Собрание сочинений в 3х томах. Том 2 [Федор Александрович Абрамов] (pdf) читать онлайн

Федор
Абp амов
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ТРЕХ ТОМАХ

ЛЕНИНГРАД
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

198 1

Федор
Абрамов
Т о м вт орой

ПУТИ-ПЕРЕПУТЬЯ
ДОМ
ВОКРУГ ДА ОКОЛО

ЛЕНИНГРАД
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ББК 84.3Р7
А 16

Оформление художника
Е. БОЛЬШАКОВА

70302-052
подписное 4702010200
А 028 (01.)-81

© Состав, оформление. Издатель­
ство «Художественная литера­
тура», 1980 г.
© Роман
«Дом».
Издательство
«Советский писатель», 1979 г.

Путиперепутья
РОМАМ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1
Все, все было как наяву, все до последнего скрипа,
до последнего шороха в заулке врезалось в память...
Ночью они с Иваном спали крепким, спокойным
сном, и вдруг топот и грохот в сенях, будто стадо диких
лошадей ворвалось с улицы, потом с треском распахну­
лась дверь, и на пороге — Григорий, бледный-бледный,
с наганом в руке. «Вот он, вот он! — закричал Григо­
рий.— Хватайте его!» И Ивана схватили. Петр Житов
,(так и заверещал немазаный протез), Федор Капитоно­
вич, Михаил Пряслин... А она, жена родная, не то чтобы
кинуться на защиту мужа — слова выговорить не
могла...
— Ну и приснится же такое, господи! — Анфиса пе­
ревела дух и первым делом заглянула в кроватку сына:
у Родьки прорезывались зубы, и он уже который день
был в жару.
В мутном утреннем свете — в окна барабанил
дождь — она увидела долгожданную улыбку на лице
спящего сына, услыхала его ровное дыхание, и блажен­
ная материнская радость залила ее сердце.
Но радость эта продолжалась недолго, считанные
секунды, а потом ее снова сдавила тоска, страх за
мужа.
Ивана вызвали в райком на совещание три дня на­
зад, и вот — небывалое дело — не то что его самого, ве­
сточки никакой нет. Она все передумала за это время:
заболел, уехал в показательный колхоз (есть такой возле
райцентра, возят туда председателей), укатил на ры­
балку с Подрезовым (второй год у Ивана какая-то не­
понятная дружба с первым секретарем райкома)... Но
сейчас на все это она поставила крест, Сейчас, после
6

того как ей приснился этот страшный сон, она была
уверена: с Григорием поцапался Иван.
— О, господи, господи,— расплакалась вдруг Ан­
фиса,— да кончится ли это когда-нибудь?
Шестой год она живет с Иваном, Родька скоро на
ноги встанет, а она все еще Минина и Родька Минин...
Она еще как-то понимала Григория, когда тот отка­
зывал ей в разводе попервости,— где сразу обуздаешь
свое самолюбие? Но теперь-то, теперь-то чего вставать
на дыбы?
И вот они с Иваном порешили: еще раз по-хорошему
поговорить с Григорием, а ежели он и на этот раз за­
упрямится, подать в суд. И пускай Григорий срамит ее
на весь район, пускай на всех перекрестках чешут язы­
ками.
Покормив проснувшегося сына, Анфиса встала, за­
топила печь и, посмотрев на часы, дала себе слово:
ежели Ивана не будет до двух часов, она позвонит в
райком.
2

Стук копыт под окошками раздался в третьем часу
(у нее не хватило духу позвонить в райком), и Анфиса
не помня себя выскочила на улицу — босиком, без
платка, как молодка.
Мимо проходила старая Терентьевна — подивилась
такой горячности. Но Анфиса и не думала обуздывать
себя. Она так истомилась да исстрадалась за эти дни —
обеими руками обняла, обвила мужа.
— С ума сошла! Грудницу схватить захотела? —
заорал Иван и даже оттолкнул ее: стужей, осенней сы­
ростью несло от его намокшего, колом стоявшего дож­
девика. И эта забота, эта любовь, выраженная чисто
по-мужицки, откровенно, дороже всякой ласки была
для Анфисы. •
Прикрывая руками полуголую грудь, она одним ма­
хом взлетела на крыльцо.
— Родька, Родька! Папа приехал!
Она быстро вынесла в сени деревянное корыто и ко­
роб с настиранным бельем, подтерла вехтем пол (пер*
вое это дело — порядок в избе), собрала на стол, а по­
том и сама заглянула в зеркало — нельзя ей растрепой,
хватит с нее и того, что Родька высушил.
7

Иван вошел в избу в одних шерстяных носках, без
дождевика, даже ватник в сенях снял. Но от него все
еще несло холодом, и он, прежде чем подойти к кро­
ватке сына, растер руки, размял плечи.
— Ну, как он без меня? Не получше?
— Получше, получше. Только вот заснул — все жил,
отца дожидался. Зуб хотел показать. Хорошая кусачка
выросла. Матерь давеча за грудь цапнул — я едва не
взревела.
— Постой-ко, у ме;ня ведь что-то для него есть.
Лукашин на носках вышел в сени и, к великому
удивлению Анфисы, вернулся оттуда с шаркунком —
маленькой берестяной игрушкой в виде кубика с ка­
мешком внутри.
— На, господи,— развела она руками,— люди с
пожни привозят шаркунки, а ты с района? — И пошу­
тила:— На совещаниях, что ли, нынче игрушки делают?
— Почему на совещаниях? Я тоже на пожне был.
Всю Синельгу объехал. От устья до вершины.
Теперь ей понятно стало, отчего Иван весь в колю­
чей щетине и раскусан комарами.
— Представляешь, с полубуханкой на Синельгу? —
начал рассказывать он, присаживаясь к столу. — Два с
лишним дня на таком пайке.
Анфиса не выказала ни удивления, ни сочувствия.
Она не любила этих мальчишеских выходок мужа. Его
ждут-ждут дома, убиваются, места себе не находят, а
он, на-ко, ехал-ехал, да пришла в голову Синельга —
и поскакал. Как будто сквозь землю провалится эта
самая Синельга, ежели туда на день позже выехать.
— Нельзя,— неохотно буркнул Иван, перехватив ее
сердитый взгляд. — Подрезов на всех страху нагнал.
Установка такая — заприходовать все частные сена.
— Колхозников? — выдохнула Анфиса.
Лукашин ничего не ответил. Он ел. Ел жадно, с ужа­
сающей прожорливостью. Тарелку грибного супа, пол­
нёхонькую, вровень с краяхми, выхлебал, крынку пшен­
ной каши, какую они и вдвоем не съедают, опорожнил,
молока холодного, с надворья, литровую банку выпил,
и все мало — кусок житника1 отвернул.
1 Ж и т н и к — домашний хлеб из ячменной муки с примесью
ржаной.
8

— Да, вот что! Знаешь, кого я в районе видел?
Илью Нетесова.
— Ну как он? Держится? — Анфиса ширнула носом
и по-бабьи сглотнула слезу: у Ильи Нетесова на одном
году смерть дважды побывала в дому. Сперва умерла
дочь Валя, которую отец больше всего на свете любил,
а ,потом — не прошло и полугода — отправилась на по­
гост Марья: тоской изошла по дочери.
— Держится. Только на уши жалуется. Плохо слы­
шать, говорит, стал.
— Это смерть Валина да Марьина у него на уши
пала,— по-своему рассудила Анфиса. — Бабу бы ему ка­
кую надо. Где уж одному с ребятами маяться.
— Насчет бабы разговору не было. А вот насчет
дома был. Подумывает возвращаться...
— Куда возвращаться? В колхоз?
— А что? В колхозе не люди живут? — Иван даже
стеклянной банкой пристукнул по столу. И она уж мол­
чала, не перечила, хотя что же сказала такого? Разве
ему объяснять, как нынче живут в колхозе?
Иван первый пошел на попятный, с испугом взгля­
нув на кроватку:
— Ладно, выкладывай, что тут у вас. Жать начали?
— Нет, кабыть.
— Почему?
— Да все потому. Погодка-то, сам видишь, какая.
— Погодка, между прочим, вчера стояла подходя­
щая. Весь день на Синельге было сухо. Или тут у вас,
в Пекашине, другой бог? А как те? — Иван круто кив­
нул в сторону заднего окошка. Но она и так, без этого
кивка, понимала, кого имеет в виду муж. Плотников.
Бригаду Петра Житова, которая на задворках, у боло­
та, строит новый скотный двор. — Чего молчишь? Я ехал
по деревне — что-то не больно слыхать ихние топоры.
Анфиса решила ничего не утаивать: все равно
узнает.
— Пароходы вечор пришли...
— Ну и что? — опять зло спросил Иван. Спросил
так, будто она-то и есть главный ответчик за все.
А кто она такая? Какая у нее власть? Разве не по
его милости она, бывшая председательница, стала ря­
довой колхозницей? Чтобы не кивали люди при случае —
вот, мол, семейственность в колхозе развели. "
И она, с трудом сдерживая себя, ответила:
9

— Ну и то. Грузы привезли.
— Так,— сказал Иван,— все ясно. На выгрузку ука­
тили.
Он посидел сколько-то молча, неподвижно, все боль­
ше и больше распаляя себя, и вдруг встал — решился.
И бесполезно было сейчас говорить ему: постой, Иван,
одумайся! Это все равно что в огонь дрова подбрасы­
вать. Но, с другой стороны, очень уж это серьезное
дело — сено колхозников. Отнять, заприходовать его не­
трудно. А что же дальше? Как же далыне-то он будет
ладить с людьми?
И Анфиса, подавая мужу сухой ватник — наконец-то
на улице проглянуло ясное солнышко,— сказала осто­
рожно:
— Сено у нас и раньше подкашивали для себя.
Ведь уж как, чем-то свою корову кормить надо.
— А колхозных не надо? Колхозные воздухом сыты
будут, да? Сколько каждую весну падает от бескормья?
Нет, я не я буду, ежели не обломаю им рога. Ха! Они
веревки из меня вить будут... Наставили себе сена и
плевать на все, что хочу делаю. Видел я на Синельге —
под каждым кустом стожки...
— Ну, смотри, Иван,— уже прямо сказала Анфи­
са,— дерево срубить недолго, да как поставить обрат­
но? Кабы у того же Ильи Нетесова своя корова была,
да разве он уехал бы на лесопункт?
Иван, чего с ним никогда не бывало раньше, с раз­
маху хлопнул дверью.3
3
От шума проснулся и заплакал в кроватке Родька.
Анфиса подхватила сына на руки и быстро подбе­
жала к окну.
Иван отвязывал от изгороди Мальчика. Передохнув­
ший жеребец начал было игриво перебирать густо за­
брызганными грязью ногами, задирать оскаленную мор­
ду, но Иван — все еще не остыл — наотмашь ударил
жеребца кулаком по храпу, и тот сразу успокоился.
Дальше все было знакомо. Старые, визгливые во­
ротца на задворках, тропинка вдоль картофельника,
баевская баня — тут муж отпустит жеребца. Намотает
на голову повод, даст легкий пинок под зад, и трясись
себе на конюшню,
10

И тем не менее Анфиса глаз не спускала с мужа.
Она ждала, куда пойдет Иван от баевской бани. Ежели
повернет назад, домой, то, считай, на этом й кончится
ихняя размолвка — сын примирит отца с матерью, а
ежели повернет на дорогу...
Никогда сроду не отличалась набожностью Анфиса,
но тут начала шептать про себя молитву — до того ей
хотелось, чтобы муж повернул домой. И, в конце кон­
цов, даже не ради того, чтобы водворился мир в ихнем
доме. Бог уж с ним, с этим миром. Не впервой они ссо­
рятся. Ей хотелось этого ради самого Ивана. Потому
что поверни Иван на дорогу, куда же он сейчас поша­
стает, как не под гору — к баржам, к мужикам? А из
этого такое может выйти, что и не расхлебать
потом.
Иван повернул на дорогу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1
Новый коровник в Пекашине заложили два года
назад, и ох какая радость была у людей! К новостройке
у болота пролегли тропы чуть ли не от каждого двора,
ребятишки перенесли туда свои шумные игры, прохо­
жие и проезжие приворачивали. В общем, все, все исто­
сковались за эти годы по звону топора да по щепяному
Духу.
Стены поставили быстро, за весну и осень. А даль­
ш е— стоп. Дальше заколодило. Сперва из-за плах для
пола и потолка — в Пекашине все еще не было своей
пилорамы, потом из-за гвоздей — нет в продаже, хоть
пальцы свои забивай, а потом вот из-за нынешней
страды. Мокрядь. Сеногной. Сухие, ведреиые деньки на­
перечет. А обычно так: с утра жара, рубаха мешает —
золото день, а только за грабли взялся — и потянуло
из сырого угла. Ну и что было делать? Пришлось плот­
ников бросить на сенокос.
Но, конечно, все эти помехи и задержки — и плахи,
и гвозди, и нынешняя погода — все это больше для
районного начальства, для отчетов. А сам-то Лукашин
понимал, в чем главная загвоздка. В мужиках,
11

Когда, с какого времени сели топоры у мужиков?
А с прошлой осени, с той самой поры, когда в Пекашине — который уж раз — до зернышка выгребли хлеб­
ные сусеки.
И все же, говорил себе Лукашин, выходя на дере­
венский угор, такого еще не бывало. Первый раз плот­
ники не вышли на стройку днем.
Орсовский склад у реки, огромная хоромина под
светлой, еще не успевшей почернеть крышей, походил
на крепость, окруженную белыми валами из мешков
с мукой, из ящиков со сладостями и чаем, из бочек с
рыбой-морянкой.
Все это добро было предназначено для рабочих Сотюжского леспромхоза (в Пекашине у него перевалоч­
ная база, выстроенная в прошлом году), а колхозни­
кам — ни-ни, килограмма не достанется. Ибо у колхоз­
ников своя снабженческая сеть — сельпо, а сельповская
сеть, известно,— всегда пуста. Вот мужики и стараются
урвать из орсовских богатств хоть малую толику во
время выгрузки. Тут уж орс не жмется, щедро платит
и натурой, и деньгами.
Судя По тому, что под складом не было видно ни
одного буксира, разгрузка сегодня всего скорее была за­
кончена, и поостывший немного Лукашин начал было
подумывать, а не повернуть ли ему назад. Мужики сей­
час по случаю завершения работы наверняка пьяны, а
с пьяными мужиками какой разговор? А потом, уж если
на го пошло, он не хуже своей многомудрой женушки
понимает, из-за чего удрали мужики на выгрузку. Когда,
в каком месяце он выдавал колхозникам хлеб? В июне,
перед страдой. А сегодня какое у них число?
Нет, приказал себе Лукашин, надо все-таки спу­
ститься, а то, чего доброго, они и завтра удерут. У ны­
нешнего мужика совести хватит.2
2

Лукашин не ошибся: грузчики выпивали. На воль­
ном воздухе, возле костерка, а чтобы огонь не мозолил
глаза их женам (те под вечер каждый раз высматри­
вают своих пьяниц с деревенской горы), прикрылись
сверху брезентом. Сообразили! А у скотного двора два
года не могут поставить самого ерундового навесишка,
от каждой тучи к кузнице бегают.
12

Ефимко-торгаш, зав. перевалочной базой, с ног до
головы перепачканный мукой (так сказать, из самого
пекла хлебной битвы вышел), заплясал перед Лукашиным как черт: чует свою вину. И у Михаила Пряслина
с Борисом Саловым, молодым парнем из вербованных,
которого в прошлом году привела в колхоз с лесопункта
доярка Маня Иняхина, совесть заговорила: оба взгляд
отвели на реку.
Ну а Петр Житов не смутился. Лихо, в упор глянул
на председателя своим рыжим, уже хмельным глазом и
для полной ясности смачно хлопнул по протезу — с меня-де взятки гладки.
На остальных можно было не смотреть: что Петр
Житов скажет, то и они. Да и какой от них толк во­
обще? Самая что ни на есть нёроботь: один кривой,
другой хромой, третий еле видит. Даже в лес им ходу
нету — вот и околачиваются в колхозе, пьют да делают
бабам ребятишек.
По распоряжению Ефимка для Лукашина быстро
раздобыли граненый стакан, поставили ящик из-под кон­
фет (Петр Житов и сам Ефимко сидели на таких ящи­
ках), и пришлось сесть. Не будешь же рубить с ходу!
— Чугаретти, а ты какого хрена? Особое приглаше­
ние надо?
Только теперь Лукашин заметил своего шофера Ана­
толия Чугаева, прозванного так с нынешней весны.
Правда, попервости его окрестили было по созвучию
имен Тольятти, и простодушный и простоватый Чугаев,
когда ему растолковали, кто такой его знаменитый «тез­
ка», от радости был на седьмом небе. Но Петр Житов,
человек, по местным масштабам весьма искушенный в
политике, сказал:
— Не. Не пойдет. И рылом не вышел, и автобиогра­
фия не та.
— Ну тогда пущай хоть Чугаретти, что ли,— предло­
жил Аркадий Яковлев. — А то вознесли человека на ко­
локольню и хряп вниз башкой.
— А это можно,— милостиво разрешил Петр Житов.
Так вот, Чугаретти, которому Лукашин строго-наст­
рого, уезжая в район, наказал день и ночь возить траву
на силос, сейчас в своем диковинно красном берете сто­
ял возле полуторки у ворот склада и искоса, воровато,
что-то ковыряя сапогом, поглядывал на своего хо­
зяина.
13

