Хозяин Севера [Виктория Витальевна Лошкарёва] (fb2) читать онлайн

Хозяин Севера

Пролог

Пролог

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Автор с большим уважением относится к Северу, Мурманску и его жителям.

К природе и её созданиям.

— Знаешь, нам надо разъехаться, — произнес мой супруг, доставая себе яблоко из холодильника. Я смотрела на скупые, четкие действия его сильных рук и думала о том, что душевная боль, оказывается, может легко перебить физическую.

Я только-только вытащила курицу из духовки, и по неосторожности прижгла себе горячим противнем руку. Ожог до этого момента болел, ныл — а сейчас я ничего не чувствовала.

Ничего, кроме другой, новой боли.

— Так будет для нас двоих только лучше, — не глядя мне в глаза, спокойно произнес супруг, старательно намывая яблоко. — Наташ, же понимаешь, мы с тобой разные люди.

— В чем разные? — старательно сдерживая рвущиеся наружу эмоции, ровным тоном спросила я.

— Ну... — Аркадий сделал неопределенный жест рукой. — Я люблю спорт и активный отдых. Ты же... Наташ, посмотри на себя. Ты уже не просто большая, ты... Другая на твоём месте уже давно бы в спортзал побежала жопу сдувать, а у тебя вечные отмазки. И потом, ты душишь меня, понимаешь? Все эти твои звонки, смс-ки... Если я не отвечаю, значит занят, не могу этого сделать.

— Я же прекрасно знаю, как часто ты проверяешь свой телефон. Аркаш, да ты даже в туалет с ним ходишь!

— Тебе так только кажется, — рыкнул мой супруг, выключая воду. И, проигнорировав запеченную для него курицу, вышел из кухни, бросив через плечо:

— Сколько тебе понадобится времени, чтобы съехать?

Глава 1

Глава 1

— Замуж выйти не напасть, как бы замужем не пропасть, — любила повторять моя бабушка. — Смотри, Наталья, не ошибись...

А я всё же ошиблась.

Наверное ещё тогда, два года назад, когда в Турции встретила красавца- москвича, который сразу же выделил меня среди толпы одиноких девиц, впервые выбравшихся за рубеж.

Стройная, загорелая (я ещё у подружки на даче «затонировалась» перед поездкой), веселая... Мы с Аркадием быстро сблизились...

Это не было курортным романом в его привычном понимании — воспитавшая меня бабушка не вложила такой вольности в моё поведение; но совместное времяпрепровождение на отдыхе очень сблизило нас с Аркашей.

Мой новый знакомый много рассказывал про свою работу, про должность, которая ему светит и с осторожность — про то, что его босс видит на этой важной ступени только уже оседлых семьянинов.

И... можно сказать, что я сама не поняла, как оказалась в Москве: с кольцом на пальце, брачным свидетельством в сумке и моим единственным чемоданом в машине Аркадия.

Наверное, другая на моём месте быстро бы поняла правила игры и восприняла бы неожиданный переезд в столицу как стартовую площадку для своей карьеры... Но вот беда, я в Москву не из-за Москвы ехала, а потому...

А потому, впрягшись в семейную жизнь, быстро забыла о своей собственной, личной жизни. Да и о себе.

Муж приходит с работы поздно — конечно, мы можем поужинать и в восемь, и в девять вечера. Он любит хорошее мясо? Не проблема — надо лишь съездить в ближайшую местную лавку и затем потратить час- полтора времени, чтобы сделать вкусный ужин мужу-добытчику. Меня так бабушка учила — муж в семье голова!

А я... в своём родном городе, оставшись одна, без бабушки, я несколько лет не знала, что такое ужин. Кефир, нехитрый салат, иногда легкий омлет либо творог с зеленью — вот и вся моя нехитрая едва. Да много ли нужно девчонке, которая весь свой день проводит в офисе, залипая в Экселе? Помню, первое время я чуть ли не заставляла себя садиться ужинать с мужем за компанию. Я ведь любила его, дура наивная.

При этом я не сидела на шее мужа.

Через неделю после переезда, слегка акклиматизировавшись в Москве, отправилась искать работу. Было тяжело: иногородняя, без прописки и опыта маловато. А может, связей.

Муж не корил, но смотрел недовольно, и все три месяца, пока я днем бегала по собеседованиям в поисках нормальной работы, по вечерам мне приходилось стоять на кассе одного из гипермаркетов по соседству с нашим домом.

А потом мне, наконец-то, улыбнулась удача.

Только было два «но»: офис компании находился на другом конце Москвы, и — меня взяли на испытательный без премии, которая составляла без малого четверть оклада. И всё равно, я уцепилась за эту возможность, вкалывая чуть ли не под десять часов в день.

То есть, из дома я уходила в шесть, приходила в восемь — и выжатая как лимон.

Первое недовольство Аркадия возникло уже через несколько недель: поскольку работа и дорога съела весь мой день, свежие эскалопы и бифштексы закончились.

Я принялась забивать холодильник полуфабрикатами, махнув рукой на состав ингредиентов: когда не хватает времени, чтобы нормально выспаться, привередничать не будешь.

Аркадий же, получив свою новую должность наоборот, стал излишне придирчив к своему внешнему виду: дорогие костюмы, обязательный спортзал и рестораны с коллегами и клиентами.

Дорогие рестораны, за которые платила не его компания — а он сам.

В то же время у нас было какое-то постоянное отсутствие денег дома. Рестораны, новая одежда и даже барберы стоили денег.

А я всё ещё приносила домой довольно скромную зарплату.

Упрекая меня в том, что я мало зарабатываю, Аркаша одновременно с этим хмыкал над очередным «китайским фуфлом», которое я купила на Садоводе по дешевке.

А я тогда всё думала про себя: как же я могу купить что-то дороже, если у нас постоянно нет денег?

Недомолвки рождали скандалы, скандалы провоцировали нервные срывы... Я ела, ела, ела … и за год с небольшим наела двадцать лишних килограммов.

Вот и финальная точка.

Так сколько мне нужно времени, чтобы съехать?

Заморозив на какое-то время свои эмоции, я решала, что делать дальше. Оставаться одной в Москве мне не хотелось. Здесь я не нажила ни семьи, ни друзей... да и аренда квартиры, если я стану снимать жилплощадь самостоятельно, съест всю мою зарплату. Стоит ли ради этого привязываться к столице? Выходило, что нет.

Я ведь в Москву не из-за Москвы переезжала...

Что ж.

Тогда я открыла карту в браузере, искренне в тот момент думая, что остановлюсь на каком-нибудь древнерусском городе... допустим, Золотого Кольца: Владимир, Суздаль, Ярославль...

Но мой взгляд, случайно зацепившись за невесть как возникший на карте Мурманск, уже никак не желал возвращаться южнее.

Мурманск, Архангельск, Северодвинск.

А почему бы и нет? Какая разница, где жить?

В родном городе меня всё равно никто не ждёт. В бабушкиной квартире давно живет хорошая семья — молодая пара с годовалой дочкой. Жильцы исправно платят квартплату, помогают нашей соседке- бабулиной подружке и вообще не дают никаких поводов для беспокойства. Чего зазря людей с места сгонять. К тому же, я не хотела, я боялась возвращаться назад, в место, откуда уезжала с мечтами в новую жизнь.

А Мурманск звучит красиво.

И море рядом — хоть северное, но всё равно море...

Решено.

Найдя мужа в гостиной, который как ни в чем не бывало смотрел по телевизору какую-то передачу про премию Оскар, я попросила его дать мне месяц, чтобы завершить все дела в Москве.

— Не вопрос, — кивнул Аркадий. — Квартплату за этот месяц пополам. Бумаги оформим когда тебе будет удобно. И, Наташ, переселяйся в гостиную — а то с моим ростом, у меня ноги свешиваются с дивана. Спать неудобно.

В ту ночь, засыпая на диване под пледом, я так и не решила, злиться мне на Аркадия из-за своей несбывшейся мечты или благодарить за честность и возможность подготовиться к отъезду. Бывает, что люди по двадцать лет живут, детей общих имеют — а из дома выгоняют в секунду.

И все же, этот последний месяц в Москве дался мне нелегко.

Аркадий демонстративно вел себя как чужой, просто как сосед, делящий со мной квартиру. Он явно отрезал все чувства ( если они у него, конечно, были) — и ожидал от меня подобного же поведения, а я... я просто старалась сдерживать всё то, что кипело у меня в душе.

Если бы от душевной боли умирали, то я, несомненно, умерла бы тогда не один раз... но природа недаром наградила нас столь выносливым телом.

Наконец, когда настал день отъезда, я уже ничего не чувствовала, ни о чем не жалела. Начальник пообещал мне хорошую рекомендацию, коллеги на работе устроили веселые проводы.. А дома, который уже был не моим, в холодильнике оказалось шампанское, которое Аркадий купил в честь моего отъезда.

Мы выпили по бокалу, съели по шоколадной конфете и я, подхватив свой поломанный чемодан со старыми вещами ( за два года проживания в Москве смешно сказать, только несколько обновок и купила себе), направилась к метро.

Глава 2

Глава 2

В поезде было душно. Мои попутчики — супруги средних лет с дочерью подростком своими семейными переговорами и какой-то незримой, но между тем ощутимой друг к другу нежностью, навевали на меня глухую тоску. Я даже провела где-то около часа в коридоре, затем в тамбуре вагона, просто чтобы не слышать их веселых голосов — до того мне было тошно.

Под конец, не сдержавшись, сходила в вагон-ресторан и заказала себе бутылку шампанского - близнеца той самой бутылки, что осталась начатой в холодильнике дома...

… дома у Аркадия.

Медленно напиваясь, я смотрела в окно на мелькавшие мимо меня лесные пейзажи и молила Создателя о том, чтобы у меня в жизни всё ещё было.

А ночью пошёл дождь, смывая слезы с моего пути.

Приехав в Мурманск, я решила оставить все свои переживания до лучших времен: вот найду квартиру, устроюсь на работу, приведу свою жизнь в относительный порядок — тогда можно будет, сидя на кухне за рюмкой чая, всплакнуть по былому... что ни говори, но за два года прожитых в Москве, у нас с Аркадием бывало всякое — и тяжело было временами, и обидно, но и теплые и дорогие мне моменты тоже случались.

Я сняла дешевый номер в старой, ещё советских времен, гостинице и принялась осуществлять свой план-минимум.

Удивительно, но работу мне удалось найти супер быстро: все лишь спустя пару дня поисков один из владельцев маленькой полиграфической компании, выпускающей визитки, брошюры и этикетки, пригласил меня на собеседование на должность менеджера по работе с клиентами.

— Как правило клиенты, которые к нам приходят, не очень хорошо понимают, чего они хотят — произнес Павел, владелец компании. — То есть они-то, клиенты, считают, что понимают очень даже хорошо, хотя по факту... — Павел тяжело вздохнул. — Твоя задача будет договориться с клиентом, утвердить проект, и только после этого передать этот проект в работу. Согласна взяться за такое? Предупреждаю, кровушки клиенты попьют...

Я радостно закивала, в то же же самое время немного поёжившись от перспективы. Если уж начальство в самом начале так пугало.. то можно представить, как оно окажется на самом деле.

Конечно, будь я столичной фифой с московским гонором, я бы, наверное, отказалась — контора крошечная, зарплата маленькая , но я-то была, если честно сказать, обыкновенной понаехавшей, почти разведенкой, с пятью грошами в кармане. А потому...

… потому-то я и согласилась, попросив у начальника неделю на обустройство.

Следующим пунктом в моем плане стал поиск подходящей квартиры. Мне хотелось найти что-то неподалеку от работы, но подходящее по цене.

И снова город, словно подслушав моё желание подготовил мне сюрприз: квартиру я нашла в тот же день, разговорившись с одной старушкой у дороги.

Маленькая, худенькая, в белом платочке и каком-то зеленом платье, эта бабуля сидела на лавочке возле одного элитных из домов и весело глядела по сторонам.

Я же просто шла мимо — искала дом, который указали в объявлении о сдачи однокомнатной квартиры. Город был ещё совсем незнакомым, и потому я немного заблудилась.

— Здравствуйте, — поздоровалась я со старушкой, заглядывая к себе в блокнот — правильно ли я иду.

— Здравствуй, — кивнула старушка. — Чего ищешь, дочка?

— Любящего мужа и жизнь, полную счастья, — пробубнила я себе под нос. Лишь потом, опомнившись, затормозила, виновато протянув.

— Да вот, ищу дом восемнадцать. Там вроде однушку сдают. Не подскажите, это где?

Старушка бросив быстрый взгляд на мой блокнот, задорно мне улыбнулась.

—Да нет, милая, описка у тебя... Тебе четырнадцатый дом нужен. Четырнадцатый. Вот этот самый подъезд.

Я замерла, не зная, что делать.

— Это как?

— А вот так, — ухмыльнулась старушка, блеснув в улыбке каким-то уж излишне длинными клыками. Оторвала бы руки местному протезисту — так над пожилым человеком издеваться.

— Опечатка, что ли, на сайте? — поинтересовалась я, не в силах отвести взгляда от пронзительных глаз бабушки.

— Ага, ага, — закивала она, легко соглашаясь с моей версией. — Говорю же ошибка. Тебе в этот дом нужно. Квартира двадцать четвертая.

Я проверила адрес, записанный на бумажке: кроме улицы, номера дома и номера подъезда, другой информации у меня не было. Хозяйка квартиры (по голосу женщина лет сорока- сорока пяти) сказала, что встретит меня у подъезда. Кстати, о подъезде...

Я посмотрела по сторонам.

— Так в номере подъезда тоже опечатка? — поинтересовалась я у старушки.

— Дотошная, хуже чем её бабка, — пробурчала старушка себе под нос. — Говорю же, сюда тебе надо. Двадцать четвертая квартира.

— Но я ведь по другому адресу договорилась.

— А там уже сдали, — рыкнула старушка. — И если ты, дурёха, не пошевелишься, то и тут всё упустишь. НУ?

Я подумала: а что я действительно теряю? Не знаю, сдали там или не сдали, но до моей встречи с хозяйкой квартиры ( той, которую я наметила ) ещё полчаса — схожу, посмотрю...

— Во-вот, — кивнула старушка. — Поднимайся-ка наверх, посмотри квартиру. Там сейчас домработница внучка моего. Ага. Скажи, что от Василисы Игнатьевны пришла — пусть она тебе всё покажет.

— А какой этаж?

— Так четвертый, — Хмыкнула бабуля... и открыла мне дверь в подъезд.

Не знаю, как насчет восемнадцатого дома, но четырнадцатый представлял собой не просто кирпичную новостройку, а кирпичную новостройку премиум класса. Отсюда и лифты с идеально чистой зеркальной стенкой,и лестничные площадки с евроремонтом.

Н-да, такое я точно не потяну... нет, посмотреть квартиру, конечно, можно, да только моего бюджета на эту красоту точно не хватит.

Честно говоря, если бы не бабушка, караулившая на лавочке возле подъезда, я бы даже не стала подниматься в квартиру, но уж больно мне не хотелось врать или выглядеть глупой перед старушкой.

Поднявшись на лифте на нужный этаж, я позвонила в дверь квартиры и стала ждать ответа.

— Кто там? — спросил взволнованный женский голос, и тотчас в замке двери завозились ключом.

Молодая встревоженная девушка, отрыв дверь, с изумление посмотрела на меня и … будто принюхивалась.

— Простите, а вы кто?

— Я от Василисы Игнатьевны, — ответила я, не зная, как начать разговор. — Меня зовут Наталья, я ищу квартиру. Ваша сдается?

— А Василиса Игнатьевна... вы её правда видели? — затаив дыхание так, будто от этого зависела её жизнь, спросила девушка.

Я кивнула.

— Ну да. Она тут, внизу сидит. У подъезда.

— А она... что она вам сказала?

— Сказала, что эта квартира сдается, и я могу её посмотреть... Это ведь так?

Девушка неуверенно кивнула.

— Ну... если Василиса Игнатьевна сказала, — загадочно протянула она.

— Так я правильно поняла, что это она хозяйка? — решила я уточнить на всякий случай. Потому что чувствовала во всём происходящем какой-то подвох. А вообще, только влипнуть в какую-то темную историю мне сейчас не хватало...

Я уже было развернулась, чтобы уйти, но в этот момент девушка схватила меня за рукав.

— Стойте! Простите, пожалуйста, Наталья... Конечно, квартира сдаётся. Она принадлежит А... гм... внуку Василисы Игнатьевны , но он ушёл в очень долгое плаванье — будет год отсутствовать, не меньше.

— А почему вы так удивились моему появлению?

— Дело в том, что... Василиса Игнатьевна редко сдаёт квартиру … гм... внука. Она не нуждается, но, видимо, вы ей чем-то приглянулись.

Я кивнула.

Это да, старушки бывают разные. Моя бабушка, к примеру, удочерила мою маму, когда та была трудным подростком. А потом, когда родители ушли один за одним, подняла меня считай на одну свою пенсию.

— Наталья? — улыбнулась мне девушка. — Всё хорошо?

Я кивнула.

— Да, свою бабушку вспомнила... А можно посмотреть квартиру?

Девушка широко улыбнулась, отходя назад.

— Конечно, проходите.

И я, проходя вслед за ней, не смогла сдержать удивленного возгласа: здесь явно поработал талантливый дизайнер: приглушенная, в серых тонах, гостиная с дорогой техникой и огромной плазмой на стене восхищала с первого взгляда. Так же, как и бежево-песочная спальня с огромными окнами и зеркальными шкафами-купе во всю стену на противоположной стороне от окон.

— Здесь, правда, до сих пор хранятся некоторые вещи хозяина квартиры, — заметила девушка, отодвинув одну из зеркальных дверц шкафа. Мы уже осмотрели гостиную и теперь перешли в спальню хозяина. — Но вы можете немного сдвинуть эти вещи в сторону, и тогда места для ваших вещей точно хватит.

Я заглянула в гардероб, проверяя слова девушки.

На полках лежали идеально сложенные мужские джинсы, свитера, футболки... Всё очень дорогое и очень брендовое. Ещё недавно мы с Аркашей ходили по Московским ТЦ в поисках «подходящей его статусу одежды» — но такие марки даже мой супруг не мог себе позволить. На вешалках в отсеке рядом — дорогие деловые костюмы... Кем, интересно, работает владелец квартиры, одевающийся таким образом?

Если он ушёл в море — значит, моряк... но зачем, а главное — откуда у моряка такие костюмы?

На одной из полок я заметила нижнее белье — и мне стало немного неловко от того, что я рассматриваю чужие вещи, да ещё и пытаюсь судить их владельца.

Не моё это дело.

— Как вам спальня? — спросила тем временем моя провожатая.

Я оглядела комнату. Сама по себе спальня могла бы казаться большой, просторной комнатой — судя по количеству и размеру окон, не меньше сорока метров. Но всё пространство спальни съедала огромная, просто созданная для исполинов, кровать.

«Такая кровать точно не для сна».

Я вдруг со злостью подумала о том, что в последние два месяца перед нашим разговором «по душам» Аркадий полностью игнорировал меня в постели— как будто брезговал.

— Пойдемте, я покажу вам кухню и ванную комнату, — быстро предложила девушка, как будто почувствовав изменение в моём настроении.

Кухня, как и всё остальное в этой квартире, выглядела дорого и стильно. Мебель из натуральной древесины удачно дополняла каменную отделку стен, прекрасно сочетая все это со стального цвета техникой. Такое Хай Тех Средиземноморье за Полярным Кругом.

Ванна оказалась совмещенной с туалетом и тоже огромной. В ванной имелись какие-то кружочки, что я приняла за гидромассаж. В небольшом отдалении от ванной виднелся белый фаянсовый друг (или всё таки фарфоровый — кто там разберет, из чего их делают).

А за туалетом располагалась ещё и душевая кабинка.

— А... — я не понимающе посмотрела на свою провожатую.

— Ванна для расслабления, душ — для гигиены, — поняла мои затруднения девушка. — Ванна, кстати, на самом деле джакузи.

Я кивнула и продолжила осмотр ванной комнаты в квартире, которую я точно не смогу себе позволить.

В полупустом стеклянном шкафчике у стены стояло несколько пузырьков мужских средств: гель для душа, для бритья, после бритья. Там же стаканчик с одинокой зубной щеткой. Щетка, видимо, раньше стояла на умывальнике, но теперь её переставили — так как хозяин щетки отправился в годовое плаванье.

Такое ощущение, что хозяин только-только вышел за дверь — и скоро вернётся.

— Простите, — вдруг сглотнула девушка, отведя взгляд в сторону. — Я не успела это убрать.

Я пожала плечами.

— Да ничего страшного.

И так слишком хорошо, чтобы быть правдой.

«А на корабле, что, зубные щетки запрещены?» — подумала я, глядя на стаканчик. — «Или у внука Василисы Игнатьевны на корабле отдельная, морская щетка?»

Наташа, не выдумывай ерунды. Подумаешь, лишняя щетка в ванной.

— А теперь пойдемте, покажу вам кабинет, — предложила девушка, решив добить меня окончательно. Я бы и однушку такого уровня не потянула, а тут... целая трёхкомнатная квартира.

— Вы можете поставить в кабинете ваш ноутбук для работы, можете пользоваться библиотекой. Только, пожалуйста, не трогайте сейф и закрытые шкафы — там хранятся личные документы хозяина квартиры.

Я кивнула и прошла вслед за девушкой...в комнату, которую да, можно было назвать только кабинетом — и никак иначе.

Центральное место в кабинете занимал массивный письменный стол — явно выполненный из дорогого цельного дерева.

Вообще, у хозяина квартиры была интересная привычка устанавливать в каждой комнате, куда не предполагалось звать всех подряд людей, по одному, очень солидному предмету мебели... В спальне это была кровать, в кабинете — стол.

Большой и мощный.

«Интересно, а как выглядит сам хозяин квартиры?» — подумала я, пока моя провожатая показывала мне остальную обстановку кабинета.

По периметру этой комнаты вдоль всех стен (от пола до самого потолка) располагались книжные шкафы, заполненные книгами, в том числе старинными и дорогими фолиантами.

И только несколько шкафов позади письменного стола были наглухо закрыты — видимо, там как раз и хранились личные документы хозяина. А в остальном, в кабинете царило всё та же приятная серо-голубая гамма, что и в гостиной: ненавязчиво, не броско, стильно и... по мужски.

А ещё, слишком богато и дорого для моего скромного бюджета бывшей москвички.

Оглядев кабинет ещё раз, я мысленно попрощалась с этим прекрасным домом и спросила у девушки, меня сопровождавшей, сколько они хотят за эту квартиру.

— Ой, — воскликнула моя провожатая. — Я же забыла представиться. Меня зовут Марианна. Это от моего имени будут подписаны все бумаги.

А дальше она назвала сумму, от которой у меня открылся рот.

Я подумала, что ослышалась.

— Сколько? — только и воскликнула я.

Марианна пожала плечами.

— Я же вам говорила, что Василиса Игнатьевна не нуждается в деньгах. Она считает, что квартира, когда пустует, перестаёт быть жилой — и страдает от этого. — Марианна неловко улыбнулась. — Я имею в виду, не Василиса Игнатьевна страдает, а квартира. Поэтому иногда, когда какой-то человек Василисе Игнатьевне нравится , она пускает его в квартиру за символическую плату. Плюс, вы сами будете делать здесь уборку, — заметила девушка таким тоном, будто до этого хозяева квартиры сами здесь никогда не убирались.

Хотя... — Я перевела взгляд с дорогого стола на не менее дорогие шкафы. — Может и не убирались.

— Ну что, подписываем бумаги? — тем временем спросила Марианна.

Я задумалась.

Сумма, названная помощницей или родственницей старушки, была в два раза меньше той, что запрашивали в объявлении, по которому я, собственно, и направлялась. Причем, в том объявлении квартира была точно однушкой... и намного, намного скромнее.

А тут — целый дворец за символическую плату.

Заманчиво... и подозрительно.

Я вдруг вспомнила свою бабушку, которая часто говорила, что наша жизнь наполнена моментами-шансами — упустишь, и проворонишь что-то большое и светлое.

Ну... вот как эта квартира.

«Такая большая, Наташка, а в сказки веришь», — подумала я, нахмурившись. — «Ты уже один раз рискнула, бросившись в Москву за Аркашей. Это тебя ничему не научило?»

Если честно, то любой нормальный человек ( даже не имеющий за душой неудачного брака) прошёл бы мимо такого слишком странного и слишком великодушного предложения. Но я...

Я медленно оглядела комнату, в которой мы находились. Мне здесь нравилось всё: от подавляющего своим величием стола до запаха кожи и сигар... Было в этом что-то, что заставляло меня не спешить с отказом.

— Наталья? — тем временем вежливо улыбнулась Марианна. — Вы хотите подумать?

В её голосе звучало удивление.

— Нет, — неожиданно для самой себя, быстро ответила я. — Давайте подпишем прямо сейчас.

Я решила рискнуть. Если это обман, то я рискну только максимум двумя месяцами квартплаты... не слишком дорого за мечту.

Глава 3

Глава 3

Переехала я в тот же вечер, всё ещё оставаясь в странном чувстве прострации от всего происходящего. Возможно, на меня так действовал Мурманск — два дня в городе и уже умудрилась найти работу и жильё.

Да ещё какое жильё!

Открыв бутылку вина, купленную по случаю новоселья, я вышла с бокалом на балкон, наслаждаясь свежестью воздуха после дождя и чувством опьяняющей свободы.

Не вино пьянило — удача.

Так пьянило, что я даже сумела нормально поговорить с Аркадием, который позвонил около девяти вечера.

— Как там твои дела? — поинтересовался бывший супруг. Удивительно, скажи мне кто ещё пару дней назад, что я сама назову Аркадия бывшим, я бы истерично рассмеялась в лицо такому человеку. А сейчас ничего... сама так подумала.

Может, и правда, расстояние лечит не хуже времени?

— ...Алло, Наташа, алло! Связь, что ли, прерывается? — недоумевал в трубке Аркадий. — Наташка, алло!

— Тут я! — я уселась в плетённое кресло, любуясь светлым небом вечернего Мурманска. — Привет, как у тебя дела?

— У меня всё нормально, — ответил бывший супруг. — Так у тебя? Как доехала?

Я, сделав большой глоток вина, рассказала Аркаше о своих приключениях в Мурманске.

— Ты прикалываешься? — поинтересовался мой бывший. — Придумала тоже.

— Ничего я не придумала, — сделав ещё один глоток вина, я улыбнулась светлому ночному небу своего нового родного города … и ответила бывшему мужу:

— Честно признаться, я сама не могу поверить до конца в происходящее. Но договор на аренду квартиры подписан на год у юриста, и я уже перевезла сюда свои вещи. А Марианна, или, скорее, хозяйка квартиры, даже сюрприз мне приготовили: большую корзину овощей и дорогие отбивные. Помнишь, мы с тобой как-то в Азбуке Вкуса органическую вырезку видели. Там ещё этот бренд, который входит в холдинг миллиардера... ну этот, который наполовину русский — наполовину испанец.

— В холдинг Баева, — подсказал бывший супруг, любитель самого свежего и самого дорогого мяса. Правда, такое мясо мы себе позвонить не могли. — Наташ, не выдумывай, кто будет тратить такие деньжищи на незнакомого человека. Это тебе не обрезки с рынка.

— Хочешь, фотку упаковки пришлю, — предложила я. — Пока не выкинула?

— Не говори ерунды, — фыркнул бывший супруг, на прощание пожелав: — Ты это, все отбивные-то разом не слопай. С твоими аппетитами...

Распрощавшись с Аркадием, я повесила трубку и какое-то время молча смотрела в даль, пытаясь не пестовать попусту свою боль, а перестроиться на новый лад.

Сколько нас таких на Земле, которые заедают свои тревоги, волнения и страхи... свою пустоту в жизни.

Мужики чаще пьют, женщины — чаще едят... и нет ничего нового под этим Солнцем. А я...

По-честному сказать, то бывший муж был прав: я сильно набрала я в весе в последний год нашей совместной жизни с Аркадием — когда всё уже потихоньку начинало рушиться и только я, старательная глупая корова, этого не замечала.

Старалась не замечать.

Мой муж жил своей жизнью, постепенно превращаясь из пылкого возлюбленного в ехидного друга, а уже из друга-приятеля в соседа-незнакомца. Возможно, он ждал от меня не того, возможно, просто я — не тот человек...

И не моя вина, что я потерялась в столице, вина только в том, что я себя потеряла...

Страшно признаться, но в мои двадцать пять у меня нет ни одного блеска, ни одной даже какой-нибудь захудалой туши, про всякие средства для волос я вообще молчу: дешевые резиночки из «Фикс-прайса» и пластмассовая расческа ещё из родного города.

И правда, какая из меня жена успешного столичного деятеля?

Отставив бокал в сторону, я заплакала, съежившись на стуле. Толстая, глупая, жалкая...

Я долго плакала... пока, как обычно, не начала вспоминать бабушку — и её мудрые слова.

Бабуля всегда говорила, что человек может куда больше, чем он сам думает.

— Было бы желание, Наташа, и каждый из нас способен достичь невозможного, исполнить свою самую сокровенную мечту и сотворить самое настоящее чудо.

— Ты так уверенно об этом говоришь, — подначивала я однажды свою бабушку. — Как будто сама через это проходила.

— И проходила, — кивнула бабуля. — Когда поняла, что превращаюсь в дикого зверя, взяла себя в руки — и не опускала их до тех пор, пока не обрела заново человеческий вид.

— Бабуль, расскажи... — заканючила я, зная, что бабушка ни за что не станет рассказывать эту историю.

Она не любила вспоминать прошлое. Просто махала руками и говорила, что не стоит тратить время попусту — нашу семью это вряд ли коснётся, так и чего в пустоту языками мести.

Бабушкины слова ещё долго отдавались в моей голове... заглушая слезы и вино.

А проснулась я на огромной и необъятной, словно бескрайнее Баренцево море, кровати. Приятный запах, исходивший от подушки, совсем чуть-чуть щекотал мне ноздри и странно придавал сил, будто окутывал меня непонятной уверенностью.

Всего одна ночь в этой шикарной кровати из цельного дерева — и мне захотелось бежать, бороться, доказывать миру, что не ошибка, не случайная размазня — а сильная, словно волчица, молодая женщина! Чуть ли не Альфа!

Заряд энергии был настолько большим, что до обеда я справилась почти со всеми делами, распаковала и разложила свои вещи по шкафам, рядом с хозяйскими вещами.

Надо признаться, что мои дешевые шмотки, которые ещё кое-как смотрелись в обстановке старого гостиничного шкафа, здесь, рядом с дорогими вещами хозяина, выглядели просто как тряпки для мытья полов — настолько убого и совсем уж по нищему.

И я даже порывалась несколько раз убрать подальше чужие вещи — чтоб глаз не мозолили. Но это до того мне показалось неправильным, что я тут же вернула вещи хозяина назад: раз места достаточно, то пусть так и лежат рядом.

А затем, наскоро перекусив своим некогда любимым блюдом: салатом из свежих овощей с творогом, я помчалась на улицу, разведывать обстановку.

Вчера, впопыхах переезда, я совсем не рассмотрела район своего нового обитания, и сегодня собиралась исправить эту оплошность.

Дом, где находилось моё временное жилище, радовал изобилием ухоженной зелени, наличием уютных скверов, парой больших супермаркетов и несколькими небольшими магазинчиками. Впрочем, продукты на первое время я умудрилась купить ещё вчера, плюс подарок от хозяйки квартиры — так что сегодня это была лишь приятная прогулка с отмечанием для себя лучших магазинов.

А ещё я обнаружила здесь неподалеку небольшой парк, где можно было удобно бегать по вечерам. До замужества, когда я ещё жила в родном городе, я посещала спортзал минимум пару раз в неделю — и не представляла свою жизнь без спорта.

Правда, в Москве на спорт у меня тотально не было времени — когда готовишь мужу ужин каждый вечер, приходится чем-то жертвовать... ну что ж, зато теперь придется наверстывать упущенное.

Я не была уверена, если ли рядом с моим новым домом удобный фитнес-зал, но пока в Мурманске стояло лето, не грех было и побегать в парке, а не в душном зале с работающими кондиционерами.

Да и с деньгами пока следовало быть поосторожней.

Нет, я очень надеялась, что чудеса в этом городе для меня продолжатся — и квартира действительно окажется моей по крайней мере до конца срока, который прописан в контракте; и с работой тоже всё будет хорошо... Но бережёного Бог бережёт.

Кстати, о работе — до выхода на работу у меня оставалось ещё целых шесть дней: достаточно времени, чтобы придумать себе новую жизнь, новые привычки, и новое счастье.

Каждый из нас способен достичь невозможного...

Да, бабуль, я постараюсь... обещаю тебе!

А пока, вдоволь нагулявшись, усталая и довольная я повернула к своему новому дому. И так мне почему-то было спокойно на душе — как будто это и правда был мой дом — настоящий дом, не временный.

Шесть дней, которые оставались у меня до выхода на работу, я планировала провести с максимальной для себя пользой, но вместо этого едва ли только пару раз вышла из дома. Эти дни наедине с собой не стали для меня легкими: оставшись один на один со своими мыслями, я изводила себя воспоминаниями.

Что я сделала не так? А что я вообще делала так? Был ли у моего брака хоть какой-то шанс? Как я за два года смогла превратиться из девочки-веселушки в грузную бабу неопределенного возраста? Что со мной стало? Неужели я превратилась в ЭТО только из-за того, что наша семья стала разваливаться, или наоборот — именно из-за моего внешнего вида всё полетело в тартарары? Аркадий ведь сделал предложение энергичной, уверенной в себе, ничем не обременённой современной девушке, а получил меня...

Помнится, он совсем не обрадовался тому, что я оказалась девственницей. Вроде как мужчины должны если не ценить чистоту своей невесты, то хотя бы уважать её разборчивость... А я получила сморщенное лицо и наитупейший вопрос: «С тобой было что-то не так?»

Да, блин! Конечно, не так, раз я ждала настоящей любви.

Нет, ну правда... а чего ещё ожидать от девицы, которую воспитала одинокая бабушка?

Я накрыла ладонями лицо и зарыдала. Несчастье — это у нас семейное. Бабушка Наташа, которая меня вырастила как родную, неродная мне бабушка — между нами нет кровного родства, но у нас одна фамилия.

Так вышло.

Потому что её муж женился на моей кровной бабке.

Дед Василий прожил с бабушкой Наташей лет семь или восемь. Детей они так и не нажили, и возможно, именно это стало причиной, по которой дед... обратил внимание на мою кровную бабку Ульяну. Кажется, они встретились где-то на работе: дед Василий занимался поставками в магазин, куда бабка Ульяна устроилась в качестве продавца.

Ульяна была матерью одиночкой, но не из тех, которые рожают детей для себя, а потом заменяют этими детьми себе весь окружающий мир. Нет, бабка Ульяна вела свободный образ жизни и едва ли замечала мою маму, которая росла как репей на обочине. В конце концов, это стоило моей маме жизни — если бы Ульяна с рождения занималась здоровьем своей дочери, то моя мама не умерла бы от сердечного приступа такой молодой...

Впрочем, деду Василию всё это не помешало сразу же, в тот же день, как он встретил бабку Ульяну, бросить свою жену, подать на развод — и сразу же перевести свои вещи к этой Ульяне.

Мама, которой тогда уже исполнилось восемь лет, вспоминала, что сама Ульяна не пришла от этого в большой восторг — несмотря на то, что Василий был мужиком зажиточным, он требовал от своей жены верности и размеренной семейной жизни: никаких гулянок, никаких чужих мужиков в квартире.

Он каким-то невиданным образом чувствовал, когда чужие бывали у них дома — и каждый раз устраивал бабке Ульяне скандалы по этому поводу. Сама мама вспоминала эти скандалы как ужасные, потому что она каждый раз боялась, что Василий поймет, что на самом деле представляет собой Ульяна — и уйдет, забрав с собой ту сытую жизнь, к которой она тогда только стала привыкать.

— Он с первого дня заботился обо мне как о дочери, — рассказывала мне мама про деда Василия. — Сразу задарил меня подарками, выполнял каждое моё желание, а всего через месяц официально удочерил меня. И я была в полном восторге! Гордо называла его папа и даже стала лучше учиться в школе, потому что впервые на родительские собрания за меня кто-то краснел — матери эти дела никогда не были интересны, а отец не пропускал ни одного собрания в школе.

Мама едва ли не боготворила своего приемного отца — и потому, изо всех сил пыталась сдерживать порывы родной матери. Но чем больше давили на Ульяну дома, тем больше ей хотелось вырваться из него.

И однажды это случилось — бабка собрала чемодан, и пока Василий был в отъезде, сбежала с каким-то дальнобойщиком.

Как правило, мама долго молчала в этом месте.

Она тоже, как и бабушка Наташа, не любила вспоминать прошлое, но когда вспоминала — в этом месте всегда плакала.

— Я только знаю, что дед Василий помчался за беглецами в погоню, пытаясь вернуть мать, но попал на шоссе в аварию. Хранили его в закрытом гробу.

На вопросы, а кто именно занимался похоронами деда, мама пожимала плечами, и говорила, что у деда нашлись какие-то очень богатые друзья.

Впрочем, эти друзья и пальцем не пошевелили в тот момент, когда вернувшаяся уже после похорон деда Ульяна, с помощью какой-то невероятной хитрости заполучила все деньги, которые дед Василий оставил на случай своей смерти — по завещанию, всё, чем он владел, распределялось между его первой женой — Наташей, второй женой — Ульяной и её дочерью, то есть моей мамой.

Заполучив целое состояние, Ульяна тут же … сдала мою мать в детский дом по причине «сложного семейного положения». Надо ли говорить, что она так за ней никогда больше и не вернулась?

Зато про неё каким-то образом прознала первая жена деда... моя бабушка Наташа. Не знаю, как бабуле это удалось, но она буквально за пару месяцев официально удочерила маму, несмотря на все мамины пререкания.

— Я была злобной маленькой стервой, — призналась мне однажды мама. — Вместо того, чтобы быть благодарной маме Наташе за всё то тепло, которым она меня окружила, я злилась на неё на то, что она привезла меня в настоящий дом моего приемного отца. Он прожил здесь с ней много лет, он был здесь счастлив... А теперь она привела в его родной дом меня — его неродную дочь, подделку, которая только носила его имя, но не была ему родной по крови.

Мама заплакала и продолжила:

— Я обвиняла маму Наташу в том, что она не женщина — не настоящая женщина — раз отпустила своего мужа к такой швали, как моя мать. Я винила маму Наташу в его смерти, в том, что лишилась единственного человека, которому была дорога...

В эти моменты мама уже рыдала.

— А однажды я увидела, как Наташа стоит с фотографией отца в руках и обещает ему, что его дочка в надёжных руках — она позаботится о его девочке.

И мама с улыбкой, которая проглядывала сквозь мокрое от слез лицо, посмотрела на меня.

—Понимаешь, дочка? Наташа считала меня настоящей дочерью своего мужа. Не обузой, не нежеланным подкидышем, оставленным матерью-кукушкой в детдоме — нет. Наташа почему-то посчитала, что я — это подарок, который её муж оставил ей в утешение... Я была так себе подарком, если честно. Но с того самого момента я решила, что стану самой примерной дочерью для своей настоящей мамы.

И мамуля сдержала своё слово. Я знаю, они были с бабушкой очень близки — ближе, чем иной раз бывают кровные родственники. Да и меня родители не просто так назвали в честь маминой мамы — Наташей. Единственное, что мамочка ушла слишком рано — но в том была не её вина. Авария отца спровоцировала детские болячки, затем она ещё и простудилась сильно. И как осложнение — я осталась круглой сиротой.

Впрочем, я оставалась в надёжных руках лучшей бабушки в мире.

Только вот...

Всхлипнув, я уже зарыдала в голос.

Бабушка Наташа была по-настоящему сильной женщиной. А я — нет.

Я очнулась, когда на кухне стояло уже пять пустых бутылок из под вина — по бутылке на каждый прожитый в новой квартире день.

Глядя на скопившуюся под столом стеклотару, я вздрогнула и поморщилась — мне почему-то показалось, что хозяин этого жилища пришёл бы в ярость, если бы увидел столько бутылок... выпитых одной женщиной за такой короткий срок.

Ему бы совершенно точно не понравились мои дешевые пельмени, которые я щедро сдабривала майонезом; не понравились бы мои вечные булки с маком и жареные макароны по флотски, которых я могла съесть целую сковородку.

Почему только могла? — Я и съедала целую сковородку. Сколько сготовила — столько и съедала.

«Провела неделю с пользой», — брезгливо подумала я... чувствуя себя отвратительно от того, что не смогла.

Вот тебе и новая счастливая жизнь.

— Наташа, у тебя остается ещё целый день, — пробурчала я своему одутловатому отражению в зеркале. Я только что приняла душ, но всё равно выглядела отвратительно. — Начать новую жизнь с первой попытки удаётся не каждому... Поэтому почисти зубы, красиво уложи волосы — и отправляйся куда-нибудь погулять.

Вытирая тело душистым полотенцем, я не сразу сообразила, что моё полотенце так пахнуть не может. Я прислонила полотенце к своему лицу — точно, пахнет чем-то экзотическим... каким-то дорогим порошком.

Конечно, вместо того, чтобы нюхать, можно было просто «раскрыть глаза» — и увидеть, что это не моё старое, уже давно застиранное зеленое полотенчико, а совершенно другое — синее, с золотой вышивкой, дорогое полотенце.

— Упс. — Отстранившись, я покосилась на чужую собственность. Неудобно вышло. — Как ты здесь оказалось?

Логично, что полотенце мне не ответило, да и я, честно говоря, этого и не ожидала. Я решила, что наверное случайно взяла хозяйскую вещь, когда была «под шафе», вот и не помню... Бывает.

Ладно, постираю и положу на место.

А пока...

Пока мне хотелось сделать чего-то большого. Важного — для меня важного, конечно.

Хотелось раскрыть объятия этому миру, объять необъятное... хотелось со всей мощи запрыгнуть в эту свою новую, счастливую жизнь — и уцепиться за неё во что бы то ни стало.

Выйдя из ванной, я открыла компьютер и начала искать, куда бы мне поехать.

И ведь нашла.

Лапландский лес. Природный заповедник, с непередаваемыми видами... Самый большой в Европе природный парк— по площади больше, чем Мальта, Андорра и Мальдивы вместе взятые.

Конечно, туда надо было ехать с компанией, и сразу на несколько дней — но у меня не было ни одного, ни второго, а мне очень хотелось там побывать. Хотя бы с краюшку пройтись, по опушке леса — и полюбоваться местными видами.

Я посмотрела в интернете несколько сайтов, но так и не обнаружила маршрутов автобусов или электричек, но это меня не остановило.

«Я хочу туда!»

Прямо сегодня, прямо сейчас.

В общем, я так загорелась этой мыслью, что решила — плевать на экономию. Мне и так с арендой квартиры сказочно повезло, а значит, могу кутнуть и заказать такси до заповедника. В конце концов, это первый день моей новой жизни — и это следует отпраздновать!

С этой мыслью я быстро оделась, приготовила себе бутерброды, пару мытых яблок — и положив всё это богатство вместе с бутылкой воды в рюкзак из-под ноутбука, отправилась на улицу заказывать такси.

А вот у подъезда...

У подъезда, загорая прямо на лавочке, сидела Василиса Игнатьевна... которая, тем не менее, не пропустила моего появления. Приоткрыв один глаз, она слюбопытством наблюдала за тем, как я выхожу из дома.

— Здравствуйте, — поравнявшись со старушкой, поздоровалась я.

— Здравствуй, дочка, здравствуй, — кивнула Василиса Игнатьевна. — Что, обживаешься?

— Обживаюсь помаленьку, — кивнула я.

— Что ж ты из дома носу-то не кажешь... — Василиса Игнатьевна осуждающе покачала головой, как будто точно знала, как именно я провела последние дни. — Пошла бы по городу погуляла, полюбовалась бы нашими красотами... Эта северная красота теперь твоя родина.

— Да я как раз собиралась...

— Вот и молодец! — кивнула бабушка. — Не зачем дома бледной поганкой сидеть, когда лето на дворе. Смотри, Наталья, лето у нас короткое — не успеешь оглянуться, зима уже настанет. Ведь в такое место удивительное попала — и дома зачем-то заперлась!

— А вы где-то рядом живёте, да? — спросила я, подумав, что старушка определенно точно живёт где-то по соседству... наверное, здесь ей лавочка нравится или ещё что. В любом случае, она точно в курсе, что я всю неделю провела в квартире — наблюдала, поди, откуда-нибудь.

Мой вопрос вызвал у старушки приступ смеха.

— Далеко, — ответила она невпопад. — Но подружке обещала, да и родне надо помочь... Пока смена моя в силу войдет, много воды утечёт, а нам этого не надо.

Василиса Игнатьевна игриво мне подмигнула.

— Да, Наталья?

— Ага...

— Ну, и умница! А я смотрю, рюкзак на тебе. Далеко собралась?

— В заповедник, — ответила я, одновременно с этим доставая телефон из кармана, чтобы вызвать такси.

— Это в какой же?

— В Лапландский лес.

— С ума сошла! — всплеснула руками старушка. — Это же далеко!

— Я такси возьму.

— И чего ты там наделаешь-то за пару тройку часов?

— Полюбуюсь красотами.

— Дура-девка, — покачала головой старушка. — В Лапландский лес в Новолуние собралась! Иди-ка ты, милая, лучше по городу погуляй. Красивый у нас город. Гордый, сильный — но теплый и отзывчивый, если ты сперва душу ему обогреешь.

— Но...

— Иди-иди, — не спорь со мной, — кивнула старушка. — Рано тебе ещё в Лапландский лес. Вот через месяцок, когда попривыкнишь, понапитаешься нашим запахом …

— Воздухом, — сощурившись, поправила я старушку.

Василиса Игнатьевна сверкнула искусственными — слишком длинными клыками. — … воздухом, конечно же. В общем, через месяцок можно и в лес. Я Марьянку попрошу — она сама тебя туда свезёт. Она там грибы собирать любит — и где хорошие места знает. В общем, всё тебе покажет.

Я кивнула из вежливости... а потом, здраво рассудив, кивнула ещё раз.

Василиса Игнатьевна, конечно же, была права.

Хотя... если признаться, то мне просто не хватило куража настоять на своём: это как на поздравительных открытках желают, «чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями».

Ну вот.

Желание у меня было — ещё какое желание! Находясь в квартире, я просто-таки загорелась идеей побывать в Лапландском лесу. Сейчас же. Незамедлительно. Во что бы то ни стало добраться до заповедника.

И, вполне возможно, что это у меня даже бы получилось...

...если бы не Василиса Игнатьевна возле подъезда.

После короткого разговора с этой милой бабушкой я почувствовала себя жалкой толстухой-мечтательницей, которая прячется от жизни в навязчивых бредовых идеях.

Ну, правда, какой заповедник в воскресенье днём — когда я ещё толком-то даже города не знаю, чего уж говорить про его окрестности и достопримечательности, находящиеся на удалении.

К тому же, Лапландский лес — это не благоустроенный Петергоф, где все туристы гуляют по ровным, удобным для ходьбы, дорожкам; эта почти нетронутая человеком природа. Как много я сумею пройти? Как быстро вспотею? Устану? Как буду добираться назад?

В общем, хозяйка квартиры во всем была права, и не стоило мне даже заикаться об этом.

Но странное дело: несмотря на все эти не слишком приятные мысли, моё желание побывать в заповеднике не ослабло — наоборот, это даже превратилось в какую-то заветную мечту, которая запав мне в душу, медленно там зрела.

Я решила, что обязательно там побываю — чуть позже. Когда немного приведу себя в порядок.

А пока вместо того, чтобы вызывать такси до заповедника, я устроила себе марш-бросок про городу, удивляясь красоте летнего Мурманска.

Несмотря на то, что Мурманск целиком и полностью находился за Полярным Кругом, погода в городе сейчас стояла совсем не полярная, даже не северная — летнее солнце грело вполне обычно, и мне, в конце концов, даже пришлось накинуть косынку на голову.

А сам город... Я прошлась по одной из центральных улиц: центр порадовал меня нарядными, хорошо сохранившимися сталинками — причем в отличие от столичных собратьев, здесь дома сталинской эпохи были выкрашены в яркие, насыщенные цвета, что создавало ощущение летней легкомысленности — что в итоге приподняло мне настроение.

Двигаясь по этой улице, я дошла до Площади Пяти Углов, а затем, немного заблудившись, в конце концов нашла большую достопримечательность города — атомный ледокол «Ленин», ныне плавучий музей.

Проходившие мимо меня туристы искали, как купить туда билеты, но я решила, что сегодня проведу целый день на воздухе — и, вдоволь полюбовавшись на эту огромную махину, находящуюся у берега, а также полюбовавшись на открывающиеся виды Кольского залива, развернулась, чтобы уйти назад, к центру.

И снова у меня возникло такое странное ощущение, будто я нахожусь в своём родном городе: куча парков, зеленых дворов; аккуратные невысокие домики, и какое-то не по столичному яркое солнце... конечно, были и отличия, вроде небольших гор ( я бы даже сказала горок — примерно, как в Стамбуле), которые делали окружающий пейзаж куда живописней; и всевозможные украшения с морской тематикой, чего дома в моём городе детства отродясь не водилось.

И всё же... я чувствовала себя здесь прекрасно.

Я гуляла целый день — делая небольшие остановки только тогда, когда уже физически не могла передвигаться.

Прикончив бутерброды, которые взяла с собой из дома, я пару раз заходила в кафе, чтобы подкрепиться, в первый раз взяв кофе с булочкой, во второй — салат и зеленый чай.

К вечеру, не то что ноги — всё тело гудело так, что вернувшись домой я еле дошла до душа — и сразу же упала в кровать, позабыв закрыть в спальне шторы ... на своё счастье.

Потому что Полярное Солнце, обрадовавшись моей забывчивости, разбудило меня даже раньше, чем это сделал бы будильник — посылая свои лучи через стекло прямо мне в лицо, мурманское светило буквально заставило меня выбраться из своей новой роскошной кровати и вступить во второй день моей новой независимой жизни:

Охая от того, что у меня всё болит и ничего не гнется, я приняла душ, позавтракала бутербродом с сыром и кофе — а после начала собираться на работу, боясь, что эта работа мне не понравится.

Зря боялась.

Конечно, каждый, кто работал «с клиентами», знает, насколько это бывает тяжело. У одного клиента тяжелый характер, у другого — тяжелый день, а вывозить всё тебе...Однако все трудности с лихвой окупались дружеской, почти семейной атмосферой в офисе. Оказалось, что все в компании так или иначе давно знают друг друга — кто-то раньше были просто знакомы через общих друзей, а кто-то — дальние родственники.

Поначалу ко мне относились немного настороженно, явно присматриваясь — но очень скоро я влилась в дружный коллектив нашей полиграфии — и даже начала предлагать какие-то свои идеи, от которых ни Павел (владелец), ни Костя ( мой начальник) не отмахивались: кое-что из моего опыта мы довольно успешно внедрили в работу компании, сделав нашу работу чуть проще.

Ещё Костя, узнав, что по выходным я исследую город, стал рисовать для меня маршруты и подкидывал описания всех местных достопримечательностей. На два года старше меня, он был коренным мурманчанином и очень любил свои родные места.

— Кстати, если хочешь посмотреть что-то новое и необычное, обязательно посети посёлок, который построил Левицкий — это наш местный меценат. Он там такие дома отгрохал — закачаешься. Никакая Швейцария рядом не стояла. — Костя, посмотрев на календарь, вдруг предложил. — А хочешь, поехали туда с нами? У Анькиных родителей там коттедж. Они на следующей неделе улетают к Черному морю, попросили нас присмотреть за домом.

Костя широко улыбнулся.

— Шашлыки сделаем, друзей позовём. А?

Я покачала головой. Даже если бы мы с Марианной не условились на следующей неделе отправиться наконец-то в Лапландский лес, я бы вряд ли согласилась на такое щедрое предложение начальника, потому что... его жена всеми возможными способами пыталась найти мне парня.

Анна тоже была пышкой, но в отличие от меня, уныло хрустящей салатом семь дней в неделю, жена начальника чувствовала себя комфортно в своём весе — и, наверное, поэтому была душой компании.

А ещё, она, кажется, поняла, что я сильно себя стесняюсь — и потому, при случае, всегда пыталась вытащить меня из моей скорлупы, не подозревая, что я только-только закончила строительство этой самой скорлупы вокруг себя.

Потому что мне всё ещё было очень больно.

Потому что я всё ещё плакала в душе. Избегала любых разговоров о своём браке. И по прежнему брала телефон каждый раз, когда Аркадий решал мне набрать.

Мурманск, конечно, помогал мне держаться и даже понемногу приходить в норму, но до исцеления — настоящего исцеления, было ещё очень далеко.

Глава 4

Глава 4

Василиса Игнатьевна, как и обещала, поговорила с Марианной об экскурсии в Лапландский лес. Девушка позвонила мне спустя пару недель после того моего примечательного «выхода в люди», и мы условились о дне, когда нам обеим будет удобно провести пару дней за городом.

Хотя, лично у меня все выходные были свободны — я работала с понедельника по пятницу, а все субботы и воскресенья тратила исключительно на бытовые мелочи, уборку... ну и прогулки по городу. Марианна же, как я узнала позднее, официально не работала, но неофициально помогала какому-то пожилому родственнику, которого она, видимо в шутку, называла «Глава стаи».

Как оказалось, Василиса Игнатьевна не просто так предложила мне Марианну в качестве провожатой — позднее, из разговоров я поняла, что семья девушки была тесно связана с основателями этого заповедника: несколько предков Марианны всю жизнь проработали в Лапландском лесу.

— Мы здесь не только сохраняем первозданную красоту природы, — пояснила моя провожатая, когда мы на её машине ехали в сторону заповедника. — Мы ещё и пытаемся воссоздать популяцию дикого северного оленя.

Она сверкнула белоснежной улыбкой.

— Не едим. Не охотимся. Просто сохраняем.

Чувствуя, что моя попутчица шутит, я вежливо улыбнулась в ответ.

Вот странное дело: я переехала в новый город, никого здесь не зная, но даже не будучи сильно коммуникабельным человеком, быстро нашла общий язык со всеми...

… со всеми, кроме Марианны.

Нет, девушка вела себя безукоризненно вежливо и, судя по тону её голоса, говорила вполне искренне, отвечая на мой вопрос, не поломала ли я её планы этой поездкой.

— Что ты, Наташа, — серьезно ответила моя провожатая. — Это на самом деле великая честь. Просто я не ожидала, что она выпадет мне.

Марианна пожала плечами,

— Я с удовольствием вас познакомлю с нашими заповедными землями... Так или иначе, вы всё равно тут попадёте, поэтому будет лучше, если один из нас вначале покажет вам все дорожки, расскажет о том, чего людям надо там опасаться.

Фраза была достаточно странной, но я списала это на местные языковые традиции. Василиса Игнатьевна тоже иногда непонятно говорила.

Покосившись на девушку, я напомнила, что мы с ней ещё в Мурманске перешли на ты.

— Ох, да, — кивнула Марианна. — Простите... прости. Статус...

Я опять не поняла, что это значит, но Марианна так и не объяснила, а спрашивать сама я постеснялась.

Разговор сам по себе затух — и неприятная тишина сопровождала нас до самого заповедника. Если бы я была суеверным человеком, обязательно бы испугалась...

Тут ,как назло, в голову пришла идиотская мысль о том, что... вдруг и Василиса Игнатьевна, и Марианна состоят в какой-то секте, а я — новый кандидат на роль их жертвы? Вдруг они уже избавились от владельца квартиры — и теперь принялись за меня.

