Языки и народы Кавказа [Айса Идрисович Халидов] (pdf) читать онлайн

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО
ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ФГБОУ «Чеченский государственный
педагогический университет»
ФГБОУ Чеченский государственный университет»
АКАДЕМИЯ НАУК ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

А.И. ХАЛИДОВ

ЯЗЫКИ И НАРОДЫ КАВКАЗА:
ВОПРОСЫ ИСТОРИИ И ТИПОЛОГИИ,
СОЦИО-, ЭТНО- И ЭКОЛИНГВИСТИКИ
AYSA KHALIDOV

LANGUAGES AND PEOPLES
OF THE CAUCASUS:
THE QUESTIONS OF HISTORY AND TYPOLOGY,
SOCIAL-, ETHNIC- AND ECOLINGUISTICS

Махачкала 2019

УДК 811.35
81.39
81.272
81.27
ББК 80/84/Ш
X-17
Печатается по решениям Чеченского государственного педагогического университета
и Чеченского государственного университета, Президиума АН ЧР
Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор Б.М. Берсиров (Майкоп, Россия)
доктор филологических наук, профессор З.М. Маллаева (Махачкала, Россия)
доктор филологических наук, профессор Е.Б. Бесолова (Владикавказ, Россия)
доктор филологических наук, профессор М.Р. Овхадов (Грозный, Россия)
Научный редактор: доктор филологических наук, профессор Ц.Р. Барамидзе
(Тбилиси, Грузия)
X-17

Халидов А.И.
Языки и народы Кавказа: вопросы истории и типологии, социо-, этно- и эколингвистики. – Махачкала: АЛЕФ, 2019. – 628 с.
ISBN 978-5-00128-286-0
Эта книга – второе, существенно дополненное и переработанное издание
вышедшей в 2018 году в Тбилисском университете монографической работы под
таким же названием. Содержит научно-популярное изложение авторского видения
проблем истории и современного состояния языков и народов Кавказа.
Издание адресовано специалистам-языковедам и всем, кто интересуется
проблемами лингвистического кавказоведения, этно-, социо- и эколингвистики.
Может быть использовано в качестве учебного пособия в работе со студентами
высших учебных заведений при изучении курсов «Введение в кавказское // иберийско-кавказское языкознание» или «Основы кавказского // иберийскокавказского языкознания», специальных курсов этнолингвистической и эколингвистической проблематики, а также магистрантами, аспирантами и докторантами,
занимающимися исследовательской работой в соответствующих областях.
This book is the second, substantially supplemented and revised edition of the
monographic work of the same name published in Tbilisi University in 2018. It contains
a popular scientific presentation of the author's vision of the problems of history and the
current state of the languages and peoples of the Caucasus.
The publication is addressed for the specialists-linguists and anyone who are interested in linguistic problems of Caucasian studying, ethnolinguistic, socio- and ecolinguistics. It also can be used for the students at the Universities and Institutes in the
studying courses "Introduction in Caucasus//Ibero-Caucasian Linguistics" or "Foundations of the Caucasus//Ibero-Caucasian Linguistics", for the special informal courses of
ethnolinguistic and ecolinguistics problems, by the undergraduates, postgraduate students and doctoral candidates who are involved in research in the relevant fields.

ISBN 978-5-00128-286-0
© Халидов А.И., 2019
© Издательство «АЛЕФ», 2019
2

М.Е. Курдиани (1954-2010)
მიხეილ კურდიანი (1954-2010)
П о с в я щ а ю
светлой памяти названого брата – выдающегося
Ученого и преданнейшего сына Кавказа
Михэила Курдиани
(1954-2010)
Dedicated to the memory
of named brother's of Professor's
Mihèil Kurdiani (1954-2010)

3

СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ ................................................................................................. 6
ГЛАВА I. К ЭТИМОЛОГИИ И ЗНАЧЕНИЮ ХОРОНИМА/ОРОНИМА
«КАВКАЗ» ........................................................................................................ 21
ГЛАВА II. ТРАДИЦИИ И ОСНОВНЫЕ ЦЕНТРЫ ИЗУЧЕНИЯ
ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИХ («КАВКАЗСКИХ») ЯЗЫКОВ ........................ 43
ГЛАВА III. ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ ЯЗЫКОВ
АВТОХТОННЫХ НАРОДОВ КАВКАЗА ........................................................ 66
ГЛАВА IV. ОПРЕДЕЛЕНИЕ СОСТАВА ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКОЙ
ЯЗЫКОВОЙ СЕМЬИ ........................................................................................ 83
ГЛАВА V. ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ О ВЗАИМНОМ РОДСТВЕ
И ДРЕВНИХ СВЯЗЯХ ЯЗЫКОВ АВТОХТОННЫХ НАРОДОВ КАВКАЗА ..... 96
ГЛАВА VI. ГЕНЕТИЧЕСКОЕ РОДСТВО ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИХ
ЯЗЫКОВ ......................................................................................................... 117
ГЛАВА VII. ГЕНЕАЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИХ ЯЗЫКОВ ....................................................... 147
ГЛАВА VIII. О ДОСТОВЕРНОСТИ МАКРОКОМПАРАТИВИСТСКИХ
КЛАССИФИКАЦИЙ ПРИМЕНИТЕЛЬНО
К ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИМ ЯЗЫКАМ .................................................. 182
ГЛАВА IX. ПСЕВДОНАУЧНЫЕ И ОКОЛОНАУЧНЫЕ МИФЫ
КАВКАЗСКИХ АВТОРОВ ОБ ИСТОРИИ ЯЗЫКОВ
И НАРОДОВ КАВКАЗА ................................................................................ 244
ГЛАВА X. «НЕКАВКАЗСКИЕ» ЯЗЫКИ НАРОДОВ КАВКАЗА
И ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИЕ ЯЗЫКИ ЗА ПРЕДЕЛАМИ КАВКАЗА ...... 285
§ 1. Об автохтонности языков и народов Кавказа .................................... 285
§ 2. Армянский язык и армяне ................................................................... 289
§ 3. Азербайджанский язык и азербайджанцы .......................................... 295
§ 4. Кумыкский язык и кумыки ................................................................. 299
§ 5. Ногайский язык и ногайцы ................................................................. 303
§ 6. Карачаево-балкарский язык. Карачаевцы и балкарцы ....................... 304
§ 7. Осетинский язык и осетины ................................................................ 308
§ 8. Татский язык и таты ............................................................................ 351
§ 9. Талышский язык и талыши ................................................................. 356
§ 10. Курдский язык и курды ..................................................................... 358
§ 11. Айсорский язык (или новосирийский) и айсоры .............................. 360
§ 12. Греки-понтийцы и понтийский язык (диалект среднегреческого?). 361
§ 13. Баски, баскский язык и Кавказ ......................................................... 362
§ 14. Турки-месхетинцы ............................................................................ 364
§ 15. Иберийско-кавказские языки, представленные
за пределами Кавказа ................................................................................. 367
§ 15.1. Убыхи и убыхский язык ............................................................ 367
§ 15.2. Лазы и их язык ........................................................................... 370
ГЛАВА XI. ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИЕ ЯЗЫКИ В СТРУКТУРНОЙ
КЛАССИФИКАЦИИ ЯЗЫКОВ МИРА .......................................................... 372
ГЛАВА XII. ЭКОЛОГИЯ ЯЗЫКОВ КАВКАЗА ............................................ 418
4

§ 1. Эколингвистика на страже лингвистического
разнообразия на Земле ............................................................................... 418
§ 2. Этноязыковые проблемы на Северном Кавказе как следствие
отсутствия в стране (СССР и РФ) национально-языковой политики,
соответствующей федеративному устройству государства...................... 421
§ 3. Этноязыковая ситуация на Северном Кавказе
и эколингвистические проблемы северокавказских народов ................... 438
§ 3.1. Этноязыковая ситуация и эколингвистические проблемы
в Чеченской Республике ....................................................................... 439
§ 3.2. Эколингвистические проблемы носителей
абхазско-адыгских языков .................................................................... 447
§ 3.3. Этноязыковая ситуация в Республике Дагестан
и эколингвистические проблемы народов Дагестана........................... 461
§ 3.4. Проблемы сохранения и развития других языков
народов Кавказа .................................................................................... 490
§ 4. Обоснованно ли включение практически всех языков народов
Кавказа в Atlas of the Worlds Languages in danger? ................................... 517
§ 5. Можно ли радикально улучшить этноязыковую ситуацию
сменой алфавитов? (В связи с проектом общекавказского
алфавита В. Казаряна) ............................................................................... 540
§ 6. Чем сохранение и развитие кавказских и других народов России
«угрожают» общегосударственному русскому языку? ............................. 559
ПРИЛОЖЕНИЕ. ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ ПРОГРАММЫ СОХРАНЕНИЯ
И РАЗВИТИЯ ЧЕЧЕНСКОГО ЯЗЫКА, СОСТАВЛЕННОЙ
АВТОРОМ В 2007 г. ....................................................................................... 566
ГЛАВА I. ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ УСЛОВИЙ
ДЛЯ РЕАЛИЗАЦИИ ПРОГРАММЫ ............................................................. 566
ГЛАВА II. РЕАЛИЗАЦИЯ ПРОГРАММЫ В СФЕРЕ ОБРАЗОВАНИЯ ....... 571
ГЛАВА III. УПОРЯДОЧЕНИЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ ЧР В СФЕРАХ ГОСУДАРСТВЕННОГО
И МУНИЦИПАЛЬНОГО ДЕЛОПРОИЗВОДСТВА ...................................... 589
ГЛАВА IV. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ ЧР
В СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ ............................................ 591
ГЛАВА V. НЕОТЛОЖНЫЕ МЕРЫ ПО УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ
ЧЕЧЕНСКОЙ ОРФОГРАФИИ И ГРАФИКИ ........................................................ 593
ГЛАВА VI. ВОССОЗДАНИЕ И ПРИОБРЕТЕНИЕ УТЕРЯННОГО ФОНДА
ЛИТЕРАТУРЫ И НАУЧНЫХ ИЗДАНИЙ И ИЗДАТЕЛЬСКАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ..................................................................................................... 598
ГЛАВА VII. СОЗДАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ (РЕСПУБЛИКАНСКИХ)
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ, СПЕЦИАЛИЗИРУЮЩИХСЯ
НА ПРОБЛЕМАХ ЧЕЧЕНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ ................................................. 604
РЕЦЕНЗИИ НА РУКОПИСЬ КНИГИ ............................................................ 606

5

ПРЕДИСЛОВИЕ
Главная проблема кавказского (иберийско-кавказского) языкознания в
наше время – неопределенность в обозначении места языков автохтонных
народов Кавказа в известной генеалогической классификации языков мира, –
неопределенность, порождающая множество околонаучных домыслов и научных споров, приводящих к различным, порой прямо противоположным, взаимоисключающим теориям и концепциям происхождения и родственных отношений этих языков и, соответственно, их носителей – народов. Сравнительно недавно принадлежность многих из них к одной семье, которую одно
время называли иберийско-кавказской, а затем, согласившись с Г.А. Климовым и другими представителями московской школы лингвистического кавказоведения, стали именовать кавказской, мало у кого вызывала сомнение. Пока
языковеды стали привыкать к новому обозначению (переходу от наименования «иберийско-кавказские» к «кавказские»), появились другие теории и гипотезы, ставящие под сомнение и взаимное родство этих языков, и правомерность выделения самой этой языковой семьи, какое бы название при этом не
использовалось, не говоря о том, что в последние два-три десятилетия к «исследованию» проблем древних связей, происхождения и родства языков подключились «окололингвисты» и «околоисторики», а также, к сожалению, и
некоторые лингвисты, преследующие какие-то иные, явно не научные, цели,
не оставляющие камня на камне от здания кавказского языкознания (и языкознания в целом), выстроенного языковедами за предыдущие два столетия. В
основе многих не только ненаучных, но и научных теорий и гипотез последних двух-трех (если не больше) десятилетий лежит, в той или иной степени
завуалированная, возрождающаяся в новом виде старая идея моногенеза, которую, как признают и сами ее сторонники, одинаково трудно и доказать, и
опровергнуть. Насколько приблизительны и основаны на массе допусков, часто полярных предположений доводы сторонников моногенеза, можно судить
по посвященной этой теории статье Вяч. Вс. Иванова, также сторонника моногенетической гипотезы, осознающего, однако, высокую степень ее импликационности: все рассуждения и выводы в этой работе построены на предположениях и допущениях («можно было бы соотнести…», «могли быть», «возможно», «вероятно», «можно допустить», «должно было быть», «можно
предположить возможность» и т.п., 1 заканчивающихся выводом, явно не
оправдывающим постулирование ностратической теории и ностратических
классификаций (мн.ч. употреблено потому, что ностратическая классификация постоянно обновляется, часто с перетеканием отдельных языков из одной
семьи в другую): «Противоположная теории моногенеза точка зрения связана с
принимаемой некоторыми антропологами идеей нескольких разных центров расообразования и первоначального очеловечения. Но и в этом случае не полностью исключенной остается возможность победы на каком-либо раннем этапе
истории Homo Sapiens одного языка, вытеснившего все другие (если представи1
Вяч. Вс. Иванов. Моногенеза теория. // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990, стр. 308-309.

6

тели разных расовых групп продолжали общаться друг с другом). В этом отношении показательно, что представители монголоидной расы, которую иногда
гипотетически сопоставляли с потомками синантропа, говорят на языках, входящих в макросемьи (ностратическую, тибето-китайскую), праязыки которых локализуются на Западе (или в Центре), но не на Востоке Евразии, т. е. здесь антропологическая и лингвистическая линии развития явно не соотносятся прямо
друг с другом. Поэтому и обоснование точки зрения, обратной теории моногенеза, могло бы быть тоже только лингвистическим, следовало бы доказать полное
отсутствие древних связей между макросемьями, которые не ограничиваются
диффузией отдельных терминов. Но в этом случае можно было бы сослаться на
глоттохронологию, согласно которой такие ранние связи могут быть достаточно
рано стерты эволюцией языка. Поэтому парадоксальным образом эту точку зрения, обратную теорию моногенеза, доказать еще труднее, чем саму теорию моногенеза. Последняя в настоящее время представляется более вероятной» (стр.
309). Но и только.
По мере того, как множатся ряды макроностратиков / макрокомпаративистов и сторонников моногенеза, все сложнее становится ставить и решать
вопросы, связанные с изучением отдельных членов устанавливаемых «макросемей». С одной стороны, например, ставится под сомнение плодотворность
исследований, направленных на выявление возможного общего происхождения языков, обнаруживающих в своем современном состоянии существенные
сходства на всех уровнях языковой системы: если найдутся убедительные доводы в пользу того, что картвельские языки входят в ностратическую семью,
а остальные кавказские языки в сино-на-дене-северокавказскую («северокавказско-енисейско-сино-тибето-на-дене»), направление и содержание историко-сравнительного изучения соответствующих языков должны в корне измениться. С другой стороны, от макроностратики, к которой уже пришла новая
компаративистика, включая в ностратическую семью уже и языки, которые
еще недавно были отнесены к другим макросемьям, один шаг до моногенеза,
а в этом случае родственными по происхождению оказываются все без исключения языки. Однако до того хронологического среза, к которому это всеобщее родство может вести, мы можем не дотянуться никогда и будем вынуждены строить гипотезы, «подкрепляемые» не установленными фактами, а
предположениями и допущениями, «вглядываясь в невидимую даль». Не говоря о том, что обесцениваются, лишаются всякого смысла всякие исследования, нацеленные на установление (или подтверждение) общности происхождении тех или иных языков: если у всех современных языков один общий
предок, на чем скоро будут уже настаивать, наверное, работающие в русле
теории моногенеза коллеги, сравнительно-исторические исследования превратятся в решение задач с заранее известным ответом.
Надо полагать, с достаточной уверенностью мы можем говорить о родстве и древних связях языков лишь в пределах того временного пласта, который позволяет установить звукосоответствия по сохранившимся памятникам
соответствующих языков или, с меньшей степенью достоверности, сделать то
же самое сравнением диалектных данных, позволяющих выявить закономерные фонетические изменения в том или ином языке и тем самым получить
7

праформы для лексем, включаемых в базисную часть лексики. Однако дело в
том, что этому временному пласту есть предел, простирающийся даже для
языков с очень древней письменностью не далее 6-8 тыс. лет (имеются в виду
любые знаковые системы, которые условно можно рассматривать в этом контексте), и все, что выходит за этот предел, может быть очень привлекательным по своим выводам, но вряд ли убедительным в доказательной части. Если, как утверждают сами макроностратики, этнический состав населения Земли меняется с периодичностью каждые десять тысяч лет и нет народов, возраст которых был бы выше, то вполне логично и предположение, что среди
существующих в наше время языков вряд ли есть какой-нибудь, возводимый
к IX-X тысячелетию до н.э. или к еще более раннему времени (по мнению тех
же макрокомпаративистов, продолжительность жизни каждого отдельно взятого языка примерно 8 тысяч лет). Настаивая на другом и вычисляя степень
возможного родства между различными языками по введенной М. Сводешем
глоттохронологической системе, можно углубиться и дальше 10000 лет, что, собственно, и делают в последнее время макроностратики, но это все-таки построения, основанные на сравнении лексем современных языков в части базовых лексем, и они, несмотря на декларируемую приверженность методам и принципам
сравнительно-исторического языкознания, далеки от классической компаративистики, не делавшей никаких выводов без внутренних реконструкций в каждом
языке на базе письменных источников и/или, при отсутствии таковых, данных
диалектов, с последующим сравнением полученных таким образом фактов.
Занимаясь проблемами этногенеза и глоттогенеза, нельзя забывать и о
том, что с ними тесно связана проблема субстрата – (под)основы, связанного
не только с базовой частью лексики, но и фонетическим и грамматическим
строем языков. «Субстрат как раз и есть один из распространеннейших вариантов этногенетического процесса, когда в результате экспансии одного этнического массива на территорию, населенную другим народом или народами,
происходит глубокое взаимодействие, взаимопроникновение и смешение двух
или нескольких этнических культур с далеко идущими языковыми последствиями. На первом этапе возникает бытовое двуязычие, которое может
длиться более или менее продолжительный период. Затем, в случае решающего перевеса пришельцев в численном, военно-политическом, экономическом
или культурном отношении, автохтонное население усваивает их язык, но сохраняет при этом некоторые характерные черты своей речи. Эти черты одной
языковой системы, «просвечивающие» сквозь другую языковую систему, и
составляют лингвистическую сторону этнического субстрата». 1 Этнический
субстрат, имеющий, как правило, и лингвистическую сторону своего проявления, связан, конечно, не только со смешением автохтонов с пришельцами,
В.И. Абаев. Язык и история. // В.И. Абаев. Избранные труды. Том II. Общее и сравнительное языкознание. Владикавказ, 1995, стр. 202. Дальше, в § 7 главы X, мы покажем,
что в применении к конкретным языкам и В.И. Абаев, и другие языковеды отступали от
такого представления о субстрате, говоря о кавказском субстрате в осетинском языке и
этносе и вместе с тем считая, что осетинский язык генеалогически восходит к аланскому
(индоевропейскому), хотя достаточно было ограничиться признанием преобладания
иранского адстрата (суперстрата) над кавказским субстратом.
1

8

но и обратным процессом – смешением последних с автохтонами, и это В.И.
Абаевым учитывалось везде, где он затрагивал проблему субстрата: иногда
пришельцы, даже завоеватели, оказавшись в меньшинстве или осознав перевес автохтонов в культурном и экономическом отношении, смешивались с
последними и перенимали у них многие черты и речи, и поведения, и в целом
культуры, нередко до такой степени, что в течение непродолжительного времени их становилось трудно отличить (во всяком случае, по языку и поведению) от автохтонов. Примеров «разнонаправленного» субстрата на Кавказе
много (один из ярких – осетины и их язык, в котором многие исследователи
выделяют выраженный кавказский субстрат, относя сам язык к иранской
группе индоевропейских языков), и они должны учитываться в исследовании
и освещении вопросов происхождения и родства (или отсутствия родства)
языков.
Именно поэтому тоже (но не только поэтому), исходя из того, что нет
каких-либо доказательств присутствия на Кавказе в обозримом историческом
прошлом предков носителей тех языков, с которыми в последнее время стали
объединять языки большинства народов Северного Кавказа, или присутствия
предков современных северокавказцев уже не в Малой и Передней Азии, а в
Индокитае, в данной работе мы исходим из большей убедительности традиционной классификации языков, в частности, из того, что взаимное родство
языков, традиционно относившихся к иберийско-кавказским (кавказским),
доказано убедительнее, чем неродство картвельских языков другим языкам
народов Кавказа и принадлежность «горских иберийско-кавказских языков» к
сино-на-дене-северокавказской макросемье. Для доказательства этой гипотезы необходимо опираться не на предположения о том, что столько-то тысяч
лет назад предки носителей современных северокавказских языков могли
прийти сюда с территорий, населявшихся «сино-на-дене-бурушаски» народами, или, скажем, эти народы могли откуда-то прийти на Кавказ и затем, в силу
каких-то особых обстоятельств, покинули его, а хотя бы одним убедительным
аргументом показать, что так оно и было. Пока же создается впечатление,
что это родство на самом деле подсказано не столько установленными звукосоответствиями и убедительными схождениями в базисной части лексики,
сколько типологическими сходствами в грамматическом строе. А таковые
действительно обнаруживаются, и явные. Бурушаски и языки автохтонных
народов Кавказа роднит, например, то, что в бурушаски, как и в большинстве
иберийско-кавказских языков, есть грамматические классы, при этом 1 и 2
класс представлены одушевленными существительными, обозначающими
людей и божества, с различием по полу; в падежной системе выделяются эргатив и аблатив; система счета двадцатеричная; и нек. др. Но ведь с таким же
успехом если не эти, то иные сходства (и некоторые схождения в части базисной лексики) дает сравнение бурушаски и с енисейскими языками, и с языками индоевропейскими, что, кстати, давало некоторым исследователям повод
объединять бурушаски в одну макросемью с теми или другими.
Упорное нежелание и ностратиков, и их предшественников признавать
родство картвельских (или только грузинского) и горских языков народов
Кавказа далеко не во всех случаях оспаривания этого родства опирается на
9

достаточно хорошее знание тех и других. Может быть, грузинский исследователь абхазского и абазинского языков Т. Гванцеладзе неправ в политизировании вопроса, говоря о том, что «отдельные политизированные исследователи
выполняют задания имперских сил России в этой области», 1 но не лишено основания то, что он пишет перед этим: «Знаменательно, что генетическое родство грузинского и горских кавказских языков в основном отрицается теми
авторами, которые знакомы и исследуют или только картвельскую языковую
систему, но не имеют достаточных знаний о системах горских кавказских
языков, или знакомы только с горскими кавказскими языками, но недостаточно знакомы с картвельской системой». 2 Тем не менее, находятся авторы, не
рассуждающие о сомнительном, с их точки зрения, родстве картвельских языков (или только грузинского) северокавказским, но и категорически заявляющие, что такого родства нет, хотя они не только не занимались сравнительноисторическим исследованием тех и других, но вообще не владеют ни одним
из этих языков, во всяком случае, не знакомы со строем хотя бы одно пары
языков, представляющих северокавказскую и южнокавказскую ветви. Но даже в случае присутствия какой-то видимости методологии подобные «исследования» не блещут последовательностью в ее соблюдении. С присущей ему
прямотой об этом писал М.Е. Курдиани, справедливо считавший, что, начиная
с основателя ностратической концепции Х. Педерсена, ее представители, в
числе которых много виднейших языковедов прошлого века, «почему-то забывали о необходимости соблюдения методологической строгости» в своих
выводах и классификациях и очень часто основывали их на некорректных с
точки зрения сравнительно-исторического языкознания сравнениях, не убеждающих ни установлением закономерных соответствий, ни знанием самих
сравниваемых языков, включаемых ими в семьи, названия которых менялись
ими с поразительной частотой. 3 И здесь нельзя не поддержать мнение, высказанное в предисловии к этой книге грузинским ученым А.И. Арабули, который пишет: «В науке непростительны двойные стандарты. К сожалению, сторонники строго научного метода, нигилистически относившиеся к не таким
уж многочисленным попыткам утверждения родства иберийско-кавказских
языков, почему-то забывали о необходимости соблюдения методологической
строгости в том случае, когда, например, картвельские языки наряду с семитско-хамитскими, индоевропейскими, уральскими, дравидийскими и алтайскими языками были объявлены полноправными членами семьи ностратических языков безвременно скончавшимся В.М. Иллич-Свитычем, в често которого они не жалели эпитетов». 4 Уже то, что группа ученых, пусть весьма одаренных, но насчитывавшая не сотни и тысячи человек, за какие-то два десятка
лет подвергла строгому в методологическом отношении сравнительноГванцеладзе Теймураз. Лингвистические основы этнической истории Абхазии. Тбилиси, 2009, стр. 24.
2
Там же, стр. 23.
3
Курдиани Михэил. Основы иберийско-кавказского языкознания. Под ред. Ц.Р. Барамидзе. Тбилиси, Изд-во ТГУ, 2016, стр. 37-42.
4
А.А. Арабули. Предисловие. // Курдиани Михэил. Основы иберийско-кавказского
языкознания. Под ред. Ц.Р. Барамидзе. Тбилиси, Изд-во ТГУ, 2016, стр. 39.
1

10

историческому анализу как минимум три тысячи языков, пусть триста и даже
тридцать их «представителей»: настораживает. Хотя бы потому, что исследователи, занимавшиеся «сравнительно-историческим исследованием» этих
языков, самими этими языками владели далеко не всеми. Между тем, как в
грузинской школе лингвистов-кавказоведов, представленной учеными не
только Национальной Академии наук Грузии и Тбилисского университета, за
все время ее существования исследованием практически всех кавказских языков занимались сотни исследователей, и все они – и грузины, и представители
других кавказских народов, – владели прекрасно и исследуемым языком (или
языками), и грузинским, знали обе системы, поэтому мнение, основанное на
великолепном практическом владении и знании строя южнокавказского (грузинского) и северокавказских языков, представляется заслуживающим большего доверия.
Тем не менее, следует признать, что оснований для категоричности в
этом вопросе не имеет ни одна версия и взаимное генетическое родство или
неродство картвельских и остальных языков автохтонных народов Кавказа –
все еще проблема, не снятая с повестки дня и особенно актуальная в наше
время с момента занятия твердых позиций ностратической теорией, включившей картвельские языки в ностратическую макросемью, и обе крайние в
ее решении позиции нуждаются в дополнительных исследованиях и выдвижении более убедительных аргументов.
Обладание некоторым обязательным минимумом знаний о других кавказских языках (и – шире – культуре и истории других народов Кавказа, их
обычаях и т.д.) необходимо в первую очередь в качестве важного компонента
профессиональной подготовки филологов, особенно – будущих исследователей соответствующих языков. Вряд ли можно достичь серьезных результатов
в исследовании и описании того или иного языка, рассматривая его изолированно от других, не сравнивая его хотя бы с исторически родственными и/или
синхронно (типологически) близкими, не анализируя его категории и формы
на фоне аналогичных, или близких, или даже иных категорий и форм в других
кавказских языках. Без такой подготовки начинающие филологи, как это
наблюдается повсеместно, втягиваются в бесперспективные упражнения в
«паранауке», и чем больших «успехов» в этом они добиваются, тем дальше
уходят от науки подлинной.
Авторы множества «трудов» и иных публикаций с претензиями на «открытия» и «заполнение белых пятен», «несмотря на все… проявляют в принципе очевидное сходство в одном – в стремлении к чрезмерному приукрашиванию и идеализации, вопреки фактам, исторической роли своих предков, в
способах и формах внушения их сегодняшним потомкам чувства национальной исключительности и превосходства». 1 В частности, практически у всех
кавказских народов есть свои «новые лингвисты», поставившие перед собой
цель любыми средствами доказать, что именно их родной язык является праязыком всего человечества, и если до сих пор широкой общественности это не
1
В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов. История и национальное самосознание: Проблемы современной историографии Северного Кавказа. Владикавказ, 2000, стр.13.

11

было известно, то только потому, мол, что ученые-языковеды и историки,
поднимавшие эту проблему, скрывали правду. Большинство авторов этих
псевдонаучных и околонаучных «изысканий», разумеется, «аргументируют»
создаваемые ими мифы о «праязыках» и «праотцах» всех языков и народов
по-своему интерпретируемыми языковыми данными, «до сих пор неизвестными науке» или «скрываемыми от нас так называемыми учеными». Хотим
мы того или нет, в орбиту этой «околонауки» («околоязыкознания», «околоистории», «околоэтнологии» и т.д.) они вовлекают все больше людей, которые
тем скорее будут прислушиваться к новоявленным первооткрывателям, чем
невежественнее они будут в вопросах глоттогенеза или этногенеза родных
или близких им языков и народов Кавказа. Фальсификация истории языков и
народов, внедрение в сознание людей идей национального превосходства и
исключительности, культивирование национального чванства и национальной
розни, «обоснование» с опорой на такие «открытия» территориальных притязаний друг к другу, – вот далеко не полный перечень того, что нам может дать
подобная «наука». К чему это приводит, многие народы Кавказа увидели и
испытали на собственном печальном опыте с начала 90-ых годов 20 века. С
другой стороны, если бы кавказцы хорошо знали свою историю и историю
своих добрососедских отношений со всеми соседями, вряд ли бы выяснение
отношений после развала Советского Союза вылилось в трагические события,
такие, как грузинско-осетинский, грузинско-абхазский, осетино-ингушский
«конфликты», и даже вряд ли создалась бы почва для латентных «проблем»
между черкесами и карачаевцами, кабардинцами и балкарцами, аккинцами и
лакцами, чеченцами и ингушами, или часто перерастающих в конфликты
«недоразумений» между казаками Кубани и Ставрополья и представителями
северокавказских республик и других регионов нынешней России и бывшего
Советского Союза.
В книге, адресуемой в первую очередь специалистам-филологам, в том
числе студентам, преподавателям, аспирантам и магистрантам и всем интересующимся лингвистическим кавказоведением, представляется важным и необходимым не только изложение основных теоретических вопросов и сведений о соответствующих конкретных языках, но и включение в это изложение
хотя бы минимального справочного материала, с тем, чтобы дать возможность получить необходимую информацию из одного источника, если интерес
к предмету перерастет рамки программы. Этим объясняется введение в структуру книги главы о традициях и основных центрах изучения иберийскокавказских языков, включение в соответствующие главы таблиц и рисунков
(карт), содержащих информацию об этническом составе Кавказа и его регионов, численности и расселении народов и т.п.
Кроме основной – прагматической – цели, автор стремился внести свою
лепту в дело, которому посвятил жизнь А.С. Чикобава, – способствовать формированию и укреплению в сознании кавказцев идей кавказского (иберийско кавказского) языкового родства и единства, общекавказской этнической общности, сложившейся за последние столетия. В этом своем стремлении автор
пытается, в частности, показать научность и обоснованность концепции синхронно-типологической общности иберийско-кавказских языков, обнаружи12

вающих, при всех своих различиях, выявляемых по мере расширения сопоставительного (синхронного) исследования этих языков, значительно больше
сходств в фонетическом и грамматическом строе, чем индоевропейские языки, в синхронном плане уже давно фактически распавшиеся на несколько
«семей», или «типов». Особую актуальность изучение вопросов генетических
и типологических связей языков народов Кавказа приобретает в связи с занимающей прочные позиции в нашей науке в последние три-четыре десятилетия
«ностратической теорией», не просто ведущей, в конечном счете, к признанию моногенеза языков мира, но перекраивающей известную генеалогическую классификацию в рамках выделяемых макросемей и микросемей, в
частности, относящей все языки северокавказцев к сино-на-денесеверокавказской семье и включающей грузинский язык в ностратическую
семью – на том основании, что между грузинским и северокавказскими языками меньше сходств (звукосоответствий), чем, скажем, между северокавказскими языками, с одной стороны, и китайским, тибетским, бирманским, качинским, каренским, канаури и др. – с другой.
Для того, чтобы читатель получил определенное представление об обсуждаемой проблеме, в эту книгу, кроме других изменений и дополнений в
названную в аннотации 1-ю часть «Введения в изучение кавказских языков»,
введена специальная глава о степени достоверности макрокомпаративистских
гипотез в отношении языков народов Кавказа, получающих все большую поддержку в лингвистическом сообществе. Некоторые коллеги поспешили заявить об общепризнанности этих гипотез, хотя они все же оппонируются
лингвистами, не уверенными в реальности «реконструкций» и сравнений,
проводимых уже методами «компьютерной компаративистики». Мы не ставили перед собой цели именно опровергнуть аксиоматичную в наше время для
многих языковедов теорию, ведущую, в конечном счете, к утверждению моногенеза всех языков мира, но нельзя было не высказать обоснованное сомнение в теории, построенной, как мы попытаемся это показать на примере ее
применения к иберийско-кавказским языкам, не на методах и принципах
классического сравнительно-исторического языкознания, а на процедуре доказательства языкового родства, допускающей некоторую вольность в обращении с языковым материалом, взятым прямо из современных языков, и выведение итогов на основе допущений. Уязвимость и небезупречность своих
глоттохронологических построений, кстати, осознают и сами исследователи,
увлекшиеся этим. Вот что пишет один из самых известных из них: «Являясь
создателем глоттохронологии, Сводеш указал и на наличие основных трудностей на пути к научному обоснованию теории моногенеза. Сравнение современных языков и установленных на их основе семей методами глоттохронологии не позволяло проникнуть в период, существенно более отдаленный, чем
10 тыс. лет. Остается, однако, неизвестным, были ли темпы изменения обиходного словаря в период, предшествовавший неолитической революции
(около 10 тыс. лет до н. э.), такими же, как в период обусловленных ею быстрых перемен». 1
1
Вяч. Вс. Иванов. Моногенеза теория. // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990, стр. 308-309.

13

Одной из актуальных для судеб народов Кавказа является, несомненно,
сложная проблема сохранения языков и создания необходимых условий для
их развития. Над многими языками народов Кавказа нависла угроза окончательного исчезновения (среди 136 языков, включенных в известный список в
Атласе ЮНЕСКО 2009 г., значительная часть – языки народов Кавказа), но
даже те языки, которые находятся в относительно благополучном состоянии и
условиях, постепенно начинают приближаться к порогу, с которого они в
скором времени начнут все более соответствовать определению сначала как
«предминоритарные», а затем и «миноритарные». Сама проблема многоаспектная, при этом степень остроты и возможные пути ее решения для разных
народов очень разные. В завершающей книгу главе мы попытались показать
именно это: в каждом конкретном случае, связанном с судьбой отдельного
языка, эколингвистические вопросы исследуют и решат, конечно, в первую
очередь представители соответствующих народов, заинтересованные в сохранении самобытности своего этноса, невозможной без сохранения ее основы –
родного языка. Мы считали своей задачей дать целостную картину эколингвистической ситуации на Северном Кавказе и попытаться очертить общие для
кавказских народов в целом и их групп проблемы сохранения и развития языков с учетом новых (как положительных, так и негативных) тенденций, являющихся порождением социально-политических и демографических изменений в нашей стране в последние два-три десятилетия. При этом автор не мог
не поделиться (в § 4 главы XII) своими сомнениями в правомерности применения понятий «отмирающие языки», «исчезающие языки» к целому ряду
языков народов Кавказа (чеченский, аварский, даргинский, кумыкский, лезгинский, осетинский и др.), хотя, конечно, проблемы с сохранением и развитием этих языков существуют и для их решения придется приложить немало
усилий.
Автор понимает, что всеобъемлющим исследованием и описанием Кавказа,
особенно в части его древней истории, книга не может считаться, в первую очередь потому, что некоторые события в древней и средневековой кавказской истории в ней или не затронуты, или лишь затронуты. К их числу относится,
например, вопрос о вкладе хазар в языки и культуры народов Кавказа. Известно,
что есть разные мнения об этом вкладе и месте Хазарского каганата в этнической
и политической истории Кавказа, в том числе и такое, что это было все-таки не
кавказское, а предкавказское государство,1 часто совершавшее походы на Кавказ,
Хотя много авторов, локализующих столицу Хазарского каганата Семендер на Кавказе – одни в Дагестане, другие в Чечне. В локализации Семендера в Чечне (на левом
берегу Терека на месте Шелковского городища на севере республики) был уверен Л.Н.
Гумилев: Л.Н. Гумилёв. От Руси до России. Глава 2. Славяне и их враги. М., 1997, стр. 48
и др. Это мнение разделяют все чеченские исследователи, прямо или косвенно затрагивавшие проблему. Л.И. Лавров был уверен, что Семендер располагался на месте с. Тарки
в Дагестане: Л.И. Лавров. Тарки до XVIII века. — УЗИИЯЛ Даг. фил. АН СССР. Махачкала, 1958, стр. 13-16. Дагестанскую локализацию, но уже на территории современного г.
Махачкала, на возвышенности Аджикала, отстаивают В.Г. Котович и др.: В.Г. Котович.
Археологические данные к вопросу о местонахождении Семендера. — В кн.: Древности
Дагестана. Махачкала, 1974, стр. 235-255; Г.С. Федоров.
1

14

в том числе Закавказье, для столкновений с персами и арабами в борьбе за влияние на Кавказе, но не имевшее таких тесных и продолжительных контактов с
кавказскими племенами, как, скажем, аланы. Свою задачу мы видели, прежде
всего, в описании языков и народов современного Кавказа, с экскурсами в историю в той степени и в том объеме, какие требуются для этого.
Завершает книгу приложение, включающее в себя извлечение основной
(собственно программной) части из «Программы сохранения и развития чеченского языка», подготовленной автором по поручению Президиума Академии наук Чеченской Республики в 2007 году. Эта программа была опубликована Академией наук (без указания авторства) в том же году, была принята на
ознакомление и предполагаемое последующее рассмотрение Парламентом и
Правительством ЧР, но так и не была рассмотрена – видимо, после впечатления, произведенного составлением сметы ожидаемых расходов, исчисляемых
сотнями миллионов рублей.
Программа была составлена с учетом тех реалий, которые сложились в
Чеченской Республике после известных событий последних двух десятилетий,
– скажем прямо, особых условий, в которые был вброшен чеченский народ в
ходе двух чудовищно жестоких военных кампаний. Не может быть, а наверное отдельные пункты этой Программы не актуальны для других республик
Северного Кавказа, но нам важно было показать на одном хотя бы примере,
как можно планировать решение проблем сохранения и развития языков
«второй группы», как их окрестили в 50-е годы прошлого века сами наши
коллеги, обрекая их тем самым на вымирание.
Никогда ранее не посвящал свои книги никому – ни близким и друзьям,
ни коллегам и кумирам, – не потому, что они этого не заслуживали по своим
человеческим качествам, а по причине своей убежденности в том, что научные издания следует посвящать только ученым, к которым ты имеешь какоето отношение: как благодарный ученик, как друг, потерявший с утратой этого
человека опору и в науке, и в жизни, как коллега, разделявший и продолжающий разделять научные взгляды, убеждения и принципы своего научного кумира. Профессор Михэил Курдиани, несмотря на то, что судьба отпустила
нам всего 12 лет нашей дружбы (1998-2010), был и остается для меня и Учителем, и другом и братом, и кумиром, поэтому не посвятить эту книгу покойному другу, выдающемуся Ученому и сыну Кавказа – профессору Михэилу
Курдиани, безвременно ушедшему от нас 30 октября 2010 года, у меня нет
морального права. Именно благодаря дружбе с ним, настолько длительной и
тесной, сколько позволяли время и обстоятельства, общению с этим большим
ученым и редким эрудитом, я стал все больше интересоваться языками Кавказа, именно ему я обязан своей убежденностью в генетическом родстве (и тем
более типологической близости) языков автохтонных народов Кавказа, после
многоразовых обсуждений этой проблемы с Михэилом Курдиани у меня сложилось достаточно четкое представление о плюсах и минусах новых теорий и
концепций, в корне меняющих сложившиеся взгляды на это родство и близость языков. Наверное, он со свойственной ему прямотой указал бы мне на
недостатки, которых, возможно, в этой работе немало, но надеюсь, что в це-

15

лом книга получилась такой, в которой, был бы он жив, блестящий ученыйкавказовед нашел бы за что и похвалить автора.
Должен признаться, что ученые, к которым я обращался с просьбой дать
рецензию на эту книгу, отнеслись к этой просьбе по-разному. Отдельные коллеги – языковеды и этнологи, ознакомившись с присланной им книгой, просто
отказались, сославшись на то, что они относят себя к московской школе, а эта
книга не укладывается в установленные ею «рамки», другие принципиально
не согласны со мной в оценке ностратической теории и «новой генеалогической классификации» (С.А. Старостина и др.). Другие от рецензирования не
отказывались, но выражали свое принципиальное несогласие с отдельными
местами в книге: осетинские коллеги, например, даже настаивали на исключении «осетинского раздела» (§ 7 главы X), в котором я ничего не утверждаю,
но выражаю не менее обоснованное, чем их уверенность, сомнение в том, что
осетины – прямые потомки алан, или – единственные потомки – разумеется,
приводя свои доводы. Этого, наверное, следовало ожидать, но, принимаясь за
работу, я полагал, что плюрализм мнений распространяется и на науку, а свое
несогласие с другим мнением можно свободно излагать, заботясь только о
том, чтобы рассуждения были логичными, подкреплялись фактами и тщательным анализом материала, приводящим к определенным выводам, не обязательнодублирующим чужие. В переписке с этими коллегами у меня и появилась мысль о том, что все рецензии, и положительные, и отрицательные, и
положительные с соответствующими замечаниями, должны включаться в
книгу. Уверен, что такая практика, если идея будет поддержана, избавит авторов от сбора «нужных» (положительных, одобрительных) рецензий и оградит рецензентов от упреков в необъективности или беспринципности в оценке
того или иного труда: прочитав книге саму рецензию, читатель будет видеть,
что рецензент выразил свое несогласие с теми или иными положениями или
частями рецензируемой работы. В этом контексте, выражая свою глубокую
признательность за положительные отзывы о книге профессору Ц. Барамидзе
(Грузия), любезно согласившейся стать редактором книги, рецензентам профессорам Б.М. Берсирову (Республика Адыгея), З.М. Маллаевой (Республика
Дагестан), М.Р. Овхадову (Чеченская Республика), Е.Б. Бесоловой (Республика Северная Осетия-Алания). Хочу особо поблагодарить профессора Е.Б. Бесолову, написавшую в целом положительный отзыв о работе, отразив в своей
рецензии (к сожалению, поддавшись эмоциям, следствием которых явились
не совсем этичные оценки и выражения) категорическое несогласие с содержанием «Осетинского раздела» (§ 7 главы X). Ознакомившись с ее рецензией,
читатель, думаю, задастся вопросом: как получилось, что в книге «А.И. Халидов профессионально разбирает обозначенные проблемы, удачно обосновывает
их видение, скрупулезно работает с материалом, отстаивая свои положения», но
в одной сравнительно небольшой части ее, посвященной вопросу происхождения осетинского языка (и, соответственно, этногенеза осетин), профессионализм и умение скрупулезно работать с материалом» ему изменяют. После
получения рецензий автором была проведена определенная работа по улучшению текста, но устное требование рецензента проф. Е.Б. Бесоловой об уда16

лении из книги «осетинской части» я все-таки не выполнил, а на письменное
пожелание «подойти к его написанию с научно обоснованных позиций, давно
уже утвердившихся в фундаментальной науке» постарался отреагировать редакторской правкой и некоторыми дополнениями, вот только подойти с
«научно обоснованных позиций», явно понимаемых рецензентом как написание раздела совершенно в другом ключе и в соответствии противоположной
точкой зрения, за которой стоят перечисляемые ею безусловные авторитеты в
науке, я, естественно, не мог, хотя бы потому, что уверен в научности позиций и тех ученых, которые оппонируют или просто не поддерживают аланоосетинскую концепцию. Насколько «лженаучны» мои сомнения в исключительном праве осетин на то, чтобы считаться прямыми потомками алан, и
уверенность в том, что не меньшее отношение к аланам имеют и другие народы современного Северного Кавказа, которые, как и предки осетин, в разной
степени испытали их влияние, но имеют на Кавказе более глубокие корни,
чем аланы, и насколько объективны подозрения рецензента в моей предвзятости в рассмотрении этого вопроса, судить, я думаю, коллегам – читателям
этой книги. Во всяком случае, вряд ли кто-то еще, кроме самого рецензента,
может быть настолько уверенным в том, что и в этом, и в других вопросах,
особенно связанных с весьма отдаленным прошлым языков и народов, тем
более слабо отраженным или не отраженным вовсе в письменных источниках,
«все проблемы давно глубоко исследованы и научно обоснованы»: объявить исчерпывающе исследованными и совершенно «научно обоснованными» все проблемы, связанные с историей каких угодно народов и их языков, вряд ли кто-то
рискнет, и кажется странным, что на это решилась проф. Е.Б. Бесолова. Что касается подозрений в недостаточной осведомленности и советов прочитать труды и
статьи соответствующих авторов, должен сказать, что мне знакомы не только
труды В.Ф. Миллера, М.М. Ковалевского (не удалось только выяснить, какой
значительный авторский вклад, личный без соучастия с В.Ф. Миллером, внес в
алано-осетинскую проблему М.М. Ковалевский, который, по оценке Б.А. Калоева, «не смог осуществить до конца свои намерения по исследованию осетин и
других горцев Кавказа»1 и занимался историей, собственно, только в связи с бытом, традициями, обычным правом кавказских народов), В.И. Абаева, Б.В. Скитского, З.Н. Ванеева, Ю.С. Гаглойти, А.П. Новосельцева, М.М. Блиева, В.А. Кузнецова, Г.Д. Тогошвили, в незнании которых заподозрен, но и труды других ученых, тоже известных и внесших свой вклад и в кавказоведение, и в исследование
этой конкретной проблемы, – Н.Я. Марра, И.А. Джавахишвили, М.И. Артамонова, Е.И. Крупнова, В.П. Алексеева, В.Б. Ковалевской, Л.Л. Спицына, В.Б. Виноградова (археологические, в этнополитических вопросах с ним вряд ли можно
соглашаться), А. Агусти, Р. Топчишвили, а также осетинских авторов Б.А. Калоева, М.С. Тотоева и других, менее категоричных в вопросе о преемственности
скифов, сарматов, алан и осетин или вообще ее не поддерживающих. Одного
только апеллирования к авторитету известных ученых, не у каждого из кото1
Б.А. Калоев. М.М. Ковалевский. (К пятидесятилетию со дня смерти). – URL:
http://journal.iea.ras.ru/archive/1960s/1966/Kaloev_1966_6.pdf

17

рых мы находим однозначно выраженное или последовательно отстаивавшееся на протяжении всей научной биографии мнение, для подтверждения позиции рецензента недостаточно: хотя бы потому, что можно привести не менее
длинный список также именитых ученых, придерживавшихся противоположного мнения или не рискнувших быть категоричными в своих выводах. Следуя совету рецензента проф. Е.Б. Бесоловой («Для того, чтобы иметь ясное и
чёткое представление об истоках, становлении и развитии осетинского языка,
не мешало бы ознакомиться с трудами В.И. Абаева, М.Н. Боголюбова, Л.Г. Герценберга, А.Л. Грюнберга, В.А. Лившица, И.М. Оранского, В.С. Расторгуевой,
Т.Н. Пахалиной, а также Н.К. Багаева, Н.Я. Габараева, М.И. Исаева, Т.А. Гуриева, Х.А. Таказова, Т.Т. Камболова и др. осетиноведов»), «заглянул» еще раз в
труды этих авторов и еще раз убедился в том, что ясного и однозначного ответа
на вопросы, связанные с истоками и становлением осетинского языка, они не
дают, но нередко в их трудах мы находим рассуждения и выводы, дающие повод
сомневаться в их правильности и логичности, а у некоторых исследователей отношение к концепции «аланскости» осетин и их языка менялось, поэтому трудно
определиться, что именно в эволюционировавших взглядах этих авторов имела в
виду рецензент. При этом не каждый из этих ученых специально занимался исследованием именно осетинского языка. Так, А.Л. Грюнберг внес очень большой
вклад в исследование и описание целого ряда «живых» индоиранских языков
(фундаментально исследовал глангали, кати, пашто, язык североазербайджанских тати, муанджанский, веханский), а также большинства дардских и нуристанских языков – ашкун, вайгали, гавар, дамели, земиаки, кати, курдари,
мунджанский, нингалами, пашаи, прасун, пхалура, сави, татский, тирахи, торвали, трегами, шумашти), в контексте изучения которых затрагивал и осетинский
язык, но не удалось выявить какую-либо его работу, в которой ставились и решались вопросы истоков и становления осетинского языка. Л.Г. Герценберг занимался общими проблемами индоевропеистики, уделял много внимания классификации индоевропейских языков, исследовал целый ряд индоиранских языков, и не только современных, – хотаносакский (скифо-сарматский), таджикский,
персидский, но специально осетинским языком не занимался и высказываний, в
которых формулировалось бы его собственное мнение о скифо-сарматоосетинских или скифио-сармато-алано-осетинских связях, кроме обращения к
мнению других авторов (В.И. Абаева, в частности), у него не было. Другие авторы из списка Е.Б. Бесоловой осетинским языком занимались, но не теми проблемами, в связи с которыми она предлагает изучить их работы. Например, Н.К. Багаев известен как автор ряда крупных работ по осетинскому языку, но таких, как
«Орфографический словарь осетинского языка» (1947), двухтомный «Современный осетинский язык» (т. I, Орджоникидзе, 1965 и т. II, Орджоникидзе, 1982);
принадлежащих перу этого автора трудов и вообще специальных работ по истории осетинского языка, уходящей в начало нашей эры и еще дальше, насколько
известно, не существует. М.И. Исаев, автор «Очерков по истории изучения осетинского языка», внес, конечно, очень весомый вклад в осетиноведение, но собственных результатов в исследование алано-осетинской проблемы, кроме поддержки выводов В.И. Абаева и некоторых комментариев к ним, не дал, занима18

ясь другими проблемами. Т.Т. Камболов известен своей попыткой нового прочтения Зеленчукской надписи – на базе дигорского диалекта, который иногда
называют и языком, а также отдельными статейными публикациями и выступлениями на эту тему в поддержку традиционной для осетиноведения концепции, но
не какими-то авторскими результатами, выходящими за ее пределы, существенно
ее дополняющими и делающими более убедительной. Насколько в таком случае
корректны ссылки Е.Б. Бесоловой на ряд авторитетных ученых, из которых не
все являются авторами трудов, основополагающих в решении конкретных проблем, о которых идет речь, и, тем более, призыв ориентироваться только на них,
судить читателям этой книги и помещенной в ее конце рецензии Е.Б. Бесоловой.
Думаю, что ссылка на авторитеты основательна только в том случае, если эти
авторитеты внесли существенный вклад в решение и освещение той проблемы, о
которой идет речь. Что касается предположения или уверенности проф. Е.Б. Бесоловой, что А.И. Халидов «строит новую историю» осетинского народа на
псевдонаучной работе журналиста Тины Дзокаевой «Осетины в плену у аланов»,
отношу такую формулировку на счет эмоциональности рецензента, хорошо понимающей, что проф. А.И. Халидов, с которым она знакома на протяжении достаточно большого количества лет, никогда не будет строить свою научную работу на одних журналистских «расследованиях» (и вообще на какой-то одной,
игнорируя другие) и вполне способен вести эту работу самостоятельно, не подстраиваясь под кого-либо, хотя, конечно, с учетом достижений коллег и их мнения, и при этом никогда не пойдет против своей совести ради чего или коголибо. Ну, а упрек в том, что в моих рассуждениях об аланских или кавказских
антропогенетических признаках у осетин «отсутствует ссылка на тот источник,
откуда взяты индексы и проценты», явно не имеет основания. Возможно, доверия Е.И. Бесоловой не вызывают взятые мной в основном из весьма объемных
работ А.А. Клёсова и кандидатской диссертации С.С. Литвинова материалы, а
также ссылки на работы известных и не замеченных в подмене и искажении фактов исследователей Е.А. Семенской, В.В. Бунака. Э.К. Хуснутдиновой и др., но в
таком случае им нужно противопоставить другие, свидетельствующие о том, что
осетины в своем большинстве относятся не к кавказскому генетическому типу.
Если они когда-нибудь появятся и будут убедительными, у автора этой книги
хватит решимости отказаться от своей уверенности в том, что предки осетин, как
и наши современники, принадлежали к кавкасионскому антропологическому типу и «аланские» черты части осетин (если таковые вообще существовали как
черты единого этноса) являются приобретенными (адстратными). Завершающую
рецензию оценку своей книги только как «справочника» («источник сведений по
истории языков Кавказа, социолингвистических и иных информаций, компактно
собранных в одной книге»), вызванную, видимо, реакцией на «осетинскую
часть», оставляю без комментариев.
Все рецензии без каких-либо изменений (за исключением устранения
«технических» погрешностей компьютерного набора) помещены в конце книги. Необходимо при этом указать, что это рецензии на вариант книги, вышедшей в 2018 году в Тбилиси. После этого выпуска книга была существенно
дополнена (объем увеличился более чем на 35 %), следовательно, и основа19

тельно доработана. С согласия рецензентов опубликованные в первом выпуске книги рецензии сохранены в этом – втором – издании.
Совпадение названия этой книги с первой частью названия книги Н.Ф.
Яковлева «Языки и народы Кавказа. Краткий обзор и классификация», Тифлис, 1930 (издана без указания года) является случайным. Более того, автору
не удалось использовать эту книгу ни в бумажном, ни в электронном варианте. О более чем вероятном наличии ее в библиотеках Тбилиси и в фонде отдела редкой книги Научной библиотеки Ставропольского ГУ (Северокавказского федерального университета) автору было известно, но возможность посетить эти библиотеки не представилась.

20

ГЛАВА I. К ЭТИМОЛОГИИ И ЗНАЧЕНИЮ
ХОРОНИМА/ОРОНИМА «КАВКАЗ»
Книгу, посвященную языкам и народам Кавказа, не только уместно, но и
необходимо начать с того, что означает само слово «Кавказ». Вернее было бы,
впрочем, сказать «может означать», так как этимология слова все еще не ясна,
вариантов предлагалось и предлагается достаточно много и у автора нет уверенности, что точку в этом вопросе удастся поставить и ему. Тем не менее, у автора
этой книги есть свои соображения, несколько отличающиеся от мнений предшественников, которые и излагаются ниже.
Само это слово сейчас употребляется как название обширной географической местности (хороним1), от него образовано название горной системы (ороним2) – Кавказские горы, но вначале слово употреблялось и как ороним, и как
хороним, и совершенно точно не установлено, что появилось раньше – ороним
или хороним.
Начать, видимо, нужно с того, что границы Кавказа в мифах разных народов, в представлениях средневековых путешественников и ученых представлялись шире, чем в современной географии.
Кавказцы и Кавказ были объектами внимания и создателей древнегреческих мифов, и античных греческих и римских авторов. Древние греки, а затем и
римляне представляли себе Кавказ как «самую обширную и высокую из всех
горных цепей» (Геродот), вокруг и на которой обитают племена керкетов, ахеев,
синдов и др. (Скилак, Страбон, Плиний Секунд Старший), конечно, пытаясь при
этом приписать некоторым из них (например, ахеям) эллинское происхождение.3
Хороним (от др.-греч. όpος – межевой знак, граница, рубеж + ὄνομα – имя, название)
– разновидность топонима; название любой каким-либо образом ограниченной, имеющей
какие-то границы (не обязательно государственные или административные) территории
(луга, долины, леса, городского микрорайона или квартала и т.д., государства, географического региона и пр.) (см.: Т.В. Жеребило. Словарь лингвистических терминов и понятий. Изд. 6-е, испр. и дополн. Назрань, «Пилигрим», 2016, стр. 554), но обычно термин
используется для обозначений больших пространств – крупных областей, стран, континентов и т.п.: Сибирь, Поволжье, Урал, Кавказ, Балканы, Прибалтика, Канада, Египет,
Саудовская Аравия и т.п.
2
Ороним – разновидность топонима; обозначение объектов рельефа местности – не
только гор, холмов, горных вершин и т.д., но и «вогнутых» объектов – ущелий, оврагов,
впадин, равнин и др. Следовательно, ошибочно сужение – ограничение только «выпуклыми» объектами, содержание термина «ороним» многими, в том числе языковедами, его
следует понимать так, как термин толкуется у Н.В. Подольской: Подольская Н.В. Словарь русской ономастической терминологии. Отв. ред. А. В. Суперанская. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., «Наука», 1988.
3
См.: Н.А. Кун. Легенды и мифы Древней Греции. М., 1975; А.Ф. Лосев. Античная
мифология. М., 1957; К. Ган. Известия древних греческих и римских писателей о Кавказе. Часть I. Тифлис, 1884; В.В. Латышев. Известия древних писателей, греческих и латинских, О Скифии и Кавказе. В 2-х т., в 5 вып., 1893-1906. // Вестник древней истории.
1947 – №№ 1-4; 1948 – №№ 1-4; 1949 – №№ 1-4. Из недавних работ см.: А.В. Котина.
Мифы об амазонках в античной письменной традиции: генезис и эволюция. // Вестник
Белгородского гос. ун-та. Сер.: История. Политология. Экономика. Культурология. Вып.
№ 5. Том 13. 2010; С.Я. Кошокова. Античные и средневековые авторы о народах Северо1

21

Несмотря на попытки древних авторов возводить известные им племена Кавказа
к эллинам, это были, конечно, аборигены, не имевшие отношения ни к грекам, ни
к римлянам, и у современных историков находятся основания для предположения преемственности, например, древних зихов (джиков), ахеев, керкетов (черкенеев) и современных адыгов (Л.И. Лавров, А. Ельницкая, Г.А. Меликишвили,
Г.К. Шамба, Н.Г. Волкова).,При этом большинству античных авторов Кавказ
представлялся частью единой системы от Индии на востоке и до Балкан на западе. Повышенное внимание к Кавказу объясняется не только тем, что Кавказ лежит между Европой и Азией и через него проходят торговые пути. Дело еще и в
том, что с давних времен о Кавказе сложилось мнение как о крае с несметными
богатствами. Именно этот миф привел, например, аргонавтов в Колхиду в поисках золотого руна.
Кавказ был еще с начала последнего тысячелетия до н.э. в поле зрения не
только античного Запада, но и восточных правителей и кочевников, которых к
Кавказу тянули те же мифы о богатствах. Конечно, путешественники и ученые
этого времени уделяли Кавказу много внимания. И это совсем не случайно и
объясняется тем местом, которое Кавказ занимал на протяжении тысячелетий в
истории Европы и Азии, о котором хорошо писал итальянский географ позапрошлого века Адриан Бальби, начавший цитируемый труд следующими словами:
«Кавказская страна получила имя свое от цепи высоких гор, кои с востока на запад простираются по землям, находящимся между Каспийским морем и Понтом
Евксинским, – от той великой цепи, которую мидяне, персы и римляне считали
оплотом образованного мира. Народы, живущие на сем пространстве, соединяют
в стане и физиономии своей характеристические черты главных племен Европы
и Западной Азии, что заставило ученого Блуменбаха назвать первый разряд рода
человеческого кавказским».1 Что касается народов, населяющих Кавказ, то даже
А. Берже, не отличавшийся, при великолепном знании Кавказа, особыми симпатиями к кавказским горцам, в начале своего известного обзора горских племен
признал особую роль не только Кавказа как географического объекта, но и его
народов, отметив, что «страна эта представила собой обширное поле для разнообразного изучения и кавказское племя, игравшее некогда господствующую роль
в Истории, обратило на себя должное внимание ученых».2 [Эти и подобные другие отзывы разных авторов неплохо было бы принять во внимание многим
нашим современникам, которые без всякого на то основания и часто просто по
незнанию выказывают пренебрежение к Кавказу и к «лицам кавказской национальности»].
Средневековая мусульманская космография представляла горы, получившие у арабов название Qaf «край; конец», как единую горную цепь, которая опоясывает весь мир от края до края. У персов само слово Qaf вошло в поговорку: az
Qaf ta Qaf «от края (земли) до края»: здесь тоже заложенот представление о горной системе, опоясывающей весь мир. То есть, по представлениям средневекоЗападного Кавказа: историографический аспект. // Вестник Адыгейского гос. ун-та. Сер.
1: Регионоведение. Философия. История. Политология. Культурология. Вып. № 3, 2010.
1
Адриан Бальби. О языках страны Кавказской. – В кн.: Кавказ. Выпуск VIII. Племена,
нравы, язык. Нальчик, 2011, стр. 20.
2
Адольф Берже. Краткий обзор горских племен на Кавказе. – В кн.: Кавказ. Выпуск
VIII. Племена, нравы, язык. Нальчик, 2011, стр. 146.
22

вых арабов и персов, земля окружена со всех сторон не только Мировым океаном, но и горной системой Каф, играющей роль баланса и удерживающей нашу
планету в космосе. Средневековый путешественник Гильом Рубрук, фламандский монах-францисканец, путешественник, который в 1253-1255 годах по поручению французского короля Людовика IX совершил путешествие в Монголию во
главе посланной французским королём Людовиком IX дипломатической миссии,
на обратном пути прошёл со стороны Каспия Кавказ и изложил свое представление о Кавказе как обширной горной цепи, которая тянется до восточной оконечности евразийского материка. Еще раньше, в VII веке, христианский писатель и
церковный деятель, ученый Исидор Севильский в своих «Этимологиях» писал о
«Кавказских горах, протянувшихся от Индии до Тавра, именующихся на своем
протяжении различными именами сообразно с разнообразием народов и языков».
В этом чувствуется влияние еще разделявшихся в это время представлений о
том, что Кавказ – это обширная территория, которая пересекает Азию, начинаясь
с Черного моря и оканчиваясь Охотским: Исидор Севильский, получается, даже
несколько сократил ширину этой территории.
Кавказ фигурирует в мифах и фольклоре разных народов мира, и не только
кавказских: под этим или созвучными названиями мы обнаруживаем его в мифах
и фольклоре древних греков, казахов, персов, туркмен, татар, калмыков и др., и в
них во всех география горной системы Кавказа оказывается шире, чем мы представляем ее себе сейчас.
В современной географии Кавказ – территория между тремя морями –
Черным и Азовским с запада и Каспийским с востока, пересекаемая Главным
Кавказским хребтом, тянущимся с середины западного побережья Черного моря
– от Таманского полуострова с постепенным понижением к югу – до северных
районов Азербайджана – до Апшеронского полуострова. Хребет в своей правой
оконечности не достигает самого берега Каспийского моря, но расстояние до него очень невелико. Этот хребет разделяет Кавказский регион на две части, обычно именуемые Южным Кавказом (в него входят Грузия, Армения, Азербайджан)
и Северным Кавказом.1 В упрощенном, обывательском представлении Северный
Кавказ – это Россия, а Южный Кавказ – Армения, Грузия и Азербайджан, но с
географической точки зрения Южный Кавказ включает в себя и российские территории – причерноморскую полосу Российской Федерации с городами Сочи,
Туапсе, Геленджик, Новороссийск. В Грузию и Азербайджан входят территории,
географически относящиеся к Северному Кавказу: грузинские регионы Тушети,
Хеви, Пирикити, Хевсурети находятся на северных отрогах Главного Кавказского хребта, по северную сторону Главного Кавказского хребта, тянущегося с юга
на северо-запад, расположена также значительная часть Республики Азербайджан. В административно-территориальном делении Российской Федерации в
Северный Кавказ до последних изменений включались Республика Адыгея, Республика Дагестан, Республика Ингушетия, Кабардино-Балкарская Республика,
Карачаево-Черкесская Республика, Республика Северная Осетия-Алания, Чеченская Республика , Краснодарский край (в который входила и Республика Адыгея), Ставропольский край, Ростовская область (южные районы). В 2010 году при
1
Географические границы Кавказа детально очерчены в: А. Ф. Ляйстер, Г. Ф. Чурсин.
География Кавказа: природа и население. Тифлис, 1924, стр. 2-3.

23

формировании (выделением из состава Южного федерального округа) Северокавказского федерального округа с центром в г. Пятигорск в него вошли семь
регионов – шесть республик и один край: Республика Дагестан, Республика Ингушетия, Кабардино-Балкарская Республика, Карачаево-Черкесская Республика,
Республика Северная Осетия-Алания, Чеченская Республика и Ставропольский
край («не северокавказской» в административно-территориальном делении оказалась бывшая часть Краснодарского края – Республика Адыгея, примыкающая к
Главному Кавказскому хребту). Значительная часть Краснодарского края, включая сам краевой центр – Краснодар, также оказалась в новом административнотерриториальном делении не частью Кавказа, хотя одного взгляда на любую карту достаточно, чтобы убедиться в том, что практически весь Краснодарский край
входит в межкаспийско-черноморскую зону. Южный Кавказ называют и Закавказьем, имея в виду, что собственно Кавказ – это только северная часть территории между Черным и Каспийским морями. Но даже по приводимым ниже картам
1 и 2 видно, что такое деление искусственное и это «междуморье» имеет четко
очерченные контуры одного географического региона, охватывающего не только
Грузию и Армению, но и Азербайджан, не говоря об известной общности исторических судеб, культур и т.п. у многих народов, населяющих Кавказ:
Карта 1. Географическая
map1.msk.ru/697109.html

карта

24

современного

Кавказа.

URL:

Карта 1 показывает, что горная система, известная под названием Большой
Кавказ, простирается (более чем на 1150 км) с северо-запада на юго-восток, от
района Анапы и Таманского полуострова (Россия) до Апшеронского полуострова
на побережье Каспия, рядом со столицей Азербайджана Баку. По одну (северную) сторону от этой цепи мы видим обширную территорию, включающую в
себя перечисленные выше субъекты СКФО, каждый из которых какой-то частью
своей территории входит в эту горную цепь, выходя на северный склон Большого Кавказа. Другая – южная – сторона цепи занята тремя государствами Южного
Кавказа (Республика Армения, Республика Грузия, Республика Азербайджан),
также включающими в свой состав часть этой горной системы, но с выходом уже
на южный склон. Самоопределившаяся Республика Южная Осетия тянется внутри этой горной системы с севера на юг почти на 80 км. Так же самоопределившаяся Республика Абхазия расположена на южных склонах Большого Кавказа и на
Колхидской низменности вдоль восточного побережья Черного моря. Из всех
республик Северного Кавказа выход к морю (Каспийскому) имеет только одна –
Республика Дагестан; из государств Южного Кавказа Грузия имеет выход к Черному морю, Азербайджан – к Каспийскому. Республика Армения, расположенная
на севере географического региона Передняя Азия и северо-востоке Армянского
нагорья, выхода к морю не имеет. Хотя с севера и востока территория Армении
обрамлена хребтами Малого Кавказа, часто об Армении как части собственно
Кавказа говорят условно. У Республики Абхазия наибольшая среди кавказских
республик длина береговой линии (вдоль Черного моря) – она составляет 210 км.
В этом отношении Республику Абхазия превосходит только один из субъектов
РФ – Краснодарский край, у которого общая протяженность морской линии, если
суммировать азовское и черноморское побережья, более 700 километров, из которых более чем две трети приходится на Черное море (500 км – от мыса Тузла
до реки Псоу). Таким образом, все республики и государства, расположенные в
этом регионе, объединены Большим Кавказом, какой-либо своей частью входя в
эту горную систему с севера или с юга. В том числе и Ставропольский край, расположенный в центральной части Предкавказья и на северном склоне Большого
Кавказа, включая район Кавказских Минеральных вод с горами-лакколитами высотой до 1401 м (самая высокая гора – гора Бештау). Частью Кавказа является
также если не вся, то бóльшая часть территории Краснодарского края, расположенного в юго-западной части Северного Кавказа, но по новому административному делению включенного не в Северокавказский, а в Южный федеральный
округ. Краснодарский край на северо-востоке граничит с Ростовской областью, с
восточной стороны – со Ставропольским краем и Карачаево-Черкесской Республикой, на юге – с Республикой Абхазия. Собственно горная часть края, составляющая примерно треть территории, находится на западе высокогорной зоны
Большого Кавказского Хребта. Горы Краснодарского края берут свое начало с
возвышенностей в районе Анапы, дальше простираются на юго-восток до границ
Ставропольского края и Абхазии на 340 км, достигая наибольшей высоты более
3000 м. над уровнем моря в районе Сочи. Выходит, что горы занимают практически всю прибрежную часть Краснодарского края, протяженность которой около
400 км..

25

В дополнение к приведенным географическим в своей основе сведениям
необходимо привести также сведения об административном и административнополитическом делении Кавказа.
Карта 2. Политическая карта
http://www.e-kavkaz.com/-td43382.html

современного

Кавказа.

