Цена памяти (СИ) [Feel_alive] (fb2) читать онлайн

— Будь я проклят, — еле различимо бормочет он и, убрав руку от лица, снова смотрит на Гермиону. Его глаза блестят, но голос пугающе сух: — Пленников в поместье не держат подолгу. Их допрашивают, кого-то пытают, кого-то убивают, а оставшихся обычно переправляют в поместье Ноттов. Чаще всего их перевозят в повозках с фестралами под Дезиллюминационными чарами. Охрана минимальная, если это не кто-то важный.

Впрочем, они оба понимают, что важных из поместья не выпускают.

Гермиона ожидает продолжения, боясь даже шелохнуться, словно лишние движения или звуки могут заставить Малфоя передумать и замолчать.

— Я могу объяснить, в каком месте вам будет легче всего перехватить их. Если действовать неожиданно, то Пожиратели не смогут отбиться, только если…

— Не решат убить пленников, — Гермиона быстро кивает, нервно облизнув губы. — Я понимаю… Орден понимает это.

— Обычно повозку охраняют около четырёх человек, возможно, если пленных больше, будет пятеро. На земле их ждут ещё шестеро, но они могут воспользоваться мётлами для встречи. Вам надо быть готовыми к этому.

Гермиона завороженно слушает, каждое слово отпечатывается в её сознании.

— Пленные могут быть тяжело ранены, и вам стоит подготовить для них порталы, потому что аппарация в таком состоянии будет слишком опасна.

Он продолжает излагать детали, будто вся картинка уже давно дотошно упакована у него в голове. Малфой даёт Гермионе координаты места, где возможно перехватить повозку, а также рисует примерную схему объектов вблизи. Гермиона дрожащими пальцами принимает свитки и понимает, что даже ноющая боль в руке отошла на задний план от того воодушевления, которое она испытывает.

— Я дам тебе сигнал, когда узнаю об их перемещении. Обычно это происходит по вечерам, но не в полной темноте, чтобы Пожиратели ещё могли ориентироваться.

Гермиона не может сдержать робкой улыбки:

— Спасибо, Малфой.

Он на мгновение прикрывает глаза и после окидывает её долгим, пронзительным взглядом. Его лицо вдруг меняется, принимая более измученное выражение.

— Грейнджер, я… — он сжимает челюсти. — Я не смогу никого спасти, если они действительно захотят их смерти. Я… я не могу.

Гермиона смотрит на него и видит в его глазах раскаяние вперемешку с болью.

— Я понимаю.

И в этот раз она правда понимает и совсем не чувствует ни раздражения, ни злости, лишь тоску.

Её печалит мир, в котором они вынуждены участвовать в таких разговорах и давать такие объяснения. Мир, в котором они рискуют жизнью ради чужих мировоззрений.

Тот мир, в котором Драко Малфой пытается быть хорошим, но это даётся ему слишком большой ценой.

***

Гермиона получает короткое сообщение всего спустя три дня.

«Нотт. Сегодня. В восемь».

Благодаря всей информации, которую дал Малфой, операция проходит успешно.

Нервное возбуждение накрывает Гермиону с головой, и с лица не сходит сумасшедшая улыбка, когда она мечется по дому, в котором все вокруг в кои-то веки наслаждаются каждой клеточкой тела, что перед ними спасённые товарищи, которых они уже отчаялись когда-либо увидеть.

Мадам Помфри почти сразу забирает Билла, который ранен тяжелее всех, чтобы провести операцию. Дин потерял два пальца на левой руке и зверски голоден. Джинни в объятиях Гарри трясёт от последствий Круциатуса, но она не жалуется и лишь дерзко проклинает Пожирателей.

Главное, они все живы и в безопасности.

Дом на площади Гриммо, находившийся в затишье последние три дня, снова наполняется жизнью.

Пребывая в бешеном ажиотаже, Гермиона замечает сообщение Малфоя, только когда зачарованная монета сквозь карман обжигает бедро.

Это сообщение ещё более короткое.

«Сейчас!»

***

Гермиона аппарирует в гостиную Снейпа и тут же крепче перехватывает палочку, когда понимает, что окружена темнотой. Свечи в люстре под потолком погасли, и лишь через едва заметную щель между занавесок пробивается отсвет далёкого фонаря.

Гермиона напрягается и вскидывает палочку, вызывая яркую искру на конце, и освещает пространство перед собой. С первого взгляда комната пуста. Гермиона медленно осматривается, и мурашки проносятся вдоль позвоночника, когда она вдруг слышит далёкий, еле разборчивый звук.

Это не крик и не стон.

Это не похоже ни на какое знакомое ей животное, но ещё меньше похоже на человека.

— Малфой? — похолодев, спрашивает Гермиона почти шёпотом.

Но в гостиной никого нет. Ни в кресле, ни на диване, ни у шкафов. Она не видит никого в коридоре или на кухне. Гермиона опасливо движется по дому и слышит, как звук повторяется вновь. Невнятный, похожий на жалобный скулёж или писк.

Половицы скрипят под ногами, и Гермиона шипит, когда бедром задевает угол комода в коридоре, но звук раздаётся уже чуть громче, и, понимая, что приближается, Гермиона начинает торопиться. Ей нужно найти источник.

— Малфой! — уже громче окликает она. — Малфой, ты здесь?

Она оказывается у лестницы и понимает чрезвычайно ясно, что звук далёк из-за того, что идёт сверху. Гермиона чуть было не спотыкается, когда срывается и бежит по лестнице, продолжая освещать себе дорогу палочкой.

— Малфой, я иду, Малфой!

Она приближается, но кричит всё громче, а звук раздаётся снова; Гермиона слышит, как к нему примешивается скрип.

Замерев на пороге комнаты, Гермиона понимает, что скрипят пружины кровати, на которой тело Малфоя подёргивается от конвульсий.

Гермиона ахает, воздух стремительно покидает лёгкие, и в груди пронзительно ёкает. Хочется отвернуться, хочется не смотреть, хочется уйти и забыть.

Малфой мечется по кровати, и всё его тело неестественно изгибается, будто в припадке. Его когда-то белоснежная рубашка разрезана и залита кровью настолько, что глаза обжигает пугающим алым цветом.

Он весь исполосован: грудь, спина, бёдра, даже голени покрыты длинными открытыми ранами. Плоть разорвана до кровавого месива.

Гермиона ощущает, что от Малфоя исходят волны удушающей боли, но он не кричит, а лишь издаёт этот нелепый, пугающий писк сквозь зубы.

Гермиона не знает, сколько проходит времени, пока наконец она не находит в себе сил подойти ближе и попытаться достучаться до него.

— Малфой, что мне сделать? Малфой, пожалуйста, ответь мне!

Она боится дотронуться до него и не знает — Мерлин, совсем не знает! — какое заклинание применить, чтобы остановить его метания. Он продолжает издавать нечленораздельные звуки; его пальцы механическим движением стискивают простыни.

К глазам Гермионы подступают слёзы. Она неуклюже наклоняется и пытается дотронуться до его лица, чувствуя, как крепко сжаты челюсти под её пальцами, как напряжены все мышцы.

На его лице лишь один небольшой порез на скуле, и её пальцы соскальзывают вдоль линии челюсти, пачкаясь в крови.

— Малфой! — почти всхлипывает она и всё-таки старается взять себя в руки. На мгновение отстранившись, Гермиона быстро зажигает несколько свечей в люстре под потолком, а после призывает зелья и, ощущая слёзы на своём лице, вновь дотрагивается до лица Малфоя в попытке разжать зубы и влить Умиротворяющий бальзам.

Она не уверена в своих действиях. Малфой перед ней истекает кровью, но Гермиона не понимает, как залечить его, если не остановить приступ. Она даже не понимает, от чего может быть такой приступ…

— Малфой, пожалуйста, это поможет, прошу тебя, — шепчет она скорее самой себе; Малфой на её слова не реагирует.

Он кусает её за пальцы — не специально, это всего лишь рефлекс, когда его напряжённые челюсти снова сходятся, зажимая зубами её фаланги. Гермиона шипит от боли, но не отдергивает руку.

Она должна влить зелье ему в рот.

Должна влить зелье.

Его тело пробивает судорога, и он наконец приоткрывает рот, хрипло всхлипывая.

Гермиона старается справиться с дрожью, которая постепенно охватывает всё её тело, и вдруг слышит хлопок аппарации у себя за спиной.

— Петрификус Тоталус!

Тело Малфоя застывает словно каменное.

— Что, почему вы?.. — восклицает Гермиона, быстро метнув взгляд на возникшего из ниоткуда Снейпа, но после снова смотрит на Малфоя.

Он выглядит совсем плохо. На контрасте со свежей кровью его лицо почти белое, будто вся краска вышла из организма. Его раны… Даже постаравшись, Гермиона не может оценить их количество, он выглядит так, будто бы его избивали бензопилой. Гермиона не представляет, что за заклинание могло сотворить такое. Она сжимает кулаки, чувствуя, что её пальцы продолжают дрожать.

— Он сам себя поранит, — поясняет Снейп и бесцеремонно отодвигает в сторону Гермиону, склоняясь над Малфоем, и сразу вызывает несколько диагностических заклинаний. — Вдобавок к очевидному к нему применяли Круциатус. Сколько раз, Драко? — он будто дожидается ответа. — Три? Это ещё ничего.

— Но как?.. — заторможенно спрашивает Гермиона, шокированно наблюдая за возникающими красочными иллюзиями, поясняющими состояние Малфоя. Снейп призывает ещё больше зелий, склянки ровной вереницей летят из коридора.

— Грейнджер, не заставляйте меня разочаровываться в вашем светлом уме, — кидает Снейп и начинает плавными движениями колдовать, произнося какое-то длинное и незнакомое Гермионе заклинание.

— Легилименция, — догадавшись, выдыхает Гермиона, но Снейп никак не реагирует на неё.

По велению палочки крови вокруг становится меньше, хотя резкий запах так и продолжает бить в ноздри. Кожа вокруг ран очищается, и Снейп избавляет Малфоя от разодранных рубашки и штанов.

Гермиона несколько раз мигает, румянец обжигает её щёки, но она продолжает смотреть, не в силах отвернуться.

— Отключись, — шепчет Снейп; Малфой проваливается в небытие.

Ещё одним заклинанием Снейп приподнимает тело Малфоя в воздух и очищает ещё и спину, которая изранена даже хуже, чем грудь.

Гермиона зажимает рот рукой, сдерживая судорожное дыхание. Она чувствует, как её голова начинает потихоньку кружится, и, отступив на пару шагов, Гермиона прислоняется к стене, стараясь справиться с подступающей тошнотой.

— Эти раны… От чего они? — спрашивает она, скорее, чтобы отвлечься от реальности.

Но Снейп не в настроении поддерживать разговор. Не глядя на неё, он вдруг жёстко обрубает:

— Мисс Грейнджер, вам стоит уйти.

Гермиона теряется. Снейп продолжает методично залечивать раны Малфоя, и Гермиона чувствует себя невероятно беспомощной.

— Но… я… я могла бы помочь вам, — неуверенно произносит она хриплым голосом, понимая, что ей всё равно не хватит сил на осмысленные действия. Она слишком ошеломлена и испугана увиденным.

Снейп сердито цокает:

— Я не предлагаю, я настаиваю. Вас уже ищут на Гриммо. — Он оборачивается в её сторону и смеривает её гневным взглядом, но, обратив внимание на состояние Гермионы, добавляет будто бы даже мягким тоном: — Он будет в порядке. Идите!

***

Едва-едва начинает светать, Гермиона возвращается в Паучий тупик.

Она медленно проходит тот же путь, который в панике преодолела предыдущим вечером. Не замечая нигде и следа Снейпа, Гермиона замирает на пороге комнаты, где она нашла Малфоя накануне.

Как и во всём доме Снейпа, убранство комнаты скупое. Сбоку от входа стоит небольшой шкаф, а посреди помещения — кровать, в которой лежит Малфой. Вокруг ни следа происходившего ночью, лишь несколько зелий стоят прямо на полу у кровати.

Туманное утро заглядывает в комнату через окно. Первые солнечные лучи падают на белые простыни, высвечивают ладонь Малфоя, лежащую поверх одеяла, мягко касаются его бледного лица.

Он кажется моложе.

Малфой весь расслаблен, и его дыхание спокойное.

Гермиона разглядывает его, думая, что Снейп наверняка напоил Малфоя зельем сна без сновидений, оттого тот так умиротворён, несмотря на чудовищную боль, что он испытывал накануне.

Она делает шаг к кровати и всматривается в его лицо.

Ещё один первый раз — раньше у неё никогда не было шанса изучить его так близко.

У Малфоя острый подбородок и выступающие скулы; на лбу старый едва заметный шрам, и Гермиона чувствует, как тянет в груди, когда вспоминает, откуда он. На его левой щеке более свежий след будто от пореза; Снейп залечил его, но бледная шероховатая полоска останется напоминанием о произошедшем. Гермиона боится предположить, сколько шрамов кроется на его теле.

От воспоминаний о прошлой ночи она ёжится, испытывая мучительную смесь жалости к Малфою и стыда за то, что не смогла быстро отреагировать и помочь ему.

Снейп выставил Гермиону как мешающегося под ногами ребёнка. И она даже не была способна ему как следует возразить.

Гермиона глубоко вздыхает и снова смотрит на Малфоя, вспоминая, как накануне пыталась расцепить его плотно сжатые челюсти. Она думает, что могла бы и сейчас дотронуться до его лица, ведь он наверняка погружён в глубокий восстанавливающий сон. Вместо этого она заботливым движением поправляет одеяло, легко проводя по плечу Малфоя.

В этот момент он открывает глаза, будто и не спал.

Малфой смотрит прямо на неё, и Гермиона, не выдержав, отдёргивает руку и отводит взгляд.

— Грейнджер, — хрипло приветствует он её. Тон спокойный, Малфой и не удивлён появлению Гермионы.

Она лишь кивает ему и наблюдает, как Малфой с искажённым лицом пытается сесть, опираясь о подушки. Гермиона по инерции тянет к нему руку, но так и не решается помочь. Малфой устраивается, прислонившись к спинке кровати, и пытается отдышаться.

После он окидывает Гермиону взглядом.

— Тебе не стоило это видеть.

Гермиона вздрагивает.

— Но ты позвал меня.

— Я не мог вызвать Снейпа, поэтому позвал тебя, но… — он пытается подобрать слова, — мне нужна была помощь другого рода, чем ты могла оказать.

— Да ты был при смерти, Малфой! — восклицает Гермиона и осекается. — Я… не хотела это говорить. Это лишнее.

Он хмыкает и пожимает плечами.

— Но это правда.

— Что случилось? — осмелев, спрашивает Гермиона.

Малфой чуть склоняет голову к левому плечу, поджимает губы, а после протягивает своим фирменным тоном:

— Я упустил пленных, Грейнджер, представляешь, какая досада.

Гермиона моргает несколько раз, уставившись на Малфоя с бестолковым видом.

— Что это значит? — упавшим голосом спрашивает она.

Конечно, Гермиона понимала, что их операция по спасению пленных и ранения Малфоя не могли быть совпадением, и думала об этом все те часы, что ждала рассвета. Но услышать подтверждение своим мыслям было оглушающе, будто ей дали чем-то тяжёлым по голове.

— Из-за того, что раньше вы не пытались спасать пленных с таким упорством, Волдеморт понял, что в этот раз среди них был кто-то важный. И взбесился, что Пожиратели даже не поняли этого, когда допрашивали их, — Малфой слегка морщится и ёрзает, стараясь поменять положение. — Вам повезло, что никто из них не додумался залезть в голову мелкой Уизли. Они же с Поттером вместе?

Гермиона кивает и вздыхает:

— Гарри боялся, что Джинни не будет в той повозке.

Малфой хмыкает:

— Как это трагически романтично: герой спасает девушку из беды. Можно сказать, что остальным повезло, что Пожиратели прихватили её с собой. Хорошая схема на будущее для участников вашего доблестного Ордена.

— Малфой! — ахает Гермиона. — Это чересчур. Всё не так!

— Извини, что оскорбляю благородство твоих друзей, Грейнджер, но иногда оно не может не вызывать сомнений, — едко кидает он.

— Ты правда хочешь поговорить об этом сейчас? — строго спрашивает Гермиона и многозначительно обводит Малфоя взглядом, намекая на состояние, в котором он пребывает.

Его глаза на мгновение сужаются, но он отступает и отмахивается от неё рукой.

— Будем считать, что в этот раз вам повезло.

Они молчат несколько минут и даже не смотрят друг на друга, каждый погружён в свои мысли. Гермиона первой нарушает тишину.

— Они же не заподозрят тебя?

— Волдеморт — чёртов параноик, Грейнджер. Но ты же знаешь, меня больше всего беспокоит собственная задница, и я думаю, что хорошо притворился идиотом. Кроме того, я смог подкинуть Белле несколько ложных воспоминаний, и она ничего не заподозрила.

— Беллатрисе? — переспрашивает Гермиона.

Малфой сухо кивает.

— Это… Это сделала с тобой она?

Гермионе неловко задавать этот вопрос, но он всё же срывается с языка.

— Волдеморт не так уж сильно любит марать руки. По его части обычно убийства, а более изощрённые пытки он сваливает на мою тётку.

Туманная дымка за окном постепенно рассеивается, в комнату попадает ещё больше света, и Малфой морщится, когда солнечный блик ослепляет его. Гермиона передёргивает плечами и думает о семейных отношениях чистокровных волшебников.

— Что она сделала?

Малфой смотрит на Гермиону как-то обречённо и нехотя отвечает:

— Магический кнут и старый добрый Круциатус.

Гермиона вздрагивает и морщится, разум сам собой подкидывает воспоминание о бьющемся в конвульсиях Малфое.

— Мне жаль.

— Не переживай, Грейнджер, — бросает Малфой и шепчет себе под нос: — Не в первый и не в последний раз.

Гермиона долго смотрит на него, ожидая, что он скажет ещё что-либо, но внезапно ей в голову приходит вопрос.

— Ты понимал, что так будет?

Малфой окидывает её долгим задумчивым взглядом.

— Ты хочешь знать, пошёл ли я на помощь вашим пленникам, зная, что пострадаю от этого, — Малфой слегка ухмыляется, но в его глазах тоскливое выражение. Он вздыхает: — Ты хочешь знать, Грейнджер, способен ли я на самопожертвование. Способен ли Драко Малфой на благо во имя других.

— Малфой, я не…

Но он не даёт себя перебить.

— Отвечая на твой вопрос: нет, я не стал великим альтруистом, не воспылал любовью ко всем членам Ордена или к кому-то конкретному, не перешёл на сторону абсолютного милосердия, — он горько хмыкает. — Я просто не подумал, что Лорду взбредёт в голову наказать не только перевозивших повозку Пожирателей, но ещё и меня. Не учёл, что его гнева хватит и на тех, кто следил за пленными, и поплатился за это.

Малфой отворачивается от неё и напряжённо смотрит в пустоту перед собой мгновение, другое, а после мотает головой, как будто отгоняет непрошеные мысли.

Гермиона молча кивает, лишь отчасти удовлетворённая ответом.

У неё на языке вертится ещё один вопрос.

Ей хочется знать, как бы поступил Малфой, если бы этот выбор выпал ему вновь. Зная про пытки и про то, что после них он выживет, зная, что спасёт людей, — как бы он поступил.

Гермиона не решается спросить, но почему-то хочет верить, что знает, как бы ответил Малфой. Даже если он сам пока не в курсе.

Вместо этого Гермиона переводит тему:

— Ты владеешь Окклюменцией?

На лице Малфоя вдруг проскальзывает почти весёлое выражение:

— Неужели ты думаешь, что я стал бы шпионить для Ордена, если бы не был способен полностью защитить свою голову?

Гермиона вспыхивает:

— Я просто раньше не думала об этом.

Малфой вдруг прикусывает губу, будто сдерживая улыбку, и Гермионе на мгновение кажется, что его взгляд теплеет, но какая-то мысль омрачает его настроение, и он снова хмурится.

Он молчит, и Гермиона наклоняется, рассматривая склянки с зельями у кровати. Она замечает не откупоренный флакон с пурпурной жидкостью и узнает зелье сна без сновидений. Гермиона вскидывает взгляд на Малфоя:

— Ты хоть сколько-нибудь поспал?

Малфой, удивлённый неожиданной сменой темы, обводит её взглядом и отвечает вопросом на вопрос:

— А ты?

Гермиона смущённо поджимает губы:

— Туше.

Малфой гулко вздыхает и тоже оглядывает склянки с зельями, а после будто между прочим говорит:

— Вообще-то, здесь есть ещё свободная комната.

Гермиона теряется.

Малфой же не предлагает ей?..

— Меня ждут на Гриммо к завтраку, — неловко произносит она.

Он с равнодушным видом выслушивает её ответ и отворачивается, уставившись в стену.

— Тогда до встречи, Грейнджер.

Гермиона понимает, что совершенно сбита с толку, а недостаток сна мешает мозгу нормально функционировать. Она совершенно не способна проанализировать произошедшее. Наверное, ей правда лучше уйти. В конце концов, она убедилась, что Малфой в порядке, а теперь может оставить его.

Гермиона медленно бредёт к выходу, но останавливается на пороге, вновь оборачиваясь к Малфою.

— Флер рассказала мне, что она заметила кое-что странное, пока была в поместье, — тихо говорит она. — Кто-то подмешивал зелья в её еду. У Кровевосстанавливающего очень характерный привкус, и она, будучи вейлой, легко различила его.

Малфой смотрит на неё не мигая. Выражение лица такое, словно он не понимает, о чем она говорит, но Гермиона замечает характерный блеск в глазах. Он молча ожидает продолжения.

— Она сказала, что уверена, что Биллу тоже что-то подмешивали, потому что он был слишком сильно ранен, — Гермиона быстро сжимает и разжимает кулаки и медленно вздыхает. — Он должен был погибнуть в течение первых суток, но он жив. И он в безопасности.

Малфой вдруг спрашивает безразличным голосом:

— Ты помнишь Добби, Грейнджер?

Она кивает и глядит на него, не понимая к чему он ведёт.

— Это иронично, но Малфои не так хорошо справляются со своими домовиками. В нашем поместье эльфы очень своенравны. Делают, что хотят.

— Могли бы даже подмешать кому-то зелье просто так?

— Именно.

Гермиона приподнимает брови и склоняет голову к плечу, разглядывая Малфоя, но его лицо не позволяет даже предположить, о чём он думает.

— Хорошо. Допустим. Будем считать, что в этот раз нам просто повезло, — легко соглашается она, повторяя его же фразу, и уже готовится аппарировать, но всё-таки останавливается ещё на мгновение и добавляет: — Но думаю, такие домовики особенно достойны свободы.

Гермиона готова поклясться, что перед тем, как она исчезает из гостиной, то видит, как дёргаются уголки губ Малфоя.

***

— Знаешь, Малфой, в своих рассказах ты опускаешь столько деталей.

Глаза Малфоя округляются, и он потрясённо смотрит на неё. Его плечи слегка напрягаются.

Они сидят друг напротив друга в камере, и хотя в голове Гермионы раздаётся противный болезненный звон, в этот раз она намерена вытянуть из Малфоя настолько много информации, насколько сможет.

Ей кажется, что воспоминания, которые приходят к ней, похожи на какое-то колющее оружие, которое вгоняют с каждым разом всё глубже прямо ей в голову. Гермионе отчаянно хочется избавиться от этого ощущения.

Она продолжает:

— Не понимаю, как ты выбираешь, что рассказывать мне, а что нет.

— Что ты вспомнила, Грейнджер?

Гермиона на мгновение поджимает губы, а после выпаливает:

— Ты рассказал мне в прошлый раз, что снабдил Орден данными для спасения пленных, но забыл упомянуть, что я практически вынудила тебя их дать.

Малфой непонимающе смотрит на Гермиону, будто ожидал не такого ответа.

— Я не думал, что это важно. К тому же ты всё равно сама вспомнила.

Он настороженно наблюдает за ней, а Гермиона задыхается от возмущения.

— Важно? Конечно, это важно! Я… я… — Гермиона вздыхает и мотает головой, но после снова глядит на Малфоя. — Ты не сказал, что после этого ты пострадал и чуть не умер. Это тоже не важно?

Малфой чуть откидывается на стуле и пожимает плечами. Его ладони сцеплены, и Гермиона видит, как он нервно вжимает пальцы в кожу, подминая костяшки.

— Грейнджер, я не могу рассказывать тебе все эмоциональные, — на этом слове Гермиону передёргивает, — детали. Они могут форсировать процесс, и ты вспомнишь быстрее, но это будет болезненнее.

Гермиона раздраженно запрокидывает голову и несколько секунд смотрит в потолок.

Эмоциональные детали форсируют процесс. Мерлин, какая сухая формулировка. И это о том, что буквально разрывает её сознание и выкорчёвывает душу новыми чувствами, мыслями, идеями.

Новыми взаимоотношениями.

Гермиона снова смотрит на Малфоя. Но прежде, чем она успевает задать следующий вопрос, он вдруг спрашивает:

— А что насчёт встречи тридцатого?

Выражение его лица внимательное, но холодное, будто бы Малфой подавляет эмоции. Гермиона в смятении, и ей кажется, что в её взгляде отображается всё.

— Я помню, как мы поссорились и как ты дал мне списки Пожирателей, но воспоминание пока расплывчатое, — Гермиона говорит нарочито равнодушно и слегка передёргивает плечами, а затем все-таки отводит взгляд, зная, что глаза раскроют её.

— Поссорились, — Малфой медленно крутит во рту это слово, и таинственная усмешка скользит по его губам. — Да, можно сказать, что тогда мы не сумели найти общий язык.

Гермиона сильно закашливается, схватившись рукой за грудь, пока Малфой наблюдает за ней из-под полуопущенных ресниц. Она на мгновение крепко зажмуривается, стараясь собраться с силами.

— Подавилась, — зачем-то бормочет она и прочищает горло, так и не глядя на Малфоя напрямую. Краем глаза она замечает, как он прикусывает губу и вновь щурится.

Гермиона понимает: Малфой догадался, что она вспомнила, и теперь происходящее забавляет его. Но почему-то он не торопится раскрыть её. Тяжело вздохнув, Гермиона опускает обе ладони на стол, упираясь пальцами в столешницу, прямо как не раз делал Малфой, и бесстрастно произносит:

— Малфой, я думаю, что должна поднять твоё дело и дать собственные показания перед судьями Визенгамота.

Ухмылка сползает с его лица, щёки немного бледнеют, и на лбу чёткой линией проявляется глубокая морщина. Он смыкает ладони, щёлкая костяшками, и выглядит так, словно она предложила что-то неприятное. Гермиона непонимающе хмурится.

В конце концов Малфой обводит взглядом камеру и, не смотря на Гермиону, просто отвечает:

— Ты не можешь пойти к ним, пока не вспомнишь всё, Грейнджер.

Гермиона, удивлённая категоричным ответом, открывает рот, чтобы поспорить:

— Но…

— Кингсли не смог вытащить меня отсюда, хотя заявил всем, что я помогал Ордену. Как ты думаешь, чем твоё заявление будет сильнее?

— Но у меня есть доказательства.

Малфой вздыхает:

— Пока у тебя нет настоящих доказательств. У тебя есть воспоминания о том, как мы с тобой ругались и чуть было не подрались несколько раз.

— Не только они… — вдруг бормочет Гермиона.

Малфой мгновенно вскидывает на неё взгляд.

— О чём ты?

Гермиона осекается. Она всё-таки не готова об этом говорить.

— Ты прав, пока я не вспомню до конца, это неважно.

Он смотрит на неё долгим взглядом, и Гермиона чувствует себя неуютно, как будто он может заглянуть в её мысли и увидеть все те отрывки, которые беспорядочно крутятся там и смущают её саму. Она думает об их поцелуе, который теперь занимает отдельное место в её памяти. Это глупо — скрывать от Малфоя, что она вспомнила об этом эпизоде, ведь он-то сам и не забывал никогда.

Изначально Гермиона думала с порога спросить у Малфоя, почему он поцеловал её, но вряд ли подобный вопрос смутил или вывел бы его из равновесия, а вот она сама пока не могла уложить эту сцену в голове. Гермиона не хочет делать их деликатную ситуацию ещё более неловкой, тем более когда она и не уверена, что это воспоминание вообще имеет смысл.

Возможно, это было просто их общее секундное помутнение, глупая ошибка, которую впредь они игнорировали.

Её обжигают мысли о сне, который она видела накануне, и о том самом приглушённом шёпоте, и о тепле чьего-то тела так близко к её собственному. Гермиона понимает, что заметно краснеет, и гонит воспоминание прочь.

Гермиона прикрывает глаза, пытаясь собраться с мыслями и силами, чтобы продолжить разговор. Она должна быть уверена, когда делает выводы, она не должна поддаваться эмоциям, ей необходимо оставаться в здравом рассудке, даже если собственная память вытворяет такие фокусы.

— Я могу ответить на несколько твоих вопросов, — вдруг произносит Малфой, и Гермиона смотрит на него, чувствуя благодарность за то, что он почему-то не стал цепляться к её словам и поменял тему.

Она поспешно кивает.

У неё как обычно полно вопросов.

***

Выйдя из Азкабана, Гермиона дольше обычного стоит у его стен и смотрит на раскинувшееся перед ней Северное море.

Синева распространяется на много километров вокруг, и лишь редкие чайки проносятся в вышине, не рискуя приближаться к зданию тюрьмы. Вода достаточно спокойна, и небольшие волны будто лениво облизывают берег. Зрелище умиротворяет, но всё же не может прекратить шторм, бушующий в душе Гермионы.

Малфой подробнее рассказал ей о спасении пленных. Когда он упомянул Беллатрису, его глаза опасно сверкнули, и Гермиону передёрнуло. Она слушала, не перебивая. Все его рассказы сходились с тем, что она вспомнила. Малфой однако не упоминал, почему принимал то или иное решение, а Гермиона не спрашивала. Для её напряжённого мозга и так слишком много информации, и хотя всё новые вопросы мучают её, Гермиона с тяжёлым сердцем откладывает их в долгий ящик.

Ей тяжело, ей так тяжело…

Гермиона поднимает лицо, подставляя его лёгкому ветру. Она надеется, что порывы охладят её разгорячённый мозг, раздуют болезненное напряжение, помогут привести мысли хотя бы в подобие порядка.

Разговоры в Азкабане перемешиваются с воспоминаниями, и Гермиона постепенно начинает теряться во времени. Она надеется, что вспомнит всё прежде, чем попросту сойдёт с ума.

«Это будет значить, что либо я крепко облажался, либо у этого мира не осталось вообще ничего хорошего», — пульсирующе всплывает у неё в голове.

Гермиона снова и снова думает об этой фразе Малфоя и вспоминает сломленное выражение его лица перед тем, как он поцеловал её. Драко Малфой, к которому она приходит сейчас, уже прошёл через всё это и выглядит более спокойным, иногда даже равнодушным, но Гермиона заставляет себя осознавать, что это один и тот же человек.

Он ждал, что она заступится за него на суде, но она не пришла.

Только вот: облажался ли он?

Или дело было в другом?

Гермиона понимает, что он совершал преступления. Малфой всё-таки слишком долго был на стороне Пожирателей и не мог не запачкать руки.

Но кто она, чтобы судить его? Гермиона и сама не знала, сколько погибших оставила за собой. Была война, и люди умирали каждый день, но теперь она кончилась, и именно Драко Малфой попал в Азкабан.

Искупления вины службой в Ордене Феникса оказалось не достаточно. К тому же все уверены, что он убил Рона.

Рон…

Она так ни разу и не спросила у Малфоя насчёт него.

Впрочем, он часто повторяет, что она должна вспоминать постепенно, и Гермиона понимает, что он не ответит на вопрос, даже если она наберётся решимости задать его.

Ей нужно вспомнить самой, но даже без воспоминаний Гермионой постепенно завладевает уверенность, что это всё большая ошибка. Ошибка, которую ей предстоит исправить.

Драко Малфой не мог убить Рона Уизли.

Не мог же?

Комментарий к 6. Шестая глава

Во-первых, отдельное спасибо harrelson за правки по тексту. Это супер помогает.

Во-вторых, хвастаюсь: у фанфика появилась крутейшая обложка от Bombina62. Спасибо большое!

Полюбоваться можно в шапке фанфика или здесь:

https://fanfics.me/fanart57680

========== 7. Седьмая глава ==========

Проходит пять долгих дней, но Гермиона не вспоминает ничего нового.

Она долго вертит в голове всё, что ей сказал Малфой. Снова и снова она перебирает отдельные детали и пытается представить те эпизоды, которые скрывает её память. Но Гермиона натыкается на сопротивление со стороны собственного разума. Она и представить не могла, что то, чему она доверяла больше всего на свете, так её подведёт.

Чем больше Гермиона думает, тем сильнее нарастает головная боль. Мигрени мучают её регулярно, перед сном она кладёт на лоб влажную прохладную повязку и держится на зельях в течение дня. Она понимает, что так не может долго продолжаться, но не в силах ничего с собой поделать.

Гермиона чувствует себя разбитой.

Происходящее пугает её. Временами Гермиону бросает то в жар, то в холод. Конечности иногда сводит судорогой, и в животе затягивается тугой узел. Её организм словно отторгает воспоминания, и порой Гермиона судорожно прокручивает в голове то, что уже вспомнила, чтобы убедиться, что не забывает вновь.

Она много думает о Малфое. Она представляет его лицо и руки, воскрешает в памяти голос, анализирует все слова и поступки. Гермиона размышляет, как всего несколько встреч — и воспоминаний — кардинально поменяли её мнение о нём.

Сначала она опасалась его, потом злилась, а теперь, в параллель с собственными воспоминаниями, Гермиона не понимает его, но… будто бы хочет узнать.

Она не может не замечать, как Малфой словно бережёт её. Его неспешность порой раздражает, но Гермиона понимает, что он действует так не по собственной прихоти, а потому что искренне считает такой путь правильным.

К сожалению, это не помогает.

Боль нарастает с каждым днём.

В конце концов Гермиона решает всё равно пойти к Малфою, надеясь, что он расскажет ей больше и тогда она сможет вспомнить.

Гермиона остро осознаёт, какой измученной, должно быть, выглядит, когда входит в темницу и ловит напряжённый взгляд Малфоя. Он сосредоточенно осматривает её, задумчиво покусывая щеку, но ничего не говорит.

— В этот раз я пропускаю ход.

Его левая бровь дергается:

— Ход?

— Ты говорил, что это похоже на игру. Так вот, я пропускаю ход. Мне нечего рассказать.

Гермиона нервным движением заправляет кудрявые завитки за уши, и Малфой, сузив глаза, следит за этим жестом.

— То есть ты так и не вспомнила ничего после того, как меня вылечил Снейп?

— Ничего, — хрипло подтверждает она.

Кадык Малфоя заметно дёргается, он на мгновение возводит глаза к потолку, а после вновь смотрит на неё.

— Ладно, — вздыхает он. — Попробуем ещё раз.

Гермиона видит по выражению лица, что ему это не нравится.

— Ты не помнишь встречу, когда я рассказал тебе про лабораторию и про атаку на дом Тонксов?

Даже после её отрицательного покачивания головой он продолжает испепелять её взглядом. От этого в животе Гермионы неприятно тянет.

— Я правда не помню, Малфой, — тихо произносит она.

Он сердито вздыхает.

— А что ты помнишь про само нападение?

Гермиона задумывается. Она крутила это в голове столько раз, но моменты того дня хранятся в её памяти отдельными лоскутами, никак не желая соединиться в единую картинку.

— Я помню, что мы отбили дом, — медленно говорит она. — Помню, что у нас был план, но… Я не до конца понимаю, кто его предложил, — Гермиона прерывисто вздыхает. — Как будто бы я. Но я не помню, как так вышло.

Она чувствует, как во рту пересыхает, и под конец голос немного сбивается. Малфой слушает её, подобравшись всем телом, будто готовый к нападению, и так пристально вглядывается в её лицо, что у Гермионы начинает болеть голова лишь от этого взгляда. Она морщится.

— В следующую встречу я сдал тебе несколько контактов Лорда в Румынии и Албании, а ещё через раз рассказал о нападениях на несколько деревень по всей Англии.

Вдруг в её груди еле заметно колет, и Гермиона вздрагивает.

Что-то не так.

Она сидит на диване, чувствуя бедром чьё-то тепло, она смотрит на красивые мужские руки, которые перебирают какие-то свитки. Она слышит голос… Она знает этот голос. Но о чём он говорит?

Малфой чуть кашляет в ожидании ответа, и Гермиона мотает головой, чтобы скинуть наваждение.

Ей нужно сосредоточиться.

— Я совсем не помню.

— Ты тогда поблагодарила меня за план защиты дома Тонксов. Сказала, что было лишь несколько раненых, — он будто бы хочет сказать что-то ещё, но прикусывает язык. И снова выжидающе глядит на неё своим тяжёлым взглядом.

Гермиона ощущает лёгкое головокружение.

С ней определённо что-то не так.

Она стоит, склонившись над столом с какой-то картой, и напряжённо размышляет. Она сжимает и разжимает кулаки несколько раз, пытаясь унять раздражение. Кто-то рассердил её, но она не срывается, а продолжает спокойный разговор. Её раздражение сменяют тревога и печаль. О чём они говорят?

— Я не помню, — отвечает Гермиона то ли Малфою, то ли себе самой.

Малфой вдруг откидывается на стуле и качает головой.

— Я думаю, что на сегодня достаточно.

Его слова действуют на неё как удар, и Гермиона ахает:

— Что? Нет! — она стискивает край столешницы, чувствуя несильную боль в напряжённых пальцах. — Малфой, я же только пришла!

— Твоему разуму нужно время, ты вспомнишь, — он гулко вздыхает.

Но Гермиона слишком мучается, чтобы так легко отступить в этот раз. Она чувствует, что уже близко, будто бы завеса между ней и воспоминаниями истончается до предела. Она должна убедить его продолжить, чтобы наконец прорваться к собственному прошлому.

— Нет, послушай, ты должен сказать мне ещё что-нибудь. Что было дальше?

Малфой мрачнеет.

— Ты сама знаешь, что было дальше.

Пальцы Гермионы белеют от того, как сильно она их сжимает, и это не укрывается от Малфоя. Он смотрит на её руки и медленно качает головой. Он выглядит озабоченным и немного сердитым.

— Умер Снейп, — глухо отвечает она. — Но что было с тобой… и с нами?

Он жёстко усмехается её вопросу и вновь смотрит ей в глаза. Гермиона чувствует, как её ноги, руки, спина покрываются гусиной кожей.

Ей надо вспомнить. Боль не такая уж и сильная, она сможет вспомнить…

— Хорошо, я скажу тебе кое-что ещё, — вдруг говорит Малфой, и его глаза опасно сверкают. — После смерти Снейпа Поттер был не единственным, кто увидел его воспоминания. — Гермиона кивает, но его голос начинает звучать чуть приглушённо. Она несколько раз моргает и хмурится, склонив голову к плечу. Малфой принимает это за приглашение продолжать: — Снейп велел Кикимеру передать один флакон тебе. Ты лишь частично рассказала мне, что там было, но… ты узнала, как я перешёл на сторону Ордена.

Гермиона ощущает, как шум в ушах нарастает, и её начинает мутить. Голову обхватывает словно стальным обручем, и Гермиона вскидывает руку, прикладывая ладонь ко лбу.

— Воспоминания Снейпа… — бормочет она и дрожащим голосом наконец признаётся: — Малфой, я странно себя чувствую.

Он осекается и внимательно осматривает её:

— Грейнджер, что с тобой?

— Я не знаю.

Жар постепенно охватывает её тело, а ступни и ладони вдруг леденеют. Гермиона морщится.

— Грейнджер, посмотри на меня.

Она несколько раз моргает и пытается сфокусировать взгляд на Малфое. На его лице отражаются тревожность и даже страх, а руки напрягаются, натягивая магические путы. Гермиона щурится от яркого света, а затем через силу заглядывает Малфою в глаза и вздрагивает всем телом.

— Ты сказал, что теперь остался один, — вдруг вырывается у неё само собой.

Гермиона помнит это. Откуда она это помнит? Это какой-то из ранних снов.

Она сидит с кем-то… ну конечно, с Малфоем! Она держит его за руку, она что-то говорит.

Что же?

Всё вокруг начинает расплываться, лишь лицо Малфоя продолжает сохраняться в фокусе.

— Грейнджер, постой! Смотри на меня, Грейнджер! Не концентрируйся на воспоминании, думай о чём-нибудь другом, это может быть слишком…

Она видит, как он привстаёт со стула и тянет к ней руку через стол, но путы продолжают сдерживать его. Голос Малфоя звучит как будто издалека.

— А я сказала… — она мучительно пытается вспомнить, Гермионе кажется это очень важным. Её мозг отчаянно соображает, игнорируя окружающуюего боль. Туман всё сильнее заволакивает глаза. Гермиона чувствует, как стул под ней покачивается, будто одна из ножек расшаталась. — Я сказала, что ты не один. Я обещала тебе… — Вспышка обжигает её разум и проносится по всему телу. Гермиона невнятно вскрикивает и хватается руками за голову. Язык во рту становится тяжелым и неповоротливым, но Гермиона всё-таки с трудом спрашивает: — Что я обещала тебе, Малфой?..

Не дожидаясь ответа, она прикрывает глаза и падает назад вместе со стулом.

***

Разочарованная своей неспособностью помочь Малфою, после очередного собрания Ордена Гермиона под удивлённые взгляды Гарри и Рона отзывает Снейпа в сторону. Она настолько бесстрастно, насколько может, просит его совета касательно целительства. Снисхождение на его лице сменяется удивлением и даже некоторым интересом, и на мгновение Гермионе кажется, что в его взгляде проносится уважение. В следующий раз Снейп оставляет ей несколько книг со своими заметками и сухо предлагает обсудить некоторые концепции в лаборатории, когда она закончит чтение.

Гермиона занимается каждый день, надеясь, что ей не придётся применять большую часть этих знаний.

С Малфоем они видятся всего два раза, а на третий, когда Гермиона аппарирует в Паучий тупик, её ждёт лишь пачка свитков на столе.

И ни следа Малфоя.

Во время встреч он непривычно отстранён и скуп на слова, и пару раз, ловя его взгляд, Гермиона замечает в нём такую тоску, которую не видела до этого.

Гермиона подозревает, что он специально дистанцируется из-за всего произошедшего.

Малфой словно воздвигает между ними стены, и Гермиона всё чаще думает, что это связано только лишь с её поведением.

Всё-таки своими действиями она подвела его.

В некотором смысле Гермиона с самого начала методично уничтожала Малфоя вопросами, упрёками, требованиями. И ладно, если бы она была готова устранять последствия этого. Но Гермиона даже не смогла помочь, когда потребовалось её участие, не смогла залечить его раны.

Осознавать это неприятно: стыд, горечь и раскаяние переплетаются внутри.

Гермиону мучает совесть.

Она знает, что временами бывает чересчур настойчива, но никогда до этого так явственно не замечала отражение этого на чужой жизни. Теперь ей хочется исправить случившееся.

И уже не только из-за желания поступить правильно.

По какой-то причине дело именно в Драко Малфое.

Возможно, так выражается её благодарность. Или же она хочет по достоинству оценить его жертвы. Может быть, ей жаль его.

Или Гермионе просто хочется дать Малфою уверенность, что и он дальше может помогать другим, не опасаясь последствий.

Гермиону забавляет, как Малфой противится собственной доброте. С каким-то тёплым чувством в груди она обдумывает моменты, когда проявляется его благородство, и много размышляет о том, перевесит ли эта расправляющая крылья нравственность его эгоизм и закоренелые устои.

Гермиона, правда, пока не понимает, почему же этот вопрос так заботит её.

***

Глухой хлопок разрывает тишину.

Гермиона ненавидит опаздывать и чувствует себя неловко, что так поздно аппарирует в Паучий тупик. Она даже не уверена, что Малфой до сих пор ждёт её. Она так торопится, что немного промазывает с местом аппарации и, неудачно наткнувшись на кресло, едва слышно ругается. Но замолкает, как только поднимает взгляд.

Бледное лицо и белёсые волосы Малфоя светлым пятном выделяются в полумраке гостиной. Он сидит, откинувшись головой на спинку дивана, ноги слегка разведены, а руки покоятся на животе. Гермиона замирает, осознав, что глаза Малфоя закрыты, а дыхание размеренное.

Он спит.

Гермиона бесшумно делает небольшой шаг в сторону дивана.

Она может понять Малфоя. Она тоже очень устала, а тот сон, который ей удаётся урвать, обычно очень беспокойный и не даёт достаточно сил. И это ещё при том, что засыпает она в кругу близких, а ведь Малфой не может чувствовать себя в безопасности даже в собственной постели. Не после того, что он делает последние месяцы.

Гермиона продолжает задумчиво всматриваться в его лицо.

Вновь непривычно безмятежное, как в то утро после его пыток.

Как бы странно ни было это признавать, но в этом доме они оба будто чувствуют себя спокойнее. Он отделён от событий на поле боя, и от жарких обсуждений предстоящих атак, и от мучительной атмосферы комнат с ранеными или темниц.

Впрочем, эмоций между Гермионой и Малфоем с лихвой хватает и так.

Гермиона слегка усмехается. И всё же здесь она чувствует себя безопаснее. Как будто всё не совсем по-настоящему.

Веки Малфоя легко трепещут, и он медленно открывает глаза. Гермиона затаивает дыхание. В это мгновение, пока он еще пребывает между сном и явью, Малфой выглядит трогательно умиротворенным, каким Гермиона никогда прежде не видела его.

— Извини, я не могла прийти раньше, — мягко, чтобы не нарушить этот момент, произносит Гермиона, когда их взгляды встречаются.

Малфой кулаками трёт глаза и затем поворачивает головой, разминая шею.

— Я заснул, — слегка заторможенно сообщает он.

— Я заметила, — отвечает Гермиона и прикусывает язык, надеясь, что её фраза не прозвучала насмешливо. Ей не хочется возвращаться к вечным перепалкам.

Малфой однако никак не реагирует, лишь несколько раз моргает, стараясь сфокусироваться на расплывающейся после сна картинке, и засовывает руку под мантию, извлекая оттуда стопку бумаг. Прочистив горло, он говорит:

— Тут много всего, — голос звучит хрипло, — но тебе нужно взглянуть подробнее.

Гермиона удивляется тому, как быстро он собирается и приступает к делу.

Поддавшись порыву, она несмело подходит и опускается на диван возле него. Малфой окидывает её подозрительным взглядом, и она понимает, что это первый раз, когда они сидят вот так рядом.

На мгновение Гермионе кажется, что сейчас он передаст ей бумаги и тут же встанет.

Однако Малфой лишь раскладывает листы у себя на коленях, демонстрируя Гермионе какие-то схемы. Глубоко вздохнув, он без лишних предисловий начинает говорить:

— В поместье Лестрейнджей в Рединге Пожиратели развернули большую лабораторию. Там работают все доступные зельевары, хранят большую часть припасов, варят целебные зелья, — Малфой чуть морщится, — а также яды. На всякий случай. — Гермиона молча слушает и смотрит на страницы, которые Малфой листает одну за другой. — Здесь полный план поместья, а также вся информация про охрану, которую я смог достать. Кроме того, — он показывает ей на десяток скреплённых вместе листов, — здесь рецепты большей части ядов. Вы можете постараться найти противоядия по этим ингредиентам, там есть и мои предположения…

Он переворачивает страницы, то и дело останавливаясь на отдельных моментах. Гермиона смотрит на записи, узнавая его почерк, и задумывается, сколько же времени он провёл, записывая всё это.

Информации правда много.

— …Вы можете попробовать прорваться в поместье. Это большая операция, большая и опасная, и я не могу настаивать, чтобы вы провели её, но она точно подорвёт Пожирателей на какое-то время…

Ни на секунду не отрывая взгляда, она изучает ровные строчки, пытаясь уложить в голове, что он говорит. Гермиона наблюдает, как его длинные тонкие пальцы порхают по листу, обводят очертания рисунков и букв, оставляют невидимые отпечатки на особо важных местах. Она рассматривает его аккуратные ногти, россыпь вен на бледной коже, слегка выпирающие косточки на запястьях.

И ёжится, когда осознает, что эти самые пальцы совсем недавно путались в её волосах, сначала причиняя боль, а после — наслаждение. Едва заметные мурашки трогают её между лопаток и пробегают вверх по позвоночнику и шее. Гермиона вздрагивает и несколько раз моргает.

Её взгляд сам собой скользит на его предплечье, прикрытое плотной тканью чёрной водолазки. Гермиона завороженно вглядывается в темное переплетение нитей, зная, что именно скрывается под ним.

У Драко Малфоя есть уродливая Тёмная метка.

Гермиона на мгновение задерживает дыхание и вдруг с удивлением понимает, что при этой мысли больше не испытывает того ужаса, что раньше. Своими поступками он уже доказал, что пытается откреститься от этой татуировки, и теперь она постепенно теряет смысл, оставаясь всего лишь очередным шрамом на теле Малфоя.

Гермиона механически скользит взглядом к его плечам, вверх по шее и останавливается на лице. Почти не слушая, о чём он говорит, она вдруг смотрит на него будто первый раз в жизни. Спустя минуту, другую, заметив, что она уставилась на него, Малфой осекается и искоса смотрит на неё в ответ.

Он замолкает.

Гермиона осознаёт, что совершенно потеряла нить разговора, и хмурится, зная, что на её лице сейчас сосредоточенное выражение, будто она решает какую-то непростую задачку. В глазах Малфоя отражается удивление и ничего больше. Он следит за ней, затаившись в ожидании, и ничего не говорит.

Всё те же два шрама на его лице привлекают её внимание. Гермиона мельком оглядывает след от царапины на лбу и останавливается взглядом на его скуле.

Гермионе жаль. И ей немного стыдно даже за этот шрам, потому что отчасти он — её вина.

Гермионе вдруг хочется дотронуться до тонкой шершавой полоски, почувствовать самой, как отличается кожа в этом месте. Это похоже на наваждение.

Наваждение, с которым она не может справиться.

Гермиона медленно тянется к Малфою и дрожащей рукой касается лица, проводя пальцами прямо вдоль шрама на скуле. Кожа под её рукой мягкая, нежнее, чем она представляла. Тонкие волоски на его висках немного щекочут тыльную сторону её ладони.

Бесконечно долгое мгновение Гермиона бездумно ласкает лицо Малфоя и вдруг чувствует его тёплый вздох, коснувшийся её щеки. Они встречаются взглядами.

В его глазах плещется чистый ужас.

Гермиона отдёргивает руку так резко, что чуть по инерции не откидывается назад, и вскакивает с дивана.

Малфой решительно поднимается следом.

Свитки падают с его коленей и разлетаются по полу, но он даже не удосуживается посмотреть в их сторону и, потянувшись к Гермионе, хватает за предплечье, разворачивая к себе.

— Малфой, постой… — она пытается остановить его, но он с силой дёргает её на себя, и Гермиона врезается в его грудь, на мгновение теряет ориентацию в пространстве, а Малфой, воспользовавшись моментом, уже целует её.

Хотя касания его губ неспешные и ласковые, первые секунд двадцать он удерживает её грубо, почти болезненно, но, убедившись, что она не пытается отстраниться, Малфой выпускает её предплечье и медленно проводит кончиками пальцев вверх по руке, ладонью оглаживает плечо и зарывается пальцами в кудри. Вторая рука ложится на поясницу, и Гермиона оказывается прижата к нему всем телом.

Она ошеломлённо выдыхает ему в рот, не понимая, как, чёрт возьми, оказалась в этой ситуации, и кладёт руки ему на плечи.

Гермиона не может объяснить, почему снова отвечает на поцелуй.

Просто она правда очень устала, а у него тёплые руки и небывалая настойчивость.

Малфой мягко подталкивает её к столу, не прерывая горячего касания губ, и Гермиона крепко хватается одной рукой за столешницу, а второй вцепляется в его плечо, потому что ноги подкашиваются, как и в прошлый раз.

Гермиона сдавленно ахает ему в рот, когда Малфой обхватывает её за талию и, легко приподняв одной рукой, сажает на стол, который оказывается крепче, чем выглядит со стороны. Малфой слегка углубляет поцелуй, дразня её губы, и проводит ладонью по ногам, а после сжимает её бедро. Второй рукой он стискивает талию, поглаживая поясницу и обжигая кончиками пальцев оголившуюся кожу.

Гермиона всхлипывает, потерявшись в ощущениях. Он не касается её груди и уж тем более не пытается опустить руку между ног, но прикосновения всё равно такие интимные и яркие, что у неё сводит в животе.

Она и не думала, что всё может быть так.

Малфой вдруг отстраняется, целует её в уголок губ, оставляет влажную дорожку на щеке и касается губами уха. Горячее дыхание опаляет кожу, и Гермиона как сквозь туман осознаёт, что крепче цепляется за его плечи и, кажется, прижимает к себе ещё сильнее.

Малфой шумно вдыхает запах её волос, и Гермиона чувствует, как внутри неё все трепещет.

Ей не хватает кислорода.

Она закидывает голову и сильно втягивает воздух, чувствуя, как лёгкие расширяются. Малфой принимает это за приглашение и спускается поцелуями по её шее. Дыхание Гермионы мгновенно сбивается вновь, она чувствует жар его рта на нежной коже на стыке шеи и плеча. Он зубами цепляет её ключицу, и Гермиона ахает. Оставив лёгкий поцелуй в яремной впадине, Малфой вновь возвращается к её губам, и Гермиона, поддавшись порыву, встречает его на полпути, покусывает налившуюся кровью верхнюю губу и уже через мгновение сплетается с ним языками.

Она больше не думает, не анализирует, не пытается предсказать последствия…

В голове стучит так, словно маленькое нервное существо стремится вырваться наружу, а сердце бьётся об рёбра, порождая эхо во всём теле.

Гермиона полностью отдаётся ощущениям.

Малфой издаёт невнятный звук, когда она пальцами гладит его лицо, проводит по вискам и зарывается в волосы. Он весь перед ней, она ощущает тёплое и твёрдое тело напротив своего, и Гермионе хочется скользнуть рукой по его груди, огладить спину, почувствовать, как перекатываются под кожей мышцы. Борясь с остатками неловкости и смущения, Гермиона проделывает именно это: опускает руку на его грудную клетку, чувствуя, как та вибрирует от судорожного дыхания, проводит ногтями по рёбрам и заводит руку за спину, с нажимом накрывая ладонью его лопатку.

Малфой вздрагивает, отстранившись буквально на долю секунды, и они встречаются глазами. От его взгляда Гермиону обжигает горячей волной, которая, зародившись внизу живота, проходит по всему телу, ударяя в голову.

Малфой возвращает поцелуй и снова стискивает её бедро, и, хотя движение невинное, Гермиона задыхается от нахлынувших чувств, а её желудок делает такие кульбиты, на которые она не знала, что он способен.

Гермиона плавится.

Под его прикосновениями, под его горячим дыханием, под его губами, его языком…

Подобный чувственный опыт для неё в новинку.

И ощущения, которые возникают, такие неистовые и всеобъемлющие, что Гермиона не выдерживает накала и вдруг чувствует болезненный укол в груди.

Она пугается.

Что-то внутри неё настолько на пределе, что срыв неминуем, но Гермиона не готова к нему. Это чересчур, это слишком.

Она не может. Не здесь, не так и, скорее всего, не с ним.

Гермиона цепенеет, пока Малфой продолжает языком исследовать её рот. Возбуждение постепенно сменяет паника, и внутренности словно обволакивает холодом.

Гермиона думает, что снова сделала это: довела его до грани, перекинула через край, а теперь собирается остановить и отбросить назад. Будто бы играет с ним. Но это не игра, и, даже если Малфой этого не поймёт и вновь сорвётся, Гермиона не может продолжать.

Она откидывается назад, прерывая поцелуй, и стискивает пальцы, чтобы привлечь его внимание.

— Малфой… — полустоном окликает Гермиона. Но он не реагирует и лишь переключается на её шею. — Драко!

Она с силой упирается ему в грудь, и наконец Малфой с замешательством на лице отстраняется. Чтобы не потерять равновесие, он убирает одну руку с её талии и хватается за столешницу рядом с бедром.

— Мне надо… Мне ещё надо… Меня ждут, — выпаливает Гермиона и еле сдерживается, чтобы не ударить саму себя. Она использует какие-то невнятные отговорки вместо того, чтобы честно признаться, что не может так. Но почему-то сказать прямо не поворачивается язык.

Гермиона тяжело прерывисто дышит, и мысли разбегаются в стороны, пока Малфой смотрит на неё в упор изучающим взглядом.

Если он потребует объяснений, ей будет нечего ему сказать.

Если он вновь потянется к ней, Гермиона не сможет его остановить.

Несколько мгновений она всматривается в его глаза: зрачок расширился от возбуждения, а радужка потемнела. Гермиона чувствует, как начинает дрожать, потому что один этот взгляд — уже больше, чем она может вынести.

Она ждёт любой реакции: тихой ярости, истеричного крика, грубой ругани… и даже того, что земля разверзнется и поглотит их обоих.

Но Малфой одним движением отталкивается от столешницы и делает шаг назад, выпуская Гермиону из плена своего тела. А затем молча отворачивается.

Пытаясь проглотить ком в горле, Гермиона соскальзывает со стола, отступает к окну и приводит себя в порядок, борясь с желанием мгновенно аппарировать прочь, так и не глядя на Малфоя.

Ох, Мерлин.

Пора признать: есть у неё и бабочки в животе, и более тёплые чувства к Малфою. Он вообще вызывает в ней большую заинтересованность, чем она позволяла себе думать. Один поцелуй мог быть случайностью, но два — уже повод задуматься.

Тем более когда речь о таких поцелуях.

Гермиона боится представить, как сейчас выглядит. Она готова поставить десяток галлеонов на то, что её лицо пунцовое от смущения. Она пытается пригладить разметавшиеся пряди волос и после прикладывает ладони к щекам. Вдох, выдох, вдох, выдох… Выровнять дыхание оказывается не самой простой задачей. Дальше — собраться и уйти. И только затем можно будет подумать, как смотреть Малфою в глаза после всего произошедшего.

Гермиона взмахивает палочкой, собирая разлетевшиеся бумажки, и думает о том, что история циклична.

Краем глаза она поглядывает на Малфоя.

Он так и застыл, уставившись в стену, и даже не пытается пригладить растрёпанные волосы. Его поза скованная, всё тело в напряжении, и спина неестественно прямая. Он не шевелится и даже дышит совсем беззвучно.

Но когда последний лист оказывается в стопке и Гермиона уже убирает её в карман, Малфой вдруг поворачивается и напряжённо произносит:

— Грейнджер, есть ещё кое-что. — Гермиона медленно поднимает взгляд на него, и волна паники захлёстывает её, когда она думает, что Малфой заговорит о произошедшем, но он удивляет её: — Пожиратели готовят нападение на дом Тонксов.

Гермиона вздрагивает.

— Я… Я думаю, — несмело говорит он, — вы можете отбить его. Если он важен, — он нервно облизывает припухшие губы.

— В смысле?

Голос Малфоя ниже, чем обычно, и несколько охрипший, и этот звук гулко отдаётся у Гермионы в животе. Ей сложно сосредоточиться на его словах.

— Они уверены, что там будет мало людей. Они ждут такой же успех, как в доме Пруэтт.

Гермиона застывает, пытаясь осмыслить услышанное.

Малфой глубоко вздыхает, несколько раз сжимает и разжимает кулаки, а после отбрасывает волосы с лица и, вернув свой серьёзный тон, начинает подробно описывать детали.

Он рассказывает, как с его точки зрения легче всего будет отразить нападение, сколько им потребуется бойцов, какие потери они могут понести в худшем и в лучшем случаях.

Гермиона направляет все силы, чтобы заставить свой мозг соображать, и пытается запомнить всё, что он говорит. Она понимает, что это важно, важнее всего остального, но мысли сами собой то и дело возвращаются к произошедшему, и Гермиону разрывает от напряжения.

Она хочет лишь упасть в кровать и проспать сутки подряд. Без лишних размышлений и без сновидений.

Гермиона незаметно щипает себя за руку, чтобы сосредоточиться на словах Малфоя.

Когда он заканчивает говорить, она тихо благодарит его, чувствуя, как горят кончики ушей, и собирается наконец аппарировать.

Ей многое предстоит обдумать.

— И, Грейнджер, — напоследок снова окликает её Малфой, и Гермиона замирает, — постарайся не умереть.

Она вздыхает.

— И ты.

***

Гермиона берёт на себя ответственность настоять на плане Малфоя, и Орден действительно отбивает атаку Пожирателей.

Дом Тонксов оказывается в безопасности ценой лишь нескольких раненых.

При следующей встрече Гермиона горячо благодарит Малфоя сама, а также передаёт благодарности Люпина от имени всей семьи Тонкс. Она не сама так решила, Ремус правда попросил её.

И когда Малфой смотрит на неё долгим нечитаемым взглядом и просто кивает, Гермиона почему-то решает рассказать ему про племянника.

Они снова сидят рядом на диване и, хотя места достаточно, немного соприкасаются локтями, и Гермиона чувствует тепло тела Малфоя, а также лёгкий, но уже такой знакомый аромат его парфюма и кожи. Малфой не прерывает и никак не комментирует её рассказ.

Тедди Люпин — дитя войны, которое пока ещё об этом не знает и живёт обычную детскую жизнь. Это вечный цикл, который не может прервать ничего. Поцелуй матери, объятия отца, песня на ночь, голодные крики и колики, смех и плач. Рост, развитие и постепенно превращение в настоящего человека.

— …Ему лишь три месяца, но иногда Тонкс стоит с ним во время общих собраний, а он начинает заливисто смеяться, и никто не может удержаться от улыбки, — Гермиона мягко улыбается, смотря в потолок. — Я думаю, что он напоминает всем, за что мы боремся.

Гермиона уверена, что Тедди вырастет достойным своей семьи. Иначе и быть не может.

Она переводит взгляд на Малфоя и вдруг добавляет:

— А ещё он постоянно непроизвольно меняет цвет волос, но чаще всего остаётся с таким, как у тебя.

Гермиона смотрит на его волосы, которые в отблесках пламени будто слегка светятся, а потом глазами скользит по его лицу и натыкается на внимательный взгляд Малфоя. Это один из тех взглядов, которые она никак не может постигнуть.

Они молчат с минуту, и на мгновение Гермионе кажется, что Малфой снова её поцелует. Но он несколько раз мигает и тихо бормочет:

— Метаморфы очень странные.

Она мотает головой, стряхивая ощущение разочарования, и улыбается комментарию Малфоя.

Когда Гермиона прощается с ним, то снова заглядывает в глаза, и в этот раз ей кажется, что та тёмная эмоция, которую она увидела в его взгляде в день их первого поцелуя, наконец меркнет, уступая чему-то новому.

Гермионе страшно признать самой себе, что её привлекает это изменение.

***

— …Их лагеря располагаются вдоль Северна вот здесь, — Малфой тыкает пальцем в место на карте, — вот тут и тут. Они хотят захватить магическую часть Глостера и Челтнема, — он проводит линию вдоль реки, соединяя города, — а после двинуться в сторону Вустера. Магловские потери, как понимаешь, их не особо интересуют, — Малфой вскидывает взгляд на Гермиону и, дождавшись её кивка, заканчивает: — Пока что это всё, дальнейшее движение будет зависеть от успехов на этом направлении.

Гермиона неопределённо кивает и ещё раз оглядывает карту, пытаясь уложить в голове услышанное.

Малфой рассказывает про движение Пожирателей со стороны Бристоля на север, сдаёт координаты их местоположений, описывает планы с точностью до малейших деталей.

Гермиона понимает, что он даёт всю информацию, которая только может им понадобиться. Но назойливая мысль, волнующая её последние пару дней, не даёт покоя и сейчас.

Видимо, это отражается на её лице, потому что Малфой замечает:

— Тебя беспокоит что-то ещё.

Гермиона кидает на него подозрительный взгляд, и он пожимает плечами.

— Когда ты так активно думаешь, твоё лицо приобретает это пугающее выражение, будто ты планируешь ни много ни мало порабощение мира.

Гермиона хмурится от подобного сравнения и поджимает губы. Она молчит несколько секунд, но Малфой смотрит на неё, приподняв одну бровь, и она сдаётся:

— Просто это всё, — она обводит широким жестом карту перед ними, — не имеет никакого смысла.

Малфой хмыкает.

— О, идёт четвёртый год войны, а ты задумалась о смысле. Так держать, Грейнджер.

Гермиона не реагирует на подкол и раздражённо складывает руки на груди.

— Нападения Пожирателей беспорядочны. В них нет совершенно никакой закономерности. Месяц назад они разгромили пять крупных городов, а теперь двигаются ровным строем вдоль Уэльса, захватывая стратегически неважные пункты. Чего они вообще пытаются добиться?

— Теперь тебя заинтересовали их цели, — бормочет Малфой, — вовремя. Ты как всегда вовремя.

— Ой, замолчи, — отмахивается от него Гермиона, и глаза Малфоя удивлённо округляются. — Это всё похоже на отвлечение внимания. Будто Волдеморт тянет время или что-то вроде того. Но какой вообще у него план?

Малфой, справившись с шоком, неопределённо пожимает плечами.

— Если бы я знал, Грейнджер, я бы, наверное, поделился с тобой, — несколько раздражённо отвечает он.

Гермиона вздыхает и, ещё раз глянув на карту, переводит взгляд на Малфоя. Она не собиралась обсуждать с ним это, но раз уж эта тема зашла, теперь, возможно, самое время спросить у него ещё кое о чём, что занимает её мысли.

