Там внизу много места [Сергей Лагунов] (fb2) читать онлайн

Сергей Лагунов Там внизу много места

Впервые о нанотехнологиях мир узнал в 1959 году из речи Ричарда Фейнмана «Там внизу много места». Воодушевленный его идеями, писатель-фантаст, один из основателей трансгуманизма, предсказавший падение коммунизма, хронический оптимист F.M. Esfandiary сменил свое имя на FM-2030.

«В традиционных именах отражено прошлое человека: родословная, этническая и расовая принадлежность, национальность, религия. Я не тот, кем я был десять лет назад и, конечно же, не тот, кем я буду через двадцать лет. Моё имя 2030 отражает мою убежденность в том, что 2030-е годы станут чудесным временем. В 2030 мы победим старение и у каждого будет прекрасная возможность жить вечно. 2030 — это мечта… и цель. Не стоит бояться мечты и надежды. Ведь именно дерзость мечтателей завела нас так далеко — из мрачных первобытных болот к тому, где мы сейчас, — в шаге от покорения галактик, в шаге от бессмертия.»

FM-2030

F.M. Esfandiary сменил свое имя на FM-2030, чтобы выразить свою веру и надежду, что в результате развития технологий он проживет как минимум 100 лет и в 2030 году отпразднует свой 100-й день рождения.

В возрасте 69 лет, 8 июля 2000 года, он скончался от рака поджелудочной железы и был крионирован компанией Алькор в городе Скоттсдейл, Аризона, где и находится по сей день.

Ранняя осень 1985 года

Темнота подвала сжимает сердце детскими голосами. Максим, мальчик лет одиннадцати, начинает рассказ:

— Это было давным-давно. Один из районов страны был захвачен демонами без лица.

— Как это — без лица? — недоумевает кто-то из детей.

— Вот так. Без носа, без глаз, безо рта, — отвечает Максим.

— А как же они ели?

— Они ели людей. А как — никто не знает. Некому рассказать. Все исчезали, — на помощь Максиму приходит девичий голос. Он принадлежит десятилетней Тане.

— Макс, а что дальше?

— И вот однажды, — продолжает рассказчик, — один из путников заехал в такой район. Демоны погнались за ним. Полночи продолжалась погоня. И вот, когда лошадь совсем выбилась из сил, он увидел огонек.

— От костра?

— Надежда, — Максим игнорирует вопрос, — придала силы ударам путника, и он смог заставить лошадь преодолеть усталость. Огонек оказался костром. Путник добрался до людей! Его усадили в круг. А когда он отдышался, главный на становище поинтересовался, что заставило его так спешить.

— Он не знал про демонов?

— За ним же не гнались! — реагирует Таня, — Тихо! Максим, продолжай!

— За мной гнались демоны без лица, — сказал путник. «Такие?» — спросил вожак и провел рукой перед лицом… И лицо исчезло!

— Ой!

Яркая вспышка света ворвалась в подвал. Кто-то из детей приподнял внешний люк подвала, только что охранявший мрак. Слушатели вместе с рассказчиком прищурились.

— Зачем? — Таня повышает голос.

— Таня, прости, — извиняется провинившийся, — я просто хотел увидеть лица.

— Ну и что, видишь чего-нибудь? — присоединяется к разбору Максим.

— Не-а. Глаза слезятся.

— Глаза привыкнуть должны, дупель. Кто следующий?

— А что случилось с путником?

— Никто не знает. Он не оставил никаких следов, — закрывая люк, говорит Максим.

В подвале вновь воцаряется темнота.

— Готовы? — трагически шепчет девчушка.

— Давай!

— Это глаз мертвеца, передай дальше!

Раздается пронзительный одинокий крик, который тут же подхватывают почти все дети, а в подвал врывается яркая вспышка света, указывая им путь для бегства. На месте для детских страшилок остаются лишь Максим и Таня. Они смотрят друг на друга. Мальчик отводит глаза вниз. На полу лежит что-то округлое, слизкое и зеленое.

— Что это, Тань?

— Слива без кожуры.

Подросток плюет на лишенный кожуры фрукт и вылезает наружу. На дворе возле подвала царит ранняя осень. Полдень согревает своим дыханием стандартный двор недавно построенной панельной советской девятиэтажки. Во дворе пока скудно с обстановкой: есть стол со скамейкой, где уже сидят мужики и играют в домино, несколько стоек для сушки белья, редкие хилые саженцы и заросли полыни. Блеском нового лака бросается в глаза по-королевски одинокий «Жигуль». Его водитель читает газету. В открытое окно авто по двору растекается речитатив диктора радио:

— Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв на встрече с трудящимися ленинградского завода «Арсенал» особенно подчеркнул, что спустя четыре года после исторического 26-го съезда Коммунистической партии Советского Союза как никогда прозорливо, выглядят его решения в области разрядки международных отношений. Отказ от политики, основанной на недоверии, соперничестве и напряженности, отказ от использования силы является средством воздействия на политику всех государств и способствует укреплению взаимного доверия и мира.

Из подъезда выходит очень красивая, роскошно одетая, по советским меркам, женщина. Она держит за руку своего сына — мальчика лет одиннадцати. Он одет в буржуйские джинсы — в то время предмет зависти сверстников и знак принадлежности к избранным.

Автовладелец откладывает газету. Мать оглядывается, замечает Максима с Таней и ведет сына к ним.

— Здравствуйте, дети. Как же тут полынью пахнет! А как вас зовут?

— Максим.

— Миледи, — делает реверанс Таня..

— А это мой сын Петя, — мама отпускает руку своего чада. — Пусть он поиграет с вами.

Мама Пети отходит к «Жигулям». Шофёр выбегает из машины и галантно открывает дверь перед прекрасной пассажиркой. После нескольких ритуальных манипуляций автомобиль отъезжает.

— Эй, новенький, — кокетливо интересуется девочка. — Это ты вчера переехал?

— Угу. Меня зовут Пётр.

— Петя, это ваша машина? — допытывается девчушка.

— А что? — неохотно бросает новенький.

— У меня ещё не было знакомых с машиной.

— Нет, не наша, — пытается замять допрос вопрошаемый.

— А кого, Петя? — ехидничает Максим, перехватывая инициативу. — Мамкиного хахаля?

Джинсовый принц неловко замахивается на обидчика, но тот обхватывает соперника в неумелый клинч. Начинается потасовка. Девушка же со смесью испуга и наслаждения смотрит на эту кутерьму. Но драка почти тут же заканчивается.

— Ты чего, Петя? — отскакивая в безопасную зону, вопрошает ехидна.

— Ещё хочешь?

— Петя, ты случайно не больной? — Максим делает еще один шаг назад. — Не психованный?

Петя снова бросается в атаку, но бывший рассказчик отбегает.

— Ну ты, хрен с горы, — недоумевает старожил. — Так не положено. Сначала объяви войну. Причину назови.