В один миг с Лукашина слетели все обручи, которые
он с таким трудом набивал на себя, шагая сюда.
— Я тебе что, что говорил? Калымить?
— Да ты что, понимаешь, товарищ Лукашин,— оби­
женно забухал Ефимко.— Что значит калымить? Долж­
на же быть у советского человека сознательность...
— Заткнись со своей сознательностью! Сознатель­
ность... Я сознательностью твоей коров зимой кормить
буду, да?
Чугаретти, виновато горбясь, начал заводить желез­
ной рукояткой мотор грузовика. Но тут уж за обижен­
ного вступилась вся шарага: дескать, как же это так?
Человек ишачил-ишачил как проклятый, а тут, выходит,
напоследок и душу согреть нельзя. Да стограммовка
еще в войну прописана нашему брату. Самим наркомом
прописана...
Заступничество товарищей едва не довело чувстви­
тельного Чугаретти до слез: толстые губы у него завздрагивали, а большие коровьи глаза навыкате нали­
лись такой тоской и печалью, что, казалось, во всем
мире не было сейчас человека несчастнее его.
— Ладно,— буркнул Лукашин в сторону покорно
выжидающего Чугаретти,— заправляйся да уматывай
поскорей, чтобы глаза мои на тебя не смотрели.
Выпили. Кто крякнул, кто сплюнул, кто полез лож­
кой или прямо своей пятерней в котелок со свиной ту­
шенкой.
Веревочку-выручалочку бросил Филя-петух, щуп­
ленький, услужливый мужичонка со светлым начесом
над бельмастым глазом, но очень цепкий и тягловый,
как говорят на Пииеге, и страшный бабник. Филя, явно
тяготясь молчанием, сказал:
— Иван Дмитриевич, а чего это, говорят, у нас опять
вредители завелись?
— Какие вредители?
— Академики какие-то. Русский язык, говорят, вро­
де хотели изничтожить...
— Язык? — страшно удивился Аркадий Яковлев.—
Это как язык?
— Да, да,— живо подтвердил Игнатий Баев,— я то­
же слышал. Сам Иосиф Виссарионович, говорят, нм
мозги вправлял. В газете «Правда»...
— Ну вот,— вздохнул старый караульщик,— зажи­
вем. В прошлом году какие-то космолиты заграничным
14

капиталистам продали, в этом году — академики.., Я но
знаю, куда у нас и смотрят-то. Как их, сволочей, изве­
сти-то не могут...
— А ты думаешь, всякие Черчилли зря хлеб
жуют?
— Обруби концы! Кончай разговорчики! — вдруг за­
орал как под ножом Ефимко-торгаш и встал.
— Ты чего? — Петр Житов повел своим грозным
оком. Ни дать ни взять Стенька Разин. Да для пекашинских мужиков он, по существу, и был Стенькой.
Потому как умен, мастер на все -руки и характер— ^
каждого под себя подомнет. — Ты чего? — грозно вопро­
сил Петр Житов.
— А то! На моем объекте политику не трожь, ясно?
Чтобы никаких разговоров про политику...
— Мишка, своди-ко его на водные процедуры.—
Петр Житов вытянул руку в сторону реки.
— Можно,— ответил, усмехаясь, Михаил и с радо­
стью начал расправлять свои широченные плечища.
Ефимко — недаром торгашом прозвали — не стал до­
жидаться, пока Михаил встанет на ноги да примется за
него, а живехонько, с ловкостью фокусника извлек от­
куда-то новую бутылку и поставил перед Петром Житовым.
После повторной стограммовки всех потянуло на ве­
селье. Караульщик Павел, постукивая березовой деревягой, притащил из своей избушки обшарпанный голу­
бой патефон. Но завести его не удалось: куда-то запро­
пала ручка.
Тогда Петр Житов, скаля свои желтые, прокуренные
зубы, сказал:
— Чугаретти, ты чего притих? Валяй хоша про то,
как спасал Север. В разрезе патриотизма...
— Ты разве не слыхал? — удивленно спросил Чуга­
ретти и покосился на Лукашина.
• — Я не слыхал! — воскликнул Филя-петух. Разуда­
ло, с притопом, исключительно в угоду Петру Житову,
потому как в Пекашине все — и старый, и малый — зна­
ли про подвиги Чугаретти в минувшей войне.
— Давай, давай!—; по-жеребячьи загоготал Петр
Житов. — Где ты оказался на двадцать второе июня
одна тысяча девятьсот сорок первого?
Чугаретти вытолкали вперед, Ефимко-торгаш усту­
пил ему свое место, и Лукашину — дьявол бы их всех!
15

забрал! — пришлось еще раз выслушать хорошо знако­
мую небывальщину.
— Значит, так,— заученно начал Чугаретти,— на
двадцать второе июня одна тысяча девятьсот сорок пер­
вого я оказался не так чтобы близко от родных мест, но
не так чтобы и далеко. На энском объекте в районе же­
лезной дороги Мурманск — Петрозаводск.
— В лагере? — уточнил Филя.
— Ну ,— неохотно кивнул Чугаретти.
Все знали — опять же по рассказам самого Чугарет­
ти,— за что он попал за колючую проволоку. За лиха­
чество. За то, что перед войной две машины угробил за
год: одну утопил, переезжая осенью речку по первому,
еще не окрепшему льду, а другую разнес по пьянке —
не понравилась изба, которая не захотела свернуть в
сторону. И вот, хотя ни для кого не было тайн в биогра­
фии Чугаретти, ему под ухмылки и веселые переглядытоварищей? пришлось рассказать и про это.
— ...Ну, сидим, значит, у себя, загораем,— только
что Беломорканал отгрохали, имеем право? Радуемся,
однем словом, солнышко пригревать стало. А то, что
кругом война, немцы да финны на нас прут, мы и поня­
тия не имеем... Ладно, сидим греемся на солнышке —
выходной день дали. И вдруг в один прекрасный мо­
мент видим: начальство едет. Не наше, не лагерное, а
сам командующий Севером генерал Фролов. Вот так...
Ну, нас, зэков, понятно, сразу по баракам — не порть
картину. «Стой! — кричит Фролов. Это нашим-то фарао­
нам.— Стой, так вашу мать! Я с ними говорить
буду...»
— С характером дядя,— заметил кто-то с усмешкой,
но Чугаретти, только что начавший входить в раж, даже
бровью не повел.
— Д а-a, сказанул нам Фролов — вывернул и потро­
ха, и мозги наизнанку. «Ребята, говорит, в доме у нас
воры». Мы глаза на потолок — какие еще воры, когда
тут самое-распросамое жулье собралось. Со всего Со­
ветского Союзу. «Чужие воры. Немцы. Их выкуривать
надо, поскольку внезапно залезли в наш священный
огород...» Понятно... Выходи на рубежи и спасай Рос­
сию, поскольку, значит, армия еще не подошла. Ну, ре­
бятки у нас быстренько шариками крутанули: «Чего
дашь?»
16

' — Торговаться, сволочи, д а ? — устрашающе заскре­
жетал зубами Ефимко-торгаш. Он был уже вдребезги
пьян, но насчет бдительности не забывал. Сработал мо­
ментально.
Ефимку быстро успокоили, потому как здесь-то и
начинался самый гвоздь рассказа.
— «Да, чего дашь?» — спрашивают Фролова зэки.—
Тут Чугаретти даже привстал немного, чтобы с боль­
шей впечатляемостью передать решающий разговор ге­
нерала с зэками. — «А перво-наперво, говорит'Фролов,
дам хлеба». И достает вот такой караваище.
— Не худо,— хмыкнул Аркадий Яковлев.
— «А еще чего?» — еще больше возвысил свой голос
Чугаретти. — «А еще, говорит, дам сала». И вот такую
белую кусину достает. Ну и в третий раз спрашивают
зэки: «Чего дашь?» И тут Фролов помолчал-помолчал да и говорит: «А еще, говорит, дам вам, ребята,
нож». И вот такую филяжину достает из-за го­
ленища.
Развеселившийся Филя-петух заметил:
— У тебя, Чугаретти, генерал-от как урка. С ножом
за голенищем ходит.
— Ладно,— продолжал Чугаретти. На комариный
укус Фили он, конечно, и внимания не обратил. — Лад­
но, харчи в брюхе, перо за голенищем — вперед на во­
ров и смерть фашизму! Немцы, понятно, думают— мы
от большевиков драпаем как пострадавши. Приняли.
Жратвы дали, шнапсу этого ихнего дали, по плечу по­
хлопывают: «Гут, гут, рус». Хорошо, значит. А мы, что
же, едим да пьем: у зэка брюхо дна не имеет. А потом
команда: в ножи!.. Н-да-а, чистенько сработали. Своих
пять убитых да два раненых, а ихних набили — как ба­
ранов по всему полю. Ну дак уж Фролов потом не зна­
ет, как нас и благодарить. Каждого обнимает, у самого
слезы. «Ну, говорит, ребята, спасибо. Родина вас не за­
будет...»
Последние слова Чугаретти произнес со всхлипом,
вытирая своей черней ручищей мокрые глаза. Но это
на мужиков не произвело решительно никакого впечат­
ления, ибо все они, за исключением разве Михаила
Пряслина, сами побывали на войне. Наоборот, Чуга­
ретти— так это кончалось всегда— дружно стали ули­
чать во вранье, требуя разных уточнений, вроде того,
например, где располагался ихний лагерь, далеко ли от
17

границы? Или какие такие чудодейственные ножи были
у зэков, что им и немецкий автомат нипочем?
Лукашин — он не забыл, зачем пришел,— одним ды­
хом выпалил:
— А у нас тоже воры завелись. — При этом слово
«воры» он произнес точь-в-точь как Чугаретти, с ударе­
нием на последнем слоге.
Петр Житов вопросительно поднял бровь:
— У нас воры? Где у нас воры?
— В колхозе. Я вот только что по Синелъге про­
ехал — кто-то в колхозные сена к нам залез.
Лукашину нелегко дались эти слова, ибо он знал, не
хуже своей жены знал, что колхозники на дальних се­
нокосах всегда подкашивают для себя. И так делается
во всех колхозах. Но раз уж замахнулся— бей. И он
закончил:
— Чуть ли не под каждой елью стожок!
Петр Житов — совсем не похоже на него — как-то
неуверенно поглядел на своих притихших мальчиков,
как он часто называл своих работяг, затем примири­
тельно сказал:
— Что-то путаешь, товарищ Лукашин. Кто полезет
в колхозные сена...
Мстительная, прямо-таки головокружительная ра­
дость охватила Лукашина — настала его пора торжест­
вовать. Хватит, помотали они ему нервы, посмотрим, ка­
кие нервы у вас.
Он поднял высоко голову, сказал:
— Ничего не путаю, товарищ Житов. На днях по­
шлем специальную комиссию.
Сзади, за спиной Лукашина, громко всхрапывал,
булькая горлом, вконец упившийся Ефимко — всегда
одним у него кончается,— и Лукашин не к его храпу
прислушивался вдруг каким-то обострившимся в эту
минуту слухом. Он прислушивался к реке, к ее спокой­
ным, затихающим всплескам внизу, за увалом — ка­
жется, хороший день будет завтра,— прислушивался
к ровному гудению костра, на который караульщик
только что бросил несколько жарких сосновых полешек,
и еще он прислушивался к шагам на лугу. Кто-то — ско­
рее всего жена одного из этих мужиков — шел сюда.
И мысленно он уже представлял себе, какой сейчас
концерт у них начнется,— крепко выдают бабы своим
мужьям за эти выпивки на берегу, Потому что иной
18

раз мужиков так закрутит, что не то чтобы домой какой
рубль принести, а еще в долг залезают.
Из-за штабеля мешков с мукой вышла Анфиса.
з
Лукашин понимал, зачем притащилась его благовер­
ная: ради него. Ради того, чтобы он не наломал дров,
не разругался совсем с мужиками. И вообще, все эти
пять лет, что они живут вместе, он только и слышит
дома: «Иван, полегче! Иван, потише! Иван, не наступай,
бога ради, на больные мозоли людям...»
Но дома — пускай: жена. Да еще и жена неглупая —
сама сколько лет колхозом правила. Но она ведь и на
людях стала наставлять его.
В прошлом году он застукал на молотилке двух
баб — в валенки жита насыпали. ЧП. По существу, под
суд надо отдавать, а она, только начал он их пушить,
тут как тут со своей заступой: «Давай дак, председа­
тель, зерно не солома. Большую ли ему щель надо,
чтобы закатиться». В общем, подсказала бабам, как
вывернуться, а его самого просто в дураках оставила.
То же самое в этом году. Пустяк, конечно,— рука­
вица семян, которую Клавдия Лобанова отсыпала на
поле во время сева. Но ведь не прижать как следует
Клавдию — весь колхоз растащат! Не дала. Запричи­
тала насчет голодных ребятишек — вой кругом поднял­
ся. «Да пойми ты раз навсегда,— втолковывал он ей
дома,— в какое ты меня положение ставишь! Ведь я
в глазах колхозников зверем выгляжу — этого тебе на­
до?»— «Что ты, что ты, Иван! Да я ни в жисть больше
ничего не скажу».
И вот пожалуйста — явилась. С приветливой улы­
бочкой— никаких свар там, где я,— а чтобы он не мог
придраться к ней, на руке короб с бельем. Полоскать
иду.
И именно эта-то неуклюжая хитрость — нитками же
белыми шита! — больше всего и взбесила его сейчас.
Так взбесила, что в кармане ватника карандаш по­
пался— в куски изломал. Ну а для житовской шараги
ее приход — праздник. Все вскочили разом на ноги, за­
орали:
— Анфиса, Анфиса Петровна!.. — Как будто для них
и человека дороже ее на всем свете нету.
19

Петр Житов — тот еще артист! — широким, простотаки княжеским жестом указал на ящики справа от
себя: любой выбирай. Так-то мы почитаем тебя!
— Нет, нет, Петя,/не буду. Какое мне сидение —
полоскать иду. Я это нарочно крюк дала, думаю: му­
жик-то у меня где?
— Да, дело к вечеру,— игриво ухмыльнулся Петр
Житов.
— Да не мели ты чего не надо,— в том же игривом
духе ответила Анфиса и даже хлопнула его по спине.—
Вы мне председателя-то испортите — все с вином да.
с вином...
— Ладно, иди куда пошла,— как можно спокойнее
сказал Лукашин и, тоже невольно переходя на язык
игры, добавил: — А насчет вина мы уж сами как-нибудь
разберемся.
Анфиса тут так вся и просияла, с резвостью молодой
девки подняла с земли короб с бельем.
— Постой,— сказал Петр Житов. — Раз посидеть не
хочешь, выпей па прощанье.
— Нет, нет, не буду. Какое мне питье — ребенка
кормлю.
— Ясно. Пить с ворами не хочу...
— Чего, чего, Петя? С ворами? С какими ворами?
Анфиса . медленно огляделась вокруг, пытливо по­
смотрела на мужа.
— В газетке одной недавно вычитал. Один руково­
дящий товарищ колхозников так назвал...
Лукашин не успел ответить Петру Житову — его
опередил Михаил Пряслян. Михаил заорал вне себя:
— Чего тут в прятки играть? Руководящий това­
рищ... В газетке вычитал... Председатель свой так ска­
за л .— И то ли совесть заговорила в нем вдруг, то ли
Анфису ему жалко стало, добавил: — Ладно, заводи,
Чугаретти, своего рысака. В гору попадать надо.
Петр Житов — камень человек! — не пощадил Ан­
фису. Требовательно глядя ей в глаза, спросил:
— Хочу знать твое мненье на этот вопрос... Как
бывшего председателя. В разрезе какой нынче линии
колхозники: хозяева или воры?..
Все примолкли — нешуточно спросил Петр Житов.
Лукашин не глядел на жену. Он зажал себя — ка­
жется, под пыткой не проронил бы ни единого слова.
Пускай, пускай повертится! Его проучил Петр Житов,
2Э

так проучил, что до гробовой доски помнить будешь,
но пускай и она сполна почувствует, как мужики умеют
приголубить.
Анфиса усталым голосом замученной, заезженной
бабы сказала:
— Какие вы воры... Воры чужое тащат, в чужой дом
залезают, а вы хоть и возьмете когда чего, дак свое.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1
У колхозной конторы Михаил спрыгнул с машины
вместе с нижноконами К
Петр Житов — он сидел развалясь в кабине — за­
рычал:
— Мишка, ты куды от дома на ночь глядя?
Михаил даже не оглянулся — только покрепче зажал
под мышками ржаные буханки. А чего, в самом деле?
Разве Петр Житов не знает, куда он идет? Первый раз,
что ли, с буханкой к Ставровым тащится?
Было еще довольно светло, когда он вошел в ставровский заулок, и высокая сосновая жердь торжествен­
но, как свеча, горела в вечернем небе.
У Михаила эта жердь, торчавшая посреди заулка,
каждый раз вызывала ярость. В темное время тут не
пройдешь — того и гляди лоб раскроишь, а когда ветер
на улице — опять скрип и стон, хоть из дому беги. В об­
щем, будь его воля, он давно бы уже свалил ее ко всем
чертям. Но Лизка уперлась — ни в какую! «Егорша вер­
нется из армии — разве захочет без радио? Нет, нет,
хозяин поставил, хозяин и уберет, коли надо».
Но если в этой проклятой жердине был хоть какойто резон (пищали после войны кое у кого трофейные
приемники), то в затее свата Степана, кроме старческой
дури, он ничего не видел.
Всю жизнь, четверть века, стоял ставровский дом
под простым охлупнем12 без конька и так мог бы стоять
до скончания века: крыша хорошая, плотная, в поза­
прошлом году перебирали, охлупень тоже от гнили не
крошится — чего надо по нынешним временам? До
1 Н и ж н о к о н ы — жители нижнего конца деревни.
2 О х л у п е н ь — у старинных домов массивное бревно на крыше,
которым пригнетаются концы тесниц обоих скатов.
21

конька ли сейчас? А главное — ему ли, дряхлому ста­
рику, разбираться с такими делами?
Не послушался. Весной, едва подсохло в заулке,
взялся за топор. Самого коня из толстенной сосны с кор­
нем— с ним, с Михаилом, зимой добывали из лесу —
вытесал быстро, за одну неделю. И какой конь полу­
чился! С ушами, с гривой, грудь колесом — вся деревня
смотреть бегала. Ну а с охлупнем дело не пошло. Оте­
сал бревно с боков, погрыз сколько-то теслом снизу
и выдохся.
И вот сколько уж времени с той поры прошло, меся­
ца три, наверно, а новой щепы вокруг бревна по-преж­
нему не видать. Только свежие следы. Топтался, зна­
чит, старик и сегодня.
Степана Андреяновича он застал — небывалое де­
ло! — на» кровати. За лежкой.
— Чего лежишь? — по привычке пошутил Миха­
ил.— А мне сказали, сват у тебя накопил силы, к сену 1
укатил.
— Нет, не укатил. — Степан Андреянович сел, опу­
стил ноги в низких валенках с суконными голяшками. —
Помирать скоро надо.
— Давай помирать! Ничего-то выдумал. Пятнадцать
лет до коммунизма осталось.
Старик многозначительно вздохнул.
— Точно, точно говорю. Сталин это дело еще в со­
рок шестом подсчитал. Я, говорит, еще при коммунизме
пожить хочу, а ты на много ли его старше?
— Нет, Миша, не знаю, как где, а у нас моя пороща
не заживается. Смотри, кто из моей ровни остался. Тро­
фим помер, Олексей Иванович, уж на что сила мужик
был, двухпудовкой, помню, крестился, помер...
— Ерунда! — Михаил положил буханки на стол и
сел на прилавок к печи, напротив света. — Я недавно
роман один читал — «Кавалер Золотой Звезды» назы­
вается. Ну дак там старик не ты. По-боевому настроен.
Сейчас, говорит, мне только и пожить. Правда, у них
в колхозе — охо-хо-хо! — насчет жратвы там или в смы­
сле обутки с одеждой, у них об этом и думушки нету.
Скажи, как в раю живут...
С улицы в избу вползла вечерняя синь. От печного
тепла, от однообразного постукиванья ходиков Михаила
К с е н у — на сенокос.
22