— У Кингсли и Люпина есть теория, — она внимательно всматривается в его лицо, чтобы уловить малейшие изменения. — Теория, что Волдеморт уже сделал или готовится сделать новые крестражи и всё происходящее — это просто прелюдия, пока он не перейдёт в новую стадию войны, уже не боясь за свою жизнь.

Малфой невозмутимо смотрит на неё в ответ и вдруг серьёзно произносит:

— У него не осталось больше крестражей.

— Но откуда ты?..

Он трёт рукой лицо и, отведя взгляд, говорит:

— Лорд недавно разговаривал об этом с отцом. Он поручил ему найти одну вещь и сказал, что ищет способ сделать из этой вещи крестраж. Сказал, что нуждается в этом. И что Снейп поможет ему.

Гермиона хмурится.

— Но ведь Снейп…

— Чёрта с два Снейп поможет ему! — грубо выплёвывает Малфой.

Гермиона замолкает и обдумывает услышанное.

Это… это многое меняет.

Теория Люпина и Кингсли, видимо, оказывается верна.

Но это поднимает лишь больше вопросов. В частности, вопросов самому Малфою. Гермиона изо всех сил старается, чтобы её голос не звучал обвиняющее, когда спрашивает:

— Почему ты не сказал сразу?

Чуть сузив глаза, он смотрит на неё в упор несколько мгновений, а затем возводит глаза к потолку и быстро отвечает:

— Потому что я пока ни в чём не уверен.

Гермиона бессильно сжимает и разжимает кулаки.

И вот снова оказывается, что Малфой недоговаривает. Почему же он постоянно скрывает что-то? Сколько на самом деле он ей не говорит?

Прежняя, несколько забытая злость медленно охватывает её.

Малфой не прав. Так они не договаривались.

— Малфой, уверен или нет, но это информация, — жёстко произносит она. — А по нашему договору ты приносишь мне информацию, которую знаешь.

Он цокает языком и сердито смотрит на неё, глаза знакомо мерцают.

Ох, ну конечно, как бы ни менялись их отношения, какие решения бы ни принимала Гермиона, чтобы навести подобие порядка, как бы ни старался Малфой своими поступками, они могут продолжать так вечно.

— Да что за договор, Грейнджер? Что за правила ты придумала?

Гермионы стискивает зубы и медленно говорит:

— Я ничего не придумывала. Просто нам нужно придерживаться хоть какой-то структуры, чтобы это всё имело смысл.

— Да что ты? — Малфой вспыхивает.

Гермиона заминается.

Она имела в виду не это. Прозвучало действительно неправильно.

— Это всё и так имеет смысл, — поспешно поправляет она себя, но всё же прибавляет: — Однако ты мог бы и сказать мне про разговор Волдеморта с Люциусом. Это помогло бы нам лучше планировать дальнейшие шаги.

— Это было бы по правилам, — вдруг, чуть поменяв голос, чтобы изобразить её, дразнит Малфой. По его лицу скользит жестокая ухмылка. — Иногда я забываю, какая ты, Грейнджер, а потом поражаюсь каждый раз как в первый. Ты пытаешься делать всё по каким-то нелепыми правилам. Но мир не такой, мир нельзя описать одним сводом законов.

— Я знаю, но соблюдать правила — это единственное, что мы можем, чтобы поддерживать баланс, — раздражённо отрезает она.

Малфой вновь закатывает глаза.

— Единственное, что мы можем, — это аккуратно выбирать, какие правила нарушать.

Гермиона сверлит Малфоя тяжёлым взглядом и долго молчит, обдумывая его слова.

— Ты сам знаешь, Малфой, что иногда я нарушаю правила, — наконец неспешно произносит она. — Я просто не считаю это базово правильным.

На его лице мелькает удивлённое выражение, которое быстро сменяется нахальной усмешкой.

— О да, Грейнджер, — с каким-то извращённым удовлетворением подтверждает он, — ты хитрее, чем сама себе признаешься. Кто-то назвал бы это лицемерием, но не я, — движением руки он заставляет её не спорить и продолжает: — Ты сама решаешь, какие правила удобны, а какие нет, и делаешь всё вопреки мыслимому и немыслимому, но продолжаешь прикрываться добродетелью и всеми этими идеалами первокурсницы. За всё хорошее против всего плохого, не так ли?

— Это не такой уж плохой взгляд на мир, — несколько смущённо бормочет Гермиона. — Лучше верить в добро, чем не верить ни во что.

Но Малфой не пропускает укол в свою сторону:

— Я верю в себя. В себя и своих близких. Но это слишком эгоистично для тебя, не так ли? Позволь спросить, если твой обожаемый Поттер или Уизли — любой из Уизли — будут при смерти, а ты сможешь им помочь, но ценой, допустим, чьей-нибудь жизни, то что ты сделаешь? Что выберешь?

— Я… Я не… — Гермиона теряется от его напора.

— Это простой вопрос, Грейнджер, — он довольным взглядом наблюдает за её замешательством, а после произносит: — Я точно знаю, что смогу убить за свою мать. Я не хотел бы этого делать и не считаю это правильным, но таков принцип. Я выберу её. Я даже выберу своего отца, хотя не уверен, что это будет взаимно, — его лицо на мгновение омрачается. — Это вопрос личных приоритетов. И тебе когда-нибудь придётся смириться, что иногда просто не бывает хорошего выбора. Невозможно насмерть сражаться за добро.

Когда он заканчивает говорить, Гермиона чувствует себя так, будто весь груз его слов наваливается на её плечи. Она вдруг обессиленно опускает руки и горько шепчет:

— Ты думаешь, я этого не знаю?

Она живёт в этих метаниях уже много месяцев.

Гермиона никогда не убивала специально, но она понимает, что люди погибали от её рук.

Она знает, что некоторые члены Ордена не гнушаются непростительными заклинаниями.

Знает, что, когда в одной из их тюрем кончилась сыворотка правды, пленных пытали, чтобы добыть нужную информацию.

Она в курсе происходящего, и хотя мысли об этом вызывают жгучую боль в душе, Гермиона не пытается отстраниться от них. Ей важно оставаться честной себе. Важно сомневаться даже в близких, если они делают сомнительные вещи.

Склонив голову к груди, Гермиона глубоко вздыхает и наконец говорит:

— Послушай, Малфой. Я не верю, что на войне все средства хороши, но понимаю, что иногда действительно приходится отвечать злу его же приёмами, и это… — она вздрагивает, — это ужасно. Я понимаю это, но не хочу принимать. Хочу верить, что когда-нибудь будет иначе, — Гермиона гулко втягивает воздух и вновь поднимает взгляд на Малфоя. Он слушает её с серьезным выражением лица. — Не говори мне, что это наивно.

— Ты сама это сказала.

— Я знаю. Знаю, что наивно, — упрямо повторяет она и поясняет: — Если желаешь победы добра, значит, уже есть какое-то сражение. Есть борьба. И бороться необходимо, мы должны делать всё, что можем. В том числе сообщать всю информацию, — Гермиона сверкает на него глазами. — Просто нужно соблюдать грань, не опускаясь до зла, с которым ты воюешь, — она разводит руками в воздухе, подчёркивая каждое слово, будто бы так сказанное имеет больше силы. — Суть в балансе. То, что ты сражаешься, ещё не делает тебя злом, но удержаться на грани, правда, непросто. Но необходимо.

Малфой задумчиво смотрит на неё и вдруг слегка усмехается:

— Смысл не в том, чтобы просто победить большого и страшного дракона.

Гермиона размышляет одно мгновение и кивает:

— Смысл в том, чтобы победить дракона, не став драконом.

========== 8. Восьмая глава ==========

Удар, грохот, стук, агония…

Неподалёку раздаётся взрыв, и слышатся чьи-то отчаянные крики.

Хотя, возможно, Гермиона додумывает, потому что в ушах стучит слишком сильно, чтобы что-то расслышать по-настоящему. Она не может сконцентрироваться.

Гермиона прижимается лбом к прохладной стене. Кладка неровная, и выступающие края камней врезаются в кожу, но боль не смущает, а даже радует, потому служит напоминанием: Гермиона ещё здесь, она на ногах, она жива.

Невнятный всхлип вырывается изо рта, и она крепко сжимает губы, считает до трёх, а после старается выровнять сбившееся дыхание. Ей нужно взять себя в руки.

Гермиона прислушивается к себе.

Она несколько раз упала на камни со всего размаха, но вроде бы ничего не сломано, лишь ноет правая ступня. На виске то ли царапина, то ли синяк, и ушиблены рёбра, но вся эта боль меркнет перед более страшным ощущением: Гермиона совершенно не чувствует правую руку.

Где-то сбоку одно за другим пускают череду заклинаний, раздаётся чей-то визг и грохот камней. Гермиона вздрагивает.

Как она и говорила, это всё не имело никакого смысла, но всё-таки происходило: сражение было жестоким, а Гермиона даже не до конца понимала, за что конкретно они бились.

Царапая лоб, она закидывает голову и жадно втягивает сухой, пыльный воздух.

У них небольшой отряд, а Пожирателей в разы больше, и они не скупятся на проклятия и убивающие заклинания. Гермиона видела, как Симус Финниган отбивался сразу от четверых, пока ему на помощь не пришла Чжоу Чанг. Гермиона хотела им помочь, но её отбросило взрывом, а когда, откашлявшись, она снова оказалась на ногах, то разглядела лишь чью-то окровавленную конечность, торчавшую из-под камней. Гермиона не стала проверять.

К горлу подкатывает тошнота, когда Гермиона вспоминает, как Майклу Корнеру прямо в спину попало заклинание, из-за которого часть костей мгновенно исчезла, и он обвалился на землю мешком кожи и плоти. Ханна Аббот тоже видела случившееся, но лишь переступила через тело Майкла, посылая одно за другим заклинания в неизвестного Пожирателя, преследовавшего её.

Гермиона не уверена, сколько у них погибших и раненых. Она видела побледневшего Джорджа, который прижимал руку к бедру, откуда сочилась кровь; привалившуюся к стене Пенелопу Кристалл то ли мёртвую, то ли без сознания; Аберфорта Дамблдора, который хромал при каждом шаге, но продолжал отбиваться от Пожирателей.

Они все сражались.

И Гермиона должна была продолжить сражаться.

Но она так устала…

Гермиона устала от войны, устала от неопределённости, устала терять друзей, устала видеть мучения близких. Слёзы подступают к глазам.

Гермиона перебирает в голове все моменты битвы, стараясь решить, что делать дальше. Именно в этот момент она вдруг чувствует, как бедро обжигает. В кармане заметно нагревается галлеон.

Крепче стиснув палочку, Гермиона вновь вжимается лбом в стену. Мерлин, она не может аппарировать туда прямо сейчас!

Но надо признать: сражаться она тоже не способна.

Гермиона размышляет долгое мгновение. Она думает о тех, кто навсегда повержен. О тех, кому она могла бы помочь, если останется. О тех, чьи жизни так же важны, как и её, но сегодня оборвутся. Она думает, думает, думает, чувствуя, как нарастает боль в голове и в груди. А после раздражённо бьёт ногой в стену и, сжав палочку, аппарирует.

Внутренности скручивает, и Гермиона ощущает давление по всему телу, кроме — ну что за невезение! — руки.

Очутившись посреди гостиной в Паучьем тупике, первое, что видит Гермиона, это Драко Малфой, облачённый в тёмную мантию Пожирателя смерти, с серебристой маской, зажатой в руке. Она на мгновение жмурится, а после мотает головой, отбрасывая волосы с лица, и на автомате направляет на него палочку.

— Ты откуда?

Он механически повторяет её движение. Край его мантии обожжён, смят и запачкан грязью, на плечах и лице пепельные разводы, и волосы разметались в беспорядке. Малфой выглядит озлобленным и потрёпанным.

— Глостер, — коротко бросает он, — ты?

— Годрикова впадина.

Его лицо мрачнеет, и на скулах появляются желваки от того, как сильно он сжимает челюсти. Малфой обводит всю её взглядом и неожиданно тихо говорит:

— Я не знал.

Он опускает палочку и отбрасывает в сторону маску. Та с жалким стуком ударяется о пол.

Потрясение от боя всё ещё заставляет руки Гермионы подрагивать, но в гостиной Паучьего тупика она не чувствует прежней опасности, и это даёт толчок к расслаблению. С плеч словно медленно снимают тяжёлый груз, и Гермиона глубоко вздыхает.

Она в безопасности.

Возможно, многие её друзья мертвы, но она… будет в порядке.

Странно осознавать это, когда стоишь в гостиной одного Пожирателя смерти, а напротив другой только что направлял на тебя палочку.

Гермиона хмыкает своим мыслям, опускает палочку и на мгновение возводит глаза к потолку, стараясь отбросить тёмные мысли и воспоминания, а после вновь осматривает Малфоя.

Он напряжённо наблюдает за ней, и выражение его лица непривычно тоскливое. Он словно столкнулся с большим внутренним конфликтом и не может его разрешить. Малфой обводит Гермиону взглядом, на мгновение щурится, явно замечая, что она держит палочку в левой руке, но никак не комментирует этот факт.

Он ждёт её реакции.

Гермиона кладёт палочку на стол, садится в кресло и шумно выдыхает.

— Я не обвиняю тебя.

Брови Малфоя приподнимаются, и он слегка вскидывает подбородок.

— Неужели?

От его тона неприятно колет в груди. Но Гермиона заслужила его недоверие.

Она протягивает руку за спину и освобождает волосы от резинки, кудри рассыпаются по спине. Когда уходит неприятное натяжение, в голове немного проясняется.

Запал проходит, напряжение от битвы отпускает её, и Гермиона ощущает, насколько она обессилена.

Она слишком устала, чтобы снова вступать в пререкания.

Она правда понимает, что он не знал. Малфой выложил настолько подробные планы нападений, насколько мог, и Гермиона верит, что он не был в курсе других атак. Иначе бы рассказал.

План Волдеморта был обширным: очаги возникли сразу во многих местах. Он размазал свою армию по всей Британии, и Ордену пришлось соответствовать и отражать нападения по мере возможности. Что, конечно, было болезненно и… бессмысленно. Это была игра без выигрыша. Никто не мог победить, но все могли проиграть.

Но Гермиона была слишком занята, чтобы тщательно обдумать это раньше.

Теперь она понимает, что они попали в какую-то ловушку, но Малфой в этом не виноват.

Гермиона оглядывает его ещё раз, замечая, насколько он сам выглядит измученным. Конечно, он вновь сражался против её друзей, но в этот раз эта мысль почему-то не вызывает дискомфорта.

Она уже проходила всё это. И на этот раз пора выполнять обещания самой себе.

— Я вообще-то решила больше не обвинять тебя и ничего не требовать.

Малфой пристально смотрит на неё:

— И давно ты так решила?

— Некоторое время назад, — мирно произносит Гермиона и вздыхает. — На самом деле, после тридцатого июня, но… — она заминается, понимая, что это прозвучит глупо. — Обстоятельства помешали.

Малфой закатывает глаза и качает головой, его челюсть напряжена, а рука всё ещё крепко сжимает палочку.

— Обстоятельства всегда будут мешать.

Гермиона прикусывает губу. Он явно не собирается облегчать ей задачу.

Но у Гермионы вообще не осталось сил, и нервов, и желания спорить.

К тому же бороться с Малфоем бессмысленно. Это не та борьба, которой им надо уделять внимание.

Гермиона откидывается в кресле и прочищает горло, вспоминая их последний разговор.

— Послушай, я знаю, что вела себя неправильно. Я часто злюсь, но не на тебя. В основном не на тебя, — она на мгновение слабо улыбается. — Мне просто не нравится чувствовать себя беспомощной, не нравится, что я не могу сдвинуть эту войну в сторону завершения.

— Никто не может, Грейнджер. Ты пытаешься сделать это каждый день, но твоих действий…

— …никогда не бываетдостаточно.

— Да.

— Всё так, — Гермиона заводит прядь за ухо и смотрит в сторону, пытаясь подобрать слова. — Я не могу закончить войну, и я не должна требовать этого от тебя. Я не права, когда делаю так. Конечно, мне хотелось, чтобы ты мог сказать мне больше. Но я понимаю, что ты делаешь, что можешь, — она глубоко вздыхает. — И я это ценю.

Её слова повисают в воздухе между ними. Гермиона надеется, что сказанное звучало искренне. Что Малфой поймёт, что она не пытается манипулировать им.

Его взгляд вдруг проясняется, и осторожное любопытство сменяет враждебную подозрительность.

— И что, Грейнджер, больше никаких правил и требований?

Она мотает головой:

— По крайней мере, я больше так не хочу. Как ты и сказал, это вопрос личных приоритетов. И я делаю свой выбор. В конце концов, мы… — Гермиона знает, что Малфой не пропускает мимо ушей её заминку, — …союзники.

Гермиона смущённо смотрит на него, и Малфой отвечает ей долгим взглядом, а после едва заметно покачивает головой, будто хочет возразить, но ничего не говорит.

Гермиона прикрывает глаза. Ей хочется верить, что в этот раз они достигнут понимания.

Тишина окружает их, пока произнесённые Гермионой слова укладываются у обоих в головах. Когда молчание затягивается, Гермиона наконец спрашивает:

— Почему ты позвал меня?

Малфой гулко вздыхает, и она вновь поднимает на него взгляд, впрочем, даже не надеясь прочитать эмоции на его лице.

— Мой отец достал предмет, который нужен Волдеморту, — просто говорит он.

Гермиона морщится и сжимает пальцами переносицу.

— То есть это всё было отвлечением внимания.

Малфой устало ухмыляется.

— Ну, зачастую ты всё-таки бываешь права.

Гермиона отнимает руку от лица и вскидывает на него удивлённый взгляд. Малфой неопределённо пожимает плечами и наконец опускается на диван.

Вдруг до Гермионы доходит:

— Получается, даже если Орден победил сегодня на поле боя, то…

— …всё равно проиграл стратегически, — заканчивает Малфой.

— Нам надо что-то предпринять, — шепчет Гермиона и опускает взгляд на свою руку. Кожа в грязи и крови. Она сжимает и разжимает кулак, и посередине ладони остаются светлые полумесяцы от ногтей, разрезая тёмно-бурые разводы.

— Вы можете воспользоваться планами поместья Лестренджей, — напоминает Малфой и вдруг изменившимся тоном добавляет: — Я могу повторить какие-то детали, если ты не запомнила после того раза.

Гермиона вспыхивает и, проигнорировав его намёк, поспешно отвечает:

— Да, я поговорю об этом с Кингсли и Люпином. И о предмете тоже. — Она внимательно смотрит на него: — Ты знаешь, что это?

— Это портрет, — Малфой морщится. — Но я не знаю, чей он. И я не знаю, откуда Люциус взял его.

— Все крестражи Волдеморт делал из вещей, которые почему-то были важны ему, — медленно произносит Гермиона. — Но чей портрет будет подходящим? Мы можем попробовать догадаться.

Губы Малфоя слегка дёргаются, и он закатывает глаза.

— Существует великое множество выдающихся портретов. Но Пожиратели нанесли удары по всей Британии, занимая Орден, ради того, чтобы достать именно этот. Он должен быть заметным.

Гермиона неопределённо кивает и задумывается.

— И правда. Это… это может дать нам какую-то информацию, — она открыто смотрит на него и несмело приподнимает уголки губ. — Это всё очень важно. Спасибо… Драко.

Он передёргивает плечами и раздражённо проводит по волосам, его глаза мерцают.

— Грейнджер, только вот не надо теперь разводить сентиментальность.

Она удивлённо распахивает глаза и несколько раз моргает.

— Но я ведь просто…

— Спустя три месяца ты наконец соизволила ослабить свою хватку и этот вечный контроль, спасибо большое, но не делай вид, что это что-то меняет. — Она ошеломлённо выпрямляется в кресле, отчего её рука неестественно изгибается. Малфой провожает это движение взглядом и спрашивает, прежде чем Гермиона успевает открыть рот, чтобы осадить его: — И что у тебя с рукой?

Гермиона хмурится и от резкой смены его настроения, и от вопроса. Ей больше было по душе, когда он игнорировал её состояние.

— Заклинание Онемения. Я выпью зелье, когда вернусь.

Малфой вдруг цокает языком, снова закатывает глаза и что-то ворчит себе под нос.

— Я знаю контрзаклинание, — говорит он после таким тоном, словно совсем не собирался это произносить.

Гермиона приподнимает брови.

— Контрзаклинание? Но я не…

— Оно действует быстрее, чем зелье, и хотя боль присутствует, она остаётся лишь на пару минут, — перебивает он.

Гермиона неуверенно косится на свою руку и вновь переводит взгляд на Малфоя. Она колеблется. Она сама уже однажды вылечила его, поэтому, наверное, это нормальное предложение с его стороны. К тому же целители Ордена наверняка и так будут очень заняты после всего случившегося, а восстановление онемевшей конечности обычно действительно совсем не приятный процесс.

Но Гермионе всё равно до сих пор кажется странным вот так сдаться на милость Малфою. Тем более после его слов. Но он выглядит так, как будто надеется, что она не согласится, поэтому Гермиона спрашивает:

— Что нужно делать?

— Для начала пересесть поближе, чтобы я не посылал заклинание через всю комнату.

Его голос звучит грубо и резко, но Гермионе отчего-то кажется, что таким образом Малфой пытается прикрыть неловкость их положения. Она размышляет ещё мгновение, но всё-таки решается. Тяжело сглотнув, Гермиона встаёт и быстро пересекает комнату, присаживаясь на диван рядом с Малфоем.

Знакомое положение.

Знакомое и немного опасное.

— Сколько поражено? — отрывисто спрашивает он и наклоняет голову, уставившись на её руку.

— Рука полностью.

Гермиона пытается повести плечом, но чувствует лишь отголосок напряжения в мышцах, рука слегка вздрагивает, но полноценного движения не выходит. Малфой, сузив глаза, наблюдает за её попыткой.

— Здесь?

Она вздрагивает, когда его ладонь опускается ей на плечо. Ощущение странное: она чувствует тепло его ладони лишь частично, и когда он перебирает пальцами, одно прикосновение обжигает, а другое кажется совсем поверхностным.

— Где-то здесь, да.

Малфой ощупывает её мышцы, и Гермиона смотрит на него снизу вверх, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Из-за положения его головы она не может увидеть выражение глаз и лишь наблюдает, как морщина прорезает его лоб, пока он сосредоточенно дотрагивается до её плеча, локтя, предплечья, запястья…

Его движения уверенные, но осторожные. Гермиона неожиданно для себя чувствует сожаление из-за того, что не ощущает прикосновений.

Одной рукой Малфой продолжает удерживать её запястье, а второй вскидывает палочку. Прежде чем Гермиона успевает что-либо спросить, он прочищает горло и начинает нараспев произносить длинное заклинание, ведя палочкой в сложном размашистом движении.

Гермиона замирает.

Она растеряна от всего навалившегося на неё: мучительный бой, неприятное заклинание, изматывающий разговор с Малфоем, его странный агрессивный всплеск… И сразу после — предложение помочь.

Гермиона вдруг думает, что, возможно, это он манипулирует ей в своих интересах, а она наивно ведётся, не в состоянии заметить подвоха.

Впрочем, у неё есть и другая теория. Он попросту не верит ей и всё ещё отказывается подпускать ближе. Эта мысль отчасти сердит Гермиону, отчасти задевает.

Малфой заканчивает произносить заклинание, но продолжает взмахивать палочкой, постукивая кончиком по коже. Рассеянно наблюдая за движением его руки, Гермиона улавливает знакомые очертания и говорит:

— Я видела это заклинание в книге Снейпа. Это он научил тебя?

Малфой кидает на неё быстрый взгляд сквозь ресницы и кивает.

— Когда в меня в первый раз попало такое заклинание, то поразило всю ногу и я провалялся три дня, — отвечает он. — Зелье помогало слишком медленно, а боль была ужасная. Снейп применил это заклинание, а после научил меня использовать его.

— Я должна была встретиться со Снейпом, чтобы он показал мне некоторые заклинания, — поддавшись порыву, делится Гермиона. — Но он не пришёл.

— Заклинания? Какого рода?

— Целительская магия.

В его взгляде мелькает интерес.

— Нашла что-то, чего не знаешь? — бормочет он и вдруг осекается: — Ты сказала, что Снейп не пришёл?

Гермиона мотает головой:

— Никто из Ордена не видел его несколько дней.

Малфой замирает и подозрительно щурится.

— Его не было в Глостере и Челтнеме, я видел оба отряда. Но… — он поджимает губы и возводит глаза к потолку, раздумывая о чём-то, а после мотает головой, словно отбрасывая какие-то мысли. — Но он мог быть в любом другом месте. Думаю, что он скоро объявится.

Гермиона пожимает здоровым плечом.

Малфой вновь проводит ладонью по её руке и массирует какие-то точки на ладони, потом с нажимом проводит по каждому пальцу. Гермиона видит, как проминается кожа, но ничего не ощущает. В груди что-то ёкает, и Гермиона чувствует, что завидует сама себе. Эта мысль смущает её.

— Ты часто лечишь себя? — спрашивает она, чтобы нарушить тишину.

Гермиона понимает, что ступает на опасную территорию. Хоть она уже и видела его после пыток и в тот раз он даже рассказал, что произошло, это явно не та тема, на которую Малфой хочет распространяться.

Он не смотрит на неё, взгляд сфокусирован на руке.

— Иногда приходится.

Ответ короткий, отрывистый.

— Тебе есть к кому обратиться за помощью, кроме Снейпа?

Его лицо слегка дёргается, и брови едва заметно сходятся к переносице.

— Есть.

Гермиона отчего-то смелеет:

— Кроме Снейпа и меня?

Его руки вздрагивают, и Гермиона отстранённо думает, что движение могло бы доставить дискомфорт, если бы она что-то чувствовала.

Малфой вскидывает на неё взгляд.

— Прекращай, Грейнджер, я не буду говорить с тобой об этом.

Она тушуется. Не вышло.

— Прости.

Малфой напряжённо смотрит на неё одно мгновение и вновь поднимает палочку.

— Сейчас будет неприятно, — он раздумывает буквально секунду и поправляет сам себя: — Даже больно.

Гермиона слегка кивает, и он отпускает её руку, отчего она безвольно повисает вдоль тела. Гермиона не уверена, чего ожидать, и смотрит за движением палочки, а после видит вспышку заклинания и чувствует тепло.

Тепло, которое стремительно перерастает в боль.

И боль эта гораздо сильнее, чем она ожидала, и на мгновение у Гермионы темнеет в глазах.

— Ох, — она всхлипывает.

Покалывания охватывают всю руку, будто бы сотни иголок протыкают кожу, причём делают это неравномерно, и боль накатывает волнами, возникая то в одном, то в другом месте. Гермиона прислоняет подбородок к груди и сжимает губы, но всё равно невнятно стонет, съёжившись от неприятных ощущений. Покалывания переходят в жжение, словно кровь в венах нагревается.

— Сама понимаешь, я не могу дать тебе обезболивающее, — тихо произносит Малфой и внезапно свободной рукой сжимает её колено. — Потерпи немного, всё скоро закончится.

Гермиона замирает и удивлённо смотрит на его ладонь.

Такой простой успокаивающий жест. Что-то вроде похлопывания по плечу или дружеского объятия.

Только вот… это прикосновение не ощущается таким невинным.

Она сглатывает и глубоко втягивает воздух, стараясь справиться и с болью, и ещё с каким-то внезапно накатившим ощущением.

Впрочем, Малфой быстро отпускает её колено и сильными движениями стискивает руку, двигаясь сверху вниз, и под его прикосновениями боль постепенно отступает.

Гермиона облегчённо выдыхает, откидываясь на подушки. Она прислушивается к себе. Её рука будто возвращается на место, но всё ещё ощущается чужеродной. Она пытается пошевелить пальцами и напрячь мускулы, а Малфой тем временем убирает палочку и снова тянется к ней. Гермиона с опаской наблюдает за его движением. Он ничего не говорит и не смотрит ей в глаза, пока всей ладонью обхватывает руку повыше локтя.

— Чувствуешь?

Гермиона механически кивает, ощущая, как подушечки его пальцев вжимаются в кожу. Он движется дальше и двумя пальцами сминает её предплечье.

— Тут?

— Да.

Голос звучит непривычно хрипло, и Гермиона прочищает горло, пока он ногтями царапает кожу на тыльной стороне ладони.

— И тут тоже, — поспешно говорит она, опережая его вопрос.

Его прикосновения вызывают приятную тяжесть в животе, и Гермиона смущённо опускает взгляд. Она и не знала, что настолько нуждается в ласке.

Воспоминания о их прошлых тактильных моментах обжигают разум, вызывая лёгкий румянец. Гермиона глубоко вздыхает.

Напоследок Малфой мягко, едва касаясь, проводит по всей руке кончиками пальцев.

— А так?

Она вновь кивает и вдруг думает, что, возможно, им стоит обсудить происходящее между ними. Но Гермиона понимает, что и сама не знает ответов на все те вопросы, которые хотела бы адресовать Малфою.

Возможно, в их ситуации лучше всего делать вид, что ничего не произошло, и… плыть по течению.

Пока она размышляет об этом, Малфой отстраняется, отодвинувшись на другой край дивана.

— На этом всё. Чувствительность в некоторых местах ещё вернётся, и может снова колоть, но сильной боли больше не будет.

Гермиона всё-таки находит в себе силы посмотреть на него и благодарно кивнуть.

— Спасибо, — она запинается и ловит его предупреждающий взгляд, — Малфой.

Он хмыкает, ещё раз оглядывает её и быстро встаёт.

— Ладно, Грейнджер, — он переходит на свой вечный деловой тон с такой лёгкостью, будто ничего серьёзного и не произошло. — Подумайте про крестраж. Если я узнаю что-то новое, то свяжусь с тобой.

Отвернувшись, он наклоняется, чтобы подобрать с пола маску.

Внезапно Гермиона замирает, почувствовав, как её пронзает тревога. Она прислушивается к себе, но не может понять, с чем она связана. Гермиона лишь ощущает неминуемую опасность, которая приближается к ней… к ним. В груди неприятно колет, и Гермиона гулко сглатывает, смотря в спину Малфою. Он ничего не замечает и лишь прячет маску под мантию.

А Гермиона неожиданно для самой себя говорит:

— Малфой, береги себя.

Он неспешно оборачивается, смеривает её взглядом и поджимает губы:

— Я хотя бы могу в случае чего себя вылечить.

От его грубого тона Гермиона вспыхивает, чувствуя румянец на щеках, и сужает глаза, пока смотрит на него испепеляющим взглядом, но на самом деле не чувствует раздражения или обиды. Малфой спокойно глядит на неё в ответ, но, поняв, что она не планирует вступать в очередной спор, громко выдыхает.

— Ладно, ты тоже береги себя, Грейнджер, — медленно говорит он, и его глаза вдруг озорно блестят: — И передавай завтра Поттеру мои поздравления.

Малфой аппарирует быстрее, чем Гермиона успевает ответить, и она остаётся в гостиной, слегка усмехаясь пустоте.

***

В тот день они проигрывают одни сражения и выигрывают другие. Раненых больше, чем обычно. Убитых тоже немало. Некоторые в плену.

Но это всё оказывается неважным.

Гермиона рассказывает членам Ордена про портрет, и они до ночи обсуждают версии, но не придумывают ничего убедительного. Все шокированы тем, что на горизонте замаячил ещё один возможный крестраж.

Гарри… разбит.

Когда часы бьют двенадцать и слышатся робкие поздравления, он не выдерживает и, вежливо извинившись, уходит.

Гермиона находит его в комнате Сириуса, и они долго сидят в тишине. Чувство тревоги, охватившее Гермиону ещё в Паучьем тупике, так и не отпускает. Она ощущает, как грядёт что-то большое и неизбежное, и любые попытки отстраниться от этого ощущения проваливаются. Она молча укачивает внутри тревогу, снова и снова думая о портрете, о крестражах, о войне и о Малфое.

А после, не в силах найти слов, чтобы приободрить Гарри, Гермиона просто обнимает его, положив голову ему на плечо, и смотрит вместе с ним сквозь мутное стекло. Вдалеке сияют звёзды и луна, и редкие облака неестественно выделяются белёсыми пятнами на тёмном небе. Гермиона, забыв, что не верит в прорицания, пытается разглядеть в неопределённых фигурах какой-нибудь знак.

Проходит несколько часов, прежде чем их находит Кикимер.

Он вручает им обоим по флакону, к которым прицеплены аккуратные бирки с именами, выведенными знакомым почерком. В обоих флаконах мутно белая субстанция.

Гермиона и Гарри удивлённо переглядываются, когда понимают, что внутри — воспоминания.

***

Под конец дня, улучив подходящий момент, Гермиона сбегает в Паучий тупик и, с ногами взобравшись на диван, сидит там в полумраке. Свет даёт единственная оставшаяся свеча под потолком, которая вот-вот грозится затухнуть, но Гермиона игнорирует реальность, тупо уставившись в пространство. В одной руке она сжимает палочку, во второй — галлеон.

Во флаконе, который передал ей Кикимер, было четыре воспоминания.

И все они связаны с Драко Малфоем.

От Гарри Гермиона узнала намного больше того, что хотел оставить Снейп, но по какой-то причине не поделилась тем, что увидела сама.

Она расскажет, она обязательно расскажет, просто…

Просто ей нужно время, чтобы осознать услышанное и увиденное. И ей хочется сначала обсудить это с Малфоем, но она никак не может заставить себя действовать. Гермиона то почти решается позвать его, то замирает в ожидании, что он сам выйдет на связь или просто аппарирует в гостиную и застанет её здесь.

Она всё думает об их последнем разговоре, о его поведении, о происходящем между ними, о том, какое будущее его ждёт…

И о том, что делать с новой информацией.

Гермиона вздрагивает всем телом, подавляя наступающую истерику. Это сказывается недостаток сна, и стресс, и все переживания. Ещё вчера она боролась за свою жизнь, и это нормально — еле сдерживать слёзы. Она глубоко вздыхает и стискивает галлеон.

И ровно в этот момент он вдруг нагревается в её руке, обжигая ладонь, и Гермиона невнятно вскрикивает, чуть не выронив монету, а затем старательно фокусирует взгляд на появившейся надписи.

«Что случилось?»

Ох, этот вопрос.

Гермиона сжимает губы и зажмуривает глаза.

Она ведь хотела, чтобы он вышел на связь? Или всё же страшилась? Сердце заходится в груди, оглушительно тарабаня в ушах. Гермиона тяжело дышит. Что же ответить?

Вдох, выдох…

«Приходи», — думает она.

Вдох, выдох.

Она хочет, чтобы он пришёл.

Ведь хочет?

Малфой появляется посреди гостиной с громким хлопком и так резко разворачивается, что воздух, взметнувшийся полой его мантии, гасит последнюю свечу. Гермиона вскакивает на ноги, механически освещая пространство кончиком палочки.

— Малфой!

Его лицо в свете Люмоса выглядит более бледным, чем обычно, и Гермиона вздрагивает. Малфой ошарашенно смотрит ей в глаза и, замечая исказившееся выражение её лица, жадно обводит взглядом, будто ища следы ранений.

— Что такое? — коротко спрашивает он. — Ты в порядке?

Гермиона чувствует, как от его вопросов и вида нарастает ком в горле. Она болезненно сглатывает и на выдохе спрашивает:

— Ты ещё не знаешь?

Малфой качает головой, не сводя с неё глаз.

— Грейнджер, что произошло?

Она несколько раз моргает, стараясь не сорваться, и тихо сообщает:

— Кажется, Снейп мёртв.

========== 9. Девятая глава ==========

Сложив руки за спиной, Альбус Дамблдор отворачивается к окну и, закинув голову, глядит в небо.

— Попытки мистера Малфоя впечатляют, — дружелюбно произносит он. — Но я просил вас проконтролировать его, Северус. Проклятое ожерелье, отравленное вино… Я был бы не против получить подарки мистера Малфоя, но, к сожалению, они достались другим. Такого не должно было случиться.

Снейп раздражённо мотает головой. Длинные пряди падают на его лицо.

— Он отказывается сотрудничать со мной, а я не могу настаивать, не отпугнув его окончательно.

— Вам нужно найти общий язык, — Дамблдор разворачивается, мгновение размышляет и вдруг спрашивает: — Его мать… Нарцисса ведь взяла с вас Непреложный Обет?

— Вы как всегда проницательны, — сквозь зубы цедит Снейп.

— И что вы обещали ей?

— Присматривать за мальчиком, защищать его и в конце концов помочь исполнить приказ Волдеморта.

— То есть то же, что и обещали мне? — Дамблдор слегка улыбается.

Снейп отрывисто кивает. Дамблдор некоторое время смотрит на него проницательным взглядом голубых глаз.

— Я постараюсь наладить с ним контакт, — наконец сдаётся Снейп.

Дамблдор удовлетворённо кивает и, протянув руку, берёт лимонную дольку из чаши, стоящей перед ним на столе.

— Это ещё не всё, Северус, — вдруг озабоченным голосом произносит он.

Снейп хмурится и слегка наклоняет голову в ожидании продолжения.

— Я боюсь, Нарцисса Малфой не продумала, какое будущее она видит для своего сына, если война затянется.

— Не понимаю, о чём вы, Альбус.

— Если всё займёт больше времени, чем мы рассчитываем и мальчик останется в рядах Пожирателей, то его руки будут слишком запачканы, — Дамблдор слегка покачивает головой. — А мы этого не хотим. Ни мы с вами, ни его мать.

— И что же вы предлагаете? — Снейп подозрительно смотрит на Дамблдора и на мгновение хмурится, а после его глаза удивлённо округляются. — Неужели вы?..

— Я думаю, что мы знаем подходящий вариант, чтобы спасти душу мальчика.

Хриплый смешок вырывается из горла Снейпа.

— Вы же не думаете, что Драко согласится присоединиться к Ордену Феникса?

— К сожалению, из-за метки на руке он не сможет полностью оставить Пожирателей, пока Том жив, — взгляд Дамблдора становится жёстче. — Но есть вариант, который хорошо сработал в вашем случае.

Снейп бледнеет.

— Вы хотите, чтобы он тоже стал шпионом Ордена.

— О, нет, я не хочу этого, но такой вариант может стать необходимостью. Это вопрос влияния, и для будущего Драко Малфоя будет лучше, если влияние будет положительным.

— Он не согласится, — непоколебимо произносит Снейп.

Выражение лица Дамблдора однако остаётся серьёзным.

— Я думаю, что вы сможете убедить его.

— Альбус, но это же…

— После каникул он выглядит ещё более болезненным. Могу предположить, что его опыт дома был не самым приятным. Вы что-то об этом знаете, Северус?

Снейп морщится, пока Дамблдора принимает всё более суровый вид.

— Он действительно немало пострадал дома, — осторожно подбирая слова, сообщает Снейп. — Кроме того, ему не повезло наблюдать и за мучением матери.

Дамблдор задумчиво кивает.

— Я так и думал, — он прикрывает глаза. — Круциатус, я полагаю?

— И не только.

Он вновь вскидывает взгляд на Снейпа, пристально глядя своими выразительными голубыми глазами.

— Именно поэтому вам стоит всерьёз рассмотреть этот вариант, Северус. Возможно, меня уже не будет рядом, когда вы будете принимать это решение. Но, может быть, это окажется единственным вариантом спасти мальчика, — он на мгновение замолкает и добавляет ещё более серьёзным голосом, — а также выполнить ваш обет.

***

Нарцисса Малфой сидит на потёртом диване, скромно сложив руки на коленях и неестественно выпрямив спину. Её лицо бледное, под глазами залегли синяки.

— …И ты утверждаешь, что моё обещание всё ещё в силе? Даже после того, что я сделал? — голос Снейпа сух. — Даже после того, как ради твоего сына я убил самого Дамблдора?

— Северус, я…

— Я выполнил приказ Тёмного Лорда вместо Драко. Я произнёс заклинание вместо него, чтобы душа твоего сына не раскололась. Я сделал всё, что мог…

— Да, но он всё ещё в опасности! — отчаянно перебивает она и стискивает руки, впиваясь пальцами в ладони. — Северус, пожалуйста, ты обещал защищать его. Мне больше не к кому обратиться.

Он смеривает её суровым взглядом.

— Идёт война, Нарцисса, мы все в опасности.

— Но… он всего лишь мальчик.

По губам Снейпа скользит жестокая усмешка.

— Твой мальчик мучил людей, и скоро он дойдёт до убийства. Я спас его единожды, но неужели ты думаешь, что жизнь не подкинет ему другой возможности?

Её лицо искажается болью, и она вскидывает ладони, прижимая их к щекам.

— От этого я и хочу уберечь его, — глухо произносит она. — Пожалуйста, Северус, я молю тебя.

В комнате раздаётся громкий всхлип, и ненадолго воцаряется тишина. Снейп напряжённо размышляет о чём-то, пока Нарцисса пытается справиться с немыми слезами. Спустя некоторое время Снейп заклинанием призывает кувшин со стаканом и наливает Нарциссе воды.

— Выпей, — всё так же с помощью палочки он отправляет стакан в её сторону, и она принимает его с печальным выражением лица. Снейп хмурится, наблюдая, как она пьёт, и, тяжело выдохнув, вдруг спрашивает: — Нарцисса, ты же талантливый окклюмент?

— Я… — она теряется от неожиданного вопроса, но всё же справляется с собой. — Я тренировалась с детства, и ты же знаешь, в роду Блэков все сильны в Окклюменции. Драко тоже унаследовал эту черту.

— О да, — Снейп вдруг ухмыляется. — Я проверял, он крепко держится, — на мгновение он задумывается и добавляет: — Это и может спасти его.

Нарцисса слишком резво выпрямляется и смотрит на него широко распахнутыми глазами.

— У тебя есть план?

Снейп кидает на неё долгий пронзительный взгляд, будто пытается прочесть мысли, несмотря на их обсуждение минутой ранее. Он думает, анализирует и пытается принять решение. Нарцисса неловко поправляет волосы и судорожно вздыхает.

— Это план Альбуса Дамблдора.

Она ахает.

— Что?

Снейп словно наслаждается её удивлением и, растягивая слова, поясняет:

— Альбус Дамблдор считал, что спасением для Драко будет перейти в Орден Феникса.

— Но… Как?.. Ведь он… Вы… — Нарцисса потрясённо хватает воздух дрожащими губами, не в силах сформулировать не единой мысли.

— Ещё воды? — насмешливо предлагает Снейп и, когда Нарцисса хватается за стакан, наконец объясняет: — Дамблдор был наивен, но я разделяю его веру в победу Гарри Поттера. Мальчишка слишком живуч.

— Северус, это же измена, — испуганно шепчет она.

Его лицо мрачнеет:

— Для меня это не измена, Нарцисса. И раз уже ты связана со мной этим обетом, тебе придётся считаться с этим, — он поджимает губы, наблюдая, как меняется её лицо. — Рано или поздно Тёмный Лорд поставит меня перед выбором, который я совершил давным-давно. Причём не в свою пользу.

— Что это значит?

— Неважно, — обрубает он. — Суть в другом. В случае, если война не закончится в ближайшие полгода, твой сын сможет обеспечить своё будущее, если станет шпионом Ордена Феникса и вотрётся в доверие достаточно, чтобы получить гарантии после войны.

— Ты предлагаешь ему быть шпионом? — в мгновение разъярившись, восклицает она. — Я просила уберечь его от опасности, а не наоборот.

— Только так я и смогу защитить его. Я смогу присматривать за ним и сделать так, чтобы он в итоге оказался в безопасности. Поттер несомненно победит, Нарцисса, — произнося это, Снейп кривится, — и Драко лучше оказаться на правильной стороне, если ты хочешь для него счастливого будущего. Подумай об этом. У тебя пока есть время.

Отчаяние расцветает на её лице, и Нарцисса Малфой вновь закрывает лицо ладонями. Её спина сотрясается от рыданий.

***

— Мистер Малфой.

— Профессор Снейп.

Снейп слегка усмехается, оглядывая Драко.

— Извините за срочный вызов, но нам надо поговорить без лишних ушей.

— Нам нечего обсуждать, — скучающим тоном произносит Драко. — Мама рассказала мне ваше предложение, но я вынужден отказаться.

Снейп насмешливо приподнимает бровь.

— Да что вы?

— Я бы предпочёл забыть и посоветовал матери сделать то же самое.

— Не думаю, что вы способны выкинуть это из головы, Драко, — Снейп снова хмыкает. — И почему же вы даже не рассматриваете такой вариант?

Драко оглядывает Снейпа, будто не веря, что тот говорит серьёзно.

— Лорд уже один раз чуть было не убил меня, — Драко поджимает губы. — Мне хватило.

Снейп вдруг хмурится и кивает на диван.

— Присядьте, — коротко бросает он, и когда Малфой недоверчиво повинуется, Снейп продолжает: — Именно из-за этого, Драко, вам и стоит принять моё предложение. Вы же знаете, что я обещал вашей матери помочь вам.

— Вы уже помогли, — огрызается тот.

— Нет, Драко, в том и дело, что мой обет всё ещё в силе.

— Я уже говорил вам когда-то: значит, придётся его нарушить.

Глаза Снейпа сверкают, и он чуть прищуривается, глядя на Драко.

— Ну почему же. В первый раз нам с Альбусом Дамблдором без особых накладок удалось выполнить то, что я обещал вашей матери.

На несколько мгновений в комнате воцаряется тишина. Когда Малфой находит в себе силы ответить, его голос ломается:

— Что это значит?

— Я убил Дамблдора вместо вас, как мы с ним и договорились, — просто произносит Снейп.

Малфой нервно сглатывает.

— Вы хотите сказать, что всё это время Дамблдор… знал? — он замирает, уставившись в пространство, и явно пытается переварить полученную информацию. — Этого не может быть, этого просто не может быть, — бормочет он.

Снейп даёт ему время и молчит, пока не замечает, что взгляд Драко немного проясняется.

— Альбус Дамблдор был гораздо более изощрённым человеком, чем вы можете себе представить, Драко.

— Но почему он… вы… почему он не остановил меня?

— Потому что так или иначе вы должны были завершить свою миссию. Дамблдор не хотел, чтобы вы пострадали.

Драко потрясённо хватает ртом воздух.

— Это значит, что…

Но Снейп перебивает его:

— Не думайте, что Дамблдор пожертвовал собой ради вас, — насмешливо проговаривает Снейп. — Там были и другие обстоятельства. Но кое-что он для вас всё-таки сделал.

Малфой вскидывает на него взгляд.

— Что?

— Старый хитрец всё предусмотрел, — Снейп хмыкает. — Дамблдор успел предупредить Аластора Грюма, Кингсли Бруствера и Ремуса Люпина, что однажды вы можете захотеть присоединиться к Ордену Феникса. И все трое обещали принять вас независимо от обстоятельств.

***

— …Поначалу я буду помогать доставать информацию, но вам придётся научиться вычленять то, что пригодится Ордену, и доставлять это с минимальным риском для себя, — глаза Снейпа сверкают. — И вы не должны рассказывать своему связному ничего такого, что знаете только вы один. Никогда. Если вы скомпрометируете себя, я уже не смогу помочь. Никто не сможет.

— Мерлин, Северус, это не так сложно, я понимаю, — Малфой раздражённо трясёт головой. — Один промах — и я труп. Прекрасный план, — ворчит он.

Снейп игнорирует его выпад и продолжает:

— И всегда запасайтесь информацией. Вам нужно иметь козыри в рукаве в каждый момент времени, Драко. Орден благороден ровно до того момента, как перестаёшь быть им нужен.

— Восхитительно, — шепчет Драко.

— Каждый раз вы должны заставлять их принимать свою сторону. И чтобы они не забывали — вы им нужны.

— Я буду раскрывать им секреты вражеской армии, конечно, я им нужен.

— Я серьёзно, Драко, — строго перебивает Снейп. — Всё не так просто. Вы же сами понимаете, что члены Ордена в большинстве своём не примут вас с распростертыми объятиями.

— В чём тогда вообще смысл? — грубо спрашивает Драко. — Они никогда не заступятся за меня.

Снейп вздыхает.

— В Ордене есть и сердобольные ценители справедливости, и если вы будете делать достаточно добра, по их мнению будет честно ответить вам тем же.

Драко несколько мгновений обдумывает услышанное и качает головой.

— Поражу членов Ордена своей нравственностью и добродетельностью, — хмыкает он, и любопытство отражается на его лице. — Ну и кто будет моим связным?

Он с интересом смотрит на Снейпа, и тот отвечает напряжённым взглядом, но после говорит легко, будто рассуждая о погоде:

— О, я сказал, что по нашим условиям вы будете поддерживать контакт только с Гермионой Грейнджер.

Выражение лица Драко мгновенно сменяется на ошарашенное.

— Вы же это не серьёзно?

Снейп остаётся совершенно непроницаем, лишь во взгляде проскальзывает толика раздражения.

— Я вполне серьёзен.

— Но… Но почему именно она? Из всех возможных людей?

— Девчонка патологически благородна. К тому же её интеллект не позволяет ей полагаться только на эмоции, и она будет справляться со своей неприязнью ради общего дела, — терпеливо, но жёстко поясняет Снейп. — Более того, если вы найдёте общий язык с ней — остальные примут вас без лишних возражений.

По его тону понятно, что он не потерпит пререканий, но Драко слишком возмущён, чтобы сдержаться.

— Она ненавидит меня, возможно, больше всех! Да я и дня не проживу, если она станет моим связным, — он подпрыгивает на месте и разъярённо разводит руками. — Чёрт, Северус!

— Придержите язык, — шипит Снейп. — Она — ваш лучший вариант. Так что будьте добры постараться.

— Мерлин, — Драко запрокидывает голову и сжимает виски руками. — Вы издеваетесь. Это не может быть всерьёз. Грейнджер? Чёртова Грейнджер?!

— Возьмите себя в руки!

— Вы предлагаете мне предать свою сторону, чтобы сообщать информацию грязнокровке!

— Драко! — голос Снейпа на мгновение оглушает, он рыкает на Малфоя и заставляет наконец замолчать. — Это не ваша сторона! — жёстко обрубает он и вдруг уже мягче добавляет: — Вспомните шестой курс, вспомните, как вы готовили покушение на Дамблдора, — он замечает изменения в лице Малфоя и продолжает. — Вам не понравилось. Вам было тяжело, потому что вы не такой, и ваша мать настаивает на этом. Она желает для вас перемен, и вы сами согласились на это. Уже согласились. Значит, в глубине души вы тоже признаёте, что не хотите… — Северус на мгновение заминается, — не хотите быть убийцей.

Малфой замолкает и, сузив глаза, долго смотрит на Снейпа, обдумывая его слова. В конце концов он не спорит, а лишь ещё раз бурчит:

— Но Грейнджер…

— Она правда ваш лучший вариант. К тому же, — Снейп вдруг ухмыляется, — полжизни дружить с Поттером и Уизли — у неё явно есть пунктик насчёт убогих. Как вы.

Малфой злобно глядит на него, но сдерживается от ответа.

***

— Кажется, Снейп мёртв.

Её голос звучит в тишине комнаты, и Гермиона ёжится под взглядом Малфоя, обжигающим яростью.

— Что за бред? — цедит он. — С чего ты взяла, Грейнджер?

Гермиона глубоко вздыхает. Мерлин, как же всё ему объяснить. Она не очень-то подготовилась, хоть и просидела здесь уже несколько часов.

Она поджигает свечи под потолком и гасит свою палочку, а после начинает говорить так быстро, чтобы Малфой не смог её перебить.

— Я знаю, что твоя мать настояла, чтобы ты перешёл в Орден. Знаю, что это Дамблдор изначально предложил этот план, когда узнал, что ты готовишь на него покушение, — выпаливает она скороговоркой. — Я знаю, что ты не хотел убивать его и что тебе было тяжело. И что Снейп дал твоей матери Непреложный Обет.

Малфой ахает и отшатывается от неё, хватаясь рукой за грудь.

— Что… Откуда ты?

Он выглядит так, будто хорошенько получил бладжером по голове.

На глаза Гермионы наворачиваются слёзы.

— Снейп оставил мне свои воспоминания. Он передал их с Кикимером.

— Но как… Почему?

— Кикимер должен был отдать их только в том случае, если со Снейпом что-то случится, — Гермиона не сдерживает всхлипа. — Он хотел, чтобы я знала.

Она поднимает руку и резким движением вытирает глаза. Малфой, ссутулившись, опускает голову, но тут же вскидывает обратно, поражённый какой-то мыслью.

— Чёрт, но тогда это значит, что крестраж…

— Вот какую помощь с крестражем имел в виду Тёмный Лорд, — дрожащим голосом подтверждает Гермиона.

— Очень извращённый подарок Поттеру на день рождения, — бормочет Малфой и отворачивается, смотря в стену. Его грудь часто поднимается, дыхание сбитое.

Малфой пытается прийти в себя.

Гермиону передёргивает. Раз уж он упомянул Гарри, лучше уж сразу рассказать. Впрочем, она не представляет, что говорить.

— Это… Это ещё не всё. Гарри тоже получил воспоминания Снейпа, — она замедляется, пытаясь подобрать слова. Малфой не оборачивается, но, судя по виду, напряжённо прислушивается. Гермиона может сказать так много, но решает выделить суть. — Портрет — это не единственный крестраж, который остался у Волдеморта.

Он искоса глядит на неё.

— В каком смысле? Вы же уничтожили их все.

Гермиона прикусывает губу.

— Сам Гарри — тоже крестраж.

Малфой смотрит на неё словно на умалишенную.

— Как это возможно?

— Я… Я не понимаю, как это работает, — Гермиона вздыхает. — Но когда Волдеморт убил родителей Гарри, заклинание отскочило, и осколок его души… попал в самого Гарри. Так Дамблдор сказал Снейпу.

Она чувствует, как подрагивают её руки и сжимается горло. Каждое слово, произнесённое вслух, делает ситуацию более реальной. И это пугает. Гермиона замирает, глядя на Малфоя. Его лицо побледнело, и он выглядит так, словно у него кружится голова.

Медленно, будто ему сложно это даётся, он говорит:

— Так вот почему Поттер такой… — поймав её взгляд, Малфой осекается и заканчивает явно не так, как собирался, — странный, — на несколько мгновений он погружается в свои мысли, а затем спрашивает: — Но как… как тогда уничтожить его?

Гермиона вздрагивает.

Этот вопрос повис в воздухе, когда Гарри рассказал про увиденное в воспоминаниях, но никто в Ордене не решился его задать. А сам Гарри… если в воспоминаниях Снейпа он и увидел подсказку, то не поделился ей.

Гермиона понимает, какой ответ может быть вероятным, но старается не допускать мысли об этом пугающем решении.

— Мы пока не знаем, — печально проговаривает она.

Малфой неверяще качает головой, и вдруг его лицо искривляется.

— Бред, — буркает он и трясёт головой, — это всё полный бред!

— Малфой…

— Бред, Грейнджер! — восклицает он. — Какого чёрта Снейп вообще участвовал во всём этом?! Почему он помогал Ордену? — звенящим голосом вопрошает Малфой, в его глазах проносится возбужденный блеск. — Я никогда не понимал. Он же ненавидел это всё! Он ненавидел Поттера! Какого…

— Он помогал Гарри! Снейп пытался остановить Лорда, когда он хотел убить его после того, как услышал пророчество, но тот не послушал, и тогда Снейп обратился к Дамблдору, и…

— Грейнджер, ты же это несерьёзно?! Ты…Ты… — он задыхается то ли от ярости, то ли ещё от каких-то чувств. — Ты же не думаешь, что я поверю, что Снейп помогал Поттеру?

Малфой замолкает, рвано хватая ртом воздух, и смотрит на неё так, будто сама Гермиона — виновница всего происходящего. Она судорожно сглатывает.

Она должна сказать ему.

Возможно, он решит, что она сумасшедшая, но она должна сказать ему.

Гермиона должна рассказать Малфою то, что не даёт ей покоя, терзает сердце, вызывая неприятную тяжесть по всему телу.

Ей больно за Снейпа. И грустно из-за мира, в котором с ним произошло подобное.

Она смотрит на Малфоя, слегка вскинув подбородок, чтобы добавить себе уверенности.

— Снейп… Он был… Мерлин, — каждое слово кажется тяжёлым камнем, который Гермионе приходится с трудом выталкивать из горла. — Он был влюблён в мать Гарри… Всю жизнь он был влюблён в Лили Эванс.

Сказать «Поттер» уГермионы не поворачивается язык.

Атмосфера в комнате накаляется до предела, и Гермиона неестественно выпрямляет спину, словно пытается удержать весь груз собственных слов на своих плечах. Малфой недоверчиво смотрит на неё, но, видимо, выражение лица и усилия, с которыми Гермиона произносит эти слова, не дают сомнениям охватить его. Он понимает, что она говорит серьезно.

Малфой долго молчит, не сводя с неё глаз, а потом вдруг протягивает холодным голосом:

— Ну, конечно, Северус влюблён в магглорождённую…

Гермиона отчего-то смущается. Малфой замирает, с рассеянным видом уставившись в пустоту, а Гермиона ощущает, как всё внутри переворачивается от его слов и его тона.

Она вдруг думает о том, из-за чего отношения Снейпа и Лили навсегда изменились.

Одно оскорбление.

Одно неосторожное слово.

Слово, которым саму Гермиону не раз называл Малфой.

Она вспоминает, как недоволен он был, когда узнал, кто именно станет его связным. Его реакция, его ярость, его грубые слова… Гермионе жаль Малфоя, она расстроена и раздавлена, но всё же слабая злость колышется внутри, заставляя тихо произнести:

— Можешь называть вещи своими именами.

Он сжимает кулаки, напрягаясь всем телом. Его ноздри раздуваются, и в глазах полыхает.

— Не начинай, Грейнджер. Я ни разу не назвал тебя грязнокровкой.

— Да что ты, — севшим голосом говорит она. Грудь распирает от накативших эмоций.

Малфой слегка заминается, но отвечает все так же горячо.

— Я имею в виду за последние несколько месяцев.

Это опасная дорожка, ей не стоит продолжать.

Но когда Гермиона могла похвастаться хорошей выдержкой рядом с Малфоем?

— Тридцатое июня было месяц назад, — чётко проговаривая каждое слово, произносит она.

Он хмурится, его зрачки несколько раз дергаются из стороны в сторону, будто Малфой пытается вспомнить, о чём она говорит. Через мгновение его озаряет, и он прикусывает щёку.

— Я сказал, что меня раздражают грязнокровки и ты, но не называл тебя так, — упрямо повторяет он и сдавленно добавляет: — Но тогда я вообще много чего сказал… и сделал.

Его передёргивает, на лице отражается мука, а голос звучит так удручённо, что у Гермионы скручивает все внутренности.

Малфой вдруг протяжно вздыхает и опускается на диван, сжав голову руками. Смотря на него, Гермиона задумывается над его словами. Она чувствует, как от его вида напряжение, сковавшее грудь, слегка отпускает. Он слишком много перенёс, чтобы она позволила себе и дальше нападать на него. Малфой не извинялся, но его поступки за всё это время смягчили её отношение и заставили доверять всё больше.

Чёртов Снейп! Кажется, всё выходит по его плану…

— Но и я тоже, — вдруг говорит Гермиона. Спина Малфоя дёргается, и он слегка убирает руки от лица, но не поднимает взгляда. Гермиона прочищает горло и дрожащим голосом произносит: — Тоже много сделала. И сказала. И я… я хотела извиниться. У тебя не было причин доверять мне всё это время, когда ты делился информацией. И мне жаль, что ты в такой ситуации.

Она искренна и открыта.

— Грейнджер, я уже говорил, брось это, — злобно кидает он, всё ещё не смотря на неё.

Гермиона хмурится.

Ей не нравится его состояние. Ей некомфортно видеть его настолько раздавленным. И ей немного больно, что он продолжает отталкивать её даже сейчас.

Она делает несколько шагов в его сторону и кладёт руки на талию, что делает её вид более властным и требовательным.

— Нет, ты брось это, Драко! — страстно восклицает она. — Просто прими мои слова! Смирись, что мне жаль, и что ты был прав, и что я признаю это, — сдвинув брови, она глядит на него, пока он медленно поднимает голову. На лице отображается недоверчивое изумление. — И мне жаль, что умер Снейп. Я знаю, что вы были близки, и я соболезную тебе.

Она натыкается на его взгляд…

Горечь, и тоска, и какая-то щемящая загнанность сосредоточены в его глазах, что заставляет сердце сжаться.

— И ты думаешь, что он правда умер? — почти шепчет он.

Гермиона сглатывает и опускает руки.

— Кикимер сказал, что он либо умер, либо там, откуда никогда не вернётся.

Он напряжённо кивает и больше ничего не говорит. Гермиона отворачивается, и при взгляде на окружающую их обстановку её вдруг настигает вопрос, который не приходил ей в голову до этого.

— Мерлин, но что насчёт наших встреч здесь? — похолодев, спрашивает она.

Малфой, дрогнув, отвечает безжизненным голосом:

— Если Снейп мёртв, то дом достался мне.

Он обводит блуждающим взглядом комнату, ни на чём конкретно не фокусируясь. Он растерян, и его побелевшие губы слегка подрагивают.

Гермиона застывает рядом, смотря на него снизу вверх.

Ей так жаль, что сводит в животе. Она почти физически ощущает отчаяние Малфоя, и ей хочется избавить его от этого. Ей хочется помочь. Ей хочется спасти.

Потому что он заслужил, даже если сам не верит в это.

Они молчат так долго, что начинает звенеть в ушах, и Гермиона чувствует, как тягостная нервозность охватывает её из-за непонимания, что делать дальше. Она размышляет о Снейпе, о его судьбе и о том, будет ли схожая судьба у Малфоя…

Он вдруг нарушает тишину, и его голос звучит неожиданно громко, слова проникают прямо под кожу:

— Ну что ж… Теперь я один.

Гермиона вздрагивает от того, как обречённо это звучит. Она понимает, что он имеет в виду не только то, что остался единственным шпионом.

Снейп в своей манере защищал и оберегал Малфоя. Он дал ему дом, в котором можно было чувствовать себя безопасно, он лечил и обучал его. Он был его наставником.

А теперь Малфой остался один меж двух миров, вынужденный защищать себя сам. Возможно, кроме его матери, о Драко вообще никто больше не переживает.

Его матери и самой Гермионы.

Она долго всматривается в его лицо и наконец опускается рядом и протягивает руку, обхватывая его ладонь. Она тёплая и едва заметно подрагивает. Гермиона переплетает свои пальцы с его. Он удивлённо смотрит на неё, но не отстраняется.

Гермиона вспоминает фразу Снейпа о том, что Орден перестаёт быть благороден, когда человек больше не приносит пользу. Эти слова возмутили её, потому что она… Она не такая. И она не бросит Драко Малфоя.

Ни теперь, ни когда-либо ещё.

— Не говори так, Драко, — медленно, но твёрдо произносит Гермиона, смотря ему в глаза. — Ты не одинок. У тебя есть я, и я знаю, что ты не плохой человек, — уголки её губ слегка приподнимаются, и она горячо добавляет: — И я буду бороться за тебя.

Он ничего не отвечает, лишь смотрит на неё проникновенным взглядом, в котором плещется столько эмоций, что Гермиона на мгновение теряется, а затем принимает всю неизбежность того, что последует дальше.

Драко Малфой тянется к ней и целует.

Это касание… уже привычно.

Гермиона глубоко втягивает воздух через нос и чувствует, как Малфой сдавливает её пальцы, пытаясь то ли удержать, то ли сразу притянуть ближе. Но в этот раз она первой движется навстречу: Гермиона укладывает свободную ладонь ему на щёку, поглаживая большим пальцем скулу, и легко задевает нос своим, пока отвечает на такой отчаянный, но необходимый поцелуй.

Малфой вздрагивает всем телом и порывисто обнимает её свободной рукой за плечи, слегка наваливаясь и прижимая к подлокотнику. Он худой, жилистый и очень тёплый, а его губы движутся в том ритме, который заставляет терять голову.

Гермиона чувствует, как разум постепенно начинает очищаться от всех мыслей и переживаний.

Ей нужно это.

Этот запал, и тепло, и голодная настойчивость.

Его рука выпускает её ладонь и следует выше, оглаживает предплечье, что пробуждает воспоминания о том, как буквально день назад он лечил её руку, а после переходит на талию. Гермиона вздрагивает, когда улавливает прикосновения к коже, пока его пальцы скользят вдоль кромки футболки.

Её сердце пропускает удар.

Малфой терзает, дразнит её губы, распаляя всё больше каждым касанием, но, когда Гермиона ловит себя на том, что стискивает пальцы, путаясь в его волосах, он вдруг отстраняется. Гермиона разочарованно вздыхает.

— Что?.. — пытается спросить она.

Он целует её в щёку, скользит носом вдоль скулы, касается губами виска и…

— Останови меня, — тихий шёпот обжигает ухо.

Прикрыв глаза, Гермиона судорожно втягивает воздух и замирает.

Ох, игнорируй это.

Малфой покрывает горячими влажными поцелуями её шею и вдруг утыкается лбом в плечо, продолжая сдавливать руками её дрожащее тело. Гермиона растерянно моргает, и от знакомого аромата голова слегка начинает кружиться.

Она делает ещё один глубокий вдох, но это лишь мешает, когда запах, дурманя, полностью затапливает лёгкие.

Мягко, невесомо Гермиона поглаживает Малфоя по спине, а второй рукой почти с материнской нежностью проводит по волосам. Ощущение тепла и твёрдости чужого тела так близко пьянит, и Гермиона знает, что не сможет найти силы, чтобы отстраниться.

Его дыхание вновь касается кожи, слова скользят по шее:

— Останови меня, Грейнджер.

Она действительно должна его остановить, он прав.

Он так чертовски прав.

Но они оба согласились, что Гермиона порой нарушает правила.