Я поёжилась... А ведь так начинаются почти все фильмы ужасов.

Впрочем, я всё же постаралась убедить себя в том, что это всё выдумки моего богатого воображения: скорее всего, причина молчания Марианны вполне прозаична — возможно, она также не может найти подходящей темы для разговора, но ещё более вероятно, что девушка — неопытный водитель и просто не может отвлекаться на разговоры за рулём.

В общем, так мы и доехали до заповедника — благо, он находился не слишком далеко от Мурманска.

Припарковавшись, Марианна не стала искать экскурсовода, а сразу позвала меня пройтись по тропинке... то есть по специальной эко-тропе в зоне, доступной для посетителей заповедника.

Оказалось, что далеко не все земли парка открыты для туристов.

И на самом деле — мы ходили по деревянным настилам, никуда не сворачивая с дорожек.

Марианна опять говорила, что это всё ради сохранения природы.

— Разве несколько туристов могут нанести какой-то ощутимый вред такой огромной территории? — спросила я, слегка удивившись.

— Могут, — серьёзно кивнула Марианна. — Мы бы вообще хотели закрыть всю территорию от случайных визитеров, но...

Девушка вздохнула.

— … с нами долгие годы работали люди, и в знак уважения к их памяти, люди могут полюбоваться красотой природы в открытой части заповедника.

Если честно, то я не очень поняла, о чем сейчас говорила Марианна... не то, чтобы я специально пропускала слова девушки мимо ушей, просто...

… меня оглушила окружающая красота.

Честное слово. Я шла, как будто временно отстранившись от всего остального мира — чистый лесной воздух вытеснял из моих легких городскую загазованность, многовековое спокойствие дикой природы медленно вытягивало из моей души все страхи, метания, всю ту мелочную суетливость, за которую мне сейчас было даже сейчас стыдно.

Я вспомнила, как цеплялась за Аркашу в Москве: пыталась стать для него самой лучшей, самой необходимой, самой незаменимой...

Горько усмехнувшись, я покачала головой: говорю почти стихами... бессмысленными стихами.

Вокруг меня шумели многовековые деревья, напоминая мне мудрость Соломонова кольца — о том, что всё пройдет.

И эта боль, которую я сейчас испытываю, тоже пройдет... когда-нибудь.

А пока мне надо просто перетерпеть её — как визит к стоматологу или растяжку, которую я теперь делаю каждый вечер после работы: не хочется, всё тело болит, но надо.

Я так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила, как замолчала и Марианна. Но... напряженной тишины между нами не было — хотя мы молчали, но с нами говорил лес.

Так, мысленно общаясь с природой, мы вышли к озеру — и меня снова восхитили красоты, окружавшие нас сейчас: величественная дикая природа, словно мать, давно ожидавшая своё беспутное дитя назад, домой, распахнула передо нами свои объятия.

Я чувствовала себя крохотной песчинкой, заглядывающей в глаза Живой Вечности, и в то же время ощущала, что я сама — часть этого Природного Величия.

Мы не просто так приходим на эту Землю, не просто так здесь живём — для каждого из нас у Создателя есть свой план...

Я не сдержалась — и заплакала, в то же время чувствуя себя жутко неловко от этих глупых, сентиментальных слез. Я попыталась встать таким образом, чтобы Марианна не заметила их на моём лице, но девушка предвосхитила моё движение.

Она встала рядом со мной и вдруг крепко обняла меня.

— Не все способны почувствовать эту окружающую силу, — сказала она загадочно. — Но ты смогла, и всё будет хорошо.

— Надеюсь, — всхлипнула я, думая о своём.

О неудавшимся браке. О собственной неприкаянности. О доме, которого нет. О счастье, которое не случилось.

— Мы сомневались, — вдруг призналась мне Марианна. — Человек, да ещё ничего не знающая... Но Василиса Игнатьевна настаивала. Говорила, что всё получится... мир меняется, и мы можем попробовать.

Марианна, слегка отстранившись, улыбнулась мне.

— Всё будет хорошо, — повторила она, давая мне возможность достать из рюкзака бумажный платок и вытереть слезы.

И пока я занималась своим лицом, она глубоко дышала, явно наслаждаясь окружающей нас красотой.

— Знаешь, меня тоже завораживает этот вид. — Девушка тряхнула волосами. — Меня воспитали с мыслью, что мы хоть и хищники, но не убийцы...

Марианна, не завершив фразу, сделала странный жест рукой.

— ... но находясь здесь понимаешь — чтобы сохранить всю эту красоту для следующих поколений, иногда можно рискнуть одной единственной жизнью.

— Что? — не поняла я.

Марианна вздохнула.

— Мой дед всю свою жизнь отдал этой земле... — Моя провожатая грустно улыбнулась. — Сначала, конечно, образно — родился здесь, вырос, работал, сохраняя всю эту красоту. А затем в прямом смысле этого слова отдал свою жизнь этой земле.

И поскольку я всё ещё не понимала, Марианна пояснила:

— Покончил с собой, когда понял, что сходит с ума.

Я вздрогнула, представив себе этот ужас. Но Марианна так спокойно сейчас об этом вспоминала... что это не укладывалось у меня в голове. Но кто я такая, чтобы судить... со своими бы скелетами в шкафу справиться — развестись легко, но как забыть все свои чувства: любовь, надежду, веру в общее будущее?

— А я своего дедушку никогда не видела, — ответила я, решив всё же поддержать разговор. — Отец у меня детдомовский был, так что никаких родственников с его стороны, а у мамы...

Я махнула рукой.

— Мама тоже, можно сказать, приемная, хотя дедушка Василий считал её за свою, кровную дочь. Любил её очень. Только...

Поджав губы, я посмотрела на темные воды озера.

— Только что? — спросила Марианна.

— Это запутанная семейная история. — Я неловко улыбнулась своей провожатой. — Меня воспитывала бабушка, которая на самом деле была первой женой деда.

Марианна нахмурилась.

— То есть твой дедушка был тебе неродным.

— Бабушка тоже была неродной, — кивнула я, а затем, понимая, как непонятно всё это звучит, рассказала их историю.

— То есть, — внимательно выслушав мой рассказ, подвела итог Марианна. — Твой дед Василий женился на женщине с ребёнком, а когда супруги умерли, первая жена этого Василия удочерила их дочь — твою маму?

Я кивнула.

—Да. Бабушка Наташа и маму вырастила, и меня на ноги подняла после смерти родителей.

Марианна изумлённо прицокнула.

— Вот так бывает, — развела я руками. — Только, знаешь, столько времени уже прошло... а я до сих пор не понимаю.

— Чего? — спросила Марианна.

— Как дедушка Василий мог бросить мою бабушку. — Я посмотрела на свою знакомую. — Я имею в виду, бабушку Наташу? Моя бабуля была замечательным человеком, прекрасной хозяйкой... как дедушка мог в один момент её разлюбить?

—А разве любят за такое?

Вопрос Марианны поставил меня в тупик.

Я почему-то снова подумала о своем браке: после короткого периода ухаживания, Аркадий как-будто успокоился и словно зажил по-прежнему — со мной, но так, будто в его жизни ничего не поменялось. Те же привычки, те же радости.

Иногда ему нравились мои нововведения — тогда они приживались у нас в доме, всё остальное безжалостно отметалось как ненужное. А я всё это время всячески ему угождала, пытаясь заслужить его любовь.

Не получилось.

Это раньше мужчины женились ради вкусного борща и чистых рубашек — сейчас ради этого никто не будет терпеть чужого человека всё время рядом.

— Но ведь если дедушка Василий женился на бабушке Наташе, то значит любил? — спросила я, понимая, что сейчас задаю этот вопрос вовсе не о своих родных — о себе самой.

Марианна пожала плечами.

— Возможно, и любил. — Ответила девушка, явно соглашаясь со мной только ради вежливости. — Но всё равно не так, как любила она.

Марианна передернула плечами и на некоторое время замолчала, как будто не зная, как правильней мне всё объяснить.

— Люди, в отличие от других рас... от других существ, свободны в своих чувствах. Волки, к примеру, выбирают себе пару на всю жизнь. На что они ориентируются, ученые до сих пор не знают: запах ли, гормоны, возможно, даже определенный тип поведения. При этом волки связываются на всю жизнь, и если самка или самец гибнут, то оставшийся в живых волк не образует новую пару, но остается навсегда верным тому или той, кто ушёл за грань раньше.

— Хотела бы я, чтобы у людей было так же, — тяжело вздохнула я. На что Марианна невесело хмыкнула.

— Правда говорят, бойтесь свои желаний, — тихо произнесла девушка, скорее себе самой, чем мне. А уже затем, громко добавила. — Если бы люди жили по волчьим законам, то это были бы уже не люди, а оборотни...

Она тихонько рассмеялась.

— И всё равно... Знаешь, при всей той свободе, что есть у людей, они умудряются сильно всё усложнить.

— То есть? — не поняла я.

— Любить надо не за что-то материальное. Не за чистый дом или золотое колечко, а только в ответ на заботу и любовь. Волки не думают ни о чем таком — потому и живут счастливо всю жизнь со своей парой.

Я посмотрела на Марианну и вдруг осознала, что она в сущности моя ровесница — или даже младше меня.

— А как понять, что чувствует другой человек? — спросила я у своей провожатой. — Может, за чистый дом любить и не стоит, но что если жена, зная, что у мужа аллергия на пыль, каждый день после работы вылизывает квартиру — жертвуя своим свободным временем, возможностью отдохнуть и расслабиться? Или, допустим, золотое колечко... А что, если муж это колечко зарабатывал, разгружая по ночам вагоны, надрывая себе спину, или таксовал на машине все праздники? Тогда чистый дом и золотое колечко считаются?

Марианна удивленно застыла на против меня.

— Знаешь, — невпопад произнесла Марианна. — По-моему, Василиса Игнатьевна гений.

— А? — не поняла я.

Моя провожатая рассмеялась.

— Не обращай внимание. Так, мысли вслух.

Я молча кивнула, решив не допытываться до Марианны дальше . Да и зачем? И так было понятно, что девушка неспроста упомянула квартирную хозяйку.

Скорее всего, когда Василиса Игнатьевна обсуждала с Марианной мою кандидатуру в качестве временного жильца, хозяйка квартиры сказала что-то... приятное на мой счёт.

Эта мысль неожиданно согрела мне душу.

«Значит, не совсем я ещё пропащий человек, если чужие люди за несколько минут знакомства могут отыскать во мне что-то правильное».

Не совсем ещё пропащая душа...

Я ещё раз посмотрела на озеро, раскинувшееся перед нами и улыбнулась своим мыслям.

«Действительно, не всё так плохо».

И вообще, мне нравилось здесь — и природа, и люди, и... то, что здесь я могу начать всё с начала. С чистого листа. Разве не в этом был смысл моего переезда из Москвы?

Тем временем Марианна забралась на большой камень и встала, вытянув руки в разные стороны. Точь-в-точь как Лео ди Каприо в Титанике. Только из Марианны получался молчаливый диКаприо.

— Нет-нет, — я подошла к девушке, качая головой. — Это так не работает.

Марианна приоткрыла один глаз и удивленно посмотрела на меня.

— Не работает?

— Ох, — сконфуженно протянула я. — Я думала, ты изображаешь Джека из «Титаника». Обычно в такой позе кричат «Я король мира».

— Вообще-то, именно его я и изображаю, — сильно смутившись, кивнула Марианна. — Я когда маленькая была, забиралась с дедушкиной помощью на этот камень и орала, как ненормальная, на всю округу, что я — король мира.

Марианна вдруг прямо на камне села на корточки и обняла свои колени руками.

— А дед всегда повторял, что я не король, а королева... Он меня очень любил. — Она подняла на меня взгляд... странный взгляд. — Знаешь, Наташа, меня тоже в основном растили родители мамы. Отец рано погиб, а мама всегда была занята на работе...

— Она тоже умерла? — спросила я, думая о печальной истории своих родителей. — Мой отец умер первым, но мама ненадолго задержалась без него в этом мире. Мне кажется, её убили не болезни, а просто тоска по отцу.

Марианна тихо покачала головой.

— Моя мать никогда не любила отца. Они поженились по уговору — просто две сильных семьи хотели породниться... Отцу это, в итоге, ничем не помогло. Он был очень сильным — и поэтому ушёл очень рано.

Я не поняла последнюю фразу Марианны, но решила не уточнять, чтобы ещё больше не расстраивать свою провожатую.

— А твоя мама? — спросила я.

— Мама в порядке, — пожала плечами девушка. — В полном порядке. Своя компания, связи с администрацией города, хороший доход — всё благодаря семье отца.

Марианна усмехнулась.

— По мне не скажешь, но я вроде как золотая девочка — не работаю, но ни в чем себе не отказываю.

— Но...

Марианна нахмурилась.

— Но?

— Чувствуется, что есть какое-то «но», — кивнула я.

Моя провожатая невесело рассмеялась.

— Ага, есть... — она прикусила губу, явно не решаясь поделиться с тем, что отравляло ей жизнь. Наконец, девушка произнесла. — Семья отца, ну и естественно, моя мать хотят, чтобы я тоже исполнила своё предназначение... вышла замуж по уговору.

— Ой, — поморщилась я.

Если честно, то я понятия не имела, какие традиции у богатых — может, им удобней заводить семьи только со своими — да, без любви и какой-то романтики, но зато с общими интересами.

«И неизвестно, что ещё лучше», — подумала я, вспомнив свой неудачный брак по любви.

— Тебе не нравится жених, да? — спросила я у Марианны.

Девушка пожала плечами.

Счастливой невестой она не выглядела.

Чуть помедлив, Марианна тряхнула волосами, неожиданно признавшись.

— Он вряд вообще кому-то понравится, если дело только не касается денег. Он думает, что если я выйду за него замуж и рожу ему детей, он отсрочит своё время, но он ошибается.

Марианна перевела взгляд на меня.

— Я видела судьбу отца, видела судьбу деда... это не спасает. А я не хочу становиться причиной гибели даже такого, как он.

Марианна вдруг резко поднялась во весь рост и, снова раскинув руки в стороны, закричала что есть мочи:

— Я — королева мира!

И я деланно рассмеялась, понимая, что Марианна не нуждается сейчас в моей жалости. Точнее, нуждается, но... она не позволит этого. И поэтому единственное, чем я могу её поддержать — это улыбаться и делать вид, что всё хорошо.

Все хорошо... Как часто я повторяла это себе?

Но в это надо было верить. Что всё ещё будет... и всё ещё будет хорошо!

А пока, вдоволь отдохнув у озера, мы пошли дальше, в сторону старой базы заповедника, которая сейчас выполняла функции музея первого директора заповедника

Если честно, то я думала, что мы дойдем дотуда, побываем в музее и вернемся назад.

Но оказалось, что у Марианны была своя особенная программа.

Мы действительно побывали в музее, где у меня была возможность узнать про то, как почти сто лет назад, в тяжелые тридцатые, люди из последних сил сражались за неповторимую природу нашего севера, за всякие мхи, плодоядные растения, за популяцию северных оленей, про которых мне в машине рассказывала Марианна.

Но когда мы вышли из музея, мы не пошли за остальными туристами назад— нет.

Вместо этого моя провожатая махнула рукой какому-то незнакомому бородатому мужчине, поджидавшему нас на лавочке, и он, коротко кивнув, повёл нас в сторону деревьев. Оказалось, что почти в двух шагах от дома первого директора заповедника, притаилась вторая избушка.

И для нас открыли дверь этого домика.

— Добро пожаловать в Лапландский лес, — кивнул мужчина, пропуская меня внутрь. — Чувствую по запаху, что ещё не встречался с вами.

Я не поняла этой «северной» шутки, но на всякий случай вежливо улыбнулась в ответ, а мужчина в этот момент уже протягивал Марианне ключ.

— Будете завтра уходить, положи ключ под порог, хорошо?

— Спасибо, Борь, — кивнула Марианна, снимая свой рюкзак.

— Какие вопросы, — хмыкнул мужчина и ушёл, оставив нас в домике одних.

— Завтра? — спросила я у девушки. — Там мы прямо здесь заночуем?

Марианна кивнула.

— Здесь место силы. — Пояснила она. — Конечно, лучше было бы провести здесь ночь в полнолуние, но...

Моя провожатая странно усмехнулась.

— Имеем то, что имеем. Давай раскладываться.

Я растерянно оглядела домик. Он был ещё меньше, чем музей — всего-то одна комната: две узкие кровати, стоящие возле стен, между ними, у окна, небольшой деревянный крашенный столик, накрытый то ли маленькой скатертью, то ли большой салфеткой — с красивой вышивкой, в которой чувствовалась ручная работа.

С другой стороны комнаты, возле входной двери, имелся длинный узкий стол, а рядом с небольшим оконцем висела грубо сработанная полка с посудой. Плюс необходимые мелочи для туристов: спички, соль в открытой пачке, несколько жёлтых газет.

— Спартанские условия, — проследив за моим взглядом, кивнула Марианна. — Но сюда едут не за этим.

Кажется, что Марианна таким образом завуалированно извиняется, но мне не привыкать к скромным условиям. Видела бы она наш приусадебный участок, и крохотный щитовой домик, в котором я провела своё детство.

Я вообще неприхотливая. Провести дополнительное время на природе в таком экзотическом месте — да мне кажется, половина сегодняшних туристов кусала бы себе локти ради этого...

А повезло мне.

Улыбнувшись, я сказала об этом Марианне.

— Повезло... — со странной интонацией в голосе повторила девушка.

Чуть-чуть переведя дух, мы принялись выкладывать наши нехитрые припасы: половинку чёрного хлеба, варёные яйца, банку тушёнки, свежие мытые огурцы. Пока я занималась провизией, Марианна ненадолго вышла из домика, вернувшись с полным ведром ледяной воды. Раздобыв где-то ковшик, девушка предложила умыться.

Получилось на самом деле как на даче: помогая друг другу, мы сполоснули руки, умылись, а затем и напились свежей, вкусной воды.

А потом вернулись в домик трапезничать. Я решила не отказывать себе сегодня в нормальном питании, прикинув, что даже полбанки тушенки и четвертинка хлеба вряд ли превысят все те калории, которые я потратила, добираясь до этого места.

И вообще, я целый месяц сидела на салатах — имею право!

Впрочем, Марианна тоже ела с охотой — и не жеманничала, кладя хлеб на расстеленную газету.

— Почему-то еда в походе всегда вкуснее, — усмехнулась девушка — Дома я бы эту тушенку даже в рот не взяла, а здесь ем и вроде ничего.

— А у меня такое ощущение, что это лучший деликатес, который я когда-либо ела, — призналась я, спешно проглотив половинку яйца. — Но у меня всё усугубляется ещё тем, что я месяц на диете.

Марианна вежливо улыбнулась, но во взгляде её промелькнула тревога.

Если честно, то мне показалось, что это была странная тревога для обыкновенного разговора за едой.

— А ты уверена, что твоя диета сбалансированная? — спросила девушка. — Ты обращалась к врачам? Кто отслеживает твое состояние? Именно поэтому ты так сильно похудела за месяц?

«Я похудела, потому что больше не запихиваю в себя двадцать булок за раз и много хожу», — подумала я, вслух ответив другое.

— Всё в порядке, — поспешила я успокоить Марианну, удивляясь такой заботливости моей новой подруги. — От салатов ещё никто не умирал.

Марианна замерла... и кажется даже тихо рыкнула. Точь-в-точь как дикий зверь. Забавный звук, если учесть, что его издавала молодая девушка.

— Я бы не была так уверена, — ответила Марианна. — Надо проконсультироваться с Василисой Игнатьевной.

— А она врач? — спросила я, мысленно удивляясь: мы всё ещё говорим о моей безобидной диете?

— Она лучше, — загадочно кивнула Марианна и вдруг резко сменила тему разговора, спросив у меня, хочу ли я чаю.

— Хочу, — честно призналась я.

Тогда моя провожатая достала из под стола интересное устройство, я таких ещё никогда не видела.

— Это примус, — объяснила Марианна, доставая следом за устройством небольшой деревянный ящик с какими-то бутылочками. Вроде бы в одной было что-то светлое с забавным название «Калоша». — В домике нет электричества, а на территории возле базы нельзя в обычное время разжигать костры...

— А примус можно? — спросила я, кивнув на металлическую штуку. — Это же керосинка.

— Ну ... — Марианна скорчила проказливую рожицу. — Мы потихоньку, чтобы никто не увидел.

Она со всем этим богатством вышла на улицу, сказав, что ей понадобиться немного времени, чтобы разжечь примус.

Пока Марианна занималась занималась чаем (воду мы вскипятили прямо в ковшике, из которого мы недавно умывались), я убрала продукты и кое-как помыла посуду.

А после этого Марианна и я отправились пить чай на лавочке у домика и просто отдохнуть на природе, наслаждаясь местными видами … до самого вечера.

Несмотря на Полярный день, к вечеру туристы потихоньку начали тянуться назад, к стоянке. Мы и так находились немного в стороне от туристических троп, но до нас всё равно доносились человеческие разговоры. А к вечеру всё стихло.

И как только вокруг нас вообще перестали угадываться даже намёки на присутствие других людей, Марианна, довольно улыбнувшись, предложила мне пойти прогуляться вокруг Старой Базы.

Что мы и сделали. Я так лично — с большим удовольствием.

Тем более, что из Марианны действительно получился замечательный экскурсовод. Она рассказывала о заповеднике так увлекательно и интересно, что я иногда терялась, где правда, а где вымысел.

— Первый Дом был построен здесь неслучайно, — кивая на избушку, где располагался музей, объясняла Марианна. — Это непростое место. Священное.

— Священное? — не поняла я.

Девушка кивнула.

— Да. Пойдем, я покажу тебе.

Она повела меня чуть дальше в лес, показывая странные камни, которые как будто прятались между деревьями. На всех камнях были какие-то узоры... то ли письмена, то ли руны.

— Люди даже не догадываются, почему это место так хорошо охраняется, — улыбнулась Марианна, сверкнув белозубой улыбкой. — Мы не открываем им всех своих тайн, пока они не становятся одной семьей с нами.

— Но ты мне эти камни сейчас показываешь, — хмыкнула я. — Почему?

— Это следы нашего народа, — ответила Марианна. — И ты скоро будешь одной из нас... ну, по крайней мере, технически ( эту часть фразы моя приятельница произнесла с извиняющейся улыбкой).

А я наоборот, чувствовала себя в этот момент прекрасно: я всего только один месяц прожила в Мурманске, а меня уже почти приняли в северянки...

В том числе и поэтому я внимательно разглядывала знаки и рисунки на камнях. Их было много — и все разные.

Мне сначала показалось, что мы ходим по лесу безо всякой системы — можно сказать, что хаотично; но вскоре я заметила, что на самом деле мы двигаемся по кругу.

Я повернулась к Марианне и спросила её об этом.

Девушка довольно улыбнулась.

— Да, это место находится в круге, — кивнула Марианна. — Это место великой силы, куда раньше приходили только целительницы, посланные Праматерью. Раньше их было много...

Я думала, что моя провожатая сейчас начнёт рассказывать очередную легенду северных народов, но вместо этого Марианна начала объяснять значение рисунков, нанесенных на камни.

Как я и думала, рисунки были связано с ритуалами, а руны или иероглифы ( честно скажу, походило сразу и на то, и на другое) — представляли собой один древний праязык.

Уже вечером, когда мы лежали в наших кроватях, Марианна всё-таки рассказала мне главную легенду Севера. О том, что когда-то здесь, в этих местах, жило много представителей её народа. Люди боялись их за внешний вид, не желали иметь с ними никаких дел, но потом Праматерь позвала Великого Отеца с Востока — и всё поменялось.

Когда я спросила, является ли этот Великий Отец главным богом местного культа, девушка на какое-то время задумалась, и только потом пожала плечами.

— Мы были народом Праматери. — Сказала она осторожно. — Отец изменил нас... но мы не стали счастливей. По крайней мере, я и многие другие так считают.

Кутаясь в тепло большой мужской футболки, которую мне одолжила подружка, я слушала Марианну и медленно засыпала под её рассказ. Сказывалась усталость минувшего дня.

А ещё эта футболка... Я не ожидала, что мы задержимся здесь на ночь, поэтому не взяла с собой сменной одежды.

Когда Марианна предложила мне использовать футболку своего брата как ночнушку, я сначала отказалась. Но девушка сказала, что брат никогда не носил её — что она давно захватила и использует часть ненужных ему футболок в качестве своих ночнушек.

Если честно, то несмотря на то, что кто-то подготовил для нас чистое постельное белье, мне не хотелось ложиться в кровать в одном белье — и потому, я всё же согласилась надеть чужую вещь.

Запах от футболки шёл такой же, как от вещей хозяина квартиры, в которой я жила — едва заметный мужской запах, в котором мне чудились древесные нотки, нотки табака и мха... Самый лучший запах на свете.

Я слушала рассказала Марианны, наслаждаясь чувством защищённости … и дома. Не чувствуя при этом никакой странности в своих ощущениях.

А ночью, во сне, ко мне пришёл Аркадий.

Сначала я стояла в белесом тумане в лесу одна. Вокруг меня выли волки, и их вой пробирал до глубины души. Даже находясь во сне я дико испугалась этих звуков.

А потом я увидела Аркадия...

Я обрадовалась, кинулась к нему, но муж... то есть бывший муж прошёл мимо меня, как будто даже не заметив моего присутствия.

Я бросилась за ним, крича ему вслед, пытаясь схватить его за руку — но всё было тщетно.

Аркадий уходил... уходил в туман. И я точно знала, что он исчезает насовсем.

Я бросилась его догонять, но подскользнулась и упала в траву... мои руки оказались запачканы, как и чужая футболка, в которой я оказалась — эта была та самая футболка Марианниного брата.

Пока я отряхивала руки и футболку от земли и травы, Аркадий ушёл... совсем ушел.

Я отвлеклась всего на пару мгновений, а когда подняла взгляд вверх — мужа уже не было. Даже спины его больше не было видно.

Зато меня со всех сторон окружали волки.

И... вначале я помертвела от ужаса, потому что волки были огромные. И, кажется, очень злые. Но затем во мне словно что-то щелкнуло.

«Это твой народ, твои подданные...» — услышала я как будто изнутри своей головы низкий мужской голос. Этот голос был частью меня: моей душой, моим сердцем — и тем, кому я бесконечно во всем доверяла.

Поэтому я улыбнулась волкам, приветствуя их — свою новую семью.

Вдруг где-то сзади меня — сзади, но совсем близко — завыл ещё один волк.

Один особенный волк.

Альфа.

Я замерла, чувствуя странную дрожь во всём теле. А затем, стоило мне только чуть обернуться, как этот Альфа кинулся на меня, вцепившись зубами мне в шею.

С криком, я проснулась.

За окном было светло ( хотя в Мурманске летом это ничего не значит). Я села на кровати, свесив ноги вниз, и потёрла лицо руками.

— Плохой сон? — спросила Марианна, которая тоже проснулась.

— Я разбудила тебя, да? — спросила я вместо ответа. — Прости, пожалуйста.

— Да ничего, — махнула рукой Марианна. — Тебе приснилось что-то ужасное?

Я пожала плечами.

Рассказать про волков? Про этого, Альфу, который впивался клыками в меня? А вдруг это отголоски Марианниного рассказа, который я слушала, но не запомнила. То есть запомнила, но только подсознанием. Говорят, такое бывает... Откуда-то же я знаю, что вожака стаи всегда называют Альфой.

— Наташ? — спрашивает Марианна. — Тебе приснился кошмар?

— Да, — киваю я. — Про Аркадия.

— Аркадия?

— Про бывшего мужа.

Девушка недоуменно посмотрела на меня.

— Мы приехали сюда, в место силы. Заночевали здесь... А тебе приснился бывший муж?

— Согласна, — уныло кивнула я. — Не лучший выбор. К сожалению, сны пока по желанию не приходят.

— Бывший муж, — потрясённо повторила Марианна. — Как же так?

Я пожала плечами, ничего не отвечая.

Какое-то время мы молчали, а затем я поняла, что мне надо пройтись до туалета. Который находился прямо возле домика Старой Базы.

Я проверила время: оказалось, что ещё только три утра, то есть туристов поблизости быть ещё не должно.

— Ничего, если я на улицу выйду прямо в футболке? — спросила я у Марианны. — Только три утра.

— Да ничего страшного, — зевнула девушка, переворачиваясь на другой бок. — Идти, конечно. Кроме волков, тут никого нет.

— Ха-ха, — ответила я на её шутку, надевая кроссовки на ноги. Почесав глаза, я вышла из домика, прислушиваясь к звукам.

Но никаких волков поблизости слышно не было.

И тумана не было.

«Наташка, ты дурёха», — посмеялась я над собственными страхами, следуя через кусты в сторону Старой Базы.

И только подходя к кабинке, где находился туалет, я вдруг обратила внимание, что футболка, в которой я спала, измазана чем-то черным и зеленым.

— Что за бред... — я немного помяла материю, чтобы лучше понять, откуда эти пятна. Допустим, зелень могла быть от веток — несколько штук довольно чувствительно хлестнули меня, пока я шла сюда от нашего домика. Но откуда темные пятна... Это было очень похоже на землю.

Но в земле я не пачкалась.

«Если только не во сне».

Это мысль заставила меня содрогнуться.

Нет. Конечно же нет.

Что за бред.

Быстро сделав свои дела, я поняла, что несмотря на ещё очень раннее время, я уже выспалась и обратно ложиться в кровать не хочу.

Чтобы не мешать Марианне досыпать, я взяла свои вещи из домика и, одевшись на улице, устроилась на одной из лавочек. Прямо напротив одного из камней с узорами. На этом камне было изображено что-то, напоминавшее след волка — очень большой след — с какими дополнительными значками, на самом деле очень напоминавшими древние иероглифы.

А ещё этот узор напоминал мне том страшном сне, из-за которого я так рано и проснулась: лес, волки, бывший муж...

Когда первое неприятие и страх от пережитого кошмара прошли, я вдруг подумала о том , что расставание с Аркашей должно было присниться мне ещё раньше... просто потому, что дальше так продолжаться не может.

Остальной антураж кошмара: волки, лес и туман — можно было легко объяснить проведенным днем в дикой природе и ночёвкой в крохотной хижине. Но, несмотря на леденящий кровь момент с набрасыванием на меня огромного волка, эта часть второстепенная, и не несёт никакой смысловой нагрузки.

А вот уход в туман бывшего мужа — это знак...

Я всхлипнула, подтянув колени к себе и уткнувшись в них лицом.

Иногда наше подсознание пытается докричаться до нас таким вот экзотическим способом. Я чувствовала, что … даже переехав в Мурманск, даже официально разведясь с Аркашей, я всё ещё оставалась связанной с ним. Пусть не физически, но эмоционально.

«Мне надо окончательно расстаться с мужем», — невесело подумала я. — «Надо обрубить всё общение раз и навсегда.Как это говориться: уходя — уходи».

Аркадий выбрал жизнь без меня, и лучшее, что я могу сделать в ответ — принять его решение и навсегда закрыть дверь в прошлое, которое никогда не станет моим настоящим.

Мне вдруг показалось, что я должна сделать это незамедлительно — прямо сейчас, прямо здесь пообещать себе больше никогда не оглядываться в прошлое, даже мыслями не возвращаться назад. Тем более, что я уже так много сделала: переехала в чужой город — далеко от Москвы, далеко от моего бывшего мужа, и начала возвращать себе свой прежний вид.

Я целый месяц мужественно сидела на диете, впихивая в себя уже ненавистный мне салат по два раза на дню ( на завтрак есть салат я пока не решалась), отказывая себе по всяких вкусностях и радостях.

Я хотела поменяться ! И я менялась, но... не достаточно быстро. И не осмеливаясь себе признаться в том, что срывы у меня случались как правило после телефонных разговоров с Аркадием.

Он звонил, потому что беспокоился обо мне, потому что считал, что в Москве меня будет лучше, чем Мурманске — всё-таки столица с её возможностями; он не мог поверить, что у меня в этом городе сразу появились друзья и довольно насыщенная жизнь.

После разговоров с ним я либо плакала, либо покупала себе шоколадное мороженое, за которое потом каждый раз сильно себя ненавидела.

Сейчас, сидя неподалёку от камушка силы северного народа, я вдруг отчетливо поняла, что эти разговоры тянут меня назад. Возможно, Аркаша от чистого сердца заботится обо мне, переживает и поэтому звонит — но я должна это прекратить.

Иначе никогда не выберусь из этой ямы.

Это тянет меня в никуда, я чувствую себя плохо... Раз Аркадий решил что нам надо идти по жизни раздельно, пусть так и будет: он пойдёт своей дорогой, а я пойду своей.

И кончено.

Приняв это решение, я сразу как будто … внутренне успокоилась что ли?

Моё дыхание нормализовалось, перестало быть прерывистым — и я вдруг почувствовала, что улыбаюсь.

В общем, могу сказать, что я не пожалела об этой поездке. Несмотря на страшный сон, который мне приснился в том доме возле Старой Базы, я всё-таки смогла проникнуться силой этого удивительного места, и даже как-то ментально подзарядиться.

Разумеется, это был «пробный» поход, каких у нас с Марианной будет ещё очень много в этом году. Но пока мы только присматривались друг к другу... в частности, именно поэтому ни о каком сборе ягод или грибов ( про которые упоминала Василиса Игнатьевна) речи так и не зашло. Впрочем, я и не рвалась особенно собирать дары леса.

Я рвалась за город, чтобы увидеть местные северные красоты.

Правда, если вспоминать нашу первую вылазку в Лапландский лес, то тогда, по возвращению в город, мне показалось, что, возможно, Марианна сделала обо мне не очень хороший вывод.

Нет, девушка была безукоризненно вежлива, и ничего мне самой в лицо не сказала. Но я случайно подслушала странную беседу между ней и моей квартирной хозяйкой.

Случилось это так: когда мы подъехали к моему дому (Марианна довезла меня прямо до подъезда), на любимой лавочке возле входа, как обычно, загорала Василиса Игнатьевна, выставив свои странные вставные зубы в неприятном оскале.

Мне опять стало жалко это старушку. Ну вот ведь непонятно — судя по тому, за какую мизерную сумму они сдавали мне квартиру, в деньгах старушка не нуждалась... Неужели её родственники не могли сделать ей нормальные зубы, а не это торчащее убожество?

Как я не порывалась спросить об этом у Марианны, у меня все же хватило такта прикусить свой язык и не возмущаться почем зря: возможно, старушка уже так привыкла, что сама не желает ничего переделывать.

— Как съездили, девочки? — спросила Василиса Игнатьевна, когда мы вышли из машины. — Женихи-то снились?

— Бывшие мужья снились, — ответила за нас двоих Марианна.

Не знаю почему, но я клянусь, что почувствовала как от моей новой подружки в этот момент повеяло сильным раздражением.

— Ну да, — я решила не обращать внимание на раздраженный тон приятельницы и не начинать ссору. Да и как бы не было повода для ссоры.

Я просто пожала плечами, улыбнулась и повторила:

— Бывшие мужья снились.

А затем, поблагодарив Марианну за прекрасную экскурсию в заповедник, я пообещала ей вернуть футболку, которую она мне одолжила сразу после того, как постираю её.

— Ой, Наташа, не беспокойся, — отмахнулась Марианна. — Можешь оставить футболку себе. У меня их много.

Не знаю почему, но да — мне очень захотелось оставить эту футболку себе. Она странно напоминала мне вещь хозяина моей квартиры — по крайней мере, в гардеробе было полно похожих вещей: большого размера и дорогого качества. Но я не могла взять чужое... а тут мне эту футболку отдали, значит, я могу продолжить ее носить.

«Носить вместо ночнушки», — мысленно обрадовалась я, поблагодарив снова Марианну и пожелав ей с Василисой Игнатьевной хорошего дня.

На этом мы и распрощались.

Я взвалила свой рюкзак на плечо, вошла в подъезд, предполагая, что сейчас поднимусь на свой этаж на лифте. К сожалению, когда лифт приехал, он приехал не пустой, а с соседкой с третьего этажа. Эта дама и в обычные дни душилась так, что хотелось обойти её на километр, но сегодня мне показалось, что запах её духов не просто закупоривает все мои осязательные железы, но просто не дает мне вздохнуть кислорода. А ведь она просто прошла мимо меня.

В общем, представив, что меня ждёт в лифте, я решила, что я пас, и сделав вид, что забыла проверить почту, поднялась по лестнице на один пролет вверх. Даже тяжелый рюкзак не помешал — до того мне было плохо от этих тяжелых сладких духов.

Поскольку я всё равно уже оказалась возле почтовых ящиков, я решила заодно проверить и почту, тем более, что в этом пролете, сверху, было открыто окно.

Но... вместе со свежим воздухом я услышала странную короткую беседу между Марианной и Василисой Игнатьевной.

— Василиса Игнатьевна, я чувствую, что она — та, — произнесла Марианна. — Но она не готова.

— Не готова, — усмехнулась старушка.

— Что же делать?

— Ждать...

Это было явное обсуждение меня — моей ненаглядной персоны, но о чем говорили бабушка Василиса с Марианной, мне так и осталось непонятно.

Я не почувствовала в их словах никакой угрозы, никакой беды для себя, а потому... вскоре просто забыла о этом.

Главное, что этот наш первый поход оказался началом моей большой дружбы с Марианной.

Даже несмотря на то, что за этот месяц в Мурманске у меня уже появились хорошие знакомые с работы, я всё-таки неосознанно держала их на расстоянии.

И хотя начальник мой был просто замечательным, а его жена, Анна, всеми силами пыталась вернуть мне уверенность в себя и даже пыталась познакомить меня с разными хорошими парнями, с ними я всё равно чувствовала себя скованно.

Марианна же не делала ничего из вышеперечисленного... может быть, именно поэтому мне с ней было комфортно. Даже когда моя подружка иногда чудила — я просто пропускала эти её причуды мимо ушей, не обращая на них внимания.

Да и вообще... друзья — это как семья, которую ты выбираешь сам. Ведь недаром говорят, что человека судят по его друзьям. Я бы хотела, чтобы меня судили по Марианне...

Немногословная в обычной жизни, во время наших походов Марианна удивительным образом раскрывалась как цельная, увлекающаяся натура. Она рассказывала мне про местную природу так, будто знала здесь каждый кустик, каждое дерево. И я не говорю про Лапландский Лес — мы побывали во многих других местах, в том числе на какой-то супер закрытой территории, где, прежде, чем мы въехали, суровые мужчины дважды проверили водительские права моей подружки.

Марианна, узнав, что я до одури боюсь писать в лесу в кустиках ( у одной моей московской приятельницы клещ так забрался внутрь её женских органов); так вот, узнав об этой моей фобии, Марианна убедила меня,, что на севере клещей почти нет, так что я могу об этом не переживать. И всё равно показала, как выбирать место для туалета, чтобы это было безопасно.

Правда, я всё равно осматривала себя после каждого из наших походов, но уже, по крайней мере, не доводила подружку своими причитаниями.

Она помогла мне записаться на тренировки к отличной женщине-тренеру, которая быстро прокачала моё тело так, что я уже очень скоро забыла об обязательных салатах.

Затем, с подачи Марианны, я впервые за долгое время сходила в салон красоты, где меня облагородили.

Я даже стала нравится сама себе — волосы из безжизненной пакли превратились во что-то мягкое и шелковистое (именно так, кажется, обещает один из шампуней), тело стало значительно стройней — нет, я всё ещё не стала гибким прутиком, но часть лишнего уже ушла с боков и бедер, делая меня хоть и фигуристой, но уже не заплывшей жиром.

Мы даже выбрались с Марианной первый раз в ночной клуб. Подружка, зная, что я всё ещё не пришла в себя после развода, заботливо отгоняла от меня проявивших внимание к моей скромной персоне парней, но сам факт, что я могу заинтересовать кого-то из мужчин, сильно поднял мою самооценку.

А ещё мы строили грандиозные планы поехать куда-то во время полнолуния — и Марианна клятвенно обещала мне незабываемые приключения.

Но, к сожалению, её родственники не вовремя послали мою подругу куда-то в другой город... Когда Марианна вернулась в Мурманск, она приехала ко мне и сказала, что Василиса Игнатьевна умерла.

Вот странное дело, накануне мне было как-то нехорошо, тоскливо даже – я думала, это потому, что сорвались наши планы. Подруга собиралась отвезти меня куда-то в очень особенное, дикое место «какое я ещё никогда в своей жизни не видела». Но не вышло... Я вроде как давно взрослый человек и спокойно принимаю изменение в планах, но тут что-то прям как что нашло. И тоска всё увеличивалась... Помню, я сидела на балконе и чуть ли не выла — просто так, без причины.

А через два дня приехала Марианна и сказала, что моя квартирная хозяйка умерла. «Ушла за грань», как выразилась Марианна.

Мы с подругой, честь по чести, сели помянуть её родственницу.

При этом я чувствовала себя отвратительно уже по другой причине: пока мы поминали бабушку Василису, я, кляня себя за то, что в такой печальный момент беспокоюсь о бренном, осторожно поинтересовалась у Марианны, что теперь будет со мной.

— О чем ты? — нахмурилась девушка.

— Квартира, — я обвела рукой кухню, в которой мы сейчас сидели.

—Квартира принадлежит внуку Василисы Игнатьевны, — покачала головой подружка. — Хотя на бумагах стоит моё имя, я не распоряжаюсь этой недвижимостью. В отсутствие хозяина, всем управляла его бабушка. А она хотела, чтобы ты жила здесь.

Марианна подняла бокал.

— Так что давай уважать волю покойной.

Я кивнула и подняла свой бокал в ответ.

Несмотря на то, что мне было очень хорошо в этой квартире — здесь я впервые за долгие годы почувствовала себя как дома — я готова была освободить квартиру по первому требованию.

В знак уважения к доброй старушке, которая как будто почувствовала, что мне была нужна помощь. Если бы Василиса Игнатьевна не предложила мне тогда здесь поселиться... я бы до сих боролась со своими внутренними демонами где-нибудь в съемной хрущёвке.

Здесь же я расправила крылья.

И обрела верную подругу.

В первые же выходные после возвращения Марианны, мы отправились в Лапландский лес, чтобы ещё раз переночевать внутри старинного круга — и мысленно, в самый последний раз попрощаться с Василисой Игнатьевной.

— Крестная прожила долгую сложную жизнь... — сказала Марианна, когда мы пили чай на скамеечке возле уже хорошо знакомого мне домика. Это было поздно вечером, когда никого из туристов уже не осталось возле музея. — Она больше, чем кто либо, заслужила покой.

— Крестная? — удивилась я.

Марианна кивнула.

— Да, родители попросили её стать моей крестной матерью, и она не отказала... Что тебя удивляет?

— Я просто думала, что Василиса Игнатьевна тебе бабушка... или что-то вроде того, — сморщила я нос от смущения. — Двоюродная бабушка, троюродная тетя...

— Между нами есть какое-то дальнее родство, это верно, — кивнула подруга. — Но тут другое, Наташ: Василиса Игнатьевна принимала у моей мамы роды. Если бы не она, я бы не выжила.

Я вспомнила, как несколько недель назад, когда мы с Марианной только знакомились друг с другом, она что-то такое сказала о моей квартирной хозяйке... Кажется, я спросила Марианну, не врач ли Василиса Игнатьевна, и подружка ответила, что она даже лучше.

— Так она была акушеркой? — догадалась я.

Марианна кивнула.

— И ей тоже.

Отпив немного чая из своей кружки, подруга вдруг улыбнулась.

— Мама рассказывала, что когда у неё началось кровотечение, срок был ещё очень маленьким. Тогда таких детей не выхаживали даже у нас... Василиса Игнатьевна как-то сумела прознать о том, что маме нужна помощь... Она приехала, приняла меня. Вложила много сил, чтобы я задышала и чтобы я не умерла сразу после своего рождения.

Марианна задрала голову вверх.

— Спасибо, бабушка Вася. Я буду помнить вас всю жизнь.

Признаюсь, мне тогда стало чуть грустно оттого, что я эту замечательную женщину едва знала — а потому, не могла испытывать всех тех эмоций, которые читались на лице моей подруги.

Но я тоже скорбела... и более того смерть Василисы Игнатьевны как будто стала какой-то невидимой чертой — после всей той помощи, что я получила от неё, я не могла, не имела права вновь опуститься в то болото, из которого я только-только начала выкарабкиваться.

И...

Если бы не эти мысли, то кто знает, куда бы меня завели события следующего месяца.

Глава 5

Глава 5

Я точно не помню, сколько прошло времени со дня смерти Василисы Игнатьевны.

У меня в жизни ничего не поменялось. Ну, кроме погоды.

В Мурманск пришла осень, и хотя я скучала по летнему теплу, мне нравилось яркая осенняя мозаика. Вообще, до переезда в эти места, я думала, что север — это что-то черно-белое и грустное. Оказалось, что это совсем не так: буйство осенних красок делало всё вокруг настолько ярким, что даже раннее похолодание воспринималось организмом вполне спокойно.

В субботу вечером ко мне собиралась заехать Марианна, поэтому убравшись в квартире, я занялась ужином, решив к салату из свежих овощей и отварному картофелю подать запеченную в фольге свинину.

Накануне, когда я возвращалась с работы, я специально сделала большой крюк, чтобы купить хорошего мяса — подружка не переваривала мясо из простых супермаркетов.

И вот странное дело: мой бывший тоже был придирчивым к тому, что подавали ему на стол, но Марианна, в отличие от Аркадия, не велась на упаковку и престижность «бренда»: она легко забраковывала мясо в дорогих магазинах, зато часто таскала меня на фермерский рынок, где выбирала мясо по запаху!

Последнее меня всегда веселило, но подружка, поддерживая моё веселье, в то же время рассказывала, на что надо ориентироваться, если не получается выбрать мясо с помощью нюха.

В самом деле, Марианна научила меня выбирать мясо.

И сегодня, запекая свинину, я уже нисколько не сомневалась, что подруга не станет вежливо откладывать свой ужин в сторону.

И вообще, мы планировали здорово повеселиться.

В ожидании Марианны, я нацепила на себя ужасное розовое платье, которое на днях я купила на распродаже в торговом центре за сущие гроши.

Платье было ходячей катастрофой, и я уже предвкушала реакцию подружки, которая всё ещё боролась за мой стиль. При этом она не забывала надо мной подшучивать: один раз Марианна сказала, что мне необходимы валенки, что у нас в августе уже будет десять сантиметров снега — и я ведь как дура, поверила ей... пока не проверила по Яндексу.

А на прошлой недели подруга, затащив меня в парфюмерный отдел, шепотом сказала, что мне обязательно нужно купить духи от оборотней. Здесь, мол, обитает одна сильная стая...

— Но я не выгляжу как Бэлла Свон, — заметила я подружке.

Марианна закатила глаза.

— Наташ, ты «Сумерки» вообще смотрела? Бэлла вообще-то мутила с вампиром.

—А! — кивнула я. — Тогда всё сходится. Худая и бледная девица для вампира; фигуристая я для мускулистого вервольфа.

— Для оборотней, главное — запах, — фальшиво обиделась Марианна.

Мы тогда так и вышли из магазина, ничего не купив. Но недавно, в хозяйственном я нашла флакончики с каким-то дешевыми парфюмами — и припомнив наш недавний разговор, купила самый забористый из них.

В дешевых парфюмах главная черта — это их быстрая летучесть.

Хотя я всё равно не собиралась оставаться в своём розовом волшебстве — сейчас покажусь Марианне, пусть оценит, пойдет ли такой наряд в качестве маскарадного костюма на Новый Год — и если подруга одобрит, то платье Феи Драже будет дожидаться своего часа в моём гардеробе. Если нет... разрежу и сделаю себе юбку. С черным топом пойдет.

В общем, когда позвонили в дверь, я взбила накудрявленные волосы, набрызгалась сладючими духами — и пошла открывать дверь.

Только на пороге квартиры стояла не Марианна.

Точнее... не совсем Марианна.

На пороге, рядом с подругой — точнее впереди неё, стоял незнакомый мужчина.

Лет тридцати пяти, возможно, чуть старше. Высокий, широкий в плечах. Марианна вообще-то тоже не особенно маленькая, но ему даже до плеча не доходила.

Незнакомец был одет на первый взгляд неприметно: темно-синяя куртка, простые джинсы... но после жизни с Аркадием, я научилась неплохо разбираться в брендах мужской одежды, и потому ни на минуту не обманулась в эту нарочитую «простоту».

В первые секунды я приняла его за жениха Марианны, про которого она сама упоминала вскользь всего несколько раз. Подруга не любила говорить ни о женихе, ни о браке, который ей навязывала её семья. Но я уже знала, что мужчина, которого ей прочат в мужья, богатый и влиятельный... так что по всем признакам, это был именно он.

Но что-то не совпадало.

Много позже, прокручивая в голове этот момент, я всё-таки нашла то, что меня так цепануло тогда: несмотря на недовольную ухмылку на лице мужчины, несмотря на всю высокомерность в его взгляде (он смотрел на меня как на мусор, который забыли убрать, и который зацвел, «благоухая» запахами разлагающейся еды); в общем, несмотря на всё это, моя подруга смотрела на незнакомца едва ли не влюбленными глазами.

Точнее, может именно прям любви там и не было, но бесконечное уважение и готовность сделать всё, что угодно по первому же требованию этого мужчины точно присутствовало. Если бы Марианна смотрела так на своего жениха, думаю, она уже давно была бы за ним замужем.

Значит, это был кто-то значительно важнее, чем просто навязанный семьей ухажер — кто-то настолько важный для Марианны, что она не обращала сейчас внимание, на то, как он по хамски меня разглядывал.

Я, конечно, помнила про платье, в которое я вырядилась … под пронзительным взглядом незнакомца, моё нелепое розовое платье казалось ещё нелепее, чем оно было на самом деле.

Перед тем, как открыть дверь, я улыбалась. Напевала мелодию феи Драже и пританцовывала, чувствуя себя озорной молодой девушкой. Но стоило мне только открыть дверь, как тяжелый взгляд мужчины прожёг внутри меня всё веселье — от одного его взгляда я вновь превратилась в разведенную женщину, которая усиленно веселит саму себя, чтобы не заплакать от тоски и одиночества.

— Здравствуйте. — Выдавила я из себя простое приветствие.

— Здравствуй, — кивнула Марианна. Мужчина же, хмыкнув, ничего не ответил. Поморщившись, он слегка прикоснулся ко мне — только затем, чтобы устранить меня как досадное препятствие на пороге квартиры — и войти внутрь.

— Что происходит? — спросила я у Марианны, которая неловко топталась у входа, опустив голову вниз. — Кто это?

— Хозяин квартиры, — низким голосом ответил мужчина. Без моего разрешения он прошёл в спальню, затем оттуда — в кабинет...

— Марианна? — спросила я, удивившись. Девушка подняла голову и моргнула.

— Наташ, Сергей Владимирович имеет право.

— Но он не хозяин этой квартиры. — Ответила я, совершенно точно уверенная в том, что говорю.

Марианна, моргнув, тихонько мне кивнула.

— Что? — услышала я из кабинета. Мужчина явно удивился, услышав моё заявление. Он вернулся назад, в прихожую.

— Марианна, да зайти ты уже внутрь!

Марианна зашла в прихожую и закрыла за собой дверь.

Мужчина тем временем повернулся ко мне, снова поморщившись.

— Что ты сказала. Повтори. — Велел он.

Под его взглядом я чувствовала себя ужасно глупо в этом дешевом, почти карнавальном недоразумении. Мне хотелось сейчас убежать и забиться в какую-нибудь глубокую, темную нору — всё, что угодно, только не стоять сейчас напротив этого высоченного сноба, пытаясь доказать, что он...

… не тот, о ком я мечтала?

А я ведь действительно мечтала. Даже не зная ни его имени, ни его внешности, я уже давно думала о хозяине своей квартире — настоящем хозяине — как о ком-то родном.

Я даже пыталась искать его.

Нет, я не лазила в документы — но я просмотрела все места, какими мне было разрешено пользоваться: книжные полки, письменный стол в кабинете, тумбочка в прихожей — но нигде не было ни одной зацепки, ни одной забытой бумажки.

Я пыталась найти информацию в интернете, вбивая имя Василисы Игнатьевны, но из этого тоже ничего не получилось.

И тем не менее, даже не зная, как он выглядит, даже не зная его имени, я чувствовала, что нас многое роднит...

Этот мужчина совершенно точно не любил закрывать шторами окна в своей спальне. Так же, как и я.

Шторы в спальне жутко неудобные, каждый день их закрывать — замучаешься, но кто не зашторивает окно на ночь в Мурманске — особенно в полярные дни?

Я вот не зашторивала.

Мне нравилось спать при солнечном свете — и судя по тому, что настоящий владелец квартиры ничего не сделал с этими неудобными шторами, он тоже редко их закрывал.

Ещё мы оба любили хороший кофе (дорогая кофеварка на кухне не просто варила вкусный кофе, но часто была единственным светлым пятном в моей после разводной жизни), тяжелые чугунные сковородки (в них еда как будто готовилась иначе, чем на обычных, с антипригарным покрытием, сковородах), хорошую музыку и книги.

Книг у хозяина квартиры было много — на нескольких языках. Старинные издания и новинки. Научные труды и беллетристика. Я могла запросто начать свой день с прочтения «Хоббита» в подлиннике, а закончить «Государем» Николо Макиавелли, изданным ещё в царское время.

Но самое точное попадание у нас оказалось в музыке.

Хозяин квартиры слушал классику. Блюз. Джаз. И неожиданно — тяжелый рок. Я тоже любила смешивать в своём плейлисте Стинга и System of a Down, поэтому такой сильный разброс меня приятно удивил.

А ещё... А ещё владелец квартиры оказался определенно умнее меня — он не просто не выбросил свою коллекцию музыкальных дисков, но, судя по всему, до недавнего времени активно её пополнял. По крайней мере, я увидела последний альбом Daft Punk, который вышел не так давно.

Конечно, в наше время всё можно было найти онлайн: небольшая сумма за месячную подписку — и можно бесконечно наслаждаться музыкой. Только... так ли бесконечно? Ведь теперь, получается, мы платим не за музыку, а за доступ к ней. И если завтра доступ окажется невозможен... то вся моя коллекция исчезнет в один день.

А у предусмотрительного хозяина квартиры, вся его любимая музыка была собрана здесь — в гостиной.

— Наташа! — услышала я откуда-то издалека голос Марианны. Я вскинула голову, поняв, что вместо ответа этому неприятному типу, я глубоко ушла в свои мысли.

— Простите, — тряхнула я волосами, что вызывало новую гримасу на лице незнакомца. — Что вы меня спрашивали?

— Откуда ты знаешь, что я не хозяин квартиры?

— А разве вы — он?

— Он! — рыкнул незнакомец, резко повернувшись к моей подружке. — Марианна. Значит, так. Этот твой эксперимент я прекращаю. Слышишь?

Марианна испуганно посмотрела на мужчину.

— Но Василиса Игнатьевна...

— Смысла в этом нет, — ощерился незнакомец. — Угробим только почем зря.

Я мысленно возмутилась. Ничего и не угробим: квартира в каком состоянии была — в таком и осталась. Даже в самом начале, когда мне было очень плохо, и я заливала свою боль красным вином — это вино не попало никуда, кроме фужеров... и чашек!

Я возмущенно фыркнула — и тут же получила порцию приятных слов в свой адрес.

Развернувшись в мою сторону, мужчина процедил:

— А ты, подружка, послушай меня внимательно. У тебя есть три дня, чтобы собрать свои манатки — и выехать из этого дома. А ещё лучше — из этого города. Потому что здесь тебе ничего не обломится.

— Что? — я выразительно посмотрела на мужчину. — Что вы несете?

