то, что рассказал мне об этом. — Произнёс я благодарно, ничуть не покривя душой. Истина была ценна, а истина из уст внука непосредственного участника тех событий имела ценность стократ большую. Уверен: как бы я ни искал, а некоторые детали едва ли попали в сеть.

Да тогда и сети-то не было, чёрт подери!

— Я рад тому, что сомнительное первое впечатление обо мне не стало препятствием для нашего дальнейшего общения. — Неловко рассмеялся Литке-старший. Его брат же старался не отсвечивать, изображая из себя тренирующееся бревно. Очень любопытное бревно. — Иначе, чувствую, это была бы одна из самых больших моих ошибок.

— Кто знает, Литке, кто знает. Продолжим?

Я кивнул в сторону «арены» — условной площадки на полигоне, где мы по-очереди что-то демонстрировали, уничтожая начавшие заканчиваться мишени. Вот уж кто точно живёт припеваючи, так это производитель оных. Государственный контракт, регулярные и обширные заказы — чего ещё желать?

— Время ещё есть, так что почему бы и нет? — Водяной резак, мною контролируемый, ударил в мишень и оставил на поверхности отчётливые следы. Не такие основательные, как у Литке-старшего, который к этому моменту уже закончил «возвращать» влагу в воздух, распылив всё собранное в виде мелкодисперсной взвеси, но вполне себе приличные. Человека так можно и убить, а давление я могу легко повысить. Была бы необходимость. — Стоит поработать над скоростью формирования и силой струи, но в целом всё более, чем прилично. И я не могу поверить в то, что кто-то действительно способен осваивать новые для себя псионические манипуляции с такой скоростью.

Вот уж не знаю, по какой логике работает жизнь, но тот, кого я буквально четыре часа назад смело назвал бы тем ещё засранцем здесь и сейчас воспринимался мною как друг. Как Синицын, но с не до конца захлопнутым сознанием, что позволяло мне довольно ясно воспринимать его эмоции, понимая, лжёт он или недоговаривает, симпатизирует или ненавидит. А это на инстинктивном уровне располагало меня к человеку.

Плохая, конечно, привычка, но что поделать, если телепатия стала неотъемлемой моей частью, и всё, что я не могу ощутить, так или иначе вызывает неприятное ощущение на подкорке?

Я изменился, и теперь оставалось это только принять.

Глава 4 Ночная гостья

Хочешь подружиться с воином — поучаствуй в совместной драке. Хочешь подружиться со студентом — поможет совместная учёба. В нашем случае учёба шла рука об руку с тренировками, так что с обоими Литке мы расстались хорошими товарищами. Я за счёт телепатии не разглядел в них грязи сверх той, которую осознавал, принимал и был готов с ней мириться, а они, в свою очередь, проявляли себя не всегда с лучшей, — аристократические заскоки, да-да, это камень в вашу сторону, — но со вполне себе приличной стороны. Они не заискивали, не пытались навязаться и произвести хорошее впечатление. Вместо всего этого они просто были обычными, что, бесспорно, подкупало. С ними можно было нормально общаться, а большего лично мне не требовалось.

Пока не требовалось.

Оставшуюся часть вечера я, вернувшись домой в благом расположении духа, провёл за самообучением: штудировал историю последних пятидесяти лет, обращая особое внимание на знакомые мне фамилии. Литке, Белёвские, Синицыны, Белосельские, Ворошиловы, ныне почти исчезнувшие Алексеевы — все они выстраивались в моей голове стройными рядами, формируя цельную картину мира и добавляя происходящему понимания и ясности. Кто, с кем и против кого, откуда взялись необъятные ресурсы и где берут начало корни могучего влияния, почему Трон открыто благоволит одним и стремится утопить в крови других — всё это можно было узнать, просто выйдя в сеть и занявшись глубоким анализом содержащихся там сведений. Свобода слова и широчайший доступ к информации предстали передо мной во всём своём великолепии, и лишь сейчас, — после стазиса, — я осознал, насколько бесценна на самом деле эта возможность. Всего лишь пятьдесят лет тому назад люди об этом могли лишь мечтать, а сегодня подавляющее большинство за переизбытком информации не видит ничего дальше своего носа, утопая в рутине. Банально, но ещё мой прадед, если верить сохранившимся в архивах и выдающимся сиротам записям, стал писарем только потому, что в его руки попала одна-единственная книга, а в посёлке доживал последние годы образованный аристократ из разорившихся, которому нравилось проводить время с детьми. Контраст. Колоссальная разница, расчерченная совсем небольшим по любым меркам сроком в полвека…

Но эти размышления весьма далеки от того, о чём сейчас действительно стоило подумать. Несмотря на все эти громкие слова касательно доступности информации я понимал, что многое в сеть просто не попало, а что попало — подверглось цензуре или было вырезано. Вот только я даже так был обязан изучить всё имеющееся, чтобы сформировать некую базу. Зачем? Просто для того, чтобы в дальнейшем собирать информацию лично, проверяя её правдивость и постепенно интегрируясь в дворянское общество на правах «не совсем уж неандертальца», коим я сейчас и являюсь.

Знаете, сколько раз поднимались темы, в обсуждении которых я просто не мог принять участие? За эту фактическую неделю — без малого сотню, это я вам как обладатель идеальной памяти говорю. Что Ксения, что Синицын, что те же Литке просто привыкли говорить «о своём», и как бы они ни старались, как бы ни не хотели ставить меня в неловкое положение, отличия определённо проскальзывали.

Я не мог мигом стать своим, ибо даже потомственных аристократов обучали с малых лет. Они изначально знали, кто есть кто, где враги а где союзники, какими тайнами не стоит делиться, а какие можно и приоткрыть перед достойным. Их учили много лет, и только потом отпускали в «свободное плавание», если таковым можно назвать вращение в среде, наполненной такими же детьми и подростками, будущими аристократами, не без помощи которых страна должна будет смело шагать вперёд.

Я же не знал ничего, и никто, ни за какие деньги не смог бы этого исправить. Просто потому, что необходимые мне знания — это не драгоценная книга в сейфе за семью печатями, которую достаточно лишь прочесть, предварительно выторговав её за верность или услуги. Это опыт множества людей, последствия личных взаимодействий, твои взгляды на разные события, деньги и деяния. Академии и «высокие» школы существуют не потому, что аристократия была не в состоянии самостоятельно дать своим детям сравнимое образование. На самом-то деле в стенах своих поместий они могут обучить и лучше… но знания и умения — это ещё не всё. Во многом по этой причине я нахожусь здесь, а не на какой-нибудь военной базе по подготовке боевых псионов.

К слову, это было бы даже логично: всех псионов-простолюдинов определять в армию, и уже там отсеивать самых неспособных. Почему так ещё не сделано — большой вопрос, ответ на который я обязательно когда-нибудь получу…

Ноутбук выдавал информацию крайне неспешно, немного раздражая этой своей медлительностью, но темп всё равно был взят неплохой. Ниточки сплетались в нити, а те образовывали первые намётки канатов, связывающих сотни и тысячи частей воедино. Параллельно с тем я «копался в самом себе», открывая уже известные возможности со всё новых и новых сторон. Что есть разум? Это некое подобие порядка в океане хаоса. А что такое разум псиона? О, господа, это нечто куда более существенное! Ведь как я уже постановил, моё мышление не было привязано к серому веществу в черепной коробке: в противном случае «остановка времени» или прошла бы для меня незамеченной, или высосала бы все доступные ресурсы, тем самым приведя к смерти. Но у меня имелось ментальное поле и ментальное же ядро, в котором, как я предполагал, и существовало моё «я». Даже ограничения, призванные остановить проецирование эмоций и желаний вовне накладывались на ментальное поле, а не на черепушку. Так что и «копать» я решил в этом направлении, быстро дойдя до того, что мой разум являлся, по сути, крошечной сторожкой, торчащей посреди фундамента, предназначавшегося для здоровенной египетской пирамиды.

И сторожка эта ломилась от обилия хранящихся внутри воспоминаний, бережно мною рассортированных и разложенных по «коробкам».

Даже по одному только этому направлению мне предстояло очень и очень много работы, а ведь сие — лишь вершина айсберга, показавшаяся при беглом осмотре, занявшем где-то пару часов реального времени. Всего-то и надо было, что задуматься, перестав просто пользоваться имеющимся без обретения полного понимания касательно того, чем это имеющееся является. А к чему это приведёт…

Из размышлений меня вырвал тихий стук в дверь, за которым последовал вопрос от главной служанки, немолодой женщины, контролирующей прислугу и отвечающей за состояние этого дома.

— Господин Геслер, к вам прибыла гостья. Мы разместили её в гостиной, но требуется ваше личное присутствие. — Я нахмурился, окинув восприятием всё здание. Действительно: к привычным блеклым разумам обычных людей прибавился хорошо мне знакомый псионический. Ксения собственной персоной нагрянула в первом часу ночи, когда и прислуга-то уже должна давно спать. Тем не менее, девушку нашлось, кому встретить, и ей не пришлось всячески привлекать моё внимание. Ломиться в окно, например, если принимать во внимание её способности к полёту…

— Одну минуту. Сейчас я спущусь. — Без веского повода она не пришла бы. Следовательно высока вероятность того, что что-то всё-таки случилось. Учитывая тот факт, что сегодня её должны были опросить, случившееся, скорее всего, связано со следствием. Чем это грозит? Пока неясно, но накрутить она себя могла знатно. Потому первый приоритет — убедиться в том, что Ксения не пострадала ментально. Второй приоритет — утолить своё любопытство.

Наскоро переодевшись в нечто более-менее приличное, я спустился вниз через три минуты с небольшим. Беловолосая девушка, удерживающая аристократическую осанку и пригубившая чашечку ароматного чая, обнаружилась на диване в гостиной комнате, за столом, заставленным разного рода закусками. Было тут и то, чем можно утолить голод, и то, что подходило исключительно в качестве невесомого лакомства. Отлично, с точки зрения практичности, сервированный стол, на который сама гостья не обращала никакого внимания. Ксения сидела, придерживая практически нетронутый чай, и задумчиво смотрела вникуда. Едва ли её внимание привлёк отсутствующий узор на шкафу, так что в своих предположениях я не ошибался.

— Технически уже начались новые сутки, так что… привет? — Я решил начать с нейтральной, в общем-то, фразы, попутно прислушиваясь к ментальному восприятию и пытаясь собрать из ощущений цельную картину. Получалось неплохо, но вот результат… странный. Вроде бы обычные эмоции, но со странной посторонней примесью. Как будто в тот же чай плеснули скисшего молока, испортившего напиток и осевшего липкими, тянущимися хлопьями. — Что случилось?

В Ксении преобладало облегчение, отчего-то соседствующее со страхом и опасением, направленным, впрочем, куда-то вовне. Это давало ряд зацепок, но без объяснений тут было не обойтись. И всё бы ничего, да только отвечать девушка не спешила. Мешкала, колеблясь между двумя одинаково весомыми желаниями: промолчать и смириться, и выговориться, положив начало… чему-то. Насколько я могу интерпретировать, это «что-то» должно было вырасти из моей реакции на услышанное. Что ж, худшие опасения понемногу подтверждались: со следствием что-то пошло не так.

Я встал с только-только занятого стула, усевшись на диван рядом с девушкой. Рука сама легла ей на макушку, взлохматив волосы и принеся Ксении щепотку облегчения. Ей определённо стало легче, хоть виду она и не подала, продолжая изображать царевну-несмеяну.

— Если ты хочешь, чтобы я мог помочь, лучше будет самой обо всём рассказать. — Я старался подбирать как можно более нейтральные и подходящие слова, задействуя для этого немалую часть потенциала своего разума. — Но если тебе просто нужна поддержка, и ты будешь молчать, я ничуть не обижусь.

Затянувшаяся на полминуты пауза была прервана шумным недовольным выдохом, после которого девушка, задрав голову, посмотрела на меня взглядом взлохмоченного, расстроенного и одновременно недовольного зверька. Причёску я ей действительно испортил, но это стало лишь поводом продемонстрировать эмоции. Иногда мне действительно жаль тех, кто в силу воспитания изо всех сил сдерживает эмоции, что б в конечном счёте взорваться точно как забытая в кастрюле банка варящейся сгущёнки.

— Я что, так похожа на маленького ребёнка? И зачем ты испортил мне причёску⁈

— По привычке. — Пожал я плечами. Этот жест действительно вошёл в привычку, и субъективно — уже довольно давно. — Тебе не нравится?

— Не то, чтобы не нравилось, но ты сбил меня с мысли! И с настроя тоже!

— Разве не хорошо? Ведь настрой у тебя был откровенно так себе… — Может, психологом заделаться? У меня есть всё даже сверх необходимого, да и опосредованно влиять на эмоции других людей мне очень даже нравится. Или дело в конкретном человеке, а именно — в Ксении? Я по-всякому покрутил этот вопрос, но быстро переключился на приподнёсшую мне неожиданный сюрприз реальность: Ксения неловко ткнулась мне в грудь, спрятала лицо и всхлипнула.

— Среди членов комиссии оказалась Воробьёва. И она считает, что я не только провоцировала учеников, но и настроила против них тебя. — Ксения говорила тихо и спокойно, но меня невозможно было провести таким образом. Слишком легко я улавливал её эмоции. — От меня потребовали перестать с тобой общаться. «Освободить место для нормальных людей»…

Я прищурился, а в глубине сознания заклокотал пока ещё слабый гнев, предвестник той ярости, которую, как я думал, уже нельзя было испытать вновь с той самой ментальной атаки на арене. Даже захотелось закрыться вновь, но я удержался, посчитав, что прибегать к таким мерам при каждом удобном случае попросту чрезмерно. Да и обеспечить себе ясность сознания можно было иным путём: просто ускорив его работу, и проведя какое-то время в «субъективной паузе». Кто такая Воробьёва? Чёрт его знает. Но она попала в состав комиссии, и умудрилась отплясать на больных мозолях Ксении без последствий для себя. Вопрос: это общая позиция всего следствия, или самодеятельность одной без меры наглой твари?

Я сунул руку в карман, но не нашёл там телефона. Он остался в спальне вместе со старой одеждой, так что набрать номер комиссара Белёвской, который та оставила для связи на случай возникновения требующих оперативного решения вопросов, получится не раньше, чем я успокою Ксению. Потому что девушка вцепилась в меня, как утопающий в спасательный круг, и отпускать явно не собиралась.

— Уверен, она высказала это наедине или в присутствии своих подручных. Потому что те следователи, с которыми мне уже доводилось пересекаться, не допустили бы подобного. Понимаешь, что это значит? — Ксения чуть сильнее ткнулась лбом мне в грудь, обозначив кивок. — У всех людей есть недруги. У тебя их больше… по понятным причинам. Но реальной угрозы они сейчас не представляют.

— Я боялась, что имперское следствие однажды пересмотрит своё решение в отношении меня. Решит избавится просто потому, что я — дочь предателя, и могу затаить обиду на Трон. Потому я и терпела. Ждала, думала, что рано или поздно они успокоятся. Но что-то поменялось лишь после того, как в академии появился ты. — На меня уставились пронзительно-голубые глаза, блестящие от влаги. — А теперь они хотят, чтобы всё вернулось на круги своя. И я не знаю, что делать!

Последнюю фразу девушка едва ли не выкрикнула, а я мысленно выдохнул: по крайней мере, её эмоциональный фон пришёл в относительную для такого состояния норму. Нечто чужеродное всё ещё никуда не исчезло, но теперь оно было не на первых ролях.

— Они могут хотеть чего угодно, но слово Трона — это слово Трона, Ксения. Тебя уже признали невиновной, так чего же тогда бояться?

— Под давлением общественного мнения даже сильнейшие могут изменить своему слову. — Пробормотала девушка фразу, за которую можно было оказаться под прицелом заинтересованных структур. Если бы они об этом улышали, конечно же, что было исключено: я уже позаботился о создании вокруг нас соответствующей изолирующей прослойки. — Знаешь, сколь многие погибли тогда? За отцом пошли слишком многие, чтобы неначавшееся восстание обошлось малой кровью. Тысячи погибших, и сотни из них — дворяне. Во всей стране, наверное, не осталось рода, не потерявшего кого-то по вине Алексеевых. У всех есть причина меня ненавидеть, и каждый может оказаться врагом. Это… страшно.

— Прозвучит банально, но я был и останусь на твоей стороне. И недоброжелателей определить смогу, просто с ними лично встретившись. — Осталось только удостовериться в том, что мои телепатические силы не могут дать осечки. Потому что одно дело, когда на кону мои интересы, и совсем другое — человека, которого я хочу оградить ото всего нехорошего хотя бы до той поры, пока Ксения не сможет сама «держать удар». И при том не в качестве груши для битья…

— Спасибо. — Она улыбнулась. — Но тебе предстоит ещё долгий путь перед тем, как ты действительно сможешь считывать чужие эмоции или мысли.

— По-секрету: я уже могу это делать. Иначе почему, как ты думаешь, я так тебе симпатизирую? Потому что я вижу, что в твоих словах и действиях нет ни лжи, ни лицемерия, ни скрытых мотивов. По крайней мере таких, какие не устраивали бы меня самого. — Я ухмыльнулся, глядя в округлившиеся глаза зардевшейся девушки. Можно сказать, что я ей уже не раз говорил о своих способностях в телепатии, но воспринимала ли она те мои слова всерьёз? Что ж, теперь, по крайней мере, восприняла.

— Произошедшее с Дубинским — не случайность? — С каким-то крайне довольным, совершенно неожиданно возникшим ехидством поинтересовалась девушка, не отрывая взгляда от моих глаз. Я, в свою очередь, тоже смотрел на неё, пытаясь понять, как вообще можно сохранять рассудок, раскачиваясь на таких эмоциональных качелях. Сейчас бы очень пригодилось озарение сродни тому, что спровоцировал тот давний разговор с Хельгой, но его не было. А это значит, что я вопреки всем своим способностям оказался на «минном поле».

— Конечно же случайность. — Хмыкнул я, подозревая, что не особо-то и скрываемый взгляд выдал эту «случайность» с головой. — Я не настолько жесток, знаешь ли…

Не успел я договорить, как девушка резко подалась вперёд, неловко ткнувшись мне в губы. Секундная заминка, вызванная тем, что такого исхода я не ожидал, — качели, что б их! — закончилась, и поцелуй стал больше напоминать поцелуй, нежели его подобие в исполнении первоклашек. Сладкие губы Ксении оказались притягательнее исполнения самых истовых желаний, а аромат её тела, ударивший в ноздри, пленил не хуже стального «медвежьего» капкана. Даже ворвись сейчас в дом террористы верхом на танке, я бы просто отмахнулся от них, закрывшись барьером, и продолжил наслаждаться моментом. Не растягиваемым искусственно через ускорение, но таким приятным, необычным и дурманящим неожиданностью всего произошедшего. К этому моменту руки уже сами собой скользнули на талию девушки, а поцелуй стал куда как более глубоким и страстным. Эмоции Ксении накатывали волнами и, казалось, вступали в резонанс с моими собственными, притупляя вечный Голод и вызывая небывалое прежде воодушевление. Хотел бы сравнить с моей первой шаурмой после «заточения», но такое сравнение, кажется, будет не совсем корректным.

Хотя тут, конечно, как посмотреть…

Мы оторвались от друг друга через несколько минут, пунцовые, тяжело дышащие и остановившиеся за шаг от того, чтобы зайти дальше. Ксения смотрела на меня с неким недоумением и немым вопросом, а я понимал, что «скисшее молоко» начало растворяться только в момент непосредственно поцелуя, а сейчас от него остались лишь едва заметные, остаточные следы. Случайность, скажете вы? А я отвечу, что случайностей в мире не бывает. Да и были у меня определённые подозрения касательно того, что в некотором роде отражалось на разуме, искажая или иным образом не него воздействуя.

— Понимаю, что вопрос прозвучит не к месту и не ко времени, но тебя не поили ничем подозрительным?..

— Артур, ты что, дурак?.. — Возмущение и обида, прозвучавшие в голосе девушки, всецело соответствовали испытываемым ею эмоциям. Но не спросить и не остановить нас я не мог: совесть не позволила бы воспользоваться и так неоднозначной ситуацией. Всего лишь подозрение мигом сбило весь настрой, но что я, в общем-то, теряю? Если «примесь» не имеет никакого отношения к возникшему у Ксении желанию, то спустя время всё повторится: заканчивать наши пока ещё не совсем отношения я не хотел. А если нет, то я хотя бы не буду чувствовать себя уродом в будущем. А хотелки «младшего мозга» человек, благо, способен осознанно контролировать. Разумный человек, естественно.

— Возможно, что и дурак. Ты мне нравишься, Ксения, но сегодня… — Я покачал головой. — … ты немного не в том состоянии, чтобы принимать такие решения. Чаю?

Ответом мне был тихий вздох.

Ночь только начиналась…

Глава 5 А ночь все длится

Не сразу, но я разговорил Ксению, вернув ей некое подобие хорошего настроения. Мы пили чай до тех пор, пока поднятая по зову старшей служанки прислуга не приготовила вторую по счёту гостевую спальню. Заняло это от силы двадцать минут, и то только потому, что девушку не устроил первый предложенный вариант в противоположной от «моей» части дома, и она попросила спальню поближе. Без сексуального подтекста, но потому, что девушка банально боялась. Строить предположения касательно конкретного источника этого страха было бессмысленно, так как если у её страха и было лицо, то принадлежало оно некоей Воробьёвой. Я хорошо запомнил эмоциональный всплеск, сопроводивший эту фамилию, и теперь хотел познакомиться с этим взрослым человеком, готовым нести ответственность за свои действия.

Нет, рубить с плеча я, как в случае с Дубинским, не стану. Там всё было довольно-таки однозначно, да и сама ситуация располагала к действию. Здесь же имеются вопросы, ответы на которые или развяжут мне руки, или наоборот. Благо, сейчас у меня есть знакомые отпрыски аристократии, с которыми можно и нужно выстраивать приятельские или даже дружеские отношения, попутно узнавая нужные мне сведения. Себя я этим не подставлю, так как ничего кардинального в отношении Воробьёвой, собственно, пока не планирую. Гадость ведь совсем не обязательно делать напрямую, можно добиться нужного результата и окольными путями. Само идущее сейчас следствие — слегка грубоватый, но всё-таки подходящий пример. Своими руками я никого не убивал и не калечил, но вот справедливое наказание настигло уже очень и очень многих.

И хороший вопрос, что хуже для обвиняемых: смерть или утрата всего попутно с заключением под стражу.

— Я ещё кое-о-чём не спросил, Ксения. Когда ты только сюда пришла, в твоём ментальном поле я почувствовал нечто… постороннее, неестественное. У тебя есть предположения касательно того, чем это может быть?

— Постороннее?… — Девушка нахмурилась, собрав бровки домиком. — Я не телепат, и… не совсем понимаю, о чём речь. Можешь описать подробнее? Ты встречал что-то такое?..

— У меня практического опыта — с гулькин нос. — Я виновато развёл руками. — Если бы я раньше видел что-то подобное, то смог бы как минимум сравнить. А так… чуждое, навеянное, ушедшее после поцелуя. Как будто бы на что-то влияющее, но извне эффект едва заметен…

Мне категорически недоставало времени на всё то, что нужно было сделать и что я сам хотел сделать. При том хотелки отъедали несоизмеримо больше, ибо из фактической пользы там было разве что утоление Голода. Я был практически уверен в том, что стоит мне сосредоточиться только на учёбе, и я сойду с ума в первый же день реального времени. Или окончательно сойду? Не суть! Все люди безумцы, а я в социуме уже сошёл за более-менее нормального человека. И не надо ставить мне в вину «сомнительные» решения по претворению в жизнь собственного правосудия! И так ясно, что жестокость — это нехорошо, но иногда без неё просто не обойтись. Дубинский, судя по его на меня нападению, хорошо понимал, что сделанное ему аукнется. Извинился ли он? Может, хотя бы подумал об извинениях? Нет! Он кинулся, словно взбешенный пёс, не думая о последствиях своих действий. И уж что-что, а таких людей я с недавних, — ха-ха! — пор презираю. Мусор, недостойный звания разумного существа, подчинённый инстинктам и использующий голову только для того, чтобы в неё есть, да воспроизводить заученные команды.

Как-то же он в академию попал, значит что-то умеет и что-то из себя представляет…

— Не знаю, к кому можно обратиться. И не хочу. — Решительно заявила девушка, скрестив руки под грудью.

— Медпункт, Ксения, медпункт. Там если не помогут, то хотя бы отправят куда надо.

— Если сейчас всё нормально, то я никуда не пойду. Ночь, да и чувствую я себя вполне себе… — Последние её слова каким-то образом заставили беловласку запунцоветь, но я её услышал и даже, в каком-то смысле, понял. Здесь и сейчас я уже действительно не видел ничего, что могло бы ей угрожать: странное «скисшее молоко» пропало, а физически Ксения была в полном порядке, насколько я мог судить. Её организм вёл себя естественно, и ничего подозрительного я не ощутил, как ни старался. — Что? Ты можешь проверить мой разум глубже, если так беспокоишься.

— Лезть в чужое сознание мне ещё не разрешали. Да и в отношении других людей эта процедура самую малость неэтична. — И применяется к исключительных случаях к преступникам, свидетелям под серьёзным подозрением, врагам и просто тем, кого критически важно проверить. И учатся этому не неделю и не месяц: годы. Предположить, что я весь из себя настолько, что и этот раздел телепатии дастся мне с полпинка? Можно. Но проверять на Ксении, когда вокруг немало более «достойных» экземпляров? Вот уж точно нет. — И ты забываешь, что я без году неделя как стал псионом. Безопаснее будет попросить студента-медика с первого курса пересадить тебе почку, чем впустить меня в свой разум.

— Ты уж наговоришь тоже. После всего того, что ты уже показал, с поверхностным ментальным осмотром ты наверняка справишься. Вернее, справился бы, если бы знал, что это такое и зачем. — Исправилась Ксения, сделав первый шаг по направлению к ведущей на второй этаж лестнице. — Ты же не потащишь меня в медпункт, правда?

Я тяжко вздохнул. Вот что мешает ей руководствоваться логикой? Усталость? Весьма вероятно. Нервное перенапряжение? Не исключено. Но я-то? Где мой могучий, непоколебимый разум, когда он так нужен?

Уже отработанным усилием я телекинезом подхватил Ксению, заставив ту испуганно ойкнуть. Она бы и упала, не подхвати я её и не усади в «кресло», сотканное из телекинетических жгутов, поверх которых были натянуты канаты. На что только не пойдёшь ради того, чтобы обеспечить мягкость «сидушки».

— Ты серьёзно⁈

— Нет, конечно. — Я хмыкнул. — Экспресс-служба доставки в спальню. В твою, не думай обо мне так плохо. И да, я в комплекте не иду…

Всё-таки есть кое-что в том, чтобы выводить людей на эмоции. Их разумы в такие моменты не приоткрываются, конечно, но в силу переизбытка эмоций куда активнее «сверкают», за счёт чего получается улавливать много больше. Не только чёткие отпечатки эмоций, но и отголоски мыслей и конкретных желаний. Ксения потому и краснела, как помидорка: бил я в самую цель. Не потехи ради, а для повышения настроения одной конкретной бедняжки, неведомо как жившей до моего появления.

— А почему ты не идёшь в комплекте? — Странным голосом спросила Ксения, весьма условно вогнав меня в ступор. С ускорением сознания любые неожиданности превращались в нечто иное, и удивление вместе с прочими эмоциями мне приходилось пусть не изображать, но целенаправленно проецировать из прошлого. А сейчас мой разум инстинктивно сорвался в ускорение, так как ситуация вышла за рамки прогнозируемой.

— Потому что на дворе ночь, ты вымоталась и устала, а я — джентльмен. — Дать ответ таким образом, чтобы его невозможно было правильно понять ввиду невнятности — ход умеренно-хороший, а здесь и сейчас — вообще превосходный. Почему? Да потому, что иного я, проведя в ускорении пару минут, не надумал. А сидеть дольше — значит «смыть» всякую искренность.

Демонстративно взмахнув указательным пальцем, я отлевитировал девушку вверх, доставив прямо до самых дверей. Та посмотрела на меня чуть прищурившись, после чего прокашлялась:

— Опусти меня на пол, пожалуйста. Где у тебя тут ванная комната?..

Естественно, она знала, где и что находится в типовом доме. Но мне было несложно показать и рассказать, после чего торжественно удалиться обратно в гостиную, где меня дожидалась старшая служанка.

— Господин Геслер, каковы будут ваши распоряжения касательно утра?

— Завтрак нужно будет приготовить для двоих. Обязательно молоко, желательно парное. — Ксения его любила, а я запомнил. В принципе не мог не запомнить. — Грязную одежду нашей гостьи постирать и привести в приемлемый вид. По правилам «общежития» должны ли студенты уведомлять администрацию, оставаясь ночевать вне своего дома?

— Никак нет, господин Геслер. Студенты в праве ночевать где угодно, покуда это не способствует нарушению основного свода правил академии. — Спокойно ответила женщина несмотря на чувствующуюся усталость. Позднее время, весь день на ногах — всё это не лучшим образом сказывалось на людях в возрасте. — Завтрак будет приготовлен, а вещи, по желанию гостьи, постираны и подготовлены. С вашего позволения, я уточню детали у госпожи Алексеевой лично.

У меня дёрнулось веко, когда служанка, назвав фамилию, едва заметно пыхнула негативом. Слишком слабо для некоего конфликта между нею и Алексеевыми, но в самый раз для человека, которого настроили против Алексеевых слухи и новости. Я и так знал о масштабе проблемы Ксении, но знать и сталкиваться с ней вновь и вновь — это всё-таки две разные вещи.

— Разрешаю. Но я не потерплю неподобающего отношения к гостье, и в ваших же интересах убедиться в том, что этого не произойдёт. — Да, грубо по отношению к человеку, который пока что не позволил себе вообще никаких вольностей. Но сейчас любая мелочь могла низвергнуть Ксению обратно в пучину тоски и уныния, так что я был обязан перестраховаться. Спецэффекты в виде тусклого свечения в глазах и лёгкого ветерка старшая служанка восприняла как надо, и её стремление донести мою «просьбу» для всех бодрствующих лиц я почувствовал крайне отчётливо.

Хороший результат, мне нравится.

— Всё будет сделано в лучшем виде, господин Геслер. Не извольте сомневаться. — И достаточно глубоко поклонилась, дождавшись, покуда я не развернусь и не начну удаляться. Только тогда она распрямилась, молнией ринувшись к своим бодрствующим подчинённым. Задавать новые ЦУ, не иначе.

Я же спокойно поднялся на второй этаж, двинувшись ко своей спальне… и ненароком сосредоточив внимание на ванной комнате. Пришлось экстренно закрываться, так как извращенцем я становиться не собирался. Насмотрюсь ещё, если, кхм-кхм, всё сложится. А так просто некрасиво.

— И надо же было стать таким правильным? Старею… — Пробормотал себе под нос, заходя в комнату и устраиваясь в кресле с ноутбуком на коленях. На экране замелькали страницы текстов, посвящённых телепатии и уже «взятых» для чтения. Я надеялся, что мне повезёт и в одном из монументальных трудов известных менталов попадётся описание «прокисшего молока», но минуты шли, а ничего подобного на глаза не попадалось. Первая, вторая, третья книги отпечатались в памяти, и только тогда Ксения, наконец, вышла из ванной комнаты. Я ограничил своё восприятие всем, кроме этого помещения, так что появление девушки в халате вместе с её последующей остановкой напротив моей двери не прошло для незамеченным. — О, реальность, я же не железный!..

Мой тихий шёпот услышан не был, а каких-то действий я предпринимать не стал. Просто сидел и ждал, наблюдая за тем, как Ксения мнётся под дверью, не решаясь в неё постучать. И в конечном счёте, когда я уже подумал, что проще будет на всё плюнуть и её впустить, ночная гостья развернулась и в считанные секунды скрылась за дверьми выделенной ей спальни. Тогда и только тогда появилась старшая служанка, дождавшаяся-таки развязки и отправившаяся узнавать мнение Ксении касательно стирки и подготовки её вещей к новому дню. Пока всё шло по плану, если, конечно же, не считать ещё одного гостя, машина которого только что остановилась напротив моего дома.

Тяжко вздохнув, я не стал тянуть кота за самое сокровенное, в буквальном смысле выйдя в распахнувшееся окно, с которого этот самый автомобиль был прекрасно виден. И спланировал на землю я прямо перед лицом вышедшего из машины обер-комиссара Ворошилова, для которого такое моё появление стало в некотором роде неожиданностью, насколько я мог судить по слабому эху прорвавшихся вовне эмоций.

— Господин обер-комиссар, чем обязан в столь поздний час?.. — Разводить политесы в сложившихся обстоятельствах я не видел, да и не перед кем было. Обер-комиссар прибыл в гордом одиночестве, даже водителя брать не стал.

— Формально, студент Геслер, вы не должны применять псионические способности вне специально для этого отведённых кабинетов и полигонов. — Хмыкнул мужчина, окинув меня взглядом. Сам он выглядел не то, чтобы очень свежо: намечающиеся круги под глазами, некоторая бледность, кое-как замаскированная распрёпанность в одежде. Я бы предположил, что за последние двадцать четыре часа глаза он закрывал только моргая. — Но такие навыки за столь малый срок дорогого стоят. Есть времяпоговорить, или?..

Его ухмылка и намёк в голосе, как и брошенный на дом за моей спиной взгляд не оставил иных вариантов: он знал о том, что Ксения пришла «в гости». Случайно ли он сделал такой упор на этом его «или»? Уверен: поводов считать нас любовниками ни я, ни Ксения не давали.

Мысли мелькали в ускорившемся сознании, генерирующем теории одна хуже другой. Здоровая паранойя проявилась во всей своей красе, а прежнее доверие к обер-комиссару стало чуть более расплывчатым, дрожащим точно лист на ветру.

— Я не против разговора. Тем более, что мне есть, о чём вас спросить, господин обер-комиссар. Вы имеете что-то против разговора на природе?

— Не имею, студент Геслер, не имею. И, с вашего позволения, начну первым. — Мы неспешно развернулись, зашагав по ухоженной тропинке, тянущейся меж домов. — Дубинский признан невменяемым, а причина, по которой он напал на вас, уже установлена. Весьма тонкое ментальное вмешательство с далеко идущими последствиями. Во время допроса он ещё как-то себя контролировал, но после…

— Если вы намекаете на то, что я мог при помощи телепатии нанести этот удар, то — нет, господин обер-комиссар. Подобные манипуляции находятся вне того, на что я сейчас способен. Собственно, мною даже попытки проникнуть в чей-то разум не предпринимались…

— Подозревай вас кто-то, Геслер, и я бы приехал не в одиночку. Речь скорее о том, что вам необходимо соблюдать… осторожность. Не гулять по закрытым на ремонт зданиям, не летать по парку вокруг разломов. Во избежание, так сказать. — Мужчина хмуро посмотрел куда-то вперёд. — Несмотря на то, что меры безопасности на территории значительно усилены, обнаружить нападавшего пока не удалось. И в связи с тем, на кого именно кинулся Дубинский, мы склонны считать, что целью было ваше, Геслер, устранение.

Ожидаемо. Чертовски ожидаемо. Именно из-за этого я и приложил максимум усилий для скорейшего овладения хоть какой-то защитой, и из-за этого мне приходится постоянно сохранять максимальную бдительность.

Кроме шуток: сейчас меня бы и ракетный обстрел не прикончил.

Разве что боеголовки были бы ядерными…

— Я предполагал подобное, господин обер-комиссар. Я, как все и говорят, уникален. И об уникальности этой теперь знают многие. На месте наших врагов я бы тоже постарался себя убить, чтобы не получить в итоге псиона более опасного, чем сильнейшие из ныне живущих.

— Задираете нос, Геслер? Так можно не заметить корешка под ногами.

Я хмыкнул:

— А если смотреть только под ноги, то можно пропустить нечто куда как более важное, чем какой-то там корешок. — Будущее. Я смотрел в будущее, планировал его, стремился вперёд и знал, чего хочу. И понимал, что я по определению стою выше в «псионической иерархии», чем кто угодно ещё.

Если, конечно, я такой во всём мире один.

— Здоровое понимание своего места в мире — это замечательно, Артур. И вдвойне замечательней, что осознание собственной исключительности никак не повлияло на вашу верность Трону. — Обер-комиссар поправил фуражку, — которая и так никуда не съезжала, — и вернул руки за спину. — Надеюсь, я донёс до вас свою мысль. А что же до вашего вопроса?..

— О, я думаю, что у вас не будет трудностей с тем, чтобы на него ответить. — Я поймал взгляд мужчины, который, кажется, начал что-то подозревать. Слишком читаемое намерение? Плохо: нужно тренироваться в лицедействе. — Что и зачем вы или ваши подчинённые использовали на Ксении Алексеевой?

Обер-комиссар сбился с шага и удивился… но в ментальном плане оставался спокоен, собран и непоколебим. Его на самом деле ничего не удивило, с мысли не сбило и ожидания не раскололо. И тем не менее, он явно собирался всеми доступными способами это удивление сымитировать. А я…

Я подыграю. Потому что если обер-комиссар сделал ставку на своё лицедейство, моя ментальная восприимчивость в расчёт не берётся. И раскрывать такой козырь перед тем, кто решил играть против меня?

«Никогда!».

Глава 6 Точка в диалоге

— Это… неожиданное обвинение, Артур. С чего ты взял, что мы что-то… использовали? — Обер-комиссар старательно изображал из себя оскорблённого в лучших чувствах человека, едва сдерживающегося от того, чтобы не высказаться в более грубой форме. Жесты, мимика, поза — всё идеально, но… разум в такие моменты выдаёт практически любого не-менатала. Спокойствие и собранность не были ничем, и их я мог ощутить. Андрей Ворошилов, сам того не подозревая, только подтверждал мои предположения.

Но раз я решил ему подыгрывать — значит, буду подыгрывать.

— Потому что больше негде и некому, господин обер-комиссар. — Менять мнение следует плавно и неспешно, так, чтобы не насторожить собеседника. Чем я и занялся. — Ксения практически всё остальное время была рядом со мной. И с допроса…

— Опроса. — Мягко поправил мужчина.

— … опроса, вернулась уже с какой-то дрянью на поверхности ядра своего разума. С эхом препарата или воздействия, как я предполагаю…

— И что бы ты, Геслер, сделал, если бы это действительно мы оставили это… что-то? И с чего ты взял, что «дрянь» была именно «дрянью», а не естественным явлением, тебе неизвестным? — Обер-комиссар вскинул бровь, воззрившись на меня со смесью огорчения и некоего слабо просматриваемого разочарования. Если бы я не чувствовал эха его эмоций и общего намерения — подумал бы, что и правда обидел честного человека. Но честностью и открытостью тут более даже не пахло. Не знаю, что изменилось с нашей прошлой встречи, но обер-комиссар принял непосредственное участие в игре со мной в главной роли. Если, конечно, я не ошибаюсь, и нечто на разуме Ксении действительно было «наложено» комитетом.

А обер-комиссар тем временем ждал моего ответа. Я бы мог сказать ему, что естественность любых процессов определяется мною на раз, но не стал. Придержу эту карту при себе, как уже решил. А вот воспользоваться ситуацией для закрепления образа излишне самоуверенного человека для упрощения жизни в будущем я счëл отменной идеей. Даже если перегну палку, это спишут на юношеский максимализм или следствие кардинальных изменений в жизни. От простолюдина без особых перспектив до уникального псиона — такой рост любому вскружит голову.

Любому, кроме меня.

— Я бы просто сделал выводы, господин обер-комиссар. — Эта игра слов оформилась в голове за десять субъективных минут. — Вы правильно подметили: сейчас мне нечем ответить. Но у меня хорошая память, неограниченный потенциал и определённого рода амбиции. Кто знает, о чём я вспомню через год-другой?..

— М-да. За последние два года угрожают мне впервые. — Ворошилов хохотнул, поправив излюбленную фуражку. Забавно: ему действительно смешно. — Знаешь, Геслер, людская наглость — она не ведает границ сама по себе. Чуть дашь слабину — и вот уже она, эта наглость, лезет изо всех щелей. Ты отдаёшь себе отчёт в том, с кем и как говоришь?

Только ускорение сознания позволяло мне «держать» на лице такое выражение, которое было сейчас необходимо. Я не проходил школу лицедейства, а самодеятельность на этом поприще, как правило, жестоко каралась. И тем не менее, обстоятельства вынуждали меня лезть во всё это дерьмо просто для того, чтобы не обнаружить себя в роли безвольной веточки, оказавшейся посреди бурного течения реки интриг, заговоров и чужих планов.

Но то, что Ворошилов резко перешёл ко встречным угрозам меня несколько удивило.

— Всецело, господин обер-комиссар. — Киваю под прицелом прищуренных глаз человека, в руки которому вверили судьбы не одного десятка аристократов помладше и постарше. — Я нагл, но честен и прямолинеен. Неужто было бы лучше, промолчи я, затаив обиду? Ещё в нашу первую встречу вы ясно дали мне понять, что с вами лучше вести диалог как можно более открыто. Что я сейчас и делаю.

Недоумение, быстро сменившееся привычной «пустотой» самоконтроля, когда ни одна эмоция не выбивается из спектра, отчего считать их становится задачей невозможной.

— Можно было сказать то же самое, но не столь… категорично. И, отвечая на твой вопрос: мне не известно ни о каких мерах в отношении Алексеевой, которые могли бы оставить следы в разуме. — Лжёт, хоть прямых подтверждений этому у меня и нет. Только косвенные, вроде прокола в начале нашего разговора и линии поведения, им выбранной. — И почему Алексеева ещё здесь, если ты заметил нечто, могущее угрожать её жизни и здоровью?

— Много причин, но основная — нечто исчезло, и ничего опасного я, в конечном счёте, не обнаружил. Да и эффект этой грязи, чем бы она ни являлась, по слабому эху я определить не смог. Тут нужно уметь погружаться в чужой разум, а я даже на крысках ещё технику не отрабатывал. — Только теоретически знал, что там и как. И потому отлично представлял, насколько опасно пускать в разум начинающего телепата. Это даже не слон в посудной лавке, это целое стадо динозавров в торговом центре. — Вы сможете организовать мне консультацию с полноценным телепатом? Возможно, так получится установить, что же это было. И откуда.

— Насчёт «откуда» — очень сомневаюсь, но Белёвскую я к тебе отправлю. Ей как раз следует отвлечься от основной работы и остудить голову. — Мужчина поморщился, словно вспомнив что-то ему лично неприятное. И это даже оказалось вполне себе искренним жестом. Даже интересно стало, что же это такое она там учудила… — Заодно она составит твою расширенную характеристику по телепатическому направлению, чтобы в дальнейшем можно было с первого раза подобрать подходящего наставника. За подробностями не ко мне: я не телепат.

Мужчина остановился и развёл руками.

— Теперь и мне кажется, что вы слишком лояльно ко мне относитесь. — Я ухмыльнулся, но совсем не по той причине, о которой наверняка подумал Ворошилов.

— Юности свойственны ошибки, а ты… не то, чтобы очень ошибся. На твоём месте я был тоже заподозрил именно следствие. Но не рубил бы с плеча, а подошёл бы к вопросу аккуратно. Может, то, что ты нашёл — всего лишь последствия от проверки другим телепатом, или банальное успокоительное? — А то ж во всей академии никто успокоительным не балуется, и телепатов я прежде, наверное, никогда не видел. Да я той же Белёвской даже по носу щёлкнул, а там даже намёков на «прокисшее молоко» не было. Да и на арене тогда я вообще «поймал лицом» ментальный удар, открыв в себе новое, «рациональное» состояние мышления. И если с одной, «поспешной» стороны кажется, что меня просто держат за дурака, то с другой, более «разумной», можно понять: от меня просто не ожидают такой глубины ментального восприятия. Что, с учётом всех моих талантов и уже продемонстрированной скорости обучения…

Очень интересно, в общем.

— Я постараюсь это выяснить, господин обер-комиссар. — Пора заканчивать разговор. Всё, что он хотел мне сказать уже сказано. Как и то, что хотел «обсудить» я. Нормальные люди в принципе в это время спят, так что… — Если у вас ко мне больше нет вопросов, я бы, с вашего позволения, пошёл отдыхать.

— Всё, что хотел, я уже сказал. Комиссар Белёвская найдёт тебя после окончания твоих тренировок. В остальном… старайся сдерживать свою прямолинейность. Не все всё понимают, и не к месту сказанное слово породит твоего личного недруга. — Я кивнул. Всё шло точно так, как и ожидалось. Даже слишком просто. — Успехов, студент.