стало клонить ко сну — две ночи не спали на выгрузке,
да и выпивка сказывалась,— и ощ широко зевая и по­
тягиваясь, пересел на порог, приоткрыл немного двери,
закурил.
Разговор, как и в прошлый, и в позапрошлый раз,
в конце концов перешел к сену — о чем же еще нынче
говорят в деревне? Лето сырое, дождливое, сена в кол­
хозе выставлены наполовину — достанется ли сколько
на трудодень?
Тут, кстати, Михаил рассказал о недавней стычке
мужиков с Лукашиным, о том, как председатель назвал
их ворами и как грозился забрать у них сено на Синельге.
— Так что дожили,— невесело заключил он. — Мо­
жет, сейгод и рогатку под нож. В войну я, парнишко,
вдвоем с матерью Звездоню кормил, а теперь сам му­
жик, Лизка баба да вы с матерью как-никак граблями
скребете — и все равно не можем вытянуть четыре ко­
пыта...
Старик все эти сетования принял на свой счет, что
вот, дескать, он виноват, он в этом году ни разу на
пожню не вышел, и Михаил не рад был, что и разговор
завел. Поди докажи старому да больному человеку, что
ты и в мыслях не имел его.
На его счастье, со скотного двора вернулась сестра.
Весть о своем возвращении Лиза подала еще с ули­
цы— пальцами прошлась по низу рамы. И что тут под­
нялось в избе!
Степан Андреянович, еще недавно собиравшийся
умирать, живехонько соскочил с кровати, кинулся в задоски наставлять самовар. Загукал в чулане Вася —
этот точно, как по команде, просыпается вечером, в ту
самую минуту, когда забарабанит в окошко мать. Мур­
ка спрыгнула с печи — и она, тварь, обрадовалась при­
ходу хозяйки.
Все это давно и хорошо было знакомо Михаилу, и
если он кому и удивлялся сейчас, так это себе. Тоже
вдруг встряхнулся. Во всяком случае, сонливости у него
как не бывало, а руки, те просто сами зашарили по
столу, разыскивая лампешку.
Спичка вспыхнула как раз в ту минуту, когда Лиза
появилась на пороге. И неизвестно еще, от чего больше
посветлело в избе — то ли от пятилинейки, то ли от ее
сверкающих зеленых глаз.
23

— Ну-ну, кто у нас в гостях-то! Не зря я сегодня
торопилась домой. Чуяло мое сердце.
За одну минуту все сделала: разулась, разделась,
сполоснула руки под рукомойником, вынесла из чулана
ребенка.
Вася к дяде не пошел, заплакал, закапризничал, и
это немало огорчило Михаила, потому что, по правде
говоря, он и сестру-то дожидался, чтобы племянника
на руках подержать.
— Дядя, ты нас порато-то не ругай,— как бы изви­
няясь за сына, сказала Лиза. — Нам тоже нелегко. Мы
ведь теперь материного молока не едим, да, Васенька?
Она походила-походила по избе, убаюкивая ребенка,
и, так как тот не успокаивался, села на переднюю лавку
и дала ему грудь. На виду у брата и свекра. Чего стес­
няться — свои.
Степан Андреянович неодобрительно покачал голо­
вой: не дело, мол, это. С таким трудом отнимала ре­
бенка от груди, а теперь сама приучаешь. Да разве
против Лизки устоишь?
— Что ведь,— сказала она на замечание деда,— пу­
скай уж лучше матери худо, чем ребенку.
А матери было-таки и в самом деле худо. Она мор­
щилась от боли, закусывала сухие, обветренные губы и
под конец, когда явилась с вечерним молоком Татьян­
ка, накинулась на брата. Из-за коровника. Из-за того,
что Петр Житов с Игнашкой Баевым, как сообщила
Татьянка, распьянехонькие бродят по улице. А раз распьянехонькие — какая завтра работа?
И вот не успел он и рта раскрыть, как Лизка начала
выдавать и строителям, а заодно с ними и ему:
— Пьяницы окаянные! Сколько еще пить будете?
Есть ли у вас совесть-та? Коровы опять зимой будут за­
мерзать, а у вас только одно вино и на уме. С коров­
ника на выгрузку удрали — где это слыхано?
Михаил сперва отшучивался, ему всегда забавно
было, когда Лизка за колхозных коров заступалась —
просто на глазах сатанела, дуреха,— а потом, когда
в разговор встрял старик, начал понемногу и сам заво­
диться.
Степан Андреянович, давно ли еще вместе с ним су­
дачивший о сене, принял сторону невестки (что бы та
ни сказала, всегда заодно с ней), и Михаил почувство­
вал, что должен, обязан разъяснить им что и как. Ведь
24

легче всего попрекать мужиков стопкой. А разве за
стопкой бегут на выгрузку? Вот за этой самой буханкой,
которую они сейчас кромсают. Может, врет он, неправ­
ду говорит?
Конечно, он, Михаил, немного хватил через край —
сестру и свата вроде как попрекнул: не забывайте, мол,
чей хлеб едите,— а на самом-то деле у него этого и
в мыслях не было. Просто допекли его, вот он и бряк­
нул не подумавши.
Шумно, с излишним усердием пили чай и молчали.
У Васи, все еще терзавшего грудь матери, один глаз
уже закатился, а другой устало, с прижмуром, как
у отца, смотрел на дядю.
Михаил кое-как допил стакан и опрокинул кверху
дном: все, домой пора. Но разве Лизка отпустит брата
вот так, со сдвинутыми бровями?
— Давай дак, дядя, посиди с нами,— заговорила
она нараспев от имени, сына. — Успеешь домой. Покури.
Нам, скажи, все равно надо привыкать к дыму. Скоро
папа вернется — ведь уж не будет выходить из избы.
Есть ли у нас, татя, сколько табаку-то? — обратилась
Лиза к свекру. Она почитала старика за отца. — Может,
безо всего, с голыми руками приедет. Да и вина бы бу­
тылки две не мешало раздобыть. Ведь уж нашего папу
не переделаешь, да, Васенька? С мокрым рылом ро­
дился.
Сколько раз Михаил наблюдал за сестрой, когда та
начинала говорить о Егорше, а все равно не мог при­
выкнуть! Лицо вмиг разгорится, разалеется, глаза за­
блестят, а про голос и говорить нечего — соловей запел
в избе.
Он тысячу раз задавал себе вопрос: чем взял ее
этот кобель? За что она его так любит? Неужели за то,
что предал ее на другой же день после свадьбы?
Да, послушать Егоршу, так в армию его взяли по­
тому, что у него-де льгота перестала действовать. Из-за
женитьбы. Поскольку новый человек в семье появился.
А при чем тут женитьба? Лизка была не в летах, не
было ей еще восемнадцати, когда он ее захомутал, так
что годик-то наверняка можно было покантоваться
дома.
Михаил щадил сестру и никогда не говорил с ней об
этом, но сам-то он знал, ради чего женился Егорша.
25

Ради того, чтобы взвалить на нее, дуреху, старика.
Чтобы самому быть вольным казаком...
У Васи уже закатился и второй глазок — запьянел,
видно, с непривычки от материного молока, а сама
матерь все еще мыслями со своим разлюбезным, и Ми­
хаил, еще минуту назад радовавшийся отходчивому
сердцу сестры, вдруг ужасно разозлился на нее.
Он круто вскочил на ноги и, не сказав никому ни
слова, выбежал из избы.
2

...Вот и первая звезда заблестела в луже — конча­
ется лето. И под горой, у реки, не белеет больше
рожь — августовская темень задавила хлебный свет
в поле.
Осень, осень подходит к Пекашину. Самое распоганое время, ежели разобраться. Налоги всякие — раз,
обутка да одежонка — два (то ли дело летом: ребята
босиком и сам что ни надел — лишь бы ногу не ко­
лоло). Потом это сено распроклятое, корова... Эх, да
мало ли еще каких забот разом обрушивается на тебя
осенью!
А ведь была, была у него возможность на всем этом
поставить крест. Давалась в руки и ему большая жизнь.
Главврач районной больницы как увидел его во всей
живой натуре, без прикрытий, даже привстал. Мелкий,
худосочный народишко собрался на призывном пунк­
те — война пестовала. Ну и, конечно, не мудрено в та­
ком лесу сойти за дерево. И уж он, главврач, повертел
его! И так, и эдак поставит, в грудь постукает, в рот за­
глянет, пробежку даст — ни одного изъяна. Даже скрип
в коленях куда-то пропал.
— Редкий экземпляр! В любой род войск. Ну, го­
вори, куда хочешь. Во флот? В авиацию?
— Льгота у него,— сказал райвоенком, а сам гла­
зом так и буравит его, Михаила: «Ну, Пряслин, решай­
ся!» (Два часа перед этим уламывал: не беспокойся,
семья не пропадет.) И как же ему хотелось сказать: да!
Но глупая — п р я с л и н с к а я — шея сработалараньшем, чем губы: нет...
Что ж, вот и ишачь себе на здоровье, думал Михаил,
шагая по вечерней деревне. Дураков работа любит —
не теперь сказано. И он уже не осуждал сейчас с преж­
26

ней решительностью и беспощадностью Егоршу. Черт
его. знает, может, тот и прав. Будет хоть по крайности
чем вспомнить свою жизнь. А он, Михаил? Чем вспомя­
нет потом свою молодость? Как корову кормил? Как
кусок хлеба добывал?
В школе у Якова Никифоровича был свет — един­
ственный огонек на весь околоток. И кто-то шел отту­
д а — похрустывал мокрый песок на тропинке, и что-то
яркое и блестящее вспыхивало в желтых отблесках.
Михаил, заинтересованный (кто с таким блеском хо­
дит в Пекашине?), остановился.
Раечка Клевакина — у нее резиновые сапожки с ра­
дугой.
— Рай, здравствуй!
Встала, замерла. Просто как диверсант какой затаи­
лась в темени. А чего таиться, когда от самой так и
шибает духами?
— Здорово, говорю.
Раечка сделала шаг в сторону.
Ого! Райка отнего рыло воротит. Так это правда,
что у нее шуры-муры с учителем?
Он решительно загородил ей дорогу, чиркнул спичку.
Холодно, по-зимнему глядели на него большие серые
глаза. Губы сжаты — проходи!
Да, вот когда он понял, что она дочь Федора Капи­
тоновича.
Он выждал, пока спичка в его пальцах не преврати­
лась в красный прямой стерженек (хорошая погода
завтра будет), усмехнулся:
— Дак вы теперь на пару сырую картошку лопаете?
Яков Никифорович, как человек приезжий, ужасно
боялся северной цинги и все ел в сыром виде. Он даже
воды простой не пил — только хвойный настой.
Раечка вильнула в сторону, но Михаил вовремя вы­
ставил вперед ногу, и она вмиг забилась у него в
руках.
Нет, врешь, голубушка! С сорок третьего каждую
молодягу, каждую кобылку и жеребца в колхозе обла­
мываю, так неужели с тобой не справиться? И он резко,
с силой тряхнул Раечку, так что она охнула, потом
поставил на ноги, притянул к себе и долго и упрямо
терзал своими сухими и жесткими губами ее стисну­
тый рот.
. Выпуская из рук, сказал:
27

— Через два часа выйдешь на задворки против себя.
К соломенным ометам...
— Зачем? Чего я там не видела?
— Затем, что я приду. Потолковать надо...
з
Хорошо тому живется,
У кого одна нога:
Сапогов-то мало надо
И портяночка одна.

Петр Житов хвастался своим житьем. Ему, дура­
чась, тоненьким бабьим голоском подпевал Игнашка
Баев, и, судя по малиновым огонькам, которые то и дело
вспыхивали возле бани Житовых, там был и еще коекто.
Решили добавить, догадался Михаил, всматриваясь
в темноту житовского огородца с дороги. Это всегда
так бывает, когда мужики заведутся. Обязательно прут
к Петру •Житову. Олена, жена Петра Житова, терпеть
не может этих пьяных сборищ в своем доме, и вот при­
думали: с осени прошлого года обосновались в бане.
Стены да крыша есть, коптилку соорудили, а больше
что же надо?
Михаил, не очень-то охочий в другое время до му­
жичьих утех (карты, анекдоты, трепотня), сейчас вдруг
пожалел, что он не может сегодня присоединиться
к своим товарищам. Нельзя. Сам же сказал Райке:
выйди к ометам на задворках.
Он встряхнулся, пошагал домой. Однако, пройдя
дома три, он опять остановился. Постоял, поглядел во­
круг, словно бы заблудился, и подошел к полевым во­
ротам с новым белым столбом, который сам же на днях
и ставил,— по нему-то он и узнал в темноте
ворота.
Нет, ерунда все-таки получается, думал Михаил, на­
валиваясь грудью на изгородь возле ворот. Покуда он
был с Райкой — ух как лихорадило! А только отвер­
нулся — и хоть бы и вовсе ее не было. Не то, не то.
Совсем не то, что было с Варварой.
Сколько пережито за все эти пять лет, что они
в разлуке, сколько бабья всякого побывало у него в ру­
ках — сами лезом лезут,— а увидал нынешним летом
Варвару в районе, не говорил, не стоял рядом, только
28

увидел издали — и шабаш: никого не знал, никого не
любил...
В клубе произносили речи — на совещание механи­
заторов приезжал,— потом было кино, потом выпивка
была в чайной, а спроси его, кто выступал, какое было
кино, с кем сидел за столом в чайной,— не сказать. Вот
какая отрава эта Варвара...
На лугу, под горой, пофыркивали, хрустя свежей
отавой, лошади, мигал солнечный огонек у склада, где
хозяйничал теперь караульщик, и там же бледными
зарницами отливала река. А вот хлебного света, сколь­
ко он ни вглядывался туда, в подгорье, не увидел. За­
давила темень.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1
Утро было росистое, звонкое, и коровы, только что
выпущенные из двора, трубили на всю деревню.
Проводы скота в поскотину Лиза любила превыше
всего. Ну-ко, семьдесят коров забазанят в одну глот­
ку— где еще услышишь такую музыку? А потом, чего
скрывать, была и гордость: выделялись ее коровки. Чи­
стенькие, ухоженные, бок лоснится да переливается —
хоть заместо зеркала смотрись.
— Ну уж, ну уж, Лизка,— качали головой бабы,—
не иначе как ты какой-то коровий секрет знаешь.
Знает, знает она коровий секрет, и не один. Утром
встать ни свет ни заря, да первой прибежать на скот­
ный двор, да наносить воды вдоволь, чтобы было чем
и напоить скотинку, и вымыть, да днем раза три съез­
дить за подкормкой на луг, а не дрыхнуть дома, как не­
которые, да помыть, поскоблить стойла, чтобы они, ко­
ровушки-то, как в родной дом с поскотины возвраща­
лись... Вот сколько у нее всяких секретов! Надо ли еще
сказывать?
В это утро Лиза не успела насладиться проводами
коров. Ибо в то самое время, когда только что выпусти­
ли их из двора, прибежала Татьяна.
— Иди скореича... Михаил велел...
— Зачем? Очумели вы — такую рань! Я ведь не у
Шаталова на бирже работаю...
29

— Иди, говорят. Те прибежали...
— Кто — те? Ребята?! — ахнула Лиза.
Петьку и Гришку нынешней весной с великим тру­
дом удалось запихать в ремесленное училище — Ми­
хаил из-за них только в городе больше недели жил.
Сперва придрались к годам — семи месяцев не хватает
до шестнадцати, а потом годы уладили (Лукашин без
слова выписал новую справку) — в здоровье дело упер^
лось. Не подходят. Больно тощие. А с чего они будут
не тощие-то...
И вот, рассказывал Михаил, пообивал он пороги.
Туда, сюда, к одному начальнику, к другому, к третье­
му— в городе не у себя в районе: нет и нет. Рабочий
класс... Надо, чтобы была сила...
Спас Пряслиных Подрезов. Сам окликнул на улице,
когда Михаил с ребятами уже на пристань шел. Просто
как с неба пал. «Пряслин, ты чего здесь околачи­
ваешься?»
И вот, рассказывал Михаил, никогда в жизни не
плакал от радости, а тут заплакал. Прямо в городе,
среди бела дня. И Лиза тоже каждый раз плакала, ко­
гда, при случае вспоминая городские мытарства стар­
шего брата, доходила до этого места.
Всплакнула она и сейчас, хотя тотчас же вытерла
глаза: не за тем, не слезы лить зовет ее брат.
Голос Михаила она услыхала еще с крыльца. Шум­
но, на выкрике пушил двойнят. И еще из избы доно­
сился лай Тузика. Неужели и он, бестолковый, на ребят
навалился?
Лиза быстро поправила на голове платок, взялась
за железное кольцо в воротах.
Так оно и есть: хозяин летает по избе, как бык
разъяренный, и собачонка неотступно за ним. Хозяин
кричать на ребят, и она на них лаять. А те, несчастные,
ни живы ни мертвы. Сидят на прилавочке у печи, возле
рукомойника, как будто они и не дома — глаз не смеют
поднять от пола. И хоть бы кто-нибудь за них, за бед­
няг, заступился! Матерь, правда, та не в счет — та век
старшему сыну слова поперек не скажет. Да Татьянкато что в рот воды набрала? Сидит, в окошечко погля­
дывает, будто так и надо. Да и Федька, на худой конец,
мог бы что-нибудь промычать, а не брюхо гладить: не­
мало его братья выручали.
Лиза сказала:
30