— Не поверишь, — хмыкнул этот грубиян. — Только добро.

— Да? — фыркнула я. Мужчина ухмыльнулся и кивнул.

— Да. Сам удивляюсь своей доброте сегодня. — Он оглядел меня с ног до головы и снова поморщился.

И мне стало так дико стыдно за свой внешний вид, что не передать словами. Ну, на кой я купила это дурацкое платье? Решила, как дура, приколоться над Марианной, а затем удивить столичными выкрутасами своих коллег? Нуу, подумаешь, явилась бы я на новогодний корпоратив не в платье, обвязанном мишурой, а в этом... розовом пятне. Ну, сорвала бы свои комплименты за выдумку... только раскованней чувствовать я себя от этого бы не стала.

«Не платье красит человека, а человек — платье» — услышала я глубоко внутри своей души голос бабушки Наташи. Избитые вроде слова... если смысл не расслышать.

А смысл... это платье, в которое я нарядилась, подошло бы яркой, пробивной девушке. Оно бы пошло обладательнице, которая бы смогла обыграть и зажечь его своей энергией.

А тут я — которая слушает Чайковского и читает по вечерам Макиавелли.

Фальшивый медяк, изображающий настоящую монету.

Я вздохнула, мгновенно почувствовав себя абсолютно беззащитной.

Вульгарной, смешной, жалкой...

— А за этой химической хренью вполне приличный запах, — внезапно сообщил Марианне мужчина, продолжая меня разглядывать, как диковинную зверушку.

— Да, — кивнула Марианна. — Да... поэтому Василиса Игнатьевна.

— Остановись. — Мужчина поднял руку. — Василиса Игнатьевна ушла за грань.

— Но, Сергей Владимирович...

— Марианна, я всё сказал.

— Василиса Игнатьевна считала, что это наш шанс...

— Поэтому я на это и пошёл, — кивнул мужчина. — Но теперь всё, Марианна.

— Сергей Владимирович...

— Василиса Игнатьевна ушла, а значит, я никак не смогу объяснить это Альфе. — Незнакомец развел руками. — Ты знаешь нашу ситуацию, Марианна. Мы не в том состоянии, чтобы устанавливать свои правила.

— Но это вариант! Я чувствую.

— Ты не Альфа-самка, а потому не можешь этого знать, — протянул в ответ «Сергей Владимирович».

— Но мы должны... — растерянно протянула подруга.

— Знаю, — рыкнул мужчина. — Знаю! Но ты точно также знаешь, что питерским нужен всего один небольшой скандал в наших землях — и мы перестанем существовать как отдельная стая...

Покосившись на меня, мужчина поморщился.

— Лучше бы тебе не подслушивать чужие разговоры, а начать собираться — у тебя всего три дня на сборы.

Я перевела взгляд на Марианну. Подруга, всхлипывая, опустила голову вниз... Но я же помнила, как спрашивала её насчет квартиры сразу после смерти Василисы Игнатьевны. И подружка тогда сказала, что Василиса Игнатьевна хотела, чтобы я жила здесь.

Хозяйка хотела... хорошо, бабушка хозяина хотела.

Но этот пижонистый хмырь точно не хозяин.

— Одну минутку, — заявила я, подумав, что если бы меня попросил из квартиры сам хозяин, я бы и минуту не стала сопротивляться. Но уступать свою (пусть и временную) жилплощадь какому-то невоспитанному хаму... да ни в жизнь!

— А по какому это праву вы тут раскомандовались?

— Что? — мужчина, кажется, подумал, что ослышался.

— Вы ворвались в мой дом, устроили тут какие-то непонятные хождения, не соизволив даже нормально представиться и показать свои документы.

— Да ты кто такая, чтобы я показывал тебе свои документы?

— Я живу здесь, — рявкнула я. — У меня есть официальный контакт на год.

Я кивнула в сторону Марианны.

— Вот, ею подписанный.

— Подруга... — прищурившись, мужчина глубоко вздохнул, будто собирался набрать побольше воздуха в грудь, чтобы было чем наорать на меня... но вдруг ответил вполне по-человечески, даже поменяв ко мне обращение. — Девушка, послушайте...

— Нет, это вы послушайте. Я сняла эту квартиру на год. Все бумаги в порядке.

— Вам выплатят компенсацию, — передёрнул плечами мужчина.

— А вы всё меряете в деньгах, да? — усмехнулась я.

— А в чем ещё надо? — обескураженно спросил «Сергей Владимирович». Хотя на вид он был всего лет на десять постарше меня, так что можно было безо всякого угрызения совести отбросить отчество.

— Старая хозяйка, я имею в виду Василису Игнатьевну, сделала мне большое одолжение, позволив поселиться в квартире её внука, — ответила я. — Вы думаете, я предам её память и возьму вашу компенсацию?

— Но это квартира не ваша, — напомнил Сергей.

— Моя, — отрицательно покачала я головой. — Моя на целый год.

И видя, что мужчина не собирается сдаваться, я честно протянула.

— Мне хорошо тут... Мне кажется, тут даже стены меня греют.

Я не хотела показывать свою эмоциональность, но в глазах всё равно уже стояли слёзы.

Мужчина прочистил горло.

— Да что, блин...

— Сергей Владимирович, — вдруг подала голос Марианна. — Наташе просто некуда идти. У неё нет ни близких, ни даже отдалённых родственников. Из родного города она переехала в Москву, поэтому друзей там тоже не осталось, а в столице...

— В столице тоже друзей не нажила, — кивнула я, помогая Марианне. — Ни друзей, ни семьи. Только в вашем городе жизнь и стала налаживаться.

Мужчина прищурился. Посмотрел на меня. Затем на Марианну.

Подружка неуверенно ему кивнула.

— Ладно, — проскрипел он. — Но под твою персональную ответственность. Если что случится — перед питерскими просить будешь сама.

Марианна радостно закивала, как болванчик на капоте автомобиля при движении. И когда мужчина стремительно покинул мою квартиру, подружка бросилась ко мне обниматься.

— Ох, Наташка! — засмеялась она. — Ох, Наташка...

— Кто это был?

— Один из распорядителей наследства хм... Василисы Игнатьевны. — Подруга улыбнулась. — Дальний родственник. Не обращай внимание...

— Он жуткий.

— Что ты хочешь, — хмыкнула Марианна. — Сергей Владимирович большую часть своего времени проводит с волками.

— А, так он ученый...— кивнула я. — То-то он всё про Альф говорил...

— Ну да, — рассмеялась подружка. — У нас его словечки давно вошли в общий обиход... самый влиятельный член семьи — Альфа; самая уважаемая в семье женщина — Альфа-самка. Кстати, где ты нашла это розовое убожество?

— Тебе не нравится? — притворяясь удивленной, спросила я.

— На-та-ша, — рыкнула Марианна. Ну, почти как эта … Альфа-самка, про которую она только что говорила. — Это вообще так себе модель, а на тебе...

— Как чайник на корове, — хмыкнула я, перефразировав старую пословицу.

Подруга кивнула.

— Вот-вот. А духи где ты эти нашла? На заводе, где делают освежители для туалета?

— Тебе сегодня ничего не нравится! — уперев руки в боки, воинственно воскликнула я, продолжая, впрочем, широко улыбаться.

Подружка рассмеялась вместе со мной.

— Ладно, провела меня... один-один.

Она вытянула руку ладонью вперед — и я, ударив её по ладони ( дав «пять»), помчалась в спальню переодеться.

— Кстати, проверь, пожалуйста мясо, — попросила я подружку, залетая в комнату.

— Мясо-то, надеюсь, не из того магазина, откуда ты взяла платье и духи? — крикнула Марианна, пока я возилась с молнией.

— Нет, — закричала я, быстро скинув платье и тут же переодевшись в домашний костюм.

— С едой не шутят, — добавила я, появившись на кухне.

— Это смотря с какой едой, — пожала плечами Марианна. Она уже вытащила мясо, освободив его из фольги. — Ммм, пахнет вкусно...

Глава 6

Глава 6

После того странного визита Марианниного родственника — единственного визита, хочу заметить — всё в моей жизни как будто устаканилось.

Я продолжила жить в квартире внука Василисы Игнатьевны. По прежнему переводила Марианне всё ту же маленькую сумму ( впрочем, я пару раз намекала своей подружке, что могу платить больше, но она категорически отказалась от повышения арендной платы), ходила на работу, в спортзал и проводила выходные со своей подругой. Иногда — с коллегами по работе.

Между тем красивая яркая осень сменилась холодным серым межсезоньем (вот уж действительно где было много серости), затем очень холодной снежной зимой.

В Мурманск пришла полярная ночь.

Раньше я думала, что это в Москве зимой нет Солнца — но теперь, оказавшись в зимнем Мурманске, ехидно улыбалась про себя, вспоминая эти свои столичные стенания.

Впрочем, всё было не так плохо... здешняя природа баловала нас северным сиянием — необыкновенно красивым природным явлением, которое привлекало в эти края много туристов. Я первое время могла часами стоять на улице, раскрыв рот... или, когда окончательно замерзала, шла домой и таращилась на зеленые всполохи в небе из своего окна.

Но это было ещё не всё, чем нас собиралась радовать полярная зима. Марианна пообещала мне, что скоро я стану свидетельницей Лунных дней.

Не Лунных дней в смысле астрологии ( откуда я вообще про это знаю?) — Марианна рассказала мне про ещё одно уникальное северное событие, про которое я раньше даже не слышала: на широте Мурманска, когда полная Луна представляет собой огромный диск, она светит ночью так сильно, что даже на улице без фонарей можно спокойно прочитать книгу. И получается, что Солнца в полярную ночь вообще нет, зато Луна недолго компенсирует полное отсутствие дневного светилы.

Такие Лунодни держатся несколько дней — и сильно влияют на людей. По крайней мере, Марианна предупредила меня, что я могу почувствовать себя необычно... что ж, я была готова к этому.

Мне вообще казалось, что я чего-то жду. Неосознанно, подсознательно...

А между тем время подходило к празднованию нового года.

Наше начальство устроило большой праздник прямо на работе, куда все сотрудники могли пригласить своих родных.

У меня родных в Мурманске не было, но за то время, что я работала в компании, мои коллеги успели неплохо познакомиться с Марианной — и потому, я с разрешения начальства позвала подружку.

Скажу сразу — праздник получился!

Практически все пришли в карнавальных костюмах — я уже знала, что это такая маленькая традиция нашей полиграфии; и должна признать, что моё жуткое розовое платье, которое я всё-таки напялила на себя на этот праздник, смотрелось почти скучно, по сравнению с костюмами моих других коллег.

Когда я призналась в этом Анне и Марианне, которые в этот момент стояли возле меня, обе девушки не смогли сдержаться от смеха.

— Наташа! — фыркнула жена начальника, которая сейчас выглядела как белая, пушистая зайка.

Марианна же просто кивнула на пояс, который я затянула новогодней мишурой.

— Просто раньше платье сидело тебе впритык, а сейчас уже даже великовато, — хмыкнула Марианна, которая приехала на сегодняшний вечер в сером вязаном платье, с ободком, на котором были приделаны серые ушки, и с лицом, разрисованным под какого-то зверя...

— А ты кто, — спросила я, покосившись на подругу, — кошка?

— Как можно так ошибаться? — фыркнула Марианна. — Я — волчица.

Я рассмеялась, оценив юмор подружки... и удивилась жидким смешкам тех, кто стоял рядом с нами и точно слышал эту шутку.

Вот тоже странно — с одной стороны, к Марианне мои коллеги все вроде бы хорошо относились, но в то же время... её как будто побаивались.

Нет, я уже знала, что у моей подруги богатые, влиятельные родственники... но ведь она сама никогда этим не щеголяла — наоборот, всеми силами скрывала это.

И тем не менее... предвзятое отношение к Марианне чувствовалось.

Когда после новогодних праздников Анна, жена моего начальника, заглянула к нам в офис, она сразу же, с ходу, посоветовала мне «разойтись» с подружкой.

— Наташ, я всё понимаю, — вздохнула Анна, когда мы пили чай в небольшой комнатке, которая нам служила столовой. — Ты здесь живёшь одна, без родных... и всё такое. Но мой тебе совет — присмотрись к тому, что делает эта твоя якобы подружка.

— А что она делает? — не поняла я.

Анна вздохнула.

— Ты что, не обратила внимание на то, как Марианна ловко уводила у тебя ухажёров на новогоднем корпоративе? — Жена начальника поморщилась. — Андрей, Олег — оба пытались за тобой ухаживать.

Я вопросительно уставилась на свою собеседницу.

— Только не говори, что ты этого не заметила! — возмутилась та.

— Да я как-то... ну, мы шутили — да, разговаривали — да...

— А потом оба пытались вытащить тебя танцевать, а вместо этого почему-то танцевать уходили с твоей подругой, — фыркнула Анна. — Наташа, помяни моё слово: эта девушка — тебе не подруга.

— Анна... — я неловко улыбнулась. — Марианна просто знает, что я не готова к новым отношениям.

— Танцы — это ещё не отношения! — категорично ответила жена начальника. — Это просто возможность узнать чуть ближе другого человека.

Она покачала головой.

— На празднике все были расслабленные, веселые — и я видела: ты не чувствовала себя неуютно от того, что кто-то позвал тебя танцевать...

Я кивнула, мысленно соглашаясь с женой начальника: я действительно не чувствовала никакого напряга, когда сначала Олег, а затем Андрей звали меня потанцевать медляк.

Но в то же самое время я понимала, почему Марианна «перехватила» эти предложения пойти потанцевать — подруга знала, насколько тяжелым для меня был развод, и просто перестраховывала меня...

Я не видела в этом ничего странного, ничего необычного — и уж точно не думала, что Марианна хочет отбить у меня одного из моих поклонников. В конце концов, у неё у самой жених имелся — жених, с которым она до сих пор не знала, как разобраться.

Так что вряд ли бы Марианна стала усложнять себе жизнь ещё и новыми отношениями.

Но в любом случае, я поблагодарила Анну за её беспокойство — я была для них с Костей чужим человеком, но Анна всё равно нашла время, чтобы приехать в офис и поговорить со мной об этом.

Конечно, я и не думала сомневаться в подружке — просто решила пока не звать её на наши «рабочие сабантуи», чтобы не создавать напряжение между ней и Анной.

Впрочем, даже если бы я хотела, то вряд ли бы у меня что-то вышло: мои коллеги проголосовали за то, что устроить ещё один новогодний корпоратив уже на Старый Новый год — все должны были прийти в тех же костюмах, что и на прошлый праздник. Но при этом костюмы должны выглядеть так... будто в них хорошо «погуляли».

— Устроим проводы Новому году, — рассмеялся Павел, когда кто-то предложил эту идею. И пока я мучилась, звать ли Марианну на этот праздник или нет, подружка позвонила мне сама и сообщила, что должна на пару дней отлучиться из города.

— Кстати, сейчас как раз начинаются Лунные дни, — сказала Марианна. — Завтра ты увидишь огромную, как Солнце, Северную Луну...

Как и обещала моя подруга, на следующий день над Мурманском взошла огромная Луна... Создавалось такое впечатление, что это не простой спутник нашей планеты, а на самом деле звезда — просто поменьше привычного всем Солнца.

Северное Светило.

Конечно, это странное впечатление объяснялось вполне объективными вещами: здесь, за полярным кругом, солнышка на небе зимой вообще не было — круглые сутки город был погружен в темноту, а день отличался от ночи только наличием небольших проблесков зари...

В пятницу, тринадцатого января, мы почти всем коллективом остались после работы праздновать «проводы Нового Года».

Как уже говорила, по задумке наших креативщиков, мы должны были появиться на празднике всё в тех же новогодних костюмах — но так, чтобы создавалось впечатление, будто эти костюмы мы не снимали целых две недели.

Получилось прикольно. Мятые рубашки мужчин могли соперничать разве что с мятыми прическами девушек; белый свитер Павла (владельца компании) был со всех сторон покрыт помадными поцелуями, а на костюме зайки у Анны теперь не хватало левого уха и половины хвоста.

Я художественно порвала мишуру на своем поясе, закрепив всё нитками, ну и вместе с секретарём Павла мы нанесли немного земли из цветочных горшков на подол — Оксана таким образом испачкала свой костюм снегурки, и тоже вышло очень... художественно.

Такое, сборище живых зомби, переживших целых две недели праздников.

После застолья начальник предложил довести меня до дома (точнее за рулем была его жена, которая сегодня не пила). Костя и Анна довезли меня до угла, откуда до моего дома оставалось всего ничего — я не стала просить их заезжать дальше, так как им в этом месте надо было поворачивать в другую сторону. Да и мне пройтись тоже не мешало — проветриться после трёх бокалов вина.

Помахав начальнику и его жене, я посмотрела на Луну, которая висела сейчас высоко над моей головой — и подмигнула ей.

— А жизнь-то вроде налаживается, — сказала я Луне и повернулась в нужную мне сторону.

Но как только я позволила ей светить мне в спину... не знаю, возможно, во всём был виноват алкоголь; возможно, всё дело было как раз в этом Лунном дне — Марианна ведь предупреждала меня, что некоторые люди в такое время чувствуют себя странно. К тому же это была моя первая полярная ночь в Мурманске.

В общем, всё смешалось в моей голове после вина: темный безлюдный двор, мысли о зомби; о том, что сегодня не просто пятница, тринадцатое и одновременно с этим праздник старого нового года, но ещё и странное полярное полнолуние, когда Луна на небе висит просто огромная...

Вот моё воображение и разыгралось.

Клянусь, как только Луна стала светить мне в спину, я почувствовала на себя чей-то взгляд — меня одновременно бросило в холод от ужаса и в жар от страха. Я прибавила шаг, чтобы быстрей дойти до своего дома — наверное, со стороны казалось, что девушка просто спешит домой, чтобы не замерзнуть — в Заполярье это как нечего делать; но на самом деле я бежала от чувства опасности, которое ощущала всей своей кожей.

Как будто за мной следил какой-то страшный, дикий зверь — и развлекаясь видом моей паники, он решал, что он будет со мной делать.

Мне даже показалось, что я слышу издалека чьё-то хриплое, тяжёлое дыхание... как у хищника, который притаился и уже готов напасть. Конечно, всё это было просто порождением моих страхов — на самом деле, ни одно живое существо не способно создавать такие звуки и скорее всего я просто слышала звуки заведенной машины по-соседству — только и всего. Но в тот момент я не думала об этом.

Мне былострашно до ужаса.

Кое как я добежала до своего дома, забежала в подъезд — и лишь оказавшись в квартире, почувствовала, что снова могу дышать.

Закрыв на все замки входную дверь, я привалилась к ней спиной — привалилась в чем была: в верхней одежде; с сумкой, пакетом, в котором лежало праздничное платье и туфли; с зажатым телефоном и ключами в руках.

Так я сидела где-то полчаса — пока не вспарилась под слоями теплой одежды.

Но самое странное случилось потом.

Я разделась, сходила в душ — и когда уже пришла в спальню, чтобы лечь под одеяло, мне опять почудился этот взгляд... Как будто за мной кто-то наблюдал из темноты деревьев.

— Да что же это такое! — нервно воскликнула я, пытаясь уговорить себя, что ничего этого не может быть на самом деле. Просто моя фантазия. Просто выпитое вино. Просто расшатанные нервы.

«С завтрашнего дня начну пить витамины», — подумала я, вспомнив совет Анны, жены начальника. Но пока лишь я мужественно лежала в огромной чужой кровати рядом с темным окном — и мысленно решала, что мне лучше сделать: зашторить окно, чтобы не чувствовать больше этого взгляда на себе, или оставить всё как есть... на случай, если меня кто-нибудь соберется атаковать.

Моё окончательно сдавшееся рациональное мышление махнуло рукой в попытке переубедить меня в глупости этого предположения: в конце концов, я живу не на первом этаже; на моем балконе нет ни пожарной лестницы, ни общих стенок с соседскими балконами — то есть всё очень безопасно... только я всё равно знала, что стекло хрупкое, а зверь, следящий сейчас за мной, очень сильный.

В итоге я уснула под какой-то старый фильм, который включила себе на ноутбуке.

И мне опять приснился кошмар с туманом, из которого появлялись волки. Много страшных, больших волков.

Теперь я была в лесу одна — без Аркадия, на мне была моя зимняя куртка с толстым воротом — недешевая, зато очень теплая вещь, которая запросто выдерживала холода даже в Заполярье. Но во сне огромного волка это не остановило — он бросился на меня, кусая меня в шею.

А затем я увидела, как он навис надо мной — страшная звериная морда с желтыми волчьими глазами, которая постепенно менялась, превращаясь в человеческое лицо — в лицо мужчины, если быть точнее.

Этот мужчина, нависший надо мной, выглядел как настоящий воин, чуть ли не как гладиатор: жесткие, резко выступающие скулы, говорящие о том, что этот мужчина не любит компромиссов и тем более не любит, когда окружающие его люди поступают в разрез его желаниям; волевой подбородок, заявляющий о своем лидерстве перед всеми; тонкая сеть мелких шрамов на плечах и открытой мускулистой груди говорили о том, что он всегда отстаивает своё — и никогда не бывает побежденным. У него было смуглое тело и черные волосы. А ещё...

В этот момент мужчина открыл глаза — и я увидела желтые, нечеловеческие зрачки.

Я закричала от ужаса... и проснулась.

За окном вроде бы разгорался новый день ( хотя у нас же была полярная ночь, так что какая разница) — я проверила часы и поняла, что надо выбираться из кровати.

И... я поняла ещё кое-что неприятное для себя: опьянение от вина ушло, а вот страх нет. Мне по прежнему чудилось, что за мной наблюдают, даже разглядывают.

Я решила, что с меня хватит — и подскочила к окну, чтобы закрыть эти дурацкие шторы. Всё равно солнца нет!

Шторы в спальне были жутко неудобные, поэтому мне пришлось немного с ними повозиться, прежде чем удалось закрыть всё окно. И... вот честно, когда я закрыла шторами окно, мне показалось, что там, на улице, кто-то снова зарычал. Не человек, не зверь — что-то более ужасное... оборотень, к примеру.

Спасибо моему богатому воображению за это ужасно нервное утро!

Затем я ещё полдня пыталась убедить себя, что всё это ерунда — просто фантазии, просто нервы... И лишь когда я стирала свой наряд «Феи Драже», я вспомнила про шутку Марианны и поняла, что к чему.

Получается, что сначала подружка пошутила про духи от оборотней, а затем я в ответ на её шутку купила в качестве прикола вонючий сладкий парфюм — купила вместе с этим злополучным розовым платьем.

Вот откуда пошли мысли про оборотней... Ларчик просто открывался. Видимо, моё подсознание запомнило шутку Марианны, связало её розовым платьем — и выдало обратно, когда я несла это платье домой, немного испугавшись пустой ночной улицы, залитой светом огромной луны.

«Ну да, полнолуние же — естественно, что оборотни... а не зомби, к примеру»,

Я мысленно поздравила себя с отгадкой причин своих страхов.

«Если бы только подсознание вместо того, чтобы пугать меня всякими оборотнями, подсказало мне, где искать приснившегося мне красавчика...» — я тяжело вздохнула. —«Вот где было бы счастье».

Но таких мужчин, в жизни, наверное и не бывает... И вообще, надо было мне и в самом деле получше присмотреться на празднике к Олегу или Андрею. Не век же куковать одной.

Я подошла к зеркалу и критически себя осмотрела.

За полгода, проведенных в Мурманске, я почти вернулась в свою привычную форму. Точнее, в свой прежний размер. А вот что касается формы... той прежней Наташи, какой я была до брака с Аркадием, уже нет и никогда не будет.

Раньше я была беззаботной веселушкой, верящий в любовь до гроба.

Теперь этой веры не осталось.

А вместе с ней из меня ушла почти вся радость, вся любовь, вся надежда.

Нет, я справилась с той ямой, куда закинул меня мой муж, предложив развестись — я стала более сильной, независимой, почувствовала, что могу многое, главное — не опускать руки.

Но вместе с тем я всё равно ощущала себя какой-то пустой изнутри.

Человеку обязательно надо кого-то любить, но у меня никого не осталось: бабушка умерла, муж отказался сам от моей любви... А остальные... остальные были чужими, которым я не могла довериться.

— Ни Олегу, ни Андрею, какими бы они замечательными парнями не были, — уныло сказала я своему отражению в зеркале. — На самом деле, хорошо, что Марианна тогда перехватила внимание этих парней.

Потому что у меня пока не было сил на отношения. Да и... честно сказать, они вряд ли когда-нибудь появятся. Потому что в случае неудачи... это очень, очень больно.

Я посмотрела в свои грустные глаза одинокой женщины и развела руками.

— Ладно, Наташ, хватит жаловаться на жизнь. Смотри, как ты здорово похудела.

На улицу я в тот день не выходила — стояли дикие морозы, которые сводили на нет все попытки подышать «свежим воздухом». А к вечеру я вообще почувствовала себя плохо — и уже ночью у меня поднялась температура.

Пришедшая в понедельник врач поставила ОРВИ, хотя у нас свалилось половина коллектива — и по симптомам это больше походило на грипп, чем на простой ОРВИ. Но так или иначе, все эти «лунные дни» я просидела дома, точнее пролежала под двумя одеялами в спальне.

Первые несколько дней я вообще плохо запомнила — такая сильная у меня была слабость. Но спустя пару дней в город вернулась Марианна. Это отчаянная девица совершенно не боялась заразиться от меня. Узнав, что я болею, она тут же приехала ко мне домой и оставалась со мной всё то время, пока мне не стало лучше.

Меня поили морсом, кормили прозрачным говяжьим бульоном (Марианна считала, что говяжий бульон полезней, чем куриный); она перестилала каждый день постельное белье в моей спальне и заваривала мне травы для полоскания горла.

Пока я сильно температурила, Марианна часто рассказывала мне какие-то волшебные истории про внука Василисы Игнатьевны. Моряк, путешественник, бизнесмен, и меценат... Он то сражался с восьмьюдесятью наемниками и победил их всех; то узнав, что в одной из отдаленных деревень заболел ребенок, а вертолет не может вылететь из-за погодных условий, пробежал сто километров с нужными лекарствами...

—... и это он ещё сам ребенком был, — добавила Марианна, — А вот, знаешь...

Но, кажется, она также читала мне вслух какую-то фантастику про путешественников в затерянный город, и думаю, из-за высокой температуры всё это слилось в один большой рассказ.

Когда температура внезапно перестала снижаться вообще, Марианна вызвала уже второго врача — из дорогой платной клиники, и мне начали ставить болючие уколы с антибиотиками.

Я не могла не поправиться при такой заботе. Тем более, что Марианна настояла на том, чтобы довозить меня по утрам до работы, пока я окончательно не приду в норму.

К счастью, мой первый рабочий день после болезни совпал с относительной (в Заполярье всё относительно) оттепелью — и потому я не умерла на улице , втянув в себя по-настоящему морозный воздух после долгого сидения дома.

А потом полетели дни, недели...

Мы изо всех сил старались занять своё время, чтобы не чувствовать себя впавшими в спячку — почти каждый день мы с Марианной посещали спортзал, ездили на выставки, концерты, фестивали... Это частично заполняло пустоту в моей жизни — к тому же, мне правда нравилась, что Марианна, будучи близкой подругой, не лезла мне в душу, не учила меня жить «правильно», не пыталась свести меня с кем-то из своих знакомых.

Впрочем, как раз в этом мы с ней были очень похожи — мы обе не были готовы любить, зная, что любовь не живет вечно.

Меня этому научил мой собственный горький развод, Марианну — чужой опыт. К несчастью, легче ей от этого не было: однажды подруга объявилась на пороге моего дома в жутком состоянии. В этот день все праздновали День святого Валентина, и я знала, что Марианна отправилась поужинать со своим женихом, который как раз приехал в наш город.

Было уже довольно поздно — то есть, они явно поужинали, но что случилось дальше я не знала — потому что Марианна, не сказав мне ни слова, прошла в гостиную, уткнулась носом в диванную подушку и громко зарыдала.

Я не задавала ей вопросов. Не убеждала, что всё будет хорошо.

Сварила кофе, сделала горячие бутерброды, предложила бокал вина... А когда бутылка опустела наполовину, Марианна тихо начала тихо признаваться, что испытывает к своему суженому что-то.

— Но это же хорошо, — протянула я. — Значит, вместо брака по расчету будет брак по любви.

— Хорошо? — Марианна подняла на меня потрясенный взгляд. — Это будет ужасно!

Её заплаканное лицо выражало сейчас вселенское горе. Я не понимала, почему она плачет, но не давила на Марианну — ждала, когда она сама всё расскажет.

И она рассказала.

— Наташа, мы говорим про мои чувства — только про мои! У Рокотова ко мне ничего нет, всего лишь один голый расчет.

— Ты уверена? — спросила я. — Кто сказал?

— Я знаю! — всхлипнула подружка. — Я не его суженая, понимаешь. Я знаю это.

— Этого нельзя знать наверняка, — протянула я, качая головой. На что Марианна вдруг истерично рассмеялась.

— Ну, конечно, нельзя!

Почувствовав, что подруга на грани, я уговорила её сходить в ванную умыться — что мы и сделали: мне пришлось помогать Марианне дойти до ванной.

Наплескав себе в лицо ледяной воды, подруга уселась на бортик джакузи и принялась сбивчиво рассказывать про их последнюю встречу.

— Наташка, я не думала, что в страсти он становится такой... — Прикусив губу, подруга тяжело вздохнула. — Я-то и поцеловала его со злости, просто для того, чтобы доказать, что между нами ничего нет. А он не просто ответил — от него как будто полыхнуло такой страстью, что мы прямо в его машине...

Пискнув, Марианна покраснела.

— То есть ты переспала со своим женихом? — спросила я, подавая подруге чистое полотенце для лица.

Марианна кивнула.

— И ты считаешь, что это трагедия?

Марианна снова кивнула.

— Почему?

— Потому что нам обоим это понравилось! — снова заплакала подруга.

Я, улыбаясь, поглядела на Марианну.

— Это действительно трагедия, — кивнула я.

— Ты не понимаешь... — Марианна махнула рукой. — Он не мой суженый, я не его настоящая невеста, не его пара, если хочешь... это всё неправильно!

— Марианна, что именно ты имеешь в виду? Я действительно не понимаю. Ты сама говорила, что твоя семья желает этого брака — и вы уже как бы официально жених и невеста.

Подруга напряглась.

— Я боюсь, что этот брак не продлится всю жизнь.

Я вздрогнула, а подруга кивнула.

— Да, Наташ... Я могу остаться как твоя бабушка — та, которая тебя вырастила...

Марианна, вытерев лицо полотенцем, тяжело вздохнула.

— Я могу прожить двадцать лет с этим мужчиной. Могу врасти в него корнями, врасти душой... — подруга грустно усмехнулась. — И у нас будет всего два возможных конца: либо он уйдет из жизни рано, оставив моё сердце кровоточить от его потери, либо однажды, в один прекрасный день, он встретит свою истинную — и уйдет к ней, навсегда забыв про меня.

Я поняла, о чем говорит моя подруга.

Эта была та боль, что теперь всегда сопровождала меня. Нельзя выйти замуж, любя человека, прорастая в него всеми корнями (мне очень понравилась это выражение у Марианны), а затем просто обрубить все эти корни — все чувства, что тебя связывали с ним.

Ведь в таком случае, ты обрубаешь и часть себя.

«Вот почему я чувствую себя пустой», — пытаясь не заплакать, подумала я — и обняла Марианну.

Нам, девочкам, нужно держаться вместе.

Глава 7

Глава 7

А между тем наступила весна. Пока ещё только календарная, но всё же весна...

Теперь мы все с нетерпением ждали прихода настоящего тепла — радовались каким-то минус пяти как первым теплым денькам и ждали, когда, наконец-то, сойдет снег и в городе появится зелень.

Хотя заполярная зима прошла для меня на удивление быстро — возможно, потому, что многое для меня было впервые, многое было необычно: полярная ночь, северное сияние, лунные дни, встреча солнца, дикие морозы, наконец... Природа в Заполярье не баловала человека легким климатом — скорее, всё это было похоже на испытание, однако вместе с тем в этом краю присутствовала какая-то сильная энергетика, которая заряжала людей, делала их какими-то особенными.

Я это прочувствовала на себе.

Не знаю, каким образом, но в Москве у меня едва хватало сил на то, чтобы после работы сделать легкую уборку или какие-то другие домашние дела; здесь, в Мурманске, я то и дело где-то пропадала... Несмотря на морозы, мы мы с Марианной дома не сидели — постоянно выдумали для себя различный досуг.

Вот сегодня, кстати, подружка собралась отвести меня в какой-то личный заповедник крупного бизнесмена. Кажется, мы там уже один раз были: частная территория в этих местах охранялась двумя КПП с вооруженной охраной.

Правда, я, честно говоря, сомневалась, стоит ли нам выбираться в заповедник именно сегодня — несмотря на то, что сегодняшний день было принято официально считать первым днем весны и весенним равноденствием, повсюду в городе ещё было много снега, и не надо было быть большим специалистом, чтобы предположить — в лесополосе, за городом, ситуация будет только хуже.

Но Марианне хотелось.

Я махнула рукой, одела удобные теплые вещи — и отправилась с подругой в этот частный заповедник.

План был такой — мы должны были пройти по двенадцати километровому маршруту до берега небольшого озера, где имелась сторожка лесника, которую друзья Марианны приготовили для нашего ночлега.

Но, кажется, мы свернули куда-то не туда, или... Я не знаю, где точно мы заблудились, потому что у Марианны была только бумажная карта — а я в них мало что понимала. Тем временем уже начало смеркаться, и на небе показалась полная луна.

— Хорошо, хоть, полнолуние, — заметила я, улыбнувшись Марианне. Мне хотелось поддержать притихшую подружку. — Хотя бы сэкономим зарядку на телефонах.

Сотовые в этом месте не ловили, но мы использовали телефоны как фонарики.

— Ага, — кивнула Марианна. — Хорошо, что полнолуние.

Она вдруг показалась мне очень усталой. Нет, мы обе вымотались за сегодняшний день, но Марианна была по-другому усталой... как будто на ней лежал какой-то тяжелый, неподъемный груз. Усевшись прямо в снег, подружка вдруг тяжело вздохнула.

— Она сказала, что сегодня — последняя возможная дата. Она дала три даты, и две мы пропустили, потому что не были готовы... если не получится сейчас — не получится вообще.

— Что? — я покосилась на подругу. — Марианна, о чем ты?

— Стой здесь, Наташ, — попросила подружка. — Я сейчас отойду немного в сторону... в туалет — и вернусь к тебе.

Я кивнула, подумав про себя, что та тропинка, по которым мы бредем уже четыре часа, мало напоминает настоящую дорогу — не стыдно присесть и совсем рядом (благо, время клещей ещё не наступило), да и темнело уже.

Но я не стала говорить Марианне, как лучше сделать — в конце концов, это личное дело каждого когда и как ходить в туалет.

Только вот... прошло пять минут, десять, пятнадцать — а подружка так и не появилась.

В лесу всё больше темнело.

Луна, конечно, светила почти как фонарь, освещая всё вокруг, но спокойней мне от этого не становилось. Места здесь дикие — полны всякого зверья... я почему-то вспомнила про волков, которые мне снились — и поежилась.

А из темных кустов — в той стороне, куда отошла Марианна, раздалось осторожное движение — и всё тотчас стихло.

— Марианна? — позвала я испуганно. — Марианна, хватит шутить!

Ответом мне было молчание.

— Марианна? — крикнула я. — Пожалуйста, хватит!

Последнее слово я прокричала уже немного истерично.

Мне не было стыдно за свой страх в этот момент — мне было до ужаса страшно.

В конце концов, мы не в городском парке возле дома, мы где-то в далеко от цивилизации. Здесь, блин, даже телефоны не ловят!

— Марианна.... — позвала я слабым, дрожащим голосом. — Марианна!

Ответом мне была тишина.

— Марианна...

Я прикусила губу, чувствуя холодный пот на своей коже — и сделала шаг в сугроб, в ту сторону, куда сошла с тропинки подружка.

Марианна вроде бы зашла за небольшую пышную ёлочку — я двинулась в эту сторону, когда услышала за своей спиной какое-то тяжёлое дыхание.

Кажется, я сначала сделала несколько шагов, прежде чем обернулась … позади меня, освещаемое полной Луной, стояло огромное чудовище.

Это был какой-то страшный зверь... я не натуралист и не биолог, но ни в одной книжке, которую мне доводилось читать, ни в одной телепередаче про животных не показывали ничего подобного: передо мной на задних ногах стоял двухметровых волосатый гигант, с руками, которые больше напоминали лапы — точнее, это было что-то среднее: вроде похоже на пальцы, но с огромными черными когтями. Сильные нижние лапы... или ноги переходили в массивное туловище, прикрытое темной шерстью, туловище переходило в мощную шею, способную разорвать, любые цепи и оковы, а уже шею венчала голова... это был не человек и не зверь — что-то общее, единое — какая-то ошибка природы, абсолютно неправильное, страшное существо.

И это существо медленно надвигалось на меня, утробно рыча при этом.

ВНИМАНИЕ! ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРИЕМЛЕТЕ ЖЕСТКИЕ КНИГИ, ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАНОВИТЕСЬ НА ЭТОМ МОМЕНТЕ.

Я же пятилась назад. Медленно, осторожно, не делая резких движений — дикие звери этого не любят. Ещё, говорят, приматов дико злит, когда люди им смотрят в глаза... но это чудовище и близко не напоминало никого из обезьян, поэтому взгляд я не опустила.

Да и не смогла бы я этого сделать — слишком страшно было.

А чудовище тем временем плавно надвигалось на меня, жадно вдыхая сильно раздувавшимися ноздрями весенний ночной воздух.

Я понимала, что оно — это чудовище — не уйдет, не пройдет мимо — оно пришло сюда ради охоты; оно здесь, чтобы напасть на меня.

Я испуганно вздохнула — чудовище ещё сильней зарычало.

Дикий страшный зверь. Почему никто не знает, что в этих землях обитают такие твари? Меня пугали медведями, волками — но не странными человекообразными монстрами, которых нет ни во одном учебнике по зоологии.

Я сделала ещё один шаг назад — и подумала о том, что хозяева этого частного заповедника точно знают, что здесь водится — поэтому два КПП, поэтому вооруженные охранники на каждом из посту. Это мы с Марианной, как две дурочки, подались подальше от города, чтобы полюбоваться на дикие места Заполярья. Подружка ведь так любит родной край.

Подумав о Марианне, я всхлипнула, в красках представив её ужасную судьбу... и последнему дураку было понятно, что с ней сделал этот зверь... этот или другой — похожий.

Пока я, правда, не видела ни крови, ни следов борьбы — но в лесу уже было очень темно, к тому же, возможно, её убили достаточно быстро. Я вспомнила, что слышала в кустах за елью, куда отлучилась Марианна, только небольшой шорох — и после вообще ничего.

Меня снова затрясло от страха. Я сделала ещё один крохотный шажочек.

Чудовище ощерилось.

Ещё один шаг назад — ещё один грозный рык приближающегося чудовища. И его шаг в мою сторону.

Оно... он надвигался на меня с моей же собственной скоростью. Я делала шаг от чудовища назад, чудовище делало шаг ко мне... вся беда была в том, что его шаги были куда больше моих, так что монстр уже находился на расстоянии вытянутой от меня руки.

И спасения не было.

Я тихо всхлипнула, осознав это — он просто играл со мной, как иногда кошки играют отловленными мышами перед едой. Развлечения ради.

Марианне досталась более милостивая смерть, — подумала я, переведя взгляд на Луну, которая как раз вышла из-за тучи.

Чудовище в этот момент оказалось как раз в круге лунного света, что давало мне возможность рассмотреть его... Я рассмотрела длинные волчьи клыки, которые торчали из его ощеренной пасти, темную мерцающую шерсть по всему телу, которое странно напоминало тело человека... Зверь и человек; человек и зверь — что-то общее, что-то страшное. Мне пришло в голову, что это может быть йети, про которых рассказывают страшные истории.

А потом я случайно встретилась взглядом с этим монстром — и поняла, что желтые глаза этого зверя тоже меня рассматривают. Рассматривают внимательно... даже жадно.

Испугавшись этого плотоядного взгляда, я быстро опустила глаза вниз — и увидела явное возбуждение у этого монстра.

Он... он сексуально возбудился!

— Мамочки, — прошептала я, сделав резкий рывок назад.

Бежать! Бежать во что бы то ни стало!

Но предательский лес не собирался отпускать жертву, которая узнала его секрет. Под моим весом, твёрдая корка снега треснула, и я, упав плашмя, больно оцарапав щеку о жёсткую корку снега. А подняться у меня уже не вышло.

Потому что на меня бросился этот монстр.

Пользуясь своей нечеловеческой силой, он вертел меня в руках как куклу — нюхал, рычал, гладил... а потом он начал рвать на мне одежду. Я пыталась отбиваться, пыталась даже вырваться и убежать, но меня схватили и со всей силы бросили на снег.

А потом страшное возбужденное чудовище принялось разводить мне ноги.

— Нет, — закричала я, силясь свести ноги вместе. Руки-лапы чудовища не давали мне этого сделать. —Пожалуйста, не надо!

Чудовище меня не слышало. Этот снежный человек нависал надо мной, по звериному рыча... одной рукой обивая мои слабые для него попытки вырваться, другой — освобождая мои ноги от остатков одежды.

Я лежала практически голая на снегу — и не чувствовала холода, только дикий, животный страх.

А потом пришла боль.

Я... я не была девственницей — как-никак даже замужем успела побывать, но ни одна из ночей с Аркадием не подготовила меня к тому, что сейчас творил с моим телом этот снежный человек.

Меня как будто раздирали пополам.

Я кричала — кричала, звала на помощь, слезно просила зверя не причинять мне боль... а потом, поняв, что этого зверя мои крики совершенно не трогают, замолчала.

Он возвышался надо мной — огромный, страшный, невероятно сильный.

А я лежала на снегу, ощущая, как в обнаженную кожу впиваются миллионы острых льдинок заледеневшей корки весеннего снега — но не чувствуя при этом ничего.

Все мои чувства забрал этот монстр, который совершал сейчас мерные толчки в моём теле.

Мне было уже всё равно.

Я понимала, что когда он утолит этот голод, мне придет конец — и я уже даже ждала этого, завидуя доле Марианны. Судя по всему, подружка не мучилась — её, наверное, просто съели.

В то время как меня использовали как сырье на безотходном производстве.

Наконец, чудовище зарычало, убыстрило темп, а затем дернуло мою голову на себя — я повисла тряпичной куклой на его руке за минуту до того, как чудовище впилось зубами в мою плоть — в место между шеей и плечом.

Я поняла, что умираю — и закричала от новой боли, в то время как зверь завыл от наслаждения, продолжая оставаться в моем теле...

Его желтые светящиеся торжеством глаза напоминали двоящуюся Луну, которая как раз висела на небе, освещая всё это непотребство, а само лицо зверя...

Я кажется, умирала, потому что зверь вдруг внезапно стал напоминать мне того красавчика из сна, который я видела под старый новый год.

«Вот она оказывается, какая смерть», — подумала я, решив, что это сказывается недостаток кислорода в крови — скорее всего, мне разорвали шею, и теперь я брежу от кровопотери.

Красавчик с наслаждением, громко вздохнул — и открыл глаза.

А я свои закрыла.

Умирая, я почти улыбалась тому, что перед самым своим концом я всё-таки узнала, какого цвета — какого настоящего цвета — были глаза у этого парня-мечты.

Серые.

Я провалилась в небытие не печалясь больше о том, что так вышло. В конце концов, у каждого из нас своя судьба, свой час. Мой час пришёл здесь и сейчас... по крайней мере, мне довелось увидеть красивые мечта, познакомиться с хорошими людьми.

Я вспомнила Василису Игнатьевну, которая так много сделала для меня; Марианну, Костю, Анну, Павла — всех тех, кто всё это время принимал непосредственное участие в моей жизни. Кто помог мне не чувствовать себя здесь одинокой.

Я вспомнила бабушку Наташу и своих родителей. Сейчас, чувствуя, что мой конец уже близок, я больше не боялась смерти... ведь там, за гранью, нас ждут наши родные.

Ещё я вспомнила Аркадия — и мысленно пожелала ему долгой и счастливой жизни.

Которой у меня не вышло.

Бывает.

Не кого было в этом мне винить. Никого.

Даже себя.

Вдалеке кто-то протяжно выл... затем я услышала обеспокоенный мужской голос, отдающий резкие приказы.

Но мне было уже всё равно. Моё сознание померкло.

Когда-то давно, когда бабушка Наташа ещё была полна сил и здоровья, мы заговорили с ней о смерти...

Я уже на тот момент была достаточно взрослой, и ей не было нужды успокаивать меня добрыми словами, как она это делала после смерти родителей.

Но даже тогда бабушка говорила, что бояться смерти не надо. «Это естественная часть жизни», — говорила она. — «Мы рождаемся, чтобы сменить старшее поколение, и умираем, давая место для жизни нашим потомкам. А сами отправляемся отдыхать».

Меня тогда поразило, что бабуля назвала смерть — отдыхом... Сейчас же, проваливаясь в небытие, я улыбалась, понимая, что именно она имела в виду.

Это даже не отдых. Это избавление.

От боли, которая раздирает твоё тело... От страха, которая раздирает твою душу. От сожалений, что лучшие дни так никогда и не случатся с тобой...

Я брела по холодному, плотному туману, чувствуя затылком, что где-то рядом со мной находится то самое чудовище, что только причинило неимоверную боль моему телу.

Здесь, в этом тумане я почему-то не боялась чудовища, но мне было дико неприятно из-за того, что этот зверь задерживает меня там, где мне нет места.

Не знаю почему, но я точно знала, что это именно его вина — именно из-за него я хожу кругами в тумане, вместо того, чтобы выйти... выйти к бабушке?

— Бабуля, — всхлипнула я, обращаясь к туману. — Бабушка!

Логичней было позвать маму и обоих родителей, но я опять же, как будто откуда-то знала, что родители далеко и не услышат меня. А вот бабушка... что-то со полнолунием, которого я не видела. Здесь, в тумане, полнолуния не было видно, но оно всё равно как будто присутствовало в моём сне.

Стоило мне об этом подумать, и я увидела, как через толстую занавесь тумана пробивается лунный луч, который как будто вёл ко мне бабушку … и Василису Игнатьевну.

Старушки шли рука об руку и о чем-то мило беседовали. Моё появление застало из врасплох.

— Как же так, — всплеснула руками бабуля и покосилась на Василису Игнатьевну. — Как же так, Вася?

Василиса Игнатьевна, резко помолодевшая, недовольно нахмурилась.

— Всё хорошо, Наташа.

— Всё хорошо? — бабушка недовольно фыркнула, указав рукой на меня. — Ты называешь это хорошо?

— Она оклемается.

— Как она оклемается, если она здесь? — рыкнула бабуля.

— Подожди, — Василиса Игнатьевна подошла ко мне и заставив меня наклониться, заглянула мне в глаза.

Затем она обернулась к бабушке.

— Ты зря волнуешься, подруга. Мальчик её уже лечит... С твоей внучкой всё будет хорошо. Поверь мне.

Я вдруг почувствовала дикое жжение на своей шее … и там, внизу.

— Ты просто сильно испугалась, Наташа, — сверкнула длинными клыками Василиса Игнатьевна. — Но это не повод уходить раньше времени... тебе пора просыпаться.

— Что? — спросила я.

И вдруг моя бабушка вместе с невесть откуда появившимся лесным чудовищем зло заорали на меня:

— ПРОСЫПАЙСЯ. ПРОСЫПАЙСЯ. ТВОЁ ВРЕМЯ ЕЩЁ НЕ ПРИШЛО.

Я испуганно дернулась.

И открыла глаза.

Глава 8

Глава 8

Я пришла в себя в каком-то странном месте...

Эта была изба из сруба — по крайней мере, стены в комнате, в которой я сейчас находилась, точно были сделаны из бревен. Большая кровать, два окошка, за которым только только начинала пробиваться утренняя заря; два настенных светильника с теплым матовым светом — и тепло...

В комнате было натоплено, но не душно, да и я, как выяснилось, лежала под тяжелым теплым одеялом — с таким и без отопления точно не замёрзнешь.

Я пошевелилась, почувствовав, что моё тело всё болит и ломит. И ещё мне показалось, что на мне совсем нет одежды.

Я вздрогнула, вспомнив чудовище.

Но я ведь жива...

Значит, то, что произошло в лесу... — это было какое-то странное временное помешательство? Может, мы с Марианной надышались болотными газами или ещё чем... А может, мы просто замёрзли и заснули — и мне приснился этот страшный кошмар? Мне ведь и до этого тоже снились волки, которые кусали меня в шею.

Я уже почти уговорила себя о том, что это был сон...

Но я не могла не проверить это — и одеяло, откинутое в сторону, не оставило мне иллюзий: на моем теле со всех сторон были видны синяки... синяки явно от чьих-то рук. Я видела одни и те же следы на своих руках, своём животе, бедрах...

«Значит, это всё было по правде» — испугавшись до животного ужаса, поняла я.

Мне бы надо было радоваться, что я осталась жива, что не лежу сейчас где-то в реанимации, прикованная трубками ко всяким приборам.

Но это-то меня больше всего и напугало.

Сожалея, что нигде рядом нет зеркала, я подняла руку, чтобы проверить свою шею... и в этот момент дверь в комнату резко открылась.

Пискнув от страха, я попятилась назад, вдавливаясь свою пятую точку в железное изголовье кровати — и попутно пытаясь закутаться обратно в одеяло.

Когда фигура миновала темноту порога и вошла в комнату, я увидела, что этот вошёл тот мужчина...

Мужчина из моего сна.

Черноволосый красавчик, одетый в одни джинсы.

Правда, сейчас у меня язык бы не повернулся назвать его красавчиком — нет, внешность его осталась вся при нем: и сильно выступающие скулы, и волевой подбородок, и смуглое мускулистое тело... но всё портил тяжелый взгляд и ужасающая энергетика, которая возникла в комнате с его приходом.

Может, это, конечно, говорил сейчас мой страх, но мне было дико не по себе от того, что он вошёл в мою комнату.

— Очнулась? — спросил мужчина как ни в чем не бывало.

В то время как серые глаза попросту замораживали — мне было страшно, страшно находиться сейчас с ним наедине в одной комнате!

А ещё я не могла не думать о том, что лежу под одеялом обнажённая, а на нем даже нет рубашки. Это, конечно, не лес, и этот мужчина не чудовище... но мне всё равно было страшно.

Тем не менее, я нашла в себе силы кивнуть в ответ на заданный мне вопрос.

— К сожалению, ты не оборотница и даже не полукровка, — все тем же ровным тоном заметил мужчина. — Поэтому регенерация займёт какое-то время... не волнуйся, всё будет нормально.

Он присел на кровать, буравя меня пронзительным взглядом.

— Я — Альфа, а ты моя истинная пара... моя слюна тебе поможет.

С этим словами он дернул одеяло на себя, откинув его в сторону.

— Что вы делаете? — я взвизгнула, пытаясь прикрыться остатками одеяла и подушками, но мужчине, кажется, вообще было наплевать на моё сопротивление.

Он схватил меня за щиколотку и резко дёрнул на себя.

— Прекрати. — процедил он сквозь зубы. — Мне и так тяжело сдерживаться... с тех пор, как я попробовал твоё тело.

Я замерла в неудобной позе — боясь пошевелиться.

— Сейчас всё будет только для тебя, — процедил мужчина. — Это лечение. Ты должна принять его.

Я вздохнула, подняла голову — и мы встретились взглядами.

Серые глаза незнакомца сейчас сверкали... как будто наливаясь золотом.

— Я всё ещё не очень хорошо себя контролирую, — произнес мужчина. — Девочка, не усложняй.

С этими словами он сделал резкий рывок вперед — навис надо мной, сконцентрировав внимание на моих губах. Честно говоря, я не видела, куда он смотрит — я чувствовала это. Он как будто прожигал взглядом насквозь мои губы.

Он едва дотронулся своими губами до моих … и тут же осторожно повернул мою голову — так, что его рот буквально впился в то место, которое в лесу разодрало чудовище.

Я чувствовала, что там на самом деле была травма, то есть рана — мне было немного больно, чуть-чуть щипало... но вместе с чем я чувствовала странную теплоту, которая разливалась по всему моему телу.

— Хорошо, — скупо произнес мужчина, как только я полностью размякла от его действий.

Я только подумала, что это странное лечение ( лечение ли?) закончилось, как он стал медленно спускаться по моему телу вниз, пока не оказался на уровне моих бедер.

Только тогда я вспомнила, что всё это время я лежала под ним обнажённая...

Я напряглась, дернулась, чтобы вырваться... но мужчина уже развёл мне ноги — и погрузил внутрь меня свой язык.

— Что вы делаете? — закричала я, чувствуя боль от того, что кто-то вторгался в моё растерзанное тело и стыд из-за того, что … незнакомец.... языком.

— Я лечу тебя, — процедил мужчина, с силой нажав на моё тело так, что всё мои движения оказались заблокированы. — Потерпи. Скоро ты поправишься.

«Потерпи». Как будто у меня были другие варианты...

Прижатая его руками к постели, я лежала перед незнакомым мужчиной в развратной позе — и чувствовала, как его язык терзает моё тело.

Это было стыдно, больно, и — против моей воли чувственно.

В начале его «лечения» я ощущала много боли, куда примешивалось всего лишь толика удовольствия, но со временем мои ощущения поменялись. Я даже начала постанывать от наслаждения. Только вот...

Нет, я не ханжа, не какая-то монашка, которая отрицает радости телесной любви, но это со мной творил абсолютно чужой, абсолютно незнакомый мужчина!!!!

— Прекратите, — процедила я сквозь зубы. И умудрилась сдержать рвущийся наружу стон. — Прекратите, пожалуйста!

Мужчина, оторвавшись от меня, поднял голову и недовольно прищурился.

— Что? — только и спросил он. Причем, спросил таким тоном... как будто он был моим босом, а я его подчинённой, которая посмела оторвать «его величество» от его важных дел.

— Отпустите меня! — прорычала я глядя в серые ледяные глаза.

— Отпущу, когда закончу.

— Сейчас.

— Тебе нужно лечение, — отрывисто произнёс мужчина. У меня создавалось такое впечатление, что он как будто он с трудом выговаривал слова.

Я попыталась вырваться, но меня тотчас вернули на месте.

— Лечение, — рыкнул незнакомец.

— Именно что лечение, — закивала я головой. — А совсем не то, что вы сейчас делаете!

По красивому лицу мужчины пробежала усмешка...

— Доверься мне, — то ли попросил, то ли приказал незнакомец. — Ещё до утра, вся... регенерация будет завершена.

Мы встретились взглядами: серые, какие-то потусторонние глаза застыли напротив моих.

— Я всё же не могу вам позволить, — растерянно произнесла я.

— Лежи тихо! — меня с силой дернули чуть вперед — отчего я тряпичной куклой упала плашмя на кровать. А незнакомец, не тратя больше времени на слова, снова занялся «лечением».

Через пару минут я снова начала стонать, прикусывая нижнюю губу; снова пыталась метаться по кровати — уже не в попытках вырваться, а в попытках выдержать всё то удовольствие, что обрушилось на меня.

Наконец, я закричала от охватившего меня оргазма — закричала никого не стесняясь: протяжно, громко, долго... Освободившись от напряжения, которое, оказывается, присутствовало в моём теле, я чуть приподняла голову, чтобы посмотреть на не знакомца... и увидела между своих раскрытых ног голову чудовища... того монстра из леса.

Я завизжала, мгновенно протрезвев.