Источник:

Конечно, такое административно-территориальное деление – явление новейшего времени и оно не соответствует тому, которое было на этой территории
в отдаленном историческом прошлом. На этой территории в древние времена
возникали и исчезали государства, перемещались, вымирали или ассимилировались народы, появлялись другие, и во все времена вся эта территория между
двумя морями воспринималась как одно целое. Какое-то представление об этом
может дать следующая карта, если не показывающая этнополитическую ситуацию на Кавказе (вокруг Грузии) в 600-150 гг. до н.э. точно, то дающая некоторое
представление о ней:

26

Карта 3. Древние государства и племенные объединения на Кавказе.
Источник: http://nationalsecurity.ru/maps/caucasus1.htm

В общем, о Кавказе как территории известно многое. Вот только неизвестно до сих пор, как этимологизируется само название (хороним) и что оно означает.
Кажущиеся нам малоправдоподобными легенды о присвоении Кавказу
этого имени в честь эпического царя Древнего Ирана Кави-Кауса / Кеви-Кауса (в
«Авесте» – Кави-Усана) – второго царя династии Кейянидов и другие, похожие
на нее, версии мы здесь рассматривать не будем. Вряд ли есть связь и с др.-инд.
kā́ ctē «блестит, светит», иранск. *χrоhukаsi – «сверкающий снегом», с готск.
hauhs «высокий», лит. kaũkas «шишка», kaukarà «холм» и т.п.1 Конечно, нельзя
отрицать связь между этим названием и теми, которые в разной транслитерации
представлены в других языках: арабск., тур. Kâf, ср.-перс. Kap-kōf, армянск. Kарkоh, франц. Caucase, нем. Kaukasus, др.-греч. Καύκασος и др., но мы смотрим если
не на все, то на большинство из них не больше как на транслитерации хоронима/оронима, уже бывших в употреблении у самих кавказцев. Проблема, судя по

Подобные индо-иранские этимологии, связывающие Кавказ со льдом и снегом, в
свое время, надо полагать, с основанием, отмел Ю.В. Откупщиков (Ю.В. Откупщиков.
Очерки по этимологии. Спб., изд-во СПбГУ, 2001, стр. 310-318), но вряд ли убедительно
возвращение им читателей к этимологии Отто Шрадера, который связывал Кавказ с
готск. hauhs «высокий» + литовск. kaũkas «шишка, бугор» // kaukarà «холм, вершина»
(см.: Schrader Otto. Reallexikon der indogermanischen Altertumskunde. Grundzüge einer Kultur- und Völkergeschichte Alteuropas. Bd. 1, Berlin, Leipzig, 1917-1929, s. 498).
1

27

всему, глубже и сложнее, чем она часто представляется у многих авторов, особенно тех, которые занимаются этим на околонаучном уровне.
Почти все современные авторы, затрагивающие тему, сходятся в том, что
слово не этимологизируется и не находит убедительного объяснения ни в древнегреческом, ни в грузинском или армянском языках, ни в иранском или самих
северокавказских языках – языках народов, проживающих на территории, известной под названием «Кавказ». «Википедия» ограничивается расхожим мнением о возможной связи названия с греческим или иным иноземным участием в его
создании: «Название «Кавказ» (др.-греч. Καύκασος) впервые встречается у древнегреческих авторов Эсхила (VI-V вв. до н. э.) в «Прометее прикованном» и у
Геродота (V век до н. э.). По свидетельству географа Страбона (со ссылкой на
Эратосфена (III век до н. э.)), местные жители называли Кавказ Каспием, что является косвенным подтверждением иноземного происхождения названия
Καύκασος».1 Не сосем понятная логика: почему то, что местные жители называли
Кавказ Каспием, должно быть подтверждением иноземного происхождения самого названия «Кавказ»? Как известно, Каспием море и регион называли не
только местные жители, так же, как и Кавказом называли эту территорию в полмиллиона квадратных километров не только иноземцы. И у тех, и у других в
употреблении вполне могли быть и два названия. Для того, чтобы считать, что
Каспий – иноземного происхождения, необходимо предложить внятную этимологию этого слова, а этого, насколько известно, до сих пор никто не сделал. В
общем, названия и Кавказа, и моря, омывающего его с востока, далеко не прояснены.
Предваряя попытку этимологии слова или выбора из имеющихся этимологий, должен отметить, что не невозможную этимологию названия, связанную с
вайнахами/нахами, мы не включаем в число основных и тем более не настаиваем
на ней во избежание упреков в попытки «перетягивания одеяла». Но на такую
этимологию наталкивают, однако, авторы, принадлежащие не к вайнахскому этносу, и вообще игнорировать ее возможность нельзя. Так, Г.З. Анчабадзе пишет:
«Вайнахи, как уже известно читателю, относятся к древнейшему коренному
населению Кавказа. Примечательно, что по генеалогической схеме Леонтия
Мровели, легендарный прародитель вайнахов носил имя «Кавкас», откуда идет
название кавкасианы, один из этнонимов, которым древнегрузинские письменные источники обозначали предков современных чеченцев и ингушей. Таким
образом, получается, что, по крайней мере, по названию, грузинская историческая традиция представляет вайнахов самым «кавказским» народом из кавказцев
(Кавказ-Кавкас-кавкасианы). По версии Леонтия Мровели, Кавкас и его брат Лек
(этнарх леков – народов горного Дагестана) переселились из Закавказья на Северный Кавказ, который до них был безлюдным, и заняли территорию от гор до
устья Волги. Данные археологии свидетельствуют, что древнекавказские племена в бронзовом веке проживали как в горах Северного Кавказа, так и на плоскости, заходя далеко в степь».2 Хотя даже принятие такой версии происхождения
Страбон. География. XI. Пер. с др.-греч. Г. А. Стратановского. Под ред. О. О. Крюгера, общ. ред. С. Л. Утченко. М.: Ладомир, 1994, стр. 487.
2
Г.З. Анчабадзе. Вайнахи. Тбилиси, 2001, стр. 21.
1

28

хоронима/оронима не освобождает нас от поиска этимологии самого слова Кавказ/Кавкас.
Выдвигались и выдвигаются самые разные предположения, возводящие
слово и к кавказским языкам, и к другим – тюркским, иранским, арабскому и др.,
но ни одно из них нельзя признать общепринятым или поддерживаемым большинством. Единственное, что объединяет все имеющиеся объяснения происхождения и семантики хоронима «Кавказ», – это то, что оно представляется сложным по структуре, состоящим из двух частей, но эти части композита возводятся
к разным языкам и объясняются по-разному.
В санскритских источниках или в Библии мы этого слова, тем более – его
объяснения, не находим, как не находим и в других древнейших письменных источниках. Но сам регион и его жители иногда фигурировали, например, в древнегреческих мифах: сюжеты, связанные с Кавказом, занимают в греческой мифологии существенное место (мифы о Прометее, амазонках и т.д.), в Библии тоже упоминается Кавказ – как место остановки Ноева ковчега и спасения человечества от потопа (называется гора Арарат): «»И остановился ковчег в седьмом
месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских».1 Иногда встречаются
и ссылки на древнегреческую мифологию с сюжетом о помощи, оказанной пастухом по имени Кавкасос Зевсу в уничтожении врага последнего – Крона: якобы
в благодарность за это Зевс назвал горы именем этого пастуха. Но более конкретных сведений о Кавказе и кавказских жителях ни в древнегреческих мифах,
ни в Библии не содержится. Вполне вероятно, что к «Кавказу» имеет отношение
и хеттское название народа, жившего на южном берегу Черного моря, – «казказ». Часто в литературе указывается, что это название упоминается у Эсхила в
трагедии «Прикованный Прометей» (443-444 г. до н.э.). Слово, употребленное
как ороним (название горы, или гор) встречаем и в переводе С. Апта, и в переводе А.И. Пиотровского:
В переводе С. Апта с древнегреческого такое слово-ороним присутствует,
хотя в самом оригинале его нет. Видимо, С. Апт, уверенный, что речь идет именно о Кавказе, так и перевел, исходя из описания местности, соответствующее
слово из монолога Прометея (приводимого нами в расширенном контексте, чтобы убедиться, что речь идет действительно о Кавказских горах).
В переводе С. Апта мы встречаем не только сам ороним и его описание, но
и описание всего географического пространства вокруг Кавказа:
К реке Дикарке выйдя, та и впрямь дика,
Вброд не пускайся: брода не найти тебе,
Покуда до Кавказа, всем горам горы,
Не доберешься, где поток неистовый
С вершин летит. По кручам, что у самых звезд,
Пройдя, тебе дорогой прямо на полдень
Спуститься надо. К амазонкам, воинству,
Враждебному мужчинам, ты придешь (они
Библия: Книги священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. В русском переводе с Параллельными Местами. Германия, «Христианское издательство»,
1992, «Бытие», гл. 8, стр. 7.
1

29

Близ Термодонта, в Темискире, некогда
Осядут, где коса у Салмидесса путь
Судам закрыла, мореходам мачеха).
Дорогу там покажут, не чинясь, тебе.
Ты выйдешь к перешейку Киммерийскому,
К воротам узким моря, безбоязненно
Пересечешь теснину Меотийских вод,
И вечно среди смертных славной памятью
Об этой переправе будет имя жить –
«Боспор» – «Коровий брод»…
В переводе А.И. Пиотровского тоже Кавказ, но в составе имени прилагательного:
И арийцы – цвет Ареса,
Над Кавказской крутизною
Город высекшие в скалах,
Плачет войско, и вторит лязг
Остро звенящих копий.
Еще – перевод А.И. Пиотровским того же фрагмента, который приведен
выше в переводе С. Апта:
К реке придешь ты Громотухе. Имя ей
Дано по нраву. Брода не ищи в реке!
Нет брода! До истоков подымись! Кавказ
Увидишь, гору страшную. С ее рогов
Поток подснежный хлещет. Перейти хребты,
Соседящие звездам, и к полудню шаг
Направь! Там Амазонок войско встретится,
Враждебное мужчинам. В Фемискире жить
Они у Фермодонта будут. Отмель там
Опаснейшая, Челюсть Сальмидесская,
Страх кораблей, пловцов дрожащих мачеха.
Тебе дорогу там укажут дружески.
Придешь ты после к Истму Киммерийскому,
К воротам тесным моря. Там, отважившись,
Должна ты Меотиды переплыть пролив.
Сравнение переводов двух больших фрагментов не вселяет уверенности в
абсолютной точности (эквивалентности) переводов, но употребление слова Кавказ как оронима обоими переводчиками убеждает, что уже в V в. до н.э. Кавказ
был известен античным авторам под названием, близким к современному звучанию.
Известно также, что другой античный автор – римлянин Плиний Старший
(Гай Плиний Секунд, 1 в. н.э.) неоднократно приводит скифское название Кавказа – «Крауказ» «белеющий от снега» в книге VI своей «Естественной истории»,
посвященной географии Кавказа и Армении – «География (Кавказ, Азия)», 77 г.
н.э.. В переводах, естественно, это название соответствует современному. Приводим тексты в переводе И.П. Цветкова, использованном В.В. Латышевым:

30

«V.15. Недалеко от Понта расположена область Колика, где, как было сказано раньше, горные хребты Кавказа переходят в Рипейские горы, спускающиеся
с одной стороны к Эвксинскому и Меотийскому, с другой к Каспийскому, или
Гирканскому, морю. Часть побережья занимают дикие племена — меланхлены и
кораксийцы. Последние жили возле реки Антемунты в ныне опустевшем колхидском городе Диоскуриаде, некогда настолько известном, что в него, по словам
Тимосфена, сходилось 300 народов, говоривших на разных языках. Позднее римляне вели там дела при помощи 130 переводчиков.
XII.30. За ними находятся Кавказские ворота, многими очень ошибочно
называемые Каспийскими, огромное создание природы, образовавшееся вследствие внезапного разрыва гор; самый проход огорожен обитыми железом бревнами; под ними посредине течет вонючая река, а по сю сторону ворот на скале
лежит укрепление по имени Кумания, построенное с целью препятствовать проходу бесчисленных племен. Таким образом, в этом месте, как раз напротив иберского города Гермаста, воротами разделены части света. От Кавказских ворот в
Гурдинских горах живут валлы и суавы, племена незнакомые с культурой, однако умеющие добывать золото в рудниках. От них до самого Понта живет множество гениохийских и потом ахейских племен. Таковым представляется один из
наиболее славных уголков вселенной».1
Но и эти, и другие античные и иные древние источники не проливают отчетливо свет на происхождение и семантику самого слова «Кавказ».
Итак, происхождение слова «Кавказ» считается точно не установленным.
По мнению одних, оно, возможно, связано с хеттским «каз-каз» — названием
народа, жившего на южном берегу Чёрного моря. В трагедии Эсхила о месте, где
был прикован Прометей, в «Прологе» после авторских слов «Пустынны скалы на
берегу моря. Гефест, Власть и Сила вводят закованного в цепи Прометея» Власть
обращается к Гефесту:
Ну, вот мы и на месте, у конца земли,
В безлюдном скифском, дальнем и глухом краю.
Пора, Гефест, исполнить, что наказано
Тебе отцом, и святотатца этого
К скалистым здешним кручам крепко-накрепко
Железными цепями приковать навек.
Дальше в тексте, приведенном выше, в русском переводе мы находим Кавказ, который в оригинале мог выглядеть несколько иначе, и обнаруживаем, что
Эсхил представлял его себе как скифский край.
И античные западные авторы, и другие (персидские, арабские и т.д.),
однако, не дали нам надежного материала для этимологизации хоронима Кавказ, а собственно этимологией слова «Кавказ» исследователи занялись с первой половины XX в.

В.В. Латышев. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. Вестник древней
истории, 1949, № 2. Извлечения и переводы из книги VI сделаны И.П. Цветковым. См.
также: К. Ган. Известия древних греческих и римских писателей о Кавказе // Сборник
материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 4. Тифлис, 1884.
1

31

Одна из первых версий происхождения этого географического названия
была выдвинута поляком графом Яном Потоцким, писателем и ученым – почетным членом Российской Академии наук, известным своими исследованиями в
области истории, археологии и естествознания. В 1798 г. Я. Потоцкий предпринял путешествие на Кавказ, где провел целый год, проводя этнографические
наблюдения жизни ногайцев, калмыков, чеченцев и осетин. Заинтересовавшись
названием посещенного края, он связал его со словами древнегреческого философа Клеанфа, посчитавшего, что название «Кавказ» идет от имени одного пастуха Кафкоха, убитого замаскированным под крокодила Сатурном. При этом,
имея определенные познания в области некоторых языков, в частности, персидского, Я. Потоцкий выражает и некоторое сомнение в том, что пастуха могли
звать именно так: в его представлении в персидском языке порядок компонентов
этого слова должен быть иной – на первом месте обязательно должно быть существительное кох/хох «гора», значит, не Кафкох, а Кохкаф «Гора Кафа», а это менее созвучно Кавказу, чем Кафкох. Однако в персидском такиесложные слова
составляются по другой модели, в которой «гора» на втором месте, следовательно, порядок Кав-кох его не должен был смущать. Я. Потоцкому, однако, следовало учесть другой момент – то, что «горой Кафа», «опоясывающей землю», Кавказ персы называли еще тогда, когда они явно не могли быть знакомы с мифом о
Сатурне.
Спустя много лет это же объяснение названия Кавказа, но без мифа о
превращении Сатурна в крокодила, находим у А. Дюма, писавшего в своей
книге «Путевые впечатления. Кавказ», впервые изданной в Брюсселе в 1859
г.: «Происхождение же слова «Кавказ» известно. Кавказ обязан своим названием
убийству, совершённому одним из самых древних богов. Когда Сатурн, изувечивший своего отца и поглотивший собственных детей, был разгромлен в грандиозной битве Юпитером, своим сыном, он скрылся с поля боя; странствуя,
встретил пастуха по имени Кавказ, направлявшегося со стадом на гору Пифак,
отделяющую Армению от Ассирии (по Страбону, с этой горы берет начало
Тигр). Кавказ имел неосторожность преградить путь беглецу, но Сатурн убил его
ударом меча. Юпитер, желая увековечить напоминание об этом убийстве, дал
имя жертвы всей Кавказской горной цепи, к которой горы Армении, Малой
Азии, Крыма и Персии относятся очень условно – как некие отроги...».
Версия Клеанфа-Потоцкого-Дюма, однако, мало правдоподобна – хотя
бы потому, что само название «Кавказ» древнее времени появления мифа о
пастухе и Сатурне, но, даже если бы это было не так, трудно предположить,
что в основу названия огромной территории, уже тогда вбиравшей в себя не
только племенные объединения, но и государства, могло лечь имя мифологического персонажа, причем из мифа древнегреческого. Использование имени
мифологического персонажа в названии горной системы или обширного края
совсем исключить, наверное, нельзя, но кажется неправдоподобным, чтобы
это было имя какого-то не самого главного, даже второстепенного персонажа,
заслуга которого перед Кавказом лишь в том, что он стал жертвой Страбона,
уходящего от преследования своим сыном.
Попытка этимологизации слова «Кавказ» принадлежит и одному из самых
ярких представителей научного кавказоведения – П.К. Услару. Он и не допускал,
32

что слово имеет «местное происхождение», т.е. может быть этимологизировано
на базе какого-либо из кавказских языков. По его мнению, «Кавказ» – туземное
искажение персидского «Кох-аз» («гора азов»). Однако предположенное П.К.
Усларом персидское происхождение слова сомнительно уже потому, что П.К.
Услар приводит персидский композит с неправильным расположением компонентов: если это персидское название, должно было быть не Кох-аз, а Аз-кох
(точнее: Хох-аз, соотв. Аз-хох), так как в персидском языке и в других иранских
языках все названия гор и вершин составляются в этом порядке (ср. Адай-хох,
Джимарай-хох, Зылги-хох, Козы-хох – вершины в Северной Осетии-Алании) и в
композите слово кох / хох со значением «гора» должно быть на втором месте,
обратный порядок слов в относимом к иранским осетинском языке в таких сочетаниях невозможен. Кроме того, в самом Иране с компонентом кох/хох образуются названия отдельных вершин и холмов, но не целых горных систем. И, наконец, сомнительно, чтобы название было дано по этнониму, обозначающему тюрок-азербайджанцев: даже если предположить, что азербайджанская народность, родственная тюркам, сложилась окончательно не в 11-12 вв. н.э., а на
тысячелетие раньше, название «Кавказ», как это видно даже из вышеприведенного краткого обзора, намного старше.
Известный путешественник и востоковед-синолог Генрих Юлиус Клапрот,
внесший свой весомый вклад и в кавказоведение, полагал в «Travels the Caucasus
and Georgia, performed in the years 1807 and 1808, et command of the Russian Government», что название Кавказ произошло от персидского Коф-Каф, то есть горы
Каф, или Касп: «Касательно происхождения и значения названия Кавказ существует широкое разнообразие мнений. Самое древнее объяснение мы обнаруживаем у Плиния, который выводит это слово из скифского Грокас, означающее
«nive candidus». Так как, однако, эта этимология не подтверждена каким-либо
известным языком и крайне неправдоподобна, чтобы вся семья слов, коей это
название принадлежит, могла бы исчезнуть, не следует придавать чрезмерного
значения и в равной степени доверять многим иным версиям, выдвинутым
древними авторами. «Кавказ», являющееся инородным словом в этих горах, может происходить из персидского названия Кох-Каф, означающего «Горы Кафа»
(На пехлевийском языке, самом древнем в Медии и Парфии, гора называлась
Каф, в результате Кавказ назывался Коф-Каф или Коф Касп.). Наиболее древней формой этого слова, вероятно, было «Кафсп» или «Касп», с окончанием «асп», распространенным в медийских диалектах. От этой древней формы свое
название, вероятно, получили Каспийское море и народ каспианов; ибо, следуя
свидетельству Эратосфена (у Страбона), люди, населяющие Кавказ, называли его
Каспийскими горами...».1 Это выглядит, кстати, правдоподобнее, чем мнение
возражавшего ему П.К. Услара, хотя бы потому, что предполагается связь с
названием прилегающего моря. «Касательно происхождения и значения названия
«Кавказ» существует широкое разнообразие мнений. Самое древнее объяснение
Юлиус фон Клапрот. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 года по
приказанию Русского Правительства Юлиусом фон Клапротом, придворным советником
Его Величества императора России, членом Академии Санкт-Петербурга и т.д. London,
1814, стр. 19-20.
1

33

мы обнаруживаем у Плиния, который выводит это слово из скифского Грокас,
означающее «nive candidus» («белоснежка» – А.Х.). Так как, однако, эта этимология не подтверждена каким-либо известным языком и крайне неправдоподобна,
чтобы вся семья слов, коей это название принадлежит, могла бы исчезнуть, не
следует придавать чрезмерного значения и в равной степени доверять многим
иным версиям, выдвинутым древними авторами. «Кавказ», являющееся инородным словом в этих горах, может происходить из персидского названия Кох-Каф,
означающего «Горы Кафа» (на пехлевийском языке, самом древнем в Медии и
Парфии, гора называлась Каф, в результате Кавказ назывался Коф-Каф или Коф
Касп.). У Моисея Хоренского Кавказ именуется Коукас и Кавкас; а в«Истории
Грузии», составленной под руководством царя Вахтанга Пятого (сын Левана,
правивший с1703-го по1722 г. в Картли.) по архивам монастырей Мцхеты и Гелати, самые древние границы этой страны описаны следующим образом: «На
востоке находится Гурганское море (Гурганисса), ныне называемое Гиланским
морем; на западе Понтик (по-другому – Черное море); на юге Орефийские горы
(Орефисса), расположенные на территории курдов (Хуртия) близ Медии; а на
севере Кавказские горы (Хавкассия), названные персами Джалбус». В кратком
изложении истории страны, написанном грузинским царем Давидом и напечатанном в Тифлисе в1798 г., Кавказ также назван, следуя древним авторам, Кавкассом. «Страна, принадлежащая ему (Фаргамосу), граничила на востоке с Гурганийским морем (Каспийским морем); на западе – с Черным морем (Понтом); на
юге- с Арессианскими горами (Куртисанскими); а на севере – кавказскими»
(Краткая история Грузии, § 4, стр. 84)».1
Одна из предлагаемых этимологий слова «Кавказ» связывает ее с обитающими в причерноморской части Кавказа черноголовыми чайками. М.А. Ююкин,
формулируя такую этимологию, пишет: «…топоним Καύκασος может быть истолкован как «чаячья гора (скала)», что имеет ясную и очевидную мотивацию
как для Кавказа, так и для двух городов, расположенных на небольших островах.
Можно даже попытаться уточнить эту этимологию и установить, о каком виде
чаек идет речь. В ареальном отношении наиболее подходящей является черноголовая чайка (Larus melanocephalus Temminck)».2 Сославшись ниже на справочник
«Птицы СССР», сообщающий, что «в прошлом веке гнездовой ареал вида включал, очевидно, только северное и северо-восточное побережья Черного моря и,
возможно, Эгейское море. Здесь и сейчас сосредоточена почти вся мировая популяция вида», М.А. Ююкин заявляет: «Этимологические данные и ономастические параллели позволяют, на наш взгляд, истолковать Καύκασος как сложное
название: Καύ-κασος. В первой его части основа καύ-: καύαξ, καύηξ, ηκος ο, κήξ,
κηϋξ «одна из морских разновидностей чайки»; второй частью слова, по его мнению, является κάσος «гора, скала, возвышенность».3

Там же, стр. 19-20.
М.А. Ююкин. О происхождении названия Кавказ. // В сб.: Индоевропейское языкознание и классическая филология – XVI (чтения памяти И. М. Тронского). СПб., 2012,
стр. 898.
3
Там же, стр. 897.
1
2

34

Каждая, или почти каждая, версия кажется вполне убедительной, в том
числе и приведенная, но вряд ли можно согласиться с тем, что этимологию слова
и в древности, и в средневековье, и в наше время «Кавказ» обычно связывали и
связывают с каким угодно языком – персидским языком, какими-то другими
(арабским или древнегреческим, например), хотя было бы логично искать ее в
самих кавказских языках.
Обратившись к материалу языков народов Кавказа, находим подтверждение тому, что не менее убедительным может быть и возведение хоронима/оронима к самим кавказским языкам.
Первая часть слова, в принципе, присутствует во многих кавказских языках, в ряде из них находим и вторую.
В лезгинском языке, например, некоторые посетители сайтов Интернета
обнаруживают обе части: по их мнению, в лезгинском кав означает «небо; крыша», кIаз «держать; поддерживать», выходит – «поддерживающий небо». Но Б.
Комри и М.Ш. Халилов почему-то не нашли такого слова ни в лезгинском, ни в
остальных языках лезгинской группы: в лезгинском небо цав, в агульском зав, и
лишь в отдельных языках этой группы обнаруживается что-то созвучное – хаIв и
хавай в диалектах цахурского.
Первый компонент (кав-) мы находим во многих кавказских языках, однако его значение – не «небо», а «ворота». При этом наряду с кав или без такой
«пары» в отдельных языках встречаем и другое слово¸ также созвучное компоненту кав в Кавказ, но преимущественно распространено кав/ков/каву/кяву: чеч.
ков «ворота» и наряду с ним в диалектах гIап «то же», аварск. гъап «ворота»,
дарг. къап «ворота», цезск. кав «ворота», гинухск. каву «ворота», годоберинск.
кяву «ворота», багвалинск. кав «ворота», бежтинск. кав «ворота», адыг. кав «плетень», общекартв. ქავ (kav) «ворота, ограда; крепость» и т.д. Если принять во
внимание закрепившуюся за Кавказом с древнейших времен славу ворот из Европы в Азию и из Азии в Европу и ворот к Каспию, то представляется ничуть не
невозможным, что первый компонент в Кавказ связан со словом, обозначающим
семантику «ворота», в качестве которого из двух встречающихся в кавказских
языках (кав/ков/каву // гIап/къап/гьап) мог бы быть использован любой (особенно
с учетом того, что сами кавказцы – чеченцы, аварцы и др. – и сейчас произносят
слово Кавказ» с близким по звучанию ко второму слову компонентом – Капказ,
Къапказ или Кхапказ). Однако гIап/къап/гьап здесь не подходит по нескольким
признакам.
Во-первых, это слово семантически шире и употребляется (например, в чеченском языке) и в значении «крепость; крепостная ограда, застава»; в том же
чеченском у него есть еще омоним «патронташ»;1 хотя в дагестанских языках в
этих значениях слово не встречается (кроме лакского, где «крепость» – къапу).
Во-вторых, компонент кав/ков/каву вероятнее в качестве составной части
слова-термина «Кавказ» в семантическом отношении. Чтобы укрепиться в таком
мнении, нужно прочитать приведенные и не приведенные нами описания Кавказа и отзывы о нем древних и средневековых авторов, почти в один голос подчер1

А.Г. Мациев. Нохчийн-оьрсийн словарь. [Чеченско-русский словарь]. М., 1961, стр.

162.
35

кивающих важную роль Кавказа именно в этом качестве – своеобразного перекрестка великих цивилизаций и ворот из Азии в Европу и из Европы в Азию.
В-третьих, один из двух рассматриваемых нами возможных компонентов
слова-термина «Кавказ» может оказаться заимствованием. Кав среди заимствований в кавказских языках в значении «ворота» не упоминается, а в значении, в
котором это слово указывается как персидское, в языках народов Кавказа, в том
числе и в относимом к иранской группе осетинском, не выявляется: в осетинском
в значении «небо» арв/уæлавр//гуцъа; впрочем, в осетинском языке кав нет ни в
каком значении,: ворота – кулдуар; кæрты дуар (с возможной связью с чеч.
дзаIар «плетень», особенно с учетом параллели кæрты – чеч. киерт «ограда, забор»). Остается только гадать, на каком основании кав считают персидским заимствованием: ведь не может быть такого, чтобы заимствование сохранилось в
заимствовавших языках и начисто исчезло не только из языка, из которого оно
взято, но и других родственных ему языков. Остается проверить на исконность
гIап/къап/гьап.
У А.Д. Вагапова находим этимологию чеч. гIап в обоих значениях: «ГIап1
«застава, крепость, цитадель, твердыня». Вайнах.: инг. гIап. Наряду с лак. къапу
«ворота, твердыня, крепость», авар. гъапу, лезг. къапу «ворота» заимствовано из
тюркских языков: кум. къапу id, азер. гапы «дверь». ГIап2 «патронташ». Вайнах.:
инг. гIап. Вероятно, заимствовано из тюрк. языков: карач.-б. къап, къаб «футляр,
чехол», тувин. хап, тур. кап – то же, кум. къап «мешок». Сюда же чам. гъап «патронташ» (из чеч.?), лезг. къаб «кобура», каб. къIэп, адыг. къапшьыкъ «мешок».
Метафорически связано с гIап1».1 В семантическом отношении, как видим, такой
компонент мог подходить как часть слова «Кавказ», и можно было бы допустить,
что сами жители Кавказа или назвали свой край с использованием этого заимствования, или приняли само название, а затем включили в свой лексикон
гIап/къап/гьап. Но вряд ли это слово можно принять в качестве возможного компонента названия Кавказа и по причине его меньшей созвучности кав (при полном совпадении общесеверовосточного кав), и по причине несовпадения времени
появления тюркских племен на Кавказе и появления самого названия этого региона. Следовательно, из рассмотренных двух вариантов наиболее вероятным является первый – кав. Трудно при этом быть уверенными в исконности этого слова в кавказских языках, но вряд ли подлежит сомнению, что, если это и заимствование, то очень раннее, которое вполне может локализоваться во времени
появления слова «Кавказ». А.Д. Вагапов, учитывая соответствия в ряде индоевропейских и даже угро-финских языков, обозначает это слово как «общекавказское ностратического характера»,2 не уточняя направление заимствования, но
можно догадываться, что «ностратическому характеру» должно быть много тысяч лет и слово пришло к кавказцам извне.
Однако дело в том, что, как показано выше, этот первый компонент – кав
рассматривали раньше и рассматривают многие сейчас как персидское слово.
Почему именно как персидское, если оно встречается во многих языках и имеет
признаки ностратического? И почему нельзя допустить, что слово-термин «Кав1
2

Арби Вагапов. Этимологический словарь чеченского языка. Тбилиси, 2011, стр. 218.
Там же, стр. 335-336.
36

каз» появилось в результате использования в качестве своего компонента «ностратического» слова, уже имевшегося в самих кавказских языках? Тем более
что в персидском оно семантически не совпадает с общекавказским кав/ков/каву.
Ведь если принять предположение, что при образовании «Кавказ» был использован именно персидский элемент, необходимо и объяснить, как получилось, что
он не используется в значении «небо» практически ни в одном из кавказских
языков. В значении «небо» в кавказских языках используются: чеч. стигал, инг.
сигале, цова-туш. (бацб.) ца, аварск. зоб, анд. решин, тинд. регьан, чамал.
йегьин/решин, бежт. гьас, дарг. зак, лакск. ссав, агульск. зав, лезг. цав, И еще интереснее, что в значении «небо» созвучного персидскому слова нет и в родственном, по укоренившемуся мнению, персидскому языку – тоже иранском – осетинском языке: здесь в значении «небо» арв, уæлавр, гуцъа, слова, напоминающего
кав- (kov/kow/rfv/kaw) не находим ни в «Историко-этимологическом», ни в «Русско-осетинском» словарях В.И. Абаева. Впрочем, такого слова в осетинском
языке нет вообще: во всяком случае, его нет в упомянутых словарях. Необъяснимость ни с какой точки зрения персидского происхождения элемента-слова кав- в
кавказских языках при его отсутствии в осетинском, наверное, понятна, так же,
как понятна невозможность кав-/ков- → арв в осетинском.
Все это дает основание считать, что использование в качестве составного
компонента композитного слова-термина «Кавказ» персидского слова в значении
«небо» сомнительно и больше оснований говорить о том, что такой компонент к
этому времени уже имелся в самих кавказских языках, хотя не исключено, что в
этот отдаленный исторический период он был в этих языках, как всякого слово
ностратического происхождения, относительно давним заимствованием, так же,
впрочем, как и в персидском языке.
Вторая из наиболее распространенных в науке версий связывает происхождение и всего слова, и компонента кав- с тюркскими языками.
Начнем с того, что тюрки, образовавшие крупный союз кочевых скотоводческих племен гуннов (хуннов) в районе современных Северного Китая и Монголии примерно около III в. до н.э., в конце I – середине II вв. н.э. появились сначала в Центральной Азии и Приуралье, а затем двинулись в Восточную Европу и
на Северный Кавказ. На рубеже IV-V веков н.э. начались опустошительные походы гуннов на Кавказ с севера: первое массовое вторжение гуннов на Северный
Кавказ отмечено в 70-е годы IV века н.э., а на рубеже IV-V веков н.э. гунны и
примкнувшие к ним другие кочевые племена совершали походы с Северного
Кавказа на Южный Кавказ, прошли далее в Переднюю Азию – в пределы Сасанидской и Византийской империй. На юг они могли пройти, конечно, только по
равнинной местности, поэтому их путь пролегал через приморский Дагестан,
Дербентский проход и Апшеронский полуостров. В итоге к 70-ым годам IV века
н.э. гунны включили в созданную ими огромную могущественную державу прикаспийские территории Северного и Южного Кавказа.
Следовательно, возможное время заимствования (или использования заимствованного тюркского слова при образовании искомого слова) – не ранее IV в.
н.э. И даже если предположить, что гунны (или одно из племен в составе этого
племенного союза) еще до начала своих походов на Кавказ дали ему имя, это
время не ранее начала нашей эры. Выходит, что тюркское происхождение назва37

ния Кавказа или использования в его составе тюркского (первого) компонента
оказывается сомнительным в хронологическом плане. Еще более ранние на Кавказе скифы, сарматы (скифы с VIII-VII в.в., сарматы и аланы с IV в. до н.э.) в
собственно тюркском контексте обычно не рассматриваются (они, по мнению
большинства авторов, в своем большинстве, были ираноязычны; впрочем, некоторые средневековые арабские авторы, например, считали алан и асов/ясов тюркоязычными), хотя признается, что после гуннского нашествия они начали смешиваться и с тюрками.
Необходимо, следовательно, выяснить, является ли этот первый компонент
(или все слово) заимствованием из тюркских языков.
В ряде тюркских языков (не во всех) соотносимое по значению и фонемному составу мы находим. В азербайджанском дверь – qapi, ворота – alaqapi; в
турецком почти то же: kapi, avlu kapisi; в татарском ворота – капка; и т.п. Но в
казахском, например, дверь – ecik, ворота (только мн.) – дарбаза или ķаķпа (вряд
ли одного корня с qapi/kapi). Тем не менее, наличие созвучного первой части
композита «Кавказ» элемента в тюркских языках налицо, и означает он «дверь» и
«ворота». Проблема – в том, что слова с этим значением (и «дверь», и «ворота» –
это передача семантемы «проход или вход во что-л., куда-л.») в кавказских языках имеют вид кав/ков/каву, а в тюрских – кап/кхап. При этом в кавказских языках также есть вероятное заимствование из тюркских языков, употребляемое в
разных языках в значениях «крепость», «крепостная ограда», «патронташ», «мешок» (см. выше): напр., чеч., инг. гIап «застава, крепость, цитадель, твердыня»,
лак. къапу «ворота, твердыня, крепость»; «патронташ», авар. гъапу, лезг. къапу
«ворота», къаб «кобура» и др. В соотносимом с тюркским значении «дверь» или
даже «ворота» гIап/гъапу/къапу используется редко: иногда его используют в
этом значении носители чеченских диалектов (Керла гIап хIоттийна .лулахоша
«Новые ворота поставили соседи»). Надо полагать, при образовании слова «Кавказ» на базе тюркских языков была бы использована та лексема, которая в самих
кавказских языках соответствует тюркскому кап/кхап, но тогда само слово должно было приобрести вид Капказ. А поскольку мы имеем «Кавказ» с компонентом
кав-, не имеющим соответствия в тюркских языках, убедительного обоснования
«тюркскости» этого компонента нет.
Вторая часть – каз.
Вполне закономерно было бы, если бы обе части слова принадлежали одному языку. Признание собственно кавказского происхождения первой части,
скажем, должно, по логике вещей, привести к признанию кавказского происхождения и второго компонента. Но это не строго обязательно. Можно, например,
предположить, что второй компонент является ранним и широко распространенным заимствованием (из иранских, тюркских или каких-либо иных языков, с которыми могли контактировать предки современных кавказцев), и допустить также, что он мог использоваться для наименования какого-либо географического
объекта – того же Каспийского моря.
Но предположения предположениями, а убедительны только этимологии.
Начнем с широко распространенного в научном и околонаучном мире возведения названия «Кавказ» к асам. Есть сомнения в правомерности разных попыток его обоснования. Во-первых, во всех географических названиях, в кото38

рых компонент «ас» вычленяют, обоснованно или необоснованно, он стоит в
начале слова (если только не ссылаться на названия типа Каракас): Астрахань,
Астара, Астана, Асны, Азов и др.; или он встречается без наслоений: Ос, Ош в
Киргизии, Асы, Ашеры в Чувашии и т.д. Во-вторых, между -ас и кав- в Кавказ
стоит -к-, не объяснимый никакими закономерностями фонетических изменений.
В-третьих, название «Кавказ» явно древнее, чем время, когда асы укрепились на
Кавказе до такой степени, что весь этот край кому-то могло прийти в голову
назвать страной асов: массовое расселение алан в пределах Северного Кавказа
падает на IV в. н.э., а асы считаются только одним из подразделений алан
(насколько верно возведение современных осетин к асам и – закономерно – к
аланам-скифам-сарматам – это вопрос научной дискуссии, продолжающейся доныне и рассматривающей разные варианты). Поэтому, наверное, нельзя расчленять второй компонент (-каз).
Чаще всего его связывают с названием Каспия – моря.
Каспийское море упоминается под этим названием во множестве древних
источников. В I в. н.э. в книге VI своей «Естественной истории» Плиний Старший писал: «Река Кир берет начало в Гениохийских горах, которые другие называют Кораксийскими, а Аракс – на той же горе, что и Евфрат, на расстоянии 6000
ш[агов] от него; он принимает в себя реку Усис (Usi) и сам, по мнению большинства писателей, в русле Кира шлет свои воды в Каспийское море...». Веком
раньше в своей «Географии» Страбон писал о «Каспиане, области Азии, принадлежащей албанцам», «каспиях, каспийцах, племени на Каспийском море», «Каспии, горе в Азии», т.е. он применял слово «Каспий» и в качестве гидронима
(названия моря), и в качестве хоронима (названия всего пространства, лежащего
к западу от моря. Еще раньше, в V в. до н.э. «отец истории» Геродот, отмечал,
что Каспийское море – достаточно большой и замкнутый, не связанный ни с каким другим морем, водоем, а перед этим морем простирается обширная страна
гор, населенная многими народами. Сведений о Каспии (море и крае) мы можем
почерпнуть у этих и других авторов античности достаточно много, но, кроме того, что улавливается связь между «Каспий» и одним из населяющих этот край
народом (племенем) – каспиями, они не наталкивают нас на саму этимологию
гидронима/хоронима.
Возможность простого объединения кав- с первым слогом названия «Каспий» исключена: никаких сложностей с произношением и употреблением носителями и кавказских, и некавказских языков слова Кавкаспий не могло быть, и
вряд ли это слово подверглось бы усечению до такой степени. Можно только
предположить, что само слово Каспий было сложным по составу и делилось,
скорее, по линии слогораздела: Кас-пий.
Чтобы «облагородить», видимо, название Кавказа, первую часть, возводя к
тюркскому каз, переводят как «лебедь». Одна из последних попыток обосновать
такую этимологию принадлежит У.З. Байрамукову: «…касбы (каспийцы) жили
рядом с аланами на западном берегу Каспийского моря. По имени этих каспийцев (касбов) названы Каспийское море, гора Казбек и Кавказские горы. Слова
Каспий и Казбек по структуре и семантике являются диалектными вариантами и
состоят из двух компонентов : кас (каз) + пий (бек) где первые компоненты кас (каз) означают «Лебедь», «Гусь». Вторые лексемы – пий, – бек являются
39

синонимами и означают «князь», «господин», «владетель», на тюркской языковой основе (в том числе и на карачаево-балкарской основе). В целом слова Каспий и Казбек означают «Лебедь – князь», «Гусь – князь». Отсюда этнонимы
«Каспийцы», «Касбы» означает – «Царственные лебеди (Гуси)».1
На самом деле в тюркских языках «лебедь» значительно дальше от нужного звучания: азерб. göräz, крым.-тат. aqquz, турецк. ku, туркм. guw, тат. аккош,
каз. акку. Созвучные с каз существительные в тюркских языках означают «гусь»:
напр., туркм. gaz, турецк. kaz, казах. каз, кар.-балк. каз. Но тогда получается «ворота гусей», «ворота к гусям», «ворота для гусей»? Замена ворот на дверь или
проход ничего, собственно, не меняет, домыслы об обожествлении гусей (лебедей) населением Кавказа, или догадки о том, что основанием для использования
слова «гусь» в названии Каспия послужило то обстоятельство, что Каспий является местом перелета и отдыха гусей (лебедей) и на нем всегда много этих птиц,
вряд ли убедительны. Значит, сомнительно и возведение второй части компонента названия «Кавказ» к тюркскому каз «гусь» (не «лебедь»).2
Скорее всего, это фонетический вариант касп(ий)//касп(и) – слова с затемненной этимологией.
Каспийское море имеет множество названий. В старославянских и древнерусских текстах встречается Хвалимское//Хвалитское//Хвалынское море (по имени народа хвалисы, жителей Хорезма, торговавших на Каспии, а впоследствии
расселявшихся по его берегам). Афанасий Никитин называл его и Хвалитским, и
Дербенским. Древнерусское название сохранилось в названии города на Волге
Хвалынск. Арабские географы и путешественники называли Хазарским и Дербенским (по названию г. Дербент). Дарьяльское ущелье, известное древним географам как «ворота Кавказа» или «Аланские ворота», древнеримский историк
Тацит называл Каспийскими воротами, имея в виду, что через это ущелье можно
выйти к Каспийскому морю. Почти наравне с Каспийским древние и средневековые авторы называли море и Гирканским (по названию города – ныне Горган и
провинции Гиркания) или Джурджанским (по другой транскрипции того же города), и Хазарским (хазары). Венецианский купец Марко Поло называл Каспийское море Бакинским морем. Названий у моря еще десятки: Табаристанское, Саринское, Иберийское, Хоросанское, Астраханское, Ширванское и др. Многие
прикаспийские и ближние к Каспию тюрки называли море по названию хазар:
туркм. Xəzər dəniiz, перс. ye Xazar-Darya (также азерб., кр.-тат., арабск., турецк.),
но ср. казах. Каспий теңізі. Хазарским море называли и называют, как отмечено
выше, и арабы (Бахр-аль-хазар). Такое название находим и среди некоторых кавказцев: в аварском Хазар ралъад, напр. Другие кавказцы предпочитают названия,
близкие к основному: ср. лакск. Каспи хьхьири, лезг. Кас гьуьл, дарг. Каспила
урхьу, чеч. Каспи-хIорд. Понятно, что в современном официальном географическом названии моря нет элемента «хазар» или его части и он встречается только
У.З. Байрамуков. Этимология некоторых топонимов и этнонимов народов Карачаево-Черкесии. Карачаевск, 2000, стр. 32.
2
Все еще встречающиеся попытки этимологизировать «Кавказ» с использованием
случайных звуковых совпадений (типа осет. кадзи «бес; дух преисподней» ← груз. кази
«бес») мы здесь не рассматриваем.
1

40

у отдельных народов и почти не был принят самими кавказцами (не являющимися ни тюрками, ни персами).
Тысячи лет Кавказ был не только мостом между Востоком и Западом,
между Европой и Азией, но и лакомым куском для многих завоевателей, сотрясавших этот край своими часто опустошительными нашествиями, не увенчивающимися, однако, долговременным закабалением населявших его многочисленных народов. И почти всегда «гости» давали свои названия Кавказу (как и морю,
которое его омывает с востока), из которых вряд ли в полном виде сохранилось
хоть одно. Можно только допустить, что сохранившееся и общепринятое название «Кавказ» включает в себя один привнесенный компонент, но, как мы попытались показать и убедить, вряд ли и горы, и море могут носить название, составленное целиком из некавказских элементов.
Многие источники, в том числе древнегреческие, древнеримские, арабские,
некоторые еще с VII века до н.э., свидетельствуют о том, что с восточного побережья Каспия сюда приезжали торговать, а затем стали даже останавливаться
здесь люди, известные под названием народа каспиев. Более того, у древних греков еще в VII веке упоминалась крепость Каспи (вполне возможно, что она была
там, где в наше время расположены город и железнодорожная станция Каспи (в
50 километрах от Тбилиси), или еще ближе к морю.
Мы рассмотрели различные версии происхождения названия «страны»,
лежащей между двумя морями, и попытались выбрать и обосновать наиболее
вероятную из них. Вполне возможно, что появятся и еще какие-то версии. Удивляет, например, что до сих пор не пытались связать между собой названия «Кавказ» и «Кафа (Кефе)». Просто исключать вероятность связи хоронима/оронима
«Кавказ» со старым названием Феодосии – Кафа (Кефе), наверное, нельзя, и в
первую очередь потому, что само это название сначала генуэзской крепости (с
XII до XV века), а затем провинции Османской империи и ее столицы (Османская Турция завоевала эту генуэзскую колонию в 1475 году), – более позднего
происхождения, чем название «Кавказ». Кафа появилась в Северном Причерноморье, по разным источникам, в XII веке, просуществовала под этим названием
до XV века. В русских источниках название Кафа встречается до XVIII века.
Иногда это название употребляли и позже. Так, Адриан Бальби в своем труде «О
языках страны Кавказской» (1828 г.) пишет о славном торговом пути, который в
средние века лежал по рекам Кир и Фазис и «обогащал венециан и генуэзцев,
когда сии, в те времена могущественные народы, владели Таною, при устье Танаиса, и Кафой, на восточном берегу Крымского полуострова».1 Исключая возможность того, что Кавказ мог быть назван так по сочетанию Кафа (Кефе) и
Касп- («пространство между Кафой и Каспием»), можно предположить, однако,
что название городу было дано по названию «страны», лежащей после него на
восток (и не исключена вероятность, что есть связь между ним и названием Qaf
«край; конец», данным арабами горам между двумя морями). С народом кафа в
Эфиопии или кабардинским массовым (парным) танцем кафа ученые происхождение названия «Кавказ», конечно, связывать не могли, и надеемся, что написан1
Бальби Адриан. О языках страны Кавказской. // В кн.: Кавказ. Племена, нравы, язык.
Нальчик, изд-во М. и В. Котляровых (ООО «Полиграфсервис и Т»), 2011, стр. 20.

41

ное в этом абзаце не станет поводом для околоисториков и окололингвистов к
выдвижению таких предположений.
Проблема сложная, однозначные и тем более категорические утверждения
здесь, видимо, неуместны, хотя они продолжают появляться не только на сайтах,
блогах и т.п. Интернета, страницах газет и журналов, но и в научных изданиях,
но представляется, что есть определенные основания для следующего предположения.
Слово «Кавказ», видимо, следует этимологизировать на базе самих кавказских языков, имея в виду, во-первых, не какой-то один конкретный язык, вовторых, не обязательно «кавказскость» обеих частей этого слова-композита. И
дело не только (или не столько) в том, что аборигенами Кавказа являются всетаки не скифы, аланы, хазары, тюрки, персы и др., а сами народы, признанные
автохтонами не вчера и не сегодня, и вполне логично было бы предположить в
первую очередь, до рассмотрения других версий, что название среде своего обитания они дали сами. Очевидно, что слово появилось в отдаленном историческом
прошлом, вряд ли в общекавказском языке-основе, но на одной из стадий его
распада на пралезгинский, пранахский и т.п. Первая часть композита, по многим
признакам, исконно кавказская (не тюркская, персидская или какая-либо иная),
вторая часть может быть возведена к каспиям (автоэтноним это или эктоэтноним,
насколько нам известно, еще не выяснено), но не напрямую: по всей видимости,
каспии легли в основу названия моря – Каспий, а уже это слово было использовано при составлении названия прилегающей с запада обширной горной территории, простирающейся до следующего моря – Черного. Таким образом, наиболее вероятная этимология подводит нас к значению самого слова Кавказ – «ворота (проход) в Каспий // к Каспию// на Каспий» (для самих кавказцев и тех, кто
направлялся к Каспию с любого направления, кроме востока, это действительно
проход к Каспию).

42

ГЛАВА II. ТРАДИЦИИ И ОСНОВНЫЕ ЦЕНТРЫ ИЗУЧЕНИЯ
ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИХ («КАВКАЗСКИХ») ЯЗЫКОВ
Историография лингвистического кавказоведения в том или ином объеме содержится во многих общих работах и монографиях по отдельным кавказским языкам, в том числе таких, как IV том академического многотомника
«Языки народов СССР» («Иберийско-кавказские языки»), обзорные работы и
вступительные главы к монографиям Ю.Д. Дешериева, Г.А. Климова и др.,
обзорные главы многих кандидатских и докторских диссертаций по иберийско-кавказским языкам. История изучения кавказских языков освещена также
в специальных работах, опубликованных в нашей стране (СССР и РФ) в разное время.1 Включение краткого историографического обзора в эту книгу не
мотивируется тем, что проведенная предшественниками работа недостаточна
или мы рассчитываем внести в историографию лингвистического кавказоведения нечто совершенно новое. Наш обзор представляется необходимым в
связи с тем, что книга адресована не только состоявшимся специалистам, но и
студентам, магистрантам и аспирантам, которым немаловажно иметь возможность из одного источника черпать сведения и об изучаемых языках, и о тех
ученых, кто занимался и занимается их исследованием, и об основных научных центрах, координирующих и организующих исследования в области иберийско-кавказского языкознания.
См., напр.: А.С. Чикобава. История изучения иберийско-кавказских языков, Тбилиси, 1965 (на груз. яз.); М.А. Полиевктов. Из истории русского академического кавказоведения XVIII в. // Известия АН СССР. Сер. VII. 1935, № 8, СС. 759-774; Р.Р. Орбели. Кавказоведение. // Азиатский музей – Ленинградское отделение Института востоковедения
АН СССР. М., «Наука», 1972, cc. 468-499; М.Я. Немировский. Из прошлого и настоящего
кавказской лингвистики. // Известия Ингушского НИИ краеведения. Вып. 1. Владикавказ,
1928; М.Я. Немировский. 40 лет кавказской (иберийско-кавказской) лингвистики. // Известия ЧИНИИИЯЛ. Т. I, вып. 2, «Языкознание». Грозный, 1959; Ю.Д. Дешериев. Изучение иберийско-кавказских языков в советскую эпоху. // Известия ЧИНИИИЯЛ. Т. I, вып.
2, «Языкознание». Грозный. 1959; З.М. Габуниа. Научные портреты кавказоведовлингвистов (к истории языкознания). Нальчик, 1991; З.М. Габуниа. Русское лингвистическое кавказоведение. Учебное пособие. Нальчик, 1988; З.М. Габуниа. История российского языкознания ХХ века. Учебное пособие. Нальчик, 2007; А.В Поцхишвили. Из истории грузинской грамматической мысли, Тбилиси, 1979 (на груз. яз.); М.Е. Алексеев.
Очерки истории отечественного кавказоведения. М., «Academia», 2008. [Последняя книга, впрочем, больше соответствует названию «Очерки истории отечественного дагестановедения», так как после обзора некоторых работ и оценки вклада в кавказоведение
П.К. Услара, Н.С. Трубецкого, А. Дирра, И.И. Мещанинова, Е.А. Бокарева, А.С. Чикобава, Г.А. Климова М.Е. Алексеев дальше более или менее подробно пишет об известной
книге Ю.С. Дешериева «Сравнительно-историческая грамматика…» и лишь вскользь
упоминает исследователей других – не дагестанских – языков]. Обширный материал по
истории не только научного изучения языков Дагестана, но и по истории становления и
развития лингвистического кавказоведения в целом содержится также в: И.Х. Абдуллаев.
К истории становления и развития дагестанского языкознания. // В кн.: Институт языка,
литературы и искусства им. Гамзата Цадасы: вчера, сегодня, завтра. К 80-летию основания. Махачкала, 2004, стр. 51-67.
1

43

Первый из известных исследователей прошлого, кто коснулся вопросов
этнического состава и языкового разнообразия Кавказа, был, видимо, альМасуди (полное имя Абу-аль-Хасан ибн Али ибн аль-Хусейн аль-Масуди) –
арабский историк, географ и путешественник (совершил путешествия и писал
свои труды в X в. н.э.), годы жизни 896-966. Как первый арабский автор, объединивший разрозненные прежде исторические и географические наблюдения
в крупномасштабную работу энциклопедического характера, получил прозвище «арабский Геродот». 1 Научное наследие аль-Масуди было бы огромным, если бы оно сохранилось полностью. Он написал 30-томное собрание
«Ахбар-аз-заман» («Известия времени») с приложением «Китаб аль-аусат»
(«Средняя книга»). Полное собрание утрачено, но сохранилось сокращенное
изложение «Ахбар-аз-заман» («Известия времени»), только с другим названием – «Мурудж аззахаб ва ма’адин ал-джавахир» (переводят как «Промывальни золота и рудники самоцветов» или «Золотые копи и россыпи самоцветов»,
более ранний перевод – «Золотые луга»). Сочинения аль-Масуди содержат
важные и интересные исследователям источники по истории не только Арабского халифата, но и народов Восточной Европы, в том числе «руссов», а
также Кавказа и Средней Азии. Кавказоведам аль-Масуди известен прежде
всего тем, что он посещал Кавказ и, пораженный его этнической и языковой
пестротой, изрек знаменитые слова о горе Кабх – горе языков. У аль-Масуди
можно найти сведения о море «ал-Хазари» (или Хорасанском), т.е. Каспийском море, ою Армении, Азербайджане, Табаристане (Бабасаране), многих
других областях Кавказа, при этом он не ограничивался сообщениями о посещенных местах, а старался вникнуть в происхождение названий (их этимологию), в языковые различия жителей и т.д. Конечно, и работы аль-Масуди, и
труды других авторов после него еще не были собственно исследованиями
Кавказа (и особенно его языков) в строгом смысле этого слова, но они, несомненно, сыграли свою определенную роль в проявлении интереса исследователей к Кавказу и распространении сведений о нем.
Собственно кавказоведение своими истоками уходит в глубь средневековья и связано с историей грузинской филологии. В самый ранний период
внимание грузинских филологов было обращено только на грузинский язык:
ими разрабатывались нормы древнегрузинского литературного языка и вопросы перевода текстов с грузинского языка на другие и наоборот; в XI-XII,
практически исчерпав (решив) проблему нормирования грузинского литературного языка, филологи Грузии переключаются полностью на изучение
адекватности переводов. Позднее средневековье характеризуется двумя линиями развития кавказоведения: намечается начало грузиноведения в Европе
(выходят практические пособия по грузинскому языку, составленные С. Паолини, Н. Ирбахом и Ф.М. Маджо), в самой Грузии появляются работы в области лексикографии и грамматики (толковый словарь грузинского языка
Сулхана Сабы Орбелиани, грамматики З. Шаншовани и Антония I, создававшиеся их авторами на основе так называемой рациональной (или универсаль1
О жизни и трудах аль-Масуди см.: Д.В. Микульский. Арабский Геродот. Отв. редактор Л.Ю. Сергиенко. М., «Алетейя», 1998.

44

ной) грамматики, в первую очередь – «Grammaire générale et raisonnée de PortRoyal» – «Всеобщей и рациональной грамматики Пор-Рояля» А. Арно и К.
Лансло – 1660 г.).
Строго научное исследование Кавказа началось в XVIII в., и первым
крупным исследователем Кавказа был грузинский историк и географ Вахушти Багратиони (царевич Вахушти). Он составил «Географическое описание
Грузии» (1742-1745) и две серии карт тогдашней территории Грузии, но главным его трудом является, конечно, завершенное в 1745 году знаменитое «Житие Грузии» (საქართველოს ცხოვრება «Сакартвелос цховреба»). 1 Этот труд
состоит из 2 основных частей – исторической и историко-географической. К
тексту работы, содержащему не утерявшие своего значения и теперь ценные
сведения по истории и географии Грузии, приложены хронологические и генеалогические таблицы, а также многочисленные мастерски исполненные самим Вахушти Багратиони карты. Хотя этот монументальный труд был посвящен истории Грузии, в нем определенное место было отведено, конечно, и
соседям, в том числе чеченцам и другим народам Северного Кавказа.
Из русских исследователей конца XVIII в. можно отметить участников
академических экспедиций, в частности И. Гюльденштедта, а также П. С.
Палласа, посетившего Северный Кавказ во время путешествия по южным областям России в 1793-1794 гг. Однако лингвистическое кавказоведение как
научная дисциплина формируется только к середине XIX в. К работам первой
половины XIX в., имеющим значение для кавказоведения, следует отнести
«Новейшие географические и исторические известия о Кавказе, собранные и
пополненные Семеном Броневским» (М., 1823). Начиная с 1844 г. и вплоть до
70-х годов в горах Кавказа работал Г. Абих. Он написал первую сводную работу по орографии2 и геологии Кавказа (издана в 1858-1859 гг.). Большую
роль в изучении Кавказа сыграл организованный в 1851 г. в Тбилиси Кавказский отдел Императорского Русского географического общества, издавший в
1852-1916 гг. 35 томов (с двумя приложениями) своих «Записок» (кн. 1-30),
содержавших публикации результатов исторических, географических, ботанических и др. исследований, очерки о путешествиях.
Закончившееся к 60-м годам XIX в. присоединение Кавказа к России
облегчило и ускорило его исследование русскимипутешественниками и учеными. Во второй половине XIX в., отчасти уже в начале XX в., изучением
природы Кавказа занимались геолог И.В. Мушкетов, биогеографы Г. Радде,
Н.М. Альбов, Н.Я. Динник, А.Н. Краснов. Последний много сделал для внедрения в субтропические районы Западного Закавказья иноземных растений, в
частности культуры чая.

Вахушти Багратиони. История царства Грузинского. Перевод, предисловие, словарь
и указатель: Н.Т. Накашидзе. Тбилиси, «Мецниереба», 1976; Вахушти, царевич. География Грузии. Введение, перевод и примечания М.Г. Джанашвили. // Записки Кавказского
отдела ИРГО. Тифлис, 1904. Кн. XXIV, вып. 5.
2
Орография (от греч. óros – гора) – раздел геоморфологии, занимающийся описанием и классификацией форм рельефа по их внешним признакам вне зависимости от происхождения.
1

45

Что касается исследования языков народов Кавказа, здесь следует выделить две традиции – местную и европейскую. 1
Местная традиция восходит к IV-V вв. н.э. – к тому времени, когда
началась и уже активно велась работа по строгому нормированию древнегрузинского литературного языка. Хронологически эта традиция опережает европейскую на 13-14 веков, хотя, правда, все эти почти полтора тысячелетия
она была ограничена изучением и нормированием только одного из иберийско-кавказских языков – грузинского (древнегрузинского). В этот период становления и развития древнегрузинского литературного языка основными очагами культуры и в Грузии, и в других христианских государствах того времени являлись монастыри; естественно, вся филологическая работа была тоже
сосредоточена в них и этой работой занимались священнослужители. Древнейшим памятником грузинского языка считается сделанная на Болнисском
Сионе надпись, которую А. Шанидзе датировал последней четвертью V в. н.
э. – с удивительной и, по признанию других кавказоведов, достоверной точностью, если учесть, что на памятнике нет помеченной даты. Письменный
памятник с помеченной на нем датой его завершения (864 г. н. э.) – «Синайский Многослов», однако, как полагал И. Джавахишвили, начало грузинской
письменности следует отнести к еще более раннему, чем V в. н. э., времени,
поскольку для формирования уставного письма, которым уже исполнена
надпись на Болнисском Сионе, был необходим длительный путь развития,
вероятно, с III в. н. э. Добавим еще: само формирование этого письма вряд ли
было возможно без изучения его разработчиками фонетического строя картвельских диалектов, сведенных ими к общему знаменателю, легшему в основу
уставного письма. Такой взгляд на возможно 2е время и обстоятельства появления письменности у грузин, а не только утверждаемое отдельными исследователями невладение Месропом Маштоцем грузинским языком, является
См.: Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 25 и сл.
В этом контексте заслуживает внимания рассуждение А.Г. Периханян, считавшей,
что Маштоц не может рассматриваться как непосредственный создатель грузинской и
агванской (албанской) письменности, но в то же время ему нельзя вообще отказывать в
участии в этом процессе. Как она пишет, на вопрос о непосредственном авторстве М.
Маштоца «a priori можно дать отрицательный ответ. Создание новой письменности, обслуживающей тот или иной язык, нельзя свести в «буквотворчеству» – это большой и
сложный процесс, включающий прежде всего выделение фонем данного языка и предполагающий тонкое знание как фонетики, так и строя языка. Маштоц же не знал ни грузинского, ни албанского языков, и сообщению Корюна о том, что он, Маштоц, там, на месте,
собрал сведения о звуковом составе этих языков, не следует придавать большого значения, так как собранные таким образом сведения никак нельзя считать адекватными для
подобного предприятия. Гораздо реальнее и важнее в этом плане упоминания у Корюна и
Моисея Хоренского о привлеченных Маштоцем лицах – грузине Джалая (Jalay), которого
Хоренский характеризует как «переводчика армянского и греческого языков», и албанце
Валериане» (см.: А.Г. Периханян. К вопросу о происхождении армянской письменности.
// Переднеазиатский сборник. II. Дешифровка и интерпретация письменностей Древнего
Востока. М., 1966, стр. 126-127). Добавим к этому и то, что в V в. н.э. Грузия была не
менее просвещенной страной, чем какая-либо из других соседних, создание своей письменности было вполне под силу просвещенным монахам в самой Грузии.
1
2

46

аргументом в споре о том, мог ли быть (в V н.э.) создателем грузинской письменности Месроп Маштоц.
Филологическая деятельность в древней Грузии была с самого начала
подчинена актуальным для того времени проблемам нормирования древнегрузинского литературного языка. Эта деятельность особенно активизировалась в XI-XII вв. – в период, который называют «золотым веком грузинской
литературы» и который выдвинул таких выдающихся филологов, как Ефрем
Мцире, Георгий Мтацмидели. Собственно лингвистическая (словарная и
грамматическая) работа широко развернулась в Грузии в XVII-XVIII вв. К
этому времени относится составление первого толкового словаря грузинского
языка, подготовленного в период с 1685 по 1716 г. выдающимся грузинским
лексикографом Сулхан-Саба Орбелиани. Этот словарь и сейчас считается одним из лучших толковых словарей грузинского языка. В 1737 г. создает грамматику грузинского языка Зураб Шаншовани. В 1753 г. (1-ый вариант) и в
1767 г. (2-ой вариант) появляется грузинская грамматика католикос Антоний
I, а в 1769 г. свою грамматику подготовил архимандрит Гайоз. Вполне естественно, что эти грамматические труды были созданы под определенным влиянием «всеобщих рациональных грамматик» типа Грамматики Пор-Рояля (А.
Арно, К. Лансло, 1660 г.), с которыми просвещенные священнослужители –
ученые Грузии не могли не быть знакомы, но все же создаваемые ими труды
были грамматиками именно грузинского языка.
Начавшийся в XII в. с появлением оригинальных исторических произведений, переводной прозы, поэтических произведений, особенно с появлением шедевра Шота Руставели «Витязь в барсовой шкуре», процесс формирования новогрузинского литературного языка завершился в том же XII в. Грузинский язык этого переходного периода некоторые авторы называют среднегрузинским, хотя в этом понятии хронологический компонент явно преобладает
над лингвистическим.
Все это время, начиная с V в. н.э., грузинские филологи (в тот период не
только филологией, но и наукой вообще в Грузии занимались в основном монастырские монахи) по существу создавали литературный грузинский язык,
оттачивая его нормы, занимаясь нормализаторской деятельностью в своих и
научных, и литературных трудах, поэтому итог этой работы, занявшей целых
три века, – не искусственное образование, а результат кропотливого изучения
и обобщения данных диалектов и, возможно, особенностей формирующихся
других картвельских языков, с целью определения и упорядочения норм общелитературного грузинского языка. Благодаря этому упорному трехвековому труду грузины получили не только совершенный во многих отношениях
алфавит (с оптимальным соответствием букв звукам: каждая буква обозначает
только один звук), а следовательно, и максимально упорядоченную орфографию, но и литературный язык, позволяющий без каких-либо иноязычных
примесей оформлять, например, тексты любой сложности, требующие употребления абстрактной лексики.
В XVIII в. к изучению языков народов Кавказа приступают европейские
ученые, с чего, собственно, и начинается европейская традиция в изучении
иберийско-кавказских языков. Обычно эту традицию возводят к собиратель47

ной деятельности биолога (ботаника) П. Палласа 1 и естествоиспытателя и путешественника И.А. Гюльденштедта, большинство работ которого было издано уже после его смерти. 2 Отдавая должное их деятельности по сбору лексического материала и составлению параллельных словарей для кавказских
языков (чеченского, ингушского, бацбийского, грузинского, мегрельского,
сванского, кабардинского, абхазского, даргинского, лакского, аварского, цезского, андийского), мы, тем не менее, считаем необходимым подчеркнуть
условность такой хронологии, так как деятельность П. Палласа и И.А. Гюльденштедта – это все же только лексикографическая работа, не ставящая в качестве основной или одной из важнейших цели системно исследовать фонетические, грамматические системы этих языков. Тем не менее, труды этих
ученых, особенно И.А. Гюльденштедта, представляют большую ценность для
кавказоведения и сейчас – благодаря собранному ими огромному объему фактического материала по истории и этнографии народов Кавказа, содержащимся в них лингвистическим сведениям. Обнаруживаемые нами в трудах И.А.
Гюльденштедта материалы – основной источник XVIII века, дающий сведения о расселении этносов, топонимике Кавказа – преимущественно Кабарды,
Осетии, Ингушетии, Чечни, Грузии, Дагестана. Поэтому вполне объяснимо,
что к ним постоянно обращаются лингвисты и историки. Если оценивать
вклад в становление кавказоведения по тем же критериям, то у П. Палласа и
И.А. Гюльденштедта были предшественники, поэтому начало научного изучения Кавказа следует относить к еще более раннему времени, и началось оно
по инициативе Петра I значительно раньше – в начале XVIII в. Собственно,

П.С. Паллас. Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницей
Всевысочайшей особы императрицы Екатерины II. В 2 томах. СПб., 1787-1789; Сравнительный словарь всех языков и наречий, по азбучному порядку расположенный. В 4 томах. СПб., 1790-1791; Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства. / Пер. с нем.; Отв. ред. Б.В. Левшин; Сост. Н.К. Ткачёва.
М.: Наука, 1999.
2
J.A. Güldenstädt. Reisen durch Russland und im Caucasischen Gebürge. // Auf Befehl der
Russisch-Kayserlichen Akademie der Wissenschaften herausgegeben von P.S. Pallas. St. Petersburg: Russisch-Kayserlichen Akademie der Wissenschaften. Bd 1. – 1787; Bd 2. – 1791;
J.A. Güldenstädt. Reisen durch Georgien und Imerethi. // Aus seinen Papieren gänzlich
umgearbeitet und herausgegeben von J. von Klaproth. – Berlin, 1815; J.A. Güldenstädt.
Beschreibung der Kaukasischen Länder, hag. von J. Klaproth, Berlin, 1834; И.А. Гильденштедт. Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа из Путешествия г-на
академика И.А. Гильденштедта чрез Россию и по Кавказским горам, в 1770, 71, 72 и 73
годах. – СПб.: Императорская Академия наук, 1809; Гильденштедт И. А. Дневник путешествия в южную Россию академика Санкт-Петербургской Академии наук Гильденштедта в 1773-1774 г. / перевод с немецкого М. Шугурова // Записки Одесского общества
истории и древностей. 1879. Т. 11, стр. 180-228. См. также более доступное издание с
работами этих авторов: Гюльденштедт Иоганн Антон. Географическое и статистическое
описание Грузии и Кавказа. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских
авторов ХIII-ХIХ вв. – Нальчик, 1974, стр. 203-208; Генрих-Юлиус Клапрот. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807-1808 гг. // Там же, стр. 235-280; Пётр
Симон Паллас. Заметки о путешествиях в южные наместничества Российского государства в 1793-1794 гг. // Там же, стр. 214-224.
1

48

начало кавказоведению положила, как об этом пишет И.Х. Абдуллаев 1 со
ссылкой на Л.И. Лаврова, 2 экспедиция Ф.И. Соймонова (1719-1721 гг.), собравшая географические, политические и экономические материалы о Дагестане. Затем в 1722 г. Д.К. Кантемир изучил памятники Дербента, в том числе
этнографические. А начало академическому кавказоведению было положено,
как отмечают Л.И. Лавров и И.Х. Абдуллаев, в 1726 г., «когда один из первых
членов Петербургской Академии наук Готлиб-Зигфрид Байер (1694-1738)
представил Академическому собранию написанный на латинском языке труд
«De muro Caucaseo» («О Кавказской стене»). Через два года он был опубликован вместе с русским переводом». 3
Однако на протяжении длительного времени исследование Кавказа
ограничивалось сбором сведений географического, политического и экономического характера и некоторых этнографических материалов. В этом контексте можно говорить и о труде Генриха Юлиуса Клапрота «Путешествие на
Кавказ и в Грузию» (1812-1814 г.), в котором, однако, вопросы языка все же
затрагивались в приложении; 4 в другом своем исследовании («Tableau
historique, géograph., èthnogr. etc. du Caucase», 1827) Ю. Клапрот сосредоточился на вопросах истории, географии и этнографии Кавказа. Несмотря на
отсутствие собственно лингвистической составляющей, эти труды, как и труды И.А. Гюльденштедта, имеют важное значение для кавказоведения в целом
как источник сведений и материалов, необходимых для лингвистических
разысканий.
Обращение европейцев к кавказскому языковому материалу совпало с
зарождением и интенсивным развитием сравнительно-исторического языкознания, поэтому неудивительно, что, во-первых, языковеды ввели в поле своего зрения в принципе все кавказские языки, во-вторых, сосредоточились в
основном на проблеме происхождения и генетических связей этих языков.
Основателем современного иберийско-кавказского языкознания (а если точнее: его европейской традиции, ставшей ведущей на многие следующие годы,
и основного ее направления – компаративистики) является французский ориенталист Мари Броссе, опубликовавший в 1834 г. в Париже грамматику грузинского языка. М. Броссе, как и немного позднее Фр. Бопп, отнес грузинский
язык к индоевропейским, опираясь на собранные и проанализированные им
сведения об этом языке. Определенного мнения о генетической принадлежности многих других кавказских языков у них, конечно, не могло сложиться. В
1854 г. Макс Мюллер, понимая неубедительность причисления грузинского
И.Х. Абдуллаев. К истории становления и развития дагестанского языкознания. // В
кн.: Институт языка, литературы и искусства им. Гамзата Цадасы: вчера, сегодня, завтра.
К 80-летию основания. Махачкала, 2004, стр. 54.
2
Л.И. Лавров. К 250-летию академического кавказоведения в России. // Кавказский
этнографический сборник. VI. М., 1976, стр. 5-11.
3
И.Х. Абдуллаев. Указ. раб., стр. 54.
4
Julius von Klaproth. Reise in den Kaukasus und nach Georgien: Unternommen in den Jahren 1807 und 1808, auf Veranstaltung der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften zu St.
Petersburg. Enthaltend eine vollstandige Beschreibung der kaukasischen Länder und ihrer Bewohner 1812-1814. Erster Band. Halle-Berlin, 1812; Zweiter Band. Halle-Berlin, 1814.
1