Она сжимает его плечо и ногтями царапает кожу головы, чувствуя, как он крепче стискивает её в объятиях. Гермиона не часто оказывается в ситуации, когда совершенно не знает, что делать дальше, но сейчас поцелуй уже вышиб из головы все хоть сколько-нибудь связные мысли, и каждый вдох Малфоя, который она ощущает всем телом, лишь ухудшает ситуацию.

Малфой вдруг поднимает голову и смотрит на неё в упор; серые глаза блестят почти болезненно.

Гермиона пытается что-то придумать, решить, сделать выбор, понять хоть что-нибудь. В голове вновь проносится так много. Так много лишнего.

Драко Малфой… привлекает её. Ей нравится, как он целует её, как его руки ощущаются на её теле, как его дыхание смешивается с её собственным.

Ей приятно и, честно говоря, хочется больше. Она уж точно не думает о том, чтобы остановить его прямо сейчас.

В конце концов, Гермиона может прервать его в любой момент.

Просто позже.

На мгновение она прикрывает веки, а затем снова смотрит на него уверенно и стойко.

Гермиона не знает: это он видит немой ответ в её глазах и подаётся вперёд или всё-таки она сама первой тянется к нему, сталкиваясь губами, зубами и сплетаясь языками. Замершие руки Малфоя оживают, одна скользит под футболку, обжигая обнажённую кожу спины, а вторая обхватывает её шею.

Всё так, как и до этого, когда он целовал её, но всё-таки немного иначе.

В прошлые разы его напор сбивал её с ног, но на этот раз он не спешит. Его движения неторопливы, будто он даёт ей возможность прекратить происходящее. Но эмоций не меньше. Гермиона с нетерпением ожидает каждого следующего касания.

Он гладит её плечи, вновь соскальзывает по руке, потом проводит по рёбрам вверх. Он не озвучивает вопросы, но её тело, её движения, её вздохи всё равно дают все ответы.

Малфой снова отстраняется.

Это похоже на игру. Гермиона никогда не знает, каким будет его следующий ход, что он предпримет дальше, как распалит её ещё больше. Она думает об этом, пока пользуется возможностью отдышаться, глубоко втягивая воздух.

Перемена положения позволяет ей наконец дотронуться до него самой. Гермиона сжимает плечи, проводит по его рукам, гладит спину и вновь возвращается к волосам, слегка оттягивая назад, когда он вдруг наклоняется к ней.

Малфой целует её кожу вдоль кромки майки, и Гермиона ловит себя на мысли, что этот предмет одежды совершенно лишний в этой ситуации. И сама же краснеет от этого. А Малфой, будто понимая, о чём она думает, вдруг ладонью ведёт по шее и плечам, а после мучительно медленно обводит пальцами очертания её груди, и дыхание Гермионы сбивается.

Она чувствует, как всё внутри переворачивается.

Пока Малфой ласкал её, Гермионе казалось, что она вот-вот снова почувствует тот укол в груди, страх и панику, но теперь лишь приятное волнение и незнакомое доселе вожделение затапливают её.

Она всё ещё может его остановить, но снова решает, что сделает это позже.

Если потребуется.

Несколько раз моргнув, Гермиона поднимает голову и натыкается на его взгляд. Он будто бы ждёт её реакции. Она хмурится и проводит рукой от его шеи до бедра. И он, видимо, получив, что хотел, вновь вовлекает её в страстный поцелуй, а ладонью, Мерлин, обхватывает её грудь.

Гермиона вспоминает жар, который затапливал её тело, когда Малфой просто целовал её раньше, или сжимал бедро, или гладил руку, и рассеянно думает, что тогда не представляла, с чем имеет дело.

Теперь, когда Малфой… Драко полулежит рядом, касается груди сначала сквозь одежду, а после дёргает футболку, проводя по обнаженному животу, и ныряет ладонью под бюстгальтер, теперь Гермиона узнаёт, что такое возбуждение, что такое желание, что такое…

Ох.

Малфой двумя пальцами сжимает сосок и одновременно с тем горячо, влажно проводит языком по её шее до подбородка. Гермиона не уверена, но, кажется, немного хнычет, когда он повторяет это ещё несколько раз.

Судорожно дыша, она растекается под его прикосновениями, и в ушах отдаётся грохот сердца.

Он гладит, мнёт, целует, ласкает…

И Гермиона, осмелев, запускает руки под ткань его водолазки с двух сторон, поглаживая поясницу одной рукой и плечи другой. В ответ на эти прикосновения Малфой вновь возвращается к её губам, а его ладонь спускается с груди ниже.

Они целуются какое-то непозволительно долгое время, и одновременно с тем он не прекращает поглаживать её бока и живот, но больше ничего не предпринимает.

Когда перестаёт хватать воздуха, Малфой отстраняется совсем немного и прижимается лбом к её лбу. Веки прикрыты, и Гермиона отчасти рада, что не видит его глаз. Она не уверена, что готова. Их губы продолжают соприкасаться, но ни один из них не шевелится, лишь Гермиона шумно дышит, от чего воздух между ними горячий и влажный.

Множество вдохов спустя Гермиона рассеянно осознаёт, что Малфой чего-то ждёт.

Что-то в её голове щёлкает.

Не веря, что делает это, Гермиона протягивает одну руку и одеревеневшими пальцами расстегивает пуговицу на своих джинсах, а после замирает, чувствуя, как краска затапливает лицо, а спина холодеет.

Гермиона ощущает, как сосёт под ложечкой, пока Малфой выписывает ещё один оборот вокруг её пупка, будто рисуя какую-то неведомую руну, а после невообразимо медленно ведёт ниже. Она напрягает мышцы пресса, стискивает пальцы на его плече, затаившись в ожидании прикосновения, и, когда его пальцы наконец скользят у неё меж бёдер, Гермиона длинно свистяще выдыхает.

Время будто бы растягивается, секунды превращаются в минуты, а минуты в часы. Малфой совсем не спешит, будто у них впереди вечность и ещё немного. Он поглаживает её складки, слегка задевая подушечками пальцев чувствительные точки, и Гермиона ощущает, как кровь в венах горячеет.

Это ощущение…

Её тело будто и не её больше. Она не отвечает за него. Гермиона может шевелить руками, может извиваться, прижимаясь к крепкому телу Малфоя, может прерывисто дышать и, о, Мерлин, сдавленно постанывать, но больше… больше Гермиона ничего не может. Не пока его руки на её коже, губы на её губах.

Его тепло, его твёрдость, его возбуждение… Так близко.

Она судорожно втягивает воздух раз, другой, стараясь набрать достаточно, но лёгкие сдавливает, и сердце будто заполняет всю грудную клетку, отчаянно стуча.

Одним пальцем Малфой проскальзывает в неё.

И распахивает глаза, а его распухшие покрасневшие губы приоткрываются, будто от удивления. Из-за пелены перед глазами Гермиона видит это расплывчато.

Она дрожит от предвкушения, и истома прокатывается по всему телу.

Драко Малфой ласкает её и вновь целует щёку, шею, грудь, чувственно посасывая нежную кожу, а затем добавляет второй палец, слегка сгибает, надавливая, массируя, и перед глазами Гермионы возникают искры.

Поддавшись порыву, она крепче обхватывает Малфоя и, вскинув бёдра, прижимается к его руке.

— Чёрт, чёрт, чёрт, — бормочет он в изгиб её шеи.

И от глубокого, низкого звука его голоса Гермиона не сдерживается и стонет:

— Я… Я сейчас…

Она не знает, что хочет сказать. Гермиона перестаёт понимать, к чему стремится её тело. Всё напряжение концентрируется в одной точке, по которой кружит палец Малфоя, и Гермионе кажется, что та самая натянувшаяся внутри струна сейчас лопнет, и она…

— Давай, — его вдох скользит по её коже, — давай, Грейнджер.

Она издаёт невнятный звук, что-то между хныканьем и криком, и выгибается всем телом, прижимаясь к Малфою грудью и бёдрами, и внутри неё проносится такая оглушительная волна удовольствия, что сами собой поджимаются пальцы ног.

Это больше, чем она когда-либо могла ожидать.

Гермиона падает обратно на диван, вцепившись в Малфоя, будто он единственное, что удерживает её от полного разрушения, и пытается отдышаться, хватая воздух ртом. Кажется, что все органы внутри неё пропали и осталось лишь трепыхающееся сердце, которое стучит где-то в животе. Каждый удар отдаётся по всему телу, особенно заметно посылая импульс в поясницу. В глазах потемнело, и Гермиона не в состоянии сфокусироваться ни на чём, кроме тепла вокруг и лёгкости внутри.

Она тяжело дышит и даже не сразу чувствует, как Малфой касается губами её влажного виска. От этого всё внутри сжимается.

Ей хочется замереть в этом моменте так долго, как только возможно.

Но Малфой жесток.

— Грейнджер, — нежным, как лёгкий ветер, шёпотом, — ты же девственница?

О, боже.

Вопрос звучит неожиданно в тишине, прерываемой лишь их стонами и сбившимся дыханием.

Гермиона краснеет сильнее, чем это вообще возможно. Горло сводит от смущения, и она не в силах произнести ни слова, поэтому лишь еле-еле склоняет голову в кивке.

Но Малфой улавливает и это движение.

— Так и думал, — бормочет он.

И вдруг, опираясь на ладони, поднимается и отстраняется.

— Что ты делаешь? — вырывается у неё, прежде чем возвращается хоть какая-то способность размышлять или держать себя в руках.

Гермиона не верит себе, когда понимает, как истерично и просяще звучит собственный голос. Но она не способна сдержаться. Она потеряла контроль где-то там между его поцелуями в шею и касаниями к её груди.

Он смотрит на неё слегка изумлённо, и Гермиона на мгновение прикрывает глаза, стараясь навсегда сохранить в голове увиденный образ разгорячённого Малфоя с покрасневшими щеками, затуманенным взором и спадающими на лоб волосами.

Он выглядит безумно.

Безумно прекрасно.

— Грейнджер, я не собираюсь… — он замолкает и качает головой из стороны в сторону, не отводя взгляда от её глаз.

Мерлин, лучше не думать, как выглядит она сама.

Этот взгляд…

Что-то внутри Гермионы сжимается до боли, и ком в горле нарастает до таких размеров, что ей тяжело говорить.

Да что там говорить. Дышать. Ей тяжело дышать.

Гермиона старается втянуть побольше воздуха.

Это не обида и не разочарование. Это чувство, почти болезненное, которое охватывает всё её тело, колет мышцы, скручивает узлом внутренности. Она с трудом сглатывает.

— То есть ты решил просто воспользоваться мной?

Малфоя передёргивает. Он недоуменно смотрит на неё и, приподняв бровь, замечает:

— Кажется, я поступаю ровно наоборот.

Его руки, которые только что обнимали её и были в ней, трясутся.

— Да почему… — не находит слов она, — ты?..

— Ты же это несерьёзно, Грейнджер? — он тяжело вздыхает и несколько раз резко сжимает и разжимает кулаки. — Я не могу так. Не с тобой. Не здесь. На диване Снейпа, ну правда?

Он окидывает её многозначительным взглядом, словно пытается за какой-то жалкий миг донести всё, что сжигает их обоих изнутри.

Сердце в груди вдруг совершает отчаянный кульбит, сбивая дыхание, и Гермиона понимает, что в голове всё смешалось. Какое-то тёмное, порочное, древнее, как сама жизнь, чувство завладевает ей.

Она не верит, что собирается сделать, но это точно не первая и не последняя гениальная мысль, пришедшая в её голову.

Животным броском Гермиона подаётся вперёд, хватает Малфоя руку, сжимая предплечье, и, нащупав второй рукой палочку, аппарирует.

Её тело в таком напряжении, что перемещение проходит почти незаметно. Она и так ощущает слишком много давления.

Малфой отшатывается, опасливо осматриваясь. Но быстро оглядев очертания мебели в темноте, узнаёт помещение.

— Что ты?..

Гермиона встречает его голодный, но встревоженный взгляд и смело смотрит в ответ.

Это спальня и кровать, в которой он чуть не умер.

Но это лучшее, что у них есть.

От взгляда Малфоя по спине бегут мурашки. Его глаза опасно сверкают.

— Мерлин, Грейнджер, ты всегда знаешь все лучше всех, — он не издевается, но голос звучит резко и почти жестоко. — И никому не позволишь решать за себя, ведь так?

Она видит, как что-то внутри него надламывается, когда, так и не отводя взгляда, Гермиона кивает.

Это весь её ответ, и пусть же Малфой, чёрт возьми, просто примет его!

Он не подводит.

Малфой издаёт рык, который жаркой вибрацией ударяется ей в губы, когда он снова целует её.

— Я остановлюсь, если ты… — прямо между влажными касаниями языка.

— Замолчи!

Она сталкивается с ним зубами, когда подаётся к нему всем телом.

Ей не нужно этого слышать. Она знает, что он остановится.

Гермиона доверяет ему.

Она так долго сомневалась в нём, так долго ждала подвоха и изводила своим поведением…

Гермиона знает, что если начнёт задумываться о слишком многом и попробует проанализировать ситуацию, то, возможно, закончит всё. Но ей не хочется останавливаться.

Её «позже», видимо, никогда не наступит.

Кроме того, Гермиона отдаёт себе отчёт, что у них, скорее всего, просто не будет лучшего момента. А она же хотела дать Малфою шанс.

Не совсем такой, но всё же.

На кровати всё по-другому. Гермиона откидывается на мягкие подушки, и Малфой падает на неё, накрывая своим телом. Рубеж пройден, и теперь их движения сумбурные, нервные.

Малфой хватает её за оба запястья, прижимая к постели, и Гермиона вздрагивает, но он тут же отпускает и одной рукой сжимает её ладонь, а второй обвивает талию.

Его поцелуи горячие, нетерпеливые и очень приятные, а прикосновения болезненно страстные.

Он касается её тела там, где уже бывал, и там, где ещё никогда не трогал, а она сама старается не отставать, скользя руками везде, где может дотянуться.

Когда он наконец избавляется от водолазки, она очарованно вздыхает.

Все эти ощущения совсем новые.

Гермиона любит новое.

Она так вовлекается в вихрь эмоций, прикосновений и поцелуев, что даже не замечает, как остаётся без одежды и без белья и Малфой рядом, такой же обнажённый, уже прижимается к ней всем телом. Бедром Гермиона чувствует силу его возбуждения кожа к коже.

Она обнимает его за шею, прильнув ещё ближе, и не знает, как справиться с нарастающей тяжестью внизу живота.

Гермиона ждёт, что Малфой поможет ей, но он вдруг целует её почти целомудренно, не стараясь углубить, а лишь мягко касаясь губами её губ. И смотрит на неё потемневшими глазами, как будто пытается убедиться в её уверенности.

Гермиона теряется, не зная, что предпринять. Только одно приходит в голову: она целует его в ответ, трётся о его тело, руками скользит ниже и наконец…

Касается его.

Малфоя пробивает дрожь.

Он опрокидывает её на спину и, вовлекая в глубокий поцелуй, вытягивает одну её руку и переплетает их пальцы. В таком положении её коленка упирается ему в бок, и Гермиона без задней мысли разводит ноги, ахая, когда понимает, что он оказывается ровно там, где должен.

Малфой дотрагивается до неё своей плотью, и Гермиона чувствует, как всё больше стягивается узел напряжения внизу живота. Полагаясь на ощущения, она вскидывает бёдра, понимая вдруг, что именно это ей необходимо. И Малфой пользуется этим движением. Он медленно толкается вперёд, и всё тело Гермионы сковывает. Она слегка стонет от непривычных и немного болезненных ощущений.

Малфой стискивает её руку.

— Расслабься, — командует он неожиданно сосредоточенным голосом. — Сжимай руку, но расслабь таз.

Она делает, как он сказал, и тут же чувствует, как Малфой заполняет её одним размашистым движением.

Он больше не медлит.

Гермиона ахает и зажмуривается, слёзы выступают в уголках глаз.

Это… больно.

Она ощущает резь между ног и тугое чувство в животе, а также горячее и немного влажное тело Малфоя поверх её собственного, его дыхание обжигает её лицо. Гермиона медленно дышит, стараясь привыкнуть к ощущениям.

Через пару мгновений Малфой касается губами её подбородка и неспешно шевелит бёдрами, вдвигаясь буквально на несколько миллиметров.

И она не сдерживает стона, в котором смешиваются боль и удовольствие.

Она никак не могла ожидать такого ощущения наполненности.

Малфой проводит рукой по её бёдрам, животу, рёбрам и оглаживает грудь, то накрывая весь холмик ладонью, то поигрывая с соском.

— Расслабься, — сдавленно шепчет он и влажным лбом тыкается ей в щеку.

Гермиона вдруг осознаёт, как тяжело ему держать себя в руках, и захлёбывается воздухом от этой мысли.

Она занимается сексом с Драко Малфоем.

Он всегда был так далеко, а теперь вот он и вот она. Ближе некуда. Между ними вообще нет свободного пространства.

Он и вокруг, и внутри, и будто бы под кожей.

Это странно.

Он касается её тела, целует её лицо, их дыхания смешиваются. Их взгляды на мгновение пересекаются. Гермиона вздыхает, когда он обрамляет её лицо ладонями и целует так, что в голове не остаётся совсем никаких мыслей. И движется. Медленно, так медленно, что постепенно это становится мукой.

Ей хочется больше.

Ей нужно больше.

Не веря, что делает это, Гермиона подаётся к нему бёдрами, и он невнятно стонет ей в рот, а после сбивается, делает несколько резких, неловких рывков. Она неосознанно сжимается вокруг него, и Малфой стискивает зубы.

Она чувствует, как он весь — весь! — дрожит под её руками. Его тело напряжённое и скользкое от пота, мышцы перекатываются под кожей. Гермиона знает: он возбуждён с самого начала, с тех пор, как их губы впервые соприкоснулись, и теперь наконец близок к тому, чтобы отпустить себя.

Она не ждёт, что снова почувствует то же удовольствие, что и ранее. Ей и так приятно, ей и так достаточно. Гермиона наслаждается каждым его движением, каждым толчком в животе, каждым импульсом в поясницу.

Его шипящее дыхание сдавленно вырывается сквозь крепко стиснутые зубы.

Малфой набирает темп и сжимает Гермиону в объятиях почти до боли, потом резко кусает в плечо и сразу целует, зализывая укус. Она вскрикивает, бормочет что-то, непонятное даже самой себе, и стонет, утыкаясь носом ему в шею.

На каком-то природном интуитивном уровне она знает, что он близко, он так близко, и…

Сдавленный вскрик вырывается изо рта Малфоя, когда он кончает, хаотично дёргая бёдрами ещё несколько раз, и обмякает, навалившись на Гермиону.

Она поражённо замирает, неосознанно продолжая впиваться ногтями ему в плечи, и делает несколько глубоких вздохов.

Произошедшее сильно впечатляет её. Гермиона прикрывает глаза.

Всё её тело будто распадается на отдельные части: она отчётливо ощущает, как подрагивают пальцы, колени, локти, как заходится диафрагма от сбитого дыхания, как сжимаются мышцы пресса. Но заметнее всего — мягкая боль между бёдер.

Гермиона фокусируется на всём этом и не воспринимает окружающего мира. Лишь слышит чьё-то — своё? — дыхание и отдалённо осознаёт, что её окружает что-то мягкое.

Это одеяло.

Кто-то накрывает её.

По телу лёгким ветром проскальзывает сухое тепло. Очищение. Кто-то — он, Драко — применяет чары. Гермиона судорожно вздыхает, чувствуя, как блаженная нега охватывает её.

Этот опыт… Он останется с ней. Она запомнит это навсегда. Всё произошедшее у неё в голове и под кожей. Чтобы ни случилось, это теперь часть её.

Она точно это знает.

Навсегда.

Гермиона чувствует шевеление рядом, и Малфой касается её бока, невесомо поглаживая кожу костяшками пальцев.

— Я… Ты… Я хотела… — пытается сказать она, но оказывается способна лишь на лепет.

— Тсс, — шепчет он, — поспи, Грейнджер.

И будто он произнёс заклинание, Гермиона от этих слов мгновенно проваливается в сон.

========== 10. Десятая глава ==========

Тишина бьёт по барабанным перепонкам, и темень вокруг настолько чёрная, что Драко временами начинает казаться, что он ослеп.

Ослеп и потерял разум.

Он щёлкает пальцами, хрустит костями и хлопает ладонями, чтобы разорвать тишину. Он меряет камеру шагами. Он прокручивает в голове рецепты знакомых зелий, названия и формулы заклинаний, сюжеты прочитанных книг, но больше всего — встречи с ней.

Это отчасти помогает бороться.

За год в Азкабане холод, голод, жажда и уныние стали его верными спутниками. Но Грейнджер добавила нечто новое в устоявшийся ход его жизни.

Или, точнее сказать, вернула то, что он уже когда-то знал.

Драко считает время.

Он растирает руки, ноги и туловище, старается почаще менять положение и не думать о том, выберется ли когда-либо ещё из этой ситуации.

Потому что не уверен, что может убедить себя в хорошем исходе.

Всепроникающий холод не пугает как прежде, Драко привык к нему, хотя и уверен, что один он уже отнял лет десять жизни. Но Драко уверен, если до этого дойдёт — жажда убьёт его быстрее.

Когда темноту разрезает одинокий луч, Драко сначала не верит себе.

Он видит каменную кладку, которую то и дело изучал руками, чтобы убедиться, что чувствует хоть что-то.

Стены камеры неровные, влажные и холодные.

Драко ощущал, как в некоторых местах по ним стекала вода, собираясь небольшими лужицами на полу. Он не рисковал её пить и в целом держался подальше, хоть крошечная камера плохо это позволяла.

Тяжело вздохнув, Драко прикрывает глаза на мгновение и затем поднимает голову к источнику света.

Три дня, три бесконечных чёртовых дня он не видел света, и теперь даже тусклый фонарик слепит его отвыкшие глаза. Драко щурится из-за болезненной рези и в этот момент слышит скрип, который раздаётся сверху и гулко отражается о стены.

Драко уже знает, что это.

Заржавевшая платформа, которую никто не потрудится обновить даже простеньким заклинанием, ползёт вниз с мерзким скрежетом, который перекрывает едва заметные звуки чьих-то голосов, идущих сверху.

Набравшись смелости и расправив спину, Драко шагает на платформу, когда она спускается к нему.

Камера глубокая, как колодец, и пока его медленно поднимают со дна, он успевает придумать множество сценариев развития событий.

В последние мгновения Драко решает, что наверняка больше не жилец.

И вдруг слышит тревожный голос Грейнджер.

— …Малфой, мне так жаль, так жаль, — её шёпот врывается в сознание, причиняя одновременно удовольствие и страдание. — Ради Мерлина, прости меня, я не знала, — она снова привычно тараторит, что заставляет сердце сжаться. — Я очнулась только с утра, и мне потребовалось время, чтобы убедить целителей, что я в порядке, и чтобы пробиться к главному надзирателю и доказать, что ты не виноват в том, что случилось. Мерлин, прости меня…

Драко впитывает её слова и, как только оказывается перед ней и вновь может использовать глаза по назначению, вглядывается в её лицо и не сдерживает сердитого вздоха.

Тёмные синяки под глазами пугающе выделяются на фоне её бледного лица. Грейнджер нервно заламывает руки, подступает к Драко на шаг, но всё же не приближается до конца.

Он хмурится, пока она продолжает рассыпаться в извинениях.

Мерлин, всё это время она была без сознания?

Это не шутки. Он знал — он говорил! — что вспоминать нужно осторожнее, что её разум может просто не выдержать, если вдруг распахнутся все закрытые дверцы и воспоминания разом хлынут в голову.

Когда она упала в обморок, он проклинал себя. Из-за того, что сорвался, сам довёл её до этого состояния и даже не мог помочь. После всё завертелось: её забрали и переправили в Мунго, а его сочли особо опасным и упекли в изолятор.

Все эти дни Драко медленно, но верно склонялся к мысли о том, что она больше не вернётся.

И вот она перед ним. Очнулась после того, как её разум взорвался, наполнившись событиями прошлого.

В этот момент Драко резко осознаёт: это значит, что она вспомнила. Многое, если не всё. Она ведь должна была вспомнить, не могла же просто так потерять сознание от его слов?

Он внимательно смотрит на неё, пытаясь различить в её взгляде хоть какой-то намёк на те подарки, которые в этот раз положила её память.

Либо же вместо подарков его ждало очередное разочарование?

— Я отведу вас в камеру, — раздаётся сухой голос надзирателя.

Гермиона кивает ему и наконец замолкает, но Драко ловит её быстрый пронзительный взгляд. Она смущается своего выпада и ждёт его реакции.

Она точно что-то вспомнила.

Ох, Мерлин.

***

Драко, не в силах сдержать себя, жадно пьёт воду, которую она наколдовала. Жажда и голод мучают, доставляют почти физическую боль, но он не хочет показать ей, насколько жалок, насколько сломлен этой тюрьмой и теми пытками, которые она на самом деле таит.

Он пытается выпрямить уставшую спину, то и дело поводя плечами, и отбрасывает отросшие волосы с лица. Драко знает, что выглядит не очень впечатляюще, но хочет убедить её, что он в порядке.

Впрочем, Грейнджер смотрит внимательно, не отводя глаз, будто изучая каждое его движение, и он понимает, что сколько бы ни старался — никакая деталь не избежит её дотошного взгляда.

Она молчит.

В щедром свете камеры Драко наконец полностью изучает её и ужасается увиденному зрелищу, настолько измотанной и истощенной она кажется.

Он ругает себя.

Драко виноват: он сорвался и рассказал ей слишком много.

Видеть, как постепенно Грейнджер вспоминает, словно заново проходя их путь, было столь же любопытно, сколь и болезненно. В первые встречи Драко использовал весь свой запас терпения и иногда даже чувствовал облегчение оттого, что не приходится распутывать сразу весь клубок событий, которые они пережили.

К тому же он боролся с паникой от мысли, что она может передумать приходить, может решить перелистнуть страницу и не вспоминать о нём. От этих мыслей порой было неловко, потому что та Гермиона Грейнджер, которую он знал, никогда не остановилась бы на полпути. Но Драко слишком сложно было верить в хорошее.

Когда же он понял, что Грейнджер вспомнила поцелуй, его сначала даже позабавила её реакция: смущение, неловкость, отрицание. Но оставшись после той встречи наедине с собой, Драко почувствовал острую волну гнева и отчаяния оттого, что эти воспоминания всё ещё не значили для неё столько же, сколько для него самого.

Было так мучительно смотреть, как она топчется, постепенно отжимая лишь жалкие крохи у собственного сознания. Он хотел, чтобы она вспоминала быстрее, и одновременно боролся с собой, чтобы не передавить и не вызвать прорыв сознания.

Но всё-таки не сдержался.

И теперь, если он прав, она должна была вспомнить хоть что-то ещё. В этот раз у неё не получится скрыть от него.

Но Грейнджер всё ещё молчит.

Драко вдруг ловит себя на том, что желает задать дерзкий, нахальный вопрос. Ему хочется выяснить, что она вспомнила, и выбить её из колеи, потому что Грейнджер выглядит слишком спокойной, слишком собранной и отстранённой.

За её серьезным выражением лица он почти не видит вечного огня, и это… бесит. Драко, стискивая пальцы, сжимает стакан.

— Мы ведь спали вместе? — вдруг спрашивает Грейнджер, разрывая тишину, словно махом ножа.

Драко, еле сдерживая себя, пытается не поперхнуться, и, тяжело откашливаясь, вновь подносит стакан с водой ко рту. Он медленно пьёт, стараясь собраться с мыслями и страшась поднять взгляд. В конце концов он берёт себя в руки.

Это Грейнджер, которую он знает. Он должен верить в неё.

Но только вот что всё-таки ждёт его?

Подарок или разочарование?

***

Его волосы спутаны, а тюремная роба слегка влажная, и выглядит он снова так болезненно, что Гермиона жалеет, что не прихватила каких-нибудь зелий. В камере прохладно, и, хоть Гермиона мгновенно наложила согревающие чары, она всё равно ощущает мурашки, волнами бегающие по спине и бёдрам. Гермиона ёжится и только после понимает, что виноват не холод, а Малфой напротив, который заставляет нервничать.

Ей тяжело смотреть на него, но вместе с тем она не способна отвести взгляд.

По крайней мере, не сейчас.

Гермиона видит, что вопрос сбивает его с толку, и он долго молчит, прежде чем ответить. Она не знает, как нашла в себе силы задать этот вопрос. Просто теперь кажется глупым скрывать от него, что она вспомнила.

У них, кажется, были какие-то отношения. И Гермионе необходимо понять их природу.

— Мы много чего делали вместе, — наконец бормочет Малфой, а после поднимает голову и впивается в неё пронзительным взглядом. — Мы спали, целовались, обнимались, занимались сексом, разговаривали и… — он замолкает на полуслове.

— …Ругались, — дрожащим голосом перебивает Гермиона, и уголки губ Малфоя дёргаются, будто он сдерживает улыбку.

— Да, мы всегда много ругались, Грейнджер.

Теснота охватывает её горло, спирая дыхание.

— Я не могу поверить, что забыла это всё, — бормочет она и вдруг чувствует резкую боль, пробившую затылок.

Гермиона сжимает пальцами переносицу, прикрывая глаза, и втягивает воздух, рвано вздыхая.

Малфой замечает, как она поменялась в лице, и тревожным голосом спрашивает:

— Тебе больно?

— Голова… Голова раскалывается, — Гермиона морщится и отводит волосы с лица, слегка массируя виски. — Целители предупреждали, что так будет, и уговаривали меня остаться, — она замолкает на пару мгновений, стараясь собраться с мыслями, и затем снова смотрит на Малфоя: — Я вспомнила. Все те отрывки, которые казались снами, фантазиями, игрой воображения, — всё это было на самом деле, ведь так?

Малфой неопределённо пожимает плечами:

— Получается, что так.

Он смотрит так, словно без остановки сканирует её взглядом, и от этого в животе Гермионы образуется тугой узел.

— Мне сложно уложить это всё в голове, — признаётся она. — Особенно сейчас.

Малфой хмурится.

— Я виноват, — он цокает языком, — я рассказал тебе слишком много, — сердито проговаривает он, и на лице проступает злое выражение. — Мне нужно было быть аккуратнее. Я разозлился, что ты ничего не вспомнила, но это был перебор, я не должен был… — Малфой шумно выдыхает и сжимает кулаки, оковы натягиваются, но он сдерживает себя, чтобы не вызвать очередной всплеск магии.

Его глаза темнеют от злости, и желваки на челюсти выделяются так явно, что Гермиона то и дело фиксирует на них взгляд, не в силах отвлечься.

— Это не твоя вина, — механически произносит она, не зная, что ещё сказать.

Малфоя передёргивает, и он опускает голову, смотря в столешницу.

— Ты всегда так говоришь, — роняет он, но не спорит, а лишь спрашивает: — Что именно ты вспомнила?

Новая волна мурашек рассыпается по коже, и Гермиона быстро сжимает и разжимает кулаки, чтобы справиться с дрожью в руках. Она глубоко вздыхает.

— Я вспомнила смерть Снейпа и его воспоминания, — она вдруг слегка улыбается, потому что ситуация слишком иронична: воспоминания Снейпавернулись к ней раньше собственных. — Я помню то, что было после.

Гермиона знает, что краснеет от смущения, но не может справиться с собой. Воспоминания о произошедшем слишком яркие и чувственные, это в равной мере смущает, сбивает с толку и… расстраивает. Гермионе больно и страшно от того факта, что она не помнила о случившемся целый год.

Малфой вновь поднимает на неё взгляд.

Она осторожно смотрит в ответ и пытается понять, о чём он думает, но даже с учётом всех доступных воспоминаний Драко Малфой всё ещё остаётся для неё загадкой.

— Что насчёт тридцатого июня? Воспоминания прояснились? — лёгкая ухмылка скользит по его губам.

Гермиона смущённо кивает:

— Да.

— Тот раз, когда я принёс планы поместья Лестрейнджей?

— Угу. — Его глаза блестят, и, прежде чем он задаст ещё один неловкий вопрос, Гермиона произносит: — И то, что было до этого. И про дом Тонкс, — она пытается аккуратно подобрать слова. — И про то, как я рассказывала тебе про Тедди, и потом, когда мы обсуждали планы Пожирателей и…

— Победу над драконом.

— Да, победу над драконом, — повторяет она и опускает голову, не в силах больше вынести его цепкий взгляд. — И я вспомнила про портрет. Почему ты не говорил мне про крестраж?

Гермиона быстро смотрит на него сквозь опущенные ресницы, замечая, как его выражение лица становится менее расслабленным.

Положа руку на сердце, Гермиона понимает, что тема крестража — наименее волнующая из всех. Она вспомнила так много сумбурных событий, которые у неё пока даже не было шанса уложить в голове. И всё, что связано с войной, сейчас кажется лишь фоном её собственной жизни, которую она открывает заново.

Но Гермионе важно понять все детали, поэтому, чтобы избежать дальнейшего смущения, на некоторое время она уводит разговор в сторону.

— Ты сама должна была вспомнить про него, — глухо начинает Малфой. — Вся тема с крестражем могла потянуть за собой слишком много вопросов и домыслов. Ты не поднимала эту тему, и я понял, что ты не помнила про его существование.

Гермиона раздумывает пару мгновений и неуверенно отвечает:

— Может быть, и помнила. Я не понимаю теперь… Я будто бы знала, что крестраж есть, но не помню, как обсуждала это с кем-либо.

— Возможно, пока действие Обливиэйта было сильным, твоя память продолжала выталкивать воспоминания о нём.

— Но почему?

Малфой, насколько позволяют оковы, разводит руками.

— Воспоминания были связаны со мной, так как именно я рассказал тебе о портрете.

— Связаны с тобой… — Гермиона хмурится, обдумывая его слова. — У тебя есть причины думать, что из моей памяти удалили именно то, что касается тебя?

Он дёргает подбородком, смотря на неё с сомнением.

— Ну, это и так было очевидно, разве нет?

— Я привыкла думать не только об очевидных вариантах, — бормочет Гермиона и видит, как Малфой едва заметно усмехается. Она прикрывает глаза, чувствуя, как его вид вызывает новую вспышку боли в висках. Склонив голову, Гермиона произносит: — Я помнила то, что мне рассказывал Гарри. Про воспоминания, которые он получил от Снейпа. Про то, что он сам оказался крестражем. Но после всего произошедшего мы никогда не обсуждали, как именно ему удалось… выжить.

— И ты ничего не помнишь о финальной битве?

Гермиона качает головой, чувствуя себя вконец опустошённой.

— Я помню, как очнулась в палате. Тогда я узнала, что прошло три недели после битвы, и затем почерпнула основные факты из газет, которые целители быстро отобрали у меня, — она криво усмехается. — После мы мало с кем говорили о случившемся.

Он кидает быстрый взгляд куда-то поверх её головы.

— Многие и не знали.

— В смысле?

— Когда вы поняли, что поиск крестража должен быть в секрете, об этом стало запрещено говорить. Не так много людей знали, что это портрет. А чей именно, знали только ты, я, Поттер, Уизли и Бруствер, — Малфой кусает щёку изнутри и щурится. — А по поводу Поттера… только он сам в курсе, как вообще ему это удалось. Чёртов везунчик.

Малфой закатывает глаза, и его челюсть заметно напрягается, он поджимает губы, и на лице застывает одновременно сердитое и тоскливое выражение.

В его взгляде Гермиона видит нечто знакомое. Такое, что она явно должна бы различить, но никак не могла узнать. Она всё смотрит и смотрит на него и, только когда это становится почти неловким, мотает головой и неуверенно просит:

— Расскажи мне больше про крестраж.

Малфой вздрагивает.

— Я не уверен, что могу сказать. Всё связано. Эти воспоминания подтянут за собой другие, и…

— Так этого мы и добиваемся, Драко! — не удержавшись, вскрикивает Гермиона и сжимает кулаки так сильно, что ногти болезненно впиваются в ладони.

Он сужает глаза то ли от её выпада, то ли от того, что она впервые за всё время назвала его по имени. Оно вырвалось неосознанно, и Гермиона почти смущается, когда Малфой напряжённо говорит:

— Грейнджер, ты можешь пойти к Поттеру или Брустверу, и они расскажут тебе подробности, но… — он медлит, подбирая слова, — после произошедшего в прошлый раз я настаиваю, что тебе не стоит торопиться.

— Я помню тебя более импульсивным, — вырывается у неё.

Малфой мгновение смотрит на неё с удивлением, а после усмехается.

— Я научился на своих ошибках, Грейнджер.

Он многозначительно глядит на неё, и Гермиона чувствует, как кожа начинает гореть, и от его слов в горле почему-то образуется огромный ком.

Она набирается смелости и медленно обводит его взглядом. Рассматривает руки, которые покоятся на столе; наблюдает, как вздымается от слегка сбитого дыхания грудная клетка; обращает внимание, как он старательно расправляет плечи, пытаясь держать спину прямой. Она долго разглядывает острую линию челюсти и выступающие скулы, побледневшие губы и посеревшие шрамы на лице. А после смотрит в стальные глаза, выражение которых постоянно сбивает её с толку.

Весь его образ заставляет поддаться порыву, и Гермиона тихо спрашивает:

— А что было между нами?.. Между мной и тобой?

Она видит, как от этого вопроса Малфой теряется, и нечто близкое к панике проскальзывает в его взгляде. Всё внутри Гермионы сжимается. Она тяжело втягивает воздух, уже зная его ответ.

— Я… Я не…

Её сердце падает.

— …Не можешь сказать.

Малфой кивает, и его кадык дёргается, когда он нервно сглатывает.

— Не могу, Грейнджер, — его голос срывается. — Пока не могу.

Гермиона чувствует, как к глазам подступают слёзы.

— Ну конечно, я должна вспомнить сама… Я всё должна сама…

Боль неожиданно вновь обжигает голову, и Гермиона жмурится и поднимает руки, сжимая виски ладонями. Её окатывает волной жара, и, стиснув дрожащие губы, Гермиона старается выровнять дыхание и хоть немного успокоить сердце, которое бешено бьётся о рёбра.

На какую-то долю секунды ей кажется, что она снова потеряет сознание и вспомнит ещё больше.

— Грейнджер, — тихо окликает Малфой её. Она трясёт головой, не поднимая взгляда. — Грейнджер, посмотри на меня.

Её сознание всё ещё не понимает, как воспринимать его голос, но он явно задевает что-то глубоко внутри, заставляя прислушаться. Гермиона смотрит на него сквозь ресницы и тут же не сдерживает протяжного вздоха. Она может легко сказать, что он всё ещё растерян и зол, но кроме этого его лицо выражает такую тревогу, что сердце Гермионы пронзает болью.

Она всхлипывает, роняет руки на стол и вновь опускает взгляд.

— Грейнджер… — он просит надломленным голосом: — Скажи хоть что-нибудь.

Гермиона смотрит на свои подрагивающие ладони и сцепляет их вместе, крепко сжимая пальцы.

— Воспоминания смешиваются, как будто я прожила две жизни, — с придыханием произносит она. — Я понимаю, что вспомнила ещё далеко не всё, но это тяжело. Я уже не могу отличить правду от вымысла. И не знаю, кому верить, — на глаза наворачиваются слёзы.

Она слышит его шумный вздох и краем глаза видит, как он стискивает руки, переплетая пальцы. Гермиона тут же раскрывает замок собственных рук и опускает ладони на столешницу. Ей кажется, что Малфой зеркалит её жесты, и хочется хоть немного отстраниться от него.

Малфой не замечает её порыва.

— Себе, Грейнджер, — тихо произносит он, и его голос вновь вызывает боль в груди. — Как ты чувствуешь?

— Я… Я не знаю, — Гермиона прикрывает глаза, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Каждое слово даётся ей с трудом, и она вжимает пальцы в стол так, что кончики белеют. — Я привыкла, что не могу тебе доверять. Что ты на другой стороне. Я привыкла, что ты раздражаешь и причиняешь… боль, — её голос срывается, и она долго молчит, прежде чем закончить: — Но почему тогда я чувствую себя в безопасности, когда ты рядом?..

Гермиона вздрагивает всем телом и несмело поднимает на него взгляд.

Малфой гулко сглатывает, потеряв дар речи, будто не в силах ответить на её вопросы. Его глаза слегка светлеют.

Гермиона чувствует, что её губы дрожат от подступающих рыданий.

Грязный, серый и грубый образ преступника из Азкабана совсем не вяжется с этим мягким выражением глаз. Он долго смотрит словно прямо вглубь её, и лишь на какую-то долю секунды его взгляд мечется к её ладони, а затем, прежде чем Гермиона успевает среагировать, Малфой осторожно дотрагивается до её пальцев в лёгком ободряющем жесте.

От нежного прикосновения тугой узел внутри сжимается. Плечи Гермионы дёргаются, и она пытается сдержать очередной всхлип:

— Малфой, пожалуйста, помоги мне всё вспомнить, — отчаянно шепчет она и в ужасе глядит на их соединённые ладони, но не отдёргивается.

— Совсем скоро, Гермиона, — успокаивает он, аккуратно сжимая её руку, — потерпи совсем немного.

Малфой поглаживает её ладонь большим пальцем, и Гермиона замирает, чувствуя болезненное наслаждение от подобной ласки.

Его голос, произносящий её имя, не вызывает отторжения. Будто она уже слышала его раньше.

И дело не только в голосе.

Она помнит не всё, но точно знает, что уже чувствовала тепло Малфоя и разделяла с ним свою боль.

Это привычно, и это успокаивает.

Он рассчитывает на неё и верит, что она справится. И в этот момент, чувствуя его поддержку, Гермиона наконец ощущает себя легче. Тот груз, что давит на плечи, на всё тело, на голову, — Малфой забирает его часть на себя.

Он верит, что она вспомнит и поможет им обоим.

И кажется, у неё нет других вариантов.

Даже если дальше будет только тяжелее.

***

Гермиона возвращается домой и принимает долгий горячий душ, пока не чувствует, как боль и усталость отступают.

Голова гудит, а сердце в груди бьётся, будто Гермиона на грани инфаркта, но ей становится немного спокойнее.

Прежде чем вновь вернуться в Хогвартс, она решила остаться в Лондоне на пару дней, чтобы всё обдумать и, может быть, вновь навестить Малфоя.

Ей кажется, что она должна вспомнить что-нибудь ещё совсем скоро.

И пока это не произошло, Гермионе нужно уложить в голове все те мысли и воспоминания, которые есть там сейчас.

Странным кажется даже сформулировать, что именно случилось.

Она занималась сексом с Драко Малфоем.

И, судя по его поведению и словам, это произошло не один раз.

Гермиона удивлялась, что встречалась с Малфоем в доме Снейпа, а в итоге потеряла там девственность… Нет, не потеряла, а сама отдала Драко Малфою. И это не было похотливым порывом, скорее напоминало момент настоящей близости.

Это смущает, пугает и интригует в равной мере.

Гермиона выбирается из душа и застывает перед зеркалом, оглядывая себя в слегка приглушённом свете. Она осматривает своё тело, легко касается пальцами бёдер, проводит по животу, очерчивает выпуклость груди. Теперь всё воспринимается по-другому.

Больше года она не помнила, как её тела касались чужие тёплые руки.

Ком в горле доставляет почти физическую боль, и Гермионе хочется плакать при мысли о том, что она потеряла.

Это было важное воспоминание, дорогое. Она думала, что оно с ней навсегда, но некто цепкими лапами вырвал большие куски жизни прямо из её разума. И Гермиона даже не заметила этого и жила дальше столько месяцев без малейших сомнений.

Строила будущее.

Даже не зная своего прошлого.

Подобная несправедливость ужасает, и, хотя теперь у неё есть шанс всё исправить, Гермиона не уверена, как жить дальше в новых обстоятельствах.

Кроме того, она совершенно не понимает, что чувствует к Драко Малфою.

И что чувствовала тогда.

Могла ли она быть влюблена в него?

Гермионе кажется, что уже ничто не способно её удивить, но вместе с тем она понимает, что просто ещё не полностью осознала произошедшее.

Она знает, что обещала бороться за него.

И ей больно, что она не сдержала обещание.

Воспоминания Снейпа заставили Гермиону посмотреть на всю ситуацию под другим углом. Малфой опасался предательства со стороны Ордена и явно запасался дополнительной информацией по наставлению Снейпа.

Всегда имел козыри в рукаве.

А она… она заставляла его раскрывать их быстрее, чем он был готов.

Гермиона, не всегда сама это понимая, провоцировала его и каждый раз старалась обернуть ситуацию в свою пользу, пока Малфой просто боролся за жизнь, за благополучие и безопасность. И в тот далёкий вечер она наконец осознала это и пообещала ему, что поможет.

И вот где они оказались.

Всё внутри сжимается от мысли, что она предала Драко Малфоя.

Гермиона вспоминает его взгляды, его жесты, его слова. Она снова и снова думает о том, что могло пойти не так. В голове возникают десятки версий, но ни одной похожей на то, что могло бы произойти на самом деле.

Наверняка она знает только одно: его мать не хотела, чтобы Драко завладела тьма, и считала, что его душа достойна спасения. И с ней были согласны и Снейп, и Дамблдор.

Но что насчёт самой Гермионы?

Раз она обещала бороться за него, то тоже верила в это.

Но могла ли она ошибаться?

Конечно, могла.

========== 11. Одиннадцатая глава ==========

Его мать не хотела, чтобы им завладела тьма, и считала, что его душа достойна спасения. И с ней были согласны и Снейп, и Дамблдор.

Но что насчёт самой Гермионы?..

Когда она просыпается, Малфоя уже нет рядом. Гермиона не уверена, ушёл ли он раньше или вообще не оставался с ней. Она выбирается из постели, надевает одежду, которую находит сложенной ровной стопкой у кровати, и спускается вниз.

Дом выглядит как прежде: он не заметил смены хозяина.

При мысли о Снейпе Гермиону охватывает жуткая тоска. Конечно, он знал, что его конец — это вопрос времени, и, кажется, был не против. Его, скорее, сдерживали обязательства.

Вечные обязательства, которые он сам взвалил на себя и выполнял почти двадцать лет, каждый день рискуя собой.

И никогда не будучи от этого счастлив.

Эти мысли о его судьбе, о том, что он сделал и что получил в итоге, порождают щемящую боль в груди. Гермиона старается их отогнать, но одновременно с тем не может перестать думать снова, и снова, и снова…

Она медленно обходит весь первый этаж и в конце концов задумчиво замирает у дивана, который привлекает её внимание и наконец способствует переключению. Она смотрит на подушки, которые смяты от случившегося накануне; Малфой либо не заметил, либо не потрудился устранить беспорядок. Гермиона слегка краснеет и взмахивает палочкой.

Она уберёт эти следы.

Но кое от чего уже не получится так легко избавиться.

Мерлин свидетель, Гермиона совсем не планировала то, что произошло между ними, но не испытывает ни вины, ни сожалений теперь, когда всё случилось. Гермиона в смятении и не может сформулировать, какие чувства испытывает к Малфою, но она уж точно не та, кто стал бы спать с кем-то из жалости.

Конечно, замешано что-то большее.

По крайней мере, с её стороны.

Гермиона не представляет, что чувствует сам Драко. У неё нет сил анализировать его эмоции, когда она даже не понимает собственные.

Но у неё язык не повернулся бы назвать произошедшее просто похотливым моментом. Тем более Гермиона не могла не обратить внимание на то, как внимателен и нежен был Малфой. Он… позаботился о ней.

После этого Гермионе сложно не оправдывать его.

Ох, Мерлин, она с самого начала сражалась с собой, чтобы не сочувствовать ему и не искать объяснений его поведению, и совершенно провалилась в этом.

Теперь, когда она отдала ему так много, логично не считать его злом, хотя, возможно, Гермиона пытается найти в Драко Малфое больше хорошего, чем есть на самом деле. Но она не может думать о нём плохо и не может злиться в той же мере, что и раньше.

Он жесток, и импульсивен, и груб. Грубее, чем она хотела бы, чтобы он был. Но есть в нём и другая сторона.

Несмотря на его прошлые всплески, Гермиона всё больше склоняется к тому, что он не обидит её. И пока что этого достаточно. Она готова некоторое время действовать по наитию, когда дело касается его.

Тем более, что бы Гермиона для себя ни придумала, с его переменчивостью все её решения могут устареть быстрее, чем она начнёт их придерживаться.

***

В столовой только Бруствер, Люпин, Гарри, Рон и сама Гермиона. За окном темно, и почти все в доме уже спят, поэтому они не боятся, что их прервут, но всё же накладывают дополнительные заклинания, чтобы никто не мог ни войти, ни услышать разговор.

— …И у мистера Малфоя нет никаких идей, чей портрет это может быть?

— Пока что нет, — Гермиона качает головой в ответ на вопрос Кингсли и краем глаза замечает, как ещё больше хмурится Гарри.

— В одном только Хогвартсе сотни, если не тысячи, портретов, — ворчит Рон. — Это может быть любой из них.

— Хогвартс в руках Пожирателей, — возражает Гермиона. — Достать его оттуда Люциусу не составило бы труда.

— Это могло произойти в любой день, не было бы надобности совмещать со всеми этими нападениями, — кивает Кингсли.

Рон вспыхивает:

— Но искать по местам нападений — это безумие. Атака была слишком большой и беспорядочной! Нам надо как-то сузить круг.

— Возможно, надо начать с крупных особняков, где могут храниться важные портреты, — задумчиво произносит Люпин. — Кроме того, — он мгновение смотрит в потолок, будто укладывает мысль в голове, а после говорит: — Этот портрет должен существовать в единственном экземпляре. Иначе тот, кто на нём находится, мог бы перейти и что-либо рассказать. Волдеморт не стал бы так рисковать.

Гермиона ощущает едва заметный укол в висок, будто его слова пробуждают внутри какую-то идею, но она не может осознать и сформулировать её. Гермионе нужно больше времени. Она вздыхает, пытаясь поймать мысль.

Это кажется важным.

Но вся ситуация слишком сумбурна.

Рон недовольно бурчит:

— Он словно пытается нас запутать. В чём вообще смысл таких сложностей?

Гермиона хмыкает, когда в голове всплывают слова Малфоя: «О, идёт четвёртый год войны, а ты задумалась о смысле. Так держать, Грейнджер». При воспоминании о его образе осознание накрывает её:

— Он не знает, что мы в курсе существования портрета, и не хочет раскрывать эту информацию никакой ценой. Иначе бы и не потребовалась вся эта операция.

Рон, Кингсли и Люпин смотрят на неё и кивают, отчасти убеждённые её словами.

Вдруг тишину нарушает Гарри:

— А что, если он поступает именно так, просто потому что может?

Гермиона вздрагивает и кидает на него опасливый взгляд, но быстро отводит глаза.

Он может быть прав.

Волдеморт — жестокий безумец. И то, с какой безжалостностью он отправляет Пожирателей смерти крушить мирные города, могло быть продиктовано не стратегией, а лишь жаждой разрушений.

И если так — тогда у них нет никаких зацепок по поводу крестража.

— Мы никогда не будем способны полностью понимать мотивацию Волдеморта, — говорит Кингсли. — Но это только должно подстёгивать нас. Однако если мисс Грейнджер права, то нам стоит как можно меньше распространяться о существовании портрета, чтобы до Пожирателей не дошла информация о том, что мы знаем. Только те члены Ордена, кто был здесь в тот вечер, в курсе, и я предупрежу всех, чтобы этот круг не расширялся ни при каких условиях. Пока мы хотя бы отчасти не приблизимся к пониманию, чей портрет это может быть, никто больше не должен знать.

Гермиона прижимает кончики пальцев к вискам и протяжно вздыхает, чувствуя, как волна усталости накрывает её с головой. Смятение из-за событий последних дней преследует её, и Гермиона остро чувствует, что ей нужна пауза. Ей нужно время всё переосмыслить.

Но война не даёт поблажек.

— При этом поиск этого крестража — теперь первоочерёдная задача Ордена, — твёрдо добавляет Кингсли и вдруг обращается к Гермионе: — Мисс Грейнджер, передайте это мистеру Малфою. С настоящего момента это самое ценное, что он может делать для Ордена.

Гермиона вскидывает на него глаза. Ей не нравится требовательный тон, и что-то внутри из-за него слабо дёргается, словно выражая протест, но она ничего не отвечает и лишь послушно кивает.

***

Гермиона выжидает несколько дней, надеясь, что Малфой первый выйдет на связь.

Это период затишья.

Пожиратели будто отступают, но Гермиона понимает, что это временно. Они собираются с силами и планируют что-то совсем новое теперь, когда у Волдеморта есть ещё один крестраж.

Ещё два.

О, Мерлин.

Гарри отказывается обсуждать с кем-либо, что ещё он увидел в воспоминаниях Снейпа, и к удивлению Гермионы не спрашивает у неё, что видела она. Он закрывается и концентрируется на мыслях о новом крестраже.

Они с Роном планируют операцию по поиску. Гермиона знает об этом, потому что они просят её помощи, но не зовут с собой.

Из-за её связи с Малфоем она всё равно не может покинуть штаб, а Гарри и Рон сами хотят провести расследование в тех местах, где теоретически мог храниться портрет, пока Люциус не заполучил его.

Гермионе кажется это неразумным. Она пытается убедить их, что Драко может быстрее узнать информацию и тогда их поиски будут бессмысленными, но несмотря на всю его помощь, ни у кого кроме Гермионы всё ещё нет резона доверять Драко Малфою.

Гарри и Рон скептически спорят с ней, а спустя сутки всё же собираются и уходят.

***

— Я тороплюсь.

Малфой смотрит куда угодно, но не на неё.

— …Ладно.

Она растерянно замирает посреди гостиной, не зная, как поступить, и просто глядит на него, пока наконец Малфой не начинает говорить:

— Во-первых, ваши пленные мертвы. — Гермиона вздрагивает и от смысла слов, и от тона, которым они произнесены: его голос холодный, безэмоциональный. — Я не видел всех, но среди них были несколько незнакомых мне авроров, Голдштейн, рыженькая пуфендуйка, кажется, Сьюзен. И Аберфорт Дамблдор.

Его лицо передёргивает на последнем имени, и Гермиона тоскливо вздыхает.

— Мы даже не знали, что они в плену.

Малфой слегка склоняет голову к плечу и всё же бросает на неё короткий настороженный взгляд.

— Когда умирают те, кого вы и так считали погибшими, как будто бы даже проще, нет?

— Ты ведь шутишь?

Она неверяще смотрит на него, но он лишь пожимает плечами.

— Вы всё равно не могли их спасти.

— Я понимаю, но это не значит, что я не буду грустить, — отмечает Гермиона и, увидев, что Малфой еле сдерживается от того, чтобы закатить глаза, ощущает, как ярость обжигает изнутри. Она стискивает челюсти и грубо спрашивает: — Что-то ещё?

Она складывает руки на груди, ограждая себя от него.

По непонятному выражению, мелькнувшему в его глазах, Гермионе кажется, что от её тона Малфой на мгновение удивляется, но когда он отвечает, его голос звучит скучающе:

— Пожиратели готовят новое нападение на одно из ваших убежищ. Что-то в Тинворте.

— Ты про Ракушку?

— Без понятия. Какой-то коттедж в Тинворте у океана — всё, что я знаю.

— Это дом Билла и Флёр, — тихо сообщает Гермиона.

Малфой кривится и на мгновение вскидывает руку, будто прерывая Гермиону, но никак не комментирует её слова.

— Пожиратели знают точное расположение и могут туда попасть. Нападение запланировано на начало следующей недели.

Ярость отступает так же быстро, как и возникла, и Гермиона печально кивает:

— Я передам Кингсли, мы решим, что делать.

— Грейнджер, тут нечего решать, — обрубает Малфой. — Вам стоит оставить коттедж и быстрее перенести всех раненых. Там будет два отряда Пожирателей, и если вы попытаетесь справиться, то цена будет слишком большой.

— Цена… — она вздыхает и всматривается ему в лицо, обдумывая услышанное. Ей больно от мысли, что они могут потерять Ракушку, а образ того, как она сообщает это членам Ордена, вызывает тревогу. У неё возникают разные идеи и планы, и, хотя Гермиона понимает, что к словам Малфоя стоит прислушаться, её разум начинает выстраивать варианты того, как можно поступить. — Хорошо, я поняла, — она кивает, — я всё передам.

Он подозрительно смотрит на неё несколько мгновений, пару раз сжимая и разжимая челюсти, но потом выдыхает.

— Грейнджер, и ещё одно, — Малфой поднимает руку и трёт шею перед тем, как словно нехотя продолжить: — Раньше я иногда сверял свою информацию со Снейпом, но теперь у меня нет такой возможности.

Гермиона задумчиво сдвигает брови, ожидая продолжения, но он замолкает и лишь нервным движением поправляет волосы. Малфой смотрит на неё, но его взгляд снова нечитаем, и Гермионе приходится потратить ещё мгновение, чтобы понять, к чему он клонит.

— Ты не можешь рассказывать нам то, что знаешь только ты.

Он кивает:

— Теперь мне нужно быть осторожнее. Пожиратели в большинстве своём не знают, что случилось со Снейпом, но Волдеморт и особо приближённые в курсе, что он был предателем, — он морщится, голос звучит удручённо. — И если они поймут, что есть кто-то ещё…

— Они не поймут, — резко перебивает Гермиона и осекается, удивляясь самой себе. Она смущается, когда Малфой раздражённо цокает.

— Ну конечно, ты же знаешь наверняка, — ворчит он, его ноздри раздуваются. Гермиона ожидает всплеска, но он не спорит, а лишь говорит: — В общем, меня теперь стало легче раскрыть, и Орден должен это понимать.

Гермиона всматривается в его лицо, но ничего не может распознать. Лишь холодная пустота в глазах и в каждой чёрточке.

Он снова закрывается, и, хотя Гермиона чувствует, что она начинает к этому привыкать, такое поведение всё равно слегка раздражает. В груди неприятно колет, и Гермиона мотает головой, смахивая это ощущение.

Проблема не в том, что она дала ему своё тело. В конце концов, он даже пытался отказаться. Но она также попыталась дать ему нечто большее. Гермиона искренне предлагала свою поддержку и верила, что могла бы помочь Драко, но он снова отстранялся.

Ей хочется накричать на него, хочется устроить истерику на ровном месте, хочется взять его за плечи и грубо встряхнуть, чтобы эта маска наконец треснула без возможности восстановиться вновь.

Но она… понимает.

Гермиона осознаёт, что он не хочет чувствовать себя уязвимым перед ней, и в этот раз она даёт ему возможность отступить.

Она вздыхает и мирно произносит:

— Мы будем аккуратнее, Драко. Я понимаю и предупрежу Кингсли и Люпина, — она стойко выдерживает его очередной колкий взгляд и ещё более мягким голосом добавляет: — Кстати, Кингсли просил передать тебе, что теперь для Ордена поиск крестража — первостепенная задача. Поэтому любая информация о нём — самая ценная.

Он взирает на неё несколько мгновений и едко кидает:

— И самая убийственная.

А после аппарирует прочь, не оставляя шанса возразить.

***

Пока все вокруг обсуждают, что делать с нападением на Ракушку, Гермиона думает о его перепадах настроения и о том, сможет ли она когда-нибудь к ним привыкнуть.

Она снова размышляет о воспитании Драко Малфоя и том, как оно конфликтует с той ситуацией, в которой он оказался.

В нём всю жизнь культивировали преданность семье и определённые устои, а теперь он предаёт всё то, на чём вырос. Ещё и не до конца понятно ради чего.

Хватает ли ему причин или он действует по наитию? Почему на самом деле он поступает так, как поступает?

Ради матери?

Гермиона не уверена, что когда-нибудь узнает правдивые ответы на эти вопросы.

Кроме того, теперь в уравнение добавилась ещё одна переменная, которую невозможно игнорировать.

Их — громкое слово — отношения.

Гермионе интересно, как он относится к ней после всего случившегося. Жалеет ли о произошедшем? Думает ли о ней столько, сколько она сама думает о нём? Мучают ли его вопросы чистоты её крови?

И как вообще Малфой справляется с очевидным влечением к ней, к Гермионе Грейнджер?

Является ли это проблемой? Страдает ли его гордость?

И главное, что он планирует делать с этим дальше?

Эта вереница вопросов грозится никогда не закончиться.

***

Малфой не соврал.

Отрядов два, но они больше, чем Орден привык.

Когда они понимают это, то пытаются перегруппироваться, но менять план в процессе тяжело, и они не успевают договориться о хоть сколько-нибудь логичных схемах, когда им приходится разделиться и отбиваться почти наугад.

Члены Ордена Феникса на своей территории, они знают её лучше врага и имеют неоспоримые преимущества. Пожирателям не получилось застать их врасплох, благодаря предупреждению Малфоя.

Но они все равно проигрывают.

В этот раз Гермиона не в состоянии различать, кому принадлежит то или иное тело. Трупы повсюду, и в большинстве своём это Пожиратели, их здесь как пушечного мяса, но Гермиона знает, что не все. Здесь есть её друзья, близкие и просто знакомые.

Но она пока жива, поэтому, чтобы не присоединиться к ним, двигается без передышек и лишних мыслей.

Её слепят вспышки заклинаний, и от пыли режет глаза, но она не может позволить себе прикрыть их ни на мгновение.

Она помнит план: уменьшить количество Пожирателей, оттеснить подальше от дома, вынудить бежать, а после вернуться обратно и наложить на дом защиту. Но Гермиона слишком быстро понимает, что эти задачи невыполнимы.

Она сражается с тремя одновременно и почти прижимается спиной к стене коттеджа, не в силах поменять расстановку сил. Кидая очередное заклинание, Гермиона осознаёт, что придётся перейти к запасному плану.

Она ставит щит, приседает, резко вскакивает и бросается в сторону, пока Пожиратели на две секунды теряют её из вида. Гермиона забегает в дом, зная, что на первом этаже уже идёт бой.

Договорённость была простая: если Пожиратели сумеют прорваться внутрь дома, все оставшиеся на верхних этажах должны перенестись в другие убежища, не рискуя собой. Но Гермиона сомневается, что никто не станет геройствовать, поэтому бежит по лестнице, беспорядочно колдуя на ходу.

Она должна убедиться, что внутри никого не осталось, а после сможет заново оценить обстановку и помочь тем, кто сражается внизу.

Кто-то кидает ей вслед заклинание, и Гермиона перепрыгивает через несколько ступенек, но валится на лестничном пролёте, подвернув ногу. Она бьётся коленями, царапает руки об осколки камней и старается подавить кашель от взметнувшейся волны пыли и грязи. Пыль оседает, она видит врага и снова стреляет. Убедившись, что попала в цель, неловко вскакивает, борясь с болью в колене, и поднимается дальше по ступенькам.

Движения привычные, заклинания легко слетают с губ, лишь ранения каждый раз разные. И боль — тоже не повторяется, никогда не даёт по-настоящему привыкнуть. Но Гермиона сжимает зубы и торопится наверх.

Оказавшись на втором этаже, Гермиона чувствует вибрации взрыва, прогремевшего где-то внизу, и ждёт, что пол вот-вот обрушится у неё под ногами, но делает шаг, другой, ещё один и бежит к комнатам.

За окнами такая плотная завеса дыма, что даже вспышки заклинаний выглядят блеклым свечением. Сражение на улице в самом разгаре.

Гермиона распахивает первую дверь. В комнате никого. Она удовлетворённо выдыхает, покрепче перехватив палочку.

Ещё три комнаты — ей надо спешить. Гермиона слышит треск и чью-то ругань, но звуки отдалённые, поэтому она недолго акцентирует на них внимание. Во второй комнате две кровати и шкаф, осколки стекла на полу и — спасибо Мерлин! — снова никого.

Гермиона выходит в коридор: слева ещё две двери, их ручки блекло блестят в полумраке, а справа за окнами уже рассеивается дым. Вдалеке виднеется море. Гермиона медленно вдыхает грязный воздух и движется дальше.

Не успев сделать и пары шагов, она краем глаза замечает его.

Пожиратель смерти незаметно вырастает у Гермионы за спиной и замирает, наставив на неё палочку.

Она видит рослую фигуру, тёмную мантию, серебристую маску и думает, что хочется кричать, но знает — крик не поможет.

Прежде чем она успевает развернуться, её толкают к стене.

Гермиона спотыкается, но удерживается на ногах, поворачивается боком и пытается поднять палочку, но Пожиратель, в мгновение оказавшийся рядом, грубо отталкивает её руку и, схватив за мантию, притягивает к себе.

— Я предупреждал, что вас не должно быть здесь, — шипит Малфой прямо ей в лицо.

Гермиона узнаёт его серебристые глаза под маской. Холод ужаса, успевший охватить её, отступает.

Она переводит дыхание и, упрямо глядя на него, выпаливает:

— Это одно из основных наших убежищ, Малфой. Благодаря твоей информации мы усовершенствовали план, послав вдвое больше людей.

— Чтобы вдвое больше погибли? — резко спрашивает он, и Гермиона дёргается, словно от пощёчины. Её сердце продолжает колотиться, заглушая мысли, но его голос громче и того, и другого. — Как вы собираетесь защитить дом, если они уже здесь?

Она судорожно втягивает воздух и смотрит на Малфоя, который замер напротив с расширившимися от гнева глазами. Он снова показывает свои эмоции, и почему-то Гермиона чувствует удовлетворение.

— У нас есть вариант, мы наложим защиту, нам надо только зачистить территорию…

— Дом уже полуразрушен!

— Мы сможем починить его!

— Грейнджер, — он рыкает и пихает её. У неё на спине саднящая рана, и когда Малфой вжимает её в стену, Гермиона скрипит зубами от боли. — Не всё разрушенное стоит бросаться чинить. Иногда необходимо остановиться. Вам ничего не поможет. У Пожирателей нет варианта отступить сегодня.

— Но нам нужно…

— Вам нужно уходить! — рявкает он. — Грейнджер, пожалуйста.

