Милая, у нас не будет развода (СИ) [Арина Арская] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Арина Арская Милая, у нас не будет развода
Глава 1. Я хочу другую
— Я хочу другую женщину. Я поворачиваю лицо к Егору, и мне кажется, что в гнетущей тишине слышен хруст моих шейных позвонков. — Что? — мой голос скрипит тихим недоумением. — Хорошо, Инга, я повторю, — Егор медленно выдыхает через нос, глядя черными глазами на дорогу. — Я хочу другую женщину. Я издаю звук между смешком удивления и глухим клекотом отчаяния. — Ты издеваешься? — шепчу я. — Нет, я вполне серьезен, — сжимает руль до побелевших костяшек. — Меня привлекает другая женщина, — едва заметно хмурит свои черные брови, — сразу оговорюсь. Измен не было. Машина притормаживает у ворот дома. Они медленно отворяются, а я продолжаю смотреть на Егора. Уголки моих глаз сейчас разойдутся до висков. — Это твоя очередная тупая шутка? — Нет, — коротко и серьезно отвечает Егор. Машина заезжает на территорию дома. Шины шуршат о мелкий гравий, которым посыпана подъездная дорога к гаражу. А я все продолжаю смотреть на Егора. — Я не знаю, как и когда стоило это сказать, — говорит он. — Решил не тянуть. Машина останавливается у ворот гаража. Они поднимаются, а я прижимаю пальцы к губам. Машина заезжает в гараж. Егор глушит мотор и откидывается назад. — Ты же не будешь спорить, что… — Заткнись, — шепчу я. — Инга, я бы все равно поднял этот вопрос, — закрывает глаза. — Вырвалось сейчас. Да, возможно, не к месту, — тихо шипит, — но я не знаю, как об этом правильно говорить… И, возможно, если не сейчас, то я бы… Я не знаю… С щелчком отстегиваю ремень безопасности. Без лишних движений открываю дверь и выскакиваю из салона. — Инга! Оглядываюсь и рявкаю: — Я ничего не хочу слышать! — А ты меня выслушаешь! — он хлопает дверцей. — Хочешь другую, так катись к ней! — я уже кричу. — Я хочу спасти наш брак! — он обходит машину. — И у нас не все так радужно! Совсем, черт тебя дери, не радужно! Или ты хочешь с этим поспорить?! Я люблю тебя, Инга! — Да как ты смеешь после подобных слов еще и про любовь говорить?! — Ты всегда требовала от меня быть с тобой честным! Вот я с тобой честный! — разводит руками в стороны. — Я… мать твою… Господи! Инга! Мы слишком долго с тобой вместе! — Замолчи! — У нас есть проблемы! — рычит он, делая ко мне шаг. — Усугублять все это я не намерен. Ты у нас на днях обмолвилась о семейном психологе, да? Вот и пойдем к нему. — К психологу?! — охаю я. — Да, — он обнажает зубы в оскале. — Я не хочу все довести до того, что я не захочу оказаться с тобой под одним одеялом. И вот наша проблема, Инга! Я обратил внимание на другую! Ты начинаешь меня раздражать! Но! — он щурится. — Это не означает того, что я хочу терять тебя, как жену, и уходить из семьи! — Ты хочешь разрешение на любовницу?! — в ярости взвизгиваю я. — Чтобы я дала тебе зеленый свет?! — Я хочу пойти с тобой к семейному психологу! И чтобы у меня на тебя колом стоял, — через пару шагов он уже нависает надо мной и хрипит, — как стоял раньше. И чтобы мне с тобой не в дремоту тянуло, Инга. Замахиваюсь для пощечины, но Егор перехватывает мое запястье и глухо чеканит: — Я должен был… — Проваливай. — Нет, Инга. И мягким этот разговор бы не вышел. — Это развод. — Нет, — щурится. — Не развод. Я перед тобой ни в чем не виноват кроме крамольных мыслей о чужой заднице. И я не хочу тебе изменять. И не хочу ложиться в кровать с мыслями о другой. И у нас, моя милая, все ведь затухло, — сжимает мое запястье крепче, когда я дергаюсь. — Несерьезно, Инга, раз в неделю отдавать супружеский долг. И он для нас двоих долг. — Отпусти, — цежу я сквозь зубы. Меня начинает трясти. Через два часа вернутся наши сыновья с хоккея, а мне надо еще ужин приготовить. Господи, я цепляюсь мозгами за борщи и котлеты, лишь бы не впускать в душу слова Егора. Лишь бы не осознавать его фантазии о другой. — Это ты говорила, что мы должны быть современными и открытыми друг другу, — он тяжело дышит, будто пребывает на грани от решения сломать мне руку. — Говорить правду и решать проблемы вместе. — Я не об этом говорила… — сипло и тихо отзываюсь я. — Не о таком… нет… Да без понятия, что я имела в виду, когда хотела поумничать после короткого видео с серьезным дядечкой-психологом, который сказал, что мужчина должен чувствовать к своей женщине полное доверие, иначе лодка любви и семьи разобьется о скалы лжи. Ни черта этот дядечка не понимает в жизни, пусть и говорит очень проникновенно. Я не чувствую ни ног, ни рук от оглушительного признания Егора. Только щеки. Вот они горят ожогами, будто мой муж отхлестал меня жестокими и унизительными пощечинами — Оставь меня… — И раз ты мне так отчаянно намекала про психолога, то тебе тоже есть, что обсудить с ним, да? — Пусти, — я вновь дергаюсь. — И если мы подойдем к кризису, то должны верить друг другу, — Егор припоминает мне мои слова. — Хватит, — я не могу сделать вдох. Воздух застревает где-то на полпути к легким. — Я хочу вернуть себе свою жену, — хмурится. — Ты не должна стать для меня женщиной, в которой я буду видеть только мать моих сыновей. Слышишь? — Ты… — Меня не устраивает то, к чему мы идем, — прожигает меня взглядом. — Три столпа семьи — честность, доверие и открытость. Никто никуда сейчас не убежит, Инга. Я тоже не в восторге от всего этого, но я теряю тебя… и себя.Глава 2. Я хочу развод
— Хочешь другую, то вали к другой! — швыряю на стол пакет с фаршем. — Мудак! И я знаю, что нет никакого толка скандалить с моим мужем. Мои истерики и крики он принимает всегда с упрямым молчанием и взглядом исподлобья. Эдакий бородатый бегемот в засаде. — Это развод! — Милая, у нас не будет развода только из-за моих мыслей и неудовлетворенности, — напряженно щурится в планшет. — Измен не было. У меня одно желание — все бросить и бежать. Да какая женщина спокойно воспримет слова мужа, что он не доволен близостью и что он хочет другую? Вот так в лоб. После то, как он забрал меня с йоги. И ведь урод такой еще и поцеловал при встрече. Конечно, без страсти и рыка, но какая к черту страсть при толпе посторонних людей? — Кто она? Разглядывает какие-то графики, сводит брови вместе и подхватывает со стола телефон. Подносит его ко рту: — Что за дерьмище ты мне прислал, Вась? Мать твою за ногу, ты, блять, сам смотрел этот отчет? Откуда цифры? Они, сука, на графике одни, в отчете другие! Ты куда своими глазами долбишься? Откладывает телефон и поднимает на меня взгляд: — Мы пойдем к семейному психологу и все обсудим, — голос опять становится нарочито спокойным. — Тебе помочь с ужином? Если я сейчас зарежу Егора, то мой адвокат сможет все перевернуть в состояние аффекта? — Да как ты можешь… Сейчас… Спрашивать меня о таком… На столе вибрирует телефон, и Егор с тяжелым выдохом включает аудио-сообщение: — Егор Дмитриевич, сейчас все исправлю. Проглядел. Глаза замылились. — Я тебе эти глаза на жопу натяну! — рявкает Егор, прижав палец к экрану смартфона. — И всем твоим цыплятам, Вась! Ты мне должен отправлять чистый и идеальный отчет! Графики красивые нарисовали и довольные, блять, разъехались по домам! Да? Я угадал? В офисе никого не осталось?! — Ты можешь сейчас со своим Васей не говорить?! — взвизгиваю я. — Ты права, — выключает телефон и откладывает планшет. Приглаживает волосы, разминает плечи и встает: — Прости, квартальные отчеты, — проходит мимо и подхватывает фартук с дверцы одного из кухонных шкафов. — Конечно, мог задержаться, — оглядывается, — но зачем тебя нервировать? Я открываю рот, чтобы ответить ему, но не нахожу слов. Мозг будто перегорел и сейчас коптит черепушку густым дымом недоумения. — Так, — накидывает на себя фартук, заводит руки за спину и затягивает завязки. — Котлеты тогда на мне, — переводит на меня взгляд, — или мне картошку почистить? Давай указания. — Ты серьезно? — Инга, я тут, — он вскидывает бровь. — Рядом с тобой. Я когда женился на тебе, то сделал осознанный выбор быть с тобой. Родить с тобой детей. Воспитать их и в старости мотать нервы бубнежом, что у меня болят колени и что опять заклинило спину. — Ты должен уйти. — Нет, не должен. Вот оно время для твоей осознанности, о которой ты со мной часами перед сном рассуждала, — говорит мягко, но я слышу под этой мягкостью сталь. — Все-таки я почищу картошку, а то у тебя ноготки свежие. Я бы этими ноготками его глаза выцарапала. И я хотела быть осознанной только в стороне от чужих проблем, а не оказаться в них. Выхватывает из стойки небольшой нож, достает из ящика мешок с картошкой, которую через пару мгновений тщательно моет под струей воды. — Инга, — вздыхает он. — Ты мой любимый человечек, — закидывает картошку в глубокую миску, — и как ты говоришь, роднулька, — разворачивается ко мне, стискивая нож. — Меня, блять, тошнит от этой твоей роднульки. Ты этого говна понабралась у своих подружек? Да? Роднулька, блять! Инга! Давай еще писюлькой меня обзови! Всхлипываю, прижимаю ладони к лицу и отворачиваюсь. — Вот поэтому все разговоры только с тем человеком, который нас направит. — А ты, что, уже подыскал того человека? — в гневе оглядываюсь. — Нет, — садится за стол и выуживает одну картофелину из миски, глядя на меня, — либо у тебя кто-то есть на примете? Или вместе сядем и поищем. Я решил, что мы и это обсудим. Мы же, по сути, впустим постороннего человека в наши отношения. — Я хочу развод… — повторяю я и руки дрожат, а затем повышаю голос до крика, — мне твоя картошка и котлеты не нужны! — Я сам справлюсь, — поддевает кожуру картошки лезвием ножа, а я вылетаю из кухни с бешено колотящимся сердцем. — Господи… Да что же это такое?! — И ты ведь понимаешь, что твой побег ничего не решит?Глава 3. Об этом будем говорить?
— Сука! — взвизгиваю я, когда дверца шкафа бьет по пальцам. А затем я пинаю шкаф, прижав пострадавшую ладонь к груди. Что я творю? Смотрю на чемодан и на свои шмотки, что кинула на кровать и вытираю слезы. И куда я собралась? Куда побегу от своих сыновей, которые скоро ворвутся в дом, шумные и дикие? И схватить я их не смогу, чтобы утащить от Егора, который на кухне невозмутимо готовит ужин. Выплеснул на меня ведро холодной воды и живет дальше. И он всегда такой был. Рубанет хладнокровно, но других проблем никто не отменял. Например, картошки или квартального отчета. — Вась, — долетает разъяренный крик Егора, — через час не будет отчета, я тебя к хуям уволю! Я тебе за что плачу?! И никакой премии вашему отделу! Вы мне остопиздили со своими меканьем! Ой, не заметили! Ой, перепутали! Ой, потеряли! Зато обед у вас по расписанию! В час дня никого нет! Перекати поле! Усвистали! Вероятно, эти крики предназначаются мне. Егора рвет от гнева, и влетает по полное число подчиненным. И им невероятно “повезло”, что они именно сегодня накосячили с бумажками. Медленно выдыхаю и прижимаю ладонь к горячей щеке. Хочет другую. Но измены не было. И как-то от отсутствия измены и мужского эгоистичного вранья совсем не легче. Может дело в том, что его “хочу” уже сравнимо с предательством? Или в том, что он ловко и будто с издевкой ввернул в разговор то, что я зануда со своими беседами об осознанности, разумности и здравом смысле в семье? Но я же не думала, что все это мне придется натягивать на его “хочу другую бабу, а на тебя если и стоит, то без огонька”. Ничего там в штанах не лопается от нетерпения! И кто же его так привлек, что он решил на меня вывалить свою правду? Кто она? Это не просто голая жопа в интернете. Нет. Это реальная девка. Молодая, наверное! Секретарша? Нет. У Егора в секретарях замужняя серьезная дама сидит, с которой шепотом все разговаривают. Зычная, злая и в выражениях не стесняется. Может, кого-то недавно нанял? Бывшую студентку? Амбициозную, умную и с большими глазами? Кто? Кто запал моему муженьку в душу? Или это чужая жена? Нервно покусываю ноготь. Тогда его честность вполне объяснима. Встал на жену одного из партнеров, и как-то некомильфо в такой ситуации подкатывать яйца. Не по-мужски. А он же у меня мужик. Честный, принципиальный и суровый. Чужую жену не станет уводить из семьи. А вот на свою можно ушат дерьма вылить. Нет. Его потянуло на юную с гладкой бархатной кожей и упругой задницей. Мужиков к сорока годам тянет на малолеток. Они осознают, что они не бессмертные жеребцы и в страхе перед угасанием своей мужской биологии всем хотят доказать, что они еще огого какие! Колом стоит! Да как после такого о любви можно говорить?! О том, что я должна быть осознанной и терпеливой? У него под носом профурсетка шастает, пятой точкой виляет, а он на нее слюни пускает! Перевожу взгляд с вороха своих вещей на чемодан. Ну, побегу я к маме сейчас в соплях и слезах, а дальше что? На мои претензии покрутит у виска пальцем вместе с отцом, который видит в Егоре мужицкого мужика, и от такого можно и измены потерпеть. А что? Серьезный человек, в мальчиках души не чает, с меня пылинки сдувает, а еще на рыбалку можно съездить, и на этой рыбалке, если надо, то пьяного тестя вытащит из камышов. И толковый. Рукастый. Какой курятник забабахал! А курей каких заморских купил! Ни у кого таких нет в округе, только у моих родителей! Буду я дурой в глазах родителей со своими криками “Развод и девичья фамилия!” и выпнут они меня обратно к “нашему Егору Дмитриевичу”. Да, они его по имени-отчеству сейчас называют, а соседи их тихие, потому что зять-то у них какой-то бандит и лучше на глаза не попадаться. Сидят по своим домикам и тихо завидуют курятнику с заморскими курицами. Смеюсь. Похоже, курицы с медными перьями на грудке будут моим родителям дороже, чем их дочь и ее гордость. А там в перспективе еще маячит коровка редкой породы. Такая молочная, некрупная и с шоколадной шерстью. Ладно, мама и папа отменяются. Не поймут. Сядут на уши, начнут промывать мозги, что я дура, а муж мой — молодец. Потом все сведется к крикам и скандалам. Это они с Егором Дмитривиевичем никогда не ссорятся. В тридцать пять лет оказаться в луже. — Боже мой, — прикрываю глаза ладонью. Егор нагнул меня своей честностью. И если я сейчас поддамся упрямству и столкну семью к разводу, то это я буду истеричной идиоткой. Он же заявил, что хочет бороться за семью. За меня, а я вот, стерва такая, верещу о разводе и не даю ему шанса. Сыграл, как по нотам. Развод будет только моей ответственностью перед сыновьями и родственниками. Моей виной, что не боролась за крутого мужика, у которого стрелочка его компаса повернула налево. Выхожу из спальни, спускаюсь на первый этаж. Через минуту стою в дверях кухни, на которой Егор во всю кулинарит. На сковороде котлеты, в кастрюле бульон закипает. — А ты молодец, — проваливаюсь к косяку и щурюсь на его широкую спину. Оглядывается и приподнимает бровь. — Хорошо сыграл, — горько усмехаюсь я. — Мастерски, я бы сказала. Закидывает кубики картошки в бульон: — Ты подожди, борщ еще не сыгран, чтобы ты его хвалила. Отставляет миску и разворачивается ко мне: — Хотя это я зря, да? Мои смехуечки сейчас не заводят? — Нет. — А раньше заводили. Помнится мне то золотое время, когда ты кончала и смеялась. — Прекрати. — Я обожал это, — он с угрозой щурится, — у тебя там все сжималось. — Значит, об этом будет с психологом говорить? — вскидываю бровь, а у самой все внутри от слов Егора покрывается изморозью. — Ну, — скрещивает руки на груди. — Еще пожалуешься на меня, как тебя бесят мои тупые шутки.Глава 4. Вот эту берем
Егор закидывает нашинкованную капусту в кастрюлю, зачерпывает ложкой бульон и дует на него. Мужик на кухне — это очень сексуально, но не после того, как он сказал жене, что у него стоит на другую. — На соль попробуешь? — Невероятно, — я выдыхаю, приподнимаю брови и сажусь за стол. Егор сам пробует бульон и откладывает ложку: — Вроде нормально. — Нормально? — повторяю я. — Ага. — Ни черта у нас ненормально! Егор вздыхает, переворачивает котлеты и закрывает сковороду крышкой: — С этим соглашусь, — вздыхает, — Инга… Мы можем, конечно, поскандалить, — подхватывает деревянную лопаточку и сосредоточенно мешает зажарку для борща. — И я… как бы тоже на грани, знаешь ли, но мы наговорим друг другу всякого неприятного. — А тебе, видимо, есть что сказать, — хмыкаю я. — Я пытаюсь быть… — Осознанным? — зло усмехаюсь я. — Да! — бьет лопаточкой по краю сковородки и замолкает, шумно выдыхая через нос и глядя перед собой. Цедит сквозь зубы. — Очень пытаюсь. Я замолкаю. Пытаюсь в мыслях разделить себя на двое. Вот одна я — шокированная предложением Егора сходить к семейному психологу. Разъяренная с бурлящей в груди ревностью. Вот вторая я — разумная и та, которая читала несколько книг об отношениях. И эта я ждала кризиса мужа. Что бы сейчас сказала вторая я первой мне? Эта вторая глупая и наивная зануда? “Твой муж запутался, и он просит у тебя помощи. Он не изменял, не завел на стороне роман, а пришел и честно признался.” Закрываю глаза и подпираю лоб кулаками. Какая же вторая я бесячая дура. Просто слов нет. А, может, Егор лжет? И интрижка все-таки была? Так. На работе не задерживался, всегда был со мной на связи, с телефоном по углам не ныкался, пароли от его гаджетов я знаю. Обычно не дергался, когда я заглядывала к нему в планшет, ноутбук или смартфон. Деловые поездки редкие. В командировки обычно отправляет своего заместителя. На рубашках сомнительных пятен от помады ни разу не находила. Презервативы по карманам не рассовывает. — Ой будто мужики не могут быть изворотливыми… — Что? — спрашивает Егор. — Чтобы потрахаться на стороне не так много времени надо, — поднимаю взгляд на Егора, который медленно моргает. — Я не трахался на стороне, — зло щурится. — Но хотелось. — Да еб вашу мать, — Егор возвращается к зажарке. — Кто она? — Нет, Инга, — шипит Егор. — Я сейчас на минном поле. Руку мне уже оторвало, моя дорогая. Без сапера я не сдвинусь с места. Мне нужен, сука, сапер. Я, блять, женщин нихрена не понимаю, — подхватывает сковороду и аккуратно отправляет зажарку в борщ. Копирует мой голос, — Будь со мной, милый, честным. Пожалуйста, я тебя всегда выслушаю, моя роднулька. Ближе нас друг у друга никого нет, и мы должны ценить нашу семью, и любой кризис пройдем вместе, — отшвыривает сковороду в раковину и басом гаркает. — И Егорка купился! Я вздрагиваю, и он разворачивается ко мне. Весь красный от злости. — Я тебя никогда Егоркой не называла! — повышаю голос, чтобы скрыть свой испуг. — Да только тупой Егорка может на эту хрень купиться! — Хорошо, — напряженно шепчу я, вглядываясь в его горящие глаза, — я пойду к психологу. Пойду. Тянусь к планшету, не отрывая взгляда от красного лица Егора: — Особые пожелания к саперу есть? Тебе помоложе, да? С сиськами побольше? С ногами от ушей? — Инга, не выводи меня. — А то что? Егор медленно вскидывает бровь. Тень недоумения, и он спрашивает: — Ты у наших сыновей этому научилась? Что это еще такое? — У тебя котлеты не горят? С рыком возвращается к плите, а я торопливо набираю пароль на планшете. Блокировку все же снимаю. Пароли не менял. Смахиваю графики и лезу в интернет. Как искать семейного психолога? Я лишь в теории говорила, что можно однажды обратиться к нему за взрослыми и серьезными разговорами. Тыкаю в ссылки, изучаю личные сайты всех этих умников, странички в социальных сетях. — Вот эта, — раздается позади мрачный голос Егора. — Толстая, точно старше меня, некрасивая, с рожей, как у бульдога, и взглядом, как у каннибала. Оборачиваюсь. — У меня точно на нее не встанет, — поскрипывает зубами. — Будешь спокойна. — То есть на остальных… — Инга, — клокочет Егор. Понимаю, что мое поведение было бы простительно подростку, но не тридцатипятилетней женщине, которая считала себя серьезной и спокойной дамой. У меня дергается верхняя губа, и я вновь пялюсь в экран планшета. Кукушкина Лидия. С образованием вроде все чисто. Выложены дипломы, документы о повышении квалификации, положительные отзывы. И отзывы эти не только о том, что волшебная тетка спасла семьи, помогла разобраться в кризисе отношений, но и о том, что она направила пары к разводам. — Хорошо, — ухмыляюсь, — берем эту. — Мы дома! — кричит из прихожей Саша. — Блин, Паш, отвали. Раздается гогот Паши. Выключаю планшет, приглаживаю волосы и выпрямляю спину. Через минуту на кухню вваливаются наши красавчики. У нас близнецы. Саша и Паша. И им по 12 лет. И они похожи на отца. От меня у них только по родинке на шеях. — Котлеты? — глаза Сашки загораются голодом. — Переодеться, руки помыть, — строго говорит Егор. — И причесаться. Через пять минут ужин. Оба лохматые. Толстовка у Саши порвана на боку, а у Паши джинсы на коленях в грязи. Успели подраться? Замечают мой усталый взгляд и торопливо ретируются: — Ты ничего не видела.Глава 5. Близнецы
