За гранью преодоления [Алексей Сергеевич Архипов] (fb2) читать онлайн

Алексей Архипов Сквозь лёд и снег. Часть V. За гранью преодоления

ПРЕДИСЛОВИЕ

Не помню, сколько точно прошло времени с момента последней нашей встречи в мире моих антарктических фантазий, хотя и не важно, но пишу я это лишь потому, что говорил в последней книге о завершении приключений пилотов полярной навигации. И вот, оказалось, что всё это не так и я вновь готов порадовать читателя очередным шедевром своих творческих изысканий. Мне не хотелось бы придавать каких-либо особых предварительных настроений перед повествованием, как и погружать читателя в рутину философских рассуждений от автора, но на сегодняшний день в силу некоторых событий, привычно носящих для меня в России негативный характер, я почувствовал острую необходимость, а также внутренний потенциал, чтобы продолжить роман, как продолжают бой и расширить его внутренние горизонты для естественной полноты и разнообразия в спектре рыночно-коммерческого успеха.

Также мне не навязчиво хотелось бы исключительно для истории осветить вопрос о состоянии продвижения общих результатов моего творчества в массы мирового сознания. Но, так как результаты не вызывают у меня ничего, кроме подозрений, я скорее опишу эту ситуацию именно желанием продолжить написание романа как можно дальше, чтобы укрепить свои позиции владыки антарктического мира и дать понять скрытым противникам, что их расчётам не суждено будет сбыться не при каких обстоятельствах! Мой роман есть моя борьба с их завистью, алчностью и страхом. Страхом перед тем, что, не смотря на их место в этой жизни, они будут являться лишь прахом по сравнению с мощнейшим историческим прорывом научного характера в виде нового вида транспорта, новой сферы деятельности, новой промышленной отрасли, которая вполне может произойти в не таком уж далёком от наших потомков будущем, и явиться именно моим личным достижением, вопреки их попыткам помешать реализации моих грандиозных планов!

ГЛАВА I. МАША

— Я так за тебя рада, поздравляю вас с Акселем и малышкой!

Голос Фрэи был настолько милым и нежным в этот момент, что Джонс даже обернулся и посмотрел на неё с некоторым удивлением. Фрэя сидела боком на подоконнике, спустив одну ногу вниз, а другую подложив под себя, и что-то автоматически без особого интереса разглядывала за окном, периодически кренясь вперёд и вытягивая голову, а потом возвращаясь обратно. Она держала мобильный телефон рукой, согнутой в локте, которым прижимала кисть второй руки к животу. За окном было солнечно и шумно, лето 2037 года начинало набирать обороты.

— Женя, ты слышал, у Кати с Алексеем родилась Маша! — радостно и наивно, как ребёнок радовалась Фрэя. Её лицо в лучах яркого света сияло как у ангела в этот момент.

— Угу, — задумчиво буркнул Джонс, — поздравь их и от меня тоже.

— Ты что не рад? — с той же интонацией продолжила она.

— Ненавижу эти тренировочные заезды в июне! Дубак в Антарктиде такой, что термокомбинезон даже на станции снимать не охота!

— Ну вот, — с печалью протянула Фрэя, — ты всё испортил, ну тебя!

И она продолжила свой разговор с Кэтрин, которая в этот момент сидела в большом плетёном кресле на террасе своего дома в Крыму в тени в обнимку со спящим младенцем и наблюдала за тем, как Аксель усердно чистит бассейн.

Джонс с озадаченным видом возился с какими-то документами на офисном столе. Хэлбокс всё время суетливо ходил мимо него туда-сюда и о чём-то спорил с Вэндэром, который разлёгся на диване и листал спортивный журнал.

— Послушай, Хэл, ты не мог бы не маячить у меня перед глазами?! — внезапно произнёс Джонс, — у меня итак тут целая кипа документов, да ещё и путевая заявка Андрэ Марсо куда-то подевалась!

— А что он полетит с нами? — внезапно переспросил Вэндэр.

— Из Кейптауна, — коротко ответил Джонс, продолжая аккуратно перекладывать бумаги на столе из одной стопки в другую, — месяц назад синоптики спрогнозировали шторм в западной части Антарктиды, а сейчас с моря Амундсена вообще движется ураган. Всё это создаёт высокую опасность для пилотирования машин в районе «Конкордии» вместе со стандартно низкими температурами летнего периода. Поэтому французы отбуксировали свой «Supplanter» ещё в мае, когда погода была не такой экстремальной.

Фрэя продолжала разговаривать по телефону ещё какое-то время. Наконец, она закончила и, резво соскочив с подоконника, громко произнесла, вытянув руки вверх и в стороны:

— Всем привет от Кэтрин и Акселя! Они желают нам успеха в новой миссии!

— Ура! — с некоторым сарказмом, но в то же время абсолютно разделяюще, строго ответил Хэлбокс.

— А как твои успехи на личном фронте, Хэл? Расскажи, нам будет интересно послушать, — внезапно спросил его Джонс.

Отчего ж… — невозмутимо продолжил Хэлбокс, — мы только что вернулись из Канады, где пробыли без малого два месяца!

— Вернулись? — с интересом переспросил Джонс, — так она, в смысле Джесси, сейчас здесь в Москве?

— Она улетела два дня назад к себе домой в Калифорнию.

— Ей понравилось в России? — продолжил Джонс.

Все остальные внимательно слушали то, что говорил Хэлбокс, с чувством задумчивого интереса.

— Москва — это Москва, а Россия — это Россия, и ты Джонс лучше меня это знаешь, мы оба с тобой из Санкт-Петербурга! Она пробыла здесь всего несколько дней. Хочешь честно? Ей всё равно! Хочешь ещё честнее? Мне тоже! Я бы с большим удовольствием остался с ней там, в Канаде, — мы снимали небольшой домик в лесу. Просто я не хочу терять своё место в команде и деньги.

— Хм… — задумался Джонс, — а почему бы тебе тогда не попроситься в американскую команду? Если она всё равно не собирается переезжать в Россию.

— Было бы немного смешно, Джонс, предполагать, что она захотела бы бросить место в своей команде там, если я не хочу бросать своё место здесь, не правда ли?

— Ой, да ладно! Я же просто спрашиваю. Нам в некотором смысле интересно знать, как дела у нашего чувака. Так что там с переходом в американскую команду, ты не задумывался об этом?

— Свято место пусто не бывает!

— А-а-а, — всё та же проблема ограниченности кадров. А я думал, у них дела идут лучше, чем у нас.

— Ха-ха-ха, — передразнил его Хэлбокс.

— В любом случае это непростая ситуация, — вмешалась в их диалог Фрэя, — ведь планировать совместную жизнь можно только в каком-то одном месте.

— Я планирую продлить контракт в программе ещё минимум на пять лет, — ответил Хэлбокс, — за это время можно будет и присмотреться к новой обстановке за океаном и денег подкопить. А что это так принципиально теперь стало? — внезапно пошёл он в контратаку.

— Нет, просто надолго затягивая отношения без брака и семьи существует риск их потерять. Такое часто происходит, — бытовуха, потеря интереса к партнёру и тому подобное.

— Вы то тоже не торопитесь, как я посмотрю, — упрекнул Хэлбокс Фрэю и Джонса.

— У нас всё нормально, поверь! — сурово ответил Джонс, — мы просто сначала хотим купить такой же дом, как у Кэтрин с Акселем, и всё решится уже после следующей миссии.

— Ух ты! — воскликнул, лежащий на диване Вэндэр, — значит скоро на свадьбе погуляем?!

— Скоро в команде людей не останется, — недовольно проворчал Хэлбокс.

— Почему? — внезапно возразила Фрэя, — Аксель прервал свой контракт всего на семь месяцев. Я пока ещё не беременна, поэтому причин для беспокойств нет.

— А нельзя там на её сновигаторе покататься, пока она в декрете? — заинтересовался Вэндэр.

— Не знаю, а что есть желание? — ответил Джонс.

— Ну, в общем, я бы попробовал сменить машину на время её отсутствия, если она мне понравится.

— Я спрошу об этом у руководства.

— Спроси лучше об этом у Кэтрин! — рассмеялась Фрэя, — не думаю, что она очень обрадуется тому, что кто-то посторонний оседлает её «нопланетного монарха»! Тем более такой, как Вэн, — и Фрэя рассмеялась ещё сильнее.

Вэндэр, отложив журнал, посмотрел через плечо на Фрэю с подозрительно недовольной гримасой.

— А что во мне такого?!

— Вот у неё и спросишь сам! — и Фрэя снова расхохоталась, — хочешь, я её наберу?

— Не надо! — резко возразил Вэндэр.

Теперь уже смеялись все присутствующие.

— Так, ладно, — прервал всех Джонс серьёзным тоном, — где наш главный герой

на «квадрате»? Меня интересует, когда он собирается забирать свои билеты и командировочные? Время уже обед, мы, кажется, договаривались встретиться в офисе в двенадцать!

— Я здесь! — послышался суровый голос из дверного проёма в коридоре, — мы в Москве, дорогуша, здесь не так просто приехать вовремя! Даже на «квадрате»!

В комнату вошёл Зордакс в лёгких классических брюках и приталенной шёлковой рубашке с очень эффектной расцветкой. Рубашка производила особое впечатление так, что каждый из присутствующих ненадолго скосил на неё глаза.

— Отличная рубашка! — вальяжно протянул Вэндэр с дивана, как бы специально перевернувшись ради такого представления на бок и оперев голову рукой, согнутой в локте.

— Ага… Хочешь поносить дам? — саркастично подколол его Зордакс грозным тоном.

— А что мы злые такие? — возмутилась Фрэя.

Зордакс промолчал.

— Ну что там с деньгами? — продолжил он, подходя к столу, на котором всё ещё продолжал возиться Джонс.

— Теперь я твой «путевик» ищу, — удручённо произнёс он, — а, вот он! Расписывайся в ведомости! … Всё! Деньги через час на карту! Ты сам в аэропорт поедешь или с нами вместе?

— Сам, — буркнул Зордакс, забирая свои командировочные документы и билеты.

— Тогда всем удачного вечера, завтра в том же составе в офисе к часу дня. Я уже договорился, в аэропорт нас отвезёт корпоративный «Vito»! А мне ещё нужно заглянуть в бухгалтерию, — громко произнёс Джонс, торопливо снимая пиджак со спинки стула и собираясь на выход, — Вэндэр, ленивая тефтеля, поднимайся! Мне надо закрывать офис!

— Идууу, — протянул Вэндэр, нехотя вставая с дивана и небрежно спуская вниз футболку с выпирающего из под неё живота.

— Ключи от байка! — окликнула его Фрэя, и подняла вверх ключи с брелком «Honda» со стеклянного столика рядом с диваном, недовольно качая головой.

Уже спускаясь вниз по мраморной лестнице из бухгалтерии она вновь начала разговор про Кэтрин и Акселя:

— Скажи, тебе интересно посмотреть, на кого похожа Маша?

— Да, наверно, а что?

— А ты мальчика хочешь или девочку?

— Я не знаю, наверно обоих, а ты?

— Я хочу девочку сначала, а потом мальчика.

— Все женщины сначала хотят девочек.

— Нет, ты не прав! Вот моя мама хотела мальчика, а родилась я.

— А, ну то есть ты поэтому такая крутая, да? — и Джонс податливо улыбнулся.

— Именно! — согласилась Фрея.

— Ладно, — продолжил Джонс уже более серьёзно, — будем надеяться, миссия пройдёт без эксцессов, и тогда у нас будет реальный шанс поселиться по соседству с нашими счастливыми друзьями в Крыму и завести ребёнка!

Фрэя от радости обняла Джонса за шею и поцеловала. Они вышли на улицу, залитую солнцем и сели в припаркованный неподалёку кроссовер. BMW с низким рёвом сорвался с места и исчез среди зелёных ветвей деревьев и арочных проёмов одного из бесконечных московских дворов. Впереди всех ждал долгий перелёт на южный полюс со стандартной пересадкой в Кейптануне, а также непредсказуемость очередной полярной миссии, спустя уже теперь целых пять лет с момента начала их программы.

ГЛАВА II. МИК СИТЧЕР

Станция Амундсен-Скотт,

12 июня 2037 года, 10:20

Джек стоял прямо с явно устремлённым взглядом куда-то в конец аудитории, в которой по большей части царил полумрак. Лопасти пропеллера вентиляции ритмично и монотонно били по массе циркулирующего воздуха и, резонируя, доносились сквозь решётки в подвесном потолке. Четыре пилота американской команды одетые по форме сидели перед ним каждый за своим столом.

— Как у тебя дела? — внезапно спросил Джек, обращаясь к Джесси Кроус, резко сбросив общее литургическое настроение и улыбнувшись сквозь свои усы как Чеширский кот.

Его интонация при этом казалась явно риторической, заранее подразумевая, что на самом деле всё в порядке и несла естественный характер. Джесси мило улыбнулась, молча переглянувшись со своими напарниками.

— Мистер Удочкин ещё не надумал завести маленьких хелбоксиков? — продолжил он с той же интонацией, явно подшучивая и даже немного паясничая.

В аудитории засмеялись.

Сделав несколько шагов в сторону, Джек резко кашлянул и вернулся в исходное настроение, напоминающее качание утопленников в воде внутри затонувшего судна.

— Итак, — продолжил он после некоторой паузы, — вам предстоит очередная тренировочная гонка со всеми остальными группами. Как вы знаете, она не имеет особого значения для престижа страны, но в то же время, на неё также делаются ставки, продаются билеты и приезжают гости со всего мира, поэтому необходимо стараться показать лучший результат, но в то же время не спешить, делать всё аккуратно без лишней суеты.

Джек на мгновение замер, потом медленно прошёлся в другую сторону и продолжил:

— Когда я говорю про спешку, я всегда вспоминаю сержанта группы нашего спецподразделения, Мика Ситчера, во время Иракской войны в две тысячи третьем. Это был очень резвый, очень энергичный и очень профессиональный боец отряда особого назначения. Мы нередко попадали в тяжёлые переделки. И вот когда нам приходилось серьёзно напрягаться под обстрелами противника, он впадал в агрессию и всё время куда-то спешил. Мы часто говорили ему: «Не спеши, Мик! Куда ты спешишь?» Да, я помню, как он сильно раздражал всех нас этим. И вот однажды эта спешка стоила ему жизни. Он вернулся в свой родной Техас здоровый и невредимый, как Поль Баньян. Война ни разу не нанесла ему каких-либо значительных ранений. Но как-то раз он видимо снова поспешил, только теперь уже к себе домой и застал там свою жену с любовником. Его психика не выдержала такой измены, и он застрелил их обоих, а потом приставил дуло уже к своему виску и тоже нажал на курок. Поэтому я и говорю вам сейчас: «Поторопитесь, но не спешите, как Мик, чтобы не наделать глупостей и не совершить неоправданных ошибок, за которые потом вам трудно будет рассчитаться!»

На этих словах Джек Райт снова устремил свой невозмутимый взгляд в конец аудитории, как будто увидел там в этот момент своего боевого товарища, сержанта Ситчела и, выдержав паузу в такой окаменелой позиции, сухо спросил:

— Вопросы…

— Что с маршрутами, Джек?! — довольно уверенно и раскрепощёно спросил Стив Эдисон по кличке «Снеговик», в его интонации чувствовалась нотка усталого недовольства и некоторой разнузданности.

Джек никогда не обращал внимания на такие тонкости в поведении бойцов или подчинённых, да и вообще никто не обращал, лишь только тогда, когда это было необходимо для повышения боевого духа. В целом во всех остальных случаях отношение было довольно демократичным и даже безразличным.

— Каждый год одно и то же, а у тебя всё равно возникают вопросы, — сразу же осадил его Джек, не меняя темпа в общем диалоге.

На лицах некоторых из присутствующих появились сдавленные ухмылки.

— В целях повышения чистоты тотализатора все маршруты на ежегодных тренировочных сборах объявляются незадолго до старта, — невозмутимо продолжил Джек, — запиши себе где-нибудь. Хотя нет, не записывай, — я поставлю сотню баксов с Биллом Фишером на то, что ты спросишь об этом ещё через год.

Давиться от смеха в аудитории начали ещё сильнее.

— Это всё? — спросил Джек ещё раз.

— Куда подевались одноразовые полотенца из спортзала, Джек? — перенял инициативу Джеймс Дженкинс по кличке «Джокер», — я не раз говорил уже об этом Куперу.

— Да, и жвачка, Джек, — внезапно вмешался Брайн Хейс, по кличке «Малыш Хью», — в столовой всегда был «Бабл Гам», а теперь только «Мятная», а я не очень люблю этот вкус, мне постоянно приходится возить сюда с собой целый блок «Бабл Гама», а это совершенно неудобно. В прошлый раз кто-то из сопровождающего персонала прислонил мой рюкзак к отопителю салона и вся жвачка растаяла и слиплась. К тому же весь шампунь на станции тоже мятный и я целый тренировочный период ходил как долбанный «Саб Зиро», если ты меня понимаешь, Джек? Такое впечатление, что на этой станции кто-то просто помешался на мяте!

— Хорошо, я передам твои пожелания в отдел снабжения станции, — ответил Джек, — что касается полотенец, то тебе, Джеймс, в этом сезоне придётся походить в спортзал со своим из личного номера. Группа иностранных туристов, гостивших у нас, решила задержаться на неопределённое время, а это не было запланировано, поэтому одноразовые полотенца решено было поэкономить до прибытия следующего грузового самолёта.

— Если у вас всё, то я, пожалуй, закончил бы на этом нашу встречу, — спокойно сказал Джек, не меняя хладнокровной задумчивости в мимике своего лица.

И после некоторой паузы добавил:

— Что ж, тогда желаю всем успехов в предстоящей миссии! Да, и сегодня у Гарри Брэдфорда из OSC («О ЭС СИ», Офиса Системного Контроля) День Рождения. До отправления на «Восток» можно зайти к ним, поздравить его, съесть хороший кусок торта и выпить пол бокала вина! Все свободны!

Пилоты встали и удалились из аудитории, а Джек медленно подошёл к лекторскому столу, взял за спинку стоящий за ним стул и переставил его боком с другой стороны, обойдя стол вокруг. Он любил сидеть так, чтобы стол был по правую сторону, и на него можно было положить руку, он всегда так и сидел за столом у себя в кабинете. Затем он сел, положив ногу на ногу и откинувшись к спинке стула, достал из кармана своей корпоративной рубашки патрон от винтовки «M-16» и стал медленно переворачивать его пальцами, ударяя каждый раз о поверхность стола то наконечником пули, то капсулем. Так он и остался сидеть лицом к выходу из аудитории в полумраке и монотонном шуме вентиляции, постукивая патроном по столу и погрузившись своим взглядом куда-то в пустоту перед собой. Глаза его были серые и холодные, такие выцветшие с чем-то психологически отвратительным внутри, это были глаза настоящего убийцы, человека который видел много крови, боли и страданий, и вот теперь сидел здесь, как какая-то экзотическая особь опасного вида членистоногих земноводных в большом аквариуме, отловленная и специально перемещённая сюда для того, чтобы больше никогда ни на кого не охотиться, а просто сидеть здесь в углу за столом в тусклом холодном свете, пробивающемся сквозь жалюзи от панели искусственного окна и вспоминать причины, обстоятельства, события и всех тех, кто был тогда рядом с ним.

ГЛАВА III. «BIG FATHER HOUSE»

Станция Амундсен-Скотт,

12 июня 2037 года, 13:00

— Ну что ж, господа, уже в который раз мы собрались здесь с вами для того, чтобы определить структуру предстоящих тренировочных стартов, обозначить наиболее интересные маршруты и решить, каким образом будет распределяться очерёдность между пилотами, — начал свою речь Архип Великий, сидя как всегда на своём обычном месте у изголовья большого длинного стола в огромном кожаном кресле среди остальных членов Головного Совета Правления Программы Полярной Навигации («Head Board of the Polar Navigation Program Board» HBPNPB).

«Пятёрка Непосед»(«Five Fidget») пребывала в своём обычном составе. Сэр Томас Уиттл пил чай с фарфорового сервиза на серебряном подносе, Марта Баумгартен ограничилась на этот раз водой «Perrier», остальные не изменяли своей привычке проводить время со стаканом элитного алкоголя. Никакого особого коммерческого ажиотажа на этот раз в атмосфере не ощущалось, как собственно и других эмоциональных порывов. Члены правления вели себя довольно отстранённо и даже вяло. Финансовые позиции были уже определены, а допустимая прибыль просчитана с максимальной точностью. Эта игра была уже сыграна, оставалось только уладить незначительные формальности в отношении официальных представлений. Все тузы Головной Совет держал у себя на руках до последнего момента, чтобы не оставлять никаких вероятностей для малейших уступок в доминировании на арене мирового тотализатора. Единственное, что могло побеспокоить этого капиталистического зверя, дремавшего в своём логове, так это внештатные ситуации, наподобие внезапных событий двухлетней давности. Поэтому Программа заранее побеспокоилась и усилила контроль за безопасностью проведения всех проводимых мероприятий. Оставалось только ждать, наблюдать и с трудом выискивать среди уже привычного течения событий, до основания замыливших глаз и утомивших сознание, острые нотки перспективной новизны происходящего, какие-то моменты сверх эксцентричной ментальности основных действующих фигур, что-то наиболее яркое, что могло бы ощутимо поранить тяжёлую непробиваемую массу личного восприятия, как лезвие бритвы слой жировых отложений под толстой кожей.

Время лениво тянулось под чёрной, как космос пустотой высокого потолка со свисающими вниз на длинных позолоченных трубках направленными галогенными лампами. Все сидели молча без видимых инициатив к продолжению диалога и обсуждению вопросов организации.

— Мы что так и будем молчать? — вызывающе спросила Марта.

В её тоне сразу прослушивалось негодование с позиции человека, который явно не собирался брать на себя инициативную роль председателя сегодняшнего бомонда.

— Ну а что собственно?.. — абстрактно начал выводить свою цепочку последовательных фраз Архип Великий несколько естественно автоматически и налегке, как будто и не собирался молчать вовсе, а вот-вот сам только что говорил, но что-то ежесекундное отвлекло его, и он вновь продолжил так, что упрёк Баумгартен был вовсе и не актуален, — завтра в десять утра запускаем ребят к корейцам стандартно друг за другом. На следующее утро они также стартуют с «Чан Бо Го» до станции «Мирный», потом до «Бхарати». На четвёртый день они выдвигаются до «Принцессы Елизаветы», затем спускаются на «Купол Фудзи», хотя конечно правильнее будет сказать «поднимаются». И в шестой день мы проводим завершающий заезд на Амундсен-Скотт. Таким образом, у всех гостей на станциях будет достаточно времени познакомиться с машинами вживую, походить вокруг, сфотографироваться, ну, в общем, провести все стандартные процедуры развлекательного характера, как и всегда.

— Что с пилотами? — очень тактично и мягко спросил Сэр Томас Уиттл, сделав очередной глоток чая и поставив чашку с блюдцем на стол перед собой.

— Ну-у-у… — протянул не совсем уверенно Архип, — пока на месте только российская группа и француз, все остальные в пути.

— Мои мальчики выдвинулись с утра, так что можете не беспокоиться, я могу контролировать их перемещение в реальном времени прямо отсюда с моего планшета, — очень информативно и по-немецки независимо сказала Марта, взяв в руки свой полупрозрачный девайс со стола и выполнив на нём несколько действий тонким ноготком с изящно выполненным маникюром, — вот! Именно в этот момент они движутся по Западной равнине.

Борис Молотов, провалившись в кресло всем корпусом и держа руки в замке на груди, сделал удивлённо-недовольную гримасу с выпирающей вперёд нижней губой и медленно перевёл свой взгляд на Марту, определив тем самым своё эмоциональное внутреннее состояние, которое можно выразить фразой «Ни фига себе!», но в тоже время с равнодушием большой сытой собаки и надменностью не позволяющего себе хоть в чём-либо отставать от окружающих делового человека. После некоторой паузы он снова вернул свой взгляд на стакан с коньяком, стоящий перед ним на столе и продолжил абсолютно безучастно гипнотизировать его в таком же провалившемся вглубь кресла положении.

Архип на мгновение прекратил грызть какой-то хрустящий снек, которым закусывал виски, и с полуоткрытым ртом устремил свой взгляд через весь стол на довольно простой по своему существу факт оперативно-делового мониторинга, который так контрастно и ярко только что был продемонстрирован немкой.

— А нельзя там придумать что-нибудь, чтобы дым от сигары сразу бы куда-нибудь пропадал, не распространяясь по комнате? — достаточно примитивно, недовольно и нагловато спросил Уолтер Кик, обращаясь в одно и тоже время как бы ко всем, ни к кому вообще и по тонкой психологической сути произошедшего конкретно к Марте, — курить очень хочется, знаете ли.

— Обратитесь с этим вопросом к тому, кто мешает вам это делать, Уолтер! — корректно обозначила своё мнение по данной позиции Марта, явно намекая на отнесение данного вопроса к Сэру Томасу Уиттлу, который абсолютно не терпел вокруг хоть капли табачного дыма.

Уолтер Кик от досады сделал большой глоток виски и, поставив стакан на стол, поёжившись в кресле, выразил на своём лице недовольно обиженную мимику большого рыжего раздосадованного кота, которому не додали со стола что-то вкусное или не пустили на тёплое место погреться. Сам Сэр Уиттл при этом не проронил ни слова и не отреагировал какой-либо участвующей в происходящем мимикой, а просто продолжал совершать периодические глотки из фарфоровой чашечки, как механическая кукла с маниакально улыбающимся приветливым и постоянно всем довольным лицом, вызывающим внутреннее раздражение своей непревзойдённой невозмутимостью. Весь его образ с причудливой манерой был сконцентрирован таким образом, как будто он магически возник и появился здесь из окружающего пространства с этой фарфоровой чашечкой и тростью, которая в данный момент была приставлена с внешней стороны к подлокотнику кресла, и сразу стал основным контролирующим центром, неким таким божком, вокруг которого происходит всё остальное, а он просто пришёл попить сюда чаю и проверить, все ли правильно себя ведут или среди присутствующих есть те, кто с этим не согласен?! При этом любое сопротивление его личности каралось мгновенно. Посмевший возразить ему сразу ставился в тупик довольно изощрённым методом встречного вопроса, содержавшего в себе ответ. Такая отработанная тактика ведения переговоров просто карала оппонента на месте, так как не задумываться было не возможно, а, напрягшись и ответив, происходила мгновенная череда таких же разрывающих голову атак, как серия уколов шпагой, причём абсолютно бесконечных, как адский лабиринт и молниеносных, создающих осознание того, что все ответы просчитываются заранее, как шахматные ходы. Таким образом, Сэру Томасу Уиттлу старались отвечать честно, коротко и по существу, как строгому учителю, у которого всегда наготове рядом стояло ведро с распаренными розгами.

— Итак, — продолжил Архип свой ответ после возникшей паузы, — пилоты остальных стран участниц находятся сейчас в пути. По крайней мере с утра мне передали общую сводку, что они выдвинулись со своих станций. Американская группа стартовала сорок минут назад, как раз перед нашей с вами встречей.

— Что ж, меня всё устраивает! — авторитетно заявил Уолтер Кик, — нам есть, что ещё обсудить перед подписанием протокола заседания?

— На этаже есть курительная комната, попросите референта, он вас проводит, мы подождём, — с выражением брезгливого сочувствия произнёс Борис.

Уолтер Кик внутренне несколько опешил, но не до степени гнева, а с легкой стадией недоумения, внешне выражающего эмоциональный вопрос «Да что вы говорите?!»

— Я прекрасно знаю, Борис, где на моей станции находится курилка, спасибо за вашу заботу! — с саркастичным юмором ответил он, — и в принципе в состоянии потерпеть до конца нашего собрания. Вот, что касается моего вопроса буквально, так я бы на вашем месте задумался именно о том, что вы теряете людей в своей команде и можете потерять ещё больше. Именно поэтому я и задал этот вопрос, в надежде, что вы сами поднимете тему сокращения численности своего штата, что естественно вызовет, а точнее уже вызвало отток вашей прибыли с тотализатора! Через пол года следующий Чемпионат, а в ваших рядах боевой стимул постепенно превращается в семейный подряд со всеми вытекающими. Сегодня два человека, завтра их будет уже четыре и совершенно неизвестно, что задумал пятый.

— Вы мне угрожаете переманиванием одного из лучших моих пилотов под вашу юбку? — вызывающе начал Борис свою контратаку.

— А зачем он мне нужен?! — уверенно переспросил Уотер Кик, давая понять абсолютное безразличие к российскому пилоту, как к интересующему американскую сторону профессионалу, — он уже достаточно показал себя на Чемпионате, когда задумал залезть под эту юбку. К тому же я вовсе не считаю его бесценным героем, который всех победил. О чём вы вообще?

— Действительно, Борис, — подключился к их диалогу Архип, — это нездоровая тенденция! Люди хотят обзавестись детьми, уходят в семью и я всё понимаю, но мы теряем четырёх человек и можем потерять пятого, а это существенная доля, в которой есть и мои деньги. Не ты, ни я не можем с уверенностью гарантировать, что мужья будут оставлять своих жён одних с детьми в интересах Программы. Приостановка контракта по таким обстоятельствам не является гарантом возвращения их в строй, а девочки уходят минимум на два года. Надо что-то думать, пилотов с пятилетним стажем и знанием маршрутных карт на улице не найдёшь. Так что задумайся всерьёз, если ты не задумывался об этом ранее, команда российская, а я тут за подбор персонала не отвечаю, у меня немного другие задачи!

