Испытание временем [Валентина Арнаут] (fb2) читать онлайн

Валентина Арнаут Испытание временем

Глава 1

Солнечные лучи, которые легко пробивались сквозь зашторенные окна, обещали хорошее настроение. Город, где зима распоряжается в большую часть времени года и которая не терпит теплые лучи солнца от слова совсем, давно проснулся сам и теперь будил остальных, чтобы чудесный сюрприз даром не пропал. Да к тому же в выходной день, когда можно насладиться погодой сполна.

На меня же лучи подействовали совсем по-другому. Хотелось спрятаться под одеяло сильнее и отвернуться от них. Жутко тяжелая для моих нервов неделя высосала из меня все соки. И мне хотелось скрыться от всего мира ровно на все дни наступивших зимних каникул, о чем я убеждала подругу вчера в ночном кафе. И не один раз. И каждая попытка сопровождалась стопкой чего-то там горячего.

В названиях я не разбиралась и соблазнительным пальчиком бармена на высококачественное обслуживание крутить не умела.

Подруга меня категорически не хотела понимать, постоянно отвлекалась и не находила проблемы.

— Да тебе надо просто отдохнуть, Ань. Выбросить из головы ту чушь, которая мешает тебе сейчас расслабиться.

Мой взгляд прошелся по обстановке — барная стойка со всевозможными напитками и невероятно ловким парнем, потом по мне самой — сидящая на неудобном, жутко высоком, но модном стуле и возмутился.

— А что я делаю сейчас по-твоему? — и для достоверности я потрясла рукой уже который по счёту пустой стаканчик.

Лиза закатила глаза и тоном умирающей от скуки лебедя протянула:

— Ты ноешь…

— Так ты мне подруга?

— Я тебе подруга, соседка и жилетка. И такая же выпускница экономического факультета. Только в отличие от тебя, моя дорогая, мне не удалось защитить курсовую. Я не еду домой на каникулы, не увижусь с семьей и встречу новый год старой одинокой девой, если ты сейчас же не перестанешь ныть и поможешь мне в одном деле.

— Я тоже не еду домой, — пробурчала я.

Женская гордость выпятила подбородок, обидевшись на отсутствие женской солидарности. Подруга называется!! А после пришел жгучий стыд и напомнил о том, что Лиза в общем-то права. Несмотря на недосып, короткий срок и сложнейшую тему, которая в принципе меня и доконала, мне удалось заслужить скупую похвалу.

Преподаватели — кажется самые мстительные из ныне живущих — только и мечтали о моем завале. “Выбери тему попроще, Явницкая, себе равную” выдал один из них. На что я лишь сверкнула глазами, и сжав кулаки, обещала себе, что я сделаю это. Сделаю, потому что работа требовала одного — закрыться в себе, от всех и для всех и посвятить все мысли только ей. Словно мать для ребенка. Это я умела лучше всех. Особенно первое — закрываться. Этому я научилась на первом курсе, когда…

Впрочем, первый курс я старалась забыть сильнее, чем Лизе требовалась моя помощь. И все же, замолчав — алкоголь и больные воспоминания не самые лучшие дополнения к вечеру, посвящённый сладкой победе — я переместила взгляд туда, где как раз находился Лизин. И поморщилась.

“Стоило догадаться” раздосадовано буркнул внутренний голос. Замысел подруги был не таким запутанным, как графики доходов вымышленной фирмы и не таким уж замаскированным, как ошибка в документах о расходах. Но курсовую я сдала, а вот предлог подруги не просчитала.

— Что? — удивилась Лиза, деланно округлив узкие кошачьи глазки. Она заметила мой осуждающий взгляд, но не поддалась ему.

Светло-зеленая листва в минуты коварной игры становилась темнее. Глаза натуральной блондинки с точенной фигурой выдавали ее намерения и горели огнем желания, потушить который в силах только красавчику. Брюнету с коротко стриженной прической и маленькой сережкой в ухе, которая поблескивала бриллиантом в отсветах цветомузыки или накаченному до ширины двери мужчине с татуировкой на локте.

Лизе все равно кто потушит ее огонь, поняла я. Ей оба одиноко сидящих за низким столом мужчины понравились.

— Ты просто сумасшедшая и да, радуйся, ты смогла меня развеселить, — сообщила я искренне улыбаясь.

Она сидела ко мне боком и лицом к сцене, расположив локти на барной стойке. Так ее грудь приподнялась и казалась больше, а подруга в целом соблазнительнее. Она знала чем привлечь мужчин и пользовалась ею вовсю. Лиза нацелилась, Лиза действовала.

Иной раз я спрашивала себя, на кой черт ее поперло в экономический и главное, как ей удалось дойти до последнего курса. А потом видела подругу в действии и молча глотала вопросы. Она была упертой и стойкой, точно бык, иногда даже похлеще. В такие моменты я ей завидовала.

— Я рада, что мои проблемы тебя развлекают. От этого мне становится только легче, — состроив милую рожицу, Лиза иронизировала.

Я улыбнулась шире и вовсю ее подначивала.

— Какие у тебя могут быть проблемы, Лиз? Решаешь закусить губу или поиграть ножками? Или может быть ты не еще не определилась со своей будущей жертвой?

— Знаешь, вот ты совсем мне не помогаешь, вот от слова совсем. Мне уже плохо…

Лиза выбрала не морочиться с выбором и закусив губу, она перекинула длинную прелестную ногу на другую, не забыв при этом стрельнуть в нужный угол. На дворе зима, но машина и ультрановороченные — по мнению Лизы — колготки не мешали одеваться в короткие соблазнительные шорты с ботфортами на тонкой шпильке.

Как она в них ходила? И не спрашивайте! Ох уж эти девушки…

Что было до меня, то я выбрала теплое облегающее платье чуть ниже колена цвета хаки и мини сапоги на маленьком каблуке. Распущенные локоны цвета шоколада, которые еще утром были стянуты в высокий хвост, выделяли длинную шею и макияж в стиле нюд. Сегодня была, как никак, защита курсовой, чтоб его.

Следующая стопка была опрокинута в себя за победу. Хоть вечер и был посвящен ей, в основном я и правда ныла, забыв, что все переживания канули в том кабинете.

В душе у меня было беспокойно: сердце отчего-то останавливалось на мгновения. Мне же казалось, что это все от нервов. Что все пройдет и забудется, как только солнце выглянет из горизонта, то есть уже завтра. Нервы никогда не были моей сильной стороной.

Целый день прошел в вопросах и только вечером они наконец потерялись в тумане со вкусом лайма.

Утро обещало быть тяжелым, но это будет завтра, а пока можно…

— Привет, девчонки.

Голос сзади раздался как гром среди ясного неба. Я было чуть не поперхнулась цитрусовым соком. Голос был тяжелым и я мысленно поставила на качка. “Если я угадаю, то от меня отстанут.”

Обернувшись, я лишь поджал губы, не желая выдавать разочарование.

— Скучаете? — продолжил “Сережка”, названный мной тотчас из-за сережки в ухе.

Чудо напиток, который продолжал течь зрелищным представлением от руки бармена, затуманил мозг лишь тем, что убрал негативные мысли. Теперь же осталась веселая, довольная и почти счастливая Аня. Почти! Потому что мне понадобится что-то более крепкое, чтобы скрыть моих внутренних демонов полностью.

— Уже не скучаем, мальчики.

Лиза кокетничала вовсю и светилась от собственной победы, точно неоновая лампочка.

— Как зовут?

Подруга тут же сдала нас с потрохами. Ладно себя, пусть, но меня то зачем, сокрушалась я мысленно!

— Давайте мы вас угостим напитком, а вы пересядете за наш дико одинокий столик. Там нам будет удобнее познакомиться поближе.

Сережка не дурак, как и его друг, который разглядывал в это время меня. Они, кажется, избавили нас от сложнейшей задачи за этот вечер — сделали выбор сами.

Парни были хорошо сложены, стильно одеты, зализаны и приглажены. Прямо как женихи. Внутренне я содрогнулась от такого сравнения. Меня ввергало в дрожь любое упоминание свадьбы, жениха, любви и прочей чуши. Вот уже пять лет с начала студенческой жизни…

Качок — шире меня в два раза, а то и в три, раздел меня уже десять раз, пока Лиза кусала губы и обдумывала такое «неожиданное» предложение. Будто не она минуты две назад выставляла себя редчайшим экспонатом на сегодняшних торгах.

— А ты у нас молчунья? — качок улыбнулся так, словно произнес шутку на миллион долларов.

“Да тебе бы в батл, парень” усмехнулась я про себя, а вслух произнесла:

— Я бегунья. Считайте, что меня здесь уже нет.

— Ах, какие мы дерзкие, такие мне по душе…

Я не обратила никакого внимания на блеск глаз Сережки, нет, я и так знала, что выгляжу эффектно и привлекаю, точно мед.

Вечер для меня был закончен и я не видела других причин, чтобы остаться. Пока я в том состоянии, чтобы понимать — если останусь, утром меня разбудит совесть с вопросом “какого хрена ты повторяешься?!” Взяв сумку, я слезла с высокого стула — хоть бы не распластаться звездой, градусов то во мне достаточно — и направилась к выходу. Меня тут же удержали за локоть.

— Мы на минуту, мальчики, — с этими словами приторно-сладким голосом, подруга оставила этих “мальчиков” ждать, а уже у выхода прошипела мне в лицо. — Ты куда намылилась? Ради кого я старалась весь вечер?

— Ради себя? — предложила я как вариант, подняв бровь в непонимании.

— Я просила помощи, а это настоящее кидалово, — Лизе срочно был нужен мужик. А товарищ был с другом. Следовательно, для знакомства с планом на дальнейшее времяпровождение — новый год, например — нужна была жертва. В данном случае, Лиза нашла ее в моем лице.

— Лиза, — мой взгляд источал прямой укор. — Я не подписывалась на такое. Взяла бы с собой Машку, она бы охотно…

— Да что с тобой такое? — подруга неожиданно изменилась, прервав меня на полуслове. Она вгляделась в мое лицо, будто впервые увидела.

— Да ничего, просто я пас. Ты же меня знаешь, Лиза, но почему-то каждый раз думаешь, что сумеешь меня убедить.

— Убедить в чем? — она осуждающе хмыкнула. — Знакомиться с парнями, встречаться и строить отношения? Нам уже по 23 года, Ань, алё. Это нормально.

С каждой секундой в груди ворочался клубок недовольства — за задержку, за глупую мораль, за попытку вернуть мои воспоминания. Нет, подруга, мы это проходили и давно забыли.

Вырвав свою руку, я ответила без тени недовольства.

— Я иду домой.

И попросила свое пальто у девушки в коридоре.

— Ты поговоришь со мной, — Лиза цеплялась на локоть, как вьюнок.

Я вздохнула.

— О чем ты хочешь поговорить?

Мой взгляд нашел силуэт подруги в отражении зеркала за моей спиной. И вид ее не предполагал для меня ничего хорошего. Лиза нацелилась? Лиза действовала упертым быком, чтоб меня… Сейчас ее целью была я, а мое бегство красной тряпкой.

Я вздохнула снова.

— Лиза, мы говорили об этом не раз и не два. Но я сделаю вид, что забыла и повторюсь. Меня не интересуют мужчины, меня не занимают свидания, комплименты и мужское внимание в целом, так же меня не беспокоит возраст и мнения окружающих. Я. Не. Хочу, — последнее я произнесла с паузами и поджала губы в нетерпении наговорить лишнего.

Моя душа горела и хотела послать всех к черту. Но Лиза обидится…

— Тебя не беспокоит даже мнение родных? — ее ровные брови взметнулись вверх в искреннем непонимании.

Ну почему именно в этот вечер ее зацепил мой отказ, я взмолилась, не в первый раз же…

Я чертыхнулась, ну Лиза, ну твердолобая овца…

— Я уже жалею, что рассказала тебе о моей семье.

— Когда ты была в последний раз с мужчиной?

— Ох, — я закатила глаза. — Не начинай.

— Подожди, я помню. Это было пять лет на первом курсе…

— Лиза, ты будто стала глухой. Не надо перемывать мне косточки, это делается у человека за спиной.

Мой искусственный смех не смог перекрыть натянутое напряжение. Оно чувствовалось жарой перед ураганом.

Краем уха я уловила шум, противный визг одной девушки, а после звук разбитой посуды. Все присутствующие у выхода обернулись на звук, а я не скрывая поморщилась — официант уронил бокал с жидкость на жутко дорогое (крик девушки набрал 10 баллов из 5) платье. Выход перекрыт на минут пять точно, пока администратор не уладит вопрос.

А значит…

— Как его звали? Джастин? Точно! Американский красавчик тогда только приехал в столицу для овладения русским языком, а овладел русской красавицей.

… мне хана.

— Лиза, прекрати, — слабая попытка утонула в общем шуме и в воодушевленном голосе подруги.

Клубок в груди уже не ворочался, он бесился и больно бился о мое сердце, точно умалишенный головой о стену.

— Пять лет назад скромная Аня без усилий привлекла мечту многих студенток, крутила им как только хотела. И бросила.

— Прекрати, я говорю, ты меня слышишь?

Лиза не слышала, она представляла себя Шерлоком, который на грани развязки преступления. Ее горячий пыл могла остудить только я, но вот проблема, каждое ее слово рушило внутреннюю стену, выуживало оттуда воспоминания и хлестало больнее кнута. Каждое слово попадало в цель, а я молчала.

Лиза прекратит, я уверена, увидит, что в очередной раз не добьется от меня ни слова и отступит. Так уже бывало. Так будет и сейчас.

— Ты бросила его и больше ни с кем не виделась. Пожалела? Больно запал в душу? До сих пор забыть не можешь?

— Не тебе меня судить, — не выдержала я, чуть ли не рыкнув на нее. — Ты не имеешь никакого права влезать в мою личную жизнь.

— Я пытаюсь понять тебя. И помочь. В чем твоя проблема, подруга?

— В бесячей подруге…

— Тебе нравятся девушки?

— Что? — я удивилась. — Что за бред.

— Ну да, в таком случае я бы не жила с тобой в одной квартире. Но ты убежала от самых красивых мужиков в этом кафе, как от прокаженных, Аня.

— Да бери обоих… — ручка сумки обжигала ладонь, мне нестерпимо хотелось выбежать из душного помещения.

— Вот оно, подруга, у тебя занижена самооценка.

Бред, но пусть думает так. Пусть насладиться своим заблуждением.

— Но не может иметь девушка параметры модели и не хотеть быть с мужчинами… — тут она вдохнула, забыв выдохнуть. Прозрение что ли? — Джастин называл тебя бабочкой, это ты его попросила?

Всего одно слово и мое терпение летит в тартарары. Одно слово и моя стена лопнула, словно мыльный пузырь. Словно не она держалась годами, выдерживала годные штурмы один за другим. Всего одно слово и я забываю все обещания — что не замечу, стерплю, смолчу. Они скатываются в глубокую яму, откуда просыпается вся горечь, обида, боль, вся глупость, совершенные много лет назад.

— Я не сутенер, хочешь спать со всеми подряд, так спи, а меня не впутывай и в душу не влезай.

По удивленным глазам напротив замечаю, что палку перегнула слишком, но, как говорится, слово не воробей. Понимаю, что буду жалеть, но сейчас я выхожу на улицу в распахнутом пальто, вдыхаю холодный воздух, вызываю такси подрагивающим голосом, чтобы через полчаса оказаться дома.

Краем сознания замечаю пропущенные звонки.

Мама…

Последняя мысль перед спасительной темнотой промелькнула чирканьем спички. “Наверняка начнет разговор про мой приезд. Пусть и этот новый год семья встретит без меня.”

Наступит завтра, а я даже ей не перезвоню. Но хаос уже рядом, он дышит мне в спину и сделает все, что получить меня.

Глава 2

Глава 2

Город проснулся в теплых объятиях. Он улыбался мягким шелестом ветра и делился солнечными лучами с каждым окном.

Сквозь полудрему в голову влезали незваные мысли. Сон уже не шел, но и вставать я не намеревалась. Выходной же!

Мысли же были странными — они имели послевкусие, от которого внутренности сжимались в узел. Пропущенный звонок от мамы лидировал среди них и как бы я не хотела отречься от всего, в голове билась мысль, что надо будет ей обязательно перезвонить.

Еще с минуту я крутилась в постели, ища более удобную позу и пыталась поймать сон за его хвост, но уловила другое — ароматный запах свежезаваренного кофе. Его запах разошелся по квартире и взбудоражил мои рецепторы.

Ну, мир, доброе утро, вот она я, проворчала про себя.

Прошлепав босыми ногами сначала в ванную, а после на кухню я встала истуканом у дверей.

— Лиза? — мой шепот был едва различимым. Не от увиденного призрака, нет, подруга была вполне реальна. Меня удивило другое. На столе лежал поднос с фруктами, яичницей и чашкой с кофе, чей запах заставил меня встать с уютной постели. И точно все было приготовлено, офигеть просто, Лизой!

Между делом можно вспомнить, что за все годы совместного проживания соседка готовила от силы пять раз, то есть, раз в год.

Но за кофе я пойду и на другой край света. Или прощу, в данном случае, кого угодно…

— Ты удивлена видеть меня в нашей общей квартире?

— Что? — я прочистила горло и наконец взяла себя в руки. — Я не ожидала тебя видеть ранним утром дома, во первых.

Прошлый вечер, тут же прокрученный в голове словно пленка фильма, еще вызывал противоречивые чувства. Мне было стыдно за брошенные вслед слова — не мое дело как ведет себя другая девушка, но спровоцированы они эгоистическими желаниями одного недошерлока.

— А во-вторых?

— А во-вторых в нашей кухне. Ты разве не осталась… ну там… — тут я замялась.

— Прости меня, эгоистку, Ань, я не должна была лезть туда, куда не положено. Я не могла думать ни о ком больше за всю ночь. Мы посидели, немного поговорили, обменялись номерами и все, — грустная улыбка оттеняла ее усталый вид. — Правда, я не уверена, что мы еще встретимся…

Тут совесть моя уколола в бок и тем самым вызвала во мне усмешку — совесть моя все таки пришла. Может я все же неплохо разбираюсь в себе? И может быть разговор с мамой стоит отложить?

— И ты меня прости, Лиза, я сказала все сгоряча и на самом деле думаю вовсе не так.

— Да… — она махнула рукой. — Проехали, мне на самом деле нужен мужик.

— Ты лучше скажи, мне стоит угоститься завтраком? — в силу знаний ее кулинарных способностей отравиться я могла даже фруктами.

Мы обе рассмеялись и без тени прошлых обид расселись за столик. А в душе так легко стало, так беззаботно, что забылись даже тени непонятных беспокойств. Но это утро подарило из хорошего только солнце. С новым рассветом непонятные червяки, грызущие нутро, не исчезли, как я думала, а спрятались в душе, чтобы с новой силой разогнать кровь в моих венах вместе со звонком. Телефон завибрировал.

Может насладиться сначала бодрящим напитком? Хотя какое удовольствие… Разве можно надышаться перед казнью?

Несмотря на то, что телефон лежал в другой комнате, специальная мелодия на определенный контакт дошла до кухни и пробудила то самое чувство. Когда интуиция на шестом уровне уже что-то нащупала, но мозг отказывается это переваривать.

— Она? — даже Лиза прониклась ситуацией. За пять лет она не могла не изучить мои слабости. И сейчас прочитала все по выражению моего лица. Задумчивого и раздраженного.

— Она, — со вздохом я поплелась в комнату, чтобы через секунду натянуть вынужденную улыбку и ответить на видеозвонок.

— Анна, — голос женщины на другом конце связи выражал недовольство. На что именно можно только гадать.

— И тебе привет, мама.

Анна! В одном слове вся суть моей мамы — всегда строго и официально и плевать, что виделись мы в последний раз несколько лет назад.

— Я звонила тебе вчера. Почему не ответила?

Вчера! Нормальные люди, которые звонят после полуночи, не требуют ответа, если им не ответили.

— Была в клубе, — специально подначиваю, зная, как она раздражается.

Потому что в ее голове тут же вырисовывается картина — я полуголая среди толпы таких же обнаженных мужчин. Не обязательно уметь читать мысли, достаточно видеть черты лица — губы поджимаются, брови хмурятся.

Моя мама — сама сдержанность, но не в плане ночных вылазок своей 23-летней дочери.

— С Лизой? — настороженный вопрос выдавал маму с головой. Я уже знала ее следующие слова, но как бы к ним не готовилась, они действовали всегда одинаково. Они злили.

— С Лизой.

Надо было кофе все же выпить, силы мне понадобятся — чтобы улыбаться, чтобы отвечать, чтобы не срываясь, принять все слова и отказаться от предложений. Они скоро будут!

— Анна, лучше избегать любые помещения такого содержания.

Вот! Вот они — осточертевшие до зубного скрежета нотации, упреки. Вместо теплых слов, вопросов о моем самочувствии, о моих экзаменах и курсовой, и делах в целом. Вместо них очередная мораль… Она плавила мои мозги.

Внутренний голос возликовал бы, что не ошибся с интуицией…

— Лиза не та девушка, которая может стать настоящей подругой.

Тут «не та» подруга, которая видела корпус телефона и не заглядывала на экран, но прекрасно все слышала, прыснула в кулак и подала голос.

— Здравствуйте, Софья Илларионовна.

— Здравствуй, Лиза, у тебя сонный голос. С клуба вернулась только утром?

Моя приклеенная улыбка давно растерялась в складках нахмуренного лба. Зря я начала эту чушь с клубом.

Внутренний голос простонал вот уже в который раз всего за минуту разговора. Лиза полностью посторонний человек, у нее своя голова и свои родители в конце концов. Так какого черта? Я хотела было вмешаться, как подруга, не тая радостной улыбки, ответила.

— Все верно, Софья Илларионовна. Пришла только утром, вся изнеженная, довольная и счастливая. В следующий раз не отпущу Анну с ее женихом одну и обязательно присоединюсь к их сердечному союзу.

Вот же, подлая бестия. Во что ты меня загнала, спросила я угрюмо взглядом.

Маленький, но довольно ощутимый (надеюсь) кулачок полетел в развеселую и довольную собой соседку. На мой неласковый взгляд, в который я вложила обещание расплаты, она прошептала “Что?” одними губами, состроив рожицу искреннего непонимания в чем дело.

— Что? Жених? Анна, как это понимать? — мама тут же зашлась в крике — от наглости Лизы, от такого крутого поворота или пошлого подтекста подруги, точно не понять. Она открывала аккуратно накрашенные (с самого утра) губы и ловила воздух выброшенной на берег рыбой. Щеки под тонким слоем пудры пошли красными пятнами.

— Анна, чего ты молчишь? Как ты можешь себя так вести?

— Как я себя веду? — моему невозмутимому голосу позавидовал бы самый бывалый актер — внутри же бешеным стуком колотися гнев.

— Ты ещё и матери дерзишь? — возмущения ее стали не сдержаннее, что меня заставило прибавить в свой взгляд больше упрека и гневно направить его на другой край стола. Лиза же пожимала плечами и игриво прикусывала пальчик, мол, а чего тут такого.

С одной стороны, она сказала, конечно, все в шутку и как нормальный человек, могла обидеться на мать. Но Лиза — подруга настоящая, пропустила обидные слова и ответила правдой, пусть и разукрашенной. И как девушка, тут же немного отомстила. Ради смеха… Ради своего веселья.

Мне было не до смеха, как и разруливания ситуации. А что тут такого на самом деле? Я не могу ходить на свидания что-ли? Не могу выбрать мужчину своему сердцу, строить совместные планы и даже — Бог меня простит — спать с ним?

Я могла, могу и буду, но зачем об этом спорить?

— Мама, зачем ты позвонила? — переходить к основному блюду было опасно, раз закусками я чуть не подавилась.

— Скоро новый год…

Слова подействовали раздражительно.

— И что? — не удержалась я. — Вот уже пятый год как очередной новый год…

— Анна, — мама снова приобрела строгий тон, будто готовилась объяснить ребенку что есть хорошо и что плохо. — Не будь эгоисткой. Пора забыть старые недомолвки и недопонимания, я хочу, чтобы ты сошла, наконец, со своего пьедестала и присутствовала в семейном ужине.

Недопонимания… Я горько усмехнулась про себя. Ее тон имел в виду примитивный спор, будто пять лет назад она навязала мне всего лишь платье, а не будущее живого человека.

— Ты не считаешь это хорошим поводом для примирения?

Мама все еще видела свою правоту, не желая понимать своего ребенка, не веря, что ребенок потерял ту связь и не желает прощать. Но что-то же ее заставило отступиться?

— Мама, — позвала я уверенно. Я хотела, чтобы она услышала меня с первого раза и разговор поскорее закончился. Я не собиралась никуда ехать и жертвовать остатками нервных клеток ради той, которая сожгла уютный сарайчик со всеми принадлежностями и идейными работами, только из-за того, что ее дочь хотела рисовать и не хотела слышать о каких-то серьезных профессиях, связанные с экономикой. Сожгла, а потом выгнала, неблагодарную — пусть посмотрит как живется людям без работы.

Она это назвала недопонимание!!!

В моих глазах защипало. Не из-за обиды, которая ни капли не утихла с годами, не из-за растоптанного детского мироздания — за это моя благодарность растет с каждым годом — а из-за него. Моего личного наркотика, позже ставший хаосом, с чем я завязала вот уже пять лет, но который продолжает меня преследовать — мимолетно, но точной пулей в сердце. Вспомнилось то самое, из-за чего возможность появления каких-либо чувств к мужчинам покрылась толстым слоем льда.

Мама отняла у меня мечты, влечения, юность, любовь…

Осадил ее тогда отец, а после и пожар потушил, но раны в детской душе вылечить не смог и обещания, данные дочерью себе самой, не услышал. И им же я следовала, когда поступила на ненавистную экономику, переехала в другой город, даже если в родном имелась куча университетов с разными факультетами и забросила все связи в черный список. Завела страничку в социальной сети, закидывая туда свои мысли, свои переживания вместе с работами неизвестных художников. Как-то так получилось, что они стали сами меня находить чаще и чаще. Мне понадобился примерно полгода, чтобы страница приносила постоянный, нужный мне доход.

— Мама, моя жизнь выстроилась именно такой, какую ты желала видеть. И я стала такой, какую ты хотела получить — гордой, эгоистичной и холодной. Так к чему сейчас твои претензии?

— Ты мне его не простишь, да?

— Все, мне пора…

Грубо? Обидно? Неуважительно? Все верно. Бумеранг всегда возвращается… Может он вернется потом и ко мне, через годы. Но дети не появляются из воздуха.

— Анна, в кого ты такая? Я думала большой город выбьет из тебя эту спесь…

Подруга все это время сидела тихой мышкой и с каждой минутой лицо ее становилось все серьезнее. Мрачная Лиза! Никогда бы не подумала, что скажу такое в своей жизни. Ее больше не радовала маленькая месть, не веселили мои семейные дрязги, в которые она была посвящена с самого начала, но относилась оптимистично — это же мама! — “Все наладиться, говорила она, и забудеться.” Но сейчас, судя по ее выражению лица, она кардинально меняла свои громкие выводы.

Моя рука поднялась в воздух и уже нацелилась на красную кнопочку на экране, чтобы завершить звонок не договорив. Пусть! Сейчас мне крайне жизненно было завершить его любым способом, чтобы заново вдохнуть, чтобы вытолкнуть из души ядовитые воспоминания прошлого, призраки которых щупальцами тянулись в то светлое, что еще осталось. Но тут послышался другой голос, наполненный теплом, заботой.

— Здравствуй, моя дорогая, — от ее голоса глаза вновь оказались на мокром месте. Только бы не сорваться. Как я скучала по ней!!!

— Привет, бабушка, — улыбка против воли проскользнула в голос несдержанным ужом. — Когда ты приехала?

— Совсем недавно. Бабочка, приезжай, бабушка по тебе очень соскучилась. Приезжай и не печаль своего отца сильнее.

— Что с ним, бабушка? — я тут же обеспокоилась. Если с ним случилось что-то из-за меня, этого я не прощу себе никогда.

— С ним случилась седина, бабочка.

— Не называй меня так, — как бы я не пыталась скрыть раздражение, она проскользнула в голосе слишком очевидно, чтобы я покраснела за него.

— Почему? Для меня ничего ведь не изменилось. А для тебя?

И для меня ничего не изменилось, только в этом я не признаюсь даже самой себе в самом тайном уголке души.

Меня обуял стыд. Самый настоящий, который червяком залез в сердце и теперь ерзал слишком ощутимо, чтобы проигнорировать. Стыд за то, что лишила отца любви и заботы, что прервала любую связь с бабушкой, с которой я была дружна и открыта, как ни с кем другим. Все из-за одного человека. Моя обида не должна была перекинуться на людей, которые продолжали меня любить. Мои чувства просто заморозились, а голос бабушки, ее теплый взгляд и мягкая улыбка дали первую трещину в том айсберге, который называется сердцем.

— Я буду уже завтра, бабушка. Я тоже скучала.

Глава 3

Глава 3

Бывает ли тишина напряженной? Есть ли в данный момент это напряжение? Может ее легче назвать томительной? Правильнее!

Абсолютно голая девушка с аккуратно распущенными локонами, которые прикрывали вершинки налитых тяжестью грудей, не думала об этом. В ее голове вообще ничего не возникало — острое возбуждение плотным маревом укрыло сознание.

Ее телом с нежной кожей, словно сливочная пенка молока, ее ногами, которые вставали на цыпочки от нетерпения, ее руками, которые дрожали осиновым листом на ветру — ими сейчас управляли чувства, точно такие же нагие и беззащитные, как сама девушка.

Руки были отведены назад и сцеплены в замок. Для надежности. Она боялась нарушить приказ — приказ стоять неподвижно, пока ее ценитель не рассмотрит каждый изгиб молодого невинного тела. Ее пальцы горели огнем от невозможности коснуться такого же нагого и безупречного тела напротив.

Девушка сладко улыбнулась — она тоже не преминет моментом, чтобы рассмотреть подарок. Как же она долго ждала! И теперь воспользуется каждой секундой, которая только сильнее разжигала желание. Одно желание, поделенное на двоих, связанное их взглядами уже трещало, точно костер — игра в гляделки только добавляла градуса.

Тишина была все же томительной — можно было заметить едва летящие искры между любовниками, если бы они не были столь заняты другим.

Мощный разлет плеч, высокий рост, сильные и налитые сталью мышцы на груди, руках и бедрах были рассмотрены не так тщательно, как лицо молодого парня — причина ее дневных терзаний и ночных грез. Черные глаза под густыми ресницами умели смотреть в саму суть мироздания, вечно взлохмаченные, немного длинноватые, на ее взгляд, волосы оттеняли черные брови, острые скулы, ровный нос, а четкая линия пухлых губ запомнились ей сжатыми в ровную линию. А еще маленький шрам над его верхней губой. Шрам из-за нее…

Это лицо она не смогла бы забыть никогда — когда училась, рисовала, гуляла, даже тогда, когда перед ней стоял совсем другой мужчина. Сейчас она об этом еще не знала, но позже прочувствует каждый уголок черной пустоты внутри себя. Именно его лицо она захочет увидеть в толпе, будет искать его в каждом, как путник, жаждущий воду.

Но вот он! Он здесь, с ней, напротив, дышит с шумом и каждый его вздох в звенящей тишине отдается волной возбуждения. Он пришел к ней — тихо подкрался в ее рабочий сарайчик мимо внимательных жителей дома, закрыл за собой засов и, обернувшись, встал.

Совсем как тогда.

— Ты моя, — прохрипел он.

Совсем как тогда.

Все повторялось. Или вспоминалось. А может девушке снился сон — она не хотела об этом думать. Она хотела только одного. Его! Она знала, что должно произойти дальше, и ждала. Позже она продолжит стоять полностью раздетой его рукой и ждать без тени смущения — ждать его прикосновений, его голоса…

Каждая фибра ее души хотела продолжения несмотря на то, чем все закончится — перекрестом судьбы, где у каждого отдельная дорога. Пусть он побудет рядом еще немного.

Его глаза казались ей бескрайним космосом. Когда он шагнул к ней и оказался совсем рядом, обдав ее щеки горячим паром, она смогла прочесть в них даже то, чего не могло быть — боль, тоску, надежду.

Все, что она читала в них раньше была злоба и ненависть. Но это было раньше…

Сейчас же он стоял напротив с бездной нежности в глазах, тяжело дышал и водил рукой по собранным волосам, чтобы через секунду сорвать с них заколку. Как она упала, никто не заметил. Волосы рассыпались по плечам стройным водопадом. Не заметили они, как бретелька летнего платья съехала вниз, после чего и платье упало к их ногам.

Девушку затрясло словно в лихорадке — ее тело тут же кинуло в жар, чтобы следом покрыться сотнями мурашек. Она оказалась в одном нижнем белье впервые в жизни перед парнем, которого еще недавно ненавидела всей душой, с которым ее связывала только война. Она не шелохнулась. Ее глаза все еще изучали космос напротив — и хорошо! ведь тогда она еще не знала, что такой случай представится в первый и в последний раз.

Большая, чуть шершавая ладонь не остановилась. Она направилась за спину девушки, схватила края бюстгальтера двумя пальцами, чтобы одним ловким движением их тут же распахнуть. В сознании девушки не отметился ни цвет белья, ни его форма, но запомнила, что тут ее руки впервые зашевелились и накрыли грудь — еще секунду и белье бы съехало, раскрыв интимную красоту мужскому взору.

Но в тот вечер парень был напористым. Ничто его не могло остановить. Он знал чего хотел и действовал, не сомневаясь. Девушке, которая раскрывалась в мужских руках нежным весенним бутоном, казалось, что он хотел еще и словами произнести то, зачем он пришел. Но молчал…

Слова. Лишний звук. Зачем они нужны? Девушка же все понимала без слов, принимала и следовала ощущениям, ведомая сладким ароматом мужской близости и не могла контролировать свои руки.

— Бабочка…

Она шумно выдохнула.

— Моя, — соблазнитель продолжал шептать ей в ухо нежные комплименты и одновременно гладил ее спину, успокаивая. Он так думал. Мурашки же выстроились в ряд и ровным рядом преследовали чужие пальцы на девичьей коже.

— Всегда…

Его голос стоил отдельной награды. Только от одного его голоса внутренности девушки вибрировали, как натянутая струна. Она ждала следующего шепота сильнее чего-либо. Ждала, слушала и впитывала в себя одновременно с новыми ощущениями. Когда рука парня перестала гладить спину и плавно переместилась вниз, к ее бедрам, девушка впервые издала звук. Она простонала вслух и вцепилась в края мужской рубашки, закатив при этом глаза от пронзившего ее тело разряда удовольствия.

Бюстгальтер, потеряв опору, тут же полетел вниз, после чего на полу собрался весь девичий комплект — парень снял и трусы.

Ее глаза ярко горели. Сама она превратилась в сплошной комок нервов, который только тронь, тут же взорвется. Продолжил бы тогда парень свою наглую игру и задев ее сокровенное место, она бы действительно взорвалась. Ее грудь поднималась в такт обрывистому дыханию, а в закрытых секундой ранее глазах играло ночное небо.

Парню было недостаточно и этого.

— Открой глаза, — сказал он громче. Она тут же подчинилась и встретилась с бездной восхищения в его глазах.

Теперь же, увидев ее полностью обнаженную, трепыхающаяся в судорогах возбуждения, горячую от его рук, голоса и прикосновений, голос парня стал надломленным. Он волновался не хуже девушки, но отличало их одно — парень имел опыта намного больше.

Девушка каждую субботу наблюдала из-за окна своего уютного сарая, где она сидела днями и ночами, рисуя карандашом портреты на холсте, как ее сосед — школьная звезда и невыносимая головная боль, приводит домой каждый раз разных девушек. И в каждую хотелось вцепиться в их намалеванные лица, чтобы не улыбались и не прикасались к нему. Особенно бесил их взгляд — так смотрят рыбаки на поющих русалок.

Желтый байк под ними рычал точно зверь, требовал больше скорости, больше ветра, но беспрекословно подчинялся приказам хозяина.

Он же, каждый раз заглядывал в ее окно — бросал взгляд исподлобья и хищно скалился. Тогда она не задумывалась, почему наблюдает — неведомым желанием она каждую субботу оставалась допоздна, словно мазохистка, ждала любовную сцену, чтобы после обязательно поймать его прищуренный взгляд.

Они поймут все намного позже, а когда это случится, они очутятся в этом самом сарае оба обнаженные. Девушка не была столь опытной — она была невинной, но умела чувствовать.

— Я… — она сглотнула, прежде чем продолжила. — Я тоже хочу…

Она так и не докончила фразу.

Все казалось таким реальным, будто все происходит на самом деле. Потому что чувствовался каждый момент — его взмах ресниц, пробежка взглядом по горячей коже и общее напряжение в воздухе. Но это все лишь казалось — не может прошлое повториться, нельзя человеку время обратить вспять. Ему можно только вспоминать — доставать из потаенных мест души воспоминания и крутить их в голове словно пленку кинофильма. Человек слаб. Он не может закрыться от прошлого и не может его отпустить. Как только опускаются сумерки, он ныряет в воспоминания до тех пор, пока не проснется. Он либо вынернет, либо задохнется…

Грудная клетка девушки горела…

Возможно из-за приклеенного к ней взгляда.

— Хочешь чтобы я разделся?

— Да…

— Как?

— Полностью…

— Ты точно хочешь этого?

— Да…

Ему понадобилась ровно секунда, чтобы выпрыгнуть из мешающей одежды — она скрывала его желание. Когда мужское продолжение оказалось на свободе, теперь уже взгляд девушки приклеился к мужскому паху. Страсть настолько сильно оглушила их, что оба оказались без тормозов. Его возбуждение стояло ровно и тянулся к ней.

— Держи руки за спиной, — послышался приказ.

Жестокий приказ, подумалось девушке. Ведь все ее нутро желало совсем другого — дотронуться, почувствовать, разглядеть.

Короткий миг и парень, прочитав мольбу в ее глазах, оказался прижат к ее животу горячим, чуть пульсирующим естеством. Ее руки не увидели препятствий и тут же устремились к нему, чтобы захватить у основания и немного сжать, вызывая мужской надрывный вздох. Теперь его очередь закатить глаза. Девушка даже не представляла, какое удовольствие приносит ее рука и какую невыносимую муку доставляет томный полушепот.

— Открой глаза, — она училась быстро.

Когда парень подчинился, их взгляды встретились, словно море с устьем реки. Они слились воедино.

Женская ладошка, едва обхватывающая мужскую плоть, уже двигалась вверх вниз. Звенящая тишина охватила маленькую комнату — одинокий мольберт на тонких ножках был забыт, как и низкий стульчик, обтянутый теплым бархатом, исписанные холсты разного размера молчаливыми свидетелями висели по деревянным стенам, а чистые лежали в темном углу в ожидании — их черед настанет, когда хозяйка “арт-студи” на радостях будет творить. Они еще не знали, что будут в ожидании вечно, потому что уже завтра они будут сожжены в пламени…

А пока они безмолвно наблюдают — взгляд глаза в глаза, прерывистое дыхание, мягкие изучающие поглаживания, как вдруг мужские руки накрывают женские, останавливают и сжимают, чтобы тут же увлажнить маленькую ладошку.

— Ты не оставляешь мне даже шанса, бабочка, — выдохнул парень непонятную ей фразу. — Я слишком быстро…

Их обнаженная кожа блестела в слабом свете ночной луны влажными каплями пота. Девушке многого не надо — нервы напряжены запредельно. Казалось, его удовольствие передалось и ей, настолько глубоко его бездна черных глаз коснулась ее души. Но тут мужские пальцы проникают сквозь ее влажные складки и безошибочно находят разбухший бугорок, чтобы через секунду удержать девушку за талию от падения. Ее ноги просто подкосились.

Ее рот все еще приоткрыт, когда им овладевают мужские губы в жадном поцелуе, запечатывая их обоюдное удовольствие.

Это был их второй поцелуй и последний.

— Макс… — выдохнула девушка.

— Бабочка… моя… только моя, — повторил парень.

Двое безумно влюбленных, двое сумасшедших, двое выпускников 11 класса познали вкус любви под молчаливой луной…

Для этого им понадобились все эти 11 лет.

****************************

Сапсан по направлению Москва — Санкт-Петербург мягко остановился. Из его динамиков раздался приятный женский голос, который объявил о прибытии, пожелал хорошего дня и поблагодарил за выбор в пользу этого поезда. Этот голос, собственно и разбудил меня, уснувшую еще в начале пути.

До сего момента я вся на нервах и в постоянных сомнениях стала собирать сумку в дорогу. Брать не хотелось много вещей, но я знала, что дома не осталось ни единой моей вещи. Сомнения то и дело возникали по каждому поводу. Брать ли вязаный белый свитер? Он как раз подходил под торжество. Сколько платьев сложить? Может стоит оставить косметичку? Кому я там буду нужна накрашенная?

— Ты с ума сошла? Бери конечно, — накричала на меня подруга. Она, кстати, была рядом целый день, молча поддерживала пока я соберу вещи, иногда комментировала, как в случае с косметичкой и так же молча закрыла за мной дверь.

— Может поехать с тобой? — спросила подруга. Это было бы замечательно, подумала я, но знала, что у нее пересдача, которую она не могла пропустить без ущерба на свой итоговый балл. Скрепя сердцем, я отказалась.

Ехать ли вообще, даже если я обещала? Именно отсюда брали корни другие вопросы, я это знала, но никак не могла решиться — даже когда уже полностью собралась. Только тогда я вспомнила про билет. Зайдя в онлайн-кассу, я была крайне удивлена, увидев единственный билет, который оказался удачно последним. После этого я ехала уже без сомнений.

Если перед новогодними праздниками мне удалось купить обычный билет в нужное мне время и дату — это значит, что сама судьба дает мне знак.

Измотанная, я отключилась, как только тронулся сапсан.

Говорят, люди уязвимы во сне. Они беззащитны и слабы перед своим же сознанием. И только во сне человек может вспомнить события минувших лет так ярко, будто они происходили только вчера. Всю дорогу мне снился тот вечер — тот самый переломный момент в моей жизни.

Потому что двое вечно враждующих глупцов поняли, что любят друг друга несмотря ни на что, а смотреть было на что. На следующий день рано утром в сарай заглянула моя мама и увидела двух людей спящими в обнимку. Они были одетыми и выглядели прилично, но они обнимались!

Принцессу-дочь, которую ждало совсем другое будущее, намного лучше и прекраснее, чем сумасшедший бандит улиц, от сына неимущих соседей надо срочно спасать.

Так думала мама, когда вызвала военкомат в этот же день и использовав свои “нужные” связи, добилась того, чтобы Максима отправили в самую дальнюю и горячую (никогда этого не забуду) точку страны. Что было с ним дальше? Я потеряла всякую надежду на возможный контакт — смена номера, местожительства, фамилии в социальных сетях. Может с ним случилась беда, а мама переживает за взрослую дочь, посетивший ночной клуб.

Как бы я не старалась забыть прошлое, мне никогда от него не избавиться. А событие слишком яркое, чтобы от него просто отречься. Пять лет мне удавалось хорошо контролировать сознание, пока в один день я не решила, что вернусь туда, откуда просто сбежала.

Может оно и к лучшему.

Говорят, что клин клином выбивается.

Время залечивает так себе, может и не стоило проверять?

Глава 4.

Шумный город-многомиллионник встречал меня угрюмым серым утром, копируя в точности мое настроение. Это, впрочем,было обычным делом.

Спешащие по своим делам люди с отсутствующим выражением лица не обращали внимания на девушку в пальто с высоким воротом стойкой, на ее очки, которые скрывали заспанное лицо, но смотрелись ужасно нелепо в такую хмурую погоду, и на ее красный чемодан, который тянулся за ней тихо и верно. Неудивительно, что даже в такой ранний час столица жила полной жизнью. Она вообще засыпала?

Широкая улица встретила меня слякотью, грязными дорогами, плотным трафиком с рычащими нетерпеливыми моторами, которые были вынуждены останавливаться на светофорах.

Я на секунду тоже остановилась, чтобы вдохнуть этот грязный воздух и понять — ни капли не скучала. Но деваться было некуда, я уже садилась в вызванное ранее такси, что-то говорила, от чего то засмеялась и снова отключилась, только сейчас обошлось без сновидений.

Горечи от взбаламученного сознания прошлым мне хватит на следующую пятилетку.

Дорога от вокзала до области заняла порядком долгое время, ведь ехать пришлось через центр. Спать сидя было ужасно неудобно, но я никак не могла выйти из состояния полудрема. Поэтому доехав, я была выжата и морально, и физически полностью. “Ну и хорошо” подумала я, на лишние переживания сил просто не хватит.

А их было достаточно.

У ворот меня встретила целая орава детей — маленьких и больших со смешными шапочками, визжащие и играющие в снежки. Тетя Надя и Тамара — сестры мамы уже обустроились, поняла я, а ещё возможно братья отца тоже здесь — детей слишком много. Их радость вызвала во мне теплую улыбку и облегчение — мой дом еще не забыл детский смех.

Дети же встретили меня настороженно — они притихли и во все глаза рассматривали новую тетю в нелепых очках.

— Анечка, — окликнули меня.

Бабушка стояла на крыльце и тянула ко мне руки, будто хотела поскорее ощупать и понять, что перед собой видела вовсе не мираж.

Я поторопилась к ней сама, чтобы ее больные суставы в лишний раз не тревожились, считая ступени.

— Здравствуй, моя внученька. Ты сделала такой хороший подарок своей бабушке, молодец что приехала.

Сухие, немного шершавые от воды и ветра руки стали гладить мое лицо, волосы в хаотичном порядке. Она старалась захватить целый мир в свои объятия и не знала с чего начать. Чемодан был забыт у самих ворот. Так же как и сомнения, терзавшие мою душу всю дорогу.

В теплых объятиях родного человека, которые пахли свежим хлебом, зимним морозом и хвоей, душа моя выставила белый флаг. Хорошо, что я приехала.

Глаза увлажнились и оттого морщинистое лицо напротив немного расплывалось, но я заметила аккуратный пучок из пепельных волос, теплоту карих глаз, морщинки вокруг улыбающегося рта, темно синий фартук поверх светлого платья, испачканный белым порошком, кажется, мукой. Ну и пусть.

— Какая ты у меня красивая, — всхлипнула женщина.

— А ты пахнешь домашним хлебом.

— Ну же, заходи в дом.