— Благодарю. И за пожелания — тоже…

К этому моменту мы уже успели вернуться, — отошли-то всего метров на сто, — так что обер-комиссар сразу нырнул на место водителя, завёл это изделие прошлых лет и, рассекая ночной полумрак блекло-жёлтым светом фар, уехал. Я проводил автомобиль взглядом, после чего со спокойной душой через окно залетел в свою комнату. Ксения ощущалась в своей спальне, и, судя по размеренной пульсации её разума, уже спала. Прислуга суетилась, но уже так — в половину силы, ибо в полтретьего ночи все нормальные люди обычно спят. И только череда неожиданных визитов вырвала меня из приятных объятий простыней, одеял и подушек.

Но сейчас всё, наконец, закончилось, так что я принял душ — и завалился кровать, моментально погрузившись в сон. Всё в псионике хорошо, но тело нужно развивать.

Выносливости… маловато будет.

* * *

— Доброе утро. — Я поздоровался со спустившейся к завтраку девушкой. Ксения уже привела себя в порядок, — не без помощи старшей служанки, стальной женщины, урвавшей для сна всего пару часов, — и теперь с интересом осматривалась, не находя, впрочем, ничего привнесённого мною. Да, абсолютно стандартный интерьер стандартного дома, в котором «меня» не было совершенно. Когда бы я успел что-то под себя переделать, или хотя бы пару сувениров на полках серванта расположить? Но разочарование Ксении читалось безо всякой эмпатии. Просто по выражению лица и чему-то, читающемуся во взгляде. — Выспалась? Не то, чтобы пяти часов было достаточно, но всё-таки…

— От усталости с ног не свалюсь. — Ксения улыбнулась, устроившись на изящном стуле и окинув взглядом «завтрак на двоих». Сегодня прислуга расстаралась, и вместо относительно простых, но дорогих и питательных блюд на столе оказались разномастные около-шедевральные яства. Я столько различных соусов в жизни, наверное, не видел, но… всё бывает в первый раз. — А куда ты уходил ночью?..

Заметила-таки. А я уже начал думать, будто пси-восприятием обладают только обученные, состоявшиеся псионы.

— Да так, встречался по делам учебным с представителем от комитета. — Чем обер-комиссар вам не представитель? Даже лучше! — Давай, приступай к завтраку. После сразу пойдём в центральное крыло, навестим медиков и проверим, что с тобой всё в порядке.

— А потом? — Девушка хотела, но не смогла не показать своё неудовольствие, вызванное моим желанием показать её врачам.

— Суп с котом. — Всё бы ничего, да только Ксения ела сейчас лёгкий суп со всякой зеленью, так что моя присказка пришлась к месту. — Разойдёмся по занятиям, и я освобожусь, судя по всему, только вечером. Возможно — поздним вечером, так как меня будут глубоко и качественно проверять на предмет способностей к телепатии.

Давно пора. Да и по немалой части остальных направлений меня тоже ещё не проверили. А по каким-то даже тренировали, как, например, вышло с телекинезом. Неучтённые моменты или так и должно быть?..

Я перевёл взгляд на Ксению, уловив исходящее от той смущение, словно бронёй окружённое жаркой решительностью.

— Как ты смотришь на то, что я снова приду в гости?..

— Ничего против не имею. Но имею в виду: я и сам пока не знаю, когда и в каком состоянии вернусь домой. Телепатия… — Я вспомнил тренировку с Синицыным. — … бывает довольно выматывающей.

— Я, может, сегодня тоже буду не в лучшей форме. — Притворно вздохнула девушка. — Получилось договориться о восстановлении в моём старом клубе. «Восходящий Поток», это пятый этаж северной части центрального крыла, пятьсот сорок восьмой кабинет. Это на случай, если ты освободишься пораньше.

— Клуб? Это хорошо. Прямо-таки замечательно. Я тоже вступил в «Ледяную Звезду», как-то не подумал о том, что можно было совместить приятное с полезным…

И, возможно, хорошо, что не подумал. Выбирать клуб только потому, что там будет Ксения — это ход прекрасный в моменте, но вот на дистанции я бы многого лишился. Даже будь в этом Потоке немало аристократов, как боевое направление аэрокинетика меня не привлекала. О, аэрокинеты могли действительно многое, но я лучше как-нибудь с крио-, пиро-, теле- и магнитокинезом потренируюсь.

— «Ледяная Звезда»… Это тот, в котором заправляет Орлова? Хороший выбор. — Я мысленно выдохнул. Ожидал худшего, но случилось лучшее: в мыслях и эмоциях Ксении не промелькнуло даже намёка на страшнейний яд любых взаимоотношений: ревности. И я не только про «любовную» ревность, но и про иные её виды. Неприятное ощущение от того, что друг стал или станет уделять тебе меньше времени — тоже ревность. Даже к хорошо знакомому коллеге, которого перебрасывают на другую задачу и оставляют тебя в одиночестве можно испытать ревность. Вездесущее, подтачивающее любые людские взаимоотношения негативное чувство… сейчас отсутствовало. — Почему-то я думала, что ты отдашь предпочтение «Цепкому Разуму» или, на худой конец, «Мысли»…

— А почему «Мысль» — это на худой конец? — Действительно интересно.

— Потому что глава у них весьма своеобразный, неприятный тип. Но влиятельный, этого не отнять. Клубу почти всё своё время уделяет…

— Ещё бы требования заоблачные не выдвигал — было бы вообще замечательно. — Хмыкнул я, припомнив давний разговор. Ну, субъективно давний, ибо как я ни пытался, а существовать в «обычном» потоке времени мне было неуютно. Всё происходило слишком быстро, и места для мысли не оставалось совершенно. — Надеюсь, мой номер у тебя на быстром наборе?

— Едва ли сейчас мне что-то угрожает, но… да. — Девушка отложила пищу и вытащила смартфон, продемонстрировав мне пустующий список контактов. Там был я, и были сотрудники академии. И всё на этом. — В эти дни в академии слишком много сотрудников комитета и не только, так что даже во дворце должно быть не так безопасно.

— Дубинский гарантирует. — Девушка в ответ на эти мои слова хихикнула. — А вообще, иллюзия безопасности сама по себе представляет опасность. Никто, знаешь ли, не ожидает того, что в окружении правоохранителей некий особо хитрый дурак решится переступить закон. В последствии его, скорее всего, поймают, да только тебе это уже может не помочь.

Чисто теоретически, то нападение Дубинского обычный студент, не пробывший здесь и недели, мог не пережить. Да, гипотетическая жертва умереть бы не успела, как преступника захватили бы, но… что дальше? Псионика не делает людей бессмертными: тело остаётся всё таким же хрупким, — биокинез не учитываем, — и один псион вылечить другого не способен. Тут вам не магический мир с понями и целителями, и медикаментами правильно пользоваться умеют не только лишь все. Я сам, к стыду «старого» себя, умело пользовался только пластырем, аспирином и таблетками от головной боли. А этого категорически недостаточно даже если в тебя просто попала пуля, не то, что очередь смертоносных сосулек.

— С этим не поспоришь, но… всё равно сейчас куда безопаснее, чем всего неделей ранее! — Превосходное настроение девушки спровоцировало её на смех, прерывать который мне совершенно не хотелось. И я слушал до того самого момента, пока она не замолчала, с подозрением на меня воззрившись.

— Ты чего?

— Да так, слушаю. — Сказал — и отхлебнул морс из внушительной чёрной кружки. Еда уже не лезла: я и без того съел больше, чем было надо. А вот жидкость организм воспринял с завидным энтузиазмом. — Что-то ты ничего толком и не съела. Решила расстроить повара, поднявшегося ради этого в четыре утра?..

Дальше разговор перетёк в нечто более нейтральное, не имеющее особого смысла, но вместе с тем оставляющее в груди приятное, тёплое и тянущее чувство, которым я мог наслаждаться бесконечно. А добавить сюда вкусную еду, располагающую атмосферу, отдохнувшее тело, не ноющие нервы и безоблачное, — почти, — будущее, и станут ясны причины моего превосходного настроения.

Кажется, я размышляю о подобном каждое утро… но как же далеко друг от друга расположены восходящие солнца!

Глава 7 Спарринг с цифрами

Сегодня Троекуров-старший устроил тренировку с участием сразу двоих приглашённых ассистентов, личности, имена и внешность которых скрыли маски и порядковые номера: Первый и Второй. Да-да: они носили маски, и отнюдь не купленные на базаре. Внешне крайне простые, — белые овалы с тёмными, прозрачными только с одной стороны линзами для глаз и решётками для ртов и носов, — они, тем не менее, плотно прилегали к лицу и не слетали, что бы ни происходило на нашем перепаханном, страшном и наполовину открытом полигоне.

А происходило здесь… пожалуй, проще будет сказать, чего не происходило, ведь спецов наставник подобрал крайне разносторонних.

Первый — аэро- и пирокинет, маневрирующий так, словно его под прицел десятка других псионов выбросили и сказали, что за каждую царапину у него будут забирать сутки ежегодного отпуска. Он не столько атаковал, сколько не позволял сконцентрироваться, приковывая к себе внимание, метаясь вокруг, словно укушенная за зад вошь. Да-да, именно как укушенная вошь, потому что не должно человеку, — даже псиону, — спокойно маневрировать на таких скоростях и с такими перегрузками. А Первый маневрировал, позволяя мне перенимать всё больше и больше нюансов своего мастерства.

Второй, будучи теле- и геокинетом, казался полной противоположностью своего «ветреного» товарища. К нему не получалось подступиться не потому, что такого не поймаешь, а как раз-таки наоборот. Он особо никуда и не дёргался, но пространство в радиусе полутора десятков метров вокруг себя превратил в крепость. И я вас уверяю: сам бетон, поднимающийся и переткающий из формы в форму по его воле, играл лишь вспомогательную роль. Бал правила стабилизация реальности, достигающая уровня, когда даже мне в рамках тренировочного боя было просто-напросто опасно эту защиту продавливать! Представьте: есть я, и есть он с ростовым щитом. Я давлю на щит, всё сильнее и сильнее, пока его в какой-то момент не подводят руки, ноги или что угодно ещё. А теперь поправьте картину таким образом, что б давили не мои руки, а поток телекинетической энергии, способной автомобиль играючи перемолоть. Ну а сдерживает эту разрушительную мощь весьма эфемерная чужая воля, могущая отказать в самый важный момент…

— Активнее перемещайся по полю! Больше маневрируй, я же вижу, ты можешь! — Сквозь стрёкот, рокот, гул и грохот до меня всё-таки донёсся голос наблюдающего за тренировкой Троекурова-старшего. Очевидно стало, что он приложил немало усилий для доставки своего голоса прямиком в моё ухо. А что касается перемещений, то… я мог. Действительно мог. Но только ускорив сознание не втрое, а минимум в пять раз. Потому что иначе мне категорически не хватало контроля для того, чтобы летать, блокировать и сводить на нет все атаки моих «противников», при этом осмысливая их действия для дальнейшего использования всего подсмотренного.

Позади ледяными цветками раскрылись сегментированные многоугольники активной криозащиты, а в стороны от них разлетелись прозрачные осколки. Первичный телекинетический слой выдержал мощный толчок спрессованного воздуха, но не погасил его полностью, передав часть кинетической энергии на лёд. Так и должно было быть, так что последний, наиболее сильный удар канул в лету следом за прощупывающими мою оборону. В это же время земля под ногами задрожала, но не вспучилась и не пошла трещинами: я держал всё под контролем, давая противнику надежду, но не позволяя ей превратиться в нечто большее. Второй пытался, наверное, изо всех сил, но моя воля была сильнее. Реальность под моими ногами была стабильна как никогда, а удар издалека я мог заранее заметить и соответствующе ответить.

Уже замечал и уже гасил, отчего Второй более не предпринимал попыток провернуть что-то подобное. В моей способности идеально контролировать область в десяток метров вокруг себя «ассистенты» уже убедились на собственных шкурах, но положило ли это конец их попыткам меня достать? Нет! Просто теперь они старались бить не самими явлениями, которые можно было как-то контролировать во избежание случайных травм, а последствиями этих самых явлений. Например, Первый прекрасно управлялся с воздухом и низкотемпературной, — очень, — плазмой, сиречь огнём. Он разгонял и уплотнял всё это до невозможного, а на расстоянии в десяток метров до меня просто «отпускал» «снаряд». На моей стороне была воля, стабилизация реальности и естественные процессы, стремящиеся прекратить безобразие, равномерно раскатав воздух и плазму по всему доступному объёму. На стороне Первого был Второй и условие, запрещающее мне сколь-нибудь серьёзно атаковать.

Так, сделать вид можно было, да потыкаться в чужую защиту для лучшего понимания их механизмов защиты. Как выразился Троекуров-старший — «… дури в тебе слишком много, так что лучше не рисковать. Со мной можно, но сегодня тебя тренируют… Первый и Второй».

И они тренировали, сначала намереваясь просто показать, как нужно защищаться. Это после, через первые полчаса они серьёзно так увлеклись, когда заметили, что я реально копирую их приёмы, манёвры и действия. Наставник, глядя на это, только усмехнулся довольно: явно поспорил со своими знакомцами, — или учениками? — касательно того, на что я способен.

Брызнувший во все стороны лёд побелел и пошёл трещинами, а между уже непрозрачным пятиугольником и мной выросла ещё одна «бронепластина». Помогло: крупная каменная дробь формально не проникла через внешний слой моей «области защиты», так что нашему танцу суждено было продолжиться. А занял он… Прикинуть-бы… Два часа двадцать восемь минут. Поразительной выносливости псионов мне подкинул Троекуров-старший, ведь ни Первый, ни Второй пока даже признаков усталости не демонстрировали. Может, он их по этому критерию и подбирал? Весьма вероятно. Я бы тоже, встретив «себя» в качестве ученика и поняв, что практика лучше всего подходит для освоения конкретных навыков, пригнал бы на полигон самых разных псионов-специалистов. И сталкивал бы их в тренировочных спаррингах с «собой» раз за разом, до тех самых пор, пока не получил бы идеального со всех сторон сверхпсиона.

И — нет, у меня не завышенное самомнение, иначе я бы иначе как на золотом стуле не передвигался.

С некоторым запозданием я понял, что тактика Первого и Второго поменялась. Теперь Первый атаковал практически непрерывно, отвлекая на себя моё внимание, а Второй искал бреши в защите и бомбардировал меня мелкими кусочками бетона и спресованной почвой. При всём при этом арена уже ходила ходуном, и прежде идеально ровное покрытие, начиная с десяти с половиной метров от вашего покорного слуги, теперь напоминало хаотичное нагромождение рублёных столбов всех возможных форм. Перемещаться мне это не мешало, — я ж летал, всё-таки, — но прежнюю позицию с ровным полом вокруг пришлось оставить, дабы не отдавать противнику превосходящую высоту. Да и для чего-то столь масштабные изменения были проведены, верно? Не в тщетной же попытке на секунду закрыть мне обзор, ибо тут и так все уже поняли, как я «вижу» окружающий мир в бою. И не для того, чтобы создать удобный для ведения боя рельеф: вот он я, поднялся чуть ли не на уровень поверхности, и никакой реакции на этот манёвр не наблюдаю. Так зачем тогда?..

Ответ пришёл спустя три целых и две десятых секунды, когда я оказался в, условно, «наивысшей точке» полигона. Подлечу выше — и смогу разглядеть вгрызающиеся в почву корни деревьев парка академии, запрет на что и был заранее оговорен. Но давайте вернёмся к нашему тренировочному бою и всего лишь очередной попытке Второго воспользоваться достаточными объёмами материала у меня под ногами, — и вокруг тоже, спасибо поднятым колоннам, — с весьма коварными целями. Не знаю, что им пообещал наставник за пробой внешнего слоя моей защиты, но они действительно очень старались. Из штанов бы выпрыгнули, да только «боевые» комбезы этого не предполагали даже без установленных поверх бронеэлементов.

А вы что думали, они тут в масках, да в брюках с рубашечками скачут? Не-а. Это я тут один такой кретин, хоть и в спортивной одежде…

Кубометры и тонны бетона ринулись вверх, подобно закрывающемуся бутону стремясь похоронить меня заживо, как вдруг…

— Стоп! — В одно мгновение всё остановилось, и лишь остаточное эхо тренировочного боя давало о себе знать. Трещал лёд, ревело пламя, свистели рикошетящие каменные осколки, грохотали уходящие в землю столбы, шуршал брошенный без контроля песок, доставленный сюда усилиями Второго и осыпающийся теперь с «лепестков», но именно наша троица стояла, — и висела, — неподвижно. Я так и вовсе поспешил нащупать ногами опору, на периферии сознания отметив, что бетон даже через подошву берцев припекал пятки. Да и осыпавшийся лёд неумолимо, — и крайне стремительно, — таял, растекаясь вокруг тёплыми ручейками и источая водяной пар, кое-где намертво закрывающий обзор. Это я столько наморозил? Похоже на то…

По мере того как Второй ровнял пол, возвращая всё на круги своя, ручьи вставали недвижимыми лужами. Но становилась ли картина оттого менее сюрреалистичной? Нет! У нормального человека, оседлавшего скалу и спускающегося на ней вниз, могли и шарики за ролики заехать, а я лишь подтвердил общеизвестную информацию касательно полезности псионов в сфере строительных работ и всего связанного с горнопроходчеством. Тут и котлован за две минуты, и фундамент из ничего за пять. Идеальный строитель, которого можно хоть на севера забросить, хоть на остров какой, и он при этом будет чувствовать себя превосходно.

Если не переохладится или заразу не поймает — тела-то слабые, человеку разумному принадлежащие.

— Своевременно. Весьма-весьма. — Я подумал, что ослышался, ведь Первый тяжело дышал, да и в целом не выглядел так, как казалось пятью секундами ранее. — Этот ваш ученик — монстр! Сколько в тебе дури-то⁈

Последняя фраза предназначалась мне, и сильно походила на «предостережение» Троекурова-старшего непосредственно перед спаррингом. Что ж, выводы касательно выносливости как минимум Первого оказались ошибочными. И Второй, к моему вящему сожалению, тоже не оправдал ожиданий, и сейчас пытался отдышаться. Итого — два с половиной часа активного боя, плюс предварительная чисто физическая разминка. С одной стороны — невелика нагрузка, но с другой… Что могли бы сделать эти псионы за те же два с половиной часа? Скольких врагов одолеть на поле боя, что разрушить? Да и условия с ограничениями дело ничуть не упрощают: это я вам по себе могу сказать с уверенностью. Прикончить всех вокруг куда проще, чем аккуратно остановить одного-единственного человека. А наложенные наставником ограничения именно на это и походили, ведь он и допустить не мог, что б со мной что-то случилось. До паранойи, к счастью, не дошло, но и удаль молодецкую Троекуров-старший показывать запретил.

А ведь так хотелось…

— Защита — высший класс. — Заговорил Второй, хриплый и низкий голос которого невозможно было спутать ни с каким другим. — И учишься ты неадекватно быстро. Но теперь хотя бы понятно, зачем нас сюда дёрнули…

— Меньше болтаешь — крепче спишь. — Сурово сказал гвардии майор, осторожно ступая по идеально ровной поверхности пола, ещё десять секунд назад представляющей из себя ни много, ни мало, а колоссальную статую скульптора-авангардиста, употребляющего всё самое вредное в непомерных количествах. — Артур, есть, что спросить?

— Вопросов нет, есть предложение. Как насчёт того, чтобы со мной спарринговали в две смены? Так, конечно, тоже неплохо, да только я и не устал особо…

— Правда, что ли, псион нового поколения? — Шепнул Первый Второму так, что и я, и Троекуров-старший всё отлично слышали.

— Похож. Но мы так без работы останемся года через три-четыре…

— Разговорчики! — По-доброму рыкнул наставник, которому тут же вторил смех обоих «ассистентов». Нет, они точно очень хорошо знакомы. Потому что я видел, как с Троекуровым-старшим общается тот же персонал академии, и там не было ничего кроме опасения и почтения. — Первый и Второй свободны. К тебе, Артур, скоро должна наведаться комиссар Белёвская: меня предупредили, хоть и не особо заранее. И именно по этой причине сегодняшняя тренировка прошла не до потери пульса. Завтра такого не будет. Это ясно?

— Полностью. — Я кивнул, принимая информацию к сведению. Телепатия действительно отнимала много сил, если целенаправленно «шевелить мозгами» в этом направлении, так что решение не вызывало вопросов. — Разрешите задать вопрос?

Троекуров-старший кивнул, а «ассистенты» по чистой случайности притормозили у выхода к винтовой лестнице, ведущей на поверхность. Шнурки развязались, ага.

— Мне необходимо обрести представление о возможностях псионов разных… скажем так, уровней. Со студентами я уже знаком и примерно представляю себе, на что они способны. Что лучшие, что «середнячки»… — Ничего особенного там не было. Сражаться с себе подобными, неодарёнными людьми или существами, вылезающими из иных миров — это они могли и практиковали, судя по привлечению студентов в качестве главного калибра на каждом втором прорыве. Выполнять какую-то гражданскую работу, в принципе, им тоже было под силу. Но до меня, даже всего такого ограниченного уже десятью с половиной метрами, они не дотягивали. Даже Первый и Второй действовали не как псионы, а как… маги, что ли? Начитались в детстве книжек, сформировали свои странные представления о сверхсилах, и теперь действуют в этих исключительно узких рамках. А ведь псионика открывает такие возможности! Та же аэрокинетика — это не просто про воздушные кулаки, лезвия и потоки. Это буквально управление любыми газами, что на доступной Первому дистанции — просто песня. На ум сразу же приходит использование вакуума и серьёзного сжатия газов, чего Первый так и не показал.

С другой стороны, на ком ему это показывать? На мне, рискуя получить по итогу раскинувшегося тонким слоем и по большой площади уникального студента? Но даже если и так, столь примитивные и очевидные манипуляции меня не впечатляли, и годились исключительно для развития правильных рефлексов пополам с отработкой прежде отсутствующих навыков ведения боя.

— … а вот касательно высококвалифицированных, сильных псионов всё сложнее. Я до сих пор не представляю себе, на что будет способен условный враг, которого, предположим, когда-нибудь отправят за моей головой. И когда меня познакомят с тем, как выглядит настоящий бой псионов.

Троекуров-старший прищурился:

— Я не буду говорить о высочайшем уровне безопасности в стенах академии, ведь проникнуть можно куда угодно, а уж смертников у наших недругов с избытком. — Уверен: у нас таких тоже достаточно. Истории известны случаи самопожертвования ради будущего родины, и они отнюдь не единичны и не присущи какой-то одной нации. — Но ты должен понять, что мы и так нарушаем все мыслимые и немыслимые постулаты об обучении псионов. Закрываем глаза на правила, написанные кровью лучших из лучших, тех, кто шёл впереди и проверял всё на себе. Потому что в твоём случае лекции и уроки не нужны. Ты всё осваиваешь сходу, так, словно у тебя была амнезия, и для обретения забытого достаточно просто один раз показать, заставить вспомнить…

Вот как это выглядит в глазах окружающих. Что ж, ожидаемо: я ведь действительно просто смотрел, что вот так — можно и реально, и эксперимент не приведёт к детонации или аннигиляции материи, как может выйти с «телепортацией». Я особо не стремился к тому, чтобы окружающие поверили в мою версию о «понимании» сути процессов, так что…

Пусть всё идёт, как идёт.

Пока что.

— … будь доволен уже тем, что тебя допускают до таких тренировок. Это дорогого стоило отдельным личностям, курирующим твоё развитие в «верхах». — Без имён, что печально. Но со временем всё само вылезет наружу, а я подожду. Может, субъективные годы, но подожду. Ведь это такая малость, на самом-то деле. — И это ещё со стороны дворянства не начались вопросы. А это может случиться, и никто тебе не скажет, к чему это приведёт. Отменить наши занятия, может, не отменят — отменялки не хватит, но вот приостановить…

— Вот уж чего мне не надо. — Хмыкнул я, подхватив неформальную волну, заданную гвардии майором. Его «ассистенты» уже сгинули, поймав требовательный взгляд мужчины, так что мы плавно съехали на привычную манеру общения. Как хорошо, что мне достался адекватный учитель! — Завтра время то же?

— То же, то же. Если будешь понимать, что не успеешь отдохнуть или опоздаешь — сообщи. Мой номер у тебя есть.

— Даже поздним вечером?

— Даже поздним вечером. — Троекуров-старший первым ступил на винтовую лестницу, не став переодеваться. Оно и верно: он-то не скакал по полигону, напрягая тело независимо от того, что именно мышцы мне для манёвра были не нужны. Первый и Второй понятно, почему смылись — им передо мной инкогнито раскрывать было нельзя. А вот я, пожалуй, навещу душ. — До завтра, Артур.

— До завтра, наставник.

Гвардии майор скрылся из виду, а я, облегчённо вздохнув, повёл плечами и уверенно зашагал в направлении душевой. Впереди ещё была потенциально крайне длительная встреча с комиссаром Белёвской, а телепатия, напомню, выматывает. Но усталость от тренировок — это приятная, греющая душу и утоляющая Голод усталость.

А потому — вперёд, идти, карабкаться и ползти к своей цели…

Глава 8 Погружение в неизведанное

Я только и успел, что привести себя в порядок и подняться на поверхность, устроившись среди могучих корней ближайшего дерева, как к полигону подъехал чёрный автомобиль, отличающийся от своих одноцеховых братьев продольным «гребнем» посередине крыши. Выполнен этот аксессуар был в чёрном, идеально совпадающем с цветом машины, но вот рублёная черта «под золото» прямо-таки притягивала взгляд. И не позволяла перепутать этот транспорт с «такси», ибо студентов на территории всё-таки много, и иногда им требуется быстро добраться из точки в точку, не нарушая при этом правил и не летая по воздуху.

А я что? Я ничего!

Тем временем из рабочего авто выбралась Анастасия Белёвская, не переставая ругаться с водителем. Суть разговора от меня ускользала, но ровно до тех пор, пока девушка не наклонилась, очертив юбкой попу, и не достала с задних сидений… клетку. Внушительную такую, решётчатую клетку, из которой на ходу сыпались опилки. Водитель, глядя на это, заворчал ещё активнее, но палку перегибать не стал, просто проводив направляющуюся в мою сторону комиссара сердитым и недовольным взглядом. Я же одёрнул себя: мысли двинули совсем не в ту степь, в то время как разговаривать и вообще провести как бы не большую часть дня предстояло вместе с достаточно опытным, состоявшимся менталом, которую ещё и комиссаром назначили. И это было сделано не за красивую мордашку, ведь комиссар — это буквально облечённый властью представитель интересов Трона.

Потому любые эмоции придётся взять под жёсткий контроль.

— Артур. — Девушка безошибочно выцепила меня взглядом, — или, скорее, восприятием, — ещё в самом начале, так что сейчас приветливо помахала идеально чистым поддоном от клетки. А я начал чуть лучше понимать водителя, которому предстояло очистить от опилок половину салона служебного авто. — Ты знал, что за последние дни стал намного заметнее в плане активности разума?

— Подозревал. — Я кивнул. — Здравствуйте, госпожа комиссар.

— Сегодня обойдёмся без формальностей. — Комиссар Белёвская сделала бровки домиком. — Ни к чему лишний раз перегружать речь. Говорить придётся много, так что готовься.

К моему вящему удивлению, она не предложила последовать, например, в какой-нибудь кабинет или на полигон, вместо этого просто устроившись под тем же самым деревом. Между нами была водружена клетка с десятком забавных белых мышей, которым, как бы я ни ценил природу, суждено пасть жертвами моих экспериментов. А для чего ещё комиссар могла их сюда принести? Похвастаться питомцами? Покормить живущего среди деревьев удава? Очень сомневаюсь. Так что «практиковаться на мышках» в нашем случае выражение отнюдь не образное.

— Но первым делом, пожалуй, разберёмся с твоим вопросом. Мне передали, что ты заметил нечто на поверхности разума своей подруги? Сможешь описать подробно и точно? — С идеальной-то памятью? Впрочем, это скорее указание к действию, а не вопрос, так что…

— Смогу. Представьте, что к эху эмоций примешивается нечто, их искажающее. Как будто в чай добавили скисшего молока, и оно свернулось мерзкими хлопьями… — Я не стал приукрашивать рассказ собственными подозрениями, ограничившись фактами. Что, как, почему в том виде, в котором меня мог понять только другой псион. И Анастасия Белёвская, ментал и комиссар, обособившийся от рода, выдала своё заключение менее чем через пять минут. Правда, железобетонных оснований верить услышанному у меня всё равно не было: как-никак, она тут лицо заинтересованное.

Заинтересованное в том, чтобы если не обелить, то хотя бы не запятнать репутацию своей конторы сверх того, что уже было на ней наляпано в моих глазах.

— Я практически уверена, что это твоё «скисшее молоко» — эхо воздействующего на разум препарата или ментального вмешательства. Но последнее крайне сложно провести незаметно для цели, если та находится в удобоваримом физическом и психическом состоянии. Проще говоря, Алексееву едва ли могли «обработать» где бы то ни было. А вот съесть или выпить что-то…

— Если от вас она отправилась сразу домой, вариант с чем-то, подмешанным в напитки или еду можно сразу исключать. — Я покачал головой. — Или подозревать прислугу в её доме.

— Ксения не сразу поехала домой, знаешь ли. — Насупилась комиссар, встретив мой подозрительно-вопрошающий взгляд. — Не думаю, что это секрет, но у неё были какие-то дела в клубе…

«Клуб!».

Клуб. Ментальное вмешательство. «Мысль». Трубецкий, который Георгий, а не Игорь. К слову: не похоже, чтобы эти двое были родственниками… Но не будем пока об этом. Меня больше всего интересует, мог ли этот не в меру амбициозный парень с завышенным самомнением и готовностью идти по головам «сыграть» против меня таким нелицеприятным, подлым образом. И зачем? Интрига? Отправить Ксению мне в постель — это скорее радость, а не гадость. Значит, если там и была какая-то его выгода, то только проистекающая из нашего с «изгоем»-Ксенией статуса любовников. Но едва ли это стыкуется с оговоркой Ворошилова… которая и правда могла быть всего лишь оговоркой? Что он в принципе о нас знает? Лично мы пересекались дважды, и за это время он мог максимум составить обо мне впечатление сугубо рабочего плана. С Ксенией… Допустим, пересекался вчера. Разглядел в её поведении или ответах что-то, сделав неверные выводы? Предположим. Вот только способа подтвердить или опровергнуть это у меня всё равно нет, так что придётся руководствоваться ещё одним теоретическим вариантом. Но с ним я хотя бы могу копнуть в поисках правды, в отличии от ситуации с обер-комиссаром, который сам по себе фигура такой величины, что в его сторону даже косо смотреть опасно.

Ну, я ещё могу что-то сказать в его сторону, как было накануне ночью, но и это — ходьба по лезвию ножа, если объективно посмотреть. Ворошилов мог легко сбить с меня спесь, но не сталэтого делать от доброты душевной… или посчитав это более выгодным в перспективе.

— Я разберусь. Спасибо, комиссар. Вы мне очень помогли. — Чистая правда. Как минимум на одного потенциального подозреваемого с мотивом и, что важнее, возможностями таки вывели. — Теперь можно с чистой совестью перейти к делам насущным, верно?

— Верно. — Девушка хихикнула, водрузив ладонь на клетку с крысками-мышками, которые от этого действа задвигались двое активнее, будто предчувствуя своё ближайшее будущее. — Я буду говорить, а ты перебей, если я скажу что-то, не соответствующее действительности. Тесты и прочую нудень оставим на потом. Итак…

Прислушиваясь к своим ощущениям в телепатическом плане я невольно пришёл к тому, что женский разум — непредсказуем и хаотичен. Сколько я ни встречал людей за последние дни, но только девушки и женщины могли за доли мгновения погружаться в какую-то эмоцию и тут же выныривать из неё, не меняясь в лице. А уж их чудесная способность выходить из пике и вычерчивать страшнейшие эмоциональные пируэты — это что-то за гранью. Я бы уже свихнулся, происходи такое со мной, а они сохраняли адекватность. В какой-то мере.

— Ты хорошо себе представляешь теоретическую часть. Что такое разум и сознание, чем они отличаются у обычных существ и у псионов, какие существуют вариации структур разума и какие характерные признаки имеют…

Она всё перечисляла и перечисляла, буквально идя по перечню тем в основных учебниках теоретической телепатии, которые я прочёл от корки до корки. И остановилась только после того, как я дополнительно ответил на парочку вопросов с подковыкой: вроде того, с какими трудностями я должен столкнуться при работе с крысами. А у меня перед глазами даже не текст учебника, а осмысленная, проанализированная и обработанная информация, ставшая знанием.

Так что и ответил я абсолютно точно, без малейшей заминки.

— С разумами крыс сопряжена сразу пара потенциально опасных факторов. Первый — общий для всех существ, разум которых полностью развёрнут в физическом органе. Нам, псионам, с ним работать сложнее, чем с ментальным ядром, представляющим из себя куда более податливую энергию. Тем не менее, «физические» разумы проще поддаются поверхностным внушениям вроде проекции эмоций и желаний. — Сопротивление разума другого псиона можно было сломить, да и другой псион мог банально не сопротивляться, превращая прогулку по своему разуму в туристический круиз.

Плюс разумы псионов схожи по своей природе, и полностью изучив себя телепат уже обретал солидную, глубокую базу для работы с другими такими же сверхлюдьми.

Вот только с мозгами без ментальных ядер и полей всё было сложнее, ибо это мало того, что сложно устроенный и чувствительный орган, так ещё и «наполнение» его может кардинально отличаться от случая к случаю, полностью перекраивая всю «топографию». Интеллектуал, простой работяга, творческий человек, страдающий от психических расстройств сумасшедший — у всех этих «подтипов» разум был устроен по-разному, и подходящий для одного случая метод мог привести к стремительному разрушению личности в другом. И если псиона ещё можно было «залатать» в силу природы энергетической части его разума, то с мозгами так не выйдет. Но практиковаться на псионах начинающим телепатам строго воспрещалось, так что — бойтесь, мышки, вам я пришёл.

Тем временем я продолжал говорить:

— Второй потенциально опасный фактор — это уровень животных инстинктов, погружение на который может повредить телепату. Список возможных проблем варьируется от лёгкого недомогания и мигрени до полного уничтожения личности. Угрозу эту можно считать весьма условной, так как в здравом уме погрузиться до уровня инстинктов в чужом разуме невозможно. Следовательно, мне достаточно лишь следовать известным инструкциям и не выходить за их рамки без полного понимания того, что я делаю.

— Абсолютно верно. В целом, тебе уже можно выдавать материал и начинать отрабатывать конкретные навыки, но я бы хотела побеседовать ещё немного. Самую капельку. — Я кивнул. Торопиться было некуда, а на человека, который бы стал разговаривать на слишком уж отвлечённые темы сестра знакомой мне вспыльчивой юной леди не походила. Да и статус комиссара, пусть и курируемого более опытным коллегой, кому попало не выдавали. Может, самому тоже «прицениться» к этому званию? Весьма престижно, ибо выше комиссаров только обер-комиссары в прямом подчинении тайных советников, которые, в свою очередь, держат ответ перед Императором. Коротенькая такая вертикаль власти, наделяющая огромнейшими возможностями… и не меньшей ответственностью. Надо ли оно мне? В плане обязанностей, конечно, не очень, но я что так, что так попадусь в эти «силки».

Вопрос лишь в том, что я от этого получу.

— Я весь внимание, госпожа комиссар. — Хорошо всё-таки, что на контакт со мной выходят в основном люди понимающие, не требующие невозможного.

— М-м-м… Что тебе известно о природе псионики и теориях, с этим связанных? Ты уже интересовался этим вопросом?

— Интересовался. Но из всего многообразия вариантов мне больше импонирует основная теория Столетова. Всё остальное слишком сильно полагается или на религию, или на мистическое-непознанное. — А то есть в мире сомнительные интеллектуалы, которым всё лишь бы попроще объяснить. И плевать они хотели на то, что уже сорок лет как есть отличная теория, выдвинутая одновременно чуть ли не в каждом регионе планеты.

Совпало так, что к нужным выводам все пришли одновременно.

— И как же ты видишь эту теорию, как проецируешь на себя?

— Интересный вопрос. — Уголки губ девушки чуть дрогнули, а в её глазах блеснула хитринка. — Меня нисколько не печалит концепция, в которой псионы — новый виток эволюции человека на пути становления энергетической формой жизни без капли «божественного». В конце концов, я, в отличии от подавляющего большинства не-телепатов, отлично вижу ментальные ядра и поля, представляющие из себя ни много, ни мало, а энергию в её наиболее чистом виде…

— Будь это чистая энергия, и еë давно уже зафиксировали бы силами техники. Сейчас же эту «чистую энергию» даже использовать невозможно…

— Всему своë время. — Я расслабленно улыбнулся. Солнце, ветерок, тень от дерева, приятная текстура древесины под спиной. И приятная глазу собеседница, конечно. Что ещë нужно для счастья? Шаурма! Но взять еë неоткуда, увы… — Пси тоже обнаружили не сразу, а теперь даже использовать получается. Неэффективно, конечно, но получается же?

— Хорошо, что ты так считаешь. Потому что с дураками работать сложно, а уж с фанатиками… — Белëвская тяжело вздохнула, устремив на меня несколько более серьëзный взгляд. — Но ты же понимаешь, что если это так, то телепат — априори более совершенный псион, чем любой, даром к этому направлению обделëнный?

— Это очевидно. — Зрячий среди слепых. Тот, кто к нашей новой природе куда ближе, чем обычный псион. Вот, кто такой телепат. — Но если вы опасаетесь того, что я из-за этого возгоржусь…

— Я не… — Возразила было девушка, не сумевшая заглушить своим голоском мою искромëтную шутку.

— … то я вас уверяю: этого не произойдëт. Если и считать себя выше всех прочих, то исключительно за универсальность, интеллект, харизму и скромность.

Комиссар прыснула в кулачок.

— Скромняга как он есть! — И посерьезнела. — Но я не шучу. Слишком часто начинающие телепаты, осознавая свои возможности, ставят себя много выше остальных псионов. Во многом это происходит за счёт способностей к эмпатии, но это ты и без меня наверняка уже знаешь. Должны были предупредить. Предупредили же?

Предупредили. И не единожды. Да только поздно это было сделано: я уже успел привыкнуть к постоянному использованию эмпатии, без неё чувствуя себя… ну, как обычный человек в окружении людей, носящих полностью закрывающие лица и искажающие голоса маски. Ужасное, неприятное чувство. А с учётом того, что я мог легко ситуацию исправить просто вернув эмпатию…

В общем, для меня «нормальная жизнь» уже потеряна, и окружающие наверняка об этом догадываются. Я ведь наверняка веду себя не так, как должно, а подмечать такие «социальные» мелочи люди наловчились ещё в древности.

— Предупреждали, и не один раз. Но эмпатия — слишком сильный инструмент, чтобы от него так просто отказываться. Он может спасти жизнь или показать, кто тебе откровенно лжёт. Опять же, так можно предвосхитить агрессию: с Дубинским как-то так и вышло… — Лицо комиссара посмурнело, а я понял, что сейчас, в общем-то, можно не только съехать с темы, но и задать свою. Интересно же, что там происходит. — К слову, о нём. В его отношении уже что-то решили? Не поймите неправильно: я спрашиваю не любопытства ради, но из беспокойства за безопасность моих друзей. Раз он так бросился на меня, то и на кого-то ещё тоже может…

— Не бросится. — Анастасия Белёвская лишь на секунду опустила веки и поджала губы, но я всё равно понял, что, похоже, вот она — причина редких вспышек негатива в её эмоциях. Потому что на мой вопрос вспышка последовала такая, что её и за взрыв можно было легко принять. — Господин обер-комиссар лично рассмотрел его дело, учёл все обстоятельства и отправил… Дубинского на принудительное лечение в закрытой психиатрической лечебнице. Тебе об этом ещё должны будут сообщить, когда решение полностью оформят официально. Как непосредственно потерпевший ты в праве об этом знать, так что не беспокойся.

Я разделял подавленное желание комиссара назвать Дубинского не Дубинским, а, например, ублюдком, но психушка? Нет, тут явно замешана или телепатия, или связи и огромные деньги для того, что б отмазать любимого сыночка-внука-родственника. В первом случае ему реально прилетело по голове так, что шарики за ролики закатились, а во втором… и так всё понятно во втором, короче.

— Спасибо за доверие. До официального сообщения я нем, как рыба.

— Да если бы это бесценное знание кому-то ещё было нужно. — Отмахнулась Белёвская. — Подумаешь, один из трёх десятков относительно плотно замешанных во всём студентов отправился отбывать срок не напрямую, а через перевалочный пункт в лице психлечебницы.

О том, что такие слова для человека её положения очень уж легкомысленны я, естественно, говорить не стал.

— Он подвергся ментальному воздействию? Понимаю, что вопрос довольно деликатный…

— Вся проблема в том, что доподлинно это определить не представляется возможным. Если воздействие и было, то крайне тонкое, на самой границе отсутствия воздействия. Условно говоря, даже ты мог это воздействие организовать, просто пожелав, чтобы он на тебя напал, и распалив его собственные эмоции через отражающий тип телепатического проецирования. — Я понял, что понимать тут пока было нечего. Да-да, потому что учебников по потенциально опасной телепатии я в глаза не видел, хоть и мог, чисто теоретически, устроить что-то подобное.

Даже задумался, а не сам ли я спровоцировал Дубинского…

— Разве может условный студент обставить всё так, чтобы профессионалы даже косвенных доказательств не обнаружили?

— Телепат — может. Обычно псионы со способностями к менталистике пробуждаются раньше всех прочих, и в среднем опережают одногодок, если так можно выразиться. Я, например, никогда не была гением среди гениев, но уже заняла своё место, в то время как мои ровесники только на середине пути в «учебке». И практиковать, серьёзно практиковать, я начинала уже к началу третьего года в академии. — Я уважительно покивал, ведь тут действительно было, чем гордиться. — Ну и не забывай о том, что само воздействие было совсем уж мимолётным. Может, «жертва» и сама бы не сдержалась, придя к такому же итогу. Или её вообще вели уже очень давно, раздувая нужное и притупляя ненужное. Точно это сказать сейчас нельзя, так что отталкиваться приходится от других фактов.

— Как травля, например. — Хмыкнул я. Что ж, не высшая мера, конечно, но, скажем, год в психушке с неясным итогом — уже неплохое наказание. Даже если в итоге он окажется на свободе, его уже буду ждать я. Даже пара месяцев реального времени может многое изменить в плане доступных мне возможностей, так что меня более-менее устроит любой исход. — Но не будем о грустном. Кажется, мы остановились на мышках?

— Да, да, на мышках. — Госпожа комиссар отмерла, вынырнув из омута собственных мыслей, и положила ладонь на крышку клетки, как уже делала не единожды за время нашего разговора. — Выбирай любую тебе приглянувшуюся. Твоя основная задача — освоиться в разуме животного. Я подстрахую и присмотрю, так что не пытайся вытолкать меня вовне. Понял?

— Полностью. — То, что в мозги мышки мы будем лезть вместе меня, признаться, несколько удивило, так как в теоретических материалах ни о чём таком не говорилось. Но в перспективе такой опыт полезен и, в общем-то, ничем грозить не должен, так что сейчас можно и не взбрыкивать. — Я начинаю.

Возможно ли полноценно описать телепатию существу, которому она недоступна? Кажется, что нет. Ощущения разнятся от человека к человеку, и «ментальное око», простите за такой термин, у каждого видит по-своему. Для кого-то свой и чужие разумы подобны музыкальным оркестрам, для кого-то это какофония красок, а кто-то, как и я, «моделирует» разум, выстраивая воображаемые мирки, отражающие, впрочем, всю суть. И чем глубже, чем «подробнее» телепат видит, тем больше возможностей ему на самом деле доступно. Вот только знаете, в чём соль?

Из-за индивидуальности процессов сравнить себя с кем-то ещё можно только по тому, на что способен ты, и на что не способен другой телепат. Это вам не плазменными шарами жонглировать, тут, хе-хе, ментальное ядро нужно.