— Давай дак ладно. Что поделаешь, раз у них сча­
стья нету...
— Счастья? — Михаил выпрямился — полатница над
головой подскочила. — Какое им еще счастье-то надо?
Худо им было на всем на готовеньком, да? Вишь, до­
мой захотели... По дому соскучились...
— Дак вы это сами? Вас не выгнали? — Кровь от­
хлынула от лица Лизы. Жалости к братьям как не бы­
вало. — Да вы что, еретики, с ума посходили?!
Михаил снял с вешалки свой рабочий ремень с но­
жом на медной цепочке, опоясался.
— Возьмешь к себе. Чтобы духу ихнего здесь не
было. Да сегодня же отправь обратно. И не вздумай
денег давать. Раз домой дорогу нашли, найдут и из
дому.
— Может, хоть денек-то им можно пожить дома? —
подала наконец свой голос мать. И то невпопад: разве
об этом теперь надо думать?
Дверь хлопнула. Михаил ушел на работу, даже не
попрощавшись с ребятами. Те заплакали.
— Ну еще! — прикрикнула на них Лиза и даже но­
гой притопнула. — Сами виноваты, да еще и плачете...
Одевайтесь! Живо у меня.
Чтобы не мозолить людям глаза (никогда не лишня
осторожность), она повела братьев подгорьем.
— Ну вот,— заговорила, когда спустились косиком
к озеру. — Смотрите, по дому соскучились! А чего скучать-то? Всё тут — и поля, и огороды, никуда не убе­
жали. Нет, я бы на вашем месте не скучала. Вон ведь
как вас одели да обули. Пальта матерчатые, башмаки,
фуражки со светлым козырьком... Да вы как буржуи.
Кто у нас, в Пекашине, так ходит? И кормили, навер­
но,— не помирали с голоду?
— Нет.
■
— Грамм-то пятьсот всяко, думаю, давали.
— Восемьсот...
— Чего? — Лиза остановилась пораженная. — Во­
семьсот грамм хлеба на день? Вам? На каждого? Ну
вот Михаил-то и выходит из себя. Устраивал-устраивал
вас, сколько время потратил, а вы на-ко что задума­
л и — домой. Да где у вас голова-то? Ведь уж надо по­
терпеть— попервости завсегда человеку на новом месте
муторно, а потом привыкают. Я бы еще не удивилась,
кабы Федька деру дал, а то вы...
31

Лиза нагнулась, подняла с земли хворостину, погро­
зила Тузику — тот с самого начала, едва они вышли из
дому, провожал их лаем, а теперь надрывался где-то
на угоре, возле амбара, там так и перекатывался черно­
белый клок шерсти. Нет, хоть и хвалят у них этого
псишку, а бестолковый, не будет из него дельной со­
баки. Потому что разве дело это — на своих лаять?
— Вон ведь вы что натворили! — принялась опять
совестить братьев Лиза. — Тузко и тот дивится...
— А он и вчерась на нас лаял... Мы это подходим
вечор с задворья к дому, а он нас не пускает... —
И Петька и Гришка вдруг горько разрыдались.
— На вот! Нашли из-за кого убиваться. Маленькие!
Тузко их не пускает...
— А мы его еще не видели... Нам Таня написала —
у нас собачка хорошенькая есть...
— Дак вы, может, из-за этой собачки хорошенькой
и домой-то прибежали?
Ребята еще пуще разрыдались. И Лиза больше уже
не распекала и не стыдила их. Она вдруг поняла, что
они ведь еще дети.
2

— Татя, смотри-ко, каких гостей веду. Узнаешь ли?
— О, о! — неподдельно удивился Степан Андреянович. — Петр да Григорий. Сватушки...
— Домой вот прибежали,— сказала Лиза, прикры­
вая дверь за братьями. — А знаешь, зачем прибежа­
ли?— Она рассмеялась. — Тузка смотреть. Ha-ко, из
города, за четыреста верст Тузка смотреть. — Она опять
рассмеялась. — А Тузко, глупый, и к дому их не под­
пустил, лай на весь заулок поднял.
— Ничего,— сказал старик ребятам. — Не вы одни
из-за собаки бегали. Я, бывало, постарше вас был, в
работниках уж жил, а до того скучал по собачонке
прежнего хозяина — Жулькой звали,— что хоть плачь...
— Неуж, татя? — страшно удивилась Лиза.
— Да, да, было такое дело.
— Ну, ребята, тогда не расстраивайтесь. Не у вас
одних заворот в мозгах вышел.
Двойнята пробыли у сестры почти целый день, и
Лиза все сделала, чтобы скрасить им неласковый прием
дома. Первым делом она накопала им молодой розовой
32

картошки, целый чугун наварила — ешьте досыта! По­
чему вы такие-то худющие — ведь когда война кончи­
лась. Потом вымыла их в бане — что и за дом, когда
в бане не побывал? Потом — не поленилась — сбегала
к своим за Тузиком: Вася, мол, шибко капризит, может,
с собачонкой успокоится.
Принесла в кузове за спиной, на пол вывалила — вот
вам тот, по ком скучали!
В общем, не худо двойнята погостили у сестры, а уж
с Тузиком-то наползались да наигрались сколько хо­
тели.
Единственно с чем плохо в этот день было — с по­
путной машиной. Так этих попуток сколько хочешь
ныне — леспромхозовских, колхозных, каждый час мимо
ставровского дома катят то в район, то из района. А се­
годня Степан Андреянович часами дозорил возле до­
роги — и ни единого колеса. '
В конце концов Лиза решила до Нижней Синельги
подбросить братьев на лошади — благо ей за подкорм­
кой ехать надо,— а там, может, попадется какая ма­
шина, а ежели нет, то до Сыломы, большой деревни,
где теперь стоит пароход, добегут и сами: недалеко.—
одиннадцать-двенадцать верст.
Степан Андреянович стал было уговаривать ее оста­
вить ребят до утра — ничего, мол, не случится, ежели и
позже на день прибудут в свое училище,— но она и
слышать об этом не хотела. Что она скажет в отрет
Михаилу, как поглядит ему в глаза, ежели тот узнает
о самоуправстве? Не посчиталась она Со старшим бра­
том только в одном — насчет денег. Дала по двадцатке
каждому на дорогу, потому что на попутке проедут и
бесплатно, а на пароходе как? Хватит, натерпелись они
страху, когда вперед попадали с пятеркой в кармане
на двоих.
Ехали неторопко, Мазурик был в оглоблях — самая
распоследняя коняга в колхозе.
У болота, в сосняке, кричали и улюлюкали ребятиш­
ки — не иначе как за молодой белкой гонялись, а со
стороны новостройки, как на грех, тоже ребячий крик,
да со смехом, с визгом,— похоже, Петр Житов шуганул
бездельников. И, видно, очень уж горько от всего этого
стало двойнятам — затаились позади сестры на телеге
и ни слова.
2

Ф.

А б р а м о в , т. 2

33

Лиза попыталась развеселить их, вызвать на разго­
вор об ученье, об их будущей жизни — раньше двойнята
любили такие разговоры.
— Смотрите-ко, ребята, как вам повезло,— говорила
она. — Во всей семье у нас ни у кого сроду не было
паспорта, а у вас скоро целых два будет. Краса! Потом
где захотел, там и живи — хоть в деревне-матушке,
хоть на городах.. Не зазнавайтесь только. Меня, может,
потом и признавать не захочете, да?
Ребята не откликались.
Мазурик тащился еле-еле. Он и в молодости-то рез­
востью не отличался — бывало, навоз возишь, не одну
вицу обломаешь, а теперь, в старости, и вовсе от рук
отбился. И особенно трудно было сладить с ним под ве­
чер, да еще когда надо от дому ехать. И Лиза невольно
подумала: вот лошадь, тварь бессловесная, к своей ко­
нюшне привязана, а что же говорить о Петьке да
Гришке? Уж кто-кто, а она-то знает, как с родным до­
мом расставаться. Не забыла еще, как отвозил ее брат
в лес, на Ручьи.
Наконец добрались до Синельги.
Лиза торопливо, не глядя в глаза, обняла братьев—•
одного, другого, подтолкнула сзади:
— Чёсайте.
И не выдержала — расплакалась, когда двойнята,
перебежав мост, вдруг оглянулись и замахали ей ру­
ками.
С запада надвигалась туча, темная, лохматая, от­
куда только и взялась — всю дорогу было светло. Осин­
ки у моста залопотали, задрожали на ветру, серая рос­
сыпь прошлогодних листьев полетела по песчаной до­
роге... Да что же это такое? Кто же глядя на ночь
отсылает ребят в дорогу?
— Стойте, окаянные! Куда это полетели?
Двойнята остановились, затем нерешительно верну­
лись к сестре.
— Из училища-то не выгонят, ежели ночь перено­
чуете у меня?
— Не...
— Не! Как — не? Кто вас, летунов, держать будет?
Кому вы такие нужны?
— Не, мы ведь не сами... Нам на неделю разре­
шено...
•— Вы опять за свое! — Лиза уже слышала это от
34

братьев. Рассказывали ей эту сказку еще днем: будто
не самовольно убежали, а воспитатель отпустил. — Чего
из вас выйдет-то — с таких годов врете? На вот — опять
в слезы... Плакать-то раньше надо было... Ладно, возь­
му грех на душу. Бежите ко мне обратно. Да о реку,
а не дорогой. И дома у меня, как мыши, замрите, чтобы
никто не видел. А то Михаил узнает — голову с меня
снимет...
3
Был поздний вечер. Луна, которая еще недавно по­
могала ей управляться в потемках с коровами, скры­
лась за облаками, и темень стояла кромешная, авгу­
стовская— Лиза два раза натыкалась на изгородь.
И вдруг, когда она подошла к своему дому, увидела
в заулке свет, да такой яркий, что двойнят, сидевших за
столом, хоть на карточку снимай.
Да что же это такое? Мало она натерпелась страхов
за сегодняшний вечер — это ведь не шутка, ежели из-за
тебя ребят выгонят из училища!;—так еще свекор
огонька подкидывает...
Все разъяснилось мигом, когда она вбежала в избу.
Письмо, письмо от Егорши пришло!
— Когда пришло? Не в сутеменках?
— В сутеменках, в сутеменках,— живо закивал Сте­
пан Андреянович. Тоже и он весь рад. — Я как раз с
лучиной вышел овцам подать — Окся-почтальонша во­
ротца открывает...
И тут Лиза подивилась верности примет. Ведь имен­
но в то самое время, когда начало темнеть (она как раз
доить собралась), у нее зачесался нос. Правда, по этой
примете ей выходило пить вино, но раз она вина не
пьет, должна же быть замена! И такую замену она с ра­
достью принимала: больше двух месяцев не было от
Егорши письма.
К столу села чистая, намытая, гладко причесанная,
с пылающими щеками — письма Егорши всегда зажи­
гали у нее кровь, с сыном на руке — это уж обязательно.
«Здравствуй, дорогой и многоуважаемый дед Степан
Андреянович, а также жена Лиза. С боевым солдатским
приветом к вам ваш внук и муж Георгий Суханов...»
— А Васе опять привет написать забыл,— заметила,
хмурясь, Лиза. — Не знаю, что за отец такой — про
2-

35

сына забывает. — Она перевернула листок, заглянула в
конец письма. — Ну да, опять как нищему через заднее
окошко: «Привет сыну Васе...»
«Во первых строках сообщаю, что наша... энская
часть... — Лиза посмотрела на свекра, на ребят: это еще
что? — ...наша энская часть была на боевых ученьях, то
есть на маневрах, а поэтому письма написать не имел,
ибо международный накал и обстановка такая, что, по­
жалуй, нашему брату не до писем. Данное международ­
ное положение происходит потому, что империалисты
всех мастей и международный жандарм Америка...»
Лиза покачала головой, усмехнулась:
— Вот как он у нас, татя, высказывается. Как
с трибуны. В котором письме уж про эту международ­
ную обстановку... Приедет домой, может, и на тракторе
работать не захочет, портфельщиком станет... Ну, по­
читаем дальше.
«Боевые ученья прошли успешно, то есть на боль­
шой, дали, как говорится, кое-кому прикурить, на всю
катушку развернули огневую мощь Советской Армии,
и я за это от лица командования имею благодарность.
А кроме того, на днях меня вызывали к начальству и
был разговор в части сверхсрочной. Обещают сразу же
присвоить воинское звание старшины, а также хорошее
довольствие и жилищные условия...»
Лиза всхлипнула, посмотрела растерянно на улыба­
ющихся двойнят, на свекра и вдруг по-бабьи заголосила:
— Татя, да он ведь не приедет к нам... Там оста­
нется... В армии...
ГЛАВА ПЯТАЯ

1
Лукашин вышел из правления на крыльцо и заслу­
шался. Бах, бух, бах... — топоры пели у болота. Вот
песня, которую он готов слушать сутками напролет.
Потом, когда он выбежал к амбарам на задворках,
увидел и саму стройку.
Не ахти какое сооружение колхозный коровник, не
из-за чего тут приходить в телячий восторг, но ежели
каждое дерево ты добывал с бою, ежели для того, что­
бы зимой выкроить лошадь для вывозки леса, ты вся­
36

кий раз до хрипоты ругался с районом —- лесозаготовки
же! — ежели, плотничья бригада у тебя полтора мужика,
а остальные так себе, для счету, можно сказать, тогда,
пожалуй, и на колхозный коровник станешь мо­
литься.
Плотники, завидев, верно, председателя, поживее за­
двигали руками, и вот как он въелся в стройку — изда­
ли, на слух начал угадывать, кто как работает.
С ревом, с рыком врубается в дерево Михаил
Пряслин — не щадит себя парень, не умеет работать
вполсилы. Старается сегодня Филя-петух. Трень-звень —
как на балалайке наигрывает. А вот Игнатия Баева не
мешало бы при случае почесать против шерсти. Стукстук— и встали. Инвалид — кто отрицает? — но ведь
топор-то не в больной ноге держит, а ручищи у него —
дай бог каждому.
Волнами накатывался смоляной настой. Свежая ще­
па, напоминавшая больших белых рыб, плавающих во­
круг желтого бревенчатого сруба, сверкала на солнце...
Да, подействовал все-таки позавчерашний прижим
с сеном, думал Лукашин, а вот теперь ему надо своими
руками прикрывать стройку. Ничего не поделаешь: жат­
ва подошла, первую заповедь выполняй, а кроме того,
снова берись за косу, раз ведро началось.
Плотники один за другим спустились с лесов, подо­
шел, громко визжа своим протезом, Петр Житов — он
сколачивал крестовину стропил на задах, и теперь Лукашину понятно стало, почему он не расслышал голоса
его топора.
— Ну дак что будем делать-то, мужики? — загово­
рил Лукашин по-свойски, хотя и не совсем своим голо­
сом, когда уселись на бревна и закурили. — Первая за­
поведь подошла. Придется нам эту стройку коммунизма
на время прикрыть, а?
— А энто уж дело хозяйское,— сказал Петр Житов.
— Хозяйское? А я думал, вы хозяева.
— Один баран тоже думал, что зимой в шубе ходить
будет, а его взяли да и остригли...
Так, поговорили по душам, обсудили всем коллекти­
вом, как жить и что делать.
Лукашин подождал, пока не затих смешок, сказал:
— Ну, раз вы бараны, тогда верно — баранов не
спрашивают. — И уже совсем голосом команды: —
37

Яковлев Аркадий — на сенокос. Филипп, ты около дома
жать будешь. Пряслин — на Копанец...
— А мне и здесь не худо,— огрызнулся Михаил, и
взгляд исподлобья, как будто он, Лукашин, его первый
враг.
Пришлось поднять все ту же незримую председатель­
скую палку — ничего другого не оставалось:
— К обеду чтобы был там. Понял?
— И не подумаю.
-— Тогда за тебя подумают.
— Кто? Может, в дальние края, на выселку?
Вопрос звучал вызовом. В соседних колхозах за не­
выработку минимума трудодней и нарушение колхозной
дисциплины кое-кого ставили на место.
У Лукашина, однако, хватило выдержки. Он поща­
дил самолюбие парня, тем более что в это время к ко­
ровнику подъехал на полуторке Чугаретти, и ему вдруг
пришла в голову одна мысль.
— Житов, Аркадий,— он с треском оторвал штаны,
вставая (опять, черт подери, на смолистое бревно
сел!),— вы .остаетесь на новостройке. Вас не будем тро­
гать. — И крикнул вылезавшему из кабины шоферу: —
Заправься поскорей. В район поедем. Живо!2
2

Подрезова в райкоме не было — с утра уехал в Са­
ровский леспромхоз.
— Неважно у нас нынче с зеленым золотом, Иван
Дмитриевич. Опять много недодали родине...
Помощник секретаря мог бы и не говорить об
этом — кто не знает, что район уже третий год лихора­
дит с лесозаготовками. Но разве ему, Лукашину, от
этого легче?
— Какой у вас вопрос, Иван Дмитриевич? Может,
Милий Петрович поможет?
Лукашин посмотрел на дверь третьего секретаря
райкома, тощую, обитую дешевенькой клеенкой, да и то
полинялой, и невольно перевел взгляд налево, туда,
где, затянутая в черный дерматин, пухлая, как стеганое
одеяло, жарко сверкала медными шляпками дверь
подрезовского кабинета. Но он все же решил зайти.
О Фокине, вернее о том, как тот стал секретарем
райкома, ходили самые невероятные слухи — больно уж
38

круто взмыл человек. Прямо из курсантов областной
партшколы да в секретари!
Одни говорили, что Фокину просто повезло — на ка­
кой-то экзамен в партийную школу вдруг заявился с а м
хозяин области, и будто бы ему так понравился ответ
Фокина, что он сказал: «Нечего тут штаны протирать.
В район».
По другим рассказам, Фокина подняли за его вы­
ступление на каком-то теоретическом совещании в обла­
сти — всех покрыл, всех посадил в лужу, даже препо­
давателей, у которых учился.
Лично Лукашину более правдоподобной казалась
третья история, та, которую он сам слышал от Митягииа, заместителя председателя райисполкома.
По словам Митягипа, все началось с болезни жены
Фокина, у которой неожиданно открылся туберкулез
легких. В городе оставаться нельзя — врачи категориче­
ски запретили. Что делать? Куда податься? И вдруг, на
счастье Фокина, в область приезжает Подрезов. На ка­
кое-то совещание.
Фокин к нему в гостиницу: так и так, Евдоким Поликарпович, выручай крестника! А Фокин действительно
у Подрезова в районе боевое крещение получил: одно
время комсомолом командовал, потом начальником ле­
сопункта был й особенно отличился на сплаве — по сут­
кам мог вместе с мужиками не спать.
— Да,— говорит Подрезов,— крестника выручить
надо. А какую бы ты работенку хотел? Ну-ко, дорогие
товарищи, подскажите.
Это Подрезов к секретарям райкомов обращается,
которые в ту пору в номере у него сидели. А секрета­
рям— что? Какое им дело до какого-то Фокина? Слава
богу, своих забот хватает.
— Ну, а язык как у тебя? Подвострил тут в шко­
ле? — спрашивает Подрезов.
— Да вроде бы ничего,— отвечает Фокин. — Кроме
пятерок, других оценок покамест не имею.
— А мне не оценки твои нужны, а то, как ты с на­
родом будешь разговаривать. Секретарь тебя устраи­
вает?
Фокин, понятно, сразу скис — невелика должность
быть партийным вожаком в каком-нибудь колхозе или
лесопункте. Какие это масштабы для человека, который
в партийной школе учился?
39