Держа мои ладони в своих, бабушка повела меня за собой, но я не смогла удержаться. Сколько бы я не давала себе обещаний, сколько бы не повторяла самой себе что не стоит, что не надо, я все же обернулась. Место, где когда-то была моя вымышленная арт-студия, пустовало. На его месте расположилась пара качель…

Пять лет, чертовы пять лет, а сердце предательски екнуло будто все произошло только вчера.

Перед глазами встала картина — полыхающее пламя жадно пожирает каждую доску, с треском вгрызается в сухие поленья, появившийся из ниоткуда ветер уносит женскую истерику по всем дворам, стуча по окнам, соседи, вышедшие глянуть что за ссора, хватаются за головы и кричат “пожар”. И никто не обращает внимание на юную девушку, всю зареванную, молчаливую, в черной саже, которая уставилась в одну точку, точно увидела призрака. Она на самом деле увидела призрака — свою потерянную душу, которая вылетела тогда вслед за синей машиной. Внутри нее на заднем сиденье ехал ее ночной гость, понурив голову и который ни разу не обернулся. Ее душа возможно до сих пор бродила по этому двору, ища объединения.

С кем? Это не важно. Все равно одно без двух не получится. А в моем случае даже трех, но это совсем другая история, которую я расскажу разве что только Господу Богу…

Не раздеваясь и не разуваясь, я простучала каблуками по паркету широкого тамбура, чтобы утонуть в ковре длинного коридора, ведущий на кухню. Оттуда доносился запах корицы и свежезаваренного кофе. На праздник съехалась вся семья, которая как раз собиралась завтракать и прямо к ним меня вела бабушка.

— Нет, — прошептала я и остановилась, вернув себе ладонь. В ее глазах отразился немой вопрос, который я проигнорировала.

Мне понадобилась минута, короткий коридор и пара слов, слабо доносившиеся через закрытые двери, чтобы понять — я не смогу. Нет. Мне надо сначала отдохнуть, умыться, переодеться, может быть пройтись, вдохнуть хвойный запах леса, который растет совсем рядом, чтобы выкинуть из головы, как недавно говорила подруга, всю чушь и бредовые мысли и просто расслабившись наконец принять — я дома в окружении тех, чьи контакты у меня до сих пор в чёрном списке.

Может с них и стоит начать, шепнул внутренний голос.

— Это твоя семья, Аня, не беги от нее.

Мудрая женщина и любящая свою внучку бабушка поняла меня без слов, грустно улыбнулась и отпустила.

— Я скажу, что ты освежишься после дороги.

Я же развернулась, чтобы действительно пройтись по лесу. Это то место, куда не добралась городская суета, грязные выхлопы моторов и супер едкие реагенты, чтобы растопить едва выпавший снег. Место, куда редко ступала нога человека, не тревожа царствующий здесь покой и умиротворение.

Внутренние стены же на меня давили. Раньше короткий коридор, который объединяет вход с улицы с кухней, по пути поднимая лестницу на второй этаж, не казался таким узким — у меня чуть не развилась клаустрофобия.

Два шага, чтобы захлопнуть дверь, четыре ступеньки, не обращая внимания больше на резвящихся детей свернуть налево, пройтись мимо качель — ни за что на них не сяду — и через несколько шагов выскочить за низкую ограду.

Она никакой роли не играла. Если и придет на огонек какой-то лесной зверек, то он точно не заинтересуется мини заборчиком. Нет. Она была нужна больше маме и ее педантичной сущности. А я насмотревшись американских сериалов использовала ветки ели под моими окнами на втором этаже как только вздумается — маленькой я даже на них могла лезть, хохоча и веселясь, позже же училась пейзажной живописи, копируя иголочки.

“Свое надо оградить” говорила она тогда отцу, который желал скорее уединиться с деревьям, чем оградиться. “Все должны понимать кем являются и знать свои места” говорила она мне.

Дом огородили и дерево под моими окнами срубили, света в моей комнате стало больше, ровно как и обида. Тогда то я и “переехала” в сарай. Называть его по другому я не стала — заброшенная постройка с одним сеном внутри преобразилась благодаря золотым рукам отца, она стала теплее, чище и уютнее, но сараем в устах матери быть не перестала.

“Чего ты носишься с этим сараем? Балуешься там, фантазируешь, ночуешь. Когда ты станешь серьезнее, Анна?”

Свежий запах ударил в лицо еще тогда, когда я выбежала. Вступив же в хвойные владения запах проник в легкие мощным ударом дефибриллятора — дышать все легче, разум чище, а тугой клубок долголетней обиды в сердце наконец может избавиться от пары обмоток — они находили выход через каждый мой выдох.

Мне всего лишь нужно еще немного времени. Я приму, обязательно. Лес обещал отыскать мой душевный покой и если не найти его, то хотя бы дать надежду. И я верила. Нельзя отказываться от семьи, от людей, которые тянутся к тебе и от их общения. Ведь что человек без семьи? Ничто.

Зимний воздух холодил не только руки и лицо — он проникал в голову и чистил от застоявшегося мусора.

Снег хрустел под ногами. Я остановилась, чтобы полюбоваться окрасом снежного ковра — солнечные лучи, проникающие сквозь верхушек деревьев, переливались на нетронутой никем покрове. Остались фоновые звуки — вот ухнула сова, неподалеку перебежал какой-то зверек, треск веток…

Я насторожилась.

Треск повторился. А затем и хруст снега под чьим-то давлением раздался совсем недалеко. Я обернулась, чтобы никого не увидеть — из дома за мной никто не шел. А значит еще один ранний искатель покоя находился на соседней поляне. Надо было всего лишь обогнуть старое толстое поваленное дерево…

Может не стоило тревожить гостя, если он, как и я, надеялся насладиться девственно чистым на звуки и запахи лесом?

Но интересно же…

А если это кто-то из моей семьи? Мама например. Как я с ней встречусь один на один, не подготовившись? Тут мой внутренний голос — предатель, усмехнулся “а к этому можно подготовиться?” Но мне уже лучше, не согласилась я с ним, это был просто осознанный приступ трусости.

Да, я понимала свои слабости — после одиннадцати лет мне пришлось вылезть из панциря тугодумия и научиться понимать своих внутренних демонят. Если бы я сразу поняла тогда, что мои чувства вызваны не простой ненавистью, а нечто более сильным, мы бы не потеряли эти годы…

Прошлое не вернуть, нет, но оно помогает извлекать уроки.

Я уже сделала пару шагов вперед, выбрав любопытство, как остановилась, так как передумала. Не стоит тревожить человека, тем более незнакомого, если он гуляет на соседней стороне нашего участка. Я в последний раз глубоко вдохнула и улыбнулась — теперь можно возвращаться. Теперь никто меня не позлит, не выбесит и тем более не испортит настроения.

Развернувшись, я уставилась на двухэтажный особняк, украшенный маленькими новогодними фонариками — и пошла к нему, как чужие шаги, ничуть не скрываемые медленной поступью, заставили меня замереть. Гость пришел ко мне сам, когда мне уже расхотелось с ним знакомиться.

Может сбежать? — предположил внутренний голос. Очень глупый внутренний голос, потому что, ну ё моё, Ань, тебе уже двадцать три…

Поэтому я улыбнулась как можно мягче и уверенно обернулась, чтобы тут же остолбенеть, задохнуться, оцепенеть и забыть свое имя, потому что…

Здесь был он.

Он!

Видение?

Может я сошла с ума?

Он не может быть здесь…

Как?

В тени высокого дерева стоял высокий плечистый, такой взрослый мужчина. Его спина, как и дерево за ней прятала едва появившееся на небосводе солнце, которое скрывало мужское лицо. Но я увидела! И узнала — я сердцем почувствовала. Оно пропустило пару ударов. Солнце не помешало, нет. Я могла ослепнуть, оглохнуть, но узнала бы.

Что он здесь делает? — хотела спросить. Как? Почему? А потом отринула все мысли, кроме одного. А не все равно?

Не все ли равно как или отчего появляется мираж? Чего только человеческий мозг не придумает, когда сильно чего-то хочет! А я разве хотела? — тут же я поинтересовалась. Хотела! Еще как!!! Я горела, тонула, а потом выплывала и снова горела. Я хотела увидеть его сильнее всего.

Я себе врала вот уже пять лет.

Он шагнул.

Я врала себе сейчас.

Мужчина вышел из-под тени и дал возможность рассмотреть свое лицо. Очень изменившееся лицо. И я воспользовалась. До сухости глаз, до боли, не смыкая веки я смотрела. Высокий лоб, широкий нос, квадратные скулы, пухлые губы и маленький шрам поверх верхней губы. И карие глаза, которые в моменты безумия, ярости и других острых чувств становились черными.

На меня смотрела эта черная бездна.

Это не мираж, поняла я. Как бы человек не хотел себе что-либо представить, он не сможет это сделать так детально. Его мозг просто не сгенерирует будущее.

А передо мной стояло оно — будущее. Вечно взлохмаченные волосы были коротко подстрижены, выбритые бока отдавали дань руке профессионального мастера, так же как и деловой костюм тройка, выглядывающий из-под кашемирового пальто с воротником стойкой.

У нас одинаковый вкус, по мазохостки отметила про себя.

Раньше этот парень носил простые потертые джинсы с футболками и никогда не расчесывался, не то чтобы по барбершопам ходить. Даже зимой он не изменял футболкам.

Мое сердце никак не хотело заводиться — я чувствовала нехватку кислорода в легких. Они горели. Или я просто забыла как дышать? Почему я не могу вдохнуть? Или поздороваться для начала. Почему я стою истуканом и не могу отвести глаза?

Потому что скучала…

Потому что боялась…

Я боялась этого момента — встречи после стольких лет. А еще сильнее боялась того, что этой встречи могло не быть вовсе. По разным причинам. Горячие точки на то они и горячие…

Моя нижняя губа предательски задрожала. И я бы хотела, чтобы от холода. Я бы хотела, чтобы все было так просто, объяснимо и легко, чтобы ножи не проникали в сердце.

Максим стоял передо мной, больше не двигаясь. Темные глаза из-под нахмуренных бровей наблюдали за мной, абсолютно ничего не выражая. Ноги на ширине плеч и руки в карманах отмечали спокойствие мужчины, как и отсутствие каких-либо слов. Он просто смотрел и молчал.

Молчал после пяти лет…

Почему он такой спокойный? Такой невозмутимый. Такой холодный. О чем он думает? Не рад? Не скучал? Неужели ему нечего мне сказать? Хотя бы отдать дань нашему знакомству, который стоит всех лет в детском саду, а потом в школе и ежедневного соседства.

Даже если забыть на секунду последний год… последнюю встречу…

Всего на секунду…

Если попробовать забыть…

Может надо как-то самой? Хотя бы слабый «привет», но начать и вызвать на ответ, чтобы я услышала его голос. Голос, который всегда предавал хозяина в моменты откровений. Чтобы увидеть хотя бы тень сомнений, терзавшие мое сердце, будто стая голодных собак, что он рад нашей встрече.

Глаза напротив становятся темнее, взгляд тяжелее. Он перекрывает пути дыхания окончательно и давит росток надежды. Нет, он не рад. Он зол, раздражен, недоволен, но не рад.

Его судорожное движение плечом заставило отступить. Маленькими шажками назад, еще и еще, чтобы моя спина уперлась в дерево, а после развернуться и что есть сил двинуться в дом.

От него. От себя. От боли в груди, от собственной души, которая, блуждая столько лет нашла то самое объединение и гналась за мной, как хищная птица.

От сил осталось одно слово. Их едва хватало, чтобы переставлять ноги и держать плечи ровными — до дома остались считанные шаги. Я их найду и для достойного выражения лица, чтобы слезы не пекли глаза, чтобы губы не дрожали и чтобы голос был ровным, потому что на крыльце меня ждет папа…

Мой папочка…

А душа перебьется. Пусть ее терзают сотни собак, пусть горит черным пламенем, пусть задохнется от боли. Пусть! Зато в следующий раз я не не почувствую ни грамма боли — абсолютно ничего.

— Доченька, добро пожаловать…

Радостная улыбка, ожидание ответа и седые виски — все что я успела заметить перед тем, как отдалась в спасительную тьму.

Глава 5

Глава 5

Мне казалось, будто я плыву. Будто волны подхватили меня и плавно покачивая уносили вдаль. Неважно куда, неважно зачем. Неважно, что гребу не я, что течением управляю тоже не я. Неважно.

Мне хотелось этого покоя и я отдавалась ему.

Но, видимо, спокойствие найдёт меня не в этой жизни…

В ушах же стояло причиняющее дискомфорт шипение. Будто это самая вода уткнулась в электрические провода. Или просто я вынырнула…

Через пару мгновений сквозь этот шум стали доноситься голоса. Обеспокоенные чем-то, они звали меня по имени. Хоть это я не забыла, свое имя, едкий внутренний голос проснулся быстрее. По доносящимся словам я по цепочке вспоминала, что упала в обморок. Почему? Ох, нет, если вспомню и это, мне из мрака не выбраться.

Но как бы я не иронизировала, деваться было некуда.

— Как ты, — тут же поинтересовалась бабушка, которая сидела рядом со мной в…

А была я в своей старой комнате. Синие тяжелые шторы, светло-голубые обои, серый комод с круглым зеркалом, кровать в углу и исписанная карандашом стена. Почему ее не заклеили? Вялый мозг почему-то сосредоточился на ней, а не на гостях, находящиеся в комнате слишком большой компанией.

— Голова болит, — отозвалась я.

— Ты нас сильно испугала, — подал голос отец, который стоял за спиной бабушки и скрывал своими массивными плечами основную часть комнаты. — Тебе что-то нужно?

На секунду я прикрыла глаза, а после постаралась сказать уверенным голосом.

— Только если воды и тишины. Я сутки не спала и пережила напряженную неделю с экзаменами.

— Конечно, Анечка, отдыхай, — подала голос тетя Надя. Она стояла почти у выхода, но слова ее зазвенели в голове — она всегда имела высокий тембр голоса. Не зря они с мамой сестрами звались.

— Мы уже уходим, — поддакнула ей тетя Тамара.

Здесь что, собрались все кому не лень? Может они хотели увидеться, взмолилась единая семейная кровь. Они просто хотели представления, одернула себя.

— Мне тоже выйти? — спросил отец и взял меня за руку, сменив бабушку. Она ушла последней.

Кровать под его весом немного прогнулась. Его спина теперь ничего не скрывала, но лучше бы он продолжал стоять.

В комнате остались трое.

— Да, пап, я приму душ, отдохну и спущусь, если позволишь, — проговорила сипло. Голос заново отказывался мне поддаваться, но поборов слабость, я кашлянула и добавила отчетливо, даже немного зло. — Что он здесь делает?

Отец, кажется, даже растерялся. Он раскрыв рот, нахмурился. А потом глаза его посветлели и он обернулся туда, куда я неотрывно смотрела вот уже целую минуту.

— Максим? — удивился он, будто только сейчас его увидел. — Он зашел просто погреться по соседски, потом уедет. Он здесь ненадолго.

Ненадолго… погреться… просто… уедет…

Каждое слово, точно зубы хищника — вгрызались в мягкую плоть.

— У него здесь маленькое дело…

— Понятно, — прервала я поток боли, также как и неотрывный взгляд с другой стороны комнаты.

И усмехнулась про себя, закрыв глаза — чего ты сам молчишь? Слово боишься сказать. Тебе серьезно нечего сказать? Если нечего, почему стоишь здесь, держишь косяк своим плечом…

Никого не хочу видеть, подумала я, а вслух сказала:

— Я в порядке, пап, не переживай за меня. Нет ничего, что могло бы так сильно расстроить твою дочь. Ну, кроме дипломной работы, которая не за горами…

Максим дернулся и развернувшись ушел. В комнате воздуха стало вдвое больше.

Улыбка отца была знаком того, что он мне поверил.

Вот и хорошо.

— Бабушка сейчас принесет тебе воды.

Через секунду в комнате не осталось никого. В ней не было даже меня. Здесь находилась какая-то оболочка Анны Явницкой — пустая, лишенная эмоций и чувств. Сама она, дочь бывшего врача-хирурга, внучка профессионального дизайнера давно потерялась, распав на сотни кусочков. Лишь однажды она мелькнула тенью, слабым образом, попробовала вернуться единой и собранной совсем недавно, но необоснованная попытка далась наивному фарфору падением на асфальтовый бетон — никаких шансов.

Глубокие вдохи и выдохи восстановили дыхание, закрытые глаза доверились тишине и через несколько минут мне удалось изгнать из головы лишние мысли.

Я не буду интересоваться абсолютно ничем, что связано с нахождением здесь Максима. Ненадолго? Прекрасно. Погреться? Пусть.

Мой чемодан обнаружился в углу — кто-то поднял его в комнату. Взяв домашнюю одежду, я вышла в коридор, чтобы свернуть направо в ванную комнату. Хорошо, что их по одному на каждом этаже.

По левую же сторону меня ждал сюрприз. Или не ждал, а так, просто грелся… чтобы его… Я уже сомневалась в собственных глазах — они издеваются? Или Максим ждал пока все разбредутся по дому, чтобы остаться со мной наедине?

Не сказала бы, что мысль мне не понравилась. Но я ее отмела сразу же. Я не буду слепым котенком. Не буду принимать воображаемое за действительность. Если бы он хотел поговорить, сделал бы это еще в лесу. В глазах снова защипало, только уже от понимания.

“Дура ты, Ань, наивная дура. Мужчина выглядит на миллион, сдалась ему ты после стольких лет. Он уже и знать не знает, что было.”

“Но он не знает правды, он не знает главного…” словно сумасшедшая я спорила с сама собой, я пыталась оправдаться перед внутренним голосом, называемый реалистом.

*Если ему не нужна ты сама, ему не нужно и то другое!” Этим доводом голос разума меня полностью заткнул.

А в это время, Максим продолжал стоять напротив меня, спрятав руки в карманах брюк, холодно и невозмутимо, наблюдал из-под бровей и думал черте знает о чем. Когда я прервала контакт и направилась в нужную сторону, он не подал голоса.

Что ж, этот раунд я выиграла. У себя самой, но выиграла. Но если так, то пусть лучше поскорее уедет.

Встав под горячие струи воды, странная, но очень ощутимая мысль посетила меня внезапно. А где была все это время моя мама?

Высушилась, оделась и еще несколько минут стояла перед зеркалом неподвижно…

*******

На кухне работа откровенно стояла. Отец со своими двумя братьями кололи дрова на заднем дворе, который был виден через окно, а женщины без детей расположились за круглым тяжелым столом.

— Чаю хочешь?

Они тут же повернули головы, улыбнулись и предложили чай.

— Я бы что-то существеннее съела. Я же и обед пропустила, — плечи мои неловко дернулись. Находиться под столь изучающими взглядами было неудобно.

— Конечно, мы столько приготовили, холодильник уже ломиться от еды, а все из-за детей, — начала тетя Тамара, — Но они еще не проголодались. Они почему-то вообще стали есть мало.

И через минуту передо мной была тарелка грибного супа с фрикадельками.

Женщиной она была такой, которая выглядит намного моложе своих лет. Она была самой старшей, но выглядела наравне со всеми — русые, отличительные моей семьи, волосы, узкие миндалевидные глаза, хорошая фигура. Это не удивительно — редактор модного журнала и не могла по другому выглядеть. На пальцах она любила носить все что было в шкатулке: откуда такая цыганская привычка, я не знала. Моя мама в этом плане, да и не только, сама сдержанность.

А где она, кстати? — вопрос снова влез в мои мысли против моей воли.

— Да потому что они без присмотра заглядывают в холодильник. Вот и перекусывают на бегу, — ответила тетя Надя.

Она же полностью отличалась от своих сестер, разве что обладала таким же громким голосом и стальным характером. Черные волосы и стильные очки в современной оправе убирали ей внешне пару лет.

— А почему мы тогда готовим так много?

После этого вопроса я вся ушла в себя и в наслаждение, потому что ароматный запах супа ударил по слабому — отсутствию аппетита. Все лишние голоса исчезли, разговоры стихли и даже кухня стала свободнее, словно по мановению руки. Осталась я и ложка горячего, дымящегося супа, который попав в рот, возбудил все имеющиеся рецепторы. Как же вкусно…

— …а Максим что?

В сознание ударился вопрос, потому что в нем участвовало его имя. Против моей воли мой разум хотел как больше новостей, связанных непосредственно с ним. Если даже я зло шикнула на свою излишнюю любознательность.

— А что он. Нашего бывшего соседа и не узнаешь, так сильно вымахал за все годы.

— Ну конечно вымахал, — раздался мужской бас. Это наши мужчины вошли, внося в помещение свежий морозный воздух, немного сумбура и поленья для камина в гостинной. — Спецназовца видно по воспитанию, — с веселой улыбкой закончил отец.

Он выглядел довольным — улыбка не сходила с лица, и даже морщинки вокруг глаз и рта не могли испортить его воодушевленное настроение. Высокий мужчина с чёрными волосами и густыми бровями обладал яркой харизмой и сильно любил свою жену, и как обычный влюбленный человек, видел в своей любви только хорошее. Бывший хирург пару лет назад получил серьезную травму руки, после чего ему пришлось оставить любимую работу.

Чему он был рад?

И тут меня укусил червячок стыда — мне бы не хотелось, чтобы кто-то страдал из-за меня, но и поделать с сложившимися обстоятельствами я ничего не могла.

— Спецназ ведь предусматривает такие качества, как физические, психологические и в частности умственные способности. Там же нервяк еще тот, да и перегрузки никто не отменял, — поделился своим мнением дядя.

— Молодец, пацан, — раздался общий вздох.

Мужчины уже разделись, расслабились и дружной командой прошли к нашему особому стеллажу, откуда отец достал бутылку выдержанного коньяка. В закрытом теплом помещении разнесся его крепкий запах, достаточный, чтобы ударить по моим расшатавшимся нервам.

— Молодец, пацан, не каждый выбирает служить в таких войсках. Спецназ сплошной риск здоровьем и своей психикой, не считая опасность на операциях.

Так где же сам виновник таких разговоров? Суп был забыт тут же, а рот занялся совсем другим — никак не мог подобрать отвисшую челюсть. Максим выбрал горячие точки по своей инициативе? Навязанный выбор конечно же не предусматривает других вариантов. Молодец? По-моему это просто выработанная жизнеспособность.

Мне хотелось закричать, сорвать голос, но донести до всех кто именно решил тогда судьбу этого пацана. Жаль только, что женщина в своей природе коварна и хитра и может сделать все так, чтобы никто не знал о ее проделках.

Отец не знал о той ночи, не знал о моих чувствах, не знал итога пятилетней давности — он оправдывал мою холодность тем, что мама была слишком строга ко мне. Он не знал, что сейчас причиняет мне боль почти на физическом уровне.

— Служба службой, а обед по расписанию, как говорится, — улыбнулся дядя, глубоко вдохнув воздух после опрокинутой в себя стопки. — Надежда, где закуска? — пробасил он.

— Так давайте за стол, — встрепенулась тетя. — Мы здесь чаем перебились, а Анька, вон, от супа нос воротит, — ответила она, на секунду лишь сверкнув глазами. Не любили они, когда ими командуют, но мужчины на то мужчины — если бутылка открыта, будь добра хозяйка, подай закуску.

— Ну так, хозяйничайте…

— Так на то здесь есть хозяйка.

Речь зашла наконец о моей маме. И где она, черт побери, ходит? — возмутился внутренний голос.

Она что, вообще не скучала? Не ждала? Не искала?

Волна горечи вновь нахлынула исподтишка. Ну когда уже я привыкну? Я же обещала себе, что ничто мне не испортит настроения.

А потом он же заметил, что и бабушки нет

— И где она? — спросил отец.

— Так она пошла гостя проводить, — тетя Надя уверенно посмотрела в сторону входной двери.

Я подавилась воздухом, но увлеченные разговором не обратили на это внимания.

— Как проводить? Я же его лично пригласил поужинать с нами, — непонимающе выдал отец. — Я сейчас разберусь.

И он вышел с кухни, открыв дверь. На секунду послышался до боли родной голос — немного слабый и приглушенный из-за расстояния, но мои натянутые до предела нервы успели среагировать.

Может не надо разбираться, слабо подал голос комок нервов, стянутый в один сплошной нерв, пусть уйдет, прошептал он едва, но его тут же заткнула тоска — острая тоска по нему всему.

Пока я вела внутренний разговор в кухню зашли они — радостный отец, не пытающийся скрыть улыбку, такой же невозмутимый Максим и мама.

Глава 6

Глава 6

Мама была очень и очень недовольна. Поджатые губы, чуть прищуренный взгляд и сжатые кулаки выдавали ее напряженное состояние. Для меня понадобилась секунда, чтобы это понять, потому что я успела очень хорошо изучить именно это состояние — самое частое.

— Никто никуда не уходит, — подсказал отец всем. — Потому что у нас сейчас что? Правильно. У нас сейчас зима и за несколько часов обвалило дороги. Снегоуборочные машины до нас дойдут еще не скоро. В общем не выехать.

— Нельзя держать гостя насильно, — мама умела владеть своим голосом, поэтому у нее получилось очень спокойно и ненавязчиво. Будто ей просто неудобно портить планы человеку. — К тому же дорога не так сильно завалена, вот Анна же приехала.

И это приветствие с дочерью, с которой не виделась пять лет? Я не успевала удивляться. Или огорчаться. Сердце раз за разом покрывалось льдом.

— Ты разве видишь цепи? — хохотнул отец, не видя мою реакцию.

Я сидела на краю длинного стола, подальше от входа и кухонной утвари, но близко ко дворовому выходу. Напротив меня развернулась семья Явницких, и я не чувствовала с ней какой-либо связи. А еще в этой компании очутился каким-то боком Кравц. От него даже не пахло этой связью.

Ну что ж…

Пикировка родителей кажется никого не задевала. Никто не вмешивался. Даже Максим… Почему, я не знала. А смотреть на него я не намеревалась, и даже дышать в его сторону. И жалобные мольбы чувства тоски я затыкала на корню.

— К тому же я разговаривал с таксистом, он не планировал вернуться в город. По дороге сто раз пожалел, что взялся выехать за город.

— Да, — поддержал отца его брат. — Пока мы кололи дрова, я успел поймать радиоволну, где говорилось о приближающейся буре. До нас дошел его ветер.

— Но, — мама подошла к холодильнику и спряталась за открытой дверью. — У него свой дом и совсем недалеко.

Я тут одна понимаю, что она всячески пытается всем донести, что не желает видеть в своем доме этого гостя!

И почему он сам, чёрт побери, молчит?

— В нем холодно, — низкий баритон с хрипотцой отозвался напряжением в каждой моей вене. Они, словно натянутая струна, завибрировали до дрожи на пальцах.

Голос, который я жаждала услышать всеми фибрами-предателями души раздался спокойно, немного с ленью. Будто его вовсе не задевала эта дурацкая ситуация. Будто не он находится в компании человека, который решил его будущее, который изменил его внешность, характер и жизнь. Будто не он находится в одном помещении со мной, черт… Об этом видимо говорить вообще не стоило.

Но как же больно…

Голос тягучий, словно мед, против воли меня снова заворожил. И я вскинула взгляд. Максим облокотился плечом к дверному косяку и совершенно невозмутимо продолжил, смотря в другую от меня сторону.

— Еще несколько лет назад, когда родители переезжали, они отключили все отопительные системы. Никто не планировал сюда возвращаться. Там холодно оставаться, да и есть нечего. Поэтому я не против погостить у дорогих соседей, вспомнить хорошие времена, былую молодость, глупые увлечения…

Последние слова его сопровождались нервным дерганьем плеча. Словно ему было неудобно, чего не говорило его выражение лица — полное отсутствие каких-либо эмоций. Максим казался холодным айсбергом — расслабленная поза, легкая полуулыбка, которому все нипочем.

Как сказал отец? Спецназовца видно по воспитанию?

— Так ты же вернулся, — недоуменно сказал кто-то из присутствующих.

Мой взгляд приклеился намертво к Максиму, и даже боковое зрение не отметило говорившего — все мое существо нацелилось только на одном человеке. Который этого не замечал, которому этого не было необходимо… Впрочем, моей женской гордости на это почему-то было плевать.

— Я не вернулся, — отчеканил Максим. Нотки гнева на миг прорвались сквозь невозмутимый кокон. — Мы продаем дом и только поэтому приехал я, потому что никто другой из семьи не смог.

— Вы продаете дом? — удивлённо протянул отец.

— Да кто же купит этот сарай, — усмехнулась мама. Они, кстати, с тетями уже накрыли стол и тут же пригласили за него. Хорошо, что я уже сидела — я бы как минимум растерялась и выглядела бы глупо.

Глупая двадцатитрехлетняя женщина заблудилась в собственной кухне и упала в обморок второй раз за день. Так себе перспектива…

— Сегодня как раз таки состоится встреча, я покажу дом, потом оформим документы и я уеду, — как ни в чем не бывало продолжил Максим. Он единственный по прежнему стоял у входа.

— Будешь? — предложил отец, бодро отсалютовал ему бокалом с коричневой жидкостью. — За хорошую сделку так сказать.

— Я за рулем, — отказался гость.

— Ты проходи, проходи, хватить держать дверь, — забеспокоилась тетя Надя. — Вон, торец свободный.

А я невольно вытаращила глаза, ища этот свободный торец и не могла поверить глазам — он же рядом со мной. Сердце пропустило пару ударов. А я уставилась на Максима, затаив дыхание. “Не надо”, просила я глазами, только на меня никто не смотрел. “Не подходи”, кричала я молча.

Мольбы мои были услышаны, но не тем. И все же Максим сел напротив меня, заняв другой угол стола и оставив торец главе семьи. Между нами оказался отец.

У меня быть может отлегло бы от сердца, ведь этого же я хотела, только мне сталось мучительнее — Максим сам отказался присаживаться рядом. И радовать меня это не могло, так же и облегчить мою жизнь.

— А кто дом то покупает? — поинтересовалась мама.

С той минуты, как мы оказались в одной комнате, она не дала ни одного намека на то, что рада меня видеть. Но эта мысль держалась на задворке сознания, я легко от нее избавилась.

— Не знаю, мы не встречались лично. Фотографии выставлены общедоступно. Она предложила хорошую сумму, но с условием, что оформление закончиться до нового года. Мне пришлось…

Нервное движение вновь притянуло мой взгляд.

— И когда вы встречаетесь?

— Да вот сегодня должны были, я приехал немного раньше, чтобы осмотреться, ничего ли не случилось.

— А что могло случиться? — тетя Надя уплетала за обе щеки, несмотря на то что до этого пили чай. Она весело поинтересовалась.

Все взгляды были устремлены на крайний угол, где сидел широкоплечий, красивый брюнет, оставшийся в одной рубашке с закатанными рукавами. Будто находится дома, настолько он расслабился. Его длинные аккуратные пальцы держали ложку уверенно.

И никто не замечал, как давлюсь словами я напротив. Как дрожат мои пальцы вокруг стакана и чтобы никто не видел этого, я сцепила их в замок под столом. Горло драло точно в пустыне, но я терпела, потому что стакан поднести к губам и выдать свое состояние я боялась сильнее.

Вопрос тети утонул в кашле моей мамы. Ну что, мам, вспомнилось тебе кое что? Хотя эта женщина настолько коварна, что вряд ли ее мучает совесть.

— Я так понимаю, нам надо будет приготовить еще одну гостевую спальню? Так как сегодня ты этой встречи не дождешься, — высказалась тетя, которую продержали все активным кивком головы.

— Все комнаты заняты, — ответила ей мама не поднимая глаз, и продолжила неторопливо резать свой кусок мяса.

Голос ее прекрасно подтвердил отсутствие совести.

Хотя недовольство скрывать ей удавалось все хуже. Видимо, сильное чувство. Сидела она напротив нашего угла. Не знаю с чем это было связано — чтобы хозяйке было удобнее перемещаться по столовой в случае чего или сыграла неприязнь. К кому? Здесь можно открыть спор, в котором мои чувства примут активную позицию.

— Да ну тебя, Софа, — не вняла ответу тетя. — Найдем, конечно же, в тесноте, как говорится…

— Надежда, — мама всегда называла официальным именем тогда, когда хотела донести крайне важную для нее информацию. Мой случай почему-то не вписывался в эту систему. — Дом не резиновый. Все комнаты уже заняты. Мне искренне жаль, что молодой человек ощутит дискомфорт в холоде в собственном доме.

— Чего ты такая холодная?

Тетю прервали на полуслове…

— Я увидел как минимум одну почти свободную комнату, — с ехидной улыбкой проговорил Максим.

Его, кажется, вообще не задевал отказ мамы. Разве может один айсберг нанести вред другому такому же холодному и бесчувственному глыбе льда? Разве что удариться и разнести все вокруг.

— Это где? — опешила мама от такой наглости.

За столом притихли, кажется, даже дети. А со мной творилось нечто сумасшедшее — я то замораживалась внутри от холодной встречи, то сгорала от бархата его голоса. Я задыхалась от невозможности высказать слово и радовалась, что скрыта от изучающих взглядов. Я считала каждый нож, который вонзил в меня Максим за этот вечер — убежал на дальний край, не высказал мне ни одного слова, не дал ни одного намека, полностью расслабился, когда я была как на иголках и, главное, он игнорировал мой взгляд.

За это мне полагалось по два ножа сразу… каждый раз, когда я искала ответное разглядывание. Ну же, не хочешь заметить мои изменившиеся за пять лет черты лица? Не хочешь прочитать в глазах, что со мной было?

Как же больно знать, что человек тебя забыл. А вдвойне больно видеть, как он самый прекрасно чувствует себя без тебя, когда тот, другой, подыхает без него.

— Так где ты видел свободную комнату?

— Которая в прошлом закрывалась ветвями старой ели.

Уголки губ Максима дрогнули, но спустя миг никто не мог сказать, что улыбка его натянута.

У меня же началась тахикардия…

— Это же комната… — голос мамы от непонимающей перешел в злой.

Да, мама, это комната моя, и имел в виду он именно ее, и оттого мое сердце сейчас выпрыгнет и убежит вслед за логикой, которая меня покинула уже давно. Потому что, как так можно вообще?

— Да что ты себе позволяешь?

Да, в коем веке, я была согласна с мамой. Что за противная игра ведется?

— Успокойся, дорогая, — подал голос отец. — Максим же пошутил, верно?

— Конечно, — вместе с его кивком головы все облегченно выдохнули. Только мама не собиралась успокаиваться. И мое скачущее давление вместе с ней.

— Александр, что за шутки такие. Ты свою дочь хоть каплю ценишь?

Я скривилась. Ой, кто бы переживал. Если бы я не была свидетельницей разговора с самого начала, то решила бы, что мама болеет за мой целибат. Зря это она, случай пятилетней давности справляется с этим лучше. Тот Джастин, которого упоминала Лиза, не притронулся ни на секунду к моей голой коже.

— Соня, прошу тебя, не начинай, — скривился уже отец. — Иначе я могу закрыть разговор совсем по другому, напомнив то, почему дочь не собиралась приезжать домой пятый Новый год подрят.

— Как ты можешь? — прошептала одними губами моя мама. Но не от того, что отец мог рассказать, он попросту не знал правды, а из-за своих внутренних установок — семейное из избы не выносится.

— Уже вечер, — заметил дядя.

— Точно, — поддакнул ему снова развеселый отец. — Уже вечер, дороги перекрыты, а застрял бы покупатель где-нибудь, он бы позвонил. Не так ли?

И с этим вопросом он повернулся к Максиму, который нахмурил свои прекрасные брови и смолчал с ответом. Выглядел он немного растерянным. Отчего спецназовцу терять контроль — сжать кулак над столом, смотреть перед собой, а затем резко достать телефон из кармана брюк.

— Я позвоню сам.

Когда он встал, мой взгляд скользнул по кристально белой рубашке, сидящая по идеальному телу вплотную, по мелким пуговицам вниз, по ремню с железным пряжкой-зажимом, и дальше …

На краткий мучительный миг все вокруг исчезло — внешний шум и внутренние голоса, которые синхронно кричали “дурында, куда ты смотришь, глупая, тебе больше там ничего не светит”.

Я сглотнула вязкую слюну и шумно выдохнула, а после почувствовала на лице что-то настолько острое, что я отвлеклась от изучения мужских брюк. И поймала прямой взгляд черных угольков. Впервые! Первый прямой осмысленный взгляд за этот чертов вечер. Его глаза вновь сменили цвет, стали темнее, порочнее, они выдавали его точно так же, как и голос. И если Максим научился последним совладать, то глаза обманывать не научились.

А может есть шанс?

Максим держал в руке телефон, с зависшей в воздухе большим пальцем и смотрел на меня в упор.

О чем он думает? Какие мысли крутятся в его голове? Что он хотел сказать той шуткой? О, Лиза, знаток мужских намеков, ты нужна мне сейчас как никогда…

Глаза напротив прожигают меня насквозь и я не могу противостоять им. Они затягивают в свои черные владения, не оставляют мне воздуха и света в конце туннеля, и я бы обрадовалась, я бы спрыгнула в этот омут без оглядки — мой мужчина наконец вспомнил обо мне. Только вот неестественная маска на лице ничем не сменяется и мне кажется, что он сам попал в ступор.

Вспоминает наше время? Когда мы были беззаботными детьми, у которых была только одна проблема — как изощреннее насолить соседке?

Вспоминает наш выпускной? Когда он сошел с ума от ярости и когда он впервые посадил меня на свой желтый байк.

Мой сарай?

Ту ночь?

А может вспоминает настоящую войну, в которую он попал еще в юном возрасте по моей вине…

В груди рождался болезненный стон, который я усилием воли затолкала обратно. Нечего выносить сор из избы…

Максим дернулся, прервал контакт, вернул мне кислород. По моим ощущениям будто прошел час, но продолжающая болтовня ни о чем вокруг не давала усомниться в том, что время улетело только для нас. В очередной раз.

В его телефон пришло сообщение — он привычно пикнул. А Максим нахмурился сильнее.

— Покупатель написал. Говорит, что застрял еще при выезде с города. И просит пару дней.

Нет!! Только не это. Несколько дней в одном доме и под одной крышей?

— Вот и отлично, — отец тут же достал стопку, со звуком поставил его на стол и налил крепкого алкоголя. — Значит торопиться некуда, а комнату мы найдем, не переживай. Да хоть в подсобку для коробок на втором этаже диван поставим.

Максим, не садясь, осушил бокал на раз и не закусил. Даже не поморщился.

— А в чем собственно проблема? — весело высказалась тетя Тамара. — Люди мы все взрослые и все понимаем. Для удобства диван можно поставить и в комнате нашей Аньки. Подсобка поди маленькая…

Воздухом никто не подавился, но фразу никто и не поддержал. Разве что наступившее молчание разбила мама со своим стальным голосом, который на сей раз она не стала контролировать. Вид ее и вся напряженная поза выдавали крайнюю степень гнева.

— Проблема в том, что жених Анны этого не одобрит, — и тут же она обратилась напрямую ко мне, через стол и через мою валяющуюся в предсмертных судорогах душеньку. — Ведь Лиза, твоя подруга, специально проговорилась о твоем женихе недавно, не так ли? Он остался в Питере?

Лиза, черт тебя побери, ты мне нужна, чтобы я убила тебя собственноручно, кричала я в душе, когда внешне на лице не дрогнул ни один мускул.

Гены!!

Я безмолвно киваю…

Дура!

— Ого, — удивленный бас отца.

Бесхребетная дура.

— Поздравляю, — синхронное аханье теть.

Скулы сводит от собственной лжи, оттого, что позволила маме победить.

В комнате раздается громкий звук упавшего о голый кафель стакана. Никто не обращает внимание на разлетевшиеся осколки и коричневое пятно на полу, все взгляды устремлены на широкую спину, выходящую во двор.

В одной рубашке Максим выскочил с кухни во двор.

А после с кухни выскочила и я…

Никаких шансов!!!

Глава 7

Глава 7

— Что ты здесь делаешь? — хорошо прищурившись, я смогла увидеть, что я в комнате нахожусь уже не одна.

В темном углу, где находилось кресло, и куда не достигал свет полумесяца со стороны окна я отчетливо видела фигуру. Она принадлежала мужчине, который тихо расположился на мягкой мебели, а перед этим не удосужился постучаться вдверь прежде чем войти в чужую собственность или для начала подождать утра.

Нет, он наглым образом вторгся в мою спальню по непонятным для меня причинам.

Добить меня решил?

— Уже поздно…

Мои слова утонули в мужском полушепоте.

— Что именно?

И вопрос прозвучал настолько двусмысленно, что я просто не нашлась как ответить. Я забыла прикрыться одеялом, который сполз к ногам, пока я спала, я забыла слова, что хотела выставить ночного гостя за порог, что хотела возмутиться.

Действительно, что именно. То, что середина ночи не самое удобное время, чтобы принимать в личной комнате незваных гостей не пришла в голову этому самому наглому гостю.

А прикроватные часы показывали третий час.

В комнате воцарилась тишина. Такая, которая и должна быть глубокой ночью, когда жители дома уже крепко спят и слышен каждый вдох и выдох. В ней же сейчас слышался тандем — потревоженная я дышала часто, как и Максим, как после…

Мысль ударилась о еще полусонное сознание.

Такое тяжелое дыхание бывает после бега.

Максим бегал? В три часа ночи? В лесу? А потом решил навестить давнюю подругу, вторгшись в ее комнату пока она спит?

Тело покрылось мелкой дрожью.

Не маньяк ли он случаем?

— Ты бегал? — на два слова понадобился почти весь воздух в легких, и то, прозвучало сипло.

— Да, захотелось, — короткий ответ и снова тишина.

В ней ощущался дискомфорт.

После ужина я сразу поднялась в свою комнату, после чего ни разу из нее не выходила. Я больше ни с кем не виделась, а меня никто не тревожил. Кроме бабушки, которая принесла мне пару пирожков и стакан теплого молока. А вместо того, чтобы поблагодарить, я просто разревелась в ее уютных объятиях.

Бабушка гладила меня по волосам, тихо подпевала себе под нос детскую песенку и молча вытирала влажность с моих щек. А после не обронив ни слова просто вышла, оставив меня гореть в стыду от допущенной слабости. Не стало плакать взрослой женщине…

Даже если душа разрывается на части.

Даже если выть хочется.

И уехать…

Эта мысль не покидала меня весь остаток вечера, с ней же я и уснула. Как именно, я не помню. Я просто залезла под одеяло, лежала клубочком, слушала звуки подвывания морозного ветра на улице и хотела только одного — уехать отсюда подальше.

Уехать туда, где сейчас улыбается мое счастье, моя отрада и мой отколовшийся навсегда кусок души.

Меня задерживала понятная причина.

А потом я с грустной улыбкой просто отрубилась, пока в один момент не начала ворочаться в постели и вынужденно вылезать из сна из-за дискомфорта. Такое бывает, когда на тебя слишком пристально смотрят.

Максим, не стесняясь, расположился как у себя дома и довольно ощутимо меня рассматривал. Я аж вздрогнула, когда поняла в чем дело.

Дрожь усилилась. И я не знаю точно отчего — в комнате похолодало, но не так сильно, каким холодом меня обливал Максим. Тень не убавляла ни одного градуса

Дискомфорт никуда не делся. Тишина давила, а короткий ответ, брошенный будто из милости, просто злил.

— Что ты здесь делаешь, Максим? — наконец я пришла в себя и позволила этой злости вылиться в вопрос.

Как бы я не старалась выцепить хоть одно выражение лица, тёмный угол хорошо скрывал глаза моего гостя.

— А ты? — низкий тембр отозвался волной мурашек.

Я бы сказала, что вопрос был глупым, я в своей комнате вообще-то сплю, но не скажу, потому знала Максима. Он хоть и был, как говорят, своим пацаном с района, участвовал во всех драках и уличных боях, был хулиганом и бунтарем, хамом и тем еще занозой, но его никогда нельзя было назвать дураком. В школе он умудрялся и статус главного заводилу сохранять, всех бесить и злить, и одновременно получать похвалу. За хорошие оценки, за активность в спортивных турнирах, за здоровый образ жизни.

Но вопрос все равно тянул на глупость.

— Максим, — я устало вздохнула. — Что тебе надо?

А мысленно добавила, издеваешься?

— А тебе? — тут же последовал встречный вопрос.

— Мы играем в вопросы?

— А ты хочешь поиграть?

Как бы Максим не старался говорить шепотом, мне казалось, что его бас слышится аж на кухне. А я замолкла и уставилась в черный угол. Говорить то мне все равно нечего. И узнать что-либо мне тоже не позволят.

Это так было похоже на наши давние отношения, что сердце предательски екнуло. А женская гордость на нее тут же шикнула, нечего разводить здесь влажность.

— Значит пять лет? — после паузы раздалось в тени.

— Что именно? — настал мой черёд издеваться.

Мы всегда должны быть квиты, так мы привыкли — отвечать любой взаимностью.

— Значит Анна Явницкая вот уже пять лет как студент экономического факультета? Как ты умудрилась?

— Откуда ты знаешь? — поспешно спросила я. И пожалела. Что значит умудрилась? Ну я тебе дам. — Ты вроде не урод, чего скрываешься в тени?

И снова не то, что крутится в голове.

— Вот спасибо, значит ты считаешь меня красивым? — сарказм сочился из его уст точно сок перезрелого персика.

С этими словами Максим с ужасным скрипом, кажется даже специально, передвинул ножки кресел ко мне поближе и к свету от ночной луны.

Глаза глядели прямо, не скрывая азартного блеска. Не как в лесу. Тогда они горели злостью. Не как за столом. Тогда холод излучал каждый взмах ресниц.

— Зачем тебе меня видеть? Зачем тебе вообще это желание?

— Я привыкла смотреть в глаза человеку, с которым разговариваю, особенно когда он самый тайно проник в закрытые для него довери.

Максим засмеялся. Голосом полный презрения. Это вторглось в сознание ушатом воды. Этот тон не был похож ни на один другой, которым меня одаривали. Даже когда я в детстве сожгла его школьную форму. Тогда он получил по полной программе и от родителей, и от преподавателей, ведь школа не допускала к занятиям без формы. Кто же знал, что его родители уже тогда испытывали финансовые трудности. Но и тогда он себе не допускал лишнего.

— Ты боишься?

— Ты не ответил на мои вопросы, почему я должна отвечать на твои?

— Да, я что-то слышал о равноправии полов.

Во мне бурлил сумасшедший коктейль из разномастных чувств — растерянность, непонимание, злость, гнев, восторг.

Не обошлось и без последнего, и злость моя росла пропорционально восторгу. Как же, в моей комнате находится тот самый человек, который снился почти каждую ночь, который проник слишком глубоко, слишком сильно, который смог задеть фундамент.