49

языка к индоевропейским (во всяком случае, на тех основаниях, которые имели у М. Броссе), выдвинул другую гипотезу, согласно которой «наполовину
варварские диалекты» – кавказские языки (в том числе и грузинский) были
причислены к выделенной им наряду с индоевропейской и семитской так
называемой туранской семье языков. И лишь в 1864 г. австрийский языковед
Фридрих Мюллер выдвинул положение о том, что кавказские языки – это пережиток некогда многочисленной (по количеству входящих в нее языков) семьи языков, имевших распространение на Кавказе и к югу от него еще до того, как сюда пришли носители семитских, урало-алтайских или иных языков.
То есть в принципе это, по-видимому, особая языковая семья, сложившаяся в
отдаленном историческом прошлом на сравнительно небольшой территории.
Эта точка зрения получила свое дальнейшее развитие и вылилась в конечном
счете в концепцию иберийско-кавказского языкового единства, которую до
сих пор продолжают разделять многие языковеды в кавказском регионе и за
его пределами.
Этапной в изучении языков народов Кавказа, особенно «горских», была
научная деятельность во второй половине XIX в. П.К. Услара, А. Шифнера,
А. Дирра, задавшихся целью создания описательных грамматик кавказских
языков. Считается, что П.К. Услар, по праву называемый родоначальником
кавказоведения, подготовил восемь грамматик кавказских языков, из которых
опубликованы только 7 (в XIX в. было издано шесть грамматик – абхазского,
чеченского, аварского, лакского, лезгинского – «кюринского», даргинского –
«хюркилинского» языков; грамматика табасаранского языка – самая объемная
из всех написанных П.К. Усларом – опубликована сравнительно недавно, в
1979 г. в Тбилиси), 1 Соывременник П.К.Услара А. Шифнер, один из первых
исследователей кавказских языков, в значительной мере способствовавший
ознакомлению ученого мира в Европе и в России с работами П.К. Услара, –
автор грамматик четырех языков (чеченского, бацбийского, аварского, удинского языков),2 А. Дирр – 10 (грузинского, убыхского, удинского, табасаранского, агульского, андийского, арчинского, цезского, рутульского, цахурского
Этнография Кавказа. Языкознание. Абхазский язык, Тифлис, 1887. – XV с. + 193 с. +
120 с. (Переизд.: Сухум, 2002); Этнография Кавказа. Языкознание. II. Чеченский язык,
Тифлис, 1888. – 52 с. + 246 с. + 117 с.; Этнография Кавказа. Языкознание. III. Аварский
язык, Тифлис, 1889. – 242 с. + 275 с. + 20 с.; Этнография Кавказа. Языкознание. IV. Лакский язык, Тифлис, 1890. – 42 с. + 422 с. + 14 с.; Этнография Кавказа. Языкознание. V.
Хюркилинский язык, Тифлис, 1892. – 497 с.; Этнография Кавказа. Языкознание. VI. Кюринский язык, Тифлис, 1896. – 639 с.; Этнография Кавказа. Языкознание. VII. Табасаранский язык. Тбилиси, 1979. – 1072 с. (Монография считалась долгое время утерянной и
была обнаружена и опубликована лишь годов 1979 г.: ее обнаружил и подготовил к печати, переписав весь текст от руки и дополнив комментариями и примечаниями, известный
дагестановед А.А. Магометов).
2
A. Schiefner. Versuch über die Sprache der Uden // Mémoires de l’Académie des Sciences
de St.-Pétérsbourg, VII-e serie; t. VI. no. 8, 1863; Tschetschenische Studien. St. Retersburg,
1864; Versuch über die Thusch-Sprache oder die Khistische Mundart in Thuschetien. St.Petersbourg, 1856; Versuch über das Awarische von Anton Schiefner:
Aus den Mémoires de l'Acad. impér. des sciences de St.-Pétersb., 7. Série, tome V, No 8,
1862.
1

50

языков).1 Эти три исследователя, особенно П.К. Услар, 2 заложили прочный
фундамент иберийско-кавказского языкознания, их труды и сейчас являются
основополагающими для лингвокавказоведов. Кстати, А. Дирр – основатель
выходившего в 1929-1934 гг. журнала «Caucaѕіca» (вышло всего 9 томов), он
же – автор общего руководства по кавказским языкам. 3 Известен А. Дирр и
как автор грамматических описаний целого ряда кавказских языков – табасаранского, агульского, рутульского, цахурского арчинского, андийского, удинского и нек. др. Первенство в подготовке описательных грамматик языков
народов Кавказа принадлежит, по всей видимости, А. Шифнеру (1817-1879),
опубликовавшему в 1856 г. на немецком языке «Опыт о языке тушин» – научную описательную грамматику цова-тушинского языка. Эта работа была подготовлена на базе рукописи Иова Цискаришвили – архиерея, этнического
бацбийца (цова-тушинца), подготовившего фольклорный и языковедческий
материал под названием «Описательная грамматика цова-тушинского языка»,
о котором с восторгом писал А. Шифнер нескольким своим респондентам.
Что касается работы самого А. Шифнера, о ее значимости для кавказского
языкознания свидетельствует ее оценка, которую дал А.С. Чикобава: «Без
преувеличения можно сказать, что «Опыт о языке тушин» является первой
научной описательной грамматикой для горских иберийско-кавказских языков. И не только для иберийско-кавказских, но и для грузинского языка к тому времени не существовало труда, выполненного на таком уровне». 4 И всетаки самой яркой фигурой среди языковедов позапрошлого века является П.К.
Услар, о вкладе которого в кавказское языкознание А.А. Магометов с полным
основанием написал: «П. Услар стремился к гораздо большему, чем то, что он
1

A. Dirr. Die Sprache der Ubychen. // Caucasica. Fase. 4, Leipzig, 1927, s. 64-144; Die
Sprache der Ubychen. // Caucasica. Fase. 5, Leipzig,1928, s. 1-54. (Рус. пер.: Язык убыхов А.
Дирра // Пер. и комм. Габуниа З.М., Сакиевой Р.Х. Нальчик, 1996. – 108 с.); А. Дирр. Рутульский язык. (СМОМПК. Вып. XLII). Тифлис, 1912; Цахурский язык. (СМОМПК. Вып.
XLIII). Тифлис, 1913; Арчинский язык. (СМОМПК. Вып. XXXIX.) Тифлис, 1908; Агульский язык. (СМОМПК. Вып. XXXVII). Тифлис, 1907; Краткий грамматический очерк
андийского языка. (СМОМПК. Вып. XXXVII). Тифлис, 1906; Грамматический очерк табассаранского языка. (СМОМПК. Вып. XXXV.) Тифлис, 1906; Удинская грамматика.
(СМОМПК. Вып. ХХXIII). Тифлис, 1904; A. Dirr. Theoretisch-praktische Grammatik der
modernen georgischen (grusinischen) Sprachen. Wien; Leipzig, (1904) – XII + 170 S.
2
См. емкую оценку вклада П.К. Услара в кавказоведение: «Труды П. К. Услара имеют
выдающееся значение для языкознания, истории, этнографии Кавказа и для освещения
лексики горских кавказских языков. Столько вполне доброкачественного материала,
сколько его дал Услар, мы не находим ни у кого из дореволюционных исследователей
рассматриваемых языков»: Ю.Д. Дешериев. Значение научного наследия П.К. Услара для
советского кавказоведения. «Вопросы языкознания, 1956, № 3, стр. 116.
3
А. Dirr. Einführung in das Studium der kaukasischen Sprachen (mit einer Sprachenkarte).
Leipzig: Asia Major, 1928. Подробно о вкладе российских ученых в становление кавказоведения и просвещение горцев Кавказа см.: Т.А. Бекоева. Научно-просветительская деятельность российских ученых – членов Кавказского отдела императорского Русского
Географического общества. // Бюллетень Владикавказского Института управления. № 31.
Владикавказ, 2009, стр. 103-125.
4
А.С. Чикобава. История изучения иберийско-кавказских языков. Тбилиси, 1965, стр.
16.
51

сделал. Но и того, что он сделал, достаточно, чтобы высоко оценить этого исследователя неведомого мира кавказских языков… Грандиозное начинание П.
Услара после смерти исследователя долго не получало дальнейшего развития.
После П. Услара до советского периода в дагестанской лингвистике мы имеем
только труды А. Дирра, по методу повторяющие П. Услара, но значительно
уступающие трудам последнего. Лишь в советское время изучение горских
иберийско-кавказских языков поднялось на должную высоту. …мы должны
признать, что из досоветской науки по исследованию дагестанских языков мы
имеем самые крупные и ценные исследования у П. Услара, являющегося, по
отзыву академика А. Шифнера, «истинным украшением русской лингвистической науки». 1
В XIX веке инициатива и первенство в изучении кавказских языков
принадлежали, безусловно, европейцам и российским языковедам европейского происхождения, однако достаточно активно в исследовании и описании
своих языков проявляли себя и сами кавказцы. Особенно, как и следовало
ожидать, грузинские ученые, создавшие ряд грамматик грузинского языка (Д.
Багратиони, И. Багратиони, П. Иоселиани, С. Додашвили, Д. Чубинашвили, Г.
Фиралова и др.). Свою лепту в изучение родных языков внесли и представители других народов. Так, Кеди Досов под руководством и при непосредственном участии П.К. Услара в 1862 г. издал алфавит чеченского языка с
кратким сводом орфографических и грамматических правил и сведений; достаточно обширный лингвистический материал из ингушского языка содержат работы Чаха Ахриева 1870-1875 гг. Первые опыты рукописных грамматик
своих языков были предприняты просвещенными представителями кавказских народов (кабардинского, адыгейского, бацбийского, удинского) еще в
первой четверти XIX в. В исследование и описание адыгских языков, создание письменности для их носителей внесли свой вклад, например, Ш. Ногма и
У. Берсей.
В конце XIX – начале XX в. к изучению кавказских языков стали подключаться и российские русские языковеды, такие, как Л.П. Загурский, Л.Г.
Лопатинский. В этот же период, вплоть до 1930-ых гг. XX в., успешно работают над исследованием языков Кавказа Г. Шухардт, Н.Я. Марр (последний
весьма активно до перехода на свое «новое учение о языке», увлекшее ученого настолько, что он почти перестал заниматься собственно лингвистическими проблемами), продолжает работать А. Дирр. Самую благоприятную и выдающуюся роль в развитии лингвистического кавказоведения в конце XIX –
начале XX в. сыграли Г. Шухардт, А. Дирр, Н.С. Трубецкой. Без работы Г.
Шухардта по этим проблемам не обходится ни одно исследование в области
переходности и залога глагола, эргативной конструкции предложения в иберийско-кавказских языках, 2 грузиноведы и вообще картвелологи до сих пор

Магометов А.А. П.К. Услар – исследователь дагестанских языков. Махачкала, 1979,
стр. 7.
2
H. Schuchardt. Über den passiven Charakter des Transitivs in den kaukasichen Sprachen. –
«Sitzungsberichte der Ak. Wiss.», Wien, 1895, Bd. 133.
1

52

ссылаются на его труд о грузинском языке. 1 Значительный вклад в изучение
иберийско-кавказских языков, особенно «севернокавказских», и особенно –
их фонетического строя, внес Н.С. Трубецкой, которому, в частности, принадлежат содержащиеся в ряде его опубликованных в 20-30-ые годы XX в.
работ блестящие лингвистические реконструкции, без которых сравнительно историческое исследование нахских и дагестанских языков было бы крайне
затруднено.2 «До сих пор остается в силе намеченная Трубецким классификация групп и подгрупп севернокавказских языков, установленный им общий
корнеслов…, набор основных фонем праязыка…». 3 Н.С. Трубецкому принадлежит и фонологическая транскрипция северокавказских языков, которая с
некоторыми дополнениями и частичными изменениями используется и сейчас. Особая заслуга Н.С. Трубецкого перед кавказским языкознанием, по
оценке М.Е. Алексеева, в том, что с его именем связано зарождение сравнительно-исторического в полном смысле изучения нахских и дагестанских
языков: в его работах была «продемонстрирована возможность применения
сравнительно-исторического метода к языкам, не имеющим продолжительной
письменной традиции». 4
В целом до 30-ых гг. XX в. лингвистическое кавказоведение оставалось
областью, которой преимущественно занимались европейцы и российские
языковеды европейского происхождения. Отечественные (русские и кавказские) языковеды составляли лишь очень незначительную часть ученых, занимавшихся лингвистическим кавказоведением; из видных исследователей этого периода можно назвать Л.П. Загурского, Л.П. Лопатинского, М.Г. Джанашвили, Ал. Цагарели, Н.С. Трубецкого, Н.Я. Марра; из российских ученыхевропейцев – А. Розена, П.К. Услара, М.Ф. Броссе, А. Дирра, А.А. Шифнера.
С конца 20-ых гг. XX в. начинается совершенно новый этап в изучении
иберийско-кавказских языков, особенно «севернокавказских»: разворачиваетH. Schuchardt. Über den Georgische. Wien, 1895.
См.: N. Troubetzkoy. Les conconnes latérales des langues caucasiques septentrionales. –
BSLP, 1922, XXIII, i. 3 1926 (русск. перев.: Латеральные согласные в севернокавказских
языках. // Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 223-246); N.
Troubetzkoy. Studien auf dem Gebiete der vergleichenden Lautlehre der nordkaukasische Sprachen, I. Die ‘’kurzen” und “geninierten” Konsonanten der awaroandischen Sprachen. – Caucasica, 1926 (русск. перев.: Исследования в области сравнительной фонетикисевернокавказских языков. // Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 247-270);
N. Trubetzkoy. Notes sur les desinences du verbs dang leg langues rchétchénolesghinnes. –
BSLP, 1929, Bd. XXIX, f.3 1926 (русск. перев.: Заметки о глагольных показателях в чечено-лезгинских (восточнокавказских) языках. // Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 324-337); N. Trubetzkoy. Nordkaukasische Wortgleichungen. // Wiener Zeitschrift für Kunde des Morgenlandes, 1930, Bd. 37, H. 1-2 1926 (русск. перев.: Севернокавказские словарные сопоставления. // Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 271-282); N. Troubetzkoy. Zur Vorgeschichte der ostkaukasischen Sprachen. // Melanges de Linguistique et Philologie offerts a Jacques van Ginnecken. Paris, 1937; и
др.
3
Н.И. Толстой, Вяч. Вс. Иванов, Т.В. Гамкрелидзе. Послесловие к кн.: Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр.495.
4
М.Е. Алексеев. Очерки истории отечественного кавказоведения. М., 2008, стр. 14.
1
2

53

ся масштабная работа по созданию письменности для языков, которые практически все к этому времени были бесписьменными, и, естественно, в том
числе и в первую очередь по описанию и исследованию фонетических и
грамматических систем этих языков. Значительная работа в этом направлении
была проделана Н.Ф. Яковлевым, Л.И. Жирковым, А.Н. Генко, Г.П. Сердюченко. Н.Ф. Яковлев, А.Н. Генко и Л.И. Жирков не только создавали алфавиты для вайнахских и дагестанских языков, но и составили грамматики этих
языков.1 Подобная деятельность не могла не привести к активизации исследования кавказских языков и расширению круга их исследователей. Причем базовыми для советского лингвокавказоведения были два основных научных
центра, сложившихся еще в дореволюционное время – научная школа А. Розена – Ал. Цагарели – Н.Я. Марра в Петрограде-Ленинграде и тбилисская
школа И. Кипшидзе – И. Джавахишвили, которая в 30-40-ые гг. стала уже
школой А.С. Чикобава и продолжает оставаться таковой даже после его кончины в 1985 г. За относительно короткое время лингвокавказоведение превратилось в специальность, которой уже стали обучать в вузах, появились кадры
лингвистов-кавказоведов, многие из которых стали выдающимися учеными,
определявшими уровень лингвистического кавказоведения в 40-ые и последующие годы. Это А.С. Чикобава, К.Д. Дондуа, С.Л. Быховская, Е.А. Бокарев,
Р.М. Шаумян, Ю.Д. Дешериев, Г.Б. Муркелинский, М.М. Гаджиев, Д.А. Ашхамаф и др. Впоследствии к этим именам добавились такие, как А.А. Магометов, И.И. Церцвадзе, Р.Р. Гагуа, Б.Б. Талибов, Т.Е. Гудава, Г.В. Топуриа, Д.С.
Имнайшвили, К.В. Ломтатидзе, Т.Б. Гониашвили, М.А. Кумахов, Г.А. Климов, М.Е. Алексеев, Э.А. Ломтадзе, К.Т. Чрелашвили, Р.И. Гайдаров, С.М.
Хайдаков, У.А. Мейланова, З.И. Керашева, Б.Х. Балкаров, Ш.И. Микаилов,
К.Ш. Микаилов, А.К. Шагиров, С.М. Жгенти и многие другие. Появляются
научные центры по изучению кавказских языков не только в российской и
грузинской столицах (в России этот центр в 40-50-ые гг. переместился из Ленинграда в Москву), но и в самих северокавказских республиках. Естественно, издаются журналы, сборники, монографии: лингвистической кавказоведческой литературы за относительно короткий срок выходит во много раз
больше, чем за все предыдущее время (т.е. за целый век).
Огромный вклад в изучение культуры, истории, языков и литератур горских народов Северного Кавказа в начале прошлого века (в 1920-1930-ые годы)
внес
Северо-Кавказский
горский
историко-лингвистический
научноисследовательский институт имени С.М. Кирова, созданный в 1926 году, функционировавший в разное время в Ростове-на-Дону, Пятигорске и ликвидированный в 1937 году в связи с «реорганизацией Северокавказского края и образованием самостоятельных национальных административных единиц в регионе». За
десять с небольшим лет сотрудники Института подготовили около 200 рукописей, в которых были собраны уникальные материалы о языках и культурах СеСм., напр,: Н.Ф. Яковлев. Синтаксис чеченского литературного языка. М.-Л., 1940;
Он же. Морфология чеченского языка. Грозный, 1960; Л.И. Жирков. Грамматика даргинского языка. М., 1926; Он же. Табасаранский язык. М.-Л., 1948; А.Н. Генко. Абазинский
язык: Грамматический очерк наречия тапанта. М., 1955.
1

54

верного Кавказа, было проведено много исследований, Институт принимал самое
активное участие в разработке алфавитов для народов Кавказа, создании учебников и грамматик этих языков и т.д. В этом крупном центре кавказоведения работали такие выдающиеся ученые этого времени, как Н.Ф. Яковлев, Г.П. Сердюченко, Л.И. Жирков, Р.О. Шор, А.Н. Генко, Н.К. Дмитриев. С этим центром сотрудничали Н.Ф. Марр, крупный немецкий лингвист и этнолог А.М. Дирр и др.1
В настоящее время крупнейшие научные центры по исследованию и
описанию языков народов Кавказа находятся в Тбилиси и в Москве (Ленинградского-Петербургского научного центра, занимавшегося этими проблемами начиная с XIX века и бывшего все время своего существования крупнейшим в стране и, пожалуй, в мире, как такового уже нет). Центры лингвистического кавказоведения, в которых достигнуты значительные успехи в исследовании и описании языков народов Кавказа, сложились в ряде республик Северного Кавказа – в Дагестане, Чеченской Республике, Кабардино-Балкарии и
др.
Крупнейшим учреждением, занимающимся исследованием практически
всех иберийско-кавказских языков во всех аспектах, является Институт языкознания Академии наук Грузии, созданный и долгие годы возглавлявшийся
А.С.Чикобава, чье имя он теперь носит. Институт языкознания АН Грузии
издает 2 специальных периодических (ежегодных) издания: «Иберийскокавказское языкознание» – с 1946 г. (на грузинском языке с резюме на русском или английском; отдельные статьи печатаются на русском или ином европейском с резюме на грузинском); «Ежегодник иберийско-кавказского языкознания» – с 1974 г. (международное издание с печатанием статей на грузинском, русском или – в отдельных случаях – ином основном европейском языке с резюме на русском и грузинском языках). [К сожалению, пять лет назад
этот крупнейший в мире центр лингвистического кавказоведения решением
властей стал всего лишь структурным подразделением Тбилисского университета, соответственно лишился своей самостоятельности и тех возможностей, которые были у него в качестве академического института, в том числе
финансовых]. Кроме того, для картвелологов в Тбилиси издаются периодические сборники «Вопросы структуры картвельских языков» (с 1959 г.) и «Мравалтари» (с 1973 г.).
Крупным научным центром исследования иберийско-кавказских языков
является Тбилисский государственный университет имени И. Джавахишвили,
в котором уже несколько лет на базе филологического факультета функционирует Институт кавказоведения. Этот институт в 2009 г. начал издание нового научного журнала – ежегодника «Кавказоведческие разыскания», объединяющего все области гуманитарных наук, изучающие проблемы кавказоведения (к середине 2015 г. вышло 5 номеров). Совместно с Институтом языкоСм. подробно: А.И. Темирболатова. Проблемы языковой политики и языкового
строительства на Северном Кавказе (на материале рукописей архивного фонда Р-1260
Государственного архива Ставропольского края – «Северо-Кавказский горский историко-лингвистический научно-исследовательский институт имени С.М. Кирова» (1926–
1937)). Ставрополь, 2012.
1

55

знания Институт кавказоведения проводит крупные международные научные
форумы – симпозиумы и конгрессы, в которых принимаю участие ведущие
ученые-кавказоведы не только Северного Кавказа и России, но и многих
стран ближнего и дальнего зарубежья.
Над проблемами лингвистического кавказоведения также работают ученые Тбилисского государственного педагогического университета, Института
востоковедения АН Грузии, Института рукописей АН Грузии, ученые педвузов Кутаиси и других городов Грузии.
Таким образом, и в прошлом, и на сегодняшний день Грузия, особенно
ее столица – г. Тбилиси, – крупнейший в мире центр изучения иберийскокавказских языков. Этот центр представляли и представляют такие крупные и
видные ученые-кавказоведы, как А.С. Чикобава, А.Г. Шанидзе, И. Джавахишвили, Г.С. Авхледиани, С.М. Жгенти, Г.В. Церетели, Г. Ахвледиани, Т.
Жордания, П. Иоселиани, Г.И. Мачавариани, К.В. Ломтатидзе, Т.В. Гамкрелидзе, Т.С. Шарадзенидзе, А.А. Глонти, И.И. Церцвадзе, Т.Е. Гудава, И.В.
Абуладзе, Ш.Т. Апридонидзе, И.Ш. Асатиани, Н.Д. Андгуладзе, Ш.В. Дзидзигури, Б.А. Джорбенадзе, Г.В. Рогава, В.Т. Топуриа, Г.В. Топуриа, А.А. Магометов, С. Джанашиа, П. Чарая, О.И. Кахадзе, З.М. Магомедбекова, Д.С. Имнайшвили, Г.М. Имнайшвили, Т.Б. Гониашвили, Т.С. Шарадзенидзе, Л. Квачадзе, Т. Утургаидзе, М. Андроникашвили, К.Д. Дондуа, М. Калдани, Н. Кутелиа, И. Гигинейшвили, Б.К. Гигинейшвили, Э.А. Ломтадзе, Г.Т. Бурчуладзе,
Г.Ш. Кварацхелиа, Р.Р. Гагуа, Н.В. Чанишвили, К.Т. Чрелашвили, Л. Саникидзе, Ш. Гаприндашвили, А.Л. Ониани, И. Чантладзе, Р. Джанашиа, З.Н.
Джапаридзе, Е.Ф. Джейранишвили, Н.Н. Стуруа, Л.А. Енукидзе, М.Ш. Табидзе, Т.Т. Сихарулидзе, Т.А. Путкарадзе, Н. Путкарадзе, Н.А. Звиадаури, И.И.
Церцвадзе, Н.Г. Абеадзе, А. Арабули, Р. Чкадуа, М.Э. Дамниа, Т. Махароблидзе, И. Капанадзе, Л. Авидзба, М.М. Цилоия, Н.Д. Кадагидзе, М.А. Сухишвили, М.Е. Курдиани, Н. Ардотели, А.Л. Чинчараули, В. Шенгелиа, М. Чухуа, Г.
Гоголашвили, Т. Гванцеладзе, Т. Вашакидзе, Ц. Барамидзе, Р. Гордезиани,
Г.И. Мачавариани, Н.М. Мачавариани, Б. Шавхелишвили, Н. Рухадзе, Р. Лолуа и др.
На протяжении многих десятилетий Тбилисский государственный университет был центром подготовки лингвистов-кавказоведов для вузов и научных учреждений всех северокавказских республик. 1 Сюда со всего Северного
Кавказа направлялись студенты, аспиранты, стажеры и докторанты для получения и повышения соответствующей лингвокавказоведческой подготовки на
филологическом факультете ТГУ. Подготовка собственно научных кадров для
вузов и научных учреждений Северного Кавказа велась в основном на базе
Института языкознания АН Грузии, три года назад включенного в состав ТГУ
В Тбилисском университете по инициативе и под руководством А.С. Чикобава в
1933 г. была основана кафедра кавказских языков; в 1933-1934 гг. А.С. Чикобава основывает в Тбилисском университете Отделение кавказских языков, на котором студенты
изучают семь иберийско-кавказских языков. Отдел горских иберийско-кавказских языков
Института языкознания АН Грузии, возглавлявшийся до своей кончины Г.В. Топуриа и
возглавляемый сейчас В. Шенгелиа, создан также А.С. Чикобава в 1956 г. (тогда – в
ИЯИМК).
1

56

в качестве одного из его подразделений, и Тбилисского государственного
университета: подавляющее большинство лингвистов-кавказоведов всех северокавказских республик, получивших ученые степени по соответствующей
специальности до 90-ых годов, защитили кандидатские и докторские диссертации в этих научных центрах. 1 Перевод Института языкознания Национальной Академии наук Грузии в структуру Тбилисского университета в качестве
подразделения его филологического факультета, несомненно, поднял статус и
авторитет университетского факультета, но вряд ли помог сохранению статуса и авторитета самого исследовательского института. 2 Особое место в грузинской лингвистической кавказоведческой школе принадлежит, несомненно,
Институту кавказоведения филологического факультета ТГУ, возглавляемому
проф. Ц. Барамидзе, который является инициатором и главным организатором
практически всех крупных международных научных форумов по кавказским
языкам (симпозиумов, конгрессов, конференций), проводившихся, во всяком
случае, в последнее десятилетие.
К грузинской школе лингвистического кавказоведения примыкали и абхазцы и абазины – исследователи абхазского и абазинского языков, часть которых проживала и проживает в самой Абхазии, часть – в Тбилиси или республиках Северного Кавказа (Карачаево-Черкесии или Кабардино-Балкарии).
Абхазско-абазинское языкознание представлено целым рядом имен известных
далеко за пределами Абхазии и Кавказа ученых, таких, как С.А. Амичба, В.Г.
Ардзинба, Ш.К. Аристава, Х.Х. Бгажба, З.М. Габуниа (последние два с лишним десятилетия живет и работает в Нальчике), С.А. Джанашиа, В.Х.
Конджария, Л.П. Чкадуа, А.К. Шакрыл, К.С. Шакрыл, Т.П. Шакрыл. Абазинский язык исследовали и грузинские ученые: Н.О. Гецадзе, Т. Гванцеладзе и
нек. др. Абхазско-абазинское языкознание представляют также ученые, родившиеся и жившие за пределами Абхазии, но избравшие областью своих
научных интересов исследование и описание абхазского и/или абазинского
языка, такие, как С.У. Пазов, Н.Б. Экба, Н.Т. Табулова.
К сожалению, в последнее десятилетие научные связи ученых Северного Кавказа с Тбилисским центром (а в значительной степени и между собой)
сократились до предела, что, без сомнения, может повлечь за собой значиК грузинскому научному центру лингвистического кавказоведения относятся и исследователи абхазского и абазинского языков, работающие в Тбилиси, до недавнего времени к нему относили себя и работающие в самой Абхазии исследователи.
2
Остается только сожалеть (и только, потому что это решение властей суверенного
государства) об этом решении, принятом в отношении крупнейшего и самого авторитетного в мире центра лингвистического кавказоведения – Института языкознания АН Грузии. Этот Институт, как практически все другие институты Национальной Академии
наук Грузии, в ходе своеобразной реформы науки и образования был фактически ликвидирован как самостоятельное научное учреждение – передан в Тбилисский государственный университет в качестве научного подразделения филологического факультета.
Можно себе представить, как складывается судьба Института, если даже спустя уже годы
вопросы, связанные с финансовым обеспечением, даже зарплатой сотрудников института, не были утрясены, штатное расписание при этом было существенно урезано. Особенно не изменилось в лучшую сторону положение Института и к концу 2015 г.
1

57

тельное снижение уровня лингвокавказоведческих исследований в этом регионе, отразится на качестве подготовки научно-педагогических кадров и будет
иметь негативные последствия для всего лингвокавказоведения в целом.
Трудно предугадать, насколько длительным и глубоким будет этот негативный процесс в дальнейшем, но ясно, что необходимы действенные меры по
смягчению, если не отражению, того удара, который нанесен лингвистике на
Кавказе, кавказоведению и науке в целом десятилетием распрей, жестокости,
национального эгоизма, государственного цинизма и варварства. И первейшая
задача – восстановление связей с крупнейшим центром изучения языков
народов Кавказа – Тбилиси. Первые шаги в этом направлении уже сделаны: в
последние годы в работе международных конференций, симпозиумов, конгрессов, проводимых в Грузии по различным проблемам иберийскокавказского языкознания, принимает участие все больше ученых из северокавказских республик, Москвы, Санкт-Петербурга и других регионов страны;
в Тбилисском университете начали появляться студенты и аспиранты из республик Северного Кавказа, изучающие наряду с грузинским свои национальные языки. Вместе с тем по известным причинам ученые Грузии редко имеют
возможность участвовать в научных форумах, проводимых в республиках Северного Кавказа.
Другим крупнейшим по значимости научным центром исследования
иберийско-кавказских языков (в терминологии его представителей – просто
кавказских) является московский, основные силы которого сосредоточены в
Институте языкознания Российской Академии наук (ранее – АН СССР), в основном в отделе кавказских языков, на кафедре теоретической и прикладной
лингвистики Московского государственного университета. Этот центр существует с 1924 г. Виднейшие его представители – Н.Я. Марр, Н.Ф. Яковлев,
С.Л. Быховская, И.И. Мещанинов, Г.Ф. Турчанинов, Л.И. Жирков, Е.А. Бокарев, Г.П. Сердюченко, Ю.Д. Дешериев, Т.И. Дешериева, Г.А. Климов, М.А.
Кумахов, С.М. Хайдаков, М.И. Исаев, М.Е. Алексеев и др. Исследовательско й
работой в области кавказских языков до недавнего времени особенно активно
занимались Г.А. Климов, М.Е. Алексеев, М.А. Кумахов, Т.И. Дешериева,
Ю.А. Ландер (единственный ныне здарвствующий из перечисленных) и др. 1
Особо следует отметить экспедиционную деятельность, развернутую кафедрой теоретической и прикладной лингвистики МГУ. Силами преподавателей
и студентов Отделения теоретической и прикладной лингвистики, ядром которого является кафедра, развернута масштабная работа по описанию и документации малоизученных языков народов России и бывшего СССР. Уже несколько десятилетий по инициативе и под руководством А.Е. Кибрика ежегодно организуютсялингвистические экспедиции в труднодоступные районы
Сибири, Севера, Памира, Дагестана и др. для полевой работы с носителями
палеоазиатских, самодийских, финно-угорских, памирских, дагестанских,
картвельских, абхазо-адыгских и др. языков. В результате созданы образцоПодробно о кавказоведческих исследованиях в секторе (отделе) кавказских языков
АН СССР (РАН) см.: М.Е. Алексеев. Очерки истории отечественного кавказоведения. М.,
2008, стр. 62-119.
1

58

вые грамматические описания целого ряда языков, ранее почти не документированных. В этом ряду особо выделяется трёхтомная грамматика арчинского
языка (1977 г.), написанная под руководством и при активном участии А.Е.
Кибрика. Благодаря этой грамматике арчинский язык, на котором говорят жители одного аула и прилегающих хуторов в горном Дагестане (а всего в России назвавшихся арчинцами, по переписи 2002 г., менее 100 чел.), 1 стал едва
ли не самым полно описанным из языков малочисленных народов планеты. К
сожалению, в наше время отдел кавказских языков лишился многих выдающихся исследователей кавказских языков, более того, он существенно уменьшился: сейчас в отделе всего 10 сотрудников, из них 9 – научные сотрудники.
В перечне научных направлений Института языкознания РАН, включающем
12 позиций, лингвистическое кавказоведение фактически не представлено,
оно «затерялось» в направлении «Описание языков мира, в том числе редких
и исчезающих языков», а кавказоведением занимаются немногие сотрудники,
работающие в разных отделах. Надо полагать, это следствие «реформ» в образовании и науке, все еще не давших желаемых положительных результатов,
но уже сильно ударивших по признанным научным школам, авторитету науки
и ученых. Надежду на продолжение (скорее всего – возрождение) традиций
московской лингвокавказоведческой школы вселяет то, что отдел возглавляет
Я.Г. Тестелец и в нем работают такие известные ученые, как Р.О. Муталов,
Т.А. Майсак, С.Р. Мерданова и др.
Веского основания говорить о сложившейся и имеющей свои длительные традиции школе лингвистического кавказоведения в Санкт-Петербурге
(Ленинграде), видимо, нет, но нельзя не отметить, что петербургские ученыеязыковеды внесли и вносят до сих пор весомый вклад в исследование кавказских языков. С одной стороны, в течение XIX – начала XX вв. не только в
кавказоведении, но и вообще в науке ведущими были петербургские ученые,
и значительная часть из отечественного наследия лингвистического кавказоведения, относящегося к этому периоду, принадлежит им. В начале XX в. в
Петербургском университете работали такие прославленные исследователи в
области теории и истории языка, занимавшиеся в первую очередь языками
Кавказа, как К.Д. Дондуа и Г.Ф. Турчанинов. Г.Ф. Турчанинов – исследователь, которому принадлежит ряд научных трудов по абхазо-адыгским языкам
(кабардино-черкесскому, адыгейскому, убыхскому, абхазскому, абазинскому)
и осетинскому языку и в том числе работы по эпиграфике, связанные и с материалом этих языков. С другой стороны, петербургские (ленинградские)
ученые, особенно академическая школа типологов, созданная А.А. Холодови1
В итогах переписей, проводившихся в России-СССР-РФ, указывалась разная численность арчинцев, при этом разница реальной численности и зарегистрированных под
этим этнонимом составляла до 95 %. Максимальная численность, указываемая в источниках, – до 5 тыс. чел. Дело в том, что арчинцы при проведении переписей называли себя
аварцами, хотя при этом сохраняли родной язык и некоторые этнографические особенности. По переписи 2002 года в России проживало 89 арчинцев, которые были включены
как этническая группа в составе аварцев. Перепись 2010 года зафиксировала в стране
всего 12 арчинцев. Надо полагать, что численность арчинцев значительно выше (вероятно, в пределах 5 тыс. чел.).

59

чем, уделяя в своих типологических исследованиях большое внимание материалу кавказских языков, вносит большой вклад в лингвистическое кавказоведение не только тем, что вводит соответствующий материал в контекст
лингвистической типологии, но и тем, что в типологических разысканиях авторы содержится много ценных наблюдений и выводов, помогающих решить
частные проблемы кавказского (дагестанского, нахского и др.) языкознания.
Под влиянием и при поддержке тбилисской и московской школ сформировались свои региональные центры по изучению горских иберийскокавказских языков в республиках Северного Кавказа:
– Дагестанский, объединяющий ученых Института языка, литературы и
искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН (ДНЦ РАН),
ранее – Дагестанского филиала АН СССР, а также Дагестанского государственного университета и Дагестанского государственного педагогического
университета. Дагестанская научная школа языковедов-кавказоведов, которую по праву можно назвать ведущей на Северном Кавказе, представлена такими именами, как Абдуллаев И.Х., Абдуллаев С.Н., Абдуллаев З.Г., Атаев
Б.М., Акиев А.Ш., Ахмедов Г.И., Гайдаров Р.И., Гаджиев М.М., Гаджиахмедов Н.Э., Ганиева Ф.А., Гасанова С.М., Гасанова У.У., Гюльмагомедов А.Г.,
Джидалаев Н.С., Загиров В.И., Загиров В.М., Саидов М. С., Ибрагимов Г.Х.,
Курбанов Б.Р., Магомедов М.И., Магомедов М.А., Магомедов Г.И., Магомедова П.Т., Магомедов А.Г. (исследователь чеченского языка), Магомедов
М.А., Магомедханов М.М., Мадиева П.Б., Маллаева З.М., Микаилов Ш.И.,
Мейланова У.А., Муркелинский Г.Б., Мусаев М.-С. Джидалаев Н.С., М., Муталов Р.О., Шейхов Э.М., Саидов М.-С. Дж., Саидова П.А., Самедов Д.С.,
А.Ш. Акиев, Сулейманов Н.Д., Сулейманов Я.Г., Талибов Б.Б., Хайдаков
С.М., Халилов М.Ш., Ханмагомедов Б. Г.-К., Каландаров М.И., Чеерчиев
М.Ч., Шихалиева С.Х. и др. Известный далеко за пределами России языковедрусист З.К. Тарланов за последние два десятилетия опубликовал ряд монографий и множество статей, в которых освещаются актуальные для агульского и в целом лезгинского и дагестанского языкознания проблемы – с выходом
на решение и освещение вопросов теории языка и лингвистической типологии, поэтому есть основание назвать З.К. Тарланова среди ведущих представителей Дагестанского центра кавказоведения, хотя он живет и работает в
Петрозаводске (Республика Карелия).
– Кабардино-Балкарский – Кабардино-Балкарский научный центр
РАН, Кабардино-Балкарский государственный университет (Абитов М.Л.,
Ахматов И.Х., Апажев М.Л., Багов П.М., Балова И.М., Бичоев А.Т., Бижоев
Б.Ч., Балкаров Б.Х., Будаев А., Габуниа З.М., Геляева А.И., Гутов А.М., Дзуганова Р.Х., Камбачоков А.М., Карданов М.Л., Карданов Б. М., Коков Дж. Н.,
Кумахов М. А., Кумахова З.Ю., Кясов А., Мамрешев К., Налоев А.Х., Пшибиев И. Х., Пшуков X., Сукунов Х.Х. (работавший долгое время за пределами
КБАССР), Таов Х.Т. (Адыгея и КБР), Темирова Р. Х., Урусов Х.Щ., Хутежев
З.Г., Шарданов А.Х., Эльбердов Х.У. и др.); представлявшие и представлявшие этот центр ученые работали и работают над проблемами не только кабардино-черкесского, но и других адыгских языков, в основном – адыгейского языка и его диалектов (Б.Х. Балкаров, П.М. Багов, например);
60

– соответствующие кадры ученых-кавказоведов работали и работают в
вузах и научно-исследовательских учреждениях Адыгеи (Ашхамаф Д.А.,
Абрегов А.Н., Атажахова С.Т., Берсиров Б.М., Бижева З.Х., Бижоев Б.Ч., Блягоз А.Н., Блягоз З.У., Гишев Н.Т., Дауров Х.Б., Зекох У.С., Иваноков Н.Р.,
Керашева З.И., Кумахов М.А., Кумахова З.Ю., Курашинов К.Х., Меретуков
К.Х., Мухамеджанов Ю.А., Намитокова Р.Ю., Тхаркахо С.Н., Тхаркахо Ю.А.,
Урусов Х.Ш., Шаов А.А, Шовгенов М., Хатанов А.А.), Карачаево-Черкесии
(Пазов С.У. – исследователь абазинского языка, Клычев Р.Н., Баталова Е.Н.,
Табулова Н.Т. – исследователи абазинского языка, Темирова Р.Х., Уджуху Т.,
Эревди Б., Ионов З.Х.М, Ионова С.Х., Темирова Р.Х., Тутаришева Мариат К,,
Тутаришева Марзьят К., Хужева Л.К. и др.);
– во Владикавказском научном центре РАН и в Северо-Осетинском
государственном университете им. К. Хетагурова работали и работают ученые, исследующие, в продолжение традиций В.И. Абаева, проблемы не только иранистики или индоевропеистики в целом, но и кавказоведения, или, во
всяком случае, затрагивавшие в своих исследованиях осетинского языка его
связи с кавказскими языками (В.И. Абаев; работавший в тесном контакте с
этим центром М.И. Исаев; Т.А. Гуриев, Н.К. Багаев, Т.Т. Камболов, Е.Б. Бесолова, Ю.Д. Каражаев, З.П. Джабиев, Ю.А. Дзидзоев, В.К. Цховребов, З.Б.
Дзодзикова и др.), в частности, особое их внимание привлекают проблемы
ареальной кавказской лингвистики, кавказского субстрата в осетинском языке
(впрочем, в последние два десятилетия интерес к этой проблеме снизился),
взаимовлияния и взаимодействия кавказских и осетинского языков.
– До трагических событий 1990-ых гг. одним из крупнейших лингвокавказоведческих центров на Северном Кавказе была Чеченская (до 1992 г. –
Чечено-Ингушская) Республика, в которой на базе Чечено-Ингушского государственного университета имени Л.Н. Толстого – ЧИГУ (а с начала 1980-х
годов – и появившегося здесь второго гуманитарного вуза – педагогического
института) и научно-исследовательского института языка, литературы и истории (в 80-90-ые гг. неоднократно переименовывался) проводились исследования в области нахских языков – преимущественно чеченского и ингушского
(И.Г. Арсаханов, Д.Д. Мальсагов, З.К. Мальсагов, И.А. Оздоев, А.Г. Мациев,
И.Ю. Алироев, К.З. Чокаев, А.Д. Тимаев, Ф.Г. Оздоева, Н.С. Бибулатов, Я.С.
Вагапов, Я.У. Эсхаджиев, А.С. Куркиев, Р.А. Саламова, Т.М. Вагапова (Талгатова), Л.Д. Мальсагова, Р.Х. Мамаева и др.). В образованной в 1992 г. Республике Ингушетия крупный лингвистический центр еще не сложился (здесь
работали переехавшие из Грозного Ф.Г. Оздоева, Ф.С. Арсамакова, Р.И.
Ахриева, А.С. Куркиев, продолжают работать Л.Д. Мальсагова, М.А. Кульбужев, Н.М. Барахоева, М.М. Султыгова, Л.У. Тариева, а также пришедшие в
науку в 2000-ые годы молодые исследователи ингушского языка), но в последнее время в республике появились новые доктора и кандидаты наук, получившие ученые степени за исследования в области ингушской филологии, в
основном – ингушского языка. В Чеченской Республике активная научноисследовательская работа ученых-языковедов практически была прервана известными событиями 1990-2000-ых годов. В настоящее время работа по исследованию и описанию чеченского и других нахских языков в Чеченской
61

Республике заметно активизировалась. Созданный в 2001 г. в Грозном Комплексный научно-исследовательский институт РАН и учрежденная за 10 лет
до этого (в 1992 г.) Академия Наук Чеченской Республики за короткое время
собрали в своих стенах коллективы ученых, активно занимающихся исследованием различных проблем нахского языкознания (А.Д. Тимаев, К.З. Чокаев,
И.Ю. Алироев, А.И. Халидов, М.Р. Овхадов, Б.А. Хазбулатов, Х.Б. Навразова,
М.У. Сулейбанова, В.Ю. Гиреев, Р.А. Саламова, А.Д. Вагапов и др.), более
двух десятков чел. защитили докторские и кандидатские диссертации по нахским языкам и продолжают успешно работать. Крупным успехом чеченских
языковедов можно считать завершение работы над первым томом фундаментальной «Грамматики чеченского языка», содержащим развернутое введение
(А.И. Халидов и М.Р. Овхадов) и разделы «Фонетика» (А.Д. Тимаев; вводная
типологическая глава – А.И. Халидов), «Морфемика», «Словообразование»
(А.И. Халидов); том опубликован в 2013 г. Авторскому коллективу предстоит
завершить в ближайшие несколько лет остальные два тома, посвященные соответственно морфологии и синтаксису литературного чеченского языка.
Кавказская проблематика занимает значительное место и в исследованиях зарубежных (в основном европейских и американских) языковедов (при
этом американцы-языковеды стали интересоваться Кавказом сравнительно
недавно). В Голландии издается журнал «Studia Caucasica» (с 1963 г., но очередные выпуски не появлялись давно), в Германии Йенский университет с
1978 г. начал совместно с Тбилисским университетом издание ежегодника
«Georgica», в котором публикуются в основном статьи, посвященные различным аспектам изучения картвельских языков. В Германии активно исследовали и исследуют иберийско-кавказские языки Й. Бехерт, Й. Кноблох, К.
Шмидт, В. Бёдер, Г. Печ, М. Джоб, К. Боуда, Г. Феенрих, В. Шульце, Б.
Комри и др.; во Франции – Ж. Дюмезиль, К. Пари, Р. Лафон, Ж. Шарашидзе,
Г. Утиэ, К. Чехофф и др.; в США – Г. Аронсон, Э. Харрис, В. Фридман, М.
Полинская, Дж. Никольс; в Канаде – Дж. Коларуссо; в Великобритании – С.
Крипс; в Голландии – К. Эбелинг, Р. Сметс, В. Лукассен, Ж. ван Гиннекен, Р.
Смекс, А. Койперс, Хельма ванн дер Берг и др.; в Швеции – К. Вамлинг; в
Шотландии – Дж.К. Кэтфорд; в Норвегии – Г. Фогт; в Великобритании – Б.Д.
Хьюитт, С. Крипс; в Израиле – К. Лернер, в Польше – Ян Браун и др.; и т.д.
Исследователи тех или иных иберийско-кавказских языков или общих проблем лингвистического кавказоведения есть также в Бельгии, Италии, Чехии,
Швейцарии, Польше, Японии и во многих других странах. Интерес к языкам
народов Кавказа проявляется европейскими и американскими языковедами не
потому, что эти языки для них представляют экзотику, а по той причине, что
синхронное и диахроническое исследование языков народов Кавказа является
необходимым и принципиально важным для успешного продвижения исследований в области общего и типологического языкознания в целом.
Как отмечают ученые-кавказоведы и политологи, в последние два десятилетия особый интерес к Кавказу проявляют даже в тех странах, в которых
ранее мало кто занимался исследованиями, связанными с Кавказом. Как отмечает А.Б. Крылов, «выход кавказоведения далеко за прежние рамки стал закономерным следствием распада СССР и той принципиально новой геополити62

ческой роли, которую начал играть Южный Кавказ. Наглядным показателем
возросшего интереса к Кавказу стало создание десятков институтов и центров
по его изучению в разных странах, в том числе в Норвегии, Китае и Японии.
В настоящее время во Франции число подобных центров намного превосходит число аналогичных центров в России и на самом Кавказе. Подобного бурного развития кавказоведения пока не наблюдается ни в России, ни в независимых государствах Южного Кавказа. А ведь именно для России и государств
Кавказа эта наука имеет без преувеличения жизненно важное значение». 1
Общие и частные проблемы, связанные с изучением языков народов
Кавказа, находят свое отражение и в исследованиях языковедов Азербайджана и Армении, и не только в связи с контактами и родственными связями
азербайджанского языка с тюркскими языками Северного Кавказа или предполагаемым родством армянского и осетинского языков, сомневающихся в
котором в последнее время становится все меньше и меньше. Азербайджанские и армянские языковеды всегда интересовались и интересуются до сих
пор вопросами контактов своих языков с иберийско-кавказскими (особенно
языками народов приграничных территорий), историческими связями азербайджанского и армянского языков и азербайджанского и армянского народов
с соседними языками и народами, поэтому они часто привлекают материал
иберийско-кавказских языков в своих типологических исследованиях и в исследованиях, посвященных частным вопросам армянского или азербайджанского языкознания (особенно в работах по топонимии и антропонимии).
Перед лингвистическим кавказоведением в настоящее время стоит еще
много неразрешенных проблем, и особенно острые и наиболее обсуждаемые
из них – глоттогенетические. До сих пор нет единства в вопросах происхождения и генетического родства этих языков, их внешнего родства с другими
языками, в том числе и особенно с древними «мертвыми» языками Передней
Азии. Особенно здесь следует отметить не утихающие споры кавказоведов,
связанные с возможным родством отдельных из кавказских языков или их
всех в целом с языком (или языками?), на котором говорили в государстве
Урарту, просуществовавшем в период с IX по VI в. до н.э. На сегодняшний
день наиболее, чем другие, достоверной представляется версия нахскоурартских связей, но и она небезупречна, так как основана на расшифровке
отрывочных клинописных текстов и фрагментов, не позволяющей восстановить фонетический и грамматический строй языка: этом лишь примерно пятнадцатая часть из обнаруженных до настоящего времени фрагментов, а с такими данными реконструкция фонетики и грамматики языка невозможна в
принципе. Кроме того, «успешное решение общекавказоведческой проблематики тормозится и далеко не одинаково продвинутым состоянием изученности отдельных групп кавказских языков. Несомненно, лучше всего подготовлено к различного рода сравнительным штудиям картвельское языкознание,
традиции которого уходят далеко в глубь истории. Заметным прогрессом за
два-три последних десятилетия отмечены исследования в области абхазскоадыгских языков. Наконец, наибольший объем нерешенных задач остается в
1

Александр Крылов. Кавказоведение как наука: http://constitutions.ru/archives/6463
63

сфере изучения нахско-дагестанских языков». 1 В частности, до сих пор не
решены многие вопросы, связанные с выявлением грамматической природы
залогов в иберийско-кавказских языках (на материале отдельных языков проблема еще даже не затрагивалась), правомерностью выделения, кроме эргативной и номинативной (или «абсолютной»), иных конструкций предложения
(дативной, генитивной, локативной); не решен окончательно вопрос о статусе
прямого дополнения с точки зрения иерархии членов предложения; в связи с
этим (с причислением прямого дополнения к главным членам одними языковедами и к второстепенным другими) продолжается отстаивание трехсоставности эргативной конструкции предложения большинством языковедов и ее
отрицание меньшинством; до сих пор нет определенности во многих вопросах, связанных с синтаксисом сложного предложения, особенно в сфере гипотаксиса; и т.д. Несмотря на значительные успехи в исследовании языков автохтонных народов Кавказа, некоторые из них еще не получили должного
научного описания в фундаментальных грамматиках (к их числу относятся в
первую очередь нахские языки – чеченский, ингушский, бацбийский; в последнее время несколько выправилось положение в чеченском языкознании –
благодаря завершению и изданию в 2013 году 1-го тома фундаментальной
«Грамматики чеченского языка» и продолжению работы над остальными
двумя томами). Положение усугубляется еще и тем, что в последние годы
внимание языковедов отвлекается на обсуждение околонаучных генетических
построений, основанных на домыслах их авторов, или же идей латинизации
или арабизации алфавитов, или создания новых уникальных алфавитов, при
этом часть языковедов подключается к «реализации» этих идей и отвлекается
на явно бесперспективные «изыскания» в этой области (см. об этом ниже главу о «кавказских мифах»). Конечно, гипотетические построения тех, кто занимается глоттогенезом кавказских языков, выдвигая труднодоказуемые, может быть, идеи и предположения, но пользуются при этом методами научными, заслуживают серьезного внимания, хоть и нуждаются в дополнительной
аргументации. Это, например, идея кавказско-этрусского родства В. Томсена,
кавказско-урартского – Фр. Ленормана и Э.Сейса, нахско-дагестанскоурартского родства – А. Пайазата, абхазско-адыгско-хеттского – Э. Форрера и
Ю. Месароша, убедительно обоснованное предположение И.М. Дьяконова о
родстве хуррито-урартских и нахско-дагестанских языков, 2 наконец. утвер-

Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 22. Надо полагать,
за прошедшие четверть века положение заметно улучшилось: за это время появилось
много работ, в которых поставлены и решены вопросы генетического и грамматического
строя чеченского и ингушского языков, продолжалось исследование бацбийского (цоватушинского) языка грузинскими учеными, появился значительный результат в фундаментальном описании грамматического строя чеченского языка («Грамматика чеченского
языка». Том I. Автор проекта и научный редактор А.И. Халидов. Грозный, 2013) и т.д.
Но, конечно, предстоит немало работы, особенно в части сравнительно-исторического
исследования нахских языков.
2
Обширностью привлекаемого материала и глубиной погружения в него, основательностью анализа и абсолютной убежденностью в реальности урартско-нахского языкового
1

64

ждаемое как аксиома предположение о принадлежности нахских и других северокавказских языков к сино-на-дене- бурушаски языковой семье, отстаиваемое макрокомпаративистами и не только развиваемое ими, но расширяемое
включением в эту макросемью все новых языков и языковых групп (ветвей),
возможное родство которых сравнительно недавно никто не мог даже предполагать. Вместе с тем нам представляются более актуальными исследование и
описание синхронного состояния современных языков народов Кавказа, их
сравнительно-типологический анализ (типология соответствующих языков с
точки зрения структурных сходств, обнаруживаемых в их современном состоянии, и, естественно, различий, тоже важных в типологическом языкознании).
Такое исследование иберийско-кавказских языков, на наш взгляд, не просто
интересно для исследователя: оно поможет пролить свет и на вопросы генетического родства и происхождения иберийско-кавказских языков, многие из
которых, из-за отсутствия письменных памятников древнее, во всяком случае,
двух веков, или при крайней ограниченности таковых, вряд ли удастся подвергнуть внутренней реконструкции в строгом соответствии с классической
процедурой доказательства языкового родства в ближайшем будущем (хотя,
конечно, в перспективе это и возможно, и необходимо). 1 В настоящее время,
когда возможности гуманитарной науки крайне ограниченны не зависящими
от нее и ее представителей обстоятельствами (выживать в условиях «рыночной экономики», когда исследователям в этой сфере предлагается самим зарабатывать на исследовательскую и издательскую деятельность, крайне
сложно), важно сделать правильный выбор объекта и направления исследований, приоритетных (но не единственных) в сложившихся условиях и наиболее
оптимальных с точки зрения методологии.

и этнического родства отличаются работы К.З. Чокаева, в частности и особенно изданная
на чеченском языке монография: Вайн мотт – вайн истори. Грозный, 1991.
1
При этом мы вовсе не пытаемся умалить значение «сравнительно-исторических
штудий»: речь идет о том, что «сравнительно-типологические штудии» могли бы помочь
и компаративистике в освещении ее проблем. С другой стороны, сосредоточение усилий
на одной компаративистике, к чему, собственно, призывают и призывали нас многие ведущие теоретики лингвистического кавказоведения, не должно быть в ущерб синхроннотипологическому изучению иберийско-кавказских языков, важность которого вряд ли
может быть оспорена даже его «оппонентами».
65

ГЛАВА III. ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ ЯЗЫКОВ
АВТОХТОННЫХ НАРОДОВ КАВКАЗА
Насколько важна для любой науки адекватность ее терминологического
аппарата объекту/объектам и предмету/предметам исследования, хорошо известно: семантика термина, который в рамках каждой науки должен быть, в
принципе, однозначным, включает в себя не только его словарное значение,
это и своего рода знак, иногда дающий представление о методологии науки, о
научной школе, к которой принадлежит автор научного исследования, о теории, которой он придерживается. От упорядоченности терминологического
аппарата, точности терминологического обозначения исследуемых объектов и
предметов зависят и научная значимость, и убедительность полученных исследователем результатов, поэтому «…почти каждый шаг в процессе науки
знаменуется созданием или уточнением терминов. Обычные слова обладают
свободой употребления и нечеткостью смысла, так как обыденное знание не достаточно точно, и общий язык приспосабливается к такому знанию. Когда наши
знания становятся абсолютно точными, нам требуется точный язык, где каждый
термин имеет строго фиксированное значение. Таковым язык науки становится
благодаря употреблению терминов».1
В этом отношении терминология лингвистического кавказоведения вряд
ли может считаться безупречной, в частности и особенно в обозначении самого объекта исследования – языковой семьи, включающей множество языков,
сосредоточенных на сравнительно небольшой территории, с возможными в
прошлом их связями за пределами Кавказа. Несмотря на относительно давние
традиции и весомые результаты исследования и описания языков народов
Кавказа (а этим языкам, пожалуй, посвящено не намного меньше работ, чем
индоевропейским языкам, которые считают наиболее изученными по всех аспектах), ни объект (точнее: совокупность объектов) этой области языкознания, ни сама эта область еще не получили единого и общеупотребительного
наименования, и это, пожалуй, одно из уязвимых место лингвистического
кавказоведения, которое нередко упрекают в неумении четко обозначить свой
же объект исследования. Сейчас, правда, у нас есть выбор между двумя основными обозначениями этих языков, соответственно отстаиваемыми московской и тбилисской школами лингвокавказоведения, – «кавказские языки» –
«иберийско-кавказские языки», и иные термины мало кто употребляет, но еще
сравнительно недавно таких обозначений было несколько.
Объект нашего изучения назывался в разные периоды изучения языков
народов Кавказа по-разному. Рассмотрим ниже основные терминообозначения, которые были применены для их обозначения в разное время. Наиболее
известные из них следующие:
– туранские языки;
– кавказские языки;
– грузинско-шароматские;
1
А.В. Суперанская, Н.В. Подольская, Н.В. Васильева. Общая терминология: вопросы
теории. Отв. ред. Т.Л. Канделаки: Изд.5-е. // М.: Либроком, 2009, стр. 19.

66

– яфетические языки;
– палеокавказские языки;
– иберийско-кавказские языки (или иберо-кавказские)1
Причем, независимо от применяемых терминов, имелась в виду «совокупность всех около сорока автохтонных, т.е. неиндоевропейских, нетюркских и несемитских языков Кавказа», 2 – языков, обнаруживающих генетическое родство, в последнее время оспариваемое, особенно в части родства
«южнокавказских» языков остальным, но не оспоренное убедительно до сих
пор, даже после появления известного этимологического словаря северокавказских языков, 3 который, по мнению, получающему все большую поддержку, поддержал гипотезу о родстве абхазо-адыгских и нахско-дагестанских
языков с образованием самостоятельной северокавказской семьи.
Первый термин был предложен в 1854 г. Максом Мюллером, одним из
первых предположившим и в какой-то степени доказавшим генетическое родство и самостоятельность языков народов Кавказа и давшим им впервые общее наименование. 4 Внятного объяснения тому, как языки автохтонных народов Кавказа оказались связаны с топонимом Туран, упоминающимся в
древнеиранской мифологии и среднеперсидской религиозной и исторической
литературе и документах, в средневековой персидской, арабо-мусульманской
и среднеазиатской историко-географической литературе, не может быть. Туранцами (тура) 3 тысячи лет назад (в момент формирования у части степных
восточноиранских племен экономического уклада кочевого отгонного скотоводства) стали называть ираноязычных представителей данного (тогда совсем
нового) вида хозяйственной деятельности. Впервые этим именем своих собратьев-кочевников (назвавших себя позднее саками) нарекло само же восточноиранское оседлое население тогдашней территории Казахстана и юго западной Сибири, не принявшее «отгонно-кочевую» экономическую револю-

Здесь мы не называем термины, применявшиеся отдельными авторами, не разделяющими концепцию генетического и/или синхронного родства и единства языков автохтонных народов Кавказа, такие, как, например, «южнокавказские», «севернокавказские»
Н.С. Трубецкого (имеется в виду применение терминов для обозначения не групп, а семей языков, или в качестве дифференцирующих терминов, ставящих под сомнение родство языков Северного Кавказа и Южного Кавказа), и термины, недолгое время употреблявшиеся некоторыми авторами и представителями отдельных кавказоведческих школ,
как, например, гипотетическая общность «хеттско-иберийские языки», которая некоторое время была в научном обиходе тбилисской школы кавказоведов, «эускаро-кавказская
семья» – с явным постулированием не выясненного до конца родства басков и кавказцев.
Не рассматриваем мы специально и включение Ф. Гоммелем и нек. др. соответствующих
языков в алародийскую семью, в которую живые языки народов Кавказа были объединены с мертвыми языками Передней Азии – урартским, хурритским, протохеттским,
.шумерским и др.
2
Климов Г.А. Кавказские языки. // В кн.: Языки мира: Кавказские языки. М., «Academia», 2001, стр. 10.
3
S.L. Nikolaev, S.A. Starostin. A North Caucasian etymological dictionary. Moscow, 1994.
4
F. Müller. Max. Letters to Chevalier Bunsen on the Classification of the Turanian Languages. London, 1854.
1

67

цию тех своих родов, которые в первые века I тысячелетия до н. э. и стали
«саками».1
В более поздние времена туранцами называли не только собственно саков, но и массагетов, кушан, парфян, эфталитов и представителей других восточно-иранских народов. Термин Туран обозначал практически всю Среднюю Азию, где проживали эти народы. В персидской литературе широко
освещена тема многовекового противостояния Ирана и Турана. Со времен
Ахеменидов название «Иран» закрепилось за государствами западноиранских народов, создавших мощные централизованные империи. Страна
восточно-иранских народов – Туран – была политически раздроблена на отдельные государства, такие, как Согд, Бактрия, Хорезм, а также между степными ираноязычными племенами саков, сарматов, юэчжей, массагетов и др.,
которые охватывали территории современных российских регионов – Причерноморья, Поволжья, Урала, современных государств Казахстана, Киргизии, а также Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Позднее саки,
кушаны и др. завоевали Согд, Бактрию и Хорезм, и все междуречье Амударьи
и Сырдарьи стало обобщенно называться Тураном. Условной границей между
Ираном и Тураном в древние времена была сначала Сырдарья, а в более поздние времена Амударья.
Население Согда (Согдианы), Бактрии, Хорезма (Бактрийское царство,
например, существовало как независимое с VIII в. до н.э. до IV в. н.э.) изначально было северовосточно-иранским по языку.
Есть и сторонники «тюркской концепции», которые связывают Центральную Азию с мифо-эпическим топонимом Туран и, опираясь на фонетическое сходство этнонима «турк» (тюрок, турок) и топонима Туран, локализуют одну из прародин тюрок в Центральной Азии. Убежденность в принадлежности Турана тюркам настолько укоренилась у некоторых представителей
тюркоязычных народов, что, например, в тюркоязычной республике Азербайджан свое информационное агентство так и назвали – «Туран». Однако это не
преобладающее мнение в науке: Туран большинством считается иранским,
хотя и располагавшимся в основном в Центральной Азии – севернее АмуДарьи, и известен как иранский еще из персидской «Авесты», средневековой
арабской и среднеазиатской историко-географической литературы. К Кавказу
Туран и туранцы, если и имеют отношение, то только в том смысле, что часть
племен, общим названием которых и было слово «туранцы», – саки, массагеты и др., состояли в числе воинственных кочевых народов, совершавших
набеги и крупные военные походы на Кавказ в средние века.
Отсюда значит, что М. Мюллер нашел более чем неудачное обозначение
языкам автохтонных народов Кавказа, абсолютное большинство которых (в
принципе, все, кроме двух иранских – осетинского и татского) не имеют никакого отношения ни к иранской группе индоевропейских языков, ни (кроме
кумыкского, ногайского, карачаево-балкарского) к тюркской семье. Понятно,
что термин «туранская семья языков» не получил распространения даже на
некоторое время, видимо, и потому, что самим своим звучанием мало соотно1

А.В. Абакумов. Туранцы не тюрки. // Экономическая газета. 2002, № 40, стр. 3.
68

сился с обозначаемым, но главным образом по причине несоответствия содержания, и поэтому он довольно скоро был забыт.
Другой термин – «палеокавказские языки» (от греч. palalos «древний»)
– сравнительно недавнего происхождения. Его наряду с уже известным к этому времени термином «иберо-кавказские языки» употребил впервые К. Уленбек в своем труде «Народы и языки Кавказа», 1 подчеркивая общность происхождения и древние связи соответствующих языков, но термин также не получил распространения, хотя из перечисленных выше он является, пожалуй,
наиболее точным обозначением соответствующих языков как генеалогической
общности – благодаря первому компоненту композита – «палео-». Представляющееся нам очевидным преимущество этого термина – в том, что, вопервых, в нем нет явных признаков географичности, несмотря на присутствие
(второго) компонента «-кавказский», во-вторых, компонент «палео-» указывает на то, что речь идет в первую очередь об общности и древности происхождения обозначаемых таким термином языков, что особенно важно для генеалогической классификации. Если недостаточная убедительность синокавказской семьи (в разных вариантах ее названия) станет очевидной, видимо,
этот термин – наиболее удачный из всех применявшихся и его следовало бы
принять для обозначения соответствующей генеалогиченской семьи. При таком отношении к термину автор учитывает высказанное в свое время А.С.
Чикобава мнение, что называть соответствующие языки палеокавказскими
можно только в том смысле, что среди языков Кавказа они самые древние
здесь по сравнению с индоевропейскими и тюркскими, «но было бы ошибкой
понимать под этим термином только языки эндогенного населения Кавказа,
так как, когда мы говорим «древние кавказские языки», то это не значит, что
данные языки по своему происхождению являются кавказскими». 2
Термин «яфетические языки» господствовал в нашем отечественном
языкознании около трех десятилетий (30-50-ые гг. 20 в.) и ушел из научного
обихода вместе с яфетической теорией Н.Я. Марра, фактически подводившей
базу под теорию моногенеза языков тенденцией к неумеренному расширению
яфетических «границ». Само название «яфетические языки» в этой теории –
от имени третьего сына (из трех) библейского Ноя – Иафета (Яфета), от которого, по библейской версии, произошли кавказские народы. 3 Сам этот термин
связывают в первую очередь с именем Н.Я. Марра, тем самым создается впечатление, что ему этот термин и принадлежит. На самом деле Н.Я. Марру
принадлежит только ввод термина в широкий научный оборот, при этом с
существенным изменением вкладываемого в него содержания: «Этот термин,
который был введен в научный оборот Н.Я. Марром, является самым неодноC.C. Uhlenbeck. Peoples and Languages of Caucasus, ’s-Gravenhage, 1959.
Арнольд Чикобава. Введение в иберийско-кавказское языкознание. Тбили, изд-во
«Универсал», 2010, стр. 25.
3
О марризме, борьбе с этой «лысенковщиной» в советском языкознании, которую вели Е.Д. Поливанов, Б.А. Серебренников, А.С. Чикобава и др., в том числе о «яфетической
теории» и «новом учении о языке» Н.Я. Марра см.: А.С. Чикобава. Когда и как это было.
– ЕИКЯ, XII, Тбилиси, 1985, стр. 14-23; М.В. Горбаневский. В начале было слово…
М.,1991.; В.М. Алпатов. История одного мифа: Марр и марризм. М., 1991.
1
2

69

значным и неприемлемым среди терминов, когда-либо существовавших для
обозначения кавказских языков. … в XVII-XVIII вв. термином «яфетические
языки» обозначались индоевропейские (resp. индогерманские) языки. Так
называл их Г.-В. Лейбниц». 1 Содержание самого этого понятия в «новом учении о языке» Н.Я. Марра менялось. Первоначально Н.Я. Марр выделял яфетические языки как языковую семью, к которой относил, прежде всего, языки
Кавказа и баскский язык, позднее он стал добавлять сюда различного рода
«изоляты», вроде бурушаски,2 и некоторые скудно сохранившиеся языки
древности. Впоследствии яфетические языки стали трактоваться Н.Я. Марром
и марристами как присутствующая во всём мире стадия развития языков, связанная с классовой структурой общества: в принципе, согласно концепции
Н.Я. Марра, яфетические языки – не особая этнически и генетически характеризовавшаяся группа или семья, а особое состояние, особый тип или стадия в
развитии всех языков. Через эту стадию прошли будто бы языки, которые
ныне известны нам как индоевропейские, семитские, урало-алтайские и др.». 3
Первоначально Н.Я. Марр объяснял повсеместную распространенность яфетических элементов, в которой он был уверен, миграцией народов, но позже
счёл её исконным явлением. В принципе, везде, о каком бы языке и народе не
заходила речь, Н.Я. Марр находил яфетические следы. В одной из своих работ, развивая яфетическую теорию, Н.Я. Марр писал, например: «все … кажущиеся чуждыми, инорасовыми языки представляют лишь трансформацию
тех же яфетических языков. Было время, на заре человечества, время более
длительное, чем существование всех названных и других исторических языков, когда еще более многочисленные языки были одинаково яфетической
Михэил Курдиани. Основы иберийско-кавказского языкознания. Тбилиси, изд-во
Тбилисского университета, 2016, стр. 430.
2
До недавнего времени язык бурушаски, о котором стало известно менее ста пятидесяти лет назад (В 1877 г.), считался изолированным языком, были попытки включить его
в число енисейских и индоевропейских языков, С.А. Старостин включил в синосеверокавказскую семью. Надо полагать, сделано это было в основном на основании типологических сходств, поскольку в лексическом отношении, по мнению ряда исследователей, бурушаски не показывает явных схождений, скажем, с теми же северокавказскими
языками. А типологические схождения безусловно есть: это и наличие грамматических
классов (1 – мужской, обозначающий людей и богов и духов мужского пола, 2 – женский, в который входят обозначения людей, богов и духов женского пола, 3 – класс одушевленных существительных, не обозначающих людей, и «счетных» предметов», 4 – в
этот класс входят все остальные существительные), и наличие эргатива и соответственно
эргативной конструкции, а также аблатива и других падежных форм, типологически
близких к падежам северокавказских языков, и двадцатиричная система счета; в число
типологических схождений, видимо, можно включить и наличие долгих и кратких вариантов фонем a, e, i, o, u. Бурушаски – бесписьменный язык, на котором говорят буриши –
народ, проживающий в горных районах Канджут (Хунза) и Нагар на севере Кашмира.
Письменности буриши, как отмечено, не имеют, но известны тексты, записанные в фонетической транскрипции и переведенные на английский язык в основном Д.Л.Р. Лоримером. Общее число говорящих, включая носителей вершикского диалекта, проживающих
западнее буришей – в Ясине, примерно 60 000 чел.
3
З.М. Габуниа. История российского языкознания XX века. Нальчик, 2007, стр. 137.
1

70

природы, когда не отдельно Евразия, а целостно вся Афревразия была заселена яфетидами. Между прочим, средиземноморская доиндоевропейская письменная культура, предшествующая, конечно, греческой, и сродная с нею малоазийская, так называемая хеттская и глубже древнейшая месопотамская,
именно, шумерская, равно эламская, писаны на тех же яфетических языках». 1
О каком бы народе или территории в Европе, Азии, Африке не заходила речь,
Н.Я. Марр всегда находил свои доводы в пользу причисления населявших их
народов или части этих народов к яфетическим. Так, например, латинский
язык яфетическим он назвать не мог, но утверждал, что в Риме фактически
говорили на двух языках: латинским был языком патрициев, а языком плебеев
был некий яфетический язык. К яфетидам Н.Я. Марр был склонен отнести и
армян: диалекты армянского языка, который, как известно, большинство языковедов относит к индоевропейским, но некоторые считали изолированным –
не входящим ни в какую семью, были объявлены им яфетическими, в отличие
от литературного армянского, названного языком социальной элиты. После
появления известного труда, приписываемого И.В. Сталину, 2 марризм был
официально заклеймён как антинаучное учение и сошёл со сцены. Вместе с
марризмом на некоторое время было предано забвению и все научное наследие Н.Я. Марра, но в последнее время наблюдается возрождение интереса к
«не яфетическим» собственно лингвистическим работам Н.Я. Марра, преимущественно ранним исследованиям, посвященным древнегрузинским памятникам письменности, грамматике древнеармянского и древнегрузинского
языков, а также к материалам, полученным им при раскопках столицы Армянского царства Ани. 3 Надо полагать, языковеды наконец-то прислушались
к мнению главного борца с марризмом, начавшего эту борьбу раньше всех, 4 –
Е.Д. Поливанова, который, обрушиваясь с резкой, уничтожающей критикой
на яфетическую теорию, считал, тем не менее, что «за вычетом яфктической
теории остается еще очень много материала, который делает Марра великим
ученым».5
Н.Я. Марр. К происхождению языка. // Марр Н.Я. Избранные работы. Тт. 1–5. М. –
Л., 1933-1937. Т. 1. 1933, стр. 218.
2
Статья сначала появилась в газете, затем была опубликована отдельной книгой: И.
В. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Относительно марксизма в языкознании. //
«Правда», 1950, 20 июня; Марксизм и вопросы языкознания. М., Госполитиздат, 1951.
3
См., напр.: Н.Я. Марр. Основные таблицы к грамматике древнегрузинского языка с
предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитическими. Спб., 1908;
Грамматика чанского (лазского) языка с хрестоматией и словарем. // Материалы по Яфетическому языкознанию. II. Спб., 1910; Грамматика древнелитературного грузинского
языка. Л., 1925; Орудный и исходный падежи в кабардинском и абхазском. // Доклады
АН СССР. № 11. Л., 1928, стр. 219-226; Объективная оценка вклада Н.Я. Марра в языкознание и оценка его качеств как ученого и личности содержится в работе К.Д. Дондуа: Из
истории изучения кавказских языков. III. Николай Яковлевич Марр. // К.Д. Дондуа. Статьи по общему и кавказскому языкознанию. Л., «Наука», 1975, стр. 347-253.
4
См.: Из материалов «поливановской» дискуссии в Коммунистической академии.
Февраль, 1929 г. Архивная публикация. // Е.Д. Поливанов. Труды по восточному и общему языкознанию. М., 1991, стр. 508-561.
5
Е.Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, стр. 73.
1