Посмотреть сейчас на нас со стороны — красивая и приличная семья. Обзавидоваться, умереть и не встать. Отец — суровый богатырь. Сыновья — орлята с хорошим аппетитом. Здоровые и румяные. Мама — красавица… Хотя с этим можно уже поспорить. — Вы, что, посрались? — Сашка кладет кусочек соленого сала на ломтик черного хлеба и отправляет в рот. Жует и сует в себя ложку с борщом. — Саш, за столом так не выражайся, — Егор смотрит на него строго и прямо. — Извини. — Поссорились? — Паша с аппетитом причмокивает и тянется к хлебной тарелке за новым куском. — Да, возникли некоторые разногласия, — сдержанно улыбаюсь я. — По поводу? — спрашивает Саша. Не имею я сейчас никакого морального права быть с сыновьями честной. Потому что мы с Егором как бы спасаем брак, и мальчикам не стоит знать интимные подробности наших разногласий. — Да так, — отправляю в рот ложку, — кто будет готовить ужин. — И папа проиграл? — Пашка хмыкает. — Верю, что я сумел сохранить достоинство. — Однозначно, — Сашка с аппетитом поглощает последнюю ложку борща, отставляет миску и придвигает к себе тарелку с котлетой и пюре, — вкусно, пап. — Самое то, — бубнит с набитым ртом Пашка. — Не торопитесь, — тихо отзываюсь я. — Мама права, — поддерживает меня Егор в моем замечании. Наши взгляды встречаются. Надеть бы на его голову тарелку с борщом, но жалко, ведь он у него вышел очень неплохим. Вот еще один плюсик. Он умеет готовить. Не бытовой инвалид, который не может найти кастрюлю в холодильнике. — Кажись, тебе еще посуду мыть, — Саша кусает котлету. — Нет, — Егор переводит на них спокойный взгляд, — посуда на вас. Один моет, второй вытирает и складывает. — Не прокатило, — Паша пихает в бок брата. — А ты так был близок. — Может, мы посудомоечную машину купим, а? — Саша цыкает. — Нет, — Егор щурится. — Вам полезно мыть посуду, парни. Не переломитесь. Какой у меня муж умный, в меру строгий и авторитетный глава семейства. — Что в школе? — спрашивает Егор и пытливо смотрит на сыновей. — Сегодня ничего, — Паша пожимает плечами. — Тихо, мирно и скучно. — Ага, скукота та еще… — Саша закатывает глаза. — То есть драк не устраивали, поджоги не планировали и не дерзили учителям? — Егор продолжает цепко смотреть на сыновей. — Я четверку по русскому получил, — скучающе отвечает Саша. — Четверку? — охаю я. — Да, — вот тут он уже приосанивается. — Ты? — Егор смотрит на Пашу. — Про минус ты забыл, — тот пихает брата. — Но четверка же, — Саша недовольно фыркает. — Павел, — голос Егора становится тверже. — Что у тебя по русскому? Паша с легким вызовом смотрит на него: — Три с плюсом. На лице Егора полное недоумение, и он переводит взгляд на меня, чтобы я объяснила систему оценок у учительницы наших сыновей. А я тоже что-то ничего не понимаю. Четыре с минусом и три с плюсом. Я, видимо, не улавливаю тонких нюансов в практически равнозначных оценках. — Вот я тоже ничего не понял, — Паша пожимает плечами. — Просто Саня у нее в любимчиках, а я нет, потому что только Цинка нас различает. Остальные путают. Ваще, да? Мы же разные. Перевожу с подросткового. Цинка — это Цинкова Любовь Ярославна. — Мы близнецы, — Саша кривит лицо. — Довод, да, — Паша выпивает залпом стакан компота и откидывается назад, похлопывая себя по пузу. — Близнецы, точно, да. Каждый раз об этом забываю. — И твои косяки вешают на меня, — Саша морщит нос. — А твои на меня. Смотрят друг на друга и одобрительно стукаются кулаками. — Каждый сам за свой косяк должен отвечать, — делаю глоток прохладного компота. — А кто против? — Саша вскидывает бровь. — Но никого же не переспоришь. Я не хочу быть Пахой, а Паха мной, но нас путают. Говоришь, что я не Паха, так начинают заводится еще больше. — Вы поэтому на прошлой неделе свои имена на лбу маркерами написали? — Егор устало потирает левую бровь. — Да, — Саша кивает. — И не помогло. Опять получили люлей. Это какой-то замкнутый круг. — Замкнутый круг люлей и отчаяния, — смеется Паша. — Точняк. Опять бьются кулаками, зевают и синхронно похлопывают себя по животам. — А еще мы клюшки сломали, — Саша вздыхает. — Да. Случайно. Я перевожу взгляд на Егора, который потирает свою короткую бороду. Они уже по третьей клюшке сломали. — Как именно? — он задает вопрос и не спускает взгляда с сыновей. — Как в прошлый раз? Устроили фехтование? Или пытались пером клюшки срубить березу? — Хотели приподнять шкаф, — Паша выдерживает взгляд Егора. — Какой шкаф? — Под который закатилась монетка, — медленно проговаривает Саша. — Какая монетка? — интересуюсь я. Замечаю румянец на щеках сыновей, и Паша сердито ворчит: — Да у одной девки монетка закатилась под шкаф. Встает, торопливо собирает тарелки. Саша следует его примеру. Через минуту их уже нет в столовой. — Какие джентльмены, — Егор озадаченно постукивает пальцами по столу. — Рыцари с клюшками, — поднимается на ноги и идет прочь из столовой твердым шагом, — пойду свяжусь с этой Кукушкиной. И она должна нас принять завтра. Опускаю лицо и закусываю губы до боли, чтобы отрезвить себя. Нельзя все вырывать с корнем. Нельзя. Егор — отец моих сыновей. Хороший отец. И даже моя обида и ревность не может с этим поспорить. Господи, к чему в итоге придем?Глава 6. Я теряю мужа
— Спишь на диване или в гостевой комнате, — зло шепчу я, когда в спальню заявляется Егор. Делаю вид, что очень увлечена чтением книги. Расстегивает рубашку, шагает в ванную комнату, игнорируя мое возмущение: — Рыцари с клюшками дрыхнут, — задумывается на секунду. — Им бы клюшки из чугуна. Хотя… они и их сломают. — Ты меня слышал? — откидываю одеяло, встаю и следую за Егором в ванную. — Эй, — сжимаю книгу. — Почему я должен спать на диване или в гостевой? — Егор оглядывается и скидывает с плеч рубашку. Помнится мне, как я вспыхивала румянцем, когда он так небрежно оголялся, а сейчас кроме злости ничего не чувствую. И он не обрюзг. Не растолстел. Он занимается в спортзале. По четным дням — кроссфит, по нечетным — тягает железо. Он, подлец такой, здоровый, как медведь. Широкие плечи, мышцы, рельефный пресс… Все при нем, но я уже не смущаюсь, например, его линии темных волос, что идет дорожкой от лобка до пупка. Когда у нас был головокружительный вираж страсти и громкого секса, эти завитки мне просто сносили крышу. — Что? — спрашивает Егор, когда замечает мой взгляд на его животе. — Сбривать не буду. И не проси. И никакого шугаринга, — наигранно вздыхает, — у меня кожа чувствительная, и волосики мои врастут в кожу, — имитирует женский капризный голос, — фу, отвратительно. Расстегивает брюки, но без вызова в глазах, а через несколько секунд с голой задницей уже стоит у раковины и выдавливает зубную пасту на щетку: — Спать я буду в своей кровати, — откладывает тюбик с зубной пастой, глядя на меня через отражение в зеркале. — Рядом со своей женой. И он не возбужден. Его член даже не приподнялся, не дернулся. Возмутительно. Устроил мне домашний быстрый стриптиз, и теперь бесстрастно чистит зубы. Однако и у меня тоже внутри ничего не шевелится. Но мне простительно. Я обижена. Мне наговорили сегодня кучу гадостей, а вот у Егора нет оправданий. Мог хотя бы для приличия… На выдохе прижимаю корешок книги ко лбу. Я могу отстраненно признать, что мой муж в хорошей физической форме, согласиться, что он привлекательный, но без волнения в груди и бабочек в животе. — Тогда я пойду в гостевую. Выхожу из ванной. Дверь заперта на ключ, а самого ключа нет. В прошлом, когда меняли при ремонте двери, Егор отказался просто от защелки. Супружеская спальня, по его мнению, должна запираться на ключ. Я тогда не спорила. У него много неожиданных бзиков по поводу и без, и переспорить его часто не представляется возможным. Нервы потрачу, но в итоге приму его решение. Оглядываюсь. Стоит голый и чистит зубы, меланхолично взирая на меня, а затем опять скрывается в ванной. Я за ним. — Это несерьезно, Егор, — шепчу я. — Где ключ? Сплевывает белую пену, наливает в стаканчик воды и полощет рот. Господи, как же он меня бесит. Сплевывает воду, вытирает губы полотенцем и разглядывает свою бороду, которую я готова по волоскам повыдирать. — Егор, — цежу я сквозь зубы. — Я не лягу с тобой в одну кровать. — Сейчас приму душ и буду чистеньким, — зевает и заходит в душевую кабину. — Егор! Ты ведешь себя как мальчик! Включает воду: — Возможно, — отвечает он. — Но за весь наш брак мы не спали отдельно даже после ссор, Инга. Это наше правило. И сегодня мы его не будем нарушать. Я не касался чужих женщин, чтобы у тебя сейчас была ко мне брезгливость. Не целовал, не гладил… Я чист. Стоит ко мне спиной. Подозрительно. И заговорил о чужих женщинах. — Развернись, милый, — медленно выдыхаю. Егор неторопливо разворачивается. Сжимаю книгу пальцами до боли в суставах. Эрекция. У него эрекция. У моего мужа эрекция от разговора о других женщинах. Стекло душевой медленно запотевает. На меня у него не стоит. — Урод! — швыряю в дверцу душевой книгу. Она отлетает, и я издаю клекот отчаяния. — Я могу, конечно, сейчас извиниться… — намыливает голову. — Заткнись! Молчит, и я вижу сквозь запотевшее стекло, как он проходит рукой по подмышке. — И после этого я должна лежать с тобой в одной кровати? — Так мне молчать или вести с тобой беседу? — Ты же еще полезешь ко мне! — Ну, знаешь, мне особого удовольствия не доставляет, когда сухая и ныряешь в тумбочку за смазкой. Это унизительно. Поэтому не полезу. У меня есть скорая помощь. Мой крепкий мужской кулак. — И как часто ты… — Дрочу в душе? — снисходительно спрашивает Егор. — Может, мы об этом поговорим в присутствии психолога, Инга? Я серьезно. Одно неосторожное слово и ты мои яйца сегодня проткнешь шпилькой, пока я сплю. Или отрежешь маникюрными ножничками. И я верю, что у тебя это получится. — Говори. — Каждый день. Обычно утром. Прижимаю ладонь ко лбу и выдыхаю. — Почему ты… А затем сама замолкаю. Утро у меня всегда бешеное, и поползновения Егора я бы встретила с утренним раздражением. И надо ли сейчас мне оправдываться? — И я из-за уважения к тебе сейчас не стану рукоблудить. — У нас проблемы, — приваливаюсь к стене и закрываю глаза. — А я опять не смог сдержаться от тупой шутки, — мрачно отзывается из душевой кабинки Егор. — Прости, Инга. — Какой кошмар, — едва слышно отвечаю я. — Я не хочу в это верить… Прижимаю пальцы к глазам в желании остановить слезы, и торопливо выхожу. У нас проблемы. И я теряю мужа с его глупыми шутками, которые раньше меня смешили до икоты.Глава 7. Это просто… сериал
— Инга, ложись спать, — зевает Егор. Я сижу на краю кровати и смотрю в окно. Во мне проснулось упрямство. И хочу сейчас подползти к Егору, возбудить его и склонить к близости, чтобы самой себе доказать, что я еще контролирую ситуацию. Однако я понимаю, что это ничего кардинально не изменит. — Инга, — шепчет Егор. — Тебе исправленный прислали? — Какой внезапный вопрос. И да. Это опять уловка моего сознания, которое пытается переключиться с насущной проблемы на менее важную. — Ну да, прислали, — устало вздыхает Егор. — И быть увольнению. — Опять Вася налажал? Я оглядываюсь. Егор в полумраке молчи, и невесело отзываюсь: — Да, я как-то не в тему… Забираюсь под одеяло и цокаю: — Я сейчас совсем не в тему. — Ладно, — Егор складывает руки на груди, — у тебя что? — У меня… да все тихо. Копалась в архиве, проверяла девочек, как оцифровали часть документов… Замолкаю, и через минуту шепчу: — Боже, какая все это ерунда. Между мной и Егором будто не тридцать сантиметров матраса, а целая пропасть, которая разверзлась в одночасье. — И ведь я уверен, если бы я витиевато подошел к проблеме, то ничего бы в итоге не поменялось, — говорит Егор. Задумываюсь. Будь Егор чуть аккуратен в словах, к чему бы все пришло? Да тот же шок. А после я бы его раскрутила на ту честность, с которой он все начал. Да и витиеватость и осторожность в словах никогда не была про него. Он бы мог начать с шуточек-прибауточек, которые бы точно не были уместны в попытке встряхнуть нас и показать, что кораблик-то тонет. — И клюшки надо новые купить, — вздыхаю я. — Да. Сажусь. Смотрю на Егора, а он на меня. Два человека однажды встретились, вспыхнули, нырнули в романтику, любовь, страсть, создали семью и оказались спустя года у потухших угольков. — Как так получилось, — едва слышно спрашиваю я. — Я не знаю, Инга. — Может, это уже конец? — Ты уже успела залезть на свои женские форумы, да? — Егор не отводит от меня взгляда. Слышу в его голосе злость. — Успела спросить у куриц, как тебе быть, да? И дай угадаю, — она садится и вглядывается в мои глаза. — Орут про развод, про то, что членоносца надо с чемоданом на выход? — Нет, — у меня сбивается дыхания от вспышки гнева. — И, мой милый, я на форумах никогда ничего не пишу. Только читаю. — Только читаешь? — вскидывает бровь. — И тебе нравится вся эта женская грязь, да? — Почему сразу грязь? — Это, Инга, не конец, — глухо рычит Егор мне в лицо. — И в горести, и в радости, моя дорогая. Знаешь, я вот отца своего презираю за то, что он всегда лгал матери. И он любит говорить, что с женщинами никогда нельзя быть честным. И вот я смотрю на тебя и думаю… а, может, мой отец — прав? А? Не нужна вам честность, Инга. Вы только говорить о ней любите. Пиздеть, не мешки ворочать. — Не выражайся. — У меня сейчас только одни маты и лезут, Инга. Я тебе говорю, что мне не нужна другая баба… — Нужна если на нее стоит! — Ох моя, милая, — шипит и щурится. — Если бы тупые мужики руководствовались только стояком, то не пришли бы мы к институту брака с одной женщиной. Ты уж прости, что реальные мужчины не из фильмов, сериалов и ваших идиотских книжек не могу взять перепрограммировать своего дружка только на одну единственную. Это не так работает! — На меня вот и не работает! — А у тебя на меня, — Егор усмехается. — Один-один, Инга. — Но я на других мужиков… — О, дорогая, ты сейчас затягиваешь меня на поле игре, в которой мне тоже есть, что тебе сказать, — он недобро щурится. — На других мужиков она не смотрит. То-то у тебя куча закладочек в браузере с актерами из сериалов. И они там со всех ракурсов сняты. И в одежде, и без. Со взглядами томными, и с подробностями из личной жизни. — Ты в моем ноутбуке шаришься? — Да, — Егор хмыкает. — Заглянул из любопытства. И ты уже пятидесятую серию “Рокового бабника” посмотрела? Или у тебя еще не выдалось в архиве свободного часа на чернявого мужика, — приближает свое лицо к моему, — а? Или ты его не смотришь в спешке? — Прекрати, это просто сериал. — Просто сериал, о котором ты со мной ни словом не перекинулась. Ты со мной перетираешь всякую херню из интернета, а вот про бабника ни словечка. Я, мать твою, даже в курсе об охренительном отбеливателе, рекламу которого ты увидела. — Это глупо… — Да ну? — вскидывает бровь. — Это не существующий мужик… — Но и бабы другой сейчас между нами нет! — рявкает Егор, а затем понижает голос. — Сейчас как завалится к тебе в твой милый уютный архив Бурат… — Бурак. — Ах ты ж, моя зайка, — цедит сквозь зубы Егор. — Как же это я мог ошибиться в одной букве имени. Как же я мог проявить такое неуважение к такому альфа-самцу? — Это какой-то идиотизм, — вскакиваю с кровати. — А что ты так разволновалась? — цепко наблюдает за мной и опять щурится. — И трусики у тебя там не намокли? — Да ты совсем охамел… — охаю я. — Я прекрасно знаю, какая ты, когда ты заводишься, Инга, — смотрит на меня исподлобья. — И я уверен, что сейчас ты в тумбочку за смазкой не полезешь. — Это бред! — Правда? — Егор медленно встает, откину одеяло. — Может, проверим? — Не подходи ко мне… — А тебе есть что скрывать от меня? — Егор делает ко мне шаг, и мы оба замираем, когда до нас доносится грохот, звуки агрессивной возни и приглушенные злые голоса наших сыновей. — Да твою ж… — Егор с рыком возвращается к кровати, выхватывает из-под подушки ключ и шагает к двери. — Дети — это цветы жизни, но иногда они пытаются друг друга сожрать. Или убить. Торопливо проворачивает ключ, распахивает дверь, и вновь я слышу рык и ругань с матами. — Парни! — Егор повышает голос. — У вас есть еще шанс самим разойтись по разным углам! Считаю до трех и иду к вам! Раз, два, три… Я иду, парни. И злой, как черт.Глава 8. Нет ничего хуже равнодушия
— Воды? — Лидия улыбается. Поверить не могу, что меня Егор затащил меня к психологу после веселенькой ночи с близнецами, которые устроили драку и поставили друг другу по фингалу. И не поделили они ту самую девочку, которой вытаскивали клюшками монетку. Егор их с рыком разнял, сунул по пакету со льдом и около двух часов пытался добиться от них причины, какого черта они посреди ночи начали махать кулаками. Потом гаркнул, и он раздуплились на правду. Понравилась девочка, решили обсудить, какая она “дура” и пришли в итоге к драке. Если дура, то зачем драться? Я не понимаю мужчин. Даже маленьких, а вот Егор, похоже, понимает, потому что ему удалось разрулить напряжение между сыновьями и отправить спать. — Нет, спасибо, обойдемся без воды, — вздыхаю я. — Я вас слушаю, — Лидия переводит взгляд с меня на Егора. — В чем запрос? — Он меня не хочет, — пожимаю плечами. — Ему другую бабу подавай. — Это была ваша инициатива прийти ко мне? — спокойно и дружелюбно спрашивает Егора. — Да. Лидия что-то записывает в блокноте. — А я не хочу быть здесь. — Почему? — Лидия переводит на меня взгляд. — Он хочет другую. — Я слышала. — Вы правда считаете, что у вас получится вернуть моему мужу огненное желание ко мне? — с вызовом вскидываю бровь. — Запрос-то у моего мужа в том, чтобы у него на меня, как он сказал, колом стоял. — Вы на него обижены? — Нет, блин, я в диком восторге от такой новости, — смеюсь я. — Блюю бабочками. Жду, когда лидия возмутится моей злости и агрессии, но она умиротворенная и внимательная. — Ни с того, ни с сего, — продолжаю я, — взял и заявил, что хочет другую. Вот пусть и идет к ней. — Измена была? — Лидия смотри на Егора. — Нет. — Почему? — Потому что я люблю жену, и я прекрасно знаю по чужим примерам, что гулянки рано или поздно вскрываются. Оно мне надо усложнять себе жизнь? Она же гордая, — кивает на меня. — без последних трусов в мороз уйдет, а мне потом за ней по сугробам идти. Сам где-нибудь околею с сожалением и чувством вины, что проебал такую женщину. — Не выражайся. — Я спокойно отношусь к обсценной лексике, — Лидия все еще спокойна. — Иногда именно только она может выразить те эмоции должным образом, — смотрит на меня, — если в моменте подбирать правильные слова, то эмоция может ускользнуть. — Я с вами не согласна. — Ваше право. — И вы мне не нравитесь. — Так и должно быть, — пожимает плечами. — Другой вопрос, надо ли вам, чтобы я ковырялась в ваших ранах. — Нет, не надо. — Тогда можете идти. — И это на все, что вы способны? — зло удивляюсь я. — А вы все еще тут. Я вскакиваю, в ярости шагаю к двери, у которой останавливаюсь и медленно выдыхаю и возвращаюсь на диванчик, обитый зеленым бархатом. — Почему вы вернулись? — Я не знаю, — закрываю глаза. — И вы часто будете задавать вопросы с почему? — Да. Смотрю на Лидию, а она все такая же спокойная. — Я не верю, что можно разбудить страсть в человеке, который остыл. — А я не обещаю, что вы вернете себе ту страсть, которая вас столкнула, — Лидия вздыхает. — Такая страсть оправдывается лишь новизной и риском, Инга. — Видишь? — смотрю на Егора. — Слышишь? — Однако, — Лидия опять не теряет маску флегматичности, — страсть, как и любовь, очень многогранная. И нет ни одной пары, которая познакомилась с ней обовсех ее проявлениях. — Конечно, — усмехаюсь я. — Ведь столько неизведанных извращений в мире. — Инга, — Лидия мягко улыбается, — вы остаетесь? Я не могу дать стопроцентных гарантий того, что вы обязательно спасете свои отношения. И это путь долгий. И да, очень непростой, но у вас есть возможность быть друг с другом честными. Разве вы не достойны спустя столько лет такой награды? — Награды? — Да, Инга, награды, — Лидия кивает. — Узнать человека с других сторон — это награда, а отдалиться, скрыть в себе самого себя от любимого — наказание. — А если я боюсь… — мой голос становится тише. — Очень боюсь того, что не знаю своего мужа? — А вы его не знаете, — Лидия, кажется, даже не моргаете. — Как и он вас. Вот и вопрос, хотите ли вы его узнать? Я перевожу взгляд на Егора и не вижу в нем воодушевления. Только мрачную решительность. — И я, так понимаю, — вновь обращаюсь к Лидии, — легко и просто не будет, да? Я буду злиться, плакать, возмущаться… — Нет ничего хуже равнодушия. Сжимаю переносицу. Я стою на карнизе перед убийственным прыжком. И я сейчас должна согласиться с тем, что наша семейная жизнь меня не устраивала, и прыгнуть. Прыгнуть вместе с Егором и в полете увидеть его честность, которая может преобразить его с любимого и стабильного мужчины в чудовище. Да и я могу оказаться кем-то другим. Я ведь свыклась со своей ролью, и мне придется отдирать маску милой и хорошей жены с мясом от лица. Да, легче и проще сбежать без последних трусов на мороз. Но тогда какой был смысл выходить замуж и рожать сыновей, которые сейчас сидят на уроках с синяками под глазами? И ведь поставили себе синяки не по разным сторонам, а под одну. Правую. — Я остаюсь, — убираю руку с лица и шепчу, — вот теперь можно и воды.Глава 9. Скажи это!