— Мы можем предоставить вам двух обученных пилотов под пятьдесят процентов от сделки, — внезапно вмешалась Баумгартен, — у нас есть ещё люди, которых мы обучаем, но у них нет квот на участие в состязаниях. Они заработают ценз и деньги в вашей команде, а вы сохраните свою прибыль, таким образом, обе стороны останутся довольны. При этом мы готовы предоставить к соревнованиям и наши машины, но это обойдётся вам ещё в десять процентов с каждого сновигатора. Наши возможности вам хорошо известны! Не торопитесь с ответом, до соревнований ещё полгода, но с большей вероятностью могу вам сказать, что вы потеряете за эти полгода ещё двух человек, и это может затянуться.

Борис серьёзно задумался над столь внезапным эшелоном аргументов, серьёзно подвергающих надёжность его позиций в команде глав Правления и, подув в щеки, ответил:

— Пожалуй, вы правы, я подумаю над вашим предложением, Марта, в ближайшее время, а также обговорю этот вопрос со своим руководством в Москве. В любом случае я благодарю вас за поддержку, и буду надеяться, что наше возможное сотрудничество в этом направлении окажется плодотворным и в итоге увенчается успехом.

— Так гораздо лучше, — завершил Архип своим незатейливым замечанием данный вопрос и сразу же продолжил, — тогда с учётом стандартной жеребьёвки в качестве метода определения очередности пилотов на старте можно считать все основные вопросы заседания закрытыми. Предлагаю всем членам правления подписать протокол.

И Архип, открыл кожаную папку с несколькими вложенными в неё гербовыми листами, достал из лежащего рядом позолоченного пенала такой же позолоченный «Parker» и поставил свои размашистые подписи на каждом листе. Затем он встал и по очереди предложил поставить свои подписи каждому из присутствующих, перенося папку от одного человека к другому.

— Ну что же, господа, — сказал он в конце, ловко фиксируя резинками папку по углам с довольным лицом, — теперь я предлагаю вам пообедать!

И присутствующие начали собираться, медленно вставая из-за стола.

ГЛАВА IV. ШТОРМ

Станция Конкордия

12 июня 2037 года,

В полусумрачном кафельном зале основного опытно-экспериментального блока то тут, то там в хаотичном порядке двигались ультрафиолетовые пятна. Четверо мужчин и две женщины в белых халатах и синих резиновых перчатках тщательно выискивали следы любых, даже малейших загрязнений в свете ручных ультрафиолетовых ламп, как ищут отпечатки на месте преступления, опрыскивали их специальным раствором и протирали впитывающей тканью. Обычно они выглядели иначе, чем сегодня, — во всей лаборатории не допускалось присутствие кого-либо без специального лаборантского скафандра на протяжении всего времени работы, но вчера весь основной персонал станции отбыл в порт Беллинсгаузен на смену вахты в другой конец западной Антарктиды, подальше от разыгравшейся в море Амундсена бури. Поэтому, так как по правилам безопасности проведение опытов в отсутствии штатных сотрудников на станции было категорически запрещено, решено было провести ревизионно-профилактические работы и законсервировать лабораторию до прибытия следующей вахты.

Заведующий лаборатории, профессор микробиологии и вирусологии Жерар Боссэ (Gérard Bossa) сидел в операторской за длинным столом, на котором располагалось множество больших мониторов, микрофон и пульт контроля за работой всего операционно-исследовательского корпуса. Это был очень солидный человек крупного телосложения с большим лбом и длинными густыми волосами, зачесанными назад. Он являлся нобелевским лауреатом в области химии и владел своей собственной компанией, в которую входила команда самых лучших специалистов во Франции. По заказу правительства, а также и по собственной инициативе они занимались исследованием новых сложных бактерий и вирусов, их производных мутантов и антивирусов к ним. Среди своих подчинённых он пользовался безоговорочным авторитетом и уважением. Он, несомненно, был душой коллектива, где его любили за очень добрый нрав, отзывчивость и рассудительность. Правда, с недавних пор кое-что в нём всё-таки заметно изменилось, а именно с момента гибели его жены в авиакатастрофе несколько лет назад. Его очень естественное и выразительное чувство юмора несколько притупилось. Он начал очень странно улыбаться какой-то грустной подавленной улыбкой, стараясь прятать её от всех. Из вечно жизнерадостного весельчака он постепенно превратился в безутешного грустного клоуна, и весь спектр мажоритарных оттенков его характера никак не мог завуалировать возникший в нём стереотип несчастного человека.

Вся лаборатория располагалась под землёй на отметке в минус пять метров. Для того, чтобы попасть в неё необходимо было спуститься со станции в подвал по бетонной лестнице и пройти по длинному прямому коридору, который заканчивался большой тяжёлой овальной дверью, герметично запираемой изнутри штурвалом, как на подводных лодках. Далее следовала камера контрольного биоанализа со сканирующими лучами на предмет посторонних биологических субстанций, за ней была стандартная раздевалка с душевыми и туалетами, которая вела в три следующих помещения: небольшую кухонную комнату, где в перерывах пили кофе; в операторскую, из которой контролировалась работа лаборатории и вход в дезинфекционную камеру, из которой через автоматические раздвижные двери с определённой степенью герметичности, персонал попадал в основной опытно-экспериментальный блок. Последний в свою очередь представлял из себя достаточно большой зал, полностью напичканный современнейшим лабораторным оборудованием, включая мощные цифровые микроскопы, инкубаторы, экспериментальные полностью герметичные камеры с роботизированными манипуляторами, холодильные шкафы, сейфы со штаммами опаснейших вирусов планеты и наборами экспериментальных масс радиоизотопов, множество баллонов с различными газами и многое другое, что так или иначе было необходимо для продуктивных исследований на благо человечества и развития науки.

В конце основного блока располагался так называемый «Аварийный изолятор». Это была ещё одна комната со своим автономным питанием от вспомогательного дизель генератора, находящегося на поверхности в специальной пристройке к основному зданию станции. Эта комната была обеспечена средствами жизнеобеспечения, такими как отопление и вентиляция, и оказания первой помощи, а также запасом воды. Дверь в неё имела такой же уровень герметичности, как и та, что отделала основной блок от дезинфекционной камеры. Также здесь присутствовал радиомаяк для передачи сигнала «SOS». Этот изолятор был предназначен для экстренных случаев, когда необходимо было срочно покинуть зону проводимых экспериментов в результате вероятности заражения, например из-за утечки опасного вируса в атмосферу опытно-экспериментального блока. Такую ситуацию ещё называют «Выход эксперимента из под контроля». В этом случае, так как полностью быть уверенными в том, что специалисты не заражены, не возможно, они временно изолируются в данном корпусе, а в основном блоке в этот момент программно активировался режим так называемой «Тотальной дезинфекции». В атмосферу опытно-экспериментального блока через специальные форсунки выбрасывался чрезвычайно мощный токсин «D-31». Он обладал невероятной летучестью, высокой степенью диффузии, абсолютной стойкостью и был настолько ядовит, что уничтожал любые живые существа, в том числе и вирусы, какими бы защитными свойствами они не обладали. В течение последующих сорока минут происходил процесс дезинфекции всего пространства, куда только мог просачиваться воздух и соответственно данный токсин, а затем через те же форсунки выбрасывался нейтрализатор, который полностью обезвреживал атмосферу, таким образом, что в лаборатории после этого необходимо было просто выполнить влажную уборку.

И вот сегодня было принято решение провести генеральную профилактику всего этого научного и высокотехнического инвентаря, чистку всех оптических компонентов, смазку механических узлов, в общем, полное обслуживание с контрольным тестированием и калибровкой.

Всего вместе с Жераром Боссэ в лаборатории работало восемь человек: Жан Сигаль (Jean Sigal) — техник лаборант Филипп Руссель (Philippe Rousselle) — младший научный сотрудник, лаборант Патрик Томази (Patrick Tomasi) — математик-программист Николя Фуко (Nicolas Foucault) — вирусолог-микробиолог Эрик Шаброль (Eric Chabrol) — старший научный сотрудник, лаборант Вивьен Дюпре (Vivien Dupre) — химик микробиолог Бенедикт Лурье (Benedict Lurie) — химик микробиолог

Эрик Шаброль был отправлен на станцию, так как кто-то обязательно должен был постоянно контролировать ситуацию наверху в отсутствии основного персонала. Остальные же под предводительством Жерара Боссэ в свете ультрафиолета удаляли мельчайшие посторонние пятна с особо важных элементов точных приборов, линз, датчиков, лазерных наконечников и прочего сложного оборудования. Некоторые для этой цели даже использовали специальные лупа-очки.

— Мы закончили, Жерар, — сказала Вивьен в микрофон, свисающий с потолка на гибком длинном кронштейне над одним из лабораторных столов.

— Спасибо, Виви, переходите к функциональному тестированию и калибровкам, — хрипловатым голосом ответил Жерар.

Он нажал несколько кнопок на пульте. За длинным обсервационным стеклом друг за другом каскадом зажглись встроенные в потолок квадратные светильники, стационарные ультрафиолетовые лампы, вертикально висящие на стенах, погасли. После этого Жерар уже с компьютерной клавиатуры запустил лабораторию, синтетический женский голос выдал соответствующее сообщение в динамиках по всем корпусам лаборатории и даже на станции: «Laboratorio on aktiivinen!» («Лаборатория активна!»).

Это означало, что все системы лаборатории, включая контроль за состоянием атмосферы, показания датчиков-анализаторов, режим программной записи проводимых операций и системная аналитика вероятности возникновения аварий, находились в активной фазе, при котором все остальные системы, включая аварийные, в том числе и режим «Тотальной дезинфекции» были активированы и могли сработать в автоматическом режиме. Именно поэтому опыты запрещалось проводить во время отсутствия основного персонала станции, так как все члены научной группы Жерара Боссэ во время экспериментов должны были находится на своих местах в лаборатории на случай возникновения негативного сценария во время опытов. Все двери по протоколу должны были быть полностью загерметизированы. Некоторыми из них управляла только автоматика, выкачивая воздух из междверного пространства и создавая непроницаемый вакуум, который полностью защищал основной экспериментальный блок от всего остального. При возникновении экстренной непредусмотренной ситуации люди наверху всегда должны были контролировать общее состояние лаборатории и иметь при необходимости возможность к полной её консервации вместе со всеми людьми и объявлению экстренного режима «Biohazard» («Биохазард). В этом случае о жизни научных сотрудников внизу речь стояла в последнюю очередь, поэтому каждый член команды Жерара Боссэ, как и он сам, в каком-то смысле были смертниками и подписывали при заключении контракта соответствующие бумаги. Но в этот раз никто не планировал даже открывать сейф с подопытными штаммами или выполнять какие-либо химические опыты с реактивами. Люди просто протирали линзы и перенастраивали приборы, поэтому обе двери и наружная со станции и вакуумная в основной блок были разблокированы и не находились в активном герметичном режиме. Никто и не подозревал, что такую продуманную схему защиты от угроз различных степеней может что-либо нарушить и создать тем самым сложные аварийные условия, несущие опасность для жизни находящихся там людей.

— Что там наверху Эрик? — спросил Жерар, взяв лежащую на столе рацию.

— Погода совсем ни к чёрту! Скорость ветра почти тридцать метров в секунду! У нас уже одиннадцать баллов по шкале Бофорта! К тому же температура минус шестьдесят! С моря поднимает сильную влагу, перемешивает со снегом и летит сюда! Больше всего я беспокоюсь за ветряную электростанцию! — донёсся из рации напряжённый голос Шаброля.

Так как станция находилась на побережье, в условиях постоянных ветров с океана, то на прилегающей к ней территории были установлены пять ветрогенераторов, которые полностью питали её электроэнергией, и сейчас они испытывали максимальные нагрузки, так как ветер был чрезвычайно интенсивным и при низких температурах, которые делали металл, да и любой другой материал более хрупким, могли запросто нанести критические повреждения лопастям винтов. Но беда пришла совсем из другого угла…

Сильный ветер поднимал много снега и, перемешиваясь с обильной влагой из океана, налипал на лопасти винтов, а чрезвычайно низкая температура способствовала обледенению этой налипшей корки, которая постепенно нарастала на их поверхности. И вот уже периодически от лопастей начали отлетать длинные мощные куски льда, вес которых с учётом того же ветра не позволял им удерживаться на поверхности лопастей. Рядом с одним из таких ветрогенераторов располагался корпус подстанции, которая состояла из трёх энергоблоков. В первом располагалсястандартный масляный трансформатор для преобразования токов и напряжений, под ним на отметке в минус три метра располагался аккумуляторный отсек, который служил для естественного накопления электроэнергии и временного питания систем станции в момент прекращения ветра и отсутствия вследствие этого вырабатываемой турбинами электроэнергии. Рядом с первым энергоблоком находился смежный третий энергоблок с основным дизель генератором, который запускался автоматически при существенном разряде аккумуляторов второго энергоблока и падении напряжения в сети. Его включением программно управляла интеллектуальная компьютерная система контроля над всей станцией, включая лабораторию.

Спустя тридцать минут после того, как Жерар Боссэ активировал лабораторию для того, чтобы провести тесты и калибровку аппаратуры, с одной из лопастей винта ветрогенератора, стоящего ближе всего к модулю подстанции, сорвался огромный кусок наледи, и подхваченный ветром со всей силы упал на крышу корпуса подстанции, которая представляла из себя обычный неармированный лист железа. При ударе ледяная глыба пробила его посередине и замкнула внутренние силовые цепи трансформатора, в результате чего в первом энергоблоке начался интенсивный пожар, раздуваемый ветром через получившуюся от удара по крыше брешь.

Жерар Боссэ сидел в операторской в большом кожаном кресле, комфортно откинувшись назад и развернувшись в нём спинкой к стене так, что над ним оказывалась единственная в лаборатории настенная фотография Марии Кюри, стоящей в профиль над пробирками с вытянутой вперёд правой рукой держащей перед собой небольшую химическую колбу, в левой руке она держала другую большую химическую колбу. Под фотографией каллиграфическим почерком располагалась объёмная надпись на французском языке:

«Un peu de foi éloigne de Dieu, beaucoup de science y ramène.»

(«Ан пэ ду фуай эльван дэ дью, бокуп дэ сёнсэ хамэн.», «Немного веры отдаляет от Бога, много науки возвращает к нему.»)

В момент, когда в опытно-экспериментальном блоке Патрик Томази тестировал после смазки прецизионных шарниров крайние положения роботизированного манипулятора вакуумной экпериментальной камеры для проведения особо опасных опытов, в электросети произошёл мощный скачок энергии так, что из электрощита на стене в операторской посыпались искры. Манипулятор резко ускорил свой поворот и с силой ударил в стеклянную стенку камеры, разбив её и оборвав микронити контроля герметичности камеры. По всей лаборатории мгновенно выключился свет и тут же по периметру стен включились автономные противопожарные светильники. Компьютеры до момента отключения успели зафиксировать разрушение экспериментальной камеры в режиме активной лаборатории и включили режим «Тотальной дезинфекции». Вместе с автономными светильниками в некоторых местах на стенах начали мигать автономные маяки жёлтого цвета с характерным зелёным значком «Biohazard», издавая противный пульсирующий звуковой сигнал с периодическим предупреждением «Внимание Биологическая Угроза!». Компьютеры выключились.

— Это что ещё за хрень! — спохватился Жерар и схватился за рацию, — Эрик! Эрик! Ты слышишь меня?! Приём!

Он повторил это ещё несколько раз, но никто не отвечал.

— Чёрт! Базовую станцию вырубило! — с досадой выругался Жерар и начал нервно стучать по клавишам погасшего компьютера и кнопкам пульта.

Никакого эффекта достигнуто не было, тогда он кинулся к обсервационному стеклу и, ударяя в него, закричал:

— Выходите оттуда немедленно!!!

С той стороны в пульсирующем от аварийных маяков полусумрачном свете, стояло шесть человек его команды с совершенно ошеломлёнными и растерянными лицами. Жерар побежал в дезинфекционную камеру к раздвигающимся дверям входа в опытно-экспериментальный блок, но гидравлику, которая смыкала их створки для возможности герметизации, застопорило от скачка напряжения в положении, при котором между ними оставалась щель, шириной всего десять сантиметров. С другой стороны тут же подбежали находившиеся внутри блока Жан, Филипп, Патрик и Николя. Они схватились за резиновые уплотнения краёв дверей снизу и сверху двумя руками и начали с силой раздвигать их в стороны, но видимого эффекта это не дало, — необходимо было нарушить контур гидравлической системы, а она была зашита внутри алюминиевых панелей стен дезинфекционной камеры.

— Что с компьютерами!? Почему не включается аварийное питание?! — крикнул Патрик.

— Не знаю! Наверно от замыкания произошёл программный сбой в управлении вспомогательным генератором! — тут же ответил ему Жерар.

— Но ведь питание должно было придти из аккумуляторного блока!

— Наверно там пожар! — закричал Жан, — надо скорее предупредить Эрика, иначе мы рискуем остаться без электричества и замёрзнуть здесь! Жерар, ты должен идти и предупредить его! Скорее!

— Сколько осталось времени до выброса «D-31»?! — громко спросил Николя.

Вдруг Жерар с ошеломлённым лицом начал пятиться назад и смотреть на часы, в ужасе провожая своих подчинённых взглядом. Только он в этот момент внезапно осознал присутствие здесь собственной неизбежной смерти. Дело в том, что основную дверь в лабораторию из камеры контрольного биоанализа в коридор выхода на станцию в условиях отсутствия электроэнергии можно было герметично закрыть только изнутри лаборатории тем самым большим никелированным штурвалом. Перед тем, как её открывали снаружи с помощью автоматики, набирая код на пульте допуска, система каждый раз проводила анализ внутренней атмосферы для предотвращения выхода возможного заражения за пределы исследовательского корпуса. В случае же отсутствия такой возможности разблокировать дверь вручную снаружи было невозможно, так как степень опасности заражения в этом случае была не определена.

— Четыре минуты! — громко произнёс он, — уходите в изолятор! Немедленно!

— Ты тоже уходи! — прокричал Николя, уводя с собой Вивьен и Бенедикт в противоположную сторону опытно-экспериментального блока.

В этот момент взгляды Жана и Жерара пересеклись. Жан на секунду поймал то самое фатальное настроение Жерара и осознал степень безысходности, в которой сейчас находился его патрон.

— Что ты собрался делать?! — заорал он в явном психическом перенапряжении.

— Уходите! — громко крикнул Жерар с резкой строгостью в голосе.

Жан был самым высоким и сильным из всех мужчин в команде, он схватил блестящий красный баллон огнетушителя, стоящий рядом с выходом и начал со всей силы интенсивно бить им в середину края одной из заклинивших створок дверей, пытаясь экстренно выдавить необходимое пространство для того, чтобы человек мог пролезть сквозь него, но даже на первый взгляд это выглядело сомнительным решением в сложившейся ситуации.

Жерар бросился к выходу из лаборатории на станцию, а остальные поспешили к камере аварийного изолятора в другом конце зала. Жан, уже покраснев от нагрузки, продолжал упорно бить по створкам дверей, на его лбу начал выступать пот.

— А разве он должен сработать, если нет электричества? — спросила по пути Бенедикт, подразумевая режим «Тотальной дезинфекции».

— Конечно! — отвечал Патрик, запыхавшийся от тщетных попыток разблокировать двери, — это пружинные механические затворы на баллонах, наподобие спусковых механизмов гранат. В момент срабатывания системы, компьютер посылает сигнал на электромагнитные соленоиды, которые выдвигают стопорные стержни затворных механизмов. Эта система разработана из расчёта на такие случаи. Чтобы заблокировать механизм выброса, надо включить компьютер и снять режим тревоги, иначе он сработает неизбежно.

Пятеро из шестерых лаборантов поспешно зашли внутрь камеры изолятора. Внутри было неестественно холодно по сравнению с пространством лаборатории, пахло какой-то свежей резиной и общее психологическое ощущение она вызывала достаточно неприятное и тревожное, связанное скорее с какими-то экстренными военными или психиатрическими бункерами для запрещённых исследований или пыток. Николя включил прихваченную с собой по пути ультрафиолетовую лампу, с которыми они недавно работали, и едва осветил ей щит управления, на котором тут же поднял наверх главный рубильник и нажал кнопку пуска генератора. Через несколько секунд из вентиляции едва слышно донёсся низкочастотный гул. После этого он включил три массивных грубых тумблера. В камере включился свет, послышался шум пропеллера вентиляции, сквозь объёмную решётку на уровне ног задул прохладный ветерок, постепенно меняя свою температуру на более тёплую. На щите управления также были расположены приборы, часы, и резистор регулирования температуры нагревательного тэна, через который подавался воздух из внешней атмосферы по вентиляционной шахте вниз в камеру. Система была довольно примитивная, но абсолютно не зависела ни от компьютеров, ни от общей электросети. Находится здесь можно было в течение времени выработки всего запаса топлива вспомогательным дизель генератором, а это также зависело от количества потребляемого тока на обогрев наружного воздуха, поступающего внутрь. Таким образом, чем ниже была температура воздуха на поверхности, тем больше тока требовалось на его обогрев, и соответственно тем больше топлива потреблял дизельный двигатель, вращающий силовую турбину.

Команда учёных начала понемногу переводить дух, у всех был явный шок от происходящего, но проблема всё же оставалась ещё очень серьёзной. И Патрик с Николя напряжённо смотрели в иллюминатор камеры, параллельно следя за временем и за тем, что происходит там, в дальней стороне основного блока, где они только что пытались раздвинуть створки дверей, и где Жан продолжал сейчас свои попытки пробить в них лаз для Жерара увесистым огнетушителем.

Жерар в это время торопился изо всех сил, понимая, что до истечения четырёх оставшихся минут ему надо ещё вернуться обратно, чтобы успеть безопасно загерметизировать главную дверь до момента распыления ядовитого вещества, которое так или иначе просочится сквозь любые допустимые щели в пространство станции и тогда будет только хуже, чем если бы оно сразу убило воздействием своей плотной концентрации. Человека в этом случае ждала бы долгая, мучительная, но всё равно неизбежная смерть. На его счастье в проёме открытой овальной двери толщиной около пятнадцати сантиметров в тусклом свете тех же автономных противопожарных плафонов он увидел бегущего по коридору от бетонного ступенчатого спуска взволнованного Эрика.

— Крышу подстанции пробило ледяной глыбой, там пожар!!! — прокричал он.

— Эрик, ты должен его потушить любой ценой и перевести питание на запасные цепи вручную! Помнишь, там внутри есть такой мощный рычаг?! Не дай огню перекинуться в аккумуляторную! Сделай это скорее! Это приказ!!! — прокричал Жерар с надрывающейся утомлённой хрипотой в своём голосе и с силой потянул на себя тяжёлые двери.

Захлопнув их, он резко провернул штурвал по часовой стрелке до характерного щелчка мощных пружин, стягивающих внутренние засовы по всему контуру, глядя через небольшой круглый иллюминатор в лицо быстро приближающегося к двери Эрика. Эрик что-то кричал с той стороны, колотя ладонью о двери, но от пронзительного визга аварийных сирен и не прекращающихся ударов Жана огнетушителем о дверные секции ничего было не разобрать. Жерар с абсолютно уставшим равнодушием продолжал смотреть в лицо кричавшего Эрика, который через мгновение резко сорвался и побежал в другую сторону к лестнице вверх на станцию. Жерар не стал показываться в последний раз на глаза своих коллег, особенно Жана, чтобы не вызвать у них дополнительного стресса. Он посмотрел на часы, до выброса оставалось чуть меньше двух минут. Осознавая безысходность ситуации, он с совершенно обескураженным видом прислонился спиной к стене и медленно сполз вниз на пол, затем он сел вытянув ноги в разные стороны и расстегнул несколько верхних пуговиц на своей рубашке. Он предусмотрительно достал из кармана своего халата платок, в ожидании того, что придётся схаркивать кровь и вытер им пот со лба. Жан продолжал бить в двери и периодически выкрикивать его имя, но Жерар абсолютно никак не реагировал на это, стараясь не привлекать внимания к своему пусть и естественному, но не явному присутствию в этой адской ловушке, которую только что сам захлопнул за собой, чтобы дать шанс остальным на спасение. Теперь ему было всё равно. Он вынул из нагрудного кармана рубашки своё портмане, которое постоянно носил с собой даже здесь на станции ради только одного — фотографии свой любимой жены, которую потерял два года назад, вынул её из под прозрачной пластиковой оболочки, небрежно откинув портмане в сторону, и глядя на неё произнёс: «Je viens a toi, Sophie!» («Же вья э тва, Софи!», «Я иду к тебе, Софи!»)

— Жан, осталась одна минута, ты ничего уже не сделаешь, поторопись! — послышался крик Николя.

— Нет! Нет! Нет! Нет! — раздосадовано кричал Жан, отбросив в сторону баллон огнетушителя и ударяя в искорёженные створки дверей рукой, на его глазах были слёзы.

— Поторопись, Жан или ты погибнешь! — закричал уже Патрик.

Внезапно сигнализация участила периодичность звуковых и световых сигналов. Это означало кратчайший момент до срабатывания затворов системы «Тотальной дезинфекции». Жан спохватился и побежал в сторону изолятора. На ходу он глубоко вдохнул, задержав дыхание, а левой рукой схватил себя сзади за воротник халата и постарался максимально стянуть его на голову, чтобы защитить лицо. Оголённую кисть правой руки он спрятал под левую руку, но от усталости и изнеможения кисть левой руки над головой выскочила из манжета рукава на бегу. Послышался внезапный каскад щелчков с глухими хлопками и интенсивным шипением, с потолка из форсунок, похожих на противопожарные орошители, которые в паре располагались рядом с ними, начал интенсивно подаваться газ зеленоватого оттенка, напоминающий обильные тучи спор гриба дождевика, когда его резко растаптывают ногой в сухую жаркую погоду. Жан заорал от боли, подбегая к приоткрытой двери изолятора, которую уже приготовился захлопнуть Николя. Как только Жан переступил порог камеры, Николя с силой толкнул тугую тяжёлую дверь изолятора до упора, затем накинул на петли тяжёлый засов и начал притягивать резиновые уплотнения по краю двери небольшим механическим штурвалом.

— Скинь халат в другом углу! Отойдите от него в сторону! — командовал Патрик, — воды — воды! Скорее откройте баллон! Сюда нужно больше воды! Лейте на руку над халатом! Этот токсин очень летуч и едок!

Жан настолько невыносимо стонал, что сразу становилась понятной исключительная интенсивность данного поражающего вещества. Единственной особенностью была нестандартная реакция организма на этот химический ожог. Кожа была не покрасневшей, как в обычных случаях, а наоборот бледная и выцветшая, гораздо белее, чем здоровый участок, как будто кровь совершенно прекращала поступать в капилляры той области, с которой взаимодействовал токсин. Кожа мгновенно стягивалась в этой области, как полиэтиленовая плёнка над огнём.

— Лейте! Лейте! Главное, чтобы частицы не попали в кровь, иначе то же самое начнёт происходить с головным мозгом! — продолжал кричать Патрик, роясь в местной настенной аптечке, — очень плохо, здесь только слабые болеутоляющие и совсем нет противовоспалительных средств. Он достал и кинул на стол спайку из пяти шприц — тюбиков, предварительно оторвав один.

— Буторфанол… Этого ему хватит на шесть, может быть на восемь часов от силы, — произнёс Патрик, снимая накручивающийся прозрачный колпачок.

Затем он резко вогнал иглу в трицепц повреждённой руки Жана, предварительно защипнув его двумя пальцами и оттянув в сторону.

— Через две инъекции начнётся естественное привыкание нервной системы к препарату и действие будет снижаться до сорока минут. К тому же он начнёт сильно потеть и соответственно пить воду. С одной стороны это хорошо, с другой препарат будет быстрее выходить из организма, — продолжал он.

— Настолько невыносимая боль? — спросил Николя.

— Хочешь попробовать? — с саркастичной усталостью риторически спросил Патрик.

— А что будет с Жераром? — внезапно сказала Бенедикт.

— Забудь про Жерара, его больше нет! — с тем же настроением ответил Патрик.

За иллюминатором камеры кое-где едва заметно проступал расплывчатый свет автономных светильников, больше ничего не было видно.

— Как же так! — воскликнула Вивьен и, сделав шаг назад к стене, медленно сползла на корточки, закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Вокруг Жана уже образовалась лужа воды.

— Прекратите истерику, Вивьен! — строго сказал Патрик, — плакать будете, когда мы выберемся отсюда! В противном случае вас ожидает скорая встреча с Жераром! Я серьёзно! Вам может быть показалось, но вообще-то вокруг яд, на улице ураган, а у нас ограниченное количество времени до того, как в этой камере температура упадёт до минус шестидесяти градусов приблизительно в течение двух часов после остановки генератора. К тому же нам всем, скорее всего, ещё предстоит долгий концерт из адских стонов Жана, поэтому не хотелось бы раньше времени тратить свои нервы на ваши всхлипывания! Сейчас вся надежда на профессионализм Эрика. Надеюсь, что у него получится включить запасное питание, но так как в худшем случае дорога будет каждая секунда, то мы подадим сигнал «SOS» немедленно!

С этими словами он подошёл к такому же броскому, как и всё внутри этой камеры, радио модулю, расположенному на столе, активировал его поворотом переключателя и задавил ладонью большую красную кнопку, такую же, как используют для экстренного выключения промышленного оборудования.

— И что это гарантирует для нас? — спросил Филипп, отставляя в сторону полупустой баллон с водой, какие используют в кулерах.

— Ничего, кроме того, что на этом материке, все радиостанции только что получили от нас сигнал бедствия, — ответил ему Патрик.

В этот момент через вентиляцию достаточно отчётливо донёсся звук взрыва.

— А вот и самые плохие новости… — произнёс Патрик.