Он смотрит на меня в одной сорочке… Гормоны бились о выставленную, но едва держащуюся стену невозмутимости. Мол, не хотим мы никого и грудь не наливается тяжестью. Восторг отвергал любые доводы рассудка. “Ему плевать, кричал здравый ум, Максим пришел только поразвлечь свое эго.”

Но как бы я не злилась на себя за это, радость вгрызала себе путь через боль, сквозь те ножи, которые так же накрепко торчат в моей груди.

Что из этих чувств сильнее, я не могла отметить. Я ощущала себя крайне уязвлено, и чтобы я не думала, коктейль не рассасывался. Казалось, что со мной играются, а я только и делаю что поддаюсь. Не зная ни правил, ни условий, ни игроков я тупо проигрывала. Это бесило неимоверно.

Что за наглость? Что за бесцеремонность? Откуда такой эгоизм и вседозволенность? Один факт, что Максим проник в мою спальню и наблюдал как я сплю вверг меня в ступор. Зачем? Почему?

Как бы я не хотела ответить на этот вопрос так, как хотелось мне, я обещала себе не быть наивной малолеткой, и поэтому я ждала хоть одного намека на ответ. Я спрашивала, я требовала. На что я получила лишь ухмылки и презрение.

Максим не оставлял мне даже возможность на ложь самой себе. Он отдирал их с моей груди с каждой брошенной фразой. А последняя просто добавила огня в мою пылающую душу.

Одеяло отлетело в сторону, а босые пятки почувствовали холодный пол. Тапки были утеряны для меня, как и чувство смущения и неловкости. Тонкая сорочка облепила мое дрожащее тело, волосы рассыпались по плечам, тонкое кружево на груди просвечивало тонкую кожу — все это я тоже не замечала. Пусть! Коктейль сменился на что-то более мощное. Он кипел. Он взрывался. Он требовал выхода.

— Вон, — процедила я сквозь зубы, стоя уже в полный рост, пылая одним ярким пламенем.

Восторг был задавлен, точно блоха. Радость растворилась в ядовитой обиде. Сжав кулаки, я выдала четче.

— Вон из моей комнаты, я сказала.

Для меня осталась лишь едкая злость, которая кипела во мне вовсю. И если сейчас же ничего не измениться, я взорвусь. А смотрела я на кресло напротив сверху вниз, где вальяжно расположился слишком наглый, слишком дерзкий и самонадеянный хам.

— Встал и бегу… — выдал тот самый хам, не шелохнувшись.

Его смешок только укрепил мои мысли. Что бы ни задумал этот мужчина в моей спальной, это не тот Максим, которого я бы приняла не только в комнате. Он полностью проигнорировал мою реакцию на его слова. Ему плевать на мои чувства. Ему безразлична я.

Спрятав обиду как можно глубже в себя, выдавая только холод в голосе и уверенность в позе, я повторила.

— Выйди немедленно.

Полный игнор.

— Жених значит против?

Очередной смешок и пренебрежительный тон.

— Не твоего ума дело, — процедила я, впиваясь ногтями в кожу ладоней.

Максим нервно дернулся. А через одно молниеносное движение он уже стоял на ногах и с напряженными плечами. О да, парень, не понравилась грубость?

С одной стороны я была благодарна — даже не знаю кому именно, может кому-то свыше? — праведный гнев не допустил мне растеряться. На самом деле, какая теперь разница есть ли жених или это глупая шутка подруги?

— Который по счету?

— Что?

— Я говорю который твой жених по счету…

— Как ты…

— Первый, ещё тот же? Третий? Пятый?

— Замолчи…

— А чего женишок не оберегает честь своей невесты?

— Хам.

— Может сам гуляет?

— Замолчи. Как ты смеешь? Какое ты имеешь право? Кто ты такой вообще?

Один короткий миг и дыхание Максима обжигает мое лицо.

— Кто я такой? — тихий рык раздается угрожающе.

Мужская рука обхватывает шею, где бешено бьется сонная артерия. Его близость заставляет нервничать. Его тяжелое дыхание обжигает щеку. Его захват вызывает трепет раненной лани — остались последние судорожные вздохи и понимание конца. Между нами всего сантиметр и между нами океан ненависти.

Добыча должна бороться за свою жизнь, я же заглядывала хищнику в рот. Кожа горела, а самое противное, я горела внизу. Я хотела своего мучителя. От одного его запаха — свежесть хвойного леса и запах мужского тела после бега — мои гормоны отвернулись ко мне спиной и радостно вздохнули “наконец-то”.

Тонкая шея теряется в большой ладони и кажется такой хрупкой, что мужчине понадобится лишь сила воли на то, чтобы ее сломать.

— Тебе напомнить какое у меня право?

Большой палец приоткрыл клетку из захвата и теперь блуждал, очерчивая линию моего подбородка.

— Ты не будешь меня целовать, — выдала я, заметив, куда смотрит черная бездна. Да что там, я сама не могла оторваться от разглядывания маленького шрама над верхней губой приоткрытого рта.

Я протестовала всему миру, бежала против ветра и гребла против течения. Да, бесполезно и абсолютно бессмысленно. Мир задавит своей силой, а течение просто затянет ко дну.

— Даже если бы хотел…

Я проглотила вырвавшиеся ядовитые пары внутреннего коктейля.

— Ты не будешь меня трогать. Ты не будешь меня обнимать.

Я вынесла приговор самой себе. Любви в углу подсудимых не хватило веских доказательств и реализм ее не пощадил, приговорив на пожизненное заточение в самом темном и тесном уголке души.

Хамское отношение Максима, его грязные слова, пошлые подтексты не оставили мне ни одной возможности на надежду — этот не тот человек, которому я впервые отдалась и сохранила его нежность через годы.

Но он об этом не узнает.

Он не узнает о главном.

— Как тебя не трогать? — спросил мой мучитель и переместил руку с шеи на волосы, собрал их ладонью и намотал на кулак.

— Ты уверена? — с этим вопросом меня заставили вскинуть голову чуть назад, затянув волосы в кулаке. Взгляд мой остался на прежнем месте — казалось, ничто не могло заставить зрительному контакту прерваться.

— Ты не сделаешь это. Я не допущу этого, — процедила я тихо.

Между нами сантиметр, который мог зафиксировать самую напряженную точку в земном шаре. Этот сантиметр мог заряжать устройства. Этот сантиметр мог возродить потухший вулкан. Но этот сантиметр не мог возродить наши чувства.

Это была игра слов.

Это был поединок взглядов.

И я не собиралась сдаваться.

Прежний Максим был честным, открытым. Раньше он делился воздухом, теперь же его лишал. Прежний мужчина не умел играть на чувствах, он их защищал. Раньше Максим был моим, а теперь он кто угодно, только не тот Максим.

Он не мой сосед, который тайно провожал каждый раз после школы. Это не тот парень, который оберегал мой каждый шаг. Это не тот мужчина, который называл меня бабочкой и клеймил свое имя на моих губах.

— Я не сделаю это, — согласился ночной гость.

Тихий вздох облегчения раздался из моих уст едва слышно. А громкий стон сдержать я не сумела. Мужская рука нагло проникла под сорочку, проигнорировала белье и раздвинула нежные складки.

— Да, девочка, — поймала я губами теплый воздух.

Широкий палец тут же нашел чувствительный бугорок. Мне пришлось вцепиться в мощные плечи напротив для устойчивости и закатить глаза.

Я говорила, что ничто не заставит прервать зрительный контакт?

Ох, как же я ошибалась.

— Не сдерживайся, не позволяй…

Ох, как же хорошо.

— Какая влажная…

Его голос проникал сквозь толщу воды и дойдя, действовал кипятком на оголенные провода — я не могла противиться.

— Я не буду тебя целовать, я дам тебе оргазм.

Пошлый шепот заставлял пускать мои ногти в мужские плечи все сильнее. Как и палец, выписывающий своеобразный рисунок, нетерпеливо проникал все глубже.

Казалось, мужчина хотел одним резким толчком заполнить меня всю.

Казалось, я не была против.

Все чувства внутри меня собрались воедино и быстрым темпом закручивались чуть ниже живота, там где сейчас жестко играл мужской палец.

— Я покажу тебе мое право. Ты дала мне его много лет назад.

Мужчина умел доводить до исступления, мне оставалось совсем немного, когда рука остановилась.

— Хочешь чтобы я тебя поцеловал?

— Маакс… — бессвязно протянула я.

— Ты на грани, — мимолетное касание и я всхлипываю.

— Не надо играться…

— Тебе осталось совсем немного.

— Макс…

Миг и целый палец проникает в меня до упора. Миг и я вспыхиваю миллионами свечей, чтобы тут же обмякнуть в руках Макса. В руках моего истязателя и моего ожившего сна. Я чувствовала его учащенное сердцебиение. Я чувствовала его запах тела, не духов, не одеколона, а запах его тела.

Еле держусь на ногах, когда Максим отодвигается, чтобы поднять тот самый палец вверх и голосом полный серьезности выдать.

— Вот мое право. Стоило тебе доказывать?

Глава 8

Глава 8

— Что за игру ты ведёшь? — злобно спросила я. Тон был тихим, холодным. Я не хотела, чтобы разговор кто-то услышал. Особенно тот, кого лично касался этот разговор.

— Нет никакой игры. И что за фразочки у тебя, — очередной упрёк пролетает мимо ушей. Я кипела внутри и хотела хоть немного покоя. А один чертов вопрос засел в голове плотно.

— Мама, чего ты добиваешься? — тяжелый вздох был от усталости, от пустого разговора, от безнадёжности выбраться из этого дома.

Всего одни сутки здорово потрепали мне нервы.

Я начинала жалеть о приезде.

Я мечтала об одном. О том, чтобы быстрее очистили дороги.

Второй этаж был абсолютно пустым, что нельзя было сказать о доме в целом, полный людей, поэтому я старалась говорить тихо. Но гнев находил пути для выхода — уверена, такой же взгляд мог прожечь дыру в обоях, если бы не конкуренция с маминой стороны.

— Ты вообще о чем?

Ровные брови полезли вверх в искреннем удивлении. И тут я поняла, что вот уже минут десять долблюсь о глухую стену. Выход потерялся, а входная дверь сгорела.

— Зачем ты позвала меня домой, когда в это же время здесь объявился Максим. О чем вы с ним разговаривали?

— О, Анна, столько вопросов, даже не знаю какой из них глупее. Неужто ты считаешь меня настолько бессердечной?

Весь остаток ночи меня била мелкая дрожь. В итоге я не проспала ни секунды. Напряженное тело никак не могло расслабиться, а затем согреться даже под кучей одеял. Я откровенно была в шоке. Поначалу. Когда широкая спина ночного гостя скрылась за закрытой дверью, я не верила самой себе. Когда ручка дернулась в сторону и раздался стук закрывающейся двери, я продолжала не верить.

И даже когда ноги подкосились, я прошла к спальне едва в сознании.

Что сейчас произошло?

Ступор продолжался до тех пор, пока в теле раздавались волны полученного удовольствия. При малейшем движении, бедра сжимались сами, а тело содрогалось в агонии. Кожа покрывалась сумасшедшими мурашками, которые продолжали пританцовывать от сладкого чувства под названием оргазм.

Зачем я это допустила?

Понимание приходило вместе с холодом. Проснулись и другие чувства, как стыд — мужчина трогал меня в самом интимном месте, а я даже не попыталась возмутиться. Напомнила о себе и женская гордость — позволила хаму и куску льда издеваться над собой. Пришла злость — отдалась как последняя девка.

— Дууураа, — взвыла я в подушку.

Глухие стоны в подушку и пустые самобичевания продолжались до утра. И каждый раз сжимались кулаки. И каждый раз тихо билось в присмерти сердце — ее крики не слышал никто. На неё всем наплевать.

И каждый раз я разрывалась на куски.

Тело окрыленно летало, превратившись словно в легкое пуховое перо, и вспоминало ежесекундно сладкие прикосновения, воспроизводило заново тихий шепот. Сердце болезненно ныло и предательски стучало, стоило только сжать бедра или закрыть глаза. А разум повторял все одно, что я глупая малолетка, что обманулась и отдалась.

А с первыми лучами солнца ко мне подкрались другие мысли. Почему именно в этом году мама позволила себе подавить свою гордость и позвать дочь к совести. Почему не в другие годы? Почему сейчас? Может быть она знала, что соседний дом продается? Или ещё хуже, все подстроила именно таким образом.

Но тут я притормозила, конечно. И последний вопрос мамы это подтвердил. Она может быть и бессердечная, но точно не глупая. Ей незачем устраивать мне свидание с моим прошлым, когда она сама же приложила руку к нашей разлуке.

Я снова устало вздохнула.

Это подстава, но не мамина. Это подстава от жизни.

Слабость накатила волной, после чего захотелось аккуратно припереть спину к стеночке.

— Анна, поверь, я не имею к этому никакого отношения.

— Я верю, — ответила я искренне.

Еще утром это виделось мне совсем по другому. Мне казалось, что не может быть таких совпадений. Не может сложиться жизнь двух некогда связанных людей таким образом, чтобы они оказались в одно время и в одном городе одновременно.

— Я даже не знала о продаже дома, — продолжила мама и криво усмехнулась. — Я бы хотела посмотреть на этого дурака, который купит старую рухлядь.

Ее слова действовали на меня раздражающе. Нельзя говорить о чужом доме в таком ключе. Она не имеет права. Тем более она сильно преувеличивала. Да, соседский дом не двухэтажный, как у нас, не имеет умную технику, для которой достаточно хлопка, чтобы выключить свет и включить чайник, нет две ванные комнаты, не имеет отдельную комнату-гардеробную, оранжерею и библиотеку.

Комфорт состоится не в этом.

Уютный тёплый дом с несколькими просторными комнатами довольно удачно спланирован, хорошо отапливается, имеет прямой выход к опушке леса. В ней жила любящая друг друга семья, которая оставила приятную теплую атмосферу.

Поэтому пренебрежительные высказывания в адрес, по ее мнению, малоимущих соседей для меня были абсурдны.

Не в этом счастье. Не в большом доме, не в умных технологиях, которые напичканы по дому, не в престижной профессии. Счастье не в статусе.

Счастье в кругу семьи, которая собралась на ужин за одним столом в кухне, пахнущая свежим хлебом. Счастье в маминых руках, которые с любовью приготовили этот ужин. Счастье в улыбках детей, которые поблагодарили мать за еду и набросились голодными ртами. И пусть не будет на столе красной икры, стейка лосося и белого вина, которое хранится в погребе. Пусть только будет семья полной.

Я усмехнулась про себя.

Как я могу рассуждать про себя об этом? Откуда я знаю, что такое счастье? Видимо, счастьем для каждого считается то, что не хватает человеку.

— О чем вы разговаривали в коридоре?

В этом уже не было необходимости, а спросила я только из-за того, что образовалась пауза. Она наливалась тяжестью.

Напряженность чувствовалась между нами очень остро. Если первые секунды встречи накрывала досада и желание выгадать правду, то сейчас она отпала.

Почему была напряжённость? Может из-за нашей первой встречи после пяти лет? Или может быть из-за отсутствия той самой первой встречи, как должного?

После утреннего холодного душа для тонуса невыспавшегося тела я на обратном пути столкнулась с мамой. Она как раз таки направлялась туда, откуда я вышла. Я не смогла сдержаться. Я просто не стала себя сдерживать.

Ночные сомнения грызли нутро точно полевые мыши. Я должна была их выгнать чтобы ни стало.

Дом был полный людей. В нем находился сейчас мой ночной гость, моя беда, печаль и источник других разномастных чувств. И ничего не помешало мне набросится с вопросами.

— Я высказала ему все, что думаю по поводу его нахождения здесь, а ещё, чтобы он исчез и не приближался к тебе.

Внутренне меня пробрало на смех. Исчез? Не приближался? Дважды “ха”. Максим никогда и никого не слушался. Гроза района имел авторитет и своё мнение. Именно он решал возникшие проблемы, и не только свои. Он не разменивался на угрозы, но сразу давал то, что считал заслуженным. И тот Максим не был спецназовцем.

Щеки предательски запылали от воспоминаний.

— Что я не позволю разрушить твою жизнь, — тон голоса мамы снова мог заморозить много миль вокруг. Он бы мог побороться с уличным морозом и даже взять первое место.

— Об этом можете не беспокоиться, — раздалось сбоку невозмутимое и ни капли не смущенное.

Мы замолчали. Две головы синхронно повернулись к внезапно появившемуся третьему лишнему. И если одна сузила глаза и недовольно поджала губы, то я сильно вздрогнула и уставилась во все глаза на Максима. Какого черта он подкрался так тихо и подслушал? Никого же не было.

Учащенное биение сердца вновь запуталось зачем оно стучит так сильно, от злости, от радости встречи, от ночных еще не улегшихся воспоминаний или несправедливости ради.

Но через миг оно сделало выбор — от обиды.

— Что ты здесь делаешь?

— Гуляю, — Максим тут же ответил на вопрос мамы. Он приподнял подбородок и улыбался краешком уголка. — Я в гостях, забыли, мама?

— Не смей…

— Да ладно вам.

— Ты забываешься с кем разговариваешь.

Мамин голос источал чистый яд.

И тут я поняла одно. И это врезалось в сознание так резко, будто лопнула натянутая резинка. Это заставило меня повернуть голову в начальное направление, чтобы найти хоть намёк на то, что я ошибаюсь. И не нашлось. На безупречном для немолодого лица женщины не скрывалась ни одна эмоция. Моя мама искренне, всей душой, прямо вот всем сердцем ненавидела Максима. Ее ненависть выдавалась абсолютно во всем, в каждом полутоне, в вздрагивании ресниц, во вдохе и выдохе.

— О, поверьте, я ничего не забываю, — ответил он ехидно, немного шутливо и невозмутимо. А после изменил свой голос на абсолютно противоположный — низкий, тяжелый. — Я ничего не забываю. И мне абсолютно все равно на ваши тайные перешептывания. Как мать с дочерью вы имеет полное право обсуждать что хотите, как имею право и я высказаться о том, что касается меня. И я вам говорю, что можете вообще ни о чем не волноваться.

И шагнул…

Мимо офигевшей от наглости мамы.

Мимо молчаливой от повторного шока меня.

Шел прямо. Руки в карманах, взгляд перед собой.

Чертов необходимый мне взгляд скользнул мимо меня. Он выхватывал абсолютно все, кроме моей личности. Любую мелочь, но не меня. Против разума, против здравого ума, против логики я нуждалась в этом взгляде. Я задыхалась без него.

Я истекала кровью от равнодушия. Я умирала от безнадежности. Я горела от его холода.

Разум кричал, что-то хотел донести, но все звуки оставались за толстым бронированным стеклом. Логика надрывалась, больно билась о стену, а стекло все увеличивалось. Это была моя боль. Боль не отступала, она набирала обороты и подчинила себе все мое тело.

Внутренне я взмолилась “за что”?

Я хочу забыть. Умоляла я кого-то свыше.

Я хочу стать куском бревна. Просила я боль. Я не хочу чувствовать.

Максим скрылся за дверью.

— Идем завтракать, — позвали меня и взяли за руку, словно маленькую.

Я быть может убрала бы руку, но вместо того, чтобы обратить на это внимание, я старалась скрыть свое состояние. А было оно, словно по мне проехался танк. Два раза. Безжалостно и отрешенно.

И сама себе удивлялась. Почему мне больно? Из-за холодного безразличия? Но я с самого начала видела ее, спорила с собой. Так почему мне выворачивает изнутри?

Я его люблю сильнее, чем думала.

Я скучала по нему сильнее, чем ожидала.

Я задвинула в темный угол чувства, но не похоронила.

Я врала, что забыла.

Я притворялась, что жила.

И теперь меня били по единственному живому и цельному, что у меня было. Надежда. Ее безжалостно ковыряли из сердца.

— А вот и мои девочки пришли, — позвал отец.

Кухня встретила нас свежезаваренным кофе, булочками с корицей и яблоком и довольными, выспавшимися лицами.

— Как же Анька все таки похожа на тебя, Софа, — выдала тетя.

— Зато красота вся от меня, — ответил ей отец, хохотнув от своей шутки.

— Что же получается, я не красивая? — деланно нахмурилась мама. Она уже прошла к кофейней машине, чтобы налить себе на чашку утренний напиток.

— Ты у меня умница, — тепло ответил ей отец, подойдя к ней поближе, чтобы поцеловать в висок. — Как спалось, дорогая? — обратился отец уже ко мне.

Все, что касалось отношений между родителями, я всегда видела заботу, теплоту, доверие и любовь. Откуда же этот холод по отношению ко мне, эта строгость и безразличие к некоторым аспектам жизни? Может ли хорошая мать забыть праздник дочери и записаться на этот день в салон красоты, чтобы пропасть в нем целый день.

А может это я эгоистичная? — как вариант предложил внутренний голос. Может, ответила я. Это же эгоистично желать все внимание окружающих в честь дня твоего рождения. Они не обязаны отменять свои дела, подстраиваться под другого человека, даже если дочь сильно ждет маму, чтобы просто ее обнять и поцеловать.

— Спалось? — мне пришлось переспросить, потому что первое что мне захотелось сделать, это закусить губу, закатив глаза. Потому что те слова, которые требовали выхода, не принято говорить в семейном кругу, перед родителями и племянницами. Короче говоря, мозги выключились и придумать ложь и соответствующую эмоцию к ней я просто не успела.

— Хорошо, — в конце концов ответила я, шагнув к выходу. И надеясь, что все поверили. Зеркало утром все же показало другое — мешки под глазами, кислую мину и неухоженную немного сгорбившуюся от навалившейся тяжести потерянную женщину. Да, именно женщину, для юной девушки в расцвете сил отдых все же требовался.

На улице меня ожидали морозный ветер и тяжелые серые тучи. Казалось, что стало только хуже.

Я не теряла надежду, что смогу выбраться без потерь.

Но разочарование все же отдалось горечью. Когда же выглянет солнце?

— Мы не трогали ничего за твоё отсутствие, — продолжил отец. — Хотел поменять хотя бы диван, но решил ничего не делать без твоего согласия.

Возникшая пауза дала понять, что семья ждет от меня ответа. И устремленные взгляды тоже намекали на это.

Это должно было быть трогательно и мило, но внутренне я лишь пожала плечами. Может я на самом деле эгоистка и думаю только о себе? А как ещё объяснить отсутствие связи с комнатой, где я выросла, где делала первые успехи, где радовалась и плакала, где мечтала и смеялась. Я могла ночами напролёт сидеть в одном положении и рисовать. Рисовать до отказа суставов. Рисовать до куска карандаша, которая больше не держится между пальцами. Рисовать, улетая в безграничные края и не замечать позывов тела на сон, еду, воду и отдых. Я могла не заметить и упавший астероид во двор.

Там же я вела самую бесполезную войну. Там же я ее и закончила. Война Ани и Максима закончилась в выпускной вечер.

В выпускной вечер закончилась и едва начавшись другая жизнь.

Все четыре стены и каждый темный угол были свидетелями становления простой Ани в Анну Явницкую. Потому что Аня была нежной, открытой, мечтательной девочкой. Она не боялась своих мыслей, говорила с улыбкой, дружила со сверстниками, была легкой и доверчивой. А Анна Явницкая студентка экономического факультета, расчетливая, гордая, холодная стерва — на однокурсников смотрит свысока, на внимание не отвечает, на комплименты не улыбается. Она больше ни о чем не мечтает и никому не доверяет.

Кроме прошедшей ночи, когда вновь вернулась глупая Аня и сделала ошибку, открывшись человеку, который словно кот игрался с доверчивой мышкой.

Холодная душа не приняла и предложение отца, как бы я не пыталась думать, что это теплый и доверительный поступок.

Я была согласна не видеть свою детскую комнату больше никогда, не говоря уже о смене мебели.

— Чай остывает, — паузу прервала тетя. И снова послышался беспорядочный гомон. А по мелькнувшей грусти в глазах отца я поняла, что разочаровала молчанием.

— Анечка, что будешь есть? — обратилась ко мне бабушка. Она незаметно для всех вошла в кухню и уже оборудовала ножом. Она делала бутерброды.

Я ответить не успела, когда раздалось с порога другое.

— Тонкий ломтик черного хлеба с помидорами и брынзой.

Максим так широко улыбнулся, что кажется даже последняя грымза не смогла бы ему отказать. Как сошедший на землю небожитель он попросил у людей воды. А они и рады кинуться в океан, чтобы добыть глоток чистейшей воды, только чтобы угодить.

Белозубая открытая улыбка делала его счастливым. Не было видно ни усталости, ни следа бессонницы, ночных вылазок и сна в маленькой каморке на гостевом диване. Улыбка стерла даже маленький шрам над верхней губой. Карие глаза лучились искренней радостью. Пряди черных волос были растрепаны, не иначе как Максим нервничал в ту минуту. Белая футболка без принта со светлыми штанами вдобавок делали его точно одним из тех Богов, не хватало нимба над головой.

И голос был до боли радостным.

— Мне с авокадо и лососем, бабушка, — сказала я твердо, закончив осмотр одного чересчур счастливого человека. Он никак не вписывался в компанию Явницких, гордых и холодных, но все же каким чудом соседский мальчишка гостил у ненавистных соседей, и даже радовался этому.

Максим всегда выделялся. И прежний, и такой, который носит кашемировое пальто и стильный костюм тройку. Выделялся одним. Что сейчас, что раньше. Статусом. Только раньше мама вряд ли пустила бы его к нам ночевать.

— А из горячего?

— Чай, — меня снова опередили.

Максим все еще стоял на пороге, скрестив руки и смотрел открыто, не таясь.

— Кофе, — запротестовала я.

Какого черта он говорит за меня?

— Тогда сладкий, — не унимался Максим. И смотрел как на друга, которого знает целую жизнь. И не было в его взгляде презрения, ненависти, боли, ровно как и любви, нежности. Обычный человек смотрит на обычного человека.

Мое сердце ныло.

Если еще вчера я могла контролировать его, то с каждой минутой это становилось все труднее.

Сердце больно стучало.

Еще с утра я хотела взять себя в руки, чтобы не хандрить и не давать никому повода на издевательство.

Но черт…

Больно!

Как же больно видеть своего человека счастливым и знать, что причина не в тебе. Что утром он целует другую, вылезая из ее объятий, что обедает с другой, целуя ее руки, что целый день думает о другой, звонит и ждет вечера, чтобы раздевшись залезть с ней под душ. А там перейти в постель, выпить сок, сделать раунд на кухне и снова проснуться, чувствуя прикосновения голой кожи под боком.

— Я буду сендвич с лососем и кофе без сахара, — проговорила я стальным голосом.

Он показался мне слишком звонким даже для меня.

Нервы ни к чёрту. Это понятно, как белый день. Но я не я, если не одержу победу над само собой.

Я больше не та девочка.

И он больше не имеет право на неё, как бы обратное он не доказывал.

— Вижу, ты радостный какой-то. Есть новости? — спросил отец. Его настроение заметили все, и так же всем было интересно почему.

Покупатель приехал?

Дом продал?

Уезжает?

— Есть, — кивнул Максим и шагнул ближе к центру, к столпотворению людей.

— Поделись!

— Моя Саша родила…

Глава 9

Глава 9

Была обычная среда. Начало мая радовало жителей маленького посёлка под названием Цветастый ярким солнцем и теплой погодой.

Раздался звонок. Девятиклассники, которым осталось чуть больше месяца на летние экзамены, выбежали в коридор из душного помещения быстрее ветра. Да, несмотря на приближение важного события, которое сыграет в их жизни немаловажную роль, ученики не хотели проводить в классе дольше положенного времени.

Кроме меня.

Кроме Ани Явницкой, которая еще только собирала сумку, когда класс уже весь опустел.

Громкий командный голос Тамары Ивановны, нашего классного преподавателя, показался еще строже, чем было на самом деле. Дело было в уединении. Оказаться наедине с Томой, как называли ее за глаза, было самым худшим наказанием для прогульщиков и хулиганов.

Таких имелось достаточно, чтобы прочувствовать все прелести школьной жизни каждой тихой девочке.

— Аня, я не хочу этого делать, но ты вынуждаешь меня вызвать твоих родителей в школу.

Когда последний листок, исписанный мелкими рисунками простым карандашом, оказался в блокноте, среди таких же никому не нужных листов, я подняла взгляд.

— Мне придется поговорить с ними о твоем поведении.

Я понурила голову снова. Тамара Ивановна права. На уроке математики надо решать как можно больше задач, а не рисовать и обрабатывать схему зрачка.

— Скоро экзамены. Среди них математика обязательна. И если ты продолжишь в таком же духе, я боюсь, что ты просто не сможешь набрать нужное количество баллов.

Меня всегда учили, что старшие правы, что старшим перечить нельзя, особенно учителям. Их надо уважать. Их надо слушаться.

Что и делала в ту минуту внутренняя я. Еще не Явницкая, а просто Аня.

— Я им предложу дополнительные занятия. Мы с ними обсудим твой график, сопоставим с моим и будешь ходить на дополнительные занятия.

Я наконец подала голос.

— Спасибо, Тамара Ивановна.

А уже в коридоре я вспомнила свою последнюю оценку по контрольной, которая охватывала почти все темы учебного года. Это была пятерка. Заслуженная, честная, не стыренная и не списанная. И работу я закончила одной из первых.

Я вздохнула.

Дополнительные, так дополнительные. Хуже же не будет, правда!

Звонок был на перемену, поэтому в школьных коридорах, отделанные светло-бежевыми тонами, стояла суета. Мелкие пятиклассники со своими огромными рюкзаками казались суетливыми гномами, толкались и куда-то убегали, старшие же весело переговаривались, образуя круги.

Мой взгляд зацепил знакомую компанию, которая собралась около входной двери, и прежде чем я направилась туда, меня заметили раньше. Меня уже ждали.

— Как ты умудрилась? — сочувственно протянула моя соседка по парте и подруга Ирка. Такие же взгляды я ловила с каждого. Тому не любили все.

— Я не могла найти свой набросок и подумала, что отдала его вместе с тетрадью на проверку, — призналась я в своей глупости.

Хотя, сверх глупостью было бы найди Тома этот листок среди контрольной. Боюсь, тогда я бы не обошлась вызовом родителей. Как минимум, я бы хорошо рассмотрела ковер в кабинете директора. А потом безвылазно сидела в своей комнате неделями и без куска простого карандаша, завалявшегося где-то в углу ящика. Мама об этом позаботилась бы уж точно.

— И нашла?

— Нашла, — вздохнула я тяжело. И вздох этот тут же засекли. Ирка была очень чувствительной девушкой. Она могла с одного взгляда определить настроение человека. Так она иногда отпрашивалась у своей мамы остаться с ночевкой у подруги. Угадывала настроение, делала его еще лучше, снова ловила изменения и когда наступал момент, просила о чем хотела.

— А что не так то?

— Родителей вызвали.

Дружный вздох был мне ответом. Все знали, что вдобавок к Томе получу я еще и от родителей.

Но на самом деле, не это было моим страхом: меня съедало ожидание плохого вот уже который день. Вот отчего в душе лежал огромный булыжник. И страх мой имел внешность и даже имя. Он ходил где-то на территории школы. Я чувствовала его буквально каждой клеточкой тела.

— Да не будет тебе ничего, не переживай, — высказался Саня, одноклассник.

— Ага, не будет, — вместо меня слово взяла Ирка. — Софья Илларионовна сто раз спросит и переспросит почему, зачем и как. А потом сто раз объяснит как надо, и сто раз расскажет как не надо. С ума сойдешь.

— Это всего лишь вызов, — легко отделался Саня.

— Это математика, — недовольно протянула Ирка. — Это Тома…

Она бесилась из-за того, что остальные не понимают всей важности сея происшествия. Она знает, что душу я изолью именно ей. И теперь она искала понимания от других.

Я же думала о другом.

Как я ненавидела соседского мальчишку сколько себя помню.

Я не терпела его ни одной минуты.

— О нет! Аня! — испуганный крик подруги вывел меня из мыслей. Я не сразу поняла суть ее восклицания. И не сразу поймала ее взгляд. А надо было, потому что смотрела она на другой край школьного холла. А когда обернулась я, то тут же задергалась, точно пойманная лань.

— Мне пора, — бросила я.

— Стой, — под локоть удержал меня Саня. — Я рядом. Мишка рядом. Вокруг половина школы, видеонаблюдение в конце концов. Ну что он тебе сделает?

Мне оставалась всего минута, чтобы исчезнуть с глаз долой одного разъяренного бычка. А то что он был зол, я была уверена как в количестве пальцев на ногах.

Максим был футбольным вратарём и сейчас у них должна быть тренировка. Что-то вроде показательной игры для приезжих гостей, от которой зависит будущее после школы.

А кто украл тренировочную форму? Правильно. Еще утром мне удалось проникнуть незамеченной в спортзал.

А кого не пустят на игру? Кто подведет команду? На кого разозлятся похлеще, чем директор, Тома и мои родители вместе взятые? Тоже верно. Слава их тренера дошла до города. Тогда его не приняли в частный колледж из-за склочного характера и слишком требовательного воспитания. Молва о его провале шла в поселке целую неделю.

Я немного мстительно подумала, что темно синяя с желтыми полосами футболка греет сейчас спину в рюкзаке.

А после прошла данная мне минута и волос коснулся горячий пар.

— Верни, — процедили мне сквозь зубы.

— Что? — деланно удивилась я, обернувшись.

И откуда столько смелости?

— Я сказал верни то, что взяла. Потом поиграешься.

Мы стояли на расстоянии ладони друг от друга. Я чувствовала жар его тела. Слышала его сумасшедшее сердцебиение. Отчего? Может сдерживался, чтобы не прихлопнуть меня на месте?

Внутри сладко екнуло от того, что мне удалось пробить одного невероятно черствого быка на переживания.

А их было у Максима достаточно, судя по внешнему состоянию, которое он даже не намеревался скрывать. И это мне тоже нравилось.

— Отойди от нее, — послышался голос Сани сзади, что меня удивило и разозлило.

Это было впервые за многие годы, когда в нашу войнушку вмешивается посторонний. Саня решил, наверное, что меня реально стоит защищать. Вид Максима действительно был разъяренным.

Я мысленно чертыхнулась. Зачем? Получишь ведь, идиот.

— Верни, — повторил Максим, ни на миг не оборвав зрительный контакт. Кажется он даже не услышал моего заступника. Казалось, нас окружила стена. А внутри остался воздух лишь для нас двоих. Он обжигал.

Может это я задержала дыхание, боясь пошевелиться?

Саня решил погеройствовать. Или потупить.

— Ты че, не слышишь?

На почти идеальном лице напротив, который был близок до дрожи ресничек, дрогнули мышцы, выдавая раздраженность.

— Ты знаешь чем мне грозит потеря формы, — было мне уже тихим тоном, почти на выдохе.

— А ты верни мои работы, — продолжая тонуть в чёрных глазах, выдала я. — Те, которые пропали пару дней назад. Верни их и мы договоримся.

— Фото этого индюка? — кивнул он в сторону Сани откровенно зло и слишком дергано, чтобы понять его отношение по поводу натурщика, но по прежнему не обращая никакого внимания на посторонних.

Тем временем нас по настоящему окружила толпа. Все знали, что Максим и Аня враждуют. И все ждали зрелищ.

Максим обещал их дать всем, если я не верну футбольную форму ему.

— Тебя не касается кого я рисую.

— Зачем тебе этот придурок?

Саня не отреагировал и на второе оскорбление, на что я благодарила кого-то свыше, иначе кому-то сильно не поздоровится. Драки в школе запрещены. Но это не помешает Максиму устроить ее во дворе или на улице. Но может к тому времени он остынет или поймет, что Саня не причем?

— Тебя это каким боком задевает?

Я начинала кипеть внутри. Сдались ему мои работы. Сдалось ему, кто изображен на моих рисунках. А еще было ужасно чувствовать себя обезьянкой, на которую все глазят.

— Заново нарисуешь. Я вижу вы и так близки. Уже хорошо изучила черты его лица? Потому что я его научу не лезть в чужой разговор, — яда в голосе Максима было больше, чем в прошлой лабораторной работе.

— Ты не сделаешь этого, — ладони против воли сжались в кулак.

Несмотря на мою воинственность, я верила ему. Он правда это мог.

В ответ Максим изогнул бровь и сделал еще полшага вперёд. Теперь я чувствовала грудью его сердцебиение, а его дыхание на моем лице. Он пах цитрусом…

Максим подошёл вплотную.

Мое сердце тут же забилось чаще. От страха ли, от волнения ли, я не знала. Я просто вглядывалась в чёрные глаза, замечала пышные ресницы, острый кончик носа, точеные высокие скулы и приоткрытые губы. Видела взбухшие вены на шее и понимала, что сделает.

— Форма.

— Мои работы.

— Я из сжёг.

Что? Я вспыхнула точно хворост около камина.

— Ты! Гад.Оставь меня в покое…

Ещё один долгий взгляд, который проникает в саму душу, читает все секреты и тайны, который пропускает меня словно через мясорубку. Меня слегка пошатывает и кружится голова. Эмоциональный накал сходит на нет, но чувствую себя выжатой, точно лимон. Максим исчезает в толпе, а я чувствую как липнет рубашка к спине, нехватку воздуха в лёгких и как ватные ноги еле удерживают мой маленький вес. А следом холод чужих рук, которые обхватывают меня за талию.

Саня, самоубийца, напросился.

— Ну и дурак, — шепчу я вместо благодарности, но он слышит. Потому что его о помощи не просили, и выделываться перед главным драчуном школы тоже. Не знаю что на уме этого парня, но пустил бы меня сразу, не получил бы потом.

Я пряталась от Максима в каждом найденном углу.

Я избегала его везде: дома, во дворе, на улице и в школе. Я избегала его в собственной голове.

Особенно в голове. Потому что какие только мысли не приходили. От воспоминаний его голоса, взгляда и до обещания мести. И я точно так же менялась. То млела, то сжимала кулаки.

Я не понимала себя. И это ввергало меня в еще большее напряжение.

И все же он меня находил. Каждый раз. Всегда. Постоянно. Как бы я не старалась, Максим вставал у меня на пути каждый раз, когда я находилась одна. Когда я думала, что день прошел без него, он преподносил сюрприз.

Точно так же было и в эту среду.

Только на этот раз наткнулась на него я сама.

Глава 10

Глава 10

После окончания уроков меня ждала школа искусств. Хотя название было слишком громким. Искусств? Ха!

Саня, мой одноклассник умел играть на гитаре и параллельно изучал скрипку.

Лена, девочка припевочка со звонким голосом и легкой походкой пела, а две ее подружки на все года вроде составляли ей компанию, танцуя. Они представляли себя звездами, которые при отсветах цветомузыки в сумерках вечера блистали точно грани бриллианта. Лена так вообще мечтала о большой сцене и чуть ли не в Голливуде.

— Я поступлю в консерваторию имени Чайковского, — говорила она гордо, будто она уже там учиться.

— Туда принимают после музыкальной школы, дурочка, — отвечал ей Саня. — А ты заканчиваешь обычную.

А я тихо сидела в углу и рисовала эмоции моих временных друзей по несчастью.

Потому что маленький домик с одинокой бабушкой, бывшей актрисой и некогда известной личностью в сфере кино и театра, которая то и учила нас искусству, не являлся полноценной школой. Так, одно название и то в моей голове.

Я могла ходить в другую школу, известную и настоящую, могла ездить каждый день в город, могла ни в чем себе не отказывать. В плане денег на отдельную машину проблем не было. Мои родители могли и водителя нанять. Они могли заплатить за несколько лет вперед за обучение.

Они все могли, только не хотели. Они не верили в единственную дочь, не вслушивались в просьбы и потому игнорировали такое желание дочери, как овладение профессиональной техникой считывания человеческих черт лица. Да, бабушка имела некоторый опыт, поставила мою руку, дала пару советов, но это не то.

Это все равно как человек сел на двухколесный велосипед один и в первый раз. Да, сзади рука поддерживает спину, но ты все равно упадешь.

Вот и поддержка родителей была мнительной. Они закрывали глаза на мое хобби и строго следили за оценками.

Выдуманная школа находилась в другом углу нашего закрытого жилого участка от настоящей. А по пути надо было забежать домой, чтобы захватить принадлежности. И я решила, что лучше пройтись по опушке леса. Долго, да, труднее, да. Но меня никто не мог увидеть, поймать и прицепиться.

Все же раунд был за ним. И грех не признаться — я боялась.

Не дойдя до дома, я услышала с леса звук, который не мог принадлежать природе. Как будто кто-то стонал. Женский голос отчётливо выделялся. Я приостановилась и вслушивалась. Мало ли кто попал в беду. Здесь протоптанных дорожек нет. И люди так часто не ходят. Все из-за холмиков и колючей травы.

Стон повторился. А после секундной заминки я пошла на голос. И чем ближе я подходила, тем отчетливее я чувствовала неправильность ситуации.

Что делал в лесу человек, чтобы попасть в беду? Бегал что-ли? Да и стон не был похож на болезненный. Может объявился какой-то маньяк и на девушку напал? Тогда бы она кричала. А еще стон был похож на…

На что именно был похож стон я убедилась уже подойдя к кустам, которые скрывали меня от парочки.

Впрочем, они бы не увидели меня и вплотную, не то чтобы за кустами. Потому что они были слишком заняты, чтобы оглядываться по сторонам или задуматься, что их вскрики могут принять за зов о помощи. Или одна конкретная дурочка, которая еще не разбирается в охах и вздохах.

Но как же было противно.

Я уже собралась медленно ползти назад, как…

Тут я узнала девушку. Ее голос я слышала по понедельникам, средам и пятницам каждую неделю так часто, что не смогла бы спутать ни с кем.

Она прижималась спиной к стволу дерева с задранной юбкой, позволяя одному бесстыдному, нахальному извращенцу ласкать свои бедра. Ее белые гольфы с принтом бренда, как белый флаг, выделялись на коричневой земле. Хорошо, хоть не трусы…

Лена, будущая звезда, запрокинула голову с закрытыми глазами вверх, чтобы дать как можно больше доступа мужским губам к тонкой шее. Чтобы было удобнее прикусывать кожу, цеплять ее жесткими и безумно мягкими губами нежную кожу.

Я знала каковы они могут быть. Но не так, как сейчас это демонстрирует парень.

О! Я узнала его. Будь я слепа, кажется, я бы узнала его.

Пару лет назад Максим меня больно укусил, когда до этого пытался соблазнить. Нет, снова не так, как сейчас. Однажды вечером он тайно поднялся в комнату через окно, сказал что написал стихотворение. Я не поверила ему и сразу встала в штыки защищаться. Ведь накануне, когда он спал, я сбрила ему полоску волос, после чего ему пришлось побриться налысо. Я не верила ему даже когда он прочитал и встал перед мной не шевелясь. Из-за грохота сердца я не расслышала ни одного слова и дрожа, указала рукой на дверь. Тогда меня притянули к груди и больно сжали, укусив в шею.

Не знаю что было в голове того парня, что хотел сделать и зачем устроил спектакль, но затем признался, что мы квиты. Я ревела в подушку несколько ночей подряд. Я растирала место укуса и представляла, что Максим делает снова, но очень нежно.

Звуки, скрывающейся в лесу парочки, вывели меня из воспоминаний.

Здесь незнакомая мне до сия момента эмоция впервые зашевелилась в груди и недовольно заворочалась. Она заставила затаить дыхание и смотреть во все глаза на влюбленную парочку. Я пыталась понять, что же за зверь такой поселился в груди, почему же мне становиться дышать все труднее. И почему мне эта сцена ужасно неприятна, но почему-то упорно продолжаю наблюдать, не в силах отвести глаза.

И ни на секунду не задумалась о том, что тупо подсматриваю за любовными игрищами.

А посмотреть было на что. И послушать. В груди родился возмущенный вопль — она же малолетка, которую я с трудом, но подавила.

С каждой секундой Лене удавалось все труднее сдержать стоны удовольствия. А она получала именно ее. Она изворачивалась в объятиях зажавшего ее в угол парня словно уж на сковороде.

Растрепанные волосы, искусанные губы, испорченный макияж. Ничто не останавливало девушку оставаться наедине в лесу со своим одноклассником.

Тут у меня впервые образовался в горле вязкий комок из смеси неверия и удивления. А непонятное чувство начало больно грызть что-то внутри.

Это всего лишь игра, подумала я. Игра закончится. Она просто немного затянулась тяжелым дыханием, несдержанными ласками и резкими поцелуями. Парочка просто целуется, убеждала я себя, несмотря на то, что юбка собралась уже на пояснице, являя миру и мужскому взгляду белые узкие трусы.

— Маакс, — протянула Лена, а в меня словно молния попала. Взгляд так и застыл на черной макушке, которая опустилась до уровня грудей.

Неужели? — спрашивала я себя. Этого не может быть. Они не встречались. Эта парочка не могла быть вместе.

Но видела я обратное.

— Макс, давай, — снова простонала Лена.

Я не знала, что она просила. Не знала, на что надеялась.

Она что, на самом деле хочет … этого? Я недоумевала.

Какой же он мерзавец! Просто ужас. Мои брови сошлись на переносице. Это только Максим мог уговорить на близкие отношения совсем юную девушку. Семнадцать лет ведь нам. Соблазнил своими черными глазами и сладким голосом. Соблазнил и утащил в лес, чтобы…

Ггад, прорычала я про себя.

Во мне росла злость. Она смешивалась с все еще непонятным чувством в груди, превращая меня в совсем другого человека. Не в девушку, которая должна понимать, что давно пора делать ноги, а в ту, которая не могла пошевелиться. Которая злилась на свое желание подглядеть как можно дольше. Которая сильнее прищурилась, вновь затаив дыхание, чтобы рассмотреть тайную для чужих глаз сцену.

А одна мысль пробивалась через барьеры, толстенные стены и все нельзя. Потому что она была новой, тайной и постыдной даже для меня. Потому что я хотела попробовать.

Я хотела чувств, такой же страсти, хотелось чувствовать себя желанной, любимой, нужной и чьей-то. Хотелось узнать каково это.

Меня обуял стыд. Жгучий румянец покрыл щеки. Узнай мама мои мысли…

Длинные худые ноги обвили мужскую талию.

Игра набирала обороты.

Игра, придуманная мною, и не думала заканчиваться.

Влюбленная парочка кажется действительно решила идти до конца. Им ничто не могло сейчас помешать.

А меня, подсматривающую и мешающую, вовсе не оправдывало желание помочь, даже если она никому не нужна.