А я тем временем «наводил мосты» между почти пустым фундаментом своего разума и крошечной пещерой мышиных мозгов. Да, разум грызуна я видел именно в такой форме: переплетение корней, почвы и стальных прутьев клетки, меж которых тянулись бесчисленные отнорки, каждый из которых что-то олицетворял. Даже мыши помнили и чувствовали, так что удивления наблюдаемая картина у меня не вызвала. Лишь научный интерес заинтересованно поднял голову, а Голод потребовал копнуть поглубже. Но это потерпит: сейчас мне и правда стоит просто осмотреться вокруг, да дождаться, пока огромный парусный корабль, — в видах не разбираюсь, уж извините, — не «причалит» к мышиному нагромождению.

Сама госпожа Белёвская предстала перед моим «взором» несколько более молодой и облачённой в натуральную флотскую форму, современный вид которой резко контрастировал со старинным фрегатом. Вид она имела лихой и придурковатый, а её эмоции в этом состоянии отслеживались куда чётче. Удовольствие, испытываемое ею от ментального путешествия, не шло ни в какое сравнение с тем, что ощущал я сам. Словно это она тут была впервые шагнувшим в неизведанное учеником, а я — седым, мудрым старцем-наставником, которому удивляться и восхищаться уже нечем.

— А ты на удивление спокоен. — Девушка окинула взглядом мой разум, за который мне почему-то стало стыдно. Уродец какой-то недостроенный. Не в первый раз же его видит, а прокомментировать, похоже, не откажется. — Только по состоянию твоего разума видно, что ты действительно пробудился неделю назад. Глядя на всё остальное об этом и не догадаешься…

— Тут можно по-человечески разговаривать? — Я ответил инстинктивно, даже не успев всё как следует обдумать. Интересное получилось ощущение: вроде слова, но на деле интерпретируемые разумом мыслеобразы. И в ту, и в другую сторону.

— Обычно этому учатся хотя бы пару дней, но в твоём случае… — Недоумение, неверие, восхищение и… желание оказаться на моём месте. Не зависть в чистом виде, и на том спасибо. — … я уже ничему не удивляюсь. Ты охватил восприятием весь разум этой мыши?

Я «прищурился», разглядев как будто бы вдалеке другие такие же нагромождения.

— И не только этой. Но для начала нам хватит и одного, верно?

— Ощущаешь сразу несколько разумов? Это отлично! Есть потенциал к массовым контролируемым воздействиям. — Я буквально ощутил её удовлетворение и радость за меня. Ну и толику огорчения, ведь она так, похоже, не могла. Или это далось ей лишь с большим трудом, что тоже возможно. — Но сейчас сосредоточься на нашей мыши. Попробуй вскрыть поверхностный слой её воспоминаний… и найти там своё лицо. Но для начала посмотри, как это сделаю я.

Я сосредоточился, намереваясь не пропустить ни одной детали, и я вас уверяю: сделал это не зря. Ибо до того же самого своим ходом я бы додумался отнюдь не сразу, предварительно сравняв разум бедного грызуна с землёй. Анастасия же действовала аккуратно, точными «движениями» причудливо вьющихся, тянущихся из её разума отростков касаясь разных точек разума мыши и определяя, что в себе скрывает эта конкретная область. Проверяла она не только поверхность, но и недра самих тоннелей, которые при всём при этом шевелились, словно клубок потревоженных и жутко недовольных червей. И чем больше времени проходило, тем сильнее животный разум «беспокоился». Сама мышка в это время металась в клетке и разве что на прутья не бросалась, явно испытывая серьёзное беспокойство. Оно и понятно: для зверя любое отклонение от нормы являлось бесконечным источником стресса, с которым зверь просто ничего не мог поделать.

Только паниковать, что и происходило на моих глазах.

— Иногда проще усыпить «пациента» во избежание травм тела во время таких вот припадков, но спящий разум не столь открыт. В нём сложнее ориентироваться и добираться до нужной тебе точки, которая может быть вообще заблокирована. А пробиваться силой не всегда допустимо, сам понимаешь. — Да, теоретически телепат не мог просто взять и погрузиться внутрь животного разума, как в случае с другим псионом. Мешала жёсткая привязка оного разума к физической, уязвимой и крайне хрупкой оболочке. С ней ведь как: чуть что не так — и ошибка проявляется в виде прямых повреждений мозга как органа. А это, как правило, легко приводит к катастрофическим последствиям вплоть до летального исхода. Даже псиона так приголубить можно при желании, так что пускать в свой разум кого попало строго не рекомендовалось. Но вот что интересно: чем эти деструктивные процессы не проявление воздействия ментальной энергии на материю?

А госпожа комиссар тем временем закончила процедуру осмотра, отыскав нужный участок тоннелей. Жгуты легко выскользнули из мышиного разума, и грызун начал стремительно успокаиваться.

— Пара минут, и мышка будет как новая. Помнишь, что в самую глубь погружаться нельзя?

— Конечно. Мне ещё дорого моё «я», и примерять на себя роль грызуна я не хочу.

— Хорошо, когда ученик отдаёт себе отчёт в собственных действиях. Меня точно по головке не погладят, если ты убьёшься из-за такой глупости. — Надо запомнить, что сглаживать углы в ментальном контакте не так-то просто. Ведь вряд ли Белёвская хотела сказать всё именно так. Или хотела, сделав вид, будто это не она такая, а реалии телепатии? Могла, опытный же ментал. Тоже возьму на заметку…

— Я начинаю. — Мышь достаточно успокоилась и, судя по наблюдаемой в реальном мире картине, решила стресс заспать насмерть. Проще говоря, она зарылась в остатки опилок и попыталась уснуть… но мои ментальные щупы ей этого сделать не дали, став тем самым шилом в заду. Мышь снова заметалась по клетке, а я потянулся к ближайшей поверхности её разума…

— Если что, то я искала другое воспоминание. Нужное тебе находится в другом месте… или в том же? Что-то я подзабыла…

— Не проблема. — Я весьма споро вник в процесс, ограничив чужие воспоминания, примитивные эмоции и прочий ментальный мусор, нестройным потоком хлынувший в мой разум. Если получится понять, по каким принципам работают эти конкретные мозги, то обнаружение искомых секунд в памяти будут вопросом нескольких минут. Но пока что картина выходила слишком мутная, и все мои предположения разбивались о набегающие факты. В какой-то момент я нащупал нечто, весьма близкое к нужному, а спустя минуту и своё лицо, — размытое и страшное, — обнаружил… но удовлетворения это не принесло. Я словно подобрал ответ к задаче, а не решил её, как положено…

— Не всё сразу, Артур. Телепатия слишком сложна и индивидуальна, так что то, к чему ты захотел прийти в первый же раз, может отнять недели и месяцы.

— Понять строение разума мыши — это не непосильная задача. Я попробую…

— Выживших мышей я отдам тебе с собой, так что ты сможешь поупражняться с ними в любое время. Я уже убедилась, что ты понимаешь основной принцип и не навредишь себе, так что поставки материала тебе, считай, обеспечены. — М-да, ещё только такого понимания мне недоставало. Но я что, действительно расстроился оттого, что не справился с задачей в рамках своих ожиданий? Ну и позорище…

— Спасибо. А следующий пункт нашего занятия?..

— Правильное проецирование эмоций или намерений, конечно же. — В реальном мире девушка предвкушающе оскалилась. Или улыбнулась? — Но пробовать будем на другой мышке. Эта пусть восстанавливается.

— Как скажете, госпожа комиссар.

Можно сказать, что день только начался, а я уже почувствовал свою «ментальную мышцу». Приятно.

Но, чую, к ночи устану как тягловой конь…

Глава 9 Чудовище без маски

— С таким учеником даже самый паршивый преподаватель может легко претендовать на самые почётные награды. Тоже заявку подать, что ли?.. — Последнюю фразу комиссар Анастасия Белёвская пробормотала едва слышимо, глядя на то, как в конвульсиях дёргается пятая по счёту, пока живая и не сильно травмированная крыса. Я уже нащупал часть разума, — грубо говоря, — отвечающую за команды для тела, и теперь пытался разобраться в этих самых командах. Получалось кошмарно. Животные отчаянно боролись с моим контролем, а полностью, без ущерба подавить их волю я пока не мог. Как итог — раздираемое порой кардинально отличающимися друг от друга приказами тело спазмировало, дёргалось, изгибалось под невероятными углами и повреждалось. Ломались кости, рвались мышцы и связки, калечились внутренние органы…

Зря, очень зря Белёвская решила оторвать меня от изучения строения конкретного разума, предложив другую, «непосильную» задачу. Крыски могли ещё послужить, а теперь — всё, приплыли, половина жильцов клетки уже на том свете. И оставшиеся стрессуют как не в себя, забиваясь в противоположный от трупиков угол. Я был собой очень недоволен, и потому на девушку покосился отнюдь не с добром и пониманием во взгляде.

— Вы издеваетесь? — Вот уж кого-кого, а её мои потуги по сохранению жизни оставшихся грызунов, кажется, вполне себе устраивали. Были бы у неё при себе салюты, и они хлопали бы над моей головой каждые полчаса, если не чаще.

— В своё время я подступилась к хоть какому-то подобию управления телами грызунов только в начале второго года обучения. И я не была полной дурой! — Белёвская покачала головой. — Но меня сочтут таковой, если я хотя бы заикнусь о псионе, за шесть с половиной часов освоившем часть программы, рассчитанной на срок от полутора лет.

— Так не заикайтесь. Как говорится, что знают двое — то знает и свинья, а я ещё пожить хочу. — Вот уж не знаю, когда меня попытаются убрать, но в одном уверен точно: это будет весьма скоро. Иначе Троекуров-старший не напирал бы так на защиту, да и предупреждение обер-комиссара таки стоит принять во внимание.

— Ну ты уж тех, с кем я общаюсь, болтунами не считай. — Девушка сделала вид, что её мои слова оскорбили в лучших чувствах. — Я вообще просто рассуждаю. Чисто гипотетически. Вот, например, что, если ты — первый из нового поколения? Или не первый, а остальных в других частях света скрывают, готовят пугающей силы оружие…

— Ну, оружие лично из меня пока выходит сомнительное. — Я хмыкнул, недобрым словом поминая доступную мне дальность прямых воздействий. Многое было просто слишком опасно использовать на столь малой дистанции, из-за чего я ещё очень нескоро смогу позволить себе множество разных экспериментов. Да, и так поле непаханное с тем, что мне вполне себе доступно, но… жадность. Я был жаден до всего, что меня хоть сколь-нибудь интересовало, и стремился заполучить это как можно скорее. Если необходимо — любой ценой. Поведение нездоровое, соглашусь, но такой уж я есть. — И с каждым новым днём я всё меньше понимаю, в каком направлении мне двигаться. Наставник хочет видеть во мне боевую единицу, желательно бессмертную; вы вот телепата великого разглядели, без пощады поливая мой могучий разум комплиментами; а я сам хочу объять всё и сразу, что, в общем-то, возможно, но встаёт вопрос об эффективности такого подхода…

— Я не засыпала никого комплиментами! — Вскинулась комиссар, попутно покраснев. И с чего бы, если я имел ввиду то самое «раздувание моего эго», которого все так боятся? — И что поделать, если телепатия действительно даётся тебе просто невероятно легко⁈

Легко. Ну да, очень легко, чего уж тут говорить. Это сейчас. Но знала бы она, какую цену я заплатил… К счастью, она не знает. Никто не знает. И не узнает. Никогда.

Особенно если я буду держать эмоции под контролем, и даже в малой мере не пыхать ими, как сейчас.

— Мне не с чем сравнивать. В оценке своих возможностей я могу полагаться только на то, что вижу, и то, что мне говорят. И «это невероятно!» несёт в себе до смешного мало информации. — Я хотел статистику. Данные, которые едва ли можно найти в открытом доступе. Но если у кого-то они и должны были быть, то у комиссара или её комитета по управлению псионами высокого класса опасности. Как-то же они определяют, кто опасен, а на кого можно и закрыть глаза? — Не знаю, существуют ли какие-то картотеки с подробным описанием возможностей тех или иных псионов, можно даже мёртвых, но доступ к ним многое бы мне дал. Даже чисто психологически.

В первую очередь я бы обрёл возможность перераспределить приоритеты с учётом реальности, а не заключений других людей или картинки в моей же голове. Последняя может в значительной мере являться надуманным бредом, а людям свойственно ошибаться: спешка, необычность ситуации, неверные выводы…

А расхлёбывать потом мне, так что самое заинтересованное лицо тут тоже я.

— Я поняла, чего ты хочешь, но ответить тебе сейчас не смогу. — Белёвская нахмурилась, а я уловил исходящие от неё нотки растерянности… и опасения? Впрочем, последнее быстро растворилось, так, что впору было списывать всё на особенности женских разумов. — У меня не так уж и много возможностей, как тебе может казаться.

— Или вы так считаете, госпожа комиссар. — Я интонацией выделил последнее слово. — Но время пока терпит, и я ни в коем случае от вас ничего не требую. Просто… просьба.

Которую я и Троекурову-старшему озвучивал в перерывах между «подходами». Но он по-военному изящно избегал этой темы. Просто молчал, игнорируя моё желание разжиться данными. То ли опасался, что я увижу потолок других псионов и понастрою в голове психологических барьеров, то ли как и все посчитал, что я способен вознести себя выше неба или вообще Трона. В общем-то, я уже там — на орбите летаю и на всех сверху вниз поглядываю, но кто ж об этом знает? Высокое самомнение не синоним абсурдных амбиций, требующих обязательно занять престол и весь мир под себя подогнуть. Пока я хотел не столь уж и многого: развития, знаний, эмоций и насыщенной жизни. Список вроде бы и солидный, но на фоне того, чего обо мне думают…

Незначительная песчинка. Перхоть на заду бизона, я бы сказал.

— Я учту, Артур. И… не думаешь, что пора на сегодня остановиться?

Я чертыхнулся, сконцентрировав внимание на полузабытой, но всё ещё истязаемой крысе, которая… издохла. Очередной мышечный спазм просто переломил ей хребет.

— Но клетку я заберу с собой, если вы не против. — Я мог работать с мозгами крыс по дороге к дому, за обедом или за другими рутинными делами… которых считай что не было благодаря работе прислуги. Но даже так совмещение было невероятно актуальным, так как контакт с моим сознанием в ускоренном режиме, похоже, был фатален вообще для всего живого. Первая крыска так и погибла, и лишь по счастливой случайности комиссар Белёвская в этот момент отвлеклась на телефонный разговор, «отцепившись» от крысиного разума. А то и её бы, возможно, перемолола разогнавшаяся до сверхскоростей «титановая шестерня» моих мыслей. Почему шестерня? А так это проще всего представить.

Мой разум здесь — крайне крепкая и крупная, «титановая» шестерня, способная выдержать колоссальные нагрузки. Крыса же предстала в виде плохонько сколоченной шестерёнки из фанеры, которую всего лишь десятикратное ускорение находящейся с ней в контакте «титановой шестерни» перемололо так, что я и понять ничего не успел. Крыса сдохла, Белёвская поздно отреагировала и не успела зафиксировать причину смерти. Оно ведь как: нет тела, нет и де… Кхм, нет жизни — нет и разума. При желании она, конечно, наверняка могла заметить неладное, но в её глазах смерть крысы от рук новичка была нормой со вполне понятными, известными причинами. Я и сам таковую озвучил, спасибо теории в учебниках.

Из всего этого следовало что? Верно: в учебниках или не пишут об ускорении сознания, считая это тем, до чего студент дойдёт ещё не скоро, или у всех других оно работает иначе. Учитывая тот факт, что телепатия поднимала боевой потенциал псионов, второе практически подтверждённый факт. Например, то же разделение сознания на потоки — это тоже ускорение, но… костыльное? И ломом можно забивать гвозди, что сделать будет несколько проще, чем голыми руками. Вот только молотком всё равно как-то сподручнее, а лом я для другой работы приспособлю. Более… специфической.

Но необходимости освоить и другой способ это не отменяет: а ну как «сосед» ускорится, союзник, например, а я что? Или останусь за бортом, или намотаю его разум на вал. Некрасиво получится, да и своих как-то жалко будет.

А значит — учимся, учимся и ещё раз учимся.

— И можно ещё один вопрос?

— Конечно. В конце-то концов, я здесь именно для этого и нахожусь. Комиссар-учитель, кто бы мог подумать… — Я хмыкнул. Весьма вероятно, что Анастасия Белёвская со мной совсем ненадолго: вернут к ведению дел, да и не станет у неё времени для заседаний под деревом на протяжении нескольких часов. Потому звание «учителя» у неё скорее формальное.

Но это мелочи: всё-таки мне действительно было, о чём спросить во имя удовлетворения своего любопытства.

— Если это не тайна за семью печатями, и вопрос не прозвучит слишком бестактно… Как вы стали комиссаром в свои… — Я сделал вид, что задумался, окинув девушку взглядом. — … семнадцать?

— Наглый льстец! — Рассмеялась девушка, на лице, в глазах и эмоциях которой, тем не менее, начал преобладать позитив. Даже слишком насыщенный, я бы сказал, позитив. — Уж не в комиссары ли ты метишь, а, Артур?

— Сделали такой вывод по одному-единственному вопросу?

— У меня в принципе редко об этом спрашивали. Буквально… два раза? — Госпожа комиссар подпëрла грудь сложенными руками, проигнорировав мой не требующий ответа вопрос. — Нет, теперь — три. И это ни разу не секрет. От кандидатов в комиссары требуется только из себя что-то представлять, и быть готовыми посвятить свою службу Трону.

Я вскинул бровь.

— Мы все и так уже служим Трону, разве нет?..

— Можно служить так, как служит, например, учитель, работник на производстве или офицер, а можно — так, как служат комиссары. Все мы присягаем Трону, так или иначе. Но только комиссары, обер-комиссары, тайные советники и… некоторые другие посвящают себя служению, можно сказать. — Я внимательно слушал, ибо сказанное девушкой пока только подтверждало имеющиеся в моей голове предположения. — Мы отрекаемся от собственных фамилий и лишаемся всего имеющегося на тот момент имущества, как бы обрывая связи с прошлым. Формально я всё ещё Белёвская, и с родственниками общаюсь, но дальше простого общения заходить нельзя. Я не помогаю им, они не помогают мне. И всё, что у меня есть сейчас, или заработано мной самой, или даровано Троном. Но в этом есть и плюсы!..

Поняв, что сказанное прозвучало скорее в негативных тонах, девушка попыталась исправиться, но я поднял руку в останавливающем жесте.

— Я не вижу в этом ничего совсем уж плохого, так что вам не надо срочно пытаться «подсластить пилюлю». — Госпожа комиссар смутилась того, не знаю чего. И опять опасение. То ли я перенапрягся и ошибаюсь, то ли она надумала себе невесть чего. Или просто думает о чём-то постороннем, её пугающем? — С моим потенциалом практически невозможно будет остаться самостоятельной силой, так что я с самого начала, когда начал осознавать всю глубину своих возможностей, стал рассматривать этот вариант. И я так же понимаю, что сходу примерить фуражку у меня не выйдет.

Открывшая было рот девушка вновь его закрыла: я предвосхитил готовые сорваться с её языка слова, попутно проверив, так скажем, свои способности к прогнозированию дальнейшего развития диалога на основе телепатии и того, что можно было просто увидеть и услышать.

— Тем более, именно Его Императорское Величество я считаю единственным человеком, достойным моей верности. — Хотя бы потому, что выше уже некуда. Был бы какой-нибудь Бог-Император — и я бы выбрал его, но у нас не мрачная тьма далёкого будущего, в котором есть только война. Так, самая обычная серая реальность.

И это очень даже замечательно!

— А ты, я смотрю, на мелочи не размениваешься. — Слегка удивлённо хмыкнула Белёвская. — Мы всё печёмся о том, чтобы ты не задирал нос, а оно вон как…

— Я не задираю нос, а всего лишь разумно сопоставляю свои желания с возможностями. Присягать на верность какому-нибудь дворянскому роду, входить в него? Мне это не нужно. Дворцы, автомобили и золотые часы с куртизанками меня совершенно не интересуют. Влияние и власть? Туда же: для счастливой жизни мне хватит и себя самого. Ну и близких людей, с недавних пор. — Исправился я, с некоторым удивлением для самого себя осознавая, что к той же Ксении я действительно привязался. Да и некоторых знакомых не хотелось бы просто вычеркивать из жизни. — А ещё максимум свобод я смогу получить только на службе у Трона.

Девушка рассмеялась:

— Я тебя уверяю, Артур, даже если ты продолжишь идти вперёд в том же темпе, что и сейчас, напрямую у Его Императорского Высочества приказы ты начнёшь получать ещё очень нескоро…

— Даже если я один стану сильнее, чем все псионы нашего государства? — Я поднял на Анастасию Белёвскую достаточно серьёзный взгляд. Зачем я это сказал? Захотелось. Никаких выгод, но и потерь — тоже. Всего лишь мимолётное желание, следствие того, что прямо сейчас я мыслил безо всякого ускорения. Слабость? Определённо. Потому сейчас я и «открыл глаза», вернув разуму ставшую уже привычной скорость. — Теоретически это возможно, ведь никто не знает, на что будет способен псион, овладевший всеми направлениями. Да и судя по моему распорядку дня, меня хотят видеть именно в роли боевика. Просто пока натаскивают на защиту, разумно опасаясь покушения. Но вот что будет потом?

— Может быть и так. — Госпожа комиссар поджала губы, а её взгляд стал как-то даже слишком тяжёлым. — Но человек не может быть всесильным. Люди — не боги. Так что не ставь себя слишком высоко, Артур.

Мне оставалось лишь смиренно кивнуть, для проформы отпроецировав вовне слабое эхо смущения и стыда, которые моя собеседница определённо уловила. Не могла не уловить, так как тут и концентрация на мне имелась, и отвлекающих факторов не было, и расстояние совсем смешное по меркам телепатии. Матёрые псионы на километры тянутся своими «щупами», так что три метра — это так, пшик.

— Завтра встретимся здесь же в то же время. Если, конечно, ты не перенапряжёшься, занимаясь с оставшимися образцами. — Ну да, осталось всего семь крыс при том, что выполняя поставленную мною же задачу я даже одной не угробил на протяжении двух часов. Собственно, я и продолжу этим заниматься, так как структурировать и понять физические мозги было необходимо. Даже если это мозги крысы. С чего-то надо начинать, верно? — Но постарайся всё-таки отдохнуть. Любые телепатические манипуляции сильно изматывают, уж будь уверен. Сначала не заметишь, но вот проснешься — и моментально прочувствуешь на себе всю глубину совершённой ошибки.

— Я это понимаю, и перенапрягаться не буду. — Я устал, но отнюдь не от телепатии, которой, казалось, можно было заниматься бесконечно. По крайней мере без ускорения сознания: нагрузка-то всяко меньше, чем даже во время спаррингов и тренировок с десятикратным ускорением.

— Ну и замечательно. — Я хмыкнул, оценив подгаданное девушкой время. Её служебный автомобиль как раз подъехал ко входу на полигон, тихо шурша шинами по бетонной дороге, усеянной мелкими камешками. — До завтра, Артур.

— До завтра, госпожа комиссар.

Так и распрощались: я остался наедине с крысами в без пяти семь часов вечера, и более рядом не было никого, кто мог бы заметить мои эксперименты с ускорением сознания. Что ж, среди корней могучего дерева я устроился за считанные секунды, а одна из живых крыс быстро перекочевала ко мне в руки. Хоть Анастасия и говорила о том, что физический контакт никак не помогает в телепатии, я намеревался проверить это лично.

Разум вновь предстал передо мной безликим фундаментом со сторожкой. «Моя» крыса ощущалась практически так же, как и все предыдущие, но сразу же приступать к манипуляциям с ней я не стал. Моё внимание привлекла всё та же «сторожка», которую я и начал… «разворачивать». Процесс напоминал то же самое, что происходило с распаковываемыми архивами на компьютерах: крошечное здание раздувалось, а битком набитые внутри книги вместе со стеллажами, полками и ящиками распределялись по новой жилплощади. Но это была всего лишь визуализация того, что я делал со своим разумом. Ничего серьёзного, впрочем: всего лишь структуризация, которая напрашивалась уже давно. Просто ранее я готовился к ней, просчитывая все варианты и подготавливая почву. Привносил порядок в господствующий Хаос, усложнял структуру фундамента и как бы закладывал в него множество элементов на перспективу.

А теперь решил развернуть то, что успел подготовить за субьективные года.

Почему именно сейчас, когда, на самом деле, можно было ещё подождать и после сразу сделать всё чуть лучше? Да мне просто было банально стыдно за то, как мой разум, могучий и почти совершенный, ощущался со стороны! Вот уж не знаю, как Анастасия всё видит телепатически, но сарай на фундаменте от колоссальной пирамиды — это смешно. И это надо исправлять, чем я сейчас и занялся.

А крысы подождут: чай, не шоколадные, под лучами клонящегося к горизонту солнца не поплавятся. Мне и надо-то всего час-другой объективного времени, а это совсем немного.

«Действуй!».

* * *

В то же самое время.

Перегородка с гулким стуком опустилась за спиной водителя, обеспечив полную звукоизоляцию, а в наступившей тишине раздались гулкие, протяжные гудки, исторгаемые динамиком смартфона. Сама Анастасия Белёвская сидела, поджав под себя ноги, и нервно теребила пуговицы на рукаве блузки. Она бы с удовольствием дала бы выход накопившемуся напряжению, но в служебном автомобиле, во-первых, и крушить-то было нечего, а во-вторых — звукоизоляция звукоизоляцией, но злоупотреблять ею всё равно было чревато. Мало ли?..

Но вот, наконец, гудки резко оборвались, сменившись уставшим мужским голосом:

— Слушаю, Анастасия.

— Андрей, я узнала нечто очень важное. Со связью всё в порядке? — Отнюдь не дежурный вопрос. На территории академии пришлось проводить отдельные работы по приведению защищённой связи в приемлемый вид, так как руководство до недавних событий этим почему-то не озадачилось несмотря на имеющиеся указы, заверенные печатями Тайных Палат.

Уже за одно только это бывшего директора можно было смело снимать с его поста, а ведь наследил этот ставленник консерваторов очень и очень изрядно.

— В полном.

— Геслер — чудовище. Я не знаю, как я этого не разглядела тогда. Наверное, и не пыталась, или была слишком удивлена его инстинктивной защитой, но это!.. — Несмотря на произносимые слова, в голосе девушки было куда больше искреннего восхищения и благоговейного трепета, нежели страха или ужаса. И это подтвердил бы любой телепат, оказавшийся сейчас рядом. Комиссар второй раз за последние дни выпустила эмоции из-под контроля, и вновь не то, чтобы отдавала себе в этом отчёт. Но у всех людей свои минусы, и не будь у Анастасии Белёвской этого, и она давно бы работала самостоятельно, без контролирующего её старшего коллеги. — Его разум и в тот раз меня впечатлил, но сейчас он изменился, сохранив видимость себя-прежнего! Он словно по команде может вырасти в невиданной сложности дворец, такой, какого даже у Императора нет! Геслер каким-то образом обошёл четвёртый и шестой законы, совершив нечто невозможное, нарушающее все наши…

— Настя! — Ворошилов вскинулся, словно кто-то наступил на его больную мозоль. И он явно понял, что с его подчинённой не всё в порядке. — Не мельтеши. И лучше вообще пока молчи, слушай меня. Обговорим всё при личной встрече. Успокойся, приведи мысли в порядок и хотя бы попытайся объяснять не как телепат телепату. Я в этих ваших делах ни черта не смыслю. Договорились?

Анастасия Белёвская ответила спустя пять секунд:

— Да. Я подъеду к твоему кабинету. И… прости за это, я была слегка не в себе.

И оставалась. Но на недовольство непосредственного начальника нарываться ей тоже не хотелось, а самообладание, как ни крути, оставалось при ней. Чуть-чуть.

— Я заметил. — На счастье девушке, недовольством от Ворошилова и не пахло. — Не задерживайся, жду у себя в кабинете.

И ведь действительно ждал, раздираемый любопытством. Всё-таки не каждый день опытная телепатка называла потенциального «коллегу» ни много, ни мало, а чудовищем. Да ещё и с таким трепетом в голосе, что в отношении Анастасии Белёвской, одной из самых молодых комиссаров десятилетия, вообще нонсенс…

Глава 10 Рябь на воде

Чем больше субъективных дней я проводил за развёртыванием заранее подготовленных конструкций в своём разуме, тем чётче становилось понимание того, что всё это «спрессованное» добро со стороны, да на контрасте с тем, что тут было несколькими реальными днями ранее, не заметил бы только слепой. Фундамент, в котором я скрывал заготавливаемые конструкты, ощущался совсем по-другому. Глубже, насыщеннее, сложнее. Многократно сложнее: на интересныерешения я не скупился, и ограничений во времени, можно сказать, не ощущал тоже. Потому выходило всё так, что сам по себе нынешний фундамент был даже более пугающ, чем то, во что он должен превратиться уже в ближайшие объективные часы. Просто потому, что сейчас всё самое сложное в фундаменте всё-таки проглядывалось, а потом оно будет скрыто за стенами бастионов моего разума.

Так или иначе, но более не оставалось сомнений в том, что опасение, источаемое комиссаром Белёвской, было вызвано именно тем, что она сопоставила прошлое с настоящим. Банально прикинула, сколько времени на проведённые мною махинации должно было уйти у обычного телепата, присмотрелась получше… и испугалась. Даже со скидкой на опыт и систематическое образование, — которое я тоже отчасти получил, — я проделал огромную, прямо-таки колоссальную работу. Добавьте к этому изначальные масштабы моего развивавшегося не один век разума, и получите нечто впечатляюще-пугающее.

Благо, впечатляющего было больше, судя, опять же, по эмоциям девушки. Я бы почувствовал настоящий испуг или пропитанное ужасом удивление, так что монстра во мне не видят. Уже плюс, собственно.

Но вот объяснить то, откуда появились готовые к развёртыванию конструкты будет практически невозможно. Они слишком сложны сами по себе, так как я рассчитывал придержать их до той самой поры, когда ко мне в голову уже никто вот так не постучится. Не вышло: маскировку раскрыли так, словно её не было вовсе, — да и от маскировки у моих методов оказалось только название, — и теперь мне не оставалось ничего иного, кроме как возвести-таки свой бастион и скрыть внутри все самые сложные элементы, в нынышнем виде проглядывающиеся буквально везде. И не спрашивайте, почему я не предусмотрел внешний слой «обыденной простоты». Просто не подумал. Ошибся. Такое бывает, если начинаешь считать себя кем-то из ряда вон выходящим. Зазнался, и теперь вынужден на скорую руку доделывать то, на что, по-хорошему, нужно раза так в три больше времени.

Крысы? Подождут: с ними нужно работать без ускорения сознания, а это, в нынешней ситуации, неадекватно большие траты времени.

Я размазал по лицу кровь обратной стороной ладони, слегка припалив полопавшиеся в носу капилляры. Попутно слегка уменьшил степень ускорения мышления, посетовав на никакую выносливость тела. Безграничное могущество разума было сжато рамками физической оболочки, и чем больше времени проходило, тем сильнее становилось желание что-то с этим сделать. Простые тренировки были жёстко привязаны ко времени: нельзя было стать крепышом за неделю или даже месяц. Тут нужны были годы и годы, которые для меня — десятилетия и века. Я скорее биокинезом себя перекрою, нежели окрепну естественным образом.

Вот только мечты сейчас ничем помочь не могли, и я нагло избавился от посторонних мыслей. Готовность… стопроцентная, со скидкой на обстоятельства.

Можно начинать.

Максимальная концентрация на самом себе, короткий волевой посыл — и мозг начинает кипеть, перестраиваясь вслед за ментальным ядром. И я всё ещё не понимал, зачем и почему это было необходимо. Технически мозги не играли ключевой роли в существовании моего разума, так как даже пиковое ускорение мышления никак не сказывалось на их прожорливости, — а мозг охоч до энергии, так что повышение потребления было бы заметно, — а откат и мигрень провоцировались чем угодно, но не выполнением полезной работы. Да и какая работа, если мозг ни при каких условиях не мог поспеть за ускоренным мышлением ментального ядра? Ещё в период моего продолжительного «заключения» он вообще находился в состоянии полной заморозки, но я ничего — думал, запоминал, размышлял, страдал, мучился и даже становился совершеннее, как оказалось впоследствии. Мозг не использовался совершенно, но при всём при этом оставался якорем, сейчас мне только мешающим. Но и отказаться от них я не мог, так как просчитать последствия пока было решительно невозможно.

Я и с крысами-то не разобрался, а в свою физическую черепушку вообще запущу ручонки не раньше, чем смогу из разума отпетого отморозка-убийцы-насильника слепить добрейшей души человека, готового посвятить свою жизнь служению человечеству. Утрирую? А вот это не факт, ведь мозг у меня один, а вносить в него изменения не понимая абсолютно всего… чревато. Мало ли, что на что завязано.

Сейчас же я при всех многочисленных «но» осознанно контролировал каждый протекающий в ментальном ядре процесс, иногда поглядывая на то, как мой разум визуализировал сам себя.

И выглядело это впечатляюще.

С каждым вздохом, с каждой секундой мой разум неумолимо становился ещё на шажок ближе к совершенству. В пустоте вокруг из ниоткуда вырастали расплывчатые образы каменистых гор, наслаивающихся, раскалывающихся и останавливающихся друг напротив друга величественными громадами, впитывающими в себя глубину и цвет точно иссохшая губка — чистую воду. Растекался вдоль трещин суровый северный кустарник, цепляющийся корнями за безжизненный камень; поднимали головы зеленеющие ели, на могучие ветви которых в ту же секунду опускался снег; ширился и креп бесконечно голубой небосвод, по которому пока ещё блеклыми мазками разлетались пушистые облака; становился весьма ощутимым промозглый горный ветер, с которым я никогда не сталкивался в жизни, но легко себе его вообразил ещё очень давно.

И, наконец, из отрастившего себе опору фундамента вырастала цитадель моих мыслей. Крепкие стены и могучие башни тянулись в небесам, складываясь буквально по кирпичику, а в сокрытых за ними донжонах ширились бесконечные библиотеки моей памяти и кабинеты мыслительных процессов. Но самым важным здесь было то, что чем дальше всё заходило, тем свободнее я себя ощущал. Казалось, что сдавливающий мне горло ошейник растягивался и трещал, а стальные оковы на груди ржавели и разваливались, будучи не в силах больше меня сдерживать. Мыслить уже сейчас стало намного проще, а ведь крошечная хибара ещё была более, чем наполовину забита частями моего разума!

Я «развернулся» во всю доступную мне ширь, отбросив всё лишнее и добавив необходимое…

— И только тело, кха-кха, отчаянно пытается меня подвести… — Бормочу себе под нос, конденсируя влагу из окружающего пространства. Получившаяся водяная сфера прошлась по лицу и одежде, устраняя последствия обильного кровотечения. Жаль только, со слабостью и мигренью так сделать было нельзя, что б раз — и как не было ничего. Но я понимал, что физической оболочке такие изменения дадутся непросто, и пристально следил за тем, чтобы не перегнуть палку. А ведь мог бы поработать ещё, доведя задуманное до совершенства… но это — потом. Сейчас следовало свыкнуться с изменениями, добраться до дома и поспать. — Или один пункт здесь лишний?..

Определённо, лишний. Я без особых усилий перестроил своё нынешнее лежбище в более комфортное, устроился поудобнее, опустил веки…

И заснул мёртвым сном так, как не засыпал никогда.

Даже сам этого не понял…

* * *

— Проходи, садись. Чай, кофе, сок?

— А вина не найдётся? — Ворошилов развернулся, бросив на подчинённую недоумевающий взгляд. — Шучу-шучу, господин обер-комиссар. Телепатам пить запрещено, сама знаю. Сок, апельсиновый.

Небольшой холодильник с разномастными напитками кочевал с обер-комиссаром от места к месту, и никто из его ближайшего окружения уже предлагаемому разнообразию не удивлялся.

На стол напротив усевшейся Анастасии Белёвской опустился высокий стакан с ярко-оранжевым содержимым.

— Надеюсь, что по дороге ты успокоилась и теперь сможешь нормально всё мне объяснить.

— Объяснить… в общем-то, просто. Представьте, что вчера Геслер продемонстрировал вам возможности рядового студента на пике третьего ранга, в шаге от становления полноценным боевым псионом. Это уже, в общем-то, почти невероятно… Но завтра он окажется в непосредственной близости от пятого ранга. И при этом будет делать вид, будто всё осталось так же, как и вчера. И только в силу недостатка опыта у него и избытка — у вас, вы сможете это заметить. — Девушка говорила легко и непринуждённо, что Ворошилова только напрягло. Слишком уж редко он слышал от вверенной ему подчинённой такую наигранность. — В отношении телепатии так всё и обстоит. Артур Геслер — телепатическое чудовище, и я даже не берусь загадывать, на что он окажется способен через год-другой.

— То же самое скажут и другие телепаты, если их привлечь? — Без особой надежды, но всё-таки поинтересовался Ворошилов.

— Абсолютно. — Девушка расположилась в кресле, пригубив сок и переведя дыхание, сбившееся из-за нервного напряжения. — Телепатия… очень сложное направление. Его нельзя визуализировать, как любое другое, и у неё нет фундамента в виде физических законов, на которые можно опереться. Потому среди нас буквально нет гениев, которые были бы лучше других просто потому что так получилось. Лишь тяжёлый труд и много времени за усердной работой могут сделать телепата лучше… но откуда у Геслера это время?

— Он — уникум. Об этом не стоит забывать…

— Даже уникум не может обойти основополагающие вещи! — Вскинулась Белёвская. При том она не повысила тон слишком уж сильно, отчасти себя контролируя и понимая, где и перед кем она находится. — Пойми, Андрей, меня проверял Его Императорское Высочество, сильнейший телепат нашей страны. Я видела его разум, соприкасалась с ним. И знаешь что? Такими темпами он уступит Геслеру. И я не понимаю, почему! Может, его разум принципиально отличается от обычного? Или он мыслит в сотни и тысячи раз быстрее даже самого опытного телепата? Только в одном я уверена точно: об этом незамедлительно должен узнать Император и Тайный Совет. Они взяли Геслера под свою руку, и они же должны понимать, чем он является на самом деле…

— Твои прогнозы касательно возможности расположить его… скажем, к тебе или нашим агентам в академии?..

— Таких приказов отдавать нельзя ни в коем случае. Если его прочие телепатические характеристики соответствуют мощи и потенциалу разума, то фальшь он почувствует моментально. И вполне понятно, что за этим последует. — Категорично отрезала комиссар Белёвская, водрузив стакан на подлокотник кресла и расположившись в том с ещё большим комфортом.

— Хм. В таком случае становится понятно, что его навело на мысли о нашей причастности к состоянию Алексеевой. Эмпатия высшего уровня — это более, чем серьёзно.

— Привычка контролировать свои эмоции и разум сыграла с вами злую шутку, не находите? — По-доброму усмехнулась девушка, глядя на суровое и задумчивое лицо своего непосредственного начальника.

— Очень и очень злую. Если всё обстоит так, как ты говоришь, то потеря его доверия может мне дорого обойтись уже в ближайшем будущем. Не хотелось бы отстранения от курирования академии: слишком многое я уже запланировал, слишком многому положил начало. — Мужчина размеренно отстукивал по столу незамысловатый ритм четырьмя пальцами. Нельзя было сказать, что он нервничал, но беспокойство явно прорвалось в его сознание. Недопонимание с человеком, ради которого его сюда и отправили действительно могло привести к банальной замене обер-комиссара на кого-то не менее компетентного. Никто не станет рисковать отношениями с потенциально сильнейшим псионом даже в такой малости. — Сделаем так. Раскрытие обстоятельств воздействия на Алексееву возьмёшь на себя. Наши люди уже работают над этим, но необходимо будет проконтролировать и направить. Если будет нужно — применяешь свои таланты так, чтобы никто не докопался в случае чего.

— Даже если замешаны будут студенты?

— Особенно если будут замешаны студенты. Но преподавательский состав и обслугу проверить так, словно они украли портки Его Высочества.

— И этот человек говорит мне о том, будто я недостаточно… — Продолжить Белёвской не дал суровый взгляд, коим обер-комиссар одарил нерадивую подчинённую. — Сделаю в лучшем виде. Но основная цель — это обеление вашего доброго имени, верно?

— И комитета, что тоже немаловажно. Не хватало ещё того, чтобы нам вменили попытку нарастить личное влияние на об… Геслера, кхм. — Ворошилов сделал такой вид, словно никакой оговорки не было вовсе. Но от Белёвской это не укрылось, и свои выводы она сделала. — Займись пока письменным вариантом своего отчёта по телепатическому потенциалу Геслера. Всё остальное — после.

— А вы?..

— Я передам всё на словах. Вопрос важный, и промедление может им не понравиться. Как только закончишь — свяжись со мной незамедлительно. — Мужчина открыл ноутбук перед собой, но остановился и бросил на девушку ещё один взгляд: — Что-то ещё?

— Ничего. — Комиссар фальшиво улыбнулась, поднявшись со своего места и направившись к двери. Даже не шёпот, а движение губ Ворошилов, естественно, не услышал. — Совсем ничего…

Обер-комиссар Ворошилов проводил девушку взглядом и дождался, пока она закроет дверь с той стороны. Только и только тогда он позволил себе откинуться на спинку кресла, устало помассировав виски.

Проблемы. Снова, уже после того, как он посчитал, будто основная масса самой сложной работы выполнена, и идеальному выполнению неофициального приказа Трона ничего более не помешает. Видимо, слишком наивно было полагать, что всё пройдёт без сучка, без задоринки там, куда изначально отбирали лучшего из лучших, подходящего по целой массе неоднозначных критериев. Тут и обособленность от любых фамилий, и нелюбовь к интригам, и способность к планированию и импровизации в крайне сложных ситуациях. А ещё многое-многое другое, делающее Андрея Ворошилова тем, кем он являлся на самом деле. «Кризисным менеджером», если можно так выразиться. Специалистом по решению необычных, уникальных проблем, с которыми подавляющее большинство руководителей справиться неспособно.

И причина тому была лишь одна: Артур Геслер, уникальный псион, за жизнь которого обер-комиссар отвечал даже не головой, а честью и достоинством офицера Российской Империи. К нынешнему моменту подчинённые ему лично офицеры комитета противодействия и предотвращения перехватили одиннадцать шпионов, происхождение которых разнилось от стран враждебной Европы до Австралийских Автономных Колоний и Штатов. Все, абсолютно все возбудились, услышав о первом псионе-универсале. И сведения нет-нет, да утекали на сторону из-за неверно избранной изначально стратегии: держать Геслера на виду, позволяя тому действовать так, как хочется.

Вот только платить за это приходилось кровью и жизнями профессионалов, чего Ворошилов до поры не понимал. Не понимал, но держал лицо, подавляя в себе желание просто взять и вывезти объект туда, где до него невозможно будет дотянуться в силу невозможности его отыскать. Таких баз было великое множество, и уж там из перспективного псиона действительно могли вырастить бойца куда быстрее, чем в академии, предназначенной для систематизированного, массового обучения универсальных «заготовок», распределяемых в конкретные службы по достижении ими четвёртых рангов. Идеальный, в общем-то, вариант оказался не таким идеальным, когда инструктора оценили возможности и потенциал Геслера. Уже тогда стало понятно, что он — ключ к разрешению массы проблем, назревающих и набирающих силу у границ Российской Империи в последние десять лет.

Абсолютное оружие, появление которого на поле боя перевернёт всё с ног на голову.

Оружие, которое будет невозможно взять под контроль.

Потому что оно, чёрт подери, абсолютное.

Необходимость нарастить и укрепить его лояльность стала видна невооружённым взглядом даже для обер-комиссара. Он смирился с тем, что дальнейшая работа в отношении объекта будет направлена, по большей части, на формирование привязанностей, которые не позволят ему однажды просто сменить сторону. И вот теперь, когда все приказы были отданы, а могучий механизм приведён в действие, случилось сразу две… неприятности, если выражаться мягко. Первая — это действия какого-то кретина-телепата из числа студентов, попытавшегося подложить под вчерашнего простолюдина Алексееву. Очередная интрига, к которым Ворошилов испытывал даже не отвращение, а ненависть. А вторая неприятность, — или, вернее, её вестница, — минуту назад вышла в коридор, посчитав свою работу на этом исполненной. Всего лишь сказала, что объект буквально невозможно обмануть или провести. Никакие лицедеи и носители сотен масок не справятся, если им приказать втереться в доверие к кому-то, обладающему телепатическими потенциалом шестого ранга. «Императорским» потенциалом.

