Давид Сасунский [Наири Егиазарович Зарьян] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
⠀⠀⠀ ⠀⠀ Наири Зарьян⠀ Давид Сасунский Повесть по мотивам армянского эпоса ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Армянский эпос «Давид Сасунский» — одно из древнейших народных сказаний. Он живёт уже второе тысячелетие. Всякий эпос составляет духовное сокровище народа, является его своеобразной историей. «Давид Сасунский» в этом смысле не исключение. В нем отражены заветные думы и мечты армян, многовековая борьба за независимость, быт и характер народа, его художественная история. И не случайно, что эпос этот волновал воображение многих художников Армении — скульпторов, живописцев, писателей. Он послужил источником творческого вдохновения классикам армянской литературы Ованесу Туманяну, Аветику Исаакяну, Егише Чаренцу и нашим современникам. Издательство «Детская литература» в течение двух последних десятилетий выпустило в свет целый ряд эпических сказаний в переложении для юношества. Для этой работы были привлечены известные художники слова. В начале шестидесятых годов издательство обратилось к известному армянскому поэту и прозаику Наири Зарьяну (1901–1968) с предложением пересказать в прозе эпос «Давид Сасунский». Так была создана эта книга, которую затем перевел на русский язык Н. М. Любимов, хорошо знакомый читателям по переводам бессмертных произведений Сервантеса и Рабле. Наири Егиазарович Зарьян — один из зачинателей армянской советской литературы, поэт, прозаик и драматург, автор нескольких сборников стихотворений, романов и пьес. Его поэма «Ара Прекрасный» вошла в золотой фонд национальной литературы. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Oб эпосе «Давид Сасунский» и об этой книге ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
1
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Почти сто лет назад, в 1874 году, в одной из типографий Константинополя, тогдашней столицы Оттоманской империи турок, была напечатана книга известного армянского ученого-фольклориста Гарегина Срвандзтянца «Гроц у броц ев Сасунци Давид кам Мгери Дур», что в переводе означает: «Из книг и из уст и Давид Сасунский или Дверь Мгера». Книга эта стала событием в истории армянской национальной культуры. Она знакомила читателей с первой записью (первым вариантом) армянского героического эпоса, сохранившегося в устах сказителей под несколькими названиями: «Сасна црер» («Неистовые из Сасуна»), «Джоджанц тун» («Дом великих», «Дом исполинов»), «Каджанц тун» («Дом храбрых»), но более всего известного как «Давид Сасунский» — по имени главного героя третьей части («ветви») повествования. В богатейшей сокровищнице духовных ценностей, созданных армянским народом на протяжении многих столетий, эпос «Давид Сасунский», конечно же, самое прекрасное творение, проникнутое сильным и неподдельным чувством любви к родине, утверждающее добро, красоту, благородство, верность и братство между людьми. Связанный с одной из горных областей Армении — Сасуном, эпос «Давид Сасунский» — наиболее полное выражение надежд и чаяний всего армянского народа, и потому его герои — герои не только Сасуна, но всей земли армянской, всей Армении. Эпосу армян — тысяча лет. Его начали слагать в десятом веке, под впечатлением событий того времени — борьбы армянского народа против Багдадского халифата за свою свободу и независимость. Эпос изустно передавался из поколения в поколение сказителями, пользовавшимися огромным уважением у слушателей. Это были по преимуществу кочевавшие в поисках заработка ремесленники — шерстобиты, чесальщики, ткачи и крестьяне-земледельцы. Они не давали погибнуть эпосу, ревностно следили за точностью повествования, берегли чистоту и прозрачность его. Память о героях эпоса была священна: их имена, как имена самых близких людей, сказители с особым чувством уважения произносили в зачине каждой «ветви» (части) эпоса… Но шли годы, пролетали десятилетия и века. На армянском языке, начиная с конца четвертого века, когда Месроп Маштоц создал армянскую письменность, были написаны сотни стихотворных, прозаических, научных книг, но эпос «Давид Сасунский» между тем существовал лишь в формах устных сказов. Здесь хочется снова вспомнить о научном подвиге, совершенном Гарегином Срвандзтянцем. Более трех лет он посвятил поискам эпоса, его сказителей. В июне 1873 года пришла удача. Ученый из Константинополя познакомился с Крпо — деревенским церковным старостой из Арниста, который оказался на редкость интересным человеком. Он сообщил много любопытных сведений о среде, в которой распространялся эпос, о своем учителе и его двух учениках, знавших в совершенстве все повествования, и еще о многом другом. Целых три дня Крпо, на мушском диалекте армянского языка, «сказывал свой сказ», который и был записан, а вскоре и обнародован Г. Срвандзтянцем. Так произошло «письменное закрепление» первого варианта «Давида Сасунского». Спустя тринадцать лет, в 1886 году, крупнейший исследователь армянского народного творчества Манук Абегян записал второй, так называемый мокский, вариант эпоса. Еще через три года ученик Манука Абегяна Гарегин Овсепян в поселениях на склонах горы Арагац открыл сразу четыре варианта. В это время страницы многих армянских журналов и сборников щедро отводились публикациям различных вариантов эпоса. После победы Советской власти в Армении в 1920 году работы по собиранию и записи произведений народного творчества, в частности эпоса «Давид Сасунский», получили исключительно широкий размах. К середине тридцатых годов насчитывалось уже сорок пять записанных вариантов эпоса, а еще через пятнадцать лет их число достигло семидесяти. Так, со времени Г. Срвандзтянца, «первооткрывателя» армянского героического эпоса, на волшебную нить повествования о богатырях из Сасуна были нанизаны десятки сказов, каждый из которых, подобно драгоценному камню, сверкает своими неповторимыми красками. В 1939 году народы нашей многонациональной Родины отметили тысячелетие эпоса «Давид Сасунский». Ученые Советской Армении — М. Абегян, Г. Абов, А. Ганаланян — подготовили и издали сводный текст эпоса, содержащий свыше десяти тысяч строк; его перевели на русский язык поэты Владимир Державин, Александр Кочетков, Константин Липскеров, Сергей Шервинский, а мастер художественного чтения Сурен Кочарян стал как бы современным сказителем «Давида Сасуиского» — его литературная композиция прозвучала на русском и армянском языках с эстрад и сцен сотен городов и сел нашей страны. Слава и известность «Давида Сасунского» пересекли границы Армении. Десять столетий не приглушили его звучания, не стерли его красок. К великому творению народа пришло подлинное бессмертие. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀2
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ «Давид Сасунский» — не историческое повествование или хроника о далеком прошлом, это — живой отклик на события, имевшие место в Армении в девятом веке. Как и эпосы других народов, армянский эпос не был с самого же начала чем-то единым и цельным. По мнению профессора К. Мелик-Оганджаняна, он состоит из трех поначалу самостоятельно существовавших эпических произведений: сказания о братьях Санасаре и Багдасаре — основателях «сасунского дома», сказания о Мгере Старшем и Мгере Младшем (первоначально — один Мгер) и сказания о Давиде. Эти части («ветви») эпоса, дополняя друг друга, составляют одно целое, отражая представления народа о своей судьбе, его думы о мирной, счастливой жизни. Исследователи проделали большую работу, чтобы уточнить историческую основу, определить организующее ядро эпоса, иными словами — ответить на вопрос: как сложился эпос, какое из сказаний стало основой этого великолепного творения? Анализ вариантов позволил установить следующую закономерность. Сказание о Санасаре и Багдасаре — чисто мифологического характера, оно восходит к библейской легенде об ассирийском (или багдадском) царе Сенекериме, который обещал идолу, в случае благополучного возвращения из очередного похода на Иерусалим, принести в жертву двух своих сыновей — Санасара и Багдасара. Узнав об этом, братья убили отца и бежали в Араратскую долину — в Армению, где и основали крепость Сасун. Образ главного героя второго сказания — Мгера принято считать сложным видоизменением образа бога солнца — Митры (Михра), встречающегося у многих народов. Это некогда единое сказочное божество, оказавшись на земле, как бы раздвоилось: в армянском эпосе живут и действуют два Мгера: сын Санасара — Мгер Старший, Львораздиратель, и сын Давида — Мгер Младший, в бесконечных странствиях по белу свету ищущий справедливости, защитник и покровитель слабых, заточивший себя в скалу и поклявшийся выйти из нее к людям, когда на земле воцарятся добро и счастье. Наконец, сказание о Давиде Сасунском — наиболее разработанная «ветвь», занимающая господствующее положение среди других сказаний, сердцевина всего эпоса. Значение этой «ветви» образно объяснил академик Иосиф Орбели. «Вспомним, — писал он, — процесс образования жемчужины в раковине. Пока в раковину моллюска не проникает постороннее тело в виде ничтожной песчинки, пока в силу этого обстоятельства животное не заболевает и не образуется у него совершенно незначительный, не видимый глазу известковый нарост, никакой жемчужины нет. А затем вокруг этого нароста наслаиваются отложения, образующиеся под влиянием солей, и в конце концов вырастает замечательная жемчужина. То же самое происходит и с любым народным сказанием. В основе его лежит, быть может, и незначительное по размеру ядро, которое принимает на себя все новые и новые наслоения и превращается нередко в жемчужину, являющуюся результатом творчества десятков и сотен поколений людей. Вот так именно обстоит дело со сложением эпоса о Давиде Сасунском». Давид — наиболее реальный, наиболее земной из всех героев эпоса. Подобно своим предкам — деду Санасару и отцу, Мгеру Старшему, — он наделен сверхчеловеческой, титанической силой, одарен многими доблестями, но он особенно привлекателен именно потому, что и людские слабости, людские переживания ему не чужды. Каждая «ветвь» имеет присущие только ей композиционные, языковые, стилистические особенности. Вместе с тем в каждой из четырех можно найти своеобразное отражение всех других, так как Санасар — Мгер Старший — Давид — Мгер Младший связаны между собой не только родственными узами, но, что особенно важно, и общностью благородных устремлений и жизненных целей, общностью, которая сложилась исторически, в процессе освободительной борьбы армянского народа против Багдадского халифата. А борьба эта была поистине драматической, она длилась почти четыре столетия — с сороковых годов VII века вплоть до XI. В 640, 642–643 и 650 годах отряды багдадского халифа трижды совершали набеги на армянские земли, разоряя страну, уничтожая ее материальные и духовные ценности. Общеармянского войска с единым командованием в Армении тогда не было, и это, конечно, играло на руку завоевателям, которым на первых порах победы давались быстро и легко. Но когда борьбу армянского народа возглавил талантливый полководец и умный политик князь Теодор Рштуни (в эпосе он выведен под именем Кери-Тороса), халиф в 652 году был вынужден заключить с Арменией мирный договор, согласно которому армяне сохраняли свою внутреннюю независимость, обязуясь вносить в казну халифата небольшие налоги и дань. Однако не прошло и двух лет, как халиф Осман нарушил соглашение — Армению снова топтали копыта арабских скакунов. То тут, то там вспыхивали народные восстания, для подавления которых халифат направлял в армянские земли новые и новые наемные отряды. Содержание этих отрядов, естественно, требовало больших расходов, а чтобы покрыть их, Багдадский халифат увеличивал прямые и косвенные налоги, подати и незаконные поборы. Это, в свою очередь, ожесточало население, и волнения не утихали. Крупное восстание против халифата прокатилось по всему Сасунскому краю в 849–851 годах. Возглавили это восстание, по свидетельству армянских и арабских историков, «князь князей» Багарат Багратуни и его сыновья — Ашот и Давид. Мы не будем касаться довольно сложных и драматических перипетий этой борьбы — истории пленения Багарата эмиром Юсуфом Абусетом и спасения сасунского князя его сыновьями, разгрома отрядов арабских наместников и прочего — отметим лишь, что период владычества Багдадского халифата в Армении и, в частности, восстание сасунцев нашли живое отражение в эпосе «Давид Сасунский», вернее, составили сюжетную канву центрального эпизода третьей «ветви», посвященного единоборству Давида с Мсра-Меликом (багдадским халифом) и изгнанию сборщиков дани из Сасуна. Конечно же, нельзя ставить знак равенства между историческими деятелями и героями эпоса, хотя и бесспорно, что многие факты биографии Багарата Багратуни и его сыновей нашли своеобразное преломление в биографии эпического Давида, деяния князя Теодороса Рштуни — в подвигах Кери-Тороса и так далее. Сопоставление героев исторических с героями эпическими помогает с большей силой и очевидностью проникнуть в одну из тайн творческой деятельности гениальных создателей эпоса, проследить, как конкретная личность наделяется чертами, присущими всему народу, и, таким образом, перерастает в фигуру подлинно эпическую, способную пережить — и переживающую — своего исторического прародителя. Отталкиваясь от конкретного события, от конкретного лица, эпизода, факта, народные сказители не фотографировали их и не снимали с них копий. Они создавали новые события, новые лица, новые факты, историческая достоверность которых обогащалась достоверностью художественной, и тогда герои эпоса, полнее и обобщеннее своих реальных предтеч, выражали существеннейшие черты народного характера и народного мировоззрения — бескорыстную любовь к отчизне, гуманизм и великодушие, жажду мира и созидательного труда, надежду и веру в будущее. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀3
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Открытый Гарегином Срвандзтянцем замечательный памятник армянской культуры привлек внимание не только ученых — фольклористов, историков, филологов, этнографов, — но и поэтов и художников, для которых эпос явился благодатным источником творческого вдохновения. Классики армянской литературы Ованес Туманян, Аветик Исаакян, Егише Чаренц создали по мотивам эпоса поэмы; драматург В. Вагаршян написал большую пятиактную трагедию; народный артист республики Сурен Кочарян составил литературную композицию; художник Акоп Коджоян сделал серию иллюстраций к эпосу, а скульптор Ерванд Кочар изваял фигуру Давида Сасунского на коне Джалали, украшающую привокзальную площадь в Ереване. И вот теперь мы стали свидетелями нового художественного переложения всех четырех частей эпоса, сделанного выдающимся армянским советским писателем Наири Зарьяном. Более сорока лет он работает в литературе, увлеченно обращаясь ко многим ее жанрам — к лирической поэзии и поэме, к прозе и драматургии, к публицистике и критике. Книги Наири Зарьяна — это своеобразная художественная летопись жизни армянского народа. Они воскрешают и картины исторического прошлого, и героические страницы гражданской войны, и переломные этапы социалистического строительства, и подвиг советских людей на фронтах Великой Отечественной войны, и сегодняшний день нашей Родины. Обращаясь к истории, Наири Зарьян всегда стремится постичь ее значение для современности, раскрыть и показать историю как деяние народных масс. Этот идейно-эстетический принцип с наибольшей полнотой осуществлен писателем в трагедии «Ара Прекрасный», написанной в 1944 году. События седой древности — девятый век до нашей эры, — судьбы героев трагедии — благородного царя армян Ара и сладострастной владычицы Ассирии Шамирам, олицетворяющих противоборствующие жизненные начала — добро и зло, — глубоко взволновали современного читателя, стали близкими и понятиями ему. Почему и как это случилось? Конечно же, прежде всего потому, что остро злободневным оказалось само содержание трагедии, в которой воспеты верность народу, нравственная чистота, одухотворенная любовь, святость и незыблемость супружеской клятвы, поэзия груда и осуждены насилие, ложь, коварство, измена, кровопролитие, необузданные вожделения владык. Мотивы социальные и политические, нравственные и философские в этом произведении то и дело переплетаются, дополняя и проясняя друг друга. Но удача «Ара Прекрасного» не только в современном звучании его главной темы. Писатель исполнил свое произведение таким образом, что все его составные части предстали как гармоническая цельность, и древняя легенда обрела впечатляющую силу действительной жизни. Точно так же создана эта книга — первое полное переложение четырех «ветвей» эпоса в прозе. Работая над «Давидом Сасунским», Наири Зарьян изучил обширный историко-литературный материал, свидетельства летописцев времен покорения Армении Багдадским халифатом, десятки вариантов эпоса, исследования ученых, он обратился к опыту Туманяна, Исаакяна, Чаренца в поисках собственного художественного решения задачи. Писатель избрал прозаическую форму повествования, как бы заявляя о своем стремлении подчеркнуть реальную, земную суть описываемых событий. Он услышал и почувствовал живую музыку эпоса, его захватили многообразие дум и чаяний героев, наделенных разными характерами и разными темпераментами, он увидел их в любви и в ненависти, в страданиях и в радости, веселыми и грустными и такими, именно такими представил их на страницах своей книги. Проза, которой написан «Давид Сасунский» Наири Зарьяна, глубоко поэтична, и потому герои этой книги, наделенные живыми человеческими качествами, лишены какой-либо приземленности, это люди, какими увидел их автор сквозь века, в столь привычной для них эпической атмосфере. При этом Наири Зарьян избежал как внешней стилизации, так и искусственного «осовременивания» повествования. Писатель до конца верен духу эпоса, следуя которому он и рисует образы героев, десять столетий бережно хранимых в памяти народной. Подлинному успеху этой книги, несомненно, будет способствовать блестящая работа ее переводчика — Н. Любимова, донесшего до русского читателя богатство мыслей, буйство красок и поэтическую одухотворенность оригинала. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ 1967 ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀А. Салахян
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Ветвь первая Санасар и Багдасар ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Часть первая ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Цовинар ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀ Багдадский халиф собрал войско и пошел на нас войной. Взял город Берд-Капути́н, много народу в плен взял, много добра захватил, много жилищ разгромил, многих поубивал. Стала Армения халифу багдадскому дань платить. Царь армянский Гагик был очень стар. Наследника у него не было. Была у него одна-единственная дочь, красавица дочь, по имени Цовина́р. Прошло некоторое время. Халиф послал сборщиков дани в Армению. Сборщики дошли до города Берд-Капутина. Стемнело. Во всем мире было темно, а в том городе свет горел. Встретился сборщикам прохожий. — Что это за свет горит в вашем городе? — спросили они. — Солнце зашло, ночь безлунная, а у вас в городе светло. Что это за свет? — Это светится дочь нашего царя, — отвечал прохожий. — Каждый вечер, как солнце зайдет, Цовинар-ханум садится у окна и светит городу. И при ее свете все занимаются своими делами. Когда сборщики проходили мимо дворца, то, увидев в окне Цовинар, пали без чувств. Царь за ними послал. Сборщики открыли глаза, ни слова не говоря поднялись, пошли обратно в Багдад и предстали перед халифом. — Принесли мне дань? — спросил халиф. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказали они. — Какая там дань! Какая там брань! В Берд-Капутине мы девушку увидали и чуть не умерли от изумления. — Да ну? — Истинная правда. Сидела она у окна и говорила солнцу: «Ты не всходи — я за тебя посвечу». Во всем мире было темно, в Берд-Капутине — светло. Свет той девушки озарял город. Если б ты ее увидал, ты бы три месяца лежал без чувств на земле. — Чья она дочь? — спросил халиф. — Царя Гагика, — отвечали сборщики. — А дань почему мне не принесли? — Много лет тебе здравствовать, царь! — воскликнули сборщики. — На что тебе дань и богатство! У тебя столько земли, столько золота, серебра, драгоценных камней! Полмира принадлежит тебе. Если же царь Гагик отдаст за тебя свою дочь — в ней ты еще полмира приобретешь. Дума эта запала в голову халифа. Послал он гонца к царю армянскому и велел сказать: — Отдай за меня свою дочь. Царь Гагик ему на это ответил: — Я — христианин, ты — язычник, как могу отдать за тебя свою дочь? Нет, не отдам! А халиф сказал: — Отдашь, царь Гагик, — не добром, так силой возьму. Не отдашь — я твой город Берд-Капутин сровняю с землей, твой народ истреблю, полоню, твой трон и престол в прах обращу. А царь Гагик ему на это сказал: — Буду воевать, а дочь не отдам. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Халиф своего полководца позвал. — Собирай войско, иди на Берд-Капутин, — повелел он. — Отдаст за меня гяур свою дочь — хорошо. Не отдаст — камня на камне у него не оставляйте, всё сметайте с лица земли, всё у него отбирайте. Полководец созвал войско, пришел в страну армян и сказал: — Царь Гагик! Отдай свою дочь, и мы увезем ее в Багдад. А не то мы камня на камне у тебя не оставим, всё сметем с лица земли и царство твое упраздним. Царь Гагик взглянул — и что же он увидел!.. Звездам на небе есть счет, воинам халифа нет счета. Схватились. С обеих сторон много воинов полегло. Рать царя Гагика смешалась. Цовинар направилась к отцу. — Что ты закручинился, отец? — спросила она. — Неисчислимая эта рать пришла за тобой, — отвечал царь Гагик. — Если ты не будешь женой багдадского халифа, он вырежет наш народ, страну нашу разрушит, царство наше упразднит. Цовинар подумала-подумала да и говорит: — Лучше я одна погибну, — не погибать же из-за меня всей Армении… Отец! Отдай меня за того язычника! Царь Гагик созвал совет. На совет сам царский тесть, епископ Вардпатрикский, явился; пришел и семнадцатилетний Кери-Торо́с. Царь созвал все свое семейство, всех мудрецов страны и повел с ними такую речь: — Армяне! Что скажете? Отдать мою дочь тому язычнику или уж биться до конца? Что вы мне посоветуете? Один из тех, кого он позвал, молвил: — Нет больше сил воевать. Из-за одной девушки не стоит проливать столько крови. Отдадим ее, пусть халиф увезет ее к себе! А другой сказал: — Нет, будем воевать! Пусть лучше все мы погибнем, а Цовинар-ханум язычнику не отдадим! И впрямь: что же может быть дороже чести народной? Наконец встал Кери-Торос и поклонился царю. — Много лет тебе здравствовать, царь! — начал он. — Я знаю: народ готов сражаться до последней капли крови, лишь бы девушку не отдать иноверцам. Но я своим коротким умом так смекаю: лучше потерять одну девушку, чем целый народ. Давай отдадим Цовинар-ханум и тем избавимся от напасти. Вообрази, как будто у тебя никогда дочери не было. Епископ с ним согласился. — Из-за одной души обречь на истребление целый народ? — воскликнул он. — Нет, джанум, пусть лучше погибнет одна душа! Царь Гагик видит, что выхода нет, поневоле согласился и послал весть багдадскому халифу: приходи, мол, и увози мою дочь. Халиф тотчас стал собираться в дорогу, взял с собой поезжан и пришел в Армению. Цовинар направилась к отцу. — Отец! — сказала она. — Передай халифу, чтоб он мне построил дворец и чтоб он целый год не приходил ко мне и к ложу моему не приближался. Ты же отправь со мной мамку и духовника, чтобы службы служил, а я буду молиться и вере своей не изменю. Царь Гагик пришел в стан халифа и передал ему условия дочери. Халиф сказал: — Хорошо, джанум. Будь по-твоему. Отдай за меня свою дочь, а я с тобой замирюсь и дани у тебя не возьму. С меня довольно и того, что я стану зятем армянского царя. Обещаю тебе: не то что год — целых семь лет не подойду я к Цовинар и к ложу ее не приближусь. Велю воздвигнуть для нее дворец как раз напротив моего дворца — пусть там и живет. Отправляй с ней мамку, отправляй и духовника — в том ты волен. И пусть твоя дочь исповедует свою веру, а я свою: ведь мы — арабы, а вы — армяне. Халиф раскинул стан в Техти́се, а Гагик пребывал в долине Нора-ге́х. Там у него среди цветущих лугов, среди благоуханных пастбищ стоял летний дворец. Там протекал Молочный родник. В этой самой долине разбили шатры и семь дней и семь ночей пировали на свадьбе. Наконец Цовинар-ханум сказала отцу: — Отец! Завтра вознесенье. Позволь мне с подружками пойти погулять. Царь сказал: — Ну что ж, погуляй. Цовинар вместе с мамкой и подругами пошла к Молочному роднику. Гуляли до вечерней зари. Смотрит девушка — всюду солнце светит, каждый занят своим делом: один стадо пасет, другой землю поливает, третий пашет. — Ах, как прекрасен божий мир! — воскликнула она. — А я и не знала. Взобрались они на гору, сели на травку, попили-поели. Внизу было видно синее море. Спустились к морю, погуляли. Цовинар сказала: — Девушки! Вы гуляйте, а я пойду искать ключ — всем хочется пить. Взяла она с собой мамку и пошла по берегу. Потом взобрались они на скалу, смотрят — нет конца морю. Тут обе сели и заплакали. Обе устали от ходьбы, обеих мучила жажда. А в море вода соленая, а питьевой воды нет. И взмолилась Цовинар: — Господи! Сотвори здесь источник, свет мне во тьме укажи! И вот по милости божьей море отхлынуло, обнажился покрытый белой пеной валун. Из того валуна бьет белопенный источник. Цовинар подставила под струю руку, набрала полную пригоршню воды, испила, еще подержала руку, но на этот раз полной пригоршни не набралось — иссяк родник. Цовинар испила еще полгорсти — и зачала. То был источник живой воды! Утром халиф со своим войском покинул страну армян и возвратился восвояси. Царь Гагик собрал своей дочери приданое, и повезли ее в Багдад. Халиф семь дней и семь ночей свадьбу праздновал, для Цовинар дворец построил, пищу ей туда послал, молвил: — Ты сама этого хотела — вот я тебя здесь и заточу. Цовинар-ханум двери за собой заперла и погрузилась в скорбь. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Дети моря — Санасар и Багдасар ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Немного спустя стало заметно, что Цовинар беременна. — Что нам с ней делать? — спросил халиф. — Много лет тебе здравствовать, халиф! Убить ее! — отвечали ему. Халиф позвал палача: — Иди вместе с визирем и отсеки этой женщине голову. Визирь и палач пошли к Цовинар, объявили ей волю халифа. А Цовинар им сказала: — Или у вашего царя нет закона? Нет правосудия? Отсечь голову беременной женщине — значит убить двух человек. Скажите халифу: пусть потерпит, пока родится ребенок, посмотрим, каков он, тогда пусть и голову велит мне отсечь. Знайте, — добавила Цовинар, — мой ребенок по воле божьей зачат от моря. Визирь и палач пошли от нее к халифу. — Много лет тебе здравствовать, халиф! Цовинар-ханум молвила то-то и то-то. — Ну что ж, — согласился халиф. — Потерпим! Прошло девять месяцев, девять дней, девять часов и девять минут, и тогда Цовинар-ханум двух мальчиков родила. Старший был крепыш, младший — послабей. Священник Меликсе́д окрестил младенцев над тониром[1]. Старшему дали имя Санаса́р, младшему — Багдаса́р. Халифа пришли поздравлять. — Много лет тебе здравствовать, халиф! Тебе послана радость великая: у тебя родились мальчики-близнецы. Другие растут по годам, твои — по часам. Халиф пошел посмотреть на мальчиков — и в глазах у него потемнело от злости. Позвал он визиря и сказал: — Пойди с палачом к этой женщине — отсеките ей голову. Пошли визирь и палач к Цовинар-ханум. А Цовинар им сказала: — Или у вашего царя нет закона? Или у него совести нет? Если вы убьете кормящую мать, кто же будет кормить детей? Скажите халифу: пусть подождет, пока подрастут мои детки, а тогда пусть убьет меня. Ведь мне отсюда не убежать. Визирь передал слова Цовинар халифу. _ Что ты мне посоветуешь? — спросил халиф. — Дай ей десять лет сроку, пока подрастут сыновья, — отвечал визирь. — Тогда и отрубим ей голову. Цовинар отсюда не убежать. Пусть сидит взаперти. Прошло полгода. Цовинар-ханум послала к халифу сказать: — Я не птица — почему же меня держат в клетке? Я не узница — почему же меня держат в темнице? Ты не позволяешь нам выйти на свет божий, взглянуть на солнечный лик. Халиф сказал: — Ну ладно, пусть погуляет с детьми. Мальчуганы росли не по месяцам, а по дням; не по дням, а по часам. Исполнился им годик, а выглядели они пятилетними. Прошло лет пять, а то и шесть. Стали Санасар и Багдасар могучими пахлеванами. Мать позвала священника и сказала: — Учи моих детей, отче. Пусть они учатся читать и писать. Священник научил детей и читать и писать. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Однажды утром Санасар и Багдасар играли на улице с багдадскими детьми. И вдруг те накинулись на них и стали дразнить: — Приблудыши! Приблудыши! Санасар сыну визиря дал оплеуху и свернул ему шею, а потом они с братом пошли домой и, обливаясь слезами, обратились к матери: — Мать, скажи нам: кто наш отец? — Ваш отец — халиф, дети мои, — отвечала им мать. Сын визиря так и остался на всю жизнь кривошейкой. Визирь пошел к халифу. — Наказанье господне! — сказал он. — Христианские щенки каждый день калечат наших детей! Халиф позвал к себе Санасара и Багдасара, речей их послушал, оглядел, испугался их богатырского вида и поскорей отослал к матери, а визирю сказал: — Подрастут — в бороду мне вцепятся. Надо на них управу найти. Как-то утром Санасар и Багдасар опять играли с детьми. И опять задразнили их дети: — Приблудыши, приблудыши, приблудыши, приблудыши, приблудыши!.. И опять оба брата сплачем вернулись домой и бросились к матери: — Мать, скажи: кто наш отец, а не то мы бросимся в реку! Цовинар сказала служанке: — Я пойду с детьми погулять к реке — тоску развеять. На берегу реки Санасар снова обратился к матери: — Мать, скажи: кто наш отец, иначе я утоплюсь! И тогда Цовинар рассказала все: — Дитя мое! Как-то раз я пошла с мамкой к морю. Мне страх как захотелось пить. Вдруг море отхлынуло, и потекла вкусная вода. Я выпила сперва полную, а потом неполную пригоршню воды. Вы оба от нее родились: ты — от полной пригоршни, а бедокур Багдасар — от неполной. Вот как вы произошли. — Теперь мы узнали, кто мы такие, — молвил Санасар. — А ты кто? — Дети мои! — отвечала Цовинар. — Я армянского царя Гагика дочь. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Прошло много времени. Санасар и Багдасар стали замечать, что мать с каждым днем тает. — Мать! Что с тобою? — спросили они. — Ты с каждым днем таешь, плачешь, не осушая глаз. Бог подарил тебе двух сыновей-пахлеванов, ты дочь армянского царя, царица Багдада, — чего тебе недостает? От какой кручины таешь ты с каждым днем? А царица Багдада им на это сказала: — Ах, дети мои! Как же мне не таять? Не сегодня-завтра халифовы палачи придут и отрубят головы мне и вам. Санасар расхохотался: — Так вот оно что? Ну хорошо, посмотрим, как это они отрубят нам головы! И вот прошло десять лет. Халиф позвал палачей и велел: — Ступайте отрубите им головы. Санасар с Багдасаром сидят у себя на скамейке, покрытой ковром, шутят, хохочут, а в соседней комнате плачет мать. Палачи вошли к ней. — Нынче будем головы вам рубить, — объявили они. — А руки у вас поднимутся на моих деток? — спросила Цовинар-ханум. Главный палач ей на это сказал: — Поднимутся не поднимутся, а что нам делать? Такова воля халифа. — Тише! — сказала Цовинар. — Деток моих испугаете. Пусть еще немного поиграют и посмеются. А вы покуда сядьте да отдохните. — Нет, — сказал главный палач, — нам не велено садиться. Вставайте, идем во двор. Если здесь отрубить вам головы, то мы кровью зальем дворец. Тише! — снова промолвила Цовинар. Не пугайте деток! — А мне что? — крикнул главный палач. — А ну пошевеливайтесь! Санасар услыхал его голос. Отворил дверь, смотрит: в комнате матери стоят с мечами наголо палачи. Вы что за люди? Что вам здесь нужно? Цовинар шепотом сказала палачам: — Не говорите моим деткам, что вы пришли отсечь им головы. Выведите их из комнаты, станьте по сторонам и рубите им головы так, чтобы они ничего не успели увидеть, чтобы они не успели испугаться. — Ладно, — молвили палачи. — И еще у меня есть к вам просьба: сначала убейте меня, а потом моих деток. — Матушка! Куда ты? — спросил Санасар. — Сейчас приду, моя деточка. — Тут что-то не так. Куда они тебя ведут? Я не пущу… — Хочешь правду знать, сынок? Халиф послал этих людей, чтобы они отсекли мне голову. Санасар подошел к главному палачу: — Это ты будешь рубить моей матери голову? — Халиф велел всем вам головы с плеч долой, — отвечал палач. — Ну так вот же тебе наши головы!.. И тут Санасар так хватил главного палача по лицу, что голова у палача отлетела — только туловище на ногах держится. А подручные наутек — и к халифу. — Много лет тебе здравствовать, халиф! Твой сын так хватил главного палача по лицу, что голова у него отлетела — только туловище на ногах держится. Халиф послал против Санасара и Багдасара войско. Санасар с Баг-дасаром еще засветло успели перебить половину этого войска и вернулись домой. На другой день халифова рать уже не появилась. Халиф приказал полководцу: — Ударь на гяуров! — Нет, падишах, — возразил полководец, — нам этих пахлеванов не одолеть. Они силачи, разрушат они твое царство, лучше с ними не связываться. Понял халиф: выхода нет. Смягчился, сказал: — Теперь я уверился: Цовинар невинна, а богатыри зачаты ею от моря. Цовинар мне жена, а ее дети будут моими детьми. Протекли годы. Халиф вновь собрал войско, чтобы идти войной на армянскую землю. Цовинар сказала: — Халиф, послушайся ты меня: не воюй! — Почему? — Я видела сон: мелкие звезды накинулись на большую звезду. Большая звезда блеснула — ниже, ниже и, наконец, упала возле наших ворот. Халиф рассмеялся. — Разумница моя Цовинар! Ты спишь в свое удовольствие, а сны за других видишь. Нет! Пока я молод, я должен воевать. — Воля твоя, — молвила Цовинар, — но ведь ты же дал слово моему отцу. — Я раздумал, — отвечал халиф. — Пойду на него войной, соберу дань за десять лет. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Бегство халифа ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ …Пришел халиф со своею ратью, осадил Берд-Капутин. Семь лет длилась война. Ни людям, ни скоту нельзя было выйти из города. Поля оставались невспаханными, незасеянными, в целину превратились. Все в городе вздорожало. Цены так поднялись, что и за золотой хлеба не купишь. Люди умирали с голоду. — О господи! — говорили друг другу горожане. — Неужели мы когда-нибудь наедимся досыта? Царь Гагик скорбел душой, думу тяжкую думал, наконец набрал отважных юношей, составил из них полки. Когда смерклось, он отдал тайное распоряжение: — Без моего приказа в бой не вступать! В полночь, когда все стихло, царь Гагик крикнул: — С нами бог! В бой! И бой завязался. Вражеское войско дрогнуло. Передовые отряды противника побежали, тыловые части стали их рубить. Кери-Торос и все юные бойцы с мечами и пиками врезались в самую гущу вражеских войск, крушили их, крошили, уничтожали. В этой яростной сече арабы друг друга не узнавали — били, рубили, убивали своих же. Халиф пребывал в одиночестве. Как увидел он, что его люди уничтожают своих и что бой приближается, сел на дамасского верблюда и пустился в бегство, взывая к идолам: — Спасите меня, идолы мои, вырвите меня из рук армян, дайте мне благополучно возвратиться домой, а я своих сыновей Санасара и Багдасара в жертву вам принесу! ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Вновь увидела сон Цовинар: будто в каждой руке у нее по свече, и те свечи, кажется, вот-вот погаснут, а то вдруг разгорятся еще жарче и ярче. Цовинар встала в кромешной тьме, позвала сыновей и сказала: — Халиф — в беде, и дал он обет своим идолам принести вас обоих в жертву. Спасайтесь, дети мои! Бегите в страну армян. Ночью укажет вам дорогу ясная звезда, днем спрашивайте, где страна армян, спрашивайте и мчитесь. Санасар сказал: — Едем, Багдасар. Мы могли бы одним ударом сразить и халифа и все его войско, да что в этом проку! Чужбина никогда не заменит нам родину. Тут мальчики встали, взяли каждый по луку, палице и мечу, взяли с собой в дорогу еды, вывели двух ретивых коней, сели, подъехали к матери, поцеловали ее, сказали: — Прощай, матушка! Пусть теперь халиф приносит нас идолам в жертву! Помолились своему богу и ночью пустились в путь. — Армянская земля, где ты?.. Мы спешим к тебе. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ На утренней заре Цовинар поднялась на дворцовую кровлю поглядеть, как далеко отъехали от города ее сыновья. И что же она видит! Едет халиф на дамасском верблюде, без войска, без полководцев. Почернел халиф, ровно смола. Вот он спрыгнул с верблюда и бросился прямо к воротам. Цовинар-ханум молвила: — Здравствуй, халиф! Ой, что это с тобою сталось? Семь лет о тебе добрая шла молва. Что же случилось? Где твое войско? Где полководцы? Халиф ей на это ответил: — Ох, жена! Гяуров я прижал к стенам города и уж думал: настал их последний час, город сдастся, как вдруг на заре посыпался огненный град на войско мое и на полководцев, огненный меч пламенел меж рядами, наши крушили друг друга, крошили, уничтожали, я сам чуть было в плен не попал, да сел на верблюда — и скорее домой. Прошло еще некоторое время. Однажды халиф сказал: — Знаешь что, царская дочь? — Нет, не знаю, царь. — Мои идолы жертвы хотят. — За чем же дело стало? Экий ты недогадливый! Разве нет у тебя овец или жирных телок? Зарежь и принеси их в жертву! — Нет, — молвил халиф, — мои идолы хотят человечины. Я в тот день обещал им за свое спасенье твоих детей. — Бога ты не боишься! — сказала Цовинар. — Разве дети мои — не твои дети? Делай как знаешь. Возьми зарежь моих детей. Но только где сейчас Санасар, где Багдасар? Где твои идолы? Где мои дети?.. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ …Санасар с Багдасаром всё гнали и гнали коней, наконец приблизились к городу Му́шу и предстали перед царем Муше́гом. Семь раз склоняли они головы, затем сложили на груди руки и стали как вкопанные. Царь Мушег спросил: — Что вам, дети мои? В чем вы нуждаетесь? — Мы ни в чем не нуждаемся, — отвечали они. — На небе заступник наш — бог, а на земле — ты, государь. Прими нас под свою державу, оберегай нас, пусть взор твой будет покровителем нашим, а уж мы в долгу у тебя не останемся. — Чьи же вы дети? — Халифа багдадского, — отвечали они. — Коли так, — рассудил царь Мушег, — я вас не смею задерживать. Отец ваш могуч. Он придет, добычу у нас возьмет, подданных моих в плен угонит. Нет, не могу я вас приютить. Ступайте с богом! Санасар и Багдасар покинули тот край и дорогой надумали, куда им идти. Пришли они в Арзрум, к эмиру, стали перед ним, поклонились. Оба брата были широки в плечах, настоящие богатыри — любо-дорого было на них смотреть. Эмиру оба пришлись по душе, и спросил он: — Что вы за люди? Какого племени? Из какого края? — Мы сыновья халифа багдадского, — отвечал Санасар. Эмир насупился и сказал: — Ай-ай-ай!.. Мы от их мертвецов бежали, а наткнулись на живых. Нет, я вам не покровитель! Ступайте туда, откуда пришли. Доро́гой Санасар сказал Багдасару: — Слушай, брат: ведь мы от халифа бежим. Так зачем же мы его имя на шею себе навязали? Не будем больше называть поганое имя, а то мы так покровителя и не сыщем. Вперед, когда спросят, скажем: «Нет у нас никого — ни матери, ни отца, ни дома, ни отчизны». И вот прибыли они в крепость Маназке́рт. Сидел в той крепости царь Теваторо́с. Братья остановились у ворот. Царская стража окликнула их: — Вы откуда? Чего вам надобно? — Царю послужить хотим. Доложили о них царю. Царь позвал братьев к себе. Семь поклонов отвесили они царю, сложили на груди руки и стали как вкопанные. Теваторосу приглянулись златокудрые эти красавцы, и он спросил их: — Зачем вы сюда пришли, дети мои? — На небе заступник наш — бог, а на земле — ты, государь. Прими нас под свою державу, оберегай нас, пусть взор твой будет покровителем нашим, а уж мы в долгу у тебя не останемся. — Вы откуда, из какой страны? — Сами не знаем. — Отец и мать есть у вас, родина есть? — Ничего у нас нет, — отвечали они. — Ни дома, ни семьи, ни родины. С тех пор как нас мать родила, мы ни разу не видели ни ее, ни отца, мы — круглые сироты. — А зачем скитаетесь? Зачем явились сюда? — Хотим тебе послужить. Их ответ царю тоже понравился, и сказал царь: — Проведите этих юношей в чистую горницу, накормите их и спать уложите. Отныне быть Санасару моим стольником, а Багдасару — виночерпием. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Еще один год прошел. Однажды разбойники угнали городское стадо. Визирь сказал царю: — Давай испытаем Санасара и Багдасара. Посмотрим, какова у них сноровка, смогут ли они наше стадо отбить у разбойников. — Добро, — молвил царь. Отобрал он тридцать всадников и хотел послать их вместе с богатырями вдогон за разбойниками. Но Санасар сказал: — Много лет тебе здравствовать, царь! Всадники нам не нужны. Мы и без них обойдемся. Взяли они оружие, вскочили на коней и поскакали. Настигли разбойников, схватили, побили. Стадо освободили, разбойников вместе со скотиной в город погнали. Царь обрадовался и с того дня возлюбил еще больше обоих братьев. В одно прекрасное утро Санасар с Багдасаром пошли погулять по городу. Видят: на площади ребята, заграждаясь щитами, играют в войну, палками друг дружку охаживают. Решили братья: — Давай играть с ними! Стали играть Кого ни хватят по щиту, тот без чувств падает наземь. Царь про это узнал и позвал к себе братьев. — Ребята! — говорит. — Что вы делаете? Разве так можно? — Много лет тебе здравствовать, царь! — отвечали братья. — Мы же не нарочно — это мы так играли. — Вы же богатыри, вы себя с ними не равняйте. Вперед так не делайте. — Больше не будем. Царь отпустил их, позвал визиря и сказал: — До сих пор они были уверены, что среди нас есть настоящие мужчины. Сегодня они узнали, что сами они мужчины, а наши ребята — бабы. — Государь! Выгони ты их из города! — молвил визирь. — А то гляди: беды с ними не оберешься. И задумался царь. Спустя несколько дней братьев предупредил один из их товарищей: — Государь разгневался, хочет вас отсюда прогнать. Обиделись братья. — Багдасар! Нам здесь пристанища не найти, — сказал Санасар. — Уйдем отсюда и построим себе дом. — Будь по-твоему, братец, — сказал Багдасар. — Идем! ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Сасун ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
Царь Теваторос пробудился от сна, глядит: ни Санасара, ни Багдасара при нем нет. Он позвал их, спросил: — Чем вы недовольны, дети мои? Что случилось? Санасар молвил: — Государь! У нас просьба к тебе. — Какая просьба? — Отведи нам уголок в твоем царстве. Мы дом поставим себе. Царь подумал-подумал да и говорит: — Сын мой! Наследника у меня нет. Умру — страна моя достанется вам, вот и будет вам дом. — Нет, — отвечал Санасар, — на это мы не согласны. Отведи нам уголок. Не отведешь — возьму брата за руку, и пойдем мы с ним дальше по белу свету. Сжалился царь над ними: — Коли так, сын мой, ищите сами уголок на моей земле. Где понравится, там и стройте себе дом. На заре братья тронулись в путь. Долго ли, коротко ли — видят они: течет по долине большая река, а с высокой горы сбегает ручеек, вливается в реку, перерезает ее, светлый след за собой оставляет, бьет в противоположный берег, затем оборачивается, сливается с рекой и течет вместе с ней. Братья в изумлении переглянулись. — Ну и диво! — сказал Багдасар. — Ручеек перерезает широкую реку! Что это за таинственный источник? Санасар подумал-подумал да и говорит: — Это богатырский родник. Кто напьется воды у его истока, тот станет могуч, как сама эта вода, и никто уже его на лопатки не положит. — Да ну? — удивился Багдасар. — Так что же нам делать? — Хлеб, вино, вездесущий господь!.. — воскликнул Санасар. — Отыщем исток этого ручейка и там построим себе дом. Мы сильны, и вода сильна. Кто напьется этой воды, тот превратится в богатыря, всех на свете сильнее станет. И сын его будет силач и сильных внуков ему родит, и у внуков родятся сыновья-силачи. — Воля твоя, старшой, — сказал Багдасар. Перебрались они на тот берег, пошли берегом ручья, всё выше и выше, и наконец глазам их открылся невиданный мир: горы, а на горах еще горы, ущелья, а в ущельях опять ущелья, бездны, пропасти, скалы, утесы, за лесами снова леса. Медведи, тигры и львы, завидев друг друга, в страхе разбегались. Кругом ни жилья, ни души. Прекрасный край!.. Братья отыскали исток, напились воды. Санасар сказал: — Хороша вода! Давай здесь крепость построим! Очертили братья место, где стоять крепости, сели у истока, поели, выпили еще этой живой воды, дали имя ключу Катнахбур, что значит Молочный родник, и вернулись в Маназкерт. На заре вновь предстали они перед царем. Царь спросил: — Ну как, дети мои, нашли место для вашего дома? — Нашли, бессмертный царь! — отвечал Санасар. — А теперь у нас еще одна просьба к тебе. Жить там будет тоскливо. Как мы там будем коротать время вдвоем? Пошли с нами несколько бедных и несколько богатых семей: пусть пойдут с нами, пусть рядом строят дома, а вечерами мы будем собираться, беседовать, весело проводить время, все будем жить в одном городе. Царь послал с ними сорок семейств. Ну уж и семьи! В каждой семье по одному ослу да по одному веретену. Утром царь отправил в город визиря. Тот собрал сорок семейств, дал им сорок мешков муки, сорок мешков всякого другого добра и сказал: «Ступайте!» ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Санасар и Багдасар простились с царем, вместе со всем караваном поднялись в горы и наконец достигли Молочного родника, добрались до того места, где порешили они крепость воздвигнуть. Багдасар спросил старшего брата: — Что будем строить сперва — крепость для нас или дома для них? — Сперва дома, а потом уже крепость, — отвечал Санасар. — Тяжел беднякам палящий зной. Начали с домов. Санасар выкапывал в день выемки для десяти домов, а Багдасар камни и бревна таскал — строили вдвоем. Много деревьев вместе с корой притащили с вершины горы, под стропила дома подвели, крыши покрыли, выстроили дома. За четыре дня сорок домов поставили. Кому строили, у того и кормились. У кого кормились, у того опустели и мешки и корчаги. Когда все новоселы разместились в домах, братья взялись за крепость. Санасар приволок большущие камни, Багдасар — стволы исполинских деревьев. Потом оба в город пошли, мастеров, рабочих позвали и привели. Главный мастер на камни взглянул — ужаснулся: — Санасар! Как будем строить? У меня сил не хватит поднять эти утесы. — Кто же поднимет? — спросил Санасар. — Никто. Тогда Санасар сказал: — А ну-ка, мастер, натяни нить и покажи, куда камни класть. Я каждый камень положу на место. Вот так и воздвигли они крепость. Ствол на ствол возносили, столб на столб громоздили. Целый год трудились, через год выстроили крепость. А построив крепость, построили церковку. — Ну хорошо, — сказал Санасар, — крепость мы возвели, а как нам назвать ее? — Как хочешь, братец, — отвечал Багдасар. — Строить было нашим общим делом, а назвать — дело твое. Братья прохожих останавливали. Просили: — Дайте крепости нашей название. Никто не мог придумать ей достойное имя. Поутру Санасар вышел пройтись. Смотрит: седой старик землю пашет. Взял Санасар старика за руку и сказал: — Не бойся, дедушка! Пойдем к нам в гости. Пошли. Санасар угостил старика, побеседовал с ним. Наконец спросил: — Дедушка! Ты знаешь, зачем я тебя к нам привел? — Эх, молодо-зелено! Почем же я знаю, зачем ты меня привел? — Ну так вот, — сказал Санасар. — Мы эту крепость только что построили, а назвать еще не назвали. Ты много по свету бродил, много ума нажил — дай нашей крепости достойное имя. — Вот что, сынок, — промолвил старик. — Сейчас темно, завтра утром встанем, я погляжу на вашу крепость и подходящее название для нее подыщу. На рассвете взвалил Санасар старика себе на плечи и понес вокруг крепости: вынес из восточных ворот, а вечером к тем же воротам принес. — Что скажешь, дедушка? — спросил Санасар. Старик опять в изумлении поглядел на крепость, на ее скалистые стены, что уступами поднимались ввысь, на клиновидные башни, по-смотрел-посмотрел и сказал: — Ну, храни вас господь! Знать, сила у вас богатырская, коли вы эти дикие, эти яростные скалы взнесли, коли вам удалось эти огромные — эти сасунские камни поднять, столб на столб взгромоздить. Обрадовался Санасар: — Стой, дедушка! Больше — ни слова! Имя нашей крепости будет Сасун, имя страны — Сасунское царство. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Конёк Джалали и Меч-молния ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Как достроили, докончили крепость, Санасар обратился к брату: — Багдасар! Пойдем к морю, доброго коня добудем. Рожденные от моря, чуяли они, что есть в море конь-огонь. И пошли они к морю. Санасар сказал: — Пойдем прямо по морю и увидим, тонет человек в воде или нет. Багдасар отказался: — Нет, брат. Мне жизнь дорога. Я в море не кинусь. — Ладно. Ты подожди тут, а я пойду. И вот по воле божьей расступилась вода. Санасар увидел перед собой сухое дно, Багдасар видел перед собой воду. — Ой-ой-ой! Поглотила брата пучина морская! — закричал Багдасар и упал замертво. А Санасар тем временем по дну морскому шел, точно посуху; шел, шел и наконец достиг самой что ни на есть глубины. Там был подводный сад, а в саду водоем. Там стоял дворец, а перед дворцом сверкал водомет. Там был привязан конь, на коне седло перламутровое и меч-молния. И еще увидел Санасар церковь. Как вошел Санасар в церковь, так и задремал, на пол упал и сон увидал — стоит перед ним божья матерь и говорит: — Эй, Санасар, подымись! Тут стоит Ратный крест — стань перед ним, семь раз поклонись, помолись. Если ты достоин его, он — твой. Приложи его к правому плечу — и ты всех одолеешь, с ним тебе вражьи мечи не страшны. Вон стоит морской конек Джалали, на нем с неба упавший меч-молния. Конь оседлан, от нетерпенья грызет удила. Если ты достоин его, он — твой. Здесь есть потайной ларь. Открой и бери себе бранную справу: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Часть вторая ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Дехцун-цам ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ О чем же мы теперь рассказ поведем? Поведем мы рассказ о Медном городе и о дочери царя каджей — о красавице Дехцу́н-цам. Слава Санасара и Багдасара все росла, разнеслась по всему свету и наконец дошла до Медного города, до дочери царя каджей, сорокакосой Дехцун-цам. Налила девушка полный кувшинчик воды, яблочком его заткнула, потом взяла другой, пустой кувшинчик, тоже яблочком его заткнула и написала Санасару письмо: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ От дочери царя каджей, от Дехцун-цам Санасару душевный привет. Юный Санасар! Сердце мое чисто, словно пустой кувшинчик, голова моя, словно полный кувшинчик, полна. Господь одарил меня щедро. Сорок женихов из сорока стран просили моей руки — я всем отказала. Тебя я увидала во сне, и ты пришелся мне по сердцу. Долго ли мне тебя ждать? Приезжай за мной! Как получишь мое письмо, приезжай! Если даже ты намылил себе голову, то бриться приезжай сюда. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Написала, начертила свой облик, рисунок вложила в письмо, двух девушек позвала, письмо с кувшинчиками привязала им к крыльям, молвила: — Летите в Сасун, проберитесь через дымоход, бросьте письмо на постель к Санасару, а кувшинчики поставьте у него в изголовье. Девушки-чаровницы преобразились в белых голубок, в Сасун прилетели, на кровлю спустились, заглянули в дымоход, видят: спит молодой парень, цветущий, румяный, такой румяный, что мог бы солнцу сказать: ты, мол, зайди, а я за тебя посвечу. Девушки шепнули друг дружке: — Это и есть Санасар! Влетели в дымоход, бросили письмо на постель, кувшинчики в изголовье поставили и полетели назад, в Медный город. Багдасар на рассвете проснулся, надел кафтан, смотрит: на постели у него письмо. Взял, раскрыл, прочитал: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ От дочери царя каджей, от Дехцун-цам Санасару душевный привет. Юный Санасар! Сердце мое чисто, словно пустой кувшинчик, голова моя, словно полный кувшинчик, полна. Господь одарил меня щедро. Сорок женихов из сорока стран просили моей руки — я всем отказала. Тебя я увидала во сне, и ты пришелся мне по сердцу. Долго ли мне тебя ждать? Приезжай за мной! Как получишь мое письмо, приезжай! Если даже ты намылил себе голову, то бриться приезжай сюда. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ — Ай-ай-ай! — сказал Багдасар. — Брат женится, не сказавшись мне, посватался без моего ведома, от меня таится, меня ни за что считает!.. Разгневался Багдасар, сел на постели, из комнаты не идет. Вдруг увидел он изображение девушки, увидел и обомлел; из носу кровь у него потекла, он упал без чувств, а когда наконец опамятовался, то сказал себе: — Клянусь богом, не сяду я больше за его стол и не буду с ним есть. Вскочу на своего коня, в далекие края умчусь, без вести пропаду. Сложил письмо, сунул за пазуху, в сердце затаил злобу. С Санасаром не разговаривает; тот его спрашивает — Багдасар не отвечает. Санасар с матерью утром встали, скатерть постелили, сели за стол — Багдасар не идет. Мать к нему пошла. — Багдасар! Чего ты завтракать не идешь? Что с тобой? Уж не захворал ли ты? Отвечал Багдасар: — Если б не ты, моя мать, а кто другой эту дверь отворил и вошел, я разорвал бы его на куски. — Да почему? — спросила Цовинар. — Что случилось, сынок? — Черт бы меня, Багдасара, побрал! Мать, сколько ни старалась, ничего у Багдасара не выпытала. И тут она вспомнила, что на берегу моря она выпила полную пригоршню чистой воды и неполную пригоршню мутноватой воды. «Верно, оттого, — подумала она, — Багдасар послабей брата будет и слегка взбалмошным уродился». Вечером Санасар возвратился с охоты, поздоровался — брат не ответил. Санасар спросил: — Братец! Чем ты недоволен? — Или я тебя убью, или ты меня! — отвечал Багдасар. — Почему? За что? — Сам знаешь, за что! — Ничего я не знаю. Скажи, так узнаю. — Нет, — сказал Багдасар, — ты знаешь, только скрываешь от меня. — Я ничего от тебя втайне не делал. — Нет, делал! — крикнул Багдасар. — Мы должны биться. Или я паду, или ты. Мать засмеялась: — Санасар! Уведи брата в поле и поиграй с ним в войну, так у него злость и пройдет. Что-то парень, верно, слыхал. А может, во сне ему что приснилось? Санасар С Багдасаром выехали в поле, сошли с коней, схватились, и началось единоборство. До самого полудня кости друг другу ломали. Земля дрожала у них под ногами. В полдень встревожилась мать: — Что-нибудь случилось! Их нет как нет! Пошла на поле битвы и как увидела сыновей, дыхание у нее захватило. От ужаса хлопнула она себя ладонями по коленям. Санасар бьет шутя, а Багдасар бьет изо всей силы-мочи. Мать громким голосом закричала: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Медный город ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Стемнело. Санасар к городу поскакал. В городской стене ворот не оказалось. Санасар подобрал поводья, промолвил: «Хлеб, вино, вездесущий господь!» — припустил коня, одним прыжком перемахнул медную стену, в город вступил. Долго кружил он по городу, наконец нашел постоялый двор. Содержал его седой армянин. Спросил Санасар: — Сколько за постой возьмешь, дедушка? — Сребреник за коня, полсребреника за человека. — Я тебе, дедушка, дам два сребреника за коня и три за себя, только береги пуще глаза коня моего! Привязал Санасар Джалали в стойле, пошел в пекарню, купил себе каравай, вернулся на постоялый двор, сел рядом со стариком, поел и сказал: — Дедушка! Надо бы мне тебя расспросить. Можно? — О чем, сынок? — Как называется этот город? — Медный город. — У вашего царя есть дочь. Какова она собой? — Какая бы она ни была, тебе-то что, сынок? — сказал старик. — Да это я так, дедушка, из любопытства. — Наша царевна — колдунья, сынок. Сколько царевичей приехало сватать ее — у всех она разум затмила, всех невесть куда угнала. Уж не за ней ли приехал и ты? Жаль мне тебя, мой сердечный. Коли ты за Дехцун-цам приехал, поезжай обратно, забудь про волшебницу. Многих она погубила. — Нет, дедушка, не за ней я приехал. Какое мне до нее дело! Но, дедушка, ради спасения души отца твоего, открой мне: в чем сила колдовских ее чар? Подумал-подумал старик и ответил: — Сила колдовских ее чар таится в алмазе, алмаз тот схоронен на дне морском, в пасти дракона. В священной книге сказано, что придет от огня и воды рожденный человек, сойдет в море, схватит огненный камень и на рассвете увидит ту девушку в ее горнице. Если он все это как должно исполнит, то ворожбе Дехцун настанет конец. И он сумеет ее увезти. У Санасара глаза разгорелись. — Дедушка! А что, если б ты указал мне ее палаты? Старик испугался: — Зачем тебе ее палаты, сыночек? — Дедушка! Ради бога, покажи ее палаты пришельцу из стран далеких! Я погляжу, вернусь на родину и соотчичам расскажу: есть, мол, в мире и такой город. Старик взошел с молодцом на кровлю и показал пальцем: — Во-он, видишь черные окна? Это башня царевны, это ее палаты. Окна черными занавесками завешены, чтобы девушка на улицу не выглянула, чтобы кто-нибудь с улицы ее не увидел. — Дедушка! А что это за светильник горит наверху? — Это золотое яблоко, лежит оно на верее[2] дворцовых ворот. А на башенной кровле лежит палица. Кто яблоко схватит и спрячет за пазуху, кто палицу наземь метнет, кто камень из пасти дракона достанет, кто царя на бой вызовет и пахлеванов его одолеет, тот уведет девушку. — Эх, дедушка, подвиги эти не по плечу мне! — сказал Санасар. — Я тебя расспросил единственно для того, чтобы рассказать у себя на родине про Медный город. Пойдем! Мне спать охота. Оба спустились вниз, спать легли. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Старик уснул. А Санасару не спалось. Встал Санасар, вышел наружу, сел на коня, выехал со двора. Ночь выдалась лунная, светло было как днем. Санасар помолился: — Хлеб, вино, вездесущий господь! Ратный крест, что на моем правом плече, помоги мне!.. Поскакал он к дворцу, взбодрил коня, подпрыгнул до столба, яблоко золотое схватил и за пазуху сунул. Еще раз подпрыгнул, протянул руку к башенной кровле, схватил палицу и метнул ее наземь. Палица полчаса летела в воздухе, а потом на целый аршин в землю ушла. Санасар коня к морю погнал, на дно опустился. Дракон вытянул шею, Санасар ударил его палицей… Пошатнулся дракон, алмаз вылетел у него из пасти и упал далеко на берегу. Дракон рассвирепел, повернулся, море вздулось, над городом водяной смерч взметнулся и затопил его, словно ливень. А Санасар возвратился на постоялый двор, лег, уснул и проспал до рассвета. Утром горожане проснулись — глядь, окна у Дехцун-цам отворены, и оттуда свет идет. Санасар поднялся на кровлю, смотрит: у окна девушка стоит. Увидел Санасар Дехцун-цам у нее в горнице, и тут настал конец ее ворожбе. Спустился молодец с кровли, сказал старику: — Дедушка! Ночью был сильный ветер, море взволновалось, черная туча надвинулась со стороны Сасуна, облегла все небо, пролилась ливнем и затопила Медный город. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ На заре царские глашатаи зычными голосами кричали: — Гей!.. Кто волшебный алмаз из пасти дракона достал? Кто яблоко золотое у царевны взял? Найдите, приведите — мы ему голову напрочь снесем! Глашатаи ходили по всему городу, долго искали, но так и не нашли. Заглянули на постоялый двор. Спрашивают старика: — Дедушка! Нет ли у тебя чужеземцев? — Нынче ночью ко мне на постоялый двор заехал только вот этот юноша, — отвечал старик. — Как приехал, сейчас спать завалился и до сих пор еще спит. — Старик полюбил Санасара, а потому сказал: — Чужестранцев у меня нет. Тут Санасар поднял голову и сказал: — Эй, старина, как так нет чужестранцев? А я что, по-твоему, не чужестранец? Старик осерчал. — Молчи! — сказал он. — А то схватят тебя и убьют. — За что? — спросил Санасар и обратился к глашатаям: — Я — чужестранец. Чего вам надобно? Смотрят глашатаи: стоит перед ними пригожий юноша. Дрогнуло у них сердце, и сказали они: — Парень! Жаль нам тебя. Ты к царю не ходи. — А почему не ходить? Что с ним приключилось? — Сынок! — отвечают глашатаи. — Ночью кто-то яблоко золотое у царевны похитил. По цареву указу тот, у кого яблоко найдут, должен биться. Коли победит — ничего ему не будет, коли не победит — не снести ему своей головы. Санасар достал из-за пазухи золотое яблоко. — Ступайте доложите царю: похититель яблока здесь, — сказал он. — Ты — узник царя, — сказали глашатаи. — Идем! — Ступайте к царю и передайте ему: я не для того прибыл сюда, чтобы стать узником вашего царя. Я пришел биться с царем. Воротились глашатаи к царю и сказали: — Похититель яблока здесь. Хочет биться с тобою. Царь сказал: — Он приехал за моею дочерью. Пусть предстанет пред мои царские очи. Погляжу я, каков человек, и отдам ему дочь. Санасар явился к царю. Царь спросил: — Это ты яблоко золотое снял со столба? — Я снял, своими руками. — Снял, а теперь изволь положить на место, только днем, чтобы я видел. Тогда я отдам за тебя свою дочь. А не изловчишься — голову с плеч долой. Вскочил Санасар на Конька Джалали, взбодрил его, взял разбег, конь до столба допрыгнул, Санасар яблоко золотое на место положил, поворотил коня и к царю прискакал. Царь сказал: — Так-то оно так, но только ведь это не твоя заслуга, а твоего коня. Теперь, раз ты палицу наземь метнул, изволь на моих глазах забросить ее на кровлю. Тогда я отдам за тебя свою дочь. А не исхитришься — голову с плеч долой. Санасар палицу взял, покрутил ею над головой, забросил на башню, и башня мигом обрушилась. — Ну, парень! — воскликнул царь. — Да ты, как я погляжу, из молодцов молодец! А все-таки я тебя еще разок испытаю. Есть у меня шестьдесят пахлеванов. Я их всех в цепи заковал и в темнице заключил, чтобы они жителей не обижали. Вот я их выпущу, а ты с ними дерись. Побьешь — отдам за тебя свою дочь, увози ее к себе. Спросил Санасар: — Ты выставишь против меня всех своих шестьдесят пахлеванов одновременно или поодиночке? — Санасар! — молвил царь. — Если я всех шестьдесят пахлеванов выставлю одновременно, то от тебя останется мокрое место. Ты будешь драться каждый день с кем-нибудь одним. — Много лет тебе здравствовать, царь! — воскликнул Санасар. — Шестьдесят дней я здесь не пробуду. В запасе у меня только три дня. Выпусти их против меня всех сразу, поборемся, а там уж как бог даст. — Ишь ты какой! — воскликнул царь. — Жаль мне тебя, молодец. Бейся лучше с каждым в отдельности, бейся шестьдесят дней подряд! — Нет, государь, — отвечал Санасар, — я не могу у тебя шестьдесят дней пробыть. Выпусти против меня всех своих шестьдесят пахлеванов зараз! ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Царь всех своих шестьдесят пахлеванов выпустил одновременно. Санасар сел на Конька Джалали, вынул меч-молнию и выехал в поле. Пахлеваны, взревев ровно буйволы, двинулись на Санасара, съехались, сшиблись. А Дехцун-цам стоит у окна и глядит. Санасар врубился в их строй, направо и налево разит мечом. Не подступиться к нему. До вечера двадцать пахлеванов убил Санасар. Пахлеваны бились и ночью. Говорили промеж собой: — Нападем на него ночью и убьем. В темноте он нас не увидит. До утра Санасар еще десять пахлеванов убил. Бились с утра и до вечера. Еще десять пахлеванов убил Санасар. Осталось всего только двадцать. Кругом мертвые тела лежат. Ноги у Санасара увязли в густой крови. Пахлеваны бродят вокруг да около, а ближе подойти не смеют. У Санасара затекла рука, разить он не в силах, только обороняется. Нет ни на чьей стороне перевеса. Но возвратимся к Багдасару. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Брат выручает брата ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Встал Багдасар поутру, умывается, глядь — почернело кольцо, что дал ему в обмен Санасар. — Горе мне, горе! — воскликнул он. — Брат мой в беде. Скорей выводите из стойла коня — я помчусь к брату на помощь. — Погоди, сынок, — молвила мать, — покушай перед дорогой. Вывел Багдасар могучего коня, оседлал его, палицу взял, вскочил в седло, помолился богу, помчался. А поесть забыл. Доскакал до высокой горы. Пастух-исполин преградил ему путь. — Всадник! — сказал пастух. — Выпей молока, а потом можешь ехать. — Э, да ты кто — сам сатана? Мой брат гибнет, а ты — «Выпей молока»? Нет, мне недосуг. — Шалишь, брат, — молвил пастух. — Пока молока не выпьешь, я тебя не пропущу. Багдасар видит, что пастуха не переупрямить, соскочил с коня, сел наземь. Пастух полное корыто молока надоил, подвинул к Багдасару, дал ему хлеба, а сам принялся обходить свою отару. Семь раз обошел он ее; наконец Багдасар допил молоко, опрокинул корыто, позвал: — Эй, пастух, возьми корыто, я уезжаю! Пастух подошел к нему и сказал: — Багдасар! Брат твой в семь раз сильнее тебя. Смотри ни в чем ему не перечь. Ну, поезжай! Санасар сорок пахлеванов осилил, а двадцать осталось. Этих ты перебьешь, и вы вернетесь домой. Не бойтесь: таких двух братьев, как вы, никто на свете не победит. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Домчался Багдасар до стен Медного города, видит: стоят сорок стариков. — Здравствуйте, краснобородые, белобородые, рыжебородые! — крикнул он им. Самый из них древний поздоровался с Багдасаром. — И ты, бедняга, угодил в силки к той девице, у которой не сердце в груди, а камень? — спросил он. — Дедушка! — сказал Багдасар. — Не то вчера, не то позавчера тут один молодец проезжал, мойоднолеток. Вы его, часом, не видели? — Видели, — отвечал старик. — Не вчера, а позавчера проезжал тут один молодец. Был он сильнее, смелее тебя. Конь у него был как вихрь. Взвился и перемахнул через городскую стену. До нынешнего дня шум битвы к нам сюда долетал. А сегодня тихо. Нам неизвестно, что там случилось. — Горе мне! Это мой брат! — вскричал Багдасар. — Если шум битвы не слышен — значит, убили его. Даю обет: Медный город разрушу, за брата отмщу! Поскакал Багдасар. И чуть только замечал он вокруг какое движение, кто ни попадался ему навстречу, всех убивал — людей и животных. Хватил палицей по стене, стену свалил, в город ворвался. Проехал под окном девицы, спросил: — Девушка! Где идет битва? Девушка узнала его, показала пальцем: — Вон там идет битва. Багдасар погнал коня, примчался на поле сражения, смотрит: Санасар и двадцать уцелевших пахлеванов стоят друг против друга. Веки у Санасара слиплись от крови, он слабо обороняется. Багдасар ринулся в бой с другой стороны и давай пахлеванов крушить. — Эй, Санасар, брат мой родной!.. — крикнул он. Узнал Санасар голос брата и сказал себе: «Слава богу, помощник мой вовремя подоспел, теперь мне бояться нечего!» Да как крикнет: — Эй, Багдасар! Брат мой родной! Неужто это ты? — Да, это я! Стань им поперек дороги, а я двинусь к тебе навстречу и, пока доеду, всех уложу. И вот наконец приблизился он к Санасару, вытащил его из моря крови, вымыл ему лицо. У Санасара открылись глаза. — А где же враги? — спросил он. — Ведь их оставалось двадцать. — Я их всех перебил, — отвечал Багдасар. — Я свою лепту внес. Все шестьдесят пахлеванов полегли на поле сражения. Санасар с Багдасаром предстали перед отцом Дехцун. Царь Медного города молвил: — Ты, Санасар, из четырех испытаний вышел со славой: вырвал из пасти дракона алмаз, яблоко золотое снял со столба, палицу с башенной кровли наземь метнул, а затем вы вдвоем перебили шестьдесят моих пахлеванов. Осталось последнее испытание. — Какое еще испытание? — Теперь надлежит вам отправиться в город Зеленый. — А что там такое? — Там у родника сидит дракон, и город умирает от жажды. Убейте того дракона — тогда я свою дочь Санасару отдам. Санасар с Багдасаром вскочили на коней. Сасунских храбрецов хлебом не корми — дай сразиться с врагом! — Ау, Зеленый город! Где ты? Жди нас! Мы едем! ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Ехали братья по безводной пустыне. Вечером достигли города, туда-сюда, наконец постучались в один дом. — Кто там? Вышла старуха. — Мы, бабушка, чужеземцы. Пусти нас к себе. — Почему не пустить, сынки? Гость — от бога. Старуха распахнула дверь, впустила юношей в горницу, молвила: — У меня-то у самой деток нет. Вот вы и будете мне заместо детей, а я вам заместо матери. Будем жить вместе, и господь нас не оставит. После ужина Багдасар сказал: — Бабушка! Мне пить хочется, дай мне глоточек водички. — Ох-ох-ох! Нету у меня воды, — отвечала старуха. — Как же так, бабушка? — Утешный ты мой! Это не Зеленый город, а безводный, засушливый край. Только на вершине горы бьет родник. Да у того родника дракон сидит, припал к воде и не дает ей течь к городу. Раз в неделю мы приносим в жертву дракону девицу, чтоб он нам дал хоть немного воды, чтобы народ не вымер от жажды. У нашего царя есть красавица дочка. Завтра ее черед. — Бабушка! — сказал Багдасар. — Неужели во всем вашем городе не найдется человека, который мог бы убить дракона? — Что ты! — воскликнула старуха. — Его не убьешь. Сколько раз государь с войском ходил на него, да все без толку! ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ На зорьке старуха прислушалась и сказала: — Слышите вопли? Знать, девицу к дракону ведут. Братья на улицу бросились. Так и есть: красавицу девушку в черной одежде ведут на гору, а девушка плачет и рыдает. Вслед за ней идут женщины с кувшинами. Братья тоже стали взбираться на гору. Влезли на самый верх — там должны были привязать девицу, — и тут Багдасар ей сказал: — Девушка, ты не бойся! Стой здесь, а мы пойдем сразимся с драконом. А девушка подумала: «Я убегу. Дракон этих двух молодцов проглотит, и я избавлюсь от смерти». Жители Зеленого города смотрят: дракона еще нет, а девица бежит. Поймали ее, привязали. Внезапно по горам прокатился гром. Смотрят сасунские удальцы — перед ними дракон ростом с буйвола, а длиною с пять буйволов. Он еще издали увидал смельчаков. Заместо одного целых трое к нему на съеденье явились! Обрадовался дракон, зубами заляскал, пасть разинул, хвостом покрутил, зашипел и к девице полез. Девица зубы стиснула, обомлела, горючие слезы брызнули у нее из глаз. Сасунские удальцы кинулись на дракона. Санасар взмахнул мечом-молнией и отрубил дракону голову. Багдасар отрубил ему хвост. Затем оба подошли вплотную, мечи в бока дракону всадили и убили его. Багдасар девушку отвязал, молвил: — Девушка, иди домой! Дракон издох. И вновь забил родник, полилась вода, и все текла и текла, люди брали ее кто сколько хотел. Весь город вдосталь напился. Царь Зеленого города сасунских пахлеванов позвал к себе, молвил: — Просите у меня все, что хотите! — А мы ничего не хотим, — отвечал Багдасар. — Отдай нам только девушку, которую мы от смерти спасли. — Девушка, которую вы от смерти спасли, ваша по праву, Багдасар. А еще чего вы хотите? Багдасар повторил три раза: — Мы хотим спасенную девушку. Царь обрадовался: — Девушка, вами спасенная, по праву твоя, Багдасар-молодец! Я поженю вас. — Я пока еще не могу жениться, — возразил Багдасар. — Дело за старшим братом. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Сасунские удальцы в Медный город поехали, чтобы силой увезти Дехцун-цам в Сасун. Злы они были на ее отца за все его козни. Царь каджей сказал: — Знаешь что, Санасар? Дехцун выехала из города, заперлась в своем замке. Если сможешь, уведи ее. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Санасар тот же час выехал из города. Вдали, на скале, увидел он белый замок. «Верно, это и есть замок Дехцун», — подумал он, погнал коня к тому замку и осадил его у ворот. Тяжелые ворота были заперты. Санасар постучал: зынг, зынг, зынг! Крикнул: — Откройте! А не то и ворота и кровля вам на голову упадут. Дехцун выглянула в окно, золотые башмачки обула, побежала встречать Санасара, отворила калитку. — Как я рада тебе, мой повелитель! — сказала она. Санасар соскочил с коня, и они, обнявшись, направились к замку. — Любимый мой Санасар! — снова заговорила Дехцун. — С хорошей ли вестью ко мне ты приехал? — Я хочу на тебе жениться. — В добрый час! Где я еще найду такого, как ты, молодца? А уж красива была Дехцун — в семь раз прекраснее той, что явилась во сне Санасару! Поменялись они кольцами, и сказала Дехцун-цам жениху: — Мне так тебя жаль, Санасар, что ты, такой молодой, скитаешься ради меня по горам и ущельям! Санасар возмутился: — Да чего меня жалеть? — Оттого я жалею тебя, — отвечала Дехцун, — что тебя могут убить. Это заклятый край. Тут деревья, кусты, камни крикнут: «Увез! Увез! Санасар увез Дехцун-цам!» Мы уедем с тобою ночью, тайком, когда весь город будет спать. Коли город проснется, то увозом тебе не жениться. — Я ничего не боюсь, — объявил Санасар. — Я увезу тебя днем. Да что там говорить! Пойдешь за меня замуж — садись на коня, а не пойдешь — мигом поворочу и уеду в Сасун. — Как же мне за тебя не пойти, мой повелитель? — сказала Дехцун. — Только у меня и свету в оконце, что ты, только тобой я и живу, одного тебя и люблю. Что ж, по-твоему, я вызвала тебя из Сасуна, чтобы отказаться ехать с тобой? С этими словами вспрыгнула Дехцун на коня. Санасар дернул поводья и поскакал. Что бы ни встретилось ему по пути — куст ли, камень ли, зверь, — со всеми здоровался Санасар. И никто не выдал его, никто не проронил ни звука. Все помнили, что Санасар умертвил ненасытное чудище, освободил воду и вода хлынула на поля. Вдруг видит Санасар: отвратительная птица летит. Санасар с нею не поздоровался. Птица вскрикнула, хотела Санасара в старика обратить. Чары ее на него не подействовали. Тогда птица в поднебесье взвилась, громким голосом закричала: — Увез, увез! Сасунский удалец Санасар увез царевну Медного города! Крик злой птицы донесся до Медного города. Люди проснулись, стали друг дружку скликать, вскочили на коней, погнались за Сана-саром. Песку морскому есть счет, звездам небесным есть счет, травам полевым есть счет, всадникам Медного города не было счету. Санасар отвез девушку на высокую гору, в укромное место, а сам помчался навстречу всадникам, меч-молнию выхватил, молвил: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ «Дехцун-цам достойна тебя» ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Санасар и Багдасар взяли девицу с собой и поехали к сорока старцам. — Девушка Дехцун! — сказал Санасар. — Эти сорок человек приехали сватать тебя. Ты их заколдовала, в дряхлых стариков превратила. Вот теперь ты их и расколдуй, верни им тот возраст, в каком они сюда прибыли. Дехцун-цам ему на это ответила так: — Да, они приехали сюда за мною. Но если я молодость им возвращу, они вызовут вас на бой. Лучше едем скорее к вам! — Нет, так не годится, — сказал Санасар. Дехцун покликала свою птицу. Птица прилетела, опустилась на городскую стену, запела — и к людям вернулась молодость. — Добро! — сказал Санасар, приблизился к пахлеванам и такую речь с ними повел: — Юные удальцы! Вы все явились сюда за девицей. Но вам надлежало вступить в бой и с боем взять ее. Мы, два брата, бились, врагов одолели и только после этого взяли девицу и сюда привезли. Теперь вы вновь обрели силу и молодость. Девушка пусть отойдет в сторонку, а мы с вами будем здесь биться. Коли вы возьмете верх над нами обоими, девушка достанется вам, а если мы вас поборем, нам достанется девушка. Пахлеваны в один голос заговорили: — Эй, Санасар, эй, Багдасар! Вы из беды нас выручили, молодость нам вернули, так разве же станем мы с вами сражаться? Это была бы черная неблагодарность. Нет, братья, сражаться мы с вами не будем. Отпустите нас с миром — мы поедем в родные края. — Чужеземные братья! — сказал Санасар. — Так, значит, вы согласны, чтобы я женился на этой девушке и пополам с ней делил и горе и радость? — Женись и будь с нею счастлив! — сказали они. — Мы тебя поздравляем. Дехцун-цам достойна тебя, Санасар! Распрощались тут с братьями все сорок пахлеванов и разъехались по домам. Санасар сказал брату: — Хочешь, бери себе Дехцун-цам? А Багдасар ему на это ответил: — Что ты говоришь, братец! Дехцун тебе писала письмо, тебе призналась в любви! Ты за нее сражался. Дехцун-цам твоя, бери ее себе в жены! Где ж это видано, где ж это слыхано, чтобы брат у брата невесту отбивал? Притом у меня ведь тоже невеста есть — та девица, которую мы от дракона спасли. Тут братья расцеловались, сели на коней и вместе с сорококосой девицей направили путь в Сасун. Долго ли, коротко ли, смотрят: едет кто-то на сивом коне. Всадник тот издали крикнул им: — Эй вы, шелудивые псы! Эта гурия, эта пери создана для меня. Куда вы ее везете? — Брат! — сказал Санасар Багдасару. — Подержи моего коня, а я пойду с ним потолкую. Разгневался Багдасар: — Да что же это? Каждый раз ты идешь в бой. Нет уж, на этот раз пойду я. Санасар рассмеялся: — Да иди, иди! Чего ж ты так кипятишься? Багдасар погнал коня навстречу незнакомцу. Слово за слово — спрыгнули оба с коней, сцепились. Багдасар разъярился, схватил незнакомца и на обе лопатки его положил. А тот распахнул ворот, грудь обнажил, молвил: — Багдасар! Я — твоя невеста, Луснта́г. А девушка, которую брат твой везет, это моя сестра Дехцун-цам. Я из-за нее семь лет назад убежала из дому и, как разбойник, все бродила по горам и ущельям. Сестра моя колдовала, молодых людей губила. Невмоготу мне было на это смотреть. Вот и пришла я в Зеленый город, и царь меня приютил. А как услыхала я, что вы рассеяли чары Дехцун и что Санасар увозит ее, я, с тобой обрученная, примчалась к тебе. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ И вот сели они вчетвером на коней и двинулись по дороге в Сасун. Повстречался им молодец из Сасуна, и они его послали вперед, чтобы оповестил он Цовинар-ханум, что едут Санасар с Багдасаром и везут из Медного города сорокакосую Дехцун и сестру ее Луснтаг. Цовинар-ханум собрала сорок пар труб и сорок пар бубнов, призвала сорок гусанов с бамбирами[3], призвала сорок священников, сорок архимандритов и всех жителей Сасуна пригласила на свадьбу. Дехцун-цам обвенчали с Санасаром. Луснтаг — с Багдасаром. Сорок дней и сорок ночей свадьбу играли, пировали и веселились. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Прошло некоторое время. Как-то раз удалец Багдасар ни с того ни с сего разгневался, взял жену свою и ушел с ней в Иран-Туран. И родилось у них там два мальчика. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Санасару Дехцун-цам родила трех сыновей: Верго́, Ога́на и Мге́ра. Верго уродился никудышным, да к тому же еще трусишкой, и прозвали его Пачкун Верго. Оган был умница, грамотей; голос у него был красивый и такой громкий, что, когда он кричал, голос его сорокадневный путь пролетал. Семью буйволиными шкурами обматывал он себя, чтобы не лопнуть от крика. Его прозвали Горлан Оган. А Мгер был сильнее и даровитее всех. Настал день смерти Санасара. Созвал он своих сыновей и сказал: — Дети мои! Пришел мой конец. Вот вам мое завещание: правьте так, чтобы Сасун благоденствовал. Слушайтесь мать, Джалали берегите как зеницу ока. Не будьте коварны в борьбе с врагом — бейтесь так, как пристало сасунским удальцам. Умер Санасар. Цовинар-ханум и другие тоже скончались. Пришло время Мгера. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Ветвь вторая Мгер старший ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ С жеребёнком на плече ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Когда Санасар скончался, звезда халифа багдадского уже затмилась. Взошла звезда другого могучего царя. Правил он городом Мсыром[4]. И звали его Мсра-Мели́к[5]. То был уродливый великан, тучный, заплывший жиром, так что веки свисали ему на щеки. Мсра-Мелик укреплял их железными зубьями и связывал на лбу, иначе он ничего не видел. Как скоро узнал Мсра-Мелик о кончине Санасара, то собрал войско и пошел войной на Сасунское царство. Где твоя былая сила, Сасун?.. Нет у тебя вождя, некому за тебя постоять! Богатырь Санасар приказал долго жить; сорвиголова Багдасар покинул отчизну; Дехцун-цам — женщина, мать троих детей, колдовство свое она давно бросила. У кого достанет сил поднять палицу Сасунского царства? Кто дерзнет взять в руки меч-молнию?.. Попытался Верго поднять отцову палицу — даже с места не сдвинул, надорвался, нажил себе грыжу. Оган был мал, Мгер еще моложе, от Мсра-Мелика его скрывали. Конька Джалали привязали в темной конюшне, землей завалили окошко и дверь. Остался Сасун без хозяина, без заступника. Мсра-Мелик без боя занял Сасун, данью его обложил, объявил: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Львораздиратель Мгер ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ В Сасуне хлеб вздорожал. Народ умирал с голоду. Горожане к Мгеру пришли, остановились у ворот, сказали: — Мгер! Мы умираем с голоду. Ради бога, окажи нам помощь! На небе нет у нас никого, кроме бога, на земле — никого, кроме тебя. — Не знаю, как быть, — молвил Мгер. — Пойду поговорю с Кери-Торосом. Посмотрим, что он скажет, почему такая дороговизна. Позвал Мгер Кери-Тороса. — Дядя! — сказал он. — В Сасуне нет хлеба. — Что ж я тут могу поделать, мой мальчик? — отвечал Кери-Торос. — В моих амбарах пусто. Может, ваши амбары еще не совсем опустели? — У нас тоже нет хлеба. Народ с голоду мрет. Дядя! Почему у нас голод? Градом ли побило хлеба, засуха ли их сожгла, ветер ли зерна унес? — Нет, — отвечал дядя. — Мы, сасунцы, не пашем и не сеем. Мы разводим ослов, мулов и коз и пасем их на пастбищах. Хлеб нам доставляли Шам и Алеп. — Почему же теперь не доставляют? — В горах объявился лев-людоед, никому от него ни проходу, ни проезду. Вот уж три года, как никто от нас не едет в Шам и Алеп, а оттуда никто не едет в Сасун. Льва боятся: бросается на людей и раздирает их в клочья. Вот почему такая дороговизна в наших краях. — А что такое лев-людоед? — спросил Мгер. — Это зверь такой. Его называют царем зверей. — Что же он, издалека людей ест или когда подойдешь? — Когда подойдешь, тогда и съест. — Клянусь хлебом, вином и господом вездесущим, утром я выйду на льва! — объявил Мгер. — Не ходи, Мгер, разорвет! — Нет, я буду биться со львом! На зорьке все, кто только мог взобраться на коней, вслед за Мгером направились к логову льва. И вот появился лев. Хвостом бьет по земле, пыль и мгу[7] поднимает. Подошел, стал перед Мгером и его войском и так зарычал, что эхо от его рыка по горам и долам прокатилось. — Хлеб, вино, вездесущий господь! — вскричал Мгер. — Если кто ударит льва мечом или палицей, я льва не трону, а того человека убью. Меня мать родила, льва тоже мать родила. Нет у льва ни оружия, ни доспехов, — стало быть, и мне следует оружие и доспехи наземь сложить и вступить в бой безоружным. Побросал Мгер оружие и доспехи наземь, рукава засучил, хлеб и вино помянул, бросился на льва. Сцепились Мгер и лев. Мгер льва одной рукой за верхнюю челюсть ухватил, а другой рукой за нижнюю, пополам льва разорвал, одну часть налево швырнул, а другую направо. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Весть о том долетела до Дехцун-цам. — Радуйся, — сказали ей, — твой Мгер убил льва. Дали Мгеру грозное прозвище — Львораздиратель Мгер. Вернулся Мгер вместе со всеми в Сасун. Собрались сасунцы, пришли к Мгеру, сказали: — Львораздиратель Мгер! Теперь ты наш царь. Правь Сасуном. Дехцун-цам поцеловала сына, достала оружие и доспехи сасунского царствующего дома, Мгеру все отдала и сказала: — Ты — опора Сасунского царства. Для кого же мне это теперь хранить? Мгер облекся в доспехи отца. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Армаган ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер, вождь и заступник Сасуна, был холост. Однажды Кери-Торос и другие князья пришли к Дехцун-цам и сказали: — Дехцун-хатун! Сын Санасара вырос, надо его женить. А Дехцун-цам им в ответ: — Я сама об этом подумываю. Сыщите для моего Мгера невесту. Хоть горожанку, хоть поселянку — лишь бы была хорошая девушка. Стали князья совещаться: чья дочь достойна Мгера? Наконец Кери-Торос сказал: — Поедем в Маназкерт! У царя Теватороса славная дочь, зовут ее Армаган. Высватаем ее Мгеру. Сваты Кери-Торос и Горлан Оган выбрали себе в спутники кого поудалей, сели на коней, поехали в Маназкертскую крепость, остановились у ворот, спросили: — Царь Теваторос дома? — Нет, — сказали им. — Теваторос уехал в город Ван. Припустили сваты коней, к завтраку прибыли в Ван. — Царь Теваторос здесь? — Нет, — сказали им, — он крепость заложил, позавтракал и ускакал в Арзрум. Помчались сваты в Арзрум, спросили: — Царь Теваторос здесь? — Он был здесь, — сказали им, — крепость заложил, пообедал и уехал в Карс. Понеслись сваты в Карс, спросили: — Царь Теваторос здесь? — Нет, — сказали им, — он крепость заложил, поужинал и отбыл в Маназкерт. Царя Теватороса уведомили, что к нему едут в гости Кери-Торос и Г орлан Оган с удальцами. Теваторос выслал им навстречу гонца и отвел для гостей покои: один для князей, другой для удальцов. Когда гости насытились, царь обратился к ним: — Добро пожаловать, Кери-Торос, и ты, Оган! Что привело вас ко мне? — Много лет тебе здравствовать, царь! — молвил Кери-Торос. — Мы хотим с тобой породниться. — Как — породниться? — Отдай свою дочь Армаган за нашего Мгера. — За Мгера? Я о нем слыхал! Чей же он сын? — Сын Санасара, брат Огана. — Кери-Торос! — молвил царь. — Вы приехали ко мне и тем оказали мне честь, а честь выше мощи, и я отдал бы дочь свою в жены Мгеру, но вот уже семь лет, как томится она в полону у хлатского[8] царя Белого Дэва. Пусть Мгер вызволит мою Армаган из плена и возьмет ее в жены — это будет ему награда! Пусть царь Теваторос продолжает беседовать со сватами, а мы тем временем рассказ поведем про Белого Дэва. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Царь Хлата Белый Дэв, прослышав о том, что слава Мгера облетела все концы света, сказал: — Не сегодня, так завтра сасунский удалец на меня нападет, Хлат у меня отберет. Сел, письмо написал, вручил его пахлевану Ками, приказал: — Мчи в Сасун, передай Мгеру. Ками взял письмо и помчался. В тот день Мгер охотился в горах. Пахлеван Ками разыскал его и сказал: — Здравствуй, Мгер! Стало быть, ты так повзрослел, что охотишься в горах? Но да будет тебе известно, что Белый Дэв вызывает тебя на бой! С последним словом он вручил Мгеру письмо. В письме было написано: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер! Приходи и в бой со мною вступи, не то я Сасун разрушу, а твой народ в плен угоню. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Прочитал письмо Мгер и сказал: — Добро! Иди скажи Белому Дэву: пусть, мол, готовится к бою, я скоро к вам буду. Пахлеван Ками сказал: — Мгер! Есть у меня просьба к тебе. Обещай, что исполнишь! — Мое слово свято, — сказал ему Мгер. — Вы — дэвы, а мы — сасунские удальцы, пахлеваны. Мы свое слово держим. Поведай мне просьбу. — Мы ненавидим Белого Дэва. Приди и убей его, сними с нас гнет. — Даю слово. Мгер вернулся домой, поцеловал матери руку. — Матушка! — сказал он. — Белый Дэв письмо мне прислал: на битву меня вызывает. Благослови меня на ратный подвиг. — Сыночек ты мой ненаглядный! — молвила Дехцун-цам. — Ты еще молод, куда тебе сражаться с Белым Дэвом? Он изо всех земных царей самый сильный. Для меча он неуязвим. Обожди немного. Подрастешь, тогда и сражайся с Дэвом. — Нет, — сказал Мгер. — Подождать, конечно, можно, но я слово дал пахлевану Ками, что приду. С этими словами надел Мгер отцовы доспехи, вооружился, сел на Конька Джалали и поскакал. Взобрался на высокую гору, где был стан Белого Дэва. Стояла весна, гора была вся в цветах, воздух полнился благоуханьем. В это время Белый Дэв со своею свитой поднялся на гору. Мгеру пить захотелось, кинулся он искать родник. Вдруг видит: два исполинских дэва стоят у родника и держат в руках буйволиный мех, полный воды. Мгер поздоровался с ними, спросил: — Можно мне из источника водицы испить? — Нельзя, — отвечали дэвы. — То ключ Белого Дэва. Чужим людям пить из него не велено. — Братцы! — взмолился Мгер. — Дайте мне капельку водички — я попью и поеду своей дорогой. — Не дадим, — молвили дэвы. — Белый Дэв поставил нас тут ключ охранять и строго-настрого приказал: как кто чужой из родника изопьет, тотчас дать ему знать. Лопнуло у Мгера терпенье: одного из стражей он прикончил, а другого ранил, и тот спасся бегством. Напился Мгер воды и по кровавому следу раненого дэва доехал до глубокой пещеры. Из пещеры вымахивало необъятное пламя. У входа в пещеру привязанная к дереву красавица девушка с израненного дэва кровь отирала. Мгер дэва схватил, скрутил, целый утес на него навалил, а красавицу отвязал. Смотрит девушка: ее спаситель — юный прекрасный пахлеван. Залюбовалась она им. — Ах, юный смельчак! — воскликнула красавица. — Ведь сюда ни птица на крыле, ни змея на животе не доберутся. Как же ты это отважился? — А ты как сюда попала, как очутилась среди этих грозных гор? Девушка глубоко вздохнула. — Не спрашивай! — сказала она. — Семь лет я томлюсь в полону у Белого Дэва. Этот нечестивец напал на наш Маназкерт. Я гуляла в саду, как вдруг он нагрянул, схватил меня и примчал сюда. Недавно сон мне приснился, и во сне услыхала я голос, будто не в долгом времени придет сюда удалец по имени Мгер, Белого Дэва убьет и меня от плена избавит. — А где же сейчас Белый Дэв? — спросил Мгер. — Спит. Уже девять дней спит. Нынче проснется. Мгер погнал коня в лес. Стал ждать под могучим дубом, когда Белый Дэв проснется. Нападать на спящего врага Мгер почитал грехом. Белый Дэв воспрянул от сна, мяса наелся, вина напился, и смерть как захотелось ему воды. Ждет-пождет, когда ему принесут воды, а дэвы-водоносы всё не идут. «Знать, повстречались они с силачом», — решил Белый Дэв. Запыхтел Белый Дэв, поднялся, сел на вихря-коня и погнал его к роднику. Вдруг видит: под могучим дубом гороподобный великан сидит, а рядом пасется конь-огонь. Белый Дэв возопил: — Эй, земнородный! Сюда ни птица на крыле, ни змея на животе не доберутся. Как ты отважился переступить границу владений моих? Мгер невозмутимо ответил: — Ты вызывал Мгера на бой. Я и есть Мгер. Что ж, давай переведаемся. Как услыхал Белый Дэв это имя, руки-ноги от страха у него затряслись. — Ух ты! — изумился он. — Добро пожаловать, Мгер, добро пожаловать! Пойдем ко мне в шатер, до зари попируем, а там уж что бог даст. — Нет, — молвил Мгер. — Предки мои мне завещали: встретился с недругом — бейся без промедленья. Сел в седло Львораздиратель Мгер, сел в седло Белый Дэв, и погнали они коней навстречу друг другу. Два дня и две ночи на копьях сражались. Земля под их тяжестью оседала. Эхо отдавалось в горах и ущельях. Наконец пахлеваны соскочили с коней и сцепились врукопашную. Ухватит Мгер Дэва — рука так и увязнет у него в теле, словно Дэв вылеплен из теста. Лишь к концу третьего дня Мгер убил Белого Дэва, Армаган на коня посадил и воротился в Сасун. Добрался Мгер до Сасуна в самый тот час, когда Кери-Торос и Горлан Оган прибыли из Маназкерта. Радости их не было границ. Послали они царю Теваторосу весть: дескать, Мгер твою дочь вывел из плена. Теваторос и его князья сели на коней, вскачь понеслись в Сасун, духом домчались, прекрасную Армаган обвенчали со Львораздирателем Мгером, семь дней, семь ночей свадьбу справляли, мясо оленье ели, гранатное вино пили, радовались и веселились. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Бой Мгера с Мсра-Меликом ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Слава Мгера достигла ушей Мсра-Мелика, и распалился Мсра-Мелик гневом. Ведь Сасун был его данником! Мгер ничего про это не знал и дани Мсра-Мелику не посылал. Мсра-Мелик повелел: — Поезжайте в Сасун и передайте Мгеру: пусть готовится к бою — мне надлежит с ним схватиться. Гонцы Мсра-Мелика примчались в Сасун. — Мгер! Мсырский царь вызывает тебя на единоборство, — сказали они. — На единоборство? — переспросил Мгер. — Что ж, пусть приходит. Поглядим, чего ему нужно от нас. — Мгер! — молвил Горлан Оган. — Сядь на коня и поезжай в Мсыр, с Мсра-Меликом как можно ласковее поговори, упроси его, умоли сбавить дань. Она для нас непосильна. — Ай-ай-ай! — сказал Мгер. — Бога ты не боишься, Оган! Зачем же ты скрывал от меня, что мы Мсра-Меликовы данники?.. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер облекся в доспехи, сел на Конька Джалали и отправился в Мсыр. А Мсра-Мелик той порой сидел в поле у своего шатра. Еще издали он увидел: кто-то едет на коне — словно высоченная крепость верхом на крепости мчится. Подъехал Мгер, поздоровался с Мсра-Меликом. Мсра-Мелик оцепенел от страха, даже не поклонился в ответ. «Неужто такие люди водятся на свете?» — подумал он. Но потом все-таки пересилил себя. — Подержите ему стремя! — велел он слугам. Слуги подержали стремя, Мгер сошел с коня и опять поздоровался. На этот раз Мсра-Мелик ответил ему на поклон и спросил: — Откуда ты, удалец? — Я из Сасуна, сын Санасара. — Ах, вот оно что! — сказал Мсра-Мелик. — Стало быть, ты на моей земле живешь. Ты — Мгер? Разгневался Мгер. «Скотина! — подумал он. — Ведь не скажет — Сасунская земля, а — моя земля». Но как ни был Мгер возмущен, ответил он, однако ж, спокойно: — Да, я Мгер. Тогда Мсра-Мелик сказал: — Почему вы мне не платите дани? На моей земле живете, а дани не платите! — Мсра-Мелик! — сказал сын Санасара. — Мы живем не на твоей, а на нашей земле, на нашей Сасунской земле! — Еще чего! — вскричал Мсра-Мелик. — Сасун — моя земля! — Еще чего! — вскричал Мгер. — Сасун — не твоя, а моя земля! — Ты пришел, чтоб со мною сразиться? — спросил Мсра-Мелик. — Ты меня вызвал, я и пришел. — Воины наши будут биться или же мы с тобой вступим в единоборство? — Воины-то чем виноваты? — сказал Мгер. — Решим спор единоборством. — На заре будем биться? — На заре, — отвечал Мгер. — Один из нас одолеет, один из нас околеет. На рассвете Мгер и Мсра-Мелик схватились. Сначала палицами били друг друга. У каждого палица весила триста пудов. На востоке те, кто слышал грохот битвы, говорили: «Это гром гремит!» А на западе говорили: «Это землетрясение! Сейчас горы рухнут». Видят Мгер и Мсра-Мелик, палицами победы не добьешься. Побросали они палицы и давай врукопашную биться. Землю ногами вспахали так, словно семь плугов по ней прошлись. Мгер силою брал, Мсра-Мелик — хитростью. Но в концеконцов ослабел Мсра-Мелик; видит он, что с Мгером ему не совладать. — Эй, Мгер Сасунский! — сказал он. — Я мнил себя самым могучим пахлеваном на всем белом свете. Нынче мы с тобой бьемся, и ни на чьей стороне перевеса нет. Давай заключим договор! Я отказываюсь от дани — Сасун мне больше не данник. Сасун — твой, Мсыр — мой. Возвращайся восвояси, царствуй в Сасуне, живи да радуйся. Согласен? — Согласен, — отвечал Мгер. Мсра-Мелик продолжал: — Давай еще один договор заключим: если я с кем буду воевать, ты ко мне на помощь придешь; если же ты с кем будешь воевать, я к тебе на помощь приду. Если я умру, царицу мою и детей ты возьмешь к себе; если же ты умрешь, царицу твою и детей возьму я, чтобы люди сиротами их не называли. Согласен? Договор заключили, пальцы себе порезали, кровь смешали — побратались. Мсра-Мелик пригласил Мгера во дворец и семь дней и семь ночей с ним пировал. Мгер приглянулся мсырской царице Исмил-хатун. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер воротился в Сасун. Горлан Оган поджидал его у ворот. Поздоровались братья, расцеловались. Горлан Оган спросил: — Ну как, Мгер, удалось тебе нашу дань поубавить? — Что там поубавить! — воскликнул Мгер. — Мсра-Мелик — хороший человек: от дани он отказался, долг Сасуна простил, сказал: «Мсырские земли — мои, Сасунские земли — твои». Побратался я с Мсра-Меликом. Обрадовался Горлан Оган, еще раз Мгера поцеловал. Никому не подвластен стал Мгер. Сколько мог, радел он об устроении, укреплении и о славе Сасуна. Сорок лет он так правил, что ни один дэв и никакой другой враг не смели даже коситься в сторону нашего края. Орел на крыле не смел летать по небу Сасуна, змея на животе не смела подползать к Сасунской земле. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Умер Мсра-Мелик. Наследника у него не было. Царица Исмил-хатун, пригожая вдова, надумала: «Мне нужен хороший муж, могучий пахлеван, чтобы он правил моей страной, чтоб он наших жестоковыйных князей укротил, примирил. Не послать ли мне письмо Мгеру в Сасун? Не позвать ли мне его к себе в гости? Может, он приедет ко мне, и я рожу от него сына-удальца, сасунской породы. Мсра-Мелик говорил мне: «Исмил! Если мы кровь Мгера Сасунского не вольем в жилы мсырцев, потомки Мгера нашим потомкам много вреда причинят, род наш сотрут с лица земли». Села Исмил-хатун, ласковое письмо написала, затем пояс и покрывало с себя сняла, двух пахлеванов позвала и сказала: — Свезите все это в Сасун и передайте Мгеру, скажите: тебя Исмил-хатун зовет, мол, к себе. Мсырские пахлеваны прибыли в Сасун, письмо вместе с поясом и покрывалом отдали Мгеру. — Исмил-хатун зовет тебя к себе, — сказали они. В письме Мгер прочитал: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер! Посылаю тебе мой пояс и покрывало. Приди и возьми Мсыр. Сасун — твой, возьми власть и над Мсырской землей. Ты обещал Мсра-Мелику, что его жену защитишь. Коли не явишься ты на мой зов — значит, ты женщина, да еще слабее меня, возьми мое покрывало и накройся им. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ — Удальцы пахлеваны! — сказал Мгер. — Войдите в мой дом, закусите, отдохните, а потом снесите мой поклон в Мсыр Исмил-хатун и скажите от моего имени: «Я своему слову хозяин. Спустя сорок дней приду в Мсыр — узнаю, какая у нее нужда до меня». Мгер мсырских пахлеванов в обратный путь снарядил, а сам пошел к Армаган и сказал: — Жена! Исмил-хатун письмо прислала — зовет меня в Мсыр. — Не езди к ней, Мгер! — молвила Армаган. — Обманывает тебя Исмил-хатун. Ей твоя красота не нужна — ей сила твоя нужна. Ей ведома твоя мощь — вот она тебя и зовет, чтобы сына от тебя родить, чтобы Мсыра светоч зажечь, а Сасуна светоч задуть. Не езди к ней, муженек! Не покидай меня ради Исмил-хатун! — Жена! Я Мсра-Мелику дал слово, — сказал Мгер. — Другого выхода у меня нет. — Не езди! — сказала Армаган. — Поеду, — сказал Мгер. — Не езди! — сказала она. — Поеду, — сказал он. — Мгер! — сказала она. — Мне тебя не переупрямить. Позови сасунских князей — пусть они решат, ехать тебе иль не ехать. Мгер созвал князей, епископов, архимандритов, священников, созвал родных и друзей, созвал и сказал. — Мсырская царица письмо прислала, зовет меня, пишет: «Сасун — твой, возьми власть и над Мсырской землей». Я обещал Мсра-Мелику оберегать его жену. Выхода у меня нет — я должен у нее побывать. Что скажете? Горлан Оган сказал: — Мгер! Зачем тебе ехать? Исмил-хатун коварна, она враг нашему Сасуну. Она обманет тебя. Не езди! Наследника у тебя нет. Оставайся дома — может, бог пошлет тебе мальчика, сасунского удальца, чтобы было кому заменить тебя. Князья и духовные лица так рассудили: — Много лет тебе здравствовать, царь! Мы не властны тебя удержать. Ты царь могучий и мудрый. Если почитаешь за должное ехать — поезжай. Мы ведь только того и хотим, чтобы и другие земли объединил ты под своею рукой. Иные цари с боем берут чужие земли, а Мсыр тебе добром отдают. Так отчего ж не поехать и не взять? Поезжай! — Не езди, Мгер! — сказала Армаган. — Исмил-хатун — идолопоклонница, ты — крестопоклонник. Греха на душу не бери. Не езди! Разгневался Мгер. — Горе мужчине, который не возьмет посланный ему женский пояс! — воскликнул он. — Я дал Исмил-хатун слово доблестного пахлевана, — как же я могу не ехать? Армаган сказала: — Мгер! Мне тебя не переспорить. Что я? Слабая женщина. Поезжай! Я тебя не проклинаю. Но знай, я даю обет: коли уедешь, станешь ты мне отцом и братом. Сорок лет ты к моему ложу не подойдешь. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Тридцать девять дней прошло, всего один день остался до отъезда. Мгер стал собираться в Мсыр. А что Армаган? Армаган принесла черное покрывало, накрыла им ложе супруга и, скорбь в душе затая, а на лице изображая радость, попрощалась с Мгером. Мгер сел на Конька Джалали. Горлан Оган вслед побежал, повис у коня на шее, заплакал, взмолился к брату: — Мгер, не езди! Мгер, не езди! Сасуна светоч не угаси! Мсырская блудница обманет тебя! Мгер видит, что делать нечего, замахнулся палицей на Огана, ветер поднял, ветер тот сшиб Огана с ног, и Оган упал замертво. Мгер обомлел, соскочил с коня, растер Огану грудь и со слезами сказал: — Оган, старший мой брат, приди в себя! Не тужи, родной! Я дал богу обет. Если я не поеду, то нарушу обет и умру. Оган очнулся, встал и сказал: — Что ж, поезжай, Мгер! Да цветут поля, средь которых пролегает твой путь, враги пусть будут от тебя дальше, а друзья — ближе. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Исмил-Хатун ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер снова сел на коня, взял с собой пахлеванов Батма́н-Буга и Чарбаха́р-Ками́ и поскакал в Мсыр. Дорогой вспомнились ему слова брата и жены, и сердце у него сжалось. Выехал Мгер чуть свет, а приехал, когда вечерело. Ту часть пути, которую конь мог бы за час проехать, мсырская царица коврами велела устлать, по обеим сторонам дороги светильники велела зажечь, а сама глаза подвела, локоны выпустила, села у окна в ожидании Мгера. Хотелось ей Мгера приворожить, присушить. Не сводит она глаз с дороги, ждет. Вот мчится всадник, за ним еще двое. Словно крепость на крепости. А конь летит вихрем. «Уж верно, это Сасунский Мгер скачет», — решила Исмил-хатун. Мгер прискакал, коня у окна осадил. — Исмил-хатун! Зачем ты звала меня? — спросил он. — Что с тобой, Мгер? — сказала Исмил-хатун. — Разве гости так с хозяевами говорят? Сойди с коня, проходи ко мне в дом, тогда я тебе все и скажу! — Нет, — молвил Мгер, — говори сейчас. Я дал обет не вынимать ног из стремян, пока ты не скажешь, что тебе от меня нужно. — Недаром говорят, что сасунцы — упрямый народ, — сказала Исмил-хатун. — Какой ты чудной! Иль ваш Сасун провалился сквозь землю, или огонь в вашем доме погас и ты приехал сюда за огнем и спешишь назад? Сойди же с коня, войди во дворец, отдохни, перекуси, а потом поезжай в свой Сасун! — Нет, голубушка, — молвил Мгер. — Это все пустые разговоры. Ты мне скажи, чего ты от меня хочешь. Видит Исмил-хатун: Мгер сейчас уедет. — Экие вы недогадливые! — крикнула она служанкам. — Что вы рты разинули? Неужто нет у нас семилетнего вина? Сей же час подайте его сюда, а то Мгер уедет обратно! Принесли служанки большой кувшин семилетнего вина. Мгер, не слезая с коня, выпил, и голова у него закружилась. — Подержите стремя! — приказала Исмил-хатун. Слуги подержали стремя, и Мгер слез с коня. Исмил-хатун вышла к Мгеру навстречу, провела его во дворец и еще раз ему сказала: — Добро пожаловать! — Так зачем ты меня звала? — спросил уже захмелевший Мгер. — Я звала тебя, Мгер, чтобы ты страну мою усмирил, — отвечала Исмил-хатун. — Семь князей меня не признают. Мсырскому царству гибель грозит — вот почему я тебя звала. — Это другое дело! — молвил Мгер. — Дай мне поесть, а поутру созови непокорных князей. Я знаю, как с ними надо говорить. Обрадовалась Исмил-хатун, усмехнулась. — Мгер! Я послала тебе пояс свой и покрывало, я звала тебя к себе. Вот для чего я тебя звала! — Этому не бывать! — сказал Мгер. — Не могу я к тебе пойти. Я — христианин, а ты — иноверка. Усмехнулась Исмил-хатун: — Мгер! Я тебя полюбила давно, в ту самую пору, когда ты единоборствовал с Мсра-Меликом. И ты будешь мой! Волей иль неволей, а будешь. Я ждала тебя столько лет! Женись на мне, управляй моим царством, обороняй меня от врагов! Исмил-хатун допьяна напоила Мгера сладкими словами и семилетним вином, напоила и к себе увела. Добилась она своего. А потом, когда Мгер заснул безмятежным сном, она конюхов своих призвала и сказала: — Гоните Джалали к табуну наших кобылиц! Поутру семь непокорных князей перед Мгером предстали. Мгер сурово поглядел на них и сказал: — Что ж, князьки, пришли? Князья отвесили низкий поклон. От страха слова не могут вымолвить. — Князья! — сказал Мгер. — Вам ведомо, кто я таков, что я за человек? — Ты Львораздиратель Мгер из Сасуна, — отвечали князья. — На небе мы никого не знаем, кроме бога, а на земле — никого, кроме тебя. — Теперь вы признаёте Исмил-хатун? — спросил Мгер. — По твоему повелению признаём, — отвечали князья. Тут семь мятежных мсырских князей поклонились Мгеру и Исмил-хатун до земли и, пятясь, направились к выходу. На другой день Мгер стал собираться в обратный путь, но Исмил устроила так, что хмель у него не прошел. Спустя девять месяцев, девять дней и девять часов Исмил-хатун родила сына. В память мужа назвала его Мсра-Мелик. Семь лет Исмил-хатун поила Мгера вином, не давала ему отрезвиться. Вином и любовью опьяненный Мгер позабыл Армаган, позабыл Сасун, позабыл родных и друзей. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Однажды Мгер вернулся с прогулки и, услышав голос Исмил-хатун, остановился в дверях. Исмил-хатун качала на руках сына и пела: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Рождение Давида ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Царицу Армаган известили: — Радуйся, царица, Мгер воротился! Армаган приказала двери запереть на замок, ворота — на засов, в черные одежды облеклась и села у окна. Подъехал Мгер, видит: двери заперты на замок, ворота — на засов, кругом ни души. Приуныл Мгер. Палицей постучал в ворота. — Что бы это значило? — сказал он. — Отчего двери моего дома от меня заперли, отчего меня не впускают в мой дом? Армаган высунулась в окно и крикнула: — Оттого, Мгер, что ты мне больше не муж! Раз ты меня бросил, раз ты меня опозорил, раз ты уехал к Исмил-хатун, ты мне больше не муж и ко мне не приходи. Мгер, томимый раскаяньем, взмолился к ней: — Отопри дверь, Армаган! — Нет, не отопру, Мгер, — молвила Армаган. — Ты поехал в Мсыр разжигать очаг, а сасунский очаг загасил. Теперь ты должен свой грех искупить. Сорок лет надлежит нам с тобою жить врозь — только тогда бог тебе дозволит прийти ко мне. Мгера ее слова озадачили. — Армаган! — сказал он. — Спустя сорок лет будет поздно. Сын Исмил-хатун подрастет, возмужает и разрушит Сасун. Сошел Мгер с коня, стал у ворот на колени, просил, уговаривал, но так и не уговорил — Армаган была непреклонна. Горлана Огана уведомили: — Радуйся, Мгер воротился из Мсыра! Горлан Оган поспешил к царице: — Армаган, высокородная моя невестка! Сегодня из Мсыра вернулся Мгер. Впусти своего властелина. Армаган же ему сказала: — Оган! Ты мне заместо старшего брата, заместо отца. Да, я знаю: воротился обманутый блудницею Мгер, — золото увез, а привез ржавчину. Я дала обет и нарушить его не могу, а то меня бог накажет. — Ничего, невестушка! — молвил Оган. — Я призову епископов, священников, князей, — они от обета тебя разрешат. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Вот пришли князья, епископы, священники, собрались в покое Армаган и сказали: — Благочестивая царица! Нарушь свой обет — нет в том большого греха. Мгер — земнородный, Мгер — человек, а людям сродно заблуждаться. Мы так на это взглянем: он ушел из Сасуна, потом раскаялся и воротился к тебе. Ты на сколько лет дала зарок? — На сорок лет, — отвечала Армаган. Тут к Армаган обратился старый епископ: — Дочь моя! Закон в наших руках — в руках епископов. Мы тебе отпускаем твой грех. По воле божией ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Ветвь третья Давид Сасунский ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
Вот уже и конец двум ветвям — перейдем к ветви Давидовой.⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀Сказитель Ован из Мокса
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Часть первая ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Давид в Мсыре ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Давид сиротою остался. Кери-Торос и дяди Давида Верго и Горлан Оган посовещались. Оган спросил: — Верго! Кто возьмет Давида на попечение — ты или я? — У меня свои сыновья, — отвечал Верго. — Бери Давида себе. Горлан Оган Давида усыновил. Но как его вскормить? Всех сасунских кормящих матерей Оган по очереди призывал. Давид ничьей груди не брал. Тогда Горлан Оган обратился к жене своей Сарье-ханум: — Жена! Как же нам быть? Младенец умрет без молока. — Пошли ребенка в Мсыр к Исмил-хатун, — предложила жена. — Она семь лет была Мгеру женой, ради Мгера она грудью своей вскормит его сына. Горлан Оган созвал сасунских князей на совет. Сасунские князья сказали: — Если и есть для Давида кормилица, то это Исмил-хатун. Только она и может его вскормить. Отошли Давида в Мсыр. У Мгера было два верных и могучих пахлевана: Чарбахар-Ками и Батман-Буга. Горлан Оган позвал их, с рук на руки передал спеленатого Давида, вручил им письмо и сказал: — Отвезите в Мсыр и отдайте Исмил-хатун. Ками и Буга сели на коней, взяли спеленатого Давида и отправились в путь. Давида они держали на руках по очереди, потому что сын Мгера был тяжел, как взрослый мужчина. Наконец добрались до города Мсыра, спеленатого младенца вместе с письмом отдали Исмил-хатун. Исмил прочитала письмо. Оган ей писал: ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Исмил-хатун, сестра наша, достойная наша невестушка! Когда Мгер воротился в Сасун, у него сын родился, имя дали сыну — Давид. Мгер и жена его умерли, ребенок остался сиротой. Не берет он грудь у сасунских кормилиц. Если ты чтишь память Мгера, то вскорми нашего Давида, пока подрастет малость, а там я возьму его к себе на попечение. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Исмил-хатун подумала: «Мгер делал мне добро, и я должна вскормить его сына. Это хорошо, что ребенок не берет грудь у сасунских кормилиц. Он будет питаться моим молоком, станет сыном моим, побратается с моим Меликом. Подрастут мальчики и будут властвовать над Мсыром, над Сасуном и надо всем миром». Исмил-хатун несколько дней кормила Давида. Но вот однажды дала она ему грудь — Давид отвернулся; дала другую грудь — Давид опять отвернулся. Трое суток младенец ничего не ел. Исмил-хатун позвала Мсра-Мелика. — Мальчик уже три дня грудь не берет, — сказала она. — Помрет он от голода. Как нам быть? — Матушка! — сказал Мсра-Мелик. — Сасунцы — упрямцы и сумасброды. С этим малым мы горя хлебнем. Он — армянин, мы — арабы. Не давай гяуру грудь! — Сынок! — молвила Исмил-хатун. — Мальчик без молока умрет, и мы опозоримся в глазах всего сасунского народа. Раз уж мы за это взялись, надо довести дело до конца. А визирь ей в ответ: — Великая хатун! Ты напрасно волнуешься. Разве у них бедная страна? Разве в Сасуне нет меду и масла? Нет разве вкусных яств? Пусть Батман-Буга и Чарбахар-Ками съездят в Сасун и привезут бурдюк меду и бурдюк масла. Сасунский мед и сасунское масло мальчик из Сасуна съест и вырастет большой. Чарбахар-Ками и Батман-Буга отправились в Сасун. Горлан Оган дал им бурдюк меду и бурдюк масла. Они привезли это в Мсыр и положили перед царицей. Стала Исмил-хатун кормить Давида медом и маслом. Другие дети растут по годам — Давид рос по дням. Исмил-хатун глядела на младенца любящим взором. «Подрастет Давид, — говорила она себе, — станет Мелику моему братом, помощником, и вместе они много стран завоюют, весь мир покорят». Младенец Давид так был силен, что ремни колыбельные разрывал. Стала Исмил-хатун обматывать Давида железной цепью. Но и железная цепь не выдержала — с лязгом оборвалась, звенья ее разлетелись в разные стороны, ударились о каменные стены дворца, от стен посыпались искры. Тогда сплели из пеньки нетугой канат и этим канатом привязали Давида к люльке. Выдержал нетугой пеньковый канат. Младенец вдохнет в себя воздух — растягивается канат нетугой, а выдохнет — стягивается. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Мгер лежал в могиле, Давид — в колыбели. Мсра-Мелик войско собрал и пошел войной на Сасун. Сасун разорил, взял дань, взял добычу, угнал много скота, много овец и коней, много золота увез в Мсыр, многих в плен забрал. Стал Сасун подданным и данником Мсра-Мелика. Правителем Сасуна был назначен Пачкун Верго. Мгер лежал в могиле, Давид — в колыбели. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Бой с лучом солнца ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Когда Мсра-Мелик добычу и пленников из Сасуна пригнал, Давид уже вышел из колыбели, начал выходить на улицу со мсырскими детьми играть. Однажды вышел он в царский сад, а в саду княжеские дети играли, на низких сучьях качались. — Во что это вы играете? — спросил Давид. — В «качалки», — отвечали ему. Давид смотрел-смотрел и говорит: — Это что! Поглядите, какая у меня «качалка»! Недолго думая ухватился он за стройный тополь, верхушку к земле пригнул и крикнул: — Эй, ребята! Идите в лошадки играть! Дети сели верхом на макушку. Веселились они, смеялись, приговаривали: — Добрый конь! Добрый конь! Давид долго держал пригнутый тополь за макушку, наконец руки у него затекли, и он крикнул: — Довольно! Слезайте! Руки устали! Тут дети заговорили хором: — Мы сидим на добром коне, нам хорошо! Зачем нам слезать? Нет, мы не слезем! Давид умолял их: — Ой-ой-ой! Руки отнимаются! Слезьте! — Не слезем, не слезем, не слезем! Обессилел Давид, тополь вырвался у него из рук, распрямился, а ребята попадали кто куда; один руку себе сломал, другой — ногу, третий упал головою на камень и расшибся насмерть. А ведь все это были дети знатных родителей! Отцы их пришли к Мсра-Мелику, подняли шум. — Государь! — сказали они. — Или ты сасунского сироту-сумасброда отсюда удали, или мы сами удалимся в другую страну. Осерчал Мсра-Мелик и велел заключить Давида в темницу, чтоб он свету божьего не видал. Приставил к нему воспитателя и воспитателю наказал: — Обучи сасунского сумасброда чтению и письму, уму-разуму его обучи и воспитай в нем покорность. Всем слугам своим Мсра-Мелик приказал каждый раз, перед тем как Давида кормить, все до одной кости вынимать из мяса и все косточки из плодов. Однажды тот слуга, что кормил Давида, обиделся на наставника и сказал себе: «Погоди ж ты у меня! Я принесу малому обед с костями, малый станет давиться, взбесится и прибьет тебя!» Положил Давид себе в рот кусок мяса, зубы щелкнули о кость. Вынул он кость изо рта, поглядел: что-то белое, опять положил себе в рот, но так и не разгрыз — зубам стало больно. Рассердился Давид, вынул кость изо рта, швырнул, угодил в стену, в стене щель пробил, и проник в комнату солнечный луч. Удивился Давид: — Эге-ге! Кто это вошел ко мне в комнату? Засучил рукава, кинулся на солнечный луч — и давай с ним бороться! Руку протягивал, чтоб схватить солнечный луч, сжать его в кулаке, падал на него животом, чтоб под себя подмять, вскакивал, снова ложился — и все понапрасну: не ушел солнечный луч из комнаты. Так долго с ним дрался Давид, что пот лился с него градом. Вошел наставник, глядит: Давид то подпрыгнет, то грянется об пол. — Давид, — спросил он, — что это ты подпрыгиваешь, а потом об пол колотишься? Давид указал на солнечный луч. — Кто это? — спросил он. — Влетел в мою комнату, никак не могу его выгнать. — Закрой глаза, Давид! — молвил наставник. Давид закрыл. Наставник заткнул щель платком, и солнечный луч мгновенно исчез. — Теперь открой глаза, — молвил наставник. Давид открыл — и луча в комнате не увидел. Подивился Давид: — Вот тебе раз!.. Я с самого утра бился, но так и не выгнал его. Значит, ты сильнее меня? Как тебе удалось выгнать его? Рассмеялся наставник. — Давид, голубчик! — сказал он. — Ведь то не человек был, а луч солнца! — Луч солнца? А разве на дворе есть солнце? — Есть, мой драгоценный! И солнце есть, и звезды есть, и ночь есть, и день. Тут Давид как заорет: — Если на дворе есть солнце, почему же ты меня не выводишь, чтобы я на него поглядел? Почему я сижу в этих четырех темных стенах? — Потерпи, голубчик, — молвил наставник, — я уведомлю о твоем желании Мсра-Мелика. Посмотрим, что он скажет. Наставник предстал перед Мсра-Меликом. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал он. — Давид хочет выйти из темницы, хочет поглядеть на солнечный свет. Мсра-Мелик приказал: — Выведи его — пусть пройдется по солнцу. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Как Давид поймал дротик Мсра-Мелика ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Взял наставник Давида за руку, вывел из темницы и повел по городу. Давид обо всем его расспрашивал: — Это что такое? А это? А вон то? Наставник отвечал: — Это — лошадь, вон то — осел, а это — буйвол. Наконец они вышли за город. Давид вдали разглядел толпу, попросил: — Учитель, пойдем туда! Испугался наставник. — Да там ничего такого нет, голубчик! Пойдем лучше сюда! А Давид обозлился. — Нет, веди меня туда! — сказал он. — Да зачем? — возразил наставник. — Там и смотреть-то не на что. — Поведешь ты меня туда или нет? — Не поведу! — Не поведешь? Давид схватил наставника за ухо да как рванет — чуть напрочь не оторвал. Испугался наставник. — Ну ладно, ладно, пойдем! — сказал он и привел Давида на тот конец поля. Здесь Мсра-Мелик со своими людьми метали дротики. Вот настал черед Мсра-Мелика. Метнул он дротик. Давид протянул руку, поймал, метнул, дротик просвистел над самой головой Мсра-Мелика и упал от него в десяти кангунах. — Ого! — вскричал Мсра-Мелик. — Кто это мой дротик метнул дальше меня? Какан, Аслан! Пойдите посмотрите, кто он таков. Пахлеваны пошли, поглядели и вернулись. — Много лет тебе здравствовать, царь! То был Давид! — сказали они. — Подведите его ко мне! — вскричал Мсра-Мелик. — Я голову ему отрублю. Тут все визири и векилы[9] пали к ногам царя: — Упаси тебя бог, государь! Ведь он же еще дитя. За что ему рубить голову? Визирь бросился к наставнику: — А, чтоб ты пропал! Не нашел, другого места! Зачем ты ребенка сюда привел? — Да разве я его по своей воле привел? Он мне ухо чуть не оторвал! Он меня силой сюда притащил! — Уведи ты его, уведи! — сказал визирь. Наставник долго упрашивал, долго уговаривал Давида и в конце концов повел домой. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Давид, придя домой, обратился к Исмил-хатун с вопросом: — Матушка! Куда мой брат каждый день уходит? — Ах ты желанный мой! — молвила Исмил-хатун. — Он гуляет, мечет палицу, дротик или толкает ядро. — Почему же он меня с собой не берет? Я бы с ним играл, веселился. А то я сижу дома один и скучаю. Невмоготу мне! Пусть Мелик возьмет меня с собой в поле. Исмил-хатун ему на это сказала: — Дитя мое родное! Ты еще мал. Там кони могут тебя растоптать. — Я стану подальше. Вечером Исмил-хатун сказала Мелику: — Мелик, ненаглядный ты мой! Возьми завтра Давида с собою в поле — пусть учится толкать ядро! Мсра-Мелик обратился к Давиду: — Давид! Ты же еще мал! Толкать ядро тебе не по силам. Давид заупрямился: — Нет, я пойду с тобой! — Мелик! — молвила мать. — Возьми с собой Давида, ну, пожалуйста! Смотри, как он плачет! — Ох уж этот народ-сумасброд! — сказал Мсра-Мелик. — Экие они все упрямцы! Чует мое сердце: не обобраться нам с этим малым беды. — С ним ничего не случится, — возразила Исмил-хатун. — Посади его на высокий холм — пусть себе с холма на игры глядит. К лошадям он не подойдет, не бойся! Призадумался Мсра-Мелик: «Коль не взять его, скажут: Мсра-Мелик сироту забросил…» — Ладно, матушка, возьму с собой завтра утром Давида. Поутру Мсра-Мелик увез Давида в поле. По цареву указу пахлеваны Какан и Аслан привели упрямца Давида на холм, связали ему руки и ноги и стали его сторожить. Давид до полудня глядел-глядел — ничего не увидел. Взыграло в нем ретивое, и сказал он своим сторожам: — Развяжите мне руки и ноги! — Нельзя, — молвили пахлеваны. — Мы сторожим тебя здесь по велению царя, чтоб тебя кони не растоптали. Рассвирепел Давид и с рук и с ног путы сорвал. Пахлеваны навалились на него, да не под силу им было его удержать. Давид обоих доволок до самого города, пришел домой, повалился на пол ничком. — Ты что, Давид? — спросила мать. Давид ей пожаловался: — Мелик связал меня по рукам и ногам, посадил на высокий холм, а сам пошел в поле ядро толкать. Так я ничего и не увидел. Вечером Исмил-хатун спросила Мсра-Мелика: — Почему ты не позволил Давиду подойти поближе — на игры посмотреть? — Матушка! Ведь он же меня не послушается, — отвечал Мсра-Мелик. — Убьет его ядром — люди скажут: «Мсра-Мелик убил сироту, чтобы избавиться от лишнего рта». Сели ужинать. Давид ни к чему не притронулся. Взмолилась Исмил-хатун: — Мелик, дорогой ты мой! Не обижай брата! Завтра возьми его с собой и подведи поближе к играм — пусть он посмотрит. Поутру Мсра-Мелик с князьями и пахлеванами выехал в поле метать палицу. Давида посадили в сторонке. — Смотри, Давид! — сказал Мсра-Мелик. — Это палица. Опасная вещь, очень опасная! Заденет — и наповал. Не вздумай соваться в круг. Стой здесь, в сторонке, и смотри. Давид обещал: — Ладно, брат! Я никуда не пойду. Мсра-Мелик со своими сподвижниками палицу метал, а Давид играл, копался в песке, сыпал его себе на ноги. До самого полудня метали палицу. Давид поглядывал издали. Вот настал черед Мсра-Мелика. Отовсюду собрался народ поглядеть, как царь палицу метать будет. Весом царская палица была в триста пудов. Мсра-Мелик правой рукой подкидывал палицу, левой подхватывал. Как взмахнет он ею — во все стороны искры летят. Оземь ударит — трескается земля, словно колея под тяжелым возом. Как увидел Давид, что настал Мсра-Мелика черед, тот же час залез в одну из трещин, стал дырявой своей шапкой песок мерить. Меряет да приговаривает: «Оди-ин!» Высыпется песок, он опять наберет полную шапку и всякий раз приговаривает: «Оди-ин!» («Два» он еще не умел выговорить.) — Эй, Давид! — крикнул Мсра-Мелик. — Уйди оттуда! Я сейчас палицу буду метать. Три раза крикнул, а Давид будто и не слышит. Знай себе меряет да приговаривает: — Оди-ин! — Какан, Аслан! — завопил Мсра-Мелик. — Схватите его за шиворот и выбросьте из впадины. Пять пахлеванов набросились на Давида и схватили за шиворот, чтобы вытащить его из впадины. Как ни старались, из сил выбились — Давид ни с места. Меряет песок, и все у него: «Оди-ин!» да «Оди-ин!». Намучились с ним пахлеваны, но так и не сдвинули Давида — это было все равно что дерево с корнями вырвать. Озверел Мсра-Мелик. — Отойдите! — гаркнул он. — Сейчас я пущу в него палицей! Говорил я матери: «Не возьму его с собой — знаем мы сасунский норов». С ним, гляди, как бы беды не нажить. Он мне враг. Так лучше уж мне загодя с ним разделаться, прикончить его. Отойдите! Давид услышал эти слова. — Мелик! — крикнул он. — Кидай палицу, кидай палицу! Давши слово, держись! — Прахом ты был, прахом тебе и быть! — загремел в ответ Мсра-Мелик и метнул палицу. Давид руку протянул, палицу схватил, подкинул, поймал. — Жаль, легковата, — сказал. Так Давид осмеял Мсра-Мелика. Теперь Давид метнул в свою очередь палицу — Какана, Аслана и еще пять пахлеванов на месте убил. Люди сказали царю: — Государь! Ради чего мы сюда пришли? Играть или же людей убивать? Ты же знал, что Давид сумасброд! Зачем ты с собой его взял? Теперь что горожане скажут? Осатанел Мсра-Мелик, вместе со слюной кровь выплюнул, меч поднял. — Пустите! — рявкнул он. — Сейчас я этой паршивой сироте голову снесу! Тут визири, векилы и пахлеваны обступили царя, пали к его ногам. — Век живи, царь! — сказали они. — Он же еще дитя малое, неразумное! — Пожалей сироту! — Что люди скажут? «Мсра-Мелик кусок хлеба пожалел сиротке!» Один из визирей молвил: — Много лет тебе здравствовать, царь! Хоть и сумасброд Давид, а все же царевич. Нет такого закона, чтобы царевичам головы сечь мечом. Визири, векилы и князья отстояли Давида. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Давида испытвают огнём и золотом ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Давид прибежал домой и уткнулся матери в колени. Исмил-хатун испугалась. — Что с тобой, Давид? — спросила она. — Матушка! Сейчас придет Мелик и голову мне отрубит, — отвечал Давид. — За что? Что ты наделал? Давид ей все рассказал. Не успел он кончить свой рассказ, как вошел Мсра-Мелик. — Где гяур? — рявкнул он. — Сейчас я ему голову срежу! — Да за что же? — спросила мать. — Опозорил он меня пред людьми. — Что же такого он сделал? — Я палицу метал, а он руку протянул и поймал. — Ну так что же? — молвила Исмил-хатун. — Ведь он дитя! — Какое он дитя! Тут Мсра-Мелик схватил Давида за руку. — Зачем ты ловил мою палицу? — крикнул он. — Хорошо сделал, что поймал! — отвечал Давид. — Чем я хуже тебя? Я такой же молодец, как и ты. Я тоже хочу метать палицу. — Слышишь, матушка? Вскипел Мсра-Мелик, выхватил из ножен меч. — Я его убью! Исмил-хатун заслонила Давида: — Мелик, ты с ума сошел! — Ма-а-атушка, пойми-и-и! — взревел Мсра-Мелик. — Нынче он к моей палице потянулся, а завтра к рукам приберет мой дом, мое добро! — Зачем ты так говоришь? — сказала Исмил-хатун. — Давид — твой брат, сила твоей десницы, меч в твоей руке. Оба вы от одного отца рождены, вспоены молоком одной матери. Курица и та где клюет зерно, где кормится, там и яйца несет. Так неужто же Давид уйдет от нас в Сасун? И к кому? Здесь он вырос, здесь ему и жить. Он тебе брат, и вместе вам царить над Мсыром, над Сасуном и надо всем миром! Мсра-Мелик подумал-подумал и говорит: — Нет, матушка, не могу я на это пойти. В кого бы палица моя ни попала, всякого бы насмерть сразила. Давид палицу мою словил, жив остался и метнул ее назло мне. Нет, я его убью! — Так не годится, сынок! — возразила Исмил-хатун. — Созови визирей, векилов, князей, — посмотрим, что они скажут. Мора-Мелик созвал диван[10] из визирей, векилов, князей и с такою речью к ним обратился: — Мсырские князья! Что вы мне посоветуете? Безумный этот гяур уже сейчас тянется к моей палице, убивает моих пахлеванов. Что же натворит он, когда подрастет? Да он весь мир разрушит! Тут один из визирей молвил: — Много лет тебе здравствовать, царь! Давид — ребенок, ум у него что вода, он еще не соображает. — Нет, — возразил Мсра-Мелик. — Ума у него поболе, чем у меня и у тебя. Мал-то он мал, а уже говорит со мной на языке силы. А как подрастет, разрушит весь мир. Он прекрасно понимает, что делает. Отсеку я ему голову! Визирь припал к ногам Мсра-Мелика: — Век живи, царь! Давай испытаем Давида. И если у него окажется смекалка, тогда секи голову и ему и мне! — Как же его испытать? — спросил царь. — А вот как, — отвечал визирь. — Справа блюдо с огнем поставим, а слева блюдо с золотом. Коли схватится он за огонь, стало быть, ум у него не дозрел, стало быть, он еще дитя. А вот если он золото схватит, стало быть, у него уже есть смекалка, стало быть, он уже не дитя, — вот тогда и убей его. Подвели Давида к столу. Справа был огонь, слева — золото. Давиду сказали: — На, Давид, бери что хочешь. У Давида глаза разбежались. Протянул он руку к золоту, но по произволению божьему ангел взял его за руку и поднес ее к блюду с огнем. Давид схватился за огонь — огонь так и прилип к его пальцам. Тогда он палец с огнем сунул в рот и обжег себе язык. Заревел, завизжал Давид от боли. Исмил-хатун обняла его и сказала: — Ну что, Мелик, теперь ты удостоверился? Давид — сущий младенец, смекалки у него еще нет, убивать его — грех. Тут заговорил визирь: — Давид — ребенок, ум у него еще не дозрел, грешно убивать Давида! — Добро! — рассудил Мсра-Мелик. — Дарю я вам Давида. Пусть живет! Обжег себе язык Давид и стал косноязычным. Так его с той поры и прозвали: «Тлол Давид» — Косноязычный Давид. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Давид не прошёл под мечом Мсра-Мелика ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ Недели две-три Давид жил-поживал во дворце. Нрав у него был беспокойный, шальной. Вот как-то раз вышел он на улицу, пошел по городу, добрался до Мсра-Меликовой оружейной. Дверь в оружейную была отворена. Давид спустился по лестнице. В оружейной большущая палица лежала. — Хорошая игрушка! — сказал Давид, взял палицу, взмахнул ею да как грянет об пол! Гром пошел по городу. Горожане перепугались насмерть: подумали, землетрясенье. Мсра-Мелик пробудился от сна. — Это грохот от моей палицы, — сказал он. — Поглядите, кто взял мою палицу и что сталось с городом? Визирь смекнул, что палицу мог взять только Давид. Побежал в оружейную, остановился у входа. — Эй, Давид! — крикнул визирь. — Бога ты не боишься? Что ты там делаешь? Вылезай скорей! А то сейчас сюда Мсра-Мелик придет, и тебе достанется! Давид бросился наутек. Мсра-Мелик прибежал, совсем было задохнулся от быстрого бега, остановился у дверей оружейной, спросил: — Визирь! Кто это палицей грохнул? — Много лет тебе здравствовать, Мелик! — молвил визирь. — Когда я сюда прибежал, дверь была отворена, но в оружейной никого нет. — Это, уж верно, Давид. Кто еще, кроме Давида, мог бы поднять мою палицу? Мсра-Мелик рвал и метал. Кинулся искать Давида по всему городу, да так и не нашел и вернулся к себе во дворец. Давид спал около тонира. Мсра-Мелик снял с лука тетиву — хотел удушить Давида. Но тут подоспела Исмил-хатун и схватила Мсра-Мелика за руку: — Мелик! Что ты делаешь? — Я удавлю этого щенка! — вскричал Мсра-Мелик. — Он с моей палицей играл, такой поднял грохот, что все подумали — землетрясенье! Исмил-хатун грудь обнажила. — Мелик! — сказала она. — Убьешь Давида — в яд для тебя превратится мое молоко! — Знай, матушка, — крикнул Мсра-Мелик, — Давид — змееныш! Каждый миг я жду от него беды. Довольно! Я с ним покончу. На ту пору вошел к ним визирь и, услышав такие речи, сказал: — Зачем убивать Давида, кровь проливать, грех на душу брать? Пошлите лучше Давида в его отчий край — в Сасун! Приготовила Исмил-хатун хлеба на девять дней, девять пар трехов[11] девять пар чулок, благословила Мгерова сына. — Иди, сынок! — сказала она. — Иди кдядям, иди в страну своего отца. Да хранит тебя господь! Тут Мсра-Мелик поднял меч и сказал: — Э, нет! Давид должен сначала пройти под моим мечом, только тогда отпущу я его в Сасун. — Чтобы я прошел под твоим мечом? Как бы не так! — молвил Давид. — А что ж тут плохого, Давид, если ты пройдешь под мечом? — вмешался визирь. — Пройди, а потом ступай себе с богом в Сасун. — Не пройду! — объявил Давид. — Мсра-Мелик для того заставляет меня пройти под его мечом, чтобы впоследствии, когда я подрасту, я не поднимал меч на него, чтобы он поднял меч на меня, а я чтобы не трогал его. Пусть хоть тысяча Мсра-Меликов потребуют этого от меня — не пройду! Я скорее под покрывалом моей матери пройду, только не под мсырским мечом! — Так ты не пройдешь под моим мечом? — заревел Мсра-Мелик. — Не пройду, — отвечал Давид. — Что хочешь делай со мной — не пройду! Тут визирь взял Давида за руку, чтобы под мечом его провести. Но Давид увернулся, прошел мимо меча, задел мизинцем за камень — из камня искры посыпались. Мсра-Мелик ужаснулся. — Давид еще малыш, а что вытворяет! — молвил он. — Дай подрастет — весь мир разрушит! Тут Исмил-хатун и визирь пали к ногам Мсра-Мелика, начали просить его, убеждать: Давид, мол, еще несмышленыш, да к тому же блажной, пусть себе идет в Сасун, и мы от него избавимся. ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ У Батманского моста ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ В Мсыре проживали два пахлевана: Батман-Буга и Чарбахар-Ками. Мсра-Мелик позвал их и сказал: — Уведите Давида за семь гор, на Ватманский мост. Там убейте Давида, а капу[12] его намочите в крови и мне принесите, чтобы я выпил эту кровь и душу отвел. Пахлеваны собрались в дорогу. Давид поцеловал Исмил-хатун руку, попрощался с ней и пошел. Долго ли, коротко ли, вот уже и пять, вот уже и шесть дней находятся они в пути. Батман-Буга и Чарбахар-Ками всё ищут, где бы им удобнее Давида убить. А может быть, просто рука у них не поднимается на Давида? Давид ни словом не обменивался со своими провожатыми. Не по дороге шел, а сторонкой, то опережал пахлеванов, а то отставал, бегал по горам и долам, камешки пошвыривал, через кусты перепрыгивал, птиц-зверей пугал, с пути сбивался, блуждал… Пахлеваны усядутся при дороге, сами хлеб жуют, а Давиду не дают. Давид съедобные травы собирал, кореньями питался, перепелок и зайцев ловил, убивал, насыщался. Не смотрел из рук пахлеванов, хлеба у них не просил. Так шли они, шли и наконец дошли до Ватманского моста. — Что же нам делать, Ками?.. — сказал Буга. — Покончить с Давидом, бросить его в реку? — А как же иначе, Буга?.. — сказал Ками. — Таков приказ Мсра-Мелика… Давид был далеко и слов этих не слышал. Пахлеваны сделали привал и позвали Давида: — Давид! Иди скорее сюда! Давид приблизился к ним и сказал: — Мы уже шесть дней идем, а вы ни разу у меня не спросили: «Давид! Тебе есть-пить хочется?» Что это с вами случилось, почему возле этого моста вы вдруг вспомнили о Давиде? — Давид! — сказали они. — До сих пор мы по земле и воде Мсра-Мелика шли, а нынче дошли до земли и воды твоего отца. Вот почему мы тебя позвали. Подойди к нам, Давид, подойди!.. Подойди, хлебца пожуй! — Нет, не подойду! — молвил Давид. — Исмил-хатун на девять дней хлеба нам запасла. Вы сами съели его, а мне ничего не дали. Нынче же, когда я ступаю по земле и воде отца моего, вы меня подзываете: «Подойди, Давид, хлебца пожуй». Не нужен мне ваш хлеб! Пахлеваны встали, несколько шагов прошли и остановились у Батманского моста. Подошел к ним Давид и спросил: — Что стали? — Мы стали здесь ради тебя, Давид, — отвечали они. — Мсра-Мелик нам наказывал: «По мосту ведите Давида за руку, а то как бы он от страха не свалился в воду». — Вот как! — молвил Давид. — От Мсыра досюда мы вместе шли, и ни разу вы не оказали: «Давид еще мал, ему страшно идти». А сейчас чего ради вы стали тут? Идите, идите по мосту, а я — вслед за вами. Пахлеваны пошепту сказали друг другу: — Один из нас впереди Давида пойдет, а другой сзади. Как дойдем до середины моста, схватим Давида — и в воду! Тут они обратились к Давиду: — Давид! Один из нас пойдет впереди тебя, другой сзади, а то ну как ты от страха свалишься в реку! — Пусть будет по-вашему, — молвил Давид, а сам подумал: «Почему это они оба шли до сих пор впереди меня, а сейчас один прошел вперед, а другой идет сзади меня? Что-то у них недоброе на уме!» Дошли до середины моста. И тут пахлеваны схватили Давида за руки — один спереди, другой сзади. — Зачем вы меня схватили? — спросил Давид. — Ой-ой-ой! Вы хотите меня в реку бросить? — Да, хотим, — отвечали пахлеваны, — иначе поступить мы не можем. Царь велел тебя порешить, в реку бросить. — Что я сделал Мсра-Мелику? — воскликнул Давид. — Я не зарился ни на землю его, ни на воду его, ни на его сокровища, ни на царский его престол. Что он мне дал и чего не может получить обратно? — Этого мы не знаем, — отвечали пахлеваны. — Он приказал тебя порешить, в реку бросить. А не то Мсра-Мелик головы нам обоим снесет. — Так вы и впрямь собираетесь меня утопить? — спросил Давид. — Вот ей-богу, нам велено тебя умертвить! — отвечали пахлеваны. Тут Давид схватил одного из них правой рукой, другого — левой, друг о Друга ударил и, держа их на весу по обе стороны моста, сказал: — Не умеете вы бросать людей в реку. Вот я вам сейчас покажу, тогда вы научитесь. Пахлеваны в ужасе завопили: — Давид! Ради бога, не бросай нас в реку! Собачий сын Мсра-Мелик силком заставил нас пойти с тобой и дорогой тебя умертвить. Это мы из страха перед ним подняли на тебя руку. Ведь мы еще отцу твоему служили, Львораздирателю Мгеру. Он нас поил-кормил. Когда же твой отец умер, Мсра-Мелик пошел войной на Сасун, взял нас в плен и заставил служить ему. Смилуйся над нами, не губи ты нас! Раз ты такой силач-богатырь, отныне мы будем служить тебе. В память отца твоего пощади нас, Давид! Давид поднял перепуганных пахлеванов повыше, затем поставил на мост и сказал: — Ну, коли так, пойдемте со мною в Сасун! Тут все трое расцеловались и двинулись по дороге к Сасуну. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Часть вторая ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид пастух ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид с двумя пахлеванами дошел до сасунской границы, остановился, поглядел-поглядел и воскликнул: — Эй вы, горы, Сасунские горы! Это вы? Пастухи и подпаски бросили свои стада, пошли посмотреть на Давида, узнали, что он из рода богатырей. Давид поздоровался с ними, сказал, что идет к себе на родину, в Сасун. Пастухи друг друга локтем толкнули: — Это, верно, и есть сын Львораздирателя Мгера, о котором всюду гремит молва. Молодой пастух оставил свое стадо на товарища, а сам в город побежал, чтобы как можно скорее радостную весть принести Горлану Огану. В ту ночь Горлан Оган видел сон: Сасуна стена нерушимо стоит, сасунский светоч ясно горит, сасунский сад зеленеет-цветет, соловей сасунский поет. Проснулся Горлан Оган — скорей жену будить: — Вставай, Сарья! Уже рассвело! Вставай, я сон видел! Верно, наш мальчик Давид скоро придет к нам в Сасун. Сарья, не поднимая головы, сказала: — Что ты мне спать не даешь, старик? Огорчился Горлан Оган. — Ах, жена! — молвил он. — Сейчас видно чужачку! Не болит у тебя сердце за Сасунское царство. Вставай! Послушай, какой сон мне приснился! Сасуна стена нерушимо стоит, сасунский светоч ясно горит, сасунский сад зеленеет-цветет, соловей сасунский поет… Уж, верно, наш мальчик Давид скоро придет к нам в Сасун! Горлан Оган встал и оделся. В это самое время вбежал к нему вестник-пастух. — Доброе утро, дядя Оган! — молвил он. — Я к тебе с превеликою радостью. Знай, что сюда идет мальчик-богатырь! Давид сюда идет! Сердце у Горлана Огана запрыгало от восторга. Позвал он Кери-Тороса и всех сасунских князей. Все сасунцы собрались на площади перед дворцом. Кери-Торос обратился к народу: — Гей, сасунцы! Бог сына нам подарил, пришел светоч сасунского царства. Пойдемте навстречу Давиду. Князья сасунские, а с ними горожане и поселяне пошли Давида встречать. Всем хотелось поскорей увидеть, как выглядит отпрыск Мгера. Дошли до границы сасунской, смотрят — три незнакомца с пастухами беседуют. — Э, да где же Давид? Который из них Давид? — спрашивал народ. Горлан Оган еще издали различил: между двух пахлеванов юный богатырь стоит. — Кери-Торос! — сказал он. — Верно, это и есть шалый Давид наш. Подошел, спросил: — Паренек! Ты откуда? — Я из Сасун-города, — отвечал тот. — В Сасун-городе я тебя не встречал. Есть у тебя в Сасуне родня? — Моя мать, Исмил-хатун, говорит, что у меня тут два дяди, — отвечал Давид. — Как их зовут? — Старшего — Верго, младшего — Горлан Оган. Тут Горлан Оган крепко обнял Давида, поцеловал его в обе щеки и сказал: — Ах, родной мой Давид! Так это ты? А я — твой дядя, Горлан Оган. У Давида обувь была стоптана, чулки порваны, сам он был голоден, и рассудок у него слегка мутился, оттого что ел он, не разбирая, всякую траву. Горожане и поселяне здоровались с ним за руку, приветствовали его, «Добро пожаловать!» ему говорили, а Давид задумчиво шел по дороге, и невдомек ему было, что все эти люди — сасунцы, что они вышли ему навстречу, что они его чествуют. Задумчиво шел Давид по дороге. И все стеснялся сказать, что он голоден. Народ, ликуя, шествовал вслед за Давидом. Горлан Оган остановился, еще раз Давида в обе щеки поцеловал и воскликнул: — Гей, сасунцы, братья мои и сестры! Вам нынче радость, и нам нынче радость! Явился светоч Сасунского царства, наш единородный Давид. Горлан Оган, Кери-Торос и весь сасунский народ привели Мгерова сына в город, привели в ту палату, где когда-то сидел на престоле Мгер. Сели, вина выпили, оленьего мяса отведали, радовались, ликовали. Поцеловали Давида раз, поцеловали еще раз, поцеловали еще раз, еще раз… Затем один за другим поднялись, попрощались и по домам разошлись. Давид и Горлан Оган остались одни. — Ну, дядя, как поживаешь? — спросил Давид. — Слава богу, родной, — отвечал Оган. — По милости божией и чудотворною силой могилы отца твоего живем помаленьку. В Сасун-городе жил хромой поп. Горлан Оган Давида к нему привел и сказал: — Батюшка! Научи нашего Давида псалмы читать. — Отчего же не научить? — отвечал хромой поп. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Прошло некоторое время. Однажды Давид сказал: — Дядя Оган! Я ничего не делаю, только псалмы читаю — пустая это жизнь. Ты большой человек, в городе все тебя чтут, придумай мне какое ни на есть занятие — я хочу трудиться и трудом зарабатывать себе на жизнь. — Чем же ты хочешь заняться, родной? Наше дело — хлебопашество. К хлебопашеству руки твои не приучены. — Ничего! Поработаю — научусь! Горлан Оган вышел на площадь и обратился к отцам города: — Дозвольте нашему Давиду заняться хлебопашеством — пусть трудится и зарабатывает себе на жизнь. Отцы города посовещались между собой. — Давид еще мал, — сказали они. — Пусть пока пасет сасунских ягнят. Горлан Оган воротился домой, спросил: — Давид! Ягнят станешь пасти? — Отчего же? Ты хорошо сделал, дядя, что отдал меня в пастухи. Наутро Горлан Оган встал, пошел к кузнецу, велел ему изготовить пару стальных сапог, стальной посох выковать, все принес домой и отдал Давиду. — Завтра, племянник, встань на зорьке, — сказал он, — выведи ягнят и гони их на Сасунскую гору — там и паси. А в полдень пригони стадо к роднику и жди там меня — я тебе поесть принесу. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ На зорьке Давид стальные сапоги надел, вышел на окраину, крикнул: — Эй! Все, у кого есть ягнята, все, у кого есть козлята, гоните их сюда — я буду пасти их в горах! Горожане выгнали ягнят и козлят. Давид собрал их всех в стадо и хотел уже гнать на пастбище. Но горожане как увидели, что за ручищи у Давида и какой у него посох, испугались не на шутку. — Мы боимся, Оган, — сказали они, — как бы Давид стальным своим посохом не перебил наших ягнят и козлят. Горлан Оган обратился к Давиду: — Давид, голубчик, смотри не перебей стальным своим посохом ягнят и козлят наших горожан. — Эх, дядя! Да что я, рехнулся? Поднялся Давид вверх по склону горы и до полудня пас свое стадо. Наелись ягнята и козлята. Давид загнал их в пещеру, а сам лег у подножья отвесной скалы и уснул. Много ли, мало ли спал Давид, неизвестно. Проснулся, глядь-по-глядь — пещера пуста. Посмотрел Давид туда — нет ягнят, посмотрел сюда — нет козлят, исчезли бесследно. Вскарабкался Давид на вершину скалы, крикнул: — Эй вы, горы, Сасунские горы! Где мои ягнята? Где мои козлята?.. От Давидова рева гром пошел по горам и ущельям. Лисицы, зайцы, куницы — все, сколько их ни было, — кто из-под камня, кто из-под куста выскочили — и бежать! Удивился Давид: — Ну и ну! Как шибко бегают мои козлята! Припустился он за ними вдогонку, всех словил — кого под камнем, кого под кустом, — словил, пригнал, в пещеру загнал вместе с ягнятами. Горлан Оган принес Давиду поесть, смотрит: стальные сапоги у него стоптаны, стальной посох у него сбит. — Давид, родной ты мой! — молвил дядя. — Что же это такое? Если мы каждый день будем тебе стальные сапоги изготовлять и стальной посох выковывать, то весь твой заработок только на это уйдет. Какая же нам-то от этого польза? — Ах, дядя! — со вздохом сказал Давид. — Нынче я так много бегал, что стоптал сапоги. Завтра я не стану ягнят пасти. — Что, Давид? Как видно, стадо-то пасти не сладко? — Сладко, дядя, клянусь тебе богом, сладко. Бурые ягнята и черные козлята — тихие, смирные. С ними я хорошо справляюсь. Но рыжие, пышнохвостые, длинноухие всю душу мне вымотали: бегут, бегут — никак их не остановишь. Удивился Горлан Оган. — А разве есть у тебя, Давид, рыжие, пышнохвостые, длинноухие козлята? — Есть, дядя, есть, да еще как много! — Неужто? — изумился Горлан Оган. — Ну-ка выгони ягнят из пещары — я на них погляжу. Вошел Давид в пещеру да как стукнет посохом об этот камень, об тот, да как крикнет — все куницы, зайцы, лисицы повыскочили и удрали. Вышел Давид из пещеры. — Эй, дядя! — молвил он. — Что ж ты козлят моих упустил? — Чудной ты, Давид! — молвил Горлан Оган. — Какие же это козлята? Это — зверье, пусть себе бегут! Давид рассердился: — Ай-ай-ай!.. Упустил ты моих козлят! Хозяева спросят, где их козлята, что я им отвечу? Опять помчался Давид по горам и ущельям догонять удиравших зверей. И до того он их загонял, до того он их заморил, что они языки повысунули от усталости. Давид всех переловил, привел и сбил в одно стадо с ягнятами. — С этими дохлыми тварями не отдохнешь, куска хлеба не съешь, — сказал он. Вечером Давид погнал ягнят и козлят к городу и, дойдя до окраины, крикнул: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Хариса и дэвы-разбойники ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Одно время прошло, другое время пришло. Стояла весна. Ранняя стояла весна. — Кери-Торос! — молвил Давид. — На дворе весна. Пора пахать, пора сеять, пора стадо выгонять на пастьбу, пора пастухам приниматься за дело. Нас сорок едоков, сидим мы на твоей шее. Неужто обязан ты всех нас кормить? Отдай нас в работники. Авось заработаем на кусок хлеба. — Ну и шутник же ты, Давид! — сказал Кери-Торос. — Какой из тебя работник? — Чем же я не работник? — с сердцем сказал Давид. Кери-Торос рассмеялся. — Э, да отстань ты от меня, сумасброд! Подумаешь, работник! Слушай, малый: если даже ты целый год погоняешь стадо и заработаешь мерку проса, если даже я свезу просо на мельницу, смелю и муку домой привезу, если даже тетка твоя из той муки хлеб испечет и достанет его из тонира, если даже ты хлебец мне дашь и скажешь: «Кери! Это я заработал, на, поешь!» — и тогда я тебе не поверю! Обиделся Давид, осерчал. — Ах, так ты мне не веришь, Кери-Торос? Веди меня куда хочешь, отдавай в пастухи. Кери-Торос знал: Давида не переупрямить. Взял он с собой Давида, пошел в соседнее село Дашту-Падриал, отдал Давида в пастухи и сказал ему в назиданье: — Гоняй, милый, стадо за Сасун-гору, — там есть пастбище, там Белый камень, а под камнем родник. Паси скот до полудня, а потом пригоняй его к роднику на водопой. Но смотри не гонись за теми, что шибко бегут! — Не погонюсь, Кери-Торос, — молвил Давид. — Теперь я уже знаю: быстробегущие — то не домашние животные, а дикие звери. Ну и пусть убираются к черту! — Вот молодец! — сказал Кери-Торос и, поцеловав Давида, пошел домой. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ На заре Давид погнал сельское стадо за Сасун-гору. Стадо пустил пастись, а сам срезал себе дубинку, положил на плечо и стал впереди стада. Так Давид пас свое стадо до самого обеда, затем пригнал его к роднику, напоил, а потом в село пригнал. Сельчане диву дались. — Давид! Ведь еще только полдень. Чего ж ты стадо домой пригнал? — А когда же пригонять? — спросил Давид. — Ввечеру, — отвечали они, — на закате солнца. На утренней заре опять выгнал Давид стадо на пастбище. Смотрит: еще семь стад пригнали сюда из других сел. Он возьми да и смешай все семь стад со своим стадом. Подошли к нему пастухи из тех семи сел и спросили: — Давид! Зачем ты наши стада со своим стадом смешал? — Что такое? Ваши стада? — переспросил Давид. — Да нет, это из моего стада скотина тут ночевала. — Нет, Давид-джан, — возразили пастухи. — Это наш скот, а не твой. Твое стадо — из одного села, наши — из других. — Коли так, — молвил Давид, — давайте брататься! Побратались. — Давид! — сказали пастухи. — Мы тебе сплетем навес из ветвей, а ты ложись и спи. Мы постережем твое стадо до вечера, а вечером ты его угонишь домой. — Нет, ребята, — молвил Давид, — нынче весна, скот отощал, дожди идут, всюду невылазная грязь, — скотина завязнет, погибнет. Мне спать нельзя — я должен скот из грязи вытаскивать. Давид каждый день семь, а то и восемь животных из грязи вытаскивал. Свяжет корове ноги, под веревку дубину проденет, взвалит корову на спину и притащит в село. Хозяйки благословляли Давида, говорили: — Коль трудился — будь сыт, а и не трудился — все равно будь сыт! Угощали они Давида на славу. Давали ему хлеба, яиц, яичницей его кормили, следили, чтоб он всегда был сыт. Все село не могло нахвалиться Давидом. — Не бывало еще у нас таких пастухов! — говорили селяне. А Давид так усердно пас сельское стадо, что за весну животные жиру нагуляли, откормились. Коровы много молока давали, волы пахали без устали. Однажды Давид гнал стадо домой, смотрит — высокая скала сорвалась с Сехансара и катится вниз. Чуть стадо не задавила и не пошла на село. Давид подбежал и обеими руками схватил окалу. Скала остановилась и застыла на месте. Отпечаток ладони Давида остался на камне. С той поры камень этот так и зовется: Давидов камень. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Пришел богородичный праздник. В этот день сасунцы идут в монастырь Богородицы-на-горе богу молиться. Кто побогаче, тот заказывает обедни, молебны о ниспослании урожая, харису варит, а как служба отойдет, все богомольцы идут к нему есть харису. В день праздника Давид свое стадо на зорьке угнал в горы, досыта накормил, а затем пригнал к Белому камню. Пастухи из семи сел были уже в сборе. Они смотрели, как сасунцы — и стар, и млад, и князья и простые крестьяне — взбирались на вершину горы. — С самого утра всё идут и идут… — молвил Давид. — И куда это они идут? Что там, на верху горы? — Нынче праздник, Давид-джан, — отвечали пастухи. — Они идут богу молиться. Прогневался на нас господь, засуху послал. Они войдут в храм божьей матери, в жертву скот принесут, сварят харису, сыграют на зурне, станут бить в бубен, потанцуют, харису съедят — и по домам. Один из пастухов вздохнул: — О-хо-хо! Мы вот тут от скота не можем на шаг отойти, а они харису едят. Сходил бы кто-нибудь из нас в монастырь и принес харисы — мы бы хоть по ложке съели! Пастухи переглянулись. Никому не хотелось идти за харисой. Наконец Давид сказал: — Вы мое стадо постерегите, а я пойду. Столько харисы принесу, чтобы каждый из вас до отвала наелся. Но если из моего стада хоть одним хвостиком убавится, я всем семерым снесу головы. Ну кому же из пастухов не жалко своей головы?.. Сидят они в страхе, глядят, чтобы ни одним хвостиком в Давидовом стаде не убавилось. Давид поднялся на гору, подошел к монастырю, спросил, где варят харису. — Во-он там! — указали ему. Пошел Давид, смотрит: на тонире котел о семи ушках стоит, хромая женщина в котле харису помешивает. — Нанэ! Дай мне чуточку харисы, — попросил Давид. — Вон там, у Белого камня, собрались пастухи из семи сел. В селе нет никого бедней пастуха. Дай мне самую малость харисы — я снесу пастухам, и мы поедим за твое здоровье. — Пошел прочь, сумасброд сасунский! — крикнула женщина. — Разве ты не знаешь, что служба в церкви не кончилась? Погоди, выйдет народ из церкви, придет священник, освятит харису — вот тогда и поедим. — Нанэ! — молвил Давид. — Я свое стадо бросил на тех пастухов. Боюсь, они недоглядят и скот потравит луга и посевы. Некогда мне ждать, дай харисы! — Не дам, — отрезала хромая женщина. — Пока священник не придет, харису не освятит — не дам. Придут богомольцы, поедят, остатки тебе отдам, а ты их пастухам отнесешь. — Нанэ! — сказал Давид. — Остатки собакам бросают. Разозлился Давид, снял с тонира котел, продел дубинку в ушки, весь хлеб сунул себе под мышку, а еще взял он у женщины семь ковшей. — Это у нас будут ложки, — сказал он. — А теперь да примет господь вашу жертву! — примолвил Давид и семимильными шагами к пастухам зашагал. Хромая женщина в церковь вбежала и завопила: — Эй, люди! Иль вы не чуете? Сасунский сумасброд Давид сюда приходил, харису, хлеб — все забрал и унес! — Пойдем отколотим сасунского голяка, харису у него отберем! — загомонила толпа. Но тут вмешался один старик. — Не советую я вам, добрые люди, с ним связываться, — молвил он. — Давид — сын Мгера; он сумасброд, но и богатырь. Коли хватит у вас сил котел о тридцати ушках втроем поднять, тогда идите на Давида, а не хватит — лучше не ходите: разгромит он вас, искалечит, опозорит. Жалко мне вас!.. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Пришел Давид к Белому камню, котел с харисой поставил на травку, хлеб положил тут же и крикнул пастухам: — Ребята! Идите харису есть! Пастухи сидят ни живы ни мертвы, к харисе не подходят, не едят. — Те-те-те! — сказал Давид. — Знаю я, отчего вы носы повесили: я харисы принес, хлеба принес, а соли и масла взять позабыл. Нету у нас ни масла, ни соли… Ну что ж, сейчас поешьте харисы, а вечером придете домой, масла и соли поедите в прибавок. Один из пастухов ему на это сказал: — Нам не до харисы, Давид, нам не до соли и не до масла! Как нам не вешать носы? Когда ты ушел на святую гору, пришли сюда сорок дэвов-разбойников и сорок коров из стада угнали. — Вот тебе раз!.. — воскликнул Давид. Призадумался, но тут же встряхнулся и сказал пастухам: — Ничего, ребята, ешьте харису, а я побегу за дэвами. Куда они коров повели? — Во-он туда! — молвили пастухи. — Гору перевалили. Давид с дубинкой на плече двинулся в путь, перевалил гору. Шел, шел, пока не дошел до незнакомой горы. Смотрш — из пещеры дым валит. Давид пошел прямо на дым и дошел до пещеры. Что же оказалось? Дэвы сорок коров сюда привели, прирезали, мясо побросали в котел о сорока ушках, котел над костром подвесили, и в котле забурлила вода. Схватил Давид котел о сорока ушках и прямо на огонь опрокинул. Потом собрал все сорок коровьих шкур, в котел побросал, подошел к пещере, заглянул внутрь. Смотрит: все сорок дэвов здесь собрались. Кто на ковре разлегся и спит, кто на зурне играет, кто свою палицу чинит. Завращал глазами Давид, огляделся по сторонам, повернулся, пошел прочь от пещеры. Схватил огромный утес, тем утесом завалил вход в пещеру, чтобы дэвы не вышли, не убежали, и закричал грозным голосом. Крик его на дэвов ужас навел. Старший дэв сказал: — Ой, беда! Это Мгеров сын, Давид Сасунский. Вставайте, поклонитесь ему, в верности поклянитесь, а не то он нас всех перебьет! Дэвы стали по одному выходить. Давид всем им шеи свернул, головы пооторвал, побросал. Всем сорока уши поотрезал, в одну яму швырнул, а сам в пещеру вошел. Одна комната в этой пещере была полна золота, другая полна серебра, в третьей высились горы драгоценных камней. С тех пор как скончался Мгер, дэвы много раз на Сасун нападали, грабили его, добычу свозили сюда и сваливали в этой пещере. — Ой-ой-ой!.. — молвил Давид. — Это же все наше, сасунское добро! Прошел он еще в одну комнату, а там был привязан красивый жеребенок. — Хорош! — сказал Давид; остановился, оглядел жеребенка, мысленно распределил добычу, пастушескую свою суму наполнил золотом, вышел из пещеры, продел дубинку в ушки котла, котел взвалил на спину и пошел туда, где варили хари-су. Там он вдоволь наелся харисы, собрал селян из семи сел и обратился к ним с такими словами: — Тише! Слушайте, что я вам скажу! Этот большой котел я даю вам взамен малого вашего котла. Возьмите золото и распределите между собой — это вам возмещение за коров, которых дэвы угнали и зарезали. А вот вам шкуры сорока ваших коров. Но только вы эти шкуры себе не берите! Отдайте их бедным — пусть обувь себе из них сделают, пусть носят и молятся за упокой души моего отца. Горе вам, — добавил Давид, — если вы у братьев моих, пастухов, отымете хоть одну горсть проса, которое им причитается за работу, — Давид разрушит ваши дома! Селяне в один голос ему ответили: — Да что ты, бог с тобой! Не обидим мы твоих братьев, иди себе с миром! …Давид пошел к пастухам, отделил свое стадо, пригнал его в Дашту-Падриал. — Забирайте скотину! Больше я вам не пастух! — крикнул он. Хозяева разобрали скот, а Давид отправился в Сасун, пошел прямо к Кери-Торосу и спросил: — Кери-Торос! Сколько мужчин у нас в доме? — Вместе с тобой, если и тебя за мужчину считать, будет сорок мужчин, — отвечал Кери-Торос. — А сколько чувалов у нас? — Вместе с твоим, если и твой чувал чувалом считать, будет сорок чувалов. — Кери-джан! — молвил Давид. — Ты только не сердись. Созови всех мужчин, мы возьмем сорок чувалов и пойдем за золотом. — А, пошел ты, собачий сын! — прикрикнул на Давида Кери-Торос. — Ты горсточки проса домой не принес, где же ты возьмешь сорок чувалов золота? — Кери! — молвил Давид. — Я столько золота принесу, что ты и сам будешь жить не тужить, и семь нисходящих колен твоих будут жить в свое удовольствие. Да и потом, до каких пор мне в пастухах-то ходить? Рассердился Кери-Торос. — Полно тебе, малый, вздор городить! — сказал Кери-Торос. Разгневался Давид. Развязал пастушескую свою суму и высыпал золото к ногам дяди. Диву дался Кери-Торос. — Ой, Давид, свет очей моих! Неужто ты сорок дэвов убил? — Вот ей-богу, убил! — отвечал Давид. Все сорок мужчин взяли сорок чувалов, вывели из стойл сорок мулов и пошли. Вел, вел сасунцев Давид, перевалил через гору Сехан-сар и привел к пещере дэвов. И тут все увидели мертвых дэвов. Распухли дэвы и стали похожи на Похский холм. Пачкун Верго вывел своего мула из каравана и дал тягу. Вслед за ним и другие, как увидели мертвых дэвов, собрались было дунуть, но Давид остановил их: — Куда вы, дурачье? Я от живых дэвов не убежал, а вы от мертвецов удираете? Не бойтесь! Я их всех до одного уложил. Коли не верите, поглядите на их отрезанные уши! Беглецы повернули назад и увидели: глубокая яма доверху набита отрезанными ушами сорока давов. Тут все приободрились и погнали мулов к пещере. Давид отвалил от входа в пещеру утес, взял с собой Кери-Тороса, Горлана Огана, Пачкуна Верго и вошел в пещеру. Как увидели Давидовы спутники груды золота, ошалели от радости, ног под собою не чуют. Забрали все, сколько там его ни было, золото, серебро, драгоценные камни, набили чувалы, навьючили мулов и возвратились в Сасун. Теперь сундуки у сасунцев ломились от сокровищ. В море золота плавал Сасун. А Давид, кроме жеребенка, ничего в добычу себе не взял. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Часть третья ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид-охотник, Сарья и сасунская старуха ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ С той поры как Давид перебил дэвов, стал он любимцем всего Сасуна. Горлан Оган достал для него лучшего сокола. — Сыну Мгера не подобает стадо пасти, — сказал он. — Езди-ка, мальчик, на охоту! Давид сокола взял и начал ездить в поля на охоту, убивал куропаток, перепелов, воробьев. Жила в Сасуне старуха-ведунья. Был у старухи клочок земли, и на нем она сеяла просо. На старухином поле было видимо-невидимо куропаток, перепелов, воробьев. Вот как-то раз пошла старуха просо свое поглядеть, и что же она видит? Давид с соколом на руке на резвоногом коньке за птицами охотится, просо топчет. — Давид! — сказала она. — Что ты делаешь? Ты мое просо вытоптал. Чтоб ты пропал! Неужто ты будешь сыт воробьями? Кой тебе прок от воробьиного мяса? Коли ты охотник, так иди в горы. Разве мало там оленей, диких баранов? Убивай и питайся их мясом. — Нанэ! — молвил Давид. — Ну хорошо, поеду я в горы, а как я дикого барана убью? Нет у меня хорошего лука. — А разве у славного отца твоего не было лука и стрел? — спросила старуха. — Возьми отцовский лук и стрелы и иди на охоту. — А у кого хранятся отцовский лук и стрелы? — Спроси у своей тетки, у жены Огана, — отвечала старуха. Давид воротился домой и спросил: — Тетя! Где отцовский лук и стрелы? — Ей-богу, не знаю, — отвечала Сарья. Давид к старухе пошел. — Нанэ! — сказал он. — Не знает тетка, где отцовский лук и стрелы. — Знает! — молвила старуха. — Знает, сынок, да только не сказывает. Возьми измором Сарью, и в конце концов она откроет тебе, где спрятаны отцовские стрелы и лук. — Как же ее измором взять? — Ступай раздроби камень, на огне накали и скажи Сарье: «Или съешь каменную эту крупу, или укажи, где отцовские стрелы и лук!» Давид пришел домой, раздробил камень, каменную крупу на огне накалил, позвал Сарью и сказал: — Тетя! Дай мне руку. Давид был парень пригожий. Сарья-ханум давно на него заглядывалась. И сейчас она охотно протянула Давиду руку. Давид схватил ее руку и сказал: — Говори: где отцовские стрелы и лук? — Давид, ненаглядный ты мой, я знать не знаю, ведать не ведаю, про то знает твой дядя. — И ты тоже знаешь, — не отставал от нее Давид. — Говори! — Не скажу! Взял Давид горсть раскаленной каменной крупы, высыпал ее Сарье на ладонь, сжал ей пальцы в кулак и сказал: — Говори! — Ой-ой-ой, Давид! — закричала Сарья. — Ой как жжет! Пусти, скажу! Отпустил ее руку Давид, а Сарья: — Не скажу! Тогда он опять схватил ее руку, высыпал на ладонь каменную крупу, сжал ей пальцы в кулак. — Ой-ой-ой, Давид! — закричала Сарья. — Скажу, скажу!.. Иди в сарай — там висят лук и стрелы твоего отца. Сходи за ними. Коль сумеешь натянуть тетиву, бери себе лук и ходи с ним на охоту, а коль не сумеешь, пускай лук висит там, где висел. Принес Давид из сарая и стрелы и лук и в мгновение ока натянул тетиву. Подивилась Сарья. — Мгер целый час мучился, прежде чем тетиву натянуть, — сказала она. — А ты только рукой шевельнул — и тетива уже натянулась. Ты сильнее отца, Давид. Возьми отцовский лук и отцовские стрелы — ты достойный сын своего отца! Обрадовался Давид, взял отцовский лук со стрелами и пошел. И теперь он каждый день ходил на охоту. Давид был юный красивый пахлеван. Жена Горлана Огана сохла по нем. Как-то раз не вытерпела она и сказала: — Давид! Я хочу родить от тебя сына-богатыря. Опешил Давид. — Что ты, тетя? — сказал он. — Ты мне мать, я тебе сын. Стала думать Сарья: «Как же мне быть?..» Нагрела Сарья воды, унесла горячую воду в сарай, позвала Давида и попросила, чтоб он ей воду на голову лил. Давид одной рукой воду льет, а другой рукой глаза закрывает, чтобы на нее не глядеть. Вот вымыла Сарья голову, смотрит — Давид зажмурился. Распалилась на него гневом Сарья, заголосила, стала на себе волосы рвать, лицо себе в кровь расцарапала, пошла домой и села у себя в горнице. Пришел Горлан Оган. — Эй, жена! Что-нибудь случилось? — спросил он. — Как же не случиться! — отвечала Сарья. — Я думала, ты сына мне в дом привел, не знала я, что ты мужа мне в дом привел. — Что ты говоришь, жена? — Что есть, то и говорю. Я голову мыла в сарае. Давид ворвался, облапил меня — насилу-насилу вырвалась я от него и убежала. — Коли так, — рассудил Горлан Оган, — мы на ночь дверь от него запрем — пусть убирается вон. Вечером воротился Давид домой, глядь — двери на запоре. — Дядя! — сказал Давид. — Я мог бы сейчас ударить ногой, и ты, и твоя жена вместе со всеми вашими запертыми дверьми провалились бы сквозь землю. Но я тебе мстить не стану: тебя, милый дядя, обманула блудница. И пошел Давид к старухе — проситься переночевать у нее. Горлан Оган всю ночь не спал, думу думал, а наутро сказал Сарье: — Ты солгала мне, жена, изгнала ты из моего дома светоч сасунский. А Давид переночевал у старухи, утром встал, на охоту пошел. Видит: воронья стая кружит над старухиным просом и знай клюет его да клюет. «Как тут быть? — подумал Давид. — Пусть я даже одной стрелой двадцать ворон убью, другие-то улетят?..» Вырвал он с корнем тополь, да как махнет им через поле — все вороньё вместе с просом смешал. Пришла старуха на поле, глядит — ни одного колоска не осталось. И давай ладонями по коленям себя хлопать, и давай вопить: — А, прах тебя возьми, Давид! Что ты со мной сделал? — А что ж, по-твоему, нанэ? Я должен был смотреть, как вороньё твое просо клюет? — Чтоб тебе пусто было, Давид! Ведь ты все мое просо сгубил. Чтоб тебя господь огнем попалил, бессердечный заика, сумасброд ты сасунский! Твой отец, Львораздиратель Мгер, пока был жив, отца и мать заменял беднякам. Разве ты достоин называться его сыном? Что ты натворил? Я только надеждой на эту полоску проса и жила, а ты его сгубил! Чем же мы с дочкой будем теперь кормиться? — Нанэ! Да ведь я… да ведь я ду-умал… — Ду-умал, да и наду-умал… Чтоб тебя змея укусила!.. Если уж ты такой силач, чего на Цовасар не идешь? — А что там такое? — Там божья кара уготована для тебя!.. Разве ты не знаешь, что на Цовасаре охотился твой славный отец? — Ну? — Тпру!.. То место стеной обнесено. Там гибель медведей, волков, козуль, оленей, диких баранов — ведь им не выйти из-за стены. Мсра-Мелик отнял у нас Цовасар. Сасунцам воспрещено там охотиться. Почему бы тебе туда не пойти, не отбить ту гору, где охотился твой отец? — Нанэ, золотая ты моя! — воскликнул Давид. — Почем же я знаю, где эта самая гора? — Ты только знаешь, где мое просо, пугало ты воронье! Разве ты, окаянный, достоин называться сыном своего отца? — Не проклинай меня, нанэ! Я еще молод, я сирота. Скажи мне лучше, как к Цовасару пройти. — Иди и схвати дядю Огана за шиворот — пусть он проводит тебя на Цовасар. Давид пошел домой, схватил дядю за шиворот. — Дядя! Где гора Цовасар? Там охотился мой отец, проводи меня туда! — Обманули тебя, мой милый, — сказал Горлан Оган, — не было у твоего отца такой горы. — Нет, была! — вскричал Давид. — Не лги! Я знаю, что была. Ты должен сводить меня на Цовасар. — Пусть язык отсохнет у того, кто тебеэто сказал! — молвил Горлан Оган. — Знай, родной мой: после того как отец твой, Льворазди-ратель Мгер, вечным сном опочил, пришел Мсра-Мелик, захватил Цовасар и сказал: «Это место моей охоты!» Сказал и ушел. С той поры мы не смеем ходить на Цовасар. — Дядя! Ты только путь мне туда укажи, я и один дойду, — молвил Давид. — Коли нагрянет туда Мсра-Мелик, так пусть он меня убьет, а не тебя. — Давид, родной ты мой, — молвил Оган, — потерпи денек, завтра чуть свет я свожу тебя на Цовасар. Осердился Давид: — Нет, ты мне сейчас укажи дорогу к Цовасару! Не укажешь — клянусь хлебом, вином и господом вездесущим, я шею тебе сверну. Испугался Горлан Оган. — Не сердись, родной, — сказал он, — я тебя сей же час свожу на Цовасар. Пошли они на главную площадь. Там Кери-Торос беседовал с отцами города. — Пусть отсохнет язык у того, кто проговорился Давиду про Цовасар, — сказал Оган. — Давид силком меня заставляет туда идти. Обрадовались сасунские молодцы. — Дядя Оган, возьми с собой и нас! — взмолились они. — Там, наверно, сейчас пропасть волков, медведей, козуль, диких баранов. Поглядим, как Давид будет их бить. Давид взял отцовский лук, стрелы и сел на коня. Вместе с ним поехали на Цовасар Горлан Оган, Кери-Торос и сасунские молодцы. Гора была обнесена высокой стеной. — Дядя! Что это за стена? — спросил Давид. — Эту стену, мой мальчик, воздвиг твой отец, чтобы звери не убежали, — отвечал Оган. Давид поглядел вокруг, но входа так и не нашел. Тогда он вырвал с корнями кряжистый дуб, ударил в стену, одно звено повалил и переступил через него. Следом за ним перешли через поваленное звено стены и все его спутники. Глазам их открылся зеленый лес, чистые родники, озеро с мраморными берегами. Много там было всякого зверя: медведей, волков, лисиц, много козуль, зайцев, оленей, диких баранов. Сасунские молодцы хотели было убить дикого барана. Но Давид закричал: — Эй, вы! Не смейте трогать зверей! Мой отец напрасно держал в плену, заточил в темницу богом созданных тварей — это грех на его душе. — Давид, мальчик ты мой! — обратился к нему Оган. — Убей одного барана — мы его съедим. Ведь мы проголодались! — Нет, дядя, не стану я убивать. Эти звери в темницу заключены. Разве можно убивать пленных? Плененного зверя любая старуха убьет. Мужчине подобает убивать свободных зверей. Тут Давид кулаком ударил, ногой пнул, всю стену повалил, снял капу, в небо ее закинул. — Гей вы, плененные звери! — крикнул он во весь голос. — А ну выходите и живите на воле! Все звери и животные выбежали. А Давид стал по горам и ущельям кружить, среди скал, среди рощ бродить, каждый кустик обшаривал и все приговаривал: — А вдруг да остался какой ни на есть зверушка? Жалко ведь его! Так всех зверей выпустил он на волю, а потом вернулся к сасунским молодцам и сказал: — Ну, а теперь, кто из вас поудалей, можете охотиться. Удальцы пошли на охоту, а кто посмирней, те с пустыми руками домой воротились. Давид подстрелил диких баранов. Их прирезали около озера. Давид вошел в воду, искупался, вышел на берег, костер развел, баранов зажарили и съели. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид восстанавливает храм, некогда воздвигнутый отцом его ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Вечером Кери-Торос и сасунские молодцы в город направились. — Давид! Все пошли домой, и нам с тобой пора, — сказал Горлан Оган. — Нет, дядя, — возразил Давид. — Мой отец ступал по этим камням. Эту ночь я должен здесь провести. Хочешь, иди без меня. — Нет, мой мальчик, — молвил Горлан Оган, — коли ты останешься, так останусь и я. Взобрались Давид и Горлан Оган на высокую скалу, сели и окинули взором божий мир. От Сасунских гор до самого Диарбекира стлалась равнина. Когда мрак сгустился, Давид увидал: сколько звезд сияло на небе, столько огней в поле горело. — Дядя! — спросил Давид. — Это что за огни? — Это, мой мальчик, селения и пастбища. Это сельчане, пастухи и подпаски огни зажигают. Оба легли спать. Горлан Оган тайком подол Давидовой капы к себе притянул и подложил под голову, чтобы Давид ночью не скатился в пропасть. Дядя уснул. А Давид все глядел на огни и думал, думал… Вот погасли один за другим огни, а на вершине горы призывно пылало красно-зеленое пламя… «Надо бы взглянуть, что это за огонь, — сказал себе Давид, — может, там люди есть?» Хотел Давид встать, да край его капы был у дяди под головой. Давид так рассудил: «Коли я его разбужу, он подумает, что я струсил…» Ножом отрезал Давид подол своей капы, подол остался у дяди под головой, и пошел Давид прямо на красно-зеленое пламя. Пришел и увидел мраморную гробницу. От гробницы красно-зеленый свет исходил и высился сводом над вершиной горы. Подошел Давид, дотронулся рукой до пламени, но не обжегся. Стал сыпать землю на пламя — оно не погасло. «Видно, это и есть Богородица-на-горе, про которую я столько слыхал от людей», — подумал Давид. Оставил он на горе примету — провел луком черту, а затем к дяде спустился и окликнул его: — Вставай, дядя, вставай! Проснулся Горлан Оган и увидел, что Давид на ногах. — Ах ты сумасброд несчастный! — сказал он. — Что еще с тобою случилось? — Чудо случилось, дядя! — в восторге заговорил Давид. — Вон там, высоко-высоко, раскололся мрамор, из трещины исходит красно-зеленый свет и, точно свод, стоит над горой. Не веришь? Пойдем поглядим. Привел Давид дядю к гробнице отца своего и спросил: — Что это такое? Заплакал Горлан Оган и сказал: — Это, мой мальчик, могила отца твоего. Здесь некогда храм стоял, воздвиг его твой отец и назвал Богородица-на-горе. А когда твой отец, Львораздиратель Мгер, окончил дни свои, пришел Мсра-Мелик, ударил на нас, храм отца твоего разрушил до основания, сасунцев полонил, богатую взял добычу и ушел восвояси. Зарычал Давид, точно лев молодой, пал на колени, подполз к могильному камню, поцеловал его, встал, луком вокруг гробницы черту провел, подошел к дяде и со слезами стал его умолять: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид истребляет сборщиков дани ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Дошла до Мсра-Мелика весть: «Давид взошел на Цовасар, снес воздвигнутую Мгером стену, восстановил тобою разрушенный храм Богородицы-на-горе, похвалялся: «Я Мсыру не данник. Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — Давиду Сасунскому!» Как услыхал про то Мсра-Мелик, озлился, брызнул слюной, с упреком обратился к Исмил-хатун: — Ах, матушка! Хотел я убить подлого этого сироту, а ты не дала. А теперь видишь, что он натворил? — Ничего, сынок, ведь вы — братья! — молвила Исмил-хатун. — Пускай Мсыр будет твой, а Сасун — Давидов! Ты на него войной не ходи! Вы — братья! Созвал Мора-Мелик меджлис, созвал мудрецов и обратился к ним за советом, как Сасун разорить, как с Давидом покончить. Был в меджлисе удалой пахлеван по имени Козбади́н. Встал он и речь произнес. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал он. — Такому доблестному, славному и державному царю, как ты, не подобает самому идти войной на гяура. Отряди со мной тысячу пахлеванов — я пойду к сасунцам. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мсра-Мелик готовится к нападению на Сасун ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Стоны и вопли огласили Мсыр. Кто оплакивал мужа, кто — сына, кто — брата. Мсырцы принесли Мсра-Мелику жалобу. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказали они. — Козбадин мсырское войско повел на Сасун, войско оставил там, сам убежал в Мсыр. Позови его в меджлис[13] — пусть ответит за наших мужей, за наших братьев, за наших детей! Мсра-Мелик спросил визиря: — Где Козбадин? Почему не идет в мой меджлис? — Век живи, царь! — отвечал визирь. — Козбадин уже неделя, как возвратился, лежит на боку у себя дома, от стыда не идет в твой меджлис. — Пошлите за ним четырех пахлеванов, — приказал Мсра-Мелик. — Скажите: царь, мол, зовет. Пусть явится сей же час! А не пойдет — избейте, да приведите. Четыре пахлевана пошли к Козбадину. Козбадин с повязкой на голове лежал в постели. — Военачальник! — обратились к нему пахлеваны. — Царь тебе повелел в меджлис идти. Добром не пойдешь — мы изобьем тебя, а приведем. Пришел Козбадин, стал перед своим властелином. Как увидел Мора-Мелик, что у военачальника шея свернута, зубы выбиты, в лоб вбиты, распалился гневом и сказал: — Козбадин! Что это у тебя за вид? Где моя дань? Где добыча из Сасуна? Где башка Давида? Где войско мое? Отвечай! Козбадин онемел, ровно у него язык вырвали. Наконец, заикаясь от страха, заговорил: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Горлан Оган ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ В Сасун письмо от Мсра-Мелика доставили. Давид был в это время на охоте, и письмо вручили Горлану Огану. Прочитал Горлан Оган и заплакал. Слезы дождем лились у него по лицу и стекали по бороде на пол. «Боже мой, что же это такое? — мысленно воскликнул он. — Неужели судьба армян всегда будет такой превратной и горестной? Мы сидим у себя дома и никого не трогаем. Что нужно от нас Мсра-Мелику? Зачем он собрал неисчислимую рать и пришел к нам?.. Будь ты нам заступницей, Богородица-на-горе!» Так сетовал в глубине души Оган. Немного погодя взял он письмо, пошел к брату Верго, Кери-Тороса позвал и обратился к ним за советом: — Что же нам делать? Давид, как увидит мсырское войско, тот же час ринется в бой. И сам падет, и на нас неслыханные беды обрушит! Пачкун Верго сказал: — Воевать — не наше дело, братья! Давайте сделаем вид, что мы пируем, напоим Давида допьяна, чтобы он заснул непробудным сном, а сами припадем к ногам Мсра-Мелика, серебром и золотом его одарим, жен и дев ему отдадим, под его мечом пройдем, умилостивим его — может, он сжалится над нами и не истребит нас. Только это все надо так спроворить, чтобы Давид не успел догадаться! Кери-Торос сказал: — Да, братья! Давид — горячий, бесстрашный парень. Как увидит он вражье войско — бросится в бой, его убьют, и светоч Сасунского царства погаснет. Давайте напоим этого смельчака — пусть спит без задних ног. Давид — краса и гордость нашего края, мы должны беречь его для будущего. А пока что отнесите Мсра-Мелику дары. Так вы время выиграете, а я соберу отряд и уйду в горы. Коли вспыхнет все же война — что ж, будем воевать. Их больше, да зато и потерь у них будет больше; нас меньше, да зато и потерь у нас будет меньше. Устроил Горлан Оган пир для отвода глаз, а Кери-Торос Давида позвал и сказал: — Давид! Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты не рассердишься? — Чего мне сердиться, Кери-Торос? Говори! — Коли выпьешь полный котел вина, я скажу, что ты родной сын Львораздирателя Мгера, а не выпьешь — стало быть, ты приблуда. — Налей, Кери-Торос, — молвил Давид, — налей. Посмотрим, что за котел. Кери-Торос доверху наполнил вином котел о семи ушках. Давид поднял котел, ко рту поднес — и давай тянуть. Тянул, тянул, пока весь котел не опорожнил. Опорожнил — об пол ударил, сплющил котел, а сам разлегся на ковре и сразу уснул. Как скоро сон свалил Давида, Кери-Торос вышел на площадь, велел в трубы трубить, в барабаны бить, удальцов из своего роду-племени созвал и обратился к ним с такими словами: — Сыны мои, сасунские удальцы Ануш-Кото́т, Вжик-Мхо́, Чинхча-пори́к, Парон-Астхи́к, Хор-Вира́б, Хор-Ману́к, Хор-Гуса́н, слушайте, что я вам скажу! Мсра-Мелик с войском пришел к нам в Сасун, чтобы отнять у нас золото, добытое тяжким трудом, отнять у нас наших жен, наших девушек, отнять у нас честь. Не отдадим! Он воевать хочет? Что ж, будем воевать! Двум смертям не бывать — одной не миновать. Сказавши это, Кери-Торос со своим отрядом поднялся на Леранскую гору и разбил там шатры. Когда в небе заря заиграла, увидели наши, что Мсра-Мелик стал станом на Леранском поле. Звездам небесным есть счет, белым его шатрам не было счету. На горе было словно лето, на равнине — зима. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ У жены Кери-Тороса Санду́хт-ханум сердце кровью обливалось. «Ой, беда!.. — сказала она себе. — Мсырцы Тороса убьют, всех наших ребят поубивают, Сасун разорят, весь наш народ изничтожат. А Давид — опора Сасуна — напился и спит». Пошла Сандухт-ханум к Давиду, села у его изголовья и залилась слезами. Слезы ее капали Давиду на лицо. Давид пробудился: — Э, тетя, ты чего плачешь? — Ах, Давид, Давид, пропасти на тебя нет! Ты разгромил мсырских сборщиков дани, а Мсра-Мелик разозлился и с несчетным числом воинов в Сасун пришел. Тебя напоили и спать уложили, а Кери-Торос с небольшим отрядом ринулся в бой. Силы у твоего дяди и у Мсра-Мелика неравные. Убьют твоего дядю, всех наших ребят перебьют, Сасун разорят, весь наш народ изничтожат. А ты вином упился и спишь! В такую ярость пришел Давид, что хмель мигом с него соскочил. Схватил он лук со стрелами и сказал: — Не бойся, тетя! Мсырский пес Мелик получит от меня по заслугам. Пусть лучше я голову сложу в бою, но только не дам воинам мсырским прикоснуться к единому волоску последнего сасунского пастуха! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Пришел Давид к Огану и сказал: — Дядя! Мсра-Мелик со своим войском идет на меня. Почему вы мне ничего не сказали? — Мальчик мой! — молвил Горлан Оган. — Мне жаль тебя. Ты еще молод. Куда тебе воевать с Мсра-Меликом? — Чудак человек! — возмутился Давид. — Коли не мне, так кому же с ним и воевать?.. Давай оружие! Смирился Горлан Оган. — Ладно, — сказал он. — Иди, коли так, в оружейную — там хранятся старинные мечи, возьми любой. Этот разговор услышал Пачкун Верго. Смерил он Давида с головы до ног насмешливым взглядом и сказал: — Давид! Когда ты Мсра-Мелика убьешь, то отруби ему ухо и, коли хватит у тебя силенки его поднять, принеси мне в подарок! Зачесались было у Давида руки огреть хорошенько Пачкуна Верго, но он с собой совладал. «Все-таки он мне дядя, — подумал Давид, — притом старик. Пусть себе мелет, что в голову взбредет». Пошел Давид в дядину оружейную, взял ржавый меч, сел на жеребенка, отбитого у разбойников, и погнал его на поле брани. Глядь, навстречу ему старуха. — Давид, сыночек, куда путь держишь? — спросила она. — Еду на бой с Мсра-Меликом, — отвечал Давид. Засмеялась старуха: — А, нелегкая тебя побери! И это сын Львораздирателя Мгера! Что у тебя за конь? Что у тебя за меч? Разве так идут в бой с Мсра-Меликом? Обиделся Давид. — А как же мне еще идти? — огрызнулся он. — Ну давай мне, что ли, вертел или кочергу, я с ними поеду на бой. — Не обижайся, родной мой Давид! Ты мне лучше скажи, отчего это твой дядя Оган скрывает от тебя оружие и доспехи твоего отца? ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид побеждает в бою ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Конек Джалали понес Мгерова сына на Цовасар, остановился у Молочного родника и когда увидел, что всадник не думает слезать, то опустился на колени. Давид решил, что конь притомился. — Ах, чтоб ты себе шею сломал, Конек Джалали! — воскликнул Давид. — Я думал, ты через кровавые реки меня перенесешь, а ты ручейка испугался? Давид ударил коня стременами и сломал ему ребро. Конь рассердился. — Что ты наделал, сумасброд сасунский? — вскричал он. — Ты сломал мне ребро! Вот я тебя сейчас подниму, зашвырну на солнце, и ты сгоришь! — Ну, ну! — сказал Давид. — Я рожден от воды. Я к тебе под брюхо юркну! — А я спущусь на землю, ударю тебя о камни, и ты разобьешься! — Ну, ну! Я рожден от огня. Я к тебе на спину вспрыгну! Тут Конек Джалали присмирел. — Ах, сумасброд сасунский! — сказал он. — Ради твоего покойного отца я тебя прощаю. Ты забыл наставление твоей бабушки? Ты не видишь, что я стою у Молочного родника? Попей воды и на мое сломанное ребро чуточку брызни. Тут только Давид понял свою ошибку. Тотчас же слез он с Джалали, в глаза его поцеловал, смочил ему бок ключевою водой и пустил пастись. Ключевая вода была целебная — в одно мгновенье зажило ребро у коня. Давид напился воды, лег у родника и уснул. Конек Джалали загородил от солнца вспыльчивого своего ездока. Через час проснулся Давид, и что же он увидел? За это время он так в теле раздался и так стал могуч, что шлем слетел у него с головы, с ног сапоги соскользнули, пояс валяется на земле, ворот кафтана не застегивается. Встал Давид, из шлема выбросил семь пудов хлопка, и тогда шлем впору ему пришелся. Потом из сапог выбросил семь пудов хлопка, и тогда сапоги пришлись ему по ноге. А когда он меч-молнию к поясу привязал, оказалось, что меч едва доходит ему до колен. Давид поднял отцовскую палицу, словно то не палица была, а перышко, вскочил на коня, погнал его к железному столбу, выхватил меч и на скаку перерезал столб. Обернулся Давид, смотрит: верхняя, отсеченная часть столба не упала, висит на нижней — так стремительно рассек его молния-меч. Давида зло взяло на себя, и он воскликнул: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Вышел Мсра-Мелик из шатра и сказал: — Давид! Давай помиримся! Я тебе дань стану платить, стану твоим подданным, только не нужно сражаться! — Мы должны не мириться, а биться! — отрезал Давид. Тут Мсра-Мелик убедился, что на мир Давида ему не склонить. — Давид! — сказал он. — Как же мы будем друг друга бить — как попало или по очереди? — Хочешь — как попало, хочешь — по очереди, — отвечал Давид. — По очереди, — решил Мсра-Мелик. Будь по-твоему, — согласился Давид. — Давид! А чей первый удар — мой или твой? — Твой, Мелик, — отвечал Давид. — Первые три удара пусть будут твои. Я — сирота, обо мне плакать некому. А у тебя жена, мать, сестра. Коли я тебя, дай-то бог, убью, они будут о тебе плакать. Ты мой старший брат, ты родился раньше меня, значит, первые удары — твои. Начинай! Давид стал на середине Леранского поля. Взял Мсра-Мелик свою трехсотпудовую палицу, сел на каракового жеребца-шестинога, доскакал до Батманского моста, поворотил коня, разогнался, налетел и ударил — трах!.. Земля разверзлась, пыль поднялась и занавесила небо. Солнце затмилось. — Прахом ты был, Давид, и в прах возвратился! — сказал Мсра-Мелик. — Вот только жаль, что мы тебя кормили да холили, а убили одним ударом! Но тут из пыльной мглы донесся голос Давида: — Нет, Мелик, я еще жив! Ты только первый удар нанес? Наноси второй! Пыль улеглась. Смотрит Мсра-Мелик — Давид преспокойно сидит на коне. Подъехал к нему Мсра-Мелик и сказал: — Давид! Давай помиримся! Я тебе дань стану платить, стану твоим подданным, только давай помиримся. — Так я тебе и поверил! — молвил Давид. — У нас с тобой вражда старинная. Наноси удар! — Э-эх!.. — воскликнул Мсра-Мелик. — Я слабый разгон взял и размахнулся не изо всей силы-мочи. На этот раз Мсра-Мелик до Диарбакира доскакал, поворотил коня, разогнался, налетел и ударил — трах!.. От взмаха его палицы земля потряслась и в семи местах треснула. Заклубилась пыль и занавесила небесный свод. Ночью не было видно луны, а днем — солнца. Два дня и две ночи закрывали Давида облака пыли. — Прахом ты был, Давид, и в прах возвратился, — сказал Мсра-Мелик. — Вот только жаль, что мы его растили и кормили зря: сумасшедший он, пришлось его убить. Но тут из пыльной мглы донесся голос Давида: — Нет, Мелик, я еще жив! Наноси последний удар! Осатанел Мсра-Мелик. — Э-эххх!.. — воскликнул он. — Опять я слабый разгон взял и размахнулся не изо всей силы-мочи. Сейчас ты увидишь, Давид!.. Доскакал Мсра-Мелик до Мсыра, поворотил коня, взмахнул трехсотпудовой палицей, вот уж он мчится, мчится, мчится, примчался, ударил — тррраххх! Гул удара слышен был на протяжении сорокадневного пути, земля потряслась, поле растрескалось в сорока местах. «Это — землетрясение!» — подумали мсырцы. Облака пыли клубились до самого небосвода, затуманили его, занавесили. Три дня и три ночи не было видно ни солнца, ни луны. Три дня и три ночи закрывала Давида, пыльная тьма. — Прахом ты был, Давид, и в прах возвратился, — сказал Мсра-Мелик. — Вот только жаль, что мы его кормили, растили зря: непокорная он голова, вот и пришлось мне палицу в ход пустить и прикончить его. Но тут из-за густых облаков пыли донесся голос Давида: — Нет, Мелик, я еще жив! Теперь мой черед. Эй, берегись!!! Рассеялась пыльная тьма. Смотрит Мсра-Мелик — Давид на Коньке Джалали, точно крепость, высится средь Леранского поля. У Мсра-Мелика лицо пожелтело от страха, губы задрожали, ноги подкашивались. Исмил-хатун на коленях подползла к Давиду. — Давид! Мелик — твой брат! Не будь братоубийцей! — сказала она. — Исмил-хатун! — молвил Давид. — Когда Мелик наносил удары, почему же ты не сказала: «Мелик! Давид — твой брат!».. А теперь, когда пришел мой черед, Мелик стал мне братом? Нет, на небе есть бог, а на земле — закон. Три удара нанес мне Мелик, три удара нанесу ему я. Но тут взмолился сам Мсра-Мелик: — Давид, прошу тебя, отпусти меня на семь часов! Я полежу у себя в шатре, отдохну, а потом ты нанесешь мне удар. — Ступай! — молвил Давид. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мсра-Мелик пошел к себе в шатер, залез в яму, вырытую для Давида,навалил на себя сорок буйволовых шкур, сорок жерновов, все свои доспехи, всю свою постель и крикнул из ямы: — Давид! Теперь твой черед. Бей! Приблизился Давид, оглядел яму, сказал: — Как видно, наши предки не зря говорили: «Не рой яму другому, сам в нее попадешь». Давид разгадал коварство Мсра-Мелика, но это не остановило его. Он произнес: «Хлеб, вино, вездесущий господь!..» — сел на Джалали, погнал его на Цовасар, выхватил из ножен меч-молнию, поворотил коня, взял разгон, налетел, вот-вот ударит… Но тут наперерез Давиду выбежала Исмил-хатун, грудь свою обнажила. — Давид! — сказала она. — Я вскормила тебя сладким своим молоком, подари мне за это свой первый удар! Давид меч опустил, поцеловал клинок, приложил меч ко лбу и сказал: — Матушка! Ты вскормила меня сладким своим молоком, не дала Мсра-Мелику меня в Мсыре убить, когда я был еще мал… Я дарю тебе первый удар! Снова Давид погнал коня, доскакал до Цовасара, поворотил коня, взял разгон и, взмахнув мечом-молнией, налетел, чтоб ударить… Но тут сестра Мсра-Мелика выбежала наперерез Давиду. — Давид! — сказала она. — Когда ты был маленьким, я тебя нянчила, играла с тобой, — подари мне этот удар! Давид опустил меч, поцеловал клинок, приложил меч ко лбу и сказал: — Сестрица! Я дарю тебе этот удар. Остался один, и теперь один бог властен помочь мне!.. Снова Давид погнал коня к Цовасару, поворотил его, разогнался, и вот он уже, сверкая среди туч мечом-молнией, мчится, мчится, мчится… Исмил-хатун девушкам своим велела: — Играйте на бамбирах, бейте в бубны, берите платки, пляшите, платками машите, пляшите веселей, чтоб Давид загляделся на вас: он молодой, холостой, уставится на вас, ударит слабо и Мелика не убьет. Девушки заиграли на бамбирах, стали бить в бубны, стали плясать, весело плясали… «Это они для меня, — смекнул Давид, — чтобы я загляделся и слабо ударил…» Так подумал Давид и воззвал: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Часть четвёртая ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид жених ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давиду исполнилось двадцать лет. Был он завидный жених. Имя его красило его лицо, лицо его красило его имя. Когда он выходил из дому и шел по городу, девушки млели при виде его, а матери ахали. Больше всех таяла, больше всех по Давиду сохла жена Горлана Огана Сарья-ханум. Однажды, в то время когда Горлан Оган спал, Сарья встала с постели, взяла пирог, жареную курицу, меду, масла, кувшин с семилетним вином, облеклась в самый красивый наряд свой, волосы расчесала, глаза подвела, свечку зажгла и пошла к Давиду. Давид спал; дверь у него была заперта. — Давид! Отопри! — сказала Сарья. — Кто это? — спросил Давид. — Это твоя тетка, Сарья. Давид встал и отпер дверь. Сарья вошла в покой, села. — Стосковалась я по тебе, Давид… — сказала она. — Недосуг мне было приготовить для тебя что-нибудь повкуснее. Принесла, что под рукой было. Кушай на здоровье! Поставила она яства перед Давидом, наполнила чару вином семилетним и молвила: — Пей! Давид подумал: «Что ж тут такого? Тетка мне мать заменяла, а сейчас вспомнила обо мне, поесть принесла». Поблагодарил он ее и сказал: — Ты мне заместо матери. А Сарья-ханум: — Давид, радость ты моя! Нет в нашем Сасуне таких пригожих удальцов, как ты, не было и не будет. Ешь и пей в свое удовольствие! Давид закусил, выпил, захмелел, еще выпил, сказал: — Отчего ж не выпить? Ведь это тетка моя родная меня потчует! Еще выпил. И так, чарку за чаркой, сорок чар осушил… А ведь это было семилетнее вино — не что-нибудь еще!.. Уронил Давид голову на подушку и — хрр! хрр! — захрапел. Сон его одолел, и продолжать с теткой беседу он был не в силах. Сарья наклонилась, поцеловала Давида в лоб, в обе щеки и удостоверилась, что Давид ничего не чует, спит себе мертвым сном. Нечего делать — встала Сарья и пошла в свой покой. Так целую неделю ходила Сарья к Давиду и уходила ни с чем. Давид ее курицу и пирог съест, кувшин семилетнего вина опорожнит и — хрр! хрр! — захрапит. Наконец Сарья сказала себе: «Что же это я ношу Давиду семилетнее вино? Чтобы он хмелел и тут же засыпал?» На этот раз принесла она Давиду полкувшина. Давид поел, выпил вина и не захмелел. Сарья обвила ему шею руками. Давид возмутился: — Тетя! Ты же мне мать! — Почему я тебе мать, Давид? — спросила Сарья. — Я — жена твоего дяди, чужая тебе по крови. — Мать и жена дяди — это для меня одно и то же. Дядя мне отец, ты мне мать. Ты для меня священна. — Ах, Давид, не то ты говоришь! — Почему не то? — Я — чужачка. Я уже столько лет за твоим дядей, а детей у меня все нет как нет. Мне твой дядя постыл, а ты мне люб. Говорит такие слова Сарья-ханум и виснет у Давида на шее. «Если я ее ударю, убью, дядя скажет: «Давид убил мою жену», — думал меж тем Давид, — а не убью — она от меня не отстанет… Вот наказанье!» Сарья-ханум кувшин слез пролила и ушла. Наутро Давид встал, пошел к старухе и все рассказал ей про тетку. А старуха сказала: — Давид, милый, я ее не виню! Ты двадцатилетний красавец богатырь. Все девушки от тебя без ума — влюбляются с первого взгляда. Твоя тетка тоже… Что про нее сказать?.. Одно слово — женщина. — Так что же мне делать, нанэ? — Женись, — отвечала старуха. — Введи к себе в дом красивую жену, чтобы чужие жены от тебя наконец отстали. А то ишь ты какой рослый да ладный уродился, глаза так и горят — вот все по тебе и сохнут. Покраснел Давид. — Как же это я вдруг женюсь? — сказал он. — Стыдно! — Да чего стыдиться-то? — подхватила старуха. — Иди к дяде и скажи: пусть, мол, найдет тебе пригожую статную девушку и женит тебя. Ведь ты властелин Сасуна, чего тебе стыдиться? Пошел Давид к дяде, постучал в дверь, вызвал его, поговорил с ним о том о сем, а про женитьбу — ни слова… Застыдился! Прошел год. Однажды Горлан Оган сказал Давиду: — Давид! Ты нас от поработителя Мора-Мелика избавил, ты вновь зажег светоч Сасунского царства. Теперь ты властелин Сасуна. Я сыщу тебе пригожую девушку и женю. Давид покраснел, как артаметское яблоко. — Да я и сам о женитьбе подумываю, — признался он. Горлан Оган отправился в город Хлат. Царица хлатская Чымшкик-султан, дочь Белого Дэва, была девушка стройная, неслыханной красоты. Горлан Оган посватал ее Давиду. Давидова слава дошла до нее, и она согласилась. Давид и Чымшкик-султан кольцами обменялись. С того дня, как Давид убил Белого Дэва, вражда между его родом и Сасуном не утихала. Вот Горлан Оган и подумал: «Если Давид женится на дочери Белого Дэва, вражда пройдет». …Слава Давида весь свет облетела. Все говорили друг другу: — Давид Мсра-Мелика убил, родной свой Сасун освободил, на Мсыр дань наложил. Донеслась молва и до Капутко́ха, до Хандут-хату́н. Хандут-хатун была дочь капуткохского царя Вачо́ Марджо́. Молва о ее красоте разнеслась по всем странам. Царь Шапу́х к отцу Хандут сватов засылал: отдай, мол, за меня свою дочь. Пятьдесят доблестных пахлеванов с четырех сторон света сватали Хандут-хатун. Ели-пили в царском дворце, ждали когда она на ком-нибудь из них выбор свой остановит. Но Хандут много слышала про Давида Сасунского и рассудила так: «Если есть на свете подходящий для меня жених, так это Давид, а кроме Давида, никто мне больше не нужен. На этих я и смотреть-то не желаю». Вот как-то раз присела Хандут у своего окна, а в это время по улице проходили три гусана: один — белобородый, другой — чернобородый, а третий — безбородый. Хандут позвала их к себе и спросила: — Гусаны! Сколько вы зарабатываете в день? — У нас такое занятие, хатун, что день на день не приходится, — отвечали гусаны. — Иногда одну серебряную монету заработаем, а иной раз и две. — Гусаны! Я вам буду платить три серебряные монеты в день. Ступайте в Сасун! — А для чего? — Сасунского царя зовут Давид. Спросите, где его дворец, пройдите в его покой и расхвалите меня, да так расхвалите, да так расхвалите, чтобы я пришлась ему по душе и чтоб он меня замуж взял. Пойдете? — Хандут-хатун! — молвили гусаны. — Нет на свете ничего справедливее, как воздать тебе хвалу. Чтобы тебя восславить, мы не то что в Сасун, а и во Франгстан согласны идти. Безвозмездно пойдем! — Нет, — возразила Хандут-хатун. — Если вы меня так расхвалите, что Давид придет в Капуткох, я вам заплачу не три серебряные, а три золотые монеты за каждый день. Ну, идите с богом! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Пришли гусаны в Сасун. На улицах дети играли. Гусаны спросили: — Где дворец Давида Сасунскгро? Детишки наперебой зачирикали: — Мы вас отведем! Мы вас отведем! Смотрят ребята — на плече у каждого незнакомца висит хвостатое корыто. — Что это за хвостатые корыта? — спросили ребятишки. — То не корыта, а сазы, — отвечали гусаны. — А что такое сазы? Дотронулись ребята до сазов — сазы зазвенели в ответ. Подивились детишки: — Ой! Что это? Корыта звякнули. Давайте отнимем у них корыта и поиграем! С этими словами накинулись они на гусанов. Кери-Торос увидел их в окно и крикнул: — Эй, эй! Сумасброды сасунские! Оставьте гусанов в покое. Они пришли к нам поиграть и попеть. Ребята, чирикая, разлетелись. Гусаны поблагодарили Кери-Тороса и спросили: — Где дворец Давида Сасунского? — А какое у вас до него дело? — Дочь нашего царя послала нас, чтобы мы расхвалили ее Давиду, чтобы Давид пошел в Капуткох и взял ее в жены. — А вы откуда? — Из Капуткоха. — Ах, вот оно что!.. — молвил Кери-Торос. — Ну так я и есть Давид. Идите ко мне и восхвалите дочь вашего царя. Гусаны подмигнули друг другу. — Чтобы Хандут-хатун пошла за этого седого старика?.. Да ни в жизнь! — сказали они. Вошли во дворец гусаны, поели-попили, отдохнули после дороги. Кери-Торос созвал всю свою родню, отборных молодцов сасунских — в палате иголке некуда было упасть. — Пойте, гусаны! — приказал он. — Посмотрим, чего желает дочь вашего царя. Гусаны сняли с плеч сазы и положили их на колени. Белобородый гусан запел: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Хандут-хатун ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ От Сасуна до Чажвана — семь дней пути, от Чажвана до моста через реку Бандымаху — семь дней пути, от моста до Капуткоха — семь дней пути. Давид помчался на Джалали, к завтраку доскакал до Чажвана; там перекусил, опять сел на коня, в полдень приблизился к Бандымаху. Недалеко от реки была деревня Горцот. Семеро плугарей из этой деревни пахали поле Чымшкик-султан. Как раз в это время плугари сели обедать. Приблизился к ним Давид и сказал: — Добрый день, плугари! — Здорово! — отозвались плугари. — Бог вам в помощь! — Спасибо, — отвечали плугари. — Подсаживайся к нам, путник, гостем будешь, кушай на здоровье! — Благодарствуйте, — молвил Давид. — Я тороплюсь. Если я присосежусь, вам ничего не останется. Кушайте сами! Пожилой плугарь сказал: — Божий человек! Мир плугом кормится. Статочное ли это дело — мимо плуга голодным пройти? Нет, брат, присаживайся! Поглядим, сколько ты умнёшь, поглядим, как это ты ничего нам не оставишь! Сошел Давид с коня, разнуздал его, чтобы вольней было ему пастись, сел, прислонился к повозке и молвил: — Ну, воля ваша! Принесли пастухи котел о семи ушках, в котором у них был приготовлен плов на семь дней, и поставили перед Давидом. Рядом положили хлеб, тоже на семь дней, и подмигнули друг другу: поглядим, мол, сколько он съест! Давид клал один лаваш на другой, на них — два ковша плова, потом скручивал их жгутом, два раза откусывал — и двух лавашей как не бывало. Плугари подталкивали друг дружку локтем и пересмеивались втихомолку. А Давид весь их семидневный запас съел подчистую, запил водой, которую плугари тоже на семь дней себе запасли, сел на коня, попрощался и — в путь. — Ой-ой-ой!.. — воскликнули плугари. — Что же он наделал? Съел без остатка наш недельный запас! Нам еще целую неделю здесь работать — кто же нам даст хлеба и воды? В деревню пойти, там скажут: «Вы что, волки, что ли? Недельный запас в один день сожрали?» Сказать, что путник подсел и все съел, — не поверят. Как же нам быть? Давид услышал этот их разговор, обернулся к ним и сказал: — Вы тут пока отдохните, а я за один час вспашу, сколько вам за неделю вспахать полагается, и дело с концом! — Как это ты вспашешь? — Очень просто. Как я семидневные ваши запасы сразу подчистил, так и семидневный ваш труд сразу окончу. Связал Давид все семь плугов, сел на Конька Джалали, цепь на руку намотал, проехал до конца поля, вернулся обратно — полполя вспахал. — Ну что? Теперь убедились? — спросил он. Плугари в изумлении переглянулись. — Тут твое умение ни при чем, — заметил молодой плугарь. — Это сила твоего коня. При этих словах Давид соскочил с Джалали, намотал на руку цепь и за полчаса оставшуюся часть поля вспахал. — А теперь что скажете? — спросил он. Плугари рты разинули от удивления. — Ну и ну! — сказали они. — Ох и силища у тебя, божий человек! Ты славно Давид Сасунский. Рассмеялся Давид: — А я и есть Давид Сасунский! У плугарей глаза на лоб полезли. — Так ты Давид Сасунский? — Клянусь богом, я Давид Сасунский! А это мой Конек Джалали! Обрадовались плугари, окружили Давида. — Давид! — оказали они. — Слыхом мы про тебя слыхали, а видом не видали. Наш недельный запас пусть будет тебе во здравье! Куда бы ты ни пошел, да не споткнется о камень твоя нога! Да зеленеет зелень и да цветут цветы на твоем пути! Никогда не ведай печали! Да исполнит господь желание твоего сердца! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Пока Давид уплетал недельный запас еды, который себе наготовили плугари, молодой плугарь сел на коня, поскакал к Чымшкик-султан и рассказал ей про необыкновенного этого пахлевана. «Это, уж верно, Давид, — подумала Чымшкик-султан, — пришел, моего хлеба поел и ушел к Хандут-хатун! Хандут-хатун!.. Подумаешь, важная птица!.. Да она мизинца моего не стоит!» В это время мимо ее дворца проезжал по улице Давид. Чымшкик-султан окликнула его, остановила, вышла на улицу, взяла Давидова коня под уздцы и спросила: — Куда путь держишь, Давид? — В Капуткох. — Я знаю, ради кого ты туда едешь. Гусаны мне всё рассказали. Слезай с коня и пойдем ко мне — закуси, отдохни. Капуткох от тебя не убежит. Чымшкик-султан была красавица и говорить умела красно́. Чары ее подействовали на Давида — сошел он с коня, поел, семилетнего гранатного вина выпил, захмелел и уснул… Проснулся Давид ни свет ни заря, и стали его мучить угрызения совести, и взяло его зло на себя. «Что же я наделал! — подумал он. — Мой народ обмануть нельзя. Почему же меня обманули сладкие речи этой женщины?» — Давид! — сказала Чымшкик-султан. — Останься у нас еще на денек! — Нет! — отрезал Давид. — Один раз ты меня уже обманула — довольно! — Давид! — продолжала Чымшкик-султан. — Ведь мы с тобой кольцами обменялись! — Наши кольца обменяли мой дядя и твоя мать, — возразил Давид. — Неделю тому назад я твое кольцо отослал обратно. С последним словом Давид сел на коня и поскакал. Чымшкик-султан вслед ему поглядела. — Ну погоди ж ты у меня, косноязычный Давид!.. Приехал, приворожил меня, а теперь едешь жениться на Хандут?.. Вот я тебе покажу Хандут-хатун! Подумаешь, важная птица! Да она мизинца моего не стоит!.. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ С той поры Чымшкик-султан стала недругом Давида, его супротивницей. Три дня сидела Хандут-хатун под окном, все поджидала Давида. На четвертый день, когда солнце стояло уже высоко, смотрит Хандут-хатун — между небом и землей, полыхая огнем, мчится всадник. «Это, уж верно, Давид», — подумала Хандут и обратилась к привратнику: — Гамто́л! Запри скорее ворота. Сейчас всадник подъедет. Только успел Гамтол руку протянуть к воротам, а Давид уже тут как тут. Кто ни посмотрел бы в тот миг на Давида и на Джалали, всякий сказал бы: «Крепость взгромоздилась на крепость». Давид осадил Джалали под самым окном. Как увидела Хандут-хатун Давида, сердце запрыгало у нее от радости, и она бросила Давиду яблоко. Давид поймал яблоко, понюхал, взглянул на Хандут, да так и обомлел. «Хандуч-хатун может солнцу сказать: «Солнце, заходи! Я вместо тебя буду светить». Гусаны и половину ее красот воспеть не сумели», — подумал Давид. А Хандут-хатун затворила окно и скрылась в глубине комнаты. Давид направился к воротам, смотрит — грозный пахлеван с тяжелой палицей в руке стоит у ворот. Давид со страху ему поклонился. Гамтол ответил поклоном на поклон. — Вот на! — сказал он. — Уже сорок лет, как я здесь привратник, а никому еще на поклон поклоном не отвечал. Нынче Давида Сасунского увидел и со страху ответил ему на поклон. А Давид ему в ответ: — Ну, слава богу! Раз и ты со страху мне поклонился, стало быть, беды в том нет, что и я со страху поклонился тебе. Вот если б ты со мной не поздоровался, обида меня бы сглодала, сжила бы со свету. — Милости просим, брат мой Давид, добро пожаловать! Ты к нам зачем? — Я приехал свататься к Хандут-хатун. Как бы мне ее повидать? — Хандут-хатун по пятницам с сорока своими прислужницами выходит в царский сад погулять. Нынче как раз пятница. Иди в сад, там ты ее и увидишь. — Как тебя звать? — спросил Давид. — Гамтол, твой слуга. — Гамтол! Ты назвал меня: «Брат мой Давид». Давай побратаемся! — Я лучше, чем ты, брата себе не найду, — молвил Гамтол. — Коли ты женишься на Хандут, возьмешь меня в посаженые отцы? — Мне лучше, чем ты, посаженого отца не найти, — отвечал Давид. Подъехал Давид к царскому саду, пустил коня пастись среди роз и рехана[16], а сам лег у Родника бессмертия и уснул. Пришла Хандут с сорока прислужницами, смотрит — Давид спит у Родника бессмертия, а конь пасется среди роз и рехана. Рассердилась Хандут-хатун. — Экий невежа Давид Сасунский! — сказала она. — Мой сад — это что, пастбище для него? Сам разлегся, а его конь топчет розы мои и рехан. Птица на крыле, змея на животе не смеют к моему саду приблизиться. Видно, Давид об ста головах, что в сад мой проник. Скажите: пусть уезжает. Но только дайте ему сначала поесть. Голодного выгнать жаль. Прислужницы принесли Давиду поесть. Давид искупался в Роднике бессмертия, поел, попил, а затем обратился с вопросом к прислужницам: — Как поживает ваша Хандут-хатун? А прислужницы ему на это: — Наша Хандут-хатун говорит про тебя: «Как он посмел въехать в мой сад, как он дозволил коню своему розы мои и рехан топтать?» Хандут-хатун велела тебе убираться вон. А не то… — Коли ваша Хандут-хатун хочет, чтобы я уехал отсюда, — перебил их Давид, — зачем же она поесть мне дала? Нет, я отсюда никуда не уйду. Передайте вашей Хандут: пусть поступает со мной как ей заблагорассудится. Прислужницы удалились. Давид подозвал Гамтола. — Гамтол! Где бы поставить коня? — спросил он. — Брат мой Давид! — отвечал Гамтол. — Кони пятидесяти пахлеванов стоят вон в той конюшне. Поставь и ты там своего коня. Давид отворил ворота конюшни, разнуздал Джалали и оказал: — Ну, иди! Коли ты одолеешь коней, стало быть, я одолею хозяев. Конек Джалали с торжествующим ржаньем вбежал в конюшню. Все пятьдесят коней в страхе прижались к стене. Джалали всю их люцерну съел. Весть о том конюхи поспешили Хандут-хатун принести. — Конь себя показал, — молвили они. — Теперь поглядим, каков хозяин. Когда Хандут-хатун бросила Давиду яблоко из окна, все пятьдесят пахлеванов разобиделись. — Мы уже семь лет сохнем по ней и таем, — сказали они, — а она на нас никакого внимания. А этот репоед сасунский не успел с коня сойти — она ему яблоко бросает! Мы не позволим заике Давиду восторжествовать над нами. Вошел Давид в палату. Там пятьдесят пахлеванов вино пили. Рядом с Давидом они выглядели малыми детьми. Как посмотрели они на Давида, сердце у каждого из них упало, и они между собой уговорились: — Давайте напоим его и убьем. Иначе плохи будут наши дела. Навряд Хандут кого-либо из нас ему предпочтет. Пригласили они Давида, усадили, семилетнее гранатное вино разлили и протянули чару Давиду. — Добро пожаловать, Давид! — сказали они. — Выпей за здоровье Хандут-хатун! Давид исподлобья взглянул на них и сказал: — Разве я воробей, чтобы меня из наперстка поить? Есть у вас карас[17]? Принесите, я его весь опорожню, чтобы легче стало на сердце. Принесли карас, поставили перед Давидом, заместо чары дали ему большущий медный кувшин. Давид семь кувшинов вина осушил, захмелел, голову свесил на грудь. Тут пахлеваны — мечи наголо, сейчас голову отрубят Давиду. А Гамтол, стоя в дверях, увидел это и крикнул: — Брат мой Давид, брат мой Давид! Вокруг твоей головы мухи роятся, отгони их! Давид поднял голову. Пахлеваны мечи под скатерть сунули. Но Давид был пьян, и голова у него сама собой опять свесилась на грудь. Тогда пахлеваны опять мечи свои вынули. А Хандут-хатун взобралась на чердак и через оконце в кровле наблюдала за коварными действиями своих женихов. Перед ней стояла корзина с орехами. Когда Давид опускал голову, а пахлеваны вынимали мечи из-под скатерти, Хандут бросала сверху орех, орех падал на медный поднос, поднос звенел, Давид просыпался, голову подымал, пахлеваны снова прятали под скатерть мечи, снова бледнели и мелкою дрожью дрожали. Так Хандут-хатун все орехи по одному сбросила в палату. Наконец хмель соскочил с Давида, и он сказал слуге: — Возьми скатерть и принеси мне поесть. Но так, чтобы ни одна хлебная крошка на пол не упала, — бросать хлеб на пол грешно! Хотел было слуга взять скатерть, но пахлеваны его остановили: — Не трогай скатерть! Иди за едой. — Что?.. — спросил Давид. — Скатерть должна идти за едой или же еда за скатертью? Сдернул Давид — скатерть и видит: перед каждым пахлеваном обнаженный меч. — Что это значит? Зачем перед вами мечи? — Это наши мечи. — Ими хорошо в огороде землю копать! Дайте их сюда. Пахлеваны отдали Давиду мечи. Давид все мечи с одного разу об колено переломил, обломки отдал Гамтолу. — Сложи-ка ты это в мой чувал, — оказал он. — Сталь добрая, я из нее моему коню подков наделаю. Пахлеваны в ужасе выскочили из палаты. — Иди сюда, Гамтол! — крикнул Давид. — Дом достался нам с тобой, а куры пусть во дворе гуляют. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Хандут-хатун между всеми женихами своими отличила Давида. — Пригласи Давида ко мне, — велела она прислужнице. — А те пятьдесят пахлеванов пусть внизу пообедают. Давид поднялся в покои Хандут, и как скоро увидел он ее — не мог удержаться: обнял и поцеловал в лоб. Но от этого поцелуя жар в нем не остыл, и он поцеловал ее в щеку. Но и тут не остыл в нем жар, и он поцеловал ее в губы. Размахнулась Хандут-хатун — и бац Давида кулаком по лицу! У Давида кровь из носу хлынула. — За что ты меня? — спросил Давид. — За дело! — отвечала Хандут. — Мой отец не хуже твоего. Лев ли то, львица — всё лев. Когда ты поцеловал меня в лоб, я сказала себе: «Это награда за то, что ему пришлось долго ехать ко мне». Но зачем ты поцеловал меня в губы? Царь Шапух и пахлеван Гамза сватов послали к моему отцу. Завтра они придут, тебя отстранят, меня увезут, да еще попрекать начнут, что с тобой, с репоедом сасунским, зналась. При этих словах Давид разгневался, выбежал из покоев Хандут наружу и крикнул: — Брат Гамтол! Выведи моего коня. Гамтол вывел Конька Джалали из конюшни. Давид вскочил на коня и тронул поводья. В это время Хандут-хатун выбежала из дворца, коня за узду схватила. — Давид, остановись! — крикнула она. Давид вырвал узду у нее из рук и поскакал. Хандут со слезами пошла за ним и все умоляла его вернуться. Но Давид не вернулся. А Хандут все шла и шла, так долго шла, что туфельки у нее стоптались, разодрались, с ног соскочили. Тогда Хандут-хатун пошла за Давидом в одних чулках. Так долго шла, что и чулки у нее разодрались и слезли с ног. Тогда Хандут-хатун за Давидом пошла босиком. Так долго шла, что ноги себе поранила, из ран кровь текла и окрашивала в красный цвет колючки и камни. А Давид все ехал, ехал и назад не оглядывался. Хандут-хатун наступала на следы от конских копыт — ямы вмиг наполнялись кровью. Хандут-хатун, ступая по земле окровавленными босыми ногами, шла за Давидом и звала его: — Давид, остановись, ради бога! Подожди меня! Обернись, взгляни на меня, только взгляни — и поезжай дальше! Наконец Давид остановил коня, обернулся и увидел, что девушка бежит за ним босиком. «Вот так так! — подумал он. — Хандут-хатун отродясь босиком не ходила, а нынче босая бежит за мной и следы копыт моего коня окрашивает кровью…» Подбежала Хандут-хатун и схватила коня за узду. — Давид! — сказала она. — Не губи меня, не бери греха на душу! Ты видишь мои раны? Сжалься надо мною, вернись! Чудной ты, Давид! Ну за что ты на меня обиделся? — Как же не обидеться! — воскликнул Давид. — Я за тобой прискакал из Сасуна. Такой долгий путь проехал ради тебя! Стоило мне тебя поцеловать — ты меня бац по лицу, аж кровь потекла. Всякий бы на моем месте обиделся. — Давид, ненаглядный ты мой, не осуждай меня! — сказала Хандут-хатун. — Пятьдесят пахлеванов вот уже семь лет живут в моем доме, и никто из них еще не видел, какова я с лица. А ты только пришел, поздороваться не успел — полез целоваться, осрамил меня. Так нельзя! Я тебя позвала в мой покой для беседы. Мы бы друг дружку послушали, узнали друг друга, сблизились, обо всем договорились, а уж тогда… Устыдился Давид. — Хандут! Придумай мне любое наказание!.. — сказал он. — Давид! — молвила Хандут-хатун. — Я дала себе слово: пока грудь моя дышит, я босиком пойду за тобой до Сасуна, до Мсыра, на край света! Тут Давид подхватил девушку, посадил ее на коня, и воротились они в Капуткох. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Бой Давида с женихами Хандут ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Восточный царь Шапух послал письмо брату своему, царю западному, Бап-френки: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид Сасунский Мсра-Мелика убил, возгордился, в Капуткох прискакал — хочет жениться на Хандут-хатун. Помоги мне его проучить. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Бап-френки письмо Шапуха прочел и от себя написал Давиду: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид Сасунский! Коли ты такой храбрый, выходи со мной биться. Коли не придешь, я со своим войском пойду на восток, Сасун разрушу, Капуткох разрушу, а пыль развею по ветру. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Письмо Бап-фргнки гонцы доставили в Сасун, а как узнали, что Давид уехал в Капуткох, помчались с письмом туда. Давид в это время спал, письмо прочла Хандут-хатун и сказала себе: «Мой Давид долго воевал, он устал от сражений, пусть отдохнет. Я во что бы то ни стало должна предотвратить новую эту войну!» Так порешила Хандут-хатун и от своего имени написала письмо Бап-френки: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Бап-френки! Это письмо пишет тебе Хандут-хатун, капуткохского царя дочь, Давида Сасунского невеста. Давид ничем тебе не досадил, он тебя видом не видал, слыхом не слыхал, так чего же тебе от него надобно? Зачем ты вызываешь его на бой? Давид не придет. Коли ты такой удалой боец, так приходи сюда. Но приходи не один — это я, тебя жалеючи, говорю. Вспомни, чем кончил Мсра-Мелик. Возьми с собой других царей — вдруг да одолеете Давида Сасунского… еслитолько, впрочем, кому-нибудь под силу его одолеть. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Взяли гонцы письмо Хандут и доставили царю своему Бап-френки. Тот созвал визирей и обратился к ним за советом: — Как быть? — Не надо воевать, — рассудил один из визирей. — Как так? — воскликнул Бап-френки. — Брата моего Шапуха не выручить? Нет, будем воевать! — Ну, коли так, — молвил визирь, — отпишем ко всем царям — недругам Вачо Марджо: пусть придут к нам на подмогу. Разослали письма всем шести царям, которые зарились на Хандут-хатун. Бап-френки со своею ратью пришел и осадил Капуткох, чтобы силком увезти Хандут-хатун. Восточный царь Шапух, царь оханский, царь тоханский, царь ландбандский, царь алепский и черный царь, шести государств правители, — каждый со своим войском, — пришли и осадили Капуткох, чтобы силком увезти Хандут-хатун. Каждый лелеял тайную мысль, что солнцеликая дочь Вачо Марджо достанется ему. Поглядел Давид в окно, увидел войско семи царей и сказал: — Хандут! В тот день, когда ты ударила меня по лицу, я молил бога> чтобы все враги твоего отца пришли и осадили Капуткох. Бог услышал мою молитву. Посмотри! Поглядела Хандут-хатун и сказала: — Да!.. Не струсили, пришли. — А почему они должны были струсить? Тут она раскрыла ему тайну своего письма. — Я была уверена, — сказала Хандут-хатун, — что мое письмо напугает их и они не пойдут войной на тебя. Так нет, не струсили, пришли! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Поутру Вачо Марджо созвал пятьдесят пахлеванов. — Семь царей хотят со мной воевать из-за Хандут-хатун, — объявил он. — Кто из вас выйдет на бой? Пахлеваны ему на это ответили: — Вот уж семь лет, как мы здесь живем, а дочь твою в глаза не видали. Давид Сасунский приехал только вчера, и уже твоя дочь яблоко ему кинула, в покой к себе позвала, обласкала его… — Стало быть, не выйдете на бой? — спросил Вачо Марджо. — Нет, не выйдем, — отвечали пахлеваны. — Кому Хандут-хатун подарила яблоко, тот пусть и выходит на бой. Обещай выдать за победителя свою дочь, тогда мы пойдем в бой. Но тут вмешался Давид. — Этот бой — мое дело, — сказал он. — А вы себе спите спокойно. Где бой, там и Давид Сасунский. — Давид! — сказала Хандут-хатун. — Ведь ты же так долго сражался, ты устал… — Хандут! — молвил Давид. — Ради тебя я согласен воевать с целым светом. Чтобы ринуться в бой, я только жду твоего повеления. Ворочусь я через три дня. Не вернусь — значит, меня убили. Об одном я прошу тебя: тело мое унеси с поля битвы и похорони меня своими руками. Примета моя — Ратный крест на правом плече. По этому кресту ты меня и опознаешь. Давид пошел в конюшню выводить Конька Джалали. Хандут-хатун догнала Давида. — Подожди, Давид! — сказала она. — По обычаю наших предков, если муж идет в бой, его коня должна выводить жена. Дай я выведу твоего коня. Давид остался ждать во дворе. Хандут-хатун вошла в конюшню, смотрит — пятьдесят коней забились в угол, а перед ними, как неприступная крепость, стоит Джалали. Хандут-хатун протянула руху — хотела за гриву Джалали ухватить и вести из конюшни. Но Джалали ее не признал, не дался ей. Он так мотнул головой, что Хандут-хатун отскочила и — бух! — грянулась оземь. — Ой, Давид! — закричала она. — Конь твой меня убил! Давид подбежал, обнял Хандут и сказал своему коню: — Ай-ай-ай, Конек Джалали! Как же тебе не стыдно? Ты ударил мою жену! Разве ты не видишь, что это женщина? Негоже мужчине бить женщину. Конек Джалали в смущении опустил голову. — А теперь выводи его! — обращаясь к Хандут-хатун, молвил Давид. — Ты что ж это, хочешь, чтобы конь твой меня убил? — сказала Хандут-хатун. — Нет, Хандут, — отвечал Давид. — Конь думал, что ты мне чужая. Теперь он тебя не тронет. Выводи. Подошла Хандут, взяла Джалали за гриву и вывела во двор. Конь не противился. Она оседлала его. Давид затянул подпруги, поцеловал коня в лоб, сказал: «Хлеб, вино, вездесущий господь!» — вскочил в седло, перемахнул через стену и помчался в бой. Осадил коня Давид на высоком холме, смотрит: сколько в море песку, столько в поле войска; сколько в лесу деревьев, столько в поле шатров. «По обычаю предков моих, я должен предупредить врага, а потом уже нападать», — напомнил себе Давид и громким голосом заговорил: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Единоборство Давида с Хандут-Хатун. Давид даёт клятвы Чымшик-Султан ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид бился днем, а вечером возвращался к Хандут-хатун. В этот вечер он не вернулся. — Горе мне! — сказала Хандут-хатун. — Убили Давида! На рассвете она встала, надела на себя мужские одежды, вооружилась и понеслась на поле битвы с тем, чтобы или прийти Давиду на помощь, или взять его тело, поплакать над ним и предать его земле. Долго пробиралась Хандут среди мертвых тел. Всех павших воинов богатырского сложения она подцепляла копьем и поворачивала к свету — нет ли Ратного креста у них на плече. А навстречу ей ехал Давид. Он еще издали приметил: Хандут копьем приподнимает тела, что-то ищет у мертвецов на плечах, а затем снова опускает на землю. Давид закрыл лицо красным платком и, изменив голос, сказал: — Здравствуй! Хандут ничего ему не ответила. — Эй, молодец! — крикнул Давид. — Я — путник. Повстречался с тобой и поздоровался. Почему ты мне не ответил? — Не твое это дело, — сказала Хандут. — Не хочу я с тобой здороваться и не буду. Проезжай! Давида смех разбирал. — Скажи ты мне, ради бога, — снова заговорил он, — куда ты путь держишь и отчего ты такой сердитый? — Чего пристал? — крикнула Хандут. — Говорят тебе, проезжай! Тут уж Давид не выдержал, рассмеялся: — Знаю я, кого ты ищешь! Три дня назад я его убил. Не веришь? Его голова лежит в моем хурджине. «Конь — Давидов, но всадник не похож на Давмда, — подумала Хан-дут. — Неужто это он Давида убил и сел на его коня?» От одной этой мысли Хандут всю передернуло. — Ты язык-то не распускай! — сказала она. — Тебе не под силу его убить. Не родился еще на свет такой человек, который мог бы его убить! — А вот я, как видишь, родился на свет и убил того человека. Коли хочешь мужа, выходи за меня. — Если ты убил Давида Сасунского, так убей и меня. Только через мой труп ты сможешь проехать. Я тебя не пущу. Мы должны биться. — Биться?.. Добро! И завязался у них бой. Кони землю копытами взрыхлили, боевая пыль поднялась, небо затмила. Бойцы кружили, взмахивали палицами — перевеса ни на чьей стороне не было. Давид бил шутя, Хандут била, не помня себя от ярости, била насмерть. Наконец Давид сказал: — Коней жалко! Давай врукопашную! Сошли они с коней, сцепились. Давид повалил девушку, коленом ее прижал. — Ой, удалец, не убивай меня! — взмолилась Хандут-хатун. — Я — женщина! Рассмеялся Давид. — Я знаю, что ты женщина! — сказал он. — Это я тебе отомстил за то, что ты меня — помнишь? — кулаком двинула по лицу, так что кровь потекла. — Ой!.. — вскричала Хандут-хатун. — Это ты, Давид? — Он самый! — Ненаглядный мой! Значит, ты жив-здоров? — Еще здоровей, чем был до войны. Поднял Давид Хандут-хатун и поцеловал ее. Сели они на коней, поскакали домой. А когда приехали, достал Давид из хурджина голову пахлевана Гамзы и бросил ее к ногам Хандут-хатун. — Этот человек — Давид Сасунский, — сказала Хандут родителям своим и братьям, — он убил Мсра-Мелика, освободил Сасун. Он разгромил вражье войско, убил царя восточного, убил царя западного, убил царя оханского, убил царя тоханского, убил пахлевана Гамзу, освободил Капуткох, — все это он сделал ради меня. Чем же мы его вознаградим? Мать с отцом и братья Хандут сказали: — Мы тебя отдадим за этого человека, а в приданое за тебя дадим землю от Брана до Бандымаху. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид и Хандут собрались ехать в Сасун. Одежды и наряды невесты навьючили на шестьдесят коней, которых им подарил Вачо Марджо. Давид сел на Конька Джалали, Хандут — на белого коня, и они тронулись в путь. А как ехали через Хлат, преградила им дорогу Чымшкик-султан. — Куда путь держишь, косноязычный Давид? — спросила она. — Ты обручился со мной, мы с тобой кольцами обменялись, а теперь ты Хандут из Капуткоха взял себе в жены? Что так? Разве я некрасива? Почему ты меня разлюбил? Коли так, должны мы с тобою биться. Или я тебя убью и мы с Хандут останемся вдовами, или ты меня убьешь и тогда женись себе на Хандут-хатун. Пока я жива, тебе другой жены не видать, так ты и знай! «Как тут быть? — подумал Давид. — Если я стану биться с ней и убью, пойдет молва по свету: Давид Сасун-ский убил женщину. Да и как мне сражаться с женщиной при Хандут-хатун?» Отвел Давид в сторону Чымшкик-султан и оказал: — У меня к тебе просьба… Со мною девушка. Если мы сразимся при ней, она может вмешаться, попадет под копыта коней. Отпусти меня домой — я отдам ее на попечение дяде и через неделю приеду с тобой сражаться. — Поклянись хлебом и вином, что через неделю приедешь сражаться со мной! Давид поклялся: — Клянусь хлебом, вином, господом вездесущим, Богородицей-на-горе и Ратным крестом на правом моем плече, что через неделю я возвращусь в Хлат и сражусь с тобой. Чымшкик-султан посторонилась: — Поезжай! Давид и Хандут продолжали свой путь в Сасун. Сасунские князья и простолюдины повели Давида и Хандут в церковь, повенчали их, потом зарезали семьдесят оленей, семьдесят диких баранов, притащили семь карасов семилетнего вина, позвали семь пар гусанов, семь дней, семь ночей свадьбу справляли, и стар и млад ели, пили, веселились. Как скоро Хандут-хатун заключила в свои объятия Давида, забыл он ту клятву, что дал Чымшкик-султан, и не вспоминал о ней ровно семь лет. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Рождение Мгера и смерть Давида ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Давид больше не пил вина. Он был пьян от любви к Хандут-хатун. Однажды он ей сказал: — Хандут! Я вывез тебя из Капуткоха, отнял у пятидесяти пахлеванов — согрешил перед ними. А теперь меня мучает совесть. Слыхал я, что в Гюрджистане красивых девушек не счесть. Я соберу пятьдесят пахлеванов, отведу их в Гюрджистан, сыщу для них пятьдесят невест, постараюсь сделать так, чтобы каждому из них невеста по душе пришлась, всех переженю, а затем возвращусь в Сасун. А Хандут-хатун на это сказала: — Давид! Ты меня у отца с матерью отнял, привез сюда, а теперь покидаешь меня, уходишь? — Хандут! — молвил Давид. — Если даже я тысячу лет проживу рядом с тобой, все равно мне любовью твоей не насытиться. Я должен идти. Не пойду — меня замучает совесть, и я умру. Знала Хандут: если Давид что скажет — значит, так тому и быть. А Хандут была покорна, как всякая женщина, и она примирилась со своей судьбой. — Давид! А коли у нас с тобой сын родится, как назвать его? — спросила она. — Если родится сын, назови его — Мгер, чтобы имя отца моего продолжало жить, — отвечал Давид и протянул жене золотое, усыпанное драгоценными камнями запястье. — Коли сын родится у нас, надень ему запястье на правую руку, а коли дочь, то предназначь ей это запястье в приданое. Если долго меня не будет, пошли за мной сына. Я узнаю его по запястью. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Сел Давид на Конька Джалали, призвал себе в помощь хлеб и вино и отправился в путь. Посетил он пятьдесят стран, разыскал пахлеванов и увел в Гюрджистан. Увидит пригожую девушку — сейчас к родителям: — Не выдадите вашу дочь за моего брата? Кто мог отказать Давиду!.. Отыскал Давид пятьдесят красивых девушек и женил пятьдесят пахлеванов — каждого на той, что пришлась ему по душе. Жила там одна девушка невиданной красоты. Очень она Давиду понравилась, и он сказал: — А эту я увезу с собой, и будет она служанкой у Хандут-хатун. — Добрая будет служанка, — молвили пахлеваны. — А теперь, братцы, — продолжал Давид, — с богом по домам! И мне пора домой, в Сасун. Всем нам счастливого пути! Тут все друг другу поклонились, расцеловались, и каждый посадил свою невесту на круп коня. — Спасибо тебе, Давид! — хором воскликнули пахлеваны. — Ты исполнил наши желания. Да будет твоей тенью удача, а беда — пылью, летящей из-под копыт твоего коня. Пусть враги твои перемрут, а друзья пусть живут-поживают. Счастливо! Ускакали пахлеваны. Давид посадил девушку на коня и помчался к Хандут-хатун. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ …А теперь обратимся к Хандут-хатун. Как скоро Давид в Гюрджистан отбыл, Вачо Марджо послал за дочерью. Хандут-хатун была в ту пору на сносях. Приехала она в отчий дом и тут же родила сына. Весть о том дошла до Сасуна. Прибыл в Капуткох Кери-Торос и сказал: — Если это сын Давида, он должен показать свою силу. Ребенка спеленали, а заместо свивальника обвили, перевязали его цепью от плуга. Малыш заплакал, потянулся, и в то же мгновенье цепь порвалась, обрывки разлетелись в разные стороны и перебили светильники и посуду. Ну да разве у Давида и Хандут мог родиться заморыш?.. Кери-Торос взял малыша на руки, подержал на весу и сказал: — Это сын Давида, силач! Принесли большущее корыто, выкупали младенца и тут только углядели, что левая ручонка сжата у него в кулачок. Как ни бились, так и не сумели разжать кулачок. — Вам — радость, и нам — радость, — сказал Кери-Торосу Вачо Марджо. — Вот только жаль, что мальчик — калека. Стал Кери-Торос ручку мальчонки растирать и разжал-таки ему кулачок. На ладони у малыша капля крови алела. — Ого! — воскликнул Кери-Торос. — Младенец превратил весь мир в каплю крови и зажал в кулачке!.. Если он будет жить, то дивные дела совершит. Земле не под силу будет его носить. Только камень способен его удержать. Прошло два-три дня. Хандут-хатун сына своего окрестила и нарекла его — Мгер. У других дети росли по годам, Мгер рос по месяцам; у других дети росли по месяцам, Мгер рос по дням и часам. Малое время спустя Кери-Торос привез Хандут-хатун с Мгером в Сасун. Когда Мгеру исполнилось два года, ростом он был уже с двадцатилетнего пахлевана. Он ходил-гулял по городу, играл с ребятишками. Через Сасун большая река протекала. Мгер перекинул через нее мост. Если по мосту шли люди, Мгер останавливал их, колотил и приговаривал: — Собачьи дети! Вы думаете, это я для вас мост перекинул? Зачем вы шляетесь по моему мосту? Люди поворачивали обратно, спускались к реке и переправлялись вброд. Тогда Мгер подходил к ним, принимался колотить их, да еще и приговаривал: — Собачьи дети! Ведь я же для вас мост перекинул? Чего же вы вброд лезете? Унесет вас теченьем — грех на моей душе будет. Горожане Кери-Торосу пожаловались. Кери-Торос призвал Мгера, побранил его, но это не помогло. Тогда Кери-Торос отправил его с матерью в Капуткох. «Пусть Вачо Марджо возится с внуком», — решил он. Мгер что в Сасуне, что в Капуткохе вел себя одинаково: бил и калечил малых ребят, деревья вырывал с корнями, лазал на неприступные скалы — яйца у орлиц воровал. У Горлана Огана сердце радовалось. — Мгер в отца пошел — Давид точно таким в детстве был. А Пачкун Верго ворчал: — Давид своего чертенка нам подсунул, а сам в Гюрджистан поехал и там веселится напропалую. А Кери-Торос тяжко вздыхал: — Мальчишка нам всю душу вымотал. Давайте отправим его опять в Капуткох. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ У Хандут-хатун было два брата. Каждый день ходили они в горы на охоту. И вот как-то раз Хандут-хатун обратилась к ним с просьбой: — Ребята! Возьмите с собой Мгера, а то соседям от него житья нет. Поутру дядья увели с собой Мгера в горы. Охотились они в тот день неудачно. Мгер погнался за диким бараном, догнал, голову ему отвертел, барана дядьям отдал. Те взвалили добычу Мгеру на спину, а в городе отняли у него барана, пошли к своим дружкам и пропировали с ними до утра. Прошло две недели. Наконец Хандут-хатун обратилась к Мгеру с вопросом: — Мгер! А сам-то ты охотишься или нет? — Конечно, охочусь, — отвечал он. — Я диких баранов убиваю, взваливаю их себе на спину и несу до самого города. Под городом дядья отнимают у меня добычу, относят ее своим дружкам и вместе с ними пируют. — Завтра ты дядьям добычу не отдавай, а принеси нам, — приказала мать. — Ладно, матушка, — сказал Мгер. Утром дядья взяли Мгера на охоту. Мгер большущего оленя убил. Дядья так и обомлели. Взвалили они добычу Мгеру на спину, а на окраине города остановились и сказали: — А теперь, Мгер, положи оленя наземь и ступай домой. — Нет, — сказал Мгер, — я своего оленя вам не отдам. — То есть как это ты не отдашь? — А вот так: не отдам — и все тут. Добыча — моя, и я отнесу ее матери. Старший дядя сказал: — Говорили нам, что сасунцы — сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле. Младший дядя сказал старшему: — Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу. Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший — по другой. Мгер одной рукой схватил старшего, другой — младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами. — Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! — сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой. — Мгер! А где же твои дядья? — спросила Хандут-хатун. — Они тоже нынче с добычей? — Нет у них никакой добычи, — отвечал Мгер. — Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются. Хандут-хатун так и ахнула: — Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил! Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят — Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены. Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун: — Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Прибыли мать с сыном в Сасун. Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу. Как-то раз Мгер задал матери вопрос: — Матушка! У меня отца нет? — Как так нет, ненаглядный мой? — молвила мать. — Твой отец — Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете. — А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец? — Твой отец в Гюрджистан уехал — пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь? — Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить? Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь. Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка. Поравнялся с ним Мгер и крикнул: — Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей. А вот мне она под стать — отдай ее мне! — Мальчишка! — крикнул Давид. — У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать — тебе или мне? Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал: — Я тебе не позволю ее увезти! Разгневался тут Давид и такие слова произнес: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Ветвь четвертая Мгер Младший ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Часть первая ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер оплакивает смерть отца ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ В тот день, когда Давид и Хандут скончались, их сын Мгер находился в Капуткохе. Весть о кончине родителей до него не дошла. Вместе с сорока неженатыми юношами и сорока молодыми девушками он пировал, семилетнее вино пил, чтобы боль от проклятья отцовского заглушить. Вачо Марджо нарочно держал его в неведении. Он так рассуждал: «Пусть Мгер позабудет отца своего и родной Сасун, пусть останется у нас навсегда и превратится в мощный оплот нашей страны!» ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Некоторое время спустя Чымшкик-султан прислала из Хлата Кери-Торосу письмо: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Отцы города Сасуна! Не миновать мне с вами сражаться. Ваш Давид со мной обручился, мы с ним кольцами обменялись, но он меня обманул и в жены себе взял другую. Давида за клятвопреступление я убила, Сасун обложила данью. Согласны платить мне дань? Тогда платите! А не то я пойду на Сасун войной, землю вашу и камни кровью обагрю и с собой унесу. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Прочел письмо Кери-Торос, созвал отцов города, посоветовался с ними и такие слова сказал: — Чымшкик-султан пойдет войной на Сасун, землю нашу и камни кровью обагрит. Давайте пошлем людей к Давидову тестю, Мгера у неговозьмем и приведем в Сасун, чтобы он за отца отомстил и стал своего края правителем, — тогда у Сасуна будет защитник. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Кери-Торос и Горлан Оган взяли с собой семь буйволовых шкур, отправились в Капуткох, пришли к Вачо Марджо и сказали: — Тут у вас живет мальчик, сын нашего родича. Где он? — Он умер, — отвечал им Вачо Марджо. Вачо солгал. Мгера он спрятал за семью воротами, у каждых ворот стражу поставил, по его велению все время били бубны и звучали зурны, чтобы Мгер не услышал голос своего рода и не вышел на свет божий. Вачо Марджо недаром так им дорожил: Мгер, словно крепость, охранял Капуткох, не давал врагам близко к нему подойти. — Умер? — переспросил Кери-Торос. — Ей-богу, умер! — поклялся Вачо Марджо. — У наших покойников есть примета, — сказал Кери-Торос. — Рост годовалого сасунца равен десяти алепским кангунам, рост двухгодовалого равен двадцати алепским кангунам. Каждый год сасунец прибавляется в росте на десять кангунов. Мы сразу отличим могилы наших соотчичей. Пошли они на кладбище, смотрят: нет ни одной подходящей по размеру могилы. Тогда Горлан Оган сказал: — А ну, Вачо Марджо, говори: где ты прячешь нашего родича? Лучше скажи, а не то я так заору, что все ваши беременные женщины со страху выкинут, все ваши коровы выкинут, все ваши буйволицы выкинут, все кобылы ваши выкинут, все ваши старики и старухи со страху помрут. Не бери ты греха на душу, отдай добром нашего мальчика, а мы его домой отвезем. Но Вачо Марджо так и не указал, где он спрятал Мгера. Тогда Горлан Оган обмотал себя семью буйволовыми шкурами, чтобы от собственного крика не лопнуть, привязал себя цепью к дереву, чтобы собственный голос его не унес, и крикнул: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер мстит за отца ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ При дороге в Сасун стоял монастырь Матхаванк. Чымшкик-султан и другие цари — Давидовы недруги — знали, что путь Мгера мимо Матхаванка лежит. И вот послали они к настоятелю монастыря на́рочного, золото ему посулили, на словах передать велели: «Когда Мгер Сасунский покажется, ты нас извести». Замышляли они броситься Мгеру наперерез и убить его. Уже вечерело, когда сасунцы приблизились к Матхаванку. Кери-Торос впереди ехал, Мгер и Горлан Оган — сзади. Вдруг Кери-Торос остановил коня. — Что это ты остановился? — спросил Мгер. — Гляди, — сказал Кери-Торос. — Высокие дубы срублены и навалены поперек дороги. — Это вражьих рук дело, — заметил Горлан Оган. Не знали они, что дубы навалены по приказу игумена. Он так рассчитал: начнут сасунцы расчищать дорогу, устанут и зайдут в монастырь отдохнуть, тут-то их недруги нагрянут и с ними покончат. — Дедушка Торос! — предложил Мгер. — Вы с дедушкой Оганом поднимайте вдвоем деревья и передавайте мне, а я их с обрыва вниз покидаю. Сказано — сделано. Кери-Торос и Горлан Оган поднимали кряжистые дубы и передавали Мгеру, а тот, словно медведь, брал их в охапку и кидал с обрыва. Так трудились они до заката, доверху завалили пропасть срубленными деревьями, путь себе расчистили, но притомились. Поехали дальше, смотрят — в темноте монастырь белеется. Подъехали они к воротам, постучали. Вышел настоятель, спросил: — Что вам надобно? — Мы — усталые путники, — отвечали сасунцы. — Впусти нас. Мы отдохнем, выспимся, а на зорьке снова тронемся в путь. Настоятель впустил сасунцев, велел угостить их на славу, спокойной ночи им пожелал и ушел, а к врагам сасунцев гонца послал. Усталые путники поужинали и легли спать. Раным-рано проснулся Кери-Торос, в окошко выглянул. Смотрит — несметная рать осадила обитель. Тут он как крикнет: — Эй, Мгер, вставай! Войска семи царей окружили нас. Мгер и Горлан Оган вскочили, к окну подбежали. Смотрят — травам полевым есть счет, вражескому войску нет счету. Среди войска стоял игумен и пальцем показывал на ту комнату, где спали сасунцы. Мгер недолго думая облачился в доспехи. — Хлеб, вино, вездесущий господь!.. — воскликнул он. — За мной! И не трусить!.. Выбежал Мгер, вскочил на коня, палицу взял и поскакал. Кери-Торос и Горлан Оган тоже сели на коней и поскакали. Врезался Мгер в войско. Только что был он здесь — глядь, уже там; направо и налево рубил, косил, громил и рассеивал недругов, подобно тому как ветер-дракон рассеивает тучи мошкары. Кери-Торос и Горлан Оган взыграли духом. Вырвали они с корнями каждый по тополю и напали на вражье войско. — Эй!.. — крикнул Мгер. — Зачем это вы с тополями? — Ты устилаешь ток снопами и веешь зерно, а мы наметываем с краев. Как увидели цари-недруги, что войска их разбиты, вскочили на коней и стремглав понеслись каждый в свою страну. Впереди всех мчалась Чымшкик-султан. Мгер поймал настоятеля, привел в монастырь, схватил за волосы, ударил головой оземь и сказал: — Коль скоро игумен оказался предателем, то монастырь этот будет именоваться впредь не Матхаванк, а Матнаванк[18]. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ …По прибытии в Сасун Горлан Оган достал оружие и доспехи сасунского царствующего дома, вывел из конюшни Конька Джалали и оказал: — Родной ты наш Мгер! Надевай отцовские доспехи, бери отцовское оружие, садись на отцовского коня. Теперь ты у нас единственный оплот царства Сасунского — так для кого же мне все это беречь? И тут Мгер ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Часть вторая ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Гоар-Хатун ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Прошло некоторое время. И вот как-то раз обратился Мгер к Горлану Огану: — Дедушка! Неспокойно у меня на душе. Дома сидеть мне невмочь. Хочу погулять по свету. — Ну что ж, внучек, — молвил Оган. — Поезжай, коли хочешь. Облачился Мгер в ратные свои доспехи, вооружился, сел на Конька Джалали, попрощался со всеми сасунцами и отправился в путь. Долго ли, коротко ли, доехал он до высокого утеса. Мгер был не из тех, кто возвращается с полдороги. Но утес преграждал ему путь. Вдруг из-под утеса выюркнула лиса. Мгер погнался за ней. Гнался, гнался и наконец на вершину утеса взобрался. Посмотрел вокруг — вдали чья-то столица виднеется. Мгер поворотил коня в сторону города. Ехал он, ехал, вдруг видит: перед ним широкая пещера. Сошел он с коня и присел отдохнуть. Только присел — глядь: к пещере, высунув язык, несется большущий олень. Мгер прицелился в него из лука, пустил стрелу и убил наповал. В это время, откуда ни возьмись, появились всадники и принялись осыпать Мгера бранью: — Кто ты таков? Как ты смел царского оленя убить? Мгер зарычал и встал во весь рост. Как услышали всадники его голос, как увидели, что ростом он с гору, сейчас догадались, что это Мгер Сасунский, коней поворотили и ускакали. Мгер поехал следом за ними и доехал до Багдада, где царствовал царь Пачик. Сошел он с коня, под городом шатер разбил. Весть о том, что прибыл Мгер Сасунский и под городом шатер разбил, дошла до самого царя. Царь Пачик взял с собой визирей своих и векилов, всю свою свиту, вышел к Мгеру навстречу и сказал: — Добро пожаловать, Мгер! — Здравствуй, — сказал Мгер. — Еще в те времена, когда твой отец воевал с Мсра-Меликом, мы с твоим отцом дали друг другу обещанье. — Тысячу лет тебе здравствовать! — сказал Мгер. — Какое же обещанье вы дали друг другу? — Мы обещали и поклялись, — отвечал царь: — «Если у меня родится дочь, а у тебя сын, то я дочь за твоего сына отдам. Если же у тебя родится дочь, а у меня сын, то ты свою дочь за моего сына отдашь». Вот что мы обещали друг другу. Твоему отцу бог даровал сына, а мне — дочь. Может, ты на ней женишься? — Все может быть, — отвечал Мгер. — Понравится, так женюсь. А как ее зовут? — Гоар. И тут все пошли к Гоар-хатун. То была не девушка, но ангел прекрасный. День и ночь гляди на нее — все равно не наглядишься. Понравились Мгер и Гоар друг другу, уговорились они меж собой, и Мгер возвратился к себе в шатер. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ На рассвете выглянула Гоар в окошко, смотрит — Мгер в шатре не умещается, ноги по колена выставил наружу. Встревожилась девушка: как бы солнце его не ударило. Взнуздала она вороного коня, надела на себя мужскую одежду, в доспехи облеклась, помчалась к шатру и грубым голосом крикнула: — Эй, Мгер! Чего это ты так разлегся? Гляди, солнце тебя ударит! — Что же я могу поделать, если шатер мал для меня? — отозвался Мгер. Засмеялась Гоар. — Не шатер мал, а ты сам велик. Рост у тебя богатырский. — Рост от бога, — заметил Мгер. — Дай мне поспать! — Не дам, — сказала Гоар. — Я — сын царя Паника, пришел тебя испытать. Должны мы с тобой сразиться. Коли победишь, я отдам за тебя сестру, а не победишь — я тебе голову отсеку. Мгер облачился в доспехи, вышел, сел на коня. Гоар уже выехала на открытое место и была наготове… Метнет Гоар палицу — Мгер подхватит ее на лету. Мгер метнет — Гоар подхватит. Не было перевеса ни на чьей стороне. Мгер не со всего размаху бросал палицу — боялся брата Гоар убить; Гоар не со всего размаху бросала палицу — боялась жениха своего убить. После двухчасового потешного боя Гоар сказала: — Довольно, Мгер, а то мы коней заморим. Иди в шатер, отдохни. Я тебе туда поесть пришлю. Возвратилась Гоар во дворец, велела овцу зажарить, приготовила хлеб и бурдюк вина и сказала слугам своим: — Отнесите все это в шатер Мгеру Сасунскому. Мгер поел, выпил вина, лег и проспал до зари. На заре Гоар надела красную капу, села на красного коня, понеслась к шатру и, примчавшись, крикнула: — Эй! Ты ли Мгер Сасунский? Мгер изнутри отозвался: — Сначала дай поесть, а потом я подам о себе весть. По приказанию Гоар слуги принесли целую гору хлеба, жареную телку и бочку вина. Мгер поел, попил и только тогда ответил: — Да, я — Мгер Сасунский. — Тот самый, который пришел, чтобы взять в жены мою сестру Гоар? — Да, тот самый. — Я — младший сын царя Пачика. Давай уговоримся: если ты выиграешь, Гоар — твоя, увози ее на заре. Если же я выиграю, то я голову тебе отсеку. — А что за игра? — спросил Мгер. — Игра такая: положи свой перстень вон на тот камень — мы будем стрелы сквозь него пропускать. Кто не сумеет, тот проиграл. Положил Мгер свой перстень на камень. Гоар прицелилась — и стрела ее пролетела сквозь перстень так, что перстень не покачнулся. Пришел Мгеров черед. Мгер опустился на одно колено, стал целиться, В это мгновенье Гоар обернулась к нему лицом. Она была так прекрасна, что Мгер одним глазом на нее поглядел и взял неверный прицел: пустил стрелу, сшиб перстень, и стрела сквозь него не пролетела. Гоар взяла меч и сказала: — Помнишь наше условие? Простись с головой. — Как же, дожидайся! — сказал Мгер. — Ведь ты нарушил наше условие. Ты обернулся ко мне лицом, а я невольно подумал: «Эге! Если брат такой красавец, какова же должна быть сестра?» Одним глазом я глядел на тебя, и моя стрела пролетела криво. Дай я еще раз пущу стрелу. Гоар положила перстень на место. Мгер прицелился, пустил стрелу, и она пролетела сквозь перстень. Гоар весело рассмеялась. — Молодец, Мгер! — сказала она. — Ты достоин стать мужем Гоар-хатун! Тут только Мгер понял, что перед ним не сын, а дочь царя, Гоар-хатун. На другой же день их повенчали. Семь дней, семь ночей пировали и веселились на свадьбе. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Ночью, едва Мгер возлег, положила Гоар-хатун к нему на ложе меч. — Мгер! — сказала она. — Мсырский царь требует у отца моего или дани, или моей руки. Одолей сперва мсырского царя, освободи отца моего от дани — только тогда буду я тебе женой, а ты мне мужем. — О-хо-хо! — вздохнул Мгер. — В этом мире войнам нет ни конца, ни счета. На кривде стоит мир. Утром рано встал Мгер, смотрит: город обложило мсырское войско. Мгер облачился в доспехи, вооружился, вскочил на Конька Джалали и ринулся в бой. Как если б гора сдвинулась с места и пошла дробить камни и корежить кусты, так крошил недругов Мгер, из конца в конец облетая на коне поле битвы. Сражался Мгер до полудня. Но ведь Мгер все же был человек! В полдень слез он с коня, меч и другое оружие к седлу приторочил, а сам отошел на сто шагов за нуждой. Сераскиром мсырского войска был внук Козбадина. Он сказал своим военачальникам: — Друзья! Сейчас или никогда! Он сын Давида, сасунокого сумасброда. Если он снова сядет на коня, то мы пропали. Сераскир подал знак, по его знаку нахлынули мсырские воины, заарканили Мгера, связали его по рукам и ногам и к своему царю повели. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказали они. — Какое наказание придумаешь ты Мгеру Саоунскому? Мсырский царь им на это сказал: — Мгер — царевич, голову рубить ему негоже. Уведем его в Мсыр, сбросим в глубокий-преглубокий колодец — пусть там сидит до скончания века. А теперь ловите Конька Джалали. Я на него сяду, на круп посажу Гоар-хатун и увезу ее в Мсыр. Э, да разве Конек Джалали кому-нибудь дастся?.. Как увидел он, что Мгера в плен взяли, взвился на дыбы, разбушевался, как море, пеною брызнул, стал копытами бить врагов, бил направо, бил налево, покалечил и убил до смерти тысячу ратников и умчался на Цовасар. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Гоар-хатун видела из окна, как коварное мсырское войско взяло Мгера в плен. Тяжкий стон вырвался у нее из груди. — Нет, мсырский царь! — сказала она. — Ты скорее свой собственный затылок увидишь, чем мое лицо! Надела она на себя мужскую одежду, села на вороного коня, в горы умчалась и спряталась в неприступной крепости отца своего. Десять дней разыскивали мсырцы дочь царя Пачика, но так и не нашли. Мсырский царь собрал дань, Мгера, связанного по рукам и ногам, велел на верблюда взвалить, увез его в город Мсыр и бросил в глубокий колодец: — Пусть он тут сидит семь дней, а через семь дней мы придем и камнями забросаем колодец — иначе Мгер выйдет вон и разрушит весь мир. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер справляет по себе поминки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Жила в городе Мсыре старуха армянка. Было у старухи сорок коз и одна-единственная дочь. Это была та самая старуха, которая подняла на смех Козбадина, когда Козбадин шел на Сасун. Как узнала старуха, что Мгера Сасун, ского привезли в Мсыр и бросили в колодец, то сказала себе: «Наш сасунский светоч умрет без хлеба и без воды. Буду я носить ему хлеб и воду и дочку мою к нему спущу, чтобы был у меня внук сасунского рода». Каждое утро резала старуха козу, мясо и хлеб Мгеру носила, в колодец ему бросала, чтобы он не сидел голодным. Так прошло семь дней. Старуха знала, что нынче должны Мгера камнями засыпать. Наклонилась она над срубом и крикнула: — Мгер! Нынче сюда придут камнями тебя засыпать. Расплавленный свинец будут лить в колодец. Но ты не бойся. Рядом с твоим колодцем есть еще один колодец — о нем знают бог да я. Лови кочергу и пробей дыру в правой стенке колодца — как раз за ней тот, другой колодец. Еще я принесла два пуда немытой шерсти, чтобы тебе было чем заткнуть дыру. Когда слуги мсырского царя придут и крикнут тебе: «Мгер Сасунский! Ты жив?» — ты крикни им: «Жив!» — тотчас переходи в соседний колодец, а дыру шерстью заткни. Выговорила старуха все свои наставления и ушла. Через час пришли люди мсырского царя и крикнули: — Сумасброд сасунский Мгер! Ты жив? Мгер прорычал из колодца: — Я-то, слава богу, жив, а вот враг мой мертв. Тут Мгер переполз в соседний колодец, а дыру шерстью заткнул. Завалили колодец камнями, а на камни принялись лить расплавленный свинец. Свинец скрепил камни и залил все устье колодца. Почуял Мгер запах гари. «Ого! Чуть было и меня не залили свинцом! — сказал он себе. — Если б я был смертен, то умер бы сразу — и дело с концом. Но смерти мне нет, и я мучился бы до скончания века. Ох, как много зла в мире! Надо разрушить его и создать заново». Прошло сорок дней. Старуха всех своих коз порезала, мясо Мгеру снесла. Когда Мгер съел последнюю ее козу, старуха наклонилась над срубом и крикнула: — Мгер! У меня есть дочь, женись на ней, будет у меня внук сасунского рода. Мгер подумал-подумал и сказал: — Приводи свою дочь! Привела старуха дочь, и та по веревке спустилась к Мгеру. Мгер даже краем глаза на нее не взглянул. А через два часа сказал ей: — Сестрица! Крикни матери, чтобы она тебя вытащила наверх. — Матушка! — крикнула дочка. — Вытащи меня наверх. Обвязал себя Мгер веревкой. Старуха тянет, тянет… Чувствует — тяжело! То ноги раскорячит, то упрется в сруб, то пригнется… Тянет, кряхтит. Мгер ногами и руками хватается за выступы, за углубления, чтобы старухе легче было тащить. Тянула, тянула, тянула старуха, наконец вытянула — глядь, а это совсем не дочь. — Обманул ты меня, Мгер, — сказала она, — дочь мою в колодце оставил. Я всех моих коз для тебя порезала, кормила тебя, чтобы ты с голоду не умер и зятем мне стал. Разве так за добро платят? — Да я же у тебя не просил дочь, — возразил Мгер. — Ты сама ее привела и в колодец ко мне спустила. Но я не хочу прослыть неблагодарным. В нашем роду неблагодарных нет. Опустил он веревку в колодец и крикнул: — Девушка! Обвяжись веревкой. Обвязалась девушка веревкой. Мгер вытащил ее из колодца и сказал старухе: — Твоя дочь мне сестра, а ты мне мать, ты мне заменила Хандут-хатун. Невеста моя все глаза проглядела, поджидая меня. Не проси с меня ничего за свое добро — подари мне его на добрую память! Тут старуха заплакала и сказала: — Иди с миром, Мгер! Ты — светоч нашего народа. Да пойдет мой хлеб в пользу тебе! Мгер был измучен. — Куда я пойду? — с болью в сердце вымолвил он. — Этот город мне чужой, в руках у меня нет оружия, подо мной нет коня, нет у меня ни воды, ни хлеба. Куда я пойду? — Я, Мгер, порезала всех своих коз, — сказала старуха. — Я отведу тебя в один дом, там тебя сытно накормят, коня и оружие дадут. — А что они за люди? Старуха ему все рассказала. В городе Мсыре проживало двести армянских семейств. Был среди них князь Маркбс Дарбйн, и князь этот горячо любил свой народ. Услыхав о гибели Мгера, он у себя в доме поминки по нем оправлял. Для этого в переднем углу его горницы стоял престол, на котором лежали сасунские доспехи и оружие. А рядом стоял обеденный стол. Путник, зашедший к князю, наедался досыта, пил вино, с чарой в руке подходил к престолу, бил три поклона и приговаривал: — Мир праху твоему, Мгер бессмертный, армянского народа светоч! Старуха довела Мгера до княжьего дома. — Вот здесь по тебе справляют поминки. Вошел Мгер в княжий дом, смотрит: за столом сидит много армян, среди них широкоплечий мужчина с большими усами. Это и был Марко́с Дарби́н. Поклонился Мгер и сказал: — Здравствуйте, армяне! Голос у Мгера был до того громкий, что с потолка посыпалась на пол глина. — Добро пожаловать! — молвил Маркос Дарбйн. — Кто ты таков, отколь тебя бог несет? — Я — странник голодный, — отвечал Мгер. — Дайте мне хлеба кусочек, я съем, покойника вашего помяну и пойду своей дорогой. Хозяин приказал своим слугам: — Дайте этому человеку еды и вина. Один из слуг подошел к Мгеру. — Скажи, удалец, — опросил он, — чего тебе дать сначала? Вина или еды? — Вина, — отвечал Мгер. Виночерпий опустил в бочку громадный кувшин, а затем протянул его Мгеру. Но Мгер оттолкнул кувшин. — Разве из кувшина человек напьется? — сказал он. — Дайте-ка я прямо из бочки! Все удивленно переглянулись. Хозяин приказал своим слугам: — Придвиньте к нему бочку. Мгер легко, словно чару, поднял полную бочку, поднес ее ко рту, выпил до дна, пустую бочку зашвырнул в угол и сказал: — А теперь хорошо бы поесть! Слуги принесли пол жареного теленка, целый котел плова, полное корыто хлеба и все это поставили перед Мгером. Мгер оторвал телячью ногу, в лаваш ее завернул и — хруп, хруп, хруп! — разжевал, разгрыз, проглотил. Князь Маркос смотрел на него и думал: «Иль он сасунского рода, или еще какой-нибудь пахлеван, о котором я ничего не знал и не ведал». Насытившись, Мгер взял да и сел на свой престол. Хозяин и другие армяне ужаснулись и разгневались. — Так нехорошо, братец, — сказали они. — Ты осквернил нашу святыню. Напился, наелся, теперь поклонись престолу сасунскому и иди своей дорогой. Засмеялся Мгер. — На дворе ожидает старуха. Позовите ее, — сказал он. Старуха вошла. Тогда Мгер обратился к князю: — Здесь у тебя собрались только армяне или есть и чужане? — Кроме тебя, никого, — отвечал Маркос. — А что? Мгер подозвал свою избавительницу к престолу и сказал: — Объясни этим почтенным армянам, кто я таков, имею я право сесть на свой престол или не имею. И тут старуха все рассказала про Мгера. Радости мсырских армян не было границ. Один за другим подходили они к Мгеру, кланялись ему, целовали ему руки и ноги и славили бога. Пусть они ликуют и чествуют Мгера, а мы перейдем на землю сасунскую и там свой сказ поведем. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Видел сон Кери-Торос: мсырская твердыня стояла неколебимо, твердыня сасунская была вся в развалинах. — Жена! — сказал он. — Выведи моего коня-шестинога. Наш Мгер в беде. Поеду ему на выручку. Кери-Торос созвал всех пахлеванов своего рода: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер вновь принимает свой облик ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер, когда проезжал через город, узнал, что в Багдад приехали пахлеваны сасунские во главе с Кери-Торосом и всех о Мгере расспрашивают. Мнимый Авдал вышел из дворца Гоар и погнал коня к шатру Кери-Тороса. Вошел в шатер, смотрит: сасунцы, подобно Маркосу Дарбину, поставили в шатре престол, скатерть расстелили и по Мгеру поминки справляют. Увидев странствующего пахлевана, Кери-Торос обратился к нему: — Авдал! Скажи ради твоего бога: принес ли ты какую-нибудь весть о Мгере? — Дай сначала поесть, а потом будет тебе весть, — отвечал Мгер. Мгер хоть и поел у Гоар, а все еще был голоден. Да разве Мгер, Бог с ним, знал, что значит насытиться? То был не человек, а целая крепость! Дали сасунцы мнимому Авдалу выпить и закусить. Мгер выпил, закусил и, подражая голосу Авдала, сказал: — Клянусь хлебом, вином и вездесущим Богом: вот этой самой рукой я положил Мгеру в рот кусок хлеба и пошел в Багдад. Сасунцы задумались: правду говорит странник или неправду? — Брешешь! — проворчал Верго. — Брешет только Пачкун Верго, — сказал Мгер. — Сейчас как выкину коленце, так вы у меня сразу поверите, что Мгер жив. — Какое коленце? — хором спросили сасунцы. — Ответь мне, Кери-Торос, — молвил Мгер, — может ли человек единым духом осушить вот такой котел вина? Кери-Торос глубоко вздохнул. — Эх, Авдал! — промолвил он. — Такой котел, полный вина, выпил Мгер Старший, выпил Давид, потом настал черед пить Мгеру Младшему, но, ослепни глаза мои, Мгера Младшего нет! Тогда мнимый Авдал снова обратился к Кери-Торосу: — Кери-Торос! Ради твоего Мгера, налей полный котел вина, а я выпью, чтоб отлегло от сердца. Как скоро произнес он эти слова: «ради Мгера», Кери-Торос налил полный котел вина и сказал: — Пей! Мгер поднес котел ко рту, пил, пил, пил, выпил все до капельки, пустой котел оземь ударил и выбил у него дно. — Истинный господь, все выпил! — сказали сасунцы. Мгер сел на престол. — Эй, эй, эй! — крикнул Пачкун Верго и ударил Мгера по лицу. — Не на свое место сел! Рассвирепел Мгер. Схватил он Верго за шиворот, повалил наземь схватил Парон-Торника, Чинчхапорика, Хор-Манука, Хор-Гусана, Ко-тот-Мотота, Ануш-Котота, Горлана Огана, положил одного на другого, а сверху положил Кери-Тороса — живую скирду наметал. — Теперь поняли, где место Мгера Сасунского? — спросил он. Из-под самого низу донесся голос Пачкуна Верго: — Если ты Мгер Сасунский, скажи нам: что знаешь ты о Сасунской земле? — Знаю, что ты явился причиной смерти моей матери Хандут-хатун, — отвечал Мгер. — Ты нанес ей оскорбление, и она бросилась с крепостной стены… Ну что, теперь ты услышал правду о Сасунской земле? Пачкун Верго со страху в штаны наложил. А Кери-Торо с и Горлан Оган спрыгнули со скирды, стали Мгера обнимать, целовать, заплакали и сказали: — Ах, Мгер, солнышко ты наше! Так это ты? Ослепни у нас глаза, ты так изменился, что мы тебя не узнали. Тут сасунцы, все как один, бросились целовать Мгера и никак не могли на него наглядеться. После взаимных излияний чувств Мгер обратился к Кери-Торосу: — Кери-Торос! А где мой Конек Джалали? — Конек Джалали? — переспросил Кери-Торос. — Он убежал на Цовасар. Как мы ни бились, никого не подпустил он к себе. Мгер достал платок из-за пазухи. — Этот платок по́том моим пропитан, — сказал он. — Подите с ним на Цовасар и покажите издали моему коню. Почует он мой запах — сам прибежит. Хор-Манук и Чинчхапорик взяли платок, сели на коней и помчались на Цовасар. Через три дня они вернулись и привели Конька Джалали. Доспехи Мгеровы и меч-молния как были к седлу приторочены, так там по сей день и лежали. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер в шатре у Кери-Тороса вымылся, побрился, облачился в доспехи, сел на Джалали и поехал к Гоар. Гоар, подпершись рукой, сидела у окна, на дорогу глядела, Мгера ждала. Мгер выставил на солнце меч-молнию, отблеск ударил Гоар в глаза. Вскинула она голову и закричала: — Ой, Мгер, ненаглядный мой!.. Это ты? — Крест истинный, я! Спешился Мгер, взбежал в светлицу Гоар, обнял девушку и с полудня до заката все целовал ее, целовал — никак не мог от нее оторваться. Гоар не помнила себя от радости. А когда опомнилась, то сказала: — Слава тебе господи! Авдал говорил мне, а я не верила. — Что тебе говорил Авдал? — Что Мгер жив. — Так Авдал был у тебя? — Был. — И ты незнакомца у себя принимала?.. Многие мне говорили, что все женщины — изменницы, а я не верил! Заплакала Гоар. — Мгер, дорогой! Мне хотелось узнать о тебе! Мгер так громко захохотал, что от его хохота светильники стукнулись один о другой и зазвенели. И тут он рассказал Гоар о своей встрече с Авдалом. Теперь уже Гоар рассердилась. — Как тебе не стыдно, Мгер? — сказала она. — Кто любит, тот не станет так бессовестно обманывать любимую девушку. — Это я только чтоб тебя испытать, — оказал Мгер. — Помнишь, как ты меня испытывала?.. Теперь я уверился, что в любви ты крепка, как меч-молния. Тут Гоар снова к мужу прильнула. — Добро пожаловать, добро пожаловать, Мгер! — оказала она. — Не чаяла я с тобой еще разок встретиться. Вижу я, что ты жив и здоров, и теперь, если пошлет господь по мою душу, я умру с легким сердцем. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Как скоро до мсырского сераскира дошла весть о том, что Мгер бежал из плена и снова сел на Конька Джалали, он без дальних слов с полдороги поворотил свое войско и ушел к себе в Мсыр. А Кери-Торос явился к царю Пачику и такое слово молвил ему: — Много лет тебе здравствовать, царь! Я пришел сюда не творог продавать. Давай приданое моей невестки — я его в Сасун отвезу. Но тут в разговор вмешался Мгер. — Я, Кери-Торос, в Сасун не поеду, — молвил он. — Как не поедешь, дружок? Место отцатвоего пусто. Иди и займи его. — Нет, — сказал Мгер. — Мой отец меня проклял, мой дед оскорбил мою мать так, что она руки на себя наложила. Смерти мне нет, но и наследника нет у меня. Мир на кривде стоит. Пока мир не будет разрушен и заново создан, я в Сасун не приду. Сасунцы, одним глазом плача, другим смеясь, ушли восвояси. Вскоре царь Пачик умер, и царем Багдада стал Мгер. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Козбадиновы внуки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Прошло некоторое время. Прознали Козбадиновы внуки, что Сасун остался без правителя, собрали войско и пошли на Сасун — мстить за своего деда. Горлан Оган письмо Мгеру послал: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер! Козбадиновы внуки совсем обнаглели. Пришли в Сасун, дань сбирают, жен и дев к себе угоняют, кровь проливают, все в разор разоряют. Кери-Торос помер. Деда своего Верго ты хорошо знаешь — знаешь, на что он годится. Остался я один, но я стар, нет у меня сил защищать Сасун. Как получишь мое письмо, приди и вступись за отчизну. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Прочел Мгер письмо и сказал Гоар: — Жена! Я поеду в Сасун, а палицу мою у ворот поставлю. Придут вороги, скажут: «Мгер спит, а палицу у ворот поставил». И тебя не тронут. Попрощался Мгер с женой, облачился в доспехи, вооружился, сел на Джалали и помчался в Сасун. Смеркалось. Горлан Оган двери дома своего держал на запоре. Весь город в ужасе притаился. На площади ни одной живой души. Сердце у Мгера кровью облилось. Крикнул он что было мочи: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Мгер уходит в Агравакар ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Всю ночь до самой зари скитался Мгер в горах. Утром, голодный, усталый, приблизился он к пастухам и спросил: — Чье это стадо? — Деда Верго, — отвечали пастухи. — Я — голодный странник, — молвил Мгер. — Зарежьте овцу, накормите меня, и я поеду своей дорогой. — Ишь ты какой! — сказали пастухи. — Мы сами голодаем и не смеем надоить для себя ни капельки молока, а ты хочешь, чтобы мы для тебя овцу зарезали? — А почему вы боитесь молока себе надоить? — опросил Мгер. — Дед Верго каждый вечер стадо пересчитывает, а молоко меряет палкой с делениями. Паршивого козленка недосчитается, чашки молока недомеряет — горе нам: каждому из нас сто ударов прутьями влепит. И снова Мгер проклял мир. Проклял и удалился. Повстречался он с жнецами. — Здорово, братцы! — крикнул им. — Чья это нива? — Деда Верго, — отвечали жнецы. — Я — голодный странник, — молвил Мгер. — Дайте мне хлеба кусок. Я съем и поеду своей дорогой. — Ишь ты какой! — сказали жнецы. — Мы сами голодаем. Откуда у нас хлеб возьмется? — Почему же вы голодаете? — спросил Мгер. — Как может голодать тот, кто убирает хлеб? — Дед Верго дает каждому из нас по горсти ячменя в день. Даже в полове нам отказывает. Целый день простаивает он на кровле своего дома и смотрит. Как увидит дым, тот же час идет на поле и каждому из нас отмеряет по сотне розог. Мгер дважды послал миру проклятье и удалился. ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Тело у Мгера отяжелело. Когда же он выслушал жалобы пастухов и жнецов, отяжелела у него и душа. Земля уже не в силах была его носить. Копыта его коня увязали в земле. До позднего вечера Мгер горы Сасунские конским шагом мерил, а на закате солнца подъехал к могиле матери и воззвал: ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Эпилог ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Говорят, два раза в год раздвигается Агравакар: в Праздник роз и на Вознесенье. В эти дни выходит Мгер из утеса и за один день сорокадневный путь совершает. Конь его по камням ступает, а как ступит на землю, копыта у него увязают. И тогда Мгер снова уходит в утес… Говорят, как-то в ночь под Вознесенье одному пастуху привелось быть у подножья Агравакара. Раздвинулся Агравакар, пастух вошел внутрь и видит: перед ним конь исполинский, а рядом с конем исполин, брови как два утеса на очи надвинуты. «Верно, это Мгер Сасунский?» — подумал пастух и обратился к исполину: — Мгер! Когда ты отсюда выйдешь? Мгер ему на это ответил так: — Если я выйду отсюда, земля меня не удержит. Мир на кривде стоит. Мир полон зла. Когда мир будет разрушен и создастся вновь, когда ячменное зерно будет величиною с орех, когда пшеничное зерно будет величиною с ягоду шиповника — лишь тогда я получу повеление выйти отсюда. Говорят, по пятницам из Агравакара течет вода. Говорят, эту воду из земли выбивает копытом Конек Джалали. Говорят, каждую пятницу путники, проходя мимо Агравакара, слышат ржанье Конька Джалали… ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Последнее поминовение
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Последние комментарии
19 часов 49 минут назад
22 часов 6 минут назад
1 день 12 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 18 часов назад
1 день 21 часов назад