Эти слова заставляют Гермиону замереть.

Он непреклонен, и, хоть его слова жестоки, он прав.

Она хмурится, взирая на него, и чувствует, как горло сжимается от прилива адреналина, а лёгкие жжёт из-за пепла, пыли и близости Малфоя. Он смотрит на неё через небольшие отверстия в пугающей маске, но Гермиона легко может представить, как выглядит его лицо.

Его глаза сверкают.

— Я должна всех предупредить и передать портключи, — медленно говорит она, не до конца понимая, почему на самом деле уступает ему. — И мне нужно проверить эти комнаты.

Резко, словно ожидав именно такого ответа, Малфой делает шаг назад, выпуская её, и тут же оглядывается, будто вспомнив, что происходит вокруг. Гермиона разминает болезненно ноющую спину и крепче перехватывает палочку. В её голове созревает план, но она не спешит его исполнять, продолжая наблюдать за Малфоем.

Он поджимает губы и, отряхивая мантию, вновь глядит на Гермиону.

— Если увижу, что ты снова сражаешься, я…

Малфой сердито сужает глаза, но никак не заканчивает предложение. Гермиона удивлённо приподнимает брови.

— Ты что?

— Неважно, — он трясёт головой. — Давай, Грейнджер, не заставляй меня повторять дважды. С вас хватит на сегодня.

***

Они уходят с поля боя.

Гермиона находит Билла, а затем Флёр и убеждает их отступить. Они вместе посылают в воздух сигнальные огни, а потом раздают раненым оставшиеся портключи и сами аппарируют прочь.

А после всего за неделю Орден проигрывает ещё три сражения.

Пожиратели становятся наглее и кровожаднее. Их больше, чем раньше, и они набирают скорость, как будто не нуждаются в передышках между сражениями.

Всё становится плохо.

И тогда Орден решается воспользоваться информацией Малфоя и планирует нападение на поместье Лестрейнджей.

***

— Гермиона!

Министерский атриум проносится мимо, пока Гермиона спешит к камину, полностью погрузившись в размышления.

— Гермиона!

Вокруг десятки волшебников: кто-то также торопится к каминам, а кто-то только прибыл. Некоторые стоят кучками и переговариваются, другие молча оглядываются, и шум и гам слегка давят на виски. Гермиона откидывает волосы с лица и прибавляет шаг.

— Ну же, Гермиона! — кто-то резко хватает её за локоть, и она в ужасе дёргается и разворачивается, сталкиваясь лицом к лицу с…

— Гарри!

Она облегчённо выдыхает, но тут же напрягается: осознание, что она не сможет избежать разговора, накрывает с головой.

— Я кричал тебе, — слегка недовольно говорит он и подозрительно осматривает её.

— Извини, я задумалась.

— Я давно не видел тебя, — Гарри продолжает изучающе смотреть на неё и хмурит брови.

Гермиона прикусывает губу и старается собраться с мыслями, раздумывая, какой линии придерживаться в этом разговоре.

Они с Гарри действительно не виделись слишком давно. Но со всем происходящим Гермиона ни разу не потрудилась обдумать, что именно скажет лучшему другу, если он задаст вопросы.

А вопросы точно последуют.

Ох, Гарри.

Он следит за её реакцией, а затем кивает в сторону, и они отходят с дороги, остановившись у стены, чтобы не мешать всем вокруг.

— Ты же знаешь, я нечасто покидаю Хогвартс сейчас, экзамены уже на носу, — нарочито беспечно говорит Гермиона, но по взгляду Гарри сразу понимает, что выбрала сомнительные слова.

Он качает головой, и его глаза сверкают за стёклами очков.

— Гермиона, я слышал, что случилось, — чуть прохладнее говорит он и тянется к ней, вновь придерживая за локоть. — И хотел навестить тебя в Мунго, но они сказали, что ты уже выписалась.

Его брови слегка приподнимаются, Гарри ожидает объяснений.

— Да, мне стало лучше, и я ушла, — коротко бросает Гермиона.

Ей хочется подобрать такие слова, чтобы убедить его, что всё в порядке, но как назло мысли разбегаются, и Гермиона не может придумать ничего стоящего.

— Гермиона… — он склоняет голову к плечу и, выпустив ее локоть, складывает руки на груди. — Мне сказали, что тебя доставили из Азкабана. Что ты делала там?

Что ж.

Гарри не любит игры.

И соврать ему на прямой вопрос не представляется возможным. Гермиона раздражённо переводит дыхание и, смотря Гарри прямо в глаза, спокойно произносит:

— Я навещала Малфоя.

Выражение его лица и, главное, глаз мгновенно меняется.

— Ты навещала Малфоя, — медленно повторяет он, тщательно выговаривая каждое слово. Закончив, он ещё больше мрачнеет. — И зачем же?

Мгновение Гермиона смотрит на него, а затем раздражённо мотает головой.

Она тоже не любит игры.

— Я думаю, что ты знаешь, Гарри, — она поджимает губы и быстро оглядывается, чтобы убедиться, что никто из любопытных волшебников вокруг не подслушивает их разговор. — Если только тебе тоже не стёрли память.

Он так сильно стискивает челюсти, что Гермиона почти ожидает услышать хруст крошащихся зубов. Она смотрит на него, слегка вскинув подбородок, пока он что-то неразличимо шипит себе под нос и быстрым движением палочки накладывает на них заглушающее и отвлекающее внимание заклинания. Гермионе кажется более разумной идея поговорить в другом месте, но тема слишком болезненная, чтобы ждать ещё хоть мгновение. Поэтому она лишь удовлетворенно кивает,наблюдая за его действиями, и ждёт ответа.

— Расскажи подробнее, — коротко кидает Гарри таким тоном, словно ему тяжело даются слова.

— Что рассказать? — голос повышается сам собой, и Гермиона упирает руки в бёдра, грозно сверкая на Гарри глазами. — О том, как я была связным Драко Малфоя, пока он шпионил для Ордена? О том, как он помогал закончить войну, а теперь оказался в Азкабане? Или о том, как я вспомнила всё это только спустя год?

Гарри нервно сглатывает.

— Ты совсем не помнишь, что было во время войны?

Она раздражённо хмурится.

— Нет, я не помнила только то, что связано с Драко чёртовым Малфоем.

Гарри замирает, закусив губу. Он явно в замешательстве.

— Я… Я не был уверен, — бормочет он.

— Ты знал, что мне стёрли память? — резко спрашивает Гермиона, стараясь сдержать обвинение в голосе.

Гарри морщится.

— Я не понимал, что ты помнишь, а что нет. Я знал, что ты забыла финальную битву, но… — он тяжело вздыхает и запускает руку в волосы, нервным движением приводя их в ещё больший беспорядок. — Иногда мне казалось, что ты будто не понимаешь, о чём я говорю, но долгое время я не придавал этому значения. Мы не так много обсуждали войну, поэтому это казалось нормальным.

— И тебе никогда не хотелось поговорить со мной о случившемся?

— Мне казалось, что ты сама не хочешь больше вспоминать про войну и про Малфоя, поэтому…

— Почему он в Азкабане, Гарри? — вдруг перебивает она.

Глаза Гарри за стёклами очков на мгновение недоумённо округляются, уголок его рта сердито дёргается.

— Потому что он Пожиратель смерти.

— Вот только не надо… — шипит Гермиона и вскидывает руку, тыкая Гарри пальцем в грудь. — Не надо!

— Я не понимаю, что ты хочешь услышать, Гермиона, — он вскидывает ладони в защитном жесте, но в глазах застывает жёсткое выражение.

— Я помню ещё не всё, но знаю, что Малфой помогал нам, Гарри, а теперь он в Азкабане. Я хочу понять, как так вышло.

— Малфой был на стороне Волдеморта и совершал преступления.

— Чушь! Он хотел помочь нам остановить войну!

— Он делал это ради собственной выгоды и…

— Да какая разница! — она всплескивает руками. — Он был на нашей стороне и по-настоящему старался!

Его черты на миг искажает изумление.

— Гермиона, Малфой убивал невинных людей, пытал их…

— …И спасал наших пленных ценой собственного здоровья…

— …И он убил Рона, Гермиона, убил! Поднял палочку и произнёс заклинание — и всё, Рона больше нет! Совсем! — Гарри яростно вскрикивает и подаётся в её сторону, вскинув руки. Её лица касается его сбившееся дыхание. — И я не знаю, что он сделал с тобой после этого, но…

— Что ты имеешь в виду? — Гермиона резко осекается.

Гарри замирает, угрюмо взирая на неё, его ноздри раздуваются, а волосы пушатся, словно от электричества.

— Возможно, он сам и стёр тебе память после того, что его родственники сотворили с тобой, — на миг он прикрывает глаза и глубоко втягивает воздух, а после неожиданно тихо добавляет: — Я должен был убить его тогда.

— Гарри, — дрожащим голосом просит Гермиона, — объясни мне, пожалуйста, — она тянется к нему, но пальцы замирают в считанных миллиметрах от его руки. — Мне нужно в этом всём разобраться, я не понимаю. Я… Я не помню.

— Гермиона, я не могу, — срывающимся голосом говорит он и отворачивается, смотря куда-то мимо её лица. — Я не могу так.

— Гарри, пожалуйста!

— Может, и к лучшему, что ты всё забыла. — Она вспыхивает, но он жестом не даёт ей начать спорить. Лицо Гарри искажается страдальческим выражением. — Не ходи к нему больше, Гермиона.

— Ты не можешь просить меня об этом.

Гермиона отшатывается от него и сжимает губы, пытаясь заставить их не дрожать. Она не верит своим ушам. Пытаясь осознать услышанное, она не сводит пытливого взгляда с Гарри и узнаёт выражение глаз, которое последний раз наблюдала во время войны. Гермиона видит, как его кадык дёргается, когда Гарри тяжело сглатывает.

— Он причинит тебе боль, ты вспомнишь то, что не должна вспоминать. Твоя память скрыла это не просто так.

— Гарри, ты же не думаешь, что я…

— Гермиона, я знаю! Я знаю, что ты не любишь чего-то не знать, но… — его голос надламывается, и Гарри ссутуливается, обречённо скользя взглядом по её лицу. — Иногда информация оказывается не такой, как ты представляешь. Иногда… лучше забыть.

Сказанное словно опустошает его, лишая сил, и Гарри замирает, нелепо опустив руки, палочка едва держится между пальцев. Его глаза темнеют, и Гермиона физически ощущает боль и отчаяние, которые он испытывает.

Он правда хочет ей помешать.

Но уже знает, что она не послушает его.

Гермиона смотрит на Гарри ещё несколько мгновений, а после порывисто обнимает, прижимаясь щекой к щеке, и чувствует, как он стискивает её в ответ. Гермиона не хочет делать ему больно, она не хочет и на мгновение возвращать его к событиям войны, но…

Ей необходимо разобраться в том, что случилось.

И этот разговор только доказывает это.

Гермиону не обижает, что Гарри в этот раз не станет её помощником, что он не поддержит и не даст ответов. Это до невозможного странно осознавать, но ей в конце концов и так есть к кому обратиться.

Поэтому выпустив его из рук, Гермиона коротко прощается и быстро движется к каминам, не оборачиваясь, чтобы не передумать и не поддаться его уговорам.

Только аппарировав домой, Гермиона думает о всех тех вопросах, которые могла ему задать. О событиях прошлого, о битвах, о крестраже и о смерти Рона.

Но теперь ей не нужны чужие ответы — она вспомнит сама.

========== 12. Двенадцатая глава ==========

Они разрушили лабораторию.

Гермиона выдыхает, чувствуя, как напряжение от аппарации отступает.

Её до сих пор немного потряхивает, ожоги и синяки толком не залечены — она слишком торопилась, — и во рту держится противный привкус костероста.

Но они разрушили лабораторию.

Да и не только её: Орден снёс поместье с такой силой и яростью, что пыль ещё долго будет стоять в воздухе, пока её не прибьют к земле дожди — предвестники приближающейся осени.

Но Гермиона не чувствует удовлетворения.

Она разбита, и её дыхание сбивается. Прошло около сорока минут с тех пор, как она покинула поле битвы, но диафрагма продолжает сжиматься и разжиматься в нестройном ритме, лёгкие обжигает огнём, и на несколько мгновений Гермиона лишена способности сделать даже крошечный вдох.

Она не уверена: это результат случайного проклятия или подступающая паническая атака.

Она пытается втянуть воздух, и ещё, и ещё…

— Что с тобой?

Её блуждающий взгляд натыкается на Малфоя. Гермиона закашливается.

— Извини, у меня было сломано ребро, нужно было залечить его, — вырывается прежде, чем она успевает разглядеть его.

Осмотрев Малфоя, Гермиона невольно поджимает губы.

Она только-только выпила костерост, когда он связался с ней, и не могла толком пошевелиться, пока кости хотя бы отчасти не срослись.

«Скоро», — послала она тогда.

Он ничего не ответил.

— Ты в порядке?

— Если бы я истекал кровью, ты бы появилась как раз вовремя, чтобы прикрыть веки моему бездыханному телу.

— Ты ранен?

Гермиона снова обводит его дотошным взглядом, но не видит никаких заметных повреждений. Однако Малфой бледнее обычного и развалился на диване так, словно у него кружится голова.

— Словил какую-то гадость, — он морщится. — Ничего особенного, только мутит.

— Ты уверен, что нет внутренних повреждений?..

— Я всё проверил, Грейнджер.

Гермиона ещё мгновение подозрительно смотрит на него и на трясущихся ногах движется к шкафам с зельями. Она распахивает створки и быстро пробегает взглядом по полкам. Ряды склянок заметно поредели: раньше Снейп регулярно обновлял запасы, но теперь всё скудно.

Она достаёт пузырьки один за другим, не до конца уверенная, что может пригодиться, и чувствует, как Малфой взглядом прожигает в её спине дыру. Однако когда она разворачивается, его глаза прикрыты.

— Я позвал тебя не для этого, — бурчит он, когда она застывает перед ним и протягивает несколько склянок разом.

— Просто выпей их, Драко, — тоном, не терпящим возражений, произносит она и опускается рядом на диван.

Он закатывает глаза, но принимает пузырьки из её рук. Когда он выпивает зелья, цвет лица слегка улучшается.

Гермиона удовлетворенно вздыхает и кладёт рядом с ним ещё несколько склянок. По его взгляду она понимает, что он узнал лечебную мазь, но Малфой не торопится их взять.

Он обводит Гермиону придирчивым взглядом и говорит:

— Тебе бы тоже не помешало.

— Я приму зелье, когда вернусь в убежище.

— Я вижу ссадины и синяки, и твои волосы в крови.

Малфой подталкивает одну из склянок в её сторону.

— Не думаю, что это моя кровь.

Он приподнимает бровь, но ничего не отвечает. Гермиона всё же принимает зелье, недовольно покачивая головой. Она закатывает рукава, чтобы обработать руки, затем вслепую мажет несколько порезов на лице и накладывает очищающее на волосы. Кровь правда не её.

Гермиона знает, что у неё ещё остались ушибы на бёдрах и спине, но не планирует так оголяться. Её вообще не особо волнуют раны, она почти не чувствует боли от них, всё перекрывают другие ощущения, которые накатывают снова и снова, накрывают с головой…

— Какая-то информация о портрете? — выдавливает Гермиона, прежде чем чувства окончательно затопят её.

— Пока нет.

Малфой, не поднимая головы, наносит мазь на ожог у себя на боку, а после наклоняется и разрывает левую штанину. Гермиона видит большой порез на его икре и, вздрогнув, отводит взгляд.

— Ладно…

Она вздыхает. Несколько раз рвано втягивает воздух и прикрывает глаза, тут же об этом пожалев. Образы вспыхивают прямо на веках так ярко, что у неё слегка начинает кружиться голова.

Гермиона будто всё ещё где-то там: бьётся на поле боя за свою жизнь, вытаскивает раненых друзей из-под обломков, впихивая им в руки порталы; нервно дёргается на кушетке в ожидании, пока подействует зелье и кости срастутся; бредёт по столовой на Гриммо, где мебель сдвинута в сторону, а на полу лежат тела…

— Там была полная неразбериха, — вдруг говорит Малфой, и Гермиона несколько раз растерянно мигает, пытаясь понять, что он имеет в виду. Сердце пропускает удар. Он говорит о сражении. Что он хочет сказать? Узел в животе плотно стягивается, причиняя почти нестерпимую боль. Гермиона сглатывает и неотрывно глядит на стопку бумаг, которую Малфой достаёт из-под мантии и протягивает ей. — Я смог вытащить вот это: рецепты зелий, над которыми работали в лаборатории, формулы каких-то новых заклинаний, планы операций, имена, границы аппарационных щитов, пароли поставщиков и так далее. Думаю, большинство очень быстро станет пустышкой. Пожиратели понимают, что данные скомпрометированы.

Гермиона разжимает руку, в которой стискивала пузырёк, и поводит плечами, стараясь расслабить спину.

Информация.

Малфой принёс ещё информацию.

Она забирает всё.

— Что за зелья?

— Как и в прошлый раз. Яды. Противоядия. Возможно, что-то лечебное.

— Они готовили их только там или где-то ещё?

— Без понятия. Я знаю только про эту лабораторию.

— А что насчёт заклинаний?..

Гермиона пролистывает бумаги и задаёт вопросы один за другим, не особо вдумываясь в смысл ответов.

С седьмым вопросом Малфой не выдерживает.

— Грейнджер, у тебя в руках все свитки, и, хоть ты и опоздала, у меня не было времени их изучить, — огрызается он. — Отнеси их в Орден и разбирайтесь сами. Я всё равно знаю не больше, чем написано там.

Гермиона стискивает листы в руках, искоса смотрит на него и снова опускает взгляд.

— Ладно! — она приглушённо вскрикивает и тут же берёт себя в руки: — Ладно… — голос срывается так же, как и мысли, которые несутся неровным строем. — Мне просто нужно… Нужно посмотреть их. Сейчас. Изучить.

Малфой смотрит на неё так, будто подозревает травму головы, но ничего не говорит, лишь откидывается на подушки, на мгновение раздражённо сжав челюсти.

Гермиона просматривает списки имён и думает, сколько из этих человек уже погибли, а сколько ещё живы. Кто из них убийцы, а кто — лишь жертвы обстоятельств.

Она изучает складские записи и представляет, сколько можно сварить лечебных зелий, а сколько ядов с помощью перечисленных ингредиентов.

Она разглядывает планы операций, размышляя о том, получится ли у Ордена их предотвратить и сколько её друзей поляжет ради этого.

Она думает о сражениях, о проклятиях, о ранениях и в первую очередь — о смерти. О том, как она приходит чаще всего неожиданно, лишает света и надрывает что-то в душе каждого, кто сталкивается с ней хоть мельком.

Гермиона думает о потерях и разочарованиях.

Всё внутри разрывается от печали и тоски. Они разгоняют кровь и въедаются в нутро, вызывая напряжение в мышцах. Они стягивают органы и заставляют сердце биться так, будто весь организм на грани припадка.

Гермиона думает о боли.

Спустя минут двадцать, когда она уже даже не трудится водить глазами по строчкам, полностью погружённая в свои мысли, Малфой прерывает тишину:

— Грейнджер, ты можешь выучить эти списки наизусть, но это не поможет.

Вздрогнув, она поднимает на него лицо.

Ей кажется, что Малфой должен снова злиться, он ведь почти всегда таков, но на этот раз его взгляд спокойный.

— Я просто…

— Ты не торопишься уходить, — замечает он.

Она кивает и вновь опускает голову, разглядывая свои руки. Он прав. Гермиона молчит с минуту и наконец почему-то признаётся:

— Я не хочу идти туда. — Малфой издаёт какой-то странный неразборчивый звук, и Гермиона мельком снова смотрит на него, но как обычно не особо понимает что-либо по его выражению лица. Он будто ждёт продолжения, внимательно наблюдая за ней. — Там столько смертей сегодня.

Гермиона чувствует, как глаза начинает печь от подступающих слёз. Она прерывисто вздыхает и часто моргает, стараясь не заплакать.

Она сегодня слишком много терпит боль и физическую, и душевную. И чувство вины, которое затапливает, мешая нормально дышать и соображать.

Вины за то, что она здесь.

Будто бы, на самом деле, её место там, среди них.

Вместо них.

Грудь сдавливает тяжестью, и вдруг становится невыносимо сложно держать это всё в себе. Бумаги выпадают из рук, и Гермиона вяло тянется следом, но тут же останавливает себя, замерев на месте.

— Ты говорил, что это опасная миссия, но мы всё равно пошли на это, — глухо говорит она, смотря, как листы разлетаются по полу. — Но всё оказалось хуже, чем мы ожидали. Они все… Они все умерли.

Она сжимает губы, но всхлип всё равно вырывается из груди. Гермиона откидывается на спинку, запрокинув голову, и жмурится, медленно выдыхая через нос.

— Грейнджер, люди будут умирать и во время самых простых операций, — его голос проникает в сознание, заглушая мысли и прерывая череду ярких образов. Гермиона приоткрывает рот, хватая воздух, и искоса смотрит на него. — Вы знали риски и приняли решение исходя из них. И как результат подорвали уверенность Волдеморта и выиграли себе время.

— И потеряли стольких людей!

— Это война.

— Я знаю… Я знаю! — Гермиона выпрямляется и взмахивает рукой. — Но я уже говорила тебе, что не могу просто перестать грустить, не могу перестать думать о всех, кто умирает и…

— Тебе надо просто…

— Не говори, что мне надо и не надо! — восклицает она и мотает головой. Её губы снова начинают дрожать, а перед глазами возникают изломанные силуэты. — Я просто не могу иначе. Я закрываю глаза и… Они там. Все они: Сэвидж, Ли Джордан, Парвати… — перечисляет она список имён, который кажется таким длинным. — …и Люпин, и Тонкс… — голос всё-таки срывается.

Гермиона как наяву видит их, лежащих на полу бок о бок и даже в посмертии будто держащихся за руки.

Она сдаётся и, ссутулившись, прижимает ладони к глазам так сильно, словно давление способно не дать слезам прорваться. Рваный вздох разрывает тишину. Гермиона чувствует, как с удвоенной скоростью бьётся сердце и едва залеченное ребро отзывается болью на каждый удар.

Малфой молчит.

— И Тедди ведь никогда не будет помнить своих родителей… — глухо протягивает Гермиона, из последних сил сдерживая рыдания.

Она кожей чувствует въедливый взгляд Малфоя и до деталей может вообразить выражение его лица. Он долго смотрит на неё, пока она старается справиться с собой, и вдруг раздражённо щёлкает языком:

— Это непродуктивно, Грейнджер.

Её передёргивает, и до мозга не сразу доходит смысл услышанного.

— Что? — ошалело спрашивает она, отняв руки от лица.

Его прищур ровно такой, как Гермиона представляла. Челюсть напряжённо сжата, и на лбу рядом со шрамом набухает вена.

— Думать об этом. Грустить. Тосковать.

Она несколько раз глупо моргает, не отводя от него взгляда, и пытается осознать, правильно ли поняла его слова.

— Но это мои чувства, Малфой, я не могу просто отдалиться от них, потому что они… — от возмущения у неё вновь не хватает воздуха, и Гермиона судорожно вздыхает, — непродуктивны.

— Я не предлагаю тебе отрубить свои чувства, Грейнджер, тем более не думаю, что ты способна на это.

Она вспыхивает:

— Да что ты знаешь…

— Я предлагаю посмотреть на ситуацию с другой стороны, — жёстко обрубает он, но выражение его лица вдруг смягчается. Взгляд светлеет. Малфой подыскивает слова и говорит: — Ты всё равно не можешь спасти их всех. Но можешь сохранить память о них, — он прикрывает глаза, на лбу прорезается морщина. Кажется, что он много думал об этом, но произнести всё это вслух непросто. — Тедди Люпин будет знать, какими были его родители, что они были смелыми, решительными, благородными и заботливыми. Что они любили его.

Гермиона чувствует, как язык прилипает к нёбу, она не в силах ответить, лишь заворожённо смотрит на Малфоя, который удивляет подобными словами. Он глядит на неё в ответ, а затем неожиданно поднимается с места и взмахивает палочкой, собирая бумаги ровной стопкой, которую размещает на столе.

— И что они сражались в этой чёртовой войне, чтобы обеспечить ему счастливое будущее. Этого уже немало, ты так не думаешь? — Гермиона неуверенно кивает, но Малфой уже не смотрит на неё и, кажется, не ждёт ответа. Он прикусывает щёку и вдруг добавляет: — А смерть… Смерть — это не так плохо, как тебе кажется, Грейнджер. Бывают вещи и похуже.

Он отстранённо смотрит в сторону, задерживая остекленевший взгляд на какой-то точке в противоположном углу комнаты. Пальцы крепко сжимают палочку.

— Драко, что произошло двадцать четвёртого июня? — осмелившись, тихо спрашивает она.

Вздрогнув, он снова разворачивается к ней и, поджав губы, задумчиво глядит на Гермиону несколько мгновений.

— Пожары были прикрытием настоящих преступлений, — просто произносит он.

Гермиона кивает, смотря на него снизу вверх.

Она так и думала. Это было очевидно.

— Я был в Норидже, — он медленно выговаривает название города, и Гермиона вспоминает список с именами членов отряда, который Малфой передал ей тогда. — И могу только догадываться, что было в других местах, но…

Это было ужасно.

Всё, что он говорит, все детали, которые описывает, сводятся только к одному — это был кошмар наяву, устроенный по приказу одного сумасшедшего.

Гермиона слушает его с возрастающими страхом и отвращением.

Малфой рассказывает, сколько видел смертей в тот день. Сколько истерзанных тел. Сколько сломанных судеб и разбитых сердец.

На середине его сбивчивого монолога она поднимается на ноги, не выдержав ощущения, как от напряжения разжимается тугая пружина внутри. Гермиона взбудоражена, и потеющие ладони мелко трясутся, пока она слушает и представляет каждый образ, который описывает Малфой.

Пожиратели пытали людей до потери разума и до смерти — непонятно, что хуже.

Они применяли такие проклятия, о которых Малфой раньше никогда не слышал и, о, Мерлин, надеялся, что больше не услышит.

Они убивали детей на глазах родителей, а после меняли им память, оставляя над израненными телами, чтобы те никогда не помнили, что с ними случилось.

Малфой говорит и говорит, выливая всё накопившееся и не заботясь о том, как это звучит, но не упоминает о своей роли, не уточняет, какие заклинания произносил сам, за чьи смерти несёт бремя ответственности и вины. И лишь его полубезумный взгляд и воспоминания о прошлом срыве останавливают Гермиону от вопросов.

Она просто слушает.

Впитывает каждое его слово, зная, что больше никогда не сможет позабыть.

Драко заканчивает неожиданно: просто обрывает себя на полуслове и с минуту смотрит в стену, хмурясь, будто не понимает, о чём говорил всё это время. И кому. И зачем.

Его лоб прорезает привычная глубокая морщина, и Гермиона заворожённо смотрит на неё, не в силах вынырнуть из его рассказов и отбросить услышанное. И только когда Малфой резким движением мотает головой и наконец встречается с ней взглядом, Гермиона вздрагивает и крепко сжимает губы, собирая остатки выдержки.

Он глядит на неё и, Гермиона уверена, легко читает всё по лицу. Его ноздри слегка расширяются, и напрягается челюсть.

— Я не должен был тебе рассказывать.

Гермиона сглатывает.

Он, наверное, прав.

— Нет! Я… — голос звучит хрипло, и она прочищает горло. — Это правильно, что ты рассказал. Я должна была знать. Я хотела знать. — Она сжимает руки в кулаки и несколько раз моргает, чувствуя, как слёзы вновь подступают к глазам.

Он приподнимает брови и склоняет голову к плечу, наблюдая за ней, и во взгляде проносится сразу столько всего, что она не успевает ни за что зацепиться.

Напряжение в животе и в груди становится почти невыносимым, а попытки выровнять дыхание кажутся нелепыми.

Гермиона снова моргает.

А затем Малфой шагает к ней, берёт за запястье и, притянув к себе, неуклюже обнимает.

Гермиона замирает, подавив всхлип.

Он… тёплый.

И уже знакомый.

Гермиона глубоко втягивает воздух, пропитанный запахом Малфоя, и её накрывает странное чувство спокойствия, которое, наверное, она не должна ощущать рядом с ним. Чувство, будто он может защитить её от угроз войны, когда Гермиона всего лишь в коконе его рук, прижимается лбом к его груди, стискивает пальцами его мантию.

Её рациональная часть понимает, что это ничего не значит.

И ничего ей не даст.

Но в этот момент Гермиона действительно ощущает себя чуть лучше, поэтому, собрав последние остатки храбрости, спрашивает:

— Можно я сегодня останусь здесь? — она смотрит на него, нелепо закинув голову; Малфой слишком высокий по сравнению с ней. Встретив его взгляд, Гермиона добавляет: — С тобой.

Ей кажется, что это правда лучший вариант, который у неё есть. Она не готова вернуться на Гриммо и не может представить себе ни одного спокойного убежища.

Печаль и отчаяние, охватившие Орден, заполнили всё пространство, пробрались в каждый угол.

И сегодня она не в состоянии бороться с этими чувствами.

К тому же её помощь не нужна: колдомедики справлялись, когда она уходила, а обсуждение следующих операций явно откладываются до того момента, пока Орден залижет раны. Тем более, как правильно заметил Малфой, они выиграли себе время.

Гермиона подозревает, что это ощущение безопасности рядом с ним мнимое, но всё же в это мгновение хочет отдаться ему и хоть ненадолго забыть о происходящем вокруг.

Когда Малфой глядит на неё в ответ, раздумывая над вопросом, в его взгляде Гермиона замечает какое-то непривычное тепло. Он мягче, чем она привыкла, как и все черты лица.

Она ждёт ответа.

Гермиона не уверена, что он согласится.

Но Малфой кивает.

***

Вопреки её ожиданиям, когда они оказываются в постели, он даже не пытается дотронуться до неё.

Они лежат на разных сторонах кровати, делят одно чересчур большое одеяло, и Гермиона ощущает лишь холод и пустоту. В воздухе между ними слишком много тоски, злости и недосказанности, и эта смесь совсем не напоминает эмоции, которые способствуют расслаблению. Темнота сгущается вокруг, давит и заставляет задуматься о том, что эта идея остаться там вместе с ним была ошибкой.

Но Гермиона не готова мириться с этим.

Она привыкла брать дело в свои руки.

Как сказал Малфой, она ведь никому не позволяет решать за себя.

Гермиона вздыхает. Расправляет плечи. Переворачивается на правый бок, чтобы даже краем глаза не видеть его. На мгновение жмурится и ещё несколько раз глубоко втягивает воздух. Она готовится.

И сама не верит к чему.

В комнате прохладно, но Гермиона чувствует странный жар, зародившийся в груди, который медленно вибрирует, словно мерцающее пламя.

Она снова вздыхает.

И когда воздух наполняет лёгкие, Гермиона движется в сторону Малфоя, пока не прижимается спиной к тёплому плечу. Он лежит на спине, как и в то утро, когда она навещала его после пыток.

От её прикосновения Малфой дёргается и не сдерживается:

— Что ты делаешь? — Она молчит, стиснув зубы. — Грейнджер?

У неё нет вразумительного ответа на его вопросы, и она решает игнорировать Малфоя.

Гермиона будет делать вид, что ничего особенного не происходит.

Она еле заметно ёрзает, устраиваясь удобнее, и ждёт его реакции. Он больше не задаёт вопросов.

Вдруг Гермиона понимает, что если он сейчас отодвинется, ей будет неприятно. Внутри появляется тугой узел, который скручивается, и тревога нарастает. Гермиона несколько раз сглатывает, чтобы избавиться от большого кома в горле.

Зачем она вообще всё это затеяла? И почему… Почему это так важно?

Она прикрывает глаза, стараясь не думать о том, что происходило между ними в этой самой постели в прошлый раз. Неужели она нарывается на продолжение?

Возможно, ей действительно стоит лучше обдумывать свои решения.

Вдруг в один миг Малфой тяжело вздыхает, и его рука опускается к ней на талию, а он сам поворачивается, теперь прижимаясь грудью к её спине.

Не удержавшись, Гермиона вздрагивает от неожиданности, и он, почувствовав это, тихо шипит и моментально отдёргивает руку.

— Нет! — яро останавливает его она и замолкает, вжав голову в шею.

Тишина вновь повисает между ними, и это неловкое мгновение растягивается в вечность.

И вот наконец Гермиона слышит едва заметный, короткий и тихий смех за спиной, небольшую ухмылку, скользнувшую по губам. Гермиона ждёт язвительного комментария или издёвки, но Малфой молчит и пару секунд спустя возвращает руку на место. Вторую он просовывает Гермионе под шею, прижимаясь ещё крепче к её спине.

— Давай спать, Грейнджер, — шепчет он ей в затылок.

Гермиона замирает.

Она наслаждается теплом, смущается своего поведения, пугается собственной реакции, чувствует при этом странное умиротворение… Столько эмоций накрывают её, и она просто не сводит глаз с ладони Малфоя перед своим лицом, которая спокойно лежит на подушке. Его пальцы подрагивают в полумраке.

Гермиона заворожённо смотрит на них, ощущая спиной, как движется его грудная клетка при каждом вдохе и выдохе, и неосознанно подстраивается под дыхание Малфоя.

Дышит с ним в унисон и чувствует тепло.

Тепло и твёрдость его тела, и спокойствие.

И безопасность от его присутствия.

И что-то ещё.

Всё так, как она и задумывала. Мысли постепенно замедляют свой ход. Малфой чуть сильнее сжимает Гермиону в объятиях, перемещая руку на её живот.

Она улыбается уголками губ, снова бросая взгляд на ладонь перед собой, а затем протягивает левую руку и переплетает свои пальцы с его.

***

Малфой напряжённым взглядом наблюдает, как она переставляет стул поближе к нему. Он почти не шевелится, лишь голова поворачивается, когда Гермиона садится сбоку от него и глубоко вздыхает.

Она не уверена в том, что делает.

Поза неудобная: Гермиона сидит лицом к нему, в то время как Малфой не может толком развернуться; не позволяют кандалы.

Но ей всё равно.

Он хмурится, когда она поднимает руку и молча тянется к его лицу.

Гермиона дотрагивается до его шрама прямо как в Паучьем тупике перед тем, как он поцеловал её второй раз. Она проводит пальцами по скуле и вдоль линии челюсти, задерживаясь около подбородка. Его кожа, отвыкшая от солнечного света, посеревшая и сухая, и всё лицо чётко очерченно из-за проступающих костей.

Малфой глядит прямо на неё с подозрением, но не отстраняется.

— Я ведь делала так раньше, — шепчет Гермиона и смотрит на его щёку, на ухо, на пряди волос на висках — куда угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

— И не раз, — срывается с его губ, и она видит, как Малфой тотчас прикусывает щёку изнутри. Она быстро смотрит ему в глаза; они темнеют.

— Эти шрамы… Почему ты не избавился от них?

— Я не смог, — Малфой слегка качает головой. — Да и не только я. Снейп хороший колдомедик, но косметические процедуры у него выходили средне.

— Да, я знаю, я помню, — Гермиона протягивает вторую руку и кладёт ему на грудь. Она знает, что в этом месте под его тюремной мантией — россыпь тех шрамов, что остались после магического кнута.

Малфой вздрагивает.

Гермиона медленно опускает обе руки, не глядя ему в лицо.

— Ты как-то сказал, что Снейп понимал, что его подозревают.

— Что? — от неожиданной смены темы Малфой слегка теряется. Его голос звучит хрипло.

— Ты рассказывал, что Снейп подключил тебя, чтобы перепроверять информацию. Теперь я знаю, что это была совсем не главная причина. Может, он и использовал тебя, но в первую очередь он… помогал тебе.

— Всё так, Грейнджер, но я не понимаю, к чему ты ведёшь.

Гермиона слегка поджимает губы и откидывается на спинку стула. Сцепив ладони, она переплетает пальцы, подбирая слова.

— Как ты думаешь, он знал, что Лорд раскрыл его?

Она видит, как дёргается его кадык, когда Малфой сглатывает. Он мрачнеет.

— Думаю, да.

Гермиона рассеянно кивает.

— Я тоже, — она тихо хмыкает, выдохнув через нос. — Я думаю, что он мог спастись, но не стал делать этого. Из-за Гарри и его преданности Лили, — она заминается и неуверенно добавляет, искоса следя за реакцией Малфоя. — И из-за тебя.

Руки Малфоя сжимаются в кулаки, и он прикрывает глаза, будто она сделала ему больно.

— Снейп всё-таки дал Непреложный обет моей матери.

— Не думаю, что дело только в этом.

— Грейнджер, почему мы вообще говорим о Снейпе и его мотивации?

Его глаза сверкают, и Гермиона тушуется.

— Я просто много думала об этом.

Губы Малфоя изгибаются в язвительной ухмылке.

— Ты много думаешь о многих вещах. Если бы мы разговаривали обо всём, что происходит в твоей голове, то я был бы не в Азкабане, а в Мунго.

Малфой осекается, видимо, понимая, что прозвучало слишком жёстко. Гермиона на мгновение встречается с ним взглядом и тут же опускает глаза, смотря на свои коленки. Сжав губы, она старается удержать ответ, который крутится на языке.

— Это было грубо. Я не должен был так говорить.

Гермиона обхватывает колени ладонями, так и не глядя на Малфоя.

— Возможно, в Мунго окажусь я, если не смогу вспомнить всё в ближайшее время.

— Грейнджер…

— Неважно, — обрывает она его.

Гермиона несколько раз моргает, стараясь собраться с мыслями. Разговор пошёл не так, как она планировала, и теперь вместо того, чтобы найти общий язык, ей хочется уколоть Малфоя.

Сбить его так же, как он сбивает её.

Они начинают говорить одновременно:

— Расскажи, что ты…

— Я говорила с Гарри.

— Что?

Малфой отшатывается от неё, всё его тело напрягается.

— Я говорила с Гарри Поттером о тебе.

Щека Малфоя дёргается, и он выглядит настороженным и испуганным, когда пытается совладать с голосом:

— Он… Что он тебе сказал?

— Ничего, — Гермиона качает головой. — Только просил не ходить к тебе больше.

Она видит, как Малфой ещё больше меняется в лице, и узнаёт выражение: он злится, он пугается, он на грани паники, но тут же пытается закрыться, скрыв все эмоции за бесстрастной маской. Но спустя столько воспоминаний Гермиона осознаёт, что кое-что знает о Малфое, поэтому стремится воспользоваться этими знаниями, чтобы не позволить ему отстраниться.

— Драко, послушай, — твёрдо и немного строго произносит она. Он вскидывает на неё взгляд, удивлённый такой сменой тона. Гермиона расправляет плечи, чтобы почувствовать себя увереннее. — Я вспомнила про нападение на Ракушку. И про нашу атаку на лабораторию в поместье Лестрейнджей. И я помню, как… осталась с тобой после этого.

Слова легко срываются с губ, но Гермионе всё ещё непривычно думать о них в подобном ключе, эти мысли не до конца уложились в голове. Малфой молча наблюдает за ней, его губы плотно сжаты, и всё лицо каменеет, но в глазах плещутся чувства.

Он слушает.

— Я вспоминаю всё больше. Как мы и обсуждали, твои подсказки помогают, но, — Гермиона переводит дыхание, глубоко вдохнув. Она старается не спешить, но слова вырываются изо рта почти бесконтрольно, будто бы она боится, что он перебьёт её, не дав закончить. Воздух обжигает лёгкие. — Но… я устала спрашивать тебя, что случилось, потому что знаю, что ты не расскажешь, — она сжимает руки, стараясь справиться с собой. Ей важно донести до него то, что она хочет сказать. — Но я хочу знать. Я не могу полагаться только на свою память, когда она так нестабильна. Это… тяжело. Я хочу не только вспоминать, но ещё и получать ответы, и… мне это важно. Один вопрос, Драко, пожалуйста.

— Грейнджер…

— Один вопрос за встречу! — она приподнимает руку, останавливая его жестом. Малфой неотрывно смотрит на неё. — Ты можешь ответить на него расплывчато, чтобы не стриггерить мою память. Мне просто… нужно хоть что-то. Пожалуйста.

Он ничего не отвечает, лишь смотрит на неё несколько долгих мгновений. Гермиона старается применить все знания о нём, чтобы угадать его ответ. Она почти понимает, когда Малфой вдруг обессиленно опускает голову. Его лицо выражает непривычное смирение.

— Хорошо.

Гермиона неверяще смотрит на него.

— Хорошо?

— Один вопрос. И ты не будешь придираться к моему ответу.

Она еле сдерживает улыбку и несколько раз кивает, а после прочищает горло, прежде чем спросить:

— Когда ты начал мне доверять?

Малфой неловко закашливается и закатывает глаза.

— Мерлин, забыл, с кем имею дело…

— В смысле?

— Ты умеешь задавать вопросы, — он приподнимает бровь, и уголок его губы насмешливо дёргается, но в глазах застыло ожесточённое выражение. Он замолкает.

— Ты не скажешь? — когда тишина затягивается, робко спрашивает Гермиона.

— Я хотел поверить тебе, когда мы разговаривали после смерти Снейпа, — сквозь зубы выдавливает он.

— Но не смог.

— Не смог.

Он кивает.

Гермиона ёжится, когда Малфой обводит её взглядом с головы до ног. Что-то в его глазах меняется.

— Но потом ты не воспользовалась информацией про Ракушку так, как я сказал, — его брови изгибаются, когда Малфой хмурится. — И я рассердился, но понял, что ты говорила серьезно.

— Ты думал, что я сделала это специально, — вдруг понимает Гермиона и ахает. Её глаза расширяются. — Настояла на операции, чтобы ты не раскрыл себя, — она дожидается его скупого кивка и неловко поясняет: — Я готова была дать тебе время, но не ценой Ордена. Решение попробовать отстоять Ракушку было не моим… Я просто поддержала его.

Ей тяжело признавать это, глядя ему в глаза, но он лишь грустно усмехается:

— Всегда в первую очередь была победа, а во вторую моя жизнь.

Гермиона вздрагивает от его слов и тона, с которым он их произнёс. Ей хочется снова протянуть руку и дотронуться до него, но она сдерживает себя.

Может быть, зря.

Гермиона медленно произносит:

— Я… Я переживала об этом. Но я не могла так поступить со всеми.

— Я знаю, Грейнджер, тебе не нужно объяснять.

Выражение его глаз смягчается.

— Я ведь правда хотела тебе помочь.

— А я не верил и пытался держаться от тебя подальше.

— Но не получилось.

Он сухо поджимает губы на мгновение, а когда отвечает, голос полон горечи:

— Ты даже не представляешь насколько.

Гермиона думает, что ей показалось, что его глаза метнулись к её рту.

Она вспыхивает, чувствуя, как смущение обжигает щёки и спускается по шее на грудь. Она краснеет.

Малфой явно видит это, и на его лице застывает загадочное выражение. Он неотрывно смотрит на неё.

Гермиона нервным жестом тянется поправить волосы, впрочем, желая скорее скрыться под ними, а не убрать с лица. Когда она в редкие минуты перестаёт задаваться бесконечными вопросами, обдумывать все воспоминания и гадать, что ещё случилось с ней в прошлом, — в эти моменты Гермиону накрывают неловкость и замешательство, связанные с этими странными отношениями между ней и Малфоем.

Ей нужно больше времени, чтобы переварить и обдумать всё произошедшее. Но она сама же желает поторопить события, чтобы вспомнить больше.

Гермиона заправляет несколько кудряшек за ухо, а затем поднимает вторую руку, чтобы широким жестом уложить пряди на макушке.

И в этот момент Малфой срывается так резко, что она не сразу понимает, что случилось.

Одним выпадом он крепко хватает Гермиону за предплечье, притягивая к себе, а затем пытается неловко ткнуть её локтем в живот.

— Пусти! — от неожиданности вскрикивает Гермиона.

Она дёргается назад, вырываясь, и его руки, сдерживаемые цепями, падают, пока он провожает Гермиону взглядом. Она вскакивает с места и замирает, тяжело дыша.

Ей требуется около минуты, чтобы сообразить, что произошло.

Когда она подняла руку, чтобы поправить волосы, её свитер задрался, и Малфой мельком углядел что-то такое, что хотел рассмотреть поподробнее.

Но оковы не позволили полноценно пользоваться руками.

Гермиона поражённо опускает ладонь на живот, пока Малфой на миг прикрывает глаза и шумно втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы.

— Грейнджер, подними свитер.

Голос на тон ниже, чем обычно, и звучит так гулко, словно Малфой сдерживает рык.

— Малфой, какого…

— Не спорь и просто…

— Что ты творишь?

— Просто подними чёртов свитер!

— Да что ты себе позво…

— Грейнджер!

Его голос заставляет всё в груди замереть, а сразу после сердце начинает биться с удвоенной силой. Гермиона глубоко вздыхает, чувствуя, как расширяются лёгкие в попытке набрать побольше воздуха, и окидывает Малфоя внимательным взглядом.

Он застыл, уставившись ей в живот, и всё его тело напряжено и натянуто: руки в кулаках, предплечья прижаты к столу, ноги с силой упираются в пол, а на стиснутых челюстях гуляют желваки.

Гермиона не видит его глаз, но всё равно может представить выражение, и её пробивает лёгкая дрожь.

— Грейнджер, просто сделай это и…

— Хорошо, — неловко перебивает она, и он на мгновение смотрит ей в глаза, но тут же возвращается взглядом к животу.

Гермиона тяжело сглатывает и медленно тянет край свитера, слегка оголяя кожу. Ей некомфортно от сложившейся ситуации и выражения лица Малфоя, тем более она без особо труда может предугадать, какую реакцию вызовет увиденное.

Всё-таки она правда знает его.

Она приподнимает ткань лишь до нижних рёбер ивздрагивает, чувствуя неестественную прохладу тюремного воздуха.

Тишина лишь на мгновение окутывает их плотным коконом.

А после Малфой смачно выругивается, кулак звонко бьет по столешнице, и Гермиона от неожиданности разжимает пальцы. Ткань опадает, вновь прикрывая шрамы.

Она знает, что зрелище ужасное.

Она не могла смотреть на себя первые несколько недель.

Теперь она понимает: то, во что превратилось её тело, было лишь иллюстрацией того, что сделали с её разумом. Кожа была изранена, а из головы вытащены важные воспоминания.

Она пострадала дважды и даже не была уверена, где изранена больше.

Гермиона не помнила случившегося и почти не пыталась подступиться к тем воспоминаниям, каждый раз сталкиваясь с мучительной болью, обжигающей сознание.

Её живот, грудь, бёдра, спина были исполосованы в той же манере, что и тело Малфоя. В конце концов, у них был один мучитель с фирменным стилем. Гермиона знает, что тяжело перенесла пытки, но научилась жить со всеми оставленными шрамами и следами.

В конце концов, они напоминали, что всё закончилось.

Гермиона несколько раз моргает, чтобы не дать прорваться вдруг подступившим слезам, и глядит на Малфоя, не зная, куда себя деть. Его лицо в мгновение бледнеет, будто ему стало дурно.

— Я не знал… — он хрипит, голос срывается. — Не знал, что всё так, — слова тяжело оседают в воздухе.

Его передёргивает, и Малфой вдруг крепко сжимает голову ладонями, и Гермионе кажется, что он сейчас начнёт выдавливать собственные глаза голыми руками. Его скулы и лоб немного краснеют, а вена на шее бьётся с удвоенной скоростью.

— Малфой, это дела прошлого, — сипит обескураженная Гермиона.

Она опирается о край стола, крепко сжимая пальцы. Ей нужна опора.

— Грейнджер, — надломленно тянет он, — мне очень жаль, это не должно было случиться…

— Я всё равно не помню, как они появились, — неловко перебивает Гермиона. — С какого-то момента битвы за Хогвартс я будто отключилась, — внезапно она осекается, вспоминая отрывки из снов.

Она бежит, кто-то несётся рядом с ней, они тяжело дышат в унисон, каждый шаг отдаётся по всему телу. Но она падает.

Она без палочки, но готова драться за свою жизнь голыми руками и бежать, пока не откажет сердце. Однако в грудь прилетает заклинание.

Она в непроглядной тьме, руки вывернуты в неудобном положении, и вокруг раздаются неразборчивые звуки, полные страданий. Она не одна, но чувствует себя невообразимо одинокой.

Ох, это что-то новое…

Гермиона слегка покачивается, но это ускользает от вечно внимательного взгляда Малфоя.

Он убирает руки от головы, но всё ещё пребывает не в себе, растерянно уставившись в пространство.

— Да, вы с Уизли попали в ловушку.

Он говорит только это, и Гермиона знает, что выяснять подробности бессмысленно. Она исчерпала свой единственный вопрос, поэтому остальное либо вспомнит, либо узнает в следующий раз.

Она старается не думать о том, что имеет в виду Малфой.

Вместо этого она снова концентрируется на его виде и голосе: такие горечь и тоска окружают Малфоя, пронизывая пространство вокруг, что Гермионе хочется обнять его.

Но она сдерживается.

========== 13. Тринадцатая глава ==========

Гермиона моргает, понимая, что Малфой замолчал уже с минуту назад, и, возможно, даже задал какой-то вопрос, а она так и застыла, не реагируя на него.

Тишина наполнена его ожиданием и её неловкостью.

— Что?

Она краснеет под его насмешливым взглядом.

— Ты хоть что-нибудь запомнила?

Он говорил так долго, так подробно, с таким вниманием к деталям, но лишь одно слово бьётся у неё в голове. Она слишком истощена, чтобы запомнить больше.

Он рассказывал про сложную иерархию власти, объяснял что-то про образ жизни, упоминал известные ему места и имена, выложил всю информацию о вербовке, которой обладал, но Гермиона запуталась среди звуков его голоса и собственных беспорядочных мыслей.

Она цепляется лишь за суть.

— Великаны, — выдавливает она.

Малфой усмехается:

— Верно, великаны. Это если одним словом. — Уголки губ дёргаются. Он поднимает руку и почёсывает подбородок, а после обводит Гермиону снисходительным взглядом. — У тебя такой вид, как будто ты витаешь в фантазиях.

Гермиона вспыхивает ещё больше, пунцовое смущение заливает щёки и шею.

— Я просто очень устала.

Она хмурится; он вновь усмехается — в этот раз выходит криво и вымученно.

— Как и все мы.

Лишь несколько свечей тлеет под потолком. В комнате сумрачно и прохладно, но привычка находиться в этом месте перекрывает мрачные ощущения, даруя извращенное спокойствие.

Малфой так и не сводит с неё слегка ехидного, но не колкого взгляда, и Гермиона, понимая, что он ждёт её реакции, устало откидывает голову на спинку дивана.

— Я постоянно думаю о портрете, — коротко бросает она и прикрывает глаза.

Пальцы сжимают язычок от молнии на кофте, и Гермиона дёргает его вверх-вниз. От этого движения раздаётся еле слышный скрежет. Звук врывается в сознание, помогая навести порядок в мыслях.

— Само собой ты думаешь… — едва разборчиво бормочет Малфой.

Она пропускает слова мимо ушей.

— Мы ведь догадались по поводу других крестражей. И смогли найти их, — медленно говорит она, так и не открывая глаз. Ей важно оставаться сосредоточенной, и это тяжело. — Мы сделали это, и я верю, что и с этим мы можем разобраться.

— Ты всегда веришь. — Гермиона моргает и видит, как он расправляет плечи и вдруг морщится, будто прострелило спину. — В кучу противоречащих друг другу вещей.

— О чём ты?

— Вера в лучшее. И вообще во все твои высоконравственные идеалы. — Рот Малфоя искривляется. — Эти вещи, которые продвигал Дамблдор и которые оказались полнейшей чушью, если уж быть откровенным. Мы уже обсуждали это. Не понимаю, как всё это укладывается у тебя в голове, — бормочет он.

— И почему же? Что именно тебя не устраивает?

— В теории всё это прекрасно, но на практике… — Он разводит руками и тут же сводит, будто показывая, как мало значит для него всё, о чём он говорит. — Я не верю, что это работает.

Гермиона слегка приподнимает брови.

— Ты не веришь в добро?

— Это утопия.

— Ты не веришь в правду?

— Все лгут.

— В справедливость?

— Справедливость переоценена. Не бывает совершенной справедливости.

— А что насчёт милосердия?

— Я не понимаю, о чём ты, — его голос слегка скрежещет прямо как молния на её кофте.

— А я думаю, понимаешь, — с нажимом отвечает Гермиона.

Он закатывает глаза.

— Грейнджер, я думаю, что мир жесток. Мы можем сколько угодно стараться внести свою лепту и исправить это, но факт остаётся фактом, — Малфой обводит её взглядом с головы до ног, но она смотрит лишь ему в лицо и видит, как слегка подрагивают его побелевшие губы. — За последнюю неделю погибли, возможно, десятки твоих знакомых. В прошлый раз ты плакала на этом диване из-за смертей друзей, и…

— Я не плакала!..

— Ты почти плакала на этом диване, — раздражённо исправляется он. — Ты страдала, потому что тебе было больно, и твоё милосердие никак не исправит этот факт. — Он жесток, он непреклонен, он говорит ужасные вещи, и Гермионе хочется его исправить, но она не может собраться с мыслями. — Так что я могу считать, что быть милосердным правильно или важно, но на самом деле это ничего не меняет. Поэтому я не верю.

Он замолкает; его грудь яростно вздымается в такт сбившемуся дыханию.

Гермиона нервно сглатывает, пытаясь избавиться от кома в горле.

Его речь не убеждает её. Гермиона уверена, что Малфой сам выбирает эту сторону, сам отвергает принципы, которые могли бы сделать его жизнь лучше, могли бы принести ему облегчение, могли бы подарить свет.

В котором, она знает, он нуждается.

Гермиона хочет спросить его про любовь, но вместо этого, вспомнив их последний разговор, тихо и уверенно произносит:

— Но ты веришь в память.

Застыв, Малфой впитывает её слова и сотрясается так, будто они болезненно проникли под кожу.

— Пожалуй, я считаю, что помнить — это единственное, что мы на самом деле можем, — неспешно и хмуро произносит он. — Всё остальное контролируют обстоятельства.

— Обстоятельства могут повлиять и на это: человек может забыть.

Малфой, чуть прищурившись, задумывается.

— Верно. — По его лицу пробегает тень. — Но раскол сознания — это крайность. Как оценивать жизнь, когда ты забыл что-то по-настоящему важное?

— Зачем вообще оценивать жизнь?

— Не знаю, Грейнджер, — он раздражённо встряхивает головой, — но разве не этим постоянно занимаются люди? Оценивают жизнь, обстановку, события, друг друга?

— Мне кажется, у тебя какое-то очень извращённое представление, Дра…

— Перестань, — обрывает он её. — Я думаю, что вообще-то у всего есть оценка… и цена. — Он вдруг сжимает губы, превращая их в тонкую линию на сердитом лице, а после мрачнеет ещё больше и добавляет поменявшимся голосом: — И я знаю, что мне ещё придётся заплатить свою цену.

Слова тяжело повисают в воздухе, который в мгновение становится плотным и создаёт удушающее ощущение.

У Гермионы спирает дыхание.

Цена…

Конечно, цена есть у всего — это банально и избито. Каждый поступок имеет некоторый вес, который ложится на плечи или, если повезёт, укрепляет опору под ногами.

А цена памяти — цена тех воспоминаний, которые окружающие хранят о человеке или же он сам о мире вокруг, — и подавно может быть слишком большой.

Гермиона одновременно знает и не знает об этом.

Её родители.

И то, что она сделала с ними, по существу не слишком уж задумываясь о последствиях.

Всё это присутствует с ней всегда: в её голове, под кожей, на кончике языка и палочки, откуда сорвалось заклинание.

Эта крайность, как сказал Малфой, раскол их сознания, была платой за спасение. И Гермионе правда казалось, что этого достаточно.

Но она не хочет рассказывать об этом Малфою: отчасти оттого, что это личное, отчасти — из-за неприятного скользкого предчувствия, что он осудит её за подобный поступок. Все его рассуждения о памяти, и то, что он говорил о Тедди, и то, как рассказывал о пострадавших магглах, которым стёрли воспоминания, — всё это было крупными, заметными мазками на картине его сущности. Это отчасти подсказывало, какой он человек.

Гермиона скользит взглядом по его лицу.

Возможно, впервые думает она, Малфою не нужно держаться своего наследия и следовать устоям, которые так устарели. Возможно, хватает лишь помнить о них — и это уже достаточная преданность семье и роду.

Он помнит — и может не винить себя за предательство. Но за остальные поступки и действия Малфой, кажется, всё равно ожидает расплаты.

Впрочем, от оплаты его цены Драко пыталась спасти мать. Нарцисса Малфой.

Перед глазами Гермионы ясно и чётко встаёт картинка из воспоминаний: худая женщина, которая заламывает руки и заходится рыданиями на том же самом диване, на котором сидит и сама Гермиона.

Этот образ и все связанные с ним эмоции выталкивают из горла вопрос, который зародился там сам собой:

— Как твоя мать?

Гермиона удивляется себе.

Она видит, как Малфой вздрагивает и изумлённо смотрит на неё, а после замечает, что его взгляд сам собой теплеет. На мгновение лицо Малфоя разглаживается.

— Она… — Он неуверенно глядит на Гермиону. — Она в порядке.

— Она… Ты… Вы?.. — Бесполезные мысли ворочаются в голове, не помогая сформулировать вопрос.

Гермиона разочарованно вздыхает.

— Она в поместье, — Малфой опускает взгляд и слегка хмурится. — Мы часто видимся. И у этого всего есть свои плюсы и минусы. Но она в порядке, насколько может быть с учётом всего происходящего.

Гермиона кивает. Это… хороший ответ?

На миг кажется, что их разговор слишком нормальный.

Ей не стоит задавать следующий вопрос, но приободрённая Гермиона тихо произносит:

— А твой отец?

Что-то в воздухе между ними меняется.

Малфой резко выпрямляется, словно позвоночник превращается в стальной шест, и во взгляде смешиваются удивление и ярость.

Гермиона не даёт ему взорваться:

— Я спрашиваю о нем как о твоём отце, а не человеке, которого знаю я.

— Как будто так легко разделить… — он с трудом выталкивает слова из горла, задыхаясь от накатившей злости.

Гермиона на секунду жмурится, сжимает кулаки и глядит на Малфоя своим самым серьёзным и вместе с тем честным взглядом.

Её вопросы не имеют подвоха. Пусть он наконец перестанет так реагировать.

— Просто ответь.

Он сердито поджимает губы и мгновение испепеляет её взглядом, будто ожидая, что она вспыхнет или просто исчезнет на месте. Гермиона стойко глядит в ответ, и вдруг он приоткрывает рот, позволяя потоку слов вырваться наружу:

— Он был на грани разочарования. Он был сломлен событиями последних двух лет. Он был… — Драко запинается и протяжно выдыхает сквозь крепко стиснутые зубы. Морщина рассекает его лоб. — …раздавлен. Но после победы второго мая он вновь страстно уверовал в Волдеморта. Захват Хогвартса поразил его, и вера стала… почти фанатичной. Теперь у него есть энергия, подпитываемая целью, которую он старается достигнуть.

Драко вновь вздыхает. Серые глаза нездорово блестят, словно искры гаснут в остывающем пепле.

— Но ты с ним не согласен?

Гермиона не успевает прикусить язык.

Малфой бросает на неё ядовитый взгляд, брови удивлённо приподнимаются.

— Я имею в виду… Понятно, что не согласен, иначе ты не был бы здесь, — сбивчато произносит она и взмахивает рукой в попытке указать на комнату; выходит вяло и неубедительно.

— Грейнджер, что ты хочешь знать? Того, что ты увидела в воспоминаниях Снейпа, не было достаточно, чтобы понять мою мотивацию?

Он злится, челюсти сжимаются ещё крепче. В глазах вновь разгорается пламя, и Гермиона понимает, что, возможно, должна его погасить, пока оно не охватило их обоих.

Но распалять Малфоя, кажется, превращается в её любимое занятие.

— Я хочу услышать от тебя! — восклицает она и дотошно спрашивает: — Почему ты так агрессивно реагируешь?

Он издаёт какой-то гулкий, яростный звук.

— Потому что я не понимаю, что ты хочешь от меня. — Пока ещё он держит голос под контролем, но тот вибрирует, дрожит, а грудь ходит ходуном от сбившегося дыхания. — Я не понимаю тебя. Каждый твой вопрос, Грейнджер, вгоняет меня в ступор. Я отвечаю на них, я уже рассказал тебе немало, но тебе всё нужно больше!

— Я просто хочу узнать тебя.

Бац.

Она что-то ломает в нём — Гермиона видит это по излому его бровей, по изгибу губ, по выражению глаз.

Плечи Малфоя нелепо дёргаются, будто бы её слова попадают пулей куда-то между его лопаток или в центр груди.

— Ты. Хочешь. Узнать. — Его глаза слегка светятся, и он издаёт зловещий смешок: — Узнать.

Малфой поднимается с кресла, и Гермиона, будто ожидав подобного, моментально вскакивает следом, замирая напротив. Он прижимает кулаки к бёдрам и, выпрямив спину, вскидывает подбородок, отчего кажется ещё выше.

Гермиона молчит, ожидая прорыва.

Малфой не подводит.

— Я не хочу убивать, — вдруг изменившимся тоном говорит он. — Это, может быть, сложно понять, но, хоть я и верил во всё то, за что сражаются Пожиратели, всё же я не готов убивать за это. Некоторые вещи оказались важнее.

Гермиона смотрит прямо на него и рвано хватает ртом воздух:

— Но… Но!.. Это не ответ! — Теперь жестока сама Гермиона. Жестока и невыносима, и знает это, но не может остановиться. — Ты не готов убивать за эти идеалы, но всё ещё разделяешь их? Ты готов лгать ради них? Готов мучить?

— Я не знаю.

— Ты до сих пор веришь в то, что чистокровные лучше маглорождённых?

Она задаёт вопросы, потому что ничего не может с собой поделать.

— Я не знаю, во что я верю, Грейнджер! — лающе восклицает Драко, и его тело изгибается волной, будто он сдерживает рвущуюся наружу энергию. — Вот твой ответ, которого ты добивалась. Не знаю, не знаю… Я не знаю!

— Но этого недостаточно, Драко. Тебе… тебе надо разобраться.

— Грейнджер, ты сама сказала. Я здесь. И я уже совершил все те поступки. Да, многие — плохие. Но были и хорошие. И я продолжаю делать что-то сейчас, каждый день. — Он вдруг сутулится, расслабившись, и пальцы разжимаются. Руки теперь безвольно свисают у бёдер. Белёсая чёлка падает на лоб, порождая тень на глазах, которые Малфой на миг устало прикрывает. — А в конце концов разве поступки говорят не больше слов?

Гермиона замирает, ошарашенная услышанным.

Она боится ошибиться, ведь уже долгое время делает выводы о Малфое исходя из его поступков, но каждый раз сомневается: а что, если это случайность? Что, если это уловка с его стороны?

Драко Малфой не поддаётся ей, и Гермионе хочется услышать вербальные пояснения. Ей нужна расшифровка его действий. Понятная инструкция к его личности и его мыслям.

Но он прав, что поступки важнее, и это раздражает настолько, что Гермиона не сразу соображает, что сказать.

— И, знаешь, Грейнджер, — вдруг глубоким голосом обращается к ней Малфой, вновь сбивая с мысли, — если ты сама можешь объяснить причины всего, что делаешь, то я позволю тебе и дальше изводить меня вопросами, — он хмыкает и слегка покачивается, перекатываясь с мыска на пятку. — Но если ты сомневаешься хоть в чем-то — то перестань быть такой лицемерной.

Он замирает, бросив короткий взгляд на Гермиону и длинный — в потолок над её головой. Она угрюмо глядит на него и в конце концов не удостаивает никаким ответом.

Энергия, вспыхнувшая так ярко и живо, покидает её тело, и усталость вновь накрывает с головой, парализуя мышцы. Слова Малфоя взрывают что-то в её разуме, и разлетевшиеся осколки впиваются повсюду, доставляя почти физическую боль. Гермионе нужны время и спокойствие, чтобы навести порядок, избавиться от следов и обдумать всё произошедшее. Чтобы понять, что же она на самом деле думает.

Чтобы избавиться от сомнений.

Разговоры с Малфоем поднимают слишком много, будто он берёт её за шкирку и заставляет смотреть на вещи, которых обычно Гермиона неосознанно пытается избежать.

Но ей хочется надеяться, что и она в свою очередь обтёсывает его. И в какой-то момент они достигнут понимания.

Но не сегодня — на сегодня с неё хватит этих выматывающих словесных сражений.

Достаточно.

Но Малфой, видимо, так не думает.

Он вновь переводит взгляд на Гермиону, смотря однако куда-то в область ключиц, и одну руку будто бы небрежно засовывает в карман, хотя во всей позе чувствуется напряжение.

— Что, Грейнджер, задавать вопросы получается лучше, чем отвечать на них? — спрашивает он на одном дыхании и нервно облизывает губы. — Ты иногда очень раздражаешь, ты ведь в курсе, да?

— Не меньше твоего, — хрипло выдавливает Гермиона.

Что-то в воздухе между ними снова меняется; пламя свечей несильно колеблется, отбрасывая причудливые тени на стены.

Она непонимающе хмурится, склонив голову к плечу, когда Малфой вдруг спрашивает:

— Когда тебе нужно возвращаться?

— В смысле?

Он нетерпеливо цокает и всё-таки поднимает взгляд, смотря прямо ей в глаза.

— У тебя есть ещё минут десять?

Гермиона неопределённо пожимает плечами, сбитая с толку несвязным потоком его вопросов.

Она не понимает его. Правда хочет его понять, но пока что не понимает.