Получается, это всё-таки была правда!!! Этот монстр существовал на самом деле!

Отпихивая от себя ногами это чудовище, я попыталась на локтях доползти до изголовья кровати; попыталась отстраниться от чудища, невесть как оказавшегося прямо здесь, в моей постели.

В моей голове всё как будто смешалось в одну большую непонятную кучу. Я не понимала, почему не спросила у незнакомца про чудовище — я ведь видела синяки на своём теле и знала, что монстр мне не приснился... Плюс, это «лечение» — от чего такого меня лечил этот мужчина, если монстра из леса не существовало?

А сейчас этот оживший ужас тянул ко мне руки.

— Уйди! — кричала я, питалась со своей силы. Монстр схватил меня за ногу — и тогда я начинала брыкаться...

К сожалению, чудовище было куда сильнее меня.

— Успокойся, — рявкнул этот монстр. — Я не обижу тебя. Не трону.

Возможно, я сходила с ума, потому что слышала не просто рычание — я как будто понимала речь зверя, который держал мои ноги и руки — так, что я не могла сопротивляться.

— Успокойся...

А я понимала, что это конец.

Ещё один раз я не выдержу — лучше умереть. Прямо здесь, прямо сейчас.

Чувствуя, что чудовище накрывает моё тело, я зажмурилась … и описалась от страха. И тут же, захлебываясь слезами, просила просто меня убить.

— Дурочка... у нас будет долгая жизнь. Теперь. — Шептал мне мужской голос.

Я почувствовала, что меня гладят по голове. Осторожно, даже нежно.

— Не бойся. Я не трону.

Я открыла глаза — и увидела над собой темноволосого незнакомца.

Не чудовище.

— Я говорил. Я пока плохо контролирую свой внешний вид. — Произнес мужчина, глядя мне в глаза. — Потерпи. Всё придет в норму.

...Потерпи... плохо контролирую свой внешний вид...?

Я лежала, прижатая к кровати тяжелым мужским телом и дрожала от ужаса... Это что, как мистер Хайд и доктор Джекил? У них что, одно тело на двоих — так, что ли? Такое вообще бывает?

— Вы... вы...

Как спросить, когда не можешь выговорить ни слова от страха.

— Вы и есть тот … — Я сглотнула. —.. тот монстр...?

Серые глаза мужчины начали желтеть... превращаясь в глаза зверя.

Мужчина моргнул — и всё пропало.

— Прости. — Произнес он. — Контроль. Мне пока тяжело даётся.

Он провёл пальцами по моему лицу — так, будто он был незрячим.

— Я не хотел причинять тебе боль. Не осознавал, что делаю.

Он замер, как будто ожидая от меня какого-то ответа. Я на всякий случай кивнула — я была в таком положении, что и маньяку бы закивала, лишь остаться без новых увечий.

А мужчина тем временем просто опустил голову — и замер, внюхиваясь в моё пространство между шеей и плечом.

— Вкусная... какая же ты вкусная.

Он снова провёл языком по ране, которую оставило чудовище (или он сам?) — к счастью, теперь это место едва щипало...

Мужчина довольно зарычал... я чувствовала, как его тяжелое тело, лежащее сейчас на мне, становится напряженным. Я замерла.

У меня от дичайшего страха перехватило дыхание. Незнакомец явно испытывал желание — джинсы, в которые он был одет, не могли скрыть его возбуждения, я же была полностью обнаженной. А ещё он был сильнее меня и мог сделать с моим телом всё, что угодно.

Я вспомнила то, что происходило в лесу.

«Если он и есть чудовище...»

В этот момент незнакомец чуть сдвинулся — и я почувствовала, как мне в живот упирается его каменная эрекция.

— Сейчас, — простонал мужчина. — Не двигайся.

Я смотрела в его лицо и видела, как оно меняется — из человеческого в звериное, из звериного — в человеческое.

— Молодец, — похвалил меня мужчина. — Сейчас... контроль.

Я кивнула и даже попыталась улыбнуться — но эта улыбка только всё испортила.

Мужчина рыкнул и вдруг резко подался вперед. Он снова уткнулся мне в шею и тяжело, громко задышал.

Я закрыла глаза, готовая ко всему... ни ничего не произошло.

Вместо этого меня снова начали гладить по волосам.

— Прости, напугал. Мне самому трудно. Ты молодец.

Он поднялся на локтях — так, что его тело теперь больше не придавливало меня.

— Испугал, да? — внимательно разглядывая моё лицо, спросил мужчина.

Я кивнула.

— Тебе ничего не угрожает. — Добавил мужчина, и тут же сам поправился. — Больше ничего не угрожает... ты многое пережила за последние несколько часов. Тело твоё почти восстановилось, теперь тебе нужно хорошо поесть, а затем ещё поспать. Хорошо, малышка?

Он замолчал, как будто ожидая от меня ответа.

Я кивнула.

— Не бойся. — Меня осторожно поцеловали в губы. — Всё будет хорошо.

— Вы отпустите... — мой голос дрогнул. — Вы отпустите меня?

— Я довезу тебя до города, — ответил мужчина, — как только ты поправишься. Мы сейчас в небольшом охотничьем домике...

Незнакомец скривился.

— Не самые лучшие условия, но я боялся за твоё состояние, поэтому не рискнул нести тебя в своё поместье.

С этими словами мужчина поднялся с кровати — и протянул мне руку.

Я со смущением увидела, что его джинсы стали мокрыми... от моей мочи. Но незнакомец, казалось, вообще не замечал этого.

Точнее, сделал вид, что не замечал.

Он проводил меня в ванную комнату, показал, как там работает душ.

Но из ванной так и не вышел.

— Здесь матовое стекло, — произнес он, кивнув на душевую. — Если тебе так будет спокойней...

— Если? — спросила я, сильнее прижимая к себе подушку.

Мужчина усмехнулся и выразительно посмотрел на меня... А я ведь всё ещё стояла перед ним голая, прикрытая только этой самой подушкой.

— Я останусь здесь, но буду лишён вида твоего тела, — пояснил незнакомец.

Покраснев от смущения, я всучила ему подушку и помчалась в душ, попутно выслушивая объяснение мужчины, что он остается здесь только ради моего собственного блага.

— Тебе надо отдохнуть и набраться сил, — произнес он, пока я судорожно намыливалась первым же попавшимся гелем для душа. — Не стоит забивать себеголову пустыми страхами и ненужными размышлениями... Я всё сам объясню тебе. Потом.

«То есть он остался сторожить меня в ванной, чтобы я не надумала себе ничего лишнего?» — удивилась я, решив, что мужчина просто не так выразился... но спустя минуту уже поняла всю продуманность его решения: пока он стоял там, за матовой стеклянной дверью, я не могла ни заплакать, ни нормально обдумать ситуацию, в которой я оказалась.

Не могла — потому что видела его силуэт в полметре от себя; потому что боялась, что этот незнакомец может передумать... и оказаться со мной в одном душе — в том числе и поэтому мылась я с фантастически быстрой скоростью.

Правда, когда я осторожно открыла дверцу душевой кабины, чтобы вылезти наружу... оказалась, что незнакомец как будто тоже принял душ: по крайней мере, волосы на его голове были мокрыми, также как и до сих пор неприкрытая грудь. Зато на его ногах, вместо джинсов оказались серые спортивные брюки.

Мужчина вручил мне полотенце. Я думала, что сейчас он выйдет из ванной, но остался наблюдать за тем, как я буду вытираться.

— Пожалуйста... — миролюбиво начала я. Ссорится с этим черноволосым незнакомцем мне не хотелось, ещё и потому, что когда он терял терпение, на его месте появлялось чудовище, которого я дико боялась.

Прижимая полотенце на груди, я посмотрела на мужчину и попросила.

— Можете выйти?

Серые глаза незнакомца сверкнули желтым огнём.

— Вытирайся, а то замерзнешь, — сказал мужчина вместо ответа. Мне не оставалась ничего другого, как подчиниться его приказу. Тем более, что полотенце было большим, и можно было легко вытереться, обмотавшись им для начала. Только с волосами и возникла проблема.

Пытаясь вытереть волосы таким образом, чтобы мне не пришлось сильно оголяться, я бросила рассеянный взгляд в сторону небольшого зеркала, которое висело возле рукомойника.

Вспомнив о своей ране на шее, я решила увидеть, насколько всё плохо: подошла к зеркалу ближе, перекинула мокрючие волосы на другую сторону …. и увидела розовый рваный шрам.

Шрам был достаточно большой и... выглядел уже старым: ни открытой раны, ни следов крови.

Я вспомнила, что когда принимала душ, это место у меня даже не щипало. Но ведь такого просто не может быть! Если только...

Я резко развернулась к мужчине, который наблюдал сейчас за мной со странным напряжением во взгляде.

— Как долго я здесь нахожусь? — спросила я, пытаясь держать себя в руках. — Как долго я была без сознания.

Взгляд мужчины стал непроницаемым.

— Несколько часов, — ответил он.

— Несколько часов? — повторила я, снова повернувшись к зеркалу, чтобы снова осмотреть свою рану. — Вы шутите да?

Я растерянно провела пальцами по шраму — и глядя в зеркало, заметила, как тут же вспыхнули ненормальным желтым цветом зрачки незнакомца.

А затем он сделал шаг в мою сторону — и оказался прямо за мной.

Мужчина тоже смотрел на меня через зеркало — не отрывал от меня взгляда, и в то же время с помощью какой-то странной силы не позволял и мне разорвать эту образовавшуюся связь взглядов.

А потом его пальцы накрыли мои. Он водил моей рукой по уже заросшей ране — и рассказывал о том, что это метка, которая зарастает очень быстро.

— Если бы ты принадлежала нашему народу, то метка заросла бы за несколько минут и без моего вмешательства, — объявил незнакомец, бурая меня через зеркало своими серыми какими-то строгими глазами. — Ты хрупкая малышка, но я — Альфа. Не целитель, конечно, в полном смысле этого слова... — в этот момент незнакомец усмехнулся. — Но тоже кое-что могу. Его рука отвела мою руку в сторону.

— Я смог залечить тебя. — Я видела через зеркало, как мужчина медленно наклоняется к моей шее. — Полная Луна помогла.

Это было как в замедленной съемке фильма — вот его голова стала ещё ниже, вот его губы приоткрылись — и затем опустись прямо на шрам.

Я вздрогнула и попыталась отстраниться — даже несмотря на то, что первое впечатление от чужого прикосновения... было приятным.

— Не двигайся, — в приказном тоне произнес мужчина, когда я убрала своё плечо чуть в сторону. Это было едва заметное движение — слишком мелкое, слишком незначительное для настоящего бунта, но даже оно рассердило мужчину.

— Вы сказали, что уже залечили меня, — произнесла я, чувствуя, как тяжелый взгляд незнакомца прожигает моё лицо насквозь. — Значит, больше нет никакой нужды...

— Нужда всегда есть и будет, — рыкнул мужчина и даже недовольно оскалился. А когда я вздрогнула и затряслась от страха, громко выдохнул. — Малышка, тебе лучше пока меня не злить.

Я нашла в себе силы встретиться с ним взглядом.

— Пока?

Мужчина пожал плечами.

— Пока — особенно. Да и потом не рекомендуется.

— О чем вы??? — спросила я, теряя терпение. Но незнакомец не спешил мне отвечать на этот вопрос.

— Сейчас мы поедем, затем отдохнём.

— Но...

— Не спорь со мной, — перебил меня мужчина. — Твоё тело потратило много сил для того, чтобы восстановиться раньше срока... отдых тебе сейчас просто необходим.

С этим словами он достал с верхней полки большой банный халат.

— Можешь одеться в это, — предложил мужчина.

— А есть что-нибудь с молнией или пуговицами? — спросила я смущенно.

Мужчина улыбнулся... очень по-мужски улыбнулся и покачал головой.

Я почему-то подумала, что даже если у него где-то в доме запрятан целый шкаф нормальной одежды, он специально не захочет давать мне.

— Твоему телу пока нужен полный покой, — произнес мужчина, как будто подслушав мои мысли. — В том числе и от одежды.

В общем, бери, что дают...

Халат я взяла, надела прямо на полотенце — и уже после стянула с себя влажную материю — так, чтобы не оголяться перед незнакомцем.

А потом он повёл меня на кухню, попутно проведя небольшую экскурсию по месту, где мы находились.

В этом бревенчатом новом домике имелись большая гостиная, где стояла всякая навороченная техника, две отдельные спальни, при этом в каждой спальне была своя ванная комната, прекрасно обставленная кухня.

Нет, на самом деле прекрасная — за почти год проживания в элитном доме я уже успела привыкнуть к самому хорошему — так вот, здесь как раз оно и было: итальянская мебель, немецкая встроенная техника... как он это назвал — небольшой охотничий домик?

Усадив меня за стол, незнакомец стал вытаскивать из холодильника разные глиняные блюда: холодный окорок, копченая курица, свежие томаты черри и вяленые помидоры с сыром внутри; какие-то мясные салаты, всевозможные нарезки... Всего было так много, что у меня разбегались глаза.

Мужчина подал мне тарелку, столовые приборы и кивнул на гастрономическое пиршество, выложенное им на стол.

— Ешь, — приказал он, закинув небольшой кусок хамона себе в рот.

Откуда здесь, в этой лесной глуши, может быть целое блюдо дорогущего мясного деликатеса?

— Кто вы, а? — спросила я жалобно.

— Герман. — Представился незнакомец.

Герман... интересное имя. Я поздравила себя с первой маленькой удачей.

— Где я? — попытала я счастье во второй раз.

Мужчина тяжело вздохнул.

— Сначала еда. Затем сон. — Повторил он уже хорошо знакомую мне пластинку. — Разговор только после этого.

Я не могла столько ждать.

Сейчас, когда я немного пришла в себя, я не могла не думать о Марианне, которая так и осталась где-то в лесной чаще... Я не знала, что с ней — жива ли она до сих пор или уже мертва, но я не могла оставить подружку без помощи,

— Нет, вы не понимаете, — протянула я, качая головой, — Моя подруга — она там, в лесу.

Не удержавшись, я громко всхлипнула.

— Я не рассчитываю, что Марианна осталась жива, но всё равно... мы должны вернуться на то место, хотя бы просто за телом.

— Наташа, — Герман накрыл своей ладонью мою руку. — Успокойся. С твоей подругой всё хорошо.

— Откуда вы знаете...

«Откуда вы знаете, что с ней всё хорошо ????» — хотелось закричать мне во всю глотку. — «Откуда вы знаете моё имя???»

Я набрала побольше воздуха в легкие, но Герман тут же оборвал меня.

— Марианна в полной безопасности. — произнес он не терпящим возражения тоном. — И хватит пока об этом.

Он кивнул на богато накрытый стол.

— Ты должна поесть.

— А потом поспать?

Герман кивнул.

— А потом вы мне всё объясните? — уточнила я.

И мужчина снова кивнул.

— Потом я всё объясню.

Он, кажется, сделал попытку улыбнуться... но попытка вышла даже не неудачной, а пугающей — от его оскала с длинными клыками мне хотелось поскорее убежать из кухни и спрятаться где-нибудь в труднодоступном месте.

— Я обещаю, — добавил Герман, поняв, что я не впечатлилась его улыбкой.

Я вздохнула и посмотрела на стол.

Недаром говорят, что жизнь полна неожиданностей: ещё недавно я сидела на жесткой диете, мучая себя изо дня в день пустыми салатами. Ела салаты, мечтала о вкусном мяске...

… вот, пожалуйста, Наталья, любой деликатес для твоей тарелки... только есть почему-то совершенно не хочется.

Глава 9

Глава 9

В следующий раз, когда я отрыла глаза, я уже точно знала, где я нахожусь: «маленький охотничий домик», который шикарнее всех прежде виденных мной дач, уютная спальня с большой кроватью и не занавешенное ничем деревянное окно, которое пропускало в комнату свет яркого солнечного дня.

На меня было накинуто тяжёлое теплое одеяло, от которого сейчас стало даже жарко — особенно горячо было спине — одеяло, судя по всему, сбилось позади меня.

Я попыталась раскрыться... и только в этот момент поняла, что это было не одеяло сзади — это, прижавшись к моей спине, на одной кровати со мной спал Герман. То есть, совершенно точно , что его рука обнимала меня за талию...

Получалось так, что мы лежали как ложки в кухонному шкафу — прижавшись друг к другу.

« А я ведь помню, что засыпала одна!» — подумала я, осторожно выбираясь из под тяжелой руки. — «А Герман вообще оставался где-то в гостиной».

Впрочем, я тогда так разомлела после обильной еды, что вырубилась за считанные секунды.

Я на всякий случай проверила одежду — все оказалось в порядке: я заснула в халате, я проснулась в халате... Только вот халат, пока я спала, полностью раскрылся, и....

— Лежи, рано ещё, — недовольно рявкнул позади меня сонный мужской голос. — Ох, что за жена мне досталась.

В первый момент я подумала, что Герман во сне просто ошибся, но он через несколько мгновений резко выкинул руку, чтобы вернуть меня на место.

— Говорю же, Наташа, рано ещё. Спи.

Оставаясь лежать на месте, я прислушивалась к выравнивающемуся дыханию мужчины позади себя — и пыталась не заплакать.

Я, что, попала в какой-то фильм ужасов? Он меня теперь собирается держать здесь вечно?

Мысленно представив себе эту ужасающую картину, я сжала зубы, пытаясь не впасть в истерику...

«Спокойно, Наташка, спокойно... Герман обещал, что расскажет тебе обо всем после того, как ты отдохнёшь. Ты уже проснулась — значит, скоро узнаешь всю правду».

Какую, нафиг, правду? Он назвал меня женой!

«Он мог ошибиться во сне. Перепутать имена. И вообще, может быть у него жена тоже Наташа — только в твоём классе было целых три Наташи. Это популярное имя!»

Я успокаивала себя как могла, но это не помогало. Потому что я не была идиоткой!!!

Это он меня, меня назвал женой — а после того, что он делал с моим телом... мне выть хотелось от бессилия и страха.

Я держалась так долго, как только могла — но в конце концов все же не выдержала, захлюпав носом.

— Да что такое! — рявкнул Герман и дернув меня назад — так, что я упала спиной на кровать.

Он же навис надо мной, недовольно морщась.

—Малышка...

Ласковое обращение, которым меня назвал Герман, резко контрастировало с его угрожающим видом.

— Пожалуйста, — заплакала я навзрыд, — пожалуйста, отпустите меня. Я никому ничего не расскажу. Я обещаю вам! Слово даю.

— Девочка, да что ты...

Герман пытался меня успокоить, но это не помогло.

Более того, я делала всё возможное и невозможное, чтобы избежать его прикосновений. Выходило у меня это плохо — Герман то прижимал меня к себе, но вынужденно отпускал, испуганный моей истерикой. Мужчина пытался донести какую-то свою мысль с помощью отрывистых фраз, но я не слушала его.

Просто не могла.

Возможно, моё тело уже полностью восстановилось (если рана на шее полностью затянулась, то почему-то и остальным частям не быть уже в норме), но вот моя психика... Я и обыкновенный-то развод — с нормальным, вежливым супругом — еле вытянула, а уж что говорить о пережитом в лесу...

И ведь я пыталась держаться! Когда пришла в себя, когда меня так экзотически лечили...

Я пыталась держаться когда Герман не пожелал ничего мне рассказывать, и даже послушно пошла спать — надеясь, что проснувшись, окажусь в своём старом, привычном мне мире.

Да, пусть и после ночи страшных лесных кошмаров — но я всё равно окажусь там, где мне было так комфортно! И эта прежняя жизнь исцелит меня, вылечит...

Теперь же странное обращение Германа ко мне (ну кому в здравом уме захочется называть незнакомую девицу своей женой) — это его обращение стало той последней каплей, которую моя психика уже не смогла переварить.

Я пиналась, кусалась, кричала — а мужчина просто молча за этим наблюдал, придерживая меня на кровати.

Он даже дал мне иллюзию свободы — я могла ударять его, могла царапаться; но всё это работало только до того момента, пока я не пыталась встать с кровати.

Наконец, я выдохлась. Продолжая плакать, осталась сидеть на месте, в очередной раз завязав на себе этот долбанный большой халат.

— Всё? — только и спросил Герман, когда вместо новых попыток бегства в комнате раздавались только мои сдавленные рыдания. — Ты закончила?

Я повернулась к этому мужчине лицом.

— Зачем вы притащили меня сюда?

Герман пожал плечами.

— Ты была ранена. Ты нуждалась в моей помощи. Ты моя жена.

Я вздрогнула, когда услышала конец фразы. Мужчина же просто усмехнулся.

— Да, Наташа, ты моя жена. — Он странно улыбнулся. — И у нас будет долгая счастливая жизнь.

— Не говорите ерунды.

— Не имею такой привычки.

Я наклонила голову так, чтобы встретиться с Германом взглядом.

— Я ещё в своём уме и точно помню, что за вас замуж не выходила.

Наверное, я его очень разозлила этим своим заявлением, потому что мужчина вдруг зло ощерился и протянул.

— Почему же... у нас даже первая брачная ночь была.

Он на секунду — всего на одно мгновение, за которое моё испуганное сердце успело сделать всего пару пустых ударов — всего на этого короткий срок он перевоплотился в то лесное чудовище... и вернулся обратно в образ человека.

Я судорожно задергала ртом, пытаясь набрать в легкие воздуха — но от страха моё тело не слушалось меня.

— Это та неприятная правда, которую ты должна знать, — произнес мужчина, не отрывая от меня взгляда. Я, кажется, разглядела внутри его глаз искру сожаления... а возможно, это был просто отсвет солнечного света из окна.

— Я так понимаю, что всё это время тебя держали в неведении, — продолжил говорить Герман. — Я понятия не имею, каким образом моя стая узнала о тебе, о том, что ты моя истинная пара, как они всё это провернули...

Он усмехнулся.

— Там, где я был последний год — откуда не возвращаются, даже хоть бы и с помощью истинной пары.

— О чем вы говорите?

— «Ты», — поправил меня Герман. — Называй меня на «ты». Мы же женаты.

Я покачала головой.

— Спорный вопрос.

— Это утверждение, а не вопрос, малышка. — Мужчина смерил меня своими серыми непонятными глазами. — Хорошо, если тебя не устраивает брак, то вспомни, что я делал с твоим телом здесь, на этой кровати.

Уж ты ж, «лечение».

Я почувствовала, что заливаюсь краской.

— Мне нравится, — усмехнулся Герман, протянув ко мне свою руку. Он успел дотронуться тыльной стороной своей ладони до моей щеки за секунду до того, как я отдёрнула голову в сторону. — Мы вообще-то не ханжи и любим секс во всех его проявлениях. Но мне приятно, что ты такая неопытная.

— Вообще-то я была замужем, — зачем-то решила рассказать я о себе. Сама не знаю зачем... просто меня обидело слово «неопытная» прозвучавшее из уст Германа.

Герман же пожал плечами.

— Значит, твой бывший настоящий дурак... бывает. — Он широко улыбнулся. — Мне повезло.

Я закрыла глаза, глубоко вздохнула — и открыла глаза по новой, решив прямо здесь всё прояснить до конца.

— Герман, я понятия не имею, кто ты. То есть ты можешь быть кем угодно... но, конечно, только не моим мужем.

— Наташа...

— Подожди, — попросила я. — Давай так. Мы с подругой поехали прогуляться в закрытый частный заповедник.

— С Марианной? — уточнил Герман.

Я кивнула.

— Да, с ней. — Я посмотрела на мужчину. — Марианна на пять минут отошла за кустики... и потерялась. Я понятия не имею, что с ней произошло, но точно знаю, что было со мной: меня раздирал на части монстр... А потом я очутилась здесь.

Я сжала зубы, когда говорила об этом. Мне было больно... не физически — болела моя душа, истекая страхом и ужасом от одних только воспоминаний, что остались в моей памяти, навечно выжженные там болью, которую я испытала.

И всё же... я заставила себя говорить ровно. Хотя бы потому, что слезы вряд ли бы помогли мне решить возникшее недоразумение.

—Сожалею, Герман, — осторожно протянула я, не желая злить этого огромного черноволосого мужчину. — Но никакой свадьбы между этими двумя событиями я не запомнила.

Мужчина кивнул.

— Наташ, ты только не волнуйся, ладно? — попросил он. — Дело в том, что ЗАГСы для нашей расы дело второстепенное. Как только я разберусь с насущными делами, тебе тут же шлёпнут печать в твой паспорт и поменяют фамилию на Левицкую.

— Для вашей расы? — спросила я, нахмурившись. — Что ты имеешь в виду?

— Это тоже относится к «не волнуйся», — сказал Герман. — Я — оборотень.

Я сначала со смехом прыснула. Ну просто фраза «я — оборотень» за километр отдаёт голливудским кино или плохим розыгрышем.

«Люк, я твой отец», «Дорогая, я уменьшил детей», «Наташа, я оборотень» — смешно же...

Но уже через мгновение я вспомнила чудовище, которое терзало меня в лесу. И которое иногда «выглядывало» из Германа.

Меня затрясло.

— Это была неправильная форма, — поняв без слов, что со мной происходит, поспешил успокоить меня Герман. — Такое бывает, когда оборотень... разумный оборотень уже мёртв.

Он дотянулся до моей ладони — и взяв её в плен, принялся большим пальцем рисовать круги по центру моей ладони.

— Ты не должна была оказаться в этом лесу — это место, которое принадлежит моей стае и строго охраняется.

—Но я там оказалась, — помертвевшим голосом произнесла я. — Меня привезла туда Марианна.

— Я так и понял, — кивнул Герман. — Я потом узнаю, кто позволил ей... я не хочу тебя обманывать — тогда, в тот момент случилось чудо.

— Случился кошмар! — пролаяла я, зло глядя на Германа.

— Одно не исключает другого, — тихо произнес мужчина. — У мужчин нашей расы есть одна особенность: если мы не встречаем любовь всей жизни — свою истинную пару, то мы рано сходим с ума, теряя человеческое лицо.

Он протянул руку, чтобы схватить меня за подбородок — так Герман вынудил посмотреть ему прямо в глаза.

— Ты моя истинная пара, Наташа. И ты вернула меня к жизни.

Я смотрела ему в глаза и верила, что эти слова он говорит сейчас мне искренне, от всего сердце.

Только я все равно их не слышала — не могла слышать, так как смотрела на сильные пальцы и смуглую мужскую руку, которая держала моё лицо.

Эти пальцы иногда напоминали когти. А когти... я вспомнила синяки на своём теле, вспомнила, как он этими когтями в лесу рвал на мне одежду. И потом...

Непроницаемые серые глаза внимательно следили за моим лицом.

— Тебе нужно время. — Отрывисто протянул Герман. — Понемногу ты ко всему привыкнешь, я уверен в этом.

— Привыкну? — я подумала, что слышалась сейчас. Но Германа не смутило моё удивленное выражение на лице.

— Я думаю, что сейчас нам лучше одеться и выйти в гостиную. — Он кивнул на стул, где были аккуратно сложены мои вещи. МОИ ВЕЩИ — ВЕЩИ ИЗ МОЕЙ КВАРТИРЫ.

Я перевела изумленный взгляд на Германа. Тот же просто кивнул.

— Да, малышка, — кивнул он. — Я знаю, что ты сейчас в полном смятении.

Он отпустил меня и резко откинув в сторону одеяло, поднялся с кровати. Я только сейчас поняла, что он всё это время находился в кровати в одном нижнем белье. Несмотря на ужасающее состояние, в котором я пребывала, я не могла не отметить, черные боксеры на его огромном мускулистом теле смотрелись практически целомудренно. Почти как короткие шорты.

Видимо, почувствовав на себе мой взгляд, Герман обернулся, чтобы подмигнуть мне.

— Первая и последняя ночь, когда я сплю в шмотках, — протянул он игривым тоном. — Наташ, я за натуральность!

Я пыталась сделать вид, что меня это его сообщение не касается. Хотя нет, я действительно надеялась, что оно меня не касается.

Хотя кого я обманываю...Этот мужчина, кажется, всерьез считает меня своей женой.

«Не мужчина», — поправила я саму себя. — «Оборотень».

Я поёжилась, вспоминая тот ужас, что он сотворил со мной в лесу... Получается, что...

...что..

Ненадолго прикрыв глаза, я смогла заглянуть внутрь себя.

… получается, если тот монстр и есть Герман, то всё это время я провела со своим мучителем.

Конечно, он сказал, что не контролировал себя — что не понимал, что творит, а сейчас всё иначе.

«Но для меня-то всё остается по-прежнему».

Я подняла испуганный взгляд на мужчину, который медленно одевался, буравя меня своим стальным взглядом.

— Малышка, — произнес Герман серьезным тоном. — Я прошу тебя, не делай выводов, пока всё не узнаешь.

— У меня есть выбор? — спросила я пересохшими от волнения губами.

Герман вперил в меня тяжелый взгляд.

— Ты права, — кивнул он. — … пожалуй, что выбора у тебя и нет.

Глава 10

Глава 10

Одеваться мне пришлось под надзором Германа.

Я надеялась, что мужчина выйдет из комнаты, дав мне возможность сделать это в одиночестве, но Герман, который снова нацепил на себя только джинсы, вернулся назад, на кровать. Распластавшись на чистом белье, он с интересном наблюдал за тем, как я рассматриваю свои же собственные вещи.

— Наташ, если тебе что-то не нравится, просто скажи, — великодушно предложил Герман. — Тебе незамедлительно привезут другую одежду.

Я недоуменно посмотрела на мужчину и покачала головой.

— Нет, это... это другое... — Я растерянно таращилась на свитер, который держала в руках. — Как мои вещи здесь оказались?

— Привезли, — пожал плечами Герман. — Малышка, в чем проблема?

Я покачала головой. А затем снова покосилась на мужчину.

Он лежал в джинсах на постельном белье — для меня такое всегда было строжайшим табу, поэтому я чисто на автомате добавила:

— Нехорошо в уличной одежде валяться на неубранной постели.

Буркнула — и тут же сама смутилась от того, что я буркнула.

Герман, надо отдать ему должное, не засмеялся и даже не улыбнулся над моим замечанием.

Просто пожал плечами и ровно заметил, что джинсы его только что постиранные, значит, он лежит на кровати в чистом.

И тут я в очередной раз смутилась.

Потому что это, судя по всему, были те самые джинсы, которые … были запачканы с моей помощью.

Получается, пока я спала, он их постирал и посушил?

А после этого я обратила внимание и на постельное белье. Когда я описалась в кровати, то белье было синим, но сейчас оно было почти бирюзовым, с синими разводами. То есть белье тоже поменяли!

Нет, я конечно, большая тугодумка... Конечно поменяли, ведь я спала в сухой кровати.

Я покосилась на Германа.

Как он умудрился всё так быстро сделать? Ведь мы всё время были вместе... только в душе я стояла одна — но он, кажется, не отходил от меня и там.

Задумавшись, я вспомнила, что на самом деле отходил: Герман тоже принял душ и даже сменил штаны, но... перестелил кровать? С какой скоростью он тогда двигался?

— Здесь есть кто-нибудь? — спросила я у мужчины. Герман прищурился. — В этом домике, я имею в виду? Здесь есть кто-нибудь, кроме нас?

Мужчина скривился. А затем кивнул.

«То есть есть какая-то помощница, которая и перестилала кровать», — с облегчением подумала я. Потому что... потому что несмотря на то, что делал со мной этот мужчина, мне было стыдно представить, что он перестилал мокрую после меня кровать.

— Сейчас есть, — уточнил Герман, разбивая мои робкие надежды на то, что я не до конца перед ним опозорилась. — К сожалению.

— К сожалению?

Герман вздохнул, а затем недовольно покачал головой.

— Наташ, слишком много вопросов.

Это прозвучало ...обидно.

Мне сейчас просто указали на моё место — мол, делай что говорят — и не задавай вопросов.

Я замерла, так и оставшись на месте, с прижатым к груди свитером.

— Прости, — протянул Герман. Он вдруг резко поднялся, чтобы в одно мгновение оказаться возле меня. Смуглые жилистые руки притянули меня к широкой и горячей мужской груди — и осторожно погладили по спине.

— Наташ, я не хотел быть грубым, просто мне пока тяжело даже думать, что в одном доме с нами находится кто-то лишний... Я пока и так херово себя контролирую, а тут вообще испытаньице, можно сказать...

Он чуть отстранился. И поддев пальцами мой подбородок ( так, что моё лицо задралось немного вверх), заглянул мне в глаза.

— Они ждут уже полчаса. Пока только снаружи — мой зверь не позволил бы другому самцу находиться в опасной близости от моей избранной, но нам придется пустить гостей внутрь.

Герман чуть помедлил, прежде чем признаться в кое-чем ещё:

— Будь готова к тому, что всё время разговора я буду держать тебя в объятиях и иногда трогать твою шею.

Я вздрогнула.

— Понимаю, малышка, — кивнул своей черноволосой головой Герман. — Но иначе … нам всем будет плохо.

— Эти гости... — я помедлила, прежде чем спросить.

— Да? — приподнял бровь Герман.

— Они опасны?

Мужчина замер.

— Опасен я. Для них. — Он смотрел мне в глаза, так, будто старался убедить меня в обратном. — Мой зверь сейчас охраняет тебя ото всех — от любого, кто посмеет приблизиться к тебе ближе, чем на сто метров.

Он тяжело вздохнул.

— Поэтому, это будет... непросто вынести.

Я мало что поняла из этого, но кивнула. Мы замолчали, но Герман всё ещё не желал выпускать меня из своих объятий.

— Как же ты замечательно пахнешь, — протянул он с какой-то странной тоской в голосе. Он сначала уткнулся носом в мою шею, затем поцеловал мой шрам — и только после этого нехотя разжал руку.

— Одевайся, — приказал он, оставшись стоять рядом.

— Можешь отвернуться? — спросила я жалобно. Мне почему-то показалось, что Герман легко выполнит мою просьбу, но он покачал головой.

— Наташ, ну я же не железный... пускать сильного самца на свою территорию, отворачиваться от красоты своей пары — этак я никогда не приду в норму.

Я, честно сказать, понятия не имела, о чем он в этот момент говорил, но понимая, что дальше тянуть уже нельзя ( да и самой тоже хотелось, наконец-то, одеть что-нибудь, кроме вечно развязывающегося халата) — в общем, трусы и джинсы я надела, оставаясь в халате, а вот чтобы натянуть лифчик и свитер, пришлось повернуться к Герману спиной.

В конце концов, перефразируя старую поговорку, если гора не отворачиваться от Магомеда, то Магомед в состоянии и сам повернуться от горы..

Когда свитер оказался на мне, я почувствовала себя не просто полностью одетой, но и куда уверенней в себе.

— Так откуда всё-таки здесь моя одежда? — спросила я, надевая носки, а затем обуваясь в свои любимые зимние кроссовки. — Я с собой этот свитер в лес не брала.

— Привезли по моему приказу из квартиры, — пожал плечами Герман. Я обратила внимание, что в отличие от меня, мужчина так и не надел ни майки, ни обуви, оставаясь наполовину обнаженным и босым. — Я же говорил, что они ждут уже полчаса.

Когда я выпрямилась, то заметила, что он всё ещё не открываясь, смотрит на меня.

— Готова? — только и спросил мужчина.

«К чему?» — хотелось спросить мне в ответ. Но чтобы не рисковать, я вместо этого ответила немного другое:

— Одета.

Герман кивнул.

— Этого хватит.

И... почему-то мне сейчас показалось, что он точно знал, почему я так сказала — и его ответ тоже был не случайным.

Всё это было странно... непонятно и странно. Так, как в жизни не бывает.

«И это я ещё полностью не осознала всю эту историю с оборотнями», — подумала я, затаив дыхание.

Эта была сущая правда. Я видела чудовище. Это чудовище причинило мне дикую боль, на шее вот даже шрам остался. Но я всё равно не могла до конца осознать в том, что это не выдумка... Мой мозг пока просто отказывался признавать это.

«Мне бы для начала просто выбраться из этого места», — подумала я , следуя за Германом в сторону двери. — «А потом мы всё как следует обдумаем, проанализируем, и решим — где правда, а где игры испуганного разума».

Мы вышли в гостиную, где ещё никого не было.

Герман сел в большое кресло, которое стояло «лицом» к выходу, и постучал рукой по оставшемуся свободному месту рядом со собой.

— Наташ.

Я посмотрела на крохотный зазорчик между ним и боковой стенкой кресла и покачала головой. Я, конечно, здорово похудела за время моего проживания в Мурманске, но не настолько.

— Я сюда не помещусь, — сказала я Герману, на что мой спутник тяжело вздохнул.

— Мне и не надо, чтобы ты поместилась... мы же не пионеры. — Он выразительно посмотрел на меня. — Сядь ко мне на колени.

Услышав эту … то ли просьбу, то ли приказ, я испуганно отступила назад.

А затем, для верности, даже покачала головой.

— Ну, малышка... — с каким-то разочарованием в голосе произнес Герман. — Я же говорил, что мне ещё трудно сдерживаться без твоей помощи... Мы, конечно, можем, отпустить наших гостей домой, но я думал, что ты хочешь встретиться с Марианной.

Я покосилась на мужчину.

— … встретиться с Марианной? — переспросила я, не веря в то, что я слышу. Он на самом деле сейчас произнес имя моей подруги???

— Ну, конечно, — протянул Герман. — Кто-то ведь точно знал, какой свитер тебе привести... чужой вряд ли бы так угадал, не так ли?

Я осторожно кивнула.

— Так она уже здесь? — на всякий случай переспросила я. Моя подруга … моя подруга, которую я потеряла в лесу, сейчас здесь? Живая и здоровая??? В том смысле, что если бы она не была сейчас здорова, то как бы она привезла мои вещи?

И всё же мне не верилось в это чудо.

— Марианна на улице с моим бетой, — вздохнул Герман. — Но оба войдут в этот дом только если я буду уверен, что ты в моих объятиях... я уже объяснял тебе.

Я вспомнила всё то, что он только что говорил в спальне.

— Наташ?

Задумавшись, я кивнула.

— Да... да.

Герман взглядом указал на свои колени.

— Тогда, принцесса, ваш трон вас ждёт, — хохотнул он и даже шутливо развёл руки в разные стороны.

Я стояла в комнате, понимая, что у меня в принципе нет выбора. Либо остаться стоять, где я сейчас стояла — тогда и всё остальное останется как было, а это значит, ещё больше времени , проведенного наедине с этим мужчиной, либо... сесть к нему на колени, в надежде, что хотя бы что-то сейчас проясниться.

Такой... выбор без выбора.

Я выдохнула.

Человек, как известно, живёт надеждой.

Именно поэтому я затаила дыхание, пообещала себе, что буду держать себя в руках — и сделала крохотный шаг в сторону кресла с развалившимся в нем Германом.

А затем меня просто сграбастали и поместили в кресло — на колени мужчины.

— Наташ, я оценил твой порыв, — произнес Герман мне на ухо. — Твои решения всегда будут для меня важны... всё оставшееся я буду делать сам, за тебя.

Я вывернулась, чтобы посмотреть на Германа.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, сильно нервничая от озвученной перспективы.

— Потом как-нибудь объясню, — хмыкнул этот наглец, подмигнув мне при этом. — Кстати, Наташ, не стоит сейчас пугаться.

— Не стоит сейчас пугаться? — я уже забыла про свой предыдущий вопрос. Мне стало страшно от этого его «не пугаться».

— Ага, — кивнул Герман. — Всё под контролем. Давай поиграем немного в волков.

И он, задрав голову вверх, вдруг громко завыл... и я услышала — клянусь вам! — я услышала невдалеке за дверью ответный вой.

— Всё, теперь ждем, — Герман поправил меня своих коленях — так, что теперь я сидела прямо, лицом к выходу; сам же Герман положил свой тяжелый подбородок на моё плечо. — Ничего не бойся, малышка, я с тобой.

Эх... ну как бы до встречи с ним я ничего и не боялась... Но я всё равно кивнула, понимая, что именно этого сейчас и ждет от меня Герман.

А потом я услышала, как медленно открылась входная дверь.

Кто-то, кого пока не было видно, быстро раздевался — даже не просто быстро, а … торопливо, очень торопливо.

И уже через пару минут в дверном проеме показался... тот тип, что приходил ко мне в квартиру — Сергей Владимирович.

А за ним, широко улыбаясь, стояла живая и невредимая Марианна.

Сначала я тоже широко улыбнулась в ответ: я сильно обрадовалась тому, что моя подруга оказалась жива.

МАРИАННА БЫЛА ЖИВА и НЕВРЕДИМА!!!

Я даже едва ли не рванула к ней, чтобы удостовериться в этом самолично, но Герман удержал меня.

Просто силой заставил остаться на месте — на его коленях.

Возмущенная этим до глубины души, я вывернулась, чтобы прямо в лицо сказать Герману, как я негодую... и поразилась тому, настолько страшным сейчас было его лицо.

Нет, оно не превратилось сейчас в морду зверя, не стало какой-то страшной фантастической маской, но... это было лицо безжалостного правителя, правителя-воина, готового мечом покарать всякого, кто преступит его волю.

Я вздрогнула... и предпочла остаться на месте.

А тем временем Сергей Владимирович и Марианна уже вошли в комнату.

— Приветствую вас, Альфа, — торжественно произнёс Сергей Владимирович, низко склонившись перед креслом, в котором сидел Герман со мной на коленях.

То же самое, только молча, сделала Марианна.

А я вдруг вспомнила, что именно в тот момент, когда Сергей Владимирович инспектировал мою квартиру, он и Марианна говорили про Альфу. Марианна после этого ещё пошутила, что Сергей Владимирович большую часть своего времени с волками проводит.

У меня внутри всё похолодело.

Оборотни — это ведь полулюди и … полуволки. Если я ничего не путаю. Хотя то чудовище, которое раздирало моё тело в лесу, было больше похоже на снежного человека, чем на настоящего волка.

«Герман же сказал, что та его форма была какой-то неправильной...»

Я поёжилась, мысленно гадая, насколько я повредилась умом после своей последней лесной прогулки? Потому что вместо того, чтобы вскочить и начать выяснить, каким образом я оказалась в опасном лесу одна — вместо этого я сижу сейчас на коленях незнакомого мне мужчины и спокойно размышляю о том, насколько тот монстр, что встретился мне в лесу, был похож на настоящего оборотня.

«... похож на настоящего оборотня».

Ка-ра-уул. Спасите меня кто-нибудь.

Герман, явно почувствовав моё состояние, резко сжал моё плечо ладонью, и хрипло протянул восшедшим.

— Рассказывай.

То есть, судя по всему, рассказывать должен был кто-то один.

И это оказался Сергей Владимирович.

— После вашего внезапного одичания, Альфа, питерцы собирались избавиться от угрозы.

Внезапно в комнате раздалось низкое утробное рычание.

Я замерла, напуганная этим звуком — ведь это рядом со мной сейчас сидел страшный рычащий зверь. Даже Сергей попятился, явно опасаясь за свою жизнь, а мне пятиться было некуда, ведь рычание исходило от Германа.

Когда же Герман резко ткнулся лицом в мою шею, я вздрогнула и перестала дышать.

Это было похоже на пытку: чувствовать прикосновение монстра на открытом, беззащитном участке кожи — и точно знать, что ты не можешь ничего с этим поделать.

Да у меня даже вздохнуть с трудом получилось!

Когда я вздохнула, Герман сделал несколько глубоких вздохов одновременно со мной.

— Питерцы были в своём праве, — неохотно протянул Герман после этого.

Сергей, перестав пятиться, осторожно кивнул.

— Да, Альфа... но нам повезло, что Совет постановил иначе.

— Созывали Совет? — удивился Герман.

Сергей кивнул.

— Нам было это необходимо, чтобы предотвратить передачу стаи питерцам и ваше.... и истребление одичалого.

— Ты всего лишь бета, тебя бы не послушали, — недовольно скривился Герман. — Кто же тогда созывал созывал Совет? Не питерцы же.

— Якутский и Сибирский Альфы.

— Какой из....?

— Игнат.

Герман вздрогнул.

— Значит, от смерти меня спасла Альфа-самка...

— Да, Альфа, — глухо ответил Сергей Владимирович. — Простите, я виноват. Одичание никогда не проходит одинаково, поэтому я решил, что такова судьба...

— ... дальше, — приказал Герман, когда мужчина, стоявший перед нами, немного замешкался.

— Это Альфа-самка увидела, что ваше время ещё не пришло.

— Но она вряд ли бы согласилась присутствовать на Совете, — ухмыльнулся Герман. — Катерина боится толпы. Да и Игнат вряд ли бы это позволил.

— Да, Альфа, — кивнул Сергей Владимирович. — Альфа-самка не свидетельствовала, но через Игната я сумел связаться с москвичами — все знают, что они не желают возвращения старой Северной Стаи, которая простиралась на огромные территории.

— Московский Альфа ни за что бы не пошёл на открытую конфронтацию с питерской стаей, — заметил Герман.

— Не пошёл, — покаянно кивнул Сергей Владимирович. — Но он дал мне хороший совет переговорить с Якутским Альфой.

Собеседник Германа тяжело вздохнул и снова низко опустил голову.

— Альфа, я действовал на свой страх и риск. Если бы Питерский Альфа узнал...

— Что было сделано? — спросил Герман, водя носом по моей шее. Это было немного щекотно, а ещё странно волновало меня. Не пугало — волновало по другому.

Сергей тем временем осторожно произнес.

— Нам пришлось на неделю закрыть вас в полевом госпитале… и предоставить доступ к вашему телу чужим врачам.

Герман резко зарычал... но тут успокоился, ткнувшись носом в мою шею.

— Говори, — показал он Сергею Владимировичу, который сейчас …. чуть ли не задрожал от страха.

— Якутские врачи подтвердили слова Альфа-самки , Альфа, — всё ещё не смея поднять голову вверх, произнес Сергей. — Ваше одичание не было естественным.

— То есть?

— Кто-то химически ускорил этот процесс.

— Кто именно? — рявкнул Герман.

— Нам с Петром не удалось отследить виновного, — согнулся в три погибели Сергей Владимирович. — Либо предатели есть в нашей стае, либо это работали профессионалы, которых нам не удалось засечь.

— Предатели-камикадзе? — недоумевающе хмыкнул Герман. — А впрочем, если они работали на Александра...

— Мы тоже так подумали, — кивнул Сергей Владимирович. — Если бы наши земли сразу перешли под управление питерской стаи, то предатели едва ли бы почувствовали бы какой-либо дискомфорт. Но тут есть одно подозрение. Петр поговорил со своими... И охотники, и оленеводы заметили, что незадолго до вашего... хм, до вашгео отравления странную активность на границе наших территорий.

— И он это пропустил? — зло рявкнул Герман.

Сергей вздрогнул.

— Наши недоработки, Альфа... Охотники чаще всего обращались с Петром только в полнолуния.

Герман зло выругался.

— Хорошо, — проскрипел он сквозь зубы. — Дальше.

— Я знаю немного, — смущенно пожал плечами Сергей. — Якутский Альфа выступил на Совете в вашу защиту. Питерцы, кажется, не были готовы к тому, что Совету будут представлены явные доказательства вашего отравления... Плюс, Якутский Альфа сказал, что раз это отравление — то есть надежда на возвращение назад. Москвичи активно поддержали Якута.

— Этого хватило? — фыркнул Герман.

— На время, — кивнул Сергей Владимировича. — Совет дал вам один лунный год.

После этих слов Герман содрогнулся.

Я почувствовала эту дрожь, пробежавшую по сильному мужскому телу, окружавшему меня со всех сторон, и жутко испугалась возможных последствий. Кажется, я снова не могла дышать от страха...

Герман, резко прервав свой разговор с Сергеем Владимировичем, вдруг обратился ко мне.

— Прости, что напугал, малышка, — протянул он, дотронувшись костяшками пальцев до моей щеки. — Просто этот год закончился вчера.

Серые глаза Германа сейчас снова приобрели золотой оттенок. Я поёжилась — но поёжилась не из-за глаз, из-за срока... получается, он целый год был монстром?

Я не задавала этого вопроса вслух, но Герман тут же кивнул.

— Да. Целый год без сознания. Как зверь.

Он повернул голову в сторону Сергея.

— Как Наташа оказалась в нашем лесу? — спросил он у мужчины. Вроде спросил мягко, только вот Сергей мгновенно побелел — ну просто вообще стал белым-пребелым. В гроб краше кладут.

Но заговорил не он — заговорила Марианна, вдруг выступив вперед.

— Однажды в полнолуние ко мне пришла бабушка Василиса, — просто сказала Марианна. — Альфа-самка.

— Подожди, Марьяна, — махнул рукой Герман. — Василиса Игнатьевна же умерла.

— Дух пришёл...

Герман покосился на Сергея.

— И ты на это купился?

У Сергея Владимировича нервно дернулся кадык.

— Я связался с Сибирским Альфой, Альфа.

Герман … чуть помедлив, кивнул.

— И что сказала живая Альфа-самка? — спросил он, подчеркнув интонацией слово «живая».

— Она сказала, что духу можно доверять. Что Василиса Игнатьевна ещё не может уйти за грань, пока не подготовит себе хорошую смену. И что она видит... видит связь...

— Бабушка Василиса сказала, что она начала видеть вашу связь только летом. — Моя подружка (хотя подружка ли?) посмотрела на меня. — Судя по всему, эта связь стала ей видна, когда ты разошлась с мужем.

Герман зарычал — больно стиснув моё колено.

— Дальше, — рявкнул он, явно подгоняя рассказчиков быстрее проскочить в рассказе момент моего замужества.

— Василиса Игнатьевна особенно не распространялась... но я так поняла, что Наташу она тоже не просто так почувствовала.

Марианна улыбнулась.

— Наша Праматерь следит за всеми своими детьми: за родными и за приемными. Мне Наташа сама рассказывала, что её мать удочерила оборотница, которая затем вырастила и её саму.

— Что ??? — я даже приподнялась с кресла, и, наверное, бросилась бы сейчас на Марианну, если бы не железная рука Германа.

— Наташа, успокойся.

— Что она несет?? — рявкнула я, забыв где нахожусь. — Моя бабушка Наташа была светлым и добрым человеком. Не смейте пачкать её память всякими небылицами.

— Она была оборотницей, — возразила Марианна. — И хорошей подругой Василисы Игнатьевны.

Я вспомнила свой сон — тогда, в лесу... или это было уже здесь, в этом домике — когда мне приснилась моя бабушка вместе с Василисой Игнатьевной.

И мне сталонехорошо... мне стало ужасно плохо от этого сна — и от всего, что они здесь говорили.

— Возможно, только поэтому Василиса Игнатьевна тебя и почувствовала, Наташ... — сказала тем временем Марианна. — Нам всем очень повезло.

—Особенно мне, — кивнула я со злой усмешкой.

Все в комнате замолчали.

— Значит, это дух старой Альфа-самки привёл мою пару в наши земли? — спросил Герман после долгой паузы.

Сейчас он не дышал мне в шею, а просто её гладил, осторожно перебирая пальцами. Маленькая ласка, которая должна была меня немного успокоить... и хуже всего что да — я действительно успокаивалась.

— Василиса Игнатьевна позаботилась, чтобы Наташа переехала в Мурманск...

— Это как? — прервала я Марианнин рассказ. — Внушила, мне что, что я хочу сюда переехать?

Я сказала это с издёвкой, но Марианна просто кивнула.

— Да, — сказала она. — Если дух сильный, то влиять на настроение человека не так сложно. Особенно, если человек не умеет закрываться.

— А я не умела? — уточнила я, чувствуя руку Германа, которая обнимала моё запястье. Странно, но и это прикосновение не пугало меня сейчас... оно мне как будто давало только больше сил!

А Марианна кивнула.

— Ты не умела. И ты была уязвимой.... Впрочем, я не знаю всех подробностей. Только то, что когда ты приехала, Василиса Игнатьевна приказала нам поселить тебя в городской квартире Германа Павловича...

Получается, моя уютная квартира — это на самом деле квартира Германа? О, нет...

Я мысленно застонала.

Получается, что всё это время я жила в его доме: спала на его кровати, ела из его посуды, купалась в его ванной.

Каким таинственным и каким притягательным казался мне настоящий владелец квартиры, ушедший в долгое плавание... Я ведь даже иногда нюхала его вещи — потому что они пахли замечательно...

… они пахли именно так, как мне хотелось бы, чтобы пахли вещи моего мужа. Не Аркадия... а настоящего, единственного мужа.

Я в ужасе повернулась к Герману... который сейчас улыбался.

— Всё в порядке, — кивнул он, поцеловав меня в лоб. — Мне приятно, что ты живёшь у меня. Это самая правильная вещь в мире.

«Я в этом не уверена», — пронеслось у меня в голове, пока я судорожно ловила ртом воздух.

Марианна тем временем что-то говорила о том, что я должна была пропитаться запахом Альфы. Чтобы нашей при встрече от меня пахло им самим — и тогда бы одичалый, прислушавшись к своему запаху, сумел разглядеть во мне свою пару.

Марианна вроде говорила недолго, а я вспоминала... вспоминала... вспоминала...

Я почти год прожила в Мурманске.

Мне казалось, что я нашла идеальное место для жизни: у меня здесь появился настоящий дом, настоящая подруга... я с благодарностью вспомнила умершую Василису Игнатьевну — не зная, что она уже на этот момент была … духом?

Из памяти выплыло воспоминание того дня, когда я только шла смотреть съемную квартиру и немного заблудилась. Как я встретила приветливую старушку у подъезда — и как та настоятельно, чуть ли не требуя от меня этого, предложила посмотреть квартиру своего внука, ушедшего в долгий рейс.

Я сейчас вспомнила, как сильно удивилась Марианна, когда я сказала ей об этом. Кажется, она меня тогда специально переспросила, на самом ли деле я видела Василису Игнатьевну...

Разумеется, это было странно — мало кто может видеть духов как живых людей.

Но, у меня, выходит, это как-то получилось?

— Я знаю, — услышала я тихий шёпот Германа. — Тебе тяжело. Много всего — много информации, много эмоций. Но мы справимся, Наташ.

Он сейчас вроде бы внимательно слушал Марианну, и даже не открывал рот — как же я смогла услышать его голос?

И самое интересное, почему это голос Германа я слышала отлично, а голос Марианны, которая сейчас рассказывала, что было дальше — я слышала с трудом? Мне казалось, будто я нахожусь за какой-то толстой стеклянной стеной, куда плохо проходят звуки извне.

Но насколько я смогла разобрать, Марианна говорила про то, что я оказалась не готова к скорой встрече со своей парой.

Ещё она говорила что-то про время, которого больше не было у Василисы Игнатьевны... и ещё, что когда эта бабушка ушла за грань (непонятно, что Марианна имела в виду, ведь Василиса Игнатьевна вроде как уже к этому времени была духом... ну да ладно), в общем, когда Марианна осталась без поддержки Василисы Игнатьевны, она продолжила действовала сама — на свой страх и риск.

— Мне казалось, что уже прошло много времени, и сейчас, спустя много месяцев, проведенных рядом с нами, она справится,— сказала Марианна, держа руки опущенными вниз и перекрещенными. — Наташа почти год прожила в квартире Альфы — весь запах, который там оставался, уже был на ней... Да и к тому же, это был последний день из всех возможных. Весеннее Равноденствие, совпавшее с Полнолунием — одна из трех дат, про которые говорила Василиса Игнатьевна. Плюс, это был последний день срока, отведенного Альфами. У нас не могло не получится.

Герман рядом со мной кивал, слушая Марианну. Кажется, он опять что-то попытался сказать мне, не размыкая губ. Надо узнать у него, как он проворачивает этот фокус. Впрочем, сейчас мне было не до этого — я наконец-то отчетливо поняла, что Марианна имела в виду.