— Макс, это он из-за меня! — горделиво вздергивает носик Таня.

— Да пошли вы все! — новичок приводит в порядок одежду.

— Ну вот, а казался рыцарем! — девчушка разочарована. — А ещё в джинсах!

— Настоящие? — интересуется бывший обидчик

— «Монтана», — небрежно пробрасывает обладатель сокровища.

Занятые своими разборками дети не замечают, что за их телодвижениями внимательно наблюдают трое подростков с непременными папиросками в зубах. Эти персонажи достигли той степени социализации, при которой весь двор знал их по кличкам: крепко сколоченный главарь Хрип, неуклюжий здоровяк Жбан и вертлявый Парша с рыжими волосами.

— Эй, Макс, — в соответствии с кличкой хрипло вопрошает главарь, — что, прописку новенькому выписываешь?

— Не ссы, новенький, — присоединяется к наезду Жбан. — Всем прописка нужна. Деньги есть?

— Мы играем, Таня пытается перевести разговор в безопасное русло.

— А-а, играли, — наезжает Хрип, — а почему нас не позвали?

— Ну, чё, дева, — гнусит Парша, — поиграем?

— Мы сами разберемся, — Максим задвигает за себя Таню.

— А, ты, Макс, шустрый, — хихикает вертлявый. — А делиться?

Жбан подходит к Петру и пускает табачный дым ему в лицо. Мальчик безрассудно бросается в ноги агрессора и сбивает его. Но тот тут же поднимается и…тут совсем неожиданно Максим бросается в те же ноги. Завязывается потасовка. Сверху на Максима наваливается Хрип. Вдруг Таня надрывает на себе одежду и бросается в кучу дерущихся и кричит:

— А-а-а! Насилуют!

Драка замирает. Джинсовый мальчик выталкивает девочку из кучи.

— Беги, миледи!

Мужики — доминошники поднимают головы. Танин слабенький голос набирает силу набата.

— Дядя Паша, держите их! Тётя Саша, вызывайте участкового! Насилуют!

Хрип отходит от кучи и командует:

— Жбан, Парша, уходим по-тихому. А ты, красотка, сначала титьки отрасти, тогда и голосить будешь. Ладно. Не прощаюсь. По одному двору ходим.

Троица хулиганов медленно уходит с поля брани. Подскочивший было к ним доминошник останавливается и провожает их взглядом. Максим, тяжело дыша, отряхивает штаны:

— Ну вот. Теперь и во двор не выйдешь.

— Кто это? — интересуется Петр.

Таня поправляет одежду и заодно восстанавливает прическу.

— Ну, мальчики, вы теперь мои пажи до гроба.

— Ненадолго, Тань, — старый знакомец, выпрямляет спину. — До следующей встречи с ними.

— А кто тогда будет меня защищать?

— Тань, — фыркает Максим, — ходи с бабушкой. Хотя пока не подрастешь, никто и не будет.

— Фи, ну и благодарность от спасенных, — несостоявшаяся миледи убегает в сторону подъезда.

Петя растерянно:

— И что же делать, Максим?

— Не знаю, Петя. Деньги есть?

— Нет.

— А как же нам теперь в школу ходить?

— Меня в сороковую записали.

— Здесь всех в сороковую зачисляют.

— Покажешь, как до неё добраться?

— Выйдешь минут за сорок до начала уроков. Встретимся в подвале. Внизу.

— Зачем?

— Обходной путь покажу.

Полнокровный сентябрь 1999 года

В автобусе едет Макс. Ему уже 24 лет. Он весьма пьян. Болтается по салону, подходит к другим пассажирам, что-то рассказывает, размахивая руками. Соседи иногда кивают ему, но большей частью отворачиваются. Автобус останавливается. Максим выходит на остановке и покупает в киоске, второго или третьего поколения периода первоначального накопления капитала, чекушку водки и пачку сигарет. Початую бутылку кладет во внутренний карман куртки. Идет к домам, пытаясь прикурить на ходу. Рядом с ним вырастает мужик в натянутой на уши черной шапочке — это выросший Жбан.

— Слышь, браток, притормози! Эй, слышь, который час?

— Нет часов.

— Что, что ты сказал?

— У меня сегодня сын родился!

— С-ы-ы-н…, а не гонишь?

Молодой Максим достает из внутреннего кармана куртки чекушку.

— Брат, давай отметим?!

— Не ссы, в натуре. Деньги давай, отметим.

— Жбан?! Это ж я, Макс!

— Брателло, в натуре. А чё, правда, сын?

— Правда, новоявленный отец отпивает из бутылька. Три шестьсот!

— А ты чё — заблудился? Здесь роддома нет.

— Да я отмечаю.

— А чё — деньги есть?

— Да, есть.

— Ну, давай.

Гопник протягивает руку, на его запястье в уличном свете блеснула стекляшка часов. Максим осматривается по сторонам. Никого нет. Тогда он нелепо размахивается и бьёт брателлу по протянутой руке чекушкой. Жбан от неожиданности пропускает удар, но тут же контратакует. На молодого папашу сыплются удары. Руками. Ногами.

— Бля-а, — напевно тянет грабитель. — Ну, сука, гнида..

Жертва ложится на землю и закрывает голову руками. Бандит присаживается рядом с ним на корточки, быстро обшаривает карманы, достает кошелек, вынимает деньги, кидает пустой кошелек на землю.

— Ты как там, брателло?

— Темно.

— Вот и отметил!

Жбан харкает на лежащего. А затем быстро уходит прочь. Молодой Макс приподнимается и начинает шарить возле себя в поисках кошелька. Находит часы со сломанным замком браслета, а затем и сам кошелек. Рассовывает их по карманам, нащупывает чекушку. Взбалтывает её, на донышке остались последние капли. Выпивает остатки и отбрасывает пустую бутылку в темноту. Встает. Идет вдоль домов.

Неожиданно загораются фары милицейского уазика. Молодой Максим жмурится. К нему приближаются два милиционера. Первый из них, если бы не форма, ничем бы не был похож на мента — улыбчивый такой дядечка с капитанскими погонами. Второй — начинающий матереть молодой волкодав — с колючим взглядом и сержантскими лычками.

— Кто такой? Что делаем?

— Прикурить не будет? — улыбается Максим.

— Когда вы только накуритесь?!

— Да у меня сегодня сын родился!

— Много сегодня выпили, молодой человек? — участливо интересуется капитан.

— Да меня ограбили только что!

— Сейчас сядем в машину, доедем до отделения, разберемся.

— Да мне в роддом надо!

— Стоять, командует волкодав. — Тихо, бля. А ну-ка — ноги врозь.

Второй милиционер начинает обыскивать Максима. Находит и передает часы и кошелек, найденные у него, первому. Тот начинает осматривать содержимое кошелька.

— Ну, что? — не терпится молодому. — Что там?