Охота бы,— говорит,— Евдоким Поликарпович,
'поближе к районной больнице, поскольку у меня жена
больна...
— Да уж куда ближе,— говорит Подрезов,— от рай­
кома до районной больницы. Непонятно? Секретарем
по пропаганде будешь.
Тут, конечно, все секретари за столом так и подско­
чили:
— Как, Евдоким Поликарпович, ты серьезно это?
Да кто тебе позволит в области шуровать как у себя
в районе?
— А это уж моя забота,— отвечает Подрезов. — Не­
делю на сборы хватит? — Это опять Фокину. — Ну а
насчет всяких бумажек и прочих формализмов не беспо­
койся. Я завтра же договорюсь с кем надо.
Вот так и стал Фокин третьим секретарем райкома,
если верить, конечно, Митягину. А Лукашин верил:
больно уж все это походило на Подрезова. Любил Под­
резов показать себя, свою силу, особенно на людях.
А кроме того, ему в то время действительно нужен был
третий секретарь (прежнего забрали на повышение),
и мог, мог он сам подыскивать для себя подходящего
человека. Потому что с кем, с кем, а уж с ним-то, чуть
ли не первым лесным тузом в области, наверху счита­
лись.
Лукашину за эти два с лишним года, что работает в
райкоме Фокин, не раз приходилось слушать его вы­
ступления и на районных совещаниях, и у себя в кол­
хозе, и, в общем-то, ничего плохого о третьем секретаре
он сказать не мог. Речист. Людей не боится — сам прет
на них. И ловок, конечно,— знает, где можно прижать
человека, а где надо приласкать. Но на этом его зна­
комство с Фокиным, пожалуй, и кончалось, ибо по
всем сколько-нибудь серьезным делам председатели
колхозов шли к Подрезову — он был всему голова в
районе.
В то время, когда Лукашин переступил за порог ка­
бинета, жаркого, душного, выходящего окнами на юг,
Фокин разговаривал по телефону.
На мгновенье вскинул черные прямые брови — не
ожидал такого гостя! — но тут же заулыбался, закивал
йа стул возле стола и даже подтолкнул свободной рукой
пачку «Беломора»: кури. Это уже совсем по-подрезовски. Подрезов любил угощать своих подчиненных табач­
40

ком, особенно в командировках — специально возил с
собой курево, хотя сам и не курил.
Разговор у Фокина был с областью — Лукашин сра­
зу это понял по той особой, можно сказать, государст­
венной озабоченности на его молодом румяном лице и
по тем особым словечкам, которые употребляют лишь
в разговоре с высоким начальством: «Так, так... вас по­
нял... будет сделано... не подведем...» Зато уж когда по­
весил трубку, дал себе волю: наверно, с минуту прочи­
щал легкие — шумно, как конь после тяжелой про­
бежки.
— Первый мылил,— с улыбкой сообщил Фокин.—
Насчет первой заповеди... А как у тебя? Начал жать?
— Начал.
— И сенокос не забываешь?
— Кое-кого отправил на Синельгу.
Фокин кивнул за окно на солнце.
— Надо не кое-кого. Не прозевай. Бог для тебя спе­
циально не будет это колесо выкатывать. А как коров­
ник? Покрыл?
До сих пор Лукашин отвечал и слушал как бы по
обязанности: секретарь. Положено интересоваться. А тут
вскинул голову: откуда Фокин такие подробности знает
про ихний коровник? Вспомнил, как его, Лукашина,
в прошлом году на бюро райкома песочили за то, что
он сорвал обязательство, не закончил коровник к
сроку?
— Ну-ну, по глазам вижу,— подмигнул Фокин сво- *
им черным хитроватым глазом. — Приехал насчет тех­
ники клянчить, так?
Лукашин только •плечами пожал: Фокин ну просто
читал его мысли! Именно за этим, насчет жатки, тащил­
ся он в район, ибо, раздобудь он эту самую жатку, мень­
ше людей потребуется на поля, а раз меньше — значит,
можно не прерывать работы на коровнике...
— Смотри, смотри, товарищ Лукашин,— сказал Фо­
кин и кивнуд на дверь, в сторону кабинета Подрезова,— с огнем играешь. До самого дойдет, какие ты ху­
дожества в период уборочной вытворяешь, не поздоро­
вится. В деле Евдоким Поликарпович отца родного не
пощадит. — Это уже намек на его, Лукашина, близость
с первым секретарем.
Солнце било Фокину в глаза, жарило черноволосую
голову, синий китель застегнут на все пуговицы, да еще
41

от раскаленного стекла на столе поддавало, а он только
зубы скалил от удовольствия — белые, крепкие, какие
не то что на севере, а и на юге не часто встретишь.
— Мне бы жатку, Милий Петрович, раздобыть,—
вдруг заговорил напрямик Лукашин. — Вот бы что меня
выручило.
Фокин ухмыльнулся:
— У тебя губа не дура, товарищ Лукашин. Только
где же сейчас жатку возьмешь?
— Я думал, что, поскольку у меня строительство,
райком пойдет навстречу.
— Ты думал!.. Сколько этой весной нам жаток за­
везли, знаешь? Пять. Из них четыре мы дали самым
отстающим, а одну нашему показательному.
— Вот показательному-то можно было не давать.
И так все добро туда валят.
— Ну, это ты с Евдокимом Поликарповичем толкуй,
ежели такой смелый... — Опять намек на его близость
с Подрезовым.
Фокин прошелся по кабинету, тяжело, по-подрезовски ставя ногу в ярко начищенном хромовом сапоге, за­
тем решительно взял телефонную трубку:
— Барышня, дай-ко мне «Красный партизан». Да
побыстрее... Товарищ Худяков? Здравствуй. Вот не ду­
мал, что ты в правлении загораешь. — Фокин по-свойски
подмигнул Лукашину. — Почему не думал-то? Да по­
годка-то, видишь, не конторская вроде. Косой надо ма­
хать... Чего-чего? Все давно смахал? Верно, верно, я и
забыл. Слушай-ко, Аверьян Павлович, пожурить тебя
хочу... За что? — Фокин опять подмигнул Лукашину.—
А за то, что ты соседа своего обижаешь... Какого? Соседа-то какого? А того, у которого великая стройка...
Да, да, у болота,— захохотал Фокин. — Ладно, ладно,
не прибедняйся. Жатку ему надо. Да, да... Нету? Брось,
брось — нету... Откуда? А оттуда, что у тебя все ко­
силки на полях. Правильно? А у него сенокос, сенокос
в разгаре... Понял? Понял, говорю?
Фокин еще несколько минут, то весело похохатывая,
то наседая на Худякова, разговаривал по телефону, а
когда кончил, сказал:
— Поезжай. У твоего соседушки всякой всячины
толсто. Да присмотрись хорошенько. Худяков — замок
с секретами...
42

Лукашин крепко, с чувством пожал протянутую ко­
роткопалую руку в черном волосе. Все-таки это была
помощь.
— Да,—окликнул его Фокин, когда он был' уже у
дверей,— с осени тебе дадим комиссара...
— Парторга?
— Да. Негоже приход без попа. Есть решение рай­
кома: у вас теперь будет освобожденный парторг.
— А кто он?
— Парторг-то? А вот это покамест секретец.—
У Фокина во все полное румяное лицо просияли белые,
молочные зубы. — А в общем, пройдись по райкому —
он тутошний...
3
Чугаретти просто взвыл от радости, когда узнал, что
они едут к Худякову:
— Вот это путевочка!
Затем, когда сели в кабину, пояснил:
— У меня там шуряга проживает, значит. Давно
в гости зовет. А второе, конечно, Худяков...
— Тоже родня? — спросил Лукашин.
— Почему родня? Никакая не родня. Разве что на
одном солнышке портянки сушили. А поглядеть на Ху­
дякова кто же откажется? Ведь этого Худякова, я так
понимаю, и человека на свете хитрее нету.
— А чем же он так хитер?
— Чем? — Чугаретти страшно удивился. Он даже на
какое-то мгновенье баранку выпустил из рук, так что
машина круто вильнула в сторону и впритык прошла
рядом с жердяной изгородью на выезде из райцентра.—
Ну, Иван Дмитриевич... Чем Худяков хитер? А цыгана
кто облапошил? Не Худяков? Не слыхали? Ну, после
войны дело было. Цыган, вишь, вздумал поживиться за
счет «Красного партизана». «Давай, говорит, лошадями
меняться, хозяин». А Худяков — чего же? «Давай». Ну,
сменялись. Цыган пять верст от деревни отъехал — по­
дохла кобыла, а у Худякова коняга тот и сейчас жив.
Во как! Да чего там,— Чугаретти коротко махнул ру­
кой,— у него даже сусеки в амбарах не как у всех.
С двойным дном.
— Какие, какие? — живо переспросил Лукашин.
— С двойным дном, говорю.
43

— Это зачем же?
— А уж не знаю зачем. Затем, наверно, чтобы на
зуб себе завсегда было. Их доят, доят, а они все с
хлебом...
Лукашин захохотал: нет, неисправим все-таки этот
Чугаретти. Начнет вроде бы здраво, а кончит обязатель­
но брехней и выдумкой. А жаль. Хотелось бы ему пого­
ворить об Аверьяне Худякове. Сосед. Да и мужик боль­
но занятный. По сводкам — сдача мяса, молока, хле­
б а — всегда впереди, а не любит языком трепать. На
районных совещаниях его не увидишь на трибуне,
только разве вытащат когда, пробубнит несколько слов,
а так все помалкивает и сидит не на виду, а где-нибудь
в сторонке, сзади.
Лукашин давно уже хотел познакомиться с этим че­
ловеком поближе. Да, оказывается, не так-то просто
это сделать, хоть он и твой сосед. Летом с ходу к нему
не попадешь — за рекой живет,— а на председательских
«собраниях», которые иногда бывают в районе после
совещаний, его тоже не-увидишь: то ли потому, что рас­
ходов лишних избегает, то ли оттого, что не пьет.
— Так, говоришь, сусеки у Худякова с двойным
дном? — развеселился вдруг Лукашин.
Чугаретти — коровьи глаза навыкате, ноздри в гри­
венник— яростно накручивал баранку.
Машина подпрыгивала как шальная, ветер завывал
в кабине, но Лукашин ничего не говорил — пускай по­
резвится, дурь свою повытрясет: они теперь лугом ехали.
Благоразумие к Чугаретти вернулось за мостом —
с грохотом пролетели. Он задвигал дегтярной кожей на
лбу, захлопал глазами, а потом начал виновато погля­
дывать на своего хозяина.
— В следующий раз за такие фокусы выгоню,— пре­
дупредил Лукашин.
— А чего и не верите.—Чугаретти по-ребячьи, с
обидой ширнул носом.—Я, что ли, выдумал про эти су­
секи? Поди-ко послушай, что говорят про этого Худя­
кова.
— Кто говорит?
— Народ. У них ведь, в «Красном партизане», что
было до Худякова? А такой же бардак, как у всех протчих. А Худяков пришел — ша! Дисциплинка — раз и
два — на лапу. «Я, говорит, научу вас землю рыть но­
сом, но что полагается — дам, голодом у меня сидеть не
44

будете...» Во как сказал Худяков на собранье, когда его
в головки ставили.
— Ну и дал?— спросил Лукашин.
— А то! Худяков да не дал. Его, бывало, твердым
заданием обложили.—- смолокурня у отца была: врете,
поклонитесь еще Аверьяну Худякову! Ну и поклонились.
На лесозаготовки загнали в Вырвей, в самую глухоту,
а он и оттуда на свет вырубился. Первым стахановцем
стал — во как! Правда,— сказал Чугаретти, подумав,—
народишко в Шайволе не как у всех протчих... Друж­
ный. Горой друг за друга. И вообще у Худякова такой
порядочек: что народ решит, так тому и быть. Про Манечку-то небось слыхали? Ну, как он с дочерью родной
разговаривал... Нет? Да это ж у нас ребенка малого
спроси — знает!
Чугаретти опять начал горячиться. Это не по нему —
рассказывать вполголоса. Он уж так: ежели возносить
человека, то возносить до небес.
— Ну и ну! — воскликнул Чугаретти и помотал го­
ловой.— Да вы, я вижу, про Худякова ни бум-бум. Ну
а насчет того, как в город веники возил продавать...
Чтобы пятаками разжиться?
У Лукащина вдруг что-то вроде ревнивой зависти
шевельнулось в груди, и он сказал:
— Ты давай сперва про эту самую... Манечку...
— A-а, это насчет дочери-то. Ну, так, значит, было.
Приходит Манечка, младшая дочь, к отцу: «Папа, дай
справку. Я учиться поеду». — «А ты разве не знаешь,
дочи, какой у нас порядок?» Это отец, Худяков, значит,
спрашивает. А порядок у них такой: никого из колхозу.
До семилетки учись, не препятствуем, а дальше — стоп.
Работай. Вот такой порядочек. Сам Худяков завел. Ну
а девка у Худякова отличница круглая, да и не роб­
кого, видать, десятка,— заявление. Прямо на общее со­
бранье адресовалась: так и так, хочу учиться. Отпу­
стите.
Тут Чугаретти сделал небольшую передышку — спе­
циально, конечно, для того, чтобы дать Лукашину все
как следует прочувствовать.
— Ладно. Собралось в назначенный час собранье.
Вопросы: итоги на посевной, а также протчее в разном.
Ладно. Дал Худяков картину по первому вопросу, все
как полагается. «А сейчас, говорит, дело такое, что мне,
говорит, лучше в сторону. Однем словом, семейный
45

вопрос, передаю собранье своему заместителю». Ну, вы­
слушали заявление. Сколько-то, может, помялись, потужились, а решенье вынесли единогласно: разрешить
ученье Марии Аверьяновне Худяковой, как отлично
окончила школу. Первое, конечно, то, что дочь предсе­
дателя— надо же уважить человека, раз столько для
колхоза сделал, а второе — пятерки Манечкины. Кому
охота талант живьем зарывать. Не звери же — люди си­
дят... И во? тут-то в это самое время поднимается Ху­
дяков.— Чугаретти аж всхлипнул — до того расчувст­
вовался.— «Никакой учебы для Худяковой. Как отец —
за, а как председатель— нет». То есть вето. Как в Объ­
единенной Нации. Однем словом, запрягайся, Манечка,
в колхозные сани. Все у нас одинаковы...
За открытым окном кабины косматился иссиня-зеленый рослый ельник, белые березки вспыхивали на
солнце. Потом Лукашин увидел ягодниц — двух белень­
ких девчушек с берестяными коробками — и сразу по­
нял, что они подъезжают к Шайволе.
— Ну и чем кончилась эта история? Так и не отпу­
стил Худяков дочку?
Чугаретти удивленно вытаращил глаза: какое, мол,
это имеет значение?
Лукашин не настаивал. Ведь то, что рассказывал
Чугаретти про Худякова, скорей похоже на легенду, чем
на житейскую историю, а легенде разве до подробно­
стей и до мелочей всяких?
,

■

.

.

.