71

В современном кавказоведении наиболее часто употребляемы, а в последнее время употребляются только эти, дватермина – «кавказские языки»,
«иберийско-кавказские языки», причем грузинская школа предпочитает второй термин, московская – первый (термины, вводимые макрокомпаративистами, мы не считаем настолько популярными; кроме того, они являются результатом совершенно иных классификаций, разводящих языки народов Кавказа по разным языковым семьям и одновременно сближающих их с теми
языками, о родстве с которыми раньше не было речи). Вместе с тем эти два
разных по существу термина употребляют и как равнозначные. Преодоление
этой терминологической неопределенности имеет принципиальное значение
не только потому, что это связано с необходимостью достижения четкости в
определении понятий и точности в исчислении количества включаемых в
данное подмножество языков, но и по той причине, что такая неопределенность лишает нас возможности опираться на какие-либо другие общие признаки, кроме территориальных. Кроме того, в последнее время в круг кавказских языков все реже включают грузинский, и не только в связи с включением макрокомпаративистами картвельских языков в ностратическую семью и
определением места других языков иберийско-кавказской семьи в синосеверокавказской (или сино-дене-северокавказской) семье, но и по той причине, что до сих пор некоторые языковеды, даже не разделяющие эту точку
зрения, уверены в принадлежности грузинского языка к индоевропейской семье.
В настоящее время термин «кавказские языки», появившийся еще в XIX
веке, затем долгое время использовоавшийся редко и «реанимированный» во
второй половине прошлого века, употребляется как более удачный и точный,
с их точки зрения, чем термин «иберийско-кавказские языки», представителями и сторонниками «московской» школы лингвокавказоведения (Г.А. Климов, М.Е. Алексеев и др.), хотя и в этом термине содержится элемент двусмысленности, в которой Г.А. Климов упрекает картвельскую языковую традицию в связи с «конкурирующим» термином («иберийско-кавказские языки»). Речь идет о первоначальном содержании термина «кавказские языки»,
несомненно включавшем территориальный компонент в самом начале его
употребления и вряд ли утерявшем его и сейчас.
Можно с пониманием относиться к тому, что «пионеры» изучения этих
языков – европейские языковеды и российские языковеды европейского происхождения – пользовались термином «кавказские языки». В этот период – с
начала XIX в. – изучение языков народов Кавказа, еще не покоренного, многие уголки которого были к тому же труднодоступны, только начиналось,
происхождение их было неясно, каждый из них в отдельности (кроме грузинского) был настолько слабо изучен, что говорить об общих чертах их строя ни
в прошлом, ни в настоящем (или, наоборот, о существенных различиях) было
преждевременно, поэтому, независимо от того, что декларировалось учеными
XIX – начала XX вв., единственным объединяющим признаком для кавказских языков, не подлежащим сомнению, для них на самом деле был один –
общность территории их распространения. Об их генетических связях, происхождении и даже типологических сходствах и различиях в современном для
72

этого времени состоянии было известно мало. На протяжении почти 100 лет
после начала их изучения языковеды ушли не так далеко от того уровня информированности о кавказских языках, который основывался на известном
сообщении арабского путешественника IX в. н. э. аль-Масуди: «Гора Кабх –
гора языков. Единый бог перечтет разноязычные народы, живущие в горах
Кабх». Спустя почти 900 лет П.К. Услар, повторив эти слова, вынужден был
признаться, что ему нечего к этому добавить и выявленных достоверных сведений о происхождении и степени родства языков народов Кавказа, на которые он мог бы опираться в своих исследованиях, не существует. До П.К.
Услара, в период Кавказской войны, у большинства просвещенных европейцев и россиян было представление, что население Кавказа – это татары или
близкий к ним по языку этнос. 1
Тем не менее, и в XIX в. языковеды смогли добиться определенных результатов в изучении языков народов Кавказа. Только один П.К. Услар исследовал и описал 7 языков, представляющих все три выделяемые сейчас группы
северокавказских языков. Заслуга П.К. Услара не только в том, что он фундаментально исследовал значительную часть языков народов Кавказа, он внес
также свой вклад в определение места этих языков в созданной к тому времени генеалогической классификации языков мира. Собственные наблюдения и
исследования, а также материалы других ученых позволили П.К. Услару в
письме к А.П. Берже от 10 февраля 1864 г. выделить, с одной стороны, кавказские языки как самостоятельную семью языков, с другой – прийти к догадке, что на Кавказе есть и языки других «семейств». Вот что он писал: «Теперь уже утвердительно можно сказать, что к великим семействам старого
света должно присоединить еще совершенно самостоятельное семейство языков кавказских, так как все эти языки, при изумительном разнообразии, представляют глубокие родственные черты»; и дальше: «Армянский язык есть
язык индоевропейский. Грузинский, по-видимому, есть язык кавказский…». 2
Еще определеннее об армянском языке он писал в письме к А.П. Берже:
«Аделунг в своем «Митридате» пишет, что армянский язык не имеет ничего
общего ни с одним языком в мире. Теперь индоевропейское происхождение
армянского языка резко бросается в глаза каждому филологу». 3
П.К. Услар, однако, не был первооткрывателем кавказских языков как
особой и самостоятельной языковой семьи. В том же 1864 г. Ф. Мюллер определил кавказские языки как древнюю изолированную группу языков, представленных, за исключением баскского языка, только на Кавказе. 4 Еще через
См. в связи с этим часто повторяемую им характеристику языков народов Кавказа
как «испорченного татарского» в разных вариантах у С. Броневского: Новейшие географические и исторические известия о Кавказе, собранные Семеном Броневским. М., 1823.
2
П.К. Услар. Этнография Кавказа. II. Чеченский язык. Тифлис,1888, стр. 67.
3
П.К. Услар. Письмо к А.П. Берже от 25 июня 1862 г. Этнография Кавказа. II. Чеченский язык. Тифлис,1888, стр. 14.
4
Следует отметить, что баскологи и кавказоведы никогда не локализовали баскский
язык на Кавказе. Язык, на котором говорят баски – народ, населяющий Страну Басков –
северные области Испании и прилегающие южные районы Франции, одни языковеды
считают не принадлежащим ни к какой из известных семей языков (относят к так назы1

73

20 лет (в 1885 г.) Ф. Мюллер охарактеризовал их как подмножество языков,
имеющих не только один исторический корень, но и определенные общие
структурные черты в своем современном состоянии. Всего таких признаков
было выделено 8: бедность гласными и богатство согласными; двадцатеричная система счета; отражение объекта в спряжении глагола; и т.д. 1 В этот период он был еще склонен к делению кавказских языков на две семьи, но в
1895 г. в предисловии к книге Р. Эркерта «Языки кавказского корня» 2 определяет их как единую семью языков.
Итак, к концу XIX в. уже сложилось определенное историкогенетическое представление о кавказских языках как единой семье языков
автохтонных народов Северного Кавказа и части Южного Кавказа – Грузии (с
включением не только грузинского, но и остальных картвельских языков).
Представление об этом единстве было серьезно поколеблено Н.С. Трубецким,
который, начиная с «Les langues caucasiques septentrionales», выражал категорическое несогласие с идеей родства всех кавказских языков, считая, что эти
языки образуют на самом деле «две большие семьи» – семью южнокавказских
языков и семью севернокавказских языков. Вот что он писал по этому поводу:
«…пока еще научно не доказано родство между южнокавказскими (так называемыми «картвельскими») и севернокавказскими языками. Чтобы доказать
это родство, недостаточно указать на некоторые сходные черты в конструкции предложений». Развивая эту мысль, Н.С. Трубецкой отмечал, что для доказательства родства языков Кавказа необходимо установить фонетические и
грамматические соответствия между языками, входящими в эти две семьи, а
затем сравнить те общие черты, которые выявляются сопоставлением языков
внутри этих семей, и таким образом установить реальное родство соответствующих языков, или отсутствие такового. 3 Вообще, Н.С. Трубецкой вел к
отказу от классификации языков по традиционному историко-генетическому
принципу, не был склонен считать его главным и тем более единственным в
ваемым изолированным языкам), другие включают в так называемую «палеоиспанскую
семью», хотя очевидно, что у этого языка нет ничего общего не только с испанским, но и
ни с одним из европейских языков, и достаточно много было и есть языковедов, уверенных в связях баскского языка с кавказскими, в первую очередь с грузинским. Однако
внятного объяснения того, как баски оказались оторванными от носителей предположительно родственных языков и когда это произошло, на сегодняшний день нет.
1
Fr. Müller. Grundriss der Sprachwissenschaft. Bd. III, Heft II, 1885, s.18.
2
Die Sprachen des kaukasischen Stammes. I. Teil.Wörterverzeichnis. II.Teil. Sprachproben
und grammatische Stizzen. Wien,1895.
3
Н.С. Трубецкой. Латеральные согласные в севернокавказских языках. – В его кн.:
Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 233-234. Видимо, этим советом Н.С. Трубецкого следовало воспользоваться давно, иного оптимального пути для определения
реального родства языков, особенно таких мало поддающихся сравнительноисторическому изучению, как языки народов Северного Кавказа, по всей видимости, нет.
Такие попытки сравнительного изучения фонетического и грамматического строя кавказских языков предпринимались раньше и предпринимаются отдельными языковедами
и сейчас, но вряд ли в очень скором времени они приведут к серьезным результатам, если
не будут опираться на известные компаративистские методы и приемы и не будут основаны на анализе реальных письменных памятников.
74

выделении языковых семей, и опирался, прежде всего, на наличие общих
структурных признаков: не случайно он сомневался в правомерности термина
«индоевропейские языки» как историко-генетического понятия: «Предполагают, что в какие-то чрезвычайно отдаленные времена существовал одинединственный индоевропейский язык, так называемый индоевропейский праязык, из которого будто бы развились все исторически засвидетельствованные
индоевропейские языки. Предположение это противоречит тому факту, что,
насколько мы можем проникнуть в глубь веков, мы всегда находим в древности множество индоевропейских языков. Правда, предположение о едином
индоевропейском языке нельзя признать совсем невозможным. Однако оно
отнюдь не является безусловно необходимым, и без него прекрасно можно
обойтись. Понятие «языкового семейства» отнюдь не предполагает общего
происхождения ряда языков от одного и того же праязыка. Под «языковым
семейством» разумеется группа языков, которые, кроме ряда общих черт языкового строя, представляют собой также еще ряд общих «материальных совпадений», то есть группа языков, в которых значительная часть грамматических и словарных элементов представляет закономерные звуковые соответствия. Но для объяснения закономерности звуковых соответствий вовсе не
надо прибегать к предположению общего происхождения языков данной
группы, так как такая закономерность существует и при массовых заимствованиях одним неродственным языком у другого». 1
Очевидная для многих с самого начала его употребления «географичность» понятия «кавказские языки» (при отсутствии в известной классификации «балканских», «скандинавских», «сибирских», «дальневосточных», «азиатских» и т.д. языковых семей), как бы не убеждали в обратном авторы этого
термина и те, кто предпочитал его другим, заставляла искать ему замену. В
поисках такой замены И. Джавахишвили предложил термин «грузинскошароматские языки», имея в виду под шароматскими горские кавказские
языки нахской, дагестанской, абхазско-адыгской групп, восходящие, с его
точки зрения, к «шароматам» – сарматам.2 Компонент «шароматские» (сарматские) в составе предложенного И.А. Джавахишвили термина спорный, так
как он основан на разделявшейся тогда не только И.А. Джавахишвили, но не
всеми, и почти не разделяемой современниками точке зрения о кавказском (а
не североиранском) происхождении сарматов и сарматском корне всех современных иберийско-кавказских языков и народов (за исключением грузинского языка и грузин), сформулированной первоначально в XIX в. Ю. Куликовским3 и поддержанной и развитой И. Джавахишвили в своих исторических и
историко-лингвистических работах. Вместе с тем, И.А. Джавахишвили не был
категоричен в своем утверждении о едином этногенезе кавказцев и едином
глоттогенезе их языков, поэтому в той же работе, исходя из недостаточного
Н.С. Трубецкой. Мысли об индоевропейской проблеме. – Там же, стр. 44.
И. Джавахишвили. Первоначальный строй и родство грузинского и кавказских языков. Тбилиси, 1937 (на груз. яз.).
3
Ю. Куликовский. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899.
1
2

75

уровня и масштаба исследований в области лингвистического кавказоведения,
особенно историко-сравнительного, он писал: «на современном этапе изучения кавказских языков мысль об их тождестве не может быть выдвинута даже
в виде рабочей гипотезы». 1 Помимо этой, была и другая причина, по которой
грузино-шароматская гипотеза не могла получить поддержки. Сам И.А.
Джавахишвили не видел прямой этногенетической связи грузин и сарматов,
тем не менее, по признакам глоттогенеза он эту связь (вернее, некоторую
связь) допускал, выделяя «грузинско-шароматские языки» как одну языковую
семью; кроме того, этническое и языковое родство сарматов и северокавказцев, даже отдельных из них – нахов, например, только предполагалось отдельными исследователями (в основном, уже после И.А. Джавахишвили), но
никогда не находило удовлетворительного подтверждения. Скорее всего, к
такой теории привели хорошо известные историкам контакты аборигенов Северного Кавказа с сарматами (собственно сарматами и объединяемыми с ними
под этим названием савроматами, сираками, аорсами и др.) после их нашествия на Кавказ с севера – Нижнего Поволжья и Урала – в IV в. до н.э. и последовавшая постепенная ассимиляция самих сарматов с кавказцами. Как пишет со ссылкой на исследования археологических памятников IV в. до н. э –
IV в. н.э. М.Х. Багаев, «активно расселившись на обширных просторах Северного Кавказа, сарматы постепенно военный характер своих отношений с
местными народами сменяют на мирные и добрососедские взаимоотношения.
Переходя от кочевого образа жизни к оседлому, сарматы на протяжении первых веков (I-IV) новой эры постепенно растворяются в местной среде предков
вайнахов, прикаспийских народов Дагестана, осетин, адыгских народов. Сарматские племена, так же как это случилось в свое время со скифами, ассимилировались и полностью потеряли себя как народ. Многоязычный Кавказ как
бы проглотил их». 2 Следовательно, если и связывать языки аборигенов (Северного) Кавказа с «первыми» сарматами и появившимся позднее сарматским
племенным объединением – аланами, предполагать можно только культурное
и языковое взаимовлияние автохтонных народов Кавказа и появившихся здесь
в определенный исторический период сарматов, причем более чем вероятно,
что влияние со стороны автохтонов (на сарматов) в целом проявлялось в значительно большей степени, чем обратное, почему и сохранились до наших
дней на Кавказе не сарматы, аланы и др. пришельцы, а чеченцы, адыгские
народы, аварцы, даргинцы и многие другие, в разной степени и с различной
продолжительностью контактировавшие с первыми и также в разной степени
перенявшие от них различные черты, в том числе – в области языка. И даже
балкарцы, карачаевцы и осетины, которых исследователи почти в один голос
возводят к аланам, характеризуются выраженным кавказским субстратом в
культуре, в том числе в языке (выраженным в этих языках в разной степени, в
большей, видимо, в осетинском), который вряд ли можно однозначно считать
приобретенным.

1
2

Указ. раб., стр. 91.
М.Х. Багаев. Страницы древней истории Чечни. Грозный, 2012, стр. 60.
76

Как бы то ни было, это весьма сложная историко-генетическая проблема, в решение которой – приведение более убедительных доказательств, подтверждающих или опровергающих родство сарматов и кавказцев и, соответственно, их языков, – видимо, нужно будет вложить еще немало труда и языковедам, и историкам, но нельзя не отметить, что в наше время эта точка зрения не поддерживается 1 (особая тема – связь между аланами и современными
осетинами), поэтому и термин «грузинско-шароматские языки», видимо, неприемлем с той слабой доказательной базой, которая имеется в распоряжении
науки в настоящее время. Вряд ли углубление в проблему приведет к утверждению глоттогенетической общности сарматов и северокавказцев, но можно
не сомневаться в том, что будут выявлены и другие факты взаимодействия
языков, на которых говорили сарматы и предки современных северокавказских народов, неизвестные науке сейчас.
Наконец, в 1946 г. в IV томе многотомного академического издания
«Языки народов СССР» появился в названии и содержании самого тома термин «иберийско-кавказские языки». Термин был введен в научный обиход
А.С. Чикобава и всегда отстаивался им как наиболее точный. При этом А.С.
Чикобава постоянно подчеркивал, что «иберийско-кавказские языки» – понятие в первую очередь историко-генетическое. Этот термин объединяет в себе
родственные по происхождению языки, у которых, конечно, сохранились
определенные сходные черты в лексике, фонетике, грамматике, но синхронное структурное родство (вернее, общность) не является обязательным и тем
более определяющим, в том числе и тогда, когда мы говорим об иберийскокавказской языковой семье. Это, по традиции, языки народов, являющихся
Впрочем, в полной мере она не преодолена и в наше время. Сравнительно недавно
Я.С. Вагапов, не утверждая, что сарматы – прямые предки вайнахов, тем не менее был
уверен, что «среди сираков и алан (одного из сарматских племенных объединений, появившегося на Кавказе к концу I тысячелетия до н.э. – началу I тысячелетия н.э. – А.Х.)
нахоязычное население составляло основной костяк»: Я.С. Вагапов. Вайнахи и сарматы:
Нахский пласт в сарматской ономастике. Грозный, 1990, стр. 11. В такой формулировке
утверждение этнического и языкового родства сарматов и нахов (вайнахов) не просматривается (находиться среди сираков и алан еще не значит принадлежать к ним), однако
постоянные обращения Я.С. Вагапова к этой теме и идее, и не только в указанной книге,
говорят о близости ему «шароматской» версии. Конечно, отрицать контакты алан и предков нахов (вайнахов) нельзя, но во времена, когда существовало Аланское государство (с
VI по XIII вв.), предки современных нахов не смешивались ни с какими народами, а потомками алан являются, по мнению большинства исследователей, три народа: «После
татарского разгрома аланы составили этноязыковую основу нового ираноязычного народа Кавказа – осетин. Но влияние алан на этническую и языковую историю народов Северного Кавказа было значительно более широким и указывает, в частности, на взаимодействие ираноязычных и тюркоязычных этносов, в том числе предков тюркоязычных
карачаевцев и балкарцев»: В.Я. Петрухин, Д.С. Раевский. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М., «Языки русской культуры», 1998, стр. 221.
Предки современных вайнахов, надо полагать, входили в это государство, образовавшееся в результате объединения многих племен Кавказа с аланами, хлынувшими сюда после
разгрома в XIII в. их предкавказского государства татаро-монголами, но вряд ли в такой
степени смешались с ними так, как предки осетин (с ираноязычными аланами) или карачаевцев и балкарцев (с аланами тюркоязычными).
1

77

автохтонными на Кавказе, а также с некоторой долей вероятности генетически связываемый с ними (а по убеждению многих грузинских языковедов,
несомненно связанный) баскский язык, представленный в основном на Пиренейском полуострове в Испании.
Таким образом, в современном лингвистическом кавказоведении два
«конкурирующих» термина, за каждым из которых стоят две школы. Грузинская школа языковедов, созданная А.С. Чикобава, а также примыкающая к
ней значиительная часть северокавказских языковедов употребляют и отстаивают введенный основателем и главой этой школы А.С. Чикобава термин
«иберийско-кавказские языки», объединяющий картвельские языки и языки
автохтонных народов Северного Кавказа. Российская, или московская, школа
и ее не малочисленные сторонники на Северном Кавказе не просто предпочитают термин «кавказские языки», но категорически не приемлют первый.
Суть этой позиции весьма лаконично изложена Г.А. Климовым: «В настоящей
монографии для обозначения объекта рассмотрения принят традиционный и
наиболее распространенный в лингвистике термин «кавказские языки». Неудобство получившего в 1946 г. значительное распространение конкурирующего с ним термина «иберийско-кавказские языки» заключается в двусмысленности, привносимой в него первым компонентом «иберийский», как правило, соотносящимся в лингвистическом словоупотреблении не с картвельской языковой традицией, как это предполагается замыслом (атрибутив «иберийский» или «иверский» использован в последнем значении А. Цагарели и
И. Кипшидзе), а с прероманской языковой традицией Пиренейского полуострова в Западной Европе (такое обозначение тем более неудачно ввиду существования гипотезы о родстве кавказских языков с частью пиренейской традиции). Термин «кавказские языки» удобен тем, что лишен каких-либо ассоциаций и объединяет собой все представленные языки, не являющиеся по
определению индоевропейскими, тюркскими или семитскими». 1 И дальше:
«Уже из этого краткого комментария должно стать очевидным, что для автора, как и для всего направления кавказоведческих исследований, которое он
представляет, понятие кавказских языков не является генетическим», 2 а скорее структурным, как Г.А. Климов поясняет тут же. Следовательно, для Г.А.
Климова бесспорна типологическая общность кавказских языков, в которой
были убеждены не все исследователи кавказских языков и в то время, когда
издавалась книга самого Г.А. Климова. Соглашаясь с объединением соответствующих языков в один тип по признакам их строя, нельзя принять безоговорочно понятие «кавказские языки» как структурно-типологическое хотя бы
потому, что лингвистическая традиция не знает других примеров терминообозначения структурных типов на базе названий народов и территорий:
структурные типы обозначаются по положенным в основу классификации основным структурным признакам («флективные языки», «агглютинативные
языки», «синтетические языки», «эргативные языки», «номинативные языки»
и т.п.).
1
2

Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 11-12.
Там же, стр. 12.
78

Нежелание признать генетическое родство всех языков автохтонных
народов Кавказа, особенно родство картвельских и остальных языков (при
том, что сам Г.А. Климов признает недоказанность и их неродства), наверное, имеет только лингвистическую мотивировку. Однако один из известнейших исследователей кавказских языков и теоретик кавказского языкознания
все-таки несколько необъективен в критике своих оппонентов.
Даже если не обращать внимания на противоречащие логике умозаключения типа «такое обозначение тем более неудачно ввиду существования гипотезы о родстве кавказских языков с частью пиренейской традиции» (хотя
именно поэтому оно могло бы быть признано удачным – «ввиду существования гипотезы о родстве кавказских языков с частью пиренейской традиции»),
в контраргументах Г.А. Климова, направленных против «конкурирующей»
школы, есть формулировки и умозаключения, с которыми достаточно оснований не соглашаться.
Во-первых, Г.А. Климову, конечно, было известно, что для А.С. Чикобава, его учеников и последователей термин «кавказские языки» представляется не совсем точным и удобным в первую очередь из-за его «географичности»: «Кавказские языки, как географическое понятие, не может употребляться рядом с историко-генетическими понятиями (каковы: индоевропейские
языки, семитические языки, угро-финские языки…)». 1 Пока употребляется
этот термин («кавказские языки»), он всегда будет нуждаться в апологии, его
всегда нужно будет разъяснять, доказывая, что это уже не географическое понятие, что пользующиеся им языковеды вкладывают в него иное содержание,
в первую очередь структурное, и т.д. Хотим мы того или нет, приходится учитывать, что наши термины должны быть понятны не только нам самим – языковедам, но и более широкому кругу читателей (конечно, имеется в виду не
вся наша терминосистема), у которых, например, понятие «кавказские народы» ассоциируется не только с чеченцами, ингушами, аварцами, адыгами
(группой адыгских народов), грузинами и т.д., но и с кумыками, ногайцами,
карачаевцами, балкарцами, осетинами, даже татами, и другими народами (и
хорошо, что ассоциируется). При этом кавказскими многие «не кавказские»
народы стали не сегодня и не вчера: предки некоторых из них появились
здесь еще в последние века до нашей эры, и те, кто переносит представление
о кавказских народах также на термин «кавказские языки», считая кавказскими языками кумыкский, карачаевский, балкарский, ногайский, осетинский,
татский и т.д., ничуть не грешат ни против истины, ни против логики, а для
того, чтобы выделить языки автохтонов, находящиеся в родственной связи
между собой, лучше использовать другое терминообозначение, не «кавказские языки».
Во-вторых, Г.А. Климов лишь отчасти прав, противопоставляя термин
«кавказские языки» термину «иберийско-кавказские языки» как понятие, которое, в отличие от второго, не является генетическим. Только генетическим
понятие «иберийско-кавказские языки» тоже вряд ли можно называть – для
1
А.С. Чикобава. «Ежегодник», его назначение и общелингвистические установки. –
ЕИКЯ, I, Тбилиси,1974, стр. 28.

79

А.С. Чикобава оно было в первую очередь, но не абсолютно генетическим:
«Иберийско-кавказские языки объединены общностью происхождения, это –
родственные языки», 1 подвергшиеся еще 2 тысячелетия назад (а может быть,
и раньше – А.Х.) дивергенции (от лат. divergens/divergentis «расходящийся в
разные стороны») и на протяжении длительного времени, несмотря на некоторые тенденции конвергенции с другими языками (от лат. convergens /
convergentis «сходящийся»), представляющие собой генетически единую семью языков, структурное единство которых, конечно, не самоочевидно и его
придется доказывать. Вместе с тем ни А.С. Чикобава, ни его последователи не
вкладывали в понятие «иберийско-кавказские языки» только историкогенетическое содержание: они учитывали, что в своем современном состоянии иберийско-кавказские языки обнаруживают достаточно много различий,
но не в такой степени, чтобы не причислять их к одним типам по тем или
иным проявлениям фонетико-морфологического и синтаксического строя.
В-третьих, не совсем убедительно объяснено предпочтение термина
«кавказские языки» особым вниманием к двум другим (кроме сравнительноисторического) разновидностям сравнительного языкознания – типологии и
ареальной лингвистике. Если ареальная лингвистика – это «раздел языкознания, занимающийся изучением лингвистических ареалов; ср. лингвистическая
география» и «направление в языкознании, придающее особое значение исследованию лингвистических ареалов; ср. пространственная лингвистика», 2 а
последнее – «отрасль языкознания, изучающая язык в аспекте его географического распространения и взаимодействия с территориально смежными языками»,3 то, как бы Г.А. Климов не пытался доказать, что «понятие «кавказские
языки» невозможно признать построенным на негативном, как это иногда
представляется, основании и тем более – на географическом», 4 это не очень
убеждает. Что касается типологии, то ею не менее успешно занимались и
продолжают заниматься и исследователи, предпочитающие другой термин –
«иберийско-кавказские языки», находя типологически значимые сходства и
различия и между самими иберийско-кавказскими языками, и иберийскокавказских языков с другими.
В-четвертых, компонент «иберийский» действительно созвучен «части
пиренейской традиции» не обязательно в связи с существованием гипотезы о
родстве языков народов Кавказа с баскским языком. Название «Иберия//Иверия» наряду с «Картли» до настоящего времени используется грузинами, и этот же корень присутствует в названии Иберийского полуострова, на
котором расположена Испания. При этом Иберия (Иверия) – античное и византийское название Восточной Грузии – Картли, а иберы – название восточно-грузинских племен, живших на территории Иберии//Иверии и ставших основой формирования грузинского народа. В то же время иберы – это еще и
А.С. Чикобава. «Введение в иберийско-кавказское языкознание»: общие принципы и
основные положения. – ЕИКЯ, XII, Тбилиси, 1980, стр. 34.
2
О.С. Ахманова. Словарь лингвистических терминов. М., 1969, стр. 217.
3
Там же, стр. 218.
4
Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 12.
1

80

древние племена (турдетаны, турдулы и др.) на территории Испании, которая
в древности называлась Иберией. 1 Упреки в некорректности употребления
компонента «иберо-//иберийско-» в обозначении семьи языков, в которую
включаются и картвельские языки (А Г.А. Климов не исключал их из этой семьи при переходе к «сокращенному» названию), как видим, беспочвенны.
Другое дело, что очевидна явная недостаточность материалов и аргументов
для утверждения баскско-картвельского языкового родства, но ведь в то же
время не бесспорна и точка зрения, отрицающая такое родство. Даже если будет доказана несостоятельность концепции, генетически связывающей грузин
и басков, в том числе их языки, никто не может сомневаться в праве грузин
называть себя «иверами / иберами», тем более что это название части грузин,
так же, как созвучное название древних племен Испании, появилось не сегодня. И в любом случае нет оснований связывать «атрибутив» иберийский
именно только с «прероманской традицией», если только у Г.А. Климова
баскский язык не отнесен к романо-германским.2 Независимо от того, принимаем мы концепцию баскско-картвельского (или баскско-кавказского) родства, компонент «иберийско//иберо-», таким образом, вполне приемлем, поскольку имеет в виду прежде всего грузинскую Иберию, а не «романскую»,
как это представляет Г.А. Климов.
В-пятых, предпочтение типологического и ареального компонентов в
терминологическом обозначении языков, в абсолютной достоверности которых (компонентов) вряд ли был уверен и сам Г.А. Климов, кажется не намного более последовательным, чем выведение на первый план историкогенетического компонента в понятии «иберийско-кавказские языки». В обоих
случаях, при всей их правдоподобности и солидной аргументной базе, мы
имеем дело все-таки лишь с гипотезами, поэтому категоричность в неприятии
другой точки зрения здесь вряд ли оправданна и уместна. Опираясь на типологический компонент, избрав его как определяющий, мы не могли бы,
например, включить в один «класс» языки, относимые к индоевропейской семье: о различиях между группами ИЕЯ и даже языками внутри одной группы
(романо-германской или иранской, например), хорошо известно.
В-шестых, еще один аргумент, наверное, самый неубедительный у нас,
связан с тем, что в конце прошлой эры и в начале новой практически все античные авторы в один голос связывали грузин и иберов Пиренейского полуострова, только одни считали, что пиренейские иберы – потомки переселившихся грузин, а другие – что грузины – потомки иберов с Пиренейского полуострова. Греки склонялись ко второй версии. Живший в I-II вв. н.э. Дитонисий Периатет, например, считал, что между «Каспским» и «Евксинским»
морями живет восточный народ иберы, пришедший с Пиренеев. Другой грек –
Сократ Схоластик (IV-V вв. н.э.) также считал, что иберы Кавказа происходят
от иберов Испании. В Дренем Риме (Варрон, II-I вв. до н.э., Приспиан, V-VI
вв. н.э., и др.) придерживались в основном первой версии, склоняясь к тому,
См.: Советский энциклопедический словарь. М., 1979, стр. 476.
Судя по тому, что для Г.А. Климова никакая другая традиция, кроме прероманской,
не ассоциируется с басками, это именно так.
1
2

81

что «западные» иберы (Испания) от восточных (Грузия). Обе версии, особенно первая, время от времени появлялись и в сочинениях средневековых авторов. Возможно, многочисленные античные авторы, среди которых были ученые – географы и историки, основывались главным образом или только на
мифы и легенды, но определенно можно если не утверждать, то хотя бы допустить, что они, будучи ближе к древней истории Испании и Грузии на 1,5 -2
тыс. лет, могли знать о ней несколько больше, чем наши современники, тоже
не имеющие возможности предъявить веские доказательства ни в пользу
баскско-грузинского (или бакско-кавказского) родства, ни против него.
Может быть, «иберийско-кавказские» – не самое удачное определение
для языков, которые мы объединяем под этим общим названием. Если бы при
выборе соответствующего термина мы вкладывали в него только историкогенетическое содержание, то вряд ли можно было принять более подходящий
для этого термин, чем палеокавказские языки, предложенный К. Уленбеком: в этом названии подчеркнуто то, что характеризует совокупность языков, имеющих общее происхождение. Но, как уже было сказано, в «иберийско-кавказские языки» вкладывается историко-генетический компонент в
первую очередь, и он не является здесь единственным. Если дело только в
том, что возможна ассоциация с «прероманской традицией», то ее легко можно было бы снять, назвав соответствующие языки картвелосеверокавказскими. В сущности же дело не в самом термине (не в его внешней форме), а в том содержании, которое мы в него вкладываем. С этой точки
зрения из двух «конкурирующих» терминов, широко использовавшихся и
предпочитаемых (каждый соответственно) многими языковедами, нам представляется и более точным, и более удобным термин «иберийско-кавказские
языки» (ИКЯ) как понятие историко-генетическое (в первую очередь) и предположительно структурно-типологическое (синхронно-типологическое), хотя
сведение к минимуму степени импликационности такого единства ИКЯ требует и длительного времени, и немалых усилий, может быть, не одного поколения языковедов. С другой стороны, в споре о терминах можно было бы
найти иное решение, заменив названия «кавказские» и «иберийскокавказские» на «картвело-северокавказские», но принять такой термин, видимо, представители московской школы не пожелают: по той причине, что для
них далеко не очевидно родство картвельских и северокавказских языков, а
теперь, после того, как родство северокавказских языков китайскому, на-дене,
бурушаски и др. и соответственно грузинского индоевропейским для многих
стало несомненным, такой термин для них совершенно неприемлем.
Подытоживая эту главу, отметим:
1. Из двух терминов, которыми, в принципе, ограничено обозначение
семьи,– «кавказские языки» и «иберийско-кавказские языки», предпочтительнее все-таки второй термин.
2. Вместе с тем еще более точным было бы, при условии, что с этим согласятся хотя бы коллеги, придерживающиеся концепции единой семьи картвельских и северокавказских языков, обозначение этой семьи термином «палеокавказские языки».

82

ГЛАВА IV. ОПРЕДЕЛЕНИЕ СОСТАВА
ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ СЕМЬИ
До недавнего времени языковеды были солидарны в признании единой
семьи иберийско-кавказских языков и включали в нее три группы (картвельскую, абхазско-адыгскую и нахскую) или четыре (соответственно разбив нахско-дагестанскую семью на две – нахскую и дагестанскую).
Г.А. Климов, как и многие другие языковеды, продолжал придерживаться традиционной классификации, объединяющей в одну группу нахские и
дагестанские языки («нахско-дагестанские языки»). То есть выделял не 4, а 3
группы: 1) картвельскую, 2) нахско-дагестанскую и 3) абхазско-адыгскую.
Объяснял он это тем, что «ни один языковед не сомневается в генетическом
родстве тех и других»1 (точно так же, впрочем, как не сомневаются в этом и
те, кто выделяют нахские и дагестанские языки в самостоятельные группы в
единой семье иберийско-кавказских языков, или, по терминологии Г.А. Климова, кавказских языков). Абхазско-адыгские языки всегда выделялись в этой
языковой семье как особая группа (под этим названием или под названием
«западнокавказские языки»).
На языках иберийско-кавказской семьи, по разным оценкам, в пределах
бывшего СССР говорят до 8-9 миллионов человек. Кроме того, эти языки
представлены в «дальнем зарубежье» – в основном в Турции, Иране, Сирии,
Иордании и даже на Балканах (косовские адыги, например, недавно вернувшиеся на историческую родину из-за известных югославских событий), но
точную численность носителей этих языков в названных государствах назвать
трудно. Отчасти это связано с ассимиляторской политикой некоторых государств в отношении представителей других («нетитульных») национальностей, особенно Турции к нетурецкому населению, в том числе и к потомкам
мухаджиров с Северного Кавказа. Ст. 66 Конституции Турецкой Республики
определяет всех граждан этой страны как турок. Однако в последнее время
Институт статистики Турции стал обращать внимание на этнический состав
населения страны: по его данным, в 2012 г. в Турции, население которой составляет 71 млн. 517 тыс. 100 человек, проживает 5,6 млн. курдов, 2,5 млн.
адыгов, 2 млн. армян, 0,3 млн. лазов, 50 тыс. лезгин, 30 тыс. абхазов, 26 тыс.
чеченцев, 25 тыс. карачаевцев, 20 тыс. абазин. Принадлежность к той или
иной национальности определялась, видимо, со слов учитываемых, так как
национальная принадлежность в Турции до сих пор указывается только одна
– «турок», поэтому вполне вероятна неточность приведенных цифр. Косвенным указанием на возможность такой необъективности (или неточности) приводимых цифр является, например, то, что обычно численность крымских татар, проживающих в Турции, указывается в цифрах, не превышающих 500
тыс. чел., тогда как реальная численность этнических потомков крымских татар в Турции вдесятеро больше. Они уже подверглись практически полной
ассимиляции: называют себя турками, не знают своего истинного происхождения или скрывают его, говорят только на турецком языке. Надо полагать,
что свою роль в этом сыграла и генетическая и типологическая близость язы1

Там же, стр. 11.
83

ка: в таких случаях, при определенных обстоятельствах, переход на другой,
близкий язык происходит легко и в течение недлительного времени.
С другой стороны, в некоторых государствах перепись населения никогда не проводилась или проводилась очень давно, поэтому о структуре их
населения говорить трудно (в ФРГ, например, за время существования этой
страны перепись была проведена только в 1987 г., в Голландии не проводилась вообще; и т.д.). При этом во многих европейских (и не только) государствах нет сложившейся практики выявления при проведении переписи этнической структуры населения, поэтому определить реальную численность
представителей северокавказских национальностей в этих странах сложно.
Совершенно очевидно, что в последние два десятилетия из-за известных событий на Кавказе география расселения представителей кавказских народов,
особенно чеченцев, расширилась, поэтому численность кавказцев, проживающих за пределами и Кавказа, и России, нуждается в уточнении.
Баскский язык в семью иберийско-кавказских языков мы не вводим, но
учитываем его вероятную близость к картвельским языкам, которую (нельзя
исключать и такую возможность) баскологи могут более убедительно, чем это
сделано до настоящего времени, показать в своих будущих исследованиях. 1
По сегодняшнему состоянию баскско-кавказских (или баскско-картвельских)

1
Придерживаясь мнения, что «баскский стоит особняком», и склоняясь при этом к
родству баскского с романскими языками, В. Шишмарев не скрывал своего интереса к
исследованиям Г. Шухардта, К. Уленбека и особенно Н.Я. Марра, вначале связывавшего
баскский язык с армянским и постепенно перешедшего к иберо-кавказско-баскским
(картвело-баскским) параллелям (см.: Марр Н.Я. Баскско-кавказские лексические параллели. Тбилиси, 1987). Не случайно сожаление В. Шишмарева, «что это столь блестяще
начатое дело почти не нашло себе у нас продолжателей» (В. Шишмарев. Очерки по истории языков Испании. М.-Л., 1941, стр. 37). Стоит также внимания современных исследователей и уверенность фактического основоположника ностратики А. Тромбетти, известного и в качестве авторитетного исследователя баскского языка, считавшего, что «баскский язык более родствен кавказскому, чем какой бы то ни было другой лингвистической
группе» и «среди кавказских языков наиболее приближаются к баскскому абхазскочеркесский и картвельский, может быть, также чечено-тушинский. Меньшее родство с
баскским имеют языки восточной или лезгинской группы» (A. Trombetti. Le 0rigini della
lingua Basca. Bologna, 1925, p.152-153). Опираясь на установленные им и его предшественниками факты морфологического параллелизма соответствующих языков, родство
баскского и кавказских языков пытался доказать и Г. Винклер. За прошедшие после выхода исследований Н.Я. Марра, А. Тромбетти, В.И. Шишмарева и др. десятилетия сторонников концепции баскско-кавказского родства не убавилось, сами исследования не
только не прекращаются, но даже расширяются, и уже поэтому к этой концепции вряд ли
можно относиться так снисходительно, как это делают многие коллеги, придерживающиеся противоположного мнения в отношении каждого нового материала, появляющегося в
баскологии, как только в нем автор подходит к обоснованию родства баскского языка с
кавказскими в целом или с каким-либо одним из этих языков или их группой. Наверное,
состояние изученности этой проблемы на сегодняшний день веского основания для
включения баскского языка в число языков соответствующей языковой семьи, как бы
мы ее не называли и к какой бы другой семье (в новых классификациях) не включали
сам баскский язык, не дает, но это не значит, чтобудущие исследования баскологов
не дадут для этого более веских оснований.

84

исследований, проведенных отечественными и зарубежными исследователями, уверенно утверждать такое родство веских оснований, по-видимому, нет.
Все известные иберийско-кавказские («кавказские») языки представлены на самом Кавказе, хотя носители некоторых языков в том или ином количестве по различным обстоятельствам оказались за его пределами. Исключение составляет, конечно, убыхский язык: на Кавказе вообще не осталось этнических убыхов (во всяком случае, идентифицирующих себя с этим этносом
и сохранивших хоть какое-то знание родного языка и иные элементы этнических черт), предки которых в полном составе вошли в число мухаджиров второй половины XIX в., а оставшиеся в Турции потомки убыхов-мухаджиров,
часть которых еще сохраняет память о своем происхождении, на родном языке уже не говорят. Носители некоторых языков автохтонных народов Кавказа,
таких, например, как арчинский, , бежтинский, годоберинский, мало того, что
их число ограничивается десятками человек, на своей исторической родине –
в Дагестане в своем большинстве уже не проживают (из 16 учтенных в последней переписи населения бежтинцев ни один не проживает в Дагестане, из
40 учтенных бежтинцев в Дагестане только 2, например), поэтому локализация этих этносов в местах своего происхождения в принципе условна, когда
имеется в виду расселение народов и языков на соответствующих территориях в наше время. В приводимой ниже карте показано распространение языков
автохтонных кавказских народов по Северному Кавказу.
Карта 4. Распространение языков коренных народов на Северном Кавказе.
Извлечена из электронной версии лекции Н. Сумбатовой «О дагестанских диалектах», прочитанной в лектории Политехнического музея Москвы
16 декабря 2011 г. Источник: http://www.polit.ru/article/2012/04/10/sumbatova/

85

Основные языки, распространенные на Кавказе и вокруг него, четче
видны на другой карте (URL: jazyki_clow.Энциклопедия.ru.files):
Карта 5.

В семью иберийско-кавказских языков не входят, естественно, языки
народов Кавказа, относящиеся к индоевропейской семье (осетинский, татский; талышский, курдский языки; к этой семье все чаще относят и армянский
язык), тюркской (азербайджанский, кумыкский, ногайский, карачаевобалкарский), семитской (сирийский, или айсорский, язык) языковым семьям.
Русский и украинский языки, как уже отмечалось, в число языков народов
Кавказа мы не включаем, но нельзя, конечно, не учитывать, что численность
представителей этих двух народов, особенно русских, на Северном Кавказе
довольно высока (до известных событий 1990-2000-ых гг. численность рус86

ских на Северном Кавказа составляла в пределах 2 млн. чел., сейчас, из-за
массового оттока русских не только из Чеченской Республики, но и прилегающих к ней других республик, эта численность значительно меньше, но не
менее 1,2 млн.). Более того, не только перечисленные выше народы, но и в
определенной степени русские и украинцы, среди которых значительная часть
представлена казаками, несмотря на языковые различия, в этнокультурном
отношении в разной степени близки к автохтонным народам Кавказа. Близость к кавказцам «кавказских славян» (особенно терских и кубанских казаков) вполне объяснима, так как их предки поселились на Кавказе многие сотни лет назад и в результате длительных тесных контактов приобрели основные кавказские черты – от внешнего облика до тех или иных признаков строя
языка, которыми отличаются от речи русских, проживающих в других, не
кавказских, регионах. Известно, например, проникновение кавказской культуры в быт терских казаков вследствие близкого соседства с кавказскими
горцами (чеченцами, ингушами, осетинами, кабардинцами, кумыками) и тесных контактов с ними, даже смешанных браков; особенно заметно это в
одежде (бурки, папахи) и вооружении казаков (кинжалы, кавказские сабли),
кавказские элементы просматриваются и в различных обрядах, особенно свадебных.1
Этноязыковой состав населения Кавказа с учетом и автохтонных, и неавтохтонных народов показан на приводимой ниже карте, скопированной из
[Atlas
of
the
Caucasian
languages.
Moscow,
2002
–
http://lingvarium.org/maps.shtml]. На этой карте представлено расселение носителей «основных» языков автохтонных народов Кавказа и народов, которые в
См.: Гребенские казаки // Военная энциклопедия: в 18 томах / Подъ редакцией: К. И.
Величко, В.Ф. Новицкого, А.В. фон-Шварца, В.А. Апушкина и Г.К. фон-Шульца. СПб.М.: Типография т-ва И.Д. Сытина, 1912; В.А. Потто. Два века Терского казачества. В 2-х
томах. Владикавказ: Элек. тип. Терского обл. правл., 1912; Е.Н. Кушева. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е годы XVII века). / Утверждено Институтом истории АН СССР. М., изд. АН СССР, 1963; Л.Б. Заседателева. Терские казаки (середина XVI-начало XX в.): Историко-этнографические очерки. М., 1974;
Н.И. Бондарь. Основные тенденции развития кубанского казачества в XIX веке (этносоциальный аспект). // Вопросы общественно-политических отношений на СевероЗападном Кавказе в XIX в. Майкоп, 1987; А.М. Гонов. Северный Кавказ: актуальные
проблемы русского этноса (20 -30-е годы). Ростов-на-Дону, 1997; А.А. Гордеев. История
казаков. М., 1993; Ю. Трофимова. Терские казаки: история, традиции, нравы. Пятигорск,
1994; М.Ф. Куракеева. Верхнекубанские казаки: Быт, культура, традиции (XIX-начало
XX в.). Черкесск, 1999; В.А. Кузнецов. Введение в кавказоведение. Владикавказ, 2004;
Л.А. Волова. Культура и традиции народов Северного Кавказа. Пятигорск, 2004; Она же.
Кубанское казачество: история, этнография, фольклор. Спб.-М., 1995; Историкокультурные процессы на Северном Кавказе (взаимодействие, взаимовоздействие, синтез).
Материалы всероссийской научно-практической конференции. Под ред. Ю.А. Стецуры. –
Армавир, 2007; и др. Определенное влияние на культуру казаков Северного Кавказа со
стороны горских культур признает даже А.В. Григорьева, несмотня на то, что основная
цель ее работы, судя по содержанию, состояла в том, чтобы показать лишь самобытность
казаков: А.В. Григорьева. Традиционное воспитание и школа у казаков Северного Кавказа (Исторический аспект, современные проблемы). Дис. ... канд. пед. наук. Пятигорск,
1999.
1

87

этногеографическом отношении с учетом истории их появления и длительности расселения на Кавказе с полным основанием можно считать кавказскими
(за исключением калмыков, указанных на карте в правом верхнем углу), но не
носителями иберийско-кавказских языков.
Карта 5. Расселение носителей языков народов Кавказа по Кавказу

Сравнение ареалов расселения носителей языков Кавказа в наше время,
представленного на этих двух картах, и расселения носителей тех же языков
до Кавказской войны (завершившейся не только включением Большого Кавказа в Российскую империю, но и отторжением у многих народов части их
исконных земель для расселения казачества) и после ее окончания, показывает, что в течение сравнительно короткого времени этноязыковая картина на
Кавказе существенно изменилась и с точки зрения структуры населения, и с
точки зрения расселения и занимаемых отдельными народами территорий.
Приведем для сравнения три карты, извлеченные из книги А.А. Цуциева: на
карте 6 (50) (нумерация карт у А.А. Цуциева дается в скобках) представлено
расселение народов Кавказа по состоянию на 2004 год, на двух других картах
мы видим их расселение соответственно до Кавказской войны и после ее
окончания.1 Сравнив карты 7 (3) и 8 (12), мы видим, что 1) в результате Кавказской войны территории расселения некоторых народов сузились, а, скажем, убыхов и представителей некоторых других адыгских народов, расселявшихся вдоль побережья Черного моря или вблизи побережь, на карте нет
(к этому времени они все поголовно переселились, вернее – были принуждены ультимативно к переселению в Турцию); 2) значительная часть Кавказа,
1
А.А. Цуциев. Атлас этнополитической истории Кавказа. М.: Издательство «Европа»,
2007.

88

которую раньше занимали мухаджиры и даже народы, оставшиеся в своем
большинстве на Кавказе, уже заселена переселенцами-русскими или занята
казаками, расселившимися на Кавказе ранее; 3) на карте 8 (12) обозначен город Грозный, сама история появления которого – одна из самых мрачных
страниц событий того времени – кануна большой Кавказской войны. Крепость Грозная была основана генералом Ермоловым в 1818 г., она должна была стать частью Сунженской линии и предназначалась для блокирования горцам (в первую очередь чеченцам) выхода из Ханкальского ущелья. Сам А.П.
Ермолов не то что не скрывал, а с гордостью признавал, что крепость основана «для устрашения чеченцев» и для «устранения горцев с плодородных равнинных земель с целью их покорения и истребления». 1 До ее основания на
этом месте было 17 (а по некоторым данным – до 27, включая небольшие хутора) населенных пунктов, все названия которых известны историкам и краеведам: Мамакай-юрт, Хьидин-юрт, Хьаьжин-эвла, Таш-кхаьлла, Доьлак-юрт,
ЧIегана, Сарачан-юрт, Кули-юрт, Эндери-юрт, Iалхан-юрт, Хан-кхаьлла,
ЭгIашбатойн-юрт и др., уничтожавшихся, как правило, вместе с жителями
для освобождения места под крепость и «отдаления» от нее горцев на безопасное для гарнизона и обитателей крепости расстояние. В черте города сохранились (но не там же, где были) только нынешние поселки Старая Сунжа
Ленинского р-на и Алды в составе Октябрьского района (село Старая Сунжа,
фактически слившееся с городом уже лет сорок назад, включено в состав г.
Грозный в 2009 г.). В современном Грозном есть еще Ташкала (Таш-кхаьлла),
но это лишь сохранившееся название места, где стоял аул, сейчас это в административном делении города даже не поселок. Жители двух из этих населенных пунктов предусмотрительно удалились от крепости Грозная дальше: алхан-юртовцы основали свое село в 12-13 км к юго-западу от города (до основания крепости село располагалось на территории бывшего парка культуры и
отдыха им. С.М. Кирова до бывшего кинотеатра «Космос»), село Хан-кхаьлла
переместилось от бывшего места расположения республиканской больницы
(почти в центре города на ул. Первомайской) на 5-7 километров к юговостоку, сейчас это небольшой населенный пункт рядом с военной базой федеральных войск Ханкала. Статус города крепость Грозная приобрела 30 декабря 1860 г. по сенатскому указу. 2 В принципе, схожая история и у столицы
Кабардино-Балкарии г. Нальчик (каб.-черкесск. Налшык, кар.-балк. Налчыкъ).
Крепость Нальчик (в переводе с карачаево-балкарского «подкова») была основана по указанию того же генерала Ермолова (и с той же целью) в 1822 г.
(по другим данным – в 1818 г.), но статус города она приобрела лишь в сентябре 1921 г. Однако на месте основания крепости было поселение под тем же
названием, известное по крайней мере с 1724 г. Мнение о том, что это поселение с 1808 г. было центром Кабарды, разделяют не все исследователи истории Кабардино-Балкарии и г. Нальчик.

Адиз Кусаев. Город Грозный. (1818-2003 гг. Элиста, 2012, стр. 7.
Подробно историю крепости Грозная и г. Грозный этого периода см. указанную выше книгу А. Кусаева, стр. 7-18.
1
2

89

Карта 6. (№ 50 у А.А. Цуциева). Современная политикоадминистративная карта, композиция границ и идентичностей (2004)

90

Карта 7 (№ 3 у А.А. Цуциева). Этнолингвистическая карта Большого
Кавказа (1774-1783)

91

Карта 8 (№ 12 у А.А. Цуциева). Этнолингвистическая карта Большого
Кавказа (1884-1890)

Сравнение двух из приведенных карт (7 и 8) показывает, что в течение
неполного века этнический состав населения Северного Кавказа сильно изменился. После окончания Кавказской войны царское правительство, обосно92

ванно опасаясь оставлять «покоренных» горцев в горах, выставило многим
народам ультиматум, предусматривающий два варианта¸ которые оба фактически лишали горцев родины: не только упорно сопротивлявшимся в ходе
большой Кавказской войны, но и расселявшимся в горах или предгорье стратегически важной для России причерноморской территории горцам, когдалибо выступавшим против порабощения, было «предложено» или переселиться на равнину в те места, которые им отведут власти империи, или покинуть
пределы не только Кавказа, но и вообще России. Первым вариантом воспользовалось большинство кабардинцев, северная часть западных адыгов, часть
абазин и абхазов (не принимавшим активного участия в Кавказской войне и
долгое время уже находившимся под российским влиянием представителям
тюркских и ираноязычных народов – карачаевцам, балкарцам, ногайцам, кумыкам, осетинам и др. – ультиматум не предъявлялся). Другие, в том числе
часть чеченцев, аварцев и некоторых других дагестанских народов, абхазоадыгские народы – выбрали второй вариант – мухаджирство, переселение в
Османскую империю. Из абхазско-адыгских народов в Турцию переселились
в основном те, которые веками жили на побережье Черного моря и в той или
иной степени находились под влиянием Турциии Крымского ханства, – натухайцы, хатукаевцы, егерукаевцы, мамхеги, махошевцы, шапсуги, садзы, убыхи, горные и гумские абхазы и др. В результате на Кавказе совсем или почти
не осталось представителей перечисленных народов (уже тогда не осталось,
например, вообще убыхов – они стали мухаджирами в полном составе). Лишь
некоторые представители отдельных народов в небольшом количестве остались на родине: в настоящее время есть 1 аул с абадзехами, 4 аула с бесленеевцами; натухайцы проживают в ауле Натухай и еще дисперсно в разных
населенных пунктах Республики Адыгея, небольшое их количество живет в
различных регионах России, а также в Израиле. После ее «освобождения» от
коренного населения вся горная полоса северо-западного Кавказа, населявшаяся многочисленными народами абхазско-адыгской группы, полностью обезлюдела, а спустя некоторое время она была заселена выходцами из других
регионов России – русскими, армянами, греками, мегрелами, сванами, грузинами и др., что хорошо видно на карте, где вдоль всего побережья указаны
уже другие народы. Переселение к единоверцам – туркам, однако, не привело
к спасению мухаджиров Северного Кавказа. Турецкие власти не очень приветливо приняли их на границе, а принятых разместили в пустынных местах,
где они гибли от голода и болезней. Некоторые сумели после долгих мытарств перебраться к соседям турок или в другие области Турции, но это удалось далеко не всем. 1 Условий для сохранения родного языка и культуры у
1
Турки принимали переселяющихся по-разному. Первую волну чеченцев (1865 г.) и
ингушей и других народов (еще раньше – в 1864 г. адыгов), перемещаемых 28 партиями,
они размещали в собственно турецкой части Османской империи, второй волне, в которой значительную часть представляли уже чеченцы, «повезло» тем, что в дальнейшем им
позволялось расселяться на территориях современных Иордании и Сирии, бывших тогда
составными частями Османской империи: см. С.-Э.С. Бадаев. Чеченская диаспора на
Среднем и Ближнем Востоке: история и современность. Нальчик, 2008. Обширную библиографию по проблемам переселения кавказских народов в Османскую империю, ис-

93

переселенцев было не больше, чем для физического выживания в крайне тяжелых условиях, созданных по взаимному сговору России и Турции. Как известно, до недавнего времени в этой стране последовательно реализовывалась
ассимиляторская политика, не признававшая ни другие этносы, ни их языки,
результатом которой стала утеря большинством переселенцев родного языка,
а вместе с ним – национального самосознания, своей этнической культуры.
Некоторые послабления последнего времени, выражающиеся более в декларируемых турецкими властями благих намерениях, чем в конкретных делах и
реализуемых государственных решениях, на потомках адыгских и других мухаджиров положительно не сказались, тем более что большинство из них своим родным языком уже не владеют, или владеют настолько слабо, что вряд ли
уже способны передать знание языка следующему поколению. По всем 9 критериям, положенным в основу «Атласа языков мира в опасности», составленного ЮНЕСКО, эти языки соответствуют 5-му и 6-ому уровням угрозы, т.е.
могут считаться или исчезнувшими (убыхский язык), или находящимися на
стадии полного исчезновения. 1
Завершая эту главу, нельзя обойти молчанием все чаще звучащие
утверждения не только обывателей, но даже коллег-ученых о том, что А.П.
Ермолов и другие завоеватели Кавказа преследовали только цель цивилизации диких кавказских горцев и обошлись с ними чуть ли не гуманно. Ответ на
такие утверждения дал цитируемый А. Кусаевым А.С. Зиссерман, служивший
в крепости Грозная при штабе левого фланга Кавказской линии, писавший
следующее: «В течение двадцати двух лет (начиная с 1818-го года и кончая
1840 годом – А.К.), если не считать мелких хищнических действий да нескольких частных попыток восстаний, довольно легко усмиренных, чеченцы
не показывали особой враждебности и жили смирно. Если бы воспользовались этим продолжительным периодом для большего упрощения нашей власти, если б устроили сносные пути сообщения, обеспечили бы себе переправы
через Сунжу и Терек…, позаботились бы о кое-каком развитии промышленности, завели бы хоть одну школу, привлекая в нее сыновей более влиятельных туземцев для изучения русского языка… да сами старались бы знакомиться со страной и ее населением, то, быть может, в описываемое время
следования и описания истории и каждой из кавказских диаспор в названных странах,
включая список архивных материалов, и историографию проблемы см. в указанной книге
соответственно на стр. 3-2-314, 15-66. «Мухаджирство» (кавычки не случайны: мухаджирство, если быть точными, это добровольное переселение, что вряд ли можно сказать о переселении кавказцев в Османскую империю в XIX веке) – это сложная проблема, на которой мы не останавливаемся в этой книге по двум причинам: 1) она достаточно
хорошо изучена; 2) вместе с тем сложна, многогранна и затрагивает много народов, ее
рассмотрение потребовало бы, наверное, значительно большего объема, чем вся эта книга.
1
Подробно см.: А.И. Халидов. Обоснованно ли включение чеченского языка в Atlas of
the World's Languages in Danger? // ж-л «Современная наука: актуальные проблемы теории и практики». Серия «Гуманитарные науки». 2014, № 5-6. М., 2014, стр. 78-80; А.И.
Халидов. Письменные языки народов Северного Кавказа – «отмирающие» и «исчезающие»? // Труды КНИИ РАН. № 7. 2014, стр. 278-291;
94

Грозная имела бы другой характер, более мирный, гражданский…». 1 Не только Грозная/Грозный, но и весь Кавказ. А с точки зрения многих, оправдывающих действия А.П. Ермолова и других, огнем и мечом прохаживавшихся по
Кавказу на протяжении десятилетий, царские войска защищали страну от
набегов диких орд горцев (другие стали утверждать, что царизм спас горцев
от завоевания турцией и Ираном), были вынуждены их усмирять, а сами горцы, видите ли, не имели права на ту землю, которая веками, что там – тысячелетиями принадлежала им. Сам итог всех этих событий сами кавказцы оценивают, в общем-то, положительно, но вряд ли при этом следует оправдывать
методы многих подобных А.П. Ермолову военачальников, руководствавшихся
явно не гуманными и цивилизационными целями.

Город Грозный. Популярные очерки истории. Сост. А.И. Казаков. Грозный, 1984,
стр. 12-13.
1

95

ГЛАВА V. ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ О ВЗАИМНОМ
РОДСТВЕ И ДРЕВНИХ СВЯЗЯХ ЯЗЫКОВ АВТОХТОННЫХ
НАРОДОВ КАВКАЗА
Кавказ – уникальное место на нашей планете, расположенное на стыке
двух миров – переднеазиатского и восточно-европейского. Здесь на сравнительно малой территории (356482 км 2), равной территории одной такой европейской страны, как ФРГ (357021 км 2), тысячелетиями живут в мире и согласии между собой, лишь в отдельные периоды истории нарушавшихся вторжениями иноземных захватчиков или междоусобными распрями (не распространявшимися, как правило, на соседние народы), десятки, если не сотни, этносов. Причем это представители разных культур и носители разных языков. О
лингвистическом разнообразии Кавказа В.И. Абаев писал, например: «Здесь с
давних пор взаимодействуют языки разного происхождения, разной типологии, разного уровня культурного и социального развития. В этом отношении
Кавказ – уникальное явление на всей нашей планете». 1 В своем вступительном слове на этой же научной сессии А.С. Чикобава отмечал: «Территория
Кавказа – Северного Кавказа и Закавказья – вместе составляет лишь 1/50
часть территории СССР. Вот на этой 1/50 части территории Советского Союза
сосредоточена ¼ часть общего количества языков СССР». 2
Столкнувшись с таким этническим и языковым многообразием, исследователи не могли, естественно, сразу определить степень их взаимного родства или неродства, принадлежность к тем языковым семьям, которые уже
были определены. Выделить в этом множестве языки тюркские было нетрудно, но, чтобы определиться с остальными языками (даже теми, которые впоследствии были определены как индоевропейские иранские), потребовалось
немало усилий и времени нескольких поколений исследователей.
Если судить по некоторым источникам, може создаться впечатление, что
на Кавказе в древности и в раннем средневековье не только были в какое-то время, но составляли его основное население все, кто угодно (аланы, хазары, татаромонголы), кроме самих кавказцев. Доверившись, например, нижеследующей
болгарской карте, нельзя не прийти к абсурдному выводу, что на Кавказе в X веке н.э. не было ни предков многих современных северокавказских народов, ни
армян. Или они скрывались за имеющимися в карте этническими названиями и
государственными образованиями – касоги, хазары, огузы? С касогами понятно:
касоги (варианты: косоги, косаги) — это адыгское племя (или союз племен), о
касогах упоминается в русских летописях с древнейших времен до нашествия
татар. В первый раз имя касоги занесено в летопись под 965 г. в рассказе о походе князя Святослава на хазар. Кстати, в этой летописи упоминаются и побежденВ.И. Абаев. Значение арельаных контактов в истории языка. // Материалы пятой региональной научной сессии по историко-сравнительному изучению иберийскокавказских языков. Орджоникидзе, 1977, стр. 6.
2
А.С. Чикобава. Вступительное слово. // Материалы пятой региональной научной
сессии по историко-сравнительному изучению иберийско-кавказских языков. Орджоникидзе, 1977, стр. 3.
1

96

ные Святославом до столкновения с хазарами ясы, жившие на нижней Кубани.
Касоги были западными соседями Алании. Но где остальные кавказцы? На месте
проживания современных чеченцев, ингушей и дагестанских народов на карте
видим хазар. Северные и северо-восточные соседи Алании – хаза́ры известны
как средневековый племенной союз, в котором мог преобладать тюркоязычный
слой. Хазары первоначально расселялись в Восточном Предкавказье (равнинном
Дагестане) и постепенно смещались западнее, создав Хазарский каганат (первое
государство на территории современной России, как считают), а влияние их в
разное время распространялось от Дуная до Урала. Наивысшего расцвета хазары
достигли к 800 году н.э., когда они объединили под собой Волжскую Булгарию,
Крым, Киевскую Русь, Албанию, Армению, Грузию и завоевали у арабов Дербент. Противостоять им удавалось Византийской империи, и чтобы ослабить ее
влияние, хазары натравливали на греков других кочевников славян – предков
современных русских: по небезосновательным предположениям, Вещий Олег
совершал походы на столицу Византии Царьград не просто по наущению, но по
прямому приказу хазарского кагана. Потомками хазар, видимо, можно считать
ираноязычных горских евреев и тюркоязычные народы Северного Кавказа. Но и
это, и иные предположения (возведение к евреев-ашкенази, украинцев, крымских
караимов, астраханских татар, чувашей и др.) большой степени убедительности
не имеют, поскольку хазары, как утверждают многие авторы, исчезли быстро и
внезапно, как и появились, и нет ни археологических данных, ни письменных
хазарских источников, которые проливали бы свет на этнический и языковой
портрет хазар (немногочисленные рунические надписи, связываемые с хазарами,
до сих пор не удалось расшифровать). На близость языка хазар и волжских булгар указывал арабский писатель X века Истахри, но таких свидетельств немного.
С не меньшей уверенностью говорят и пишут также о том, что хазары, исповедовавшие иудаизм, говорили на арамейском. Вернее всего, единого этноса, говорившего на одном языке, не было. Но, опять-таки, где сами кавказцы – нахи,
аварцы, даргинцы, лакцы, лезгины и др., вернее, их предки? Видимо, дело в том,
что в древности и в средневековье представление об этническом составе Кавказа
составлялось в первую очередь по представлявшим стратегический интерес государственным образованиям и этническим массивам, представлявшим угрозу для
остального мира или входившим в зону их геополитических и торговоэкономических интересов, независимо от того, являлись они аборигенами Кавказа или нет, а остальные этносы просто причислялись к ним и включались в эти
государственные объединения. Разрозненные и малочисленные, в сравнении с
прищельцами-кочевниками, горские племена автохтонов Кавказа, потеряв всякую надежду противостоять диким ордам, были вынуждены или скрываться от
них высоко в горах, или пытаться сосуществовать с ними на равнине. Предки
нахов и дагестанских народов, по свидетельствам многих авторов, в своей основной массе вливались в хазарский массив и в Аланию (видимо, в Хазарию в
большей степени дагестанцы, в Аланию – нахи). У чеченцев, например, много
легенд о происхождении от евреев и конкретно от хазар отдельных тейпов и их
ответвлений (тейпы, мелхий, шотой, шоной, чартой, зилой, орстхой, из которых
обычно выделяют «жуьгтийн некъий» – еврейские ответвления), есть даже «татий» – таты, которых одни считают тейпом, другие – ответвлением от мелхий.
97

Вряд ли можно утверждать, что Хазария и Алания были чеченскими государствами, как это пытаются делать некоторые любители древней истории и народов и языков, но соответствие исторической действительности того, что равнинные территории (возможно, и часть горных) современных восточно-кавказских
республик – Дагестана и Чечни составляли территорию этого древнего государства, вряд ли может быть оспорено. Поэтому небезосновательно утверждение,
что «в IX-XII вв. в равнинной зоне Чечни и близлежащих областей складывается
полиэтничное Аланское царство; здесь растут города, расцветает международная
торговля. В горных зонах Чечни и соседнего Дагестана образуется царство Серир, государство раннеклассового типа. Часть степных районов современной
Чечни входила в Хазарский каганат».1 Но аланы и хазары – это пришельцы, а
контактировавшие с ними автохтоны жили здесь, на Кавказе, до них, и именно
их указывают античные и арабские источники как этносы, населявшие Кавказ до
X века и вообще до появления здесь аланского и хазарского государств. Автохтонами, следовательно, следует считать не доминировавших в силу сложившихся в какой-то исторический отрезок времени пришельцев, которые исчезали
с Кавказа так же, как появлялись, а те этносы, которые жили здесь тысячелетиями и в определенные периоды своей истории подвергались тотальному истреблению и ассимиляции кочевниками, но, тем не менее, сумели сохраниться, хотя
часть их (в первую очередь здесь следует называть осетин, оказавшихся в гуще
ираноязычной части аланского массива), утеряла основы и сохранила лишь субстратные черты некогда самостоятельного и родственного остальным автохтонам
этноязыкового облика.
Карта 9.
https://zen.yandex.ru/media/svarog/pechenegi-kakimi-oni-byli5a957926482677e42ca5c3a6

1
Чеченцы. История и современность. Составление и общая редакция Ю.А. Айдаева.
М., изд-во «Мир дому твоему», 1996, стр. 136.

98

Языки, которые впоследствии были названы иберийско-кавказскими, в
разное время пытались генетически связать прежде всего с индоевропейскими
(М. Броссе, Фр. Бопп), а также урало-алтайскими (М. Мюллер), семитскими
(Н.Я. Марр) и т.д. Но «ни одна из этих попыток не увенчалась успехом» и
«выяснилось лишь то, что иберийско-кавказские языки не могут быть отнесены ни к индоевропейским, ни к алтайским (урало-алтайским), ни к семитическим».1 «Ныне общепризнанным считается мнение, высказанное еще в 1864 г.
Ф. Мюллером, согласно которому иберийско-кавказские языки – подобно
баскскому в Пиренеях – пережиток некогда многочисленной семьи языков,
имевших распространение не только на Кавказе, но и к югу от Кавказа еще
задолго до появления здесь индоевропейских и семитических языков». 2
Однако не все ученые считают эту тему закрытой. Не существует, пожалуй, ни одного языка древности и древнего этноса Европы, Азии и части
Африки, к которым разные источники (научные и популярные) не возводили
глоттогенез языков и этногенез народов Кавказа. И самое удивительное, что
ни одна из существующих версий не доказуема безоговорочно, в утверждении
ни одной из них нельзя быть категоричным, абсолютно уверенным, хотя, конечно, какая-то из них должна оказаться и когда-нибудь окажется более убедительной, чем другие.
Одна из наиболее популярных и, видимо, правдоподобных версий
внешнего родства иберийско-кавказских народов и языков, связывающая
наши языки и народы с языками и народами древней Малой и Передней Азии,
– единственная из всех, не отрицающая иберийско-кавказской языковой общности в прошлом. Эта концепция, выдвинутая в свое время Ф. Ленорманом (в
1871 г.) и Э. Сейсом (в 1882 г.), с присущим ему лаконизмом изложена у А.С.
Чикобава: «Иберийско-кавказские языки объединены общностью происхождения, это – родственные языки. Распад иберийско-кавказской языковой общности – дело далекого прошлого (не менее 2 тысяч лет до нашей эры). Соответствующие процессы протекали, конечно, не на кавказской земле, а – вне ее
пределов, на территории к югу от Кавказа – в Малой Азии и Передней Азии.
На территории Кавказа абхазско-адыгские, нахские, дагестанские, картвельские племена и народы перемещались постепенно с юга задолго до нашей
эры. Следы этого перемещения наглядно представлены в топонимике Западной и Восточной Грузии (И.А. Джавахишвили, С.Н. Джанашиа). В кавказских
горах искали убежище (П. Услар) и народы, жившие на плоскости, к северу от
кавказских гор, но не этим путем шли вышеназванные народы. В связи с южным происхождением народов, говорящих на иберийско-кавказских языках,
закономерно ставится вопрос о внешнем родстве иберийско-кавказских языков, об их историко-генетических связях с неиндоевропейскими, несемитическими (ныне мертвыми) языками древней Малой и Передней Азии (урартский, хурритский, протохеттский…)». 3 У других авторов речь идет, как праА.С. Чикобава. Введение в языкознание. Часть I. М., 1952, стр. 224.
Там же.
3
А.С. Чикобава. «Введение в иберийско-кавказское языкознание»: общие принципы и
основные положения. – ЕИКЯ, VII, Тбилиси, 1980, стр. 34-35.
1
2

99

вило, о внешнем родстве с урартийцами, хурритами и другими народами Малой и Передней Азии не всех иберийско-кавказских языков и народов, а лишь
некоторых из них. Отдельные исследования, число которых становится все
больше, весьма настойчиво и уверенно заявляют об исторической связи нахских, адыгских и дагестанских языков с языками древних народов Передней
Азии (протохетты, или хатты; хурриты; урартийцы) и Кавказской Албании.
Причем такие заявления и выводы трудно назвать беспочвенными, и исходят
они от серьезных исследователей. Вот что, например, по поводу нахскоурартских параллелей писали еще полвека назад И. Браун и тогда еще поддерживавший эту идею Г.А. Климов: «По характеру эргативности урартский
ближе к бацбийско-кистинско-дагестанской группе, 1 чем к картвельской», хотя «по степени развитости склонения урартский ближе к картвельским». 2 В
родстве хуррито-урартских языков и языков северо-восточнокавказских не
сомневались И.М. Дьяконов и С.А. Старостин, на основании собственных
этимологий и реконструкций заявившие следующее: «Используя севернокавказскую и восточнокавказскую реконструкцию, предложенную одним из авторов настоящей работы совместно с С.Л. Николаевым, в настоящее время
можно дать этимологии почти 40 % урартских и около 30 % хурритских слов,
для которых более или менее надежно установлено значение. Представляется,
что хуррито-урартские языки образуют отдельную ветвь северовосточнокавказской языковой семьи». 3 И.М. Дьяконов высказывал такое мнение еще раньше, ссылаясь на Я. Брауна и Г.А. Климова, приводивших факты
родства урартского языка с нахскими: «Хотя в дошедшем до нас скудном материале все еще имеется много неясного и противоречивого, все же представляется вероятным, что лексические, морфологические и фонологические
схождения между хуррито-урартским и северо-восточно-кавказскими (нахско-дагестанскими) языками составят определенную систему. С северозападно-кавказскими (абхазо-адыгскими) и с южнокавказскими (картвельскими) сколько-нибудь существенных схождений пока не обнаруживается». 4
На сегодняшний день наиболее правдоподобным (но и в немалой степени импликационным) является, видимо, родство урартского и нахских языков (а
отсюда, поскольку «хурритский и урартский языки считались родственными
1
Так исследователи были вынуждены называть нахско-дагестанские языки, подчиняясь запрету даже упоминать депортированных чеченцев и ингушей, с 1944 по 1957 г. Когда речь шла только о вайнахских языках, употребляли понятия «кистинские языки»,
«кистинская группа», имея в виду все нахские языки – понятие «кистино-бацбийская
группа». Даже «нахские» и «вайнахские» были под запретом. Из всех исследователейязыковедов, занимавшихся кавказскими языками, этому запрету не подчинился, наверное, один Д.С. Имнайшвили, продолжавший в 1940-1950-ые годы в отдельных своих
публикациях называть чеченский язык чеченским, ингушский язык ингушским. См,
напр.: Д.С. Имнайшвили. Вопросы гипотаксиса в языках чеченской группы. // Иберийско-кавказские языки, Т. II. Тбилиси, 1948, стр. 55-86.
2
И. Браун, Г.А. Климов. Об историческом взаимоотношении урартского и кавказских
языков. – План и тезисы докладов научной сессии. Тбилиси, 1954, стр. 50-51.
3
И.М. Дьяконов, С.А. Старостин. Хуррито-урартские и восточнокавказские языки. //
Древний Восток: этнокультурные связи. М., 1988, стр. 164.
4
И.М. Дьяконов. Хурритский и урартский языки. // Языки Азии и Африки.