— Пустой.

Старший разглядывает часы, затем ищет свет, чтобы что-то прочитать на них. Показывает их Максиму.

— Твои?

— Я же говорю: меня ограбили. Неужели непонятно?

— Как зовут?

— Макс. Максим.

— Я всё понял. Позвольте представиться: капитан милиции Изотов. Мы задерживаем вас для выяснения личности и сейчас доставим вас в наше линейное отделение в Ингином переулке.

— Гражданин начальник, за что?

— Было бы за что, щерится сержант, — убили бы.

— Да мне в роддом…

Второй милиционер заламывает руки Максиму.

— Остынь, сынок, — успокаивает Изотов. — Имеем право задержать на 48 часов для выяснения. Будешь кобениться, наручники наденем. Понял?

— Да у меня паспорт с собой!

— Отлично, в отделении и посмотрим. Там светлее.

— Да, чёрт с вами. Везите.

Максима заталкивают в уазик. Второй милиционер садится за руль, заводит авто — тут же включается автомагнитола:

— Начинаем передачу «Кто вы, мистер Путин?», посвящённую назначению Ельциным своего преемника. У нас в гостях политолог…

Водитель переключает канал:

— И охота тебе, Михалыч, всякую муйню слушать.

Из автомагнитолы слышится шансон:

Прикрываясь улыбкою робкой,

Скромно вниз опустивши глаза,

Вы нахально махали зеленою соткой,

Покупая всю ночь, до утра.

Нас, построив в шеренгу по росту,

Обходили, тела теребя.

Подбирая в подарок партнеру-уродцу

Тех, что любят сейчас кореша.

Вы ходили слегка возбужденный,

Выбирая товар не спеша.

Я ж стояла, застывши столбом прокаженным,

Покрываяся краской стыда.

Я ж стояла последней в рядочке,

Тихо радуясь, что не верста.

Но, промямлив сквозь зубы: «Ну, сучкины дочки»,

Вы небрежно подняли глаза.

Кто же вас научил этим взглядам,

Что как током вздымают сердца.

Неужели же так — неожиданно, сразу –

Загорается раем душа?

Всё — попалась профессионалка –

Пятна крови покрыли лицо.

Ах, как хочется вновь стать лишь честной давалкой,

Разорвав роковое кольцо.

Сколько раз говорила мне мамка,

Что клиентам не смотрят в глаза.

Разве может по жизни продажная самка

В миг влюбиться в мальчонку-купца?

Водитель, выключает магнитолу.

— Эх, пивка бы сейчас.

— В чем проблема? — риторически восклицает старший — К Денису заверни.

— Смотри, там ещё кто-то копошится!

Машина останавливается. Милиционеры выбегают из машины. Наш герой остается в авто. Он в отсеке для задержанных, где дверь открывается только снаружи. Но через пару мгновений эту дверь открывает … Жбан.

— Что, брателло, киснешь?

Задержанный с ужасом смотрит на старого знакомца. А тот залезает к себе во внутренний карман и достает внушительную пачку баксов, а затем протягивает ее Максиму. Максим машинально берет деньги.

— На! — хохочет Жбан. — На памперсы! Поздравляю. Зла не держи, я тоже отмечал!! Днюха у меня! И линяй, пока мусора у тебя бабки не заметили. Могут и прибить, чтобы про эти баксы у них больше никто не спрашивал. Не ссы, брателло, прорвемся!

Именинник испаряется. Макс с ужасом смотрит на деньги у себя в руках. Переводит взгляд на открытую дверь — опять на деньги, снова на дверь — на деньги. Вылезает наружу и бежит вдоль домов. Стоило ему остановиться и перевести дыхание, как кто-то схватил его сзади в замок. Максим дернулся и начал проваливаться в какую-то яму, по традиции вырытую городскими службами. Схвативший Максима сзади повис на нем, и они вместе покатились вниз. Клубок тел. Руки в захвате на шее у Максима. Дно ямы. Бетонный желоб для труб. Торчащая арматура. В лунном свете видна неестественно задранная голова милиционера-капитана.

Наверху включается сирена и мигалка. Шорох рации. Звук открывающейся двери. Звук шагов молодого мента.

— Михалыч, ты где?

Шаги наверху удаляются. Макс неумело, обрывая ногти, расстегивает кобуру на поясе у трупа. Вытаскивает пистолет. С трудом вылезает из ямы и бредёт, куда не зная. На улицах ни души.

Макс и сам не понял, как он здесь оказался. Наступает тишина. И в тишине слышно, как скрежещет дверь подъезда в доме на той стороне пустыря и гулко хлопает на ветру. Он бежит через пустырь. Заходит внутрь подъезда. Поднимается на пару этажей и садится на подоконник. Его трясет. Он хватается за уши руками и тихонько воет, раскачиваясь, как будто молится. Постепенно вой становится громче. Лязг железной двери секции — и компания поддатых людей обоего пола, шумя, выходит на площадку, к лифту. Компания смотрит на него. Он — на компанию. Меньше всех ему нравится тот, который вышел в тапочках. Вероятно, хозяин квартиры. Он брезгливо рассматривает чужака. Женщина из компании, напротив, смотрит на Максима, игриво улыбаясь. Приходит лифт, компания с веселым шумом заталкивается в кабину. Хозяин, оставшись один, делает шаг в сторону сидельца.

— Парень, это, конечно, не мое дело, но шел бы ты отсюда.

— Закурить не будет? — Максим не отводит глаза.

— Ну что, милицию вызвать? Шел бы ты домой. К бабе своей.

Жилец поворачивается. А наш беглец достает пистолет:

— К бабе?

Советчик усмехается, слыша, как Максим встает, и уходит в свою квартиру. Наш же герой прячет пистолет и поднимается на лестничную площадку выше. Люминесцентная лампа, находясь на последнем сроке жизни, тщится осветить площадку, мигая азбукой Морзе. Максим нажимает на кнопку дверного замка. За дверью слышатся шаги. Затем раздается Танин голос:

— Кто там?

— Паж вашего сиятельства.

— Макс? О Боже!

Молодая женщина в самом расцвете своей красоты открывает дверь. Она в домашнем халате, волосы уложены в узел на затылке. Она смотрит на Макса:

— Что с тобой, Макс? Что случилось?

— У меня сын родился. Только я до роддома не добрался. И, наверное, меня ищет милиция.

— Заходи.

Максим заходит в квартиру.

— А где Пётр?

— В отъезде.

— И что будем делать, Таня?

— Срочно звони ей, идиот!

— Но я…

— Скотина, она же только что родила! У тебя телефон роддома есть?

— Да, где-то есть.

Максим достает паспорт из куртки. Вынимает из него клочок бумаги и передает его Тане. Таня подходит к стационарному телефону и набирает номер:

— Алло, алло. Можно позвать к телефону роженицу Ветрову? … Из какой палаты? В какой она палате, Макс?