А это значит, что выбор друзей, товарищей, наставников, учителей и знакомцев предстоит разве что не пустить на самотёк. Никакого идеального контроля над ситуацией, и как максимум — вытеснение из окружения объекта нежелательных элементов вроде радикалистов, консерваторов и свободолюбцев, да опосредованное введение туда нужных людей, которые и сами не будут знать о своей задаче.

Благо, хотя бы огрызки коммунизма в академию и высший свет никак не проберутся, что уже хлеб.

Выдвинув ящик стола, содержимое которого кочевало вслед за своим владельцем, мужчина с тоской посмотрел на кейс с отменными кубинскими сигарами, курить которые он бросил уже два года как. Вот сейчас только захотелось достать одну, срезать кончик, запалить…

Несчастный предмет мебели громыхнул куда сильнее, чем должно, а Ворошилов, задвинувший ящик на место «до щелчка», вернулся к необходимости связаться с Тайным Советом. Сегодня на связи должен был быть многими уважаемый, чрезмерно серьёзный и скорый на расправу Дмитрий Оболенский, отец ныне здравствующего псиона шестого ранга квалификации, Евгения Оболенского. Наименее приятный для передачи неоднозначных, — и походящих на дурные, — вестей советник, но выбирать обер-комиссару не приходилось.

Напоследок тяжко вздохнув, мужчина вновь всецело взял себя в руки и запустил процедуру установления связи с канцелярией Тайного Совета.

Впереди его ждал непростой разговор.

Глава 11 Остаток вечера и нежелательное внимание

Пробуждение было резким и быстрым, как удар… ну, вы поняли. И глаза я открыл моментально, сразу же провалившись в стократное ускорение. Как оказалось — в этом не было никакого смысла, и угроза уже была устранена. Какая угроза? А самая что ни на есть пугающая и смертоносная: большой жук, попытавшийся сесть мне на нос. Теперь жука не стало, а остатки его если и можно было найти, то только с микроскопом. Непорядок, который я тут же исправил, скорректировав должным образом надстройку на разуме, отвечающую за реакцию на угрозу во сне. И порадовался, естественно, ведь этот искусственный рефлекс работал! А это значит, что и всё остальное, мною созданное, тоже в каком-то смысле жизнеспособно. И хоть бдительность ослаблять я всё равно не собирался, кое-какая страховка на всякий случай теперь имелась. Мало ли, отвлекусь, слишком сосредоточусь или просто упущу что-то из виду? Увеличение скорости работы разума — не панацея, если этот самый разум не распознаёт опасность или не видит её. Рефлекс же работает иначе, стопроцентно реагируя на раздражитель в том случае, если не подавляется сознанием. Ну а сознанию для того, чтобы подавить, нужно как минимум обратить внимание на этот самый раздражитель. План, как я считаю, надёжный.

Лишь бы кого случайно не прибить, а так всё очень даже замечательно.

Проморгавшись и оценив степень общей затемнённости окружения, я установил наступление сумерек. Телефон же услужливо подсказал время: без двенадцати девять. Что ж, я многое проспал, но без этого было никак. Разум претерпел значительные изменения, и мозг, зараза такая, едва не раскололся от перегрузок. Но не раскололся, а сон — он всё равно для здоровья полезен, так что лишним не будет. И тщательная проверка того, во что превратился мой разум лишним не будет тоже, так что я, подобрав клетку с дремлющими крысками и зашагав по направлению к «общежитиям», нырнул в недра собственного разума, в подробностях тот визуализировав.

И узрел внушительных габаритов цитадель в окружении могучих скал, как бы вписанных в огромную сферу. Логично: моё ментальное поле и даже ядро в реальности тоже имеет форму сферы по вполне понятным причинам, и её отражение в телепатическом «зрении» не может быть иным. А то, что мой разум визуализировался как, буквально, скала-сфера с цитаделью в центре — это следствие моих пока ещё потенциальных, в силу недостатка навыка, возможностей. Это если существует корреляция между «внушительностью» визуализированного образа разума с реальной силой.

Мгновение — и вот я уже стою во внутреннем дворе цитадели, которая, скорее всего, лишь внешне напоминала настоящее оборонительное сооружение. Я никогда в жизни не проектировал ничего сверх домика из спичек в детском саду, так что представление о том, что и где должно находиться имел самое отдалённое. Но оно было и не нужно: чай, цитадель войскам не оборонять, и никому в этих стенах не жить. Зато всё, от фундамента до последнего кирпичика находилось под моим контролем и являлось моей частью, отражая изменения, внесённые в структуру своего разума. Те же искусственные псионические рефлексы — всего лишь верхушка айсберга, ведь куда больше внимания я уделил реорганизации и систематизации сознания. Я и так не жаловался на память и скорость принятия решений, но теперь всё должно было работать ещё лучше.

Точно, стремительно и безотказно.

«Идеально!»

В последний раз окинув «взглядом» свои владения, я закончил с проверкой всего, что можно было оценить «на ходу», после чего вернулся в реальный мир, из которого, собственно, и не уходил. Мультизадачность вкупе с ускорением сознания давала множество возможностей, а уж когда, — и если, — получится обзавестись дополнительными потоками сознания… жить станет если не проще, то точно эффективнее. Хоть и дольше в том плане, что все события для меня растянутся ещё дальше друг от друга.

А природа вокруг тем временем пела и цвела, маня причудливыми оттенками, пробивающимися сквозь листву деревьев вместе с последними лучами заходящего солнца. По-особенному смотрелись и куда более обыденные, привычные человеку конструкции вроде скамеек, пока ещё не загоревшихся фонарей на чугунных лапах, урн и указателей, выделяющихся среди растительности строгими искусственными линиями и неестественными цветами. Почему я обратил на это внимание? Отнюдь не только из-за своей любви ко всему красивому и уникальному, способному уменьшить Голод. Просто после развёртывания заготовленных структур в разуме я стал видеть чуть глубже, чем обычно. И слышать. И ощущать. Эффект не был ошеломительным, но заметным — очень даже. Потому сейчас я впитывал абсолютно новые ощущения, наслаждаясь каждым шагом, вдохом и видом. Можно было и полететь, но зачем лишний раз нервировать людей, за мной наблюдающих, всячески маскирующихся и, судя по всему, обеспечивающих мою же безопасность? Им и так приходилось несладко в академии, полной псионов, а уж если подохранный объект будет отчебучивать всякое, — как уже было не раз, — то впору и вовсе подавать заявление на увольнение по собственному.

А как оно там организовано, в особых-то структурах, вопрос открытый.

Таким незамысловатым образом я и шёл по тропинкам среди деревьев до тех самых пор, пока не вышел на одну из нескольких местных аллей. Широкие мощёные пространства, множество лавок, яркое освещение и множество студентов, снующих туда-сюда. Именно в таком виде передо мной предстала эта «пешая артерия сообщения», связывающая основную часть зданий академии с выходом в город. К слову, о выходе — мне обещали доступ в город, раз уж я такой молодец и всему обучаюсь на ходу. Но надо ли мне туда? Скорее нет, чем да: дел в городе у меня просто нет, а старое жильё и, в перспективе, могилка человека, внёсшего свой вклад в такое моё становление никуда не убегут. С работой и «подучёбой», своего рода подработкой наоборот, наверняка уже разобрались. А если нет, то и чёрт с ним: ни коллеги, ни «однокашники» меня особо не волновали. Да и не нужен я там никому…

От не самой приятной мысли моё внимание перенацелилось на достаточно громкую музыку, направление на источник которой определить оказалось не слишком просто: деревья вокруг глушили звук, да и территория вокруг не самая маленькая. Но проводником неожиданно стал нестройный поток студентов, как по команде устремившихся на север. А следом, когда к музыке примешалось и приятное уху пение, я понял, что, похоже, этим вечером где-то на территории устроили концерт. Самодеятельность или что-то более серьёзное — не суть важно, ибо я уже заинтересовался и пошёл к цели, словно мотылёк, завидивший отблески пламени. Дела? Так я и на ходу занимался своим разумом. Чуть-чуть, потому что отдыхать тоже надо, а тело — штука не железная, а очень даже мясная и оттого не слишком выносливая.

Сон сном, но там я восстанавливался, а не отдыхал, что есть две большие разницы.

В какой-то момент мне удалось различить первые слова песни, а впереди замаячили синеватые отблески, всполохами проносящиеся по деревьям и окрашивающие их в это несвойственный нормальной растительности цвет. Толпа собралась немаленькая: под две сотни человек по самым скромным прикидкам. Буйствующая, подпрыгивающая в такт музыке и всячески веселящаяся толпа, взгляды которой были устремлены на сцену с выступающей там незнакомой мне девушкой. Забранные в хвост длинные тёмные волосы, хорошая складная фигура и откровенный костюм в духе поп-идолов нашего времени играли роль не меньшую, чем отточенные, уверенные движения, идеально синхронизированные с проявлениями фотокинеза, хороший голос и живая музыка в исполнении, на мой дилетантский взгляд, опытной музыкальной группы из семи человек. Всё это вместе формировало образ перспективной звезды вроде тех, о которых постоянно болтают на телевидении и радио, замещая тем самым нормальную информацию о псионах и псионике. Ярко, красиво, необычно — то, что надо, дабы массы не обращали особого внимания на псионов как оружие.

Я и сам не обращал. Знал о том, что псионы отлично справляются с уничтожением чего бы то ни было, но вот их образ в народе сильно отличался от реальности.

— Вспышка и искра, вновь горят-горят небеса! Расцветают огни…

Выступление продолжалось, а меня постепенно затягивало всё глубже в толпу, чему я, в общем-то, не противился. Просто окутал себя телекинетическими жгутами, оказавшись как бы в очень плотной одежде на манер, не знаю, скафандра. Так и одежда почти не мялась, и я не испытывал дискомфорта от весьма плотного заполнения площадки перед сценой. Сюда пыталась добраться значительная часть прибывших на концерт студентов, и многие из них из штанов выпрыгнуть были готовы, лишь бы оказаться поближе к этой певице-танцовщице-специалисту по световым шоу.

Нет, всё здесь происходящее явно не самодеятельность: слишком уж высокое возбуждение испытывает толпа. Да и организация вполне себе на уровне. Тут и оборудование, и какая-никакая охрана, — замеченная мною не сразу, с позволения сказать, — и вспомогательный персонал, и мощнейшие эмоции, которые можно было буквально вдыхать, как какой-нибудь пар, но в эмпатическом смысле. Афиши, опять же. Определённо, эта Мия Небесная, как подписано везде и всюду, личность относительно популярная, и это только я о ней ничего не слышал. Но песни неплохие, особенно если со скидкой на современное, популярное среди молодёжи творчество. Оно ведь как иногда: кровь из ушей не идёт — и на том спасибо.

Брюзжу как старый дед, честное слово…

А на сцене тем временем взвились ввысь особенно приметные ленты из синего света, сформировавшие причудливый, движущийся природный узор, иллюстрирующий слова песни, сюжет которой перешёл от сожалений по прошедшей в некоем вымышленном мире войне к новому рассвету. И всё бы ничего, да только само светопредставление на фоне того, что уже было не особо-то и впечатляло… но лишь до того момента, пока хаотичная на первый взгляд конструкция чуть-чуть не сместилась. Пара сантиметров тут, пара там — и вот уже весь узор, всё это переплетение лоз, цветков и ветвей, сформировало детализированный донельзя силуэт дерева. При ближайшем рассмотрении детали превращались в растительные узоры, но целостности картина от этого не теряла. Тут-то я и впечатлился, моментально избавившись ото всех своих предыдущих суждений касательно крови из ушей и всего подобного. Девушка обладала высочайшими навыками в фотокинезе, даже если предположить, что всё это многократно и долго отрабатывалось. Наверняка отрабатывалось, ведь подобный уровень пространственного воображения — это что-то сверх человеческих возможностей. Телепатка? Если только очень слабая, так как я на поверхности её разума не могу разглядеть никаких признаков, могущих подтвердить это предположение.

Дерево обрастало новыми листьями в реальном времени, и максимально пышной густая крона стала на последних строчках песни. Тогда же синий свет вспыхнул, точно пламя, и разлетелся вокруг неконтролируемыми рваными росчерками, на мгновение превратившими вечер в день на поверхности какой-то далёкой планеты, нежащейся под лучами голубой звезды. Такие, вроде, бывают, но… чёртов недостаток образования. Благо, теперь это очень легко решаемый вопрос: неделя-другая реального времени в окружении учебных материалов и статей позволят мне узнать всё и обо всём. А если сфокусироваться только на этом, то хватит и нескольких дней. Было бы время этим заняться…

Дождавшись, пока сияние погаснет, я начал пробираться прочь из толпы. Концерт и не думал заканчиваться, но и дальше находиться здесь мне не хотелось. Слишком много эмоционирующих людей, а наглухо закрываться или фильтровать всё постороннее я не хотел. А вдруг убийца? Паранойя? Нет! Постоянная бдительность! Я уже набил парочку шишек потому, что начал считать себя самым большим вепрем в стае, и повторяться не хотел. Ворошилов прямым текстом сказал, что от меня попытаются, — и уже пытаются, — избавиться, а охрану я заметил собственными глазами. И сомневаться в способностях профессионалов не стоит. Даже в прямом противостоянии с теми же ассистентами наставника я, теоретически, мог и оступиться, бей они всерьёз и не натаскивай меня на защиту. Да и молодыми они мне показались, так что считать их достаточно сильными оснований не было в принципе…

Я избавился от «телекинетического скафандра» сразу же, стоило только вырваться из цепких объятий толпы и какой-то девицы, попытавшейся удержать меня путём хватания за запястье. Студенты, — да и кое-кто из сотрудников мне встречался, — бесновались и отрывались, наслаждаясь праздником так, словно он был последним в их жизнях. Пахло алкоголем, табаком и веществами, которые я опознал сугубо по отвращению, возникшему откуда-то из подсознания при малейших втянутых носом нотках этой дряни. Дурманить разум — табу для каждого разумного человека, а уж для псиона, который в сотни раз опаснее для окружающих и даже самого себя, это должно быть непреложным законом.

И тем не менее, правила академии алкоголь не запрещали, а за остальным, вероятно, не особо-то и следили, спуская отпрыскам аристократии с рук некоторые вольности. Зато на службе, гражданской или нет, ограничения были весьма строгими. Обычному псиону дозволялось прикасаться к алкоголю только по праздникам и выходным дням, плюс частота регламентировалась особым сводом правил. Телепатам употреблять алкоголь в принципе запрещалось, так как они не только себя могли угробить, — что периодически делали и безо всякой выпивки, — но и окружающих, да ещё так, что и не разберёшься сразу в происходящем. Ну и за вещества у служивых был только один путь: лечебница или казнь, в зависимости от того, какой пост занимал нерадивый псион. И второго шанса там уже не давали даже в самом лучшем случае.

Только удалившись на полторы сотни метров от места проведения концерта я таки сообразил, какое испытание устроил своей тайной охране. Небось, высматривали меня в толпе, не зная, чего именно ожидать. Но я мысленно перед ними извинился, пообещав себе сделать то же самое при личной встрече, если таковая состоится.

А пока дорога моя лежала в место, которое я уверенно называл домом. И фанбаза из троицы студентов, севших мне на хвост, этого не изменит. Я иду отдыхать, и горе им, если они не решатся подойти до того, как я подойду к стенам своего нынешнего жилища. Ведь оставлять за спиной непонятно кого с неясными намерениями будет только наивный дурак, коим я отчаянно стараюсь перестать быть.

Пять, десять, пятнадцать минут — я уже прошёл полтора километра, а воз стоял и ныне там. Троица держалась чуть поодаль, то ли не решаясь подойти, то ли намереваясь конвоировать меня до самого конца. И я честно дал им время. Почти сорок минут, на протяжении которых шёл домой и попутно развлекался с устройством собственного разума. Ну а когда на горизонте замаячил приданный мне особняк, я сделал, что должно. Остановился, подхватил себя телекинезом и на внушительной, — но не такой, что б повредить окружающий ландшафт, — скорости сблизился со своими фанатами, обдав тех слабенькой волной воздуха. Все три лица ожидаемо оказались абсолютно незнакомыми, не особо удивлёнными, но впечатлёнными.

— Я вас слушаю. Кто, зачем, почему следуете за мной? — Я «слышал» не только эхо эмоций этих индивидуумов, но и отголоски мыслей, что прямо указало на их место в «табели о рангах». Единички, максимум — слабые, неопытные двойки. Все остальные на моей памяти уже кое-как закрывались, целенаправленно или естественным путём. Некоторые вообще делали это крайне необычно и, можно сказать, идеально, как Синицын или лидер моего нового клуба. К слову о клубе: нагрянуть туда завтра, что ли? Прощупать почву и разведать обстановку на предмет выявления негодяя, попытавшегося в некотором роде манипулировать Ксенией…

— Это… мы тут просто… — Начал было первый, под моим напором моментально сдувшийся. Что примечательно, он больше смущался и нервничал, чем боялся. А уж о каких-то планах не шло и речи.

— Мы хотели узнать, где вы живёте! — Выдал второй, белобрысый парень покрупнее, держащийся куда лучше своих приятелей. А то они вообще растеклись, словно я обожаемое ими чудище, не иначе.

— А зачем вам это понадобилось, господа? — Вздел я бровь, уже плюс-минус поняв, кто они есть.

— Мы хотим знать о вас, господин Геслер, больше. Вы же первый псион-универсал в мире! И вы… — Я поднял руку, дабы остановить нашедший выход словесный поток совершенно незнакомого мне студента.

— Два момента. Первый — мне не нравится такое внимание. Второй — я плохой пример для подражания. Предупреждаю в первый и последний раз: завязывайте, пока не поздно, и всем будет хорошо. — Да, резковато, но так до них, возможно, дойдёт, что вместо чего-то нужного они занимаются фигнёй. А если это разовое помутнение рассудка, — притом массовое, — то и того лучше: одумаются и возьмутся за учёбу и тренировки. При том скорее за учёбу, судя по «мирным» цветам медальонов.

Не дав парням ничего ответить, я развернулся и столь же стремительно умчался к дому. Этот долгий день ещё не скоро, — субъективно, — подойдёт к концу, но оставшееся время стоит использовать с максимальной эффективностью… или удовольствием. Всё-таки учёба учёбой, а заменять «хочу» на «надо» у меня нужды нет. И я за это очень благодарен.

Себе, миру, псионике, ныне почившему Петру Таранову и стойкости своего разума.

Правда, на счёт последнего я был не уверен, ибо иногда казалось, что я всё-таки сошёл с ума…

Глава 12 Первая кровь

— Филин — Оку, Объект-1 дома. Объект-2 дома. «Последователи» расходятся, конфликта нет. Запрашиваю передачу поста смене, подтвердите. — Неприметный мужчина в похожей на студенческую форме стоял, опираясь спиной на «перегоревший» фонарь, и наблюдал за одним вполне конкретным коттеджем. За спину он не опасался: там «работала» страховка, да и сверху за ними наблюдали, благо техническое оснащение позволяло. Но тепличные условия не отменяли того факта, что в любой момент за головой первого объекта могли нагрянуть враги. Они уже дважды пытались проникнуть на территорию академии, и оба раза их засекали и уничтожали. Не без потерь, но даже просто прощупывать оборону отправляли не последних в плане силы и навыков псионов. Страшно подумать, какой мощи удар ждёт их впереди, и почему объект всё ещё держат здесь, а не на хорошо укреплённой базе. Но вышестоящему руководству всяко виднее, а задача полевых агентов — выполнять свою работу на отлично. Домыслы же этому никак не помогут.

— Око — Филину. Смену подтверждаю, расчётный срок — семь минут. Чёрная шляпа.

— Принято, Око. Филин ждёт Чёрную шляпу. — Со стороны сам факт ведения переговоров заметить было вполне реально, но несведущий человек едва ли смог бы что-то понять. Посторонних на территории академии не бывает, а то что мужчина бурчит что-то себе под нос, охраняя фонарь… Всякое бывает. Вся эта операция по защите объекта держалась в основном на том, что территория была своя, полностью подконтрольная и отменно защищённая. В противном случае оперативные группы охранения не держались бы на таком расстоянии, да и не состояли из двоек вида наблюдатель-страховка. — Что, неужто сегодня выдастся спокойная ночь?..

Последняя фраза была произнесена в никуда, так как передатчик Филин предусмотрительно отключил. На этой миссии инструкции не сковывали по рукам и ногам, так что полевой агент мог позволить себе некоторые вольности. Щёлкнула зажигалка, запалился кончик сигареты — и мужчина, не перестав подпирать столб, с наслаждением закурил. Окна второго этажа жилища объекта засветились тёплым жёлтым светом: прибытие объекта оживило дом, и прислуга наверняка засуетилась, начав изображать бурную деятельность и создавать видимость работы. В присутствии гостьи, объекта-2, они не особенно суетились. А вот парень, не постеснявшийся проредить как бы не пятую часть преподавательского состава академии, их пугал.

Но не успел псион хотя бы немного насладиться хорошей сигаретой, как цепкий взгляд дёрнулся чуть правее, к «последователям» — студентам, решившим, что им обязательно нужно возглавить фан-группу восходящей звезды. Теперь их почему-то было двое, и они бежали сломя голову. А потом один из них, крупный светловолосый крепыш, характерным образом дёрнулся и кулем полетел на землю.

Слишком характерным для того, чтобы опытный полевой агент не понял, что именно там произошло.

Сигарета упала в траву, а активировавший передатчик мужчина сорвался вперёд, подхватив себя телекинезом.

— Око, первый код. Выдвигаюсь к объекту. — Спокойный и уверенный тон, точное понимание того, что сейчас от него требуется, ни малейших калебаний — всё это выдавало в Филине профессионала. И как профессионал он понимал, что неясное чувство на периферии сознания возникло не просто так. А уж когда оно оформилось во вполне конкретное ощущение неправильности… — Око, подтвердите!

Но ответа не последовало, а у матёрого профессионала всё внутри похолодело. Полупрозрачной неровной плёнкой вспыхнул перенасыщенный энергией телекинетический щит, сплетённый из верёвок и канатов, а температура вокруг псиона резко опустилась. До последнего студента оставалось полусотни метров, но Филин уже понимал, что более тот не был целью неизвестного, раскрытого случайными свидетелями.

Миг — и отчётливо видимые всполохи пси начали развеиваться, а мужчина кубарем покатился по земле, чудом успев сгруппироваться после исчезновения поддерживающий его телекинетической силы. Едва слышимый хлопок вдалеке раздался одновременно с тем, как напротив виска псиона расцвёл ледяной цветок, остановивший прошедшую сквозь внешний слой защиты пулю. Филин сразу же бросился к ближайшему дереву, намереваясь если не укрыться за ним, то хотя бы создать помеху для стрелка, который, вероятнее всего, псионом не являлся, и полагался на зрение и технику. Одновременно с этим мужчина поднял в воздух пыль чередой телекинетических ударов по почве между собой и противником, и предпринял попытку выйти из области подавления огромной мощи пробойника. Но тот уверенно вёл свою цель, делая всё для того, чтобы стрелок закончил начатое: даже поднятие завесы в один момент осложнилось отрезающими полями, преодоление которого могло стать для полевого агента фатальной ошибкой. Тем более, стрелку помехи особо не мешали: вторая и третья пули увязли в ледяных глыбах, рухнувших с неба, — из области, не накрытой пробойником, — но уже четвёртая, намеренно пущенная мимо, сдетонировала, обдав агента градом мелких, но смертельно опасных осколков. Часть из них сдержала ткань формы, часть увязла в пластинах бронекостюма скрытного ношения, закрывающего лишь малую часть тела, но основная масса добралась до цели.

Брызнула кровь, а мужчина, от боли сжав зубы, понял, что у снайпера есть и спецбоеприпас, и навык его использования.

Лишь миг был у Филина для того, чтобы оценить ситуацию и принять решение, от которого зависела его жизнь. Ещё одна ледяная плита, призванная завершить временное укрытие и защитить псиона от обстрела, только-только пошла на снижение и не успевала закрыть его от особых пуль. Ещё один близкий разрыв спецбоеприпаса, скорее всего, окончательно лишит его подвижности: правую ногу полевой агент и так уже подволакивал, меняя свою позицию за ледяным укрытием, а правая же рука, принявшая на себя львиную долю осколков, была готова вот-вот повиснуть плетью. Кость осколки не перебили, но вот мышцам досталось, и их отказ был лишь вопросом времени.

Незаурядной силы и навыков пробойщик очень хорошо знал своё дело. Он умело создавал области подавления на пути полёта пули, тем самым не позволяя просто перехватить её на подлёте. Но одновременное подавление таких масштабов не могло позитивно сказаться на его концентрации «в моменте», и потому полевой агент принял единственно верное, как он считал, решение: сосредоточить усилия на небольшой области пространства, где могла пройти пуля, навязать «сражение» и выгадать жизненно необходимые ему секунды. Филин примерно представлял себе, откуда вёлся огонь, и потому легко просчитал все возможные траектории. Спереди и, отчасти, справа его закрывала глыба льда. А вот по левую руку и над головой прикрытия пока не было: область подавления была велика, и ледяные глыбы падали с большой высоты, пока просто не успев рухнуть на землю непреодолимыми препятствиями на пути любогоснайпера. Как итог — существовало всего две области, в которых взрыв пули нанесёт ему серьёзный урон. И гарантированно «закрыть» можно только одну. Пятьдесят процентов на то, что он справится и выживет. Ещё пятьдесят — это смерть.

Лотерея, в которой шансов на выживание даже больше, чем в русской рулетке.

С одной стороны — уже плюс, но с другой…

Вариантов не было, и Филин сделал свою ставку, бросившись к уже имеющейся ледяной стене. Рядом приземлится вторая, он сам сосредоточится на «крыше» — и снайпер уже никак не сможет его быстро поразить. А там подтянутся свои, и запихают уроду винтовку настолько глубоко, насколько позволят особенности заграничного организма. Око только жаль: скорее всего, по нему отработали несколькими секундами ранее, не дав даже пискнуть.

Хороший был парень, молодой и многообещающий…

Гнев и раздутая душевная боль стали хорошим топливом для воли псиона, и ужасающей плотности и силы телекинетический шторм, закружившийся по левую руку от него, пробился через подавление, закрыв как бы не полтора направления разом. Из-за завываний потревоженного воздуха Филин всё равно не услышал бы взрыва столкнувшегося с неожиданным препятствием спецбоеприпаса, так что все его усилия оказались направлены на доведение защиты до идеала. Далеко впереди начал растекаться ледяной туман, надёжно застилающий обзор, а по сторонам из земли уже нарастали неровные куски льда, способные послужить надёжным укрытием от снайпера. Филин находился под колпаком подавления пробойника, но даже в таком случае можно было найти лазейку, чтобы всё-таки протянуть воздействие далеко вовне.

Вот только все эти усилия оказались тщетны. Над полевым агентом раздался отчётливый взрыв, и ворох осколков обрушился на мужчину, едва успевшего закрыть голову целой, левой рукой. Филин не угадал. Забытье пришло первее, и боли полевой агент уже не почувствовал.

Брошенная сигарета коснулась земли лишь пять секунд тому назад.

* * *

Двумя минутами ранее.

— … не худший концерт из возможных. Светопредставление вообще выше всяких похвал: очень хороший уровень, с которым можно замахнуться и на неотличимые от реальности иллюзии. — Я спокойно пил кофе, наслаждаясь приятной компанией, отдыхом и возможностью параллельно покопаться в своём разуме, исправляя мелкие недочёты, вылезшие к этому моменту. Всё-таки до идеала мне было далеко, и я не мог сказать, как много проблем скрывает кардинально перестроенный разум.

— Так не любишь современную музыку? — Поинтересовалась Ксения, с комфортом устроившаяся в несоразмерно большом кресле с кружечкой ароматного чая. — А что насчёт классической?

— С классической всё просто: я её слышал только будучи ребёнком, и мне тогда было не до музыки. Меня в принципе сложно назвать большим её фанатом. — Что чистая правда, ведь у меня даже наушников никогда не было. Какая уж тут музыка?

— Это большое упущение, знаешь ли! — Девушка мягко улыбнулась. — Музыка — очень значимая часть любой жизни! Даже сейчас чуть ли не первобытные племена ценят музыку, хоть и жизнь их больше похожа на выживание. Мне вот нравятся мелодичные композиции и песни из мюзиклов…

Я резко обернулся к окну, почувствовав… смерть. Словно ярчайшая звезда в последний раз вспыхнула, после чего её пожрала миниатюрная чёрная дыра, оставившая после себя лишь давящую, абсолютную пустоту. Но не успел я развернуть защиту на полную, подтянув к себе ойкнувшую и разлившую чай Ксению, как за одной смертью последовали новые.

А я понял, что началось то, о чём меня предупреждал Ворошилов.

— Артур? Что случилось⁈

— Враги. — Я тяжело переносил кувалдой бьющие по сознанию смерти, но не закрывался от окружающего мира, понимая, что телепатия сейчас может сохранить мне жизнь. Мне очень не хотелось верить в то, что в псионическом сердце нашей могущественной империи враг сможет позволить себе подобных масштабов нападение, но… Оно случилось. Случилось несмотря на то, что все знали о такой возможности, и потому соответствующе готовились. Я только за время после сегодняшнего пробуждения насчитал с десяток охранников-псионов, каждый из которых наверняка был профессионалом. А сколько ещё таких защищало внутренний и внешний периметры? Сколь много их было брошено на отлов недругов там, вовне купола? А обычные люди, при помощи техники способные как минимум обнаружить врага? Всё указывало на то, что нападение невозможно. Максимум — один подосланный убийца высокого класса, но никак не целая мини-армия.

И теперь я, вопреки всем железобетонным аргументам, укреплял защиту и в многократном ускорении сознания наблюдал за тем, как трещат, осыпаются и сгорают в псионическом пламени стены моего дома. Как плавится стекло, как гибнет прислуга, разумы которых я просто не мог не видеть. Пустота, ужасающая пустота вспыхивала то тут, тот там, и лишь страх и ужас Ксении, которую я поместил в плотный, не оставляющий возможности даже пошевелиться телекинетический кокон, служил неким якорем, удерживающим всё происходящее в границах реальности.

Мог ли я защитить дом? Мог. Но не был уверен, что тогда моих сил хватит для отражения следующего удара. Да и в дальнейшем я едва ли смог бы защищать объект таких размеров, а давать надежду, лишь отсрочивая гибель…

Это было бы слишком самонадеянно.

Но вот взрыв снёс всю лицевую часть моего жилища, не преодолев даже внешнего слоя возведённой вокруг нас защиты, а я ощутил непередаваемый коктейль эмоций, жадно поглощаемый Голодом. Основным ингредиентом была ненависть, чистая, незамутнённая, моя собственная. Дополняли блюдо сострадание, жалость и пульсирующая едким комом где-то в груди боль потери. Я не слишком хорошо знал свою прислугу, и совсем не знал охрану. Но их гибель от того не стала менее ощутимой. Наоборот: я понимал, что это моё желание привело к такому сценарию развития событий. И плевать, что провалились давшие мне «добро» на нахождение в академии высокопоставленные чины. Первопричиной был я. Точка.

Никогда бы не подумал, что во мне столь сильна любовь к самобичеванию. Но эмпатия и ускорение сознания накладывают свои отпечатки: за эту секунду я успел всё обдумать, представить масштабы бедствия и понять, что наперекосяк пошло вообще всё, что только могло. Практически одновременное нападение как минимум на тех защитников, которых я ощущал, отсутствие тревоги, падение беспилотников, прежде беззаботно паривших в ночном небе, и отчего-то отчётливо ощущающиеся чужими разумы, взявшие объятый пламенем дом в кольцо. Тут бы мне и сбежать, прихватив Ксению. Сделать так, чтобы жертвы гарантированно не были напрасными. Возможности у меня были: я мог развить скорость истребителя, пробить чёртов купол и скрыться так, что найти нас будет очень непростой задачей.

Вот только хотел я иного. Мести. Убить тех, кто покусился на моё счастье, не продлившееся и недели. Разменять уже отнятые жизни своих на чужих хотя бы один к одному. Удавить совесть, которой я как будто и не лишился, изображая из себя невесть что и держа в неведении всех вокруг. Справлюсь ли? Должен. Не имею права облажаться. Впереди долгая-долгая жизнь, а за моей спиной — девушка, которой я слишком сильно симпатизирую. Которую… люблю? Не знаю. Не уверен, что я вообще способен кого-то любить. Рациональный разогнанный разум не способен испытывать чувства в том виде, в котором они присутствуют у обычных людей и псионов. Яркая вспышка эмоций гаснет в реальности за тысячные доли секунды, а ярчайшие переживания тонут в растянутом потоке времени, блекнут и исчезают, оставляя после себя лишь понимание того, как я должен отреагировать, что сказать и сделать. Я долго игнорировал это, но только что произошедшие события вскрыли гноящийся нарыв.

И оттого я ещё сильнее жаждал крови.

Сосредоточившись, я старательно отфильтровал студентов и прислугу в ближайшей округе, «отсекая» всех слабее определённого уровня, плюс тех, кто находился в соседних и не только домах. После этого незамысловатого шага я получил вполне удобоваримую картинку: три мощных псионических сигнатуры на севере, две на востоке, две на западе и одна на юге. Плюс немалое количество сопровождающих их простых людей: тринадцать человек. Пятеро держались вдалеке и отдельно, в парах с как будто пытающимися скрыться от моего взора псионами, вероятнее всего, пробойниками. Это косвенно подтверждала и неадекватно быстрое уничтожение моего охранения: лоб-в-лоб их вряд ли смогли бы взять так просто.

Слишком много врагов, чтобы не попытаться использовать своё единственное оружие дальнего боя: телепатию. Сознание и так уже было ускорено до предела, и титановая шестерня моего разума пребывала в полной готовности размолотить что и кого угодно. Оставалось лишь потянуться ко всем моим жертвам разом, прислушаться к ним, убедиться, что они источают лишь истовое желание выполнить приказ или убить, коснуться их… и оскалиться, ведь теперь в стане врага на тринадцать человек меньше. Зато псионы резко, с небольшой задержкой ускорились, что требовало ответных действий и от меня тоже.

И хоть мне нормальной базы по бою не дали, я всё ещё мог импровизировать, полагаясь на свою универсальность и голую мощь.

Вокруг моментально сформировалась искажающая свет сфера диаметром в десяток метров, сразу пришедшая в движение и начавшая стремительно смещаться относительно меня. Вместе с тем я постарался наполнить её внутренности энергией, намереваясь тем самым забить чувства сенсоров на случай, если таковые найдутся и начнут бить «вслепую». Небольшая манипуляция с пиро- и криокинезом вдобавок накрыли окружающее пространство огромной плотности паровой завесой, являющейся следствием воздействия, и потому для пробойщиков как бы неуязвимой. А дальше, когда моя сфера и телекинетические жгуты, наполняющие её, начали рассыпаться под действием «скрестившегося» на мне подавления из нескольких источников, я вместе со своей драгоценной, подвешенной за спиной ношей прямо сквозь горящие стены вырвался на дорогу и резко сменил курс, нацелившись на противника, идущего на сближение прямо по дорожному полотну и близлежащим зелёным насаждениям. Только там я мог ударить, рассчитывая поразить сразу двоих, и не задеть при этом дома со студентами внутри. А бить я решил, совмещая две полезные вещи: уничтожение живой силы врага и смену навязанного мне поля боя на иное, менее людное, как, например, ближайшая часть парка.

Чего можно было добиться с моим потенциалом, используя теле- и аэрокинез для передвижения на полную, не опасаясь косвенных разрушений? Многого, но в первую очередь — огромной, пугающей скорости. Я практически моментально сорвался с места и проехался по своим врагам неостановимым, тяжелобронированным катком, оставившим позади лишь оглушительный грохот звукового удара и трупы в виде мелкодисперсной кроваво-костяной взвеси. Там, где я пронёсся, не осталось ни асфальта, ни деревьев, сметённых страшной силы ударом, а разошедшаяся в стороны паровая завеса открыла вид на слегка пострадавшие домики «общежития»: их потрепало, но я искренне надеялся на то, что проживающие там студенты не совсем идиоты, и к окнам на звуки боя не побежали.

Тем более, что их разумы, в отличии от вражеских, пока не гасли. Если, конечно, не считать двоих из той троицы фанатов, которых мне было откровенно жаль. Именно один из них и стал «тревожным звоночком», вынудившим меня подобраться и обратить внимание на происходящее неподалёку. Тогда же враг и начал действовать, менее чем за пятнадцать секунд устранив практически всю мою охрану. Несколько человек выдержало первый удар, но судя по их отсутствию в непосредственной близости, состояние выживших оставляло желать лучшего, и меня, будь я слабее, уже убили бы. Но сейчас, оглядываясь назад и осознавая, что и как делают враги, я мог с уверенностью сказать: это не я оказался в ловушке с ними, а они — со мной.

И на их беду, я не имею ничего против жестокого и беспощадного кровопролития…

//

Следующая глава уже завтра, как и почему — будет сказано там. Ну и экшен, конечно ;)

Глава 13 Очевидный финал

Дома остались в сотне метров позади, а вот псионы врага удаляться не спешили. Даже совсем наоборот: они преследовали меня, явно не собираясь отпускать добычу. После потери двоих товарищей, так хорошо подставившихся под мой каток, оставшиеся убийцы начали вдобавок к жажде убийства фонить ещё и ненавистью, а пробойщики, оказавшиеся на удивление сильными, ещё и досадой. Они ведь пытались мне помешать, но за счёт ускорения сознания я достаточно легко компенсировал все неудобства. Да и слишком стремительно я пошёл на прорыв, чтобы в меня как следует «прицелились» — наставник говорил о такой слабости пробойщиков и псионов в принципе. Обладая чудовищными возможностями, они оставались при этом людьми.

Более умными, обладающими могучими и быстрыми относительно простых смертных разумами, но всё ещё людьми.

Первый из вышедших на дистанцию эффективного, — по его мнению, — огня псион театрально взмахнул обеими руками, и начавший плавиться за секунду до того поваленный фонарный столб устремился в мою сторону облаком раскалённых, вытянувшихся в иглы капель. Земля под моими ногами в то же самое время зашевелилась и начала просаживаться, а пробойщики явно сконцентрировали усилия на том, чтобы я не мог одновременно и защищаться, и держаться в воздухе. По-отдельности каждая из угроз не представляла угрозы, но вот вместе, да с учётом других действующих лиц, желающих поквитаться за друзей, от которых даже для похорон ничего не осталось…

Я и сам не понял, когда реальность вокруг остановилась по-настоящему. Виднеющиеся сквозь пар ярко-белые раскалённые иглы, застывшие прямо в воздухе пули из категории особых, предназначенных для поражения псионов, далёкий гул вертолётов, скорее всего даже своих. И страх, липкий, хваткий и проникающий в каждую клеточку моего разума. Я боялся. Боялся вновь застыть на века, боялся окончательно лишиться рассудка и в конечном счёте обратиться в ничто. Но было в моём разуме кое-что сильнее страха, у которого пока не было реальной опоры. И это — желание мести. Достойная ли это мотивация для человека, считающего себя вполне разумным? На мой взгляд — более чем. Всяко лучше простого стремления убивать или сражаться. Тут хоть какие-то обоснованность и смысл имеются, а там… глупость одна.

Я тщательнейшим образом рассчитал свои дальнейшие шаги, подготовив контрмеры ко всему, что на меня уже обрушили, после чего начал осознанно замедляться. И реальность пришла в движение, сорвав с моей души колоссальных размеров и массы груз. Всё в порядке. Я живу и сражаюсь, и запереть меня в моменте никому не под силу. А откат как-нибудь переживу: кто ж знал, что выматывает не столько ускорение разума, сколько псионические манипуляции в таком состоянии?

Раскалённый металл при пересечении границы подконтрольной мне зоны останавливался и устремлялся в противоположном направлении, а под моими ногами ступень за ступенью растягивались вырванные из-под земли трубы, заливающие всё вокруг водой и нечистотами. Должный пробить мне голову насквозь высокоэнергетический луч света миновал телекинетику и лёд, но не преодолел взметнувшуюся перед ним стену моей воли и матово-чёрной тьмы, поглощающей всякий свет и нестерпимо нагревающей всё вокруг. Куда интереснее всё оказалось с обрушившимся на меня ментальным молотом, действующим как будто бы обособленно от разума, его направляющего. Мой ускоренный тысячекратно разум не уничтожил нападавшего, как хотелось бы, а лишь ослабил действительно мощный удар, вопреки рассказам наставника всё-таки способный превратить даже средней паршивости студента-псиона в пускающий слюни овощ. Не стоит беспокоиться о ментальных атаках, да? Что ж: вот он, пример безалаберности окружающих, из-за которой я мог лишиться жизни. А дали бы доступ к архивным записям и картотекам, и я бы сам всё проанализировал и воспринял, глядя на объективную реальность. И не пришлось бы теперь поспешно останавливать ментальный удар до того, как тот обрушится на стены цитадели моего разума.

Но опыт, признаться, был крайне занимательным, и требовал всестороннего рассмотрения вне битвы. Жаль, что гарантированно взять этого темнокожего телепата живым я не смогу: слишком уж опасно. Ударит не по мне, а по Ксении, и что тогда? Не факт, что я смогу такую атаку перехватить, в отличии от нацеленных на материальное явлений. Так что пришлось второпях тянуться к приоткрытому для атаки разуму врага, собирать всю свою ментальную волю в изящный кинжал — и бить, бить так сильно и часто, как только было возможно. У меня не было лишних мгновений, ибо враг всё ещё пытался продавить мою защиту, а знаний касательно вспомогательного урона «по площади» я не имел. Пытался погасить и принять на свой «щит» всё, что видел, но не переставал опасаться за жизнь и разум находящейся за моей спиной испуганной девушки.

А любитель раскалённого металла тем временем уже почти подобрался к границам «моей» зоны. Определённо, первые трупы без каких-либо сложностей — явно моя удача, помноженная на их неготовность встретить такое сопротивление. Сейчас враги действовали слаженно, точно единый механизм: телепат отвлекал моё внимание, попутно пытаясь убить; удивительной мощи пробойщики подавляли мою защиту и прокладывали дорогу для авангарда; ну а авангард этот, полагаясь на поддержку товарищей, бьющих издалека, пёр вперёд как танк, окружив себя расплавленным металлом и сформировав у обеих рук так любимые псионами клинки из высокотемпературной плазмы, перед которой не мог устоять ни один сплав на планете. Убийцы разглядели во мне очень серьёзную добычу, и явно перешли к плану «Б».

Не с самого же начала они планировали добивать меня так, словно я — превосходящий их по силе псион?

Минула секунда, и ментальное давление отступило, начав стремительно развеиваться вслед за разумом вражеского телепата, лопнувшего словно жарким летом забытая на подоконнике пачка вчерашнего молока. Я же дёрнулся назад, перебирая своими ногами по трубам, которые уже тоже начинали плавиться. Взлететь мне не давали пробойщики, отдававшие всех себя только ради этого: зафиксировать, не дать закрыться. Благо, до Ксении их ручонки пока не дотянулись. То ли не понимали, что это самый верный способ меня удержать, то ли просто не могли себе позволить отвлекаться на что-то ещё: а ну как я их авангард уничтожу? К нынешнему моменту меня от ускорившегося псиона, сверкающего покрасневшими, взбешёнными глазами и лопающейся от жара кожей, слезающей вместе с растрескавшейся маской-шлемом, отделяло всего четыре метра. Так мало — и так много с учётом моих возможностей. Стоит признать, что раньше я остановить его не мог: подавление закрывало львиную долю подконтрольных мне объёмов окружающего пространства, и даже ускоренное сознание не позволяло играючи обходить все ловушки матёрых профессионалов, один из которых только что сдулся и потерял сознание…

Нет: он сдох, получив пулю в затылок от наших, подоспевших на место спустя, суммарно, семнадцать секунд с момента подрыва моего дома. Мне сразу стало куда легче дышать, и отчаянного смельчака, почти до меня добравшегося, я просто сдул с открывшегося для манипуляций направления. А уж дуновение высокотемпературной плазмы, я вам скажу, смертельно, что обугленные останки не сумевшего полностью защититься урода и доказали.

Не защищайся он совсем — и остался бы только пепел, как от его уже почивших дружков.