100

языками»,1 то и хурритского и нахских). 2 Об этом свидетельствует тот факт,
что почти 50 урартских клинописей из примерно 400 обнаруженных, после
многих попыток сделать это на базе самых разных языков. в том числе и
народов Кавказа, были, наконец, «дешифрованы» на базе нахских языков.
Факт расположения одного из древнейших государств мира (и самого древнего на территории бывшего СССР) не на территории современных Чечни и Ингушетии и расселения урартийцев на современной территории Армении, части территорий Турции и Ирана не может быть серьезной помехой для такого
вывода, так как миграция населения и целых народов в древности приводила
к их перемещениям на еще более значительные расстояния и истории известно немало случаев несовпадения мест расселения многих народов в древности
и в новое и новейшее время. Если и могут быть возражения против приведенной точки зрения, то, во всяком случае, не такое. При этом мы должны иметь
в виду, что речь идет о большой степени вероятности такого родства, но стопроцентной, поэтому я писал об этом «Грамматике чеченского языка»:
«Предположительное (со значительной степенью вероятности, однако еще не
доказанное убедительно) родство нахских языков с древними языками – языками хурритов и уратийцев – не означает, что мы имеем возможность проводить прямые лексические и грамматические параллели между первыми и вторыми. С одной стороны, сам материал по названным древним языкам довольно скудный и ограничивается отдельными письменными памятниками (по
большей части фрагментами таковых), не дающими четкого представления о
всей системе древнего языка, о котором идет речь. При этом «расшифрована»
по состоянию на сегодняшний день лишь десятая часть этого материала. С
другой стороны, нахские языки не имеют собственных памятников письменности, которые можно было бы датировать временем ранее 18 в., и поэтому
нельзя не согласиться с тем, что «привлекаемые к сравнению факты живых
иберийско-кавказских языков берутся без учета их истории в наличной системе родственных языков» (выделенный текст – цитата из А.С. Чикобава 3)).
Иными словами, по существу современные нахские языки сравниваются с из-

1
А.С. Чикобава. Проблемы родства иберийско-кавказских языков. – Тезисы докладов
1-ой региональной научной сессии по проблеме родства иберийско-кавказских языков.
Махачкала, 1965, стр. 7.
2
Впрочем, с такой определенностью урартологи редко высказываются о родстве
урартского (или хурритского и урартского) языка тем или иным языкам Кавказа. Обычно
говорят о возможном родстве между хуррито-урартским и кавказскими языками, как это
сделал, например, Г.А. Меликишвили: «Основным материалом для изучения урартского
языка являются урартские надписи. Дополнительные сведения можно извлечь из ассирийских источников, где засвидетельствовано немало собственных имен, относящихся к
Урарту. Определенную помощь оказывают нам данные хурритского языка, в близком
родстве с которым находится урартский язык. Картвельские (картский, т.е. грузинский,
мегрело-чанский и сванский) и вообще кавказские языки также оказывают помощь в
правильном понимании ряда явлений грамматического строя урартского языка и в изучении его лексического состава» (Г.А. Меликишвили. Урартские клинообразные надписи.
Введение. // Вестник древней истории. 1953, № 1 – http://annales.info/urartu/ukn/intro.htm).
3
А.С. Чикобава. Введение в языкознание. Часть I. М., 1952, стр. 227.

101

вестными отдельными фактами древних языков», 1 что в компаративистике
считается допустимым при отсутствии достоверных древних источников, но
не желательным при их наличии и не дающим совершенно убедительных оснований для доказательства языкового родства.
Если подтвердится, что «хурритский и урартский не восходят наряду с
гипотетическим протообщекавказским к некоему еще более отдаленному
языку-основе, а что они произошли от более близкого предка, общего с одной
определенной ветвью (или семьей) кавказских языков», т.е., видимо, с нахскодагестанскими, при отсутствии каких-то признаков родства хурритоурартского языка картвельским и абхазско-адыгским, то это «поставит урартоведов и кавказоведов перед важными теоретическими выводами», а если
точнее – приведет к окончательному отказу от концепции генетического родства иберийско-кавказских языков, и в этом случае речь будет идти не об отрицании картвельско-северокавказского родства, а о разведении самих северокавказских языков по разным семьям.
Миграционная концепция происхождения народов и языков Кавказа не
ограничивается предположениями о перемещении предков всех кавказцев или
только нахов из Малой и Передней Азии на Кавказ. И.А. Джавахишвили,
например, считал, что картвелы в доантичную эпоху имели свою государственность в Малой Азии, а переместившись в пределы современной Грузии,
вернулись к родовому строю. Все картвельские племена и вообще всех кавказцев И.А. Джавахишвили рассматривал как переселенцев с юга на Кавказ в
доантичную эпоху, а значит, по большому счету это не иберийско-кавказские
племена, не аборигены Кавказа.
Автохтонность носителей иберийско-кавказских языков отстояла другая
часть историков и языковедов (Г.А. Меликишвили, С.Н. Джанашиа, И. Алиев,
Ю.Д. Дешериев и др.), на основании различных данных – исторических, антропологических, лингвистических – доказавших местное происхождение и
древнейшую общность основного населения Кавказа. Тем не менее, до сегодняшнего дня продолжаются попытки локализовать происхождение автохтонных народов и языков Кавказа где угодно за его пределами, но не самом
Кавказе. Как отмечал Г.А. Климов, «кавказское языкознание давно приобрело
себе незавидную репутацию сферы множества необоснованных (а в целом ряде и совершенно фантастических) генетических построений…». 2 Сам Г.А.
Климов, кстати, не разделял и иберийско-кавказскую гипотезу, предполагающую генетическое родство всех трех (или четырех) групп автохтонных языков Кавказа. Он был склонен присоединиться к числу тех, кто считал взаимное родство этих языков недоказанным, и не просто недоказанным, но весьма
сомнительным, предпочитая говорить о трех как минимум языковых семьях,
имевших разную временную локализацию в прошлом (в разных вариантах
такая точка зрения высказывалась Г. Деетерсом, К. Шмидтом, Г.В. Церетели,
А.Г. Шанидзе, Т.В. Гамкрелидзе, Г.С. Авхледиани, Н.С. Трубецкой и др.). Эта
Грамматика чеченского языка. В трех томах. Том I. Автор проекта и научный редактор проф. А.И. Халидов. Грозный, 2013, стр. 43-44.
2
Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 12.
1

102

концепция получает в последнее время все большую поддержку, а позиция
сторонников единой семьи иберийско-кавказских языков (А.С. Чикобава, В.Т.
Топуриа, Г.В. Рогава, К.В. Ломтатидзе, Ю.Д. Дешериев и др.) находит все
меньше поддержки. Здесь мы не можем не отметить, что мерилом достоверности и убедительности той или иной идеи, теории, концепции для нас не является количество их приверженцев и последователей: в этом одна из причин,
разумеется, не основная, что мы остаемся на позициях концепции иберийскокавказского генетического языкового и этнического родства.
Урартско-кавказские (хуррито-урарто-кавказские) параллели, как отмечают многие исследователи, встречаются чаще всего именно как хурритоурарто-кавказские и в этом варианте («алародийская гипотеза») характеризуются (сравнительно с другими) большей правдоподобностью и убедительностью, хотя судить об их достоверности, по всей вероятности, преждевременно. Вероятно, есть действительно некоторые основания предполагать,
что корни нахских языков восходят к урартскому языку, который в свою очередь широко контактировал с другими древними языками Малой и Передней
Азии – шумерским, хеттским, палайским, хурритским, эламским. Не все они
находились в родственных отношениях между собой, но тем не менее тесно
контактировали друг с другом, поскольку составляли круг самобытных языков народов, создавших одну из древнейших цивилизаций в истории человечества – государствоУрарту – «задолго до вступления на историческую арену
народов индоевропейских, семитических и алтайских». 1 В это число А.С. Чикобава включал также древние иберийские языки на Пиренеях и язык этрусков – создателей доримской цивилизации на Апеннинском полуострове (вряд
ли создателей самой римской цивилизации, как представляется некоторым).
В вопросе о генетическом родстве тех или иных или всех иберийскокавказских языков с древними трудно придерживаться строго определенной,
однозначной позиции, так как все известные гипотезы в высокой степени импликационны из-за недостатка материала и возможности разночтений одних и
тех же письменных памятников на базе тех или иных современных языков
Кавказа. Если с хеттским, или насийским / несийским языком что-то проясня1
А.С. Чикобава. Введение в языкознание. Часть I. М.,1952, стр. 227. Полнее о язык
Урарту и его предположительных связях с другими, в том числе и особенно с кавказскими, см.: А.А. Вайман. Урартская иероглифика: расшифровка знака и чтение отдельных
надписей. // Культура Востока: древность и раннее средневековье. Л., 1978; Г.Б.
Джаукян. Урартский и индоевропейские языки. Ереван 1963; И.М. Дьяконов. О языках
Древней Передней Азии» // Вопросы языкознания. М., 1954, № 5; Он же. Хурритский
язык и другие субстратные языки Малой Азии. // Древние языки Малой Азии. – М., 1980;
Дьяконов И.А., С.А. Старостин. Хуррито-урартские и восточно-кавказские языки // С.А.
Старостин. Труды по языкознанию. М., 2007 (или в: Древний Восток. Этнокультурные
связи». – М.: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1988); И.М. Дьяконов.
Урартские письма и документы. М-Л., 1963; Он же. Языки Древней Передней Азии. М.,
1967; А.С. Касьян. Клинописные языки Анатолии (хаттский, хуррито-урартские, анатолийские): проблемы этимологии и грамматики. Дис. к. филол. н. М., 2015; Г.А. Меликишвили. Урартский язык. М., 1964; «Урартоведческие заметки» // ВДИ 1951, №3; Он же.
«Урартские клинообразные надписи», М., 1960; Он же. «Урартские клинообразные
надписи» // ВДИ 1971, № 4; М.Л. Хачикян. Диалекты хурритского языка. М., 1978; и др.

103

ется и он, как и родственный ему палайский, скорее всего, является одним из
древних индоевропейских языков, 1 то с остальными, особенно с хурритским и
хаттским (протохаттским), никакой определенности и ясности нет до сих пор
и нет уверенности, что такая ясность будет достигнута в ближайшем будущем. От хаттов, или протохеттов/протохаттов, населявших в III-II тысячелетиях до н.э. северо-восточную часть Малой Азии и в конце концов вытесненных оттуда пришлыми индоевропейскими племенами хеттов, осталось мало
письменных памятников, причем и тех – по большей части коротких и фрагментарных. И.М. Дунаевская и И.М. Дьяконов склонны к тому, чтобы считать
вероятным родство хаттского (протохеттского) языка с абхазско-адыгскими,
отмечая при этом, что степень структурной близости между хаттским и картвельскими языками меньше, а с северо-восточно-кавказскими (т.е. нахскими и
дагестанскими) языками хаттский вообще не обнаруживает общих черт.2 Может быть, и так, но приводимые ими отдельные факты с таким же успехом
могут быть интерпретированы и как близкие к нахским: например, гласный +
n – показатель родительного падежа (ср. здесь нахск. -an, -in в словоформах
род. п. bēran, gālin); -eš, -aš – показатели множественного числа объекта (ср.
нахск. bēr- – bēraš «ребенок – дети», gāli – gālieš «мешок – мешки»); ђa, - ka
– показатели локатива (ср. нахск. lōmaђā «к горе», lämnaška «к горам»). 3 Мы
не пытаемся здесь выдвинуть гипотезу о родстве хаттского и нахских языков,
но не могли не привести нахские примеры, чтобы показать невозможность
однозначно категоричных заявлений типа «не проявляет никаких общих черт
с…». Какие-то общие черты, видимо, могут проявиться и у хаттского и нахских языков, хотят необязательно, чтобы они свидетельствовали об их родстве.
Предположительное (со значительной степенью вероятности) родство
нахских языков с древними языками – языками хурритов и урартийцев не
означает, что у нас есть возможность проводить прямые лексические и грамматические параллели между ними. С одной стороны, сам материал по этим
древним языкам скуден и ограничивается отдельными письменными памятниками, не дающими четкого представления о всей системе языка. С другой
стороны, исследователи нахских языков не располагают даже минимальным
материалом в виде памятников письменности и поэтому «привлекаемые к
сравнению факты живых иберийско-кавказских языков берутся без учета их
истории в наличной системе родственных языков». 4 Иными словами, по существу современные нахские языки сравниваются с известными отдельными
фактами древних языков. И тем не менее урарто-хуррито-нахское родство от1
См.: А.Н. Савченко. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. М., 1974,
стр. 29-31.
2
И.М. Дунаевская, И.М. Дьяконов. Хаттский (протохеттский) язык. – В кн.: Языки
Азии и Африки. III. М., 1979, стр.82-83.
3
Здесь и далее ввиду отсутствия соответствующих символов в отдельных случаях
нам приходится применять наиболее близкие по начертанию другие. В данном случае
для обозначения звука, передаваемого в чеченском языке буквосочетанием хь, мы используем оформленный на базе латинского h символ ђ.
4
А.С. Чикобава. Введение в языкознание. Часть I. М., 1952. стр. 227.

104

стаивается. В этой связи К.З. Чокаев, ссылаясь на собранный им самим и известный ему по другим источникам материал, отмечает, что вайнахские языки
«в большей степени, чем любой другой язык Кавказа, близки к языку Урарту,
а также к близкому к нему языку хурритов». 1 Перекликаясь с позицией А.С.
Чикобава в этом вопросе, точка зрения К.З. Чокаева импонирует отсутствием
национального эгоизма, проявляющегося у некоторых авторов плохо скрываемым «оттиранием» других народов и языков от Урарту. На фоне «растаскивания» языка Урарту по «национальным квартирам», характерного для большинства исследований в этой области, подобная позиция, основанная на признании, что не только вайнахские, но и «другие коренные языки Кавказа
близки к языку Урарту», кажется и более последовательной, и более перспективной.2 Если же изоляционистская тенденция будет продолжена и углублена,
то, по всей вероятности, не отдельные исследователи, а большинство кавказоведов сочтут продолжение темы иберийско-кавказского генетического родства бессмысленным и языки, которые мы еще выделяем как единую семью,
могут быть окончательно разведены по разным языковым семьям. В этом
направлении, кстати, работают и наши коллеги за рубежом. В частности, Х.
Феенрих в очередной раз на прошедшем в Тбилиси в 1998 г. форуме, посвященном 100-летию со дня рождения А.С. Чикобава, остановился именно на
этой проблеме, безапелляционно заявив в своем докладе «К членению нахскодагестанской семьи языков» о доказанности существования нахскодагестанской семьи3 и, следовательно, более глубоких различиях между не
только картвельскими и нахско-дагестанскими, но и абхазско-адыгскими и
нахско-дагестанскими языками. Если учесть, что эта традиция заложена еще
Н.С. Трубецким и между Н.С. Трубецким и Х. Феенрихом было немало исследователей, тяготеющих к такой точке зрения, становится понятно, что иберийско-кавказская языковая общность, в которой автор этой книги не разуверился, в наше время находит все меньше и меньше сторонников.
Если нахские (или вообще нахско-дагестанские) языки лингвистическая
традиция связывает своим происхождением с хуррито-урартскими, то с хаттским
языком4 языковедами соотносятся абхазско-адыгские языки. Впервые (еще в
К.З. Чокаев. Вайн мотт – вайн истори. Грозный, 1991 (на чеч. яз.), стр. 11.
В последнее время начали появляться другие версии, которые, с одной стороны,
утверждают нахско-урартское родство, но, с другой, само государство Урарту ассоциируют с Арменией, а нахов, видимо, считают выходцами из Армении. В таком духе написана, например, статья А.О. Степаняна, в которой речь идет о «связи вайнахов с Армянским нагорьем», вполне допустимой с учетом известного местонахождения одного из
древнейших государств – Урарту, но фактически подводится база под вряд ли доказуемое
армяно-вайнахское родство: А.О. Степанян. Цитадель урартских царей на Ванской скале
в Тушпе, столице Урарту. // «Объединенная газета», № 24(80), 15 ноября 2005 г.
3
H. Fähnrich. Gliederung der nachisch-dagestanischen Sprachfamilie. – Материалы Международного научного симпозиума, посвященного 100-летию Арнольда Степановича
Чикобава. Тбилиси, 1998, стр. 117-118.
4
Хаттский язык – язык хаттов, расселявшихся в III – начале II тысячелетия до н. э. в
северо-восточной части Малой Азии (в основном территория современной Турции), следы которого сохранились во встречающихся в иноязычных текстах топонимах, личных
именах и именах божеств. Обнаружено также небольшое количество культовых текстов
1
2

105

1919 году) гипотезу о возможном родстве хатского языка с западнокавказскими
(в том числе с убыхским) высказал швейцарский востоковед Эмиль Форрер,1 затем эту идею развивали другие.2 Об установленных до него и предполагаемых им
сходствах фонетического строя и лексического строя абхазско-адыгских языков с
хаттским писал также В.Г. Ардзинба.3 Исследователи отмечают определенные
структурные сходства формантов в западнокавказских языках и в хаттском,
наличие соотносимой сложной системы префиксации и суффиксации и некоторые другие структурные сходства, а также отдельные лексические параллели.
Другие исследователи, придерживающиеся макрокомпаративистских подходов и
классификаций, склонны к включению хаттского языка в сино-северокавказскую семью как самостоятельной ветви, без объединения его в одну группу с абхазско-адыгскими. Близкую точку зрения высказал недавно А.С. Касьян,
считающий, что глоттохронологический анализ позволяет говорить о существовании в одно и то же время прото-абхазо-адыгского и хаттского языков, которые,
с его точки зрения, представляли собой разные ветви сино-кавказской макросемьи, распавшейся примерно в XI тысячелетия до н. э. В результате этого распада,
по мнению А.С. Касьяна, образовались две большие ветви – протоязык синотибето-на-дене и протоязык северо-кавказско-баскский и енисейско-бурушаски.
Затем (во второй половине IX-го тысячелетия до н. э.) произошел распад второй
ветви на северо-кавказско-баскскую и енисейско-бурушаски ветви. С хаттским
языком, считает А.С. Касьян, сближается протоязык енисейско-бурушаски. Северо-кавказско-баскская ветвь распадается на северо-кавказскую и баскскую
ветвь позже – в VII тысячелетии до н.э. Далее: северо-кавказский протоязык распадается на западно-кавказский и восточно-кавказский протоязыки около 3800 г.
до н. э., а выделение из протозападно-кавказской ветви абхазо-абазинской, убыхской и адыгской ветвей произошло около 640 г. до н. э. Из всех этих рассуждений получается, что протозападно-кавказский язык существовал в одно время с
хаттским, еще живым в начале II тысячелетия до н.э. Еще до абхазо-адыгскохаттской гипотезы абазско-адыгские языки (и даже нахско-дагестанские, т.е.
практически все северокавказские) сближали с языком миттанни. Эта гипотеза
была выдвинута впервые, видимо, А.К. Глейе в статье «К праистории северноиз царского архива столицы Хеттского царства – Хаттусы (современная деревня Богазкале, ранее Богазкёй).
1
Emili Forrer. Die hethitische Bilderschrift, Chicago, 1932.
2
См.: И. М. Дунаевская. О структурном сходстве хаттского языка с языками северозападного Кавказа. // Сборник в честь академика Н. А. Орбели. М.-Л., 1960; И.М. Дунаевская, И.М. Дьяконов. Хаттский (протохеттский) язык. // Языки Азии и Африки. Т. III. М.,
1979, стр. 79-83; И.М. Дьяконов, С.А. Старостин. Хуррито-урартские и восточнокавказские языки. // Древний Восток этнокультурные связи. М. 1988, стр. 164-206; Иванов В.В.
Об отношении хаттского языка к северозападнокавказским//Древняя Анатолия. М., 1985,
стр. 26-59; A. Kassian. Hattic as a Sino-Caucasian language // Ugarit-Forschungen. Internationales Jahrbuch für die Altertumskunde Syrien-Palästinas. Bd 41, 2009-2010, р. 309-447.
3
Vladislav Ardzinba. Some Notes on the Typological Affinity Between Hattian and NorthWest Caucasian (Abkhazo-Adygian) Languages. In: «International Tagung der Keilschriftforscher der sozialistischen Länder», Budapest, 23-25. April 1974; В.Г. Ардзинба. Некоторые
сходные структурные признаки хатгского и абхазо-адыгских языков. // Переднеазиатский
сборник. М., 1979, стр. 26-37.
106

кавказских языков», опубликованной в 1907 году, предполагавшим, что родственные абхазо-черкесским племена в древности жили и южнее, до самой Месопотамии, а язык митанни занимает среднее место между абхазо-черкесскими и
нахско-дагестанскими языками.
Все еще обсуждается, хотя и не так активно, как в XIX в., индоевропейскокавказская (по большей части индоевропейско-картвельская) гипотеза. Нет необходимости пояснять причины, по которым Фр. Бопп убеждал в индоевропейскости картвельских языков1: с самого своего зарождения европейская компаративистика во всех языках искала и часто «находила» индоевропейские корни. Но
эта идея получила новое развитие уже в наше время. Так, ссылаясь на известные
науке факты лексических (!) параллелей картвельских и индоевропейских языков
и считая, что в этих случаях не всегда правомерно говорить о заимствованиях, а
«значительно естественнее истолковать этот факт как следствие общего происхождения», 2 киевский языковед И. Бурковский считает, что «межъязыковое
сравнение совокупности полученных этимонов для выявления их генетического
тождества» может привести к тому, что «будет неопровержимо доказано индоевропейско-картвельское языковое родство».3 Естественно, горские иберийскокавказские языки из этой системы выпадают и семья ИКЯ таким образом распадается.
Попытку
выдвижения
и
обоснования
нахско-(вайнахско-)индоевропейской гипотезы предпринял А.Д. Вагапов, на основе обнаруженных
им лексических и фонетических параллелей (вряд ли в полном объеме бесспорных) заявивший следующее: «Данные языкознания свидетельствуют, что наиболее близкими к прачеченскому языку по своему лексическому и фонетическому
составу являются индоевропейские языки. Именно к этому приводит нас сравнительный анализ фонетического строя, лексического состава, морфологических
элементов и структуры корня этих языков. Далее по степени родства с нахскими
идут дагестанские, абхазско-адыгские и картвельские языки».4 Такой вывод, на
наш взгляд, можно делать только в том случае, если установлен сам лексический
состав прачеченского языка и точно определен его фонетический состав, по отдельным фактам лексических параллелей говорить о родстве языков вряд ли правомерно. Кроме того, не высказывавший своего отрицательного отношения к
гипотезе индоевропейско-картвельского языкового родства А.Д. Вагапов из перечисленных им самыми отдаленными родственниками прачеченского языка
считает картвельские языки, в ностратической теории включаемые в одну макросемью с индоевропейскими, хотя логично было в этом случае ближайшими родFr. Bopp. Die kaukasischen Glieder des indoeuropäischen Sprachstamms. Berlin, 1847.
И. Бурковский. К вопросу о генетическом родстве картвельских и индоевропейских
языков. – Материалы Международного симпозиума, посвященного 100-летию со дня
рождения Арнольда Степановича Чикобава. Тбилиси, 1998, стр. 150.
3
Там же, стр. 152. Несколько раньше то же самое в отношении северокавказских,
особенно нахских, языков утверждал в своем докладе на конференции в Махачкале Я.С.
Вагапов, считая, что «нахоязычный этнос связан с индоевропейским миром отношениями отдаленного родства» (Проблемы происхождения кавказских народов. Махачкала,
1994, стр. 182).
4
А.Д. Вагапов. Происхождение чеченцев с точки зрения языкознания. – В кн.: Актуальные проблемы общей и адыгской филологии. Майкоп, 2001, стр. 35.
1
2

107

ственниками прачеченского языка считать и картвельские языки наряду с индоевропейскими. Тем не менее, продолжение исследований в направлении поиска
таких параллелей представляет несомненный научный интерес, в то же время
выводы, основанные на отдельных фактах, подобные тем, которые делают И.
Бурковский и А.Д. Вагапов, кажутся, по меньшей мере, преждевременными. Если «данные языкознания», а не одного автора, действительно свидетельствуют,
что «наиболее близкими к прачеченскому языку по своему лексическому и фонетическому составу являются индоевропейские языки», а С.А. Старостин и др.
ввели нахские языки наряду с дагестанскими и абхазско-адыгскими в сино-денесеверокавказскую семью, выходит, что такие данные макрокомпаративистам не
были известны (что невозможно в принципе, если они существовали), иначе нахские языки оказались бы в их классификации в ностратической семье. Впрочем,
это, видимо, дело времени, если учесть стремительное продвижение к моногенезу слиянием уже полученных макросемей: первый шаг сделан новой, суперклассификацией, объединившей выделенные макросемьи в 7 надсемей, первая и самая крупная – ностратическая, которая, при таком продвижении макрокомпаративистов, скорее всего, поглотит остальные 6 надсемей. Видимо, зашедшие
слишком далеко в своих глоттохронологических изысканиях макрокомпаративисты в какой-то момент поняли, что это выходит за рамки науки, и нашли научное
объяснение в виде не гипотезы, а теории моногенеза, которую, ввиду ее близости к библейскому и кораническому объяснению происхождения народов и языков, вряд ли кто будет оспаривать.
Эускаро-(баскско-) кавказская гипотеза существует в двух вариантах.
По одному из них предполагалось родство с баскским языком всех трех (или
четырех) групп кавказских языков, а баскский язык при этом рассматривался
по существу как праязык для кавказских. Кавказские языки, следовательно,
или теряли свое определение как автохтонных на Кавказе, или невозможно
было даже предположить, где могли они локализоваться до расхождения с
баскским.1 Эта гипотеза сейчас практически никем не поддерживается и не
пользовалась особой популярностью в пору своего выдвижения. Ее ограниченный вариант, построенный на предположении, а у некоторых авторов – и
на уверенности в том, что картвельские языки родственны с баскским языком
(эускалдунак), имеет своих сторонников и сейчас, преимущественно среди
грузинских баскологов и картвелологов, продолжающих развивать тему баскско-картвельского родства, но не только: от своих попыток обосновать баскско-картвельское родство не отказался, например, Ян Браун, курс лекций которого, прочитанный им в Тбилисском ГУ, был опубликован еще 30 лет
назад.2 В родстве этом они уверены вполне, но не могут прийти к однозначному мнению относительного того, кто из них – баски или картвелы – в
настоящее время проживают на своей исторической родине, а отсюда – кто
мигрировал в историческом прошлом. При любом решении ими данного воИменно такова гипотеза Й. Карста, изложенная им в: Grundzüge einer vergleichenden
Grammatik des Ibero-Kaukasischen. Leipzig-Strassburg-Zürich, 1932, Bd. I.
2
Ян Браун. Введение в баскологию. (Курс лекций). Тбилиси, изд-во Тбилисского
университета, 1984.
1

108

проса в целом эускаро-кавказская (или эускаро-картвельская) гипотеза, если
она не фантастическая, то, во всяком случае, в значительно большей степени
импликационная, чем урарто-кавказская. Тем не менее, отойти от этой гипотезы мешают явные типологические сходства баскского языка с кавказскими,
причем обнаруживается, что типологически баскский ближе к северокавказским языкам, чем к любому языку, получившему распространение в Европе:
это, скажем, агглютинативный по морфологии и эргативный по морфологии и
синтаксису язык с такими же отклонениями от эргативности в сторону номинативности, которые наблюдаются в некоторых кавказских языках; в баскском языке так же, как в эргативных кавказских языках, порядок слов «субъект – объект – предикат»; система числительных, обозначающих большие
числа (десятки, сотни и тысячи) двадцатеричная; здесь сложная глагольная
морфология с маркированностью в каждой финитной форме глагола от одного до четырёх лиц субъектов и объектов (ср. с абхазским языком с его полиперсональным глаголом, в котором лицо обозначается префиксальными показателями, следующими в определенном порядке друг за другом в соответствии с «эргативным принципом»). При этом до последнего времени не было
обнаружено явных признаков существенного типологического сходства баскского языка с соседними романскими и другими индоевропейскими языками.
В этом обсуждении баскской проблемы блеснул Джанфранко Форни, опубликовавший в 2013 году в «Journal of Indo-European Studies» свою большую работу, в которой приводит «фонетические, лексические и грамматические свидетельства того, что язык басков является индо-европейским языком». 1 Индоевропеисты встретили эту работу восторженно, оценивая ее как прорыв в исследовании проблемы происхождения баскского языка, однако настораживает
то, что исследователем выявлено 75 % базисной части лексики баскского языка, совпадающей с индоевропейскими этимологиями. Такой процент совпадений не дают даже языки, принадлежность которых к ИЕЯ давно не подвергается сомнению, а если судить по тому, что предполагаемое родство уходит в
очень отдаленные времена, сомнительно, чтобы баскский язык сохранил в себе больше индоевропейских черт, чем сами индоевропейские языки.
У нас нет возможности прослеживать и оценивать все гипотезы о внешнем родстве кавказских языков в целом, их отдельных групп или конкретных
языков с другими языками: их достаточно много (особенно много их появляется в последние годы) и вряд ли они могут быть охвачены в одной работе.
Ограничимся лишь перечнем наиболее известных научных гипотез и версий и
указанием их авторов, начиная с № 4 с учетом рассмотренных выше трех гипотез:
4) идея кавказско-этрусского родства, выдвинутая В. Томсеном, 2 на которого почему-то не ссылается утверждающий это родство с этрусским по

1

Gianfranco Forni. Evidence for Basque as an Indo-European Language. The Journal of Indo-European Studies. Volume 41, Number 1 & 2, Spring/Summer 2013, p.1.
2 V. Тhоmsen. Remarques sur la parente de la langue etrusque. // Bull. del 'Academie Royale des Sciences et des Lettres de Danemark. № 4, 1899. Kopenhagen.
109

крайней мере нахских языков Р.С. Плиев, 1 видимо, потому, что В. Томсен
предполагал старшинство этрусков по отношению к кавказцам, а Р.С. Плиев
ставит перед собой иную задачу – доказать, что этруски, 2 предками которых
были иные (не урартийцы), но родственные с урартийцами племена (нахи), –
потомки (не предки даже!) нахов; 3 однако языковеды до сих пор не смогли
определиться в вопросе о происхождении этрусского языка. Если принять получившую наибольшее распространение гипотезу о происхождении этрусков
из Малой Азии и их родстве с лидийцами, логично будет признать принадлежность их языка к вымершей хетто-лувийской (анатолийской) группе индоевропейских языков. Однако те сведения об этрусском языке, которыми располагает наука на сегодняшний день, недостаточно убедительно свидетельствуют об индоевропейских корнях языка этрусков;
5) концепция кавказско-эламского родства (Г. Винклер), генетически
связывающая всех кавказцев (у Г. Винклера) или их отдельные этнические
группы и народы (у подражателей) с одним из родственных урартийцам и
хурритам племен, называемых эламами;4не получила развития ввиду неубе1 Руслан Плиев. Хранитель тайн – язык… М., 1997.
2
Этруски (итал. Etruschi, лат. Etrusci, Tusci, др.-греч. τυρσηνοί, τυρρηνοί «тиррены»,
самоназв. Rasenna, Raśna)– древние племена, населявшие в первом тысячелетии до н. э.
(IX-I вв.) северо-запад Апеннинского полуострова (в древности область их расселения –
между реками Арно и Тибр – называлась Этрурия, другие названия – Тиррения и Тусция,
современное название Тоскана – от Тусции). Этруски создали развитую культуру, предшествовавшую римской и оказавшую на неё большое влияние. Письменность у этрусков
появилась в VII в. до н.э. Никто из исследователей этрусской истории и языка этрусков,
кроме В. Томсена и немногочисленных его подражателей, не связывал этрусков с кавказскими народами и их языками: см. Тюийе Ж.-П. Цивилизация этрусков / Пер. с фр. М.:
АСТ, Астрель, 2012; Робер Жан-Ноэль. Этруски. М.: Вече, 2007; Дж. Пенни. Языки Италии // Кембриджская история древнего мира. Т. IV: Персия, Греция и Западное Средиземноморье ок. 525–479 гг. до н. э. Под ред. Дж. Бордмэна и др. Пер. с англ. А. В. Зайкова. М., 2011; А.И. Немировский. Этруски. От мифа к истории. М.: Наука, 1983; А. И.
Немировский, А.И. Харсекин. Этруски. Введение в этрускологию. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1969; З. Майяни. По следам этрусков. М.: Вече, 2003; Кондратов А. А.
Этруски – загадка номер один. М.: Знание, 1977; Вогэн А. Этруски. М.: КРОН-Пресс,
1998; Бор Матей, Томажич Иван. Венеты и этруски: у истоков европейской цивилизации:
Сб. ст. М.;СПб.: д-р Франце Прешерн, Алетейя, 2008; и др.
3
Подхватив эту идею Р.С. Плиева, отдельные паралингвисты в последнее время пытаются обосновать уже ингушско-этрусскую версию, совершенно бездоказательно
утверждая, что этногенез ингушей восходит к этрускам, а с чеченцами у ингушей нет
ничего общего ни в плане этногенеза, ни в плане глоттогенетическом. Примечательно,
что авторами и апологетами таких «версий» являются лица, не имеющие отношения к
языкознанию и тем более к языкознанию сравнительно-историческому, или языковеды,
нашедшие только такой способ заявить о себе в этой науке.
4
Эламы, или эламиты – народ, расселявшийся на территории Элама. Носители эламского языка населяли южную и юго-западную области Ирана – Хузестан (от древнеперсидск. названия Элама Hujiyā) и Фарс с III тыс. до н. э. Эламский язык был господствующим и после вхождения Элама в Ахеменидскую державу в VI в. до н.э., но со временем
он уступил место персидскому языку и был утрачен. Однако, по свидетельству Истахри –
арабского путешественника X в. н.э., жители Хузистана говорили не только на персидском и арабском языках, но и на хузийском. Генетическое родство эламского языка с
110

дительности выводов, основанных на неполном знании строя самого эламского языка;
6) картвело-семитская, а после окончательного оформления Н.Я. Марром яфетической теории уже по существу кавказско-семитская концепция,1
согласно которой иберийско-кавказские языки по происхождению семитские;
кроме Н.Я. Марра, эта концепция выдвигалась, но с иными обоснованиями, А.
Тромбетти;
7) севернокавказско-енисейско-синотибетская гипотеза С.А. Старостина с постулированием праенисейского языка как праязыка и для северокавказских народов;
8) предположение о баскско-кавказско-енисейском языковом родстве,
выдвинутое О. Тайëром;
9) бурушаски-кавказская гипотеза Р. Блейхштейнера; и т.д.
Перечень этот еще не закончен. Мы, в частности, не привели здесь «новейшие открытия» в этой области, предлагаемые далекими от науки любителями, о которых есть смысл и необходимость говорить отдельно (в главе 6).
Вероятно, гипотезы о внешнем родстве кавказских языков в целом, их групп и
отдельных кавказских языков с другими будут появляться еще, но из всех,
которые есть к настоящему времени и могут появиться в будущем, наиболее
последовательной и перспективной представляется кавказско-урартская, или
кавказско-урартско-хурритская. Это вовсе не означает, что обоснование такого родства (кавказско-урартского) ставит под сомнение автохтонность носителей иберийско-кавказских языков на Северном Кавказе и в Закавказье. Ибедругими языками не доказано, высказывались только разные предположения о его родстве с кавказскими, алтайскими, дравидскими языками.
1
Вряд ли необходимо излагать подробно суть яфетической теории Н.Я. Марра, хотя
это представляет интерес и поучительно особенно для начинающих языковедов. Интересующихся отсылаем к соответствующим работам Н.Я. Марра и о нем. Некоторые основные работы Н.Я. Марра, имеющие непосредственное отношение к проблеме происхождения и древних связей языков народов Кавказа, в разработке которой он пришел к своей
яфетической теории: Грамматика древнеармянского языка. Этимология. Спб., 1903; Избранные работы. Т. 1. Этапы развития яфетической теории. М.-Л., 1933; Кавказ и памятники его духовной и материальной культуры. // Известия АН. Спб., 1912, стр. 69-82;
1933; Кавказские племенные названия и местные параллели. Петроград, 1922; Яфетические языки. // Избранные работы. Т. 1. М.-Л., 1933, стр. 290-311; Кавказские племенные
названия и местные параллели. Петроград, 1922; О языке и истории абхазов. // Сборник
статей об абхазском языке М.-Л., VII, 1938; О яфетическом происхождении баскского
языка. // Известия Академии наук. Петроград, 1920, стр. 131-142; Племенной состав
населения Кавказа. Классификация народов Кавказа. Петроград, 1920. Литература о Н.Я.
Марре весьма обширна, приводим некоторые источники: В.Б. Аптекарь. Список печатных трудов. // Всесоюзный центральный комитет нового алфавита Н.Я. Марру. М., 1936,
стр. 173-207; Десницкая А.В. Об оценках типологических теорий Н.Я. Марра и И.И. Мещанинова. // Лингвистическая типология и восточные языки. М., 1965, стр. 276-278; Г.О.
Костанян. Николай Яковлевич Марр. (К 100-летию со дня рождения). Ереван. 1965; В.А.
Миханкова. Николай Якеовлевич Марр. Очерк его жизни и научной деятельности. М.-Л.,
1935; А.С. Чикобава. Когда и как это было. – ЕИКЯ, XII, Тбилиси, 1985, стр. 14-23; М.В.
Горбаневский. В начале было слово…М.,1991.; В.М. Алпатов. История одного мифа:
Марр и марризм. М., 1991.
111

рийско-кавказские народы действительно могут быть самыми ранними пришельцами среди всех народов, населяющих современный Кавказ, и путь их
продвижения сюда мог начинаться с Малой и Передней Азии. Не только
правдоподобна, но и, по всей видимости, более других доказуема гипотеза о
продвижении хурритов на Кавказ после массового проникновения семитоварамеев и других иноязычных племен на территорию древних хурритов, о
слиянии хурритов с близкородственными им по языку урартийцами (уруатри)
в IX в. до н.э. и о постепенном расселении урартийцев по другим территориям
Закавказья и в северных районах Кавказа после того, как протоармянские
племена мушков постепенно вытеснили их отсюда после упадка в VI в. до н.э.
Урарту – государства, значительная, вероятно, основная, часть которого локализовалась на Армянском нагорье, в крае, который очень долго входил в состав древних хурритских государств (Митания, Алзи, Хеттское государство).
Во всяком случае, это более обоснованная во всех отношениях гипотеза и
строится она на более древних материалах, чем не забытая «идея о предках
современных севернокавказских народов», в качестве каковых со ссылкой на
византийские письменные источники (значительно более поздние) называют
многие северные «племена», и в первую очередь скифов. 1 Неистребимое желание сделать северокавказцев кем угодно, но не автохтонными народами на
этой территории и не «родственниками» картвелов, – это, по нашему мнению,
основная цель подобных исследований, не говоря о том, что они пытаются
подорвать и обесценить концепцию этногенетического родства и единства
большинства кавказских народов. Если бы подобные изыскания и строящиеся
на их основе выводы были объективны и беспристрастны, у нас, естественно,
не могло бы быть серьезных возражений и нам оставалось бы только согласиться с их авторами. Однако экстралингвистическая мотивировка и вряд ли
не преднамеренное игнорирование очевидных фактов (значительно меньший
возраст используемых этими исследователями источников, например) не
только заставляют скептически относиться к этим гипотезам и концепциям,
но и дают основание предполагать их неслучайность.
Вместе с тем нам приходится учитывать тот факт, что языки, на которых говорили родственные нам, иберийско-кавказским народам, племена,
населявшие древнее урартское государство, и языки родственных им племен
и народов доурартского и послеурартского периодов, не сохранились, оставив
после себя лишь фрагментарные письменные источники. Но именно эти последние дают определенные основания считать современные иберийскокавказские языки отголосками урартско-хурритского языка. И это нисколько
не означает, что предки чеченцев и других народов, родственные хурритам,
должны считаться пришельцами: государство Урарту, как установлено, занимало территории южнее Главного Кавказского хребта и восточнее, и распространяло свое влияние далеко на юг и запад, племенной союз урартов, бывших, скорее всего, частью хурритов, сформировался на Кавказе. Это нескольСм.: М.В. Бибиков. Византийские источники по истории Руси, народов Северного
Причерноморья и Северного Кавказа (XII-XIII вв.). – В кн.: Древнейшие государства на
территории СССР. М., 1982, стр. 134-141.
1

112

ко иное понимание автохтонности носителей языков Кавказа, чем то, которое
отстаивали С.Н. Джанашиа, Ю.Д. Дешериев и др., но отказывать в праве на
такое представление об автохтонности тем, кто продолжает заниматься изысканиями в данной области, у нас нет оснований потому, что безусловно и абсолютно доказанной не является и наша позиция. С другой стороны, вовсе не
безосновательна уверенность некоторых историков (в широком смысле,
включая, особенно, археологов), что те народы, которые считают самыми
ранними пришельцами, на самом деле просто автохтоны в полном смысле. В
этом отношении чрезвычайно важно, чтобы мы серьезно относились к рассуждениям, подобным высказанным Р.М. Мунчаевым по вопросу этногенеза
вайнахов соображениям, основанным на археологических (но не только) данных: «В последнее время ряд ученых стермится доказать, что культура (или
культуры) раннебронзового века Северного Кавказа созданы пришельцами из
Ближнего Востока, с одной стороны, а с другой – из Западной Европы. Другими словами, речь идет о том, что в эту эпоху на Северном Кавказе обитали
и семиты, и индоевропейцы, а также (по одной из версий) и тюрки, т.е. представители трех крупных языковых семей, исключая, как видим, кавказской.
Разумеется, такого в действительности не могло быть. Спрашивается, а где же
жили в таком случае коренные народы Северного Кавказа и вообще откуда и
когда они появились на Кавказе»; «Для меня очевидно, что процесс, отражающий этно-культурное развитие северокавказских народов, начался на их исконной теорритории еще в предшествующие периоды». 1 При этом Р.М. Мунчаев считал «научно доказанным фактом наличие несомненных языковых связей хуррито-урартской группы с северовосточнокавказскими языками, особенно с их нахской подгруппой», полагая, что эти связи сложились еще в эпоху ранней бронзы (там же), и был уверен, что одно другому не противоречит,
если учесть, что к приходу хурритов предки современных кавказских народов
были здесь, а не пришли с юга или юго-запада.
Поиск генетического предка современных языков народов Кавказа, таким образом, еще далек от завершения и получения результата, который
устраивал бы многих не по соображениям угодности, политической или иной
необходимости, а в силу своей объективности, научной бесспорности. Здесь
есть вполне правдоподобные и, вероятно, в перспективе доказуемые идеи и
гипотезы, среди которых мы выделили как наиболее перспективную, но не
единственную, которую можно рассматривать, урарто-хуррито-кавказскую
(считая при этом пришельцами хурритов, а не предков северокавказских
народов). Однако языковедам, заинтересованным в выяснении истинного
происхождения и древних связей языков народов Кавказа, предстоит еще
много работы, прежде чем эту гипотезу можно будет назвать теорией, основанной на фундаментально исследованных и установленных строго научным
анализом фактах. Единственная возможность достичь такого результата – это
Р.М. Мунчаев. Раннебронзовый век Северного Кавказа и проблема этногенеза вайнахов. // «Проблемы происхождения нахских народов». Материалы научной конференции, состоявшейся в Шатое в 1991 году. – В кн.: Чеченский архив. Выпуск III. Грозный:
Издательский дом «Парнас», 2010, стр. 139.
1

113

выбрать из множества известных ту гипотезу, которая имеет признаки наиболее последовательной, и сосредоточить усилия на ее проверке с привлечением
имеющихся и поиском новых материалов, руководствуясь при этом методами
и принципами компаративистики.
Трудность установления происхождения и древних связей современных
языков связана и с тем, что результаты поисков в области этногенеза (происхоженияч народов) и глоттогенеза (происхождения языков) могут не совпадать и нередко не совпадают. В древности этносы настолько часто и легко
смешивались, нередко теряя собственные или отказываясь от них и принимая
другие языки, что, исходя из одного только этнонима, говоря о языковой принадлежности его обладателя, мы рискуем совершить ошибку. В этой связи у
Л.Н. Гумилева были определенные основания заявить: «Оглядываясь на историю, мы не можем не отметить, что из народов, процветавших 5 тыс. лет тому
назад, не осталось ни одного; из тех, кто творил великие дела за 2 тыс. лет до
нас, уцелели лишь жалкие осколки немногих; те же, кто существовал в X в.,
по большей части еще живут, хотя и весьма изменившись. Надо думать, что и
в дальнейшем этносы будут появляться и исчезать. Как и почему это происходит – центральная проблема этногенеза». 1 Абсолютизировать это утверждение Л.Н. Гумилева, конечно, рискованно, потому что можно привести и
примеры сохранения в своей основе этносов, уходящих корнями в IV и III
тыс. до н.э., но нельзя не признать, что многие современные народы не могут
претендовать на то, что 3 и более тыс. лет назад они были такими же и с теми
же языками и культурами.
С проблемой смешения языков связана теория, согласно которой языки
автохтонных народов Кавказа представляют собой не языковую семью, а
сложившийся в результате ареальных контактов на протяжении длительного
времени языковой союз. Видимо, «понятие «языкового союза» … впервые
сформулировано в отношении к кавказскому языковому миру П.К. Усларом в
XIX в. при обосновании языкового родства». 2 Свое сомнение в родстве картвельских и северокавказских языков высказывали многие видные исследователи, такие, как Н.С. Трубецкой, Г.В. Церетели, В.И. Абаев, Ш.Д. Инал-ипа,
Т.В. Гамкрелидзе, Г.А. Климов, С.Л. Николаев, С.А. Старостин, Б.Х. Балкаров, А.К. Шагиров, Г. Фогт и др. Отметив, что регулярные звуковые соответствия между картвельскими (южнокавказскими) и северокавказскими языками не установлены, Г.В. Церетели писал: «Пока эти регулярные соотношения
не будут установлены, вопрос о генетических связях между картвельскими
языками и горскими языками Кавказа остается, скорее, предметом веры, чем
знания, и, как бы велика ни была эта вера, положению о родстве она доказа-

Л.Н. Гумилев. Этногенез и этносфера. // ж-л «Природа», 1970, № 1, стр. 51.
Габуниа З.М. Проблема языкового союза в современном кавказоведении в свете воззрений Бодуэна де Куртенэ // II Международные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая школа: традиции и современность (Казань, 11-13 декабря 2003 г.): Труды и
материалы. В 2 т. Под общ. ред. К.Р. Галиуллина, Г.А. Николаева. Казань: Изд-во Казан.
ун-та, 2003. Т. 2, стр. 126.
1
2

114

тельной силы не придает». 1 Спустя некоторое время об этом же писал Т.В.
Гамкрелидзе: «...если бы между картвельскими и северокавказскими языками
прослеживалась общность закономерного характера (не являющаяся результатом случайных совпадений или заимствования) в субстанции значимых
элементов, то она бы с необходимостью проявилась в наличии регулярных
звуковых (фонемных) соответствий между картвельскими и северокавказскими языками. Поскольку такого рода фонемные соответствия между отдельными группами кавказских языков не выявлены (между картвельскими, с одной стороны, и абхазско-адыгскими и нахско-дагестанскими, – с другой),
утверждения о существовании между ними «материальной общности морфем» носят, во всяком случае, преждевременный характер». 2
Опираясь на фундаментальные работы П.К. Услара, Н.С. Трубецкого,
В.И. Абаева, Б.Х. Балкарова, Ш.Д. Инал-ипа, Г.В. Церетели, А.К. Шагирова,
Г. Деетерса, Г. Фогта и др., З.М. Габуниа заключает: «Осуществлявшиеся в
кавказоведении исследования по взаимоотношению языков кавказского региона не только не прояснили общую ареальную картину, а несколько осложнили. Распространенная точка зрения об иберийско-кавказском родстве поставлена под весьма серьезное обоснованное сомнение, т.к. за это время научному
миру не было предоставлено капитальных исследований в области фонетики,
морфологии, синтаксиса, подтверждающих и связывающих картвельскокавказское генеалогическое единство. В то же время все чаще выдвигается
положение о типологических параллелях и схождениях, ведущих к аллогенетическому сродству, приобретенному в результате смешения, т.е. характеризуется наличием большого количества ареальных заимствований внутри контактирующих языков Подобные изменения привели к кардинально новому
взгляду на природу ареальной типологии кавказских языков: она рассматривается «как фактор внутренний, органический, как подпочвенный слой». 3
О языковом союзе как результате конвергентного развития, приведшего
к смешению языков в результате их длительных непосредственных контактов,
говорят, как правило, имея в виду взаимоотношение северокавказских и южнокавказских (картвельских) языков, взаимное родство языков внутри этих
двух групп при этом сомнению не подвергается, или, если такие попытки делаются, осторожно намекают на некоторую обособленность западнокавказских (абхазско-адыгских) языков. Картвельские языки действительно
существенно отличаются от нахско-дагестанских и абхазско-адыгских языков
как в лексическом и фонетическом, так и в грамматическом плане, но, с одной
стороны, не настолько глубоко, чтобы отрицать всякое родство между ними,
и, с другой стороны, вряд ли все общие черты звукового строя и лексические
общности, устанавливаемые при сравнении этих языков, являются результатом контактного конвергентного развития, смешения картвельских языков с
Г.В. Церетели. О теории сонантов и аблаута в картвельских языках. // В кн.: Типология общекартвельской структуры. Тбилиси, 1965, стр. 48-49.
2
Гамкрелидзе Т.В. Современная диахронная лингвистика и картвельские языки. //
Вопросы языкознания. 1971, № 3, стр. 43.
3
Там же.
1

115

северокавказскими языками. При этом надо иметь в виду, что при сравнении
картвельских языков с остальными кавказскими ограничиваются, как правило, грузинским языком, а введение в этот контекст еще, допустим, сванского
языка может привести к выводам нескольк иным – еще более сближающим
каертвельские и северокавказскими. Говорить не только о недоказанности, но
и недоказуемости родства этих двух групп языков, исходя из отсутствия установленных закономерных фонемных и морфемных соответствий, не менее
преждевременно,чем утверждение родства с опорой на недостаточные результаты кавказской компаративистики. Если кавказская компаративистика
продолжит расширение доказательной базы установлением закономерных
звукосоответствий вслед за М. Курдиани и М. Чухуа, добившимися серьезного продвижения в этом направлении в последние годы, сомнений в генетической общности всех языков автохтонных народов Кавказа будет, надо полагать, меньше. Что касается неуверенности некоторых коллег в родстве между
собой языков восточнокавказских и западнокавказских, здесь трудно рассчитывать, что в ближайшем будущем она будет развеяна фундаментальными
сравнительно-историческими исследованиями на базе значительно числа звукосоответствий, установленных внутренними реконструкциями, но здесь
нужно иметь в виду, что высказываемые сомнения чаще всего основаны на
типологических расхождениях нахско-дагестанских, с одной стороны, и абхазско-адыгских языков – с другой. Если к исследованию проблемы подойти с
тех позиций. Которыми руководствуется в своей докторской диссертации 1
А.И. Абдоков, надо полагать, что в этом вопросе можно получить результат,
говорящий в пользу родства соответствующих языков. А.И. Абдоков в результате проведенного исследования пришел к однозначному выводу, что
различия между западнокавказскими и восточнокавказскими языками в фонетике, морфологии, синтаксисе явно вторичны, при этом западнокавказские
языки в большей степени отошли от праязыкового состояния, вторые во многих отношениях продолжают черты такого состояния. Например, А.И. Абдоковым установлено, что в отношении классного согласования адыгские и
убыхский языки типологически ближе всего стоят к агульскому и удинскому
языкам, а абхазский – к табасаранскому.

1
А.И. Абдоков. Генетическое родство западнокавказских и восточнокавказских языков. Дис. … д-ра филол. н. Нальчик, 1999.

116

ГЛАВА VI. ГЕНЕТИЧЕСКОЕ РОДСТВО
ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИХ ЯЗЫКОВ
В изучении всех языков самая сложная проблема – установление их
происхождения и древних связей с другими языками. Долгое время, до достижения определенного уровня развития языкознания, это было практически
невозможно, и лишь в XIX веке генеалогическая классификация языков стала
реальностью.
В своей основе классификация была создана еще в XIX в. и в течение
более столетия после этого только уточнялась, отшлифовывалась применительно к конкретным языкам и их группам, которые в период ее появления
были слабо изучены или не были известны. Но в конце прошлого века в нее
стали вносить уже не коррективы: все чаще стали подвергаться сомнению генетическая близость и родство языков, принадлежность которых к одной семье казалась до этого очевидной, а с появлением глоттохронологического метода и ностратического направления в определении исторических связей
между языками и, соответственно, народами традиционная генеалогическая
классификация стала представляться многим заблуждением своих предшественников. С самого начала такого коренного поворота в представлении
межъязыковых исторических связей одним из ключевых объектов внимания
были языки, которые чаще всего называют кавказскими или иберийскокавказскими.
История народов Кавказа и их языков до сих пор содержит много белых
пятен и является предметом оживленных и даже ожесточенных дискуссий историков и языковедов. Особенную остроту эти дискуссии принимают в вопросах, прямо или косвенно касающихся того, какие современные кавказские
народы являются здесь, на Кавказе, автохтонными (самыми древними, коренными, аборигенными – от греч. autos «сам» и chtōn «земля»: «возникший на
месте современного местонахождения»). «Как показывает развитие этносоциальных отношений во всем мире, в идеологии национальных движений большую роль играет вопрос об автохтонности. Научные споры, в особенности те,
которые имеют идеологический импульс, неизбежно затрагивают этническую
принадлежность народов, живших здесь тысячу и более лет назад (в особенности это касается тех народов, которые однозначно не идентифицированы по
языку – например, носителей большинства культур бронзового и раннежелезного веков). Цели этих научных изысканий весьма прозрачны: надо непременно доказать высокий статус своего этноса в своеобразной иерархии автохтонности. Такие «научные основания» ложатся в фундамент не только политических притязаний на те или иные земли, но и в базу идентичности этноса».1 Развитие событий на Кавказе после развала СССР показало нам, что, к
сожалению, часто дело не ограничивается одними только дискуссиями: все
Ф.А. Шебзухова, В.А. Халюзин, А.А. Эбзеев. Пути преодоления этнофобий на Северном Кавказе. // Сборник материалов и докладов III международной научнопрактической конференции «Кавказ – наш общий дом». Часть I. Ростов-на-Дону, 2011,
стр. 80-81.
1

117

чаще и чаще в ход пускаются нецивилизованные, в том числе и военные, способы решения спорных вопросов, и в каждом случае корень разногласий и
конфликтов – в притязании каждой из конфликтующих сторон на свою автохтонность в отношении к занимаемой территории или территории, которую
она считает отчужденной от нее. В новейшей истории Кавказа могло бы не
быть многих драматических и даже трагических страниц, если бы вопросами
этногенеза народов и глоттогенеза языков Кавказа занимались профессиональные историки и языковеды с высоким сознанием своей ответственности,
ставящие во главу угла истину, основанную на анализе подлинных фактов,
даже в том случае, если она не очень «выгодна» народу, который они представляют.
В принципе, многим понятно, что из трех основных теорий этногенеза
народов (и глоттогенеза языков) Кавказа – миграционной, автохтонной и миграционно-автохтонной – в применении к большинству народов надуманна
первая, может быть предметом обсуждения, скорее всего, для окончательного
отказа от нее, третья, а наиболее приемлемой и соответствующей тем процессам, которые происходили на Кавказе, является вторая. Это не означает, что
миграционная теория вообще не «работает» в отношении отдельных народов,
но в то же время вряд ли она подтвердится в отношении носителей языков,
вводимых в иберийско-кавказскую (кавказскую) семью, и в этом отношении
представляется совершенно правильным рассуждение З.М. Габуниа и Р.Г. Тирадо, которые пишут, вообще отвергая миграционную и оппонируя миграционно-автохтонной теории, что «пришельцы в какой-то степени способны были оказывать влияние на местное население, но не могли изменить его лингвоисторический и психологический облик. О местном происхождении и древнейшей общности населения местных кавказских народов свидетельствуют
как историко-культурные, так и палеонтологические данные. Хотя, по всей
видимости, невозможно отрицать и того, что в прошлом этнолингвистическая
картина Кавказа подвергалась неоднократным внешним влияниям вследствие
притока иноязычного населения»; «Наиболее существенное влияние на древнюю этнологическую карту Кавказа оказали скифы, аланы, армяне и тюркоязычное население – карачаево-балкарцы, кумыки, ногайцы, турки». 1 Тем не
менее, попытки утвердить мнение, что считающиеся автохтонными народы
пришли с других территорий, продолжаются.
В последние десятилетия явственно прослеживаются две по сути параллельные линии в исследовании истории кавказских этносов и их языков, обе –
направленные на отрицание генетического родства языков и народов Кавказа.
Одни исследователи прилагают немало усилий, чтобы поставить под сомнение кавказскую автохтонность тех народов, которые до недавнего времени
считались аборигенами Кавказа, и, соответственно, подвести научную базу
под отрицание их взаимного языкового родства и принадлежности к самостоятельной языковой семье. Другие заняты поиском доказательств в пользу отнесения южнокавказских (картвельских) и северокавказских языков к разным
1
Зинаида Габуниа, Рафаэль Гусман Тирадо. Малочисленные языки в третьем тысячелетии и процессы глагобализации. Владикавказ, 2010, стр. 355-356.