Как и я никому не нужна.

Непонятная из-за чего буря в груди улеглась, а вместо него поселилась обычная грусть. Кого-то целуют, обожают и любят, а кого-то терпят и раздраженно сжимают губы, когда приходится заводить разговор. Чтобы родителям не показывать вражду.

Самый красивый парень школы каждый день мучает и дико меня ненавидит, в то время когда я признаю, что он самый красивый парень.

Ненавижу его.

За его улыбку.

За его дружбу со всеми.

За любовь к другим.

И за предвзятость ко мне.

Что я ему сделала?

Ненавижу его!

Пусть делают что хотят, уже отрешенно подумала я, когда сделала необдуманный шаг назад. Потому что надо было сначала проверить, куда ставить ногу.

Раздался хруст ломающейся ветки и на меня устремляется две пары глаз. Тех самых, которых невозможно было отвлечь, как я думала.

Лена становится вся пунцовой то ли от смущения, что их поймали, то ли от злости, что опять таки поймали и еще помешали. Потому что Максим ее тут же оставил и направился ко мне с сведенными от недовольства бровями, вновь сжатыми губами, но ярким огоньком в глазах. Скорее всего, от все еще не улегшегося желания.

Я же случайно, взмолилась я про себя. Я же не хотела.

Лену бросили и она была зла, а не смущена, поняла я немного отрешенно. Ведь Максим был уже так близок ко мне. Он ни секунды не раздумывал. Увидел мешающую блоху — шел раздавить эту блоху. И это в то время, когда я ничего не успела сделать — не встала, не отряхнулась, ни убежала быстрее его. Хотя, почему нет. У меня все еще был шанс. И я им воспользовалась.

Чтобы неудачно развернуться. Чтобы неудачно наступить. Чтобы боль прострелила ногу и чтобы я снова упала на землю. Только теперь от боли. Мой крик раздался, кажется, на другой стороне леса.

— Глупая девчонка, — буркнули мне над ухом раздраженно.

Я вздрогнула, но не ответила. Я ждала. Просто ждала. Я не могла представить всю глубины воображения Максима и даже не хотела начинать. Я понимала, что попала.

Но как же больно.

— Что у тебя там? — и не дожидаясь ответа мою ногу взяли в крепкие горячие пальцы.

Чистое удивление. Вот что было отражено на моем лице.

— Понятно. Ничего страшного, нужен компресс и дать отдохнуть. Идти сможешь?

И голос его так не был похож на утренний. И даже на вчерашний, что я продолжала тормозить и хлопать глазами. Этот тихий участливый тон никак не ввязался с моим воображением, где меня…

Впрочем, не меня целовали, обнимали и хотели. Как и кинули не меня. Боль не смогла прогнать, как оказывается, задетые увиденной картиной чувства. Я даже не знала радоваться мне или грустить. Но, против воли по венам потекла горечь, потому что первое преобладало: чтобы обнимали, целовали и хотели. Да что там хотели, мне бы попробовать каково оно — целоваться.

— Эй, что ты делаешь? — вырвалось у меня, когда заметила чёрные глаза слишком близко. Из-под насупленных бровей на меня глядела бездна. Она ковырялась в душе, точно хозяин, выуживала мои эмоции на лицо.

— Тебе будет больно, — ответили мне глаза в глаза.

— Справлюсь, — огрызнулась я в ответ.

И не с таким приходилось справляться.

Чтобы я позволила обнять себя человеку, который только недавно занимался этим и к тому же с другим человеком? Чтобы доверилась тому, кто на днях приклеил меня на школьный табурет? Или тому, который всю жизнь только и делает что пакостит, мучает и издевается?

Да чтобы я и вторую ногу подвернула, но только не помощь Максима.

Наверное, я совсем не умею держать лицо, потому что Максим хмурится сильнее и поднимается на весь свой рост, глядя себе под ноги с ехидной улыбкой. Теперь его не спутаешь ни с кем, теперь это настоящий Максим. Даже если хочется верить, что нежный голос минуту назад действительно переживал обо мне, что этот голос не очередная ловушка, в которую попав, я бы давилась слезами очередную неделю.

— Ну… справляйся…

— Тебя ждут, — намекнула я на его уход. Сидеть на земле и смотреть в его глаза было проблематично для шеи. Я рисковала свернуть себе и ее.

— Подождут, — было мне невозмутимое. Руки на груди, бесячая улыбка от своего превосходства и правоты и я проклинаю все на свете.

Вот тебе доброта души и вернулась, подумала я, ну шла бы себе дальше, не сворачивая в лес, давно была бы в школе…

Школа… Точно! Я же опаздываю.

Я аж вздрогнула и тут же вскочила, чтобы застонать от простреливающей боли в лодыжке. Ну почему мне так не везет?

— Я сказала справлюсь, — ответила ему, когда поймала движение сбоку. Да от него еще женскими духами пахнет!!! Приторно-сладкие до скрежета зубов. Пусть идет к своей Лене, чего пристал ко мне, возмущалась я.

Я сделала шаг, закусила губу и…

… и была поймана в ужасно горячие объятия.

Или это меня обуял жгучий стыд.

— Бестия, — было мне в ухо. — Невыносимая бестия.

— Почему ты так со мной? — спросила я тихо, чтобы не выдать дрожащий голос. В груди жгло от несправедливости и обиды. Мне было ужасно неприятно и неудобно.

Начнем с того, что я третья лишняя. Мне не хотелось мешать, быть пойманной и особенно привлечь внимание. Я бы доковыляла сама. Зачем притворяться, будто на самом деле переживает обо мне. С Леной он был настоящим и если бы не я… Возможно, я даже разрушила их будущие отношения. Лена же обидится.

Ну и пусть обижается, решила я. Пусть ненавидит. Я не тянула за руку Максима, не заставляла его под дулом пистолета идти за мной и тем более не специально подвернула ногу.

А еще в груди разгорался жгучий комок, который заставлял прятать глаза, которые были на мокром месте и контролировать дыхание. Чтобы сердце случайно не потерялось в густой траве, выскочит и не заметишь.

Смутным понимаем, легким дуновением ветерка в запутанных мыслях в сознание упорно проникала одна настойчивая мысль. Даже не мысль, а осознание себя и своих эмоций. Их правильность ввергла меня в шок.

Я ревновала.

Ревновала дико. И оттого в глазах влажная пелена, а в горле точно песок.

— Тихо, — прозвучало над ухом. Я боялась смотреть. А еще боялась вдохнуть. — Я с тобой как обычно, — было невозмутимым тоном.

И это ничуть не помогло развязать узел. Да, как обычно, насмехаясь, издеваясь и выделяя в толпе особенным способом. Растрепанным венком вместо букета, рваными кусками нарисованного холста, разбитой подарочной вазой и диким одиночеством в углу, когда все подруги танцуют медленный танец. Не знаю к чему это вспомнилось. Ну не Максим же виноват в том, что меня считают не от мира сего и обходят стороной аж через другую улицу.

— Ты же моя бабочка, — усмехнулся моя беда.

И если до этого дыхание его было ровным, будто и не он таскал на руках пару лишних килограммов, а в еде я себе не отказывала, то сейчас оно сбилось. Под ладонями учащенно поднималась грудная клетка, обтянутая в абсолютно белую футболку. Она пахла Максимом. И впервые я дала волю непонятным для меня чувствам, прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Запах дождя, моря и ветра, смешанный с запахом разгоряченного тела проник в мои легкие. Это серьезно взбудоражило и испугало.

По коже пробежался морозец.

— Не называй меня так.

— Тебя назвал так не я и не мне его менять.

— Это было давно.

— А как будто недавно…

Не успела я вновь впасть в воспоминания, как показался мой дом. Нет, сперва я услышала звонкий до ужаса голос и только потом увидела, что мы дошли.

— Где вы были? Почему ты носишь ее на руках? Что ты натворил?

Мамины вопросы сыпались точно град в мерзлую погоду. А когда я оказалась на своих двоих, точнее всего на одной, маме точно разъяренный хищник задвинула меня к себе за спину и защищала от безучастного и невозмутимого врага. Он кажется еще и ухмылялся, скрестив руки на груди.

— Мама…

— Молчи, с тобой будет отдельный разговор. Сколько раз я тебе говорила, после школы сразу домой и чтобы не ходила одна в лесу. А то можно встретить…

И головой кивнула в сторону Максима, который не собирался испаряться как делал каждый раз.

— Мама, это я…

Голос никак не резался. И это бесило.

— А ты что стоишь ухмыляешься? Иди давай и чтобы я тебя больше не видела рядом с Анной. Слышишь?

— Да послушай же!

Но меня никто не слушал. Взгляд Максима источал холод, он прицепился за мамин и не отпускал, в то время когда в позе читалась абсолютное равнодушие. Будто не ему плюют сейчас в душу.

— Если не хочешь проблем, ты меня услышишь.

Мамин голос понизился резко. Теперь ее последняя фраза прозвучала как эхо в лесу глубокой ночью — устрашающе и до мурашек.

— Всего доброго вам, София Илларионовна.

Максим ушел прочь, а у меня сердце сжалось от несправедливости. Мой взгляд заметил гордую походку, напряженные плечи и сжатые кулаки.

— Почему ты так? — озвучила вопрос вслух.

Мама резко обернулась и теперь ее холод перекинулся весь на меня. Кожа тут же покрылась мурашками.

— Тамара Ивановна звонила.

И поняв, во что дальше выльется разговор я направилась в дом, старательно пропуская едкие слова мимо ушей. Скорее в дом, в свою комнату. Там я смогу перевести дух, посмотреть что с ногой и может быть успею на занятия.

— Мы так тебя воспитывали? Глупую? Безответственную? Как ты можешь не понимать к чему ты стремишься. Если завалишь экзамены…

Тут поток слов закончился только благодаря закрытой двери.

Перевести дух времени не было, потому как уже через минут десять я была готова к штурму выхода. Вот ирония, обычно штурмуют для того чтобы войти, а я наоборот.

На мое счастье в гостинной никого не было. Мама говорила с кем-то по телефону.

Я не замечала вокруг ничего. Я видела цель и я шла к нему.

Иногда что-то такое просыпалось во мне и оно помогало получать мне именно то, что хочу. Несмотря ни на что. Жаль его нельзя было включать по щелчку пальцев.

Тем временем в большом зале, как мы называли самую большую комнату в доме, выступали девочки. Уроки начались. Я немного опоздала, немного измотана и выжата и вообще без работ предыдущих дней (спасибо Максиму) и все равно я почувствовала прилив энергии. В этом доме даже воздух был заряжен чем-то иным, что вдохновляло и окрыляло.

Девочки выступали одни, то есть без Лены.

Тут я не дала себе думать об этом. Пусть я немного восстановлюсь живительной энергией и подумаю об этом потом.

Зато на месте был Саня. Он сидел в другом углу и ковырялся в большом чемодане. Искал что-то.

Даже если нет предыдущих рисунков, я начну заново. Это даже хорошо. Тренировка мне нужна. И Саня подходил лучше всех. Потому что он не был эмоциональным человеком и на протяжении долгого времени мог не менять эмоцию на лице. Как бездушный монумент. Что мне как раз таки и было необходимо, чтобы получить точный портрет.

На чисто белом полотне появились первые черные штрихи. Они еще были хаотичными и беспорядочными. Я не обращала на это внимания. Рука по мановению подсознания вела карандаш точно марионетку. И не было в этом логики, как не было и профессионального взгляда. Рука перемещалась с одного края на другой по зову сердца.

Ладонь висела в воздухе, чтобы ненароком не размазать одну полоску. Она была нужна. Обязательно. Эта полоска дополняла образ или выделяла линию лица я не знала. Как не знала и того, что мною движет все это время.

Я забывала смотреть за полотно. Я не кидала взгляд в противоположный угол и не искала продолжения моей черточки. Зато полотно заполнялось черными оттенками.

Краем сознания я уловила зов тела. Кажется по руке бегут мурашки. И вяло подумала, который раз по счету за сегодня? Подумала и больше не обратила на это внимание. Потому что на меня смотрела бездна. Она захватила меня в плен и больше не было меня в этой комнате. Не было звуков игры на гитаре, не было веселого щебета девочек.

Черные угольки будто живые сохранили в себе тлеющий огонек. И огонь этот переливался точно закат на воде. Прямой взгляд из-под густых бровей зацепился за мой и не отпускал. А может этого не хотела я сама. Чем больше я рассматривала нарисованные глаза, тем сильнее попадала в их плен. Я открывала душу, приглашала и доверялась. Иного варианта просто не было. Я его оставила.

И снова вяло подумалось, что их хозяин смотрит точно так же — проникновенно, обжигающе. Он может проникнуть так глубоко, как никто другой. И делал он это легко, без особых усилий.

Рука застыла в воздухе. А взгляд прошелся по пышным ресницам, острым скулам, губам. Чуть искривленным в обыкновенной усмешке. Пальчик повторил точные линии нарисованных губ, но смог почувствовать их жар и мягкость.

Каковы они могут быть?

Такие же жестокие, как и слова? Или колючие, как взгляд?

Острое желание пройтись по ним снова не отпускало до тех пор, пока в сознание не ударился чужой голос.

— Анечка.

Я вздрогнула. Кажется, бабушка звала меня не один раз.

— Подойди ко мне.

Не особо рассматривая рисунок в полном сознании дела, я переставила листы местами. Что-то потянуло меня спрятать получившийся портрет.

На столе, за которой сидела бабушка, была одна тонкая папочка. А в ней лежал всего один лист. Это была грамота за…

Я тяжело сглотнула, не веря своим глазам. Я вчитывалась в текст снова и снова, не представляя как это может быть.

В принципе это может быть, но только не со мной.

— Да, Анечка, это правда. Еще месяца два назад я отправила парочку твоих работ в государственную олимпиаду по живописи. И, как видишь, два портрета получили награду. Точнее ты выиграла.

— Не может быть, — прошептала я, но широко улыбаясь. Я все еще не верила в свои способности, но верила бабушке. Она обмануть не смогла бы.

— Ты ошибаешься. Ты выиграла призовой фонд, который можешь потратить только ты и по своему усмотрению. А главное ты получила приглашение на обучение в один из институтов в Польше.

Счастью моему не было предела. Тут же посыпались искренние поздравления, пожелания удачи и фразы, что все были в курсе и все верили в меня. А после по такому случаю все вместе выпили чаю с фирменным пирогом из груши и смородины на террасе бабушки. Улыбка не сходила с моего лица еще долго. И когда помогали мыть посуду, и когда собиралась домой.

Уже в самом конце рисунок попался на глаза и я вытянула его откуда-то с середины чистых листов.

Оттуда на меня смотрел Максим, прекрасный в своей невозмутимости и родной в своей дерзости. По велению сердца даже маленький шрам над верхней губой перенесся на бумагу.

Радостное событие ждало меня и дома.

Глава 11

Глава 11

— Тамара Ивановна звонила, — повторила мама, когда я пересекла гостиную.

Был глубокий вечер. Во дворе цвела сирень. Ее запах проник в дом через открытые двери и окна. Путь до дома я прошла в легком дурмане, вся счастливая и приветливая. Меня не пугало абсолютно ничего и я осмелилась пройтись по главной улице, где к вечеру собралась основная наша молодежь. Я не завидовала друзьям, собравшимся вместе, чтобы погулять, не грустила и не терзала себя глупыми мыслями.

У меня даже нога не болела. Так прекрасно было в душе.

Я получила самый выигрышный билет в своей жизни даже не стремясь к этому. А что будет, если я целенаправленно буду держать путь?

Может я войду в историю?

Эта мысль так комфортно чувствовала себя в голове, что я не сразу обратила внимание на тон стоявшей на пороге матери.

— Она рассказала чем ты на самом деле занимаешься на уроках. Не боишься провалить экзамены, Анна?

И такая тяжесть навалилась на плечи. Мгновенно, до дрожи в ногах.

— А где отец?

— Еще в городе.

Понятно. Отец как раз недавно попал в аварию, когда машина переехала по его рукам. Для врача-хирурга это стало шоком. Отец буквально за пару недель поседел и постарел. Сколько он больниц увидел. У скольких врачей был. Все говорили, что дрожь не излечить и только в одной ему дали надежду. Правда, мама всегда говорила, что они просто тянут деньги и требовала уехать за границу.

— Мама, давай поговорим открыто, — я тихо вздохнула, когда провалилась в мягкость дивана. — Я не стану скрывать что это правда. Но уверяю тебя, что это никак не повлияет на экзамены.

— Почему тогда Тамара Ивановна так за тебя переживает?

— Так ли оно на самом деле?

— Что ты имеешь в виду?

— Я ведь получила за пробные экзамены оценку пять. Она тебе этого не говорила?

И внутренний голос язвительно подсказал, что естественно не говорила.

— Это ничего не меняет, — мама как стояла с неестественно прямой спиной, так и продолжала давить на меня своей строгой и неуместно позой. Я же хочу поговорить с ней открыто, а она…

— Если я обещаю, что больше не буду?

— Нет, ты пообещаешь не пропускать дополнительные занятия. Мы все уладили.

Ну и хрен с ними. Буду! Куда я денусь.

А может поделиться с ней со своими достижениями, радостно воскликнул откуда то взявшийся оптимизм. От роду его у меня не водилось.

— Три дня в неделе. По понедельникам, средам и пятницам, сразу же после занятий.

Я внутренне похолодела.

— Эти часы заняты …

— И слышать не хочу.

— Но, мама, моя художка, — протянула я в надежде, что меня услышат. — Пожалуйста, — хоть один раз пусть услышат и мне достаточно. — Я не могу ее бросить, я выиграла…

— Еще одно слово и дома не останется ни одна бумажка, — последнее слово осталось за мамой. Она, развернувшись ушла, оставив меня разбитой.

Горький ком не заставил себя ждать: он застрял в районе горла, душил, туманил мозги. Как же так?

Лестница была размыта из-за влажной пелены, пальцы ног так и норовили ударится о ступень. Воздух обжигал горло, а слезы жгли нутро. В комнате прекрасный букет дополнила боль в ноге. С каждой минутой она ныла сильнее и сильнее, зудела и ещё ужасно чесалась. Сняв форменные черные брюки, я охнула. Лодыжка опухла и покраснела. И что самое горькое, я не знала как его обработать.

Чтобы поделиться с единственным человеком, который находился сейчас в доме, и попросить помощи, даже думать не хотелось. Меня тут же передергивало.

А вот под холодный душ я залезла. И вздохнула с облегчением. Холодная вода для начала сняла зуд. Не хотелось содрать кожу.

Крупные капли попадали на разгоряченную кожу, волосы обвили шею и спину, а я стояла никакая и не хотела даже двигаться: так было хорошо.

Но и это “хорошо” закончилось. Когда меня начал бить лёгкий озноб и зуб на зуб не попадал, мне пришлось вылезти. Не из-за того, что я боялась простудиться. Больна и больна, сейчас чувствовала себя не лучше. Просто я не смогу долго держать кисть руки — ломота в суставах не позволит рисовать.

Покраснение не ушло, как и отечность.

Пусть. Лягу спать и пройдет. Остальное проходило и это пройдет.

Обмотав все тело и волосы в полотенца я вышла в коридор, где тенью уловила запах сирени. Неужто с первого этажа? Окно в своей комнате я ведь не открывала…

Если с окном я ошиблась, челюсть не подвела. Он таки неприлично открылась.

А как еще реагировать на посторонних, которые разложились в одиноком кресле в углу точно хозяева покоев. В этом самом кресле я любила сворачиваться клубочком и наблюдать за жизнью леса. Где какая ветка закачалась, откуда вылетела сова, ухнув в ночной тени.

— Привет, — выдал мой гость.

— Максим?

Ладони крепче сжали полотенце, под которым было абсолютно ничего.

— Угу, — кивнули мне, кажется, отстраненно.

Белая футболка, местами порванные джинсы, нога к ноге и полная расслабленность в позе. На голове вечно взлохмаченные волосы. И белые кроссовки на ворсистом ковре.

Что?

— Максим! — процедила я.

— Угу…

Я вспыхнула. Но не от возмущения. Хотя почему нет. Именно от возмущения на то, какой взгляд я словила. Заинтересованный, бесстыжий, горячий. Он гулял по мне, как ветер в поле, не стесняясь, не таясь.

И оттого Максим был отстраненным на мои переживания. Подумаешь, наступил на ворсистый ковёр грязными кроссовками.

Открытая шея и плечи, с которых капала блестящие капли воды горели пламенем. А щеки полыхали. Меня никогда так рассматривали. Да что там! На меня никогда так не смотрели. Как на сошедшего ангела. Как фанаты на звезду. Как…

Может только поэтому мне не хотелось уходить? А главное пристыдить и выгнать. И все же.

— Почему ты здесь…

— Как твоя нога? — меня тут же перебили.

— Нормально, — мне было дико от мысли, что я могу поделиться с плохим самочувствием не с родным человеком, которая даже не заметила мою хромоту, а с врагом.

В комнате раздался скрежет — Максим встал тяжело, отодвинув кресло по паркету. И пошел на меня. Я тут же попятилась.

— Ты как будто боишься, — губы скривились в улыбке. И чем ближе он подходил, тем отчетливее я различала соблазнительный изгиб. Точно такой же, как у меня в портрете.

Вспомнилось, как я проводила по ним пальчиком и вздрогнула. Или я просто дошла до стены, в то время как Максим продолжал наступать. Шел он намеренно медленно, со вкусом, продолжая рассматривать то мои ноги, плечи, лицо.

Последнее тоже продолжало пылать.

— Остановись, — вышло немного сипло. Дыхание подводило. Сейчас бы дернуть за ручку и выбежать, а потом свалить всю вину на непрошеного гостя. Мол, сам виноват, нахал.

Но, честностью я обладала в той же мере, как адекватностью. Он ничего мне не сделает…

— Я хочу посмотреть, — таким же тихим голосом мне в ответ. Я чувствую дыхание — горячее и сбивчивое.

Ведь правда же. Ничего Максим не сделает. Я и закричать могу. Надеюсь, хоть в этом мама мне поможет. И тут ядовитое чувство внутри ехидно заулыбалось, что тут я несомненно права.

— Стой, — хочу протянуть руку, чтобы удержать между нами расстояние, но боюсь, что не сдержу полотенце на груди одной рукой.

— Я просто посмотрю.

Я мотаю головой, но не могу отвести взгляд от черноты глаз напротив. Они притягивают точно магнит. В них сверкают искры.

Грудная клетка бурно вздымается, а когда протянутая мужская ладонь медленно направляется ко мне, сердце на миг останавливается, чтобы с новой силой стучать сильнее.

— Не бойся, — прошептал мой…

Мой мучитель. Именно так. Потому что он снова мучает меня — путает мысли, заставляет нервничать, прижиматься в угол и трястись как тростинка на ветру. А все его черные глаза. Они будут сниться мне, наверное, каждую ночь. В них пляшет огонь, который хочет опрокинуться на меня.

А потом в них появляются смешинки и я впадаю еще в больший ступор. Потому что Максим опускается на одно колено и берет холодными пальцами мою ногу. Мою больную ног! Вспоминаю я, потому что из горла тут же вырывается глухой стон.

— Ну все, ты упустила время. Теперь надо резать ногу, — выдает Максим.

— Нет, — я испуганно дергаюсь и стараюсь отодвинуться. Тщетно. Этого не позволяет стена.

Максим хохотнул, а мне захотелось его стукнуть.

А почему бы и нет, подумалось мне. Давно, между прочим, требовалось.

— У тебя растяжение связок. Ну ведь правда упустишь момент, дуреха, сразу надо было обработать, а не нюхать сирени в каждом повороте улицы.

И конечно, маленький кулачок просто погладил стальные мышцы на плечах, потому что у кого-то была ежедневная тренировка, а у меня полотенце на голой груди. И на голове. Второе норовил съехать в бок.

Холод пальцев приносил облегчение, из-за чего я блаженно улыбалась. А может и не только поэтому.

Соседский мальчишка уже поднялся, и у меня снова дыхание перехватило. От неуверенной улыбки не осталось и следа. Миг, одно точное движение и мое полотенце летит к ногам.

С трудом удалось понять, что в руке все еще находится кусок чего-то махрового, озноб вовсе не от ветра и что плеч коснулись именно влажные волосы.

А следующее провокационное и по-настоящему наглое действие вывело меня из себя. Я махала кулаками что было сил, извивалась и взбрыкивала на плече Максима как можно сильнее. Висеть головой вниз было жутко неудобно. Дискомфорт причинял еще то, что попа оказалась кверху, что кинуло в полыхающее пламя пару хороших бревен.

Я без трусов.

Но победу одержали все таки смесь стыда и злости.

Сколько наглости надо иметь и какую самооценку, чтобы тайно войти в комнату девушки глухим вечером и через окно. Мало ли чем она занималась? Вот, например только с душа вышла в одном полотенце. Ладно, застал и застал. Нормальный человек извинился и исчез бы с глаз долой. Хотя, надо сказать, что нормальный человек и не попал бы в такую ситуацию.

Но!

Я тоже хороша. Стояла и рот зевала, давая разрешение на то, чтобы разглядывали голые бедра. А потом разрешение на близость. Сидел бы, как бы сидел. Самодовольный, беспринципный, наглый, красивый, горячий, с вкусным запахом на одежде… Вспомнилось почему-то.

Так, стоп.

В груди успела развернуться целая буря за пару широких и быстрых мужских шагов от двери до кровати. И тут же успокоиться, как только меня ссадили с мужских плеч на постель — аккуратно, я бы сказала, нежно. Держа за спину и ни сантиметра ниже. Это выделилось так отчетливо, как гром среди ясного неба. И это меня успокоило окончательно.

Максим не позволит ничего лишнего, даже если хочет.

Сердце давно спуталось в каком ритме биться: оно то останавливалось, то заходило в предсмертных судорогах.

И не только мое.

Дыхание, которое периодическо ударялось мне в лицо, было отрывыстим.

Я была растеряна, напряжена, сконцентрирована одновременно. Потому что рядом находился человек, который в душе хранил хаос. Его нельзя было прочесть, как книгу. И нельзя было понять о чем он думает.

Меня преследовал человек непредсказуемый, резкий, настойчивый и хитрый, который отошел на минуту к гардеробу и вернулся оттуда с пижамой в руках. Хорошо что я любила пижаму из шорт и майки.

— Одевайся, — скомандовал он.

— Но…

— Я отвернусь.

— А выйти не хочешь?

— А ты хочешь, чтобы мама меня поймала? Для этого мне достаточно просто подать голос. Хочешь? — ухмыльнулся Максим. И снова в глазах играли смешинки. Он менялся, точно юла. Не поймаешь и не уловишь ни одну эмоцию дольше минуты. — Ладно…

— Нет, Макс! — я испугалась. — Лучше отвернись.

И он сделал это. С непередаваемым лукавством на губах.

Так быстро одеваться в своей жизни мне никогда не приходилось.

— Все? Скромняга! Теперь вот…

И в руках его оказалась какая-то баночка. Скорее всего она все это время лежала у него в кармане, иначе я бы заметила.

— Надо растереть, — подсказал Максим, когда сел обратно рядом со мной и снова взял больную ногу.

Мазь ничем примечательным не пахла, но название имела. Фастум-гель.

— Знаешь! Это было впервые, — после продолжительной паузы, когда Максим слишком аккуратно стал втирать гель в связку мышц мягкими поглаживаниями, он тихо подал голос.

— Что именно? — я фыркнула. — Принимать в гости наглеца через окно? Получать не заслуженную взбучку? Или видеть несправедливость?

— Ты назвала меня впервые коротко Макс, — соблазнительный изгиб приподнял маленький шрам над губой вверх. Я загляделась и поймала себя на том, что слишком долго рассматриваю его губы.

И постаралась пошутить.

— А еще впервые помешала любовным играм, — и последующий смех вышел слишком неестественным. — Лена на тебя обидится, — констатировала я факт.

— Мне на нее плевать, — взглянув в глаза, холодно признался Макс.

В голове я могла его назвать Максом тысячи раз, но никогда глядя в глаза. Коротко по имени тебя называют друзья, близкие, родные или люди, с которым хотя бы хорошо общаешься. А кто для меня Максим?

— Спасибо.

— Да без проблем, — выдал он. — На Ленку мне действительно плевать. Дура и выскочка.

— Я про ногу. Обо мне никто так не заботился…

Удивление на мужском, почти идеальном лице надо было видеть. Даже пальцы его остановились. В неверии приподнялась и бровь.

— Анна…

Две головы синхронно посмотрели на дверь, которая была сейчас открыта настежь, а на пороге стояла мама собственной персоной. Сжатые губы, прищуренный взгляд, а была бы ручка из пластика, уверена, она бы потекла ровной струйкой по стенке вниз. От мамы чувствовалась ярость аж через всю комнату.

Образовавшаяся тишина могла взорваться, если бы кто-нибудь кинул сейчас искру огня.

Молчали все. В ожидании.

И никто не хотел, чтобы эта тишина взорвалась.

Хотя…

— Я мазь оставлю тебе. Используй каждый день, — первым прервал взгляд все таки Максим и тихо проговорил мне в ухо.

Я завидовала его смелости. Хотелось так же. Отвернуться и невозмутимо продолжить. Но я знала…

— Ты наказана. Никаких поездок в город, никаких гулянок вечером и никакого рисования в доме. До конца лета.

Максим ушел.

Ушла и моя наивность, доверчивость и уважение к старшим.

До конца учебы я вела себя подобающе — только в школу и обратно, дома только книги — подготовка для экономического института. Завтрак в комнате, обед в школе, ужин собакам со двора.

Не хотелось абсолютно ничего.

Я не делала абсолютно ничего.

Потом не ездила и в город, отцу каждый раз отказывала. Рассказывать ему тоже не хотелось. Он души не чаял в маме: она единственная кто была с ним постоянно рядом, поддерживала и ухаживала в период его болезни. И если бы не мама, отец скорее всего изменения в жизни просто не перенес бы. Работа его вторая жизнь, и потерять ее, считай потерял смысл.

Общение со временем пропало со всеми. С Саней, потому что я перестала ходить на занятия, с одноклассниками, потому что пропали общие темы для разговоров и общие гулянки. Меня продолжали приглашать, но после третьего отказа и они пропали.

Общение сошло на нет даже с Иркой. Если она и поняла в чем дело, то разговоров не заводила. Она просто глубоко вздыхала и смотрела на меня, как на дворняжку, которая в дождь просится в теплый дом.

А если какие-то чувства и расшевелились, то ненадолго. На секунду. Я всего лишь усмехнулась. Тогда Лена делилась с девочками намеренно громко, для некоторых особо важных ушей, что у нее отношения с самым красивым парнем в округе.

Меня не заводили даже стычки с Максимом. Он упорно продолжал меня цеплять, но не добиваясь ответки. Я ведь уже знаю, что он не со зла и никогда меня по настоящему не ненавидел. Иногда я ловила его грустный взгляд из другого конца коридора. Даже не иногда, а часто. Я ловила и пропускала мимо, как и все остальное.

Дни бесцветно вытекали из одного в другой, казались серой массой, собирались в один сплошной тяжелый гранит. Он грозился обрушиться на меня в один день.

Ну и пусть.

Так я думала до определенного дня, когда этот камень с именем Максим действительно обрушился. Без тормозов и на максималках. Когда он в очередной раз проник ко мне мимо полного дома людей, мимо двора и мимо цербера, которая и не думала меняться, видя как меняется ее дочь.

Глава 12

Глава 12

На улице светило солнце. Оно переливалось цветомузыкой на абсолютно белом и чистом полотне из только что выпавшего снега. За городом он естественно не пачкался выхлопом машин, не травился реагентами, а сохранял природную белизну надолго.

Солнце светило вот уже пару часов назад. Его скрыли не свинцовые тучи и даже не густые облака. Просто наступила ночь.

Глубокая ночь в лесу, в котором я заблудилась.

Я считала каждую минуту, проведенную в холоде. “Хорошо, что погода прояснилась”, утешала я себя слабыми отговорками. Потому что зима есть зима, особенно ночью. Градус снизился в несколько раз, а мое пальто с воротником стойкой хоть и грело, не достаточно для того, чтобы зубы перестали клацать друг об друга.

Где-то рядом ухнула сова. Послышался треск веток. Прямо как в фильме-ужастике. Глупая героиня пошла именно в том направлении, откуда чувствуется опасность.

Вот и я не смогла сидеть в комнате целый день взаперти и в одиночестве, даже если этого очень сильно хотелось. Сначала гуляла во дворе, чтобы подышать воздухом, освежиться, старалась играться с маленькими и быть самой невозмутимой и не показывать ничего из того, что творилось у меня внутри. Что мне абсолютно все равно на объявленную Максимом новость.

Нет, меня не передергивает каждый раз вспоминая. Я не глотаю слезы. Мое лицо не кривится.

Это мороз щиплет глаза. И это я так улыбаюсь!

А в один миг меня просто потянуло в одиночество и дикую глушь.

В миг, когда мужская компания толпой вышла во двор, чтобы сопроводить гостя, который отчаливал по своим делам.

Да и не это важно. Один взгляд и я меня выворачивает изнутри. Я ушла, чтобы погрузиться в девственное спокойствие деревьев. Может оно передастся и ко мне.

Но я же знаю этот лес с детства! Кружась вот уже долгое время в одном и том же, как мне казалось, месте, я не понимала как такое могло произойти. Повсюду была одна картинка, куда ни глянь — сплошные сугробы и ни одной тропинки.

Я укуталась сильнее, поднимая воротник чуть ли не до самой макушки. Шапка сейчас не была бы лишней, помечтала я, соглашаясь с внутренними демонами, которые устали вопить. Да, я дура, не смотрела куда брела, не оглядывалась по сторонам, я все шла и шла.

— Эй, — прошептала тихо, осматриваясь. Что-то мне не давало кричать во все горло, чтобы дать себе же шанс на спасение. Что-то внутри боялось, будто в этой тишине живет чудовище и я его разбужу криком.Что-то глупое во мне верило в это и не давало голосу сорваться. Это луна и девственное спокойствие так действовали, хруст снега под моими ногами в абсолютной тишине и пустота внутри.

Заметили ли мою пропажу? Ищут ли меня?

А вокруг ни одного намека на огонь, света или чуждого для такого места шума.

— Ау…

Зов вышел громче, а в ответ пришло лишь его эхо. Оно будто глумилось надо мной.

Эх, права была Лиза. В чем моя проблема?

Ситуация навевала грусть, как бы это не выглядело смешным. Естественно, я не должна петь и танцевать. Но обычный человек испугался бы, заходил в дичайших криках и вздохах и дрожал бы от отчаяния. А я грущу, что такая бестолковая в свои двадцать три года: не сумев договориться с само собой, я заблудилась в лесу, в котором провела чуть больше времени, чем в спальной комнате.

— Кто нибудь меня ищет? Аууу… — крикнула я в отчаянии.

Оно все же наступало на пятки, чувствовался холод его щупалец. А если меня и вправду никто не ищет? Подумали, что уехала с концами и все. Я же и так не хотела приезжать. Я не участвовала в семейных посиделках никогда. С чего бы мне сейчас проводить время с семьей. Мама уж точно убедит в этом всех.

Морозец пробежался по спине. Кажется, градус снизился резко в несколько раз. Дыхание облачком пара растворялся в воздухе.

— Да не, не может быть, — сказала себе вслух. — Бабушка уж точно заметит мою пропажу, — и выдохнула чуть легче.

— К тому же телефон…

Секунда и меня охватывает новая дрожь. Его не было в карманах: ни в пальто, ни в брюках.

Так, не трусим, берем себя в руки и выводим себя самостоятельно. Я же самостоятельная девочка? Знать бы с чего начать. Может с моих следов? И какого черта я шла не прямо, а плутала точно заяц от погони? Мои следы вывели меня обратно к той поляне, где я и обнаружила, что заблудилась.

Попробуем снова, но внимательнее, чтобы увидеть отдельную цепочку, которую я не заметила с первого раза.

Не успела я и шага сделать, как краем уха уловила хруст снега по чьей-то тяжестью. Люди? В лесу и совсем рядом?

Меня нашли?

И я пошла на звуки с бешеным биением сердца. Меня нашли, торжествовал внутренний голос, и что еще важнее — меня искали! Слишком обрадованная, я старалась заглушить стук сердца, который мешал вслушиваться с какой стороны идут звуки.

А через минуту, двигаясь явно в правильном направлении, я поймала целое слово. Голос был приглушенным, едва уловимым, но во мне проснулась сверхчувствительность, которая помогла понять, что голос мужской. Чем ближе я подходила, тем яснее понимала — я не ошиблась. И голос чужой.

Сумасшедшее сердце ухало в горле — от быстрого шага, от волнения или отчего-то другого я точно не знала.

Хотя, нет, знала!

— Нас отправили на смерть, твари. Говорю тебе.

— Остынь, клык, это приказ. Если хочешь настоящей смерти, заткнись и можешь возвращаться уже сейчас. Без отчета и с провалом. Шеф тебя по головке погладит.

Кажется тот, кого назвали клыком, жаловался не первый раз, потому что второй проговорил с раздражением в голосе.

Я приостановилась как раз удачно. Из-за кустов виднелись две фигуры в странной одежде. Они были облачены в абсолютно белые комбинезоны, с зеленым принтом аля армейский. Тут в голове выплыла картинка из современного кинематографа. Так одевались разведчики, когда имели место дислокации именно в зимнем лесу. Ну, чтобы сливаться с пейзажем.

Я чуть не фыркнула, но вовремя зажала рот рукой.

Аня, у тебя горячка? Какие разведчики? Глумился внутренний голос.

А как еще объяснить нахождение двух странных типов, с головы до ног одетых в плотный комбез. Проем оставался только для глаз. Я сумела это рассмотреть, потому что мужчины как раз остановились, чтобы тоже осмотреться. Один держал в руке что-то вроде планшета — большой и тоже белый.

— А ты уверен, что мы идем в правильном направлении?

— Да, я был здесь пару дней назад. Исследовал местность. Нам туда, — и они вновь двинулись, заставив меня затаить дыхание.

Как бы я не шутила, внутри я пока сомневалась стоит ли обозначать свое присутствие.

— Подкрепление вызвал?

— Какое к черту подкрепление. Он там один, и без поддержки. Слушай, не говори только что я тебя взял зря. Боишься этой сволочи Кравца? Он ублюдок. И поделом ему. Вот и все…

Кравц? Смысле тот самый?

— Рокки, я реалист. И прежде чем браться за задание я изучил противника. Это зря ты недооцениваешь. Он ублюдок еще тот, застрелит и не посмотрит. Если мы совершим ошибку. Ты понял?

— Не бесись, Клык, у нас преимущество. Называется неожиданность и количество. Сейчас до глубокой ночи подождем и двинемся. Вон уже тропинка появилась…

Как тропинка?

Из всей информации, что вылилось в уши нежданно и негаданно я отчетливо поняла одно. Что ушла я не совсем далеко. И хуже всего было то, что кучу времени я бестолково топталась на одном месте.

Но как? Задавалась я вопросом. Когда надо было обдумывать другое. А именно, что мне делать дальше. Услышанная знакомая фамилия сильно взволновало нутро. И что значит такие слова, как убрать, приказ, неожиданность?

Нет, я выросла давно да и боевиков насмотрелась достаточно, чтобы понимать значение этих слов.

— Остановимся здесь. Подключимся к аппаратуре в доме и можно будет выжидать.

То есть как это выжидать?

С каждой секундой я боялась дышать. Желание высовываться отпало с концами. Что-то мне кажется, что эти ребята не из добрых мудрецов из сказок, которые согреют принцессу, накормят и путь укажут. Хотя, кто их знает, а может и согреют…

Усевшись на поваленное бревно один из них снял маску. И снова я чуть не выдала себя несдержанным вздохом.

Лицо того было полностью покрыто шрамами. Или не полностью, а только тот профиль, который смотрел сейчас в бок. Среди них преобладал размерами один от губы через всю щеку и до виска. Шрам был слишком глубоким и серьезным, а в свете ночной луны казался еще устрашающе. Увидь его кто вблизи, обеспечил бы себе кошмары надолго. Может его поэтому называют клыком?

Второй сидел в том же одеянии, копошился в рюкзаке, видимо, висевшего до этого на плече. Выудил оттуда коробку, провода и бинокль.

Черт, они и вправду собрались выжидать? А мне что делать? Долго полу-сидеть за кустами не получится. Во-первых ноги уже онемели, во-вторых продрогла, тоже давно, а в третьих…

Как я умудрилась попасть в настолько неловкую ситуацию? Если даже не опасную.

Максим Кравц бывший спецназовец сначала был призван на службу в дальнюю точку нашей страны, через некоторое время сам решил продолжить службу и перевелся в спецподразделение. Оттуда был послан на военные действия, как надёжный кандидат, получивший звание и доверие в рекордные сроки.

Это все, что мне было известно. Закончил ли он службу или вляпался куда, я не знала. Но судя по нынешней ситуации, в которую, с уверенностью могу сказать, вляпалась я, Максим кому-то перешел дорогу.

— В доме тихо. Ничего не слышно.

— Конечно будет тихо. Ночь уже.

— И ты думаешь Кравц спит?

— Нет, бл*, бдит и нас ждет с удавом* в руке. Хватит нести хрень. Лучше оружие проверь.

От одного слова у меня похолодело сердце. Хотя, боюсь, с этим скоро справится и ночной мороз, который все сильнее щипал кожу.

И где, бл*, носит мою драгоценную семью, которая должна была заметить мою пропажу очень и очень давно. Не стала я стеснятся ругательств в голове. Злость так и вырывалось наружу.

— А почему ему не бдить? После того, как он унизил старшего по званию, наплевал ему в лицо и дезертировал.

— Потому что конче*ый самовлюбленный ублюдок слишком любит себя и свою красивую морду. За нитки подергал и грешки свои закопал. Его и отпустили. Он теперь думает, что не дезертир вовсе. Расслабился короче.

— Зато, с*ка, мать свою за границу увез. Ищи свищи. Он не дурак, продумал все, явно знал, что за родственниками придут. Что, б”ля, не простят ему невыполнение приказа.

— Да фига ли он умный, раз домишко свой на торги выложил. Так мы его и поймали.

И оба смачно плюнули и расхохотались. До тошноты омерзительно.

Максим. О Боже, Мой Максим, кто ты такой и кем стал?

— И все равно, я буду на стороже, включу волну на подкрепление. Ребята не поляне будут ждать.

— Долбанный ссыкун.

— Б*я, ты имел с ним дела? Я да. Ты знаешь, была у него какая-то Аня. Рассказывал, что в квартире ждет и на выходных с ней гуляет. И знаешь, что он сделал пацану, который узнал что Аня это собака? Три ребра сломал, нос. Полное жопа. Пацан еле живой остался. За шутку, чтоб его, в адрес его долбанной собаки. Чертов шизофреник.

— Собака Аня?

— Пацан как вышел с больницы, перерезал эту с*ку. Жаль, меня там не было.

— Да ну, безбашенный какой-то.

Я не выдержала.

Я затряслась. От холода и неудобной позы. Дернула ногой раз. Удачно. Выдохнула.

— Что там?

Сердце упало в пятки.

— Оружие подготовить!

— Там что-то мелькнуло.

Подняв голову с трясущейся нижней губой, я не сразу поняла, что мужчины смотрят не на меня. И даже не в мою сторону. А после страшная мысль посетила не совсем рассудительную голову — на кой я пошевелилась, меня запросто могли спалить. А там кто знает мою дальнейшую судьбу.

А если наемники увидели отца или кого-то из мужчин из моей семьи, который решил все таки провести мои поиски? Я не выдержу, если кто-то пострадает из-за меня. Мне надо что-то делать.

Два амбала-наемника имели при себе неплохой запах оружия — на поясе виднелись и кинжалы, и холодное оружие, и владели им с равной долей оставшейся морали и совести. Все что я успела подслушать не показалось мне дружеским разговором душевных ребят. Их злые фразы, грязные ругательства и откровенная ненависть не давали и шанса доверять им. Они наемники, профессионалы своего дела, повидавшие войну и смерть, не сомневаюсь, что от собственных рук, не погнушатся убрать свидетелей.

Интересно, а у Максима есть шанс? По речи наемников можно было понять, что Максим пользовался репутацией бешеного и неуправляемого парня. Его боялись.

Ха, я даже не сомневалась. Если еще в юности у него иногда отказывали тормоза…

Но одно дело слухи, а другое в одиночку справиться с отбитыми на голову мужиками.

И думала о нем, когда должна была волноваться о себе: о ногах, полностью погруженные в снег, о мокрой лужице подо мной, которая растаяла от жара моего тела. О струйке откуда-то взявшейся воды, которая на данный момент текла за ворот.

Мерзкое ощущение не отпускало. Сердце сжималось в тисках.

— Это он, — низкий баритон прозвучал почему-то ближе, чем должен был быть.

— Мать твою, откуда ты знаешь?

— Это он, я тебе говорю. Стреляем сразу на поражение. Вступать в ближний бой только крайнем случае.

Их шаги становились ближе и ближе. Снег похрустывал и чувствовался совсем по другому — не радостным восторгом, а ножом по стали.

Подняв голову, я поняла, что мужчины двигались спиной назад в сторону тех кустов, за которыми не надежно спряталась недальновидная я.

Сердце ухало где-то в районе живота. Боже, молилась я про себя, за какие грехи я наказана? Пора уходить.

Ужасно противный звук прозвучал резко и неожиданно. Словно с неба упала бомба и взорвалась прямо под ногами. А в тишине леса звук выстрела прозвучал вдвойне страшнее. Заложило уши. Пришлось опустить голову на землю и зажать уши руками.

Я не могу!

Горячий лоб вошел в талый снег. Пусть!

Очередь из коротких выстрелов не отпускала еще долго. То тут, то там воздух точно лопался — до дрожи в руках, до страха в груди и каждый раз я вздрагивала, как в первый раз.

Сквозь толщу воды я едва различала голоса. Низкие, грубые. Они ругались. Ругались матом крепко. Кажется они не ожидали нападения и не ожидали его от разработанной группы.

Когда она успела здесь оказаться?

— Рация… — хрипел один. — Рация, срочно.

— Где она? Держись, чтоб тебя, держись. Иначе сам застрелю.

— Откуда? — он продолжал заходиться в кашле и продолжал ругаться. — Откуда они узнали? Рокки, нас сдали.

— Исключено.

— Я тебе говорю…

— Клык, об операции знал полковник, ты и я. У группы подкрепления информация другая.

— Тогда это Кравц.

— Зажми бок, у тебя кровь. Зажми, я сказал. Бл*, я его порву.

