Честь имею [Андрей Беляков] (fb2) читать онлайн

Андрей Беляков Честь имею

В душном, сыром подвальном помещении с пошарпанными от времени стенами, повидавшими немало за свою историю, откуда-то капало в углу. В годы, сейчас кажущимися такими далекими и спокойными, при царе-батюшке, от них пахло свежей эмалью. Затем война, отречение и революции; все перевернулось с ног на голову. Менялись постояльцы этого подвала и их конвоиры, как и власть вообще. А вот стены никто уже больше не красил. Теперь к свету. Его практически не было в помещении, а тот, что присутствовал, проникал туда сквозь небольшое зарешеченное окошко массивной входной двери из коридора, — источником его служила лампа, вкрученная в серый скрипучий металлический абажур, свисающий на полметра с потолка. А вот соприкосновений с внешним миром, в виде вентиляционных отверстий или каких-либо окон, пусть крошечных, у камеры не было совершенно. Отсюда и полная дезориентация во времени у двух офицеров, находящихся в ней. Никто из них не только не ответил бы на поставленный вопрос: «Который час?», а и затруднился бы сказать — день или ночь в данный момент… Они сидели прямо на бетонном полу, опершись спинами о стену. Бесконечно уставшие, голодные, изможденные жаждой, но так и не сломленные при этом, и еле слышно переговаривались между собой.

— А Вы слыхали, Роман Николаевич, о такой философской доктрине, как субъективный идеализм?

— Ну, что-то, голубчик, Вы уж слишком загнули, — вместо ответа покачал головой седоволосый офицер.

— Отчего же? Довольно любопытно, на мой взгляд. Вот представьте! Я и есть мир! Нет меня — нет и ничего вокруг! По-моему, неплохая трактовка. Как думаете? — устало улыбнулся поручик, глядя в потолок.

Звали его Сергей Васильевич, и был он лет на 10, а то и больше, моложе своего собеседника.

— Нет, извольте, я предпочитаю традиционное православие, всю жизнь его придерживался, с ним и уйду в мир иной. И Вам, Сергей Васильевич, рекомендую помолиться напоследок. Лишним это точно не будет…

Офицеры некоторое время сидели молча, наконец поручик вновь заговорил:

— Поскорей бы уже все закончилось. Скажу Вам по величайшему секрету и только Вам, я так устал.

Роман Николаевич внимательно посмотрел на молодого офицера.

— Недолго осталось, Сергей Васильевич, думаю, уже недолго, потерпите немного.

— Я выдержу, господин ротмистр, не сомневайтесь, это я так, к слову.

Капитан, глядя на коллегу, изобразил улыбку на уставшем, сером от синяков лице.

— Я ни в ком не сомневаюсь. Надо же, никого так и не раскололи. А ведь они мастаки в этом. Для меня было честью знать всех вас.

— И для меня, Роман Николаевич.

Договорить им не дали, потому как входная дверь со скрипом распахнулась, и конвоиры буквально впихнули в помещение человека. Тот не удержался на ногах и упал, выставив вперед руки.

— Воды! Дайте воды, — хрипло попросил поручик.

Но его просьбу конвоиры молча проигнорировали, и дверь снова захлопнулась.

Глаза, давно привыкшие к темноте, разглядели мужчину в офицерской форме, без погон.

— Кто здесь? — первым спросил он, всматриваясь в сторону офицеров.

— Добро пожаловать в наше скромное жилище, — пошутил Роман Николаевич.

Он и поручик по очереди представились.

— Бог ты мой, Роман Николаевич, господин ротмистр, Вы? — Мы знакомы? — Ну, как же! Это же я, штабс-капитан Игорин.

— Андрей Петрович, Вы? — настала очередь удивиться теперь ротмистру.

— Я, собственной персоной.

— Вот так встреча! А Вы-то здесь какими судьбами? — Роман Николаевич не без труда, но встал и принялся от волнения разглаживать свой китель.

— Сняли меня прямо с поезда, добирался на Дон, хотел вступить в Добровольческую армию, — глаза штабс-капитана начали привыкать к темноте.

Старые друзья сблизились и обнялись.

— Сколько лет! Сколько лет! Какая встреча! — повторял каждый при этом.

— Представляете, Сергей Васильевич, мы с этим человеком с одного училища! Затем война, всю Польшу вдоль и поперек. Я потом в госпиталь по ранению угодил. Ну, надо же! — до сих пор не мог поверить в такую встречу ротмистр.

— А Вы, стало быть, Сергей Васильевич, — обратился штабс-капитан к поручику. — Да, так оно и есть, честь имею.

— Андрей Петрович, честь имею, — повторно представился Игорин.

— Будем знакомы.

— Будем.

И вот в подвальном помещении офицеров уже трое. Впрочем, пошарпанным стенам все это глубоко безразлично…

А разговор продолжался, да и конвоиры, к великому удивлению арестованных, передали им воду.