118

семьям (последняя версия – включение первых наряду с индоевропейскими в
ностратическую семью и северокавказских – в сино-на-дене-бурушаскисеверокавказскую семью). Научную базу под разделение едиой семьи автохтонных народов Кавказа заложил Н.С. Трубецкой, не видевший ни генетического родства, ни, в сущности, структурно-типологического сходства между
юнокавказскими (картвельскими) и северокавказскими языками, а его последователи пошли дальше и пришли к утверждению, в очередной раз озвученному в публикации С.А. Старостина начала 2000-ых годов, что «так наз.
«иберийско-кавказская» гипотеза о генетическом единстве всех трех коренных семей Кавказа (нахско-дагестанской, абхазо-адыгской и картвельской) – в
настоящее время должна быть отвергнута» на том основании, что картвельские и северокавказские языки практически не обнаруживают сходств в области базисной лексики», 1 включающей, по убеждению макрокопаративистов, и
такие «семантемы», как «вошь», «полный, наполнять», «имя», «новый» (заметим: эти и некоторые другие слова, смнительные в отношении их «базисности», включаются в список, в самом полном сводешевском варианте не превышающий 207 слов). Самое удивительное, что вдохновителем «школы Иллич-Свитыча – Старостина» с большой долей вероятности можно считать не
столько О.Н. Трубачева, сколько немецкого картвелолога Г. Деетерса, в своем
предположении о родстве не картвельских и восточнокавказских языков между собой, а, например, восточнокавказских и бурушаски, фактически исходивший только из собственного понимания совпадения систем именных классов у последних. Придя к не вызывающему особых споров и удивления у самих кавказоведов выводу о том, что категория классов «пронизывает» грамматическую систему далеко не всех кавказских языков, он усомнился в родстве картвельских и остальных языков автохтонных народов Кавказа и, найдя
в этом плане сходство с бурушаски, заложил камень в основании синосеверокавказско-бурушаски и т.д. семьи языков. 2
Разночтения в определении места языков народов Кавказа в генеалогической классификации обусловлены и тем, что равной сопоставимости иберийско-кавказских языков в историко-генетическом плане на сегодняшний
день нет и они в разной степени поддаются историко-генетическому изучению. Это обусловлено отсутствием достаточного фактического материала.
Следовательно, нам, видимо, придется примириться с тем, что реконструировать язык-основу, общеиберийско-кавказский праязык по классической схеме,
разработанной компаративистами в XIX веке и успешно примененной ко многим языкам, никогда не удастся, и сомнительно, что это можно будет сделать
или, наоборот, опровергнуть общность происхождения всех языков автохтонных народов Кавказа методами новой по существу компаративистики (В.М.
Иллич-Свитыч, А.Б. Долгопольский, С.А. Старостин, В.А. Дыбо и др.). Хотя,
правда, стопроцентно достоверными нельзя считать и выводы, сделанные в
С.А. Старостин. Северокавказские языки. // Языки. Мира. Кавказские языки. М.: Academia, 2001, стр. 79.
2
Deeters G. Gab es Nominalklassen in allen kaukasischen Sprachen? // “Corolla linguistica”. Wiesbaden, 1955.
1

119

отношении языков, к которым этот метод применен наиболее успешно, о чем
говорят работы последних лет: в них вновь поднимаются вопросы происхождения и связей, например, языков индоевропейских. Вместе с тем есть возможность, и она уже использована нашими предшественниками, проследить
становление современной нам системы отдельных языков средствами внутренней реконструкции, сравнить полученные на материале разных языков результаты с тем, чтобы обосновать (или, если материал приведет к этому)
опровергнуть родство этих языков. Конечно, импликационность таких построений и выводов будет значительно выше, чем сделанные в полном соответствии с классическим сравнительно-историческим методом заключения о
родстве индоевропейских, семитских и других языков, древнее состояние которых отражено в многочисленных письменных памятниках, но все же это
вполне обоснованная гипотеза, заслуживающая доверия, во всяком случае, до
тех пор, пока она не будет опровергнута методами классического сравнительно-исторического языкознания на достоверном материале. Суть этой гипотезы сводится к ряду положений, выдвинутых в свое время А.С. Чикобава. Вовсе не считая родство соответствующих языков окончательно установленным
и доказанным в полном соответствии с требованиями компаративистики, А.С.
Чикобава, тем не менее, был уверен, что в отношении языков народов Кавказа
говорить об их родстве можно не в меньшей степени, чем о родстве многих
языков внутри других языковых семей: «Иберийско-кавказские языки объединены общностью происхождения, это – родственные языки». 1 Что касается
возможности установления «первоисточника» этих языков, он писал по этому
поводу следующее, имея в виду не только кавказские языки: «Родственные
языки имеют общее исходное начало: язык-основу, его диалекты. Допускать
существование языка-основы не значит стремиться к его восстановлению. Это
невозможно. Это и не нужно: важно и нужно проследить (в пределах возможного) историю становления родственных языков…». 2
Почти (но почти!) не оспариваемый сейчас тезис о генетическом родстве иберийско-кавказских языков был сформулирован в науке не сразу. Ученые шли к нему долго и еще дольше искали его обоснования. При этом примечательно, что в первой половине XIX века, когда создавалась сама генеалогическая классификация, в числе привлекавших пристальное внимание компаративистов были именно языки народов Кавказа, что, видимо, объяснялось
многими очевидными их сходствами. [Однако в последнее время от признания родства этих языков очень легко и скоро пытаются отказаться, не выдвигая при этом новых серьезных аргументов, основанных на беспристрастном
анализе языкового материала. Самым серьезным возражением против общего
иберийско-кавказского глоттогенеза до утверждения макрокомпаративистских гипотез была уверенность тогда еще немногих языковедов в том, что при
четких фонетических соответствиях между западно- и восточно-кавказскими
языками таких соответствий не обнаруживается между этими языками и южА.С. Чикобава. «Введение в иберийско-кавказское языкознание»: общие принципы и
основные положения. – ЕИКЯ, VII, Тбилиси, 1980, стр. 34.
2
Там же, стр.17-18.
1

120

но-кавказскими, т.е. картвельскими, а близость к ним грузинского языка обусловлена субстратом и существованием «кавказского языкового союза»].
Когда в 1858 г. «по высочайшему повелению» государя-императора
Петр Карлович Услар взялся за составление истории и этнографии Кавказа,
он считал своим долгом собрать как можно больше исторически правдивого
материала и на его основе написать «удовлетворительную историю» всего
Кавказа. Поскольку у большинства народов Кавказа не сохранилось исторических письменных памятников, он подчеркивал исключительное значение
лингвистических данных для изучения древней истории кавказских народов.
Целый ряд сохраняющих свое значение для лингвистического кавказоведения
монографий, написанных П.К. Усларом по отдельным кавказским, в основном
дагестанским, языкам (абхазскому, чеченскому, аварскому, лакскому, даргинскому – «хюркилинскому», лезгинскому – «кюринскому», табасаранскому),
рассматривался им как подготовительная работа к исследованию истории
народов Кавказа: «Если тем, что я напишу, мне удастся хотя несколько способствовать указанию настоящего пути для будущих исторических исследований на Кавказе…, то уже заслуга моя будет велика», – писал он.1 После
написания трех монографий по трем кавказским языкам (абхазскому, чеченскому, аварскому) П.К. Услар пришел к выводу, что они представляют три
ветви «семейства» языков, генетически родственных друг другу: абхазскоадыгской ветви, нахской и дагестанской (в терминах, которыми мы пользуемся сейчас). «Грузинский, по-видимому, есть язык кавказский», но П.К. Услар
не смог решить вопрос о взаимоотношении горских и картвельских языков: не
имея достаточного лингвистического материала по картвельским языкам, он
ограничился этим осторожным предположением. В дальнейшем, как известно,
опровергаемое в наше время многими генетическое родство картвельских и
«горских» иберийско-кавказских языков было вполне удовлетворительно
обосновано и признано большинством исследователей. Тем не менее, и сейчас, не оспаривая часто встречающееся утверждение, что «совокупностью современных показателей археологии, антропологии, лингвистики и этнографии
установлено глубоко местное происхождение нахско-дагестанских народов», 2
если и подвергаемое сомнению, то чаще всего самими представителями этих
народов, почему-то уверенными, что статус пришельцев (с Ближнего Востока) для предков нахов предпочтительнее, все настойчивее разделяют северокавказцев и грузин (соответственно не признавая и языковое родство), а нередко также нрароды и языки Северо-Западного и Северо-Восточного Кавказа. До полного отрицания общекавказского языкового и этнического родства
еще не дошло и, надеюсь, не дойдет, потому что доводов в пользу такого родства все-таки больше.
П.К. Услар. Этнография Кавказа. Языкознание. II. «Об исследовании кавказских
языков». Тифлис, 1888, стр. 16. Спустя полтора века после этой самооценки П.К. Услара,
весьма скромной, мы можем отметить, что его исследования во многом определили «пути для будущих исторических исследований на Кавказе».
2
Р.Ж. Бетрозов. К вопросу о происхождении народов Северо-Восточного Кавказа и
центральных районов Северного Кавказа. // ж-л «Исторический вестник», 2005, № 2,
стр. 9.
1

121

Чем же объясняется генетическое родство иберийско-кавказских языков, в котором сомневались и сомневаются до сих пор отдельные исследователи, в том числе и сами кавказцы?
У А. Мейе читаем: «Два языка называются родственными, когда оба они
являются результатом двух различных эволюций одного и того же языка,
бывшего в употреблении раньше», 1 а отсюда следует, что некоторая совокупность языков, обладающих этим признаком и имеющих общего для них
«предка», есть языковая семья. Однако у А. Мейе нет четкого указания на
важность или обязательность/необязательность типологического (структурного, в том числе морфологического) сходства этих языков в их современном
состоянии, а это важно там, где устанавливается генетическое родство языков, не имеющих письменных памятников. Как бы не относились компаративисты к синхронному сравнению языков, они не могут убедительно возразить
утверждению, что «сравнительно-типологический анализ используется в качестве вспомогательного средства для изучения истории языка». 2 Подобные
возражения могут быть только в том случае, если скептическое отношение к
синхронно-типологическим исследованиям сформировано под воздействием
слишком буквально воспринятой крайней позиции Н.С. Трубецкого.
Более определенно понятие «семья языков» разъясняется у О.С. Ахмановой: «…Совокупность (группа) ряда языков, сходство которых объясняется
общностью происхождения», 3 т.е. языковая семья – это генетически родственные языки, в той или иной степени сохранившие общие черты доныне.
Мы не должны забывать, что далеко не все догадки и предположения о родстве языков были основаны на их целенаправленном сравнительноисторическом изучении. Первые выводы о вероятном родстве языков, которые мы сейчас называем индоевропейскими, были сделаны задолго до того,
как Фр. Бопп, Р. Раск и другие европейские языковеды обосновали и утвердили метод сравнительно-исторического анализа языков. Ничего не знал о будущей компаративистике, например, голландский языковед Ламберт Тен Кате, который в начале XVIII в. сравнил грамматические структуры ряда европейских языков (готтского, немецкого, голландского, англосаксонского, исландского) и уверенно заявил об их историческом родстве. Ту же работу на
материале славянских языков провел М.В. Ломоносов, пришедший к выводу о
родстве и общности происхождения не только славянских, но и последних с
балтийскими, греческим, латинским, германскими языками. В начале XIX в.,
до компаративистики, отправляясь от сравнительного анализа современных
славянских языков и в пределах возможного для этого времени углубляясь в
их историю, к таким же выводам пришли А.Х. Востоков и И. Добровский.
Вряд ли такие подтвердившиеся впоследствии выводы могли быть сделаны,
если бы сохранение некоторых или значительного объема основных общих
черт не было закономерностью, приложимой ко всем родственным языкам.
А. Мейе. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М.-Л., 1939,
стр. 50.
2
А.С. Чикобава. Указ раб., стр. 11.
3
О.С. Ахманова. Словарь лингвистических терминов. М.,1969, стр. 402.
1

122

Но есть и несколько иная точка зрения. Судя по последовательности и
настойчивости А.С. Чикобава в разграничении генеалогической и морфологической (структурной) классификаций языков, особенно по замечаниям о том,
что «морфологическая классификация языков не нуждается в истории», 1 «в
результате морфологической классификации выделяются морфологические
типы, в результате же генеалогической – семьи языков», 2 семья языков должна определяться как совокупность всех языков, имеющих один источник происхождения – праязык, язык-основу, независимо от структурных и лексических сходств и различий между ними. Установить такое генетическое родство
можно «анализом системы языка средствами внутренней реконструкции». 3 В
общетеоретическом плане такая позиция безукоризненна, никто не может
возражать против того, что языковое родство и древние связи языков должны
определяться в строгом соответствии с требованиями классического сравнительно-исторического метода, но нельзя не учитывать и того, что большинство языков мира в таком исключительно строгом соответствии с установленными «правилами» не может быть исследовано. В применении к иберийско кавказским языкам подобная позиция чревата, например, тем, что ее постулирование не только вынудит отказаться от понятия «иберийско-кавказские
языки» (или, что в данном случае одно и то же, «кавказские языки»), но и вообще не позволит делать какие-то выводы об их происхождении, наличии
общих корней с какими-либо иными языками, в том числе и с теми языками, с
которыми их генетически соотносят критики иберийско-кавказской концепции: если взаимное родство южно- и северокавказских языков нельзя считать
доказанным потому, что оно не подкреплено достоверными данными, полученными внутренней реконструкцией праформ, во всяком случае, северокавказских языков, то откуда такая уверенность, что на такой же базе данных
можно утверждать родство северокавказских языков с сино-на-денебурушаски языками? Ведь, «сравнивая» языки автохтонных народов Северного Кавказа с языками «сино-...», С.А. Старостин и др. не добавили к реконструкциям праформ кавказских языков ничего особенно нового, полученного
классическим методом, и по существу использовали материал языков в их современном состоянии. Что касается перспектив исторического и сравнительно-исторического изучения иберийско-кавказскиз языков, то, наверное, в
применении к таким языкам, как северокавказские, необходимы какие-то и
иные, кроме классического сравнительно-исторического метода, подходы,
дающие при отсутствии памятников письменности, подводящих к отдаленному прошлому, хотя бы косвенные подтверждения выдвигаемым гипотезам.
«Внутренняя реконструкция» исследуемых языков и сравнение результатов
этих процедур на материале конкретных иберийско-кавказских языков не доводят нас до сáмого языка-основы,4 поэтому реально генетическое родство
А.С. Чикобава. Введение в языкознание. Часть I. М., 1952, стр. 198.
Там же, стр. 234.
3
А.С. Чикобава. «Введение в иберийско-кавказское языкознание…», стр. 11.
4
Главная причина, конечно, в том, что мы не располагаем письменными памятниками, которые позволили бы провести соответствующие реконструкции по надежным источникам. Однако современные индоевропейские языки тоже не располагают очень
1
2

123

иберийско-кавказских языков в значительной степени обосновывается их
структурными сходствами в современном состоянии и в недавнем прошлом.
Сравнительно-типологический анализ играет в данном случае чуть бóльшую
роль, чем просто «вспомогательный метод», и во многих случаях выводы о
родстве или неродстве соответствующих языков основаны на сравнении фактов их недавнего прошлого или даже их сравнении в современном состоянии.
Говоря о генетическом родстве иберийско-кавказских языков, мы в любом случае (постулируя или не постулируя в применении к ним сравнительно исторический метод) предполагаем, что у них один источник происхождения,
что все они восходят к единому пракавказскому языку. Но к какому?
Предполагается, что у всех известных языковых семей есть общий
«предок». Для его обозначения употребляют термин с префиксом ПРА-: праиндоевропейский, пратюркский, прасемитский и т.д. Самих этих языков, конечно, сейчас нет. Нет также абсолютно достоверных сведений о том, что
они существовали когда-то как единые языки того или иного сообщества людей, или что праязыки были именно теми, которые «смоделированы» нашими
реконструкциями. Описания праязыков получены в результате сравнительно исторических исследований, в которых активно использовался метод реконструкции (восстановления, воссоздания), и выявления таким образом тех корней, единиц и категорий, к которым восходят соответствующие языки. Причем сравнение простиралось настолько глубоко в историю, насколько это было возможно, а последнее зависит от наличия в первую очередь памятников
письменности. Реконструируя систему того или иного языка и сравнивая ее с
другими, компаративист может углубиться в историю глубже, чем она документирована письменными источниками, но проделывать такую работу вообще без подобных источников во всяком случае невероятно трудно. В этом
контексте совершенно очевидно, что 20 языковых семей, выделенных в генеалогической классификации, и языки, не входящие в семьи и существующие
обособленно – японский, айнский, рюкюский, корейский, бурушаски (последний, кстати, ранее считавшийся изолированным, С.А. Старостин включил в
сино-северокавказскую макросемью), не все выделены в результате строгого
следования требованиям сравнительно-исторического анализа по письменным
источникам, хотя бы потому, что многие языки такими письменными памятдревними текстами, по которым их можно было бы возводить к одному праязыку, и соответствующие реконструкции проводились и проводятся по источникам, с большей или
меньшей степенью достоверности оцениваемым как индоевропейские. Древнейшими
известными памятниками индоевропейских языков считаются хеттские тексты, относящиеся к XVII в. до н.э. Некоторые гимны Ригведы и Атхарваведы, тоже достаточно древние, восходят приблизительно к 1400 до н.э. или даже ранее, однако они передавались в
устной форме и были записаны позднее. К древним памятникам письменности индоевропейцев можно отнести гомеровский эпос, датируемый 13 или даже к 14 в. до н.э., и фрагменты Авесты (время создания которой точно не определено до настоящего времени).
Как видим, возраст самого раннего памятника 3200-3300 лет, т.е. восходит к тому времени, когда дивергенция гипотетического праиндоевропейского языка практически завершилась, причем среди перечисленных памятников единственный (гомеровский эпос)
имеет отношение к современным живым индоевропейским языкам.
124

никами не располагают и нет данных, что они создавались когда-нибудь в отдаленном историческом прошлом. Поэтому сравнительно-историческое языкознание допускало установление родства языков и на основе диалектных
данных. Кроме того, при установлении генетического родства как вспомогательное средство может быть привлечен и сравнительно-типологический метод. Все эти средства и возможности в совокупности использованы при установлении генетического родства индоевропейских, сино-тибетских, семитских, угро-финских и других языков, но некоторые языковые семьи выделены
без достаточного обоснования, так как при их группировании не использовался или не мог использоваться в достаточной мере метод реконструкции –
важнейший и самый надежный в данном случае. К этому числу относится и
иберийско-кавказская семья языков.
Из всех иберийско-кавказских языков только один – грузинский – обладает зафиксированной в источниках древней письменной культурой и достаточно хорошо изучен в историческом плане. 1 Усилиями грузинских ученых
практически полностью воссоздан древнегрузинский язык, формирование которого завершилось в XII веке, причем уже в этот период это был литературный грузинский язык. Все остальные языки из семьи ИКЯ младописьменные
или бесписьменные. Не все они к тому же имеют диалекты. Сравнительноисторическое изучение этих языков, если оно вообще возможно, далеко от
завершения или даже удовлетворительных результатов, поэтому, как бы мы
не относились к самой концепции иберийско-кавказского языкового родства,
нет оснований считать его вполне доказанным. При выделении этой языковой
семьи на самом деле возобладал сравнительно-типологический, а не декларируемый при этом сравнительно-исторический метод. Поэтому не совсем убедительно утверждение Ю.Д. Дешериева, что «обстоятельные исследования
советских кавказоведов позволили уточнить состав кавказских языков, выяснить взаимоотношения между ними (во всяком случае, в пределах отдельных
групп и подгрупп). В настоящее время нет ни одного неисследованного кавказского языка». 2 К сожалению, большинство кавказских языков относится к
числу неисследованных или исследованных крайне слабо в сравнительно историческом плане, поэтому вряд ли можно быть настолько категоричными,
1
Есть определенные основания считать, что грузинский язык не единственный из
кавказских языков, который мог иметь письменность в отдаленном историческом прошлом. В этом контексте особо следует выделить удинский язык, который в прошлом был
распространен на гораздо большей территории, чем в наше время, и является одним из
языков Кавказа, когда-то имевшим свою письменность, но впоследствии переставшим
использовать ее. Считается, что кавказско-албанский язык, письменность для которого
была создана, по мнению ряда исследователей, в V веке н. э. (около 430 г.) Месропом
Маштоцем, ближе всего к удинскому, но, тем не менее, есть и мнение, что нет убедительных доказательств того, что это была письменность, фиксировавшая именно удинский (древнеудинский) язык. При этом, с точки зрения многих грузинских исследователей, Месроп Маштоц не мог быть создателем ни албанской, ни грузинской письменности, так как он не владел ни тем, ни другим языком и, естественно, не мог создавать
письменность для языков, которыми не владел.
2
Ю.Д. Дешериев. Изучение иберийско-кавказских языков в советскую эпоху. – Известия ЧИНИИИЯЛ, т. 1, вып. 2, «Языкознание», Грозный, 1959, стр. 35.

125

говоря о том, что взаимоотношения между ними окончательно выяснены.
Уточнение состава иберийско-кавказских языков с точки зрения их генетических взаимоотношений и древних связей друг с другом и другими языками (с
высокой степенью достоверности и убедительности) возможно в результате
их сравнительно-исторического анализа на базе исторических фонетик, лексикологий и грамматик конкретных языков, поэтому в реальность такого
уточнения можно будет поверить, когда появятся монографические исследования «Древнечеченский язык (или древненахский, древневайнахский)»,
«Древнеаварский язык», «Древнелезгинский язык», «Древнеабхазский язык»
и т.д. Сравнительно недавнее появление «Этимологического словаря северокавказских языков»1 в какой-то степени облегчает задачу установления соответствий между этими языками, но в словаре слишком много явно ошибочных
этимологий, приводящих к неверным параллелям, и в этой связи нельзя не
согласиться с М.Х. Шахбиевой: с одной стороны, по ее мнению, «авторами
был сделан первый смелый шаг на нелегком пути сравнительноисторического исследования неиндоевропейских языков», но, с другой стороны, проанализировав словарь в части нахских этимологий, она отмечает, что
«приведенный материал показал, что для северокавказских языков применение этого метода на лексико-семантическом уровне преждевременно. Языки
указанного ареала сначала должны быть исследованы по их дифференцирующим признакам: это поможет откорректировать саму методику сравнительноисторических исследований в применении ее к кавказским языкам, не имеющим длительных письменных традиций»; В частности, «из данного словаря
для нахской этимологии лингвист может извлечь большое количество лексического материала по северо-кавказским языкам и лишь единичные случаи
верного объяснения их звуковых соответствий». 2
Видимо, следует задуматься, правильно ли мы делаем, пытаясь строго
следовать постулируемому тезису о том, что генетическое родство языков
может быть установлено только их историко-сравнительным анализом, и делая вид, что родство иберийско-кавказских языков установлено именно таким
путем, хотя при этом прекрасно осознаем ограниченность своих возможностей в этом плане. Там, где нет возможности использовать или использовать в
полной мере классический сравнительно-исторический метод, стоило бы более энергично и целеустремленно, чем мы это делаем сейчас, прибегать к помощи «вспомогательного» сравнительно-типологического (сопоставительнотипологического) метода. То, что можно было сделать в этом плане в рамках
сравнительно-исторического языкознания, используя диалектный и скудный
исторический материал, в основном уже сделано предшественниками (особенно в XIX и в начале XX в., когда, собственно, и было установлено вероятное родство языков народов Кавказа), и следовало бы смириться с тем, что
приведение к «общему знаменателю» на основе исторических данных так, как
1

S. L. Nikolayev, S. A. Starostin. A North Caucasian etymological dictionary. M.: Asterisk,
1994.
2
М.Х. Шахбиева. Проблемы нахской этимологии. // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. М., 1998. № 4, стр. 100.
126

это сделано в отношении индоевропейских языков, малореально в отношении
языков иберийско-кавказских. Видимо, намного плодотворнее будут наши
поиски общего корня и древних связей иберийско-кавказских языков, если мы
пойдем по пути синхронного сопоставления современных языков и диалектов
народов Кавказа, оценки установленных в результате синхроннотипологических обобщений соответствий фонетического, морфологического
и т.д. строя с точки зрения того, насколько они подтверждают или, наоборот,
не подтверждают предположение о генетическом родстве иберийскокавказских языков. Таким образом, скажем, не очень трудно установить явные соответствия между нахскими и дагестанскими языками, между нахскими
и картвельскими, между группами дагестанских языков, между абхазскоабазинской и адыгской группами.
Возьмем для сравнения слова, отражающие семантемы, обязательно
присутствующие в базисной части лексики любого языка. Список М. Сводеша
в сокращенном С.Е. Яхонтовым варианте здесь не совсем подходит, поскольку содержит лексемы, вряд ли в нем уместные. Полагаем, что в таком списке
обязательно должны присутствовать семантемы «палец», «бедро; бок»,
«язык», «волос; шерсть», «брат», «сын», «отец», «мать», «дочь», «мальчик»,
«девочка», «глаз», «огонь», «гора; холм; вообще возвышенность», «один»,
«ветер», «вода», «зуб; клык», «камень», «кровь», «рог», «рука», «собака» и
др. и не должны включаться «соль», «рыба», «вполне», «вошь», «новое»,
«кость (игральная)» и пр. Материал для сравнения извлекаем из известного
«Словаря языков и диалектов народов Северного Кавказа» Б. Комри и М. Халилова. Ввести в таблицу все дагестанские языки невозможно и из-за их многочисленности, и по той причине, что их список до сих пор не определен (в
первую очередь из-за отсутствия четких критериев разграничения диалектов и
языков), поэтому ограничиваемся несколькими «основными» языками дагестанской группы, в каждом конкретном случае дополняя соответствующие
ячейки примерами явных или подразумеваемых соответствий в других дагестанских языках или диалектах в их традиционной классификации (при наличии соответствий в большинстве диалектов языка или большинстве языков
соответствующей подгруппы ограничиваемся примером «основного» языка).
Проведенное сравнение показывает, что целый ряд лексем в нахских и дагестанских языках совпадают (ячейки, содержащие полные и частичные, явные
или вероятные совпадения, выделены шрифтом Arial; из них совершенно очевидные совпадения выделены жирным шрифтом). В таблице вообще нет слов,
которые могли бы быть заимствованы из некавказских языков (заимствование
некоторых кавказскими языками друг у друга в отдаленном историческом
прошлом не исключено), и весь 35-словник включает семантемы, отражающие именно те понятия, которые должны быть отражены в устойчивой части
базисной лексики любого языка. Это не вольное изменение упомянутого
списка Сводеша-Яхонтова и не попытка подобрать вариант словника для кавказских языков (понятно, что у каждого языка или группы языков не может
быть своего «индивидуального» списка), а результат тщательного отбора материала, после которого в списке оказалось не 35, а 36 семантем.

127

жира

йатур

вац//ва узи
цц
рас
гьез

уссу

стха

чIара

чIар

гъез

чIара

чIар

гьури
лълъи
м

дягI
шин

марч
щин

корт

бетIер

бекI

бакI

бIарк
I
кIур

бер

хIули

йа

гар
йад;
удинс
к. хе;
рутульс
к.
хьед;
хинал.
хъу;
цахур.
хьян;
будух.
хьад
къил;
арч.
картIи
;
вил

гIогI «бед- ха
ро, ляжка
животного»; варе;
ха «бедро
человека»
ваша
воша

гIогI
«ляж
ка»,
медж
«бедро»
ваш

3. волос
(на голове)
волос (на
теле, в
т.ч. лобковые волосы);
шерсть
4. ветер
5. вода

чо

чо

чо

чо

чо;
джага
р;
бедж рас
чо;
джага
р;
бедж

мох
хи

мух
хий

мох
хи

6. голова

корта

корт

7. глаз

бIаьрг

бIарг

8. дым

кIур

кIур

2. брат

128

Дарг.

Лезг.

Аварск.

мачIчI; урдур
цезск.
гIогь

Бацб.

Инг.

Лакск.

1. бедро;
бок

Чеч.

Семантемы

Таблица 1.

кIкIуй гав;
цудах.
кIав

гум;
удин.
кIуьй
уьн

9. дом

цIа

цIа

цIа

10. дочь

йоI

йоI

йохь

11. девочка

йоI

йиIиг

12. лес;
дерево

хьун «лес», хьун
дитт «де- «лес»,
рево»
га «дерево»

йохь;
дзудзакI
хен

13. зерно мукх «яч- ялат
(любое)
мень»,
кIа «пшеница», ялта
«зерно»

оъ

14. зуб;
клык

церг

цIерг

царкI

15. камень;
скала;
глыба

тIулг «камень»,
тарх «скала», чхар//
чарх
цIōка;
кхакха;
тIаьрсиг
(выделанная кожа);
чкъор
(кожа на
теле человека)

кхера;
чхар

кхер

тIоарск

кхак
хан

16. кожа; шкура (крупного животного),
кожа,
шкура
(овец,
коз)

129

рукь;
мина;
ригь
яс
яс

хъали;
юрт
рурси;
кубач.
йуссе
рурси

къатри, кIвал;
къатта хинал.
цIва
душ
руш
душ

руш

гъветI
«дерево»,
рохь
«лес»
мугь;
тIоршел

вацIа

хIялу

там

цIули;
мухьи
«ямень»

къама

ца;
гIус;
ансал
т.,
хунз.
также;
гамачъ,
къуру

цула

ккарччи

лезг.
йуттар;
техил;
агульс
к.
къур;
уд;
ур;
лезг.
мух
«ячмень»
сас;
свах;
хинал.
цулоз

къаркъа, чару,
шури
хялли

къван
; чарх

тIом,
хъал,
цIоко

кабц,
бурчу
кам, гули;
цудах.
чIурме

хам;
чIар;
хинал.
тIаьси;
агул.
чIар;
арч.

17. кость

даьIахк

тIехк

дзол

18. кровь цIий
19. маль- кIант
чик

цIий
кIаьнк

20. мать

нāна

цIиг
би
кIнат; вас
вохь;
пешкI
ар
нāн
эбел;
баба

нāна

21. огонь цIе
; пламя
«огонь»,
влу «пламя»

цIи
«огонь
», āла
«пламя»

22. отец

дā

дā

23. поле
(для обработки);
пашня

арие; кха

кха

цIе
«огон
ь»,
цIен
āла
«пла
мя»
дāд

ракъа

аба; неш

цIа
(диал.
чIа)
«огонь
; пламя»

цIа
«огонь»;
лами
«пламя»

эмен;
ада

ада;
деш

ъеъ;
мегь;
надэл хур

130

лига; ку- ттаркI
бач. и др.
диал.
также
лика
//
ликка
хIи
оь
урши;
оьрчI
дурхIя

иви
гада;
агул.
кIиркI

нину;
балх.
баба

диде;
удин.
нана;
рутул.
нин
цIу
цIай
«огонь «огон
», лама ь»,
«плайалав
мя»
«пла
мя»

ду- ппу

ургуба;
хьу

чIāIр
и;
рутул.,
табас.,
хинал.
чIар
кIараб

хъу

буба;
рутульс
к.
дид;
цахур
ск.
дек,
дāк
ник;
агульс
к. ху

24. раб

лай

лай

мōн

25. рука

куьг;
пхьаьрс
(вся
от
плеча)
мохь (нутряное сало), дума
(курдючное сало);
даьтта

кулг

пхьарс

кон,
беънлъ гIявадеш; аьгъуш пи;
сāл,
и;
хIяли
иву;
хъуцI
мичин тIатIи
май
ур;
макъ;
цахур.
маъа

докI

ракI

уркIи

къюкI

рикI

26. сало;
жир

лагъ; лагъ
хъазах
ъ
квер
някъ

лагъ;
йасир

лукI

хъат

гъил,
хил

27. сердце
28. сестра

дог

мухь
(нутряное сало);
думи
(курдючное
сало);
хьоанал
дог

йиша

йиша

йаш

яц

рузи

ссу

29. собака; пес

джIаьла;
пхьу

жIали

пхьу

гьой

хя//ххе

ккаччи

30. солнце
31. сын

малх

малх

матх

бакъ

берхIи

баргь

вах;
риши
и др.
диал.
кицI;
ср.
чеч.
кIеза
«щенок»
рагь

воI; кIант

воI;
кIаьнк

вохь

урши

арс

хва

32. тело,
плоть

дегI; чарх; дегI
дилха, жижиг
«плоть»
лерг
лерг

вас//
васу//
ваш
къаркъ
ала,
черх,
лага
гIин

къаркъал
а, чарх

ччурх
//чарх

беден,
жендек

33. ухо

34. холм; лам
«го- лоам;
возвыра»;
гу гув
шенность «холмик;
возвышенность»;
барз«кур-

дегI

ларкI
лам;
тēп,
горнакI

131

лихIи;
вичIи
хадак.
лягI
мегIер; дубура;
зунтту;
гомуза; ку- бакIу
хI//гух бач.
I
гьухъе;
цудах.
гьяахьди

йаб
дагъ;
табас.
гъун;
агул.
хIъун

ган;
насыпь»;
шу
35. хвост цIога

36. язык
(орган
речи)

мотт

къ; чираг.
яхь
цIог

мугI

рачI

мотт

мотIт мацIц
I
I

къуйрукъ магь

лезми//л
имзи;
мецу//муцц
ул

маз

тум;
ср.
чеч
цIоган
тхьум
«копчик»
мез

В девяти из 36 случаев (4, 7, 11, 12, 18, 19, 25, 28, 30) не видно оснований для каких-то предположений о совпадениях между нахскими языками и
теми или иными дагестанскими, но в остальных 27 случаях мы видим полное
или частичное совпадение (хотя бы одно совпадение нахских языков с тем
или иным дагестанским, а чаще всего с несколькими), что составляет 75 %, а
это не оставляет никаких сомнений во взаимном родстве нахских и дагестанских языков. Конечно, это не сопоставление корней правосточнокавказского
периода, к такому сравнению не готовы ни нахское, ни дагестанское языкознание, но оно вполне соответствует установленной макрокомпаративистами
процедуре в той части, которая допускает гипотезы и выводы о родстве языков при сохранении определенной части базисной лексики в предположительно родственных языках. Правда, если исходить из критериев С.А. Старостина, получается, что такого большого процента совпадений не должно быть
вообще. С одной стороны, С.А. Старостин заявляет, что ему «неизвестны
языки с 50% заимствований в базисной лексике», 1 следовательно, приведенные нами данные заслуживают доверия и в основном установлены совпадения
в базисной лексике и совсем или почти исключены примеры заимствований. С
другой стороны, «за 10000 лет в двух родственных языках должно сохраниться всего 5-6% общей лексики – ситуация, при которой сравнение и реконструкция уже не могут дать положительных результатов, и нельзя отличить
исконно родственные морфемы от случайных совпадений (при расхождении
порядка 16 000 лет по формуле Сводеша языки вообще должны утратить аб1
С.А. Старостин. О доказательстве языкового родства. // Старостин С.А. Труды по
языкознанию. М., 2007, стр. 783. При этом он исходит из того, что базисная часть –
наиболее устойчивая часть словаря любого языка, как правило, не зависящая от конкретных культурно-исторических условий; это основные термины родства, названия самых
элементарных и универсальных явлений природы и природных объектов, названия частей тела, числительные, названия простых действий и признаков. Вероятность обнаружить заимствования среди базисной лексики существенно ниже, чем среди «культурной»
– лексики, отражающей разные периоды самостоятельного развития языка.

132

солютно все сходство)». 1На самом деле речь может идти и о том, что правосточнокавказский период не уходит так далеко (в XV тысячелетие от нашего
времени), а чем меньше возраст правосточнокавказского языка, тем больше
должно быть таких совпадений.
Придавая определенное значение результатам синхронного сравнения в
вопросах если не установления, то во всяком случае косвенного подтверждения родства языков, в чем особенно убеждают не только восточно-кавказские
соответствия, установленные Н.С. Трубецким в рамках соответствий между
латеральными согласными, 2 но и другие его исследования в области кавказской компаративистики, основанные преимущественно на синхронном сравнении, мы далеки от того, чтобы отрицать важность сравнительноисторического метода для установления родства иберийско-кавказских языков (как и вообще любых других языков), к соответствию с которым должны
стремиться всякие исследования в этой области, или игнорировать существование отдельных сравнительно-исторических исследований этих языков, и не
только картвельских. Такие исследования в последние два-три десятилетия
публиковали, например, кроме грузинских, дагестанские, адыгейские, кабардинские авторы. Речь идет о том, что одного только желания опираться на
результаты сравнительно-исторического анализа и стремления аргументировать свои выводы исключительно ими недостаточно: здесь необходимы материалы письменных памятников, чтобы это желание было реальным, цель –
осуществимой. Без таких материалов историко-сравнительное изучение языков в полном соответствии с классической компаративистикой немыслимо,
делать выводы в области глоттогенеза с достаточной уверенностью можно
лишь в том случае, если мы располагаем таким материалом и подвергаем его
соответствующему анализу с соблюдением требований компаративистики.
Игнорирование этой очевидности привело к тому, что те немногие сравнительно-исторические исследования некартвельских иберийско-кавказских
языков, которые известны к настоящему времени, дают основания лишь для
неуверенных предположений, но не для утверждений. Более того, некоторые
из них настолько скудны конкретным (особенно историко-языковым) материалом, что не дают даже возможности однозначно решить вопрос о принадлежности некоторых языков к тем группам, в которые они уже включены.
Так, широко известная «Сравнительно-историческая грамматика нахских
языков…» Ю.Д. Дешериева 3 не позволяет даже аргументированно опровергнуть вполне опровергаемые утверждения грузинского историка бацбийского
происхождения А.И. Шавхелишвили, на протяжении последних двух-трех десятилетий пытающегося убедить в том, что цова-тушинский (бацбийский)
язык, носители которого проживают в Ахметском районе Грузии, граничащем
с Чеченской Республикой, в принципе является по своему происхождению не
Там же. стр. 784.
Н.С. Трубецкой. Латеральные согласные в севернокавказских языках. // Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, с. 236-242.
3
Ю.Д. Дешериев. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. Грозный,
1963.
1
2

133

нахским, а одним из картвельских языков, «картвелоавтохтонным», по его
выражению. По его мнению, известные схождения бацбийского языка с вайнахскими (чеченским и ингушским) языками объясняются не генетическим
родством с ними, а относительно поздними (относящимися к последним столетиям в развитии этих языков и народов, по логике этого автора) языковыми
контактами, которые привели к появлению определенных сходных черт в
грамматике, а также некоторых, по его мнению, незначительных, лексических
параллелей.1 Необоснованнность такого утверждения, основанного на поверхностном сравнении ограниченных в своем объеме языковых фактов, отбираемых при этом с явным пристрастием, причем фактов преимущественно
лексических, если не не очень надежных, то вряд ли достаточных в данном
случае, очевидна. Однако для его научного опровержения, убедительной аргументации противоположной точки зрения, требуется более глубокий и обстоятельный анализ (сравнительный) чеченского и ингушского языков, с одной стороны, и бацбийского языка, – с другой, чем тот, который содержится в
упомянутой книге Ю.Д. Дешериева. В другой его книге 2 такого материала,
основанного на синхронно-типологическом сравнении вайнахских языков и
бацбийского, у Ю.Д. Дешериева больше, но в ней мало целенаправленного
сравнительного анализа именно историко-языковых фактов и практически
отсутствуют наблюдения над письменными источниками, которые отражали
бы древнее состояние нахских и вообще кавказских языков (что вполне объяснимо, так как выявленных источников, отражающих это состояние, нет).
Тем не менее, Ю.Д. Дешериевым установлено, что «грамматический строй
бацбийского языка… не подвергся сколько-нибудь существенному изменению. Лишь следующие грамматические явления возникли в бацбийском языке
под влиянием грузинского: в склонение прилагательного проникли два грузинских суффикса – -ур(и) и -ул(и)…; прилагательное (определение) с формативами -ур и -ул в косвенных падежах никаких падежных окончаний не
получает… Развилось личное спряжение (спряжение в два лица) для 1 -го и 2го л., например: ас вуитI → ас вуитI(ас) «я иду»…; появилась вежливая форма обращения: алъ «скажи», алъ-аш «скажите»; послелоги стали выступать в
функции глагольных приставок: вахар «идти», маквахар «наступать» и т.д.;
развились подчинительные и сочинительные союзы: ме «кто», менух «который» и другие на базе бацбийского языкового материала. Таким образом, почти вся морфология сохранила свою бацбийскую природу, за исключением
некоторых форм наречий и имени прилагательного». 3 В этом контексте
уместно обращение к рассуждениям П.К. Услара, вполне справедливо считавшего, что в решении подобных вопросов первостепенное значение имеет
1
См., напр., следующие его работы, в которых автор особенно настойчив в отстаивании этого положения, приводя в его доказательство не очень убедительные лингвистические данные, в основном – данные по топонимике горных частей Чечни и Грузии: А.И.
Шавхелишвили. Из истории горцев Восточной Грузии: Тушетия XVI – первой половины
XIX в. Тбилиси, 1983, стр. 101-105; Он же. Грузино-чечено-ингушские взаимоотношения.
Тбилиси, 1992, стр. 85-99 и др.
2
Ю.Д. Дешериев. Бацбийский язык. М., 1953.
3
Указ. раб., стр. 13.

134

грамматика: «Очевидно, что для раскрытия особенностей языка мы должны
преимущественно обратить внимание на то, что принадлежит ему собственно,
что наиболее живуче в нем, что наименее уступает чуждому влиянию. Здесь
прямо представляется духовная сторона языка, физиология, грамматика его.
Возьмем близкий нам пример. В официальной переписке времен Петра Великого русский язык наводнился иностранными словами. Известные нам сборники непременно приняли бы этот язык за ветвь латинского или французского, или голландского, и не знаю какого, но он все-таки был русский: словаприемыши склонялись, спрягались, располагались, развивались по-русски.
Филолог не усомнился бы признать этот язык за русский. Итак, главнейшая
особенность языка заключается не в мертвой материи его, а в грамматике.
Может ли какой-либо язык не считаться за язык потому только, что в нем половина слов заимствована из другого? Заимствована ли в нем и половина чужой грамматики? Если это действительно так, то язык этот неслыханное диво,
вроде сиамских близнецов, и, как неслыханное диво, заслуживает величайшего внимания филологов». 1
Несмотря на достаточно убедительные аргументы в пользу «нахскости»
бацбийского (цова-тушинского) языка, содержащиеся и в этой работе Ю.Д.
Дешериева, и в работах других авторов, исследовавших этот язык, неопределенность в вопросе об этнической и этнолингвистической принадлежности
бацбийцев сохраняется, и она стала причиной возвращения к обсуждению
этого вопроса в последние годы. О безосновательных и никак не аргументируемых попытках утверждать, что «бацбийский язык – древний ингушский
язык» (Л.У. Тариева и нек. др. авторы), не заслуживающих особого внимания,
в этой книге коротко сообщено в главе IX, в этом случае речь идет об упорном нежелании некоторых коллег признавать родство цова-тушин (бацбийцев) с чеченцами и ингушами и даже непризнании самого этнонима «бацбийцы» (видимо, потому, что он этимологизируется на базе нахских языков).
Особенно настойчива в оппонировании самих «терминов» «бацбийцы» и
«бацбийский язык» Б.А. Шавхелишвили, опубликовавшая ряд статей соответствующего содержания, в том числе статью к юбилею своего учителя Ю.Д.
Дешериева, в которой в контексте выражения особого уважения к нему автор
выражает категорическое неприятие названных «терминов», введенных, по ее
явно ошибочному мнению, в научный оборот именно Ю.Д. Дешериевым.
Чтобы понять, в чем смысл ее упреков, придется привести объемную выдержку из статьи:
«Я уверена, что он (Ю.Д. Дешериев – А.Х.) не мог и замышлять о том,
что такая, по сути невинная мелочь, как термин бацбийский, могла стать орудием, которое послужило толчком к тому, что народ, с которым его всю
жизнь связывали очень тёплые воспоминания, через 50 с лишним лет мог попасть в такой, – трудно произнести эти слова, и всё же – в гуманитарный коллапс... и он мог стать невольным соучастником этого процесса.

1
П.К. Услар. Письма к А. Берже. // П.К. Услар. Этнография Кавказа. II. Чеченский
язык. Тифлис, 1888, стр. 16.

135

Однако, ещё более прискорбной нам видится тенденция учёных нынешнего поколения, которые в этом вопросе пошли ещё дальше (очень надеюсь,
что несознательно) – появилось новое, слитное написание термина – цоватушинский в противовес тушинскому, которым озвучивается чагма-тушинский
диалект грузинского языка...
Таким образом, вот уже два века вокруг этого маленького народа – тушин цовцев, сознательно ли, бессознательно ли – почти при каждом описании
их языка, перманентно появляются всё новые и новые термины и, думаю,
вносят определённую сумятицу в восприятии самого этноса; хронологически
они выглядят так:
1.тушино-цовский – Иов Цискаришвили, «Тушино-цовская грамматика»
(1847 г.)
2.тушинский – Ад. Шифнер, «Грамматика тушинского языка» (1878 г.)
3.цова-тушинский – Ив. Букураули, «Записки о Тушети» (1887 г.)
4.бацбийский – Ю.Д. Дешериев, «Бацбийский язык» (1953 г.)
5. цоватушинский – в противовес тушинскому (2008 г.).
Не думаю, что последнее обозначение (5) самое правильное решение
молодых грузинских языковедов, ибо это, не больше, не меньше – попытка
отторгнуть всю историю у представителей одного Общества Тушети – цоватушин и приписать её представителям другого Общества – чагма-тушинам,
которые являются носителями диалекта грузинского языка.
Этому предшествовало издание словаря, к сожалению, под названием
«Тушури лексикони» («Тушинский словарь»), который представляет собой
образец двуязычного словаря, где сосредоточена лексика чагма-тушинского
диалекта с переводами на грузинский язык (автор Гиоргий Цоцанидзе). Сам
по себе словарь очень интересный и нужный. Но почему тушинский?.. Не хочу думать, что это тоже сепаратизм... К сожалению, здесь, скорей, усматривается желание автора ввести в научный оборот тушинский – цоватушинский.
А для каких целей – пусть судит его научная «мудрость»...
И всё же, считаю, что на самом деле, словарь следовало назвать «Чагматушинский диалект грузинского языка».
Во избежание последующих разнотолков (и, думаю, сегодня в этом со
мной были бы солидарны мои уважаемые учителя акад. А.С. Чикобава и
проф. Ю.Д. Дешериев), необходимо определиться в употреблении вышеприведённых терминов, чтобы каждый из них был бы использован по назначению. Из четырех Обществ исторической Тушети в настоящее время представлено Цова и Чагма и, соответственно, их домашняя речь должна обозначаться
– цова-тушинский язык и чагма-тушинский диалект грузинского языка, ибо
даже термин «бацбийский», который Ю.Д. Дешериевым был выбран, с учётом
благих тенденций своего времени, – предусматривая сложившиеся ныне обстоятельства, уже вызывает определённые неудобства. 1
Б. Шавхелишвили. Послание учителю и большому ученому… (посвящается 90летию проф. Ю.Д. Дешериева). // Материалы международной научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения профессора Ю.Д. Дешериева (г. Грозный, 25-26
ноября 2008 г.). Назрань, 2009, стр. 33. Возражения Б. Шавхелишвили, текст доклада ко1

136

Недовольство Б. Шавхелишвили словарем Гиоргия Цоцанидзе, наверное, имеет под собой основания, хотя вряд ли Б.А. Шавхелишвили права в
том, что исторически чагма и цова – совершенно разные этносы, а фактически
утерянный в результате ассимиляции язык, на котором говорили чагма тушины, – диалект грузинского языка. Речь современных тушин – да, это
несомненно диалект грузинского, но вряд ли можно считать установленным
достоверно, что на таком же примерно диалекте грузинского языка чагма говорили тысячу и более лет назад. Цитируемое ниже – мнение не только Т.Т.
Сихарулидзе:
«Ныне все тушины говорят на грузинском языке, но цова-тушины
(бацбийцы) сохранили и язык своих предков. Судя по языковым фактам,
можно полагать, что некогда все тушины говорили по бацбийски, но затем
большая их часть ассимилировалась и идентифицирует себя с грузинами (это
чагма тушины), а меньшая их часть двуязычна: говорит на грузинском и
бацбийском языках. Собственно цова-тушины живут в селе Земо Алвани Ахметского района Грузии и их в количественном плане гораздо меньше, (приблизительно около 3 тысяч человек), а чагма тушин вдвое больше.
На сегодняшний день ученые еще не достигли согласия по поводу этнической принадлежности цова-тушин. Одни полагают, что это племя пришло и
поселилось на территории Грузии в позднефеодальную эпоху (В. Эланидзе),
другие отстаивают полярно противоположную точку зрения, что это одно из
грузинских племен, т. е. коренное население, которое подверглось иноязычному, в данном случае чеченскому влиянию и оно выразилось в такого рода
явлении, когда в результате взаимодействия двух языков, нарождается третий,
отличный и непонятный для «родителей» язык». 1 Такая точка зрения, только с
поправкой на то, что «нарождению» третьего языка не уделяется особого
внимания, развивается и в представляющей интерес в целом ряде вопросов
этногенеза и этнолитической истории народов Кавказа книге Р. Топчишвили,
считающего, что современные цова-тушины – этнографическая группа, принадлежащая к грузинскому этносу (непонятно, правда, как и под чьим влиянием могло произойти это «нарождение» третьего языка, если цова-тушины
не имели и нре имеют прямых контактов с чеченцами, весьма – настолько,
чтобы не говорить о прямых и постоянных контактах – отдалены и от ингушей, а кистины появились в соседстве с ними сравнительно недавно. 2
Т.Т. Сихарулидзе склонен, в прямую противопложность мнению Р. Топчишвили, считать тушин давними пришельцами в Грузию, подвергшимися
сильному влиянию своих более многочисленных соседей, и чтобы возразить
Т.Т. Сихарулидзе, Б.А. Шавхелишвили нужно будет опровергнуть мнение о
торой наряду с другими редактировал, я опубликовал в этом же сборнике («Ю.Д. Дешериев – исследователь бацбийского языка: к вопросу о «картвельскости» языка цоватушин», стр. 12-28).
1
Т.Т. Сихарулидзе. О синхронических и диахронических аспектах языковой ситуации
в Грузии. // Amirani. Т. 14-15. Монреаль – Тбилиси, 2006, стр. 437.
2
Р. Топчишвили. Кавказоведческие исследования. Тбилиси: изд-во «Универсал»,
2011.
137

том, что «некогда все тушины говорили по-бацбийски, но затем большая их
часть ассимилировалась и идентифицирует себя с грузинами (это чагма тушины)», а это очень трудно сделать, потому что сравнение текстов одного
содержания, записанных на цова- и чагма-тушинском, покажет, что различий
здесь значительно меньше, чем между грузинским или любым другим картвельским языком и «чагма-тушинским диалектом грузинского языка». Что
касается различий между цовцами и чагма, эти различия, видимо, не столько
этнические и языковые, сколько «культовые»: «…тушин, поклонявшихся божеству Туш, называли «туш-бацой» или чIагIма – тешины, а поклонявшихся
божеству ЦIу – «цIу-бацой».1 Основательный историко-сравнительный анализ
бацбийского языка покажет также, что, вопреки мнению А.И. Шавхелишвили
и Б.А. Шавхелишвили, бацбийский язык – нахский.
Абсолютно неприемлема попытка Б.А. Шавхелишвили призвать в помощь в оспаривании нахскости цова-тушин авторитет П.К. Услара, которому
принадлежит немало высказываний об этом народе и его языке, сформулированных настолько ясно, что разночтения здесь исключены. Однако Б.А. Шавхелишвили, видимо, прочитала П.К. Услара по-своему.
В собственно лингвистической части своей работы,2 касающейся описания
чеченского языка П.К. Усларом, Б. Шавхелишвили вполне беспристрастна, но не
удержалась от того, чтобы призвать П.К. Услара в свидетели большей изолированности бацбийского (цова-тушинского) языка от чеченского и ингушского. Вот
что она пишет, имея в виду позицию П.К. Услара в вопросе о степени родства
цова-тушинского и чеченского языков: «Мы полагаем, что П. Услар видел глубокую разницу не только в грамматическом строе языков цова-тушин и вейнахов, но и в менталитете и образе жизни его носителей – и это очень важно, ибо
это то характерное, что подвергает язык или к трансформации, или наоборот – к
консервации, а то и вовсе к вымиранию; в нашем случае произошло второе, что
на сегодняшний день ещё даёт возможность рассмотреть многие языковые процессы через призму, например, древне-грузинского языка и на основе сопоставления с общелингвистическими универсальными процессами, сделать выводы,
свободные от политики и каких-либо пристрастий. Поэтому ограничусь только
собственной оценкой важности этого труда П.К. Услара для чеченского языкознания».3 Как известно, в последние годы Б.А. Шавхелишвили активно продвигает идею, неоднократно в ряде книг отстаивавшуюся ее покойным отцом, историком А.И. Шавхелишвили, заключающуюся в том, что сам термин «бацбийцы»
– надуманный (с точки зрения Б.И. Шавхелишвили – Ю.Д. Дешериевым), а народ
– цова-тушины – не является родственным ни чеченскому, ни ингушскому народам, он «картвелоавтохтонный», точно так же и язык цова-тушинский надо рассматривать «через призму, например, древне-грузинского языка». Я уже вступал
Л.М. Гарсаев, А.А. Абумуслимов, М.М. Гарсаева, Т.С. Шаипова. Еще раз об истории
нахско-грузинских взаимоотношений. // Труды КНИИ РАН, № 8, 2015. – Грозный, 2015,
стр. 392.
2
Б. Шавхелишвили. «Чеченский язык» П.К. Услара и его значение для исследования
нахских языков и кавказоведения в целом (http://www.chechen.org/chelanguage).
3
Б. Шавхелишвили. «Чеченский язык» П.К. Услара и его значение для исследования
нахских языков и кавказоведения в целом (URL: http://www.chechen.org/chelanguage).
1

138

в полемику с Б.А. Шавхелишвили по этому поводу,1 не буду воспроизводить в
полном объеме содержание этой полемики, но не могу не сказать о том, что П.К.
Услара в таком свете выставлять Б.А. Шавхелишвили не стоило. Да, П.К. Услар
действительно считал, что чеченцы и «тушины цовского общества» – это не одно
и то же, и говорил он об этом в первую очередь в связи с букварем И. Бартоломея, адресовавшего его «чеченцам», а на самом деле – цова-тушинам (ничего
другого ему, видимо, не оставалось, так как букварь этот был выпущен, мягко
говоря, на базе букваря К. Досова и П.К. Услара, и следы плагиата были скрыты
подменой примеров, а что цова-тушины – не чеченцы, И. Бартоломей, видимо, не
знал). Но относительно родства двух народов и языков он писал те слова, которые мы уже приводили: «1) оба они имеют общий корень, 2) оба они теперь
грамматически разошлись уже так, что составляют два особые и самостоятельные языка». Значит ли это, что П.К. Услар видел «глубокую разницу … в грамматическом строе языков цова-тушин и вейнахов»? Ни один языковед не скажет
вам, что родственные по своему происхождению языки не должны различаться,
что они не могут быть самостоятельными языками. Видимо, нужно процитировать место из «Чеченского языка» полнее, чтобы убедить Б.А. Шавхелишвили в
тщетности попытки укрепить свою позицию использованием авторитета П.К.
Услара: «Далее, в верхнем бассейне Алазани и около источников Андийского
Койсу, обитает небольшое племя, которое само себя называет Бацби (Бацав в
единственном числе), но известно нам под именем тушин, каковое название заимствовано нами у грузин. Тушский язык сделался известным в филологическом
мире по труду г. Академика Шифнера. Достаточно самого поверхностного сравнения языков тушскаго и чеченскаго в лексическом и грамматическом отношениях, чтобы убедиться в том, что 1) оба они имеют общий корень, 2) оба они теперь грамматически разошлись уже так, что составляют два особые и самостоятельные языка. В втором из них коренныя свойства сохранились в наибольшей
чистоте, – это вопрос, которого разрешение мне еще не под силу. Если действительно туски, которых Птолемей (кн. V, гл. 9) ставит рядом с дидурами (дидоевцами?), суть тушины, то разветвление произошло по крайней мере веков за 18
назад. Нет надобности говорить, что столько же странно было-бы считать тушский язык за испорченный язык нахчий, как считать язык нахчий за испорченный
тушский».2 Совершенно очевидно, что П.К. Услар нисколько не сомневался в
самом родстве чеченского и бацбийского языков, но, проведя немного времени
на Кавказе, он уже точно определил, в каком отношении к чеченскому находится
язык цова-тушин, за полтора, если не больше, тысячелетия проживания среди
грузин испытавших сильное влияние грузинского языка, культуры. Единственное место в труде П.К. Услара, которое могло быть использовано Б.А. Шавхелишвили для подтверждения своего мнения о позиции П.К. Услара в вопросе родства чеченцев и цова-тушин, – это предшествующее процитированным местам
См.: А.И. Халидов. Ю.Д. Дешериев – исследователь бацбийского языка: к вопросу о
«картвельскости» языка цова-тушин. // Материалы Международной научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения профессора Ю.Д. Дешериева (г. Грозный,
25-26 ноября 2008 г.). Назрань, 2009.
2
П.К. Услар. Этнография Кавказа. II. Чеченский язык. Тифлис, 1888, стр. 2-3.
1

139

сообщение о том, что «в селении Шатиль, расположенном на самых верховьях
Чанти-Аргуна, природный язык жителей не есть чеченский».1 Хотя вряд ли Б.А.
Шавхелишвили могла это сделать. Шатили – селение-крепость перед самой границей с Чечней, которая всегда населялась хевсурами, говорящими на таком
«наречии» грузинского языка, которое плохо понимают остальные картвелы и не
понимают чеченцы. Можно ставить вопросы о взаимодействии чеченского и ингушского языков и хевсурской речи, но попыток включить последнюю в число
диалектов и говоров чеченского языка или языков в нахской группе никогда не
было и оппонировать здесь ни Б.А. Шавхелишвили, ни кому-либо другому совершенно нечего.
Убедительнее и ближе к истине отраженная в Энциклопедии Брокгауза
и Ефрона со ссылкой на Шифнера точка зрения на родство языка бацбийцев и
правомерность применения при его обозначении «термина» тушинский: «В
ближайшем родстве с чеченским находится язык неправильно названный тушинским, или тушским. Собственно тушинами называются горные грузины,
живущие по верховьям Андийского Койсу (Тушинской Алазани) и отчасти на
южном склоне Главного хребта, в верхней долине Кахетинской Алазани. Среди тушин в давние времена поселилось небольшое чеченское общество, называющее себя бацби (большая часть этих чеченцев, составлявших прежде цовское общество, перешла в недавнее время на Алазанскую равнину и поселилась близ сел. Ахмет). Язык этих чеченцев, названный академиком Шифнером, по примеру акад. Гюльденштедта, неправильно, тушским, происходит от
чеченского, но в течение времени и под влиянием грузинского настолько
разошелся с ним грамматически, что может считаться уже не наречием чеченского, но отдельным языком, близко родственным последнему (см. Шифнер,
«Ueber die Thusch-Sprache», СПб., 1856)». 2 Заметим:
«термин»
бацби/бацбийцы был употреблен в науке задолго до Ю.Д. Дешериева, упреки
Б. Шавхелишвили в адрес Ю.Д. Дешериева в том, что он ввел этот «термин»,
беспочвенны – первенство здесь явно не принадлежит Ю.Д. Дешериеву.
Точку в этом вопросе, конечно, ставить еще рано, необходимо основательнее, чем это сделано, исследовать и историю тушин (цова и чагма), и
язык, который, возможно, когда-то принадлежал не только цовцам.
Вообще, почвой для сомнений, высказываемых по поводу родства друг
другу даже очевидно родственных нахских языков, является бедность нахского языкознания традициями их сравнительно-исторического изучения.
Так называемые «сравнительно-исторические» грамматики иберийскокавказских языков, которых, впрочем, не много, по преимуществу являются
сравнительно-типологическими. Видимо, это обстоятельство заставило Ю.Д.
Дешериева специально рассмотреть в своей «Сравнительно-исторической
грамматике…»
вопрос
«О
специфике
применения
сравнительно-

Там же, стр. 2.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). – СПб.,
1890-1907, т. 62.
1
2

140

исторического метода в области нахских языков». 1 Эта специфика, судя по
заявленным Ю.Д. Дешериевым «исходным положениям», сводится главным
образом к тому, что исследование нахских языков проводится им как «сравнительно-историческое изучение…, начиная от современного состояния и постепенно, шаг за шагом, углубляясь в их древнюю историю». 2 С нашей точки
зрения, своим содержанием и применяемыми методами и приемами эта работа больше соответствует названию «Сравнительно-типологическая грамматика нахских языков с элементами сравнительно-исторического анализа» и в
меньшей степени является сравнительно-историческим исследованием. И это
не кажется случайным. В принципе только таким образом, видимо, и можно
добиться удовлетворительного обоснования генетического родства нахских
языков и большинства других иберийско-кавказских языков, а именно – синхронным сопоставлением (межъязыковым и внутриязыковым; под внутриязыковым сопоставлением понимается сравнение диалектов одного языка). При
этом, естественно, мы должны стремиться к максимально возможному,
настолько, насколько это позволяет исследованный в таком плане материал,
«углублению в древнюю историю» языков народов Кавказа. В этом отношении более последовательным оказался исследователь нахских языков грузинский языковед Д.С. Имнайшвили, который, видя очевидную для всех ограниченность возможностей собственно исторического изучения нахских языков в
соответствии с классическим сравнительно-историческим методом, пошел по
пути сравнения между собой данных всех трех нахских языков и диалектов и
попытался, во многих случаях удачно, выделить среди них хронологически
ранние и более поздние. 3 Однако исследователи часто не обременяют себя
этой очень трудной работой и продолжают выдвигать гипотезы и идеи, в том
числе и в связи с цова-тушинским (бацбийским) языком, которые заслуживают внимания Б.А. Шавхелишвили и нек. др. в их стремлении опровергнуть
мало кем подвергаемое сомнению родство этого языка остальным двум нахским. Скажем, надуманный и лишь обставленный цитатами из работ историков и языковедов, не дающими для этого никаких оснований, вывод Л.У. Тариевой о том, что «Бацбийский язык – язык древних ингушей. В Грузии ингушей называют тушинами. Тушины зафиксированы в древних грузинских
письменных памятниках, датируемых V1 веком нашей эры. Ныне бацбийцев
(ингушей, принявших подданство Грузии) тоже именуют тушинами. Многие
ученые-лингвисты обращаются к языку тушинов для изучения древних изначальных форм ингушских языковых единиц». 4 Находятся, однако, люди, которые подобные компьютерно-книжные муляжи принимают за научные исследования.
1
Ю.Д. Дешериев. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. Грозный,
1963, стр. 145-148.
2
Там же, стр. 146.
3
См.: Д.С. Имнайшвили. Историко-сравнительный анализ фонетики нахских языков.
Тбилиси, 1977.
4
Л.У.
Тариева.
Заметки
об
ингушской
письменности.
–
URL:
http://www.galgai.com/forum/showthread.php?t=12690

141

Не установленное, а по большому счету предположенное генетическое
родство иберийско-кавказских языков все же в достаточно высокой степени
аргументировано, и аргументировано не в меньшей степени, чем родство других языков – скажем, тех же индоевропейских. Свою роль в обосновании этого родства сыграли не только языковеды, существенный вклад в решение
проблемы внесли историки, чьи исследования в области этногенеза кавказских народов дали возможность определиться и с некоторыми важными глоттогенетическими проблемами. Но это вовсе не значит, что общность происхождения иберийско-кавказских языков не вызывает сомнения и признана
безоговорочно. Скептицизм в отношении общего генетического корня языков
народов Кавказа, и не только картвельских и остальных кавказских, а даже
только одних «северокавказских», высказывается и некоторыми нашими современниками. Не последнюю роль в этом сыграли «поздние» работы известного кавказоведа-лингвиста Г.А. Климова, датированные 1960-ыми и более
поздними годами. Так, выявленные им самим и другими языковедами «очень
значительные материальные расхождения, выявившиеся между абхазскоадыгскими, картвельскими и нахско-дагестанскими языками», дали основание
Г.А. Климову заявить, что «попытки их непосредственного сближения без
предварительных сравнительно-исторических реконструкций внутри отдельных групп дают крайне ограниченный эффект». 1 Чтобы не согласиться с Г.А.
Климовым и продолжать быть уверенными в родстве иберийско-кавказских
языков, необходимо как минимум показать и доказать, что расхождения не
столь значительные, что есть общие для всех или для большинства иберийско-кавказских языков признаки, определяющие их фонетические и грамматические системы, и что эти признаки достаточно существенны, чтобы не
считать их совпадение или близость в таком количестве языков случайными.
Пока это не сделано, мы не можем не согласиться с тем, что у Б.А. Серебренникова были определенные основания для следующего заявления, сделанного
им после обзора соответствующих работ по лингвистическому кавказоведению, в которых с разной степенью достоверности и убедительности делались
попытки историко-сравнительного анализа и соответствующих выводов о
языковом родстве: «Перед кавказоведами стоит дилемма: или, пользуясь нормальным сравнительно-историческим методом, установить генетическое родство иберийско-кавказских языков в целом, или прийти к выводу, что три
группы кавказских языков – картвельская, абхазско-адыгская и нахскодагестанская – не являются между собой родственными и образуют только
языковый союз». 2

1
Г.А. Климов. Кавказские языки. – В кн.: Советское языкознание за 50 лет. М., 1967,
стр. 332.
2
Б.А. Серебренников. Проблема достаточности основания в гипотезах, касающихся
генетического родства языков. – В кн.: Теоретические основы классификации языков
мира: Проблемы родства. М., 1982, стр. 28. Кстати, в том, что языки народов Кавказа,
относимых к группе автохтонных, образовали языковый союз, становятся уверенными
все большее числе исследователей этих языков, теряющих надежду установить их родство так, как этого требует Б.А. Серебренников.

142

Проблема, обозначенная Б.А. Серебренниковым, очень серьезная, и она
актуальна для историко-сравнительного изучения языков автохтонных народов Кавказа до сегодняшнего дня. Причем это проблема сложная, даже сверхсложная. Вместе с тем она разрешима, если над ней активно работать, не забывая процитированных Г.А. Климовым слов А. Мейе: «Нигде, как здесь, не
требуется максимальная тонкость в изысканиях. Приходится стоять перед
простыми обломками. Исторические данные не снабжают почти ничем. Сравнительный метод оказывается, следовательно, особенно трудным для применения на практике вследствие того, что эти языки, за исключением грузинского, засвидетельствованы в новое время, так и вследствие того факта, что вначале не видно никакого общего великого культурного языка. Потому-то, как и
везде, где работа сопряжена с особыми трудностями и где трудность подойти
к чему-либо удерживает осторожные умы, множатся, как это видим, торопливые попытки и скороспелые выводы в этой области, где нередко фантазия играет чересчур большую роль».1
И «вследствие особенностей структуры самих языков», и «вследствие
того факта, что «вначале не видно никакого общего великого культурного
языка», от «скороспелых выводов в этой области» мы, конечно, должны воздерживаться. Но при этом вряд ли позволительно, как это делают некоторые
наши коллеги, с легкостью отказываться от традиции возведения языков автохтонных народов Кавказа к некоему, пусть не «видному», общему источнику, не приводя при этом более убедительных контраргументов, чем аргументы
тех, кто придерживается другого мнения. Это действительно традиция, а не
легкомысленное умозаключение малоопытного и малограмотного исследователя, за ней стоят целые поколения языковедов, в частности и одна из самых
авторитетных лингвокавказоведческих школ (тбилисская), которую еще сравнительно недавно поддерживали и другие. Генетическое единство иберийско кавказских языков основывается на фундаментальных исследованиях этих
языков, в том числе сравнительно-исторических, пусть не настолько убедительных, как в индоевропеистике, и не столь многочисленных, но тоже заслуживающих доверия на том уровне, который ими достигнут. Поскольку оппоненты этой концепции, обвиняя ее в слабом историко-сравнительном обосновании (что, надо признаться, справедливо), аргументируют свою позицию
«особенностями структуры самих языков» в их современном состоянии, то
наша задача – выяснить посредством синхронно-типологического сравнения,
насколько эти особенности серьезны в своей негативной части (в смысле различий между языками), и достаточны ли они, чтобы они могли поколебать
уверенность многих кавказоведов в наличии у иберийско-кавказских языков
одного общего для них источника в далеком прошлом. Мы попытаемся это
сделать в соответствующем месте, хотя, конечно, проблема настолько глубока
и серьезна, что понадобится много усилий многих языковедов в течение длительного времени, чтобы в ее решении была поставлена точка и скептицизм и

1
Meillet A. Рецензия на: Caucasica, Ed. A. Dirr. – BSLP, 1927, t. XXVII, f. 2, p. 192-193.
– Цит. по: Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 114.

143

неуверенность в вопросе о генетическом единстве иберийско-кавказских языков были преодолены.
Некоторый общий лексический фонд (не из поздних приобретений, тем
более явных и легко установимых заимствований, и обязательно отраженный
во всех или в большинстве этих языков), несомненные звукосоответствия,
представленные единым для данных языков составом «первичных» звуков
(фонем) и общностями в их дистрибуции и сочетаемости, наличие общих или
сходных структурных признаков на уровне морфологического и синтаксического строя, основанных на единых «принципах образования формы» и отводящих этим языкам свое место в структурной классификации языков, место
пусть даже такое, которое они в тех или иных признаках разделяют с какими то другими языками, не соотносимыми с ними ни в морфологической (структурной) классификации, ни в генеалогической, – вот, собственно, то, что нам
необходимо определить при синхронном (синхронно-типологическом) сравнении, то, что даст нам больше оснований, чем мы имеем их сейчас, в том
числе и для историко-генетических предположений, обосновывать которые,
естественно, необходимо компаративистскими методами.
Установление общего лексического фонда языков Северного Кавказа
несколько облегчил вышедший в полном виде на русском языке известный
словарь Б. Комри и М. Халилова, 1 включающий, как указано самими авторами, «языки и диалекты народов Дагестана, Ингушетии, Северной ОсетииАлании и Чечни, а также нахско-дагестанских народов Азербайджана и Грузии». Неполное соответствие названия словаря его содержанию очевидно:
включение в словарь материала осетинского и татского языков понятно: это
словарь языков и диалектов народов Северного Кавказа, а не только собственно кавказских языков, но трудно найти объяснение отсутствию адыгского и абхазско-абазинского материала, поэтому представляется, что точнее было бы назвать книгу «Словарь языков и диалектов народов Восточного Кавказа и Осетии». Однако нельзя не воздать должное Б. Комри и М. Халилову за
то, что благодаря их многолетнему совместному труду у нас появилась возможность из одного источника извлекать необходимый для сравнительноисторических и типологических исследований материал, охватывающий
большое число кавказских языков и их диалектов. Конечно, в словаре немало
ошибок и неточностей (в частности, при подаче материала нахских языков и
диалектов), но все-таки это ценный источник лексического материала для тех,
кто занимается установлением общего лексического фонда кавказских языков, проводит сравнительно-историческое исследование этих языков с целью
установления звукосоответствий и т.п.
В частности, благодаря этому словарю мы можем установить, что нахские и дагестанские языки в части базисной лексики имеют достаточно большой процент совпадений, не оставляющий сомнений в их родстве. Конечно,
только на этом основании (сравнив лексический материал современных языков и диалектов) строить глоттогенетические выводы нельзя, но выборка та1
Бернард Комри, Маджид Халилов. Словарь языков и диалектов народов Северного
Кавказа: сопоставление основной лексики. Лейпциг-Махачкала, 2010.

144

кого материала в соответствии с известным списком Сводеша-Яхонтова (особенно – если использовать полный 207-словный список Сводеша) позволит
получить убедительное доказательство родства многочисленных языков Восточного Кавказа, к своему современному состоянию настолько подвергшихся дивергенции, что у некоторых исследователей появляются сомнения в родстве не только нахских и дагестанских языков, но и групп дагестанских языков друг с другом (в частности, в родстве лезгинского, лакского остальным
дагестанским языкам).
Что же касается кажущегося отсутствия перспектив реконструировать
пракавказский язык, из чего выводят недоказуемость родства соответствующих языков, то, во-первых, такая реконструкция вполне возможна и вполне
осуществима, если впредь будут появляться такие работы, как упомянутый
словарь, фундаментальная книга М.Е. Курдиани и нек. др.; во-вторых, такая
же проблема, в принципе, стоит и перед сравнительно-исторической индоевропеистикой, которая не настолько продвинулась в своих результатах, чтобы
считать вопрос о родстве индоевропейских языков исчерпанным. Известно,
что языковое родство индоевропейцев возводится к IV тысячелетию до н.э. и
даже к первобытнообщинному строю, 1 а конкретных исторических данных, в
том числе письменно зафиксированных, относящихся к этому периоду, нет:
их «не сохранилось ни в письменной, ни в фольклорной традиции народов,
говорящих на индоевропейских языках», 2 следовательно, в меньшей, чем иберийско-кавказское родство, степени, но все-таки предположительным является родство и индоевропейских языков. Тем не менее, этородство до сих пор
постулируется и не ставится под сомнение даже включением в ностратическую макросемью, тогда как вводившиеся в иберийско-кавказскую семью
языки в наше время разводятся по разным макросемьям и их родство подвергали сомнению и до появления этой новой классификации.
То, что родство иберийско-кавказских языков из «предмета веры» абсолютного большинства языковедов в недавнем прошлом и некоторого их числа
в настоящем может перерасти в «предмет знания», хорошо показал в ряде
своих работ М.Е. Курдиани, в частности, в упоминавшейся монографии 2007
г.3 и в последней, насколько нам известно, прижизненной статье, опубликованной в 2010 году. 4 Исходя из того, что «уровень компетентности какоголибо учения определяется имманентностью его метода и строгостью», М.Е.
Единый праиндоевропейский язык возводят, как известно, как минимум к IV-III тысячелетию до н.э., но до сих пор не определено, скажем, само место зарождения праиндоевропейского языка: есть разные гипотезы, указывающие на такие регионы, как Восточная Европа, Передняя Азия, степные территории на стыке Европы и Азии, восток
современной Украины и юг России и т.д.
2
А.В. Десницкая. Вопросы изучения родства индоевропейских языков. М.-Л., 1955,
стр. 298.
3
Михэил Курдиани. Основы иберийско-кавказского языкознания. Под редакцией и с
предисловием А.И. Арабули. Тбилиси, ТГУ, 2007.
4
М. Курдиани. Проблема родства иберийско-кавказских языков (состояние вопроса и
перспективы). // «Кавказоведческие разыскания». № 2. Тбилиси, 2012, стр. 275-288 (на
груз. яз.), 289-301 (на русск. яз.), 301-302 (резюме на англ. яз.).
1

145

Курдиани напоминает о том, что «единственным, бесспорным критерием родства языков является наличие между ними закономерных и регулярных звукосоответствий», поддающихся верификации (проверке). М.Е. Курдиани далее
показывает, что родство языков, даже индоевропейских, в этом плане доказано далеко не безупречно. Например, Фр. Бопп, которого до сих считают основоположником сравнительно-исторического метода, «неповинен» в создании
сравнительно-исторического метода: им не было установлено ни одного фонетического соответствия между индоевропейскими языками, и включение
его в список создателей метода следует считать недоразумением». 1 Но «именно его пример и авторитет причинили серьезный ущерб развитию иберийскокавказского языкознания, затормозили исследование этих языков сравнительно-историческим методом, т.к. все внимание было перенесено со сравнительной фонетики на сравнительную грамматику (морфологический инвентарь)». 2
Не уклоняясь от критического отношения к ставшему методологическим для
иберийско-кавказской компаративистики положению, сформулированному
своим учителем А.С. Чикобава («… вопрос родства северокавказских языков
с картвельскими в принципе положительно решается на основании показаний
морфологических элементов, т.е. средствами сравнительной грамматики»),
М.Е. Курдиани вывел целый ряд верифицируемых звукосоответствий и
вполне убедительно доказал, что сравнительная фонетика дает достаточно
оснований говорить не только о взаимном родстве северокавказских языков,
но и о родстве северокавказских языков с картвельскими. Исследования М.Е.
Курдиани и его грузинских коллег (Т. Гудава, К. Ломтатидзе. М. Чухуа, А.
Арабули, Н. Ардотели, В. Шенгелиа), а в основных его положениях, касающихся методологии, и их предшественника Н.С. Трубецкого, в которых устанавливаются закономерные и регулярные звукосоответствия картвельских
языков с северокавказскими, заслуживают большего, чем им уделяется, внимания, так как, с одной стороны, именно этим путем можно не только определить родство и степень родства соответствующих языков, но и убедить в этом
других; с другой стороны – только исследованиями, выполненными в строгом
соответствии с классическим сравнительно-историческим методом, требующим установления верифицируемых звукосоответствий, можно оппонировать
носящие во многом предположительный и «допустительный» характер разные
варианты макрокомпаративистских классификаций, ни один из которых не
допускает родство между собой, во всяком случае, языков народов Северного
Кавказа и Грузии.
Надо полагать, ожидаемый в скором времени выход книги М.Е. Курдиани в переводе на русский язык даст в распоряжение лингвистов-кавказоведов
материал, который поможет с большей убедительностью, чем они это делают
сейчас, говорить о родстве южнокавказских (картвельских) и северокавказских языков, имея в качестве доказательства верифицируемые, установленные
принятым в компаративистике сравнительно-историческим методом, звукосоответствия.
1
2

Указ. раб., стр. 290.
Там же.
146

ГЛАВА VII. ГЕНЕАЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ
ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИХ ЯЗЫКОВ
Генеалогическая классификация иберийско-кавказских языков до недавнего времени не претерпевала радикальных изменений с того периода, когда (в 1888 г.) П.К. Услар, подытоживая выводы своих предшественников и
собственные наблюдения, заявил о несомненном существовании трех ветвей
кавказских языков – картвельской, абхазско-адыгской и нахско-дагестанской.
Понятно, что в XIX веке, когда генеалогическая классификация была далека от
завершения и в отношении большинства языков их принадлежность к тем или
иным семьям определялась, скажем так, на бессистемных минимальных данных,
совершенно уверенно говорить об отношении картвельских языков, прежде всего
грузинского, к остальным кавказским было непросто. Но П.К. Услар, бывший
авторитетом в решении таких вопросов даже для европейских знаменитостей, не
особенно сомневался в генетической общности картвельских и северокавказских
языков, признавал только, что для окончательного решения вопроса ему следует
основательно исследовать грузинский язык: «Теперь уже утвердительно можно
сказать, что к великим семействам языков старого света: индоевропейскому, семитскому, кушитскому (коптский, эфиопский) и урало-алтайскому, должно присоединить еще совершенно самостоятельное семейство языков кавказских, так
как все эти языки, при изумительном разнообразии, представляют глубокие родственные черты. Армянский язык есть индоевропейский; грузинский, повидимому, есть язык кавказский (выделено мной – А.Х.) и, по всей вероятности,
самый замечательный в целом семействе. Без очерка грамматического строения
грузинского языка замышляемый мною «Caucase polyglotte» будет незамкнут». 1
Не будучи категоричным в утверждении родства картвельских языков с горскими северокавказскими, в котором он был почти уверен, П.К. Услар скептически
относился к мнениям о генетической общности картвельских языков с индоевропейскими. Так, относительно заявления М. Броссе о родстве грузинского языка
индоевропейским он писал, подчеркивая неубедительность таких решений:
«Броссе – величайший из современных авторитетов в отношении к грузинской
истории, ...доказывал родство грузинского языка с индоевропейским семейством,
но сам он с недоверчивостью смотрел на свои доказательства».2
Если П.К. Услар не решался твердо заявить о родстве картвельских языков
горским языкам Северного Кавказа, это не значит, что у него было прямо противоположное мнение и он такое родство не признавал вообще, как это представляют, например, З.М. Габуниа и Р.Г. Тирадо. Строго определенного мнения у
него в этом вопросе не было вообще, были неуверенность и сомнения. Но
названные авторы, на мой взгляд, чрезмерно сближают позиции П.К. Услара и
Н.С. Трубецкого. Начав с того, что «вопрос о генеалогической классификации
кавказских языков П.К. Услар ставил в зависимость от изучения картвельских
П.К. Услар. Письма к А. Берже. // Этнография Кавказа. Чеченский язык. Тифлис,
1888, стр. 35.
2
П.К. Услар. Характеристические особенности кавказских языков. // Сборник сведений о кавказских горцах, IX, Тифлис, 1876, стр. 4.
1

147

языков. Так, если генетическое родство трех групп кавказских языков, в т.ч. абхазско-адыгской, нахской и дагестанской, представлялось по имеющимся в его
распоряжении материалам достаточно бесспорным, то соответствующие материалы картвельских языков П.К. Услар считал недостаточными. Таким образом,
вопрос о родстве всех кавказских языков остался для Услара открытым»,1 с чем
нельзя не согласиться, З.М. Габуниа и Р.Г. Тирадо в другом месте явно преувеличивают скептицизм П.К. Услара в отношении возможности такого родства:
«Н.С. Трубецкой, как и П.К. Услар, сомневался в кавказской языковой общности».2 Вряд ли можно быть уверенными, что позиции Н.С. Трубецкого и П.К.
Услара в этом вопросе совпадают. П.К. Услар сомневался, не был уверен, а Н.С.
Трубецкой считал в корне неверной саму постановку вопроса о родстве картвельских и горских языков: ««Пока не установлены соответствия между «картвельскими» фонемами и фонемами северокавказских языков, не имеем права говорить о кавказской языковой общности, и всякая теория, предполагающая эту
общность данной, должна быть признана фантастической».3 Как видим, у П.К.
Услара – неуверенность во взаимном родстве картвельских и иных кавказских
языков, у Н.С. Трубецкого – неприятие самой постановки такого вопроса.
Насколько серьезны были для П.К. Услара основания для таких сомнений и в
какой степени убедительна категоричность Н.С. Трубецкого в отнесении карьвельских и северокавказских языков к разным семьям – вопрос, к однозначному
ответу на который мы не готовы и спустя столько времени, даже после появления постоянно обновлявшейся за последние десятилетия классификации ностратиков, отнесшей северокавказские языки к созданной ими сино-на-денебурушаски-северокавказской семье с ожидаемым помещением картвельских
языков в семье ностратической.
Надо сказать, что и в настоящее время, несмотря на наличие довольно
обширной литературы по данному вопросу, проблему генетического родства
кавказских языков нельзя признать окончательно решенной.
В современном лингвистическом кавказоведении, основанном на признании взаимного родства картвельских и горских автохтонных языков народов Кавказа, есть два параллельных варианта классификации иберийскокавказских языков.
Согласно первому варианту, восходящему к П.К. Услару и бывшему до
недавнего времени основным и даже единственным, иберийскокавказские/кавказские языки делились на три группы близкородственных
языков, формирующих одну языковую семью:
1) картвельская группа;
2) абхазско-адыгская группа;
3) нахско-дагестанская группа.