Обстрел продолжался. Носом я почувствовала грязную землю.

Я боялась. Руки, ноги отказывались подчиняться. Они дрожали.

— А ты еще кто такая? — раздалось над ухом.

Нет!

Мне послышалось. Нет!

Острая боль прострелила все тело. Меня грубо потянули за волосы. Слезы тут же брызнули из глаз.

— Вот кто нас сдал, — процедили сквозь зубы. Грязно-серые глаза блеснули угрозой. Меня держали за шкирку точно нашкодившего кота. Только я не была уверена, что как только мною поиграются, отпустят.

В ушах продолжало шуметь. Бессилие наступало на пятки: еще чуть чуть и я избавлюсь от этой глупой и невозможной реалии. Этого просто не может быть.

Такое бывает только в фильмах.

Моя жизнь не фильм.

Вот и со мной этого не случилось.

Слабое утешение, когда перед глазами твоя реальность, не созданная спецэффектами, не приукрашенная зеленым полем. Он смотрит с омерзением, кулачищем держит за волосы и прикидывает сколько ударов ты выдержишь.

— Убей ее, — прохрипел раненый, который лежал по другую сторону кустов.

Выстрел пролетел недостаточно близко, чтобы избавить меня от мучений.

— Надо вызнать, что она успела узнать и передать своим.

Если не сейчас, то обязательно потом, успела проскочить мысль до того, как голову сильно тряхнуло.

Мой крик от поразившей тело боли разлетелся эхом.

— С*ка.

Жесткая ручища дала хлесткую пощечину. В глазах стремительно темнело.

Кажется, обстрел закончился. Хотя, какая теперь разница…

Глава 13

Глава 13

Сильно болело в районе живота. Казалось, ребры словили пару ударов. А еще дрожь неприятно покалывала руки. Они, кажется, болтались в воздухе.

Сознание немного прояснилось. Кажется от одного удара я потеряла сознание. Или нет? Боже, мои мучения закончились?

Боль абсолютно везде, которая чувствовалась с каждой секундой живее, не давало порадоваться мыслям. И с каждым вдохом и выдохом тело охватывала новая дрожь.

Приоткрыла слипшиеся глаза. Слезы давно высохли, но возможность хорошо разглядеть бедственное положение вещей не давали. Ночь продолжалась, а вокруг было абсолютно ничего. Точнее ничего нового. Я наблюдала за цепочкой больших следов от мужских сапог, белый снег, все тот же проклятый лес и, ужас, чью-то задницу.

Хотя чью именно догадаться было не трудно. Белый комбинезон в армейском стиле тут же вызвал тошноту. Или это от висения вниз головой.

Меня несли, как мешок картошки, на остром плече, которое качалось от каждого шага и чтобы туша не сползала вниз, большая ручища периодически ее поправила, то есть подкидывала вверх. Каждый такой удар выбивал дух из ослабленного тела.

Где-то рядом послышался свист. Резкий. Точно удар хлыстом.

— Что это?

Мысль, кажется, прозвучала вслух.

— Проклятье… — было мне ответом. Впрочем, мне ли точно неизвестно.

Мешок с картошкой скинули на землю. С двух метров. Грубо, бесцеремонно и непередаваемо больно.

Очередной болезненный вздох не стал долго томиться. Лежа на мягком снегу, я не попыталась встать. Я быть может смогла бы сбежать. Убийца отвлекся: он с прищуром оглядывался по сторонам. Наверное, выискивал кого-то.

Об этом я не думала.

Я не думала даже о том, чтобы убежать. Если во мне не осталось сил, чтобы поднять голову или подумать, кто может преследовать наемника и кого этот наемник может бояться. А он боялся. Это было видно по резкости его движений и череде ругательств, которые выскакивали один за другим.

— Ты остался один, — преследователь дал о себе знать. Его голос звучал эхом — то тут, то там. Голова с маской тут же повернулась вправо, потом влево. И снова вправо.

А у меня слезы брызнули из глаз. Снова. Тоже резко, слишком быстро, чтобы удержать, с дрожью в руках и сумасшедшим биением сердца. Голос, который должен был быть очень далеко.

— Кравц, тебе конец, — ответил мой похититель, а сам лег еще ниже. Он прятался за деревом и когда нагнулся, я увидела торчащий нож на древесине толстой ели.

Не хочу думать, что Максим кинул его, зная, может попасть в меня.

— Твоя группа поддержки не дождалась ответа.

А может стоит попробовать убежать? Максим может и не знать, что я это я. Откуда? Мыслительный процесс активно включался, стремительно набирая обороты. Когда мы в последний раз виделись, я была в доме, полный людей, улыбалась и игралась с племянниками. А он должен был уехать. Светило солнце. Какие проблемы тогда могли быть? Кто предполагал куда заведет желание прогуляться в знакомом с детства лесу?

Это было всего пару часов назад, а сейчас показалось, что прошла вечность. Сердце на миг остановилось. Я была шокирована и оттого принимала правду немного заторможенно.

— Ты блефуешь, гребанный ублюдок…

Но меня заставили ее принять. Я не снималась в фильме, не попала в другой мир, не участвовала в розыгрыше морально-отсталых людей. Я реально попала под раздачу в войне между двумя бывшими спецназовцами.

Впрочем, бывшими они не кажутся.

Пару милиметров удалось проползти.

Удача на моей стороне.

Анна, ты сможешь. Да, стоит почаще это говорить и все получится. Пусть собачатся друг с другом сколько влезет, а я уползу. Чувствуется лишняя тяжесть, руки дрожат, но упорно сгребают снег. Это мокрое пальто замерзло просто и давит на грудь.

— А почему они тогда на связь не выходят? Рация то и дело глухо пищит.

Максим продолжал наступать, но незаметно. Его голос звучал все ближе, это чувствовалось шевелением волосков. Низкий тембр с природной хрипотцой звучал ровно, уверенно. Словно не на него открыли охоту. И словно не он сейчас охотился. Стальные нотки не давали усомниться в том, что он победит. Что это дело времени. Холодная мраморная глыба и то, выражала бы больше ненависти или хладнокровия, то есть больше эмоций.

— С*ка, ты их убил.

Максим же точно игрался: тихо подкрадывался и выводил жертву на ошибку. В чем она заключалась, я не знала. Я просто ползла. Тихо, медленно, но упорно.

Цель наемника, взявший роль охотника, продолжал скрываться в тени деревьев.

Пистолет в руке выжившего Рокки не знал куда целиться. Его руки ходили ходуном. А сам он прислонился к дереву, взяв в другую руку тот самый нож, пролетевший так близко и быстро, что донесся только звук полета.

Почему так тяжело дышать? И на грудь что-то давит.

Нет, Анна, ползи и не обращай внимание.

— Ты убил хороших ребят. Слышишь, Кравц, мать твою? На твоих руках кровь молодых ребят. Они даже не знали точную информацию.

Рокки дышал отрывисто, слова давались ему с трудом.

Не время об этом думать, Анна, не время.

Звук хлыста повторился. Мерзкий холодок пробежался по спине.

— Ты, подлый мерзавец, говоришь мне о крови? — прорычал скрывающийся в ночи. Его злость чувствовалась на расстоянии. Его недовольство сказанными словами прорезало воздух.

Нож приземлился ровно посередине раздвинутых ног Рокки, который слился с цветом комбинезона. Снег подле бока медленно окрашивался в алый.

— Тот самый, который хладнокровно расстрелял мирных жителей деревни, только из-за того, что они не хотели покинуть свои дома? Которые приютили и кормили военных, мать твою. Десятки детей, мужчин и женщин были расстреляны в упор. Ни в чем не повинные люди. Ты говоришь мне о крови?

— Это был приказ, Кравц, объяснить тебе что это?

— Приказ обезумевшего.

— Зря…

Рокки расхохотался. С хрипом, тяжело и очень отвратительно. Будто в последний раз.

— Сегодня или завтра, но ты сдохнешь, Кравц. Я тебе обещаю.

— Отключи бомбу, Иван. Сними с не повинной девушки бомбу, хотя бы умри достойно. Ты уже истекаешь кровью и недолго осталось, пока откажет рука. А дальше и тело.

Бомба? На мне?

Волоски встали дыбом.

Остановившись, я проверила бока и живот, где чувствовалась мешающая тяжесть. А когда рука нащупала что-то квадратное, явно не имеющее ко мне отношение я вовсе задрожала.

— Маакс…

Я впервые за многое время подала голос

— Макс, пожалуйста…

Протянула я испуганно. Голос дрожал, едва поддавался контролю. Но я звала.

Звала единственного, кто может помочь.

— Максим.

Взгляд оставался на месте, там, где рука нащупала эту бомбу, точно приклеенный. Страх въелся в кожу тошнотворным запахом.

— А твоя пташка бойкая, но глупая. Ей остались считанные минуты. Бомбу не снять и не обезвредить. Она ручной работы и только я знаю…

Что он знает, я не услышала. Я боялась отцепить взгляд или убрать руку, будто бомба на мне тут же взорвется. Зато хлесткий звук я расслышала, а следом тяжелый кашель, будто кто-то задыхался.

Задыхалась и я, когда одними губами повторяла одно и тоже. Я звала и звала…

Звуки задыхающегося человека прекратились, когда я почувствовала чужие руки на плечах. Я вздрогнула и заметно отшатнулась, несмотря на то, что звала именно его, несмотря на то, что ждала эти руки.

— Тише, это я, бабочка, это я.

Максим опустился на колени и встал со мной в один уровень. В глазах напротив бездна боли и страха. Голос дрожит, дыхание сбивается. Ни капли притворства. Можно ли сейчас быть уверенной в отсутствии всяких масок?

— Все хорошо, — повторили его губы. Мой голос, мой слух пропали. Девственная тишина окружила меня и только звон в голове мешал впасть в это спокойствие.

Мой взгляд считывал эмоции и искал правду.

Где настоящий Максим? В прошлом, который тайно обо мне заботился. Или который пару часов назад знать не знал о моих переживаниях, невозмутимо расхаживал по ненавистному ему дому и обедал с семьей, по чьей вине он попал на войну. Может сейчас, где он убил человека. Кажется, задушил. А еще быть может убил группу подкрепления. Сколько там было человек?

Мой слух не принимал абсолютно ничего. Я не различала звуки. А губы напротив шептали одно и тоже. Я едва понимала себя. Правильно ли было ему довериться? А вдруг у него не получится? Стоит ли уйти в забытье быстрее? Легче? Правильно ли я определила врага?

Вопросы роились в голове, точно пчелы в улье. Они приносили боль.

Руки напротив, кажется, оставили мои волосы, перестали щупать лицо и направились вниз. Холодный, тяжелый короб в боку под его пальцами дрогнул, а я словно умалишенная толкнула Максима и сползла назад.

— Нет, нет, нет…

— Все получится, — тихим голосом, полный просьбы.

— Нет, нет…

Я качалась, словно на ветру.

Доверия не было. Глупой влюбленности, которая могла быть ошибочной и сомнительной, не хватало. Его холод и безразличие оставили глубокие раны, которые кровоточили и приносили боль не хуже страха быть убитой. Не было информации. То, что я знала не добавляла ему в карму, а наоборот. Я вздрагивала каждый раз, как вспоминала стрельбу, полет ножа и харканье кровью мужчины. Который сейчас полу лежал, прислонившись к тому же дереву и смотрел на небо красными стеклянными глазами.

— О боже…

— Не смотри туда, — обзор Максим перекрыл, но было поздно. Раскинутые руки и кровь повсюду отпечатались и теперь мелькали перед глазами каждый раз, когда я моргала.

— Аня, посмотри на меня. Бабочка, ну же…

— Этого не может быть, просто не может.

— Аня…

— Не может… просто не может….

— Ты должна слушать меня, бабочка, посмотри мне в глаза…

— Ты убил человека…

— Мы теряем время, мне надо посмотреть, прежде чем…

— Чем что? — злобно крикнула я. — Ты устроил стрельбу, когда я пряталась за кустами. Ты метал ножи, когда я висела вниз головой. Ты убил человека, — пискнула я под конец.

И наконец посмотрела в его глаза. Я утонула. В моей памяти, кажется, Максим никогда так сильно не открывался. Никогда он себе не позволял выдать на показ свои страхи. Обычно он прятался за сотнями слоев невозмутимости, небрежности и уверенности в себе. Не позволял другим видеть свою слабость. Он шутил, источал ядовитый сарказм, убивал других словами и никогда не открывал свою душу.

Теперь полные влажности глаза горели болью, нежностью, страхом и отчаяньем.

Миг и влажные, холодные руки обвили мое лицо, порывисто и не сдержанно. По коже пробежалась дрожь, идущая от чужих рук. Моя дрожь тоже не заставила себя ждать. Я не могла контролировать нижнюю губу: она предательски дрожала. А после мужские горячие губы обожгли резким несдержанным поцелуем, не оставляя ни шанса на раздумья.

Я не могла брыкаться. Максим удерживал крепко: одна рука на затылке, другая на спине, которая прижимала к мужской бешенной бьющейся груди до боли в моей. Или это было не от обниманий…

Может мне был нужен этот поцелуй.

Мои губы захватили в плен — в самый ни на что есть настоящий плен. Максим не сдерживался. Его руки ходили ходуном. Если они секундой назад удерживали шею, то сейчас уже сильно мешались внизу. Кажется, он сомневался в своих действиях, надо ли так сильно прижимать или стоит ли залезать под пальто, но продолжал упорно делать то, что хотел.

Пусть!

Я не могла брыкаться. Но не из-за клетки и тяжелого тела надо мной, а просто.

Он был так мне нужен.

Его поцелуй уносил мои страхи и сомнения, впитывал в себя всю мою боль. Меня лихорадило, а я успокаивалась. Меня била крупная дрожь, губы, руки дрожали, а его поцелуй дарил мне надежду, что все получится. Что Максим переживает и боиться за меня по настоящему. Что это все тот же Максим, мой Максим. Мой! Мой!

Мои руки поднялись по краю открытой куртки, посчитали пуговицы и обвили мужскую шею. Я плавилась, таяла точно мороженое под солнцем. Будто и не было этих сумасшедших часов блуждания в ночном морозном лесу. Я поддавалась телом вперед, руками гладила мокрые волосы, чувствовала щекой горячую щеку.

Все ощущения развились в несколько раз. Глаза были закрыты, но я была уверена в том, что сейчас Максим болезненно поморщился, затем криво улыбнулся. И сто процентов на то, что ему нравится. Потому что я выплескивала всю боль. Я кусала мягкие губы, всасывала в рот, чтобы почувствовать отдачу — Максим периодически издавал невнятные звуки, похожее на рычание. На секунду замирал и с новой силой стискивал мою талию все ближе.

Я отдавала ему все, что просит. А он просил все переплетения смешанных в кучу моих чувств. Всю горечь от разлуки через поцелуй. Через него же всю злость на мир и несправедливость. Почему все так сложилось. Почему никто не смог изменить свою судьбу. Почему мы слепо подчинялись и плавали по течению, вместо того, чтобы позвонить, искать, приехать. Удивление, шок, моменты обиды заставляли обнимать до боли, сжимать волосы в кулаке, кусаться и рычать. Ну почему?

Чтобы тут же лизнуть приоткрытые улыбающиеся губы, спуститься ниже, обвести рукой толстую шею, найти дергающийся бугорок и поймать его губами.

Всю радость и счастье от встречи выдать через болезненно-нежные прикосновения. Он здесь, рядом, обнимает так же порывисто, потому что не в силах принять этот момент. Я же скучала, глупенький. И вообще не злюсь. Главное, ты жив и здоров.

Короткий поцелуй в подбородок и меня отстраняют, чтобы соприкоснуться со лбами. Влажными от пота и горячими от лихорадки.

— Ты вся дрожишь.

Порывистое дыхание и хриплый тон, который выдает его с головой.

Оба дышали тяжело, оба с приоткрытыми полами куртки сидим на мокрой луже и дрожим то ли от холода, то ли от возбуждения. А когда открыться успела я? А впрочем совсем не важно.

— Макс, — я качаю головой. В душе спокойно, улыбка на лице. — Макс…

— Прости…

— Маакс…

— Прости меня. Прошу, прости…

— Это не важно, — я не перестаю качать головой. Боюсь открыть глаза. Хочу просто сохранить ощущение единения с само собой. То чувство, давно потерянное, из-за которой я обросла сотнями масок и забыла где настоящая я. — Понимаешь. Это не важно, — я выдыхаю.

Максим просит открыть глаза, тон его холодеет. А когда я подчиняюсь, читаю в глазах напротив недоумение.

— Все закончилось, Аня, это все.

Я продолжаю улыбаться и глажу щеку. Она оказывается колючей и холодной, которая щекочет нежную ладонь. Это мужская щетина. Так я запомню взрослого Максима. Так я запомню себя — настоящую, с тяжелым прошлым, но с возможным будущим, которая раньше только выглядывала из-за мрачной серой пеленой нежелания.

Максим хмурится и просит посмотреть вниз. В его руках оказывается та самая штука, которая недавно ввергла в меня смертельную дрожь. Две трубочки с торчащими проводами красно-синего цвета были прикреплены к куску бревна. Другие концы проводов были припаяны к кнопочному телефону, который изжил себя очень и очень давно.

— Это та самая бомба? — спрашиваю я спокойно. И голос не дрожит, и страх не показывает языки. Впрочем она полностью исчезла. Остался лишь вопрос, который я и задала. — Когда ты успел снять?

— Аня, видишь, это конец. Нам пора вставать…

— Да, это действительно конец, — пробормотала про себя.

Протянутую руку проигнорировала, вместо ожидаемого погладила большую мозолистую руку, прочертила линии судьбы, прошлась по ребру и забралась под рукав. Там бился пульс — все еще учащенно.

Увидела висящую поверх футболки золотую цепочку с маленьким аккуратным крестиком, как дернулся кадык, опухшие губы и струйки крови по ним, маленький шрам, аккуратный прямой нос и внимательный прицеленный взгляд на меня. А после сказала одними губами.

— Поцелуй меня…

Ответа ждать не пришлось.

Мои губы смяли, точно бульдозером, безжалостно и жестко. Одна рука тут же оказалась под свитером и накрыла грудь.

Из меня вышел сладкий стон. Ах, как же мне этого было необходимо. Вот так, в надежных руках, прижатая к мощной груди, от которого чувствовался жар. Вот так, чтобы я подставляла шею под укусы-поцелуи, чтобы каждый раз вздрагивала и хотела больше.

Очередной стон вышел, когда спиной почувствовала грубую шершавую кору дерева. Максим приложился сверху, обняв за мои бедра, сжав ягодицу.

Пусть! Пусть будет больно. Пусть останутся следы. Пусть я буду вспоминать сладкую боль, буду смаковать каждую секунду, увеличенная троекратно. Воспоминания окрасятся ярко.

Горячая грудная клетка заметно дернулась. А из горла вышел громкий стон. Задранная майка тут же оказалась собранной где-то под подбородком. Мою голую грудь ласкали, точно конфету. Ее сначала лизали, затем кусали, чтобы снова сладко лизнуть. Горячий пар обжигал кожу.

— Я… хочу…

Я не могла связать и двух слов. Под закрытыми глазами плясали искры. И я бы их не открыла даже под дулом пистолета. Который только недавно грохотал по всему лесу и на чей звук никто не приехал.

Я об этом подумаю потом. Почему на Максима идёт охота и насколько сильно я путаю его с прежним.

Сейчас он не давал мне думать. Лишь острое удовольствие, идущее от налитых грудей имеет важность. Хочется его всего и побольше.

Руки теребят короткие волосы, сжимают их в особо острые моменты и ведут голову с необычайно умелым языком в нуждающиеся в ласке участки тела.

— Ты меня бросил… — всхлипнула я.

— Я тебя искал, — Максим прозвучал за ухом.

— Врешь, — хотелось крикнуть ему, что все ложь и ничего искреннего. Нельзя так часто менять маски.

Мысли скрыло понимание, что мужские руки пытаются снять плотно сидящие брюки. Сердце екнуло. Да, давай быстрее. Я хочу почувствовать тебя внутри. Неужели? Мы это сделаем? Все пять лет не остудили желание обладать друг с другом? Или это адреналин?

— Стой, — пискнула я. А после того, что прочистила горло, повторила громче. — Максим, стой.

Руки зависли на ходу. К тяжелому дыханию добавился скрежет зубов. Он был ужасно зол. Одно мое слово и он остановился, но полностью переменился в лице. На скулах играют желваки, а взгляд в сторону говорило о нежелании смотреть в глаза. Или просто не мог?

— Я идиот, полный идиот, — едва слышно проговорил Макс, глядя так же в сторону. — Обманулся отсутствием кольца. А я так не хотел верить твоей маме.

Секунда и я оказываюсь на ногах, полностью растерянная и в недоумении о чем это он.

Максим продолжает избегать моего взгляда. А пойманный миг ввергает в меня холод. Всего за миг. Потому что глаза напротив, только недавно открытые до глубины души, источают ненависть и чистое омерзение.

— Твой жених вообще который по счету?

Потерянный где-то внизу подбородок не может справиться с удивлением, а потому я просто теряю момент и из-за деревьев показываются несколько ярких точек, освещающие себе дорогу.

Несколько машин окружают нашу поляну, а на земле оказываются не менее десятка незнакомых мне людей. И только из-за плеча одного пухлого и высокого мужчины в погонах виднеется бледное лицо отца.

Они услышали сумасшедшую стрельбу и вызвали наряд, чьи фонари я разглядела издалека и не хотела, чтобы меня застали распятой на коре дерева. Если даже я вся горела.

Глава 14

Глава 14

Яркий свет бил в глаза, доставляя дискомфорт. Через закрытые веки он казался чуть ли не солнцем. Хотелось спрятаться, а лучше открыть глаза и возмутиться, кто вообще держит лампу так вблизи. А впрочем почему нет?

Сделать это оказалось не так-то легко, как могло показаться. С первого раза не получилось. Да и со второго. Но я пробовала и пробовала, каждый раз превозмогая слабость. Пришлось пару раз сглотнуть откуда-то обильно взявшуюся слюну.

Почему голова раскалывается? А, это рядом пищит аппарат. Такие в фильме обычно прикреплены через провода к сердцу и записывают сердцебиение. Через миг этот самый аппарат стал трещать сильнее, доставляя мне истинную боль.

О, дьявол. Я в больнице?

В комнате, где скорее всего я пребывала неизвестное мне количество времени тихо раздался чужой голос и звуки, похожие на пишущую ручку.

Наконец-то удалось открыть глаза. Абсолютно белый потолок встретил меня безжизненной картиной, как и стены моей палаты. Никогда больницы не нравились, едкий внутренний голос проснулся раньше. А рядом стояла стройная, молодая девушка в таком же отвратительном стерильном халате и водила ручкой по папке, лежащая в руках. После того, как она внимательно разглядела экран с моим сердцебиением, сделала еще пару записей, она развернулась и намеревалась уйти.

Вот так просто, без разъяснений? Даже самочувствие мое не спросила. Медсестрой называется.

Я бы позвала, возмутилась, что я делаю в одиночной палате с трубками в руке, если бы голос позволил. А так я просто сипло пискнула. Невнятный звук отвлек девушку и та повернулась, чтобы сжалиться надо мной.

— Врач придет через пару минут.

Хоть за это спасибо, но я вообще-то хочу воды.

В только еще открывающуюся дверь влетел мужчина в халате. Распахнутый халат развевался от его быстрого шага. Торопиться, наверное. Скорее всего у этого врача работы немерено и такая как я у него еще пол здания, но, черт, как же хочется воды и внимания. Может он мне объяснит в чем в дело?

— Так, так, кто тут у нас проснулся? — спросил он, чем ввел в меня в ступор.

Голос его точь в точь повторил тон, с каким говорят с ребенком. Мужчина в сединах по вискам имел милые морщинки около губ, которые говорили о любви к улыбкам, и бейджик на груди “Василий Иванович — главный хирург”.

— Воды хочется?

Я кивнула, тут же забыв другие насущные вопросы. Воды! Поскорее.

Василий Иванович тепло улыбнулся и знаком головы дал указания медсестре, которая не отходила ни на шаг. Через бесконечную, мучительную минуту, моих губ наконец-то коснулся прозрачный стакан с невероятно вкусной водой. О, я воскресла. Теперь могу полежать еще.

Все это видимо врач прочитал по моему лицу, потому что снова улыбнулся — по отечески тепло. Да, кстати, что там о насущных вопросах?

— Что случилось? — вышло хрипло, но понятно. По крайней мере мне, потому врач не спешил отвечать.

— Верочка, что у нас по данным?

— По утренним анализам эритроциты в одном миллилитре не более пятисот, цилиндры обнаружены не были, количество лейкоцитов не превышает двух тысяч. Электрокардиограмма в норме. Выявлено нарушение пищеварения, недостаток белков и лактозы.

Пока я собирала челюсть, потому что ну их этих врачей, по русски же можно, чтобы все присутствующие понимали, главврач только хмыкнул.

— Естественно нарушение пищеварения. В сегодняшнее время девушки готовы голодом морить себя лишь бы обратить на себя чье-то внимание.

Они что говорят, что я худая? Да у меня рацион был три раза в день и обильным количество овощей. А то что не ела два дня, а перед приездом в клубе напилась, так это случайное дело. Не злоупотребляю я. Хотя кому сейчас это докажешь. Углеводы не врут. Да и желания что-либо доказывать нет совсем.

— Посмотри сюда, — врач начал осмотр зрения, светя в глаза какой-то трубкой. — Отлично. Как чувствуешь себя?

— Хочется встать и уйти.

— Это хорошо, но пока побудешь под капельницей. Надо восстановить обмен веществ.

— Почему я здесь?

Пришло время открывать тайны.

— Первая степень обморожения конечностей, стрессовый обморок и на этой же почве голодание тела. Еще пару тройку дней ты проведешь под нашим наблюдением, если будешь хорошей девочкой, мы тебя выпишем. Тело должно хорошо согреться. Знаешь, твои конечности ног и рук подверглись голоданию кислорода. Поэтому скажи ты мне, почему ты здесь.

Взгляд тут же переместился в бок. Там находилось окно, открывающее вид на многоэтажки, широкую дорогу. Вдали виднелись хвойные деревья с белыми шапками на верхушках. Красота. Интересно, что там делает Лиза? Нашла компанию с кем и где встречать новый год? Есть новогоднее настроение? Ох, Лизка, уверена ты отжигаешь уже сейчас по полной. Твой энтузиазм впишется в любую вечеринку.

— Понятно, — донесся голос Василия Ивановича. Он, видимо, понял, что не дождется от меня ответа почему я здесь. Ну а зачем? Вера прекрасно ответила. Из-за лейкоцитов, эритроцитов и лактозы. Последнее, кажется, сахар. Ну, пусть кормят шоколадками.

— Тогда прими лекарства и поешь, потому что тебя ждут следователи с допросом.

— А если я откажусь? — уточнила я с сомнением, потому что…

Ну чьё желание или нежелание останавливало наших следователей. Если до истины не докопаются, то душу потрепают знатно. Что было мне обеспечено.

На обед был бульон. Безвкусный, пресный и к тому же холодный. Влезло максимум четыре ложек и то, под строгим контролем Верочки. Взгляд у этой молодой девушки был мягко говоря совсем не молодой. Она смотрела угрюмо и искоса. Будто я жениха у неё отобрала.

Ох, знала бы ты, Верочка, что мне со своими для начала разобраться.

Вопрос Максима никак не давал покоя. С момента пробуждения он тенью скользил в царившем тумане в голове. Напоминал о себе как о тяжелом камне, висевший на шее. Что значит который у меня жених? Откуда такие предположения? И вообще это оскорбление.

А кто собственно та Саша, которая родила, на минуточку?

Суп застрял в районе горла.

Спор внутри развивался не хилый. Он мешал дышать и заставлял давиться отвратительным супом. А ещё взгляд медсестры навевал непонятные мысли. Что я ей сделала?

А после серый туман разбавил красное марево. Марево из злости и бессилия. Это великий следователь мира Овечкин пришел.

Ну как пришёл. Во первых вошёл вихрем, как к себе в кабинет, не стучась и не извиняясь. Я между прочим все еще обедом давлюсь. Сел непозволительно близко и прямо на мою кровать. На стерильную кровать, чтоб его. Коротко назвался именем, показал удостоверение. А во вторых бесил своими бредовыми вопросами.

— Как зовут, где учитесь и что вы делали в это время в этом городе?

На минуточку, у меня тут семья. И это нормально под Новый год приезжать к семье. Данный мой случай, конечно, в рамки нормального не входило, но ему то об этом откуда знать.

Соскучилась я по родителям. Вот!

— Кто вас позвал в тот лес? Как вы в нем оказались?

Да, действительно, а как можно оказаться в лесу, который начинается буквально в полуметре от забора.

— Кто был инициатором?

— Смысле?

— Кто был инициатором встречи? Вы или бывший военный Кравц? О чем вы договаривались? Где ваши сообщники?

Я еле сдерживала порыв выскочить из-под его холодного взгляда и указать на дверь. А что ещё хуже, хотелось дать пощечину. Потому что это откровенная клевета и ложь. Даже если бы мне позволили сделать это остатки сил, думаю это вышло бы мне боком. Поэтому я лишь хлопала глазами и удивлялась. Вроде серьезный человек, занимает такую должность, вроде нормальный, а несёт такую чушь. Какие сообщники?

Благо, нашу идиллию разбавили гости, которым разрешили навестить больную. С этим Овечкиным я ею стала бы в полной мере.

Отец прибежал первым, встал со свободной стороны и приложил ладонь ко лбу. Нет, папа, болит не там.

— Моя девочка, — прошептал он мне в висок.

По телу по-новому пробежалась дрожь. Все пережитые чувства, которые благополучно дремали все это время, разом взбудоражили нутро. Как я ждала помощи, и не дождавшись ее, в который раз разочаровалась. «Это же Аня, вернется обязательно», подумала семья. Потом как испугалась за них же. А если бы они попали под раздачу? Лучше самой лежать под капельницей, чем видеть родных в тошнотворно белой палате.

— Ты цела, слава Богу, цела. Дай погляжу. Что же он сделал с тобой, моя девочка?

Кто это он я не поняла. Список уже длинный. Следователя можно из него вычеркнуть. Как он мучал мой мозг никто не услышал. Да и к защитнику правопорядка, как бы, больше доверия. Если отец имел в виду того амбала, который нес меня на плече, словно мешок картошки, то вопрос тот же. Откуда? Их же не было там. Поэтому вопрос оставался открытым.

— Вас просили зайти только после окончания допроса, — недовольно процедил следователь. А я лишь тихо порадовалась. Так то ему.

— А он закончился, — раздалось невозмутимое и холодное с дверей. И в душе стало еще капельку легче. Да, мама, продолжай.

Никогда я так не радовалась ее появлению, потому что знала, что она своего добьется. А в данном случае, мы обе хотели одного — чтобы следователь оставил меня в покое. Тот встал, даже немного удивленно, развернулся и нервно поправил манжеты. Кажется, с ним давно не смели так разговаривать. Следующие его слова это подтвердили.

— Гражданка Явницкая, следствие не будет ждать пока вы будете обниматься. Преступника найдете мне вы?

— Анна тогда здесь причем?

— К ней есть вопросы.

— А на каком основании вы обращаетесь с моей дочерью и пациенткой больницы, в таком ключе? Это она что-ли преступница? Дайте человеку прийти в себя.

— Вы мешаете допросу, — сквозь зубы выдал следователь. Ему крайне не нравились сложившиеся обстоятельства. — Если не освободите палату в течении минуты, это будет расценено, как умышленное препятствование следствию.

Мягко говоря, яобалдела. Насколько же все серьезно?

— А в чем вы обвиняете нас? — этот мужской баритон раздался над ухом. Этот папа. — Я как знаю преступника вы поймали. Сейчас он сидит за решеткой.

— Анна Явницкая в заговоре с преступниками, скрывает важную информацию или может быть связана с ними определенным образом. Не вся группа была поймана.

В этот момент челюсть упала не только у меня. Хотелось откровенно ругнуться.

— В таком случае мы будем разговаривать только в присутствии адвоката.

— Это не обвинение. Вы пока что в режиме свидетеля. Но …

Дальше терпеть я не стала.

— Я отказываюсь от дачи показаний. По крайней мере сейчас. Мне плохо.

Все лишние, кто занимал мой кислород в скромной палате, повернулись тут же ко мне. Надо же, я тоже могу за себя постоять.

В принципе, это вовсе была не ложь. С каждой секундой слабость накатывала короткими волнами, грозя вылится в очередной обморок. Столько информации и столько шума давили тяжелым камнем.

— Вы уверены? — следователь Овечкин недовольно сжал челюсти и снова поправил манжеты. Кажется, это нервы. — В таком случае, подпишите протокол об отказе и ждите официального приглашения.

И, попрощавшись, вышел. Воздуха стало вдвое больше.

— Спасибо, мама.

— О, Анна, — вздохнула она, заняв то место, где недавно сидел следователь. Медом намазано что-ли. — Почему ты не слушаешь старших, которые тебе столько раз повторяли, что Кравц не тот человек, с кем можно заводить дружбу. Из-за него могут быть одни проблемы. С детства он к тебе проявлял нездоровый интерес, и все беды тянул. Вот во что оно вылилось.

Она горестно вздохнула, точно мы вернулись в те самые годы, когда маленькая я шла против указаний. Спорить не хотелось. Да и принимать гостей особо тоже. На душе было тяжело, сердце билось нервно и неспокойно. Чего-то откровенно не хватало, а что, понять не могла.

Да и не дали.

Меня окружили со всех сторон.

Те, которые бросили меня.

— Анечка, ты как?

— Поправляйся скорее.

— Как мы за тебя переживали.

Коротко оглянувшись, заметила искренние чувства. Семья переживала и желала только лучшего. Ну так, оставьте меня, подумалось вскользь, для моего самочувствия. А еще я почувствовала их страх. Он витал в воздухе тонким призрачным слоем. Он чувствовался еще в их поведении. Каждый раз семья отводила глаза, не желая смотреть прямо.

Через пару минут бесполезной, пустой болтовни, я не выдержала и спросила об этом открыто.

— Что с Максимом? В чем меня обвиняют?

Девочка я не маленькая и прекрасно помню про группу поддержки, которую якобы Макс убрал. А еще я не забыла те стеклянные глаза. Даже дикая усталость и литры вливающейся в меня жидкости не смогли отогнать свежие воспоминания.

Короткое молчание как ни странно нарушила мама.

— Он в тюрьме.

— За что?

Могла бы не спрашивать, но хотелось узнать все.

— За умышленное нападение с целью убийства.

Понятно.

Ну не такое уж и умышленное. Вряд ли “спасал шкуру” можно назвать планом. Я единственная знала правду, потому что подслушала разговор.

Я тяжело сглотнула.

Продолжай. Я слушаю.

— За заговор против вышестоящих лиц.

Это тоже еще спорно, если верить неудачно подслушанным словам.

Тут я впервые подумала о другом. Было ли это неудачей? Да, я в конечном итоге в больнице. Но! Нападение случилось бы точно. Заранее запланированною по чьему-то приказу операцию специально организовали ночью, а перед этим подключили прямое наблюдение за домом. Правда они не знали, где на самом деле ночевал Максим. А потом, узнай я об этом от следствии или официальных источников засомневалась бы? Вон как мои гости смотрят — со страхом, с недоверием, точно я их сообщница.

Да и прямой вопрос, что же я на самом деле делала в лесу тоже читался в их глазах.

Я нервно рассмеялась и удостоилась парочки внимательных взглядов. Типа, с тобой все в порядке?!

— Да, я так, — отмахнулась я.

Речь ведь идет о серьезных вещах. Вон, меня уже хотят обвинить непонятно в чем.

Что же чувствует Максим? Это же несправедливость. В сердце больно кольнуло. Если его задержали на месте с поличными и на горяченьком, то никакие правды и неправды его не спасут. Потому что личный разговор кроме меня никто не слышал, а доказать вышестоящий приказ еще суметь надо. А так, кто остался в живых, тот и виноват получается.

Что самое горькое, не поверят в том числе и мне. Потому как я, вроде, заинтересованное лицо.

— Что с ним будет? — вырвалось тихо.

— О Господи, — возмутилась мама. — Анна, о чем ты думаешь только? — она от нервов и глупой дочери начала мерить комнату шагами.

— Папа, — я повернулась к более спокойному человеку.

— Я не знаю, дочка, и мама права. Тебя приплести к делу раз плюнуть. Ты лучше расскажи что случилось на самом деле и ничего не таи.

А случилось, папа, то, что никто не поймет.

И стоит ли, спрашивается, начинать?

Еще через тридцать минут, которые вымотали меня до утреннего состояния едва живого планктона, я осталась одна созерцать белую стену пустым взглядом. Ну как одна. Верочка принесла мне ужин, но ее взгляд меня больше не пугал и даже не отвлекал.

Я пыталась понять себя. Я была в смятении. На перепутье, где сложно сделать выбор, потому что вернуться будет невозможно.

Мне было не в радость идти свидетельницей чрезвычайно важного процесса. Обошлась бы. Участвовать в игре «последний выживший» тоже. Максимум чего я ждала от нового года — это лёгкая нервозность и слабая раздражительность. Спасибо, Максим как всегда сделал мои дни ярче.

А с другой стороны… Что с ним станет?

Ночь прошла в дичайшим жару. Высокая температура не спадала долго. Под закрытыми веками то и дело мелькали разные образы из прошлого.

Утро прошло в полном сумбуре: гостей больше не пускали, зато рядом копошились чужие люди. Они раздражали. Они то дергали мои слабые руки, то поправляли голову, прикрывали тёплым одеялом и так разгоряченное тело, под которым по мне пот тёк просто ручьями. Вторая ночь не спешила закрывать вороты в ад.

Из-за двери постоянно доносились родные голоса: они поддерживали как могли. Их просто не пускали и им приходилось караулить под дверью.

Но одним вечером стихло все.

И даже Верочка куда-то пропала.

Тишина окутала меня. Она была везде. И внутри меня и в ненавистной белизне стен. Даже аппарат пищал тише, будто стесняясь нарушать образовавшуюся тишину.

Сомнения внутри просто заморозились. Не хотелось думать ни о чем, решать что-либо тем более. Да делайте со мной что хотите.

Время медленно ползло. За окном солнце село за 6 минут и тридцать секунд. За это время его края спрятались за высокими домами, которые ещё виднелись, прежде чем лес захватит горизонт.

Лёгкий, едва слышимый скрип двери я пропустила. Верочка очередной холодный суп принесла. Пусть оставит и уйдёт.

За окном стремительно темнело. Зимний вечер не заставлял себя ждать.

Дверь так же едва слышимо закрылась, и никто не спешил уходить.

А вот следующие шаги заставили меня понервничать. Они были короткими, тяжелыми, будто вошедший не знал куда деваться.

Сердце забилось быстрее, а дыхание оборвалось, когда обернувшись я увидела высокую фигуру в кашемировом темно-бежевом пальто.

— Ты как? — спросил Максим.

Глава 15

Глава 15

Один вопрос и я впадаю в ступор. Всего один короткий, такой простой по своей сути вопрос ввергает меня в еще бОльшие вопросы. В данной конкретной ситуации он звучал как издевательство. Как я? Да просто кайфую. И от торчащих из меня трубок, от писка аппарата и блевотины, под названием куриный бульон.

Лучший новый год в моей жизни, просто.

Максим же прошелся по палате, заглянул в окно, отодвинув занавеску и легко взяв стул, подошел к моей кровати. Устроился поближе ко мне. Зачем?

Я рассматривала плавные движения, замечала движение широких плеч, видела как полы пальто распахивались при ходьбе и глотала горячий воздух. В итоге я сильно кашлянула, после чего мне галантно предложили белоснежный платок. Задушить бы его этим самым платком, но вместо этого я благодарна приняла из его рук, не касаясь кожи.

После вопроса, который так и остался висеть в воздухе, никто не спешил продолжить разговор. Да Господи, какой разговор? Мне хотелось вовсе не этого.

Все внутренние эмоции, которые буквально пару дней назад раздирали сердце, а потом заморозились, живо дали о себе знать. Вернулся весь негатив, который я с трудом пережила. Вернулись ужасные, пугающие воспоминания. А еще все сомнения, вопросы и переживания.

— Это правда? — слова выскользнули против моей воли. Теперь я мало что контролировала. — Это все правда? Ты убийца?

На что Максим лишь удобнее откинулся на спинку стула и прищурившись, всмотрелся в мое лицо внимательнее прежнего.

— Да, — он коротко кивнул. — Ты сама видела. И знаешь, — нервное движение плечом не осталось без моего внимания, — на войне как-то нельзя обойтись без убийств. Там есть только кровь, смерть и приказы. На войне ты держишь оружие. И либо стреляешь ты, либо в тебя. Другого расклада нет.

Я тяжело выдохнула, не заметив, что до его ответа задержала дыхание. Облегчение от ответа не пришло, как не прошла и злость. И что я собственно ждала? Да, сама видела, и да, он прав. А напоминать чья в этом заслуга мне тоже без надобности.

— Тебе это так важно? Кто я? Или ты забыла?

— Я не знаю, — выдохнула я, закрыв глаза. — Я правда не знаю. Мы так долго не виделись, да и в прошлом мы особо не дружили, чтобы знать кем ты был.

Максим тут же качнул головой, словно не веря в мои слова. Он из опровергал.

Хотелось договорить, что я давно запуталась в его масках.

— Ты меня боишься? — в спокойном до этого голосе прозвучали нотки обеспокоенности. Кажется этот вопрос здорово его волновал. Но так ли это важно? Ведь определиться в этом значит смотреть на человека с неким планом, мыслями и надеждами. Их у меня не было. Максим виноват и его ждет суд.

— Каждый раз, закрывая глаза, я вспоминаю тот вечер.

Голос дрогнул. Слова застряли в горле. С закрытыми глазами все казалось ярче, будто случилось со мной только только. Щекой почувствовала легкие прикосновения, точно летний ветер колышет волосы. Приятно, тепло, успокаивающе. Но глаза я так и не открыла.

— Давай, — прошептал Макс. Без слов, я поняла, что он просит меня высказаться. И я почему то хотела. Сильно. Хотела выплеснуть всю горечь и обиду. И если я точно знала, что родители не поймут и не поддержат, то от легкого ветерка я почувствовала силы на разговор.

— Я вышла просто подышать.

— Ты так беззаботно играла с детьми, — было мне грустно.

Я усмехнулась. Кажется, я унаследовала мамины актерские способности.

— В лесу я заблудилась. Я шла и шла, не разбирая дороги, а очнулась когда примерзла и поняла, что потеряла след. Пробовала вернуться по своим же следам, но сделала только хуже, шла кругами. А потом услышала голоса. Мужские. Я подумала, что это за мной и сама побежала в ту сторону. Но…

— Это была не твоя семья. Они не искали тебя.

— Да, — сглотнула я. Слышать уверенно от другого человека то, о чем пытаешься сомневаться было больно. — Они говорили о тебе, — мой голос снова дрогнул. — Я подслушала. Они говорили о приказе генерала и о предателе…

Продолжить я не смогла. Да и зачем?

— В общем, я знаю, что другого выхода у тебя не было. Или мы, или они.

А чтобы закончить фразу, я посмотрела на гостя, который в напряжении сидел у краешка стула, убрав напускную невозмутимость. В его глазах плескалась боль, отраженная от моей. Она была одна на двоих.

— Поэтому, спасибо, — прошептала я искренне.

— Но если бы не я, то ты бы не лежала сейчас здесь.

— Да, не лежала бы, но не в том смысле, что имеешь в виду.

Я была бы далеко. В другом городе, в новой для меня компании и в тоже время в гордом одиночестве.

— Зачем ты приехал? — вопрос прозвучал с искренним возмущением.

Рассказ облегчения не принес. Он разворошил старые чувства, из-за которых меня потянуло на воздух. Из-за которых я хочу сбежать в свою старую тихую жизнь вот уже который день. В жизнь без эмоциональных качель и ям.

— Макс, зачем ты вернулся? Специально выманил преследователей в глушь? Ты же знал про слежку? Ты знал. Точно. Ты знал местность и приготовился. Ты их ожидал. Я слышала, что ты увез родителей из страны. Чтобы расквитаться с врагами и приманить ты выставил дом на продажу?

Тяжелое дыхание не прекращалось. Глаза блестят, желваки играют, но ни слова в ответ.

— Макс, не молчи. От тебя одни беды. Ты притягиваешь их словно магнит. Зря ты остановился у нас, в ненавистном тебе доме и среди таких же людей. Нас всех могли вовлечь, не только меня. Почему ты выбрал нас, Максим? Месть? Я не ожидала от тебя такого.

Глупо было врать, но чувства не сдерживались здравым рассудком. Тем более когда последний спал под натиском медицинских препаратов.

— Я так не могу. Эти сомнения меня загрызут, — я махнула руками. Меня выворачивало от обиды, от того, как было на самом деле. Причиной возвращения была далеко не я и даже не воспоминания о доме.

— Как удачно вы продаете дом, — нервно хмыкнула я. — И правда, да кто купит его в такой сезон, после стольких лет пустующих комнат. Да там наверное сыро, грязно и холодно. Если и правда продажа, дом для начала надо было привести в порядок.

— Какая же я дура…

Под конец умозаключений я откинулась обратно на гору подушек и всмотрелась в потолок. В глазах пекло, точно от песка. Но пока они открыты, слезы не выльются. Ни за что. Не сейчас. Может чуть позже.

Вместо ответа Максим встал, чтобы одним движением остаться в рубашке. Пальто с шумом упало на пол, будто оно было мокрым и притянуло мой взгляд.

— Ты меня ненавидишь, — раздалось в углу комнаты.

Я тихо ахнула, увидев то, о чем позабыла, пропустив мимо ушей его вывод.

Некогда белая рубашка выглядела точно ее оттоптали в грязи. Местами рваная, она висела кусками. На груди виднелись еще свежие раны, края которые не были обработаны. Свернувшаяся на ходу кровь выглядела почти черной. А еще виднелись синие гематомы. Большие и маленькие они выглядывали через ткань, будто издеваясь. На руках также были царапины. Точно он бежал в хвойном лесу и царапался о невидимые ветки.

— Я только что услышал твою мать. Те же слова. Все таки родная кровь, — кривая ухмылка исказила его лицо.

Тяжелый ком в горле, который мешал дышать вовсе остановил процесс. Я даже привстала, чтобы рассмотреть все вплоть до разбитых костяшек на руках. При свете ночной луны это было затруднительно. Но я жаждала каждую деталь. Они перекрывали мою боль.