4

Пииега под Шайволой не уже и не мельче, чем под
Пекашином, но перевоза нет, и Чугаретти увидел в этом
еще одно подтверждение мудрости Худякова.
— Вот так,— сказал он многозначительно. — Мало
того, что он рекой от начальства отгородился, дак еще
и всю связь ликвидировал.
Однако связь была. Не успели они спуститься с кру­
того увала к воде, как с той стороны, из-за острова, вы­
скочила длинная узконосая осиновка с белоголовым
подростком, который, как выяснилось, уже с полчаса
поджидал Лукашина.
— К правленью-то дорогу без меня найдете? — спро­
сил парень, когда они переехали за реку. — А то бы мне
за травой надо съездить.
46

■
— Мотай,— сказал Чугаретти и вдруг страшно оби­
делся:— Да ты что, понимаешь, Чугаретти не знаешь?
Чей будешь?
— Ивана Канашева.
— Чувак! А за дорогой от вас кто проживает? Кого
ты видишь каждое утро из своего окошка в белых под­
штанниках?
Парень захохотал:
— Олексея Туголукова.
— Олексея Туголукова...*— передразнил Чугарет­
ти.— Шуряга мой. Где он сейчас? На Богатке?
— Не, дома кабыть. Ногу порубал — к фершалице
ходит.
Чугаретти пришел в восторг:
— Вот это да! Безуха! С моим шурягой можно кашу
сварить.
Шайвола раскинулась на пологой зеленой горушке,
примерно в полуверсте от реки, и Лукашину с Чуга­
ретти пришлось сперва идти лугом, на котором уже
стояли зароды, а затем полями.
Луг был небольшой, гектаров восемь от силы, и Лукашин спросил у Чугаретти, есть ли еще домашние по­
косы у шайволян, то есть покосы возле деревни.
— Нету. Всё тут. О, кабы у них были такие сена,
к примеру, как у нас, Худяков раздул бы кадило. А то
у них за пятьдесят верст ехать надо, да и то какие это
сена — кот наплакал. Ну, Худяков нашел выход. Рань­
ше у них сено гужом добывали да зимой — чистый ра­
зор. Просто съедали лошади колхоз. А Худяков при­
шел: «Не будем возить сено к скоту. Скот погоним к
сену». Мой-от шуряга круглый год живет на Богатке,
телят кормит. Там у них дело поставлено...
За лугом, при выходе с поля, Чугаретти свернул на­
лево— шурин его жил в нижнем конце деревни,— и Лукашин вздохнул с облегчением. Он любил ездить с Чу­
гаретти— не соскучишься, но сколько же можно — Ху­
дяков, Худяков...
День был теплый, безветренный, душно и сытно пах­
ло нагретой на солнце рожью, через которую шла до­
рога.
Рожь была неплохая, но и не лучше, чем у них в Пекашине. Капустник под самой горушкой тоже не удивил
Лукашина — кочаны как кочаны,— а вот деревня его
поразила.
47

Ни одного заколоченного дома (по крайней мере в
середке, которой он проходил), а главное, и жилые-то
дома выглядят как-то иначе, чем в других деревнях.
У них, к примеру, в Пекашине какие дома уделаны? Те,
где живет мужик. А на вдовьи хоромы, а их большин­
ство, и смотреть страшно: как Мамай проехал.
Тут же вдовья нищета и обездоленность не броса­
лись в глаза, и Лукашин, хоть и не без некоторой рев­
ности, должен был признать, что это дело рук пред­
седателя. Его, Худякова, заслуга.
Присмотрелся Лукашин и к конюшне, которая встре­
тилась на пути. Сперва показалось диким — грязь и ба­
зар посреди деревни, чуть ли не под самыми окнами
правления (спокон веку хозяйственные постройки в кол­
хозах на задворках), а потом подумал и решил:
здорово.
Лошадь зимой, когда все тягло на лесозаготовки за­
бирают, на части рвут, нигде не бывает столько ругани
и скандалов, как на конюшне. А тут, когда председа­
тель под боком, много не поскандалишь, не покричишь.
Да и конюх всегда на прицеле — поопасется самоуправ­
ничать.
Худяков встретил его у колхозной конторы.
— Долгонько, долгонько, товарищ Лукашин, попа­
даешь, я уж, грешным делом, едва не маханул в поле.—
Худяков указал рукой куда-то на задворки, очевидно,
там были тоже поля. — Как насчет чаишка? Не возра­
жаешь? Солнце-то вишь где — на обед сворачивает.
Лукашин не стал возражать — он теперь, как истый
северянин, не меньше трех раз на дню пил чай,— и Ху­
дяков повел его домой.
Ничего особенного Лукашин как раньше не находил
в Худякове, так не нашел и сейчас. Мужик как мужик.
Правда, сколочен крепко и надолго. Ему уж было за
пятьдесят, а в чем возраст? В глазах? В походке? Ногу
в кирзовом сапоге ставит неторопко, твердо — хозяин
идет. Да и вообще по всему чувствовалось — корневой
человек. Вагами выворачивать — не вывернуть... Глу­
боко, как сосна, в земле сидит.
Лукашин все время думал, кого же напоминает ему
Худяков, и, только когда тот стал расспрашивать его
о райкоме, решил — Подрезова. Вот у кого еще само­
чувствие и хватка хозяина.
48

Раскаленный самовар стоял уже на столе, когда они
вошли в избу.
Лукашин поздоровался со старухой, сидевшейза
зыбкой, и посмотрел на хозяина. Тот отвел глаза в сто­
рону, и Лукашин понял: его ребенок, а не дочери или
сына, который был в армии.
М-да, с новым удивлением посмотрел Лукашин на
хозяина, у него везде жизнь на полном ходу...
Закуска к водке (Худяков выставил непочатую бу­
тылку) оказалась самой обычной, по сезону: молодые
соленые грибы и лук — свежие головки с пером, только
что выдернутые из грядки,— зато житник, пестрый,
мягкий, хорошо пропеченный, был на славу.
Лукашин, с аппетитом уминая его за обе щеки, под­
мигнул:
— Поучил бы, Аверьян Павлович, как такой хлеб
делать.
— А это уж к хозяйке надо адресоваться. Она у ме­
ня мастерица.
— Да хозяйка и у меня не без рук,— сказал Лука­
шин. — С хозяином загвоздка.
— У нас на Севере, товарищ Лукашин, всему голо­
в а — навоз. Наши пески да подзолы без навоза не ро­
дят... И я первым делом, когда встал на колхоз, взял­
ся за навоз...
— Ну, у меня навоз тоже не валяется. Но живем
вприглядку. Хлеб видим, покуда он на корню...
— Везде порядки одинаковы,— уклончиво ответил
Худяков и посмотрел на старинные ходики, висевшие
на печном стояке, за зыбкой, потом для полной ясности
взглянул за окошко, в поле.
Лукашин нисколько не обиделся: к делу так к де­
л у — он и сам был не очень-то рад, что в такой день
сидит за рюмкой. И потому начал прямо, без всяких
подходов: выручай, мол, Аверьян Павлович, соседа.
У тебя сенокос закончен, вся техника брошена на
поля — чего тебе стоит дать одну жатку хоть на не­
дельку?
Худяков махнул рукой:
— Ну, это пустое дело. Давай об чем-нибудь об другом.
— Да почему пустое? — загорячился Лукашин.
— А потому. Коня отдай соседу, а сам пешком —
так, что ли? Да меня за такие дела колхозники со свету
сживут. Скажут: из ума выжил старый дурак...
49

Лукашин попробовал припугнуть райкомом — разве
не звонил ему только что Фокин? Получилось еще ху­
же: Худяков посмотрел на него с откровенной усмеш­
кой: неужели, мол, ты это всерьез?
— Не по-соседски, не по-соседски, Аверьян Павло­
вич,— заговорил другим голосом Лукашин. — Вон я не­
давно кино видел — «Кубанские казаки» называется.
Так там, понимаешь, дружба у председателей — не раз­
лей водой.
Худяков рассмеялся:
— А председатели-то кто там — забыл? Мужик да
баба...
Шутка, видно, размягчила немного прижимистого
хозяина. Он стал заметно разговорчивее и даже раза
два выразился в том смысле, что помогать надо, без
подмоги не прожить, а после того как Лукашин сказал,
что он не задаром просит жатку, заплатит что положе­
но, Худяков и вовсе запоглядывал весело.
— Ну, а что бы ты, к примеру, мне отвалил, а? —
спросил он. — Я ведь такой купец: деньгами не беру.
— А чем же берешь? Натурой?
Худяков кивнул.
— Ну, насчет натуры извини. Сами вприглядку жи­
вем.
— Есть у тебя натура,— сказал Худяков. — Та, ко­
торая на лугах да на пожнях растет.
— Сено? — удивился Лукашин. — Нет, Аверьян Пав­
лович, плохо ты районку читаешь. У меня сенокос зна­
ешь, на сколько выполнен? На шестьдесят пять про­
центов.
— Знаю. Да я не сено у тебя прошу. Ты мне покосишко какой уступи. К примеру, озадки на Марыоше.
У вас они все равно под снег уйдут.
В общем-то, это верно — невпроворот у пекашннцев
всяких сенокосов, в то время как Шайвола испокон
веку обделена ими. Но легко сказать — уступи. А что
скажет райком? Разбазаривание колхозных земель —
так это называется?
— Ты бывал на войне? — спросил Худяков, глядя
прямо в глаза. — Забыл, что там без риска не только
дня, а и часу одного не проживешь?
— То на войне.
— Ну, как хочешь. — Худяков опять посмотрел на
ходики. — А я тебе вот что скажу: чистеньким на нашем
50

месте— не выйдет. А что касаемо этих самых покосов,
то я их каждый год покупаю у соседей. И в районе,
кому положено, знают это...
В конце концов Лукашин принял условия Худяко­
ва —другого выхода у него не было.
— Жатка у меня на той стороне, на вашей,— ска­
зал Худяков,— хоть сегодня забирай. Только без шуму.
Не к чему на весь район звонить.
ГЛАВА ШЕСТАЯ

1
Августовский день был на исходе. Над главной ули­
цей райцентра из конца в конец стояло красное облако
пыли, поднятое возвращающимися из поскотины коро­
вами, овцами и главной скотинкой районного люда —
козами.
Лукашину с Чугаретти пришлось остановиться возле
школы.
— У нас мужики тоже подумывают об этих борода­
тых коровках,— заговорил Чугаретти. — Петр Житов
подсчитал это дело: кругом выгода. Корму в обрез —
раз, и два — никаких налогов...
Лукашин вылез из кабины.
— Жди меня у Ступиных.
Это дом, где он обычно останавливался.
Чугаретти закивал головой — даже он понимал, что
к райкому лучше не подъезжать на машине. Да и чего
тут мудреного! Страда, председатели вкалывают на
поле да пожне за первого мужика, а тут на-ко, второй
раз на дню в райком. Уборщица увидит, и та руками
разведет.
Гулко запели деревянные мостки под ногами, потя­
нулись знакомые дома, конторы, потом впереди на пово­
роте замаячил райком — пожар в окнах от вечернего
солнца, а Лукашин все еще не решил, говорить ли ему
с Фокиным о том, что рассказал Чугаретти,— на тот
случай, конечно, если нет в райкоме Подрезова.
Чугаретти — дьявол его задери! — довел Лукашина
до белого каления. Ему' было строго-настрого сказа­
но: не напивайся у шурина, не забывай, что тебе за
рулем сидеть,— а он явился к реке — еле на ногах
51

держится. Ну и что было делать? Лукашин загнал его в
воду и до тех пор полоскал, пока тот не посинел от
холода, пока зубами не застучал.
За реку ехали молча — Чугаретти дулся и чуть не
плакал от обиды. Но разве он может долго молчать?
. Только сели в машину — заскулил, как малый ре­
бенок:
— Вот и служи вам после этого. Я, понимаешь, все
секреты про Худякова вызнал, а вы меня как послед­
нюю падлу...
— Ладно,— сказал Лукашин,— можешь оставить
свои секреты при себе, а я тебя последний раз преду­
преждаю, Чугаев. Понял?
Чугаретти не унимался. Он опять стал пенять и вы­
говаривать, а потом вдруг бухнул такое, что у Лукашина буквально глаза на лоб полезли: у Худякова на
бывшем выселке по названию Богатка, где работает
его шурин, не только телят откармливают, но и сеют
тайные хлеба...
— Какие, какие хлеба? — переспросил Лукашин.
— Потайные. Которые налогом не облагают...
— Как не облагают?
— А как их обложишь? Какой уполномоченный пой­
дет на ту Богатку — за восемьдесят верст, к черту на
рога? Нет,— сказал убежденно Чугаретти,— люди зря
не будут говорить про сусеки с двойным дном...
Лукашин, никогда до этого не принимавший всерьез
россказни своего шофера, тут поверил сразу. Каждому
слову.
«М-да,— думал он,— вот так Худяков!.. А я-то еще
час назад ломал голову, как он умудряется концы с
концами сводить. А оказывается вон что — потайные
хлеба...»
Лукашин высунул голову из кабины. Они сворачи­
вали к шайвольской мызе, где по записке Худякова он
должен был получить у бригадира жатку.
— Поворачивай
обратно! — вдруг
распорядился
он. — В район поедем.
Чугаретти всполошился:
— Только, чур, Иван Дмитриевич, меня не выда­
вать. Хо-хо?
— Хо-хо, хо-хо,— сказал Лукашин.
Вот .так он и оказался второй раз на дню в рай­
коме.
52

Сперва, когда он услыхал про тайные хлеба, он так
вскипел, что на все махнул — и на жатку, и на коров­
ник, и на дом (только бы на чистую воду вывести этого
ловкача Худякова!), а сейчас, подходя к райкому, он
уже не ощущал в себе первоначального мстительного
запала. И даже больше того: глядя на чистое, в ве­
чернем закате небо, он жалел о потерянном дне.
2

Подрезов был у себя, к нему была очередь: зампредрика, редактор районной газеты, директор средней
школы — все народ крупный, не обойдешь, и Лукашин,
чтобы не терять понапрасну времени, побежал цыга­
нить, то есть клянчить по учреждениям и магазинам
всякие строительные материалы — гвозди, олифу, стек­
ло, замазку— и, конечно же, курево.
С куревом с этим была беда, в сельпо не купишь —
только на яйца да на шерсть; и вот приходится пред­
седателю добывать не только для себя, но и для му­
жиков— иначе и на работу не дождёшься. Теперь,
правда, после выгрузки у пекашинцев было что дымить,
но раз уж оказался в райцентре, надо побегать: коекакой НЗ завести разве плохо?
В последнее время Лукашина частенько выручал
председатель райпотребсоюза, с которым он познакомил­
ся близко на сплаве, но сегодня ничего не вышло — все
служащие райпотребсоюза, в том числе председатель,
были на уборочной в показательном колхозе.
Лукашин думал-думал, ломал-ломал голову и вдруг
кинулся за дорогу, в орс леспромхоза. Не важно, что
не Сотюжский леспромхоз,— система та же. И ему по
всем статьям обязаны выплачивать калым. Во-первых,
за землю — разве не на пекашинской земле стоит орсовский склад? А во-вторых, кто разгружает орсовские
баржи?
И вот выгорело. Сорок пачек махры отвалил на­
чальник орса да потом еще по собственной доброй воле
накинул десять пачек «Звездочки». Это уж исключи­
тельно для него, Лукашина, чтобы он, как добавил,
смеясь, начальник, не слишком притеснял Ефимку-торгаша.
В общем, через каких-нибудь полчас'а Лукашин
притащил к Ступинык, где его поджидал с машиной
53

Чугаретти, целую охапку разного курева. А кроме того,
в кармане у него лежала еще накладная на десять ки­
лограммов гвоздей — тоже из начальника орса выбил.
Гвозди нужны были позарез — вот-вот начнут крыть
коровник, и потому Лукашин тотчас же послал Чугарет­
ти на базу к реке — авось еще застанет там кладов­
щика.
— Я, кажется, задержусь немного,— сказал на про­
щанье Лукашин. — А ты на всех парах домой да по
дороге, ежели не совсем темень будет, прихвати жатку.
А то утром за ней скатайся, пока то да се...
Окрыленный удачей, Лукашин от Ступиных напра­
вился в милицию, вернее к Григорию. Рубить ихний
узел.
Григорий замучил их до смерти. На развод с Анфи­
сой не соглашается — хоть ты башку ему руби. Это
милиционер-то, страж законности! Затем — сколько еще
разводить канитель вокруг дома? Ни тебе, ни мне. Ни
я вам свою половину не продам, ни вашу не куплю. Жи­
вите в полузаколоченном доме! Давитесь от тесени в од­
ной избе.
Как все-таки это хорошо, что на свете есть показа­
тельные колхозы! Всю жизнь клял их за иждивенчест­
во, за то, что на чужом горбу едут, а сейчас, когда ему
в милиции сказали, что Григорий с Варварой и двумя
милиционерами на уборочной в показательном колхозе,
он чуть не подпрыгнул от радости. Надо, вот как надо
покончить с этим делом, но ежели можно отложить хо­
тя бы на недельку разговор с Григорием, то он за
то, чтобы отложить.
В приемной Подрезова, куда впопыхах примчался
Лукашин — он все боялся опоздать,— по-прежнему то­
мились редактор районки и директор средней школы.
— Евдоким Поликарпович знает, что вы здесь,— ти­
хо и вежливо сказал помощник.
Лукашин поблагодарил и подсел к редактору — у
того в руках был «Крокодил».
Редактор знал его — раза два был в Пекашине по
поводу строительства коровника и даже чай пил у не­
го,— но тут, в райкоме, на виду у портретов, которые
взирали на них с двух стен, счел невозможным тал
систематическом лечении...»
Все как полагается.
И вот сейчас, приближаясь к усадьбе Девятого, Ана­
ний Егорович только головой покачивал: бог ты мой,
что наворочал с больными ногами старик. И все это за
какие-нибудь полтора года!
Дом перекрыт заново; позади дома новая баня с по­
гребом; изгородь, которой обнесена усадьба, тоже но­
вая, со столбовыми воротами, окрашенными коричневой
краской.
Откуда у Петуни взялись достатки? Пенсии он не
получает, со стороны копейка тоже не поступает: век
живет без детей, вдвоем со старухой. Неужто все это
за счет приусадебного участка? Да, Ананию Егоровичу
приводилось слышать, что Девятый
торгует на
лесопунктах и выручает немалые деньги, но раньше он
как-то не придавал значения этим разговорам, Мало ли
541

что болтают в деревне. А вот сейчас, разглядывая
усадьбу, он понял: люди говорили не зря.
Все у Петуни было подчинено рынку. Вместо ма­
ленькой грядки с луком, какие водятся при каждом до­
ме, тут была целая луковая плантация. И уж лук так
лук — не чета колхозному: перо синее, сочное, размета­
лось по грядкам точно жирная осока, а луковицы до то­
го крепкие да ядреные — будто репа. За грядами лука
парники с огурцами — овощью, тоже пользующейся
большим спросом и все еще как следует не освоенной
здешними колхозами,— а затем шла длинная гряда с
картошкой. И все,- никакой тебе полоски с рожью или
ячменем, ни лоскутка с вико-овсяной смесью, как это
заведено у других колхозников.
И еще вот на что обратил внимание Ананий Егоро­
вич. У Петуни был возделан буквально каждый вершок.
Заулка, как у других домов, нет. Дровник и баня выне­
сены за изгородь, позади дома. И даже дорожка от
крыльца к воротам, надвое рассекающая гряды с луком,
настолько урезана, что по ней не проехать на телеге.
«Да,— невесело подумал Ананий Егорович,— вот что
начертоломил старик. Горбом. За каких-то полтора-два
года. И живет — помощи не просит... А мы, пятнадцать
лет мы поднимаем колхоз...»
Он резко дернул на себя сырую, еще не просохшую
от дождя калитку и в то же время услышал, как в до­
ме заскрипели ворота. На крыльцо вышел хозяин — ма­
терый старичище, без шапки, нагладко остриженный, в
овчинном полушубке внакидку, в низких валенках.
— Не встречаю гостя. Шарниры в ногах рассох­
лись,— объявил он прямо с высоты.
Из открытых сеней с лаем выскочила пестрая мохна­
тая собачонка и бросилась под ноги поднимающемуся
на крыльцо Ананию Егоровичу.
— Жулька, пропасть,— вяло прикрикнул Петуня.—
Брысь.
Собачонка тотчас же смолкла, завиляла хвостом, по­
том принялась обнюхивать ноги Анания Егоровича.
— Так, пустое место. Для веселья держим,— сказал
Петуня, снисходительно кивая на собачонку.— В избу
зайдешь аль спешишь?
— Спешу.
— Ну, сам знаешь. А я сяду. — И Петуня, держась
руками за косяк ворот, тяжело опустился на порог.—
542