Когда Эрик Шаброль выбежал на станцию, он поспешил в раздевалку, чтобы надеть термокомбинезон. После этого он снял с пожарного щита у выхода тяжёлый штурмовой топор с диэлектрической ручкой и, захватив с собой огнетушитель, выдвинулся со станции наружу в направлении энергоблоков. Погодные условия были невыносимыми, сильный порывистый ветер ударял его, сбивая с ног и затрудняя продвижение вперёд. До сектора расположения ветрогенераторов и подстанции было около двухсот метров, которые Эрик практически прополз по сугробам с топором и огнетушителем за десять минут. Добравшись до корпуса полыхающей, как паяльная лампа подстанции, он встал перед дверью с висячим замком и начал с размаху бить в область петель топором, чтобы открыть створки её дверей. На его счастье ветер перед корпусом подстанции практически не мешал ему, но мимо иногда пролетали куски льда с тех самых лопастей ветрогенераторов. Времени на поиски ключей от горящего энергоблока было мало, к тому же замок от интенсивно раздувающегося пламени вместе со всей обшивкой корпуса подстанции уже начал парить, как поверхность утюга, от надуваемого ветром снега. Одну замочную петлю он практически срубил и на минуту почувствовал приближение удачи, но в момент последнего решающего удара топором произошёл мощнейший взрыв, который разорвал пробитую крышу и двери в клочья, откинув Эрика на десять метров назад в снег. Его смерть от резкой тяжёлой контузии головного мозга была мгновенной. Пламя, раздуваемое интенсивным потоком ветра, до предела накалило масло в трансформаторе, и он взорвался, унеся с собою жизнь ещё одного члена научной группы.

— Что это было? — взволнованно произнесла Бенедикт после того, как все услышали звук взрыва.

— Взорвался трансформатор, — ответил Жан утомлённым голосом сквозь полусонное состояние от вступившего в действие наркоза и повернув голову от стены в сторону своих коллег.

— Что это значит? — спросил Филипп с подозрительной тревогой в голосе.

— Это значит, что если в течение ближайшего времени у нас не появится свет или мы не получим какого-либо другого сигнала от Эрика, то скорее всего его тоже уже нет в живых и мы обречены здесь на холодную смерть, если конечно помощь из неоткуда не придёт ранее, — фатально произнёс Патрик.

— А сигнал точно подаётся? — переспросил Николя.

— Пока красная лампочка мигает на трансмиттере, то да, — ответил Патрик.

— И что теперь делать? — спросила Вивьен.

— Ждать и надеяться, больше ничего! — сказал Патрик, медленно садясь на пол возле вентиляции.

— Постарайся терпеть, как можно дольше до следующей инъекции, когда пройдёт действие наркоза, — продолжил он, обращаясь к Жану, — и не слишком много пить. Лучше зажать какую-нибудь тряпку зубами и так посидеть лишних пол часа, чем потом лезть на стену от адской боли. А теперь давайте посидим молча хотя бы минут сорок, я хотел бы вздремнуть, успокоиться и набраться сил, пока у нас есть тепло. Слишком сильное было перенапряжение. Вам тоже рекомендую, силы вам ещё понадобятся.

ГЛАВА V. СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

— Центральный! Мною захвачен сигнал бедствия со станции Конкордия! Подаётся стабильно! — докладывал по громкой линии дежурный центра радиосвязи административного модуля станции «Восток».

— Вас понял! Держите сигнал на контроле! — тут же послышался ответ из динамиков.

— Соедините меня с Центром Спасательных Операций! — скомандовала подполковник Сударева, стоя посередине зала между рядов с командными пультами и глядя вперёд на один из объёмных мониторов со спутниковой картой Антарктиды, — начинается веселье…

— Командир Центра слушает! — моментально донёсся ответ.

— Готовьте команду к спасательной операции на Конкордию! Я пока узнаю, в чём там может быть дело! — продолжила Сударева, — дайте мне сводку, численность и отправьте на Амундсен-Скотт запрос по координации!

— Они уже звонят нам! Билл Фишер на проводе.

— Соединяйте! — и Сударева взяла с пульта армейскую чёрную трубку на витом телефонном шнуре.

— Говорит начальник Офиса Системного Контроля!

— Спасибо, я знаю, кто вы! — коротко и серьёзно ответила Сударева, — вам известна обстановка?!

— Сутки назад они отправили весь штат на Беллинсгаузен, там осталось восемь человек, все учёные — химики, принадлежат к секретной лаборатории, проект опасный с возможностью заражения, чем конкретно занимаются — не знаем, но могут возникнуть серьёзные проблемы, можете остаться без своих людей, поэтому предупредите их сразу!

— В смысле?! — насторожилась Сударева.

— В смысле они там вольфрам дейтерием запивают! А вы думаете, кто-нибудь из очкастых ботаников лампочку самостоятельно вкрутить не может и поэтому нас на помощь позвал в одиннадцати бальный шторм?

— Я ничего не думаю! Я выясняю обстановку! Самолёт туда не приземлится ещё долго, поэтому нам придётся выдвигать спасательную группу!

— Пусть возьмут с собой оружие!

— Зачем?!

— Вы меня, кажется, не понимаете, подполковник. Вы смотрели фильм «Обитель зла»? Так вот если вашим людям там навстречу в пятидесятиградусный мороз шестирукий маугли выбежит, я абсолютно не удивлюсь!

— Хорошо, а вы?! Вы ближе в два раза!

— Я отправлю туда людей, но с учётом скорости наших вездеходов и бури, они появятся там не раньше, чем через двадцать шесть часов!

— Я рассчитывала на то, что вы знаете ситуацию более подробно.

— Эта лаборатория не была бы секретной, если бы я знал о ней более подробно! Однако могу предположить, что при наличии среди них техника и программиста, они остались без электричества, иначе на кой чёрт подавать примитивный сигнал, когда есть спутниковая связь? И ещё, — на вашей станции сейчас находится французский пилот Андрэ Марсо. Так вот в их команде его невеста, — попробуйте что-нибудь выяснить у него, может они общались между собой по поводу её работы, и возможно он натолкнёт вас на какие-нибудь предположения. Я буду держать вас в курсе дела по мере поступления информации от своих людей.

— Хорошо, я поняла вас, спасибо, конец связи! — закончила свой разговор Сударева.

— Дежурный, где сейчас команда пилотов?! — продолжила она.

— В бильярдной.

— Выведите на монитор, там есть французский гонщик?

— Да вот он!

На втором большом экране появилась трансляция с камеры видео наблюдения в бильярдной комнате.

— Спасибо, я поняла! Передайте начальнику спасательной группы, пусть возьмут с собой пару АКМ-мов и химзащиту обязательно! Как будут готовы — пусть сразу выдвигаются! Держите меня в курсе всех изменений! Я в бильярдную, посмотрим, что может знать этот Андрэ Марсо.

И Сударева направилась в жилой комплекс.

В бильярдной на этаже, где располагались номера пилотов, члены российской группы вместе с французом играли в «Американку» на двух столах. Хэлбокс и Фрэя сидели на диване и параллельно общались с остальными, обсуждая общие темы предстоящего заезда. Хэлбокс ждал своей очереди, пока кто-нибудь проиграет, а Фрэя просто сидела за компанию с остальными.

— К вечеру будет веселее, — подметила она.

— Почему к вечеру? — возразил Хэлбокс, — американцы должны подъехать с минуты на минуту. Или ты про своих «друзей из Гестапо»? Не понимаю, как вы вообще можете с ними общаться? Два наглых фашиста, которым вечно хочется выпендриться перед всеми своими достижениями.

— Ты всё никак не можешь простить им своё нелепое поражение пятилетней давности? — подтрунивал над ним Джонс.

— Да пошёл ты, Джонс, знаешь куда… — обозлёно огрызнулся Хэлбокс.

— Твои настроения давно устарели. Это не правильная позиция для современного человека, — продолжал Джонс.

— Да что ты говоришь? — возражал ему Хэлбокс, — они там под подушкой «Mein Kampf» держат, Фрэя сама рассказывала. А ты, между прочим, из города, который блокаду перенёс!

— Так, только не надо меня сюда впутывать! — возразила Фрэя, — и не лазила я у них под подушкой вовсе, да и вообще это был один из редких литературных трудов Гёббельса, а не «Mein Kampf»! Да и что ты про «Mein Kampf» завёлся? Ты его читал вообще? Там нет не единого слова про русских! Эту книгу Гитлер написал сидя в тюрьме в 1918 году за двадцать три года до начала Великой Отечественной Войны.

— Ты что читала «Mein Kampf»? — удивлённо спросил Джонс Фрею.

— Ну, читала я «Mein Kampf», а что такого? Достаточно безобидная книга, описывающая внутреннюю социальную и политическую обстановку в Германии и Австрии в период с 14 по 18 годы. Кстати, Гитлер вполне неплохо и интересно пишет, у него очень оригинальная лингвистическая техника повествования.

— Интересно… — задумчиво произнёс Джонс, — а почему же её тогда запретили?

— В ней есть одна глава, достаточно большая. «Народ и Раса», по-моему, называется. В ней он очень подробно обличает евреев со всех сторон: их менталитет, способности, ну и прочее.

— Ну и что? — безразлично спросил Джонс.

— Я не знаю, — ответила Фрэя, — наверно евреям это не понравилось. Тебе бы вот не понравилось, если бы кто-то обличал в книге русских, так?

— Не, ну постой, — заинтересовался Джонс, — как раз я сталкивался с обратным явлением, когда евреи негативно отзывались о русских, а именно о советской действительности. Не слышала про такую Машу Гёссен и её книгу «Россия без будущего»?

— Нет, про такого автора я не слышала. Но в любом случае я могу сказать, что Гитлер пишет про евреев не страшнее, чем еврее пишут сами про себя в Ветхом Завете, — закончила свои изъяснения Фрэя.

— А с тобой интересно пообщаться, — подметил Вэндэр.

— Пользуйся возможностью, пока есть, — ехидно ответила ему Фрэя.

— А-а… — протянул Вэндэр, поняв, на что она намекает.

— Так, молодые люди! — внезапно, как гром среди ясного неба, произнесла Сударева, входя в зал, — отложили в сторону кии и послушали меня! Это очень важно! Пятнадцать минут назад со станции «Конкордия» пришёл сигнал «SOS». Американцы уверены, что на станции произошла какая-то авария, оставившая станцию без электроэнергии. Сейчас в том районе сильный шторм. Мы отправили туда команду спасателей, американцы тоже. Они будут там через двадцать шесть часов, мы соответственно, через двое суток, может быть позже. В связи с этим я хочу спросить у вас, Андрэ Марсо, знаете ли вы, как жених одной из научных сотрудниц, находящихся сейчас там, какие-нибудь подробности, которые помогут нам пролить свет на происходящее? Потому что американская сторона очень сильно обеспокоена секретностью проводимых там опытов! Я не хочу потерять там своих людей, понимаете?! Это очень серьёзно! Если эта какая-нибудь зараза, то это будут совсем другие протоколы, при которых я имею полное право не подвергать риску жизни наших спасателей и вернуть их обратно! Мы не занимаемся чужим «Биохазардом»!

Андрэ побледнел и попятился назад. Затем он сел на диван и начал говорить.

— Я расскажу вам всё, что знаю в обмен на одно условие.

— Какое?! — резко спросила Сударева.

— Вы беспрепятственно дадите мне немедленно выехать на своём сновигаторе до Конкордии!

— Это ещё зачем?!

— Вы должны пообещать!

— Интересный вы человек! — продолжила Сударева, — давайте так, меня интересует безопасность моих людей в первую очередь! Я не отвечаю за вас, вы — не мой подчинённый! Поэтому в принципе вы можете сами дальше делать, что захотите, держать за руку я вас не буду! По правилам вы в любой момент можете выехать на тренировочный полигон на своём сновигаторе, и вас не в праве будут задерживать. А куда вы там дальше поедите — это ваше дело! Итак, я внимательно слушаю подробности, о которых мне не известно!

— Это научная команда французского масона Жерара Боссэ. Они занимаются сложными исследованиями в области вирусологии. В их экспериментальных блоках достаточно заразы, чтобы отравить весь материк. Суть заключается в следующем, при возникновении серьёзной угрозы в этой лаборатории активируется режим так называемой «Тотальной дезинфекции» и всё живое вокруг выжигается каким-то сложным токсином. Чтобы при этом не пострадали люди, внутри операционно-исследовательского корпуса предусмотрен «Аварийный изолятор», откуда только и может посылаться этот сигнал «SOS» в условиях отсутствия электричества. Этот изолятор имеет собственное автономное питание, но его ресурс ограничен и зависит от наружной температуры. При минус тридцати градусах он составляет двенадцать часов. Чем ниже температура, тем времени меньше. После того, как пройдёт это время останется ещё приблизительно два часа до того, как по естественным причинам в изолированном помещении без электричества, температура опустится до наружной и люди просто умрут от переохлаждения. Поэтому ни у американцев, ни тем более у ваших спасателей нет ни единого шанса помочь этим людям, если они заперлись там и не могут выбраться сами до прихода помощи снаружи. И именно поэтому я прошу вас отпустить меня, чтобы я смог добраться до них скорее, используя скоростные возможности своего сновигатора!

— Не имею к вам больше вопросов, идите! — сразу же ответила ему Сударева.

— Подождите! — внезапно вмешался Джонс, обращаясь к Андрэ, — как ты собрался добраться до Конкордии за такое короткое время?!

— Напрямую через шельфовый ледник Росса! — твёрдо ответил Андрэ.

— Но ведь это же очень рискованно! У тебя что есть маршрутные карты?

— Извини, мне некогда!

И Андрэ быстро удалился прочь, не желая тратить время на бесполезные объяснения.

— Елена Маратовна, мы должны поехать за ним! — встревожено продолжил Джонс.

— Вовсе не должны! — строго ответила она, — к тому же в вашем случае ответственность будет прямо висеть на мне, вы это понимаете?! Я не собираюсь ни под трибунал, ни в тюрьму и физически не способна оплатить текущие расходы за сорванный турнир.

— Но, послушайте, ведь речь идёт о жизни людей, а он, то есть Андрэ… Вы разве не понимаете? Он действует сейчас фатально на исключительных факторах безысходности положения из-за своей любимой женщины, вот и всё! Вы знаете, что такое шельфовый ледник?! Это чёрт знает что впереди, это слой неизвестного льда над океаном, там расщелины шириной по сто метров, а внизу дно, глубиной до тысячи. Если он там провалится куда-нибудь, это всё равно что поехать наугад и погибнуть по дороге в любом случае. Туда нужно выдвигаться группой, чтобы было как можно больше запасных вариантов. А он… он просто сумасшедший, который решил поиграть с судьбой. Практически он поставил сейчас свою жизнь на кон с очень большой долей вероятности проиграть. Тем более маршрутных карт на этот ледник нет ни у кого, там никто никогда не ездил, во всяком случае официально. И поэтому лететь туда со скоростью двести узлов, как он собирается, это всё равно, что побежать в сосновый лес с завязанными глазами в надежде на то, что тебе повезёт не столкнутся ни с одним стволом дерева!

— Вы хоть понимаете, что вы сейчас мне говорите?! — нервно начала Сударева свои контраргументы, — сейчас идёт речь о миллиардах долларов и вы предлагаете мне, чтобы я взяла на себя ответственность и сорвала этот финансовый транш лично отпустив всю вашу группу, то есть шесть основных пилотов Программы! Из-за одного пилота ничего не произойдёт. Его накажут, а французская сторона возможно даже и не ответит за этот проступок, так как есть серьёзные причины, позволяющие без предупреждения выйти из турнира до его начала, но причём здесь вы?! Как можно оправдать ваши действия в этом случае?! Что вы, как истинные альтруисты — гуманисты так вот по-пионерски взяли и решили помочь? Вас никто не спрашивал, вы это понимаете? Вы здесь приказам подчиняетесь вообще-то! То есть в принципе вас сюда и вызвали по контракту вовсе не геройствовать, а заниматься совершенно другими вещами! Вот и занимайтесь ими!

— Ну а если вы сейчас понимаете, что кроме него никто им помочь уже не сможет, а в одиночку без подстраховки он практически наверняка провалит свою миссию, то тогда какой смысл был вообще посылать туда команду спасения, отпускать его одного и разбираться с американцами? Трупы там сами французы уберут после того, как прекратится шторм. А его вообще искать будет бесполезно, если он утонет где-нибудь в расщелине.

— Ну и что вы предлагаете, капитан? Я же уже вам сказала, что участвовать в этом не собираюсь!

— А собственно то же самое, что предлагал и он!

— В смысле?! — опешила Сударева.

— Ну, никто же не знает о нашем с вами разговоре. По камере видно, что мы о чём-то говорили. Потом вы просто ушли докладывать своим партнёрам об изменениях в ситуации на Амундсен-Скотт. А мы просто переоделись, спокойно сели в свои сновигаторы и уехали за ним, никого не спросив. Вы даже приблизительно об этом не могли подумать. Вот и всё! Здесь все офицеры и даю вам слово, что ни на одном допросе, ни один из нас даже вскользь не упомянет ваше имя! Мы все, как один будем твердить только то, что этот побег был исключительно нашей собственной инициативой. У нас есть шанс спасти жизни людей и помочь нашему другу. Согласитесь, что это гораздо важнее денег, над которыми бесконечно чахнут, как кощеи, члены правления в «Big Father House».

— Что ж, тогда этого разговора не было, — спокойно с разочарованным равнодушием произнесла Сударева, затем также спокойно без всяких эмоций поднялась с места и ушла, оставив команду пилотов с недосказанной пустотой в абсолютной свободе личных действий.

— Ну что, господа, я думаю все здесь не против поучаствовать в настоящем боевом походе, — твёрдо сказал Джонс.

На лицах пилотов группы не проскочило ни одной эмоции в ожидании продолжения флагманских напутствий. Джонс это сразу осознал и тут же продолжил:

— Тогда спокойно переодеваемся, ничего не забываем, затем как ни в чём не бывало спускаемся в машзал, если что — мы на внеплановую групповую тренировку. Вопросы есть?

Все начали расходиться по своим комнатам. Ещё через двадцать минут из стартовых модулей начали выезжать сновигаторы российской группы и удаляться в сторону Трансатлантического хребта по Восточной равнине.

ГЛАВА VI. САБОТАЖ

Когда последний сновигатор российской команды удалялся от станции на расстоянии в пол мили, группа американских пилотов подъезжала к полигону под небольшим углом практически им навстречу.

— Интересно, куда это они все? — послышался в эфире голос Джокера.

— Не знаю — не знаю! — с любопытством продолжил Снеговик.

— Колди, вы там со своим бойфрендом ничего не обсуждали по поводу внеплановых вояжей? Куда-то они уж больно шустро все намылились, — продолжил Джокер.

— Нет, мне он ничего не говорил, — немного подозрительным тоном ответила Little Coldy.

— Слушайте, я тоже хочу! — в форме заинтересованного каприза сказал Джокер.

— Давай, брат! Встретимся на Рождество у твоей тётушки Клэр в Новом Орлеане! — саркастично подыграл ему Снеговик.

— Малыш Хью, а ты что молчишь? — продолжил он.

— Я думаю, может у них на станции есть Бабл Гам?

— Не удивлюсь, если ты задумался об этом ещё на старте?

— Очень смешно, ха-ха-ха!

— Короче, давайте швартоваться, мне уже не терпится узнать, что они тут такого без нас придумали! — произнёс Джокер.

Американская команда парковала свои машины и встречалась на станции у центрального входа с менеджерами сопровождающей группы, а в это время наверху в Центральной диспетчерской подполковник Сударева вела довольно провокационный диалог с начальником Офиса Системного Контроля Биллом Фишером:

— Ситуация несколько прояснилась, вы оказались правы по поводу французского пилота и его невесты, — начала Сударева свою реплику.

— Настолько, что теперь главный «мушкетёр» сорвался к ней на помощь, а остальные вслед за ним?! — в интонации Билла Фишера сразу чувствовалось личное равнодушие, серьёзная психологическая атака на подавление статуса оппонента и форма пренебрежения, когда из тебя пытаются сделать дурака, которым ты явно не являешься, — я надеюсь, вы понимаете, что делаете?!

— Я ничего не знаю об этом! Я только что пришла на пост, и в первую очередь моей задачей являлось донести до вас оперативную информацию, касающуюся общей безопасности!

Сударева достаточно профессионально уходила от обвинений в каком-либо соучастии, её тон был невозмутимым.

— Кто-то недавно поднимал планку до вероятности физического устранения, и я вооружила своих людей, прошу заметить, хотя вообще-то в моих директивах нет команд отправлять гражданских спасателей на войну с мутантами.

— Так, ну допустим, и что там прояснилось? — продолжил Билл.

— Речь идёт о вероятном применении чрезвычайно ядовитого токсина, которым уничтожается потенциальная опасность вирусного заражения. Сигнал «SOS» подаётся из какого-то изолированного помещения внутри лаборатории, предусмотренного именно для таких случаев. При этом главным фактором в данном случае является временной регламент жизнеспособности этого помещения. И вот здесь наступает самая серьёзная проблема! Если люди действительно находятся там и не могут выбраться наружу, то у них максимум двенадцать часов с учётом температуры наружного воздуха, но возможно и меньше. То есть через двадцать шесть часов, когда группа ваших спасателей достигнет Конкордии, они однозначно обнаружат там холодильник с трупами! Ну и что вы мне скажете теперь по поводу «мушкетёров»?!

— Я вам ничего не скажу, но вот другие скажут точно! Вы сами понимаете, что такие решения должны приниматься наверху! А сейчас я могу дать этому только одну характеристику «Саботаж»! — хладнокровно и спокойно вынес свой вердикт Билл.

— Я повторяю вам, что я не в курсе происходящих в данный момент событий! Мне нужно время, чтобы выйти на связь и определить ситуацию!

— Это не важно! Важно лишь то, что произошло и то, что я вижу на мониторе спутниковой радиолокации в реальном времени! И это — срыв всего турнира! Ждите решение сверху! — закончил Билл.

— Дайте мне связь с капитаном группы! — скомандовала Сударева.

Диспетчер на пульте радиосвязи начал напряжённо вызывать Джонса в эфире, но никакого ответа не последовало.

— Они не выходят на связь, — послышался ответ после некоторой паузы.

— Интересно, они так и друг с другом собираются молчать всю дорогу? — с долей разочарованного безразличия сказала Сударева, как бы сама себе, — ну да ладно… отправьте в Москву сводку событий за прошедший час.

— Вас связать с Головным Советом Правления? — спросил у Сударевой её референт, сидящий рядом в лейтенантской форме.

— Да это не обязательно, они уже сами сейчас звонить начнут, — спокойно ответила она, — я рискую только неуместно вмешаться в процесс обсуждения.

— У них могут возникнуть дополнительные вопросы, — осторожно предупредил её референт.

— Да ничего у них не возникнет, они прекрасно понимают, что все приказы из Центра Управления игнорированы или вы, может, думаете, что это я им предложила турнир сорвать? Они сейчас заставят нас заблокировать системы спутниковой связи, у них более практичные методы.

— Елена Маратовна, — обратился к ней менеджер американской группы.

— Слушаю вас.

— Американские пилоты интересуются, куда направилась российская команда. Одна из них, ну вы понимаете, очень беспокоится за своего друга, Виктора Удочкина по кличке Хэлбокс.

— Может спровоцировать и их на побег, чтобы Фишеру тоже весело стало? — пошутила Сударева, немного рассмеявшись вместе с референтом.

— Что-то произошло? — заинтересовался менеджер.

— Скажите им, чтобы сидели на жопе ровно, без них сейчас проблем хватает! Хорошо хоть у них сновигаторы разряжены, а то ещё обвинят до кучи в международном подстрекании. Я не имею полномочий вам объяснять ситуацию, пока не получу соответствующих распоряжений сверху. Соврите сами что-нибудь или пусть попробуют дозвониться до «своих». Всё!

— Елена Маратовна, вас вызывает Офис Головного Правления по видеосвязи, — внезапно передал один из сотрудников командного центра.

— Всех, посторонних прошу покинуть помещение командования! — громко скомандовала она, встав со своего места, — и выведите сигнал на главный экран!

ГЛАВА VII. ОТВЕРГАЯ УСПЕХ

Бесспорно основным мотивом, которым был движим Андрэ Марсо во время принятия решения о немедленном старте на Конкордию, являлись чувства острой любви к своей невесте Бенедикт Лурье и неописуемого страха перед возможностью её потерять. Они уже несколько раз откладывалисвою свадьбу и, в основном, конечно же из-за постоянных научных миссий Бенэ с их исследовательской лабораторией, где её мотивы в большинстве случаев были тесно связаны с самоотверженностью перед научными прорывами в области медицины, так как речь шла о создании сложных вакцин, над которыми тяжело было работать годами, меняя постоянных сотрудников, которых пришлось бы ещё где-то искать, а зачастую вообще можно было только переманить из других корпораций, что в принципе портило авторитет руководителей и уже сложенного годами коллектива.

С первых секунд после того, как он покинул станцию, отдалившись от скопления людей, и остался один на один со своими мыслями, чувствами и переживаниями, у него перед глазами возникла картина не столь давних событий, когда он подарил ей кольцо и сделал предложение. Это произошло весной в романтическом местечке под названием «La Reserve Rimbaud» («Ля Ризэрвю Рамбу») в Монпелье, городе на юге Франции, расположенном в десяти километрах от побережья Средиземного моря, среди расцветающих каштанов и сакуры под романтическую мелодию песни Шарля Азнавура, доносящуюся по лёгкому благоухающему воздуху, наполненному ароматом цветения, жизни и любви.

Теперь же он никак не мог избавиться от чувства внутренней постоянной агрессии к факту собственного осознания всего предстоящего перед ним протяжённого и сложного пути. В его голове сразу раскладывались математические матрицы, отражающие всю структуру возникшего перед ним испытания с различными деталями, которые приходилось также подвергать анализу, обдумывать, делать выводы и возвращаться к ним ещё раз. Так, например, необходимо было сохранить в запасе не меньше половины бака форсажной смеси, из расчёта на то, что на протяжении предстоящего маршрута по шельфовому леднику неизбежно возникнет необходимость многочисленных прыжков через разломы. Также Андрэ сразу разделил всю дистанцию до Конкордии на этапы, из которых можно было оптимально выделить практически беспрепятственный путь по Восточной Равнине, который в свою очередь, исходя из скоростных возможностей преодоления, необходимо было пройти как можно быстрее, используя тот же форсаж. Это максимально сократило бы общее время прохождения, которое было основной прерогативой в его миссии, а также могло компенсировать в последствии существующую опасность многочисленных задержек на шельфовом леднике, из-за отсутствия маршрутных карт.

Андрэ практически не обращал внимания на виды и общую атмосферу снаружи. Левый рычаг тяги был максимально выдвинут вперёд, монотонный гул ионных двигателей с характерным для его модели сновигатора высокочастотным свистом смешивался с еле доносящимся из-за стекла кабины шуршанием сопротивления встречного ветряного потока. Очень спортивная геометрия модели «Supplanter» позволяла развивать устойчивую максимальную скорость с минимальным расходом форсажной смеси среди всех остальных моделей. Это было огромнейшим плюсом, как на ровных протяжённых дистанциях, так и при совершении длинных прыжков через большие разломы, когда требовался быстрый хороший разгон. Были, конечно, и минусы, которые ощущались именно здесь при движении по равнине. На стабильно высокой скорости сновигатор имел постоянную очень существенную инерцию. Так или иначе, на равнине присутствовала холмистость, которая создавала эффект трамплинов, и при их прохождении, не смотря на расчётную сложенность аэродинамики, машине не хватало собственного веса. Таким образом, находясь в воздухе при прыжке, фюзеляж ощутимо планировал, и его начинало раскачивать по сторонам. Приходилось постоянно контролировать этот процесс, добавляя форсажа в прыжке для задавливания машины во встречный воздушный поток, так как принудительно приземлять сновигатор аэродинамикой заднего антикрыла было чревато серьёзной потерей скорости. Скорость при этом увеличивалась ещё больше, но было трудно рассчитать примерный объём форсажной смеси для таких манёвров, исходя из установленных принципов вынужденной экономии, поэтому на ровных протяжённых участках он принял решение использовать форсаж через раз.

Андрэ не знал, что через двадцать минут за ним в том же направлении вышла российская группа, так как по понятным причинам переговоры между пилотами в эфире не велись, ультразвуковая локация практически у всех сновигаторов была стандартной и действовала в радиусе трёх километров, а к моменту старта российских машин, он удалился от станции на расстояние уже сорока миль. Правда была ещё система спутниковой навигации, с помощью которой также можно было видеть движущиеся объекты на карте в реальном времени. Но, во-первых, для этого необходимо было дополнительно настраивать монитор штурман локации под определённый масштаб охвата, а во-вторых, для включения режима GSM-слежения за посторонними объектами в определённой области Антарктиды необходимы были разрешения диспетчера на заданный маршрут, которых естественно не было, так как маршрут был несанкционированным. Да ими никто обычно и не пользовался, так как для гонок достаточно было радиуса действия ультразвукового сонара.

Таким образом, через три часа французский сновигатор преодолел расстояние в пятьсот шестьдесят четыре мили, подъехав с Восточной равнины к Трансатлантическому хребту. Здесь, не зависимо от сложности поперечного пересечения этого горного района к выходу на шельфовый ледник Росса, расстояние было не очень значительным, всего сто десять миль. Но с условием осторожного продвижения из-за лабиринтной запутанности и постоянных отклонений от прямолинейного следования в поисках свободных коридоров между скалами, это расстояние можно было сразу смело умножать в полтора раза, да и скоростной режим здесь был достаточно ограничен в отличие от движения по равнине.

Это был второй этап в общей дистанции по выработанной Андрэ Марсо системе её прохождения, и психологически можно было уже праздновать одну маленькую победу, как некоторое облегчение от сброшенного балласта. Но всё та же внутренняя напряжённость и нетерпимость к фактам и обстоятельствам переживаемой им личной трагедии абсолютно отрицали какие-либо возможные достижения и победы на любом этапе преодоления этого фатально и внезапно сложившегося для него испытания судьбы. Внутренний напор переживаний постоянно устремлялся только вперёд, поскорее к следующему возможному препятствию, и как только оно оставалось позади, он сразу же откидывал его из допустимых форм осмысления, как что-то нарочно незамеченное, не имеющее больше смысла. Весь этот принцип практически достигал в нём постоянного абсолютного стержня, который являлся вовсе не результатом намеренных усилий, а оказался естественным свойством его характера, проявившемся на этот раз особенно сильно.