— В пятой? Да. В пятой.

— В пятой… Что? Как нету?… Ещё раз фамилия? Ветрова. Виталий, Екатерина, Тимофей, Роман…

— Ильина у неё фамилия.

— Её фамилия Ильина, Таня терпеливо пережидает возмущенный бубнеж в трубке. — Да, я ошиблась. От волнения.

— А сын твой где? — Макс пользуется паузой, необходимой для поисков Ильиной.

— Они у бабушки. Я случайно здесь. Заехала, чтобы… (в трубку) Да? Передаю трубку.

— Здравствуй, Жанночка, Макс говорит в трубку. — Как ты?… Слушай, я тут в переплёт попал. Жанночка, ты можешь теперь меня бросить! … Ребенку я помогу. У меня деньги… Отец тот, кто кормит! … Будет моим!

Мужчина опускает трубку на телефон.

— Трубку бросила.

— Родовой психоз. Я только про ребенка не поняла. Он не от тебя?

— Ну…

— А ты только что узнал?

— Знал и до этого.

— Ты совсем с ума сошёл?

— Неужели ты не понимаешь? У меня должен быть ребёнок! От тебя! Я с ума сходил от этой мысли. А тут хоть какой-то шанс быть похожим на него.

— Что же ты себе навыдумывал, Макс?!

— Да какая теперь разница. Меня сейчас ищут как убийцу мента.

— Какого мента?

— Мы вместе в яму упали, я вылез, а он мертв.

— И что делать собираешься?

— Сейчас успокоюсь и пойду сдаваться. Жизни у меня больше нет!

Таня начинает гладить Максима по голове.

— Ах, ты мой маленький паж.

Максим целует Таню. Она не возражает. Задранный подол. Расстегнутая рубашка. Максим ласкает Танино тело. На пол летят предметы одежды.

Слышатся звуки техногенного характера явно не из этого времени.

Раннее утро 13 сентября 1999 года. Ещё темно. «Паж её сиятельства» выходит из подъезда, пересекает двор, заворачивает за угол…Взрыв. Его опрокидывает ударной волной. Он вcтает и бежит в сторону Таниного дома. Дома нет. Кругом дымятся развалины. Макс наступает на табличку с названием дома. Табличка гласит: Каширское шоссе, дом шесть, корпус три. И тут же волной расходятся звуки сирен пожарных машин, карет скорой помощи, милиции.

Он идёт по столице. Куда и зачем он не знает. Но чувствуется, что сильно замерз. И страшно хочется пить.

Недалекое будущее, возможно, не нашей ветки реальности

Откуда-то из-за двери под уже знакомую техногенную музыку вещает диктор:

— Сегодня в Ипсивиче был произведён террористический акт. Благодаря молекулярной реконструкции ни один житель не пострадал. В городской криоцентр был помещён 121 человек.

Возле одной из стоек с компьютерным изобилием стоит кровать. На ней лежит уже пожилой Максим. У кровати стоит высокий сутулый блондин с рельефными мышцами.

Страшно хочется пить:

— Хр-р-р…

— Максим Петрович, как вы себя чувствуете?

— Пить.

Всё безумие хайтека соединено в этой лаборатории с той неприхотливостью, при которой привык работать сумеречный русский гений. Блондин подкатил к кровати столик с водой, соками и пюре.

— Максим Петрович, подождите несколько минут. Сейчас всё придет в норму. И вы сможете ходить. А пока я могу ответить на ваши вопросы.

Стали проглядывать детали. Свет приглушили, или Максим привык? На зависть сложенный атлет постоянно сутулится. Сутулый? Сутулый атлет?! Переделанный! Пробирку его ети! Дожили: каждый урод может стать мадонной Ботичелли. Дорого, но может. 21 век, глазам доверять не следует. Н-да, можно шевелить только ожившим языком. Или ушами, если бы раньше потренировался как следует. Максим пробует шевелить руками и ногами. Кажется, они начинают его слушаться.

— Сеанс закончен?

— Да, всё супер. Продукт получился экстра-класса. Вы — уникум, Максим Петрович. Не шевелитесь, сейчас я вас освобожу.

Блондин начинает отрывать контакты от головы и тела подопытного.

— А что получилось?

— Вы что, не знали, на что шли?

— Знал только, что это немного противозаконно и оплачивается наличными.

— Ну, если вкратце: вы создали психоэмоциональную эндорфинную симфонию.

Максим берет со столика воду и пьёт.

— А что, все увидят то же, что и я вспомнил?

— Это в принципе невозможно, Максим Петрович. Но все почувствуют то же, что и вы. Ваши страхи, надежды, горе и радость станут достоянием человечества.

— Какая радость? Вы записи не перепутали?

— Это восхитительный коктейль: радость, отягощённая чувством вины! И горе с надеждой. Это бомба!

Вот ведь суки! Ничего с собой в могилу не возьмёшь. До чего дошёл прогресс! «Эмо-композитор» приподнялся.

— Памятник заработал?

— Такой партитуры чувств я ещё не встречал. Вы станете знаменитостью.

Вот разжужжался. А-а, пусть его. Пальцы сжать — разжать, Макс. Время тянуть.

— И как всё это работает?

— Вы слышали про классические опыты Пенфилда, Максим Пeтрович? Его пациенты на операционном столе переносились в прошлое — конечно, не физически, а эмоционально — ощущали вкус орехового мороженого, которое они ели 30 лет назад; обоняли запахи, которых сейчас уже нет. Слушали мелодии давних лет.

— Некоторую попсу хотелось бы забыть навсегда.

— Если она не будила в вас чувств, не вспомните. Испытуемые у Пенфилда заново переживали радость первой любви, ужас смерти родителей, гнев детской обиды. Эти события всегда приходили вместе с чувствами.

— Э-э, надо останавливать, а то он нам университетский курс прочитает.

— Вы мне череп вскрыли, что ли?

— Зачем? В наш-то век нанотехнологий! Вам ввели нанофлики. Они достигли вашей гликейной системы, стимулировали определенные участки коры. Были введены и нанореки.

— Вот ведь чёрт!

— Они записали всю химическую последовательность ваших переживаний, инициированную лимбической системой. Теперь после нанореконструкции любой человек сможет пережить ваши чувства!

О, господи! Нано, био, кибер, супер. Множим сущности ради какой-такой необходимости? Чтобы какой-нибудь пресыщенный идиот почувствовал чужой кайф как свой?

— Почему действие шло отрывками?

— Вы же не все сны помните. Да и много из прошлого не помните. Запись идет только при эмоциональном сопровождении.

— Вы мне скажите, почему, если я вспоминал, я себя со стороны видел. Третьим глазом, что ли?

— Максим Петрович, локализация «Я», инициированная в данном случае не совпадает с локализацией обыденного сознания.