— Ну да, есть.

Он слегка щурится.

— Хорошо. — Она вдруг осознаёт, что Малфой стоит очень близко. — Это хорошо.

Один выпад — и он протягивает руку и, схватив её за капюшон кофты, дёргает на себя с такой силой, что Гермиона спотыкается и врезается в его тело.

Она задерживается намного дольше, чем на десять минут.

Она почти не видела его в бою, не в силах отличить среди толпы одинаковых тёмных плащей и светлых масок, и плохо помнит дуэльные уроки в Хогвартсе — это было будто в прошлой жизни, поэтому Гермионе особо не с чем сравнивать нынешние движения Малфоя. Но то, как его руки и тело шевелятся, когда он захватывает её, поражает и немного сердит.

Потому что не должно быть так легко и приятно.

Так естественно.

Он целует её. Дыхание скользит между их губами, откуда-то из глубины груди поднимается палящее тепло, и Гермиона неловко переступает с ноги на ногу, бездумно отвечая на поцелуй и не особо думая о том, как расположить руки.

Его плечи — подходят.

Его шея — вполне.

Его затылок с мягкими прядями волос, струящимися между пальцев, — это хорошее место.

На его теле много хороших мест.

Малфой, не размыкая губ, тянет её на себя.

Он делает шаг назад — она пытается следовать за ним; другой — словно ведёт её в танце; третий — его ноги упираются в край кресла.

И Малфой роняет их обоих, подхватив её под бёдра. Гермиона падает, ударяясь коленями об обивку и ягодицами — о ноги Малфоя. Их зубы слегка сталкиваются, рождая звонкий звук, и Гермиона на мгновение поражённо отстраняется, опираясь ладонями в плечи Малфоя.

Но он целует её снова.

Вдруг оказывается, что это ровно то, что нужно, чтобы очистить голову после жаркой дискуссии. Осколки, впивающиеся в мозг, крошатся под натиском движений и размякают от жара, охватившего всё тело.

Они исчезают.

И остаются только прикосновения Малфоя.

Обхватывая одной рукой талию, он притягивает Гермиону ближе, так что она скользит по его ногам и прижимается грудью к груди. Это положение непривычно и волнующе; Гермиона чувствует и силу Малфоя, и собственную власть. Она может двигаться, может задавать темп, может сама решать, как целовать его и куда.

Она разрывает поцелуй, ловя его раздражённый вздох, и тут же касается губами щеки Малфоя, скользит по скуле, опаляет дыханием ушную раковину. Гермиона помогает себе руками, зарывшись пальцами в его волосы и поворачивая голову, чтобы было удобнее.

Он стискивает её бёдра.

Гермиона слышит его прерывистое дыхание и неразборчивый шёпот, когда быстрым движением языка проводит по шее, повторяя его же движения. Она не уверена, что действует правильно, но отдаётся инстинктам, ощущая, как всё тело Малфоя напрягается, а грудь движется в рваном темпе, как будто и диафрагма, и лёгкие, и сердце забыли о существовании ритма.

Что-то внутри Гермионы разрывается, распускается, раскручивается…

Время великодушно по отношению к ним. Жаркие секунды щедро растягиваются в минуты, стрелка часов замолкает, не напоминая о себе. Реальность отступает, разрешая забыться.

И они используют это сполна.

Только когда воздух вокруг начинает потрескивать от магических искр, разлетающихся в стороны, а лёгкие болезненно сжимаются от жара и недостатка воздуха, Гермиона и Драко позволяют пространству скользнуть между ними. Они тяжело дышат, и Гермиона жмурится, слегка постукивая кончиками пальцев по его затылку, сосредотачиваясь на ощущениях, а совсем не на собственных шальных мыслях.

Она прислоняется к его лбу своим; их носы едва сталкиваются, и разгоряченная кожа не спешит остывать, опалённая теплом вырывающихся вздохов.

Они молчат — потому что теперь уж точно не время говорить.

Спустя время Гермиона несколько раз моргает и смотрит на светлые ресницы Малфоя и на серые круги под его серыми глазами.

Возможно, стоит наконец признать, что ей необязательно знать ответы на все те вопросы, которыми она мучает Малфоя, чтобы так целовать его.

Она протяжно выдыхает.

***

Она судорожно вздыхает.

— Малфой, какого?..

С подола его мантии капает кровь, пачкая ковёр.

— Это не моя кровь. — Взмахом палочки он очищает ткань и пол. — Извини.

— А там?

Она кивает на его плечо. Тёмные, влажные пятна покрывают мантию у плеча и вдоль руки.

— А вот здесь моя, чёрт.

Он выругивается и, быстро скинув мантию, буквально падает на диван. Гермиона хмурится, вглядываясь в багряно-красный цвет, окрасивший его рубашку.

— Снимай.

Она идёт к шкафам, на мгновение прижимая ладони к бокам, чтобы справиться с дрожью. Зелий всё меньше, и Гермиона собирает остатки запасов. Она не уверена, что Малфой заглядывал в этот шкаф и в курсе, что скоро всё кончится.

Им нужно больше.

Особенно если он планирует и дальше ловить всевозможные проклятия.

Лоб чешется, когда Гермиона снова хмурится. Несколько прядей падают на лицо, пока она идёт обратно к дивану, и Гермиона трясёт головой, стараясь сбросить их. Но от этого лишь больше кудрей подпрыгивают и спиралями прикрывают глаза. Она раздражённо цокает языком.

Малфой сидит, ссутулившись, и упирается локтями в колени, прерывисто дыша. Рубашка всё ещё на нём, лишь расстёгнута, открывая бледный подтянутый торс, покрытый шрамами.

Гермиона снова смотрит на яркие-яркие пятна. Перед глазами — воспоминание о том, как в прошлый раз он истекал кровью, как раз когда получил все свои шрамы.

— Не могу дальше, — хрипло выдаёт он, поводя плечом.

Сморгнув наваждение, Гермиона призывает бинты и садится рядом с ним.

Она избавляет его от рубашки, целомудренно касаясь обнаженной кожи. Словно заправский целитель, она прочищает раны, накладывая успокаивающие кожу чары, вливает сильное зелье Малфою в глотку, несмотря на некоторое сопротивление, и смазывает все повреждённые места остатками заживляющих мазей и бадьяна.

Он шипит, ругается сквозь зубы, дёргает ногой и сжимает тонкими пальцами собственные колени так, что белеют костяшки. Но когда раны начинают стягиваться и боль спадает, он удовлетворённо вздыхает.

Гермиона проверяет всё дважды, проводя ладонями по его плечу и руке, и чувствует покалывание в кончиках пальцев, но подавляет желание прикоснуться к Малфою по-другому.

Она мельком думает о том, что могла бы скользнуть руками по его спине, огладить напряжённые мышцы, ногтями поцарапать слегка влажную от выступившего пота кожу. О том, как мало ей надо, чтобы прислониться лбом к щеке Малфоя и глубоко вздохнуть, втягивая его запах и заряжаясь ощущением спокойствия. О том, что расстояние между ними как раз подходящее, чтобы перекинуть ноги через его бёдра и заставить его обхватить её руками.

Она думает об этом, но ничего не делает.

Вместо этого Гермиона тщательно забинтовывает его плечо, очищает рубашку и помогает одеться.

Когда их пальцы сталкиваются над одной и той же пуговицей, Малфой вдруг говорит:

— Через неделю студентов снова ждут в Хогвартсе.

Когда Гермиона вскидывает на него взгляд, её лицо искажает изумление. Он очень близко, и она различает особый оттенок кожи под глазами и маленькие складки у губ, которые он сжимает, борясь с остатками боли и чем-то ещё.

Гермиона смущённо отстраняется.

— Они хотят продолжить занятия в Хогвартсе? Сейчас?

— Само собой никто не ждёт большого потока студентов, но они хотят создать видимость стабильности. И Лорд хочет закрепить собственный успех, показав, что Хогвартс полностью под контролем Пожирателей.

— И они не боятся диверсий со стороны Ордена?

— А вы собираетесь устроить одну?

Он фыркает, и Гермиона морщится.

— Нет, — она слегка колеблется и печально добавляет: — Мы понимаем, что сейчас Хогвартс невозможно вернуть.

Малфой неопределённо пожимает плечами.

— Поэтому занятия продолжатся.

— Боюсь представить, — бормочет Гермиона и несмело глядит на него: — А ты? Формально ты ведь не закончил учёбу и мог бы поехать.

Он чуть щурится и вздыхает. Правая рука зарывается в ткань мантии, лежащей рядом, и Малфой нервно перебирает пальцами, но его голос спокойный и размеренный, когда он коротко отвечает:

— Я нужен на поле боя. — Он внимательно следит за её реакцией. Но Гермиона молчит. — Что, неужели ничего не спросишь?

— С учётом того, как часто ты получаешь ранения, могу только научить ставить щит помощнее, — тихо ворчит она.

Пальцы Малфоя застывают в складках мантии, когда он удивлённо смотрит на неё и вдруг меняется в лице. Выражение непривычное.

Он улыбается.

Улыбка озаряет лицо, и смех скользит по губам, мерцает в глазах и прорывается наружу, зависая между ними в воздухе.

Гермиона ловит себя на том, что жадно впитывает звуки и образы.

— Само собой, — он сбивается, прерываясь от смеха, — конечно же, если ты не задаёшь вопросы — то думаешь о том, как бы чему-нибудь научить. — Гермиона слегка хмурится, уловив насмешку в его голосе, но не чувствует раздражения, скорее, разделяет его веселье. Она сжимает губы, борясь с ответной улыбкой. — Мерлин, Грейнджер, это так типично… и так потрясающе, — он протяжно выдыхает через рот, отбрасывает пряди с лица и ни на мгновение не сводит с неё открытого и смущающего взгляда. — Ты просто… потрясающая.

Наконец он замолкает и, откинувшись на спинку дивана, пытается привести в порядок дыхание, впрочем продолжая улыбаться. Он прикрывает глаза, за что Гермиона отчасти благодарна.

— Рада, что забавляю тебя, Малфой, — покраснев, выпаливает она.

Он бросает на неё короткий взгляд сквозь ресницы.

— Могла бы делать это и почаще.

Гермиона смущённо отворачивается, глядит на свои коленки и разглаживает невидимые складки на ткани брюк.

— Я подумаю об этом, — чопорно отвечает она и слышит, как он снова хмыкает. Гермиона слегка качает головой.

Они сидят очень близко. Если Гермиона сдвинется буквально немного, то коснётся бедром его ноги, и если протянет руку — может переместить ладонь со своего колена на его.

Но она не знает зачем — поэтому не шевелится.

Лишь спрашивает:

— Ты позвал меня, чтобы рассказать про Хогвартс, или ещё какие развлечения намечены?

Она слышит, что Малфой вздыхает более напряжённо, будто её вопрос застал его врасплох.

Гермиона слегка разворачивается в его сторону и смотрит, как он запускает под мантию вторую руку и, повозившись пару секунд, извлекает единственный свиток, плотно исписанный мелким текстом. Гермиона хмурится и тянется к нему, но Малфой отводит руку и заглядывает ей в глаза.

Веселье испаряется.

Малфой снова вздыхает и, поколебавшись мгновение, говорит:

— Я не хочу это обсуждать. Тут всё написано. — Он всё-таки передаёт ей свиток, но Гермиона теперь не спешит раскрыть его, ожидая продолжения. — Вы можете атаковать тюрьму, организованную в поместье Яксли. Тут всё написано, — повторяет он, но, кажется, не осознаёт этого.

Малфой сжимает губы в тонкую линию, пока Гермиона просматривает свиток.

— Ты уверен, что этот график дежурств не меняется?

— Да. И защитные заклинания тоже, — он морщится. — Это несложная операция.

Гермиона ещё пару секунд вглядывается в строки, а потом медленно сворачивает свиток и прячет в карман. После она снова смотрит на Малфоя, который выглядит на удивление озабоченным. Его зрачки дёргаются из стороны в сторону, когда он глядит Гермионе в глаза, и она искоса видит, как он сжимает кулак.

— Что-то ещё?

Он не хочет обсуждать эту операцию, но вместе с тем выглядит так, будто слова уже крутятся на кончике языка, но по какой-то причине он сдерживает их, пытаясь совладать с собой.

Гермиона хмурится, и он сжимает челюсти, так что мускул на щеке дёргается.

— Вы сможете легко захватить поместье, но, Грейнджер, — Малфой замолкает и, подняв взгляд на неё, смотрит так долго, что Гермиона начинает сомневаться, что он договорит. — Не ходи туда. Пусть с этим разбираются ваши взрослые бойцы. Не пускай туда женщин и чувствительных гриффиндорцев и, Мерлин, уж точно не отправляйте туда Поттера. — Уголок его губы дёргается, но тут же печально опускается. — И не ходи туда сама.

Гермиона несколько раз моргает и в точности осознаёт, к чему он ведёт.

В этот раз ей не нужно задавать наводящих вопросов.

Она вспоминает дрожь, которая пробивала тело Джинни после многократного применения Круцио. Вспоминает пустоту на месте отсутствующих пальцев Дина. Вспоминает бледные лица Билла и Флёр: его — от боли, её — от переживаний.

В этой тюрьме могут быть раненые, но о том, в каком состоянии они их найдут, — лучше не думать.

Гермиона медленно выпускает воздух сквозь сжатые зубы. На неё наваливается усталость.

— Почему всё так? — спрашивает она скорее у пространства вокруг, чем у Малфоя.

— Ты ведь не ждёшь ответа.

— Я не понимаю, откуда в людях столько зла, — она вздыхает и щиплет пальцами переносицу. — Почему мне кажется таким очевидным, что стоит выбирать добро?

Вопрос риторический, она действительно не ждёт ответа, но всё же, оторвав руку от лица, искоса смотрит на Малфоя, раздумывая, вступит ли он в очередной спор. Но он лишь закидывает голову и спокойно произносит:

— Потому что сама твоя суть не позволяет тебе задумываться о другом.

По какой-то причине сегодня он не в состоянии спорить и придираться. Возможно, она всё-таки сумела что-то сдвинуть в нём.

А возможно, это всего лишь дурманящее действие обезболивающего зелья странно влияет на его поведение.

Гермиона смотрит на его профиль, скользит взглядом по линии челюсти и изгибу шеи и наблюдает, как светлые волосы разметались в беспорядке у висков.

— Но это неправильно. Я должна задумываться, должна размышлять, должна представлять… — она обрывает сама себя и вдруг говорит: — Я должна понимать Волдеморта. — Глаза Малфоя удивлённо расширяются, но Гермиона не даёт себя перебить, хоть он и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать. — Если я хочу понять, чей портрет он использовал, чтобы создать крестраж, я должна понять его самого. Я не могу даже представить, как кто-то может желать расколоть свою душу на куски, но…

— Тебе и не нужно понимать это, — возражает Малфой.

— И нет, и да. Я не хочу представлять себя на его месте, но мне необходимо разобраться в его мотивации и его мыслях. Потому что нам нужно разгадать, чей портрет он использовал.

— Грейнджер, я не думаю, что ты можешь просто взять и догадаться. При всём уважении.

— А я думаю, что могу, — безапелляционно заявляет она. — Все его крестражи… Это были примечательные артефакты, либо же вещи людей, которые были важны ему.

Гермиона задумчиво подносит руку к лицу и одним пальцем проводит по губам, смутно замечая, как Малфой следит за этим жестом. Она чувствует, как кончики её ушей слегка краснеют.

— В жизни Лорда не так уж много важных людей… Мы могли бы догадаться, что он будет использовать в этот раз.

— Восхитительно, — бормочет Малфой, не сводя с неё взгляда, — ты думаешь о том, как залезть в голову Волдеморта.

Она нелепо хихикает от его комментария, и вдруг неожиданная мысль приходит в голову:

— Важные люди, Малфой! — она выпрямляется и чуть подаётся в его сторону. — Это не могут быть твои родители? Раз он попросил отца достать портрет, это может быть что-то, связанное с ними… с вашей семьёй. Это многое бы объяснило, и…

Тень пробегает по его лицу.

— Мои родители — пешки, Грейнджер, — жёстко прерывает её Малфой. В его глазах мелькает болезненное выражение, но он быстро справляется с собой. — Важные, но пешки.

Гермиона поджимает губы.

— Важные пешки — это уже ладьи.

Малфой, не сдержавшись, фыркает и закатывает глаза.

— Нет, Грейнджер, в армии Волдеморта есть только король и пешки.

Он раздражённо мотает головой и вновь опадает на подушки, но продолжает краем глаза следить за Гермионой.

Она долго обдумывает его слова и в конце концов говорит:

— Будем надеяться, что это в итоге сыграет нам на пользу.

Малфой лишь криво усмехается.

***

Гермиону мутит.

С тех пор, как очередная порция воспоминаний настигла её, на языке держится отвратительный горький привкус, а кружащейся голове не помогают никакие зелья.

Тошнота ютится в животе, то и дело перебираясь в грудь, и желудок временами подпрыгивает к горлу, а затем всё успокаивается, давая несколько минут — иногда часов — передышки.

После всё начинается снова.

Осколки воспоминаний в её голове с трудом находят собственные места, по пути раня сознание, и заставляют думать о цене. Снова, и снова, и снова…

Малфой и сам выглядит ещё бледнее, чем обычно.

Гермионе кажется, что она попала в чёрно-белый фильм, пока она смотрит на его побелевшее лицо, посеревшие волосы, потемневшие глаза. Только искусанные губы выделяются ярким пятном.

Как только она занимает своё место, эти губы произносят:

— Сегодня я не могу притворяться, что у меня есть терпение на вежливый разговор. — Он смотрит куда-то мимо её плеча, и брови нависают над глазами, когда он хмурится. — Просто скажи, до какого момента ты вспомнила.

Гермиона нервно сглатывает, удивлённая прямолинейностью. Она хочет спросить, в порядке ли он, но вместо этого произносит:

— Я залечила твоё плечо, а после мы обсудили шахматы.

Короткое изумление на его лице быстро сменяет подобие удовлетворения, но оно тусклое, приглушённое, как и всё в этой камере.

— До конца партии ещё два месяца, — медленно говорит он, так и не глядя на Гермиону.

Его пальцы один за другим коротко ударяются о столешницу, Малфой будто делает волну: мизинец, безымянный, средний, указательный, один за другим, и большой — как точка. Потом то же другой рукой. И в обратную сторону, в обратном порядке.

Гермиона следит за этим жестом, коротко смотрит ему в лицо и снова возвращает взгляд к рукам. Он часто шевелит пальцами вот так или как-нибудь иначе, чтобы справиться с эмоциями и привести в порядок мысли.

Гермиона понимает: это то немногое, что доступно ему.

Она прочищает горло.

— Мне нужно вернуться в Хогвартс на несколько дней. Я хочу договориться с Макгонагалл досрочно сдать некоторые экзамены. — Гермиона пытается поймать взгляд Малфоя. — Я планирую больше времени проводить в Лондоне, чтобы легче перемещаться сюда.

Он неопределённо покачивает головой.

— Завтра первый день зимы, — сообщает Гермиона, ожидая хоть какой-то реакции. — И я хочу приходить чаще, потому что я… Я надеюсь, что к Рождеству я вспомню всё и…

— Не говори этого, Грейнджер, — вдруг резко обрывает он, и Гермиона понимает, что он наконец смотрит на неё. Но в его взгляде такое суровое и пугающее выражение, что теперь уже ей хочется отвести глаза. Она еле сдерживается. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но не надо.

Она слегка удивляется.

— За месяц я вспомнила больше половины всего, и я вполне могла бы…

— Не надо. — Он кривится будто от боли.

Его правая ладонь дёргается, будто он хочет её остановить. Гермиона поражённо замолкает.

— Не надо говорить мне об этом. И, Мерлина ради, Грейнджер, не нужно больше спешить.

— Малфой…

— Я знаю, что ты чертовски упряма, ладно? — скрипя зубами, говорит он. — Мы оба знаем. Но дай всему идти своим чередом. Не торопись и… не обещай ничего.

Гермиона вздрагивает.

— Почему ты вообще так уверен… — она колеблется и решает задать другой вопрос: — Откуда ты знаешь про действие Обливиэйта?

Малфой отвечает резко, но не жестоко, а скорее устало.

— От тебя.

— Ох. — Это неожиданно. — Что?

— Ты говорила, что если заклинание снимает тот, кто его наложил, то это нужно сделать быстро, не пытаясь восстановить память кусками. Как сорвать…

— …пластырь.

— Видимо. — Он пожимает плечами.

Гермиона неверяще смотрит на него расширенными глазами. Она правда говорила ему такое? Конечно, она не помнит, но с чего бы Малфою врать об этом? Да и откуда ещё он мог знать настолько магловское выражение?

Гермионавсматривается в его лицо, стараясь понять, и вдруг остро осознаёт: она говорила ему это в связи со своими родителями.

Может, не сразу, но в конце концов она рассказала ему, что сделала.

Он знает. И, наверное, это не так удивительно, если наконец смириться с тем, что в какой-то момент их странных взаимоотношений Гермиона начала по-настоящему доверять ему.

— Но если контрзаклинание не произнесено, то воспоминания не могут сразу найти дорогу к нужным местам в голове. Они путаются и порождают хаос.

Её снова немного мутит, и Гермиона откидывается на спинку стула, обдумывая ситуацию.

Малфой прав.

И он знал это с самого начала.

Она правда могла рассказать ему всё это, потому что много исследовала тему, когда готовилась заколдовать родителей.

Но со своих родителей она сняла заклинание одним движением палочки, и после долгого сна и чуть менее долгой прогулки, чтобы привести мысли в порядок, всё в их головах стало на место ровно так, как и должно было. Никаких побочных эффектов, никакой боли, никакого тумана в голове, лишь небольшая толика обиды на Гермиону, что она даже не посоветовалась с ними, принимая такое важное решение.

Ситуации были разные, поэтому последнее время Гермиона и не думала о родителях.

Ведь теперь они были в порядке.

В отличие от неё самой.

Гермиона опускает глаза, уперевшись взглядом в столешницу.

— Я не помню, как говорила тебе это.

— Это было позже.

Гермиона кивает.

— Хорошо. Допустим. Позже.

— Грейнджер, — тихо окликает он и еле слышно говорит: — Я не хотел поднимать эту тему. Но раз уж мы… — он запинается. — Ты сняла с них заклинание?

Воздух, твердея, застревает поперёк горла, и Гермиона закашливается, одной рукой прикрыв рот, а вторую приложив к груди. Вдох, выдох, чтобы прийти в себя, и она всё-таки может выдавить:

— Да. Я сняла Обливиэйт. И они всё вспомнили, — она ловит его вопрошающий взгляд. — И они в порядке.

Он мягко улыбается.

— Это хорошо.

Гермиону смущает эта улыбка. Она смотрится на его лице почти дико. Гермиона отводит взгляд.

— А что было дальше? После разговора про шахматы.

— Что ты помнишь?

Она задумывается.

— Я заметила, что запасы зелий кончаются, и решила их пополнить. Я не помню, но думаю, что в ближайшее время должна была заняться этим.

— Верно.

На его лице вдруг отражаются какие-то новые эмоции, которые Гермиона не видела до этого. Выражение мечтательное, словно Малфой окунается в фантазии или же, точнее, в воспоминания. Его лицо разглаживается, как в тот раз, когда она спросила его о матери.

— Ты расскажешь, что тогда было? — аккуратно спрашивает Гермиона.

Он отвечает на удивление резко:

— Нет, — Малфой бесстыдно улыбается, заметив выражение её лица, но, будто просто хотел проверить реакцию, тут же поясняет: — Мы сварили много всего, я рассказал тебе некоторую информацию о портрете, а после ты снова осталась со мной.

Ох.

Его взгляд обжигает её.

Желудок Гермионы сжимается, и сердце бухает так, что она слегка покачивается, цепляясь пальцами за столешницу. Гермиона тяжело сглатывает раз, другой и медленно вдыхает через нос, стараясь собраться с мыслями.

По ногам и груди пробегает дрожь, когда она вдруг думает об их последнем поцелуе, который вспомнила.

И о том, как хотела прикоснуться к Малфою, пока лечила его.

И как практически заставила его обнять её до этого.

Тепло обжигает щёки и шею как раз в тот момент, когда Малфой тихо бормочет:

— Мерлин, это просто бесценно.

— Что?

— Твоё выражение лица.

Она глядит на него словно загнанный зверь, но видит лишь мягкий свет в его взгляде.

— Мне не нравится, что ты помнишь всё, а я будто блуждаю в темноте. — Гермиона не может больше смотреть на него и на мгновение закрывает глаза.

— Мне тоже не нравится, что я единственный, кто помнит.

— Я вспомню, — коротко кидает она.

— Грейнджер…

Гермиона перебивает быстрее, чем успевает продумать вопрос:

— Ты все ещё надеешься, что я помогу тебе избежать Азкабана?

Слова звонко, как камушки, падают на стол перед ними, и Малфой смотрит на её рот так внимательно и обескуражено, будто пытаясь понять, как вообще подобное сочетание звуков вырвалось наружу.

Он хмыкает.

— Я уже не избежал его.

— Да. Извини, — она приглушённо фыркает. — Я неправильно выразилась. Я имела в виду, что…

— Почему ты спрашиваешь? — прерывает он.

— Ты обещал отвечать на вопросы. Этот вопрос никак не подстегнёт мою память, я просто хочу лучше понимать.

«Я просто хочу узнать тебя».

Они оба вздрагивают.

— Да.

— Да?

— Да, я рассчитываю, что ты поможешь мне выйти, — Малфой колеблется, прежде чем продолжить. — Мне тяжело надеяться… Но я надеюсь. Я не уверен, что ты захочешь мне помочь, и даже если сделаешь это — не уверен, что у тебя получится.

— Но почему?

Вопрос слетает с её губ, но Гермиона тут же осекается.

Рон.

Ну конечно, Рон.

Вопрос про него замирает на самом кончике языка, но, натолкнувшись на тяжёлый взгляд Малфоя, Гермиона замолкает.

— У нас был договор, Грейнджер, — предупреждающе мотает головой он, но губы слегка дёргаются. Малфой знает, что поймал её, и, несмотря на обстоятельства, это забавляет его. — Один вопрос.

Желудок Гермионы снова подпрыгивает к горлу, привкус желчи обжигает рецепторы, и она кривится.

Это всё — его насмешки, её самочувствие, недостаток информации — так раздражает. Так сильно.

Гермиона чувствует, что закипает.

Малфой вскидывает брови, когда она привстаёт со стула.

— Знаешь, Малфой, — тихим и зловещим голосом начинает Гермиона, — я поговорю с Макгонагалл, а после стану приходить каждый день, только чтобы у меня была возможность задавать тебе вопросы, — она упирается одной рукой об стол, а вторую поднимает, пальцем указывая Малфою прямо в грудь. — Новый день — новый вопрос, на который ты обещал отвечать. И к чёрту промедления, — она дёргает рукой и склоняется ближе. — Я буду в этой камере каждый день и буду проводить здесь все приёмные часы. — Тяжелый вздох сотрясает её грудь, когда она пытается набрать побольше воздуха. — И чтобы ты знал — я вспомню всё до Рождества.

Напоследок она склоняется так близко, что всё-таки еле заметно тыкает его пальцем где-то в районе ключицы, и тут же отстраняется. Запыхавшись от страстной речи, Гермиона замолкает.

Малфой не сводит с неё взгляда.

Она ждёт любой реакции: тихой или громкой, яростной или спокойной. Но невероятно удивляется, когда в его взгляде снова проскальзывает веселье, а вокруг глаз собираются морщинки, предшествующие улыбке.

— Впечатляет, Грейнджер, — мягко произносит он, и уголки губ всё-таки изгибаются. — Звучишь так, как будто меня должно это расстроить, но вообще-то, — он делает паузу, которую можно было бы назвать драматической, — я буду не против.

========== 14. Четырнадцатая глава ==========

Завитки пара поднимаются над котлами, пламя рождает потрескивающий звук, по стенам прыгают рыжие отсветы, и капля пота неприятно медленно ползёт по виску.

Её нужно утереть и наложить охлаждающие чары на кожу.

Вот-вот, ещё мгновение — и Гермиона сделает это. Ей нужна буквально минута.

Взмах палочки, и…

— Что здесь происходит?

Гермиона вскидывает голову.

Малфой стоит на пороге кухни, сложив руки на груди, и пристально глядит на неё. Потом красноречиво обводит взглядом всё пространство и снова смотрит ей в глаза.

Гермиона, вспотевшая и раскрасневшаяся от жара котлов и паров зелий, сдувает влажную прядь с лица.

Она даже не заметила, как он пришёл.

Она пытается удержать во внимании сразу три котла. Ещё один спокойно бурлит на медленном огне, и раз в семь минут Гермиона проверяет, как меняется цвет: от нежно-голубого до тёмно-синего, потом нужно добавить стрекозиные грудки, наложить специальное заклинание, размешать и ждать, пока жидкость снова станет светлой, почти прозрачной.

Это лишь часть сложного процесса, сформированного в голове Гермионы, но Малфой нарушает его.

Гермиона, чувствуя уже привычное напряжение, исходящее от Малфоя, осматривает его с ног до головы, чтобы убедиться, что он не ранен. Она не знает ни о каких сражениях, поэтому и пришла в этот вечер, так спокойно оставив Орден без своего внимания. Но всё же не знает, что можно ожидать от Малфоя, поэтому перепроверяет.

Но он в порядке и выглядит ухоженно, только вот очень измученно. И глядит на неё слегка сердито.

— Я варю зелья.

Словно в подтверждение своих слов, Гермиона обращается к одному из котлов, высыпая и выливая нужные ингредиенты в определённом порядке.

— А я думал, мои глаза обманывают меня.

Она мельком видит, как дёргается его щека.

— Запасы Снейпа почти кончились, — Гермиона вновь сдувает с глаз прядь волос и переключается на следующий котёл. На поверхности жидкости начинают возникать еле заметные пузырьки, и ей нужно мешать её, не отвлекаясь, пока не прозвенит таймер. — Я решила, что нам нужны некоторые зелья.

Её движения выверенные и чёткие.

Краем глаза Гермиона видит, как Малфой делает шаг к ней.

— Нам? — Гермиона слышит, как клацает его челюсть. Она продолжает мешать зелье, наблюдая, как поверхность постепенно начинает мерцать. — Почему не позвала меня?

— Не хотела отвлекать.

Гермиона заканчивает, добавляет пару капель сиропа чемерицы и поднимает глаза. Малфой ещё ближе, чем был.

Он смотрит на неё, слегка прищурившись, и его взгляд становится ещё более подозрительным, а лицо омрачается какой-то пограничной эмоцией. Это похоже на смесь раздражения, разочарования и… обиды?

Несколько долгих секунд они играют в гляделки, но вдруг раздаётся булькающий звук, когда зелье в котле слева от Гермионы закипает. Она переводит взгляд на него, а потом снова на Малфоя, и снова на котёл, не зная, что предпринять.

— Отвлекать?

Малфой нахально поднимает одну бровь и вскидывает подбородок, но что-то в чертах лица говорит Гермионе о том, что он уязвлён.

Внезапно она понимает, как всё выглядит с его стороны.

Она в его доме готовит зелья и даже не подумала поставить его в известность.

Ему может не нравиться это по множеству причин.

Гермиона взмахивает палочкой, сбавляя огонь под котлом; бурление прекращается.

— Я заметила, что они кончаются, ещё две недели назад, но мне нужно было собрать некоторые недостающие ингредиенты, и… — она вздыхает, отчасти раздражённая его реакцией и тем, что приходится объяснять. — Мы оба заняты. Ты… Ты занят. А нам нужно было пополнить запасы, нам правда необходимы зелья. К тому же я хотела потренироваться варить то, что давно не делала, и…

— Тут есть зелья, которые ты делаешь для тренировки?

— Ч… Что? — удивляется Гермиона и, нахмурившись, пытается понять, к чему он задаёт подобный вопрос. — Они все нужны нам, просто некоторые я давно не варила и опираюсь на записи Снейпа, чтобы добиться нужного…

Он снова перебивает её:

— Это вообще безопасно?

— Что значит «безопасно»? Я никогда не ошибалась в зельях, у меня всегда были только Превосходно! — она вспыхивает.

И ровно в этот момент, видя ухмылку, расползающуюся по его лицу, Гермиона понимает, что именно этого Малфой и добивался.

— Ох, ну, конечно, только Превосходно, — он позволяет смешку вырваться изо рта. Его поза становится более расслабленной. — Теперь-то мы знаем, что это всё потому, что Снейп испытывал определённую слабость к…

Он осекается, поймав её настороженный взгляд. Руки Гермионы замирают над котлом, а Малфой неестественно выпрямляется, расправив плечи, и морщится, словно что-то отвратительное попало к нему в рот.

Он нервно осматривается, будто ища то, что поможет смыть неприятный привкус и неловкие слова с языка.

Ничего не находится.

— …Маглорождённым, — выдыхает он. — Я хотел сказать «маглорождённым». Но это всё равно неуместно… и глупо. Я не должен был это говорить.

Все эмоции на его лице меркнут по сравнению с чувством вины.

— Забудь, Малфой.

Гермиона качает головой и взмахивает рукой, стараясь не выглядеть разочарованной, но утыкается взглядом в поверхность зелья, чтобы только не смотреть на Малфоя. Почему-то ей не хочется встречаться с ним глазами.

Она критично осматривает все котлы и отворачивается. Сбоку у стены медленно густеет остывающая мазь от ушибов, и Гермиона проверяет её, сверяясь с книгой, которая зависла в воздухе неподалёку.

У неё ещё много работы.

— Чем тебе помочь?

Голос Малфоя врезается куда-то под лопатки, заставляя дёрнуться и выпрямиться. Гермиона глядит на него через плечо, поджав губы.

Но он не смотрит в ответ.

Малфой скидывает мантию и левитирует её обратно в гостиную, оставляя на диване, а затем подходит ближе к котлам, придирчиво оглядывая их содержимое, и по пути закатывает рукава.

Лишь закончив, он понимает, что сделал, и цепенеет, несколько мгновений рассматривая своё предплечье, а после поднимает взгляд на Гермиону.

Отсветы пламени прыгают по Тёмной метке.

Гермиона чувствует болезненный укол в висок и ощущает вдруг навалившуюся тяжесть.

— Это ничего не значит, — она вздыхает и качает головой.

— Думаешь?

— Знаю.

Он хмыкает. И вновь смотрит на метку.

— Неужели она совсем тебя не напрягает?

— Не на тебе.

— Действительно, — голос звучит одновременно едко и печально. — Я ведь совсем другой.

Малфой ещё мгновение вглядывается в рисунок на предплечье, а затем всё же дёргает ткань рубашки обратно, прикрывая метку.

Гермиона прикусывает губу и поворачивается обратно к книге, но спустя пару вздохов, с трудом прочитав лишь три строчки, она снова обращается к Малфою:

— Что с твоим настроением?

Он прикусывает щёку на мгновение, а после медленно говорит с некоторой толикой осуждения:

— Я планировал отдохнуть, а не варить десяток зелий.

— Ты можешь идти отдыхать.

— Да уж, конечно, и доверить всё это тебе?

Она закатывает глаза.

Малфой нарочито насмешливо хмыкает, но это не убеждает Гермиону. Она видит по линии его плеч, по изгибу губ и взгляду — он по-настоящему измучен. Но его раздражение отступает; её присутствие будто и не волнует его больше. Малфой подходит к столу, который заполнен ингредиентами, подготовленными Гермионой.

Долго и тщательно она чистила, измельчала, давила, растирала, раскладывала всё на маленькие кучки, чтобы было быстрее и эффективнее.

Её пальцы устали.

— Ты хочешь сделать противоожоговую мазь и противоядие?

— От магических ядов, да, — Гермиона кивает. — От обычных я уже сварила.

— Хм, впечатляет.

Она изумлённо смотрит на него, удивившись тому, что похоже на комплимент или восхищение, но Малфой уже склоняется над столом и принимается методичными движениями толочь скарабеев.

— Жала веретенницы на полке у тебя над головой, — коротко говорит Гермиона.

Он лишь кивает, так и не смотря на неё.

Драко Малфой легко и непринуждённо становится частью её процесса.

Гермиона не удивлена, что он хороший зельевар, скорее, поражена, что он не спорит с её решениями, не комментирует её действия и не пытается делать всё по-своему. Они работают сообща в тишине, которую можно назвать комфортной.

Так проходит около получаса.

Закончив с основными действиями в рецепте противоядия, Малфой потягивается, разминая спину, и вдруг говорит:

— Он вернул его на место.

Гермиона, сбитая с толку, замирает и поворачивается к нему, чуть не вылив слишком много слизи флоббер-червя в мутно-коричневую жидкость.

— Кто и кого?

— Люциус, — коротко говорит Малфой. — Портрет.

Он поднимает руку и медленно почёсывает подбородок, пока Гермиона ощущает, как её грудь и горло сжимаются от неожиданности.

— Что это значит?

Голос звучит на тон выше, чем обычно, и под конец слегка срывается.

— Я без понятия, так сказал Лорд.

— Ты говоришь, что Тёмный Лорд вернул свой крестраж?

Малфой пожимает плечами:

— Я слышал лишь обрывки, Грейнджер, мне нечего вам рассказать. Лорд сказал вернуть портрет на место, а отец ничего не уточнял.

— И, конечно, ты не знаешь, куда он именно его забрал.

— Знал — был бы в другом настроении.

— Справедливо, — Гермиона грустно улыбается уголками губ.

Склонившись над одним из котлов, Малфой неспешно помешивает его то по часовой, то против. Знакомая морщина прорезает его лоб.

— Снейп рассказывал мне о других крестражах, и это выглядит очень странным, что Лорд отослал этот подальше от себя.

— Я бы сказала, что в этом нет никакого смысла, но ты однажды уже обратил моё внимание, что искать смысл в происходящем — это глупое дело.

Он задумчиво сдвигает брови на мгновение, а после вдруг слегка улыбается.

— Но ты всё равно пытаешься руководствоваться логикой.

Гермиона заканчивает с ещё одним зельем и, наложив охлаждающие чары, левитирует котёл к стене. После этого она замирает, обхватив себя одной рукой за талию, и лишь костяшки второй руки постукивают по подбородку, пока Гермиона думает.

— Возможно, ваше поместье не было безопасным местом для него. Там ведь немало людей. И немало других портретов, я так подозреваю.

На мгновение возведя глаза к потолку, Малфой проговаривает:

— Портретов много, но я не слышал, чтобы кто-то говорил о ещё одном, — он отрешенно хмыкает. — Я попробую узнать больше.

Гермиона кивает и вдруг чувствует дрожь, скользнувшую вдоль позвоночника, когда до неё доходит одна простая, банальная и очевидная мысль.

— Но если портрет был в поместье, его должен был видеть хоть кто-то. Новые картины встраиваются в существующие системы, и если бы появился новый персонаж — другие должны были бы об этом знать, — Слова опережают мысли, пока Гермиона тараторит. Она неожиданно ахает: — Если только этот портрет магический.

— Что?

Гермиона ошарашенно глядит на Малфоя, и её руки взметаются в воздух, когда она начинает подкреплять каждое слово жестом.

— Мы знаем, что это портрет, но он не обязан быть магическим! — Гермиона почти вскрикивает. — Это может быть магловский портрет, тогда никто в поместье действительно не мог бы узнать о нём. Это… Это многое бы объяснило… И поменяло.

— И испортило, — бурчит Малфой и недоверчиво уточняет: — С какой стати Волдеморту использовать магловский портрет?

— Я не знаю, но он был полукровкой. Он мог… Мог, — сбивчато произносит Гермиона и вздыхает. — Не знаю зачем, но мог бы. Ты так не думаешь?

Это болезненно — когда информация не даёт ответов, а лишь порождает ещё больше вопросов. Голова Гермионы немного кружится от часов, проведённых на ногах, от оглушительных мыслей и больше всего — от запахов вокруг. Горькие, сладкие, приторные, едва заметные и едкие ароматы витают вокруг, и эта какофония немного сводит с ума.

Гермиона смотрит на Малфоя со странной смесью возбуждения и надежды, будто один его ответ может поменять ход событий.

Он с сомнением качает головой:

— Не знаю, Грейнджер. Это странный вариант, — он пытается подобрать слова. — Волдеморт, который делает крестраж из портрета какого-то магла? Я бы сказал — вряд ли.

Плечи Гермионы опадают от разочарования, и горечь обжигает горло, когда она тяжело сглатывает и предпринимает ещё одну попытку:

— Возможно, это магловский портрет, на котором изображён волшебник.

Малфой бросает на неё долгий взгляд.

— Может быть, — он вздыхает, — не знаю, Грейнджер, может быть.

Гермиона разделяет его уныние: все варианты звучат неубедительно, у них нет нормальных версий и почти нет информации, а время идёт.

Разговор сходит на нет, когда звенит таймер и сразу четыре зелья требуют внимания.

Гермиона и Драко заканчивают в тишине, действуя слаженно и лишь по взгляду понимая намерения друг друга.

Гермиона довольна. С помощью Малфоя они перевыполнили её план, и все зелья получились так, как и должны были.

Не то чтобы она ожидала другого.

Гермиона улыбается и морщится одновременно, испытывая странную смесь удовлетворения и страдания; её руки и спина нестерпимо болят от проделанной работы, а в голове всё ещё без остановки вращаются мысли про крестраж, но она исполнила свой долг, и этого достаточно хотя бы ненадолго.

Гермиона хочет расплести растрепавшуюся косу, и в горячий душ, и в уютную кровать.

Она осматривает котлы с готовыми зельями, мазями и настойками.

— Ладно, Малфой, уже поздно, — говорит Гермиона коротко, будто одной этой фразы достаточно.

Малфой, который также оглядывал комнату, поворачивает голову в её сторону.

— Ты сможешь сам разлить зелья, когда они остынут? Я помыла все флаконы в самом начале, они вот в том и в том шкафах, а после всё можно расставить на полках, которые обычно использовал Снейп, чтобы не запутаться, и…

Она натыкается на его пронзительный взгляд и замолкает на полуслове, застыв в нелепой позе, указывая на шкафы в гостиной. Взгляд смущает и даже нервирует.

— Или я могу вернуться с утра и сделать это сама, чтобы…

Его глаза дёргаются, на мгновение сузившись, а после вновь возвращаются в обычное положение. Взгляд всё такой же въедливый и немного снисходительный.

Гермиона не выдерживает:

— Да что?

— Останься.

Она удивлённо вскидывает брови. Он выглядит так, как будто это слово далось ему с большим трудом. Морщина на лбу становится глубже, а на шее сбоку заметно выделяется пульсирующая вена.

— Остаться, пока зелья не остынут? — еле выговаривая слова, уточняет Гермиона.

Малфой лишь пожимает плечами.

Смятение накрывает её с головой, и сердце бьётся в груди неровно, пока она ждёт, что Малфой ответит хоть что-то.

Но он молчит, погрузив в тишину небольшую кухню, заставленную зельями, и несколько мгновений Гермиона может делать вид, что не знает, что он имеет в виду.

Однако момент слишком затягивается, и наконец Малфой запрокидывает голову, смотря в потолок, и повторяет её же недавние слова:

— Останься здесь, — голос понижается до шёпота. — Со мной.

Услышав это, Гермиона безвольно опускает руки, расслабив плечи и спину.

В принципе, она может и не отвечать.

Они оба знают, что она останется.

Гермиона больше не видит никакого смысла противиться явному влечению к Драко Малфою.

***

В доме Снейпа есть гостиная, кухня, спальня и ванная.

Теперь Гермиона была везде.

Малфой нашёл для неё какие-то древние полотенца, и Гермиона заперлась в ванной, оставаясь наедине со всеми мыслями, сомнениями и желаниями. Вода не помогла смыть ничего из этого, лишь остатки зелий, тяжёлые запахи и отчасти усталость.

Освежившись, она накладывает очищающие на одежду и, насколько может, приводит волосы в порядок, но не завязывает, оставляя локоны свободно спадать на плечи.

Когда Гермиона заходит в комнату, Малфой сидит на кровати, опираясь на спинку, и читает.

Она тихонько притворяет дверь.

Пламя свечей под потолком вибрирует от порывов воздуха, доносящихся из окна. Нежно-оранжевые пятна прыгают по стенам, скользят по кровати, касаются лица и волос Малфоя, добавляя цвета его коже. Он мельком смотрит на Гермиону и возвращается к книге, пробегая взглядом по строчкам.

Тихо хмыкнув от странного зрелища, Гермиона идёт в сторону кровати, стараясь игнорировать трепет, волнами хлещущий по внутренностям.

Остановившись возле Малфоя, Гермиона неловко заправляет пряди за уши.

— Что ты читаешь?

Неспешно он дочитывает до конца абзаца и одним пальцем касается страницы, будто удерживая строки, которые грозятся разбежаться по сторонам. Малфой поднимает на неё взгляд и молча осматривает; Гермиона слегка ёжится от смущения и предвкушения.

Вместо ответа он передвигается, освобождая ей место, и протягивает книгу.

Она поднимает руку и быстро понимает, что движение Малфоя чётко выверенное: она не сможет взять книгу, пока не сядет рядом. Вздохнув, Гермиона ведётся на бесхитростную уловку и опускается на край кровати.

Книга увесистая и древняя, Гермиона с благоговением принимает её из рук Малфоя и разглядывает обложку.

— Практическое руководство по Тёмной магии? — удивлённо спрашивает Гермиона через мгновение. — Это твоё чтение для расслабления?

— Я читаю про крестражи.

— О.

У него спокойное, умиротворённое лицо и мягкий взгляд. Гермиона не знает, что сказать, и просто смотрит ему в глаза, потом на книгу, затем опять в глаза. Она чувствует, как щекочет у неё в животе.

Он поджимает губы, и, краем глаза замечая это движение, Гермиона переводит на них взгляд, задерживая его дольше положенного.

Это похоже на безмолвный сигнал.

Призыв.

Малфой хмыкает и одной рукой забирает книгу, а второй обхватывает запястье Гермионы.

Она замирает, пока он задвигает книгу под подушку в углу кровати, а после внимательно всматривается в её лицо, будто изучая. Пальцы Гермионы слегка подрагивают, пока он продолжает удерживать её руку на весу. Она понимает, что неосознанно затаила дыхание, когда Малфой приближает своё лицо к её и Гермиона чувствует, как соприкасаются их колени.

Неопределённая серость его зрачков мерцает тёплыми оттенками то ли от пламени над их головами, то ли от настроения, охватившего Малфоя.

Гермиона ёрзает на месте, ощущая жар, скользящий по бёдрам, по спине и груди, обжигающий щёки и кончики ушей. Она не пытается дать название эмоциям, которые испытывает, и лишь смотрит на руку, которая медленно приближается к ней.

Она рвано вздыхает, когда Малфой дотрагивается до её лица, скользит пальцами по челюсти и запускает руку в кудри. Гермиона тяжело сглатывает; мурашки бегут по затылку.

— Грейнджер, я собираюсь тебя поцеловать.

Её сердце не выдерживает подобное и застывает на долгий миг.

Мозг отказывается обрабатывать информацию.

Спустя такое долгое время именно в эту ночь Драко впервые решил предупредить её. Добавь сомнений его голосу, и это звучало бы похоже на вопрос. Если бы он спросил разрешения — Гермиона бы расхохоталась. Не выдержала бы иначе.

Впрочем, он звучит невозмутимо, а она всё равно чуть не срывается.

Его слова — каждое по отдельности — отпечатываются где-то в разуме, будто, произнесённые вслух, они становятся первым настоящим подтверждением происходящего между ними.

Лёгкие сжимаются от горячего давления и разжимаются, вбирая столько воздуха, сколько только могут. Гермиона медленно старается справиться с дыханием, зная, что Малфой чувствует тёплый воздух, касающийся его кожи.

— Я знаю.

Он издаёт почти нежный смешок и, пробормотав: «Ну само собой», действительно целует её.

Этот раз ещё меньше напоминает срыв или потерю контроля, ведь она сама зашла в эту комнату и закрыла за собой дверь. Сама села на кровать, зная, что всё закончится именно так.

Надеясь на это.

Его губы обветренные и от этого сухие, и Гермиона чувствует смущение, думая, что её губы и кожа, скорее всего, тоже иссушены и не так привлекательны, не так притягательны. Но Малфоя ничего из этого, конечно, не волнует.

Он целует её медленно, почти лениво, но с тем же жаром, что и все разы до этого. Одна его рука путается в её волосах, аккуратно массируя кожу головы, а вторая ложится на бедро, бездействуя.

Гермиона не уверена, что ей это нравится.

Покачиваясь, она подаётся к Драко и придвигается ближе; руки опускаются ему на плечо и пояс, но замирают, не совершая больше никаких движений.

В голове рождается небольшая вспышка, когда Гермиона губами чувствует, как хмыкает Малфой, понимая её намёк.

Его хватка становится твёрже, когда он обнимает её за талию, полностью изгнав расстояние между их телами прочь, а потом тянет на себя, так что Гермиона лишь дёргается, на миг потеряв опору, и падает прямо на него. Малфой всем телом вытягивается на кровати и устраивается поудобнее, прижимая Гермиону к себе.

Преступный звук упавшей книги и шелест страниц проникают в сознание, и, встрепенувшись, Гермиона механически пытается отстраниться.

— Забудь про чёртову книгу, Грейнджер.

Рык Малфоя вибрацией ударяется в шею, и Гермиона послушно прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям, когда он прикусывает кожу, а после целует, облизывает, ласкает…

Снова быть с ним в кровати странно.

В прошлый раз она не до конца отдавала себе отчёт в том, что делает, и упустила столько деталей.

Теперь она видит, как плавно руки Драко скользят по её телу, как пока ещё мерно движется грудная клетка, хоть дыхание уже и сбито, как изгибается его тело. Она слышит хриплые, тихие и невозможно возбуждающие звуки, которые он издаёт. Она чувствует его углы и остроты, твёрдые и мягкие части его тела.

Она ловит его пристальный взгляд, когда он будто невзначай касается края её свитера.

Гермиона краснеет, но позволяет стянуть и его, и бюстгальтер, и штаны.

Внизу живота всё сжимается.

Желание проносится по телу, распространяется по нервным окончаниям, охватывая каждую клетку тела.

И Гермиона перехватывает инициативу.

В этот раз она уделяет больше внимания телу Драко. Она отталкивает его ладонь, когда он тянется к её груди, и, игнорируя изумлённый смешок, проводит пальцами по обнажённой коже, надавливая в местах, где раньше были раны, а теперь красуются заметные следы.

Она хмурится, он напрягается, но это не отравляет атмосферу, просто Гермиона, чтобы отогнать наваждение, дотрагивается ещё раз, теперь легче, почти невесомо, и, склонившись над Драко, целует в плечо, скользит губами ниже, покрывая поцелуями шрамы вокруг небольших розовых сосков, и ещё ниже, словно пересчитывает рёбра.

А затем останавливается где-то в районе солнечного сплетения и поднимает голову.

С лёгким прищуром Драко смотрит на неё внимательно и немного вызывающе. Она снова сглатывает, пытаясь избавиться от кома, и он прослеживает взглядом движение её горла, а после, кажется, уловив неуверенность в глазах, путается рукой в её волосах и несильно тянет на себя.

Гермиона поддаётся.

Поддаётся ласкам и необходимости чувствовать его, быть с ним.

Возможно, судьба отвела им короткий срок, но эту ночь она уже не отберёт, и Драко особо не спешит.

Медленно он меняет положение, опуская Гермиону на спину, и стягивает с неё бельё, проводя кончиками пальцев по бёдрам, коленям, икрам; касается ступней. Его руки прохладные, но губы тёплые. Он берёт её правую ногу и медленно целует участки кожи, поднимаясь выше и выше.

Гермиона ахает, задыхаясь от нахлынувших эмоций. Чувственность его действий заставляет голову немного кружиться. Гермиона смущена, но с каждым его прикосновением ощущает, как сходят на нет неловкость и нервозность.

Пока он касается губами её бедра, лобка, тазовых косточек, тягучее ощущение размягчает тело и разгоняет мысли в голове.

Она думает о том, что ни о чём не думает, когда Драко дотрагивается до неё пальцами, исследует, подготавливает, и дрожит от нетерпения, когда он наконец направляет себя в неё.

Тело, помня лёгкую, но острую боль, рефлекторно напрягается, мышцы сжимаются, хоть Гермиона и старается расслабиться, медленно выдыхая через нос.

Малфой ничего не говорит, лишь замирает и жадно целует её, дожидаясь момента, когда Гермиона сама двинет бёдрами, углубляя проникновение.

Картина мира немного меняется от того факта, что она сама может управлять процессом, хоть пока это всего лишь малая толика по сравнению с настойчивыми движениями Малфоя.

Вожделение посылает горячие импульсы по всему телу, и Гермиона еле сдерживает улыбку, а затем ловит задумчивый взгляд Малфоя. Он оценивает её выражение лица, пока его руки касаются её груди, а бёдра прижимаются к её бёдрам; пока Малфой находится внутри.

Гермиона всё-таки изгибает губы, прежде чем он, наклонившись, медленно сцеловывает её улыбку.

Их прерывистые вздохи похожи на шорох страниц, а звук столкновения бёдер — будто повторяющийся удар о пол. Но падает не книга, а сама Гермиона.

Боль исчезает, сменившись яростной горячей пульсацией в животе. Её много, она яркая и глубокая, и становится ещё заметнее с каждым толчком внутри, с каждой мыслью о горячем, твёрдом члене Драко Малфоя, который…

Горло Гермионы сжимается, и она издаёт неразборчивый звук, похожий на брань, когда Малфой вдруг останавливается и садится, откинувшись на пятки.

Она потерянно смотрит на него, пытаясь взглядом передать ужасное разочарование, поглотившее её.

Но удовольствие возвращается в двойном объёме, когда он продолжает проникать в неё раз за разом в том же темпе.

Гермиона ловит себя на мысли о том, что ей непривычно не чувствовать его кожа к коже, и, о Мерлин, это странная мысль. Но вид, который ей открывается, и ощущения в тех местах, где они всё-таки соприкасаются, перевешивают смутную неловкость.

Гермиона смотрит на его торс и бёдра, которые с каждым движением сталкиваются с её собственными.

Тепло и пульсация в животе кажутся такими сильными, почти всеобъемлющими, и Гермиона стонет сквозь стиснутые зубы и разводит ноги шире, повинуясь инстинктам и ощущениям. В этот момент Малфой касается клитора, и короткий, но громкий вскрик вырывается из её горла.

— Боже… Боже!

Она отстранённо вспоминает, что в комнате было прохладно, но ею завладевает жар, и на коже проступает испарина.

Гермиона давится воздухом и беспорядочно пытается дотянуться до Малфоя, но лишь комкает простыню в руках, сжимая и разжимая кулаки в такт его движениям. Он продолжает кружить пальцами по её клитору. Уверенно и непоколебимо.

Воздух со свистом вырывается сквозь его плотно сжатые зубы. Драко не сводит с неё напряжённого взгляда, будто старается не пропустить ни одного изменения на её лице, ни одного вздоха. Его лоб блестит от выступившего пота.

Малфой прилагает усилия, чтобы доставить ей удовольствие.

Мысль об этом проникает в сознание и детонирует подобно бомбе, оставляя после себя абсолютный вакуум. Гермиона нелепо приоткрывает рот, не в силах ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Дрожь пробивает всё её тело, и она знает, что Драко чувствует это, так как ускоряет движения, усердно шевеля пальцами. Пот увлажняет пряди на его лбу, но он мотает головой и не сбивается с ритма.

— Да.

Она всё-таки выдыхает и изгибается волной, но Драко удерживает её за бёдра.

— Давай. Давай.

— Да!

В этом «да» — её желания и ожидания.

В этом «да» — её одобрение всех действий Драко Малфоя.

Всё тело Гермионы сжимается: ноги стискивают бёдра Малфоя, пальцы тянут простыню, внутренности стягиваются и берут в плен отчаянно стучащее сердце, а внизу она, должно быть, заставляет Драко ощущать каждый миг того, до чего он её довёл.

Он выглядит довольным.

Расслабившись, Гермиона опадает на подушки и рвано хватает ртом воздух, стараясь прийти в себя. Наслаждение отпускает её медленно, словно нехотя.

Она быстро смотрит на Малфоя сквозь ресницы и устало прикрывает глаза, отрешенно понимая, что он всё ещё внутри неё.

И всё ещё твёрд.

Драко медленно двигает бёдрами.

Она позволяет тихому всхлипу вырваться наружу.

Это не совсем так, как она себе представляла. Гермионе раньше казалось, что всё должно заканчиваться на пике: когда реальность схлопывается, унося на волнах удовольствия, а вселенная рождается заново и ты остаёшься в ней, развалившийся на части, опустошённый от полученных эмоций и ожидающий возможного повторения.

Когда-нибудь. В теории.

Но в этот момент всё не так: импульсы удовольствия, блуждающие по телу, ещё не успевают утихнуть, а она снова ощущает движения, которые стимулируют чувствительные точки внутри.

Она опустошена, но Малфой наполняет её до краёв.

Его руки сжимают её бёдра, гладят по ногам до колен и выше, сжимают голени. Одну её ногу он пристраивает у себя на плече, и от изменившегося угла проникновения они оба издают неразборчивые звуки.

После недавнего оргазма телом завладевает непривычная тяжесть, и Гермиона не понимает, как сдвинуться с места, но желание прикоснуться к Драко заставляет её неловко протянуть к нему руку.

Она дотрагивается до его живота, чувствуя напряжённые мышцы пресса под пальцами. Она проводит по ним и сжимает его бедро; он толкается вперёд особенно сильно.

Гермиона откидывает голову назад и прерывисто дышит, стараясь считать толчки, но сбивается, смущённая собственными стонами.

Малфой вновь меняет позу: он переносит вес на локти, склоняясь над Гермионой, и она смотрит, как он нависает над ней с сосредоточенным взглядом. Впрочем, с каждым движением дымка удовольствия всё больше захватывает его глаза.

Гермиона дрожащей рукой тянется к его лицу, и Драко, замедлившись, поворачивает голову и быстро целует ладонь, когда она оказывается достаточно близко. Гермиона чувствует, как за рёбрами вспыхивают тепло и трепет.

Она протяжно выдыхает, что, наверное, похоже на стон. Он улыбается уголками губ и наклоняется ближе, оставляя поцелуи на её щеках и шее.

Он близко.

И Гермиона снова слишком очарована этим моментом.

Она цепляется за его плечи и одной рукой зарывается во влажные пряди волос, но старается быть нежной, чтобы не причинить лишней боли и не отвлечь его слишком сильно.

Она хочет увидеть, услышать, почувствовать…

Она почти открывает рот, чтобы подстегнуть его, но смущается и лишь хнычет, вцепляясь зубами в его плечо. И этого оказывается достаточно.

Малфой переходит через край, стиснув её в своих руках и запрокинув голову. Сдавленные рычащие звуки раздаются из его рта, пока он дёргается ещё несколько раз, почти причиняя боль, а после замирает, рвано дыша.

В этот раз Гермиона может рассмотреть его после оргазма и пользуется этим сполна, пожирая глазами. Она не может отвести взгляда от его красивого лица, на котором отражается чистое удовольствие.

Глупое, наивное сердце пропускает удар, когда Малфой склоняется к ней, вжимаясь влажным лбом в плечо — Гермиона быстрым движением успевает поправить светлую прядь, торчащую куда-то в сторону, — и, перевернувшись, скатывается с неё. Его руки произвольно проходятся по её телу, будто обещая вернуться.

Гермиона и Драко застывают бок о бок и тяжёло дышат.

Они оба так ничего не говорят, и, наверное, это к лучшему, думает Гермиона.

Ведь все слова, которые они могут произнести, скорее всего лишь разрушат этот момент.

Гермиона же не хочет ничего менять и тем более рушить.

Это мгновение, которое ей удаётся урвать у войны. И Гермиона смакует его с тем наслаждением, с которым только может.

***

Возможно, ей стоило поменять подход к Малфою, ведь с ним Гермиона постоянно делала всё противоположно собственным намерениям.

Она хотела перестать сочувствовать — и всё больше симпатизировала.

Пыталась дать ему пространство — и сама же ограничивала своими вопросами.

Хотела проявить понимание, но начинала вести себя как эгоистка.

Она старалась больше прислушиваться к нему, но чуть не потеряла его доверие.

Она хотела дать себе передышку и не анализировать его поведение — но мысли о нём отказывались покидать её голову.

Возможно, ей стоило захотеть отношений с ним, чтобы всё не зашло так далеко.

Вероятно, ей нужно былопопытаться полностью отпустить контроль над происходящим, чтобы на самом деле обрести его хотя бы частично.

Но Гермиона знает, что нет смысла обдумывать случившееся, когда время уже прошло и его не повернуть вспять. Она понимает: как раньше уже не будет.

Она сама позволила этому случиться, подтолкнув события.

И только время покажет, должна ли она радоваться или сожалеть о том, что получила в итоге.

========== 15. Пятнадцатая глава ==========

Гермиона просыпается с рукой Драко Малфоя, перекинутой через её талию.

Снаружи едва-едва светает, и комната медленно наполняется воздушным сиянием. Лучи скользят по стенам, порождая расплывчатые пятна. Август медленно уступает осени, и та, нарушая уединение, заглядывает в окно.

Гермиона пару раз моргает и разглядывает пылинки, лениво переливающиеся на свету.

Ей спокойно от окружающей тишины, от привычной обстановки, от присутствия Малфоя рядом.

Она медленно поворачивается к нему лицом. Одеяло сползает, и Гермиона несколько секунд смотрит на чётко очерченную метку, которая темнеет на бледной коже. Гермиона медленно протягивает руку и кончиками пальцев скользит по предплечью Драко, задумчиво обводя рисунок.

Всевозможные вопросы привычно всплывают в голове, но в этот раз Гермиона задвигает их подальше, решив хотя бы в это призрачное мгновение не предаваться анализу ситуации.

В этот раз Малфой не сбегает, не прячется и не отстраняется.

Они оба отпускают себя.

***

Гермиона возвращается в Паучий тупик через день.

С Малфоя будто спадает защитный слой.

Он, расслабившись, сидит на диване и рассказывает ей про какие-то мелкие нападения, неважные планы и бесполезных людей.

Они не говорят о портрете и других крестражах, не упоминают убийств и пыток, не спорят о смыслах. В этот раз их разговор похож на дружескую беседу, на ленивый обмен репликами. Их бёдра слегка соприкасаются, он пару раз задевает её руками, когда особенно сильно жестикулирует, и они смотрят друг на друга будто больше, чем за всю жизнь до этого.

Гермиона изучает и запоминает Драко, и ей кажется, что он делает с ней то же.

Его лицо спокойно и немного задумчиво. Лишь когда они прощаются, Малфой хмурится и, на мгновение сжав её ладонь, коротко говорит:

— Приходи завтра.

И Гермиона приходит.

***

Гарри и Рон пока так ничего и не нашли.

Гермиона отправляет им патронус и сообщает всю новую информацию про крестраж.

Несколько деревень так разрушены, что вернуть портрет туда — то же самое, что положить его в кучу золы среди обломков. В других местах слишком много свидетелей, и Гермионе не верится, что Волдеморт решил бы оставить свой крестраж на видном месте.

Она передаёт свои мысли друзьям, надеясь, что информация сузит круг и Гарри с Роном смогут что-нибудь обнаружить.

Впрочем, возможно, новые детали лишь скорее приведут к тому, что они поставят свою жизнь под угрозу.

Гермиона старается не думать об этом.

Вместо этого всё свободное время она пытается понять Тёмного Лорда и размышляет, чей портрет он мог бы использовать и зачем было возвращать его обратно.

Это кажется очень недальновидным решением.

Гермиона долго обсуждает это с Кингсли, но они не могут придумать ни одной подходящей версии.

***

Гермиона остаётся в тупике практически через день.

Иногда они с Малфоем подолгу разговаривают, иногда просто засыпают рядом, ещё трижды — занимаются сексом.

Эта странная пограничная рутина засасывает Гермиону быстро и бесповоротно: сражения, вылазки, планирования операций, бессонные ночи рядом с ранеными или над котлами с зельями, потери и небольшие, но уверенные победы смешиваются с пикировками с Малфоем, его усмешками, раздражающими комментариями, раскрытыми секретами, томными поцелуями и спокойными снами.

Засыпая рядом с ним, Гермиона иногда думает, что как-нибудь они проснутся — а войны больше не будет.

Но она всегда есть.

***

Малфой дочитывает книгу.

— Как вы уничтожили их? — спрашивает он в один из дней и, уловив непонимающий взгляд Гермионы, уточняет: — Крестражи. Как вы уничтожили их? Диадема сгорела в адском пламени, но что насчёт остальных?

— Дневник и чаша — клыками василиска. Остальные — мечом Гриффиндора. Но технически он тоже пропитан ядом.

Малфой слегка приподнимает бровь.

— Интересный набор, — он хмыкает и уточняет: — И у вас есть что-то из этого?

— Клыки остались на Гриммо и у Макгонагалл. Меч Гриффиндора забрали Гарри и Рон. На случай если они найдут крестраж — чтобы они сразу могли его уничтожить.

Глаза Малфоя округляются, и изумление затапливает его лицо. Он издаёт невнятный смешок и иронично спрашивает:

— О, то есть они таскают с собой ценнейшую реликвию? Логично.

Гермиона слегка краснеет.

— Это лучший вариант, который у нас был.

***

В конце первой недели сентября пригождаются сваренные зелья, когда Пожиратели устраивают стычку прямо в центре Лондона.

Убедившись, что больше не может никому помочь, Гермиона аппарирует в тупик, чтобы не тратить запасы Ордена.

По крайней мере, так она говорит сама себе.