Итак, совершенно безотлагательно, Андрэ погрузился в следующий рывок. Петляя между частыми скалистыми возвышенностями и иногда выходя на небольшие открытые рубежи, он планомерно продвигался вглубь горного массива, которым бы опоясан ледник, практически полностью отделяя его от Восточного плато. В этой области нередко возникала проблема снижения видимости, так как ограниченные и протяжённые пространства горных коридоров создавали внутри себя усиленные потоки ветра, наподобие сквозняков, которые поднимали в воздух вытянутые объёмы сухого снега и напористо штурмовали ими лобовое стекло кабины сновигатора, заставляя частично сбавлять скорость для снижения опасности наехать на какой-нибудь случайный ухаб, которые не были здесь редкостью и являлись неотъемлемыми факторами в структуре местного ландшафта.

Поднимать скорость выше ста пятидесяти узлов здесь удавалось редко, на совсем коротких промежутках в виде открытых площадок между складчатыми структурами горных поясов. Несколько раз, чтобы сократить потраченное время на манёвры и блуждания между частыми из разветвлёнными склонами, заканчивающимися тупиками, Андрэ на свой страх и риск преодолевал высокие снежные насыпи между ними, разгоняясь и перескакивая их, совершенно не представляя, что ждёт его с другой стороны. Такие штурмы надуваемых ветром снежных насыпей в течение долгих периодов времени в промежутках между горными холмами повышали вероятность того, что он мог в них просто увязнуть во время подъёма при разгоне и по большей части француза выручал здесь опять-таки вес его машины и её спортивная плоская внешняя геометрия. От этого организм начал уставать и Андрэ теперь приходилось ко всему прочему психологически бороться с пытающимся вырваться в его сознании наружу ужасом и досадой от возникающих физиологических симптомов естественного переутомления, которое было абсолютно недопустимо на половине пройденного пути. Ведь в путь он отправился не с самого утра, как это делалось в таких случаях по правилам, а уже днём в послеобеденное время, когда часть сил так или иначе были израсходованы в течение уже шести часов бодрствования. Никаких энергетиков он с собой не захватил, потому что очень торопился, к тому же он вообще их никогда не употреблял. Оставалось только крепиться и рассчитывать на скрытые ресурсы своего организма, закалённого лишь лыжными тренировками, которые он использовал как средство оптимального поддержания своей атлетической формы и мышечного рельефа.

Независимо от нарастающего напряжения, которое в принципе было заранее предполагаемо при движении в горной местности, Андрэ наконец-таки вышел к простирающейся вдаль глади шельфового ледника Росса через полтора часа непростых манёвров по запутанным горным лабиринтам Трансатлантического хребта. Впереди его ждала самая сложная и опасная часть всего пути.

ГЛАВА VIII. СМЕХ И ЯРОСТЬ

— Чёрт бы их побрал!!! — в гневе прокричал Уолтер Кик на весь зал «Big Father House» и тыльной стороной ладони с размаху снёс со стола стакан с недопитым виски.

Борис от души расхохотался, Сэр Томас Уиттл рассмеялся более скромно, но тоже довольно раскрепощёно, Марта Баумгартен удивлённо смотрела на происходящее, но без тени смущения или претензии, а скорее изучая новые ранее скрытые потенциалы своего компаньона. Архип Великий спокойно, но в тоже время довольно раздражённо допивал коньяк, устремив исключительное внимание в этот момент на заканчивающийся слой бордовой жидкости на дне стакана и как бы всем своим состоянием погрузившись именно в него, будто что-то изучая там. Стакан же американского посла отлетел в сторону, громко ударившись о паркетную доску, но не разбился, а прокатился немного вперёд и вернулся обратно на пол оборота в небольшой лужице от оставшегося в нём содержимого. Архип с автоматическим флегматизмом нажал на кнопку в подлокотнике своего кресла и произнёс:

— Вызовите консьержку, надо протереть пол!

Уолтер с раздосадованным видом и очень озлобленной физиономией стоял, нагнувшись над столом, немного подав своё объёмное туловище вперёд и оперев обе вытянутые руки о поверхность стола. Он тяжело дышал от гнева, еле сдерживая шквал внутренних эмоций.

— Сядьте, Уолтер, — спокойным голосом сказал Архип.

— Вот только не надо сейчас этого! — трясясь от ярости, сквозь зубы выдавил он.

На столе перед каждым членом Правления лежала свежая сводка событий из Офиса Системного Контроля за подписью Билла Фишера.

— Да хрен с ним с этим французом! Хрен с ней с Конкордией! Я не понимаю, кто разрешил вашим пилотам отправляться туда вместе с ним? Они сорвали весь турнир! Мы только что потеряли миллиарды долларов и все деньги, вложенные в организацию предстоящих мероприятий! Корпорации сейчас придётся оплатить все перелёты гостей! Вы хоть понимаете, сколько это денег?! И всё из-за какой-то лаборантки, к которой помчался этот француз! Сколько прошло времени с момента выхода российских пилотов?! — Уолтер Кик сотрясал атмосферу своим уже сорванным, но всё равно мощным голосом.

— Тридцать минут с учётом ваших криков, — корректно ответила Баумгартен, небрежно кинув тонкую прозрачную папку с несколькими листами на край стола перед собой.

— Где эта ваша Сударева?! Вызовите её сюда по видеосвязи немедленно! — продолжил Кик.

Архип опять нажал на несколько кнопок в подлокотнике, сначала на тёмной стене сразу возле входа включился большой плоский экран, совершенно незаметный с первого взгляда, затем он сухо приказал:

— Дайте видеосвязь с командным пультом Востока!

Экран некоторое время находился в режиме ожидания, затем на нём появилась картинка Центральной Диспетчерской станции «Восток» и подполковник Сударева, стоящая на своём посту между командными пультами рядом со своим референтом.

— Здравствуйте! Я слушаю вас! — не теряясь очень серьёзно и даже приветливо, произнесла она, как ни в чём не бывало.

Уолтер выпрямился и неуклюже повернулся всем своим корпусом в правую сторону, так как экран был расположен напротив одного края длинного стола, как раз в трёх метрах за спиной Марты Баумгартен и получался справа от него.

— Я хочу спросить вас, как вы допустили несанкционированный выезд вашей группы?! — медленно начал подрывать авторитет российского командования представитель американской стороны, как кабан подрывает дерево.

— Это произошло без моего ведома, в момент моего отсутствия на посту, когда я выясняла подробности, касающиеся произошедшей катастрофы на станции «Конкордия» у французского пилота Андрэ Марсо по совету начальника Офиса Системного Контроля Билла Фишера в интересах обоюдной безопасности наших спасателей, отправленных туда по международным протоколам экстренных ситуаций, касающихся здоровья и жизни людей! — чётко и безупречно отчиталась Сударева перед главами правления.

Уолтер Кик немного замешкался и продолжил:

— Хорошо! Вы выходили с ними на связь?!

— Вы прекрасно знаете, что они не выходят на связь, это должно быть в ваших сводках! Попытки были произведены с обеих сторон, мы не можем отозвать сновигаторы обратно!

— Вы так спокойно об этом говорите, как будто вовсе и не являетесь высшим командным звеном российской стороны, это очень настораживает!

— Я прекрасно осознаю всю ответственность за происходящее, однако я не в состоянии поймать пятерых бойцов, взбунтовавшихся без всякого предупреждения и скрытно покинувших станцию на высокоскоростных челноках. На данный момент я готова выполнить любой ваш приказ, касающийся устранения возникшей ситуации!

Уолтер, засунув обе руки в карманы брюк, размеренно вышел из-за стола, отодвинув кресло позади себя и подав голову вперёд, скорчил удручающую гримасу как бы сочувствующего и всему соболезнующего человека. Вытянув при этом шею в такой позиции, он начал медленно делать шаги вперёд и слегка покачивать головой, изображая не объемлющее сопереживание высказанным ему проблемам:

— Что вы говорите? Какая героическая самоотверженность! Вы просто эталон военной субординации!

При этом он, явно паясничая, заваливал голову набок. Затем он резко выпрямился, вернул свою обычную серьёзную мимику, развернулся и, возвращаясь обратно к своему месту, махнув указательным пальцем в сторону экрана, сухо приказал:

— Вырубите им всю навигацию и спутниковую связь! Немедленно и без разговоров! Это всё!

Видео мост отключился.

— Что это вам даст, Уолтер? — утомлённым голосом, наполненным равнодушия, спросил Борис, как только экран погас и сразу стал незаметным на фоне стены, как будто куда-то пропал.

— Вы лучше думайте, где деньги взять, мой дорогой друг! Я не позволю вам просто так залезть в страховые фонды, как это у вас обычно принято делать в Москве! — сразу же осадил его разгневанный Кик.

— Когда они вообще приехать должны на Конкордию? — поинтересовался Борис у окружающих, — может просто перенести турнир на несколько дней? Всё-таки о спасении жизни людей идёт речь. Сколько там? Восемь человек? Да ещё и все учёные… А этот, который у них там самый главный, забыл его имя…

— Жерар Боссэ, — тактично подсказал ему Сэр Томас Уиттл, немного прищурившись.

— Именно! — продолжил Борис, — может он захочет как-нибудь сгладить общую ситуацию с недовольством гостей? Ведь объективно они спасают его и его людей, так как по времени спасательные службы не успевают туда доехать вовремя.

— Неизвестно, что вообще там произошло, — вмешался Томас Уиттл в попытки Бориса аргументировать вину российской стороны, — пилотов нанимают сюда не спасателями, и сколько кому осталось времени — это вообще не их дело. Француз не в счёт, он там из-за своей невесты, да и его отсутствие незначительно. Чего не скажешь о целой команде из пяти человек. Наврядли Боссэ сможет что-то урегулировать, если он вообще ещё жив.

Марта Баумгартен сидела нога на ногу и что-то внимательно выполняла на своём планшете, лежащем на колене.

— Ну, так что мы придём к какому-то решению по переносу турнира или вот так вот сразу объявим об отмене? — спросил она.

— Давайте подождём ещё какое-то время, может они вообще повернут назад? — предложил Уолтер.

— Вы сами-то в это верите? — задал ему Архип встречный вопрос, — группа русских офицеров с пятилетнем стажем пилотирования поворачивает обратно, потому что вы им навигацию выключили… У них по прежнему работают основные приборы, компас, карты и локация. У них даже радиосвязь осталась только в другом диапазоне, на расстоянии нескольких десятков метров они спокойно могут друг с другом общаться, пока у них не разрядятся костюмы. Так что, подъезжая друг к другу вплотную, они вполне смогут поддерживать эфир. Им даже так удобней будет — мы ничего не услышим. Я вообще не понимаю, зачем вы это сделали? Так бы может, всё это быстрее прошло, а теперь в отсутствии маршрутных карт на ледник, да ещё и спутниковой навигации, они серьёзно рискуют надолго там потеряться.

В кармане Уолтера внезапно зазвонил телефон. Он взял трубку и через мгновение опять пришёл в ярость, уже смотря в сторону Баумгартен. Потом он резко ответил кому-то «Я вас понял!» и бросил трубку на стол:

— Ну, знаете ли, от вас уж я никак такого не ожидал! — сказал он, обращаясь к Баумгартен, — Марта, что с вами такое? Вы то зачем туда полезли?!

Баумгартен без всяких эмоций отложила свой планшет на стол, вальяжно опустила ногу с другой ноги на пол и грациозно, как кошка откинулась к спинке кресла, опустив обе руки на подлокотники:

— А немецкая сторона в условиях отсутствия общих окончательных решений по внезапно возникшим вопросам оставляет за собой право принимать собственные меры в интересах своей стороны! Вы так и не пришли к окончательному ответу, а я не собираюсь вхолостую гонять своих пилотов по Антарктиде. Пусть делают работу, раз уж всё равно им завтра не выступать!

И она посмотрела в глаза Уолтера совершенно непринуждённым взглядом.

— Да ради Бога! — недовольно огрызнулся американец, и после некоторой паузы добавил, — но связь им тоже отключат, можете не сомневаться!

И он, взяв свой телефон, быстро удалился прочь.

Баумгартен абсолютно невозмутимо подлила себе в стакан минеральной водички, сделала несколько глотков и так по-детски коротко ухмыльнулась перед остальными, давая понять, что никаких вопросов именно к ней в данной ситуации быть в принципе не может.

— Да уж… — с очень натуральной тяжестью в голосе протянул Архип, — это конечно была грандиозная подстава! Что ж, давайте тогда подсчитаем примерные убытки от переноса стартов на двое суток. Предположим, что они все приедут на «Конкордию» вовремя и так же вернутся оттуда на «Восток». Тогда через два дня с учётом возможных ремонтов и их отдыха мы всё-таки проведём ежегодный заезд и тогда хотя бы отобьём убытки.

И присутствующие принялись за обсуждения с приблизительными цифрами и подсчётами перед тем, как принять окончательное решение о полном срыве турнира или же о его возможном переносе на несколько дней.

ГЛАВА IX. ЗА ГРАНЬЮ ПРЕОДОЛЕНИЯ

Сновигатор Андрэ Марсо выехал на поверхность ледника спустя пять часов, после старта со станции «Восток». Он был единственным, кого не коснулись ограничения спутниковой связи и навигации, так как американская сторона посчитала абсолютно допустимыми его личные обоснования и отнеслась к этому очень лояльно. Андрэ даже не предполагал, что за ним последуют ещё пять российских пилотов, которым уже в свою очередь посадили на хвост двух немцев, только с другим отрывом и сделано это было в большей степени из-за вопросов немецкой предусмотрительности, чем из-за личных амбиций Марты Баумгартен.

В целом шельфовые ледники обычно никогда не рассматривались программой «Полярной Навигации» в качестве каких-то особых зон, к которым было бы необходимо присматриваться более конкретно, как к объектам повышенного интереса с точки зрения проводимых турниров. Во-первых, их места расположения были достаточно разбросаны по Антарктиде и удалены от основных маршрутных районов, а во-вторых, они действительно несли существенную долю опасности и неоправданного риска, так как ни одна из стран участниц не видела особого интереса в перспективе спасательных подъёмов своих машин из расщелин и это только в лучшем случае. В то же время через большую часть шельфовых ледников были проложены маршруты и у Программы на них имелись маршрутные карты. Но эти направления в основном использовались исключительно как транспортные, так как через них пролегало сообщение между некоторыми станциями и не более. В числе таких шельфовых ледников был ледник «Ларсена» на направлении станции «Беллинсгаузен», ледник «Роне», занимающий весомую объёмную долю Западной Антарктиды, ледник «Роне-Фильхнера» на западном направлении немецкой станции «Ноймайер» в Земле «Королевы Мод» и ледник «Эймери» между Землями «Кемпа», «Макроберто» и «Принцессы Елизаветы». И только ледник «Росса», который по своей площади практически не уступал шельфовому леднику «Ронне», ни разу за пять лет существования Программы «Полярной Навигации» не подвергался маршрутному исследованию, через него не проходила ни одна экспедиция высокоскоростных полярных челноков и у этого были совершенно естественные причины. Дело в том, что с восточной стороны от материка его полностью отделял достаточно широкий горный массив Трансатлантического хребта, что в совокупности со сложностью и опасностью прохождения ледниковых ландшафтов создавало дополнительное и совершенно излишнее неудобство, а также очень крайнюю степень рациональности в использовании такого маршрута. Огибая эту область через вершину Трансатлантического хребта по Равнине Бэрда к Восточной равнине, потери времени и расстояния были не так уже и важны по сравнению с тяжёлым переходом от сложного протяжённого рельефа ледника сразу в запутанную область гор. Практически расчётная разница составляла всего лишь несколько часов, и Андрэ Марсо это понимал перед тем, как выбрать данный маршрут. Но в его случае два часа были критическим временем, которое нельзя было упустить ни при какой возможности.

Итак, планомерно продвигаясь вглубь ледника по его поверхности, ничем особо не отличающейся от поверхностей других ледников, Андрэ Марсо сквозь не спадающее эмоциональное напряжение, совершенно не осознавал того, что он является первым человеком в истории полярной навигации, кто пилотирует здесь свой сновигатор, в одиночку прокладывая маршрут по центральному вектору пересечения. Наиболее опасным фактором с учётом погодных условий здесь была заснеженность средних по размеру расщелин. В лучшем случае снег свисал со всех краёв большой покатой шапкой, очень затрудняя визуальное определение реальной ширины и их сдвига относительно друг друга для необходимого расчета на преодоление в прыжке. В худшем — слой снега кое-где провисал внутрь и немного отличался по цвету из-за плотности и общей толщины слоя над щелью, но на большой скорости, которую так или иначе необходимо было поддерживать, не всегда удавалось вовремя заметить такие места, и приходилось совершать резкие манёвры в последний момент или попросту проходить их напрямую, что негативно сказывалось на подвеске, а также на нервной системе и уже без того утомлённом организме.

Общее расстояние из программного расчёта величины вектора пересечения ледника, проложенного Андрэ по карте, приблизительно равнялось четыреста пятьдесят миль. Среднечасовые показатели скорости на леднике были достаточно низкими и варьировались от ста пятидесяти до ста семидесяти миль. Меньше, чем за два часа следования он уже несколько раз столкнулся с довольно сложными разломами, которые приходилось проходить с подготовленного на форсаже разгона, возвращаясь для этого назад не менее, чем на пол мили. Были и другие негативные факторы… Так, например, пришлось объезжать чрезмерно высокий сдвиг ледникового пласта, чтобы выйти на нижний уровень, а затем долго корректировать уже в зависимости от новых препятствий возврат к прежнему направлению. Но самое суровое испытание ждало его как раз посередине проложенного курса. Через полтора часа непрекращающегося ледникового штурма перед глазами Андрэ, как фатальная катастрофа, перечёркивающая все события его жизни, на всю длину ледникового пласта от одного горизонта до другого распростёрся широчайший разлом, высотой не меньше пятнадцати метров и шириной около пятидесяти, о чём нельзя было судить наверняка. Но, подъехав к самому краю, он произвёл заложенный в программное обеспечение сновигаторов, ультразвуковой анализ линии горизонта на максимально низком уровне и его опасения подтвердились, — ни одна из моделей высокоскоростных челноков не была разработана для преодоления таких больших расстояний в прыжке. Посередине был холодный глубокий океан с тёмной рябью на поверхности, которая становилась светло-зелёной, приближаясь к белым обрывам бесконечно протяжённых ледяных стен. На этот раз, несмотря на внутренние механизмы человеческого существа, которые до этого момента не давали Андрэ покоя перед несущимися навстречу со скоростью сновигатора испытаниями, его головной мозг ненадолго впал в тяжёлый ступор. Придя в себя, он потянулся назад через плечо и вынул из багажного отсека за креслом пилота мощный цифровой бинокль. Затем он открыл кабину и встал во весь рост, разглядывая по обеим сторонам уходящие вдаль извилистые линии разлома. Включив определение дальности и соотнося риски горизонтальной градуировки с противоположными краями разлома вдалеке, он с ужасом осознал, что допустимых для прыжка расстояний нет ни в одном направлении. Андрэ быстро сел в кресло, опустив крышу кабины, и, сдав назад, вырулил вправо. Затем он проследовал в этом направлении около мили и повторил свои действия, снова оказавшись перед фактом отсутствия возможности для прыжка. Мысли опять начинали поднимать градус кипения, внутренние шестерни и уставшие механизмы его физиологии вновь разгонялись, вырабатывая необходимую мощность для эффективной работы. Андрэ было тяжело решать, в какую сторону нужно двигаться, чтобы найти необходимый участок. Сразу становилась понятной ужасающая потеря времени на развороты и возвраты. Он старался как можно быстрее определить принцип, по которому лучше вести поиски, но ничего не приходило в голову. Ни с какой особой информацией о геологических свойствах разломов в своей пилотной практике он не сталкивался. Говорить о том, что в каком-то конкретном направлении — или к материку, или к океану, разлом должен по естественным причинам сужаться, он не мог. А бесконечно ездить туда — сюда и постоянно возвращаться казалось той самой дерзкой ловушкой, из которой как раз и не было выхода. С каждой секундой предчувствие паники становилось всё сильнее и сильнее, а вслед за ней наступал опять тот самый шквал гнева, прорезающийся сквозь всё остальное внутри и подавляя даже принципы логики и самосохранения. Гнев нарастал неимоверно, Андрэ стиснул зубы и обострённым взглядом посмотрел на противоположный край разлома ещё раз. И в этот критический момент он почувствовал, что теперь навстречу ему уже несётся его собственная смерть, желая подвергнуть его окончательному испытанию. Это был фатальный момент всей его жизни, когда выбор для него всё ещё существовал, но по каким-то причинам смерть решила посмеяться над ним, показав, где его место во всей этой истории. В этот момент Андрэ вновь подумал о Бенедикт и понял, что потерять её в результате своего отступления было бы гораздо хуже, чем умереть самому в последней попытке прорваться к ней на помощь. Чтобы на сверх превышенной скорости вовремя сработать задним антикрылом вместе с приводом подвески, он воткнул в снег лопату из такелажного отсека на расстоянии десяти метров от края разлома. Теперь ещё одной задачей было попасть в неё на такой скорости. Затем он вернулся в машину и отогнал её на две мили назад. Основным ориентиром для правильного преодоления такой дистанции разгона была определена уже проложенная лыжня на поверхности снега. Перед началом старта Андрэ посмотрел на часы, с момента его прибытия сюда прошло двадцать минут. Это было ещё допустимое для потери время. Затем он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы сосредоточиться и собраться с духом, и, устремив свой упорный взгляд вперёд, подал левый рычаг управления тягой на максимальный разгон, постепенно прижимая правым штурвалом предельно активированную гидравлику подвески в результате задавливания машины на скорости вниз аэродинамикой заднего антикрыла и постепенно доводя форсаж до максимума. С прямолинейным разгоном этого типа сновигатора проблем не было, — «Supplanter» шёл, как самолёт по взлётной полосе с таким же, характерно набирающим динамичную интенсивность, свистом турбо-ионных двигателей. На спидометре уже зашкаливал допустимый предел возможной скорости и бортовая электроника включила предупреждающий режим, при котором на основном мониторе посередине начинали мигать большие красные цифры реальной скорости с характерным пульсирующим звуком предупреждающей сирены. Цифры постепенно подползали к отметке в двести двадцать узлов. Теперь самое главное было попасть в лопату и в момент удара резко рвануть на себя правый штурвал, чтобы аэродинамика заднего антикрыла выполнила максимальное положение на подъём, резко высвобождая мощную кинетическую энергию сжатой гидравлики в подвеске и выполняя тем самым эффект прыжка. Внутренние лопасти боковой аэродинамики в таком режиме вставали в горизонтальное положение, регулируя дифферент корпуса сновигатора во встречном воздушном потоке. Чем ближе к краю выполнялся такой манёвр, тем дальше уходила взлетающая вверх машина, и тем больше было расстояние, на которое можно было прыгнуть вперёд. За тысячные доли секунды перед тем, как Андрэ Марсо увидел красную рукоять лопаты, в его голове как молния пронеслась мысль о том, что в случае неудачи, на такой скорости с такой инерцией он войдёт в ледяную стену противоположного края, как артиллерийская ракета. В следующее мгновение произошёл еле заметный удар, Андрэ мгновенно дёрнул штурвал на себя. На тяжёлом вертикальном ускорении он сделал последний глубокий вдох, и в этот момент время для него как бы замедлилось. Дальше всё было уже не важно, машину можно было не контролировать, всем остальным теперь распоряжалась его судьба. Перед глазами вновь возникла Бенедикт в ярком тёплом солнечном свете, летящая вверх на длинных верёвочных качелях и весело смеющаяся от счастья таким лёгким жизнерадостным смехом. Её длинные светлые прямые волосы переливались золотом и блестели в лучах солнца. Вокруг повсюду была летняя зелень травы и листвы деревьев, перемешивающаяся с бирюзой глубокого чистого неба. Бенедикт была в лёгком белом платье, подчёркивающем её стройную изящную фигуру. Андрэ старался вспомнить, где бы это могло быть, и вместе с этими мыслями понемногу погружался в это наполненное радостью, солнцем и красотой смеющейся Бенэ видение, растворяясь в тёплом свете и забывая о суровых реалиях последних событий. Перегрузка настолько вдавливала инерцией его головной мозг в собственную массу, что он уже начал свыкаться со своим новым состоянием, принимая его за естественное, как вдруг произошёл сильный резкий удар, который моментально привёл его сознание в повышенную активность. Подвеска в этот момент испытала неимоверную нагрузку, о чём сразу же просигнализировали аварийные надписи и голосовые сообщения, смешанные с интенсивными звуковыми сигналами. В лобовое стекло с хлёстким грохотом ударил шквал поднятого от удара снега. Всё это вместе с непрекращающимся стремительным движением мгновенно отрезвило Андрэ таким радостным, наполненным ажиотажа, стимулом к продолжению борьбы и в данный момент его задачей было как можно скорее и аккуратней затормозить разъярённую машину. Он быстро выставил левый рычаг тяги в нейтраль, так как переводить сновигатор в реверс на такой скорости было чревато потерей или повреждением реверсных крыльев и, всё также прижимая машину к поверхности снега задним антикрылом, начал понемногу задавливать педалями гидравлику тормозных стопоров в полозьях. По корпусу завибрировало лёгкое шуршание выдвинутых в снег стопоров, машина начала замедляться, заметно теряя набранную инерцию. Ровное пустое пространство впереди позволяло выполнять этот манёвр, не напрягаясь без риска врезаться во что-нибудь по пути до полной остановки. Через двадцать секунд сновигатор медленно остановился, проминая последние метры упругого снега с характерным замирающим скрипом. Стеклянная крыша кабины с шипением открылась и устало поднялась вверх. Андрэ покинул салон и отправился к краю разлома. Преодолев пешком почти один километр, он подошёл к месту удара его сновигатора о поверхность и увидел, что следы лыж прерывает огромная выбоина на два метра от края разлома из которой откололась большая ледяная глыба и упала вниз. Место приземления на снегу было хорошо видно по характерному следу вокруг от воздушного удара. Рассчитав расстояние от края по длине лыж своего сновигатора, Андрэ с ужасом осознал, что приземлился на противоположную сторону в положении, когда задние их части выступали за край разлома на четыре метра, то есть до фатального исхода ему не хватило ещё нескольких метров, когда корма перевесила бы носовую часть и ушла по инерции в вертикальную ледяную стену. Андрэ быстро развернулся и побежал обратно к машине, — времени на лишние действия и раздумья совершенно не хватало. Быстро запустив силовые установки, он вновь двинулся вперёд, ведь оставшееся расстояние на леднике совершенно не давало поводов расслабляться. Теперь лишь была только одна надежда на то, что этот разлом был максимальным испытанием, пройдя которое, Андрэ попадал за грань преодоления всего этого сложного и опасного маршрута. Теперь он внутренне ощущал за собой ту главную причину, по которой он находился здесь и это чувство придавало ему невероятной уверенности в том, что всё остальное он победит при любых обстоятельствах. За гранью преодоления было тяжело и в то же время легко, и этот парадоксальный апофеоз пронизывал всю окружающую атмосферу, уверенно намекая на то, что всё это происходит по воле каких-то высших сил, которые наслаждаются этим насыщенным пиром страданий, выносливости и отваги!

ГЛАВА X. СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА

В момент, когда спутниковая навигация и связь резко вырубились, взаимно провоцируя обнаружение данных фактов один вслед за другим, ведущим в группе российских пилотов шёл Хэлбокс. Тщетно пытаясь сообщить в эфир о том, что мгновенное определение местоположения сновигаторов на карте пропало, он то и дело переключал каналы, но быстро осознал изначальную причину этих бед и начал замедляться. После того, как скорость значительно упала до шестидесяти узлов, он с лёгкостью выполнил уже давно отработанный манёвр резкого разворота на сто восемьдесят градусов и, продолжив движение на реверсе, начал интенсивно мигать фарами навстречу идущим за ним пилотам, постепенно останавливаясь. Впрочем, это не создало дополнительной проблемы, — потерю навигации и связи заметили все, и в большей степени остальных об этом информировал в кабине штурманбот. Пилоты начали сближаться и прекращать движение, собираясь в организованную шеренгу из шести машин, чтобы иметь возможность переговариваться с помощью автономной радиосвязи передатчиков, встроенных вместе с другими мобильными информационными и измерительными системами в цифровой модуль управления термокомбинезоном и гермошлемом, расположенный на левом рукаве, который назывался «Cyber Sleeve» («Кибер-Рукав»), а между пилотами российской группы его чаще называли просто «слива».

— Ну, в общем, этого и следовало ожидать, — разочарованно вынесла свой вердикт Фрэя.

— Так, господа офицеры, не расслабляемся! Переходим в автономный режим, фиксируем своё последнее местоположение на карте, внимательно отслеживаем показатели пройденного расстояния и направление по компасу! Вы всё это прекрасно знаете! — утвердительно сообщил своей команде Джонс.

— А что со связью будем делать? — спросил Вэндэр.

— А она тебе нужна вообще? — сразу же контр аргументировал Джонс эту проблему, — мы почти час в эфире молчали. Просто следите друг за другом внимательней. Если что, пусть идущие сзади мигают фарами передним, а передние сбрасывают скорость перед ними, при этом друг друга не обгонять.

— Да, это действительно сбивает с толку, — аналитически констатировал Зордакс, — неплохо постарались хозяева, чтобы нас обратно развернуть. Без спутника через горы на этот ледник путь будет очень трудным и долгим.