— А Дарья? Дарья Ивановна как? — обратился Игорин к Роману Николаевичу. Тот молчал, поглядывая на Сергея Васильевича. Поручик еле заметно покрутил головой.

— Что ж Вы молчите, Роман Николаевич? — продолжал настаивать Игорин, — Или случилось что?

— Да тут такое дело, голубчик…

— Господин ротмистр! — перебил Романа Николаевича поручик.

— Никогда не забуду, как мы с ней познакомились, — переменил тему седоволосый офицер. — Та еще была история! Вы же помните, Андрей Петрович, ее отца, полковника Трушина, баллистику нам преподавал.

— Ну, как же не помнить — конечно помню, такого забудешь разве.

— Да, да, так вот, не сдал я ему как-то раз письменный экзамен, а на пересдачу Фомина вместо себя заслал. Он же никогда фамилиями юнкеров не интересовался. А тот возьми, да и на отлично все напиши. Хоть бы ошибся разок для приличия. Так нет же, энциклопедия ходячая.

— Да, мозги у Фомина будь здоров были, — подтвердил Игорин.

— Только вот разбросала их по полю немецкая авиабомба, незавидная судьба.

— Да, незавидная, — согласился Роман Николаевич и продолжил:

— Так вот, пришел я к Трушину за зачетом, а он смотрит на меня внимательнейшим образом и спрашивает: «А Вы где, голубчик, сидели на пересдаче?» Я ни на секунду не замешкался и, совершенно не смутившись, уверенно ответил: «Там», указав на предпоследнюю парту центрального ряда. Он задумался многозначительно. Дескать, вот и его стала подводить память. Я стою, вида не подаю… — Роман Николаевич замолчал.

Поручик, увлеченный рассказом, не выдержал:

— Дальше-то что, Роман Николаевич?

Ротмистр посмотрел на него, затем на штабс-капитана.

— Вы меня, Бога ради, извините, Андрей Петрович, а сейчас день или ночь? А то мы в этом подвале какие сутки уже, совершенно дезориентированы во времени.

— Сейчас ночь, Роман Николаевич, — спокойно ответил Игорин. — Слышал от конвоира, что на рассвете прибудет расстрельная команда, и нас, того, определят в расход.

Ротмистр и поручик понимающе кивнули головами, старший офицер перекрестился. Спустя некоторое время он спросил:

— А Вас-то за что? Ладно мы, классовые враги, идейные, можно сказать, члены, как сейчас принято говорить, «банды».

— Сейчас все офицеры классовые враги. Слышали, что на Дону творится? — Нет, но дай-то Бог.

— Роман Николаевич, историю дорасскажите, больно интересно, как Вы с Дарьей Ивановной познакомились, борьба вся эта классовая здесь уже, — поручик приставил ладонь к горлу. — Да и отборолись мы, по всей видимости. Спать жутко захотелось после Вашей новости, Андрей Петрович. Хочу уснуть с приятными мыслями.

— А на чем я остановится?

— «Трушин глубоко задумался».

— А, да. Но этого лиса старого так просто не проведешь. «У Вас тут 10 вопросов в работе имеется, назовите мне хотя бы один и давайте Вашу зачетку», — говорит он мне.

Поручик улыбнулся:

— А Вы что?

— А что я? Сел впросак, можно сказать, пришлось выучить эту баллистику как Отче Наш. Но нужно отдать ему должное — не доложил, куда следует. За такое и отчислить могли.

— Могли, — подтвердил штабс-капитан.

— А с Дарьей Ивановной мы, как тогда положено было, на балу познакомились. Ну, помните, Андрей Петрович, — они благородные девицы, мы юнкера бравые.

— Помню, Роман Николаевич, я все помню.

— Ну, так вот, познакомились, знались уже полгода, и решила она меня папеньке своему представить. Привела в свой дом, он большой у них был…, — ротмистр замолчал, вспоминая, затем вновь продолжил:

— Стоим мы в гостиной, значит, я волнуюсь немного, и выходит — представляете кто?

— Трушин! — не выдержал поручик.

— Да, именно он.

— Де-ла-а! — протяжно произнес молодой офицер.

— Такая вот история. Он тогда Дарье сказал: «Умный юнкер, но нечестный». Поручик, улыбаясь, закрыл глаза и через пять минут засопел.

— Завидую ему, вот самообладание, — прошептал Игорину ротмистр и придвинулся ближе к другу. Далее офицеры общались уже шепотом.

— Он молодец, самый молодой у нас в организации. Думал, не сдюжит, а он молодец, — повторил Роман Николаевич.

Глядя на поручика, Андрей Петрович понимающе кивнул.

— Так что там с Дарьей Ивановной? — повторил свой вопрос штабс-капитан.

— С Дарьей все хорошо, мы развелись с ней, она сменила фамилию…

— Как?! — штабс-капитан переменился в лице.