Нынче в сырость эту только мурашами и спасаюсь. Ба­
ба где-то опять пошла зорить муравейники.
— А лук не помогает?
— Чего? Лук? Нет, не помогает. Да я и не люблю
его, лук-то. У меня и баба худо ест. Трава,— скептиче­
ски добавил старик.
— А я думал, ты большой любитель до зелени. Вон
ведь у тебя какие плантации!
— Не, это не для себя. Для продажи ростим,— опять
с простодушной откровенностью ответил Петуня.
Ананий Егорович начал терять терпение:
— А совесть как — ничего? Не трудно на старости
лет торговлишкой заниматься?
— Трудно. С лошадями трудно. Видишь, сколько пера-то навалило? А бригадира сколько ни проси — без
бутылки не чует.
— И поишь?
— Пою. Попервости было с хвоста отоваривал,
а нонече с копыта. Дороговато,— вздохнул Петуня.
— Ну, вот что, товарищ Девятый! Ты эту лавочку
прикрывай скорее, а нет — мы сами прикроем.
— Не прикроете,— по-прежнему спокойно возразил
Петуня.
— Прикроем. Да еще как! Что ж ты думаешь, смот­
реть будем, как частник под крышей колхозной орудует?
Раз совести нету, найдем меры.
Петуня помолчал.
— Ты вот все на совесть напираешь... — Петуня
опять помолчал, порастирал колени, согнутые под пря­
мым углом, йотом вдруг улыбнулся. — А с совестью, надо
быть, так, председатель. Тут в одном колхозе старик со
старухой живут. Одни, бездетные. Ну и случись со ста­
риком авария — заболел, значит. Старуха, известно де­
ло, в слезы: «Как жить будем? В доме ни копейки».—>
«Ничего,— говорит старик,— проживем. Денег у нас не­
ту, да зато совести много. Сколько, говорит, мы с тобой
этой совести-то за двадцать девять лет заробили? Пой­
ди, говорит, нагреби мешок в амбаре да ступай в мага­
зин...»
— Может, отложим сказку? — перебил Ананий Его­
рович, хотя и без прежнего запала.
— Нет уж, дослушай,— сказал Петуня. Сказка не­
выдуманная... Ну, взвалила старуха мешок с совестью
на спину, пошла в магазин. А через час возвращается.
543

Плачет: «Не берут, говорит, нашу совесть. Деньги требу­
ют».— «Тогда,— говорит старик,— иди в колхоз. Там со­
весть выдавали. Там и отоварят». И там не отоварили...
Ананию Егоровичу ничего не оставалось, как молча
проглотить Петунину притчу. А что он мог возразить?
Что бы он сам делал на месте этого старика! И если уж
говорить откровенно, то этот старик даже нравился ему.
Нравился своей откровенностью и прямотой.
Петуня и по поводу завтрашнего воскресника не стал
юлить.
— Нет уж, не рассчитывай,— сказал он. — Кабы ко­
ровенка была, я бы, может, еще поднатужился, а коро­
венки нету — кому охота жилы рвать?
Опять коровья проблема! И это в колхозе, который
буквально утопает в траве. Каждый год десятки, сотни
гектаров, а если подсчитать все ручьи, и тысячи уходят
под снег, а добрая половина колхозников не имеет ко­
ровы. Ну не дико ли? А разгадка простая. Десять про­
центов на трудодень от общей массы собранного колхо­
зом сена — вот оплата труда. А что это значит? А это
значит, что колхозник, чтобы заработать на свою коро­
ву, должен поставить сена по меньшей мере на восемьдевять коров (из расчета две тонны на голову) — вещь
пока совершенно немыслимая даже при наличии доста­
точной техники.
Понимают ли это в колхозах? Понимают. И каждый
председатель так или иначе пытается обойти этот поря­
док. Но тут раздается грозный окрик районного проку­
рора или секретаря райкома: «Не сметь! Антигосудар­
ственная практика! Поощрение частного сектора...»
И вот «государственная» практика торжествует:
осенью еще часть колхозников лишается своей корми­
лицы (какая же жизнь в деревне без коровы!), весной
в колхозе наступает падеж скота от бескормицы, и с
каждым годом все труднее и труднее становится посы­
лать людей на сенокос...
Вечерело... Наконец-то ветер разогнал сырой облажник, и за деревней, по-над лесом, красной рекой раз­
лился закат. Впервые за многие дни.
Ананий Егорович устало шагал обочиной улицы, и
думы у него были невеселые. Вот он обошел почти треть
деревни, побывал чуть ли не в каждом доме, уговари­
вал, убеждал, стыдил... А чего добился? Выйдут ли за­
втра люди на силос?
544

На деревне шла обычная для этого часа жизнь. По
заулкам, мелькая белыми икрами, сновали хозяйки —
кто с ведрами, кто с травой,— помыкивали изредка
коровы, стучали топоры на новых строениях — долго те­
перь, до самой темени не смолкнет эта вечерняя пере­
кличка топоров, а по лужам, до краев налитым красниной, шлепают босоногие ребятишки — бледные, выцвет­
шие от долгих дождей, как от немочи.
И те же запахи — как пять и тридцать лет назад:
парное молоко да щекочущий банный дымок вперемеш­
ку с березовым веником...
XII
И ЕЩЕ ОДИН ВОПРОС

Нет ничего хуже попасть в дом, когда там семейный
ералаш, или, как принято сейчас говорить (культурный
стал народ), воспитательная десятиминутка. А именно
эту самую воспитательную десятиминутку застал Ана­
ний Егорович у Вороницыных. «Пьяная рожа», «затыч­
ка винная», «дармоед» — все эти знакомые приложе­
ния и еще другие — похлестче, которыми сыпала Поли­
на, он услыхал еще в сенях.
Ананию Егоровичу, однако, некогда было вникать в
семейную драму (да в общем-то и понятно, за что калит
Полина своего муженька), и он сразу начал о деле —
о строительстве.
Павел Вороницын молчал. Он сидел у стола, сгор­
бившись, выложив на колени тяжелые, короткопалые
руки, в фуфайке, в грязных сапогах, и с мрачной отре­
шенностью смотрел в заплеванный, забросанный окур­
ками пол. Свет лампешки, еще не разгоревшейся, по­
ставленной на опрокинутую крынку, наискось перерезал
его красное мясистое лицо.
— Кой черт молчишь? Кбму говорят? Стенам?
Павел медленно поднял голову, поглядел молча на
жену и снова опустил.
Глаза Полины сухо, по-кошачьи сверкнули в тени
у занавески.
— Завсегда вот так. Напьется, дьявол, до бесчувст­
вия и сидит — слова не добьешься.
Ананий Егорович подсел к столу:
— Вот что, Вороницын. Кончай эту волынку. Доб­
545

ром прошу. Ты понимаешь, что будет с коровами, еже­
ли твоя бригада сорвет строительство?
— С коровами? Эх, ты... — Вороницын вдруг выпря­
мился, сивушным перегаром дыхнул в лицо председа­
телю. — А ежели я человеком себя не чувствую, это ты
понимаешь?
— Поменьше водки жрать надо, тогда и человеком
почувствуешь.
— Подожди, Полина Архиповна. Как это — себя че­
ловеком не чувствуешь?
— А так. У тебя паспорт есть?
— Ну, есть.
— А у меня нету. Я как баран колхозный, без пас­
порта хожу.
— Я что-то тебя не пойму,— помолчав, сказал Ана­
ний Егорович.
— Не поймешь? — Вороницын криво усмехнулся' —
Еще бы!.. А помнишь, я нынешней весной в город ездил?
Помнишь? За запчастями?
— Ну, помню.
— И ты еще мне колхозную справку выписал? На,
мол, получи деньги по аккредитиву. Липовая это справ­
ка! Пришел я в сберкассу, сую эту самую справку в
окошечко. А там кассирша крашеная, вся с головы до
ног завита. Фыркнула: «Это не документ личности».
Я туда:сюда, в облисполком, с этажа на этаж, из каби­
нета в кабинет — два дня доказывал, что я не жулик,
а человек. — Вороницын, опять дыхнув сивушным пере­
гаром резко придвинулся к Ананию Егоровичу. — Поче­
му у меня нет паспорта? Не личность я, значит, да?
— Ну, знаешь, Павел Иванович, не ты один. Все
колхозники паспортов не имеют.
— А почему не имеют?
— Потому что паспортизация в сельской местности
не проведена.
— А почему не проведена?
— Почему? Почему? Заладил как маленький. Зачем
тебе паспорт?
— Ах, вот как... Ясно.
Ананий Егорович уже официальным тоном разъяс­
нил:
— Паспорт мы выдаем, товарищ Вороницын, когда
человек из колхоза уезжает. А ты, надеюсь, не хочешь
уезжать?
54б

— А если захочу?
Тут на помощь Ананию Егоровичу опять пришла По­
лина:
— Куда ты, рожа, поедешь? Везде работать надо.
Даром-то нигде ничего не дают.
— Полина, не мешай!— Лицо у Вороницына пере­
дернулось, но он сразу овладел собою. — А если за­
хочу?
Ананий Егорович пошел напролом:
— Хорошо. Подавай заявление. Ежели правление кол­
хоза даст справку, пожалуйста,— мотай на все четыре.
— А ежели не даст? — с пьяным упорством допыты­
вался Вороницын.
— Да за каким лешаком тебе паспорт-то? — взви­
лась Полина; — Заладил: паспорт, паспорт. Пьяным еще
напьешься, потеряешь. Десять рублей штрафу платить.
Разве мало теряешь?
— Полина, помолчи!
— Не плети чего не надо, тогда и помолчу. Погоди
вот — язык-то прищемят длинный. Больно распустил.
Нальет шары и начинает высказываться. Ребят полна
изба — не высказываться надо, а робить.
Вороницын больше не «высказывался». Он только
долгим взглядом посмотрел на жену и со вздохом ска­
зал:
— Эх, ты! Животноводство...

хш
Была суббота, и дома его ждала привычная карти­
на: спящие после бани дети и бодрствующая, сидящая
у стола с лампой Лидия.
Лидия, конечно, вышивала. Вышивала очередного
кота или оленя, которыми и без того были завешаны
все стены.
Ананий Егорович снял плащ, переобулся в теплые
валенки. Лидия — хоть бы слово, даже не посмотрела в
его сторону. Что ж, она по-своему права: баня и для
него топлена. И, стараясь как-то загладить свою вину,
он подошел к ней сбоку и примирительно положил свою
руку на ее теплое полное плечо.
Лидия все так же молча встала, собрала на стол.
Он потыкал вилкой сухую картошку, потыкал гри­
бы — и со вздохом отодвинул тарелку.
547

— А, опять нос воротишь! Не нравится? А ребята-то
как?
И пошла, и пошла: да какой же ты председатель, ко-,
гда молока в колхозе не можешь взять? Да где это слы­
хано, чтобы молока в колхозе не было! По тридцать
копеек за литр колхозникам платим. Да кто тебя после
этого уважать будет?
И ему в который раз пришлось объяснять: да, нету
молока в колхозе, нету! План не выполнен, детсад на
голодном пайке держим, учителям не даем — как она
этого не может понять?
Но Лидии что в лоб, что по лбу. И раз закусила
удила, не остановишь.
— Так за каким же чертом ты нас-то сюда привез? —
как всегда, пустила она в ход свой последний козырь.—
Сколько раз я тебе говорила: Ананий, не поедем, Ана­
ний, не пори горячку! Люди на шестом десятке думают,
как до пенсии дослужить, а он — иа-ко, молодец какой
выискался! — колхоз подымать поехал.
— Хватит! — вдруг, сорвавшись, закричал Ананий
Егорович. — Привыкла барыней жить. Жена заместите­
ля председателя рика! Районная аристократия... Нет,
ты вместе с бабами навоз поворочай...
Проснулся младший сын Петька, хмуро посмотрел
на родителей с кровати.
Ананий Егорович махнул рукой — а что еще остава­
лось делать? — и вышел в другую комнату. Вот и пого­
ворили с женушкой. Нечего сказать, встретила мужа,
успокоила. Мало ему сегодня нервов истрепали, так
нет — получай еще дополнительную порцию дома. Не
раздеваясь, в пиджаке, он лег на кровать, вытянул но­
ги. Ох, если бы ему сейчас немного соснуть! Хотя бы
на десять минут забыться...
На другой половине все еще тяжелые шаги, грохот
посуды. Потом все стихло, и в звонкой сухой тишине
послышалось знакомое потрескивание иглы.
Он посмотрел на открытую дверь. Так и есть. Ли­
дия снова сидела за пяльцами. Холодная и неприступ­
ная. С гладкой тяжелой головой, распаханной белым
пробором.
Он сжал зубы. Да Лидия ли это? Неужели же это
та самая Лидочка, молоденькая секретарша сельсовета,
которая в огонь и в воду готова была пойти за ним?
548

* В тридцатом году Анания Мысовского, только что
демобилизованного красноармейца, направили на кол­
лективизацию в Р — ий район. Сельсовет ему достался
дальний, глухой. Пока добирались на розвальнях, он ед­
ва не закоченел — такая лютая стужа стояла в том году.
Но все равно в сельсовет он влетел орлом — в длин­
ной кавалерийской шинели, в краснозвездном шлеме.
— Ты насчет колхозов, товарищ? — встретила его в
дверях черноглазая румянощекая девушка.
— Нет, насчет женитьбы,— рассмеялся Ананий (у
него тогда были белые красивые зубы, и он любил сме­
яться).
— А кто же твоя невеста? — в свою очередь рас­
смеялась девушка.
— Кто? Да хоть ты. Согласна?
Девушка не отступила.
— Согласна,— сказала она и с вызовом посмотрела
на него.
И ведь шутка обернулась всерьез. Через три дня
они были уже мужем и женой. Вот какая была тогда
Лидия.
А теперь... А теперь вот сидит перед тобой грузная,
тупая баба, уткнулась носом в свои проклятые пяльцы,
как лошадь в торбу с овсом, и ни черта ей не надо —
хоть пожар кругом...
Он прикрыл рукой глаза. Что произошло? Как все
это случилось? Годы берут свое? Эх, годы, годы... Да,
в том, тридцатом, году и он умел не только с ходу же­
ниться. Ну-ко попробуй перевернуть деревню за два дня!
А они перевернули. Перевернули вдвоем. Он — двадца­
титрехлетний парень, мальчишка по-теперешнему, и
председатель сельсовета, малограмотный красный пар­
тизан. Перевернули. Потому что установка райкома —
либо за два дня сплошную, либо партбилет на стол...
Ананий Егорович закурил. Рядом на табуретке, как
всегда, стояла лампа и белела газета (Лидия все-таки
считается еще с его привычками). Он зажег лампу и,
по-прежнему лежа на спине, развернул газету.
«Областной чемпионат по футболу». «Отдых трудя­
щихся под угрозой срыва»...
Он перевернул страницу. Это не то, это не для нас...
А вот и наше:
«Вести с передового фронта». «Первая заповедь кол­
хозников,..»
549

Да, подумал Ананий Егорович, семнадцать лет как
кончилась война, а в сельском хозяйстве мы все еще
воюем. Каждый пуд хлеба с бою берем...
Вести с передового фронта были неутешительны.
Дожди, простои машин, невыход колхозников на ра­
боту...
Он отложил газету в сторону и опять задумался.
Нет, в тридцатом было легче. За два дня перевернуть
деревню. За два дня!.. А может, потому и тяжело сей­
час, что тогда все давалось легко? — вдруг пришло ему
в голову. Ведь как они, например, с председателем сель­
совета создавали колхоз? «Почему не записываешься?
Советская власть не нравится? Воду на мельницу клас­
сового врага льешь?..» Да, так они брали в работу му­
жиков...
Ананий Егорович резко поднялся. У него с силосом
кавардак, сено гниет, а он черт знает о чем думает!
Лидия, когда он вышел в переднюю комнату и стал
переобуваться, хмуро посмотрела на него, но ничего не
сказала. Она привыкла к вечерним отлучкам мужа.
XIV

В правлении, конечно, никого. Августовская темень,
безлюдье кругом — и только наверху, на столбах, наяри­
вают репродукторы, подобно пулеметам простреливая
деревню.
Возле магазина, на пригорке, мелькнул огонек. На­
верно, продавщица или сторож. Да, хорошо бы сейчас
взять маленькую, вернуться домой в теплую избу и вы­
пить с чаем. Хорошо бы, тем более что зубы у него
опять заныли.
Шлепая в темноте по лужам, Ананий Егорович на­
правился в клуб. Если там сегодня кино, то он навер­
няка увидит кого-нибудь из бригадиров.
Клуб — это тоже больной зуб в колхозе. Когда-то
проблема клуба решалась просто: сдернули веревками
«на ура» кресты с церкви, приспособили алтарь под
сцену — вот и клуб. И, надо сказать, здешний колхоз
лет двадцать пять не знал заботьте клубом. А вот те­
перь старой церкви приходит конец — уже два раза под­
водили балки под потолок. Надо строить, строить новое
здание. И придется, говорил себе Ананий Егорович, по­
тому что молодежь иначе не удержишь в колхозе. Мо­
550

лодежи мало полновесного трудодня. Ей подай еще ве­
селье.
В клубе шли танцы. Вокруг наскоро отесанных бре­
вен, подпирающих высокие темные своды, как в лесу,
толклась мошкара, а девушки повзрослее — школьницы
старших классов, студентки-отпускницы, доярки — кру­
жились посреди зала.
Ананий Егорович встал в полумраке у открытых две­
рей. Мужчин не видно. Нынешний кавалер — это в ос­
новном желторотые подростки-школьники, а если за­
явится случайно в деревню какой-нибудь демобилизо­
ванный солдат, то его буквально атакуют со всех сто­
рон: невест в колхозе перепроизводство.
Кончился один танец, начался другой.
К Нюре Яковлевой, заметно выделявшейся своим
ярким красным платьем с белым модным ремешком,
подскочили сразу три парня, и все три солидные — сту­
денты.
Нюра кокетливо пожала плечиком — «что же мне
делать с вами?» — улыбнулась одному, улыбнулась дру­
гому и руку подала высокому белоголовому — сыну учи­
тельницы.
«Ну, эта в девках не засидится,— подумал Ананий
Егорович. — Пожалуй, и в самом деле придемся скоро
подыскивать новую доярку». Потом, оглядывая топчу­
щийся на месте молодняк — иначе, порезвее танцевали
в его время,— он увидел Эльзу, бригадира доярок. Эль­
за сидела одна в углу у печки — там, где обычно отси­
живаются на вечерах уже не молодые, выходящие в
тираж девушки. Свет настенной лампы падал на нее
сверху, и что-то жалкое, унылое и обреченное было в ее
сгорбленной фигуре...
Внезапно в дверях выросла Клавдия Нехорошкова.
Высокая, прямая как жердь, сапоги заляпаны грязью,
подол платья мокрый — надо полагать, только что из
заречья. Клавдия была под хмельком. Лицо у нее было
красное, как у мужика, светлые глаза лихорадочно бле­
стели. Некоторое время, стоя неподвижно в дверях, она
разглядывала танцующих, потом вдруг бухнула на
весь клуб:
— Шурка! Чего эту м... развел? Русского!
Танцующие, поглядывая на нее, заулыбались.
— Шурка! Кому говорят? — Клавдия топнула но­
гой, шумно ширнула простуженным носом.
551