— Ну, только не скажите мне, что «макдаки и твистеры» в своих комфортных кулуарах заставили русских офицеров сдрейфить посреди Антарктиды?! — заявил Джонс в активном боевом стимуле.

— Да нет, конечно, нет! — с абсолютной уверенностью высказался Хэлбокс, — мы двигаемся дальше до самого конца! Тем более что наша задача в первую очередь подстраховывать Андрэ, а там уже впереди видно будет. Очень надеюсь на то, что он сам благополучно доберётся до Конкордии без нашей помощи, не хотелось бы конечно ещё и его откуда-нибудь вытаскивать по пути.

— Всё, продолжаем движение друг за другом! — скомандовал Джонс, — держите интервал максимум в пол мили, чтобы хорошо видеть друг друга. И старайтесь не сбрасывать общий темп, скорость тоже важна! Я пойду посередине третьим! Обгон разрешается только в экстренном случае!

И команда выдвинулась дальше. Расстояние до Трансатлантического хребта по Восточной равнине они прошли довольно свободно без затруднений, не сбрасывая скоростной режим ниже ста девяноста миль. После вхождения в зону гор темп продвижения резко снизился и команда начала часто петлять и возвращаться в поисках допустимого маршрута, так как мгновенные ориентиры на местности в виде спутникового сигнала отсутствовали, а показания компасов вперемешку с запутанностью гор и постоянным отклонением в сторону допустимых проходов между скалами от необходимого курса постоянно сбивали с толку, заставляя тратить бесценное время и массу нервных напряжений. Для обсуждения решений по координации своих действий они ни разу специально не останавливались, а лишь изредка выходили друг с другом на связь, когда впереди идущие машины возвращались обратно мимо вынужденных остановиться сзади, чтобы искать новый путь из-за горных тупиков. Общее настроение в связи с этим было непонятным, но в то же время бодрым, так как каждый член команды внутри своей кабины был напряжён и взволнован тем, чтобы не отстать и не снизить свои волевые позиции по отношению к напарникам.

Наконец, через один час сорок минут они выбрались к шельфовому леднику и вновь выстроились перед ним в аккуратный ряд для обсуждения дальнейших указаний, да и просто немного отдохнуть.

— Что ж, я должен заметить, что у нас неплохо получается, хотя по времени мы наверняка отстаём, — заметил Зордакс.

— Ты о чём? Про Андрэ что ли? — возразил Хэлбокс, — оставь его! У него совсем иные обоснования, я даже и не надеялся его догнать.

— Всё равно надо поторопиться! — забеспокоился Джонс, — мы потратили почти пять часов и я не хочу, чтобы наши усилия, в конце концов, превратились в мартышкин труд, если мы существенно опоздаем.

— Не забывай, Джонс, — вмешалась Фрэя, — мы идём без навигации и связи. Это реально снижает наши возможности, а главное скорость.

— Кстати, — вдруг заметил Вэндэр, — а что с нами будет потом, после всего этого?

— Какая разница, Вэн? — сказал Хэлбокс, — допустим, нас всех уволят без выплаты пособия. Тебя это как-то останавливает здесь и сейчас перед реальной задачей, связанной с жизнью людей?

— Я просто так спросил, — начал оправдываться Вэндэр, — что уже и спросить нельзя? Ладно, поехали дальше! Когда я стою на месте, мне не по себе.

— Давайте быстро проведём общую сверку текущей обсервации и в путь! — скомандовал Джонс.

Пилоты по очереди называли свои координаты места нахождения, эмпирически вычисленные и рассчитанные навигационным оборудованием челноков от пройденного расстояния с учётом всех изменений направления движения с того момента, когда пропал сигнал от спутника. После этого команда выдвинулась на распростёртую до горизонта поверхность ледника и продолжила своё движение.

В целом проблемы прохождения этой местности были стандартными и давно уже знакомыми всем пилотам. Недаром они впервые столкнулись с ними ещё пять лет назад в свой первый старт миссии «Полярной Навигации». Также петляя и огибая чрезмерно опасные участки, команда планомерно двигалась дальше к центру ледника, то максимально разгоняясь на протяжённых ровных дистанциях, то наоборот медленно и осторожно проходя подозрительные сектора с внешним рельефом ландшафта, явно угрожающим безопасности подвески сновигатора и объективной возможности прохождения таких участков.

И вот, спустя те же полтора часа следования, которые понадобились французскому пилоту, российская группа подошла к тому самому злополучному разлому и, выстроившись в ряд около края с выражениями глубокого философского недоумения на своих лицах, стала созерцать этот фундаментальный каприз природы, который неожиданно и абсолютно категорически преградил им не только путь, но и предположительные варианты прохождения данной преграды с учётом острого дефицита времени.

— Какие будут предложения? — заманчиво спросил Джонс.

— Ну, ездить тут по краю взад — вперёд друг за дружкой у нас точно времени никакого не хватит! — твёрдо определила ситуацию Фрэя.

— Неплохо, — саркастичноохарактеризовал её ответ Зордакс с настроением от предвкушения окончательного Армагеддона.

— Интересно, Андрэ уже утонул или он всё-таки нашёл место для прыжка? — поинтересовался Хэлбокс.

— Я думал, ты сам предложишь перепрыгнуть, — сказал Джонс.

— Ага… Очень смешно! — продолжил Хэлбокс, — пойми, Джонс, взаимовыручка и честь это одно, но меня не ждёт любимая невеста на Конкордии, чтобы я вот так вот героически начал рисковать своей жизнью! Пятьдесят метров с нулевым сдвигом — это уже чересчур! Но вот, что я предлагаю… Вы всем своим большинством отправитесь сейчас направо на юг к материку со всей возможной для вас скоростью. Таким образом, если в сторону океана возможности для прыжка не окажется, вы просто безопасно обогнёте этот разлом, потратив около двух часов дополнительно к основному времени, и это будет конечно плохо. Но я в свою очередь отправлюсь налево в сторону океана, и если там будет хоть малейшая возможность для поперечного преодоления, то я ей обязательно воспользуюсь, и будем надеяться, что хотя бы у меня получится сэкономить драгоценное время. В любом случае мои возможности самые максимальные, любые помощники могут оказаться для меня обузой, и вы хорошо понимаете, о чём я. Перепрыгнув сам, я не смогу продолжить движение, бросив напарника в океане, а вытаскивать его из разлома — это значительная потеря времени.

— Хорошо, я понял тебя, Хэлбокс! Не будем терять времени! — скомандовал Джонс.

— Береги себя, амиго! — попрощался Вэндэр со своим другом.

— До встречи на той стороне! — ответил Хэлбокс.

И пилоты разъехались в разные стороны, для реализации этой системной тактики прохождения чрезвычайно сложного препятствия. Группа теперь уже из пяти человек просто ушла к материку по ровной глади края разлома на максимально допустимой скорости, их задача не содержала в себе ничего особо сложного, а лишь носила некоторый расчёт на потерю допустимого времени. А вот перед Хэлбоксом стояла гораздо более серьёзная проблема. Теперь ему необходимо было не только быстро обнаружить допустимое место для прыжка, а ещё и удачно выполнить его. При этом задача носила в себе сразу три основные переменные, очень сильно зависящие друг от друга и серьёзно влияющие на главный окончательный фактор, а именно на то же затраченное время, от которого зависел основной конечный результат их миссии. Итак, в первую очередь необходимо было оптимально подобрать допустимую ширину разлома, от которой во вторую очередь зависела сложность прыжка, а третьим фактором выступало уже время на поиск такого места. Таким образом, чем больше времени Хэлбокс тратил на поиски, тем меньше был риск, но больше общая потеря времени и наоборот, чтобы сократить это время, ему нужно было рискнуть в достаточной степени, и эта мысль с каждой пройденной милей всё больше захватывала его сознание. В одиночестве он по-другому чувствовал возложенную на него ответственность, а практика скалолаза серьёзно сказывалась на его характере в плане отношения к риску. К тому же и сам разлом оказался на редкость мерзопакостным и вовсе не собирался сдаваться здесь вот так вот возможно даже за тысячу прошедших лет перед горсткой обывателей, которые посмели попытать здесь свою удачу.

Пройдя несколько миль, Хэлбокс обнаружил на снегу следы от прыжка Андрэ Марсо и пришёл в изумление. Он отчётливо видел полу занесённые линии следов от лыж его сновигатора на другой стороне, уходящие вдаль существенно заметным вектором, нарушающим общую гладь снежной поверхности. Также он обратил внимание и на огромную выбоину, образовавшуюся от удара при приземлении его машины. Хэлбоксу стало не по себе. Он совершенно не ощущал какой-либо сопернической зависти или превосходства французского пилота над собой, а скорее, во-первых, был поражён невыполнимостью данного прыжка, а, во-вторых, резким обострением чувства необходимости выполнить такой же прыжок из-за фактической вероятности его выполнения на практике в виде явных тому доказательств перед собой. «Ну, уж нет! Здесь я прыгать точно не буду!» — сказал Хэлбокс вслух и быстро продолжил свой путь вдоль разлома, выискивая отрезок хотя бы немного уже предыдущего.

Наконец ещё через пятнадцать миль он обнаружил довольно неплохое место с выпирающим с другой стороны краем на пять метров от основной линии обрыва и примерно такой же шириной. Возникала некоторая опасность удачного приземления в эту область, но она не сильно озадачила Хэлбокса. Он решил не тратить времени попусту и на кураже предвидимого успеха ушёл манёвром на разгонную прямую. Удаляясь на хорошую дистанцию, которую для такого прыжка было естественно рассчитать любому пилоту, Хэлбокс всё-таки поторопился, одурманенный адреналином и взвинченным состоянием своей психики. Он не столько не предположил, что на такой скорости нужно будет острее ловить момент манёвра задним антикрылом, чтобы выполнить прыжок вовремя, сколько не учёл всех связанных с этим факторов. К ним можно было сразу отнести видимость на снегу с учётом интенсивности солнечного света, возможность установки ориентиров, как в случае с Андрэ Марсо, да и сам факт того, что с определённой точки при разгоне, когда он фактически сможет осознать свою ошибку, тормозить будет уже поздно, так как машина по инерции в любом случае уйдёт в разлом. Всё это ушло от его внимания, и было окончательно заперто неотлагаемой силой решимости, интенсивностью волнения и оттенками спортивного куража, который так или иначе всегда присутствовал в нём в такие моменты.

Отойдя на две мили, которых в принципе при правильном соотношении всех факторов, было достаточно, он незамедлительно начал разгон, используя форсаж на максимуме. Примерно к середине отрезка разгонной дистанции, когда скорость перевалила за двести узлов, он начал понемногу осознавать свою ошибку, но было уже поздно, — с каждой секундой момент прыжка был неимоверно близок, и возможности уйти на манёвр поворота оставалось всё меньше и меньше. В результате, пока он соображал в попытках принять какое-то конечное решение, времени совсем не осталось и в последние секунды, чтобы как-то прогарантировать безопасный интервал, который необходимо было отступить от края для возможности правильного толчка, он рванул правый штурвал на себя раньше положенного времени, и машина на пределе скорости взлетела вверх, только вот приземлилась она совершенно критически. Чрезмерно завалившись назад, её воздушное сопротивление резко сбило прямолинейную инерцию, что и спасло в каком-то смысле Хэлбокса от тотального разрушения в результате мощного удара о стену ледяного обрыва. Но удар пришёлся ровно посередине лыж об угол противоположного края, смяв их внутрь до основания фюзеляжа, что также демпфировало удар. Внутри моментально сработали все подушки безопасности, в стороны полетели куски карбоновой обшивки, элементы деталей и льда. Ещё одним фактором, спасшим Хэлбоксу жизнь от критического сотрясения внутренних органов, являлось то, что сам прыжок происходил под действием максимально активной гидравлики подвески, и при ударе она вместе с лыжами приняла на себя основную нагрузку, динамично подавив набранную при разгоне инерцию. Но, несмотря на это Хэлбокса ждал ещё дикий полёт вниз в океан с высоты пятнадцати метров внутри машины. Мгновенно сориентировавшись, что произошло, он изо всех сил ударил по большой кнопке «Sea Threat» в центре приборной панели, но это было бесполезно. От перелома обоих лыж пополам, в полостях на их внешней поверхности были полностью порваны аварийные буи, в результате чего в момент падения они выстрелили в разные стороны ошмётками оранжевой ткани и белым наполнителем взрывной смеси пиропатронов. «Progressor» Хэлбокса с размаху ударился о водную гладь тёмного океана, подняв вверх шквал воды и брызг, и мгновенно ушёл под воду под собственным весом. Хэлбокс ощутил прикосновение смерти, его адреналин зашкаливал, он мгновенно осознал, что сновигатор уходит с большой скоростью на бесконечное дно и, быстро откинув крышку кабины аварийными красными рычагами по бокам кресла, выстрелил сам себя экстренной системой катапультирования в слое воды вниз под небольшим углом к поверхности. Быстро разомкнув на груди замок ремней безопасности, он высвободился из кресла пилота, которое до момента взрыва пиропатронов аварийного парашюта успело уйти под воду на глубину пяти метров. Теперь оставалось только всплыть на поверхность, что в таком психологическом состоянии для него было абсолютно не затруднительным. Самым приятным сюрпризом в этой катастрофе оказался гермошлем с термокомбинезоном, которые не только не пропускали воду, но и полностью защищали его организм от чрезвычайно низкой наружной температуры.

Всплыв на поверхность, Хэлбокс быстро огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь объёмного куска льда, отколовшегося от выступа, которым можно было бы воспользоваться, как спасательным кругом. На его счастье неподалёку он увидел выпирающую снизу ледяную раковину, образовавшуюся от отколовшегося сверху ледяного столба, по-видимому, из-за естественного периодического таяния ледников. Он доплыл до неё и без особого труда влез на её поверхность, частично затопленную водой, а частично поднимающуюся над поверхностью океана незначительно всего на пол метра. В целом она и была похожа на обычную раковину, небольшой площадью около двух квадратных метров, имеющую в центре незначительное углубление, наполненное водой. Именно в этой раковине он и расположился, присев на один её край и прислонив спину к ледяной стене, а ноги уперев в другой край так, чтобы они не сильно касались воды. Теперь предстояло отдышаться, успокоиться, ещё раз внимательно осмотреться, проанализировать ситуацию, оценить свои шансы и сделать какой-то вывод, который уже отдалённо не вызывал почему-то благоприятных перспектив.

Итак, спустя десять минут, Хэлбокс с радостью для себя осознал, что отделался в этой ужасной катастрофе лишь незначительной перегрузкой внутренних связок. Во всяком случае, ни переломов, ни критических опухолей, вызванных внутренним кровотечением, у него не было, и это было самое главное, также как и то, что он нашёл удачное место, на котором можно было даже спать при необходимости, а не тратить драгоценные силы, бесконечно барахтаясь в воде среди отвесных ледяных стен. То, что следовало за этим, было абсолютно фатально. Во-первых, он полностью остался без связи, утопив свой сновигатор, а вместе с ним и возможность подать сигнал «SOS». Во-вторых, в момент катастрофы спутниковая навигация была выключена, а значит, никто не мог видеть, как спутниковый сигнал от его сновигатора пропал на радаре в момент крушения, и где это произошло, что указывало на то, что его придётся долго искать. Заряд его термокомбинезона был стандартно рассчитан на шесть часов автономной работы. К этому времени можно было прибавить ещё максимум час, пока не наступит смерть от переохлаждения, но и это при наружной температуре в минус пятьдесят градусов было очень оптимистичным прогнозом. Взобраться по ледяной совершенно отвесной стене без всякого инструмента было невозможно, да это бы и не сильно помогло, так как двигаться куда-либо в таком случае было ещё хуже, чем находиться на одном месте из расчёта, что его начнут искать. Хэлбокс примерно рассчитал, что его команда дойдёт до Конкордии через пять часов, но если бы они дошли туда даже за четыре часа, то всё равно, исключая время на обнаружение его пропажи и поиски уже здесь на месте, необходимо было ещё четыре часа, чтобы добраться до этого разлома, а это уже было минимум восемь часов, то есть час, после того, как он будет уже мёртвым. То же самое можно было сказать и о любой другой помощи, которая не успела бы дойти до этого места за столь короткое время. Таким образом, Хэлбокс осознал свою неизбежную смерть здесь внутри этого разлома посередине ледника Росса в Антарктиде. Теперь ему только оставалось ещё раз перебрать все случайно возможные варианты своего чудесного спасения, а затем свыкнуться со смертью и принять её такой ужасной, какой она могла только представляться в этом холодном одиноком аду.

ГЛАВА XI. КАМЕРА

С момента аварии в лаборатории прошло уже больше пяти часов. Все находящиеся в камере аварийного изолятора выглядели утомлёнными и подавленными, несмотря на то, что тёплый свежий воздух исправно подавался через вентиляционную решётку внутрь. На полу в разных местах были расстелены армейские спальные мешки серо-зелёного цвета, которыми комплектовался изолятор на случай долговременного пребывания в нём людей. Вдоль одной из стен здесь стояла всего одна скамья с мягким сидением, обшитым чёрным кожзаменителем, но сидеть на ней долгое время было неудобно, поэтому её поставили в угол на одну из боковых сторон, чтобы она не занимала много места. Между мешками было соблюдено одинаково максимальное расстояние, чтобы не напрягать друг друга своим присутствием, создавая как можно более свободное и комфортное для нервной системы пространство. И только Жан находился в своём углу в сидячей позе, а рядом с ним по очереди дежурили остальные. Сейчас было время Вивьен, она находилась с ним рядом и постоянно вытирала ему пот со лба. Жан постоянно стонал, отвернув голову в сторону. Его губы были сухими и белыми, а глаза покрасневшими от долгого утомления. Приступы были внезапными и длились по несколько минут. В этот момент он зажимал зубами оторванный рукав от собственной рубашки, который был не нужен, а только создавал дополнительный дискомфорт его обожженной токсином левой руке, и начинал нестерпимо орать сквозь зубы от адской боли. Затем он успокаивался и снова начинал просто стонать в течение примерно двадцати минут. Четыре шприц тюбика Буторфанола были уже давно израсходованы, а пятый забрал Патрик на случай, если у Жана вдруг начнётся неконтролируемая болевая агония, с которой он не сможет справиться самостоятельно. Прогнозы Патрика также оказались верны, — общая обстановка среди шести человек, безысходно ожидающих приближения собственной смерти от переохлаждения, один из которых постоянно стонет или просто дико орёт от боли, с каждым часом нагнетала всё больше и больше негативного давления на психику. Многие не понимали до конца, что вообще происходит и начинали срываться.

— Послушай, Патрик! — вдруг начал нервничать Филипп, — а чего мы вообще здесь ждём?!

— О чём ты? — с серьёзным тоном и абсолютным спокойствием переспросил его Патрик Томази, выражая при этом некоторое недоумение и неприязнь.

— Мы сидим здесь уже пять с половиной часов и просто слушаем стоны в ожидании того, что кто-то придёт к нам на помощь! Откуда?! Откуда мы ждём помощи, Патрик?! С Амундсен-Скотт?! Ты же знаешь, что гусеничный спасательный вездеход придёт сюда только через сутки, если они вообще его отправили, учитывая наш статус секретности! А топлива осталось только на пять часов, видишь уровень уже на половине!

— Что ты хочешь от меня? — тем же тоном сказал Патрик.

— Я хочу, чтобы ты ответил, что мы будем делать дальше, когда топливо закончится и генератор заглохнет? Ты когда-нибудь умирал от переохлаждения? Говорят это мучительная и не очень быстрая смерть.

— Предлагаешь открыть камеру и всем отравиться токсином? — спросил Патрик.

Вивьен с ужасом смотрела на них обоих, обнимая за плечо изнурённого Жана, продолжающего стонать с опущенной вниз головой в полубредовом состоянии.

— Прекратите! Слышите меня?! — вмешался Николя, — достаточно уже того, что неизменно здесь для нас происходит. Не надо добавлять сюда ещё своей истерики! А ты, Патрик… Ты же сам тоже всё понимаешь! Скажи ему! Почему я должен говорить за тебя?

— О чём он говорит?! — нервно поинтересовался Филипп.

Патрик ничего не стал говорить, а Николя также продолжил своё объяснение:

— Он рассчитывает на то, что к нам сюда вышлют пилотов Программы «Полярной Навигации». Теоретически они способны преодолеть такое расстояние за десять часов, но это не гарантировано. Правда есть ещё кое-что…

И Николя замолчал.

— Что есть?! Говори! Почему ты замолчал?! — взбесился Филипп.

— На станции «Восток» находится мой жених Андрэ Марсо, он один из пилотов этой Программы, — внезапно вмешалась в разговор Бенедикт Лурье, скромно сидя спиной к остальным, не поворачивая головы.

— И что, он спасёт нас?! — обрадовано вскричал перенервничавший Филипп.

— Оставь её в покое! — жёстко сказал ему Патрик, — что ты раскудахтался, тебе же сказали, что надежда есть, больше ты ничего не сделаешь! Да и, кстати, по поводу твоей идеи, — в конце дорога будет каждая секунда, так что не подставляй остальных. Если хочешь, можешь вскрыть себе вены, здесь найдётся чем, но не лишай других их последнего, пусть и малого, шанса.

Филипп замолчал, отползая от центра камеры к своему спальному мешку.

— Я вот, что подумал, — сказал Патрик, — давайте все залезайте внутрь спальников, а я опущу температуру ниже, будем экономить топливо, даже если в конце это будет вопрос одной минуты! Филипп, помоги нам с Вивьен уложить в мешок Жана!

— А что делать с его рукой? — спросила Вивьен.

— Её можно оставить на поверхности. Боли это снимет, но и страшного ничего не произойдёт. Даже наоборот, может собьёт температуру. В любом случае нам надо снизить расход топлива, чтобы продлить общее время.

— А я думал, что за нами вышлют какой-нибудь специальный самолёт? — продолжал бормотать себе под нос Филипп, залезая внутрь своего мешка.

— Какой самолёт, Филипп? — отвечал ему Николя, — здесь нет никаких специальных самолётов, а те, что есть, в такую погоду не смогут сюда даже подлететь, не говоря уже о том, чтобы удачно приземлиться.

— А сновигаторы смогут?

— У них, по крайней мере, есть шанс подъехать к нам на минимальной скорости, сопротивляясь урагану. Разве ты сам не понимаешь разницы?

— Я не знаю, оставьте меня, — ответил Филипп в конце и залез в мешок с головой.

ГЛАВА XII. ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК

Итак, преодолев разлом, Андрэ Марсо снова лёг на прежний курс следования и продолжил свой маршрут, двигаясь по оставшейся части шельфового ледника к Земле Мэри Бэрд. Чувство максимального испытания, которое он только что преодолел, не обмануло его, и до самого конца ледника он больше не столкнулся ни с одним серьёзным препятствием, а скорее наоборот стремительно и быстро прошёл весь этот путь, лишь изредка кое-где притормаживая для того, чтобы не слишком увлекаться скоростью в опасной зоне ледника, чрезмерно забывая о принципах дополнительной подстраховки и естественной бдительности. На этот отрезок пути у него ушло ещё чуть больше часа времени, и теперь перед ним открывалось вполне благоприятное для скоростного режима пространство равнины Бэрда. По проложенному вектору пути до станции Конкордия расстояние составляло всего четыреста пятьдесят миль, и единственное, что портило надежду на лёгкое преодоление этого маршрута, была буря, которая уже переползла и захватила половину равнины. Таким образом, перед Андрэ стояла следующая задача. С учётом того, что на момент выхода с ледника он уже израсходовал восемь часов из общего запаса времени, ему нужно было постараться пройти оставшиеся четыреста пятьдесят миль меньше, чем за три часа. Тогда он вполне укладывался в одиннадцать часов, и у него ещё даже оставалось немного времени на то, чтобы выполнить все необходимые действия, когда он достигнет станции. Приблизительно он так и предполагал, что с учётом очень низких температур, горючее в дизель генераторе аварийного изолятора закончится раньше регламентированного времени, но насколько точно, он рассчитать не мог. Путь по равнине Бэрда он сразу разделил на две части. Первую решено было пройти на максимально возможной скорости, тогда вторую он мог преодолевать на скорости не ниже ста пятидесяти узлов и это тоже был очень амбициозный расчёт с учётом одиннадцати бального шторма. В любом случае, Андрэ решил оставить хотя бы самую малую долю форсажа на всякий случай, а оставшиеся десять процентов выжечь сразу, чтобы преодолеть максимальное расстояние по ровной прямой.

Разогнавшись до двухсот узлов, он продержал заданный скоростной режим всего двадцать минут, а затем скорость упала до ста восьмидесяти пяти, и это был максимум, из того, что выдавала его машина здесь по такой поверхности с учётом толщины и плотности снежного покрова, а также постепенно спадающего давления топливной смеси из-за её значительного расхода за весь пройденный путь. Продвигаясь вперёд, он начал замечать постепенное ухудшение погодных условий. В первую очередь это касалось заметного нарастания встречного сопротивления ветра, ведь направление его движения было как раз в сторону моря Амундсена, с которого и пришла буря. Таким образом, через сорок минут его скорость упала до ста семидесяти миль, и это было очень плохо, так как за час он прошёл всего сто девяносто миль, а в следующий час его скорость при таком регрессе позволила бы пройти всего сто пятьдесят, в результате через два часа он оказался бы на расстоянии ста десяти миль от Конкордии и навряд ли смог бы двигаться дальше в прежнем скоростном режиме с учётом интенсивности встречного ветра. К тому же и видимость через каждые пятьдесят миль становилась всё хуже. Это касалось как солнечного света, так и встречного снега, поднимаемого ветром и летящего в лобовое стекло кабины. Всё это очень разочаровывало Андрэ в его предположениях относительно стратегии прохождения данного маршрута. Но, не смотря ни на что, он упорно продолжал своё движение, стараясь вглядываться вдаль, совершенно утомлёнными глазами, чтобы внимательнее обходить возможные снежные холмы, надутые ветром, и выбирать оптимальную трассу для того, чтобы не застрять в снегу на более низкой скорости. К его счастью наружная температура также снижалась по мере продвижения к океану, хотя она и в принципе была в это время очень низкой по всей области антарктического архипелага, поэтому сырость, надуваемая ветром с моря не делала снег тяжёлым и липким, а создавала довольно упругую плотность в местах особого скопления и наезжая на такие, надуваемые ветром ступени, «Supplanter» Андрэ успешно брал их накатом сверху, а не вяз, врезаясь внутрь этой снежной массы.

Так, пробиваясь вперёд, ещё через час Андрэ почувствовал хороший боковой удар резким порывом ветра в корпус машины. Это был первый сигнал о том, что он подошёл к шторму лицом к лицу. Скорость равномерно спадала и сейчас уже была на отметке в сто сорок узлов. Напряжение нарастало ещё сильнее, так как двигатели работали на максимуме уже практически десять часов и сейчас больше сопротивлялись буре, чем разгоняли машину. Несколько раз Андрэ заметил помехи в работе электроники, которая оказалась чувствительной к повышенной сейсмической активности, а именно к магнитным аномалиям, возникающим внутри шторма. Это была очень серьёзная помеха, которая создавала дополнительную опасность отклонения от правильного курса. Сновигатор то и дело получал резкие удары ветром по разным сторонам фюзеляжа, луч фар не пробивал летящий навстречу шквал снега дальше, чем на тридцать метров, и на такой скорости можно было говорить о том, что Андрэ двигался практически вслепую, исключительно по приборам, которым тоже нельзя было полностью доверять. Это касалось в данный момент именно ультразвукового сонара, с помощью которого можно было хоть как-то предотвратить возможное столкновение с дюной или ещё каким-нибудь препятствием. Всё это вместе с его общим состоянием создавало какую-то тяжёлую гипнотическую зацикленную функцию окружающего пространства внутри кабины. Каждый раз Андрэ сталкивался с мыслью о том, что вот теперь судьба приготовила ему новый ад, в виде странного механизма, внутри которого он должен сидеть и послушно прорезать серое пространство впереди себя до изнеможения. Отгонять такие мысли было тяжело, потому что не понятным оставалось, помогают они ему в решении его задачи или же являются сигналом к более опасному психологическому состоянию. В целом ему было всё равно, лишь бы продержать этот темп хотя бы ещё сорок минут. Наравне с оптимизмом приближения к станции вырастала паника от ошибки курсовой навигации. Промахнуться мимо заданных координат было чревато самыми тяжёлыми последствиями. Продвигаясь всё дальше и дальше вглубь этой серой Вакханальи, он всё больше и больше терял уверенность в том, что идёт по правильному курсу и спутниковая навигация не отводит его в сторону из-за магнитных помех. И вот уже, спустя сорок пять минут, судя по монитору штурман — локации, станция должна была быть перед ним, но ничего похожего вблизи не возникало. Оставалось только двигаться вперёд, так как маневрировать в поисках каких-либо коммуникаций с учётом скорости и погодных условий было абсолютно абсурдным. Внезапно послышался надрывистый высокочастотный звуковой скачок с последующим спадом, табло с показаниями тяги замигало красным цветом, оба двигателя заглохли. Это было самым критическим моментом для Андрэ, который даже не знал, правильно он движется к цели или его отнесло в какую-то сторону на неизвестное расстояние.

Сделав буквально один облегчающий вздох с опущенными вниз руками и головой, чтобы хоть немного сбросить общее напряжение и не заснуть при этом, Андрэ сразу же начал пробовать перезапуск силовых агрегатов. Системы тяги не поддавались никаким попыткам вновь восстановить их работу. Перегрев ионизаторов и низкое давление рабочей смеси в обоих контурах не создавали необходимую динамику ионизирующей вспышки для старта ведущих турбин. Сновигатор Марсо стоял, как героически поверженный воин, один на поле боя, из его сопел ветер порывами сдувал обильный пар от тающего снега, задуваемого в них с разных сторон. Вмиг он осознал, что у него теперь остался только один продуктивный выход — это сорваться вперёд и бежать, как можно дальше и быстрее, вот только бежать в такую погоду у него наврядли получилось бы. Он быстро выскочил из кабины, грубо сдёрнув коммутационный шлейф от своего гермошлема, и выставив на экране нарукавного кибер-модуля цифровой компас, двинулся напролом ветру и снегу по сугробам, высота которых в некоторых местах доходила почти до колена. Он старался идти очень быстро, периодически сверяясь по компасу с направлением и отслеживая время, которое осталось у него в запасе.