Жужжание ученого заглушает монотонный гул вентилятора.

— Вы мне лучше скажите, молодой человек. Эти наношпики так во мне и останутся?

— Ни один наноробот не может функционировать больше 48 часов в человеческом организме. Первая поправка Дрекслера к Конституции.

— Даже в подпольных лабораториях? Дожили! Даже нелегалы чтут конституцию!

— Прегуманам, — обиделся блондин, — трудно мыслить вне категорий примитивной этики.

— Ладно, я — прегуман, — а ты кто?

— Я — постгуманист. Мои ментальные и биологические структуры оптимизированы. В отличие от ваших.

— И что?

— Я мыслю на порядок быстрее, чем вы.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем мыслить быстрее на порядок?

Ого, закраснелся. Быстрее на порядок, чем обычный человек. А в помещение входит ещё один атлет. Только рыжий и с прямой спиной.

— Сворачиваемся, — дает указание вновьприбыший.

Брат-близнец? Впрочем, что-то более знакомое. Где-то мы видели эти суетливые, почти броуновские, движения? Да ещё знакомо хихикает.

— Макс, классно навспоминал, — лезет обниматься рыжий.

— Пар…Парша, ты, что ли?

— Узнал, узнал.

— Да, тебя трудно узнать. Если бы не ожидал тебя здесь увидеть — точно бы не узнал.

— Трудно, трудно, — горделиво говорит Парша, напрягая мускулатуру. — Ты посмотри: какой рельеф!

— Парша явно собирается продемонстрировать все свои стати. А у меня вот какой прикид от Версаче! Хм-м, кто-нибудь помнит сейчас о Версаче?

— Хорош, хорош, силиконовый ты наш.

— Какой силикон, Макс? Нанопластика! Эх, сколько я бабок отвалил!

— А мозги ускорил?

— Нет, зачем зря деньги переводить? Мне моих хватает.

— И то правда, зачем думать идиотские мысли на порядок быстрее.

— Слушай, это ты меня искал, а не я тебя. Кто заработать по-быстрому захотел? Да если бы сейчас переживания «совков» не были в тренде, я бы на тебя время не тратил.

Надо же — обиделся. Не рано?

— Психоэмоциональные состояния так называемых «советских» людей, — включился сутулый, — просто не знают аналогов в современной истории. Имперский комплекс превосходства в сочетании с поистине туземным копированием всего заграничного, стандарты «двойной» морали, запредельный национализм вместе с …

Блондина надо остановить, а то Парша сейчас заснёт. А он нам нужен разогретым.

— Прервитесь, молодой человек, я уже слишком оклемался, чтобы выслушивать пространные лекции. Время — деньги.

Рыжий вытаскивает из кармана какой-то контейнер, достает из него пластину и показывает её Максиму.

— Вот твои деньги, Макс.

Да, когда речь идет о деньгах, Паршу оптимизировать не надо. Включается на раз. Хм-м, так вот как сейчас выглядит презренный металл? А надуть сейчас легче легко — наличных большинство в глаза не видело.

— Что это?

— Что, в первый раз наличные видишь? — довольно хохочет старый знакомец, — Бери, что дают. Учти, если не хочешь, чтобы тебя с ними повязали, плюнь на них. Наны быстро самоуничтожатся.

Мы рождены, чтоб былью сделать любой каламбур. Плевать на деньги!

— Смотри, Парша. Ты меня с детства знаешь.

— Я бы в бизнесе не был, если бы делиться не научился.

Парша восстановился. И активизация произошла.

— Иди за мной, Макс, — Парша разворачивается, — я тебя выведу.

Ну что, Макс, надо сделать первый шаг, затем размять ноги. В новых технологиях то хорошо, что не надо надевать больничную пижаму. И, соответственно, не надо тратить время на переодевание после процедур.

За приоткрытой дверью опять включается какой-то медиа-прибор. Зачитывают новости:

— Авиакомпания-дискаунтер «Добролёт» находится в центре скандала. Пассажиры рейса Москва-Дели ждали своей одежды в течение восьми часов. И все это время были вынуждены находится в антинаногеле.

Максим с новым рыжим Паршей подходят к последнему барьеру перед последней дверью. Эта дверь оборудована двумя кубами: аппаратным — с переливающими поверхностями — и человеческим — с абсолютно непроницаемым лицом. Нет, действительно, охранник отличается повышенной устойчивостью во всех трех обычных измерениях. Селекция или реконструкция?

— Пройдите в флэшкамеру, — металлическим голосом проскрипел страж, — и справьте малую нужду в отверстие с оранжевым ободком.

— Где тут отверстие? — интересуется Макс

— Под лого «Эпла» смотри, — помогает ему вертлявый.

— Вот что прибыльнее, Парш: «Эпл» или наркобизнес?

— Всё с детством не расстанешься? Обзываешься, как в песочнице.

Раздается звонок.

— Немедленно подойдите к отверстию, — звенит голос охранника, — иначе я буду вынужден прибегнуть к экстренным мерам.

— Может, вы хоть отвернётесь? — говорит Макс, — Этого-то я с детства знаю. В одну песочницу…

— Я должен пресекать, — металл гарда не ослабевает, — все предусмотренные формы фальсификации проб.

— Делай, что говорят, — шепчет рыжий. — Чего ты мнешься? Стандартная процедура, на всех самолетах используется. Вдруг ты нанороботов в себе выносишь?

— И ты?

— Все проходят. Макс, не выпендривайся.

Ладно тебе, Макс. Пись, пись, откройся. Мы рождены, чтоб сказку сделать анекдотом.

— Ну, а теперь чего ждём?

— Центрифуге нужно время для получения разных фракций, — разъяснил человекокуб..

— Там внизу много места, — захихикал Парша.

— А вот лозунги повторять — себя не жалеть, вставил шпильку Максим

— Иди ты…

— Как только, так сразу.

В шлюзовой раздается гул центрифуги.

— Парша, а почему ты не продал свои чувства, ты ведь со мной жизнь начинал?

— Продавал. Слишком примитивный набор получился. Тут нужны тонкие натуры, придурковатые. С надломом. Как ты. Да, я не жалуюсь, всех бабок не заработаешь.

— Неужели совсем Парше ничего из детства не снится? А детские страхи?

— А Хрип с тобой работает?

— Ну…

— Да ладно, не хочешь — не говори.

— Да не знаю я, где сейчас Хрип. Слухи только темные ходят.

Должен же в тебе остаться ребёнок, Парша. Должен!

Люк с глухим причмокиванием открылся.

— Проба протестирована успешно, — сообщил охранник, — выход свободен.

— Давай, Парша, — залезая в люк, подколол наш герой, — не спи возле параши.

Позлись, позлись. Злость — быстрый советчик. А скорость, ой, как сейчас нужна. Какое же узкое отверстие этот ваш выход! Конструкция или для селекция?