Герман был одичалым — в какой-то неправильной форме, в которой они себя не контролируют. А я, получается, была приманкой... С моей помощью они собирались вернуть его обратно в нормальное состояние... судя по всему, его запах на мне был очень важен — и, судя по всему, только поэтому я осталась жива.

— Не только.

Это ответил Герман с помощью своего чревовещательного фокуса.

Я решила проигнорировать этот ответ.

— Что было было, окажись на моём месте какая-то другая девушка? — спросила я у Марианны.

Но вздрогнули почему все трое: встряску Германа я почувствовала, а вот Сергей, который Владимирович, и Марианна вполне так выразительно дернулись на своих местах — пропустить это было трудно.

— Ни одна другая девушка не могла оказаться в лесу в этом месте, Луна, — дипломатично заметил Сергей Владимирович.

— Я же оказалась, — ехидно заметила я.

— Это был... чрезвычайный случай, — кивнул Сергей.

Я покачала головой.

— Хорошо. Что было бы с другой девушкой, которая оказалась бы на моём месте благодаря какому-то чрезвычайному случаю?

— Наташа. — строго протянул Герман. — Не надо.

Но я снова сделала вид, что не услышала его. Даже несмотря на то, что сейчас он говорил нормально — раздвигая губы.

— Другая девушка не оказалась бы на вашем месте, Луна, — почтительно поклонился Сергей Владимирович.

И замер, не мигая глядя на Германа.

А мне хотелось кричать.

Кричать от боли, которую я уже не чувствовала, но которая въелась в мою душу, как впрочем и в моё тело — въелась до самых костей.

— Как ведут себя одичалые, если им случайно попадаются люди на своем пути? — спросила я, поймав взгляд Сергея. — Говорите, как есть!

— Наташа... — это Герман опять попытался вмешаться в мои выяснения отношений с его друзьями или родственниками... или кем там они друг другу приходились.

— Я имею право знать, — ответила я.

И вдруг Сергей и Марианна резко подорвались к выходу. Прям бегом побежали, оставляя меня смотреть на это их бегство с открытым ртом.

Я и смотрела — до тех пор, пока Герман не протянул ко мне свою руку и с силой не повернул мою голову в свою сторону.

Желтые нечеловеческие глаза, впиваясь в моё лицо, заставляли забыть обо всем, что окружало нас. О целом мире, который остался где-то там... очень далеко.

— Мне хватило бы только твоего запаха, — произнес Герман, дотронувшись рукой до моих волосы. — Я не сдержался, был груб... но даже находясь в одичалом состоянии я бы не смог... Слышишь, Наташа, не смог бы.

— Не смог бы что??? — спросила я, не обращая внимание на его успокоительные поглаживания. Этот мужчина откуда-то точно знал, что именно меня успокаивает — и пользовался этим знанием на полную катушку.

Правда, сейчас его трюки не помогали. Наверное, потому, что я всё-таки оказалась не идиоткой.

Я горько усмехнулась.

«Больше не была идиоткой».

Обидно было такое признавать, но... меня целый год осторожно обхаживали; хорошо заботились обо мне — даже вон, квартирку Германа пожертвовали, чтобы я чувствовала себя на новом месте прекрасно. Плюс, заблаговременно позаботились о запахе.

Правильное питание, умеренные физические нагрузки, позитивный настрой... — в общем, всё, что делает добрый хозяин, заботящийся о своем скоте, перед тем, как пустить его на убой.

А меня, значит, всё это время подготавливали к вчерашней встрече с монстром. ,

Я вспомнила тот наш единственный разговор с Сергеем Владимировичем и Марианной — разговор, который случился ещё перед Новым Годом, когда моя якобы подружка клялась и божилась перед Сергеем, что у меня, беднушки, нет ни семьи, ни родни, ни друзей. Я тогда подумала, что Марианна пытается разжалобить Сергея Владимировича — и всячески ей помогала, поддакивая её словам... ещё не зная, что они мне уготовили.

Герман же сам сказал, что он целый год был зверем, без сознания человека.

Огромным страшным зверем.

А что делают страшные огромные звери с беззащитными людьми в безлюдном лесу?

Я горько усмехнулась.

Наверное, если бы я не пережила прошлую ночь, моя якобы подруга тщательно собрала бы все мои вещи из квартиры Германа и просто выкинула бы их в ближайшую помойку.

На этом всё.

Меня бы никто не искал.

Потому что Марианна, к сожалению, ни капли не соврала — у меня действительно не было ни родни, ни семьи, ни близких друзей...

Это я думала, что у меня есть подруга, а я для неё была просто приманкой, которую и не жалко пустить в расход.

Глава 11

Глава 11

За окном идёт мелкий снег, а кажется, что дождь... северный, злой дождь, который смывает со всего вокруг меня волшебную краску, обнажая страшный, дикий мир.

Я теперь не люблю север.

Мне кажется, что весенний поздний снег, раскинувшийся внизу, вокруг дома, и покрывающий собой все, кроме серых брусчатых дорожек — этот страшный грязный снег на самом деле мой саван, которым меня сковали по рукам и ногам, прежде чем запустить холод в мою душу.

Вечный злой холод.

Я слышу, как в замке поворачивается ключ — и я нехотя поворачиваюсь на звук, прекрасно зная и без этого движения, кого я сейчас там увижу.

Германа.

Он стоит в дверях, одетый только в джинсы и серую футболку. Герман не признает ни курток, ни даже рубашек с длинным рукавом и продолжает всюду ходить без обуви — он ведёт себя так, будто обувка ему вообще не нужна.

Сейчас, появившись в дверном проёме, Герман не открываясь впивается в меня взглядом — и какой-то странной силой заставляет меня смотреть на него в ответ — так, что ни отвернуться, ни опустить глаза у меня не получается.

Лишь когда он сам изволит немного расслабиться, расслабляюсь и я, моментально замечая, что Герман появился в комнате с подносом, на котором находится несколько глубоких тарелок с дымящейся едой.

— Ты ничего не поела во время завтрака, — недовольно произносит мужчина, поставив поднос на прикроватный столик. — Наташ, надо есть.

Я молча смотрю на него, ничего не произнося в ответ.

— Надо. — С нажимом повторяет Герман.

И остается в опасной близости от меня.

В течение ещё несколько мучительно долгих минут, во время которых он наклоняется ко мне все ближе и ближе — мне все-таки приходится выдавить из себя пару хриплых звуков.

— Да? — я склоняю голову на бок и делаю вид, что внимательно рассматриваю своего похитителя. Он ведь этого так хочет... На самом деле, мне плевать на него.

Мне плевать, что этот мужчина внешне кажется современным гладиатором с денежными возможностями древних цезарей; плевать, что каждый, кого мы встречаем на своем пути, приветствуют его низким поклоном, и со слезами на глазах; плевать, что он ходит босиком по промерзлой земле, по снегу — и как-то не заболевает... скорее всего, гены монстра-оборотня дают о себе знать.

А мне плевать на всё это.

Плевать... плевать... плевать...

— Наташа, — тяжело вздыхает Герман. И снова повторяет свою короткую фразу. — Надо поесть.

Он говорит это с таким обеспокоенным тоном, что мне хочется смеяться. Тяжело ему — ага. Так тяжело... это ведь его притащили в чужой дом, закрыли в одной из комнат — и объявили своей собственностью.

Это ведь ему не оставили шансов на то, чтобы вернуться назад — в свою прошлую жизнь.

Хотя... именно Герман как раз в свою прошлую жизнь и вернулся.

Это мне не повезло.

Я зажмуриваюсь, стараясь забыть всё это.

Нашу дурацкую прогулку с Марианной в лесу. Чудовище. Снег. Боль.

Затерянный домик в заповеднике.

И тот разговор, который открыл мне всю правду на то, что на самом деле происходило вокруг меня всё это время.

Господи, какой же дурой я была всё это время! Я ведь на самом деле считала, что нашла близкую подругу... я на самом деле думала, что мы подружились с Марианной.

Переживала за неё, просила Германа добраться до того места в лесу...

Сейчас мне хочется посмеяться над собой — даже нет, мне хочется ржать, как ржут гиены — противным, тонким смехом, потому что только такого смеха и достойна моя провинциальная наивность.

Я доверяла им.

А ещё больше, чем посмеяться надо собственной доверчивостью, мне хочется забыть то унижение, которое ждало меня вчера в лесном домике после длинного разговора с Сергеем Владимировичем и Марианной — когда мы с Германом остались одни.

Я тогда из последних сил пыталась договориться с ним, чтобы он отпустил меня.

Это было стыдно вспоминать.

Нет, сначала я просто начала осторожно объяснять мужчине, что мне хочется домой — мне нужно домой, потому что я уже не выдерживаю здесь.

На самом деле, домик, где я очнулась, был довольно уютным, и если бы я там оказалась при других обстоятельствах, я бы с удовольствием провела в нем несколько дней или даже недель... но после всего, через что мне пришлось пройти, я просто хотела вернуться в город.

Но на все мои объяснения, на все мои просьбы, Герман неизменно отвечал, что нам не стоит торопиться, что в моем состоянии мне лучше оставаться рядом с ним — все от этого только выиграют.

Я не хотела слышать про этих «всех» — я просто хотела уехать из этого домика, из этого леса — уехать незамедлительно!

Помню, как я начала от бессилия плакать, выворачиваясь каждый раз, когда Герман пытался меня обнять... все это закончилось истерикой — и честно говоря, я этому сама нисколько не удивилась.

Удивительно было другое — что я так долго продержалась без слез и истерики.

А вот Герману моё состояние пришлось не по вкусу. Выждав полчаса, он начал раздражаться, и все чаще походил, чтобы схватить меня за подмышки и, приподняв до своего уровня, уткнуться мне в то самое место, куда укусил монстр — между шеей и плечом.

Когда это случилось в очередной раз, моё терпение лопнуло, и я со всей дури ударила его коленкой между ног — за что меня тут же бросили на кровать.

Точнее, самого броска я не помню — помню только как я приземлилась спиной на матрас, и от удара из моих легких как будто выбили весь воздух, а ещё я не успела вздохнуть по-новой, так как сверху на меня опустилось что-то тяжелое и очень злое... по крайней мере, так чувствовалось. Благо, это злое хоть опустилось на собственные локти, которые располагались по обе стороны от моей головы — иначе бы оно меня попросту раздавило.

Когда я встретилась взглядом с опустившимся на меня громадиной, это оказался монстр... но с серыми глазами Германа.

Мы долго — очень долго молча смотрели друг на друга, после чего Герман рыкнул и соскочил с кровати.

Он, кажется, на пару минут вышел из спальни, громко хлопнув дверью — мне показалось, что не прошло больше времени, максимум только эти пару минут, потому что я даже не успела поменять позу на кровати, не успела сделать и несколько вздохов, когда он вернулся обратно.

— Не смей меня больше провоцировать, — пролаял он, наклонившись ко мне. — Я и так едва удерживаюсь, чтобы не взять тебя силой, а тут ещё твоё сопротивление... мой зверь ещё не понимает.

Он довольно ощутимо схватил меня за руку и сдернул с кровати, как будто я была тряпичной куклой.

— Пока поживём в поместье, — произнес он скорее для себя, чем для меня.

А меня... меня закутали в одеяло и не тратя больше на меня никаких слов, как куль с освежеванным оленем, вынесли из дома и погрузили в какой-то крутой внедорожник.

Затем мы куда-то ехали. Машину шатало, подбрасывало на ухабах, а я лежала, спеленутая в одеяло, оставаясь в руках своего мучителя всё время нашего пути.

Сам путь я не запомнила — запомнила я только восхищенные вздохи водителя и мужчину, который сидел рядом с ним на переднем сидении: они оба радовались как сумасшедшие возвращению Альфы.

Пассажир при этом быстро рассказывал Герману последние новости — судя по всему, всё, что произошло за год его отсутствия. Кажется, его звали Пётр... но я мало вдавалась в суть разговора, потому что чем дольше мы ехали, тем больший ужас меня охватывал.

Мне казалось, что ещё чуть-чуть — и со мной произойдет что-то ужасное... ну, то есть, более ужасное, чем это было в лесу.

Просто только сейчас, оказавшись в машине, спеленутой по рукам и ногам, до меня дошло... что меня сейчас окружают не люди, а нелюди. Все до одного нелюди.

Может быть, только у Германа одного и была какая-то неправильная форма, но и остальные людьми не являлись.

Моё тело пронзила холодная дрожь.

Я смотрела куда-то в одну точку перед собой, а на самом деле впервые за сутки вглядывалась внутрь себя — и слушала, слушала тот ужас, который звенел в моем мозгу.

Оборотни на самом деле существуют. Это не сказки, не выдумки братьев Гримм, не народные побасенки — это целое сообщество или даже целая раса, которая тайно существует рядом с нами.

Я вспомнила и прокручивала в голове всё, что говорила Марианна — каждое слово, что я запомнила, каждое её откровение... Она не могла врать круглосуточно, значит, кое-что из того, что она говорила должно было оказаться правдой.

А она любила повторять, что они хищники... что любят охотиться.

Что если оборотни любят охотиться на людей???

Я стиснула зубы так, что у меня заболели челюсти.

Мне не хотелось верить, что со мной может случиться что-то дурное... в том смысле, куда уж ещё дурней? Да и вряд ли бы Герман стал утруждать себя моим лечением, если бы мне предстояло стать одной из будущих жертв их охоты. Хотя... что я могла знать о мотивации оборотней. Мне ещё совсем недавно казалось, что Василиса Игнатьевна и Марианна меня чуть ли не спасли, а они просто готовили меня для Германа.

Меня снова затрясло... точнее, я не сразу поняла, что это трясёт машину, лишь когда Герман поменял положение и попросил меня не волноваться — мол, сейчас дорога станет лучше, до меня дошло, что это не я.

Хотя легче мне от этого не стало.

Я лежала на его руках и готовилась к худшему.

Правда, не знаю почему, но несмотря на то, что рот мне никто кляпом не закрывал, я не орала... То ли потому, что понимала всю бесперспективность этого шага, то ли боялась лишиться ещё и этой маленькой свободы — свободно дышать.

Мне было дико страшно, что это ужасное время в машине окажется моими последними минутами на земле.

Но оказалось...

… оказалось, что меня привезли в огромный, роскошный дом — и даже перенесли порог на руках как молодую жену.

Особенно сильно радовались несколько пожилых женщин, следивших за нами на удалении.

Они мало того, что аплодировали, так ещё и желали нам с Германом побыстрее обзавестись детками.

Как раз в этот момент я вспомнила монстра, который врезался в моё тело на холодном снегу — и подумала о последствиях.

Если Герман и был этим монстром... то мы совместимы?

От одной только этой мысли меня тут же вырвало прямо на одеяло, в которое я была закутана.

Вырвало меня от страха и стресса, но тетушки ещё больше заохали — радостно вереща, что, может быть, их Луна уже...

К счастью, в этот момент Герман на них гаркнул — после чего внёс меня по лестнице на второй этаж в одну из комнат.

Где и оставил.

В этой большой и вроде бы даже теплой спальне я и провела остаток дня.

К счастью, провела его я в одиночестве.

Правда, ко мне несколько раз заходили какие-то запуганные девушки — с едой, одеждой, женскими журналами (как будто я могла в этом состоянии читать)... последняя девушка жестами продемонстрировала, что одна из дверей комнаты, где я находилась, ведёт в ванную комнату, а ещё одна — во вторую серую спальню... куда мне почему-то совсем не хотелось заглядывать.

В душе я, правда, отказывать себе не стала. И хотя когда меня рвало, я запачкала только лишь одеяло и Германа (за один день я успела два раза его пометить. Ха!); несмотря на то, что что сама я оставалась чистой, мне всё равно захотелось постоять под душем, чтобы смыть с себя пусть и не внешнюю, а внутреннюю грязь.

Я чувствовала себя ужасно запачканной. Даже не запачканной, а использованной... но как отмыться от этого я не знала.

Хотя простой горячий душ все же немного помог...

Я подставила голову под строи воды — и от души наревелась, не рискуя реветь в комнате. Говорят, хищникам нельзя показывать слабость, а мне очень хорошо запомнились слова Марианны о том, что они — раса хищников. Да и разве могло быть иначе, если в этом доме меня окружали только нелюди-оборотни... то есть, полулюди-полуволки.

«И никому больше нельзя доверять».

Самое страшное случилось, когда я выключила воду и собралась выйти из душа. Потому что сразу же в этот момент с обеих сторон от меня появились смуглые мускулистые руки, держащие в руках большое белоснежное полотенце.

Полотенце оказалось теплым, очень мягким и приятно пахнущим каким-то невесомым ароматом чистоты — никакого химического аромата, никакой сильной отдушки... Но почему-то именно в тот момент, когда руки Германа закутывали меня в белое махровое полотенце — именно тогда впервые мне показалось, что я на самом деле не в полотенце — я в саване.

И это мой конец — потому что ничего хорошего со мной уже не случится.

Полотенце я приняла, а вот от чужих рук старалась отстраниться как можно дальше. И даже попросила Германа не мешать мне.

— Я принес полотенце, — возразил Герман. Его голос позади меня звучал глухо... но ровно. Так, будто он даже не догадывался, что его появление в моей ванной могло вызвать у меня дискомфорт.

Я с трудом выдавила из себя тихое «спасибо». Умом я понимала, что это надо сделать — хотя бы только для того, чтобы иметь возможность возразить дальше, но вот сердцем... сердцем до меня всё больше и больше доходило, что я сказала сейчас «спасибо» тому монстру, который рвал на снегу моё тело.

— За полотенце спасибо, — набрав в грудь побольше воздуха, повторила я. — Можно мне сейчас остаться одной?

— Нет. — Руки Германа всё ещё оставались вокруг меня, явно давая понять, что любое моё сопротивление будет подавлено. — Одной тебе сейчас лучше не оставаться.

Не произнеся больше ни слова, он тщательно меня вытер, а затем, отшвырнув полотенце на пол, на руках вынес из ванной в спальню — и донёс до кровати.

Забавно, что он далеко не сразу понял, что со мной происходит что-то не то... Я молча лежала на кровати и смотрела в одну точку.

— Наташа, ты устала? — в конце концов, почувствовав неладное, спросил Герман. Он принёс из ванной расческу, затем я увидела тонкий шёлковый халат в его руках.

В комнате, где меня заперли, было чуть ли не жарко сейчас — поэтому да, пожалуй, какая-то более плотная одежда могла вызвать неприятные ощущения... впрочем, и шелковый халат в руках мужчины не вызывал во мне никаких добрых чувств.

— Наташ? — Герман присел на кровать, на которой я лежала, и с тревогой заглянул в моё лицо. — Малышка, что с тобой?

— Я всё ещё там, да? — повернув голову на звук его голоса, спросила я. — Всё ещё в том лесу? С тем монстром?

Даже будучи полностью отстранённой от всего вокруг, я увидела, как Герман вздрогнул... но он тут же взял себя в руки.

— Наташа, у тебя отходняк, — протянул мужчина, впиваясь взглядом в моё лицо. Его тяжелый взгляд как будто сканировал каждый миллиметр моего лица. Затем Герман протянул ко мне руку... но так и оставил её висеть в воздухе между ним и мной. — Ты испытала сильный стресс. В этот момент твой организм работал на пределе своих возможностей... сейчас адреналин схлынул, и у тебя ожидаемо наступил упадок сил.

Герман ненадолго замолчал, продолжая буравить меня взглядом.

— Это пройдет.

— Ты врач? — спросила я.

— Нет. Но я прав.

Я усмехнулась.

— Ты сказал, что вылечил меня — тогда почему я всё ещё здесь, с тобой? Почему вместо того, чтобы отвести меня в город, ты перевёз меня в это место?

— Потому что мне не нравится твоё состояние, — ответил Герман.

А я истерично рассмеялась.

— О, мне тоже много чего не нравится в этой жизни... К примеру, почему мужик, которого я первый раз в жизни вижу, вдруг решает за меня, что и как мне делать, а?

— Потому что ты моя жена, — вдруг зло рявкнул Герман. Я видела, как он дернулся в мою сторону — резкое, какое-то то ли злое, то ли отчаянное движение, которое заставило меня испугаться и закрыть глаза...

Но через мгновение ничего не произошло. На меня не набросился страшный зверь.

Меня не прижал к кровати огромный мужчина.

Только тихо захлопнулась дверь, ведущая во вторую комнату — и всё.

Меня оставили в покое до середины следующего дня.

Точнее, меня закрыли под замок.

Так, будто это я была тем диким зверем, который находил в лесу глупых туристок и пользовался их телом; так, будто это я не могла контролировать себя и представляла опасность для окружающих меня людей; так, будто это именно я могла сделать что-то плохое с оборотнями, которые похитили меня... и, кажется, не собирались возвращать меня назад.

Меня просто заперли.

За все то время, что я находилась взаперти, моё вынужденное одиночество прерывалась всего несколько раз: когда в комнату эпизодически заглядывали всё те же испуганные служанки с подносами, полными еды.

Девушки уговаривали меня поесть, предлагали приготовить любые блюда на мой выбор... но тут же убегали за дверь, когда я начинала задавать вопросы.

Судя по всему, им было запрещено говорить со мной обо всём, кроме еды...

Каждый раз, когда девушки выходили из комнаты, я слышала звук ключа, который проворачивался в двери.

Испуганные, услужливые, называющие меня почему-то не по имени, а Луной — они тем не менее ни разу не были про ключ, про то, что меня надо запереть.

А потом была длинная долгая ночь.

Выкинув шелковый халатик, который принес Герман, куда подальше ( точнее, на пол в самый дальний угол комнаты), я надела те вещи, которые принесли девушки — белье, легкие трикотажные спортивные брюки и белую хлопковую футболку. Прямо во всем этом я легла на кровать, не сводя взгляда с двери, ведущей во вторую спальню.

Через эту дверь вышел Герман. Он вышел не в коридор. Я точно запомнила, что он вышел через эту дверь... Значит, это его спальня.

Впрочем, даже если бы я не заметила, куда он вышел, я бы всё равно не ошиблась... я ведь заглядывала в соседнюю комнату, которая по своему стилю очень напоминала мою квартиру... то есть квартиру Германа.

Эта мысль напомнила мне о том, что я всё это время жила в его квартире.

Я сделала глубокий вздох, позволяя свежему воздуху проникнуть в мои легкие.

А вот от «свежих» мыслей надо было пока постараться абстрагироваться — и как можно скорее.

На меня и так свалилось больше, чем мог вынести обычный человек: существование оборотней; монстр, который сейчас выглядел человеком... И который почему-то считал, что я его жена. То есть, почему он так считал, я, конечно, услышала... но слышать и понимать — две разные вещи.

Разве для того, чтобы вступить в брак, не нужно желание обоих людей?

Подумав о желании, я вспомнила «о лечении», которое проводил надо мной Герман — и после этого спрятав от смущения лицо в подушку, пару часов убеждала себя не думать ещё и об этом.

Возможно, у оборотней на самом деле существует такой вид лечения. По крайней мере, ведь Герман совершенно спокойно относился как к тому, что он делал... впрочем, как и к наготе.

«Он считает тебя своей женой».

А вот это я понимать отказывалась.

В конце концов, даже в зверином царстве ни одна самка, ни одна волчица не станет образовывать пару с волком, который ей не нравится.

«А разве тебе не нравится Герман?»

Я вздрогнула от этого вопроса, который сама же себе и задала.

«Я боюсь его! Это не человек... это зверь, который только выглядит человеком. Это...» — я смотрела на закрытую дверь, ведущую во вторую спальню, и мысленно повторяла про себя все эти мысли.

Было очевидно, что именно Герман является главной причиной, по которой я застряла в этих глухих местах... Дело было вовсе не в моём здоровье, психическом или физическом. И Герман не просто так поместил меня в эту комнату, которая соединялась с его внутренней дверью.

Он пытался вынудить меня подчиниться, вынудить принять его как своего мужчину... или как вожака пары. Я была на сто процентов уверена, что эта дверь, которая разъединяет наши спальни, сейчас открыта. Вначале ночи я даже немного побаивалась, что эта дверь откроется, и в мою комнату войдет Герман. Но уже перед рассветом, я поняла, что у него другой план — очевидно, Герман ждал, чтобы я сама пришла к нему.

Не дождется...

Я не сдамся. Не буду прогибаться под этого мужчину, не буду признавать надо собой его власть. Я свободный, самодостаточный человек! Без всяких мужей-оборотней, кем бы они там не являлись.

И вообще... я едва его знаю.

Я потратила целую ночь на то, чтобы привести свои мысли в порядок. Уже и наше северное утреннее солнце проникло в комнату, пытаясь распугать своими лучами тени, скопившееся по углам спальни, а я все ещё пыталась убедить себя не сдаваться. Это было непросто.

В конце концов, я решила о многом пока просто не думать...

В первую очередь, мне надо было как-то продолжать жить, а ещё больше мне надо было попытаться выбраться из этого места.

Если Герман не желает отвезти меня в Мурманск... что ж, я решила попытаться добраться туда сама. Правда, я не знала, где мы сейчас находимся — как далеко от города... и вообще от любого населённого пункта.

Но это на самом деле не так уж и важно.

Я усмехнулась, подумав, что стараниями Марианны теперь я не только хорошо ориентируюсь по местности, но ещё и неплохо овладела азами выживания в диком лесу. Морозов сейчас нет, так что если меня не атакует новый монстр...

Подумав об этом, я вздрогнула.

«Плохая шутка, Наташ... очень плохая».

Я стиснула зубы и заставила себя не думать об этом... точнее, глубоко не задумываться. Плохие шутки лучше хороших переживаний — с ними есть шанс выжить, с апатией и депрессией — нет.

«Вот вернёмся в Мурманск, окажемся в безопасном месте...»

Чей-то стук прервал мои мысли.

Эта была, судя по всему, одна из вчерашних девушек.

Я молчала, ожидая, что она уйдет, но девушка всё-таки открыла дверь и заглянула в комнату, спросив, что я хочу на завтрак.

Это было похоже на издевательство. Меня приволокли в чужой дом, закрыли в спальне — и теперь спрашивают, что мне подать на завтрак???

— Тишины, — ответила я грубо.

— Как скажите, Луна, — присела она передо мной чуть ли не в реверансе.

Когда девушка удалилась от моей комнаты (по крайней мере, когда её шаги затихли в коридоре), я осторожно подошла к двери и подёргала ручку — дверь как и вчера оказалась заперта.

— Ну, по крайней мере, с памятью у здешних обитателей полный порядок... — протянула я, коротко хохотнув при этом. Хотя смеяться было не над чем. Здесь было в пору зайтись в истерике... но после всего, что я пережила, это было бы глупо.

Вместо этого я снова перевела взгляд на дверь в комнату Германа. Он совершенно точно вынуждал меня самой войти в его спальню.

Самой.

Я застыла посередине комнаты, глядя на эту дверь и мысленно торгуясь с собой за свою же свободу. Я почему-то была абсолютно уверена, что Герман сейчас находится там — и ждёт моего появления.

В этом, если честно, не было для меня ничего нового: помнится, Аркаша тоже любил так меня «дрессировать»: предлагал свой способ решения проблемы, когда других вариантов просто уже не оставалось.

Сделав глубокий вздох, я подошла к двери и, надавив на ручку двери, толкнула дверь вперед.

«Наверное, все мужчины одинаковые. Но мы ещё покажем, кто кого...»

Однако ничего не произошло.

Я была так в себе уверена, что до меня не сразу дошло, что я ошиблась, а дверь оказалась заперта.

Заперта, блин!

Почему-то меня это сильно разозлило.

То есть, Герман ведь наверняка знал, что я поняла, кому принадлежит комната за этой дверью.

Он не мог не догадываться, что его спальня будет последним местом, куда я войду по своей воле... И всё равно запер дверь!

Меня как будто окатили ледяной водой.

Получается, что всё, о чем я думала — о чем так долго уговаривала себя, пялясь на эту дурацкую дверь, всего лишь мои собственные выдумки!

А потом я как будто внезапно прозрела... как будто увидела себя со стороны, услышала свои собственные мысли, от которых мне сразу же сделалось плохо.

Кого я только что сравнивала со своим бывшим мужем — существо, которое набросилось на меня в лесу, взяло меня силой, а потом в духе Сумерек вернуло себе нормальный облик?

Наташа, ау, приди в себя!!!

Но увы — пока одна часть меня ужасалась от моего собственного поведения... другая чувствовала себя отверженной.

Герман ведь был не только монстром, покалечившим меня, но одновременно с этим ещё и мужчиной, который делал с моим телом такое... что никогда не делал Аркаша.

Я не могла считать его незнакомцем после этого! Даже если он и оказался каким-то редким мутант-полуволком.

Сев на кровать, я устало потёрла лицо.

Если совсем честно, то встреться мне Герман в другое время в другом месте … и в другом виде, он мог стать мужчиной моей мечты.

Дело было не только в его внешности, которую я, при всём своём желании, не могла не отметить. Кому бы не понравился высокий, мускулистый мужчина с волевым подбородком, выступающими четкими скулами... сильный, заботливый, хотя немного авторитарный — мне кажется, любая девушка отметила бы его в толпе, а уж если бы Герман обратил на эту девушку своё внимание...

Но дело было не только в этом.

Мне почему-то казалось, что мы давно знакомы... Как будто я уже давно знаю его привычки, его вкусы... даже его запах. Наверное, именно из-за этого в моей голове никак не укладывался весь тот ужас, который я пережила в лесу.

Герман ведь и не скрывал, что именно он и был тем чудовищем, что поймало меня. Я почти умерла там — от боли, ужаса... от всего того, что этот монстр проделывал со мной. Но... несмотря на всё это, несмотря даже на то, что его лицо иногда менялось, превращаясь полностью или частично в морду того чудовища... я всё меньше воспринимала его как это самое чудовище.

Возможно, существовал какой-то мозговой выверт, позволяющий человеку, перенесшему тяжелую ситуацию, сохранить психику...

Но факт оставался фактом — чем дольше я находилась рядом с этим мужчиной, тем меньше думала о нем как о монстре.

Это, блин, ненормально!

Я встала с кровати, чтобы сходить в ванну, умыться.

Мне надо было умыться, надо было стереть все лишние мысли из своей головы. Все эти переживания не помогут мне сбежать — поэтому до поры, до времени лучше пока вообще о много мне думать!

… уже вытирая лицо полотенцем, я вдруг обратила внимание на полотенце у себя в руках. Синее, с золотой вышивкой. Явно очень дорогое.

В моей квартире в Мурманске в стопке хозяйских вещей были точно такие же полотенца... Я в ужасе замерла, поняв, что на самом деле происходит.

Впрочем, об этом честно рассказала моя якобы подруга — когда она признавалась Герману каким образом я оказалась в лесу.

Это было как раз то, о чем я не хотела думать. О чем я была не готова думать. О чем я боялась думать.

О том, как сильно меня использовали.

Я вспомнила ту свою первую неделю в Мурманске... как однажды с удивлением поняла, что вытираюсь не своим, а «хозяйским» полотенцем — близнецом этого, которое сейчас находилось в ванной комнате.

Я тогда всё не могла вспомнить, каким образом чужое полотенце оказалось в ванной, если я туда его не клала... я-то решила, что всё дело в выпитом мной вине. Но, судя по всему, кто-то специально подложил мне полотенце Германа. Не только для того, чтобы на мне был запах хозяина квартиры, но ещё и за тем, чтобы я тоже попривыкла к этому хозяину.

С шумом выдохнув, я посмотрела в зеркало на своё бледное отражение.

— Да, Наталья, попали вы в переплет...

Марианна, когда рассказывала о прошлом, упоминала больше всего запах — но ведь она и рассказывала всё не мне, а Герману, для которого запах — первоочередное.

А вот для меня...

… для меня дело было не только в запахе.

Я почти год прожила в окружении вещей Германа. Казалось бы, всего лишь вещи — такая ерунда. Как много людей сдают квартиры с мебелью, как много людей живут в этих квартирах...

Но редко кто сдаёт жилплощадь сразу во всем скарбом. Я не только пила по утрам кофе, приготовленный в его дорогой кофеварке из чашки, которую он когда-то выбрал. Я ещё слушала его музыку, читала его книги...

А ещё я спала в его кровати, с его подушками и одеялом — и также, как и Герман, не зашторивала окна от полярного дня, предпочитая засыпать так...

Блин, да я почти год жила в квартире Германа — и просто не могла не узнать его, хозяина этой самой квартиры!

«На это и был весь расчет», — цинично усмехнулась я. — «Для одичалого Германа — его запах на тебе, для тебя — узнавание его через место, которое ты уже привыкла считать домом. Хотя и его запах, судя по всему, они для тебя тоже использовали. Для людей ведь запах тоже имеет значение...»

То, что сделали Марианна с Василисой Игнатьевной — зло, безнравственно, бесчеловечно по отношению ко мне.

И дело даже не в том, что меня привели в лес на случку с монстром.

Они ведь очень надеялись, что их способ сработает, и Герман снова обретет возможность быть человеком.

Они меня не к смерти, они меня к жизни с ним подготавливали!

На улице в этот момент стал накрапывать мелкий дождь — погода, как будто жалея, плакала вместо меня. Правда, когда я присмотрелась получше, оказалось, что это не дождь, а все ещё снег... но дело этого не меняло.

Я только сейчас поняла, насколько всё серьёзно.

Якобы добрая бабушка и якобы моя подружка готовили меня не к смерти, а к жизни с монстром.

Да и Герман не отпускал меня не потому, что моё здоровье внушало ему опасения (если это так, то где врач, где какие-нибудь медики!) — нет, вовсе не по этому.

Не желая забивать себе голову теми вещами, которые я не могу сейчас осмыслить, я как-то пропустила мимо своего внимания, что он уже несколько раз назвал меня своей парой и даже женой.

Дура, Наташка... судя по всему, это как раз то будущее, которое меня ожидает. Хочу я этого или нет, но мне придется остаться с Германом.

Я подошла к окну, чтобы отвлечься на пейзажи... но природа сегодня явно была на моей стороне. Она наглядно демонстрировала мне это моё будущее... когда во всем остальном мире уже бушевала весна, здесь земля была все ещё скована холодом и припорошена снегом.

Судя по всему, именно такой и будет моя дальнейшая жизнь, если это можно назвать жизнью... скорее это больше походило на смерть с бесконечным адом в компании монстров.

Потому что он не отпустит меня.

Я думала об этом... долго думала. И хотя мне так до конца и не верилось, что какой-то незнакомец может пожелать себе быть связанным с женщиной, которую он только встретил, но все слова Германа, все его поступки лишь подтверждали мою теорию.

Пока я всё ещё мысленно пыталась решить этот ребус, замок в двери стал проворачиваться. Девушки, которые работали в этом доме, перед тем, как открывать дверь, обычно стучали, но в этот раз стука не было. То есть это были явно не девушки...

Когда дверь в комнату открылась и на пороге с подносами, полными еды, появился Герман, я поняла, что была права.

Впрочем, мне это никак не помогло.

Герман зачем-то стал уговаривать меня поесть. А я смотрела на него и думала, что мне плевать на все его просьбы. Плевать на еду. Плевать на него самого...

Ха! Теперь, когда Герман появился в моей спальне с едой, стало понятно, почему он запер дверь между нашими комнатами.

Потому что ему не было никакой нужды торопиться, чтобы найти со мной общий язык... У Германа, как он это считал, будет для этого целая жизнь. Поэтому можно было просто закрыть дверь на замок — чтобы его «истинная пара» не сбежала — и отправиться по своим делам.

Это моя жизнь разлетелась в ошмётки, а Герман свою, судя по всему, сейчас бережно собирал обратно воедино. Возможно, он и бегал целый год по лесам в виде дикого зверя... но сейчас это был человек (или нечеловек) с большими возможностями, который явно собирался восстановить всё, что он утратил за это время.

А я... я была всего лишь одним из подарков к его возвращению.

Пока я мысленно горевала над своей судьбой, Герман выставил все тарелки на небольшой столик журнальный столик и пододвинул к нему стул.

— Сядь. — Приказал он, сам в это время усевшись на кровать. — И как следует поешь.

«То есть меня здесь даже не будут допускать до кухни?» — подумала я, с отвращением глядя на тарелки. Бифштекс со спаржей, небольшие шашлычки на шпажках с красным перцем и томатами черри, глубокая плошка с пловом, длинная блюдо со всевозможной нарезкой...

И вот что странно, даже в той избушке, где я очнулась впервые после леса — даже там у меня была свобода перемещения. А здесь, получается, эта свобода закончилась?

— Наташа. — Голос Германа звучал как приказ. Он взглядом указал на стул.

Мне на несколько секунд стало от этого страшно, но я смогла пересилить свой страх. Не потому что вдруг почувствовала себя в безопасности — совсем нет, но потому, что поняла, что всё самое худшее со мной уже случилось.

Бояться не имело больше смысла.

— Спасибо, — покачала я головой. —Но я не хочу есть.

— Ты должна поесть, — процедил Герман и дернул спинку стула в сторону — так, что тяжелые ножки стула ударили по полу, а стул развернулся на девяносто градусов ко мне. — Иначе ты можешь навредить себе.

— Я никому ничего не должна, — покачала я головой. — Я ни есть, ни пить в этом доме не буду.

— Наташа... — Герман недовольно сощурился. — Не. Испытывай. Мое. Терпение.

— Это я испытываю твоё терпение? — не поняла я. — Я???

Мужчина кивнул, не спуская с меня взгляда своих странных, как будто-то покрытых инеем,серых глаза.

— Это ведь ты обещал, что отвезёшь меня домой, а вместо этого привёз в какой-то особняк! — горько воскликнула я. — Это ведь ты запер меня в этой комнате! Как будто мне не хватило того насилия, что я переживала в лесу. И после всего этого я все еще остаюсь заложницей...

Спинка стула хрустнула под пальцами Германа.

Отшвырнув сломанный стул в сторону, мужчина поднялся с кровати, внезапно оказавшись прямо передо со мной.

— Ты не заложница, а хозяйка всего вокруг, — процедил он, схватив меня за подбородок и вынуждая таким образом заглянуть ему прямо в глаза. — Хозяйка!

Ага, хозяйка, которую заперли в её же комнате...

«Хороша хозяйка», — подумала я, чувствуя как сильные пальцы Германа, явно не соизмеряя сейчас силу, больно впиваются в мою кожу.

Я была почти уверена, что завтра у меня на этих местах появятся синяки... впрочем, если я так и останусь в этой комнате, то ни у кого никаких вопросов не возникнет.

А самое ужасное, что я ничего не могла с этим поделать... я не могла сопротивляться Герману, даже если бы очень этого хотела. Он может сделать со мной всё, что захочет... и судя по поведению испуганных девушек, которые здесь работали, никто ему ничего не скажет.

«Плюс ко всему этому, он считает меня своей женой».

Я вспомнила ночной лес... и монстра, который нетерпеливо брал меня прямо на земле... Он резко врезался в моё тело, а я с каждым его движением всё сильнее проваливалась в корку жёсткого обледенелого снега, больно впивавшегося в мою спину.

Боль с обеих сторон...

Резко тряхнув головой, я сумела отогнать от себя эти мысли, которые не несли с собой ничего хорошего — только ужасные, болезненные воспоминания. Сейчас мне было не до этого — сейчас я должна была в первую очередь думать о своём будущем, а не о прошлом. И все же...

… слезы я не удержала.

Герман зарычал... зарычал как дикий зверь, после чего сразу же выпустил моё лицо из захвата своей руки.

— Ты. Не. Должна. Бояться. — медленно процедил мужчина, едва ли не по слогам. Так, будто ему снова трудно давались даже такие короткие фразы. — Наташа, твоя жизнь священна.

Я покачала головой.

— Любая жизнь священна, Герман. Любая.

Мы застыли друг напротив друга.

Я видела, как на скулах мужчины заходили ходуном желваки — несмотря на внешнее спокойствие, он сейчас явно сдерживался...

«...сдерживался, чтобы что?» — с ужасом подумала я … и предпочла тут же забыть об этом вопросе. Возможно, что ничего не будет. Возможно, что он сумеет обуздать себя... или что мне вообще все это сейчас кажется. Я столько переживала за этот короткий период, плюс ещё не спала, не ела... я могу ошибаться.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что тебе грозит здесь опасность, — медленно произнес Герман. — Наш дом в поместье сейчас лучшее место для твоего восстановления. Ты не оборотница, а чистокровный человек... Тебе нужно время и условия для твоего полного исцеления. Наше поместье окружено лесами, здесь много свежего воздуха, который тебе полезен.

«Опять это «наше» в словах Германа» — я мысленно напряглась, услышав это слово... но внешне постаралась остаться спокойной.

— Чтобы восстановиться, мне сейчас больше всего нужен покой! — нервно воскликнула я. — Мне будет куда лучше оказаться сейчас дома.

Вскинув голову, я умоляюще посмотрела на Германа.

— Герман, ведь недаром же говорят, что дома и стены помогают...

Мужчина нахмурился, сложив руки на груди.

Он стоял сейчас, прислонившись боком к подоконнику, загораживая мне весь вид из окна... Не знаю почему, но это меня нервировало не меньше, чем само присутствие Германа.

— Подойди ко мне, — вдруг хрипло произнес он.

С учетом того, что мы стояли рядом друг с другом — меньше, чем на расстоянии вытянутой руки, его просьба (которая прозвучала как приказ), выглядела немного... странно.

— Но...

— Просто подойди.

Я сделала шаг, уткнувшись своими спортивными балетками в босые ноги Германа.

А он вдруг резко опустил голову — прямо в укушенное им же самим место — между шеей и плечом, и тяжело задышал.

Он громко дышал, я — стояла, затаив дыхание и боясь пошевелиться.

— Хорошо, — вдруг сказал Герман, поднимая голову назад вверх. Мы встретились взглядами, и я успела увидеть, как меняются его глаза, превращаясь из желтых, звериных в серые человеческие глаза.

— Я отвезу тебя в город, к тебе домой, если ты поцелуешь меня, — произнес Герман, внимательно вглядываясь в моё лицо. Его голос по-прежнему звучал глухо, но всё впечатление портила легкая улыбочка, появившаяся на его губах.

Он явно до сих пор оставался напряженным — но при этом улыбался.

Что за странность такая?

— Наташ, — хмыкнул вдруг мужчина. — Это предложение лимитировано по времени и скоро перестанет действовать. Будешь меня целовать или нет?

Сглотнув, я испуганно уставилась на Германа.

Целовать... или нет?

Глава 12

Глава 12

Мы стояли близко друг к другу. Так близко, что по-прежнему соприкасались телами , и я чувствовала тепло, исходящее сейчас от Германа. Тепло и какой-то особенный аромат, исходящий от этого мужчины.

Возможно, это был парфюм — элитный, поэтому не знакомый мне, мужской парфюм, но возможно...это был запах самого Германа. Так или иначе, я узнала его, этот запах — он окружал меня на протяжении долгого времени … и даже подбадривал, когда мне становилось особенно тяжело. Я вспомнила свои первые месяцы в Мурманске, вспомнила свои психи после Аркашиных звонков...

— Наташ? — напомнил о себе мужчина.

Я моргнула, тряхнула головой поняла, что всё это время смотрела куда-то вдаль. А он, между прочим, задал мне вполне конкретный вопрос.

После того, как Герман назвал моё имя, я специально опустила глаза вниз, чтобы избежать его взгляда.

Вместо этого я смотрела на его подбородок — вроде бы идеально выбритый, но всё равно уже начинавший понемногу покрываться черной щетиной, смотрела на его напряженные губы... и глубоко вздохнув, потянулась прямо к ним.

Я не собиралась целоваться по-настоящему, я собиралась просто прикоснуться своими губами к его — и быстро после этого отскочить, но у Германа на это оказались свои планы.

Как только наши губы соприкоснулись, одна мужская ладонь легла на мой затылок, вторая — обвила мою талию. Краем уха я услышала тихое мужское урчание … как будто какой-то дикий зверь был сейчас очень доволен тем, что он видел. Я хотела отвлечься, хотела найти глазами этого странного зверя, но в этот самый момент уже мужские губы принялись нежничать со мной... так, что я почти мгновенно забыла про это странное животное урчание рядом.

Герман не спешил.

Пробуя мои губы на вкус, он очень осторожно надавливал — его губы как будто просили меня раскрыться и впустить внутрь себя чужой язык.

Я... я невольно поддалась этому напору. После чего мне показалось, что мир вокруг перестал существовать.

Это было ни на что не похоже... я, разумеется, уже целовалась в прошлом много раз, но это был какой-то космический поцелуй. Чужой язык, проникнув на новую территорию, точно знал, как заставить меня сдаться, подчиниться... и начать отвечать.

Возможно, у оборотней есть какие-то особенные навыки, возможно, это личная заслуга Германа, но когда наши языки сплелись вместе, мне мгновенно стало мало этого... мне захотелось много больше!

Когда я со стоном выдохнула это желание, вокруг меня как будто образовался огромный непроницаемый кокон — немного жестковатый, но горячий, пульсирующий, как будто ждущий только меня.

Я снова услышала тихо урчание зверя, и, кажется, заурчала сама в ответ — до того мне было хорошо. Тем более, что меня как будто нежно гладили по обнаженной коже живота, по плечам...

… сказка закончилась, когда я почувствовала, как мою левую ногу задирают немного вверх, и горячая часть кокона приникает между моими бедрами. Я открыла глаза... а на деле, как будто пришла снова в сознание — обнаружив себя на кровати, а на себе Германа... Большой мощный мужчина окружал меня со всех сторон — он и был тем горячим «коконом», от которого у меня снесло крышу.

На мне, как выяснилось, уже не было ни бюстгальтера, ни футболки... я лежала под ним топлесс. К счастью, хотя бы брюки всё ещё оставались на месте, хотя я уже большая девочка и понимала, что Герман не просто так сейчас разводил мне ноги.

И пока я в ужасе осматривала всё вокруг и осторожно приходила в себя, Герман вдруг нежно поцеловал меня в нос — и спокойно поднялся с кровати... то есть с меня.

— Вот и ладненько, — как ни в чем не бывало, произнёс мужчина, пока я собирала кусочки ткани от своей футболки, раскиданные по кровати. — Значит, сейчас собираемся и едем в город.

«Собираемся?» — я не произнесла этого вопроса вслух, но, судя по всему, так удивленно посмотрела на Германа, что тот, улыбнувшись, решил пояснить.

— Я, конечно, не против такого шикарного вида, — кивнул на мою обнажённую грудь Герман. — Но во-первых, ты человек, а не оборотница, значит, сейчас замерзнешь, а то и заболеть можешь...

Герман недовольно прицокнул языком — мол, этого мы допустить не можем.

— А во-вторых, я не желаю, чтобы на тебя пялились даже самки. — Он посмотрел на меня своими странными, как будто запорошенными снегом, глазами. — Мне неприятно.

Поскольку в этом мы с Германом абсолютно совпали во мнении, я молча кивнула — и прикрыв грудь наиболее большим куском футболки, отошла в сторону гардероба, где лежало ещё несколько вещей.

Девушки, которые работали в этом доме, принесли несколько комплектов одежды... я просто выбрала новый, наиболее для себя удобный — и быстро надела его, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд Германа, который сейчас жёг мне спину.

Единственного, чего не принесли девушки, и чего очень не хватало сейчас в вещах — это зимней обуви, без которой я точно замёрну по дороге в город.

— Что? — спросил Герман, когда я всё ещё искала в гардеробе какие-нибудь ботинки или сапоги.

Я обернулась и кивнула в строну шкафа.

— Здесь нет обуви, — объяснила я своё затруднение. — В этих туфельках, которые сейчас на мне, я замёрзну... можно мне вернуть мою собственную обувку?

Взгляд Германа потемнел.

— Тебе не нужна обувь... я понесу тебя на руках.

— Это не поможет мне не замёрзнуть, — покачала я головой. — Материал балеток очень тонкий — даже если я не буду ходить в них по снегу, я всё равно заледенею.

Герман напрягся — я видела это по тому, какой напряженной стала его массивная фигура.

— Хорошо. — Проскрипел он, в то время как на его скулах заходили желваки. То есть... он сейчас что, злился из-за того, что мне забыли принести ботинки?

— Подожди, немного, — протянул он, вдруг направившись к выходу. Когда он открывал дверь, я совершенно точно услышала очень тихое «услужливые идиоты», которое он бросил со злостью... но сразу после этого дверь закрылась — и отрезала меня от продолжения фразы Германа.

14,06

Ждала я на самом деле не очень долго.

Минут через десять — не больше — ко мне в комнату постучалась одна из девушек с моими ботинками в руках.

— Простите за оплошность, Луна, — произнесла она тихо, низко опустив голову при этом. Так, будто она совершила самую страшную ошибку в своей жизни.

— Да ничего страшного... — я подошла к ней, чтобы взять свои ботинки, и спросила: — А почему вы называете меня Луной?

Девушка подняла на меня взгляд, открыла рот... и вздрогнула, попятившись к двери. Там, где сейчас стоял Герман.

То есть, она стопроцентно не могла его увидеть сейчас, но каким-то образом явно почувствовала... и явно испугалась последствий своих откровений.

Хотя какие могли быть последствия в ответе на простой вопрос?

Когда девушка вышла, Герман, наоборот, вошёл в комнату.

— Почему меня называют Луной? — спросила я, садясь на кровать, чтобы надеть ботинки.

— Потому что этот теперь твой титул, — пожал плечами Герман.

— Титул? — нервно переспросила я, стараясь не захихикать от страха. — У нас что, вернулись сословия?

— У оборотней так принято, — спокойно ответил Герман. Он подошёл ближе, взял у меня из рук ботинки и, опустившись на одно колено, принялся сам их на меня надевать. — Вожака стаи называют Альфой, его жену — Луной.

— Почему? — поинтересовалась я.

— Так исстари заведено, — произнёс Герман, надев на мою ногу ботинок и зачем-то продолжая держать этот ботинок ( а значит, и мою ногу) у себя в руках. — Наша раса не может существовать без влияния Луны. Мы, оборотни, живём в стаях, но стая не может существовать и без вожака. А вожак не может долго быть вожаком без своей пары. Поэтому жена Альфы всегда Луна.

Не совсем уловив в объяснениях Германа, где тут связь, я всё же поинтересовалась:

— А почему жена Альфы тоже не Альфа? Ну, как у людей: царь-царица, король-королева...

Герман усмехнулся.

— Потому что Альфа — это тот, кто имеет больше всего силы. — Он отпустил мою правую ногу, и занялся левой. — Обыкновенно, у оборотней только самцы рождаются Альфами. Бывают редкие исключения, когда в мир приходят Альфа-самки, но это всегда чудо...

— А эти Альфа-самки тоже возглавляют стаи? — заинтересованно спросила я, решив, что если у оборотней такое существует, то всё должно быть не так плохо.

Герман фыркнул.

Вот просто натурально фыркнул — как будто я сморозила какую-то глупость.

— Что? — спросила я обиженно. — Женщина тоже может руководить.

Герман покачал головой.

— Руководить, как ты это называешь, оборотнями — грязная работа. Не каждому самцу это под силу... — прищурившись, он посмотрел на меня. — Наташ, я не шовинист какой-то. Теоретически, сильная самка, возможно, и могла бы управлять стаей. Но не должна...

Поймав мой взгляд, он снова повторил.

— В управлении стаей всегда много такого, чего женщине лучше не касаться.

Я осторожно кивнула. Не потому, что была с Германом согласна... впрочем, и несогласна тоже не была. Если последние несколько дней я не нахожусь в коме и мне не снятся кошмары, то значит что оборотни на самом деле существуют... и они на самом деле полулюди-полуволки... чудовища, в общем. Может, ими на самом деле надо управлять с помощью силы.

Подумав об этом, я поморщилась... и чтобы дальше не расстраиваться, спросила Германа про этих Альфа-самок.

— Если они не руководят стаями, как Альфы... как ты, то что они делают?

— Они в первую очередь целительницы. Очень сильные целительницы, иногда предсказательницы, иногда... иногда Альфа-самки просто одним своим существованием меняют всю историю оборотней.

Усмехнувшись, Герман кивнул на меня.

— Ты вот тоже попала в мою стаю благодаря стараниям уже почившей Альфа-самки.

Я поёжилась, подумав о том, что это, если честно, не самый лучший пример.

— Василиса Игнатьевна никого не лечила, — зачем-то решила я уточнить этот момент. — Какая же она целительница?

Герман пожал плечами.

— Мертвая, — ответил он. — Как могла — так и помогла.

Опустив мою вторую ногу, он продолжил стоять на одном колене возле кровати.

— Наташ, это всё сложно... — поморщился Герман. — Когда-нибудь я познакомлю тебя с живой Альфа-самкой — и ты поменяешь своё мнение... наверное, не сразу, но точно поменяешь.

— Почему ты в этом так уверен?

Герман пожал плечами.

— Потому что ты Луна большой стаи. Рано или поздно, ты увидишь работу целительницы... и заметишь, что Альфа-самки врачуют не только тело, но ещё и душу. У них много силы, но это другая, мягкая сила, которая направлена не на управление, а на помощь оборотням.

— Это больше похоже на описание омеги, — заметила я рассеяно. — По крайней мере, если судить по книжкам фентези.

Герман резко поднялся.

— Что ж, фентези не всегда оказываются выдумкой, — произнес он, протягивая мне руку. — Есть старая легенда, что мы не всегда умели оборачиваться и не всегда жили стаями...

Герман посмотрел на меня.

— Впрочем, к целительницам это не имеет никакого отношения. — Он тяжело вздохнул, будто не решаясь об этом сразу заговорить. — Альфа-самкам тоже часто приходится несладко... Они пропускают через себя боль, но всё равно каждый день делают сложный выбор.

Герман осторожно привлёк меня к себе.

— Всё, что я сделал тогда в лесу — это моя и только моя вина, Наташ... Я должен был почувствовать тебя раньше, должен был остановиться! Не вини в том, что произошло, Василису Игнатьевну — она не виновата.

— И Марианна тоже не виновата? — спросила я с горькой усмешкой.

— Наташ, Марианна пыталась меня вернуть назад, в мир живых.

— Обманывая при этом меня! — эмоционально воскликнула я. — Твоя Марианна врала, притворялась моей подругой — а на деле просто пыталась найти лучший день, чтобы привести меня лес к чудовищу.

Я попыталась вырваться из рук Германа, но он не дал мне этого сделать.

— Я не прошу тебя простить, Наташа... Я и сам вряд ли бы такое простил. Но, малышка, дай нам время. Ты только-только вошла в мир оборотней.

— Герман, отпусти меня, пожалуйста.

— Ты ещё многого не знаешь, — упрямо продолжал говорить Герман. — И единственное, о чем я тебя прошу сейчас — это не торопись с выводами.

Мне хотелось рассмеяться — истерично рассмеяться. А ещё лучше начать больно ударять кулаками по каменной груди Германа, чтобы он смог почувствовать хотя бы отголоски той боли, которой пришлось пережить мне.

Но я не стала этого делать.

Я сдержалась, хотя мне было и непросто оставаться спокойной...

Надо же, «не торопиться с выводами»...

Я мысленно усмехнулась, подумав, что слова Германа прекрасно работают в две стороны: он предлагал мне не торопиться с выводами, при этом уже сам сделав выводы обо мне...

Не торопиться, не торопиться, не торопиться...

Да я, наоборот, чуть ли не тормоз по жизни: всегда терплю до самого последнего момента. Хотя, казалось бы, на какой ляд?

Когда Марианна бросила меня в том лесу одну, я до последнего считала, что с ней что-то случилось. Мы же подруги — не так ли? Как я могла подозревать её в том, что она сбежала и бросила меня одну в этом страшном месте?

Это как тогда с Аркашей — я и тогда до последнего момента верила в нашу семью, в наши отношения с мужем, пока он не нашёл в себе силы прямым текстом сказать мне всё, как есть...