Теряя всякую надежду на достижение конечной цели, Андрэ уже практически смирился с настигающей его мыслью о том, что весь пройденный путь и все его неимоверные усилия закончились вот так вот безнадёжно и даже глупо. Что он просто идёт куда-то абсолютно бессмысленно, тратя последние силы попусту и ничего больше не в состоянии придумать. Порывистый ветер с сырым тяжёлым снегом то сносил его в сторону, то толкал вперёд, то совсем не давал идти. А он всё также продолжал и даже делал попытки ускориться, где это было возможно. Он думал о вероятном исходе, о том, что, наверное, просто упадёт в конце в снег, выбившись из сил, и замёрзнет здесь, а там где-то в этом секторе ещё возможно жива его любимая Бенедикт, которая надеется на то, что он придёт и спасёт её. Эти мысли уже не злили его и не будоражили привычную внутреннюю эксцентричность. А как утомительный пастырь, провожающий на эшафот, сопровождали его в этом последнем абсолютно тщетном рывке, кроме которого ему больше ничего и не осталось.

Андрэ посмотрел на часы, прошло двадцать минут с тех пор, как он покинул свою машину. Приблизительно рассчитав среднее расстояние, которое он преодолевает за одну минуту, он пришёл к выводу, что двигался всё это время достаточно быстро, чтобы пройти дистанцию, длиной около мили. Перед ним расстилалась широкая снежная дюна, обходить которую вокруг было ещё хуже, чем пересекать подъёмом к вершине. Он с трудом и тяжёлой тоской окинул её взглядом, а затем начал взбираться по уклону. Сделав несколько шагов, он понял, что стоя этого не выполнить, и упав на руки, начал как паук карабкаться вперёд, используя уже все четыре свои конечности. Перемещаться так было гораздо легче и быстрее. Когда же, наконец, он достиг высоты, его взгляду предстала огромная равнина, с нескольких сторон окружённая такими же дюнами и чем-то тёмным посередине вдалеке всего этого серого пространства, меняющего свой оттенок и концентрацию, как летящий пчелиный улей. В момент его нервы даже сотрясло от очень знакомого расположения дюн, а то, что было там вдалеке посередине, совершенно не вписывалось в общую структуру окружающего ландшафта, а было явно чем-то искусственно созданным, абсолютно лишним с неправильными формами, не соответствующими покатым склонам окружающих дюн. И здесь среди них это могло быть только одним — основным комплексом полярной станции Конкордия. Андрэ ещё раз резко взглянул на время, к этому моменту прошло уже одиннадцать часов десять минут. До главных корпусов станции оставалось ещё около десяти минут следования в таком же темпе. Время ещё однозначно оставалось, теперь самым главным являлась общая ситуация на месте по прибытию. Андрэ совершенно уверенно и облегчённо двинулся вперёд. Он даже не заметил, как пересилил утомление от тяжёлого подъёма на самый верх.

ГЛАВА XIII. ЧТО-ТО ОЧЕНЬ СТРАННОЕ

— Как ты думаешь что это? — спросила Фрэя Джонса, который только что остановился рядом с ней, нагнав её стоящий по пути сновигатор.

— О чём ты? — переспросил он её.

Фрэя, задумавшись от удивления, не учла факт того, что Джонс в данный момент не может видеть вместе с ней то, что происходит в её кабине. Зордакс и Вэндэр, сбавляя скорость, постепенно подъезжали сзади и вот уже начали парковаться рядом с их машинами.

— Что у вас случилось тут? — серьёзным голосом спросил Зордакс, — почему остановились?

— Посмотрите на компас! — сказала Фрэя с резкой встревоженной интонацией в голосе.

Она не просто так встала здесь из-за какой-то незначительной неисправности, которая могла произойти в любой момент на любом отрезке пути. Команда двигалась, ориентируясь исключительно по приборам в реальном режиме времени и, так как она шла впереди всех, то первой начала бить тревогу.

— Ну что?! У вас то же самое происходит или это у меня одной такой сбой?! — продолжила она.

В её интонации чувствовалось нервное напряжение, так как то, что происходило на самом деле, не только полностью ломало все дальнейшие стратегии по выполнению их миссии, но и ставило под угрозу их собственную безопасность.

— Да, я тоже это вижу! — подтвердил её опасения Вэндэр.

Цифровые компасы во всех моделях сновигаторов были реализованы на мониторах штурман — локации, но также были продублированы аналоговым вариантом в виде гирокомпаса с левой стороны панели управления под броским массивным металлическим корпусом, окаймляющим толстое смотровое стекло. Это было сделано именно для того, чтобы в случае программных сбоев или отсутствия питания бортовой сети у пилота оставалась возможность определять магнитные полюса, а также сверять с аналогом цифровые данные в некоторых случаях, когда возникала такая необходимость. В итоге, так как сигнал со спутника отсутствовал, то цифровой компас бортовой навигационной системы не получал дополнительного согласования со своими расчётными показаниями и просто завис в постоянном режиме циклического изменения градусов. То же самое происходило и с аналоговым гирокомпасом, градуированный диск которого постоянно вращался по кругу, как в случае с магнитными аномалиями.

— Какие будут соображения? — спросил Джонс у остальных.

— Кто-то у нас был непревзойдённый вертолётчик вроде? — скептически подметил Зордакс.

— Хорошо! — продолжил Джонс, — тогда я предлагаю отъехать ещё на пару миль и, если данная аномалия не повторится, то просто продолжить свой путь, не теряя времени.

— Так-то оно так, но какова при этом вероятность, что мы правильно ляжем на прежний курс, да и в целом, с чем это может быть здесь связано? — выразила Фрэя своё сомнение по этому поводу.

— Может это как-то связано с бурей? — предположил Зордакс.

— Да ну какая буря?!. Мы ещё разлом не преодолели, а она вообще не должна пересечь границы центральной части равнины Бэрда! — раздражённо ответила Фрэя.

— Давайте просто отойдём в сторону ещё на некоторое расстояние от этого места, — вновь предложил Джонс, — мы теряем здесь время и рискуем испортить навигационное оборудование неизвестно чем вызванными помехами.

— Хорошо, давайте продолжим движение, — согласилась с ним Фрэя, — но через две мили снова остановимся для сверки показаний компасов и обсервации. А также надо будет записать координаты этого места, возможно, они могут пригодиться в будущем или кого-нибудь заинтересовать в Управлении Программы. Район этого ледника является не изученным, поэтому такая информация не будет лишней и вполне может заинтересовать известных вам личностей из определённых кругов.

— Ага… — саркастично отозвался Вэндэр, — будет, чем загладить самоволку. Этакий неожиданный сюрприз при разборе полётов на ковре с видом нагадившей в углу кошки — «Как-бы не зря съездили, а заодно открыли восьмое чудо света».

— Ничего смешного в этом не вижу, — серьёзно ответила Фрэя, — всё, двигаемся дальше!

Группа продолжила свой путь вверх по разлому, подходя к самому его основанию, и вот уже вдалеке стало наблюдаться значительное сужение противоположных его сторон. Пилоты вновь остановились, чтобы произвести и сверить свои навигационные показания, а также определить место положения на карте с учётом правильной раскладки координат и стабилизированных данных компаса по направлению к полюсам.

— Странное всё-таки место, — задумчиво подметила Фрэя в конце, перед тем, как группа двинулась дальше для подбора уже более благоприятного маршрута с целью обогнуть разлом и выйти на вектор к границам выхода с ледника.

Она, как и все остальные даже не предполагала, какую глобальную роль сыграет этот случай в не столь далёком будущем, и что на самом деле вызывало сбой компасов в этом районе. Им всем ещё только предстояло узнать, насколько серьёзную тайну хранил этот огромный разлом в центре Шельфового Ледника Росса и что на самом деле может скрываться внутри пятнадцати метрового слоя полярного льда.

Собираясь в дальнейшее следование, и постепенно начиная движение один за другим, пилоты продолжили обмениваться репликами, периодически прерывающимися от обрыва связи в результате превышения допустимых дистанций между сновигаторами, но в то же время вновь восстанавливающимися через короткие паузы из-за медленного темпа огибания основания ледника при выборе безопасного маршрута.

— Интересно, как там дела у Хэлбокса? — спросила Фрэя.

— Уже перепрыгнул где-нибудь как всегда, — безмятежно и размеренно ответил Зордакс.

Шипение раций учащалось с каждым новым пропаданием участников активной радиочастоты и мгновенным возвращением их в прежний эфир. Вновь пойманный радиосигнал каждой мобильной станции сопровождался характерным щелчком её идентификации в общей радиосети. Всё это вперемешку с обрывами фраз и диалогов внезапно обрывающихся участников общего эфира и периодическим звуком от ударов подвески о неровности поверхностного слоя и сдвиги, характерные для ландшафта данной местности, создавали особенную атмосферу внутри кабины в виде ритмично повторяющихся глухих стуков, ударов, шумов, которые стали особо уловимы в виду полного отсутствия основного шумового фона от встречного ветряного потока в лобовое стекло кабины, так как машины шли на максимально низкой скорости.

— Наверняка мы его уже не догоним, — прозвучало невозмутимое утверждение Вэндэра.

Для некоторых фраза обрывалась и, спустя момент точки восстановления радио подключения, в эфир летели короткие фразы и просьбы остальных повторить то, что было сказано. В результате при таком режиме движения, когда нужно было не торопясь следовать друг за другом, между членами группы дополнительно возникал довольно весёлый каламбур, вызываемый такими спорадическими обрывками реплик, но в то же время не прекращаемыми по причине отсутствия какой-либо более серьёзной причины использовать своё внимание для управления машинами в текущих условиях. С течением времени пилоты даже начинали подстраиваться под такой режим общения, стараясь как можно быстрее закончить свою фразу, но в тоже время не намеренно торопясь. При этом с каждой неудачной попыткой при обрыве связи говорящий несознательно бросал досадное ругательство, окончание которого звучало во вновь восстановленном после щелчка эфире, что у остальных сразу же вызывало смех. Так команда двигалась почти двадцать минут, чтобы обогнуть злополучный разлом, который в своём русле расчленялся, как ветвь дерева при этом с каждым более узким ответвлением создавал существенный сдвиг ледяного пласта. Преодоление этой местности было довольно забавно и вместе с общим настроением от общения, похожего на игру в «сломанный телефон», создавало оригинальный парадокс или, если можно так сказать, иронию от того, что в данный момент, спустя два часа, после того, как группа разошлась, Хэлбокс вовсе не обгонял их, выходя с ледника к Земле Мэри Бэрд, и ему в данный момент было на самом деле не очень весело осознавать свою неизбежную, долгую и страшную смерть на протяжении этого времени.

ГЛАВА XIV. НАДЕЖДА И РИСК

Насколько неимоверно самоотверженным был риск Андрэ Марсо перед всем тем, через что ему пришлось пройти, чтобы добраться до станции в столь ограниченное время, настолько же фатальной и беспристрастной была надежда Бенедикт Лурье на то, что, он, получив сигнал бедствия, пройдёт весь этот путь и, достигнув конечной точки, спасёт её с остальными членами лаборатории. Такой взаимно выраженный эквивалент сил, наверное, является константой во вселенском скопище событий, но как бы там ни было, а наш герой, прошедший через весь тот ад, который только можно было себе представить, достиг, наконец, своего апогея маршрутных дистанций в пучине полярных ледников, снежных равнин и запутанных горных массивов.

Как только Андрэ подошёл вплотную к станции, преодолев зону её расположения, он сразу же почувствовал характерный запах горелых проводов. Гермошлем не имел каких-либо фильтров и спокойно пропускал внутрь внешний воздух за исключением воды. Немного отдышавшись от заключительной дистанции до основного комплекса Конкордии в том же интенсивном темпе, он огляделся и увидел в стороне, где располагались энергоблоки подстанции характерные следы от взрыва. Он сразу же направился в ту сторону, чтобы убедиться, в чём конкретно дело для того, чтобы впоследствии иметь чёткие представления общей ситуации, и уже с учётом полученной информации о повреждениях продолжать свои дальнейшие действия, чтобы не совершить какой-нибудь ошибки и максимально сэкономить время. Подойдя ближе, он увидел разорванный в клочья корпус первого энергоблока. Чёрные обгоревшие куски искорёженных листов обшивки корпуса торчали в разные стороны и болтались от ветра. Андрэ подошёл ближе и заглянул внутрь корпуса. Из под железного люка, ведущего в нижний второй энергоблок с аккумуляторными стеллажами просачивался слабый белый дымок, похожий на пар с характерным запахом кислотного испарения. Андрэ не стал открывать его, чтобы на всякий случай не отравиться резко вырвавшимися наружу клубами испарений и едкого дыма от сгоревших корпусов батарей. Рядом стоял абсолютно не тронутый третий энергоблок, лишь одна его сторона была существенно покрыта копотью. Андрэ развернулся, чтобы направиться к станции и вдруг увидел неподалёку торчащую из снега большую красную рукоять какого-то инструмента. Он подошёл к ней и, обхватив ручку, выдернул большой штурмовой топор. Затем он оглянулся по сторонам, так как догадался, что, скорее всего, топор не мог быть просто так оставлен здесь, а с учётом произошедшего взрыва, рядом вполне мог находиться и его хозяин. Пройдя немного вперёд и приглядевшись, он обнаружил надутый ветром вытянутый бугор. Подойдя к нему ближе и нагнувшись, он стряхнул рукой верхний слой снега, сквозь который сразу проступила оранжевая ткань термокомбинезона. Андрэ встревожено начал очищать обнаруженный труп и через несколько минут ужаснулся, узнав в нём хорошо ему знакомого Эрика Шаброля, который был правой рукой Жерара Боссэ.

Отстранившись от тела, Андрэ резко встал и с ужасом побежал в сторону станции. Он достаточно хорошо знал расположения её корпусов и технических коммуникаций, так как был приписан к этой станции, как основной сотрудник, а все основные сотрудники проходили обязательное ознакомление со структурой объекта, включающего в себя зону повышенной опасности, которой и являлась та самая лаборатория. Андрэ сообразил, что люди, скорее всего, до сих пор находятся в аварийном изоляторе и время идёт на минуты. Обогнув станцию вокруг, он подбежал к одной, из коммуникаций, выпирающих из основной стены. Затем быстро стряхнул снег рукой с вентиляционной решётки, расположенной на высоте его пояса и начал усиленно бить в неё топором, срезая её полностью по контуру. Через две минуты вместо решётки была чёрная пустая квадратная дыра размером сорок на сорок сантиметров. Андрэ отключил защитное стекло гермошлема, прозрачный твёрдый купол которого медленно растаял жидкой плазмой, сползая в нижние полости шлема. Андрэ был очень сильно встревожен и напряжён, его сердце быстро и сильно колотило в грудь от физических нагрузок и волнения. Он просунул голову внутрь вентиляционной шахты и сразу же услышал хорошо доносящиеся снизу сильные стоны.

— Эй, кто-нибудь ответьте! Это Андрэ Марсо! — закричал он изо всех сил.

Снизу сразу послышались беспокойные громкие голоса. Двое мужчин, перекрикивая друг друга, радостно звали его:

— Андрэ! Андрэ! Андрэ! Слава Богу, это ты!

Затем один из голосов стих и только один начал громко выкрикивать отчётливые слова, описывающие ситуацию. Этот голос Андрэ тоже узнал сразу, он принадлежал Патрику Томази:

— Андрэ! Нас здесь шесть человек, включая Бенедикт! С ней всё в порядке, ты можешь не беспокоиться?! Жан сильно ранен, Жерар и Эрик погибли. Мы замерзаем, малый генератор заглох час назад, но у нас есть силы, чтобы продержаться возможно ещё минут тридцать! Поторопись! В лаборатории активировался режим «Тотальной дезинфекции», она вся наполнена ядом, надо включить питание любым способом! Если этого не сделать, то система не запустит нейтрализацию! Ты уже видел, что произошло с энергоблоками?!

В голосеПатрика чувствовался сильный надрыв от наступающего переохлаждения. Температура внизу была уже около минус тридцати градусов. Но в то же время было слышно, что он был рад, ведь надежда всё-таки оправдалась и их общая стратегия «бороться до конца» получила свой заветный выстраданный в страшных мучениях результат. Андрэ, внимательно напрягая слух, чтобы не пропустить чего-нибудь важного сквозь свист задуваемого ветра, выслушал всё, что было ему сказано, и тут же закричал в ответ:

— Первый и второй энергоблоки полностью уничтожены! Третий цел! Но выгорела вся проводка и аккумуляторы! Я не знаю, как запустить вспомогательный генератор!

— Внутри корпуса каждого блока, — вновь послышался крик снизу, — находится рычаг перевода сети питания на другую линию! Потяни его на себя до упора, а затем просто выполни все стандартные действия по включению генератора, у него своя автономная батарея! Ключи от замка в ящике у дежурного в холле станции! Поторопись, пожалуйста! Если вдруг возникнет какая-нибудь проблема, нам будет дорога каждая минута!

— У меня с собой пожарный топор! Я лучше взломаю дверь! Ждите!

И Андрэ быстро побежал к третьему блоку, изо всех сил сопротивляясь ветру и снегу, летящему в открытое лицо. По пути он снова активировал защитное стекло гермошлема, тяжёлое дыхание вновь наполнило его замкнутую внутреннюю полость своим хриплым звуком.

Добежав до корпусов подстанции, он быстро поднялся по небольшому железному трапу на полуразбитую взрывом площадку и, размахнувшись изо всех сил топором, нанёс им удар в область замочной петли. Низкая температура создавала хорошую сопротивляемость стали, но после четырёх таких ударов петли отлетели в сторону вместе с замком. Таким образом, Андрэ сэкономил кучу времени, так как бежать до главного входа на станцию с тяжёлым топором было достаточно затруднительно, бросать топор было нельзя, а на поиск нужных ключей ушло бы время, потому что в ящике у дежурного их было около сотни, да и к тому же замки всё равно промёрзли и могли не открыться сразу.

Зайдя внутрь и попав в абсолютную темноту, Андрэ сразу же активировал направленные фонари своего гермошлема с кибер-панели на рукаве, два белых луча пронзительно и резко осветили фронтальный обзор своими чёткими границами. Они скользнули по жёлтой поверхности огромного силового агрегата в центре внутреннего помещения, который сразу же обострял психику своим сложно-конструкционным рельефом навесного оборудования и технологических узлов, создавая впечатление какой-то фундаментальной и надёжной опоры, но в то же время вызывал лёгкую панику, связанную со сложностью включения и правильной эксплуатации такой здоровенной махины. Везде присутствовали какие-то рычаги, вентиля и затворы, рукояти которых были аккуратно выкрашены красной и синей глянцевой эмалью, как собственно и весь жёлтый блок основного агрегата. Андрэ хорошо знал устройство обычного двигателя внутреннего сгорания, но здесь ему пришлось столкнуться немного с другой системой, ведь танк с топливом был зарыт глубоко под землёй для исключения промерзания, о чём ему было хорошо известно, а вот как включалась его подача к двигателю, предстояло разобраться самостоятельно, так как явно должен был присутствовать насос с электрическим приводом, но вот нужно ли было открывать какие-либо вентиля, которых здесь было множество, он не знал. Он никогда бы и не подумал, что придётся в одиночку запускать здесь эту энергоустановку в таком экстренном режиме, испытывая острый дефицит времени. К счастью он быстро заметил лоток на стене, в котором хранился мануал по обслуживанию дизель-генератора. Быстро выхватив его, он начал искать в оглавлении пункт, связанный с подготовкой и включением в работу. Совершить какие-либо ошибки здесь и сейчас было абсолютно недопустимо, так как срочность запуска агрегата с первого раза была особенно важна. Андрэ постоянно контролировал текущее время, в запасе было ещё двадцать пять минут. Основным фактором в данный момент являлось время на разогрев предпусковых свечей дизельного двигателя и если на обычной машине оно не превышало тридцати секунд, то в случае с таким большим рабочим объёмом силового агрегата, оно, скорее всего, не могло быть меньше пяти минут. Найдя нужную страницу, он быстро выхватил из общего текста фразу «…перевести переключатель режимов работы энергоблока с автоматического в ручной…». Быстро ведя пальцем по строчкам и пропуская целые предложения и слова, он то и дело натыкался на нужные ему выражения: «…включить тумблер подготовки к запуску…», «…нажать кнопку включающую спираль прогрева топливной магистрали и свечей предпускового подогрева цилиндров…», «… прогрев происходит автоматически в течение пяти — десяти минут, в зависимости от внешней температуры…», «…открыть до упора вентиль топливоподачи, нажать кнопку включения топливоподкачивающего насоса…», «…открыть вентиль стравливания воздуха в системе до момента появления стабильной струи под напором, после чего закрыть вентиль…», «…нажать на кнопку прокрутки стартера…», «…после прогрева силового агрегата до рабочей температуры нажать кнопку включения гидравлической системы сцепления, как только давление в системе достигнет по манометру требуемой величины, перевести рычаг сцепления с турбиной в положение «включено»…», «…нажать на кнопку включения системы управления турбиной…», «…дождаться подъёма мощности после чего включить основной рубильник…»

Все описания были проиллюстрированы фотографиями и это было очень сподручно, но в целом фразы, касающиеся достижения рабочих давлений и температур вызывали внутреннее беспокойство, так как Андрэ даже приблизительно не мог рассчитать, сколько в совокупности уйдёт времени на все эти процедуры, а ведь впереди ещё предстояло включение управляющих систем всей станции при подаче питания, и неизвестно было, насколько успешно оно произойдёт после случившейся аварии, учитывая замыкания в цепях и отключения автоматов, которые она повлекла за собой.

Внимательно пробираясь в лучах головных фонарей по тёмному коридору вокруг дизельной машины и выискивая необходимые элементы управления, Андрэ стал выполнять первые шаги по подготовке к запуску. Все кнопки были сосредоточены и подписаны на одном щите, но параллельно он сразу же обращал внимание на нужные вентиля среди очень сложных коммуникаций электроприводов, которыми были снабжены запорные клапаны тех же рабочих систем, используемые в режиме автоматического управления со станции. После того, как система предпускового подогрева была запущена, Андрэ начал искать узел механического перевода силовой цепи с основной линии на вспомогательную. Этот большой и длинный рычаг красного цвета торчал прямо из пола в другой стороне помещения энергоблока за корпусом турбины с её торца. Он был опломбирован и имел на рукояти стопорный предохранитель похожий на тормозную ручку велосипеда. Андрэ быстро сорвал пломбу и потянул рычаг на себя. Система имела пружинные механизмы, компенсирующие усилия, поэтому рычаг перевёлся плавно с лёгкостью и характерным щелчком коммутации силовых контактов вспомогательной линии. Теперь оставалось дождаться прогрева топливных магистралей. Андрэ подобрался к вентилю стравливания воздуха и, глядя на часы в кибер-панели, начал с нетерпением ждать. Каждая минута для него в этот момент была как невероятно долгожданной, так и катастрофически опасной, ведь с истечением этого времени приближался не только фееричный момент запуска генератора, но и смерть людей, замерзающих сейчас где-то там внизу в камере аварийного изолятора.

Наконец, на щите управления красная лампочка режима предпускового прогрева погасла и рядом с ней сразу загорелась зелёная лампочка, разрешающая пуск, сопровождающаяся монотонным шумом зуммера. Андрэ запустил насос и открыл стравливающий вентиль. Через несколько секунд из маленького отверстия в штуцере в полукруглый металлический экран брызнул напор солярки, сразу же стёкший в ванночку, специально предусмотренную для этого. Система была полностью заполнена жидким топливом, поднятым с глубины танка. Андрэ нажал на кнопку пуска двигателя, послышался короткий нарастающий свист запуска стартера, массивный коленчатый вал с гротом и ощутимой под ногами вибрацией сделал несколько резких оборотов с короткими паузами, а затем подхваченный сдетонировавшей рабочей смесью в цилиндрах, динамично раскрутился до стабильно устойчивых оборотов. Андрэ испытал чувство неимоверного восторга, самая главная проблема казалась уже позади. Он вновь проверил время, из ранее имеющихся в запасе тридцати минут теперь оставалось всего лишь пять, и это было очень и очень плохо. Времени на рабочий прогрев агрегата совершенно не хватало. Андрэ запустил гидравлику механизма сцепления силовой установки с электротурбиной генератора. Запускать генератор раньше достижения положенного давления было нельзя, и он снова стал ждать. Через три минуты стрелка манометра достигла зелёной зоны, времени больше не оставалось, Андрэ перевёл рычаг сцепления в рабочий режим и нажал на кнопку включения турбины. Мощность двигателя в этот момент явно просела, но агрегат не заглох, а начал медленно, но верно разгонять ротор турбины, сопротивляющийся возникающему магнитному потоку. Стрелки амперметров и вольтметров по фазам резко подскочили до рабочих показаний. С каждой минутой внутри корпуса энергоблока чувствовалось нарастание мощности, энергии и тепла, что очень радовало и успокаивало Андрэ, который от переутомления еле держался на ногах, в предчувствии того, что сейчас уже можно будет наконец-то расслабиться, что всё получилось, а главное его любимая будет жить. Перед тем, как поднять главный рубильник подачи напряжения, он последний раз посмотрел на часы, до истечения запаса времени оставалась одна минута. Андрэ включил рубильник, обороты генератора снова просели, но тут же выровнялись и теперь уже оставались неизменными. Решив подождать на всякий случай ещё минуту, чтобы убедиться в стабильности работы всех систем, он стал осматривать помещение в поисках выключателя света, который ему некогда было искать в самом начале. К тому же Андрэ не знал, что является для него источником питания в отсутствии работы второго сгоревшего энергоблока: собственная аккумуляторная батарея дизельного двигателя или же вырабатываемое им уже в процессе работы напряжение.

Андрэ подошёл к двери и открыл её, ветер бил в другую сторону, поэтому в проёме выхода можно было спокойно стоять. Он упёрся расставленными выше плеч руками в боковые края дверного проёма и стоял так ещё минуту, чуть накренившись всем корпусом тела вперёд и наблюдая вдалеке включившуюся иллюминацию станции. Затем он вышел и направился вновь к тому же окну вентиляции, через которое недавно общался с Патриком, предусмотрительно подобрав на трапе огромный красный топор.

— Как у вас дела?! — крикнул он в тёмную брешь, дойдя до места.

В глубоком резонирующем пространстве вентиляционной шахты сразу прослушивался посторонний гул, включившегося вновь вентилятора обогрева.

— Ты спас нам жизнь, Андрэ! — послышался лаконичный ответ таким же усталым голосом.

— Можешь позвать Бенэ? — вновь повторился голос.

— Девочки не могут говорить, Андрэ. Тебе лучше подождать, — донёсся ответ снизу.

— Хорошо, тогда я пойду на станцию, — ответил он и медленно пошёл к главному входу.

Зайдя внутрь станции, он сразу же пошёл к пульту дежурного, чтобы проверить ситуацию с загрузкой систем жизнеобеспечения. Компьютер успешно включился и запустил режим тестирования корпусов и модулей станции. Лаборатория была в активной фазе, это означало, что после проверки всех систем и истории событий, главный компьютер должен был с учётом истекшего времени пересчитать длительность фазы режима «Тотальной дезинфекции» и самостоятельно принять решение на включение нейтрализации внутренней атмосферы. Теоретически до встречи со своей возлюбленной у Андрэ оставалось сорок пять минут. Чтобы ещё раз убедиться, что всё в порядке, он решил проверить включение тестирования на главном входе в лабораторию и спустился вниз в тот самый длинный прямой коридор, который заканчивался тяжёлой герметичной дверью. Подойдя к ней, он взглянул на электронную панель доступа, её небольшой монитор информировал о том, что процесс анализа состояния внутренней безопасности запущен, доступ запрещён, ситуация «Биохазард».

Андрэ посмотрел в небольшой круглый иллюминатор двери и вновь ужаснулся. Сквозь зеленовато-серый туман, с явно активной подвижностью дисперсионной взвеси, были видны очертания прислонившегося к стене в сидящей позе человека, немного склонившегося корпусом к полу в одну сторону. С чувством переутомлённой безысходности Андрэ осознал фатальную героическую смерть Жерара Боссэ, затем он выставил таймер на панели своего кибер-рукава, отошёл в сторону к той же стене, возле которой находился мёртвый Жерар, только со своей стороны, также опустился на пол, также сел и от неимоверной усталости просто заснул, уже ни о чём больше не думая.

ГЛАВА XV. HEU, JUNGER MANN!

Спустя несколько часов, безнадёжно проведённых в ледяной ловушке коварного разлома, который необратимо и быстро поглотил сновигатор Хэлбокса, как тропическая анаконда и теперь только оставил его одного на десерт, он также печально сидел внутри ледяной раковины, которая стала ему здесь временным пристанищем, опустив голову вниз и вспоминая прекрасные моменты своей жизни, друзей, свою любимую Джесси и то, как он необъяснимо жестоко был наказан, лишившись всего этого в одночасье. Никогда ещё ему не было так плохо и одиноко, как здесь в совершенной отдалённости от всего живого среди абсолютно мёртвого холода, белого льда и снега и чёрной пустой воды. Он с тоской созерцал постепенно уходящее время последних часов своей жизни, которое тоже оставило его здесь без своего внимания, совершенно не пытаясь ускориться или замедлиться, а просто так шло, как обычно, не вызывая никаких внутренних психологических особенностей своего осознания. Хэлбокс не пытался чем-либо себя занять, единственная мысль, которая пробежала у него в голове за всё это время, относительно возможности какого-либо практического влияния на создавшуюся ситуацию, касалась того, что может быть лучше в условиях полной неотвратимости своей смерти провести последние часы перед ней, отправившись в плавь по разлому в сторону океана и, таким образом, потратив это время на некоторого рода прощальную экскурсию, созерцая в последние минуты своей жизни меняющееся разнообразие внутренней красоты местного антарктического ландшафта. Но, учитывая при этом факт того, что его тело уже не смогут найти, так как оно наверняка утонет в океане, и в этом случае даже хоронить его родным будет нечего, он полностью отказался и от этой идеи. Оставалось только сидеть и смотреть в слегка зеленоватую лужу воды перед собой, так как эта картина, минимально раздражающая внутреннее восприятие внешнего мира, оказалась более естественной для его психологического состояния в данный момент и действовала, как успокаивающая нервы и отгоняющая лишние мысли, своей гипнотической примитивной пустотой, вызывающей незыблемую отрешённость от всего вокруг.