Надо же! Лаборатория выходит прямо в холл гостиницы. Надеюсь, что здесь выход без подвоха. Или где-то здесь Харон притаился?

— Я вам чем-то могу помочь, господин? — обращается к Максу портье.

— Мне тут пакет оставили. Ячейка сто седьмая. Передайте, пожалуйста.

Служащий гостиницы находит на стеллаже пакет и передает его посетителю

А ведь можно было бы дать на чай. Только налом, не стоит засвечивать свое пребывание здесь. Сунуть в руку мелкую купюру. Давно забытый навык. Жалко, пластинка одна. Или как-то можно разбить сумму? Н-да, и ведь никто не подскажет. Н-да, с буржуйством надо завязать, и чем скорее, тем лучше.

Оживает видеостенд:

— Внимание! Сегодня можно передвигаться только на автомобилях с номерами, заканчивающимся на 3 и 7.

Максим выходит на крыльцо и оглядывается. Новый город, а порядки остались старыми. Спешат прохожие, стоят автомобили. Только автомобили не чадят.

Интересно, куда делась полынь? Почему не пахнет полынью после победы нанотехнологии во всём мире, я вас спрашиваю? Куда «АО Заслон» смотрит?

Бабье лето 1985 года

Полуденный стандартный двор недавно построенной советской девятиэтажки. Дети играют в прятки, среди них «миледи» с пажами:.

— Вышел месяц из тумана, — считает Таня. — Вынул ножик из кармана: буду резать, буду бить — все равно тебе водить!

«Водить» выпадает Пете — он закрывает глаза. Остальная ребятня прячется — где кто. Максим присаживается за куст неподалеку. Подъезжают «Жигули». Из автомобиля выходит мать Петра.

— Петя, как хорошо, что ты здесь.

— Мам, я играю!

«Жигули», прощально просигналив, уезжают со двора.

— Марш домой!

— Мам, но я же вожу.

— Домой, я сказала!

— Ну и что случилось?! Опять замуж выходишь?!

— Петя, я хочу с тобой поговорить как со взрослым!

— Тебе кто-то мешает?!

— Господи, как бы я хотела посмотреть на тебя — взрослого хоть одним глазком!

— Хорошо. Выковыривай второй.

Мать наотмашь бьёт Петра ладонью по щеке и тут же начинает плакать.

— Ну за что ты так со мной?! За что?!

Макс лежит на земле и смотрит в небо, зажимая уши руками.

Улица недалекого будущего, возможно, не нашей ветки реальности

Клипса мобильного телефона Максима по-виповски зудит.

Кажется, что эпохи отличаются друг от друга звуками телефона. Вот сегодняшний день звучит совсем не так, как во время перестройки или периода первоначального накопления капитала.

— Слушаю, — отвечает Максим.

— Макс, нам нужно срочно встретиться.

О, друг детства прорезался. А откуда у него этот номер? А если знал, чего раньше не звонил?

— Петя? Сколько лет, сколько зим. Извини, брат, я связан словом. Можно перенести встречу на завтра? Обещаю самый лучший ресторан.

— Макс, ты прекрасно знаешь, что сейчас совершаешь федеральное преступление первого ранга.

— Петь, ты о чем?

— У тебя в кармане наличные. Я должен тебя арестовать, Макс.

— И сколько у меня есть времени на поиски адвоката?

— Макс, у тебя нет выхода. Ты должен встретиться со мной в нашем парке через двадцать минут или…

— Всегда не любил вариантов по имени «или». Встречаемся, брат. На том же месте?

— Да, на нашей скамейке.

Давно мы в парках не бывали. А деревья и скамейки такие же. Или реконструированные?

Июнь 1991 года

Вот эта скамейка, которую Макс и Петр называют нашей. Сейчас здесь юноши вместе с Таней сидят после экзамена в школе и едят мороженое. Точнее, ест сейчас только Таня, Максим и Пётр внемлют.

— Мальчики, а кем вы будете, когда вырастете?

— Не знаю, Тань. Кем получится, — отвечает Петр.

— А кем получится, Петя? — не отстает девушка.

— Кем-нибудь да получится.

— А я сыщиком буду! — вклинивается Максим.

— Как Шерлок Холмс, Макс? — уточняет «миледи».

— Как Джеймс Бонд!

— А я буду красавицей. До ста лет!

— До ста не получится.

— Это почему, Макс?

— До ста не получится. Замуж выйдешь, дети пойдут, состаришься. Под гнетом забот и хлопот.

— Какие дети? Ещё чего не хватало! Не хочу я детей!

— Все хотят, когда вырастают. И замуж тоже, — продолжает упорствовать Максим.

— А я не вырасту! И не состарюсь. И потом, врешь ты всё! У Петра вон — мама какая красивая. И не старая.

— И не замужем.

Пётр вскакивает и прыгает на Максима. Девушка пытается унять драчунов.

— Великое перемирие! Я хочу ещё мороженого! Ну, кто пойдёт?

Пётр с Максимом переглядываются и тут же отводят глаза.

— Шёл трамвай десятый номер, — начинается считать начинающая красотка, — на подножке кто-то помер. Ца-ца, ца-ца — убирайте мертвеца!

Танин палец упирается в Максима, тот послушно уходит. Насупленный юноша присаживается на скамейку. Девушка подвигается к нему.

— Ну, Петь. Ну, чего ты, как маленький? Ты что — Макса не знаешь? Ему бы всё только шпильку отпустить.

Юноша Пётр обиженно молчит.

— Он же глупенький, — тон у Тани меняется. — Да и ты глупенький. А уж я — дура дурой.

Неожиданно Таня неловко целует Петра в губы. Юноша отвечает, следует страстное продолжение. Рядом со скамейкой плюхается брошенное мороженное.

Слышится шум барабана. Стоп! Не было никакого барабана в 1991.

Парк недалекого будущего, возможно, не нашей ветки реальности

По парку идет проповедник и стучит в барабан. И вещает:

— Прикоснитесь к новой церкви Экстрапианизма! Никакой мистики! Никаких непонятных ритуалов! Как говорил наш предтеча: «Там, внизу, много места!»

А ведь пора. Смотри-ка, наконец-то пришел Пётр.

Давненько не виделись, н-да, постарел. Что, запрещают чиновникам омолаживаться? Или сами боятся потерять вышколенность лица? Вдруг начнет выдавать в свет неразрешённую мимику с непривычки? Проще со старым жить, чем новое школить? Ну что ж, пора, Макс.

— На чьей машине подъехал, Петя? Хахаля?

— Не смешно, Макс. Но если ты интересуешься: за нами не следят. Это частный разговор.

— По поводу федерального преступления первого ранга?

— Макс, брось хорохориться.

— Петь, ты в своем ведомстве теперь какой комитет возглавляешь?

— Какая разница?

— Нано в названии есть?