— Давай, признавайся, какие ты мне смелые эксперименты хочешь предложить, чтобы разбудить в себе страсть? — смотрю на Егора, скрестив руки. — Для начала я должен захотеть их предложить, — невозмутимо парирует он мой выпад. — Вот оно как? — охаю я. — Значит и кружевные труселя тебе от меня не нужны? Такие, что кружев там на ноготок, но зато вся жопа наружу. — А ты их, что, надела? — Егор вскидывает бровь. — Нет! — Может, зря? — А у тебя там что-то зашевелилось? Егор переводит взгляд на Лидию, которая с интересом за нами наблюдает. — Я в глазах жены теперь импотент, — Егор медленно выдыхает. — А кружева вас заинтересовали? — Лидия совсем не смущена нашим разговором. — Не в таком тоне, — Егор качает головой. — А в каком надо? — цежу я сквозь зубы. Лидия в ожидании приподнимает бровь. — Что, я должен показать, как надо? — Егор тихо удивляется. — Да, — Лидия кивает. — Как Инга должна была сказать вам о кружевах? — Да, мне тоже интересно, — хмыкаю я, принимая психолога во временные союзники. — Ну… — Егор разминает шею и поправляет галстук. — Я могу, — косит на меня взгляд, — ты зря думаешь, что я не настроен серьезно. — Так ты уже начал? Щурится, медленно разворачивается ко мне, поддается в мою сторону, вглядываясь в глаза и хрипло шепчет: — Милый, — выдыхает, закусив нижнюю губу, а затем низко так воркует, — на мне новые трусики. У меня сейчас глазные яблоки выпадут. И так широко распахнуты глаза, что я чувствую боль в тонких мышцах век. — Кружевные, — Егор едва заметно щурится. У меня сейчас макушку сорвет, как крышку с кипящего котелка. Он настроен серьезно. И нет, не отпустит он меня с чемоданом к маме и папе. Это не про него. От него по сугробам не убежишь. И с трусами, и без. — Инга. — Что? — я аж взвизгиваю, когда меня тихо окликает Лидия. Прижимаю пальцы к губам. — Простите. Я просто… в шоке… Егор опять откидывается на спинку дивана и деловито закидывает ногу на ногу. Покачивает носком туфли. — Инга, вы можете повторить… — Нет, — я аж крякаю от удивления. — Не при вас… — Я выйду. — Она выйдет, — Егор смотрит на меня. Все. Лидия вылетает из моих союзников в стан врага. — Я вам дам пять минут, — Лидия встает, сверяется с часами и выходит. — Через пять минут вернусь. — Это какой-то изврат, Егор, — зло шепчу в его сторону. — При чужом человеке… Я… — Я не заслужил хотя бы попытки? — смотрит на меня. — Я был тебе плохим мужем? — А это уже наглая манипуляция, — с осуждением качаю головой. — Так нельзя. — Да, — он кивает. — И я считаю, что я заслужил того, чтобы ты сейчас прекратила играть в тупую скромницу и сказала мне про трусы. Ты от меня детей родила, Инга! Тебе их не ветром задуло! Стискиваю зубы, сжимаю кулаки и медленно выдыхаю. — Ты сейчас как-будто ежа родишь, — зло щурится на меня. — Да ты прям брызжешь сексом, ага. — Про трусы скажи, — поскрипывает зубами, — может, и забрызжу. Закрываю глаза, сглатываю и разжимаю кулаки. Он, что, думает во мне не осталось женской очаровательности? Или это я так думаю? Это я боюсь, что мои томные выдохи и сладкий голосок не тронет его. Это я боюсь фиаско перед ним. И мне страшно быть глупой и никчемной клушей перед ним. У меня аж ладони вспотели. — Ладно, — приглаживаю волосы и серьезно всматриваюсь в глаза Егора. — Я скажу, но это останется здесь. Только вздумай потом… в шуточки все это вывернуть. — Я и не думал… — Все, замолчи. Еще пару секунд, и я, скользнув взглядом по лицу Егора, поддаюсь к нему. Глаза в глаза. Ноги от ступней до колен уже не чувствую от страха и взволнованности. — Милый, — тихо шепчу я, опять сглатываю и закусываю губу, не отводя взгляда. Долгая томительная пауза, и продолжаю еще тише, — на мне новые трусики… кружевные… Ног теперь вообще не чувствую. И это не возбуждение, а страх того, что сейчас Егор усмехнется, поэтому я отшатываюсь и смотрю перед собой. — Трусики на тебе не кружевные, да? — тихо и хрипло спрашивает Егор. — Ты, что, не помнишь, какие на мне трусы? — складываю руки на коленях. — Я же при тебе сегодня одевалась, пока ты носки натягивал. Вот носки я твои помню. — Не помню, — задумчиво отвечает Егор. — С моими носками проще. Они либо черные, либо белые. Есть еще, конечно, веселенькие, но они у меня домашние. — Да, веселенькие, — медленно выдыхаю я. — С какими-то мишками, котиками, бананчиками. — Я вообще сам очень веселенький, — шепотом отзывается Егор. Я оглядываюсь, а он бровь вскидывает и улыбается: — Веселенький мишка. — А я тогда кто? — Злая лисичка. Лисички очень злыми бывают. Фыр-фыр-фыр. Как-то мне неспокойно становится под прямым взглядом Егора. К шее подкатывает волна мурашек. Тихий стук в дверь, и в кабинет возвращается Лидия. Садится в кресло напротив нас, подхватывает блокнот и ручку. — Ну, — она спокойно смотрит на нас. — Продолжим? — переводит взгляд на меня. — У вас вышло? Или возникли трудности?Глава 10. Мне очень страшно
— У вашей жены получилось передать те интонации, которые вы от нее ждали? — Да, — Егор серьезно кивает. — Теперь пытаюсь вспомнить, какое на ней бельишко. — Можно я еще раз скажу, что все это — какое-то безумие, — возмущенно шепчу я. — Я когда шла сюда, то не думала, что мы будем разговаривать о моих, блин, трусах! О трусах с психологом! — Если ты так волнуешься, то там точно не кружавчики, — опечаленно вздыхает Егор. — И как это все нам поможет? — разворачиваюсь к нему. — Начнем с того, что я сегодня вообще о твоих трусах не думал, — глаза Егора вспыхивают недобрым огнем. — А вот сейчас думаю! Я вообще сейчас хочу встать и провести ревизию твоих трусов! И выкинуть те, которые мне не нравятся! — Это вообще нормально? — обращаюсь к Лидии. — Про трусы-то говорить с семейным психологом? — Знаете, у многих мужчин трусики их жен — больная тема, — она вежливо улыбается. — Все эти шутки про парашюты, панталоны… — Да, соглашусь, — Егор соглашается. — Все не с пустого места. — Я не хочу говорить о трусах, — скрещиваю руки на груди, — потому что это несерьезно. И не ношу я застиранные парашюты или растянутые лифчики. И придерживаюсь мнения, что все эти кружавчики могут, конечно, у мужчины что-то возбудить, но реальность такова, что и кружавчики могут стать обыденностью, которую муж не сможет вспомнить. — А кто говорит, что надо делать кружавчики обыденностью? — Лидия приподнимает бровь. — И речь сейчас не идет о том, что надо идти и скупать все кружавчики в мире… — Нет, не идет, да? — вздыхает Егор. — Речь все-таки о моменте и о том, что вы почувствовали, когда жена сказала о кружавчиках. — Любопытство. — Если вы сейчас еще потребует мне ему трусы свои показать, то я точно уйду. — Нет, не попрошу, — Лидия качает головой и вновь смотрит на Егора. — Вы часто чувствуете к жене любопытство? Я отворачиваюсь и закусываю губы. — Давно не испытывал. Вопрос, что сегодня на ужин не считается, да? — глухо усмехается он. — Первое домашнее задание, Инга, — Лидия переводит на меня бесстрастный взгляд. — Не показывайте мужу сегодня свои трусики до вечера. — Поверить не могу, — прикрываю ладонью лицо, — что наша первая встреча с психологом пришла к моим трусам. Я чего-то в этой жизни не понимаю, — убираю ладонь с глаз и цепко всматриваюсь в ее спокойное лицо. — Вы точно психолог? — Да, — отвечает она. — Со всеми моими корочками об образовании, повышении квалификации, дополнительных прослушанных курсах, практикумах я вас могу ознакомить, — делает паузу, — вы лучше посмотрите на мужа. Егор развернут ко мне всем торсом. Одна рука на колене, вторая на подушке дивана. И смотрит на меня, не моргая. Зрачки расширены. — Не слушай ты ее, — сглатывает. — Я же твой муж, Инга. Я имею право знать, что у тебя под юбкой. Кто если не я? Я, может, поэтому и женился на тебе, чтобы всегда знать, что за трусики на тебе. Я с тобой детей родил, дорогая. Какие могут у тебя быть от меня секреты? — Опять хохмачишь? — зло щурюсь я. — Ради трусов женился на мне? — Мне так больно, Инга, знать, что мое прекрасное чувство юмора теперь тебе не нравится. — Да я убить тебя готова, — зло шепчу я. — После того, что ты мне сказал. — Главное, что ты уже не думаешь о побеге, — он улыбается. — Я готов к смерти, но не к разводу. Хотя и к смерти не особо готов. Ты же сейчас не напишешь на моей надгробной плите, что я был любимым мужем. — Напишу. — Но скрепя сердце, — фыркает он. — Не от сердца это будет. — Потому что сдохнешь ты с мыслями о другой. — Сейчас сдохну с мыслями о твоих трусиках, — глухо отвечает он. — Поэтому сейчас я буду яростно отбиваться от тебя и не полезу в гроб. — А с мыслями бы о другой полез, что ли? — Я бы принял бы свою судьбу и твой гнев со всем смирением. — Он меня бесит! — рявкаю на Лидию и в отчаянии повторяю. — Бесит! Я не знаю, почему я пятнадцать лет назад решила, что у него острый юмор! Я не знаю, почему смеялась до слез и до боли в животе! Я аж хрюкала от его тупых шуток! — И это было прекрасно. — Заткнись! — вскакиваю на ноги и верещу на Лидию. — Я все осознаю! Он хороший отец, замечательный муж, он красивый! Но он меня бесит! И на вопрос почему, я отвечу знаете что? — Что? — Лидия даже не вздрогнула от моего крика. — Потому что встречаться с весельчаком очень весело и задорно, но жить с ним — это совсем другое! Для него вся жизнь — большая шутка! Обхохочешься! И самая большая шутка для него теперь, что у него стоит на другую! — Нет, Инга, — замираю от серьезного тихого голоса Егора. — Жизнь для меня не шутка. Будь все это шуткой, то я бы не пришел сюда. Оглядываюсь, как загнанный зверь. — Если ты меня не любишь, Инга, то так и скажи, — он пристально смотрит на меня. — Я прекрасно знаю, что я тебя раздражаю. Я не слепой, моя милая. Тебе со мной душно. — Как и тебе со мной, — я выдыхаю слабый стон. — Но разница в том, — он смотрит на меня темными глазами, — что я хочу все исправить. А ты хочешь этого? И мне от его мрачного тона становится жутко. Я хочу спрятаться за его шутки. Лучше пусть шутки меня раздражают и вызывают гнев, чем то, что я сейчас чувствую. Мне очень страшно. Я не хочу прийти к осознанию того, что могла разлюбить Егора. Нет. Я готова стенать о несправедливости, о его вероломности, о его подлости, но не докопаться до той истины, что мужа можно разлюбить. — Мне очень страшно, Егор, — шепчу я. — И мне, — он не отводит взгляда. Я молча сажусь рядом и тоскливо смотрю на Лидию: — Мы в очень глубокой заднице. — На этом предлагаю сегодня закончить, — Лидия откладывает блокнот и ручку. Смотрит на меня. Прямо и пристально. — И мне вас записывать на следующий сеанс?Глава 11. А поехали!
— И что, — говорю я, когда Егор паркует машину, — я вот так сейчас пойду на работу? Мы всю дорогу молчали. Я не понимаю, как такое могло случиться, что первая встреча с психологом пришла к моим крикам и жутким словам, которые выплеснулись из меня кипятком. — Могу домой отвезти, — Егор чешет щеку. — Можешь даже уволиться, Инга. Мне бы сейчас тряпочкой лежать в темной комнате. Меня будто выпотрошили. — Ты же понял о чем я… Я наговорила того, что не должна была. — Почему? Егор разворачивается ко мне и приподнимает бровь. — Потому что это было грубо и обидно. — Зато доходчиво, — он едва щурится. — Некоторые вещи лучше не говорить. — Лучше носить их в себе и молча раздражаться? А потом увидеть в человеке, с которым планировал провести всю жизнь, бесячего клоуна? — Я тебя клоуном не называла. — Это да, — его медленно кивает. — Но мог бы стать клоуном. Еще немного и ты бы начала меня одергивать. Конечно, и так можно прожить до глубокой старости, но… — Жизнь — это не только взлеты, но и падения, Егор. — У нас сейчас падение, Инга. Затяжное такое. и мы опять начинаем спорить о том, о чем вроде пришли к взаимному согласию. — Я просто не понимаю, как можно сейчас взять и пойти по своим делам, когда мы поссорились. — А мы не ссорились, Инга. — Да, но чувство такое, что разругались мы с тобой в пух и прах, — шепчу я. — И мне в таком состоянии ковыряться в архиве? — Хочешь, чтобы я сказал, что все хорошо? Устало смотрю на ряды машин. Вряд ли это поможет. — А еще я могу томным голоском предложить тебе помириться, — пожимаю плечами. — Конечно ты бы могла, — мрачно отзывается Егор. — И я бы согласился, но тебе, наверное, стоило это сделать без этой отчаянной ремарки, в которой я слышу, что я для тебя сущее наказание. Господи, Инга, я в тебя будто не член свой сую, а раскаленную кочергу. Может, половой акт для тебя пытка? Я тебе делаю больно? — Нет. — А дальше? — Ты хоть кончаешь, — разворачиваюсь к нему. — А я нет. А затем я прикусываю язык и медленно выдыхаю. — Продолжай, Инга. — А потом ты все это запомнишь, и… у тебя вообще на меня не встанет. — Я, конечно, подозревал, но ты неплохо имитируешь оргазмы. — Да большого ума не надо, чтобы сымитировать стоны… — Так ты еще не стоны имитируешь. — Ну сжать и разжать — дело практики. — Лучше бы ты эту практику не для лжи использовала, дорогая, — Егор приближает свое лицо к моему. — Чуешь подвох? Практиковать в сжатии и разжатии не для того, чтобы меня оседлать и без скачек довести до оргазма, а чтобы обманывать. Это просто какой-то абсурд, Инга. Всему этому учат, чтобы мужиков подцепить, а ты… я в ахуе. Откидывается назад и проводит ладонью по бороде. — И ты опять думаешь только о своем удовольствии, — хмыкаю я. — Это тебя надо цеплять, удивлять, скакать вокруг тебя в кружевах. А не обнаглел ли ты часом? — Если так посмотреть, то, конечно, обнаглел, — медленно кивает. — Но я вот могу сказать, как мне нравится и как я хочу, а ты нет. Как мне плясать перед тобой, Инга, — вновь смотрит на меня. — Думаешь, я не попляшу? Я хочу, чтобы ты кончала. Охуеть как этого хочу. И обожаю твою мокрую киску. Я помню, как ты возбуждалась. У тебя аж текло по ногам. Ты очень этого стеснялась, но это, блять, то что мне нужно, — переходит на голодный рык, — Мокрая, опухшая пизденка, в которую хочется зарыться всем лицом и чуть ли не сожрать ее! И да, сейчас у меня стоит! Я молча сглатываю. Вот сейчас я готова бежать и прятаться в архиве в темном углу. Он отстегивает ремень, резко поддается ко мне и с рыком въедается в губы. Пытается нырнуть под юбку рукой, но я перехватываю его запястье и крепко его сжимаю. — Я твой муж, Инга, — в ярости всматривается в мои глаза. — Ты с ума сошел? — шепчу я. — Мы на парковке… Вокруг люди… — А мне похуй, — дергает рукой. Я в отчаянии перевожу взгляд на пожилую женщину, которая стоит в нескольких шагах от нашей машины. Стоит и смотрит на нас. — На нас смотрят, Егор, — мои ногти впиваются в его запястье. — Кто?! — через секунду он в черной злобе смотрит на женщину, которая недобро щурится. — Вот мразь, а. Вылетает из машины и рявкает: — Иди, куда шла! Чего вылупилась?! Это моя жена! — Я сейчас вызову охрану! — Да я тебя потом в асфальт закатаю! — делает шаг к женщине, которая пятится. — Вместе с твоими зубными протезами! — Егор! — выскакиваю из машины, торопливо заправляя блузку в юбку. — Прекрати! — Прекратить?! — оглядывается. — Прекратить?! У тебя, мать твою, вечно находятся оправдания! То дети спят, то люди рядом, то месячные, то ты устала, то ты охуеть как занята! Мне все это остопиздело, Инга! И теперь у тебя новая отмазка есть, да?! Ты не можешь, потому что ты такая, сука, ранимая! Я же хочу другую! И вот сейчас я хочу тебя, и опять все не то! — Кто она?! Женщина в стороне прижимает ладонь ко рту. Переводит взгляд с меня на Егора и обратно. — А поехали и покажу, — Егор нервно приглаживает ладонью растрепанные волосы. — Мне уже нечего терять. Я для тебя клоун-импотент, с которым ты давно не кончаешь! — разворачивается к женщине, которая распахивает глаза. — А ты с нами, гадина любопытная, не едешь! Пошла отсюда!Глава 12. Какие у тебя фантазии?!