З.М. Габуниа, Р. Гусман Тирадо. История российского языкознания XX века. Нальчик, 2007, стр. 120.
2
Там же, стр. 186.
3 Трубецкой Н.С. Латеральные согласные в северокавказских языках. // Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 233.
1

148

Этой классификации всегда придерживался Г.А. Климов и до сих пор
придерживаются его ученики и последователи – со ссылкой на то, что «ни
один языковед не сомневается в генетическом родстве тех и других», 1 имея в
виду прежде всего мотивировку объединения в одну группу нахских и дагестанских языков.
Другой вариант классификации сравнительно недавно не имел поддержки, но в последнее время становится ведущим. В соответствии с ним в
отдельную группу выделяются нахские языки (соответственно в отдельной
группе оказываются языки дагестанские), вследствие чего иберийскокавказские языки подразделяются уже на четыре группы:
1) картвельская;
2) абхазско-адыгская;
3) нахская;
4) дагестанская.
Есть и другие классификации, в основу которых положены и другие
принципы, и другие признаки, в частности, деление иберийско-кавказских
языков по территориально-пространственному признаку на южнокавказские
(грузинский и другие картвельские языки; не совсем понятно в данном случае
место в этой системе чанского, носители которого проживают в Турции вдоль
побережья Черного моря) и севернокавказские с подразделением последних
обычно на западнокавказские (абхазско-адыгские) и восточнокавказские
(нахские и дагестанские языки). Такой классификации, не противопоставляя
ее традиционной, придерживался, например, Н.С. Трубецкой, параллельно
отрицая (вернее: считая преждевременным вынесение определенного решения
по этому вопросу) взаимное родство южнокавказских и севернокавказских
языков. Она практически совпадает с обычной, традиционной, но из-за положенного в ее основу географического компонента она не получила распространения.
Картвельские языки (от груз. ქართველი картвели «грузин/ка/» или
картули კარტული «грузинский») называют также и иберийскими, но не в
угоду прероманской традиции, о которой говорит Г.А. Климов, а по названию
одного из древних картвельских племен – иберов/иверов, производным от которого было и одно из древних названий страны – Иберия. Отсюда название
«иберийско-кавказская семья языков» (а не «картвело-кавказская», как тоже
могло быть). Вероятно, при введении этого термина в широкий научный обиход А.С. Чикобава только предусмотрел возможность обоснования родства
баскского языка с картвельскими, а не постулировал это родство, как представляют некоторые авторы.
К картвельским языкам относят грузинский, мегрельский, чанский,
сванский. Некоторые авторы вслед за А.С. Чикобава объединяют мегрельский
и чанский в один занский язык, или мегрельско-чанский (чанский – язык лазов, живущих в своей основной массе в Турции в в приграничных с Грузией
районах).

1

Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 11.
149

[Кроме того, в Грузии выделяется еще одна этническая единица – грузинские евреи (самоназвание картвели эбраэли კარტველი ებრაელი kartveli
ebraeli – досл. «грузинский еврей», или картули исраэли კარტული ისრაელი
kartuli israeli, переводимое так же). Относительно этой этнолингвистической
группы до сих пор точно не установлено, чем – (относительно) самостоятельным языком или диалектом – является ее речь. Впрочем, для большинства
грузинских евреев в самой Грузии литературным языком являлся и является
грузинский. В настоящее время их насчитывается в стране примерно 15 тыс.;
до сравнительно недавнего времени – до начала XX в. грузинские евреи составляли в отдельных населенных пунктах Грузии большинство населения:
так, например, в Цхинвале их было больше, чем осетин, грузин, армян и русских вместе взятых. До середины 1970-ых годов эта этнолингвистическая
группа оставалась многочисленной, но с этого времени начинается исход грузинских евреев из Грузии, в основном в Израиль, связанный не с притеснениями в Грузии (по свидетельству многих грузинских евреев, со стороны грузин
притеснений не было), а с желанием жить на «земле обетованной» и с теми
трудностями, с которыми столкнулись и они, и другие жители страны в этот
период. Грузинский все еще остается основным языком (или вторым после
иврита) и для переселенцев в Израиль (в этой стране сейчас до 150 тыс. грузинских евреев). На языке, представляющем собой смесь грузинского и иврита, говорят в основном евреи-торговцы в Грузии, их смешанная грузиноеврейская речь получила название киврули: именно эта речь иногда ошибочно
принимается за особый язык, или диалект грузинского языка. Вряд ли, однако, это диалект грузинского языка или один из картвельских языков. Если к
речи части грузинских евреев – киврули вообще применимо понятие «язык»,
или «речь», то, скорее всего, это сильно изменившийся под влиянием грузинского языка древнееврейский язык, 1 проникший вместе с евреями в Грузию
еще в VI в. до н.э. (первые евреи появились после завоевания Навуходоносором Иерусалима в 586 г. до н.э. сначала в Западной Грузии, а затем в силу
разных обстоятельств начали перебираться в Восточную Грузию и в конце
концов рассеялись по всей стране). За неполные три тысячи лет древнееврейский язык в Грузии не мог не подвергнуться сильному влиянию грузинского
языка в объеме, соотносимом с влиянием на язык якутских эвенов со стороны
якутского языка.2 Таким образом, все еще есть основание выделять в Грузии
этническую группу картули эраэли / картвели эбраэли (грузинских евреев),
поскольку они и сейчас насчитывают только в этой стране полтора десятка
Древнееврейский язык (иврит) – «наиболее известный из ханаанейских языков, живой разговорный язык на территории Палестины до V в. н.э. (по крайней мере с XIII в. до
н.э.), в последующие века – литературный язык еврейского народа, а в настоящее время –
разговорный и литературный язык государства Израиль. В нашей лингвистической литературе обычно употребляется термин «еврейский язык» для обозначения как древнееврейского языка, так и разговорного языка восточных евреев (несемитского) – «идиш»:
В.М. Гранде. Введение в сравнительное изучение семитских языков. М., «Наука». 1972,
стр. 24-25.
2
См.: Brigitte Pakendorf. Intensive contact and the copyng of Paradigms. // Journal of Language Contact – Varia 2 (2009). URL: www jic-journal.org
1

150

тысяч человек, идентифицирующих себя как евреи и стремящихся к сохранению национальной самобытности, но вряд ли можно говорить о самостоятельной лингвистической единице – языке или диалекте].
На приводимой ниже карте, скопированной с файла Kartvelian
languages.ru.svg
(URL:
http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Kartvelian_languages.ru.svg?uselang=ru),
показано компактное расселение носителей картвельских языков на Кавказе.
Карта 10. Расселение носителей картвельских языков на Кавказе

Основное население Грузии (официальное название страны – Республика Грузия, груз. საქართველო საბჩოთა – Сакартвело Сабчота) говорит на
грузинском (а если точнее – новогрузинском) языке. Это в первую очередь
население исторических областей Грузии (Картли, Кахети, Имерети, Гуриа,
Самегрело, Сванети, Рача, Ачара, Пшави, Тушети, Месхети, Джавахети,
Хевсурети и т.д.), в том числе этническая группа аджарцев (ачара), или аджарели, для которых грузинский язык является родным: аджарцы представляют собой грузинский этнос, подвергшийся в прошлом значительному
внешнему влиянию со стороны турок-сельджуков, но сохранивший язык. На
грузинском языке говорят также живущие здесь армяне, осетины (последние
до известных событий августа 2008 г. имели свою автономию в Грузии и говорили также на своем родном – осетинском – языке; в настоящее время образована самостоятельная Республика Южная Осетия, но население до сих пор
владеет, кроме осетинского и русского, также грузинским языком), русские,
азербайджанцы, курды, ассирийцы, греки, абхазцы (имели свою автономию в
Грузии, в настоящее время в результате неоднократных военных конфликтов
151

с Грузией провозгласили свой государственный суверенитет; абхазцы, во всяком случае, среднее и старшее поколение) свободно говорят и на родном абхазском, и на грузинском), евреи, чеченцы-кистинцы, бацбийцы (цоватушины), аварцы и т.д. Естественно, представители этих народов говорят и на
своих родных языках, но степень владения и частота общения на них неодинакова: говорящих на бацбийском (цова-тушинском) языке, например, становится все меньше и меньше, и связано это не только с демографическим фактором (уменьшением численности самого этноса), а с утерей многими
бацбийцами своего родного языка, функции которого в районе компактного
проживания сведены к минимуму, а в Тбилиси и в других городах, в которых
бацбийцев мало, они просто не имеют возможности общаться на родном языке в одноязычной среде. Хорошо владеют родным языком и регулярно на нем
общаются представители народов, имеющих места своего компактного проживания за пределами Республики Грузия (осетины, абхазцы, чеченцы кистинцы, аварцы и нек. др.). Тем не менее все они свободно владеют (как
правило, лучше, чем родным) грузинским языком, являющимся своего рода
lingua franca для всей территории Грузии. На своем родном языке говорят
также грузины, компактными группами проживающие в «дальнем» зарубежье
(Иран – фейданский диалект грузинского языка, Турция – имерхевский диалект грузинского языка и чанский диалект занского языка, другими исследователями выделяемый как самостоятельный язык, на котором говорят турецкие картвелы – лазы, напр.) и «ближнем» для Грузии зарубежье (Азербайджан, северокавказские республики и регионы России: Кабардино-Балкария,
Осетия, Сочи и др.).
Письменность у грузин уникальная, очень существенно не совпадающая
ни с какой другой древней или современной письменностью. Наиболее широкое распространение в мировой исторической и лингвистической науке получила точка зрения, основанная на армянских первоисточниках V-VII веков, в
том числе на «Ашхарацуйце», согласно которым создателем первого грузинского письма (мргвловани – მრგლოვანი mrglovani) является Месроп Маштоц,
известный как создатель (в 405 году н. э.) армянского алфавита. В самой картвелистике непосредственная связь грузинского письма с армянским и, тем более,
авторство М. Маштоца не принимаются и предлагались разные гипотезы о прототипе грузинского алфавита. В основу грузинского письма положено, согласно
одной теории, арамейское, греческое или коптское письмо. За пределами картвелистики немецкий ученый Х. Юнкер, специально занимавшийся, впрочем, не
грузинским или армянским языками, а иранскими, в опубликованной в двух выпусках ежегодника «Caucasica» большой статье выдвигал версию, что мхедрули,
как и хуцури, основаны, так же, как армянский алфавит, на арамейскопехлевийском письме, при этом отмечая, что хуцури обнаруживает преемственность от аршакидского пехлеви вне связи с армянским алфавитом. Мхедрули при
этом Х. Юнкер считал курсивной разновидностью хуцури, допуская и предшествование первого как более древней формы грузинского письма.1 Сами грузин1
H. Junker. Das Awestaalphabet und der Ursprung der armenischen und der georgischen
Schrift. «Caucasica», № 2, 1925; № 3, 1926.

152

ские авторы (многие) считают, что грузинский алфавит возник до Месропа
Маштоца и у грузин письменность была еще во всяком случае в III в. н.э.1
(высказываются даже предположения, что письменность у грузин возникла в I
в. н.э.). Другие, считая, что грузинская письменность могла быть создана не
Месропом Маштоцем, возникнуть без его прямого участия, но полагают, тем
не менее, что она вряд ли могла возникнуть без его участия вообще или без
использования его опыта создания армянского письма. Один из оппонентов
грузин, стоящий на точке зрения авторства М. Маштоца, пишет: «Грузинский
алфавит вряд ли имеет дохристианское происхождение», а на утверждения
некоторых авторов, убеждающих, с опорой на некоторые археологические
находки, что письменность у грузин была даже за два века до н.э., заявляет,
что, возможно, грузины, как и многие жители других небольших государств в
этом регионе, писали на неродном языке – персидском, арамейском или греческом – и переводили тексты на грузинский язык, пользуясь тем же письмом.2 Оппонирование грузинскими учеными и даже общественными деятелями и политиками такой точки зрения вынудило широко известную энциклопедию «Британика» изъять информацию о том, что грузинский алфавит создал тот же Месроп Маштоц, который безоговорочно признается создателем
алфавита армянского (до недавнего времени «Британика» сообщала, что армянский и грузинский алфавиты, созданные Святым Месропом (Маштоцем) в
начале V века н.э., основывались на арамейском письме). Согласно грузинскому автору XII века Леонти Мровели, грузинский алфавит создал царь Фарнаваз I в III веке до н.э., но эта версия происхождения грузинского алфавита
воспринимается со скептицизмом. Стивен Рапп отмечает, что нет никаких доказательств, подтверждающих легенду об изобретении грузинского алфавита
царем Фарнавазом/Парнавазом в III в. до н.э., и, скорее всего, не только грузинский алфавит, но и армянский и алфавит Кавказской Албании создавались
в христианской Армении в конце четвертого – начале пятого века н.э.: «Оригинальная литература впервые появилась у коренного населения Кавказа в
пятом веке н.э. вследствие его христианизации. Большая часть армянской истории была составлена в это время, и прошло несколько веков, прежде чем
грузины создали свою собственную» 3 В этом сложном споре трудно принять
однозначное решение, но нельзя отрицать тот факт, что самые ранние сохранившиеся памятники грузинской письменности, написанные действительно
на грузинском языке с использованием известных букв грузинского алфавита,

См.: Г.В. Церетели. Армазское письмо и проблема происхождения грузинского алфавита. II. // Эпиграфика Востока. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1949; Н. Бердзенишвили, И.
Джавахишвили, С. Джанашиа. История Грузии: В 2 ч. Ч. 1. С древнейших времен до
начала XIX в. Тбилиси: Госиздат ГССР, 1950; С. Н. Джанашиа. К вопросу о языке и истории хеттов. // Труды: В 3 т. Тбилиси: Изд-во АН ГССР, 1959; Т.В. Гамкрелидзе. Алфавитное письмо и древнегрузинская письменность. (Типология и происхождение алфавитных систем письма). Тбилиси, 1989.
2
Lenore A. Grenoble. Language policy in the Soviet Union. Springer, 2003, p. 116.
3
Stephen H. Rapp Jr. Studies in medieval Georgian historiography: early texts and Eurasian
contexts. Peeters Publishers, 2003, p. 19.
1

153

относятся к V веку н.э., из чего можно заключить, что армянская и грузинская
письменности возникли почти одновременно.
Как бы то ни было, грузинский алфавит – один из двух древних оригинальных алфавитов на Кавказе, не просто сохранившийся, но используемый в
современной письменной культуре до нашего времени (третий древний алфавит – агванский – в наше время не используется, хотя потомки его предполагаемых обладателей – удины – как этнос сохранились). При этом грузинское
письмо время от времени претерпевало изменения, не говоря о том, что с самого возникновения у него были разновидности, которых в конце концов стало три – мхедрули, хуцури (нусхури), асомтаврули (мргловани). Два из них
основные, третий – асомтаврули был в широком использовании с самого своего появления долгое время, но затем его вытеснили церковный хуцури (использовался с IX в.) и военный мхедрули (с XI в.). В основу современного грузинского письма лег военный мхедрули, хотя в нем использованы и некоторые черты хуцури.
Таблица 2. Грузинский алфавит в двух основных разновидностях

154

Что касается крупных археологических памятников I в. н. э., содержащих и следы древнегрузинской письменности, то, как отмечают многие исследователи, они содержат надписи только на греческом и арамейском языках. Не следует, видимо, игнорировать и находку Л. Чилашвили в Восточной
Грузии (селение Некреси), в 150 километрах от Тбилиси, где, исследуя постройки раннехристианского и дохристианского времени, археологи обнаружили обломки камней с надписями письмом асомтаврули. Если учесть, что
христиансво в Грузии было принято и начало распространять с 337 г., то есть
основание считать, что грузинское письмо появилось во всяком случае в
начале IV в. Достаточно убедительно оппонируется, и не только грузинскими
исследователями, и «авторство» Месропа Маштоца в вопрос о создании грузинской письменности. 1 Е. Пагава и И. Пагава пишут об этом так: «Достаточно упомянуть, что армянская историческая традиция, связывающая создание
древнегрузинского письма с именем Месропа Маштоца, сама же свидетельствует — он не владел ни грузинским, ни албанским, что исключает возможность создания им письменности для этих языков; кроме того, согласно исследованиям академика Т. Гамкрелидзе, древнегрузинский алфавит опирается
на отличные от древнеармянского структурные принципы, что нивелирует
схожесть некоторых графем этих двух письменностей. Характер находок из
Некреси указывает и на причину полного отсутствия дохристианской литературы – по-видимому, как и предполагали многие грузинские ученые, она имела в значительной степени языческий характер и наряду с эпиграфическими
памятниками пала жертвой христианизации Грузии, когда все языческое подверглось немилосердному уничтожению». 2
Само грузинское письмо – алфавитное, используется в первую очередь
грузинским языком, а также спорадически другими картвельскими языками.
Алфавит состоит из 33 букв; прописные буквы в алфавите отсутствуют, манера письма – слева направо. В качестве знаков препинания используются общепринятые в большинстве языков мира знаки, цифры – арабские. Грузинское письмо можно считать идеальным в том смысле, что современный грузинский алфавит основан на строгом фонологическом принципе: количество
букв и количество фонем совершенно одинаковы, каждой фонеме соответствует одна-единственная, строго определенная буква, поэтому, при всей
сложности грамматического строя языка, изучающему грузинский язык после
освоения алфавита не представляет труда чтение текстов на грузинском языке.3
См.: Чилашвили Л. Древнейшие грузинские надписи Некреси и вопросы истории
грузинской письменности [на грузин. яз.]. Тбилиси, 2004; Гамкрелидзе Т.В. Алфавитное
письмо и древнегрузинская письменность. Тбилиси, 1989; см. также: Чикобава А.С. Ватейшвили Д.Л. Первые грузинские печатные издания. Тбилиси, 1993.
2
Пагава Е., Пагава И. Грузинский алфавит. Письменность грузинского языка. //
http://www.primavista.ru/rus/dictionary/abc/georgian
3
Именно эти качества грузинской письменности склоняли в свое время П.К. Услара к
тому, чтобы рекомендовать в качестве основы для письменности северокавказских народов именно грузинскую. Приступая к составлению азбук для бесписьменных народов
Кавказа, П.К. Услар сравнил русский, грузинский, армянский, арабский и латинский ал1

155

В 1938-1954 годах грузинское письмо (с введением дополнительных
знаков) использовалось также для абхазского и осетинского (осетинами в
Южной Осетии) языков. Затем абхазы и южные осетины перешли на кириллицу. Тем не менее, грузинский язык как общелитературный язык всей Грузии использовался в этих двух автономиях до известных событий, повлекших
за собой их фактическое отделение от Грузии.
Грузинский язык – язык обучения в средней и высшей школе, язык телевидения, радио, науки, делопроизводства и т.д. К чести грузинского народа,
он сумел противостоять ассимиляторской политике партийно-советских органов бывшего СССР и сохранить за своим родным языком роль подлинно государственного языка, функционировавшего в этом качестве все годы существования советской власти в стране: в конституции Грузинской ССР после
серьезной борьбы в начале государственного строительства СССР был сохранен пункт о государственном статусе грузинского языка, а за остальными,
включая русский, обеспечивалось право на свободное употребление; в конституциях большинства республик СССР (включая РСФСР) положение о статусе языка отсутствовало, более того, такое положение отсутствовало даже в
Конституции СССР, русский язык официально государственным языком в
многонациональном Советском Союзе не был.
Картвельские языки, особенно грузинский (древнегрузинский и новогрузинский) – наиболее изученные среди всех иберийско-кавказских языков. а
в силу наличия древней письменности, в частности, письменных памятников,
содержащих исторические и географические сведения не только о Грузии, но
и о Кавказе в целом, и в силу этого ценные для изучения истории других языков народов Кавказа.1 Генетическое родство картвельских языков можно считать вполне доказанным, поскольку он установлено на основании фундаменфавиты и пришел к выводу, что «едва ли не совершеннейшим из всех существующих
алфавитов» является грузинский: в нем «каждый звук выражается особым знаком и каждый знак постоянно выражает один и тот же звук» (П.К. Услар. О составлении азбук кавказских языков. // П.К. Услар. Абхазский язык. Тифлис, 1887, стр. 48), в то время как «во
всех европейских языках есть камень преткновения, – это орфография. Для грузин, благодаря совершенству их алфавита, этой трудности не существует» (там же). Лучшего
варианта основы для создания письменностей горских кавказских языков П.К. Услар не
видел: «В некоторых горских языках... свойства букв грузинского алфавита обнаруживаются даже рельефнее, чем в самом грузинском языке... Отсюда видно, что система грузинской азбуки может быть принята за основание для общей азбуки всех кавказских языков, чуждых до сих пор грамотности» (там же, стр. 49).
1
«Грузинский язык – единственный письменный язык для всех грузинских племен…,
единственный древнеписьменный язык среди иберийско-кавказских языков, документированный с V в., и его показания ценны с точки зрения изучения истории этих языков в
целом»: А.С. Чикобава. Грузинский язык. – ЕИКЯ, XI, Тбилиси, 1984, стр. 9. Если бы на
Кавказе или вообще во всем мире удины представляли собой в наше время народ хотя бы
средней численности (в десятки тысяч человек) и они пользовались в наше время древнеагванской (древнеалбанской) письменностью, с А.С. Чикобава можно было бы поспорить
и присоединить к грузинской письменности и агванскую (лревнеалбанскую), называя ее
параллельно и удинской, но, к сожалению, эта третья древняя письменность кавказцев
осталась в далекой истории.
156

тальных сравнительно-исторических исследований в области литературного
грузинского языка (А.С. Чикобава, С.М. Жгенти, К.Д. Дондуа, Н.Я. Марр и
др.). Это оказалось возможным не только потому, что дошедшие до нас памятники грузинской письменности относятся к V – VI вв. н.э. и этих памятников в разных рукописных фондах и книгохранилищах не только Грузии, но и
других стран (в Оксфорде, Кембридже и др.) достаточно, но и по той причине,
что грузинский язык в целом оказался настолько устойчивым к изменениям и
внешнему влиянию, что знающий современный (новогрузинский) язык без
особого труда читает и понимает сочинения V и последующих веков.
Генетическое родство перечисленных картвельских языков ни у кого не
вызывает сомнений, но никто, кроме историка А.И. Шавхелишвили, не включает в этот список бацбийский (цова-тушинский) язык. Вместе с тем это не
означает, что в классификации картвельских языков наблюдается полное
единство. Начиная еще с Н.Я. Марра, в составе колхского языка (в котором
выделялись мегрельский и лазский диалекты) усматривали – с опорой на
структурные черты, особенности национального самосознания (мегрелы ориентированы на грузинский язык как свой литературный, лазы на турецкий) –
два самостоятельных языка – мегрельский и лазский. Эта концепция получила
поддержку целого ряда видных ученых (К.Д. Дондуа, Г.В. Церетели, Ж. Дюмезиль, Т.В. Гамкрелидзе, Г.И. Мачавариани и др.), но все же предлагалась и
другая классификация, основанная на представлении А.С. Чикобава о том, что
мегрельский и чанский настолько близки друг к другу, что могут в принципе
рассматриваться как диалекты одного – мегрельско-чанского, или занского –
языка.
Обособленное положение в этой классификации занимает сванский
язык, фонетический и грамматический строй которого обнаруживает значительные расхождения с остальными картвельскими языками. Тем не менее,
его родственность этим языкам серьезно не оспаривалась.
С учетом имеющихся сходств и различий картвельские языки по традиции школы А.С. Чикобава подразделяются на 3 подгруппы:
1) грузинский язык;
2) мегрельско-чанская подгруппа (подразделяющаяся на мегрельский и
чанский), называемая другими исследователями занским языком;
3) сванский язык.
В грузинском и остальных картвельских языках языке исторически сложилось много диалектов и говоров.
Особенно сложное диалектное дробление – у грузинского языка, в котором выделяют картлийский, кахетинский, месхский, имеретинский, джавский,
гурийский, аджарский и другие диалекты, подразделяющиеся еще на говоры,
при этом, например, один из говоров картлийского диалекта, лежащего в основе грузинского литературного языка, сформировался не на грузинской территории: кизлярско-моздокский говор сложился у грузин, проживающих в
РСО-А и Дагестане. Кроме того, в Турции сложился имерхевский диалект
грузинского языка; в иранской провинции Исфахан в полутора десятках деревень проживают потомки грузин, выселенных шахом Аббасом из Кахетии в
XVII в., говорящие на фейданском диалекте грузинского языка; в Азербай157

джане сложился ингилойский диалект. Всего «в современном Г.я. выделяется
17 диалектных единиц. Традиционно они классифицируются на группы: восточная, западная и южная». Восточные диалекты – хевсурский, мохевский,
мтиуло-гудамакарский, тушинский, пшавский, кахетинский, картлийский; западные – имеретинский, рачинский, лечхумский, гурийский; южные, точнее –
юго-западные: джавахский, мехский, аджарский. 1 Под тушинским диалектом
имеется в виду, видимо, только речь чагма-тушин, говорящих на грузинском
языка и «своем», не так уж отличающимся от цова-тушинского. Само понятие
«тушинский диалект», равно как цова-тушинский» или «чагма-тушинский», в
смысле принадлежности речи цова и чагма к грузинскому языку, спорно, но
грузинские исследователи часто его употребляют. Несмотря на относительную свою многочисленность, другие картвельские этносы также за свою многовековую историю стали носителями множества диалектов и говоров соответственно сванского и занского (или мегрело-чанского) языков.
Занский язык (или мегрело-чанский), как отмечалось, образуется «слиянием» мегрельского и чанского диалектов, которые отдельные авторы, к мнению
которых склоняется и автор этой книги, не настаивая на нем по причине невладения ни мегрельским, ни чанским, иногда рассматривают как самостоятельные
языки. Но, по общепринятому мнению, речь мегрелов и чанов (лазов) отличается
не более, чем диалекты одного языка. С этим, однако, трудно согласиться по той
причине, что носители чанского (лазского) «диалекта» представлены на Черноморском побережье Турции (север Турции, юг Черноморского побережья), грузинами себя не считают, идентифицируют себя как турки, их речь, в отличие от
речи мегрелов, изобилует турецкой лексикой, поэтому надо полагать, что объединение в один язык речи чанов (лазов) и мегрелов обусловлено в первую очередь схождениями на других (не лексическом) уровнях языковой системы.2
Сванский язык (самоназвание лушну нин, ლუშნუ ნინ), язык сванов,
распространён на северо-западе Грузии, в Местийском и Лентехском районах,
объединяемых в историческую область Сванети, и в. Общее число говорящих на
сванском языке – примерно 30 тысяч человек. Сваны проживают в своем большинстве в Сванети, около 2 тысяч человек – в т.н. Абхазской Сванети (Кодорское ущелье Гульрипшского района Абхазии). Грузинская Сванетия делится на
две части: Земо-Сванети (Верхняя Сванетия), которая располагается в ущелье
реки Ингури, на высоте 1000-2500 метров над уровнем моря; и Квемо-Сванети
(Нижняя Сванетия), расположенная в ущелье реки Цхенисцкали, на высоте 6001500 метров над уровнем моря. Письменности нет, в лингвистических целях используются латиница и грузинская азбука. В XIX веке была предпринята попытка создать сванскую азбуку на основе кириллицы с использованием дополнительных видоизмененных букв из латиницы (ҕ, з, ӡ, h i, f, ѵ) и грузинской азбуки
– წ (Лушну Анбан. Сванетская азбука. Тифлис, 1864), но эта азбука не была приШ. Дзидзигури, Н. Чанишвили. Грузинский язык. // Языки мира: Кавказские языки.
М., «Academia», 2001, стр. 30.
2
См.: Кизириа А. И. Занский язык. // В кн.: Языки народов СССР. Т. IV. М., 1967, стр.
62-76. См. также: Н.Я. Марр. Грамматика чанского (лазского) языка с хрестоматией и
словарём. СПБ, 1910.
1

158

нята. Несмотря на свою принадлежность к картвельским языкам, особенно никем
не оспариваемую, как мы уже отметили, сванский язык обнаруживает достаточно
много черт, сближающих его с северокавказскими, особенно нахскими и отдельными дагестанскими, языками: это и отсутствие начальных стечений согласных,
и наличие восходящих и нисходящих дифтонгов (как, например, в чеченском
языке), и наличие ассимиляции гласных и согласных и некоторые другие признаки. В то же время у сванского языка, как отмечено выше, обнаруживаются очень
существенные различия с грузинским языком на всех уровнях языковой системы
– фонетическом, лексическом, грамматическом. В этом нетрудно убедиться,
сравнив, например, лексику основного словарного фонда и числительные первого десятка: груз. сахели «имя» в сванском соответствует джахэ, груз. сахли
«дом» – св. кор, груз. цели «год» – св. заи, груз. гIмерти (ghmerti) «бог» – св. хиди, груз. гматсшвили «ребенок» – св. бэбшь, груз. адамиани «человек» – св.
марэ, груз. деда «мать» – св. ди, нана, груз. эна «язык» – св. нин; и т.д. Лексические различия в сфере имен числительных, впрочем, менее выражены, если судить по числительным первого десятка, но и здесь очевидно, что они объясняются не только фонетическими различиями, которыми они должны были бы ограничиваться, если бы сванский язык был, как считают некоторые, лишь диалектом
грузинского языка:
Таблица 3.
Числительные в сванском и грузинском языках
Русск.
Сванск.
Груз.
один
эшху
ერთ-ერთი эрт-эрти
два
иори
ორ ор
три
сэми
ხუთი хути
четыре
ошхт
ოთხ отх
пять
вохвишд
ხუთ хут
шесть
усгва
ექვსი эквси
семь
ишгвид
შვიდი швиди
восемь
ара
რვა рва
девять
чара
ცხრა цхра
десять
иэшт
ათი ати
Несмотря на сравнительную малочисленность носителей, сванский язык
характеризуется довольно сложным диалектным дроблением.
Диалекты сванского языка делятся на две группы: 1) верхние диалекты;
2) нижние диалекты.
Верхние диалекты (в Местийском районе и Кодорском ущелье):
1) верхнебальский диалект с говорами: латали, местиа-ленджери, мулахи, ипари, кала, ушгули;
2) нижнебальский диалект с говорами: эцери, чубекхеви, лакхамула,
пари, цхумари, бечо;
Нижние диалекты (первые два в Лентехском районе):
1) лашхский диалект с говорами: келеди, рхмелури, верхний лашский;
159

2) лентехский диалект с говорами: лентехский, говор долины Капури,
бавари-хачаши;
3) диалект чолури с говорами: текаль, панаги, скадари-чвелиери.
Диалекты занского языка:
Мегрельская группа:
1) мегрельский диалект (говоры маргалури, мызан, одишури, мингрельский);
2) сенакский диалект (мартвили-банза, или гегечкори; абаша);
3) самурзакано-зугдидский (джвари, самурзаканский, зугдидский);
Занская группа:
1) атинский диалект булепско-арташинский, атинский говоры);
2) вице-архавский диалект (вицский, архавский говоры);
3) хопский диалект;
4) чхальский диалект, в отношении которого иногда употребляют термин «язык-диалект» (чхальский, борчкалинский говоры). 1
К числу картвельских в генеалогической классификации не относят
баскский язык (эускалдунак), поскольку восходящая к концу XIX в. концепция языкового иэтногенетического родства кавказских (грузинских) и пиренейских (испанских) иберов, хотя и имеет своих сторонников даже сейчас,
пользуется значительно меньшей популярностью, чем в пору своего появления. Более того, эускаро-кавказская (эускаро-картвельская) гипотеза получила
крайне отрицательную оценку ряда видных кавказоведов и баскологов (М.
Лëпельман, Ж. Лакомб, Г. Фогт, Г. Деетерс и др.). Однозначно вопрос не решен, баскский язык в генеалогической классификации выделяется отдельной
строкой, его отношение к картвельским языкам остается невыясненным. Серьезная попытка обосновать принадлежность баскского языка к той же группе, что и картвельские языки, была сделана полтора десятилетия назад польским языковедом Я. Брауном. Точка зрения Я. Брауна, может быть, небесспорна, но следует признать, что внятного опровержения выводов, изложенных им в сравнительно недавно появившейся монографии, еще не появлялось,
а в этой работе Я. Браун, обобщивший итого своей полувековой работы –
проведения процедуры доказательства языкового родства в строгом соответствии с требованиями компаративистики, однозначно утверждает принадлежность баскского языка к картвельской группе иберийско-кавказских языков. 2
Разумеется, эта точка зрения никак не встраивается в ностратические и– шире
– макрокомпаративистские классификации, разделяемые многими в наше
время.
Абхазско-адыгские языки – это языки, на которых говорят народы
адыгской и абхазской (абхазско-абазинской) этнокультуры на западе Северного Кавказа и в Республике Абхазия на черноморском побережье. Группа
«западнокавказских» языков, как их еще называют, представлена следующиСм. подробно: В.Т. Топуриа. Сванский язык. // В кн.: Языки народов СССР. IV. Иберийско-кавказские языки. М., 1967, стр. 77-94.
2
J. Braun. Euskaro-Caucasica. Historical and Comparative Studies on Kartvelian and
Basque. Warszawa, 1998, p. 149.
1

160

ми языками – абхазским, абазинским, кабардино-черкесским, адыгейским,
убыхским.
Абхазский язык – язык, на котором говорит основное население Республики Абхазия. Распространён, кроме самой Абхазии, в Турции, а также в других странах Ближнего Востока (Иордания, Сирия, Ирак), в России и на Западе. В России, по данным переписи 2010 г., постоянно проживают 11455 чел.
абхазской национальности, из них 3028 на Северном Кавказе. Родственными
абхазскому являются абазинский (близкородственный), адыгейский, кабардино-черкесский, убыхский (ныне практически вымерший) языки. Общее число
говорящих на абхазском языке во всем мире оценивают в пределах 120-130
тысяч человек, в самой республике носителей языка – этнических абхазцев
около 100 тысяч человек. Вводимый в группу абхазско-адыгских языков, абхазский язык выделяется целым рядом своих типологически значимых особенностей и в этой группе, и вообще среди всех языков народов Кавказа: в
первую очередь своим полисинтетизмом; наличием большого числа наклонений; в том числе уникального, не встречающегося ни в каком другом языке
мира, «призрачного наклонения»; «бедностью» вокализма (в абхазском всего
3 гласные фонемы) и значительной более богатой, чем в других языках Кавказа, системой согласных.
На абазинском языке говорит часть населения Карачаево-Черкесской
Республики, на территорию которой абазины переселились из Южного Кавказа, и небольшая часть населения Республики Адыгея и Кабардино-Балкарской
Республики, в которую абазины попали таким же образом. По данным переписи 2010 г., 32346 абазин из 38392, учтенных по всей России, проживают в
КЧР. Значительная часть абазин проживает в Ставропольском крае (3300),
Кабардино-Балкарии (514). Кроме того, более 10 тыс. абазин проживают в
Турции (точная численность неизвестна). Несмотря на свою небольшую численность, абазины представлены несколькими этническими подгруппами
(субэтносами): тапанта; тамовцы; кизилбековцы; баракаи; чегреи; мысылбаи.
Абазинский язык (абаза бызшва) – один из официальных языков КарачаевоЧеркесии, где он распространён в основном на севере республики. Три с половиной аула в этой республике говорят на ашхарском диалекте, ещё около
десяти аулов – на тапантском. До Кавказской войны абазины заселяли почти
всю территорию современной Карачаево-Черкесии, кроме Карачая на крайнем
юго-востоке и крайнего северо-запада нынешней Карачаево-Черкесии, населявшегося бесленеевцами; а также бо́ льшую часть Мостовского района Краснодарского края. Всего в России на абазинском языке говорит, следовательно,
более 38 тыс. чел. В основе литературного абазинского языка – наречие тапанта. Письменность для абазинского языка на основе этого наречия создана
в 1933 г.
Носители кабардино-черкесского языка проживают в КабардиноБалкарской Республике (кабардинцы) и Карачаево-Черкесской Республике
(черкесы). Общая численность носителей этого языка в двух республиках –
около 550 тыс. (примерно 500 тыс. кабардинцев и 50 тыс. черкесов). Общее
самоназвание тех и других – адыгэ, есть и собственное самоназвание кабардинцев – къебэрдей. Значительные по численности кабардино-черкесские
161

диаспоры сформировались за рубежом: еще со второй половины XIX в.: после
окончания Кавказской войны много кабардинцев и черкесов, так же, как
представители многих других народов Северного Кавказа, покинули родину и
обосновались в основном в Иордании, Сирии, Ираке, Турции, где их всех
называют черкесами.
На адыгейском языке говорит основное коренное население Республики
Адыгея – адыгейцы, численность – более 100 тыс. чел. Сами адыгейцы в республике, однако, являются национальным меньшинством: по итогам переписи
2010 г., численность адыгейцев 109999 чел. (25,8 % от общей численности
населения республики), русских – 270714 (63,5 %). Адыгейцы проживают
также в Иордании, Сирии, Ираке, Турции. До последних событий в Югославии (1998-1999 гг.) небольшая колония адыгейцев была в Косово. Самоназвание – также адыгэ.
Таким образом, адыгэ – общее самоназвание адыгейцев, кабардинцев,
черкесов, что вполне объяснимо, если учесть, что адыги – общее название
многочисленных в прошлом родственных племен Северного Кавказа, со времен средневековья в европейской и восточной литературе называвшихся черкесами. Отсюда видно, что следует различать этнонимы «адыги» и «адыгейцы»: первый употребляется для наименования родственных народов, второй –
для наименования одного из них. Несмотря на свою сравнительную малочисленность, адыгейцы подразделяются на несколько адыгских субэтносов, характеризующихся некоторыми особенностями в обычаях, традициях, укладе
жизни, языке; это: абадзехи; бесленеи (в т.ч. бесленеи из ногайцев); чемгуи;
бжедуги, в т.ч. бжедуги из ногайцев; натухайцы; хатукаи; шапсуги; махоши;
еджерукаи.
Хотя убыхов часто приводят в перечне адыгских народов и убыхский
язык причисляют к адыгским, родственные связи убыхов как этноса с остальными адыгскими народами убедительно и однозначно не прояснены до сих
пор: одни исследователи считают убыхов самостоятельным этносом, сближающимся с адыгами, но не принадлежащими к ним, и языком, и некоторыми
элементами культуры, другие представляют убыхов как одну из ветвей абадзехов. Однако сам язык (уже включенный в число мертвых), по мнению
большинства исследователей, примыкает к адыгским языкам. 1
Носителей убыхского языка на Кавказе нет уже давно – еще с конца
XIX в. – 1864 г. Убыхи (самоназвание пëху) жили до второй половины XIX в.
по берегу Чёрного моря между садзами и шапсугами к северу от Хосты – на
месте современного курортного города Сочи. По сообщению Ф.А. Брокгауза
и И.А. Ефрона, «убыхи – весьма смешанное по своему составу одно из черкесских племен, ближайшая отрасль одного из самых аристократических черкесских племен, абадзехов, с которыми некогда убыхи составляли один народ
и жили вместе на юго-западной покатости Кавказского хребта, между pp. Белой и Афипсом. Впоследствии, отделившись от абадзехов, убыхи заняли территории близ Черноморского побережья, по юго-западному склону Кавказ1
См.: М.А. Кумахов. Теория генеалогического древа и вопросы дифференциации западно-кавказских языков. – «Вопросы языкознания», 1973, № 6.

162

ского хребта, между pp. Хоста и Шахе, в ущельях по р. Убых, притоку Шахе,
в долинах Туапсе, Псезтане, Мздымта и др. мелких рек, текущих в Чёрное
море».1
В начале XIX века, до массового (фактически поголовного) переселения
убыхов в Турцию, они были представлены на Западном Кавказе несколькими
субэтническими группами. Известно шесть групп (обществ) убыхов: вардане,
псахе, субаши (субешх), хизе, саше, соцва (соча). Историки и этнологи считают, что этих обществ было еще больше, но об остальных достоверных сведений нет.
Общество вардане занимало полосу долины р. Буу до Мамайского перевала, вдоль рек Хобза (селение Хобза), Лоо (селения Дзепш и Лоупе), реки
Нижи (совр. Уч-Дере), реки Легутай (совр. Битха) и реки Дагомыс. Видимо,
это было одно из самых кругпных убыхских обществ. Во всяком случае,
именно этому обществу принадлежало самое крупное убыхское селение –
Дзепша (другое употребляемое название Фагуа, или Фагурка), которое насчитывало до 600 (не менее 5000 чел.) дворов и простиралось вдоль Западного
Дагомыса на 18 км.
Общество псахе занимало территорию к востоку от Вардане, в долине р.
Псахе до р. Сочи, включая долину современного Хлудовского ручья. Известная общая численность псахе до 5000 чел. (500 дворов).
Общество субешх включало в себя смешанное убыхо-шапсугское население территории, охватывавшей низовья долин рек Чемитоквадже, Шахе и
Матросской щели (в их современных названиях). Главным селением общества
субешх был аул Субешх, в долине реки Шахе, в 3 км от ее устья, селение
насчитывало 200 домов и, если учесть, что семьи были большими, а дома часто населялись двумя-тремя семьями, население его могло составлять от 1000
до 2000 чел.
Общество хизе занимало долины рек Осакай (Осохой), Хаджиебс (ныне
Якорная щель), Беранда, Детляшха и Буу. Население небольших селений,
располагавшихся на этой территории, было смешанным, состоявшим из убыхов и шапсугов.
Общество саше располагалось от р. Сочи (Сочипста) до р. Агуры (в том
числе долины рек Бзугу, Цаник, Мацеста). Население на этой территории было смешанным, состояшим из убыхов и абазин. Численность убыхов на этой
территории достигала 10 тысяч человек.
Активное участие убыхов в Кавказской войне стало причиной их полного выселения в Турцию после поражения горцев Северного Кавказа в этой
войне. По данным А.П. Берже, приведенным в его книге «Выселение горцев с
Кавказа» (Глава 1 «Географические, этнографические и статистические данные о выселении»), в Турцию ушло 74 567 человек убыхского племени. После
выселения на Кавказе осталось всего 5-6 убыхских семей (по другим сведениям – до 80), потомки которых жили в адыгских аулах Кубани и около с. Головинка; язык они не сохранили. Переселение и убыхов, и других кавказских
1
Убыхи. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4
доп.). – СПб., 1890-1907, т. 79.

163

народов в Турцию было на руку и России, и Турции, поэтому «этой трагедии
кавказских народов всемерно способствовало правительство царской России,
стремившейся освободить новоприобретенные земли от их беспокойных и
свободолюбивых обитателей, а также султанской Турции, рассчитывавшей
получить в лице воинственных горцев новый источник для пополнения своих
вооруженных сил». 1
В Османской империи убыхи селились вместе с адыгами в илах Балыкесир, Болу, Дюздже, Сакарья, Самсун, Коджаэли, Кахраманмараш, смешались
с ними и впоследствии перешли на их язык, но очень скоро те и другие, особенно убыхи, подверглись ассимиляции и постепенно перешли на турецкий
язык. Потомки убыхов проживают сейчас в основном в Турции и частично в
Сирии. В настоящее время убыхский язык считается мертвым языком: последний его носитель – Тевфик Эфсенч (прототип героя роман Б. Шинкубы
«Последний из ушедших») – умер в 1992 г. в Турции в деревне Хаджиосман.
Отнесение убыхского языка к мертвым не означает, однако, что не осталось в
живых ни одного этнического убыха. Небольшое количество убыхов ещё живы, и, по неподтвержденным данным, в Турции, например, насчитывается
около 10 000 этнических убыхов, не владеющих убыхским языком, но желающих возродить родной язык.
Следовательно, абхазско-адыгские языки подразделяются на две ветви
(подгруппы):
1) абхазско-абазинская (абхазский и абазинский языки);2
2) адыгская (кабардино-черкесский, адыгейский, убыхский языки).
Некоторые лингвисты склонны считать кабардино-черкесский и адыгейский языки диалектами одного, общего для адыгских народов, адыгского
языка. Сами адыгейцы, кабардинцы и черкесы называют свой язык адыгэбзэ
«адыгский язык», имея в виду не только этническую общность, но и существенное сходство самих языков. Вместе с тем, с точки зрения большинства
исследователей этих языков, между адыгейским и кабардино-черкесским языками достаточно много различий на всех уровнях языковой системы, дающих
основание считать их самостоятельными, хотя и близкородственными, языками. Если учесть, что кабардинцы обособились от остальных адыгов еще в XV
веке, то, скорее всего, за прошедшие века их адыгская речь существенно изменилась и основания говорить о самостоятельном языке здесь есть. Что касается понятия «кабардино-черкесский язык», употребляемые иногда раздельные названия «кабардинский язык» и «черкесский язык» не подкрепляются результатами исследований, показывающими, что речь кабардинцев и
черкесов различается не более, чем речь носителей не намного отличающихся
Г.З. Анчабадзе. Вайнахки. Тбилиси, 2001, стр. 14.
Такого деления придерживаются, однако, не все. В абхазском языке выделяют южные (абжуйский, бзыпский) и северные (ашхарский и тапантский) диалекты. В специальной литературе северные диалекты часто представляют как один – абазинский язык. Однако некоторые исследователи, в частности, крупнейший абхазовед К. Ломтатидзе, считают, что один из диалектов абазинского – ашхарский – ближе к южным диалектам (т.е.
ближе к абхазскому языку), следовательно, абазинский язык фактически ограничен тем
диалектом, для которого и был создан в свое время абазинский алфавит.
1
2

164

друг от друга диалектов одного языка. В принимаемом большинством языковедов понимании кабардино-черкесский язык – язык кабардинцев и черкесов,
живущих в Кабардино-Балкарской АССР (кабардинцы и частично черкесы) и
Карачаево-Черкесской АО (черкесы и частично кабардинцы), г. Моздоке (в
основном кабардинцы) и в части прилегающих к нему хуторов Ставропольского края (смешанно кабардинцы и черкесы). На кабардино-черкесском языке говорят также бесленеевцы, 1 проживающие в четырёх аулах КарачаевоЧеркесской Республики и Краснодарского края, и жители ряда аулов Республики Адыгея.
Нахские языки – группа наиболее близкородственных среди всех иберийско-кавказских языков, носители которых и сейчас не испытывают особых
затруднений в понимании (вернее будет здесь сказать: в определении предмета разговора, а не в полном понимании его содержания) речи друг друга (чеченцы, ингуши – бацбийцы) или практически не испытывают никаких затруднений (чеченцы – ингуши). В настоящее время вряд ли будет уместно утверждать, что чеченцы и ингуши – собственно, один этнос и у них общий язык,
но надо принимать во внимание, что для многих этнологов, историков и языковедов в XIX веке и до середины XX в. между этими близкородственными
этносами и языками было еще больше общего. Как пишет У.Б. Далгат, ее
отец, виднейший этнограф, «особо выделяет вопрос об этническом единстве
чеченцев и ингушей. Он признает ингушей «одной из ветвей чеченского племени», считая, что «ингуши – те же чеченцы в смысле этнографическом»; религия у них, пишет Б. Далгат, в основных чертах – общая, язык, нравы, обычаи, общественный строй у ингушей и чеченцев тоже были в своей основе
общие».2 Это мнение высказывалось не впервые: Б.К. Далгат в этом разделял
мнение своего учителя, известного в XIX веке этнолога и этнографа Н.Н. Харузина, также считавшего, что чеченцы и ингуши – один этнос.3 В XX в. тоже
были исследователи, считавшие, что «ингуши представляют собой отрасль
чеченского племени». 4 Не выражая уверенности в родстве чеченцев и ингушей именно в таком направлении, о том, что это, собственно, один народ и
один язык, писал позже Д.Д. Мальсагов, считавший, что следует заботиться о

Бесленеевцы (самоназвания адыгэ, беслъэней) – один из субэтносов адыгов. По характеру, культуре, происхождению бесленеевцы близки к кабардинцам, а говорят на
бесленеевском диалекте адыгейского языка (со значительными отличиями от адыгейского языка в произношении согласных), во многих чертах бесленеевский диалект близок к
кабардино-черкесскому языку. Это позволяет бесленеевцам без особых затруднений общаться с кабардинцами и черкесами и другими адыгами. Кабардинских (или кабардиночеркесских) субэтносов больше (кроме бесленеевцев, или беснийцев, это шапсуги, жанейцы, натухайцы, абзехи, бжедухи, хатыкойцы и др.), но, видимо, бесленеевцы в большей степени, чем другие, сохранили свои субэтнические черты.
2
У.Б. Далгат. Введение к кн.: Б.К. Далгат. Первобытная религия чеченцев и ингушей». М., Наука, 2004, стр. 13.
3
Н.Н. Харузин. Заметки о юридическом быте чеченцев и ингушей». // Сборник матриалов по этнографии. М., 1988, вып. III, стр. 115.
4
См.: А.К. Вильямс. Географический очерк ингушей. Владикавказ, 1928, стр. 100.
1

165

формировании и развитие единого чечено-ингушского литературного языка.1
Оставляя вопрос о том, насколько обоснованно мнение о том, что ингуши –
«отрасль чеченского племени», на усмотрение этнологов, мы должны признать все-таки, что такое мнение нельзя замалчивать или относиться к нему с
раздражением. Во всяком случае, некоторые наши современники-авторы, пытающиеся отрицать самое тесное родство между чеченцами и ингушами или
даже пытающиеся принизить тот или иной народ, не только грешат против
истины и исторических фактов, которые все-таки не все скрыты от нас за
толщей веков, но и пытаются внести раскол между братскими народами, хотя
вряд ли им это удастся.
Среди трех народов (чеченцев, ингушей, бацбийцев, или цова-тушин) и
их языков степень родства, конечно, разная. Максимально близки между собой чеченский и ингушский языки и этносы, в равной степени к обоим близок
цова-тушинский язык, и точно так же в меньшей степени, чем лингвистически, последний близок к тому и другому в этнологическом отношении: столетия в окружении пусть родственного, но во многом другого этноса – грузинского – наложили свой отпечаток. «Нахи» и «нахские языки» – общие для
всех трех народов и соответственно их языков названия, самых близких родственников – чеченцев и ингушей объединяют названия «вайнахски» и «вайнахские языки».
Подробно сведения о чеченском языке изложены в наших предшествующих работ, в частности, в разделе коллективной монографии; 2 отсылая к
этой и другим работам, ниже даем самые краткие сведения об этом языке.
До 90-ых гг. около 90 % носителей чеченского языка – этнических чеченцев (самоназвание нохчо; этот же этноним употребляют в отношении чеченцев и ингуши) проживали в Чечено-Ингушской АССР, но неблагоприятная
социально-политическая, социально-экономическая и демографическая ситуация, усугубленная двумя войнами (1994-1996; 1999-?), привела к массовому
оттоку населения из Чеченской Республики в российские регионы, в страны
«ближнего» и «дальнего» зарубежья. Вследствие этого в течение длительного
времени (с 1995 по 2003 гг.) на территории Чеченской Республики проживало
не более 50 % от числа чеченцев, зарегистрированных здесь при проведении
всесоюзной переписи населения 1989 г. (точных данных о реальной численности населения ЧР в 90-ые годы в настоящее время у нас нет, поскольку в
этот период учет населения в республике не проводился). В ходе обеих прошедших в 1990-2000-ые годы в Чеченской Республике войн погибло и пропало без вести не менее 150 тыс. чеченцев, более 200 тыс. лиц чеченской национальности в поисках безопасности и сносных условий жизни уехали в страны
ближнего и дальнего зарубежья. Тем не менее, перепись, проведенная в 2010
г., показала 1.372.087 чеченцев, проживающих в России (из них за пределами
См., напр.: Д.Д. Мальсагов. О едином чечено-ингушском литературном языке. // ж-л
«Революция и горец», Ростов-на-Дону, 1933, №5 (56), с.32-38; Чечено-Ингушская диалектология и пути развития чечено-ингушского литературного (письменного) языка.
Грозный, 1941
2
Халидов А.И. Чеченский язык и диалекты. // Народы и культуры: Чеченцы. М.,
«Наука», 2012, стр. 23-41.
1

166

ЧР в других субъектах России 340.440). 1 Этнические чеченцы проживают
также в Иордании, Сирии, Турции (в общей сложности более 80 тыс. чел.; с
учетом миграционных процессов последних лет, приведших к массовой миграции населения из Чечни в другие страны, и не только в названные, эта
цифра возросла в несколько раз). 2 Из числа бывших советских республик самая крупная по численности чеченская диаспора – в Казахстане (около 70
тыс.), представленная оставшимися здесь спецпереселенцами 1944-1956 гг. и
переселившимися сюда позднее, особенно в 1994 и последующих годах, чеченцами. Представители двух диалектов чеченского языка компактно проживают в Ахметском районе Грузии (кистинцы) и Хасавюртовском районе (и
частично – в Новолакском) Дагестана (аккинцы). Те и другие – этнические
группы чеченцев, сильнее, чем остальные чеченцы, подверженные внешнему
влиянию (соответственно грузинскому и дагестанскому – кумыкскому и лакскому в особенности). Существовали и другие версии о принадлежности
акинцев и кистин к чеченцам или ингушам. Согласно одной из них, принадлежащей А.Н. Генко, в прошлом язык аккинцев был ближе к ингушскому, но
«аккинское общество … в верховьях Гехи ныне относится уже к чеченцам». 3
Без особых оговорок и исключений аккинцев относила к ингушам Е.Н. Кушева.4 З.К. Мальсагов и Ю.Д. Дешериев не подвергали сомнению, что ауховцы
(аккинцы) – это один из чеченских субэтносов. Такую точку зрения разделяет
большинство историков, этнографов и языковедов и сейчас. Кистин большинство также относит к чеченцам, хотя есть и те, кто настаивает на их близости
к ингушам. В последнее время все чаще делаются попытки выделить аккинцев и кистинцев (кистов) в самостоятельные этносы или ввести их в другой
этнос, при этом инициаторами «отторжения» аккинцев от чеченцев выступают представители самих аккинцев, кистинцев представляли в таком виде некоторые историки и этнографы в прошлом. Очевидная беспочвенность попыток представить кистинцев (кистов) этносом, не родственным чеченцам (или
Сравнение данных, приводимых у разных авторов со ссылкой на перепись населения
РФ в 2010 г, показывает, что в разных источниках они варьируются. Так, О.С. Волкова
приводит численность чеченцев в РФ 1,431 млн. чел. (О.С. Волкова. Чеченский этнос
сегодня: черты социально-психологического портрета. М., 2013, стр. 21), однако в том
выарианте публикации итогов переписи 2010 г, который использовали мы, приведены
именно такие цифры.
2
Возможно даже, что численность чеченских диаспор на Ближнем Востоке определялась раньше не совсем верно. В одной только Иордании «чеченцев, являющихся в основном выходцами из Ножай-Юртовского и Веденского районов, в Иордании насчитывается
около 30 тысяч»: Л.М. Гарсаев, Хю-А.М. Гарсаев. Чеченский мухаджиры и их потомки в
истории и культур Иордании: Историко-этнографические очерки. Грозный, 2019, стр. 7.
Для сравнения: «Википедия» дает цифру 16 тысяч: https://ru.wikipedia.org/wiki/ Иорданские_чеченцы. Наверное, рост численности чеченцев в Иордании можно объяснить и
каким-то числом беженцев из-за двух войн, но все же, надо полагать, особого роста не
произошло, просто в последнее время указывается реальная численность без особых статистических погрешностей.
3
А.Н. Генко. Из культурного прошлого ингушей. // ЗКВ. Том V. Л., 1930, стр. 685.
4
Е.Н. Кушева. Народы Северного Кавказа в их связи с Россией в XVI-XVII в. М.,
1963, стр. 69.
1

167

родственным соседним ингушам, но не чеченцам), или представить их как -то
иначе в отрыве от чеченцев, была показана полтора столетия назад П.К. Усларом, писавшим: «Кисты и чеченцы – это то же, что сказать баварцы и немцы,
с тою, впрочем, разницей, что название баварцев известное, а название кистов
не известно на месте. Название кистов должно быть изгнано из всякого сочинения, имеющего претензии на научную отчетливость. Кистинцами называли
грузины ту небольшую часть чеченцев, с которыми они по временам находились в отношениях. Но если без разбора будем для одного и того же народа
принимать названия, которые дают ему соседи, то кроме «кистов» у грузин,
мы заимствуем «миджегов» у кумыков, «шашань» у кабардинцев, «шашань» у
осетин и, вероятно, множество названий у дагестанских народов. Через это
мы непроизвольно запутаем Кавказскую этнографию и без того уже весьма
многосложную». 1 Предшественники П.К. Услара кистами называли, кстати,
всех чеченцев или даже всех современных вайнахов – и самих кистин, и чеченцев, и ингушей. Вот что мы читаем у С. Броневского: «Кистинския земли
простираются от праваго или восточнаго берега Терека, лежащего супротив
Осетинцев до леваго берега Аксая, по северному скату Кавказа, занимая от
юга к северу часть высоких шиферных гор у подошвы снежнаго хребта, наконец передовыя горы даже до предгорий и до холмистых долин. Граничат к
северо-Западу с Малою Кабардою, отделяемою Сунжею, и с малою частию
Кизлярскаго уезда, отделяемаго Тереком; к Западу с Осетиею, к Югу с высоким снежным хребтом; к Востоку с Лезгистаном и с Аксаевскими кумыками.
Величина и очерчение границ сей мало посещаемой области не могут быть
определены с точностию, наипаче полуденная и Восточная стороны, которыя,
прилегая к высоким горам, остаются вовсе неизвестными». 2 Кисты/кистины –
«молодая» этническая группа, которая оформилась «окончательно ко второй
половине XIX в. в основном из чеченцев Аргунского ущелья Чечни, не принявших власть Шамиля». 3 Численность кистин точно не определена, обычно
говорят о цифре примерно 15 тыс. чел. До недавнего времени абсолютное
большинство кистин проживали в Панкиси в верховьях р. Алазань (Грузия) в
селениях Дуиси, Джокало, Биркиани, Халацани и др.
Ингуши проживают в образованной в 1992 г. Республике Ингушетия, их
численность в самой республике превышает, по данным переписи 2002 г., 360
тыс. чел. (из них за пределами РИ в других субъектах России 50.193). В итогах переписи 2010 г. численность ингушей в самой Республике Ингушетия
превышает 361 тыс. чел. (как видим, за 8 лет цифра существенно не изменилась – видимо, из-за частичной миграции ингушского населения в основном
за рубеж), а общая численность в России составляет 411.250. Часть ингушей
(по разным оценкам от 70 тыс. чел.) проживает за пределами Ингушетии и

П.К. Услар. Этнография Кавказа. II. Чеченский язык. Тифлис,1888, стр. 1.
Новейшия географическия и Исторические Известия о Кавказе, собранныя и пополненныя Семеном Броневским. М., 1823, стр. 151.
3
Л.М. Гарсаев, А.А. Абумуслимов, М.М. Гарсаева, Т.С. Шаипова. Еще раз об истории
нахско-грузинских взаимоотношений. // Труды КНИИ РАН, № 8, 2015. – Грозный, 2015,
стр. 392.
1
2

168

Чечни, в том числе в Иордании, Сирии, Казахстане, в Москве и других регионах России.
На бацбийском (цова-тушинском) языке говорит примерно половина
жителей села Земо-Алвани близ г. Ахмета в верховьях р. Алазани (Грузия,
Кахети). Часть бацбийцев, кроме Ахметского района Грузии, проживает также в некоторых остальных населенных пунктах Грузии, в основном в городах
и в большинстве своем в Тбилиси. 1 Всего носителей бацбийского языка более
5 тыс. чел. (точная численность, впрочем, неизвестна: в последнее время
(имеется в виду обнародованная в 2017 г. цифра) стали называть и цифру около 3 тыс. чел., что свидетельствует, по крайней мере, о резком снижении численности представителей этого этноса, идентифицирующих себя как бацбийцы: сама численность представителей этого этноса вряд ли могла снизиться:
миграции бацбийцев – цова-тушин из Грузии не было, каких-либо других
причин для снижения численности – тоже), но постепенно бацбийский язык
теряет свои позиции и в сфере устного общения. Абсолютное большинство
этнических бацбийцев в совершенстве владеют грузинским языком, а владеют
им в достаточной для общения степени практически все, в то же время не
очень уверенно изъясняясь на родном. Язык бацбийцев в нахской группе занимает особое место, в связи с чем еще П.К. Услар отмечал, что это, видимо,
язык самостоятельный, не входящий ни в какую группу. Однако изучение фонетического и грамматического строя бацбийского языка (Ю.Д. Дешериевым,
К.Т. Чрелашвили и др.) показало, что, несмотря на сильное влияние грузинского языка, особенно лексическое, бацбийский язык безусловно является
нахским генетически (об этом свидетельствует и сохранение в нем значительной части общенахских слов, относимых к базисной части лексики, и отсутствие существенных отлонений от общенахских черт грамматического строя),
Это не дает повода для его отторжения от общей с чеченским и ингушским
языками группы как в генеалогическом, так и в синхронно-типологическом
плане (а такие попытки, как показано у нас в главе VI и в других местах
настоящей книги, все более настойчивые, продолжаются по сей день). В последнее время участились попытки связывать происхождение бацбийцев то с
чеченцами, то с ингушами. Первая версия ведет нас к П.К. Услару, писавшему, что «тушины принадлежатъ также къ племени нахче, что доказывается
грамматическимъ строеніемъ ихъ языка, но они, подчинившись грузинскому
вліянію, совершенно переродились и утратили чеченскій характер». 2 О чеченском происхождении цова-тушин – бацбийцев писал и один из исследователей этого этноса позапрошлого века А.С. Хаханов, писавший в конце XIX в.,
что «тущины ныне составляють четыре общины: цовцы, чаглинцы, порикительцы и гомецрельцы. Последнiя три общины говорятъ грузиискiмъ языкомъ
и населены народомъ безспорно картвельскаго племени; населенiе же первой
У некоторых авторов в качестве места проживания бацбийцев называется и с. Омало, но здесь живут чагма-тушины, считающие себя выходцами из Дагестана и не говорящие на бацбийском языке. Основное же население Омало – кистинцы.
2
П.К. Услар, Древнейшие сказания о Кавказе». Тифлис: Изд. Кав. воен.-нар. упр. при
содействии Кавк. отд. Рус. геогр. о-ва, 1881 г., стр. 182.
1

169

общины представляетъ смесь грузинъ и огрузинѣвшихъ кистинцевъ. Изъ
смешенiя языковъ этихъ двухъ народовъ лексически образовался тушинскiй
языкъ, который включилъ въ себя такъ много грузинскихъ словъ, что онъ
сталь непонятнымъ для современнаго кистинца и чеченца». 1 В последнее время ингушские авторы со ссылками на работы некоторых сотрудников Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая2 наставивают на
том, что бацбийцы – потомки ингушей из местности Вабуа (Горная Ингушетия). На самом деле, видимо, не соответствует действительности ни то, ни
другое. По многим свидетельствам, это этнос, существование которого на
территории Грузии относится ко времени значительно более древнему, чем,
скажем, XVIII-XVIII вв., о которых говорят, имея в виду происхождение
бацбийцев от чеченцев или ингушей. Соседство с кистинами могло, конечно,
оказать какое-то влияние на цова-тушин, но не такое, чтобы можно было говорить о том, что бацбийский – видоизмененный чеченский (кистинский диалект) или ингушский. Признавая бесспорное родство бацбийского языка двум
вайнахским (чеченскому и ингушскому), не имея при этом убедительных доказательств того, что он связан своим происхождением с каким-либо из них,
правильно считать, что это один из трех нахских языков, являющийся одним
из ответвлений общенахского языка-основы, обособившийся, видимо, раньше,
чем произошло формирование ингушского языка, как самостоятельного от
западных диалектов чеченского языка, и оформились дифференциальные различия между чеченским и ингушским языками.
Дагестанские языки – наиболее многочисленная не только на Северном Кавказе, но и на всем Кавказе по количеству языков группа, представители которой (абсолютное большинство представителей дагестанских этносов)
проживают в Республике Дагестан и частично – в Азербайджане (будухский,
крызский, удинский, хиналугский языки), в Грузии (аварский, лезгинский,
удинский, лакский языки), а также в соседних с Дагестаном республиках (Чеченская Республика, Республика Калмыкия) и районах Ставропольского края
и др. небольшими общинами в селениях, в некоторых из которых составляют
большинство населения. Представители малых и больших народов Дагестана
– носители собственно дагестанских языков и языков коренных народов Дагестана (кумыки, например, у которых другой родины и мест массового компактного расселения нет) представлены также практически во всех регионах
Северного Кавказа и за его пределами, многие – и за пределами России и
бывшего СССР. Из всех языковых групп не только кавказской /иберийскокавказской) семьи, но и любой другой в нашей стране дагестанские языки
считались самой многочисленной по числу входящих в нее языков группой и
раньше (обычно называли цифру 26 языков), но небезосновательны и иные
классификации, доводящие число дагестанских языков до 40: различия между
местными разновидностями речи некоторых дагестанских языков, считавшихся диалектами, например, даргинского языка, настолько существенны, что
А. С. Хаханов Тушины. // ж-л «Этнографическое обозрение», 1889, № 2, стр. 41.
Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Кавказский этнографический сборник. www.history.az. Архивировано 25 августа 2011 г.
1
2

170

разделение языковедами даргинского языка сначала на 2 языка, а затем на
полтора десятка языков не кажется таким уж неправдоподобным. В таком
случае дагестанские языки могут оказаться одной из самых крупных по численности входящих языков групп на всем земном шаре. Тем не менее, для
окончательного установления состава дагестанской группы языков, видимо,
потребуется еще немало времени и усилий языковедов, особенно в плане выработки и применения критериев разграничения языков и диалектов.
Ареалы распространения дагестанских языков на Кавказе показывают
приводимые карты: 1) размещенная на сайте Российского комитета программы ЮНЕСКО «Информация для всех» карта, на которой отражены «основные» дагестанские языки (http://www.ifapcom.ru/projects/multiling1/574/) и 2)
более подробная карта «Дагестанские языки» (карта 11), опубликованная Институтом языкознания РАН.
Карта 11. Дагестанские языки на Кавказе

171

Карта 12. Карта языков народов Дагестана

В настоящее время общего для всех дагестанских народов названия как
такового нет, этноним «дагестанцы», производный от названия многоэтничной страны Дагъыстан, данного пришедшими на Кавказ тюрками, употребляется в первую очередь для обозначения родственных друг другу народов,
принадлежащих к дагестанской группе языков, но его можно встретить и в
употреблении, включающем некоторые другие народы, издревле проживающие на этой территории, скажем, кумыков. Но до 1917 г. общим этнонимом
для дагестаноязычных народов в официальной литературе оставался лезгины.
Эта традиция за пределами Республики Дагестан и ныне сохраняется, например, в Азербайджане всех дагестанцев называют лезгина, в Грузии – леки
(лекIи)».1

Г.Х. Ибрагимов. К вопросу общности названий восточнокавказских народов. В кн.:
Типология и теория языка. От описания к объяснению. К 60летию Александра Евгеньевича Кибрика. М., 1999, стр. 458.
1

172

Несмотря на генетическое родство и этническую близость дагестанских
народов, лексические расхождения между языками и их структурные особенности настолько существенны, что носители этих языков в основном не понимают речи друг друга. «Этнолингвистические своеобразие Дагестана в отличие от двадцати других республик, входящих в Россию, состоит … в том,
что здесь … нет ни титульной нации, ни титульного языка», 1 поэтому в прошлом в качестве языков межнационального общения в Южном Дагестане использовались азербайджанский и лезгинский, в Северном и Центральном Дагестане – кумыкский, носители андо-цезских языков пользовались в общении
между собой аварским. В наше время единственным языком межнационального общения для дагестанцев объективно стал русский язык и в сложившейся ситуации альтернативы ему нет. То, что в 2007 году была предпринята попытка придать статус «официального» аварскому языку – языку наиболее
многочисленного народа в Дагестане, ничего не изменило, а декларированный
статус остался благим пожеланием.
Наиболее многочисленные национальности, говорящие на дагестанских
языках, – аварцы (29,4 % от населения республики), даргинцы (16,5 %), лезгины (13 %)2 (при этом аварцы являются коренным населением трех районов
соседнего Азербайджана – Белоканского, Закатальского и Кахского, где в общей сложности живут около 150 тыс. аварцев (приводятся не официальные,
явно заниженные азербайджанской статистикой, данные, а реальная численность, выведенная с учетом динамики роста населения в Азербайджане со
времени образования СССР с вхождением Закатальского округа в состав
Азербайджана), из которых большинство сохранили родной язык и национальное самосознание). Точное количество дагестанских народов нельзя считать окончательно установленным, точно так же нет законченной генеалогической и «морфологической» классификации этих языков по подгруппам и
типам. Дело в том, что относительно некоторых составляющих дагестанской
группы языков до сих пор нет единого мнения, считать ли их самостоятельными языками или включать в число диалектов других дагестанских языков.
Скажем, одни дагестановеды в составе аваро-андо-цезской подгруппы выделяют 13 языков (аварский; восемь андийских – андийский, ботлихский, годоберинский, каратинский, ахвахский, багвалинский, тиндинский, чамалинский;
пять цезских – цезский, хваршинский, гинухский, бежтинский и гунзибский),
другие рассматривают годоберинский в качестве диалекта ботлихского языка,
гунзибский – в качестве диалекта бежтинского языка; и т.п. В итоге называемое в дагестановедении количество дагестанских языков колеблется от 26 до
40. Г.А. Климов выделяет 3 подгруппы и 1 обособленно стоящий язык в этой
группе (хиналугский, присоединяемый иногда к лезгинской группе) – всего 26
языков. Эти языки традиционно подразделяются на следующие подгруппы:
Б.М. Атаев. Проблемы этнолингвистической жизни народов Дагестана. (некоторые
размышления по поводу возможного принятия «Закона о языках народов Дагестана». //
Дагестан и Северный Кавказ в свете этнокультурного взаимодействия в Евразии. Под
ред. Акад. Г.Г. Гамзатова. Махачкала, 2008, стр. 143.
2
См.: Б.М. Атаев. Аварцы: язык, история, письменность. Махачкала, 2005, стр. 12.
1