Только Марианна предала меня куда сильней, чем бывший муж.

Она рискнула моей жизнью.

— Мы можем уже ехать? — спросила я, понимая, что все эти разговоры сейчас ни к чему не приведут.

У Германа своё видение этого мира, у меня — своё. И пусть всё так и остаётся.

«Мне бы сначала добраться домой и просто перевести дух», — с грустью подумала я... в то время, как Герман продолжал увлечённо рассматривать моё лицо.

— Знаешь, — вдруг протянул он. — Я много раз слышал про отношения в истинных парах. Что для оборотня, после того, как он найдет свою истинную суженую, не существует никого красивее и привлекательней, чем его пара...

— Да? — рассеянно спросила я.

— Про это ходят столько слухов, — кивнул Герман. — Это так прикольно сейчас ощущать самому.

Он наклонился и уже потянулся к моим губам, но я резко отстранилась, повернув голову в сторону.

— Герман, я очень хочу домой, — напомнила я.

И нет, я ни на один момент не обманывалась, что дома всё закончится.

Точнее... по тому, как обо всём говорил Герман, я понимала, что даже возвращение в город не сильно изменит моё положение.

Герман считал, что я уже часть его стаи, часть его мира... часть его. Всё это подтверждало мои выводы — о том, что он больше не отпустит меня.

Но я не собиралась так просто сдаваться.

Пусть Герман каждым своим словом, каждым своим действием подтверждал мои опасения, но я ожидала, что в Мурманске у меня хотя бы появится возможность вздохнуть свободно... пусть и не до конца свободно, но, по крайней мере, я надеялась, что мне не придется больше делить с ним один дом.

Я ещё не очень понимала, как это будет... ведь квартира, в которой я жила всё это время принадлежала Герману. Но, если честно, то сейчас я была готова переехать в любое другое место, пусть даже в самую раздолбанную однушку без мебели и ремонта, лишь бы только остаться там одной.

Весь путь по дороге в город я думала именно об этом — строила осторожные планы, прикидывала в уме, что может случиться при приезде домой, заранее подбирала «правильные» слова. Но когда мы оказались на самом деле дома...

В квартиру я вошла первая.

Открыла дверь своими ключами, которые по-прежнему лежали в моём рюкзаке. Рюкзак, связка ключей и тяжелая дорогая дверь, которую я уже привыкла считать своей — всё это казалось сейчас чем-то очень родным, и в то же время каким-то... забытым что ли?

Я когда-то давно смотрела фильм про бессмертного мальчика-робота. Он больше тысячи лет провёл подо льдом, а когда его спасли, вся его прежняя жизнь стала уже историей — сейчас я чувствовала себя как этот мальчик: одинокой и потерянной, как будто вся моя прежняя жизнь стала просто одним воспоминанием... дымкой, которую уже не вернуть, как не старайся.

Недолго застыв с ключами перед дверью, я открыла замок и вошла внутрь своего уже несуществующего дома... а там всё было по-прежнему.

На зеркале — моя фотография с Костей в самодельных бумажных треуголках... как-то раз в пятницу наши ребята дурили, а потом мы с Костей полдня ходили в этих шедеврах кустарного производства.

У шкафа — мои домашние тапочки, которые я сменила на походные ботинки перед тем, как выехать в лес с Марианной.

Муниципальная газета, реклама пиццы — которые я накануне вытащила из почтового ящика и зачем-то принесла в квартиру, так и остались лежать на тумбочке неподалеку от массажной расчески, резиночки для волос и детского крема, который больше всего подходил мне при этой холодной северной погоде.

Я смотрела на всю окружающую меня обстановку и чувствовала, как моё сердце обливается кровью, потому что всё это осталось нетронуто — как будто я только на минуту вышла за порог и уже вернулась... Вернулась другой.

Но это место оставалось нетронутым островком моей прежней жизни.

Стянув ботинки и расстегнув куртку, я прошла внутрь квартиры... внутрь своего прежнего дома. Кухня, гостиная, моя спальня... вот мои домашние бриджи и футболка, которые я оставила лежать на кровати. Вот моё полотенце в ванной, вот пачка чая, который я купила попробовать в магазине возле работы — и так пока не определила, куда этот чай можно пересыпать.

Я ходила по квартире — касалась вещей, касалась мебели — и сохраняя внешнее спокойствие, плакала навзрыд внутри себя, понимая, что та, спокойная размеренная жизнь, которую я оставила перед походом с Маринной, больше никогда ко мне не вернётся.

Никогда больше.

Когда я выходила из спальни в коридор, я случайно бросила взгляд в сторону кабинета... и заметила Германа, стоявшего на пороге этой комнаты.

Как это ни странно прозвучит, но Герман сейчас напоминал мне меня саму... положив руку на открытую дверь, он стоял у самого входа — и молча рассматривал комнату.

Это ведь был его кабинет.

На лице мужчины сейчас играла лёгкая улыбка, отдававшая немного грустью. Я вспомнила, что он почти год находился в образе того страшного чудовища... то есть год отсутствовал у себя дома.

В этот момент я не подумала о том, что мне пришлось пережить по его милости; я не думала ни об ультиматумах Германа, ни о том, что он не собирается меня отпускать... я пожалела его.

Пожалела не так, как жалеют слабого или немощного —совсем не так. Но... это было больше похоже на сочувствие к человеку, прошедшему через тяжелое испытание в своей жизни.

Повинуясь какому-то, даже мне самой не до конца понятному чувству, я подошла к Герману и встала неподалеку от него. Тотчас его железная рука обвила меня вокруг талии.

— Вот так, — хмыкнул Герман и повернул голову ко мне. — Целый год здесь не был, Наташ.

— Должно быть, странное чувство? — спросила я.

— Странное... — кивнул Герман. Нахмурившись, он вдруг неожиданно признался. — Знаешь, я не думал, что одичание будет таким... Обычно, когда оборотням приходит время уйти, они обращаются в волков — человеческая сторона исчезает, и оборотень просто становится волком. Волком, который не помнит своего человеческого прошлого, но всё равно мыслит, существует... только как зверь, но всё же как-то.

Он заглянул мне в глаза.

— Одичалые замирают между двумя формами, когда ни одна из наших половин не может одержать победу: это и не животное, и уже не человек...

— Ты вообще ничего не помнишь? — спросила я.

Герман покачал головой.

— Ничего, кроме неясных теней, — он невесело усмехнулся. — Получается, я отсутствовал целый год — и хотя я ничего не помню, я чувствую... я знаю, что я изменился.

Герман кивнул на комнату, на пороге которой мы стояли.

— Но здесь всё осталось по-прежнему. Так, будто я ушёл от сюда только вчера.

Последние его слова так сильно совпали с моими собственными мыслями, что я вздрогнула... и поёжилась.

— Спасибо, малышка, — протянул Герман, поцеловав меня в макушку.

— За что спасибо? — настороженно спросила я, так и не решив отодвинуться от него сейчас.

— За поддержку.

Я молча кивнула, чувствуя себя неуютно от этого непрошеного единения с этим мужчиной... Я не хотела сочувствовать Герману, не хотела ему сопереживать — ведь именно он причиной того, что моя собственная жизнь развалилась на две неравные половины: на половину до него, и на кусочек после.

И в этом коротком, наполненном болью, кусочке я была сильно не счастлива...

Вздохнув, я осторожно высвободилась из объятий Германа и отошла подальше в прихожую. Сняв, наконец, с себя куртку, я бросила её на тумбочку, оставив газету с городскими новостями и рекламу с пиццей внизу, под курткой. Оценив, что расстояние до Германа кажется вполне приемлемым, осторожно протянула.

— Я думаю... что мне надо собирать свои вещи.

Это был мой план.

Запасной вариант, на случай, если Герман... если Герману захочется остаться у себя дома. Это ведь был его дом. А я могла пожить где угодно — лишь бы не рядом с ним.

Когда я озвучила свои намерения, я опасалась гнева Германа, но тот повернулся ко мне с озадаченным выражением на лице.

— Собрать вещи? — спросил он, нахмурив лоб. — Зачем?

— Ну... — я махнула рукой, очертив в воздухе кривую окружность. — Это ведь твоя квартира. Твой дом.

Герман как будто не понимал.

— И? — спросил он, продолжая хмуриться.

— И... я не хочу тебе мешать.

Вот только в этот момент взгляд Германа сверкнул золотом — его глаза всего на одну минуту стали желтыми, как будто звериными. Но он моргнул, моргнул ещё раз — и это странное состояние у него прошло.

— Наташа. — строго процедил Герман. — Ты говоришь ерунду.

— Это не ерунда, — максимально мягко возразила я. — Я не хочу мешаться...

— Мы одна семья.

— И мне самой не хочется с кем-то делить свой дом.

На скулах Германа заиграли желваки.

— Что ты хочешь этим сказать? — ясно сдерживая сейчас свой гнев, спросил мужчина. — Во всех мирах, во всех странах мира мужья и жены живут вместе.

— Герман...

Честно сказать, я побоялась пока заявлять, что мы не муж и жена.

Не только потому, что Герман сейчас всё больше и больше заводился, но ещё и потому что понимала: моё заявление мало что поменяет. За то время, что я провела вместе с Германом, он неоднократно давал мне понять, что я — его пара, его законная жена. Даже начни я этот разговор заново, вряд ли недовольство Германа, с которым он сейчас мерил меня взглядом, помогли бы решить этот вопрос... Мне пока просто было необходимо найти какой-то тихий угол, где вокруг меня не будет никого... и особенно — никого из оборотней.

— Наташа, я не позволю тебе уехать из нашего дома, — тем временем строго произнес Герман. — Это какая-то ерунда, которую тебе надо немедленно выбросить из головы.

— Герман, я всё это время жила в твоей квартире... Будет хорошо, если я освобожу её для тебя.

— Е-Р-У-Н-Д-А, — рявкнул Герман. — Это наш дом.

— Твой. Ты давно здесь не был. Соскучился.

Герман как будто прыгнув, оказался вдруг рядом со мной.

— Не дури, Наташ, — фыркнул этот оборотень, нависнув надо мной. — Мне нравится здесь находиться только потому, что всё здесь пахнет тобой... и совсем не пахнет самцами.

Наши взгляды встретились.

— Я не опущу тебя, Наташ, — с какой-то жестокой честностью в голове процедил сквозь зубы Герман. — Я просто не смогу.

Услышав эти его откровения, я было открыла рот, чтобы возмутиться... чтобы постоять за себя, но...

… что я могла противопоставить этому сильному мужчине, который к тому же умел оборачиваться в его больше сильного зверя.

У меня не было никакой защиты, какого способа настоять на своём — я прекрасно это понимала...

Особенно сейчас.

Судорожно вздохнув воздух, я почувствовала, как свежий воздух проникает в мои лёгкие — словно отчаяние, разливающиеся по моему телу и душе одновременно.

И я заплакала... сначала просто захлюпала носом, затем, опустив голову вниз, позорно разревелась, не в силах больше удержать подступившие слезы.

Мне было очень плохо — так плохо, что когда сильные руки Германа прижали меня к его горячей груди, я не стала его отталкивать. А наоборот, уткнувшись носом в его грудь, громко зарыдала... Это было странно и нелогично — искать утешения у того, кто и вызвал мои слёзы, но честно сказать, в тот момент мне было всё равно.

Я выплакивала свою боль, чувствуя понимание и поддержку — и это мне помогало.

— Наташ... Наташа, — Герман долго ждал, пока я начну успокаиваться. — Наташа, всё будет хорошо...

— Не будет! — обвиняюще зарыдала я. — Мне страшно!

Меня нежно поцеловали в лоб.

— Скажу тебе по секрету, мне тоже страшно, — заговорщическим тоном произнес Герман, чем привлек моё внимание. Я даже на секунду забыла про свои слезы.

— То есть?

— Мой зверь. — Отчеканил Герман. — Я отлично владею им рядом с тобой, но когда тебя нет рядом, мне тяжело его контролировать...

Герман поморщился.

— Я — Альфа, Наташа. Я глава целой стаи, я не могу подвести своих оборотней. От меня зависят целые семьи. Моё состояние либо ключ к их процветанию, либо ключ к их медленной гибели.

Герман вдруг недовольно скривился.

— Я вернулся, можно сказать, с того света, но до сих пор связан по рукам и ногам своим нестабильным зверем.

Я вздрогнула.

— Это опасно?

— Нет. — Тут же, очень поспешно, ответил Герман. — Конечно же, нет, если говорить про прямую опасность.

Нахмурившись, он пояснил.

— Я держу себя в руках и не брошусь ни на кого, не волнуйся, но...

— Но?

Герман пожал плечами.

— Пока я трачу все силы, сдерживая своего зверя, моя стая страдает... Страдает, Наташ: женщины, дети, старики...

Несмотря на то, что я сейчас уже смотрела ему в глаза, Герман зачем-то взял моё лицо за подбородок и чуть-чуть приподнял его... а затем скользнул рукой по моим скулам и вниз — по моей шее и груди.

— Я прошу тебя о временном перемирии, — глядя исключительно на мои губы, протянул Герман. — Один месяц — это всё, что я прошу.

— Месяц? — не поняла я.

Герман перевёл взгляд на мои глаза.

— Один месяц, — повторил он, буравя меня тяжелым взглядом. — Позволь мне пожить с тобой здесь месяц.

— Но что это даст?

— Мой зверь успокоится, — пожал плечами Герман. — Я полностью подавлю его, верну контроль над своей стаей... Если спустя месяц ты захочешь, чтобы я ушёл из твоего дома — я сделаю это.

Я смотрела на Германа … и прикидывала в уме, насколько он сейчас правдив со мной.

— А если я захочу уехать из Мурманска? — быстро спросила я.

После моего вопроса на скулах Германа заиграли желваки. Я видела, что этот вопрос явно его разозлил... и он явно пытался сдержаться.

— Я приложу все усилия, чтобы твоя поездка из Мурманска вышла удобной.

— Ты... ты ведь не обманываешь меня сейчас? — спросила я, затаив дыхание.

— Я абсолютно честен сейчас с тобой, — покачал головой Герман. — И я сказал именно то, что я тебе предлагаю.

Хм... комфортная поездка из Мурманска спустя месяц совместного проживания с Германом — и неопределенное настоящее прямо сейчас. Что же выбрать?

«Как будто у меня на самом деле есть выбор».

Впрочем, судя по тому, как напряженно ждал моего ответа Герман, для него я действительно делала сейчас выбор.

— Эм... — покраснев, я посмотрела на мужчину. — А что ты подразумеваешь под совместным проживанием?

Герман усмехнулся.

— Наташка...

Я же, тут же покраснев, выставила вперед себя руку.

— Нет, Герман. Мне надо знать... твоё предложение подразумевает интим между нами?

— Наташ, мы же взрослые люди.

— Да или нет?

— Да, если ты захочешь.

— Не захочу.

— Я бы на твоем месте не был так в себе уверен.

— Не захочу, — повторила я, стиснув зубы. — Если совместное проживание включает в себя постель — то я пас.

— Совместное проживание включает в себя постель, — вдруг ощерился Герман. — Не только потому, что здесь, насколько я помню, одна спальня. Как мужчина, я не могу позволить женщине ночевать на диване, но и сам я на диване не помещусь. Так что у нас будет одна общая кровать. И если ты сейчас хочешь спросить, буду ли я к тебе приставать, то скажу честно, что да, буду — ты моя истинная пара и моя законная жена в представлении моего народа. Но я не буду пытаться взять тебя силой, если ты боишься именно этого.

Он вдруг протянул руку и большим пальцем провёл по моим губам.

— Наташ, я знаю как звучит твой оргазм — я слышал эти прекрасные звуки. Я пробовал тебя на вкус — и знаю, насколько ты сладкая... я чувствовал, как сильно бьётся твоё сердце, когда тебе нравится поцелуй — и я хочу ощущать этот ритм так часто, как только могу.

Герман замер.

— Но если ты скажешь нет, если отвернёшься от меня — мне этого будет достаточно, чтобы прекратить свои действия.

Он громко вздохнул.

— Я сумею укротить своего зверя, если ты просто будешь оставаться рядом. Я сделаю это достаточным для нас с моим волком... если ты это только позволишь.

После слов Германа замерла уже я.

Вглядываясь в «снежные» глаза мужчины напротив меня, я решала, что мне делать.

Принять предложение Германа — или прямо сейчас попытаться уйти... если мне дадут это сделать.

Я грустно усмехнулась, припомнив сегодняшнее предупреждение Германа о том, чтобы я не торопилась с выводами. Увы, стремительность суждений никогда не была чертой моего характера.

Герман говорил про своего зверя, про свою стаю, которая зависит от него. Наверное, зависит, раз Марианна так усиленно старалась вернуть Германа из его одичания.

Но волновали ли меня проблемы оборотней, проблемы того же Германа?

Я ничего не знала ни про стаю Германа, ни про то, насколько важно вожаку оборотней «быть в форме». Честно сказать, меня этот вопрос не очень-то и волновал. Не потому, что я была какой-то хладнокровной, просто знакомства с Сергеем Владимировичем и Марианной мне хватило с лихвой.

В общем, в тот момент я не особенно задумывалась об оборотнях, которые зависели от Германа. Но вместо этого я размышляла о том, что будет, если я не соглашусь сейчас на его предложение.

Почему-то мне не казалось, что Герман сейчас возьмёт и опустит меня, пожелав меня долгой счастливой жизни без него. Если я вроде как его жена и истинная пара...

«Но если это всё на самом деле так, то и этот месяц, про который он говорит, ровным счётом ничего не изменит», — поняла я, сама испугавшись своих мыслей. Нету у Германа в планах отпускать меня ни сейчас, ни через месяц.

Но тогда зачем он мне сейчас вешает лапшу на уши?

Посмотрев на мужчину, который сейчас напряженно ожидал от меня ответа, я вдруг отчётливо поняла почему: возможно, Герман не лукавит и наше временное соседство поможет ему взять под контроль то чудовище, которое иногда показывается из него. Но, как вариант, Герман, возможно, собирается использовать этот месяц для того, чтобы привязать меня к себе... звучит как бред, конечно — после того, что мне пришлось испытать в лесу, вряд ли я смогу остаться жить с ним как его настоящая жена. То есть, надеяться на это было безумием... а Герман как раз недавно вернулся из безумного состояния.

И... возможно, у него тоже просто нет другого способа заполучить желаемое? Он ведь тоже понимает, что после того, что он сделал со мной в лесу, я не смогу... не смогу быть с ним.

«Поэтому целый месяц мне будут демонстрировать исключительно хорошие стороны как самого Германа, так и его стаи...»

Хм.

Целый месяц, который Герман будет использовать, чтобы поиграть со мной в игру, правил которой я не знаю...

«Но это так же возможность и для тебя использовать это время с пользой», — тихо посоветовал мне внутренний голос. — «Оборотни, судя по всему, не только сильные... не только физически сильные, но ещё и очень влиятельные. То есть просто так избавиться от них не удастся».

А вот если подойти к этому делу с хитростью...

Зажмурившись, я кивнула.

Я не хотела этого, не хотела идти на компромисс с самой собой, но увы — выбора у меня просто не было.

— Наташа? — радостно спросил Герман.

— Хорошо, — произнесла я слабым голосом. — Я останусь здесь с тобой на месяц.

Глава 13

Глава 13

Согласившись на вынужденное соседство с Германом, я не ожидала, что мне будет легко. Какая уж тут «легкость», когда приходится сосуществовать в одной квартире с чудовищем, которое считает тебя своей женой, и даже спать с ним в одной постели...

Сказав «да» — сказав, что я останусь здесь на месяц, я мысленно готовила себя к нескончаемому кошмару длинною минимум в месяц. К продолжению того кошмара, в котором я уже жила последние два дня.

Больше всего я, конечно, боялась общей постели — несмотря на то, что с момента моего пробуждения в лесном домике, Герман больше ни разу не причинил мне боли, я всё равно дико боялась того монстра, в которого он иногда превращался. Да и без монстра... его способы лечения не слишком мне подходили — и более всего меня смущал не сколько сам «способ», с помощью которого он тогда меня вылечил, сколько то, что он сделал это без моего согласия.

Сейчас, когда я окончательно пришла в себя, именно это почему-то больше всего меня и злило — Герман, по какой-то одному ему ведомой причине, считал себя ответственным за мою жизнь, моё здоровье, моё благополучие.

Как родители, которые воспитывая своих детей, не разрешают им есть много сладкого, но требуют доедать все овощи на тарелке; или заставляют своих детей ложиться спать неизменно не позже девяти вечера — так и Герман вёл себя по отношению ко мне порой очень авторитарно, буквально диктуя мне то, что я должна делать, а чего не должна.

По крайней мере, так было после моего пробуждения в лесном домике.

Так было в том большом особняке, куда он привёз меня после...

… и я с ужасом думала, что также будет и в Мурманске.

Но вопреки моим ожиданиям, существование с Германом в одной квартире оказалось почти сносным.

Почти.

Герман, ожидаемо, не оставил мне много «личного» времени, практически всегда находясь рядом со мной. Он даже каждый день привозил и забирал меня с работы, перезнакомился со всеми моими коллегами ( чем привёл их всех в неописуемый восторг, так как выяснилось, что фамилия Германа — Левицкий, и он оказался тем самым Левицким о котором с придыханием говорили во всём Мурманске) — в общем, я чувствовала себя всё время «под колпаком», но, тем не менее, я могла ходить на работу, могла общаться с коллегами — и это уже было немаловажно.

Правда, если в рабочие часы у меня ещё было какое-то слабое подобие свободной жизни, то после окончания рабочего дня я послушно шла в машину Левицкого — и на этом моё отдельное от Германа существование заканчивалось.

Мы вместе ходили в магазины, вместе развлекались походами в рестораны и кино, вместе тренировались в спортзале.

То есть как тренировались... Когда Герман узнал, что я записана в ближайший от дома спортзал, мне тут же очень вежливо объяснили, что как жена Альфы я не могу больше посещать подобные заведения.

— Почему? — удивилась я, непонимающе посмотрев на Германа.

Меня тут же снова резануло по уху то, с каким апломбом он произнес «жена Альфы» — после этого и дураку было бы понятно, что этот статус не изменится через месяц и уж точно внезапно не исчезнет, а значит, обещание Германа отпустить меня через месяц, он вряд ли выполнит.

«Но ведь Герман не говорил, что ты перестанешь считаться его женой», — не согласился со мной мой же собственный внутренний голос. — « Зато он говорил, что за это время он станет лучше контролировать своего внутреннего монстра...»

Возможно, всё так... Возможно, Герман возьмёт под полный контроль своего зверя — и благодаря этому сможет дать мне возможность уехать, куда я хочу...

Что ж, мне только и оставалось, что надеяться на это чудо.

Но пока целый месяц, который мы должны были провести вместе, в одной квартире, ещё только начинался, я озаботилась малыми, но необходимыми для меня вещами — тем же спортзалом, к примеру.

И дело было даже не в том, что я долго и усердно работала, чтобы привести свою фигуру в порядок. А в том, что физические упражнения в какой-то момент из мучений превратились для меня в способ выплеска своих страхов, сомнений, ненужных мыслей... Поэтому я не могла представить себе целый месяц без тренажёров. Одно дело, если бы на улице уже сошёл снег и можно было бы заняться бегом на улице...

— Герман, так почему мне нельзя ходить в спортзал? — переспросила я, поскольку на мой первый вопрос он так и не ответил. — Кажется, ты и сам вроде спортзалы уважаешь.

Я кивнула на его мускулистую фигуру, которую невозможно было поддерживать без значительных усилий.

Левицкий , тяжело вздохнув, тут же протянул ко мне свои загребущие руки.

— Наташ, во-первых, мы можем легко обойтись и без спортзалов: для нас человеческие тренажёры всего лишь игрушечные забавы.

— Но я-то человек!

— Для нашего мира ты... как царица, понимаешь? — Герман всё таки ухитрился схватить меня и прижать к себе. — Ты теперь главная самка.

— Я же не ваша, как это... не Альфа-самка, с чего это я главная?

— С того, что ты моя, — недовольно рыкнул Герман. — И на тебя не должны глазеть другие самцы — если, конечно, они хотят остаться в живых.

Поёжившись, я постаралась выбраться из его объятий.

— Герман, я же хожу на работу, общаюсь с людьми...

— Мне и это не нравится, — несколько беспокойно кивнул Левицкий. — Но на работе ты не ходишь, одетая в майку и леггинсы, которые эротично подчеркивают все изгибы твоей фигуры.

«Хм... мне теперь что, паранджу одеть?» — мысленно застонала я, пытаясь в то же время найти хоть какой-то консенсус.

— У меня спортивный костюм есть, — предложила я, стараясь решить этот вопрос мирным путём. — Он не обтягивает.

Герман в этот момент вдруг схватил пальцами меня заподбородок и задрал мою голову вверх — так, что я вынуждено встретилась с ним взглядом.

— И ты в этом не обтягивающем костюме будешь нагибаться, прогибаться, оттопыривать назад свою красивую попку, вертеть бёдрами — и тяжело дышать при этом? — хрипло спросил Герман, в то время как его глаза медленно желтели, вызывая у меня чувство паники.

— Герман... — проблеяла я испуганно. — Герман, пожалуйста...

Левицкий, не отрывая от меня своего изменившегося нечеловеческого взгляда взгляда, тяжело дышал.

— Наташка, не искушай дикого зверя, — протянул, наконец, Герман. — Я только подумал о других самцах, пялющихся на тебя, разгоряченную и потную — и меня уже тянет на всякие убийства.

Я вздрогнула, а Герман ещё сильнее впился пальцами в моё лицо.

— Вот поэтому не искушай.

Я стояла, будучи в полной власти этого сильного и очень злого сейчас мужчины-оборотня. Если бы Герман в этот момент пожелал сделать со мной что-то нехорошее, то остановить его у меня бы точно не получилось.

Я замерла, до одури напугавшись... но Герман, чьи глаза так и не превратились обратно в человеческие, вдруг ласково погладил большим пальцем меня по щеке.

— Не бойся меня, — как-то по-доброму ( что было совершенно неожиданно и не вязалось с обстановкой, в которой мы сейчас находились) протянул Герман. — Прошу: только не бойся.

С трудом сглотнув, я осторожно кивнула.

— Я... я попытаюсь.

Герман вздохнул — так тяжело и протяжно, как будто он целый километр нес что-то очень тяжелое на своих плечах.

— Если ты хочешь заниматься, то я могу устроить всё в зале своего офисного здания... только ты и я — чтобы никого вокруг не было.

Глаза Германа сверкнули золотом.

— Но предупреждаю: я буду смотреть.

То есть, это был компромисс, который мне сейчас предлагали: возможность поддерживать свою форму, но только в том случае, если Герман всегда будет рядом.

И, если честно сказать, то я согласилась — выбора у меня всё равно не было, а так... так я продолжила тренироваться, хотя бы и под «чутким руководством» Левицкого.

Теперь два-три раза в неделю после работы мы вдвоём выбирались в навороченный пустой спортзал, где было очень много железа и прочих мужских тренажёров, но в одном из углов я увидела новенькие розовые гантельки, обруч и коврик для йоги... впрочем, такими мелочами Герман не обошёлся — судя по всему, именно для меня также поставили новую беговую дорожку, новый гребной и эллиптический тренажёры, а также ещё парочку хитрых агрегатов, названия которых я просто не знала.

И... Герман не просто стал следить за тем, как я бегаю по дорожке — он объяснял мне упражнения куда лучше, чем та гениальная женщина-тренер, которая полгода назад ( или уже почти год? Быстро же летит время ) помогла мне прокачать моё тело.

Единственное, что выгодно отличало моего прежнего тренера от Германа — она, в отличие от Левицкого, просто объясняла принцип упражнений — быстро, четко, ничего не размусоливая. Герман же смаковал каждое прикосновение ко мне, иногда превращая занятие спортом в моё медленное обольщение.

То его рука оказывалась на моем бедре, когда он «правильно» выставлял мои ноги, то, если я излишне увлекалась беговой дорожкой, его сильные руки хватали меня за талию, приподымали над поверхностью тренажёра и опускали на пол, медленно скользя при этом вверх... Меня нагибали и гладили, объясняли, что делать и нежно поправляли мне волосы... а ещё дышали, дышали на мою покусанную шею.

Впрочем, теперь я знала, что там располагается метка — место укуса оборотня, с помощью которого мужчина «помечает» свою пару.

Вот странное дело, я вроде помнила, что мне о чем-то таком рассказывал сам Герман — кажется, сразу после того, как я пришла в себя в том лесном домике. Но почему-то воспоминания о его рассказе сохранились совсем смутно... к счастью, все детали обряда меток мне поведала Дарья Андреевна — доктор, которая периодически приходила осматривать Германа к нам домой.

Она оказалась чистокровной оборотницей, принадлежащей к его стае.

Сначала визиты Дарьи Андреевны были совсем короткими — у меня даже создалось такое впечатление, что они были нужны больше для проформы, чем для настоящего осмотра... Но доктор всё приходила и приходила... в какой-то момент времени мне стало неудобно так просто открывать и закрывать за ней дверь. И я пригласила её выпить с нами чаю.

Герман от чая отказался — но, предложив Дарье Андреевне передохнуть у нас от остальных вызовов, он поцеловал меня в шею и сказал, что пойдет поработать в кабинет.

Ну, а мы с доктором остались на кухне.

И поскольку она не знала меня, я не знала её, разговор мы начали про оборотней... да так до сих пор и не закончили. Теперь, когда доктор заглядывала к нам домой, бывало так, что Германа она даже не видела — зато мы с ней всегда неспешно пили чай и беседовали...

Дарья Андреевна рассказала мне много интересного. Вот, к примеру, те же метки. Оказывается, брачных меток всегда две: сначала мужчина кусает свою избранную пару, затем женщина кусает этого мужчину в ответ... В этот момент, как объяснила доктор, происходит какой-то сложный химический процесс... в общем, женщина начинает пахнуть как выбранный ею мужчина.

— Подождите-ка, — нахмурилась я. — А если женщина не кусала?

Дарья Андреевна вздрогнула и нервно покосилась в коридор.

— Да что вы, Луна... от вас никто не будет требовать таких вещей. Мы же понимаем, что вы человек.

Она даже головой затрясла — до того напугалась.

Мне показалось это странным... ведь если есть церемония брачных меток (тем более, церемония, основанная на каких-то там химических процессах), то какая разница, кто я — человек или оборотень. В том смысле, назвался груздем — полезай в кузов.... А если тебе предлагают не лезть в кузов, то это уже исключение, а исключения всегда только подтверждают правила.

И ещё одно...

Та же Дарья Андреевна как-то обмолвилась, что пары, когда оборотень берет в жёны человеческую женщину или очень слабую оборотницу, которая не может оборачиваться, встречаются не так уж и редко.

И вот тут у меня возникло ощущение какого-то странного несовпадения.

Потому что, исходя из слов доктора, у оборотней есть некоторое непреложное правило образования метки. И в то же время есть целый пласт пар из их общества, которые это правило могут не выполнять? Тут явно что-то не сходилось...

Или это просто мне очень хотелось, чтобы не сходилось. Ведь если Герману, для создания полноценной метки, обязательна «ответка» с моей стороны...

Тут мне хотелось улыбаться.

… то значит, что у меня всё ещё имелся небольшой шанс избежать высокого статуса «пары Германа».

И опять же, у меня не было ничего, никакой зацепки, чтобы даже просто помечтать об этом — подумаешь, доктор взволнованно вздрогнула, когда я спросила её, нужно ли мне ставить метку в подтверждение брака ... они все, кто оказывались неподалеку от Германа, вздрагивали, когда привлекали его внимание. Может, Дарья Андреевна подумала, что её замечание расстроит меня — а если расстроюсь я, расстроиться и их Альфа... в общем, ей было о чем переживать — и поэтому её испуг ровным счетом ничего не значил.

И всё таки...

Тем же вечером, когда мы уже ложились спать, Герман, как обычно, на несколько минут прижал меня к себе, вдыхая аромат моего не ароматного туалетного мыла ( оборотни не выносили излишне сильных отдушек, поэтому все косметические и гигиенические средства у меня теперь оказались с едва заметным запахом); так вот, Герман, уткнувшись носом мне в шею, на несколько минут завис, тяжело дыша. В такие моменты я тряпичной куклой находилась в его руках, просто ожидая, когда всё закончится.

Наконец, когда он с трудом, но всё же отпустил меня и вернулся на свою сторону кровати... только в этот момент я спросила его про метку с моей стороны — нужна ли она ему.

Нет, я не собиралась этого делать, но мне нужно было знать... и другого способа, кроме как спросить Германа об этом прямо, я не нашла.

— Мне хотелось бы, чтобы ты её нанесла, — дипломатично признал Герман. — Но я не хочу торопить тебя.

Я замерла, чувствуя себя обманутой: это было ни нет, но и не да... что-что среднее.

— Но я ведь человек, — протянула я обескураженно. — Я не оборотница.

— И что? — насмешливо усмехнулся Герман. — Люди, хочешь сказать, не кусаются?

— Не знаю... я ещё никого не кусала.

Герман добродушно усмехнулся.

— Ты кусаешь мясо, хлеб каждый день... Наташ, всё в порядке, я не тороплю тебя.

—То есть это не обязательно? — на всякий случай уточнила я.

Герман сверкнул взглядом.

— Наташа, наши женщины чаще всего кусают в ответ во время секса... даже во время оргазма. Ты готова к этому?

Он поднял свою мускулистую смуглую руку и провёл пальцами по своей шее, в то же время медленно пытая меня пылающим многозначительным взглядом...

Я не знаю, каким образом я умудрялась смотреть и Герману в глаза, и на его пальцы, но этот как-то работало... слишком хорошо, работало, если сказать честно.

Потому что я видела не только как остановились его пальцы на ключице, но и в какой точно момент потемнели его желтые нечеловеческие глаза. Я услышала звук его вздоха, увидела, как в довольной усмешке искривились его губы, из которых сейчас показались внушительных размеров клыки.

— Когда мы будем заниматься с тобой любовью, я разрешу тебе быть сверху, — почти промурлыкал Левицкий.

Он откинулся назад на кровати и будто бы продемонстрировал мне, как именно он будет лежать в этот момент.

— Из тебя получился великолепная наездница, — продолжил Герман, вдруг делая резкое движение бёдрами. — Ты будешь думать, что руководишь мной, руководишь всем процессом.

В этот момент Герман снова сделал движение. Затем ещё одно, и ещё одно...

— Я буду наполнять тебя изнутри так, что в тебе просто не остаётся места.

Я замерла, чувствуя, что в моих лёгких почему-то не хватает воздуха. Внутри меня возникло какое-то неприятное, тягучее напряжение, которое жаждало услышать больше того, что я уже услышала. Герман улыбнулся.

— Ты закинешь голову вверх, станешь выгибаться от страсти, а я в этот момент буду целовать твои груди, пытаясь втянуть то одну, то другую вершину в свой рот... И мне будет очень сладко.

Облизав губы, Левицкий недвусмысленно показал, насколько ему будет сладко.

— А потом, — усмехнулся он. — Когда мы вместе окажемся на краю существования, я сделаю последний резкий толчок внутри твоего тела — и именно в этот момент ты опустишь свою голову к моей шее...

Герман снова провёл пальцами по своей ключице, как будто точно показывая, куда именно я опущу свою голову.

— И в тот момент, когда мы оба воспарим в небеса, ты вопьешься зубами в мою шею... — прохрипел Герман, по настоящему испытывая сейчас меня своим почерневшем, но полным страсти взглядом. — И тогда ты завершишь метку.

Резко оборвав своё повествование Герман выпрямился и посмотрел на меня.

— Вот так всё и будешь у нас, Наташ, — пообещал он, поднимаясь с кровати. В этот момент я увидела, что лёгкие спортивные брюки, которые он носил дома, не в состоянии скрыть его возбуждения. — Но пока ты к этому не готова.

Он вышел из спальни... кажется, в ванную.

А я осталась неподвижно сидеть на кровати, несколько минут приходя в себя...

Когда я всё-таки смогла уже начать мыслить логически, я поняла две очень странные вещи.

Во первых, Герман так и не ответил на мой вопрос прямо. Он не сказал ни да, ни нет — обязательно ли мне наносить метку ему в ответ, либо это действительно что-то такое, что допускается не делать людьми...

И вот какая интересная штука получается: если бы это было дело сугубо добровольное, то зачем ему от меня это скрывать... получается, что я должна укусить его в ответ, иначе без этой метки союз между нами не завершён. То есть, даже по закону оборотней, я всё ещё... не совсем замужем. А это уже что-то!

И второе, что сейчас занимало мой ум куда больше и дольше, чем вся эта история с брачными метками оборотней: кажется... я возбудилась от этого разговора Германа.

Я. Возбудилась.

Караул!!!

В ту ночь я едва заснула.

Всё крутилась, вертелась, вставала с постели … сначала я встала, чтобы попить воды, затем в туалет, потом мне показалось, что жарко и надо открыть окно.

В конце концов, я допекла даже Германа.

— Наташка, давай спать, — пробурчал он сонно, утащив меня на свою часть кровати и фактически подмяв под себя.

Оказавшись рядом с этим горячим спящим гигантом, я сначала замерла от испуга... но чем дольше мы лежали вместе, чем дольше Герман продолжал просто спать, никак меня не трогая — тем больше я расслаблялась.

Наконец, и меня одолела дрёма.

Но наступил следующий день — а вместе с ним вернулась моя странная новая жизнь, в которой я не знала даже каких-то элементарных вещей.

Например, в один из выходных дней к нам в квартиру позвонила незнакомая женщина. То есть, для меня незнакомая... я открыла дверь, до того, как из своего кабинета показался Герман. Однако увидев незнакомку в дверях, он тут же коротко приказал мне идти на кухню... я в тот момент как раз занималась мясным рулетом, и даже дверь открыла, стоя в фартуке...

Приказной тон Германа меня немного ошарашил, но ещё больше меня ошарашил какой-то побитый вид нашей незванной гостьи.

Это моложавая, явно не из бедных, женщина была всё же старше Германа, хотя и казалась чуть ли не его ровесницей... но я всё-таки почему-то сразу решила, что это не его бывшая и не его любовница...

— Наташа.

Вскинув голову, я встретилась взглядом с Германом, который сейчас абсолютно точно указывал мне вернуться на кухню.

«Но...»

Врать не буду: мне хотелось взбрыкнуть, хотелось показать, что он не имеет права мне указывать... но в то же время меня встревожил вздох женщины, которая сейчас застыла на пороге.

Она совершенно точно ничего не говорила вслух, но я как будто почувствовала, что всем будет лучше, если я не стану сейчас злить их Альфу... в самом деле, если она пришла по делу к Герману (а она точно пришла по делу к Герману), то моё выступление только всё испортит.

Поэтому я, проглотив свою гордость, отступила назад.

На что Герман просто кивнул.

После этого, когда я уже была на кухне, я услышала резкий приказ, который он отдал нашей гостье.

— В мой кабинет. — Секундное молчание. — И сними обувь.

С обувью было смешно — когда мы стали жить в этой квартире вдвоём, оказалось, что сам Герман никогда здесь не убирался. Я понятия не имею, как это всё работало до моего появления в этом доме — может, Герман не так уж часто принимал здесь раньше гостей, а может, за гостями сразу мыла уборщица — так или иначе, первый же гость (а это был зам Германа — Сергей Владимирович) — первый же гость, который появился в нашей квартире после того, как я согласилась на месяц совместной жизни с Германом,прошёл в кабинет своего шефа не снимая ботинок.

В тот первый раз я промолчала... а потом, когда гость удалился, демонстративно достала моющий пылесос и быстро прошлась им по полу в прихожей и кабинете.

Кажется, Герман тогда впервые ошарашенно на меня посмотрел.

— Наташ, а что ты делаешь? — спросил он, глядя, как я шурую по полу щёткой.

Я посмотрела на пылесос, посмотрела на Германа и ответила очевидную вещь.

— Мою пол.

— На это есть уборщицы, — поморщился Герман. — Ты — Луна стаи, дорогая.

Он потянулся к телефону, явно собираясь решить этот вопрос радикально, но я вовремя его остановила.

— Герман, что ты собираешься делать? — спросила я, практически повторяя его же собственный вопрос. Левицкий нахмурился.

— Собираюсь сделать так, чтобы ты больше не мыла здесь полы.

Кажется, мы оба в этот момент посмотрели на работающий пылесос.

Я нажала кнопку, чтобы прекратить гудение.

— У тебя будут помощницы по хозяйству, — протянул Левицкий, снова потянувшись к телефону.

— Герман, мне нужны никакие помощницы.

— Ты не должна заниматься подобной ерундой, — фыркнул Герман в ответ. — Наташ, ну ты что? Другая бы только обрадовалась, что ей не надо лишний раз спину гнуть.

Я тогда удивленно посмотрела на Германа.

— Меня воспитывала бабушка, — протянула я, чувствуя себя неловко от того, что приходится говорить о таких вещах. — Мы всегда сами мыли свою квартиру — мыли не моющими пылесосами, а в ручную, тряпками, сделанными из старых спортивных штанов или из старых ночнушек. Мы сами стирали и гладили. Бабуля даже химчистки не признавала — всё дома делали... Она бы перевернулась сейчас в гробу, если бы узнала, что я вместо того, чтобы провести несколько раз по полу навороченным моющим гаджетом, перепоручаю это дело какой-то нанятой женщине.

Герман молча смотрел на меня.

— И что? — спросил он, явно не понимая, что дальше делать. — Никакой помощи?

— У нас здесь трёхкомнатная квартира на двух человек, — протянула я осторожно. — Зачем нам уборщицы? Мы же не настолько беспомощные...

Я, конечно, тогда сглупила. Не надо было мне лезть со своим хозяйскими замашками в логово оборотней. Если бы Герман нанял кого-то для уборки, наверняка, это были бы оборотницы из его стаи — и так я по крайне мере смогла бы куда больше узнать об их культуре, законах и правилах ... но правду говорят: хорошая мысля приходит опосля.

В тот момент я не думала о помощнице по хозяйству как об источнике информации — я восприняла это как идею, что какая-то чужая женщина придёт в мой дом, где всё лежит в так, как мне нравится и начнёт наводить тут свои порядки ... в моём доме!

Да-да, глупо, конечно, было считать квартиру Германа своим домом... но ведь он таковым и был для меня целый год!

Впрочем, польза от того разговора всё же была — Герман, после нашего разговора, не стал вызывать никаких помощниц по хозяйству, но и не переложил всю хозяйственную часть на мои плечи. Он занимался бытом наравне со мной — закидывал вещи в стирку, орудовал пылесосом, если замечал грязь на полу... в общем, вел себя почти как идеальный муж.

По крайней мере, если сравнивать его поведение с поведением Аркаши — мой бывший не замечал порядок, он замечал только беспорядок — и делал мне замечания, что надо бы убраться, но сам при этом помогать особенно не рвался. Может, он поэтому и не ценил порядок в доме — потому что сам не наводил чистоту?

Я перевела взгляд в сторону дверного проёма, ведущего в коридор.

Интересно, Герман вспомнил про обувь, потому что уважает мой или свой труд?

Задавшись этим вопросом, я смотрела в темноту коридора... и против воли прислушиваясь к тому разговору, что вёлся в коридоре.

Женщина, кажется, уже рыдала — рыдала и просила Альфу пожалеть её дочь. На что Герман рычал, что это его решение, и оно неизменно.

Я очень хотела узнать, в чем дело, но у меня хватило ума не вмешиваться.

Посетительница пробыла в кабинете Германа не больше пяти минут — и выскочила оттуда вся в слезах. Я как раз вернулась к своему рулету, который затеяла на ужин, поэтому пропустила момент её ухода.

Когда же Герман появился на кухне, меня испугал его воинственный вид.

— Что-то случилось? — спросила я, чувствуя ,что мне хочется сейчас оказаться на другом конце города... а лучше на другом конце страны. Говорят, вот, во Владивостоке изумительные виды...

Ни говоря не слова, Герман схватил меня за шкирку и притянул к себе.

— Помолчи, Наташ, ладно, — попросил он в приказном тоне. — Мне надо успокоиться.

Водя носом по моей шее, он успокаивался, успокаивался, и успокаивался... да только вместо спокойствия, его руки почему-то начали проявлять активные действия, пытаясь пролезть ко мне под футболку, стянутой сейчас фартуком.

Только когда я напрягалась и замерла... замерли и руки.

— Прости, — протянул Герман, вдруг быстро чмокнув меня в губы. — Наташка, ну тут бы и святой не сдержался: ты — рядышком стоишь... и так пахнешь — что башку сносит.

Отстранившись, он снова покосился на мои губы.

— Это прям такое искушение...

Чмокнув меня ещё раз, Герман довольно улыбнулся.

— А что ты там такого вкусного на ужин делаешь? — спросил он, мгновенно подобрев.

Глава 14

Глава 14

Для меня так и осталось загадкой, кто была та женщина, которая приходила к Герману. Я пару раз заикалась об этом случае во время наших разговоров, но Герман каждый раз повторял, что это семейные неурядицы между зятем и тёщей, а после виртуозно менял тему — так, что мне не оставалось ничего другого, кроме как поверить ему на слово.

Говорю же — я тогда ещё совсем не разбиралась в том, что представляют из себя оборотни, а Герман... Герман очень хотел продемонстрировать мне только лучшие их качества.

И признаюсь, это дало свои плоды...

Летели дни, летели даже недели — и я всё глубже погружаясь в мир Германа, всё спокойней воспринимала ту новую реальность, в которой я так внезапно оказалась.

Существование оборотней больше не казалось мне чем-то фантастическим — в конце концов, на Земле огромное количество самых разных народов с самыми разными традициями, так что если вычесть их способность оборачиваться и становиться иногда буйно помешанными, то... оборотни напоминали просто ещё один народ, или даже расу.

Хотя, есть честно сказать, полного оборота я пока так и не увидела. Дарья Андреевна (та, которая врач Германа), сказала, что у них нет нужды в обороте, если это только не Полнолуние... однако время полной Луны они празднуют за городом, среди своих.

— Но вам не надо беспокоиться Луна, — добавила она, когда заметила моё небольшое волнение. — В отличие от сказок, во время полнолуний мы не превращаемся в кровожадных монстров, рыщущих себе жертвы среди людей. Мы перекидываемся в волков и волчиц — и радостно бегаем по лесу...

Доктор лукаво посмотрела на меня.

— Можно сказать, что мы раз в месяц выгуливаем своих зверей... В этом нет ничего страшного.

— Но... — я покосилась в дверной проем — туда, где через темный коридор квартиры располагался кабинет Германа... я не договорила, впрочем, оказалось, что это и не нужно. Доктор и так поняла всё без слов.

— Да, — сказала она огорчённо. — Луна, даже на Солнце бывают пятна... и в жизни оборотней такое пятно тоже присутствует. Одичание.

Вздохнув, она недолго повертела чашку с уже остывшим чаем.

— Страдают от одичания в основном только мужчины... Только мужчины, — повторила она с ударением на последнее слово, — которым не удалось встретить свою истинную.

Я кивнула, припомнив рассказ Германа — он уже говорил мне об этом, поэтому слова Дарьи Андреевны не стали для меня чем-то новым. Правда, в тот момент мне стало интересно, а как много таких мужчин. Ведь, наверное, сложно найти истинную пару, если, она, допустим, живёт в другом городе... или другой стране.

— В таких случаях оборотни соглашаются на брак по уговору, — охотно пояснила для меня доктор. — Мужчины выбирают себе жену из хорошей семьи, так, чтобы её волчица была по душе волку этого мужчины … и женятся, как все обычные люди.

— А... этого хватает? — спросила я у Дарьи Андреевны, припомнив, что именно про такой брак мне рассказывала Марианна — моя лживая подружка, которую я, кстати, не видела с того самого дня, как очнулась в лесном домике.

Кажется, родные Марианны настаивали именно на браке по уговору.

— Получается, в таком браке одичание тоже не наступает? — поинтересовалась я у доктора. На что Дарья Андреевна молча покачала головой.

— Наступает... но у кого-то раньше, у кого-то позже... значительно позже. Иной раз вся жизнь успевает пройти.

— То есть? — не поняла я.

— Довольно часто такие оборотни обращаются в зверя или одичалого уже в довольно преклонном возрасте, в котором обычно люди умирают, — объяснила Дарья Андреевна. — И оборотень, тоже как бы умирая, знает, что оставил после себя детей, внуков... если, конечно, получаются и дети, и внуки...

Дарья Андреевна с опаской посмотрела в мою сторону.

— Природа всегда гармонична, Луна. Оборотней природа щедро одарила регенерацией и силой... но из-за этого дети у нас рождаются реже...

Доктор тут же ободряюще похлопала меня по руке.

— Но вам не стоит беспокоиться, Луна: в истинных парах, как правило, нет проблем с потомством... Всё у вас будет хорошо.

Я кивнула, не особенно прислушиваясь к словам врача — в тот момент меня больше заинтересовали неистинные пары.

Не то, чтобы я как-то специально думала о Марианне... просто стало интересно.

— А эти неистинные пары? — спросила я у Дарьи Андреевны. — Как они образуются? Как их много?

— Большинство пар в наше время уже неистинные, — вздохнула доктор. — Оборотни, так же как люди, не женятся на первой встречной. Сначала пара встречается, присматривается друг к другу... такие пары больше всего похожи на человеческие браки, когда безудержная страсть плавно сменяется на уважение, нежность, привязанность... Если в союзе рождаются дети, то они становятся для мужчины дополнительным якорем... и это всё значительно оттягивает их одичание.

— С мужчинами я поняла, — кивнула я. — А с женщинами? Что они получают от этих браков?

Доктор моргнула.

— Семью. — коротко ответила она. А затем, явно почувствовав, что мне этого не хватает, она добавила. — Ну и ещё, конечно же, партнёра в постели, возможность родить детей от мужчины своего вида, финансовую стабильность опять же... наши мужчины — надёжные мужья.

— Но что происходит, если вдруг оборотень или оборотница, которые уже состоят в браке, внезапно находят свою истинную. Что получается в этом случае? — спросила я пытливо.

— Оборотница, после нанесения метки, уже пахнет как её муж, поэтому даже если истинный и почует её, то союза у них не получится, — тяжело вздохнула Дарья Андреевна. — По крайней мере, до самой смерти оборотня, поставившего эту метку.

— А у оборотней всё так же? — быстро спросила я, уже как будто предчувствуя что-то — Ну, у мужчин?

Доктор покачала головой.

— Нет. Оборотни либо живут на две семьи, либо уходят к своим истинным.

И только тогда до меня дошло... что доктор Германа сейчас говорила о моей бабушке!

Не о той, биологической бабке, которая увела моего деда из семьи — а о нашей любимой и родной бабушке Наташе. Той, чье имя мне досталось... хоть такой ерундой, хоть такой мелочью, но мама хотела «породниться» с моей бабушкой, которая вырастила и её... и которая заменила мне обоих родителей после их смерти.

Я смотрела на доктора, только сейчас осознавая, почему тогда дед ушёл от моей бабушки Наташи к биологической бабке... Та, Ульяна, была его истинной!

— Но это нечестно! — вскочила я со своего места. — Это же нечестно по отношению к этим женщинам!

Господи, получается, что у бабушки Наташи, после ухода деда, даже не было возможности начать новую семью... не то, чтобы она собиралась, но всё равно — у неё не было даже возможности!

Я помню, что я едва продержалась до ухода доктора — но как только я закрыла за ней дверь, я по этой же самой двери и съехала вниз, на пол, дико жалея свою замечательную бабушку...

Бабуля точно не заслужила участи остаться одной на всю жизнь, не заслужила предательства деда Василия... сейчас я понимала, что это даже была не любовь с его стороны к Ульяне; это было просто протяжение истинной пары, про которое мне тут уже прожужжали все уши.

Обхватив руками колени, я уткнулась лицом в свои ноги, пытаясь успокоиться.

Я столько лет прожила с бабушкой!

Бабуля вырастила мою маму, вырастила меня... а получается, ни одна из нас даже не знала, какой тяжелый камень бабушка Наташа носила в себе всю жизнь.

Неистинная пара — нежеланная жена деда Василия.

Я-то сама была нежеланной женой, я знаю, как это больно... но у меня после развода с Аркашей хотя бы оставалась ещё надежда устроить свою жизнь заново... а у моей бабули после ухода деда Василия не осталось ничего.

Всё это время ни я, ни моя мама даже понятия не имели, какое одиночество носила в своей душе наша бабушка...

Только представив себе это, я по новой разрыдалась.

А ведь эта мужественная женщина не опустила руки, не стала заглушать свою боль ни едой, ни вином... вместо этого она взяла на воспитание дочь той, которая увела у неё её супруга — и воспитала её как свою дочь.

Бабулечка моя...

— Наташа?— я подняла заплаканный взгляд и увидела Германа, возвышающегося сейчас надо мной. — Что случилось, малышка?

Я покачала головой, не в силах произнести ни слова.

Герман шумно вздохнул и тут же, наклонившись, поднял меня с пола.

— Тебе плохо? — обеспокоенно спросил он, — У тебя что-то болит?

— Ду.. ду...ша, — сквозь рыдания кое-как протянула я , после чего Герман притянул мою голову к своей груди, пытаясь одновременно с этим укачать меня как малолетнего ребенка.

— Наташа... Наташка, да что произошло?

Я честно хотела ответить всё более обстоятельно, но вместо этого из моего рта вырвалось только неясное рыдание. К своему стыду, я почти не контролировала себя в этот момент.

— Всё будет хорошо, — поняв, что он сейчас ничего от меня не добьется, Герман принялся поглаживать меня по спине. — Только не переживай. Только успокойся.

Всё будет хорошо?

А я снова вспоминала свою бабушку. Её натруженные руки. Вспомнила её одинокую жизнь … и то, с какой надеждой она смотрела на меня — молодую. Нет, бабушка не завидовала мне — совсем нет... она жила мечтая, что моя жизнь сложится совсем иначе. Не так, как у неё.

Что у меня будет любящий муж, крепкая семья, свои дети...

А я...

А я вместо это сначала обманулась с Аркашей — вышла за него замуж, переехала в его город, полностью поменяла всю свою жизнь под жизнь своего мужа.

А теперь вот вообще, вляпалась в оборотней.

Везучая я...

Уткнувшись носом куда-то в горячий бок Германа, я снова зарыдала в голос, чувствуя, что эти слезы просто долго во мне копились... и вот только сейчас нашли выход наружу.

Так иногда бывает — иногда тащишь на себе какую-то тяжесть: день тащишь, два тащишь, месяц, год, даже иногда докладываешь к этой тяжести ещё немного сверху... и вдруг всё рушится из-за какой-то ерунды, которая даже не стоила того, чтобы о ней упоминать.

«Но моя бабушка — не ерунда», — укорила я саму себя. — «Бабушка была для меня целым миром».

Герман между тем положил меня на диван в гостиной и, ненадолго отлучившись, принес мне из кухни воды.

Залпом осушив целый стакан воды, я вернула стакан Левицкому, избегая при этом его взгляда.

— Наташ? — поставив стакан куда-то на пол, Герман сел на диван рядом со мной. — Ты можешь рассказать, что случилось?

Вытерев рукавом кофты заплаканное лицо, я громко шмыгнула носом... и лишь затем кивнула.

— Почему у вашей расы такие злые законы? — спросила я, глядя на свои коленки. — Зачем вам сдались эти метки, если они разрушают столько жизней, и делают оборотней несчастными?

— Это ты сейчас о ком? — спросил Герман... и от его голоса повеяло арктической стужей. Я уже здесь мурманскую зиму пережила, поэтому я знаю, как чувствуется Арктика!

Герман тем временем схватил меня за подбородок и силой вынудил посмотреть ему прямо в лицо.