— Неужели ты и вправду так думаешь?

— Тебя задержали. Мне сказали, что ты в тюрьме и ждешь долгих разбирательств.

— Обойдутся, — выплюнул Максим, резко разворачиваясь. На спине его были точно такие же царапины. — Группу подкрепления я просто вырубил, отключив связь. Первый сдох не от моей пули, точно так же как и второй. Пули принадлежат тому самому генералу, который отдал приказ. Это доказала экспертиза. На них нет моих отпечатков пальцев. Пусть теперь расхлебывает он. А почему задержали? На шее второго нашли частицы моей кожи, когда я его душил, и на щеке, потому что пару раз получил. Но пусть это докажут, может я просто проверял пульс.

Откровенная бравада осталась без ответа. Я просто вспоминала, что надо дышать.

— Да, ты права, я все знал, — Максим едко продолжил. — И о слежке и об их плане. Генерал не мог простить такую дерзость. Никогда. Он человек старой закалки, безжалостный и жестокий. Да, я подготовился заранее. Но не таким образом, как ты себе напридумала. Специально ехать сотни километров? Глуши что-ли мало вокруг.

— Но…

— За дом реально просили. Женщина по голосу не молода и имела понимание, какой именно дом хочет купить. Она была в курсе, что он был на торгах несколько лет назад, но тогда мы передумали. И вот продажа вновь появилась на страницах. Не знаю зачем он ей сдался, но факт есть факт.

— И она приехала на встречу?

— Сама знаешь, что нет. Мне пару раз казалось, что это чья-то шутка. Потому что нотки знакомого голоса я пару раз ловил в вашем доме.

— Кто? — тут же спросила.

После долгого молчания и после того, как Максим несколько раз вдыхал воздух, словно готовился признаться он просто развернулся к окну и признался в другом.

— У меня есть просьба к тебе. Я уйду, но хочу, чтобы ты исполнила мое желание.

— Куда уйдешь? — не смогла я не спросить.

— Я же притягиваю беды, — невесело хмыкнул он, передернув плечом. — Просто исчезну.

Хотелось встать и посмотреть, что же такого интересного есть за окном, что это занимает все внимание моего гостя. А еще хотелось встать рядом, положить ладонь на крепкое плечо и отговорить. Не исчезай, хотелось попросить, но разговор не шёл в эту сторону. А начинать первой щепетильную тему не было в моем стиле. И вообще, женская гордость мне не позволит признаться первой. Что до сих пор люблю, просто с ума схожу.

Вместо этого я тихо спросила.

— О чем ты просишь?

Медленно разворачиваясь обратно ко мне, пальцы Максима ощупали оставшиеся пуговицы на рубашке, стремясь раскрыть голую грудь.

— Нарисуй меня.

— Смысле? — нахмурилась я. Просьба оказалась неожиданной и неподготовленная я просто раскрыла рот. — Нарисовать? Карандашом?

— Да, как раньше.

— Как раньше… — выдохнула я. А после смутилась. Не думала, что состояние планктона позволит эмоциям взять вверх.

Когда-то давно я не могла провести день без одного наброска, который копировал бы черты лица одного хулигана.

— Я не рисую больше, — было ему ответом, хотя что либо произнести было трудно. Рубашка упала на пол, открывая обзор на широкую крепкую с темными волосками грудь. Она блестела в свете ночной луны маленькими бисеринками пота.

Идеальная красота смешалась с чудовищной реальностью. Потому что темные кровоподтеки и открытые царапины больно задевали сердце. Было невозможно смотреть, но и перенести взгляд тоже не удавалось.

— Врешь, — чёрные угольки вместо глаз буквально впились в меня.

— Я правда не рисую вот уже больше пяти лет.

— Почему?

Я пожала плечами, опустив взгляд. Да как то я выгорела. Каждый раз беря в руку карандаш по коже бегали холодные мурашки. Даже в институте я писала только ручкой. Хотя ощущения неправильности ситуации на пальцах не отпускали еще долго.

— Смирилась, — ответила в конце концов.

— Но ты не забыла каково это.

Я отказывала и отказывала. И чего ему приспичило сейчас побыть натурщиком? Лучше бы поискал чистый полотенчик с водой и стерильную повязку. Больно же смотреть на эти гематомы, оставленные добрыми следователями в ходе расследования. Небось, ещё пожалели что Максим так быстро отделался.

Уговоры велись несколько долгих минут, после чего я все таки уступила и взяла услужливо протянутый кусок карандаша.

Я это сделаю.

Максим ошибался. Я забыла то ощущение лёгкости и счастья, когда белый пергамент наполняется линиями, штрихами и мелкими деталями, которые в итоге собираются в единый образ. Забыла какое радость творческого процесса.

Я хочу.

Рука застыла в воздухе. Секунда, две… пять, десять. Настенные часы гулко отсчитывали секунды в абсолютной тишине. Казалось, даже на улице ветер стих, чтобы ненароком не испугать то маленькое желание, что теплится в груди. Пальцы онемели и опустились обратно, не притронувшись к белой бумаге ни на миг.

Не могу.

— Не могу, — повторила я вслух.

— Аня, — голос оказался совсем вблизи, а после кровать прогнулся под весом севшего мужчины. — Аня, дай мне немного той жизни, немного того спокойствия, который я имел тогда. И потерял сейчас. Знаешь как часто я поднимался в твою комнату в надежде увидеть новый рисунок? Я задыхался без них.

— Я больше не та Аня. У меня нет той фантазии. Я забыла каково оно — создавать что либо из ничего.

— Я же здесь. Посмотри заново, прочерти пальцами мое лицо и ты запомнишь.

Мужская ладонь сжала мою, но не пошевелила.

— Я и не забывала, — прошептала едва, но мои слова были услышаны.

Рука Максима едва дрогнула и на секунду замерла.

Его близкое дыхание сбивало с мысли и выуживало правду из темных недр души. Оттуда, куда я не заглядывала почти вечность.

— Максим, я тебя не забыла, поэтому не могу рисовать. Не могу. Каждый штрих повторяет тебя. Каждая точка стремиться быть тобой. Не может получится рисунок, чем то не похожий на тебя. Не заставляй меня, прошу. Просто уходи.

— Ты не понимаешь, — последнее, что проговорил Максим, прежде чем приблизился вплотную и взял мои губы в свои.

— Макс…

Шептала я горячо между моментами, когда Максим брал паузу, чтобы вдохнуть. Он напирал все сильнее, беря в обхват мою шею, голову, зарываясь холодными пальцами в волосы. И одновременно боялась касаться, чтобы ненароком не сделать мне больно. Его внутренняя борьба ощущалась кожей.

Мои губы были в полном подчинении. Их мяли, кусали и всасывали в рот с неприкрытым желанием. Всасывали то верхнюю, то нижнюю, периодически отвлекаясь на язык. А после нежно лизали, прося прощения за намеренную грубость.

И я прощала. Ведь он так мне нужен. Нужен, как свежий глоток воздуха. Нужен больше глицерина или той же самой капельницы. От его поцелуя я лечилась точно чудом. За спиной вырастали крылья, которые с легкостью поднимали меня с кровати. Ближе к нему. Ближе к теплу. Чтобы крепче обвить широкую шею. Ближе к телу, чтобы чувствовать каждый бугорок.

А между стонами шептать:

— Я не забыла тебя… не забыла.

— Бабочка, не ври, прошу.

— Не вру, не вру

В ответ мою губу зацепили зубами, чтобы через миг пустить каплю крови.

— Ты врешь, — выдохнул он в губы. А после отстранился и заглянул в глаза. Руки обхватили разгоряченное лицо, а большой палец загулял своей жизнь: он медленно ласкал кожу и от этой ласки коленки подгибались. — Потому что ты исчезла, окончательно и бесповоротно. Все мои попытки наладить с тобой связь кончались провалом. Ни одно письмо не смогло достучаться до тебя. Я так ждал ответа. Одного слова хватило бы. Один лишь намек.

— Я не понимаю тебя. Не понимаю. О чем ты говоришь, Макс?

Несмотря на паузу и что теперь воздух поступал в легкие без препятствий, дышали оба тяжело. Я не могла унять бешено стучащее сердце. Оно давно так не трепетало, поэтому контролировать его стало вдвое сложнее. А глаза не могли выхватить что-то одно. Взгляд стремился объять все и сразу. Все изменившиеся черты лица, все маленькие морщинки, особенно изменившуюся мимику. Да, люди взрослеют, сталкиваются с жизнью открыто, испытывают боли и страдания, радость и счастье, и каждое чувство оставляет след.

Это страшно осознавать, что твой человек прожил все моменты жизни без тебя.

— Макс, не молчи, — потребовала, когда видела сомнения в глазах напротив. А ещё боль и обиду. Будто это самое большое его разочарование в жизни и вспоминать это очень сложно.

— Я тебе писал, когда не нашёл в социальных сетях. Писал несколько раз.

Признался он. Что меня ничуть не успокоило.

— Нет, — я нахмурилась, вспоминая были ли необычные случаи. Может я пропустила почту среди другого мусора, в виде рекламы, которую кидают в ящик с регулярной частотой.

— Конечно нет. Я уже понял, что ты не посещала дом пять лет. Почему кстати? Почему ты перестала рисовать? Бабочка!

Тёплые руки сжали лицо, а лоб почувствовал тёплое отрывистое дыхание.

— Не зови меня так, — выдохнула в ответ.

— Не я так тебя назвал, помнишь?

Тут я нервно хмыкнула. О, да. Это прозвище досталось мне далеко в детстве из-за праздничного костюма. Пышные переливающиеся крылья бабочки в подарок так мне понравились, что не снимала из даже ночью.

Тогда родительниц в один голос предрекли мне красивого мужа. А неподалёку неподвижно стоящему маленькому Максиму обещали красивую невесту, копию меня.

Он тогда с минуту сверлил меня взглядом, уже тогда чёрными зрачками и убежал. А на следующий день наша война стала чуть серьёзней. Дерганье волос и порванные колготки оказались лишь цветочками.

— Я захотел бабочку уже тогда. А недавно узнал, что она невеста. Тогда искать и писать перестал.

— Это чушь, — взглянув в глаза, я не ожидала увидеть тоску. — Я не знаю откуда ты это взял…

— Тише, — ткнул палец мне в губы. — Это уже не важно.

— Максим, что сейчас будет? — вздохнув от нахлынувших воспоминаний спросила я. Потому что хотелось всего. Но я понимала, что наши желания скорее всего не совпадут. И заранее задержала дыхание, чтобы не выдать разочарование.

— Поздно что либо исправлять.

Тихий стон все же предательски выскользнул. Поздно?

— Пожалуйста…

— Я не тот человек, с кем можно строить жизнь. Со мной не получится ничего долговечного. Я то там, то здесь. Я так привык. Тем более сейчас. Я солдат, я отказался исполнять приказ. Это не прощают.

Каждое слово резало тупым ножом.

— Со мной не получится тихая жизнь. Я буду в бегах. И сейчас меня ждёт разбирательство. Долгое, нудное и опасное. Я не могу тебя в это вмешивать.

— А потом? — вскинула взгляд. И сильно смутилась. Слова выскользнули против меня. И так жалобно прозвучали, что я тут же возненавидела себя за это.

Во мне боролись два желания. Гордость шептала, что нужно сохранить достоинство. Хотя бы то, что осталось. А сердце кровью обрывалось. Снова терять то, о чем боялась мечтать даже не попробовав, сердце не понимало.

А едва случившееся счастье, немного распробованное, но законченное жалило хуже одиночества.

— Ты уйдёшь? — спросила тихо.

— Да, — было ответом таким же голосом. Слабым, едва слышимым, на выдохе. Будто слово отняло последние силы. — Только нарисуй меня.

— Зачем тебе это?

— Это для тебя.

— Для меня?

— Я хочу дать тебе кусок той жизни. Поверь, это того стоит.

— Тогда тебе придётся снять не только рубашку. Снимай все.

В тишине палаты, касаясь дыханием друга друга, поедая глазами любимое лицо напротив мой шепот прозвучал оглушительно.

Да, я хотела этого. Пусть мои раны кровоточат сильнее, пусть я сильнее разожгу желание, но я получу кусок той желанной жизни. Там, где я абсолютно счастлива.

Без слов Максим встал, выпуская меня из рук в холод и мелкую дрожь.

— Только если сделаешь сама.

Я тяжело сглотнула. Он стоял тут же, возле кровати и чтобы коснуться, надо всего лишь протянуть руку. Но поднять ее и коснуться ремня показалось невозможным. Руки будто сковались в кандалы. Поднять их оказалось затруднительно. Пальцы дрожали. Холод на кончиках ощущался особенно. Ведь ремень так близко. И одновременно далеко.

Тишина в палате больше не давила. В ней чувствовалось напряжение и предвкушение.

Подняв глаза и встретившись с ответным разглядыванием я поняла чье это предвкушение. Максим дышал им. Ожиданием и надеждой. Тяжело, отрывисто и пока неверяще.

Как и я. Хоть и предложила сама.

И все же пальцы ощутили холод металла. Ногти тихо стукнулись о пряжку, нащупав замок.

Сознание медленно выключалось. Оно больше не участвовало в движениях губ, которые раскрылись и ловили горячий воздух, и даже всего тела, которое привстало.

Теперь я стояла на коленях с торчащей трубкой в руке и в белом больничном халате, и не переводила завороженного взгляда. Стащив ремень, его перехватил Максим и бросил в сторону. Тот беззвучно упал на край подушки.

Пуговица и замок не заняли времени. Пальцы уже сами двигались, быстрее стремясь к заветному.

По венам текла горячая кровь. Она ударила в голову. И теперь я не думала ни о чем. Не стеснялась и не смущалась. Я хочу и это желание побеждало абсолютно любые сомнения. Брюки с грязными пятнами упали на пол. Их шуршание ударило по нервам.

А после на пол полетели и боксеры.

Где-то вверху шумно выдохнули.

Внутреннее ликование на реакцию Максима разожгло мой собственный костёр, который ярко пылал в груди.

В руках оказался горячий вибрирующий орган. Обхватив двумя сразу, я его слегка сжала и провела вверх вниз. На кончике тут же выступил белый сок, по которому прошлась большим пальчиком, размазав по стволу.

— Аня…

Выдали сверху. Подняв глаза, я чуть ли не воскликнула от увиденного. Максим выглядел таким открытым. Его взгляд просил и умолял не останавливаться. Что противоречил словам. В голосе прозвучали неуверенные нотки. Он сомневался.

Во мне?

— Я хочу попробовать.

И не дожидаясь ответа, приблизилась и попробовала впервые на вкус. Бросив мимолетный взгляд вверх, я снова убедилась в правильности действий. Пусть я не была опытна в сексе, не то чтобы в минете, я хотела доставить максимум удовольствия моему мужчине, который едва держался на ногах. Глаза его были прикрыты, а сам дышал сквозь зубы, с шумом на выдохе и вдохе.

Руки двигались сами по себе, словно по наитию. Внутренне я дрожала, зато язык и губы не требовали дополнительной смелости. Они выводили по стволу то нежные ласки, то сумасшедшую скорость.

Максим задерживал дыхание несколько раз. И с шумом выдыхал.

Его руки блуждали по спине, не зная или не осмеливаясь подсказывать.

Не удержавшись, я сама направила его руку к моей голове, мысленно отправляя ему зов. Через миг я почувствовала сильный обхват волос, что впрочем и ничуть не помешал движениям.

Немного отстранившись, я смотрела как маленькие ладошки теряются в ширине мужского органа. Пальцы не смыкались. И это будоражило мурашки сильнее. Я обмороженной следила за своими движениями и реакцией.

Через время горячий орган стал тверже. Он будто окаменел. А еде стал вибрировать сильнее.

Я знала к чему это ведёт, но не могла остановиться. Даже когда почувствовала нервное движение руки, которая собрала в кулак мои волосы. Не остановлюсь. Нет. И не пытайся удержать.

И только когда почувствовала внутренней стороны ладони горячую жидкость, я ощутила собственное удовольствие. Оказывается, я ёрзала на кровати, не думая отчего. А мне было так же хорошо, как ему. Мне было вдвойне хорошо, потому что я видела огонь в его глазах. Тот, который всегда принадлежал мне.

По телу разлилась сладкая нега. Она манила прилечь. Упав обратно на подушки, я не почувствовала упавший туда совсем недавно ремень.

Сквозь шорох одежды, я услышала тихое:

— Я до сих пор с ума схожу.

— Это люблю? — я боялась взглянуть. Ведь через секунду он исчезнет из моей жизни снова. Боялась не выдержу. Ведь это снова не оставит живого места от оставшегося куска плоти, называемый сердцем. К этому просто нельзя подготовиться.

Его голос прозвучал летним ветром на пруду — едва слышно.

— Да.

А через минуту хлопнула входная дверь, оставляя меня в холодном одиночестве.

Я так и не дала ему того спокойствия.

Глава 16

Глава 16

Прошла очередная ночь. Нельзя сказать, что необычная. Да, меня бросало то в жар, то в холод, аппарат пищал примерно так же, как в остальные дни, но состояние тела менялось вовсе не от температуры. От воспоминаний. И от бурлящих разномастных чувств внутри. От радости и досады…

Мне казалось, что все сказанные слова были не те. Казалось, что я не досмотрела, не разглядела, не успела сделать абсолютно ничего, чтобы дать понять. Я против того, чтобы он снова исчез из моей жизни. Да, это возможно опасно, но…

Кто в этом уверен абсолютно точно? А может будет не совсем так, как он себе представил?

А после ругала саму себя, что каких только не было знаков. Мужчина захотел бы, остался бы и без намеков. Вот тут меня съедала заживо острая обида.

Давление от поднималось, то опускалось. Соответственно и сердце едва шевелилось, а после неестественно быстро разгонялось.

К утру я была выжата. И снова состояние не состояние приклеилось намертво. И все раздражали, и все было не так и не то.

Зато врач отметил улучшения. Какой сюр.

— Тогда выпишите, если все нормально, — сказала я в ответ.

— Выпишем, не волнуйся. Как себя чувствуешь сама?

После вопроса я на секунду ушла в себя. Чувствовала себя нормально. Если вчера я еле могла шевелить телом, то сейчас была готова уже бежать, лишь бы подальше от белых стен, от случившегося в палате и города в целом. Мне намного будет легче там, далеко. С одним единственным отличием. Возможно, я не буду прятаться в своем панцире. Возможно, я попробую открыться миру.

Принятое решение вдохновило. И уверенное, нормально, сказанное в ответ показалось врачу убедительным доводом, чтобы выписать уже к вечеру.

— Анна, слава богу, ты в порядке, — шептала мама. Мы с ней сидели на задних сиденьях машины, а папа был за рулем.

Смеркалось.

Через окно виднелись белые вытоптанные дорожки на опушке леса. Нижние ветки выделялись богатым зеленым цветом и при скорости казались еще одной дорожкой. Дорога впереди была пустой.

— Да, дочь, мы очень переживали. Сколько же можно было тебя держать в больнице, если говорили, что ничего серьезного, — возмущался отец.

Пустая дорога не казалась чем-то удивительной. Ведь завтра новый год. Многие выезжают за продуктами из глуши в большой город заранее, а сегодня они занимались только домом и другими приготовлениями.

— Вас вчера не пускали? — подала я голос и тут же почувствовала теплые руки на своих. У мамы до сих пор были очень нежные ладони.

— Почему-то да. У бабушки чуть ли не инфаркт случился. Врачи ничего не говорили, а тут сразу же нельзя. Мы подумали, что встреча со следователем прошла неудачной.

Лицо исказила кривая ухмылка. О, мама! Будто сама не знаешь. Не то чтобы неудачной, а вообще катастрофической. Для половины нервов уж точно.

— А кто был за дверью после вечера?

— Твой отец.

— Но я немного вздремнул. Кажется всего пару минут…

— А я поехала домой переодеться и отвезла маму. Ну что ей сидеть со своей спиной. А утром, когда узнала что выписывают, тут же примчалась. Ты молодец, Анна, что держишься. Мы тут поговорили и решили, что ни к чему нам судебные разбирательства. К тому же чужие. Это нервы и плохая репутация. А у тебя учеба, своя жизнь. Ни к чему портить ее.

— Папа, ты был всю ночь?

— А что случилось? — тот сразу нахмурился? А мама быстро сообразив, неверяще спросила.

— Это он! Он приходил? Да?

— Софа, дорогая, этого не может быть. Он задержан. И таких как он не отпускают так быстро.

Но мамин взгляд не отлеплялся от меня. Она хотела услышать правду от меня. И ждала, сжав губы.

— Каких таких, пап?

— Анна, не начинай. Таких жестоких, безнравственных, своевольных и бешеных. Он все подстроил и нас чуть ли не вовлек в свои грязные дела. Как ты можешь быть спокойной?

В ответ я вновь разглядывала местные окрестности. Ехать оставалось недолго.

— Признайся, он приходил?

— Мама, мне больно, не сжимай так сильно.

— Анна, отвечай.

— А может в коем то веке ответишь ты? — голос вышел громче обычного и с необычной резкостью. Всее таки я не позволяла себе так говорить с родителями. Но… — Приходили письма на мое имя?

— Какие письма? — мама аж вздрогнула от неожиданности.

Уверена, мои глаза блестели холодом. И тон был неестественно колючим.

— Несколько лет назад ты находила письма, адресованные мне?

— Дочь, мы не понимаем тебя, — отец кидал встревоженные взгляды через зеркало.

— Зато мама понимает. Была почта от Максима?

Настороженный взгляд через минуту изменился до неузнаваемости. Ненависть полыхнула. Мама поняла и вспомнила. Конечно же она знала про них. А сейчас пыталась свести все к непонимаю.

— Почему не сказала?

— А зачем? Ты только устроилась. Была далеко. И к тому же, сама не хотела приезжать. И писал то он не так уж и много раз. Так, парочка писем.

— Сколько? — устало вздохнула. Маленькая перепалка и напряжение в машине давили. И кажется, я поторопилась соврать врачу.

— Ну парочка, штук десять.

Вытаращив глаза, я не могла прийти в себя. Десяток писем? И это парочка?

Боже, я не представляю, что чувствовал тогда Максим, но примерное хлынуло волной. Лишь предположение, но ни капли не уступающее настоящим. Холодные мурашки тут же дали о себе знать. А подкатившая тошнота от ситуации, от предательства родного человека затопили сознание. Влажная пелена не позволяла разглядывать все с точности — впереди все размывалось.

Теперь я чувствовала боль Максима. Его причину холода, отстраненной вежливости и режущей внутренности стали в голосе. Наша первая встреча всколыхнула его воспоминания, когда я даже не думала о возможных поворотах.

А еще вспомнились его обидные слова, сказанные сквозь щедро сцеженный яд.

— И чтобы они прекратились, ты ответила, что я замужем?

Вслух слова показались еще ужаснее, чем звучало в голове. Еще больнее.

— Что? Вы с Максом были близки? — удивление в тоне отца было непередаваемым. Но я смотрела только на нее. На человека, родившей меня. У которой был единственный ребенок.

Говорят, что между ребенком и матерью существует связь. Так сказать ниточка, которая тут же их связывает, едва ребенок заплачет.

Я чувствовала, что едва существующая та именно связь между нами, которая давно вибрировала, вот вот оборвется навсегда. Нужен всего лишь кивок. Или слово. Короткое слова из двух букв и все.

В глазах напротив читаю упрямую правоту. И безграничную глупую веру в себя.

— Да? — мой голос дрожит. Отец в немом ступоре. И молчание, которую прерывает звук открывающихся ворот. Мы доехали. Машина заглохла, а на крыльце виднелась толпа из встречающих.

И никто не спешит покидать автомобиль.

Абсолютная тишина, в которой уже минуту потерялся мой вопрос и растопилась последняя надежда.

В маминых глазах виднеется вызов и с сжатыми кулаками, она отвечает громкое и твердое:

— Да, я ему ответила, что выходишь замуж, чтобы он не рушил твою жизнь.

— За что ты его так ненавидишь?

— Все, — мама вновь взяла себя в руки. Вновь стала самой уверенной женщиной и в своей правоте, и по отношению воспитания дочери. — Все, я сказала. Что было, то прошло. Ничего не изменишь. И знаешь, ты еще спасибо мне должна сказать. Что уберегла от мучений на всю жизнь. Что ты бы получила от него? Какую жизнь? Вечно в скитаниях и страхе о завтрашнем дне?

— Счастливую жизнь, — в голосе сталь, в голове лишь одна мысль. Что это конец. Не смогу простить.

— Что?

— Как же я устала, — вздохнув, я откинулась на подушку сиденья. Чтобы через секунду ощутить холодный, но такой приятный ветер на лице. Распущенные волосы тут же щекотали щеки, прикрыв изможденное состояние, отраженное на лице.

Это самая старшая нашей семьи нас встретила, открыла дверь и пропустила зимний ветер.

— Ну чего вы не заходите в дом? Анечка, дорогая, ты здорова, хвала Богам. Как себя чувствуешь?

— Хорошо, бабушка, хорошо.

— Давайте тогда в дом.

— У меня к тебе вопрос, родная.

— Конечно, дорогая, все что захочешь, только все позже. Надо поесть. Вон, какая стала. Прямо глядеть жалко на тебя. Сейчас я тебя накомрлю. Идем, идем. Вот так, — держа ее за руку, я не могла противиться ее мягкому голосу и зову сердца. Она, бедная, единственная переживает за меня.

Вопрос был крайне важен для меня. Но сильно переживала за ее здоровье. Не будет ли для нее ударом, если я ошибусь в своих предположениях? Выскажусь обидно или не найду подходящих слов? Я не могу потерять еще одного родного человека.

Но сильнее я все же боялась того, что все таки не ошибусь.

В доме как обычно пахло свежим хлебом, свежезаваренным кофе и женскими духами. Мамины духи, тактично напомнил внутренний голос.

Меня не оставляли одну до глубокой ночи. Сидя около камина, который горел искусственным огнем, я бездумно рассматривала комнату. Если семья и готовилась к новому году, то едва заметно. В доме слышались голоса отовсюду. Они смеялись, шутили, но без единого упоминания праздника. Никакой елки, новогодних гирлянд, украшений и другой мишуры.

Работал телевизор. Кажется, показывал новости.

На улице выл ветер. Мелкие ветки голых кустов и фруктовых деревьев ритмично постукивали в стекло. И каждый такой стук твердил, что я трушу. Что до сих пор не знаю что стоит ли начать разговор. Меня и так уже считают самой неудачной и несчастной. Вон, как смотрят. Их взгляды чувствовались иголками, точно бьющими цель.

Нет, решила про себя, не буду. Не стану. Потому что есть два развития событий, и оба мне подходили.

— Анечка, чаю будешь? Я новый заварила.

Если судьба сама идет…

— Бабушка, это ты покупатель дома Кравц?

В комнате стихло моментально. Кажется, даже ветер притих в неверии. То ли мне, потому что секунду назад решила молчать о своих предположениях, то ли женщине, которая застыла точно завороженная.

Завороженными были остальные, а мы с бабушкой смотрели друг на друга с грустной улыбкой на лице.

— Пойдем наверх, поговорим там.

— Нет, мама, постойте, — вклинилась в разговор Софья Илларионовна, которая даже посметь не стала бы о таком подумать. Чтобы собственная мать мешала ее грандиозному плану всей жизни? Действительно, что за наглость лезть в чужую жизнь. — Что за покупатель и почему это ты?

Тут я мысленно чертыхнулась. Надо было самой позвать ее в тихую комнату и без лишних ушей намекнуть. А не в лоб и при всех. Встала первой я и взяв локоть бабушки, направилась к выходу, чтобы подняться наверх. Нечего подслушивать.

— Мама, если она захочет, то расскажет вам позже. А теперь, прошу, оставьте нас одних.

А мы вышли под ошеломленными взглядами моей бойкостью и откуда-то взявшимся энтузиазмом. Минуту назад была вялым амебом.

— Как ты узнала?

— Подсказали, — хмыкнула я невесело.

— Максим все таки приходил? Вы с ним разговаривали? Аня, не молчи, рассказывай.

Вспомнив, как именно мы разговаривали, мои уши, кажется, тут же загорелись. Благо, распущенные волосы и слабый свет не предали меня.

— Приходил. Сразу после задержания. Он был весь в ранах и ссадинах, а верхняя одежда грязной и мокрой. Сказал, что доказательства за него и претензий нет. Вот и отпустили.

— Это же замечательно, — воскликнула бабушка весело. А после того, как поймала мой скептический взгляд, залп ее поутих. И вся она стала будто меньше — сгорбившись, приуныла. — Я же все для тебя.

— Как? Откуда?

— Откуда я знаю, что между вами что-то есть? Да не просто что-то, а именно то, почему ты все время одна и несчастна. Бабушку не обманешь. Я не была за столом в тот вечер, но наблюдала. И не ошиблась. Видела бы ты себя со стороны. Будто маленький цветок среди асфальта ты тянулась к солнцу. Искала его взгляд, надеялась на улыбку и грустила, когда видела совершенно обратное. Да откуда тем эмоциям взяться то, когда ты разбила ему сердце, доченька.

В глазах медленно выступали слезы — от проникновенного голоса, тихого и теплого и от правды. Ужасающейправды.

— Я не делала ничего… — голос дрогнул.

— Знаю, тише, — меня обняли мягкие и невероятно уютные руки. — Знаю. Я прочитала те письма, которые были адресованы именно тебе. И мне очень жаль, что не смогла помочь. Я только понимала что к чему, когда Софья написала ответ. Я нашла наброски. Видимо, она старалась, чтобы выглядела правдоподобно. Я ужаснулась, но ничего поделать не смогла. Я даже тебе рассказать не осмелилась.

Бабушка укачивала меня словно маленького ребенка. И так хорошо было в ее объятиях. Вместе с ее словами тихо текли слезы. Ее рассказ находил подтверждение в моей душе и требовал выхода. И находил. На самом деле, что я или она сделала бы, если ответ улетел по адресу.

— Может мне сейчас не было бы так плохо?

— Кто знает, Анечка, кто знает. А может и наоборот. Все эти годы ты бы не жила, а все искала способы связи с ним. А ты же знаешь…

— Знаю, у него не было адреса. У него и сейчас нет адреса. Бабушка, — позвала я. — Он ушел. Снова ушел. И теперь вина только моя. Я не смогла удержать. Может я что-то сделала не так? Ты так старалась, уговорила меня приехать, зная что я категорически не хотела. Уговорила приехать его.

— Не надо винить себя…

— А как вообще ты уговорила его?

— Ты знаешь, — она усмехнулась. — Теперь я не знаю кто кого нашел.

И в голосе ее слышались необычайно веселые нотки. Будто еще не до конца сформировавшаяся догадка ее очень развеселила. Я привстала, чтобы взглянуть в улыбающиеся глаза.

— Что случилось?

— Ох, я даже не знаю, как сказать.

— Говори, как есть. Ну же. Что тебя так развеселило.

— Я знала, что они один раз уже хотели продать этот дом, но передумали. Я ждала. А когда вновь услышала информацию о продаже, еще долго сомневалась звонить или нет. Потом все же решилась, услышала пару гудков и тут же выключила. Я не знала как себя вести. Представляешь? Волновалась, как маленькая девочка. Руки дрожали, уверена, что и голос.

— И что дальше? — нетерпения в голосе оказалось куда больше, чем я себе представляла.

— Он перезвонил сам и мне не было куда деваться больше. Договорились на начало праздников. Он согласился. Дальше сама знаешь как получилось.

В ее глазах играли смешинки. Ну бабушка, ну интриганка.

— Ты же могла попасться ему здесь. Никто не предполагал, что он заночует у нас.

— Да, верно. Поэтому я пряталась…

Общий смех тут же не заставил себя ждать. В тишине комнаты он показался чем-то вроде вдохновляющим. Стало чуточку легче.

— Пряталась, да все равно попалась, видимо. Это же Максим тебе сказал?

— Он намекнул, а дальше предположила сама.

— Надеюсь, ты не обижаешься на меня, внученька. Я хотела чтобы вы встретились. Мало ли что могло измениться. Я хотела по-хорошему.

— Знаешь знаменитую поговорку? — я хмыкнула на положительный кивок женщины напротив, а после мы замолчали. И так это было естественно, что стало еще чуточку легче.

Счастлив тот человек, у кого есть надежная спина, кому можно высказаться и пожаловаться. И этот человек тебя обязательно поймет. Даже если не поддержит, но поймет и примет.

В комнату после короткого стука вошли. Показалась папина голова.

— Я тут один, — почему-то шепотом сказал он. — Впустите?

Мы конечно же позволили.

— А теперь рассказывайте…

Глава 17

Глава 17

Пахло мокрым асфальтом. К этому запаху не смешался весеннее цветение, как это бывает обычно и даже осеннего ветра не было. Нет. Пахло сыростью, влажностью, как это бывает непонятной зимой. А еще дышалось очень тяжело. Будто легкие уже были полны водой и не вдохнуть.

Женский голос вновь оповестил о приезде по назначению и пожелал хорошего дня. Ей то легко об этом говорить.

Вокзал почти пустовал. Люди не толпились, в очередях не стояли, эскалаторы двигались монотонно. Многие даже такси брать не стали. На улице многих встречали свои. Какое такси, если на днях прогремел самый что ни есть семейный праздник и люди до сих пор продолжают его соблюдать.

Было забавно наблюдать за этой сценой. Лица почти без эмоций, уткнувшиеся в современные гаджеты, не выражали абсолютно ничего. Утомленные дорогой или грустные вновь бушующей погодой они смотрели прямо. И только видя встречающего, наверное, родного человека они улыбались. Искренне, с огоньком в глазах и всей душой.

Быть наблюдателем, которому по сути некуда торопиться, было немного странно. Потому что я будто остановила время. Для себя. Найдя укромное место, где точно не заденут плечом или по ногам не пройдутся чемоданом, я стояла. И смотрела.

Я наблюдала, завороженно изучая лица, привычки, походку. А еще стиль, вкус. Можно было заметить еще и состояние человека, не проведя по нему сканом.

Да, торопиться было некуда. Поезд приехал вовремя, без приключений, остановился плавно и вежливо попросил освободить вагоны. На улице же тебя никто не видит и просить не станет, чтобы освобождала угол.

Низко висящие облака, которые вот вот снова взорвутся дождем или снегом, дополняли картину. Немного грустную и одновременно спокойную. Сколько человек в мире может похвастаться умиротворенным состоянием, чтобы просто позволить себе остановиться и никуда, совершенно никуда не торопиться.

Я вряд ли была в числе тех, у кого внутри только спокойствие и умиротворение.

И только мимолетные улыбки прохожих, теплые и радостные объятия удерживали меня в укромном месте.

Почему мы так редко улыбаемся? Почему мы захвачены пассивными эмоциями?

Почему стесняемся открыто выражать то, что на самом деле чувстувем? Почему нельзя подойти к абсолютно незнакомому человеку и сделать комплимент. Что у нее глаза выразительные или у него чувство стиля отменное. Хорошо, если поблагодарят и забудут, а если признают каким-то ненормальным?

Обидно же.

За такими мыслями меня отвлекло яркое пятно, которое ровно направлялось ко мне и активно махало руками. Это пятно невозможно было не заметить, хоть пролетай здесь какой-то метеорит. Пятно оказалось моей соседкой, одетой в невероятно яркое пальто. Лиза аж светилась. И любой мимо проходящий рядом с ней просто мерк.

Кажется, я тоже преподнесла немного теплоты в эту сырость. Я улыбнулась. Широко и искренне. А после пригласила это невероятное солнышко в свои объятия. Пусть согреет и меня.

— Я скучала, — выдохнула она.

— Больше всех скучал я, — пробасили рядом. Я аж вздрогнула, так не ожидала увидеть Лизу с мужчиной. И с каким к тому же…

Сережка! Ты ли это?? Я попыталась скромно кашлянуть в кулак, скрывая заразительный смех, который буквально вырывался наружу. Рядом с Лизой было так всегда. Очень энергичным и удивительным человеком она была.

— Просто она так часто рассказывала о тебе, что я вольно невольно тоже ждал твоего возвращения, — продолжил Сережка.

Собственно, было непривычно называть незнакомого мужчины вымышленным именем, пусть даже только в голове, но ассоциация никуда не делась. И такое чувство, будто наша встреча в том кафе случилась только вчера. О все произошедшее мне только приснилось.

Лиза отодвинулась и легко взяв за локоть мужчины улыбнулась как модель, снимающаяся в рекламе. Просто блистательно.

— Ты же помнишь его, да? Познакомься, Сергей.

Тут я не удержалась и хохотнула. Открыто. Не таясь. Уж больно было весело. Надо же так попасть.

— Простите, я вспомнила кое что вот и вырвалось, — извинилась я.

— Да ничего, я только рад, что позабавил.

— Нет, нет… — я взяла себя в руки. — Я полагаю, раз вы вместе пришли меня встречать второго января, то вы особо и не разлучались.

Теперь очередь кашлянуть Лизы. Только немного театрально. Сжав небольшой кулачок, она захлопала густыми ресничками и улыбалась так заигрывающе, что невольно я начала думать. А что случилось?

А случилось то, что казалось невероятным больше всего.

На безымянном пальчике в немногочисленных лучах январского солнца блестело кольцо. С камнем. Вот его яркость могла бы посоревноваться с солнцем сквозь туч и особо не трудясь тут же выиграть.

— Да ладно! — разинула я рот в неверии. — Это то, о чем я думаю?

— Да! Да! Да! — кинулась на меня подруга, самая яркая девчонка в институте, самая легкая и беззаботная, за кем не ухаживал только если ленивый. И ни у кого не было даже шанса очаровать настолько, чтоб она забыла о своей мечте. О свободе.

И она счастливой лужицей нависла на шее.

— Малышка, задушишь, — сжалился за меня Сережка.

А я была только рада. И за объятия и за такую новость. Правда, я немного не отошла от шока, чтобы нормально поздравить. Но это мелочь. У меня будет еще куча возможностей это сделать.

И отложив насущный вопрос в сторону, я накинулась на пока еще ничего не понимающего Сережку.

— Признавайся. Почему так быстро? Ты не шутишь? Обещаешь, что не обидишь? У тебя серьезные намерения?

И, кажется, моя пылкая речь была неожиданным поворотом для сладкой парочки, потому что они вздрогнули и посмотрели друг на друга. Выразительно так и со всей возможной задумчивостью. Ожил первым он и с невероятно серьезным взглядом кивнул и таким же тоном ответил.

— Лиза предпочитает вместо цветов завтрак в постель. Для нее это большИй знак внимания, чем купленный букет. А еще она любит гренки, поджаренные только с одной стороны, чтобы другую, мягкую сторону намазать джемом. Клубничным. И предпочитает чай. Любит, конечно, кофе, но якобы следит за фигурой. И знаешь, — Сережа заговорил так быстро, что ему понадобилась минутка, чтоб вдохнуть. А вместе с ним нам с Лизой выдохнуть. А чтобы продолжить, он повернулся к своей невесте. Очень смущенной и удивленной. — Ты просто невероятная, малышка. Я это понял сразу и не собираюсь забывать. Даже не надейся. Ты удивительная, чтобы кому-то отдавать. Поэтому так быстро. Но, уверяю, не быстрее моего сердца в этот момент.

Мы ахнули одновременно. Это было очень мило и искренне. Его слова добрались до самого темного уголка души. И довольно там же устроились.

Забылось все. Свисающие свинцом тучи. Они больше не давили, будто само небо пропустило немного тепла. Забылись мимо спешащие люди с их безэмоциональностью, что только недавно у меня вызывала кучу вопросов. Их счастье перекрыло даже мои терзания, которые ни капли не утихли.

Да, они продолжали грызть себе путь, упорно размножались и не думали покидать мое сознание. Просто мне удалось немного от них отвлечься. Вот уже пару дней я выглядела абсолютно здоровым человеком, который не пережил ничего крамольного и необычного для своей жизни.

С этой мыслью меня отпустила семья. Ведь я сильная и даже если немного где-то болит, обязательно вылечусь. Если врач выписал, ему можно довериться. Да, можно. Я на самом деле нормально, особенно здесь в городе, ставший родным, среди друзей, искренне любящие.

Мы уже шагали, а я все еще не верила в услышанное. Теперь что, будет свадьба, семья и дети? Абсолютно замужняя женщина, у которой за спиной крепкое плечо. Кажется, эти слова не вылетали из уст соседки за все время нашего совместного времяпровождения.

С ней надо будет поговорить отдельно.

Черная припаркованная на краю машина мигнула фарами, а уже через пять минут за стеклом мелькали голые деревья. Автомобиль оказался на редкость недешевым. В семье не водилось учить девочек дорогим маркам, зато жизнь научила, что кожаные молочного цвета сиденья, рычащий двигатель с первой секунды и плавная грация хищника требуют хороших вложений.

Голубки впереди щебетали о чем-то своем.

На руке красовались часы. Они были объемными, с кожаным ремешком и мерцали едва видимым, но необычным блеском. Кажется, стекло из какого-то особенного материала. В ухе бриллиант, на шее толстая цепь, белая рубашка с закатанными рукавами, которая открывала вид на сильные руки.

Ух, и богача Лиза охватила.

Интересно, что делал такой человек в простом, как мне кажется, для него кафе. Или не особо красуется свои состоянием? Хотя, вон какие взгляды кидают на нас на каждом светофоре. Даже с других машин в потоке.

Я кажется, сильно всмотрелась на профиль молодого человека, не таясь, потому как тихо вздрогнула, когда поймала ответное разглядывание через зеркало заднего вида. Интересно, как долго?

Щеки тут же заалели, кажется, это заметили тоже. В машине возникла какая-то пауза. Вроде я и должна что-то сказать, извиниться по крайне мере, но почему-то голос не шел.

А еще Лиза. Даже с этой стороны мне виделось ее состояние — счастливое. Она дышала, как летела, говорила быстро и немного дергано, будто хотела выговорить все и сразу, и не знала с какого слова начать. Они держались за руки, на щеках играл румянец, а не его губах не угасающая улыбка.

В салоне звучал какой-то оркестр. Тонкая мелодия добавляла уюта.

— Так как вы познакомились? — не удержалась я и прервала сладкую идиллию, прежде чем Сергей подумает лишнее.

— Ты не поверишь, — обернулась подруга. — После того как ты ушла, я тоже ринулась на выход. Успела только номер оставить. А он нашел адрес уже по номеру. И в гости пришёл.

Меня не покидало ощущение неправильности. По телефону?

— Это как? — задалась я вслух. — Социальные сети что-ли?

— Не знаю. По крайней мере у меня нет номера в открытом доступе, — Лиза нахмурилась и вопросительно посмотрела на водителя. — А как кстати?

Тот не выглядел смущенным или пойманным.

— Каюсь, девушки, я немного слукавил, — смех его тек сладким медом. Обворожительный засранец. Неудивительно, что Лиза ничего и думать не хочет. Потому что, было понятно, что до моего вопроса она об этом не задумалась.

— У меня есть знакомый, который просто вызнал твое имя. Далее, нашел чем ты занимаешься и как оказалось, где учишься. Я сходил туда и с невероятным усилием узнал твой адрес. У вас там сидит очень занимательная секретарша.

Он шутил, но даже у меня пополз мерзкий холодок по спине. Я точно ревновала. Лиза молчать не стала, она сцепив зубы, едко проговорила:

— Занимательная говоришь?

Сергей развеселился вовсю. А после, видя, как сильнее закипает его невеста, взял ее ладонь, погладил большим пальцем и очень нежно поцеловал тыльную сторону, глядя ей в глаза и совсем другим, теплым и доверительным тоном сообщил, что он шутит.

— Ей достаточно было простого хоть и ложного внимания, малышка. Вот и все.

Даже я поверила, а что было стыдно признать, и почувствовала момент поцелуя. Волна мурашек поползла дальше спины. Не от низкого баритона. От того, как же сильно увязла моя подруга. Она всегда была сверхэнергичной и чувствительной. Не представляю, что будет с ней, если произойдет непоправимое.

И тут же одернула себя. Не стоить всех судить по себе. Люди бывают счастливыми, могут найти свою половину души и жить, не воя по ночам в подушку. Лиза смогла и теперь ее надо поддерживать. Хотя, стоит понимать и не забывать, что на такого мужчину всегда будут бросать взгляды, открыто предлагать себя и ненавидеть его пару.

Я одернула себя второй раз. Лиза тоже не мелочь. А вместе они смотрятся просто эффектно. Тут позавидуют не только женщины, но и мужчины.

Больше в разговор я не встревала.

Я пыталась задавить вырывающееся наружу чувство зависти. Оно ни к месту. И оно не умышленное. Просто со мной это не случится еще долго. Лед, сковавший сердце, сильнее сжимался, нежели таял. Это чувствовалось болью и едва бьющим ритмом.

Но как я себя не убеждала, зависть тонким ужом скользнула по венам.

Ведь я едва не вынырнула из того омута, где жила все время. Пусть я была в больничной койке, с торчащими трубками, грязная и слабая, я была как никогда жива. Но как бы не барахталась, вязкий кисель победил, отправив меня ко дну.

Дома мы расстались. Сергей помог с чемоданом, а после они укатили на какую-то вечеринку. Правда, на этом настояла сама Лиза, когда жених особо не хотел никуда уезжать. Мне вообще показалось, что в этот момент он старался незаметно заглядывать в комнаты, даже если двери были прикрыты.

Что, что, а спокойным он мне не показался. Может не хочет ссориться с невестой при чужих?

— Малышка, новый год праздник семейный и тихий. Давай фильм найдем, попкорном запасемся. Ты же хотела с подругой общаться.

— И ее возьмем собой, — быстро нашлась Лиза, на что я подняла руки вверх в движении, что меня трогать не надо. Я как нибудь переживу вечер в одиночестве и в своих делах. Каких? Хоть ванну принять.

— Не удобно же, — аргументы видимо закончились.

— Ура, я быстро.

Лиза поскакала в свою спальню, чтобы… Да хоть переодеться. Я осталась в холле, смотрела вслед соседке и думала с чего же начать. С уборки, распаковки вещей или на все плюнуть и заняться собой и телом? Кажется, где-то лежат новые баночки по уходу из новой серии. И выбрала. Второе. Теплая вода, ароматная пена и блаженные масла…

Ах…

Но тихо вздрогнула, поймав взгляд Сергея. Не знаю что со мной происходило, но мурашки по коже тут же заставили меня поежится, несмотря на жару в квартире. Его проникновенный взгляд, ни чуть не скрытый и не смущенный вводил меня в ступор. Я бы не назвала это разглядываем или показателем симпатии. Нет. Он будто сканером по мне проводил.