— Слушай, давай введем запрет на эти два слога. А то и так скоро любое слово будет на букву «н».

— Не-неприличная буква.

— Макс, ты должен пойти и сдаться. Явка с повинной…

— Слушай, а как ты меня вычислил? Ведь меня обнюхали с ног до головы. Я лишней молекулы с собой не занес.

— Оперативные методы, Макс, состоят не только из технических спецсредств. Следы оставляют все.

— Парша — твой агент?

— Тогда бы, Макс, я перехватил бы тебя на входе.

— А чем перехват отличается от звонка?

— Зачем тебе наличные, Макс?

— Деньги всегда нужны, Петя.

— До этого же как-то обходился?

— Бог помог. Да я и неприхотлив. Из квартиры редко выходил. Книжки читал.

— Какие книжки?

— В последнее время одну.

— Какую?

— Во все времена люди читают одну и ту же книгу.

— Наличные в наше время нужны только, если собираешься купить нечто противозаконное. Они имеют хождение только среди преступного сообщества.

— Я не преступник, Петя.

— Ты же не маленький, Макс, понимаешь, что любые деньги вне федерального контроля — бомба замедленного действия. Деньги в кармане — это предпосылка преступления и пособничество террористам.

— Я с собой покончить хочу, Петя.

— В чем дело? Идешь в криптоцентр…

— Я совсем хочу. Без каких-либо реконструкций. Вот ты скажи. Зачем этим постгуманистам наши чувства?

— Понимаешь, Макс, когда ускоряешь проводимость нейронов…

Им что, мысли не только ускоряют, но и подтесывают? Как лица? Что за страсть читать лекции?

— Им наши чувства нужны, потому что своих нет, Петя?

— В общем, да. У них всё слишком просто, без нюансов.

— Так вот, Петя, я хочу, чтобы мои надежды и страхи были связаны только со мной и ни с кем больше, ни с какой технологией. Полежишь в анабиозе, а там новый бум начнется на совков. И будут наши саркофаги вскрывать и сладкое себе добывать.

— Ну ты и проблему себе выдумал.

— Мою проблему не отложишь, её надо решать сегодня, пока не поздно. Пока техника не убежала чёрт знает куда.

— Что ты им сегодня продал, Макс?

— Наш первый день знакомства. Помнишь?

— Помню.

— Может, отпустишь меня, Петя? Слежки же нет. Никто не узнает.

— Государственный чиновник моего ранга раз в году проходит ту же процедуру, что проделывали с тобой сегодня.

— И?

— Вся динамика эмоций всплывет. А карту на меня давно завели. И сразу станет ясно, что близкий мне человек совершил преступление, а я ему помог.

— Мало близких, Петя?

— Я вдовец. Думаешь, у меня много знакомых с детства? Вычислят на раз.

— Хреново.

— Хреново.

— А будет ещё хреновее, Петь. Я совсем не понимаю нынешних.

— Это ты в колодец залез. И не видишь ничего вокруг. Люди как люди. Как во все времена.

— Из колодца отчетливее видны звёзды, Петя. Даже днём.

— Зачем тебе деньги, Макс?

— Не знаю. Пистолет бы достать.

— Сейчас — лучше огнемёт. И то никакой гарантии. По атомам соберут.

— Зачем вам это надо?

— У нас же гуманное государство: ни одному не дадут пропасть. Каждому обеспечена даже малейшая возможность на жизнь. Пусть в будущем.

— А «серая топь»?

— Страшилка это для детей. На фига кому-то маленькое говно, которое способно только на то, чтобы из всего сделать только такое же говно?

— Мало ли в мире самоубийц?

— Нет в этом никакой выгоды. История ядерного оружия доказала, что никто не решится сделать миру окончательный «кирдык». Никто не будет выпускать джинна, способного через несколько дней съесть всю планету, в том числе и хозяина.

— Твой сын где сейчас?

— Закончил Мориса Тереза. Сейчас на стажировке в Китае. А твой?

— Выпустился из Бауманки. Сейчас на эРЖеДэ горбатится.

— Не думаешь, что для него это будет ударом?

— Давно вместе с ним не живём. Со второго курса. Отдельный такой человек.

— Дети ведь держат нас в этой жизни.

— Пока не выросли. А после готовятся нас хоронить.

Хорошо их готовить стали. Господи! Как же хочется ему признаться во всём. Вот только боюсь, в открытом бою с ним не совладать. Любитель против профи должен бить исподтишка.

— Значит так, Макс, сейчас мы пойдём к ближайшему участку, и ты напишешь явку с повинной. Думаю, в качестве наказания можно попросить анабиоз.

— Жизнью после смерти меня соблазняешь?

— А как ещё можно соблазнить самоубийцу?

— А помнишь, как здесь она выбрала тебя? Хреновыми мы оказались пажами, Петя. А я другом.

Ранняя осень 1985 года.

В темном подвале под конусом света из люка стоят Пётр и Максим с портфелями.

— Пошли,

— Куда?

— Дальше в подвал.

— Зачем?

— Выйдем через торец. Со двора не заметят.

— А дальше?

— А дальше через Бруски пойдём, Петя.

— Какие Бруски?

— Там, где бараки.

— А что, там Хрип неходит?

— У нас с ними война. Они — аборигены. А мы — пришлые. Главное — ни звука. И не оставлять следов.

Мальчики идут по темному подвалу. Вскоре подвал становится сырым и темным, но впереди уже пробивается полоска дня. Вот и лаз. Школьники выбираются наружу и быстро идут через район, где большинство домов — это двухэтажные бараки.

— А почему ты за меня вступился, Максим?

— Дурака свалял перед Танькой.

Новоиспеченные друзья поворачивают за одну из построек и натыкаются на группу подростков, которой верховодит Хрип.

— Привёл? — обратился предводитель к Максиму. — Не ждал.

— Кто привёл? — недоумевает Петя. — Кого привёл? Макс?

Максим прячет глаза. К ним подбегает Жбан.

— Не ссы, братки. Это порядок такой. Прописка есть прописка.

— Пётр с Максимом оглянулись. Два десятка разнокалиберных подростков с палками, ремнями и прочими подручными средствами, переминаясь с ноги на ногу, томятся в тревожном ожидании.

— Чего зеньки зазря ломаете? — командует Хрип. — Быстро ломайте штакетник!

Максим с Пётром подходят к небольшому изрядно поредевшему забору и начинают выламывать оружие и себе.

— Не дрейфь, малолетки, — подбадривает Жбан. — Всем прописку сделаем!

Из дальнего угла вывалилась толпа других подростков, одетых, несмотря на теплую погоду, в телогрейки.

Парни, не ссать, — напутствует Хрип. — Бить сразу в морды.

Две подростковые кучи смешались в безликую массу. Шум дреколья превращается в барабанный стук.

Барабанов тогда не было! Откуда?