Он почти что совсем уже ушёл в себя в тот момент, когда вдруг в его гермошлем со всей силы ударил какой-то предмет, сразу разлетевшийся на куски и по звуку очень напоминающий комок снега. Хэлбокс от испуга дёрнулся и, подскользнувшись, свалился в ту самую зеленоватую лужу, которую только что гипнотизировал на протяжении уже целого часа. Пытаясь как-нибудь вскарабкаться по абсолютно скользкой поверхности раковины, чтобы встать на ноги, он увидел на противоположной стороне две человеческие фигуры, но так как он постоянно соскальзывал вниз с любых положений, то никак не мог сконцентрировать зрение и понять, кто эти люди. Внезапно автономная радиостанция его гермошлема щёлкнула приёмом новой активной частоты с окончанием какого-то диалога на немецком языке вперемешку с сильным смехом, и один из ранее знакомых ему голосов громко и весело произнёс:

— Heu, Junger Mann, wie geht es dem kleinen Wasser?! («Хэй, Юнгэ Ман, ви гейт эс дэм кляйнен васэ?!» «Эй, молодой человек, как там водичка?!»)

В этот момент Хэлбокс даже приблизительно не задумывался ни о каких своих прежних предубеждениях по отношению к двум немецким пилотам Гансу и Йозефу. Он просто с неимоверным облегчением выдохнул и чуть не заплакал от счастья, испытывая незнакомое ему ранее ощущение внезапного чудесного спасения из глубокой могилы в последний момент. Было видно, что один немец сразу начал размахивать кольцом альпинистской верёвки, чтобы выкинуть её вперёд ему навстречу.

— Переваливайся через край и плыви сюда! — сказал в рацию Йозеф на английском, — ты уже не встанешь в этой раковине на ноги, не мучайся.

Хэлбокс с силой оттолкнулся ногами от одного покатого ледяного края раковины и, упав на живот, по инерции вылетел из неё, а затем как рыба соскользнул вниз в океан. Не доплыв до противоположного края пятнадцать метров, он схватил руками верёвку, которая к тому же не тонула в воде, намотал её несколько раз на руку и ребята наверху начали интенсивно вытягивать его так, что через две минуты он оказался вместе с ними на том месте, откуда совершил свой неудачный прыжок. Ганс протянул ему флягу с бальзамом.

— Ты поедешь с Йозефом, у него больше места в отсеке для багажа, — строго сказал он, разворачиваясь и направляясь к своему сновигатору, — не будем больше терять здесь времени. Я надеюсь, что ты единственный, кто попал в такую заваруху.

Немцы были как всегда бодры и серьёзны. Они всё время излучали какую-то резкую приподнятую энергетику.

— Lass uns schneller gehen! («Ляс унс шнеля геин!» «Пойдём быстрее!»), — произнёс Йозеф, обращаясь к Хэлбоксу, и приглашая его рукой в кабину.

Около шести часов назад, когда они с Гансом выходили с Полярного плато на Восточную равнину, размеренно двигаясь в паре по направлению к станции «Восток» с боковой дистанцией в пятьдесят метров, на мониторах информационной панели появилось сообщение «ACHTUNG! UngeplanteRichtlinienänderung» («Ахтунг! Унгеплáнтэ Рихтлúньенэндэрýн», «Внимание! Незапланированное изменение политики») с кодовым именем отправителя «Schneewittchen» («Шнивúтщэн», «Белоснежка»). Оба пилота, не останавливаясь и не меняя курс без лишних реплик в эфире коснулись пальцем сообщения на сенсорной панели. Кодовое имя принадлежало никому иному, как Марте Баумгартен, которая имела право управлять пилотами на любом отрезке пути и в любое время, следуя в свою очередь определённым протоколам. Сообщение содержало новый свод маршрутных директив:

«Concordia SOS! Der Franzose und sechs Russen gingen ohne Erlaubnis dorthin. Vorherige Mission abbrechen! Neue Mission — die russische Gruppe zu verfolgen!ACHTUNG! Die Amerikaner werden den Satellilen ausschalten. VerwendenSieden «Uhu-Modus»!»

(«Конкоодия С. У. С! Деа Францóзэ унд зэкс Рузэн гЭнэн ýнэ элЯубнэс дотЭн. ФохЭригэ Мисиóн абрЭхен! Нáи Мисиóн ди рýсишэ Грýпэ цу фафóльгн! Ахтунг! Ди Американа вЭдэн дин Затэлúэн аусшáйтн. ФовЭдэн Зи дин «Ухо-Мóдус»!» «Конкордия подаёт сигнал «SOS»! Француз и шестеро русских несанкционированно отправились туда. Отменить прежнюю миссию! Новая миссия — преследовать российскую группу! Предупреждение! Американцы собираются отключить спутник. Используйте режим «Филин»!»)

— Es sieht so aus, als würden sich die Pläne dramatisch ändern, Hans. («Эз зи цо áус, альц вЁдэн зих ди Плúнэ драмáтиш Эндан, Ханс», «Похоже планы кардинально меняются, Ганс»)

— Nur wenn diesmal niemand schneiden muss. («Нур вэн дúзмаль нúманд шнáйдэн мюс», «Главное, чтобы в этот раз резать никого не пришлось»)

— Ha! Ha! Ha! Sie wissen, wie man dia Stimmung halt! («Ха! Ха! Ха! Зи вЁсэн, ви манн ди штúмун хёльт!», «Ха! Ха! Ха! Ты умеешь поддержать настроение!»)

Оба пилота изменили масштаб спутниковой карты на мониторе штурман-локации, таким образом, чтобы в области отражения движущихся объектов в реальном времени появились маленькие разноцветные треугольнички, идущие со стороны станции «Восток» по направлению к Трансатлантическому хребту. После этого, дотронувшись до второй группы треугольничков на сенсорной панели, они выделили их, и верхнем ряду металлических плоских кнопок над экраном нажали сразу две подряд: первую с надписью «Zielerfassen»(«Зиль эфáсн», «Захватить цель») и вторую «Wegbeschreibungenabrufen»(«Вúгбюшрáйбюнэн абрýфн», «Проложить маршрут»). К прочему, в том же ряду были такие кнопки, как «HalteAbctand»(«Хальтэ абштант», «Держаться на расстоянии») и «DerVerfolgungausweichen» («Диа Фафóйльхун аусвáйхн», «Уходить от преследования»). Последняя в свою очередь позволяла при уходе от погони более удачно координировать пилота по матрице ультразвуковой локации в максимальном радиусе среди всех известных моделей сновигаторов.

После выполненных действий на мониторе моментально высветилась курсовая кривая, а также указатели электронного компаса, которые предупреждали о том, насколько необходимо отклонить сновигатор в данный момент и в какую сторону.

Обе машины, грациозно скользя по белоснежной глади распростёртой антарктической пустыни на скорости в сто семьдесят узлов, красиво и динамично начали отклоняться в правую сторону от прежнего курса следования, ненамеренно соблюдая идеальную симметрию, добавляющую непревзойдённого великолепия в этот стремительный полярный ансамбль двух грозных напористых машин. Посреди застывшей атмосферы, в которой даже границы глубокого бирюзового неба кажутся покрытыми инеем, оставляя за собой длинный зеленовато-синий закрученный хвост от отработавших ионных масс, они размеренно и плавно изменяли общую стратегию преодоления полярных расстояний, что в данный момент можно было бы сравнить лишь с раскаченной маршевыми ритмами степенной гармонией композиции «Spieluhr»(«Музыкальная шкатулка») легендарной немецкой группы Rammstein.

Так, двигаясь по изменённым маршрутным траекториям, Ганс с Йозефом шли наперерез направлению движения российской группы с программно вычисленным запасом времени для того, чтобы пропустить их вперёд и зайти с тыла. По истечению приблизительно сорока минут они были оперативно проинформированы панелью бортового компьютера с голосовым дублированием штурманбота о том, что спутниковая связь была потеряна. Оба пилота переглянулись друг с другом, благо стабильно сохраняемая боковая дистанция в пятьдесят метров абсолютно позволяла им это сделать. Йозеф показательно перед Гансом даже скорчил сатирическую гримасу и пожал плечами, разводя руки в стороны, при этом свободно оторвавшись на некоторое время от штурвалов управления. После этого, не сбавляя общего темпа, оба пилота в своих кабинах совершенно автоматически переключили несколько тумблеров на панели контроля связи. На основном информационном мониторе появилась надпись «Kommunikatiosmodus ändern, Befehleingeben»(«Комуникациóнзмóдус эндáн, Бэфúль айнгúбн», «Изменить режим связи, Введите команду»). В автономной рации гермошлемов, которая сразу же была принята, как вспомогательная при отключении основного эфира радиосвязи, после стандартного шипящего щелчка включения двух каналов дублировано послышались обрывки голосовой команды «Uhu-Modus!»(«Ухо-Модус!», «Режим «Филин»!»). В этот момент где-то совсем высоко в верхних слоях стратосферы включился и раскинул свои экраны солнечных батарей очередной мобильный спутник с абсолютно независимым собственным алгоритмом передачи сигналов связи в диапазоне своей позиции геостационарной орбиты. Вместо стандартного ответа системы о вновь принятых директивах, на экране в режиме программных тегов отобразились бесконечно пропускаемые пустые строчки, после чего в эфире на мгновение прозвучал неприятный звук заевшего компакт диска и все спутниковые сигналы вновь восстановились.

— DieseAmerikanerglaubennur, hieretwaskontrollierenzukönnen.(«Дúза Американа глЯубэ нюр, хиэ этвáс контролúрэн цу кЁнэн», «Эти американцы только думают, что могут что-то здесь контролировать»)

— No-no-no! Vergiss nicht, Joseph! Sie sollten sich auch in solchen Momenten immer nur an Unterwerfung und Disziplin erinnern! («Но-но-но! Фергúс нихт, Йозэф! Зи зольтн зих аух ин зóльхэн МомЭнтэн úма ну ан ýнтавеафýн унд Дис. циплúн эинáн!», «Но-но-но! Не забывай, Йозеф! Ты должен помнить только о подчинении и дисциплине даже в такие моменты!»)

Они продолжили своё движение по Восточной равнине, совершая большой крюк и заходя российской группе с тыла с отставанием почти в час. При этом немцы не спешили, а так и шли на ста пятидесяти узлах, не превышая прежнего скоростного режима.

Область Трансатлантических гор они спокойно пересекли, двигаясь друг за другом с оптимальной курсовой стабильностью и даже комфортом, чему естественно благоприятствовала навигационная способность машин. На этом отрезке они также потеряли некоторое время, абсолютно не преследуя цели, кого-либо настигнуть и уж тем более обогнать. Миссия потихоньку перерастала в исключительный вояж, в котором Гансу с Йозефом выпала самая благотворная участь эдаких неявных аутсайдеров с существенной долей любопытства и даже подозрения, в свою очередь определённых уставом. Задача стояла достаточно простая — двигаться осторожно, не торопясь, контролируя ситуацию впереди, фиксируя и накапливая новую маршрутную информацию, а главное — при возникновении экстренной ситуации оперативно и неожиданно первыми придти на помощь. Таким образом, из достаточно иррациональной стратегии событий, происходящих со всеми участниками этой спасательной операции, немецким пилотам выпала та самая коронная роль проверяющих «Все ли правильно выполняют то, за что взялись?», так как по факту, не имея маршрутных карт в такой опасной зоне, абсолютно санкционировано, в правильном скоростном режиме с полной спутниковой поддержкой двигались только они, в принципе ничем не рискуя, и являясь поэтому абсолютным гарантом в плане подстраховки для всех остальных пилотов. Этому также логически способствовала и позиция завершающих общую структуру движения в выбранном направлении. Поэтому, когда российская группа приняла решение разделиться перед разломом, оба немца сразу же зафиксировали этот манёвр и выработали определённый алгоритм собственных действий.

— Was denkst du ist dort los, Hans? («Вас дЭнкс ду ис дорт люс, Ханс?», «Как ты думаешь, что у них там происходит, Ганс?»)

— Sie können nicht über den Riss springen. Aber was machen wir jetzt in diesem Fall? («Зи кЁнэн нихт убэ дин Рюс шпрúнэн. Абэ вас мáхэн вир ец ин дúзэм Фаль?», «Они не могут перепрыгнуть через разлом. Но что нам теперь делать в этом случае?»)

— Wir können uns auch trennen. («Вир кЁнэн унс áух трЭнэн», «Мы тоже можем разделиться»)

— Auf keinen Fall, Joseph! Wir werden unser eigenes kombiniertes Potenzial durch keinen russischen Piloten riskieren. Außerdem werden wir den Kurs nicht anpassen. Wir werden den Punkt erreichen, an dem sie sich zerstreut haben, und der Gruppe weiterhin in Richtung Festland folgen. («Ауф кáйнэн Фаль, Ёзэф! Ви вЭдэн ýнза áйнэс кобинúтэс Пýтинциáль дух кáйнэн рýсишэн Пилóтэн рэскúэн. Áусэдим вЭдэн ви дин нихт анпáсн. Ви вЭдэн дин Пунк тиарáйхин, ан дим зи зих цирштрóй хáбэн, унд ди Грýппэ вáйтэхúн ин Рúхтун ФЭстланд фóйгн», «Ни в коем случае, Йозеф! Мы не будем рисковать собственным объединённым потенциалом из-за какого-то одного русского пилота. Также мы не будем корректировать курс. Мы дойдём до той точки, где они разошлись и продолжим следование за группой в сторону материка»)

До разлома оставалось полтора часа следования, но буквально через двадцать минут в эфире между Гансом и Йозефом снова начался тревожный диалог.

— Diese russischen Manöver beginnen mich zu belasten! Wo ist er hingegangen, Hans? («Дúзэ рýсишэн МанЮва бегúнэн мих цу билáстэн! Ву ист э хúнгэгáнэн, Ханс? «Меня начинают напрягать эти русские манёвры! Куда он пропал, Ганс?»)

— Ja, Russen können Sie zum Nachdenken bringen. Es könnte eine Menge Optionen geben, Joseph. Zum Beispiel hat er gerade gebrochen, aber ich gebe zu, es wird sehr lustig sein, wenn er ins Meer fällt und ertrinkt. Welche Option gefällt Ihnen am besten?(«Яа, Рýсэн Кён зи цум Нáхдэн ин брин. Эс КЁнтэ айн МЭнэ ОпциЁнэн гЭбэн, Йозэф. Цум бáйшпиэль хат э грáдэ гэборóхн, абэ их гЭбэ цу, эс вид зэ лЮхдзих зайн, ве э инц Меа фельт унд этрúнкт. Вельх опциЁн гефéльт úнэн айм бЭстэн?», «Да, русские могут заставить задуматься. Тут может быть масса вариантов, Йозеф. Например, он просто сломался, но признаюсь, будет очень весело, если он свалился в океан и утонул. Тебе самому какой вариант больше нравится?»)

— Ha-Ha-Ha! Hans, du machst wieder Witze! Ok, ich wähle es ist kaput!(«Ха-Ха-Ха! Ханс, ду махтс вúда Вúтцэ! Окéй, их вель эс ист капýт!», «Ха-Ха-Ха! Ганс, ты опять шутишь! Хорошо, я выбираю, что он сломался!)

— Das ist toll! Dann werden wir beide auf die gleiche Weise dorthin gehen, wo er von unserem Satellitenradar verschwunden ist. Und noch etwas … Ich bin praktisch davon überzeugt, dass dies nichts anderes als unser frecher «Bergmonteur» Halbox ist. («Дас ис Толь! Дан вЭдэн вир бáйдэ áуф ди глЯйхе Вáйзэ дóтэн гéйн, во э фон ýнзэрэм затэлúтэнрадáр фэшвýтэн ист. Унд нох этвáс… Их бин прáктиш давóн уберцóйт, дас дис нихтс áндэрэс альц ýнса фрЭхе «Бéагмонтуа» Хэлбокс ист», «Вот и отлично! Тогда мы вдвоём следуем туда, где он пропал с нашего спутникового радара тем же путём. И вот ещё что… Я практически убеждён, что это никто иной, как наш дерзкий «горный слесарь» Хэлбокс»)

Дойдя до точки, на которой пилоты российской команды разошлись в противоположных направлениях, немцы медленно и спокойно начали движение в сторону океана, внимательно осматривая внутреннюю обсерваторию разлома, а также останавливаясь через каждые две мили и вдвоём изучая оба направления уже в бинокль для того, чтобы не пропустить ни одной мелочи, которая могла ускользнуть от их внимания внутри кабины сновигатора при движении. Ведь пилот мог не утонуть, а находиться под той стеной, над которой происходило их движение. Таким образом, услышав шум движущихся машин, ему необходимо было время, чтобы выплыть на середину разлома для того, чтобы быть видимым сверху.

— Da ist er, zwanzig Grad! («Да ист эа, цвандзих граад!», «Вот он, на двадцать градусов»)

И Йозэф указал пальцем по направлению их движения, стоя в открытой кабине с биноклем в левой руке. Оба немца некоторое время стояли и внимательно рассматривали происходящее на расстоянии почти одной мили с отключенными защитными экранами своих гермошлемов. Ветер периодически слегка взъерошивал их волосы, поднимая своими порывами клочья снега по сторонам и обдавая ими скулистые суровые лица, настороженные и напряжённые в изучении общей ситуации там вдалеке, ведь необходимо было понять, как именно пилот попал в разлом, чтобы случайно не повторить его ошибку. В этот момент в своих полярных термокомбинезонах оригинальной расцветки они чем-то напоминали двух волков, высматривающих с высоты свою потенциальную добычу и щурившихся от встречного снега, надуваемого холодным северным ветром.

— Es ist interessant zu sehen, wie ein Mann allein auf seinen Tod wartet, nicht wahr, Joseph? («Эс ист интэрэсáнт цу зúэн, ви эйн Манн алáйн ауф зáйнэн Тод вáтэт, нихт ва, Йозэф?», «Интересно смотреть, как человек ждёт своей смерти в одиночестве, не правда ли, Йозеф?»)

— Ja … Cool hat sich engagiert, du Idiot! («Яа… Кул хат зих ангажúат, ду идиóот!», «Да уж… Круто вляпался, придурок!»)

— Etwas, das er dort total traurig war. Retten wir ihn bald, Joseph! («Этвас, дас э дот тотáль трáурих ваа. РЭтэн вир ин бальд, Йозэф!», «Что-то он там совсем загрустил, давай скорее спасём его, Йозеф!»)

— Lassen Sie uns ihn überraschen, Hans. Möge er sich über unser plötzliches Erscheinen freuen! Ha-Ha-Ha-Ha-Ha! Wird begeistert sein! Hans! Plötzliches Erscheinen! Ha-Ha-Ha-Ha-Ha!(«Лáсэн Зи унц ин убярáшэн, Ханс. Мёге э зих убя óнца плЁцлихэс Эшáйнэн фройн! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха! Вёрд бэгáйздат зайн! Ханс! ПлЁцлихэс Эшáйнэн! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха!», «Давай устроим ему сюрприз, Ганс. Пусть он обрадуется нашему внезапному появлению! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха! Обрадуется! Ганс! Внезапному появлению! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха!»)

— Hmm … warumnicht, Joseph? («Хмм… варум нихт, Йозэф?», «Хмм… Почему бы и нет, Йозеф?»)

— Dann machen wir einen kleinen Haken und nähern uns ihm langsam von der Vorderflanke, damit er die Autos nicht sieht. Glaubst du, er kann uns unten hören?(«Дан мáхэн ви áйнэн клЯйнэн Хаáкэн унд нúан унс им лáнгзам фон дэ форэфлáнкэ, дáмит э ди Áутос нихт зит. ГлЯубс ду, э канн унс ýнтэ хЮэн?», «Тогда сделаем небольшой крюк и медленно подойдём к нему с переднего фланга, так чтоб он не увидел машин. Как ты думаешь, он может услышать нас внизу?»)

— Nein, zu tief und der Wind ist in unsere Richtung. Wenn wir uns mit dreißig Knoten nähern, wird er definitiv nichts hören. («Нáйн, цу тиф унд дéа Винд ист ýнзэрэ Рúхтунг. Вэн ви унц мит дрáйциг Кнóтэн нúан, вёд э дифинитúв нихтс хЁрэн», «Нет, слишком глубоко и ветер в нашу сторону. Если подойдём на тридцати узлах, то он точно ничего не услышит»)

Сновигаторы медленно двинулись вперёд, постепенно отклоняясь в левую сторону, чтобы аккуратно выйти к нужному месту. После того, как Ганс с Йозефом покинули машины, достигнув необходимой дистанции до края разлома, их диалог вновь продолжился.

— Hans, wirfst du Schneebälle gut? («Ханс, вёрс ду Шнúбэле гут?», «Ганс, ты хорошо кидаешь снежки?»)

— Ja, Joseph. Denken Sie daran, dass sie im Februar 2020 im österreichischen Ferienort Rieseralm im Bundesland Steyermar einen Schneemann hergestellt haben, der als der größte der Welt anerkannt wurde und in das Guinness-Buch der Rekorde aufgenommen wurde. Ich war damals 20 Jahre alt und die Jungs und ich haben an einem Amateur-Schneeballwurfwettbewerb teilgenommen. Also habe ich den zweiten Platz belegt. («Яа, Ёзэф. ДЭнкэн зи дарáн, даз зи им Фúбруа цвай тáузэн цвáнсых им устарáйхешин Фúриэнóт Рúзарайм им Бýндэсланд Штаямарáйнэн Шнúман ХеагэштЭль хáбэн, диа альц ди грýстэ диа Вэльт áнэкант вýдэ унд ин дас Гúнэс-Бух дэ Рэкóдэ ауфгэнáм вýдэ. Их вар дáмальц цвáнцих Яáрэ альт унд диа Юнгс унд их хáбэн ан áйнэм Амáтё-Шнúбаль/вóфэт/бэвЭб тáйльгэномэн. Áльзо хáбэ их Дэн цвáйтэн Плац бэлúгт», «Да, Йозеф. Помнишь в феврале 2020 года в австрийском курортном местечке Ризнеральм в федеральной земле Штайермар слепили снеговика, который был признан самым большим в мире и попал в книгу рекордов Гиннеса. Мне тогда было 20 лет и мы с ребятами участвовали в любительском состязании по киданию снежков. Так вот я занял на нём второе место»)

— Nun, Hans, mal sehen, ob Sie in siebzehn Jahren Ihre Geschicklichkeit verloren haben. («Нун, Ханс, маль зúэн, об Зи ин зúбцин Ярэн Ирэ Гешиклихткáйт фолЮрэн хáбэн», «Что же, Ганс, давай посмотрим, не потерял ли ты свою сноровку за семнадцать лет»)

— Jawohl! («Явóль!», «Да!»)

С этими словами Ганс слепил довольно плотный увесистый комок и начал осторожно подходить к краю, чтобы не стать случайно замеченным. Убедившись, что цель, не ведёт наблюдения за противоположным краем разлома, он приноровился и, размахнувшись со всей силы, метнул комок в сидящего внизу Хэлбокса.

— Das ist viel Glück! Direkt zum Kopf! Ha-Ha-Ha-Ha-Ha! («Дас ист филь Глюк! Дирэкт цум Копф! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха!», «Вот это удача! Прямо в голову! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха!»)

— Schalten Sie die automatische Suche nach aktiven Sendern ein, Joseph! Es ist notwendig, diesen Helden so schnell wie möglich herauszuziehen. Bleiben wir nicht lange hier! («Шáльтэн Зи ди аутомáтишэ Зýхэ нах актúвэн ЗЭндэ найн, Ёзэф! Эс ист нóтвэндих, дúзэн ХЭльдэн зо шнэль ви мюглих херосцуцúэн. Блáйбэн ви нихт лЯйнэ хúа!», «Включи автоматический поиск активных станций, Йозеф! Надо вытаскивать этого героя поскорее. Не будем долго здесь задерживаться!»)

— JaJa! NaturlichHans! Ha-Ha-Ha-Ha-Ha! Schau, er kann nach deinem Schlag nicht aufstehen! Ha-Ha-Ha-Ha-Ha! («Я — Я! Натюрлих, Ханс! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха! Шау, э канн нах дЭнэм Шлаг нихт áуфштин! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха!», «Да-Да! Конечно, Ганс! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха! Смотри, он никак не может встать после твоего удара! Ха-Ха-Ха-Ха-Ха!»)

— Heu, JungerMann, wiegeht es dem kleinen Wasser?! («Хэй, Юнгэ Ман, ви гейт эс дэм кляйнен васэ?!» «Эй, молодой человек, как там водичка?!»)

ГЛАВА XVI. РАЗВЯЗКА

Спустя примерно час, после того, как Андрэ Марсо заснул прямо на полу в коридоре перед главным входом в лабораторию, на панели контроля допуска прозвучала серия коротких звуковых сигналов, в глубине двери послышался тяжёлый звук механической автоматики с характерным шипением её разгерметизации, и дверь медленно приоткрылась. В коридор друг за другом вышли шестеро уставших и измождённых членов научной группы. Жана вели под руки с обеих сторон, но он вполне ещё держался на ногах, хотя казалось, что за эти двенадцать адских часов, проведённых в аварийном изоляторе, он похудел сразу на десять килограмм. Как только Патрик переступил порог главной двери, он побежал по коридору на станцию за сильным болеутоляющим для него, а самого Жана сразу же усадили на пол напротив спящего Андрэ. Бенедикт, увидев своего возлюбленного, бросилась к нему через порог двери в беспокойстве, что за это время с ним тоже могло что-то произойти, и, тихонько растормошив его, убедилась, что с ним всё в порядке и он просто спит.

— Андрэ, дорогой, я так боялась, что мы больше никогда не увидимся с тобой! — произнесла она, обняв его голову дрожащими от судорог переохлаждения руками, и прижала её к своей груди.

Она плакала, а Андрэ, ещё не до конца пробудившись от сна, с внутренним удовлетворением и радостью бормотал, обняв её за пояс:

— Всё в порядке, всё в порядке! Теперь с нами всё будет хорошо!

Все вокруг выглядели как будто после долгого истязания инквизиции, волоча за собой ноги и периодически сильно закашливаясь от застуженного состояния лёгких. Подниматься наверх на станцию никто не спешил, так как все понимали, что здесь внизу температура оставалась даже выше, чем наверху после долгого отключения электрического обогрева станции.

— Нам срочно нужно обтереться спиртом и напиться горячего чая! — с утомлённой засыпающей интонацией сказал Филипп.

— Подожди, сейчас Патрик принесёт лекарство для Жана и тогда он сможет спокойно двигаться дальше сам, — ответила ему Вивьен.

В общей атмосфере вокруг наряду с усталостью сразу чувствовалась радость и глубокое удовлетворение от того, что все, наконец, остались живы, за исключением конечно двух своих коллег. Патрик Томази вышел из камеры изолятора первым и, не доходя нескольких метров до тела Жерара Боссэ, скинул с себя свой лабораторный халат, накрыл им сверху смертельную гримасу своего мёртвого начальника, чтобы не травмировать этим страшным трагическим зрелищем остальных членов научной команды, следующих за ним. После открытия тяжёлой двери внутрь коридора по полу скользнула лёгкая белая дымка от оставшегося продукта химической нейтрализации, похожая на испарения сухого льда. Основная её часть была удалена специальными дымососами через щели по периметру всей лаборатории, располагающиеся в обшивке стен на расстоянии пятнадцати сантиметров от пола. Она не несла никакого вреда организму и теперь только напоминала своей могильной эстетикой о страшных событиях, случившихся не так давно, нагнетая атмосферу в длинном коридоре с броскими бетонными стенами, как будто сама смерть передавала присутствующим свой прощальный привет, оставляя мёртвое тело Жерара Боссэ по ту сторону своей фатальной сцены, опуская занавес, гася свет и прощаясь с теми, кто так или иначе не захотел остаться с ней навсегда.

Через несколько минут кашляя от физического напряжения при переохлаждении прибежал Патрик Томази с шприцем в руках. Он не стал долго церемониться с Жаном, учитывая его полу отсутствующее состояние и со словами «Сейчас, Жан, сейчас! Потерпи, тебе будет легче!» вогнал ему иглу в сонную артерию, произведя инъекцию. Жан действительно сразу пришёл в себя и даже начал проявлять сознательно активную деятельность.

— Я пойду на кухню, поставлю чайник! — сказал он бодрым голосом, спустя некоторое время, поднявшись на ноги.

— Успокойся, это такое действие укола! Тебе срочно нужно в медблок обработать ожоги и принять другие лекарства! — ответил Патрик, — рана снова сильно заболит через четыре часа, если её не обработать специальными средствами и не наложить повязку.

— А что теперь делать нам? — спросил Николя.