— И мне ведь незачем сейчас удивляться, — рычит Егор. — Ты же всегда была такой, Инга. — Какой? — Дотошной, упрямой, въедливой… тебе надо все знать. Доковыряться в болячке до кости, пробить эту кость и провернуть лезвие в костном мозге. Поэтому тебе так нравится работать в архиве. Другие воют на такой работе, а ты нет. Ты наслаждаешься и всегда находишь то, чего другие в жизни не найдут. Ты ведь если тут не нашла, то пойдешь в другие архивы и там будешь людей доводить до белого каления. — Раньше ты этим восхищался… — Раньше это не касалось меня. — Дорогой мой, не надо было думать, что если скажешь про другую, то я это проглочу и кинусь к твоей ширинке в страхе потерять тебя, — цежу сквозь зубы. — Это не так работает у женщины. — Да у женщин вообще все наперекосяк работает! — Да, как-то трусики не намокают после честных признаний мужа, — пожимаю плечами. — Тонкие настройки сбиты. — Давно они сбиты! Давно, Инга! — И ты их решил подкрутить словами о другой бабе? Это как по радио ударить кувалдой, а потом недоумевать, а почему это оно совсем теперь не работает?! — Может, мне стоило просто потрахаться на стороне, — задумчиво тянет Его, глядя на светофор в ожидании зеленого света. — Говорят же, что хороший левак укрепляет брак. — Вот же… — А что, Инга? Отымел бы другую, а потом с чувством вины стал бы идеальным и шелковым. — Как ты можешь такое говорить? — А вот так у мужиков работает, — Егор усмехается. — И знаешь, самые щедрые мужики — это те, у которых есть любовница. — Прекрати себя закапывать. — Мой отец после гулянок так забрасывал мать подарками, таким отцом становился… Ух, Инга. Лучший отец на свете. Подарки, отдыхи, деньги, внимание… — И ты хочешь повторить сценарий отца? — сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь в руках. — В том-то и дело, что не хочу, Инюш. Ты меня совершенно не слушаешь. Зациклилась на другой бабе, и тебе на остальное срать с высокой колокольни. — Так не говорил бы о другой бабе! — Да ты повыковыривала бы из меня все это в любом случае! И не тот я человек, который будет, как баба, юлить и намеками… Сел бы я с тобой и начал… у нас что-то не так идет, дорогая. И что? Вопросами бы задолбала и все равно бы пришли к скандалу! И опять бы я был козлом! И насчет плясать, Инга… Я к тебе не раз в твой сранный архив приезжал. Надушенный, красивый, с цветами! — Да я, блин, на работе! — охаю я. — Ах ну да! Все эти коробки, папки важнее мужа? И эта срання работа только твое хобби! — Хочешь, сказать, что я должна была отдаться тебе среди всех этих стеллажей?! — Да! — рявкает он и сжимает руль. — Да, мать, твою, да! А ты что? Уворачиваешься, отмазываешься, боишься. — И это опять же твои фантазии! — А твои какие?! — Не знаю! — взвизгиваю я. — Но другого мужика я не хочу! — Да лучше бы хотела, тогда мне было кому рожу расквасить на твоих глазах! Руки и ноги бы переломал! Молчание, и я сглатываю. Он такой злой сейчас. Дышит тяжело и будто готов вырвать руль, чтобы потом им расхреначить всю машину. В голове рисуется картинка: Егор избивает какого-то мужика с лицом того самого актера из моего сериала. Почему-то полуголый. В одних штанах, босой и взъерошенный. Такой взъерошенный, что и его аккуратная борода тоже торчит в разные стороны. Глаза дикие, кулаки разбиты в кровь и на лице оскал. Опять сглатываю, лицо и шею охватывает жар. Тихий, но прерывистый выдох. — Но мне некого отпиздить, — он сигналит грязному белому хэтчбеку, который, похоже, проморгал зеленый свет. — Понимаешь, дорогая, некого! Я, конечно, могу сорваться в Турцию, найти этого твоего Бурата и… — Бурака, — шепчу я. — Бурака! — у меня, кажется, даже сидение вибрирует от его рявка. — Хотя почему бы не отпиздить этого Бурака. За всех, мать их, мужиков, жены которых слюни пускают на этого урода! Жарко. И я молчу. Машина резко сворачивает с дороги на узкий въезд небольшой парковки, и мы оказываемся “лицом к лицу” с черной машиной, которая не собирается сдавать назад, чтобы нас пропустить. — Да ты издеваешься, — шипит Егор и зло сигналит. — Свали нахуй отсюда! Нам тоже сигналят в ответ, что и меня саму возмущает. Это он должен пропустить. — Ну, уебок, — Егор отстегивает ремень безопасности и похрустывает шеей. — Кажется, я нашел, кому сейчас нос сломаю. — Егор… — Молчать. Через секунду хлопает дверь, а я сипло выдыхаю, наблюдая за тем, как Егор делает несколько уверенных шагов к машине, одернув пиджак.Глава 13. Вот так
Я даже задерживаю дыхание, но машина все же сдает назад. Медленно и покорно под разъяренным взглядом Егора, который прячет руки в карманы брюк и наблюдает. Я бы на месте того водителя тоже не стала рисковать. Егор реально на взводе. Да на таком, что готов все вокруг уничтожить. Я довела мужа. Веселенький мишка обратился в свирепого медведя. Когда въезд, наконец, освобожден, Егор разворачивается и шагает к нашему авто. Кидает на меня беглый и злющий взгляд. И сейчас я чувствую себя не обиженной и вредной женой, а маленькой девочкой, которая серьезно нашкодила. — Мордобой отменяется. Там еще какая-то баба, — Егор садится за руль и поскрипывает зубами, медленно выдыхая через нос. — Только не начинай, Инга, сейчас мне мыть мозги. А я не думаю мыть ему мозги. Если я сейчас что-нибудь скажу, то выйдут у меня слова сиплыми и глухими. Пока Егор паркуется, я пытаюсь выровнять дыхание и сердцебиение. И я не сразу понимаю, что мы рядом с офисом Егора. У бизнес-центра, в котором Егору принадлежит несколько этажей. — Пошли, — глушит мотор и покидает салон. Весь такой резкий, агрессивный и мрачный. Я молча отстегиваю ремень безопасности, выныриваю на улицу и убираю локон за ухо. Егор поправляет галстук. Молча шагает вперед, а я за ним. Тоже без слов. Я понимаю, что мне стоит его окликнуть, притормозить и сказать, что я не права в своем желании залезть в бутылку поглубже, но… Но вопрос, кто разворошил его мысли, останется со мной и будет точить, точить и точить. — Боже, какая я дура, — шепчу я. — И я спорить даже не буду, но я все же переплюнул тебя в своей дурости, Инга, — недобро отзывается Егор. — Должен был молчать. Молчать, а после потом бы все просто рвануло к хуям разводом, как у Витьки Воронина. — Что? — я останавливаюсь. — Воронины… разводятся? Нет. Это же какой-то бред бредовый. Этого не может быть. Я бы не сказала, что мы с ними друзья, но периодически пересекались на некоторых неформальных встречах. Такая красивая пара. Нет. Это другие Воронины разводятся. Не наши. Они не могли. Да они со школы вместе, и там такая любовь. Одно целое. Я ими всегда любовалась. Очень гармоничная семья. Нежная, теплая. — Да, разводятся, — Егор разворачивается ко мне. — Что ты так на меня смотришь? — Они не могли. — Но вот смогли, — разводит руками в стороны. — Делят имущество. — Какой абсурд! — охаю я и у меня, кажется, даже сердце колет от такой дикой новости. — А причина? — Могу лишь предположить, Инга. — Хочешь сказать, что он тоже новую бабу захотел? Как и ты? — Подробностями Виктор не делился, — зло щурится на меня. — Его хрен разговоришь. Сказал, что разводится, а дальше молчал. — Да не мог он с другой бабой снюхаться, — упрямо говорю я. — У него же жена… Мария же… красавица такая. — Да ты тоже не уродина, Инга, но только что-то царапнуло меня в его взгляде, — подходит ко мне и всматривается в лицо. — Я эти же глаза видел в отражении. Глаза, которые говорят, что все заебало до такой степени, что хочется… не знаю, все к чертям собачьим перерубить, потому что дальше либо сдохнешь, либо впереди ждет унылая старость с диким сожалением, что ничего не предпринял. — Я тебе не верю, — шепчу я. — У них же девочки. Три девочки. — А у нас мальчики, Инга. — Долго и счастливо было именно про них… — у меня выступают слезы. — Со школы… Егор… да как же так? — Я не знаю, Инга. Вот так, — пожимает плечами. — И Виктор не тот человек, который разрушает, не подумав. Это я могу нахуй всех послать, а он пошлет тогда, когда уже не видит смысла спасать ситуацию. — Господи… И ты молчал? Почему не говорил? — Я сам только на днях узнал. По полной пизде мужик пошел, раз творит такую лютую дичь. — Как же там Маша… Прижимаю пальцы к губам в глубокой растерянности. Было время, когда все вокруг женились. Теперь пришло время разводов? У меня на работе тоже несколько женщин за год развелись. Кто-то громко и скандально, кто-то тихо, кто-то с тайными слезами на обеде. — Пошли, Инга, — разворачивается и шагает мимо машин. — У нас тоже идет все по одному месту, но хрена с два меня будут чужие жены обсуждать со словами, — имитирует жуткие женские интонации, — ”да как же так?”Глава 14. Алина
Егор держит путь не к главному входу бизнес-центра, а к небольшой кофейне на углу. И меня уже особо не волнует та загадочная другая баба. Меня ошарашила новость о разводе Ворониных. Если они развелись, то у других в случае кризиса в семье нет шансов спастись и не утонуть. Кидаю взгляд на вывеску “Самый лучший кофе”. Фон — бирюзовый, буквы — белые. Минималистично, но симпатично. — Прошу, — Егор рывком распахивает дверь. Запах кофе, ванили и корицы обнимают меня теплыми объятиями. И в любой другой раз я бы почувствовала желание насладиться чашечкой кофе, но сейчас мне муторно. — Доброе утро! — улыбается темненькая девушка-бариста за стойкой. — Егор Афанасьевич, вам как обычно? Вот тут я оглядываюсь на Егора. Это она? Он лишь едва заметно щурится и подплывает ко мне. Приобнимает и ведет к стойке. — Да, как обычно, — кивает он. — А моей жене… — переводит на меня взгляд. — Милая, тебе сегодня ванильного латте хочется или… настроение на двойной эспрессо с коньячком? — Егор Афанасьевич, — девушка за стойкой неловко улыбается. — Можно эспрессо, но без коньяка. — Ничего, — глаза Егора темнеют, — мы с тобой, дорогая, коньячком догонимся за закрытыми дверями в моем кабинете. Я перевожу взгляд на баристу. Лет двадцать. Каштановые волосы убраны в аккуратный хвост, лицо чистое, миловидное, глаза — большие и карие. Опускаю взор на бейджик. Алина. — Алина, — я вновь всматриваюсь в ее лицо, — мне тыквенный раф. Что-то потянуло на небольшой изврат… Вот она другая. Молодая, свежая и не обремененная багажом жизни в виде близнецов с синяками, скандалами с мужем и тухлого болота под одеялом. — Вам с собой? — Алина улыбается. — Или здесь? Я пытаюсь увидеть в ее глазах разочарование, что Егор Афанасьевич притащил с собой жену, но не нахожу темной тени ревности или злости. — Здесь, — отвечаю я, а теперь смотрю на Егора. — Правильно, да? Ты обычно… — Беру с собой. — И зачем? Твоя секретарша варит отвратительный кофе? — Да, — Егор вздыхает и уводит меня к столику в углу кофейни. Заходит за спину и отодвигает стул. — Садись уже. Я молча подчиняюсь. Алина тем временем занимается своей работой. Быстро, складно и умело. Егор садится напротив и откидывается назад, расстегнув пиджак. — Это она? Егор молча и медленно моргает. — А вам добавить в тыквенный раф измельченных семечек? — спрашивает Алина и выглядывает из-за стойки. — Или слишком изврат? — Добавляй. И вновь смотрю на Егора, а он на меня. И что-то мне не хочется переворачивать стол с криками, орать, плакать и биться головой о стену. Я опустошена. И даже не встречей с Алиной, которая сейчас мелит тыквенные семечки, а осознанием того, что я не живу в сказке “долго и счастливо”. И мне хочется крепко так заматериться, чтобы описать свое состояние. — Это пиздец, Егор, — сипло шепчу я. — просто полный пиздец Он медленно кивает и вздыхает, как усталый мишка, которому морду искусали злые пчелы. А я перед ним — какая-то облезлая лиса, которая потеряла клочки шерсти пока бесилась в острых кустах ревности, злобы и обиды.Глава 15. Тайна перестала быть тайной
Смотрю на высокую стеклянную кружку с рафом. Плотная пенка, а сверху раздробленные в зеленую крошку тыквенные семечки. Какова вероятность, что Алиночка плюнула мне в кофе? — Ты сейчас… — поднимаю взгляд на Егора. — Возбужден? — Я со стояком всю дорогу от парковки с любопытной бабкой, — в ответ зло щурится и делает глоток из маленькой чашечки с эспрессо. — Вот и гадай теперь, на кого у меня сейчас стоит, Инга. — А просто сказать, что это я тебя завела — не судьба? — А ты мне сейчас поверишь? — Поверить не могу, что я сижу тут. — Сама напросилась. — Конечно, я у тебя вечно виновата. — И я не вижу, что ты сейчас довольна тем, что продавила меня под себя. Опять двадцать пять, Инга. — Ты… просто обычный мужик, у которого встало на молодуху. Егор оставляет чашку, оглаживает бороду, глядя на меня, и цыкает. — Следующим шагом в нашей психотерапии будет то, что я дам тебе разрешение оприходовать эту девку? — вскидываю бровь. Егор опять громко цыкает. Он выражает мне свое несогласие. — А что? Ты же этого хочешь? — шепчу я. — Нет, я этого не хочу, — цедит сквозь зубы. — Не хочу. Мне не надо от тебя разрешения на любовницу. Опять смотрю на Алину. Занята своими делами, что-то листает в телефоне, улыбается, закусив губы и даже краснеет. — Посмотри на нее внимательно, Инга. — Чтобы что? Чтобы восхититься ее молодостью, гладкой кожей и оленьими глазами? И согласиться тем, что она красивая? — Ты согласна, что она красивая? Медленно выдыхаю. Да к черту. Даже если Алина плюнула в мой кофе, я его выпью. У меня в горле пересохло. — Ответь на вопрос. Делаю несколько глотков. Сладко, пряно и с нотками печеной тыквы. — Да, — отставляю кружку с рафом и прижимаю к губам салфетку. — Красивая. Я уже самое страшное в своей жизни услышала. Ниже падать некуда. — Никого не напоминает? — Егор проводит пальцем по краю чашечки, не спуская с меня взгляда. — Нет. — Точно? — Да что это за вопросы? — поскрипываю зубами. — Да на тебя она похожа, Инга, — шипит Егор. — На тебя. Ты такой же ссыкухой была, когда мы первый раз встретились. Я вновь молча перевожу взгляд на Алину, которая увлеченно пялится в смартфон, привалившись попой к стойке. Из общего у нас — только темные волосы. — Нет, — смотрю на Егора. — Не похожа. Ты сейчас пытаешься отмазаться. — Я тот человек, который мажется? — Егор приподнимает бровь. — Серьезно? Я говорю гоп, Инга, и прыгаю. Я вообще невероятно удивлен тем, за кого ты меня держишь. — Ты привел меня к той, к которой у тебя… — Во-первых, милая, — поддается в мою сторону. — По твоей просьбе, — щурится, — Во-вторых, я тебя лишил возможности жрать мне мозги с вопросами “кто она?” и возможной слежки с попытками выяснить, кто эта роковая сука. С моим мужем всегда сложно спорить. Он в очередной раз прав. Я бы не оставила вопросов “кто она?” и самоедства. С молодостью очень тяжело бороться на равных. И дело даже не в гладкой коже, упругой заднице. Задница у меня тоже очень неплохо. Я за собой слежу. Дело в самоощущении и отношении к миру. Да зассунь сейчас меня в тело двадцатилетки и это не отменит меня. — И знаешь, — подхватывает чашечку за тонкую ручку двумя пальцами, прищурившись, — надо сказать, что это был верным решением. Ты теперь знаешь мою тайну. Теперь это не тайна, и у меня нет чувства вины, что я от тебя что-то скрываю. А раз не скрываю, то… — пожимает плечами. — Как-то все это уже не заводит. — То есть можно сказать, что я опять все испортила? — недобро щурюсь я. — Лишила тебя флера игривости, как мама подростка? Егор вздыхает и делает глоток кофе. — Все, ты потерял эрекцию? — задаю я каверзный вопрос. — Остыл?Глава 16. Сама себе враг
— Да, вопрос падает, — говорит Егор. И вот тут я замечаю в его глазах очень нехорошую тень, которую я списывала на множество причин. На усталость, на заботы о бизнесе, на тревоги о сыновьях. Но сейчас я ее чувствую иначе. Обреченность? Тоска? Читать про кризис мужчины в сорок лет — это одно, а коснуться его — совсем другое. В первом случае можно поумничать, повздыхать и советы раздать. Во втором… Во втором случае ты сама окунаешься в растерянность, недоумение и страх. — У меня нет таких возможностей, чтобы стать молодой, Егор… Усмехается. И это тоже очень нехорошая усмешка, которая в нем проскальзывает тогда, когда с собеседником приходит “Да что с тобой говорить? Ты меня не слушаешь?” И он прав. Я его не слушаю, закрываюсь, выставляю иголки и хочу с ним разосраться в пух и прах, что прийти к разводу. Но что решит развод? Я просто хочу, чтобы ситуация рванула, ударила по голове и чтобы я преисполнилась гневом, за которым бы я спряталась как за щитом перед реальностью. Да, я хочу гнева и ненависти. Потому что они понятны. Потому что они дадут мне право ничего не решать с моим мужем, за которого я вышла по большой любви. Господи, да я готова сыновьями пожертвовать и их спокойствием, лишь бы не заглядывать в темные уголки Егора. Да, он жестко рубанул правдой. Оглушил ею. Прошелся по женскому самолюбию и гордыне, но у всего есть своя цена. Меня всегда восхищала его честность, принципиальность и категоричность, но честным и категоричным нельзя быть только в одних вопросах, а в других — юлить и быть деликатным. Да и деликатность тоже делает больно, если она касается такого вопроса, как секс. Я прокрутила в голове все возможные сценарии, и во всех мы приходим к тому, что я кричу, обижаюсь и закрываюсь. И да. Я сейчас понимаю, что лучше прямо и открыто. Если Егор смог сказать такую некрасивую о нем правду, которая повлекла и с моей стороны отвратительную честность, то он видит во мне человек, которому можно довериться и которому можно показать, что ты у края. И что нужна протянутая рука. И у края не будешь словоблудить и подбирать осторожные речи. И неужеля я, жена, мать и женщина проиграю фантазиям и мужскому бунту? Моя зрелость проиграет юности? В молодости быть красивой и подтянутой — не достижение. Моя грудь, что выкормила двух прожорливых близнецов, проиграет молодым сиськам? Моя промежность, которую я натренировала на сжатие и разжатие, проиграет писюхе, не знавшей родов? Моя плавность и гибкость, которую я обеспечиваю ежедневными занятиями йогой и диетами, проиграет желанию новизны?! То есть какая-то сучка за стойкой в кофейне может милой улыбочкой взбудоражить моего мужа, а мне легче с этим согласиться, поплакать и постенать о несправедливости этого мира? — Ух ты ж, — Его щурится, — ты, похоже, готова меня кастрировать. Мой муж скучает по молодости. Он оглядывается назад. Я прячу руки под стол, и через ткань юбки начинаю приспускать трусики. Кидаю взгляд на Алину, но она не замечает ничего вокруг. Привстаю, ныряю под юбку и торопливо стягиваю трусики. Присаживаюсь на край стула и поправляю юбку. Егор приподнимает бровь. Трусики я ему не показываю. Сминаю их в комок и прячу в сумку. У меня же домашнее задание не показывать белье мужу, а я отличницей всегда была и к домашним заданиям относилась серьезно. А затем я невозмутимо возвращаюсь к кофе. Егор молчит, его зрачки расширяются. Вот теперь, мой милый, оглянись назад. Или не выходит? — А неплохой кофе, — делаю очередной глоток. — Надо будет чаевые оставить. И мои слова летят мимо Егора, который даже не моргает. Только крылья носа вздрагивают при выдохах. И вступаю я в бой не с Алиной или другими возможными сучками. Это бессмысленно. Я вступаю в бой с самой собой. Я сама себе враг. Раньше Егор давил во мне мои комплексы своим напором, прорывался сквозь них, но они никуда не ушли. Они остались со мной, ушли глубже и медленно отравили меня. И если они раньше принимали облик стыда и смущения, то теперь обратились в нечто иное, ведь мужа и отца своих детей глупо стесняться. — Инга… — хрипит Егор.Глава 17. Я разговариваю с женой, козел!