— Пог’аний ублюдок! — Я не торопился действовать, глядя на убийц, не успевших к первой и последней атаке товарищей. Их осталось всего двое: я убил двоих манипуляцией типа «бульдозер», одного поборол в ментальной стычке и одного спалил насмерть. Ещё двоих, тех самых пробойщиков, только что намотали на вал свои, а оставшиеся не особо-то и дёргались. Зато болтали: девица в напрочь изорванной накидке, под которой скрывался выглядящий весьма технологично костюм, разве что слюной не брызгала, костеря меня на все лады и на исковерканном нашем, и на своём родном, мне понятным постольку-поскольку. Уверен: под маской-шлемом от её лица можно прикуривать, и отнюдь не потому, что она сильно смущалась. — I hate you, hear me⁈ (Ненавижу тебя, слышишь⁈).

Что до второго выжившего, то стоял он куда смирнее подруги, и даже отступил от неё на пару шагов, подняв руки и не проявляя никакой псионической активности. Высокий, худощавый, потрёпанный и раненый, он смотрелся даже как-то жалко на фоне плотно сбитой энергичной подруги. Да уж, с такой раной на брюхе у него и вариантов-то нет, много он не навоюет. Но со светом он управлялся мастерски: иной цели мог и проплавить в голове такую дыру, что кушать можно будет в две руки.

— Не двигайтесь и ничего не предпринимайте. Тогда никто не пострадает. — Наконец сказал я, оформив «рупор» до своих, получается, пленных. Хотелось ли мне их убить? Бесспорно! Но я понимал, что такой шаг выставит меня не в лучшем свете перед своими, уже наблюдающими за всем с вертушек. Да и с языками получить от организаторов банкета хоть что-то будет проще. Глаз за глаз — хороший размен, но и сверх того что-то получить для страны будет нелишним. Даже если со стороны это будет выглядеть откровенно погано. — Ксения, в порядке?

Я повернул голову, сохранив, впрочем, полную концентрацию на пленниках. Не дёргаются. Можно и нужно слегка упростить задачу союзникам, среди которых немало простых людей, едва ли способных нормально ориентироваться в дыму и пару. Я начал медленно и аккуратно прокачивать через подконтрольную мне зону воздух, выбрасывая дым, пар и грязь в небо. Не прошло и половины минуты, а на меня уже смогли взглянуть со стороны самыми обычными глазами.

Да и я тоже оценил масштабы, так сказать, не с псионической стороны.

Разрушений было немало. Мой дом — хорошо занялся пламенем и восстановлению едва ли подлежал, тут только сносить и строить заново. Дорога — полностью уничтожена, как и трубы с проводами под ней. Ещё и воняло из-за мною разорванной трубы канализации. О деревьях вокруг можно было и не говорить: полсотни повалено, ещё больше изрешечено эхом боевых псионических манипуляций и не только. Тела… от врагов по большей части мало что осталось, но вот моё прикрытие убирали аккуратно. Один псион покрепче, которого сейчас вытаскивали из-под обломков ледяных стен, даже выжил, хоть и находился в ужасном состоянии. Успел среагировать, и теперь его жизнь в руках военных медиков, спешно укладывающих пострадавшего на носилки. Что до плюсов, то студенты не пострадали. Нападавшие как будто намеренно старались никого особо не задевать, и даже того бедолагу-фаната из поредевшей троицы не добили, поняв, что уже поздно дёргаться. Самым страшным для невольных зрителей вечернего боя стали повреждения фасада домов, многочисленные, но совсем не серьёзные.

А потом мне стало не до любования пейзажем, ибо к пленникам приблизились те, кто знает, как именно лучше заботиться о потенциально боеспособных псионах врага. Шестеро спецназовцев, не опуская оружия, под прикрытием двоих псионов в белоснежных, — напоминает что-то, — масках взяли выживших врагов в кольцо, после чего один, самый крепкий и поджарый боец, приблизился к ним с многоразовым инъектором в руке. Сопротивляться пленники не стали, а девушка даже сама сбросила с руки перчатку, открыв белую кожу. Меньше минуты — и повисшее в воздухе напряжение резко разрядилось.

Пленники уснули, что ощутил и я, и давший отмашку своим телепат, один из двойки в отряде спецназа.

— Геслер. — Обер-комиссар Ворошилов появился совсем не в числе первых, хоть и прилетел на первой же «птичке». Вид он имел побитый: грязная, местами рваная шинель, кокарда на фуражке оплавлена, а сама фуражка потеряла былой лоск. На щеке мужчины красовался свежий ожог, покрытый тонкой плёнкой специальной мази, а левую ногу он чуть-чуть, едва заметно, но подволакивал. — Цел?

— Я — да. Но ваши люди… — Я не хотел показаться совсем уж бесчувственным, понимая, что за погибших обер-комиссар отвечал лично, но тот вскинул руку и покачал головой, оборвав меня на полуслове.

— Не нужно. Твоей вины в произошедшем мало. И виноватого мы найдём, не беспокойся. — Холодный, даже отстранённый голос человека, близко к сердцу воспринявшего произошедшее. И эмоции, эта затаённая боль, тоска и гнев, не давали обер-комиссару пространства для лжи и недомолвок. Он говорил как есть, и я это оценил. — Ночь проведёшь на полигоне один-один-семнадцать, самое необходимое там есть. Тебя сопроводят туда пешим ходом.

Я кивнул. Логичный, в общем-то, ход, ведь попытайся они меня вывезти — и может случиться новое, ещё более серьёзное нападение. Хоть я и уничтожил врагов так, словно они были дошколятами, а я — боксёром-тяжеловесом со свинцовыми перчатками, дурь мне в голову не ударила. Они не были готовы к тому, на что я окажусь способен. Даже окружить меня не успели из-за, вероятно, заметивших их студентов, поднявших шум и лишившихся двух третей состава. Череда случайностей, привёдших к тому, что я среагировал намного раньше.

И уж тем более на меня не обрушили ничего уровня ядерной бомбы, хоть и могли.

— Когда выдвигаться? Ксению я возьму с собой. — Девушка, едва я освободил её из кокона, вцепилась в мою руку и настороженно смотрела то на обер-комиссара, то на снующих вокруг солдат, в отблесках огня похожих на вышедших из земных недр демонов. Грозные, не мельтешащие, опасные даже для нас, псионов, эти профессионалы выполняли свою работу.

— Выдвигаться сейчас же. Твои проводники… — Мужчина кивнул на восьмёрку псионов, каждый из которых по мощи не уступал моему наставнику, а то и превосходил его. Один так и вовсе щеголял особой маской с визором только для одного глаза, и, собственно, был могучим телепатом, разум которого предстал перед моим взором в виде исполинского валуна, в недра которого уходили тоннели из армированного бетона, стали и бронированных переборок. И он заметил моё внимание, удивившись, но не показав этого внешне. Тоже посмотрел, с кем имеет дело. — … обеспечат безопасность. До отдельного распоряжения из укрытия не выходить, связь со внешним миром через охрану. И… будь наготове, на всякий случай.

Я кивнул, почувствовав обиду, эхом разошедшуюся от пятерых псионов из всей восьмёрки. А остальные просто мастерски закрывались, не давая эмоциям ходу.

Задели их слова начальства, ой, задели.

— Я готов. — Поворачиваюсь к девушке. — Придётся ещё немного потерпеть. Извини…

И снова кокон пошёл в дело, а я, обменявшись с лидером восьмёрки взглядами, полетел следом. Благо, с мобильностью у моей охраны всё было в порядке, и они были заранее осведомлены о том, что я летать тоже умею. Да и видели: чай, я не пешком в бою бегал, а очень даже летал, в рамках сферы изображая из себя и привязанной за мной девушки мячик в автомате с игрушками.

Но сама битва… как-то быстро прошла, что ли. Не скучно: данных для осмысления я получил много. Но… быстро. Я ожидал от врагов большего, хоть и понимал, почему они не смогли этого большего показать.

Один только вопрос: теперь я доберусь до постели, или мне даже коврик в бункере не положен?..

* * *

Спустя полтора часа.

Отчёты, обычно бессмысленные и беспощадные, этим вечером стали для обер-комиссара спасением. Именно он взял в свои руки расследование касательно обстоятельств проникновения врага на территорию страны и академии, отправив своих людей на места, а лично засев за изучение всплывших документов, как вышедших из-под руки людей, так и сформированных автоматикой.

И картина вырисовывалась странная, уникальная… и буквально стоящая на такой вещи, как случайность.

Четыре месяца назад на территорию Российской Империи начали стекаться наёмники, носящие на груди знаки международной террористической организации «Black Eye», Чёрное Око по-нашему. И целью их был отнюдь не Геслер, о котором тогда никто просто не знал, а ни много, ни мало, Оболенский Евгений, псион шестого ранга и один из столпов их государства. Скажете, не по рыбке сети расставили? А гарантий от убийц никто и не требовал: всего лишь попытка силами проштрафившихся смертников, которых, если что, было не очень-то и жалко. А вот успех мог привести к тотальному переделу влияния на западе, что для Империи и Трона было бы очень, очень плохо.

В общем, группа сформировалась, обретя свой нынешний состав, и стала выжидать, планируя всю операцию. Месяц, второй… и тут появился Геслер. Сначала слухи, потом — подтверждённая информация. И одноразовый инструмент решили бросить на устранение очень, очень перспективного псиона. А как «черноглазые» проникли под купол — это уже отдельный разговор о вертолёте снабжения, неисправности, приземлении на гражданском аэродроме, его стремительном захвате с промывкой мозгов пилоту и, собственно, проникновением. Людей у террористов было не так уж и много, и в грузовой птичке они поместились легко. Дальше поработал их телепат, выданные ленивым чинушей документы с чрезмерными допусками и расхлябанность дежурных псионов, которых, к своему стыду, обер-комиссар на надёжных людей не заменил. Просто посчитал, что квалификация на «воротах» сейчас не играет большой роли, ведь и снаружи, и внутри всё кишмя кишит его людьми.

Итог известен. Девяти профессиональных псионов они лишились насовсем, ещё четверым предстоит реабилитация. Двадцать семь военных из простых людей тоже нашли своё последнее пристанище на земле альма-матер лучших псионов Российской Империи. И как вишенка на торте — трупы двоих студентов из, к счастью, не слишком знатных семей, и один выживший с нервным срывом. Об общественной репутации обер-комиссара и комитета можно было больше не говорить: издохла та репутация, а реанимационные мероприятия отнимут очень много сил.

Всё было ни к чёрту, но лучик света всё-таки обнаружился.

То, каким чудовищем уже являлся псион, пробудившийся только неделю тому назад. Анастасия Белёвская была права: риски от взращивания абсолютного оружия были огромны. Но и выгоды, если он останется верен Трону, манили похлеще чего угодно ещё. Привязать его к своим требовалось любой ценой, и смерти, которые парень записал на свой счёт, тут совсем не лишние. Звучит цинично, но отданные парнями жизни могут окупиться сторицей уже в ближайшем будущем.

Ворошилов откинулся в кресле, задумавшись над тем, какой скотиной его вынуждают быть обстоятельства. Он понимал это, но поделать ничего не мог. Правила диктует жизнь, и не всегда у человека есть право и возможность против них пойти.

Даже у могущественного псиона…

Глава 14 От события к событию

Ночь в, по сути, бункере пролетела незаметно. И мне, и Ксении не потребовалось особой обстановки или много времени для того, чтобы отключиться. У каждого по спальному мешку и крошечной подушке, под потолком тусклые светильники дежурного освещения, одна лишь минута тишины — и разумы провалились в забытье, после столь тяжёлого дня воспринимающееся как дар свыше. Я откровенно перенапрягся, и потому не просто отключился, как обычно, а заснул беспокойным, долгим сном, оставившим после себя нечто тянущееся, не позволившее сразу полноценно проснуться и явить себя миру.

Благо, Ксения на момент моего пробуждения ещё спала, а охране не было дела до того, что я открыл глаза и уставился в скучный серый потолок…

Мысли роились в голове, напоминая обеспокоенных вторжением в их дом муравьёв. И аллегория эта была весьма близка к реальности, ведь некий внешний раздражитель действительно имел место быть. И это не англоговорящий телепат, разум которого я уничтожил до такой степени, что от него ничего не осталось. Всё одновременно и проще, и сложнее, ибо в моём случае «вторженцем» оказалось глубочайшее понимание того, насколько я превосхожу как минимум среднестатистических псионов.

Начнём с телепата, который действовал с абсолютной уверенностью в собственной неуязвимости. И я не могу сказать, что у него не было на то оснований: по сравнению даже с комиссаром Белёвской разум у него был куда крепче, массивнее и как будто бы плотнее. Я смог относительно легко пробиться исключительно потому, что он сам меня атаковал и открылся для ответного воздействия, не сумев то перехватить на старте. И это он ещё боялся, когда столкнулся вблизи с тем, что из себя представляло моё сознание. Боялся, но не отступал, делая всё для того, чтобы хотя бы на долю секунды отвлечь на себя моё внимание. К его несчастью, я мог выдержать и много большее, направленное отовсюду давление, просто ускорившись ещё сильнее. Но любого студента он бы превратил в живого, но безмозглого мертвеца за секунды, если бы пресловутый студент не закрылся или не использовал ничего вроде того, что демонстрировала глава «Ледяной Звезды» или её маленькая помощница.

Дальше по списку «авангард», человек, продолжавший идти вперёд даже сгорая заживо от подконтрольного мне жара. Его приём с объединением магнито- и пирокинеза оказался на удивление эффективным, и такой дождь из расплавленного металла оказалось остановить сложнее, чем многократно превышающий его по энергонасыщенности и затратам поток плазмы. Вывод? Использование любой температуры пламени, — а огонь это плазма и есть, — в дуэлях один на один — баловство. Право на жизнь имеют только модификации вроде концентрированного луча под огромным давлением, коим я так всех напугал на арене. Что дальше? А дальше его защита, которую я сломил не сразу, и только после того, как из боя отвалился первый пробойщик. Стабилизация реальности вкупе с отводом тепла показала себя вполне достойно, а для не-универсала — вообще замечательно. Клинок… Синицын не зря объяснял основы, и я хотя бы знал о том, что благородная рукопашная начинается не от большого желания лично нанизать врага на «сталь», а из-за жизненной необходимости. Продавить мою защиту издалека не представлялось возможным, и «авангард» попёр на сближение. Пробился бы он своим плазменным клинком? Я предпочёл не проверять, но чисто теоретически, с учётом пробойщиков, это было возможно. Следовательно я совсем не неуязвим, а псионы шестого или даже пятого рангов вполне могут меня уничтожить. Вывод? Пока не лезть с ними в драку, или хотя бы приготовить достойный козырь на случай такого столкновения.

Следующий пункт — это «поддержка» в лице худощавого псиона, во время боя искажающего свет вокруг нас и под конец ударившего мощнейшим световым лучом, отреагировать на который у обычного человека шансов не было в принципе. «Псион в вакууме» отреагирует на начало манипуляции и защитится, но вот в реальном бою, когда внимания требуют и другие противники… вопрос, требующий проверки в спаррингах. Благо, свет легко сделать не таким убойным. Что до девицы, то о ней мне даже сказать было нечего. Да, попытка меня обездвижить и лишить опоры под ногами была неплохой, но можно было сделать кратно лучше. Но ожидать чего-то от слабосилка не было никакого смысла: даром, что ругалась как сапожник.

И, наконец, пробойщики. Или уже не пробойщики, а подавители? В отличии от того, о чём мне вещал наставник, они стабилизировали не тоннель для пули, а трёхмерную, состоящую из тысяч слоёв мелкоячеистую сеть, ставящую крест на всяких попытках оформить стабильную манипуляцию без риска потерять над ней контроль. При том сеть эта ещё и двигалась, как медуза какая, постоянно перемещалась и вообще была не одна: одновременно вокруг меня мелькало до семи таких областей, плюс одна струилась где-то под ногами. Теоретически я тоже мог повторить такой финт ушами, но нужна была практика.

Если получится наглухо закрывать всего псиона — я стану реальной угрозой даже для шестого ранга.

Что же касается будущего, то тут всё не так хорошо, как мне хотелось бы.

Во-первых, произошедшее в академии почти гарантированно будут заминать несмотря на смерти студентов, так что волнений, в том или ином виде, не избежать. А волнения — это внимание, прикованное ко всем замешанным. Сомневаюсь, что слухов совсем не будет, так как я за неделю хорошо так у дома примелькался. Да и восприятие студентов не стоит недооценивать: они хоть и личинки псионов, но заметить весьма приметную в бою громаду такого скромного и обычного меня очень даже могли. А там слово за слово, и хотя бы среди своих слушки пойдут, как ни крути.

Во-вторых, под вопросом окажется моё дальнейшее здесь нахождение, ставящее под удар тех, кто сам себя защитить просто не способен. Уж точно не против боевых псионов-убийц-диверсантов с поддержкой в виде пробойщиков экстра-класса и пехоты. Я даже возмущаться не буду, если обеспокоенные родичи обучающихся здесь людей подниму вопрос о моей отправке в какой-нибудь секретный бункер. Так сказать, и им спокойнее, и государству меня прикрывать намного проще. Но была у этой медали и другая сторона: тут я, не тут, а защищённость академии теперь под вопросом. И если это будут исправлять, то какой смысл отправлять меня подальше? То-то и оно.

В-третьих, я безо всяких скидок на спарринги или тренировки показал, на что способен в бою. И если кто-то во мне ещё сомневался, то теперь сомнения начнутся по совсем другому поводу. А это в обязательном порядке новые и многочисленные попытки привязать к отчизне покрепче, что само по себе мне не нравится. Я и так никуда деваться не планирую, покуда мне откровенно не пихают палки в колёса, но кому и как это доказать? Ещё и при том что в голову я никого пускать не собираюсь от слова совсем? Значит, доказать не выйдет, и присматривающие за мной господа будут постоянно видеть пляшущие тени грядущего предательства.

Так что же я мог сделать, дабы убедить всех вокруг в своей готовности жить на родине и её защищать? Плотно здесь осесть? Материальные блага котироваться не будут: уж этого-то условному мне-перебежчику обеспечат сколь угодно много. Семья? А нет семьи, вот в чём засада. Новая семья? Уж извините, но гнать коней и торопиться с женитьбой и детьми я ради чьих-то там хотелок не буду. И вообще, это всё не раньше того момента, когда я смогу гарантировать безопасность тех, кто мне небезразличен. Неплохой, к слову, аргумент, ведь гарантирующие мне безопасность силы уже единожды облажались, да ещё и так, что мне пришлось самому отбиваться от нападавших. Противно, конечно, будет использовать произошедшее в таком ключе, но иных вариантов я не вижу. Прижмут — придётся отвечать таким образом.

Ну а нет — всем же будет лучше…

Псионика вновь выручила меня в быту, позволив подняться и сместиться к выходу из облюбованного нами помещения абсолютно бесшумно, не потревожив Ксению, за ночь вместе со своим спальником сместившуюся чуть не вплотную ко мне. В мой спальник не перекочевала — и на том спасибо. Но произойди это, и я всё равно был бы весьма доволен. Вот такие выверты сознания, не понимающего, чего именно ему хочется.

В коридоре меня встретил псион, поприветствовавший меня уверенным кивком. За ночь наше укрытие обзавелось дополнительным оборудованием и, насколько я могу ощутить, людьми, распределившимся по техническим помещениям полигона. Но больше всего их было на поверхности: словно военный лагерь разбили, натащив техники, солдат и обслуги. Псионов, опять же, было совсем немало, и среди них я почти сразу нашёл одну знакомую сигнатуру. Пленника-фотокинета. Детали я пока поведать не мог: слишком далеко, да и засилье разумов наверху не способствовало чтению эмоций одного конкретного индивидуума.

— Обер-комиссару Ворошилову доложено о вашем пробуждении. Он прибудет через несколько минут. — Отрапортовал наконец телохранитель, маска-шлем которого, похоже, мог наглухо перекрывать звуки. Потому что говорить-то он и раньше говорил, но ничего снаружи слышно не было.

— Хорошо. Я пока приведу себя в порядок, с вашего позволения. — Сказал — и проскользнул в типовую душевую-уборную на три кабинки и два трона. Избавившись от одежды, я разложил её на лавке и отправился в душ, за считанные минуты избавившись от грязи и пота, оставшихся с вечера. Я помогал себе теле- и пирокинезом, так что качество скоростной помывки было ни много, ни мало, а идеальным. С одеждой вопрос тоже решился как по щелчку пальцев: я избавил ту ото всего лишнего и не соответствующего структуре ткани, хорошенько прогрел и разгладил, получив чуть ли не новые вещи. Правда, ощущались они довольно необычно, да и пахли перегретой тканью, но это мелочи жизни, о которых я забыл, едва чистая ткань притёрлась к коже. Никогда не любил грязь, и вчера не почистился исключительно в силу обстоятельств и подозрительно сильного притяжения, исходящего от подушки.

Зато теперь я был чист, опрятен и готов к новым свершениям, какими бы они ни были!

… но скорее всего меня ждут впереди разговоры, разговоры и снова разговоры, приправленные угрозами, предложениями и вариантами выбора.

Появление «на горизонте» обер-комиссара не стало для меня неожиданностью, в отличии от хода проснувшейся Ксении. На первый взгляд, — да и не только на первый, — она просто направлялась в душевую, но со свойственной женскому полу импульсивностью девушка резко изменила траекторию движения, обняв меня со спины. И присутствие охранника, явно на нас покосившегося, её ничуть не смущало.

— Доброе утро. — Я частично обернулся, положив ладонь правой руки на беловолосую макушку. — Что-то случилось?

— Ты удивителен, Артур. — Тихо произнесла она. — Спасибо.

За что спасибо, если это из-за меня она оказалась посреди адского пекла — это вопрос десятый. Да и ответить я не успел: девушка отцепилась и скрылась за дверью просторной душевой и не только.

— Ничего, парень, когда-нибудь и до тебя дойдёт. — Совершенно неожиданно высказался телохранитель, поймав мой сердитый взгляд. Я раз и навсегда запомнил, как ощущается разум этого мастера ехидцы. Представится случай — отвечу той же монетой. Исключительно по-товарищески, конечно же, ведь мы с ним почти что коллеги. Он служит Трону, и я тоже служу Трону. Идиллия!

Нет, что-то я определённо завёлся. И не в том смысле, в котором хотелось бы.

— Дошло давно, да только толку? — Ответил я, проходя мимо и выдвигаясь на встречу обер-комиссару. Три, две, одна — вот и он, гроза отступников и врагов Империи. Широкий и уверенный шаг, развевающиеся полы шинели, опущенная чуть ниже положенного форменная фуражка, кобура на поясе и ботинки с высоким голенищем, нафаршированные электроникой не хуже того компьютера, который из себя представляла вставка в ткани не спине одеяния.Одежда эта была не только и не столько символом статуса, сколько реально боевым облачением. Разве что маски не хватало, но у Ворошилова имелась увесистая поясная сумка, в которую не то, что маска, но и шлем влез бы. Ну и приправлено всё это было усталым лицом и грозящими остаться там навечно мешками под глазами. С учётом того, какую должность занимал мужчина и какую ответственность нёс, в его крови сейчас должны плескаться стимуляторы в каких-то невразумительных количествах. Или уместнее будет сказать, что в стимуляторах — плескаться кровь?

— Геслер, отдохнул? Прекрасно. — А ведь я не ответил ни словом, ни жестом. Не успел. — Сегодня тебя ждёт много новых знакомств. Но сначала я утолю твоё вероятное любопытство касательно нападавших. Опознали всех, кого ты оставил в более-менее целостном состоянии. Это — штрафники «Чёрного Ока», международной террористической организации, уничтожить которую хочет как бы не весь восток разом. Ну а теперь, после вчерашнего нападения, и мы тоже.

— А ранги?..

Мужчина просто и незатейливо утолил моё любопытство:

— Убитый тобой телепат был слабой пятёркой по западной классификации. По-нашему это сильный четвёртый ранг. Остальные, по большей части, слабые четвёрки. Девушка — слабая тройка. И прибыли они сюда не по твою душу, просто цели поменялись, и действовать им пришлось на голой импровизации и удаче. —

— В этом Оке все такие фанатики? В том плане, что с радостью идут на убой туда, откуда уже невозможно вернуться?

— Я бы начал с того, что сюда, как считалось, невозможно вот так пробраться. И на фоне случившегося проникновения даже их побег не выглядел бы странно. — Хмуро подметил обер-комиссар, в голове которого явно витали не самые лёгкие думы. Я бы тоже расстроился, если бы на территорию «моего» объекта, максимально защищённого и якобы неприступного, кто-то бы вот так проник. Да ещё и попытался устроить бойню. — Отвечая на твой вопрос — нет, они не фанатики. Штрафники, задолжавшие своей организации. У всех пленников, которых удалось захватить, по результатам первичных допросов семьи «взяты в заложники». Если бы они отказались от этой работы, то их родным пришлось бы худо. «Чёрное Око» творит ужасные вещи, и методы у них полностью соответствуют.

Что-то в заложников мне не особо-то и верилось. Это ведь так удобно: творить всякую дичь, а чуть что — заводить шарманку о том, что их заставили плохие дяди. И деньги пополам с прочими благами тут вот ну вообще никак не замешаны.

Но свои подозрения я озвучивать не стал, ибо это как строителю начать объяснять, что такое кирпич и почему его не надо укладывать без раствора.

— И тем не менее, в их рядах состоят не худшие псионы. Телепат такого ранга — это не шутки даже по нашим меркам, разве нет?

— Не шутки. И то, что ты уничтожил его на его же поле, да ещё и посреди боя… впечатляет. — Ожидаемо, впрочем. — К счастью для тебя, дальше определённого круга лиц эта информация пока не распространилась. Для всех террористы были остановлены силами охранения, против ввода которого на территорию академии так рьяно выступала аристократия.

— Но теперь недовольных должно стать меньше. Мою роль во всём раскрывать не планируется?

— Если удастся добиться содействия от свидетелей и родственников пострадавших, то твоё имя всплывёт исключительно в качестве цели налёта. А в лучшем случае само нападение изрядно потеряет в масштабах. Но в деле замешана аристократия, так что с этим могут быть проблемы. — Обер-комиссар покачал головой. — Готовиться стоит к любому из исходов. Готов выдвигаться? Алексееву сопроводят до дома, если ты об этом беспокоишься.

Ну и замечательно, эту тему даже поднимать не придётся.

— Готов. — Мне собраться — что подпоясаться, буквально. Вещей с собой нет, и делать тут тоже нечего. Ну, в том смысле, что поболтать с Ксенией буквально некогда. Неизвестно, сколько всего нужно будет успеть за день, так что тормозить явно не стоит. — Только, господин обер-комиссар, у вас бумажки не найдётся?

Мужчина вскинул бровь, но листок из своей бездонной сумки всё-таки достал. Дальше я лишь бросил на него взгляд — и за тонкими струйками дыма проступили выжженные в бумаге строки. Визуализация и точные манипуляции могут творить чудеса.

— Господин инструктор по делам сердечным, передадите девушке записку? Спасибо.

Я отлевитировал слегка опешевшему от такого обращения телохранителю «письмо», после чего двинулся вслед за обер-комиссаром, пристроившись от того по правую руку. Надеюсь, девушка и правда не обидится такой моей внезапной отлучке. Хотя, как сказать — внезапной? Сие было очень даже ожидаемо, на самом-то деле.

— Болтал?

— Самую малость. — Кивнул я, не став отрицать очевидного. — Беззлобные шутки в обе стороны.

— Это хорошо. Юмор помогает сбрасывать нервное напряжение. — Покивал моим словам обер-комиссар перед тем, как продолжить уже по делу. — Что ты думаешь о продолжении тренировок не в черте академии, а на территории хорошо защищённой и подготовленной к чему угодно военной базы?

— Я понимаю, что там намного безопаснее, господин обер-комиссар. Безопаснее, чем в академии до инцидента. — Я сделал акцент на последних словах, а Ворошилов заинтересованно покосился в мою сторону, как бы требуя развить мысль. — Я не ошибусь, если скажу, что сейчас на территории академии угроз не будет в принципе. Независимо от желания руководства этого учебного заведения, для обеспечения безопасности будут привлечены огромные силы. Не исключаю, что в довесок к государственным служащим защитниками выступят псионы аристократии, не состоящие на службе у Трона в полном понимании этого слова. И в таком случае я действительно смогу остаться здесь безо всяких «но».

— Самое главное «но» здесь — это твои возможности и потенциал к обучению. Сколько времени тебе понадобится для того, чтобы освоить всю программу академии, если тебе предоставят её на блюдечке? Месяц? Два? Само по себе твоё здесь нахождение, если так посмотреть, фарс. И если всё продолжится в том же темпе, то всякая завеса неизвестности над тобой развеется. Аристократы начнут задавать вопросы…

— Я бы и сам начал их задавать, узнав о том, что в учебное заведение к моим детям решили подселить кого-то вроде меня-нынешнего. — Не было ничего сложного в том, чтобы представить такую чисто гипотетическую ситуацию. И с такой стороны я тут действительно как репей на заду: лишний и вредящий окружающим. А с учётом всех обстоятельств, моё здесь присутствие вообще бессмысленно. Но если и «переезжать», то только на своих условиях. И забрать с собой Ксению, стребовав для неё наставников. Тут ей без меня, возможно, житья не дадут, а она всё-таки боевой псион, и серьёзные тренировки ей пойдут только на пользу. Да и не хотелось мне её отпускать: только волноваться буду, а волнующийся псион моей силы мало кому нужен. — Но тут я уже начал обрастать знакомствами, понемногу вливаясь в социум. Девушку, опять же, нашёл, которую без меня здесь просто сожрут. Если не около-буквально, то морально задавят точно. И променять всё это на какой-нибудь подземный бункер с наставниками…

— Конкретные условия обсуждать тебе предстоит не со мной, Геслер. — Обер-комиссар моментально понял, к чему я клоню. — Собственно, ради этого разговора он сюда и прилетел…

Мы только-только вышли на поверхность, но мне в глаза уже бросилась громада четырёхвинтового вертолёта, внутрь которого можно было четыре танка загнать, если слегка придавить. Но грузовой эта вершина технологической мысли, — которая была не так проста, как казалось на первый взгляд, — не являлась, на что намекал весьма скромный трап, за которым виднелся сплошной коридор, тянущийся до самой кабины. И в коридоре этом по левую руку виднелась пара дверей, по правую — ещё одна. И я не был бы собой, если бы не почувствовал, за какой дверью меня дожидается непредставленный, но очень важный, если судить по количеству охраны, собеседник, на месте разума которого зияло восхитительное и хорошо мне знакомое благодаря Синицыну ничего.

— Вторая дверь налево. И особо там не наглей…

— Не буду, господин обер-комиссар. — Хмыкнул я, ступив на серебристо-серый металл трапа. Не такой уж я и дурак, шибко наглеть, разговаривая с прилетевшим к тебе на голубом вертолёте волшебником, который, весьма вероятно, тайный советник. Потому что кто ещё мог вот так сюда наведаться с целью ответить на все вопросы и предложить возможные варианты?

Вряд ли лично Император или кто-то из его рода. Не вижу я ничего, что на это бы намекало

А значит — всё-таки Тайный Советник…

Глава 15 Тай(ная) Совет(ница)

Советница. Тайная, чёрт подери, Советница. Я вообще не ожидал увидеть в кресле напротив женщину, и словил бы ступор, происходи всё в реальном времени. Но я предусмотрительно не выходил из ускорения, и потому спокойно смог в деталях рассмотреть как этот, с позволения сказать, кабинет, так и его хозяйку.

Обставлено небольшое помещение на борту воздушного судна было довольно скромно и совсем по-военному. Привинченный к полу массивный стол из металла, стулья на «рельсах», утопленных в полу, намертво зафиксированные мониторы под потолком и пара подвижных, сейчас сдвинутых в стороны, на столе. Клавиатура как часть стола меня не уже не удивила, да и мышь в специальной выемке — тоже. А вот некое подобие шкафа со стеклянными дверцами и плотно утрамбованными за ними папками для бумаг — очень даже. Тут всё было обустроено крайне рационально, и такой способ хранения бумажных документов выбивался из общей картины.

Но центром всего являлась, конечно же, сама женщина, восседающая за столом и демонстративно изучающая распечатанный отчёт, на отложенных в сторону страницах которого я и себя узнал. Ну, как себя: во время боя из-за дыма и пара со стороны ни черта не было видно, так что «снимок» представлял из себя обобщение нескольких спектров с приведёнными прямо поверх сводками и комментариями профессионалов. Там я и свой радиус воздействия разглядел, и оценки происходящего в сухих цифрах. Но ничего сверх уже известного почерпнуть не удалось. Максимум — оценки вида «зафиксированные физические воздействия находятся в границах пятого ранга», да «скорость и эффективность телепатического удара позволяют присвоить объекту наивысший класс опасности. Выводы нуждаются в корректировке…». Я и сам знал, насколько опасен, и понимал, что окружающие не настолько глупы, чтобы не прийти в итоге к этим выводам. Так что… любопытно? Да. Что-то для меня новенькое? Едва ли.

Но сама женщина, бесспорно, впечатляла. Ростом она была где-то метр восемьдесят, с длинными, собранными в тугую косу русыми волосами, «скандинавским» лицом с рублёными чертами, строгой линией губ и мощным волевым взглядом, не скрываемым сползающими на нос небольшими прямоугольными очками-половинками. Даже её запястья, проглядывающие между перчатками и рукавами строгой тёмно-серой шинели, — фетиш на комиссаров? — казались куда массивнее и мощнее, чем у обычной женщины её возраста. В остальном я ничего сказать не могу кроме того, что бюст у хозяйки кабинета соответствовал росту. Просто официальная и практичная форма одежды «сглаживала углы», и я обратил внимание на грудь не в пятую и даже не в десятую очередь.

Ах да, глаза. Неожиданно, но они у поднявшей на меня взгляд женщины были насыщенно-фиолетовыми, точно лепестки достигшей апогея цветения дикой фиалки. Никогда не слышал, да и не видел людей с такой особенностью. Мутация или линзы?

Ставлю не первое.

— Глаза — «подарок» прорыва. Благо, эта мутация сказалась только на внешности. — Неожиданно пояснила она, правильно интерпретировав мой взгляд. — Я с вами знакома заочно, Артур Геслер. Но вот вы меня должны видеть впервые. Анна Борисовна Троцкая, седьмой Тайный Советник Трона. Мне выпало удовольствие курировать ваше развитие и контролировать все решения, принимающиеся в вашем отношении. Присаживайтесь.

— Благодарю. — Я последовал совету и разместился в кресле напротив, подкатив его поближе к столу. «Рельсы» отработали идеально, без рывков или посторонних звуков. Даже лучше, чем стул на колёсиках.

— Я полагаю, проще будет изложить нашу позицию и взгляд на то, каким мы видим ваше дальнейшее будущее. А после этого можно будет рассмотреть и ваши пожелания… — Женщина собрала документы в стопку, выровняла их и отложила в сторону. — С вашего позволения, я начну…

Воистину, не всё так просто в эпицентре власти и среди тех, кто этой самой властью обладает. Иначе я решительно не понимаю, как можно просто «делить» меня на протяжении нескольких дней. О какой делёжке речь? Да о самой обыкновенной: члены Тайного Совета, если читать между строк и воспринимать намёки моей собеседницы, до сего дня не могли прийти к консенсусу и решить, кто же будет меня курировать, отвечая за промахи и разделяя успехи. В итоге эту роль на себя временно примерял обер-комиссар Ворошилов, вынужденный принимать решения вроде бы и самостоятельно, но при том с постоянной оглядкой на совет. Естественно, в таком положении особо не развернёшься, и он, будучи человеком неглупым, избрал тактику аккуратного, но медленного продвижения в вопросе моего развития.

Вот только я сам взял совсем уж неадекватный темп, и все планы Ворошилова рушились разве что не каждый день. Мне даже стало его жалко, стоило только попытаться представить себя на его месте. Жил — не тужил, а тут раз — и Геслер случился, из-за которого ни поспать нормально, ни отвлечься.

Но то было раньше, и вообще — «если что было не так, то теперь будет так», если обобщить и подвести итоги затянувшегося вступления, организованного для меня Тайной Советницей. А следом мы перешли к «видению будущего»,

Как и ожидалось, меня захотели привязать покрепче, напихав в руки всё, что я только мог «унести».

— Здесь — документы на поместье, территориально оно граничит с опоясывающим академию парком. Само здание и прилегающие территории прямо сейчас приводят в порядок. — Я принял из рук собеседницы вынутую из полки стола стопку листов, быстро те пролистав, отпечатав в памяти и изучив. — Конечно, в ближайшее время у вас не получится там побывать, но спустя месяц-два ограничения на передвижения будут сняты.

— Я не знаю, говорили ли вам об этом, но я весьма скептически отношусь ко столь… масштабным проявлениям богатства. Даже ныне уничтоженный дом казался мне слишком большим, а эта громада, да для одного-двух человек… — Вот вообще мне это было не надо. Да, пафосно и круто, но если я когда-то и мечтал о здоровенном дворце, то только лет в двенадцать. Буквально века тому назад.

— И что же вы предлагаете?..

— Я пока ничего не предлагаю, лишь комментирую, раз уж вы предложили. — Тайная Советница, озвучив сие «предложение», и правда замолчала, как бы давая мне слово. Я и взял, чего уж. Но вот лезть со своими хотелками до того, как мне озвучат весь заранее подготовленный список я не собирался. Может, эти самые хотелки там уже будут учтены, и мне не придётся просить? — Продолжайте, пожалуйста.

— Помимо поместья предполагалось поспособствовать вам в восстановлении или, в худшем случае, «перехвате» прав на благородную фамилию. Нам удалось выйти на след династии Геслеров, прервавшейся в ходе присоединения Немецкой Автономии к Российской Империи. — О как. Вот только я был практически на сто процентов уверен, что я не имел к тем Геслерам никакого отношения. Родословная по мужской линии прослеживалась лет так на сто назад, и дворянством там даже не пахло. Обычные люди, в один прекрасный день оказавшиеся гражданами не родной Германии, а Российской Империи, из-за волнений на родине решившие переместиться поближе к куда как более спокойной столице недавнего противника. А там и до Москвы оказалось недалеко. — На данный момент род признан уничтоженным, но сроки выявления уцелевших потомков ещё не вышли, и вам, с вашими талантами, будет достаточно просто вернуть себе фамилию и права потомственного аристократа. Руководство Немецкой Автономии поспособствует, так или иначе.

— Присвоение чужой фамилии меня не прельщает, но я понимаю всю ценность статуса дворянина, пусть и находящегося «под вопросом». Геслеры точно исчезли?

— Полностью. Все попытки «вернуть своё по праву» закончились ещё семь лет назад, и с тех пор невеликое наследие этого рода находится на консервации под государственным надзором. — Я покивал в такт словам женщины. Что ж, если там действительно никого не осталось, то…

— Я с благодарностью приму эту помощь, госпожа Троцкая.

— Прекрасно. — Если бы я мог уловить хотя бы эхо её мыслей! Но — увы, Троцкой, сидящей напротив, для телепатии словно не существовало. И почему-то я был практически уверен в том, что это не такой уж и сложный приём с ещё более простой контртехникой. Иначе дуэли телепатов, с такой-то защитой, превратились бы в фарс. — Это чистая формальность, но ваша подпись потребуется на всех этих документах…

Передо мной оказалось несколько листков, содержимое которых в общих чертах можно было обобщить одним словом: «доверенность». Да, я лично точно не побегу в Немецкую Автономию выбивать себе фамилию, но кто-то же должен этим заняться, верно? Да и подводных камней я не нашёл, так что ручку в ручки — и вперёд, ваять. Можно было бы и выжечь подписи на положенных местах, как я сделал с текстом записки ранее, но известные формалисты-немцы это могут и не оценить. Так что пришлось по старинке ставить с полсотни подписей под спокойным взглядом Троцкой.

— И третье — это ваша должность и жалование. Так как ситуация уникальная, было принято решение действовать в индивидуальном порядке. Как псиону нулевого класса, ежемесячно на ваш счёт будет поступать такая сумма… — Мне передали ещё одну стопку листов. Но на этот раз самое интересное находилось на первой же странице… И я вам так скажу: столько, сколько мне обещали в год, я-прошлый не заработал ты и лет так за тысячу. Или даже две. Но псионы ценны, а я среди них ещё ценнее, так что с этим можно только смириться и не спрашивать самого себя, за что и почему. — Касательно привилегий, прав и обязанностей пока никакой конкретики нет, но что-либо приказывать вам могу только я или обер-комиссар Ворошилов, как моё доверенное лицо.

Может, похожесть в одежде это не мода, а принадлежность к, так сказать, одной «организации»? Едва ли Тайные Советники занимаются всем подряд, должно быть какое-то разделение. И мне, допустим, «достался» кто-то, связанный с комиссарами…

Ладно, толку гадать нет, ибо потом всё и так станет ясно.

— Пока меня всё более чем устраивает. — Я встретился с Троцкой взглядами. — И я понимаю, что после всё ещё не раз изменится.

— Прекрасно. Собственно, это были все ключевые моменты, которые имело смысл выдвигать без последующего обсуждения. Пришла пора тебе поделиться своими желаниями и предложениями. — Она сложила руки на столе, переплетя пальцы, и выжидательно на меня уставилась. Очень, очень необычные глаза, как будто раскрашивающие и без того не отличающиеся блеклостью нормы людской внешности.

— Что ж, тогда я предлагаю обсуждать каждый пункт сразу после того, как он будет высказан. И первое — мне интересны разломы. — Я решил начать с наименее реального запроса, дабы в дальнейшем на контрасте получить побольше. Да, так себе ход в разговоре с матёрым интриганом, но и просто плыть по течению аки дохлая рыба было противно. Это ещё с аристократией я мог не проявлять инициативы, но там-то от них ничего не зависело! Тут всё с точностью до наоборот: что тут сторгую, с тем и буду жить некоторое время. — Информация о них, возможно, разрешение на изучение. Я уже один раз сталкивался с активным разломом вблизи, вы, должно быть, наслышаны. И меня заинтересовало то, как разлом ощущается. Возможно, наблюдение за ним позволит мне стать сильнее, глубже поняв псионику.

На несколько секунд установилась тишина. Госпожа Троцкая втянула носом воздух, тяжело вздохнула и на мгновение прикрыла веки, как бы собираясь с мыслями.

— Для познающей сути псиона нет ничего более опасного, чем разломы. Рано или поздно каждый заходит дальше, чем нужно, и в лучшем случае обзаводится прелестными украшениями, которые не каждый оценит. В худшем — исчезновение из нашего мира… или смерть. — Пугающий тон женщины, возможно, и произвёл бы на меня впечатление, но это весьма сложно сделать, когда сама эта речь для собеседника растягивается не на один десяток минут, позволяя всё обдумать, переждать первичное впечатление и оставить от услышанного лишь сухие факты. Тем не менее нельзя было сказать, что я не понимал её мотивацию. Если не оградить, то хотя бы попытаться донести до сверхсильного, но молодого псиона всю опасность разломов, с которыми она, видимо, контактировала не так уж и мало, раз каким-то чудом обзавелась «подарком» в виде ярких фиалковых глаз. — Но если тебе пока интересно только наблюдение за разломами со стороны, то это можно будет санкционировать, в особом порядке.

Я удивился. Правда удивился. Логика подсказывала, что высовываться вовне академии сейчас и в ближайшее время — значит подвергать себя и окружающих неоправданному риску… но, видимо, всё было не столь однозначно.

— Это отлично. — Я улыбнулся. — Ещё я хотел бы получить доступ к информации касательно реальных возможностей боевых псионов разных рангов. Видеозаписи, описания имевших место быть прецедентов, спарринги — любой источник такого типа сведений будет как нельзя кстати. Потому что сейчас я слабо себе представляю, чего ожидать от возможных врагов и союзников.

— Мы уже получили этот запрос, и его должны были выполнить на днях. — Кивнула Тайная Советница, внимательно меня выслушав. — Позволишь нескромный вопрос?

На «ты»? Что ж, мне всё равно, а вот Троцкая может весьма неуютно себя чувствовать, обращаясь ко мне, — я ж её лет на десять-пятнадцать моложе, — как к равному. Но это неточно, может она просто оговорилась или сама по себе любит общаться не слишком формально, кто ж тут угадает?

— Я весь внимание, госпожа Троцкая.

— На твой взгляд, имеют ли псионы вроде тех, с которыми тебе довелось столкнуться, реальную возможность тебе навредить в прямом бою? И сколько их должно быть? — Я прищурился. Вопрос был, прямо скажем, с подвохом, но не отвечать на него… смысл? Обо мне уже известно многое, а мой разум нависает над любым другим как мифологический титан над смертными. Плюс я не могу исключать варианта, при котором знание о моих реальных возможностях выступит настоящим щитом, который прикроет и меня, и Ксению. — Я не требую точного ответа, но хотя бы примерно, основываясь на своих ощущениях?..