— Не выходи сегодня никуда.

И куда делся тот нежный голос с обворожительной улыбкой с ленцой?

— Что?

В горле пересохло. Пришлось прочистить и переспросить.

— Смысле?

Сергей воздействовал на меня пугающе. Особенно наедине. Особенно пугало то, что находились мы не в каком-то темном подворотне, а в уютной, светлой и родной комнате.

Не могла же Лиза попасть на маньяка или больного чем-то на голову. Сергей выглядел абсолютно нормальным. Даже офигенным сказала бы я, если отнять десять лет. Высокий, статный, рельефный и богатый. Все эпитеты могли принадлежать только нормальному.

И все же он меня пугал.

— Не выходи из дома одна, — повторил Сергей.

И тон его был чрезвычайно серьезным. И как бы не ожидалось после веселого смеха и шутки, вроде расслабься, я пошутил.

— Я не маленькая. Да и вообще…

Не успела я договорить, как тут же замолкла. К нам бежала готовая к вечеринке и веселому вечеру в кругу друзей счастливая девчонка. Волосы распустила ровными локонами, глаза подчеркнула, зато желтое лимонное пальто оставила. Я вздохнула. Как мне сказать в своих предположениях? Это скорее даже предчувствия. Что-то не так.

— Очень красивая, — раздалось сбоку.

И я снова испытала противоречивые чувства. Ну как можно так быстро меняться? Как предупредить Лизу, чтобы она была на чеку?

Хотя, какое мое дело? Зная подругу, именно это я и услышу.

— Лиза, я должна тебе кое-то сказать… — быстро затараторила, пока не передумала.

— Да, что?

— Малышка, твоя соседка скучала по тебе, хотела совместного вечера и хотела сказать, что не обижается и будет ждать дома твоего скорого возвращения, — взял слово Сергей и ко мне повернулся снова невероятно обаятельный и обольстительный мужчина, которому стараешься смотреть в глаза и ни в коем случае не спускаться вниз. — Да, Анна Явницкая?

По спине пробежался неприятный холодок. Отчего было не понятно. Но забившееся вдвое сердце не хотело принимать доводы разума.

— Ого, а откуда ты знаешь ее фамилию? — изумилась вместо меня Лиза. Ее талию окружила большая ладонь, которая сильнее прижала к себе. Выглядело очень романтично.

— Дорогая, я же должен знать с кем делит моя невеста свою кухню, ванную и возможно постель. Я очень ревнивый.

В холле раздался женский смех, немного смущенный и очень довольный. Ответ устроил ее и немного меня. Логично же ведь, если он смог узнать адрес, то что стоит узнать данные соседей?

С легкой улыбкой и блестящими глазами Лиза первая потянула его за рукав к выходу. Уже там я заметила телефон в его руке с открытой страницей и недописанным сообщением. ВСего пара слов, неразборчивых с такого расстояния, но коротких. Сергей посмотрел на меня долгую секунду и нажал “отправить”. Демонстративно, хмурясь и снова сканируя меня, а следом холл, стены, пространство и, кажется, даже воздух.

Хлопок закрытой двери вышиб из меня весь воздух. Оказывается, я не дышала. Оказывается, я дрожала. Пальцы подрагивали, зубы стучали словно я вернулась в тот злосчастный лес неделей ранее.

Минуту спустя, которую я стояла каменной статуей и вообще ничего не соображала, я вздрогнула и первым делом закрыла дверь. На ключ для уверенности.

А вдруг этот маньяк бросит подругу где-то в подворотне, да хоть в своей черной машине и вернется за мной?

— Ну и дура, — проговорила себе вслух.

И рассмеялась.

Смех вышел долгим и немного походил на сумасшедший. Ну правда, в пустой квартире девушка смеется своему богатому воображению. Ей богу, если кто услышит мои мысли, точно посчитают ненормальной и уже меня.

Горячая вода смыла буквально все. И одежду с меня, и сомнения, и все страхи. Последние ушли с боем, не желая оставлять прогретое место. Мне все казалось, будто кто-то в доме ходит — то тут то там слышала несуществующие шорохи. Пару раз даже выходила и проверяла. Дверь закрыта, окна тоже. Да и вообще в доме горел весь свет. Так было легче остаться одной. Я понимала, что все дело в моем воображении и случившемся совсем недавно, но…

Покоя не было. Внутренне я вздрагивала. Пока не нырнула в ароматизированную, горячую и удивительно приятную воду.

С колонок доносилась приятная музыка. Родные стены добавляли уюта и спокойствия. Особенно благоприятно играло мое одиночество. Ну наконец.

Я блаженно выдохнула, а после вся с головой погрузилась под воду.

Глава 18

Глава 18

Мне было хорошо. Нет, не так. Мне было очень хорошо. Почти на грани острого и вечного.

— Нравится? — полушепотом на выдохе поинтересовался тот, который сводил меня с ума вот уже бесконечно длинную минуту.

— Еще, — попросила я, не в силах остановиться и что-либо подумать. Конечно нравится, иначе я бы не подставляла вторую грудь для невероятной ласки.

Я хотела всего и больше. Больше поцелуев, больше укусов и больше нежности. Последнее почти отсутствовало, но тем самым она чувствовалась острее в тот момент. Когда из меня вышибало воздух и место укуса горело огнем, трогательная нежность в едва касании влажным языком как бы просило прощение.

А после все забывалось и я выгибала спину ближе к горячему телу сверху и просила еще.

Обаятельный смешок вырвался из его губ прежде, чем они начали настоящую пытку. За два поцелуя жадные губы преодолели живот, по пути лизнув место пупка и смакующе остановились в опасной близости от самого эрогенного и интимного места.

На меня посмотрела черная бездна из желания и коварства. На секунду. Я знала, что мой ночной гость не остановиться, знала и тряслась. А сейчас он лишь поедал мои эмоции из боязни, неверия, а ещё доверия и огромного желания. Ему они были нужны так же сильно, как стоны или те же изгибы тела, когда острое удовольствие заставляет то выгибаться, то зажимать простынь в ладонях. А то и черные как воронье крыло короткие волосы. Как раз после последнего такого выпада моего тела, руки оказались зажаты в тиски над головой.

— Боишься? — снова тяжело дыша спросил мужчина.

— А ты? — не веря самой себе ответила вопросом, заглядывая в глаза и желая в них не утонуть. Потому что это будет навсегда…

Потому что все это казалось сном. Прекрасным, невероятно чувственным, горячим и восстанавливающим душу сном.

Ведь совсем недавно я принимала ванну с ароматными маслами, старалась успокоить бьющееся сердце и изгнать все страхи, живущее в ней. А еще пережила маленькую авантюру, встретилась с самым что ни есть прошлым и расставила все точки. Прошлое не изменишь, не вернешь и не исправишь. Оно там, в пройденных минутах и пережитых чувствах. Прошлое перетекает в настоящее и если пропустить пять долгих лет, то связь перехода потеряется навсегда. Если только люди сами не захотят горы свернуть ради другого исхода…

Люди не пожелали.

Понимание всего пришло с горечью во рту и болью в теле, оставило немало шрамов. Принятие же легло камнем, который беспощадно утягивал ко дну.

Так откуда было взяться этой счастливой ночи, влюбленным в ней, сгорающие по друг другу, доводящие до исступления и ласкающие языком и телом?

А не все ли равно? Что есть сон, когда оно способно излечивать душу?

В любом случае я не была способна на такие серьезные, претендующие на премию, рассуждения.

Я думала над вопросом, озвученный хриплым тяжёлым баритоном, боялась ли я. Чего? Чтобы жадный язык лизнул по мне там? В самом укромном месте! Хотя едва ли моя поза сейчас показалась бы кому-то скромной. Меня расстилали точно одеяло, жадно гладили каждую зону голой кожи, проводили рукой по буграм и неровностям, сжимали пальцами, играли с особо не поддающимся характером и разложили аккурат так, как надо. Почти звездой — с расставленными ногами, согнутыми в коленях. Руки над головой. Спина как у кошки.

Все шло к этому. Он водил, приказывал, умолял и снова шептал, чтобы я стала одним сгустком энергии, чтобы взорвалась в нужный ему момент. Я чувствовала игру и слепо принимала все условия, маневры и потасовки.

С моим телом никогда и никто не вытворял столь чудного преображения. А Максиму удалось даже сквозь сон, через расстояние и призму боли, причиненной совсем не мягко. Я плавилась, таяла и подчинялась. Чтобы спросить, а не боится ли он. На что уголки дьявольски искушающих губ дернулись в ухмылке, черные глаза блеснули голодом и азартом, а голова плавно, но верно направилась вниз.

Я закрыла глаза, не в силах вытерпеть нарисованную картину. Только от нее можно кончить.

Как же я ошибалась.

С закрытыми глазами все чувства удвоились, предоставляя мне все шансы сорвать голос. Стоны не прекращались. Ох, я даже не знала, на что я способна.

Смутное понимание почему именно не знала встрепенулось и кольнуло марево в сознании в попытке достучаться, но тут же исчезло. Сон ничто не может испортить.

Я не дам.

— Макс, — шептала я не останавливаясь

Его губ стали жестче, сильнее. С ума сводящая ласка перешла в агонию. Я полыхала вся огнем, казалось, даже воздух обжигал мои легкие. Я задыхалась. Мужские пальцы на бедрах больно впились в мягкую кожу. Они не давали мне ерзать, словно я лежала на горящих углях. Мои же нашли короткий ежик волос, пропустили пряди между ними и ощутили пустоту. Точко песок просочился сквозь пальцы. Только что были и словно по волшебству исчезли.

Через секунду я уже об этом не думала

В горле саднило, а легкие горели, точно в них плескалась лава.

— Аня, — донесся слабый звук, который я проигнорировала.

Я не хотела уходить или просыпаться.

Не хотела покидать уютную кровать и не менее уютные руки

— Аня, — позвали снова меня, уже отчаянно.

Не хотела, даже если чувствовала, что сон исчез, испарился, развеялся словно одуванчик в порыве ветра. Не было жестких пальцев, горячей кожи, ухмылки на губах. Все развеялось в его черных омутах, вместо зрачков. Я все же в них утонула.

Вместо мягкости простынь, я почувствовала холод и озноб. По коже беззастенчиво пробежали тысячи мурашек. Малейшее дуновение ветра и они повторяли свой марш-бросок. Ветер же исходил от губ Лизы. Она дышала часто часто и в тоже время прерывисто.

Это она меня звала, а еще трясла и била, кажется, по щекам.

Ну, я тебе отомщу, все еще сквозь плотного марева, застилающее сознание, беззлобно подумала я.

— Что с ней? — раздался второй голос. Мужской. В нем же было не менее волнения, чем в первом.

— Уходи, выйди отсюда, — чуть ли не прорычала соседка. В ее голосе неслабо чудилась тревога. — Не видишь, дура она голая.

А после скомандовала уже мне, не особо стесняясь в выражениях. При новом то женихе, язвительно подумала я.

— Аня, черт тебя дери, какой нафиг Максим. Очнись…

Говорить я почему-то не могла.

Не мужской голос заставил меня встрепенуться и выйти из оков блаженного сна. Ему велели выйти вон по понятным на то причинам. Кажется, я все еще пребывала, хоть и частично погруженная, в воде. Теперь же просто опрокинутая через бортик лицом вниз. Я очнулась даже не от озноба и прилипших волос к спине, не приятно холодящих кожу. Только огонь в груди, нестерпимое жжение в горле заставили меня прочистить горло и выплеснуть лишнюю воду из легких.

Я, оказывается, тонула…

— Твою мать, наконец-то, — то ли злясь, то ли успокаиваясь Лиза вспоминала все существующие и несуществущие благодарные слова. Правда почти беззвучно, так, что было слышно только мне, а не все еще стоящему у входа Сергея.

Лиза устало присела и спиной навалилась на чугунный бортик, или из чего там сделала ванна. Я не могла сейчас вспоминать такие научные названия. Она была в верхней одежде, которая сейчас была полностью мокрая. Волосы тоже оставляли желать лучшего. Она что за мной ныряла?

Данный вопрос остался открытым, так как чувствовала я себя крайне паршиво. И, кажется, дело было вовсе не в остатках воды в легких. Когда я училась плавать, я не раз глотала лишнюю воду и к ней я привыкла. Я могла даже глаза открыть в глубине бассейна и не поморщится.

Была общая усталость, такая, что было лень даже веки открывать. Клонило обратно в сон и только повторение погружения не давало сдастся на милость зова тела.

Вид Сергея же был крайне серьезен. Он о чем-то серьезно думал, не особо всматриваясь перед собой, и слава Богу, на меня. Даже вздрогнул, когда его позвали.

Но вместо полотенца, которое у него попросили, он недоуменно посмотрел сначала на свою невесту, потом коротко мазнул по мне и резко развернулся.

Не от смущения и не ради полотенца.

Он вышел из комнаты, после чего послышался хлопок холодильника.

Тяжелые ботинки вновь показались на пороге и раздался стальной голос, от которого кровь стыла в жилах. Таким был со мной жених подруги. Абсолютно незнакомый мне человек.

— Ты это пила? — показал он пачку сока.

— Да, — больше кивнула, чем сказала я.

Затем мы услышали тяжелый удар входной металлической двери. Сергей ушел.

— Что с ним? — просипела я, все еще полулежа на холодном бортике. Дышать становилось легче. И слова выходили четче, но симптомы вечного и острого сна не проходили. Наоборот, тянуло наплевать на все и расслабиться. А почему бы и нет? Что мешает?

А, вот что мешает. Точнее кто.

— Ты о себе подумай, — Лиза была в ярости. — Какого хрена здесь случилось? Я же тебя сама сейчас задушу собственными руками.

Делайте со мной все, что хотите, барышня, вяло огрызнулся внутренний голос. Мне бы только лёжа это делать.

— Чего разглелась тут? К тому же попой сверху. Ну я тебе сейчас дам, — она ворчала, не переставая. А в глазах все еще тревога умноженная на страх. В них отчетливо читалось, а если бы я не успела?

Сама же она пыталась избавиться от плотного, облепляющего руки и талию мокрого пальто. А после сняла и рубашку, выжала воду, скрутив ее в руках и остановилась. Резко, словно ударилась о какой-то барьер. Скорее всего эмоциональный.

— Давай я тебе помогу, — вздохнула Лиза, приблизившись. Она подкинула руку на свое плечо и ухватив за талию, помогла мне выбраться. Завернула большим махровым полотенцем и повела на выход. — Что с тобой случилось? Контроль потеряла что-ли?

— Не знаю, — честно ответила я. — Просто пошла ко дну.

— Боже, Аня, — вспыхнула снова Лиза. — Мы будто о погоде разговариваем. Где твой страх или дрожь в голосе. Я даже волнения не слышу. Тебе что, вообще все равно? Или…

Она вдруг осеклась и даже остановилась. До кровати оставалось пару шагов, но почему-то я была уверена, что сама не дойду. Просто не преодолею оставшиеся метры.

— Ты что, дура, специально? Что ты натворила, глупая?

— Нет, конечно.

Хоть я и ответила правдой, по внешнему невозмутимому состоянию я бы самой себе не поверила. Что говорить про человека, который спас почти утопленника и не видит ни капли того нужного состояния.

— Идем давай, — поторопила я. Ватные ноги упорно продолжали трястись.

— Зануда… Ты хоть представляешь что бы случилось, если Сережа не уговорил меня вернуться? С ума сойти просто.

— Так вы не доехали до вечеринки?

— Нет, конечно, — нервный взмах ее рук красноречиво подсказал о внутренней борьбе девушки. — Я дулась сначала, но согласилась. Машину закрутило тут же, я думала что ударюсь чем-то головой. И как минимум по нему кулаком. А увидя свет по всему дому и тебя в ванной через открытую дверь, я чуть не поседела. Вот был бы мне подарочек на новый год.

— Не бурчи, все обошлось.

— Лежи там спокойно и не указывай мне что делать. Ишь ты, не бурчи, да у меня весь мир померк в глазах. Теперь надо еще с Сережей мириться. О, если бы не он… я еще наорала на него.

Она взмолилась, кажется, даже посмотрела куда-то вверх. Не театрально, не наигранно. Она на самом деле испугалась. А мне доходили лишь отголоски ее страхов. Внутри меня звенела пустота. Даже стыд не играл румянцем. Хотелось спать, просто сомкнуть веки и спать.

— Надо скорой позвонить, — в ее голосе была обреченность в голосе, будто Лиза решила сдать ненормальную в такую же больничку. Сейчас было похоже, что старается смириться с неизбежным.

— Зачем? Не надо. Я в порядке, — заверила горячо, даже глаза расширила.

— Поздравляю, — огрызнулась подруга. — В порядке она. Я не в порядке, может мне скорая нужна.

— Я не специально, — и все же я пыталась держать себя в реальности. Пусть через силу и невмоготу, но я находилась в комнате в одном полотенце и под одеялом. Меня бил озноб.

— А как? Аня! Как такое могло произойти с абсолютно здоровой девушкой. Ты же не психически больна? Не подцепила там какую-то заразу?

— Нет, — плечи непроизвольно дернулись. — Я всего лишь встретилась с Максимом.

Лиза застыла точно каменное изваяние с домашней майкой в руках, которую она искала все время нашего разговора. Какую-то особенную, потому что Лиза должна была быть красивой всегда и везде. Дом не исключение. А еще немного, потому что на ночь вернётся Сергей. Ну, по крайней мере я на это надеялась… Хотя бы для того, чтобы объяснится.

— Как? — было мне удивленно.

— Что как? — бессвязно переспросила.

Прокручивая момент в голове с Сережей и почему он тряс в руках именно пачку сока, я пропустила момент о чем же мы болтали. А может все на завтра оставить, появилась наглая мысль и тут же погасла. Глаза Лизы буквально лучились интересом и теперь, пока она не узнает, не отстанет.

— С тем самым? — она на цыпочках подошла к постели и так же аккуратно присела на его край. Будто боялась спугнуть птицу, в данном случае, что я передумаю что либо рассказывало.

А мне было все равно.

— С тем самым, — кивнула я.

— И что?

Она вся горела нетерпением

— Да ничего, — плечи снова дернулись в такт мыслям.

— Ну что значит ничего. Ты меня с ума сведешь сегодня точно. Рассказывай давай, о чем говорили? Как встретились? Где он был все это время?

Вопросы сыпались точно град весной. И желание возникло точно такое же, спрятаться где-нибудь и переждать погоду. Я медленно, но верно скользнула под одеяло в надежде спрятаться от любопытных глаз и ушей. Не тут то было.

— Сказала А, скажи и Б. Я же тебя в покое не оставлю, утоплю и тут же с того света верну.

— Он изменился, — мягко начала я. — Возмужал, накачался, обзавелся парочкой тугих мышц. Почти как твой Сережа. Только не такой высокий, на пол головы ниже где-то. Стал самым обаятельным…

— Вы встречались? Часто? Долго?

— Он ночевал у нас, — и предотвращая следующий вопрос, вот вот слетевший с ее губ в хитрой усмешке, я продолжила. — Мы даже не общались, Лиза, не то чтобы то, о чем ты подумала только что.

— Да я молчала, — защитилась она, но блеск в глаза скрыть не смогла.

Я призналась:

— Он меня ненавидит. И никогда не простит, — а после паузы добавила. — Понимаешь, случилось то, что не изменишь. И так давно, что начало не найдешь.

— Расскажи мне, пожалуйста, — тихо попросила подруга, видя что я в перепутье. — Ведь знаешь, что сможешь облегчить душу только мне. Поделись и сними с себя ношу. Я ведь вижу какой ты вернулась. На себя не похожа, бледная, сонная, рассеянная.

В сердце кольнуло. Смогу ли? Вслух! Чтобы ровным голосом, сухими глазами.

Состояние полудрема продолжалось и оно помогло мне решиться. Кажется, было пофиг абсолютно на все.

Что со мной происходит? Когда я так устала? Может это действия препаратов, которые еще не растворились в крови? Слабость просто убивала.

Мысли вяло скользнули в сознание, но тут же исчезли в плотном мареве дурмана. Точно туман, он облепил все тело, мысли и чувства. Кроме одного. Спать.

— Аня! Не спи.

— Я думаю.

Рассказывать про лес и остальное я точно не буду.

— В общем Максим узнал, что я вышла замуж и перестал писать, искать и вообще передумал наладить каким-то образом нашу связь. Даже решил строить карьеру военного дальше. Выбрал спецназ.

— О, Сережа тоже служил там.

— А сейчас чем занимается?

— У него охранная компания. А ты что была замужем? — нахмурилась соседка. Она продолжала сидеть на краю, но хоть напялила на себя наконец майку. Не то, чтобы я стеснялась девушки в нижнем белье, но а вдруг Сергей нагрянет внезапно.

— И даже несколько раз. Только я сама об этом ничего не знала.

— А как? Откуда? Или это снова… — на лбу появились глубокие тревожные складки. — Или это…

Она не смогла озвучить свои мысли вслух. В отражении ее глаз появились неверие, удивление, а после что-то вроде отторжения.

— Ага, мама, — помогла я справится с сомнениями.

Голос даже не дрогнул. Как будто мы на самом деле разговаривали о погоде. Холод в тоне и даже во взгляде Лиза приняла в штыки.

— Ахрнеть. Аня, такое не может быть. Просто не может. Она что тебя вообще не любит? Это же мать, твою же…

— Ладно, — я поморщилась. Терпеть дальше такое состояние просто не оставались.

— Подожди ты, а с Максимом как расстались то?

— Чтобы расставаться, Лиза, надо как минимум общаться, — огрызнулась внезапно. И вздохнула. — Поэтому отстань. Он меня вычеркнул из жизни сразу, не проверил и не убедился в подлинности письма. Просто поверил. Поэтому… Можешь сделать мне кофе?

— Свежезаваренного? — согласилась на смену темы подруга.

— Точно, его.

— Может чаю будешь? У нас зерна закончились, — виноватая рожица дала понять, что на завтрак она предпочитала все таки кофе, а не чай. А когда я устало вздохнула, намекнув, какой нафиг чай, Лиза согласилась.

— Подожди тогда минут десять. Я спущусь, Сережу поищу и отправлю его в магазин за зёрнами.

Ладно.

Через пару минут я честно и упорно решала, дождаться ли? А может ну ее…

Какой то резкий и лишний в доме звук тут же заставил меня сморгнуть слабость и навострить уши. Уже? Лиза не могла так быстро вернуться. Или же встретила Сергея по дороге и передала просьбу? В коридоре через не до конца прикрытую дверь раздались тяжелые шаги, явно не принадлежащие легкой девушке. Пришлось заставить себя встать и заглянуть в гардероб, потому что точно пришел Сережа и точно без Лизы. Нежный щебет отсутствовал.

В руки попался спортивный плюшевый костюм кофейного цвета. На удивление удалось быстро и проворно скольнуть в него.

Скрипнула дверь, шаги раздались уже в комнате.

— Я здесь, сейчас выйду, — крикнула я, чтобы гость ненароком не пошел дальше.

Ответная тишина не заставила меня встрепенуться и задаться каким-либо вопросом.

А где мои любимые носки?

А, нашла.

— Сереж, ты Лизу встретил или разминулись? Она вышла искать тебя.

— Сережа? Чего молчишь? Я уже сейчас…

Странная и внезапная дрожь пробежалась по спине, окатила холодом и заставила замереть. Чтобы через мгновение ощетиниться от грубого голоса:

— Попалась, с*ка. Теперь он за все заплатит.

Задаваться вопросами времени не осталось. Их много было. Но мне это время просто не дали. Зажав рот потной грязной лапой, в шею вошла тонкая и острая игла. Через секунду тело обмякло, ноги перестали держать на земле и последнее, что я уловила, как мое тело подхватывают в воздухе и несут на плече. Как совсем недавно.

Глава 19

Глава 19

— Да сколько же можно меня втягивать в чужие дела? — первое о чем я подумала, едва придя в сознание. А после уже слабо, едва шевеля губами произнесла. — Черт…

Тело работало на минимуме. Сил едва хватило, чтобы наконец открыть веки, чтобы тут же остолбенеть с расширяющимися глазами. Меня продолжали нести на плече, словно тот же мешок, с которым у меня недавно произошла неприятная ассоциация. Это сравнение тут же всколыхнуло воспоминания.

Хотелось просто чертовски поматерится. Хорошо бы тех, кто влез в квартиру и грабительски меня похитил. Вот прямо от души и для души, потому что …

Последняя брошенная фраза грубияна навевала смутные, но определенно верные мысли. Что история продолжается. И на сей раз я не уверена, что виновник всея ситуации последует за мной, найдет и спасет. Каким бы ни было способом.

Из столицы Максим махнул первым. А уже после него уехала я. А куда, во сколько и по какому адресу никто поинтересоваться не захотел. И как, спрашивается, этот хочет ему отомстить?

С меня вышел смешок. Кажется, с отчаянием.

— Не дергайся, — велели мне сухо и для наглядности подкинули вверх по плече. Чтобы не скользила.

— Мне больно, — огрызнулась я. Будто потный мужик, плечо которого упиралось мне в живот, на самом деле ожидал, что висеть вниз головой удобно. Пусть сам попробует.

От него воняло грязной одеждой, которая кстати такой и была, судя по обляпанным штанинам и краю длинной черной куркти, а еще воняло смесью табака и алкоголя. Просто неимоверно много алкоголя. Он пьян что ли?

Ноги зажали в тиски, что из меня тут бы вышел возмущенный стон.

— Будет больнее, если сейчас же не замолкнешь.

— Почему я? — взмолилась снова, не ожидая, что мне ответят.

Он грязно плюнул на снежный асфальт, на котором оставались большие следы от мужских ботинок.

Вокруг была знакомая местность, которая виднелась очень отчетливо, несмотря на сумерки. Ночи в городе давно славились своей ясностью. Можно было предположить время вечера, нежели глубокой ночи. Высокие многоэтажки мигали светом из многочисленных окон, закрытые кафешки и магазины на первом этаже не оставили никакого свидетеля. Родной район хоть и удивлял, но заставлял нервничать — зачем меня тогда усыплять, если никуда не планировали увезти? — и ничуть не успокаивал, несмотря на то, что я знала каждый подъезд и улочку между ними.

Вокруг было ни души.

Даже моя отсутствовала. Она все еще летала где-то там на сотню километров дальше от тела и вместе со всей накопленной за жизнь мудростью. Потому что я откуда ни возьми ляпнула со всей злостью, плотно сцепив губы:

— Козел…

Ибо я устала. Дико зла и обижена. На кого? О, далеко ходить ненадо.

Через секунду летало уже мое тело. Меня скинули почти что с двухметровой высоты. И кажется, оно почувствовало связь с той отсутствующей душой. Из меня выбили воздух точно как пыль с подушки. Мокрый холодный асфальт тут же дал о себе знать, синяками скорее всего на мягкой точке. Хорошо что стукнулась не головой.

— Ты еще пожалеешь, с*ка, — наклонились надо мной угрожающе и нависая. — Советую молчать, пташка и делать то, что я говорю.

В глазах немного замигало, а внутри жадно разрасталась обида. Ну почему я?

— Неужели вы не сможете решить проблемы без меня?

Но меня уже не слушали. Мужчина огляделся, затем достал из кармана какую маленькую коробку с кучей проводов и одной антенной, похожая чем-то на рацию и направил в выбранную им сторону. По чему он ориентировался, я не знала. Зато узнала одну из тех улочек в знакомом мне районе. Она заворачивала за угол и выходила на парковку торгового центра. Сам центр был небольшим, зато имел вокруг внушительную территорию. Парковка вмещала почти всех, кто заезжал и имела круглосуточный вход и выход.

Это еще больше насторожило. Что мы делаем за моим домом? Разве по дальнейшему сценарию мне не надо лежать в каком-то багажнике, потом в заброшенном сарае и ждать своей участи несколько дней без еды и воды? Обычно так и происходило в просмотренных мною фильмах.

А у меня все как не у людей. Дом находится рядом, а за углом может находиться знакомый и знающий меня человек. Что за похищение?

Сейчас же я терялась в догадках. Кроме одного единственного, которую я и озвучила.

— У тебя все равно ничего не получится.

— Почему это?

Удивительно, что мне ответили. Мужчина казался занят абсолютно непонятным мне делом. Он водил пальцев в планшете вот уже которую минуту.

— Потому что тот, кто тебе нужен сейчас далеко. И ему все равно. На меня, на тебя и плевать хотел с высокой колокольни на твои грандиозные планы.

— Вот значит как ты думаешь?

— Не совсем, — кивнула я. — Так есть на самом деле.

— Не дергайся, — тут же среагировали на мое движение переместиться. Я искала сухое место. Меня же куда скинули, там и оставили. Мучаться от холода, влажности и точечной боли. Мужчина надо мной нависал коршуном. Хоть он и делал вид, что занят, я была уверена, что глаз с меня не спускает. И мне надо было в этом еще раз убедится. — Послушай, пташка, скажу один раз. Постарайся включить голову и понять. Чем тише будешь себя вести, тем быстрее избавишься от меня.

— Так ты меня освободишь? Я должна что-то делать? — тут же ухватилась за случайно брошенное слово.

— Да, должна, заткнуться, — процедил сквозь зубы он, очень, даже слишком близко приблизившись. Что тут же вызвал тошноту. А для наглядности, стиснул в кулаке мои волосы и ядовито переспросил. — Поняла?

Самое главное я очень даже поняла — не видеть мне свободы. Потому что в глазах его я видела жгучую ненависть, в словах слышалась сдерживаемая ярость. Весь негатив выливался на меня кипятком. Такие люди не отступают, не меняют планов и не размениваются на жалость. А когда Максим не появится — вот именно когда, а не если! ответ потребуют с меня.

По телу пробежала нервная противная дрожь. И не от страха. Больше от холода. Она заставляла стучать зубами. Внутри звенела пустота. С того момента, как меня выписали, она была со мной и все больше расширялась, охватывая для себя все больше и больше из оставшихся кусков разбитой души.

— Ты то сам кто? — хмыкнула я.

Кажется, наплевательское отношение ко всему все еще бродило по венам.

— А тебе не все равно?

— Не все равно. Хочу взглянуть в глаза генералу-козлу, который отдал такие приказы?

Реакция тут же не заставила себя ждать. Хлесткая пощечина неимоверно тяжелой рукой разожгла боль в щеке. Во рту разлился привкус железа. Или этот козел так уважает своего шефа или я попала в точку…

— Ха, сам генерал решил замарать ручки и расквитаться со своим подчиненным. Я так понимаю, Кравц сильно бойким вышел, да? С ним никто не может справиться. И ты не сможешь, — голос все больше приобретал нотки смирения неизбежности. Смирение с ситуацией. Не бежать же от опытного, холодного и безжалостного убийцы только с помощью своих двоих?

— Не надейся на его помощь. Как ты верно заметила, Кравц ублюдок. Пристрелит, даже если на мушке будем мы оба.

— Так зачем тебе я?

— Пташка, я сделал ставку. И не проиграю.

— Слабак, ты не понимаешь, ты уже проиграл. Можешь не тратить наше время. Заканчивай со мной скорее…

— Да бл*, дура, бесишь, — зло выругался он.

— Это ты придурок! — зла в ответ было не меньше. — Слышишь, что я тебя говорю? Максим здесь не появится. Не появится. Неоткуда ему тут взяться. С неба не упадет и земля не треснет.

Один шаг и меня за плечо понесли, даже потащили в угол поворота. Оттуда открывался вид на парковку.

— Смотри, мразь, смотри хорошо.

Я сразу поняла, что именно должна разглядеть. Улица и два дома между которыми мы все время были уходили вверх, а потому местность показалась как на ладони. Глаза вырвали из цельной картины кусочек отдельного пазла. На краю свободной площадки выделялся автомобиль. Черный как сама ночь кроссовер с титановыми дисками. Его двери почему-то были открыты и даже дверь багажника. Она торчала сзади и блестела своим номером.

Сердце тревожно екнуло. На этой машине я приехала с вокзала.

Людей поблизости не привиделось, но скорее всего они находились за машиной. Точно! Потому что мне почти вежливо велели смотреть хорошо. Генерал сам стоял сзади, не отпуская плечо. Чуть позже рука заноет, но сейчас я не могла оторвать взгляд от клочка земли. Жесткая хватка означала, что сейчас произойдет то самое, что ответит на все мои вопросы. Почему мы не следуем заезженным законам фильмов и торчим под самым носом свидетелей.

Показалась белая макушка, а у меня перехватило дыхание.

— Лиза! — пискнула я, после чего плечо заныло уже сейчас.

— Смотри молча, — шепнули в ухо тихо и с каким-то садистким удовольствием.

— Лиза ни в чем не замешана. Отпусти хотя бы ее… — в голосе впервые проскользнули нотки страха и искреннего ужаса. Лиза не должна пострадать. Она светлый человечек просто попала в сети взрослой и жесткой игры.

— Я разве ее держу? — было мне ответом.

Генерал продолжал стоять и ничего не предпринимал. Он заставлял смотреть меня и смотрел сам, будто наслаждался. Он будто ждал чего-то. Того, что доставит ему неимоверно сладкую победу. Он предвкушал момент.

Будто он знал что будет дальше…

Сердце застучало вдвое сильнее.

Показалось лицо соседки. Она кусала губу, хмурила лоб и смотрела куда-то в бок очень внимательно. На ней была та самая майка, а сверху широкая теплая кофта. Та самая, которая уже целый год висела в шкафу, никому не нравилась, но почему-то продолжала висеть. Лиза будто выбегала в спешке и схватила первую попавшуюся верхнюю одежду, даже не взглянув.

На улице глубокая ночь. В городе бунтовал пик зимы, но Лиза продолжала гореть жаром, едва одетая. Ее красные щеки виднелись пятнами.

Я разглядывала все до мелочей, прищурив глаза, сбивая дыхание.

За ней показался Сергей.

Тихий стон вырвался против воли. Сергей вместе с Лизой. Я не знала радоваться ли этому факту. Я так надеялась, что она сама пошла в магазин.

В его руках был телефон, который через миг полетел обратно в багажник. Сам он постоянно дергался и теребил волосы на макушке. Он волновался. Жутко волновался. И ни капли не хотел успокоить свою невесту. Хотя теперь я не знала стоит ли доверять ему и всем тем сказанным словам. Теперь казалось, что все была игра. Построенная кем-то встреча. Сережа нервничал.

— Смотри… — сам дьявол шепнул мне за плечом, улыбаясь.

— Ты знаешь, что будет, — больше сказала, чем спросила.

Я чувствовала, что генерал готовился. Он ждал момента, но какого? Зачем он заставляет ждать вместе с ним меня?

— Знаю, — подтвердил маньяк за спиной. — Сказать?

Дальше я не расслышала. А может он и не сказал больше ничего. В ушах засвистело от высокого давления и от того, что я увидела.

Глава 20

Глава 20

Он был за Сергеем. Стоял неподвижно, засучив рукава своей обычной рубашки, которую мне довелось увидеть и понять, что рубашка неизменна в его гардеробе. Стоял каменной глыбой, холодный и неприступный. Ни нервного движения, ни эмоции на лице в сравнении с тем же Сергеем.

Но это мелочи, хоть и пойманные глазом. Может это оттого, что я скучала сильнее, чем представляла себе? Главное другое. Главное, что Максим находился здесь. В Санкт-Петербурге, в соседнем от меня в торговом центре. А что удивительнее всего на парковке, на которую я неотрывно смотрела вот уже несколько минут.

Но счастье момента длилось недолго.

Сердце сначала радостно сделало кульбит, дернулось в судорогах и резко остановилось.

Максима не должно здесь быть.

— Смотришь? — генерал продолжал нашептывать, точно дьявол на плече.

Его хватка немного ослабла. Наверное, потому что я замерла пораженная увиденным. Генерал добился того эффекта. Он добился того, чтобы я не дергалась.

Но понимание главного еще не пришло. Зачем устраивать этот спектакль? Кому он предназначен на самом деле? Если целью является месть Максиму, то зачем нужна я? Лишь для того, чтобы смотрела со стороны? По обычному сценарию страдать должна вовсе не я.

Я же думала, что генерал будет действовать и требовать что-либо сделать Кравца, шантажируя мной.

Максим продолжал стоять. Ветер развевал немного взъерошенные волосы, наверное, им же самим. Потому что Кравц казался неподвижной статуей, которому нет дела до зимнего ветра или более того, нет дела до верхней одежды. Длинное пальто, воротник которого Максим любил поднимать, отсутствовал. Возможно, был брошен в машине и так же забыт. Воздух продувал бока, образуя пузыри.

Сергей на его фоне казался чистой точкой сплошного нервяка. Лиза молча таращила глаза то на одного, то на другого.

Двое о чем-то переговаривались. Громко, эмоционально, но отсюда слов конечно было не разобрать. Если Сережа не переставал теребить волосы на макушке, то Максим лишь хмурил лоб и смотрел перед собой. Неотрывно. Наверное, в багажнике что-то было.

— Он не так невозмутим, как кажется, — нарушил мои мысли генерал. Он улыбался.

— Почему мы здесь? Что должно произойти? — вопросов было куда больше, чем произнесенные вслух.

— Терпение, пташка. Хочешь послушать о чем они говорят?

Я кивнула. Но разве можно?

Смотреть на присутствие того, кто должен быть очень далеко, наблюдать за ним молчаливой тенью было невыносимо. Внутри я трепетала, радовалась, жадно поедала глазами и кое-что понимала, складывая пазлы, но оттого было больнее. Генерал задумал ловушку и каждую ее мелочь.

Максима было жалко. Хотелось сдать себя голосом, любым знаком, что было, конечно же, невозможно. Грубая шершавая ладонь обхватила мою локоть точно вьюнок и была готова в любой момент заткнуть мне рот. И я не знаю, не сделаю ли я хуже. Кравц опытный боец. Я видела его в деле и очень надеялась, что я видела не все из его арсенала.

— Они говорят о тебе. Ох и зол парень. То, что надо.

— Откуда ты знаешь? Максим не кажется обозленным и раздосадованным. С чего ему быть таким?

— Ты так же говорила, что ублюдок с неба не упадет и земля не треснет. Но все же он здесь и как видишь, он в ярости. То, что надо. Я же говорил, что я сделал ставку и не проиграю.

Повторенная фраза прошлась наждачкой по натянутым нервам. Что надо? Почему Максим должен быть в ярости?

— Я и сейчас не понимаю. Как ты быстро?

— Подумай…

Со мной игрались, точно с несмышленым котом. Водили по стенке красным лазером и заставляли следить, прыгать, лазить по этой стенке. Злость кипела в венах.

— Да что тебе надо? — взбрыкнула я. — Хватит! Я прошу вас, хватит. Отпустите меня.

Мой бунт тут же подавили болью в руке. Ее заломили за спину так, что аж искры полетели из глаз. Я забыла, что здесь правила диктуют мне.

— Подумай, я сказал, — зарычали сзади. Ему нравилась игра. Нравилось подавать условия и тут же их менять. Генерал получал удовольствие, насилуя мой мозг.

— Ему Сергей позвонил, — я сдалась. Терпеть было невмоготу. В теле еще чувствовалась слабость. Не знаю, что мне вкололи, но оно помогало бороться с сонливостью.

А еще понимание волной затопило сознание. Со мной играются и моя дальнейшая судьба только в его руках. Если генерал захочет, то Аня Явницкая навсегда останется в темной улочке, выходящая к парковке торгового центра.

— Дальше…

— Они друзья, ну или знакомые. Лиза сказала, что Сергей тоже был в спецназе. Они в сговоре. Сережа встретился с нами случайно… Ай!

Мой болезненный стон потонул в ядовитом шипении.

— Неправильно!

— Он был подослан Максимом, чтобы познакомиться и…

— Чтоб оберегал тебя, дура.

— Не может быть. Я уехала и только тогда была замешана в той заварушке. Уже после меня обвинили в соучастии операции. Я уехала, когда не знала, что там будет и Максим. Моя бабушка организовала фальшивую покупку его дома. Не признала себя и все подстроила. Зачем оберегать меня тогда?

Пазлы клеились, но неохотно. Они стучались и ломались о края цельной картины, не забивая свое место. Или же я просто боялась в себе признаться во многих вещах. Потому что окажется, что я была мишенью. И зная это, Максим не объявился сам. Боялась признаться в себе, что он все таки знал мой адрес и не захотел встретиться, пока на меня не вышли в открытую. Отсюда вытекал следующий вопрос.

— Почему я? Ведь для него я никто. Не жена и даже не подруга. Так, знакомая из прошлого. Почему вы думаете, что Максим что-то сделает ради меня? Следили, угрожали и заставляете смотреть?

— А мне уже ничего не надо. Он уже сделал все, что требовалось. И ты тоже. Он пришел на заклание. Кравц пришел добровольно, зная, что попадет в ловушку. Знал, что проиграет и принял капитуляцию заранее. Ты, пташка, его слабое место. Была, есть и будешь, даже если кажешься такой идиоткой и не понимаешь всего.

— Он отказался от меня.

— Да, он поехал перевозить свою мать. Когда мне плевать. Его хваленая проницательная натура не поняла, что мне плевать на них. Моей целью была ты.

— Проницательная натура? — удивление свободно читалось в голосе. — Откуда ты его так хорошо знаешь?

— Казармы, пташка. Он выделился первым. Вечно угрюмый, злой и яростный как танк. Чуть тронь и будь здоров охватишь. Никах шуток, веселья и всего того, чем иногда расслабляются пацаны в его возрасте, лишенные на многих месяцы утех. Дальше в спецназ пошел под мое руководство. И знаешь, у меня есть верная штука проверить на качество. Если солдат избавиться от прошлого, вещей и любых упоминаний о чувствах, он стоит своего места. Обманул, получай наказание. Наглый ублюдок обхитрил и получил. Жаль, что ты не увидишь его располосованного армейским ножом бедра. Он тек кровью почти сутки, но так и не расстался с одной единственной вещью.

— С какой? — в ужасе спросила я. Разговор холодил душу и ядом проникал до костей. Неужели все это правда? Неужели солдаты проходят через такие мучения и проверки. Или Максим как самый удачливый попал в специальное? Вспомнить кто именно подманил удачу было невыносимо больно.

— Твою фотографию с подписью бабочка.

— Нет, — выдохнула я остатки самообладания. Дрожь по телу давно не утихала. Сейчас она была от ужаса.

Ватные ноги подкосились и если бы не верная хватка, я бы заново встретилась с асфальтом. Стуча зубами, глядя на такое родное лицо было почти невозможно поверить в холодеющий душу рассказ. Хотелось обернуться и крикнуть в лицо, что все ложь. Все это придуманная кем-то больным ложь и неправда. Но, мою детскую кличку генералу не откуда было узнать, если только все правда.

— Я тебе не верю, — слетело с губ. — Это означало бы, что на меня шла охота с самого начала. Что вовсе не бабушка поманила Максима, это он сам. Он знал куда я собиралась ехать и тоже согласился якобы на продажу дома. Это означало, что его холод и равнодушие лишь маска, чтобы я сама его оттолкнула. Ведь рядом с ним всегда был ты. Генерал, у которого есть личного дело с конкретным солдатом.

— Уже лучше!

— Я не понимаю. Какая месть, если я жива и цела. Ты всего лишь потрепаешь ему нервы? Это не спасет от суда, который на тебя повесили. Не избавит от непослушного солдата, его уже нет в армии. Да и ты тоже уже не вернешься. Я слышала, нашли твои отпечатки пальцев на тех пулях и оружии, из которого были застрелены люди. И доказано твое прямое участие в той операции. Я не понимаю… Чего ты ждешь?

— Ты не права, очень даже избавит. Хочешь знать, что Мы ждем? — сделал он акцент на то, что здесь как бы находимся вдвоем.

— Да, — замерла я в ожидании, потому что знала. Ответ будет сейчас или никогда.

— Машина заминирована. А внутри отпечатки тех, на кого я нацелился. Даже твои, пташка.

Вот тот момент. То самое, что я так хотела знать. Воздух давно перестал поступать в легкие нормально, то обрываясь на полпути, то застревая в районе горла. Сейчас он стал обжигающим. Во рту пересохло так, что казалось, я ела песок.

— Нет, — шептала я сипло. Голос пропал. В ушах звенело. — Нет, нет.

— Кравц знал куда шел, знал, что это последнее, что он сделает, но пришел. К тебе пришел. Гордись. Теперь он сдохнет, зная что сделал свой выбор сам. Он сделал именно то, что я планировал.

— Так нельзя, — я продолжала не верить.

Прищур глаз стал уже. Взгляд внимательнее. Максим, обернись, пожалуйста, звала я про себя. Я кричала и звала. Макс, обернись, я здесь. Подними свою голову и посмотри на меня. Я перед тобой, жива и цела. Максим, ты должен почувствовать меня. Ты обязан!

— Макс, — мой шепот едва дошел до генерала. Он упивался своей победой. Оказывается, так легко это было. В неведении человек, как я, уязвим, податлив и абсолютно растерян. Можно считать, что я помогла генералу.

Но…

Максим, почему ты не рассказал мне как есть? Почему скрыл и предпочел уйти, нежели быть рядом.

— Послушаем напоследок, — улыбнулся маньяк за спиной. Он достал ту самую рацию и нажал на кнопочки. Выверенные движения означали, что делал он подготовился и в этом. Послушать? Как? Он скинул им жучок?

Из динамиков сначала немного раздался противный скрежет, а через пару секунд исчез, сменился мужской речью. Говорил Сергей. Голос у него был таким же, как и вид. Растерянным, виноватым и рассерженным.

— Хватит проверять. Уже который раз. Что ты хочешь от этого аппарата? Усыпляющее действие содержится просто в львинной дозе. Ты же понял.

— Она еще и в ванную залезла, — Лиза переживала и оттого голос ее стал тоньше. — Хоть не захлебнулась. Сереж, благо мы так скоро вернулись.

— А толку, если квартира уже ждала ее приезда. Все напитки в холодильнике напичканы ядом, территория, уверен, проверена. Нас везли с вокзала и ждали отлучки. Явно работают профессионалы.

Третий голос даже через динамики ударил по нервам. Прошелся наждачкой до крови.

— Это генерал, — признался Максим стальным голосом. От него веяло морозом через километры. Один звук выдал его сдерживаемую ярость, звук, который пронесся звоном по ветру. Да, теперь можно было с уверенностью сказать, что Максим ужасно, просто дико зол. Но помогут ли ему такие эмоции. Он же не знает.