173

– аваро-андо-цезская подгруппа, включающая аварский язык, восемь
андийских языков (собственно андийский, ботлихский, годоберинский, каратинский, ахвахский, багвалинский, тиндинский, чамалинский), пять цезских,
или дидойских, языков (собственно цезский, хваршинский, гинухский, бежтинский, гунзибский), всего, следовательно, 14 языков (аварский + 8 андийских + 5 цезских), а не 13, как их неправильно подсчитал Г.А. Климов. Несмотря на малочисленность носителей этих языков (кроме аварского), некоторые из них подразделяются еще на диалекты: например, андийский язык, носителей которого в РФ, по данным переписи 2010 г., было около 22 тыс.,
представлен двумя группами говоров: 1) верхнеандийская, или собственно
андийская, группа, включающая андийский (сс. Анди, Гунхо), гагатлинский
(сс. Гагатль, Ашали), рикванинский, чанхойский и зилойский говоры, и 2)
нижнеандийская, включающая мунибский и кванхидатльский говоры. 1
– лакско-даргинская подгруппа, состоящая из двух языков – лакского и
даргинского (впрочем, отдельные дагестановеды склонны считать, что понятием «даргинский язык» на самом деле объединены существенно отличающиеся друг от друга диалекты, которые вполне можно рассматривать как самостоятельные языки: одни авторы склонны разделить даргинский язык на три,
определив как языки мегебский, чирагский и кубачинский диалекты; более
того, Ю.Б. Коряков считает все диалекты даргинского языка языками одной
даргинской ветви кавказских языков и таким образом насчитывает до 17 даргинских языков, распределяющихся по 6 группам – северной, мегебской, югозападной, чирагской, кайтагской и кубачи-аштинской).2 В случае принятия
такой классификации выделение лакско-даргинской подгруппы оказывается
под сомнением, скорее всего, необходимо будет выделить отдельные группы
дагестанских языков (лакскую и даргинскую), а в даргинской группе выделить те 17 языков, о которых идет речь у Ю.Б. Корякова, 3 или во всяком случае три (мегебский, чирагский и кубачинский);
– лезгинская подгруппа (лезгинский, агульский, табасаранский – восточно-лезгинские языки; цахурский, рутульский – цахурско-рутульская ветвь;
крызский, будухский – шагдагские языки; арчинский; удинский) – всего приводится 9 лезгинских языков. Сам лезгинский язык в этой подгруппе выделяется наличием большего количества диалектов, чем другие лезгинские языки:
наряду с фийским, гильярским, аныхским, хьимилским, джабинским диалектами здесь выделяют также крызский и джекский диалекты, которые все чаще называют самостоятельными языками, но отдельные исследователи проСм.: М.Е. Алексеев. Андийский язык. // Языки мира: Кавказские языки. М., 1999,
стр. 220.
2
Ю.Б. Коряков. Атлас кавказских языков. РАН. Институт языкознания. М.: Пилигрим, 2006, стр. 36-40.
3
Т.е. сделать то, что предложил, например, А.Дж. Магомедов, поддержавший не поддерживавшееся долгие годы выделение кубачинского языка А.А. Магометовым (А.А.
Магометов. Кубачинский язык. Тбилиси, 1963), отметивший при этом, что «кубачинский
язык – это не особый язык. А всеголишь язык даргинской группы дагестансих языков»:
А.Дж. Магомедов. Речь кубачинцев – язык или диалект? // Проблемы лексикографии и
лексикологии северокавказских языков. Махачкала, 2010, стр. 158.
1

174

должают считать их диалектами лезгинского языка. При этом «среди лезгин
диалектальные различия не столь отчетливо выражены, и лезгины хорошо понимают, чтó говорит носитель иного диалект», хотя «литературный лезгинский язык, основанный на кюринском диалекте, не привлекает жителей, скажем, очень влиятельногоАхтынского джамаата – «Ахтын-пара», говорящихна
ахтынском диалекте лизгинского языка». 1 Не совсем ясно положение в этой
подгруппе гильхемского диалекта, на котором говорят лезгины, живущие в
соседнем с Агульским районом селении Гильхем: с одной стороны, гильхемский диалект, вероятно, сформировался из-за определенного влияния на
него агульского языка, с другой – сами гильхемцы – лезгины и гильхемский
диалект не так сильно отличается от лезгинского языка. Небесспорной считается, впрочем, и принадлежность к этой подгруппе всех перечисленных выше
языков: так, крызский и будухский языки уже многие выделяют в отдельную
шагдагскую группу дагестанских языков;
– занимающий изолированную позицию в этой классификации хиналугский язык, представленный в с. Хиналуг (Хыналыг) в северо-восточной части
Азербайджана и относившийся многими к шагдагской подгруппе лезгинских
языков.2 Из-за большого количества лезгинских заимствований в хиналугском
языке его долгое время причисляли к лезгинским языкам, но тщательное исследование этого языка выявило большие расхождения именно в базисной
лексике, которая только и дает, в принципе, основания для установления языкового родства, и сейчас язык, на котором говорят немногочисленные жители
высокогорной части Северо-Восточного Азербайджана, проживающие в с.
Хыналыг и частично в с. Владимировка Кубинского района, рассматривают
как отдельную ветвь нахско-дагестанских языков. В свое время хиналугский
язык фундаментально исследовал Ю.Д. Дешериев, 3 уже тогда сомневавшийся
в родстве хиналугского языка лезгинским («...он, безусловно принадлежащий
к горским иберийско-кавказским языкам, занимает особое место»,) сильно
отличаясь, например. От будухского и крызского фонетикой и грамматикой 4),
позднее фрагментарное описание хиналугского языка было дано А.Е. Кибриком и др.5 Отнесение хиналугского языка к лезгинской группе было основано
на том, что здесь, наряду с мощным пластом заимствований из азербайджанского языка, отмечается большой пласт старых лезгинских, будухских и
крызских заимствований. Однако лексические параллели, особенно не в части
базисной лексики, – не основание для решения вопроса о родстве и даже тиБ.М. Атаев. Миноритарные языки Дагестана: состояние и перспективы. Махачкала,
2012, стр. 197.
2
См.: Г.А. Климов. Введение в кавказское языкознание. М., 1986, стр. 81-82; Г.А.
Климов. Кавказские языки. – В кн.: Советское языкознание за 50 лет. М., 1967, стр. 334;
Алексеев М. Е. Лезгинские языки. // Языки мира: Кавказские языки. М.: Academia, 2001,
стр. 369-370.
3
Ю. Д. Дешериев. Грамматика хиналугского языка. М.: Изд. АН СССР, 1959; Ю. Д.
Дешериев. Хиналугский язык. // Языки народов СССР. Т. 4. М.: Наука, 1966, стр. 643658.
4
Ю.Д. Дешериев. Грамматика хиналугского языка. М.: Изд. АН СССР, 1959, стр. 3.
5
А.Е. Кибрик и др. Фрагменты грамматики хиналугского языка. М., 1972.
1

175

пологической общности между языками, 1 а в части фонетикограмматического строя хиналугский язык существенно отличается и от лезгинских языков, и от тюркского азербайджанского. Именно поэтому, видимо,
в последнее время хиналугский язык в классификации представляют как изолят, не входящий ни в одну группу, хотя принадлежность его к семье – иберийско-кавказской – под сомнение не ставится. Однако язык-изолят (изолированный язык_) – это язык, который не может быть включен ни в одну известную
языковую семью, он сам – один – составляет отдельную семью, поэтому такая
точка зрения не может быть принята и предпочтительнее выделение хиналугского языка или в отдельную группу в составе дагестанских языков, или в отдельную «подподгруппу» в группе лезгинских языков.
Традиционно вводимый в лезгинскую группу удинский язык, носители
которого проживают в настоящее время в Грузии и Азербайджане, также занимает особое место в семье языков народов Кавказа. Хотя вряд ли это язык
лезгинской группы, несмотря на то, что некоторые авторы до сих пор утверждают это без всяких оговорок (см. у Г.Г. Гамзатова: «Удинский язык относится к лезгинской группе дагестанско-нахских языков»2). Скорее всего, он не
входит вообще ни в одну группу современных кавказских языков и так же, как
хиналугский, может быть выделен в отдельную подгруппу дагестанских языков, без объединения с другими дагестанскими языками в ту или иную подгруппу. В прошлом удины были, судя по всему, многочисленны и расселялись
на достаточно обширных территориях – от берегов Каспийского моря до Кавказских гор по левобережью и правобережью Куры и в составе Кавказской Албании
имели свою область Ути. Азербайджанские авторы считают удин одними из
предков современного азербайджанского народа, но при этом не отрицают
принадлежность их (удин) языка к кавказским. В наше время все большую
поддержку получает мнение А.М. Дирра, автора «Грамматики удинского языка» (1904 г.), который начал этот труд с того, что это остаток древнего, когдато многочисленного народа, имеющего отношение к истории Албании

1
При таком подходе могли бы появиться основания для предположений о родстве,
скажем, нахских языков и хваршинского. У Р.Ш. Каримовой и М.Ш. Халилова находим,
например, десятки явных схождений чеченского и хваршинского: хв. рагъу «навес», «сеновал» – чеч. рагIу «навес, сарай», хв. налха «сливочное масло» – чеч. налха «то же», хв.
семи «ось» – чеч. «то же», хв. йа «или, либо» – чеч. «то же», хв. ригъ «срок, пора, время»
– чеч. рагI «черед», хв. нихи «грудь (человека)» – чеч. накха «грудь (обычно о женской)»,
хв. къасанда «спорить, соперничать» – чеч. къовса «поспорить, посоперничать», хв. лагъ
«раб, невольник» – чеч. лай «раб, невольник, слуга», хв. ваццагъав «брат» – чеч. ваша
«брат», хв. йаццагъав «сестра» – чеч. йиша «сестра», хв. тIелхикI «тряпье, лохмотья» –
чеч. тIелхиг «то жде» и т.д. (см.: Р.Ш. Каримова, М.Ш. Халилов. Заимствованная лексика
в хваршинском языке. Махачкала, 2013). Однако эти схождения в своей основной массе
объясняются заимствованиями хваршинским языком, на протяжении длительного времени контактировавшим с чеченским, из чеченского языка или лексической общностью
того и другого с другими дагестанскими языками – аварским и др.
2
См.: Г.Г. Гамзатов. Дагестанцы: вопросы этнической и гражданской идентичности. //
Г.Г. Гамзатов. Дагестан: духовное и художественное наследие. Махачкала, 2004, стр. 357.

176

(стр.101).1 Используемый только к качестве бытового, удинский язык делится
на два диалекта – ниджский и огузский (варташенско-октемберянский, или
просто варташенский). В зависимости от страны проживания в качестве официального языка удины используют язык соответственно азербайджанский
(азербайджанские удины), русский (в разных регионах России – в основном в
Краснодарском и Ставропольском краях; в Дагестане и других кавказских
республиках России удины проживают по нескольку человек), армянский (в
Армении), в Казахстане русский и казахский, в Грузии грузинский; и т. д.
Удинский язык в прошлом был одним из распространённых языков Кавказской Албании, на основе которого, по разделяемому не всеми мнению, в V
веке н.э. Месроп Маштоц создал албанскую (агванскую) письменность, заложив тем самым основы литературного языка удин. Древняя агванская (кавказско-албанская) письменность связывается учеными (исключительно или в
первую очередь) с предками современных удин: «Поскольку агванский алфавит раскрыт немногим больше, чем наполовину, охарактеризовать фонологический состав языка затруднительно», тем не менее, судя по общему числу
графем, алфавит должен был передавать фонологическую систему, близк ую к
системе современного удинского языка (ср., в частности, вероятное наличие
фарингализованных гласных). Некоторые его фоностатистические характеристики (ср., например, сходную частотность употребления ряда гласных и сонорных фонем) позволяют сделать аналогичный вывод». 2 В последнее время о
родстве удинского языка с кавказско-албанским можно говорить увереннее.
После тщательной работы по их расшифровке в 2009 году в Бельгии были изданы две кавказско-албанские рукописи, обнаруженные грузинским ученым
З. Алексидзе в коллекции средневековых палимпсестов монастыря св. Екате1
А.М. Дирр. Грамматика удинского языка. // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. – Тифлис, 1904. – Вып. 33, стр. 1–101
2
Г.А. Климов. Агванский язык. // Языки мира: кавказские языки. М., 1999, стр. 459;
Он же. Заметки по дешифровке агванской (кавказско-албанской) письменности. // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. Вы. 1. М., 1972. О дешифровке агванских надписей см. также указанную у Г.А. Климова в первой работе литературу:
А.Г. Абрамян. Дешифровка надписей кавказских агван. Ереван, 1964; В.Л. Гукасян. Опыт
дешифровки албанских надписей Азербайджана. // Известия АН Азерб. ССР. СЛЯИ. № 2,
1969; Г.А.Климов. К состоянию дешифровки агванской (кавказско-албанской) письменности. // Вопросы языкознания. № 3, 1967; Г.А. Климов. О составе агванского (кавказскоалбанского) алфавита. // Известия АН СССР. СЛЯ, Т. 49, № 6, 1990; С.Н. Муравьев. Три
этюда о кавказско-албанской письменности // Ежегодник иберийско-кавказского языкознания. Т. VIII. Тбилиси, 1981; А.Г. Шанидзе. Язык и письмо кавказских албанцев. //
Вестник Отделения общественных наук АН Груз. ССР. № 1, 1960. См. также: А.Г. Шанидзе. Новооткрытый алфавит кавказских албанцев и его значение для науки // Известия
Института языка, истории и материальной культуры им. акад. Н.Я. Марра. № 4. Р. 1.
Тбилиси, 1938; М. Смбатян. Описание древностей Шемахинской епархии. Тифлис. 1896;
Р. Лолуа. Знаки албанского алфавита на крепостной стене г. Дербента и вопрос северовосточной политической границы Кавказской Албании. // Материалы Международной
научной конференции «Грузино-дагестанские культурно-исторические связи». Тбилиси,
2011; Р. Лолуа. Знаки кавказско-албанского письма на крепостных стенах г. Дербента. //
ж-л «Кавказоведческие разыскания». № 3. Тбилиси, 2011.

177

рины на Синае. З. Алексидзе восстановил первоначальный вид обнаруженных
рукописей и убедительно доказал, что «албанский язык является не таким уж
далеким предком удинского языка». 1 Изучение этих рукописей дает, как
позднее писал Т.А. Майсак, достаточно полное представление не только о
фонетическом, но и грамматическом строе кавказско-албанского языка, а
также предоставляет достаточный материал для лексических сравнений, а получаемые при этом «новые данные полностью подтверждают гипотезу о том,
что кавказско-албанский язык является историческим предком удинского
языка».2 В частности, достаточно убедительным доказательством такого родства, по мнению этого автора, является то, что «среди 74 кавказско-албанских
слов, соответствующих значениям стословника (сокращенного сводешевского
списка – А.Х.), 41 слово имеет этимологические параллели в удинском; в целом же из всех кавказско-албанских и удинских слов 73 имеют соответствия
хотя бы в одной из основных ветвей лезгинских языков». 3 Полагаем, что такого конкретного результата вполне достаточно, чтобы не оспаривать у малочисленного в наше время удинского народа прямое отношение к кавказскоалбанскому письму, не имея, конечно, при этом в виду, что сама Кавказская
Албания была моноэтничным удинским государственным образованием, а
письменность не могла быть создана на базе или с использованием какого -то
другого известного в то время письма. Кавказская Албания была государством, объединявшим народы, говорившие почти на трех десятках языков, и
армянские и иные источники до недавнего времени не могли определиться,
для какого языка – языка албан или языка гаргаров – Месроп Маштоц создавал (если он его создавал вообще) алфавит. Определенность в этом вопросе
стала возможна только после исследований З. Алексидзе, пришедшего к однозначному выводу, что это была письменность, созданная для албан, потомками которых являются современные удины. Были и есть и авторы, уверенные в
моноэтническом составе населения Кавказской Албании. О моноэтничности
Албании идет речь, например, и у современного исследователя Р. Лолуа, который после рассмотрения разных версий об этническом составе Кавказской
Албании пишет: «… нет достоверных сведений о полиэтничности населения
Кавказской Албании; по-видимому, кавказские албанцы являлись однородным этническим коллективом, хотя нужно допустить наличие иноязычных
элементов, в частности, – ираноязычного в южной и восточной части Кавказской Албании, и других лезгиноязычных народностей – на северо-востоке
Албании. Возможно, ограниченное (до поселения тюрок-огузов) присутствие
тюркских племен, проникавших в результате нашествий хазар, гуннов и
т.д.».4И еще: «Широкое распространение удин до XIX в. в Азербайджане кос1
З. Алексидзе. Предварительное сообщение об идентификации и дешифровке текста,
обнаруженного на Синайской горе. // The History of the Caucasus. The \Scientifik-Public
Almanac. Baku, 2001, p. 40.
2
Т.А. Майсак. К публикации кавказско-албанских палимпсестов из Синайского монастыря. // Вопросы языкознания, 2010, № 6, стр. 88.
3
Там же, стр. 102.
4
Р. Лолуа. К вопросу об этническом составе Кавказской Албании. // В кн.: «Вопросы
кавказского языкознания», № 7, 2003. – Материалы Международной конференции «Во-

178

венно свидетельствует об этнической однородности населения Кавказской
Албании».1 Постулирование моноэтничности Кавказской Албании все-таки
спорно,2 но вряд ли кто после многих исследований лингвистов и историков,
нашедших достаточно доказательств этому, можно сомневаться в том, что основу албанского государства на Кавказе составляли именно удины.
По мнению некоторых исследователей, разделяемому немногими, первоначально языком письменности и богослужения в Албании являлся армянский. Созданный в V веке Месропом Маштоцем албанский (агванский) алфавит (если это действительно так) представлял собой грецизированный вариант
одного из несемитических ответвлений арамейской основы. Алфавит состоял
из 52 букв. В дальнейшем этот алфавит получил широкое применение: на албанский язык были переведены важнейшие библейские тексты, на нём велась
церковная служба. Однако впоследствии в силу исторических причин албанская письменность перестала использоваться и постепенно исчезла. В наше
время создана новая письменность для уже немногочисленного удинского
народа, – в Азербайджане, где проживают примерно 40 % из 10000 выявленных лиц, принадлежащих к удинам, на латинской основе, а в России, в которой дисперсно рассеяны примерно 4500 чел. удинской национальности (в Дагестане удины не регистрировались), – на основе кириллицы.
Генетическое родство иберийско-кавказских языков в целом можно
считать удовлетворительно обоснованным (подробно об этом мы говорили в
предыдущей главе), а взаимное внутригрупповое родство между собой абхазско-адыгских, нахских, дагестанских и картвельских языков – несомненным.
В принципе, это родство не отрицается даже представителями макрокомпаративистики в той части, которая касается языков народов Северного Кавказа.
Степень родства этих групп – межгрупповые связи – требует еще дополнительной аргументации и уточнения. О том, что проблема их генеалогической
классификации еще не исчерпана, свидетельствует тот факт, что в последнее
время нахско-дагестанская группа разделена на две, хотя еще десятилетие
назад, а еще многими и сейчас, нахские и дагестанские языки сводились и
сводятся в одну группу. Нет также оснований игнорировать в принципе не
новую (об этом впервые заговорил еще П.К. Услар), но еще не общепринятую
точку зрения, согласно которой «генетическое родство кавказских языков…окажется спроецированным в весьма отдаленную эпоху; судя по всему,
существование уже таких резко обособленных друг от друга праязыковых
просы кавказского языкознания», проведенной под эгидой Европейской ассоциации университетов (European Universities Assotiation). Памяти А.Е. Кибрика. Махачкала, 2003,
стр. 116.
1
Там же.
2
Сомнительно, чтобы государство, сформировавшееся не позднее IVв. до н.э. и просуществовавшее до его завоевания арабами в VII в., а по мнению отдельных исследователей – появившееся значительно раньше IV в., занимавшее огромную для тех времен
территорию по побережью Каспия с севера на юг и простиравшееся достаточно глубоко
на запад, состояло из одного народа или племенного союза. Если даже оно было первоначально образовано одной этнической группой, в течение почти 1000 лет этнический
состав не мог не измениться.
179

единств, как картвельское и нахско-дагестанское, соотносится с эпохой не
позднее рубежа III и II тысячелетий до н.э. В принципе то же должно относиться и к абхазско-адыгскому языку-основе. Если это так, то нетрудно видеть, сколь ограниченным может оказаться, в конечном счете, исконный общекавказский языковый материал». 1 Иными словами, речь идет о концепции,
разделяющей иберийско-кавказские языки (или – по другой терминологии –
кавказские) на три семьи языков. Н.С. Трубецкой, например, предпочитал
говорить о южнокавказской (или картвельской), восточнокавказской (нахскодагестанские языки) и западнокавказской (абхазско-адыгские языки) семьях
языков, иногда объединяя две последние в одну севернокавказскую, но считая, что они сильно отличаются от картвельской в любом случае, хотя, впрочем, был не слишком категоричным в отрицании единой семьи иберийскокавказских языков. Об этом он писал неоднократно в своих работах.2 Представляется, что эта концепция заслуживает внимания как серьезное теоретическое построение, особенно в части установления родства между нахскодагестанскими и абхазско-адыгскими языками с их весьма существенными
различиями как в фонетическом, так и в грамматическом строе, которое,
впрочем, не обязательно должно быть принято на вооружение. Может быть,
она даже приведет к пересмотру генеалогической классификации в части языков народов Кавказа, если обрастет безусловно убедительными доказательствами, которых у нее пока нет. Но на сегодняшний день по причине своей
недостаточной аргументированности эта точка зрения вряд ли может соперничать с традиционной. Обоснование ее, наполнение убедительными фактами, добытыми сравнительно-историческим (с элементами типологического)
исследованием иберийско-кавказских языков, особенно так называемых «горских», намного проблематичнее и менее вероятно, чем дальнейшее отстаивание и подтверждение генетического единства иберийско-кавказских языков.
Видимо, поэтому данная концепция до сих пор не получила поддержки широкого круга исследователей, хотя время от времени отдельные языковеды и
возвращают нас к ней.
Проблемы генетического родства и генеалогической классификации
иберийско-кавказских языков не могут быть рассмотрены вне контекста с
предполагаемыми родством и древними связями иберийско-кавказских языков в целом и их отдельных составляющих с другими – древними – языками,
о чем, кстати, свидетельствуют приобретающие все большую остроту дискуссии вокруг этих проблем, в обсуждение которых все активнее включаются
неязыковеды и даже представители «паранауки». О различных историкогенетических построениях и концепциях, выдвинутых в этой связи самими
языковедами, у нас шла речь в предыдущей главе (V), но в ней мы только
вскользь коснулись относительно новой теории, из ностратики перерастаюГ.А. Климов. Кавказские языки. – В кн.: Советское языкознание за 50 лет. М., 1967,
стр. 334.
2
Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. М., 1987, стр. 233-234, 271-272,
338. При обосновании своей точки зрения Н.С. Трубецкой опирался по большей части на
звукосоответствия, установленные в основном синхронным сравнением, хотя, конечно,
им учитывался и иной материал.
1

180

щей в теорию моногенеза и перекроившей традиционную классификацию
языков мира, особенно решительно – в отношении языков автохтонных народов Кавказа. Всякое исследование, не поддерживающее эту теорию, в последние два-три десятилетия причисляется к ненаучным, автора подобного исследования обвиняют в некомпетентности или поверхностном взгляде на вещи, а
работа, начатая в семинаре Иллич-Свитыча и продолженная многими последователями, претендует на то, чтобы заменить собой, в частности, всю предшествующую науку о происхождении, взаимных и внешних связях языков и
народов Северного и Южного Кавказа. Это не околонаучные «исследования»
паралингвистов и параисториков, которым посвящена наша VIII глава, а результаты, публикуемые известнейшими учеными и нашей страны, и зарубежными исследователями, никто из них даже не заявлял о своем желании отойти
от классической компаративистики, хотя на самом деле компаративистика
старостинской школы – это какое-то иное представление о процедуре доказательства языкового родства и достоверности историко-сравнительных «штудий», все больше приобретающих, правда, признаки компаративистики компьютерной. Несмотря на свою беспрецедентную для научных теорий, концепций популярность, макрокомпаратистика имеет и своих оппонентов, или же
скептиков, сомневающихся в достоверности и верифицируемости получаемых
такими методами (больше с опорой на предположения и допуски, чем на факты) данных и убедительности сделанных на их основе выводов. К числу этих
скептиков принадлежит и автор настоящего издания (причислить себя к оппонентам, наверное, не решусь – кроме других, и по той причине, что,
насколько можно судить по реакции на мои выступления и публикации коллег, у меня, наверное, уже не осталось сторонников и единомышленников, в
том числе и на Северном Кавказе).

181

ГЛАВА VIII. О ДОСТОВЕРНОСТИ МАКРОКОМПАРАТИВИСТСКИХ
КЛАССИФИКАЦИЙ ПРИМЕНИТЕЛЬНО
К ИБЕРИЙСКО-КАВКАЗСКИМ ЯЗЫКАМ
«Вопрос о происхождении языка – всякое обсуждение которого было
запрещено Парижским лингвистическим обществом в 1866 г. – всегда был
одной из немногих лингвистических проблем, интересующих широкую публику. Такое широкое, но некритичное внимание, в сочетании с большим числом любительских работ, не имеющих научной ценности, а также общим нежеланием ученых касаться данной проблемы, объясняют, возможно, то, что
она остается во многом еще не исследованной, а различные ее компоненты –
часто даже нечетко выделенными», – писал в 1991 г. М. Рулен, сам не сомневавшийся в том, что все сохранившиеся по сей день языки имеют общее происхождение. 1 Эта попытка запрета на обсуждение вопроса происхождения
языков была не единственной, но и без каких-либо запретов лингвисты нередко высказывали свое скептическое отношение к этой теме, не совсем безосновательно считая, что мы можем проследить связи между языками до определенного времени, установить (возможно, достоверно) праязыки для каких -то
групп языков, но никогда не сможем получить доказательства того, что у человечества когда-то был единый язык, и даже если будем в этом уверены, никогда не сможем его «реконструировать». Тем не менее, от идеи моногенеза
не только не отказались, увлечение ею (как правило, в пользу какого-то живого, современного языка) из области околонауки приходит уже и в саму науку.
Во второй половине XX века прочные позиции в нашей науке заняли
теории, концепции и классификации, не оставляющие сомнения только в одном – в том, что в этой науке с одинаковым успехом можно доказать и взаимное родство, и отсутствие такового у любой пары языков мира. Особых и
принимаемых многими результатов в этом деле добились «макрокомпаративисты» с их глоттохронологическим подходом к решению проблем звукового
родства, а среди них в наибольшей степени С.А. Старостин. Для того чтобы
создать и на протяжении длительного времени отстаивать, приобретая новых
сторонников, то, что часто называют макрокомпаративистикой, нужно было
обладать незаурядным талантом ученого, граничащим с гениальностью, и в
этом контексте не могу согласиться с Я.Г. Тестельцом в его оценке С.А. Старостина как незаурядной личности в отечественной науке (разделяемой абсолютным большинством). 2 Но это не значит, что сама эта теория и строящиеся
на ней классификации бесспорны и заслуживают безоговорочного доверия.
Можно было бы здесь ограничиться отсылкой к фундаментальной работе М.Е. Курдиани, предисловие которой он посвятил в бóльшей части «т.н.
ностратическим звукосоответствиям», выдвинув ряд серьезных претензий к
методологии выдвижения и обоснования ностратической гипотезы, а всем соМ. Рулен. Происхождение языка: ретроспектива и перспектива. // Вопросы языкознания. 1991, № 1, стр. 5.
2
См.: Яков Тестелец. Воспоминания о Сергее Старостине. // «Русский журнал». –
URL: http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/Vospominaniya-o-Sergee-Starostine
1

182

держанием книги, получив в ней звукосоответствия в строгом соответствии с
классическим сравнительно-историческим методом, доказал свою правоту. 1
Но в процессе работы над этой книгой я не считал это возможным по двум
причинам: выпущенная Тбилисским университетом в первом издании монография М.Е. Курдиани была написана на грузинском языке, имела ограниченный тираж и распространялась не широко, к тому для многих, в том числе для
меня самого, она была недоступна из-за полного или невладения недостаточного владения грузинским языком. Содержание самой книги мне самому было
известно благодаря не частым, но продолжительным беседам с самим автором. Но даже после выхода труда М.Е. Курдиани в русском переводе не считаю возможным ограничиться ссылкой на него и из-за ограниченности тиража, распространенного вне Грузии, и по той причине, что у меня есть и дополняющие его исследование собственные взгляды на корректность методологии ностратиков и достоверность используемых ими «т.н. звукосоответствий».
В принципе, С.А. Старостин и другие представители современной школы компаративистов (Е.В. Хелимский, Г.С. Старостин, С.Л. Николаев, С.Е.
Яхонтов, А.Б. Долгопольский, А.Ю. Милитарёв, В.А. Дыбо, А.В. Дыбо,
Вяч.Вс. Иванов, Т.В. Гамкрелидзе, И.И. Пейрос, К.В. Бабаев, М. Рулен, В.
Блажек) только развивали и развивают идеи, заложенные в мифах: «Преднаучной формой теории моногенеза можно считать мифологические и религиозные построения, согласно которым в начале существования человечества
у него был один язык». 2 Донаучные формы теории моногенеза, просуществовавшие до XVIII в., к началу века XX были почти забыты, но (в начале XX в.)
с работ А. Тромбетти3 начинается новый этап в обсуждении темы моногенеза,
венцом которого и стала современная макрокомпаративистика. Не сомневаясь
в правильности самой постановки вопроса о моногенезе, М. Рулен пишет: «В
течение первой четверти XX в. итальянец А. Тромбетти опубликовал ряд работ, в которых он стремился обосновать моногенез человеческого языка путем сравнения лексических и грамматических корней различных языков и
языковых семей мира. Хотя трудно возражать против того, что некоторые из
предложенных Тромбетти сравнений оказались неверными, многие другие его
сопоставления позднее были подхвачены (или независимо открыты) и развиты другими учеными. Еще в 1905 г. Тромбетти представил внушительные доказательства prima facie в пользу моногенеза человеческого языка. Сегодня,
располагая несравненно лучшим лингвистическим материалом – как описательным, так и историческим, – мы можем значительно усилить доказательства Тромбетти». 4 Такая уверенность свойственна многим, кто разделяет теорию, и ее сторонники, оппонируя теорию противоположную, признают, что
Михэил Курдиани. Основы иберийско-кавказского языкознания. Под ред. Ц.Р. Барамидзе. Тбилиси, изд-во ТГУ, 2016.
2
Вяч. Вс. Иванов. Моногенеза теория. // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990, стр. 308.
3
См., напр.: Trombetti A. L'unita d'origine del linguaggio. Bologna, 1905.
4
М. Рулен. Происхождение языка: ретроспектива и перспектива. // Вопросы языкознания, 1991, № 1, стр. 5.
1

183

«эту точку зрения, обратную теорию моногенеза, доказать еще труднее, чем
саму теорию моногенеза», однако выражают уверенность, что «последняя в
настоящее время представляется более вероятной». 1 Ход рассуждений, подводящий к моногенезу, таков:
«Современное состояние теории моногенеза тесно связано с проблемой
этногенеза Homo Sapiens Sapiens. Согласно наиболее распространенной точке
зрения, звуковой естественный язык является характерной чертой Homo
Sapiens Sapiens (возможно, одним из главных его отличий от предшественников). Если (как предполагают многие антропологи) человек (Homo Sapiens
Sapiens) появился благодаря единичной мутации в одном месте Земли (повидимому, около 100 тыс. лет назад в Африке, откуда около 30 тыс. лет назад
он распространился очень малочисленными группами по Западной Евразии),
т.е. имел место моногенез Homo Sapiens Sapiens, то вероятен и моногенез
языка. Явившаяся результатом уникальной мутации первая особь общалась с
другими особями, от нее (возможно, в результате ее скрещивания с представителями предшествующего типа предков человека) происшедшими, на языке, являвшемся одним из главных приспособительных преимуществ, благодаря которому первый Homo Sapiens Sapiens и его потомство начали побеждать
при отборе. Биологическое наследование признаков, без которых невозможно
владение языком (устройство речевого аппарата, предполагающее развитую
фарингальную полость; развитие речевых зон левого полушария, и особенно
лобной доли, обеспечивающей сложные синтаксические построения, и семантических зон правого полушария), должно было в дальнейшем сопровождаться усвоением языка в каждом следующем поколении. Если расы явились результатом дифференциации Homo Sapiens, то основные расовые различия
можно было бы соотнести с формированием тех первоначальных диалектов
первичного языка, из которых позднее развились праязыки основных макросемей. Согласно альтернативной точке зрения на расообразование, каждая из
рас явилась результатом скрещения одного из ранее существовавших типов
предка человека с потомками первого представителя Homo Sapiens. В этом
случае тоже можно предположить возможность связи (но более сложной –
опосредованной) этого антропологического процесса с распадом первичного
языка на диалекты, позднее обособившиеся. Хотя эта антропологическая картина делает возможной теорию моногенеза, она не может считаться ее обоснованием.
Единственным научным обоснованием теории моногенеза было бы доказательство единого происхождения всех предполагаемых макросемей, из
которых происходят семьи, объединяющие все языки мира. Выявленные
сравнительно-историческим языкознанием семьи языков начали объединять в
такие макросемьи, как ностратическая, лишь в относительно недавнее время,
и праязыки некоторых макросемей реконструированы в недостаточной степени (если такая формулировка – «реконструированы в недостаточной степени»
– позволяет вообще говорить о том, что они реконструированы). Поскольку
время существования таких макросемей, как ностратическая и гипотетическая
1

Вяч. Вс. Иванов. Указ. раб., стр. 309.
184

северо-кавказско-енисейско-сино-тибето-на-дене, лежит между 10-м и 20-м
тыс. до н. э., при установлении закономерных отношений между ними можно
рассчитывать на реконструкцию праязыка, хронологически близкого ко времени появления Homo Sapiens Sapiens в Западной Европе». 1
Полной уверенности в достоверности устанавливаемых ими макросемей, как видим, нет и у самих макрокомпаративистов, а к окончательным выводам они приходят, как и В.В. Иванов, путем сложных умозаключений, построенных на предположениях. Достаточно сказать, что в приведенный фрагмент из статьи В.В. Иванова перегружен модальными словами и оборотами с
семантикой предположительности и допущения: 5 раз повторяется «возможно», по одному разу употреблены «можно предположить», должно было»,
«можно было бы», «делает возможной», «было бы», «вероятен»; и т.д. Показательны в этом отношении и рассуждения В. Нерознака, фактически признающие неубедительность макрокомпаративистских гипотез: «Можно говорить
о реконструкции праязыка не как о достоверно устанавливаемой реальности, а
как о достоверно устанавливаемой генетической общности, базирующейся на
открытом списке признаков. При этом следует иметь в виду, что реконструкция праязыка устанавливается не эмпирически, не на основе очевидных
наблюдений, а инструментально. Именно в силу того, что наше знание о
предшествующих доисторических этапах языкового развития само находится
в постоянном развитии, периодически меняется и праязыковая модель, т.е.
меняется парадигма знания. Следовательно, праязыковая модель никогда не
может быть реконструирована как реальность (выделено нами – А.Х.), она
представляется как исторически развивающаяся модель знания, отражающая
современное состояние сравнительно-исторического языкознания, опирающегося не только на приемы генетической реконструкции (как внутренней, так и
внешней), но и на достижения всего синхронного языкознания, в первую очередь типологического». 2 [Подчеркнем здесь: последнюю часть следовало
оформить иначе, если под современным сравнительно-историческим языкознанием имеется самое современное его направление – ностратика:
«…опирающегося не столько на приемы генетической реконструкции (как
внутренней, так и внешней), сколько на достижения всего синхронного языкознания, в первую очередь типологического»]. Тем не менее, ностратика (а теперь уже макроностратика, использующая возможности компьютерных технологий и развивающаяся как компьютерная компаративистика), стала ведущим направлением в современном языкознании и все ее выводы преподносятся как истина в последней инстанции. Если бы при этом не заявлялось, что
выводы о макросемьях, прямо ведущие к утверждению моногенеза, основаны
и на внутренних реконструкциях, уходящих в глубь веков на 10 тысяч и более
лет, их можно было бы попытаться принять, но дело в том, что строгого следования сравнительно-историческому методу в них мы не видим: возможноВяч. Вс. Иванов. Указ. раб., стр. 308.
Нерознак В.П. Праязык: реконструкт или реальность? // Сравнительно-историческое
изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции. М., 1988, стр.
40.
1
2

185

стями подобных реконструкций, которые были бы основаны на чем-либо
ином, кроме «лингвистических штудий», не подкрепляемых реальным языковым материалом, языковеды не располагают и вряд ли будут располагать когда-нибудь: хотя бы потому, что не могут предъявить ни одного письменного
памятника или даже фрагмента, принадлежащего какому-либо языку, который
можно датировать таким временем, и тем более памятников и фрагментов,
которые можно было бы при этом сравнивать.
В свое время известные языковеды-индоевропеисты «поставили на место» исследователей кавказских языков, ставящих и пытающихся решать проблемы глоттогенеза (иберийско-)кавказских языков на недостаточной эмпирической базе. Весьма скептически к (иберийско-)кавказской компаративистике отнесся Г.А. Климов, писавший о «не доказанном» родстве соответствующих языков, что «попытки их непосредственного сближения без предварительных сравнительно-исторических реконструкций внутри отдельных
групп дают крайне ограниченный эффект», и основанием для такого вывода
являются «очень значительные расхождения, выявившиеся между абхазскоадыгскими, картвельскими и нахско-дагестанскими языками». 1 Не совсем понятно при этом, о каких «очень значительных расхождениях» идет речь у Г.А.
Климова: если имеется в виду диахрония, то Г.А. Климов сам считает, что не
проведены «предварительные исторические реконструкции», следовательно,
точно так же, как нет основания для вывода о доказанности родства соответствующих языков, нет основания и для вывода об отсутствии такого родства,
поскольку ни в том, ни в другом случае выводы не базируются на предварительных сравнительно-исторических реконструкциях, если же речь идет о
расхождениях, обнаруживаемых сравнением языков в их современном состоянии, то они не дают оснований для такого уверенного сомнения в родстве
соответствующих языков. Тем не менее, уже по Б.А. Серебренникову, «перед
кавказоведами стоит дилемма: или, пользуясь нормальным сравнительноисторическим методом, установить генетическое родство иберийскокавказских языков в целом, или прийти к выводу, что три группы кавказских
языков – картвельская, абхазско-адыгская и нахско-дагестанская – не являются между собой родственными и образуют только языковый союз»]. 2 Языковый союз чего? Если это союз групп, то в какие семьи соответственно они
входят и как могут быть установлены эти семьи, если не сравнительноисторическим методом? Если союз трех семей, то, опять-таки, каким образом
установлено, что есть три семьи кавказских языков, а не одна языковая семья?
Вся «соль» этого спора в том, что оппоненты (иберийско-) кавказского глоттогенетического родства сами опираются на сравнение данных, полученных
преимущественно синхронным сравнением языков, реконструкции не прово-

1

Г.А. Климов. Кавказские языки. // Советское языкознание за 50 лет. М., 1967, стр.

332.
Б.А. Серебренников. Проблема достаточности основания в гипотезах, касающихся
генетического родства языков. // Теоретические основы классификации языков мира:
проблемы родства. М., 1982, стр. 28.
2

186

дились и ими. Или они проводились частично и не в строгом соответствии с
классической процедурой доказательства языкового родства/неродства.
Скепсис или снисходительное отношение к исследованиям и выводам
кавказоведов, может быть, имели под собой какую-то почву, но индоевропеисты, занимавшиеся и проблемами теории и классификации других языков,
часто предъявляли к сравнительно-историческому исследованию иберийскокавказских языков не просто те же требования, которых придерживались сами, но иногда даже более жесткие, соблюдать которые не удавалось и в отношении индоевропейских языков. Ведь степень гипотетичности индоевропейского языкового родства в традиционной компаративистике тоже остается
еще достаточно высокой: известно, например, что языковое родство индоевропейцев возводится к первобытнообщинному строю, а конкретных исторических данных, относящихся к этому периоду, не имеется – их «не сохранилось ни в письменной, ни в фольклорной традиции народов, говорящих на
индоевропейских языках». 1 Что касается «значительных расхождений, выявившихся
между
абхазско-адыгскими,
картвельскими
и
нахскодагестанскими языками», то, как бы их не объяснял Г.А. Климов, выявлены
они не классическим сравнительно-историческим методом, а методом синхронного сопоставления, но ведь синхронное сопоставление тех же индоевропейских языков дает еще бóльшие расхождения, особенно если сравнить
группы (ветви) индоевропейских языков (сравните, например, русский и осетинский, чешский и татский, немецкий и персидский), или даже при сравнении языков одной ветви (датский и английский, болгарский и русский, чешский и украинский и т.п.). В этой связи представляет интерес сложившееся в
индоеропеистике мнение о том, что восстановить индоевропейский праязык
гораздо легче, опираясь на данные санскрита, латыни, древнегреческого, и
очень трудно, работая с материалом хинди, французского, новогреческого
языков: последние развивались гораздо дольше, чем первые (первые значительно древнее, но «мертвые»), и накопили больше изменений, которые могут
препятствовать реконструкции. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что правильность реконструкции зависит также от правильности прочтения, а мы
знаем немало примеров разного прочтения одних и тех же текстов. Тем не
менее, индоевропеисты не считали и не считают это основанием для скептицизма в отношении индоевропейского языкового родства, хотя, по логике
макрокомпаративистов, если со времени начала распада праиндоевропейского
языка (6000-4500 до н. э. – периодизация В. Мейда) прошло менее 10000 лет,
между разными ветвями индоевропейских языков должно было сохраниться
больше общего не только в лексическом, но и в структурно-типологическом
плане, чем мы видим, а за 5-6 тысяч лет после образования собственно самих
ветвей индоевропейских языков они не должны были настолько отдалиться
друг от друга (имеются в виду различия между индо-иранскими, скажем, и
романо-германскими языками).

1
А.В. Десницкая. Вопросы изучения родства индоевропейских языков. М.-Л., 1955,
стр. 298.

187

Убедиться в том, что причисление того или иного языка к индоевропейским, если и убедительно, то не в большей степени, чем включение в иберийско-кавказскую семью того или иного из языков Кавказа, нетрудно, сравнив,
скажем, представляющие основные ветви индоевропейских языков русский
(слав.), английский (герм.), французский (ром.) и осетинский (иранск.) языки
с приведением наряду с материалом современных языков и полученных исследователями реконструкций и этимологий. Чтобы не усложнять процедуру,
выясним число совпадений 1) осетинского с обоими современными романо германскими языками, 2) осетинского и одного из них; 3) осетинского и русского (приводимые при этом праиндоевропейские и праиранские этимологии
специально не сравниваем, но они необходимы для объяснения выявляемых
схождений и расхождений между включаемым в иранскую группу осетинским и другими индоевропейскими языками).
Таблица 4.
Русск.
Англ. Фран
Праиндоевр.
Совр.
Этимологии
В.И.
(совр.
ц.
осеАбаева1
тинск.
1. веwind
vent
*bhAur[cf. wad «ве- и.-е. *wēto, иранск.
тер
*bhūr-]
(силь- тер» (у vāta
ный; буря)
В.И.
в
ИЭСОЯ);
в
«Русскоосет.
сл.»
знач.
«ветер»
В.И.
Абаев
приводит
только
дымгæ и
уад2
дымгæ 1)
«дуть,
надувать»; 2)
курить»;
ср.
В.И. Абаев. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Том I. М.-Л.,
1958; Том II. Л., 1973; Том III. Л., 1979; Том IV. Л., 1989? с использованием также: В.И.
Абаев. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Указатель. Сост.: Е.Н.
Сченснович, А.В. Лушникова, Л.Р. Додыхудоева. М., 1995.
2
Русско-осетинский словарь. Сост. В.И. Абаев. Под ред. М.И. Исаева. М., 1970, стр.
59.
1

188

2. вода

water

eau

3. вош
ь

louse

pou

4. глаз

eyes

yeux

5. год

year

année

русск.
дымить
–
лексикализ.
прич.деепр.
форма на
-gæ
от
dymyn\d
umun
«дуть»;
парал. с
перс.
dam
«дыхание; дуновение»,
damā и
др.; возводится
к иранск.
*dam;
общеиндоевр.
глагол
*(e)wer-; *wod- дон
*dan ← ир. dānu,
(or/en-)
авест. danu
*lewǝ- (вошь)
сыст
← иранск. *spiš;
*(e)rik(насеначальное s- возвокомое – вошь,
дится к spклещ идр.)
*ghlend(h)-;
*k[o]nid-,
*gh[o]nid(насекомоегнида)
*okʷцæст
праформа как таковая не выделена;
приводятся параллели перс. čašm, дринд. čakṣu- и др.
*yōrаз | анз, az||anz ←*azm- ←
афдæз
перс. ācmān, пехл.
āsmān,
др.-инд.
189

6. дат
ь

give

7. два

two

8. зна
ть

to
know

9. зуб

tooth

10. им
я

the
name

áśman- и др. индоир.
donner *neme(да- В
рус- ←
общеиндоевр.
вать/брать при- ско-осет. *do-, *da-, к которочитающуюся
сл. В.И. му из приведенных
долю)
Абаева
слева В.И. Абаевым
раттын, возводится дæттын
авæрын
«дать»,
бауадзын
«позволить»,
дæттын
«давать»
deux
*duwo
дыууæ
dywwæ,
duwæ
|
duw(w)æ- восх. к
обеиндоевр. числ.:
перс. du, курд. du,
aвест. dva, нем. zwei,
русск. два, англ. two.
и т.д.
savoir *weid- //
зонын
b/-t/ *gen-, gnē-, gnō,
*g'enǝ-, *g'nōдр.-ир. *zan-, -znā,
xšnā и т.д.
dent
*(e)dontдæндаг
←ʒæmby
«лапа»;
«зуб»
вместе с ʓæmbyn
«зевать» относ. к
группе и.-е. слов со
значением
«хватать»,
«пасть»,
«зуб»; ср. русск. зуб,
англ. comb, др.-инд.
jambha-«зуб».
«пасть» и др.1
le nom *(e)nomenном
восходит к иран.
*nāman,
и.-е.
(o)nōmn ,
перс.
nām, диал. nōm…

«В основе идеосемантики лежит представление о «хватаюшем органе». Отсюда с
одной стороны «пасть», «зуб», с другой – «лапа». Не должно поэтому удивлять, что ту же
основу находим в значении «зевать» (zæmbyn). Не беремся судить, является ли только
лингвистическим курьезом близость между zæmby и ит. zampa «лапа». Несмотря на полное совпадение формы и значения, трудно найти для него историческое обоснование»:
В.И. Абаев. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Том I. М.-Л., 1958,
стр. 393.
1

190

11. ка
мень

Stone

Pierre

12. ко
сть

bone

os

13. кр
овь

blood

sang

14. кт
о

who

qui

15. луна

Moon

Lune

16. но
вый

new

nouve
au

17. но
с

nose

nez

*k'alдур/дор
*ak-m- , *kām- (IndoIr
-k'-)
*glew(круглый, глыба)
*lepa- (каменьскала)
*ond-

По всей видимости,
старое отложение из
кавказских корней,
родственное
груз.
თალი tali «кремень». В соответствие с груз. t,ali мы
должны иметь закономерно в мегр.,
чан. * t,or, что, с
озвончением
начального и дало
ос. dor.
*ost-; *skey-;
стæг//æс пракорень и внутр.
*nug-er/nтæг
рекон-стр. не при(кость, хребет)
водятся;
общеиранск. и индоевр.:
перс. ast, др.-инд.
asthan-, asthi- хетт.
haštai, курд. hasti и
т.д.
*as-er/n-,
*es- туг//тог
пракорень и внутр.
er/n-
водятся; осет. tūg
возводится к ар. tauka, др.-инд. toka«потомство»
*kʷi-,
*kʷe-, чи, ди- В этимологическом
*kʷo-,
*kʷu- горск. ка словаре В.И. Абаева
(вопрос. кто)
нет, есть только
этимология
cy‫׀׀‬ci
«что»
*eid«(месяц мæй
восходит к иранск.
(лунный)»
*māx-, ар. *mās…
*(ǝ)mēns- (луна;
месяц года)
*newнæуæг;
восходит к *nava-ka
ног
от иран. *nava-, и.-е.
*nevo
фындз
близкие по звучанию
*H₂nosслова имеются как в
иранских, так и в
кавказских языках.
На иранской почве:
бел. phondz, pōz
191

18. ог
онь

fire

feu

19. од
ин
20. по
лный

one

un

full

compl
et

21. ро
г

Horn

22. ру
ка

hand

23. ры
ба

fish

*tīt«огонь,
солнечный жар»
*pue-r/n-, *pwō-;
*Ang-; *ong-n*āt- (-th-) (открытый огонь)
*kurǝ- (слабый
огонь)
*bhok'- (пламя)
*oin-, *(w)ein-

зынг,
арт,
цæхæр;
рухс

иу,
иунæг
*pelǝ-,
*plē- дзаг, ид(наполнять;
заг
полный)
(наполненный);
нард,
хæрзхуыз (толстый,
тучный)

«нос», перс. pōz
«клюв»,
«рот»,
«морда», афг. paza
«нос»…
Вероятно, из *uzanga- (и.-е. *ang-,
*ong «уголь») с вторичным перебоем a
→ I, как в tyng,
ingæn, fænddæs и др.
Ср.
перс.
angist
«уголь»…
*иран. aivanaka

Из старых ианофинских схождений?
Нач. i по В.И. Абаеву был в прошлом и
в иран., как видно из
bajʒag←ba-i-ʒag, а ʒ
есть
результат
озвончения c, č; восстанавливается
в
*vi-čаk,
где
viиранская приставка.
corne
*k'era(w)-, *k'rū- сы, сык- Восходит к иран.
ъа
sru(wa) «рог»; sr →s
как sin
à
la *arǝm(рука къух,
k’ūx (дигорск. k’ox)
main
вообще)
арм
– из кавказск. суб*ma-r/n- (рука);
страта, ср. с чеч.
*g'hes-r//
kuig «рука»
*g(ʷ)Aw- (рука)
arm
(в
дигорск.
*bhāg'h-u- (рунеупотреб.) – соотка-плечо)
нос. с перс. arm, др.*dous(рука,
инд., irma, нем. Arm
плечо)
«рука» и т.д.
*dhen-er/n//
*palam-, *palan-;
*plām- (ладонь)
*dōur- (ладонь
растянутая)
*kerskpois*peiskкæсаг
точной этимологии
son
(дигорск. нет; возможно воз192

кæсалгæ)
, кæф
24. со
бака

dog

chien

25. сол
нце

Sun

Sun

26. сол
ь

salt

sel

*séha-(e)l-; *sal-,
*sol-

ty

и.-е. *tu и *tu.
Общеинд.-е.
Есть
соответствия практически во всех и.-е.
яз.: укр. ти,
болг. ты, др.русск. ты, ст.слав. ты , сербохорв. ти, словен. ti, чеm.,
словацк.
tу,
польск. tу, др.инд. tvam, перс.
tuvam, и т.д.
Вместе с тем в
отдельных совр.

27. ты you

*ḱwon(nom.
*ḱwōn,
gen.
*ḱun-ós)
*sāw-el- (/*sūl-);
*sw-en- ;
*(a)rew-

193

ведение к иранск.
kаsākа, есть угорск.,
груз. версии
куыдз/ку Восходит к иран.
д
*kuti
(ti→ʒ,
как
vinsati →vinsaʒ)
хур, хур- *древнеиран. *xwar
зæрин
«солнце»
должно
было дать в осетинском *xær ‫ ׀‬xwær;
ср. xæryn ‫ ׀‬xwærun
«есть» и др. Поэтому
ос. xür ‫ ׀‬xor следует
возводить к основе
косв. п. xür с вторичной сильной ступенью гласного.
цæхх
Слово не может
быть сближено с
иранскими и правиндоеропейскми
названиями
соли.
Как многие важные
культурныетермины,
имеет связи, с одной
стороны, с кавказскими, с другой –
угро-финскими языками
ды
Общеиндоевр.
Ср.
перс. tu, др.-перс.
tuwam,
др.-инд.
twam. Редкий случай, когда начальный t перешел в d.

28. ум
ереть

die

die

29. ух
о

ear

oreille

и.-е. яз. не сохранился в этом
значении
или
сильно видозменился: напр., в
англ. you
*dhew-; *dhwey- амæлын
(умирать)
*dgʷhey- (исчезать, погибать)
*leit(-th-)
(уходить, умирать)
*mer- (умирать)
*ousхъус

30. хво
ст

tail

queue

*dumb-

дымæг,
къæдзил,
къуди

31. чт
о

that

qui

*kʷi-,
*kʷe-,
*kʷo-, *kʷu-

цы (вопрос.);
цы, кæй,
чи (относит.)

32. эт
от

this

ce

33. я

I

je

34. яз
ык

tongue

langue

*i-, *ey-; *yo- ай, уый
(мест. указ. от- (указат.),
носит.)
ацы
(определит.)
*eg'-, *eg'h-;
æз
общеиран. и общеи.слав. *āzъ, *ā
е. также с супплетивными формами
косв. падежей. Приводятся созвучные
примеры из множества иран. яз.
*ig'hu-, *ing'hu- æвзаг
В.И. Абаев: «Хотя
(*dl-, *g'h-, *d-,
слово – общеиндо*t-)
европейское,
его
194

У В.И. Абаева в
«этимологическом
словаре отсутствует»,
в
Русскоосетинском словаре»
есть
У В.И. Абаева нет,
даже в томе V с дополнениями
дымæг восходит к
иран. *duma-ka. Общеиранское слово:
перс. dum, dumb,
пехл. dum, dumb,
арм. dumbak и т.д.
косходит к среднему
роду индоевр. вопрю. мест., наличного в лит. (quis/quid),
др.-инд. čid и пр. На
иранской почве ср.
перс. či, курд. či, белуд. či, афг. ca и др.
Восходит к старому
Gen. *āhya, как ūj –
avaahyā.

35. яй
цо

egg

maternelle
oeuf

*ōuyo-

айк//айк
æ

формы по языкам
сильно расходятся и
несводимы к единому прототипу». Возводит, как восточноиранскую форму, к
*zwāka (из *hiswāka
имели
бы
*
‫׀‬
xyvzag).
Метатеза
zu →vz закономерна,
ср. æivzag «дурной»
из zwara ( zura).
общеир., восходит к
*āyaka

Таблица показывает следующее.
1. Позиций, в которых лексема (или лексемы) в осетинском, передающая соответствующие семантемы, близка к обоим языкам (английскому и
французскому), – 9 (1, 7, 9, 11, 16, 19, 26, 31, 35).
2. При этом позиций, в которых обнаруживаются схождения осетинского языка (с возводимым к иранскому корнем) только с одним из этих языков,
– 2 (14, 15).
3. Позиций, в которых осетинский язык обнаруживает схождения с русским, – 6 (1, 9, 10, 16, 27, 35).
4. В позиции 1 «ветер» не дает совпадения этимологий (иранские этимологии, включая осетинский язык, к которому они возводятся, совпадают с
современными английским, французским и русским, но не с праиндоевропейским). Другого объяснения, кроме более позднего, чем праинд., происхождения этого схождения, здесь, видимо, нет.
5. Позиций, в которых современное звучание в осетинском и двух других языках не совпадает вообще, но соотносимо с одним из пракорней, выведенных для праиндоевропейского языка, – 2 (22, 32). Это, в свою очередь, в
принципе, означает отсутствие схождений между прагерманским и прароманским, с одной стороны, и «праиранским» языками в этих позициях, а также
то, что праиндоевропейские корни выведены без участия одной из сторон –
или на иранском материале, или на германском, славянском или каком-либо
др.
6. Есть случаи несводимости английского и французского языков к праиндоевропейскому корню и сводимости их к корню праиранскому (напр., 7).
7. В итоге получаем 4 бесспорных схождения и общую цифру 7 с тремя
схождениями, по которым могут быть вопросы.
Конечно, этого немало. 7 схождений из максимально возможных 35 –
это 20 %. Причем речь идет о схождениях, установленных сравнением пракорней, может быть, не в полном объеме достоверных, но убедительных в
большей части.
195

По системе лексикостатистического датирования, предложенной М. Сводешем, выводить коэффициент сохраняемости в нашем случае не совсем некорректно, поскольку сводешевский коэффициент применяется в отношении списка из
более чем 200 слов, а у нас 35. Но можно допустить, что сравнение по этому расширенному списку тоже дало бы нам 20 %. Тогда по системе подсчета, в соответствии с которой каждую тысячу лет язык теряет 15 % лексики предыдущего тысячелетнего периода, получается, что родство иранских и романо-германских языков, т.е. вообще родство индоевропейских языков, уходит в VIII тысячелетие до
н.э., если не дальше. При этом, правда, нужно учесть, что С.Е. Яхонтов не случайно сокращал список М. Сводеша, включающий в себя обозначения семантем, появившиеся сравнительно недавно, поэтому процент схождения при сравнении в
рамках полного – сводешевского – списка у нас был бы еще больше и это время
сдвинулось бы на несколько тысяч лет ближе. Что, в принципе, и сделано индоевропеистами, возводящими формирование (или складывание) праиндоевропейского
языка к VIII-VII тыс. до н.э. и начало его распада к III тыс. до н.э.
В этом контексте особого разговора заслуживают гипотезы и концепции,
исходящие главным образом от учеников, последователей и единомышленников
В.М. Иллич-Свитыча и наиболее яркого их представителя – С.М. Старостина, выдвинувшего в 1980-ых годах, основываясь на предположениях своих предшественников, сенсационную классификацию, в которой, с одной стороны, пересмотрены
отношения родства между многими языками, с другой – языки объединены в макросемьи на основе некоторых сходств между ними. Настораживает легкость, с которой
макрокомпаративистами приводятся данные об установленных звукосоответствиях,
общих морфемах праязыка и т.п. На протяжении каких-то двух-трех десятилетий
отечественные компаративисты и некоторые их единомышленники на Западе проделали, судя по всему, титаническую работу: подвергли внутренней реконструкции
100-словные (или 35-словные «устойчивые») списки не десятков, а многих сотен
(если не тысяч) языков, затем провели их сравнение друг с другом, для убедительности выявили общие морфемы и пришли к выводам о родстве многих языков, носителей которых в наше время разделяют даже океаны, и неродстве языков, носители
которых живут рядом и, судя по всему, не особенно далеки были друг от друга в
прошлом. При этом не приводится ни одного письменного источника, что вполне
объяснимо, так как речь идет о XV-V тысячелетиях до нашей эры, или приводится
какой-то их минимум, из которых черпался материал для реконструкций и сравнений, относящийся к значительно более позднему времени. Чтобы представить себе
ареалы распространения сино-дене-северокавказских языков в отдаленном прошлом, обратимся к карте, которая показывает расселение носителей этих языков в
«доколониальный период» (http://ru.wikipedia.org/wiki/Сино-кавказские_языки). На
этой карте хорошо видно, что ареалы эти рассеяны по разным точкам Европы, Азии
и Америки, причем на огромных расстояниях друг от друга, и если учесть, что прародиной этой макросемьи обычно называют иранский Загрос, а разделение семьи
произошло примерно 9 тыс. лет назад,1 возможность такого разделения, равно как и
их единства, представляется маловероятной.

По мнению С.А. Старостина и его сторонников, распад сино-кавказской макросемьи
произошёл в VIII тысячелетии до н. э., т.е. 10 000 лет назад, а распад северокавказской
семьи на нахско-дагестанские и абхазо-адыгские языки произошёл примерно в середине
VI или начале V тысячелетия до н. э. – не менее 7 000 лет назад.
1

196

Карта 13. Предполагаемое расселение носителей
северокавказских языков в «доколониальный период»

сино-на-дене-

Наконец, вызывают сомнения и многие звукосоответствия, на которые
ссылаются коллеги, придерживающиеся новой генеалогической классификации языков мира. Перейдем к конкретике, взяв для начала таблицу С.А. Старостина из его работы о генетическом родстве кавказских языков.
Эта таблица включает в себя незначительно подкорректированный
словник из 35 слов С.Е. Яхонтова, 1 на базе которого приводятся соответственно правосточнокавказские (ПВК), празападнокавказские (ПЗК) и пракавказские (ПК) звукосоответствия, вызывающие, однако, ряд вопросов.
Во-первых, неубедительно включение в словник таких слов, которые
обозначают «соль», «рыба», «яйцо», «новый», «вошь», т.е. таких единиц, которые могли появиться значительно позднее пракавказского или правосточно 1
С.Е. Яхонтов использовал модифицированный им (значительно сокращенный) список Сводеша, из которого исключены, например, значения all, burn, bark, bite, claw (nail),
feather, lie, seed, warm, we – все, горелые, кора, укус, коготь (ноготь), перо, лгут, зерно,
теплый, мы. В конечном счете список представлен следующими значениями: wind, water,
louse, eyes, year, make, and two, to know the tooth name, stone, bone, blood, who, moon, new,
nose, fire, one full, horn, hand, fish, dog, sun, salt, you die, ear, tail, that, this, I, tongue, egg –
ветер, вода, вошь, глаз, год, дать, два, знать, зуб, имя, камень, кость, кровь, кто, луна,
новый, нос, огонь, один, полный, рог, рука, рыба, собака, солнце, соль, ты, умереть, ухо,
хвост, что, этот, я, язык, яйцо.

197

(западно-)кавказского состояния. Введение подобных слов в основной словарный фонд (в «базисную лексику)», а не только в устойчивую часть последнего, вообще спорно: базисные слова должны были появиться в языке с самого начала его возникновения ввиду своей степени важности при любом
уровне развития того или иного человеческого сообщества. Если признавать
их базисными, нужно доказать, что соль стали употреблять в пищу 7 тыс. лет
назад или даже раньше. Впрочем, вряд ли уместны в списке и некоторые местоимения (относительные, например). Конечно, если рассуждать так, как это
делает, скажем, В.В. Иванов, объяснить включение подобных слов в базисную
часть лексики несложно: «Одной из основных трудностей на пути к выявлению таких отношений, кроме отмеченных Сводешем глоттохронологических
ограничений, является и возможность отнесения многих слов, позднее входящих в обиходный словарь, к числу древних культурных терминов. Например,
индоевропейское *Hnomn 'имя', уральское *nime, древне-юкагирское nim
'имя', возводимые к ностратическому, шумерское inim 'слово', тибетское min
'имя' (возводимое к сино-тибетскому) восходит к общему термину, который
мог отражать древнее мифологическое представление о значимости имен и
распространяться по Евразии по мере диффузии этого представления». 1 Такое
объяснение, в принципе, можно найти для любого слова, вводимого в список,
но нелегко доказать, что с самого начала, обретя возможность говорить, человек стал давать имена себе подобным, стал употреблять в пищу соль и придумал ей название, обратил внимание на одно насекомое (вошь) и пропустил
мимо своего внимания другие и т.д.
Во-вторых, в 9 случаях в таблице нет ни ПВК, ни ПЗК, ни, следовательно, ПК; ПК устанавливается только в 7 случаях; в 3 случаях есть ПВК, но нет
ПЗК, в 1 случае есть ПЗК и нет ПВК.
В-третьих, какие-либо соответствия (ПВК, ПЗК, ПК) отсутствуют там,
где речь идет о предметах и понятиях «дать», «камень», «кость», «кровь»,
«вода», хотя именно в этой части звукосоответствия между родственными
языками должны устанавливаться обязательно, – это понятия, именования
которых являются базисными в лексике любого языка.
В-четвертых, звукосоответствия между корнями, состоящими из трех и
более звуков и дающими совпадение только одного звука, при определенных
различиях и в значении, не совсем убедительны и тогда, когда речь идет о выводах, касающихся глоттогенеза и классификации языков, и тогда, когда мы
занимаемся установлением языковых контактов.
В-пятых, почти безоговорочно принимаемая сейчас в российском языковедении теория глоттохронологии (и, соответственно, ее лексикостатистический метод) получила резко отрицательную оценку авторитетных в
мировой науке языковедов еще с момента ее формулирования М. Сводешем (в
1950-1960-ые годы), и это была оценка самого метода как основанного на заблуждении, что применение математики не имеет границ и, какой бы сложной
ни была природа языка, можно математически точно рассчитать, установить
датировку древнейших языков единств и время их распада. Надо полагать, у
1

Вяч. Вс. Иванов. Указ. раб., стр. 309.
198

Р.А. Будагова были основания писать, что «Сводеш и его последователи не
столько обращают внимание на проблему развития языка как специфичного
общественного явления, сколько пытаются «засечь» время отделения одного
языка от другого (главным образом в области лексики)», и далее: «Что же касается вопроса о границах применения математики к лингвистике, то, как мы
уже знаем, он очень сложен. Математические методы требуют предельной
формализации языка. Между тем как в целом сам язык – это двусторонне
единство формы (в широком смысле) и содержания (семантики разнообразных категорий»». 1 Следующие после этих слов цитаты из работ зарубежных
языковедов, известных прежде всего трудами по методологии языкознания,
даже не намекают на строгую научность лексико-статистического метода и
вообще глоттохронологической теории. Ч. Базелл, имея в виду теорию Сводеша в первую очередь, писал: «Даже представители математической логики
не постулируют так настойчиво чисто формальный характер своего предмета,
как многие представители формального языкознания». 2 К. Кретье: «Результаты глоттохронологических исследований последних десяти лет оказались иллюзорными». 3 Не менее иллюзорными они были и в последующие годы, но
голоса и процитированных, и многих других крупнейших языковедов оказались слабыми в сравнении с напором нового направления в языкознания,
представители и апологеты которого без внятных разъяснений и аргументаций объявляют ненаучными все теории, концепции, не умещающиеся в русло
своего направления, а вдаваясь в частности, обвиняют их в незнании математики или попытках игнорировать ее.
Мы не пытаемся опровергнуть принадлежность к выделенным С.А.
Старостиным и разделяющими его точку зрения компаративистами макросемьям тех или иных языков, да и не могли бы этого сделать, наверное, поскольку специальных компаративистских исследований не проводили, а только соприкасались с компаративистикой, занимаясь лингвистической типологией и синхронным сравнением языков. Речь о сомнениях, возникающих не
только у нас, когда на протяжении непродолжительного времени совершается
гигантский скачок в решении сложнейших вопросов, причем в отношении
многих языков радикально меняется представление об их родственных связях.
Для начала разберемся с тем, как выполняется процедура доказательства языкового родства у представителей макрокомпаративистики. С.А. Старостин представляет это так.
«В идеальном случае хотелось бы, чтобы язык-потомок полностью выводился из своего предка, т.е., чтобы существовала система правил, при помощи которых:
а) все фонемы языка В выводятся из фонем языка А;
б) все морфемы языка В выводятся из морфем языка А;
Р.А. Будагов. Что такое развитие и совершенствование языка? М., 1977, стр. 236.
C. Bazell. The choise of criteria in structural linguistics, “Word”, 1954, 2 -3, p. 130. –
Цит. по: Р.А. Будагов. Что такое развитие…, стр. 236.
3
C. Créttien. The mathematical models of Glottochronologie, “Language”, 1962, № 1,
p.37. – Цит. по: Р.А. Будагов. Что такое развитие…, стр. 236.
1
2

199

в) все лексемы языка В выводятся из лексем языка А;
г) все грамматические и синтаксические правила языка В выводятся из
соответствующих правил языка А». 1
Понимая, что «на практике, однако, выполняется только первое (фонологическое условие)», а «второе и третье условия выполняются только на
множестве морфем и лексем, сохранившихся при переходе от А к В», С.А.
Старостин рассуждает далее: «учитывая всю важность грамматической структуры для языковой истории и языковой классификации, я все же не рискнул
бы строить определение языкового родства на грамматических критериях – и
прежде всего потому, что во многих вполне очевидных случаях языкового
родства грамматические критерии просто отсутствуют» [там же]: имеются в
виду языки типа китайского, вьетнамского, в которых грамматики в нашем
представлении просто нет. Остается, таким образом, считать, что о языковом
родстве можно говорить при таких условиях: а) все фонемы языка В выводятся из фонем языка А; б) некоторая часть морфем (в том числе грамматических) и лексем языка В выводятся из морфем и лексем языка А» [там же].
Учитывая, что так называемая базисная лексика устойчива в разной степени,
С.А. Старостин вслед за С.Е. Яхонтовым предлагает отобрать из 100-словного
списка М. Сводеша 35-словный список наиболее устойчивых слов и работать
с этим списком. Естественно, подход к выполнению процедуры доказательства родства языков при этом несколько меняется: Язык А является предком
языка В, если: а) все фонемы языка В выводятся из фонем языка А; б) эти фонетические правила действуют на множестве базисной лексики языка В; в)
доля сохранившейся лексики возрастает, если берется выборка из более
устойчивой лексики» [там же, 783]. Но тогда возникает вопрос: почему в этот
35-словный список наиболее устойчивой лексики включаются не только местоимения я, ты, мы, но и тот, этот, что, кто, а также существительные
звезда, гора, пепел, кровь, рыба, имя, огонь, солнце, шея, мужчина, червь,
имена прилагательные холодный, черный, глагол давать и глагол-связка есть,
частица не? Можно согласиться с тем, что обозначения этих и подобных
предметов и понятий относятся к устойчивой части лексики любого языка.
Более того, часть понятий, обозначаемых приведенными словами, можно признать наиболее значимыми в жизни человека в любой период и при любых
условиях и образе жизни, но, согласитесь, многие из этих слов не самые главные, которые должны были появиться в лексиконе человека с того момента,
когда он начал обозначать словами то, что его окружает. В этой связи не могут не вызывать сомнения, скажем, червь, рыба, звезда, шея, имя. С другой
стороны, установленные тем же С.А. Старостиным звукосоответствия другие
исследователи могут и не считать таковыми. Например, русск. звезда (< слав.
*gvĕzda