— Сами по себе псионы, вероятно, не представляют для меня угрозы. Я легко защищался ото всего, что они использовали, и только пробойщики заставили меня напрячься. Теоретически я мог сразу их уничтожить, но мне пришлось соблюдать осторожность: я не знал, чего от них ожидать, и не попаду ли я в ловушку, если перейду в наступление. — Честно? Абсолютно! Ведь я и правда мог бы перебить хоть сотню псионов уровня «авангарда» или худощавого, специализирующегося на фотонах. Пробиться через мою защиту они не смогли бы даже с пробойщиками, судя по всему ими продемонстрированному. Проблемы могли доставить пробойщики, но тогда я уже был готов их устранить. Просто они даже не приблизились к тому, чтобы загнать меня в угол, а потом их и вовсе расстреляли. Но вот будь их не двое, а с десяток… — Опасность представляли пробойщики, но они не успели меня в достаточной мере ограничить, а после их устранили.

Женщина задумчиво покивала, после чего выдвинула полку стола, достала оттуда пачку сигарет и, бросив на меня вопрошающий взгляд, прикурила прямо от пальца. Ясно: телепат и пирокинетик. Может, есть и что-то третье, но имеющееся уже весьма и весьма неплохо.

— А пехоте и снайперам ты поджарил мозги так, что они не успели даже направить на тебя оружие. Что ж, тогда, возможно, разрешение на относительно свободное перемещение ты получишь куда раньше. Если мне не изменяет память… — На этом моменте мы почти синхронно усмехнулись. — … то ты сражался, удерживая за спиной свою подругу. И даже так тебе никто ничего не смог сделать. Я нигде не ошиблась?

— Нигде, госпожа Троцкая. — Ну, хочет акцентировать внимание на моей силе, о которой я и так знаю — так пусть акцентирует. Мне от того ни холодно, ни жарко.

— Тебе, Артур Геслер, можно присвоить пятый ранг только за то, что ты вчера продемонстрировал. Но мы этого делать не будем. Никаких рангов, только уникальный «титул» псиона нулевого класса. Тебя это устроит?

— Более чем. — Мишура — это пшик, а вот на мои реальные возможности никакие титулы и звания не повлияют.

— Прекрасно. Сразу скажу, что за границу ты попадёшь не раньше, чем достигнешь боевых возможностей шестого ранга. А рано или поздно ты достигнешь этого уровня, даже если темп твоего роста снизится в сотни раз. — Неделя до пятого ранга — это действительно быстро. Почти моментально, я бы сказал. И уж точно недоступно для всех остальных псионов, если только где-нибудь и правда не притаились подобные мне уникумы. Но вот чего никто не знал, так это того, что моё «развитие» было не более чем освоением дивидендов от заточения в собственном теле на протяжении сотен лет. И когда я подберусь к настоящему потолку — большой вопрос. Хотелось бы, конечно, никогда, но мечты крайне редко имеют с реальностью что-то общее. На то они и мечты. — У тебя есть, что ещё сказать, или?..

— Есть. Я бы хотел, чтобы Ксении Алексеевой было разрешено следовать за мной, куда бы меня ни отправили. Нелишней будет и возможность для неё тренироваться под присмотром опытного наставника.

— Касательно Алексеевой. — Тайная Советница распалила кончик сигареты ещё сильнее, выпустив в сторону густой клуб сизого дыма, тут же подхваченный потоком работающей вентиляции. — Я не осуждаю твой выбор, но для проформы обязана спросить: ты отдаёшь себе отчёт в том, что эту девочку как минимум недолюбливает львиная доля дворянства?

— Я понимаю это, госпожа Троцкая. Но дети не отвечают за грехи отцов, и поводов в себе сомневаться имперское следствие тоже ещё не давало. Что же до заблуждений масс… на то они и заблуждения, чтобы их или стараться развеять, или игнорировать. С первым у меня мало что получится в силу моего происхождения и отсутствующего влияния, так что остаётся только второй вариант, уже вступивший в силу. — Моё мнение касательно дворянства, его мнения и интриг не изменилось ни на йоту. Я всё ещё терпеть не мог всю эту возню, и лезть туда без веских причин не собираюсь. Правда, мне уже подкинули как минимум одну, но с этим я как-нибудь разберусь. — В отношении своих намерений я также абсолютно серьёзен.

— Возможность политических браков ты не рассматриваешь в принципе?

— Браков? — Я вздел бровь.

— Каждый сильный псион обязан оставить обширное потомство, Артур. Потенциал наследуется, а ты слишком уникален, чтобы ответить отказом. — И не объяснишь, что я не сам по себе такой красивый, а в силу обстоятельств. Вернее, объяснить-то объяснишь, но чёрта с два мне кто поверит.

— Этот вопрос может подождать?

— Откладывать на потом — неважная привычка… — Тайная Советница покачала головой. — … но это возможно. Здесь и сейчас от тебя никто ничего не требует, но рано или поздно это произойдёт. И лучше бы тебе к тому моменту самостоятельно выбрать кандидаток.

Прелестно. Но работать бычком-осеменителем я в любом случае не собираюсь, и всё на этом. Время пока есть, — очень много субъективного времени, — так что выход я найду. Главное при этом не слишком испортить отношения с Тайным Советом и Императором, которым маленькие Геслеры наверняка нужны позарез.

— Благодарю. Я это обязательно учту. — Так учту, что и сами не рады будете. — Есть ещё несколько моментов. Касательно поместья, я предлагаю пока повременить…

Обсудить предстояло ещё немало вопросов, но разговор, весьма вероятно, будет не столь долог и муторен, как пугал меня Ворошилов. Говорим мы строго по делу, ничего лишнего не цепляем, но вот как оно будет на деле?

Будем посмотреть-с…

Глава 16 От разговора к разговору

— Вышло намного быстрее, чем я думал… — Говорю в никуда, потягиваясь и разминая затёкшую спину параллельно с «расслабляющими» упражнениями для разума, которому пришлось порядком потрудиться. Да и чего это ему? Мне! Это я обращал внимание на каждую мелочь, взвешивал каждое слово и искал скрытые смыслы всюду, где это было в принципе возможно. И было это не только напряжно, но и скучно, ибо для меня в кабинете прошло где-то часов двенадцать как минимум. Даже в минуты простоя я не мог себе позволить выйти из ускорения, так как тогда мой контроль над собственными эмоциями и мыслями мог дать слабину, и вовне просочилось бы что-то кроме специально заготовленных шаблонов. А я этого не хотел, ибо моя собеседница была телепатом, и вряд ли слабым. Её рангом я, конечно, не интересовался, но пока практика показывала, что чем сильнее был псион, тем более высокий пост он занимал.

Уж не знаю, как это сказывается на фактической эффективности работы всей системы, но отрицать реальность было глупо.

Едва трап остался позади, как личный транспорт Тайной Советницы пришёл в движение. Втянув в себя «язык» и задраив шлюзы, четырёхвинтовая машина с гулким и мощным воем поднялась в воздух, зависла ненадолго и, словно окончательно определившись с точкой назначения, сорвалась с места, оставив после себя лишь ищущую куда бы осесть пылевую завесу. Дискомфорта мне это не доставило, так как воздушный пузырь диаметром в пять метров надёжно защитил меня ото всего лишнего. Псионика одновременно и была страшным оружием, и обеспечивала комфорт в быту не в пример лучше любой техники. Конечно, приспособить для обеспечения этого самого комфорта можно было не всякое направление, но как минимум половину из всех мне известных. Что-то больше, что-то меньше…

Но оружие из псионики всё равно получше будет.

Я неспешно вышагивал в направлении припаркованного неподалёку от опустевшей площадки автомобиля Ворошилова, который, судя по активности его разума, спал. Ничуть не удивлён: псион физически оставался человеком кроме, разве что, владеющих биокинезом, так что обер-комиссар к нынешнему моменту выжимал из себя все соки. Мне даже стало совестно из-за того, что я так быстро со всем закончил, не став разводить демагогию и направляя разговор по сугубо деловому руслу. Самой насыщенной оказалась последняя стадия «переговоров», ибо обсуждались там детали, закрепляемые на, так сказать, бумаге. По итогу я получил, — не добился, заметьте, ибо мне ни разу не сказали «нет», — всё, что хотел, включая ряд гарантий касательно моего участия в изучении разломов и в целом выхода в город. Последнее само по себе мне было не нужно, но почему бы и нет?

Мало ли, в будущем потребуется, а у меня уже всё оговорено…

Я уже подошёл к автомобилю, но обер-комиссар просыпаться не торопился, да и будить его тоже никто не собирался. Я же, проникнувшись сочувствием к ближнему своему, поспешил облюбовать ближайшее дерево, устроившись ровно над чёрной махиной транспорта о четырёх колёсах. Растянутые на манер верёвок примитивного гамака телекинетические канаты особо никуда не врезались, так что я устроился с большим комфортом. Для чего, спросите? А для отдыха причины не нужны! Тем более я постоянно что-то делал внутри своего разума, плюс размышлял касательно того, что, возможно, я совершаю ошибку, разбивая свой цельный талант на части-направления. Ведь что такое псионика? Это способность влиять на реальность посредством своей воли и энергии, использование которой оставляет после себя поддающуюся обнаружению Пси.

Собственно, из-за этого иногда эти разные вещи приравнивают друг к другу, так как задействуя волю и энергию псион так же манипулирует и Пси. Если я подожгу что-то пирокинезом, то изначальная манипуляция «пыхнет» Пси. Подниму что-то телекинезом — и Пси будет как будто бы тоже «поднимать», тенью следуя за самой манипуляцией. Только телепатия выбивается из общей картины, но только потому, что в дело вступает ментальное поле, коим телепат манипулирует для достижения нужного ему результата. Но это сейчас не важно, ибо суть, корень моих размышлений — это «цельность» псионики, по каким-то причинам разбитой на направления.

Я уже лично и не совсем сталкивался с тем, что обладающие достаточным потенциалом псионы, — студенты во всех наблюдаемых случаях, — ограничивают себя чисто психологически. Не могут воспроизвести то или иное явление независимо от того, что им уже покоряется нечто куда более сложное во всех смыслах. Конечно, я опирался на голую теорию, но она очень уж ровно ложилась на наблюдаемую реальность, в которой роль играли не только понимание воплощаемых процессов со способностью представить их в реальности, сколько банальная уверенность псиона в том, что это можно сделать. Грубо говоря, наличие могучих мышц и опоры не поможет человеку сдвинуть камень, если он просто положит на него ладони и будет ждать. Потребуется волевое усилие не в виде «хочу!», а в виде команды для всего тела — «делай!». И вот этой-то команды может и не быть.

Впрочем, это всё равно не объясняет того, почему один одарённый изначально пирокинет, другой — криокенет, а третий светом управляет в свободное от работы время. Да, я уже знал, что псион мог усердной работой и трудом открыть в себе способности к другому направлению, но это было так медленно и трудно, что попытавшийся овладеть хотя бы одним новым направлением на уровне изначально доступного псион рисковал умереть от старости, так и не достигнув своей цели.

У меня ситуация отличается в корне, но оказало ли это влияние на саму суть известной человечеству псионики?

Экспериментировать было опасно. В этом случае даже крупицы сил, достаточных разве что для того, чтобы спичку запалить, могло хватить для какой-нибудь невразумительной дичи. С другой стороны, я не смогу удалиться от «эпицентра» эксперимента дальше нескольких сотен метров даже спустя годы и годы, на протяжении которых я буду, если моя теория верна, ограничен в своих возможностях. Да и вероятность того, что смешение направлений приведёт к коллапсу невероятной разрушительной силы всё-таки довольно низка. А всё, что поменьше я смогу сдержать, если как следует подготовлюсь. Как это — как следует? А очень просто: максимальная концентрация на области, создание крио-, пиро-, гео- и телекинетических слоёв защит, максимальная изоляция рабочей зоны, включая откачку воздуха и создание вакуумной прослойки.

— Да, примерно так это и должно выглядеть. — Покивал я в такт своим мыслям, изучая получившуюся сферу диаметром в половину метра. Это как раз предел, по достижении которого наращивание размеров приведёт лишь к увеличению сложности сдерживания вышедшего из-под контроля явления, если всё пойдёт по худшему сценарию. А места мне для экспериментов много не надо: хватит и объёма футбольного мяча. К слову говоря, если такую сферу слегка растянуть и создавать, скажем, вокруг противника, после чего сжимать её, формируя несовместимые с жизнью условия внутри, может получиться весьма достойный способ аккуратного устранения, использующий мою подавляющую мощь и силу воли на полную. Интересно даже, это кто-то пробовал реализовать, или у основной массы псионов недостаточно сил для того, чтобы таким образом ловить и удерживать противника?..

— Геслер! — Я взглянул вниз, прямо на скрестившего руки на груди, заспанного, но очень недовольного обер-комиссара. — Почему не разбудил?

Сфера растворилась без остатка, а я свесился вниз.

— Посчитал, что раз вокруг никто не суетится, то время ещё есть. А без сна кто-то вроде вас может наворотить такого, что моим невинным шалостям рядом стоять будет стыдно. — Честно ответил я, развеивая гамак и мягко приземляясь на сочную траву, отчаянно тянущуюся к солнцу. — Это, может, и не моё дело, но я поступил как поступил.

Непродолжительное молчание закончилось тяжким вздохом и взмахом рукой вроде «ну и чёрт с тобой, не отставай», после чего мы споро загрузились в салон автомобиля с невозмутимым, точно скала водителем. Его вообще можно было бы за робота принять, не дыши он и не моргай. Когда-то я о таких профессионалах только слышал, но лично не встречал. А теперь куда ни кинь взгляд — они будут повсюду.

— Мы и правда никуда не торопились, но в следующий раз всё может быть иначе. — Сказал мужчина, устраиваясь напротив. Да, просторный салон был устроен именно так: диванчики напротив друг друга с большим проходом между ними, куда, при желании, можно было спустить с потолка столик. — Через полтора часа должен будет прибыть Троекуров, твой наставник. С ним будет ещё парочка опытных псионов, с которыми ты должен будешь познакомиться. Если нам повезёт и всё пройдёт гладко, то они тоже присоединятся к твоему, кхм, обучению.

— Настолько эксцентричные личности?

— Ещё какие. — Обер-комиссар усмехнулся, сунув руку за пазуху и выудив оттуда самый обычный смартфон. Правда, полностью погружаться в происходящее по ту сторону экрана он не стал. — Зато их подход может поспособствовать твоему развитию куда лучше, чем традиционные методы.

— А методы господина Троекурова — они какие? Традиционные или не совсем?

— Совсем не традиционные, я бы сказал. Да ты и сам должен был это понять: никто в здравом уме не обучает ни студентов, ни кадетов через лобовое столкновение с более опытным противником, пусть и в формате тренировки. К традиционным методикам куда ближе лекции, на которых ты бывал совместно с… менее необычными студентами.

Действительно, там львиную долю «урока» занимала теория и инструкции по технике безопасности. Практики и всяких наглядных вещей там было до преступного мало. Правда, я и сужу по нескольким лекциям, со своим-то колоссальным опытом длиной в неделю.

— Что ж, тогда я заинтригован и заинтересован одновременно. — Каждый псион смотрит на окружающий мир и своё «ремесло» по-своему, и получить наставления от других сильных бойцов будет нелишним. Могут и на что-то новенькое натолкнуть, и открыть глаза на некие прописные истины вроде общеизвестных методов борьбы с пробойщиками, которые вообще не пробойщики, а натуральные подавители, как я уже подмечал. Не может же такого быть, что жизнь обычного псиона ранга так четвёртого обрывается, едва на него посмотрит парочка таких уродов? Вот и я считаю, что это маловероятно.

В штрафники сверхценных бойцов никто не определит, так что «подавители» — это нечто около-обыденное с учётом невысокого в целом числа сильных псионов в мире.

— Не рассчитывай на многое. Эти господа действительно ни разу не учителя, и пригласили их исключительно из-за их недостижимой боевой эффективности. На своём веку они успели много где повоевать, и спецов лучше лично я просто не знаю.

— Это же не «столпы», правда?

Мужчина рассмеялся:

— Конечно же нет. Но голая мощь не делает тебя лучшим. Можно, конечно, превосходить оппонента абсолютно, но всегда остаётся командная работа, профессионализм и способность правильно распорядиться своими силами в конкретной ситуации. И я категорически не рекомендую тебе забываться, надеясь на свою силу. Если ты столкнулся с противником, которому с тобой никак не совладать, и он ещё не отступает — значит у него есть план.

Я был склонен согласиться с озвученным выводом, ибо толпой, как известно, гасят даже льва, а опыт последнего сражения показал, что как минимум те же подавители могут доставить мне проблемы. Сколько их нужно, чтобы полностью меня обезоружить? Десять? Двадцать человек? Я, конечно, заранее замечу их приближение, но нельзя исключать возможность ошибки. Меня могут отвлечь, связать боем или выставить против по-настоящему сильных «пробойщиков», которые, например, будут действовать на огромном расстоянии, под прикрытием других псионов и с куда большей эффективностью. Фактически, стабилизация реальности чужой волей стала моим злейшим врагом, ибо это на обычного псиона столько сил не бросят, а на меня?

— Я и сам до этого дошёл, а ваши слова, господин обер-комиссар, только убедили меня в правильности таких мыслей.

В ответ мужчина довольно улыбнулся, не переставая, впрочем, косить взгляд на экран своего телефона.

— Мне нравится твой рациональный подход и способность ясно мыслить даже в столь необычных обстоятельствах. Абсолютное большинство людей, получив всё то, что получил ты, пустились бы во все тяжкие и доставляли бы куда больше проблем… — Только калибр у проблем был бы поменьше, как я предполагаю. Что такое кутёж и завышенное самомнение против всего того, что организовал я?

А Ворошилов тем временем сунул руку за шиворот, достав оттуда деревянную коробочку с весьма характерным оформлением. Я ничего против сигар не имел, — спасибо возможности закрыться от дыма напрочь, — так что и возражать не стал. Спустя секунду порядком вымотавшийся и уставший мужчина выпустил первую струйку дыма в приоткрывшееся окно.

— Только не сочти мои слова за призыв к действию, конечно же.

— Мне нравится наслаждаться жизнью, но досрочная смерть из-за когда-то победившего желания отдыхать сверх меры меня не прельщает. — Я вообще планирую жить вечно, так что…

— Планируешь жить вечно?

Я бы поперхнулся, да только скорость мышления не позволила.

— Имея способности в биокинезе, глупо не прикладывать усилия для усовершенствования тела. Может, получится протянуть хотя бы лет двести…

А вот обер-комиссар закашлялся, выпустив сигаретный дым не в приоткрытое окно, а прямо в салон. Клубы сизой дымки разбились о сферу, окружающую мою голову, а спустя секунду и вовсе улетучились, подхваченные моей волей и силой.

— А знаешь… — Мужчина заговорил, едва откашлявшись. — В твоём случае это может оказаться возможным. Но даже если у тебя что-то и выйдет, никто не должен об этом узнать. Слышал, что биокинеты относительно свободно манипулируют своей внешностью…

Я понял, на что намекал обер-комиссар, а он понял, что я понял. Вот такая вот кракозябра из пониманий получилась.

— Ещё кое-что. Я уже говорил, но повторю ещё раз: твоей вины в произошедшем вчера нет. Уж не знаю, насколько ты склонен к самобичеванию, но сейчас это будет лишним. Имела место быть череда ошибок на самых разных уровнях, что привело к печальным последствиям. Вот только не выбери они тебя целью — и кто знает, кого им удалось бы устранить?

— У них действительно былишансы?..

— Шансы есть всегда. Вопрос лишь в том, кому повезёт в конкретном случае. Вчера случилась ничья. — И не поспоришь ведь. Погибло слишком много наших людей, а горка трупов с их стороны совершенно не котировалась. Наверняка, если судить по словам обер-комиссара, из пленных не вышло вытянуть ничего важного, ведь в противном случае ничья стала бы нашей победой. Наверное. — Просто держи в уме, что сейчас твоя главная задача — пассивное давление на наших врагов. Такова участь всех сильных псионов, иногда даже вопреки их желаниям.

Я кивнул. Очевидно, что сильные псионы пятых-шестых рангов заменили собой ядерное оружие. Нет, последнее никуда не исчезло и ядерных боеголовок становилось всё больше у всех стран, но настоящую угрозу теперь несли с собой сильнейшие псионы.

Ядерное оружие, по крайней мере, можно было найти и уничтожить, перехватить и остановить до того, как оно причинит ущерб. Псиона, если тот сам того не пожелает, практически невозможно обнаружить. Один-единственный человек, который может уничтожать города и регионы, или даже вызвать катаклизм планетарных масштабов — это опаснейшее оружие. Потому псионов контролировали, и потому крупномасштабных межгосударственных войн не было с самого появления «факторов сдерживания», шестых рангов. Да, из-подполы вылезали террористы, случались локальные столкновения и многочисленные конфликты в «серой зоне», но шестые ранги там появлялись крайне, крайне редко. Они демонстрировали силу, добавляли баллов своей стране и после этого в принципе не выходили на поле боя.

Потому что если выйдет свой — выйдет и чужой, а к чему может привести столкновение одарённых такой силы страшно даже представить.

— И меня это полностью устраивает, господин обер-комиссар. — Не то, чтобы я мечтал убивать и уничтожать веселья ради. У всего должна быть цель, и я не могу представить, что должно случиться, дабы я воспылал неистовым желанием превратить наш мир в отражение тех, что встречаются по ту сторону разломов.

Куда больше меня напрягает то, что, насколько мне известно, в разломах не встречались живые, населённые людьми миры. Только уничтоженные, фонящие радиацией или стёртые в труху неумолимым временем.

— В противном случае мы бы сейчас вряд ли разговаривали бы, Геслер. — Ухмыльнулся мужчина, во взгляде и эмоциях которого промелькнуло что-то вроде застарелого облегчения. — Ведь сила пугает тех, кто ею не обладает…

Остаток пути мы проделали в тишине, остановившись у закрытого на ремонт, но временно ставшего приютом для военных и вызванных сюда псионов крыла академии. Совсем скоро сюда прибудет Троекуров сотоварищи, и я получу уникальную возможность пообщаться с сильными, — и экстравагантными, — псионами, которые могут многое мне дать. Чисто теоретически. А потом, ближе к ночи, я могу рискнуть и начать эксперименты по «объединению» частей в единое целое.

Главное, что б направления действительно оказались частями целого, а не составляющими катастрофы…

Глава 17 Достойный наставник

Было что-то привлекательное в около-заброшенных строениях. По крайней мере, меня они всегда манили, притягивая взгляд и одним своим видом окуная в непередаваемую атмосферу… не старины, нет. Это крыло академии сложно было назвать старинным, ибо сам комплекс возвели не сто и не двести лет назад. Да и заброшенным оно тоже не было, а глянь же ты — один только брошенный взгляд, а я уже не могу оторваться от пристального изучения единства камня и крепкой древесины, из которых мысль архитекторов и руки мастеров высекли шедевр. Да, годы не щадят ничего и никого, но они же испытывают то, что люди творили собственными руками. И почему-то новенькое, только возведённое здание не вызывает такого же пиетета, как простоявшее хотя бы пару десятков лет, выдержавшее шторма, снега, дожди и смены сезонов, которые на самом деле были едва ли не самыми разрушительными в отношении плохо построенных зданий.

Здесь точно так же, как и в основном здании, нашлось место внешним балконам, башням с винтовыми лестницами, статуям и древесине, на которой некогда вырезались невообразимые, интересные и глубокие сюжеты. Да, не всё из этого можно было разглядеть за густой растительностью, которой наплевать было на людские запреты, но в том-то и крылся сакральный смысл таких мест. Академия могла пропустить через себя сотни и тысячи студентов, но лишь единицы из них окажутся в итоге посвящёнными в секреты этого строения.

И у каждого, я уверен, секреты будут разными.

— Моё любимое крыло. Здесь проводились занятия по тактике, а вон там, за деревьями, находится стрелковый полигон. Я очень любил оружие, и проводил с ним действительно много времени. — Неожиданно решил поделиться своим прошлым обер-комиссар Ворошилов. Он заметил мой искренний интерес, и верно посчитал, что мне его маленький рассказ будет интересен. — Ещё и клуб наш здесь был. «Малый Комиссариат». Знали бы, что комиссариат и то, что мы под этим подразумевали — вещи совсем разные, и наверняка сгорели бы со стыда. Но мы обратили на это внимание уже после выпуска, да и сам клуб распался, едва на вольные хлеба ушёл последний его основатель…

Что может быть более интересным и умиротворяющим, чем небольшой исторический экскурс глубиной в десяток-другой лет от человека, который провёл в интересующем тебя месте долгие, интересные и насыщенные годы? Ни один фильм и ни одна книга этого не предаст, как бы ни старались авторы и режиссёры. Живая история потому и не вымирает в наш век высоких технологий, что не под силу даже самой лучшей записи заменить настоящего человека. Вот я и слушал, проецируя рассказ на окружающие красоты и чуть ли не вживую видя события тех лет. Фантазии? Да, именно они. Не будь я тем ещё фантазёром, не умей я выдумывать истории и целые миры — и там, в районе с жёлтым кодом на глазах у детишек потусторонняя тварь полакомилась бы не одним идиотом, а двумя, не в обиду ИМЯ будет сказано.

— … и тренировки тогда были жёстче. Недавняя бойня на востоке отняла множество жизней, и отечеству нужно было хорошее пополнение. Отсеивали, конечно, многих, но зато наше поколение в итоге не оплошало, и холодная война не переросла в настоящую. По самому краю прошли, но это тебе, наверное, не слишком интересно…

— Мне интересно всё, господин обер-комиссар. И тем более интерес представляет ваш опыт или мнение по достаточно важным вопросам. Я об упоминаемых вами событиях знаю только из учебников и фильмов, а это, сами понимаете, не самый чёткий источник информации.

— Если брать исторические хроники, которые и жизни не хватит перечитать, то чётче источника будет не найти ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Но если говорить об учебниках, то — да, там слишком многое опускается, нет в них духа времени. — Мужчина поскрёб минимум двухдневную щетину. — С другой стороны, я бы не хотел, чтобы молодёжь ощущала на себе дух прошлых десятилетий. Неудержимая гонка вооружений, череда войн и отчаянных попыток усмирить террористов, раз за разом поднимающих головы в странах третьего мира, где псионов совсем не сразу начали подобающим образом контролировать. Страшные годы были, Геслер, по-настоящему страшные.

А ещё единственные за последние лет триста, когда численность населения планеты просела настолько сильно и резко. Вот людей было четыре с половиной миллиарда — и вот осталось чуть больше трёх. Рождаемость не падала, а росла, но псионические силы поначалу собирали обильную жатву. Это продолжается и сейчас, но за счёт общих усилий сильнейших «игроков» на планете последствия не столь ужасающи.

— И потому для народа рисуют такой безобидный образ псиона? — Ответ на самом деле был очевиден, но поддержать разговор всё-таки требовалось.

— Не только поэтому. Жестокий человек, пробудившись, так или иначе приспособит свои способности для утоления своей жажды. Аналогично и обратное, впрочем. Просто мы не оставляем надежды на то, что рано или поздно псионика станет в большей мере созидающей силой, а не разрушающей.

— Сейчас это звучит сродни мечте идеалиста.

— Это она и есть. — Ворошилов избавился от остатков сигары, развеяв ту по ветру. — Но каждый человек, однажды побывавший в бою, будет всеми силами стремиться к миру. В ином случае это уже и не человек вовсе. Пойдём, они подъезжают.

За время разговора мы никуда от основного входа не ушли, и потому вереницу автомобилей мне удалось ощутить сразу, как только обер-комиссар сообщил о приближении желанных гостей. В пассивном режиме я не растягивал своё восприятие, дабы не перегружать разум, но в целом у меня получалось заглядывать неприлично далеко. Сейчас же это не потребовалось, ибо мои потенциальные наставники с сопровождением уже находились в зоне прямой видимости.

— Не пытайся им угодить: будет только хуже. — Напоследок бросил мужчина, выступив вперёд.

Из первой, остановившейся напротив нас машины выгрузился опрятного вида крепкий старик с аккуратнейшей бородкой а-ля дровосек, в деловом костюме и с тростью, рукоять которой венчал герб Российской Империи: двуглавый коронованный орёл с державой и жезлом в лапах. Его выцветшие от времени карие глаза выглядели очень даже живыми, и в меня он взглядом вцепился точно гончая в лапу не сумевшей сбежать добычи. А ещё он ощущался в ментальном плане аки вековой дуб в окружении жиденького кустарника — сопровождающих его псионов охраны и даже не менее старого коллеги. Такой же монолитный, непоколебимый и уверенный в себе. Телепат великой силы и опыта, увидевший в моём разуме не нечто его пугающее, а новый, любопытный вызов. И мне очень, очень нравилось то, как ощущался этот старик!

Впрочем, сопровождавший его коллега-псион был не менее примечательной личностью. Высокий, не особо массивный мужчина с по-аристократичному утончённым лицом носил очки с толстенными стёклами, а на голове, в обрамлении сползших на виски на манер обруча седых волос возвышался кажущийся очень-очень старинным цилиндр. Образ хорошо дополнял строгий костюм необычного кроя и, что интересно, такая же, как у старика-телепата трость. Разве что эта была подлиннее, но и её хозяин отличался внушительным ростом и, некогда, богатырской статью, отголоски которой просматривались до сих пор.

Как и болезненность, уже давно печатью опустившаяся на этого человека.

— Господа. — Обер-комиссар Ворошилов первым выступил вперёд, едва сопровождение немолодых псионов разошлось в стороны, взяв периметр под свой полный контроль. — Рад видеть вас в добром здравии.

— Обер-комиссар, значит? — Второй старик усмехнулся, подойдя к Ворошилову чуть ли не вплотную только для того, чтобы опустить сухощавую ладонь на его плечо. — М-ма, если так пойдёт, то совсем скоро ты меня окончательно перерастёшь, Андрей. Но смену ты себе выбрал достойную, да…

Ворошилов, глядя на старика напротив с неисчерпаемым, прямо-таки бесконечным уважением добродушно засмеялся:

— Скорее уж смена сама приходит, учитель. Позвольте представить вам и Олегу Сергеевичу Артура Геслера, с которым вы уже заочно знакомы. От себя добавлю, что парень рассудительный и жадный до новых знаний. — Я удовлетворённо ухмыльнулся: да-да, я такой! Ни прибавить, ни убавить. Но то, как Ворошилов позиционировал себя, обращаясь к этим старикам, позволяло сделать определённого рода выводы. — Геслер, перед тобой псионы первого поколения, Палей Радислав Владимирович и Романов Олег Сергеевич…

— Дальше мы и сами справимся, Андрей. — Уверенно произнёс, судя по всему, Радислав Владимирович. — Как уже сказал сий неугомонный юноша, я — Палей Радислав Владимирович, четвёртный ранг, врождённый телекинез и приобретённый криокинез. Будем знакомы, Артур Геслер.

Я пожал протянутую руку, в мыслях уже предвкушая тренировки с человеком, который, похоже, вопреки изначально малому таланту прикладывал усилия для развития криокинеза. Вот только его болезненный вид мне всё меньше нравился: казалось, что старик рухнет от малейшего дуновения ветерка попрохладнее. Но рукопожатие у него было крепким, а взгляд — ясным, хоть в силу возрастных изменений и подёрнутым мутной плёнкой.

А параллельно с этим разговором я стоял на стенах цитадели своего разума, взирая на, без шуток, сферу жидкого металла типа ртути. Та бурлила, перетекала и менялась, но одна площадка на её поверхности была вполне себе твёрдой. Именно там стоял телепат, с интересом изучающий мой разум издалека с самого начала встречи.

— Я бы сказал, что вам недавно исполнилась половина тысячелетия. Но оба мы знаем, что это не так. И мне очень интересно, молодой человек, как вы такого добились? И если вы немного уменьшите скорость своего мышления, то я смогу обеспечить нам более тесный телепатический контакт. Да, вот так… Идеально! — Во мгновение ока сфера приблизилась так близко, что я смог даже различить под её изменчивой поверхностью отдельные структуры чужого разума. А что важнее всего, контакт не превратил моего собеседника в ментальный фарш при том, что сейчас я держал двадцатисемикратное ускорение относительно объективного времени. — Я не ошибусь если скажу, что вы проводите практически всё время в ускорении? Или правильнее будет сказать, что сейчас вы замедлись относительно своего стандартного состояния?..

О, эти эмоции и эхо мыслей горящего своим делом человека, на старости лет повстречавшего что-то уникальное и интересное! Я и сам заразился его энтузиазмом, посчитав, что скрывать слишком много не имеет смысла. Он ведь тоже мог промолчать и не указать на то, что заметил моё ускорение, и из этого могло вылиться множество проблем.

— Ускоренное мышление для меня действительно норма…

— Романов Олег Сергеевич, прошу простить мои манеры. — Крепкий старик представился лично, отвесив мне лёгкий ментальный поклон. — Любопытства ради, вы действительно пробудились всего неделю тому назад, или изначально скрывались, развивая свой телепатический дар?

— В моей истории не было ни слова лжи, Олег Сергеевич. — Что есть чистая правда, конечно же. Но вот ничем себя не выдать в ментальном контакте было довольно сложно, но я, вроде, справлялся. — Будь иначе, и я бы не позволил своему другу погибнуть.

— Удивительно. Тогда я действительно не могу назвать ваш разум иначе, чем феноменом. Такую мощь ещё можно объяснить очередным стремительным шагом эволюции поколений, но степень и качество развития разума?.. — Я хорошо чувствовал, как меня изучают извне, но Романов, носитель фамилии императорской четы, не переступал границы дозволенного. Я бы сравнил это с очень аккуратным, профессиональным медицинским внешним осмотром. — Очень, очень интересный случай, который мы обязательно изучим и опишем для будущих поколений! Естественно, без моего прямого вмешательства, молодой человек, не подумайте. Сугубо «внешние» эксперименты и опыты, которые покажут, что и как лучше делать следующему после вас псиону новой волны.

И не скажешь же, что таких не будет. Или будут? Я ведь не знаю, насколько принципиальны отличия псионов разных поколений. Вот взять этих бодрых стариков: они оба стали псионами одними из первых, их уважают и считают настоящими профессионалами, но их потолок по чистой силе — это четвёртый ранг, что мне озвучили и что ощущал я сам. Значит ли это, что в дальнейшем на планете будет появляться всё больше чудовищ пятых и шестых рангов?

И каков шанс, что однажды это приведёт к тому, что наш мир будет разрушен?..

— Я всячески этому поспособствую, Олег Сергеевич. — Мне нужен их опыт, а им нужна информация обо мне. Главное, чтобы полученный ими приказ звучал как «обучать и наставлять», а не «втереться в давление и устранить». Правда, с последним всё куда проще провернуть, просто обеспечив меня несовместимыми с жизнью добавками в пище. Питаюсь-то я за казённый счёт и из чужих рук, так что всякое может быть. — Могу я задать вопрос, напрямую касающийся телепатии?

— Конечно. Пара минут у нас есть, покуда снаружи не заметили нашу отлучку. — Усмехнулся старик, не переставая, впрочем, поверхностно изучать мой разум. Он улавливал мои эмоции и даже слабое эхо мыслей, но и то, и другое я контролировал, выпуская вовне только «одобренное руководством». Это было непросто, да и ничего такого я не мыслил, но… просто на всякий случай.

— Я уже встречался с телепатами в лице талантливых студента Синицына и комиссара Белёвской, но они мне ничего не говорили об ускорении сознания. Да и сами, скорее всего, этим не пользовались. А вот вы не только способны на это, но и заметили то, что я мыслю намного быстрее обычного. Как?

— Опыт, молодой человек, опыт. И навыки, не скрою. Ведь не имея возможности нарастить психическую мощь, я был вынужден удариться в поиски способов достичь большего при помощи тонких манипуляций. Слышали о потоках сознания? — Я «кивнул». — Это достаточно топорный способ начать мыслить как будто бы быстрее, часто используемый телепатами в бою. Тем не менее, он пагубно сказывается на творческом мышлении, что для меня было неприемлемо. Потому я начал свою научную работу, на завершение которой ушло без малого тринадцать лет. И суть её крылась в изучении, так скажем, состояния ментальных полей и энергий, формирующих ядра разумов псионов.

Я бы вскинул брови, если бы это здесь имело смысл. Потому что впервые за всё это время я уловил не эхо мысли или образа, а вполне конкретное воспоминание, отпечатавшееся в памяти старика столь ярко, что при повторном «вспоминании» увидеть смог даже необученный я, присматривающийся к собеседнику сугубо поверхностно. Что же за воспоминание, спросите? Череда смертей подопытных. Пара секунд, в которые вместились сотни последних пульсаций умирающих разумов. О да, Олег Сергеевич помнил каждого погибшего от его рук. Но при том он не корил себя за жестокость, нет; он отдавал себе отчёт в том, что иного пути не было, и даже сейчас просто помнил, какой ценой ему досталось знание, вставшее на вооружение Российской Империи в первую очередь.

— Несмотря на то, что формирующие наши разумы энергии невозможно изучить привычным способом, мы можем опосредованно управлять ими. И наблюдать за естественными эффектами, возникающими, например, при выбросе в кровь адреналина. — Воспетое в историях «замедление времени в случае крайней опасности», если говорить проще. Люди в принципе на многое способны, если их жизни что-то угрожает. — Фактически, сейчас я искусственно воспроизвожу часть этого эффекта. С подробностями вам лучше ознакомиться на бумаге, ибо объяснения займут слишком много времени, которого у нас сейчас нет. Но книгу я вам предоставлю: у меня она с собой.

— Это удивительно. Вы целенаправленно воссоздали то, на что изначально телепаты неспособны… — Я ведь делал то же самое, но абсолютно неосознанно, без какого-либо контроля и на протяжении многих лет. Какие там тринадцать лет против моих столетий? Но оттого достижение Романова в моих глазах лишь набирало вес. Не каждый может взяться за задачу и идти к ней на протяжении многих лет. А если при этом ещё и побочных результатов не было, то это и вовсе можно приравнять к подвигу. — Я бы очень хотел с вами это обсудить, но мне категорически недостаёт знания нужных терминов. А обмен образами несёт в себе риски…

— О, что вы, на это сейчас просто нет времени, молодой человек. Подыграете старику в том, чтобы разыграть представление друг перед другом? Мне часто ставят в вину моё стремление общаться телепатически те, кто неспособен понять всей прелести такого способа обмена информацией…

Странно, но ладно. Уж за столько лет окружающие нас сейчас люди и могли привыкнуть к такой прихоти матёрого телепата. Но чего не сделаешь ради того, чтобы угодить будущему наставнику? Мы ведь сошлись, и никакой эксцентричности я пока не заметил. Наоборот, очень даже адекватный и спокойный человек этот Олег Сергеевич.

— Конечно, Олег Сергеевич. Я разрываю контакт?

Ко мне пришло согласие в виде слабо оформленного образа, после чего я смог, наконец, вернуть себе нормальную скорость мышления. Снаружи за это время прошли считанные секунды, но уже пришла пора поздороваться с физическим телом телепата.

Одного наставника из двух я заинтересовал, что уже плюс.

А вот разобраться со вторым ещё только предстоит…

Глава 18 Старая закалка, свежая кровь

После повторения знакомства, но уже в материальном мире, мы всей дружной компанией, — за исключением охраны стариков, — направились под своды дышащего величием крыла академии. Оно по большей части пустовало, ибо внутри я смог нащупать всего с десяток разумов. А на такую громаду, уж поверьте мне, это всего ничего. Здание было рассчитано сотен так на пять студентов, преподавателей и обслуживающего персонала. Единовременно здесь находящихся, конечно же. И всем им должно было быть в определённом смысле просторно, так что о нашей четвёрке можно было даже ничего не говорить. Обер-комиссар Ворошилов, Радислав Владимирович и Олег Сергеевич чувствовали себя здесь как дома, выполняя, помимо всего прочего, роль проводников и экскурсоводов.

Ну а я стал благодарным слушателем, впитывая в себя интересные сведения об этом здании и делах, в нём когда-то происходящих. Не то, чтобы всё это было так уж ценно, но я, во-первых, утолял любопытство, а во-вторых углублял знакомство с людьми, которые, похоже, уже точно решили приложить руку к моему обучению. Не совсем ясно только, почему обер-комиссар нагонял тучи, называя сих господ эксцентричными, но это дело десятое и уже не единожды мной обдуманное. Наверняка в нём говорила память юности, когда имена этих псионов-первопроходцев слышались в этих стенах вперемешку со стенаниями нерадивых студентов. Потому что они вряд ли учились в академии, которой на момент их пробуждения просто не существовало.

А вот учить вполне себе могли…

— Что ж, это, конечно, дело замечательное, интересное и ностальгическое, но пора заняться тем, ради чего мы сюда пришли. Олег, твои мысли? — Радислав Владимирович обернулся, глядя на своего товарища-телепата.

— Лично я буду учить этого молодого человека независимо от обстоятельств. И попутно, конечно же, изучать феномен его разума, так как это в перспективе может принести великое благо не только псионам нового поколения, но и ветеранам. — Старик деловито сложил руки за спиной, поочерёдно осмотрев всех присутствующих добрыми, но в чём-то даже пугающими глазами. В «зеркалах души» отражался многолетний опыт и уверенность в своих силах — те самые вещи, которые заставляют напрячься даже меня.

И это при том, что я действительно намного сильнее его телепатически.

— Вы уже пообщались, верно? — С подозрением прищурив глаза произнёс старик, обратив на меня самое пристальное внимание. — Вот за это я телепатов и недолюбливаю. Все люди как люди, а они у себя на уме…

— Каждый человек использует то, что даровала ему природа. — Я не стал отмалчиваться, заметив, как печально на меня взглянул обер-комиссар Ворошилов. — Вы бы тоже не отказались от силы, разве не так?

— Так. Но нынешние обстоятельства не вынуждали вас общаться наедине там, где ни я, ни малец не могут вас услышать. И такого я не приемлю. — Уверенно заявил Радислав Владимирович, поправляя очки и всем весом опираясь на трость. — Впредь я попрошу вас так не делать.

Тяжёлый взгляд предназначался изображающему из себя святую невинность Романову, увлечённо наглаживающему бороду и разглядывающему узоры на потолке. Лёгкое похолодание «привлекло» его внимание к старому товарищу, заставив заворчать недовольно:

— И нечего сразу кости мне морозить, я уже не молод. Помру, и что ж тогда делать будешь?

Между собой они определённо общались не так, как с окружающими. И не стеснялись это демонстрировать, что тоже было присуще людям немолодым, понимающим, что никто их вслух не осудит. И даже не подумает, скорее всего.

— Отправлю весточку на запад, вот уж там обрадуются. А под шумок тоже кого-нибудь с собой заберу. — Деловито покивал старик, поправляя и так отлично сидящие очки. — Но хватит всего этого, я не для того поднимал тему, что б превращать всё в балаган.

— Верно. Но, друг мой, ты так и не дал мне договорить. Мы с молодым человеком действительно имели увлекательную беседу, по ходу которой договорились о том, чем и как будем заниматься в дальнейшем. И я тебе скажу, что с ним очень приятно иметь дело. Как и говорил Андрей, Артур на удивление рассудителен, а его дисциплина ума находится на невообразимом даже для многомудрых, седых псионов уровне.

— Это ты на кого намекаешь, а⁈ — С притворным недовольством возразил Радислав Владимирович, начав, впрочем, смотреть на меня совсем иначе. Его взгляд уже не пронизывал до костей потусторонним холодом, а лишь изучал, подмечая для себя что-то, мне неведомое. — Но раз уж ты узнал всё, что хотел, то, стало быть, настала моя очередь. Узнаёшь место, Андрей?

Я бросил взгляд на Ворошилова, которого аж передёрнуло.