— Инга… — повторяет Егор. А я делаю вид, что ничего такого не произошло. Подумаешь, трусы сняла. Каждый день их снимаю под столом. Конечно, очень хочется засмущаться до кривой улыбки и щек в красных пятнах, но я же зрелая женщина, а зрелые женщины дразнят мужей иначе, чем милые малолетки. — Надо бы встретиться с Машей, — задумчиво тяну я. — Поговорить с ней. Поддержать. Да, я беру Егора недоумением. Я знаю, что у меня не выйдет его соблазнять, как роковой красотке или игривой кокетке. Нет этого во мне. И не было раньше, когда мы встретились. Поэтому жеманничать, копируя кого-то — глупо, и мне самой потом будет неприятно. Поэтому трусы я сняла без многообещающих улыбок, подмигиваний и вздохов с охами. Взяла и сняла. Только аккуратно, без лишней суеты и шума. И это сработало. Егор реально подвис. — С Машей, говорю, встретиться, — подпираю лицо кулаком и всматриваюсь в глаза Егора. — Да, встреться… — говорит он, а потом наклоняется ко мне. — Вопрос-то у меня обратно встал. Смотрим друг другу в глаза. Секс был для нас раньше тайной, напряжением и изучением друг друга. Сейчас вроде изучать нечего, но вот оказалось, что я способна снять трусы в кофейне, а после сидеть пить кофе. Еще бы неделю назад я возмутилась, а сейчас даже не краснею. Над дверью звенят колокольчики, и в кофейню входит приземистый широкоплечий мужичок. Злой такой, а за ним блондинка появляется: — Вот он, — всхлипывает она и указывает, на Егора. — Вот. — По твою душу пришли, — слегка прищуриваюсь я. Егор медленно встает, не спуская с меня взгляда: — И зря пришли. — Эй, урод! — окликает Егора мужик. — Ты чо на мою телку наехал? А дальше четкий, выверенный и резкий удар от Егора по наглой роже, визги Алины и блондинки, и брызги крови с громким хрустом. Я же делаю спокойный глоток тыквенного рафа. Зрелость она такая. Совсем не визгливая. Наблюдаю за тем, как мой муж бьет под дых незнакомого мужика и как тот крякает, и закусываю кончик языка. — Я сейчас разговариваю со своей женой! — Егор встряхивает мужика за грудки, в ярости вглядываясь в окровавленное и бледное лицо. — С женой! А когда я говорю с женой, мне никто не должен мешать! У нас тут очень тонкие и трепетные отношения, которые портят всякие долбоебы! Девки верещат, а у меня сердце учащает бег. У меня муж — злобный дровосек, который за шиворот тащит свою жертву к выходу, а затем выталкивает на крыльцо. — Оставь его! — верещит блондинка. — Скройся, тупая сука! — гаркает на нее Егор, и блондинка цепенеет. — Права папик купил?! И папик получает под зад пинок, а затем он хватает и блондинку за плечо и выталкивает к обескураженному и окровавленному мужику: — Тупая шмара. Алина тем временем со всхлипами спряталась под стойку. — Притащился свою курицу защищать, — Егор хлопает входной дверью и шагает ко мне, сгибая и разгибая пальцы. — Гондон штопанный. Я молчу. Егор выхватывает пару салфеток, вытирает кровь с костяшек и вновь садится. — Что тебе опять не так? — смотрит на меня. — Стыдно за меня? Зато никаких шуток! Я встаю, выхожу из-за стола, медленно разворачиваюсь и шагаю в сторону уборной. И мне любопытно. Насколько мой муж внимателен сейчас. Заметит ли влажное пятнышко под попой. Стыдно ли мне? Нет. Обижена ли я сейчас на Егора за его правду? Нет. Я сейчас хочу, чтобы он встал и пошел за мной. И не буду я звать его за собой словами и намеками. Не про меня это. Да, со мной сложно.И сложно было всегда. Потеряли мы в браке не разговоры, слова и четкие инструкции в постели, а настроение и напряжение. — Как же ты меня зае… — ругань Егора обрывается на полуслове, и я скрываюсь в закутке с уборными.Глава 18. Все, я ухожу
Егор дергает ручку, а дверь я заперла. — Инга… — Что, милый? — рассматриваю отражение в зеркале. Конечно, я сейчас хочу распахнуть дверь и впустить своего мужа к себе. Но… За свои слова надо отвечать. Я же фригидное бревно в постели. — Открой дверь, Инга. — Нет. — Инга… — Знаешь, что я сейчас сделаю? Слышу через дверь, как Егор шумно выдыхает. Я включаю воду и тщательно мою руки с мылом. Затем вытираю их бумажными полотенцами. — Инга. — Я, — неторопливо задираю юбку, — побалую себя пальчиками. — Что? — Настроение такое, — приваливаюсь к двери спиной. — Лень одолела. — Инга… — рычит за дверью Егор. — Тебе же тоже обычно лень, — вздыхаю я и ныряю между ног рукой. — Это все от лени, Егор. Ты ленишься, — закрываю глаза и касаюсь пальцами напряженного клитора. — И вы все ленивые… Вам всем нужны инструкции, — веду пальцами с нажимом по кругу, — все эти вопросы… как тебе нравится, как ты хочешь… — выдыхаю стон под легкую судорогу, — от лени. Женский оргазм… — меня пробивает искрой от копчика до затылка, — это не стол из икеи… — Инга! — Мне сегодня нравится одно, завтра другое… — сглатываю. — Сегодня Бурак… — выгибаюсь под волной удовольствия, что расцветает под спазмами моего нутра, и я сквозь зубы цежу со стоном, — завтра Карим… — дальше я могу только мычать, запрокинув голову. Через пару секунд меня отпускает. Я тяжело дышу, а за дверью гробовая тишина. Может, ушел. Если ушел, то пусть катится. Выхватываю из пластиковой коробки на стене салфетку. Вытираю влажную промежность и слышу: — Кто такой, мать твою, Карим? Еще Карим есть какой-то? Я оправляю юбку, щелкаю защелкой и выхожу к Егору. Сую ему в руки салфетку в теплых влажных пятнах. — Карим из “Любви на острых камнях”. Глаза у Егора черные-черные от ярости. Резкий рывок, и я прижата к стене сильными руками: — Что за название такое тупое? — выдыхает мне в лицо. — Я сейчас полицию вызову! — раздается тоненький голос Алины. — Пошла нахуй! — рявкает Егор. — Я не хочу тебя, — вглядываюсь в глаза Егора, — а почему? Знаешь? — Инга, ты нарываешься… Егор сжимает мою шею в пальцах, и глухо рычит. — Потому что я сама справилась, милый, — недобро щурюсь и сипло продолжаю. — Сама. И неплохо справилась. — Какая же ты сука… — А ты кобелина, — шиплю я гадюкой. — Ленивый кобелина, который решил, что я одна виновата в том, что у меня в тумбочке смазка лежит. Надушенный он приходил ко мне в архив. И что ты мне тогда говорил? Егор поскрипывает зубами. — Бросай свои пылесборники, никому это старье неважно, — выдыхаю я. — Да что ты над ним трясешься. Да и уходи ты с этой работы, маешься херней… хобби… время тратишь зря… очень сексуально, Егор. Мне твои цветы до одного места, когда ты отмахиваешься от меня… когда я хочу поделиться, над чем я работаю… Конечно, ты же у нас кормилец, да? — А что это не так? — Так, — зло щурюсь я. — Конечно, это так, милый, но это не значит того, что мной и моими интересами можно пренебрегать. — Я вообще против того, чтобы ты работала. — А вот хрен тебе, — скалюсь в улыбке. — Так я хотя бы архивная зануда, а буду домохозяйкой, с которой вообще не о чем поговорить. Это, конечно, очень потешит твое мужское эго, но этого надолго не хватит. И мне нравится моя работа, ясно? Против он… да я расстелиться должна перед тобой, похоже, ковриком. А затем я стискиваю его твердый член сквозь ткань брюк и чеканю каждый слог: — Но что-то стоит у тебя на суку, да? Какой ты нелогичный, Егор. Он затыкает мой рот жадным и глубоким поцелуем, с рыком проталкивая за мои зубы язык. Он давно не целовал меня так. По-животному, на грани безумия. И мне это нравится, но я его все равно кусаю. Сильно и до крови. А после отталкиваю и отступаю. Кровавый оскал, темный взгляд и тяжелое дыхание. — Ты меня все еще бесишь. — Это взаимно, Инга, — хрипло рычит Егор. — Ты меня тоже бесишь. — Останемся в браке, то поубиваем друг друга, — шумно выдыхаю я. — Ну, хотя бы глаза сейчас не закатываешь. — А я глаза никогда не закатывала, — я тоже рычу. — Беспокоилась о твоей ранимой душе и об авторитете перед сыновьями. Хотя иногда так хотелось закатить глаза и по лбу себя стукнуть. — Ты сыновей наших не приплетай… — А интересно у кого они понабрались того, что мама их на какой-то скучной фигне работает, а?! Про папулю они в своем сочинении сколько написали?! Папа у нас крутой, клевый, альфа-самец, сделки закрывает, на встречи катается, с важными людьми общается, а про маму что?! Мама у нас — лохушка какая-то! — Ну, это уже отсебятина! — Все, — разворачиваюсь и шагаю прочь. — Я пошла. Выхожу в зал кофейни, в котором меня нагоняет Егор и хватает за руку. Затем рывком разворачивает к себе и глухо рычит: — Куда без трусов собралась?!Глава 19. Будет тебе домострой, дорогая!
На нас круглыми глазами смотрят Алина и молодой парень, который, видимо, забежал за кофе. Я бы, например, вчера сгорела от стыда, но не сейчас. — Хочу и без трусов гуляю! — цежу сквозь зубы в лицо Егора. — Вот же сука… — Мудак, — отвечаю я Егору. — Пусти. — Ты правда думаешь, что я тебя отпущу куда-то без трусов? Ты вообще ебанулась, Инга? — Очень может быть! — дергаю руку, но мне не удается вырваться из его захвата. Парень медленно пятится от стойки, и Егор на него гаркает: — Какого хуя ты не на работе?! — Егор Афанасьевич… — мямлит парень, — да я так выбежал за кофе… — Уволен! — Но… — Пиздуй отсюда! — Отпусти меня! Егор игнорирует мой визг, рывком закидывает на плечо и шагает в сторону закутка с уборными. — Вызовите полицию! — верещу я. — Полиция согласится, что нельзя отпускать жену без трусов! — Ненавижу тебя! — Я знал, что у нас не будет легко и просто, дорогая! И ты сейчас хотя бы не гундишь! — Вот кто я для тебя?! Да? Та, кто постоянно гундит?! Я тебе больше и слова не скажу, козел! — Да я буду только рад! Он врывается в уборную, захлопывает за собой дверь, спускает меня на ноги, и в следующую секунду я оказываюсь прижата лицом к холодной стене. — Значит, тебя заводят агрессивные уроды, да, моя милая? — шипит на ухо. — Так мне стоило приходить к тебе в архив потными и вонючим? По пути еще в рожу кому-нибудь дать? — Нет… Меня охватывает страх. Егор, оказывается, огромная туша из мышц, и мне не удается вырваться из-под него. Я трепыхаюсь под ним, и под пряным парфюмом чувствую острый запах пота и слабые нотки крови. — На интеллигенцию ты не течешь, — рывком задирает юбку. — Или это сегодня у тебя такое настроение, что хочется придурка? А? — Прекрати! Под страхом растекается жар и слабость. Я теряю контроль над ситуацией. Я не должна возбуждаться на грубые руки, которые шарятся по моей груди, животу и талии. И на тяжелые хриплые выдохи. И сейчас я не чувствую себя женой Егора, а куском мяса, который он сожрет и не подавится. Шуршит ширинка. — Егор! — Заткнись! Перехватывает локтевым сгибом мою шею, и одним толчком берет меня. Я выдыхаю хриплый полукрик-полустон и распахиваю глаза. — Я твой муж, Инга! С рыком вжимается в меня. Впиваюсь ногтями в его мускулистое предплечье через плотный рукав пиджака. Грубые и резкие толчки выбивают из меня хриплые и сиплые стоны, на глазах выступают слезы. — Решила, что я опять тебе с улыбочкой отпущу? Новый глубокий рывок, и мое нутро сжимается острыми спазмами, которые расходятся под рык и яростные толчки судорогами по всему телу. Егор напрягает руку, перекрывая мне кислород. Я открываю рот, в глазах темнеет, и через секунду легкие обжигает судорожный вдох. Внутренности скручивает, мышцы расходятся на лоскуты и мое лоно мягкими тисками обхватывает пульсирующий во мне член. Рык Егора оглушает. Чувствую его влажные губы на ухе, шее и вздрагиваю с жалобными стонами в его руках. Он разворачивает меня к себе лицом, вдавливает в стену и целует, зарывшись в волосы пальцами и шумно выдыхая. И у меня нет сил сопротивляться и кусаться. — У тебя не выйдет вынудить меня прийти к разводу, — вглядывается в мои глаза. — Это слишком просто, Инга. — Что ты творишь… — И вот ты какая под всем этим лоском приличной и скучной жены, — зло шепчет он. — Шлюха. Но ты моя шлюха, Инга. Не выпорхнешь ты из нашего брака к какому-нибудь Бураку… Нет… Не он будет тебе вертеть на своем шампуре. По ногам скатываются теплые вязкие капли. — Я это буду делать, — стискивает мой подбородок. — И милый мишка тебе не по душе. — По душе… — Лжешь. — Егор, — сипло отвечаю я. — Мы просто на взводе… — Ты перестала видеть во мне мужика, Инга, — зло шипит он. — Я подполз под твой каблук. Там уютно, Инга, но уют не заводит, да? Можно уютно покушать, уютно полежать перед телевизором, но уютно не потрахаешься. — Все ты сводишь к траху… — Ты тоже хочешь траха, Инга. Ты просто тугая, — приближает лицо и выдыхает. — Во всех смыслах, милая. Ты мне чуть член не передавила. — А ты меня чуть не задушил… Отстраняется, заправляет член в ширинку и застегивает молнию. Я едва стою на ногах. Приваливаюсь к стене. — А теперь трусы надела, — Егор скрещивает руки на груди. — Без трусов я тебя отсюда не выпущу. — Не говори со мной в таком тоне… — Да ты только такой тон сейчас и способна воспринимать, — делает шаг ко мне. — Может, ты хочешь домостроя, дорогая, но стесняешься об этом сказать?Глава 20. Вы не собираетесь разводиться?
— Переоденешься, а потом только на работу пойдешь, — шипит за спиной Егор. — Или ты решила мокрой юбкой в своих архивах всяких Бураков и Каримов соблазнять? — Твой домострой не решит наши проблемы. — Решит, — глухо отзывается Егор. — Я такого не потерплю, — разворачиваюсь на пороге к Егору. — Мне дома тиран не нужен. — А я тебя не спрашиваю, нужен или нет? — щурится. — Ты мне еще пуговицы на ширинку будешь пришивать, стоя на коленях. У меня брови ползут на лоб. Я медленно открываю рот, подбирая слова для ответа, но ничего в голову не приходит. Егор самодовольно ухмыляется. — Я не буду жить с таким козлом, — наконец охаю я. — — Ты будешь трахаться с таким козлом. Я хватаю его за бороду, шумно выдыхая ярость, а он с усмешкой вваливается в дом, вдавливает меня в стену и рычит: — И никто больше не будет спрашивать, как тебе нравится. Я буду делать так, как нравится мне. Усекла? — Нет, не усекла, — отвечаю я, но голос мой — хриплый и дрожит. — Отпусти меня. — Я, может, тебя вообще из дома сегодня не отпущу, — скалится в улыбке. — Пришло время спрашивать с тебя супружеский долг. Ты мне крупно задолжала. И вот Егор поддается ко мне, чтобы заткнуть мой рот поцелуем и резко замирает. Со второго этажа доносятся обрывки смеха и крика. — Они же должны быть в школе, — шепчу я и медленно моргаю, выныривая в реальность с двумя сыновьями. — Должны, — Егор поскрипывает зубами.. — Прогуливают, что ли? — Похоже на то, — шепчет Егор. — Вы все, короче, решили пойти в разнос, да? Отстраняется, размашисто шагает к лестнице и с шумным выдохом поднимается по ступеням. Я за ним. — Вот же говнюки. — Я халат накину… — окликаю Егора, который оглядывается. И сейчас он не Егор-мудак, а Егор-отец. Злой, но отец, а не агрессивный дровосек. На цыпочках бегу к спальне, и через пару минут возвращаюсь к Егору, который уже стоит у комнаты мальчишек. — Получай! — смеется Паша. — Сейчас фаерболлом ему в рожу дам! — рычит Саша. Переглядываемся с Егором, который медленно выдыхает и затем распахивает дверь: — Я не понял! Пашка и Сашка сидят на полу перед телевизором. В ужасе оглядываются и роняют джойстики. Взъерошенные, в школьной форме и синяками под глазами. — Я не понял, — повторяет Егор и делает шаг. — Нас отпустили, — тихо отвечает Саша. — Ага, отпустили… — кивает Паша. — Отпустили? — переспрашиваю я. — Честно, отпустили… — шепчет Саша и бледнеет. — Честно, пап. — А если я сейчас позвоню вашей классной? — вскидываю бровь. — Мы заболели, мам, — наигранно хрипит Паша. — Вот и отпустили… Врут. Они сбежали с уроков. И в первый ли раз. — Вот как? Мы уже матери лжем, да? — Егор переводит взгляд с Саши на Пашу. — Заболели? Отпустили? — Блин, пап… — Выключили телевизор, приставку… — медленно проговаривает Егор. — В темпе, мальчики. Саша и Паша бледнеют, уловив в голосе Егора холодную сталь. Затем они замечают кровь на рубашке, костяшках пальцев. Встают, торопливо выключают телевизор, приставку и разворачиваются к нам лицами. Глаза тупят. — Почему прогуливаем? — тихо, но строго спрашивает Егор. — Надоела школа, — бунит Саша. — Там скучно. — Скучно, да? — глухо отзывается Егор. — Приставка, конечно, повеселее учебников. Не спорю, — начинает голос повышать, — только нахрена мне необразованные остолопы? А? — Пап… — По ночам драки устраиваете, школу прогуливаете, матери лжем, глядя в глаза, — раздувает ноздри Егор. — Ну, раз мы учится не хотим, то вы сейчас оба будете драить дом. Саша и Паша поднимают возмущенные взгляды. Я не знаю, на что они рассчитывали, но, видимо, не на генеральную уборку. — Начнете со своей комнаты, — Егор зло щурится, а затем смотрит на наручные часы. — Полчаса на вашу комнату, — поднимает взгляд на сыновей. — Через полчаса зайду и проверю. И не забываем о своей ванной комнате и туалете. — Мам, — Саша смотрит на меня. — Мам… Мы сейчас вернемся в школу. — Я поддерживаю папу, — пожимаю плечами. — Начинайте. Мы с Егором выходим из комнаты. Сыночки бурчат за дверью, и я вздыхаю: — Я пойду позвоню их классной. И еще на свою работу. Предупрежу, что меня не будет сегодня. — Может, ты уволишься, а? — говорит мне в спину Егор. — Была бы сейчас дома… — Да они бы тогда не домой пришли, — оглядываюсь. — А по улице бы шатались. Проблема не в моей работе, Егор! Прекрати к ней цепляться! — Ладно, ты права, — Егор разводит руками в стороны. — Ох, спасибо тебе! Ну, хоть тут я не виновата! Сексуальное напряжение, которое нас столкнуло в кофейне и связало на несколько минут в узел слепой близости, исчезло. Мы вернулись к своим ролям. — Где взять ведро и тряпку? — из комнаты выглядывает Саша и подозрительно смотрит на нас. — В кладовке под лестницей, — отвечаю я. — Ладно, — шагает по коридору, и у лестницы оборачивается. Переводит взгляд с меня на Егора, который говорит: — Иди уже за ведром. — Вы случайно не собираетесь разводиться? — Саша хмурится.Глава 21. Унылые
— Нет, мы не разводимся, — серьезно и мрачно отвечает Егор. — Иди за тряпкой и ведром. Я напрягаюсь. Может, наши сыновья давно уловили, что наш брак катится в бездну. Такие вопросы дети не задают просто так. — А ты… почему спрашиваешь? — я хватаюсь за полу халата. — Не знаю, — Саша пожимает плечами и скрывается на лестнице. — Решил на всякий пожарный спросить. Поднимается обратно и выглядывает из-за угла: — Вы оба унылые… Вот. — Унылые? — приподнимаю бровь. — Особенно ты, мам, — Саша едва заметно хмурится. Я молчу несколько секунд и шепчу: — Иди уже. Обидно быть унылой для родных сыновей. — Тебе папа надоел? — Иди, я сказала. Тряпка и ведро тебя заждались. — Ладно, — опять скрывается на лестнице. — Блин. Переглядываюсь с Егором и шагаю к нашей спальне. Захожу, сажусь за туалетный столик и на минуту подпираю лоб кулаком. — Нет ничего хуже стать унылой матерью для своих детей, — шепчу я. Смотрю в зеркало. Унылая мать и унылая жена. — Сейчас они выдраят дом, и дурь из головы вылетит, — Егор разминает шею и проходит к кровати. Садится. — И ладно тебе. Я тоже сбегал с уроков. Не трагедия, Инга. Разворачиваюсь к нему: — Да не в этом дело. — Я в курсе. — Давай честно, — шепчу я. — Ты сейчас… Ну, после кафе… чувствуешь, что выплываем? Вот у нас было громко, задорно, внезапно… И очень по-новенькому. — Может, нам переехать? — Что? Ты хочешь сказать, что наш дом виноват? Отчасти, возможно, и виноват. Ступили за порог, и тут уже не гнев с яростными претензиями нас обуяли, а какое-то желание замолчать и скрыться за домашними заботами. — А еще, возможно, не дом виноват, а сам брак, — прямо смотрю на Егора. — Семья, дети. Сыновья нас резко переключили с интимного напряжения на родительскую обеспокоенность. — Они меня достали, — неожиданно говорит Егор и смотрит на меня не моргая. — Я их все чаще и чаще ловлю на лжи. Я, конечно, знал, что два пацана рано или поздно начнут права качать, но… — И я тоже устала, — выдыхаю я. — Устала от них. Смотрит друг на друга, будто в первый раз друг друга видим. Господи. Это было то самое признание, которое бы я не сказала под страхом смерти. Я устала от детей, и они меня часто бесят. Ведь если бы призналась, то стала плохой матерью. Однако в глазах Егора я не вижу осуждения. Он понимает меня. — Они еще начали огрызаться, Егор, — шепчу. — И вечно их надо контролировать. Я думала, они подрастут и станут самостоятельными… — Я тоже. — Одежду рвут, пачкают, вещи ломают, дерутся… В школу мы как по расписанию с тобой ходим. И это они еще не вошли в подростковый бунт. Уроки сами не сядут и не сделают. Вечно их надо тыркать. — Я уже подумываю о ремне, Инга. — Да я каждый день о нем думаю. Опять молчим и смотрим друг на друга, не моргая. — Мелкие говнюки, — шепчет Егор. — Я в школе таких говнюков избегала, — медленно выдыхаю я. — Избегала, но сама таких родила. — Я каждый раз в корзину для белья со страхом лезу. Что на этот раз? Собачье говно, грязь, мазут? И сколько раз я просила не бросать свои грязные джинсы к постельному белью? — Они мне так несколько рубашек испоганили. — Да помню я, — поскрипываю зубами. — Помню. — Мелкими вечно орали по поводу и без, — Егор накрывает лицо ладонью. — Истерика на истерике. Я встаю, подхожу к кровати и сажусь рядом с Егором: — Теперь ночами они дерутся. И как дерутся ведь! До разбитых носов и синяков, — смотрю перед собой. — Я иногда хочу сбежать от них. Вот еще одно страшное признание. И когда я его проговариваю, то мне даже дышится легче. — Они еще не поняли, но они крупно влипли, — Егор почесывает бороду, а затем смотрит на меня. — Так не пойдет, Инга. Они уже не малыши. У нас будут новые правила в доме. — И ты ждешь от меня поддержки? — Да, — Егор кивает. — Поддержки и соблюдения новых правил. — Домострой? — приподнимаю бровь.Глава 22. Я согласна на тирана