Парк недалекого будущего, возможно, не нашей ветки реальности

По парку опять идет проповедник и стучит в барабан. И вещает:

— Там внизу много места! Но везде действенны пять столпов Экстрапианизма! Безграничное Расширение! Самопреобразование! Динамический Оптимизм! Интеллектуальная Технология! Произвольный Порядок!

Максим встает со скамейки.

— Давай-ка обнимемся, Петя, в последний раз. Как в старое доброе время.

Мужчины начинают обниматься, и тут Максим явно отрепетированным движением нажимает на нужный позвонок. Секретный чиновник второго федерального ранга обмякает стремительно, будто всю жизнь этого ждал. Напавший оглядывается.

Против лома нет приема, особенно когда его не ждёшь. Слишком близки мы к своим друзьям детства. И уже давно простили им обиды и мелкие предательства. Жалко, Петя не всё успел рассказать. Даже если друг детства под завязку напичкан на… (чёрт, договорились же) маленькими помощниками — реаниматорами, выведут они его из прострации только минут через пятнадцать.

А ведь не соврал Петенька — никто из кустов не ломанулся к новому федеральному преступнику. И звёзды не закрыла шумная винтокрылая машина, разгоняя мрак дубинкой прожектора и приминая листву окриком: «Не двигаться! Внимание!». А Максим кладет своего друга детства на землю и выпрямляется. Смотрит на часы. Начинает вынимать из своего кармана свои вещи и осыпает ими поверженное тело.

Так, двенадцать минут в запасе точно есть. Люди более постоянны в своих чувствах, чем думают. А ведь просчитал я тебя, Петенька. Так, кто у нас профи? Куда же я их спрятал?

Максим идет к дереву и трясет ветки, с одной из них падают моторолики. Н-да, мертвецов мы оживлять научились, а вот с дорожными пробками совладать не получается.

Так, двенадцать минут, семь километров. В самый раз.

Бункер Хрипа

Хрип встретил Максима у входа. Крепко сколоченный парень стал кряжистым мужиком. Даже время не может умалить его мощь. На встречу с таким Петя без прикрытия не пришел бы ни при каких обстоятельствах. А кто бы рискнул?

— Ну как, Макс, не наследил? Чист?

— Чист. Сначала Парша обследовал по полной программе. Затем Петя снял наружку.

— И как ты его уговорил?

— Это он сам себя уговорил. Какой был бы удар по его репутации, если бы его лучший друг оказался преступником. Кирдык бы его карьере.

Почему хочется сделать всё, чтобы Хрип улыбнулся?

— Вот он сам и пошел решать эту проблему. Он не предвидел, что это проблема решала его. Обычная практика. Хочешь стать охотником — прикинься жертвой. И никакого штакетника!

— Ну, братан, растешь!

— Главное — не ссать, когда имеешь дело с профессионалами.

— Ну, молодца. Всех знакомых повязал.

— Ага, глаз у меня нехороший. С кем ни встречусь — под беду подведу. Только вот Жбана не хватает. Для комплекта.

— Нет Жбана, Макс. Давно нет. Сгинул в девяностые. Как только бабки появились, в Робин Гуда стал играть. Брал кого-нибудь на шутейный гоп-стоп, а потом пачку баксов сувал. Мол, плата за удовольствие. А тут один из терпил мента завалил. Ну и пришили всё это Жбану. Да, до хозяина не доехал. Закрыли его. Такие дела.

Воспоминания. 12 сентября 1999 года

Жбан протягивал руку Максиму, на его запястье в уличном свете блестела стекляшка часов…

Максим подобрал после драки часы со сломанным замком браслета, а затем и сам кошелек…

Идет обыск Максима. У него нашли часы. Капитан отходит к фонарю, чтобы лучше разглядеть вещь.

— Дорогому Васечке, негромко читает капитан Изотов, — от мамы в день совершеннолетия.

Изотов подходит к Максиму.

— Твои часы?

— Я же говорю: меня ограбили! Неужели непонятно?

— Как зовут?

— Макс. Максим.

А куда потом часы делись? В яме на трупе первого мента? А что мог подумать напарник, который в темноте мог и не разглядеть лица задержанного?

Бункер Хрипа

Очень отчетливо слышно, как идут часы. Имитация или раритет?

— Хрип, — Максим лезет в карман за контейнером с деньгами, — я хотел бы заплатить.

— Зачем? Я бы и так все сделал. По знакомству.

— А куда мне их девать? Побочный продукт заметания следов. Да и вообще, Харону принято платить за последнюю перевозку.

— Тебя наслушаешься — погоняло сменишь.

— А ты не прислушивайся, а то беду накличешь.

— Ну что, всё или ещё что делать захочешь?

— Всё. Только ответь мне на последний вопрос. Зачем тебе «серая топь»?

— Запас карман не тянет. Макс. Вот, например, кое-кто очень сильно хочет быть недоступным любой молекулярной реконструкции.

— Каких слов нахватался, Хрип.

— Возраст.

— А изменений немного.

— Я всегда буду делать то, что запрещено. Судьба, понял?

— А не страшно, Хрип?

— Нет, тут главное меру знать. Не перекормить. А так до меня не так просто добраться. Ты-то вон сам какого туману напустил. Ну? Всё понял?

— Понял.

— А если всё понял, иди в тот конец коридора и ложись. Если будешь стоять, можешь головой треснуться. Испортишь последнее мгновение. У тебя на всё про всё — две минуты. Понял?

— Понял.

Максим идет в указанном направлении.

Ночь с 12 на 13 сентября 1999 года.

Квартира Тани

Таня в халате, протягивает куртку Максиму.

— Тебе пора, Макс.

— Боишься, Пётр придет?

— Идиот. В милицию тебе пора. Пока не поздно.

— Но мы…

— Давай сразу расставим все точки над и. Нет никакого мы, и никогда не было.

— Но мы же… Зачем ты это сделала?

— Потому что дура. Потому что пожалела. Потому что подумала: что тебе стоит один раз меня… чтобы выкинуть меня из головы. Своего же ты добился?! Можешь теперь нормально жить?

— Боже, какая же ты дура! Что же ты наделала! Как же я теперь буду жить!

И зачем ты вытащил давно забытый пистолет?

— Макс! Не смей!

На полу лежит мертвая женщина. Молодой Максим проводит ладонью по щеке той, что только что была Таней.

Таня бросается к Максиму и пытается отобрать у него оружие.

Гремит выстрел.

На полу лежит мертвая женщина. Молодой мужчина проводит ладонью по щеке той, что только что была Таней

Звук открываемого люка.

Бункер Хрипа

Максим Петрович ложится на пол, принимая позу убитой Тани.

— Там внизу много места. Хватит и на меня.

Гаснет свет. Воцаряется тьма.

— Это глаз мертвеца, чур, дальше не передавать.

И темнота приняла путника. И мрак стёр его лицо.