Губа дрожала. Глаза застилала влажность. Но я смотрела. Смотрела, не моргая. Не хочу пропустить ни одну эмоцию, ни одно изменение.

Максим, подними голову, ну же, почувствуй меня. Я звала, точно ветер на пруду. Дышала отчаянием и просьбой. Услышь, пожалуйста.

— Странно, что он не оставил зацепок. Как вообще он мог ее похитить? Я хренею просто. Ну же, Макс, не молчи. Куда он ее?

Да, Макс, не молчи. Говори. Мне нужен твой голос. Говори, чтобы я не умирала вместе с тобой.

— Он их оставил, — было лаконичным ответом.

Хмурый лоб не разглаживался. Морозный ветер щипал его открытые руки, спину, сквозь тонкую ткань. А голос обжигал ледяным холодом.

— В доме я нашел жучки и пару скрытых камер. Он дождался твоего отъезда, увидел что препарат принят и начал дело. Для него замков не существует, как и свидетелей, вроде соседки. Убил бы, не глядя. Через минуту он уже выходил с ней на руках. Сейчас он может быть где угодно… Только если…

В конце лед в его голосе треснул. Бушующая внутри лава перевалила за возведенный барьер и шикнула кипятком. А на лице промелькнула болезненная судорога. И если я бы не была настолько далеко, засомневалась бы в увиденном. Невозмутимая маска на лице пошел по швам. Просто трещал.

— С*ка, — согласился с ним Сережа. Очень тихо. Так, что я едва расслышала.

Лиза ахнула. Ее голос резал меня по живому.

Лизочка, уходи оттуда, пожалуйста.

Но меня никто не слышал. Никто не ждал и не видел.

Непролитые слезы жгли глаза, но я упорно продолжала пытку. Я думала, нет, я надеялась, что мой настойчивый, болезненный взгляд почувствуют на интуитивном уровне. Говорят, что существует связь между душами близких друг другу людей. Я надеялась на чудо. Хотя с тем же успехом можно было надеяться на здравомыслие генерала. Его разум поплыл в ядовитой ненависти.

Последний замер за спиной и держал аппарат для прослушки. И ждал. Чего? Не знаю. Но я была рада этим минутам. Пусть он подождет еще…

— Твааааррь…

Максим зарычал. Надрывно и отчаянно. Его голос прозвучал будто рядом. Ветер еще уносил его эхо, когда отчаянный крик повторился.

— Брат, мы ее найдем, — пообещал Сергей, протягивая к нему руку. Паника проскользнула ужом. Он врал и все это знали.

Макс отряхнул с себя руку поддержки, точно ошпаренный. Да, я знала это его состояние. Когда трогать это последнее, что ему надо. Теперь же наружу вышло его настоящее “я”, которая болела в созвучии со мной. Теперь я видела его настоящего, вспоминала годы нашей войны и понимала. Он по настоящему в отчаянии. Он в тупике. Потому что последнее что показывал людям это свою слабость. Здесь же, перед другом он почти сдался. И это убивало сильнее. Да, Максим понял что со мной произошло. Кто, как и почему. Но что с того?

Кажется, генерал на самом деле не оставил зацепок. Маньяк улыбался. Теперь, видя растерянность и слабость Максима, он смеялся. Громко в голос, не стесняясь ночи.

Генерал победил. Его месть свершилась триумфально. Он видел страдания своего солдата, впитывал в себя и медлил со взрывом. Он еще не насладился, не растянул послевкусие.

Я же помочь никак не могла.

Макс, я здесь. Макс! Мой шёпот вырывался наружу. Горло драло от невысказанных слов. Слезы все таки полились по щекам солеными дорожками. Максим, родной, посмотри наверх, прошу тебя.

Влага щипала нежную кожу, которая тут же застывала тонкой корочкой льда. Она текла и текла вместе с моим благоразумием.

Сердце подпрыгнуло и упало в пятки, когда я решилась.

— Мааааакс, — закричала во весь голос. Тоже надрывно, отчаянно, вкладывая всю любовь, радость, всю боль и злость.

Генерал среагировать не успел. Ветер донес мой голос куда надо. Черные как сама ночь глаза уже искали меня. Зато исполнил свое обещание. Избавил от своего общества достаточно быстро.

Жаль, что я не успею сказать остальное. Что всю жизнь ждала, любила и не изменяла. Ни мыслями, ни словом. Не успею порадоваться, что наше испытание временем пройдено. Жалко, что не скажу, что я простила.

Потому что последнее перед тем, как я впала в беспамятство, глаза успели поймать яркую вспышку и падающее намертво тело.

Глава 21

Глава 21

— Моя родная, моя девочка. Моя любимая бабочка. Ты такая смелая. Ты сильная…

Я не понимала, почему слышу. Не понимала, почему со мной разговаривают. А еще почему свет причиняет такую боль. Я что в раю? С моими то грехами, куда мне…

А после я стала еще и чувствовать. Мою руку кто-то держал. Ладонь казалась ужасно горячей, почти обжигающей, но отряхивать я не стала. Может это у меня жар. По волосам медленно гладили. Сверху вниз, монотонно и медленно, будто невидимый пока что гость делал это уже довольно долго.

— Я дурак. Боже, какой я дурак.

Понимание немного стало приходить. Как волны, оно постепенно приближалось к берегу, но тут же исчезая у края. Сознание не хотело возвращаться. Ведь там так больно. Невыносимо больно. Последняя вспышка еще не угасла. Она маятником завлекала в свои сети. Что это за вспышка была? Заминированная машина? Чудо, упавшее с небес? Теперь мне уже не узнать.

— Моя девочка, моя бабочка. Ты сильная…

Голос не переставал повторять. Он был полон нежности, теплоты, любви и искренней заботы. Он сводил меня с ума. Ведь он отчаянно звал меня проснуться, открыть веки и ответить. Он звал меня к себе. Но разве я могу? Я так подвела. Я всех подвела.

— Бабочка, я хочу рассказать тебе кое что. То, что не знает никто. Хочу, чтобы ты знала. Я виноват. Я сильно виноват. Ввязал тебя в жестокую игру в мире безжалостных убийц. Прости, но единственное, что держало меня на плаву это ты. Только ты и ничего больше. Днем и ночью ты снилась мне. Днем и ночью я слышал твой запах, твой голос и с ума сходил. Каждый день вспоминал твой сарай, вспоминал твои рисунки. Представлял как водишь карандашом по бумаге, как кусаешь губу и безумно привлекательно хмуришь лбом. Днем отвлекался от безумных идей драками и тренировками, а вечером в ярости стрелял по банкам. Я помнил твои рисунки одногруппника. Очень много. Я ревновал. Дико злился и ревновал, но поделать ничего не мог. Когда я чистил картошку и заправлял постель, ты могла в любой момент обо мне забыть. Тебе бы помогли. Я знал, что помогут. Ты такая нежная и доверчивая. Моя девочка. Ты так изменилась. Ты была трепетной и ласковой.

Его голос был сладким медом для моих ушей. Его тихий вкрадчивый голос пробирал своей нежностью до костей. Дыхание Максима чувствовалось совсем рядом, но не достаточно близко для поцелуя. Он держался на расстоянии и это меня огорчало. Я хотела чувствовать его всего. Почувствовать его живым и невредимым. А еще хотела видеть, но слабость все еще не позволяла сделать эту роскошь.

Поэтому я слушала.

— Я даже как-то решил сбежать. Настолько был в отчаянии. Меня поймал и уговорил не делать глупостей Серега. Да, я понимал, что я нахожусь далеко и едва ли в быстрой доступности. Я планировал вернуться, но мне бы тогда все равно отлучку не простили. А потом Серега посоветовал написать. Я долго думал и решил. Думал, хуже не станет. Ночью вылазил из казарм и под луной черкал письмо сломанным карандашом, который спиздил у начальства. Первое, второе, третье улетало в неизвестность. После десятого, в которой я просто написал “ответь, что бы ни было”, я сдался. Ответа не было еще месяц. И все полгода я не жил. Представлял себе твою свадьбу с этим хмырем, которого рисовала, представлял вас в постели и ломался. Зверел и ломался. Стал выигрывать все бои, честные и нечестные, все тренировки, стрелял в цель и бил резко в самые опасные точки. Тогда меня заприметил генерал. Он собирал свою команду. Он делал это уже раньше. Но теперь ему понадобилась еще. Он следил за мной, наблюдал и в конце концов позвал. Я не сразу решился. Это ведь означало, что дембельнусь не скоро. От тебя ответ пришел неожиданно. В тот день даже пацаны стали со мной разговаривать….

Максим усмехнулся. Кажется, горько… Потому что я знала, что он вспомнил. Пришло то самое письмо, написанное мамой. Что я вышла замуж и чтобы он меня больше никогда не беспокоил. В тот день свершились все его страхи.

— Тот день решил для меня все. Я согласился строить карьеру, согласился служить у генерала и следовать его приказам. Я не знал тогда, каким он был на самом деле. О нем шла молва как о безупречном и мудром руководителе. Это потом, на горячих точках я понял. Было поздно что-либо менять. Сергей окончил службу, а меня не отпустили. Связали с контрактом и с определенными условиями. Скрутили так, что обломишься о любой закон. Подписывал же почти вслепую. Но не отказался от твоей фотографии, ведь знал, что не вернусь и уже знал, что ты пропала. Ани Явницкой не было ни в каких-либо сетях. Вот я и зверел. Шел на операцию и возвращался как не в себе.

По щеке вниз по коже потекла слеза. Рука, которая все время гладила по волосам, дрогнула.

— Родная моя…

Из меня вышел стон. Первый звук означал, что я пришла в себя. А так надеялась послушать еще. Ведь Максим вновь закроется за семью бронями и не даст поделить его боль. Я знаю его. Всегда знала.

— Моя сильная девочка, я знал, что ты сильная.

Моих губ коснулся стакан с прохладной водой. Два глотка дались неимоверно тяжело. По горлу будто прошлись наждачкой. В теле слабость, голос не в контроле, влажность застилала веки. Но ничего, абсолютно ничего не могло омрачить этот момент.

Момент, когда я открыла глаза и сфокусировала взгляд. Передо мной был Максим. Мой Максим… Целый, живой, улыбающийся. Мой …

Влажность потекла по коже с новой силой. Большой палец тут же ухитрился вытереть слезы. Он гладил и гладил, не переставая нежно и очень аккуратно касаться. Мужчина будто боялся причинить мне боль. Какой же он глупый, проснулся внутренний голос, глупый, глупый. Ты мое исцеление. Всегда был и будешь.

Я улыбнулась. По крайней мере постаралась. Удивительно, что я не чувствовала боль в каком-то определенном месте. Например, на затылке. Мне показалось, что генерал ударил именно туда. И я упала. Все же он мне успел что-то сделать. Но что?

— Как? — прохрипела я.

Хотелось узнать все в точности. Ведь я уже приготовилась на тот свет. Была уверена, что так и останусь в той улочке с лежащим рядом маньяком.

Сейчас эта картина предстала перед глазами в новом свете и я не понимала ровным счетом ничего. Почему я жива? Что за вспышка была и где я вообще?

В уши противно влился пищащий звук аппарата. Такой знакомый звук тут же ударил по нервам. Белый потолок, такие же стены не давали усомниться в том, что я снова в больнице.

Хотя, учитывая все обстоятельства, лучше уж здесь.

Одно различие все так было. Вокруг меня была тишина. Ни топота врачей, ни шепота около дверей. Ничего. Кроме звука рядом стоящего и незаменимого аппарата и Максима.

Его глаза блестели, точно бриллианты. Я не сразу поняла чем именно. А когда первая влажная дорожка исчезла в заросшей щетине в сердце кольнуло. Мужчина не стал скрывать эмоциональность.

— Это отдельная палата. Врачи скоро будут, я уже вызвал. Твоих родных нет, мы еще в Питере и я не стал их тревожить. Решил дождаться твоего решения.

Смешок тут же вырвался из уст. Максим даже не сомневался в моем пробуждении. А что со мной все таки?

— Генерал мертв. Тебя успели привезти в больницу.

— Как?

Голос поддавался уже охотнее. Пара глотков воды помогла собрать свои силы.

— Как он умер? Жалко, быстро. Я выстрелил ему в голову.

Выстрелил? Я начала активно вспоминать, слышала ли я такой звук? Но, увы, вспоминала я вновь и вновь другое. Даже если сейчас подумать и понять, что вспышка не была от взрыва, я все равно холодела внутри. Я так боялась. Боялась не успеть…

Зато Максим успел.

— Почему вы не уехали? А стояли рядом с домом.

— Я предполагал, что некуда. Рассчитывал его ходы и не мог понять. У меня была только одна возможность и я не стал ее разменивать. Твой крик…

Да, мой голос долетел куда надо. Хотя я и предположить не могла, насколько точен бывает выстрел Максима. Он же мог задеть меня. А если бы его рука дрогнула бы?

— Твой голос я определил сразу. Навыки стрелка, попадающий в цель десять из десяти не так то просто забыть. А я был не в том положении, чтобы забыть. Я не мог тебя задеть, если ты об этом подумала. Я могу рассчитать скорость и направление ветра на секунду. Но даже это мне не потребовалось.

— Ну, конечно, ты же стоял почти голый.

— Моя девочка, — ласково проговорил мужчина и погладил щеку. Я потерлась о нее точно кошка, чуть ли не мурлыкая. — Моя храбрая. Ты так рисковала. Зачем?

— Я смотрела на тебя и видела твою боль. Максим, в машине была бомба. Я не могла допустить этого. Там была Лиза. Она ни в чем не виновата, она очень светлый человек. Я просто не могла…

Паника накатывала с новой силой. Моя подруга, моя вселенная, единственная опора. Она казалась невинным ангелом посреди всего этого ужаса. Как я могла подставить ее?

— Тише, тише. С ней все в порядке. Лиза в порядке и ждет пока ты очнешься в соседней комнате. Хочешь позову?

— Нет, — тут же помотала я головой. Пусть я еще немного побуду в тишине. Переварю…

— Иди ко мне, — с этими словами Максим поднялся ко мне на кровать, хорошенько прогнув койку. Обнял меня за плечи и уложил голову к себе на плечо, не перестав при этом шептать. — Бабочка…

Слабость отступала. В невероятно теплых объятиях тело расслабилось и одновременно набирало силы. Теперь можно было сказать, что горела не я и чувствовала рукой тоже не свой жар. Это Максим горел.

— Ты как?

— Не волнуйся за меня. Тебе вообще нельзя волноваться, больше не за что.

— Правда?

— Я обещаю, — лоб снова красовался глубокими морщинами. Хотелось провести по ним пальчиком, разгладить. Увы, это оставалось роскошью. Уже через секунду, как я поправила одеяло, аппарат запищал словно сумасшедший. Дыхание пришлось восстанавливать чуть дольше, чтобы заговорить.

— Как ты можешь этого обещать? Разве все закончилось? Разве за него не будут мстить?

Вопросы шли от души. Они на самом деле тревожили меня всерьез. Мне было спокойно в его объятиях, рядом и под его крылом. Но кто может гарантировать, что на улице на меня вновь не нападут, вновь не похитят и оставят свидетелей в живых. Кто знает, успеет ли Лиза снова улизнуть мимо и не попасться им на глаза. А если в следующий раз рядом будет не только Лиза? Сколько человек увидели мою фотографию? Сколько человек точат зуб на Максима?

Пауза напрягалась. В ней слышился тяжелое прерывистое дыхание. Тишина означала, что Максим не знает ответ на мои вопросы. А еще, что он сам не уверен в своем обещании.

— Ты изменился, — нарушила тишину первая. — Ты очень сильно изменился. Макс, я тебя не знаю.

— Но хочешь узнать…

— Хочу, — кивнула я. — А еще боюсь.

— Моя маленькая, — меня вновь баюкали, что мне не могло не нравится. — Не бойся, пожалуйста. Это будет значить, что не доверяешь мне. А этого я не переживу.

— А что тогда делать?

Ведь страхи не исчезнут по мановению руки. Если я закрою на них глаза или попытаюсь спрятать, будет хуже. Потому что постоянное напряжение будет изматывать. Максим будет уходить, я буду проверять куда. Если вовремя не вернется, я тут же подумаю о плохом. Что что-то да случилось. А если на связь не выйдет? Да поседеть можно.

Если я закопаю голову в песок, я морально устану. Ему и всем вокруг будут выносить мозги. Себе в первую очередь.

— Позволь мне быть рядом, — прошептал мужчина. Его дыхание сбилось окончательно. В груди быстро стучало его сердце. Он ждал ответа. Он ждал хорошего ответа, которого у меня пока не было.

К счастью или наоборот в палату зашел врач. По обыкновению он был в белом халате, в руках держал тонкую папку и смотреть через очки, опущенные до носа.

— Так, так, что это мы делаем, молодой человек? Хотите заплатить за кушетку? Так можете это сделать прямо сейчас. Первый этаж, два раза направо и там вы найдете бухгалтерию. А теперь Анна, рассказывайте…

Врач оказался очень болтливым. Начал он с того, как в этой палате лежала женщина, у которой десять детей. Где-то в середине он прервался, чтобы осмотреть меня….

К концу у меня опухла голова. Даже в прошлый раз с толпой в маленькой комнате не было так шумно.

— Молодой человек, вы еще здесь?

— Я не уйду, — ответил этот человек так, что у меня аж мурашки побежали по спине. — Выписывайте хоть десять квитанций, я не уйду.

— Пациентке нужен отдых, — попытался вразумить его врач.

Максим посмотрел на меня. Просяще. Точно чувствовал мои сомнения внутри, которые продолжали крепиться.

Стоит ли попробовать снова после пережитого? Может судьба сама намекала, что не стоит, устраивала козни, путала пути и мысли и заставила забыть.

— Бабочка, — прошептал он одними губами, так, что смогла прочитать только я.

— Обещай мне, Максим, обещай, что все будет хорошо.

Наверное, я сама подталкивала его к моему выбору, потому знала, что одна не справлюсь. Что сдамся тут же, как он закроет дверь. А если Максим поймет сам, что так будет лучше, мне будет легче принять.

— Я люблю тебя, — вместо ответа признался мой мужчина. Вместо обещания.

Сердце предательски екнуло, болезненно сжалось и забилось вдвое чаще. Не делай этого, умоляло оно, не делай мне больно снова.

— Я ведь всегда буду тебя любить. Ты мой мир. Была, есть и будешь. Ты ведь знаешь это. Знаешь? — спросил он дрогнувшим голосом. Полушепот отдавался горечью, а еще смешался с удивительной нежностью.

— Знаю…

— Прости меня!

— Я давно простила.

— Будешь моей навсегда?

Вопрос остался висеть в воздухе, а еще удавкой на шее.

Я представила себе нашу маленькую девочку с маленькими смешными хвостиками, в нежно розовом платьице и белых сандалях. Представила, как я жду ее, пока она играется песочнице. Держу в руках бутылочку с водой и рюкзак, куда запихнула почти все необходимое. Я улыбаюсь, глядя как она играется с солнечными зайчиками. И не могу поверить, что все прошло, что все забыто.

Она хочет воды. Разворачиваюсь, открываю сумку, ищу на дне бездонности пару салфеток — ведь она как всегда зальет всю шею — и оборачиваюсь, чтобы остолбенеть.

Ее нет, а на песке остался большой след от мужского ботинка. В этот момент я замерла пораженная противным страхом, который не хотел исчезать. В этом момент я замотала головой отчаяннее всего.

— Я все исправлю, только жди меня. Обещай…

Эпилог 1

Эпилог 1

— Явницкая!

Грубый голос, прозвучавший у самого уха, ничуть не скрывал недовольства.

— Вы с нами или где-то летаете?

— Да, да простите, Сергей Иванович, — выпалила я, вовремя поняв что от меня хотят. А преподаватель по теории высшей экономики хотел, чтобы студентка выпускного курса была на лекции.

Я и была! Только скорее телом, а не умом.

— Отлично, — с притворством похвалил меня и тут же наградил. — Будете сдавать дипломную первой. Вы меня поняли?

За прошедшую неделю я еще много чего наслушалась. Одногруппники сначала переговаривались за спиной, тихо, но очень охотно. Им было интересно послушать нашумевшую историю в новостях от первых уст. Все фантазировали и сочиняли просто невероятные теории, спорили что кто-то перегнул палку и продолжали выдвигать свои предположения случившегося. Самая простая теория была такова, что два мужчины якобы не поделили девушку, а холодная ледышка в виде меня спровоцировала до жестокой и открытой войны. Или это все проделки папы бизнесмена, который продал дочь за долги, а потом передумал и подставился под оружие. А после самые смелые начали подходить и спрашивать в открытую.

— Тебе что жалко что-ли! — возмущались двадцати пяти летние любознательные мальчишки.

— Да отстаньте вы от нее, — защищала от армии фанатов подруга. — Всякую чушь надо меньше смотреть!

А после подходили девчонки. Они же фантазировали о другом.

— А вы с этим Кравцом знакомы? Насколько близко? А он и правда такой красавчик?

И смущаясь, они улыбались своим не очень скрытым мыслям. На лицах чёрным по белому было написано: «мечтаю о таких же приключениях»!

— У него такие глаза. Темные! Если черёд экран пробираете до дрожи, не могу представить как на самом деле… Мамочки, я поплыла.

Мы сидели на лавочке между перерывом лекций. Солнце впервые за долгое время неожиданно решило выглянуть из-за тучных облаков.

Девочки продолжали делиться впечатлениями пятиминутного новостного видео, которое облетело потом и все социальные сети. Очень удивило происшествие, в котором уместилась операция в столице, таинственные участники и не менее увлекательное продолжение во второй столице.

Я тоже посмотрела это видео и ужаснулась от своего лица, которое промелькнуло за пару секунд. Какой-то свидетель заснял и поделился со следствием видео, как мужчина в черном тащит девушку в одной почти что пижаме. Где он был я не знаю, но любители “сторис” или подобных видео здорово выручил меня.

С меня полностью сняли все обвинения, коих собралось прилично. Я случайная жертва. Чисто по невезению попала в темную игру и несмотря на то, что я с некоторой тоже темной личностью знакома, меня оправдали общие друзья. Ведь о детской войне Ани и Максима знал каждый.

К счастью или наоборот, об этом я старалась не думать, даже Максим подтвердил, что я случайная.

Прошла неделя. Синяки, благо они были на таких местах, которые закрывались за семью слоями одежды, почти сошли на нет.

Ужасалась еще долго. Об этом видео узнали даже бабушки с подъезда. Некоторые смотрели с опаской, другие сочувствовали и предлагали помощь.

Ха! Лучше бы не обсуждали днем и ночью.

Доставали и в университете. А Лиза, как верный цербер, отгоняла надоедливых мух. Если парней можно было просто игнорировать, то девочки как липучки торчали рядом, не переставая лить в уши. Им нравилось ощущать себя принцессами, которых спас красивый и таинственный принц.

Лучше бы они чувствовали постоянную сонливость из-за препаратов, которые мне назначили для повышения обмена веществ и дикое раздражение.

Как-то Лиза завела разговор. Это было недавно, когда вся шумиха немного улеглась.

— Вы расстались значит?

— Да, — коротко бросила я. С ней мне врать и придумывать не приходилось.

— Из-за всего этого? — ее жест головой что-то да должно было означать, но мне не надо было намекать или напоминать.

— Он же остался совсем один. Оправдываться и бороться с законами. Мне его даже жалко.

— Он обещал все исправить… — прошептала я едва слышно.

— И главное он уже сделал. Спас тебя. Хоть ему пришлось солгать. Ты представляешь чего ему стоило это сделать? Сережа сказал, что его держали в камере несколько суток без воды и света.

— Он все исправит, — шептала я неразборчиво. — Исправит. Он сильный. Он найдет способ…

— Ты боишься, что все повторится?

— А ты нет? — ответила вопросом на вопрос. — Не боишься, что Сережа скрыл от тебя, будущей жены, еще пару важных моментов?

— Поэтому я дала ему второй шанс. Он то от своих слов не отказался, — она пожала плечами — Ну так, не договорил немного, конечно… Но я ведь его люблю.

В понимании Лизы словом любовь можно было объяснить, простить, принять абсолютно все.

Больше она разговор о нем не заводила. Учебная суета не давала послабления. Хвосты за полугодие тренировали Лизину нервную систему. Но, благо, она справлялась.

У меня же спасу не было даже дома. За дверями в спокойной тишине меня донимали жужжащие в голове мысли. Они постоянносомневались в принятом решении и норовили побольнее укусить. До соленых слез и воя в подушку.

Этого не видел никто, поэтому Явницкой завидовали.

А сегодня планка их зависти накалилась до бела. Словно в голливудском фильме толпа застряла на пороге университета и завороженно рассматривала новую для нашей местности автомобиль.

Уже тогда ко мне закрались смутные подозрения. Машина? Во дворе? Тонированная и убийственно таинственная?

— Я бы не прочь прокатится на такой, — шепнула в ухо одна из девчонок, которая загородила мне половину обзора.

— А я предпочту прокатится на его владельце, — облизнула губы вторая. Лиза стояла рядом молча, но и ее глаза блестели. Роскошный спортивный автомобиль соблазнял и манил.

И каково было их удивление, когда тонированные стекла опустились, а после из салона вышел он.

Кажется, послышался общий стон. Как сказала одногруппница, все потекли.

Из салона вышел Максим Кравц во всей своей красе. Со стриженной прической в бок, ухоженной щетине, солнечных зеркальных очках и в своем любимом незаменимом кашемировом пальто светло-коричневого цвета. В руке поблескивали массивные очки, на другой серебряный браслет. Не отставали в игре блеска начищенные туфли.

Его конечно же узнали. Звезду новостей, обожаемого всеми таинственного принца. Но сегодня он выглядел больше сошедшей моделью из глянцевых обложек, нежели принцем.

Все повторно ахнули, когда из заднего сиденья он достал букет цветов.

Тут мои ноги задергались и начал движение назад маленькими шагами, но верными с своем направлении.

Мне не надо излишнего внимания. Не надо наигранности и пафос на людях. Мне не надо шикарных подарков и театрального внимания. Я не была уверена в искренности, потому что знала. Максим не открытый человек. Он лучше сделает добро тихо и скромно, но от души, чем будет играть на людях.

Я уже развернулась, как меня осторожно взяли за ладонь и проворно скрестили пальцами.

Я дышала чуть едва. Побег не удался, а меня поймали на горячем. А тут еще на мне скрестились парочка десятков глаз.

Но от этого ли дыхание обрывается, а сердце стучит словно преодолело километровку? А с чего моя улыбка растягивается?

— Аня, — с тихим просящим голосом меня развернули. А я воспользовавшись моментом, тут же уткнулась в грудь, как раз то место, где отсутствовала пуговица. Запах его духов, смешанный с его личным ударил в нос и закружил голову.

— Я скучала, — сдала себя первой. Меня услышал только он, но оценивающие и слишком заинтересованные взгляды чувствовались иглой под кожей. Удивительно, но ничего и никто из них не смог помешать понять. Удивительно, как я быстро нашла правильное слово. — Зачем ты здесь?

— Я к тебе.

— Ты обещал…

— И я сделаю, — перебили меня. — Идем?

— Куда? — мне пришлось закинуть голову, чтобы посмотреть в невероятные глаза, меняющиеся до неузнаваемости. Карие зрачки вновь клубились тьмой.

В канун Нового года все ждут чуда — и старшие, и младшие. Иногда кажется, что взрослые хотят этого больше, хотя давно перестали верить в чудес. Их быт, дневные заботы и переживания, их меркантильность и жажда иметь все и сразу давят любые зародыши этой надежды. Им просто не остается на это время. Время на мечты.

Волшебная атмосфера улиц, украшенные разноцветными фонарями, белоснежный покров на земле, пока еще свежий, семейные сборы для соблюдения традиций — вот помощники, которые создают те самые мгновения.

Здесь людей можно разделить. Первая группа всячески пытается сохранить в душе то тепло, которые несут в себе новогодние праздники, а другая группа всячески пытается от них уклониться.

Каюсь, ко второй группе относилась, собственно, я.

Как бы то ни было, каждый хочет только одного. Вне зависимости от погоды, времени года и часового пояса, каждый хочет счастья.

Я в том числе.

Но можно ли посчитать счастьем то, когда жизнь меняется со скоростью света? Когда не понимаешь, что реально, а что всего лишь иллюзия. Когда снежный ветер царит в твоей душе так собственнически, срывает уютные занавески, поднимает теплый плед с кровати и разбивает вдребезги то хрупкое, что называется внутренний покой.

Однако, всё же взрослые ждут чуда побольше детей — закрываясь в темноте, в себе и очень глубоко в душе. А впрочем, почему бы и нет? Кому из людей, обремененные изматывающей работой или ее отсутствием, истеричной погодой в круглый год, мужем негодяем, неуправляемыми детьми и многим другим, кому помешает просто расслабиться? Всего на мгновение, но которое поможет вдохнуть свежий глоток жизни.

В преддверии нового года в мою жизнь неожиданно влетел хаос, растормошил меня изнутри, словно птицу для праздничного стола, и сломал еще хлипкий, только возведенный барьер.

Он всегда был хаосом.

И он пришел забрать мою душу.

Снова.

От него другого и не ожидалось.

Но мое счастье залетело в закрытое окно, больно ударилось о стекла и повредило крылья. А после с раненым крылом продолжало пытаться попасть внутрь через битое стекло. Залетело и успокоилось в желанных объятиях.

Эпилог 2

Эта неделя поражала своими неожиданными поворотами и нескончаемыми сюрпризами. Эти долгие и одновременно стремительно уходящие семь дней запомнятся мне надолго.

На поворотах меня заносило, отчасти, решения принимались мной спонтанно и тоже неожиданно, но оттого они заставляли сердце замирать чаще.

В общем я вернулась к рисованию. И не просто взяла в руки карандаш да кисть, я сделала первый за многие годы набросок. Сумела выдержать пропорции, не сломать острый заточенный кончик и даже оценить свою работу. Которая за пять лет мне категорически не нравилась.

Темные, почти коричневые глаза из под пышных ресниц, на славу получивших на рисунке как настоящие, смотрели тоже как по настоящему завороженно. Взгляд манил и притягивал, не давал опустить руку или прерваться даже на мгновение. Легкая боль в запястье от монотонной работы дала о себе знать лишь тогда, когда я сморгнула наваждение.

Было странно легко и беззаботно. Мысли текли вяло, едва касаясь сознания своими тонкими крылышками. Дышать хотелось чаще и чаще, потому как чистейший воздух проникал свободно и легко.

Зеленый лес через открытое окно собственной комнаты играл оттенками — существующими и не названными. Я рассматривала зеленое полотно перед собой и рисовала глаза. Природа завлекала, но только гулять и блуждать по тропинкам. Никогда не променяла бы портрет на живопись. Хотя, стоит ли говорить никогда, если только недавно была свидетельницей, что это слово не стоит своего места в словаре Ожигова.

За окном пели птицы и припекало солнце. Сквозь тонкие шторы проникал свежий хвойный запах. Июньский день радовал и несколько удивлял своей необычайной жарой.

Немного помассировав запястье, я рукой нырнула в открытую сумочку. Оттуда виднелся уголок белого конверта, который я нашла на столе задолго до раннего утра.

Сначала я его даже не заметила. Я успела принять душ и высушить волосы, прежде чем заинтересовалась одиноко лежащим на коричневом столе конвертом. Внутри оказался сложенный листок, на котором коротко выведена всего одна фраза: рано или поздно я получу свое, а лучше сегодня вечером… ”.

Да, я была дома, гостила у родителей и вновь рисовала в своей комнате, сидя в любимом кресле. Полдня прочитанное письмо не давало успокоится, вновь и вновь привлекая взгляд белым цветом, заставляя задуматься о неоднозначной фразе, перебирать в голове столь короткие слова. Я знала от кого оно, кому принадлежит столь богатый язык. Такой, от чего я уходила в жар и грела замерзшие пальцы о меж бедер.

И я решилась. И согласилась. Вечером так вечером, но я не позволю собой командовать. Я сама пойду и все выскажу. Кто лазит под окном и проникает в дом по ночам.

Неделя славилась своими решениями. Острыми, горячими, даже для меня необычными. Такими, когда они сначала приподнимают волоски по своему телу, а после еще и мамин голос.

— Как ты бросаешь учебу? — ее брови привычно хмурились, когда она пыталась что-либо продумать или же вторгнуться в мои мысли. Последнее не потребовалось, потому что я повторила четче и обоснованнее.

— Я забираю документы и ухожу. Диплом экономиста мне не понадобится.

— Как? — мама задышала часто часто, точно выброшенной на берег рыбой. Папа же молча сидел рядом с ней на диване, на который я их посадила. Сама же заняла угловое кресло. Сзади тихо подошла бабушка. Ее рука оказалась у меня на плече. Чувствовала себя на удивление спокойно, как удав. Смотрела выжидающе и просто ждала окончания разговора. Прочитанное сто раз письмо играло на нервах.

— Поймите, пожалуйста. В этом нет ничего плохого. Я с самого начала не хотела поступать в экономический. С самого начала эта была ваша прихоть и точно не моя. Пять лет следовала чужим советам и пять лет не жила. К тому же, я все решила.

— Но тут же осталось всего пара месяцев. У тебя даже дипломная готова. И еще…

Маме вновь понадобилась секунда, чтобы вдохнуть. А после еще одна для метаморфозы. Чтобы вновь стать той, от которой я убежала пять лет назад. Холодной и непримиримой. Чужой и слишком строгой. Лоб разгладился, зато глаза сузились, а губы сжались в тонкую полоску.

— Анна, нет!

— Мама, да, — улыбнулась я.

— Ты не можешь так с нами поступить. Мы столько в тебя вложили, образование, деньги и так много надежд. Так что нет. Нет, я не могу позволить. Бабушка, ну чего ты молчишь? Скажи ей.

На что бабушка лишь тепло улыбнулась. Она так же тихо развернулась и ушла на кухню. Ее ответ был очевиден всем.

— Мама, — я улыбнулась шире. Теперь ее стальные нотки не затрагивали душу. И даже если лед в сердце растаял, оно стало крепче. — Я уже это сделала. Написала заявление, закончила все обязательства и приехала к вам.

Наступила тишина. Для меня она была привычной. Я ждала ее. Пусть родители подумают, примут и смиряться. Удивительно, какое облегчение приносит окончательно принятые и верные решения.

Я уже собиралась уходить, когда отец выждал недолго и спросил:

— И чем ты теперь займешься?

Мечтательно улыбнувшись и вспомнив утренние достижения, я подошла к нему и обняла за спину.

— Тем, что мне нравится.

— Рисовать?

— Ага… — ответила я беззаботно и выпрямившись, направилась к выходу. Там задержалась у зеркала и заметила свои горящие глаза.

— Аня, — почти на выходе обратилась ко мне мама. — Ты знаешь кто вернулся? Надеюсь ты не совершишь очередную глупость?

Звенящие нотки в голосе заставили замереть, а после полуобернуться.

— Знаю! — ответила на выдохе. — И да, конечно, никаких глупостей. Обещаю вам. Только взвешенные и обдуманные поступки.

Удивительно, вышло натурально честно.

И с легким сердцем я отправилась на встречу. Не как леди, потому что планировала появиться чуть раньше назначенного времени. Потому что сама удивлю и обескуражу. Получить свое? Куда ты денешься! Рано или поздно? Я сама выберу время. Свое? Не знаю, не знаю…

Обойти весь двор, перейти дорожку, соединяющая два дома заняло куда меньше времени, чем обычно. А может это я тороплюсь? Может незаметно для себя самой спешу?

Из звуков птицы продолжали чирикать тонкими песнями, да ветер шелестел в лесу. Солнце должно было скоро сесть, поэтому улица еще оставалась светлой. Знакомые звуки едва доходили до ушей. Все внимание отводилось коротким, торопливым шагам. Вот только закрыла калитку, как стою перед чужим, холодящим нутро домом.

Подрагивающие пальцы нащупали холод металла, почувствовали его шершавость. Но далее шага я сделать не сумела, лишь остановилась, глубоко вдыхая.

Чтобы позже вздрогнуть и нетерпеливо улыбнуться.

— Я тебя ждал, — раздался сзади. Мужчина подошел со спины едва слышно. Сочная трава скрывала тяжелый шаг. А может походка и была такой. Не знаю, да и не время было об этом думать.

Я развернулась к голосу и с силой прижалась к его груди. Запах духов и тела тут же вскружили голову. Они всегда так делали и не было у меня к ним иммунитета. В тандеме этот запах, его личный запах, действовал просто убийственно.

— Наконец-то, — прошептала я и подняла голову, чтобы встретить нетерпеливые губы, жадные до боли и сладкие до не могу. Горячий поцелуй обжег раскрытые, приглашающие губы.

Поцелуй-укус плавно перешел к шее, вниз, туда, где сумасшедшее сердце билось о грудную клетку, хотело выскочить. Или же не плавно. Максим метил туда сразу же. Именно метил, потому что каждый такой поцелуй означал клеймо. “Моя”, говорили они, “моя и ничья”, кричали они.

Поцелуй затягивался и не хотелось его прерывать. Не хотелось абсолютно ничего. Только чувствовать его губы на моих, на коже, на шее. Чувствовать его крепкое тело и руки, до боли сжимающие к себе. Так, словно боялся отпустить. Словно не верил в мое присутствие и хотел в этом убеждаться и убеждаться. Хотелось чувствовать его всего. Рядом, с собой и вместе со мной.

Только одно но…

— Хватит, — я попросила остановиться.

Мне, конечно же, этого сделать не дали. Он был не в силах прекратить поцелуй и что еще хуже, отойти. Даже для того, чтобы вздохнуть.

— Макс, — вновь в секундом перерыве уделила внимание одному слову. А после простонала. Меня нежно укусили за нижнюю губу, ловко вытянув.

— Нет, — пробормотал в ответ.

Да я знаю и даже вижу, что нет. Это просто невозможно. Это как задышать под водой. Или подняться в небо без крыльев. Невозможно перепрыгнуть через себя.

— Максим, мы на улице…

Я пыталась донести простую мысль. Что нас могут увидеть в любой момент. На улице было довольно еще светло, соседи не закончили свои дела и любой может выскочить со стороны леса. А еще, меня могут видеть ровно с той стороны, где находился мой дом.

На что, собственно, было плевать.

Максим не видел меня вот уже неделю. Почти что целую вечность.

С той заварушки прошел месяц, как все улеглось и как Максим пропал. Я не знала, куда он направился. Тот спектакль я не приняла, ведь я ждала искренность. И мы всего лишь посидели в кафе. Выпили по бокалу, промолчали часик и меня вернули домой. В квартиру.

Тот пафосный, слишком шикарный букет алых роз я все таки взяла и даже периодически меняла ему воду. По вечерам сидела рядом с чашкой чая и незаметно вдыхала аромат, распустившийся уже через день на всю квартиру. Старалась именно незаметно, ведь едва я закрывала глаза и глубоко вдыхала, я вспоминала аромат его тела. Тот аромат, который всегда будоражил все нутро.

Как не старалась, но первый опавший красный лепесток я высушила и сохранила.

Проходили дни. Учеба шла. Невероятные мысли пока не гостили и даже намека не было на то, что изменю жизнь просто кардинально.

Началось все со звонков со скрытого номера и тяжелого дыхания через динамик. Сердце стучало каждый раз, но ни слова я не проговаривала. Я знала, от кого звонок, поэтому отвечала. Всегда. Где бы ни была. Выбегала с лекций, закрывалась в комнате и слушала. Слушала и тоже дышала.

После стали приходить сообщения. Они просто атаковали телефон. Нежные и ласковые, горячие и пошлые, щемящие и просящие. Не было обещаний, громких слов, также не было лишних слов.

Максим рассказывал. Просто рассказывал о том, что было внутри. Это ощущалось на неком уровне, до которого не дошли современные технологии. Писал о себе. Вспоминал обо мне. Фантазировал и вдохновлял.

Мне нравилось узнавать его заново. Нравилось читать и понимать. Он скучает так же, как я.

В один день я его пригласила на встречу. Он снова был спустившимся Аполлоном, красивый до чертиков, и с букетом роз. Я лишь улыбнулась.

Мы снова говорили. Болтали ни о чем и обо всем сразу.

Встречи стали наступать чаще. А время до них тянутся дольше.

Казалось, если бы Максим чуть надавил, я бы открылась быстрее. Но он не давил. Он ждал.

Ждал меня.

Потому что встречи заканчивались поцелуем в щеку около двери на лестничной площадке. И каждый раз, ложась в холодную постель я жалела.

До тех пор, пока изменения коснулись моего сознания, укрепились там, заставили приехать к родителям и найти тот конверт с приглашением. С горячим, обнадеживающим решением.

Меня целовали как никогда. Мяли и ласкали, словно сладкий шоколад. Еще минуту и меня бы также развернули, выбросив обертку из одежды.

Я была не против. Более того, я хотела этого. Горела и мечтала.

Но…

— Максим, — я простонала, когда почувствовала горячую, такую желанную руку на груди. Здесь я встрепенулась, а после полетела в воздухе.

С рыком меня подхватили за талию и под бедра, подкинули вверх и направились в дом, не переставая целовать.

Я отвечала. Как могла. Через счастливую улыбку и счастье, которое душило. Казалось, это происходило не со мно. Казалось, мне снова снится сон. Но с тем отличием, что сон был настоящим как никогда.

— Я ждал!

Моя спина почувствовала мягкость дивана. Сверху навалился Максим, теперь уже полностью занятый оголенной грудью. Как только дверь закрылась с внутренней стороны, нежная кофта пошла по швам. Уложив, мои руки были подняты вверх и меня избавили от ненужного клочка одежды. А мне хотелось избавиться уже от всего.

Только кто мне даст решать самой?

— Как я ждал, — бормотал он про себя. Я ловила лишь собственные стоны, которые срывались с горла бесконтрольно. — Моя сладкая.

— Макс…

— Моя девочка, потерпи.

— Нет…

Он улыбался. Мимолетом я уловила его выражение лица. Счастливое, ухмыляющееся, понимающее свою значимость и готовящий следующие правила.

Ну уж нет.

Я взбрыкнула и приподнялась на локтях, чтобы через миг поменяться местами. Теперь я оседлала моего мужчины, в глазах которого играл блеск. Безумный, темный. Он привлекал.

— Тут я ставлю условия…

— Да? Покажи…

Просить дважды меня не стоило. Встав на ноги, я сняла с себя брюки, а после и белье. Последний клочок я не бросила, а аккуратно поставила на пол, томно изгибаясь и кидая хитрый взгляд из-под ресниц. Ну что милый, еще показать?

Максим тяжело сглотнул, блеснув черными глазами смирением, а после поманил меня пальчиком для продолжения. Ох, даже сидя, он ухитрялся вводить условия, вести меня.

Ремень звякнул, а после полетел на пол. Сидеть на коленях перед мужчиной полностью обнаженная, смотреть снизу вверх и раздевать его не глядя, было обжигающе. Не хотелось даже дышать, чтобы не упустить ни одной эмоции, ни вздоха, ни взмаха ресниц. Я наблюдала, как губы раскрываются в немом стоне, как дрожат пальцы, как глаза закатываются от того, что мои пальцы гладили внушительный бугор. Ловила вибрацию и дрожала сама.

— Ты меня убиваешь…

— Ты меня уже убил…

Дальше играться мне не позволили. Нервы не выдержали больше той картины, которая сжимала горло и стыло кровь. Мужчине понадобилась секунда, чтобы доделать мое незавершенное дело, развернуть меня и снова целовать. Теперь уже спину.

Пальчики же нащупали точку вулкана, который кипел и шипел. Чувствительный бугорок послал по телу нервную дрожь.

Мои пальцы вошли в обивку дивана. За окном садилось солнце. Его лучи едва скользнули сквозь шторы.

— Пожалуйста… — хрипло попросила.

— Девочка…

Надо мной сжалились. Сзади пристроились, чтобы одним толчком войти сразу и на всю длину. Из меня вышел стон, похожий на крик.

Максим замер.

— Аня? — голос его дрогнул.

Боль прошила все тело. От пальцев ног до макушки. Зубы впились в мягкую плоть ладони.

Максим ждал. Он не был готов к такому. Он даже не предполагал, что я до сих пор буду девственницей. Что не было никаких женихов, никого другого. Только он и только мой Максим. В мыслях, в голове, везде. Он замер, боясь шевелиться.

— Прости… О черт, больно? Сейчас сейчас…

Его искренняя забота тронула. Он уже дернулся, чтобы выйти, мимолетное движение назад и я вздрагиваю. Убрала руку с дивана и прогнув спину, удержала его голову. Пропустила сквозь пальцы влажные волосы и задвигалась сама.

— Я хочу тебя…

Максим не стал больше сдерживаться.

Мои руки вновь оказались на спинке дивана, предоставляя более удобную позу для маневра.

Последние два толчка и мои ноги подгибаются. даже руки дрожат.

Стоны не прекращаются.

Мне так хорошо! Мне очень хорошо. И даже жесткие пальцы на бедрах не ощущаются или болезненная ласка на груди. Да, хорошо.

Максим с шумом выдыхает и сжаливается надо мной. Не терзает, а берет на руки, чтобы вместе упасть на диван.

— Ты как? — спросили меня после долгого молчания, в котором слышится лишь тандем из тяжелого дыхания.

— Супер, — ответила я, краснея. Надо же так согнутся… — Я думаю кое о чем.

— О чем?

— Чтобы ты спросил у меня заново!

— М? — он едва разговаривал. Закрыл глаза и лежал, лишь его рука гуляла по моей спине.

— Ты у меня как-то спрашивал, буду ли я твоей!

Хорошо, что он не смотрел на меня, иначе я бы умерла от стыда.

Но Максим лишь хмыкнул.

— Мне незачем больше этого делать.

Холодок пробежал по спине. Что это значит? Смысле незачем? Я даже голову вскинула.

После минуты моих сомнений и терзаний, Максим приподнял голову, поцеловал в висок и прошептал.

— Ведь ты уже моя. А печать дело быстрое.

— А свадьба?

— Организуем!

— А кольцо?

— Хоть десять. На каждый палец.

— А гости?

— Пригласим!

— Ха, моя мама будет в первых рядах, — усмехнулась я.

— Она не будет против, когда увидит внучку, — прошептал мой мужчина горячо.

— Какую внучку? — нахмурилась я.

— У нас же будет дочка. Пусть она будет похожа на тебя. А потом сын. Пусть он тоже будет похож на маму. Сильной и храброй.

Эта неделя изменила мою жизнь кардинально.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Эпилог 1