— Пап, мы сожалеем, — тянет Паша, а Саша втаскивает в гостиную пылесос. Насупленный, злой и дергает пылесос за трубу. — А ну, хорош психовать, — мрачно отзывается Егор. — Сожалеют они. Не будет уборки дома, то можете попрощаться с приставкой. — Да блин… — Не то слово, — отвечает Егор. — Лучше бы в школе остались, — Саша сует вилку от пылесоса в розетку. — Вот, — Егор кивает. — Мозги, кажется, начали работать. — Да мы все поняли, — Саша смотрит на него исподлобья, — прогуливать плохо. — Вы зря тянете время. Я возвращаюсь на кухню. Надо трем упрямым мужикам приготовить сытный обед, а то они совсем слетят с катушек, если после отцовско-сыновьего противоборства хорошенько не пожрут. Вот были бы у меня девочки… Отгоняю от себя эти мысли. У меня замечательные сыновья. Немного с гонором, но и отец у них совсем не мямля, поэтому выдыхаем. Признания в родительском страхе и усталости должны быть дозированными. — Никогда бы не подумал, что можно так агрессивно пылесосить, — на кухню входит Егор и закатывает рукав рубашки. — А ты не жестишь? — оглядываюсь и отрываю несколько бумажных полотенец. — Не переломятся. — Я бы их в школу сейчас отправила, чтобы… — замолкаю. — Чтобы что? — Чтобы, — промакиваю плоские куски мяса полотенцами, — чтобы было меньше проблем. Понимаю, что мне легче и привычнее пойти по пути наименьшего сопротивления. Чуток пожурили сыновей, вытянули из них “мы поняли” и дальше живем до новых сюрпризов. С ворчанием и тихим раздражением. Сейчас же от нас потребуется больше контроля, стойкости и родительской непробиваемости. — Просто, — Егор обнимает меня сзади и шепчет на ухо, — позволь мне побыть домашним тираном. Замираю с салфеткой над кусками мяса, когда Егор ведет бедрами, имитируя медленную и глубокую фрикцию. — Что ты делаешь? — шепчу я, а мою шею щекочет его жесткая борода и жаркий выдох. — Не сейчас… — А что я такого делаю? Обнимаю жену. — Но как ты ее обнимаешь? Егор замолкает и медленно выдыхает, и я чувствую его раздражение. Оно отстраняется. Это наша борьба. Не только его. Разворачиваюсь к Егору, хватаю его за запястья и тихо говорю: — Подожди… Поднимаю взгляд и шепчу: — Мне сложно. — Я вижу, Инга, — щурится. — Со мной… — сглатываю, — часто так? Сколько раз я не замечала ласку мужа, отмахивалась от него и находила множество причин, чтобы ускользнуть из его рук? — Часто. Ну, я сама знала ответ на свой вопрос, но все равно, блин, обидно. Нарастает желание психануть, спрятаться и ничего не решать. Вся эта взрослая жизнь слишком сложная. И за нее надо постоянно бороться, и смотреть на свои неприглядные стороны. — Я могу… — Что? — Сделать то, чего я бы хотела. — Да, — Егор хмурится. У меня от волнения дрожат руки, в горле пересыхает, и я медленно выдыхаю. Казалось бы, столько лет в браке. Столько друг о друге знаем, а открываться куда сложнее, чем в начале отношений. Близость может отдалять двух человек. Это так нелогично. Касаюсь жесткой бороды Егора, целую его в шею, вдыхаю запах его парфюма и острого пота и прижимаюсь к нему всем телом, уткнувшись лицом в его грудь. На выдохе обнимаю и расслабляюсь, прислушиваясь к его сердцебиению. Когда Егор обнимает меня, я закрываю глаза. Он тут. Он рядом. Муж и отец. Наши вдохи и выдохи сплетаются в одно дыхание, и под волной нежности я тянусь к Егору. Обвиваю его шею руками и целую. Неторопливо и глубоко. Его борода касается моей кожи, и сейчас она не кажется мне колючей и жесткой. Отстраняюсь, вглядываясь в потемневшие глаза Егора и кладу ладонь на его щеку. А он стал другим. Годы его изменили. И ведь изменят еще. Я хочу увидеть в его волосах и бороде седину, а вокруг глаз и на лбу глубокие морщины. — Па, — раздается голос Саши, — пылесос заглох. Сына своего не пошлешь в пешее эротическое, но я вижу, как ноздри Егора вздрагивают в гневе. — Какова вероятность, что они специально что-то сделали, чтобы пылесос сломался? — спрашивает меня Егор, переводит на мрачного Сашу взгляд и щурится. — Раз заглох, то давайте щеткой, а после ковер понесете выбивать от пыли. Саша молча, но с вызовом шмыгает, а затем через несколько секунд из гостиной раздается звук работающего пылесоса. — Работает! — кричит Паша. — Он просто носок засосал! Я все починил! Саша пятится по пристальным взглядом Егора. — Не юлим, Санек, — Егор качает головой. — И будьте порасторопнее, парни. Время тикает. — Ну и ладно, — разворачивается, скрывается за дверью и зло бубнит под нос. — Стоят обжимаются, а мы пашем. — Я согласна, чтобы ты побыл домашним тираном, — шепчу с коротким смешком. — Им этого, похоже, очень не хватает.Глава 23. Фигня, пап
— Так, — Говорит Егор, развалившись в кресле, как ленивый монарх. — У меня к вам, парни, вопрос. Парни сидят перед ним на диване злые и уставшие. Мне так хочется их пожалеть, обнять и помириться, но нельзя. Никакой сейчас мягкости. — Да будем мы ходить в школу, — бурчит Саша. — Мы все поняли. — Я не об этом, — Егор покачивает ногой. — Посмотрели на свои конечности. — Чо? — Паша вскидывает бровь. — Не чокай мне тут, — Егор хмурится. Паша губы поджимает. — Руки-ноги на месте? Да? — Да, — шипит Саша. — На месте. — И уже способны принимать решения прогуливать школу или нет, — продолжает Егор. — Да? Молчат, а я изо всех сил держу себя в руках, чтобы не вмешаться в мрачный разговор своей женской жалостью к сыновьям. — С завтрашнего дня вы сами встаете по будильнику, — Егор не спускает взгляда с Саши и Паши, — вы вроде не глухие, да? Встаете и готовите себе завтрак. В глазах сыновей проскальзывает возмущение. — Холодильник у нас всегда полный, — продолжает Егор. — Пожарить яйца, сварить овсянку, залить хлопья молоком, сделать бутеры… Многого ума не надо. Верно? — Верно, — глухо отвечает Паша. — Идем дальше, — Егор вздыхает. — Домашка — ваша ответственность. Не сделали, то это ваши проблемы. Проверять и тыркать вас больше никто не будет. Глаза Паши и Саши загораются интересом. — Но, — Егор поднимает палец, — за двойки отвечать будете, как и за прогулы. Пойдете в разнос, парни, решив, что нет никакого контроля, то никаких приставок, развлекух, хоккея, гаджетов, модных шмоток… кстати, о шмотках… если угваздали, то сами стираем. Разорвали? Зашиваем. Саша и Паша переглядываются и сердито смотрят на Егора. — Сломали клюшки, — он щурится, — не в игре, играйте обломками, либо теми, что выдают в секции. — Да они стремные! — охает Саша. — Не мои проблемы. — Но… — Повторяю, клюшки для игры, — Егор взгляда не отводит. — Не для того, чтобы рубить березу, не для того, чтобы копать ямы или шкафы поднимать. Для игры. Сломали вне игры, ваши проблемы. — Да блин! — повышает голос Саша и встает. — Мы только один раз прогуляли школу! — Ладно, — Егор улыбается, — если вы сейчас скажите, что вы маленькие несамостоятельные лялечки, за которыми нужен постоянный присмотр, то мы все поймем, — переводит на меня взгляд, — да, милая? — Да, — вздыхаю я. — Я, в принципе, непротив колыбельные вам петь, бутылочку с компотиком приносить, а потом за ручку в школу водить. В негодовании округляют глаза, глядя на меня. — Да, вы только вслух это скажите, — Егор говорит серьезно и спокойно, — а то мы, может, зря решили, что вы подросли? — Зря, — упрямо цедит сквозь зубы Саша, и Паша его дергает за футболку, вынуждая сесть на диван. — Ты чо? — А чо? — Да, блин! Нас же реально за ручку будут водить в школу! — Ну и пусть! — А чо пацаны скажут? — Да ладно пацаны, — Егор постукивает пальцами по подлокотнику, — что скажут девочки? Сколько ярости в глазах будущих мужчин. О девочках, похоже, они не подумали. Медленно выдыхаю, потому что я сейчас могу в голос засмеяться. — Девочкам мальчики не нравятся. Им нравятся мужики, парни, — Егор пожимает плечами. — И даже в двенадцать лет можно быть мужиком. А мужиков разве мама будит по утрам, завтраки мужикам готовит? Домашку проверяет? Трусы стирает? Краснеют и раздувают ноздри. — Мужики не убираются… — клокочет Саша. — Убираются, — Его щурится. — Мужик держит в порядке место, где живет. Он уважает свой дом и тех, с кем живет. И хочешь впечатлить девочку, то приготовь ей обед и после помой посуду. — Фигня какая, — Паша фыркает. — Я, как девочка, подтверждаю эти слова, — скрещиваю руки на груди. — Я влюбилась в вашего отца, когда он мне на третьем свидании нажористый такой гуляш приготовил. — Фигня, — упрямо повторяет Саша. — Фигня не фигня, — Егор поднимается на ноги, — но новые правила вступают с этой минуты. Начнете выкобениваться, то у меня масса способов вам рожки пообломать. Даже без ремня. Дом и семью надо уважать, — всматривается в глаза то одного, то второго “козлика”, — и сегодня вечером вы останетесь одни. Сами узнаете, что задали, сами сядете за уроки, сами поужинаете и сами вовремя ляжете спать. Вот тут я напрягаюсь. — У нас с мамой сегодня свидание, — Егор щурится на обомлевших сыновей. — Мы будем дома поздно. Очень поздно. Саша и Паша смотрят на него с вызовом. — А теперь встали и пошли накрыли на стол, — выдыхает Егор. — Мама обед приготовила. Встают, и мне на секунду кажется, что они сейчас кинуться на Егора с кулаками. Шмыгают, вскидывают подбородки и шагают в столовую, гордые и непонятые орлы. Егор выжидает минуты, выдыхает, приглаживает бороды и разминает шею: — А это было не так просто, — разворачивается ко мне, — но я же был хорош, да? — Свидание? — игнорирую его вопрос. — На всю ночь. — С ума сошел? — Ничего не знаю, — хмыкает. — Я принял решение. — А посоветоваться? — Я домашний тиран, — шагает мимо. — Пойду рубашку сменю, а то от меня воняет, как от бешеного гризли. — Не те тарелки, Саня, — долетает возмущенный голос Паша. — Да тут тарелок хоть жопой жуй! Какие надо?! — Вот эти! — Точно эти? — Как я тебе в плоскую тарелку суп налью?! — Да блин! Дай покажу! — Иди у мамы спроси! — Не буду! Дай сюда! Нормально же наливается! Чо разнылся? Сжимаю переносицу и вытягиваю ноги. Не пойду я спасать своих козлят. Пусть учатся. Это во благо. Это ради того, чтобы наша семья осталось целой. — Да фигня же получилась! — рявкает Паша. — Суп едят из глубоких! Вот тех! — Мы накрываем на стол, наши правила! — Не беси меня! Дай нормальные тарелки! — Да подавись! Массирую переносицу. Мне было бы куда легче самой накрыть стол, чем ждать, когда наши сыновья придут к согласию, в какие тарелки наливать суп. Но я выдержу это испытание. Я не хочу воспитать из Саши и Паши бытовых инвалидов и маменькиных сыночков. — Ну вот! Я же говорил! Даже наливается круче!Глава 24. Сам виноват
— Нормально накрыли на стол? — с вызовом спрашивает Саша. Я смотрю на толстые криввые куски хлеба. Затем на суп, который вот-вот перельется через края мисок, потом кучи пюре и отбивные, что сверху взяли и просто шмякнули. По-мужски так шмякнули, от всей души, чтобы было сразу ясно, что сыночки старались. — Нормально, — поднимаю взгляд на Сашу. Я помню, как я словила от матери порцию критики и недовольства, когда в первый раз сама накрыла ужин. До сих пор помню ее вздохи. — Супа надо было меньше наливать, — шепчет Паша и аккуратно погружает ложку в суп. Затем косит взгляд на Сашу. — Я еле донес, а теперь нормально не пожрать. — Ты лучше посмотри, как ты хлеб порезал, — Саша сует ему под лицо кусок хлеба. — Им можно убить. А отбивные? Кто их сверху кладет? Они теперь все в картошке! — Блин! — Саша встает. — Ты салат забыл! — Сходишь, не переломишься, — Саша кривится. Через минуту в центре стола красуется салат из огурцов. Это уже самодеятельность наших сыновей. Салат я забыла. Огурцы тоже порезаны в разнобой. — О, салатик, — говорит Егор и подхватывает миску с огурцами. — Отлично. Выкладывает несколько ложек салата мне на тарелку, затем себе и возвращает его на место: — Приятного аппетита. — Угу-м, — отвечает Паша и отправляет ложку с супом в рот. — Приятного. — Вот, справились же, — Его хмыкает. — Ты убираешь со стола, — Саша шмыгает. — И моешь посуду. Раз у нас тут уважение к семье. — Я часть уже помыл, — Паша кусает хлеб. Хочу напомнить им, что им после обеда стоит позвонить одноклассникам, узнать о домашней работе и сесть за уроки, но прикусываю язык. Мы их не тыркаем по этому поводу. Воспитываем самостоятельность и ответственность. — А вы почему не на работе? — Саша щурится на Егора. — Вы, выходит, тоже прогуливаете? — Они из-за нас прогуливают, — Паша цыкает. — И как поняли? — Родительская чуйка, — Егор скалится в улыбке. — Ясно, — Саша недовольно тянет. Минут пять в молчании наслаждаемся обедом, потом Саша вздыхает: — Пап… — Что? — В этот раз клюшки купите? — Купим, но теперь по ним будут другие разговоры. — Да мы поняли, — Паша хмурится и размешивает остатки супа. — Отстой. — Ты это сейчас про мой суп? — вскидываю бровь. — Нет, — закатывает глаза. — Про жизнь. — Это хорошо, что не про суп, — Саша пинает его под столом, — а то бы мы потом супы варили каждый день. — Возможно, — кивает Егор. — Хороший суп сварить — целое искусство. — Ой да накидал всего, — Паша поднимает взгляд, полный вызова и упрямства. — Заткнись, — шипит Саша. — Порезал и накидал, — Паша словил волну соперничества с отцом. — Помешал и готово. — А твой брат, Сань, явно нарывается, — Егор щурится. Саша шмыгает и оказывается в очень непростой ситуации. Поддержать брата или отца? — Я с ним нарываюсь, — Саша сглатывает и хмурится. Паша косит недоверчивый взгляд на брата, и в его глазах проскальзывает тепло и благодарность. — Тогда завтра вы готовите суп, — Егор смотрит на сыновей с уверенным спокойствием. — И приготовим, — Паша медленно выдыхает. — Самый офигенский суп. — Ну, это мы будем решать, — Егор пожимает плечами. — Не мог промолчать? — сердито шепчет Саша. — Я его уделаю. — Суп же я готовила, — прижимаю салфетку к губам. — Уделаешь, выходит, меня? Несколько секунд растерянного молчания. — Нет, не тебя, — Паша чешет щеку. — Папу. — Да я в принципе не против, чтобы вы друг друга уделывали в уборке, готовке и стирке. — Может, тогда не будет сил на ночные драки. — Если мы приготовим крутой суп, — Паша вновь смотрит на Егора, — то ты нам новую часть мортала. Со всеми дополнениями. — Что это? — спрашиваю я. — Игрулька на приставку, — Егор усмехается, — а если суп не получится? — Месяц без приставки, — Паша вскидывает подбородок. — Да ты чо творишь? — Саша в ужасе смотрит на брата. — Паха, блин! — секунда молчания, выдыхает через нос и смотрит на Егора, — месяц без приставки и неделя без интернета. — А это зря, — рычит Паша. — Сам виноват. Скрещивают руки на груди и зло смотрят на Егора, который едва сдерживает в себе смех. — Дорогая, ставки принимаешь? — Как такие ставки не принять? — вздыхаю я. — Лишь бы кукушечкой с вами поехать. — Ты уж постарайся, — Егор отставляет пустую миску и накалывает отбивную на вилку. — А то нам придется всей толпой твою кукушечку возвращать в гнездо.Глава 25. Не тигрица, а кролик
Захожу в комнату. Егор развалился на кровати и вертит в руках тюбик смазки. Ловлю себя на мысли, что скоро буду от мужа бегать с криками “оставь меня в покое! у меня там уже мозоли!” Переводит на меня взгляд. Мы молчим. Он вскидывает бровь, и я медленно закрываю за собой дверь. — Ну, надо же не сбежала, — хмыкает он. — И, Инга, видела ты бы себя сейчас. Ты будто не к мужу в спальню зашла, а к людоеду. — Извини, — шепчу я. — Тяжеловато мне переключаться с мамочки на… — Тигрицу? — Я не чувствую себя сейчас тигрицей, — тихо отвечаю я. — А кем? — Тебе честно? — Мы тут честностью брак спасаем, милая, — пожимает плечами. — Я себя чувствую кроликом, которого сейчас сожрет бородатый крокодил, — приваливаюсь бедром к комоду и скрещиваю руки на груди. — Не скрою, такие метафоры меня возбуждают, — Егор не отводит от меня взгляда. — Тебе бы еще ушки на макушку и хвостик на попку. — Тогда тебе костюм аллигатора надо бы подыскать. — Можно бодиартом разрисовать, — Егор расплывается в улыбке. — Чешуйки там всякие, пупырышки крокодильи. — На все-то у тебя есть ответ, — тихо смеюсь, а сам пытаюсь представить голого и разрисованного Егора. — А кто разрисовывать будет? — Ты и будешь. — Подожди. Я не умею рисовать. — Какого крокодила нарисуешь, такого и будешь любить, — Егор угрозой щурится. — Ты же не дашь мне тебя спокойно разрисовать, — я тоже щурюсь. — Спорим? — Ты меня на слабо берешь? — Да, беру, — Егор медленно кивает. — Я тебя могу так разрисовать, что нам будет не до секса, — вздыхаю. — Уссымся со смеху. — Отлично, — Егор чешет щеку, немного вскинув подбородок. — Ты давно не уссыкалась от смеха Инга. И, выходит, что довести тебя до оргазма легче чем рассмешить. Я на всякий случай выглядываю в коридор. Вдруг наши сынОчки-корзиночки решили подслушать, о чем говорят мама и папа за закрытыми дверями. А мы тут о крокодилах, кроликах, смехе и оргазмах. Коридор пустой, и я вновь смотрю на Егора. — Я с ними уже провел беседу, откуда берутся дети, Инга, — он усмехается. — Но не на примере кролика и крокодила. — Кролик и крокодил вообще не могут иметь детей, — Егор смеется, а затем резко замолкает и тихо говорит. — У меня к тебе так-то серьезный разговор, но ты мастерски меня отвлекаешь. — Я? — А кто про кроликов и крокодилов заговорил? Я подозреваю, что он меня сейчас провоцирует на подушечную агрессию. Схвачу я подушку, кинусь его избивать, а он все переиграет в свою пользу. И подушка мне уже понадобится не для ударов, а для того, чтобы заглушить стоны. Щурюсь еще сильнее. Не куплюсь. — Что за разговор? — Ну, ты сама виновата, — разочарованно вздыхает Егор и показывает мне тюбик со смазкой. — Когда в нашей жизни появилось вот это? Хороший вопрос, на который я не могу дать точный ответ. — Ладно, — Егор хмурится. — Тогда следующий вопрос. Где ты ее покупаешь? — Заказываю. — Заказываешь? То есть в магазины для взрослых не ходишь? — Нет. Не тянет меня секс-шопы. Я их опасаюсь, и мне внутри будет неловко. — Знаешь, — Егор вновь смотрит на тюбик, — лубриканты ведь бывают разные, — открывает крышечку, принюхивается к ней, а затем выдавливает капельку на палец и слизывает ее. Вновь смотрит на меня. — А эта… без вкуса и даже без запаха. — Она гипоаллергенная… — У тебя есть аллергия? — вскидывает бровь. — Нет, но… — Из всего разнообразия ты взяла гипоаллергенную хуету, — Егор закрывает смазку и откладывает ее на тумбочку. — Знаешь что… — Подожди, — Егор садится и начинает загибать пальцы, — с запахами, со вкусами, цветные, разогревающие, охлаждающие, светящиеся в темноте, возбуждающие… Поджимаю губы и медленно моргаю, пытаясь в своем молчании довести до Егора, что он меня достал. — А ты покупаешь какую-то скучную гипоаллергенную херню, — смотрит на меня с разочарованием. — Я бы все понял, если бы мы до нее перепробовали весь другой арсенал и ты бы сказала, что вот это, — он хватает тюбик с тумбочки и выставляет вперед, — вот это то, что тебе подходит. Только это. — А сам-то ты не особо был озадачен вопросом разнообразия смазок! — шепчу в ярости. — Жрал, что давали! — Верно, — встает и отбрасывает тюбик. — Это мой косяк. Я его признаю. И теперь я это исправлю. — Чего? — меня аж пробирает дрожью от холодной угрозы в его голосе. — Девочки же любят шопинги? — улыбается с вызовом. — Егор… — Мы поедем в секс-шоп. — Нет. — Да. — Егор, прекращай, — возмущенно шепчу я. — На работу тебе сегодня не надо, дом убрали, дети с голода не умрут. Я в тупике, и в него меня загнал мой муж. — Взрослая тетка боится резиновых членов? — Егор приподнимает бровь. — Я вот не боюсь. И если они внезапно начнут прыгать с полок на тебя, то я закрою тебя своей мощной грудью. Я пытаюсь судорожно придумать уважительную причину, чтобы избежать сомнительного шопинга с мужем среди резиновых членов, и никак не могу придумать. Землетрясения и потопа не предвидится, поэтому я иду на подлую провокацию. — Лучше бы ты Алиночку так третировал. Спрячусь за скандалом, пусть я и понимаю, что творю, как сказали бы мои сыновья, дикую дичь. — Присмотрим еще кляп, — подходит ко мне и вглядывается в глаза, — нужная ведь вещь в хозяйстве.Глава 26. Как-то неловко, дорогая