— Объясни, что с тобой происходит. — Приказал он, в то время, как в его глазах медленно разжигался жёлтый волчий свет. Я поёжилась ...и даже было хотела отстраниться, но во-первых, его рука по-прежнему крепко меня держала на месте, а во вторых, из закрытого рта Германа сейчас доносилось страшное утробное рычание.

— Не бойся, — приказал Герман, как будто это именно так всегда и работало: скажут тебе бояться — и ты боишься, как только прикажут не бояться, ты сразу успокоишься.

Вот фигушки: не бояться я не могла. Наоборот, с каждой секундой мне становилось всё хуже и хуже.

— Просто объясни, что ты имела в виду, — процедил Герман. — Ты в полной безопасности.

Я же сначала замерла, а затем испуганно покачала головой.

— Ты рычишь, — объяснила я своё поведение. — И мне страшно.

— А мне обидно, — вздохнул Герман. — И волку моего обидно, что наша пара не желает нашей метки...

Отпустив, наконец, свою руку, Герман пожал плечами.

— Наташ, несмотря на всё моё рычание, тебе ничего не угрожает... Я обещаю тебе.

Он смотрел на меня своими желтыми нечеловеческими глазами и просил верить ему.

— Я не обижу тебя... никогда. Никогда больше... — Герман попытался улыбнуться, при этом стараясь не демонстрировать мне своих клыков. — Почему ты вдруг заговорила о метках?

И я снова подумала о своей бабушке.

Получается, дед Василий сначала вот также нежничал с бабушкой Наташей, а потом, как только появилась Ульяна, тут же превратился в безразличного незнакомца? Почему вдруг??? И как бабуля это только пережила!

Герман поморщился... а затем внезапно просветлел лицом.

— Ты плачешь не из-за своей метки? — внезапно спросил он. — Это какая-то история в твоей семье тебя расстроила...

— Что? — я даже вздрогнула от его слов, до того они неожиданно сейчас прозвучали.

— Малышка... может, тебе бокал вина налить, чтобы ты успокоилась?

— Вина? — переспросила я, подняв потрясенный взгляд на Германа.

Подумав о вине, я вспомнила про те свои горестные дни после переезда — когда я с трудом переживала здесь развод. И меня снова пробрало на плач.

— Не надо мне никакого вина, — заорала я, и даже попыталась отпихнуть от себя Германа, но его в этот раз мои действия почему-то совсем не задели. Он просто снова подхватил меня на руки — и хотел со мной по квартире до тех пор, пока я окончательно не выплакала свои слезы.

То есть, где-то час... если не больше.

И уже тогда, укутанная в теплый плед, с чашкой мятного чая, я рассказала Герману про свою бабушку.

— Я знаю её историю, — кивнул Герман уже после того, как я пересказала ему всё, что знала.

— Знаешь?

Герман кивнул.

— Я выяснил про неё всё... они с Василисой действительно дружили.

— Я не понимаю, — протянула я. — Почему бабушка всё это время скрывала от нас, кто она... что она — оборотень. Неужели бабуля думала, что мы станем её меньше любить?

— Я думаю, она просто не хотела усложнять вашу жизнь, — дипломатично заметил Герман, поправляя на мне плед. — Она любила вас.

— А знаешь что самое ужасное? — спросила я, отстранив кружку немного в сторону. Я посмотрела на Германа и выпалила. — Эти посиделки с бабулиными подружками раз в месяц! До меня только сейчас дошло, что она не просто так раз в месяц гостила у какой-то своей школьной подруги... она на ваши полнолуния ездила!

Мне хотелось снова плакать — я бы и заплакала бы, точно заплакала, если бы во мне оставались ещё слезы. Зато Герман сейчас почему-то улыбался.

— Наташ, разве в этом есть что-то грустное? — спросил он чуть заинтриговано.

— Мы даже не знали! — возмущенно протянула я. — Я не знала.

— Зато сейчас у тебя появилась возможность узнать мир своей бабушки изнутри, — улыбаясь, кивнул Герман.

— Но я ведь я не оборотница.

— Не оборотница, — кивнул Герман. — Человек. Однако, судя по всему, Наталья когда-то приняла в свою семью сначала твою мать, а затем и тебя... Я думаю, она приняла вас всем сердцем, всей своей человеческой и волчьей душей... так, что даже сумела передать вам с матерью частичку себя. Поэтому не думай, что она была одинока — у неё были вы с матерью... и за грань твоя бабушка ушла спокойной, зная, что прожила свою жизнь не зря — ведь здесь, на земле, она оставила тебя, свою наследницу...

Всхлипнув, я посмотрела на Германа.

— Ты правда так думаешь?

Он кивнул.

— Я правда так думаю, — произнес Левицкий с какой-то торжественной интонацией в голосе. И поскольку после этого я непонимающе прищурилась, он снова рассмеялся.

— Наташа, об этом ещё пока рано говорить, но я чувствую в тебе кое-что, чего не должен был чувствовать, если бы ты была простым человеком... раньше я предполагал, что это подарок Праматери в честь того, что мы справились... но теперь я всё больше и больше склоняюсь к той мысли, что, возможно, эту связь Луна Оборотней передала нам ещё через твою бабушку.

Я удивленно посмотрела на Германа, а тот снова рассмеялся.

— Не забивай себе голову, — отмахнулся он. — Ты пока только начала изучать оборотней, поэтому эти мелкие детали можно опустить... Главное, что ты должна вынести из всего этого — это то, что ты не чужая в нашем мире — ты потомок одной из наших оборотниц, которая просто затерялась в мире людей. А сейчас ты дома.

«Дома?»

Я вскинула потрясенный взгляд на Германа.

Дома...

Неужели это и есть мой дом?

Если честно, то слова Германа заставили меня не только облегченно вздохнуть (значит, моя бабулечка и вправду считала нас с родителями своей семьей), но и где-то даже вздрогнуть...

Я покосилась на мужчину, который сейчас внимательно изучал моё лицо — и до меня как будто эхом донеслась та странная, плохо скрываемая радость, прозвучавшая сейчас в его голосе, когда он заговорил о доме.

Это мой дом...

...мой дом...

…дом...

Как будто бом-бом-бом — как будто звук колокола.

Гул тяжелого набата.

Казалось бы, Герман не сказал сейчас ничего нового. Я ведь сразу поняла, что месяц, о котором он говорил в самом начале, всего лишь повод для того, чтобы задержать меня в Мурманске; что это наше странное соседство по квартире просто изощренный обман, который нужен ему для того, чтобы я свыклась со своей новой ролью... Я с самого начала подозревала это и планировала бороться как-то...

Однако уже прошло много времени, а я так ничего и не сделала.

Наоборот, с каждым днём я всё больше и больше погружалась в мир двуликих, изучая их правила и законы. Я не знаю, как так получалось, но каждый наш разговор об оборотнях с доктором Германа или с самим Германом казался мне увлекательным, интересным, даже важным— благодаря им я вот, наконец, поняла всю горестную судьбу моей бабушки — и за это я была и Герману, и Дарье Андреевне очень благодарна.

Но... где в этом во всем была я сама?

— Наташ, ты сейчас сильно перенервничала... устала, — мягко улыбнулся мне Герман. Поднявшись со своего места, он забрал у меня из рук чашку с уже остывшим мятным чаем и поставил её на журнальный столик рядом. А затем выпутал меня из пледа..

— В такие моменты, — протянул Герман со знанием дела. — В такие моменты ничего хорошего в голову обычно не лезет...

Он поднял меня на руки — так, что я даже не успела и запротестовать — и понёс в спальню.

— Тебе сейчас надо просто расслабиться и ни о чем не думать.

Было ещё рано ложиться спать, поэтому мы просто легли на покрывало его огромной кровати и стали разговаривать под тихую музыку, которую включил Герман.

Говорил, по большей части, тоже он.

Герман не спеша рассказывал о том, как он стал Альфой своей стаи после смерти родителей — и как тяжело ему было первое время.

— А твои родители? — спросила я, чувствуя сейчас странное единение с Германом. У него тоже уже не осталось в живых ни мамы, ни отца.. — Как они умерли?

— Это грустная история, Наташ, — осторожно ответил Герман. — Не для сегодняшнего вечера.

Помолчав немного, он вдруг с какой-то затаённой нежностью в голосе произнес:

— Ты сегодня и так слишком много слез пролила.

Мы на какое-то время замолчали, слушая музыку... а потом Левицкий продолжил свой рассказ.

— Отец готовил меня к роли вожака всю жизнь, с самого раннего детства, — усмехнулся Герман. — И всё равно, без его руководства вначале это был ад: надо было помогать слабым, отслеживать полукровок и одичалых, защищать свои интересы среди остальных Альф... это было сложно. У отца был только один бета, поэтому ему приходилось много ездить по северным территориям, чтобы проверять, как живут наши оборотни в отдаленных территориях. Но всё равно выходило плохо — оборотень, который пропускает много праздников Полнолуния, становится слабым, а её зверь — злым.

Дотронувшись до моей руки, Герман усмехнулся.

— Я сумел найти Петра — моего второго бету, но испытанием стало уговорить его принять роль беты.

— Бета — это тот, кто имеет статус твоего заместителя? — спросила я.

Герман кивнул.

— Да. По сути, беты часто заменяют вожаков... Сергей, к примеру, целый год руководил моей стаей... с разрешения Совета и под присмотром Питерской стаи, разумеется. Но всё равно, руководил.

Вздохнув, он добавил:

--- Обычно это большая честь быть избранным бетой, но для Петра, кажется, ненавистна любая власть.

— Тогда как же он... работает?

Герман пожал плечами.

— Петр прекрасно понимает, что так он может сделать для оборотней куда больше, чем если бы он продолжал оставаться отшельником. Так что тут на самом деле выбора никакого у него и нет. Но все внешние контакты, как я понимаю, он передал в ведение Сергея... даже с теми же питерцами всё утрясал именно он.

— Кстати, по поводу питерцев... Это такое официальное название? — спросила я. — Немного... гм... неформально.

Герман улыбнулся. Я не видела сейчас его лицо, так как смотрела в потолок, на причудливые тени, которые отбрасывал догорающий день вместе с деревьями за окном. Но всё равно я откуда-то знала, что Герман сейчас точно улыбается.

— Нет, конечно, — покачал головой Левицкий. — У нас нет как таковых официальных названий.

— Почему?

Герман пожал плечами.

— Нет четких границ. Сегодня в двух стаях есть независимые Альфы, а уже завтра из-за одичания одного вожака стая становится единой...Иногда, к счастью, бывает наоборот: у Альфы рождается двое сыновей — вожаков, тогда стая, после смерти отца, делится на две... Но такого уже давно не было, вожаков нашей расы все меньше и меньше... Но дело даже не в этом.

Герман громко хмыкнул.

— Кто-то, к примеру, называет нашу стаю Северной, а кто-то так зовёт Питерцев... И зовёт так вовсе не потому, что когда-то наши с ними земли входили в одну Древнюю Северную стаю. Просто привычка. Кто с кем чаще имеет дело...

— Как же вы тогда не путаетесь? — удивилась я.

Герман добродушно хмыкнул.

— Наташка, путаются только те, кто хочет запутаться... Вот я слышал, есть куча чудаков, которые путают Австрию с Австралией.

— Но ведь путаются!

— Потому что хотят этого, — кивнул Герман, поменяв положение на кровати. Теперь только я осталась лежать на спине, а Герман же, перевернувшись на бок, внимательно разглядывал мой профиль — я чувствовала на себе его внимательный взгляд.

— Знаешь, какое-то время назад наши с Александровым деды собрались устроить отдельные поселения для оборотней. Даже города небольшие для этого подобрали... и вот не даром, что дальние родственники — выбрали одно и тоже название: Киров в Мурманской области и Киров в Ленинградской области...

— И как, — спросила я, — получилось?

Герман покачал головой.

— Нет. Оборотни не захотели покидать насиженные места.

Мы ненадолго замолчали. Не знаю, о чем думал Герман, но я думала о том, насколько разное у нас было детство. Меня мама и бабушка учили как вести дом, вязать варежки, готовить варенье... Германа жеобучали тому, как руководить огромным количеством людей и переселять целые города... Такое разное детство.

Повернув голову, я посмотрела на Германа, который сейчас задумчиво смотрел на меня.

— Наташ, не боги горшки обжигают... ты втянешься понемногу.

Я не собиралась «втягиваться», не собиралась становиться Луной Стаи, даже несмотря на то, что именно так меня называли все, кто появлялся на пороге нашего дома.

— Герман... — я попыталась осторожно высказать свою точку зрения. — Но ведь это может быть и не моя жизнь. В том смысле, что...

— Наташка, давай отдохнём, — пробурчал Герман, внезапно перекатившись в мою сторону.

Получилось, что он как бы навалился на меня, точнее оказался сверху, распределяя весь свой вес на локти, расставленные по обе стороны от моего лица.

— Наташ, ты сейчас такая красивая... — произнес Левицкий, гипнотизируя мои губы.

— Я сейчас заплаканная, — поправила я его. Мне было неуютно от того, что я в этот момент находилась полностью во власти Германа.

— Красивая, — возразил Герман. — Ты всегда будешь для меня красивее всех на свете...

Улыбнувшись моим губам, он затем чуть сместил свой взгляд — посмотрев мне прямо в глаза.

В его взгляде горело неприкрытое желание.

— Герман... — Протянула я, чувствуя, что хочу прекратить это баловство как можно скорее. Мне нужно было прекратить это как можно скорее...

—Пора мне наведаться в душ перед сном, — произнесла я, стараясь высвободиться из неудобного положения.

Левицкий послушно выпустил меня из своих объятий, но когда я уже уходила в ванную комнату, я физически ощущала на себе его взгляд.

Мы оба знали, что моё отступление всего лишь временная передышка... я схожу в душ, я даже могу какое-то время провести в гостиной или его кабинете, но спать мы будем здесь, в этой самой комнате, на этой самой кровати.

Спать мы будем вместе.

После душа я вернулась в спальню, которая оказалась пустой.

Судя по всему, пока я принимала «вечерние ванны», Герман переместился в кабинет — и это дало мне возможность улечься в кровать в одиночестве... Впрочем, ещё только проваливаясь в сон, я уже почувствовала на себе тяжелую руку Левицкого — который даже во сне пытался контролировать моё положение. Это было ожидаемо. Я...

… Я уже до того привыкла ко всему этому, словно другой жизни — жизни до Германа у меня никогда и не существовало.

Глава 15

Глава 15

Проснувшись посередине ночи, я встала, чтобы сходить в туалет. Герман глубоко спал — но он, разумеется, всё равно негромко зарычал во сне, стоило мне только начать выползать из кровати. Однако, к счастью, не проснулся. Несмотря на теплый пол, я надела тапочки и вышла в темный коридор, вспоминая минувший день.

Странная всё-таки эта жизнь: я раньше и представить себе не могла, что моя бабушка Наташа — моя любимая бабуля — оборотень, то есть оборотница... В том смысле, что ещё меньше месяца назад я готова была растерзать свою лживую подружку за это её поганое предположение, а сегодня вот сама заговорила об этом с Германом.

Теперь же (я вынужденно это признавала) многое вставало на свои места.

И удивительная выносливость бабушки Наташи, и её сила — порой даже мужики сдавались, а бабуля делала... И ещё её огромная любовь к мясу. Меня всегда это удивляло: обычно старушки стараются питаться больше кашами, творогом и прочими полезностями. А бабуля прям не могла без мяса, на худой конец без курицы... и теперь я понимаю почему.

Бабуля была нечеловеком.

Намыливая в ванной руки, я почему-то вспомнила про тот сон, который мне приснился … тогда, в лесу.

Бабушка и Василиса Игнатьевна.

Вроде бы подруги, но если хорошенько вспомнить то моё видение, то бабушка Наташа была очень недовольна своей «подругой».

Меня как будто бросило в холодный пот.

«Вот именно, что недовольна».

Вдруг эта Василиса Игнатьевна для бабули такая же подруга, как Марианна — для меня?

Я фыркнула в своё отражение в зеркале: а что, очень может быть... Оборотни — не только очень сильные, но ещё и очень хитрые.

Вот, если недалеко ходить, взять того же Германа, который накануне пол вечера убеждал меня, что мир оборотней на самом деле мне родной... Как он это назвал: мой дом, куда я вернулась.

Но так ли это на самом деле?

Как он там сказал : бабушка не стала нам рассказывать об оборотнях, потому что не хотела усложнять нам жизнь... Вроде бы, простая фраза — только значений сколько угодно.

Не хотела усложнять, то есть не хотела нас тревожить. Или не хотела усложнять... потому что знала, что жизнь в стае с оборотнями сложнее... чем без оборотней?

Я посмотрела на себя в зеркало, чувствуя, как сильно колотится моё сердце.

Оборотни, не смотря всю свою мощь и силу, всегда подчиняются Альфе — своему вожаку. Отдельный оборотень, не Альфа, может просуществовать без стаи и праздника полнолуния какое-то короткое время... но это именно что месяцы, не годы — то есть все оборотни так или иначе всегда завязаны на своем вожаке.

У людей же нет никакой нужды ограничивать своё существование пределами стаи...

«Кстати, а что если убежать на территории, которая принадлежат уже другим вожакам. Что тогда будет делать Герман?»

Я не успела подумать об этом как следует, потому как дверь в ванную комнату открылась — и я увидела хмурого от сна Левицкого.

— Наташ, это же глупость — решать важные вопросы посередине ночи, — пробурчал он, выключая воду. Взяв с вешалки полотенце, он мне, как маленькой, вытер руки, затем закинул полотенце обратно — и потащил меня в спальню, которая сейчас была залита светом.

— Спать, — указал рукой на кровать Левицкий. — А то завтра целый день разбитая будешь ходить.

Водилось за мной такое.

— Выключи, пожалуйста, побыстрее свет, — попросила я, проходя к своей половине кровати. — А то у нас окна без занавесок — всё видно.

Герман почесав себе подбородок, озадаченно протянул.

— Кстати, да... надо будет заказать сюда новые жалюзи.

Когда мы улеглись обратно в кровать, я вдруг зачем-то решила поделиться с Левицким той историей с окном, когда меня один раз накрыла паранойя.

— Знаешь, я раньше вообще никогда не зашторивала окна. Даже во время арктического дня.

Герман улыбнулся.

— У тебя мои привычки, — произнес он.

— Но вот однажды, — кивнула я. — Однажды зимой меня переглючило.

— То есть?

— Мне казалось, что за окном находится какой-то дикий зверь, который наблюдает за мной.

— Зверь? — нахмурился Герман. — Когда это было?

— НА Старый Новый год, — вспоминала я. — Да, точно... у нас ещё вечеринка в офисе была...

Я посмотрела на мужчину.

— Я физически ощущала на себе его взгляд... и мне даже кажется, что я слышала его рычание.

Я думала, что Герман сейчас засмеется над моими страхами. Но он наоборот, был необычайно серьезен.

— Старый новый год... конец первой половины... Подожди, а это случайно не в Лунные Дни было? Ну, Луна тебе не казалась тогда какой-то излишне огромной?

— Да, — кивнула я. —Как раз было время Лунных дней.

Герман вдруг усмехнулся — так многозначительно, по мужски, усмехнулся.

— Вполне возможно, что это был я.

— Что? — я аж села на кровати, когда услышала эту новость. — Но как... ? Ты уверен?

Герман пожал плечами.

— Сергей сказал, что они были не всегда способны отследить моё местоположение... Мне кажется, я учуял твой запах, когда ты бродила по нашим диким лесам вместе с Марианной. Твой аромат привёл меня сюда.

Герман хмыкнул.

— Эти воспоминания только недавно стали всплывать в моей голове... я не помню, что было дальше. Кажется, меня смутил свой собственный запах: я чувствовал, что ты моя, что ты принадлежишь мне... Не помню точно, что меня отпугнуло.

— А Сергей Владимирович ещё убеждал меня, что люди в этих местах надежно удалены от ваших одичалых, — с горечью протянула я.

Герман не стал выгораживать сейчас своего бету, просто промолчав.

— Почему тогда ты не напал... ничего не сделал?

— Я не знаю, — просто ответил Герман.

Мы молча посмотрели друг на друга.

— Знаешь, — после долгой паузы, протянул вдруг Герман. — Это так странно... с течением времени я всё больше и больше вспоминаю своё состояние в образе того зверя. Это как сон... сон в тумане. Вроде бы я руковожу своими действиями, а на самом деле я ничего в этом сне не решаю. Отвратительное состояние.

Сон в тумане....

Сон в тумане?

И тут я вспомнила.

Вспомнила свои сны... и Германа, который появлялся в тех снах из тумана.

— Наташ? — обеспокоенно спросил Герман. — Ты почему-то не дышишь.

— Я видела сны с твоим участием, — произнесла я, ошарашенно глядя на Левицкого. Вначале на его красивом лице возникла довольно похабная усмешечка, но потом он вмиг стал серьезным.

— Какие сны?

— Лес, туман, большого волка, который бросается и кусает меня... А ту ночь, когда мне казалось, что за мной кто-то наблюдает с улицы, я видела во сне тебя!

Я растерянно посмотрела на Германа.

— Я видела твоё лицо.

— Ты чувствовала меня рядом, — торжественно кивнул Герман. — Ты чувствовала меня, Наташ.

И опять выходило так, что мы с Германом как будто были связаны самой судьбой — если уж он даже через сны умудрялся приходить ко мне...

И нет, я не могла нафантазировать этот сон с Германом сама — потому что нигде в квартире не было ни одной его фотографии... скорее всего, Марианна убрала фотографии под замок... Ну, или здесь их вообще не хранили.

Герман, улыбаясь, потянул меня за руку.

— Что и требовалось доказать. Давай спать, Наташ...

Я машинально кивнула, снова устраиваясь на кровати. Но мысли, которые крутились в моей голове, не давали мне полностью расслабиться.

Я то проваливалась в сон, то выплывала из него, оставаясь на каком-то верхнем уровне истончившейся ночной дремы... И это странное состояние как будто давало мне возможность посмотреть на всё со стороны.

Моя родная бабушка. Старушка, которая сдала мне квартиру. Подруга, которая заманила меня в лес и бросила на растерзание страшному зверю. Оборотни. Герман, который называл меня своей парой и даже уже женой. Наше соглашение, которое скоро закончится — и мои большие сомнения в том, что это случится.

Это даже были не сомнения, а уже уверенность — я откуда-то точно знала, что Герман не позволит мне ни уехать из города, ни даже уйти от него.

И самое страшное заключалось в том, что я уже сама не знала, хочу ли я этого.

«Наташ, это идиотизм! После всего, что сотворили с тобой эти звери!!!»

Но всё было не так однозначно. Я не могла и хотела прощать Марианну — такой подруги у меня, судя по всему, никогда не было... да и уже не будет.

Но с Германом всё было иначе.

Нет, после всего, что случилось в лесу, меня до сих пор иногда пугало наше тесное соседство на одной кровати и то, как он каждую свободную минуту пытается касаться ко мне. Но, тем не менее... за время, проведенное рядом с Германом, я прекрасно поняла, что он меня не тронет. Не применит силу... по крайней мере в спальне.

Эта железобетонная уверенность позволяла мне нормально ложиться с Германом в одну кровать, нормально засыпать и нормально же просыпаться... Это давало мне возможность спокойно существовать с ним в одной квартире, и именно эта же уверенность все сильнее погружала меня в мир оборотней.

Но самое ужасное заключалось в том, что я в какой-то момент времени даже начала получать от всего этого удовольствие.

Честно говоря, я не уверена, был ли это намеренный обман со стороны Германа, или он с самого начала предлагал мне как раз это … Лично я так думала, что его зверю необходим мой запах, и только поэтому я должна была на какое-то время оставаться рядом с Германом — ведь именно беспокоясь о своём нестабильном звере, Герман уговорил меня на совместное проживание в его квартире.

Хотя, конечно, за те недели, которые мы провели вместе в этой квартире, Герман всё лучше и лучше владел своим внутренним монстром.

Но дело-то было не в этом.

А в том, что вместо простого сосуществования на одной площади, мы стали именно вместе жить , и я вдруг неожиданно для самой себя начала заботиться об этом мужчине. Планировать, что нужно приготовить на ужин. Когда поменять постельное белье. Когда лучше уйти с пятничной вечеринки на работе — так, чтобы не спровоцировать монстра, находящегося внутри Германа.

Последний пример был, пожалуй, не совсем про Левицкого — это я боялась, что Герман может без спроса появиться на нашем пикнике и разрушить все мои приятельственные отношения с начальством и коллегами.

И тем не менее.

Я, сама не осознав этого до конца, приняла правила навязанной мне игры.

Погружаясь в глубокий сон, я видела наше счастливое будущее с Германом: эта квартира, разбросанные детские игрушки. Герман, таскающий на руках щекастого орущего ребенка, и я, спешащая к своим мужчинам из спальни в одной футболке...

— Герман, ты что? — кажется, кричу я на своего мужа. — Ты не видишь, что Лешка голодный?

— Наташка, ну ты так сладко спала, — пытается оправдаться Герман. — А Алексей вроде бы готов был ждать...

— Вроде бы, — кривлюсь я, забирая у мужа ребенка, чтобы прямо тут сесть на диван и начать кормить его грудью.

Герман в это время бухается прямо на пол рядом с диваном, чтобы иметь возможность наблюдать за процессом.

Муж с любовью смотрит на меня, на нашего с ним малыша — и я купаюсь в его серых чистых глазах, в которых сейчас уже не осталось даже намека на изморозь... В какой-то момент меня отвлекает ощущение движения в коридоре — подняв взгляд я вижу то ужасное чудовище, которое недавно терзало меня в лесу и... пока одна Наташа остается в своей гостиной, со своей семьёй, другая я бегу за чудовищем (не понимаю, зачем я это делаю, но да — сейчас я преследую этого монстра), который приводит меня в какую-то лесную местность — и в огромный особняк, который сейчас возвышается надо мной огромной черной крепостью... Я не знаю откуда, но я узнаю это место... потом до меня доходит, что эта крепость на самом деле тот самый особняк, куда Герман перевез меня из лесного домика.

Тот самый особняк, куда меня доставили в одеяле и заперли в одной из комнат.

Я слышу кровожадный рык монстра, открывающего дверь особняка — и успеваю на секунду заглянуть внутрь, прежде чем монстр, войдя в дом, захлопывает за собой дверь.

Там... в дверях тоже я — в подранной куртке, одетой на голое тело. Вся грязная и в крови.

Я пытаюсь помочь себе, пытаясь проникнуть в этот самый дом, чтобы спасти ту Наташу — я бегаю возле дома и стучу руками... стучу, стучу, стучу... вдруг одна из стен превращается в окно, где напротив меня оказывается та измученная Наташа.

Она тоже бьёт ладонями по стеклу, тоже стучит по нему кулаками... мы делаем это одновременно... я вдруг замечаю за её спиной того самого монстра, который медленно надвигается на Наташу — я киваю ей, но в это время она также кивает мне. И только тогда я понимаю, что это не окно, это зеркало... а я сейчас нахожусь в нашей ванной комнате — здесь в Мурманске. И что это не позади неё стоит зверь... он стоит здесь, за моей спиной.

Герман и есть тот зверь.

Как только я осознала это, меня вдруг резко выкинуло из сна.

Открыв глаза, я посмотрела в не зашторенное темное окно.

И всё вдруг встало на свои места.

Кошмар, который мне только что привиделся был на самом деле пазлом... найдешь нужный кусочек — и начинаешь быстро собирать всю картину.

ВСЮ КАРТИНУ.

ВСЮ....

А не только ту радостно-идиалистическую картинку, которую мне почти месяц упорно совали под нос.

Когда я всё осознала, мне захотелось закричать от боли. Но что я могла! Оборотни — большие мастера по запудриванию мозгов. Впрочем, меня почти год обрабатывали, осторожно подводя к тому, что было нужно им... естественно, что оборотни уже знают меня вдоль и поперек. Все мои мечты, все мои желания.

Тот черный особняк-крепость, который мне привиделся в кошмаре, существовал на самом деле. И Герман даже привёз меня туда, объявив это необходимостью. А вот когда я начала сопротивляться, его планы тут же поменялись. То мне для восстановления нужен свежий лесной воздух, то уже и Мурманск вполне подошёл...

Я неожиданно поняла, что они просто сменили тактику.

Поняв, что кнутом от меня мало чего добиться, меня начали приручать с помощью пряника. Герман наверняка поговорил с Марианной — он точно знает, чего я хочу, о чем мечтаю, поэтому и дает мне сейчас это...

Кое-как удержавшись от стона, я вспомнила начало своего сна: счастливую семью с ребенком. Если уж признаваться самой себе, то именно это было всегда моей самой сокровенной мечтой.

Кто-то мечтает о дорогих украшениях, кто-то — о красной спортивной машине или дорогой яхте. Я мечтала о муже и детях.

Старомодная, далеко не феминистическая мечта... но именно она олицетворяла для меня счастье. Любящий, верный муж и дети... — большего счастья, как пели в одном из советских мультиком, мне было не надо.

И получалось... получалось, что всё это время Герман просто давал мне то, в чем я нуждалась.

Не понимаю как, но за этот короткий период мы как будто стали настоящими супругами: мы живём вместе, мы проводим досуг вместе, мы даже спим вместе... Секс в супружеской жизни ведь не обязателен... в том смысле, что бывают моменты, когда не хочется, или не можется... или вообще нельзя. Но это не значит, что люди перестают быть семьей.

«Вот и у нас также» — подумала я, сама вздрогнув от этой мысли.

Насколько всё это ... реально?

Я вспомнила вторую часть своего кошмара... Особняк в поместье Альфы — кажется, так правильно называется это место.

После лесного домика Герман привез меня именно туда... не в Мурманск, а в тот страшный дом. Я вспомнила зашуганных девушек, которые боялись при мне слова лишнего сказать. И ведь вроде как их Альфой, их вожаком, был мой Герман... Герман, который вместе со мной придирчиво выбирал в магазине пельмени, по вечерам смотрел комедии и мелодрамы и который нежно целовал меня перед сном.

Это этого Германа боялись девушки?

… или всё-таки есть ещё один, чью сторону мне сейчас благоразумно не показывают?

— Покажу — убежишь, — рыкнул во сне Герман. Я повернулась к нему с ужасом осознавая, что последнюю фразу я произнесла вслух... Ну, иначе как бы он её услышал? Благо хоть Герман не проснулся, а просто ответил сквозь сон.

Пронесло.

Хотя я рано обрадовалась.

Не успела я сделать и пары облегченных вздохов, как Левицкий, выкинув вперед руку, тут же притянул меня к себе, зафиксировав моё положение таким образом, что двинуться было уже невозможно.

Нет, я пару раз попыталась — но недовольный звериный рык заставил меня замереть... Такое уже случалось — как правило, зверь Германа быстро прекращал свои рычания если я просто оставалась на месте, никуда не вырываясь. В этот раз я сделала то же самое — осталась, где была, ожидая, когда зверь успокоится.

Герман же, прижав меня к своему телу, продолжил размеренно дышать во сне.

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох...

Тихие ровные звуки, так же как и тепло, которым со мной щедро делился Герман, успокаивали и даже навевали сон. Не чувствуя никакой опасности от спящего рядом оборотня я закрыла глаза и расслабилась.

С одной стороны, расслабилась я, конечно, не совсем по своей воле, а вынужденно; с другой — какая разница, как, главное, что меня со всех сторон окружало какое-то домашнее и даже родное тепло. Благодаря этому теплу я не только сомлела, но ещё и успокоилась... кошмар, из-за которого я проснулась, рядом с Германом стал всего лишь досадной дымкой — пустым воспоминанием, которое как возникло, так и исчезло, оставив мне спокойный ночной сон в объятиях Германа.

В общем, я не только снова заснула, я ещё даже успела неплохо выспаться до наступления утра — по крайней мере, проснулась я раньше Германа.

Поняв, что спать я больше не хочу, я осторожно выбралась из захвата мужских рук и встала с кровати. Оставив Германа в спальне и сама отчаянно зевая, я по-быстрому приняла душ и побрела на кухню готовить завтрак. Спросонья лучше всего работали привычки. А вот мозги пока работать отказывались...

Завтрак у нас всегда был основательным. То есть, я-то сама по-прежнему ела немного, а вот Германа прокормить было непросто... Засыпав кофейные зёрна в кофе-машину, я вытащила из холодильника охлаждённые стейки и сыр. Сыр — для меня, стейки — для Германа. Плюс листья салата, которые служили не только украшением, но ещё и полезной добавкой к утренним бутербродам.

Я положила в тостер первые два ломтика хлеба, вытащила из шкафа гриль-сковороду, чтобы обжарить мясо. Это была уже привычная для меня рутина, которая не занимала много времени: кофе-машина сама готовила прекрасный кофе, тостер также замечательно подсушивал хлеб, и только стейки готовила я сама, но и они не занимали много времени, так как Герман предпочитал мясо с кровью.

Выкинув упаковку от мяса в мусорку, я включила воду, чтобы вымыть руки... в этот момент — чужие мужские руки — обняли меня за талию.

— Доброе утро, — почти промурлыкал Герман, привычно уткнувшись носом в мою шею. Сделав пару глубоких вздохов, он протянул. — Ты божественно пахнешь.

— Это мое розовое мыло так божественно пахнет, — хмыкнула я в ответ, имея в виду почти не пахнущее для меня, но ароматное для оборотней какое-то дорогущее мыло.— Или стейки.

Герман, приняв мой ответ за шутку, хохотнул … и провёл носом по моей шее.

— Нет уж, — протянул мужчина. — Это ты — ты и твой аромат.

Он попытался осторожно повернуть меня к себе, чтобы явно попытаться дальше поцеловать меня. Но я в этот момент очень удачно «услышала» шкворчание стейков — и занялась ими.

Герман же, поняв, что момент упущен, отошёл к шкафу с посудой, чтобы достать тарелки. И именно в этот момент я вдруг вспомнила...

Не знаю точно, что стало причиной — тем триггиром, который запустил весь процесс — то ли ощущение полного счастья, которое я сейчас испытывала, то ли ощущение страха — ведь это счастье, в котором я сейчас проснулась, было каким-то непрочным и даже иллюзорным. Я боялась, что всё может рассыпаться в один момент — сделав всё ещё хуже, чем было раньше.

Потому что наше сегодняшнее семейное тихое утро больше напоминало мою фантазию, чем реальную жизнь... всего лишь картинку, которую мне подсовывали уже какое-то время, чтобы сбить меня с толку.

Я со страхом покосилась на готовое мясо, которое уже лежало на блюде для подачи на стол.

«Зачем я это делаю? Зачем я сейчас стою и готовлю оборотню, от которого мне, вообще-то, бежать надо!»

— Люблю наши утра, — вдруг громко произнес Герман, перебивая мои мысли. Когда я повернулась к нему с блюдом, на котором лежало приготовленное мясо, глаза Германа на секунду сверкнули желтой молнией.

— Люблю твои стейки, — хрипло добавил он, глядя в этот момент совсем не на блюдо... а точнёхенько в вырез моего домашнего платья.

Взяв у меня из рук блюдо, он поставил мясо на стол, а сам притянул меня к себе. А я... я и не думала сопротивляться.

Я не понимала, что со мной происходит. Точнее, что со мной произошло?

Согласившись на месяц жизни рядом с Германом, я вместо того, чтобы просто отсчитывать дни, стала наслаждаться ими...

— Наташ, — хмыкнул Герман, пробуя мои губы на вкус. — Малышка, ты такая вкусная.

Я вкусная?

Я вкусная...

Почувствовав, что мне стало приятно от этих слов Германа, я в то же время почувствовала ужас от этого... не от слов — от своего поведения.

Отстранившись от Германа, я посмотрела на него с болью во взгляде. Я откуда-то совершенно точно знала, что моя боль видна, по крайней мере, я так чувствовала ...

— Я знаю, что ты делаешь, — произнесла я, глядя на мужчину.

Серые с какой-то изморозью глаза оценивающе прищурились.

— Что? — спросил Левицкий, скрестив руки на груди.

— Ты специально меня запутываешь... — Прикусив губу, я покосилась на стол, где сейчас всё было готово к завтраку. Тихий семейный завтрак — такой, который уже успел стать нашей утренней традицией.

— Ты даешь мне ощущение семьи в обмен на мой страх.

— Я просто хочу, чтобы ты привыкла ко мне, — пожал плечами Герман.

— Нет, ты специально это делаешь. — Мотая головой из стороны в сторону, возразила я. — Ты высасываешь мой страх, заменяя его ненастоящими чувствами.

Конечно, Марианна и эта бабулька, которая уже умерла — они обе прекрасно знали все мои потаённые мечты и желания. Главное желание, которое у меня так не сбылось. А ещё мою боль, мою растерянность... Развод с Аркадием почти сломал меня — это они прекрасно знали. Не безденежье, не тяжелая работа — меня подломил именно развод. Я ведь так хотела семью. Я столько работала для этого … и дом вела лучше некуда: готовила, убиралась, заботилась о муже, часто забывая о себе самой — и вместо награды за все труды получила от Аркаши «давай разъедемся».

Я горько усмехнулась: конечно, мои новые знакомые не могли пройти мимо этой моей боли. Эти оборотницы, которые меня изучали, с пользой использовали мою боль и каждый кусочек моей несбывшейся мечты.

— Вы не имели права делать всё это, — медленно произнесла я, обводя взглядом свою … нет, чужую квартиру. — Вы не имели права делать это!

Марианна, Василиса Игнатьевна... Герман!

— Да что делать-то? — приподнял бровь Левицкий. — О чем ты говоришь?

— Вы не имели права играть со мной в семью, — сказала я, тяжело выдохнув. — Изображать семью.

— Ты так уверена, что я только это изображаю? — Герман, поморщившись, покачал головой. — Наташ, не ищи черную кошку там, где её нет.

Я молча посмотрела на Левицкого. А Левицкий...

… тяжело вздохнув, он уже привычно выкинул вперед руку, чтобы притянуть меня к себе.

— Наташ, глупенькая, неужели ты думаешь, что только женщины хотят семью?

Его мягкий тон и осторожные прикосновения заставили меня мгновенно остыть. Герман гладил меня по волосам, хотя я сейчас была вовсе не расстроенной, а наоборот — была злой.

— Наташ, ну ты же не веришь, что все мужики — бесчувственные твари, да? Допустим, твой бывший оказался уродом, да и мы с тобой тоже плохо начали... но это ведь ничего не значит. Мы с тобой созданы друг для друга, поверить мне. И ты мне походишь, и я тебе...

Продолжая меня поглаживать, Герман тяжело вздохнул.

— Наташка, ты только не злись и не глупи, хорошо? Первое время тебе, конечно, будет трудно: привыкать, подлаживаться... но с другой стороны, тебе ведь тоже хорошо со мной.

Герман не спрашивал — Герман утверждал это.

Что мне хорошо с ним.

Я стиснула зубы, решив не поддаваться на провокационные речи Левицкого... потому что отчасти он был прав: мне на самом деле временами было очень хорошо рядом с ним.

Тепло. Спокойно. Как-то по-домашнему уютно...

Это было очень странно — ощущать себя так с мужчиной, который в любой момент мог перекинуться в страшного зверя, но...во мне жила абсолютная уверенность в том, что такого больше никогда не случится.

Я верила в это … верила Герману.

И сейчас я даже толком не могла на него разозлиться... ведь, в конце концов, Левицкий тоже где-то был прав. В том смысле, что Герман ведь никогда и не скрывал, что считает меня своей женой и, как это называется у оборотней, своей истинной парой.

Другое дело, что играя на моих слабостях, он очень умно меня запутывал... но тут уж был впору злиться на себя саму. Из меня целенаправленно лепили жену для Левицкого — Луну, истинную пару... в общем, жену — а я, развесив уши, покорно шла на верёвочке за этим мужчиной.

Почему я вместо того, чтобы изо всех сил пытаться продумать своё будущее без Германа и его оборотней, послушно стояла у плиты и готовила ему завтрак?

«Потому что мне было приятно это делать».

Меня даже зазнобило после того, как я об этом подумала.

— Наташ. — Голос Германа вдруг прозвучал необычайно сухо. — Не затевай сражения, в котором не сможешь победить.

Я поняла голову и посмотрела в серые... сейчас ещё более снежные, чем обычно, глаза мужчины.

— Из нас получается неплохая команда, — хмыкнул Левицкий, кивнув на накрытый стол. — Зачем что-то менять?

Я вздрогнула и покачала головой.

— Скоро истекает месяц, про который мы говорили, — протянула я осторожно. — Я хотела бы узнать... всё в силе?

Герман тяжело вздохнул — так, будто я только что сделала самую большую ошибку в своей жизни.

«Тем, что спросила о своём будущем?» — мысленно вздрогнула я. — «Но ведь это же бред! Конечно, я имею право спросить о планах на будущее... разве нет?»

— А ты не хочешь подумать о том, что ты пара Альфы? — строгим тоном спросил Герман. — Пара самого сильного оборотня целой стаи... Ты понимаешь, что если тебя поймают оборотни другой стаи — это сразу же отразится на нас всех?

«Но ведь я ещё не нанесла метку...» — беспомощно подумала я, хотя я даже не понимала обязательно ли мне это делать или уже всё решено за меня.

И тем не менее, подняв взгляд на Германа я слабым голосом протянула:

— Ты обещал, Герман. Обещал, что отпустишь меня.

Серые, словно покрытые изморозью, глаза сверкнули золотом оборотней.

— Когда я обещал тебе это? — спросил мужчина, оскалившись.

— У нас было соглашение! — испуганно воскликнула я, на что Герман очень спокойно произнес.

— Я обещал уйти через месяц из твоего дома.

— Ты обещал, что отпустишь меня, если я захочу уехать из Мурманска.

— Наташа. — Левицкий усмехнулся. — Я сказал только то, что сказал.

Он снова усмехнулся, сверкнув волчьим взглядом при этом.

— Я сказал, что приложу все усилия, чтобы твоя поездка из Мурманска получилось удобной.

Герман выразительно посмотрел на меня.

— Но я нигде и никогда не обещал, что отпущу тебя.

Наши взгляды встретились в прямом противоборстве. Я не знаю, каким образом обычное тихое утро превратилось в поле битвы, но...

Я была рада, что это случилось.

Что я сумела очнуться — и выплыть из того болота, в которое меня завели мои собственные глупые мечты и наивность.

— И что теперь? — спросила я с вызовом. — Прикуёшь меня к этой квартире?

Герман пожал плечами.

— Если понадобится... — Он вежливо мне улыбнулся. — Не хотелось бы, Наташ.

Я фыркнула: ну, конечно.

— Я чувствую, что ты сейчас на взводе, — ровным тоном протянул Герман. — Поэтому ты вряд ли примешь правильное решение.

— Правильное решение — это только по-твоему правильное решение? — прищурившись, уточнила я.

Герман пожал плечами.

— По сути, мы желаем одного и того же, — протянул он. — Я предлагаю тебе семью: огромную стаю, которой я управляю. Себя как мужа и как отца твоих будущих детей.

— Ты не имеешь права меня задерживать! — процедила я сквозь зубы. — Не имеешь!

— А что тебя ждёт за границей нашей стаи, ты подумала? — мягко мне улыбнувшись, спросил Герман.

— Свобода! — тут же выпалила я.

Левицкий кивнул.

— Свобода... Ты в Москве была свободна. Свободной ты жила здесь целый год. Ты была в это время счастлива, Наташ? — спросил Герман, приподняв бровь.

Это было нечестно... больно и обидно.

НЕЧЕСТНО.

— Да, — кивнул Герман и как будто послушав сейчас мои мысли повторил. — Нечестно по отношению к нам двоим. Потому что ты в угоду своей мнимой свободе хочешь предать то замечательное, что уже есть между нами.

— Мы просто живём в одной квартире! — воскликнула я. А Герман захохотал.

— Наташка, себя-то хоть не обманывай.

Задрав голову, я посмотрела Герману в глаза.

— Мне не нравится, что происходит, — честно протянула я. — Возможно, я не была счастлива в Москве... или уже даже здесь, после переезда. Но это вовсе не значит, что я буду счастлива с тобой.

Герман молча приподнял бровь.

— И уж точно, Герман, не тебе решать, где и как я должна быть счастлива. — добавила я после короткой паузы.

— А где ты будешь счастлива? — усмехнулся Левицкий. — Как? Когда? С кем? Ты сама-то знаешь ответы на эти вопросы?

Слова Германа застали меня врасплох.

Пропустив время выдоха, я судорожно вздохнула с заметным опозданием... думая при этом только о том, что Герман успел отлично изучить мои слабые стороны.

Я на самом деле не знала, как достичь того счастья, о котором мечтала... мне хотелось семью: мужа, детей. Один раз я уже попробовала всё это построить — и если поначалу все казалось просто идеально, то через какое-то время моя волшебная дорога к счастью начала разваливаться, а я сама провалилась в болото отчаяния. Сейчас, после развода с Аркашей, всё казалось ещё более сложно... еще менее осуществимо, чем я думала раньше.

Вроде бы, такая ерунда: выйти замуж и родить ребенка... желательно нескольких. Только вот почему вокруг меня всегда столько одиноких людей самых разных возрастов?

Мысли об этой несправедливости в жизни, как ни странно, дали мне сил, чтобы ответить на вопрос Германа.

— Это не твоё дело, — рявкнула я.

Вырвавшись из рук Германа, я отошла к окну и уже оттуда посмотрела на Германа.

— Ты мне не отец, не муж и не брат, чтобы задавать такие вещи...

— По нашим законам, ты моя жена, — усмехнулся Левицкий.

— Во вашим законам, на тебе, по идее, тоже должна быть моя метка, — кивнула я на его шею. — Так что...

— Для человеческих избранных метка не обязательна, — парировал Герман. К сожалению, я так и не смогла выяснить, правда это или нет, поэтому я просто насмешливо фыркнула, отвернувшись к окну. Мне надо было найти какой-то выход... какую-то вескую причину, чтобы закончить это издевательство над собой.

— Наташ... — протянул Герман.

— А согласие? — найдя подходящий ответ, я повернулась назад, к Левицкому, и посмотрела в его заснеженные глаза. — Согласие человеческих женщин тоже не обязательно, Герман?

Герман молча сверкнул волчьим взглядом.

Пока мы с ним пререкались, я заметила ,что у Германа также заострились черты лица, сделав его более хищным, более опасным на вид.

Впрочем, не только на вид — к сожалению.

Меня передернуло от одной только мысли, что он сейчас может потерять контроль над своим монстром, и...

— Я держу себя в руках, — процедил Левицкий, проследив за моим взглядом. — Можешь меня не бояться.

«То есть он почувствовал, что я его боюсь?» — эта мысль заставила меня поёжиться.

— Я могу дать тебе то, что ты так хочешь, — процедил сквозь зубы Герман. — Ты хотела семью. Хотела детей... Я тоже хочу щенков.

— Щенков? — испуганно воскликнула я и тут же сделала несколько шагов назад, пока не упёрлась спиной в стену. — У вас рождаются щенки?

Герман на секунду прикрыл глаза.

— Дети, — поправился он, и вновь открыв глаза, впился в моё лицо своим уже не волчьим, но заснеженным взглядом. — У нас рождаются дети, но мы часто называем их щенками.

Герман выразительно смотрел на меня.

— Я хочу детей, Наташ. Хочу семью. — Глядя мне в глаза, Герман даже попытался улыбнуться. — Ты ведь этого же хочешь?

— Я своих детей хочу, — абсурдно проблеяла я. — В том смысле, что твои щенки не обязательно должны быть моими детьми... и наоборот.

Германа явно повеселила моя последняя фраза.

— С учетом того, что ты — моя истинная пара и на тебе моя метка? — спросил он, хохотнув при этом. — Не хочу тебя расстраивать, малышка, но другой вариант вряд ли возможен.

Я не понимала, что это значит... в том смысле, что всё, о чем он сейчас говорил, касалось в первую очередь оборотней, а я ведь человек... я могу иметь детей от кого угодно... хоть от донора в клинике!

— Я предлагаю тебе стабильность, Наташ, — произнес Герман, внимательно изучая моё лицо. — Финансовую защищенность.... мне было бы очень приятно, если бы ты бросила свою работу и занялась каким-нибудь благотворительным фондом … или просто вела бы домашнее хозяйство.

Герман, не отрывая от меня взгляда, протянул в мою сторону руку.

— Я предлагаю тебе семью и детей. По факту, я буду даже рад, если мы начнем пытаться завести малыша в самое ближайшее время. Мне не хочется с тоской смотреть на своих приятелей, которые гордо вышагивают с детскими колясками по двору, мне самому хочется... — Тут Герман тихонько усмехнулся. — Хочется подержать на руках крошечного новорожденного, который будет пахнуть нам. Хочется полюбоваться тем, как наше общее продолжение будет сосать молоко из твоей замечательной пышной груди. Я представлял это много раз — и знаю, что когда это случится в реале, я ни за что не пропущу этого великолепного зрелища. Буду сидеть и любоваться вами.

Герман улыбнулся.

— А потом, когда малыш насытиться, я буду забирать его у тебя и ходить с ним по комнате, давая тебе отдохнуть и ожидая, когда наш ребенок срыгнет.

Пока Герман это говорил, его глаза стали другими. Не волчьими, не звериными... стали просто ярче, как будто та снежная изморозь, которая все это время перекрывала его серые зрачки, куда-то временно испарилась.

— Я хочу наблюдать за тем, как мой ребенок будет делать первые шаги, как начнёт говорить, обращаться... как он будет расти, мучить нас с тобой отвратительной музыкой и отвратительной одеждой, которая будет популярна у тинейджеров.

Герман, всё ещё не отпуская мой взгляд, широко улыбнулся.

— Я хочу много детей, Наташ. Чтобы сыновья следили за ухажерами дочерей, а дочери вместе с тобой делали наши дома уютными и теплыми...

Ладонь Германа застыла рядом со мной.

— Я хочу именно этого, Наташ... Разве это плохое желание?

Я...

Я не сразу нашла, что ему ответить.

Возможно, это была уловка со стороны Германа, я даже думаю... я даже уверена, что это была уловка — он опять говорил именно то, что я хотела услышать.

Он говорил мне мою мечту. Своими словами — но именно то, что я хотела услышать.

Его протянутая рука ко мне. Его сияющий взгляд. Его слова.

От этого было нелегко отказаться — даже зная, что это всего лишь хитроумная выдумка оборотней.

Только вот...

...добрая бабушка предложила мне хорошую квартиру своего ушедшего в долгий рейс внука, а на деле мне дали доступ в квартиру одичавшего Альфы оборотней только для того, чтобы я пропиталась его запахом; близкая подруга помогала мне открыть для себя Свой Север — знакомила меня с древними северными традициями, показывала лучшие места как в городе, так и далеко за его пределами — и в конце концов бросила меня посреди дикого леса на радость озверевшему оборотню.

За год, проведенный в Мурманске, оборотни смогли досконально изучить меня — и выяснить всю мою подноготную, все мои сильные и слабые стороны.

Ну и пусть.

Я тоже за это время кое что для себя уяснила.

Что оборотням никакой веры нет.

Глава 16

Глава 16

Наш разговор с Германом закончился ничем. То есть для меня ничем... ничем хорошем.

Единственный небольшой плюс (которому я была очень не рада) — это то, что Герман уже не скрывал своих планов в отношении меня: он не отпустит меня ни сейчас, ни через четыре дня, когда месяц нашего совместного проживания в квартире закончится.

Тем же вечером, когда я, психанув после долгого изнурительного по своей напряженности дня, я на эмоциях спросила его прямо— а зачем нам вообще продолжать этот цирк, если всё уже решено, Герман сильно удивился.

Вот прям настолько удивился, что даже до меня дошло — он сейчас не играет.

— Наташ, через четыре дня полнолуние, — смерив меня с ног до головы, протянул Герман таким тоном, будто это всё объясняло.

— И? — спросила я, чувствуя, что в его ответе будет заключаться большой подвох.

— Ты же уже знаешь про праздники полнолуния, которые проводят вожаки, — ответил Герман, посмотрев на меня так, будто не ждал от меня ответа, а просто констатировал всем хорошо известную истину. — Это полнолуние моя стая встретит со своим вожаком.

Честно говоря, про праздники полнолуния мне действительно рассказывали и сам Герман, и Дарья Андреевна, его врач. Но я почему-то не связывала тот месяц, на который подписалась, с полнолунием. Возможно, потому, что это касалось оборотней...

— Но я ведь не оборотень, — напомнила я Герману. Левицкий, возвышающийся сейчас надо мной огромной мускулистой скалой, только фыркнул на это заявление.

— Какая разница, оборотень ты или человек, если ты Луна Стаи. Впрочем, — сделав паузу, Герман поморщился. — Впрочем, впредь я не буду тебя неволить, но в этот раз ты будешь мне там нужна.

Опять это напоминание о нашем неминуемом общем будущем... то есть Герман специально проговаривает, что даже если у меня появится возможность жить отдельно, делать я эту буду под его неусыпным контролем.

Впрочем, меня сейчас волновало не какое-то туманное будущее, а вполне определенное настоящее...то есть, совсем не отдаленное будущее, которое наступит уже через четыре дня.

Полнолуние.

Я много слышала от Германа и от Дарьи Андреевны по поводу их праздников. Как это важно для оборотней, для каждой стаи... что Альфа и его Луна всегда являются как бы хозяевами праздника — принимающей стороной.

Только вот...

А что должна делать Луна стаи на празднике оборотней? В том смысле, что они там перекидываются в волков и устраивают забег, выгуливая своих животных. Но что насчёт меня, человека... мне тоже придется изображать из себя волка, бегая по лесу?

И как именно бегая?

Я вспомнила первые дни Германа в образе человека — он тогда терпеть не мог ни футболок на груди, ни обуви на ногах. А ещё у меня есть некоторое подозрение, что если бы он не боялся моей реакции на его обнажённое тело, то он бы и брюк бы не надевал.

А что, если от меня потребуется что-то похожее....

Я вздрогнула и испуганно посмотрела на Германа.

— Для чего я, человек, могу быть нужна на празднике оборотней? — нервно спросила я.

Герман фыркнул и покосился на меня как на неразумное дитя.

— Наташ, я год жил в образе зверя, — протянул Герман так, будто это всё объясняло насчёт предстоящего праздника. — Год не проводил Полнолуния. Мой зверь...

Услышав про зверя, я снова вздрогнула.

— Ты сказал, что контролируешь своего зверя! — перепугано воскликнула я.

Герман кивнул.

— Да, это так, — спокойно протянул Левицкий. — Но, Наташ, с тобой я контролирую зверя вообще идеально.

То есть опять этот зверь... опять этот монстр, который чуть не убил меня своей звериной лаской в лесу, который пометил меня как зверя, который...

Герман недовольно поморщился.

— Это не обсуждается, Наташа, — покачал он головой. — Проведем первое полнолуние — и я разрешу тебе жить отдельно.

«Но не уехать», — подумала я.

— Нет, — хмыкнул Герман. — Конечно, ни о каком отъезде речи быть не может. Зверь этого не позволит.

Наверное, я должна сказать ему спасибо и за эту малость — за то, что у меня будет возможность жить, как прежде одной, безо навязанной мне компании, но этого определенно было для меня мало.

И потом, он так и не сказал, что потребуется от Луны на этом их празднике.

Когда я было открыла рот, чтобы снова попытаться этоузнать, Герман, тяжело вздохнув, резко схватил меня за предплечье — не больно, но неожиданно.

А потом я, ещё не успев даже пискнуть, оказалась в его объятиях.

— Наташ, тебе не надо ничего бояться.

— Ага, — язвительно фыркнула я.