— Как не узнать, учитель. Я тут поболе вашего времени провёл… — Ностальгически произнёс обер-комиссар, распахивая массивную дубовую дверь. А за дверью этой обнаружился своего рода предбанник с уже намного более основательной стальной плитой, по правую руку от которой задорно подмигивала светодиодами панель управления. — Первый внутренний «полигон». Тогда их ещё не погружали под землю, так что, Геслер, внутреннее убранство тебя наверняка впечатлит…

Процесс открытия ни разу не напоминал привычную мне разблокировку по внесённым в систему данным. Ворошилову пришлось вводить длинный код и прикладывать ладонь к специальной панели для подтверждения личности. А потом ещё и отщёлкивать массивный рычаг, и только тогда дверная шлюз распахнулся, позволяя оценить стены толщиной метра так в три, и открывая вид на не особенно просторный, но всё равно впечатляющий зал. Практически всё доступное пространство было усеяно разномастными препятствиями, имитирующими таковые на поле боя. Столбы, валы, рвы, бронированные пирамиды, стены… Лишь малая часть всего этого добра несла на себе следы тренировок, в то время как основная масса «оборудования» была новенькой, только-только тут размещённой. Потолки с массой вентиляционных решёток и опорных балок тоже впечатляли, ибо размещены они были на высоте пятнадцати метров. А ведь снаружи всё это очень изящно замаскировано, так, что по внешнему виду и не догадаешься о наличии такого бункера.

— Впечатляет. Но всё это добро наверняка весьма затратно и проблемно постоянно менять… — Произнёс я, телекинезом подняв себя на самую высокую из стен. Да, отсюда площадка предстала ещё более впечатляющей. Стало ясно, что вроде бы хаотично разбросанные препятствия были размещены именно так не от балды. Вместе всё это образовывало декорации к «миссии», которую, похоже, студенты так и не прошли. Слой пыли на это недвусмысленно намекал: здание просто закрыли на ремонт.

— Это традиция и пережиток былых времён, когда студент мог разрушить что-то вроде такой громады лишь использовав всю доступную ему мощь. — Ворошилов похлопал поверхность одной из вытянутых пирамид, возвышающихся на все четыре метра. — Поколения псионов разделяют не просто так, Геслер. Там действительно имеет место пропасть в личной силе.

Я задумчиво покивал, понимая, что за пятьдесят лет никакая, даже самая эволюционная эволюция таких дел не наворотит. Если в начале были псионы, способные лишь на пике напряжения повредить такую пирамиду, то через сорок-пятьдесят лет появление кого-то вроде Синицына или Хельги было, мягко говоря, невозможным. Селекция? Так из простонародья псионы тоже выходят, и не сказать, что они намного слабее. Разница уж точно не на уровне «разрушить брусок металла на пике сил» против «уничтожить десяток танков и не поморщиться». И причина не в знаниях, ведь тогда старики передо мной считались бы куда более сильными. Но тогда за счёт чего силы псионов растут от поколения к поколению?

Вот так и лопается уверенность в чём-то, стоит лишь получить толчок и задуматься.

Плохо: теперь ещё и над этим голову ломать…

— Раз это традиция, то я постараюсь ничего здесь не повредить. — Это мне будет вполне по силам. По крайней мере, если мне не дадут на себе прочувствовать пропасть в опыте между мной и Палеем Радиславом Владимировичем, чего я не исключаю.

— На сегодня ничего серьёзного, собственно, и не запланировано. Просто здесь подслушать нас решительно невозможно: вход один, и датчиков там столько, что ни один способ проникновения не окажется сколь-нибудь действенным. Да и безопаснее места пока тоже не сыскать, а постоянное ожидание нападения во время учёбы — плохой помощник. — С этим нельзя не согласиться. Мне определённо было бы комфортнее не ждать удара в спину от своих, решивших от меня избавиться, или от невычисленного убийцы, которому повезёт оказаться поблизости. Вот только я в любом случае не снижу бдительности, ибо умереть самой глупой смертью в мире мне точно не хотелось. — В ближайшее время никаких занятий не будет в принципе, Геслер. Студенты-аристократы вообще покидают академию на срок от трёх дней…

Я не сдержал удивлённого хмыка, ибо уж чего-чего, а приостановки занятий ожидать стоило в самую последнюю очередь. Не потому, что это нелогично, — как раз-таки наоборот, — а оттого, что такой ход заметно бил по репутации как Империи, так и академии в частности. Считай, что признание неспособности защитить студентов в лучшем учебном заведении страны и всей восточной Европы.

— А причина, господин обер-комиссар? Я ни за что не поверю, что это происходит от неспособности защитить отпрысков дворянства…

— Виной тому желание самого дворянства. И небольшая интрига, о существовании которой лучше не распространяться. — Ворошилов потянулся к коробочке с сигарами за пазухой, но одёрнул руку. — Впрочем, ты и не будешь контактировать ни с кем, кому нельзя доверить эту информацию. До поры, конечно же.

— Не то, чтобы я так уж стремился контактировать со всеми подряд. А что со студентами, которым некуда или незачем возвращаться?..

— Они остаются. Сейчас территория академии наводнена войсками и представителями самых разных служб, так что угрозы действительно нет. — А я, кажется, начал подозревать, почему детей аристократии рассылают куда подальше. Им-то, небось, не так комфортно находиться в окружении солдат и псионов на службе Трона. Всякие секреты рода, интриги и прочие прелести высокого общества могут совсем некстати вылезти наружу, так сказать. — Учитель, можете приступать.

— Ну наконец-то. Не дело заставлять мои старые кости столько ждать из-за пустой болтовни во имя утоления любопытства не в меру перспективного юноши. — Старик оставил вмёрзшую в пол трость стоять на полу, поправил очки и начал закатывать рукава. — Я изучал твоё досье, юноша, но личное впечатление будет всяко лучше переданного посредством чернил. А ты, Олег, лучше отойди. Как ты там сказал: ты уже не в том возрасте, чтобы переохлаждаться без последствий?

— Спарринг — это тоже своего рода тренировка. — Улыбаюсь, внимательно наблюдая за одним из своих учителей. Вот так, сходу он решил перейти к практике. И никаких тебе речей и обсуждений, как в случае с Романовым.

— Спарринг? О нет, юноша, это не спарринг. Я всего лишь хочу взглянуть на твой контроль и холод. А Андрей нас подстрахует. — Я вскинул брови, когда перед стариком начал концентрироваться… холод, как он сказал. Температура воздуха в ограниченной области уменьшалась, а вся влага вокруг обращалась в лёд и вливалась в закручивающийся ледяной вихрь, постепенно замедляющийся. Я бы легко объяснил это явление телекинезом или аэрокинезом, но первое Палей не использовал, а второе ему вообще не было доступно. — Я понимаю, что ты неопытен, но хвалёное понимание должно давать что-то помимо голой мощи, разве нет?

Я внимательно смотрел за действиями наставника, — его же уже можно так называть, верно? — и понимал, что продемонстрированный им метод действительно необычен и интересен. Он не управлял льдом, что считалось нормой для криокинетов, а опирался в своих действиях на низкую температуру как таковую. Через неравномерное понижение температуры воздуха в области старик опосредованно перемещал этот самый воздух и влагу в нём, создавая причудливые завихрения, ничуть не мешающие друг другу. Тем самым он демонстрировал не боевой потенциал, — ибо эффект не хуже достигался простой заморозкой, — а контроль и свою способность к точным манипуляциям. Эту необычность можно было заметить даже по исходящей от него Пси: это эхо применения псионических энергий как будто пропустили через дуршлаг, получив на выходе достаточно тонкие, расползающиеся во все стороны нити, сплетённые в чудовищно сложный, структурированный и ни разу не хаотичный узор. Это можно было бы назвать плетением, но слишком уж прочно это слово ассоциировалось со второсортными книжками про колдунов и магов.

Коими я в детстве очень даже зачитывался, ибо самые популярные истории о псионах не находили в моей душе признания. Подростки — бунтари по природе, и то, что я «бунтовал», просто читая истории из далёкой пред-Псионической эпохи было не стоящей упоминания мелочью.

Но вернёмся, пожалуй, к «работе».

— Разве такой способ не оказывает чрезмерное давление на нервную систему? — Радислав Владимирович не был телепатом, и потому вряд ли мог «вывести» основную нагрузку на энергетическую часть своего разума. А это значит, что там, где не требовалась мощь, но нужно было напряжение всех сил, страдали его мозг и нервная система. Те самые «узкие места» всех псионов, включая и меня. Ведь вопреки всему я не мог полностью отвязаться от физической оболочки, и та порядком уставала, если я слишком усердно пользовался своими силами.

— В отличие от пикового потенциала, установленного для каждого псиона, нервная система куда гибче, и её можно натренировать. — Ответил старик, голой рукой касаясь получившейся в итоге сферы концентрированного холода. Не абсолютный ноль, конечно, но что-то бесконечно к тому близкое. Практически полностью застывшая материя и, по совместительству, вершина умений старого псиона, развившего в себе способности к криокинезу до такого уровня. При полном отсутствии оных изначально, насколько я понимаю. — Попробуй повторить, и помни, что суть этого упражнения в минимизации прикладываемых усилий и опосредованного влияния на окружающую среду. Естественно, применять можно только криокинез. Никакого вакуума и прочих барьеров.

И действительно, сфера хоть и продолжала висеть над ладонью псиона, холодом от неё практически не тянуло. Да и эта самая ладонь не торопилась покрываться ледяной коркой, как было бы, создай я что-то подобное без прослойки вакуума или его аналога.

— На контроль я не жалуюсь, но вам бы лучше отойти чуть-чуть подальше… — Благо, спорить никто не стал, и спустя несколько секунд вокруг меня образовалась зона отчуждения радиусом в десяток метров. Только тогда я попытался воспроизвести увиденное, всё больше и больше увеличивая скорость работы своего разума.

На стандартном для тренировок и спаррингов десятикратном ускорении достичь необходимого уровня контроля не выходило, так как сама манипуляция подразумевала проведения сотен и сотен обособленных процессов одновременно. Я мог бы, приложив сравнимые усилия и задействовав побольше энергии, точечно поразить тысячу тяжелобронированных мишеней, но вместо этого пытался создать замороженный вихрь в сфере диаметром в двадцать сантиметров. Потому-то я и был на сто процентов уверен в том, что сам старик использовал некие методы, значительно всё упрощающие… и мне неизвестные. Додуматься же до них я сходу не смог, так что пришлось брать нахрапом, не делая вид, будто задача мне не по силам. «Хвалёное понимание», да?

Что ж, я просто обязан продемонстрировать, что хвалёное оно не просто так.

Я хорошо запомнил последовательность формирования направленных потоков в сфере старика, и потому сразу взялся за обратный анализ, рассчитывая, где, что и как нужно подморозить для достижения аналогичного эффекта. И у меня получалось, судя по пробивающимся откуда-то со стороны эмоциям. Один только Романов оставался спокоен, как скала, ибо от него не укрылся факт увеличения ускорения работы моего сознания. Мог ли он определить степень этого самого ускорения — большой вопрос, но мне казалось, что нет.

А моя сфера холода тем временем уже почти достигла того уровня, который продемонстрировал Радислав Владимирович, когда Ворошилов по ту сторону телекинетического барьера, им же и возведённого, помахал рукой: хватит, мол. И я прекратил, неспешно избавив реальность от столь необычной аномалии. Нет, всё-таки лёд — это одно, а пространство с температурой, приблизившейся к аболютному нулю — совсем другое. Нужно изучить научные труды на тему того, чего вообще ожидать от настоящего абсолютного нуля, и уже тогда продолжать эксперименты. Чисто теоретически, я мог бы полностью остановить протекание всех процессов в определённой области, но последствия были ещё менее предсказуемыми, чем в случае с «универсальной» псионикой.

— Ладно, Геслер, благодаря тебе я увидел то, за что любой студент моего выпуска отдал бы руку по локоть… — Ворошилов даже не пытался увернуться от подзатыльника, коим его одарил Радислав Владимирович. И улыбку с его лица это не то, что не смыло, но и совсем наоборот — закрепило. Как сказал бы один мой старый знакомый — уголки губ гвоздями к клыкам пришпилило.

— Молчал бы, Андрей. Сам-то ты не ошалел только потому, что не до конца понимаешь всю сложность мною продемонстрированного приёма! С тем же успехом этот малец может по щелчку пальцев заморозить половину академии к чёртовой матери, мощи-то ему по вашим выкладкам хватит!

— Если бы это не было бы известно, учитель, то и к вам бы никто не обратился. Дёргать ветеранов с дач, лишая их заслуженного отдыха на пенсии — последнее дело…

— Эти ветераны ещё могут задать трёпку зазнавшемуся поколению посвежее! — С уверенностью в голосе сказал старик, внешний вид и движения которого говорили об обратном. Чем дольше я на него смотрел, тем яснее понимал: недолго этому конкретному старику оставалось коптить воздух. Но он не унывал, и явно считал жалость последним, что хотел бы видеть в своей жизни. — А уж за то, чему и как вы учили этого гения, тебя прибить мало!

— Время, учитель. У нас было очень мало времени — считанные дни. Плюс изначально неверный подход предыдущего управления академии…

— Цыц! Отговорки… — Старик на удивление юрко переместился ко мне, схватил за запястье и развернул руку ладонью кверху в поисках следов обморожения. — Ничего. Что ж, я, конечно, сделаю всё для того, чтобы передать тебе всё, что умею сам, но чует моё сердце — много времени это у тебя не отнимет. Сильно напрягаться пришлось?

— Значительно сильнее, чем во время тренировок и спаррингов с господином Троекуровым. — Честно признался я. Там-то я старался не слишком ускоряться, понимая, что тогда развиваться будут не навыки, а моё самомнение. — Это не предел моих возможностей, но и долго манипулировать энергией на таком уровне я не смогу. Шесть, максимум семь часов — и я почувствую лимит, начну выдыхаться и вредить себе.

— Значит и тренироваться ты можешь куда дольше, чем от тебя требовали до сего момента. Ещё одна недоработка, Андрей. — Старик сурово посмотрел на бывшего ученика. И плевать ему было, что тот давно обер-комиссар и вершитель судеб. — Последний вопрос: как у тебя с трудолюбием, юноша?

— Если трудиться надо ради обретения знаний и навыков, то от этого труда меня придётся оттаскивать за уши. — Улыбнулся я.

— Тогда мы определённо сработаемся! — Палей Радислав Владимирович довольно хлопнул в ладоши, эмоционируя удовлетворением, ожиданием и готовностью к великим свершениям. В то же время Романов Олег Сергеевич тихонько наблюдал за нами со стороны, а на его лице блуждала довольная улыбка. Ему как будто нравилась искра жизни, вспыхнувшая в старом товарище и как будто подарившая ему ещё времени сверх отмеренного.

Хотелось бы, чтобы это было именно так, и тренировки со мной не приблизят конец затухающего псиона-ветерана, столько повидавшего на своём веку, но не озлобившегося и сохраняющего бодрость духа.

Всем бы так, и человечество тогда горя бы не знало.

— Я, конечно, нарушу установившуюся идиллию, но хотя бы сегодня — только тесты, без тренировок. Не стоит лишний раз беспокоить наших сенсоров. — Вмешался обер-комиссар. — И не забывайте, учитель, что Олег Сергеевич тоже имеет свой интерес. Ничуть не меньший, чем ваш.

Палей в ответ на это тяжко, по-старчески вздохнул… и отступил, как буквально, так и не совсем.

— Не наседаю, не наседаю. Всему своё время, но поставленной задачей я очень доволен. Андрей, можешь передать выше, что я возьмусь за обучение столь перспективного юноши. Мы возмёмся. — Исправился старик.

— Прекрасно. — Ворошилов действительно был рад. И не тому, что с него как будто сползла ответственность за мою подготовку, а… за меня? Что ж, вполне логично, ведь эти люди когда-то учили и его самого. Хорошо, видно, учили, что спустя столько лет мужчина, ныне ставший обер-комиссаром, так ценит полученные уроки. Нередко всё обстоит с точностью до наоборот, и с возрастом люди преуменьшают значимость обучения в детстве, отрочестве и юности. — Не буду отнимать у вас бесценное время, решим ряд формальных вопросов и я вас оставлю. Работы ещё в достатке…

Ещё бы её было мало, с военным-то городком над нашими головами. Но это — мелочи, на которые можно не обращать внимания. Сейчас куда важнее навести мосты с учителями, ответить на все их вопросы и позадавать свои.

Чем я совсем скоро и займусь. Дорвался-таки не до практиков, но до матёрых теоретиков! Это и есть счастье жадных до знаний людей?

Очень похоже на то.

А я и рад!

Глава 19 Первая ночь

Я неспешно вышагивал по парку, подобно радару сканируя окружающее пространство на предмет наличия людей или порождённых псионикой явлений. Шаг за шагом я наращивал дистанцию своего восприятия, надеясь таким образом наработать соответствующий навык. Сенсорика — непростая, доступная отнюдь не каждому псиону наука оказалась мне вполне себе подвластна, и Олег Сергеевич, постукивая тростью об пол, довольно долго рассказывал, почему я просто обязан нащупать свой предел, которому, казалось, нет ни конца, ни края. Уже на протяжении получаса, по дороге домой, я заглядывал всё дальше, поражаясь тому,насколько легко мой разум обрабатывает поступающие потоки информации.

А это были именно потоки: мощные, неудержимые, полноводные. Обычный человек за доли секунды в моём нынешнем состоянии получил бы инсульт, а я просто в двухсоткратном, — пока что, — ускорении фильтровал приходящие данные, отбрасывал ненужное и раскладывал оставшееся по полочкам, формируя в голове подробную… нет, не карту, конечно же, а что-то типа схемы событий. Если в радиусе двух-трёх километров я ещё мог всё воспринимать в реальном времени, то на нынешние двадцать приходилось ограничиваться относительно узким лучом, сканирующим реальность и оставляющим своего рода метки о представляющих интерес моментах. Нет, опять не так: метки я оставлял сам, и луч тоже контролировал сам. Просто со стороны, если бы на это можно было посмотреть, я и правда выглядел бы как радар в новомодном кино, где по кругу бегает полоска, и на ней вспыхивают и затухают обнаруженные сигнатуры. Прямо сейчас таковыми выступали, по большей части, псионы, коих я весьма отчётливо видел независимо от расстояния, плюс эхо псионических воздействий, так же вызывающее у меня интерес.

И что я мог сказать сейчас, так и не добравшись до даже условного предела, который для меня находился действительно далеко благодаря скорости работы ускоренного разума?

Очень, очень многое я мог сказать, господа. Но в первую очередь это восприятие, его природа и механизм действия, до которого я дорвался только сейчас после пинка со стороны присматривающихся ко мне наставников, прямо указывали на существование… не знаю, ноосферы? Не в том мистическом понимании, которое в это слово вкладывают люди, а в более приземлённом и близком к нашей псионической реальности. Потому что не мог я получать такие объёмы информации, никак не взаимодействуя с окружающей действительностью. Я не манипулировал энергией напрямую, не оставлял следы из Пси, и в целом для стороннего наблюдателя просто гулял, разглядывая густые кроны деревьев и наслаждаясь тишиной, установившейся под куполом ближе к позднему вечеру. Но при этом видел так далеко, что учителей кондрашка хватит, если они узнают.

Следовательно, я уже находился в контакте с чем-то, окутывающим по меньшей мере всю территорию вокруг меня в радиусе двадцати пяти километров. И это что-то предоставляло крайне подробную информацию всюду, где не было псионов. С последними было интереснее, так как в близости любого пробуждённого одарённого реальность как будто не могла определиться, чем она является на самом деле, и я получал чуть ли не «слепое пятно», размеры которого зависели сугубо от личной силы каждого конкретного псиона. А судя по тому, что раньше я подобного не ощущал, взгляд «вдаль» имеет мало общего с тем, чем я обычно пользуюсь. Интересно? Ещё как, ведь это открытие не только увеличивает мои возможности как псиона ужасающего уровня силы, но и приближает меня к открытию всех секретов псионики. Уж не знаю, лежит ли в основе дара человечества формула или конкретное знание, но его получение я теперь могу назвать своей идеей-фикс. В мире просто нет ничего, привлекающего меня сильнее, и это — непреложная истина.

«Ведь чем ещё заняться, если пропасть в силе между мной и сильнейшими псионами совсем скоро станет не меньше, чем между ними и обычными людьми?».

Дом Ксении показался среди десятков себе подобных, и я позволил себе небольшую вольность в виде полёта до точки назначения: окна спальни, в которое я тут же вежливо постучался.

— Артур?

— Единственный и неповторимый. — Улыбаюсь, оставляя налипшую на обуви грязь снаружи и пролетая в комнату. — Извини, что так резко пропал и появился только сейчас. За меня собираются взяться всерьёз… в плане обучения.

— Ты уедешь?..

Не только в голосе, но и в эмоциях столько тихой грусти, что мне даже не по себе стало.

— Пока неясно. С одной стороны, академия теперь действительно безопасное место, но с другой — все яйца в одной корзине не хранят, и чем больше тут собрано «ценного», тем сильнее будет желание наших врагов уничтожить всё одним ударом. — Да, ради студентов-аристократов-псионов можно было поднапрячься, но это могло того и не стоить. А если к этим студентам добавить такого распрекрасного меня? — Но я договорился о том, чтобы ты в любом случае получила возможность отправиться со мной. Обучение тебе тоже предоставят, если, конечно, ты захочешь.

А вот чужие надежда и радость эхом отразились в моей душе, отчего мне самому стало так хорошо, словно это меня одарили неожиданной, но такой желанной новостью. Это напрягло, но я решил разобраться в этом позже. Сейчас не хотелось не то, что срываться в глубокое ускорение для целенаправленного анализа этого факта, но и просто излишне напрягаться.

— Конечно захочу! Спасибо! — Сказала — и сблизилась резким рывком, повиснув на моей шее. Я не успел даже удивиться, как её губы уже нашли мои, а по всему телу разошлась волна приятного тепла. Руки самостоятельно легли на талию девушки, а её ладони упёрлись в мою грудь. Коктейль эмоций, шибанувший от Ксении, затуманил разум похлеще самого крепкого алкоголя, а всплеск гормонов сгладил все «но». Я вдыхал её запах и целовал, целовал до тех самых пор, пока губы не начало жечь огнём. Но отстранившись лишь на секунду, я припал уже к нежной шее, продолжая покрывать ту поцелуями. Ладони девушки уже залезли ко мне под рубашку и скользили по коже, изредка царапая ту ноготками. Но это не было неприятно, нет: наоборот, каждое такое касание лишь сильнее распаляло во мне желание.

Мне не нужно было оглядываться, чтобы сделать пару неловких шагов и упасть спиной на кровать, увлекая за собой маленькую хрупкую колдунью, сумевшую сделать то, на что оказалась неспособна группа боевых псионов-террористов. Она выбила меня из душевного равновесия, заставила отколоться от реальности и отдаться моменту, в котором существовали только мы и ничего больше. Прерывистое дыхание, прикосновения и поцелуи, первый вырвавшийся стон — я уже и не пытался как-то что-то контролировать. Тепло любимого человека оказалось самым сильным магнитом, а сладкий вкус её губ, казалось, пытался запомниться мне навечно. Я не мог насытиться девушкой, как и она — мной. Но даже так мы очень долго бродили у самой границы, пока я не обнаружил себя нависшим над раскрасневшейся, тяжело дышащей Ксенией, белые волосы которой выступили для картины с чертами её прекрасного лица наилучшим холстом из всех возможных. Пронзительно-синие глаза с плещущейся в них силой требовали взглянуть на них поближе, и я не удержался, наклонившись и захватив её губы в плен. Разум отступал всё дальше, и на передний план выходили инстинкты.

— Не могу больше… — Прошептала Ксения, обжигая моё лицо своим дыханием. Я же почувствовал, как её обнажённые бёдра, — юбка давно задралась, открыв вид на белые трусики, — касаются моих ног. Штаны отправились в ту же бездну, в которой давно оказалась рубашка, а я сам спустился чуть ниже, нежно поцеловал ключицу и добрался до такой приятной глазу ложбинки. Пиджачок девушки ничуть не мешал моим планам, а пуговицы блузки оказались бессильны перед инстинктивно задействованным телекинезом. Лифчик очень удобно расстёгивался спереди, так что я, ещё раз взглянув в глаза уже даже не просившей, а умолявшей девушки, совладал с замком и на мгновение замер, глядя на своё сокровище. Страсть? Да. Влечение? Тоже да. Любовь?..

Наши эмоции можно было трактовать и так, и я искренне надеялся на то, что со временем крепнущие привязанность и влечение не канут в лету.

А пока я коснулся губами затвердевшего соска, и мой слух усластил сладкий, полный нежной страсти стон, сорвавшийся с губ скромницы. Руки пустились исследовать точёный стан дрожащей девушки, спускаясь всё ниже и ниже, прижимая её к себе и оттягивая момент близости. Ксения же в противовес тянулась ко мне, прижимаясь там, где не следовало, и оттого мне ещё сложнее становилось сдерживаться. Хотелось бросить всё и отдаться инстинктам, но что-то внутри меня говорило: ещё рано. И я продолжал ласкать, гладить и целовать, отпечатывая в памяти каждую секунду. Вот только я не учёл того, что терпение Ксении не безгранично, и потому сильно удивился, когда она оторвала меня от сладенького, на секунду впилась в мои губы своими и извернулась, стремительно оказавшись сверху.

Я лежал, тяжело дышал и смотрел, будучи не в силах насмотреться окончательно. Фарфоровая кожа, румянец, припухшие губы, горящие синим светом глаза, бисеринки пота на точёных бёдрах и груди — та самая картина, которой я ни за что не поделился бы с кем-то ещё. А эмоциональный коктейль, вливающийся в мой разум, органично дополнял картину, позволяя понять, что здесь и сейчас не нашлось места лжи, обману или недоговоркам. Только искренность, на которую, как я полагал, в нашем мире невозможно рассчитывать.

Слабый всплеск её Пси — и лампы под потолком перегорают, а девушка припадает к моей груди, одновременно шепча на ухо:

— Не мешай, ладно? Я готова…

О моей готовности можно было не говорить, ведь я с самого начала был, так сказать, на полпервого. И Ксения, наградившая меня прекрасным зрелищем в процессе окончательного избавления от нижнего белья, это отлично понимала. Не могла не понимать, находясь со мной в столь тесном контакте на протяжении этих долгих минут. И сейчас, взяв инициативу в свои руки, медлить она не стала, решительно и даже как-то резко опустив приподнятые бёдра. Я успел ощутить лёгкое сопротивление, но страстное желание и основательная подготовка были на нашей стороне, сгладив острые углы. А неприятные ощущения девушки я попытался притупить обильно проецируемыми эмоциями, вступившими в симбиоз и кратно усилившими всё самое приятное.

Секунда промедления, ещё одна — и я схватил девушку за талию, прижав к себе, перевернувшись и вернув себе лидерство. Ксения сделала свой шаг, и настал мой черёд делать свой. Тем более, что её миниатюрность сыграла мне на руку, позволив безо всяких сложностей поменяться с ней местами. Я не удержался от того, чтобы окинуть свою девушку плотоядным взглядом… и заметить окрашивающуюся в алый поверхность простыни. Но уже мгновение спустя девушка заметила направление моего взгляда и быстро нашла мои губы своими, как бы отвлекая и провоцируя на продолжение. Я исправился: не стал ни задавать глупых вопросов, ни тормозить. Лишь подался вперёд, купаясь в ощущениях и эмоциях. Изданный Ксенией стон наслаждения подтвердил правильность избранного пути, и я окончательно отдался инстинктам и моменту. Вечер плавно перетёк в ночь, подробности о которой я, пожалуй, оставлю при себе.

Одно только скажу: это было волшебно…

* * *

Утро дало о себе знать первыми лучами солнца, проникнувшими в спальню через большое окно и вырвавшими меня из сладких объятий сна без сновидений. Тёплое касание солнца заставило поднять веки… и улыбнуться, глядя на соблазнительную девичью ножку, по-хозяйски на меня заброшенную. Её хозяйка лежала рядом, уткнувшись носиком в моё плечо и тихо посапывая. Взъерошенные волосы ничуть не портили Ксению, а воспоминания о первой половине ночи приятно грели душу. И оттягивали покрывало: уж с чем-чем, а с естественными для организма процессами я не боролся. Пришлось немного подождать, старательно «медитируя» на потолок, после чего аккуратно, дабы не потревожить вымотавшуюся Ксению, сползти с кровати.

Я ещё раз бросил взгляд на девушку, после чего начал собирать свои вещи. Бурная ночь на них не отразилась, так что я ограничился лишь «глажкой». И только одевшись, я подошёл к окну и посмотрел на чёрный автомобиль, припаркованный напротив. Там никто не суетился: меня просто дожидались, не торопя и даже не намереваясь торопить, за что им честь и хвала.

А позади, пока я любовался пейзажем, на кровати привстала девушка, окинувшая комнату сонным взглядом:

— Артур? А?.. — Словно в дешёвом фильме она перевела взгляд с меня на себя, заалев, точно перезревшая помидорка. Попытка укутаться в покрывало привело лишь к тому, что она откопала пятно своей крови на простыне, впопыхах попытавшись то закрыть.

— Что ты хочешь от меня спрятать, теперь-то? — Я по-доброму улыбнулся, подойдя к кровати и взлохматив и так лохматую голову Ксении. — Метаться уже поздно.

— И ничего я не метаюсь… — Насупилась она, на секунду задумавшись… и вскочив на ноги. Покрывало осталось лежать на кровати, так что все приятные глазу изгибы оказались у меня на виду. А вот окно я за мгновение до «затенил», оставив для наблюдателей восхитительно-чёрное ничто с силуэтом фиги.

Ксения тем временем вполне очевидно красовалась, краем глаза отслеживая мою реакцию. И я не стал делать морду кирпичом, оправдав ожидания красавицы, изо всех сил пытающейся понять, действительно ли она мне так нравится. Желание странное, — учитывая то, что поводов в себе сомневаться я не давал, — но вполне объяснимое. Ксения не была телепатом, и не ощущала мои эмоции, как я ощущал её. Да и переспали мы спустя всего несколько дней с первого знакомства, что просто не позволило ей как следует меня узнать. А ведь я так сопротивлялся, так сопротивлялся!..

Шучу, конечно же. Ничерта я не сопротивлялся, чему сейчас очень даже рад.

А вы были бы не рады на моём месте?

— Сегодня я опять весь день должен провести где-то там. — А где точно я и сам пока не знал, так как меня в этот момент посвятить забыли. Правда, не то, чтобы я так уж интересовался… — Надеюсь, ты не будешь слишком сильно скучать. Если что, я могу попросить, чтобы тебе привезли учебные материалы или что-то вроде…

— Мне правда будет, чем заняться, Артур. — Ксения, к нынешнему моменту уже расчёсывающая волосы перед зеркалом и покачивающая пятой точкой, обернулась и одарила меня мягкой улыбкой. Нет, Артур-младший, сначала дело, а уже потом развлечения! — Нужно решить несколько вопросов в клубе…

— Почти всё дворянство разъехалось из академии. — Поспешил вставить своё слово я. — Ты не слышала?

— Дела не обязательно вести с теми, кто с радостью уехал на внеплановые каникулы. С аристократией дела у меня, как ты понимаешь, и так были не очень. Я и не пыталась восстановить старые связи…

Что ж, звучит разумно. Но ничуть не уменьшает вероятность того, что какой-то подкупленный простолюдин мог что-то подлить Ксении, или обеспечить условия для ментального вмешательства.

— Скажи, ты помнишь тот вечер, когда ты… почти предложила полноценные отношения? — Девушка кивнула. — Перед этим у тебя были дела в академии. Если это не тайна за семью печатями, с кем ты встречалась?

— Ты думаешь, что мои знакомые поспособствовали появлению в моём разуме той дряни? Этого не может быть!

Я бы тяжко вздохнул, но мне удалось подавить в себе это желание.

— И всё-таки, без деталей я просто начну подозревать всех подряд. Я и так этим занимаюсь, но чем дальше — тем больше у меня возможностей. — Надеюсь, это не звучит как угроза, потому что ею точно не является. — И я бы не хотел случайно навредить твоим друзьям просто потому, что они не окажутся идеальными в том смысле, в котором я это вижу.

Поток воздуха принёс девушке халат, и она спешно в него облачилась.

— Тебе не кажется, что ты слишком сильно меня оберегаешь?

— А тебе это не нужно? — Я вздел бровь. — Не пойми неправильно, я не считаю тебя слабой или уязвимой, но в одиночку тебе будет действительно непросто совладать с угрозой, которая над нами нависла из-за моих действий. Пострадали десятки аристократов, и среди них не только студенты. Уж не знаю, насколько среди знати распространена месть за «своих», но я ни на минуту не переставал ждать какой-то пакости.

Ксения посмотрела на меня своими синими глазами, после чего опустила взгляд к полу:

— Я не хочу быть обузой, Артур. Чем больше дней проходит, тем сильнее я ощущаю, что ты становишься всё менее и менее достижимым. А ведь это всего лишь дни. Что же будет через неделю, месяц или год?..

— Ничего. Не будет, не изменится ровным счётом ничего. — Я быстро приблизился к девушке, аккуратно её обняв. — Тогда я помог тебе, не ожидая ничего взамен. И наша сначала дружба, а теперь и что-то большее родилось не из желания извлечь какую-то выгоду. — Я её вообще с пацаном перепутал, но не говорить же об этом теперь? — Ты мне нравишься просто потому, что это ты. Ни больше, ни меньше. Веришь?

Я аккуратно приподнял голову девушки, заглянув ей в глаза.

— Верю…

И поцеловал. Самый, на мой взгляд, надёжный способ решения такого рода проблем: показать, что всё и так нормально. Ну а если не поможет… что ж, тогда и будем думать. И вопрос о её знакомых, от которых она вернулась с чем-то на поверхности разума, я ещё подниму. Или Ворошилова попрошу, когда тут всё более-менее рассосётся.

— Я не буду выпытывать, что ты делаешь и зачем, но об одном всё-таки попрошу. Будь осторожна и не рискуй зазря. Мне не хотелось бы лишний раз демонстрировать всем вокруг, что я опасен и не слишком-то послушен. — Не знаю, что я сделаю, если с Ксенией что-то случится. И не хочу знать, потому что понимаю: ничего хорошего там не будет. Всегда ли я стоял горой за близких, или это очередной выверт нечеловеческого сознания — вопрос, на который ответа у меня нет. Но против фактов не попрёшь, так что я даже не пытался. Нельзя изменить то, что выковывалось веками. — А теперь мне пора бежать. Если что — я на связи.

— Удачи. И я не собираюсь делать ничего рискованного, не беспокойся.

На это заявление я лишь хмыкнул, да вышел из спальни, двинувшись вниз, к выходу из дома. Болтать с девушкой я мог ещё долго, почти что бесконечно, но дела — они и правда не терпели отлагательств. Я должен был как можно быстрее обрести абсолютную силу, обеспеченную не голой мощью, а знаниями и умением, с которыми у меня пока всё было не слишком-то хорошо.

Так что разум — в ускорение, мысли — очистить ото всего постороннего, эмоции — приглушить, а цели — распределить для последующего выполнения. Ещё один особенный день на пути к раскрытию секретов псионики.

Ещё один день…

Глава 20 Догадки и загадки

Можно ли было извлечь из ноосферы что-то, помимо сенсорных данных о материальном мире? И если да, то каким образом?

Этими двумя вопросами я задавался, продолжая разыскивать свои пределы по дороге во всё то же «закрытое на ремонт» крыло академии. После сотни километров круговое, так сказать, сканирование отнимало неимоверно много сил и времени, но до условного космоса я таки дотянулся. Из этого следовало, что даже если ноосферу порождают людские разумы, то она сама простирается заметно дальше. По хорошему стоило взглянуть в космос километров так на триста, но я не торопился, опасаясь даже не инсульта, — мой мозг уже едва справлялся, полчаса назад наградив меня усиливающейся соответственно росту нагрузки мигренью, — а чего-то менее понятного и прогнозируемого. Если у ноосферы есть границы, то попытка выглянуть сильно за них может спровоцировать некоторое дерьмо. Теоретически. Как и манипуляции с «единой» псионикой, собственно. Но с последним я хотя бы понимал, что угроза — сугубо физическая. А со всем, что касается разума, было сложнее.

К счастью, в салоне автомобиля я находился в гордом одиночестве, ибо Ворошилов таки оправдал свою высокую должность, сославшись на занятость и отсутствие нужды со мной нянчиться, а мордоворотов-телохранителей я сразу сгрузил во второе авто, следующее за моим нынешним транспортом по пятам. Не то, чтобы они сильно бы мне мешали, сидя напротив, но текущую из носа объекта кровь точно не оценили бы. Я и сам был сильно недоволен своими физическими ограничителями и проявлением оных в моменте напряжения, так чего уж говорить о реакции остальных?..

Так или иначе, но эксперименты с ноосферой пришлось приостановить ради сохранения товарного вида морды лица крайне ценного для Трона псиона. Меня, тобишь. Бледнота, кровища и мигрень ещё никого не красили, вот я и решил передохнуть… в каком-то смысле. Со стороны психики мне хватило и объективной минуты, но мозг так быстро приходить в себя не спешил. Пришлось в кои-то веки отключить ускорение наедине с самим собой, прислонить лоб к стеклу, закрыть глаза и погрузиться в такое непонятно-приятное состояния покоя. Не сон, но полное отсутствие мыслей, коим я себя не баловал уже чёрти сколько времени. В последний раз я ни о чём не думал после того, как напоролся шаурмой у того ларька, и продлилось это ровно до появления Хельги. Теперь же дел стало кратно больше, а свободного времени — меньше. Я даже пару раз пожалел о том, что вообще решил особо не скрываться, ибо темпы моего развития по большей части опирались всё-таки на работу с самим собой. Тренировки и чужие наставления форсировали процесс, но много ли я от того выигрывал, оказавшись под прицелом у чёрт пойми каких сил и потеряв возможность спокойно наслаждаться юностью?

Впрочем, ошибочное решение — это всё ещё решение и опыт, да и я таки мог воспользоваться некоторыми преимуществами, которых в ином случае у меня бы просто не было. Плюс судить об эффективности обучения по нескольким дням было попросту преждевременно, ибо как сказал обер-комиссар — слишком мало времени было у «системы», особо не раскачаешься и не поймёшь, как и что со мной делать. В ином случае не катился бы я сейчас на консилиум профессионалов в лице всех моих наставников, которые собирались путём мозгового штурма сформировать наиболее оптимальное со всех сторон решение. Я там был нужен как раз для того, чтобы это решение и для меня было тем, что надо, а не пустой тратой времени.

Руки чесались попробовать сообразить хоть что-то со своей теорией единой псионики, но я упорно сопротивлялся этому очень уж сильному желанию. Оттягивал момент, понимая, что сообразить серьёзную страховку для меня, с таким-то радиусом воздействия, не представляется возможным. Тут как бы всего два варианта: я или смогу сдержать любой сюрприз своими силами, или рожу чёрную дыру, и на планету десантируется пушной зверёк масштабов солнечной системы.

— И хочется, и колется, и мама не велит. Но если очень хочется, то… можно, главное время найти и под землю закопаться. — Решено. После сегодняшних развлечений я возьму курс на ближайший полигон, и уже там попробую реализовать ряд своих задумок. Рубить с плеча не буду, но первые шаги к подтверждению или опровержению своих теорий сделать необходимо. И разлом… Мне ну очень нужно взглянуть на такой через ноосферу, а их как назло в округе нет и всё тут. Я хмыкнул — и постучался в запертое окошко в перегородке, отделяющей салон от водителя. Через пару секунд то отъехало в сторону, и я смог донести свою просьбу до человека, у которого точно была связь с «верхами». А чего откладывать, если можно не откладывать? Вот и я так считаю. — Я бы хотел, чтобы мне сообщили об открытии разлома где-то неподалёку. Тренирую сенсорику и хочу проверить, можно ли ощутить разлом на большом расстоянии.

— Я передам, господин Геслер. — Кивнул мужчина, не отрывая при том взгляда от дороги. — Что-то ещё?

— Больше ничего, благодарю. — Я откинулся на кожаную спинку дивана, и окошко плавно закрылось. Я вновь остался в одиночестве со своей любимой мигренью и желанием что-то делать. Энергии в теле было даже как-то слишком много, но это легко было объяснить отсутствием утренних истязаний с Троекуровым-старшим. Не факт, конечно, что я мог так быстро привыкнуть к тренировкам своей бренной тушки, но как-то объяснить энергичность надо, а этот вариант вполне подходит. Не считать же прекрасно проведённую ночь и хорошее настроение на утро за таковую?..

Но вот, наконец, мы добрались до нужного места, а уже через несколько минут я под сопровождением пары мужчин в штатском открыл самую обычную дверь самого обычного зала для совещаний, в котором пока находились только комиссар Белёвская и Троекуров-старший. Остальных членов нашего кружка по интересам я пока не ощущал, но меня заранее предупреждали о том, что так я окажусь на месте минут за сорок до назначенного срока. Почему я здесь, спросите? Да всё просто: мне без разницы, где мучать мозги, а так были шансы пораньше начать и пораньше закончить. Кроме шуток, меня ждала моя собственная Ксения, — у которой я теперь, похоже, и буду жить, раз нового дома мне не выдали и в бункер загонять не стали, — и мои собственные эксперименты с псионикой, так что заняться мне было чем и помимо тренировок с учёбой.

— Госпожа Белёвская, господин Троекуров. — Я сдержанно кивнул, проходя внутрь и споро занимая свободное место за здоровенным, рассчитанным не на один десяток персон столом. Кресла тут тоже были на загляденье, хоть и запечатанные в плотную целлофановую плёнку. Никак законсервировали, что б не попортить во время ремонта, а тут случился Геслеровский кризис. — Вижу, вы тоже решили прийти пораньше?

— Чтобы пораньше прийти нужно хотя бы куда-то уйди. — Вздохнула девушка, под глазами которой я не без удивления увидел наметившиеся круги. Да и сама она выглядела бледнее, чем обычно. И носом клевала, хоть и старалась этого не показывать. — Но иногда наша работа требует напряжения всех имеющихся ресурсов.

Я в мыслях пожалел девушку, хмыкнул — и телекинезом открыл шкафчик рядом с кулером, достав оттуда пачку кофе и охапку кружек. Струя покинувшей краник кулера и закипающей на лету воды всё это продезинфицировала, а спустя минуту на стол уже опускался заваривающийся быстрорастворимый кофе. Иного тут, к сожалению или к худу, не держали. И старался я не для себя, а для Белёвской, которой определённо требовались хотя бы такие стимуляторы. И даже если такой кофе особо не бодрит, то щепотка заботы точно скажется на её самочувствии в лучшую сторону. А что? Низкая мораль лишает сил, а высокая — наоборот окрыляет. Всё логично.

— Спасибо, Артур. Это как минимум мило, а как максимум… — Комиссар Белёвская стянула с головы фуражку, водрузив ту на стол, и втянула носом поднимающийся над кружкой с кофе пар. — … ещё и полезно. Я как-то и не подумала о том, что можно разграбить этот шкафчик.

— Там ещё и печеньки есть, хотите? — Мне чужого не жалко.

— После еды будет ещё сильнее тянуть в сон, так что — нет, спасибо. — Деловито отказалась Анастасия Белёвская, пригубившая кружку с кофе. — Весьма недурно, для растворимого-то…

— Вряд ли здесь распивали какую-то гадость. — Вздохнул Троекуров, в воздухе перехватив предназначавшуюся ему кружку, тут же попробовав напиток на вкус. — На безрыбье и рак рыба, я вам скажу. А ты, Геслер, хвались: как тебе ратные подвиги?

Я вздохнул, вернув на стол уже свою чашку.

— Честно? Почти никак. Если бы эти уроды не убили стольких людей, я бы и удовлетворения от их убийства не испытал. И то, это недолго продлилось. — Я говорил честно настолько, насколько это вообще было возможно. Я и правда ничего особого кроме сиюминутного желания отомстить тогда не испытывал, а убийство само по себе не нашло в моём разуме отклика помимо того, что был продиктован моментом. По прошествии времени ни одобрения, ни сопротивления. Бездушная скотина ли я, или право имею?

А Троекуров-старший тем временем поймал мой взгляд:

— Слышал, что с одним из них ты встретился почти лицом к лицу, а после превратил его в головёшку. — Я сделал хороший такой глоток, не переставая смотреть в глаза мужчины. — Что, неужто и тут совсем ничего?

— Он был врагом, так что во мне его обугленная рожа с лопающимися от жара глазами не разбудила ни жалости, ни жестокости. — Я спокойно отхлебнул ещё кофе, вольготно расположившись в своём кресле на колёсиках. Ещё бы повращался на нём, но подумал, что это будет как-то по-детски.

Белёвской же наш разговор явно не понравился, так что она поставила наполовину пустую кружку на стол, недовольно прищурившись.

— Господин Троекуров, эта тема не лучшим образом подходит для утреннего чаепития.

Мужчина с выражением вселенской задолбанности на лице и во взгляде посмотрел на девушку, отчего та мгновенно лишилась напускного недовольства.