Побледневшая и измученная, Гермиона падает на диван и призывает флаконы. Первым делом она выпивает обезболивающее и, выдохнув от облегчения, начинает залечивать раны на руках, груди и животе. Их мало и они небольшие, так что она справляется быстро.

Закончив, Гермиона вскидывает бёдра и стаскивает с себя штаны, обнажая израненные ноги. В левое бедро попало Жалящее заклинание, и распухшая кожа, покрытая рубцами, выглядит пугающе обезображенной.

Гермиона прерывисто дышит и время от времени всхлипывает, пока обрабатывает раны.

Когда появляется Малфой и забирает зелья и мази из её рук, она благодарно выдыхает и расслабляется, откинувшись на подушки. Он опускается на колени и аккуратно, но твёрдо обхватывает её икру, и Гермиона на мгновение смущается своей наготы. Она прикрывает глаза, фокусируя внимание на прохладе и облегчении, которые сопровождают его касания.

— Где ты так умудрилась?

— В Лондоне, — она смотрит на него сквозь ресницы и удивляется замешательству на его лице: — Неужели не в курсе?

Он морщится.

— Я не знал, что сегодня планируются какие-то операции, — бормочет он, зачерпывая ещё мази. — И не ожидал увидеть тебя здесь.

Гермиона прикусывает губу, когда он переходит на ещё не тронутый кусок кожи. Прикосновение обжигает, но спустя четыре секунды боль затухает. Мазь действует быстро, но такой ране всё равно нужно время, чтобы рассосаться. Гермиона отстранённо думает о шрамах, которые могут остаться.

— Мы должны были эвакуировать одну семью, — поясняет она. — Они не принадлежат Ордену, но помогали нам… финансово. И попросили помощи, — она вздыхает, замолкнув, когда неприятные ощущения вспыхивают в новой точке. — Но Пожиратели как-то узнали об этом. Их забирали несколько человек, я должна была прикрывать.

— И как, прикрыла? — роняет он будто бы случайно.

Она не успевает огрызнуться, потому что боль снова пронзает бедро. Одновременно с этим Малфой слегка поворачивает её ногу, и Гермиона, вскрикнув, дёргается.

— Сиди спокойно, Грейнджер.

— Ты сам передвинул меня, — возмущается она.

— Я повернул ногу, потому что поражение тянется назад, и мне нужно обработать твою задницу, — он раздражённо цокает, но голос звучит насмешливо, и Гермиона поражённо смотрит на него, пытаясь придумать достойный ответ. — Тебе хватает и одного жала.

— Малфой!..

Его рука вдруг скользит по её колену и выше и останавливается на внутренней стороне бедра. Гермиона, нерешительно замерев, проглатывает слова.

Она видит, как его кадык дёргается, и Малфой вскидывает на неё глаза; на мгновение они встречаются взглядами. Малфой хмыкает.

Гермиона отворачивается и тянется к ещё одной склянке с обезболивающим зельем. Она сварила достаточно и может себе позволить приглушить боль. Тем более когда ничто не способно подавить её раздражение, а ей нужно справиться хоть с чем-то.

Малфой молча продолжает работу. Он действует чётко, как и в прошлый раз, когда лечил её. Ему требуется около двадцати минут, чтобы обработать всю рану и произнести несколько заживляющих заклинаний. Гермиона медленно дышит через нос, справляясь со вспышками боли. Его руки тёплые и знакомые, а голос действует на неё успокаивающе.

Напоследок Малфой залечивает ещё несколько ссадин на другой ноге, и замирает. Но не отстраняется. Одна рука остаётся лежать на её бедре, вторая опускается на колено.

— Готово.

Гермиона оглядывает его работу: кожа порозовела и медленно восстанавливалась, рубцы почти затянулись и припухлость заметно уменьшилась. Гермиона вздыхает, кивает и затем переводит взгляд на его руки на своих ногах.

— Спасибо, — она гулко сглатывает.

Малфой слегка сжимает её ногу, и Гермиона, не удержавшись, глядит ему в лицо. Выражение задумчиво, будто Малфой размышляет, что предпринять дальше, но губы трогает полуулыбка. Его глаз Гермиона не видит: он уставился куда-то в область её живота.

Гермиона прочищает горло и внезапно чувствует, что не знает, куда деть руки. Они лежат по бокам около её бедер, но теперь это кажется неестественным и неудобным. Нервным жестом она складывает их на животе, обнимая себя.

Малфой тихо усмехается. Его большие пальцы вдруг скользят по коже, слегка массируя.

— Я выпила слишком много обезболивающего и могу вырубиться в любой момент, — зачем-то говорит Гермиона. Голос звучит сипло.

Его брови на миг подскакивают вверх; он осознаёт её слова, и они явно забавляют его.

Иногда Гермионе кажется, что она вся забавляет Малфоя. Забавляет или злит. Изредка вызывает в нём интерес. И может, ещё что-то. Она не понимает и старается думать об этом поменьше, особенно в такие моменты как сейчас, когда сердце стучит жёстко, и каждый удар такой отчетливый и громкий.

Живот сводит, когда Драко склоняется чуть ниже и его тёплое дыхание опаляет кожу. Он наконец поднимает на неё взгляд.

Его глаза блестят по-мальчишечьи озорно.

— Тогда тебе лучше поскорее переместиться в кровать.

Гермиона сжимает губы, почему-то стараясь сдержать рвущуюся наружу улыбку.

***

Малфой постукивает пальцами по подлокотнику, и это единственный звук, который прерывает тишину.

— Эльфы тоже ничего не знают, — неожиданно заявляет он. — Никто из них не видел портрет.

Гермиона склоняет голову к плечу, мгновение обдумывая его слова.

— Им могли приказать не рассказывать об этом.

— Они могут говорить о портрете и знают о его существовании, — возражает он. — Но никто не видел его.

Гермиона хмурится.

— И что это может значить?

— Его держали в комнате, куда запрещён вход даже эльфам. Более того, там явно были специальные заклинания.

— Но… как ты всё это узнал?

— Портрет моей бабушки, — словно нехотя говорит Малфой.

— Бабушки? — Гермиона удивлённо вскидывает брови.

— Я поговорил с ней, порасспрашивал про портрет и попросил выяснить у других и у эльфов, что они знают, и…

— Малфой… Ты уверен, что не пострадаешь? Если кто-то узнает, что ты задаёшь вопросы… — Гермиона озабоченно хмурится.

— Я осторожен.

— Но…

— Я осторожен, Грейнджер, — жёстко повторяет он. — Я говорил об этом только с ней. Даже если Лорд и узнает, что по поместью ходит слух о каком-то таинственном портрете, он никогда не свяжет это со мной. Она не выдаст меня, даже если бы портреты можно было пытать.

Стойко выдержав его колючий взгляд, Гермиона вздыхает.

Это звучит неубедительно.

Ей кажется, что Малфой лишь зря подставляет себя. Они могли бы получить информацию другим образом. Она не знает как, но могли бы…

— И она думает, что это магический портрет, Грейнджер, — вдруг добавляет он. — Если бы он был магловским, не было бы смысла так его скрывать, — на миг Малфой заминается, будто подбирая слова. — И кроме того… — он быстро отводит взгляд и, подняв руку, трёт затылок.

— Что?

Он хмурится и глядит куда-то выше её плеча перед тем, как сказать:

— Ты не видишь, как Лорд относится к маглам. Ты… Мне кажется, ты не представляешь, как всё происходит на самом деле, — Малфой вновь смотрит на неё и, не давая вставить ни слова, быстро продолжает: — Я думаю, что в том числе он превратился в такое чудовище, потому что отрицает вообще всё неволшебное в себе. Он бы не опустился до магловского портрета. Я могу ошибаться, но… Это странный портрет, но всё-таки он магический.

Малфой замолкает и глядит на неё, явно ожидая горячего ответа. Возможно, спора. Любой формы несогласия.

Но Гермиона лишь сокрушённо качает головой.

Ей нечего возразить.

Тем более все, с кем она обсуждала портрет, сказали то же самое.

***

Малфой даже не скидывает чёрной мантии, а уже целует Гермиону жадно, голодно и с таким напором, что она покачивается, вцепляясь в его плечи.

— Где ты был сегодня? — вывернувшись, спрашивает она, но конец вопроса смешивается с судорожным вздохом, когда Малфой прокладывает цепочку поцелуев по её подбородку и шее.

Он требовательно притягивает её ещё ближе и делает шаг в сторону дивана; ноги Гермионы путаются, и она почти повисает на нём.

— Драко… — Она упирается ему в плечи; он недовольно рыкает и сжимает её талию до синяков. Гермиона морщится, но не сдаётся. Прежде, чем он снова поцелует её, она уточняет: — В Кардиффе?

Губы соприкасаются требовательно, но коротко. Она снова умудряется отвернуться.

— Др…

Он ловит её подбородок двумя пальцами и жёстким захватом поворачивает лицо так, чтобы всё-таки накрыть её рот своим.

У Гермионы появляется отчаянное желание пнуть его в голень. Драться кажется безумным, но она готова и к этому, когда Малфой ведёт себя как полный невыносимый…

— В Суонси, — всё-таки произносит он, и звуки похожи на подходящее ему змеиное шипение.

Она кивает, запоминая, и наконец с полной отдачей отвечает на поцелуй, вжимаясь в его тело.

Малфой немного груб, ярость сквозит в каждом его движении, но ему это нужно, и Гермиона позволяет.

Ей понятно это.

Так он стряхивает с себя предшествующее сражение, застывшие в глазах картины с поля боя, искры магии от проклятий на кончиках пальцев, запахи, пыль и сажу.

Она тянет тяжёлую грубую ткань с его плеч. На мгновение расцепив объятия, он сбрасывает мантию и толкает Гермиону на диван. Она мельком видит, как потемнели его глаза.

Вцепившись пальцами в её волосы, Малфой отдаётся поцелую со всей страстью и горячностью. Он уже целовал её так раньше: в первый раз, когда она не могла сопротивляться, и второй — когда могла, но не хотела. Хоть Гермиона и знает, что он не причинит ей вреда, такое поведение слегка пугает, но будоражит всё-таки больше, поэтому она откликается на каждое прикосновение и пытается поспевать за ним. Малфой шипит, когда она кусает его, и ей хочется смеяться и одновременно с тем кричать.

Он вытягивается поверх Гермионы на диване и сумбурно сдёргивает с неё одежду.

Глубокий, протяжный и чужеродный стон вырывается из глубины груди, когда он касается её между ног совсем не так нежно, как делал до этого. Он уделяет ей внимание, но небрежно и будто между прочим, ведь теперь у него другая цель. Он спешит оказаться внутри.

Малфой стягивает её бельё и спускает свои штаны. Гермиона старается раздеть его, чтобы почувствовать больше обнажённой кожи под руками, но он склоняется над ней и, пусть рубашка Гермионы распахнута лишь наполовину, целует её грудь, ласкает соски, сдавливает талию. Гермиона охает и обхватывает Малфоя, притягивая ближе к себе, сжимает его бёдра ногами и, когда он, лишь мгновение помедлив, входит, запрокидывает голову так, что чуть не бьётся затылком о подлокотник.

Темп сразу быстрый, а прикосновения жёсткие и жадные.

Гермиона дрожит, стонет, изгибается и держится за Малфоя, будто боясь упасть. Его разгорячённое дыхание ласкает её лицо, уши и шею. Она утыкается носом ему в висок и тут же отворачивается, чтобы не задохнуться. Рвано втягивает воздух и думает обо всём, что могла бы сказать и сделать, только если бы… могла. Хоть что-то, кроме как держаться за него.

Малфой не даёт ей поблажек и не осторожничает.

И это кажется более искренним, чем всё, что было у них до этого. Гермиона вновь поворачивает голову, стараясь рассмотреть его лицо, и их взгляды пересекаются. Она вздыхает и сосредотачивается, только бы держать глаза открытыми, чтобы видеть, чтобы запоминать.

Его челюсть напряжена, и сквозь стиснутые зубы вырываются короткие вздохи, так близкие к стонам. На скулах цветет румянец, а глаза всё ещё наполнены злостью и чем-то, похожим на обречённость.

Гермионе не нравится. Она тоже злится.

И, вцепившись в его волосы, она поворачивает голову так, чтобы сомкнуть губы и вступить в сражение языков. Он сбивается с ритма, слегка дёргает бёдрами, меняет угол, и Гермиона мычит ему прямо в рот. А после, поддавшись порыву, обхватывает его ногами и вжимает пятки в ягодицы, чувствуя, как он заполняет её до предела. Теперь они оба протяжно стонут от этого ощущения.

Это не поможет.

Не поможет остановить или хотя бы забыть войну, отбросить все мысли о ней. Не поможет избавиться от шрамов и воспоминаний, вернуть потерянное и восстановить разрушенное.

Но это помогает с другим — помогает справиться. Хотя бы на один миг, на один час, на одну ночь.

И они пользуются тем, что есть.

***

Они вновь долго обсуждают портрет и составляют список хоть сколько-нибудь значимых волшебников. Копию забирает Малфой и обещает присмотреться, ещё одну Гермиона отправляет Гарри и Рону. Ей важно чувствовать, что она причастна к их делам.

Она не видела их слишком долго и тоскует больше, чем признаётся сама себе. Они всегда были вместе, всегда сражались бок о бок, выполняли одни и те же задания. Всегда поддерживали друг друга.

А потом появился Малфой.

И он стал только её задачей, и это разделило их. Гермиона старается не думать о том, что всё это может быть необратимо, и убеждает себя, что с концом войны всё вернётся, восстановится, и они с Гарри и Роном снова будут как единое целое.

Она ждёт этого, а пока её накрывает грусть, и Малфой чувствует это, но ничего не говорит — лишь позволяет прижаться к своему боку и заснуть на пару беспокойных часов, положа голову на плечо. Он сам в это время заканчивает ещё одну книгу про крестражи.

Гермиона её, конечно, уже читала.

***

Они снова спорят о счастье, о добре, о памяти, и Малфой почти соглашается с ней.

Почти.

Всё кончается тем, что он упрямится и снова сердится, снова закрывается. В ту ночь он не предлагает ей остаться, а Гермиона не спрашивает. Она вообще всё меньше задаётся вопросами.

Так проходит чуть больше двух недель.

***

Гермиона просыпается так резко, что на миг пугается и, замерев, напряжённо прислушивается.

Дом не бесшумен: слышатся неопределённые постукивания, скрип половиц, шорох занавесок, но кроме этого — ничего. Лишь размеренное дыхание Малфоя.

Гермиона смотрит на его спину перед собой. Он лежит на боку, в отличие от неё погруженный в глубокий сон. Бледная кожа покрыта сеткой шрамов, светлые волосы слегка взъерошены, и расслабленные плечи едва заметно движутся в такт вдохам и выдохам.

Гермиона неосознанно подстраивает своё дыхание под тот же ритм, рассеянно осматривая линию его шеи и выступающие позвонки.

Обычно по утрам они не притрагиваются друг к другу и не говорят слишком уж много. Перебрасываются несколькими бессмысленными фразами, договариваются о следующей встрече, передают предметы одежды, пока одеваются. Но уж точно не целуются и не обнимаются, будто это уже норма для них. И даже скромные касания при свете кажутся неловкими и лишними.

Но в этот раз всё иначе — Гермионе хочется дотронуться до Малфоя.

Она вздыхает, набравшись смелости, а затем протягивает руку и проводит пальцами между его лопаток, скользя вниз и вверх в нежном поглаживании.

Она знает, как ощущается его кожа: слегка шершавые стыки шрамов, выдающиеся мышцы, холмики выступающих костей, тонкие и едва заметные волоски. Всё это привычно, но вот так она касается его словно впервые.

Гермиона мягко улыбается и сгибает пальцы, проводя костяшками вдоль позвоночника.

— Грейнджер, что ты делаешь?

От неожиданности она испуганно замирает, но не отдёргивает руку; кончики пальцев зависают над кожей.

Гермиона раздумывает об ответе, будто он может быть правильным и неправильным, но она обязана угадать нужный. Будто его вопрос — это проверка, и она должна отчитаться.

Слегка покачав головой, она отгоняет сумбурные мысли.

— Тебе неприятно? — её голос звучит хрипло ото сна.

Он вздрагивает, а она подаётся ближе и вот уже прижимает всю ладонь к его спине, расставляя пальцы, чтобы охватить больший участок. Медленно проводит из стороны в сторону.

— Нет, я просто… — он рвано втягивает воздух.

Он не договаривает и немного сутулится, прижав голову к груди. Лопатки остро выступают, словно два обрубленных крыла, плечи напрягаются, и мышцы перекатываются под кожей.

Гермиона обводит пальцами все углубления и возвышенности, слегка царапает кожу ногтями, гладит, ласкает.

Она видит едва заметную рябь мурашек, которые пробегают вдоль его позвоночника.

— Ты такая…

Он снова не заканчивает, и у Гермионы спирает дыхание.

— Какая?

— Наивная.

Малфой выпрямляется и смотрит на неё через плечо.

Гермиона замирает, встретившись с ним взглядом, и медленно отводит руку. Он переворачивается к ней лицом и ловит её ладонь.

Несколько мгновений они просто смотрят друг на друга, и этот взгляд тоже непривычен для подобного утра. Гермиона шумно выдыхает через нос, а Малфой, нахмурившись, вдруг спрашивает:

— Как можно видеть всё происходящее и всё равно верить в добро?

От удивления Гермиона не обращает внимания, как он перехватывает её ладонь второй рукой и опускает их на кровать, а сам тянется к её лицу.

— Что?

Кончиками пальцев он касается её щеки, и Гермиона вздрагивает.

— Я не понимаю, — его голос тоже хриплый после пробуждения и звучит несколько потерянно. Но слова такие, будто Малфой много думал об этом. — Я не понимаю, как ты можешь верить и желать всем добра… Желать счастья всем вокруг.

Она знает, что он имеет в виду.

Драко Малфоя, на самом деле, не волнуют все. Он хочет знать, почему она верит в него самого.

Но Гермиона не готова ещё больше углублять их разговор. Вместо этого она рассеянно спрашивает:

— Что такого в том, что мне хочется, чтобы все были счастливы?

— Это невозможно.

— Я могу хотеть невозможного.

Он удивлённо смотрит на неё, пальцы соскальзывают на шею; Гермиона борется с желанием прижаться к его ладони.

— А как же здоровая прагматичность?

Уголок его губы приподнимается, но взгляд остаётся таким же задумчивым и серьёзным.

— Я не путаю фантазии с реальностью, — поясняет Гермиона, — но я могу иметь несбыточные мечты и всё равно стремиться к ним, — она вздыхает. — Только так мы можем сделать мир лучше. Если мы не будем верить, что он может стать лучше, какой в этом всём вообще смысл?

Произносить все эти мысли вслух кажется немного глупым. Она отдаёт себе отчёт в том, что это действительно звучит наивно. Но Гермиона правда так считает, и даже если Малфой не поймёт… Что ж. Она готова объяснять ему снова и снова.

Они смотрят друг на друга в тишине пару коротких мгновений, и Малфой вдруг хмыкает.

Его пальцы путаются в её волосах, и большой палец проводит по щеке.

— Не спрашивай о смысле меня, Грейнджер. Я наследник древнего магического рода, меня вырастили с определёнными идеалами и взглядами, и вот лежу здесь с маглорождённой, и это наиболее осмысленная вещь, которая происходит со мной в эти дни.

Он говорит почти шутя, но что-то в его голосе заставляет сердце ёкнуть.

Гермиона тяжело сглатывает и неосознанно сжимает его ладонь.

— Но неужели ты бы не хотел, чтобы все вокруг были счастливы? — тихо спрашивает она.

Его лицо вновь становится серьёзным, а взгляд совершенно нечитаемым.

— Я не думаю обо всех, Грейнджер. Я хочу счастья себе, своей матери, возможно, некоторым друзьям, — он облизывает губы и обводит глазами её лицо, будто чего-то ища. Наконец спустя несколько долгих секунд он добавляет: — И я желаю счастья тебе.

Пропустив удар сердца, Гермиона кивает.

Этот ответ устраивает её.

***

Азкабан становится привычным местом встречи.

Гермионе не нравится эта привычка.

Она знает, что впереди её ждёт много неприятного — остатки воспоминаний, которые смешаются с регулярными визитами Малфоя. Как и обещала, она поговорила с Макгонагалл и теперь намерена приходить так часто, как сможет.

Гермиона, конечно, боится, но планирует дойти до конца, вскрыть все воспоминания и выстроить наконец в голове картинку того, как всё было на самом деле.

Малфой в этот раз пребывает в приподнятом настроении, возможно, предполагая, что именно она вспомнила. Он здоровается с ней с легкой улыбкой на губах и прикусывает щеку в ожидании, когда она садится напротив.

Гермиона пересказывает ему все моменты, которые вернулись к ней.

Странно говорить об этом вслух.

Особенно когда Малфой внимательно наблюдает за ней, слегка вскинув подбородок, и будто впитывает каждое произнесённое слово. Она пытается смотреть на него в ответ, но всё-таки периодически отводит взгляд, рассеянно глядя на его руки, спокойно лежащие на столе.

В конце концов Гермиона не выдерживает:

— Ты смущаешь меня, Драко.

Имя слетает с губ легче, чем когда-либо до этого.

— Смущаю?

Он приподнимает бровь и чуть склоняет голову к плечу, продолжая глядеть прямо ей в глаза.

— Когда так смотришь.

Он издаёт тихий смешок и понимающе кивает. Его глаза сужаются, когда он говорит:

— Ты много вспомнила в этот раз, Гермиона.

Её горло сжимается. И организм, и разум как-то странно реагируют на его слова; она не ожидала от себя такого. Сделав глубокий вдох, Гермиона выдавливает:

— Я же обещала.

Он вздрагивает.

Гермиона видит, как его лицо словно леденеет и взгляд мрачнеет; на миг в глубине глаз вспыхивает что-то злое и тёмное. Но уже через секунду Малфой справляется с собой и, подняв руку, медленно чешет щёку, будто стараясь отвлечься, а затем убирает волосы с лица нервным жестом.

Гермиона неестественно выпрямляет спину. Она не хотела расстраивать или сердить его.

Не в этот раз.

Ей снова хочется дотронуться до него, но она не уверена, что может. Ей всё ещё не хватает информации. Гермиона не помнит событий оставшихся полутора месяцев и не представляет, как всё развивалось дальше. Она уже знает, что они стали близки, но может ли она дотрагиваться до него сейчас с простой уверенностью? Хотела бы она этого, если бы помнила всё?

Она в смятении.

Гермиона не знает, как обсуждать чувства годичной давности, которые она пока не может интерпретировать. Она не в курсе, что он думал тогда, и боится спросить. Возможно, он даже ответит. Возможно, она может использовать один из вопросов, на которые он пообещал отвечать.

Но ничего не приходит в голову.

Размышлений так много, что выделить что-то одно невозможно.

После тех событий, что Гермиона вспомнила в этот раз, она не хочет говорить о Роне и о причинах, по которым Малфой оказался в Азкабане. Ей хочется продлить цепь воспоминаний и получить дополнительную порцию эмоций, которые оказались приятными, хоть и смущающими. Гермиона надеется, что у них было ещё такое время.

Неспокойное, но светлое.

Но пока она не помнит, поэтому задаёт привычный вопрос:

— Что было дальше?

Вопреки её ожиданиям Малфой снова черствеет.

— Последний разговор был примерно десятого сентября, — медленно произносит он.

Гермиона неопределённо пожимает плечами.

Она смотрит на него с искренним любопытством, когда он глубоко вздыхает и, нахмурившись, спрашивает:

— Что… Что ты сама помнишь о последующих событиях?

Гермиона прикусывает губу, размышляя над его вопросом. Она уже думала об этом, когда пыталась вспомнить, что было дальше. Но не смогла найти никаких зацепок.

Полотно её воспоминаний соткано из различных кусочков, но с какого-то момента она не может распознать, куда встраиваются сцены с участием Малфоя. Она помнила операции, разговоры на Гриммо, планирования, сражения. Всё это было обыденностью тех дней. И лишь отдельные вспышки разбавляли эту реальность другой, в которой главное место занимал Драко Малфой.

Гермиона перебирает события одно за другим, будто разматывая клубок. Внезапно странное болезненное ощущение пробивается изнутри, захватывая голову.

— Ох, — она поджимает губы, обдумывая, что сказать. — Я вернулась на Гриммо. Мы с Кингсли много обсуждали какие-то дела… Думаю, это было связано с портретом, но я не помню точно, всё в лёгкой дымке. Кажется, было планирование каких-то операций. Мы собирались встретиться с одним поставщиком ингредиентов для зелий, которого знал Чарли… Чарли Уизли… — она запинается, когда боль резко колет в висок.

Туман в голове вдруг становится гуще, и Гермиона моргает несколько раз, будто это может помочь, и непонимающе смотрит на Малфоя.

Его глаза сверкают. Руки на столе напряжённо сжимаются.

— Не торопись, — предупреждающе произносит он.

Гермиона глядит ему в глаза и вздрагивает. Его вид почему-то вызывает волну беспокойства.

— Я не помню, что случилось, — испуганно сообщает она, чувствуя, как во рту вмиг пересохло. — Что-то случилось, но я не помню что.

— Грейнджер, пожалуйста, — он просит, делая особый акцент на этом слове, — пожалуйста, не думай обо всём сразу.

Она прикрывает глаза и прислушивается к нему, стараясь упорядочить сумбурные мысли и переключиться.

— Он погиб. Что-то случилось, и он погиб, и я сообщила об этом, когда вернулась. Я посылала письмо Рону, — медленно произносит Гермиона. — И я… я была виновата в этом?

Её настигает прилив паники, и страх расползается по спине, обжигая холодом.

— Посмотри на меня, Грейнджер.

Она вдруг чувствует боль. Очень много боли.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Гермиона распахивает глаза; Малфой выглядит одновременно взбешённым и огорченным, но заметно старается держать себя в руках.

— Я не знаю, как рассказать об этом, чтобы ты снова не…

— Я чувствую себя нормально, — прерывает она.

— В прошлый раз ты тоже так говорила, — сердито кидает он.

— Драко, правда, я в порядке. Просто прихватило, это ничего страшного, я могу с этим справиться.

Она не уверена в правдивости своих слов, но ей нужно знать, что случилось.

Малфой качает головой.

На его лице проступают желваки, когда он крепко сжимает челюсть. Смотря на него, Гермиона старается отвлечься и оставаться в сознании. Она не может допустить повторения того раза.

— Дай мне руку, — сквозь зубы цедит он.

Звучит почти агрессивно, хоть Гермиона и видит по его взгляду, что он пытается смягчиться.

Она опасливо протягивает ему ладонь и, только вытянув руку, понимает, что её трясёт.

Она хмурится. С ней это иногда происходит. Она не помнит с какого момента.

Но такое бывает.

Малфой цокает и переплетает их пальцы, сжимая её ладонь.

— Не торопись, — вновь просит он. — Медленно опиши, что ты помнишь.

— Мы аппарировали на место. Нас было трое, — отрывисто говорит она. — Но это была ловушка, нас встретили Пожиратели. Мы сражались, а потом я вернулась. Одна.

Гермиона понимает, что в её памяти точно есть пробел. Прямо между тем, как она отбивалась от заклинаний, спускаясь в подвал дома, и тем, как вернулась в штаб на Гриммо.

— Что там произошло?

Он колеблется, но всё же отвечает:

— Там была Беллатриса.

Её пальцы в его руке судорожно вздрагивают, будто их пробивает конвульсия. Гермиона испуганно стискивает кулак, и Малфой мягко обхватывает его своей рукой.

Гермиона еле сдерживает всхлип. Её ладонь настолько меньше его, что помещается почти полностью.

— Отправляйся домой прямо сейчас и ляг, — вдруг вкрадчиво говорит он, — у тебя может случиться приступ.

Старательно дыша, Гермиона приоткрывает рот и снова закрывает, не зная, что сказать. Его самообладание и стойкость удерживают её в реальности, не дают воспоминаниям прорваться и навести хаос. Она знает, что если допустит одну лишнюю мысль — то случится взрыв. Снова. Как он и предупреждал.

Но она считает собственные вдохи и выдохи, смотря Малфою в глаза, и знает, что может справиться. В этот раз у неё получится. Она сама контролирует свой разум и не поддастся порыву.

— Грейнджер, — окликает он её. — Ты можешь это сделать?

Она поспешно кивает.

— Да.

Да, она может. Она справится.

Он дотрагивается до её ладони второй рукой и разжимает кулак. Гермиону всё ещё немного потряхивает, но нежные прикосновения помогают сосредоточиться. Малфой мягко массирует её ладонь и пальцы и наблюдает за реакцией.

Помедлив мгновение, он спрашивает:

— С тобой такое бывает?

Она глубоко вздыхает, прежде чем ответить:

— Несколько раз за этот год. С тех пор как я очнулась. Но редко, — она неуверенно прикусывает щёку. — Последнее время совсем редко… Я принимала зелья.

Он кивает.

— Выпей их и сегодня на всякий случай.

— Хорошо.

— Хорошо, — вторит он ей, и вдруг его встревоженное лицо слегка проясняется. — И, Грейнджер…

Ему нужна секунда, чтобы добавить:

— Всё будет в порядке.

***

Всю дорогу Гермиона пытается не концентрироваться на том, что узнала в этот раз.

Сознание подкидывает смутные образы, которые Гермиона отбрасывает в сторону, а её внутренности сжимаются, будто предчувствуя наступление чего-то болезненного и мучительного.

Вернувшись домой, она принимает зелье.

Когда Гермиона ложится в кровать и закрывает глаза, она видит лицо Драко Малфоя и его полный непонятных чувств взгляд. Она засыпает с мыслями о нём, одновременно предвкушая и страшась очередного воспоминания.

========== 16. Шестнадцатая глава ==========

Когда сражаешься каждую неделю, сдираешь кожу на коленях, режешь руки об осколки, получаешь ожоги и открытые раны, когда смиряешься с видом и кисловатым запахом крови, когда регулярно теряешь кого-то из знакомых, то привыкаешь к боли.

К тупой и ноющей, к острой, колющей и обжигающей, к поверхностной и глубокой. К любой.

Почти любой.

Но есть один тип боли, к которому невозможно привыкнуть.

К которому нельзя привыкать.

…Заклинание ударяет с такой силой, что Гермиона подлетает в воздух и врезается в стену, приложившись затылком. Спазм сковывает грудь, и крик застревает в горле.

«Только не снова, не снова, только не…»

— Круцио!

Обрушившись на пол, тело изгибается волной, будто каждую даже самую маленькую мышцу пробивает судорогой. Позвонки издают хруст, и этот звук вызывает волну паники: на мгновение мозгу кажется, что спина сломана. Или не спина. Или не только спина.

Что-то точно должно быть сломано, потому что иначе никак нельзя объяснить эту ужасающую, всепоглощающую боль.

— Я видела тебя в своем доме, грязнокровка!

Её палочка падает где-то рядом. Кровь шумит в ушах, и собственный хрип, готовый вот-вот превратиться в ор, мешает сосредоточиться, но Гермиона отчётливо слышала стук. Палочка близко, нужно лишь протянуть руку, схватить её, сжать, защититься…

Ногти ломаются о каменную кладку, когда она скребёт по полу. Рот приоткрывается, стараясь выдавить «Акцио», но получается лишь отчаянный крик.

Гермиона стискивает зубы, потому что не хочет дать Беллатрисе насладиться её эмоциями. Судорожно выдыхая через нос, она справляется с собой.

— Молчание не помогло тебе в прошлый раз — не поможет и теперь. Ты залезла в моё хранилище, а потом в мой дом, — истерично и жестоко протягивает Беллатриса. — Думаешь, это сойдёт тебе с рук?

Гермиона мотает головой, чтобы отбросить волосы с лица, и напрягается, стараясь совладать с болью, сковавшей тело.

Операция была продумана. У них был план, у них была чёткая расстановка сил, они взвесили варианты.

Не должно было возникнуть подвоха, ведь всё было так просто.

Получить сигнал связного, зайти небольшой командой, всего лишь втроём, больше и не надо. Снаружи — ещё двое. Просто на всякий случай, но никто не ждал беды.

Им нужно было лишь спуститься в подвал и забрать пять пинт драконьей крови, дюжину драконьих печёнок и свиток с информацией.

Они справились бы, если бы на их пути возник отряд егерей или даже Пожирателей. Они миновали бы антиаппарационный щит. Разобрали бы завалы, если бы здание оказалось полуразрушено.

Но никто не ожидал, что там окажется Беллатриса.

Её голос окружает со всех сторон, проникает в сознание ударами раскалённого ножа:

— Что вы забыли в моём поместье? Как вы попали туда? Кто дал вам наводку? — громче, громче с каждый словом, и вот невыносимый визг: — Говори же! Кру…

На этот раз, говорит себе Гермиона, она готова. Она готова к этой ослепляющей мучительной боли и сможет встретить её как старого знакомого. Сможет пойти с ней рука об руку, не вздрогнув, не издав ни звука. Она перетерпит, перестрадает, переждёт, затаившись и собрав все силы, которыми только обладает.

Она не даст Беллатрисе победить.

Она пытается гордо вскинуть подбородок, встретив взгляд Беллатрисы, и вдруг где-то на периферии видит фигуру, метнувшуюся в их сторону.

— Гермиона, нет!

Голова безвольно падает на грудь, и лишь краем глаза Гермиона замечает, как Чарли Уизли бросается к ним и посылает в Беллатрису заклинание. Одно — она с лёгкостью отбивает его, второе — она недовольно цокает, третье — у Гермионы появляется надежда.

Они с Чарли были в паре. Их прикрывал пожилой аврор, который ловко расправился с несколькими Пожирателями, прежде чем его сразило Бомбардой. Сама Гермиона нейтрализовала двоих, прежде чем появилась Беллатриса.

Она не была уверена, что они мертвы. Гермиона не пыталась лишить их жизни специально. Просто ей нужно было победить, ведь на кону стояла её собственная жизнь.

Гермиона обязана была выбраться.

Беллатриса отбивает очередное заклинание и успевает послать в Чарли Круциатус. Он падает на колени, его голова неестественно запрокидывается, и Чарли кричит.

Пронзительный визг Беллатрисы был чудовищен и отвратителен. Но ещё хуже оказался её истеричный смех.

— Поганая грязнокровка и мерзкий рыжий предатель крови, ну конечно, — она хохочет и снова произносит заклинание, словно пытаясь усилить его действие. Она упивается произведённым эффектом, страданием и стонами. — Какая вонь! — Голос Чарли срывается, и крик на мгновение превращается в сипение. — Какая… грязь.

Грязь.

Что-то в голове Гермионы взрывается, слово будто наносит удар прямо в темечко и посылает волну, которая охватывает весь разум. У Гермионы нет сил, и её тело измучено, но где-то в глубине себя она находит остатки энергии и хватается за них, как за обрывок нити. И тянет, раскручивает.

Медленно она сдвигается с места.

Перед глазами всё расплывается, и Гермиона не может сосредоточиться ни на чём, кроме истошных криков, но палочка где-то близко — и она зовёт, манит.Даже сквозь мучительную боль Гермиона чувствует близость магии, которая обещает даровать безопасность.

Пальцы нащупывают древко.

Гермиона думает о том, чтобы вскинуть палочку и бросить в Беллатрису заклинание. Любое проклятье.

В этот момент она готова даже к непростительному.

Но её тело нет.

Она не может подняться, не может собраться, чтобы взмахнуть рукой и проговорить хоть что-то. Зрение расплывается, и Гермиона понимает, что ещё миг — и она потеряет сознание.

Магия не помогает, палочка вибрирует в руке, но тело будто парализует, боль пронизывает голову, и из последних сил Гермиона думает о безопасности, о спокойствии, об облегчении.

Ей хочется расплакаться и сделать хоть что-то, прежде чем она отключится.

В этот момент Гермиона ощущает рывок внизу живота и понимает, что если её не расщепит — это будет совершенное чудо.

***

От неожиданной аппарации каждую мышцу в теле сдавливает раз, другой… Внутренности сжимаются, переворачиваются, причиняют такую боль, и голова, ох, голова будто раскалывается на части.

Гермиона чувствует привкус крови во рту и с трудом сглатывает, стараясь втянуть воздух. Перед глазами плотная пелена, которая не даёт осмотреться, но пока боль всё ещё заполняет каждую клеточку тела, Гермиона думает только о ней, и о страшном заклинании, и о Чарли…

Чарли, который…

— Грейнджер, — выдыхает кто-то у неё над головой.

Она стоит на четвереньках, продолжая сжимать палочку в ладони, и даже когда в глазах проясняется — видит лишь посеревшие половицы прямо перед лицом.

— Грейнджер, Мерлин, что произошло?

Кто-то дотрагивается до её волос. Кажется, у неё разбита голова, и запутанные окровавленные кудри прикрывают рану.

Но ей не больно.

Ей больно и не больно одновременно.

Она не может дышать.

— Он там, — бестолково отвечает Гермиона. — Он остался там, он остался, и мне надо…

— Кто?

Хрип раздаётся из её горла вместо ответа. Она вдруг закашливается и сплёвывает кровь, а после несколько секунд тупо смотрит на расплывшееся бурое пятно, чувствуя, как всё тело сотрясает дрожь.

Отголоски боли преследуют её, и когда некто дотрагивается до её поясницы, Гермиона вздрагивает, будто от удара. Ноги начинают разъезжаться по полу, и, не в силах контролировать одеревеневшие конечности, она заваливается на бок.

— Ох.

Он на коленях прямо рядом, и Гермиона, всхлипнув, падает на него, чувствуя тепло, и жёсткую ткань, и аккуратные прикосновения. Её трясёт, она никак не может сосредоточиться. Пальцы разжимаются, и палочка выпадает из руки с тихим стуком, но он ударом отдаётся в голове.

Её палочка.

Она не может снова её потерять.

Когда Гермиона пытается дотянуться до палочки, некто обхватывает её поперёк талии, и избыток давления вдруг сжимает лёгкие. Она снова закашливается, но воздух лишь выходит, и ничего не попадает обратно. Грудная клетка и живот дёргаются, когда Гермиона пытается вздохнуть. Её руки нелепо перебирают воздух, когда её переворачивают и начинают массировать горло.

— Дыши! — он требует. — Гре… Гермиона, дыши, дыши. Вот так. Давай же.

Она на мгновение захлёбывается воздухом и наконец выдавливает:

— Чарли… Чарли Уизли.

Она не думает, что может умереть сейчас, если не восстановит дыхание.

Она думает о нём.

И о своей палочке. Мерлин, ей нужна палочка.

Гермиона чувствует, как слёзы смешиваются с кровью, со слюной и с грязью. Несколько раз моргнув, она наконец фокусирует взгляд на Малфое и дёргается всем телом.

— Он остался там, мне надо вернуться.

Она сипит и пытается вывернуться, бьётся в его объятиях, пока Малфой, не ожидав подобного, стискивает её двумя руками.

— Успокойся, Грейнджер! — прикрикивает он, стараясь справиться с женской истерикой.

— Мне нужно…

— Ты не можешь идти туда!

— Я должна, ты не понимаешь, он… — она хватает ртом воздух, лёгкие расширяются, и грудную клетку обжигает болью. — Он там, а я… я должна вернуться за ним.

В голове стучит. Перед глазами снова и снова проносятся образы: Беллатриса надвигается на неё, произнося заклинание; Чарли бросается наперерез; Чарли падает и кричит; Беллатриса хохочет; Гермиона хватается за палочку.

И аппарирует прочь.

Силы оставляют её резко, и Гермиона обмякает в руках Малфоя. Он обхватывает ладонью её затылок, пачкая руку в крови, и призывает зелье. Она боится подавиться и пытается схватить его запястье, когда он медленно вливает жидкость ей в рот.

— Глотай. Осторожно. Вот так, — тихо командует он и добавляет: — Ты никуда не пойдёшь.

— Я должна.

Противореча собственным словам, она прикрывает глаза, чувствуя, как тепло скользит по горлу и обволакивает внутренности. Боль медленно рассеивается, словно прячась по углам, и дрожь по телу становится меньше. Гермиона чувствует, как слёзы стекают по вискам и пропадают в волосах.

— Что случилось?

— Беллатриса, — выдыхает она и открывает глаза, встречаясь взглядом с Малфоем. — Круцио.

Он кивает, держа её на руках как ребёнка, и смотрит напряжённо, будто пытаясь предугадать следующий шаг.

Гермиона сжимает губы, сдерживая рыдания, и пытается сесть, опираясь руками о его бёдра.

— Мне правда надо вернуться. Он остался там. Остался один, и я… я должна помочь ему, — она оглядывается и, заметив палочку, неловко тянется к ней, продолжая говорить: — Я вернусь и аппарирую его оттуда, мне нужно просто взять и… — всхлип вырывается из её горла, когда Малфой ногой отпихивает палочку подальше.

— Грейнджер, ты никуда не пойдёшь, — упрямо повторяет он.

Она замирает, чувствуя слабость во всём теле. Дрожь снова сковывает мышцы, и слёзы уже без остановки льются из глаз.

— Но… — жалобно начинает она.

Малфой, продолжая удерживать Гермиону одной рукой, второй обхватывает и крепко сжимает её трясущуюся ладонь.

— Грейнджер, ты не можешь пойти туда. Не можешь! Ты ничем не способна помочь ему сейчас, — торопливо и горячо произносит он. — Но если он ещё не умер, им незачем его убивать. Они возьмут его в плен, и я что-нибудь придумаю, — шепчет он, и они оба знают, что каждое его слово — ложь.

Беллатриса может убить Чарли в любой момент забавы ради. И даже если его оставят в живых, у Драко не будет никакой возможности помочь ему.

Гермиона понимает это, и её грудь прихватывает от боли, а дыхание снова сбивается.

Она понимает, что не может ничего сделать.

Что бесполезна.

Что бросила Чарли, когда он попытался спасти её.

Она ушла, а он остался там, и теперь всё кончено. Она так провалилась.

Всхлипывая, Гермиона продолжает смотреть на свою палочку, одиноко лежащую на полу, и прокручивает в голове сцену своего позорного бегства снова, и снова, и снова… Наконец она прикрывает глаза и прислоняется к Малфою, прижимаясь к его груди.

Он что-то говорит ей, но она больше не слушает.

Гермиона плачет навзрыд, вцепившись в его плечи, пока он поднимает её на руки и несёт на второй этаж.

Наверху Малфой бережно сажает Гермиону на кровать, устраиваясь позади неё, заклинанием очищает одежду и волосы. Она заметно вздрагивает, когда тёплая волна магии проходит по телу.

— В этот раз кровь твоя, — бросает он, пока залечивает рану на голове.

Гермиону передёргивает, и она смотрит на свои пальцы с поломанными ногтями, чувствуя покалывание на затылке.

— Я сбежала, — шепчет она. Малфой молча продолжает своё дело. — Он… он попытался спасти меня, а я сбежала и оставила его.

Склянка с ещё одним зельем залетает к ней в руки, Гермиона дрожащими пальцами пытается скрутить колпачок, но у неё не выходит. Малфой цокает и заклинанием заставляет его исчезнуть.

— Он отвлёк её. — Гермиона делает глоток, но почти не чувствует вкуса. Её мысли полностью заняты случившимся. — Мы должны были помогать друг другу, а я бросила его там. Оставила ей, вместо того, чтобы…

— Грейнджер, смотреть, как ты предаёшься унынию, конечно невероятно увлекательно.

От его грубых слов больно чуть ли не сильнее, чем от проклятья.

— Ма… Да что ты…

Гермиона снова задыхается и, вздрогнув, пробует отодвинуться, но он удерживает её, приобняв за талию. Прежде, чем она успевает что-то сказать, он склоняет голову, упираясь подбородком ей в плечо, и тихо спрашивает:

— Под одеждой есть ещё раны?

Гермиона сглатывает.

— Нет.

— Хорошо, — говорит он, а Гермиона думает, что ничего хорошего уж точно нет.

Глаза слезятся, и, допив зелье, она пытается утереть слёзы и одновременно вывернуться из его рук.

— Пусти…

— Ты не виновата.

— Не говори со мной об этом, Драко, не в этот раз, — она всхлипывает.

— Ты не виновата, Грейнджер, — чуть громче повторяет он. Одна его рука всё ещё обвивается вокруг её талии, а вторая придерживает за плечо. — Ты в конце концов не убила его, поэтому прекращай с чувством вины.

— Конечно, я не убила, но и не спасла, и это…

— Если ты не хочешь, чтобы твой рассудок повредился к концу войны, ты должна осознать, что не можешь спасти всех, — его голос становится жёстче.

— Мне и не надо спасать всех, но Чарли был моим напарником, я была обязана…

— Нет же! — Малфой вдруг рявкает на неё и наконец отнимает руки, но лишь для того, чтобы развернуть её лицом к себе. Гермиона видит, как его напускное спокойствие испаряется и глаза темнеют. — Это было бы совершенное чудо, если бы вам всем удалось уйти, но то, что спаслась ты, — уже большая удача. Всё явно пошло не по плану, и вы не могли оба оставаться хорошими напарниками. В любом случае выиграл бы только один из вас — или Беллатриса. Я рад, что ты выбралась оттуда, все твои друзья будут рады, Чарли, мать его, Уизли рад, ведь на это он и рассчитывал, так что прояви к нему хоть немного уважения за то, что он спас твою тощую за…

— Хватит! — Гермиона вскидывает ладонь, почти попадая ему по лицу, но не пытается ударить, лишь заткнуть. — Достаточно. Замолчи, пожалуйста, замолчи.

Он слегка встряхивает её за плечи и раздражённо выдыхает:

— Только если ты тоже.

В тишине они смотрят друг на друга несколько мгновений, обмениваясь яростью, усталостью и отчаянием. Гермиону раздражает упрямство Драко, и все его слова не убеждают её, а скорее лишь отвлекают. Но она вынуждена уступить.

Наконец она сокрушенно качает головой и чувствует, как дрожь снова пробивает всё тело.

Отголоски боли бьют по нервным окончаниям, и Гермиона хмурится.

— В прошлый раз было не так.

Глаза Малфоя подозрительно суживаются, но он быстро понимает, о чём она говорит.

— Влияние Круциатуса имеет накопительный эффект. Сколько раз она применила его?

— Я… Я не уверена. Два. Наверное, дважды. — Голову обжигает болью, когда воспоминания оживают снова. Гермиона морщится и старается стряхнуть наваждение. — Она говорила про своё поместье. Беллатриса… Она спрашивала, как мы узнали про него и почему пришли туда. Драко, она же не…

— Она не знает. Она не может знать, — жёстко отрезает он. — Белла просто бесится, потому что вы преуспели. И жаждет мести. Она всегда хочет мести, — он замолкает на несколько секунд, но затем чуть смягчается: — Два раза это не так страшно. Тебе надо отдохнуть, и дрожь пройдёт к утру.

Гермиона поражённо смотрит на него, и голос срывается, когда она начинает торопливо говорить:

— Но я не могу быть тут до утра. Мне нужно рассказать остальным, нужно отправить патронуса или…

Спазм сжимает её горло, и Гермиона рвано вздыхает.

— Стой. — Он успокаивающе сжимает её плечо и кивает в сторону кровати. — Я разбужу тебя через час, я обещаю. Час ничего не решит, но тебе нужно прийти в себя, — видя остатки сомнений на её лице, он добавляет: — Я всё равно не позволю тебе аппарировать, пока ты не придёшь в себя.

Не удержавшись, Гермиона закатывает глаза, но всё-таки позволяет ему уложить себя на постель.

— Один час, Драко.

— Один час.

— Хорошо. — Она прикрывает глаза, пока он накрывает её одеялом, укутывая, словно ребёнка. — Хорошо. И спасибо.

Зелья, которые он ей дал, действуют. Тревога рассеивается, и накатывает сонливость. Гермиона пытается думать, но мысли лениво вращаются в голове, отказываясь укладываться в логические цепочки. Лишь одна вдруг выскальзывает на поверхность, заставляя Гермиону вновь вздрогнуть и распахнуть глаза.

— Но как ты узнал? — спрашивает она, протянув руку и схватив Малфоя за предплечье. — Как ты узнал, что я здесь?

Он смотрит на неё сверху вниз, и челюсть слегка напрягается.

— Галлеон раскалился. Я решил, что ты вызываешь меня для чего-то срочного.

— Но я не…

Он поспешно кивает.

— Я уже понял. — Прикрыв глаза, Малфой потирает двумя пальцами лоб, а затем говорит: — Думаю, это твоя магия. Ты была в опасности, и она нагрела галлеон, а после позволила тебе аппарировать. И как только тебя не расщепило…

Гермиона пожимает плечами, но он этого всё равно не видит, так как продолжает держать глаза закрытыми, раздумывая о чём-то.

Гермиона тоже погружается в размышления.

Если бы галлеон не нагрелся и Малфой не пришёл бы в тупик, что было бы с ней? Пришла бы она в себя или попросту потеряла сознание прямо на полу? Смогла бы она вернуться за Чарли? Выдержал бы её организм? Сколько вообще нужно этой разящей боли, чтобы сломить её?

Гермиону передёргивает, когда она пытается прекратить сплошную вереницу вопросов. Наверняка она знает только одно: думать об этом всём теперь не имеет смысла.

Ей правда нужно отдохнуть.

Как будто слыша её мысли, Малфой вдруг тихо говорит:

— А теперь поспи, Грейнджер. Тебе нужно восстановиться.

Она кивает, закусив губу, и смотрит на него, дожидаясь, пока он глянет в ответ. Однако выражение его лица вновь нечитаемо. Гермиона слегка хмурится, но, набравшись смелости, всё же просит:

— Не уходи.

Черты его лица смягчаются.

— Я побуду рядом. — Она видит, как Малфой прикусывает щёку изнутри, и чувствует, как он сжимает её ладонь. Горечь омрачает его черты, противореча словам, которые он говорит: — И, Грейнджер… Всё будет в порядке.

Гермиона неуверенно кивает и, перед тем как заснуть, замечает в его глазах что-то новое и незнакомое.

***

Проходит день, другой, Гермиона просто живёт дальше. Живёт с чувством вины, от которого, кажется, никогда уже не избавится.

Никто не спрашивает у Гермионы, где она была так долго, почему не отправила патронуса и как вообще вырвалась. Кингсли выслушивает её отчёт об операции с невозмутимым выражением лица, обещает сам рассказать остальным и напоследок говорит, что рад, что она вернулась.

И что она в безопасности.

Но Гермиона не чувствует себя так.

Образ кричащего Чарли на коленях застревает в её голове, и тремор иногда охватывает конечности. Особенно сильно, когда Гермиона смотрит на любого из Уизли. Она думает о том, чтобы попросить прощения у Молли, но слова застревают в горле.

Никто не ждёт от неё этого. Они совсем не обсуждают с ней произошедшее. Лишь Джинни понимающе сжимает её руку под столом на очередном собрании, когда Гермиону особенно сильно сотрясает дрожь.

Малфой снова закрывается от неё.

Он не объявляется пару дней, потом вызывает её дважды подряд, но не предлагает остаться. Первый раз он передаёт рецепты противоядий и торопит быстрее отнести их колдомедикам Ордена.

Второй раз Драко сообщает, что Чарли Уизли мёртв.

Гермиона сама отправляет письмо Рону, не в силах передать такую весть с патронусом, а после запирается в комнате, думая, что не сможет сдержать рыданий. Но слёз больше нет: их выталкивают слова Малфоя, которые снова и снова звучат в голове.

«Ты не виновата, — Гермиона видит его лицо, ожесточённое тревогой и раздражением. — Ты не виновата, Грейнджер».

К пятнице Гермиона настолько истощена морально и физически, что не помнит, какое число, пока под вечер не замечает календарь.

К концу подходит восемнадцатое сентября.

========== 17. Семнадцатая глава ==========

Когда галлеон раскаляется, Гермиона быстро собирается и с треском аппарирует в Паучий тупик.

На часах второй час ночи, и это её день рождения. Ей исполняется девятнадцать лет.

Золотой день рождения: девятнадцать лет девятнадцатого числа.

Это разгар её юности, но Гермиона уже видела столько, что хватило бы на полторы жизни. Может, даже на две. Меланхоличное настроение подталкивает остановиться и обдумать все события, которые привели к текущему моменту, но Гермиона не может тратить время на то, чтобы предаваться фантазиям. Ей нужно оставаться в реальности.

Мадам Помфри провела полное обследование, когда Кингсли отправил к ней Гермиону. Её тело было повреждено минимально; зелья, которые вовремя дал Малфой, помогли. Разум же… был изранен, но не сломлен.

Гермиона смогла взять себя в руки. И готова была действовать.

Она цеплялась за возможности помочь, поучаствовать, сдвинуть всё с точки, в которой они оказались из-за войны. С возбуждением она ждала новую информацию от Малфоя.

Несмотря на поздний час, Гермиона отбрасывает сон и застывает в знакомой гостиной. Малфой выглядит хуже, чем обычно. Придирчиво осмотрев его побледневшее лицо и напряжённую фигуру, вместо приветствия она спрашивает:

— Что случилось?

Он вздыхает с толикой раздражения и сбрасывает мантию, но не торопится сесть, застыв напротив Гермионы.

— Операция в Гластонбери пошла не по плану. У меня был долгий день.

— И ты решил продолжить его в моём обществе?

Подозрительный взгляд — вся его реакция на её провокационный вопрос. Он молчит, разглядывая её дольше положенного, и лишь пожимает плечами.

Возможно, Малфой позвал её, чтобы они оба смогли отдохнуть, но Гермионе не до этого. Она измучена, но не может отвлечься от своих размышлений. Эмоции слишком сильные и переплетаются внутри, стимулируемые воспоминаниями, которые резкими вспышками возникают в голове.

Гермиона не уверена, что хочет оставаться с Малфоем этой ночью, и готова сказать ему об этом, но он опережает её.

— Ты выглядишь злой, — замечает он слегка устало и переступает с ноги на ногу.

— Что? — Гермиона хмурится.

— Все эти дни ты была расстроена, но сегодня ты выглядишь злой.

Это верное наблюдение.

Она мучилась, горевала и не могла смириться с тем, как поступила. Случившееся подорвало её уверенность в себе. Чарли остался вечно саднящей раной на сердце.

Томительное чувство вины, отчаяние, страх и отголоски боли от Круциатуса образовывали смесь, разрушающую психику. Но Гермиона не могла страдать слишком долго.

Она не могла плескаться в разочаровании и в горечи, ей нужно было обработать все эмоции, трансформировать их и двигаться дальше. Так тоска превратилась в раздражение, а чувство вины — в решимость всё исправить.

Это в её духе: то же произошло в годовщину смерти Дамблдора, когда Малфой не предупредил их о нападениях. Она боялась и грустила, а после сорвалась.

Теперь же Гермиона продолжала винить себя, но кроме этого — попросту разозлилась. И ярость подталкивала её искать ответы и пути. Но пока ничего не находилось.

Она кивает, соглашаясь с Малфоем, и поясняет:

— Мы совсем не продвигаемся: Гарри с Роном так ничего и не обнаружили, ты ничего не узнал, я ничего не придумала, — Гермиона морщится, нахмурив лоб; веки трепещут, когда она на мгновение жмурится. С трудом сдерживаясь, чтобы не стиснуть кулаки, она добавляет: — И все сражения, в которых мы участвуем, никак не влияют на расстановку сил.

— Да, последнее время ваши успехи вызывают сомнения, — роняет Малфой, и это злит ещё сильнее.

Гермиону передёргивает, и в голове проносятся ядовитые слова, но, сдержавшись, она говорит:

— Кингсли вызывает Гарри и Рона обратно.

Она складывает руки на груди; Малфой кивает:

— Это разумное решение. Если Поттер — единственный, кто в конце концов может победить Лорда, лучше уж держать его в безопасности. — Склонив голову к плечу, Малфой снова смотрит на Гермиону внимательно и изучающе. — Они совсем ничего не нашли?

— У них есть идеи, — расплывчато сообщает Гермиона.

Ей не нравятся их идеи, она с ними не согласна. Гарри писал, что видел несколько видений, но в них не было ничего конкретного по поводу портрета.

Они все ходили по кругу.

Снова и снова.

— Знаешь, о чём я думаю? — вдруг спрашивает Гермиона.

— Знаю, — невозмутимо бросает Малфой, чуть поджав губы. — О безумном количестве вещей одновременно.

Он неопределённо взмахивает рукой в воздухе. Гермиона сердито щурится.

— Мне не даёт покоя мысль, что делать крестраж из портрета — это чертовски странно.

— Лорд вообще славится странным выбором в этой области, — Малфой слегка ухмыляется и приподнимает правую бровь. — Почему бы ему не создать крестраж из какого-то обыденного предмета? Нет же, он постоянно выбирает что-то заметное.

Гермиона неожиданно для себя не сдерживает ответного смешка:

— О да. Нам как будто даже везёт с этим. — На мгновение она позволяет губам изогнуться, но тень тут же пробегает по лицу, и, вздохнув, Гермиона продолжает мысль: — Но я думаю, что сейчас мы не правы. Мы ходим вокруг да около, но что-то не вяжется… — она вздыхает и поясняет: — Я говорила, что он выбирал важных, заметных людей. Но что, если он всё-таки поменял стратегию в этот раз?

— Думаешь, он отправил бы отца за каким-то неважным портретом?

— Он мог бы… Чтобы поиздеваться.

Малфой вскидывает подбородок, слегка нахмурившись. Оттенок его глаз меняется в отсветах пламени; он моргает, смотрит в потолок, а после — снова на Гермиону.

— Не думаю, — твёрдо заключает он. — Лорд невероятно честолюбив. Это должно быть что-то важное.

В голове Гермионы проносится множество мыслей, но большинство — неутешительные.

— Я тоже так думаю, но если мы ошибаемся? — Она нервно машет рукой в воздухе и тут же сжимает кулак и, зажмурившись, прижимает его ко лбу. Не открывая глаз и стараясь справиться с отчаянием в голове, Гермиона говорит: — Кроме того, мы даже не можем быть уверены, что он не решит создать ещё крестражи.

— Не думаю, что он сейчас займётся этим, — вдруг с удивительной уверенностью говорит Драко, и Гермиона вскидывает на него взгляд. — Я не думаю, что он создаст новые крестражи, по крайней мере не в ближайшее время… Грейнджер, ты же понимаешь, какое количество сил требуют от волшебника магические ритуалы такого типа?

Гермиона неопределённо пожимает плечами, продолжая удерживать ладонь у лица.

— Считаешь, он не может сделать это сейчас повторно?

— Лорд стал слабее.

— Слабее?

Опустив наконец руку, она смотрит на Малфоя расширившимися глазами. Ей не приходило это в голову. Гермиона так много думала о самом крестраже, о войне, об операциях и сражениях, что даже мысли не возникало, что Воландеморт не так могущественен, как всегда хотел казаться.

— Он… не такой активный, — Малфой шумно выдыхает и, вскинув руку, проводит ладонью по затылку. Он пытается подобрать слова. — Лорд не участвует в операциях, не убивает самостоятельно и вообще… Не покидает поместье. Он всегда там и выглядит хуже.

— Ещё хуже? — не удержавшись, переспрашивает Гермиона.

— Смешно, — сухо комментирует Малфой, но всё же уголок его губ чуть дёргается. — Я могу ошибаться. Я не обладаю всей информацией. Но я думаю, что он потратил силы на создание крестража и сейчас слабее, чем был. И я уверен, что этот портрет должен оказаться чем-то известным. Ты… ты была права. Мы должны догадаться. Слишком много загадок вокруг него. И нужно сделать это как можно скорее, но пока…

Вдруг Драко меняется в лице; он отводит взгляд и покачивает головой, будто бы спорит сам с собой.

Гермиона хмурится, видя сомнения на его лице. Она достаточно изучила Драко Малфоя, чтобы понимать: он волнуется, будто готовится сделать что-то безрассудное.

— Зачем ты позвал меня сегодня, Драко? — спрашивает она, случайно называя его по имени, но это оказывает эффект. Он вздрагивает и вновь смотрит на неё; глаза слегка блестят, и он сжимает зубы, а затем тянется к своей мантии.

Из внутреннего кармана Малфой достаёт большую стопку бумаг, и глаза Гермионы вновь расширяются; она старается сдержать жадное желание добраться до новой информации. Она не сводит взгляд со стопки, когда Малфой вздыхает и наконец говорит:

— Я принёс тебе карты, Грейнджер.

Она едва ли не протягивает руку и непонимающе смотрит на него.

— Какие карты?

— Карты всех поместий, в которых я бывал.

Гермиона неверяще отшатывается. Воздух в комнате вдруг сгущается, становится плотным и физически ощущаемым, будто бы слова Драко меняют что-то, порождают какую-то невидимую силу.

— Но это же…

— Здесь всё, что я знаю. Не так много людей обладают всей этой информацией, и я могу легко попасться на этом, — Драко сглатывает и чуть тише добавляет: — Вы должны использовать их аккуратно.

— Я понимаю, — быстро отвечает Гермиона и, кивнув, делает шаг к нему.

Несколько слов и стопка бумаг, но в этом так много. Гермиона осознаёт, что он подвергает себя опасности, когда передаёт ей такие сведения. Но она также слишком хорошо понимает ценность информации и не может позволить Малфою отказаться теперь. Боясь сделать лишний вздох, Гермиона протягивает руку.

Он отдаёт ей всё, что у него есть. Она с благоговением принимает листы, исписанные знакомым почерком.

Пока Гермиона мельком просматривает бумаги, она думает о том, чтобы спросить, уверен ли Малфой. Но боится, что он всё-таки поддастся сомнениям.

— Это ценно, Драко, — с трудом она заставляет себя выдавить слова, но не решается поднять на него взгляд. — Это очень ценно.

— Это ещё не всё.

Гермиона застывает. Он уже дал больше, чем мог рассчитывать Орден.

— Я… Я хочу дать тебе план нашего поместья, — он спотыкается на полуслове и прочищает горло, прежде чем закончить. — Поместья Малфоев.

Пальцы Гермионы дёргаются, но это не та дрожь, которая преследует её после встречи с Беллатрисой. Это недоверие, предвкушение, надежда в одном движении, потому что Гермиона понимает, что на самом деле он предлагает, но не может выразить эмоции никак иначе.

— Ты шутишь.

Он покачивает головой, серьёзно глядя на неё.

— Полный план поместья не знает почти никто. Но я хочу, чтобы он был у тебя на всякий случай. Поделись с Поттером, но не показывайте никому больше.

Гермиона медленно кивает, наконец встречаясь с ним взглядом. В этот раз в его серебристых глазах отражается непоколебимая уверенность.

— И где он?

Он издаёт лающий смешок и показывает себе на голову:

— Вот здесь.

Она застывает и, не моргая, смотрит на него несколько секунд, пытаясь осознать его слова.

— Ты дашь мне свои воспоминания?

Усмешка скользит по его губам, но быстро исчезает, когда Малфой покачивает головой:

— Нет уж, всё проще и сложнее одновременно.

Один многозначительный взгляд — и Гермиона вспоминает плавные и уверенные движения Снейпа, лечившего Драко, когда тот был ранен. Малфой не мог говорить, и она тогда не добилась от него вразумительного ответа, пока Снейп попросту не…

Догадка простая, но удивительная.

— Легилименция? — Гермиона приподнимает брови. — Ты хочешь, чтобы я заглянула тебе в голову?

Изумление наполняет её. Она почти уверена, что неправильно поняла его, потому что подобное предложение кажется безумным.

Но Малфой лишь кивает.

— Ты сама посмотришь все нужные воспоминания.

Несколько мгновений Гермиона не может сложить звуки в слова, а слова — в предложения.

Они никогда не говорили об этом, но она знает: Драко Малфой уже пустил её в своё сердце, но теперь он предлагал открыть ещё и разум.

Гермиона отдаёт себе отчёт, что не увидит ничего лишнего, но одного факта достаточно — он пустит её к себе в голову. Она никогда не делала этого прежде, но представляет себе процесс достаточно интимным и уязвляющим.

Раздумывая об этом, она справляется с немотой и спрашивает:

— Ты знаешь, что сегодня за день?

Настаёт его черед удивляться. Малфой непонимающе хмурится.

— М?

Гермиона слегка улыбается, пытаясь справиться с накатившей нервозностью и неловкостью от признания.

— Сегодня мой день рождения.

Конечно, он сразу улавливает иронию. На его лице появляется ответная улыбка, но в ней больше горечи, чем веселья.

— О. Ну да, конечно. Само собой, — Малфой фыркает и шумно вздыхает. — Тогда можешь считать это моим подарком. Прогулка по поместью Малфоев.

— И по твоим мыслям.

— Не то чтобы я планировал дать тебе развернуться, — ехидно поправляет он, и Гермиона хмыкает в ответ.

Но тут же слегка смущается и, отведя взгляд, неуверенно бормочет:

— Есть один нюанс.

— Какой же?

— Я никогда этого не делала, — кончики ушей Гермионы слегка обжигает, пока она, всё так же не глядя на Малфоя, сумбурно добавляет: — Я… читала учебник. И знаю, как всё должно происходить, ну, в теории. Но мне было не на ком тренироваться.

— О, ну это признание точно займёт особое место в моей голове, — с бесстыдным удовольствием в голосе протягивает Малфой, — Гермиона Грейнджер признаётся, что чего-то не умеет, как долго я ждал.

Гермиона вспыхивает.

— Я не говорила, что не умею, я просто не пробовала!

Он многозначительно приподнимает одну бровь, и Гермиона отмахивается от него, слегка вскидывая подбородок:

— Я справлюсь.

— Не сомневаюсь. — Малфой переступает с ноги на ногу и окидывает её долгим взглядом, а после быстро смотрит на диван и снова на Гермиону. — Ладно, Грейнджер, — говорит он; тон становится деловым и немного озабоченным. — Ты знаешь, что делать, а я постараюсь облегчить тебе задачу.