Когда я стала стесняться себя и близости с мужем? Я никогда не была дикой, смелой и раскрепощенной тигрицей, которая готова на любой эксперимент. И надо сказать, что близость между мной и Егором не отличалась большим разнообразием. В первое время выезжали на страсти и новизне, при которой не важны эксперименты и всякие фокусы. И да, инициатором чаще всего был Егор. Он разжигал меня, а я стыдливо краснела и тонула в возбуждении. Иногда была сверху, прибегала к оральным ласкам в желании порадовать Егора, но с годами у меня мозги вывернулись. Вот Егор меня целует, а у меня мысли не с ним. Они то в архиве, то в тревоге о сыновьях, то в списках дел, которые надо запланировать на следующий день. И хочется от мужа избавиться, спокойно сесть и подумать. Секс и подкаты Егора стали меня отвлекать от унылой бытовухи, которая стала важнее ласки и нежности с человеком, которого я люблю. — Клубничная, манго, персик, — крупная женщина с полной грудью в розовом джемпере выкладывает перед Егором тюбики с лубрикантами, — шоколад… Мы стоим посреди стеклянных шкафов, в которых стоят вибраторы, силиконовые фаллоимитаторы, коробки с искусственными вагинами. Позади нас — стойки с плетками, наручниками, масками и кляпами. Слева — женский манекен в цепочках. И на эти цепочки я стараюсь не смотреть, чтобы не подать мужу идею облачить меня в них. — Шоколад? — Егор вскидывает бровь. — Да и ноль калорий, — женщина смеется, — продолжим? Банан, ванилька… кстати, ванильку чаще берут. Говорят, что прям как пироженка. Да, мы выбираем съедобные смазки для оральных утех. — Так иговорят? — недоверчиво переспрашиваю я. — Да, — женщина кивает. — Мне лично понравилось малину с клубникой смешать. Ни стыда, ни растерянности, ни смущения. — Я бы, наверное, — задумчиво говорю я, — смешала бы ваниль с бананом. Замолкаю, осознавая, что мои вкусовые предпочтения вышли из меня без сопротивления, будто я сейчас пирожные в кондитерской выбираю. Это магазин со своим ассортиментом товаров. Не точка сбора извращенцев, которые затаскивают гостей в какой-нибудь подвал, а магазин. Никаких подозрительных личностей в углах, кроме менекена в цепочках. — Выбор сделан, — Егор обнажает зубы в улыбке. — Ванилька с бананом. — Что-нибудь еще? — Да мы с женой не особые ценители, — Егор пожимает плечами. — И по классике без… лишнего барахла. — Поняла. Жду разочарования, ведь мы такие скучные с Егором, но женщина спокойна и сосредоточена на экране терминала. — А у нас оказывается акция на эти лубриканты, — переводит на меня взгляд. — Два берешь и третий в подарок. — И такое бывает? — удивляюсь я. — Акции? — Да, — женщина кивает. — На той неделе к определенным маркам вибраторов дарили пробников духов для интимной зоны. — Такого нам точно не надо, — Егор кривится. — А, может, надо? — ловлю его волну возмущения и мило улыбаюсь. — Хороший вибратор в хозяйстве пригодится. — Целиком поддерживаю, — женщина выставляет на стойку терминал для оплаты. — Подарок будете брать? Какой вкус? — Давайте клубнику. — Зачем тебе вибратор, когда у тебя есть я? — сердито интересуется Егор. — А когда научился жужжать? — с легкой издевкой спрашиваю я. Егор щурится и медленно выдыхает. — Я тебе в следующий раз пожужжу тогда, — я, кажется, слышу скрежет его зубов. Я не выдерживаю его темного и разъяренного взгляда и смеюсь, привалившись к нему. Он приобнимает меня: — Вот какие шутки тебе теперь нравятся. Хрюкаю от смеха в его пиджак, представив, как он жужжит, чтобы впечатлить меня. — Ой, не могу… Выдыхаю, отстраняюсь и вытираю слезу со щеки: — Это было смешно, да. — А у нас прогресс, — Егор прикладывает карточку к терминалу, а я сгребаю со стойки тюбики с лубрикантом в сумочку. — Ты мило злишься и ревнуешь. — Я не ревную. Прячет карточку во внутренний карман пиджака. — Хорошего дня, — прощается женщина. Через пять минут в машине я лезу в сумочку: — Надо попробовать то, что купили. — Здесь? — удивленно спрашивает Егор. Перевожу на него взгляд: — Да. Он медленно приподнимает бровь, а я вскрываю все три тюбика, а затем подношу каждый к губам и выдавливаю по капельке на язык. — Черт, а я надеялся на другое, — недовольно цыкает Егор. — Да ты что? — ехидно причмокиваю. И надо сказать, что лубриканты похожи на жидкие карамельки со вкусами. И совсем нет приторности. — Ну и? — спрашивает Егор. — Сам попробуй, — протягиваю банановый тюбик. Он что-то не торопится. — Что не так? — Это странно. — Правда? — улыбаюсь. — Ты, что, в кусты решил спрятаться? — Я же тоже могу повредничать? — Егор расслабляет галстук. — И да, мне неловко. — Почему? — Мы сидим в машине, на парковке и жрем лубриканты? — Да, — пожимаю плечами. — Или у моего смелого мужа есть границы? Неловко? Мне тоже было неловко. Мне вообще в этот день перманентно неловко. Егор выхватывает из моих пальцев тюбик и решительно выдавливает в себя внушительную порцию лубриканта. На выдохе задумчиво смакует, хмурится и говорит: — Ну, банан, да… — протягивает руку, — давай ванильку, которую так расхвалили. Меня опять накрывает смехом. Взрослые мужчина и женщина сидят в машине и пробуют смазки. Вот каким еще может быть брак? — Ну, — Егор смотрит на тюбик “ванильки” и недовольно причмокивает. — Так себе пирожные, — переводит на меня взгляд. — Ты будешь повкуснее.Глава 27. Бессовестные!
— А если смешать? — спрашиваю я сама себя и выдавливаю на ладонь по каждой смазке. Перевожу взгляд на Егора, который медленно моргает. — Должна получится клубнично банановая пироженка. — Если думать логически, то да, — отвечает Егор и озадаченно чешет затылок. — А ты не отравишься? — Она же съедобная. В этом и смысл, — Слизываю клубнично-банановую пироженку. Егор едва заметно кривится, вскинув бровь, и я в следующую секунду поддаюсь к нему, обхватываю удивленное лицо ладонями и целую. Секундная оторопь, и Егор, шумно выдыхая, отвечает мне жадной взаимностью. Давно я его так не целовала. Жадно и глубоко. У меня перехватывает дыхание, и я кладу ладонь на его ширинку, под которой прощупывается твердый бугор. Вязкая сладкая смазка перемешивается со слюной на наших языках и губах. — Мы опять на парковке, — шепчет Егор, когда я отстраняюсь, облизываю губы и крепче сжимаю его член. — Да, опять на парковке… — И на нас опять какая-то бабка пялится, — хрипло отзывается он. — Чего? Действительно. На тротуаре в нескольких шагах от нашего парковочного места стоит старушка и в ярости смотрит нас. Бледная, морщинистая и в цветастой блузке. Опирается на трость. — Это та же бабка? — спрашивает Егор. — Нет. — Да нам сегодня прямо везет на бабулек. Старушка хмурится еще сильнее, будто сейчас кинется в бой. — И она не собирается уходить, — зло шепчу я. Убираю руку с достоинства моего мужа, сердито открываю дверь и выныриваю из салона. — Это мой муж! — захлопываю дверцу. — Чего уставилась? — Муж?! — язвительно отвечает она. — Так я тебе, потаскуха такая, и поверила! — Обалдела?! — Мужей так не целуют! — Простите? — охаю я. — Да ты его борода была готова сожрать вместе с лицом! — кричит на меня. — Жена? Нет! Ты, — поднимает в мою сторону трость, — падшая женщина! Для таких как ты отдельный котел в аду! С такими же блядями! Ты бы еще ему отсосала! — Да, может, и отсосала бы! Не твое дело! — Вот поэтому с вами эти кобелины и нюхаются! На все готовы! Любую дырку подставить! — Да жена я ему! — Лживая стервь! — Да пошла ты! — Палками забить тебя мало! Семью разрушаешь! У него же, наверное, дети! — Ага, аж двое, — раздается смешливый голос Егора. Оглядываюсь. Стоит у открытой двери машин, облокотившись о крышу. — Бессовестный, — старушка плюет себе под ноги, — потом у жене пойдешь, да? — переводит на меня взгляд. — Он же и жену после тебя потащит в кровать. По его роже видно, что ничего святого! — Кто-то ту свою историю жизни нам рассказал, — хмыкает Егор и прижимает руку к груди, — сочувствую, бабуль. — Ты же потом жалеть будешь, а поздно! — старушка машет тростью. — На коленях поползешь за женой, а ты, — опять тычет тростью в мою сторону, — останешься одна! несчастная, одинокая! На чужом счастье своего не построишь. — Михаловна! — к поборнице нравов спешит вторая бабка в красном берете. — Чо ты тут разоралась? — Да вот! Погляди на них! Совсем стыд потеряли! Как кролики сношались в машине… Я смотрю на Егора, который озадаченно чешет бровь: — Вот оно как… Уже сношались, — смеется, — я как-то пропустил этот момент. — Так они же поди из этой лавки разврата вышли! — Надо закрыть ее! — Так я уже сколько писем написала! — А вы сами туда заглядывали? — насмешливо спрашивает Егор. Две пары мутных глаз смотрят на него с дикой ненавистью. — Зря, — вздыхает Егор. — Там акции, скидки. — Да что мы там не видели?! — рявкает первая бабка. — Какая у вас насыщенная жизнь-то была, если вас не удивить, — спокойно говорит Егор, но я вижу, что он едва сдерживается от смеха. — Ни стыда ни совести! — подытоживает бабулька в красном берете, подхватывает подружку под локоток и ведет прочь. — И не стыдно ведь. Слюнявые стоят. Хоть бы рты вытерли! Касаюсь кожи вокруг губ. Липкая. И это не слюни. Это наша сладкая смазка. Вместо того, чтобы пристыженно нырять в салон машины и искать салфетки, я перевожу взгляд на Егора и прыскаю от смеха: — Любовница. — Коварная, — захлопывает дверцу, медленно обходит капот и двигается на меня медленным и плавным шагом, — бессовестная любовница, — встает вплотную, — касается моего лица, — которую я сейчас как следует засосу. — Егор! Затыкает мой рот поцелуем, стискивая в объятиях, в которых я задыхаюсь. — Вот же прелюбодеи! — доносится до нас старушечий голос. — Да чтоб тебе жена твои колокольчики оторвала! — А что жена по этому поводу думает? — выдыхает в губы Егор аромат химозного банана, клубники и ванили. — Жена думает, что съедобная смазка — полная ерунда, — сглатываю я и заглядываю в темные глаза, — и любовница с ней согласна, но… — Но? — Но так как у нее ни стыда, ни совести, то она шепчет о том, что можно вместо смазки полить кое-кого вареньем и сливками… — Можно еще медом… — Ты же у нас мишка, ты и поливай лисичку медом. — Да ты посмотри на них! — продолжает ругаться старушечий голос в стороне. — Михаловна, пошли. Не твой это кобель! Твой давно в могиле лежит! — Самыми бесстыжими любовницами, — Егор кладет руку мне на шею, — могут быть только жены. Главное — не позволить жене сбежать с чумоданом. Это самое сложное.Глава 28. Как давно я тебя не трогала
— Может… позвоним мальчикам… Егор целует меня в шею. Нет, не целует. Он будто пытается сожрать меня губами. В ресторане я отлучилась в туалет, сняла трусики и когда вернулась за стол, то кинула их Егору на пустую тарелку. Конечно, стыдно. Конечно, разврат развратный. Но наградить же я его должна была. — Егор… — Заткнись. Въедается в рот, и у меня мысли о сыновьях уходят во тьму под яростным напором. От него идет жар, который плавит мою кожу. Он скидывает пиджак, и мои пальцы с трудом расстегивают пуговицы его рубашки. Клацает пряжка ремня, и я ныряю рукой в брюки. Отстраняется, когда я сжимаю его член и на его лице растягивается хищный оскал, с которым он меня вновь целует. Давно я не держала своего мужа за его достоинство, не скользила по нему рукой, не тискала за упругие яички. Затем моя рука опускается по его напряженному животу к грудным мышцам. — Я так давно тебя не трогала, — запрокидываю голову под его губами на шее. — А я тебя. Он швыряет меня кровать, которая пружинит подо мной. Скидывает туфли, стягивает брюки и накидывается на меня. Берет грубо, глубоко, с рыком и ругательствами, под которые я без зазрения совести кричу и царапаю его плечи спину. Мы в отеле и можем не бояться громкого животного секса, в котором нет страха и стыда. Егор рывком переворачивает меня на спину, грубо тянет за волосы и берет меня сзади, влажно шепнув на ухо, что я шлюха. Я ему тоже что-то отвечаю и ухожу под сильные толчки, теряя все мысли. Через несколько минут мы лежим на смятых простынях и тяжело дышим. Я не чувствую ног, между которыми затихают спазмы, и закрываю глаза. — Вот теперь можно позвонить, — поглаживает по бедру, садится и тянется к брюкам. — Нет… Егор оглядывается, и шепчу: — Мы же сказали, что не будем тыркать. Егор неуклюже возвращается ко мне и закидывает на меня руку: — Как скажешь… не спи… — Я не сплю, — сонно причмокиваю я. — Десять минут и мы все повторим… — Только это будет моя очередь… — Да? — Да, — разворачиваюсь к нему. — Моя очередь. Буд трогать тебя, гладить… а то для кого ты такой красивый? — Буду покрасивше Бурака? — лениво вскидывает бровь. — Не знаю, — тихо смеюсь. — Я его без штанов не видела… — За это я тебя накажу… в свою очередь, конечно… — касается щеки. — Когда всячески потрогаешь меня. — Кстати… Вглядываюсь в его глаза, пересчитываю ресницы и запускаю пальцы в его бороду: — Я подумываю в архиве брать перерывы к часам четырем… — Так… — На чай, — шепчу я. — У меня даже есть табличка технический перерыв. Что она без дела лежит? — Действительно, — Егор хмыкает. — Табличка есть, а перерыва нет. Непорядок. — Непорядок, да… теперь вот наводим порядок, — слабо улыбаюсь. — И мне этот порядок тяжело дается… — Зато результат, — Егор медленно моргает, — охуенный. — И это тебе не в архиве ковыряться… — Определенно. Наш порядок будет предполагать внезапный хаос, — его ладонь скользит по моим бедрам и талии. — Слышишь, Инга? Даже в глубокой старости на ходунках и с костылями. Смеюсь, а затем серьезно отвечаю: — Хочу до этого дожить. — А у тебя выбора нет. — Как и у тебя. — Будешь с клюкой убегать в кружевных трусах, я догонять и в тебя кончать. Я распахиваю глаза под волной стыда и хочу сползти под кровать, но вместо этого сглатываю и хрипло шепчу: — Нравятся тебе все эти пошлости… — Нравятся, — выдыхает в губы. — И нравится кончать в тебя. Лежишь сейчас вся такая мной нафаршированная… — Хватит! — накрываю лицо ладонями под смех Егора, который стискивает меня в объятиях и прижимает к себе. — Ужас… За кого я замуж вышла… — Обратно уже не сбежишь, — понижает голос до шепота. — Ты уже готова меня трогать? — И я хочу, чтобы ты молчал, — убираю руки с лица и всматриваюсь в расширенные зрачки. — Когда я главная, ты молчишь. — Ты хочешь, чтобы я побыл бревном с торчащим сучком? — Именно, — медленно выдыхаю. — Да будто я сейчас против полежать бревнышком… — Заткнись, — цежу я сквозь зубы и затыкаю его поцелуем, а затем переворачиваю на спину. — Надоел. Может, мне кляп для тебя купить? Егор вскидывает бровь и медленно моргает, но ничего не говорит, впечатленный моей угрозой. Я сажусь прямо на его член. Придавливаю его лоном к его лобку, и он подо мной вздрагивает и наливается кровью. — Спорим, что злая лисичка доведет веселого мишутку до оргазма без одной фрикции, — с вызовом прищуриваюсь. — О, святые ежики… — выдыхает Егор и хрипло продолжает. — Не верю…Глава 29. Суровые лягушата
— Тише, — приваливаюсь к Егору и прижимаю палец к его губам. — Мы должны быть мушками. А затем прыскаю от смеха и пьяно смеюсь в его грудь. Его ведет назад, к стене, и он сносит рукой с комода чашку для ключей. Грохот, мы замираем, вслушиваемся в тишину в темноте и смеемся, а после затыкаем друг другу рты ладонями. — Тихо… — Тихо… Зажмуриваемся, когда раздается щелчок и вспыхивает свет. — Явились, — слышим недовольный голос Саши. Стоят наши сыновья в пижамах у лестницы, скрестив руки на груди. — И пьяные, походу, — Паша щурится. — Мы? И пьяные? — бубнит мне в ладонь Егор. — Только если от любви… — смотрит на меня и опять бубнит, — правда, дорогая? — Определенно, — хрюкаю от смеха в его ладонь. — Отвратительно, — подытоживает Паша. — Это еще что такое? — Егор решительно отстраняется от меня и делает воинствующий шаг к сыновьям. — Нам уже давно за восемнадцать… Мы даже вас, — грозит пальцем и немного пошатывается, — успели родить. Родили, а теперь вот такое терпим. Я возмущен. Я приваливаюсь к его спине и обнимаю: — Не ругайся. Когда вот вырастут, то поймут. Все-все поймут… — вздыхаю. — Ты такой теплый… И я тебе так люблю… Егор резко разворачивается ко мне, сгребает в охапку и целует, ловко поддавшись вперед корпусом. — Да фу! — Да блин! — Ну не при нас же! — Я целую свою любимую жену, — Егор смотрит на Сашу и Пашу. — Вот так, да. У вас тоже будут жены, если что! — Вот такого счастья мне точно не надо, — Саша закатывает глаза и поднимает по ступеням. — Ага, не надо, — Паша зло следует за ним. — Нафиг жен. — Эй! — охаю я. — Вы мне такие угрозы тут не кидайте! Жены будут и точка! а то вы такими темпами решите остаться жить с нами до старости! — Они уже нас выгоняют из дома, — Саша возмущенно смотрит на Пашу. — Прикол, да? — Обхохочешься, — фыркает Паша. — Завтра невест приведут. — Еще рановато до невест, — Егор цокает. — И жениться будете по любви, — прижимаюсь к нему. — Не по нашей указке. Нет-нет-нет. И в ваш выбор не будем лезть. — Не будем? — Его с удивлением смотрит на меня. — Нет, — качаю я головой. — Зачем? — За тем, что мы лучше знаем, — хмыкает с наигранным самодовольством. — Нет, — отстраняюсь и потягиваюсь, — я планирую с невестками дружить. Во-первый, — загибаю палец, — будет с кем по магазинам ходить. Во-вторых, — загибаю второй палец, — будем вместе маникюрчики, прически делать. В-третьих, — загибаю третий палец и задумываюсь, а после фыркаю, — да пофиг. Буду дружить. Я юуду классной свекровью. — Не спорю, — Егор кивает. — Самой лучшей свекровью. Саша и Паша на лестнице возмущенно и ревниво смотрят на нас. — Все, марш спать, — Вскидываю руку и меня покачивает. Егор со смехом меня приобнимает, и мы опять хохочем. — И каждый раз ваши свидания так будут заканчиваться? — спрашивает Саша. — Я сейчас вас выпорю, — шутливо отзывается Егор. — Сначала бабки нас отчитывают, а теперь маленькие лягушата? — Ой, пошли, Сань, — Паша скрывается в коридоре. — Завтра на них с утра посмотрим. — И помним, что вы теперь сами по будильнику встаете! — Егор повышает голос. — А потом завтрак готовите! — Ты вот таким за руль сел? — Саша вскидывает бровь. — да ты посмотри на него, — Егор упирает руки в боки. — Нет, не сел. Мы вызвали трезвого водителя. Хихикаю в плечо Егора. Хочется верить, что для серьезного дядечки с седыми усами мы были не самыми громкими и придурочными клиентами. Мы пели песни, целовались, смеялись и делились с ним, что съедобны лубриканты полная херня. — Трезвый водитель? — вскидывает бровь Саша. — Я же не тупой, в самом деле, — Егор хмурится. — Да, и берите пример со своего папули, — с мечтательным вздохом приваливаюсь к плечу Егора, который важно приосанивается. — Во всем. — Ой все, — Саша медленно моргает и уходит. — Капец. Налакались, как коты валерианки. — Я твой котик, — влажно шепчет Егор мне в ухо. — Мур-мур-мур… — Мур-мур-мур, — отвечаю я и опять смеюсь. — Т-ссс, — Егор прижимает палец к моим губам, — а то нам сейчас опять прилетит от ревнивых лягушат. — Слушай, — щурюсь я, — как у лисички и медведя родились лягушата. — Природа удивительна, — Его обхватывает мое лицо ладонями, — но у лягушат есть все шансы стать мишками. — Вы сами-то спать идете, нет? — раздается со второго этажа голос Паши. — Такие вредные, — шепчу я и криком отвечаю, — идем! — Только осталось справиться с этими ступенями, — Егор с угрозой щурится на лестницу. — Я сейчас хочу подхватить тебя на руки и… — Да вы с этой лестницы тогда оба упадете и шеи переломаете, — отвечает Саша. — давайте нас еще сиротами оставьте после свиданки! — Дельное замечание, — вздыхает Егор. — Давай по-тихонечку, — делаю шаг к лестнице, — по стеночке. — А завтра вам будет стыдно, — сердито отзывается Паша из темноты. — Не будет, — смеюсь я. — Мы знали, на что шли. И ни о чем не жалеем. — Совершенно ни о чем не жалеем! — громко соглашается Егор. — Привыкли к скучным и занудным родителям, а мы не такие… — останавливается и делает передышку, опершись рукой о стену. — Мы дикие и необузданные. — Вам воды принести? — тихо интересуется Саша. — Да, было неплохо, — выдыхает Егор и смотрит на меня. — Мы, что, уже дожили до стакана воды?Глава 30. Доброе утро