Шурка, щупленький гармонист-семиклассник, поко­
сился на избача Данилу, который, постукивая окольцо­
ванной деревягой, уже подходил к Клавдии:
— Ты плясать пляши, а выражаться да сморкать­
ся — на улицу.
— Чего? Ты еще мне указывать! Пошел ты...
Ананий Егорович с силой сдавил локоть Клавдии:
— Перестань, Нехорошкова!
. — A-а, председатель!.. Тебя-то мне и надо. Дашь на
маленькую?
В зале захохотали.
— Тебе не маленькую, а мозги вправлять надо.
Пьянствуешь, а люди?
— Люди-то? — Клавдия перестала
улыбаться.—
Люди сегодня все в лес удрали. Ну, они у меня попля­
шут. Меня? Клавку обманывать? — вдруг выкрикнула
она и мрачным взглядом обвела сразу притихший зал.—
Завтра всех вытащу. Вот те бог. За шиворот!
— Так, так, вытащишь,— вступила в разговор не­
весть откуда взявшаяся Анисья Ермолина, мать двух
дочек-близнецов. — Только ты не мешай молодым-то,—
стала она уговаривать Клавдию. — Смотри-ко, они, гулюшки, притихли, глаз со стыда поднять не могут. Раз­
ве можно так выражаться при девушках?
— А я сама девушка! — сказала громко, улыбаясь,
Клавдия и вдруг под хохот и выкрики сграбастала в
охапку толстую, неповоротливую Анисью и потащила
на середку зала.
Шурка заиграл русского.
Анисья начала вырываться, кричать, потом обе они
упали.
— Не лезь ко мне! — закричала, поднимаясь, Ани­
сья.— Ты по себе, и я по себе! Я девья матерь! Мне
кверху задницей нельзя.
Новый взрыв хохота, визг. Теперь представление не
скоро кончится.
Ананий Егорович вышел. С Клавдией сейчас беспо­
лезно говорить. Пока дурь пьяную не вытрясет, хоть
кол на голове теши.
Удивительно все ж таки, подумал он, как меняется
человек. Клавдию он знает давно, очень давно, еще с
военных лет. Помнится, приехал он однажды на по­
жню— тогда уполномоченные райкома из колхозов не
вылезали: время было тяжелое, наши отступали на всех
552

фронтах. И вот бабы — сидят, митингуют на весь луг, так
и эдак отводят свою душеньку. А в сторонке, в кустах,
стоит высокая тоненькая девушка с опущенной головой.
— Бригадир наш,— сказали, посмеиваясь, женки.—
Это мы ее в кусты послали. Иди, говорим, Клавка, мы
хоть по-русски поговорим — все легче станет.
Да, именно так Ананий Егорович первый раз увидел
Клавдию.
И еще ему вспоминается вот какой случай. В сорок
седьмом году он как заместитель председателя райис­
полкома приехал в колхоз на отчетное собрание. При­
ехал с радостной вестью: райпотребсоюз выделил для
колхозников тридцать пять метров ситца и пять жен­
ских платков. Доклад, конечно, сразу же в сторону, а
первым вопросом — распределение мануфактуры. Люди
обносились страшно — ведь за все годы войны деревне
не перепало ни единого метра мануфактуры.
Ситец не без скандала поделили между вдовами и
сиротами, а платки— дешевенькие белые платки с цве­
точками— председатель колхоза предложил отдать дев­
чатам.
Опять стали выкрикивать имена.
— Клавдии Нехорошковой,— сказал кто-то.
— Потерпит! — раздались голоса. — Этой не к спе­
ху. Надо сперва тем, которые молодые.
Так и не дали Клавдии платка.
Ананий Егорович вспомнил этот давнишний случай,
и ему как-то сразу стала понятна вся несуразная, изло­
манная жизнь Клавдии. Перестарок — посторонись! А
что же этому перестарку-то делать? И разве виновата
та же самая Клавдия, что молодость ее пала на войну?
Вот и почала она по вечерам свои походы в деревню
делать — авось и ей перепадет какая-нибудь кроха
бабьего счастья, а чтобы не так стыдно было, залей гла­
за вином...
Погода поворачивала на ясень. В небе сверкали
крупные августовские звезды, и уже можно было раз­
личать на дороге лужи.
«Что же это я сегодня всех жалею? — вдруг разо­
злился на себя Ананий Егорович. — Председатель ты кол­
хоза или заведующий богадельней? Нет, к черту! Одно­
го пожалеешь, другого пожалеешь, а кто работать будет?»
Было еще одно место, куда по субботам заглядыва­
ли мужики,— чайная. И он отправился в чайную.
553

XV

В комнате светло. И солнце. Много солнца.
Да не приснилось ли ему это? Он провел ладонью по
лицу. Ладонь была мокрая от пота.
— Лидия!
Ни звука в ответ. Он вскочил с постели, в одном
белье выбежал на другую половину.
Никого. На столе записка: «Пошла с ребятами в
лес».
Он взглянул на стенные часы, и у него глаза бук­
вально полезли на лоб. Двадцать минут двенадцатого!
Не может быть! Он кинулся в спальню. Его ручные ча­
сы показывали двадцать пять двенадцатого.
Он схватился за голову, застонал. Вот тебе и вос­
кресник, вот тебе и силос...
Выбежав из дома, Ананий Егорович хотел было идти
задами, но тут же отбросил эту мысль. Чего уж фин­
тить. Кто не знает теперь, что председатель отлеживал­
ся с похмелья?
Блестят залитые солнцем лужи. Собственные шаги,
как набат, отдаются в его ушах. А деревня будто вы­
мерла. Даже мальчонок не перебежит улицу... Все
ясно. Все укатили в лес. Вот теперь-то его песенка
спета.
«Посмотрите, товарищи, на этого горе-председате­
ля,— скажет секретарь райкома на бюро. — Партия до­
верила ему передовой участок, дело, которое является
общенародным в данный момент. А он что сделал?
Пьянство развел...»
И чем будешь оправдываться? Зубы, дескать, лечил?
Внезапно до его слуха долетел натужный вой ма­
шины. Он остановился, прислушался. Машина выла
внизу, где-то у колхозной конторы.
Он выбежал на пригорок и вот что увидел: от поле­
вых ворот с огромным возом сена ползет машина, а
там, на лугу, за озериной, люди. Сплошь люди. С граб­
лями, с вилами. Бегают, загребают сено, укладывают
на телеги.
Он ни черта не понимал. Неужели все' это сделал
Исаков? Да, только он. Больше некому. Приехал, на­
верно, вчера поздно вечером из райкома и давай рвать
и метать. И все это в то время, как он пьянствовал
в чайной.,,
554

Из кабины подъехавшей машины выскочил Васька
Уледев — рожа в испарине, белозубый рот до ушей:
— Ну и дела, председатель. Осатанел народ! Меня
бабешки из постели выволокли. Вот что значит три­
дцать процентов!
— Тридцать процентов? — глухо спросил Анато­
лий Егорович.
— Ну как же! Сами же вчера сказали.
Васька поставил ногу на подножку:
— Поеду. А то сегодня живо схлопочешь по шее.
Бабье ошалело. Я говорю: подождите маленько, сено
еще мокрое, пусть хоть подсохнет немного. «Вози, го­
ворят, ирод. Не твоя забота». Ну и верно, понавтыкали
разных рогаток да вешалг мужики там сарай у ко­
нюшни ставят — все придумали.
— Держитесь!— уже из кабины крикнул Васька.—
Исаков с каким-то начальством недавно проехал.
Так вот в чем дело. Тридцать процентов... Но как же
он мог брякнуть такое? Да ведь за это голову снимут.
«Развязал собственническую стихию... Пошел на по­
воду у отсталых элементов...» Ананий Егорович пошел
к Исакову. Надо по крайней мере предупредить, поста­
вить в известность. Так и так, мол, осудить успеете,
а сейчас давай вместе расхлебывать.
...Нет, убей бог — он не помнит этого. Все помнит.
Помнит, как зашел* в чайную, помнит, кто там был:
бригадиры Чугаев, Обросов, Вороницын, Васька Уле­
дев, Кирька-переводчик... Целое заседание! Помнит
разговор о бородатых коровках, то есть о козах, кото­
рые после войны вытеснили в деревне коров, помнит
споры и крики о сене... Все было. Но чтобы он так вот
и бухнул: кончайте волынить. Тридцать процентов даю...
Да что он, с ума сошел? Не посоветовавшись ни с прав­
лением, ни с райкомом?
Ананий Егорович замедлил шаг. «А может, подстро­
или сукины дети? — вдруг пришло ему в голову. —
Председатель пьяный. Пускай потом доказывает, что
не говорил...»
И как ни нелепа была эта мысль, он сейчас готов
был поверить и ей. Здешние колхозники все могут. От
них всего ожидать можно. Ведь вот же сыграли они
злую шутку с Мартемьяном Зыковым, его предшествен­
ником. Тот приехал в колхоз и на первом же собрании
заявил: «Трепаться не люблю. Или колхоз подниму, или.
555

меня на кладбище отвезете». И что же — через год от­
везли. Как-то наткнулись мужики на пьяного Мартемья н а — лежит на улице,— взвалили на тележку и отвез­
ли на кладбище. На весь район опозорили мужика...
Мимо, громыхая, порожняком пронеслась машина.
За рулем сидел Яков. Значит, и у этого машина зарабо­
тала... Потом за машиной он увидел Петуню. Петуня,
прихрамывая, как леший, топал посередке дороги, весь
запаренный, запотевший, с граблями и вилами на плече.
— Неладно у нас, председатель,— сказал он, тяжело
дыша. — Бригадир дорогу ко мне забыл.
Старик порысил было к колхозной конторе — оттуда
дорога на луг,— но потом, решив сэкономить время,
повернул прямо.
А на лугу... Что делалось на лугу! Белые платки —
ромашек столько сейчас не найдешь,— разномастные го­
ловы мужиков и парней, ребятишки, как жеребята, но­
сятся по зеленой отаве убранной пожни... Было что-то
от первых колхозных дней, когда деревня еще кипела
от избытка сил. «Да,— вздохнул Ананий Егорович. —
И все это сделали тридцать процентов. Тридцать про­
центов. Никаких тебе заседаний, ни крику, ни рыку».
Мало-помалу он начал успокаиваться. Он шел пу­
стынной улицей и думал: ну чего он перепугался? Чего?
Ну, будут колхозники с коровой, ну, съедят лишнюю
ложку масла. Ну и что? Кому это надо, чтобы сено про­
падало? А оно бы пропало, обязательно пропало. Еще
день-два — и хоть навоз с луга вози. И тогда все к чер­
товой матери: и план по мясу, и план по молоку. И уро­
ж ай — тоже под снег уйдет. Полная катастрофа!
«И ты ведь знаешь,— говорил себе Ананий Егоро­
вич,— давно знаешь, что пока здешний колхозник имеет
корову, до тех пор он и колхозный воз тянет. А нет ко­
ровы— и пошел брыкаться во все стороны. Да, откро­
венно говоря, такая ли уж. это и диковинка — эти три­
дцать процентов? В некоторых районах еще в прошлом
году давали до сорока — правда, в газетах за это не
хвалили... Ну и что! Ну и тебе намылят голову. Может,
даже с работы снимут. Может, застучишь на весь район.
Все может быть. Но, черт побери, разве ты для себя
стараешься? Ну-ко, вспомни, сколько глупостей—да
что глупостей! — преступлений творилось на твоем веку.
Может, ты забыл перегибы тридцатого? Легко сказать,
перегибы... А продразверстка после войны, когда из
556

года в год начисто, до зернышка выгребали колхозные
амбары? А то, что чуть ли не под самым Полярным
кругом из года в год сеют кукурузу, а потом перепахи­
вают под рожь? И ты все это понимал, да, да, понимал
и делал, заставлял других. Так будь же мужествен!
Хоть раз. Хоть один раз, на пятьдесят пятом году!»
Исаков жил за клубом, на песчаном пустыре. Дом
у Исакова приметный — с высоким тополем, и Ананий
Егорович еще издали увидел под тополем райкомовский
«газик». На этом «газике» — новехонькой машинке с па­
русиновым верхом — обычно ездил «сам», то есть пер­
вый секретарь, а остальные работникирайкома поль­
зовались старым, изрядно потрепанным драндулетом.
«Да,— подумал Ананий Егорович,— табак дело. Уж
ежели сам прикатил, да еще без предупреждения, зна­
чит, не зря. Значит, кто-то уже стукнул».
Солнце пряхмо било ему в глаза. По небритому лицу
его ручьями тек пот. И он дышал тяжело, со свистом —
как будто шел не знакомым, вдоль и поперек истоптан­
ным песчаным пустырем, а пропахивал своими ногами
целину.
И чем ближе он подходил к дому Исакова, тем все
меньше и меньше оставалось у него мужества. Прокля­
тый безотчетный страх, старые сомнения в своей право­
те, тревога за свое будущее, за будущее семьи — все это
удушьем навалилось на него.
Окна в доме раскрыты настежь. Ветерок колышет
белые занавески. Гремит радио — празднично, ликующе,
как положено в воскресный день (у Исакова свой при­
емник)...
— Ананий Егорович! Ананий Егорович!..
Мидовский оглянулся. Сзади, догоняя его, бежали
Чугаев и Обросов. Бригадиры.
— Фу, черт, мы бежим, бежим. Тебя не догонишь.—
Чугаев, вытирая рукавом клетчатой ковбойки лицо, за­
говорил с ходу: — Как будем с дальними сенами? Бабы
ревут: ехать надо.
— Ждать нечего,— мрачно буркнул Обросов.
Ананий Егорович стиснул зубы. Вот они, его вчераш­
ние дружки! Сели за стол как люди, а чем кончили?Это они, они подвели его под монастырь! И будто в под­
тверждение его догадки Чугаев, наткнувшись на тяже­
лый взгляд председателя, воровато повел глазами в сто­
рону. Вдруг он замахал руками:
557 -

— Смотрите, смотрите! Вон-то что! Союзники!
Все трое подняли кверху головы. Над деревней низ­
ко-низко летели журавли. Вот они закачались парами
над лугом.
Там их тоже заметили. Радостные крики, взмахи бе­
лых платков. По местным приметам, журавли начинают
парить к хорошей погоде — потому-то их и окрестили
союзниками.
— Ну как, председатель? — заговорил снова Чугаев.
Счастливая улыбка не сходила с его круглого румя­
ного лица.
Обросов, не мигая, выжидающе уставился на пред­
седателя. Этот говорил больше глазами. Ананий Его­
рович облизал вдруг пересохшие губы, посмотрел на
дом Исакова. В окнах — никого. Радио смолкло. Словно
и там, за занавесками, затаив дыхание, сидят и ждут,
на что он решится сейчас.
— Ладно,— сказал он медленно и твердо. — Отправ­
ляйте людей на дальние сенокосы.
Мохнатые черные брови на скуластом лице Обросова дрогнули, а Чугаев виновато заморгал голубыми
глазами.
— Ступайте,— сказал Ананий Егорович.
Чугаев побежал вслед за Обросовым, но вдруг
обернулся и, словно стараясь подбодрить его, за­
кричал:
— А насчет силоса ты не беспокойся. Все будет.
Теперь знаешь как люди рванут!
Ананий Егорович остался один. Лицо его было мок­
ро, но сам он был спокоен. Да, он принял решение. При­
нял. И как бы там ни было, что бы его ни ожидало, но
никто теперь по крайней мере не может сказать, что
он сболтнул это спьяна. В заулке у Исакова залаял пес.
С голубого крылечка, залитого солнцем, спускались се­
кретарь райкома и Исаков.
Ананий Егорович выпрямился и, твердо ступая по
песчаной земле, пошел им навстречу.
1963

СОДЕРЖАНИЕ

ПУТИ-ПЕРЕПУТЬЯ.
ДОМ.

Р о м а н

Р о м а н .......................................

.............................................................

ВОКРУГ ДА ОКОЛО.

П овест ь

. .

5
261
511

Абрамов Ф.
16
Собрание сочинений: В 3-х т. / Оформ. худож. Е. Большакова. — Л.: Худож. лит.,
1980—1981.
Т. 2. Пути-перепутья. Дом: Романы. Во­
круг да около: Повесть. 1981. — 560 с.
Во второй том входят третий и четвертый романы тетра­
логии «Братья и сестры» и повесть «Вокруг да около».

70302-052
А ----- ---------подписное
028(01)-81

4702010200

ББК 84.3Р7

ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ
АБРАМОВ

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ
В ТРЕХ ТОМАХ
том 2
Редактор Л. Р у л ё в а
Художественный редактор Р . Ч у м а к о в
Технический редактор Н . Л и т в и н а
Корректор Л . Н и к у л ь и л и н а
ИБ № 2145
Сдано в набор 30.07.80. Подписано в печать 20.03.81. М 14451.
Бумага кн.-журнальная. Формат 84Х 108‘/за. Печать высокая.
Гарнитура «Литературная». 29,4 уел. печ. л. 29,82 уел. кр.-отт.,
30,157 уч.-изд. л. Заказ № 1449. Тираж 100 000 экз. Це­
на 2 р. 20 к. Издательство «Художественная литература»,
Ленинградское отделение, 191186, Ленинград, ' Д-186, Нев­
ский пр., 28. Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудо­
вого Красного Знамени Ленинградское производственно-техни­
ческое объединение «Печатный Двор» имени А. М. Горького
Союзполиграфпрома
при Государственном комитете СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
197136, Ленинград, П-136, Чкаловский пр., 15.