Возникла пауза.

— Да Вы не пугайтесь, голубчик. Так было надо для дела. Это она у нас координатор действий, голова, так сказать, организации.

— Да Вы что? — удивился Андрей Петрович. — Дарья Ивановна, милая, замечательная женщина, отменная кулинарка, поверить не могу.

— Только Вы это, Андрей Петрович, никому ни-ни, а то ж ее никто не выдал, нас шестерых арестовали, устроили облаву. И никто, представляете?.. Наверное, мы последние с Сергеем остались, давно уже по камерам мыкаемся, с лета. Теперь вот подвал этот.

— Не беспокойтесь об этом, даю Вам слово, со мной в могилу уйдет Ваша тайна.

— Вот и ладно, слова мне Вашего вполне достаточно. А который месяц нынче?

— Октябрь.

— Надо же, октябрь, — задумчиво покачал головой Роман Николаевич и опять повторил:

— Октябрь…

Они еще долго перешептывались между собой, вспоминая то войну, то годы своей юности. Когда под утро входная дверь, вновь с скрипом, распахнулась, в подвале все спали. Утро 19 октября 1918 года выдалось хмурым и пасмурным. Шел снег, трудно сказать, был ли он первым в эту осень. Скорее, уже нет. Несмотря на темные, серые краски, Офицеры щурились, выходя на свежий воздух. Поручик остановился и вдохнул полной грудью, его подтолкнули, направляя к стене. Дворик площадью квадратов пятьдесят вкруговую огорожен был кирпичной стеной. Комиссар, одетый в удлиненную черную кожаную куртку, галифе тоже кожаное и цвета такого же, а еще и черную кожаную кепку с красной звездой посредине и того же цвета сапоги, был весел и разговорчив в это утро. Ротмистр хорошо знал его по допросам.

— Ну вот, Роман Николаевич, все закончилось. Будут какие-нибудь пожелания? Может, передать что нужно, Вы говорите, не стесняйтесь.

— Покурить бы…

— Ну, это святое, — комиссар достал папиросы и, глядя на Андрея Петровича, подмигнул ему.

— Вот, угощайтесь, — он подошел к каждому офицеру, и те взяли из пачки по папиросе, затем он зажег спичку и дал всем прикурить. Закурил и сам. Курили и красноармейцы расстрельной команды. Все молчали при этом. Только вороны своим карканьем нарушали утреннюю тишину. Докурив, ротмистр обнял поручика, затем штабс-капитана, перекрестился и, поправляя китель, встал у стены; остальные офицеры последовали его примеру.

— Становись, скомандовал комиссар.

Красноармейцы выстроились в шеренгу.

— Товсь! — винтовки сняты были с плеч и направлены на офицеров.

— Заряжай! — послышался лязг затворов.

— Цельсь! — солдаты прищурили левый глаз.

— Пли!!

Раздался залп, ротмистр и поручик упали, словно скошенные. Нужно отдать должное расстрельной команде — все попаданья пришлись в грудь, в область сердца, и смерть офицеров была мгновенной.

Лишь Андрей Петрович остался стоять совершенно невредимым.

— Вы вот меня хоть убейте, Игорин, а этих ваших офицерских штучек я совершенно не понимаю. Ну, отошел бы сразу в сторону. Подумаешь, — поняли бы они перед смертью. Не все ли равно? Что по мне, так все равно, совесть какая-то, прошлое, враг он и есть враг. А мы правы, вот в чем не должно быть никаких сомнений, и мы победим! А так пуля еще какая шальная или рикошет, не понимаю, честное слово, — сказав это, комиссар снова закурил. Игорин подошел к нему и тоже взял папиросу.

— Так удалось выяснить-то, кто у них главарь? — протянул ему зажженную спичку комиссар.

Бывший офицер долго прикуривал, наконец глубоко затянулся.

— Нет, похоже, в организации жесткая иерархия, и главного знает очень ограниченный круг лиц.

Комиссар поменялся в лице, вся его веселость и отличное настроение вмиг улетучились.

— Вот те раз! А я было подумал, что у тебя все получилось, нет, я просто был уверен в этом!!

Игорин пожал плечами.

— Бывает и так.

— И что мне Зимин постоянно про тебя долдонит — «бесценный кадр, бесценный кадр», я было уже и поверил ему.

— Да не знали они, говорю тебе.

— Но организация-то действует, террор и по сей день продолжается. А этот, седой, — комиссар указал на лежащего ротмистра, — знал, он точно знал, я его лично допрашивал, я чувствовал, по глазам видел, такое не скроешь. Комиссар глядел на Игорина, тот глаз не отводил. Мужчины докурили.

— Ладно, будем работать дальше, пока не уничтожим всю эту контрреволюционную нечисть. Или она нас, — подмигнул Игорину комиссар, выкинул окурок и сплюнул на белый снег…