— Вы все идите на кухню, — продолжил Патрик, — по пути забирайте с собой все тепловентиляторы, если знаете, где и в каких комнатах они были. Ты, Филипп пойдёшь со мной в медблок и заберёшь канистру с медицинским спиртом. Натритесь им основательно и обильно пейте горячий чай. Я постараюсь найти в медблоке витамин «С» или «Колдрекс» и возьмите с собой одеяла из номеров. Держитесь вместе на случай, если кто-то вдруг потеряет сознание от резких физических нагрузок.

Группа медленно двинулась по коридору наверх, к трапу выхода на станцию. Через двадцать минут они все сидели на кухне, растёртые спиртом и, обёрнувшись в одеяла, пили чай, кроме Патрика и Жана, которые в этот момент ещё находились в медблоке. Патрик в свою очередь внутри небольшой операционной, сразу отлив из канистры спирта в мерный стакан, сделал хороший глоток, после чего быстро отыскал в шкафах коробку стеклянных флаконов с витамином «С». Зарядив один из них в шприц-пистолет, он сделал себе в шею укол и, отойдя после этого от судорог, передал остальное Филиппу со словами:

— Выльете витамин «С» в чай, разотрётесь спиртом и ждите нас, мне предстоит ещё небольшая операция!

После этого, он начал собирать по медблоку все необходимые препараты для обработки химических ожогов тяжёлой степени, а Жан, полностью оголив руку, сел, вытянув её перед собой на операционный стол.

Ещё через пол часа они вдвоём присоединились к основной группе в столовой, где большая часть присутствующих, согревшись, уходила в естественный после переохлаждения организма сон.

— Нужно назначить дежурного и постоянно всех проверять на наличие дыхания! — строго сказал Патрик, — переохлаждение может сопровождаться серьёзными осложнениями, я не хочу, чтобы кто-нибудь здесь умер от асфиксии, учитывая то, что наверняка у некоторых из нас уже может быть воспаление лёгких.

— Хорошо! — отозвался Филипп, — я выпью ещё кофе и прослежу за всеми, через час пусть меня сменит Николя.

— Что будем делать с оповещением? — спросила Вивьен, — надо доложить ситуацию и сообщить о погибших.

— Всё нормально, Виви, отдыхай, — ответил Патрик, — теперь это не так уж важно, как наши спасённые жизни. Позже мы выйдем в эфир, сейчас организму лучше хорошо отдохнуть в спокойной обстановке, при этом лучше, чтобы все были на виду.

Андрэ и Бенедикт расположились вдвоём на одном из диванов, стоящих вдоль стены. На втором лёг Жан и Вивьен, остальным пришлось сдвигать стулья в ряд, что было не так уж удобно, но в тоже время позволяло свободно лечь с вытянутыми ногами. В не очень большом помещении столовой дополнительно нагнетали тёплый воздух два тепловентилятора, которые получилось отыскать в комнатах основного персонала станции. Филипп остался сидеть за столом и пить очередной кофе, чтобы продержаться ещё час. Спать хотелось изнурительно сильно всем, ведь организм потратил неимоверное количество энергии и сил на сопротивление чрезвычайно низкой температуре. Многие продолжали кашлять, так как контраст застуженных внутренних тканей и тёплого вдыхаемого воздуха вызывал в лёгких излишнее выделение мокроты. Самое главноетеперь было осторожно вывести всех из состояния переохлаждения, чтобы не допустить здесь, вдали от возможности оказания профессиональной медицинской помощи, резких осложнений, связанных с дыханием и сердечной деятельностью, так как возможности организмов у всех были разные, учитывая более слабую физиологию двух женщин в научной группе.

Когда все заснули, Филиппу пришлось каждые десять минут производить обход и внимательно прислушиваться рядом с теми, кто дышал не так выражено, как остальные. Патрик заранее объяснил, что тяжёлыми последствиями могут быть сепсис крови, нарушение работы сосудов, а также как сегментарные, так и системные отказы работы головного мозга — от менингитов до полного отказа работы отдельных сегментов органа, вызывающего остановку дыхания.

Спустя час, когда пришло время сменить Филиппа и он разбудил для этого Николя, они вдвоём услышали характерный групповой свист ионных турбин приближающихся непосредственно к главному корпусу станции. Сквозь большой круглый иллюминатор, располагающийся посередине длинной стены между диванами, на которых мирно спали Андрэ, Бенедикт, Жан и Вивьен, они увидели подъехавшие прямо к центральному входу четыре сновигатора с включенными фарами, прорезающими своими белыми лучами снежную бурю спереди и интенсивным сбиванием того летящего плотного снега сзади в закрученную бирюзовую воронку ионного выталкивающего потока работающих двигателей.

— Похоже, у нас гости, — произнёс утомлённый Филипп, — тебе, Николя, придётся общаться с ними самостоятельно, у меня больше нет никаких сил.

— Хорошо, не беспокойся, иди спать, — ответил ему Николя, — я обо всём позабочусь.

Было видно, как пилоты торопились, покидая кабины сновигаторов. Забегая на станцию, они начали громко кричать и звать Андрэ.

— Успокойтесь — успокойтесь, всё в порядке! — прокричал им в ответ Николя со второго яруса, куда вела широкая кручёная лестница, — поднимайтесь сюда, все выжившие находятся здесь!

Российская группа поднялась наверх, Николя представился, и, коротко объяснив происходящую вокруг ситуацию, предложил продолжить беседу за чашкой кофе. Происходящее далее не носило какого-либо особого оттенка. Николя от лица всей лаборатории поблагодарил пилотов за то, что они, рискуя своей жизнью и благополучием, самоотверженно сорвались в этот спасательный поход. Они сдвинули несколько столов вместе и, не спеша, пили кофе с подогретой выпечкой. Голос Николя был подавленным и очень сухим. Он объяснил им все подробности произошедшей катастрофы, рассказал, как погиб их шеф и его заместитель в попытке сделать что-нибудь для предотвращения аварии. А также при обсуждении деталей обнадёжил команду, что беспокоиться им, скорее всего не о чем и французская сторона однозначно примет все необходимые меры, чтобы их самоотверженность в попытке помочь людям ни в коем случае не стала для них собственным наказанием.

— Надо доложить обо всём на «Восток», — сказала Фрэя, выслушав рассказ Николя, — кто возьмёт на себя такую смелую задачу?

— Что значит «Кто»? — даже возмутился Зордакс, — у нас тут вообще-то до сих пор командиры есть, которые ещё и затейники по совместительству получились, как мне помнится!

— Хорошо — хорошо! Успокойся! — тут же осадил его Джонс, — не надо поднимать пыль на ровном месте! Девушка просто спросила.

— Подождите! — вмешался в разговор Николя, — а зачем вам подставлять себя под явно накипевшую агрессию вашего командования? Давайте я разбужу Патрика, он у нас теперь за старшего по рангу научной компетенции, при этом его статус теперь здесь основной и является представительским в международном плане. А когда он доложит о смерти Жэрара Боссэ, я уверяю вас, в офисе «Big Father House» кардинально изменят взгляд на общую ситуацию.

— Это будет очень деликатно с вашей стороны! — с благодарностью отозвался Джонс, — мне действительно сейчас будет просто необходима некоторая протекция перед руководством!

— Тогда давайте отложим это на один час, пусть Патрик ещё немного поспит перед таким разговором, — предложил Николя.

— Есть ещё одна проблема, которую я хотел бы сразу обозначить, — продолжил Джонс, — один мой пилот ушёл от группы другим путём в виду определённого стечения обстоятельств по ходу нашего маршрута. И теперь он находится в неизвестном для нас положении. По плану он должен был придти сюда первым, хотя вполне вероятно также, что он мог изменить свои первоначальные намерения и следовать за нами. Я очень беспокоюсь за него, так как командование отрубило нам спутниковую навигацию и связь.

— Я понял вас, — перебил его Николя, — сейчас я разбужу Патрика, пусть немедленно выходит на связь с «Востоком».

Николя разбудил Патрика и объяснил ему ситуацию с российской командой. Тот, не мешкая, отправился в радиорубку вместе с Джонсом. Через пол часа они вернулись обратно, и было видно, что Джонсом что-то нет так.

— Что произошло?! — встревожено спросила Фрэя.

— Хэлбокса нет на радаре, — испуганным голосом ответил Джонс, — эти сволочи выключили спутниковую санацию вместе с мониторингом маяков, а он в это время, скорее всего, утопил свою машину в разломе. Надо срочно ехать туда!

— Остановись! — оборвал его Зордакс, — мы не доедем, у нас не хватит топлива.

— Перекачаем в одну машину! — быстро предложил Джонс.

— А заряд? — продолжил Зордакс, — да и вообще, ты за какое время собрался вернуться обратно к разлому? Это ещё пять — шесть часов как минимум! Ты застрянешь, и за тобой самим придётся отправлять помощь, которая придёт сюда только завтра вечером. Плюс до тебя вездеход будет ехать часов десять, ты сам замёрзнешь там. А Хэлбокс… Что ж, не знаю… Он всё равно мог рано или поздно разбиться со своими скалами. Это был хороший боец и смелый пилот. Надеюсь, он умер быстро, не мучаясь, как местные ребята в своём бункере «Доктора Калигари».

— Кабинете, а не бункере… И ни сколько не смешно, придурок! — со злостью ответила Фрэя, — лучше бы ты вообще молчал!

— Что они сами там говорят? — спросил поникший и расстроенный Вэндэр.

— Ничего! Эти тупицы выполняли распоряжения взбесившегося американского жирдяя, чтоб он сдох в этом их чёртовом офисе! — ответил Джонс.

— Ну, то есть надежда ещё есть, на то, что, например, Хэлбокс сломался по дороге и его маяк просто не отвечает, так? — продолжил Вэндэр, сдерживая эмоции и переводя их в рассудительный характер.

— Вэн, давай не будем лучше излишне фантазировать, — снова вмешалась Фрэя, — ты прекрасно знаешь, что у маяка автономное питание, он зашит в бортовой самописец, и ты никак его не сломаешь, даже если машину вдребезги разобьёшь. Есть только два варианта, при которых он может не давать сигнал: или в машину ударила молния, которой здесь неоткуда взяться или этот маяк теперь на дне океана. И теперь, даже если Хэл смог вовремя катапультироваться, то до того, как заряд его термокомбинезона закончится, и он полностью остынет при внешней температуре в минус пятьдесят градусов, осталось в самом лучшем случае пять часов. За это время с учётом минимум одного часа на перекачку инертного газа, ты максимум докуда доберёшься, так это до середины расстояния между началом ледника и этим чёртовым разломом. При этом неизвестно, где он вообще прыгнул, на поиски уйдут часы. Короче, съездили, — кто будет невесту поздравлять?..

— Есть ещё одна новость, — сказал Джонс.

Вэндэр с надеждой посмотрел ему в глаза с видом провинившегося пса.

— За нами идут немцы, — продолжил он.

— А им то чего здесь надо? — с удивлением спросила Фрэя и тут же продолжила, — хотя да… я ж совсем забыла, — Гестапо начеку везде и всегда. Ты выходил с ними на связь?

— Нет, с чего бы мне с ними о чём-то разговаривать посреди такого бардака? — ответил Джонс.

— Ну не знаю, вдруг они его подобрали и везут с собой? — продолжила Фрэя.

— Да? И зовут их на самом деле Халдир и Леголас, — небрежно огрызнулся Джонс с досадой в голосе.

— Послушай, иди обратно в радиорубку, настройся на их частоту и спроси, чтобы мы уже, наконец, окончательно похоронили нашего бывшего напарника, а не ждали здесь ещё два часа в надежде на чудо! — строго приказала Фрэя.

— Иди сама! — с расстройством отмахнулся Джонс.

— Хорошо, я схожу сама! — небрежно бросила она в ответ.

И Фрэя ушла, а Патрик и Николя стояли с виноватым и растерянным видом, не зная, что сказать, тем более, что вся вторая половина разговора, касающаяся Хэлбокса, происходила исключительно на русском языке.

— Ганс, Йозеф! Ответьте, говорит пилот российской команды Фрэя! — начала она свой эфир, настроив радиочастоту.

— Jawohl… («Яволь…», «Да…») — послышался спокойный и безупречный ответ Ганса.

— Ребята, мы тут на разломе своего бойца потеряли с концами. Вы случайно его не встречали? — с тревогой и надеждой в голосе спросила Фрэя.

— Nein! («Найн!», «Нет!») — с тем же спокойствием резко ответил Ганс.

— Жаль, — раздосадовано ответила Фрэя, — вы были нашей последней надеждой на то, что он может быть всё-таки ещё жив.

— Нам тоже очень жаль, — категорично произнёс Ганс уже на английском.

Йозэф в это время давился от смеха у себя в кабине еле сдерживаясь, чтобы не захохотать в микрофон со всей мочи, поэтому параллельно в эфире слышались какие-то странные трески и икания. Очень грустный и покорный Хэлбокс сидел позади его и молчал, не осмеливаясь что-либо выкрикнуть в чужой эфир немецкой стороны. Через несколько секунд эфир продолжился другим диалогом.

— Warum hast du sie angelogen, Hans?(«Варýм хаст ду зи ангэлóуэн, Ханс?», «Почему ты им соврал, Ганс?»)

— IhreEinfachheitgefielmirnicht, Josef («Ирэ Айнфахáйт гэфúль мир нихт, Йозэф», «Мне не понравилась их простота, Йозэф»)

— Was meinst du, Hans? («Вас майнст ду, Ханс?», «Что ты имеешь в виду, Ганс?»)

— Sie fragte, ob wir ihn zufällig getroffen hätten. Warum mussten wir ihn zufällig treffen? Die Russen sind zu gedankenlos, um unserer Taktik zu erlauben, sich einem Unfall zu widersetzen. Es scheint, dass alles, was wir mit solcher Arbeit und Geduld tun, ohne zu zögern und leichtfertig ausgeführt wird. Außerdem bin ich jetzt eindeutig der Meister der Situation, also werde ich tun, was ich will, Joseph, und sie war so süß verärgert, dass ich mir dieses kleine Drama nicht verweigern konnte. Wann haben Sie die Möglichkeit, ein russisches Mädchen zu foltern? Nun, und am Ende wollte ich den Russen eine Überraschung geben, und sie beschlossen, sie mit ihren Machenschaften zu ruinieren. Es wird also nicht funktionieren! («Зи фрáхтэ, об вир ин цуфалúг гэтрóфэн хэтн. Вáрум Мустн вир ин цуфалúг трЭфэн? Ди Рýсэн Зын цу гэдáнклос, ум ýнзэрэ Тактúк цу элóубэн, зих Унфаль цу видазЭцэн. Эс шайнт, дас áлес, вас вир мит зóльхя Áбайт унд Гэдýльт тун, óнэ цу цýген унд лáйхфЭтих аусгэфЮт вёд. Áусадим бин их ецт айндóйтих дэ Мáйста дэ Зэтуайцэóн, áльзо вЭдэ их тун, ваз их вёль, Ёзэф, унд зи ва зо зюсь фоЭгат, дас их мир дúзэс клЯйнэ Драма нихт фровáйгэн кóнтэ. Ван хáбэн зи ди Мюклихкáйт, айн рýсишэс Мúдхен цу фóльтэн? Нун, унд эм Эндэ вóльтэ их дэн Русэн айнэ Убярáшун гЭбин, унд зи бешлЁсэн, зи мит úрэн Мáхэншáфтэн цу рýиниэн. Эс вид áльзо нихт функцэнúрэн»,

«Она спросила: «Не встречали ли мы его случайно?». Почему мы должны были встретить его «случайно»? Русские слишком необдуманно позволяют себе противопоставлять нашей тактике какую-то свою случайность. Такое впечатление, как будто всё, что мы делаем с таким трудом и терпением, они выполняют с лёгкостью и без колебаний. К тому же, я сейчас явно являюсь хозяином положения, и поэтому буду делать то, что захочу! А она так мило расстроилась, Йозеф, что я не смог отказать себе в этой маленькой драме. Когда нам ещё представится возможность помучить русскую девушку? И вообще, я хотел сделать русским сюрприз, а они решили испортить его своими происками. Так не пойдёт!

— Du hast recht, Hans. Lass sie auf eine Überraschung warten! («Ду хаст рихт, Ханс. Лас зи ауф áйнэ Убярáшун ватн!», «Ты прав, Ганс. Пусть ждут сюрприза!»)

Фрэя вернулась в столовую подавленная и расстроенная, а Ганс и Йозеф спустя два часа спокойно достигли Конкордии. Когда угас основной всплеск эмоционального позитива после предоставления немцами Хэлбокса российской группе, Фрэя подошла к Гансу и застенчиво-обиженным тоном пожаловалась ему:

— Почему ты обманул меня, Ганс?

Ганс посмотрел на неё, как на маленького ребёнка и немного задумчиво ответил:

— DerWiderspruchistdasFortleitende («Дэ Вúдашпрух ист дас Фóтляйтэндэ», «Противоречие ведёт вперёд»), — и продублировав эту фразу на английском, добавил, — Георг Гегель.

Он явно слукавил, но с одной только целью — завуалировать общую ситуацию и уйти от ненужных ему сейчас объяснений, потому что просто решил сделать так, как ему захотелось и поставить окончательный сценарий по своему усмотрению, чтобы все роли в нём исполнились по его желанию, а не определялись внезапной спонтанностью событий, вызванных самими актёрами. В некотором роде это была его величественная игра, в которой учитывались только его капризы, и сейчас никто не в праве был вмешиваться в неё, занимая незаслуженные судьбоносные позиции с характеристиками явных дилетантов. Хэлбокс же при этом выступал тем самым пасхальным зайцем, не хватало только ленты, которого привезли два грациозных немецких сказочных демона и торжественно презентовали его счастливым детям, как Дроссельмейер Щелкунчика, оценивающе наблюдая из-за ширмы своего параллельного скрытого мира за их наивными эмоциональными порывами, которые являлись тем самым главным материалом глубокого философского изучения в их грандиозной и непостижимой простому обывателю реальности.

Обстановка явно требовала фееричного торжества и Николя очень тактично и неожиданно принёс откуда-то дорогого французского вина, целых восемь бутылок. Чудесное спасение Хэлбокса было тот час же отпраздновано всеми присутствующими, за исключением беспробудно спящих учёных, благо специальные бокалы для вина в достаточном количестве также присутствовали в одном из шкафов кухонного гарнитура в столовой. Немецкий фурор удался на славу, Ганс и Йозеф заслуженно стали главными почитаемыми идолами этого торжественно-хвалебного хоровода, сопровождающегося звоном бокалов и реальной историей о том страшном и глубоком дне смертельного колодца из уст самой жертвы, которая как будто только мгновение назад ожидала там своего последнего часа перед долгой мучительной смертью в ледяном аду суровой и безжалостной Антарктиды. Но это была вовсе не единственная награда, которая сегодня заслуженно пришла к её правообладателям. Помимо всего прочего в постепенно нагнетающейся кульминации красок, возгласов и фигур этой ритуальной пляски новой жизни и радости, подзахмелевшая от переутомления Фрэя решила удивить двух величественных готических рыцарей повествованием уже своего героического полярного похода, и как есть рассказала Гансу о том самом странном месте, где по неизвестным причинам у всей российской группы сбились гирокомпасы. Ганс тот час же пришёл в неимоверное состояние внутреннего ажиотажа, как Карабас Барабас, которому рассказали про нарисованный на холсте очаг в коморке Папы Карло. Его глаза загорелись, а скулы напряглись от интереса, он сразу же потребовал от Фрэи чёткие координаты того места, а она спокойно выдала ему их, включив цифровой органайзер на экране своей кибер-панели. В некотором смысле она совершала необдуманную ошибку, не осознавая всей серьёзности происходящего, и только немцы, коварно блестя своими демоническими глазами, знали, о чём действительно может сейчас идти речь, и теперь с ещё большим удовлетворением от неожиданной ценной информации подносили бокалы с вином к своим губам.

Теперь, когда все итоги многогранной и разносторонней борьбы за собственное выживание и спасение чужих жизней были определены, оставалось только ждать ответа и дальнейших указаний от Головного Совета Правления Программы Полярной Навигации, а пока все, кто сейчас находился на Конкордии, принимали решения в отношении своих дальнейших действий на месте самостоятельно, что в итоге уравняло всех перед фактом необходимости хорошо выспаться после тяжёлого и трудного полярного похода.

ГЛАВА XVII. ОБРАТНАЯ СТАДИЯ

Когда американской группе сообщили о том, что сновигатор Хэлбокса пропал с радаров спутниковой санации, Джесси Кроус чуть не сорвалась за ним в рейс на шельфовый ледник к разлому подобно тому, как это сделал Андрэ Марсо тринадцатью часами ранее. Её остановили Стив Эдисон («Снеговик») и Брайн Хейс («Малыш Хью»), буквально затолкав обратно в номер, а затем вдвоём преградив ей путь к двери и около десяти минут хладнокровно наблюдая разразившийся скандал и её истерику, постепенно перешедшую в слёзы на кровати. Им, как профессиональным пилотам полярной навигации, было и так понятно, что на леднике она никого бы не нашла, если бы вообще туда добралась в одиночку, но информацию они оперативно получали от Джека Райта по телефону, который никогда не стремился укрывать её от своих людей, если на это не было особых причин, какой бы тяжёлой она не была. И именно он в тот момент предупредил парней о том, чтобы они и уведомили «Little Coldy» обо всём сразу и держали её под своим контролем, так как считал, что для правильной работы с командой не стоит параллельно скрывать опасные факторы, которые могут случайно проявиться в ненужную минуту и вызвать ещё более серьёзную угрозу в ответственный и важный момент.

— Дайте ей там виски что ли, пусть напьётся вдрызг, но не выпускайте её никуда из номера, чтобы не пришлось ещё и её ловить для общей картины! Не я придумал эту кутерьму с отключением спутника! — нервно заканчивал он свой разговор с Малышом Хью, осознавая, что сейчас нанесёт серьёзную травму хоть и опытному пилоту, но всё же ранимой молодой девушке с любовными чувствами.

Они так и сделали. Когда Джесси более или менее успокоилась, Снеговик подошёл к ней, присел на корточки и протянул ей флягу.

— На, напейся пока! И вот ещё что, не надо надеяться на то, что кто-либо может выжить там в таких условиях, но в то же время, не зависимо от всяких технических факторов и логических выводов, не стоит хоронить человека, пока ты не увидела труп!

Следующие три часа Джесси провела, не вставая с дивана, погружённая в глубокую молчаливую депрессию, приправленную алкоголем. Её напарники остались с ней в номере и тоже выпивали за игрой в покер, иногда посматривая в её сторону. Джокер принёс ещё несколько бутылок с алкоголем и они сидели так в ожидании, когда она совсем вырубится от психического переутомления вперемешку с опьянением. Такова была их банальная задача, чтобы Джесси не наделала каких-нибудь бед, но всё решилось внезапно неожиданно, когда Джек Райт снова позвонил Малышу Хью, который был у них группе за связного. Тот, выслушав, громко и откровенно расхохотался на весь номер так, что на него посмотрели все с достаточно нездоровым выражением глубокого удивления на своих лицах.

— Всё, пошли отсюда, парни! Тревога была ложная, этого придурка подобрали немцы. Никогда ещё так долго в покер не играл, заставила же собака!

— Да хрен с ним! — кинул с досадой на стол свои не разыгранные карты Снеговик, — такой «Стрит-Флэш» наклёвывался!

В последнего выходящего из комнаты Little Coldy, коим был Джокер, полетела небольшая диванная подушка. Он спокойно среагировал, успев поймать её и, не обращая никакого внимания на этот жест, просто перекинул её на кресло, с которого только что встал, захлопнув за собой дверь в номер. По коридору ещё некоторое время слышались их удаляющиеся громкие голоса и смех.

На Амундсен-Скотт же сейчас было совсем другое кино. В офисе «Big Father House» обстановка то и дело доходила до кипения. Уолтер Кик уже второй раз срывался в нервном перенапряжении, заставляя остальных мило улыбаться или скрытно хихикать, что ещё более выводило его из себя.

— Какого чёрта его понесло туда одного?! — орал на весь зал, тыча пальцем в Бориса, — я здесь абсолютно не причём! Это всё ваши так называемые профессионалы, которые теперь решили, что они хозяева Программы!

— А что вы так кричите? — спокойно изумился Борис, — не ваш же пилот погиб в конце концов.

— Не стройте из себя дурака, уважаемый! — продолжал Уолтер, — именно ваша сторона превратила этот турнир в поминальные проводы! Именно ваши командиры профукали несанкционированный старт целой команды, и именно с вашей станции он произошёл!

— Заткнитесь, Уолтер! — внезапно спокойно оборвал его Сэр Томас Уиттл, в первый раз за всё время скорчив оскорбительную гримасу, — причём здесь турнир? Вы что не понимаете? Французский дом потерял сегодня одного своего члена. Если будет необходимо, сегодня по звонку все гости разъедутся сами без всяких претензий. Вам и так уже сказали, что решение русских было обоснованным. Надо быть глупцом, чтобы начинать этот разговор снова. Предлагаю вернуться к вопросу отмены турнира по причине смерти одного из пилотов в результате внезапной катастрофы на Конкордии, понесшей человеческие жертвы. Но представим всё это, как успешно выполненное задание, а не самостоятельную инициативу. Пусть СМИ всё так и озвучат, а вы, Борис, доведёте всё до своих людей, если они не хотят вылететь из программы, как пробки. Таким образом, это мы спасли Конкордию, никакого срыва не было, а с французской стороной я договорюсь сам, и платить ничего не придётся.

— Вы закончили? — строго спросила Марта Баумгартен, держа на коленях свой прозрачный планшет.

— Удивите нас, Марта! — заинтригованно попросил Сэр Томас Уиттл в ответ.

— Есть другое предложение, и оно более выгодное! — гордо продолжила она, — мы не будем отменять турнир, а перенесём его на один день вперёд! Через три часа вашего человека, Борис, доставят на Конкордию мои мальчики в целости и сохранности, но не слишком радуйтесь — один сновигатор вам всё-таки придётся возместить. Как и выплатить премию за это моим пилотам, Уолтер, в качестве извинений за ваши упрёки в мой адрес из-за того, что я изменила маршрут и направила их за российской группой! Пусть это будет для вас всех хорошим уроком, чтобы вы впредь не стремились подвергать своим сомнениям тактику немецкого командования!

В зале наступила характерная пауза от осмысления ситуации в целом. Казалось, что в этой тишине сразу начали крутиться барабаны счётных машин, цифровых матриц и кассовых аппаратов, пересчитывая всё в обратную сторону. Это был коронный шах и мат, завершающее фаталити, настоящий фурор и где-то в параллельном мире в этот момент злобный тролль вновь разразился своей угрюмой улыбкой, обнимая заветный горшок с золотом. Всем присутствующим было всё понятно, — деньги пришли обратно, оставалась маленькая формальность, которую сразу же выполнил Архип Великий, нажав в подлокотнике кресла на кнопку вызова своего референта в приёмной.

— Передайте через четыре часа на Конкордию под моим грифом, чтобы все пилоты немедленно возвращались обратно на «Восток» по безопасному маршруту с дозаправкой на «Амундсен-Скотт». На отдых, заряд батарей и заправку газом я отвожу им ещё три часа. Ресурсов Конкордии по газу должно хватить всем до точки дозаправки. Это всё! Выполнять всем обязательно!

Его распоряжение было немедленно передано Биллу Фишеру в Офис Системного Контроля, откуда через четыре часа его передали на Конкордию по внутренней линии связи со сновигаторами. Когда веселье с вином было в самом разгаре каждому пилоту на кибер-панель пришло сообщение одного и того же содержания.

— По-видимому, мы будем ещё выступать, — первым сделал свой вывод Ганс.

— Очень интересно, как за три часа можно выспаться? — продолжила Фрэя.

— Заправлять будешь ты, Хэлбокс, — тебя повезут! — категорично постановил Джонс.

— Тогда не будем терять времени, перепарковываемся и спать, — продолжил Ганс, — разбудите Андрэ, он единственный, кто в курсе, где и как у них тут реализуется дозаряд и дозаправка.

— А всё начинает очень даже налаживаться! — обрадовался Хэлбокс, — то есть мы не только герои, но ещё и денег в итоге заработаем!

— А я абсолютно обоснованно наконец-то выступлю на «Принце Фаэтона» Кэтрин без её разрешения! — поддержал его настроение Вэндэр.

— Да, Вэн, ты — хитрец! — подметил Зордакс.

— Что ж, давайте тогда запустим обратную стадию нашего похода, — провозгласил Джонс напоследок перед выходом из помещения столовой, — и ещё раз все вместе постараемся!

Впереди теперь предстояла не такая уж сложная задача, а все угрозы внезапно обернулись для наших героев абсолютной победой. Теперь оставалось только всем вместе мирно проследовать до места старта новых соревнований и главным при этом, конечно же, являлось участие в них. Так, на удивление абсолютно естественно закончилась эта история, не считая той странной аномалии на разломе, с которой возможно в будущем ещё предстоит столкнуться экипажам Полярной Навигации в их новых приключениях на Антарктическом материке.

ту би континьюд…

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА I. МАША

ГЛАВА II. МИК СИТЧЕР

ГЛАВА III. «BIG FATHER HOUSE»

ГЛАВА IV. ШТОРМ

ГЛАВА V. СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

ГЛАВА VI. САБОТАЖ

ГЛАВА VII. ОТВЕРГАЯ УСПЕХ

ГЛАВА VIII. СМЕХ И ЯРОСТЬ

ГЛАВА IX. ЗА ГРАНЬЮ ПРЕОДОЛЕНИЯ

ГЛАВА X. СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА

ГЛАВА XI. КАМЕРА

ГЛАВА XII. ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК

ГЛАВА XIII. ЧТО-ТО ОЧЕНЬ СТРАННОЕ

ГЛАВА XIV. НАДЕЖДА И РИСК

ГЛАВА XV. HEU, JUNGER MANN!

ГЛАВА XVI. РАЗВЯЗКА

ГЛАВА XVII. ОБРАТНАЯ СТАДИЯ