— На самом деле, — вздохнул Герман. — Это моей стае, моим оборотням надо переживать за то, как их примет Луна нашей стаи, потому что именно от тебя завесит, будет ли процветать стая, будут ли хорошо жить оборотни, родятся ли их дети.

Задрав голову, я посмотрела на Германа, ожидая, что он улыбнется... но нет, он был серьёзен как никогда. Даже не просто серьёзен, а даже как-то по особенному торжественен сейчас в своём тоне — так, что у меня не осталось никаких сомнений: то, о чем сейчас говорит Герман — чистая правда.

Страшная правда.

— Мне тоже придется … бегать с вами? — спросила я, чувствуя, что меня тянет снова заплакать. — Голой?

Я судорожно всхлипнула, представляя себе эту ужасную картину — я, голая, бегу по дикому мурманскому лесу, пытаясь не наступить и не оцарапаться об острые ветки.

Мне было дико страшно, в то время, как Герману мой вопрос показался наоборот, чрезвычайно веселым.

— Наташка, глупая, — прижав мою голову к своей груди фыркнул Левицкий. — Я же сказал, что тебе нечего бояться... Ты — их царица, их королева...

— То есть никакого бега в лесу? — спросила я, прижатая к жесткому туловищу Германа.

И этот невозможный ...гад снова хохотнул.

— Только когда ты захочешь. И явно не сейчас, а когда будет достаточно тепло, — отодвинувшись немного в сторону, Герман поймал мой взгляд. — Я тебе сейчас сам не разрешу никакого веселья в лесу. Ты не оборотница... холодно ещё для тебя там.

— Аааа...

— А вот летом, когда земля прогреется, и если ты, конечно, захочешь, то мы можем немного поиграть друг с другом, — мечтательно протянул Герман. — Знаешь, у Серова есть похищение Европы... а мы совместим одного великого художника с другим, и устроим похищение Наташи серым волком.

Герман тихонько рассмеялся.

— А, Наташ? Как тебе план.

Я молча смотрела на него, не в силах что-либо произнести.

— Хм... ясно, — хмыкнул Герман. — Забежал вперед... бывает.

Вот так и закончится тот наш разговор.

Герман вроде внимательно слушал всё, что я говорила, каждому моему слову внимал — а на деле как будто даже не слышал, о чем я ему говорю... Просто меня не слышал.

И в то же время старательно избегал любой конкретики касательно предстоящего полнолуния.

Но сильно я начала дергаться на следующий день, когда Дарья Андреевна, с которой мы до этого момента спокойно беседовали на любые темы, вдруг на мой вопрос о празднике Полнолуния резко выдала, что она мало что знает...

Мол, это не её дело, а ещё она не совсем в курсе того, как это бывает у человеческой Луны стаи... то есть, буквально пару дней до этого момента она делилась со мной всеми подробностями, а тут резко — не знает.

Но самое ужасное, что кроме неё и Германа, у меня не было никого, кто мог бы меня просветить относительно будущего праздника... да вообще, относительно моей перспективы на независимую жизнь подальше от всех оборотней.

Я долго ломала голову над тем, где мне найти необходимую информацию... и выходило так, что без Марианны справиться было невозможно.

Конечно, доверять словам бывшей подружки, после того, что она сделала — было глупо... А с другой стороны, выбора у меня всё равно не осталось.

Я понимала, что осталось всего несколько дней до конца месяца...пока ещё работает соглашение между мной и Германом, я могу чего-то требовать, могу на чем-то настаивать... но будет ли у меня такая возможность потом?

И хотя мне совсем не улыбалась выслушать советы от девицы, которая почти год притворялась моей подругой, преследуя свои цели... но у меня просто не осталось других вариантов.

«Кроме того, она мне должна».

Когда я окончательно решила, как мне надо поступить, я не стала тратить драгоценное время и прямо в обеденный перерыв помчалась к Марианне домой, надеясь, что моя лживая подруга окажется дома.

Марианна не работала, но дома тоже не сидела. Однако, насколько я помнила её расписание, она предпочитала посещать спортзал в утренние часы, либо в вечерние... если в городе не находилось других развлечений.

В общем, шансы у меня были неплохие.

Я предупредила Костю, что собираюсь в магазин — и действительно пошла к магазину, по пути вызвав себе такси. Вряд ли, конечно, стоило тратить свою нервную энергию на такую конспирацию (мне не верилось, что мой начальник следит за мной по приказу Германа), но, как говорится,бережёного Бог бережёт.

В общем, я взяла такси — и в свой законный обеденный перерыв приехала к Марианне. Вспомнила код от двери, поздоровалась с консьержкой... и поднялась на Марианкин этаж.

Это было странное чувство оказаться здесь снова — последний раз я была у Марианны когда мы ещё были подругами, я понятия не имела ни о каких оборотнях, а жизнь, как мне тогда казалось, стремительно налаживалась. Я ведь похудела. Стала лучше выглядеть … и смотреть на своё будущее с оптимизмом...

«Если бы я только знала, что меня ждёт впереди».

Тряхнув волосами, я попыталась отвлечься от этих мыслей — и сконцентрироваться на том, что действительно было важно. На разговоре с Марианной.

Как убедить её мне помочь?

Как самой убедиться в том, что она не лукавит, а говорит мне правду... ведь если судить по поступкам, Марианна готова пойти на что угодно, лишь бы это помогло её стае.

Я прикидывала в уме что и как лучше сказать, мысленно начиная свой разговор с бывшей подругой — запоминая одни удачные фразы, тут же откидывала провальные другие.

Я надеялась, что Марианна хоть немного испытывает чувство вины и собиралась совершенно бессовестно использовать это себе во благо.

Я собиралась...

Нажав кнопку звонка, я застыла в ожидании, приготовившись к тому, чтобы первой начать разговор с бывшей подругой. Но когда тихо дрогнули дверные замки — и когда дверь отворилась, я увидела в квартире совсем не Марианну.

Удивленно меня разглядывая, на меня смотрела красивая женщина средних лет.

Это, очевидно, какая-то Марианнина подруга или даже родственница, скорее родственница, несмотря на то, что женщина ничем не напоминала мою подругу.

На открывшей дверь была дорогая одежда и очень дорогие украшения — то есть, чисто технически это могла быть и подруга из когорты «золотой молодежи», только вот женщина, несмотря на великолепный внешний вид, всё же была значительно старше Марианны — уже явно миновав пору, к которой применительно определение « молодежь».

Пока я разглядывала женщину, женщина разглядывала меня... и вдруг она резко опустила голову и почтительным шёпотом протянула:

— Какая честь для нас, Луна, что вы навестили нас.

Ох.

Марианна ведь оборотница, значит и эта родственница — тоже.

Она посторонилась, пропуская меня в квартиру и даже приглашая меня туда...

— Это такая честь, такая честь...

— Откуда вы меня знаете? — тихо проблеяла я, входя внутрь. — Откуда вы знаете, что я Луна.

— Так запах же, — удивилась женщина. — Вы пахнете нашим Альфой, долгих ему дней жизни.

— Ааа... — я растерянно кивнула, подумав, что вот оно — свершилось. Впервые меня узнали по запаху.

— А потом, я ведь уже видела вас... — женщина замялась. — У Альфы дома.

— Я вас не помню, — нахмурилась я, потому что действительно не помнила её. — А когда вы именно приходили?

— Я приходила по поводу своей дочери, Луна, — горестно вздохнула женщина. И только в этот момент я её узнала: это была она, та заплаканная оборотница.

«Она приходила по поводу дочери?» — повторила я слова женщины. — «По поводу Марианны?»

— Что с Марианной? — быстро спросила я.

Женщина удивленно на меня взглянула — так, будто она меньше всего ожидала услышать от меня этот вопрос, и тут же... скукожилась. Тут же резко постарела.

— Ох, Луна, — всхлипнула женщина, зажав рот рукой. — Ох...

— Что случилось? — спросила я, ожидая услышать всё, что угодно... кроме, собственно, того, что произнесла сейчас мама Марианны:

— Он отдал её, Луна.

— Кто отдал? — нахмурилась я. — Кому отдал?

— Альфа, — протянула сдавленно женщина. — Он отдал Марианну Рокотову. И в этот момент женщина, коротко взглянув на меня, вдруг задрала голову вверх — и протяжно завыла.

Вздрогнув, я от страха отскочила на несколько шагов назад.

Если бы женщина не прекратила выть и не начала бы рыдать, я бы, клянусь, убежала из Марианниного дома, так и не выяснив, что случилось с моей подружкой.

Но когда Марианнина мама заплакала... моё сердце сделало кульбит.

Я не могла простить подруге то, что она со мной сделала. Возможно, своим поступком она спасла всю стаю оборотней от мала до велика, спасла Германа и себя саму... но в отношении меня это было предательство. Просто предательство — и ничего больше.

Однако...

Нахмурившись, я посмотрела на плачущую женщину.

Однако даже сейчас, даже в такой ситуации я не смогла остаться безучастной к слезам матери.

Моя родная мама ушла слишком рано... слишком мало мне досталось с ней времени.

Благодаря бабушке Наташе я почти не чувствовала себя сиротой: я всегда была одета, обута, накормлена и обласкана... Бабушка сделала всё, что могла и даже больше. Только вот даже моя супер бабуля не могла заменить мне мать.

Когда Марианнина мама заплакала, её слезы всколыхнули во мне что-то... какие-то потаённые пласты моей души.

Протянув к Марианниной маме руку, я попыталась вспомнить её имя. Кажется, что-то очень русское...

— Надежда Ивановна, успокойтесь. Пожалуйста, успокойтесь.

— Ох... — громко всхлипнула Марианнина мама. — Ох, Луна...

— Наташа. Называйте меня просто Наташей.

— Я не могу, Луна... — продолжая плакать, покачала она головой. — Это слишком большая честь.

— Знаете, ваша дочь почти год называла меня по имени, — усмехнулась я. — Мы, правда, за это время так и не познакомились...

Женщина, моргнув, снова заплакала.

И мне, если честно, тоже хотелось плакать. Почему? Да потому что я только в эту минуту поняла, почему Марианна избегала знакомить меня со своей мамой... и вообще со своим кругом. Я ведь должна была стать либо жертвой одичавшего оборотня, либо Луной их стаи.

И очень показательно, что за всё это время Марианна представила меня только бете Германа, Сергею Владимировичу — и то, видимо когда в стае назревал какой-то неотложный вопрос.

Мысли о прошлом как будто заново перенесли меня в то время, когда я только-только переехала в Мурманск и чувствовала себя здесь так, будто попала в сказку для одинокой, работающей женщины.

Тогда в моей жизни ещё не было ни оборотней, ни одного очень наглого мужчины, который считал, что я — его законная жена. Кстати, по поводу жён...

— Рокотов — это фамилия жениха Марианны? — спросила я у её матери. — Марианна сейчас у него?

Женщина энергично закивала головой.

— Да...да... Альфа отдал её Рокотову.

— Что значит «отдал»? — не поняла я. — Разве можно взять и просто отдать кого-то?

Марианнина мама энергично закивала головой.

— Она не хотела, она передумала! — Надежда Ивановна громко всхлипнула. — Она изначально противилась этому браку, несмотря на все наши уговоры. Я... я, конечно, тоже где-то виновата, я считала, что у них будет хороший, крепкий брак...

Марианкина мама схватила меня за руку, будто пытаясь меня убедить в своих словах.

— … но я не хотела, чтобы её заставляли. Я не хотела этого!

Женщина снова заплакала — так, что её слова сливались с её рыданиями, мешая мне понять, что же на самом деле произошло с моей бывшей подругой.

В конце концов, путём долгих усилий и уточнений, я поняла, что Марианна передумала выходить замуж за Рокотова. То ли после возвращения Германа из одичания бывшая подруга понадеялась, что вернувшийся Альфа поможет ей разрулить эту ситуацию, то ли благодаря возвращению Германа ей не надо было больше пытаться выжить с помощью жениха по уговору — в общем, так или иначе, но Марианна решила порвать все отношения с Рокотовым, а того такой расклад не устроил. Поэтому он обратился к Герману... а Герман, как Альфа, передал ему Марианну.

— То есть как передал? — спросила я, так как этот кусок повествования Надежды Ивановны я вообще не поняла. — Она же не вещь.

— Она самка... сильная самка, — всхлипнула мама Марианны.

— Но у нас же не крепостное право, — не поняла я.

Мама Марианны энергично закачала головой.

— Вот и я говорю, что не крепостное... — Надежда Ивановна тяжело вздохнула. — Альфа, конечно, знает лучше, но... но мне так больно сейчас! Я потеряла свою девочку...

Мне казалось, что я попала в какое-то зазеркалье.

«Её девочку» — её дочь — каким-то образом передали ненавистному жениху,с которым та уже порвала, а мать просто сидит дома и плачет?

И вообще, как можно отдать или передать взрослого человека... как Наталью Варлей в «Кавказской пленнице» — в мешке на ишаке?

— Подождите, подождите... — вздрогнув, я посмотрела на Надежду Ивановну, понимая, что женщина просто находится в шоке. Нужен кто-то более хладнокровный, более твердый характером человек. Кто-то, кто бы нормально всё объяснил Герману. Как он тогда сказал: «конфликт тещи и зятя»? Наверняка он просто тоже ничего не понял из её речи, а потому...

Необходимо было найти кого-то, кто сможет выступить от её имени. Я сразу же подумала про себя саму — и хотя мне совсем не улыбалось в чем-то помогать своей бывшей подруге, свою кандидатуру я «зарубила» не из-за этого.

Просто между Германом и мной и так много неопределенностей. Я в тот момент испугалась, что Герман может воспринять мою просьбу на свой счёт — и это сделает положение Марианны только хуже.

И всё же, должен быть кто-то... Я знала, что отец у Марианны уже умер... но тем не менее, должны же быть у Марианны и её мамы ещё какие-то родственники? Об этом я и спросила Надежду Ивановну.

— Что, если мы с вами сейчас позвоним кому-нибудь из вашей родни... вашей или вашего покойного мужа, отца Марианны? — Я поймала испуганный взгляд мамы Марианны и на всякий случай улыбнулась. — Желательно, чтобы это был какой-то мужчина, который может похлопотать о Марианне перед Альфой. Если ваш родственник объяснит Герману, что Марианна разорвала помолвку до того, как к тому времени уже бывший жених попросил её у Альфы, Герман обязательно примет это к сведению. Он не станет неволить Марианну, поверьте!

Мне было странно убеждать кого-то в добросердечии Германа, в то время, как я сама искала способ убежать от него, уехать навсегда из этого города и затеряться на огромных просторах нашей страны, но я, мой случай был совершенно особенным.

Марианну с детства окружали все эти монстры, истории про одичавших и истинные пары. Она знала правила стай, не боялась оборотней... и, по факту, даже была одной из них.

«Поэтому Герман не останется равнодушным к её судьбе», — подумала я, с надеждой глядя на притихшую вдруг Надежду Ивановну.

— Эмм... Луна, — растеряно произнесла женщина. — Но Альфа и есть наш ближайший родственник. По мужу.

У меня открылся рот от удивления.

— Что? — спросила я слабым тоном, а мама Марианны только кивнула.

— Да, Альфа Герман — троюродный брат моего мужа. Марианна — его племянница.

И тут все картинки пазла внезапно сложились.

Я вспомнила то, как Марианна описывала свою семью: богатые и влиятельные. Сильный род. Правда, про сильный род я как-то упустила, думая, что Марианна, когда рассказывала мне о Рокотове, имела в ввиду только богатство и влияние своей семьи — богатые ведь предпочитают вступать в браки с ровнями.

Сильный род... конечно же, сильный род. Род Альфы.

И ещё в самом начале нашего знакомства, когда я подписывала контракт на аренду квартиры... внук, который ушёл в плавание, был бабушкин, но вот на контракте везде стояло имя не его доброй бабулички, Василисы Игнатьевны, а имя Марианны.

Я помню, что я тогда напряглась из-за этого, но потом решила рискнуть. В конце концов, может этот внук не захотел оставлять доверенность на свою престарелую бабушку, испугавшись, что её обманут. А на деле, имя Марианны было там просто потому, что именно она была родственницей Альфы.

— Луна? — обеспокоенно спросила Надежда Ивановна. — Всё хорошо?

Я качнула головой.

— Он не говорил мне, что вы родственники, — произнесла я, растерянно глядя на маму Марианны. — Я не знала.

— Ох. — женщина понимающе посмотрела мне в лицо. — Простите, Луна.

— За что? — спросила я грустно усмехнувшись. — За то, что сказали правду?

Он не сказал мне. Не сказал... И Марианна тоже не сказала, но от неё я и не ждала ничего другого. Но Герман...

— Я не собиралась вбивать клинья между вами и Альфой, — на всякий случай покачала головой Надежда Ивановна. — Я понятия не имела.

— Там целый лес клиньев, — хмыкнула я. А когда мама Марианны, испуганно вскинула голову, на всякий случай пояснила: — между мной и вашим Альфой, я имею в виду.

Надежда Ивановна едва заметно кивнула.

— Всё равно. Простите меня, Луна. Всё равно простите.

— Как скажите, — хмыкнула я. — Всё равно прощаю, если вы этого хотите.

Надежда Ивановна с облегчением выдохнула.

— Благодарю вас, Луна.

— Хотя я не понимаю, зачем Герману было это скрывать? Ведь всё равно мы бы встретились с вашей дочерью на вашем празднике Полнолуния.

— Нет, не встретились бы, — покачала головой Марианнина мама. — Моя дочь больше не принадлежит нашей стае... она теперь оборотница питерской стаи.

— Эм... но ведь вы говорите, что она передумала выходить замуж за Рокотова? — Я непонимающе уставилась на Марианнину маму. — Меня учили, что пока девушка не вышла замуж, она остаётся в стае своего отца.

— Всё так, — кивнула Надежда Ивановна, и в этот момент внутри меня всё похолодело.

— Вы хотите сказать... что Марианна уже замужем за Рокотовым?

Надежда Ивановна молча кивнула.

— Но как это возможно? — вырвалось у меня. — Если Марианна не хотела, если она не соглашалась...

— Она покорная дочь, — грустно произнесла Надежда Ивановна. — Она может быть несогласной, может не хотеть, но она не может бунтовать против решения своего Альфы.

То, с каким спокойным сожалением произнесла это Марианнина мама, заставило меня вздрогнуть. Я не могла поверить, что эта притихшая пожилая женщина и та, воющая за своего ребенка мать — один и тот же человек. Впрочем... а почему бы, собственно и нет? Надежда Ивановна волнуется и переживает за свою дочь, но при этом покоряется решению своего Альфы.

— Надежда Ивановна... — осторожно позвала я Марианнину маму. Та, вскинув голову, пристально посмотрела на меня.

— Разве такие вещи, как замужество, не должны решаться внутри пары? Разве Марианна должна принимать чью-то волю выше своей?

— Это решение Альфы, — тихо произнесла Надежда Ивановна. — Это решение Альфы, Луна.

— Но она же его родственница... родная кровь.

— Мы для Альфы все родные, — пожала плечами Марианнина мама. — Если Альфа принял такое решение... значит, мы все должны принять его.

С этими словами она снова заплакала.... беспомощная, сейчас немного жалкая, резко постаревшая женщина. А я вместо того, чтобы что-то ответить ей, молча смотрела на её слезы.

Смотрела и думала.

Смотрела и думала...

Герман всё больше открывался мне с той стороны, которую я бы никогда не хотела видеть.

Почти месяц я прожила с предупредительным, внимательным мужчиной...который, несмотря на наше неоднозначное прошлое в лесу, всеми силами старался мне угодить.

Герман никогда не скрывал от меня того, что он оборотень, вожак стаи оборотней.

При этом, в отношении меня Герман проявлял свои командирские замашки только в тех случаях, когда не мог сдержать своего зверя. Да, он командовал, даже приказывал иногда — но в таких случаях всегда объяснял, почему он это делает, или почему ему надо, чтобы я это сделала... или не сделала.

Это странно, но в какой-то момент мне даже стало казаться, что Герман что-то наподобие рыцаря, который защищает меня от дикого чудовища. Это, конечно, звучит странно... но ведь так оно всё время и было: Герман делал всё возможное и невозможное, чтобы взять под контроль своего зверя.

А ещё, он очень продуманно показывал мне только самые светлые свои стороны, скрывая всё остальное... темное. Как я понимаю, скрывая до поры, до времени.

Я смотрела на убитую горем женщину и представляла себя на её месте... А кто сказал, что со мной такого не будет через десять, через пятнадцать лет. Кто мне может дать такие гарантии?

«А никто».

Никто никогда таких гарантий мне не даст, потому что всё будет так, как захочет Альфа.

Сейчас он говорит, что позволит мне жить самостоятельно, просто под его присмотром. Но при этом он продолжает называть меня женой и своей истинной парой. А это значит, что он вряд ли отступится от своей идеи полноценного союза. Как он сказал: он хочет семью и детей. И то, и другое могу ему дать только я.

А я сама... что я получу, согласившись на его предложение?

Странное состояние, когда для себя ты не замужем, а для других — уже при влиятельном муже. Вряд ли Герман потерпит рядом со мной другого мужчину... то есть, когда-нибудь, мне придется либо расстаться с мечтами завести семью, либо согласиться на единственного кандидата.

И самое страшное было даже не это.

Мне сейчас было очень страшно за свое будущее, поэтому я не могла лукавить, обманываясь в том, чего не было: я не могла сказать, что меня не привлекал Герман. Даже физически... когда я забывала, что внутри Германа живёт монстр, когда я представляла его простым мужчиной,мне хотелось... хотелось быть с ним.

Но пока меня удерживал от полного падения страх того зверя, которого я до сих пор сильно боялась. Однако... что если этот страх со временем будет преодолён? Я, вот, только месяц прожила с Германом под одной крышей, но уже успела привыкнуть к нашим ночам в общей спальне, к совместному быту...

Я вздрогнула и снова посмотрела на Надежду Ивановну.

«Сегодня он отдал в чужую стаю свою племянницу, а завтра... в условном завтра отдаст нашу дочь?»

Это мысль ударила меня, как будто тяжёлое пушечное ядро — сбив с ног, оно прошлось по всему моему телу, заставляя меня скорчиться от невидимой боли.

Я ещё не могла представить себе даже нашу по-настоящему совместную ночь, а уже думаю про дочь, которая может после этого появиться... Это, конечно, было немного глупо и даже неуместно, но... я обязана была думать сейчас обо всём, в том числе и о таких подчас фантастических вещах.

В конце концов, оборотни тоже кое-где считаются фантастикой... но я-то уже знаю, что двуликие — наша суровая реальность, от которой никуда не деться.

И потому...

И потому у меня на самом деле не было большого выбора: либо смириться, надеясь, что Герман никогда не поступит со своими детьми так, как поступил со своей родственницей, либо... бежать.

Бежать как можно быстрее из Мурманска.

Бежать, пока не состоялось Полнолуние.

Бежать прямо сейчас.

Глава 17

Глава 17

Это было похоже на временное помешательство или скорее даже на панику — не разбирая дороги, я вызвала такси и помчалась прямиком на вокзал, памятуя о том, что дневные поезда из Мурманска до Москвы отправляются как раз в это время, между двумя и тремя часами дня.

Между двумя и тремя часами дня...

Я даже не знала точного времени, но это не помешало мне прыгнуть в такси и доехать до вокзала.

Признаю, в тот момент я действовала на эмоциях.

Я боялась... боялась своего будущего здесь, своего будущего с оборотнями. Боялась Германа — не того, с кем прожила месяц в одной квартире, а незнакомого мне Альфу, который так легко распоряжался чужими жизнями.

Я боялась, что он не оставит мне выбора, что моя жизнь скоро превратиться во что-то ужасное; что я буду бесконечно жалеть о том, что не попробовала сбежать, когда была такая возможность... что если у меня когда-нибудь появятся дети, они тоже станут заложниками этого страшного мира.

Именно этот вполне осязаемый, вполне рациональный страх гнал меня вперед... на моё счастье, в моей сумке оказался паспорт — старая московская привычка таскать с собой везде документы. Кроме паспорта,небольшой суммы наличных, которых как раз и хватило на билет (кошелек я забыла в офисе), и простой женской сумочки, у меня ничего с собой больше не было. Ни чемодана, ни спортивной сумки, которую обычно берут вместо чемоданов те, кто едет в чужой город только на несколько дней.

Я кое-как наскребла какие-то копейки и купила полтора литровую бутылку самой простой воды вместе с каллорийной булочкой, оставив совсем уж неприкосновенный запас наличных денег на что-нибудь экстренное. Хотя я уже оплатила и проезд, и даже постельное бельё до самой Москвы, в дороге может случится всякое.

Но всякого все же не хотелось.

Впрочем, на моё счастье, много времени на размышлений у меня не было: проходящий через Москву поезд до Адлера отбывал из Мурманска в два сорок. То есть, останься я лишние пятнадцать минут дома у Марианны, то этот шанс я бы упустила, потому что следующий поезд до Москвы отходил только после семи вечера ( это уже не проходящий до Москвы, а фирменный до Москвы), но в семь вечера я бы уже послушно сидела в машине рядом с Германом.

А так... я чувствовала, что у меня есть большой шанс на успех.

Ещё, чтобы запутать Германа и предупредить своих работодателей, я написала смс Косте с просьбой прикрыть меня до конца дня.

Я написала, что моя лучшая подруга попала в очень беду, и я сейчас у неё дома...

Это, конечно, была неправда, но, во-первых, я просто не могла сейчас написать правду. А во-вторых, если до Костиного сообщения доберется Герман, то он отправится искать эту самую подругу... с учетом того, что кроме Марианны в Мурманске я ни с кем близко не дружила, а самой Марианны уже и в помине не было в ее родном городе, поиски Германа на какое-то время затянутся.

Ещё я попросила Костю убрать мой кошелёк, который я забыла на своем столе, куда-нибудь к себе — завтра я приеду на работу и заберу у него.

После этого, отправив смс, я полностью выключила свой сотовый. На всякий случай.

Обычно такое в кино показывают — когда местоположение человека определяется с помощью его сотового. Не знаю, это фантастика или уже суровая реальность, но рисковать мне не хотелось.

А затем...

Затем я бросилась на перрон, к своему двести двадцать пятому поезду, оказавшемуся на моё счастье полупустым. По крайней мере, наш девятый плацкартный вагон был только на четверть занят пассажирами, а из ближайших соседей у меня была только пожилая пара из «плацкартного купе» слева.

Не успела я отдышаться, а поезд уже тронулся.

….и медленно застучали колёса поезда, давая мне надежду на освобождение.

Я смотрела в окно на пропрывающие мимо меня уже полюбившиеся северные пейзажи и чувствовала, как в моем сердце как будто рвётся упругая струна, связававшая меня с этим волшебным местом.

Несмотря на отнюдь нерадужные события, которые гнали меня из Мурманска, я уже успела полюбить северные земли с их неземными красотами. И мне, пожалуй, было даже больно оттого, что приходится с ними прощаться.

Это было то место, где я впервые почувствовала себя как дома... Может, климат тут был совсем и не мягкий, но красота здешних мест и доброта здешних жителей с лихвой компенсировали отсутствие пальм и южной экзотики.

Через минут двадцать после отправления, поезд ненадолго остановился на станции «Кола».

На самом деле, название станции не имеет ничего общего с популярным газированным напитком, Кола-станция расположена в городе Кола, который назван так в честь реки Кола... то же самое, что Москва и Москва-река.

Первая же остановка стала моим самым главным искушением.

Я понимала, что я ещё совсем рядом с Мурманском, поэтому есть возможность вернуться... и сделать вид, что ничего непроизошло. Герман ещё пока даже не в курсе...

Как назло, в тот момент я думала только о Германе.

Меня не волновали остальные мелочи, вроде забытых в офисе банковских карточек — снять деньги в банке можно и без карты; одежды, которая осталась в квартире Германа; документах, которые мне придется восстанавливать в нескольких городах и даже плохой характеристики с места работы — все это я уже списала как плату за свою свободу.

Но вот Герман...

Когда я была замужем за Аркашей, я буквально вымаливала у него внимание и любовь. Чем больше просила, тем больше он раздражался и отдалялся от меня.

С Германом всё было наоборот — я ничего не просила, он сам давал мне то тепло, в котором я нуждалась.

Только за это тепло он и спрашивал куда больше, чем я готова была с ним поделиться.

Я горько усмехнулась, вспомнив Марианну.

Наверное, я очень плохой человек, но сейчас, когда поезд мчался на всех порах в сторону Москвы, я могла себе признаться, что меня шокировало даже не решение Германа «отдать» Марианну в другую стаю, а то, что он умолчал обо всем этом.

Умолчал о том, что Марианна его родственница. Умолчал, что её выдали замуж за Рокотова.

Возможно, что Герман не хотел расстраивать меня упоминанием имени моей бывшей подруги — он ведь прекрасно знал, как я отношусь к Марианне после её предательства. Только вот я почему-то думала, что Герман промолчал не по этому.

Он просто не хотел, чтобы я узнала неприглядную правду о том, как вожак правит стаей оборотней.

Правду, которая сама по себе была чудовищна.

Прислонившись к стенке вагона, я закрыла глаза и просто слушала мерный звук колёс, которые успокаивали меня лучше всякого глициина.

«Мы бежим, мы бежим, мы бежим»...

Я дернулась —и на самом деле побежала по лесу: по летнему яркому лесу, который окружал меня со всех сторон, радуя яркими лесными цветами, больше похожими на какие-то диковенные садовые цветы: до того они были большие и яркие.

Я бежала босиком по этим цветам и нежной молодой траве, которая не колола и не царапала мою кожу — наоборот, мне казалось, что у меня под ногами ворсистый шёлковый ковер.

Я странно вырядилась в лес: на мне было белое нарядное платье, которое и в городе-то практичным не назовёшь, а уж в лесу — это просто убийство одежды.

Впрочем, распущенные волосы тоже совсем не подходили к месту моей прогулки. Вам любой турист скажет, что в лесу нечего делать с распущенными волосами: распущенные длинные волосы мешаются, за ветки цепляются, плюс всякие насекомые...

Но в том лесу, по которому я бежала, никаких проблем с мошками не было. И с волосами никаких проблем тоже не было — в том смысле, что я обычно не ношу волосы распущенными: вечно в каких-то хвостах, бубликах, косах. Но не в этот раз мне было удобно так, как я выглядила.

А между тем вокруг было очень тепло... и солнечно... и я отметила, как громко поют птицы.

….....точнее, пели.

Но внезапно вдруг резко перестали.

Я остановилась.

Сначала просто потому, что эта мысль насчёт птиц удивила меня.

Затем пришёл испуг... я испугалась внезапно обрушавшийся на мой солнечный волшебный лес мёртвой тишины — мне стало страшно до жути.

Я начала судорожно озираться по сторонам, потому что чувствовала, что я уже не одна... Нескончаемые деревья, кустарники, высокая трава... во всем этом хаосе было трудно разглядеть того, кто сейчас наблюдалс за мной, да ещё и бегущие с неба тени, как назло, ещё больше затрудняли это дело.

Я подняла голову вверх — и с изумлением заметила, что на небе уже не Солнце, а Луна — огромная полная Луна, которая стремительно меняла всё вокруг...

Прошло всего одно мгновение с того времени, когда я задрала голову вверх, чтобы посмотреть на небо, но как только я перевела взгляд обратно, лес уже полностью поменялся... Сейчас это был уже не солнечный день — это были какие-то поздние сумерки, когда Солнце уже зашло, но небо оставалось все ещё достаточно светлое, чтобы предметы вокруг казались ещё более четкими, чем даже в самый яркий солнечный день.

Я снова почувствовала на себе чей-то взгляд... мне казалось, что на меня смотрят справа, слева, сзади, спереди... а по ногам плыл тяжелый холодный туман.

Вместе с туманом, который медленно затягивал мой лес, из-за деревьев начали проявляться те, кто следил за мной: я видела, как вокруг меня один за одним зажигающиеся волчьи глаза — желтые, звериные... полные какого-то кровожадного ожидания.

Когда туман достиг моих ног, я почувствовала холод и неприятную влагу, которую мне захотелось тут же незамедлительно с себя сбросить во что-бы то ни стало.

Я инстинктивно сделала шаг назад, пытаясь увернуться от тумана — и тут же услышала рычание.

Сделала ещё один шаг — и рычание стало ещё громче...

Потом я ощутила какой-то болезненный толчок в грудь — и, открыв глаза, обнаружила, что поезд, оказывается, стоит.

А напротив меня, с другой стороны плацкартного стола, сидит безукоризненно одетый мужчина с немножко восточной внешностью. Однако... вот если меня даже через много лет спросят, почему я тогда так подумала, я всё равно не смогу точно сказать почему.

Черные волосы и темные глаза есть у многих русских...смуглой кожей тоже мало кого удивишь, особенно в наше время, когда самолёты на юг под завязку летают каждый день.

Скорее, всё дело было в его запахе... точнее, в запахе его парфюма, в котором угадывались какие-то экзотические восточные нотки. А ещё эти золотые и черные кольца, которыми были унизаны его длинные пальцы с безупречными ногтями... такие аккуратные ногти могли быть только у человека, который тщательно заботился о них, посещая маникюрный салон.

Я посмотрела на свои ногти, которые мне ещё утром казались вполне приличными, и мысленно поморщилась: н-да, мои ноготки, подпиленные дома, не идут ни в какое сравнение с этой странной утончённой элегантностью.

Странной — потому что несмотря на маникюр ногтей, длинный хвост и идеальный деловой костюм, от мужчины веяло силой...

Вообще, что такой, как он, делает сейчас в плацкарте проходного поезда?

— Люблю эти места... весь Север люблю, а Русский Север особенно, — вдруг произнес мужчина на безупречном русском языке. Подняв на меня взгляд, он усмехнулся. — Здесь всё начиналось...

— Здесь?

— Образно, конечно, здесь, — кивнул незнакомец. И моргнув, он зачем-то повторил: — На Русском Севере.

— А что начиналось? — спросила я, думая, что я ошиблась. Ничего в нём восточного нет. Скорее, что-то европейское...

— Вся история, разумеется, — пожал плечами мужчина. — Вся эта история.

Он кивнул на мою полку.

— У вас тоже нет вещей?

Я повернула голову, проследив за его взглядом: необычный собеседник кивнул на мой скромный пластиковый пакет, в котором лежала несчастная булка и вода.

— Вещи могут быть под сидением.... — пожала я плечами.

— Но ведь их там нет, — хмыкнул незнакомец. — Вы мне нравитесь, Наташа.

Услышав своё имя, я резко вздрогнула.

— Откуда... — я вскинула голову и пытаясь подавить страх, спросила: — откуда вы знаете моё имя?

— Я много чего знаю, — расхохотался мужчина.

А я вспомнила то предостережение Германа... о том ,что я теперь его истинная — а значит, лакомый кусок для всех, кто захочет причинить вред ему или его стае.

Смех мужчины резко оборвался.

— Вам надо было слушаться своего супруга.

— Я в разводе.

Мой собеседник усмехнулся.

— Вы правда так думаете?

Я неосторожно подняла голову таким образом, что встретилась с ним взглядом. Его черные непроницаемые глаза тотчас жестко впились в моё лицо, не давая мне возможности пошевелиться, даже вздохнуть.

— Я всегда удивлялся безупречной гармонии мироздания, созданной самим Создателем. — Мой собеседник кивнул на пейзаж за нашим окном. — Мир, изначально, дуален: свет и тень, дух и материя... мужчина и женщина. Гармонии нельзя достичь в одном без другого...

— Зачем вы мне всё это говорите? — нервно спросила я. — Кто вы?

Мужчина усмехнулся.

— Он контролировал свою пару сам, — продолжил мужчина. — Лично.

— Что?

— Обычно Вожаки убирают охрану только в своих поместьях, где стопроцентная охрана вокруг, но эти места сами по себе хорошо защищены, да и Вожаку тяжело было представлять, что другие самцы будут ласкать его пару взглядом.

Незнакомец моргнул, ослабляя силу своего взгляда.

— Вожаки плохо переносят ошибки, особенно свои собственные...— кивнул он в сторону окна. — ... чем больше силы, тем дороже обходятся нам наши промахи.

Я посмотрела в окно вслед за мужчиной. Мне стало очень страшно оттого, что я сейчас увижу: я почему-то подумала, что увижу на перроне Германа, рыскающего по поездам в поисках меня... но вместо того по безлюдному перрону пролетел ветер, гонящий куда-то пустой пластиковый пакет. Порыв ветра неожиданно подбросил пакет вверх — и это совпало с отправлением поезда: поезд резко тронулся, заставив меня в очередной раз вздрогнуть и подскочить на месте.

Когда я перевела взгляд обратно, на месте странного попутчика сидела пожилая бабушка с мальчиком лет восьми.

— Проснулась, девушка? — кивнула она мне с доброй улыбкой. — А я уж внучку своему тебя в пример раз десять ставила. Он у меня днём спать ни в какую... а спать же полезно.

— Ну, бабушка... — нахмурился мальчик.

Я же, протерев глаза, только и просила.

— А вы после Колы сели, да?

— В Оленегорске, — кивнула женщина. — Вот, везу Мишаню другой бабке на каникулы.

Я тоже кивнула. Мол, всё понимаю: внук, каникулы...

Нет, я на самом деле понимала — это ведь так себе развлечение таскаться по поездам только для того, чтобы «передать внука» . Ночевки в поезде и у молодого человека сбивают весь ритм, что уж говорить про пожилых...

— А какие сейчас каникулы, весенние что ли? — спросила я, немного удивившись. — До летних же ещё далеко.

— Да нет, это мы его немного отпросили в школе перед майскими праздниками, — вздохнула женщина. — Коля у нас отличник, сам позанимается.

— Ба, — смущенно фыркнул мальчик. Женщина же провела рукой по волосам ребенка.

— Умный он у нас. На самом деле умный... только вот здоровьем слабоват. Я его поэтому к другой бабушке и везу — в Адлер, чтобы в тамошнем климате быстрее поправиться после бронхита. Нам врач посоветовала...

Я опять кивнула, потому что просто особо не знала, что на это ответить.

До встречи с оборотнями, мне казалось, что Север излечил мою душу и сделал сильнее моё тело... но я также слышала, что не всем этот климат подходит. И если взрослые ещё могут как-то адаптироваться, то дети с их ослабленным иммунитетом очень уязвимы...

— А вы тоже в Адлер? — подал голос мальчик.

Я перевела взгляд на светловолосого синеглазого мальчика с ямочками на щеках и покачала головой.

— Нет, я в Москву.

У ребенка зажёгся взгляд.

— В Москву? — переспросил он, мечтательно глядя на меня. Его бабушка, улыбнувшись, снова провела рукой по волосам мальчика.

— Миша нас всё тоже в столицу просится... хочет на Кремль посмотреть.

— Кремль — красивый, — улыбнулась я мальчику. — Ходишь там — и чувствуешь историю у себя под ногами.

— Правда? — спросил ребенок.

Я кивнула.

— А ещё там много музеев... на любой вкус. Но если даже взять просто билет в Кремль — не на экскурсии, а на проход внутрь, то можно посмотреть и Царь-колокол, и Царь-пушку.

— А вы знаете, что Царь-пушка изначально стояла у Лобного места? — спросил у меня мальчик.

— Нет, — покачала я головой. — Не знала.

— Вот. — Улыбнулся ребенок. — Кстати, Царь-пушку отлили по приказу Бориса Годунова...ну, когда он ещё не был царём....

Рассказав про Царь-пушку, Миша перешёл к рассказу про Царь-колокол — я слушала ребенка, при этом то и дело поглядывая на его бабушку, которая сейчас вся светилась гордостью за своего внука.

И я неожиданно подумала про свою бабушку.

А она бы гордилась сейчас мной? Или бабуля бы не одобрила моё поведение?

Я закрыла на секунду глаза.

Бабушка Наташа была бы счастлива, что я уберегла её предполагаемых правнучек от возможности повторения её несчастливой судьбы.

Ведь если у меня когда-нибудь и родится дочь, то ей не придется принимать навязанную кем-то другим судьбу, ей не придется становиться «запасной» женой — моя дочка или даже дочери ( если они когда-нибудь родятся), будут полностью свободны...

И никаких заморочек с оборотнями.

Тем временем бабушка с внуком-вундеркиндом решили устроить себе перекус, вытащив из сумок традиционные для поезда варёные яйца, копченую курицу, хлеб, яблоки...

Проглотив слюну, я решила притвориться, что снова задремала: смотреть на то, как уничтожаются все эти съестные роскошества сил у меня не было — начинало сосать под ложечкой, напоминая, что я вообще-то утром толком и не позавтракала, а уже так-то давно подошло время даже не обеда, а полдника.

Конечно, если бы я оставалась сидеть на месте, голодным взглядом провожая ароматную курицу в желудки своих попутчиков, думается, бабушка смышленого мальчика тоже бы сообразила, что я еду пустой и возможно даже пригласила бы меня к их столу...но мне не хотелось благотворительности.

Ещё у меня в пакете лежала заветная калорийная булочка. Но я пока решила её приберечь.

Хотя голод я уже чувствовала. Но пока это было терпимо, а значит, я могла отложить её на своё по настоящему голодное будущее.

Закрыв глаза просто чтобы избежать неловкости и чтобы убить время, я стала размышлять про сон, который мне только что приснился — и странного мужчину, не похожего ни на кого из моих знакомых.

Обычно в снах мы видим кого-то, кого знаем, либо того, кого встречали....пусть мимолётно, пусть даже как героя какого-нибудь фильма или телепередачи, но встречали... однако этот мужчина был мне абсолютно не знаком.

Более того, я даже не могла представить себе никого, кто мог бы на него походить...

Возможно, именно так моё подсознание представляло себе Рокотова — жениха или, судя по всему, уже мужа Марианны: с одной стороны, этот мужчина из моего сна точно знал про существование оборотней, да и возраст у него на вид был вполне подходящий для того, чтобы быть бетой Питерской стаи — не слишком старый, не слишком молодой. Хотя...

Хотя от него почему-то веяло вечностью.

«Наташ, это был всего лишь сон... во сне всё может выглядеть иначе».

Ага, и ненавистный жених Марианны вдруг превратился в моём воображении в повелителя бурь...Да и потом, то как он говорил про оборотней...

Я прикусила губу, понимая, что и в этом тоже была какая-то странность. Он говорил про оборотней, то есть точно знал про них, но вот был ли он одним из них?

«Откуда такая мысль, Наташ?»

Я прислушалась к себе, пытаясь досконально вспомнить сон.

Не знаю.

Не знаю, почему я так подумала.

Не знаю, почему мне кажется, что этот мужчина из моего сна, хоть и знает всё про оборотней, но сам вряд лиим является.

Я не знаю, почему так всё сложилось в моей голове — я просто так чувствовала.

И... раньше, я бы, наверное, проигнорировала эти свои чувства. Подумаешь, сон; подумаешь, показалось. Но с тех пор, как оказалось, что в Мурманск меня привело не моё собственное желание увидеть Север, а какое-то наведённое призраком Альфа-самки чувство нужды здесь оказаться... я уже не игнорировала никакие, даже такие вот незначительные мелочи.

Я сейчас откуда-то точно знала, что этот сон, который мне приснился — не простой. Только вот не могла понять, что он в себе несёт.

«По крайней мере, во сне ты не видела Германа».

Я горько усмехнулась.

«Не видела. Но это ещё ничего не значит».

Оставаясь так с закрытыми глазами, вскоре я действительно задремала, но в этот раз мне уже ничего не снилось.

К счастью.

Проснулась я уже глубокой ночью. В вагоне горел какой-то только самый необходимый свет, мои соседи спали на другой стороне плацкартного купе: бабушка — на нижней полке, а мальчик на верхней.

Сам же поезд стоял.

Я решила выглянуть в окно, чтобы проверить, на какой станции мы стоим, но тело после сна порядком затекло — спала я в каком-то странном полусидячим-полулежащем состоянии.

Размяв мышцы, я всё-таки подобралась к окну, но станцию не увидела. Только окружающий нас дикий лес.

Кажется, даже перрона не было.

— Что там? — шёпотом спросила проснувшаяся бабушка-попутчица.

Я пожала плечами и тоже шёпотом ответила, что не знаю.

— Наверное, станция... — протянула я немного взволнованно — немного озадаченно.

— Так мы только десять минут назад от Кеми отъехали, — буркнула бабулька. — Не должно быть ещё станции. Никак не должно быть!

Беспокойство, прозвучавшее в её тоне, увеличилось во мне в десять раз.

Не должно быть никакой станции — тогда почему мы стоим? Почему не двигаемся, когда должны?

«Это же не может быть Герман??? Не может же быть он? Он не знает, куда я делась: с работы я уехала на такси — и уехала не на вокзал, а к Марианне... билет покупала за наличные. Ещё и сотовый выключила».

Но тут мимо наших мест в полной темноте быстро прошмыгнули две обеспокоенные проводницы.

— Это сам начальник поезда сказал? — испуганным шёпотом спросила одна другую.

— Да, — услышала я ответ второй проводницы. — Приказано пропустить внутрь и не чинить препятствий...

— А что происходит, Геннадий Николаевич объяснил? Ведь никогда же такого не было!

— В том-то и дело, что нет, — всё тем же шепотом ответила вторая женщина. — Сказал только, что это приказ какого-то высокого начальства. Нам приказано не чинить никаких препятствий... вообще ничего не делать, даже не дышать.

Услышав слова проводниц, я испуганно втянула в себя воздух.

А что, если это всё-таки Герман. Что тогда?

Мне мгновенно стало страшно. С одной стороны, это же полный бред — откуда бы Герман догадался бы преследовать именно этот поезд; с другой стороны, я хоть и не лезла в его дела, но месяц прожив с ним в одной квартире, уже представляла себе возможности Левицкого.

Возможности вожака стаи оборотней.

По моей коже поползли мурашки страха — несмотря на то, что я всеми фибрами своей души желала, чтобы это было простое совпадение, я откуда-то уже знала, что что эта странная остановка посередине леса явно по мою душу.

Это Герман... Герман меня догнал.

Осознав это, я почувствовала себя в ловушке. Мне стало дико страшно.

Страшно не из-за того, что я мысленно представляла себе своё возможное наказание —совсем нет; в тот момент я об этом даже не подумала. Но все мои мысли, все мои устремления и страхи были полны отчаяния от того, что если это на самом деле Герман, то дорога на «большую землю» для меня теперь навсегда закрыта.

Он не отпустит меня никуда. И более того — совершенно точно позаботится о том, чтобы у меня никогда в жизни больше не возникло нового шанса сбежать.

А это значит... что я, как и Марианна, окажусь заперта в стае оборотней, связана их правилами и их законами.

«Но я не хочу... Не хочу!»

Посмотрев на свою сонную пожилую попутчицу, я подтянула к себе сумку и нервно посмотрела на куртку, которая висела на крючке... Курткой придется пожертвовать.

«Бабушка-попутчица сказала, что мы совсем недавно отъехали от станции. Значит, долго идти без куртки мне не придется...»

Я снова покосилась на то место, где сейчас висела моя куртка — и рука осторожно потянулась к ней...

«Нет, ну а что, может в туалете сейчас холодно... или вообще, я, может, собралась на улицу выйти... пока стоим».

Взяв куртку и сумку в руку, я осторожно поднялась.

— Что, посмотреть хочешь? — спросила, зевая, бабушка внука-вундеркинда.

Я кивнула.

— Ага, — как можно расслабленней ответила я. — Было бы неплохо.

— Ну, иди... — понимающе кивнула бабушка. Зевнув, она легла обратно на свою полку и сонно протянула. — Потом расскажешь, что там было....

— Ага, — как можно беспечней ответила я, протискиваясь вперед.

Вагон спал.

Непредвиденная остановка нисколько не взволновала остальных пассажиров нашего плацкарта, не потревожила их ночной сон и спокойствие... люди продолжали кто просто дремать, одним глазом поглядывая в окно, кто уже по-настоящему глубоко спать, не обращая никакого внимания ни на взволнованных проводниц, дрожащих то ли от холода, то ли от усталости вначале вагона ( о другом мне думать не хотелось), ни на меня, осторожно пробирающейся к другому концу вагона и то и дело высматривающей в темные окна поезда о том, что происходит на улице.

А затем...

Нет, я не услышала, я почувствовала, как открылась дверь в наш вагон — меня по ногам обдало холодом, который тут же пробрался вверх ледяными мурашками липкого страха.

В отчаянии рыская глазами, я нашла сводное место в одном из плацкартных купе — одна сторона была занята, а на второй даже вещей никаких не стояло; я кинулась туда и, забившись в угол, замерла, надеясь, что тот, кто вошёл в вагон, пройдет мимо...

Мне не повезло.

Я слышала медленно приближающиеся ко мне шаги, чувствовала, как воздух вокруг меня становится всё гуще... мне даже показалось, что на какой-то момент моё сердце остановилось — то ли от того ужаса, который выедал все мои внутренности, то ли от простого желания быть как можно тише... В любом случае, это не помогло.

В один момент в вагоне резко вспыхнул свет — и я увидела Германа, нависшего надо мной.

Раздражённого. Злого. С черными провалами вместо глаз. С крепко сжатыми губами. С желваками, которые сильно выделялись на его четко очерченных скулах.

Пока сонные пассажиры, потревоженные вспыхнувшим светом, пытались понять, что происходит, Герман, не говоря ни слова схватил меня за плечо и с силой выдернул с места.

Причем, меня потрясло то, что он сделал это, не проронив ни одного слова.

При всем при этом надо признать, что Герман явно контролировал свои действия: он схватил меня ровно с такой силой, чтобы вынудить меня подчиниться: чтобы я чувствовала боль, но при этом чтобы кроме боли не причинить мне никаких других увечий.

— Герман... — попыталась я вздохнуть. Не оправдаться, но хотя бы просто заговорить. — Герман...

— Молчать, — рявкнул Левицкий и ещё сильнее потянул меня за руку.

Свет в вагоне почти сразу погас, после чего все пассажиры снова вернулись к своим ночным сновидениям, пока наяву я медленно утопала в страшном кошмаре...

Я не пыталась сопротивляться — у меня не было достаточно сил, чтобы противостоять Герману. Но когда я открыла рот, чтобы хотя бы позвать на помощь... из моего рта вырвалась одна пустота.

За которой последовало злое и очень довольное фырканье Германа.

После чего он просто выволок меня из вагона — как нашкодившего котёнка, чуть ли не зашкирку стащил с поезда.

— В стаях непокорных самок воспитывает либо муж, либо Альфа, — усмехнулся Герман. — Тебе повезло, дорогая, у тебя получилось два в одном.

«Герман»...

Я снова попыталась произнести его имя вслух, но у меня снова ничего не получилось.

— Не желаю слышать твоих лживых речей, — рассмеялся тем временем Левицкий. Коротко кивнув кому-то за моей спиной, он тут же одним коротким движением перекинул меня через плечо — и как мешок с картошкой, зашагал к ждущим его неподалеку машинам.

Я же, согнутая пополам на его плече, всё ещё пыталась безуспешно позвать на помощь...

Пыталась кричать, хотя из моего рта так и не вышло ни одного звука.

Пыталась махать руками и ногами, надеясь таким образом привлечь внимание.

Пыталась даже соскользнуть вниз, на землю, чтобы хоть как-то приостановить это дурацкое похищение из поезда — но, правда, безрезультатно.

Единственное, чего я добилась, так это новой волны раздражения Германа. Огромная мужская пятерня больно ударила меня по заднице.

— Ещё одна попытка неповиновения, — процедил Герман, явно даже не пытаясь сейчас сдержать свою ярость. — И я покажу тебе, как оборотни наказывают своих женщин.

«Отдашь меня кому-нибудь замуж?» — хотелось закричать мне... но голос всё ещё не появился. Однако Герман всё равно сумел как-то услышать то, что я только хотела сказать вслух.

— Мы наполовину животные, дорогая, — процедил он, подходя к какому-то огромному внедорожнику. — И потому наказываем своих сук исключительно грубой силой.

Скинув моё тело с плеча, он не отпустил меня — не выпустил из своего захвата, а наоборот — прижал к двери машины так, что ни вырваться, ни даже вздохнуть...

А уже там, в скудном свете фар стоящих неподалеку машин, я увидела, что черные глаза Германа стали волчьими, звериными, желтыми...

Я почему-то сразу поняла, что сейчас в Германе больше зверя — того самого зверя, который терзал моё тело в лесу месяц назад, а не просто волка, к которому я понемногу привыкала всё это время.

Герман зло усмехнулся.

— Ты, должно быть, очень соскучилась по этому зверю, раз приложила так много усилий, чтобы он вернулся, — процедил он, впиваясь в меня взглядом.

«Нет, я... Я не хотела этого!»

Я было открыла рот, чтобы позвать снова Германа... но вместо его имени из моего горла раздалось несколько тихих рваных вздохов.

Я не понимала... я не знала, что со мной происходит, в то время как Левицкий, судя по всему, точно был в курсе.

Явно издеваясь, он посоветовал мне не утруждаться почем зря.

— Я — Альфа, дорогая, — Довольно ощерившись, напомнил он о своём статусе. — Альфа, которому принадлежат эти земли и всё, что на них находится. В том числе и ты.

«Нет!»

— Да! — рявкнул Левицкий. — Ты будешь жить, где я захочу. Будешь спать, где я захочу, будешь раздвигать ноги, когда и как я захочу... будешь молчать или говорить только по моему приказу. Когда я этого захочу.

«Но я не оборотница!» — мысленно закричала я. — «Я не принадлежу стае оборотней!»

Герман, снова каким-то невиданным способом уловивший мои мысли, зло рассмеялся.

— Неважно, кем ты родилась. Ты — самка Альфы, — процедил он, не открывая от меня взгляда. — Ты уже часть меня.

Его твёрдо очерченный рот, который сейчас кривился в злой усмешке, пугал меня не меньше, чем эти жёлтые звериные глаза... я не знала этого Германа, я боялась его — и того, что он может со мной сделать.

А мужчина, как будто снова точно догадавшись, о чем я думаю, ощерился ещё больше.

— Я рад, что ты это понимаешь, — наклонившись низко ко мне, протянул Герман. — Я могу сделать с тобой всё, что угодно, потому что ты моя — моя со всеми потрохами.

Он протянул ко мне руку, и я видела, как медленно трансформируется его кисть, становясь ещё больше, как и без того мускулистая мужская рука обрастает новыми, ещё более выраженными мускулами, как вместо человеческих ногтей на ней «отрастают» острые черные когти.

А затем эта трансформировавшаяся большая рука оказалась возле меня.

Я зашлась в безмолвном крике, предполагая, что Герман собирается сделать что-то ужасное... в ту минуту я почему-то подумала, что он хочет покончить со мной.... но нет — вместо этого Герман поднёс свою измененную руку к моему горлу и резко провёл острыми когтями по моей одежде — так, что ворот куртки и кофты практически отвалились сами, обнажив моё горло и плечи...

Перед тем, как почувствовать кожей холодный апрельский ночной воздух, я ощутила леденящий ужас от короткого прикосновения Германа.

Но ему этого оказалось мало.

Усмехнувшись мне в лицо, Герман дернул мою одежду в сторону — так, что все слои одежды, не поддерживаемые дольше воротом, окончательно опали вниз, дав Герману доступ к моему открытой шее.

… а он, поедая меня взглядом, не спеша провёл кончиками своих когтей по моей ключице — точнее, там, где находилась его метка.

— Я был излишне терпелив с тобой, — процедил Герман, не спуская с меня глаз. — Я давал тебе время привыкнуть ко мне, к нашей стае... давал время понять и принять нас.

«Но?»...

Герман усмехнулся.

— Но ты не оценила моего подарка.

Его рука накрыла то место на моей шее, где располагалась метка Германа.

— Не хотела по хорошему — будет по плохому.

Конец первой части

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17