— Я практически уверен в том, что психическим состоянием моего ученика не озаботилась ни одна… — Троекуров проглотил так и рвущееся наружу слово. — Никто не озаботился. Но развивать эту тему сейчас и правда не стоит.

Да, если бы меня действительно задели бы отнятые жизни, то что-то вроде «это было его первое убийство» или «такое не проходит бесследно» только всё усугубило бы. Но на трупы мне было решительно наплевать, если не считать своих. Их — жалко, конечно, но я не умел воскрешать людей, и мог лишь стать сильнее для того, чтобы подобное не повторилось впредь.

— Вот и замечательно. Артур, передашь печенье? — Я поднял взгляд на девушку… и та подмигнула. И я почему-то сразу понял, что от меня требуется, сразу вернув разум к стандартной скорости мышления. Телепатический контакт установился почти моментально, а я подивился тому, что Белёвская абсолютно спокойно между физическим и ментальным «мирами», одинаково хорошо ощущая себя и там, и там.

— У нас не так много времени, так что я буду говорить кратко. — Эмоциональный фон девушки колебался между нерешительностью и уверенностью, что само по себе было странно… но в отношении слабого и малопонятного пола вполне себе объяснимо. — Я занималась вопросом касательно ментального воздействия на Алексееву. Помнится, ты этим заинтересовался не на шутку?

— Так и есть. — Я сдобрил этот мысленный посыл изрядной долей холодной уверенности, к которой примешалось моё искреннее удивление. Вот вам и проблемы от работы разума один к одному с объективным временем. — Вам удалось что-то выяснить?..

— Обстоятельства произошедшего, как и личности участников, уже известны. И я, по-хорошему, не должна тебе об этом говорить…

— Буду должен. — Я примерно понимал, чего от меня хотят, так что не стал превращать всё в фарс. Раз уж всё и так понятно, то почему бы просто не сэкономить немного времени? Не факт, что госпожа комиссар не передумает, — и так неясно, в честь чего она решила пооткровенничать, — так что своё урвать стоить как можно скорее.

А с ценой можно будет разобраться и позже. Я ведь даже примерно себе представляю, о чём она может меня попросить…

— Трубецкий Георгий, амбициозный юный телепат. Цель неизвестна, но он действительно хорошо всё обставил, подкупив Татьяну Соловьёву — студентку из простого люда. Дальше всё просто: эмоциональная нестабильность, поверхностное и слабое ментальное внушение, лёгшее на благодатную почву. — Я уже хотел задать вопрос, но ответ прозвучал до того, как я вообще «открыл рот». — Она познакомилась с Алексеевой задолго то того, как род последних лишился всего и, по сути, исчез. Связь с твоей подругой разорвала сразу же, как у неё начались проблемы, и не вспоминала ровно до тех самых пор, пока не появился ты…

— И с готовностью продала Ксению, стоило только объявиться покупателю. — Что ж, её судьбу я для себя уже определил. Стоит ещё поговорить с самой Ксенией, узнав, не нужна ли эта девочка ей самой для каких-то планов, но решение, в общем и целом, принято. — Ясно. Правда, во всём этом меня беспокоит то, зачем это вам, госпожа комиссар.

Телепатически было очень просто сделать акцент на нужном образе, выделив её должность и приправив ту концепциями долга и чести. Отклик последовал незамедлительно: смущение… и решительность не допустить чего-то более ужасного. Ясно. Белёвская банально опасалась того, что я сам, своими руками устрою такое, что куда разумнее сразу выдать причастных. В своих предположениях она оказалась довольно близко к истине, но явно воображала меня каким-то чудищем, носящим маску опасного, в меру разумного гения. Интересно, на неё так громада моего разума повлияла, на который она всё насмотреться не может, или есть другие причины? Поняла, что Дубинского я довёл до такого состояния намеренно? К этому выводу, учитывая события последних дней, прийти было элементарно…

Впрочем, плевать. Я получил информацию, и теперь вместо действительно проблемной проблемы, — в текущих-то условиях, — получил вполне себе внятную цель. Цели, если быть точнее. Но о способе наказания стоит ещё поразмыслить. Соловьёва ладно, с предателями разговор короткий, а вот с Трубецким…

Всё зависит от его целей, так как метод он выбрал максимально щадящий, мягкий и не слишком надёжный. Если это просто условно-детские игры, то можно обойтись малой кровью. Ну а если нет…

Что ж, мне решительно наплевать, сколь много людей меня недолюбливает, и в методах наказания я стесняться не буду.

— Во-первых, так ты со своей зацикленностью не будешь распыляться, отвлекаясь от важных дел. Не отрицай: на всё, что касается «врагов» Алексеевой, ты реагируешь очень резко. — Я даже в реальном мире поджал губы, не найдя, что ответить. Так оно и было, даже спорить не с чем. — А во-вторых, у меня действительно будет одна просьба. Не сейчас, через несколько месяцев…

— Я исполню любую просьбу в рамках разумного. — И почему мне кажется, что в этой просьбе будет фигурировать Хельга? — Если это всё, то нам желательно возвращаться. Где-то через пять минут сюда поднимутся наставники, так что…

Мы не стали тянуть резину, разорвав телепатический контакт и полноценно вернувшись в реальность. Вернее, полноценно вернулась только Анастасия, для которой распараллеливание внимания оказалось непростой задачей. Последнюю минуту она вообще пила из пустой чашки, и лишь по чистой случайности Троекуров-старший этого не заметил. Но что я успел проверить, так это потенциальную возможность чуть-чуть разогнать даже разум, самостоятельно на ускорение неспособный. Заметила госпожа комиссар или нет, но общались мы на три целых и семь десятых процента быстрее, чем текло объективное время. Я очень осторожно, буквально на сотые доли поднимал ускорение, отслеживая параметры сознания собеседницы, но проблем не обнаружил.

Будет забавно, если тем самым я подтолкну её к освоению этого навыка. Но вряд ли сие выйдет с первого раза: тут систематический подход нужен, и разница не в четыре процента, а хотя бы впятеро больше. Двадцатипроцентное ускорение вполне реально ощутить, прочувствовать потерю и попытаться вернуть утраченное. Подсознательно или сознательно — не суть важно, сработать может и то, и то. Но тут ещё стоит определиться, нужно ли мне экспериментировать именно с Белёвской. С одной стороны, она мне нравилась как человек: вон, даже помочь решила, хоть и не без выгоды для себя. А с другой, как бы мне не стать «тренажёрным залом» для телепатов, если мои безобидные эксперименты вылезут наружу.

Так или иначе, но сейчас на этаж поднялись бодрые старики, могущие задать жару даже матёрым псионам помоложе. И я, примерно себе представляя, в каком виде будет происходить диалог, уже настраивался на нужный лад. Лишь бы всё прошло без эксцессов, и я смог дорваться до полигона и экспериментов уже с единой псионикой.

А ведь если прислушаться к самому себе, то количество экспериментов в моей жизни подозрительно велико. Осталось только начать экспериментировать с готовкой, — и попутно научиться готовить что-то кроме пельменей и жареной картошки, — и постелью, что б был полный комплект. А что? Эксперименты с людьми — чек, с псионикой — чек, с телепатией — чек, с ноосферой — чек…

О! Можно ещё начать неоправданно рисковать и перестраивать тело биокинезом на предмет повышения выносливости нервной системы в целом и мозга в частности, но сначала мне нужно найти кирпич. Зачем? Удариться об него головой, что б крыша окончательно протекла, как же иначе. Но шутки шутками, а разговор предстоял серёзный.

Впрочем, что вообще мешало мне заняться экспериментами с ноосферой? Правильно: ни-че-го. Так что действуем, а там будь, что будет.

Не ядерными бомбами же я жонглирую, в конце-то концов…

Глава 21 В одном шаге

Венка, пульсирующая на висках, по которым стекали капельки пота. Дрожащий от напряжения и жары воздух, отчаянно вытягиваемый вентиляцией. И треск под моими ногами, в толще бетона и стали, там, где я выплавил подходящих размеров полость, в которой сейчас столкнулись одинаково неестественные явления: «совмещающая» в себе несколько направлений псионики сдерживающая сфера… и по-настоящему цельная псионика, проявившая в первую очередь свой разрушительный потенциал.

Я потратил на подготовку два с половиной часа объективного времени, проведя массу экспериментов и удостоверившись в том, что рукотворный катаклизм крайне маловероятен. Но вот нечто опасное я таки породил, всего лишь поигравшись с температурой без использования пиро- и криокинеза. Как? Сложно, если говорить честно. Напролом сработать не вышло, и просто взять да сделать я не смог. Чистая энергия и воля, потенциально способные совместными усилиями изменять реальность без ограничений, присущих известным человечеству направлениям, порождали только всплески Пси и ничего больше. Но я не был бы собой, если бы не изучил и этот «холостой» режим псионики. А что есть изучение?

В первую очередь это наблюдение.

Так я и пришёл к использованию ноосферы, где отсутствие эффекта напоминало то, в чём я укорял других псионов. Неспособность заменить «хочу» на «делаю», если помните. Я видел, как моя энергия просто выплёскивается в целевой точке, но ничего при этом не делает. И быстро понял, что этой энергией можно управлять. Не так, как обычно, а… не совсем напрямую, без ощущения принадлежности энергии к себе. Если обычная псионика управлялась подобно паре с рождения растущих из плеч рук, то «новая» псионика напоминала скорее использование манипулятора робота… или напрочь онемевшей руки. Ты видишь, что делаешь, можешь этим управлять, но обратного отклика — никакого. Сложность воздействия при этом вырастала в разы, но я всё равно попробовал… и по этой причине сейчас был вынужден сидеть и дожидаться, пока высокотемпературная плазма под полом охладится близким к естественному путём. Я хоть и помогал температуре отходить и улетучиваться через вентиляцию, но форсировать процесс не собирался из опасений повредить полигон. Не отбрешешься же потом, что я всё отлично контролирую, проблем не создаю и потому мне можно и дальше свободно посещать полигон без присмотра.

Но первый эксперимент на то и первый, что с ним всё обычно или не идёт никак, или идёт не по плану. И мне в данном случае ещё повезло, ибо ничего непоправимого не произошло, а нового я узнал прямо-таки неприлично много. И меня разорвали бы за это знание на множество маленьких Артуров, если бы я кому-то рассказал о своём достижении на поприще «единой» псионики.

Ключевое тут — если бы, ведь болтать я не собирался. Человечество и так подходило всё ближе к моменту, когда малейшая искра обернётся неудержимым пожаром всеобщего и взаимного истребления. Псионы и сейчас камня на камне от планеты не оставят, если разойдутся на полную катушку, а что будет дальше? Если спустя лет так с сотню рядовой студент будет обладать мощью ранга так пятого?

Я же планировал жить долго и счастливо, и апокалипсис в ближайшие века меня не устраивал категорически. Даже если я никак не мог повлиять на вероятность его прихода…

Поднявшись на ноги, — а сидел я в кривой позе лотоса, пародируя буддистов, — я размял затёкшие конечности и поморщился, когда эти самые конечности ответили не особо приятными ощущениями. Запах перегретого, высушенного воздуха просочился через стенки окружающей меня защитной сферы, поддерживающей нужную температуру, а под ногами затрещало ещё активнее. Да, «накал ситуации» слегка уменьшился, и я увеличил скорость отвода тепла от «радиатора», по итогу уложившись в расчётные сроки. Всего через десять минут я выбрался на поверхность с невообразимой лёгкостью на душе: теории подтвердились, и для этого не потребовались месяцы и годы исследований.

Всего один субъективный месяц непрерывной работы.

Всего, м-да. Во что же я превратился?..

Но это вопрос такой, философский. Сейчас меня прежде всего интересовало вечернее времяпровождение, которое следовало разумно разделить на полезную и приятную части. А для этого…

Телефон разразился заливистой трелью достаточно неожиданно для того, чтобы я приземлился туда же, откуда и взлетел. Но на экране, к моему облегчению, высветился не номер Ксении — значит, с ней всё нормально. Обычный звонок от незнакомца, на который я не колеблясь ответил.

— Господин Геслер. — И голос слышу впервые. Усталый, задолбанный такой голос. — Вы просили сообщить о разломе. Один такой сформировался к северу от вас, в двух сотнях километров.

— Благодарю. — Говорю, а вместе с тем уже прикасаюсь к ноосфере, вытягивая восприятие на пресловутый север. Сто километров, сто пятьдесят, двести. Начать расширять зону охвата… бинго! Повышенный фон Пси не мешал «взору», так что эпицентр я обнаружил почти сразу. Пять-шесть секунд объективного времени, на протяжении которых я молчал, и на той стороне провода просто повесили трубку.

Ну и хорошо: я сам не то, чтобы очень понимал, что именно говорить.

Свернув с тропинки к ближайшей лавочке, я поспешил примостить на неё свой зад во избежание досадных оплошностей. Можно было уйти в себя слишком глубоко, и как итог, например, споткнуться на ровном месте. А тело у меня было самым обычным, и щеголять в пластырях у меня не было никакого желания. Это просто смешно: ни единой царапины в стычке с подосланными псионами-убийцами, и травма из-за падения во время прогулки по парку…

Так или иначе, но я устроился на лавке, облокотился на спинку, запрокинул голову и закрыл глаза, в темпе вальса настроившись на поддержание «сферы защиты» вокруг себя. Только после этих незамысловатых действий я вернулся к далёкому разлому, изучая его воздействие на наш мир. И в этом плане отличий от того, что я увидел при помощи обычного восприятия не было: всего лишь повышенный фон Пси, ритмично растекающейся от эпицентра аномалии.

А вот сам разлом оставался всё таким же мозголомным и сложным, представляя из себя самым зверским образом исковерканное пространство. Впрочем, сейчас я хотя бы видел закономерности и детали, и чисто теоретически мог изучить их, всё понять и, в последующем, воспроизвести. Или стабилизировать, что куда полезнее будет в том случае, если человечество решит благородно избавить старушку-Землю от своей вредящей окружающей среде компании. А что? Бегство — это тоже вариант, ведь по ту сторону людей или кого бы то ни было уже давно нет, а покинутый некоторое время назад мир может быть предпочтительнее только-только разрушенного.

«Наблюдай!».

Я отмахнулся от ненужных сейчас мыслей, сконцентрировавшись на самом разломе.Пространство, невероятно крепкое и гибкое, не разрывалось, как можно было предположить по самому названию аномалии. Вместо этого наша сторона как будто сшивалась с той внушительной мощи энергетическим потоком. Или даже растягивалась? Была одним целым и там, и тут? Не могу понять. Слишком сложно, чтобы так быстро и на одном конкретном примере со всем разобраться. Нужно больше времени и разломов, чтобы вычленить основные закономерности и отбросить всё ненужное. А лучше вообще понаблюдать за образованием разломов лично, ибо моментально даже такая, уже начинающая деградировать структура вряд ли появляется.

Надежды на то, что и эта тайна мироздания раскроется передо мной с первой попытки не оправдались. Разлом быстро потерял стабильность и закрылся, за чем я, конечно же, пронаблюдал до самого конца. И распадался он как раз хаотично, стоило только исчезнуть «растянутой» и связывающей два места части аномалии…

— Господин Геслер, вы в порядке? — Я приоткрыл один глаз, смерив взглядом приблизившегося мужчину в строгом костюме и нашивке комитета внутренней безопасности. Их тут сновало немало, как бы не большая часть всех тех, кто вообще тут присутствовал.

— В полном, спасибо за беспокойство. Просто практиковался в телепатии на свежем воздухе. — Кажется, скоро использование полуправды войдёт в привычку. — Что-то случилось?

— Обер-комиссар Ворошилов поручил узнать, всё ли в порядке. Также он интересовался вашими планами на следующий день. — Я задумался. Завтрашний день должен был быть свободным ото всего, этакий отдых, который для меня выбила комиссар Белёвская с Троекуровым-старшим на пару. Мол, слишком много впечатлений на такой короткий отрезок времени, что б практически сразу нырять в омут с головой. — Если у вас есть такое желание, вы можете лично с ним связаться. Номер у вас должен быть, или я продиктую…

— Я свяжусь сам, спасибо. Что-то ещё?

— Ничего. — Вот понял он уже, что у меня нет вопросов, так чего ж стоит и ждёт? Впрочем, знать о том, что мне такое не нравится, он, в общем-то, не должен.

— Тогда вы можете идти. — Мужчина развернулся и направился к своим напарникам, которые уже и не скрывались даже, следуя за мной по пятам вместе с ещё двумя пятёрками, предпочитающими дорожкам тропы среди зелени.

Я же достал телефон, ещё вольготнее раскинувшись на лавке. Немного подумав, я избавил ботинки от налипшей грязи и вообще разлёгся на досках, заполучив вид на иссечённое ветвями и листьями сереющее небо. Чем-то напоминает разводы на поверхности льда, сквозь который пытается пробуриться плазма…

— Господин Ворошилов, здравствуйте. Мне передали, что вы что-то от меня хотели?.. — И снова я коверкаю правду. Но на этот раз — всецело и полностью для дела. Потому что уж лучше я сначала выслушаю, что хотел предложить обер-комиссар, и только потом, если будет надо, поделюсь своими немудрёными планами.

— Здравствуй, Геслер. — Голос всё такой же уставший и вымотанный, но со стальным сердечником, на котором мужчина и держался до сих пор. — Для тебя есть неиллюзорный шанс посетить дворец уже завтра. Я хотел тебя, во-первых, об этом предупредить, а во-вторых удостовериться в том, что ты не имеешь ничего против.

— Против посещения дворца я точно ничего не имею, господин обер-комиссар. Время и прочие детали неизвестны? — Опуская тот факт, что это как бы не мечта любого гражданина Российской Империи, можно сказать, что это приглашение — ещё одна ступенька по дороге к неприкосновенности для моей скромной персоны. Лезть с интригами и планами к тому, кто по-настоящему присягнёт Трону уже не станут, и так, возможно, я не только себя обезопашу от всяких житейских неурядиц, но и Ксению прикрою. Потому что наказание и отмщение — это, конечно, здорово, да только для самой девушки превентивное решение проблем намного предпочтительнее будет, тут даже думать не стоит.

Да и интересно мне было познакомиться с императором, который, так-то, сильнейший телепат в мире. Или один из, я в этом вопросе не эксперт и уже даже сомневаюсь в том, что шестых рангов действительно так мало.

— Тебе всё передадут, как только что-то станет ясно доподлинно. И пока об этом не стоит знать даже Алексеевой. — Я бы кивнул, если бы это имело какой-то смысл. А так пришлось встревать и выражать своё мнение словами, дабы обер-комиссар не подумал, что я его слова пропустил мимо ушей.

— Я понимаю, господин Ворошилов. И болтать буду только постфактум.

— Отлично. Тогда не буду больше тебя отвлекать, Геслер. Отдыхай, пока есть время, и не показывай фиги наблюдателям. Достаточно просто затенить стёкла, не более. — Я почти почувствовал, как мужчина улыбнулся. — Если будет необходимо — звони.

— Обязательно два раза, господин обер-комиссар. И я не знаю, что там наблюдателям привиделось…

Ворошилов на это лишь хмыкнул, да повесил трубку. Я тоже не стал рассиживаться, вернув телефон в карман и зашагав в направлении… нет, не дома Ксении, как можно было подумать. Перво-наперво меня интересовало основное крыло академии и отдел снабжения в частности, ибо разжиться новыми вещами было очень даже необходимо. Да, Ксения не имела ничего против того, чтобы я пользовался её техникой, но то же исподнее имело неприятное свойство пачкаться. И псионически привести его в порядок без последствий я не мог: ну не то что-то с тканью, и всё тут!

Так что путь мой лежал сначала туда, а потом уже домой, в объятия любимой девушки.

А по дороге можно потренировать разум, ибо стагнация — это неизбежная, пусть и отсроченная, смерть…

* * *

Следующее утро.

Я вскочил ни свет, ни заря только для того, чтобы выйти на улицу и заняться разминкой, без которой моё тело всё-таки начинало себя ощущать всё хуже и хуже. Ничего критичного, но мне было неприятно, так что я решил совместить два типа тренировок: тела и разума. С ускорением в этом не было ничего сложного, так что Ксению я встречал в гостиной, сидя в кресле и наслаждаясь приятной усталостью в мышцах.

— Сегодня ты ранняя пташка, Артур? — Поинтересовалась она, зевая и потягиваясь. Последнее она делала сугубо для того, чтобы насладиться моим взглядом, скользящим по очерченным ночнушкой изгибам.

Специально не стала сразу надевать нормальную одежду, чертовка.

— Обычно я всегда ранняя пташка. — Жить захочешь — не так раскорячишься. Но говорить я об этом вслух не буду, нечего ей настроение портить. — Сегодня меня тоже могут «дёрнуть», но когда и на сколько — неизвестно.

— Да? Жаль, я хотела предложить прогуляться по академии, пока она наполовину пуста…

— И наполовину заполнена людьми в чёрном, автоматчиками и высокоранговыми псионами? — Для справки — последними называли всех начиная от четвёртого ранга. — Интересные у вас вкусы, юная мисс.

— Дурак! — С улыбкой ответила девушка, креслу или дивану предпочтя мои колени. Поцелуй с ароматом мяты взбодрил, даже дышать стало легче. — Но к вечеру ты освободишься?

— Если бы я знал. Тайны государственной важности, в которые меня посвящать не стали. — Правда? Правда. И совесть моя спокойна, ибо иногда меньшие знания — меньшие печали… или, как в нашем случае, меньшие волнения. — Но пока мы здесь, а значит…

Телефонный звонок заставил меня замереть, а после и поставить взятую на руки девушку на пол. Видимо, путешествие во дворец назначили на утро.

— Извини, похоже, что меня «заберут» намного раньше. — От Ксении повеяло разочарованием, но оно быстро сменилось готовностью ждать. Да, чем больше проходило времени, тем яснее для меня становились неясные ранее «коктейли эмоций». Я ощущал их куда глубже, и достаточно точно трактовал, как произошло и сейчас. — Но я обещаю, мы это компенсируем.

— Правда? — И хлоп-хлоп глазами, в которых, казалось, отражалось звёздное небо.

— Абсолютная. Я бы и сейчас доказал тебе свои слова, но дела ждать не станут. — Я отстранился, ответив, наконец, на звонок. Меня вежливо проинформировали о том, что через десять минут прибудет машина, на которой меня доставят непосредственно к Ворошилову, и повесили трубку. Коротко и информативно, ничего лишнего, всё как я люблю. — Всё, я побежал. Мне себя ещё в порядок привести нужно…

Естественно, тренировался я не в выходной одежде, и переодеться ещё не успел.

— Удачи, Артур.

— Ох, как же я надеюсь, что она мне сегодня не пригодится…

Через десять минут я уже сидел в салоне автомобиля, а спустя пятнадцать шёл навстречу обер-комиссару, который, похоже, наконец-то отоспался. Или попытался отоспаться, почти избавившись ото всех «печатей» недосыпа. Круги под глазами и общая бледность ещё прослеживались, но довольная улыбка, идеальная осанка и манера держаться это сглаживали. Кто не видео обер-комиссара вчера — тот и внимания на все проблемы не обратит сегодня, грубо говоря.

— Господин Ворошилов. — Я крепко пожал протянутую руку. — Вижу, откладывать не стали?

— Придётся попетлять по городу, так что быстро мы до места не доберёмся. Но ты вряд ли заскучаешь. — Усмехнулся мужчина, потянувшись к напоясной сумке. Спустя секунду он уже протягивал мне массивный планшет в толстом кожаном чехле, который я, конечно же, принял, подивившись внушительному весу устройства. — Твою проблему с недостаточной скоростью отклика учли, и модифицировали эту специализированную машинку…

— По весу это подставка для домкрата. — Иронично подметил я, глядя на бронированный сверх меры планшет. Операционная система тут была стандартной, а вот экран и программа для чтения интересующих меня документов — нет. Дисплей обладал повышенной частотой обновления, что позволяло ему отображать плюс-минус двести двадцать отличных друг от друга изображений в секунду. Формально больше, но всё портили артефакты, и такие кадры я не считал. Ну а программа перестала нещадно тупить, и шла рука об руку с экраном, обрабатывая те же две с лишним сотни страниц текста в секунду. Я не буду даже говорить о том, что на устройство поместили целую библиотеку, включая всё то, чем я интересовался и что не успел дочитать.

Правда, дальше экспресс-теста я всё равно не зашёл, так как Ворошилов смотрел на меня с отчётливо читающимся ожиданием во взгляде.

— Отличное устройство. Я удивлён, что те мои слова учли и так быстро воплотили в металле…

— Что-то быстрее, что-то — медленнее. Принципиальных проблем в случае с электроникой не было, просто несколько правок. Зато теперь ты сможешь поглощать информацию в ещё более внушительных объёмах. — Мужчина как-то странно ухмыльнулся. — Просто интереса ради: ты только запоминаешь, или понимаешь тоже?

— Зависит от темы. — Честно признался я. — Что-то простое не требует дополнительного осмысления, но чаще всего мне приходится дополнительно тратить время на сортировку информации в своём разуме. Чаще всего я занимаюсь этим во время рутины: пока куда-то иду, тренируюсь физически и так далее по списку.

О том, что в последнее время такая сортировка отнимала совсем немного времени я говорить не стал. Незачем, да и чего людей пугать? Вместо этого я поспешил забраться в салон личной служебной машины обер-комиссара, отличающейся одновременно некоей аскетичностью во внутреннем убранстве, и при том повышенной комфортабельностью.

— Идеальное проявление телепатических способностей. — Мужчина откинулся на спинку дивана, достал сигару и, дождавшись, пока мы тронемся, задымил в приоткрытое окно автомобиля. Зачастил он с этим, ой, зачастил. Не похоже же, что дым ему привычен, ан нет. — Позволишь совет, так, от старшего младшему? Не отказывайся от того, что тебе предложат. Дом, деньги, предприятия, должности и титулы… Таким образом не особо дальновидные люди будут видеть, что у них есть хоть какие-то гарантии…

Я перебил обер-комиссара:

— И хоть какие-то цепи. Я вполне себе неплохо понимаю, что и для чего делается, господин Ворошилов. И не отказываюсь ото всего предложенного. Просто у меня есть резонные опасения касательно того, что однажды до кого-то в верхах дойдёт, что материальные блага ничего не значат для человека, который, теоретически, может получить всё то же самое и даже больше в любой точке мира. И если в момент этого осознания кто-то будет всерьёз полагаться на эти блага, считая их гарантом моей лояльности… — Тяжёлый вздох. — Можно ли гарантировать, что этот кто-то не решит, что он умнее всех, и не попытается… надавить иначе? Дурная инициатива на местах — худший бич любого правления.

— Никто в здравом уме не решит «надавить» на кого-то, находящегося напрямую на службе у Трона. Даже с нами, комиссарами, такое случается крайне редко… — Ворошилов оскалился. — … и заканчивается не в пользу столь дерзких индивидуумов.

— Тогда я в принципе не вижу проблемы. — Развожу руками. — Император — человек дальновидный, и не будет делать ставку на нечто бесполезное. А его покровительство обезопасит меня от «дерзких индивидуумов». Все счастливы, плюс я получаю реальную возможность практически с самого начала вычленить своих недругов из общей массы…

Обер-комиссар чуть приподнял брови, не став полностью скрывать удивление. Но именно им от него повеяло, как, впрочем, и пониманием. Вряд ли он резко осознал все детали моего замысла, но основу, саму суть, точно уловил. Был ли я этим недоволен? Ничуть. Ворошилов, по моему мнению, — эмпата и телепата, между прочим, — отчаянно стремился не лезть во всё, что хотя бы отдалённо напоминает интриги, а единственным человеком, мнение которого ему было небезразлично, являлся Император. И если уж тот, узнав от обер-комиссара о моём желании пополнить список недругов разномастными дворянскими фамилиями скажет своё веское «стоп»…

Я не особо расстроюсь и поступлю, как велят. Потому что репутации у меня никакой нет, мои мотивы и ценности под вопросом, а вот силу уже можно оценить. Нет, конечно, вряд ли кто-то полностью осознаёт масштабы бедствия, но тут полностью и не надо. Радислав Владимирович не красоты ради сказал, что я могу академию заморозить в чёртовой матери. Он понимал это, и я уверен, что Троекуров, Ворошилов, Белёвская или Синицын сильно его глупее. Мало ли нюансов, по которым можно определить пиковую силу псиона? Вот-вот.

— Не думаю, что кто-то решится тебе подгадить просто потому, что у тебя большие перспективы.

— А потому, что при моём непоредственном участии своих мест лишилось четыре десятка преподавателей из числа дворянства, и попало под удар неизвестно, сколько студентов? — Ворошилов вздохнул, но не сказал ничего против этих моих слов. — Я изначально был готов к пакостям «студенческого» уровня, но события слишком быстро набрали в масштабе и весе.

— Хотел скрыть свои реальные возможности? — Мужчина прищурился. По-доброму, конечно же.

— Не то, чтобы скрыть, но по крайней мере не размахивать ими как красным флагом перед окружающими. Может, я и наивен в этом вопросе, но мне казалось, что преподавательский состав академии не станет себя дискредитировать откровенным сливом информации на сторону.

— Ты переоцениваешь моральные качества людей, Геслер. Да, совсем уж «на сторону» никто ничего сливать бы не стал, но семьи тех, кому стало бы известно о твоём секрете, обо всём узнали бы практически моментально. Впрочем, сейчас идёт похожий процесс. Только масштабнее, как ты и сказал. — Обер-комиссар с тоской посмотрел на сигару, срезал кончик и потянулся за коробочкой-портсигаром. — Рано или поздно всё устаканится, ты начнёшь появляться на людях — и вот тогда поднимет головы несчётное число желающих завести или углубить знакомство. И ты это сам отлично понимаешь, судя по всему.

— Это неизбежное зло, с которым я готов на время смириться и, так скажем, перетерпеть его. Рано или поздно, но даже до самого тупого дойдёт, что от аристократии мне ничего не нужно. — Всякой глупости должен быть свой предел. — Ну и я не оставляю надежды по ходу дела завести действительно хорошие знакомства. Для эмпата это не то, что большая проблема, да и я худо-бедно разбираюсь в людях…

Но эмпатия всё-таки стоит над моим «разбиранием», ибо случаи отказа моих способностей можно было пересчитать по пальцам, и касались эти случаи в каком-то смысле уникумов. Очевидно, что не всякий телепат мог и хотел закрываться наглухо, и уж точно не каждый псион без склонности к этому направлению имел возможность каким-то образом изолировать свои эмоции так, чтобы даже эхо наружу не проникало.

— Ты из тех людей, кто предпочитает делать здесь и сейчас, не откладывая на потом, да? — Усмехнулся обер-комиссар, покачав головой. Взгляда с меня он при этом не сводил. — Это не худшее качество, совсем не худшее. Но я бы хотел попросить тебя о том, чтобы ты отложил свои планы хотя бы на пару недель.

— Это не проблема, господин Ворошилов…

— Наедине можно просто — Ворошилов. — Неожиданно вставил обер-комиссар, возвращая на голову фуражку. — Летал на вертолётах когда-нибудь?

— Никогда. — Если не считать вертолёта на экране старенького игрового автомата. Да уж…

— Значит, сегодня это исправим. Небольшой десятиминутный перелёт, дальше подземкой. И… держи ухо востро, несмотря на все приготовления наше «путешествие» может пойти не по плану…

Но оно пошло по плану, и за последующий час я действительно имел удовольствие полетать на вертолёте, — те ещё ощущения, не умел бы летать — стал бы единым целым с сиденьем, до того страшным оказался неконтролируемый тобой лично полёт, — и прокатиться на специальном составе метрополитена. Уж не знаю, был это особый второй уровень подземки, или нас возили по тем же маршрутам, но петляли мы долго, и на поверхность вышли у самого кремля, который я много раз видел снаружи, но ни разу — изнутри. Закрытая территория оставляла возможность лишь смотреть на стены и башни из красного кирпича, да украдкой бросать взгляды на суровых, вымуштрованных, вышагивающих по строжайшему алгоритму гвардейцев.

Это теперь я понимал, что не стены, не солдаты и не скрытые в толще земли пусковые шахты выступали основной линией обороны, нет. Псионы. Их вокруг было столько, что восприятие через ноосферу работало с крайне сомнительной эффективностью, а телепатически я как будто оказался в ночном солдатском лагере, чадящем сотнями и тысячами костров. Со студентами было иначе: костры исчислялись единицами, и основная масса личинок псионов казалась мне факелами, на которые без слёз не взглянешь. Изначально не стоило ожидать чего-то большего от молодых разумов, но я слишком резко проник в новый для себя мир псионики и аристократии, из-за чего не сразу пришёл к нужным выводам. Я уже молчу про то, что телепатия в моих руках раскрылась только спустя много субъективных часов наедине с собой, учебниками и наставлениями сначала Синицына, а после и комиссара Белёвской.

Так или иначе, но слепым я не стал, просто откалибровав восприятие согласно новому, — и в чём-то даже уникальному, — окружению. И это был действительно полезный опыт, ведь лучше узнать о неуниверсальности своего подхода в мирной обстановке, чем во время очередного покушения или вообще на поле боя…

— Для справки: распространяться о том, где конкретно проходила встреча тоже не стоит. — Заговорил Ворошилов, помешав мне наслаждаться видами. А наслаждаться тут было чем: одно только устройство ворот, к которым мы приближались, чего стоило. Чем-то стены Кремля напоминали мою цитадель разума, хоть и в несколько более скромных масштабах. А что? В своём «мире» я — царь и бог, так что мог позволить себе непомерно раздувать пафос в любых его проявлениях. Олег Сергеевич так вообще сферу «живой» ртути под это дело приспособил, а это, при прочих равных, впечатляет больше, чем замок в скалах…

— Честно говоря, я и не собирался, господин Ворошилов. — Болтать о таком, не до конца разобравшись в том, что это сулит — деяние простака и глупца. А я себя таковым не считаю, и подставлять под удар «голову» нашего государства не стал бы. Правда, теперь и Ксении не получится рассказать, как оно тут…

Чёрт, а ведь она наверняка не единожды тут бывала, если брать во внимание то, каким влиянием обладал её отец. И чего мужику спокойно не жилось? Всё ведь имел, ан нет…

— Иногда лучше перебдеть. — Главный гвардеец на посту удостоил нас лишь поверхностным взглядом, прежде чем дать отмашку своим. Тем не менее, прямо сейчас за нами наблюдали посредством множества камер в самых разных спектрах, а двойка псионов, скрывающихся в двух наполовину подземных помещениях, удостоверились в том, что мы ничего не скрываем и визуальных искажений вокруг нас нет. Как? А очень просто: они создали свои, отчего на секунду вокруг нас поплыл воздух.

Знали бы они, насколько я в этот момент напрягся и что мог бы сделать — не поленились бы предупредить, что и как будет происходить.

— Обер-комиссар Ворошилов, проводник ждёт вас у третьего входа. — Отрапортовал появившийся из ниоткуда, никак не ощущающийся телепатически мужчина в функциональной армейской форме, включающей в себя фуражку «а-ля» комиссарская, крепкие сапоги с высоким голенищем и пояс с кобурой, в которой покоился известный мне по изученным ранее документам крупнокалиберный пистолет, предназначенный для стрельбы спецбоеприпасами. Не только за рубежом умели делать пули с интересной начинкой.

— Благодарю, поручик. Что-то ещё?

— Никак нет. Прошу простить… — С этими словами «поручик » удалился, бросив на меня вроде бы и заинтересованный, но напрочь лживый взгляд. Кем бы не был этот мужик, но силы и навыков в нём выше крыши, и обвести вокруг пальца он так сумеет разве что не слишком чувствительных или просто невнимательных гостей-псионов.

— Если тут такие поручики, то боюсь себе представить, насколько пугающи офицеры-псионы чином повыше. — Усмехнулся я, когда «поручик» удалился достаточно далеко для того, чтобы нас не услышать. И тем не менее, его спина напряглась, а голова чуть дёрнулась, словно он хотел повернуть её, чтобы слышать получше. Что б я так слышал — был бы в курсе всех слухов на деревне! — Я, может, глупость спрошу, но это не к моему прибытию тут всё так насытили псионами? Не верится, что каждый день их на дежурстве столько, сколько по всей Москве, наверное, не сыщешь…

Мужчина покосился на меня с удивлением во взгляде и эмоциях. Лёгкая опаска тоже имела место быть, но в данном конкретном случае она была «раскрашена» инстинктами, подсознательным.

— Я иногда забываю, что ты не просто обладаешь огромной мощью, но и умеешь ей пользоваться порой лучше известных профессионалов. — Обер-комиссар поправил фуражку, на секунду прикрыв глаза. — Да, твоё прибытие спровоцировало увеличение численности охраны в несколько раз. Но не оттого, что тебя держат под подозрением. Просто противник может ударить, не считаясь с потерями, если поймёт, что в одном месте одновременно находятся сразу две потенциальные цели…

— Нет, я ещё понимаю — предпринимать попытки моего устранения, но Его Императорское Величество?.. — Это уже не игрушки, дозволительные в рамках холодной войны и обмена «любезностями». Случись такой удар, и при любом исходе разразится война.

— Даже теоретическая угроза остаётся угрозой, Геслер. Если бы все дорвавшиеся до власти люди по ту сторону границы были бы сплошь адекватными и разумными, то инициатива Его Императорского Величества по объединению человечества не была бы отвергнута всецело и полностью. — Настала моя очередь удивляться, ведь ни о каких инициативах, и уж тем более об «объединении человечества» я никогда не слышал. Ну, не считая дурных теорий в сети за авторством идеалистов, не понимающих, что такой исход возможен лишь в том случае, если некая сила паровым катком проедется по всем несогласным, развязав войну и каким-то чудом сохранив собственную целостность на уровне, достаточном для объединения огрызков. Правда, даже такая идея выглядит разумнее слепой веры в то, что человечество не решит однажды самоликвидироваться на почве внутренних конфликтов. — Считай это небольшим актом доверия с моей стороны.

— Я не знаю, можно ли доверять мне сильнее. — Я хмыкнул и размял шею под, уверен, суровыми взглядами многочисленных наблюдателей. — Честно говоря, на вашем месте я бы сюда себя не привёл как минимум в ближайший год. Что такое неделя там, где нужно понять человека и его мотивы? Может, я сумасшедший какой…

— Император — не случайный человек, и впечатление о тебе он составлял не лично. Знал бы ты, сколько работы подкинул особым отделам одним своим существованием… — Мужчина хохотнул. — Не думай, что возможность твоего… предательства не рассматривали, Артур…

О, не Геслер, а Артур? Это хорошо, даже очень.

А «предместья» стен из красного кирпича тем временем сменился натуральным буйством зелени. Контролируемым буйством, которое обычно называли садами. Всё вокруг было ухожено, красиво… и самую малость естественно. Я почему-то легко заметил усилия, вложенные людьми, ухаживающими за этим опоясывающим дворец и близлежащий храм садом. Академия не могла похвастаться тем же из-за размеров территории, на которую никаких садовников не хватит, и потому напоминала скорее лесопарк средней степени заброшенности.

Тут — совсем другое впечатление.

— … я бы скорее сказал, что на работу по этому варианту ушло больше всего сил и времени. Но иначе было нельзя: ты появился из ниоткуда, сразу начав демонстрировать навыки, несвойственные даже студентам последних лет обучения. Так что…

— Я всё это понимаю, господин Ворошилов. — Я не стал тянуть и ждать, пока обер-комиссар намучается с подбором «оправдывающих» такой подход слов. Всё это было понятно изначально просто потому, что я сам себя бы пристрелил, случись мне оказаться на месте Императора или одного из его приближённых. Возможно, задумался бы, подозревая появление псионов аналогичного уровня мощи у соседей, но уж точно не стал бы с собой встречаться. — И я благодарен вам за честность. Как и Его Высочеству Императору за доверие, которое в ином случае пришлось бы зарабатывать десятилетиями.

Я не тешил себя ложными надеждами касательно своей исключительности в глазах окружающих. Можно одарить сверхценного псиона чем угодно — богатствами, титулами, недвижимостью, гаремами из первых красавиц. Вот только на настоящее к нему отношение это не повлияет ни капли. Полезный инструмент, который нужно контролировать и ради этого идти на уступки — вот, как, по моему мнению, я должен был выглядеть в глазах окружающих. Репутация и отношение — это те вещи, которые не получить просто потому, что ты невероятно силён. Нужны годы и годы социальных взаимодействий: помог первому, поболтал со вторым, пнул под зад третьего, постепенно формируя свой образ в социуме.

Да, я мог получить всё это, скрывая силы, да только практика показала, что я как минимум мощь своего разума замаскировать не могу. С остальным не сильно лучше: рано или поздно, но я бы прокололся. И тогда со мной вели бы совсем другие разговоры, посредством того же устранения. А бессмертие или хотя бы выдающаяся крепость тела пока далеко: я развивал биокинез только посредством повышения своих навыков в псионике в целом.

— Можно сказать, что мы пришли. — Неожиданно произнёс обер-комиссар, остановившись перед живой изгородью и зелёной аркой со вплетёнными в неё алыми цветами. Ни охраны, ни кого-либо живого я в непосредственной близости не ощущал… поначалу, пока не сконцентрировался и не обнаружил едва заметный, целенаправленно ограниченный разум. Тоже так хочу! Это ведь практически идеальная маскировка, которую даже я раскрыл совсем не сразу! И то, ничего кроме факта наличия телепата в окружённой живой изгородью беседке я сказать не могу.

— Не во дворце?..

— Если захочешь, можешь спросить его о выборе места для разговора лично. — Вкрадчиво посоветовал Ворошилов, едва сдерживая улыбку. — Всё, мне ещё есть, чем заняться. Удачи, Артур.

— Благодарю…

Я ещё секунду потратил на то, чтобы заставить себя обернуться и, наконец, ступить под зелёные своды живого псевдо-лабиринта. Там, впереди, меня ждал Его Императорское Высочество Алексей Второй, телепат шестого ранга и просто псион, в руках которого напрямую находилась треть планеты, и косвенно — половина. Властитель с большой буквы, сумевший сохранить и приумножить всё полученное от предков. И, по всей видимости, любящий оправданный риск, раз уж я оказался здесь настолько рано и не под прицелом множества подавителей.

Впрочем, последнее предположение — не факт, и чисто теоретически на беседке может быть сконцентрировано внимание целой армии пробойщиков. И тут всяко удобнее, чем во дворце…

Я не особо торопился, но и не изображал неспособность сориентироваться в этом простеньком лабиринте. В мыслях бился главный на сегодня вопрос: чего ждать от этой беседы? Я не знал, но мог предполагать. Десятки, сотни разных вариантов, каждый из которых был обеспечен лишь моим видением мира и воображением. Никакой конкретики, конечно же.

И тем не менее, в моей голове прочно устаканился главный посыл последних субъективных месяцев: у меня есть цель, и я должен добиться её во что бы то ни стало. Не только выжить, устояв под напором Голода и сполна насладившись познанием нового, но и сохранить этот мир в приемлемом состоянии. Никаких апокалипсисов или войн, способных привести к исчезновению разумной жизни в ближайшие много-много лет.

А для этого, по меньшей мере, мне не помешало бы сделать Императора своим союзником. Звучит? Звучит! Осталось только, что б ожидания совпали с реальностью.

Ну, что ж.

«Вперёд!».

//

Второй том на этом завершён. Выкладка третьего тома начата, но вместо «первой» главы там пока заглушка. Вторая, небольшая вводная глава, доступна для чтения. Попытка пролезть в виджет ;)

Спасибо за то, что читали, читаете и, я надеюсь, будете читать!

Артура Геслера впереди ждёт много интересного и эпичного! ;)

Оглавление

Глава 1 Телепатия и фундамент прочной дружбы

Глава 2 Второй шанс для дворянина

Глава 3 Точка зрения

Глава 4 Ночная гостья

Глава 5 А ночь все длится

Глава 6 Точка в диалоге

Глава 7 Спарринг с цифрами

Глава 8 Погружение в неизведанное

Глава 9 Чудовище без маски

Глава 10 Рябь на воде

Глава 11 Остаток вечера и нежелательное внимание

Глава 12 Первая кровь

Глава 13 Очевидный финал

Глава 14 От события к событию

Глава 15 Тай(ная) Совет(ница)

Глава 16 От разговора к разговору

Глава 17 Достойный наставник

Глава 18 Старая закалка, свежая кровь

Глава 19 Первая ночь

Глава 20 Догадки и загадки

Глава 21 В одном шаге