— Нам, наверное, лучше сесть, — предлагает Гермиона, проследив ещё один взгляд Малфоя в сторону дивана.

Он кивает; она достаёт палочку, но никто из них не двигается с места ещё несколько долгих секунд.

Гермиона нервничает не сильно, но заметно. Будто перед экзаменом, к которому она готова, но всё же могла ещё разок повторить материал. Просто для закрепления. Тревога вызывает покалывания вдоль позвоночника и сворачивается в животе.

Гермиона садится, и Малфой тут же опускается следом.

— Ты права, так будет удобнее, тем более это займёт много времени. И тебе поможет зрительный контакт.

Он вдруг оказывается слишком близко.

Их колени соприкасаются, и Гермиона едва отстраняется, пытаясь образовать между ними пространство, достаточное для манёвра: она хорошо помнит движение руки, а палочка приятно вибрирует, готовая к заклинанию. Только вот сама Гермиона не торопится, с волнением изучая Малфоя.

Свет пламени всегда укладывает странные тени на его лице. Оно становится заострённым и более выразительным.

Гермиона смотрит Драко в глаза, вглядываясь в серую радужку. Он так близко.

Наконец она набирается решимости.

— Легилименс!

Заклинание будто подбрасывает её, и Гермиона влетает в пространство, одновременно мягкое и плотное. Оно сдавливает её со всех сторон, вытягивается, обрастает стенами, которые моментально разжижаются и стекают вниз. Гермиона пытается вздохнуть, но воздуха вокруг не хватает, и она теряется в череде каких-то отрывков, цветных пятен и неразличимых образов.

Уши закладывает, но она всё равно слышит отдалённые звуки и дёргается от них прочь, испуганно возвращаясь в реальность.

— Грейнджер, — шипит Малфой, сердито глядя на неё. — Не надо так метаться.

Его взгляд помутневший, а скулы слегка алеют.

— Тебе больно?

— Ты… немного неповоротлива. Я не пытаюсь вытолкнуть тебя, поэтому приходится приспосабливаться.

— И… Извини?

— Ох, поверь, бывало и хуже.

Стараясь не вдумываться в смысл услышанного, Гермиона вновь поднимает палочку.

Малфой открывает свой разум, встречая её нужными воспоминаниями, но Гермиона с непривычки пытается развернуться и увидеть больше.

В этот раз он сам выталкивает её из головы.

В тот же миг идея присесть сразу кажется Гермионе почти гениальной, так как она не уверена, что устояла бы на ногах. Она морщится, пока Малфой потирает лоб с болезненным выражением лица.

— Не суетись так, Мерлин, Грейнджер, — он прикрывает глаза. — Я тебя проведу.

— Проведёшь? Ну конечно, может быть проводишь под руку? — беззлобно ворчит она, раздражённая отсутствием мгновенного успеха.

Малфой тихо цокает языком.

— Я покажу тебе нужные воспоминания, тебе нужно лишь следовать за ними и запоминать. Не пытайся прорваться сама.

Гермиона глубоко вздыхает.

Взмах палочки, и она снова погружается в его сознание, и в этот раз Малфой не позволяет ей своевольничать, сразу выстраивая стены. Гермиона напрягается, но удерживает внимание. Постепенно всполохи вокруг замедляются и выравниваются, образуя конкретное воспоминание.

Она стоит на пороге старинного особняка.

Вот так. Кажется, получилось.

«Поместье большое, так что нам потребуется какое-то время», — слышит Гермиона.

Мерлин, этот голос, он у неё в голове?

Нет же, это она — в его.

Гермиона вздрагивает от осознания: она слышит мысли Малфоя. Может ли она слышать всё, о чём он думает? А если он может слышать её? Если он проникнет к ней в разум? Если он уже там, а она не чувствует, потому что слишком отвлечена, и…

«Грейнджер, я чувствую твою панику», — раздаётся голос; Малфой звучит напряжённо и измотанно.

Она судорожно вздыхает и пытается расслабиться.

Потому что на самом деле в этом нет ничего страшного. Да, она в его голове, но просто посмотрит воспоминания, пролистает их как страницы книги, знакомясь с поместьем. Ей нужно успокоиться и сосредоточиться, чтобы всё запомнить. Удерживать контакт несложно, просто немного волнительно, но она справится.

Она со всем справится.

«Так-то лучше, — тихо говорит… нет, думает Малфой, и Гермиона слышит, что он и сам расслабляется. — Мы начнём медленно, и ты всегда можешь прерваться».

Она кивает, запоздало понимая, что он этого не увидит.

И в этот момент всё вокруг приходит в движение.

Гермиона чувствует себя призраком, который скользит по коридорам и комнатам древнего имения.

Она — непрошеная гостья.

Драко подготовился: выделил и упорядочил нужные воспоминания, создав идеальный план поместья прямо у себя в голове. Он составил живую, осязаемую карту и теперь непринуждённо открывает Гермионе видения одно за другим, по ходу дела описывая расположение комнат. В его воспоминаниях нет людей и даже голосов, лишь портреты на стенах, которые, как кажется Гермионе, провожают её подозрительными взглядами, хоть она и знает, что находится в теле Малфоя.

На самом деле её там нет.

Её нет в гостевых спальнях — вылизанных домовыми эльфами одинаково помпезных комнатах.

Её нет в большой столовой, и в малой, и на кухне, и в небольшой комнатке, где подают чай.

Её нет в подземельях: ни в камерах, ни в погребах, ни в лабиринтах коридоров.

Её нет в гостиной — большом зале с тёмно-пурпурными стенами, хрустальной люстрой и мраморным камином.

Малфой задерживается там и, оглядываясь, показывает ей все входы и выходы. Гермиона может рассмотреть портреты на стенах и замысловатые завитушки на раме большого зеркала, которое висит над камином. В отражении она видит лицо Драко: холодное, напряжённое и осунувшееся. Дом будто угнетает его.

Через короткий миг он отворачивается от зеркала и смотрит в центр комнаты.

В этот момент всё вокруг начинает вибрировать.

Тени сгущаются: спускаются с потолка по стенам и расползаются по полу, создавая пугающие очертания на поверхностях. Люстра, покачиваясь, неестественно блистает.

Сердце Гермионы заходится с удвоенной скоростью, и она зачарованно смотрит по сторонам, не в силах пошевелиться.

Появляются и исчезают расплывчатые фигуры: трое у стены, двое в креслах у камина, некто прямо рядом, а после снова ничего. Как блики, иллюзии. Но только вот всё это было когда-то по-настоящему.

В воспоминания проникают звуки: чьи-то приглушённые голоса спорят, ругаются, командуют, подбадривают, упрашивают, стонут, кричат…

Кричат.

Драко так и не двигается с места, а Гермиона, запертая в его голове, ничего не может поделать с чередой образов. Всё вокруг меняется снова, и снова, и снова, пока наконец картинка не замирает, показывая конкретную сцену.

И Гермиона видит себя — растерзанную и измученную.

Она лежит на полу, прерывисто дыша, пока слёзы без остановки текут из глаз, а рука сочится кровью. Рядом Беллатриса склонилась над ней, навалившись всем телом. Она вонзает острие клинка, и Гермиона — та из воспоминания — заходится рыданием, захлёбываясь воздухом и слезами.

Её пронзают отчаяние, страх, тоска — и собственные, и малфоевские. Они оба хотели бы отвернуться, но не могут отвести взгляда или прикрыть уши, поэтому продолжают впитывать всё происходящее.

Стоны, крики и смех — ужасающий смех — отдаются в голове, и Гермиона чувствует холодную руку, сжимающую её внутренности. Она видит себя и Беллатрису, чувствует собственную беспомощность.

Снова.

И вот уже перед мысленным взором возникает Чарли Уизли, который падает на колени и вторит её собственному крику.

Паника пронзает её, и Гермиона старается вырваться из головы Малфоя. Она дёргается, мечется, ища выход и не в силах думать о том, что может причинить ему боль. Ей просто нужно прервать это воспоминание, пока оно не поглотило её.

Ей просто нужно спастись…

Со стоном она разрывает контакт и откидывается на подушки, продолжая сжимать палочку в руке так, что пальцы онемевают. Гермиона тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. Её взгляд медленно фокусируется на Малфое, который замер напротив с виноватым видом.

Он выглядит потрясённым, и, хоть боль и видна в его взгляде, гораздо более заметны стыд, неловкость, горечь.

— Я… я не хотел, Грейнджер, это вышло не специально, честное слово, — выпаливает он.

И вдруг тянется к ней, а Гермиона, все еще пребывая в состоянии шока, на автомате отталкивает его ладонь.

— Извини, — быстро говорит она, заметив недоумение и даже обиду, скользнувшую по его лицу. — Как это вообще случилось, Малфой? Мне казалось, что ты контролируешь свои мысли.

— Я случайно… — он вдруг морщится, как будто хочет сказать что-то еще, но не может, — я правда не хотел, Грейнджер.

— Мне нужен перерыв.

Она встает и отходит, отвернувшись к окну. За серыми пыльными занавесками ничего не видно, но она не рискует их отодвинуть и просто стоит и смотрит, фокусируя взгляд в одной точке и стараясь подавить подступающую панику.

Гермиона не была готова это увидеть.

Она могла находиться в той комнате и, остудив свой рассудок, исследовать её, запоминать. Но увидеть со стороны то, что происходило тогда, было выше её сил. Тем более так скоро после того, как она снова пережила это.

Дрожь пробивает её тело, и Гермиона сжимает кулаки, чтобы справиться с собой. Медленные вдохи и выдохи помогают вернуть утраченное спокойствие, но в груди всё равно разворачивается боль, подпитываемая отголосками паники.

И страха.

Она не хочет бояться, но не может этому сопротивляться.

Ладони холодеют, и Гермиона склоняет голову к груди, пока перед глазами продолжают мерцать образы прошлого. Собственный обречённый взгляд, отчаянный крик, жар Круцио, сковывающий мышцы, и кровь, так много крови…

Малфой бесшумно оказывается унеё за спиной.

Прежде чем Гермиона успевает его остановить, он кладет руки ей на плечи, и, вздрогнув, она хочет вырваться или хотя бы развернуться. Но он удерживает её неожиданно крепко и вдруг прижимается грудью к её спине. Гермиона судорожно втягивает воздух и чувствует, как Малфой наклоняется и приникает щекой к её виску. Его рука обхватывает тело Гермионы, заключая в объятия.

Она снова трясётся, но его непоколебимость и твёрдость поглощают дрожь.

Гермиона сдаётся.

Она без понятия, сколько они стоят так. Гермиона отдаётся ощущениям, чувствуя рваное дыхание Малфоя и его сердце, заходящееся нервным стуком прямо у её лопатки. Она прикрывает глаза, пока по её телу разливается тепло, а паника постепенно отступает.

Внезапно Малфой начинает сбивчиво говорить:

— Мне очень жаль, и я хотел извиниться, — глухо произносит он; речь такая, словно ему приходится с трудом выталкивать каждое слово из горла.

Прислушиваясь, Гермиона снова напрягается в его объятиях, но не вырывается, а лишь впитывает каждое слово.

Запоминает.

— Я хотел извиниться за то, что ничего не сделал тогда… И за то, что у меня не было даже мысли помочь вам. Всё могло быть иначе.

Всё действительно могло быть совсем иначе, хочет сказать Гермиона, но это была бы другая история. Невозможная в той реальности, в которой они оказались. Она никогда не думала, что он мог бы поступить по-другому тогда. Да и сейчас она всё ещё старалась ожидать от него как можно меньше.

Гермиона хочет сказать всё это, но молчит, поражённая его откровенностью.

— Я извиняюсь за то, что пустил Пожирателей в Хогвартс. За то, что стал причиной смерти Дамблдора. И твоих друзей. За то, что я участвовал и продолжаю участвовать во всём этом. Я… — его вздох громкий, судорожный, болезненный, будто Малфой на грани, будто ему невыносимо и мучительно произносить всё это. Но он старается. Гермиона неосознанно вжимается в него, ожидая продолжения. — И я хочу извиниться за то, как вёл себя с тобой все эти годы… Я… Мне… Я прошу прощения…

Наконец Гермиона находит в себе силы сдвинуться с места. Она дёргается, и Малфой, обессилев от собственных слов, на этот раз спокойно выпускает её; Гермиона разворачивается и заглядывает ему в лицо, озарённое тусклым светом пламени.

Его глаза потемнели, и в них плещутся такие горечь и раскаяние, что сердце Гермионы сжимается и в горле застревает тугой ком.

Она хочет поспорить с ним и сказать, что всё в порядке и что он не сделал ничего плохого.

Но он сделал — и знал это.

Драко Малфой совершил немало подлостей и вынужден был отвечать за свои поступки.

Но в этот момент он выглядит таким беззащитным, что ей хочется дать ему хоть что-то. Спокойствие. Признание. Надежду.

Гермиона медленно тянется ладонью к его лицу и касается щеки как раз в то мгновение, когда он, вздрогнув, заканчивает, глядя ей прямо в глаза.

— Прости меня за всё, Грейнджер.

И она прощает.

На самом деле, она уже давно простила.

Гермиона задумчиво качает головой, а затем, спохватившись, медленно кивает и привстаёт на цыпочки, не отводя взгляда от глаз Малфоя. Он наблюдает за ней настороженно и печально, но вздыхает с облегчением, когда Гермиона прижимается губами к его челюсти, целует в щеку, касается уголка губ.

Он коротко целует её в ответ, а затем вновь стискивает обеими руками и прижимается лбом к её лбу.

***

Проснувшись, Гермиона вспоминает, как после разговора они продолжили путешествие по поместью до самого утра, пока она не запомнила все хитросплетения коридоров. Малфой держал себя в руках, и больше не было никаких лишних воспоминаний.

Она садится на кровати, обдумывая все увиденные события, и какое-то время смотрит в пустоту, пока за окном медленно разгорается заря. Тёплый свет рисует замысловатые узоры на стенах и простынях, и хоть Гермиона и не верит в прорицания, всё равно всматривается, пытаясь найти ответы и подсказки.

Под утро она засыпает вновь, и внезапно ей снится Рон.

Он держит её за руку и гладит по голове, пока она плачет, уткнувшись ему в плечо. Это воспоминание старое — ещё до того, как умер Снейп и они узнали про портрет; до того, как Малфой помог спасти пленных; до того, как он поцеловал её в первый раз.

Они с Роном сидят в её комнате утром в самом конце июня после того, как прошли пожары двадцать четвёртого. Всё произошедшее повергло Гермиону в слишком сильный шок, и она не могла перестать думать обо всех пострадавших волшебниках и маглах.

Это натолкнуло её на мысли о родителях.

Она расстраивается и признаётся Рону, что скучает по ним и боится, что они больше никогда не вспомнят её. Сквозь слёзы Гермиона сбивчиво рассказывает ему об Обливиэйте, разбрасываясь спутанными деталями, потому что её успокаивает делиться знаниями. Рон изредка перебивает и подшучивает над ней, но даёт выговориться, не разнимая объятий.

После он наколдовывает ей стакан воды, который Гермиона принимает с благодарностью.

Утерев слёзы, она наконец улыбается ему.

Гермионе становится легче.

Когда воспоминание заканчивается, она окончательно просыпается.

========== 18. Восемнадцатая глава ==========

— Ты вспомнила про Уизли.

Малфой говорит это вместо приветствия, когда Гермиона садится напротив, и она вздрагивает.

Звучит почти жестоко.

Слова застревают в горле: ответ не требуется, но она всё равно пытается выдавить хоть что-то. Гермиона прикрывает глаза, не в силах смотреть на Малфоя, когда произносит:

— Да.

Это не те воспоминания, которых она ждала и добивалась, но они тоже неотъемлемая часть её истории. Той жизни, в которой был Драко Малфой, были их встречи и разговоры, его помощь Ордену с войной и помощь самой Гермионе с тем, чтобы отвлечься. Но вместе со всем этим были и боль, и стыд, и тоска.

Было столько вещей, которые разбивали Гермионе сердце, а она даже не знала, получилось в итоге ей сохранить его в целости.

Она поднимает лицо и смотрит в потолок, а затем болезненно вздыхает.

— По тебе видно, — полузадушенно кидает Малфой, потом молчит несколько долгих мгновений, но всё же поясняет: — По тебе видно, что ты вспомнила. Ты снова… выглядишь как тогда.

Гермиона видит выражение его лица краем глаза, но этого не хватает, чтобы понять, о чём речь, поэтому она неуверенно переводит взгляд на Малфоя. Он выглядит серьёзным и немного грустным и задумчиво прикусывает щёку, наблюдая за Гермионой.

— Как? — коротко переспрашивает она.

— В тебе есть чувство вины. В твоих глазах, — он приподнимает правую руку, делая невнятный жест в воздухе, — и на твоём лице. Ты переполнена им, и оно плещется через край.

Гермиона сглатывает, чувствуя, как в груди всё сжимается от его слов. Ей хочется часто заморгать, будто нечто действительно вот-вот прольётся из глаз. Но это не вина, это банальные слёзы.

Гермиона сдерживается.

— Так уже было раньше, — добавляет Малфой, и она понимает, что он имеет в виду.

Так было, когда она помнила, но стало иначе, когда она всё забыла. Она изменилась, и Малфой улавливал это с лёгкостью человека, который хорошо её знал.

Гермиона никак не отвечает и вглядывается в его лицо.

Может ли она понять, что написано на нём? Может ли прочесть по морщинкам, складкам, потёртостям всё, что пережил Малфой? Может ли правильно интерпретировать то, что видит в глазах, когда он смотрит на неё вот так?

Знает ли она того Драко Малфоя, который сидит перед ней на шатком стуле в Азкабане, или лишь обманывается, думая, что он и Малфой из её воспоминаний — один и тот же человек?

— Мне есть за что чувствовать вину, — наконец тихо говорит Гермиона в попытке отвлечься от размышлений.

— Ты не виновата.

— Ох, Малфой, ты же…

— Ты ни в чём не…

— …Глупо даже спо…

— Ты. Не. Виновата.

— …Я помню, как бросила его там, так что не знаю, о чём ты, но я очень даже…

— Грейнджер!

Малфой бьёт рукой по столу, и пусть он привязан — получается грозно.

Она хмурится.

— Драко, тебя даже не было там, ты не можешь судить.

По его виду Гермиона понимает: он оскорбился.

— Не надо было быть рядом, чтобы понять: в таком состоянии осознанно аппарировать ты не смогла бы. Тебя бы расщепило как неумелого ребёнка. Твоя магия выдернула тебя оттуда, Грейнджер.

— Всё равно важны не обстоятельства, а результат.

Его глаза опасно сверкают:

— О, Грейнджер, запомни эту мысль.

Малфой холодно усмехается, и Гермиона вдруг смущается хищного выражения его лица.

Она не может не обращать внимания на его заботу и чуткость, но всё же некоторая жестокость иногда прорывается на поверхность через его едкие взгляды и грубые слова. Гермиона знакома и с его сарказмом, и с ядовитым тоном, и всё же ей немного странно видеть их после того, как столь многое изменилось.

Чуть умерив пыл, она всё-таки снова спорит, но без прежнего запала.

— Магия — часть меня. Я сама сделала это.

— Ты не виновата, — он стискивает зубы. Кажется, Малфой устал повторять одно и то же. — Ты допустила ошибку. Слабость. Но это было вынужденно и не определяет того, кто ты есть.

— Я думала о себе иначе.

— Ты смелая, но не безрассудная. Твой инстинкт самосохранения оказался сильнее в этот раз. — Его лицо вдруг омрачается болью: — Если бы так было всегда…

Гермиона морщится.

— Твои загадочные фразы о том, чего я не помню, раздражают.

— Твои страдания из-за того, что ты оказалась не так благородна, как думала, тоже.

— Дело не в благородстве!

— С вами, гриффиндорцами, дело всегда в благородстве, или храбрости, или невыносимой упёртости, — припечатывает Малфой и издаёт невнятный раздражённый рык. Его тело напряжено, кулаки на столе сжаты, и он на миг закатывает глаза, а затем вздыхает и безапелляционно произносит: — Давай договоримся раз и навсегда, Грейнджер. У меня жёсткая позиция на этот счёт. Ты могла бы попытаться помочь Уизли, или вступить в бой с Беллатрисой, или вернуться туда после. Наверное, ты могла бы. — Он приподнимает обе руки, будто оценивая два варианта как на весах. — А может и нет. Ты свалилась на пол после аппарации, задыхаясь от перенесённого Круциатуса, голова была разбита, а руки тряслись так, что ты не могла удержать палочку. Ты могла попробовать что-то исправить, и почти наверняка трупов стало бы на один больше. Я верю в это и рад, что ты не попыталась… Так что прекращай страдать от разочарования в себе и чувства вины, потому что ты спасла собственную жизнь — и это уже немало.

— Но это…

— Слишком эгоистично, трусливо, малодушно для великой Гермионы Грейнджер, я понимаю.

Она раздражается из-за того, что Малфой не даёт вставить ни слова, и рявкает:

— Просто дай мне время свыкнуться!

— У тебя уже было… — он осекается и замолкает. Лицо бледнеет ещё сильнее, чем обычно, а на скулах проступают розоватые пятна. Малфой открывает рот, потом снова закрывает и стискивает челюсти, стараясь взять себя в руки.

Затем он всё же говорит:

— Извини, — он цокает языком. — Извини, ты не помнишь об этом, и это несправедливо, и у тебя действительно должно быть время, — он шумно выпускает воздух, обводит её лицо бегающим взглядом и качает головой. — Я просто не хочу, чтобы ты долго тащила это на себе. Во время войны все совершали недостойные поступки, и так уж вышло, что ты, Грейнджер, не стала исключением. Но этому были причины… Хотел бы я, чтобы всё было по-другому.

Дрожь пронзает тело Гермионы от тоски в его голосе, и она старается сохранить невозмутимость, но Малфой явно вновь что-то улавливает по её лицу и подозрительно смотрит на неё.

Желудок беспомощно сжимается, и Гермиона чувствует потребность сказать хоть что-то, но не успевает.

— В тот раз я впервые понял, что ты можешь погибнуть на этой войне.

Согревающие чары, которые Гермиона предусмотрительно наложила, когда пришла, не помогают; её прошибает холод. Тяжёлая голова отдаётся болью на слова Малфоя.

— И что это изменило? — Не успев договорить, Гермиона резко понимает ответ и, поморщившись, спрашивает изменившимся тоном: — Ты поэтому дал мне планы поместий?

Вдруг непривычная растерянность отображается на лице Малфоя; он опускает взгляд и пожимает плечами. Когда Гермионе кажется, что он так ничего и не ответит, Малфой тихо произносит:

— Я ничего больше не мог. — Тут же вскинув глаза, он смотрит на неё одним из своих проникновенных взглядов, и Гермиона вздрагивает. — Я… не мог раскрыть вам планы готовящихся операций, не мог провести в поместья, не мог сражаться на вашей стороне. Но взвесив всё, я решил, что могу поделиться этими картами.

— И это было очень много с твоей стороны. Мы ведь воспользовались ими… — Гермиона напрягает разум, стараясь пробудить реальные воспоминания поверх того, что ей кажется правдой. — Мы очистили поместье Розье. Освободили заключённых в поместье Крэббов. И захватили нескольких Пожирателей у Мальсибера.

Она выжидающе смотрит на него, ощущая себя ребёнком, играющим в угадайку. Её вопросы и версии нуждаются в его ответах и подкреплениях.

— Да, — Малфой кивает. — Благодаря им вы начали побеждать.

— И тебя же не раскрыли?

— Нет. Вы действовали аккуратно. После того как вы захватили Розье, Лорд решил, что это он сдал всю информацию.

Гермиона задумчиво замирает, уставившись в пространство рядом с головой Малфоя.

— То есть всё это было… — она долго подбирает слово, — …не зря?

Малфой издаёт лающий смешок.

— Не знаю, Грейнджер, наверное, можно назвать это так. Не мне судить. — Он разводит руками в воздухе, будто указывая на ситуацию, в которой оказался.

Гермиона смущается, но следующий вопрос без промедлений срывается с её губ:

— А ты… Ты разобрался со своими приоритетами?

— Что?

Она видит: Малфой опешил. Она не теряет способности удивлять его, ведь такого он точно не ожидал.

— Мой вопрос, — напоминает Гермиона. — Ты обещал отвечать, и в этот раз я хочу знать, смог ли ты в итоге понять, какие у тебя, ну, идеалы… И что ты считаешь важным. И почему ты делал всё, что делал.

Во время её невнятной тирады Малфой смотрит на неё искренне изумленно, а когда она заканчивает, вдруг тяжело вздыхает и, опустив голову и согнув руку, упирается лбом в ладонь. Гермиона не видит выражения его глаз. Малфой зарывается пальцами в волосы и разглядывает свою вторую руку, а после сжимает её в кулак и издаёт гортанный звук.

— Это точно не тот вопрос, на который я могу… хочу отвечать.

— Я пообещала не придираться к ответу, ты можешь сказать что угодно, — предлагает Гермиона и прикусывает губу; сердце в груди пропускает удар от такого вида Малфоя.

Он качает головой и что-то снова ворчит себе под нос.

— Тогда я понял не всё, — медленно произносит он и наконец убирает руку от лица и поднимает взгляд на Гермиону, — но многое.

Она пожимает плечами и заставляет себя приподнять уголок губы:

— Удовлетворительно.

Он хмыкает.

— Какой вопрос — такой ответ.

Гермиона закатывает глаза. Она не разочарована, потому что не ожидала откровения, но должна была попытаться.

Она никак не могла оценить уровень их близости.

Драко явно что-то чувствовал к ней. Его извинения в день её рождения были искренними, трогательными, почти интимными. Это воспоминание было мучительным, но, возможно, стало её любимым. Даже после всех событий тех месяцев, что он шпионил для Ордена, именно оно пошатнуло то, как Гермиона воспринимала Драко Малфоя. Но насколько открытым он в итоге стал? Мог бы он ответить на её вопросы о приоритетах, если бы Гермиона всё помнила?

Может, она уже на самом деле знала ответ?

Или же они никогда и не дошли до такой прямоты?

— Я тоже понимаю многое, но не всё, — возвращает Гермиона и тянется к сумке, которую в этот раз принесла с собой. Минутная суета, пока она копается, пытаясь отыскать нужное, слегка приводит в чувство. Гермиона достаёт тетрадку и магловскую ручку. — Я не могу уложить всё в голове, воспоминания хаотичны, они путаются и… Что?

Малфой сжимает губы в линию и сужает глаза, но, когда она строго смотрит на него, не выдерживает и коротко смеётся, закинув голову.

— О Мерлин, Грейнджер. Ты… как всегда.

— Ты смеёшься? — неверяще спрашивает она, наблюдая, как дёргается его кадык и вокруг глаз появляются морщинки. — Тебе не кажется, что это не очень-то уместно?..

— Да, знаю, знаю, просто я…

— Что?

— Скучаю по этому.

Он выдыхает; улыбка задерживается на его губах и в глазах, освещая тёмную камеру. Гермиона наслаждается этим зрелищем и, расправив плечи, тоже слегка улыбается. На несколько секунд между ними устанавливается светлое взаимопонимание, и кажется, что они близки, как были тогда, и даже ближе. Но Гермиона не выдерживает и мельком глядит на свою тетрадку, а затем хмурится.

Она тоже скучает.

Скучает по ощущению, которое подпитывают воспоминания. Скучает по образу Малфоя в своей голове и, честно говоря, немного и по этому Малфою, которого видит напротив. Она засыпает и просыпается с мыслями о нём, и, наверное, уделяет ему слишком много внимания.

Но ничего не может с собой поделать.

Гермиона смотрит на свои руки, вцепившиеся в тетрадь, а после сквозь ресницы поднимает взгляд на Драко. К её разочарованию выражение его лица сменилось. Там снова холод, тревога, раздражение.

Ей хочется вернуть улыбку, но Гермиона не может найти в себе силы, чтобы развеять мрак, охвативший их. Возможно, если она вспомнит ещё больше — будет легче удерживать это тепло между ними. Гермиона качает головой и, открыв тетрадь, говорит:

— Я пыталась делать заметки и раньше, но всё расплывалось. — Она бездумно переворачивает несколько страниц со своими сумбурными записями. — Сейчас мне кажется, что у меня получается сформулировать, но… Я хочу собрать единую картинку. Но пока не выходит.

Гермиона постоянно старается уложить всё по полочкам в своём разуме. Это мучительно не только морально, но и физически. После воспоминаний о Беллатрисе и легилименции голова Гермионы снова раскалывается. Она не хочет говорить об этом Малфою, не хочет волновать и злить его, но ей нехорошо.

— Ладно, — он вдруг покладисто соглашается. — Я попробую тебе помочь.

— Ответишь на большее количество вопросов? — она хитро щурится.

Малфой хмыкает:

— Выборочно.

Его взгляд прикован к ней, пока Гермиона пальцем обводит строки и, начав сначала, перечисляет все события, которые помнит или думает, что помнит.

Она была связным Драко Малфоя, который шпионил для Ордена Феникса. Он раскрывал ей информацию, хоть и не всегда успешно, передавал материалы, рассказывал, что знал. Они разговаривали, ругались, однажды чуть не подрались. Она лечила его, а он — её. Он поцеловал её, а после спас пленных Ордена и пострадал.

Они… были вместе.

Малфой почти не поправляет её, лишь напряжённо кивает и продолжает задумчиво слушать.

Гермиона старается придерживаться хронологии.

Умер Снейп, и Волдеморт сделал себе ещё один крестраж. Таинственный портрет, который взялся будто из ниоткуда и пропал после финальной битвы, словно никому никогда и не принадлежал.

— У меня была теория, что портрет был магловским, — энергично произносит Гермиона, останавливая палец в том месте, где писала про это. — Но она не подтвердилась, верно?

Малфой молчит; Гермиона приподнимает одну бровь, но он лишь зеркалит её движение. Он не то чтобы дразнится, но Гермиона всё равно возмущается:

— Серьёзно?

— Я не буду говорить ничего лишнего.

— Ты сказал, что попробуешь помочь.

— Это и есть мои попытки. — Уголок его губы насмешливо дёргается, и Гермиона закатывает глаза, нервно сминая пальцами уголок тетради.

— Изумительно, — бормочет она, чувствуя отголоски обиды. Она пытается соединить все зацепки, чтобы понять, чей портрет это был, но пока что ей не удаётся. Она пытается разгадать загадку, но это уже второй раз, поэтому Гермиона раздражена и хочет справиться быстрее.

— Я могу сказать только одно, — вдруг говорит Малфой, когда она уже готова идти дальше. Гермиона замирает и смотрит на него в ожидании. — Мы потратили немало времени зря. Портрет был ближе, чем нам казалось.

— О.

Это ничего ей не даёт. Но тот факт, что Драко идёт на уступки и всё-таки делится хоть чем-то, почему-то согревает. Она делает пометки в своей тетради, пока он неотрывно следит за её руками.

Гермиона продолжает.

Орден теряет Ракушку; Орден разрушает поместье Лестрейнджей; Гермиона с Драко сближаются и готовят вместе зелья.

В её тетради два столбца. В одном то, что она теперь помнит точно, например, столкновение с Беллатрисой или прогулку по памяти Малфоя. В другом — события, которые она воспроизводит лишь частично. Гермионе кажется, что она чувствует, где пробелы в её памяти. Она пытается отделить эти места, обдумать, дополнить — и затем мысленно вернуться в них, чтобы вспомнить всё целиком.

В этом столбце операции в поместье Пожирателей и, главное, нападение на Хогвартс. Она помнит, как Орден Феникса планировал его, помнит, как всё начиналось.

Но пока что никак не может воссоздать точные причины, по которым они решились на это.

— Мы хотели выманить Волдеморта? — спрашивает Гермиона резко, надеясь застать Малфоя врасплох и получить информацию хотя бы по его реакции.

Но он сосредоточен и холоден, когда смотрит на неё, чуть сощурившись, и отвечает:

— Был такой вариант. Все понимали, что он маловероятный, но обсуждали такую возможность.

Она пробует снова:

— Тогда почему на самом деле мы это сделали?

— Я уверен, что ты или вспомнишь, или догадаешься сама, и тогда…

Гермиона перебивает его:

— Крестраж!

— Ну, не так же быстро, Грейнджер. — Он морщится.

— Это было связано с крестражем, верно? Неужели портрет всё-таки был в Хогвартсе?

Он прерывает её жёстко, и Гермионе на миг кажется, что Малфой тянется к её тетради; она слегка отстраняется.

— Нет уж, Грейнджер, ты заходишь слишком далеко, — нахмурившись, он твёрдо говорит: — Мы договаривались по порядку и через маленькие подсказки. Я согласен обсуждать то, что ты уже вспомнила, но не лезь вперёд.

— Хорошо, — она покладисто соглашается и, быстро кивнув, облизывает пересохшие губы. — По порядку.

Малфой щурится, ожидая подвоха с её стороны. Гермиона набирает побольше воздуха в лёгкие.

— Я помню сражения в поместьях Пожирателей. В некоторых я участвовала, во время других помогала колдомедикам. Я помню, как мы обсуждали и планировали их. Мне кажется, все эти воспоминания правильные. Чёткие. — Малфой неопределённо поводит плечами и выжидающе смотрит на неё. Она делает вдох и выдох, снова вдох. И спрашивает, стараясь звучать уверенно: — Но что было после моего дня рождения… с нами? Что было потом?

Малфой вдруг грустно ухмыляется.

— Потом? — слова срываются с его языка так быстро, будто он не успевает задуматься и удержать их: — Потом ты обещала защитить моё будущее.

Гермиона поражённо застывает, приоткрыв рот.

Неожиданно стальной обруч сдавливает голову, и она слышит голос Малфоя как сквозь плотную пелену:

— …Ты вообще немало говорила о будущем.

Эти слова обладают силой разрывающейся бомбы. Неожиданно они сносят Гермиону, и ей становится так больно, что немного начинает кружиться голова.

Она знает, что это значит.

Симптомы говорят о том, что Гермиона снова на грани воспоминаний, что она вот-вот проваливается в видения прошлого.

Но в этот раз она не уверена, что хочет погружаться в них так быстро.

Она фокусирует взгляд на лице Малфоя и концентрируется на его словах, стараясь удержаться в реальности.

Будущее…

Гермиона говорила с ним о будущем.

Но в итоге не смогла обеспечить его.

Снова её накрывает щемящая смесь чувства вины, горечи и злости на саму себя. Всё должно было быть по-другому, она обязана была, она обещала ему, она…

— Грейнджер?

Малфой легонько дотрагивается до её кисти.

— Я в порядке! — восклицает она и видит белые мелькающие пятна. Она ощущает, как дрожат её губы и крепко смыкает их.

— Грейнджер, только не снова, — настороженно просит он и сжимает её руку.

— Ничего не будет… Я… Я почти… — она обманывает не столько его, сколько саму себя, и понимает это, когда холод проходит по телу, а перед глазами вдруг мелькают далёкие образы. Её голос срывается: — Драко, я не хочу. Я не готова.

Гермиона моргает: вот перед ней Драко Малфой в тюрьме, а на закрытых веках — тоже он, только более молодой, свежий, расслабленный.

Хлопок ресниц, и серые глаза смотрят с беспокойством. Ещё один — они глядят лукаво, насмешливого, но тепло.

Она видит одновременно две картинки, два момента времени, двух Драко Малфоев, и это разрывает ей сердце. Гермиона не выдерживает и, глубоко вздохнув, прикрывает глаза, чтобы хотя бы ненадолго остался только один образ.

***

За окном догорает закат, и комната освещена последними раскалёнными лучами. Красно-оранжевые отблески ложатся на стены и кожу Малфоя, и получившееся зрелище пугающе прекрасно.

Они вновь лежат лицом к лицу, и Гермионе на миг кажется, что это старое воспоминание.

Они оба обнажены, но укрыты, что, впрочем, не мешает Малфою время от времени кидать заинтересованные взгляды на округлость её груди, выступающую сквозь простынь. Гермиона отвлекает его, пытаясь развить диалог, сначала бессмысленный и пустяковый, но постепенно приобретающий более глубокий смысл.

Она вскидывает подбородок и, склонив голову набок, спрашивает:

— Чем ты займешься после войны?

— Ты и твои вопросы, — Малфой закатывает глаза и тыкает её пальцем куда-то в живот. — Думаешь, стоит загадывать?

Она ловит его руку и переплетает их пальцы; он не сопротивляется.

— Я думаю, что надо верить в будущее. Так почему бы и не построить какие-то планы?

Малфой хмыкает:

— Будущее… Непонятная концепция, Грейнджер.

— Тебе объяснить, что это значит?

Они подшучивают друг над другом, но почему-то Гермиону вдруг охватывает невнятная и едва заметная тревога. Она щурится, надеясь дождаться от Малфоя серьёзного ответа, и он поджимает губы, заметив её взгляд.

— Я знаю, что это, но только вот, — тянет он в привычной манере, — вероятность, что оно у меня будет, не очень-то большая.

Он всё ещё расслаблен, взгляд слегка затуманен, и когда Драко выглядит так — кажется, что никакие тревоги этого мира его не касаются. Но произнесённые слова напрягают Гермиону, и она выпускает его ладонь и приподнимается, опираясь на локоть.

— Что это значит?

Малфой на мгновение переводит взгляд на её грудь, но после снова встречается с Гермионой глазами, непринуждённо смотря на неё снизу вверх. Он протягивает руку, ловит прядь её волос и несильно тянет.

— Если победят Пожиратели, меня скорее всего раскроют и убьют. — Он поджимает губы и задумчиво накручивает прядь на пальцы. — Если победит Орден, то я наверняка попаду в Азкабан. Слишком много желающих посадить меня туда.

Он передёргивает плечами и всё же отводит взгляд, наблюдая, как её локон закручивается в спираль.

В груди Гермионы всё сжимается.

— Ты же знаешь, что я этого не допущу, — тихо говорит она. Малфой продолжает смотреть на её волосы. Выражение его лица спокойное, но печальное. Наверное, он хочет верить ей, но не может. Снова. Гермиона стискивает его руку в своей, привлекая внимание. — Драко, я обещала. Я сказала тебе, что буду бороться за тебя, и я имела это в виду.

Он смотрит на неё и криво ухмыляется, явно желая что-то сказать, но Гермиона не готова слушать его колкости. Она останавливает его жестом и продолжает:

— Чтобы ты ни делал, что бы тебя ни заставляли делать — у тебя не было выбора. Твоя мать в заложниках, ты сам в заложниках. Но сейчас ты помогаешь Ордену, и когда мы победим — а мы обязательно победим! — я смогу убедить в этом всех. Я смогу, — её голос срывается, а Малфой лишь сердито качает головой, но ничего не отвечает.

В его глазах плещется горечь, и Гермионе становится так тоскливо, что она зажмуривается. А когда открывает глаза, то тянется к нему и проводит пальцами по лицу, очерчивая шрамы. Воздух с шипящим звуком выходит из его рта, и Гермиона чувствует тепло на своём лице.

Она понимает, что звучит наивно и даже претенциозно, но она имеет в виду каждое слово, поэтому повторяет это снова и снова, не отрывая взгляда от его пепельных глаз.

Она не уверена, что он верит ей. Но она всё равно сделает всё, как и обещала.

***

Воспоминание заканчивается так же резко, как и началось. Гермиона словно выныривает из воды и рвано хватает ртом воздух. Наклонившись вперёд, она держится за столешницу и за руку Малфоя.

Он смотрит на неё прямо и открыто, но с тревогой во взгляде, и крепко сжимает её ладонь.

— Грейнджер?

…Орден благороден ровно до того момента, как перестаёшь быть им нужен…

Её тело сотрясается. Спазм боли пронзает голову, и Гермиона прижимает подбородок к груди.

— Ох.

— Посмотри на меня. Ты что-то вспомнила, верно? — Она бездумно слушается, вскидывая на него ошалевший взгляд, и кивает. Он кивает в ответ и нервно облизывает губы. — Хорошо. Ты вспомнила. И ты в порядке. Вот так, дыши…

Гермиона делает вдох и захлёбывается воздухом.

…Ты будешь на моём заседании и дашь показания. Предоставишь дурацкие доказательства, что я, возможно, не так плох…

Хорошо, что она сидит, иначе бы упала. Гермиона всхлипывает и вцепляется в руку Малфоя, оставляя на коже следы от ногтей. Она пытается бороться с воспоминаниями, пытается вырваться.

И Драко понимает это.

— Ты молодец, — слетает с его губ, — просто дыши и думай о чём-нибудь отвлечённом, — он почти умоляет.

…Либо я крепко облажался, либо у этого мира не осталось вообще ничего хорошего…

— Давай же, Гермиона. Подумай о чёртовых домовых эльфах. О зельях. О грёбаной истории Хогвартса, только не…

…У тебя есть я, и я буду бороться за тебя…

Она бросила Чарли Уизли. Она предала Драко Малфоя.

— Я предала тебя, — хрипит Гермиона и пытается выдернуть руку; его прикосновения вдруг обжигают.

Он испуганно стискивает её пальцы, но тут же выпускает.

— Грейнджер, всё не так.

Она отшатывается и отводит взгляд, не в силах даже взглянуть на него. Слёзы наворачиваются на глаза. Он не может, он не имеет права спорить и убеждать её в обратном!

Не в этот раз.

Вот почему он просил ничего не обещать. Потому что она уже столько раз делала это — и не сдержала слова.

Гермиона вдруг чувствует, как сердце забилось где-то в горле.

— Я всё исправлю, — выдавливает она и повторяет ещё раз, уже громче, чётче: — Я всё исправлю, Драко.

— Не надо.

Она смотрит на него диким взглядом. Малфой морщится; его лицо мрачнеет и что-то тёмное возникает в глазах, от чего Гермиону передёргивает. Она видит: её слова бьют его, и Драко не способен бороться с этими ударами, они проникают прямо вглубь. Туда, где предположительно находится его сердце.

— Я обещаю, Драко, я…

— Ничего, Грейнджер, — прерывает он и сводит челюсти. Сквозь зубы он делает медленный вдох, явно стараясь удержать контроль. — Я уже говорил: просто… не обещай ничего, ладно? Сделай это для меня.

Он нервно сглатывает, и Гермионе кажется, будто холодная рука собирает в охапку её внутренности и сдавливает со всей силы.

— Что было дальше? — отчаянно выпаливает она.

— Я больше ничего тебе сегодня не скажу.

— Мне надо знать!

— Ты перегибаешь палку. Ты уже…

— Этого недостаточно, Драко, я так не могу! Я… Мне надо понять, как так вышло. Что я сделала? Почему… Почему всё так получилось?

— Ты ничего не сделала, Грейнджер.

— Но я должна была! Что случилось? Мне нужно… — Гермиона не может сдерживаться. Она пытается отыскать ответы в лице Малфоя, но лишь видит, как черствеет его взгляд с каждым её словом. — Ты не понимаешь! Мне нужно знать больше!

Достучаться до него кажется невозможным, но он вдруг клацает челюстью и прерывает её:

— Хорошо.

— Да?

— Да, — сердито бросает он.

— Правда?

— Мерлин, Грейнджер, — он закатывает глаза, раздражение отображается в каждом его слове и действии. Малфой тянет к ней руку и цедит: — Дай это сюда.

Опешив, Гермиона передаёт ему тетрадь. Её тело всё ещё потряхивает, а разум разрывает от беспорядочных мыслей, отрывков, воспоминаний. Она не может собрать их в единые цепочки, пока у неё недостаточно информации.

И все эти эмоции… они затапливают её сознание и сердце.

Малфой открывает чистую страницу и что-то быстро записывает. Кандалы на руках тихо звякают в такт резким движениям. Гермиона жадно следит за каждым его действием. Закончив, он протягивает ей тетрадь, но не разжимает пальцев, хмуро глядя на свою руку, будто сомневаясь.

— Не смей открывать это, пока не окажешься дома. — Гермиона поспешно кивает, и только тогда он выпускает тетрадь. — Я тоже… тоже устал, Грейнджер. Устал от всего этого: от того, что вижу тебя такой каждый раз и что не знаю, чем закончится очередной твой приступ. Поэтому отдохни, выспись, выпей зелья. Спокойно посиди со своими записями и постарайся упорядочить всё, что помнишь, — он на мгновение замолкает и, тяжело вздохнув, сжимает двумя пальцами переносицу. — Мне нужно, чтобы ты пришла в себя. Иначе… если так продолжится, мне придётся отказываться от наших встреч. Ты близко, Грейнджер, но всё становится более интенсивным. Ты не можешь рисковать.

— Я буду осторожна.

— Я тебе не верю.

Живот сводит от его слов, и Гермиона сердито поджимает губы.

Она хочет возразить.

Но Малфой сидит, ссутулившись, и выглядит таким встревоженным и потерянным, что в этот раз Гермиона решает больше ничего не говорить.

Она уходит с раздраем в сердце и в голове.

Лишь дома, как он и сказал, она садится на постели и, глубоко вздохнув, медленно открывает страницу, на которой почерком из её воспоминаний выведено два предложения:

«Ты снова спрашиваешь, что было дальше, Гермиона. А дальше нас почти раскрыли».

========== 19. Девятнадцатая глава ==========

Гермиона умеет ждать, но терпение, о, его с натяжкой можно назвать её сильной чертой.

Она могла бы постараться, чтобы не оглядываться на часы каждые пару минут, но в этот раз не сдерживает себя.

Малфой опаздывает, и это заставляет её нервничать.

С момента, как она передала карты поместий Кингсли, Гермиона особо остро ощущает, что Драко находится в постоянной опасности.

Его миссия всегда состояла в передаче ценной информации, но теперь Гермиона всё больше чувствует солидарность с Нарциссой Малфой: идея сделать Драко шпионом — сомнительный способ уберечь его.

Впрочем, Гермиона, кажется, донесла до Кингсли, как важно действовать осторожно. И он согласился с ней.

Мерлин, она так надеялась, что согласился.

Не в силах усидеть на месте, Гермиона расхаживает по комнате вдоль книжных шкафов и старается отвлечься от мыслей, фокусируясь на названиях на корешках книг.

Тревога съедает её.

Гермионе казалось, что это чувство почти атрофировалось за годы, которые прошли с первого столкновения Гарри с Волдемортом. Она так часто переживала за себя, за друзей, за родителей, за будущее. Так много было поводов и так мало определённости. Теперь же она боится ещё и за Драко.

Какие-то несколько месяцев, и она прошла путь от безразлично раздражённого отношения до заботы и волнения за него. В её голове проносится бесконечный список «а что, если»: если Драко попадёт под проклятье Ордена и окажется ранен на поле боя; если его заподозрят, будут пытать, раскроют; если он просто вновь попадёт под раздачу за провалы Пожирателей…

За десять дней Орден Феникса захватил поместья Розье и Крэббов и теперь готовил нападение на дом Мальсиберов.

Первое же сражение запустило цикл: Орден захватывал Пожирателей, они выдавали информацию, предоставляя всё больше деталей, и, хотя основным источником все ещё были планы Драко, происходящего было достаточно, чтобы его никто не заподозрил.

Так, по крайней мере, они успокаивали себя.

Гермиона вновь замирает у шкафа, заставляя себя сфокусироваться на названиях книг, и наконец слышит за спиной звонкий хлопок аппарации. Она мгновенно оборачивается.

— Др… Малфой. Ты в порядке! — выдыхает она и придирчиво его оглядывает. — Ты же в порядке, верно?

Его мантия помята и слегка испачкана, бледная кожа отдаёт желтизной, а выражение лица изнеможённое. Драко кидает быстрый взгляд на Гермиону, затем обводит глазами пространство вокруг, а после неопределённо передёргивает плечами. Лицо искажается в хмурой гримасе.

— Да, в порядке.

— Но выглядишь…

— Паршиво, знаю, — перебивает он и, сощурившись, добавляет: — Ты тоже, спасибо большое.

Гермиона, поперхнувшись, прокашливается.

— Мило, Малфой. И почему же? Что с тобой?

Его губы некрасиво изгибаются.

— У меня был незапланированный сеанс легилименции.

Взмах палочки, рывок, доступ к чужим мыслям… Гермиона вспоминает странный подарок на её день рождения и неуверенно хмурится, ожидая продолжения.

— Лорд не очень доволен вашими успехами, — Драко раздражённо мотает головой и отворачивается, но Гермиона успевает уловить болезненное выражение. Она всё лучше ориентируется в оттенках серого в его глазах. — Он проверял головы всех Пожирателей.

— Он же ничего…

— Нет, Грейнджер.

— Ты уверен? Ведь…

— Ох, я чертовски уверен, — огрызается Малфой и резким движением отбрасывает волосы с лица; его ноздри раздуваются в такт вздохам. — Как считаешь, стоял бы я тут, если бы у него было хоть малейшее подозрение?

Гермиона нервно облизывает пересохшие губы и глубоко вздыхает, сжав кулаки.

— Драко, я задаю вопросы, потому что переживаю.

— Ты задаёшь вопросы, потому что ты — это ты.

Она вскидывает подбородок, смотря на него с лёгким прищуром, а затем с трудом растягивает губы в подобии улыбки.

— Удивлю тебя, если не стану спорить?

На несколько секунд воцаряется тишина, пока Драко обдумывает её вопрос. Наконец он закатывает глаза и неопределённо машет рукой в воздухе.

— Я буду поражён до глубины души.

Лёгкий смешок срывается с её губ, и, когда Драко делает шаг к ней, Гермиона поднимает руку и кладёт ему на плечо. Он наклоняет голову; она чувствует, как его запах окружает её, но в последний момент всё же немного отворачивается.

— Но как ты это делаешь? — Гермиона игнорирует раздражённое ворчание и, упираясь в плечо, слегка откланяется, заглядывая ему в глаза. — Как ты обманываешь его?

— Называется «окклюменция» — полезная штука.

Гермиона громко цокает языком.

— О, ты знаешь, что я имею в виду! — Она хлопает его по груди; он ловит её ладонь. — Расскажи мне, Драко. Ты как-то отводишь от себя подозрения. Но это не так просто. Я… — Гермиона заминается буквально на долю секунды, но знает: он заметил. — Я читала, что сознание можно скрывать по-разному, но в некоторых случаях это очевидно тому, кто пытается залезть другому в голову. Тебе явно не подходит этот вариант. Так как именно ты проводишь его?

Гермиона ощущает, как он на миг вновь напрягается под её рукой, но затем расслабляется. Лицо слегка разглаживается; Драко начинает приходить в себя, будто их маленькая перепалка или же прикосновения облегчают его состояние. Он внимательно смотрит на неё сверху вниз и выпускает её ладонь, вместо этого пристроив свою руку на талии. Второй рукой Драко касается её шеи, пальцы скользят вдоль кромки волос, и Гермиона вздрагивает. Егокожа прохладная и немного скользкая, но это его руки — хорошо знакомые ей, и Гермионе всё равно приятно.

Её тело само тянется к нему.

— Я использую страх, — тихо говорит Драко; слова вырываются вместе со вздохом. Он прикрывает глаза и, склонившись ближе, носом утыкается ей в висок. — Подсовываю ему воспоминания, которые вызывают у меня омерзение и ужас. Моя реакция и все эти эмоции… они сбивают его. Так себе способ заслужить уважение. — Гермиона чувствует, как он пожимает плечами под её рукой. — Но это работает.

Гермиона, как и любой проходящий войну, знает: страх может придавливать к земле своей непомерной тяжестью. Он чуть лучше отчаяния — это крайняя стадия, — но хуже тоски, горечи, тревоги и почти всегда хуже боли.

Страх сковывает, ослепляет, отравляет. И тот факт, что именно его Драко Малфой использует в качестве оружия, не может не впечатлять.

Гермиона покачивает головой из стороны в сторону, не отрицая, а лишь удивляясь.

— Ты отвращаешь Волдеморта страхом?

— Благодаря этому он думает, что я слишком жалок и труслив, чтобы предать. Или сделать вообще хоть что-нибудь достойное его внимания.

Улыбка вновь трогает её губы.

— То есть он недооценивает тебя?

Отстранившись, Малфой глядит на неё, склонив голову к плечу. Озорные проблески в его глазах вспыхивают и тут же тухнут.

— Ну, я уж точно не самый храбрый человек — тут он не ошибается. Но, видимо, чертовски везучий, — его ухмылка немного дикая, но от этого, возможно, лишь более привлекательная. Не удержавшись, Гермиона приподнимается на носочки и коротко целует его в скулу, но отстраняется прежде, чем Драко поворачивает голову, чтобы поцеловать её в ответ. — Лорд продолжает сваливать всё на Розье. А после того, как вы захватите Мальсибера — меня точно никто не заподозрит. Ну, если вы не решите идти сразу на Малфой мэнор.

— Я никому не показывала план, как ты и сказал. Только Гарри.

— Правильно, Грейнджер. На мой взгляд члены Ордена достаточно самонадеянны, чтобы воспользоваться даже таким шансом, но для этого пока точно рано, и…

Резкий звук прерывает его.

Хлопок — короткий, но громкий и звонкий — раздаётся в стороне прихожей.

Тело Драко, вздрогнув, напрягается; его рука сжимается на её талии, пальцы с силой сминают кожу, и он весь неестественно выпрямляется и поворачивает голову.

Они оба прислушиваются. Звук не повторяется, но кое-что другое нарушает тишину.

Это не сквозняк.

Это шаги.

— Драко! Я знаю, что ты здесь.

Этот голос…

Гермиона замирает, словно от парализующего заклинания, всё внутри леденеет, и она смотрит на Драко расширившимися от ужаса глазами. Он встречается с ней взглядом, понимание отражается на его лице. Затапливает. Переполняет.

Кто-то переступил порог дома и уже идёт в комнату.

Она знает, кто это. Они оба знают.

Малфой реагирует в тот самый момент, когда ещё секунда — и было бы поздно. Он молниеносно толкает Гермиону в сторону полок, и ей кажется, что она вот-вот приложится затылком, но вместо этого залетает в пространство, которое вдруг образовалось за её спиной. Выпустив плечо Драко, она нелепо взмахивает рукой в попытке сохранить баланс, а затем спотыкается и еле удерживается на ногах, пока Драко беззвучно закрывает за ней потайную дверь.

Последнее, что видит Гермиона, — его встревоженное лицо, которое прямо на её глазах становится безразлично холодным.

Темнота окружает её со всех сторон, и Гермиона слышит: некто наконец заходит в гостиную.

Несколько мгновений её окружает покров мрака и тишины.

Судорожно вздохнув, Гермиона крепко прижимает ладонь к губам, пытаясь скрыть любые звуки, и делает шаг назад, натыкаясь на ступеньки, ведущие куда-то наверх. Живот сводит, а в горле образовывается ком такого размера, что начинает кружиться голова.

Она боится пошевелиться или вздохнуть слишком громко. И даже не может аппарировать — её чёртова палочка осталась лежать на столе, и Гермиона молится всем богам, чтобы Драко успел спрятать её.

— Драко, — повторяет знакомый голос.

Сердце заходится с новой силой, стуча о рёбра, и грудь сковывает от паники. Гермиона тяжело сглатывает и боком прижимается к стене; ей кажется, что вот-вот ноги подведут её и она безвольно упадёт прямо на ступеньки в узком проходе.

— Беллатриса. — Почтение в голосе Драко заставляет Гермиону вздрогнуть. — Снейп сказал, что я буду здесь в уединении, поэтому не могу сказать, что мне приятно тебя видеть.

Гермиона представляет, как он приподнял бровь при этих словах, как слегка поджал губы, как чуть сощурился. Она прикрывает глаза и прислушивается сквозь шум в ушах.

Беллатриса правильно понимает его неозвученный вопрос.

— Я уже была здесь, Драко, — она звучит ехидно, но мигом ожесточается. — Северус — мерзкий предатель — наложил какое-то заклинание, которое не давало никому сюда попасть. Но после его смерти оно спало, поэтому любой, кто бывал в доме когда-то, может попасть сюда снова.

Гермиона вдруг чувствует, как кровь отхлынула от головы, а спину пронзило острым, обжигающим холодом.

Всё это время…

Всё это время они проводили в доме Снейпа, даже не подумав о том, что больше не защищены.

— Хотя, конечно, не то чтобы было много желающих, — тянет Беллатриса с отвращением в голосе. Он звучит чуть ближе, и, понимая, что она перемещается, Гермиона в ужасе вжимается в стену и чувствует, как её начинает мутить.

Она закрывает глаза и делает глубокий вдох. Нужно собраться и взять себя в руки.

Гермиона не может вновь проиграть ей. Ни сейчас. Ни когда-либо ещё.

Есть вариант подняться наверх по узкой лестнице, ведущей в неизвестность, но Гермиона не может гарантировать, что шаги будут бесшумны и незаметны для чужого слуха. Она не хочет рисковать. Поэтому остаётся лишь затаиться, замереть, скрыться. И в случае опасности — атаковать.

Их двое, и на их стороне эффект неожиданности. Если бы у Беллатрисы были какие-то подозрения, она бы уже предприняла хоть что-то. Но им везло и продолжает везти, и Гермиона планирует воспользоваться этим преимуществом.

Она пододвигается чуть ближе к двери и, понимая, что сдерживала дыхание, тихонечко выпускает воздух через нос.

Если придётся — она бросится на Беллатрису с голыми руками, надеясь, что Драко успеет выхватить палочку.

— …Ты проводил с ним много времени, как же не понял, что он предатель?

Гермиона не сразу может сообразить, о чём идёт речь, и снова прислушивается.

— Снейп был шпионом двадцать лет, и никто этого не понял, — тянет Драко в знакомой раздражающей манере. — Неужели я мог оскорбить Лорда и тебя, догадавшись всего за пару месяцев вынужденной близости?

Беллатриса фыркает, глухой смешок вырывается из её рта.

— Потрясающе неубедительно. — Гермионе не нравится её тон, и она стискивает зубы. — Но в конце концов у тебя снова есть шанс доказать свою преданность. Хотя ты и не спешишь воспользоваться им.

Гермиона приникает к двери и нервно облизывает губы. Что за…

Шанс?

О чём вообще она говорит?

— Я не заметил, чтобы у Лорда были ко мне прете…

— Ты ушёл слишком быстро сегодня, Драко, — резко прерывает его Беллатриса. — Тебе повезло, что я вызвалась поговорить с тобой. — Гермиону передёргивает. О, Мерлин, не такое везение они оба имели в виду. — Тебе придётся сделать это. У Лорда заканчивается терпение: он устал наблюдать твою слабость.

— Я исполняю всё, что мне приказывает Тёмный Лорд.

— Прекрати ломать комедию, — голос срывается на визг и раздаётся ещё ближе. — Снейп мёртв. Нарцисса больше не сможет тебе помочь. И ты должен это понимать. Тебе придётся запачкать руки. Больше ты не сможешь оставаться в стороне.

Гермиона слышит, как яростно вздыхает Драко, и понимает, что ему есть что добавить, но радуется, что в этот раз он сдерживается и не вступает в перепалку. Она не понимает, в чём дело, — и незнание обжигает её изнутри, раздражая нервные окончания. Но она набирается терпения и закупоривает эмоции, потому что сейчас не время взрываться.

— Я тебя понял, — коротко, отрывисто, злобно выплёвывает Малфой.

И ответ Беллатрисы звучит более удовлетворённо, чем все её слова до этого.

— Он ждёт тебя в поместье завтра. Есть особые указания.

Узел в груди Гермионы ослабевает при звуке удаляющихся шагов, и напряжение постепенно тает. Она слегка шевелит плечами, расправляя спину, и наконец позволяет себе глубоко вздохнуть. Голова всё ещё тяжёлая, и всё вокруг как в тумане, но ужас постепенно отступает, и Гермиона пытается прокрутить подслушанный разговор, стараясь уцепиться за непонятные намёки и отрывки слов.

— Она… Она ушла.

Голос глухой, надтреснутый.

Гермиона не сразу понимает, что Драко обращается к ней.

— Ушла, — повторяет он то ли ей, то ли самому себе.

Спустя пару секунд свет разрезает темноту, и Гермиона жмурится, а затем растерянно моргает. Шкаф отъезжает в сторону, проход открывается, и Гермиона встречается взглядом с Драко, зная, что её лицо выражает ужас.

Он и сам выглядит пугающе.

Всё лицо бледнее обычного, и вена на лбу бьётся так, будто бы его вот-вот хватит удар. Губы подрагивают, и тело то и дело сотрясается. Гермионе даже не требуется времени на раздумья, прежде чем шагнуть к нему и принять в свои объятия. Драко в ответ стискивает её так крепко, что она пропускает вздох.

Его дыхание становится отрывистым, и Гермиона вжимается лицом в его шею, считая удары сердца, чтобы вновь не поддаться панике.

— Столько времени… — шепчет она, но он быстро прерывает её.

— Да.

— Столько времени прошло, и она могла просто появиться здесь…

— …Да…

— …И мы даже не подумали об этом…

— Грейнджер, — вырывается болезненно, вымученно, с надрывом, который провоцирует тяжесть в груди.

— Почти два месяца, Драко. Почти два месяца… — она пытается выплеснуть всё, что закручивается внутри, отравляет, пугает. — Мы проводили здесь столько времени, бывали тут почти каждый день, мы спали здесь, и…

Его пальцы, зарывшиеся в её волосы, сжимаются и дёргают. Он не пытается причинить боль — лишь остановить поток.

— Гермиона!

Она вздрагивает, когда он резко окрикивает её, и поднимает лицо, поддавшись его руке. Драко заглядывает ей в глаза; ресницы слегка трепещут, зрачки расширены, радужка помутнела.

Гермиона шмыгает носом. Не потому что сдерживает слёзы — на самом деле, ей даже не хочется плакать. Только кричать. Орать что есть мочи.

— Мы облажались.

— Да, мы…

— Мы серьёзно облажались. Но ничего не произошло.

— Ничего? — эхом откликается она. Её мысли бегут вперёд слов, и голова пухнет от тревоги, страха, злости, стыда…

— Чёртово везение, — его губы изгибаются, голос срывается на шипение. — Она тебя не заметила. Она не знает, что ты была здесь. Она ничего не подозревает.

— Но что, если бы она… — вздрогнув, Гермиона мотает головой и, отстранившись, восклицает: — Это было невероятно беспечно с нашей стороны! Как вообще… — она запинается, не справившись с чувствами. — Как вообще мы могли не подумать об этом?

— Мы ошиблись.

— Я допускаю слишком много ошибок последнее время! — ощетинивается Гермиона.

— Но пока это сходит тебе — нам обоим — с рук. — Драко вздыхает. Перемещает руку по её спине в поглаживающем жесте, будто стараясь изгнать напряжение. Снова вздыхает. — Мы всё исправим.

— Но нам нельзя больше встречаться здесь.

— Да, надо найти другое место.

Найти.

Обнаружить, исследовать, придумать, вспомнить…

Всё вдруг сжимается в точку, и идея быстро врывается в сознание Гермионы. Она замирает и наконец чувствует, как тревожащие эмоции слегка меркнут по сравнению с удовлетворением от очередной решённой задачи. Этого недостаточно, чтобы позабыть неудачи, но хватает, чтобы отвлечься.

Её глаза озаряются светом, когда она поглядывает на Драко и медленно говорит:

— Я, кажется, знаю одно место.

***

Тиски сжимают голову, глотку, грудную клетку; все внутренности сплющиваются под давлением, и глазные яблоки обжигает резкой болью, когда воронка аппарации закручивает Гермиону и Драко и переносит прочь из Паучьего тупика.

Покачиваясь, Гермиона ещё несколько мгновений держится за него, а затем выпускает руку, в которую вцепилась, пожалуй, слишком сильно.

Она вздыхает, пытается оглянуться, но, поняв, что вокруг не различить даже очертаний мебели, поднимает палочку и освещает пространство около себя.

В облаке Люмоса Малфой выглядит так, словно его вот-вот стошнит.

Сморщив нос, он тянется к своей палочке, но Гермиона перехватывает его руку и сжимает предплечье. Жест должен получиться ободряющим, но выходит скорее испуганным.

Малфой замирает.

— Я сейчас… Мне нужно найти выключатель, — бормочет Гермиона себе под нос и, вновь отпустив Драко, движется к стене, освещая ту палочкой, пока не находит прямоугольник с переключателем. Она щёлкает, и механический жёлтый свет заливает обшарпанную комнату.

Драко вздрагивает и настороженно оглядывается.

Квартира крошечная и выглядит так, как будто не видела ремонта уже полвека. Мебель в комнате — диван, стол и два стула — потёртая и убогая. Окна выходят во внутренний двор, и в темноте можно различить лишь кирпичную кладку соседнего дома.

— Очаровательно, — вдруг ворчит Малфой, склоняясь над диваном, и брезгливое выражение застывает на его лице. — Думал, что хуже дома Снейпа ничего не может быть. Но эта дыра…

Он качает головой, поджав губы, и бросает вопрошающий взгляд на Гермиону. Она неловко передёргивает плечами в ответ.

— Это тайное убежище Ордена.

Булькающий смешок вырывается из горла Малфоя, но он молчит в ожидании продолжения. Гермиона вздыхает.

— Оно для Гарри. Если всё пойдёт не так, он должен будет спрятаться здесь.

Брови Малфоя взмывают вверх, и он разворачивается к Гермионе всем телом. Изумление освежает лицо, осунувшееся от пережитых волнений.

— И мы можем вот так просто проникнуть сюда? Ты уверена, что никто другой не заявится в любой момент?

Шумно сглотнув, Гермиона качает головой.

— Нет, всё не так, и… — она заминается и прочищает горло. — Об этой квартире знаем только Кингсли, Гарри, Рон и я. Кингсли организовал всё после того, как мы узнали про портрет… и про Гарри. Вообще-то, нам, — она слегка краснеет, — запрещено приходить сюда.

Он моргает и, склонив голову к плечу, проходится по Гермионе снизу вверх оценивающим взглядом.