— Завтрак готов, — Паша стучится в дверь. — Просыпайтесь. Я с трудом разлепляю глаза. Подушка подо мной мокрая от слюней. Егор рядом храпит с открытым ртом. Голова гудит. — Просыпайтесь. — Да мы не спим, не спим… — говорю я. — Я же слышу, как папа храпит. Толкаю Егор, и он резко поднимается с подушек. Всклокоченный и недоуменный: — Что? Где? Куда? — Мы завтрак приготовили, — терпеливо повторяет Паша за дверью. — Правда, что ли? — хрипло и недоверчиво спрашивает Егор. — Ага. — Вот это да, — сглатывает Егор и проводит ладонью. — Сейчас спустимся. — Все, я ушел. Третий раз будить не будем. — Третий? — удивленно уточняю я. — Первый раз Саня приходил. Вы что-то ему промычали, но он не понял что именно. — Не помню, — медленно моргаю и тру глаза. — Я что-то такое помню, — Егор зевает. — Все, Паш, сейчас будем. Вслушиваемся в шаги, которые затихают, и я шепчу: — Обалдеть, нам завтрак приготовили. — Я сам в шоке, — падает на подушки. — Дожили до завтраков после пьянок. Причмокивает, закрывает глаза и медленно выдыхает, готовый опять нырнуть в утреннюю дремоту. — Не спи, — толкаю я его, — а то наши строгие сыновья будут ругаться. — Я меня голова раскалывается… — У меня тоже. — Хорошо погуляли. — Но в следующий раз можно без шампанского, — сажусь и оглядываюсь на Егора. — надо признать, что нам восемнадцать только в душе. У меня еще чуток кружится голова. — Ну, ладно, может, каждый день мы не выдержим такого веселья, — Егор тоже садится. — Мы так сопьемся. — Да, это довод, — Егор задумчиво кивает. — Но я не жалею. — Я тоже. И это было забавно, что на дома встретили два сердитых пацана… — потягиваюсь. — Раньше от мамки с папкой прилетало, теперь от детей. — И они у нас классные, — приваливаюсь к плечу Егора. — И мы тоже классные. Просто я об этом забыла. Вздыхаю. — Я тоже начал забывать, Инга, — тихо отвечает Егор. — Меня это и напугало. — Я бы ничего не заметила, — пропускаю волосы сквозь пальцы. — Я, действительно, была уверена, что у нас все хорошо и спокойно. Да и после развода ничего не доперло, — смотрю на Егора, — я бы очень обиделась на тебя. — Я детей бы настроила против меня? — Ты думаешь, что я такая? — серьезно и без обиды спрашиваю я. — Начнем с того, что я бы не позволил тебе дойти до развода. — А если бы? Что бы было тогда? — Я даже думать не хочу об этом, — Егор хмурится. — Серьезно. Поэтому я против развода, Инга. После него все усложняется в разы. Понимаешь? — Я бы второго такого мужика не встретила, — шепчу я. — Я бы осталась злой, одинокой и нервной пыльной мышью из архива. — Не была бы ты мышью, — Егору щурится. — и ты никогда ею не была. Прекрати. — Ты бы во второй раз женился. — Думаешь? — вскидывает бровь. Я начинаю злиться. Ревность стискивает сердце, и я зло цежу сквозь зубы: — Убила бы. — Поэтому бы и не женился, — Егор смеется. — И добился бы того, чтобы мы опять поженились. — Нифига. — Фига, — с грозой отвечает он. — Я бы мог дать слабину, Инга, но потом бы, — щурится еще сильнее, — ты бы впухла. — Я бы замуж вышла. — А я бы пришел бы на твою свадьбу и украл бы тебя. И знаешь что? — приближает свое лицо к моему, — наши бы лягушата в этом мне помогли. И давай остановимся. Мне не нравится этот разговор. — Мне тоже. — Никакого тебе развода. — И тебе. — Вот и договорились, а то в разводе мы бы устроили апокалипсис. — Вероятно, — киваю я. — И я думаю, что нам надо поторопиться к завтраку, а то апокалипсис начнут наши сыновья. Нельзя пропустить их первый завтрак для нас. А то нанесем их нежным подростковым душам травму. — Согласна. Сползаю с кровати, зеваю и опять потягиваюсь: — И, кстати, дом они в наше отсутствие не разгромили. — Им бы потом пришлось самим приводить его в порядок. Это после уборки у них мозги включились. — Я так хотела им помочь, — захожу в ванную комнату. — Пожалеть. — Нельзя мужиков жалеть. — Я понимаю, но они для меня еще маленькие. — Они и в тридцать для тебя будут маленькими, — Егор следует за мной. — Да, — протягиваю ему зубную щетку. — И всегда буду хотеть укрыть крылышком и посюсюкать, но… — Что? — У меня есть ты, — подхожу к Егору вплотную и заглядываю в его глаза. — Ты меня ведь остановишь от мамского дурачизма? — Да, такой план. — Я бы тебя поцеловала, но у меня во рту не очень приятно. — Ну и что? — Давай все-таки зубы почистим? — складываю брови домиком. — Тогда с тебя серьезный и основательный поцелуй. — Договорились, — выдавливаю зубную пасту на щетку, которую торопливо сую в рот. Бубню, отвернувшись к зеркалу. — Предлагаю каждое утро начинать со свежего поцелуя. — Да кто же против, — Егор приобнимает меня, прижимается сзади и ведет бедрами. — И, может, не только с поцелуев? — Может быть…Глава 31. Поехали домой переодевать трусы
— Ну, — Лидия замирает с ручкой и блокнотам, — с чем пришли? Егор рядом развалился, как сытый довольный кот, который обожрался сметаны и заполировал все это красной икоркой. — Моя жена сейчас сидит в трусиках, которые ей выбрал я, — Его расплывается в улыбке. — И пойдет в них на работу. — Неудобные, пипец, — шепчу я и краснею. — Но красивые, — Егор улыбается еще шире. — Красивые, — соглашаюсь я и смотрю на Лидию. — Показывать не буду. — И не надо, — делает быструю пометку в блокноте. — Я взамен должен выучить фразу на турецком, — Егор пожимает плечами. — Я вроде как домашний тиран, но вынужден вестись на провокации ради красивых трусов. — Идти на компромисс? — уточняет Лидия. — Да, — киваю я и смотрю на Егора. — Это компромисс, милый. Мне восемь часов работать в неудобных трусах. — Я же согласился на твою тарабарщину. — Еще бы ты не согласился, — скрещиваю руки на груди. — Ты меня доведешь до края, Инга. Я выучу турецкий и буду на нем с тобой скандалить, — Егор недобро щурится. — И не только скандалить. А затем смотрим на Лидию. Я суетливо приглаживаю юбку на коленях, а Егор поправляет галстук. — Еще сыновей строю, — он пожимает плечами. — Им очень не нравится, но выбора у них нет. И для меня стало открытием, что они умеют готовить солянку. Кухня, конечно, потом была будто после апокалипсиса, но талант у них есть. — А вы что скажете? — Лидия смотрит на меня. — А мне тяжело. — В каком плане? — Я хочу мальчиков поучать, давать советы, переделывать за ними, — шепчу я. — Показывать, как надо. — Держитесь? — Держусь, — киваю я. — И самое обидное, они сами учатся в процессе. Не нужны им советы от мамочки, которая все на свете знает и умеет. И вот вчера они уже учили меня? — Да? — Да, — вздыхаю я, — показали, как правильно открывать банку с огурцами. И я потерялась между гордостью и возмущением. Я, оказывается, всю жизнь неправильно банки открывала. — Я тоже, — Егор цыкает. — И еще мне придется им игру покупать. Мои сыновья оказались упертыми. — Прямо как ты, — хмыкаю я. — Да ты тоже, знаешь ли, упрямая. За всю эту неделю не сорвалась и не побежала носы мальчикам вытирать. — Я же обещала тебя поддержать, — пожимаю плечами. — И я не хочу, чтобы с нами потом жили два великовозрастных маменьких сыночка. У нас же планы на старость. — Какие? — интересуется Лидия. — Старческо-развратные, — тихо отвечаю я, но у меня все равно уши горят. — И вас эти планы воодушевляют? — Это вызов, — говорю я и поправляю волосы на затылке. — Вызов? — Да, — приподнимаю подбородок. — У моего мужа в восемьдесят лет не будет даже мыслей о шестидесятилетних молодухах. — Кстати, о молодухах, — Лидия переводит взгляд на Егора. — Как с ними дела? — Честно? — Конечно. — У меня сейчас все мысли заняты тем, как правильно проговорить ту тарабарщину, которую мне дала жена, чтобы не было смешно, — Егор хмурится. — Такими темпами у меня язык в узел свяжется. Это не так легко. — Может, молоденькую репетиторшу нанять? — Лидия приподнимает бровь. — Не те интонации будут, — Егор взгляда не отводит. — Мне не сладкое пур-пур-пур надо, делает паузу и рычит, — а ахрмыр-рррр-арррырарррр, — чешет щеку. — Как-то так. — Да за ниточки в моей пятой точке нужно что-то впечатляющее, — капризно веду плечом. — Вы стали друг другу больше доверять? — Я еще боюсь, что мы можем все потерять, — шепчу я. — Вы бы потеряли больше, если бы не перешагнули этот страх, — Лидия едва заметно прищуривается. — Шагать придется и дальше. Вас же не пугает тот факт, что в карьере надо постоянно идти вперед… — Нет. — Семья и отношения тоже подразумевают движение вперед. И шагать должные двое. И еще… стоячая вода тухнет. Егор находит мою руку и сжимает ладонь, вглядываясь в мои глаза: — Я хочу идти вперед вместе. — И не только идти вместе, но и подталкивать друг друга, — я мягко улыбаюсь. — Согласен, — сжимает мою руку крепче и шепчет. — Слушай, мы будто сейчас на своеобразном венчании и даем почти клятвы. — Целоваться не будем, а то совсем уж неприлично. — Выйдем и я тебя в коридоре поцелую. — Договорились. — Там как раз есть темный уголок. — Егор… — шепчу я. — Все, понял, — опять поправляет галстук на шее и смотрит на Лидию, — а теперь мы можем обсудить вопрос моей внезапной ревности и агрессии? — Уточните, пожалуйста? — Я вчера увидел, как на мою жену пялится один урод, когда она вышла из своего архива… Вот теперь хочу его убить. — Да никто на меня не смотрел! — охаю я. — Смотрел, — разворачивается ко мне, — а ты еще миленько ему улыбнулась. — Чего? Да я там даже мужика никакого не помню! — Стоял и курил у выхода. Замолкаю и медленно выдыхаю: — Я поняла. И это была не улыбка, Егор, а гримаса отвращения, потому что дым летел мне прямо в лицо! — И я теперь тебя туда в новых трусах отпускаю, что ли? — он приподнимает бровь. — Я, что, дурак? Встает и поправляет пиджак за лацканы: — Поехали домой переодевать трусы. — Я могу пойти без них, — поднимаю взгляд и мило улыбаюсь. — Ты добиваешься того, что я запру тебя в подвале и никуда не отпущу, — Егор щурится. — Все, — шагает к двери, — поехали.Вместо эпилога
— Разлюбил, — Маша Воронина пожимает плечами. — Но ведь год старался… — пытаюсь ухватиться за соломинку, — может, стоило ему, конечно, сразу сказать. Потом вспоминаю, как я собирала чемоданы в истерике, а Маша, несмотря на свою внешнюю мягкость, куда принципиальнее и тверже меня. Да и Виктор совсем не Егор. Егор открытый, громкий и эмоциональный. Виктор закрытый, сдержанный и от него всегда веяло какой-то холодной опасностью. Егор может в рожу дать за косой взгляд, встряхнуть за грудки и уточнить, что не так, а после потащит пиво пить. Виктор же отметит косой взгляд, запомнит человека и с этого момента начнется отсчет его косяков до предельного уровня. — Сразу бы сказал, то тоже бы ничего не вышло, — Маша раздраженно отставляет стакан с лимонадом и откидывается назад. Смотрит в окно. — Не пошла я с ним ни к каким психологам. — Почему? — тихо спрашиваю я. — Светить своим грязным бельем перед незнакомым человеком? — переводит на меня взгляд. — Обнажать душу и слушать в ответ, что я чем-то не угодила ему? И без гарантий, что все вернется на свои места? Он мог со мной поговорить… но решил, что я не заслуживаю доверия после стольких лет. Его право. Пусть ему его мозги вправляет его любимка, — поднимает ладони в защитном жесте, — я умываю руки. Я бы не влюбилась в Виктора. От его одного взгляда становится холодно и не по себе. Он собеседника взглядом режет. А Маша бы не влюбилась в Егора. Он для нее слишком диковатый балагур-дровосек. Мы разные. Егор смог продавить меня, толкнуть к психологу, а с Машей бы так не вышло. Она из тех женщин, которые требуют той любви, которая не знает потрясений, ошибок и скуки. Максималистка. Как и ее муж. Все или ничего. Никаких полутонов. Ты либо любишь без сомнений, лишних разговоров и ошибок, либо нет. Стоит ли мне делиться своим важным мнением на этот счет? Или просто улыбнуться и взять за руку? — Да говори уже, — Маша вздыхает. — Я же предполагала, на какую встречу я иду. На ту, на которой меня пожалеют и дадут советов. — Я лучше промолчу, а то обидешься. — Серьезно? — Маша мягко смеется. — Тогда я сама додумаю. Пусть будет, что ты считаешь меня стервой. — Не стервой, — качаю головой. — Максималисткой. Молчит, пробегает пальцами по граням стакана и тихо отвечает: — Возможно. — И ты была замужем за таким же максималистом, — тихо добавляю я. — Идеальная пара, — хмыкает. — Была. В глазах Маши пробегает темная тень тоски и она опять улыбается: — Да, была. Теперь бы стать идеальными разведенными. — Идеальные разведенные не любят. Оба не любят. — С другой стороны, — горько усмехается, — идеальная женщина, которой меня назвал бывший муж, любит один раз и на всю жизнь, — вытаскивает из бокала с лимонадом трубочку и делает несколько глотков. Потом опять смотрит в окно: — И все вокруг недоумевают… Как так? Воронины развелись? — смеется. — А когда только начали встречаться, все удивлялись тому, что мы вместе. — Я все же опять уточню… Если бы он поступил, как Егор… — Не поступил бы, — серьезно смотрит на меня. — А если бы сказал, что хочет другую, то разве это не равно тому, что любви нет? — Ты не права. — Раз не хочет, то пусть гуляет, — пожимает плечами. — Мы не поймем друг друга. — Нет, — качает головой. — Разные мы птички. Я приходила к нему без белья в офис. В одном плаще и красных туфлях, а у тебя это впереди, Инга. И это не в укор тебе. разные позы, секс в случайных подворотнях, машине, на крыше. Я отправляла почтой в письме свои трусики, — едва заметно щурится. — Ношенные. — Даже так? — шепчу я. — И трусики в конверте — это маленькая шалость среди остального, — не отводит взгляда. Сглатываю и чувствую себя девсвтенницей перед ленивой хищницей, и понимаю, что моя жизнь совсем не натягивается на ее жизнь. — А если… — Что? — приподнимает бровь. — Отправить сейчас трусики… — Зачем? — Не знаю, — подпираю лицо кулаками. — Чтобы подразнить? Маша опять смеется, мягко и бархатно, а затем ее смех резко обрывается, и она холодно говорит: — Нет. Бывших не дразнят. Я выше этого. И не в трусах, Инга, дело. Совсем не в них. — Ты хоть поняла в чем? Поддается в мою сторону, вглядывается в глаза и шепчет: — А какая разница? Я не буду в этом копаться. — Не хочешь и свои ошибки увидеть? Замолкаю. Кажется, я сказала лишнего. Я же хотела поддержать Машу, а вышла какая херня. — Я не хотела этого говорить. — Хотела, — Маша вздыхает. — Вскроются мои ошибки и что дальше? — Я не знаю, — хмурюсь. — Не знаю. Мне просто жаль. Понимаешь. Жаль. Красивая семья была. — Ты, главное, береги свою семью, — Маша опять вся улыбчивая и мягкая. — Мужика своего. — Егор после разговора с Виктором решил… — Какой молодец. Только я не поверю, что Виктор распустил свой язык и разнылся твоему мужу. — Нет, не разнылся, — замолкаю на пару секунд и продолжаю, — его напугал его взгляд, Маш. Откидывается назад, приподнимает подбородок и поджимает губы. Она тоже видела эти глаза, что впечатлили Егора до откровенного разговора? Смотрит на маленькие наручные часики, а затем на меня: — Извини, Инга. Но мне пора бежать, — встает и опять улыбается, — была рада встретиться.* * *
— Как хорошо, что ты не Виктор, — шепчу я, пристегивая ремень безопасности. — И как хорошо, что ты не Мария, — Егор медленно выезжает с парковки. — Оба непробиваемые, — смотрит влево. — Помнишь… на одной встрече она не притронулась к закускам, потому что… — Потому что морепродукты стояли с мясными закусками, — киваю. — А мы с тобой тогда хорошо так поели. — Я так вообще нажрался от пуза, — Егор хмыкает. — Нормально шли креветки с ветчиной. И с огурчиками. — Ими восхищались, но никто не любил, — вздыхаю я. — И сами они никого близко к себе не подпускали. — Потому что им никто не был нужен? — Ну, теперь будут одиночками, — Егор зевает. — А мы будем учится на чужих ошибках. Так, сейчас за парнями заедем и предлагаю в кино. — Я люблю тебя, — тихо говорю я, вглядываясь в расслабленный профиль Егора. — А я тебя, — протягивает руку и сжимает мое колено. — Больше жизни.* * *
— О, нет, — меня подкидывает с кровати волной резкой тошноты. — Вот черт! — Что?! — Егор испуганно приподнимается на локтях. — Не молчи ты! Я кидаюсь в уборную. Даже дверь не закрываю. — Инга! Я отвечаю Егору неразборчивым клекотом, и меня выворачивает в унитаз желчью и слизью. — Да что случилось? В перерыве между болезненными спазмами желудка, сжимаю грудь. Ноет. — Инга! — Пап?! — доносится приглушенный голос Саши. — У вас там все нормально? — Я не знаю! Твоя мама тут переговоры с унитазом ведет… — замолкает и шепчет. — Вот блин… — Да что у вас тут? — в уборную врываются наши сыновья. Я вновь содрогаюсь под волной тошноты. — Отравилась? — шепчет Саша. — Скорую вызывать? — Вы не просили, парни, но… — взволнованно отвечает Егор, — но у вас, похоже, будет братик или сестричка. — Хочу девочку! — грозным орочьим голосом отвечаю в унитаз. — Я заслужила!* * *
— Такие маленькие, но пальчики, — шепчет Саша, круглыми глазами глядя в лицо Риточки, когда зевает и сжимает мизинец Паши. — И крепко так держит, — Паша сглатывает с другой стороны от меня. — Вот это хватка. Егор отвлекается от проверки колыбельки, которую собрали Саша и Паша: — Да вы тоже не были слабаками. Палец точно могли сломать. — Ну, мы же мужики, — шепчет Саша. — А она девочка. — Есть девочки, которые могут и в рожу дать, — Паша хмыкает. — Марго будет такой. И мы сами еще научим, как правильно надо бить. — Так, — смеюсь я. — Целуем мамочку, говорим, какая она красавица и идем делать ей чай с ромашкой. Выполняют мой ласковый приказ, затем чмокают Ритку в лоб и вновь смотрят на меня: — Нам сюда чай принести. — Я спущусь. Я же не инвалид и не больна. — Мы еще тут побудем, — ложатся с двух сторон. — Может, даже поспим, — едва слышно говорит Саша. — Имеем право. Мы соскучились. — Определенно, — соглашается Паша. — Понял, чай на мне, — Егор шагает к двери и оглядывается. Смотрит друг другу в глаза, и он улыбается. Ласково, тепло и с тихим счастьем. Да, у нас впереди бессонные ночи, но мы прошли столько шагов вместе, что новые шаги я жду без страха и с уверенностью, что мы справимся. А если чего-то не сможем друг другу сказать, то это вытянет Лидия, которая прислала сегодня открытку с поздравлениями. Надо бы написать о ней отзыв. Она помогла сохранить еще одну семью.Конец
Последние комментарии
56 минут 57 секунд назад
1 час 2 минут назад
1 час 6 минут назад
1 час 6 минут назад
1 час 12 минут назад
1 час 29 минут назад