— Нарушаешь ещё больше правил, Гермиона?

Это не издёвка — лишь небольшое поддразнивание. Но она всё равно крепко стискивает челюсти.

— Это лучшее решение, которое у нас есть. Нам нужно безопасное место — это оно.

В подтверждение своих слов она широко взмахивает рукой.

— Если ты так говоришь, — легко соглашается он, и Гермиона всё же расслабляется.

Вновь осматривая пространство, она произносит несколько простых заклинаний, чтобы стряхнуть пыль с поверхностей и навести хоть какое-то подобие порядка. Краем глаза Гермиона замечает, как Драко трижды произносит очищающее над диваном, прежде чем сесть, и это веселит её настолько, что она еле проглатывает глупое — явно нервное — хихиканье.

Мерлин, они были буквально на волоске не более часа назад.

Гермиона делает пару шагов к Драко и замирает напротив него, опустив руки на бёдра.

— Давно ты знал про этот проход? Тот, который так кстати возник сегодня прямо у меня за спиной.

— Снейп показал мне его ещё в мае.

— И ты ни разу не подумал рассказать о нём?

— Не приходилось к слову.

Она громко фыркает вместо ответа, а ему хватает наглости немного улыбнуться, но он быстро отводит взгляд и, наклонившись, упирается локтями в колени. Отросшие волосы падают на лицо.

— Мы можем встречаться здесь, если не придумаем ничего лучше.

Драко ничего не отвечает. Гермиона видит, как в такт вздохам приподнимается его спина и как подрагивают руки, которыми он обхватывает голову.

— Тебе стоит принести сюда некоторые зелья, но если понадобится сварить ещё — придётся делать это самому. Здесь нет оборудованного места.

Малфой издаёт невнятное мычание в ответ.

Молчание между ними бывало разным: комфортным, драматичным, тяготящим, освобождающим. Но в этот раз оно невыносимо, и Гермиона не способна долго выдерживать тишину.

Набрав побольше воздуха и решимости, она неуверенно спрашивает:

— О чём она говорила, Драко?

Его плечи напрягаются, и он медленно поднимает голову. Круги под его глазами вдруг кажутся Гермионе ещё темнее, и, когда он стреляет глазами в её сторону, выражение суровое и слегка ожесточённое, словно Драко готов защищаться.

Он отвечает не сразу, выдерживая паузу, то ли чтобы подобрать слова, то ли чтобы собраться с силами. Наконец он неохотно говорит:

— Я не убиваю пленных.

Желудок Гермионы сжимается. Она несколько раз потрясённо моргает.

— Пленных?

Драко морщится, как если бы её вопросы доставляли ему физические неудобства. Его руки безвольно падают на колени.

— Я… Я вообще не убиваю, — он вдыхает и выдыхает медленно и шумно; тянет время. — Я никогда не использовал убивающие заклинания.

— Я тоже, — тихо сообщает Гермиона и тут же осекается. — Но… Как ты?.. Ты ведь всё-таки…

— Большой и страшный Пожиратель?

— Я не это имела в виду.

Он приподнимает бровь.

— Хорошо. Почти наверняка кто-то погибал от моей руки во время сражений, но я уже говорил тебе, Грейнджер, я использую заклинания уровня школьных дуэлей.

«Я стреляю Импедиментой, максимум оглушающим», — всплывает в её голове. Эта фраза была словно в прошлой жизни.

Нахмурившись, Гермиона кивает, побуждая его продолжать.

— Я участвовал в пытках. Ты не должна удивляться, не делай такое лицо. Но мне всегда удавалось наносить лишь минимальные повреждения. И я никогда не лишал кого-то жизни специально и осознанно.

— Но?

— Но? — Его глаза слегка сужаются.

— Что-то изменилось. Ты говоришь всё это в прошедшем времени. И то, что сказала Беллатриса…

— Ты всё слышала. Я не могу избегать этого вечно, — Малфой пожимает плечами легко, как будто рассуждает о погоде, но всё-таки опускает взгляд и смотрит на собственные ладони; пальцы до сих пор подрагивают. Он сжимает кулаки. — Лорд ждёт от меня… определённых поступков. Уже давно.

Гермиона зябко ёжится, когда холод простреливает спину.

— Но ты никогда не упоминал об этом.

— Мы не говорим о таком.

— Но… ты мог бы сказать.

Он вновь смотрит на неё, и Гермиона слегка вздрагивает от напряжения в его взгляде.

— Я думал об этом, но потом… — Его лицо черствеет, но тут же расслабляется, будто Драко предпринимает усилие для этого. — Ты переживала из-за Уизли.

Ноги на мгновение подводят её, и, пошатнувшись, Гермиона оглядывается на стул, стоящий неподалёку, но всё же остаётся на месте.

— И ты ничего не сказал, потому что…

Потому что ей было плохо, и он решил не делать ещё хуже.

Потому что она была раздавлена и погружена в пучину переживаний, и Драко не хотел добавлять ещё поводов.

— Потому что время было не подходящее, — его ответ слишком расплывчат.

Хватая ртом воздух, Гермиона выдавливает:

— Ты поэтому отдал мне планы поместий?

Она видит, как он прикусывает щёку; кожа натягивается, подбородок заостряется ещё сильнее. Между бровями Малфоя пробегает складка. Он несколько раз моргает и медленно качает головой.

— Я не знаю, почему отдал их тебе.

— О, ну это просто чушь, Драко! — восклицает она, всплеснув руками. — Ты не можешь каждый раз прикрываться этим!

Он коротко рыкает, но не повышает тона.

— Я не прикрываюсь! Всё слишком… запутанно. Я знаю, что не хочу убивать, но у меня не остаётся выбора, — он вдруг осекается, и жестокая улыбка застывает на его губах. — Ты и сама говорила это в прошлый раз, не так ли? У меня нет выбора, я заложник — твои слова. Как и то, что ты защитишь меня несмотря ни на что. Или хочешь взять их обратно?

— Нет. Я имела в виду ровно то, что сказала, — сурово отвечает Гермиона, слегка насупившись.

— Уверена? Подумай хорошенько. Будешь ли ты готова заступиться за убийцу? За того, кто, возможно, окажется вынужден лишить жизни кого-то из твоих близких? — Его белёсые брови нависают над глазами, когда Драко хмурится ещё сильнее. Улыбка сползает с его губ.

У Гермионы нет моментального ответа. Напрягшись, она молчит, продолжая испепелять Драко взглядом. Она знает, что он напуган происходящим не меньше, чем она сама. Но его слова заставляют её размышлять.

Гермиона уже и так не исключала, что Драко взял на душу этот грех. Положа руку на сердце, она никогда не задумывалась об этом серьёзно, но понимала, что такое возможно. В конце концов он сражался на другой стороне.

И тот факт, что он ещё не перешёл эту грань, наверное, не должен ничего менять…

Она знает, что близкие ей люди лишают других жизни. Гермиона не считает это нормальным, но их склоняет война. Она управляет ими, подталкивает к жестокости, разрывает ниточки благоразумия и милосердия.

Но ведь Гермиона и сама говорила, что они участвуют в борьбе и должны делать необходимое для победы. Важно лишь — её слова — удерживаться на грани в битве со злом.

«Это вопрос влияния, — всплывает в её голове фраза Дамблдора. — И для будущего Драко Малфоя будет лучше, если влияние будет положительным».

Но сможет ли Гермиона обеспечить это влияние? Сможет ли спасти душу Драко Малфоя, даже если ему придётся расколоть её?

Он уже попросил прощения — и она простила за все проступки, которые он совершил.

Но готова ли она простить ещё это? Готова ли она продолжать бороться за него, даже если он перейдёт некоторую незримую грань?

— Не уверен, что даже твой мозг способен так быстро справиться с этой задачкой. Но у тебя есть время. Пока что.

Вырвавшись из мыслей, Гермиона несколько раз моргает и растерянно смотрит на Драко. Её заминка, кажется, расстраивает его. Он закрывается: лицо каменеет и взгляд становится непроницаемым. От этого в груди Гермионы неприятно тянет.

— Я не склонна нарушать своё слово, Драко, — наконец говорит она, стараясь звучать убедительно.

Он усмехается.

— Это мы ещё посмотрим, — обрубает он и вдруг спрашивает: — Что важнее, Грейнджер, обстоятельства или результат?

Сердце Гермионы пропускает удар.

Она моментально понимает намёк. Он поймал её в ловушку.

Гермиона не могла простить себя за смерть Чарли, хоть и была виновата лишь частично, но утверждала, что в случае Драко закроет глаза на прямой и осознанный жестокий поступок.

Это было… лицемерно.

И нерационально.

Драко знал: она быстро догадается, что он имеет в виду. Он понимал, что эта моральная дилемма пока была неразрешима для Гермионы.

Отказываясь признавать поражение, но не находя слов, чтобы возразить, Гермиона тяжело вздыхает и качает головой. Она не знает правильного ответа на его вопрос и пока не готова рассуждать вслух.

Но Драко достаточно и такой реакции. Он невнятно хмыкает и откидывается на спинку дивана, показывая своим видом, что разговор закончен.

Гермиона переступает с ноги на ногу, и её взгляд блуждает по комнате, пока она пытается справиться с поражением, которое допустила. Она хочет найти какой-то баланс, сформулировать мысли, чтобы убедить и Малфоя, и себя, но путается в полутонах сложившейся ситуации.

Ей важно быть честной с самой собой, но когда сердце и разум тянут в разные стороны — нужно время, чтобы найти компромисс.

Она кидает ещё один пронзительный взгляд в его сторону.

И вдруг при виде Драко, истощённого и событиями, и разговорами, она впервые по-настоящему задумывается, что будет с ними после войны.

С ними не по отдельности, а вместе.

Конечно, Гермиона всё равно верит, что заступится за него, расскажет всё, как было на самом деле. Поделится своей правдой в попытке помочь Драко и его матери.

Но их отношения…

Была ли это случайная связь двух одиноких и испуганных людей?

Кто вообще они друг другу?

Бывшие школьные неприятели? Шпион и его связной?

Помня их недавний разговор, Гермиона понимает, что Драко не верит в собственное будущее, поэтому, возможно, и не задаётся вопросом, что будет с их отношениями после конца войны. Но она сама верит — знает! — что-то ждёт их впереди.

От этих размышлений в животе завязывается болезненный узел. Гермиона пытается вздохнуть всей грудью, чтобы справиться с напряжением, но лёгкие словно сдавлены и отказываются служить как следует.

Она смотрит на него, впитывает образ.

Драко Малфой — человек, который был с ней жесток и который проявлял заботу. Который мешал и помогал. Который был далёким и чужим, а стал… почти родным.

Настойчивая мысль крутится на краю её сознания, и, сдавшись, Гермиона позволяет ей проникнуть, развернуться, занять столько пространства, сколько нужно…

Эта мысль проста: то, что Гермиона чувствует к Драко, вполне реально.

Признание даётся ей так легко, что Гермиона, вздрогнув, вскидывает руку и прижимает к груди, поражённо глядя на Малфоя, который продолжает сидеть, устало откинувшись на диване.

Осознание в равной мере ошеломительное и естественное. Оно придавливает её к земле и спирает дыхание.

Драко вновь поднимает голову, они встречаются глазами, и Гермиона плотно смыкает губы, не уверенная, что способна выдержать этот взгляд и не выдать себя.

Она влюблена в него.

Она влюблена в Драко Малфоя.

И что бы ни произошло дальше, где бы они ни оказались, как бы ни повернула всё война — это уже не изменится. Это факт. Простая незыблемая истина, которую Гермиона будет нести в сердце.

Драко чуть хмурится, и ей кажется, что он, проникнув ей в голову, прочитал мысли. Замерев, Гермиона выжидает. Но он вновь отводит взгляд и, качнув головой, медленно говорит:

— Ладно, Грейнджер. Я планировал рассказать, что услышал за последние дни. Тебе лучше кое-что записать…

***

— Беллатриса сказала, что у Волдеморта были особые указания для тебя.

Она видит, как слова врываются в его сознание; мгновение Драко осознаёт услышанное, а затем закатывает глаза и, раздражённо вздохнув, откидывается на стуле.

— И тебе привет, Грейнджер. Как поживаешь? Чудесно выглядишь, кстати говоря. Хорошо спалось?

— Что она имела в виду?

Подняв руку, он почёсывает подбородок и с досадой на лице поджимает губы.

— Итак, — тянет он, — ты вспомнила Беллатрису и её угрозы, но не знаешь, зачем именно меня вызывали. Добавишь чуть больше деталей, чтобы мне было удобнее ориентироваться?

Гермиона наблюдает, как он разводит руками, и, сузив глаза, вздыхает.

Она вцепляется в факты, чтобы не поддаться эмоциям, и в очередной раз прокручивает в голове последние воспоминания, стараясь справиться с учащённым сердцебиением.

— Беллатриса пришла в Паучий тупик, и я подслушала ваш разговор, а после этого перенесла нас в убежище Ордена. Там… мы с тобой поговорили.

Он фыркает — звук разлетается по крошечной камере. Гермиона слегка ёжится.

— И затем?

— Ты рассказал о нескольких завербованных Пожирателях, отдал мне контакты связного Лорда из Франции, упомянул, что часть студентов покинули Хогвартс. И мы снова обсудили операцию в поместье Мальсиберов, там было несколько особенностей в защитных заклинаниях, и…

— Да, да, Грейнджер. Хорошо, убедила — ты всё вспомнила. Но дальше ничего?

Она качает головой.

— Я… Нет. Ничего. И, честно говоря, я совершенно сбита с толку в этот раз, — полузадушенно бормочет Гермиона и, опираясь ладонями о столешницу, смотрит на Драко. Изучает. Пытается понять. — После твоей записки я перебрала в голове столько вариантов того, что могло произойти. Я понимала: время не сходится, всё пока не кончено, у нас впереди ещё месяц. Но ты сказал, что нас почти раскрыли, и мне казалось, что всё может быть совсем ужасно, и…

— Это не было ужасно, но и приятным тот день не назовёшь, — сухо перебивает Малфой.

— Да, но… Ничего не произошло.

— Тогда.

— А позже?

Она прикусывает щёку, смотря, как Малфой мрачнеет на глазах.

— А позже, Грейнджер, случилось много, но, как и всегда, мы будем двигаться постепенно, и…

— Мы обсуждали, что Лорд ждал от тебя… определённых поступков.

— Так.

— И, получается, — она сглатывает и подбирается всем телом, исподлобья глядя на Драко. — Получается, всё ведёт к этому?

Он опускает голову, и его рот странно изгибается. Малфой морщится, качает головой, будто надеясь, что неприятные ощущения слетят от этого движения.

— Хорошо. Я знал, что этого разговора не избежать, так что давай обсудим, что конкретно ты вспомнила, чтобы…

— Ты когда-то говорил про приоритеты, — перебивает Гермиона неожиданно даже для самой себя. Она наблюдает, как подозрение проскальзывает по лицу Драко, и он неестественно выпрямляется, понимая, к чему она ведёт.

Он ждёт традиционного вопроса.

— Ну. Допустим, говорил.

Она вздыхает и борется с собой, чтобы не отвести взгляд и не прикрыть лицо руками. Ей нужно прояснить несколько вещей. Проговорить их вслух, чтобы убедиться — Гермиона пока не уверена, в чём именно.

Она сжимает зубы и хмурит брови.

— Когда-то в июле ты говорил, что мог бы убить за мать. Что это… вопрос приоритетов, — Гермиона переводит дыхание, прежде чем продолжить. Малфой не перебивает и не сводит с неё напряжённого взгляда. — Но потом ты сказал, что не хочешь убивать.

— Я… никогда не хотел.

Голос чуть не подводит его.

— То есть как обычно ты болтал много лишнего? — Это её жалкая попытка пошутить, но Малфой не ожесточается и не обижается, лишь приподнимает брови в некотором удивлении.

— Я запутался в тот момент, Грейнджер. Мне… Мне сложно это объяснить.

— Постарайся.

Возможно, это звучит жестоко. Драко морщится, и всё в груди Гермионы неприятно сдавливает.

— Говорить действительно проще, чем делать… — Он прикусывает губу и тут же выпускает, а затем кидает взгляд на свои скованные руки; поворачивает их, рассматривает оковы. И наконец говорит: — Я… я не хотел убивать, потому что не хотел лишать кого-то жизни и не хотел разрушать самого себя. Но некоторые… люди. Люди и обстоятельства могли быть важнее.

— Могли быть?

— Были.

Гермиона чувствует, как её горло сжимается с такой силой, что она с трудом вздыхает. Воздух неохотно наполняет лёгкие. Она прикрывает глаза. Всего на мгновение, просто чтобы собраться с мыслями и силами.

Мерлин, ей нужно так много сил, чтобы задать следующий вопрос.

— То есть в итоге ты убивал?

Она не хочет этого, но звучит почти утвердительно. Будто не сомневается в его ответе, хотя так страстно желает, чтобы он оказался другим.

На самом деле, в её голове Малфой так и не получил клеймо убийцы. Этот ярлык был там, но, казалось, его так же легко оторвать, как бирку на одежде.

Малфой был обвинён в убийстве Рона. Гарри сказал, что он мучал и убивал их друзей.

Но она… не видела этого. Не знала.

И было так легко всё это время обманывать себя, считая всё одной большой ошибкой, которую может исправить лишь Гермиона Грейнджер.

И эти воспоминания… В прошлом в те моменты, которые она вспомнила, Гермиона была совершенно растерянна, погребена под волной чувств и мыслей, затянута в схватку между совестью, разумом и сердцем.

У неё не было понимания тогда — как вообще она могла найти его сейчас?

Гермиона не знает.

Ей просто нужно время. И ответы.

Малфой не медлит, но отзывается так тихо, что приходится читать по губам, однако его ответ однозначный.

— Да.

Острое мучительное отчаяние колет её изнутри так сильно, что Гермиона, лишь на миг встретившись с Драко глазами, опускает взгляд. Она смотрит на столешницу, где их руки лежат так близко, почти соприкасаясь, и вздрагивает, не выдержав груза его признания.

Он молчит. Ничего не добавляет, ничего не объясняет.

Гермиона знает, что если взглянет на него — увидит, как напряглась челюсть и сузились глаза. Как заметно бьётся вена на лбу. Пульс Малфоя наверняка ускоренный, да и её сердце стучит так часто и громко, что шум отдаётся в ушах.

Гермиона не понимает, что сказать или спросить. Она вообще не уверена, что хочет продолжать разговор.

Её слегка мутит.

Она сглатывает и, всё же подняв на него взгляд, выдавливает.

— Что было дальше?

Драко моргает пару раз, выглядя одновременно трагично и пугающе. Глаза слегка темнеют, и Гермиона кожей ощущает, как он следит за каждым изменением в её лице.

Он тоже пытается понять и ищет свои ответы.

Но не сбивает её своими вопросами, а благородно даёт время и пространство. В сложившихся обстоятельствах это всё, что он может сделать для неё, но Гермиона слишком погружена в раздумья, чтобы оценить это в должной мере.

Драко кратко описывает несколько их встреч, как обычно не слишком уж делясь подробностями. Но в этот раз Гермиона не слишком прислушивается, не пытается узнать больше и не спорит.

Застряв между прошлым и настоящим, она пытается осознать все мысли и чувства. Смириться с ними, понять, принять.

Год назад она знала, на что ему придётся пойти, но, кажется, была готова пересмотреть собственные убеждения и договориться с совестью, чтобы простить его и… спасти.

Но она не сделала этого — и назойливо любопытный и требовательный мозг отчаянно желал постигнуть, почему так вышло.

Тогда она полюбила Драко Малфоя, и теперь её сердце, кажется, разодрано в клочья, потому что не понимает, что испытывать к человеку, сидящему напротив.

Она умела справляться с бардаком, но тот, что захватил её организм, разросся до таких размеров, что Гермиона уже не была уверена, что сможет с ним совладать.

Она думает обо всём этом сразу и не задаёт вопросов, потому что кажется, что любая дополнительная деталь способна привнести ещё больший хаос.

И только уходя, Гермиона поддаётся порыву: уже у проёма она застывает и оборачивается. Драко не провожает её взглядом, лишь глядит в пустоту перед собой. Она долго смотрит на его чётко очерченный профиль, прежде чем задать вопрос, о котором, наверное, пожалеет.

Но Гермиона не может покинуть камеру без ещё одного кусочка информации.

— Но ты же не убивал его? — спрашивает она, отчётливо выговаривая каждое слово.

Голова пухнет, нервы гудят, кровь хлёстко бежит под кожей, мышцы напрягаются, и Гермиона ждёт ответа, сигнала, намёка — хоть чего-то!

Но Драко молчит и никак не реагирует. Проход закрывается перед её лицом.

========== 20. Двадцатая глава ==========

Перед ней на столе несколько десятков флаконов.

Стеклянные бока поблёскивают в редких лучах зимнего солнца. Флаконы вытянутые, изогнутые, гладкие.

Пустые.

Пока ещё пустые.

Гермиона чувствует знакомую немного пугающую уверенность. Она бурлит под кожей, заставляет держать спину ровнее и голову повыше.

Палочка удобно легла в руку и теперь подрагивает, словно от нетерпения. Магия Гермионы готова ко всему, что она задумала; её сознание в этот раз спокойное, непоколебимое. Она ощущает себя нейрохирургом, который готовится вскрыть череп и провести операцию на мозге. Однако редкий хирург ковыряется в собственной голове.

Кислород наполняет лёгкие. Грудная клетка расширяется и сжимается, расширяется и сжимается; сердце мерно стучит в груди.

Гермиона полна решимости докопаться до правды и исправить ситуацию.

И она готова действовать.

Опустившись в кресло у стола, она медленно поднимает руку и касается кончиком палочки виска. Она двигает рукой — газообразная субстанция скользит за палочкой, переливаясь в воздухе, и, повинуясь мановению руки, оказывается прямо в одном из флаконов.

Далёкий май 1998 — их первая встреча в Паучьем тупике.

Гермиона переводит дыхание и погружается в работу. Она вытаскивает воспоминания одно за другим. Они заполняют флаконы, закручиваются, причудливо изгибаясь. Они живые и такие разные. По серебристой, будто глаза Малфоя, поверхности то и дело пробегает рябь.

Гермиона закупоривает склянки и взмахом палочки прикрепляет бирки с подписями. Её коллекция, личная библиотека.

На всё это уходит много времени и ужасно много сил.

Закончив, Гермиона сжимает зубы и постукивает кончиком палочки по столу. Флаконы, словно танцуя, выстраиваются ровными рядами в хронологическом порядке. Скользя глазами по биркам, Гермиона медленно выдыхает и расслабляется в кресле; её голова склоняется к груди. Вся процедура истощает её, но зато помогает заново оценить всё произошедшее.

Это не просто воспоминания.

Это её эмоции. Это кусочки пазла, которые были затеряны, но всё же нашлись. Это доказательства.

Летопись её взаимоотношений с Драко Малфоем.

С тем Драко Малфоем, который теперь сидит в тюрьме и выглядит почти как в её воспоминаниях. Но она не может ему доверять и всё ещё не понимает, как к нему относиться и как его воспринимать.

Только почему же Гермиона скучает и жаждет его прикосновений?

Даже спустя столько времени Драко из Азкабана и Драко из её воспоминаний будто остаются разными людьми. Но только вот теперь образы в голове особенно близки к тому, чтобы соединиться. Школьный задира, трусливый предатель, Драко-шпион и тот, что ждёт в камере, — все они вот-вот станут одним человеком. И это, кажется, либо сломает, либо освободит её.

Без общей картины произошедшего в голове Гермиона не может полностью осознать и прочувствовать всё, что вспоминает.

Но уже сейчас ощущения невыносимы. В груди болит, тянет.

Она испытывает острое чувство потери, которое смешивается с той влюблённостью, что вспыхивает в ней при каждой мысли о Драко.

Ей до сих пор странно, что она испытывает подобное к нему, хоть Гермиона и ощущала отголоски этих чувств уже давно.

Прошлое, которое открывалось ей, демонстрировало его с разных сторон.

Он сделал немало хорошего, но вместе с тем…

Драко Малфой убивал. Он признался ей, что убивал. Конечно, это было понятно и так, разве могли быть какие-то сомнения?

Но у Гермионы они были.

И теперь он развеял их.

В её голове было столько отрывков, которые, смешиваясь, давали странную, противоречивую картину. У Гермионы не было однозначного решения, и она была без понятия, чему довериться: чужому мнению, неопределённым фактам, своему разуму или сердцу.

Непростительные заклинания, которые Драко наверняка применял, и раскол души из-за осознанного убийства, которое он совершил, — у всего этого была цена. И Гермиона не знала, являлось ли то, что уже пережил Драко, подходящей платой за его проступки.

Она понимала лишь то, что не могла его судить. Именно поэтому Гермиона подготовила флаконы с воспоминаниями, не дожидаясь полной картины. Она сделает для него то, что может.

А судить будут другие.

***

Когда прямо посреди ночи ровно через пятьдесят часов после расставания Гермиона чувствует жжение галлеона, она вскакивает с постели и, торопливо собравшись, аппарирует в их новое место.

Это старый дом на окраине Лондона. Вокруг как минимум на несколько километров ничего волшебного, и Гермиона вдруг чувствует опасения из-за того, что защитные чары могут заметно фонить. Им не нужно лишнее внимание. Ни от чужих, ни от своих.

Пока что Гермиона никому не сказала, что теперь они с Малфоем используют это убежище.

За день доэтого Орден Феникса совершил успешную атаку на поместье Мальсиберов. Гермиона успела проинструктировать всех по поводу защитных заклинаний, о которых ей рассказал Малфой. С каждым днём она чувствовала себя всё более некомфортно от того, что никто, кроме нескольких человек, не знал, кто поставляет им эту информацию. Она понимала, что с точки зрения безопасности это было единственным возможным вариантом, но после того, как она побывала в голове Драко, её стало преследовать предчувствие…

Предчувствие, что даже если с ней что-то случится — ей необходимо позаботиться о нём.

Защитить, обеспечить безопасность и будущее, которое она пообещала.

Но Гермиона не знает как.

В магловской обстановке Драко Малфой выглядит непривычно и чужеродно. Видимо, чувствует он себя тоже не самым естественным образом. Когда Гермиона появляется в гостиной, он сидит на краю дивана, сжав палочку и сосредоточенно уставившись в пространство.

— Драко, — робко приветствует она.

Он вскидывает голову, встречаясь с ней взглядом.

— Грейнджер.

Она поводит плечами, пытаясь избавиться от напряжения. Несколько секунд она молча глядит на него, но что-то, мелькнувшее в его глазах, сразу подсказывает, что Драко уловил её заминку и понял немой вопрос. Он колеблется, выражение его лица мгновение остаётся неопределённым, а после становится нарочито расслабленным.

Выпрямившись, он покачивает головой.

— Давай, не сдерживай себя.

— Что произошло? — тут же срывается с языка.

Он отвечает, не задумываясь ни секунды:

— Ничего.

Это слово короткое, элементарное и означает понятную вещь. Пустоту, отсутствие.

Но Гермиона, замерев, взирает на Драко, будто он произнёс какую-то околесицу.

— Ничего? — переспрашивает она; слоги перекатываются во рту, и голос звучит глухо.

— Ваше нападение оказалось очень своевременным… Меня отправили в срочном отряде к Мальсиберам.

Гермиона трижды моргает, осознавая услышанное, и вглядывается в лицо Драко. Круги под его глазами болезненно тёмные, и на щеке крошечная ссадина. Никто бы и не заметил, но, когда дело касается изучения Драко Малфоя, Гермиона особенно внимательна и дотошна.

Она обдумывает его слова и чувствует, как брови живут своей жизнью: подпрыгивают от изумления, которое внезапно пронзает её.

— То есть, — медленно говорит она, — тебя отправили на сражение, в котором ты мог умереть, но это хорошая новость, потому что…

Она не заканчивает, но Малфой явно понимает, что она хотела сказать.

— Да, Грейнджер. Суровые времена — суровые меры. И всё такое.

— Восхитительно, — бормочет Гермиона и наконец, шагнув к нему, опускается рядом. Драко разворачивается к ней корпусом, но не двигается с места и не касается её. — Тогда у меня есть…

— О, Мерлин, неужели вопрос?

— Замолкни, — огрызается она, но выходит почти весело. — Я не спрашивала в прошлый раз, но… Ты тогда сказал, что Лорд недоволен нашими успехами. Но… было ли что-то выдающееся в его поведении?

— Разве что выдающаяся ублюдочность.

— Малфой!

Он передёргивает плечами и задирает подбородок.

— Я знаю, о чём ты хочешь спросить. Я тоже подумал об этом, но не похоже, чтобы портрет был в одном из этих поместий. Думаю, если бы Лорд почувствовал настоящую угрозу — то был бы разъярён совсем в другом смысле. То, что было в прошлый раз, показалось бы детской шуткой.

— О, ещё одна хорошая новость: мы не приблизились к портрету, но зато Волдеморт не убил тебя стихийным выбросом магии?

— Эта твоя способность видеть хорошее во всём вокруг…

Гермиона вдруг смеётся и, вскинув руку, прикрывает рот, чувствуя себя безумной. Малфой фыркает.

Его взгляд проясняется, и Драко перекладывает палочку из одной руки в другую и попутно щёлкает костяшками. Гермиона прислоняется к спинке дивана, отдавшись волне облегчения от того, что Малфой в который раз смог пройти по канату между двумя небоскрёбами и не сорваться. И неважно, что он сам даже не поймёт эту аналогию.

— Хорошо. Тогда… всё вроде как удовлетворительно.

— Не знаю, Грейнджер, я бы поставил этой войне «Тролль».

Уголки её губ вновь слегка изгибаются, но Гермиона старается сосредоточиться и отмахивается от Малфоя.

— Мы планируем продолжить атаки на поместья. Я пока не знаю точного плана, но Кингсли думал про Руквудов, их поместье изолированно и выглядит как подходящая цель.

Малфой кивает.

— Это хороший вариант. Что насчёт Франции?

— Кингсли послал кого-то на перехват связного. Но никто не уверен, что это повлияет на расстановку сил.

— Вам важно подрывать Пожирателей со всех сторон…

— …Пока мы не выясним ничего важного про портрет. Да. В этом план.

Гермиона пристально смотрит на Драко, и тот вновь кивает, мгновенно нахмурившись.

— Вы не можете победить без портрета, но один лишь он не гарантирует вашу победу, если влияние Лорда будет сильным.

— Мы рассуждаем так же, но… — Гермиона на миг прикусывает щёку и сцепляет руки у себя на коленях. — Но Гарри начинает нервничать. Он убеждает Кингсли начать в открытую допрашивать Пожирателей, которых мы берём в плен.

Малфой сжимает губы в тонкую линию. Он задумчив, но от него вдруг сквозит тихим раздражением. Гермиона не уверена, виновато ли упоминание Гарри или же просто мысли о неразрешимой загадке портрета.

— Не думаю, что кто-то из них знает что-то полезное.

— Но нам важно узнать всё, что можем.

— Я знаю. Но будьте… осторожнее. — На миг Малфой морщится и мрачно качает головой. — Пока Волдеморт не догадывается, что Орден знает про портрет, это…

— …Даёт нам фору, — Гермиона вздыхает. — Мы постоянно обсуждаем это с Кингсли. Однако у нас кончаются варианты.

Прежде чем вернуться на Гриммо, Гарри и Рон проверили ещё несколько мест, а также большинство известных портретов волшебников, которые мог использовать Волдеморт.

Но так ничего и не нашли.

Ни единой зацепки.

Члены Ордена во время допросов пойманных Пожирателей пытались задавать наводящие вопросы: расспрашивали о том дне, когда Люциус достал портрет, и о дне смерти Снейпа. Но пока что не спрашивали напрямую — о новом крестраже всё ещё знало лишь маленькое количество людей, и пока Кингсли старался сохранять этот секрет.

Но у них действительно кончались варианты.

Разве что Орден Феникса может постараться захватить самого Люциуса Малфоя, чтобы вызнать всю информацию. Но они не способны выйти на него, а Гермиона не станет просить Драко сдать собственного отца.

Хоть война и сметала всё вокруг, уничтожая нормы морали, в голове Гермионы есть некоторые границы, которые она не готова переступить.

Драко издаёт приглушённый звук, выражающий то ли злость, то ли усталость.

— Я знаю, Грейнджер, и я пытаюсь выяснить хоть что-то, но пока…

— Я понимаю, — перебивает она. — Нам не нужно снова это обсуждать. Мы пытаемся добиться одного и того же, и я постараюсь держать тебя в курсе по поводу того, что планирует Орден.

— Ладно.

Он не спорит, лишь шумно вздыхает. Его запал кончается, и Драко сдувается словно воздушный шарик и безразлично смотрит куда-то поверх её головы.

Гермиона мрачнеет, глядя на него.

Она не уверена, что он находит хоть мгновение для отдыха. Она не знает, чем он питается и как спит. Иногда ей кажется, что она уже и забыла, как Малфой выглядел до всего этого.

Да и не только он. Гермиона вроде как привыкла к виду измученных людей: до возвращения Гарри Джинни спала только после двойной дозы зелья Сна без сновидений; Молли похудела и поблекла; с лица Симуса не успевают сходить синяки; руки Падмы Патил дрожат так, что она едва может удержать палочку…

Все вокруг истощены, изранены и с каждым новым боем увядают от боли физической и душевной.

Хоть Орден и побеждает, они всё равно продолжают терять людей.

Гермиона хмурит брови и сжимает кулаки, ногти впиваются в кожу; она немного напрягается от неприятного ощущения, но заставляет себя расслабить спину и откидывает волосы с лица.

— Малфой, ещё кое-что, — голос подводит, звуча более хрипло, чем она надеялась.

Глаза Драко быстро мечутся к её лицу.

Она не знает, обращает ли он внимание, когда она называет его по имени, а когда предпочитает фамилию. Чаще — если раздражена, но иногда — когда так взволнована, что пытается возвести между ними хоть какую-то стену, чтобы отстраниться и почувствовать себя легче.

— Что? — его голос звучит лучше: твёрдо, безразлично.

Гермиона прочищает горло, прежде чем сказать.

— Пленные, про которых ты говорил в прошлый раз… Кто это был?

Он не напрягается, лишь закрывается, взгляд и выражение лица холодеют; глаза будто покрываются корочкой льда. Только ноздри раздуваются в такт вдохам, пока он молчит несколько мгновений. Наконец он тихо говорит:

— Я не знаю их. Это не орденовцы, Грейнджер. Они попались во время рейда Пожирателей в Эдинбурге.

— И что с ними стало?

Драко шумно выдыхает так, что его отросшая чёлка слегка шевелится, и что-то близкое к обречённости проскальзывает во взгляде. Он не хочет отвечать на этот вопрос, но знает — спорить с ней бесполезно.

Драко уступает.

— Ничего. Как и планировалось: их убили, — поджав губы, он морщится.

— Кто?

— А это важно? Другие, — тяжёлый вздох. — Но это ничего не значит. После них будут ещё.

Гермиона не сразу находится, что ответить, и Драко, переведя дыхание, с мукой в голосе добавляет:

— И, возможно, в следующий раз это будет кто-то из знакомых.

***

Она могла бы попробовать делать вид, что ничего не изменилось, и цепляться за прошлое. Но теперь Гермиона не видит смысла отрицать чувства, которые осознала.

Она перебирает в голове события последних месяцев, вспоминая то, каким успела увидеть Малфоя за это время, и пытается рационализировать: разложить эмоции по полочкам, проследить весь путь, понять причины, запланировать свои слова и поступки. Однако, как и всё в сложившейся ситуации, происходящее в её сердце суматошно, хаотично и немного безумно.

Посреди войны она умудрилась привязаться к одному из самых неподходящих для этого людей.

И это явно не то, что она может просто высказать ему в лицо. Гермиона не уверена, что готова открыться. Всё и так запутано.

Шаткое положение Малфоя и его души тем более не помогают.

Гермиона много думает о моральной дилемме, с которой столкнулась. Она думает о принципах, об идеалах, о выборе. И беспрестанно старается найти выход из сложившейся ситуации.

Для них обоих.

При следующей встрече Гермиона так пристально изучает Драко, пока он рассказывает ей о готовящихся рейдах Пожирателей, что начинают слезиться глаза, и тогда она одёргивает себя.

Малфой наблюдателен, но в этот раз игнорирует её странное поведение. Но Гермиона вдруг ловит себя на переживаниях о том, что её взгляд, тон голоса или прикосновения могут стать другими.

Могут выражать больше, чем она готова показать.

Эти опасения глупые и иррациональные.

Она ни в коем случае не должна бояться быть искренней, независимо от чужого мнения и чужих реакций.

Убедив саму себя в этом, после разговора Гермиона собирает все силы и ошмётки хваленой гриффиндорской храбрости и, обхватив ладонь Драко, молча ведёт его в небольшую спальню. Его рука под её пальцами холодная и напряжённая, но он не выражает никакого сопротивления и послушно идёт следом, покоряясь ей. Он так ничего и не говорит, лишь проницательно смотрит на неё, когда Гермиона, справляясь со смущением, закрывает дверь и гасит свет.

***

Он приносит ей книгу про древние семейства, и Гермиона ищет любые зацепки, которые могут натолкнуть на мысли о портрете.

Орден Феникса всё-таки допрашивает Крэбба и Мальсибера, задавая вопросы в лоб о крестраже, но не получает никаких ответов. В конце концов Артур Уизли накладывает на них Обливиэйт, и Гермиона с грустью наблюдает за знакомыми движениями палочки.

Когда она рассказывает об этом Малфою, он черствеет и роняет слова скупо и бесстрастно, но всё же остаётся тем вечером с ней, хоть Гермиона и не просит.

***

Малфой возникает в гостиной и тут же падает на колени, упираясь ладонями в пол, а ещё через мгновение заваливается на бок. Палочка откатывается в сторону; ворс безвкусного ковра смягчает стук.

На несколько секунд Гермиона застывает, поражённо переводя взгляд с Драко на палочку и обратно. Но он вдруг громко выругивается, болезненно стонет и снова ругается, уже тише бормоча несвязные проклятия.

Ещё миг — она опускается перед ним, призывая коробку с зельями, которую он принёс в прошлый раз из Паучьего тупика, и накладывает диагностические заклинания.

— Что случилось? Где… где болит?

Гермиона обводит его взглядом, а затем всматривается в переплетение светящихся нитей, образованных заклинанием. Цвета мельтешат перед глазами, пока она пытается разобраться, а Малфой тем временем хватается за левую ногу. Его ладони разодраны и в грязи, брюки и мантия мокрые, а подошвы ботинок оставляют тёмные разводы на полу. От него пахнет сыростью, гнилой листвой и дымом.

Гермиона мельком накладывает очищающее.

— Чёртовы… — Малфой стискивает зубы и шумно втягивает воздух через нос; грудная клетка расширяется. — Чёртовы корни.

— Корни? — с недоумением переспрашивает Гермиона. — Ты что, споткнулся?

Краем глаза она замечает, как он морщится, но её внимание привлекает пульсирующий сгусток энергии, указывающий на повреждение в области колена. Драко обхватывает бедро чуть выше нужного места, и она решительно отводит его руки. Он сжимает кулаки; костяшки слегка белеют.

— Согласен, Грейнджер, просто уморительно…

— Я не смеюсь, — возражает она и хмурится. — По крайней мере, это выглядит совсем не смешно.

Она недовольно указывает рукой на его ногу и колдует другое заклинание, которое позволяет увидеть изображение внутренних тканей. Склонив голову к плечу, Гермиона сосредоточенно изучает его коленный сустав.

В голове как у примерной ученицы всплывают картинки и указания из учебника, который когда-то давал ей Снейп.

— Меня покрыло таким количеством заклинаний, будто в меня целились одновременно и Орден, и Пожиратели, и даже маглы. Когда твои дружки успели стать такими злобными? — Малфой громко цокает и откидывается назад, запрокинув голову. — Как же…

— На, выпей.

Флакон обезболивающего зелья повисает в воздухе рядом с его лицом. Драко мотает головой, отбрасывая волосы со лба, и хватает его. Выпив, он смотрит на изображение, наколдованное Гермионой. Она кидает быстрый взгляд в его сторону: разноцветные отблески заклинания ложатся на его лице затейливым узором.

— Как это произошло? — коротко спрашивает она.

— Из-за ваших успехов у нас стало меньше самоубийственных миссий, поэтому когда стало ясно, что Орден превосходит нас числом и силами, Пожиратели послали сигнал к отступлению. Но какой-то чёртов гений успел повесить антиаппарационный барьер. Бежать и отбиваться — не моя любимая тактика боя, — Драко вздыхает и передёргивает плечами, а затем медленно шевелит ногой, покручивая ступнёй. — Ну что ж, — едко тянет он, — по крайней мере, кости целы. Это ли не успех?

— Кости-то целы, но твои связки разодраны в клочья, — сквозь сжатые зубы буркает Гермиона.

Её нервирует, что она не уверена в своей способности вылечить его. Взмахом палочки она немного поворачивает картинку и беззвучно шепчет заклинание, повторяя про себя нужные формулы.

— Искалеченный Пожиратель разве не лучший вид Пожирателей? — нарочито беззаботно спрашивает Малфой.

Гермиона вскидывает голову:

— Ты издеваешься?

Глаза раздражённо сужаются, и она поджимает губы, еле сдерживаясь, чтобы не ткнуть его под рёбра. Но насмешка в его взгляде вдруг рассасывается и сменяется более мягким, почти добродушным выражением.

— Да, Грейнджер, издеваюсь, — говорит он изменившимся голосом и кивает ей. — Ты же знаешь нужное заклинание?

Она неловко выпрямляется.

— Я не уверена.

— Ну, кроме тебя, мне особо не к кому обратиться за помощью.

Он чуть склоняет голову и смотрит на неё сквозь ресницы. Руки Гермионы вздрагивают, и магическая картинка между ними слегка рябит. Уголок губы Малфоя изгибается, но он быстро прячет улыбку.

У них уже когда-то был похожий разговор. Только вот тогда всё было наоборот: Драко лечил её, но вёл себя словно дикое животное, огрызаясь на каждое слово.

Теперь он искалеченный сидит напротив прямо на полу и спокойно смотрит на неё, ожидая решения.

Гермиона прикрывает глаза и глубоко вздыхает. Мысли в голове постепенно выстраиваются единой цепочкой: она вспоминает точную формулу заклинания, представляет движение рукой, чувствуя, как реагирует магия.

— Хорошо, — наконец говорит она. — Я думаю, что смогу.

Брови Малфоя подпрыгивают, и он удовлетворённо кивает и снова откидывается назад, опираясь руками в пол. Он ничего не говорит и просто позволяет ей действовать.

Спустя двадцать минут Гермиона ощущает тепло в груди, когда он наконец расслабляется, а диагностическое заклинание показывает, что воспаление сходит на нет.

***

Драко наматывает её кудри на свою ладонь и с силой ведёт назад, запрокидывая голову.

Кожа натягивается, и Гермиона ахает и прикрывает глаза, испытывая волнующую смесь предвкушения и тревоги. Ощущения странные, словно что-то в её сознании пробуждается и вибрирует, заставляя обратить на себя внимание.

Похоже на дежавю, но это не оно.

Это воспоминание.

Драко проводит языком по открывшейся шее, целует в подбородок и прижимается губами к губам раз, другой. Горячо и влажно.

Вместо того, чтобы потеряться в ощущениях, Гермиона будто вырывается на поверхность после долгого всплытия.

Осознание обжигает: это повторение. Репликация их первого поцелуя.

Она судорожно втягивает воздух и впивается пальцами Драко в плечо. Сознание мутнеет, всё зацикливается, происходящее вовлекает её в спираль. Гермиона будто вертится в воронке, бьётся среди отрывков воспоминаний и домыслов, пока поцелуи становятся всё более жадными.

Вдруг несколько прилипших к губам волосков попадают на язык. Драко отстраняется и, смахнув их, пытается собрать её волосы где-то в районе затылка, но вся копна ни за что не поместится в одну ладонь; непослушные кудри выбиваются, падая на лоб, щеки, шею.

Гермиона старается перевести дыхание, не отводя взгляда от его лица. Он выглядит таким сосредоточенным и нацеленным на результат, что ей становится почти смешно. Булькающий звук вырывается из груди, и Малфой щурится и покачивает головой.

Он всё-таки проигрывает сражение с волосами и отрывает вторую руку от её талии.

Гермиона, замерев, выжидает. Она пытается успокоиться.

Но когда он аккуратно проводит по лицу, убирая оставшиеся пряди, что-то внутри неё так сильно сжимается, что она забывает, как дышать.

Драко не замечает этого и снова возвращается к её губам, вовлекая в поцелуй.

Ей не хочется, чтобы он останавливался, но Гермиона не знает, как справиться с настолько интенсивными ощущениями. Вдруг кажется, что её сердце и разум слишком малы, чтобы вместить всё, что она испытывает. Она жмурится, но это заставляет лишь сильнее почувствовать жар его тела и дыхания.

Гермиона вздрагивает.

Она привыкла ко вкусу пота и пыли на его губах и коже, к прохладе длинных пальцев, к упругости забитых после боя мышц под руками. Она привыкла к запахам и неразборчивым звукам, которые он издаёт.

Она привыкла и полюбила его присутствие рядом.

Но никогда до этого она так ярко не ощущала этого.

Грудь содрогается от дыхания и стука сердца; в ушах шумит кровь. Гермиона отстранённо думает, что даже собственный организм подводит её рядом с ним: ноги еле держат, и она виснет на Малфое, растягиваясь вдоль его тела, пока поцелуй становится настойчивее. Его язык бесстыдно ласкает её рот, следуя давно изученному маршруту.

Вдруг Драко зубами цепляет её нижнюю губу и несильно оттягивает, довольно хмыкнув, и ей почему-то хочется расплакаться, чего она не делала давно. Слишком давно.

Гермиона всё-таки не выдерживает:

— Малфой, постой. По…подожди.

Подавшись назад, она отстраняется и чуть не падает, когда теряет равновесие, но он ловит её. Она пытается отдышаться; звук, похожий на всхлип, вырывается изо рта. Драко всё ещё удерживает её волосы, и она чувствует себя такой открытой, что слегка краснеет от смущения.

Гермиона глядит на его припухшие от поцелуев губы и пытается собраться с мыслями.

— Ты… — выдыхает она, не справившись, и пробует снова: — Что?..

«Что происходит?» — хочет спросить она.

Но этот вопрос не имеет никакого смысла, так что Гермиона проглатывает окончание и приоткрывает рот, чтобы сделать ещё одну попытку.

— У тебя есть вопросы даже сейчас? — вдруг перебивает Драко, и она, вздрогнув, наконец заглядывает ему в глаза.

Его взгляд неожиданно тяжелый.

Что-то необъятное, грубое, зловещее бурлит в глубине его глаз, грозясь прорваться наружу. Гермиона чувствует, как его пальцы вновь сжимаются, неприятно впиваясь в кожу.

Во рту пересыхает, и мурашки волной пробегают по её спине.

Вообще-то, ей нечего опасаться, ведь он точно не причинит ей вреда. Да и это не страх, а просто волнение… такое сильное, что сводит в животе.

Гермиона дважды моргает, замечая, как движутся желваки на лице Драко, когда он медленно стискивает челюсти. Он смотрит на неё в ожидании ответа, но мысли в её голове окончательно разбегаются под силой этого взгляда. Она напрягается, изо всех сил стараясь осознать, зачем на самом деле прервала его.

Что она хотела от него?

Что она хотела от них обоих?

Малфой шумно вздыхает, обжигая её распалённую кожу потоками воздуха.

И Гермиона вдруг понимает, что, пытаясь обуздать собственные эмоции, и не заметила, что Драко движет что-то намного более сильное и едва ли укротимое.

Эта идея такая абсурдная и смелая, что вызывает улыбку. И ещё сильнее ускоряет пульс.

Гермиона глядит на него расширившимися глазами и осознаёт, что больше не хочет задавать вопросы. Она обещает себе обдумать всё позже в тишине и спокойствии, но сейчас ей нужно — необходимо! — другое.

Поэтому вместо вопросов и ответов Гермиона вскидывает подбородок и, схватив рубашку Драко в горсть, притягивает его к себе.

— Так-то лучше, — бормочет он ей в губы.

Спустя время, когда она, раскинувшись на постели, пытается прикусить собственные пальцы, чтобы заглушить стоны, а Драко отбрасывает её руку, Гермиона снова ловит его взгляд и ощущает горячую волну, обжигающую всё тело.

Тогда она полностью отдаётся ему, процессу, чувствам.

И движется одновременно с Драко, отбросив стеснение и стыд.

***

Гермиона поджимает пальцы ног, сводит бёдра и обнимает себя руками, прижав голову к груди.

Она пытается согреться, удерживая тепло, но как бы ни старалась — ей холодно, а чары не помогают ни на йоту. Это единственное последствие проклятия, которое она так некстати словила во время боя.

Словно перебирая книги на полке, Гермиона копается в собственном сознании в попытке вспомнить заклинание или зелье, которое могло бы согреть её. Но в её личной библиотеке беспорядок, разум непослушен, мысли вращаются медленно и тягостно.

Голова тяжёлая, в глаза будто насыпали песка.

И Гермиона чертовски голодна.

Ей бы аппарировать на Гриммо, обратиться к Помфри, а после проспать хотя бы несколько часов. Но вместо этого она собирается с силами и ждёт.

Когда Драко появляется в гостиной, его лицо искажается в хмурой гримасе, пока он оглядывает Гермиону.

— Ты ранена?

Язык неповоротлив, и она сперва мотает головой, но, понимая, что этого недостаточно, всё же выдавливает:

— Нет, просто… холодно.

— Холодно?

Он поигрывает палочкой в руке, словно намекая.

— Да, в меня чем-то попали, и обычные согревающие не помогают, — Гермиона морщится и поспешно добавляет: — Но я проверила, никаких серьёзных повреждений и последствий.

Малфой смеряет её строгим взглядом.

— И ты не знаешь, что это было?

Она медленно качает головой.

— Нет. Заклинание лишь слегка пробило мой щит, я заметила жёлтые искры и почувствовала небольшое жжение. Даже не сразу поняла, что случилось.

— Это… удивительно беспечно с твоей стороны.

Он шагает к ней, попутно накладывая диагностические чары, и всматривается, пристально изучая.

Гермиона недобро поглядывает на появившуюся в воздухе магическую диаграмму.

— Ты мне не веришь?

— Помнится, ещё несколько месяцев назад ты вообще ничего не смыслила в колдомедицине, — тянет Драко.

— Скажи это своему колену.

Он мельком смотрит на неё и снисходительно улыбается, игнорируя выпад. Насупившись, Гермиона растирает ладонями предплечья.

Её бьёт озноб, и холодные потоки то и дело проходят по телу, но когда Малфой пробует наложить на неё согревающее, они ненадолго рассеиваются. Впрочем, особо теплее не становится.

Гермиона закатывает глаза.

— Ладно. Без понятия, что это может быть, но, кажется, действительно ничего серьёзного, — Малфой задумчиво прикусывает щёку, и вдруг искра любопытства мелькает в его глазах. Он переводит взгляд на Гермиону и чуть прищуривается.

— Что?

Он смеряет её бесстыдным взглядом, уголки губ подрагивают.

— Хочу провести эксперимент.

Он делает шаг к ней.

При виде выражения его лица, которое Гермиона может охарактеризовать только как самодовольное, она удивлённо выпрямляется, когда на ум неожиданно приходит догадка о его намерениях.

— Ты же это не серьёзно?

На мгновение он замирает, пытаясь понять, в чём она его обвиняет, но ещё через секунду осознание накрывает его, и Драко заходится во внезапном приступе смеха.

— О, Мерлин, Грейнджер, я не это имел в виду. Но ты… ты хороша, — он выгибает бровь, и Гермиона краснеет до корней волос.

— Придурок.

— Извращенка.

Гермиона разъярённо хватает ртом воздух, но проглатывает любые встречные оскорбления. Потому что она выше этого. Взрослее. Разумнее.

Его умение выводить Гермиону из себя не должно превосходить её терпение и выдержку.

Она плотно сжимает губы и, горделиво вскинув подбородок, наблюдает, как Малфой взмахивает палочкой, отчего цветные показания рассеиваются в воздухе. После он делает ещё шаг к дивану и садится рядом, а затем уверенно протягивает руку и обхватывает ладонь Гермионы, прежде чем она успевает отшатнуться. Пальцы сжимаются на её коже, и она рефлекторно дёргается, однако уже через мгновение понимает, что его рука кажется непривычно и притягательно тёплой.

— О.

Она вскидывает брови, смотря на их соединённые ладони.

— Получается, не такой уж и придурок? — шутливо спрашивает Малфой и тянет её на себя. — Ну, что ж, давай, Грейнджер, кожа к коже и всё такое.

— Сомнительные у тебя методы соблазнения, — фыркает она и поглядывает на него, впрочем пододвигаясь ближе.

— Да? — легко переспрашивает Драко. Его вторая рука ложится ей на спину между лопаток. Гермиона даже сквозь одежду чувствует тепло его кожи. Она на миг прикрывает глаза от облегчения, а когда открывает — ловит внимательный, пристальный взгляд Малфоя. — А мне казалось, я уже соблазнил тебя, Грейнджер.

Она замирает с нелепым выражением лица, и желудок совершает кульбит.

Он всё-таки лишает её равновесия, выбивая опору из-под ног одним из своих проникновенных и абсолютно непонятных взглядов. Не выдержав, Гермиона опускает глаза, чувствуя себя уязвимой, открытой и смущённой. В тот же момент она слышит смешок, но такой тихий, что она даже не уверена, не почудилось ли ей.

Гермиона так ничего и не отвечает, но Малфой не пользуется этим и тоже молчит, лишь слегка надавливает ей на спину, притягивая ближе. Вторая рука скользит по предплечью, задирая рукав кофты, растирает, поглаживает. Кончики его пальцев несут за собой тепло и вместе с ним призрачное ощущение безопасности. Гермиона коротко вздыхает и прижимается к его боку, позволяя себе расслабиться, отдаться.

В голове немного проясняется, организм оттаивает, и кожу покалывает, когда холод отступает.

Она смелеет и перебрасывает ноги через бёдра Малфоя; он обхватывает её за плечи, привлекая к груди. Какое-то время она слушает его мерное дыхание и едва слышный стук сердца, пока собственное начинает биться чуть быстрее, разгоняя кровь.

Ощущения почти сюрреалистичные.

Но им не привыкать.

Вдруг Малфой нарушает тишину.

— У меня есть новости.

Встрепенувшись, Гермиона ждёт продолжения, но он долго молчит, продолжая легонько поглаживать её по руке, и тогда она всё же уточняет:

— Какого рода?

— Не уверен, — глухо проговаривает он и, чуть отстранившись, кидает на неё косой взгляд. — Меня не будет несколько дней.

— Сколько?

— Пять. Может, неделю. Или даже больше.

Гермиону напрягает скупость его ответов, и она тянет руку на себя в попытке отвлечь его и вынудить говорить.

— Ты куда-то отправишься?

Его ладонь на миг бесцельно повисает в воздухе, а после опускается на её бедро. Он мерно постукивает пальцами, иногда царапая джинсу.

— На дежурство в Хогвартс.

Гермиона чувствует, как от неожиданности все слова застревают в горле.

— Хогвартс? — выдавливает она.

Малфой кивает.

— Лорд собрал небольшой отряд, который должен будет охранять замок. Я пока не знаю деталей. Роль директора бездарно играет Долохов, и он будет раздавать указы на месте.

Гермиона резко поворачивается в его объятиях и непонимающе хмурится, нервно облизнув губы.

— Подожди-подожди. Он отправляет дополнительные силы в Хогвартс? Сейчас? С какой стати ему это делать?

— Не знаю, — Драко пожимает плечами. — Я не много слышал про замок за последние недели, без понятия, что там происходит.

Гермиона замирает, уставившись в пространство; её зрачки расширяются и тут же сужаются. Она моргает несколько раз, собираясь с мыслями.

— Неужели он думает, что мы нападём? — наконец спрашивает она, но не даёт Драко ответить; поток идей в голове сопровождается потоком слов. — Но это нелогично. Мы захватили три поместья, нет никаких намёков, что мы могли бы атаковать Хогвартс…

— Да-да, как обычно, шаги Волдеморта не имеют смысла, но эта хаотичность, кажется, играет против вас.

— …Почему он переживает за Хогвартс именно сейчас? — Гермиона продолжает рассуждать вслух и вдруг осекается. Замерев, она ошарашенно смотрит на Драко. — Ты же не думаешь…

Он выгибает бровь со спокойным выражением лица, будто без труда может угадать любые её предположения.

— Что портрет в Хогвартсе?

Вскинув руки, Гермиона прижимает кончики пальцев к вискам, а затем мотает головой.

— Нет, нет, это совсем… бред. — Она коротко поглядывает на Драко. — Мы обсуждали это и с тобой, и в Ордене несколько раз, — она задумывается, замолкая на несколько мгновений, и чувствует, как рука Малфоя сжимается на её бедре, но он ничего не говорит, давая ей время. — Портрет не может быть в Хогвартсе. Это… нелогично. Тем более… — она сбивается, шумно сглатывает, вздыхает и, поймав себя на неожиданный мысли, поднимает лицо на Драко. — Как именно Волдеморт сказал тогда?

Её сердце, сонное и замедленное после проклятья, вдруг разгоняется; живот нервно сводит.

— Насчёт чего? — медленно переспрашивает Малфой, чуть прищурившись.

— Про портрет, когда твой отец должен был… вернуть его. Как именно он сказал? Вернуть на место?

Драко кивает; выражение его лица становится всё более подозрительным.

— К чему ты ведёшь?

— Вернуть на место, верно? Не туда, где взял, а на место, так?

— Да, Грейнджер, — он слегка повышает голос, и пальцы сильнее вцепляются в ткань её джинсов. — Что это значит?

Гермиона вдруг снова холодеет, и в этот раз прикосновения Малфоя не помогают. Когда она отвечает, голос звучит на несколько тонов ниже:

— Люциус мог взять этот портрет не с его места, — отчётливо выговаривая каждое слово, произносит она и зарывается руками в волосы, царапая ногтями кожу головы. — Как… Как я могла не подумать об этом раньше? Это же многое меняет. Место портрета… вообще не связано с тем днём.

— Грейнджер, ты же не…

— Мы искали не там… и не то, — она качает головой, прикусив губу, но затем добавляет: — Но это ведь не может быть Хогвартс? Возвращать его в Хогвартс опаснее, чем хранить в любом тайнике. Там куча портретов, привидения, которые могут пройти куда угодно, сам замок может выкинуть столько неожиданного…

— О Мерлин, — вдруг громко восклицает Драко, прерывая её, — работа твоего мозга просто чудовищна. Или потрясающа. Я не могу определиться.

— Драко…

— Да, Грейнджер, — он снова перебивает её и продолжает, не давая вставить ни слова. — Замедлись хоть на секунду. Вздохни, а то ты, кажется, начала синеть. Или это нормальный цвет твоей кожи?

— Ты не понимаешь, что это важно? — сердито спрашивает она.

— Да, ты молодец, довольна? Это элементарная и вместе с тем гениальная идея. Никто из нас действительно раньше не думал об этом, — он раздражённо цокает. — Но это всё ещё даёт нам не так много.

Гермиона прикрывает глаза и, откинув голову назад, говорит твёрдо и убеждённо.

— В Хогвартсе кто-то что-то знает про портрет. Я уверена в этом, — вздохнув, она вновь смотрит на Драко. — Всё не просто так. Возможно, другие портреты… Их копии могли видеть или слышать что-то. Там должна быть информация.

— А я должен её выяснить.

Его голос спокойный, почти безразличный, но слова будто опутываются вокруг её горла, заставляя замолчать. Гермиона выпускает воздух, опустошая лёгкие, и с трудом вздыхает вновь.

Губы нервно подрагивают, потому что Гермиона хочет быстро ответить, но не может подобрать слова, и все мысли наверняка отображаются прямо на лице, пока Малфой так внимательно смотрит на неё.

Она собирается и наконец говорит:

— Драко, я понимаю, что… Может быть, это чересчур. И тебе нужно действовать осторожно. Но у нас может не быть другого шанса.

Она хочет звучать мягко, успокаивающе, уверенно и мудро. Но голос дрожаще звенит, а тело напрягается в его объятиях, что Малфой, конечно же, чувствует.

Он задумчиво склоняет голову к плечу и покусывает щёку изнутри.

— Я знаю, Грейнджер, — он кивает и пожимает плечами, а после прячется за невесёлой усмешкой. — Не уверен, что смогу, но я постараюсь выяснить все, что получится.

Она отвечает ему серьёзным взглядом.

— Спасибо.

Гермиона осматривает его лицо, подмечая знакомые черты. Она знает, что снова будет переживать, а также скучать. По нему, по разговорам, по прикосновениям.

Вопрос срывается с её губ почти сам собой:

— Когда тебе нужно быть там?

— Завтра вечером.

Её лицо слегка светлеет.

— Значит, сегодня…

Драко понимает.

— Я могу остаться тут, — кивает, едва улыбнувшись. А после хмыкает какой-то собственной мысли и смотрит на неё; серые глаза озорно поблёскивают. — Чтобы…

Гермиона перебивает его быстрее, чем он успевает договорить:

— Если скажешь «согреть меня», я тебя ударю.

Его губы вновь дёргаются, и рот расползается в улыбке, которую Драко даже не старается сдержать.

— О, Грейнджер, расскажешь, какие ещё фантазии у тебя есть?

***

Горький и беспомощный шёпот прерывает её сон.

Он тихий, но такой отчаянный, что провоцирует мурашки, которые бегут вдоль позвоночника, пока Гермиона вырывается из объятий Морфея. Её сковывает страх. Несколько мгновений она лежит, уставившись в потолок, чувствуя, как сводит живот.

Это Драко, и он… не в порядке.

Гермиона не сразу понимает, что он говорит. Она замирает, пока он вновь не подаёт голос, и наконец скидывает наваждение, резко садится и поворачивается к нему. Глаза не сразу привыкают к темноте, и Гермиона наклоняется над Драко, опираясь локтем в подушку.

Его глаза закрыты, и тело напряжено, поджато; ладони стиснуты в кулаки. Когда Гермиона приближается, он вдруг дёргает ногой и мотает головой. Затаив дыхание, она прислушивается, пытаясь подавить жгучее беспокойство.

— Нет, нет, я не… — вырывается из его рта. — Я не стану.

Он не успевает договорить и стискивает челюсти так крепко, что зубы щёлкают и скрипят, когда Драко вжимается затылком в подушку, словно пытаясь отодвинуться подальше.

— Я не могу, — свистяще бормочет он. — Не могу, не хочу, не…

— Драко, — прерывает Гермиона и осторожно кладёт ладонь на его щёку.

Малфой вздрагивает и на мгновение застывает. В темноте его лицо выглядит почти белым, а растрёпанные волосы делают его похожим на мальчишку. Его облик наполнен тоской и мрачной безнадёжностью. Гермиона нежно поглаживает скулу большим пальцем и произносит:

— Драко, это я. Проснись…

Вдруг он распахивает глаза; Гермиона натыкается на его обезумевший, испуганный взгляд и не успевает отреагировать, когда Драко вскидывает руку и, схватив её за плечо, дёргает со всей силы. Она заваливается, а он, перевернувшись, подминает её под себя.

Гермиона вскрикивает.

Всё происходит быстро и резко, она лишь нелепо перебирает руками, а после чувствует, как весь воздух покидает лёгкие, когда Драко прижимает её к постели. Она ахает, зажмурившись. Его тело каменеет ещё сильнее, а вторая рука уже тянется в сторону, видимо, пытаясь нащупать палочку.

Напрягшись, Гермиона дёргается и распахивает глаза; Драко, тяжело дыша, смотрит на неё расфокусированным ото сна взглядом.

— Это я, — горячо повторяет она в попытке достучаться до него. — Я, Драко.

При звуке собственного имени он снова замирает и кажется таким потерянным, что у Гермионы щемит сердце.

— Я не хотел… Не хочу, — вдруг шепчет он. — Я не хочу делать это.

Драко несколько раз моргает. Гермиона чувствует, как его грудь и живот движутся при вздохах. Она медленно, чтобы не спугнуть его, приподнимает руку и опять дотрагивается до его лица. Он прикрывает глаза, будто это прикосновение причиняет ему боль.

Ему не нужно уточнять, что именно он имеет в виду. Гермиона знает, но это знание не радует.

Она собирает всю свою выдержку и, стараясь звучать уверенно, говорит:

— Это просто сон, — пауза и снова: — Просто сон, Драко.

Малфой вскидывает брови, словно в растерянности, и, гулко сглотнув, прижимается щекой к её руке. Бескровные губы приоткрываются, тёплый вздох касается её кожи. Его глаза снова находят её; радужка во мраке кажется чёрной. Он глядит, будто впитывая её образ, и по взгляду становится ясно, что Драко окончательно просыпается.

Он, кажется, обдумывает её слова, и наконец уголки его губ дёргаются, и он, едва заметно качнув головой, произносит:

— Нет, Грейнджер, это реальность.

========== 21. Двадцать первая глава ==========

Она бежит.

Воздух рвано вырывается изо рта, горло саднит, и в боку колет всё сильнее.

Эти тёмные мрачные коридоры выглядят знакомо, хоть Гермиона и не помнит, чтобы была здесь когда-либо. От стен веет холодом, первородной магией и опасностью. Всё это подстёгивает не сбавлять темп, хоть ноги и противятся, а голову сковывает неестественно сильной болью при каждом движении.

Но Гермиона стискивает зубы и торопится дальше, то и дело сворачивая по наитию и временами натыкаясь на каменные выступы.

Она сможет остановиться и отдышаться позже, но сейчас… кто-то преследует её.

А у неё даже нет палочки.